АКАДЕМИЯ И А у К СССР
ИСТОРИЯ
СССР
С ДРЕВНЕЙШИХ ВРЕМЕН ДО НАШИХ ДНЕЙ
ГЛАВНЫЙ РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕТ:
Б. Н. ПОНОМАРЕВ (председатель),
Ц. П. АГАЯН, |Ш. Б. БАТЫРОВ1, Г. А. БЕЛОВ, Л. Г. БЕСКРОВНЫЙ, П. В. ВОЛОБУЕВ, Л. С. ГАПОНЕНКО, Я. С. ГРОСУЛ, И. А ГУРЖИЙ, И. А. ГУСЕЙНОВ, А. А. ДРИЗУЛ, H. М. ДРУЖИНИН, Ю. И. ЖЮГШДА, К. К. КАРАКЕЕВ, М. П. КИМ, И. С. КРАВЧЕНКО, Д. М. КУКИН, В. А. МААМЯГИ, Г. А. МЕЛИКИШВИЛИ, И. И. МИНЦ, И. М. МУМИНОВ, М. В. НЕЧКИНА, H. Н. НОВИКОВА, А. Н. НУСУПБЕКОВ, Ю. А. ПОЛЯКОВ, П. Н. ПОСПЕЛОВ, 3. Ш. РАДЖАБОВ, Б. А. РЫБАКОВ,
В ДВуХ СЕРИЯХ В ДВЕНАДЦАТИ ТОМАХ
А. М. САМСОНОВ, [м. Н. ТИХОМИРОВ , |А. В. ФАДЕЕВ ,
В. М. ХВОСТОВ (заместитель председателя)
ИЗДАТЕЛЬСТВО „ НАуКА "МО СКВ А • 1Ç 6 7


институт ИСТОРИИ
ИСТОРИЯ
СССР
ТГЕРВА5Т СЕРИЯ
tomaI-VI
С ДРЕВНЕЙШИХ ВРЕМЕН ДО ВЕЛИКОЙ ОКТЯБРЬСКОЙ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
РЕДАКЦИОННАЯ КОМИССИЯ ПЕРВОЙ СЕРИИ:
Б. А. РЫБАКОВ (главный редактор),
JI. Г. БЕСКРОВНЫЙ (заместитель главного редактора), П. В. ВОЛОБУЕВ (заместитель главного редактора), Я. С. ГРОСУЛ, А. Н. ГУЛИЕВ, Я. Г. ГУЛЯМОВ, Н. М. ДРУЖИНИН, С.Т. ЕРЕМЯН, Ю. И. ЖЮГШДА, А. К. КА- СИМЕНКО, X. X. КРУУС, Г. А. МЕЛИКИШВИЛИ, В. Д. МОЧАЛОВ, М. В. НЕЧКИНА, А. Н. НУСУПБЕКОВ, И. М. ПУШКАРЕВА, 3. Ш. РАДШАБОВ, |д. Л. СИДОРОв|, I М Н. ТИХОМИРОВ |> I А. В. ФАДЕЕВ f (заместитель главного редактора), Л. В. ЧЕРЕПНИН, В. И. ШУНКОВ
ИЗДАТЕЛЬСТВО // Н АуКА^М О С КВА 1^07


1-6-4
Подписное издание


том
НАЗРЕВАНИЕ КРИЗИСА КРЕПОСТНОГО СТРОЯ
В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX в.
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ ТОМА
А. П. БАЖОВА, Б. Г. ЛИТВАК (заместитель редактора)f О. В. ОРЛИК, А. В.ФАДЕЕВ] (ответст-
ответственного Н. А. СМИРНОВ, венный редактор)


ВВЕДЕНИЕ
Четвертый том «Истории СССР с древнейших времен до наших дней» посвящен периоду от середины 90-х годов XVIII в. до середины 50-х годов XIX в., его иногда называют дореформенным.
Это шестидесятилетие в мировой истории занимает особое место. Очистительная гроза Великой французской буржуазной революции, пронесшаяся в конце XVIII в., возвестила о победном шествии капиталистической формации, а на конечный его рубеж человечество пришло обогащенным теорией научного коммунизма — великой идеей преобразования мира.
Наша родина не ютилась на задворках истории — она шла по ее столбовой дороге. В эти десятилетия страна переживала время, основным содержанием, которого был исторически прогрессивный и закономерный процесс вызревания в недрах феодального строя новых, капиталистических отношений.
Разложение крепостного строя вовсе не означало полного упадка экономической и социальной жизни дореформенной России. Рушились старые, отжившие формы хозяйства, неспособные обеспечить рост производительных сил, изживали себя соответствующие этим формам политические учреждения и теории, но в то же время властно вторгались в экономическую жизнь страны новые, прогрессивные по сравнению с прошлыми капиталистические отношения. Именно в это время русские просторы огласились гудками первых паровозов и пароходов, города и промысловые селения привыкали к шуму паровых двигателей и механических станков. Россия переживала начало промышленного переворота.
7


Но все же экономическое развитие России в целом шло гораздо медленнее, чем в капиталистических странах, в первую очередь Англии и Франции. По сравнению с ними Россия была отсталой страной.
Экономическому, социальному и культурному прогрессу мешали крепостное право и связанные с ним феодальные отношения и учреждения. Ликвидация крепостнической системы стала исторической необходимостью. Передовые люди России воспринимали эту необходимость как самую актуальную задачу национального развития. Да и наиболее дальновидные защитники самодержавия в то время все более сознавали обреченность крепостного права и лихорадочно искали выхода из создавшегося положения.
Процесс перехода от феодализма к капитализму в дореформенной России проходил в обстановке непрерывного расширения ее границ. Расширяя сферу господства крепостного права, русские помещики старались предотвратить крушение феодального строя. В то же время именно на окраинах России более свободно развивались буржуазные формы хозяйства. В целом по России на протяжении всего дореформенного периода наблюдалось одновременное развитие двух антагонистических типов хозяйств — крепостного и капиталистического, хотя возможности роста первого из них неуклонно сокращались. Длительное сосуществование устаревших крепостнических и новых, буржуазных форм хозяйства замедляло процесс формирования капиталистического уклада.
Барщинное хозяйство с его рутинной техникой и малопроизводительным подневольным трудом уже не могло в XIX в. обеспечить экономического освоения степных и таежных окраин. Более эффективной в этом отношении была вольная крестьянская колонизация, создававшая благоприятные условия для роста недворянской земельной собственности, применения наемного труда и углубления социального расслоения. Таким образом, включение в состав империи новых территорий приглушало противоречия крепостнической системы в центре страны, но вместе с тем обостряло их, расширяя сферу развития антагонистических крепостничеству капиталистических форм хозяйствования.
Становление нового способа производства стимулировало процесс формирования и развития русской нации. Патриотический подъем, вызванный Отечественной войной 1812 г. и освободительными походами 1813 г., способствовал росту национального самосознания. Создание национального литературного языка и демократизация культуры еще более укрепляли идею единства русской нации. Правда, консервативное дворянство пыталось подменить ее идеей национальной ис¬
8


ключительности, противопоставляя Россию остальной Европе. Но передовая интеллигенция видела в национальном сплочении русского народа залог его грядущего освобождения от крепостного гнета и царского деспотизма. Этому содействовало и усиление борьбы против крепостничества.
Борьба крестьян против помещиков была социальным выражением кризиса крепостного строя. Нарастая в течение всего дореформенного периода, эта борьба не только оказывала определенное влияние на политику царизма, вынуждая его становиться на путь реформ, она способствовала также распространению освободительных идей и пробуждению политической активности передовой интеллигенции.
Самым ярким проявлением этой активности было восстание декабристов — первое открытое выступление против самодержавия и феодально-крепостнического строя с оружием в руках.
Дворянские революционеры-декабристы «разбудили Герце- на», передав ему эстафету русского освободительного движения.
По мере демократизации русской интеллигенции и обострения классовой борьбы в стране ширился круг участников революционного движения, дворянские революционеры уступали место революционерам-разночинцам. Возникновение революционно-демократического направления было одним из главных достижений общественного движения дореформенного периода.
С нарастанием кризиса крепостнической системы царизм усиливал национальное угнетение нерусских народов. Более резко стала проявляться тенденция к превращению окраин в сырьевые придатки более развитого в индустриальном отношении центра России, но по-прежнему главное внимание уделялось обеспечению интересов царской казны и помещиков. Стремление правящих кругов к консервации феодальных отношений в метрополии и на окраинах препятствовало экономическому и социальному прогрессу всей страны в целом.
Освободительная борьба народов России против царизма сохраняла антифеодальную направленность. Новым явлением в истории этой борьбы было для дореформенного периода в о з- никновение национальных движений. Раньше всего они зародились на западных окраинах и на Украине, где в связи с развитием капиталистического уклада резче проявился процесс национальной консолидации, чем в других частях империи.
В результате укрепления экономических связей между отдельными районами страны и повышения подвижности населения происходило постепенное взаимообогащение национальных культур народов Российского государства. Пробуждение национального самосознания народов России было неразрывно
9


связано с приобщением к прогрессивной русской культуре. В дореформенной России стали накапливаться объективно-исторические предпосылки для возникновения того единого фронта освободительной борьбы народных масс центра страны и окраин, который сложился в конце века на основе сплочения трудящихся различных национальностей вокруг революционного российского пролетариата.
На протяжении дореформенного периода продолжала неуклонно возрастать роль России в ходе мировой истории. Наша страна оказывала все большее влияние на исторические судьбы многих народов Европы и Азии. Только Россия смогла устоять перед натиском наполеоновской коалиции, сокрушить ее военную мощь и привести ее к распаду. Борьба России с Турцией подорвала господство султана на Балканах и в Закавказье и способствовала ослаблению этого средневекового государства.
Несмотря на свою отсталость и реакционный политический режим, Россия была фактором, объективно способствовавшим подъему национально-освободительного движения в Германии (1812—1813 гг.), на Балканском полуострове (1821—1829 гг.), в Закавказье (1826—1829 гг.).
Особенно ярко сказалась в тот период возросшая роль русской культуры в развитии мировой цивилизации. Еще в 20-х годах XIX в. благодаря немецким и французским переводам сочинений А. С. Пушкина зазвучало на Западе русское художественное слово. Великий немецкий поэт Гете на склоне лет послал молодому Пушкину в знак признания его таланта свое перо. Выдающийся французский писатель Мериме изучил русский язык, чтобы неустанно пропагандировать творчество А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, И. С. Тургенева.
Публичное исполнение в Милане и Париже концертных пьес и романсов М. И. Глинки и высокие отзывы о них знаменитых западных композиторов Листа и Берлиоза прочно утвердили за русской музыкой еще в 30—40-х годах XIX в. одно из первых мест в европейской музыкальной культуре.
В избрании астронома В. Я. Струве, химика H. Н. Зинина, математика М. В. Остроградского и других русских ученых почетными членами многих академий и научных обществ Европы и Америки нашло свое выражение мировое признание замечательных достижений русской науки.
Крепли идейные связи и учащались политические контакты между передовыми представителями русской и зарубежной интеллигенции. Русские люди не только воспринимали революционные идеи Запада, но нередко были непосредственными участниками крупных революционных событий во Франции, в германских государствах, в Венгрии и Польше.
10


Критически осмысливая теоретические позиции и практический опыт революционеров Запада, русские революционеры вырабатывали свое мировоззрение, свою революционную стратегию и тактику.
Новым в развитии русской революционной мысли была не только выработка более правильного понимания роли народных масс в революции, но и прочное усвоение идеи социализма. При этом в отличие от многих западных социалистов домарксова периода для передовых русских мыслителей было характерным сочетание социалистических идеалов с революционными устремлениями. Именно в тот период сложились такие крупные фигуры русского освободительного движения, как В. Г. Белинский и А. И. Герцен, Н. П. Огарев и М. А. Бакунин. Их влияние на революционное движение трудно переоценить.
Роль России в мировой истории возрастала номере созревания в ней элементов революционной ситуации. Чем активнее проявлял себя царизм в качестве жандарма Европы и собственной страны, тем большее международное значение приобретала освободительная борьба русского народа и других народов России.
Авторы текста настоящего тома: PL Г. Антелава, А. П. Бажова, академик H. М. Дружинин, М. К. Думбадзе, М. А. Исмаилов, Ю. Ю. Кахк, академик М. В. Нечкина, О. В. Орлик, Е. Л. Рудницкая, П. Г. Рындзюнский, А. М. Станиславская, академик АН Азербайджанской ССР А. С. Сумбатзаде, А. В. Фадеев, У. А. Шустер, Ю. М. Юргинис (подробнее см. оглавление).
Основная библиография и синхронистическая таблица составлены О. В. Орлик; ею же осуществлен подбор иллюстраций.
Авторы и составители карт: Б. Г. Галкович, А. А. Королева, H. М. Львова, В. Н. Павлова, H. М. Терехов. Редактирование карт проведено Б. Г. Галковичем.
Бригадир тома Л. А. Потапова.
В научно-вспомогательной и технической работе по тому принимали участие Э. П. Михеева, Л. С. Москвина, В. М. Покровская, К. П. Тен и др.
Редколлегия выражает глубокую признательность всем научным учреждениям и высшим учебным заведениям, а также отдельным лицам, замечания и предложения которых оказали помощь при подготовке тома к печати.


ГЛАВА ПЕРВАЯ
ХОЗЯЙСТВЕННАЯ ЖИЗНЬ И ОБЩЕСТВЕННЫЕ ОТНОШЕНИЯ КРЕПОСТНОЙ РОССИИ ПЕРВОЙ ТРЕТИ XIX B«
1
Экономическое состояние страны в начале XIX в.
«Государство наше не мануфактурное, мы не довольствуемся одними своими изделиями; внутренней торговли у нас нет; т будучи земледельческим государством и
крепостничестваЯНИв не сбывая произведений земли нашей, мы
совершенно обнищали и не можем нести тяжелых повинностей. Если до сих пор уплачивали их, то какими изнурительными средствами!». Эти горестные строки написаны декабристом П. Г. Каховским в каземате Петропавловской крепости в ожидании смертного приговора. Намеренно сгущая краски, Каховский в страшные для него дни обратился к царю, тщетно пытаясь возбудить и в нем патриотическую тревогу за судьбы России. Как и других декабристов, Каховского волновала мысль о том, будет ли Россия находиться в ряду передовых государств мира, не потеряет ли она свою самостоятельность, бесповоротно отстав от них в своем развитии.
Озабоченность прогрессивных людей того времени подобными вопросами имела свои основания. В конце XVIII и в первых десятилетиях XIX в. государства, в которых уже совершились буржуазные революции, переживали полосу необычайно быстрого экономического и социального прогресса. Впереди шли Англия и Франция. Во Франции развернулся промышленный переворот, в Англии он завершался; к началу второго десятилетия XIX в. в ней уже около половины населения работало в промышленности и торговле. Более отсталые европейские государства все сильнее чувствовали давление на свою экономику со стороны этих двух передовых капиталистических стран. Сопер-
12


Потрава помещиком хлеба на крестьянском поле
ничая друг с другом, Франция и Англия проникали в далекие заморские страны и старались там закрепиться. Дележу подвергались колониальные владения отставших в своем развитии государств: Испании, Португалии, Голландии. Империалистские устремления Англии и Франции давали о себе знать непосредственно у южных границ России, в Иране и Турции. Различие в положении и уровне развития России и передовых стран Европы быстро усиливалось; стремительно нарастала напряженность в международных отношениях.
Присматриваясь к положению дел в своей стране, передовые люди России с сожалением отмечали, насколько мало еще используются ее природные возможности и как много из того, что добывается тяжелым трудом народа, бесполезно расходуется или лежит втуне. Острота постановки вопроса о тормозящем влиянии крепостничества усиливалась тем обстоятельством, что, несмотря на сохранение старых порядков в России, первые десятилетия XIX в. оказались для нее временем заметного хозяйственного подъема. Непосредственно он сказывался в оживлении внешней и внутренней торговли, но за этим стояли более
13


глубокие причины: рост общественного разделения труда, хо¬
зяйственная специализация областей, распространение кресть¬
Хозяйственные районы России
янских неземледельческих промыслов, развитие новых отраслей промышленности, появление некоторых важных технических новшеств. Росли торгово-промышленные селения и города, расширялась посевная площадь, несколько усовершенствовались технические приемы земледелия, укреплялись международные торговые связи. Явственно обозначилось разложение крепостнической системы, обострились классовые противоречия. Вместе с тем наглядно выявилась несовместимость крепостнического строя с социально-экономическим прогрессом: по темпам развития Россия, несмотря на свои хозяйственные успехи, быстро отставала от европейских государств, в которых феодальный порядок был уже свергнут.
В начале XIX в. в России большинство населения продолжало жить земледельческим трудом. Промышленность размещалась неравномерно. Крупным промышленным центром был Петербург. Примерно 3/4 льноткацких мануфактур в 1814 г. находилось в Московской и четырех прилегающих к ней губерниях. Здесь было и большинство предприятий хлопчатобумажной промышленности, причем 2/з их находилось только в двух губерниях — Московской и Владимирской, где трудились 3/б всех рабочих двух упомянутых отраслей текстильной промышленности.- В деревнях Московской и соседних с ней губерний большое распространение получили мелкие крестьянские промыслы. Во многих промышленных губерниях постоянно не хватало своего хлеба; его завозили туда из других губерний.
Таким образом, в нечерноземных центральных губерниях сильно выявились самые передовые хозяйственные достижения эпохи. Однако вместе с другими давно освоенными районами нечерноземные губернии были оплотом крепостничества: более 2/з их населения было помещичьей собственностью.
Относительно меньше крепостных людей было в черноземной полосе России: там помещикам принадлежало немногим более половины всех крестьян, а в Среднем Поволжье — всего около 7з. Но независимо от удельного веса помещичьих крестьян, в черноземных губерниях крепостничество отличалось более жестокими формами. Там царила барщина — наиболее тяжелая форма эксплуатации, связывающая хозяйственную инициативу. Следует иметь в виду, что большинство государственных крестьян в западных районах фактически находились на положении помещичьих, так как состояли на арендном содержании у частных лиц.
Промышленность Черноземного центра, а также Украины и Белоруссии была менее развита, чем в Центральном промыш-
14


Зимний обоз
ленном районе. В немалой своей части она находилась в руках помещиков (вотчинные предприятия) и служила дополнительным средством для феодальной эксплуатации крепостных. Особенно были характерны для этой полосы помещичьи винокурни и сукновальни.
Хозяйственное движение ощущалось и в земледельческих районах. Кое-где осваивались оставшиеся пустоши, перелог вытеснялся трехпольем. Несмотря на застойность земледельческой техники, урожайность в центрально-черноземной полосе благодаря хорошей почве была сравнительно высока — сам-3— 4 против сам-2—3 в центрально-нечерноземном районе 1. Помещики стремились распродать свои хлебные запасы, тянулись к рынку и крестьяне. Там и тут возникали очаги специализированного торгового земледелия; все более товарным становилось скотоводство.
1 И. Д. Ковалъченко. Динамика уровня земледельческого производства России в первой половине XIX в.— «История СССР», 1959, N° 1, стр. 69.
15


Рост товарности помещичьего хозяйства имел место и в Прибалтике, что сказывалось в переходе к многополью, в расширении посевов льна и возделывании картофеля. Повсюду в Прибалтике в помещичьих имениях распространялось винокурение. Используя отходы от винокуренного производства, дворяне в Латвии и в Восточной Эстонии извлекали прибыль, откармливая скот, пригоняемый из южных губерний. Помещичье предпринимательство тяжело сказывалось на крестьянах, среди которых разрасталась прослойка батраков. Повсюду явственно обозначился процесс разложения ремесленно-цехового строя. Наряду с помещичьими промышленными заведениями образовывались капиталистические мануфактуры: в Латвии — хлопчатобумажные, шерстяные, сахарные (на привозном сырье), в Эстонии — суконные, стекольные и красильные. В силу повышенной товаризации всего хозяйства в Прибалтике кризис крепостничества начал ощущаться в большей, чем где бы то ни было, степени1.
В конце XVIII — первой трети XIX в. более 3Д населения России размещалось в давно обжитых центральных и западных районах страны. На южных и восточных окраинах, включая Степную Украину, Нижнее Поволжье, Урал, Сибирь, Европейский север, проживало лишь около Vs части населения. То были окраинные районы, которые продолжали заселять люди из центра страны.
Сама граница между освоенными ранее территориями и районами внутреннего заселения исторически изменялась. В начале XIX в. она проходила по центрально-земледельческой полосе. Плотность населения в Тамбовской, Воронежской и Симбирской губерниях была вдвое-втрое, а в правобережной части Саратовской губернии вчетверо меньше, чем в Тульской и Курской губерниях. Далее на юго-восток плотность населения быстро уменьшалась. В заволжской части Саратовской губернии (позднее вошедшей во вновь образованную в 1851 г. Самарскую губернию), в Донской области и Астраханской губернии она составляла не более одного человека на 1 квадратную версту.
Слабо заселенные районы отличались и меньшим развитием экономической жизни. Так, в обширной Сибири она в целом отличалась тогда примитивностью. Однако если внимательно проследить тенденции хозяйственного развития Сибири того времени, то сразу бросятся в глаза немалые успехи в освоении ее природных богатств. Русские земледельцы показывали в этом отношении пример коренным обитателям края. В Западной Сиби-
1 «История Латвийской ССР», т. I. Рига, 1952, стр. 400—438; «История Эстонской ССР», т. I. Таллин, 1961, стр. 610—663.
16


ри хлебопашество доходило уже до 61-й параллели. Оно особенно было развито вдоль рек Исети, Туры, нижнего течения Тобола. Сеяли рожь, ячмень, овес. Тобольская губерния снабжала хлебом Пермскую и Оренбургскую губернии. Земледелие распространялось везде, куда проникал русский крестьянин. Несмотря на крепостной строй, новых успехов достигла металлургия Сибири (алтайские заводы).
В Якутии наряду с развитым издавна охотничьим промыслом распространялось скотоводство. Вместе с тем там обострялся земельный вопрос. У якутов утвердилось своеобразное распределение пастбищных и сенокосных земель по «соболино- ушсьей системе». Землю получали лишь те, кто платил ясак, в соответствии с его размером. Пользуясь этим, богачи брали на себя уплату ясака за бедных, но зато получали в свое владение земли. Лучшие участки фактически закреплялись за ними наследственно. Острота земельных отношений сочеталась с тяжелыми последствиями хищнической торговли и грабительской деятельностью купцов и ростовщиков*. Мучительно для трудящихся проходил процесс становления феодальных отношений на почве развития скотоводства и хлебопашества в Бурятии. И здесь зажиточные группы, пользуясь своим общением с царскими чиновниками, присваивали себе лучшие земли для хлебопашества и сенокоса.
В южных и юго-восточных районах хозяйственное развитие проходило интенсивнее, чем за Уралом. Освоение земель на правом берегу Волги в основном уже закончилось, все же и здесь еще завершались процессы заселения. Один из них — освоение больших земель, собственниками которых считались города, такие, как Саратов, Камышин и др. Городские общества фактически теряли свои земли. Они захватывались переселенцами под сады, бахчи и поля для зерновых. В захвате городских земель участвовали представители всех сословий: крестьяне, казаки, купцы, дворяне. В борьбе друг с другом они теряли свои сословные преимущества. Таким образом здесь зарождалось буржуазное землепользование.
Большие успехи были достигнуты в освоении благодатных земель Северного Кавказа. Здесь, как и в Степной Украине, заметны различные тенденции, противоположные по своему социальному характеру и различные по результатам. Активно старались освоить новые земли помещики, которые переводили на них своих крестьян из центральных районов, стремясь основать здесь широкое предпринимательское хозяйство. Примером тому  1 21 Г. П. Башарин. Земельные отношения в Якутии в конце XVIII — первой трети XIX в.— «Исторические записки», т. 35, стр. 165—169.
2 Истории СССР, т. IV
17


Хозяйственная жизнь на землях, вошедших в состав России в начале XIX в,
может служить крупный помещик и государственный деятель М. С. Воронцов, действовавший с особым размахом. Несмотря на то, что дворяне располагали большими материальными возможностями, в условиях заселяемого района установить крупное феодальное хозяйство было для них очень затруднительно. Процесс распада феодальных связей в районах интенсивного товарного развития проходил быстрее, чем в центре. Правда, отчетливее это выявилось позднее, уже во второй четверти XIX в. Среди новоселов по численности большим удельным весом обладало казачество, но основная тяжесть освоения природных ресурсов Степного Предкавказья, как и Степной Украины, легла на плечи самовольно или принудительно переселившихся туда русских и украинских крестьян1. Следствием заселения Степной Украины и Причерноморья был быстрый рост городов.
В первой трети XIX в. к России были присоединены территории, которые в то время лишь начали входить в общую систему российской экономики.
Экономические последствия вхождения в состав России Бессарабии и Закавказья в полной мере начали сказываться лишь в более позднее время.
Бессарабия, особенно в южной части, была к 1812 г. сильно опустошена. В период турецкого владычества большая часть земель здесь оставалась невозделанной. Однако после присоединения к России положение стало быстро меняться. Правда, примерно до середины 20-х годов XIX в. размеры посевных площадей — этот главный показатель хозяйственного преуспевания в земледельческой стране — оставались почти без приращения, но с этого времени началось их быстрое расширение. Этот хозяйственный подъем в значительной мере объяснялся тем, что в Бессарабию сейчас же после вхождения ее в состав России хлынул поток переселенцев. Это были преимущественно украинские, а также русские и белорусские крестьяне. Отчасти они переводились на новые места своими владельцами, но в большинстве бежали от своих помещиков и являлись туда самочинно1  2. Правительство требовало от местных администраторов ловить и возвращать прежним владельцам таких беглецов, но в Бессарабии, как и вообще в южных губерниях империи, ощущался недостаток рабочей силы, и тамошние помещики охотно принимали беглых. Во внутренних
1 А. В. Фадеев. Очерки экономического развития Степного Предкавказья в дореформенный период. М., 1957, стр. 62.
2 Я. Гросу л. Крестьяне Бессарабии (1812—1861 гг.). Кишинев, 1956, гл. 1—2.
18


Одесса. Порт
губерниях России, наоборот, ценность крепостных душ в связи с начавшимся разложением барщинной системы понижалась, и многие помещики даже не утруждали себя сыском бежавших от них крестьян.
Немалое хозяйственное значение имело также переселение в Бессарабию крестьян из зарубежных балканских стран, находившихся под гнетом султанской Турции: болгар, гагаузов, греков и сербов.
Однако жизнь в бессарабских степях была для трудового люда далеко не легкая. Приходилось заново осваивать целинные и залежные земли, нередки были падежи скота, рыночные связи еще долго оставались неналаженными. В крае господствовали феодальные отношения. Основная масса крестьян —
2*
19


царане — хотя формально не считались крепостными, фактически находились в полной зависимости от землевладельцев, помещиков и монастырей, которым принадлежало свыше 2/з удобной земли. Особенно тяжела для крестьян была распространившаяся как в Бессарабии, так и на Правобережной Украине система передачи имений в аренду. Арендаторы как временные и условные владельцы крестьян предельно их эксплуатировали, не считаясь с более отдаленными последствиями такого грабежа. И все-таки сюда, на крайний юго-запад Российской империи, шел неиссякаемый поток самовольных переселенцев. Каждый из них знал об исключительном плодородии почвы южных степей, а главное, надеялся найти в еще слабо заселенном крае укрытые от глаз чиновников и дворян «ничейные» свободные земли. Если переселенцу приходилось вступать в связь с местными помещиками, то их отношения, как бы они ни были тяжелы для него, все же строились на договорном, а не на безусловно владельческом основании, как с прежним владельцем.
К концу первой трети XIX в. уже сильно проявлялась товаризация сельского хозяйства. Помещики заводили винокурни, занимались виноделием, коневодством. Как всегда, это было связано с усилением эксплуатации крестьян, которым все труднее становилось вести свое хозяйство. По уставу 1818 г. молдавские бояре были уравнены в правах с русским дворянством.
Для Закавказья были характерны более замедленные темпы экономического развития1. Процесс вхождения этого края в Россию растянулся почты на 30 лет (1801—1829 гг.). Даже после перехода местных владетелей в подданство России, хотя к стихали изнурявшие народ феодальные междоусобицы, но продолжали существовать внутренние таможенные пошлины. Отдаленность Закавказья от внутренних губерний России и плохие пути сообщения мешали развитию рыночных связей и способствовали консервации самых отсталых форм натурального хозяйства. Господствовавшие в крае феодальные отношения местами переплетались с патриархально-общинными и родовыми пережитками.
Местные землевладельцы, как и раньше, не вели крупного хозяйства. Главным способом феодальной эксплуатации зависимых от них крестьян по-прежнему было взимание натурального оброка, частично заменявшегося денежным. Отдавая своему помещику до 7з урожая, грузинские и азербайджанские
1 М. А, Адонц. Экономическое развитие Восточной Армении в XIX веке. Ереван, 1957; «История Грузии», т. I. Тбилиси, 1962; «История Азербайджана», т. 1Т. Баку, 1960; А. С. Сумбагзаде. Сельское хозяйство Азербайджана в XIX в. Баку, 1958.
20


Прокладка дороги в горах Дагестана


крестьяне несли еще множество личных и имущественных повинностей. Они поставляли господину дворовую прислугу, содержали его коней, пасли его скот, кормили его слуг. Естественно, что при таком обилии повинностей крестьянин не мог успешно развивать свое хозяйство.
С появлением в Закавказье русских войск на плечи местного крестьянства легла вся тяжесть их снабжения продовольствием, транспортом, вспомогательной рабочей силой для сооружения укреплений и военных дорог. После конфискации царскими властями имений многих сепаратистски настроенных грузинских князей и ханов в Закавказье заметно стала расти численность казенных крестьян. Их повинности были несколько легче, чем частновладельческих, поэтому у них оставалось больше излишков для продажи.
По мере обеспечения внешней безопасности и изживания феодальной раздробленности в Закавказье наблюдался усиленный рост населения. В Карабахском ханстве, например, за первые 10 лет после вхождения в состав России (1813—1823 гг.) население возросло в 6 раз (с 3080 до 18 563 семейств). Получив после окончания войн с Турцией и Ираном возможность мирно трудиться, население Грузии, Азербайджана и Армении стало быстро расширять посевы пшеницы, ячменя, риса. Растущий спрос на шелк, марену и хлопок со стороны русского купечества стимулировал развитие в Закавказье шелководства и хлопководства. Издревле развитое в Закавказье ремесленное производство не только увеличивало выпуск продукции, но и начинало перерастать в мелкое товарное производство, охватываемое скупщиками. В связи с оживлением торгово-промышленной жизни сравнительно быстро росли города: Тифлис (ныне Тбилиси), Кутаис (Кутаиси) в Грузии; Баку, Ганджа (Кировабад), Нуха в Азербайджане; Эривань (Ереван) в Армении. Между Баку и Астраханью наладилось торговое мореходство. Проложенная по ущельям Терека и Арагви между Владикавказом (Орджоникидзе) и Тифлисом Военно-Грузинская дорога также использовалась для торговли Закавказья с Россией.
Вхождение в состав России не принесло крестьянам Закавказья освобождения от феодальных повинностей, так как сама Россия была феодальным государством с реакционным царским правительством. Более того, к прежним тяготам присоединился откровенный гнет и произвол царских администраторов. Но тем не менее избавление от иноземных нашествий и феодальных усобиц, равно как и включение в огромный внутренний рынок России, стимулировало движение Закавказья по пути экономического прогресса.
Краткий обзор экономики различных районов России начала XIX в. свидетельствует о сосуществовании в ней различных
22


хозяйственных укладов. В области промышленности ведущим процессом было развитие мануфактуры — одновременно вольнонаемной и подневольной — при широком распространении мелкого товарного производства. В области сельского хозяйства наряду с повышением товарности его заметным явлением становилось все большее обособление крестьянского хозяйства от помещичьего. Типичным для дореформенной России было также отличие хозяйственной жизни заселявшихся окраинных районов от освоенного центра.
2
Развитие рынка
и усовершенствование путей сообщения
Расширение сети водных путей сообщения. Возникновение пароходства
Исходной предпосылкой развития капитализма является товаризация хозяйства; производство хлеба и других сельскохозяйственных припасов на продажу стало предвестником падения крепостного права. Первые десятилетия XIX в. ознаменовались прежде всего крупными успехами в дальнейшем развитии внутреннего рынка и международных торговых сношений. Рост и углубление торговых связей стали ведущими звеньями в хозяйственном прогрессе России, хотя, разумеется, в основе этих сдвигов лежало развитие производительных сил.
Откликаясь на ощутимые потребности эпохи, правительство вынуждено было уделять внимание расширению внутренних водных путей сообщения. Много было сделано для улучшения транспортной связи Верхней Волги с Петербургом. Технически усовершенствовалась сооруженная для этого еще в XVIII в. Вышневолоцкая система, в 1810 г. открылся новый водный путь — Мариинская система, которая включала в себя реку Шексну, Белое озеро, реки Ковжу, Вытегру и шлюзованные каналы. На следующий год начал действовать третий искусственный путь все в том же направлении — Тихвинский (хотя он к тому времени не был еще вполне законченным сооружением). Его составными частями были река Молога, ряд соединенных каналами мелких речек и озер, река Сясь и далее каналы в обход Ладожского озера к реке Неве. Этот путь был мелководным, по нему могли проходить лишь суда грузоподъемностью не более 2 тыс. пудов, так что пользование Тихвинской системой было ограниченно.
Другим районом интенсивного строительства каналов была Белоруссия, где в 1804 г. открылся так называемый Огинский
23


канал для соединения рек Припяти и Днепра с Неманом, а в 1805 г. начала действовать Березинская система, связавшая Днепр с Западной Двиной. Благодаря ей ценный мачтовый лес можно было сплавлять дешевым способом из Белоруссии к Рижскому порту.
Однако феодальное государство уже не было способно разрешать крупные хозяйственные задачи, даже при известной заинтересованности господствовавшего класса в их выполнении. Многие каналы и шлюзы оставались недостроенными. Гидротехнические сооружения отличались примитивностью. Несовершенство водного транспорта в России видно из того, что привоз грузов с Урала в западные районы страны оказывался настолько трудным и дорогим, что уральское железо туда, как правило, не доставлялось; в этих районах практиковалась весьма примитивная выработка железа из местных болотных руд в маленьких сыродутных горнах.
В 1815 г. появился в России первый пароход «Елизавета», построенный в Петербурге на машиностроительном заводе Берда. До 1825 г. этот завод выпустил 11 паровых машин для пароходов. Паровые речные суда строились и в других местах. В Î817 г. был спущен первый пароход на Каме.
Ярмарки В торговле дореформенного периода ярмарки
р переживали пору своего расцвета. Туда приво¬
зились товары большей частью из отдаленных местностей: каждое из этих крупных торжищ имело свои отличительные черты и свой район притяжения. Наиболее известной была Нижегородская ярмарка, переведенная после пожара 1816 г. из Макарьева в Нижний Новгород. Обороты ее в начале XIX в. исчислялись десятками миллионов рублей.
Ярмарка на Волге еще до ее перенесения в Нижний Новгород поражала современников своей грандиозностью. Они справедливо усматривали в ней показатель большого размаха, достигнутого русской торговлей и промышленностью к началу XIX в. «Кто видел ярмонку Макарьевскую, не может сомневаться в промышленности России, ни в высокой степени совершенства, до которого доведены изделия всякого рода...»,— так записал свои впечатления от нее один очевидец. Другой отметил необыкновенное обилие и разнообразие товаров: «Здесь встречаются вещи самые противоположные: старое тряпье и меха черных лисиц и горностаев, бураки из березовой коры, наполненные икрою, и красивые шкафы из красного дерева, киргизские войлоки и лионские шелковые ткани, русское парусное полотно и кашмирские шали, стеклянные пронизки и
Нижегородская ярмарка
24


восточный жемчуг, лапти и английские сапоги, бурки татарские и моды парижские, чай и кипрское вино, конская сбруя и книги; словом, всо от самых простых и необходимейших вещей до самых дорогих и редких, какие только роскошь Европы и Азии могла изобрестъ».
За Нижегородской ярмаркой по своему значению среди ярмарок нечерноземной полосы шла Ростовская (в Ярославской губернии). Ее обороты были в 10 раз меньше, чем на Нижегородской, зато влияние Ростовской ярмарки распространялось на непосредственных производителей района, тогда как на Нижегородской первенствующее значение имели широкие транзитные операции. На Ростовской и Нижегородской ярмарках наряду с купцами из разных городов было немало торгующих крестьян.
В 1824 г. в Европейской части России было зарегистрировано 76 крупных ярмарок (с привозом товаров более чем на 1 млн. руб.), большинство которых действовало на Украине и в разных пунктах черноземной полосы. Из этих последних выделялась так называемая Коренная ярмарка в Курске с привозом товара на 12 млн. руб.1
Росла сеть мелких сельских торгов и базаров, экономическая роль которых сливалась с торговыми и ростовщическими операциями многочисленных постоялых дворов и других мелких торговых заведений. В развернувшемся процессе первоначального накопления их роль как мельчайших разветвлений торгово-ростовщического капитала была весьма велика.
Особый характер имели в этом отношении ярмарки и базары на окраинах империи. На Кавказе, например, усиленно развивались торговые сношения русских переселенцев с горцами. Возле многих кордонных укреплений стихийно возникал меновой торг, принимавший с течением времени форму регулярно действующих базаров. Все чаще посещали горцы ярмарки и базары Моздока, Георгиевска, Ставрополя и других городов Предкавказья. Они привозили скот, шерсть, кожи, овчины, бурки, лесоматериалы, выменивая их на металлические изделия, ткани, зерно, чай, сахар, табак, стекло. Используя громадную разницу цен между центральными районами страны и ее окраинами, а также большие различия в технике механизированного и ручного производства, купцы и перекупщики наживались на торговле с горцами, которая зачастую имела характер неэквивалентного обмена.
1 	А. И. Парусов. Из истории внутренней торговли России конца XVIII — первой четверти XIX столетия.— «Ученые записки Горьковского
государственного университета им. Н. Ц. Лобачевского ». 'Серия историческая, т. 41, вып. 4 Горький, I960, стр. 31—54.
26


На хозяйственной жизни России сильно отразились военные события 1812—1813 гг. Во время войны были уничтожены огромные материальные ценности, погибло Влияние войны 1812 г. много людей. Наибольшему разрушению
процессы подверглись экономически самые развитые
районы, в особенности Москва — главный центр промышленности и торговли. Военные бедствия на долгое время наложили отпечаток на экономическую жизнь Белоруссии и Литвы, которые особенно пострадали от военных действий. В отчете минского губернатора за 1812 г. сказано, что сравнительно обильно уродившийся в тот год хлеб был уничтожен во время передвижения по полям неприятельских войск. Губернатор писал далее, что и оставшийся хлеб крестьяне не смогли собрать, так как многие из них были в армии, другие же целыми семьями уходили из деревень, спасаясь «от набегов и притеснений неприятельских».
Так же сильно пострадала и промышленность Белоруссии: фабричные заведения во время войны не действовали, а многие из них совсем были разрушены К Тяжелые последствия военного времени, хотя и не были основной причиной исключительной бедности крестьян Белоруссии, Литвы, как и Право- бережной Украины, несомненно усиливали бедствия в западных районах России.
Если влияние войны на экономику России в основном было отрицательным, то имелись последствия и другого порядка. Казенный спрос на разнообразные жизненные припасы всегда имел большой вес на внутреннем рынке. В условиях, когда в короткий срок пришлось резко увеличить вооруженные силы, этот спрос очень вырос* Осенью 1812 г. на довольствии находилось более 300 тыс. солдат и офицеров русской армии и народного ополчения. Всю эту массу людей надо было накормить, одеть и вооружить.
Деревенские производители валенок, лаптей, сапог, полушубков и других вещей широкого потребления, собранные в кучно расположенных промысловых селениях, издавна ограничивались в своем предпринимательстве сбытом товара на небольших местных рынках. Теперь же они внезапно столкнулись с почти беспредельной потребностью в их товарах, и под воздействием этого прежняя застойная и примитивная форма экономической организации промысла была отброшена и заменена быстрорастущей капиталистической организацией производства. Наглядным примером может служить эволюция  11 «Белоруссия в эпоху феодализма». Сборник документов и материалов, т. 3. Минск, 1961, стр. 162—164.
27


сапожного промысла в селе Кимры Корчевского уезда Тверской губернии. Именно с 1812 г. в этом центре ремесленного и мелкотоварного производства обуви укоренились торговцы-скупщики, открывшие там свои конторы и быстро подчинившие себе прежде независимых мастеров.
Поскольку крупные промышленные заведения в первые десятилетия XIX в. были немногочисленны, то разрушение их во время войны неизбежно повело к серьезным изменениям в географии промышленности. Большое значение имело выключение на долгое время такого важнейшего центра, как Москва.
Ослабление конкуренции со стороны московских фабрик использовали предприниматели соседних губерний. Крупным центром хлопчатобумажной промышленности стало в послевоенный период село Иваново (ныне город Иваново).
„ - Промышленное развитие России в некото-
таможенной политики Рои меРе стимулировалось «Положением о торговле на 1811 год», которое явилось как бы противовесом условиям навязанной России Наполеоном континентальной системы 1807 г. Сырье, по «Положению 1811 г.», разрешалось привозить беспошлинно или с небольшой пошлиной, полуфабрикаты облагались значительно, готовые же промышленные изделия совсем запрещалось привозить. Жесткая до 1816 г. таможенная политика правительства подвергалась оживленному обсуждению в журналах того времени. Ее резко осуждал популярный в дворянских кругах «Дух журналов». Дворянские публицисты вопреки фактам старались убедить читателя, что будто бы выгоднее приобретать заграничные, а не отечественные изделия, всячески понося при этом качество русских товаров.
Подобным корыстным рассуждениям противостояли трактаты более дальновидных дворянских политиков и ученых — сторонников индустриального развития России, озабоченных упрочением ее хозяйственной самостоятельности среди энергично развивавшихся европейских государств. Во главе этого течения стоял экономист и политический деятель H. С. Мордвинов, написавший одно из своих наиболее известных сочинений как раз в годы оживленного обсуждения направления экономической политики правительства. В сочинении «Некоторые соображения по предмету мануфактур в России и о тарифе» (1815 г.) Мордвинов противопоставлял свою точку зрения узкоклассовым соображениям, подобным тем, которые позже развивались авторами статей из «Духа журналов». Он писал: «Российский народ, если желает достигнуть полного своего благосостояния, не должен оставаться единственно при обрабатывании полей своих; но, будучи понятен ко всему и в высочайшей
28


степени деятелей, должен вместе с тем и нераздельно быть и рукомесленным» К Мордвинов доказывал пользу гармоничного развития земледелия и промышленности, которые в этом случае стимулировали бы друг друга. Он остро ставил вопрос о необходимости для России занять подобающее ей место среди передовых государств Европы. Рассуждения Мордвинова находили широкий отклик, встречая не только возражения, но и горячее сочувствие. Известно, что они имели большое влияние на выработку экономической программы декабристов.
По требованию наиболее консервативных кругов русского дворянства, а отчасти под влиянием сближения с западными державами направление таможенной политики в 1816 г. изменилось: запрещение привоза многих товаров было отменено. Эта льготная полоса завершилась тарифом 1819 г., по которому все ограничения были сняты и устанавливались весьма небольшие таможенные пошлины.
Однако под давлением растущей русской буржуазии таможенная политика вскоре опять резко изменилась. В дворянских кругах все с большей силой утверждалась мысль о необходимости всестороннего развития отечественного народного хозяйства и в связи с этим расширения внутреннего спроса на сельскохозяйственные продукты. В 1822 г. был издан новый тариф, теперь уже надолго установивший покровительственную систему.
3
Промышленное развитие России
На протяжении всего дореформенного периода в русской промышленности одновременно существовали мануфактуры капиталистического типа и предприятия, основанные на принудительном труде. Доля вольнонаемных рабочих в обрабатывающей промышленности составляла в начале XIX в. 47%, а в 1825 г.— уже 54% всех занятых рабочих. Однако во всей промышленности, включая добывающую, вольнонаемных рабочих оставалось значительно меньше половины. Контрастируя с основным явлением эпохи — ростом капиталистической промышленности, быстро распространялась и крепостная вотчинная мануфак-
Рост капиталистических предприятий — ведущая тенденция в развитии промышленности
1 H. С. Мордвинов. Избранные произведения. М., 1945, стр. 85.
29


тура1. Само собой разумеется, что соотношение вольнонаемного и принудительного труда в различных отраслях промышленности было различно.
Застой
уральской металлургии
Оплотом крепостничества в русской промышленности была уральская металлургия. В начале XIX в. она находилась в состоянии застоя. В ней по-прежнему преобладал принудительный труд, сочетавшийся с архаическим оборудованием и устаревшими приемами производства. Главным источником энергии была вода, поэтому зимой работы свертывались. По-прежнему господствовал устаревший кричный способ передела чугуна в железо. Рабочие «жарились у горна, ворочали клещами раскаленные двенадцатипудовые крицы, вымогались над такой работой, от которой пестрядевые рубахи после двух смен вставали от потовой соли коробом» 1 2,— так описывал кричную работу писатель Д. Н. Мамин-Сибиряк, наблюдавший ее во второй половине XIX в.
Отсталость техники давала о себе знать здесь с особой силой. Если в Англии, а за ней и в других капиталистических странах Западной Европы быстро совершенствовались способы производства металла, то в крепостной России тормозилось внедрение существенных технических новшеств и важных изобретений.
Главной помехой для необходимой организационно-технической перестройки металлургических предприятий был принудительный, подневольный, изнуряющий труд приписных к ним крестьян.
Указом 15 марта 1807 г. на уральских казенных предприятиях, а потом и частных заводах приписные крестьяне освобождались от обязательных работ, но перед этим из них должны были быть выделены «непременные работники». Число их на частных заводах определялось по расчету 58 человек из 1 тыс. приписных крестьян.
Эта реформа носила крепостнический характер: за свое освобождение приписные крестьяне должны были выплачивать большую сумму денег, а «непременные работники» лишались возможности вести свое сельское хозяйство и принуждались в течение 200—250 дней в году работать на заводах. Именно приписные крестьяне и «непременные работники» были главными участниками непрекращавшихся массовых выступлений на Урале.
1 А. Г. Рашин. Формирование промышленного пролетариата в России. М., 1940, стр. 56.
2 Д. Н. Мамин-Сибиряк. Собр. соч., т. 3. М.— Л., 1954, стр. 103—104.
30


Кричный и листобойный цех Нижне-Тагильского завода
При всей своей ограниченности реформа 1807 г. свидетельствовала о начавшемся кризисе старых производственных отно-
Технические
нововведения
шений в одной из основных отраслей русской промышленности. Не решаясь на коренную ломку сложившихся на Урале социаль-
ыых отношений,
правительство делало попытки технически
усовершенствовать производство, чтобы по возможности предотвратить катастрофическое отставание русской металлургии от западной. Для этого из года в год ассигновывались денежные средства на снабжение заводов машинами. Нововведения были и на частных заводах. Кое-где на рудниках для откачки воды стали ставить паровые машины, иногда они появлялись
31


и на доменных и молотовых заводах. Эти технические новшества способствовали более активному проявлению творческой мысли многих русских людей из технической интеллигенции, кадры которой приумножались, а также из талантливых техни- ков-самоучек.
Машины создавались не только по западноевропейским образцам, они усовершенствовались и радикально переделывались. Несколько паровых машин было сконструировано будущими создателями первого русского паровоза Черепановыми. Одна из них, построенная Е. А. Черепановым — крепостным рабочим заводчика Демидова, стала работать на Нижне-Тагильском заводе в 1824 г. (первые паровые машины на Урале появились еще раньше).
Поиски способов повысить производительность труда в промышленности, не затрагивая социальных основ, шли и в другом направлении, оказавшемся несколько более успешным. Это были розыски новых рудных месторождений и начало их разработок.
Начал действовать созданный по указу 1795 г. Луганский казенный завод на Украине, который должен был положить начало южной металлургии, основанной на использовании каменного угля и руд Донецкого бассейна. Это был бы важнейший шаг в развитии производительных сил страны, но задуманное не смогли осуществить: Луганский завод стал переделывать уральский чугун. Освоение богатств Донецкого бассейна развернулось позднее — уже в пореформенный период истории России.
В 1816 г. появился новый Гурьевский завод на Алтае, который наряду с прежде существовавшим Томским заводом должен был давать черный металл и инструменты для серебряных рудников и сереброплавильных заводов Кузнецкого бассейна и всего Алтайского горного округа. Проектировал завод техник- изобретатель П. М. Залесов, до того построивший модель паровой турбины для Салаирских рудников. Интересно, что на алтайских заводах, как и на Луганском, делались опыты применения каменного угля в металлургии
Так повсюду работала новаторская мысль техников, простых умельцев, не получавшая, впрочем, должного поощрения со стороны заводчиков и правительства.  11 3. Г. Карпенко. Рабочие чугуноплавильных и железоделательных заводов Кузбасса в крепостную эпоху.— «Труды научной конференции по истории черной металлургии Кузбасса». Кемерово, 1957, стр. 181—182, 197.
32


В начале XIX в. в России выплавлялось чугуна не меньше, а даже несколько больше, чем в Англии. Но в первые годы
XIX в. наблюдалось сокращение произ-
Размеры водства металла. С 1817 г. вновь увели-
выплавки металла. Тг»
Добыча золота и других ™лась ежегодная выплавка чугуна. К
драгоценных металлов середине 20-х годов она была примерно
такой же, как в первое десятилетие XIX в., т. е. составляла 9—10 млн. пудов1. Однако это уже было примерно в 3,5 раза меньше выплавки чугуна в Англии. Так как вывоз металла не увеличивался сколько-нибудь заметно, то, следовательно, рост выплавки был реакцией на увеличение потребности в металлических изделиях внутри государства, что в свою очередь было следствием развития мелкой и крупной промышленности, в том числе разного рода машиностроительных и оружейных предприятий.
Значительные успехи были достигнуты в открытии и освоении месторождений золотых, серебряных и медных руд. Полезные ископаемые открывались на Урале, в Сибири, Казахстане и центральных губерниях России. В самом начале века крестьянин Крылатков нашел богатые залежи золотой руды на реке Чусовой; содержащие золото пески были обнаружены во Владимирской и Тверской губерниях. Большое значение имело начало разработки нерудного россыпного золота. Много энергии и инициативы вложил в это дело штейгер Л. И. Брусницын. В 20-х годах XIX в. в России началась добыча платины и алмазов. Навстречу очередным практическим потребностям шла научная разработка вопросов горного дела. Первая треть XIX в. отмечена теоретическими исследованиями В. М. Севергина, Д. И. Соколова, трудами П. П. Аносова по добыче золота и по производству стали. Добыча золота в России лишь за одно десятилетие (1821—1830 гг.) почти в 10 раз превысила добычу золота за два первых десятилетия XIX в. На приисках, расположенных в основном в слаборазвитых, малозаселенных окраинных районах, с наибольшей силой проявились самые худшие черты феодального строя и нарождающегося капитализма.
Итак, в первой трети XIX в. русская металлургия при сохранении устаревших форм общественного производства развивалась слабо. Материальная поддержка со стороны царского правительства в условиях установившейся к началу 20-х годов XIX в. протекционистской политики позволяла крепостникам- заводчикам еще крепко удерживать свои позиции в металлургии.  1 * 31 С. Г. Струмилин. История черной металлургии в СССР, т. I. М.,
1954, стр. 367.
3 	История СССР, т. IV
33


Следует упомянуть еще об одной отрасли добывающей промышленности, которая в дореформенное время не получила широкого развития,— о добыче нефти в !!.ни.к!!0-в.е!!и.6-нефтян0й Азербайджане. С 1808 г. стали сдавать-
ся на откуп бакинские нефтяные промыслы. Монополия крупного откупщика М. М. Тарумова сильно тормозила расширение производства. На промысле Тарумова преобладали приписные работники. Вольнонаемных было мало. Способ добычи нефти оставался самым примитивным: устраивались ямы глубиной всего в пол-аршина или в один аршин, стенки которых укреплялись плетнем; когда на дне этих ям накапливалась нефть, ее оттуда вычерпывали ведрами; иногда вместо ям рыли колодцы глубиной до 15 аршин и более, но выкачивалась из них нефть также ручным способом. К середине XIX в. ежегодная добыча бакинской нефти достигала немногим более 200 тыс. пудов 1.
После выдвижения русских военных кордонов за Терек стала расти добыча нефти в районе крепости Грозной. Занимались этим преимущественно промысловые люди из русских оброчных крестьян, отпускавшихся помещиками для заработков на Кавказ. В 1823 г. три русских крестьянина братья Дубинины соорудили в Моздоке промышленную установку для перегонки сырой грозненской нефти. Это было одно из первых в истории техники предприятий по производству керосина.
Росла добыча нефти и на Таманском полуострове. Таманские нефтяные источники составляли собственность Черноморского казачьего войска и отдавались на откуп «торговым людям» с уплатой определенной суммы в войсковую казну.
Особенности азвития ® шерстяной промышленности, как и шерстяной™ полотняной в металлургии, решительно преобладал промышленности ТРУД крепостных рабочих. Шерстяное
дело было одной из типичных разновидностей помещичьего предпринимательства. Расширявшийся спрос на солдатское сукно, а также систематически предоставляемые правительством льготы содействовали тому, что эта отрасль промышленности, несмотря на крайнюю техническую и организационную отсталость, все же продолжала развиваться. К началу 20-х годов XIX в. русские суконные предприятия смогли покрыть всю потребность русской армии в сукне, так что уже не было надобности приобретать его за границей.
Иначе сложилось положение в другой старинной отрасли текстильной промышленности — полотняной. Несмотря на то, что здесь число вольнонаемных рабочих было большим, чем
1 	К. А. Пажитнов. Очерки по истории бакинской нефтедобывающей промышленности. М.—Л., 1940, стр. 17—28.
34


Хлопчатобумажная
промышленность
в металлургии и сукноделии, она уже в первой четверти XIX в. начала переживать полосу кризиса. На полотняном производстве сильно сказались перемены в рынке сбыта. Под влиянием промышленного переворота в Англии вывоз полотна из России сильно уменьшился; влияние промышленного переворота сказывалось в том, что все потребности англичан удовлетворялись за счет более дешевых сортов фабричных тканей; быстро сокращался парусный флот, и потребность в русском парусном полотне сильно уменьшилась. Переключиться на обслуживание внутреннего рынка, как это смогла сделать металлургия, владельцам полотняных мануфактур России было затруднительно. Они выпускали преимущественно дорогие сорта полотна, более дешевые ткани изготовлялись мелкой крестьянской промышленностью. На внутреннем рынке сказывалась также конкуренция развивавшейся хлопчатобумажной промышленности.
В послевоенные годы хлопчатобумажная промышленность развивалась очень быстро и стала типичным примером утверждения капитализма в русской промышленности, притягивая к себе большую часть вольнонаемной рабочей силы. Во время пожара Москвы в 1812 г. погибли первые русские бума- гопрядильни, но с 1822 г. они начали вновь возникать уже как крупные механизированные заведения. К концу 20-х годов они далеко еще не удовлетворяли всего спроса на хлопчатобумажную пряжу, так что миткаль (белая ткань, служившая основой для печатания ситцев) производился в России в основном из привозного полуфабриката. Большая часть пряжи изготовлялась не на частных бумацопрядильнях, а на казенной Александровской мануфактуре в Петербурге, которая сыграла большую роль в промышленном развитии России.
Если в начале XIX в. русское производство ситцев удовлетворяло не более 7з внутренней потребности в нем, а остальное покрывалось за счет ввоза из Англии, то к концу 20-х годов потребности в закупке ситца за рубежом уже не было — он почти исчез из списка импортируемых товаров; к тому же тариф 1822 г. весьма ограничил возможности привоза из-за границы хлопчатобумажных тканей.
На основе успехов отечественного хлопчатобумажного производства выросли новые промышленные центры, подобные селу Иваново, принадлежавшему помещику Шереметеву. К началу 20-х годов стали преуспевать многие из крупных капи- талистов-текстилыциков, фирмы которых пользовались известностью и в последующее время.
Сначала крупные бумаготкацкие предприятия были мануфактурами с ручным трудом и рассредоточенным производством. Примером этому может служить открытая в самом конце
3* 35


Модель ткацкого станка «Жаккард»
XVIII в. в Москве Прохоровская трехгорная мануфактура, которая широко практиковала скупку и выдачу материала на кабальных условиях ткачам на дом через раздаточные конторы и своих агентов, что вело к экономическому порабощению мелких производителей. Это явление было тогда типичным для города и деревни.
В первой четверти XIX в. продолжалось падение цены бумажных денег (ассигнаций) относительно серебряного рубля, цены на товары быстро изменялись; заметно повышались оброки и государственные подати, происходило падение реального заработка рабочих. Так, в шелковой промышленности с 1803 по 1820 г. заработок рабочих понизился почти наполовину1; подобные же изменения платы за труд наблюдались и в других отраслях промышленности.
1 	М. Ф. Злотников. К вопросу о заработной плате рабочих в крепостной России (первая четверть XIX в.).—«История пролетариата СССР»,
т. 1-2 (13-14). М., 1933, стр. 252.
36


4
Сельское хозяйство
В сельском хозяйстве России того времени капиталистический
уклад, как и в промышленности, не зашел далеко в своем разви- тии. Почти везде применялась трех- щая характеристика польная система земледелия с обычными
деревянными орудиями, которые почти не изменились с прошлого столетия. Современник писал о них: «Нельзя ничего дешевле себе представить, как российское пахотное орудие..., но то неудобство, что земледелец такими простыми орудиями может взорать (вспахать.— Ред.) только поверхность пашни и что едва покрывает землею посеянные семена» *.
Крупного капиталистического земледельческого хозяйства в России первой трети XIX в. еще не было. Ради обога>ще-
Законодательство о крестьянах
ния и упрочения своих позиций многие помещики старались «рационализировать» свое хозяйство, использовать идеи передовой агрономии, по-новому организовать свои взаимоотношения о крестьянами, иногда лишая их средств производства, иногда, наоборот, предоставляя им относительную самостоятельность с переходом фактически к договорным отношениям со своими крестьянами.
Поиски выхода из социальных затруднений отразились в законодательных мерах и правительственных проектах по крестьянскому вопросу (правительство решалось проводить в жизнь немногое из того, что задумывалось и обсуждалось). Одним из первых шагов в этом направлении был указ о трехдневной барщине 1797 г., формально запрещавший помещикам заставлять крестьян работать на барском поле более трех дней в неделю. Фактически помещики с этим указом почти не считались. Не получил утверждения проект лишения дворян права продавать крестьян без земли. Он выродился в робкое запрещение печатать в газете объявления о таких продажах. Запрет этот соблюдался лишь формально, так как предложения об отдаче «в услужение» крепостных публиковались рядом с объявлениями о продаже различных домашних вещей и животных, скрытый смысл этих объявлений был ясен для всех «душевладельцев». В 1808 г. было запрещено продавать крестьян на ярмарках, а годом позже отменено право помещиков посылать крепостных на каторгу. Таким образом, законодательство коснулось более всего лишь внешних проявлений  11 	Е. Зябловский. Землеописание Российской империи для всех состояний, ч. III. СПб., 1810, стр. 215.
37


крепостного права. Существеннее оказались указы 1801 г. о покупке и продаже незаселенных земель, 1803 г. о «свободных хлебопашцах», аграрные реформы 1804 г. и 1816—1819 гг. в Прибалтике.
Указ 12 декабря 1801 г. содействовал давно начавшемуся процессу фактической ликвидации монополии дворянства и казны на обладание землей. По этому указу землю могли покупать и лица недворянских сословий: купцы, мещане, государственные крестьяне. О необходимости этого закона свидетельствовал, например, тот факт, что только за 1802—1804 гг. в 34 губерниях России недворянскими сословиями было приобретено земли на 1,2 млн. руб. ассигнациями.
По указу о «свободных хлебопашцах» от 20 февраля 1803 г. помещики могли освобождать крестьян с землей за выкуп. Но они не спешили воспользоваться им. За первую четверть XIX в. закон был применен в 161 случае и коснулся 47 153 крестьян мужского пола.
Крестьянские реформы в Прибалтике (о них см. в главе 9) при всей своей ограниченности оказывали заметное влияние на обсуждение «крестьянского вопроса» в России: в журналах, политических и экономических трактатах ученых, на тайных совещаниях революционеров. Поиски решения крестьянского вопроса волновали дворянскую общественность.
D Крупные барские поместья первой трети
помещичьих хозяйств Х1Х в- подавляющую часть зерна и круп производили на рынок. Но связь феодального поместья с рынком еще не была прочна и надежна. Большая доля произведенного продукта не находила себе применения в текущем сельскохозяйственном году, образуя залежи, переходящие как остаток из года в год. Помещичий хлеб иногда лежал необмолоченным в скирдах по 10—13 лет \
Агротехника в крестьянских хозяйствах была столь же примитивна, как и в помещичьих: трехпольная система полеводства, отсутствие удобрений, мелкая сошная пахота, беспорядочный высев семян и т. д. Помещичье полеводство отличалось от крестьянского лишь большим разнообразием культур, но рожь, гречиха, овес и здесь оставались главными культурами.
О 	повышении товарности помещичьих хозяйств в первые десятилетия XIX в. имеются подробные данные по двум черноземным губерниям — Рязанской и Тамбовской. Так, в имениях  11 И. И. Никишин, Некоторые вопросы экономики крепостного хозяйства первой половины XIX в.— «Исторические записки», т. 44, стр. 188— 191.
Площадь провинциального города
38


Гагариных и других помещиков первое тридцатилетие XIX в. ознаменовалось заметным ростом урожайности на помещичьих землях, некоторым развитием животноводства, повышением товарности хозяйства. Это свидетельствовало о том, что на короткое время хозяйственный подъем был возможен в условиях крепостничества, хотя в целом оно не только сдерживало, но и губило такие прогрессивные явления в хозяйствах 1.
Инициативным хозяином, стремившимся поднять производство для увеличения денежного дохода, выступил известный деятель декабристского движения тамбовский и саратовский помещик М. С. Лунин. За первую четверть XIX в. доходы владельца из года в год повышались. Из тамбовского имения Лунина на рынок шла в основном рожь. В 20-х годах более 80% производимого зерна поступало в продажу. Из всех зерновых только пшеницы продавалось меньше, чем потреблялось в хозяйстве. Однако ее и высевалось совсем немного. Кроме того, Лунин выращивал главным образом для продажи гречу, горох, ячмень, просо, мак 1 2. Лунин старался все что возможно использовать для получения дохода. Саратовское его имение находилось на оброке. Состоявшие на месячине дворовые не только обслуживали барский дом, но работали также на суконной вотчинной мануфактуре. Широко практиковалась отсылка дворовых в Петербург на заработки, а их детей отдавали для обучения разному ремеслу. Помещик регламентировал и направлял крестьянский отход в город, чтобы своевременно и полностью получить оброчную сумму. В Петербурге для этого находился специальный управляющий Лунина. Таким образом, и в городе крепостной крестьянин не получал возможности освободиться от повседневного помещичьего надзора3. Подобные порядки были заведены не только у одного Лунина, но и у многих других русских помещиков.
В годы необычно выгодной рыночной основа ™№щичьей конъюнктуры, какие наступили после рационализации окончания наполеоновских воин, в поме¬
щичьих хозяйствах России имели место тенденции к усилению крепостнической эксплуатации крестьян и вместе с тем попытки организационного и технического переустройства сельского производства. «Споспешествовать успехам сельского хозяйства могут те только, которые в состоянии заняться оным, как наукою»,— проповедовал профессор М. Пав¬
1 И. Д." Ковалъченко. Крестьяне и крепостное хозяйство Рязанской и Тамбовской губерний в первой половине XIX в. М., 1959, стр. 136—140.
2 В, Д. Греков, Тамбовское имение М. С. Лунина в первой четверти XIX в — «Избранные труды», т. 3. М., 1960, стр. 220—291.
3 Там же, стр. 302—310.
40


лов на страницах «Земледельческого журнала». В этой же статье ученый-новатор доказывал устарелость и экономическую невыгодность наиболее распространенной в России трехпольной системы земледелия и уверял читателей, что «плодопеременная система из всех наиболее подходит к идеалу сельского хозяйства» 1.
«Рационализированные» поместья встречались больше в нечерноземном районе, преимущественно у помещиков средней руки. В Калужской губернии получили известность, например, поместье Авчурино Д. М. Полторацкого и имение Горяиново помещика В. Карра. О них, особенно об Авчурине, много писали в журналах. Это были как бы показательные опыты «нового» хозяйствования помещиков. Усовершенствованные орудия труда, многопольная система земледелия, продуманная распланировка угодий и хозяйственных построек, строго рассчитанный порядок работ — все это сильно отличало указанные поместья от множества соседних, содержавшихся по издавна установившейся традиции.
Однако показная новизна «рационализаторов» скрывала за собой старую крепостническую основу, наличие которой делало все подобные опыты нежизнеспособными. Авчуринское хозяйство не окупало само себя и требовало поддержки извне. Оно могло существовать как опытное лишь потому, что у его владельца имелись в разных местах России еще другие поместья, где дела велись рутинным способом. «При таком напряженном состоянии,— писал обозреватель сельского хозяйства Калужской губернии,— оно, конечно, не могло долго существовать, а потому, просуществовав с четверть столетия с небольшим, при разных переменах счастия и неудач, оно исчезло как блестящий феномен в сельскохозяйственном мире, оставив по себе грустные развалины непрочно затраченных трудов и капитала» 1 2.
Еще более выразительно проглядывали крепостнические основы «рационализаторства» в имении Карра, который пользовался плугами своей системы и разными машинами. В Горяйнове помещик устроил особую слободу под названием «Ленивка», куда переселял неисправно, по его мнению, работающих крестьян; последние лишались имущества, получали содержание от помещика и работали на земле его лошадьми и орудиями. Карр своевольно распоряжался судьбой детей таких
1 М. Павлов. О главных системах хозяйства с приноровлением к России.— «Земледельческий журнал». М., 1821, N° 3, стр. 384.
2 В. Делидович. Очерк сельского хозяйства Калужской губернии.— «Памятная книжка Калужской губернии на 1861 год». Калуга, 1861, стр. 376.
41


крестьян, отдавая их в обучение разным мастерам или в малосемейные и недостаточные дворы других деревень. Имение Карра, так же как и Авчурино, быстро пришло в упадок после смерти владельца.
Недолговечность дворянского предпринимательства объяснялась его глубоко противоречивой основой: передовую агротехнику намеревались привить дворянскому хозяйству, сохраняющему при этом даже в усиленном виде все свои крепостнические черты. Для помещика обзаведение собственным инвентарем было серьезным нарушением феодальной системы, но принудительный работник на полях владельца чуждался новой техники и не интересовался новыми приемами земледелия, потому что они создавали богатство не для него. Поэтому помещичье «рационализаторство» в том виде, в каком оно осуществлялось в начале XIX в., не могло быть серьезным фактором экономического и социального прогресса.
Освоение новых земель Помещичье предпринимательство более помещиками успешно развивалось в другом направ¬
лении. У ряда крупных помещиков наметилась тенденция захватить земли на окраинах страны, освоить их и, переселяя туда своих крестьян из центральных районов, воссоздать на новой территории привычные им феодальные порядки.
Такого рода предпринимательство имело место еще в XVIII в., но теперь оно приобрело несколько иное значение. Тогда помещики осваивали главным образом восточные районы — Заволжье и Приуралье, места глухие, далекие от оживленных торговых путей. Теперь же более всего стремились завладеть землями на юге страны, в Степной Украине, на Северном Кавказе и в других местах, где производимые продукты сравнительно легко могли находить для себя обширный спрос в новых городах и морских портах.
В связи с этим помещичье хозяйство на южных окраинах приобретало отчетливо выраженные черты торгового предпринимательства. Одним из типичных примеров такого рода эволюции крупного владения может служить история вотчин помещиков Воронцовых. К 1805 г. у них было около 300 тыс. десятин в 16 губерниях России. С 1822 г. М. С. Воронцов начинает приобретать земли в Причерноморье: 47 тыс. десятин он купил в Херсонском уезде, затем — имения в Гурзуфе, Алупке и других местах Крымского побережья, а также в Одессе. В эти южные владения Воронцов спешно переводил крестьян из Владимирской и других центральных губерний.
Такие действия помещика ясно показывают, куда направлялась теперь его хозяйственная активность. В Херсонском имении доминирующим началом была продажа леса, в крымских —
42


садоводство, виноградарство и виноделие, овцеводство, коневодство и рыбная ловля.
Кроме Воронцова, в Крыму обосновались и другие русские помещики, особенно с середины 20-х годов XIX в.
Убеждаясь в низкой производительности в^тношени» принудительного труда крепостных кре-
помещиков и крестьян стьян, некоторые помещики прибегали к найму работников. Кроме использования наемного труда, имелся еще один симптом начала глубокой перестройки отношений между помещиками и крестьянами: это — переход помещиков от возложения феодальных повинностей на крестьян к арендным с ними отношениям; он означал начало экономического отделения крестьянского хозяйства от помещичьего. Конечно, в тех условиях такое изменение было весьма ограниченно и непоследовательно. Сдача пустующих земель, торговых мест, мельниц, различного рода угодий и промышленных заведений не только посторонним лицам, но часто своим крестьянам практиковалась, например, в вотчинах Воронцовых. Сам помещик признавал новый, буржуазный характер арендных сделок. С. Р. Воронцов в 1808 г. писал Петербургскому вотчинному правлению: «При отдаче в найм
построений, пустопорожних и огородных земель, вотчинное правление ведет свои расчеты точно, как купец в коммерческих своих оборотах. Оно (правление.— Ред.) сообразуется со временем и обстоятельствами и смотря по дороговизне употребления вещей берет свои меры» *.
Однако чаще всего помещики не утруждали себя поисками новых способов хозяйствования и прибегали к старым испытанным методам повышения доходности своих жмейий. Первая треть XIX в. была временем заметного повышения оброка и замены натуральных повинностей денежными. В связи с падением ценности бумажных денег оброк за это время вырос в несколько раз, по крайней мере в его номинальном исчислении. Например, в одной из вотчин гр. Орлова в Нижегородской губернии полугодовая сумма оброка с крестьянина в 1793 г. равнялась 3 руб. 69 72 коп., а в 1816 г.— 9 руб. 17 коп.1  2 В четырех вотчинах Юсупова в 1796 г. оброк равнялся 5 руб. с «души» мужского пола, а к 1823 г. ой поднялся до 18 и 26 руб. Оброчная подать государственных крестьян, составлявшая в 1797 г. в зависимости от местности от 3 руб. 50 коп. до 5 руб., с 1812 г. начала взи-
Рост оброка
1 Е. И. Ендова. Крепостное хозяйство в начале XIX века. По материалам вотчинного архива Воронцовых. М., 1955, стр. 121.
2 А. И. Парусов. Указ, статья, стр. 69.
43


Бедная деревня в России. Середина XIX в.
маться уже в сумме 7 руб. 50 коп.— 10 руб. с души Увеличивалось обложение и удельных крестьян.
Конечно, столь сильное повышение номинальной суммы оброка могло быть лишь потому, что бумажные деньги (ассигнации) сильно падали в цене, но крепостники повышали оброки несоразмерно переменам в ценах.
Крестьяне в своих жалобах описывали, как сильно их грабят дворяне и к каким жестоким способам прибегают для принуждения к исполнению повинностей.
Крестьяне одной из деревень Порховского уезда Псковской губ. в 1817 г. писали царю, что их помещик Ф. С. Кашталин- ский с 550 душ берет оброку ежегодно по 10 тыс. руб., а кроме того, жалуясь на свое «несостояние» и применяя «несносные побои и мучения», получил в том же году от крестьян еще 28 тыс. руб. Помещик взыскал также с четырех наиболее состоятельных крестьян по 1—3 тыс. руб. в зависимости от дос-  11 К. В. Сивков. Очерки по истории крепостного хозяйства и крестьянского движения в первой половине XIX в. М., 1951, стр. 148.
44


татка. Каждая девушка, не желавшая выйти замуж за назначенного ей жениха, должна была уплатить помещику 30 ру'б. (раньше — 10 руб.). И наконец, те же крестьяне должны были давать помещику натурой по 500 четвертей хлеба в год1.
Как писал доверенный от крестьян одной из деревень Мо- логского уезда Ярославской губернии, в том же 1817 г. с 529 душ мужского пола помещик Алексеев сверх оброчных 10 тьиф руб. обманным путем брал еще столько же и!, (к)роме того, зерном и холстом более чем на 2 тыс. руб. Дополнительно он требовал исполнения барщинных работ, которые крестьянами оценивались в 17,5 тыс. руб. Сверх того, 120 человек, промышлявших в Петербурге, должны были платить помещику по 20 руб. каждый, а особо выделенные крестьяне — по 100— 1000 руб.
Такие поборы можно было взимать, лишь применяя насилие над крестьянами. Паразитическая сущность феодальной системы эксплуатации здесь выступает совсем неприкрыто: с крестьян требовали денег, которые они не могли выжать со скудного надела, получаемого от помещика.
Кроме того, эти сведения о крестьянских платежах показывают, как экономически выросли крестьянские хозяйства и какие иногда крупные суммы денег проходили через крестьянские руки. Протестуя против непосильного обложения, крестьяне в последнем приведенном случае соглашались платить, по их словам, «умеренный» оброк — по 38 руб. с души.
Усиление баошины К иачалУ 2°-х Г0Д0В Х1Х в - К0ГДа с С0КРа" к щением товарооборота уменьшились зара¬
ботки крестьян-отходников, распространился перевод оброчных крестьян на барщину.
Такая мера повсюду вызывала сопротивление крестьян, и, видимо, если бы не оно, барщина распространилась бы в еще большей степени. Примером могут служить действия ярославских помещиц сестер Бабарыкиных. Они совместно владели имением в Рыбинском уезде с 54 ревизскими душами. Деревня была промысловая; при Бабарыкине все крестьяне были на оброке, занимались торговым промыслом. В 1806 г., после перехода деревни к дочерям Бабарыкина, крестьяне, давно серьезно не занимавшиеся хлебопашеством, были посажены на барщину, .причем у них помещицы отрезали от 7з до половины обрабатываемой ими прежде земли. С немногих оставшихся на оброке крестьян перед отпуском на заработки требовали вперед по 170 руб. Изобретательные помещицы хотели разбогатеть даже от освобождения крестьян: они избивали их,  11 	«Крестьянское движение в России в 1796—1825 гг.». Сборник документов. М., 1961, стр. 523, 526.
45


приговаривая, «для чего не выкупаетесь и на волю нейдете». Крестьяне посильно боролись против такого с ними обращения 1.
В тульской вотчине М. М. Голицына были урезаны наделы барщинных крестьян и, кроме того, распространено тягло на прежде не облагавшихся повинностями нетрудоспособных крестьян, на таких, которые, как доносили помещику из вотчины, «только едва ногами движение имеют». По правилам круговой поруки отправление барщинных и других повинностей за таких крестьян возлагалось на всех крестьян их деревни. «Так нас новый управитель привел в великое разорение, что и слезы всегда проливаем,— писали крестьяне Голицыну.— Да еще оный господин управитель сделал нам великое притеснение, что обрезал выгоны по самые огороды, даже не довольно скотину, но и птицу выпустить некуда» 1 2.
Декабрист Н. И. Тургенев писал о барщинных крестьянах: «Некоторые помещики не довольствуются тремя днями в неделю и заставляют иногда, во время уборки хлеба, работать своих крестьян несколько дней поголовно. Иные отдают им только два дня в неделю. Иные оставляют у крестьянина только одни праздники, и в таком случае иногда дают всем крестьянам месячину, так что они беспрестанно работают на господина, не имея ничего, кроме выдаваемого им ежемесячно количества хлеба»3. Далее Тургенев вопрошал: «Какими правилами, какими законами руководствуются и помещики и их управители в своих поступках относительно крестьян, в своих суждениях, в своих приговорах? На сей вопрос нет ответа» 4.
Продукты земледелия продавались главным образом помещиками и только в небольшой степени — крестьянами. Последние по необходимости должны были входить в разорительные сделки с перекупщиками, которые действовали с большой для себя выгодой. Продажа крестьянами продуктов часто не способствовала экономическому прогрессу их хозяйств, она разоряла крестьян и разрушала производительные силы деревни. Писатель П. Сумароков, наблюдавший быт крестьян-чува-
Развитие крестьянского хозяйства
1 В. Романов. Эпибод из жизни крепостной вотчины 19-го века.— «Архив истории труда в России», кн. I. Пг., 1921, стр. 133—134.
2 Г. Н. Бибиков. Расслоение крепостного крестьянства в барщинной вотчине в конце XVIII и начале XIX в.— «Исторические записки», т. 4, стр. 106.
3 Н. И. Тургенев. Нечто о барщине. Дневники и письма Н. И. Тургенева за 1816—1824 гг.— «Архив братьев Тургеневых», вып. 5. Пг., 1921, стр. 407.
4 Там же, стр. 409.
46


Поместье Грулево Орловской губернии
шей, сообщал о них, что они «редко употребляют в пищу свои припасы, молоко, яйца, но продают все то каштанам (торгашам), которые берут у них гривенное за грош».
Емкость рынка в начале XIX в. была невелика, и потому производимые земледельцами продукты, которые могли бы быть проданы, не находили себе сбыта. Описи имущества сравнительно обеспеченных крестьян нередко говорят о наличии у них многолетних запасов непроданного и не употребленного в семье хлеба. В донесении одного французского инженера, посланного в начале XIX в. в Моршанск для реконструкции тамошнего речного порта (Моршанск был одним из важнейших центров внутренней хлебной торговли), выразительно описывалось, как ежегодно подвозимое к пристани зерно не находило себе сбыта и истреблялось мышами. «Урожай нескольких лет сохраняется в снопах,— писал инженер.— В таком виде хлеб остается в течение нескольких лет, и домовитый крестьянин хвалится тем, что у него целы запасы 15—20-летнего периода». Это наблюдение тем более знаменательно, что, как сказано,
47


речь в нем идет об одном из важнейших торговых пунктов. Интересно, что помещиками в качестве мотива для замены оброка барщиной, которая все более распространялась, выставлялось то соображение, что крестьяне сами не могут лучшим для себя образом связываться с покупателями их товаров, а отсюда и получать деньги для уплаты оброка.
_ У части крестьян связь с рынком была
ceJja г постоянная и органическая. Этот разряд
крестьянства тем более был заметен, что он концентрировался главным образом в северной половине Европейской части России, где имелось много очагов специализированного товарного хозяйства. Обширные огороды на плодоносной илистой земле у озера Неро близ Ростова-Ярославского получили известность по всей России. Много овощей для продажи производилось и крестьянами Тверской губернии; популярными были фрукты и ягоды из садов Владимирской и Нижегородской губерний.
На крупных торговых трактах существовали торговые и торгово-промышленные села, напоминавшие своим видом города. «Селения тех помещиков, коих крестьяне наиболее занимаются торговлею,— писали московские купцы в своей записке 1828 г.,— по богатству и устройству своему превосходят многие города, а сии последние по упадку торговли граждан становятся беднее деревень» 1.
Вот как описал помещик Г. А. Демидов один день, проведенный им в его большом селе Мантуровке: «по утру, отзавтракавши, поехали мы по подробности осматривать вновь построенную деревню и старую, по плану перепланированную... У гостиного двора остановились и через все четыре корпуса оного прошли пешком и осматривали лавки; каждый корпус состоит из 16 лавок. Между двумя корпусами находится Курская дорога, тут по оной пожарный сарай; харчевня или постоялый двор построен против первого корпуса гостиного двора, неподалеку от оного находится, против церкви, старый господский дом, где теперь живет приказчик и находится контора. По той же линии выстроены людское жилье и ткацкая фабрика, а поодаль — риги и хлебные магазины» (склады.— Ред.) 2. В этом описании наглядно видно, как глубоко проник торговый элемент в уклад жизни крупного помещичьего села, расположенного на оживленной дороге. Но подобные села в количест-
1 	Л. Г. Рындзюнский. Городское гражданство дореформенной России. М., 1958, стр. 412.
"л «Описание путешествия Г. А. Демидова» цит. по статье: А. Г. Введенская. Из истории планировки русской деревни XVIII и первой половины XIX в.— «Труды Государственного исторического музея», вып. 15. М., 1941, стр. 90.
48


Расслоение деревни и крепостнический режим
венном отношении были исключением среди массы торговопромысловых поселений, почти не затронутых новым бытом. Министр финансов! Д. А. Гурьев считал, что число крефьящг, занимающихся промыслами и торговлей, приблизительно равнялось числу купцов и мещан вместе взятых.
Одновременно с развитием торговли происходило дальнейшее социальное расслоение крестьянства. Оно шло тем успешнее, чем меньше давал о себе знать феодальный режим. Государственная деревня дифференцировалась быстрее, чем помещичья и удельная, оброчные крестьяне — больше, чем барщинные.
Однако социальная и имущественная неоднородность деревни имела место и в условиях барщинной эксплуатации. В 1818 г. до крупного помещика H. С. Гагарина дошли слухи, что в его тамбовском имении у барщинных крестьян в собственном будто бы их распоряжении находится земли фактически больше, чем он им отводил. Помещик распорядился обмерить крестьянские наделы. В результате обмера «обнаружился не только большой пример (т. е. превышение установленного размера.— Ред.) в полях крестьянских, но вместе с тем и неравенство собственного их поделения, так что иные крестьяне владели по 30 десятин в поле, а другие едва имели по десятине, т. е. богатые крестьяне, от время до время снимая в наймы у бедных их участки, наконец, завладели оными». Вотчинное правление распорядилось отнять «лишнюю» против надела землю и уравнять пользование надельной землей. Как доносил тамбовский губернатор: «первое распоряжение взволновало всех крестьян, а второе породило буйство в богатейших, обыкновенно толпою народною управляющих» 1.
Если и в барщинной деревне появлялись крестьяне-предприниматели и теряющие свои средства производства крепостные, то еще яснее это явление проступало в оброчных имениях, где крестьяне относительно были свободнее. Крестьянин-мануфактурист и его работник в селах, подобных Иваново и Павлово, были крепостными одного и того же помещика Шереметева, но их социальное лицо теперь уже в большей степени определялось не этим обстоятельством, а их взаимоотношениями друг с другом как капиталиста и рабочего. Неравенство крепостных крестьян видно из того разнообразия оброчного обложения, примеры которого приводились ранее: помещик Алексеев с выделенных им крестьян брал дополнительно от 100 до 1000 руб. О выделении состоятельных крестьян и расширяющейся практике арендных отношений уже говорилось выше.
1 «Крестьянское движение в России в 1796—-1825 гг.», стр. 654. 4 История СССР, т. IV 49


Крестьянин-отходник и купец
Однако процесс расслоения шел гораздо медленнее, чем в пореформенную эпоху. В 26 селах и деревнях смоленского помещика Барышникова процент крестьян среднего достатка (от общего их числа) мало изменялся за все дореформенное время и был сравнительно высоким — около 80. Мало прогрессировало расслоение и во владимирской вотчине помещика Голицына 1.
Главная причина замедленности капиталистического развития крепостной деревни заключалась в неразвитости производительных сил и торговых связей. Содействовали этому и мероприятия помещиков, обычно заинтересованных в сохранении в деревне патриархального уклада жизни: разоренный крестьянин не мог своевременно платить оброк, а богатый был опасен для помещика своей самостоятельностью, влиянием в деревне. Ограничение расслоения осуществлялось разными способами:
1 Г. Т. Рябков. Тормозящее влияние крепостного права на расслоение крестьян в смоленских вотчинах Барышниковых в первой половине XIX в.— «Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы, 1960 г.». Киев, 1962, стр. 352—353; К. И. Моисеева. О тормозящем влиянии крепостного права на расслоение крестьянства.— «Научные доклады высшей школы». Исторические науки, 1958, № 1, стр. 36.
50


Русский и латышский крестьяне
ссудами неимущим крестьянам хлебом и скотом, запрещением отдавать земли в наем, регулированием отхода на заработки. Своеобразный способ уравнивания крестьянских хозяйств применялся упомянутым помещиком Барышниковым, который подкреплял слабые хозяйства переводом в них так называемых дольников и приемышей. Первые чаще всего выделялись из состоятельных дворов и переходили во двор бедняка вместе с хозяйственным снаряжением, вторые сами были неимущими и использовались лишь как рабочая сила. Хотя дольники и приемыши работали на своих односельчан, но, как правило, между ними не возникали отношения капиталистической эксплуатации — ведь их пребывание в чужом хозяйстве было всего лишь барской затеей, рассчитанной на бесперебойное получение помещиком крестьянских продуктов. В Смоленской губернии внедрялась та система, которая давно практиковалась в западных районах России, в частности в Прибалтике. Например, в Эстонии у крестьян-дворохозяев работали батраки и батрачки, а также малоимущие бобыли *.  11 Ю. Ю. Кахк. Крестьянское движение и крестьянский вопрос в Эстонии в конце XVIII и в первой четверти XIX века. Таллин, 1962, стр. 61 и др.
4*
51


Непосредственное вмешательство помещика в хозяйственные дела крестьян, всегда для них крайне нежелательное, сказывалось также в том, что оброчные крестьяне могли уходить на работу не туда, куда хотели, а куда назначит помещик. Отходники поступали в распоряжение разбогатевшего артельщика, такого же, как они, крепостного крестьянина. Оброчные деньги он непосредственно передавал помещику, следил за тратой остальных средств отходниками и вообще настолько ограничивал их свободу, что крестьяне помещика Голицына работу на такого артельщика называли барщиной. Таким образом, оброчная система предоставляла крестьянам не так уж много свободы.
Вторжение крепостника в крестьянское хозяйство с особой наглядностью выразило основное противоречие эпохи: борьбу отживающего свой век феодального уклада с укреплявшимся крестьянским хозяйством мелкотоварного или уже зрелого капиталистического типа.
Вопрос о лучших способах ограничения « оргующие крестьяне» КрестышсК0й самостоятельности занимал
помещика не только в его повседневной практике управления делами своей экономии, но оживленно обсуждался в сельскохозяйственных обществах и на страницах журналов и даже был предметом долговременных споров и размышлений в законосовещательных учреждениях. Обсуждение стимулировалось домогательствами купечества, которое, как и в прошлом веке, показало себя защитником нерушимых сословных разграничений и яростно противилось свободе крестьянской торговли. В своих многочисленных записках по этому поводу московские купцы фактически показывали свое бессилие охватить и обеспечить торговые связи в том виде и размере, как они сложились к началу XIX в. Они вместе с тем признавали огромные успехи крестьян в этом отношении.
Не могли этого же не признать и представители бюрократии. «Они,— писал о крестьянах министр финансов Гурьев,— занимаются всякого рода торгами во всем государстве, вступают под именем и по кредиту купцов или по доверенности дворян в частные и казенные подряды, поставки и откупа, содержат заводы и фабрики, трактиры и постоялые дворы и торговые бани, имеют речные суда и производят рукоделья и ремесла наемными людьми» \
Под давлением острых финансовых затруднений, учитывая сложившийся уже необратимый порядок вещей, правительство пошло по пути ограниченного признания правомерности крестьянской торговли. Рядом положений 1810—1812 гг. оно уста-
27. Г, Рындаюнский. Указ, соч., стр. 76. 52


новило особую податную категорию «торгующих крестьян», которые облагались усиленной против горожан торговой пошлиной. Интересно, что поставленные в тяжелое положение «торгующие крестьяне» оказались более стойкими, чем купцы. Это выразилось в изменении численности разных категорий промысловых свидетельств: за 1816—1822 гг. число купеческих свидетельств уменьшилось почти на lU, а крестьянских увеличилось более чем на lU• В жалобах на успехи крестьянских промыслов купцы фактически признавали свое поражение в конкурентной борьбе с крестьянами на поприще торговли.
В чем причина большей стойкости ущемленной в правах крестьянской буржуазии по сравнению с привилегированным купечеством? Основной причиной была разница в характере предпринимательства того и другого сословия. Ведя главным образом чисто торговые операции, купцы слабо были связаны с производством, и, наоборот, в числе торгующих крестьян немало было непосредственных производителей товара или близко стоящих к ним скупщиков, регулирующих производство и постепенно превращающихся из торговцев-посредников в про- мышленников-капиталистов. Следовательно, помимо прочего, в успехах крестьянской торговли и промыслов и падении купеческой торговли находил свое выражение типичный для периода становления промышленного капитализма процесс подчинения торгового капитала промышленному.
Дворянское правительство вынуждено было пойти и на другие важные нарушения сословного строя. Указом 28 декабря 1818 г. всем крестьянам разрешалось заводить фабрики и заводы. Еще существеннее было падение системы уплаты двойной подати по старому и новому сословному званию при переходах из сельского в городское состояние, объявленное в указе 17 ноября 1824 г. Это облегчило переход крестьян в города.  55
Русский город первых десятилетий XIX в.
Перечисленные законодательные меры особенно коснулись относительно состоятельных крестьян, занимавшихся торговлей
Крестьяне и город и пРомыслами и потому соприкасавшихся
р р с городом. Но в город шли и неимущие
крестьяне для заработков. Их имели в виду другие постановления, носившие охранительно-полицейский характер. В 1802 г. правительство отменило установленные Павлом I служебные и ремесленные цехи, которые должны были следить за поведением и местопребыванием крестьян-отходников в городе, но
53


в 1809 г. эта отмена была восполнена образованием в столицах адресных контор для регистрации наемных людей и наблюдения за ними. Официальное положение прямо рассматривало эти конторы как филиалы полицейских учреждений.
Впрочем, направленность политики правительства в отношении крестьянских промыслов вскоре резко изменилась. В период общего усиления реакции, в 1824 г., вышло «Дополнительное постановление об устройстве гильдий». Оно резко повысило пошлины для некоторых категорий торгующих крестьян и обложило ими такие группы мелких торговцев и ремесленников, которые ранее не облагались. Постановление подробнейшим образом определило в порядке прямого перечисления товары, какими различные категории крестьян могут торговать. Этот закон весьма отрицательно отразился на мелких крестьянских промыслах, затормозив развитие буржуазных элементов русского города. Несмотря на полицейские меры, все больше становилось крестьян среди городского населения. Полноправные городские сословия — купцы и мещане —в 1811 г. составляли 42,5% всего городского населения России, дворяне и другие привилегированные сословия — 19,9%, «прочие звания» (среди которых подавляющее большинство — крестьяне) насчитывали 37,6% всех горожан.
В большинстве городов России в начале
Особенности развития XIX в. торговая деятельность преобладала крупных и мелких г « тт £
городов над промышленной. Последняя была пред¬
ставлена главным образом мелкими ее формами еще докапиталистического типа. С этим была связана отсталость общественной жизни городов. Однако это относилось преимущественно к мелким городам. Вокруг же крупных городских центров уже тогда складывались промышленные окраины, которые отличались своеобразным, отнюдь не сельским бытом.
Крупнейшим по числу жителей русским городом был Петербург. В 1825 г. в нем проживало почти 450 тыс. человек. Самой значительной частью его населения, как и многих других городов, были крестьяне, а затем разночинцы. Особенностью Петербурга как центра феодальной империи было большое число проживающих в нем дворян. Общее число жителей Москвы было на 200 тыс. человек меньше, чем в Петербурге, но удельный вес крестьян, купцов и мещан в ней был более значителен, чем в официальной столице. К концу первой четверти XIX в. среди крупнейших городов империи выделялась Одесса (43 тыс. человек в 1825 г.), развивались и другие города заселяемых районов стенного Юга.
********
54


В первой трети XIX в. отчетливо проявились черты упадка и разложения крепостнической системы. Помещики-крепостники стремились добиться повышения доходности своих хозяйств любыми средствами, однако это не давало значительного эффекта.
В то же время в крепостной России усиливались мелкотоварное и капиталистическое производства. Острейшее противоречие между феодальным и развивающимися мелкотоварным и капиталистическим укладами составляло главную характерную черту данной эпохи.
Социально-экономические сдвиги, происшедшие к концу первой трети XIX в., ярко свидетельствовали о том, что Россия находилась на пороге кризиса всей феодально-крепостнической системы, который со всей очевидностью проявился в 1830— 1850 гг.


ГЛАВА ВТОРАЯ
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ И МЕЖДУНАРОДНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ РОССИИ В НАЧАЛЕ XIX В.
1
Внутренняя политика царизма и русское общество на рубеже нового столетия
В последние десятилетия XVIII в. Российская империя испытывала сильнейшие потрясения. Только недавно отбушевало крестьянское восстание под руководством Емельяна Пугачева, отзвучал гневный голос А. Н. Радищева, выступившего с пропагандой революции, производимой народом. Идеи Великой Французской революции, проникая в Россию, волновали умы. Все это неизбежно влияло на внутреннюю
Усиление
полицейской опеки при Павле I
политику самодержавия.
В 1796 г. умерла императрица Екатерина II. На престоле оказался ее 42-летний сын Павел Петрович. «Сыном Минервы» называли его екатерининские вельможи, надеявшиеся, что он пойдет по стопам «просвещенной матери». «Коронованным Гамлетом» именовали Павла сторонники его отца — Петра III, считавшие, что пришло время сыну отомстить и покончить с правлением «баб и их фаворитов». Однако Павел I не стал ни тем, ни другим. Он вырос вдали от государственных дел, отстраненный от екатерининского двора, озлобленный недоверием матери и высокомерным отношением ее вельмож. Долгие годы прожил он в тихой Гатчине близ Петербурга в окружении наемных прусских офицеров, занимаясь вместе с ними муштрой солдат. По словам историка В. О. Ключевского, «науки плохо давались ему, и книги давили его своей безустанной размножаемостью».
Новый император был человек неуравновешенный, слабовольный, неврастеничный, но отнюдь не слабоумный, как пыталась изобразить его часть современников и историографов бо¬
56


лее позднего времени. Павел считал, что в изменившихся условиях идея просвещенного абсолютизма — удержание власти при помощи просвещения — безнадежно устарела. Он верил, что в сложившихся условиях самодержец способен сохранить власть, только опираясь на свою авторитарную силу.
Екатерининские вельможи — государственный канцлер Безбородко, генерал-прокурор Куракин, князь Репнин, Пален и др.,— наоборот, выступали за некоторое ограничение власти монарха, за усиление влияния дворянской олигархии. Естественно, что в своей политике Павел в основном опирался не на старых сановников, а на тех, кто был выдвинут им самим и лично ему всем обязан, на таких, как Аракчеев, Обольянинов, Кутайсов. Об этих людях, жестоких и невежественных, их современник видный сановник гр. Ф. В. Ростопчин писал: «Самый честный из них заслуживает быть колесованным без суда». Правда, не менее зло Ростопчин характеризовал и екатерининских вельмож. По его словам, государственный канцлер
А. 	А. Безбородко «променял бы всю Россию за какой-нибудь бриллиант», а кн. Н. В. Репнин — главный душитель крестьянских волнений,— «какое бы место он ни занимал, достоин играть главную роль в передних и ползать вместо того, чтобы ходить прямо». Усердствующие ничтожества, слепые орудия императорской власти — вот каких людей хотел видеть Павел вокруг своего трона. Одним из них был А. А. Аракчеев, головокружительная карьера которого вызывала удивление современников. Сын отставного поручика из глубокой провинции, не имевший ни сносного образования, ни блестящего ума, ни сильных покровителей, он в 27 лет стал бароном, генералом, кавалером многих орденов, владельцем богатой новгородской вотчины Грузи- но и едва ли не самым доверенным лицом императора. Усердие и исполнительность, слепое повиновение и рабская преданность монарху — вот качества, которые наиболее высоко ценились Павлом и помогли Аракчееву подняться так высоко.
Вступив на престол, Павел I перенес гатчинскую обстановку муштры и вахтпарадов в Петербург. Город превратился в большую казарму, где все регламентировалось. День в столице начинался теперь в 6 утра, а в 10 вечера жизнь замирала. Въезд и выезд из города были подчинены строгому контролю, на городских заставах устроены полосатые шлагбаумы и караульные будки. Петербургский генерал-губернатор Н. П. Архаров из чувства усердия приказал даже дома в Петербурге выкрасить в любимые черно-белые цвета Павла. Полицейская опека над частной жизнью дошла до крайних пределов. На протяжении своего короткого царствования Павел душил малейшую искру свободомыслия. Борясь с идеями Великой Французской революции, он запретил ввоз иностранной литературы, «так как
57


через ввозимые из-за границы разные книги наносится разврат веры, гражданского закона и благонравия...» Эта борьба нередко принимала курьезные формы. Так, по распоряжению Павла были изъяты из обращения слова: «гражданин», «отечество», преследовалось ношение фраков и лакированных туфель, установлена единообразная форма воротников и причесок, всё с одной целью — истребить в России дух «мятежной» Франции!
Дворянские историки Н. К. Шильдер и E. С. Шумигорский считали правление Павла «временем слепой прихоти и насилия», «периодом бреда и хаоса». Буржуазный историк Д. А. Милютин называл царствование Павла «временем преобразований, которыми вводился порядок в управление». А историки предреволюционных лет П. Н. Буцинский и М. В. Клочков шли еще дальше, утверждая, что Павел был якобы убежденным противником дворянства — «царем-демократом».
Советская историография иначе рассматривает деятельность Павла I. Монарх, царствовавший в канун кризиса крепостнической системы, естественно, всеми силами стремился укрепить самодержавие, усилить полицейскую опеку над своими подданными, особенно над крестьянами.
После вступления на престол Павел I издал указ о приведении к присяге крестьян наравне с дворянами и купцами (чего до него не делал ни один царь) и указ о трехдневной барщине, приказал повесить у Зимнего дворца ящик для прошений на свое имя. Но все эти меры отнюдь не отражали антикрепостнических настроений нового царя. Наоборот, Павел за свое короткое царствование умудрился раздать в собственность помещикам 600 тыс. государственных крестьян, а крепостных, осмелившихся подать жалобу на помещиков, приказывал публично наказывать кнутом, «чтоб не повадно было».
Указ о трехдневной барщине не облегчил, а ухудшил положение крестьян, так как был составлен в форме пожелания, и помещики российских губерний по существу не обращали на него внимания, а украинские помещики, где до тех пор была двухдневная барщина, восприняли указ как возможность усилить эксплуатацию.
В целом павловское законодательство по крестьянскому вопросу было направлено на то, чтобы, сохраняя и укрепляя крепостное право, уменьшить поводы для крестьянских волнений. Таковы были указ 1797 г. о непродаже дворовых людей и безземельных крестьян «с молотка», указ 1798 г. о запрещении продавать украинских крестьян без земли и др. В крестьянском вопросе Павел был продолжателем крепостнической политики Екатерины И.
Законодательство Павла I
по крестьянскому вопросу
58


Рост
антикрепостнического
движения
За 1796—1798 гг. произошло 184 волнения крестьян; чаще всего крестьяне требовали освобождения от власти помещиков и перевода их в казенное ведомство. Основным очагом антикрепостнического движения стали губернии великорусского центра, где крепостное право получило наиболее широкое распространение.
В Орловской губернии, в Севском и Трубчевском уездах в имениях Апраксина и Голицыной движение охватило 13 тыс. крестьян. В имениях генерала Апраксина центром возмущения стало село Брасово, в имениях княгини Голицыной — село Ра- догощи. «Начинщиков и наставников у нас не имеется,— писали крестьяне орловскому губернатору,— а вся вотчина... в одном согласии». Они жаловались, что «изнурены работами, до крайности истощены и разорены почти вовсе без поправки». Крестьяне готовились оказать вооруженное сопротивление войскам. Один из офицеров доносил, что «жители селений Брасова и Радогощи имеют по 7 пушек и стрелков лесных, вблизи находящихся, приглашают к себе, коих числом до 150 человек; также куют дротики и приготовляют косы, да и за порохом послали в Брянск, чтобы купить...» 1 Павел I порывался сам выехать в районы, охваченные мятежом. По его приказу с мятежными крестьянами жестоко расправился генерал-фельдмаршал кн. Н. В. Репнин. В селе Радогощи крестьяне были усмирены при помощи штыков и пушек, сгорело до 50 крестьянских дворов. Весть об этом не устрашила брасовских крестьян. Навстречу правительственным войскам они вышли вооруженные дубинками, кольями и рогатинами. С криками — «Хоть умрем, а не послушаемся» — крестьяне перешли в наступление. Только подтянув подкрепления, Репнин одержал «победу». В результате сражения «убито до смерти 34, ранено 86 человек, да от выстрела загорелся один край селения и от того превращено в пепел крестьянских 13 дворов». Участники волнения были сурово наказаны. Дом Емельяна Чернодырова, одного из руководителей волнения, в деревне Ивановке «в назидание потомкам» срыт до основания. Убитые крестьяне похоронены в общей яме, над которой поставлен столб с надписью: «Тут лежат преступники против бога, государя и помещика, справедливо наказанные огнем и мечом по закону божию и государеву».
Волнения крестьян имели место и в нечерноземных губерниях, хотя и носили там менее активный характер. Однако и здесь они достигали значительных размеров. Так, в Холмском уезде Псковской губернии крестьяне нескольких имений, объединившись, напали на карательный отряд.
«Крестьянское движение в России в 1796—1825 гг.», стр. 122, 130.
59


В эти годы против крепостного права выступали не только крестьяне, но и крепостные рабочие. В их многочисленных жалобах сообщалось о повышении цен на продукты, о долгах заводским конторам, которые «взыскиваются из заработанного жалованья сполна, а приказчики выдают только на одну соль через месяц» *. Заводские рабочие посылали своих поверенных с жалобами в губернские города и к царю. В 1796—1798 гг. около тысячи рабочих винокуренных заводов Орловской губернии присоединились к крестьянским волнениям. На Урале на заводах Всеволожского 2 тыс. приписных крестьян дважды нападали на карательные войска.
Крепостные рабочие, как и крестьяне, выступали стихийно, разрозненно, но их выступления неизбежно обращались против существующего политического строя, против привилегированных классов. Массовое движение крепостных, напомнившее Павлу I о крестьянской войне 1773—1775 гг., еще более усилило его стремление укрепить свою абсолютистскую власть, для чего Павел решился даже на некоторое ущемление привилегий дворянства, дарованных Екатериной И.
вв Указом от 3 января 1797 г. дворяне были
Царизм и дворянство
г лишены одной из своих привилегии —
свободы от телесных наказаний. Был также запрещен выход военнослужащих в отставку до получения первого офицерского чина. Отлично зная, что многие дворяне всячески уклоняются от службы в армии и офицерами числятся иногда только что родившиеся младенцы, Павел нашел остроумный ход: всем офицерам было приказано явиться на царский смотр, после чего младенцы «за неявкою уволены». Прекращены бесконечные отпуска, дворяне были вынуждены лично отбывать государственную службу. Это усилило неприязнь к Павлу, особенно со стороны столичного дворянства.
В деревне жизнь дворян также изменилась. Выборные полицейские и судебные власти заменены назначаемыми, ликвидированы общегубернские дворянские съезды и усилен контроль администрации над дворянским самоуправлением. Эти меры, призванные препятствовать распространению в стране «революционной заразы», вызвали недовольство некоторой части провинциальных помещиков и дали повод позднейшим исследователям называть Пазла «убежденным противником дворянства».
Однако, проводя все эти преобразования, Павел I стремился подчинить русское дворянство своей личной власти, сплотить его вокруг царского престола перед лицом грозивших ему рево-  11 Государственный архив Свердловской обл., ф. 34, он. 5, д. 352, л. 29. 60


люционных потрясений. Одновременно он предпринял ряд мер, укрепивших экономическое положение дворянства. Так, в 1797 г. был учрежден государственный вспомогательный банк для дворян, который выдавал ссуды под залог имений от 40 до 75 руб. на душу из расчета 6% годовых.
Павел I охранял дворянские привилегии и в армии. В 1798 г. были исключены из военной службы все офицеры — недворяне, и впредь приказано не представлять военнослужащих недворянского происхождения даже к младшему офицерскому чину.
Поэтому основная часть дворянства совершенно правильно оценивала деятельность Павла I. Помещик А. Т. Болотов в своих мемуарах, вспоминая, как Павел приказал дать крестьянам, пожаловавшимся на помещика, столько ударов кнутом, сколько угодно помещику, пишет: «сим единым разом... погасил он искру, которая могла бы развести страшный пожар, и прогнал у всех слуг и рабов желание просить на господ своих. Поступком же сим приобрел себе всеобщую похвалу и благодарность от всего дворянства».
. Для павловского времени характерна пре-
Административные ^ г г г
и военные реформы дельная централизация государственного
аппарата, призванная способствовать единоличному решению царем всех административных вопросов.
Чрезвычайно усилилась при Павле роль генерал-прокурора Сената *. «Ты да я, я да ты — мы одни будем дела делать»,— говорил Павел генерал-прокурору Беклешову. Но так как генерал-прокуроры за короткое его царствование менялись четыре раза (А. Б. Куракин, П. В. Лопухин, А. А. Беклешов, П. X. Обольянинов), то и это способствовало укреплению власти самодержца. Павел стремился везде устранить коллегиальную систему управления. Над президентами Берг- и Мануфактур- коллегий были поставлены директора, имевшие право личного доклада императору. Была введена форма для всех государственных чиновников. Сам Павел являлся иногда ранним утром в учреждения, чтобы проверить, приходят ли государственные чиновники на службу в установленные часы.
Из 50 губерний, существовавших в екатерининское время, созданы 41 губерния и одна Область Войска Донского. Некоторые мелкие губернии слиты в более крупные. Благодаря этому сокращались государственные расходы на содержание губернских чиновников, а для Русского государства, казна которого была страшно опустошена за время правления «блестящей Екатерины» и ее фаворитов, мера эта была крайне важна.  11 В указе от 16 декабря 1796 г. сказано: должность генерал-прокурора заключает «в себе повсеместную бдительность о благоуспешном течении разного рода дел» (ПСЗ, т. XXIV, № 17652).
61


30 губерний управлялись законами, общими для всей империи, all находились на особом положении (губернии Прибалтики и др.).
Еще будучи наследником, Павел I обучал и воспитывал в Гатчине солдат по уставам прусской армии в духе военной доктрины короля Фридриха II с ее показной парадностью и требованием слепого повиновения начальникам. Сделавшись царем, он перенес гатчинские методы обучения и воспитания войск на армию в целом. Повсюду для солдат была введена прусская форма — узкие панталоны, длинные косы, букли, чулки с подвязками, черные башмаки. Эта форма еще может быть и годилась для парадов, но была совершенно непригодна в условиях войны. Косы и букли стали мучением для солдат: когда полк с утра вступал в караул, солдатам с полуночи приходилось начинать подготовку: мучным клейстером заклеивать волосы, чтобы держались букли. Не доблесть и воинские заслуги стали теперь цениться в армии, а умение четко «делать на караул». Будущий декабрист В. Ф. Раевский писал: «Служба стала тяжела и оскорбительна. Железные, кровавые когти Аракчеева сделались чувствительны повсюду. Грубый тон новых начальников и унизительное лакейство молодым корпусным офицерам было отвратительно. Требовалось не службы благородной, а холопской подчиненности».
Одним из важнейших событий столичной жизни стал Павловский вахтпарад. Ежедневно на площади Зимнего дворца в присутствии всех офицеров гвардии Павел I лично производил смотр отдельным частям, проверял знание строевого устава. Павел безжалостно искоренял те прогрессивные черты, которые русская армия приобрела в результате военных реформ Петра I. Он отказался от новых принципов ведения боя, разработанных выдающимися русскими военными деятелями П. А. Румянцевым и А. В. Суворовым. Основой обучения солдат Павел I считал муштру «подлого и неловкого мужика», а в основу тактики положил опорочившие себя приемы прусских войск, действовавших в линейном строю. Неуклюжесть этих построений при столкновении с маневрирующим противником и их непригодность на пересеченной местности были давно доказаны.
Несогласные с нелепыми павловскими «нововведениями»,
передовые русские генералы и офицеры изгонялись из армия.
Так, был уволен в отставку и сослан А. В. Суворов.
„ Павел I считал возможным управлять госу-
Голоса протеста *
г царством, опираясь на одну грубую силу
самодержавной власти. Между тем даже у представителей господствующего класса России зрела мысль о необходимости более гибкой политики и неизбежности социальных и политических реформ.
62


Знатные вельможи того времени, понимая необходимость преобразований для сохранения крепостнической монархии, намечали иные пути. Так, канцлер кн. А. А. Безбородко (екатерининский вельможа, сохранивший влиятельное положение и при Павле) составил «Записку о потребностях империи Российской». Он также считал, что «Россия может быть только самодержавным государством», однако самодержец должен быть ограничен законом, им же самим установленным и исполняемым. Безбородко предлагал и в отношении крестьян ряд мер, направленных на ограничение крепостного права; выдвинул идею создания Сената как представительного органа сословий. «Записку» Безбородко одобряли некоторые представители дворянской знати, но тем не менее никто не' отважился довести ее до сведения царя. «Записка» не увидела света, и разговоры о ней возобновились лишь после смерти Павла I.
Лучшие представители русской дворянской интеллигенции поднимали голос протеста против царского деспотизма и произвола. «Никогда человеческая грудь не была полнее надеждами,— писал впоследствии А. И. Герцен,— как в великую весну девяностых годов,— все ждали с бьющимся сердцем чего-то необычайного; святое нетерпение тревожило умы и заставляло самых строгих мыслителей быть мечтателями» 1.
Одним из таких мечтателей был Евграф Грузинов. Он сделал блестящую военную карьеру. В 1797 г., всего 27 лет от роду, он был произведен в полковники. Павел I явно благоволил образованному, способному офицеру. Он пожаловал Гру- зинову несколько сот душ крепостных крестьян, но тот отказался принять царский подарок. Совершенно неожиданно для окружающих в 1798 г. Грузинов был заключен в крепость, куда вскоре вслед за ним последовал и его брат — Петр Грузинов. Два года спустя Евграф Грузинов был обвинен «в дерзости против царя», «в политических соображениях, клонящихся к ниспровержению существующего государственного устройства», в том, что он говорил якобы: «жизнь нужно строить на разумном законодательстве», «а не на произволе царей». Павел I жестоко расправился с вольнодумцами: Евграф и Петр Грузи- новы были засечены кнутом, младший брат Николай Грузинов застрелился в ответ на угрозу царя, что его ждет участь братьев.
Братья Грузиновы не были одиноки. В условиях жестокого полицейского надзора за частной жизнью отставной прапорщик Иван Рожнов не побоялся публично заявить, что «государи все тираны, злодеи и мучители, ...люди по природе все равны...».
1 А. И. Герцен. Собрание сочинений в 30 томах, т. XIII. М., 1958, стр. 272.
63


В 1798 г. был раскрыт кружок А. М. Каховского в Смоленской губернии. Кружок объединял 20—30 человек; они изучали произведения французских энциклопедистов, рассуждали о политическом строе России, высказывая мысли о непригодности существующего правления. Когда кружок был раскрыт, часть его членов была осуждена на пожизненное заключение, другие — на вечное поселение в Сибири, остальные сосланы в отдаленные места Российской империи.
За время пребывания Павла I у власти внут- пропюПавла I реннее и международное положение России еще больше обострилось. К трудностям, возникшим в результате объективного хода исторического развития страны, прибавились и те, которые были порождены необузданной и капризной волей самодержца.
После разрыва России с Англией и сближения с Наполеоном, начавшегося в 1800 г., в кругах столичного дворянства зародилась мысль о необходимости устранения Павла I. Павел «был упрямым, своенравным человеком...,— писал Ф. Энгельс,— он ежеминутно расстраивал планы дипломатов; он стал невыносимым, его надо было устранить. Соответствующие исполнители легко нашлись среди гвардейских офицеров; наследник престола, Александр, состоял в заговоре и прикрывал его...» 1.
К весне 1801 г. заговор созрел настолько, что слухи о нем дошли до самого царя. За несколько дней до переворота Павел I спросил идейного вдохновителя заговорщиков графа Палена, участвует ли он в заговоре. На это хитрый царедворец, не растерявшись, ответил: «Да. Благодаря этому у меня в руках все нити. Дело не так серьезно». Павел I, вызвав в Петербург
А. 	А. Аракчеева, поторопился переехать из Зимнего дворца в только что построенный в центре столицы Михайловский замок. Это была крепость, окруженная рвом, на гранитных брустверах которой стояли пушки. Проникнуть туда можно было только по подъемным мостам. Крепость могла бы выдержать длительную осаду неприятеля, но не смогла спасти Павла от заговорщиков. В заговор были посвящены сенаторы, военачальники и даже некоторые придворные. Исполнителями задуманного переворота были офицеры гвардейских полков.
Вечером 11 марта 1801 г. заговорщики собрались за ужином. и уточнили последние детали предстоящих действий. Для храбрости выпили вина, после попойки около полуночи двинулись к Михайловскому замку. Ночь выдалась темной и ветреной. Заговорщики беспрепятственно пересекли Марсово поле и, пройдя по аллеям Летнего сада, достигли бокового входа в за-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 22, стр. 27.
64


мок. Проникнуть внутрь не стоило труда — караулом командовали офицеры, вовлеченные в заговор. Два камер-гусара, охранявшие спальню царя, оказали сопротивление. Шум рукопашной схватки разбудил Павла. Он вскочил с постели и в испуге спрятался за ширму у камина. Ворвавшиеся в спальню заговорщики вытащили его оттуда. Опасаясь, что в замке поднимется тревога, они торопились покончить с царем. Массивная табакерка Яшвиля и шелковый шарф гр. Зубова послужили, по свидетельству очевидцев, основными орудиями расправы с ненавистным монархом. Когда все было кончено, подоспела вторая группа заговорщиков, которую возглавлял Пален. Говорили, что он умышленно задержался, чтобы в случае успеха поддержать заговор, а в случае неудачи помочь схватить его участников. Так завершился последний в истории России дворцовый переворот. Вместо убитого Павла I императором был провозглашен его старший сын Александр.
Революционно-демократические настроения в начале XIX в. продолжали развиваться под влиянием выступления первого русского революционного демократа А. Н. Радищева. Появились книги, написанные в духе «Путешествия из Петербурга в Москву». Их авторы И. П. Пнин, В. В. Попугаев 1 и другие призывали к отмене крепостного права. В трактате «О благоденствии народных обществ» Попугаев писал, что крепостничество — это «стыд нашему времени».
Вопрос о реформах дебатировался и в правящих кругах. Передовые представители русского дворянства приветствовали Великую Французскую революцию. Богатейший русский помещик граф П. А. Строганов в молодости был даже членом Якобинского клуба в Париже и только по требованию Екатерины II покинул Францию.
«Клич свободы звенит у меня в ушах,— писал Строганов,— и лучшим днем моей жизни будет день, когда я увижу Россию, возрожденную подобной революцией».
Правда, юношеские увлечения молодых русских дворян быстро прошли, но отзвуки Великой Французской революции заставляли их задумываться о будущем России. Они поняли, что для предотвращения революционной бури в России, для сохранения привилегий дворянства самодержавие должно пожертвовать некоторыми из своих прерогатив.
События внутренней и международной жизни толкали их на мысль о невозможности оставить в неприкосновенности соци-  1 * * * 51 Члены литературно-политического объединения «Вольное общество
любителей словесности, наук и художеств», произведения которых отли¬
чались антидворянской направленностью и страстным протестом против
деспотизма.
5 История СССР, т. IV
65


альные отношения и политический строй. Наиболее дальнозорким и радикальным выразителем интересов этого слоя дворян- стда стал М. М. Сперанский.
Первые распоряжения Александра I
В то время, когда все слои русского общества ждали преобразований, когда разговоры о реформах приняли всеобщий характер, на престол вступил Александр I. Новому императору едва исполнилось 23 года. С детства он был любимцем своей бабки— Екатерины И, которая еще при жизни предполагала сделать Александра своим наследником, минуя нелюбимого сына. Павел знал об этом, но ловкий, обходительный Александр умудрялся ладить со своим вспыльчивым и мнительным родителем. Александр 'был осторожен, осмотрителен — ко времени вступления на престол у него не было врагов. Представители различных дворянских кругов считали его своей «надеждой».
После воцарения Александра I последовал каскад указов и распоряжений, восстанавливающих основные привилегии дворян, пожалованные еще при Екатерине. Были вновь введены дворянские выборы, возвращены в ряды армии уволенные Павлом военные, отменен поход донских казаков к границам Индии, освобождены из крепостей политические заключенные, объявлена амнистия бежавшим от царского гнева за границу, разрешен свободный въезд и выезд из страны, а также ввоз иностранных книг и журналов, открыты частные типографии, уничтожена «тайная экспедиция»,.
Одной из первых реформ Александра I была ликвидация 30 марта 1801 г. существовавшего при Павле «Совета при высочайшем дворе» и создание вместо него «Непременного совета». В «Наказе» Совету было сказано, что он является «местом, учрежденным при особе государя для рассуждения и утверждения дел государственных».
Первые указы и распоряжения нового императора вызвали ликование и возбудили надежды на дальнейшие перемены. Между тем Александр тихо расправился с заговорщиками, из рук которых получил власть. Граф Пален — ловкий царедворец и интриган, претендовавший после успешно проведенного заговора на роль первого лица в государстве, был отстранен от дел и выслан из столицы. Вслед за ним последовало устранение и других заговорщиков.
Подобно отцу, Александр I стремился к укреплению своей абсолютной власти, но он понимал непригодность тех методов, которыми действовал его отец. Павел был нетерпелив, груб, несдержан; его сын умел выжидать, действовать в обход, прислушиваться к настроениям общества. Политика выжидания и лавирования между различными дворянскими группировками особенно характерна для первого периода царствования Алек-
66


сандра. Но по мере того, как он укреплялся на престоле, его политика приобретала все более определенный характер. Он, как и его предшественники, добивался упрочения самодержавия.
«Негласный комитет. Еще бУД/чи наследником, Александр I не прочь был покрасоваться либеральной фразой. Он высказывал сочувствие идеям французских просветителей, вздыхал о жестокости крепостного права, о несовершенстве существующего образа правления. Такие разговоры Александр вел со своим воспитателем Лагарпом, швейцарским республиканцем, этим, по выражению В. О. Ключевского, «восторженным, хотя и осторожным поклонником отвлеченных идей французской просветительной философии, ходячей и очень говорливой либеральной книжкой». Позднее участниками подобных бесед стали сверстники Александра — представители дворянской знати: П. А. Строганов, Адам Чарторыйский, H. Н. Но- восильцов, В. П. Кочубей.
После вступления Александра на престол эти его «молодые друзья» составили тесный кружок, который получил название «интимного», или Негласного комитета. Этот комитет никогда не был официально оформленным органом, задачи его не были определены, протоколов заседаний не велось. Единственным более или менее достоверным свидетельством деятельности комитета служат дневниковые записи Строганова. Негласный комитет собирался сравнительно регулярно: с 24 июня 1801 г. по 12 мая 1802 г. «молодые друзья» нового императора встречались с ним 35 раз при закрытых дверях за чашкой чая. Как видно из записей Строганова, никакой программы действий у Александра не было, он лишь вообще разглагольствовал о «правах граждан», о «свободе и собственности».
Но из написанного Строгановым «Наброска Конституции» можно судить о том, что члены Негласного комитета отнюдь не предполагали в ближайшем будущем ни освобождать крестьян, ни вводить гражданские свободы. Они считали это делом далекого будущего, а пока разговоры о реформах сводились к некоторым незначительным административным преобразованиям.
Немало заседаний Негласного комитета было посвящено вопросу реорганизации Сената. Однако, когда этот вопрос встал на практическую почву, «молодые друзья» дружно восстали против превращения Сената в орган, обладающий действительной исполнительной властью.
Доклад о реформе Сената был составлен гр. П. В. Завадов- ским. Смысл его — предоставить Сенату право контролировать все учреждения империи, избирать кандидатов в президенты коллегий, делать представления царю по поводу законов, противоречащих прежде изданным. Некоторые сановники (С. Р. Во-
5*
67


ронцов, H. С. Мордвинов, Г. Р. Державин) предлагали преобразовать Сенат в подобие конституционного учреждения. Они настаивали даже на выборности членов Сената. Эти аристократы надеялись, что Сенат сможет оградить дворянство от произвола царя — после деспотического правления Павла I они, естественно, испытывали беспокойство по этому поводу.
При активной поддержке «молодых друзей» Александру удалось свести на нет все разговоры о преобразовании Сената. Сенат получил лишь право делать представления императору по поводу указов, «не согласных с прочими узаконениями». Но и эта уступка оказалась демагогической. Очень скоро сановная оппозиция, пытавшаяся воспользоваться правом представления, услышала окрик царя, который дал понять, что право Сената обсуждать законы не касается тех, которые изданы ныне здравствующим императором.
В результате прочих разговоров о преобразовании «безобразного здания Российской империи» родился лишь указ о замене старых петровских коллегий министерствами, что способствовало дальнейшей политической централизации. Впрочем, министерский порядок управления установился еще ранее, при Павле, а указом от 8 сентября 1802 г. ему была лишь придана юридическая форма. В России учреждалось восемь министерств: военное, морское, иностранных дел, юстиции, внутренних дел, финансов, коммерции, народного просвещения. Министры имели право личного доклада государю, который утверждал их мероприятия. «Молодые друзья» Александра были назначены на видные посты во вновь образованных министерствах. Сановники, добивавшиеся власти, также получили ее в тех же министерствах, но не за счет власти царя, а из его рук и на непродолжительное время. Многие из них, подобно гр. П. В. За- вадовскому, были введены в состав министерств, по словам Александра, «только для того, чтобы не кричали, что отстранены». Устанавливался также контроль над министрами со стороны Сената, но так как Сенат не избирался, а назначался по личному выбору царя, такой контроль не мог быть действенным.
Несмотря на негласный характер совещаний царя с его «молодыми друзьями», о них знали многие, о них говорили в придворных кругах и в аристократических салонах. Император и не делал из этого тайну. Он советовался по отдельным вопросам с С. Р. Воронцовым, П. В. Завадовским, H. С. Мордвиновым, Д. П. Трошинским, М. М. Сперанским. Разговоры о необходимости преобразований, обсуждение различных проектов и записок, составление «Наказа» Непременному совету — все это создавало впечатление, что под руководством и покровительством царя готовятся какие-то реформы, призванные из¬
68


менить существующее положение и способствовать смягчению противоречий, раздиравших крепостническую империю. Казалось бы, в Негласном комитете, члены которого не раз высказывали свое сочувствие идеям французских просветителей, должен был найти решение вопрос о крепостном праве. Однако как только члены Негласного комитета поняли, что угроза всеобщей крестьянской войны в России не так уж сильна, разговоры об отмене крепостного права прекратились. Даже единственный указ 1803 г. о «свободных хлебопашцах», затрагивавший положение крестьянства, вышел не из недр Негласного комитета. Он был принят по проекту гр. С. П. Румянцева й рассматривался на заседании Непременного совета.
К 1803 г. курс Александра I на укрепление самодержавия стал вырисовываться уже более отчетливо. Теперь новый император гораздо прочнее чувствовал себя на троне, чем в первые дни царствования, и перестал утруждать себя либеральными разговорами. В 1803 г. Негласный комитет заседал всего четыре раза. В ноябре этого года заседания окончательно прекратились.
К тому времени в окружении царя на первый план снова выдвинулся гр. А. А. Аракчеев. В 1803 г. Аракчеев был вызван в столицу из своего имения Грузино (где жил после смерти Павла I), обласкан и приближен к царскому двору. Вскоре он стал самым близким лицом нового императора. Этот всегда угрюмый и молчаливый человек сумел завоевать расположение Александра. Ему он льстил и угождал, как раньше его отцу. Волю императора Аракчеев всегда был готов проводить в жизнь беспрекословно и жестоко. И награды следовали одна за друтой. Этот плац-парадный генерал, ни разу не бывавший на поле брани и не нюхавший пороха, возглавил Военное министерство, в 1810 г. был назначен председателем департамента военных дел Государственного совета.
«Самым могущественным человеком после императора,— писал декабрист Н. И. Тургенев,—был граф Аракчеев», который соединял «хорошо известную любовь к насилию» с качествами «ловкого придворного».
Выдвижение Аракчеева, по замыслу Александра I, должно было способствовать подавлению оппозиционных настроений. Однако память о печальном опыте отца была еще свежа, поэтому Александр I пытался сочетать основанные на грубом насилии аракчеевские методы с либеральными жестами и демагогическими обещаниями.
Здесь уместно напомнить замечание В. И. Ленина, который писал: «Всемирный опыт буржуазных и помещичьих правительств выработал два способа удержания народа в угнетении. Первый — насилие». Другой способ, это — «способ обма¬
69


на, лести, фразы, миллиона обещаний, грошовых подачек, уступок неважного, сохранения важного» К Учитывая это, нетрудно понять, почему наряду с Аракчеевым одним из главных советников царя оказался либерально настроенный статс- секретарь М. М. Сперанский.
Деятельность ® отличие от других царских сановников
М. М. Сперанского Сперанский не принадлежал к дворянско- му сословию. Он был выходцем из рядов провинциального духовенства. По окончании Петербургской духовной семинарии его оставили там преподавателем математики и физики, а затем красноречия и философии. В поисках дополнительного заработка Сперанский устроился личным секретарем генерал-прокурора кн. А. Б. Куракина, который заметил недюжинные способности юного секретаря и рекомендовал его на государственную службу. Вскоре Сперанский стал сотрудником Министерства внутренних дел. Его дарование, образованность, энергия привлекли внимание Александра I. С этих пор вся работа по составлению проектов, постановлений, записок выполнялась либо Сперанским, либо под его наблюдением, так как «ему легко давались самые трудные и причудливые комбинации идей». В 36 лет он приобрел большую известность не только в России, но и за границей. Рассказывали, будто бы во время встречи Александра I с Наполеоном в Эрфурте в 1808 г. Наполеон сказал царю о Сперанском: «Не угодно ли вам будет, государь, променять этого человека на какое-нибудь королевство?»
Еще в «Записках», составленных в 1802—1803 гг. по поручению царя, Сперанский довольно определенно предложил внести некоторые изменения в систему государственного управления.
В проекте 1809 г. «Введение к уложению государственных законов» Сперанский намечал программу более широких преобразований.
В основу государственного устройства страны он предлагал положить принцип разделения властей, размежевав законодательные, исполнительные и судебные функции. На местах, по его мнению, следовало создать волостные, окружные и губернские Думы, а в центре — Государственную думу.
Избирательное право Сперанский готов был предоставить всем дворянам и людям «среднего состояния», обладающим известным имущественным цензом (кроме, конечно, крепостных крестьян).
Судебные инстанции вплоть до губернского суда также должны были избираться, а состав высшей судебной инстан-
1 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 31, стр. 158.
70


М. М. Сперанский в молодости
ции — Сената — назначаться царем пожизненно из числа избранных губернскими Думами.
Непременный совет, потерявший свое значение, он предлагал преобразовать в Государственный совет, который рассматривал бы все законопроекты, поступающие после одобрения государем на обсуждение Государственной думы. По существу Государственный совет должен был играть роль совещательного органа при императоре.
Составляя план административно-политических реформ, Сперанский не коснулся социальных вопросов. Он не посягнул и на крепостное право — Сперанскому слишком хорошо было известно, что Александр I не согласится на его отмену.
Из проектируемых Сперанским государственных учреждений был создан лишь один Государственный совет как законосовещательный орган, состоявший притом не из выборных, а из назначенных царем лиц.
По предложению Сперанского было увеличено число министерств (их стало И вместо 8), а также издана обширная инструкция, устанавливавшая единообразие их структуры и уточнявшая их основные функции. В намечавшемся Сперанским
71


ограничении самодержавной власти царя и предоставлении политических прав людям «среднего состояния» русское дворянство усмотрело посягательство на свои сословные привилегии. Изданный по предложению Сперанского указ, требовавший для занятия должностей в государственных учреждениях определенного образовательного ценза, вызвал еще большее раздражение среди дворян.
Близкий к придворным кругам, H. М. Карамзин представил в 1811 г. Александру I «Записку о древней и новой России», в которой наиболее ярко было выражено мнение консервативно настроенного дворянства. Карамзин выступил в «Записке» решительным противником каких-либо преобразований, в защиту самодержавия и крепостного права. На примере истории России он убеждал Александра не ограничивать власть самодержца. «Самодержавие основало и воскресило Россию: с переменою государственного устава ее она гибла и должна погибнуть...»,— писал Карамзин.
В обстановке, чреватой новыми политическими потрясениями, Александр I внял голосу консервативного дворянства. Сперанский был принесен в жертву крепостникам, активно боровшимся против реформ, отстранен от государственной службы и в марте 1812 г. по повелению царя сослан в Нижний Новгород, а затем в Пермь. С либеральными разговорами в правительственных кругах было покончено.
2
Участие России
в новой антифранцузской коалиции
На исходе XVIII в. буржуазная Франция предпринимает широкое наступление на Европейском континенте и в бассейне Сре- диземного моря. Победы молодого генера- агрессия <рранцузская ла Наполеона Бонапарта над австрийцами принесли Франции господство в Северной и Центральной Италии.
Созданные Францией Цизальпинская и Лигурийская республики стали такими же ее сателлитами, как Батавская (Голландская) и Гельветическая (Швейцарская) республики.
Екатерина II при всей своей ненависти к революционной Франции не приняла участия в войнах первой коалиции
72
Парад на Дворцовой площади в 1812 г. в Петербурге


против Французской республики и ограничилась рядом враждебных дипломатических и торговых мероприятий. Подавив национальное движение в Польше, она решила, что пришло, наконец, время выступить против Франции с оружием в руках. Однако ее воинственные планы не осуществились — вступивший в 1796 г. на русский престол Павел I предпочел не начинать войну. Причиной «миролюбия» Павла были отнюдь не симпатии к Французской республике — она внушала этому самодержцу еще больший страх, чем его покойной матери. Основное заключалось в том, что стали сказываться внутренние трудности феодально-крепостнической империи.
Ряд царских сановников, среди них канцлер кн. А. А. Безбородко, племянник его, посол в Константинополе В. П. Кочубей, вице-канцлер кн. А. Б. Куракин, гр. П. В. Завадовский, стояли ЗЭ( то, чтобы Россия не вмешивалась в войну. Мир, но их мнению, был необходим: война могла бы лишь еще более обострить расстройство внутреннего управления и финансов1. Особое значение в этом отношении имела позиция Безбородко. Сын небогатого украинского шляхтича, начавший свою карьеру простым чиновником в канцелярии П. А. Румянцева и завершивший ее на посту канцлера Российской империи, Безбородко надеялся, что никогда не изменявшее ему умение развязывать запутанные узлы дипломатических конфликтов и на этот раз сослужит службу. «Авось либо бог даст мне под конец министерства еще миром отвратить бурю, которая теперь была бы гораздо посильнее» 1 2,— писал он.
В 1797 г. в основном под влиянием Безбородко Павел I начал секретные переговоры с Директорией о восстановлении дипломатических и торговых отношений. Но прошло немного времени, и переговоры были прерваны. Основной причиной были новые агрессивные действия Франции. Главный удар Директории был направлен на Восточное Средиземноморье. Французская буржуазия стремилась к созданию колониальной империи на Ближнем Востоке, к превращению Средиземного моря во французское озеро. Первым шагом к тому было овладение Ионическими островами и полосой западнобалканского побережья Ионического моря. Далее последовала прямая атака на принадлежавшие Османской империи Египет и Сирию. В мае 1798 г. французский флот вышел из Тулона, направляясь к африканским берегам. На пути к Египту французы заняли остров Мальту. Затем армия под командованием генерала Бонапарта
1 Письмо В. П. Кочубея русскому посланнику в Лондоне гр. G. Р. Воронцову 9 июля 1798 г.-— «Архив князя Воронцова», т. XVIII, стр. 142.
2 Письмо А. А. Безбородко 13 июля 1798 г.— «Архив князя Воронцова», т. XIII, стр. 401.
74


высадилась близ Александрии, заняла Каир и двинулась в Сирию. С захватом Ионических островов Франция получила возможность создать плацдарм в непосредственном соседстве с Османской империей, что позволяло ей усилить политическое давление на Порту. Запугивая ее «русской угрозой», французские дипломаты старались вовлечь Турцию в союз против России. При этом они сулили султану Крым и часть Грузии.
Наблюдая за наступлением Франции в Восточном Средиземноморье, руководители внешней политики России с тревогой твердили, что Турция, «обольщенная или устрашенная французами», может начать войну против России, что вместе с Ионическими островами Франция получила «вяхцшую удобность распоряжать турками и их подкреплять». Так оценивал результаты французских происков в Турции канцлер Безбородко 1. Однако последствия агрессии Франции в Восточном Средиземноморье не исчерпывались тем, что у нее было теперь больше возможностей спровоцировать Турцию на войну против России. Обладание Мальтой, Ионическими островами, Египтом в честолюбивых планах Бонапарта было лишь первым шагом к созданию грандиозной Восточной империи. Следующим шагом Бонапарта при благоприятных условиях мог стать захват Константинополя, черноморских проливов и Балканского полуострова. В подобном случае царизму закрывался путь на Балканы, и создавалась, кроме того, непосредственная опасность для Северного Причерноморья. Министр иностранных дел Французской республики Талейран в 1798 г. прямо указывал на желательность разрушения Херсона и Севастополя1  2. Когда французский флот направился в Восточное Средиземноморье, в Петербурге ожидали высадки турецких и французских войск в Крыму.
Усиление Франции в Европе грозило нарушить также равновесие сил в Германской империи. Русская «инфлюенция» (влияние) в Германии была поколеблена.
Опасения русской дипломатии вызывала и политика Франции в польском вопросе, ее попытки использовать шляхетскую эмиграцию, которую она поддерживала. Генерал Домбровский формировал в Италии польские легионы, включенные затем в армию Бонапарта.
Наконец, в глазах царских сановников сохраняла силу и угроза распространения революции в Европе. Царизм видел то революционизирующее влияние, которое оказывала буржуазная идеология. «Война образа мыслей и правил республиканских...,
1 Там же, стр. 388.
2 А. Сорелъ. Европа и Французская революция, т. V. СПб., 1906, стр. 278.
75


мне кажется, для Европы опаснее, нежели их (французов.— Ред.) оружие... Следственно, из развратности повсеместной те же последствия произойдут, что и у них, и внушения их о том будут приняты с готовностию и согласием»1,— писал генерал- фельдмаршал кн. Н. В. Репнин.
Царские сановники боялись также проникновения революционной угрозы в Россию. Канцлер Безбородко считал, что если осевшие в Молдавии польские эмигранты поднимут восстание под лозунгами Французской революции, оно может перекинуться и на русские губернии1  2. Русский посланник в Лондоне гр. С. Р. Воронцов надеялся на силу. «Я уповаю, что в.и.в. ...не дозволит, чтобы неистовые и святотатственные французские правила вкрались между народом и что правнук Петра Великого удержит непоколебимо счастие своего государства, основанное его прародителем» 3,— писал он царю под впечатлением подъема демократического движения в Англии. Большая часть русской правящей верхушки, например, А. Р. и С. Р. Воронцовы, Н. П. Панин, А. К. Разумовский (посол в Вене), считали примирение с Францией невозможным. Переговоры Павла с Директорией казались представителям этой группировки величайшей ошибкой. «Потеря каждого дня на совещание — новый триумф для якобинцев»4,— говорил Панин. Этот высокомерный аристократ задыхался от ярости и унижения, когда ему по воле Павла пришлось вести в Берлине переговоры с представителем Директории (который в его глазах был не лучше якобинцев), и гордился тем, что ему удалось сорвать их. В конце 1798 г. вопрос о присоединении России к новой антифранцузской коалиции, которую вместе с ней сколачивала в то время британская дипломатия, был уже фактически решен.
Стремление крупной французской буржуазии к преобладанию в Европе и колониальному господству задевало интересы русского царизма в Германии, на Балканах и Ближнем Востоке, а в дальнейшем могло создать угрозу югу России.
Французская буржуазия после переворота 9 термидора 1794 г. уже не была борцом за передовые революционные идеи. Директория, правившая Францией, всего менее заботилась об
1 «Русский архив», 1876, т. 10, кн. III, стр. 168.
2 «...Кто поручится, что и наши порубежные провинции (я разумею мещанство и чернь, а отчасти и мелкое дворянство) к тому не пристанут? Вот и конец всему!» — говорил он («Архив князя Воронцова», т. XIII, стр. 401).
3 А. М. Станиславская. Русско-английские отношения и проблемы Средиземноморья (1798—1807). М., 1962, стр. 92.
4 Н. П. Панин — Куракину 13 марта 1798 г.— «Русская старина», 1874, кн. 7, июль, стр. 562.
76


Экспедиция Ф. Ф. Ушакова
освобождении народов Европы от феодальных уз. Французские полководцы теперь вели войну не ради опасения революционного отечества, а ради выгод крупной буржуазии, наживавшейся на грабеже населения «дочерних республик», на эксплуатации завоеванных стран, экономическое развитие которых она искусственно тормозила. При всем том объективно французские завоевания в тот период расшатывали феодально-абсолютистские порядки. Приближение французских войск не раз давало толчок антифеодальным выступлениям.
Присоединившись к новой коалиции, царизм выступил как защитник старого абсолютистско-феодального порядка в Европе, надеясь, что его укрепление поможет борьбе против растущих антифеодальных сил внутри самой России.
После высадки французской армии в Египте Турция в 1798 г. объявила Франции войну и обратилась к России с просьбой о помощи. Русская эскадра под командованием вице-адмирала Ф. Ф. Ушакщвц в составе 6 линейных кораблей и 6 фрегатов прошла Бцсфор и стала на якорь близ Константинополя.
Первоочередной задачей Ушакова было изгнание французских войск с Ионических островов. За короткое время (в сентябре — ноябре 1798 г.) объединенный русско-турецкий флот освободил острова Цериго (Кифира), Занте (Закинф), Кефал- лонию (Кефаллиния), св. Мавры (Лефкас) и блокировал остров Корфу (Керкир). Французские инженеры восстановили на Корфу построенную еще в XII в. венецианцами крепость, создали новые мощные укрепления и превратили этот остров в неприступный, по мнению современников, бастион. Укрепившийся на Корфу французский гарнизон насчитывал около 3 тыс. солдат.
Военные теоретики того времени полагали, что при операциях по овладению сильно укрепленной и надежно защищенной крепостью роль морских сил должна ограничиться блокадой с моря. Однако русские моряки овладели этой крепостью. Выполняя разработанный Ушаковым план, русские корабли в марте 1799 г. подошли к острову Видо, являвшемуся ключом обороны Корфу, и шквальным огнем подавили французскую береговую артиллерию. Высадившийся на берег десант занял Видо. После этого судьба Корфу была решена. Трехтысячный французский гарнизон был вынужден капитулировать. Взятие Корфу с моря вписало новую страницу в историю военно-морского искусства, показав эффективность взаимодействия морской артиллерии и десанта.
На Ионических островах шла ожесточенная борьба нобилитета (местного родовитого дворянства) и антифеодальных сил. Ушаков помог населению островов получить в 1799 г. относи¬
77


тельно либеральную, прогрессивную для того времени конституцию («План временного правления»). Она отвечала интересам местных буржуазных элементов. Действия Ушакова на Ионических островах определялись прежде всего практическими соображениями — русское командование хотело обеспечить себе поддержку большинства населения островов, а для этого нужно было дать ему политические права и ограничить произвол нобилитета. Тем самым конституция 1799 г. объективно способствовала развитию передовых сил ионического общества.
Международный статут Ионических островов определила заключенная 21 марта (1 апреля) 1800 г. в Константинополе русско-турецкая конвенция1, по которой Ионические острова были преобразованы в республику Семи соединенных островов под гарантией и покровительством России, а турецкий султан объявлен сюзереном новой республики, в знак чего она должна была платить Порте вассальную подать. Эта статья конвенции явилась существенной уступкой Турции со стороны русской дипломатии, хотя в основном конвенция усиливала позиции России в Восточном Средиземноморье.
л „ Тем временем в Константинополе шли пе-
Русско-турецкии союз г о лнпъ „
1 	уг реговоры, завершившиеся 3 января 1799 г.
подписанием союзного договора. Россия приняла обязательство направить для обороны Турции эскадру в 6 линейных кораблей и 6 фрегатов. Турция на время войны с Францией дала разрешение на свободный проход русского военного флота через Босфор (фактически оба эти обязательства были осуществлены еще в конце августа 1798 г., когда эскадра Ушакова прошла через Босфор).
Русско-турецкий союзный договор открыл новую страницу в истории внешней политики России. Впервые ее военный флот получил право (хотя и временное) на проход через проливы. Вместе с тем Россия, закрепившись на Ионических островах, приобрела базы для военных операций на Средиземном море. Оба эти фактора обусловили огромный рост влияния России
в Восточном Средиземноморье в последующие годы.
Новый характер приняли и русско-турецкие отношения. Россия фигурировала теперь в качестве спасительницы и покровительницы Османской империи, Франция же — традиционный союзник Турции — стала ее врагом. «Надобно же вырость таким уродом, как французы, чтобы произвести вещь, какой я не только на своем министерстве, но и на веку своем видеть не
1 «Внешняя политика России XIX и начала XX века». Документы Российского Министерства иностранных дел. Серия первая (1801— 1815 гг.) (далее —ВПР), т. I (март 1801 г.—апрель 1804 г.). М., 1960, стр. 704—706.
78


чаял, т. е. союз наш с Портою и переход флота нашего через канал (Босфор-—Ред.)»,— писал Безбородко1. К русско-турецкому союзному договору присоединилась Англия. На Ближнем Востоке был, таким образом, создан мощный антифранцузский блок трех держав. Он был дополнен союзом России, Англии и Турции с Неаполитанским королевством («Королевством Обеих Сицилий»).
Сложнее обстояло дело с формированием антифранцузского блока держав Центральной и Восточной Европы. Россия и Австрия довольно быстро договорились о совместных военных действиях против Франции. Но добиться присоединения к коалиции Пруссии им не удалось. Фундаментом новой антифранцуз- ской коалиции стал русско-английский союз. 29 декабря 1798 г. в Петербурге был подписан союзный договор, по которому Россия обязалась направить в Европу для операций против Франции армию в 45 тыс. человек. Англия со своей стороны обязалась выплачивать ежемесячную субсидию в 75 тыс. фунтов стерлингов, кроме единовременного ассигнования в 225 тыс. фунтов1  2 (т. е. по 5 фунтов за каждого солдата).
Основные силы для действия против Франции выставили Россия и Австрия. Главным театром сухопутных военных действий стала захваченная французами Италия, куда были направлены объединенные русская и австрийская армии. Командование ими было вверено знаменитому русскому полководцу А. В. Суворову.
Итальянский поход Суворова открылся наступлением в Ломбардии и Пьемонте (Северная Италия). Отбросив в апреле 1799 г. французов за реку Адду, русские войска заняли Милан и Турин и заставили противника отступить к генуэзской Ривьере. Тем самым Северная Италия была освобождена от французских войск. Однако вслед за тем французское командование решило взять армию Суворова в клещи, предприняв наступление силами генерала Моро с севера и генерала Макдональда с юга. Макдональд двинулся из Южной Италии в Ломбардию, намереваясь ударить в тыл Суворову, но русский полководец стремительно направился навстречу Макдональду и 6 (17) июня, сходу введя в бой свои войска, вынудил французов отойти к реке Требии. В сражениях 7—8 (18—19) июня Суворов нанес окончательное поражение Макдональду, отбросив его за
Итальянский поход А. В. Суворова
1 Письмо Безбородко 16 августа 1798 г.— «Архив князя Воронцова», т. XIII, стр. 405.
2 Ф. Мартенс. Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россией с иностранными державами (далее — Ф. Мартенс), т. IX (X), стр. 418—425.
79


Требию. В историю военного искусства битва при Требии вошла как пример встречного сражения нового типа, возможного лишь при переходе к тактике колонн и рассыпного строя.
Директория сделала последнее отчаянное усилие, чтобы вернуть утраченные ею позиции. Французская армия в Северной Италии получила подкрепление. Командование ею перешло к высоко ценившемуся Бонапартом молодому генералу Жуберу. 15 (26) августа развернулось решающее сражение пригороде Нови. Страдавшие от изнурительной жары суворовские солдаты несколько раз атаковали оборонявшихся французов. К вечеру французские войска были разбиты и обращены в бегство. Жубер был убит в самом начале сражения.
Французская армия была армией нового типа. Национально однородная, основанная на массовых наборах, она в революционных войнах 1792—1794 гг. сумела нанести сокрушительные поражения армиям феодально-монархических государств Центральной Европы. И все же суворовские войска выиграли битву за Италию, разгромив при этом французов на полях сражения и убедительно доказав высокое боевое мастерство русской армии и ее прославленного полководца.
Суворов воспринял и развил передовые традиции русского национального военного искусства, заложенные Петром I, П. А. Румянцевым и их боевыми сподвижниками и не задавленные еще насаждавшимися в русской армии прусской муштрой, палочной дисциплиной и парадоманией.
Эти традиции были воплощены в знаменитом суворовском наставлении «Наука побеждать», написанном в 1796 г. Оно было обобщением всего богатейшего опыта русской армии, накопленного в войнах XVIII в. Здесь он изложил сущность своей военной доктрины. Суворов учил, что главное в бою — «глазомер, быстрота, натиск». Применение этого принципа в боевой обстановке требовало от солдат и офицеров инициативных и решительных действий, а главное, понимания поставленной задачи. «Каждый воин должен понимать свой маневр...»,— учил Суворов. Он умел воздействовать на солдата затейливой прибауткой, шуткой, либо озорной песней, а когда нужно, увлекал его личным примером и часто в боях рисковал жизнью. Забота о солдате завоевала ему беспредельное доверие подчиненных, а это, укрепляя связь полководца и армии, было одним из источников побед. В борьбе против пехоты и конницы противника на просторах южных степей русские войска привыкли действовать в сомкнутых построениях (типа каре и колонн), сочетавшихся с рассыпным строем стрелков. Суворов раньше французских военачальников оценил преимущества такого боевого порядка, позволявшего свободнее маневрировать на поле боя. Он решительно отказался от шаблонных приемов, прису-
80


щих так называемой линейной тактике феодальных армий XVIII в.
Для суворовской стратегии было характерно стремление к разгрому и уничтожению живой силы врага в результате внезапного сокрушительного удара, подготовленного стремительным маневром. Это также коренным образом отличало Суворова от «кабинетных стратегов» немецкой военной школы, старавшихся путем планомерных, но медлительных движений вытеснить противника из занятых им пунктов и принудить его к отступлению. И в этом отношении полководческое мастерство Суворова не уступало военному искусству французских военачальников, успешно применявших новые приемы ведения войны в борьбе против армий феодально-монархических государств Европы.
Удачно шли действия союзников и в Южной Италии. В январе 1799 г. в Неаполе вспыхнуло восстание и была провозглашена Партенопейская республика. Французская армия заняла столицу. Король и королева бежали в Палермо. Свергнутый король Фердинанд IV обратился за помощью к Павлу I. Десант, высаженный эскадрой Ф. Ф. Ушакова, в июне занял вместе с английскими и неаполитанскими частями Неаполь, а в октябре отряд русских моряков вступил в Рим. Потерпела неудачу и египетская экспедиция Бонапарта — в морском сражении при Абукире вице-адмирал Нельсон уничтожил французский флот, а затем блокировал Египет, где вспыхнуло восстание против французов.
Решающую роль в военных успехах союзников в Средиземноморье сыграли действия русских армий и флота под командованием А. В. Суворова и Ф. Ф. Ушакова.
Действия России в коалиционных войнах 1798—1799 гг. имели известные особенности по сравнению с действиями Австрии. Россия не собиралась захватывать итальянские земли, как это делала Австрия в Северной Италии. Напротив, Россия стояла за восстановление национального суверенитета итальянских государств, хотя продиктовано это было, конечно, ни чем иным, как боязнью усиления Австрии. Население Ионических островов активно поддерживало русскую эскадру, принимало участие в ее боевых операциях.
Однако после изгнания французов из Италии там были восстановлены реакционные феодально-монархические порядки. Занятие Неаполя английскими, неаполитанскими и русскими войсками повлекло за собой неистовый разгул местной реакции, потопившей в крови Партенопейскую республику. В отличие от английских военачальников русские офицеры не принимали непосредственного участия в расправе с неаполитанскими республиканцами и даже иной раз укрывали их от преследовате-
6 История СССР, т. IV
81


лей. Операции в Неаполитанском королевстве служили контрреволюционным целям европейской реакции.
Переход Военные успехи антифранцузской коали-
суворовской армии ции имели оборотную сторону — участники через Альпы ее, ранее объединенные общей опасностью,
теперь смотрели друг на друга с подозрением. Австрия стремилась завладеть Северной и Центральной Италией. Россия решительно противилась этому.
Пребывание русских войск в Италии связывало Австрии руки. Нежелательно было оно и для Англии. После победы при Нови Суворов готовился к наступлению на Геную. Но австрийский Высший военный совет (Гофкригсрат) дал Суворову приказ направиться в Швейцарию на соединение с находившейся там австрийской армией. Движение через упорно оборонявшиеся французами альпийские перевалы потребовало от русских солдат и офицеров не только большого напряжения сил, но и величайшего героизма.
Двукратные лобовые атаки на занятый французами Сен- Готардский перевал не принесли успеха. Тогда командовавший авангардом генерал П. И. Багратион повел своих бойцов в обход. Карабкаясь по обледенелым скалам, они внезапно атаковали противника с тыла и заставили поспешно оставить выгодную позицию. Прорвавшись затем через пробитый в скалах тоннель, известный под названием «Урзернской дыры», русские войска оказались в тесном ущелье реки Рейсы. Отступавшие французы разрушили единственный мост через эту стремительную, стиснутую каменными громадами, реку. Под огнем врага суворовские солдаты перебросили через пролом одной из арок «Чертового моста» несколько бревен и досок, связали их поясами и офицерскими шарфами и ринулись вперед на противоположный берег Рейсы.
Выйдя к Люцернскому озеру, Суворов убедился, .что вопреки сведениям, полученным от австрийцев, колесной дороги дальше не было. Надеясь соединиться с союзниками в районе Цюриха, русский полководец повел свою армию по горным тропинкам через засыпанный снегом хребет Росшток и спустился в Муттенскую долину. Здесь он узнал, что австрийский корпус генерала Готце наголову разбит французами, а русский корпус генерала Римского-Корсакова отброшен от Цюриха за Рейн. Австрийцы, подставив русских под удар, вывели свою армию из Швейцарии. Все выходы из Муттенской долины были заперты противником. Стремясь вырваться из окружения, Суворов двинулся через труднодоступные снежные хребты
В. И. Суриков. Переход А. В. Суворова через Альпы
82


русско-английских
отношений
Гларис и Панике в долину Верхнего Рейна. Особенно труден был спуск по крутому склону Паникса. Пришлось сбросить в пропасть пушки. Были потеряны все вьючные лошади и мулы. Немало погибло и людей, сорвавшихся с обледенелых скал. Суворов делил со своими солдатами все трудности и лишения этого беспримерного похода. В старом синем плаще на белой казачьей лошадке он появлялся в самых опасных местах, чтобы шуткой и словом ободрить измученных солдат. Ф. Энгельс впоследствии охарактеризовал Швейцарский поход суворовской армии как самый выдающийся из всех альпийских переходов.
Вывод австрийских войск из Швейцарии, так же как и хозяйничание австрийских властей в Пьемонте и Ломбардии после удаления русских из Италии привели к разрыву русско-австрийского союза. В начале 1800 г. Павел I отозвал в Россию войска Суворова, а в апреле порвал с Австрией дипломатические отношения. Сам Суворов вскоре по возвращении в Петербург скончался — опала, наложенная на него мелочным и завистливым императором, ускорила смерть великого полководца.
Одновременно, хотя и несколько более Обострение медленно, нарастал конфликт между Рос¬
сией и Англией. Причины его были многообразны. Англия восстановила против себя Россию тем, что поддержала в 1799 г. притязания Австрии на Пьемонт и предложение австрийцев перебросить корпус Суворова из Италии в Швейцарию. Русско-английские отношения ухудшились также в связи с провалом совместной экспедиции в Голландию. Наконец, английская дипломатия была недовольна и явным преобладанием России в Восточном Средиземноморье и старалась подорвать ее политическое влияние на Ионических островах. Не последнее место в назревании англо-русского конфликта занимал и захват Англией острова Мальты — важной стратегической позиции на средиземноморских коммуникациях. Павел I сам намеревался овладеть Мальтой и даже принял звание великого магистра Ордена мальтийских рыцарей, господствовавшего на острове до французской оккупации. Но англичане опередили царя и после капитуляции французов подняли над Мальтой британский флаг.
Резкое недовольство России вызвал и ряд агрессивных действий британского флота и каперов против торгового флота балтийских государств. Осенью 1800 г. русско-английские отношения вступили в период открытого конфликта. На находившееся в России имущество английских подданных был наложен секвестр, английским судам запрещено заходить в русские порты, русско-английская торговля прервана.
Вслед за этим русская дипломатия прибегла к мощному
84


средству, с большим успехом использованному еще при Екатерине II. В декабре 1800 г. Россия заключила конвенции с Данией, Швецией и Пруссией, т. е. возобновила систему вооруженного нейтралитета для защиты морской торговли нейтральных держав от английского морского разбоя. Англичане во время войн с Францией захватывали торговые суда нейтральных государств либо под предлогом, что на них находятся товары военного значения, либо потому, что нейтральные корабли направлялись в порт, формально объявленный Англией блокированным, но в действительности же свободный («бумажная блокада»). Вооруженный нейтралитет провозгласил новый принцип морского права — свободу морской торговли нейтральных держав. Грузы воюющих держав, провозившиеся на нейтральных торговых кораблях, были объявлены неприкосновенными (за исключением точно фиксированных военных товаров). Отменялась и «бумажная блокада» — блокированным должен был считаться лишь порт, вход в который действительно представлял непосредственную опасность. Россия, Швеция и Дания образовали «Северную лигу», направленную против Англии.
Англо-русский конфликт не мог остаться незамеченным в Париже. Генерал Бонапарт, вернувшись из Египта, установил в конце 1799 г. после переворота 18 брюмера свою диктатуру, провозгласив себя первым консулом Французской республики. В 1800 г. он нанес сокрушительные удары австрийцам в сражениях при Маренго и Гогенлиндене. Тогда же Бонапарт стал зондировать почву для сепаратного соглашения с Россией.
В свою очередь Павел I не мог больше надеяться на полную победу над Францией. К тому же те ближайшие цели, какие он ставил себе, вступая в войну, были достигнуты: агрессия Франции в Восточном Средиземноморье была частично пресечена, Ионические острова вырваны из ее рук, в Константинополе прочно утвердилось русское влияние.
Поэтому Павел не отверг заигрываний первого консула, осыпавшего его различными знаками доверия и почтения, и начал с Францией переговоры не только о мире, но о союзе против Англии и десанте на Британские острова. Кроме того, Павел намеревался предпринять поход в Индию через Казахстан и Среднюю Азию, что было явно авантюрной затеей.
В ходе переговоров русские дипломаты выдвинули собственную программу, содержавшую требования о возвращении Мальты рыцарям, находившимся под покровительством Павла I, о восстановлении независимости Пьемонта, а также о целостности и неприкосновенности Неаполитанского королевства, Баварии и Вюртемберга. Это означало, что Россия не хотела поступиться своими интересами в Северной Италии, Средиземноморье, Германии.
85


Провозглашение вооруженного нейтралитета, образование Северной лиги, сближение с Францией привело Россию к военному конфликту с Англией. В марте 1801 г. в Балтийское море была направлена английская эскадра. В апреле близ Копенгагена англичане сожгли флот участницы Северной лиги — Дании. Британский вице-адмирал Нельсон — давний враг России — решил уничтожить одну за другой русские эскадры, находившиеся в Ревеле и Кронштадте. Над Петербургом нависла серьезная угроза.
Но именно в этот момент там произошел дворцовый переворот. Павел I был убит. Немалую роль в возникновении покончившего с ним дворянского заговора играл конфликт с Англией. Прекращение торговли с Англией нанесло большой материальный ущерб той части дворянства и купечества, которая через балтийские порты вывозила свои товары (железо, кораблестроительные материалы, лен, пеньку, сало) на английский рынок, бывший основным их потребителем. Движение английского флота на Ревель еще более усилило крайнее недовольство части дворянских кругов внешней политикой императора.
3
Международное положение России и ее политика в Восточном вопросе в первые годы XIX в.
Александр I не только вернул донских казаков, направленных Павлом за Волгу для похода к границам Индии, но и отменил секвестр, наложенный на имущество анг-
о?ноТенийВсНАнгпией личан в русских портах: спустя три ме- и Францией сяца после его вступления на престол —
5(17) июня 1801 г.—в Петербурге была подписана англо-русская морская конвенция, положившая конец конфликту между двумя странами.
В то же время Александр I решил продолжать мирные переговоры с Францией. К подобному же решению пришли и другие участники распавшейся коалиции. Еще в феврале заключила мир Австрия. Переговоры привели к подписанию в октябре 1801 г. мирного договора и секретной конвенции между Россией и Францией.
Эти первые дипломатические акты правительства Александра I свидетельствовали о наличии тенденции к невмешательству России в соперничество других великих держав. Многие представители русского дворянства держались того мнения, что война с Францией не дала России реальных выгод и лишь по-
86


Форма русских войск начала XIX в. Гусары
влекла за собой финансовое расстройство. Поскольку, как они полагали, России не нужны новые территориальные приобретения, она должна отказаться от активного участия в европейских делах и не связывать себя союзами ни с Англией, ни с Францией — такова была в основном точка зрения сторонников политики невмешательства в англо-французское соперничество.
Подобная тенденция была обусловлена сложившейся в России внутренней политической обстановкой. Рост классовых противоречий и страх перед антикрепостническим движением вызывали у части дворянства желание сосредоточить внимание на
87


Россия
и Восточный вопрос в начале XIX в.
внутренних делах. Сказывалось также недовольство дворян участившимися рекрутскими наборами и повысившимися налогами, обременявшими помещичье хозяйство.
Энергичным сторонником невмешательства в европейские дела в 1801—1802 гг. выступил В. П. Кочубей, фактически возглавивший Коллегию иностранных дел. На заседаниях Негласного комитета он доказывал, что Россия не имеет оснований «беспокоиться тем, какой оборот примут дипломатические дела Европы» *. Противником активной внешней политики был и
А. 	Р. Воронцов — с осени 1802 г. государственный канцлер и министр иностранных дел. «Прямое благополучие России,— говорил он,—состоит не в количестве войск, не в распространении границ и не в мнимой славе инфлюенции в европейских делах...» Основной задачей правительства Воронцов считал попечение «о лучшем внутреннем устройстве и хозяйстве» 1 2.
Большое место в системе внешней политики России в первые годы XIX в. вновь занял Восточный вопрос. Русская политика в первые годы XIX в. в значительной мере диктовалась тем же желанием отвратить внешние столкновения, чтобы сосредоточить силы на внутренних делах; в этом и состояла «пассивная система» Кочубея. Вместе с тем царизм был вынужден сдерживать свои захватнические устремления еще и потому, что попытка осуществить их означала бы переход Турции на сторону Франции и конфликт с Англией и Австрией. В целом правительство Александра I склонялось к сохранению положения, сложившегося к началу XIX столетия в Восточном Средиземноморье. Раздел владений Османской империи и овладение черноморскими проливами не могли тогда стать непосредственной целью политики России — внутренние ресурсы царизма были для этого недостаточны, международная обстановка слишком сложна. К тому же и без этого Россия завоевала в Восточном Средиземноморье прочные позиции. Турция дорожила союзом с нею, русская дипломатия в Константинополе оказывала большое влияние на турецкую внешнюю политику. Проливы были открыты для русского военного флота. Ионические острова находились под протекторатом России, порты их стали надежной базой русских кораблей. Политикой союза с Турцией Россия добилась таких преимуществ, какие ей ранее не давали самые успешные войны.
Русская дипломатия провозгласила, что ее программа в Вос¬
1 Вел. кн. Николай Михайлович. «Граф П. А. Строганов (1777—1817)», т. И. СПб., 1903, стр. 169.
2 Записка А. Р. Воронцова 26 августа 1804 г.— «Русский архив», 1908, кн. 6. Приложение, стр. 6—7,
88


точном вопросе сводится к защите Турецкой империи, охране ее целостности и неприкосновенности. Само собой разумеется, это диктовалось отнюдь не бескорыстием и великодушием нового царя. Просто он считал, что ему пока выгоднее иметь своим соседом слабую, раздробленную, охваченную внутренним кризисом империю султана, чем делить его владения о сильными соперниками России.
Тактический курс на сохранение ближневосточного равновесия не означал, что русский царизм отказался от своих захватнических планов. Отдельные царские сановники, как, например, Ф. В. Ростопчин, и в это время выдвигали проекты раздела Турции. Подобные настроения встречались и в более широких кругах дворянской общественности. Так, историк H. М. Карамзин считал распад Османской империи неизбежным и «благодетельным для разума и человечества» и не прочь был в связи с этим поговорить о превосходстве начинающей свой исторический путь России над ее европейскими соперницами1. Эти тенденции отражали стремление господствующего класса к захвату новых территорий. Однако реальных возможностей для продвижения на Балканах и овладения проливами у русского царизма в данный момент не было.
Установка правительства Александра I на «замораживание» Восточного вопроса и его желание сохранить союз с Турцией определили характер русско-турецких отношений в первые годы XIX в. Обе державы старались сглаживать острые углы и обходить спорные вопросы. Турции пришлось согласиться на частичное смягчение своего режима в Дунайских княжествах — в результате настояний России в 1802 г. были даны хатти-шерифы (султанские указы), установившие семилетний срок правления господарей и смену их лишь при предъявлении обоснованного обвинения; отменены были и некоторые налоги и подати1  2. Турецкий султан также не решался открыто протестовать и против присоединения к России Грузии, а Александр I старался сдерживать активность своих военачальников в Закавказье, ограничивая их стремления к расширению там владений России за счет вассалов Турции. Кавказская проблема занимала в системе внешней политики России первых лет XIX в. большое место. Заинтересованность правящих кругов Российской им¬
1 «Вестник Европы», 1802, ч. IV, № 14, стр. 158—159; 1803, ч. X, № 13, стр. 81; «Надобно заметить вообще,—говорил Карамзин,—что в наше время только три державы играют первую роль в мире: Франция, Англия и Россия. Судьба республики зависит от жизни консула: впереди мрак и неизвестность, величие Англии есть напряжение, а Россия есть государство новое, в начале пути силы крепки и свежи: сколько надежды для патриотической гордости!».
2 ВПР, т. I, стр. 300—301 и прим. 167.
89


перии в кавказских делах возрастала по мере освоения южных степей и доступов к южным морям. Стратегическое значение Кавказа все более осознавалось русскими государственными деятелями по мере усиления реваншистских тенденций в политике султана и шаха и проникновения в страны Среднего Востока агентов английского и французского капитала.
Установленный в 1783 г. протекторат России над Восточной Грузией не был достаточной гарантией внешней безопасности Закавказья. Нашествие полчищ Ага-Мохаммед-шаха в 1795 г. на Грузию со всей очевидностью подтвердило это. Россия не хотела допустить поглощения Закавказья империей Каджаров. Поэтому когда картлийско-кахетинский царь Георгий XII направил в 1800 г. в Петербург посольство, добиваясь, чтобы его царство «считалось принадлежащим державе Российской», Павел I решил включить Восточную Грузию в состав империи на правах особой губернии. Однако, прежде чем это решение было реализовано, Павел I был убит, а Георгий XII умер. Александр I не сразу решился осуществить намерение своего отца. Лишь после длительного обсуждения в Негласном комитете и Непременном совете он подписал 12 сентября 1801 г. манифест о присоединении к России Восточной Грузии. Династия Багратионов была отстранена от власти, а Картлийско-Кахетинское царство упразднено.
Таким образом, русский царизм приобрел выгодный стратегический плацдарм за Кавказским хребтом, открыв себе дорогу для дальнейшего продвижения в глубь Передней Азии. Используя усилившееся тяготение части кавказских народов к России, царские военачальники стремились расширить этот плацдарм. В 1803—1804 гг. были приняты под покровительство России Мегрельское и Гурийское княжества, а также Имеретинское царство. В конце 1803 г. «главноуправляющий Грузией» кн. П. Д. Цицианов потребовал перехода в подданство России одного из азербайджанских владетелей — ганджинского хана — на том основании, что ранее он зависел от грузинских царей. Не получив согласия хана, Цицианов в январе 1804 г. подступил с войсками к Гандже и взял город штурмом, владение было преобразовано в Елисаветпольский округ. Другие ханства добровольно признали власть России.
За расширением владений России в Закавказье с тревогой наблюдали в Тегеране. В мае 1804 г. иранский шах потребовал немедленного вывода русских войск из пределов Грузии и Азербайджана, что послужило поводом к русско-иранской войне, затянувшейся до 1813 г.
Эти события на Кавказе заметно осложняли положение на Среднем Востоке, расширили сферу соперничества великих держав и повысили значение Восточного вопроса.
90


Одним из важных вопросов внешней политики России было отношение к национально-освободительному движению. Освободительная борьба балканских народов в
о^ТодИ^ьн°оТЬНО' ™ XIX * ВСТ3™ В В0ВЫЙ этав- движение балканских ^ 1804 г. в Сербии вспыхнуло восстание народов против турецкого гнета. На подъеме было
национальное движение в Греции. Сербы и греки искали помощи у России. В 1804 г. в Петербург прибыла сербская депутация, но Александр I, связанный союзом с Турцией, вел себя весьма осторожно, опасаясь вмешательством в балканские дела осложнить отношения с султаном. Но все же русская дипломатия убеждала турецкое правительство в необходимости предоставления Сербии автономии и удерживала его от репрессий по отношению к сербам. Это позволило сербам выиграть время и собраться с силами для дальнейшей борьбы.
Выжидательной была позиция Александра I и в греческом вопросе. Он опасался, что греки, не найдя у него поддержки, обратятся к Наполеону, а потому пытался убедить их в том, что французская империя порвала с традициями революции и стала тираническим государством. «Режим Бонапарта в его стране таков же, как режим султана в Константинополе» \— говорил руководитель Министерства иностранных дел А. Чарторыйский одному греческому патриоту. Внимание греков было обращено и на ту политику национального угнетения, которую Наполеон вел в порабощенных им странах. Открыто же выступить в поддержку национальных требований греков царское правительство тогда не решалось, опасаясь испортить отношения с Турцией.
Однако и в тот период в русских правительственных кругах сочувствовали идее освобождения балканских народов от турецкого владычества. Так, в проект нового союзного договора с Турцией, составленный в конце 1804 г., была включена чрезвычайно важная статья об уравнении христианского населения Османской империи в правах с мусульманами.
В русской политике в Восточном вопросе сталкивались две тенденции. Страх перед внутренними и внешними ослояшения- ми и необходимость сохранять союз с Турцией заставляли царизм в первые годы XIX в. сдерживать до времени свои экспансионистские устремления.
Вместе с тем правящие круги России продолжали выдвигать проекты проникновения на Балканы, установления контроля над Босфором и Дарданеллами. Эти завоевательные замыслы определялись стремлением господствующего класса за-  11 А. М. Станиславская. Указ, соч., стр. 283.
91


медлить разложение отжившей феодально-крепостнической системы, смягчить внутренние противоречия за счет внешнеполитических успехов. Закрепление на Балканах и контроль над проливами должны были обеспечить царизму мощные стратегические позиции, способствовать превращению России в первенствующую державу.
Отмеченные выше тенденции царской политики в Восточном вопросе питались и действиями других европейских держав, стремившихся к экономическому и политическому закабалению дряхлеющей Османской империи. Французский и английский торговый капитал овладевал восточными рынками, дипломаты Парижа и Лондона прокладывали ему пути к колониальному господству на Ближнем Востоке. Балканы и Дунайские княжества, Константинополь и Египет становились объектами соперничества великих держав. Царизм стремился не допустить проникновения своих соперников — Англии, Франции, Австрии — на Балканы, в Молдавию и Валахию, в зону проливов. С этим была связана и безопасность южных границ Российской империи, во многом зависевшая от решения проблемы черноморских проливов, от соотношения сил на Балканах.
Политические расчеты, военно-стратегические цели и экономические интересы русского дворянства в их сложном и иной раз противоречивом сочетании определяли политику царского правительства в Восточном вопросе.
4
Россия и третья антифранцузская коалиция
Новый конфликт с Францией
Мирный договор, заключенный Англией и Францией в 1802 г. в Амьене, ни в какой степени не разрешил их противоречий, а потому был недолговечным. В мае 1803 г. война между ними вспыхнула снова. Наступления Бонапарта в Италии и Германии затрагивали непосредственные интересы царской России в Центральной и Южной Европе. Особенно обострилось соперничество Франции и России за влияние в Германии. По Парижской конвенции 1801 г. Россия и Франция должны были совместно решить вопрос о вознаграждении германских владетелей, потерявших в результате побед Бонапарта свои земли на левом берегу Рейна. Бонапарт сумел, однако, взять дело в свои руки и отодвинуть Россию на второй план. Южногерманские государства — Бавария, Вюртемберг, Баден, ранее находившиеся под влиянием и покровительством Петербурга, постепенно все боль-
92


ше втягивались в орбиту наполеоновской политики. Летом 1803 г. французские войска оккупировали Ганновер и некоторые пункты в районе Гамбурга. Возникла угроза для русской торговли. Россия потребовала от Бонапарта соблюдения нейтралитета Северной Германии и начала переговоры с Пруссией о совместных действиях.
В то же время французская дипломатия поставила себе целью восстановить утраченное ею политическое влияние на Ближнем Востоке и взорвать русско-турецкий союз. В июне 1803 г. французы опять заняли неаполитанские порты Отранто и Бриндизи, которые они очистили было по настоянию России, и сконцентрировали там крупные военные силы. Это создало чрезвычайно острое положение в Восточном Средиземноморье. Только сравнительно узкий пролив отделял Отрантский полуостров от Ионических островов и адриатического побережья Балканского полуострова. Франция могла сейчас совершить вторжение на Ионические острова, в Албанию или Морею.
Ионические острова теперь приобрели особое значение для русской политики. В 1802 г. на острова были направлены русские войска, подавившие развернувшееся на них демократическое движение. Однако царизм старался добиться компромисса с буржуазной верхушкой ионического общества путем частичных уступок. В конце 1803 г. Ионической республике была дана новая конституция, оставлявшая без изменения социальную основу, но несколько расширявшая политические права ионических буржуазных верхов.
Французские агенты на Ионических островах и во всей Греции старались восстановить греков против России, изображая Наполеона будущим освободителем греческого народа от турецкого ига. В ноябре 1802 г. на острове Занте неожиданно появился полковник Себастиани, эмиссар Наполеона, совершавший в то время своего рода «агитационную поездку» по Ближнему Востоку. Он обратился к жителям с обещаниями помощи и покровительства Франции. Не забыл Наполеон и Албанию — с враждебным России янинским пашой Али-Тепелена он поддерживал тайные связи.
С 1804 г. Россия начала усиленную переброску войск на Ионические острова. Русские военные транспорты с разрешения Турции неоднократно проходили через проливы. Турецкое правительство более чем когда-либо цеплялось за союз с Россией— лишь от нее одной оно могло ожидать помощи в случае французского вторжения.
В мае 1804 г. Наполеон был провозглашен «императором французов». В этом его соперники усмотрели желание подчеркнуть значение Франции как первенствующей державы континента. Еще в марте 1804 г., нарушив суверенные права Баден¬
93


ского курфюрста, наполеоновские отряды вторглись на его территорию и захватили проживавшего там французского эмигранта герцога Энгиенского. Привезенный затем в Париж, он был расстрелян по обвинению в заговоре против Наполеона. Это дало Александру I предлог выступить в качестве защитника суверенитета германских монархов. После того, как Франция наотрез отказалась удовлетворить требования России о соблюдении нейтралитета Северной Германии и Неаполя, в сентябре 1804 г. дипломатические отношения были порваны.
Наполеон был злейшим врагом национальной свободы. Войны Французской империи были захватническими, завоевательными, приводившими к порабощению занятых французскими войсками и зависящих от Франции стран, к утрате ими национальной самостоятельности. Французская буржуазия забыла то время, когда она вела революционные справедливые войны. «Национальная война,— говорит В. И. Ленин,— может превратиться в империалистскую и обратно. Пример: войны великой французской революции начались как национальные и были таковыми. Эти войны были революционны: защита великой революции против коалиции контрреволюционных монархий. А когда Наполеон создал французскую империю с порабощением целого ряда давно сложившихся, крупных, жизнеспособных, национальных государств Европы, тогда из национальных французских войн получились империалистские, породившие в свою очередь национально-освободительные войны против империализма Наполеона» 1.
Разрыв с Францией был не только внешнеполитическим актом — до известной степени он был продиктован и внутриполитическими соображениями. Антифранцузски настроенная часть дворянства роптала — Парижская конвенция расценивалась ею как признак слабости со стороны царя, явный перевес Франции в Германской империи — как удар по международному престижу России.
Хотя возглавлявший ведомство иностранных дел канцлер гр. А. Р. Воронцов по-прежнему был убежден, что войны и территориальные присоединения русскому дворянству не нужны, он по мере нарастания французской агрессии в Европе все более склонялся к возобновлению союза с Англией. «Поправление внутреннего состояния государства... важнее, конечно, для нас всяких новых приобретений,—писал канцлер в 1803 г.,—но все же при этом есть случаи неминуемые. Спасая соседа от пожара, и свой собственный дом охраняется» 1 2.
1 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 30, стр. 5—6.
2 Архив внешней политики России, ф. Канцелярия, 1803 г., д. 7844 л. 1—1 об.
94


Рьяным противником Франции был С. Р. Воронцов, русский посол в Лондоне. На брата своего канцлера А. Р. Воронцова он имел немалое влияние, настраивая его против Франции и склоняя к союзу с Англией.
С течением времени все большую роль в российском Министерстве иностранных дел стал играть кн. А. А. Чарторыйский, занимавший пост товарища министра. После смерти в начале 1805 г. А. Р. Воронцова назначения министра иностранных дел не последовало, и Чарторыйский фактически стал руководителем внешней политики России. Принадлежа к богатейшей и влиятельнейшей аристократической польской фамилии, претендовавшей одно время на королевский престол, Чарторыйский — защитник интересов польского магнатства — оставался чуждым России. Целью его было восстановление Польского королевства под эгидой русского монарха. Он полагал, что война России с Францией будет способствовать осуществлению этих планов. Однако каковы бы ни были личные цели Чарторыйского в качестве руководителя Министерства иностранных дел, он осуществлял не их, а внешнеполитическую линию той русской дворянской группировки, которая его выдвинула. Члены Негласного комитета .разделяли мнение Чарторыйского о неизбежности войны против Франции в союзе с Англией, подобно ему, были враждебны Пруссии, как и он, стояли за активную политику на Балканах и в Восточном Средиземноморье и энергично его поддерживали. Чарторыйский был тесно связан и с обоими Воронцовыми. При всем том в придворных кругах Чарторыйский был крайне непопулярен из-за польского своего происхождения и холодной пренебрежительной манеры обращения с представителями коренной русской знати, которую усвоил этот молчаливый и надменный ставленник нового императора.
Многие влиятельные сановники — противники участия в англо-французском соперничестве — держались прежнего мнения. Среди них был враждебно настроенный по отношению к Англии гр. Ф. В. Ростопчин, который считал, что братья Воронцовы в интересах Англии втягивают Россию в не нужную ей войну. Министр народного просвещения П. В. Завадовский полагал, что захваты Наполеона в Германии не могут служить достаточной причиной для войны с Францией. «Необыкновенно будет токмо, ежели мы за грабежи германские станем опустошать наши карманы»1,— говорил он. Примерно так же рассуждали член Непременного совета кн. А. Б. Куракин и министр коммерции гр. Н. П. Румянцев.
К основному аргументу этих сановников — обременительности войны с Францией для государственных финансов и по¬
1 «Архив князя Воронцова», т. XII, стр. 280.
95


мещичьего хозяйства — присоединился еще один: Франция более не была в их глазах носительницей «революционной заразы». Уже совершенный Наполеоном 18 брюмера 1799 г. переворот русская правящая верхушка приняла как торжество монархического начала. «Безразлично, кто будет царствовать во Франции, лишь бы правление было монархическое»1,—говорил Павел I. Дальнейшие действия Бонапарта — пожизненное консульство, соглашение с папой римским (конкордат), признание католичества государственной религией, провозглашение империи — встретили полное одобрение консервативно настроенных русских дворян. Очень характерной в этом отношении была позиция H. М. Карамзина. По его словам, Наполеон, «умертвив чудовище революции, заслужил вечную благодарность Франции и даже Европы». Как писал Карамзин, «Франция, несмотря на имя и некоторые республиканские формы своего правления, есть теперь в самом деле не что иное, как истинная монархия» 1 2.
Расхождения в среде правящей верхушки по важнейшим вопросам мира и войны осложняли те условия, при которых Россия вступала в новую схватку с Францией.
Взяв курс на войну, Александр I стал искать союзников. Первым из них, разумеется, была Англия, давно уже старавшаяся втянуть Россию в войну с Францией и с 1802 г. не раз предлагавшая заключить союзный договор. Англию и Россию сближали прежде всего общие интересы в Средиземноморье. Россия опасалась вторжения французских войск на Ионические острова, в Грецию и Албанию. Для Англии стремление Наполеона превратить Средиземное море во французское озеро означало серьезнейшую угрозу ее морскому господству.
Однако до установления подлинного взаимодействия России и Англии в Восточном Средиземноморье было очень далеко: английские дипломатические и военные агенты делали все, что могли, чтобы завязать связи на Ионических островах, в Северной Греции и особенно в Албании, которую англичане хотели сделать своим опорным пунктом. В качестве проводника своего влияния они старались привлечь янинского пашу Али-Тепе- лена. У Англии искали поддержки и реакционные ионические нобили, недовольные деятельностью русских представителей на этих островах. Англия в свою очередь подозревала, что Россия втайне строит планы господства на Балканах и овладения проливами.
Образование третьей коалиции
1 «Русский архив», 1912, кн. 10, стр. 266. Cp. Н. К. Шилъдер. Император Павел Первый. СПб., 1901, стр. 411—412.
2 «Вестник Европы», 1803, ч. VII, № 1, стр. 79; 1802, ч. I, № 1, стр. 72.
96


В условиях Соперничества Англии и России йа Блйжйем Востоке заключение англо-русского союза было делом нелегким, хотя обе стороны и желали этого. Для тайных переговоров в Лондон был послан H. Н. Новосильцов, участник Негласного комитета, тесно связанный с А. А. Чарторыйским. Полным успехом миссия Новосильдова не увенчалась — расхождения России и Англии преодолеть не удалось. В ответ на осторожные намеки Новосильдова руководитель британской внешней политики
В. 	Питт-младший дал понять, что Англия не пойдет на серьезные изменения положения, сложившегося на Ближнем Востоке. Питт был непоколебим в своей ненависти к Франции, но считал, что продвижение России на Балканах и в Средиземноморье — слишком дорогая плата за союз с ней. Однако никто лучше Питта не умел скрывать холодный своекорыстный расчет под личиной простодушного чистосердечия — недаром, став премьером в 23 года, он свыше 20 лет возглавлял британское правительство. Новосильцов остался в уверенности, что нашел с Питтом общий язык.
11 	апреля 1805 г. в Петербурге была подписана англо-русская союзная конвенция. Россия приняла обязательство выставить армию в 115 тыс. человек (позднее численность ее была увеличена до%180 тыс.), Англия — выплатить участникам коалиции субсидии в размере 1250 тыс. фунтов стерлингов за каждые 100 тыс. человек и, кроме того, участвовать не только в морских, но и в сухопутных военных действиях. В секретных статьях конвенции шла речь о послевоенном переустройстве Европы (возвращение Франции в старые границы, восстановление независимости оккупированных ею государств, территориальные вознаграждения для Пруссии и Австрии).
Образование коалиции в последний момент едва не сорвалось из-за спора между Россией и Англией относительно Мальты. Россия настаивала на выводе с острова английских войск. Англия отказывалась это сделать. Помог делу сам Наполеон, присоединивший в июне 1805 г. к Франции созданную ранее в Италии Лигурийскую республику. Этот новый насильственный акт отодвинул на второй план разногласия союзников. 28 июля англо-русская конвенция была ратифицирована за исключением статьи о Мальте. С присоединением к этой конвенции Австрии и заключением секретных соглашений со Швецией и Неаполитанским королевством создание новой, третьей по счету, антифранцузской коалиции осенью 1805 г. было завершено.
Одновременно, чтобы теснее привязать к себе Турцию, Россия согласилась на сделанные турецким правительством еще в 1803 г. предложения о досрочном возобновлении союзного русско-турецкого договора. 23 сентября 1805 г. между Россией и Турцией был заключен новый договор о союзе и взаимопомощи.
7 История СССР, т. IV
97


Кампания 1805 г.
Ё этом договоре особое значение имели те статьи, в которых шла речь о режиме черноморских проливов. Турция дала согласие на то, чтобы проливы во время войны были открыты для русского военного флота, а Черное море закрыто для военных судов нечерноморских держав.
В созданную осенью 1805 г. третью коалицию вошли Россия, Англия, Австрия, Швеция и Неаполитанское королевство. Пруссия к ней не присоединилась, и это было серьезной неудачей союзников. В период третьей коалиции Пруссия металась между двумя лагерями.
По стратегическому плану, выработанному Россией и Австрией и согласованному с Англией, соединенные силы русской и австрийской армий должны были вторгнуться во Францию со стороны Баварии. Однако австрийцы, не дожидаясь подхода русских войск, первыми вошли в пределы Баварии, заняли Мюнхен и расположились лагерем в Ульме.
Наполеон, державший значительные силы в Булонском лагере на берегу Ламанша и угрожавший оттуда Англии, узнав о наступлении австрийцев, повернул свои войска против них.
С необычайной быстротой его армия двинулась навстречу неприятелю, совершенно ее не ожидавшему. Австрийская армия в Ульме была окружена и 20 октября капитулировала. Русские войска под командованием М. И. Кутузова находились в тот момент у Браунау (Бавария). Кутузов, правильно оценив обстановку, счел опасным вступать в сражение с Наполеоном и решил отойти на правый берег Дуная.
Сдерживая в арьергардных боях преследовавшего его про- * тивника, русский полководец вывел свою армию из-под удара и через месяц в результате искусно проведенного 400-километ- рового марш-маневра соединился с силами союзников у Ольмю- ца (Оломоуц).
Тем временем союзники продолжали нажим на Пруссию, требуя пропуска русских войск через ее территорию. В свою очередь Наполеон добивался от прусского короля того же для французских войск и 31аключения военного союза. Пруссия, оказавшаяся между двух огней, цеплялась за свой нейтралитет. Как не раз уже бывало, Наполеон сам толкнул в лагерь коалиции колебавшуюся державу: еще в октябре французские войска, направляясь в Ульму, без. разрешения прошли через прусские земли. Это оказалось чрезмерным даже для не очень обидчивого Фридриха Вильгельма III, и он, в необычайном для него приступе отваги, дал согласие пропустить русские войска.
В ноябре Россия и Пруссия заключили в Потсдаме конвенцию о совместных действиях против Франции. Пруссия обязалась начать военные действия, если Наполеон отвергнет ее посредничество.
98


Расправа английского короля Георга III с членами антифранцузской коалиции. Карикатура 1805 г.
Однако эта дипломатическая победа была достигнута слишком поздно. Несмотря на возражения Кутузова, предлагавшего дождаться подхода подкреплений, оба императора — австрийский и русский — решили дать Наполеону генеральное сражение. Кутузов фактически был отстранен от командования армией. Сражение, происшедшее 2 декабря 1805 г. под Аустерлицем (ныне Славков), было проиграно союзниками с большими потерями.
Русские войска стойко сопротивлялись, но все мужество солдат и офицеров не могло спасти безнадежного положения, сложившегося в результате кабинетной венской стратегии (диспозиция сражения была составлена генерал-квартирмейстером союзной армии австрийцем Вейротером), грубых просчетов австрийского командования и неопытности Александра I, неудачно пытавшегося играть роль полководца.
Неудачей закончилась и объединенная русско-английская экспедиция в Неаполь, предпринятая с целью изгнания французских войск из Италии. Русские и английские войска совершили
7*
99


высадку вблизи Неаполя, но поражение под Аустерлицем лишило их возможности начать наступление. Русские Войска вернулись на Корфу, откуда они прибыли. Неаполитанское королевство было оккупировано французами.
Третья коалиция распалась. Австрия 26 декабря заключила в Пресбурге (Братислава) мирный договор с Францией. Пруссия поспешила переметнуться на сторону Наполеона.
Военные события всколыхнули русское общественное мнение. Война 1805—1807 гг. не имела для России народного, освободительного характера. Но передовые русские люди сочувствовали попавшим под пяту Наполеона народам и понимали, что Россия не может остаться в стороне от европейских событий, что рано или поздно Наполеон нападет и на Россию. «Нарушительницей всеобщего покоя» называл Францию А. И. Тургенев, проживавший в 1803—1804 гг. в Германии и собственными глазами видевший, «...до какого уничижения доведена германская нация»1. «О, проклятый Бонапарте! Ты один был причиною пролития рек крови человеческой»1  2,— вторил ему брат Н. И. Тургенев, ненавидевший войну и Наполеона как ее зачинщика.
Поражение под Аустерлицем вызвало недовольство внешней политикой царского правительства. Противники войны с Францией порицали Александра I за то, что он довел дело до сражения, в котором у русской армии не было шансов на победу: нужно было еще до Аустерлица заключить мир с Наполеоном, говорили они3. После Аустерлица они обрушились с градом упреков на представлявших «партию войны» «молодых друзей», особенно на Чарторыйского. Сторонники нейтралитета и невмешательства в европейские дела оживились; императору «не следовало бы путаться не в свое дело» 4,— заявляли они. В дворянских кругах росла тревога. «Все рушится, все падает и задавит лишь Россию» 5,— причитал желчный Ростопчин.
Офицерство роптало. Неудачный ход войны задевал его самолюбие. Участились добровольные отставки — старые служа¬
1 Письмо А. И. Тургенева родителям 14 мая 1804 г.— «Архив братьев Тургеневых», т. II, вып. 4. Пг., 1915, стр. 8; «Дневник А. И. Тургенева. Запись 25 июля 1803 г.».—Там же, т. I, вып. 2. СПб., 1911, стр. 237—238.
2 «Дневник Н. И. Тургенева. Запись 14 мая 1807 г.».— «Архив братьев Тургеневых», т. I, вып. 1. СПб., 1911, стр. 65. См. также записи, сделанные в июне 1807 г. (там же, стр. 73).
3 «Для чего не заключили мир прежде Аустерлица?» — вопрошал Карамзин (Я. М. Карамзин. Записка о древней и новой России. СПб., 1914, стр. 58).
4 Из донесений баварского поверенного в делах Ольри.— «Исторический вестник», 1917, № 2, февраль, стр. 464—465.
5 Письмо Ф. В. Ростопчина генералу П. Д. Цицианову 5 февраля 1806 г.—«Девятнадцатый век», т. И. М., 1872. стр. 110; см. также стр. 103—106.
100


ки суворовских времен уходили из армии, от «капральства» императора и великого князя, жалуясь, «что они могли видеть, к чему привели их все эти мелочи, вроде застегнутых пуговиц, перетянутых талий и автоматических движений на парадах» 1.
Аустерлиц дал толчок критике царизма со стороны русских передовых людей того времени.
5
Новая фаза борьбы
с наполеоновской Францией. Тильзитский мир
Одним из серьезнейших последствий Аустерлица было распространение наполеоновской агрессии на Балканский полуостров. Начало После капитуляции Австрии Наполеон за-
русско-турецкой войны ставил ее по Пресбургскому миру уступить восточное побережье Адриатики, включая Которскую область, Истрию и Далмацию.
Россия пыталась противодействовать Франции. В январе 1806 г. на Корфу прибыла русская эскадра под командованием вице-адмирала д. н. Сенявина. Ему сразу же пришлось столкнуться со сложной задачей, требовавшей немедленного решения. Французские войска готовились занять Которскую область. Население этой области и соседней Черногории, с оружием в руках вставшее на защиту своей независимости, обратилось за помощью к Сенявину. Не дожидаясь предписания императора, Сенявин в марте 1806 г. занял Котор, в мае же начал осаду Дубровника, захваченного французами. Жители Которской области и черногорцы в тесном боевом содружестве с русскими войсками отражали натиск французских войск. Связи, издавна соединявшие Россию и балканские народы, стали еще теснее.
В то же время наполеоновские агенты усилили свои происки в Константинополе. Новый французский посол при дворе султана генерал Себастиани изо всех сил старался вовлечь Турцию в войну с Россией. В качестве приманки Наполеон сулил султану Крым и Грузию, а также восстановление неограниченного турецкого господства в Сербии и Дунайских княжествах. Одновременно наполеоновская агентура действовала в Иране, уже находившемся с 1804 г. в состоянии войны с Россией. Целью Наполеона было создание Тройственного союза Франции, Турции и Ирана против России. Наполеоновские эмиссары действо¬
1 Донесение баварского поверенного в делах Ольри в конце февраля 1806 г.— «Исторический вестник», 1917, февраль, № 2, стр. 434.
101


вали также в Дунайских княжествах и в Болгарии, подстрекая против России местных турецких пашей. Султан поддался влиянию Наполеона. Непосредственным поводом к русско-турецкому конфликту было досрочное смещение султаном в августе 1806 г. господарей Валахии и Молдавии Ипсиланти и Мурузи. Это было открытым нарушением привилегий Дунайских княжеств, полученных ими благодаря России.
К тому времени русскому правительству стало известно, что Наполеон добивается от султана разрешения на проход своего 25-тысячного корпуса из Далмации на Днестр и на оккупацию Дунайских княжеств. В Петербурге решили опередить его и в качестве предупредительной меры ввести в княжества русские войска. На это султан ответил объявлением войны России. Начиная ее, он преследовал реваншистские цели, стремясь овладеть Крымом, поработить народы Закавказья, лишить Дунайские княжества тех привилегий, которых добилась для них Россия. В своей внешней политике Турция все больше теряла самостоятельность и превращалась в орудие наполеоновской политики. Русский царизм в свою очередь и в это трудное для него время не отказывался от планов проникновения на Балканы и в Восточное Средиземноморье и отнюдь не собирался вести только оборонительную войну, хотя одно время новая война казалась Александру I несвоевременной.
Еще накануне войны с Турцией политика правительства Александра I по отношению к национально-освободительному движению балканских народов изменилась. Забота о том, чтобы сохранить союз с Турцией, теперь уже не связывала ему руки. Россия посылала сербам деньги и боеприпасы, направила к ним военного инструктора. С началом войны между русскими и сербскими войсками установилось тесное боевое содружество. Для совместных действий с сербами были направлены русские войска. Война с Россией сковала силы Турции. Русская армия на Дунае приняла на себя главный удар турецких войск и отвлекла их от восставшей Сербии.
«Когда в 1804 г. вспыхнула сербская революция, Россия немедленно взяла под свою защиту восставших „райя“ и, поддержав их в двух войнах, гарантировала им в двух договорах независимость их страны во внутренних делах» *, — писал Ф. Энгельс.
Ионическая республика выступила в русско-турецкой войне на стороне России. Острова стали центром греческого национального движения, опорным пунктом первых борцов за независимость Греции — клефтов и арматолов. Греческие моряки
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 9, стр. 32.
102


Сражение у мыса Афон (Эгейское море) 19—22 июня 1807 г.
участвовали в операциях Сенявина против турецкого флота. Республика Семи соединенных островов, созданная при помощи России и находившаяся под ее протекторатом, была первым греческим национальным государством нового времени.
Девятилетнее покровительство России Ионическим островам (1798—1807 гг.) заметно способствовало их экономическому и культурному подъему.
Кампания 1806-1807 гг.Война с Турцией началась в чрезвычайно в Европе неблагоприятный для России момент.
Часть русских сил была связана войной с Ираном в Восточном Закавказье. Еще серьезнее была обстановка в Европе. К осени 1806 г. была создана четвертая антифран- цузская коалиция, объединившая Россию, Англию, Пруссию п Швецию, Но она еще не успела собрать свои силы, как Наполеон
103


молниеносными ударами при Иене и Ауэрштедте разгромил прусскую армию, занял Берлин и оккупировал большую часть территории Пруссии, все еще продолжавшей военные действия.
Война постепенно приближалась к западным границам России. Театром военных действий стали польские области. Для русского царизма это создало новую не только военную, но и политическую проблему. Наполеон беззастенчиво спекулировал на национальных чувствах поляков, формировал польские легионы, делал ни к чему не обязывавшие намеки на возможность восстановления Польши. Часть польской шляхетской вертушки ориентировалась на Францию. Наполеон получил теперь новую возможность оказывать давление на Александра I, угрожая ему восстановлением Польши, хотя в действительности он об этом нимало не- заботился и видел в польских легионах лишь пушечное мясо, а в Польше — плацдарм для наступления на Россию. Между тем опасения, что шляхетская верхушка присоединенных к России по польским разделам земель также выступит в пользу Франции, беспокоили русское дворянство и усиливали тенденцию к миру с Францией.
Несмотря на то, что Россия теперь вела войну на Дунайском, Кавказском и Западном театрах, зимняя кампания 1806/07 г. оказалась для французов тяжелой и мало успешной. В сражениях под Пултуском и Прейсиш-Эйлау русские войска задержали наступление французской армии, опрокинув расчеты Наполеона. 26 апреля 1807 г. в Бартенштейне Россия и Пруссия заключили конвенцию, обязавшись продолжать войну.
На Дунае русское командование не предпринимало крупных наступательных операций, но в сражении при Обилешти 14 июня 1807 г. русские войска нанесли крупное поражение туркам и спасли от разгрома Бухарест.
С весны 1807 г. Средиземное море снова стало ареной крупных операций русского флота. Вице-адмирал Д. Н. Сенявин занял остров Тенедос, блокировал Дарданеллы и в Дарданелльском и Афонском морских сражениях разгромил турецкий флот, пытавшийся прорвать блокаду. На Кавказском театре военных действий русские войска сражались одновременно против войск Турции и Ирана. В решающем сражении на реке Арпачай 30 июня 1807 г. русские одержали окончательную победу, не допустив вторжения турецких полчищ в Грузию.
Новое обострение Ведя ,войну’ Россия не получала доста-
англо-русских отношений точной поддержки со стороны своего
главного союзника по коалиции — Англии. Надежды России на содействие английского флота в Восточном Средиземноморье не осуществились. Правда, Англия начала войну с Турцией и направила эскадру вице-адмирала Дакуорта в феврале 1807 г. к Дарданеллам для совместных дейст-
104


Переговоры о мире между Россией и Францией в 1807 г. на Немане у Тильзита
вий с эскадрой вице-адмирала Сенявина. Однако Дакуорт, не дождавшись подхода эскадры Сенявина, прорвался через Дарданеллы и приблизился к Константинополю лишь для того, чтобы начать с Портой бесплодные переговоры и через некоторое время был вынужден уйти обратно. Русское командование после этого обвинило Англию в том, что она хотела отстранить Россию от участия в Дарданелльской операции и штурме Константинополя для того, чтобы самой распоряжаться на Ближнем Востоке.
Весной 1807 г. русское правительство категорически потребовало, чтобы Англия дала безоговорочное обязательство высадить крупный десант на континент. После бесконечных проволочек и колебаний Англия послала, наконец, в конце июня первый отряд десантного корпуса в 3500 человек, который высадился на острове Рюген в Балтийском море. Не намного лучше
105


Тильзитский мир
обстояло дело и с финансовой помощью со стороны Англии — она отказалась дать государственную гарантию займу, который Россия пыталась получить у английских банкиров. Русское правительство по этому поводу с горькой иронией вопрошало Англию: если уж она решила «не вводить в действие свои сухопутные войска и не употреблять их на континенте, то почему же не употребляет она свои гинеи?» 1
Назревал кризис русско-английского союза. В русских правительственных кругах все явственнее становилась тенденция к прекращению войны. За мир была влиятельная придворная группировка (вел. кн. Константин Павлович, императрица-мать Мария Федоровна, доверенный ее кн. А. Б. Куракин). За мир стояла теперь и группировка «молодых друзей», которые опасались, что продолжение войны приведет к серьезным внутренним трудностям, хотя по-прежнему отстаивали союз с Англией.
Поражение, понесенное русской армией при Фридланде 14 июня 1807 г., ускорило решение Александра I начать с Наполеоном переговоры о перемирии. Русская армия, хотя и очень утомленная, сохранила боеспособность, но правительственные круги опасались, что если война будет перенесена на территорию Российской империи, то в стране усилится антикрепостническое движение. Главное же заключалось в том, что Россия не могла и не хотела нести одна все бремя войны.
Перемирие было заключено 22 июня сроком на один месяц. 25 июня 1807 г. по предложению Наполеона состоялось свидание двух императоров, совершившееся при необычной, поразившей воображение современников обстановке. Посередине Немана у Тильзита (ныне Советск) был установлен огромный плот, а на нем обтянутый белым полотном павильон с фронтонами, украшенными вензелями Наполеона и Александра. Во 2-м часу дня к плоту приблизились две лодки, из которых вышли Александр, нарядившийся в этот знаменательный день с особой изысканностью, и Наполеон в скромном мундире и треуголке. Оба императора скрылись в павильоне и около 2 часов один на один вели беседу, о содержании которой современники могли лишь догадываться. Ясно было лишь одно — Наполеон не считал себя готовым к походу в глубь России и поэтому сам желал мира.
На следующий день Александр I по приглашению Наполеона прибыл в Тильзит. Днем русский самодержец и «император французов» принимали парады, совершали конные прогулки, давали торжественные обеды, а вечером до глубокой ночи без свидетелей и даже без секретарей спорили о судьбах своих им-
А. М. Станиславская. Указ, соч., стр. 479.
106


перий и Европы. В тильзитской дипломатической дуэли упорный, расчетливый, скрытный Александр показал себя гораздо более сильным противником, чем первоначально это казалось Наполеону, надеявшемуся, что ему легко удастся обвести его. Соглашаясь на мир, царь весьма неохотно шел на союз с Францией против Англии и во всяком случае хотел получить за это определенную территориальную компенсацию и прежде всего выиграть время. В итоге тильзитских переговоров 7 июля 1807 г. были подписаны мирный договор между Россией и Францией и союзный трактат, направленный против Англии.
Тильзит означал крутую ломку и в расстановке международных сил, и в направлении внешней политики России. Россия стала теперь союзником своего недавнего врага — Франции и врагом недавнего союзника — Англии. Александр I принял посредничество между Францией и Англией с тем, что если последняя отвергнет мирные предложения, то Россия порвет с ней отношения и вместе с Францией заставит Данию, Швецию и Португалию объявить ей войну.
Александр I признал совершенную Наполеоном перекройку карты Европы и все созданные им новые государства. С большим трудом царю удалось отстоять существование Пруссии как самостоятельного государства (хотя и в крайне урезанных границах при огромных территориальных и людских потерях) и вынудить Наполеона вернуть часть прусских земель. Из польских земель, отошедших ранее к Пруссии в результате разделов Польши, было создано герцогство Варшавское во главе с саксонским курфюрстом. Отнятый у Пруссии Белостокский округ был присоединен к России.
Резкие изменения произошли в политике России на Балканах и в Восточном Средиземноморье. Царь обязался заключить немедленное перемирие с Турцией, принять посредничество Франции и вывести войска из Дунайских княжеств. Русское командование должно было сдать французам Котор. Россия согласилась на занятие Францией Ионических островов.
Несомненно, царю пришлось пойти в Тильзите на большие жертвы. Война с Англией и присоединение к континентальной блокаде — неизбежное следствие тильзитских условий — не отвечали интересам России. Образование герцогства Варшавского означало, что Франция получила плацдарм на русской границе, а этого русское дворянство после Аустерлица опасалось более всего. Отказ от протектората над Ионической республикой, сдача Котора, вывод русских войск и флота из пределов Средиземноморья знаменовали собой крупную неудачу политики царизма в Восточном вопросе. На редкость выгодные политические и стратегические позиции, завоеванные в 1798—1807 гг., были царизмом безвозвратно утрачены, а вместе с ними была утра¬
107


чена надежда заставить Турцию вернуться к союзу с Россией и вновь открыть проливы для русского военного флота. Реальными достижениями Тильзита были выигрыш времени и сохранение государственной самостоятельности Пруссии.
Одной из причин, побудивших Александра I пойти на столь серьезные и чреватые последствиями уступки, была надежда на возможность сговора с Наполеоном о разделе Османской империи, зародившаяся во время тильзитских переговоров. Однако, хотя Наполеон, видимо, и не скупился тогда на посулы, никакими конкретными обязательствами он себя не связал. В Тильзитский тайный договор была включена статья, которая гласила, что если Турция не примет французского посредничества или же через три месяца не заключит мира с Россией, то Франция и Россия совместно выступят против нее и договорятся об освобождении от турецкого владычества Европейской Турции, за исключением Константинополя и Румелии. Но все это было делом туманного будущего, в настоящем же никаких реальных компенсаций Россия на Дунае не получила.
Однако мир с Францией был для России необходимостью — затягивать войну было бесперспективно и рискованно. Тильзитский мир дал ей необходимую передышку и возможность собраться с силами перед предстоящими испытаниями.


ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА 1812 ГОДА
1
После Тильзита
Самым тяжелым для Россия условием Тильзитского мира 1807 г. было вступление в союз с Францией и присоединение к провозглашенной Наполеоном континентальной блокаде Британских островов. Это не только вовлекало Россию в фарватер агрессивной наполеоновской политики самостоятельность русского правительства в международных делах, но также наносило чувствительный удар по экономическим интересам русских помещиков и купцов, участвовавших в торговле с Англией. Кроме того, вызванный присоединением к континентальной блокаде упадок внешней торговли повлек за собой расстройство финансовой системы России. Покупательная способность рубля понизилась. Через год после Тильзитского мира за бумажный (ассигнационный) рубль давали только 50 коп. серебром.
Войны Напрасно царь пытался компенсировать
соИШвецией и. Турцией тильзщскую неудачу завоеванием Финляндии на севере и Дунайских княжеств на юге. Начатая им в 1808 г. война со Швецией оказалась гораздо более тяжелой, чем представлялось петербургским стратегам. Понадобилось полгода для того, чтобы вытеснить шведов из Финляндии, но война на этом не кончилась. Битый Наполеоном при Аустерлице в 1805 г. упрямый и строптивый пруссак Буксгевден обнаружил полную неспособность руководить боевыми действиями русских войск в сложных условиях горно-ле-
Последствия Тильзитского мира для России
и ограничивало
109


спетой местности. Назначенный вместо него педантичный и осторожный Кнорринг упустил благоприятное время для перехода в наступление. Только в марте 1809 г. русские войска двинулись в поход к берегам Швеции. Перейдя Ботнический залив по льду, расколотому скрытыми под снегом трещинами, они овладели Аландскими островами и городом Умео. Однако с началом весны Кноррингу пришлось отвести войска обратно. Нельзя было развертывать наступательные операции на шведской земле, имея за спиной освободившееся от ледяного покрова море.
Сменивший Кнорринга генерал Барклай-де-Толли в июне начал наступление по берегу вокруг Ботнического залива п вновь захватил Умео. Угроза Стокгольму заставила шведское правительство приступить к переговорам о мире, который был подписан 5(17) сентября 1809 г. в финском городе Фридрихс- гаме. Финляндия на правах особого «великого княжества» вошла в состав Российской империи. Хотя победа над Швецией была куплена дорогой ценой, сам факт присоединения к России Финляндии и обеспечения безопасности Петербурга и Прибалтики имел важное значение. Вместе с тем всем было ясно, что русско-шведская война была на руку Наполеону, желавшему перессорить Россию со всеми ее соседями и тем самым завершить ее политическую изоляцию.
Что касается Дунайских княжеств, то хотя они и были заняты еще в 1806 г. русскими войсками, их судьба оставалась неопределенной, поскольку войну с Турцией завершить никак не удавалось — она приняла затяжной характер. В 1810 г. русские войска перешли Дунай и достигли балканских перевалов, но вследствие своей малочисленности не могли закрепить за собой Северной Болгарии и отошли на исходные рубежи.
Внешнеполитические неудачи Александра I и экономические последствия разрыва с Англией породили оппозиционные настроения в дворянских кругах. Тильзитский мир считали унизительным для России. Царя называли «приказчиком Наполеона». По свидетельству шведского посланника гр. Сте- динга, не только в частных петербургских домах, но и в «публичных собраниях» говорили о возможной «перемене царствования», т. е. о дворцовом перевороте.
Может быть, именно эти слухи и воспоминания о задушенном отце заставляли нерешительного Александра I проявлять удивительное упорство и настойчивость в дипломатической борьбе с Наполеоном в послетильзитский период. Он уклонялся от строгого соблюдения правил континентальной блокады, смотрел сквозь пальцы на проникновение в Россию английской контрабанды, отказывался выполнить требование Наполеона
Обострение
франко-русских
отношений
110


М. Б. Барклай-де-Толли
о запрещении посещать русские порты кораблям из нейтральных стран.
Когда во время свидания двух императоров в немецком городе Эрфурте осенью 1808 г. Наполеон стал добиваться от Александра I обязательства выступить против Австрии в случае новой франко-австрийской войны, последний не хотел дать на это согласие. В припадке гнева Наполеон швырнул под ноги шляпу и начал топтать ее ногами. Тогда побледневший Александр заявил собеседнику: «Вы резки, а я упрям... Будем рассуждать, а иначе я уеду».
Известное влияние на поведение царя оказывали и сообщения о внутренних противоречиях в лагере противника, о неудачах французов в Испании, охваченной пламенем народной войны, о росте патриотических настроений среди австрийцев и немцев, придавленных солдатским сапогом наполеоновских оккупантов. В том же самом Эрфурте Александра I посетил однажды
111


вечером ближайший советник Наполеона Шарль-Мор.йс Талей- ран. Бывший епископ, беспринципный политик, он был искусным мастером тайной дипломатии. Встретившись с царем наедине в гостиной княгини Турн-и-Таксис, Талейран стал убеждать его в необходимости сопротивляться домогательствам Наполеона, ибо владычество последнего в Европе непрочно. В этой тайной измене наполеоновского министра нетрудно было усмотреть зловещий для Бонапарта признак приближавшегося кризиса его политики. В дальнейшем Талейран стал платным агентом царского правительства и через молодого советника русской миссии в Париже Карла Нессельроде получал десятки тысяч франков за приятные для царя сообщения о новых затруднениях Наполеона. Свидание императоров завершилось подписанием «Союзной конвенции между Россией и Францией», по которой франко-русский союз был продлен, но ценой признания прав России на Молдавию и Валахию, а также на Финляндию, которая тогда еще принадлежала Швеции.
После эрфуртского свидания царь продолжал упорствовать, отстаивая свою самостоятельность в области международных сношений. Когда Наполеон в 1809 г. двинул свои войска на Вену, Александр I остался фактически нейтральным, ограничившись тем, что направил к русско-австрийской границе «наблюдательный корпус». Когда Наполеон задумал посвататься к сестре царя Анне Павловне, тот отказался породниться с ним. Наконец, когда Наполеон одним росчерком пера присоединил к своей империи несколько немецких княжеств и городов, в том числе герцогство Ольденбург, русский царь сначала заявил протест французскому императору, а потом довел его до сведения всех европейских правительств, причем всем было ясно, что дело тут не только в том, что герцог Ольденбургский является дядей царя, а в том, что Александр I не желает примириться с новыми агрессивными акциями своего тильзитского союзника. Конечно, Наполеон отклонил русскую ноту протеста, но в Петербурге не сомневались, что он поступит именно так. В канун 1811 г. Александр I и его министры подготовили Бонапарту новогодний подарок — повысили таможенный тариф на ввозимые из Франции вина, шелка и бархат. Настала очередь протестовать Наполеону, но его протест также был отклонен. После этого никто из политических обозревателей уже не сомневался, что новая большая война в Европе неминуема. Однако никто не мог предугадать, когда она произойдет и каково будет соотношение борющихся сил, какую территорию она охватит прежде всего и каков будет ее конечный результат.
112


2
Европа перед войной
Английская буржуазия была давним соперником французских капиталистов и на европейсках, и на заокеанских колониаль- _ „ ных рынках. Наполеон рассчитывал оо-
крушить экономическое и политическое могущество Англии, полностью подчинив своему контролю все континентальные страны Европы. Достигнуть этого ему мешала Россия. Он сам признавал это, говоря в 1811 г.: «Через пять лет я буду господином мира; остается одна Россия, но я раздавлю ее».
Таким образом, на пороге второго десятилетия XIX в. судьбы народов Европы, включая Англию, во многом зависели от того, выстоит ли Россия перед новыми испытаниями, которыми грозило ей невиданное по масштабам иноземное нашествие. При этом данный вопрос решался в конечном счете не искусством царских дипломатов, не полководческим мастерством царских военачальников, а мужеством, стойкостью и моральной силой самого русского народа.
Когда Наполеон говорил, что раздавит Россию, он имел в виду не только разгром русской армии и капитуляцию царя. Он хотел низвести Россию в ранг второстепенной державы континента, отторгнув от нее ряд территорий и оттеснив ее от берегов незамерзающих морей. Прусскому королю Наполеон обещал Прибалтику, австрийскому императору — юго-западную Украину, польским магнатам — другие украинские, а также белорусские и литовские земли, турецкому султану — Крым и Западную Грузию, иранскому шаху — Восточное Закавказье.
Комментируя эти замыслы Наполеона, русский посол в Париже кн. А. Б. Куракин еще в 1811 г. писал, что война, которую готовит французский император против России, не может иметь другой цели, как «поставить Россию в то положение, в котором она находилась до... царствования Петра Великого, сделать ее азиатской державой, лишить того значения, которое она имеет в Европе». Можно лишь добавить, что в случае покорения России Наполеон мечтал присоединить ее войска к своей армии с тем, чтобы сокрушить могущество Англии и установить мировое господство своей империи.
Характер войны Осуществление этих агрессивных замыс-
грозившей России лов неминуемо пресекло бы развитие тех прогрессивных тенденций, какие наметились тогда в социально-экономической и культурной жизни России. Ей угрожало быть отброшенной на сотни километров назад от своих границ и на сотни лет назад во времени. Это была
8 История СССР, т. IV
113


угроза коренным национальным интересам русского народа и других народов, давно связавших с ним свои исторические судьбы.
Наполеоновская агрессия породила в Европе национально- освободительные войны против его тирании. Именно такой войной и была для русского народа война 1812 г.
Конечно, царизм преследовал в этой войне свои собственные и отнюдь не только оборонительные цели. Не без основания Александр I рассчитывал на то, что нападение на Россию ускорит создание новой антифранцузской коалиции и позволит ему возглавить эту коалицию, взять реванш за прежние неудачи и поднять свой пошатнувшийся престиж. Однако правительстве царя оказалось неспособным подготовить страну к новой большой войне, к отражению вражеского нашествия.
Борьба за союзников Царская дипломатия не сумела сорвать замыслы врага относительно политической изоляции России. Наполеону удалось сколотить широкую антирусскую коалицию и вовлечь в нее почти все государства Европейского континента, включая Австрию и Пруссию. Правда, полной изоляции России он так и не добился.
Подобно русскому, шведское дворянство было недовольно навязанной Наполеоном континентальной блокадой. Даже бывший французский маршал Жан Бернадотт, управлявший Швецией при дряхлом короле Карле XIII, понимал это. Поэтому он и противился вовлечению Швеции в антирусскую коалицию. Более того, когда Александр I пообещал ему помочь овладеть принадлежавшей Дании норвежской территорией, Бернадотт согласился заключить тайный договор о союзе и взаимной помощи между Швецией и Россией. В апреле 1812 г. этот договор был подписан.
Просчитался Наполеон и в отношении Турции. Наполеон надеялся, что турецкая конница вторгнется через Молдавию в пределы Украины и отвлечет силы России от западных границ. Но как раз в 1811 г. в результате победы руководимых М. И. Кутузовым русских войск наступил решающий перелом в ходе этой войны. В июне в оборонительном сражении под Рущуком Кутузов в результате широкого применения маневра отбросил противника от крепости, после чего оставил ее и отвел свои войска на левый берег Дуная, чтобы завлечь туда основные силы врага и разгромить их в полевых условиях. Турецкий командующий Ахмет-бей поддался на военную хитрость русского полководца и переправил на левый берег Дуная до 35 тыс. своих бойцов, оставив в лагере у Рущука около 20 тыс. Кутузов с 20 тыс. русских войск блокировал переправившиеся через Дунай турецкие силы у Слободзеи, а 7-тысячный подвижной отряд генерала Маркова тем временем двигался скрытно на
114


правый берег к Рущукскому лагерю турок. В ночь на 1 октября этот отряд переправился через Дунай и день спустя внезапно напал на турецкий лагерь с тыла. Главные силы врага оказались отрезаны от своих баз и окружены. Неся большие потери от огня русской артиллерии, окруженная группировка полностью утратила боеспособность. Остатки ее (численностью до 12 тыс. человек) 26 ноября сложили оружие. В ноябре была разгромлена 35-тысячная группировка турок, окруженная Кутузовым на левом берегу Дуная, а в декабре генерал Котлярев- ский, совершив с небольшим отрядом беспримерный зимний переход через хребты Малого Кавказа, взял штурмом турецкую крепость Ахалкалаки. Турецкий султан понял, что война проиграна, и прислал к Кутузову в Бухарест уполномоченных для ведения переговоров о мире. Французский посол в Константинополе делал все возможное, чтобы убедить султана не заключать мира. Однако благодаря дипломатическому искусству Кутузова турецкие уполномоченные после долгих проволочек 16 мая 1812 г. согласились подписать мирный договор: по условиям Бухарестского мира к России отходили Бессарабия и участок Черноморского побережья Кавказа с городом Сухуми. Кроме того, прекращение войны с Турцией оказало влияние и на ход продолжавшейся с 1804 г. русско-персидской (иранской) войны. Шах стал склоняться к миру, а в 1813 г. его уполномоченные подписали мирный трактат в Гюлистане, закреплявший присоединение к России Грузии и Северного Азербайджана.
Но главный выигрыш России от Бухарестского мира, конечно, заключался в том, что он снимал Турцию со счетов как противника России в самый критический момент — накануне разрыва с Францией. Недаром, узнав о заключении Бухарестского мира, Наполеон пришел в ярость и обрушился на султана и его министров градом упреков. Его расчеты на то, что шведская армия, пройдя через Финляндию, поставит под удар с тыла русскую столицу, а орды турецкой конницы опустошат хлебные районы Украины, не оправдались. Оба крайних стратегических фланга русского фронта оказались неуязвимы. Курс на полную политическую изоляцию России дал осечку.
Несмотря на это, Россия вынуждена была фактически своими собственными силами противоборствовать могущественной наполеоновской коалиции. Царское правительство не сумело должным образом обеспечить дипломатическую подготовку надвигавшейся войны. Тем, что было достигнуто в этом отношении, Россия была обязана в большей мере инициативе и личному опыту деятелей, подобных Кутузову, чем царским сановникам, возглавлявшим Министерство иностранных дел.
8*
115


Не смог царизм с его погрязшим в рутине военным ведомством обеспечить необходимую подготовку к войне и внутри страны. Наполеон сформировал для похода на илы сторон Россию так называемую Grande Armée — «Большую армию» численностью свыше 600 тыс. солдат и офицеров. Русские же войска, прикрывавшие западную границу, не превышали 240 тыс. бойцов и при этом были неудачно развернуты, неправильно расчленены на три группы, расположенные на расстоянии 100—200 км друг от друга. Вооруженные силы России не обладали достаточными запасами продовольствия и вооружения, не имели единого главнокомандующего, не располагали необходимыми стратегическими резервами. Самое же главное — что русские войска были обречены действовать по заведомо порочному плану, разработанному военным советником царя немецким генералом К. Фулем — одним из кабинетных стратегов. По этому плану основная масса русских войск стягивалась к укрепленному лагерю у города Дриссы, прикрывавшему пути на Москву и Петербург. Если бы эта диспозиция осуществилась, Наполеону нетрудно было бы, пользуясь свободой маневра, окружить главные силы русской армии и уничтожить их в этом районе.
Готовясь к войне с Россией, Наполеон мобилизовал материальные ресурсы всех подвластных стран Европейского континента. В Германии он закупил 200 тыс. лошадей, Пруссия поставила ему 600 тыс. центнеров зерна. Однако было бы неправильно чрезмерно преувеличивать военно-экономическую мощь наполеоновской коалиции. Ни одна из входивших в нее стран, как и Россия, еще не пережила тогда промышленного переворота. Но русская, преимущественно уральская, металлургия в начале XIX в. давала ежегодно свыше 160 тыс. тонн чугуна, французская — лишь половину этого количества, германская — н того меньше, поскольку она тогда только зарождалась: первый металлургический завод немецкого «пушечного короля» Круппа в Эссене был основан в 1811 г. Не случайно артиллерия русской армии обладала накануне 1812 г. большей мощностью (1600 против 1400 орудий) ; на 1000 штыков в русской армии приходилось 4, а в наполеоновской — всего 2 орудия.
Россия имела огромные запасы зерна, мяса, шерсти. Коневодство нигде в Европе не было так развито, как в России, а это обеспечивало численное превосходство русской конницы, единственного в то время подвижного рода войск. Другое дело, что эффективное использование этих огромных материальных ресурсов в ходе войны тормозилось большой протяженностью территории России, низкой плотностью населения, ужасающим бездорожьем, а главное, крепостным правом и косностью царской администрации. Но и снабжение наполеоновской армии по мере
116


продвижения ее на восток также встречало серьезные затруднения.
Следовательно, в отношении общего военно-экономического потенциала Россия не слишком уступала наполеоновской коалиции, а кое в чем и превосходила ее, хотя была слабо подготовлена к войне в смысле организации тыла и снабжения армии.
Правда, вооруженные силы Франции и ее союзников намного превосходили армию, которую могла выставить Россия. Однако нельзя забывать, что «Большая армия» Наполеона наполовину состояла из порабощенных им немцев, австрийцев, голландцев, итальянцев, насильно завербованных испанцев и других народов. Конечно, Наполеон обманывал себя, когда, объявляя о начале войны с Россией, патетически восклицал в своем приказе по армии: «Разве мы уже не аустерлицкие солдаты?!» Он отлично знал, что многие солдаты, которые одержали в 1805 г. победу при Аустерлице, давно уже спят вечным сном на полях Восточной Пруссии и в горах Испании. За исключением ветеранов 10-тысячной старой гвардии, французские дивизии по преимуществу состояли из молодых крестьян, выросших, уже после революции. Их трудно было воодушевить призывом к борьбе против дворян-роялистов. Правившая во Франции до революции династия Бурбонов была для них отвлеченным понятием. Этим французским парням, было трудно поверить, что, маршируя за тысячи километров от родины по пыльным военным дорогам, они защищают отчий дом, свой клочок земли, свой маленький виноградник, находящийся где-нибудь на берегах Луары!
Еще в начале кампании 1812 г. государственный секретарь Наполеона гр. П. А. Дарю почтительно доложил ему, что армия не понимает, зачем нужна эта трудная война с Россией. Это было в Витебске в один из теплых дней мягкого белорусского лета. Легко понять, что могли говорить между собой солдаты наполеоновской армии об этой войне позднее, после кровопролитных сражений, дрожа на холодной земле под проливным осенним дождем и укрываясь от порывов северного ветра в руинах сожженных русских городов. Несправедливый, захватнический характер войны должен был с самого начала сказаться на морально-боевых качествах наполеоновской армии, а значит отразиться и на ее тактике. Наполеон уже не мог в такой степени, как раньше, доверять одиночному бойцу, действующему в рассыпном строю. Ему приходилось делать в бою ставку на атаку густыми колоннами, а это лишало его армию маневренности и влекло за собой огромные потери.
Конечно, «Большая армия» Наполеона в 1812 г. представляла собой грозную силу. Ее командный состав обладал солид-
117


П. И. Багратион
ным опытом в деле вождения войск. Суровый Даву, стремительный Ней, темпераментный Мюрат — маршалы Наполеона — были крупными мастерами военного искусства. Культ «маленького капрала», как продолжали называть Наполеона у бивуачных костров, пока еще сохранял определенное влияние в армии. Управление войсками было хорошо налажено, штаб работал бесперебойно. Тройное численное превосходство над русской армией вселял,') в сердца французских военачальников уверенность в победе.
Русская армия, построенная по феодально-сословному принципу, была прежде всего орудием классового господства крепо- стников-помещиков. Феодальную систему комплектования армии, основанную на рекрутских наборах, народ ненавидел. Пропасть между солдатской массой и офицерским составом была огромной.
Но следует иметь в виду, что к рекрутским наборам 1812 г. отношение крестьян было иное. Кутузов писал в ходе войны, что доволен обучением «рекрут, горячим рвением сразиться с неприятелем».


Д. С. Дохтуров
При всех своих недостатках рекрутская повинность обеспечивала национальную однородность солдатского состава русской армии. Британской лорд Тэрконель, побывавший в России, писал, что одним из положительных качеств русской армии является именно то, что она «составлена из единой нации». Действительно, подавляющее большинство солдат были русскими, белорусами, украинцами или другими народами России, знакомыми с русским языком.
Солдатская служба тогда длилась 25 лет, но к 1812 г., благодаря участившимся рекрутским наборам, в русской армии был весьма высок удельный вес молодых солдат, не успевших еще оторваться от народной массы и разделявших характерные для нее чувства и настроения.
Наконец, ведя войну на своей земле, останавливаясь на привалы и дневки в родных деревнях, обороняя родные города, русские солдаты непосредственно общались с мирными жителями и опять-таки подвергались их идейному влиянию, воспринимали патриотический порыв, охвативший с начала иноземного вторжения трудовые слои населения.
119


Справедливый характер Отечественной войны укреплял моральный дух русской армии. К тому же опыт предшествующих походов, русско-турецкой и русско-иранской войн, вскрыл порочность введенных при Павле I военных уставов и способствовал возрождению передовых принципов обучения и воспитания войск, насаждавшихся ранее Суворовым. Вместо сковывавших движение войск линейных построений военачальники русской армии чаще стали применять глубокие боевые порядки, основанные на сочетании сомкнутых колонн и каре с рассыпным строем стрелков.
Среди русских генералов тогда было немало воспитанников суворовской военной школы: пылкий Петр Багратион, командовавший авангардом суворовской армии в труднейшем швейцарском походе; мужественный Алексей Ермолов, получивший из рук самого Суворова свой первый боевой орден, острослов и вольнодумец, сидевший при Павле I за это в каземате Петропавловской крепости; отважный Николай Раевский; жизнерадостный Дмитрий Дохтуров и, наконец, поседевший в боях и походах, с выбитым турецкой пулей глазом Михаил Илларионович Кутузов, о котором Суворов после штурма Измаила сказал: «Он шел у меня на левом фланге, но был моей правой рукой». Все эти военачальники высоко ценили доблесть русского солдата, знали путь к солдатскому сердцу. Все они культивировали в русской армии наступательную тактику, непоколебимую стойкость, смелый почин, взаимную выручку.
В инструкции для офицеров, изданной весной 1812 г., говорилось: «Храбрый не может быть обойден. Где бы ни появился противник, надо повернуться к нему грудью, идти на него и разбить...» В одном из приказов начальника артиллерии генерала Кутайсова было сказано: «Подтвердите от меня во всех ротах, чтобы они с позиций не снимались, пока неприятель не сядет на пушки... Последний картечный выстрел выпустить в упор».
Таким образом, уступая врагу в численности, в планировании и организации стратегического развертывания, русская армия не уступала ему в вооружении и боевой подготовке; по моральному состоянию она явно превосходила своего противника. При этом в ходе Отечественной войны соотношение сил обеих сторон существенным образом изменилось не в пользу наполеоновской армии. Если французская армия по мере продви- жения в глубь России таяла, то русская армия, наоборот, крепла и закалялась в борьбе против оккупантов, пополнялась людской силой и снаряжением. Это обстоятельство и привело в конечном счете к победе русской армии.
120


ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА РОССИИ в 1812 г.


3
От Немана до Бородина
Вторжение врага
Коротки летние ночи в Литве. В тихий предрассветный чао плавно устремляет свои волны к Балтийскому морю старый Неман. Переправой через эту реку утром 12 (24) июня 1812 г. и начал свой поход на Россию император Наполеон I. У местечка Понемонь близ Ковно (ныне — Каунас) переплыли на лодках отряды прикрытия. Они никого не встретили на восточном берегу, кроме казачьих разъездов. Затем саперы навели плавучие мосты, по которым перешли через реку полки старой и молодой гвардии, пехотный и кавалерийские корпуса, артиллерия.
Пытливо всматривались в синеющую даль наполеоновские офицеры. Нигде не видно было ни русских войск, ни оживленных дорог, ни шумных лагерей, ни многолюдных селений. Главные силы русской армии были сосредоточены на расстоянии ♦около 100 км к юго-востоку от места переправы наполеоновских войск, в районе Вильно (ныне — Вильнюс). Литовское население еще со времен господства в этих местах Тевтонского ордена немецких рыцарей предпочитало обитать подальше от границы Пруссии. Поэтому местность на восточном берегу Немана казалась пустынной. «Перед нами,— вспоминал потом один из участников похода,— лежала пустыня, бурая, желтоватая земля с чахлой растительностью и далекими лесами на горизонте»
При первом известии о вторжении наполеоновской армии Александр I направил к французскому императору своего уполномоченного генерала А. Д. Балашова с предложением начать переговоры о мирном разрешении конфликта. Наполеон принял его уже в Вильно, который французы заняли на четвертый день после перехода через Неман.
Отказавшись от каких-либо переговоров, уверенный в своей близкой победе, завоеватель с издевательской усмешкой спросил Балашова, не может ли он указать самый верный путь на Москву. Тот будто бы ответил, намекая на бесславный поход шведского короля Карла XII, разбитого в 1709 г. войсками Петра I в битве под Полтавой: «Есть много дорог в Москву. Одна из них ведет через Полтаву».
Наполеон не скрывал, что конечной целью его нашествия на Россию является овладение сердцем страны — Москвой. Он так и говорил: «Если я возьму Киев, я возьму Россию за ноги; если я овладею Петербургом, я возьму ее за голову; заняв Москву, я поражу ее в сердце».
Начиная войну с Россией, Наполеон надеялся, опираясь на численный перевес своей армии, разгромить русские войска
121


еще в пограничной полосе, не дав им сосредоточиться. «Надо покончить этот поход одним громовым ударом»,— говорил он. Решить судьбу войны в одном генеральном сражении, навязав его русским в первые же дни войны,— таков был смысл стратегии Наполеона. Завоеватель, половина армии которого состояла из представителей порабощенных народов, а другая половина— из жаждущих мира молодых французских крестьян, не мог рассчитывать одержать победу иначе, как в результате скоротечной войны.
«Я иду на Москву и в одно или два сражения все кончу. Император Александр будет на коленях просить мира»,— утверждал Наполеон за полтора месяца до начала войны в беседе с католическим архиепископом Прадтом.
Соответственно своему стратегическому замыслу Наполеон развернул армию, предназначенную для вторжения в Россию, таким образом, что почти половина ее оказалась сосредоточенной на левом крыле для удара из Восточной Пруссии на Вильно. В центре находилась группа войск под командованием Евгения Богарне, пасынка Наполеона. Войсками правого крыла командовал Жером Бонапарт, брат Наполеона.
с v Русские войска были растянуты на широком
просчет Наполеона ФРонте протяжением более 600 км: 1-я армия генерала М. Б. Барклая-де-Толли — в районе Ковно — Вильно, 2-я армия генерала П. И. Багратиона — в междуречье Немана и Буга, 3-я армия генерала А. П. Торма- сова — южнее Припяти. Наполеон рассчитывал использовать такое неудачное расположение русских войск, чтобы разъединить армии Барклая-де-Толли и Багратиона, а затем разгромить поодиночке. Главные свои силы он нацеливал на правый фланг русских войск. Смяв его и захватив Вильно, Наполеон имел в виду отрезать Барклаю-де-Толли пути отхода на рубеж Западной Двины и открыть себе кратчайшую дорогу на Москву. Но 1-я русская армия под командованием Барклая-де-Толли, ввиду невыгодного соотношения сил, своевременно начала отход; удар, намеченный Наполеоном в районе Вильно, пришелся по пустому месту. 2-я русская армия, руководимая Багратионом, искусно маневрируя и сдерживая в боях натиск врага, также сумела выйти из-под удара и тем расстроила замыслы неприятеля. После соединения обеих русских армий у Смоленска они продолжали по приказу старшего в чинах Барклая- де-Толли дальнейший отход на восток. Тщетно пытался Наполеон навязать русским военачальникам генеральное сражение; напрасно он ждал прибытия русских уполномоченных для переговоров о мире. Русские армии отходили на восток, уничтожая все склады и продовольственные запасы. Не прошло и месяца, как наполеоновская армия стала испытывать недостаток
122


провианта. Даже для французских генералов пшеничный хлеб стал уже лакомством.
С тревогой наблюдал Наполеон, как в результате длительных изнурительных маршей по пыльным проселочным дорогам в июльскую жару постепенно тает его «Большая армия». Личный состав лучших дивизий уменьшался за счет заболевших, отставших, раненых и погибших при фуражировках и стычках с русскими арьергардами. Подобно ржавчине, разъедавшей металл, боеспособность армии начала подтачиваться растущим мародерством и дезертирством.
Достигнув Витебска, наполеоновская армия насчитывала в своих рядах 229 тыс. бойцов, а до Смоленска дошло из них лишь 200 тыс. Недаром уже в Витебске Наполеон созвал военный совет, чтобы обсудить вопрос: продолжать ли наступление или остановиться в Белоруссии на зимние квартиры? Позднее, проехав по улицам пылающего Смоленска, он вошел в приготовленный для него дом, отстегнул саблю, бросил ее на стол и сказал: «Кампания 1812 года окончена!» Как видно, его соблазняла мысль разделить войну против России на две кампании, остановиться на рубеже Днепра и отсюда предпринять в следующем году новый поход на Москву.
Но как властитель огромной империи, глава могущественной коалиции, главнокомандующий все еще сильной и многочисленной армии он понимал, что остановиться — это означало признать свою неудачу. Такое признание неизбежно подорвало бы его престиж как императора и полководца, а это ускорило бы разложение армии, распад коалиции, крушение империи. Поэтому Наполеон вынужден был продолжать движение на восток, в глубь России, все дальше уходя от своих баз и источников военного снабжения.
В русской армии по мере отхода ее к востоку, естественно, преобладали иные настроения, чем в неприятельской. Покидая родные города и села, солдаты* и офицеры испытывали чувство досады. М. Ю. Лермонтов впоследствии хорошо передал это словами ветерана:
Оборонительные действия русской армии
Мы долго молча отступали, Досадно было, боя ждали...
Военачальники спорили между собой: Багратион настаивал на том, чтобы дать сражение, Барклай-де-Толли стоял за дальнейший отход в надежде, что вражескую армию поглотит пространство. Черное слово «измена» все чаще витало у солдатских костров на привалах. Желание сразиться с врагом, дать решительный отпор ему все сильнее охватывало всех. Воплощая в себе лучшие моральные качества своего народа-труженика,
123


народа-борца, русские солдаты сознавали справедливый характер Отечественной войны. В этом был источник их доблести и героизма, проявленного уже в первый период войны.
Когда Наполеон двинул корпус маршала Нея и конницу маршала Мюрата в обход Смоленска, этому помешал у Красного отряд русских войск под командованием генерала Неверовского. Целый день отважные русские солдаты отбивали атаки неприятеля. Пять шестых этого отряда погибло в бою. Оставшиеся в живых прорвали вражеское кольцо и присоединились к главным силам русской армии. «Пехота..., окруженная многочисленною неприятельскою конницей и поражаемая картечными выстрелами..., ружейным огнем и штыками, прокладывала себе дорогу. Неустрашимость и храбрость русского солдата явились во всем своем блеске...»,— так доносил Неверовский о бое под Красным. А адъютант Наполеона гр. Сегюр вспоминал потом: «Неверовский отступал, как лев».
Под Смоленском солдаты корпусов Раевского и Дохтурова, оставленных для прикрытия отхода главных сил армии, более двух суток отстаивали свои позиции. Жители города помогали им.
Вскоре после оставления Смоленска русскую армию возглавил фельдмаршал М. И. Кутузов. Царь не любил старого полководца и назначил его главнокомандующим лишь под давлением общественности. Приняв командование, Кутузов продолжал отводить главные силы к востоку, но не в расчете на фактор пространства, а в надежде на пополнение армии свежими резервами. Его уверяли в Военном министерстве, что в тылу формируются резервные части общей численностью до 100 тыс. рекрутов, а также собирается народное ополчение в составе 100 тыс. ратников.
Когда армия была уже под Можайском, выяснилось, что царские чиновники обманули полководца: Кутузов получил всего 15 тыс. рекрутов и до 26 тыс. ополченцев. Но позади была Москва — древняя столица России и центр обширного экономического района, питавшего русскую армию вооружением и снаряжением. Нельзя было оставлять такой город без сопротивления.
Кутузов не был склонен к тому, чтобы искать решения судьбы войны в одном генеральном сражении. В отличие от Наполеона он понимал, что при наличии массовых армий, действующих на обширных театрах войны, генеральное сражение уже не могло, как это было в XVIII в., обеспечить окончательной победы. Кутузов предполагал, накопив резервы, остановить врага, а затем перейти в контрнаступление. Он рассчитывал достигнуть победы в результате целой серии сражений, подготовленных широким стратегическим маневром и обеспеченных взаимодействием всех наличных группировок русских войск: 1-й и 2-й
124


армий, действовавших на главном направлении, 3-й армией, прикрывавшей киевское направление, корпуса генерала Витгенштейна, оборонявшегося на рубеже Западной Двины и прикрывшего дорогу на Петербург. Это было для того времени новаторским замыслом в области стратегии. Кутузов превзошел Наполеона в понимании новых тенденций в развитии военного искусства. Разработать стратегический план, рассчитанный на подготовку крупных резервов для русской армии, истощение неприятельской армии и конечный разгром ее в результате успешного контрнаступления, помогло старому фельдмаршалу то, что он учел народный характер Отечественной войны и патриотический порыв народных масс, поднявшихся против иноземных захватчиков.
Простые русские люди тотчас оценили это. На назначение главнокомандующим старого фельдмаршала солдаты откликнулись поговоркой: «Приехал Кутузов бить французов!» Кутузов быстро завоевал популярность и в армии, и в тылу.
Когда отступавшая русская армия достигла западных пределов Подмосковья, перед новым главнокомандующим встал вопрос: продолжать отступление дальше на восток или нет? И хотя Кутузов отдавал себе отчет в том, что нельзя одним сражением решйть исход войны, он все-таки решился дать крупное сражение под Москвой. Он принял это решение не только для того, чтобы успокоить возбужденное общественное мнение, но и для того, чтобы обескровить врага, парализовать его наступательную активность и добиться изменения в соотношении сил, необходимого для перехода в контрнаступление. Он осуществил свой замысел в результате искусно организованного оборонительного сражения, выбрав удобную позицию и заставив противника атаковать ее в лоб на узком участке фронта.
4
Бородино
Позиция и планы полководцев
Сражение на подступах к Москве произошло в 120 км к западу от нее у села Бородино. Открытую, чуть всхолмленную равнину прорезает здесь извилистая речка Колоча, впадающая в Москву-реку. Воды в Колоче к концу лета бывает мало, но берега ее круты, обрывисты, причем правый, восточный берег местами намного превышает левый. Справа в Колочу впадают ручьи Семеновка и Стонец. Засушливым летом они почти пересыхают, но овраги, в которых они текут, рассекают Бородинское поле на три больших участка. Каждый из них имеет возвышен-
125


йость, господствующую над окружающей местностью: северный — высокий курган у деревни Горки, центральный — большой курган к югу от села Бородино, южный — высоту у деревни Семеновской. Вся равнина покрыта местами кустарниками, мелколесьем, а с юга и востока окаймлена сплошными ольховыми и березовыми лесами.
Почему Кутузов решил именно здесь дать сражение наступавшей вражеской армии? Потому, что, по его мнению, позиция при Бородине — «одна из наилучших, которую только на плоских местах найти можно».
В самом деле. Эта позиция прикрывала две параллельные дороги, идущие от Смоленска к Москве. Фронт Бородинской позиции был прикрыт рекой Колочей, правый фланг — Москвой- рекой, левый — Утицким лесом. Местность не позволяла противнику обойти эту позицию ни справа, ни слева. Значит ему волей-неволей приходилось атаковать русские войска в лоб, преодолевая крутые берега Колочи, да еще на узком участке — ведь от Бородина до Утицы всего 4,5 км. При таких атаках достигнуть успеха можно только ценой больших потерь, большой крови. А ведь это именно и отвечало главному замыслу Кутузова — обескровить, измотать, обессилить вражескую армию.
Для того чтобы улучшить избранную позицию, Кутузов приказал дополнительно укрепить ее. На правом фланге воздвигли ряд насыпных валов, на которых расставили пушки. На центральном кургане поставили большую батарею из 18 орудий — ее стали называть Курганной или батареей Раевского (здесь во время сражения располагался 7-й пехотный корпус, которым командовал генерал Раевский). Левый фланг позиции у деревни Семеновской был упрочен тремя земляными укреплениями. Их насыпные валы были обращены к противнику углом. Укрепления, имеющие такую форму, именовались тогда «флешами». Семеновские флеши называли еще Багратионовыми, потому что здесь располагались части 2-й армии Багратиона.
Когда отходившие русские войска достигли района Бородина, Кутузов расположил более многочисленную и сильную 1-ю армию на правом крыле, а 2-ю армию — на левом. Свой командный пункт фельдмаршал наметил на кургане у деревни Горки.
Наполеон обрадовался, когда увидел, что русские решились дать сражение под Москвой. Он был уверен, что выиграет его и продиктует побежденным условия мира, подписав их в московском Кремле. Его армия еще обладала численным превосходством: 135 тыс. солдат против 126 тыс., которыми располагал Кутузов. Правда, у русских было 640 орудий, а наполеоновская артиллерия насчитывала всего 587, но опытный мастер вождения войск — Наполеон рассчитывал парализовать это
126


8ds
СРАЖЕНИЕ ПРИ БОРОДИНО 26 АВГУСТА (7 СЕНТЯБРЯ) 1812 г.
Маслово [}
Масловские
укрепления


преимущество противника стремительностью маневра и сокрушительной мощью своего удара.
Бой Шева ина Не Успели русские войска занять намеченную ои у евардина оборонительную позицию, как вражеский
авангард уже атаковал их передовое укрепление — редут у деревни Шевардино. Это произошло во второй половине дня 24 августа (5 сентября). До 30 тыс. пехоты и 10 тыс. конницы обрушил Наполеон на Шевардинский редут, который защищало всего 8 тыс. русских пехотинцев и 4 тыс. конников. Огневой бой вскоре сменился штыковой схваткой. Редут трижды переходил из рук в руки. Вечером французы овладели им, но позднее внезапной ночной атакой русские выбили их оттуда. 6 тыс. трупов французских солдат устилали подступы к редуту и его осыпавшиеся земляные валы. Только около полуночи русские войска по приказу Кутузова оставили позицию. На утро Наполеон сам приехал на место боя. Генералы стали докладывать ему о действиях своих частей. Он резко оборвал их: «Сколько взято русских пленных?» Ему почтительно ответили: «Русские в плен не сдаются, ваше величество».
Накануне Бородинского сражения во всех частях наполеоновской армии прочитали воззвание императора. Оно начиналось так: «Воины! Вот сражение, которого вы столько желали. Победа зависит от вас. Она необходима для нас: она доставит нам все нужное, удобные квартиры и скорое возвращение в Отечество».
Иными словами старался воодушевить русских солдат Кутузов. Объезжая расположение войск, он остановился у одного из полков и сказал: «Вам придется защищать землю родную, послужить верой и правдой до последней капли крови».
Различие в моральном облике двух главнокомандующих при сравнении их обращений к своим армиям накануне решающего сражения выступает со всей очевидностью. Русская армия отстаивала родную землю и ее древнюю столицу. Армия завоевателя преследовала захватнические и грабительские цели.
Вечер перед битвой был теплый, но пасмурный. Над Москвой- рекой и оврагами курился туман. Вражеский лагерь был расцвечен огнями. Оттуда слышались веселые песни и ободряющие возгласы. Солдаты Наполеона радовались словам своего военачальника, обещавшего скорую и полную победу.
В русском стане царила настороженная тишина. Лишь иногда слышались тревожные окрики часовых да топот коня, на котором мчался во мраке казак с донесением старшему начальнику. Вполголоса переговариваясь, русские воины готовились к предстоящей битве, проверяли снаряжение, одевали по старинному обычаю чистые рубахи...
128


М. И. Кутузов. 181? г.


Наступил день 26 августа (7 сентября) 1812 г. Утро было холодное. Когда туман рассеялся, над лесом в тылу русской позиции показался багровый солнечный Начало сражения. диск. Увидя его, Наполеон воскликнул:
за ^Семеновские флеши <<Вот солнце Аустерлица!» Он опять, как и при переходе через Неман, напоминал соратникам о самой блестящей из своих побед, одержанных за семь лет до того в Австрии.
Еще на рассвете обе армии приняли боевой порядок. Плотные построения были похожи на стены, противостоящие друг ДРУГУ- За пехотными корпусами располагалась кавалерия. Свыше 250 тыс. людей, одетых в разноцветные мундиры, сгрудились на фронте протяжением всего 8 км.
В 5 часов 30 минут загремела канонада. Лучшие дивизии «Большой армии» двинулись в атаку. Главный удар Наполеон наносил по левому флангу русской позиции, где войска Багратиона обороняли наспех устроенные земляные укрепления у деревни Семеновской (так называемые Семеновские флеши). Здесь на участке около 2 км Наполеон сосредоточил 45 тыс. бойцов и 400 орудий К
Семь раз бросались в атаку густые колонны французской пехоты и полки французской конницы.
Уланы с пестрыми значками,
Драгуны с конскими хвостами,
Все промелькнули перед нами,
Все побывали тут.
Пороховой дым клубился, заволакивая осыпавшиеся земляные валы флешей. Огнем и штыком русские войска отбрасывали врага. Только к полудню после восьмой атаки флеши были захвачены французами. Русские войска отошли на полкилометра восточнее этого рубежа. Однако попытка противника развить успех на этом участке потерпела неудачу. Сменивший смертельно раненного Багратиона генерал Дохтуров быстро организовал оборону за Семеновским оврагом. «За нами Москва, за нами мать русских городов!» — говорил он, призывая стоять насмерть, но не отступать.
Построившись в батальонные каре (четырехугольниками), русская гвардия отражала все попытки врага продвинуться вперед. Семеновский овраг стал могилой самых отборных полков французской кавалерии.
Дохтуров оказался достойным преемником храброго Багратиона. Рядовой участник сражения вспоминал о нем впоследст-
1 Л. Г. Бескровный. Отечественная война 1812 года. М., 1962, стр. 387.
9 История СССР, т IV
129


шш: «Про Дохтурова у вас говорили, что коли он где станет, надобно туда команду с рычагами посылать, а так его не сковырнешь. Стойкий был человек...»
к нт После полудня центр тяжести наступатель-
русской конницы ных усилий наполеоновской армии был перенесен на Курганную батарею. Уступая настойчивым просьбам своих маршалов, Наполеон решился ввести в бой из своего последнего резерва дивизию молодой гвардии. Но в это время по приказу Кутузова русская конница под командованием Платова и Уварова обрушилась на левый фланг наполеоновской армии. Гусары и драгуяы отбросили за реку Войну итальянскую кавалерийскую дивизию и принудили отступить построившийся в каре пехотный полк. Тем временем правее донские казаки с ходу переправились через Войну у деревни Беззубово и, развернувшись, лавой ринулись на тылы врага. Французский офицер Сарразен потом писал об этом: «Наше левое крыло было опрокинуто в овраг и отброшено на Бородино...»
Узнав о лихой атаке русской конницы, Наполеон тотчас остановил молодую гвардию и потерял целых два часа на перегруппировку своих войск.
Бой за Курганную батарею поражал очевид Оборона _ цев СВоим ожесточением. Французы удивля-
ур ° р лись стойкости русских, которые даже ранеными подползали к врагам и хватали их за ноги, чтобы свалить на землю. «Мужество наших войск было неописанно. Они, казалось, дорожили каждым вершком земли, и бились до смерти за каждый шаг»,— вспоминал русский офицер Ф. Н. Глинка, участвовавший в сражении.
М. Ю. Лермонтов в своем знаменитом стихотворении, посвященном Бородинской битве, писал:
Земля тряслась — как наши груди, Смешались в кучу кони, люди,
И залпы тысячи орудий Слились в протяжный вой...
Лишь в 4-м часу дня ценой огромных потерь французам удалось овладеть заваленным трупами редутом Курганной батареи, и это был уже их последний успех. Пока светило солнце, продолжала греметь канонада, но обескровленные и поредевшие неприятельские дивизии уже не в состоянии были атаковать русские позиции. Убедившись в бесплодности дальнейших усилий, Наполеон приказал своим войскам отойти на исходные рубежи, которые они занимали утром. Кутузов доносил по этому поводу: «Батареи переходили из рук в руки, и кончилось тем,
130


Итоги сражения
что неприятель нигде не выиграл ни на шаг земли с превосходными своими силами» К
Вновь заняв деревню Семеновскую, батарею Раевского и деревню Утицу, русские войска оставались на этих позициях до 8 часов утра следующего дня.
Заставив противника истощить свои силы в кровопролитных фронтальных атаках, Кутузов выбил из его рук инициативу и парализовал его активность. По меткому выражению генерала А. П. Ермолова, в ходе Бородинской битвы «французская армия расшиблась об русскую».
Наполеон не только не выиграл генерального сражения, но загубил цвет своей армии, потеряв 58,5 тысяч солдат и офицеров (43% личного состава). Потери русской армии достигали
38,5 	тыс. бойцов, или свыше 30% личного состава. По словам самого Наполеона, из пятидесяти сражений, им данных, «в битве под Москвою выказано наиболее доблести и одержан наименьший успех» — одержать решающей победы «Большая армия» не смогла.
Русская армия была способна продолжать битву с врагом и на другой день, но, не имея решительного перевеса в силах, Кутузов не хотел рисковать возобновлением сражения под Москвой. Стремясь сохранить ядро армии и рассчитывая на подкрепления, формировавшиеся в тылу, он принял решение оставить Москву.
В крестьянской избе подмосковной деревни Фили главнокомандующий собрал военный совет. Некоторые генералы настаивали на том, чтобы дать новое сражение на окраине Москвы. Особенно воинственно были настроены служившие в русской армии немецкие бароны вроде интриговавшего против Кутузова бездарного генерала Беннигсена. Они не считались с национальными интересами России, не жалели крови русских солдат, не заботились о сохранении русской армии.
Выслушав всех военачальников, старый полководец сказал: «С потерянием Москвы не потеряна еще Россия...» 1 2. Он считал, что важнее всего сохранить армию: «Доколе будет существовать армия и находиться в состоянии противиться неприятелю, до тех пор имею сохранить надежду благополучно довершить войну, но когда уничтожится армия, то погибнут и Москва, и Россия...»
Кутузов видел порочность стратегии противника и был уверен в его поражении. «Наполеон,— говорил он,— подобен быстрому потоку... Москва — это губка, которая всосет его в себя».
1 «Документы, относящиеся к истории 1812 г.», ч. 1, вып. 14. СПб., 1913, стр. 89.
2 «М. И. Кутузов», т. IV, ч. 1, М., 1954, стр. 221.
9*
131


Закончив свою речь, фельдмаршал помолчал немйого, а затем глухим голосом, но твердо произнес: «Приказываю отступать...»
Нелегко было Кутузову принять решение об оставлении древней русской столицы. Он сознавал, что берет на себя огромную ответственность перед всей страной, перед народом. Состоявший при нем адъютант рассказывал потом, что, отпустив генералов и оставшись один, старый, закаленный в битвах полководец зарыдал, как ребенок. Но он остался верным принятому решению, потому что верил в силы родного народа и его конечную победу над врагом.
5
Тарутино
2 	(14) сентября неприятельская армия вступила в Москву. Был погожий осенний день. Завидев вдали сияющий золотыми куно-
Маневр Кутузова лами хРамов огромный город, французские р 1 у солдаты восторженно кричали: «Москва! Мо¬
сква!» Участник похода говорит, что «так кричат моряки: „земля, земля!“ после долгого и мучительного плавания».
Наполеон долго любовался панорамой Москвы с Поклонной горы. Сначала он был бодр и весел, потом стал хмуриться, наконец, с угрюмым видом спросил, когда же явится к нему с выражением покорности депутация «московских бояр»?
Но депутация не явилась. Почти все жители Москвы покинули родной город и ушли вслед за русскими войсками.
Наполеоновская армия заняла опустевший город. Вместо отдыха в уютных теплых квартирах вражеские солдаты нашли брошенные хозяевами дома, вместо сытных обедов — холодные кухни и пустые амбары. В ярости враги принялись грабить жилища москвичей. В первый же вечер их пребывания в Москве вспыхнули пожары. Сильный ветер раздувал огонь, пожиравший целые кварталы деревянных строений. За пять суток пламя истребило почти три четверти города.
Напрасно Наполеон пытался вступить в переговоры с Александром I, предлагая заключить если не мир, то по крайней мере перемирие. Принимая посланцев Наполеона, Кутузов не желал вступать в переговоры с врагом до полной его капитуляции.
После оставления Москвы Кутузову удалось совершить замечательный марш-маневр: он двинулся по Рязанской дороге, а затем повернул через Красную Пахру на Калужскую дорогу.
►
А. Д. Кившенко. Военный совет в Филях
132


Расположившись здесь лагерем у села Тарутино, русская армия прикрыла Калугу с ее военными складами и Тулу с оружейными заводами, а также обеспечила пути сообщения с южными губерниями, питавшими войска продовольствием и пополнявшими их конский состав.
За время пребывания в Тарутинском лагере численность русской армии увеличилась до 120 тыс. бойцов. Наполеоновская же армия, находясь в Москве, не смогла увеличиться, так как прибывавшие с запада подкрепления не восполняли потерь, которые она несла не только убитыми и ранеными, но за счет больных, пленных и дезертиров. Когда Наполеон оставил Москву, в его армии было не более 100 тыс. человек (вместе с полученными подкреплениями). При этом русская артиллерия превосходила неприятельскую в 2 раза, а русская конница вражескую кавалерию — в 3,5 раза.
Таким образом, соотношение сил окончательно изменилось в пользу русской армии. В этом со всей очевидностью выявилось превосходство кутузовской стратегии.
Период пребывания русской армии в Тарутинском лагере стал переломным в ходе войны. Недаром сам Кутузов писал, что река Нара, протекающая у Тарутина, будет для русских «также знаменита, как Непрядва, на берегах которой погибли бесчисленные ополчения Мамая». Высоко оценивая стратегическое значение избранной им позиции, он говорил: «Тарутинские укрепления... будут сами по себе неизгладимыми следами русского мужества и русской славы».
В тарутинский период особенно ярко проявился народный характер Отечественной войны. Александр I и его министры по существу самоустранились от ведения войны вскоре после ее начала. Петербургская знать была объята паникой. В придворных кругах поговаривали о перемирии. Мать царя императрица Мария Федоровна спешно упаковывала чемоданы, собираясь эвакуироваться куда-то на восток. Московские помещики торопились выехать в заволжские свои имения.
Только поднявшийся на защиту своего отечества народ спас Россию от иноземного порабощения. Лишь небольшая, лучшая часть дворянской интеллигенции, преимущественно одетая в офицерские мундиры, была увлечена патриотическим народным движением. Правительство опасалось перерастания* народной войны против иностранных захватчиков в крестьянскую войну против помещиков. «Война народная слишком нова для нас. Кажется, еще боятся развязать руки»,— с горечью восклицал будущий декабрист Ф. Н. Глинка.
Не следует думать, что в ходе войны 1812 г. русское общество обнаружило якобы полную монолитность и всеобщее едино¬
Участие народных масс в разгроме врага
134


душие, как изображали события дворянские и буржуазные историки, распространявшие легеиду о классовом мире, наступившем будто бы в стране перед лицом внешней опасности. Свидетельства современников убеждают в обратном. А. С. Пушкин в повести «Рославлев»' пишет: «Народ ожесточился. Светские балагуры присмирели; дамы вструхнули... Гостиные наполнились патриотами: кто высыпал из табакерки французский табак и стал нюхать русский; кто сжег десяток французских брошюрок, кто отказался от лафита и принялся за кислые щи. Все закаялись говорить по-французски; все закричали о Пожарском и Минине и стали проповедовать народную войну, собираясь на долгих отправиться в саратовские деревни». Так обстояло дело с патриотизмом дворян-помещиков, носившем в большинстве случаев показной, фальшивый характер. Недаром на вопрос царя о поведении русского дворянства во время войны русский офицер, будущий декабрист кн. С. Г. Волконский прямо ответил: «Стыжусь, что принадлежу к нему,— было много слов, а на деле ничего» 1.
Война 1812 г. была Отечественной не потому, что она будто бы знаменовала полное единение всех антагонистических классов крепостной России, а потому, что в ней решалась судьба национальной независимости народов России, и еще потому, что она вызвала небывалый дотоле подъем патриотической активности народных масс. Эта активность пробуждалась в народе вопреки растерянности и порой бездеятельности царского правительства, вопреки общественной инертности большинства дворян, напуганных не столько вторжением внешнего врага, сколько размахом широкого народного движения внутри страны. Заслуга Кутузова и состояла в том, что он, опираясь на прогрессивную часть русского офицерства, сумел обеспечить развертывание народной войны против иноземных захватчиков. В этом отношении штаб Кутузова нередко подменял собой государственные учреждения империи, выполняя по существу многие их функции, особенно по линии организации тыла и снабжения действующей армии.
Активное участие народа в Отечественной войне заключалось не только в том, что он пополнял армию рекрутами и воодушевлял ее своей моральной поддержкой. Народ также кормил, одевал, обувал ц вооружал армию, помогая своим напряженным трудом преодолевать последствия упущений царского Военного ведомства. В самых неблагоприятных условиях, подвергаясь жестокой феодальной эксплуатации, крепостные крестьяне и работные люди стремились помочь русской армии в ее борьбе с вражеским нашествием. Известно, что в обычное время произво¬
1 С. Г. Волконский. Записки. СПб., 1901, стр. 193.
135


дительность мануфактурных предприятий, основанных на принудительном труде, повышалась крайне медленно. Нужны были многие годы, чтобы добиться заметного увеличения выпуска продукции. Но в 1812 г. многие военные заводы резко повышали темпы производства. Тульский оружейный завод при обычной производительности около 8 тыс. ружей в месяц давал в августе и сентябре 1812 г. 10—12 тыс. Частично это было достигнуто за счет увеличения числа рабочих, но главным образом в результате патриотического подъема среди рабочих, стремившихся вооружить армию, защищавшую отечество. Когда тульских ружей оказалось недостаточно, а транспортировка оружия с отдаленных уральских заводов затруднена, на помощь армии пришли мастера-кустари Центрального промышленного района, снабдившие армию тысячами ружей. Самоотверженно трудились и рабочие Брянского арсенала, Шосткинского порохового и Луганского литейного заводов. Не только рабочие казенных предприятий, но и «вольные мастера» Москвы, Калуги, Твери, Владимира и других городов готовили для армии сабли, лопаты, пики, обозные фуры, патронные ящики и пр. Накануне Бородинской битвы армия получила от московских металлистов 26 500 сабель.
Решающее значение имела всенародная помощь армии в тарутинский период, накануне перехода в контрнаступление. Царские министерства совершенно не подготовили армию для действий в зимних условиях, для преследования врага. Решительно все — от сухарей и сена до валенок и рукавиц — было заготовлено уполномоченными Кутузова при активнейшем содействии широких масс населения. Крестьяне только одной Орловской губернии предоставили для армейских перевозок 55 тыс. подвод. Добровольный характер этих усилий и жертв отмечается всеми современниками. Один из них в частном письме из Тарутинского лагеря подчеркивал: «Поистине вам скажу, что не слыхал ни одного человека, жалующегося о потере своей; всяк стремится к одному предмету, дабы Россию избавить от нашествия вражия. Умы до такой степени воспламенены, что... солдаты и мужики лучше согласятся погребстись под развалинами отечества своего, нежели слышать о мире».
Ни длительный отход, ни оставление Москвы не поколебали в русских людях уверенность в победе. Недаром, находясь в Тарутинском лагере, солдаты сложили песню:
Хоть Москва в руках французов,
Это, братцы, не беда:
Наш фельдмаршал князь Кутузов
Их на смерть впустил туда...
136


Активность народных масс в 1812 г. выразилась и в ходе формирования ополчения. Набор в ополчение был объявлен 6 июля
Ополчение по ^ губерниям; формирование проходило
в обстановке патриотического подъема. Крестьяне с воодушевлением шли в ратники, тем более что ходили »слухи о том, что после войны ополченцы будут освобождены от крепостной неволи.
Сначала было предположено собрать 600-тысячное ополчение. Но размах патриотического народного движения и страх перед вооружением народных масс породили тревогу в правящих кругах дворянской империи. Московский генерал-губернатор Ростопчин умолял царя распустить уже собранные отряды ополчения, считая опасным держать под ружьем «мужиков, от которых ни разу не было еще пользы». Он утверждал, что среди русских крестьян «целые сотни есть готовых идти по стопам Робеспьера». Ростопчин был не одинок. Многие из дворян разделяли его мнение, что «умы не спокойны... и отчаяние не умеет рассуждать».
Эта боязнь правящих кругов развязать руки народу и вооружить его имела, конечно, основания. Война с ее неизбежными тяготами для трудящихся обострила классовую борьбу в стране. Борьба за национальную свободу и независимость усилила стремление народных масс к освобождению социальному. Антикрепостническое движение нарастало, находя выражение не только в распространении слухов о «воле», которую дадут крестьянам после войны, но и в открытых стихийных выступлениях против помещиков в 1812 г. в Приуралье, в Новгородской и Вологодской губерниях и других частях страны.
Общая численность ополчения составила около 200 тыс. человек. Из них около 140 тыс. приняли участие в боевых действиях уже в тарутинский период, блокируя наполеоновскую армию в Москве и прикрывая армию Кутузова, которая готовилась к контрнаступлению. Остальные 45 с лишним тысяч ополченцев, составлявшие резерв Кутузова, включились в боевые действия позднее, в период преследования вражеской армии.
Народ поддерживал ополченцев. В процессе формирования ополчения сказалось братское содружество народов нашей страны. 26 полков конного казачьего ополчения прибыли в Тарутино с Дона. 15 казачьих полков были сформированы на Левобережной Украине, 4 полка — на Правобережной. В ряды ополчения вступило 16 тыс. полтавских, 26 тыс. черниговских крестьян. Создавались ополченческие отряды из крестьян и в других губерниях Украины. Всего украинский народ выставил в помощь русской армии в 1812 г. 74 тыс. бойцов. В отдельных уездах крестьяне сами принимали решение дать по три опол- тенца от каждых 100 дворов, взяв их снабжение на свой счет на
137


Герасим Курин — партизан
срок до 9 месяцев. Ополчения формировались в Прибалтике, Поволжье и Приуралье. Даже на отдаленном Кавказе готовились к походу добровольческие отряды кабардинцев и других народов. В боях с наполеоновскими захватчиками в Прибалтике в составе русской армии действовал «корпус вольных конных и пеших егерей», сформированный из эстонских и латышских крестьян. Кроме того, несмотря на противодействие большей части немецких баронов, был проведен набор эстонских и латышских крестьян в лифляндское ополчение.
Конечно, ополченцы еще теснее были связаны с народом, чем солдаты регулярных войск. Поэтому, несмотря на слабое вооружение (зачастую одни лишь пики) и недостаточную выучку, они героически бились бок о бок с солдатами на полях сражения. Еще в Бородинской битве мужество и храбрость проявили 10 тыс. московских ополченцев.
п Но самой яркой и героической формой борьбы
р народных масс против иноземных захватчиков
было партизанское движение. Оно стало возникать стихийно еще в первые дни войны под влиянием грубого произвола окку-
138


Василиса Кожина — партизанка
пантов, чинимого ими грабежа, жестокой расправы их с мирными житёлями. Крестьяне Литвы и Белоруссии, уходя в леса, собирались в отряды, вооружались чем попало и нападали на вражеских фуражиров, отставших солдат, обозных конвоиров. Уже в середине августа Наполеон вынужден был выделять целые дивизии для борьбы с партизанами и охраны своих растянутых коммуникаций. В Белоруссии для этой цели им была оставлена итальянская и баварская кавалерия. Еще в Витебске Наполеон жаловался Коленкуру на «новую манеру войны, усвоенную русскими».
В дальнейшем пламя всенародной партизанской борьбы перекинулось в Смоленскую, затем Калужскую и Московскую губернии. Здесь уже действовали крупные отряды численностью по нескольку тысяч крестьян каждый. Так, в отряде Герасима Курина в Богородском уезде насчитывалось до 6 тыс. человек. В отряде солдата Федора Потапова (Самуся) было 3 тыс. партизан. Он нападал на врага у самых ворот Москвы. В районе Гжатска воевал 4-тысячный отряд драгуна Ермолая Четверта- кова. В «Известиях об армии», издававшихся штабом Кутузова,
139


Денис Давыдов
подчеркивалось, что «крестьяне, горя любовию к родине..., во множестве убивают неприятелей, а взятых в плен доставляют к армии. Ежедневно приходят они в главную квартиру, прося убедительно огнестрельного оружия и патронов для защиты от врагов».
Русскому народу всегда было присуще чувство национального достоинства. В нем сильны были патриотические традиции, сложившиеся в ходе борьбы с иноземными завоевателями минувших эпох. В народе жила память о Ледовом побоище, Куликовской битве, Полтавском сражении. Когда потрясенный силой сопротивления русского народа Наполеон направил к Кутузову полковника Бертеми с жалобой, что партизаны воюют «не по правилам», старый полководец ответил: «Трудно остановить народ, ожесточенный всем тем, что он видел, народ, ...готовый жертвовать собой для Родины...»
Надо помншь, что народ поднимался на борьбу не по призыву царского правительства, опасавшегося массового патриотического движения. Крестьяне выступали против иноземных захватчиков сначала стихийно, потом по зову народного полковод¬
140


И. М. Прянишников. В 1812 году
ца Михаила Кутузова. «Не по распоряжению начальства жители при приближении французов удалялись в леса и болота, оставляя свои жилища на сожжение» *,— вспоминал впоследствии декабрист И. Д. Якушкин. Партизаны наносили серьезный урон наполеоновской армии, держали под угрозой ее коммуникации, нарушали ее снабжение, угнетающе действовали на ее моральное состояние. Признавая, что он «теряет ежедневно более людей во время фуражирования, чем на поле сражения», Наполеон приказывал посылать фуражиров с «достаточным числом войск для прикрытия их от казаков и поселян». Но все было напрасно — размах партизанского движения ширился с каждым днем. После назначения главнокомандующим Кутузова партизанские отряды все чаще подключались к боевым действиям армии. Это составляло органическую часть той «малой войны», организация и успешное проведение которой в тылу врага является одной из крупнейших заслуг Кутузова.
Кутузов еще в сентябре, вскоре после Бородинского сражения, стал формировать подвижные конные отряды из гусар, дра-  11 «Записки И. Д. Якушкина». Мм 1925, стр. 11.
141


гун и казаков для действий в тылу вражеской армии. Имена отважных командиров этих отрядов — Дениса Давыдова, Дорохова, Сеславина, Ефремова, Фигнера, Вадбольского и др.— стали известны всей России. О подвигах этих храбрецов говорили всюду, Кутузов сам инструктировал их. «Партизан,— говорил он,— должен быть решителен, быстр и неутомим» *.
Но помимо организации армейских подвижных отрядов, старый полководец поощрял массовое партизанское движение. «Отобранным от неприятеля оружием вооружить крестьян... Мужиков ободрять подвигами...» 1 2,— приказывал он командирам армейских отрядов.
Героическая борьба русских партизан, ослабляя вражескую армию, создавала благоприятные условия для перехода вооруженных сил России в контрнаступление.
О 	роли народных масс в разгроме наполеоновского нашествия хорошо сказал великий русский писатель Л. Н. Толстой: «Несмотря на жалобы французов..., дубина народной войны поднялась со всею своею грозною и величественною силой и, не опрашивая ничьих вкусов и правил, ... не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие».
6
От Малоярославца до Березины
Проведя 35 дней в холодной сожженной Москве, Наполеон осознал безвыходность своего положения и решил покинуть разо- Отступление ренный город. Перед уходом он приказал
наполеоновской армии взорвать дворцы и башни Кремля, а также замечательный памятник древнерусской архитектуры — собор Василия Блаженного. Русские патриоты помешали захватчикам полностью осуществить этот варварский замысел. От взрывов пострадали только Никольская башня, колокольня Ивана Великого и частично некоторые другие сооружения.
Наполеоновская армия вышла из Москвы 7(19) октября 1812 г. и медленно двинулась на юго-запад по направлению к Калуге. Впрочем нестройные толпы пестро одетых, обремененных награбленным добром захватчиков мало напоминали
1 «М. И. Кутузов». Сборник документов, т. IV, ч. I. М., 1954, стр. 301.
2 Там же, стр. 406.
А, Адам. Переход наполеоновской армии через Березину
142


Преследование и разгром врага
регулярную армию. «Можно было подумать,— вспоминал ютом французский генерал Сегюр,— что двигался какой-то караван кочевников или одна из армий древних времен, возвращавшаяся после великого нашествия с рабами и добычей».
Наполеон хотел провести свою отступавшую армию не тронутыми войной местами, где можно было бы найти запасы продовольствия и теплые жилища на привалах. Но Кутузов преградил ему путь на Калугу у Малоярославца. Этот небольшой город восемь раз переходил из рук в руки. В ожесточенном сражении русские войска окончательно вырвали у врага инициативу. Очевидцы рассказывают, что французский император был угрюм и мрачен. Убедившись в том, что ему не прорваться к югу, он приказал отступать на Можайск и далее на Смоленск.
Заставив противника повернуть на разоренную Смоленскую дорогу, Кутузов умело организовал параллельное преследование и в ноябре 1812 г. добился полного разгрома вражеских сил в междуречье Днепра и Березины. Только невыполнение его распоряжений бездарными военачальниками Чичаговым и Витгенштейном позволили остаткам наполеоновской армии вырваться из подготовленного Кутузовым окружения. Впрочем 30 тыс. оборванных, изголодавшихся солдат, достигших границы, едва ли можно было считать армией. Кутузов писал царю из Вильно: «Война закончилась за полным истреблением неприятеля».
Сам Наполеон после разгрома у Березины бросил свои войска и тайно умчался в Париж. Встретившись в Варшаве с Прад- том, которого он за полгода до того уверял в своей скорой победе, побежденный император с горькой усмешкой сказал: «От великого до смешного только один шаг».
Великодержавно-монархическая концепция русских военных историков дореволюционного периода (Бутурлин, Михайловский-Данилевский, Богданович и др.) сводилась к восхвалению Александра I, которому якобы и принадлежала честь избавления России от грозившей опасности. Зарубежные историки, как правило, старались принизить русское военное искусство, либо преувеличивая заслуги немецких военачальников, служивших при штабе Кутузова, либо усматривая причину поражения Наполеона в суровости русского климата. Надо сказать, что версия о том, что Наполеона победил не Кутузов, а «генерал Зима», до сих пор распространена в военно-исторической литературе зарубежных стран. Особенно усердствуют в этом отношении бывшие гитлеровские генералы, которые не прочь и свои поражения
►
В. В. Верещагин. На большой дороге. Отступление, бегство...
144


в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг. также объяснить неблагоприятными климатическими условиями, а не сокрушительными ударами советских войск.
Между тем еще столетие назад Н. Г. Чернышевский, опровергая подобные измышления, справедливо указывал, что не «холод и недостаток в съестных припасах» привели к гибели наполеоновскую армию, а что «главнейшими же причинами нашего торжества в 1812 году должны быть признаваемы... патриотизм народа, мужество наших армий и искусство полководцев» 1.
Отечественная война 1812 г. является ярким примером, подтверждающим, что не отдельные личности, а народ — подлинный творец истории.
7
Значение Отечественной войны
для идейного развития русского общества
Через 32 года после Отечественной войны В. Г. Белинский писал: «Напряженная борьба насмерть с Наполеоном пробу-
Патриотический подъем дила Дремавшие силы России и заставила средИ ее увидеть в себе силы и средства, кото¬
русской интеллигенции рых она дотоле сама в себе не подозрева1 ла» 1 2. В частности, передовая русская интеллигенция явственно ощутила величие и мощь своего народа. Патриотический порыв и великий подвиг народных масс произвели на нее сильное впечатление.
В пятой книжке журнала «Сын Отечества» за 1812 г. появилась статья «Послание к русским», ярко отображающая чувства и мысли, которые пробудила у лучших из дворян справедливая народная война против наполеоновского нашествия. Автором статьи был известный профессор политических наук А. П. Куницын, преподававший в те годы в Царскосельском лицее. Отвергая домыслы официозной прессы, пытавшейся изобразить войну как монархическую и религиозную, Куницын подчеркивал национально-освободительный характер войны. «Сохраним единую только свободу...,— восклицал он.— Умрем свободными в свободном отечестве». К тому времени под влиянием усилившегося разложения крепостного строя некоторые из дворян уже осознали неизбежность гибели его и мечтали о том, чтобы повернуть Россию на новый путь развития; объективно это был, конечно, путь буржуазного развития, более прогрессивного по
1 Я. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений, т. III. М., 1947, стр. 490.
2 В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. VIL М., 1955, стр. 269.
10 История СССР, т. IV
145


сравнению с феодализмом. Эти представители дворянской интеллигенции тяготились режимом царского деспотизма и полицейского произвола. Они сочувственно относились к свободолюбивым идеям Радищева, Новикова, Пнина, французских просветителей предреволюционного периода. Естественно, что эта часть дворянской интеллигенции горячо восприняла призыв Куницына. Его ученики — молодые лицеисты — были в восторге от своего учителя. «Он создал нас, он воспитал наш пламень...»,-— вспоминал впоследствии А. С. Пушкин.
Подвиги русских людей в борьбе с вражеским нашествием, их беззаветная храбрость и героизм, их гражданское мужество заставляли дворянскую молодежь по-новому оценить русский народ, пробуждали национальную гордость. 18-летний Кондра- тий Рылеев высказывал твердое убеждение, что русские затмили своими подвигами знаменитых героев древней Греции и Рима. Этот же мотив нашел отражение в одном из ранних стихотворений молодого Пушкина:
Я сердцем римлянин; кипит в груди свобода;
Во мне не дремлет дух великого народа.
Представители старшего поколения прогрессивной интеллигенции стремились принять активное участие в военных действиях. Примерно треть будущих декабристов была участниками Отечественной войны. Пестель был ранен в Бородинском сражении, за отличия в боях награжден золотым оружием и пятью орденами. На Бородинском поле сражался и другой выдающийся деятель декабристского движения, Сергей Муравьев-Апостол, также получивший за храбрость золотое оружие. На полях сражений отличились Бурцев, Волконский, Лорер, Н. Муравьев, Поджио, Семенов, Семичев, Фонвизин, Якушкин и многие другие деятели тайных революционных обществ 20-х годов XIX в.
Широкий отклик нашли события Отечественной войны среди русского студенчества и передовой университетской профессуры. По свидетельству современника 'профессора Мудрова, «большая часть воспитанников [Московского] университета, то есть те, кои могли препоясать меч..., оставя мирные науки и искусства, подняли оружие во спасение отечества». Десятки студентов и служащих Московского университета добровольно вступили в ряды армии или народного ополчения. Прямо с университетской скамьи ушел добровольцем в гусарский полк студент А. С. Грибоедов, готовившийся к экзамену на «чин доктора». В ряды московского ополчения вступил талантливый медик и анатом И. Е. Грузинов. Он участвовал в Бородинском сражении, где делал операции раненым «под свистом ядер на поле битвы».
146


Казанский собор
О 	настроениях младшего поколения передовой русской интеллигенции можно судить по воспоминаниям Пушкина и его друзей-лицеистов. Они были еще слишком юными, чтобы взять в руки оружие, но мысли и чувства их были там, под стенами Смоленска, на поле Бородина, с героями, защищавшими отечество. С волнением провожали они гвардейские полки, уходившие из Петербурга на театр военных действий.
Со старшими мы братьями прощались И в сень наук с досадой возвращались,
Завидуя тому, кто умирать шел мимо нас...
— признавался потом Пушкин. А его друг Иван Пущин подтверждал это, говоря: «Эти события сильно отразились на нашем детстве...»
Ю* 147


Под влиянием событий 1812 г., иод впечатлением патриотического народного движения воспитывались даже те прогрессивные русские деятели, которые знали об этих событиях только по воспоминаниям старших современников. По признанию
А. 	И. Герцена, «рассказы о пожаре Москвы, Бородинском сражении, о взятии Парижа» были для него «колыбельной песней, детскими сказками», его «Илиадой и Одиссеей».
Ä Отечественная война и связанная с пей
Отражение воины 1812 г. ^
в литературе и искусстве активность народных масс нашли отражение в русской художественной литературе и искусстве. Отзвуками событий 1812 г. насыщена бессмертная грибоедовская комедия «Горе от ума». Непосредственно теме решающей роли народа в борьбе с наполеоновским нашествием посвящена незаконченная Грибоедовым народная трагедия, героем которой должен был стать крестьянин-патриот, отличившийся в боях и походах, но принужденный вернуться под ярмо крепостной неволи и в конце концов предпочитающий смерть унижающему человека рабству.
Патриотизм народа и справедливый характер Отечественной войны ярко отображен в некоторых баснях И. А. Крылова («Волк на псарне», «Кот и повар»). Широкую известность получила в свое время ода В. А. Жуковского «Певец во стане русских воинов», написанная осенью 1812 г. в решающие дни борьбы с иноземным нашествием.
Тема Отечественной войны проходит через все творчество А. С. Пушкина —от юношеского стихотворения «Воспоминания в Царском Селе», прочитанного на лицейском экзамене, до незаконченного повествования «Рославлев», начатого уже в зрелом возрасте и направленного против монархическо-дворянской концепции войны 1812 г., нашедшей отражение в одноименном романе М. Н. Загоскина. Сопоставляя различные мнения о причинах поражения Наполеона, Пушкин отдавал явное предпочтение патриотическому порыву русского народа, считая его главным фактором одержанной победы. В десятой главе «Онегина» он писал:
Гроза двенадцатого года Настала — кто тут нам помог?
Остервенение народа,
Барклай, зима иль русский бог?
20-летняя годовщина Отечественной войны была ознаменована появлением лермонтовского стихотворения «Бородино», ставшего затем популярной народной песней, а еще четверть века спустя великий подвиг русского народа в 1812 г. был раскрыт в художественных образах и картинах героической эпопеи Л. Н. Толстого «Война и мир».
148


Главный штаб
Символическим выражением патриотического подъема, пережитого Россией в 1812 г., явились такие монументальные архитектурные сооружения, как Адмиралтейство (А. Д. Захарова) и Казанский собор (А. Н. Воронихина) в Петербурге. Под сводами последнего был похоронен М. И. Кутузов и помещены на хранение отнятые у врага знамена. Перед собором позднее были установлены памятники М. И. Кутузову и М. Б. Бдрклаю-де- Толли работы скульптора Б. И. Орловского. Идея торжества русского оружия нашла воплощение в созданном К. И. Росси величественном здании Главного штаба с его знаменитой двойной триумфальной аркой, увенчанной колесницей Победы. В Москве на Красной площади был воздвигнут памятник Минину и Пожарскому работы И. П. Мартоса, также олицетворявший героизм русского народа в борьбе за независимость своей Родины. Памятник создавался на средства, собранные по подписке вскоре после Отечественной войны, и воспринимался современниками как символ национального величия и патриотической гордости.
События 1812 г. оказались запечатленными в карикатурах И. И. Теребенева и серии медальонов Ф. П. Толстого, получивших очень широкое распространение. Портреты военачальников
149


кутузовской К. И. Росси <
Углубление идейного размежевания русского общества
ному единению под дворян носителями
армии были собраны позднее в устроенной к Галерее 1812 года» в Зимнем дворце.
Война углубила идейное размежевание в русском обществе. Играя на патриотических чувствах народа, публицисты консервативного толка призывали к националь- сенью царского престола и провозглашали героических национальных традиций. Их поддерживали церковники, убеждавшие всех православных «пребывать в послушании от бога поставленной власти». Сам царь откровенно признавался, *что считает своей задачей «сплотить общество вокруг правительства...»
Позднее, когда в ходе войны наметился коренной перелом в пользу русского оружия, официальная пропаганда для поднятия престижа царской власти и воспитания верноподданнических чувств поспешила приписать императору Александру I славу победителя и спасителя отечества. Его стали именовать «Александром Благословенным», сочиняли в его честь хвалебные оды и украшали его портретами залы дворянских собраний и помещения казенных учреждений.
Однако неспособность правительства организовать отпор иноземному нашествию, проявившаяся в первый период войны, порождала сомнения и в личных качествах монарха, и в прочности абсолютистского режима. Ход войны дискредитировал и отот режим, и его администрацию, и его военную доктрину, и самого Александра I. После оставления Москвы сестра царя Екатерина Павловна писала ему из Ярославля: «Недовольство достигло высшей степени, и вашу особу далеко не щадят... Вас открыто обвиняют в несчастий, постигшем ваше государство...»
В противоположность апологетам царского самодержавия, всячески восхвалявшим императора, представители передовой дворянской интеллигенции весьма скептически отзывались о его личных качествах. Юный Пушкин вскоре после войны писал:
Воспитанный под барабаном, Наш царь лихим был капитаном: Под Австерлицем он бежал,
В двенадцатом году дрожал...
Но дело было, конечно, не только в личности Александра I. Вихрь войны сорвал поблекшую позолоту с пышного фасада дворянской империи, обнажил подгнившие устои крепостнической системы, развеял миф о могуществе самодержавной власти царя. Белинский был прав, когда говорил, что «12-й год нанес сильный удар коснеющей старине». От критики царского военного ведомства, не сумевшего подготовить страну к обороне,
150


передовые русские люди переходили к осуждению всей внутренней и внешней политики царизма: «Оттого-то русской народ и русское воинство страдают, что покоряются царям!»,— так обосновывали впоследствии необходимость свержения царского самодержавия декабристы в одной из своих революционных прокламаций, но к мысли этой патриотически настроенная офицерская молодежь пришла гораздо раньше — под непосредственным впечатлением событий 1812 г.
И если крепостники-помещики для сохранения своего классового господства сразу после войны постарались еще туже затянуть узел, связывавший руки народу, то их идейные противники из числа передовой дворянской интеллигенции от осуждения царского деспотизма и крепостной неволи решительно перешли к борьбе за освобождение народа. За 1812 годом последовал 1825-й!
8
Влияние победы русского народа на дальнейший ход событий в Европе. Крушение наполеоновской империи
Подъем национально- освободительного движения в Европе
Победа русского народа в 1812 г. предрешила гибель наполеоновского владычества в Европе. Радостные вести из России пробудили патриотическую активность многих народов, изнывавших под гнетом французских оккупантов и их ставленников. Ф. Энгельс подчеркивал: «Уничтожение огромной наполеоновской армии при отступлении из Москвы послужило сигналом к всеобщему восстанию против французского владычества на Западе» 1.
Еще в июле 1812 г. к России примкнули в качестве союзников Испания и Англия. В декабре генерал Иорк, командовавший прусским корпусом в составе наполеоновской армии, заявил, что прекращает военные действия против русских. Прусский король Фридрих-Вильгельм III сначала отрешил И орка от должности и приказал отдать его под суд, но затем под давлением развернувшегося в стране патриотического движения сам вынужден был выступить против Наполеона. В феврале 1813 г. Пруссия официально вступила в союз с Россией.
Подвиг русского народа, отстоявшего свою Родину от иноземного порабощения, вдохновлял немецких патриотов. Генералы Шарнгорст и Гнейзенау, призывая соотечественников к борь¬
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 22, стр. 30.
151


бе за «освобождение от ужасного ига, которое уничтожает благосостояние нации», подчеркивали, что «подобный образ действий спас Россию». Поэт Арндт, возвратившийся из России вместе с другими немецкими эмигрантами, выступал страстным глашатаем национально-освободительной войны. Под впечатлением патриотического подъема, пережитого Россией, он ратовал за широкое развертывание всенародного движения за свободу и воссоединение Германии.
[После вступления русской армии в пределы Германии фельдмаршал М. И. Кутузов обратился с воззванием к немецкому народу, в котором писал, что его войска «шествуют преислол- ненны упования... исполнить и для целого света, а наипаче и для Германии то, что оне совершили уже столь благоуспешно для своего отечества, освободя оное от постыдного ига, коим оно угрожалось». Русский полководец призывал всех, кто считает себя «достойными названия германцев», соединиться с русской армией во имя «освобождения Германии от чужеземного ига» !.
Продвигаясь по территории Германии, русские войска повсюду встречали восторженный прием со стороны немецкого населения. По свидетельству очевидцев, русские воины представлялись немцам «не токмо как друзьями, но как избавителями их от ига французов» 2. При вступлении русского отряда в Берлин «каждый воин был облобызан толпящимися тысячами на- .рода...» 3
Вслед за русскими войсками границу Пруссии перешел немецкий легион, сформированный в 1812 г. в России из немецких эмигрантов и военнопленных, не желавших служить под знаменами Наполеона и перешедших на сторону русских. В создании этого легиона активное участие принимали нашедшие убежище в России немецкие патриоты — Генрих Штейн, Мориц Арндт и др. Кутузов заботился о вооружении и обмундировании немецких легионеров. К моменту перехода границы немецкий легион насчитывал более 4 тыс. солдат и офицеров.
Участие русской армии Ве„сной 1813 г‘ генные действия русских в освобождении войск развертывались преимущественно
Германии на территории Саксонии. . Бои шли с пере¬
менным успехом. Основная тяжесть борьбы ложилась на плечи русской армии. Королевское правительство Пруссии намеренно сдерживало развертывание национального движения, опасаясь, что вооруженный немецкий народ, покончив с наполеоновской оккупацией, обратится против своих феодальных господ.  11 «М. И. Кутузов», т. V, стр. 408—409.
2 ЦГВИА, ф. ВУА, д. 3903, ля. 20—21.
3 Там же, д. 3844, л. 103.
152


К осени 1813 г. наполеоновская коалиция стала разваливаться. После долгих колебаний от нее отпали Австрия, Бавария, государства Рейнского Союза. На побережье Германии высадились шведские войска.
4—7 (16—19) октября произошла «битва народов»! под Лейпцигом. Исход ее решили боевые действия русских войск, составлявших почти половину всех вооруженных сил союзников. Овладев важными тактическими позициями на восточных подступах к Лейпцигу, они отбросили врага к предместьям, а затем первыми ворвались в город. Свыше 22 тыс. русских воинов пало здесь за освобождение Германии от наполеоновского ига. Прусские войска потеряли 16 тыс., австрийские — больше 14 тыс. человек.
^Лейпцигское сражение было ярким примером русско-немецкого братства по оружию. Оно явилось решающим этапом в деле освобождения Германии от наполеоновского ига. Потерпев поражение под Лейпцигом, Наполеон с остатками своей армии покинул пределы Германии и отступил за Рейн.
В начале 1814 г. союзные войска двинулись во Францию и 31 марта вступили в Париж. Наполеон был низложен и отправлен на остров Эльбу (в Средиземном море). Война закончилась полным крушением его империи. Совершив беспримерный поход через всю Европу, русская армия донесла свои знамена до Парижа.
Для миллионов немцев, итальянцев, испанцев, голландцев, австрийцев, испытавших всю тяжесть наполеоновского владычества, война 1813—1814 гг. была народной освободительной войной. Такой же считали ее русские офицеры и солдаты, искренне стремившиеся помочь народам Европы низвергнуть жестокое иноземное иго. Иные цели преследовали в этой войне правящие круги европейских государств. Они хотели упрочить отжившие феодальные порядки и по возможности восстановить их там, где они оказались уже разрушенными под влиянием Великой Французской революции. Крушение наполеоновской империи они намеревались использовать для такой перекройки политической карты континента, какая обеспечила бы им расширение своих владений за счет более слабого соседа.
«Всем войнам за независимость,— указывал К. Маркс,— которые велись против Франции, свойственно сочетание духа возрождения с духом реакционности...» 1 Это указание дает ключ и к пониманию своеобразия войны 1813—1814 гт., в которой национально-освободительные, прогрессивные тенденции, связанные с патриотическим подъемом народных масс, переплетались с захватническими и реставраторскими тенденциями, об-  11 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 10, стр. 436.
153


условленными реакционной политикой правительств, руководивших борьбой против наполеоновской империи.
Русский царь и другие феодальные монархи сделали все для того, чтобы эта освободительная борьба не завершилась коренными социальными преобразованиями. Однако это не может, разумеется, принизить историческое значение борьбы, так как основной движущей силой ее были охваченные патриотическим порывом народные массы. События 1812—1814 гг. остались в памяти народов как героические страницы их истории. И среди них особенно яркими являются те, которые повествуют об Отечественной войне русского народа, послужившей началом конца наполеоновского владычества в Европе.


ГЛАВА
ЧЕТВЕРТАЯ
РОССИЯ в послевоенный период 1815—1825 ГГ.
1
Торжество феодальной реакции в Европе
После того, как Наполеон был низвергнут и сослан на остров Эльбу, победителям было не так уж трудно посадить в Париже _ на королевский трон прибывшего в обозе
союзных армии Людовика XVIII и заставить его подписать договор о восстановлении французских границ 1792 г. Не представляло особой сложности и устроить судьбу отторгнутых от (побежденной Франции территорий, завоеванных в свое время Наполеоном: создать из Бельгии и Голландии Нидерландское королевство, передать Англии остров Мальту и Австрии — ее бывшие владения в Северной Италии и на Адриатическом побережье. Все это было зафиксировано в мирном договоре с Францией, подписанном в Париже 30 мая 1814 г.
Гораздо труднее оказалось договориться о перекройке политической карты Центральной Европы, где сталкивались интересы держав-победительниц, а также разрешить пресловутый Восточный вопрос. Для решения этих проблем пришлось созвать международный конгресс, который официально открылся 1 октября 1814 г. в Вене и поэтому вошел в историю под названием Венского конгресса.
Еще до открытия его заседаний наметились серьезные разногласия среди победителей в отношении послевоенного устройства Центральной Европы. Теоретически все признавали необходимость восстановления старых, «законных» феодальных династий и дореволюционных границ их государств. В этом и заключался принцип «легитимизма» (от латинского «легити- мус» — законный), во имя которого феодальная аристократия Европы боролась и против революционной, и против наполеоновской Франции.
155


Но от признания этого принципа в теории до практического его осуществления было еще далеко. Во-первых, за четверть века в Европе произошло слишком много перемен, чтобы можно было, не считаясь ни с чем, сразу восстановить пограничные столбы в таком виде, в каком они стояли до Французской революции. Во-вторых, каждый из победителей претендовал на большую или меньшую компенсацию за свое участие в анти- французской коалиции, и каждый боялся при этом чрезмерного усиления своих вчерашних союзников.
Одним из главных пунктов расхождений был двуединый польско-саксонский вопрос. Австрийский канцлер Меттерних предъявлял претензии на часть территории бывшего герцогства Варшавского, а именно на южные польские земли. Александр I заявлял, что он не уступит никому территории герцогства Варшавского, занятой в ходе войны русскими войсками, и что он намерен образовать там новое польское королевство с предоставлением ему конституции и автономии в рамках Российской империи. Что касается английского представителя лорда Кэстльри, то, не желая усиления России на континенте, он предлагал раздел бывших владений герцогства Варшавского между тремя державами — Австрией, Пруссией и Россией.
За два дня до открытия конгресса, когда съехавшиеся в Вену монархи и сопровождавшие их придворные веселились на шумных балах и банкетах, Александр I договорился с прусским королем Фридрихом-Вильгельмом III о взаимной поддержке своих притязаний. Прусский король соглашался на присоединение к России территории герцогства Варшавского, а русский царь — на включение в состав Прусского королевства соседней с польскими землями Саксонии. Последнее предложение мотивировалось тем, что саксонский король скомпрометировал себя во время войны 1813—1814 гг. преданностью Наполеону, слишком долго оставаясь верным его вассалом.
Узнав об этом, Меттерних и Кэстльри предприняли встречный маневр. Они дали понять Фридриху-Вильгельму III, что не будут возражать против передачи ему прав на Саксонию, но при непременном условии, что он изменит Александру I и возьмет назад согласие на присоединение к России бывшего герцогства Варшавского. Вместе с тем, чтобы создать противовес русской делегации на конгрессе, они настояли на приглашении представителей побежденной Франции. Главным из них стал прибывший в Вену опытный дипломат Талейран. В свое время он был министром иностранных дел у Наполеона, затем изменил ему и в конце концов занял тот же высокий пост в правительстве Людовика XVIII. С присущей ему способностью быстро ориентироваться в политической обстановке и ловить рыбку в мутной воде дипломатических интриг, Талей-
156


Венский конгресс
ран по прибытии в Вену тотчас сообразил, что Франция выиграет, используя внутренние раздоры между победителями.
В первой же своей речи на Венском конгрессе он выступил как поборник легитимизма. Напомнив, что последовательное осуществление этого принципа предусматривает полное восстановление политической карты Европы в границах 1792 г., ловкий французский дипломат заявил, что поэтому недопустимо ни присоединение герцогства Варшавского к России, ни передача Саксонии Прусскому королевству. Таким образом, в лице Талейрана Меттерних и Кэстльри нашли союзника и притом» такого, который обладал большим искусством в дипломатической борьбе с любым противником.
Однако Талейран не просто поддержал Меттерниха и Кэстльри, но постарался окончательно перессорить победите-


лей. Он предложил австрийцам и англичанам заключить тайный оборонительный союз против России и Пруссии на тот случай, если Александр I и Фридрих-Вильгельм III попытаются односторонним актом решить судьбу польских и саксонских земель. Такой союзный договор и был в секретном порядке подписан 3 января 1815 г., причем три экземпляра текста этого договора было решено хранить в строжайшей тайне в сейфах Вены, Лондона и Парижа.
Талейран мог торжествовать. Официальные переговоры на конгрессе зашли в тупик. Прогулки, балы, спектакли, выезды на охоту в заповедные леса не могли примирить участников этого форума монархов старой Европы. Коалиция дала глубокую трещину. От былого единства союзников не осталось и следа. Противоречия между ними все углублялись, что в любой момент могло привести к военному конфликту.
Но тут произошло непредвиденное собы-
Возвращение Наполеона тие g один из мягких весенних вечеров и его окончательное о „ *
поражение в ЯРК0 освещенный дворец австрийского
императора, где происходил очередной бал, явился запыхавшийся курьер. Он привез потрясающее известие — Наполеон покинул остров Эльбу и 1 марта 1815 г. высадился на южном берегу Франции.
За И месяцев вернувшиеся на родину Бурбоны и сопровождавшие их аристократы-роялисты сумели своей раставра- торской политикой вызвать к себе такую ненависть в народных массах Франции, что Наполеону ничего не стоило снова выгнать их за границу. Спустя три недели после высадки он почти без выстрела дошел до Парижа и торжественно вступил в столицу. Убегая в панике из дворца, Людовик XVIII в спешке забыл экземпляр секретного договора, подписанного Талей- раном, Кэстльри и Меттернихом в январе в Вене. Найдя этот любопытный документ, Наполеон не мог отказать себе в удовольствии отправить его русскому императору, рассчитывая окончательно расколоть коалицию.
Разумеется, Александр I был крайне возмущен двурушничеством своих союзников. Он пригласил к себе Меттерниха и молча предъявил ему полученный от Наполеона пакет. Увидев в руках царя тайный плод своих дипломатических интриг, Меттерних сначала растерялся, но затем понял, что перед лицом общего врага, который снова появился на политической арене, Александр I не пойдет на разрыв с ним. Действительно, ограничившись этой сценой морального унижения своих соперников, царь предал инцидент забвению и принял активное участие в организации отпора Наполеону. Слишком велика была опасность, какую представляло восстановление наполеоновской империи. Она заставила участников Венского конгрес¬
158


са приступить к совместным военным действиям против Франции и несколько смягчила существовавшие между ними разногласия.
9 	июня 1815 г., еще до знаменитой битвы у Ватерлоо, окончательно решившей судьбу Наполеона, был подписан «Заключительный акт» Венского конгресса, по которому Россия получила большую часть территории бывшего герцогства Варшавского, а Пруссия — две пятых территории Саксонии. Австрия была компенсирована Восточной Галицией, т. е. западноукраинскими землями. Таким образом, решение польско-саксонского вопроса имело компромиссный характер. Каждая из заинтересованных держав вынуждена была поступиться своими первоначальными притязаниями.
«Заключительный акт» Венского конгресса закрепил также политическую раздробленность Германии и Италии, восстановив почти полностью границы мелких феодальных владений и создав тем самым десятки преград на пути национального воссоединения как немецких, так и итальянских земель. Такой же реакционный характер носило решение о передаче Бельгии под власть голландского короля, а также присоединение Норвегии к Швеции и захват Англией острова Мальты.
Наполеон, разбитый у Ватерлоо, был арестован и сослан на более отдаленный остров — Святой Елены. Союзные войска вновь оккупировали Париж и вторично посадили на трон Людовика XVIII. Но бурные события «ста дней», истекших с момента высадки Наполеона во Франции, пробудили среди участников конгресса глухую тревогу насчет прочности созданной ими политической системы.
Смутно ощущая неизбежность новых революционных потрясений и возникновения новых национально-освободительных движений, они попытались учредить международную полицейскую организацию, гарантировавшую, как им казалось, сохранение абсолютистско- феодальных порядков и установленного решениями Венского конгресса международного равновесия. Такой организацией и был Священный союз.
Основанием его послужил составленный в напыщенных выражениях акт, подписанный 26 сентября 1815 г. Александром I, Фридрихом-Вильгельмом III и австрийским императором Францем, а позднее — всеми монархами Европейского континента, кроме турецкого султана.
Участники союза торжественно заявляли о своем решении объединиться «во имя святой и нераздельной троицы» и оказывать друг другу «во всяком случае и во всяком месте... пособие, подкрепление и помощь». За этой религиозной фразеологией скрывалась определенная политическая цель — взаимная по¬
священный союз
159


мощь в подавлении любых проявлений «революционного духа». Ф. Энгельс метко охарактеризовал «Священный союз» как заговор «всех европейских монархов против их народов под главенством русского царя» *.
2
Усиление крепостнического произвола внутри страны
Наполеоновское нашествие и затяжные войны 1812—1814 гг. нанесли сильный удар экономике и без того отсталой крепостной России. «Войска Наполеона, как са- ранча, оставили за собой надолго семена разрушения»,— писал А. А. Бестужев, в будущем активный участник движения декабристов. И действительно, широкая полоса территории страны, включавшая Литву, Белоруссию, Смоленщину и половину Московской губернии, подверглась полному разорению. Сильно пострадали от постоев войск и поборов примыкавшие к театру военных действий Калужская, Тульская, Рязанская, Тверская, Псковская и другие губернии. В Москве и ее окрестностях было уничтожено большое число промышленных предприятий и торго7 вых складов. Рекрутские наборы и формирование ополчений оторвали от народного хозяйства мужчин самого работоспособного возраста.
Естественно, что более всего пострадали от войны крепостные крестьяне. Их маломощное хозяйство местами пришло в полное разорение. Между тем помещики, нуждаясь после войны в деньгах, повышали норму оброка, увеличивали барщину, расширяли господскую запашку.
Крестьяне надеялись, что активным участием в войне против наполеоновских захватчиков они заслужат облегчение своей участи. Но вопреки широко распространявшимся слухам о даровании «воли» в царском манифесте по случаю окончания войны было сказано: «Крестьяне, верный наш народ, да получат мзду от бога...»
Не получив ни личной свободы, ни лучшей доли, крестьяне оказались еще более притесняемы своими господами. Рязанский епископ Феофилакт, которого трудно заподозрить в симпатиях к крестьянству, писал, что помещики, «возвращаясь в свои деревни, отнимают у крестьян последнее, заставляя их кормиться милостыней...» Они «до того своекорыстны, что хо-  11 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 22, стр. 32.
160


тят и из каменья добывать масло». А. А. Бестужев же утверждал, что «негры на плантациях счастливее многих помещичьих крестьян».
Неудивительно, что доведенные до отчаяния крестьяне нередко целыми семьями бросали свои оскудевшие усадьбы и уходили куда глаза глядят в поисках заработка и хлеба. Толпы оборванных, изголодавшихся людей бродили в те годы по дорогам России. Полицейские власти с тревогой наблюдали небывалый наплыв «нищих и бродяг» в столицу. Особенно усилился в послевоенный период ноток беглых помещичьих крестьян, направлявшийся из центральных губерний на юг — в причерноморские, приазовские и задонские степи.
Повсюду росло сопротивление крестьян эксплуататорским притязаниям помещиков. Напрасно правительство требовало от местных администраторов, чтобы они внушали крестьянам безропотно подчиняться своим владельцам и по-прежнему заниматься «трудом и промыслами», а «ослушников» предавали «строгому по законам суждению». Массовое движение против крепостного гнета, не затихавшее и в годы войны, в послевоенный период значительно усилилось. Около половины всех крестьянских выступлений против помещиков и властей в первой четверти XIX в. приходится на последнее десятилетие этого периода (1816—1825 гг.).
Учащались случаи неповиновения крестьян помещикам и их управляющим в центральных губерниях. В 1816 г. крепостные крестьяне князей Гагариных, владевших имением в Рязанской губернии, потребовали смены управляющего (бурмистра) и отказались работать на барина, пока приехавший уездный предводитель дворянства не пообещал им добиться удовлетворения их требования. Через два года в том же имении Гагариных вновь вспыхнули волнения крестьян. Губернатор направил туда карательный отряд в составе двух эскадронов кавалерии. Жители одной из деревень оказали сопротивление солдатам.
В 1817 г. отказались платить непосильный оброк крестьяне помещицы Н. Ф. Грибоедовой (матери писателя) в Костромской губернии. Два года жалобы крестьян оставались без ответа. Возбуждение нарастало, а когда в 1819 г. был прислан карательный отряд, крестьяне, собравшись толпой в 400 человек, вооружились кольями и топорами, а также 50 ружьями. Когда солдаты арестовали некоторых «бунтовщиков» и повезли их в город, жители нескольких деревень объединились, напали на конвой и отбили арестованных. К этому времени крестьяне располагали уже 300 ружьяхми и одной пушкой. Только весной 1819 г. сопротивление крестьян было сломлено, как го-  11Рост массового
антикрепостнического
движения
11 История СССР, т. IV
161


Русский солдат — ветеран Отечественной войны 1812 г.
верилось в официальном рапорте военного министра, «силою военного оружия». При этом с них взыскали в пользу помещицы 20 тыс. руб. оброка
Эти примеры показывают, что борьба крестьян против крепостного гнета принимала все более упорный и затяжной характер. Кроме того, волнения крестьян наблюдались не в одном каком-либо районе, а во многих местах империи. В центрально-черноземных губерниях крестьяне протестовали против усиления барщинных повинностей, в Верхнем Поволжье и на северо-западе — против повышения оброка.
В поисках воли крестьяне использовали все легальные возможности — подавали жалобы, возбуждали судебные иски, оспаривали право родственников умершего помещика на наследование имения.
Новым явлением в истории антикрепостнического движения была борьба крестьян против переселения их помещиками  11 «Крестьянское движение в России в 1796—1825 гг.», док. 180—188, стр. 473—501.
162


Крестьянка. Середина XIX в.
на новые земли, приобретенные на южных и юго-восточных окраинах страны. В 1814—1818 гг. упорно сопротивлялись переселению в Саратовскую губернию помещичьи крестьяне Клинского уезда Московской губернии. В 1815 г. отказались переселяться на Херсонщину крестьяне полтавского помещика Кирьякова. Ни уговоры приехавшего губернатора, ни атаки солдат и казаков не заставили их изменить свое решение.
С весны 1818 г. широким антикрепостническим движением была охвачена огромная территория Приазовья и Нижнего По- донья. Оно было вызвано стремлением помещиков к закрепощению переселившихся на степные окраины русских и украинских крестьян, среди которых было немало беглых крепостных из внутренних губерний. В петиции на имя царя новоселы заявляли: «Мы богу и государю повинуемся и казенным властям, но слушать помещиков и работать на них панщину не хочем и не будем...» К 1820 г. в это движение было вовлечено до 45 тыс. крестьян из 256 селений. Возглавивший карательную экспедицию генерал А. И. Чернышев доносил, что «дух непослушания и буйства помещичьих крестьян разлился по всему их населению в пределах Войска Донского и грозил потревожить и соседственные губернии...» Для подавления восставших
11* 163


Крестьяне, закованные в кандалы
правительству пришлось двинуть крупные военные силы. Всего за 1796—1825 гг. произошло 854 активных крестьянских выступления.
Наряду с крестьянскими выступлениями в послевоенный период происходили волнения среди рабочих. В 1816 г. протестовали против притеснений со стороны администрации мастеровые Новгородской казенной парусной фабрики !. В 1820 г. отказались работать в праздничные дни рабочие Березовского казенного завода в Пермской губернии. Ни уговоры, ни угрозы начальства не помогали. До 3 тыс. мастеровых дружно отка-' зывались приступить к работе, пока не выполнят их требования. Они избрали руководителей, которые вели переговоры с администрацией, и составили петицию на имя императрицы. Расправа с рабочими началась с ареста их вожаков, которых отправили под конвоем на отдаленные уральские заводы. Однако рабочие выбрали новых уполномоченных («десятских» и «сотских»), создали свой руководящий орган («мирскую избу») и встретили высланные против них войска на заводской площади, построившись тесно сомкнутыми рядами и крепко взявшись за руки.
В 1822—1823 гг. волнения распространились на Кыштым- ские и Каслинские заводы Пермской губернии. И здесь масте-  11 «Рабочее движение в России в XIX веке». Сборник документов, т. I. М., 1951, док. 77—78, стр. 327-330.
164


ровые проявили упорство и мужество в борьбе против эксплуататоров. В массовых выступлениях приняло участие до 10 тыс. человек. Ими руководили братья Косолаповы, Дайбов, Устинов, Назаров и Рыбин. На Кыштымских заводах был создан своеобразный стачечный комитет, или «казенная изба», как называли его сами рабочие. Для усмирения «бунтующих» власти направили карательные отряды общей численностью до Я тыс. солдат. Занимая один мятежный завод за другим, каратели жестоко расправлялись с рабочими \
В 1824 г. начались массовые волнения на Ревдинских заводах, принадлежавших богачам Демидовым. Рабочие не соглашались принять повышенные нормы выработки. Когда избранные ими уполномоченные были арестованы, свыше 500 рабочих двинулись в Екатеринбург (ныне Свердловск), чтобы освободить их. Рассеянные войсками, они были подвергнуты массовой порке и другим жестоким наказаниям.
Антикрепостнические настроения проникали и в армию. Новым явлением в истории массового освободительного движения были солдатские волнения. За 10 послевоенных лет насчитывалось не менее 20 коллективных выступлений солдат армейских и гвардейских частей, причем 15 приходилось на пятилетие 1821—1825 гг. Наиболее широкую известность получило массовое выступление солдат Семеновского гвардейского полка, расквартированного в Петербурге. В 1820 г. солдаты одной из рот этого полка заявили протест против жестокого обращения с ними полкового командира Шварца. Когда же начальство изолировало эту роту и сумело увести ее в Петропавловскую крепость, все остальные роты также отказались повиноваться командирам. В результате весь полк в полном составе был отправлен в крепость, а затем расформирован.
Под влиянием выступления семеновцев начались волнения и в других гвардейских полках, расположенных в столице,— Московском, Измайловском, Преображенском. Среди солдат Преображенского полка распространялась листовка, в которой говорилось, что «государь не кто иной, как сильный разбойник», и что «царя и дворян» надо «взять под крепкую стражу», а «вместо сих злодеев определить законоуправителя, который и должен отдавать отчет во всех делах избранным от войска депутатам, а не самовластителем быть». Таким образом, эта революционная прокламация имела не только антикрепостнический, но и антицарский характер. Хотя имя автора ее не было установлено, можно предполагать, что им являлся какой-то грамотный солдат из разночинцев или из дворовых. По словам  11 Государственный архив Свердловской обл., ф. 12, он. 1, д. 475, 661, 662, 695, 696, 711, 738.
165


Тревога
и замешательство в правительственных кругах
современника, среди солдат встречались тогда «люди весьма умные, знающие грамоте, есть и семинаристы и из дворовых — весьма острые. Есть управители, стряпчие и прочие из господских людей, которые за дурное поведение или за злоупотребления отданы в рекруты. Они ...читают журналы, газеты и пр.» 1
Волнения в гвардейских частях настолько встревожили царя и его советников, что они под предлогом подготовки к заграничному походу приняли решение вывести на некоторое время гвардейские полки из столицы.
Подъем массового антикрепостнического движения после войны 1812 г. воспринимался в правящих кругах как опасность, не менее страшная, чем нашествие Наполеона. Многие из дворян понимали, что события, связанные с Отечественной войной, сильно всколыхнули народные массы, и что народ, осознавший свою силу в борьбе с внешним врагом, может выйти из повиновения и подняться против своих господ.
Еще в октябре 1812 г., когда уже был ясен исход борьбы с наполеоновской армией, А. И. Тургенев писал кн. П. А. Вяземскому, что русским дворянам следует «почитать блистательнейшей победой» не разгром вражеских полчищ, а тот факт, что «отношения помещиков и крестьян не разорваны...» 1 2 Но если дворянству удалось, несмотря на внешние потрясения, сохранить свое господство внутри страны, то это не избавляло их от заботы об укреплении его в послевоенные годы. Вести о крестьянских волнениях, приходившие со всех концов империи, вызывали тревогу среди царских сановников, занимавших высшие государственные посты. Они ощущали, что после пережитых потрясений трудно рассчитывать на то, что удастся прежними методами управления удержать в покорности миллионы крестьян. Мысль о необходимости каких-то перемен во внутренней политике витала в правительственных кругах, проникала на страницы печати, привлекала внимание публицистов и ученых.
В 1818 г. вышла в свет первая часть книги известного экономиста и статистика К. И. Арсеньева «Начертание статистики Российской империи», в которой говорилось, что при крепостном строе «девять производителей содержат одного потребителя» и что дворяне живут за счет земледельцев и составляют «класс непроизводящий». Это было смелым обличением
1 В. А. Федоров. Солдатское движение в годы декабристов. М., 1963, сгр. 140—141.
2 «Отечественная война и русское общество», т. V. М., 1912, стр. 168, 166


антинародной сущности крепостничества. В том же году А. П. Куницын издал свой труд «Право естественное», также содержавший определенные антикрепостнические взгляды. Резким выпадом против крепостного права и дворянских привилегий была напечатанная в 1818 г. анонимная книга «Путешествие критика».
В правительственных кругах с раздражением отмечали эти факты, свидетельствовавшие о росте прогрессивных настроений среди передовой дворянской интеллигенции, усиливался цензурный контроль, запрещались отдельные издания. Однако в то же время царь и его советники испытывали некоторые колебания, не решаясь сразу круто повернуть государственный корабль в сторону открытой реакции. Учитывая распространение в обществе идей либерализма и «вольномыслия», они прикрывали этот поворот политическими маневрами и поисками более гибких методов управления.
Выступая в 1818 г. на открытии польского сейма и объявляя о введении в «Царстве Польском» предусмотренной Венским конгрессом конституции, Александр I сделал туманный намек на возможность распространения в будущем конституционного устройства «на все страны, провидением попечению [его] вверенные». Его брат Константин Павлович, сидевший в зале во время этой речи, отозвался о ней в интимном письме, как о «русской комедии». Однако многим из либеральных дворян это выступление императора показалось знаменательным и многообещающим. Надежды на проведение конституционных реформ внутри России пробудили еще сильнее слухи о том, что царь поручил H. Н. Новосильцову разработать проект «Уставной грамоты» для преобразования государственного устройства империи, а некоторым другим приближенным — заняться подготовкой положения о способах освобождения крестьян от крепостной зависимости.
Вскоре, впрочем, слухи развеялись, а надежды угасли. Подготовленный Новосильцовым текст «Уставной грамоты», по словам самого автора, «не вносил никакого новшества... в государственное устройство». Просмотрев его, царь отложил обсуждение до лучших времен, а потом просто забыл о нем. Что касается записок об отмене крепостного права, то они предусматривали длительный срок постепенного освобождения крестьян за выкуп при наименьшем ущербе для помещиков. В записке Е. Ф. Канкрина этот срок растягивался на 60 лет. Даже эти куцые проекты не подвергались серьезному обсуждению.
Зато шумиха вокруг подобных либеральных начинаний, порожденных неуклюжими попытками царизма сманеврировать в области внутренней политики, помогла правительству замаскировать поворот к открытой реакции.
167


Сам Александр I в послевоенные годы был больше занят внешнеполитическими проблемами. Надолго отлучаясь за границу для дипломатических свиданий с зарубежны- ра чеевщ на ми монарХами и дЛЯ участия в международных конференциях и конгрессах, он вверил внутреннее управ ление собственной страной камарилье мракобесов и завзятых крепостников. Особым его благоволением пользовался А. А. Аракчеев.
Всесильный временщик, известный своей собачьей преданностью царю, он становится первым его советником по внутренним делам империи и руководителем ее центрального административного аппарата. Тупой и жестокий, Аракчеев стремился всю Россию превратить в одну казарму и сковать общество тесными рамками военных уставов, требуя от всех чиновников соблюдения строгой дисциплины и абсолютного послушания высшим начальникам. Аракчеев сознавал свою силу и влияние при царском дворе, а порой даже кичился бесконтрольностью своих действий. «Я — друг царя, — говаривал он,—...и на меня можно жаловаться только богу».
Некоторые историки пытаются утверждать, что Аракчееву приходилось делить власть и влияние с другими сановниками. Конечно, Аракчеев был не один, но именно он наиболее полно олицетворял тот полицейский произвол и палочный режим, который установился с середины второго десятилетия XIX в. и в административных учреждениях, и в армии, и в крепостной деревне. Он ярче всего воплощал в себе те отвратительные качества, которые были свойственны царским чиновникам того времени,— грубость, жестокость, самодурство, солдафонство и невежество. И не случайно весь период 1815—1825 гг. остался в памяти русского народа как черная пора «аракчеевщины».
Внутренняя политика царизма этого периода была характерна прежде всего усилением крепостного гнета и расширением прав помещика над личностью крестьянина.
Только отгремели пушечные залпы европейских войн, как в 1815 г. был издан указ, запрещавший всем крестьянам «отыскивать вольность». Этим указом перечеркивался закон 1754 г., по которому окончательно закрепощенными считались только те крестьяне, которые были записаны за помещиками по первым двум «ревизиям», т. е. переписям населения, произведенным в первой половине XVIII в. Всем остальным разрешалось претендовать на возвращение вольности. Теперь это право было у них отнято.
В 1822 г. последовал указ о предоставлении помещикам права ссылать своих крепостных без суда в Сибирь на поселение за «дурные поступки». Стоило любому помещику заявить
168


Сцена в девичьей
чиновникам губернского правления, что такой-то крестьянин уличен им в дурном поведении или неповиновении, и этого было достаточно, чтобы отправить человека в ссылку.
В 1823 г. особым указом была подтверждена монополия дворян на владение крепостными людьми. Недворянам (разночинцам) запрещалось «иметь в услужении» крепостных, принадлежавших помещикам.
В течение послевоенного десятилетия значительно возросло количество земельных пожалований дворянам. Александр I
169


щедро раздавал им казенные земли. Помещики, не могли обижаться на своего «благословенного» монарха.
Самым уродливым порождением аракчеевщины были военные поселения. Еще в 1810 г. превратили в поселян солдат одного мушкетерского батальона, расквартировав их в деревнях Могилевской губернии. Но широкое распространение военные поселения получили, начиная с 1816 г. Полоса боевых походов прошла. Военные тревоги сменились мирным затишьем. Но завоеванный мир казался правительству непрочным. Кроме того, армия могла понадобиться для усмирения недовольных крестьян. В таких условиях не стоило распускать солдат по домам. Однако содержать большую армию было дорого. Казна и без того была опустошена длительными войнами. Переводом солдат в разряд военных поселян имелось в виду удешевить содержание многочисленной армии: занимаясь хлебопашеством и животноводством, военнослужащие должны были сами обеспечивать себе питание и сами одевать себя. Кроме того, размещая солдат вместе с семьями в особых поселениях, можно было превратить их окончательно в изолированную от народа военную касту. В период нараставшего массового освободительного движения это было очень важно. Наконец, перечисляя в военные поселяне жителей казенных деревень, правительство получало возможность подчинить военно-полицейскому контролю массы государственных крестьян.
Военные поселяне обязаны были совмещать выполнение сельскохозяйственных работ со строевым обучением, неся службу наравне с солдатами и подчиняясь армейской дисциплине и казарменному распорядку жизни. Каждый шаг их регламентировался уставом. За малейшее нарушение уставных правил их подвергали жестокому наказанию. По сигналу они выходили на полевые работы, по сигналу шагали в строю на ученья, по сигналу обедали и ложились спать. Детей от них отбирали, сдавая их в особые «школы кантонистов» для подготовки будущих младших командиров.
К концу царствования Александра I насчитывалось уже 375 тыс. государственных крестьян, переведенных на положение военных поселян. Они размещались в разных губерниях — Петербургской, Новгородской, Херсонской, Харьковской. Во всех военных поселениях царили произвол и деспотизм аракчеевских ставленников. Но самую страшную картину представляли поселения, созданные в районе собственного имения Аракчеева Грузино близ Новгорода. Он их лично инспектировал, сам творил суд и расправу, устраивал массовые порки, забивал палками насмерть ни в чем неповинных людей, подписывал приказы о том, что «девкам надлежит выходить замуж за солдат», а «бабам рожать ежегодно и лучше сына, чем дочь,..»
170


Аракчеевщина выразилась также в насаждении реакционного режима в армии, основанного на палочной дисциплине и бессмысленной муштре. Боевая подготовка войск подменялась «фрунтовой механикой» и бесплодным «экзерцирмейстерством». Возрождение этих гатчинских, прусских традиций в военнопедагогической практике сопровождалось изгнанием из армии воспитанников суворовской и кутузовской военной школы, славных ветеранов 1812 г. Заменявшие же их аракчеевские выкормыши были, по остроумному выражению Дениса Давыдова, «истыми любителями изящной ремешковой службы». Они больше всего были озабочены тем, чтобы солдаты держали равнение в строю и не допускали ни малейшего отступления от формы. Брань, оскорбительные окрики, зуботычины — вот применявшиеся ими повседневно «воспитательные меры». В случае же более серьезного дисциплинарного нарушения виновного прогоняли сквозь строй солдат, вооруженных «шпицрутенами» — длинными, гибкими прутьями. Командирам вменялось в обязанность при этом следить, чтобы каждый солдат наносил удар шпицрутеном в полную силу, не щадя осужденного товарища.
Командир одной из дивизий генерал Желтухин поучал офицеров: «Сдери с солдат шкуру от затылка до пяток..., не бойся ничего — я тебя поддержу». В бригаде, которой командовал генерал Тарбеев, «чрезмерные наказания палочными побоями чинились всякий раз целому взводу: солдаты, выходя на учение, предварительно знали по порядку номеров, которому взводу должно достаться». Об этом говорилось в официальном рапорте проверявшего эту бригаду адъютанта командующего 2-й армией.
Палочную дисциплину насаждали в армии и воопитахчные на прусских традициях немецкие бароны вроде Беннигсена, Витгенштейна, Дибича, и угодничавшие перед Аракчеевым представители русской знати вроде царского генерал-адъютанта И. В. Васильчикова, и даже родные братья императора — Константин, Николай и Михаил. Оправдывая жестокость по отношению к солдатам, Константин говорил: «Дурной солдат, который доживает срок свой двадцатипятилетний до отставки». А Николай, будущий император, не стеснялся оскорблять даже гвардейских офицеров. Однажды он обозвал офицеров Финляндского полка «свиньями».
Да и сам Александр I всегда поддерживал и поощрял Аракчеева в применении крепостнических методов воспитания и обучения солдат, в жестокой расправе с нарушителями дисциплины и ослушниками. На рапорте Аракчеева об усмирении чугуевских военных поселян царь написал: «Благодарю тебя искренно от чистого сердца за все твои труды».
171


А. В. Устинов. Мирная марсомания
Таким образом, неверно было бы думать, что муштра и палки являлись следствием какой-то патологической жестокости Аракчеева или иного отдельного военачальника. Нет, аракчеевский режим в армии был выражением определенной политической линии, сознательно осуществлявшейся царским правительством при поддержке высшей знати и военной бюрократии. Изнурительной строевой муштрой и постоянным страхом перед наказанием за ничтожное отступление от уставных правил имелось в виду притупить сознание солдата, лишить его возможности размышлять и способности рассуждать о предметах, даже относящихся непосредственно к казарменному военному быту. «Надо выбить дурь из головы этих молодчиков»,— учил Аракчеев своих клевретов. Под «дурью» в данном случае верный страж царского самодержавия понимал те «крамольные» мысли, какие зарождались в голове солдата-крестьянина под влиянием жалоб на усиление барского произвола, доносившихся со всех сторон от подневольного люда. Ведь как ни старались изолиро-
172


ßать солдата от идейных контактов с народной массой, это не удавалось. При свидании ли с земляком, приехавшим в город, в беседе ли с хозяином на постое во время похода, в задушевном ли разговоре с бывалым ветераном, прошедшим славный боевой путь от Москвы до Парижа, всегда находилась пища для горьких размышлений о социальной несправедливости, о несбыв- шихся чаяньях народа, отстоявшего Родину от иноземных захватчиков, но так и не получившего освобождения от крепостной неволи. Вот почему неистовствовали на казарменных плацах аракчеевские ставленники, пытаясь палками и одуряющей шагистикой превратить солдата, как говаривал когда-то Павел I, в «механизм, артикулом предусмотренный»,— абсолютно безотказный механизм, послушный воле офицера-дворянина.
«Время Аракчеева,— вспоминал впоследствии современник, служивший тогда в русской армии,— было время железное, мрачное по своей жестокости. Чуть ли не вся Россия стоном стонала под ударами. Били в войсках, в школах, в городах и деревнях, на торговых площадях и в конюшнях, били и в семьях, считая битье какою-то необходимою наукою — учением. В то время действительно, кажется, верили, что один битый стоит двух небитых и что вернейшим средством... против всякого заблуждения и шалости... было битье».
Оправившись от потрясений, связанных n^nüfuuu п^и^11ИВНОИ с Отечественной войной 1812 г., кре-
постники-помещики стали требовать от царского правительства более решительного подавления нараставшего крестьянского движения. Преодолевая охватившие его было сомнения и колебания, Александр I все чаще прибегал к преследованию крестьян, непокорных господам, неповиновав- шихся солдат и осуждавших аракчеевщину деятелей передовой интеллигенции. Либеральные жесты и демагогические речи постепенно уступали место неприкрытым репрессивным мероприятиям. Это находило отражение не только в практике местной администрации, но и в законодательной деятельности правительства.
В 1817 г. в Сенате разбиралось дело государственного крестьянина Александра Мичкова, который в пьяном виде нелестно отозвался о «высочайшей особе» императора. Используя этот случай, Сенат * постарался пригрозить всем, кто недостаточно почтительно относится к монарху. Было вынесено решение сурово покарать Мичкова — наказать его плетьми и сослать в Сибирь «для того, чтобы он сам возчувствовал дерзость своих изречений, столько и* для удержания примером его прочих крестьян в пределах благоразумия...» 1
1 ПСЗ, т. XXXIV, № 26602. Указ 8 января 1817 г.
173


Поток жалоб помещиков на учащавшиеся случай бегства крепостных крестьян настолько увеличился, что в 1818 г. был издан указ, еще раз предупреждавший всех должностных лиц о том, чтобы не имеющие паспорта люди «нигде не были терпимы». В следующем 1819 г. специальным указом предлагалось всем местным властям принять «деятельнейшие меры к скорейшему искоренению вообще держания и укрывательства беглых...» 1
Новыми цензурными ограничениями правительство пыталось стеснить общественную и литературную деятельность передовой русской интеллигенции, а также пресечь развитие ее идейных связей с прогрессивными кругами зарубежных стран. В 1817 г. были введены более строгие правила выдачи паспортов для выезда за границы империи1  2. Тогда же в целях усиления контроля за воспитанием молодого поколения, прессой и литературой Министерство просвещения было преобразовано в «Министерство духовных дел и народного просвещения». Даже консервативно настроенный H. М. Карамзин иронически отозвался о новом учреждении как о «министерстве затемнения» 3.
Наряду с преследованием прогрессивной профессуры участились цензурные запреты. Цензорам было предписано строго следить за тем, чтобы в печатную продукцию не проникало ничего «колеблющего веру и благонравие». Всем лицам, состоявшим на государственной службе, запрещалось комментировать в печати внутреннюю и внешнюю политику правительства 4.
С 1812 г. заметно возросло значение созданной еще в конце XVIII в. личной императорской канцелярии, или, как она официально называлась, «собственной его императорского величества канцелярии». Являясь прямым орудием самодержавной власти царя, она как бы выдвинулась над всеми прочими государственными учреждениями. В этом проявлялась та тенденция к укреплению царского абсолютизма и крайней централизации управления, какая впоследствии стала столь характерной для внутренней политики Николая I. Побуждало к этому царизм стремление к упрочению государственной власти перед лицом надвигавшегося кризиса крепостнической системы, чреватого новыми социальными и политическими потрясениями.
1 ПСЗ, т. XXXVI, № 27738. Указ 27 марта 1819 г.
2 Там же, т. XXXIV, № 26740.
3 Подробнее о политике царизма в области культуры и просвещения будет рассказано в главе «Культурная жизнь дореформенной России».
4 ПСЗ, T. XXXIX, № 29960, 30119.


ГЛАВА
ПЯТАЯ
ДЕКАБРИСТЫ
1
Исторические корни движения декабристов
Против крепостничества и самодержавия
Первые русские революционеры — декабристы были борцами против крепостничества и самодержавия. Они выступили
во имя этой борьбы с оружием в руках в столице Российской империи — Петербурге в туманный зимний день 14 декабря 1825 г. Через две недели, 29 декабря, вспыхнуло второе восстание на юге страны — на Украине, где находились другие участники этого же движения. По месяцу выступления, декабрю, они и называются декабристами.
Сокрушение феодально-крепостного строя, ликвидация самодержавия не были в России отдаленным идеалом политических мечтателей. Как видно из предшествующих глав, посвященных развитию экономики и политического строя России, эти требования выросли органически в русском историческом процессе, кровно ему принадлежали. Задачи декабристов были задачами буржуазной революции в России.
Необходимость замены старого общественного строя новым ощущалась тем отчетливее, чем яснее выявлялись огромная мощь страны, ее необъятные силы. Дважды потрясенная в войнах с Наполеоном (в 1805 и в 1806—1807 гг.), Россия в 1812 г. дает сигнал к освобождению народов Европы от ига Наполеопа и сама становится решающей силой этого освобождения. Не слабая и не хилая страна стонала под гнетом феодализма, а сильный и полный огромных возможностей народ бился в его путах. Народ, героически защищавший свою Родину от Наполеона, надеялся получить освобождение от крепостного права. Но его надежды были напрасны.
175


«Мы проливали кровь,— говорили солдаты, вернувшись С войны,— а нас опять заставляют потеть на барщине. Мы избавили родину от тирана, а нас вновь тиранят господа» 1. Солдаты, побывав за границей во время походов 1813—1815 гг., воочию увидели страны, где не было крепостного права, и, вернувшись домой, только и толковали об этом.
Народы жаждали освобождения от феодального гнета и надеялись получить свободу после войны. Царь, короли и дворяне европейских стран стремились к другому — восстановить после войны старые, феодально-крепостные порядки. Поэтому после наполеоновских войн особенно остро проявилось столкновение интересов народных масс и монархических правительств.
В этих условиях и сложилась европейская революционная ситуация 1818—1819 гг. В 1820 г. она начала переходить в революцию — первый взрыв ее имел место в Испании, за ним последовали Неаполь, Португалия, Пьемонт, Греция... В России тех лет революционная ситуация не вызрела до конца — ив этом глубокая подоснова неудачи восстания декабристов. Однако исторические условия в России развивались в том же направлении, что и на Западе.
Крестьянские волнения учащались, и положение становилось все более напряженным. Восставали военные поселения. Несколько лет длились волнения на Дону. Дело дошло до выступления солдат-гвардейцев в самом Петербурге (1820 г.). Недовольство усиливалось: «Во всех углах виделись недовольные лица, на улицах пожимали плечами, везде шептались — все говорили: к чему это приведет? Все элементы были в брожении...»,— писал декабрист Александр Бестужев.
Декабристы — Основные лозунги декабристов — уничтоже- дворянские ние крепостного права и самодержавия —
революционеры были лозунгами буржуазной революционности. Декабристы были ее носителями. Однако отсюда никак не следует, что декабристы были представителями буржуазии. Буржуазная революция — важный этап в истории человечества — далеко не всегда совершается при гегемонии революционной буржуазии. В некоторых странах (Россия принадлежит к их числу) буржуазия не стала революционной силой. Между тем в революционной ликвидации феодализма был заинтересован народ в целом, и без этого история всей страны не смогла бы развиваться дальше.
Особенностью русского исторического развития явилось то, что почин в борьбе против отжившего феодально-крепостного строя взяли на себя, как говорил В. И. Ленин, «лучшие люди из
1 «Из писем и показаний декабристов. Критика современного состояния России и планы будущего устройства». СПб., 1906, стр. 35—36.
176


дворян» *. Презрев дворянские привилегии и преимущества своего класса, поняв, что эти привилегии стали злом и задерживают национальное развитие, эти люди стали, по определению Ленина, «революционерами-дворянами», или «дворянскими революционерами». Этот термин глубоко отражает диалектическую сложность явления, подчеркивая классовую ограниченность, но вместе с тем и революционность этих деятелей. Более того, целый период русского революционного движения Ленин называет периодом дворянской революционности, считая главными его представителями декабристов и Герцена.
В. 	И. Ленин остановился на периодизации русского революционного движения и на месте в нем декабристов в статьях: «Памяти Герцена», «Роль сословий и классов в освободительном движении», «Из прошлого рабочей печати в России» и в других работах. Всюду Ленин начинает периодизацию именно с декабристов, выделяя этап дворянской революционности, который сменяется затем этапом разночинским, далее — эпохой пролетарского революционного движения: «...мы видим ясно три поколения, три класса, действовавшие в русской революции,— писал Ленин в статье „Памяти Герцена“.— Сначала — дворяне и помещики, декабристы и Герцен. Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа. Но их дело не пропало. Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию.
Ее подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры-разночинцы, начиная с Чернышевского и кончая героями „Народной воли“. Шире стал круг борцов, ближе их связь с народом. „Молодые штурманы будущей бури“ — звал их Герцен. Но это не была еще сама буря.
Буря, это — движение самих масс. Пролетариат, единственный до конца революционный класс, поднялся во главе их и впервые поднял к открытой революционной борьбе миллионы крестьян. Первый натиск бури был в 1905 году» 1 2.
В ту эпоху, когда выступили декабристы, окончательное уничтожение феодально-крепостнического угнетения и неограниченной монархии (абсолютизма) было ведущей задачей мировой истории. Неограниченная царская или королевская (власть охраняла устаревший феодально-крепостнический строй и мешала развитию народов. Русское самодержавие было формой абсолютизма. Старый феодально-крепостнический строй стал тормозом исторического развития. Новый, в то время прогрессивный капиталистический строй вступал в свои права.
1 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 23, стр. 398.
2 В. И. Ленин Полное собрание сочинении, т. 21, стр. 261.
12 История СССР, т. IV
177


Декабристы разработали свою революционную идеологию (об этом свидетельствует их рукописное наследство). Работая над нею, они опирались на своих идейных предшественников. Большое воздействие оказал на них Радищев, многое почерпнули они из богатой освободительной литературы Западной Европы. Вольтер, Руссо, Мабли, Монтескье и многие другие передовые писатели были их учителями.
Период мировой истории, ограниченный 1789—1871 гг. (от Великой Французской буржуазной революции до Парижской Коммуны),—это, по словам Ленина, «эпоха подъема буржуазии, ее полной победы. Это — восходящая линия буржуазии, эпоха буржуазно-демократических движений вообще, буржуазно-национальных в частности, эпоха быстрой ломки переживших себя феодально-абсолютистских учреждений» *.
В указанный Лениным период происходило немало революций и революционных выступлений, шедших под лозунгами буржуазной революционности. Кроме открывшей этот периоц Французской революции 1789 г., произошли: испанская революция 1820 г., восстание в Неаполе 1820 г. и в Пьемонте 1821 г., греческое восстание 1821 г., революция 1830 г. во Франции, бельгийская революция 1830 г., революционные восстания в некоторых германских государствах (Саксонии, Баварии) и итальянских государствах (Парме, Модене, Романье). К этому перечню надо добавить и восстание декабристов в России.
Революционное разрушение отжившего феодального строя и установление новой системы буржуазно-демократических учреждений было повсюду в то время основной задачей революционных движений. Россия не представляла собою исключения. В ней также назрела необходимость ликвидации старого, отжившего феодально-крепостнического строя. Движение декабристов и было первым проявлением этой борьбы.
2
«Союз спасения» (1816—1818 гг.]
Первое тайное общество будущих декабристов — «Союз спасения» — возникло в Петербурге в 1816 г. Почему члены тайной
Возникновение первой ОР™™3*4™ приняли для него такое свое- тайной организации образное название г Кого надо было спасать? Вероятнее всего предположить, что Комитет общественного спасения в годы Великой Французской революции конца XVIII в. подал им эту идею. Молодые дворян-  11 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 26, стр. 143.
178


скйе конспираторы считали, что надо спасать Россию — она стояла на краю гибели. Крепостное право в России — вот основное зло, подлежащее уничтожению. «Союз спасения» первое время ставил перед собой одну цель — добиться освобождения крестьян от крепостной зависимости. Но скоро к ней присоединилась и другая, тесно связанная с первой,— уничтожить самодержавие, главную силу, защищавшую крепостное право.
Члены тайного общества выработали программу и устав — и то, и другое вместе носило название «статута». Текст его до нас не дошел. Однако о статуте «Союза спасения» имеется много показаний на следствии. На их основе можно довольно точно восстановить его содержание. В этом документе организация носила еще одно название: «Общество истинных и верных сынов Отечества». Еще А. Н. Радищев, предшественник декабристов, в своей «Беседе о том, что есть сын отечества», употреблял для патриотов-революционеров название «истинных сынов отечества». Может быть, во втором наименовании своей тайной организации декабристы вспомнили и применили радищевские слова.
Шестеро молодых офицеров были инициаторами первого тайного политического революционного общества в России. Во главе их стоял 24-летний полковник гвардейского Генерального штаба Александр Николаевич Муравьев. Участник славных битв 1812 г. и заграничных походов, он привлек к организации общества своего фронтового друга и сослуживца — князя Сергея Петровича Трубецкого, 27-летнего офицера, человека широких взглядов и разностороннего образования. Трубецкой слушал лекции в Московском университете и сначала, по собственному свидетельству на следствии, «более прилежал к математике», но после Отечественной войны старался «усовершенствоваться в познании истории, законодательства и вообще политического (Состояния европейских государств». Он занимался также естественными науками, «особенно химией», слушал специальные курсы лекций по политической экономии и российской статистике.
Третий основатель общества — Никита Муравьев, подпоручик гвардейского Генерального штаба, друг Александра Муравьева и Сергея Трубецкого еще по боевым делам 1812 г. Он вырос в богатой, культурной дворянской семье, также был студентом Московского университета, получил тщательное домашнее образование, глубоко интересовался историей и литературой, владел пятью иностранными языками, не считая двух древних — греческого и латинского. Охваченный патриотическим порывом, Никита Муравьев в 1812 г. тайно бежал из дома на фронт вопреки воле матери и добился поступления на военную службу. Как и Трубецкой, он принял участие в заграпич-
12* 179


ных походах, побывал в Париже, познакомился с зарубежными общественными деятелями и вернулся на родину полный преобразовательных стремлений. «Беспокойный Никита»,—сказал о нем А. С. Пушкин в незаконченной X главе «Евгения Онегина». В шестерку основателей входили молодые офицеры братья Муравьевы-Апостолы: старший Матвей и младший Сергей — дети русского посланника в Испании, воспитанные в Париже. Мать скрывала от сыновей, что в России существует крепостное право, и оба подростка были потрясены, узнав о нем по приезде в Россрто. Оба — участники войны 1812 г. и заграничных походов. Шестерку инициаторов замыкает Иван Дмитриевич Якушкин, родом из разорившихся смоленских дворян, также воспитанник Московского университета и затем — участник войны 1812 г. и заграничных походов.
с Статут «Союза спасения» требовал борьбы
«Союза спасения» за конституционную монархию — царское правительство надо было «принудить» дать саране конституцию. Удобнее всего это сделать при смене императоров на престоле. Члены общества поклялись не присягать новому императору, пока он не подпишет предложенную ему конституцию. Статут обязывал их «елико возможно умножать число членов общества» и добиваться, чтобы его члены поскорее заняли ответственные места в государстве как по военной, так и по гражданской службе. Это должно было обеспечить быстроту и безболезненность предстоящего государственного переворота — ведь на всех важнейших местах будут находиться свои люди. В представлении декабристов все, что они предпринимали, делалось для блага народа. Но включение самого народа в борьбу в качестве активного участника казалось дворянам-революционерам крайне опасным. Их пугали «ужасы народной революции». Боязнь народа была характерной чертой декабристов.
Таким образом, первая декабристская организация — «Союз спасения» или «Общество истинных и верных сынов Отечества» — имела свои программу и устав (статут), вербовала новых членов, оживленно обсуждала способы предстоящего революционного преобразования России. Всего в ней насчитывалось к концу ее существования не менее 30 участников. В числе особо выдающихся деятелей этой организации надо назвать 23-летнего поручика Кавалергардского полка Павла Ивановича Пестеля, будущего автора наиболее яркого и радикального конституционного проекта декабристов — «Русской Правды». Вошел в «Союз спасения» и смелый Михаил Лунин, несгибаемый борец против самодержания.
Почти все участники «Союза спасения» были молодыми офи- церами-дворянами, прошедшими через славные битвы Двенад¬
180


цатого года и заграничные походы, много размышлявшие над судьбой родины, угнетенной крепостничеством и самодержавием. Требование уничтожить крепостное состояние и царское самодержавие было написано на их знамени.
Но как это сделать?
Вот тут-то и не было ясности. 30 офицеров, хотя бы самых пылких и образованных, были бессильны осуществить задуманное. Надо было углубить и уяснить программу, найти правильные «способы действия». Перерабатывается программа, меняются организационные формы общества, в нем идет внутренняя борьба, оно часто преобразовывается.
В 1818 г. «Союз спасения» отверг старый статут, принял новую программу, выработал новые организационные формы. Возникла вторая крупная декабристская организация — «Союз благоденствия».
3
«Союз благоденствия!» (1818—1821 гг.)
«Союз благоденствия» был основан в Москве в начале 1818 г.
Царский двор еще в 1817 г. переехал на длительное время из
__ * Петербурга в Москву по случаю заклад-
новое тайное оокцество -г, ^
ки на Воробьевых горах памятника
в честь Отечественной войны 1812 г. Для сопровождения двора гвардия двинулась из Петербурга в древнюю столицу, а в рядах двух сводных полков ее прибыли и все основные участники первого тайного общества.
Полковник Александр Муравьев получил квартиру в «шефском корпусе» Хамовнических казарм. Тут и родилось на бурных конспиративных заседаниях гвардейской офицерской молодежи, в жарких спорах новое тайное общество «Союз благоденствия» — благоденствия будущей революционной России. Мемориальная доска, поставленная на здании казарм уже в советское время, напоминает нам об этом историческом событии.
«Союз благоденствия» попытался яснее определить программу и «средства» борьбы и овладеть той основной силой, которая в соответствии с мировоззрением декабристов двигала историей. Это была, по их убеждению, «сила общественного мнения». Именно оно — так полагали они — правит миром; оно свергло старый режим во Франции и развязало Великую Французскую революцию. Оно — первопричина всех переворотов в мировой истории. Вольтер считал общественное мнение «королевой мира». Положение «миром правят мнения» воспринималось в то время как последний вывод науки. Французская
181


революция даже учредила «Праздник общественного мнения». Французский историограф Шарль Дюкло еще до революции полагал, что «общественное мнение рано или поздно опрокидывает любой деспотизм».
Ученики философов-просветителей XVIII в., внимательные читатели А. Н. Радищева, французской политической литературы своего времени — декабристы придерживались идеалистических взглядов на развитие мировой истории. Однако если мы сопоставим их воззрения с прежними идеалистическими положениями старых школ, с мнениями, принятыми в тогдашней официальной науке, то заметим существенную разницу. Старые дворянские историки и в те годы считали, что миром правит бог. История развивается якобы по высшим божественным предначертаниям. Человек слаб и ничтожен, он не имеет силы воздействовать на ход исторических событий. Бог правит миром через царей и королей, через целую армию их слуг, выполняющих приказания высшей власти. «Несть бо власти, аще не от бога» — учила христианская церковь. Воззрения философов- просветителей были передовыми по сравнению с религиозной философией. Как-никак, а положение «миром правят мнения» утверждало человеческую, а не божественную роль в развитии исторического процесса. П. И. Пестель — один из авторов новой программы и устава декабристов — полагал, что феодальная аристократия «общим мнением всегда потрясена быть может» 1.
Создание «общего мнения» против крепостного права и самодержавия — вот основная работа по подготовке революционного переворота в России, вот чем нужно заниматься тайному обществу, полагали в то время декабристы. Самую революцию декабристы в соответствии с их воззрениями на ход исторических событий называли «всеобщим развержением умов». Прежде всего организация должна была сильно вырасти численно. Нужны новые члены, многочисленные активные участники борьбы — с 30 человеками ничего не сделаешь. Это была первая задача. Далее, для овладения общественным мнением — этой решающей силой — тайный «Союз благоденствия» должен был, по планам декабристов, обрасти целой сетью явных, легальных организаций и руководить ими втайне. Было запроектировано создание литературных, научных, педагогических, хозяйственных обществ, женских организаций и кружков молодежи. Предполагалось издание журнала «Россиянин XIX века». Купили литографский станок для печатания материалов тайного общества, подлежащих распространению, но, правда, не сладили с его техникой, тогда крайне несовершенной.
1 П. И. Пестель. Русская Правда.— «Восстание декабристов», т. VII. М., 1958, стр. 152.
182


Число членов тайного общества действительно увеличилось: оно превысило 200 человек. Передовая молодежь повсюду смело выступала против старых, отживших форм жизни, тормозивших движение страны вперед. Она всюду смело заявляла «слово истины», как говорил декабрист Якушкин, и «гремела» в гостиных, театрах и клубах против Аракчеева, крепостного права, палок и военных поселений. Грибоедовский Чацкий, произносящий жаркие речи в защиту «свободной жизни»,— живая фигура того времени.
Чье же «общественное мнение» предполагалось организовать? Только ли дворянское? Новые программы и устав тайного общества (переплетенные в зеленый переплет и известные поэтому среди декабристов под названием «Зеленой книги») дают на это точный ответ: нет, не только дворянское, а мнение разных сословий. В отличие от статута «Союза спасения» документ этот дошел до нас, и мы можем прочитать в нем: «Союз не взирает на различия состояний и сословий: все те из российских граждан, дворяне, духовные, купцы, мещане и вольные люди, кои,., исповедуют христианскую веру и имеют не менее 18 лет от роду, приемлются в Союз благоденствия» *. Как видим, новый устав ставил религиозное ограничение и молчал о крепостных, проявляя тут ограниченность дворянского революционного мировоззрения, но многие сословные перегородки во внимание не принимались.
Любой член «Союза благоденствия» должен был записаться по какой-либо его «отрасли»: первая из них—«человеколюбия» — требовала участия членов во всех существовавших тогда в России благотворительных обществах и создания новых: для устройства на работу безработных, поддержки крепостных крестьян и защиты их от жестоких помещиков. Отрасль «образования» требовала проникновения членов тайного общества в школу и все просветительные учреждения, овладения ими, создания и тут «общего мнения» и тайного направления всего дела просвещения, включая книгоиздательство, к целям общества. То же самое овладение «общим мнением» рекомендовалось в отраслях «правосудия» и «общественного хозяйства».
Вся идейная жизнь огромной империи должна была быть охвачена деятельностью тайной организации, ее агитацией и пропагандой: И, наконец, когда «общественное мнение» против крепостничества и самодержавия будет в стране создано (декабристы отводили на это 10 лет), тогда наступит время революции, основной силой которой будут убежденные новаторы. Они  11 «Законоположение „Союза благоденствия“», § 2. См. А. Н. Пыпин. Общественное движение в России при Александре I. СПб., 1885, стр. 509 (IV приложение).
183


выберут тогда «главу» революционного действия и совершат государственный переворот. Не будет никаких «ужасов» Французской революции, ведь множество сторонников будет заранее «нечувствительно» завоевано, переворот будет праздничным, всеобщим... Рухнет самодержавие, заменившись народным представительным правлением, отменится крепостное право... Такова была утопия членов «Союза благоденствия».
Сама обстановка в России в то время со- Новая программа действовала усиленной работе мысли, тол-
«способы действия» кала на поиски новых решений. Движение декабристов формировалось и созревало в годы, отмеченные нарастанием массового крестьянского движения.
Если обстановка в России того времени носила начальные признаки слагающейся революционной ситуации, то в Западной Европе дело шло много дальше — весь юг Европы был охвачен к тому времени революционным движением. Революционная армия, руководимая вождями из офицерства, почти повсеместно оказывалась решающей силой победы. Декабристам — военным людям — было над чем задуматься. Они с восторгом следили за нарастающей революционной волной и приветствовали революционные завоевания. «Слава тебе, славная армия гишпанская! Слава гишпанскому народу!» — писал в своем дневнике член «Союза благоденствия» декабрист Николай Тургенев. В испанских событиях есть нечто, «близко нас касающееся», писали декабристам их друзья. «Нюхайте гиш- панского табаку и чихайте громче, как можно громче»,— в шутливо-конспиративной форме писал молодой Пушкин своим декабристским друзьям. Как раз в те годы поэт был сослан царем на юг, в Кишинев, и оказался совсем близко от революционных событий, бушевавших недалеко от русских границ.
В этой обстановке быстро созревали более радикальные решения. История, казалось, не давала отсрочки и была беспощадна к отстающим. В 1820 г. в Петербурге на квартире члена «Союза благоденствия» Федора Глинки собралось совещание «Коренной управы» Союза, пересмотревшее политическую программу тайного общества. В условиях растущего крестьянского движения в стране и революционного оживления в Западной Европе старая конституционно-монархическая программа «Союза спасения» перестала казаться удовлетворительной. Взгляды становились радикальными, общество дворян-революционеров явно «левело». В этой обстановке совещание на квартире Федора Глинки приняло решение о преимуществе республиканского правления над конституционно-монархическим. Блестящий доклад П. И. Пестеля на тему о том, какое правление надлежит предпочесть, кончился единодушным поименным го¬
184


лосованием в пользу республики. За изменением программы по ¬ следовал и вопрос о тактике, о «способах действия». В обстановке нарастающего революционного напряжения казалось невозможным десятилетиями постепенно «формировать» общественное мнение. Надо было выступать не откладывая, действовать решительным ударом, опереться на армию, с которой декабристы были тесно связаны. Революционные Испания, Неаполь, восставшая Греция давали тому пример. Сильное движение революционной мысли выражено в динамической истории второй декабристской организации. За трехлетие (1818—1821 гг.), начав с установки на формирование общественного мнения и конституционно-монархической программы, «Союз благоденствия» пришел к республиканской программе и замыслу активного военного переворота под руководством революционных вождей.
В 1821 г. новый съезд «Союза благоденствия» в Москве объявил второе декабристское общество ликвидированным. Под прикрытием этого решения руководители хотели отсеять колеблющихся и организовать новое тайное общество, способное к решительному выступлению. Некоторые более умеренные элементы в свою очередь желали использовать новое преобразование для того, чтобы избавиться от некоторых радикалов и особенно «горячих» голов, которые, как представлялось им, заходили слишком далеко. Решительных действий и подготовки открытого выступления требовала и Кишиневская управа «Союза благоденствия», возглавленная героем 1812 г. Михаилом Орловым. Он вместе со своим другом Владимиром Раевским смело развернул в войсках революционную пропаганду и считал, что настало время военного выступления; старые формы общества мешали его планам. Новое решение о ликвидации общества хотели, таким образом, использовать и радикалы, л более умеренные элементы. В этой сложной обстановке и родились два новых декабристских общества — Южное и Северное.
4
Возникновение новых тайных обществ — Южного и Северного
Из всех «управ» или отделений «Союза благоденствия» наиболее активной и решительной была Южная управа на Укра-
и ине с Пестелем во главе. Вторая армия,
Возникновение лт г „
-P» расквартированная на Украине, и была Южного общества £фер(/действ0я Южной у^равы умерен_
ная группа Южной управы не пустила Пестеля на съезд в Москву (1821 г.), боясь его радикальных настроений. На съезд поехали подполковники Бурцов и Комаров, которые задумали
185


распустить Южную организацию «Союза благоденствия» под прикрытием формального решения Московского съезда 1821 г. о ликвидации всего тайного общества. Этим способом можно было изолировать Пестеля, а новую организацию создать уже без него.
Вернувшийся в марте 1821 г. с Московского съезда подполковник Бурцов созвал совещание членов Южного общества. Оно состоялось в Тульчине на квартире Пестеля и носило бурный характер. Бурцов объявил постановление Московского совещания о ликвидации «Союза благоденствия», призвал всех поддержать это решение, постановить, что общество распущено, и затем разойтись.
Однако собрание не согласилось с московской резолюцией и решило «общество продолжать» на идейной основе петербургских республиканских решений 1820 г. Никто не последовал за Бурцевым, когда он, разгоряченный прениями, хлопнув дверью, вышел из квартиры Пестеля. В ту же мартовскую ночь 1821 г. и было основано в Тульчине Южное общество декабристов, сразу принявшее республиканскую программу и тактику военной революции.
Вновь основанное Южное общество разработало на следующем заседании свою организационную структуру и выбрало трех директоров: П. И. Пестеля, генерал-интенданта 2-й армии А. Юшневского и «северянина» Никиту Муравьева, не присутствовавшего на собрании.
Почему был избран Никита Муравьев? Потому что Южная организация не мыслила себя без Северной. Военная революция должна была начаться в Петербурге, в столице, в «средоточии властей», поэтому южане считали полнейшей необходимостью существование в столице сильной революционной организации, которая могла бы возглавить восстание и руководить им. Поэтому, только возникнув, Южное общество стало заботиться о создании общества в Петербурге. Этого требовали интересы революционного дела.
Возникновение Организацию Северного общества сначала
Северного общества задержали привходящие обстоятельства
гвардия была в 1821 г. выведена из Петербурга и оставлена на зимовку в Литве. Только по возвращении гвардии в Петербург там образовалась инициативная группа прежних членов тайного общества, в которую, помимо Никиты Муравьева, входили бывшие основатели «Союза спасения»:
С. 	П. Трубецкой, М. С. Лунин, а также друг А. С. Пушкина Иван Пущин, Е. П. Оболенский, Н. И. Тургенев и некоторые другие.
Так осенью 1822 г. возникло в Петербурге Северное общество декабристов.
186


Декабрист Н. М. Муравьев
Северное и Южное общества сознавали себя частями одного целого, одной общей революционной организацией. Об этом говорил Пестель на следствии: «В самой начальной переписке с Никитою Муравьевым мы себя признавали за одно общество». Он утверждал при этом, что «оба круга имели твердое намерение не иначе действовать, как вместе».
Южное и Северное общества создавали конституционные проекты, привлекали новых членов, разрабатывали конкретные планы революционного переворота. Мысль о составлении текста революционной конституции возникла еще в «Союзе благоденствия» после доклада Пестеля о преимуществах республиканского правления.
Конституционный проект был жизненно необходим тайному обществу, в задачу которого входили внезапный военный переворот, свержение самодержавия и созыв Учредительного собрания для выработки новых форм политической жизни, уничтожение крепостного права в России.
187


5
«Русская Правда» П. И. Пестеля и «Конституция» Никиты Муравьева
Конституционные проекты декабристов имеют сложную творческую историю. Работа над ними началась рано. Уже в 1818— - „ 1819 гг., т. е. в годы возникновения «Сою-
«Русской Правды» за благоденствия», П. И. Пестель приступил к работе над этими проектами. После своего доклада о преимуществах республиканского правления, прочитанного в 1820 г. на собрании Коренной управы Союза в Петербурге, он вновь принялся за работу над проектом будущей революционной конституции, теперь уже в республиканском духе. В те годы Никита Муравьев был его убежденным единомышленником. Он тоже горячо интересовался конституционными темами, обсуждал их с Пестелем, обменивался с ним рукописями. Осенью 1821 г. Никита Муравьев начал писать свой проект конституции. Имеется по меньшей мере четыре варианта его, сменявшие друг друга и отражавшие эволюцию политических воззрений их автора. Есть не один вариант и южного конституционного проекта — «Русской Правды» Пестеля. Оба проекта писались не в одиночестве, их авторы общались между собой, совещались с другими членами общества, обсуждали предлагаемые решения. Их работа отражает кипение коллективной мысли, поиски первыми русскими революционерами верных политических решений. Изложим кратко лишь результаты этой работы.
Заметим, что автором самого первого декабристского конституционного проекта (к сожалению, до нас не дошедшего) был член «Союза спасения», друг Пестеля Михаил Николаевич Новиков, племянник великого русского просветителя XVIII в. Его конституция была республиканской, и в ней «много было сходства с американскою» 1.
Проект Новикова оказал влияние на Пестеля (Новиков принял Пестеля в тайное общество). Пестель сначала придерживался конституционно-монархических взглядов и спорил с республиканцем Новиковым, а потом, как он сам говорит, «стал его суждения себе припоминать и с ними соглашаться».
По «Русской Правде» Пестеля, крепостное «Ру^скойМПравды» право немедленно уничтожалось и все граждане уравнивались в правах. «Русская Правда» объявляла, что крепостное право «есть дело постыдное, противное человечеству». Рабство «должно быть
1 См. следственное дело П. И. Пестеля в сб. «Восстание декабристов». Документы и материалы, т. IV, стр. ИЗ.
188


Титульный лист «Русской Правды» П.
И. Пестеля


решительно уничтожено, и дворянство должно непременно навеки отречься от гнусного преимущества обладать другими людьми». Освобождение крестьян объявлялось «священнейшей и непременнейшей» обязанностью временного правительства. Сословия уничтожались, и все население сливалось «в единое сословие гражданское».
Самодержавие, по «Русской Правде», также уничтожалось. Революционная Россия становилась республикой. Пестель не признавал федеративного принципа, по его проекту Российская республика была единой и неразделяемойЛ
Пестель был ярым врагом самодержавия и убежденным республиканцем. В «Русской Правде» самодержавие называлось тиранией, «зловластием», даже «разъяренным зловластием». Россия должна была стать республикой с однопалатной парламентской системой. Русский парламент носил в «Русской Правде» название Народного веча. Исполнительная власть принадлежала пяти лицам, избранным Народным вечем на пять лет; они составляли Державную думу. Ежегодно выбирался один новый член Державной думы и один, чей пятилетний срок уже истек, выбывал из ее состава. Каждый год новым президентом Российской республики становился тот член Державной думы, который пребывал в ее составе пятый, последний, год своего срока. Таким способом думал Пестель осуществить в России власть народа. ! «Народ российский не есть принадлежность или собственность какого-либо лица или семейства,*—говорилось в «Русской Правде».— Напротив того, правительство есть принадлежность народа, и оно учреждено для блага народного, а не народ существует для бляга правительства» К Пестель признавал «неоспоримое право» каждого гражданина участвовать в государственных делах.
Кому же должна была принадлежать земля в будущей республике? С одной стороны, Пестель признавал справедливым лишь принцип общественной собственности на землю. Земля — общее достояние и не может быть в частном обладании, полагал он. Ведь человек на земле родился и только от земли пропитание получать может. «Земля,— рассуждал Пестель,— есть общая собственность всего рода человеческого, а не частных лиц, и посему не может она быть разделена между несколькими только людьми за исключением прочих» 1 2. Следовательно, частной собственности на землю быть не должно. Но, с другой стороны, противоположный принцип тоже казался Пестелю правильным, хотя находился в полном противоречии с первым. «Второе мнение,— писал Пестель в «Русской Правде»,— напротив того,
1 «Восстание декабристов», т VIT. М., 1958, стр. 116.
2 Там же, стр. 182.
190


объясняет, что труды и работы суть источники собственности и что тот, который землю удобрил и оную способною сделал к произведению разных произрастаний, исключительное должен на ту землю иметь право обладания» К Итак, земля должна быть частной собственностью. Это подкреплялось еще и тем соображением, что для процветания хлебопашества «нужно много издержек, которые только тот сделать согласится, который в полной своей собственности землю иметь будет».
Из столкновения этих двух противоречий Пестель вышел весьма своеобразно. Он пришел к необходимости в будущей революционной России разделить в каждой волости землю на две половины — к одной будет применен принцип общественной собственности, другая будет находиться в частном владении. Первая, общественная половина, которую нельзя ни продавать, ни дарить, ни закладывать, станет источником необходимого продукта, будет удовлетворять основную нужду в питании народа, а вторая") сделается источником «изобилия», будет давать излишки сверх необходимого.
Каждый, желавший заниматься земледелием, имел право получить земельный надел из первой, общественной, половины земли. Это было, по Пестелю, очень важным личным правом, которое получал каждый гражданин будущей революционной республики. «Где бы он ни странствовал, где бы счастия ни искал, но все же в виду иметь будет, что ежели успехи стараниям изменят, то в волости своей, в сем политическом своем семействе, всегда пристанище и хлеб насущный найти может».
Во второй же, частновладельческой, половине земли царит принцип частной собственности. Ее можно покупать, продавать, закладывать, дарить. Тут находятся частные имения1  2, тут может существовать и казенная земля — «казна же является в отношении к казенной земле в виде частного человека и потому казенные земли продавать может» 3. Каждый россиянин, желающий расширить свое земельное хозяйство, может прикупить себе землю из этой второй половины частного фонда.
Так думал Пестель разрешить основное глубочайшее противоречие, сильно его тревожившее.
Политические права, по «Русской Правде», принадлежали всем гражданам России «без всякого изъятия».: Каждый мог избирать депутатов и быть избранным в депутаты. Каждый мог занять любую выборную должность в государстве, это зависело ~ только от его личных достоинств и решения избирателей.
1 Там же, стр. 182—183.
2 Пестель предполагал конфисковать крупнейшие имепия, но частично сохранить помещичье землевладение, конечно, без права владения людьми.
3 «Восстание декабристов». Документы и материалы, т. VII, стр. 168.
191


В конституционном проекте Пестеля не существовало ни имущественного ценза, ни ценза грамотности, ни ценза оседлости. Каждый, кому исполнялось 18 лет, получал политические права.
Согласно «Русской Правде» Пестеля, столицей Российской республики должен был стать Нижний Новгород: он расположен в центре страны, на Волге, на пересечении удобных торговых путей. Он как бы соединяет Европу с Азией своей Макарь- евской ярмаркой. Все воспоминания о его древности дышат свободой и «прямою любовью к отечеству, а не к тиранам его». Особым доводом являлось то, что «освобождение России от ига иноплеменнаго чрез Минина и Пожарскаго из сего города изошло» К
Пестель был противником Учредительного собрания. «Русская Правда» вводилась силой диктатуры революционного правительства. Текст ее, по мысли Пестеля, был не чем иным, как обязательным «наказом» временному революционному правительству, облеченному диктаторской властью. Конституционный проект Пестеля подробно обсуждался и голосовался на съездах главных деятелей Южного общества, которые собирались ежегодно в январе в Киеве во время контрактовой ярмарки. «Русская Правда» Пестеля — несомненный идеологический памятник всего Южного общества, а не только одного Пестеля.
Мы видим, что Южное общество хотело осуществить в России довольно решительную ликвидацию феодального средневековья. «Русская Правда» уничтожала крепостное право и самодержавие, наносила сильный удар помещичьей собственности на землю. Крестьяне получили бы земли больше, чем им выделили при ликвидации крепостного права в 1861 г. Говоря о земельных наделах крестьян, закрепленных за ними Положением 19 февраля 1861 г., В. И. Ленин писал: «...чем больше земли получили бы крестьяне при освобождении, чем дешевле бы они ее получили, тем быстрее, шире, свободнее шло бы развитие капитализма в России...» 1 2. Применяя это ленинское положение к анализу конституционного проекта Южного общества декабристов, мы должны сказать, что проект Пестеля открывал широкие возможности для капиталистического развития России. Поэтому необходимо признать его прогрессивное значение. и «Конституция» Никиты Муравьева во
Никиты Муравьева многом отличалась от южного проекта.
Никита Муравьев, когда-то горячо отстаивавший республиканские принципы, теперь представлял бу- дующую ^революционную Россию конституционной монархией с федерацией областей. По его «Конституции», крепостное право
1 «Восстание декабристов». Документы и материалы, т. VII, стр. 129.
2 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 20, стр. 164.
192


Текст «Конституции» Никиты Муравьева. Глава I. Рукопись
13 История СССР, т. IV


также немедленно уничтожалось. «Раб, прикоснувшийся земли русской, становится свободным»,— гласила «Конституция». Но земли помещиков сохранялись за ними в гораздо большей доле, чем по проекту Пестеля: там крестьяне получали половину всех земель, тут — только приусадебную землю и по 2 десятины пахотной земли на двор (в последнем варианте «Конституции»). По цроекту Никиты Муравьева Россия должна была стать федерацией. Федеративные единицы назывались «державами» и «областями», и в каждой должна была быть своя столицаХ В этом делении почти отсутствует национальный принцип. Если его еще можно отчасти усмотреть в выделении «Балтийской державы» со столицей Ригой и «Западной державы» со столицей Вильно, то он явно и резко нарушен в границах «Украинской державы», поскольку Киев принадлежал уже другой «державе» — Черноморской.
Законодательная власть в этих русских «Соединенных Штатах», по конституции Муравьева, должна была принадлежать двухпалатному парламенту, который, так же как у Пестеля, назывался Народным вечем. Исполнительная власть вручалась наследственному императору, который считался «верховным чиновником Российского государства». Император, в сущности не имел никакой законодательной власти. Он имел право лишь отсрочить введение закона, возвратив законопроект в Народное вече для вторичного рассмотрения. Император получал большое жалованье — 8 млн. руб. в год и, если ему было угодно, мог содержать на эти деньги штат придворных. Но все придворные чины, служащие императору, лишались избирательных прав. Придворная клика, таким образом, резко отстранялась от влияния на политические дела.
В «державах» также должна была существовать двухпалатная система. Законодательная власть в каждой «державе» принадлежала законодательному собранию Державной думе. Державы делились на уезды. Начальник уезда назывался тысяцким; он, как и прочие администраторы, выбирался населением.
«Конституция» Никиты Муравьева предусматривала для избирателей довольно высокий имущественный ценз. Каждый избиратель должен был иметь движимое или недвижимое имущество стоимостью в 500 руб. серебром. Лица, избираемые на общественные должности, должны были обладать еще более  11 Намечалось создать всего 13 держав: Ботническую (Гельсингфорс), Волховскую (Петербург), Балтийскую (Рига), Западную (Вильно), Днепровскую (Смоленск), Черноморскую (Киев), Кавказскую (Тифлис), Украинскую (Харьков), Заволжскую (Ярославль), Камскую (Казань), Ни- зовскую (Саратов), Обийскую (Тобольск), Ленскую (Иркутск) и 2 области: Московскую и Донскую.
194


высоким имущественным цензом. Так, областной судья должен был иметь имущество не менее чем на 15 тыс. руб. серебром, а член верхней палаты Народного веча — Верховной думы — даже на 60 тыс. руб.
Хотя «Конституция» Никиты Муравьева была гораздо ограниченнее «Русской Правды» Павла Пестеля, все же и ее надо признать прогрессивной: она также наносила удар средневековью, надламывала его устои — крепостное право и самодержавие — и этим продвигала страну вперед по капиталистическому пути.
Однако «Конституция» Никиты Муравьева не была идеологическим документом всего Северного общества в целом. Она являлась плодом длительного и самостоятельного труда лишь одного из членов этого общества. Проект Никиты Муравьева вызвал живые споры, и обсуждение его выявило разные политические течения в среде общества, но принят он еще не был.
Никита Муравьев, как и большинство членов Северного общества, отстаивал в противоположность Пестелю необходимость Учредительного собрания. В ходе революции оно должно было решить, какую форму правления изберет Россия, как ликвидировать крепостное право, как быть с землей. Поэтому северяне не признавали необходимости революционной диктатуры временного правительства, не испытывали нужды и в составлении какого-либо «наказа» временному правительству. Они предполагали, свергнув самодержавие и объявив уничтожение крепостного права, собрать Учредительное собрание и предложить ему на обсуждение и окончательное решение заранее выработанную конституцию.
Идеология Северного общества была сложной, в ней боролись политические течения разных оттенков. С Никитой Муравьевым спорили II. А. Бестужев, К. П. Торсон, В. И. Штейн- гель и, по-видимому, С. Н. Кашкин. В ряде вопросов с ним не соглашался Н. И. Тургенев. Но особенно важно отметить, что в Северном обществе было немало сторонников республиканской формы правления: страстным республиканцем был известный поэт К. Ф. Рылеев, вступивший в общество в 1823 г.; такие же воззрения разделял А. А. Бестужев. В. И. Штейнгель полагал, что* «республиканским мнениям общества должно было естественно произойти от распространения либеральных идей в России». А. П. Беляев «питал свободный образ мыслей и, увлекаясь мечтаниями о равенстве, склонялся к республике». Та группа декабристов Северного общества, которая подготовила и организовала восстание 14 декабря 1825 г. в Петербурге, в своем руководящем ядре придерживалась республиканских убеждений.
13* 195


6
План действий
Вопрос о выработке общей идеологической платформы, единого
плана действий был очередным в жизни тайного общества, но
_ * выработать его было нелегко. Пестель и
Петербургское г
совещание 1824 г. южане крепко держались своей радикаль¬
ной линии, требовали принятия «Русской Правды» как будущей конституции, настаивали на «разделении земель», диктатуре временного революционного правительства, требовали отказа от идеи Учредительного собрания и убежденно отстаивали республику. Северяне в значительной части своей соглашались на республику, но сильно сомневались в правильности пестелевского «дележа земель», решительно стояли за Учредительное собрание и выступали безоговорочными противниками диктатуры временного правительства. В их глазах диктатура должна была быть лишь переходным моментом к Учредительному собранию.
Но более всего тревожила северян фигура самого Пестеля как будущего диктатора. Даже Рылеев находил, что Пестель «человек опасный для России».
В марте 1824 г. Пестель приехал в Петербург с огромным манускриптом «Русской Правды». Состоялись собрания Северного общества, начались бурные обсуждения предложений Пестеля, разгорелись страстные споры. Пестель не хотел уступать ничего и требовал, чтобы «Русская Правда» была принята как общая идейная платформа будущего переворота. Ему не удалось добиться согласия, но его приезд сильно всколыхнул Северное общество и побудил его к деятельности.
Желая создать себе опору на севере, Пестель еще ранее основал через декабриста Барятинского тайный филиал Южного общества в Петербурге. Наличие в столице этой ячейки сторонников южан стало известно членам Северного общества, и они решительно протестовали против действий Пестеля. Но важно, что пропаганда идеологии Южного общества встретила сильное сочувствие тех северян, которые и раньше отличались большим радикализмом. Споры 1824 г., очевидно, сыграли известную роль в окончательном переходе Рылеева на республиканские позиции. Декабрист Оболенский — деятельный член общества — защищал справедливость положений «Русской Правды». Шла речь о подготовке открытого выступления во время царского смотра в Белой Церкви, который предполагался в 1825 г. Нужно было торопиться с выработкой окончательных решений, иначе события могли застать членов тайного общества врасплох. Выступать надо только совместно; об этом никто не спорил.
196


Декабрист
П. И. Пестель
Для работы над общей платформой восстания и общим планом выступления из Петербурга Сергей Трубецкой — один из директоров и руководителей Северного общества — выехал в ß Киев в качестве дежурного офицера шта-
за^соединение обществ ба 4-го корпуса почти на годичный срок.
Трубецкой решил завязать переговоры с Южным обществом, минуя Пестеля, и опереться на другого главаря южан — Сергея Муравьева-Апостола, возглавлявшего Васильковскую управу Южного общества. Переговоры увенчались успехом: окончательно решено выступать только совместно, была принята идея республиканской конституции.
Сергей Муравьев-Апостол свидетельствовал, что главной причиной несогласия обоих обществ была «Русская Правда», признанная Южным обществом и не во всем одобряемая Северным. Представители северян были согласны на введение республиканского правления в России, но с некоторыми изменениями против «Русской Правды». Речь, очевидно, шла о выработке республиканского конституционного проекта обоих обществ для будущего Учредительного собрания — «Великого собора».
197


Таким образом, идея республики победила идею конституционной монархии, а идея Учредительного собрания победила идею диктатуры временного революционного правительства.
Таковы были основные черты общей идейной платформы для совместного выступления.
Между тем события развивались.
Готовясь к совместному выступлению, члены Южного общества неожиданно узнали, что бок о бок с ними уже давно существует другая тайная организация — Общество соединенных славян, о которой они раньше и не подозревали.
7
Общество соединенных славян
Общество соединенных славян имело самостоятельную историю. Первоначальной его формой было «Общество первого со- Возникновение гласия», возникшее на Украине весной
нового общества 1818 г. одновременно с «Союзом благоден¬
ствия», но совершенно независимо от него. Члены «Общества первого согласия», основанного в местечке Ре- шетиловке Полтавской губернии, и не подозревали, что где-то в Москве среди гвардейской молодежи формируется новое тайное общество — «Союз благоденствия».
«Общество первого согласия» было основано юнкером Петром Борисовым, который, по собственному признанию, «с младенчества был влюблен в демократию» и питал «любовь к вольности и народодержавию». Поэтому можно предположить, что «Общество первого согласия» ставило перед собой и какие-то политические цели, а не ограничивалось моральными задачами личного самоусовершенствования и «очищения религии от предрассудков», как показывали декабристы на следствии.
Однако вскоре такое общество перестало удовлетворять его членов, и они преобразовали его в «Общество друзей природы» с республиканской программой. Оно имело устав и письменное клятвенное обещание, к сожалению, не дошедшие до нас. В 1823 г. произошло новое преобразование общества: оно превратилось в Общество соединенных славян.
Большинство членов общества принадлежало к младшему офицерству: это были юнкера, подпрапорщики, прапорщики, подпоручики, в большинстве случаев из малоимущего дворянства, подчас совсем разорившегося. Они не владели ни землей, ни крестьянами, родители же их в большинстве случаев были или безземельными дворянами, или владели ничтожным количеством земли и крестьян. «За отцом его крестьян три души»,—
198


Декабрист
П. И. Борисов
значится, например, в формуляре члена Славянского общества поручика Лисовского. По сведениям, собранным губернатором после ареста Лисовского, его мать и сестра жили в Кременчуге «в маленьком деревянном домике, составлявшем все их благосостояние», и содержали себя собственными трудами: «шитьем женской одежды, белья и прочего». Руководители общества, братья Борисовы,— сыновья отставного майора, живущего на скудный казенный «пансион» (т. е. пенсию) в 200 руб. в год; отец их, как провинциальный архитектор, имел небольшой дополнительный заработок. Большинство членов Славянского общества жили «с одного жалованья» и еще содержали подчас на него своих родных. Так, после ареста члена Славянского общества Бечасного его мать осталась без всяких средств к жизни, и ее из жалости приютили знакомые. Среди «славян» был даже крестьянский сын П. Ф. Выгодовский (Дунцов) : он подделал дворянское свидетельство, чтобы поступить на службу в канцелярию волынского губернатора.
199


Какова же была программа общества? Целью Общества соединенных славян было объединение всех славянских народов в
Чего хотели °ДНУ ДемокРатическую федеративную рес-
«соединенные славяне»! публику (заметим, что венгров члены этого общества также считали славянами). Членами славянской федерации должны были быть следующие страны: «Россия, Польша, Богемия, Моравия, Венгрия с Тран- сильванией, Сербия, Молдавия, Валахия, Далмация и Кроация».
Мы располагаем замечательным источником для изучения Общества соединенных славян — «Записками неизвестного», бывшего видным членом их общества. По всей вероятности, это основатель общества Петр Борисов. На основе гипотезы издателя Петра Бартенева, предполагавшего, что их автором является член Славянского общества И. И. Горбачевский, позднейшие издатели безоговорочно назвали их «Записками И. И. Горбачевского» 1 (далее мы будем предположительно называть их «Записками» Петра Борисова).
В этом замечательном памятнике истории Общества соединенных славян говорится, что «предполагалось с точностью определить границы каждого (славянского) государства, ввести у всех народов форму демократического представительного правления, составить конгресс для управления делами Союза и для изменения, в случае надобности, общих коренных законов, представляя каждому государству заняться внутренним устройством и быть независимым в составлении частных своих узаконений».
Таким образом, каждый из объединяемых славянских народов должен был иметь особую конституцию, отвечающую его национальным традициям и местным условиям. Где-то в центре федерации основывалась столица великого славянского федеративного Союза. Тут ежегодно должен был собираться съезд представителей всех славянских республик для решения общих дел. Члены Общества соединенных славян представляли себе свою федерацию как мощное политическое объединение, полное оживленной деятельности: с бурнорастущей промышленностью и кипучей торговлей, с крупнейшими портовыми городами. Четыре моря омывали берега федерации: Черное, Белое, Балтийское и Адриатическое; как символ этого четыре якоря находились в предполагаемом гербе славянской федерации и изображались на печати общества — их рисунок сохранился в архиве следственной комиссии по делу декабристов.
1 И. И. Горбачевский. Записки. Письма. М., 1963. стр. 273—293; «Исторические записки», т. 54, стр. 284—297; «История СССР», 1964, № 6, стр. 149—156.
200


И. И. Горбачевский
Клятва Славянского общества была составлена по образцу карбонарских1. Вступающий в организацию давал обет бороться «для освобождения себя от тиранства и для возвращения свободы, столь драгоценной роду человеческому». Он клялся: «Самый ад со всеми своими ужасами не вынудит меня указать тиранам моих друзей и их намерения... Пройду тысячи смертей, тысячи препятствий, пройду и посвящу последний вздох свободе и братскому союзу благородных славян». Были разработаны и особые «Правила соединенных славян», на них лежала печать стремления к решительным революционным действиям: «Не надейся ни на кого, кроме твоих друзей и своего оружия. Друзья тебе помогут, оружие тебя защитит»,— гласило первое правило. При этом слово «оружие» в обоих случаях было зашифровано изображением солдатского штыка.
1 «Карбонары» или «карбонарии» — борцы за освобождение Италии от иноземного ига и воссоединение ее. Они собирались в лесах, у тлеющих костров; от итальянского слова «карбо» (уголь) и произошло их нагвание («карбонары» — угольщики).


Необходимо отметить, что революцию «славяне» считали движением народных масс и полагали необходимым опереться именно на народ. «В народе искали они помощи, без которой всякое изменение непрочно; собственным же своим положением убеждались, что частная воля, частное желание ничтожны без сего всемощного двигателя в политическом мире»,— пишет мемуарист Славянского общества. «Славяне» были противниками военной революции. Они полагали, что военные революции «бывают не колыбелью, а гробом свободы, именем которой свершаются».
Эти особенности отличают Общество соединенных славян от остальных обществ декабристов. Их революционность несколько отличается от дворянской революционности: некоторые черты сближают их идеологию с идеологией разночинской демократии.
«Славянский союз носил на себе отпечаток какой-то воинственности,— говорится в «Записках» [Петра Борисова].— Страшная клятва, обязывающая членов оного посвящать все мысли, все действия благу и свободе своих единоплеменников и жертвовать всей жизнью для достижения сей цели, произносилась на оружии; от одних своих друзей, от одного оружия славяне ожидали исполнения своих желаний; мысль, что свобода покупается не слезами, не золотом, но кровью, была вкоренена в их сердцах, и слова знаменитого республиканца, сказавшего: „обнаживши меч против своего государя, должно отбросить ножны как можно далее“, долженствовали служить руководством их будущего поведения».
Обе организации — Южное общество де-
Встреча кабристов и Общество соединенных сла-
двух тайных обществ. ^ лоог
Их объединение вян — осенью 1825 г. узнали о существова¬
нии друг друга и стали искать сближения. Член директории Южного общества декабрист Михаил Бестужев-Рюмин организовал присоединение Общества соединенных славян к Южному обществу. Влившись в Южное общество, «славяне» составили особую «Славянскую управу» и стали деятельно готовиться к выступлению.
После присоединения «славяне» стали частью Южной организации и приняли ее программу. Программа южан, сообщенная им Бестужевым-Рюминым, произвела на них большое впечатление и как раз разрешила тот идейный кризис, в котором находилось Славянское общество, искавшее уточнения и конкретизации своей программы и плана ближайших действий. «Целию сего общества,— с восторгом писал Петр Борисов своему брату Андрею о Южном обществе декабристов,— есть введение в России чистой демократии, уничтожающей не токмо сан монарха, но и все сословия, и сливающей их в единое сословие — гражданское». Так воспринял основатель Славянского
202


общества политическую суть той организации, к которой присоединился, таковы были причины, побудившие его присоединиться.
Важно все же отметить, что Славянское общество не рассталось со своей заветной целью освобождения и объединения славянских народов. «Славяне», по выражению «Записок» [Петра Борисова], утешали себя надеждой, что «после переворота мысль Славянского союза воспрянет и с новою силою заставит трудиться для освобождения славянских народов». Важно и другое: члены Южного общества во время объединения не чуждались славянской цели, а, наоборот, отозвались о ней весьма сочувственно, только полагали ее более отдаленной, нежели цель освобождения самой России. Член Южного общества Бестужев-Рюмин произнес на объединительном заседании замечательные слова: «Преобразование России необходимо откроет всем славянским племенам путь к свободе и благоденствию, ...соединенные общества удобнее могут произвести сие преобразование, ...Россия, освобожденная от тиранства, будет открыто споспешествовать цели Славянского союза — освободить Польшу, Богемию, Моравию и другие славянские земли, учредить в них свободные правления и соединить всех федеративным союзом».
Таким образом, «славяне» справедливо сочли первоочередной целью освобождение России от крепостного права и самодержавия, чтобы затем перейти к борьбе за объединение свободных славян.
«Славяне» жаждали решительных действий и, являясь Славянской управой Южного общества, были чрезвычайно активны: выполняли трудные поручения, готовились к открытому выступлению. История приблизила его сроки — первым русским дворянским революционерам пришлось выступить в декабре 1825 г.
8
Накануне восстания
Б ноябре 1825 г. неожиданно умер вдали от Петербурга, в Таганроге, император Александр I. У него не было детей, и на-
- . . следником престола считался формально
Смерть Александра I. * тр тт
Междуцарствие его 0Рат Константин. Но женатый на осо¬
бе не царской крови, Константин давно уже тайно отрекся от престола, и наследником должен был стать следующий за ним брат — Николай. Отречение Константина держали в тайне — о нем знал лишь самый узкий круг членов царской семьи и сановников. Поскольку официально
203


наследником престола продолжал считаться Константин, 27 ноября 1825 г. после известия о смерти Александра I население было приведено к присяге Константину.
Формально в России воцарился новый император Константин I. В витринах магазинов уже выставили его портреты, даже успели отчеканить несколько новых монет с его изображением. Константин же тем временем престола не принимал, но одновременно не желал и формально отрекаться от него, ожидая обнародования императорского завещания.
Создалось двусмысленное и крайне напряженное положение. Даже дворянство было возбуждено, недовольно, охвачено тревогой. Братья Николай и Константин, говорили в дворянской среде, «играют короной в волан». «Корону подносят как чай, и пикто не хочет»,— острили в Петербурге. Наконец. Николай, боясь народного возмущения и ожидая выступления тайного общества, о котором был осведомлен шпионами-донос- чиками, решился объявить себя императором, так и не дождавшись формального акта отречения брата. Была назначена вторая присяга, или, как говорили в войсках, «переприсяга», на этот раз уже Николаю I.
«Переприсяга» в Петербурге была назначена на 14 декабря. Междуцарствие, «переприсяга» волновали население и раздражали армию.
Декабристы еще ранее, при создании своей первой организации, приняли решение выступить в момент смены императоров на престоле. Этот момент теперь наступил. В то же время декабристам стало известно, что они преданы — доносы предателей Шервуда и Майбороды уже лежали на столе у императора; еще немного, и могла начаться волна арестов. 13 декабря утром при въезде в Тульчия был арестован Пестель...
Декабристы приняли решение выступать. Совершенно не обосновано мнение, будто они знали, что идут на верную гибель. Нет, они знали о грозящих опасностях и возможности личной гибели, но верили в возможность успеха общего дела. «Мы так твердо были уверены, что или мы успеем, или умрем, что не сделали ни малейших сговоров на случай неудачи»,— говорил Александр Бестужев. Важно отметить, что они чувствовали и моральное обязательство выступать. «Случай удобен,— писал московским декабристам из Петербурга И. И. Пущин.— Ежели мы ничего не предпримем, то заслужим во всей силе имя подлецов».
На квартире Рылеева (в тот момент больного) был разработан следующий план действий. 14 декабря, в день «перепри- сяги», на площадь выйдут революционные войска под командованием членов тайного общества. Диктатором восстания был выбран гвардии полковник кн. Сергей Трубецкой (именно
204


в ы 6 p a h голосованием по «управам» — отделениям тайного общества). Войска, отказывающиеся присягать, должны были выйти на Сенатскую площадь, к зданию Сената. Имелось в виду силой оружия, если не захотят добром, не допустить сенаторов до присяги, заставить их объявить царское правительство низложенным и издать революционный манифест к русскому народу. Черновик этого манифеста был найден при аресте у «диктатора» Трубецкого. Это — один из важнейших документов декабризма, поясняющий цель восстания.
В революционном манифесте объявлялись «уничтожение бывшего правления» и учреждение временного правительства, ликвидация крепостного права и уравнение всех граждан перед законом. Провозглашались свобода печати, свобода вероисповедания, свобода занятий, введение гласного суда присяжных, уничтожение рекрутчины, введение всеобщей воинской повинности и образование «внутренней народной стражи», сложение подушных податей и «недоимок по оным». Все правительственные чиновники должны были уступить место выборным лицам. Можно представить себе, какие широкие народные массы всколыхнул бы этот манифест!
Временное правительство немедленно созывало «Великий собор» (Учредительное собрание) для решения вопроса о буду* щем политическом строе России, об этом объявлялось в манифесте.
Было решено, что как только восставшие войска окружат Сенат, туда войдет делегация в составе К. Рылеева и И. Пущина и предъявит сенаторам требование: не присягать новому императору Николаю I, а объявить царское правительство низложенным и издать революционный манифест к русскому народу. Добившись этого, декабристы намеревались немедленно опубликовать свой манифест. Одновременно гвардейский морской экипаж, Измайловский полк и конно-пионерный эскадрон должны были с утра двинуться на Зимний дворец, захватить его и арестовать царскую семью. Она должна была оставаться под арестом впредь до решения ее судьбы Учредительным собранием.
Затем созывалось Учредительное собрание. Ему следовало принять окончательное решение о формах ликвидации крепостного права, о государственном устройстве России, а также решить вопрос о земле. Декабристы намерены были предложить свой переработанный конституционный проект «Великому собору», полагая, что он будет вправе принять его или отвергнуть. В том случае, если «Великий собор» решит большинством голосов, что Россия будет республикой, он одновременно принимал решение и о судьбе царской семьи. Часть декабристов склонялась к тому, что возможно ее изгнание за границу, часть
205


придерживалась мнения о желательности цареубийства. Если же «Великий собор» придет к решению, что Россия будет конституционной монархией, тогда из состава царствующей семьи намечался конституционный монарх.
Командование войсками при захвате Зимнего дворца было поручено декабристу Якубовичу. Захват Петропавловской крепости поручался лейб-гренадерскому полку, который должен был возглавить декабрист Булатов — друг Рылеева по кадетскому корпусу. Кроме того, Рылеев просил декабриста Каховского рано утром 14 декабря пробраться в Зимний дворец, переодевшись в лейб-гренадерский мундир, и убить Николая. Это облегчило бы действия восставших. «Открой нам путь»,— говорил Рылеев Каховскому. Тот сначала было согласился, но потом не захотел быть террористом-одиночкой, действующим вне планов общества, и рано утром отказался от этого поручения.
Таким образом, как мы видим, был разработан довольно подробный и конкретный план действий. Но этот план восстания стал нарушаться с самого начала своей реализации и выполнен не был.
Рано утром, через час после отказа Каховского, к Александру Бестужеву приехал Якубович и отказался вести матросов и измайловцев на Зимний дворец. Он боялся, что в схватке матросы прикончат Николая и его родственников и вместо ареста царской семьи получится цареубийство. Следовательно, задуманный план начал рушиться. Но медлить было нельзя — рассвет наступал.
9
Восстание 14 декабря 1825 г.
В ночь на 14 декабря никто из организаторов восстания не ложился спать. Александр Бестужев и Якубович ездили в Гвар- u дейский морской экипаж, чтобы подгото-
вить выступление. Другие декабристы также держали связь со своими полками. Назначенный начальником штаба восстания Евгений Оболенский приезжал ночью к Рылееву и, «условившись в действиях дальнейших», отправился к себе, чтобы еще затемно, в начале 7-го часа утра, начать объезд казарм, откуда должны были выступить полки, обещавшие принять участие в восстании. В казармах звучали страстные речи декабристов о необходимости отвергнуть предлагаемую присягу и идти на Сенатскую площадь.
С горячими речами выступал перед солдатами Александр Бестужев. «Я говорил сильно, меня слушали жадно»,— вспоми-
206


Декабрист А. А. Бестужев
нал он позже. От присяги новому царю солдаты отказались. Полковой командир Московского полка барон Фредерикс хотел было помешать выходу из казармы восставших и упал под ударом сабли офицера Щепина-Ростовского. Был ранен и полковник Хвощинский, желавший остановить солдат. С развевающимся полковым знаменем, взяв с собой боевые патроны и зарядив ружья, солдаты Московского полка первыми пришли на Сенатскую площадь. Во главе этих первых в истории России революционных войск, вышедших на площадь столицы во имя восстания, шел русский писатель Александр Бестужев (Мар- линский), он же штабс-капитан лейб-гвардии драгунского полка. Вместе с ним шли его брат Михаил Бестужев и офицер Щепин-Ростовский.
Полк построился в боевом порядке в форме четырехугольника (каре) около памятника Петру I. Было 11 часов утра. К восставшим подскакал петербургский генерал-губернатор Милора- дович, стал уговаривать солдат разойтись, клялся в том, что присяга Николаю правильна, вынимал шпагу, подаренную ему цесаревичем Константином с надписью: «Другу моему Мило-
207


радовичу». Момент был очень опасен: полк был пока в одиночестве, другие полки еще не подходили; герой 1812 г. Милора- дович был широко популярен и умел говорить с солдатами. Только что начавшемуся восстанию грозила большая опасность. Милорадович мог сильно поколебать уверенность солдат и добиться успеха. Нужно было во что бы то ни стало прервать его агитацию, удалить его с площади. Но, несмотря на требования декабристов, Милорадович не отъезжал и продолжал уговоры. Тогда начальник штаба восставших декабрист Оболенский штыком повернул его лошадь, ранив графа в бедро, а пуля, пущенная в этот же момент Каховским, смертельно ранила генерал-губернатора. Опасность, нависшая над восставшими, была устранена.
Тем временем избранная ранее революционная делегация для обращения к Сенату — Рылеев и Пущин — еще утром отправилась к Трубецкому, который перед этим сам заходил к Рылееву. Выяснилось, что Сенат уже присягнул, и сенаторы разъехались. Оказалось, что восставшие войска собирались перед пустым зданием Сената. Таким образом, первая цель восстания была потеряна. Это была новая тяжелая неудача восставших. От плана откалывалось еще одно звено. Надо было спешно перестроить план. А перестроить его нельзя было иначе, как решив идти на Зимний дворец. О чем именно говорили Рылеев и Пущин в это последнее свидание с Трубецким, неизвестно, но, очевидно, они договорились о каком-то новом плане и, придя затем на площадь, принесли вместе с собой уверенность, что Трубецкой сейчас придет на площадь и приступит к командованию. Все нетерпеливо ждали Трубецкого. Но «диктатор» не приходил.
Тем временем под командой моряков — Николая Бестужева и Антона Арбузова — на площадь около часу дня пришел и влился в ряды восставших Гвардейский морской экипаж. Это был большой успех восставших — их ряды значительно пополнились. Вскоре вслед за этим декабрист Панов привел лейб-гренадеров. Они уже присягнули Николаю, но тем не менее поднялись на зов восставших и примкнули к их рядам. Всего на площади выстроилось около 3 тыс. восставших солдат при 30 строевых начальниках восстания.
Шел уже 2-й час дня. Трубецкого все не было.
«Диктатор» изменил восстанию. Он сидел, терзаясь, в канцелярии Главного штаба, выходил, выглядывал из-за угла, чтобы увидеть, много ли собралось войск на площади, прятался вновь. Рылеев искал его повсюду, но не мог найти. Декабристы,
Измена «диктатора»
208
Восстание 14 декабря 1825 г. на Сенатской площади


доверявшие Трубецкому, не могли понять его отсутствия и думали, что его задерживают какие-то причины, важные для восстания. Хрупкая дворянская революционность легко надломилась, когда пришел час решительных действий.
Восставшие долго выжидали. Команды стрелять не давали, но солдатские ружья стреляли «сами». Несколько атак, предпринятых по приказу Николая конной гвардией на восставших, были отбиты беглым ружейным огнем. Заградительная цепь, выделенная из каре восставших, разоружила полицейских. н Войска не были единственной живой си-
на Сенатской площади лой восстания 14 декабря: на Сенатской площади в тот день был еще один участник событий — огромные толпы собравшегося народа. Рано утром его внимание привлекали приезжавшие для присяги сенаторы. С появлением на площади первого восставшего Московского полка скопление народа стало сильно возрастать. Множество свидетелей, оставивших свои воспоминания о знаменательном дне, писали, что на площади собрались «тысячи посторонних всякого звания людей», площадь была «покрыта волнующимся народом», говорят о «густых массах народа, запрудивших Сенатскую площадь», о «весьма густой массе самого черного народа», о «оплошной массе», о «множестве» народа. Сами декабристы полагали, что народу собралось много более, чем солдат. Так, А. Е. Розен считал, что народу собралось «вдесятеро» больше, чем солдат. Полиция оказалась бессильной справиться с народом. Нельзя, конечно, точно охарактеризовать состав собравшихся, но преобладание «простонародья», «черной кости» — вне сомнения. В толпе было множество дворовых, которыми был полон Петербург, оброчных крестьян, работавших по найму, ремесленников, мелких торговцев, разносчиков. Было немало и мелких чиновников, студентов, учеников средних школ, кадетских корпусов. Кадеты приходили к декабристам и просили принять их в ряды восставших, но те не решались привлечь «детей» и советовали им «поберечь себя для будущих подвигов».
Собравшаяся толпа отнюдь ие была пассивной, она находилась в состоянии непрерывного брожения, громко выражала свое отношение к событиям, действовала в пользу восставших. Но ограниченность дворянской революционности сковала декабристов, они боялись опереться на это людское море, боялись, что оно перехлестнет через их планы. Как говорил Герцен, декабристам на Сенатской площади не хватало народа. Основной смысл этого правильного положения не в том, что народа не было, а в том, что декабристы не решились вступить в связь с ним, опереться на него, сделать его активной силой событий. В этом сказывалась классовая ограниченность дворянской революционности.
14 История СССР, т IV
209


Царская картечь
Наконец, восставшие выбрали нового «диктатора» — Оболенского, но было уже поздно: Николай успел взять инициативу в свои руки и сосредоточить на площади против восставших вчетверо большие воинские силы. При этом царь располагал кавалерией и артиллерией, которых не было у декабристов. В распоряжении Николая было 36 артиллерийских орудий. Восставшие скоро были окружены правительственными войсками.
Свидетельства многих источников говорят, что на площади образовалось два кольца народа: первое окружало каре восставших. Подходившие к площади по приказу Николая царские войска вынуждены были располагаться в большинстве случаев уже за этим первым волновавшимся кругом скопления народа. Но народ все подходил и подходил, и не успевшие проникнуть на площадь образовали второе, все более густевшее кольцо уже за фронтом верных Николаю I войск, поджимая их тылы и все более замыкая эти войска во второй круг волнующегося народного «множества». Положение для царских войск становилось все более и более серьезным.
Короткий зимний день клонился к вечеру. «Пронзительный ветер леденил кровь в жилах солдат и офицеров, стоявших так долго на открытом месте» !, — вспоминали потом декабристы. Наступали ранние петербургские сумерки. Уже было 3 часа дня, и стало заметно темнеть. Николай боялся наступления темноты. В темноте народ, скопившийся на площади, почувствовал бы себя свободнее. Из рядов войск, стоявших на стороне императора, могли начаться перебежки к восставшим. Делегаты от них уже пробирались к декабристам и просили их «продержаться до вечера». Более всего Николай боялся, как позже сам записал в своем дневнике, чтобы «волнение не сообщилось черни».
Царь дал приказ стрелять картечью.
Команда раздалась, но выстрела не последовало. Канонир, зажегший фитиль, не вложил его в пушку. «Свои, ваше благородие»,— тихо ответил он набросившемуся на него офицеру. Офицер Бакунин выхватил запал из рук солдата и выстрелил сам. Первый выстрел картечью был дан выше солдатских рядов — именно по «черни», которая усеяла крышу Сената и соседних домов. Восставшие ответили ружейным огнем, но потом под градом картечи их ряды дрогнули, заколебались, началось бегство, падали раненые и убитые. «В промежутках выстрелов можно было слышать, как кипящая кровь струилась по мосто-
«Воспоминания Бестужевых». М.— Л., 1951, стр. 41. 210


вой, растопляя снег, потом сама, алея, замерзала» \— писал декабрист А. Бестужев. Царские пушки стреляли по толпе, бегущей вдоль Английской набережной и Галерной улицы. Восставшие солдаты бросились на невский лед, чтобы перебраться на Васильевский остров. М. Бестужев попытался на льду Невы вновь построить солдат в боевой порядок и идти в наступление. Но ядра ударялись об лед — он раскалывался, многие утонули. Попытка Бестужева не удалась.
К ночи все было кончено. На площади, по правительственным данным, осталось более 80 трупов. Но фактически их было больше. По приказу полрщии кровь засыпали чистым снегом, спешно убирали трупы. Всюду ходили патрули. На площади горели костры, от полиции ходили по домам с приказом, чтобы все ворота были на запоре. Столица походила на город, завоеванный врагами.
В это время на квартире Рылеева в последний раз собрались декабристы. Они договорились, как держать себя на допросах... Отчаянию участников не было границ,— гибель восстания была очевидна. Рылеев взял слово с декабриста H. Н. Ор- жицкого, что он сейчас же отправится на Украину, чтобы предупредить Южное общество об измене Трубецкого.
В ночь на 15 декабря в Зимний дворец начали свозить арестованных.
10
Восстание на юге
Восстание 14 декабря в Петербурге послужило сигналом к восстанию на юге. Пестель не смог принять в нем участия. Его арестовали еще утром 13 декабря, а 26 де- Накануне восстания кабря уже увезли на допрос в Петербург.
Подполковник Черниговского пехотного полка, руководитель Васильковской управы Южного общества Сергей Муравьев- Апостол, выработавший вместе с Трубецким план совместного выступления Северного и Южного обществ, не изменил делу и сдержал слово. 25 декабря он узнал о петербургском восстании. Эта весть застала его в Житомире. На пути в Васильков, где стоял его Черниговский полк, С. Муравьев-Апос- тол был арестован. Но члены Общества соединенных славян — в тот момент Славянской управы Южного общества — офицеры Сухинов, Щепилла, Кузьмин и Соловьев с помощью солдат освободили его из-под ареста и настояли на необходимости на-  11 Там же, стр. 42.
14* 211


Черниговский полк выступает
чать восстание. С. Муравьев-Апостол возглавил его вместе с М. Бестужевым-Рюминым, вскоре к нему присоединившимся.
Восстание Черниговского полка началось утром 29 декабря 1825 г. и длилось до 3 января 1826 г. Первой восстала 5-я рота полка, стоявшая в деревне Трилесы. Отсюда она двинулась в деревню Ковалевку, где соединилась с двумя другими ротами. Утром 30 декабря Сергей Муравьев-Апостол во главе восставших вступил в Васильков, где восставшие подразделения соединились с основной массой полка. Васильков оказался во власти восставших.
Тут перед фронтом Черниговского полка и собравшимися жителями города полковой священник прочитал солдатам составленный С. Муравьевым-Апостолом революционный «катехизис». Это был замечательный документ движения декабристов, адресованный к солдатской массе. В нем ярко выражен резкий протест против самодержавия. В соответствии с особенностями тогдашней революционной идеологии он разоблачал самодержавие, используя религию. Вот некоторые вопросы и ответы из этого «катехизиса»:
«Вопрос: Какое правление сходно с законом Божиим?
Ответ: Такое, где нет царей. Бог создал всех нас равными, и, сошедши на Землю, избрал апостолов из простого Народа, а не из знатных и царей.
Вопрос: Стало быть, бог не любит царей?
Ответ: Нет. Они прокляты суть от него, яко притеснители народа...» 1
Революционный «катехизис» ярко свидетельствует о республиканской идеологии восстания. Быть счастливым и свободным русскому народу препятствует именно самодержавие, утверждал «катехизис». Цари —тираны и мучители народа, они «похитили» у народа свободу. Лишь то правление соответствует «закону божию», где нет царей. «Катехизис» утверждал природное равенство всех людей («Бог создал всех нас равными»).
Полностью соответствуют «катехизису» и два других идейных документа южного восстания декабристов — написанные рукой Бестужева-Рюмина прокламации «К народу» и «К войску». Первая из них поясняла смысл восстания («Мы сбросили с себя узы рабства, противные закону христианскому. Отныне Россия свободна»1  2). Правление народное должно заменить свергнутое самодержавие. Прокламация к солдатам объявляла их свободными от присяги царю.
1 «Восстание декабристов», т. IV. М.—Л., 1927, стр. 255.
2 Там же, стр. 256.
212


Разгром восстания
Вечером 31 декабря восставший Черниговский иолк пришел в село Мотовиловку, намереваясь оттуда двинуться к Житомиру на соединение с расположенными вокруг него воинскими частями, в которых вели работу члены Общества соединенных славян. Но, получив известие, что 17-й егерский полк, находившийся в местечке Белая Церковь, склонен присоединиться к восстанию, черниговцы 2 января двинулись из Мотовиловки к Белой Церкви. Однако, дойдя до местечка Пологи, находящегося в 15 верстах от Белой Церкви, они узнали, что 17-й егерский полк уже выведен предусмотрительным начальством из Белой Церкви и двинут в обратном направлении — на Скви- ру. Соединиться с ним черниговцам не удалось. Из Пологов они вновь повернули к западу и двинулись опять по направлению к Трилесам и Ковалевке, чтобы далее идти на соединение с полками, в которых служили члены Общества соединенных славян.
Но было уже поздно. 3 января 1826 г. вблизи упомянутых деревень черниговцы столкнулись с отрядом генерала Гейсмара, который был выслан для подавления восстания. Гейсмар открыл по восставшим стрельбу картечью. В рядах восставших падали раненые и убитые. С. Муравьев-Апостол, раненный в голову, был арестован, такая же участь постигла Бестужева-Рюмина — оба были взяты с оружием в руках. Активный участник восстания, член Славянского общества Щепилла был убит, Кузьмин ранен и тоже арестован. Сухинов бежал вместе с некоторыми солдатами, но вскоре был пойман. Брат С. Муравьева-Апостола Ипполит застрелился. Раненый Кузьмин перед арестом сумел спрятать пистолет в рукаве шинели и покончил с собой в ближайшей корчме, куда привели его под конвоем.
Так кончилось восстание Черниговского полка. Как и петербургское восстание, оно не опиралось на народные массы и было подавлено. Но оно также было открытым вооруженным выступлением против царизма и крепостного строя, первой политически сознательной попыткой русских людей силой сокрушить крепостное право и самодержавие.  1111
Суд над декабристами
Новый император Николай I сам допрашивал арестованных вместе со своим генерал-адъютантом Левашовым в залах соседнего с Зимним дворцом Эрмитажа. Следствие и царский суд Там всю ночь горел свет и шли допросы
«государственных преступников». После допроса арестованный отсылался в Петропавловскую крепость с собственноручной царской запиской, в которой указывалось, какому режиму дол-
213


Казнь декабристов
жен подвергнуться арестант. «Присылаемого Якушкина заковать в ножные и ручные железа; поступать с ним строго и не иначе содержать, как злодея»,— такова была, например, препроводительная записка Николая о Якушкине.
Следственный комитет, составленный из преданнейших Николаю слуг, вел работу под бдительным наблюдением императора. Арестованных водили в Эрмитаж с завязанными глазами и снимали повязку только перед столом следователей. После устного допроса давались письменные вопросы, ответы на которые арестованный писал уже в месте своего заключения (из этих вопросов и ответов и составилась основная масса декабристских «дел», на основе которых изучается движение декабристов) .
Всего по делу декабристов было привлечено около 600 человек.
Суд над декабристами происходил при закрытых дверях и в глубокой тайне. Пятеро главных участников были поставлены «вне разрядов» и первоначально приговорены к четвертованию. Но даже Николай счел неудобным удивить Европу столь средневековой казнью и заменил ее повешением.
В ночь на 13 июля 1826 г. на кронверке Петропавловской крепости при свете костров устроили виселицу и рано утром вывели приговоренных Пестеля, Рылеева, Муравьева-Апостола, Бестужева-Рюмина, Каховского. На груди у них висели доски с надписью «цареубийцы», руки и ноги были закованы в тяжелые кандалы. Пестель был так изнурен, что не мог переступить высокого порога калитки, и стража вынуждена была приподнять его и перенести через порог.
Утро было мрачное и туманное. Казнь не прошла гладко. Впоследствии начальник кронверка Петропавловской крепости рассказывал: «Когда сняты были скамьи из-под ног, веревки оборвались, и трое преступников рухнули в яму, прошибив тяжестью своих тел и оков настланные над ней доски. Запасных веревок не было, их спешили достать в ближайших лавках, но было раннее утро; все было заперто, почему исполнение казни промедлилось. Однако операция была повторена и на этот раз совершилась удачно».
К этому страшному рассказу можно добавить лаконическое «всеподданнейшее донесение» нового петербургского генерал- губернатора, где указаны и имена сорвавшихся с виселицы: «Экзекуция кончилась с должной тишиной и порядком как со стороны бывших в строю войск, так и со стороны зрителей, которых было немного. По неопытности наших палачей и по неумению устраивать виселицы при первом разе трое, а именно: Рылеев, Каховский и Муравьев сорвались, цо вскоре были
214


Медальон с профилями пяти казненных декабристов
опять повешены и получили заслуженную смерть. О чем вашему величеству всеподданнейше доношу».
Всех прочих декабристов вывели во двор крепости, разместили в два каре: в одном были гвардейцы, а в другом — офицеры армии и невоенные. Огласили приговоры. Декабристы были разжалованы, лишены чинов и дворянства; при этом исполнялся особый обряд: над головой осужденного ломали его шпагу, срывали с него эполеты и мундир и бросали в огонь тут же разложенных костров. Моряков-декабристов отвезли в Кронштадт и в то же утро исполнили над ними приговор на флагманском корабле адмирала Кроуна: мундиры и эполеты были сорваны и брошены в воду. Один из декабристов позже написал в своих воспоминаниях, что царизм старался истребить первое проявление русского свободолюбия всеми четырьми стихиями: огнем, водой, воздухом и землей.
215


121 декабриста сослали на каторгу и поселение в Сибирь, разжалованных в рядовые — на Кавказ.
К числу казненных надо прибавить еще насмерть забитых палками солдат, принимавших участие в восстании или революционной агитации перед восстанием. Некоторые из них были прогнаны сквозь строй в 1000 человек 12 раз, т. е. получили 12 тыс. ударов (обычно 3 тыс. ударов было достаточно для смертельного исхода). В числе этих солдат были: Федор Аной- ченко, Федор Николаев, Алимпий Борисов, Прокопий Никитин и Михей Шутов.
Полки, участвовавшие в восстании, были расформированы. Штрафной Черниговский полк отправлен на Кавказ — на фронт военных действий.
12
Место декабристов
в русском революционном движении
Восстание декабристов было разгромлено. Царизм торжествовал победу. Но уже современники декабристов — лучшие пере-
, uw довые люди их времени — понимали зна-
дело не пропэлоо тт
чение совершенного ими дела. «Не пропадет ваш скорбный труд»,— писал декабристам А. С. Пушкин в своем послании в Сибирь. «Их дело не пропало» *,— как бы эхом перекликаются слова В. И. Ленина с пушкинской строкой.
Декабристы не только замыслили, но и организовали первое в истории России выступление против самодержавия с оружием в руках. Они совершили его открыто на площади русской столицы. Они действовали во имя ликвидации крепостничества и свержения самодержавия, иначе говоря, во имя сокрушения отжившего феодального строя и движения своей родины вперед, по пути передового общественного развития. Лозунги, с которыми они восстали, оказались жизненными и собирали под знамена революционной борьбы и последующие поколения революционеров.
Действия декабристов, этих дворянских революционеров, были отмечены печатью классовой ограниченности. Как сказал Ленин, «страшно далеки они от народа». Но они принадлежали к тем передовым деятелям своего времени, которые «помогли разбудить народ» 1 2.
Своим горьким опытом декабристы показали следующим поколениям, что революционная борьба бессильна без поддерж-
1 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 21, стр. 261.
2 Там же, т. 23, стр. 398.
216


ки народа. Неудачей своего выступления декабристы как бы завещали последующим революционерам строить свои планы в расчете на участие народных масс. Тема о народе как главной силе революционной борьбы прочно входит с тех пор в сознание деятелей революционного движения. «В день восстания на Исаакиевской площади и внутри второй армии заговорщикам не хватало именно народа» \—писал преемник декабристов А. И. Герцен.
Дело, за которое взялись декабристы, было чрезвычайно трудным и потребовало в дальнейшем огромного напряжения народных сил. Достаточно напомнить, что идея вооруженного восстания, которой горели многие последующие русские революционеры (А. И. Герцен, Н. П. Огарев, Н. Г. Чернышевский, Н. А. Добролюбов и др.), смогла вновь воплотиться в жизнь лишь через 80 лет — в 1905 г., но уже как движение народа, руководимого самым последовательным революционным классом — пролетариатом.
Декабристы не были забыты последующим революционным движением: их примером вдохновлялись, их опыт изучали и учитывали новые поколения революционных борцов, пришедших им на смену.  11 А. И. Герцен. Собрание сочинений в 30 томах, т. XIII. М., 1958, стр. 144.


ГЛАВА ШЕСТАЯ
КРИЗИС
ФЕОДАЛЬНО-КРЕПОСТНИЧЕСКОГО
СТРОЯ
1
Начало промышленного переворота
В течение 30—50-х годов, несмотря на тормозящее влияние крепостного права, наша страна значительно продвинулась
вперед в развитии своих производитель-
Начало ных сил — и в поднятии техники про-
технического переворота ^ 1
в промышленности изводства, и в расширении кадров под¬
готовленных рабочих, и в овладении более совершенными трудовыми навыками.
Экономические успехи особенно наблюдались в области промышленности и транспорта. За 35 лет (1825—1860 гг.) число крупных предприятий обрабатывающей промышленности и занятых в ней рабочих возросло втрое. За то же время выплавка чугуна увеличилась почти в 2 раза 1. Расширяли производство ранее возникшие предприятия, например, Петербургский чугунолитейный (ныне Кировский) завод, Прохоровская (теперь Трехгорная) мануфактура в Москве и др. Появились и новые крупные фабрики вроде Невской бумагопрядильной мануфактуры (ныне Прядильно-ниточный комбинат имени С. М. Кирова) .
Подъем промышленного производства был тесно связан с начавшимся переходом от ручного труда к машинному: вла-  11 В обрабатывающей промышленности в 1825 г. насчитывалось более 5 тыс. предприятий с 200 тыс. рабочих, а в 1860 г.— более 15 тыс. предприятий с 565 тыс. рабочих. В 1825 г. в России выплавлялось 9,6 млн., а в 1860 г. более 18 млн. пудов чугуна (А. Г. Рашин. Формирование промышленного пролетариата в России. М., 1940, стр. 23; С. Г. Струмилин. История черной металлургии в СССР. т. I. М., 1954, стр. 367).
218


Вознесенская бумагопрядильная и плисовая фабрика С. Л. Лепешкина в Дмитровском уезде Московской губернии
дельцы мануфактур стали все чаще приобретать и использовать различные механизмы, вводить усовершенствованные способы обработки сырья, заменять двигательную силу человека и лошади могучей силой пара. На смену мануфактуре, которая основывалась на ручных навыках рабочего, шла фабрика с разнообразными сложными машинами, которые приводились в движение под наблюдением искусных механиков. Это было начало настоящего промышленного переворота, который сильно повышал производительность труда, увеличивал количество производимых продуктов и понижал себестоимость производства. В конце концов фабрики, оснащенные машинами, должны были вытеснить ручные мануфактуры и мелкое ремесленное производство дешевизной и добротностью выпускаемых изделий.
Особенно крупные успехи наблюдались в текстильной промышленности, прежде всего в производстве хлопчатобумажных
219


тканей: выросшее бумагопрядение было целиком основано на машинном труде; медленнее, но так же неуклонно, вводилось машинное ткачество и особенно ситцепечатание. Постепенно ручной труд стал заменяться машинным на шерстяных, полотняных и шелковых предприятиях. Быстрая перестройка наблюдалась в писчебумажной промышленности: к середине века 40% продукции, притом более высокого качества, производилось бумагоделательными машинами. Большие достижения имели место в молодой свеклосахарной промышленности: вместо устарелого огневого способа выделения свекловичного сока стали применять аппараты, приводимые в движение паром. На горных заводах, особенно в 50-е годы, взамен отсталого «кричного» способа производства железа начали вводить сложный, но более эффективный метод пудлингования в особых печах, а вместо примитивного конного привода устанавливать мощные паровые двигатели. Соответственно менялся внешний вид промышленных предприятий: вновь сооружаемые фабрики представляли собой многоэтажные корпуса, заставленные машинами, у которых трудились тысячи рабочих под наблюдением опытных механиков, нередко приглашенных из-за границы. Частично машинное оборудование ввозилось сначала из Бельгии, потом из Англии (где производились более совершенные механизмы), частично изготовлялось внутри страны К
Для производства различных механизмов строились машиностроительные заводы, главным образом в Петербурге; в 1849 г. для постройки пароходов был сооружен крупный Сормовский завод около Нижнего Новгорода (ныне Горький). Правда, число машиностроительных предприятий было сравнительно невелико, но это было новое явление в истории российской промышленности, неразрывно связанное с начавшимся промышленным переворотом.
Изменения в технике производства повлекли за собой глубокие общественные перемены. Чтобы освоить новые механизмы, приучиться внимательно и умело направлять их действие, рабочим нужно было иметь большую охоту к труду и более высокий уровень культуры. Крепостные крестьяне, согнанные на помещичьи предприятия, или рабочие, принудительно прикрепленные к заводам, были менее пригодны для работы на фабриках: они медленно приобретали нужные навыки, нередко ломали и портили порученные им механизмы.  1Социальные последствия введения машин
1 За 30 лет (с 1831 по 1860 г.), по новейшим подсчетам, было ввезено машин почти па 64 млн. руб. и произведено внутри страны на 44 млн. руб. серебром (С. Г. Струмилин. Указ, соч., стр. 408; В. К. Яцунский. Крупная промышленность России в 1790—1860 гг.— «Очерки экономической истории России первой половины XIX в.». М., 1959, стр. 172—212).
220


На смену принудительному крепостному труду должен был прийти свободный наем лично заинтересованных и умелых рабочих. Промышленный переворот сильно способствовал вытеснению принудительного крепостного труда вольнонаемным: к 1860 г. в обрабатывающей промышленности вольнонаемные составляли уже 4/s общей численности рабочих. Горнозаводская промышленность была технически более отсталой, но и здесь к 1860 г. вольнонаемных рабочих насчитывалось около Vs общего числа1 ; крепостные свеклосахарные предприятия тоже были вынуждены нанимать дополнительных рабочих.
Многие владельцы посессионных предприятий, к которым были принудительно прикреплены рабочие, считали невыгодными условия прежней организации труда и просили разрешения правительства перейти к вольнонаемному труду. Крепостные рабочие по-прежнему преобладали на горных и свеклосахарных заводах, принадлежавших помещикам. Свободно нанимались на мануфактуры и фабрики частью обедневшие жители городов и свободные государственные крестьяне, частью — оброчные крепостные, уходившие на заработки с разрешения своих господ. Так подготовлялись условия для приближающейся неотвратимой отмены крепостного права.
Промышленный переворот имел и другие не менее важные последствия. Машинный труд требовал меньше физического напряжения, а на текстильных предприятиях — более ловких и тонких движений рук. Введение машин повсюду приводило к частичной замене рабочих-мужчин женщинами и детьми. Например, в середине 50-х годов на Гусевской бумагопрядильной фабрике из 893 рабочих большинство составляли женщины. В 1849 г. на свеклосахарных заводах женщин насчитывалось около 7з общего числа рабочих. В 40-х годах на московских бумаго- и шерстепрядильных фабриках работало около 3 тыс. мальчиков и девочек1  2. Кроме того, переход к машинному труду вызвал укрупнение предприятий, предъявил повышенный спрос на рабочих и способствовал более ускоренному формированию рабочего класса.
Однако промышленный переворот и развитие крупной промышленности происходили в стране далеко не равномерно.
Мануфактуры и фабрики были сосредото- Неравномерность чены преимущественно в центральных непромышленное™ черноземных губерниях — не только в го¬
родах, но и в деревенских поселках. Наи¬
1 В. К. Яцунский. Крупная промышленность России в 1790—1860 гг., стр. 213; К. А. Пажитнов. К вопросу о роли крепостного труда в дореформенной промышленности.—«Исторические записки», т. 7, стр. 238.
2 К. А. Пажитнов. Положение рабочего класса в России, т. I. Л., 1925, стр. 74, 80.
221


более выделялись в этом отношении Петербург, Москва й промышленные села Московской и Владимирской губерний. Особенно отличалась развитием ситцевой промышленности крепостная вотчина Шереметева — село Иваново: уже в 40-х годах XIX в. здесь было 20 больших предприятий, постепенно переход дивших на машинное ситцепечатание; значительная часть ивановских фабрикантов вышла из среды разбогатевших крепостных, которые эксплуатировали десятки тысяч собственных односельчан К В Прибалтике развивались широкая портовая торговля и крупные капиталистические предприятия, переходившие на машинное производство. Свеклосахарная промышленность была развита больше на Украине, главным образом в Киевской, Подольской и Харьковской губерниях. Средоточием горнозаводской промышленности оставались Урал и отчасти губернии нечерноземного центра. В Закавказье в течение 30— 50-х годов XIX в. росло мелкое товарное производство и только качала создаваться мануфактурная промышленность. В Грузии возникли более крупные предприятия по обработке шелка, шерсти и кожи, по изготовлению стеклянной посуды и табачных изделий. Наряду с крепостными здесь работали и вольнонаемные рабочие1  2. В Армении, где накопление капитала происходило менее быстро, до 60-х годов промышленное производство развивалось в форме мелких предприятий3. В Азербайджане в середине века действовала шелкомотальная мануфактура и расширялась, правда еще в ограниченных размерах, добыча нефти 4. Таким образом, не только в центре, но и на более развитых окраинах в большей или меньшей степени складывалась новая, капиталистическая промышленность.
На огромных пространствах внутренних и окраинных губерний, в частности в Сибири, несмотря на наличие отдельных крупных мануфактур и горных заводов, по-прежнему преобладало мелкое товарное производство крестьян и городских ремесленников. Вдали от городских центров и больших торговых путей население продолжало жить в условиях натурально-хозяйственного быта: питалось продуктами собственных полей и огородов, одевалось в домотканую одежду и самодельные лап-
1 К. Н. Щепетов. Крепостное право в вотчинах Шереметевых. М., 1947, стр. 187.
2 II. В. Гугушвили. Развитие промышленности в Грузии и Закавказье в XIX—XX вв. Тбилиси, 1957; Г. К. Бакрадзе. Возникновение и развитие капиталистической промышленности в Грузии в XIX веке. Тбилиси, 1958, гл. 1.
3 О. Е. Туманян. Экономическое развитие Армении, ч. 1. Ереван, 1954, гл. IV.
4 «История Азербайджана», т. II. Баку, 1960, стр. 63—69.
222


Шерстяной шарф. Первая половина XIX в.
ти, собственными руками строило себе избы, а в случае необходимости пользовалось услугами местных кустарей или перехожих ремесленников. Кроме того, не все отрасли промышленности были охвачены новыми техническими и общественными преобразованиями: на горных заводах Урала по-прежнему
господствовали отсталые приемы производства и принудительный труд; на помещичьих вотчинных предприятиях, например, на суконных мануфактурах и свеклосахарных заводах, по-старому работали крепостные крестьяне, оторванные от своего хозяйства и ненавидевшие «фабричную барщину». Неравномерность промышленного развития различных районов задерживала экономический прогресс страны, мешала росту
223


И. Е. Репин. Бурлаки на Волге
товарного производства, сокращала размеры обмена изготовленных продуктов.
В промышленном отношении Россия продолжала сильно отставать от передовых стран Запада: например, выплавка чугуна на душу населения в 60-х годах XIX в. составляла в Англии около 8V2 пудов, в Бельгии — 4!/з пуда, в России — немногим более lU пуда *. Тем не менее начавшийся промышленный переворот и рост вольнонаемного труда имели огромное историческое значение: расширяя товарное производство и обмен между различными районами страны, они способствовали развитию капиталистических отношений и подготовляли ликвидацию отжившего феодально-крепостнического строя.
Развитие товарного производства на-
Первые железные дороги стоятельно потребовало преобразования и пароходные линии ^ ^ ^
г транспорта. Движение пассажиров и
грузов по старым грунтовым дорогам было медленным, неудобным и опасным; оно прерывалось во время осенних дождей и весенней слякоти. Шоссейных дорог было мало, к 40-м годам XIX в. их насчитывалось только 780 км. Перевозка товаров
1 П. А. Хромов. Экономическое развитие России в XIX—XX вв. М., 1950, стр. 62.
224


по рекам совершалась еще медленнее, преимущественно с помощью бурлаков, тянувших груженые суда посредством бечевы. Не мудрено, что наиболее передовые экономисты, вроде H. С. Мордвинова, а также инженеры, подобные энергичному и одаренному П. П. Мельникову, настаивали на создании разветвленной сети железных дорог, достаточно показавших свои преимущества в Западной Европе. Но эти обоснованные предложения встречали резкий отпор со стороны заинтересованных лиц, особенно крупных извозопромышленников, боявшихся потерять свои доходы. Противниками железных дорог были также царские сановники во главе с министром финансов Е. Ф. Кан- криным. Говорили, что движение паровозов по обледенелым, занесенным снегом рельсам будет невозможным, что постройка железных дорог грозит неисчислимыми убытками, «порчею нравов» и потрясением существующего порядка.
Однако требования жизни оказались сильнее заклинаний реакционеров. Пионерами паровозного передвижения грузов по рельсовым путям стали крепостные рабочие уральского завода Демидовых — одаренные самородки отец и сын Черепановы. В 1834 г. они соорудили первую паровую железную дорогу, перевозившую на небольшом расстоянии заводские грузы. Через год Николай I разрешил построить на частные средства, «в виде опыта», небольшую железную дорогу между Петербургом и своей летней резиденцией — Царским Селом. В 1837 г. постройка была окончена.
И все-таки противники железнодорожного строительства продолжали свою реакционную кампанию. Многочисленные проекты создания железнодорожной сети были отвергнуты правительством. Только в 1842 г. после долгих обсуждений и споров Николай I, исходя из военных соображений (с целью обеспечить быструю переброску гвардии в Москву), принял проект сооружения железной дороги между Петербургом и Москвой. Регулярное движение по этой первой крупной линии открылось в 1851 г. и приобрело большое хозяйственное значение. Кроме того, в военных целях были сооружены Варшавско-Венская и Варшавско-Петербургская дороги. К 1860 г. Россия обладала рельсовой сетью почти в 1500 верст. Сравнительно с современными транспортными средствами грузоподъемность и быстрота движения поездов были невелики1. Тем не менее постройка первых железных дорог была крупным и важным нововведением, хотя при необъятных пространствах страны про-
1 При постройке Петербургско-Московской железной дороги грузоподъемность товарного паровоза была запланирована в 10 тыс. пудов, а скорость движения —15 верст в час; пассажирского паровоза — 5640 пудов и 35 верст в час (С. А. Уродков. Петербургско-Московская железная дорога. Л., 1951, стр. 66).
15 История СССР, т. IV
225


Модель первого русского паровоза, построенного Е. А. и М. Е. Черепановыми в 1833—1834 гг.
тяженность этих железнодорожных путей была ничтожно мала 1. Помимо реакционной политики правительства, здесь оказывали влияние недостаток внутренних капиталов и опасение иностранных капиталистов потерпеть убытки при постройке железных дорог в обстановке крепостного строя.
Несколько быстрее и легче развивалась механизация водного транспорта. Первые пароходы в России появились еще в 1816—1818 гг. К середине 30-х годов регулярные пароходные рейсы совершались по почину казны и частных предпринимателей на Балтийском и Черном морях, так же как и на прилегающих к ним реках; было несколько пароходов на Каспийском и Белом морях; предпринимались первые опыты пароходства на Волге. Однако число паровых судов было ничтожно, а предложения более энергичных предпринимателей не встречали поддержки со стороны правительства и большинства торговцев. Только в 40-х годах возникло несколько частных обществ для перевозки пассажиров и грузов по Волге и ее притокам. К началу 60-х годов в России насчитывалось около 400 пароходов, обслуживавших главные водные артерии. Но и здесь
1 В. С. Виргинский. Возникновение железных дорог в России до начала 40-х годов XIX века. М., 1949; «Очерки экономической истории России первой половины XIX в.», стр. 268—271.
226


Московская железная дорога
Накопление денежных капиталов
бросалась в глаза резкая диспропорция между небольшим числом паровых судов и быстрым ростом перевозимых грузов1.
Переходу от мануфактуры к фабрике помогли два важных условия: 1) предварительное накопление денежных капиталов в руках разбогатевших предпринимателей, 2) растущее обезземеление и обеднение крестьянства.
Купцы наживали большие состояния на продаже вина, на крупных казенных подрядах, на поставках в армию и на колониальном грабеже национальных районов. Все эти коммерческие операции сопровождались незаконными действиями — казнокрадством, взяточничеством, вымогательством денежных средств у населения. Накопленные денежные капиталы все чаще использовались для учреждения крупных мануфактур и фабрик. Корни этого явления можно было подметить еще в XVII— XVIII вв., но особенно отчетливо оно проявилось в 30—50-е годы XIX в.
Одним из многих примеров такого обогащения оборотливых дельцов может служить история купеческой фамилии Сапожниковых. Во второй половине XVIII в. дворцовый крестьянин Петр Сапожников был приказчиком, а затем компаньоном крупного купца Злобина. Сколотив небольшой капитал на соляной
1 В. С. Виргинский. Начало парового судоходства в России. М., 1948.
15* 227


торговле и нажившись на продаже водки в Астраханской и Саратовской губерниях, Сапожников оставил сыновьям большое денежное состояние. Его наследники в течение 25 лет арендовали каспийские рыбные промыслы, эксплуатируя на них около 15 тыс. наемных рабочих. Одновременно Сапожниковы раскинули свои торговые щупальцы-конторы по всей стране, вели широкую хлебную торговлю, скупали и перепродавали персидские товары. На полученные доходы они начали основывать мыловаренные, салотопенные, кожевенные заводы и шерстяные мануфактуры, разрабатывать золотые прииски, заводить полевое и животноводческое хозяйства. В 30—40-х годах фамилия Сапожниковых как крупных предпринимателей гремела по всему Нижнему Поволжью.
Иногда в крупные фабриканты всякими правдами и неправдами выбивались мелкие промышленники, богатевшие на эксплуатации полуразоренных крестьян, в частности на применении дешевого женского и детского труда. В 60-х годах XVIII в. крепостной крестьянин богородского помещика Бибикова Конд- ратий обучившись шелковому ткачеству на местной мануфактуре Лазарева, поставил в курных избах своих сыновей но одному скромному ткацкому станку. Постепенно, нанимая рабочих, Кондратовы, которые значились уже Кондрашевыми, расширили производство и стали родоначальниками богатой купеческой фамилии. Особенно разбогател и выдвинулся правнук «деда Кондратия» И. М. Кондрашев, который имел крупную шелковую фабрику, состоявшую из 22 корпусов и занимавшую 1308 рабочих, в том числе 650 тростильщиц и мотальщиц. На фабрике действовало 300 механических станков и 7 машин. Шелковые ткани, изготовленные на фабрике, получали высокую оценку на промышленных выставках в России и в Англии, а ее владелец считался «создателем у нас шелковых фабрик, работающих на манер лионский» (т. е. по образцу французских предприятий города Лиона), и стал обладателем почетного звания мануфактур-советника 1.
Так формировалась новая промышленная буржуазия, вышедшая из крестьянской среды и сильно отличавшаяся от старого гильдейского купечества: она была предприимчивее и энергичнее, меньше опиралась на монополии и привилегии, дарованные сверху, лучше разбиралась в меняющихся рыночных отношениях. Дворянское правительство мало помогало торговле и промышленности кредитными ссудами, предприни-
1 И. В. Мешалин. Текстильная промышленность крестьяп Московской губернии в XVIII и первой половине XIX века. М —Л., 1950, стр. 214— 218; «Журнал мануфактур и торговли», 1850, январь и февраль, стр. 92- УЗ.
228


Рыбинская пристань на Волге
матели получали недостающие капиталы у частных лиц за ростовщические проценты. Кроме того, промышленники широко использовали таможенный тариф 1822 г., который установил высокие пошлины на ввозимые иностранные товары и тем самым устранил конкуренцию более развитой западноевропейской индустрии. Тем не менее российская буржуазия 30—50-х годов не обладала той экономической силой и политической сознательностью, которые обеспечили бы ей решающий вес в государстве.
Наряду с образованием крупных денежных капиталов увеличивалось число обедневших и разоренных людей, которые шли из деревень в города в поисках заработка, не имея сил обеспечить себе прожиточный минимум и ликвидировать растущие оброчные и податные недоимки. Так создавался готовый рынок рабочей силы, которую по дешевой цене использовали богатеющие капиталисты. Образование денежных капиталов и обнищание мелких сельских производителей были двумя сторонами так называемого «первоначального накопления капи-
229


Крестьяне в Петербурге
тала», без чего не мог утвердиться грядущий капиталистический строй. Промышленность шла впереди, подрывая основы отмирающего крепостничества, но ее развитие сопровождалось и некоторыми сдвигами в хозяйственной жизни деревни.
2
Новые явления в сельском хозяйстве
Расширение посевов и попытки улучшения земледелия
Развитие промышленности и торговли оказывало большое влияние на сельское хозяйство: рост городов и промысловых деревень, сосредоточение крупных масс неземледельческого населения, особенно в нечерноземной полосе, повышало спрос на продукты питания; кроме того, крупные промышленные предприятия требовали больших запасов сырья. Все больше увеличивалось число городских и сельских ярмарок; в промышленных центрах открывались магазины и лавки, которые вели постоянную торговлю сельскохозяйственными и промышленными товарами. Из земледельческих губерний по санному пути тянулись многочисленные обозы с хлебом, салом и мясом. В летние месяцы огромные транспорты с зерном и му-
230


кой двигались по главным речным дорогам, особенно по Волге и Днепру. Крупные стада рогатого скота перегонялись с юга на север, в промышленные районы. Немало продуктов животноводства доставлялось с юго-восточных окраин — из Башкирии, Казахстана и районов Северного Кавказа. Все большее значение приобретала торговля с иностранными государствами— растущая капиталистическая индустрия Западной Европы тоже предъявляла повышенный спрос на сельскохозяйственные товары. Неуклонно росла внутренняя и внешняя торговля, резче обозначались границы между черноземно-земледельческими и нечерноземно-промышленными районами, оживленнее шел обмен в вывозных портах Балтийского и Черного морей. Особенно росли приморские города — Петербург, Рига, Одесса.
Между 1831 и 1860 гг. в среднем ежегодный вывоз хлеба за границу вырос с 18 млн. до 69 млн. пудов \ Особенно расширилась хлебная торговля после 1846 г., когда в Англии были отменены пошлины на ввоз хлеба. По официальным подсчетам, ежегодный сбыт хлеба внутри государства в 9 раз превосходил вывоз в зарубежные страны. Сельскохозяйственное производство все крепче связывалось с внутренним и внешним рынками, приобретая ярко выраженный товарный характер.
В связи с непрерывным ростом населения, торговли и промышленности значительно расширилась посевная площадь во всех губерниях европейской части России: чтобы получить больше земледельческих продуктов, крестьяне, купцы и помещики поднимали нетронутую целину, распахивали луга, превращали в пашню лесные угодья и заросли кустарника. Новые явления выделялись особенно ясно на обширных, быстро колонизуемых пространствах южных и юго-восточных степей — на Южной Украине, в Области Войска Донского, в районах Заволжья и Предкавказья. В южноукраинских губерниях и в Донской области пахотные угодья с конца XVIII в. выросли к середине XIX в. больше чем втрое1  2.
Но если плодородная целина давала обильные урожаи при отсутствии удобрения и при господстве рутинной техники, то в старых обжитых районах, даже на черноземных почвах, положение было иное. Многовековая обработка истощила плодоносную силу земли, и более проницательные хозяева хорошо понимали необходимость перехода к новым, усовершенствованным методам ведения земледелия. Вот почему по инициативе пере¬
1 «Очерки экономической истории России первой половины XIX в.», стр. 263.
2 В. К. Яцунский. Изменения в размещении земледелия в Европейской России с конца ХУНТ в. до первой мировой войны.— «Вопросы истории сельского хозяйства, крестьянства и революционного движения в России». М., 1961, стр. 125—127.
231


довых помещиков на протяжении 30—50-х годов возникло 20 новых земледельческих обществ, которые ставили своей задачей изыскание мер для поднятия сельского хозяйства; деятельность обществ охватила Прибалтику, Украину, Центральный черноземный район, Поволжье, Закавказье и отчасти промышленную нечерноземную полосу. Эти добровольно созданные организации изучали местные природные условия, вводили более успешные способы ведения хозяйства, создавали с этой целью опытные фермы и хутора, проверяли действие усовершенствованных машин и орудий. Некоторые сельскохозяйственные общества издавали для обмена опытом специальные экономические журналы, которые рекомендовали те или другие улучшения, открывали дискуссии по спорным техническим и организационным вопросам. В течение 40—50-х годов по почину помещиков и зажиточных крестьян было устроено несколько десятков сельскохозяйственных выставок в различных земледельческих районах; на них экспонировались образцы различных растений, усовершенствованные орудия, наиболее удачные породы лошадей, овец и рогатого скота.
Особое внимание было обращено на замену стародавних примитивных орудий более совершенными и дающими лучшие результаты. Раньше всего стали распространяться молотилки и веялки. Затем начали вводить сортировки для отбора зерна, сеялки, равномерно разбрасывавшие зерна, наконец, второстепенные машины — соломорезки, дробилки для размельчения овса, мялки и трепалки для льна, переносные маслобойки. Гораздо медленнее находили себе применение жатвенные машины, несмотря на острую потребность в ускорении уборки урожая: образцы жаток, ввозимых из-за границы, были дорогими и мало приспособленными к условиям русского и украинского полеводства, а местным изобретателям не удавалось создать дешевую, быстро работающую жатку. В самом конце 50-х годов были произведены первые опыты применения пара в сельском хозяйстве: в Тамбовском имении Гагарина действовала комбиниро¬
ванная машина, которая с помощью локомобиля молотила, веяла и сортировала пшеницу. Вначале сельскохозяйственные орудия и машины выписывались из-за границы, позднее стали открываться механические предприятия и в России. Некоторые помещики устраивали механические мастерские в своих имениях и рассылали машины заказчикам прилегающего района.
** Стремясь повысить доходность своего хо-
поТещичмгохмяй^та зяйства> передовые помещики стали вво- дить новые сельскохозяйственные культуры. На Правобережной Украине возникли обширные свекловичные плантации, которые поставляли сырье на местные сахарные заводы. На Левобережной Украине получили широкое
232


ЭКОНОМИЧЕСКАЯ КАРТА ЕВРОПЕЙСКОЙ РОССИИ • S0-* годи XIX


распространение посевы табака. В южных губерниях и на Нижнем Поволжье приобрели большое значение посевы подсолнечника. На Южной Украине и в Предкавказье сажали тутовые деревья. В Армении, Азербайджане и вокруг Дербента в 40— 50-х годах с успехом разводили красильное растение марену. Почти повсеместно увеличивалась посадка картофеля. В Закавказье и в Крыму развивались виноградарство и виноделие. В нечерноземном районе начали занимать паровое поле посевами трав — клевера, люцерны, тимофеевки, дававших запасы корма для скота. Было обращено больше внимания на удобрение полей навозом, на отбор семян для посева, на более глубокую вспашку. В степных районах страны, там, где имелись обширные пастбища, получило значительное распространение овцеводство, в частности разведение улучшенной породы испанских мериносов, которые давали более тонкую и прочную шерсть.
Передовую роль в улучшении сельского хозяйства играла Прибалтика. В имениях Эстонии, Латвии и Литвы повышение уровня агротехники носило более широкий и всесторонний характер; местами здесь применялись бобовые культуры, вводилось искусственное удобрение, велась упорная борьба с сорняками.
Отдельные островки передового сельского хозяйства были рассеяны и в других районах Европейской части России. Примером предпринимательского помещичьего хозяйства может служить крупное имение А. Ф. Реброва в Пятигорском округе Предкавказья. На 599 десятинах плодородной пашни Ребров собирал большой урожай пшеницы, которую сбывал не только на местных рынках, но и далеко от имения — на Дону и Черноморском побережье. Большие доходы приносило помещику разведение овощей для ближайших городов, сенокосы и особенно виноградники. Кроме того, в имении были тутовый сад, образцовое шелкомотальное заведение, шесть водяных мельниц, конный завод на 900 лошадей, большое стадо крупного рогатого скота и овец, в том числе тонкорунных. В 1842 г. Ребров получил от своего предпринимательского хозяйства крупный доход — около 12 тыс. руб. серебром. Характерно, что самые трудоемкие процессы при обработке садов, виноградников и огородов выполнялись не крепостными крестьянами (у Реброва их было 556 душ обоего пола), а наемными работниками, обладавшими более высокой производительностью труда !.
Не один Ребров убеждался в низкой производительности подневольного крепостного труда. Многие помещики-рациона-  11 	А. В. Фадеев. Очерки экономического развития степного Предкавказья в дореформенный период. М., 1957, стр. 120—124.
233


лизаторы, заводившие сельскохозяйственные машины и улучшенное полеводство, терпели неудачи, если применяли устаревшую малопроизводительную барщину. Тонкорунное овцеводство, которое сильно выросло в 30—50-е годы (в 1853 г. в России насчитывалось более 8 млн. мериносовых овец), оказалось недостаточно рентабельным в условиях феодально-крепостнического строя *. Однако огромное большинство дворян-землевла- дельцев предпочитали идти по старому, проторенному пути: неспособные исходить из строгого коммерческого расчета, они держались «испытанных» методов ведения хозяйства, избегая рискованных опытов. В погоне за увеличением денежного дохода они расширяли свою запашку за счет крестьянских наделов и требовали усиленной барщины от своих крепостных.
Развитие производительных сил наблюда- Образцовые хозяйства лось не только в имениях дворян и купцов, зажиточных крестьян „ r J
но и в хозяйстве зажиточных крестьян —
государственных, удельных и помещичьих. Здесь тоже неуклонно расширялась посевная площадь, а в более плодородных районах увеличивалось количество посеянного и собранного зерна на душу населения. Большинство участников сельскохозяйственных выставок составляли государственные крестьяне, которые показывали образцы улучшенной ржи, пшеницы, ячменя, кормовых трав и масличных растений.
Многие крестьяне сами изобретали улучшенные орудия и машины: на выставке 1845 г. в селе Великом была экспонирована трепальная машина для льна, сделанная крестьянином Харлампием Алексеевым; на Лебедянской выставке 1849 г. крестьянин Василий Сапрыкин показал изготовленные им модели молотилки, веялки и водяной мельницы; на Вятской выставке 1854 г. демонстрировалась сенокосная машина крестьянина Андрея Хитрина. Некоторые крестьяне создавали опытно-показательные хозяйства. В 1847 г. в Вятской губернии насчитывалось несколько сот таких доходных предпринимательских усадеб. В 50-х годах особенно выделялся своими опытами крестьянин Нолинского уезда Вятской губернии Ефим Метел ев: он внимательно следил за текущей агрономической литературой, которую сам выписывал из Петербурга и Москвы, поддерживал связи с Московским обществом сельского хозяйства и двумя учебными фермами, закупал семена улучшенных сортов растений и производил опыты их посевов. У Метелева было большое стадо скота, которое давало обильное удобрение для повышения плодородия глинистой почвы. На его усадебном  11 С. В. Климова. Попытки помещичьего предпринимательства в первой половине XIX века«Научные доклады высшей школы». Исторические науки, 1960, № 3, стр. 43—59.
234


огороде вызревали отличные овощи, а фруктовый сад давал хороший урожай плодов и ягод *. Нередко государственные крестьяне продуктивностью своего хозяйства обгоняли соседних помещиков. Целинные степи Предкавказья были заселены и культивированы преимущественно государственными крестьянами; в 1849 г. они собрали со своих полей более 1 млн. четвертей зерна, т. е. 60,5% общего итога, тогда как местные помещики — только 54 тыс. четвертей, т. е. 2,7% 1 2.
Технические нововведения наблюдались также в хозяйствах удельных крестьян, плативших оброк и занимавших среднее положение между помещичьими крепостными и «свободными сельскими обывателями» (т. е. государственными крестьянами). В 40—50-х годах в Симбирском удельном имении широко использовались конный английский плуг, веялки и молотильные машины. В 1844 г. удельный крестьянин вятского имения Никита Санин изобрел молотильную машину, которая получила высокую оценку со стороны агрономов: по простоте, удобству и дешевизне она была признана наиболее совершенной из всех имевшихся в России «молотилен». На Нижнем Поволжье удельные крестьяне сеяли лучшие сорта зерновых культур: кустовую и сирийскую рожь, английские ячмень и овес, пшеницу-бело- турку; в 1846 г. крестьяне увеличили посевы кукурузы, которая давала им порой огромные урожаи — до сам-1903.
Наемный т Зажиточные крестьянские хозяйства, пре-
вас^ьскомР хозяйстве одолевавшие рутинную технику, не могли обходиться без применения наемного труда. И в государственной, и в удельной, и в крепостной деревне в 30—50-е годы происходил процесс дальнейшего расслоения крестьян: с одной стороны, из массы мелких производителей выделялись разбогатевшие хозяева, а с другой — обедневшие земледельцы, которым приходилось уходить на заработки, а порой вовсе забрасывать сельское хозяйство.
Зажиточные домохозяева не ограничивались отведенными наделами: они приобретали или брали в аренду земельные участки, на которых вели расширенное зерновое или пастбищное хозяйство. На основании закона 1801 г. не только купцы и мещане, но и государственные крестьяне покупали «ненаселенные земли» (т. е. земли без крепостных крестьян); в 1858 г. в государственных деревнях 33 губерний России насчитывалось
1 Я. М. Дружинин,. Государственные крестьяне и реформа П. Д. Киселева, т. IL М., 1958, стр. 390.
2 А. Ф. Фадеев. Указ, соч., стр. 176.
3 Я. Я. Гриценко. Удельные крестьяне Среднего Поволжья. Грозный, 1959, стр. 154—155, 159.
235


около 270 тыс. таких собственников; им принадлежало больше 1 млн. десятин земли, преимущественно пахотных угодий 1.
Удельные крестьяне приобретали землю с разрешения своего начальства. В Самарской губернии насчитывалось немало таких земельных собственников, имевших по 100—200 десятин каждый. Например, в удельном селе Андросовке крестьянин Филипп Вьюнков был обладателем 250 десятин стоимостью 2471 руб., в деревне Русские Липяги удельный крестьянин Николай Кольцовский имел 150,5 десятин, за которые заплатил 6 тыс. руб. Богатые крепостные крестьяне приобретали землю на имя своих господ; порой размеры таких купчих угодий превосходили количество надельных земель, отведенных в пользование крестьянам.
Еще более обширные пространства земель снимались в аренду, большею частью у казенного и удельного ведомств; это явление приобрело широкое развитие в районах степного Заволжья, где сохранялись незаселенные целинные земли. Арендаторами были не только сельские общества, НО И отдельные Сельскохозяйственные орудия при крестьяне. В Сызранском удельном имении в 40-х годах XIX в.
числилось 12 крупных арендаторов, которые снимали 20 тыс. десятин земли за 9 тыс. руб.; из них крестьянин А. Рачейсков снимал больше 6 тыс. десятин, за которые он заплатил
3,5 	тыс. руб.1  2. Некоторые купленные и арендованные земли сдавались и пересдавались мелкими участками по повышенным
1 В. Вешняков. Крестьяне-собственники в России. СПб., 1858, сто 10
11.
2 Я. Я. Гриценко. Указ, соч., стр. 246, 248—250.
236


ценам нуждающимся крестьянам, другие самостоятельно использовались собственниками и арендаторами под зерновое или животноводческое хозяйство.
Наряду с лесопромышленниками, подрядчиками и торговцами из среды крепостных крестьян выдвигались сельскохозяйственные предприниматели, сбывавшие на рынок крупные партии зерна, хмеля, льна, овощей, выращенных на собственных или арендованных землях. Чтобы вести такое хозяйство, нужно было нанимать рабочую силу; богатые крестьяне и купцы не могли владеть крепостными и широко прибегали к эксплуатации батрацкого труда К Пример пятигорского помещика Реброва показывает, что даже крепостпики-дворяне нуждались в дополнительных наемных работниках. Такая потребность ощущалась не только передовыми хозяевами, переходившими к улучшенным приемам земледелия и скотоводства: недостаток рабочей силы в период сенокоса и особенно жатвы постоянно чувствовался в районах юга и юго-востока. Отвечая на этот повышенный спрос, обед- крепостном праве невгаие крестьяне уходили из
своих деревень, чтобы наняться на сезонные сельскохозяйственные работы. В мелких городах и селах, расположенных на Нижней Волге, в 30—50-х годах XIX в. существовали настоящие «биржи труда», куда стекались в летние месяцы десятки тысяч земледельческих батраков. По приблизительным подсчетам, в 50-х годах ежегодно уходили батрачить: 300 тыс. человек — на  11 В. Я. Кашин. Крепостные крестьяне-землевладельцы накануне реформы. Л., 1934, стр. 28, 33—43.
237


новых хозяйственных процессов
Южную Украину, 150 тыс.—в Заволжье, 120 тыс.—в Прибалтику, 130—150 тыс.— в остальные районы 1. Таким образом, капиталистические отношения заметно вторгались в крепостную деревню и начинали подрывать основы барщинного хозяйства.
Однако расслоение крестьян в период, Ограниченность предшествовавший отмене крепостного
пра§а, еще не приняло характера разложения крестьянства как класса феодального общества. Судя по имеющимся данным, даже у государственных крестьян, юридически свободных и более независимых, основная масса состояла из середняков, которые вели самостоятельное трудовое хозяйство; крестьян, вынужденных сократить свое хозяйство или вовсе оставить хлебопашество, было немного. По данным псковской подворной переписи, государственных крестьян, обрабатывавших исключительно собственную землю, было 56%, а оставивших земледелие — только 6% 1 2.
Не надо преувеличивать и прогрессивные явления в сельском хозяйстве 30—50-х годов XIX в.: новые капиталистические процессы обнаруживались преимущественно на южных и юго-восточных окраинах европейской части России, в районах продолжающейся колонизации, там, где было мало крепостных крестьян. Число передовых помещиков, переходивших на новую агротехнику, составляло приблизительно 3—4% общего их числа. Технические нововведения в крестьянской среде были еще более редким явлением: они оказывались по силам только зажиточной прослойке, преимущественно государственным крестьянам. Развитие производительных сил в сельском хозяйстве происходило не столько в форме радикального обновления земледельческой техники и полеводства, сколько в расширении посевной площади и в освоении новых слабо заселенных районов.
3
Кризис крепостного хозяйства
Передовые люди 40—50-х годов нередко спрашивали себя: почему Россия с ее необъятными пространствами и огромным населением так медленно движется вперед? Почему, несмотря на неуклонное развитие производительных сил, ее промышленность слабо развита, а ее сельское хозяйство находится в состоянии
1 Л. Г. Рашин. К вопросу о формировании рабочего класса в России.— «Исторические записки», т. 53, стр. 190.
2 H. М. Дружинин. Наемный труд государственных крестьян накануне 1861 г.— «Из истории рабочего класса и революционного движения». М., 1958, стр. 167.
238


H. В. Неврев. Торг. Сцена из крепостного быта
длительного застоя? На эти вопросы давался единодушный ответ: главная причина экономической отсталости страны — отжившие феодально-крепостнические отношения, которые сковывают народные силы и служат сильной преградой дальнейшему развитию.
Эта истина становилась все более очевидной в 30—50-е годы, когда промышленность переходила к машинному производству, а в земледелии обнаруживались поиски улучшенных методов ведения, полеводства. Между ростом производительных сил и феодальной системой хозяйства наблюдалось глубокое противоречие, которое привело к обостряющемуся кризису всей крепостной экономики.
В земледелии и животноводстве еще сильнее, чем в промышленности, наблюдалась вопиющая неравномерность развития не только различных районов, но и разных имений одного и того же района.
239


Обезземеление крестьян
Россия 30—50-х годов была аграрной страной с преобладанием деревни над городом и крестьянского сословия над всеми остальными слоями населения. Поэтому кризис крепостной системы прежде всего охватил крестьянское и помещичье хозяйства. С ростом промышленности и торговли, когда значительные массы хлеба и мяса стали сбываться на рынке, помещики начали повышать доходность своих имений; с этой целью они расширяли свою запашку, обеспечивали за собой лучшие пастбища и сенокосы, закрепляли за барским хозяйством дорогие лесные угодья. Увеличение помещичьей пашни происходило не только за счет расчистки кустарников и лесов, поднятия целинных земель и местами — осушения болот. Неограниченные собственники своих земель — помещики сокращали крестьянские наделы и тем самым увеличивали количество сбываемого зерна и других продуктов. Это ярко обнаруживалось в плодородных черноземных губерниях: к концу 50-х годов помещики использовали здесь большую часть полей и сенокосов; в Харьковской и Полтавской губерниях они имели больше 68% удобной земли, а в Екатери- нославской — больше 80% *. В Рязанской и Тамбовской губерниях по сравнению с 1780 г. барская запашка выросла в 1,5— 2 раза2. Больше всего пострадали крестьяне мелкопоместных имений.
Бывали случаи, когда владельцы мелких и даже крупных имений отбирали у своих крестьян все полевые и сенокосные угодья, а самих крестьян превращали в дворовых или сажали их на месячину (т. е. на месячный паек), заставляя все время обрабатывать барское поле. Такие крестьяне фактически ничем не отличались от рабов, а феодальная эксплуатация возвращала хозяйство вспять — к ничем не прикрытому рабовладельчеетву. В конце 50-х годов в Полтавской и Харьковской губерниях безземельные крестьяне составляли почти lU всех помещичьих крепостных. В мелкопоместных имениях европейской части России таких экспроприированных земледельцев было около половины, а в Курской губернии все крепостные мелких помещиков жили в барских усадьбах в виде дворовых или батраков. Там, где крепостные сохраняли собственное хозяйство, они оказывались не в состоянии кормить свои семьи на сокращенных наделах.
Острое крестьянское малоземелье, усиливаемое ростом населения, наблюдалось во всех губерниях старого заселения: в нечерноземном районе вместо нормальных 8 десятин на ревиз-  1 21 И. И. Игнатович. Помещичьи крестьяне накануне освобождения. Изд. 2. М., 1910, стр. 66.
2 И. Д. Ковальченко. Крестьяне и крепостное хозяйство Рязанской и Тамбовской губерний в первой половине XIX века. М., 1959, стр. 76.
240


Увеличение крестьянских повинностей
скую душу приходилось от 1,5 до 3 десятин, в плодородных черноземных губерниях вместо 5 десятин крестьяне имели от 2 до 4 десятин на ревизскую душу.
Стремление помещиков повысить свои доходы и растущая товаризация их хозяйства вели не только к обезземелению крестьян, но и к усилению крепостнической эксплуатации. Расширение барской запашки требовало увеличения рабочей силы, а желание извлечь из земли больше продуктов толкало на усиление крестьянских повинностей. В течение 30—50-х годов XIX в. в земледельческих районах все больше распространялась барщина: к началу 60-х годов в черноземном центре крестьяне, отбывавшие барщину, составляли более 70%, в Поволжье — более 73, а на Украине —от 97 до 99% К Сплошь да рядом крестьянам назначались непосильные уроки; на барщину посылали в самое горячее время жатвы, когда осыпался созревший крестьянский хлеб; закон 1797 г. о соблюдении трех барщинных дней в неделю большею частью не исполнялся.
Насколько напряженной была барщинная работа, показывает инструкция, данная бурмистру одним из пензенских помещиков: «Под именем рабочего дня мужчины, женщины или лошади разуметь не известное число часов, проведенных на барщине, но известное количество работы, произведенное мужчиною, женщиною или лошадью... Не окончивших урока или дурно исполнивших оный заставлять дорабатывать или перерабатывать в свои дни» 1 2.
Иногда во время уборки урожая на господские поля сгоняли все работоспособное население деревни, не исключая детей. В Литве, Белоруссии и на Правобережной Украине такие «сго- ны» или «гвалты» были узаконены в официальных инвентарях (описаниях имений). В зимнее время года на крестьян падала особенно тяжелая повинность — возить помещичий хлеб, иногда за многие сотни верст, в крупные промышленные центры; эта изнурительная повинность обессиливала людей и губила крестьянский скот.
Чем труднее была подневольная работа, тем ниже падала производительность крестьянского труда: крепостные земледельцы неохотно отбывали постылую барщину, уклонялись от выполнения увеличенных повинностей, плохо обрабатывали барские поля. Помещики в ответ на «леность» и «нерадение» кре-
1 И. И. Игнатович. Указ, соч., стр. 100.
2 10. В. Кожухов. Помещичье хозяйство центрального земледельческого района России в годы кризиса крепостной системы.— «Ученые записки Ленинградского педагогического института», т. 102. Исторический факультет. М., 1955, стр. 93.
16 История СССР, т IV
241


стьян усиливали систему надзора и наказаний; отношения между крестьянами и вотчинной властью становились все напряженнее, проникались взаимным недоверием и ненавистью.
Несколько свободнее было положение крестьян, плативших помещику денежный оброк. В промышленных губерниях нечерноземной полосы оброчники количественно преобладали над барщинниками, но их положение было тоже незавидным: используя развитие промыслов и торговли, помещики непрерывно повышали размеры оброчной повинности. Если в конце XVIII в. средняя сумма оброка составляла 7 руб. 50 коп. с души, то к концу 50-х годов она поднялась в нечерноземных губерниях до 17—27 руб. 1 С более состоятельных, «капиталистых» крестьян душевладельцы брали значительно больше, по нескольку десятков и даже сотен рублей серебром. Кроме того, были распространены так называемые смешанные повинности: каждое «тягло» (рабочая единица, состоявшая из работоспособных мужчины и женщины, иногда вместе с подростком) было обязано частью отбывать барщину, частью платить денежный оброк, а сверх того повсеместно вносить натуральный оброк в виде ягод, грибов, вытканного холста и пр.
Уменьшение наделов и увеличение повинностей оказывали гибельное влияние на крестьянское хозяйство: по официальным данным, в целом ряде районов крестьянское хозяйство переживало явный упадок. Если сравнить сборы хлебов и картофеля в 40—50-х годах XIX в., то окажется, что помещичьи крепостные собирали во второе десятилетие значительно меньше урожая, чем в первое. В шести губерниях Центрального черноземного района на каждую ревизскую душу было собрано в среднем в 40-х годах 3,15 четвертей, а в 50-х — 2,66 четвертей. На Право- бережной Украине это отношение было еще менее выгодным для крестьян: в 50-х годах они получили со своих полей хлеба и картофеля на 30% меньше, чем в 40-х1  2.
Более благоприятные условия существовали на плодородных землях Заволжья и Степной Украины, слабо заселенных и щедро удовлетворявших потребности земледельцев. Однако и здесь крестьян постигали частые неурожаи: бедность и темнота крепостной деревни лишали земледельца возможности улучшать свое хозяйство, успешно бороться с засухой и вредителями, переходить от примитивного перелога к более совершенной, трех¬
Упадок крестьянского хозяйства
1 И. И. Игнатович. Указ, соч., стр. 79—80. Стоимость рубля вычислена на основании сопоставления ценности основных хлебов.
2 И. Д. Ковальченко. К вопросу о состоянии хозяйства и положении помещичьих крестьян Европейской России в 40—50-х годах XIX в.— «Научные доклады высшей школы». Исторические науки, 1959, № 2, стр. 87 и сл.
242


польной системе севооборота. Россию все чаще и чаще поражали неурожаи, все ниже становилась средняя урожайность крестьянских полей.
Последствиями крепостной системы были обеднение крестьянства, его хроническая задолженность помещикам и полная беспомощность в неурожайные годы. Современники описывают тяжелое положение крепостных крестьян в эти несчастные годы: они должны были питаться лебедой и всякими травами, «ходить по миру», выпрашивая милостыню в соседних деревнях, или расходиться в разные стороны, соглашаясь на любую работу за самую низкую цену, лишь бы прокормиться и пережить тяжелое время. За редкими исключениями, крестьянский скот был малорослым и тощим, подвергался массовым падежам от бескормицы, эпизоотий (занесенных болезней) и дурного содержания. Само население крепостных деревень, нередко скученное в курных избах в антисанитарных условиях, становилось жертвой массовых эпидемий, которые уносили десятки, а иногда сотни тысяч людей работоспособного возраста.
Тяжелое положение крепостных неуклонно приводило к сокращению их числа. К середине XIX в. они составляли менее половины крестьянского населения России.
Упадок крестьянского хозяйства в условиях крепостного строя должен был неизбежно отразиться на хозяйстве самих помещиков: крепостные крестьяне обрабатывали барские поля с помощью собственных орудий и скота. К тому же, чем беднее становилась крепостная деревня, тем ненавистнее для крестьянина были барщина и непосильные оброки, тем больше падала производительность его труда. Официальные данные и наблюдения современников свидетельствуют о том, что в большинстве районов Европейской части России земледелие и животноводство переживали к 60-м годам явный упадок.
Передовые помещики, понимавшие необходимость отмены крепостного права, составляли сравнительно небольшую группу; подавляющее большинство дворян состояло из убежденных крепостников, которые привыкли к использованию дарового труда, тратили больше, чем получали, и старались поправить пошатнувшееся состояние денежными ссудами под залог своих крепостных душ. В 1859 г. числилось заложенными более 7 млн. крестьян (что составляло 66% крепостного населения империи) на сумму 425 млн. руб. серебром. В некоторых губерниях, например в Нижегородской и Калужской, состояло под залогом от 78 до 93% всех имений К  1Падение
помещичьих доходов
1 С. Я. Боровой. Кредит и банки России. М., 1958, стр. 197, 201.
16* 243


Некоторым крупным землевладельцам удавалось поднять свои доходы, открывая свеклосахарные и винокуренные заводы, обрабатывая сельскохозяйственное сырье на суконных и полотняных мануфактурах. Но эти вотчинные предприятия, обслуживаемые собственными крепостными, становились все менее доходными: малопроизводительный принудительный труд не выдерживал конкуренции с капиталистическими предприятиями. Некоторые помещики старали^ заинтересовать своих барщинных крестьян денежной премией или «нанимали» своих крестьян на полевые работы. Но эти попытки тоже не имели большого успеха; с коммерческой точки зрения и земледельческая, и промышленная барщина, по вычислениям экономистов того времени, приносила чистый убыток. Некоторые душевла-
Положение удельных и государственных крестьян
дельцы поступали иначе: они заключали договоры с подрядчиками и промышленниками, сдавая им за определенную сумму рабочую силу своих крепостных; эти кабальные рабочие, принудительно отправленные на землекопные, строительные и другие работы, оказывались в еще более тяжелых условиях — вдали от родных мест и семей под властью беззастенчивых предпринимателей, которые еще меньше думали о сохранении здоровья и сил «нанятых» рабов.
Положение удельных крестьян, принадлежавших царской фамилии, было несколько лучше: они состояли на оброке и имели большие наделы, чем помещичьи крепостные, но и здесь происходил процесс частичного обезземеления мелких производителей, и тут денежные оброки становились все выше и непосильнее. Начиная с 30—40-х годов удельные крестьяне должны были платить повышенную норму оброка за уменьшенный надел и полученный ими промысловый, неземледельческий доход. Крестьяне, желавшие получить больше земли, должны были брать ее у удельного ведомства за особую арендную плату.
Экономическое положение государственных крестьян, которые составляли около половины всех земледельцев России, было лучше, чем положение помещичьих и удельных крепостных: к концу 50-х годов XIX в. средние душевые наделы в казенных имениях были несколько выше, а размеры оброка, падавшие на ревизскую душу, значительно ниже, чем в поместьях частных владельцев. Однако и здесь, на землях государственной казны, сохранялась система феодальной эксплуатации, которая служила серьезной преградой хозяйственному подъему деревни. Помимо государственной подушной подати и феодального оброка казне, существовали пережиточные формы отмененной барщины — общественная запашка, разнообразные натуральные повинности, иногда обработка полей местных чиновников. Недо¬
244


имочных крестьян, так же как и помещичьих крепостных, на основании кабальных сделок отправляли на принудительные работы. Над крестьянами тяготела давящая опека громоздкого управленческого аппарата, которая, как правило, носила настоящий крепостнический характер.
Государственные крестьяне тоже страдали от растущего малоземелья: в большей части губерний средний душевой надел не превышал 5 десятин земли, а незаконные поборы чиновников держали крестьян в состоянии постоянной недоимочно- сти. Переселение малоземельных хозяев на степные окраины сопровождалось злоупотреблениями чиновников, волокитой и неисчислимыми бедствиями переселенцев. Правительственные ревизоры писали о тяжелом положении семейств, водворившихся на необжитые места: «Перемена климата и воды, бедность и лишения всякого рода, наконец, дурное устройство жилищ были главнейшими причинами проявления между ними болезней..., некоторые семейства вымерли до последнего ребенка, в иных остались одни сироты» 1. Государственная деревня была тоже неспособной изжить рутинную технику, некоторые улучшения в земледелии и животноводстве были по силам только зажиточным хозяйствам. Неурожаи и неразрывно связанные с ними голод, эпидемии, нищенство были характерными явлениями в жизни и этой прослойки мелких производителей. В 40— 50-е годы размеры посевов у государственных крестьян несколько увеличились, зато ежегодные урожаи заметно понизились.
Давящее влияние крепостной системы от- ?Тепост^ ражалось на различных сторонах сельско-
на сельское хозяйство го хозяйства. Огромные пространства возделанных земель принадлежали помещикам и казне, составляя монопольную феодальную собственность привилегированных землевладельцев — дворян и государства; ни купцы, ни разбогатевшие крестьяне не имели права приобретать эту землю; она была изъята из товарного оборота и почти целиком оставалась объектом отжившей феодальной эксплуатации. Капиталистическое сельское хозяйство с применением вольнонаемного труда могло свободно развиваться только на ограниченной территории «ненаселенных земель» или на землях, арендованных у феодальных собственников. За редкими исключениями. помещики не думали ни о каких агрономических улучшениях, не вели никакого учета доходам и расходам; деньги, полученные в ссуду из казенных банков или от частных ростовщиков, они растрачивали на прихоти и роскошь. Помещичье
1 H. М. Дружинин. Государственные крестьяне и реформа П. Д. Киселева, т. II, стр. 192.
245


крепостное хозяйство, как правило, носило паразитарный характер. Кроме того, купцы и крестьянские богатеи, арендовавшие сотни и тысячи десятин, не были заинтересованы в восстановлении плодородия почвы, хищнически использовали нанятые земли и быстро истощали богатую степную целину. Граница распространения лучших сортов пшеницы отодвигалась все дальше на юг, и прежние богатые урожаи сменялись скудным сбором хлебов.
Причиной отсталости сельского хозяйства было также общинное пользование землей, широко распространенное во внутренних губерниях Европейской части России. Помещики и казна искусственно поддерживали отжившую поземельную общину: время от времени «мир» переделял землю между крестьянами, чтобы сохранить за каждым домохозяином способность отбывать установленные повинности. В условиях растущего малоземелья и обеднения деревни такая система была выгодна землевладельцам, но невыгодна середнякам и зажиточным крестьянам: ни один общинник не был уверен, что он сохранит данный ему участок при следующем переделе; это стесняло личную предприимчивость, отбивая охоту унавоживать и лучше обрабатывать землю. При общинном землепользовании господствовал принудительный севооборот (обыкновенно трехпольный), а переход отдельных крестьян к более совершенной системе (например, плодопеременной) был невозможен.
С общиной была неразрывно связана круговая порука общинников за недоимочных бедняков; более состоятельные крестьяне тяготились этой обязанностью и менее охотно расширяли свое хозяйство.
Таким же тормозящим препятствием была вопиющая отсталость сухопутных и водных путей сообщения: несмотря на начавшуюся механизацию транспорта и проведение шоссейных дорог, бездорожье оставалось настоящим бичом крепостной России: большинство районов не могло * приспособиться к меняющимся условиям рынка быстрой переброской сельскохозяйственных грузов. Хлебные транспорты передвигались по гужевым и речным дорогам необычайно медленно, не поспевая удовлетворять запросы потребителя. Бывали случаи, когда одна губерния, постигнутая неурожаем, страдала от недостатка хлеба, а другая, от нее отдаленная, имела обильный урожай и не могла сбыть накопленные запасы. Одновременно существовавшие затоваривание и недостаток съестных продуктов приводили к настоящей «анархии цен», падавших в урожайных губерниях и сильно поднимавшихся в районах, страдавших от неурожая^ В свою очередь анархия цел порождала безудержную спекуляцию крупных и мелких торговцев. Владельцы имений, тесно связанные с рынком, но не привыкшие к точному коммерческо-
246


му расчету, оказывались совершенно бессильными приспособиться к этим внезапным изменениям спроса и предложения.
Неизбежным спутником крепостного строя была почти поголовная неграмотность деревенского населения. Подавляющему большинству крестьян было недоступно печатное слово, его кругозор был ограничен узкими пределами деревенской околицы, оно жило дедовскими привычками, оставаясь под властью внушений священника, а иногда и собственного барина. Очень немногие владельцы заводили у себя сельские школы; большинство считало грамотность крестьян излишней роскошью, а некоторые — опасной угрозой действующему порядку. Даже такой вельможа, как кн. Б. Н. Юсупов, сам получивший высшее образование и обладавший художественной усадьбой «Архангельское», писал в инструкции управляющему: «Знаю из опытов, что крестьянину грамота не приносит сущей пользы..., желаю, чтобы мои подданные передавали своим детям одни только правила доброй нравственности и знание всех отраслей землепашества, которое в крестьянском быту составляет единственное богатство и: благосостояние, а не пустую и бесполезную грамоту, на каковой предмет прошу вас обратить особое внимание» 1. Следуя высказанному правилу, этот собственник 300 тыс. десятин земли и 33 тыс. ревизских душ приказал закрыть в своем имении сельскую школу и не допускать обучения крестьян грамоте. Казенное ведомство в 40—50-х годах устроило в своих имениях 2,5 тыс. училищ, но обучение в них велось духовенством и ставило своей целью дать только элементарную грамотность и внушить учащимся беспрекословное подчинение власти. В таких условиях попытки правительства повлиять на улучшение сельского хозяйства печатными наставлениями не давали никакого успеха, так как до рядового крестьянства эти советы и указания не доходили.
Так же бесплодны были попытки подействовать на деревню силой показательного примера. Расходный бюджет дворянского государства поглощался главным образом затратами на императорский двор, армию и бюрократию, в самой ничтожной степени удовлетворяя потребности сельскохозяйственного образования. Достаточно сказать, что за 9 лет (с 1848 по 1856 г.) единственное высшее земледельческое училище — Горыгорецкий институт в Могилевской губернии — выпустил из своих стен только 99 агрономов при наличии в Европейской России 20 млн. крестьян мужского пола1  2.
1 А. Н. Насонов. Из истории крепостной вотчины XIX века в России.— «Известия Академии наук СССР», 1926, № 7-8, VJ серия, стр. 513.
2 II. М. Дружинин. Государственные крестьяне и реформа П. Д. Киселева, т. II, стр. 236.
247


Отрицательное влияние крепостничества на развитие промышленности
Таким образом, вся обстановка феодальной деревни противоречила требованиям, которые выдвигали перед страной развивающиеся капиталистические отношения. Старая крепостная система стояла на пути рождающегося нового строя. Сельское хозяйство не могло развиваться свободно и быстро, оно было сковано произволом помещика, опекой казны и реакционным курсом правительственной политики.
Хотя и в меньшей степени, давящее влияние крепостничества испытывала также развивающаяся промышленность. Правда, принудительный труд постепенно вытеснялся трудом вольнонаемным, однако он по-прежнему сохранял прочные позиции не только на горных заводах, но и на предприятиях обрабатывающей промышленности. К началу 60-х годов, по приблизительным подсчетам, 44% занятых рабочих эксплуатировались как крепостные; принудительный труд по-прежнему преобладал в свеклосахарной, винокуренной, селитренной и поташной промышленности.
Что касается вольнонаемных рабочих, то, за исключением ничтожной прослойки разорившихся мещан, они были не свободными пролетариями, а крепостными или государственными крестьянами, платившими денежный оброк землевладельцам и с их согласия отпущенными на фабричные и заводские работы. Помещики и чиновники не всегда давали такое разрешение. Чтобы получить паспорт, удостоверявший право на отлучку, нужно было зарекомендовать себя исправным плательщиком оброка и, кроме того, дать взятку вотчинной администрации или волостному правлению. Крупные землевладельцы и казна устанавливали над крестьянами-отходниками постоянный и неослабный надзор через особых старост, командированных в промышленные центры. Иногда душевладелец точно указывал, у кого работать отпущенному отходнику, а если нанявшийся крестьянин своевременно не уплачивал оброка, его заработная плата присваивалась помещиком. Исправные плательщики оброка не всегда могли свободно распоряжаться заработанными деньгами, а неисправные отзывались обратно в деревню и даже переводились с оброка на барщину. В одной из вотчин Шереметева был заведен «Алфавит порочных крестьян»: в большинстве это были отходники, не уплатившие вовремя оброка и возвращенные в деревню «за неприисканием должности, за праздношатание, за отлучку от должности» и т. д. Как правило, вольнонаемные рабочие сами не порывали связи с деревней: когда начинались сельскохозяйственные работы, они покидали предприятия, и силой обстоятельств промышленное производство должно было сокращаться или вовсе приостанавливаться на летние месяцы.
248


Таким образом, вольнонаемные рабочие крепостной эпохи еще не обладали признаками, свойственными классу пролетариата,— свободным распоряжением своей рабочей силой и полной «свободой» от средств производства. Владельцы мануфактур и фабрик были не в состоянии планомерно использовать рабочую силу нанимающихся крестьян, это неблагоприятно отражалось на развитии промышленного производства, лишая его устойчивости и строгого учета.
Но и сами промышленные предприниматели, если они оставались крепостными крестьянами, не могли чувствовать себя уверенно и прочно. Обладавшие достаточным капиталом стремились выкупиться на волю, но помещики не всегда соглашались на подобную сделку: нередко они предпочитали получать с «капиталистого» крестьянина постоянный прочный доход, и только неотложная потребность в деньгах заставляла их соглашаться на получение крупной выкупной суммы. Иногда практика крепостнического произвола лишала предпринимателя не только значительной доли оборотного капитала, но и самой возможности продолжать начатое предприятие.
Даже «почтенные негоцианты», вроде юсуповского крепостного Федора Курочкина, 30 лет торговавшего в Херсоне, не спасались от барского гнева и произвола: душевладелец, разгневанный за то, что Курочкин выдал своих племянниц замуж за свободных людей, потребовал высылки Курочкина в Ярославль; Курочкин бежал на Кавказ, намеренно сдался в плен горцам, оттуда снова бежал и на основании действовавшего закона как бежавший из плена получил право на свободу. Но кн. Юсупов настоял, чтобы его крепостного под стражей выслали в Москву. Только смерть освободила крепостного капиталиста от дальнейших преследований Юсупова. Это неустойчивое, зависимое положение крепостных промышленников не могло не задерживать процесса накопления капитала.
и ^ Положение промышленных рабочих 30—
Положение рабочих гЛ „
50-х годов очень мало содействовало росту
производительности их труда. Хуже всего чувствовали себя крестьяне-барщинники, принудительно согнанные на вотчип- яые мануфактуры и фабрики. Очень часто они работали даром, без всякой заработной платы; продолжительность их труда не была ограничена, охраны их труда не существовало, обращение с ними администрации ничем не отличалось от произвола бурмистров и старост на полевых работах. Если таким рабочим выдавалась заработная плата, то она была значительно ниже, чем заработок вольнонаемных. Телесные наказания рабочих были обычным явлением на суконных, свеклосахарных и других вотчинных предприятиях. Положение крепостных и посессионных рабочих в горнозаводской промышленности тоже
249


Обжорный ряд в Петербурге
было нелегким. По закону они могли работать не больше 12 часов в сутки, но это правило очень редко соблюдалось, и рабочий день растягивался до 13—14 часов и более. Заработная плата на горных заводах была недостаточной для пропитания рабочего и его семьи; в виде дополнения рабочим выдавали некоторые продукты бесплатно и разрешали вести собственное огородное и сенокосное хозяйство; выдачу заработной платы нередко заменяли натуральными продуктами по повышенным ценам; внеэкономическое принуждение часто облекалось в форму безудержного произвола.
Не менее тяжелым было положение вольнонаемных рабочих. И здесь на взаимоотношениях предпринимателей и рабочих лежал отпечаток крепостнической кабалы и хозяйского произвола: у рабочих вычитали деньги за хозяйские харчи; заработную плату часто выдавали выработанными изделиями; рабочих подвергали сечению розгами в полиции; ночь приходилось проводить или на месте работы, или в тесных и грязных спальнях.
Рабочие не могли чувствовать себя свободными даже в часы досуга: весь распорядок дня регулировался мелочными прави-
250


лами, за рабочими наблюдали и старосты, уполномоченные помещиком, и администрация предприятия, и полиция. Вольнонаемные, занятые на строительстве шоссейных и железных дорог, находились в полной зависимости от подрядчиков, которые не выполняли условий договора, мало и плохо кормили нанятых землекопов, часто селили их в землянках, не оказывали им никакой медицинской помощи и в результате произвольных вычетов выдавали им на руки жалкие гроши.
Современники оставили нам описание невыносимых лишений, которые выпадали на долю строительных рабочих крепостного времени. Поэт-демократ Н. А. Некрасов в стихотворении «Железная дорога» ярко изобразил перенесенные ими страдания:
Мы надрывались под зноем, под холодом,
С вечно согнутой спиной,
Жили в землянках, боролися с голодом,
Мерзли и мокли, болели цынгой.
Грабили нас грамотеи-десятники,
Секло начальство, давила нужда...
Все претерпели мы, божии ратники,
Мирные дети труда! 1
Несмотря на технические нововведения, продукция российских мануфактур и фабрик не могла конкурировать с западноевро- _ пейской по своему качеству и стоимости,
правительства Вывоз товаров в восточные страны —
Среднюю Азию, Иран, Турцию — был ограниченным, а емкость внутреннего рынка — недостаточной из-за бедности деревни и низкого уровня ее покупательной способности. Только таможенные барьеры, установленные в 1822 г. правительством, обеспечивали капиталистам высокий уровень прибыли. Предпринимателям не хватало капитала для развития производства, но здесь они не встречали содействия со стороны власти. Министры финансов Николая I — Е. Ф. Канкрин и его усердный ученик Ф. П. Вронченко — не считали возможным тратить государственные средства на организацию промышленного кредита. В своих сочинениях Канкрин с сожалением говорил о крушении прежнего экономического порядка, когда господствовали мелкие промыслы и патриархальные отношения. С тревогой оглядываясь на Западную Европу, он ужасался последствий крупного фабричного производства и опасался его широкого распространения в России. Повышение тарифных ставок Канкрин считал вполне достаточной формой содействия промышленному капиталу.
1 Н. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем, т. II. М., 1948, стр. 203—204, 680—683.
251


Такой же реакционной политики держалось правительство Николая I в вопросе об основании частных банков. Канкрин сравнивал их с «шарлатанами, универсальными врачебными средствами и прочими художествами, спекулирующими на легкомыслии публики». Денежные накопления могли поступать почти исключительно в казенные банки, которые раздавали ссуды помещикам под залог крепостных имений. Дворянам- землевладельцам предоставлялись различные субсидии и льготы, но накопленные средства непроизводительно растрачивались на личные потребности, не оплодотворяя народного хозяйства. Так в интересах правящего дворянства искусственно задерживался процесс первоначального накопления капитала.
К такому же результату приводили широкие заимствования банковских вкладов государственным казначейством. Бюджет дворянского государства (т. е. роспись государственных доходов и расходов) составлялся односторонне, в интересах класса помещиков. Само дворянство было освобождено от налогов, и вся тяжесть содержания государства падала преимущественно на крестьянство в виде подушной подати, оброка и питейных пошлин. Выжимая из земледельцев недоимки и спаивая народ через откупщиков, правительство тратило значительные доли бюджета на военные цели, на содержание чиновников, на царский двор и в самой ничтожной степени — на народные потребности; например, в росписи 1842 г# из 173 млн. руб. Военному и Морскому министерствам было ассигновано 82 млн. руб., а на нужды просвещения — всего 2,7 млн. руб.1 Но деревня все больше беднела, а военные и другие непроизводительные расходы казны увеличивались; при таких условиях правительству было трудно свести концы с концами, и оно ликвидировало дефициты негласным использованием банковских капиталов. Отсутствие частных банков, которые могли бы самостоятельно влиять на денежные сделки, помогало такой политике, но сильно замедляло развитие товарно-денежных и капиталистических отношений.
Единственной мерой, которая сильно помогла развитию торговли и промышленности, была денежная реформа 1839— 1843 гг. К этому моменту Россия была наводнена бумажными ассигнациями, которые неумеренно выпускало царское правительство с конца XVIII в. Постепенно ассигнации падали в своей стоимости, причем курс этих бумажных денег был
1 Я. И. Печерин. Исторический обзор росписей государственных доходов и расходов с 1803 по 1843 год включительно. СПб., 1896, стр. 209—211.
▲
Охотный ряд в Москве
252


Кузнецкий мост в Москве
крайне неустойчивым, меняясь в зависимости от условий разных районов и времени года: в одних случаях за серебряный рубль требовали 3 руб. 54 коп., в других — 3 руб. 75 коп., в третьих — 4 руб. 20 коп. ассигнациями. Неустойчивость курса поощряла спекулянтов к незаконным махинациям, а торговцам и промышленникам затрудняла заключение коммерческих сделок.
Для того, чтобы придать постоянство денежному курсу, правительство объявило главной единицей монетного обращения серебряный рубль и установило определенное соотношение между металлической монетой и бумажйыми деньгами (1 серебряный рубль был приравнен к 3 руб. 50 коп. ассигнациями). Постепенно ассигнации были изъяты из обращения, а наряду с серебряными и медными деньгами стали выпускаться кредитные билеты, обеспеченные металлическим запасом и свободно обменивавшиеся на серебро. Эта финансово-техническая мера придала устойчивость коммерческим сделкам, но она не
254


затронула основных устоев крепостного хозяйства и не могла задержать его усиливающийся кризис.
Своевременному сбыту промышленных товаров мешало и несовершенство путей сообщения: оно замедляло необходимый оборот капиталов и удорожало цену продаваемых продуктов. Несмотря на начатую постройку железных дорог, правительство слабо содействовало изживанию этого недостатка. Несмотря на неуклонное развитие магазинной торговли (число лавок увеличивалось не только в городах, но и в селах), ярмарки, базары и перехожие коробейники оставались главными проводниками торговых связей; но эти средневековые формы товарного обмена отставали от роста промышленного производства и не могли покончить с натурально-хозяйственным бытом более отсталых районов.
Таким образом, сохранявшаяся система
Итоги феодально-крепостнических отношений
экономического развития^ ^ г
к началу 60-х годов оказывалась преградой росту зарождающегося капитализма. К середине XIX в. новые явления хозяйственной жизни — начало промышленного переворота и рост сельскохозяйственного предпринимательства — оказались в резком противоречии со старым, отжившим крепостным строем. Между развитием производительных сил и феодальными производственными отношениями наблюдалась непримиримая борьба, острый конфликт, из которого не было выхода без отмены крепостного права.
Чем дальше, тем больше ощущался кризис крепостного хозяйства, осложненный неравномерностью хозяйственного развития огромной страны с различным уровнем культуры разных народов и районов. Господство помещичьего дворянства, поддерживаемое царским самодержавием, закрепощенное положение крестьян и значительной части рабочих, хозяйственная и политическая слабость буржуазии были главными источниками экономической отсталости государства. Тем не менее основная, ведущая линия хозяйственного развития обнаруживалась вполне ясно: она вела к укреплению и победе сложившегося капиталистического уклада, к отмиранию и ликвидации отживших форм феодальной эксплуатации.


ГЛАВА СЕДЬМАЯ
МАССОВОЕ АНТИКРЕПОСТНИЧЕСКОЕ ДВИЖЕНИЕ
И ВНУТРЕННЯЯ ПОЛИТИКА ЦАРИЗМА В 1826—1852 ГГ.
1
Положение в стране и правительственные мероприятия после подавления восстания 1825 г.
Разгром восстания декабристов не мог остановить закономерного процесса разложения, а затем острого кризиса феодального строя. Наиболее яркими формами этого процесса были нарастание антикрепост-
Массовые волнения
нического движения трудящихся масс и развитие революционных идей в среде передового дворянства и разночинцев.
Раньше, чем закончился процесс декабристов, по многим губерниям прокатилась волна массового крестьянского движения. Поводом к его возникновению послужили чрезвычайные события, связанные со смертью Александра I и восстанием декабристов. Отречение Константина от престола через несколько дней после принесения ему присяги породило «константи- новскую легенду»: среди крестьян распространилось мнение, что Константин хотел дать крестьянам свободу и именно за это был смещен с престола дворянами. В разных местах появились самозванцы, выдававшие себя за Константина или за его посланцев. Многочисленные аресты дворян после подавления восстания декабристов породили слухи о том, что помещиков берут в Петербург, а крестьянам будет дана воля. Широко распространилось также убеждение, что с крестьян будут сложены все государственные подати и накопившиеся по ним недоимки.
На Правобережной Украине, где были особенно обострены классовые противоречия, слухи носили более грозный для по-
256


мещиков характер. В У майском уезде Киевской губернии говорили о появлении «Гонтина сына» который разослал панам указы с требованием отдать всю землю крестьянам и убраться в Варшаву, а кто не выполнит этого требования до пасхи, тот будет убит крестьянами. В той же губернии рассказывали, будто священники получали указы закончить исповедь прихожан и освящение куличей обязательно к четвергу на страстной неделе, потому что на пасху все церкви должны быть запечатаны и все крестьяне от мала до велика должны идти истреблять панов. В Липовецком уезде крестьянин Андрей Гос- подарчук, поссорившись со шляхтичем Красусским, заявил ему: «не довго вам [пановать], не сегодня, то завтра буде с вас кровь речками литься» 1 2.
В некоторых местах крестьяне отказывались отбывать барщину. В селе Ситниках Таращанского уезда в ожидании восстания составлялись списки ополчения. В Уманском уезде появился солдат Днепровского полка Алексей Семенов, который назвался «жандарм-майором», посланным от царя для ареста помещиков и отправки их в Петербург. Семенов с толпой крестьян ездил по уезду, отменял барщину, приказывал описывать помещичье имущество, арестовывал посессоров и экономов, одного из них избил, другого распорядился высечь. Схваченный властями, Семенов был приговорен к смертной казни; из 150 арестованных вместе с ним крестьян часть была сослана в Сибирь на каторгу или поселение, часть была подвергнута наказанию плетьми3.
Волнения крестьян вспыхнули и в центральных промышлен ¬ ных губерниях. Наиболее длительное и упорное из них произошло в Ярославской губернии в имении кн. H. С. Гагарина (село Плещеево близ Ярославля), где числилось более 1300 крепостных (из них 464 работали на бумажной фабрике помещика). Начавшиеся в феврале 1826 г. волнения продолжались свыше пяти месяцев. Поклявшись на кресте дружно стоять за общее дело, крестьяне прекратили отбывание барщины (особенно тяжелой для них была подводная повинность) и подали просьбу губернатору, а затем отправили ходоков к царю. Никакие меры, принимавшиеся местными властями и командированным из Петербурга флигель-адъютантом Строгановым,— порка, избиение прикладами, массовые аресты, военный постой — не достигали цели: крестьяне упорно отказывались подчиняться,
1 Иван Гонта — один из руководителей «колиивщины» — гайдамацкого восстания 1768 г.
2 В. И. Иконников. Крестьянское движение в Киевской губернии в 1826—1827 гг. в связи с событиями того времени. СПб., 1905, стр. 68.
3 «Крестьянское движение в России в 1826—1849 гг.». М, 1961, стр. 31—48, 645.
1 7 История СССР, т. IV
257


ожидая «милости от государя». Упорство их поддерживалось слухами, связанными со своеобразным толкованием событий 14 декабря: гагаринские крестьяне считали, что «взбунтовались дворяне» потому, что царь хотел дать крестьянам свободу. Волнение удалось подавить только к концу июня.
Волна крестьянского движения поднялась и в непосредственной близости от столицы: в пяти уездах Петербургской губернии крестьяне, возбужденные слухами о предстоящем освобождении, отказались повиноваться в 34 помещичьих имениях 1.
По данным центральных архивов и местных исследований, за один 1826 г. можно установить 178 крестьянских выступлений, в том числе 104 массовых волнения, из которых 54 были подавлены с применением военной силы 1 2.
Идеи, вдохновлявшие декабристов, находили себе сочувственный отклик у отдельных представителей народных масс. Это можно проследить по делу крепостного заводчика Яковлева Алексея Лоцманова, служившего в конторе Верхне-Исетско- го завода на Урале и преподававшего в заводской школе. Лоцманов провел свое детство в Москве, где учился в пансионе; он просил отпустить его на волю, но получил отказ. Под влиянием прочитанных книг, из которых он называл на допросе «Дух разума» Гельвеция и какую-то «Записку о якобинцах», ÿ него явилась мысль образовать «общество для распространения идей свободы». Общество, однако, он не организовал, но в 1827 г. в руки начальства попал написанный им еще в 1823 г. проект послания на имя либерального вельможи H. С. Мордвинова, где автор говорил о своей ненависти к «династии, властвующей ныне над потомками древних славян», и о своем «усердии к новому монарху — свободе». Лоцманов был арестован и заключен в Бобруйскую крепость, где просидел 5 лет.
Восстание декабристов произвело сильное впечатление на все дворянское общество, особенно на его правящие круги. Прогрессивное меньшинство втайне сочувствовало восставшим, но считало их выступление преждевременным и безрассудным. Громадное крепостническое большинство негодовало и возмущалось «дерзкими мятежниками», которые осмелились посягнуть на основы дворянского государства. Возбуждение, вызванное декабрьскими событиями, усиливалось тревожными известиями о начавшихся крестьянских волнениях. В сознании крепостников возрождались образы Французской революции, взволнованная мысль искала объяснения и выхода из создав¬
1 «Крестьянское движение в России в 1826—1849 гг.», стр. 62—66.
2 Там же, стр. 817—821. Подсчет произведен научным сотрудником ЦГИА СССР 3. Н. Кудрявцевой.
258


Николай I и его программа
шегося кризиса. Даже реакционные верноподданные Николая I критиковали существующий порядок — обрушивались на аракчеевщину, возмущались бесстыдным лихоимством бюрократии, говорили о недостатках финансовой политики. Настаивая на беспощадной борьбе с революционерами, дворянство во имя успокоения и укрепления монархии требовало некоторых преобразований, прежде всего в области суда и администрации.
Новый царь, которому приходилось прислушиваться к этим суждениям и толкам, был человеком ограниченных знаний и крайне узкого кругозора. Он сам признавал, что его образование было «бедное», что лекции общественных наук он слушал плохо, а к экзаменам выучивал «кое-что в долбежку, без плода и пользы для будущего», что писать школьные сочинения было для него «самой трудной вещью на свете», а к отвлеченным вопросам, особенно к философии, он чувствовал отвращение.
Любимым занятием Николая было военное дело, но и здесь его привлекала преимущественно показная, внешняя сторона: артистически бить в барабан, безошибочно делать ружейные приемы, командовать гвардейскими смотрами и парадами было «единственным и истинным для него наслаждением». Недаром Ф. Энгельс характеризовал его как самодовольного посредственного человека, «чей кругозор никогда не превосходил кругозора офицера ротного масштаба...» 1 Дисциплинированная, безмолвно повинующаяся армия представлялась Николаю реальным воплощением жизненного идеала: «Здесь порядок, строгая безусловная законность, никакого всезнайства и противоречия, все вытекает одно из другого... Я смотрю на всю человеческую жизнь, только как на службу, так как каждый служит» 1 2. Такой взгляд воспитывался в Николае с детства, под влиянием гатчинских традиций его отца, аракчеевских вкусов брата Александра I и всей обстановки усиливавшейся военнополитической диктатуры; таково было мировоззрение немецких феодальных дворов, с которыми поддерживала родственные и политические связи голштинская ветвь Романовых. Так же как его отец Павел I, Николай считал отсталую Пруссию лучшим образцом благоустроенного государства; так же как Павел, он ненавидел представительные учреждения и революционные завоевания демократии. Политическая мудрость Николая I сводилась к идеалу самодержавного монарха, который опирается на «потомков древнего рыцарства» 3 и отечески пе-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 22, стр. 35 (прим. 2).
2 Н. К. Шилъдер. Николай I, т. I. СПб., 1903, стр. 147.
3 Так называл Николай I «свое» дворянство («Русский архив», 1895, № 5, стр. 29).
17* 259


четен о благе покорных подданных; армия, вышколенная палочной дисциплиной, и бюрократия, скованная чувством служебного долга, должны были служить орудиями могущественной, опекающей народ власти.
Это реакционное знамя «патриархально-феодального абсолютизма», который до середины XIX в. господствовал в Восточной Европе *, Николай старался противопоставить враждебному знамени буржуазной революции, ее прогрессивным идеям свободы и равенства. Николай не был способен разбираться в законах общественного развития, но он отчетливо сознавал, что перед ним огромная надвигающаяся опасность.
«Революция на пороге России,— сказал он после восстания декабристов и тут же прибавил,— но, клянусь, она не проникнет в нее, пока во мне сохранится дыхание жизни...» 1 2 В этих словах заключалась вся программа предстоящего царствования: остановить победное шествие буржуазной революции в Европе стало целью внешней политики «легитимизма»; вырвать с корнем «революционную заразу» и укрепить существующий самодержавно-крепостнический строй — основной задачей внутренней политики.
Всякое проявление общественной самодеятельности Николай рассматривал как опасное посягательство на свою законную власть, всякое выражение самостоятельного мнения он трактовал как неприличное и дерзкое «умничанье». Он считал, что каждое сословие должно действовать в установленных рамках и каждый подданный должен знать свое место; только император должен все знать, все видеть и всем распоряжаться; поэтому, минуя государственные учреждения, Николай стремился соединить все нити политической жизни в собственных руках и в ведомстве своей личной канцелярии. Продолжая централизаторские тенденции Павла I и Александра I, Николай шел еще дальше — он старался подчинить всю администрацию требованиям военной дисциплины: важнейшие министерские посты он поручал своим генерал-адъютантам, а должности крупных чиновников старался замещать отставными генералами и штаб-офицерами.
Выдающиеся таланты не находили себе доверия и поддержки у самодержца, он предпочитал окружать себя безличными и исполнительными помощниками, которые в холопском подобострастии не осмеливались посягать на его волю. Это была обдуманная система монархического деспотизма, которая служила определенной политической задаче: спасти феодально-сословное государство от наступающей буржуазной революции.
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 5, стр. 353.
2 Н. К. Шилъдер. Николай I, т. I, стр. 315.
260


Однако у самого самодержца не было уверенности в силе и крепости существующего порядка. Сохраняя внешний облик могущественного и грозного властителя, он сам таил в себе неразрешимые сомнения и колебания: поддерживая неприкосновенность крепостного права, он не верил в его долговечность и жизненную силу; опираясь на покорный бюрократический аппарат, он достаточно хорошо знал его отрицательные стороны; он чувствовал, что почва колеблется под его ногами, и выискивал разнообразные пути для укрепления шатающегося здания дворянской империи. Это внутреннее противоречие в мыслях и чувствах Николая I отражало процесс нарастающего кризиса крепостнического государства и определяло собой всю его внешнюю и внутреннюю политику.
Расправившись с декабристами, Николай I обратился к населению империи с торжественным манифестом, в котором призывал к доверию и помощи самодержавной власти. Осуждая «дерзостные мечтания, всегда разрушительные», он сам признавал необходимость постепенного «усовершения» «отечественных установлений» *. Так намечалась политическая программа николаевского царствования: с одной стороны, беспощадные репрессии против всех «дерзновенных», с другой — частичные исправления существующего строя: и то, и другое должно было содействовать общей цели — предотвращению буржуазной революции, грозящей основам действующей системы. Усиление Поскольку старая система полицейского
полицейского эппэрвтя управления не обеспечила своевременного раскрытия тайного общества и не сумела предотвратить восстания декабристов, Николай I решил сосредоточить в собственных руках непосредственную борьбу с революцией: указом 3 июля 1826 г. было объявлено об учреждении III отделения «собственной его императорского величества канцелярии» 1 2. К новому органу отходили все распоряжения по делам высшей полиции: наряду с преследованием «государственных преступников» он должен был наблюдать за иностранцами, раскольниками и фальшивомонетчиками, заведовать политическими тюрьмами и следить за всеми происшествиями. В 1827 г. в его распоряжение была предоставлена вооруженная
1 «Манифест 15 июля 1826 г.».— «Русский инвалид», 15 июля 1826 г. (См. также «Государственные преступления в России в XIX веке», т. I (1825—1876). СПб., 1906, стр. 48, 49).
2 ПСЗ, II, т. I, № 449. Собственная е. и. в. канцелярия была учреждена в 1812 г. и занималась делами, восходившими на личное усмотрение императора. В январе 1826 г. было образовано «Второе отделение» со специальной целью — собрать и систематизировать изданные законы, а прежняя канцелярия е. и. в. позднее переименована в «Первое отделение с. е. и. в. канцелярии».
261


Полиция. Иллюстрация к «Ревизору» Н. В. Гоголя
сила корпуса жандармов: вся империя была разделена на 5 округов, в каждый округ было назначено по одному генералу и по нескольку штаб-офицеров 1.
Должности начальника III отделения и шеф& жандармов были соединены в лице генерал-адъютанта А. X. Бенкендорфа, которому особенно доверял Николай I: еще при Александре I Бенкендорф подал донос о существовании «Союза благоденствия»; он непосредственно участвовал в следствии над декабристами, он первый обосновал мысль о необходимости более сложного и тонкого надзора. Невежественный и бездарный, Бенкендорф обладал неоценимым свойством в глазах Николая I: он соединял «мягкие» манеры любезного аристократа с чертами неумолимого полицейского инквизитора. В том же духе были его ближайшие помощники: сначала — завсегдатай светских
1 Позднее число округов было увеличено до восьми (ПСЗ, II, т. II, № 1062).
262


салонов, наблюдательный и умный сыщик М. Я. фон Фок, позднее — злобный и сухой Л. В. Дубельт, умевший прикрываться маской обворожительной приветливости.
III 	отделение разбросало по всей стране тайную агентуру, установило секретный надзор не только за частными лицами, но и за деятельностью государственных учреждений, следило за выходящей литературой, наблюдало за университетским преподаванием, сторожило малейший проблеск затаенной революционной мысли. Голубые мундиры царских жандармов появлялись везде, где угрожала опасность внутренних осложнений: при раскрытии «политических преступлений», при возникновении крестьянского движения, при обнаружении крупных злоупотреблений чиновников. О каждом подобном случае немедленно сообщалось Николаю I, который писал на донесении соответствующую личную резолюцию.
Нередко из Петербурга посылались жандармские офицеры и генералы с широкими полномочиями по усмирению «беспорядков» и разоблачению «виновных». III отделение превратилось в независимый орган, который действовал от имени самодержца, не считаясь с существующими законами и учреждениями. Аресты и высылки подозрительных шли непрерывно. „ По мнению Николая I, революционная за-
на печать и школу Раза гнездилась больше всего в литературе и школе. Нужно было обезопасить воспитание умов от всякого влияния «тлетворных» идей. К этой цели должны были привести строгая предварительная цензура и соответствующее руководство школьной политикой. Уже 10 июня 1826 г. был опубликован новый устав о цензуре, который получил в литературных кругах характерное название «чугунного устава» — такой тяжестью лег он на авторов и издателей.
Устав 1826 г. требовал от цензоров «ограждения святыни, престола, постановленных от него властей, законов отечественных, нравов и чести народной и личной от всякого, не только злонамеренного и преступного, но и неумышленного на них покушения» 1. Цензоры не смели пропускать никаких сочинений, в которых прямо или косвенно «колебалась христианская вера», порицался монархический образ правления, задевались державы Священного союза, сочувственно излагалась история революции. Высказывать самостоятельные мысли о каких бы то ни было преобразованиях было строго запрещено.
Цензоры, отвечая за каждую выпущенную книгу и статью, старались превзойти друг друга строгой придирчивостью. Тем не менее это не спасало их от неприятностей: по личному при¬
1 Там же, т. I, № 403.
263


казанию Николая цензоров подвергали выговорам, сажали на гауптвахту или вовсе отрешали от должности. Не меньшие кары обрушивались на авторов даже в тех случаях, когда их произведения благополучно прошли через цензуру: их вызывали в III отделение, делали им строгие предупреждения, иногда заключали под арест, иногда запрещали печататься вообще.
Такому же педантичному надзору подлежали все учебные заведения. Николай не мог примириться с тем фактом, что, несмотря на искусственные преграды, знания начинали проникать в низшие слои общества: в гимназии и университеты все чаще попадали купцы и мещане, иногда даже крепостные крестьяне. Кроме того, в преподавании часто не было «единообразия» и «благонамеренности»: не только университетские профессора, но и гимназические учителя позволяли себе «умствовать», распространяя «своевольство мысли» и «мечтательные крайности».
По мнению Николая, школа должна была стать сословной, а воспитание — православно-монархическим. Уже в 1827 г. специальным рескриптом на имя министра народного просвещения Николай запретил допускать крепостных крестьян в средние и высшие учебные заведения1. В 1828 г. был издан новый школьный устав 1 2, который в корне перестроил среднюю и низшую школу: преемственная связь между приходскими и уездными училищами и гимназиями была уничтожена. Каждый тип школы становился замкнутым и сословно обособленным: одноклассное приходское училище предназначалось для детей «самых нижних состояний» и обучало «закону божию», грамоте и четырем правилам арифметики; трехклассное уездное училище было предназначено для детей «купцов, ремесленников и других городских обывателей», оно включало в свою программу русский язык, арифметику, первую часть геометрии, историю и географию; наконец, семиклассная гимназия имела целью обеспечить «приличное воспитание детей дворян и чиновников» и подготовляла непосредственно к поступлению в университет. При гимназиях учреждались особые дворянские пансионы.
Школьное воспитание, по разъяснению министра народного просвещения А. С. Шишкова, должно было «образовывать верных сынов церкви и верных подданных, преданных богу и царю». Во всех низших и средних школах ввели телесные наказания. Частные учебные заведения, особенно иностранные пансионы, были поставлены под строгий надзор попечителей и министра. Преподавателей, уличенных в распространении «вольнодумства» и «превратных понятий», исключали со службы,
1 ПСЗ, II, T. II, № 1308.
2 Там же, т. III, № 2502.
264


отдавали под надзор полиции, а если они оказывались иностранцами, то высылали за границу.
Проекты Одновременно в недрах бюрократических
государственных шла подготовка законов, кото¬
рые должны были покончить с наиболее вопиющими злоупотреблениями и приспособить административный механизм к усложнявшимся требованиям жизни. Сам Николай I в первые годы своего царствования плохо разбирался в политических вопросах. На следствии декабристы высказали царю немало печальных истин о положении империи. Николай приказал делопроизводителю следственного комитета А. Д. Боровкову составить сводку из этих критических суждений и пользовался ею как справочным пособием.
После восстания 1825 г. начали поступать всеподданнейшие записки, составленные дворянами различного общественного положения, начиная от крупных аристократов и кончая мелкими чиновниками; в записках давалась критика существующего положения и предлагались проекты желаемых изменений.
Наиболее реакционные крепостники требовали сохранения в неприкосновенности дворянских прав над крестьянами и отмены административных реформ Александра I. Более осторожные противники революции убеждали идти в противоположную сторону — начать постепенное смягчение крепостного права и, не посягая на самодержавную власть, осторожно преобразовать правительственный и судебный аппарат, придав ему организационную стройность и обеспечив законность его действий. Представители второго, умеренного течения ссылались на грядущую опасность крестьянского бунта и на разъедающие государство должностные злоупотребления. Безболезненным и мирным путем они надеялись вывести дворянское государство из состояния усиливающегося кризиса. Во главе этих сторонников осторожной реформы стояли наиболее сведущие и опытные бюрократы предшествующего царствования М. М. Сперанский и В. П. Кочубей. Николай I решил последовать их совету. 6 декабря 1826 г. был образован секретный комитет из нескольких доверенных лиц под председательством В. П. Кочубея и при участии М. М. Сперанского. Комитет должен был пересмотреть все бумаги, оставшиеся от Александра I, обсудить все накопившиеся проекты и, обозрев положение государства, представить свои соображения о необходимых политических переменах.
«Комитет 6 декабря 1826 г.» работал непрерывно в течение трех лет. Поддерживая постоянную связь с царем, он подготовил, главным образом усилиями М. М. Сперанского, проект общей административной и сословной реформы. Сперанский в 20—30-х годах был уже иным, чем раньше: после пережитой ссылки в обстановке усилившейся реакции он не осмеливался
265


ставить вопрос о представительных учреждениях. Но Сперанский по-прежнему жил иллюзией о совместимости царского самодержавия и буржуазной законности; он употреблял всю силу своего ума и юридических знаний, чтобы примирить традиционные начала феодальной империи с новыми потребностями экономического развития.
Самодержавие и крепостное право сохранялись в проекте «Комитета 6 декабря 1826 г.» как незыблемые устои. Сословная иерархия приобретала еще более развитую и резко выраженную форму. Дворянство могло приобретаться только по праву рождения и в силу высочайшего пожалования. Выдвинувшиеся на государственной службе должны были составить новое сословие «чиновных граждан». Низшие чиновники, крупные капиталисты, лица, окончившие университеты, опытные художники входили в сословие «именитых граждан». Менее крупные торговцы и промышленники вместе с начинающими художниками должны были образовать сословие «почетных граждан». Все три категории «граждан» освобождались от подушного оклада, от рекрутского набора и от телесного наказания («чиновные» и «именитые» — потомственно, «почетные» — лично). Это нововведение санкционировало рост буржуазных прослоек, вводило их в сословные рамки и в то же время «очищало» дворянство от инородных, притекающих в него элементов. Той же задаче укрепления и очищения высшего сословия служило запрещение дворянам раздроблять крепостные села и деревни при продаже, залоге и наследовании. Эта мера должна была предотвратить «засорение» дворянского сословия мелкопоместными разоряющимися владельцами.
Сохраняя и усиливая сословное разделение общества, «Комитет 6 декабря 1826 г.» делал небольшой шаг в сторону смягчения крепостного права: он запрещал перевод крестьян в дворовые и отчуждение крепостных без земли, т. е. стремило;: освободить институт феодальной зависимости от примеси рабовладельческих отношений. Кроме того, создавалось новое сословие «вольноотпущенных земледельцев», в которое зачислялись крестьяне, добровольно освобожденные помещиками, с землей и без земли.
Наряду с проектом сословной реформы намечалось преобразование центрального и местного управления. В основу этого предложения был положен буржуазный принцип разделения властей — законодательной, исполнительной и судебной. Государственный совет освобождался от загромождавшей его груды административных и судебных дел и становился прежде всего органом для обсуждения подготовленных законопроектов. Сенат разделялся на два самостоятельных учреждения: «Сенат правительствующий», состоящий из всех министров, верховный
266


орган государственного управления, и «Сенат судебный» — высший орган государственной юстиции. Тот же принцип разделения властей пронизывал предполагаемую систему местных учреждений — губернских, уездных, волостных и сельских. Усиливая в них коллегиальное начало и допуская в низших (волостных и сельских) инстанциях выборные должности, «Комитет 6 декабря 1826 г.» рукой М. М. Сперанского пытался поставить преграду для произвола и злоупотреблений местных чиновников. Чины, установленные петровской «Табелью о рангах», утрачивали самостоятельное значение и становились внешним придатком занимаемой должности.
По мнению «Комитета 6 декабря 1826 г.», предлагаемое преобразование заключалось «не в полном изменении существующего порядка управления, но в его усовершении, посредством некоторых частных перемен и дополнений, соответствующих истинным нуждам государства» *. Это была робкая попытка, не задевая существа феодально-крепостнической системы, приспособить ее к развивающимся буржуазным отношениям. На заседаниях Государственного совета снова ожили старые споры о допустимости подобных преобразований. Реакционные крепостники возражали против каких бы то ни было изменений. Николай I начал колебаться. В этот момент произошли события, которые повергли в панику и самого царя, и членов «Комитета 6 декабря 1826 г.», и все крепостнически настроенное дворянство.
2
Подъем антикрепостнического движения в 1830—1831 гг.
Во время русско-турецкой войны 1828—1829 гг. в рядах действующей армии были случаи заболевания чумой. Опасаясь
^ заноса эпидемии в южные районы России,
Севастопольское г
восстание 1830 г. правительство стало устраивать каранти¬
ны и вводить предупредительные меры в Одессе, Севастополе и других городах. В 1830—1831 гг. с юго- востока надвинулась новая и более реальная опасность: сначала в Оренбурге и Астрахани, потом по всему волжскому пути и, наконец, во внутренних районах России, не исключая Москвы и Петербурга, стала свирепствовать холера.
Население городов и деревень сделалось одновременно жертвой эпидемических болезней и бессмысленных, крайне стесни-  11 Сборник Русского исторического общества (далее — Сб. РИО), т. 74, стр. 264.
267


тельных мероприятий администрации. Населенные пункты, в которых предполагалось появление чумы и холеры, оцеплялись войсками и изолировались от внешнего мира; каждый, заболевавший какой бы то ни было болезнью, увозился в карантин, где попадал в тяжелые условия и подвергался сомнительному лечению часто со стороны малоподготовленных медиков. Местные власти и врачи старались извлечь денежные выгоды из создавшегося положения, беззастенчиво вымогали взятки и умышленно притесняли жителей. Карантинные меры приостанавливали торговлю и промышленность, нанося удар нормальной хозяйственной жизни. Смертность росла не только вследствие эпидемий, но и под влиянием тяжелых условий, которые создавались карантинными мерами правительства.
В народе распространились слухи, что начальники и лекари намеренно отравляют людей; эпидемии и притеснительные меры администрации послужили толчком, вызвавшим волну массового протеста. В июне 1830 г. вспыхнуло военное восстание в Севастополе, осенью начались так называемые холерные бунты, которые летом следующего года докатились до Петербурга и охватили район новгородских военных поселений. Более проницательные современники понимали, что настоящей причиной начавшегося движения является накопившаяся ненависть против крепостного строя. «Любопытно изучать наш народ в таких кризисах,— писал осенью 1830 г. кн. П. А. Вяземский,— Недоверчивость к правительству, недоверчивость совершенной неволи к воле всемогущей оказывается здесь решительно. Даже и наказания божия почитает она наказаниями власти... Изо всего, изо всех слухов, доходящих до черни, видно, что и в холере находит она более недуг политический, чем естественный...» 1
Невыносимые условия существования, созданные в Севастополе, вызвали взрыв возмущения, которое уже в мае 1830 г. прорывалось в отдельных разрозненных вспышках и грозило вылиться в общий бунт. 27 мая начальство сочло необходимым снять «всеобщее оцепление», сохранив его только для Корабельной слободки, которую считало «главным гнездилищем бунтовщиков», причем жителям предписано было выселиться в лагерь, от чего они категорически отказались. Начальство медлило применять силу, опасаясь возбуждения матросов, а между тем в оцепленной слободке, где жило около 300 матросов флотских и рабочих экипажей, началась подготовка к восстанию. Руководство движением взял на себя квартирмейстер 37-го флотского экипажа Тимофей Иванов, пользовавшийся  11 U. А. Вяземский. Записные книжки (1813—1848). М., 1963, стр. 202.
268


большим авторитетом среди матросов и населения.
Был разработан план восстания, составлен список лиц командного состава и чиновников, подлежащих истреблению, установлены связи с другими слободками и матросскими казармами, по ночам производились военные занятия, в которых принимали участие и женщины.
Восстание в Севастополе началось, согласно принятому плану, вечером 3 июня по звону набата с соборной колокольни. Первыми выступили матросы рабочих экипажей, к которым примкнули флотские Кожаные плети
экипажи и жители Артиллерийской слободки и
«Хребта» (одного из городских районов). Убив ненавистного военного губернатора Столыпина, толпа бросилась к Корабельной слободке. Оцеплявшие слободку войска не стали стрелять несмотря на приказ командира: сам командир был убит, часть солдат присоединилась к восставшим, остальные были разоружены и отведены во двор Тимофея Иванова. Затем толпа начала обход квартир лиц, намеченных к истреблению. Не успевшие скрыться были убиты.
В течение нескольких дней город фактически находился в руках восставших. Местные власти совершенно растерялись, командиры сухопутных войск не решались прибегнуть к силе, сомневаясь в их надежности. Но у восставших не было никакой политической программы, и они не знали, что делать дальше. Между тем к Севастополю со всех сторон были стянуты войска, которые с 5 июня начали постепенно вступать в город. К 7 июня восстание было ликвидировано, и началась расправа. Более 1,5 тыс. чел. предали военному суду, среди них 1009 матросов, 128 солдат, 423 жены и вдовы «нижних чинов». 7 человек было расстреляно, остальные подвергнуты наказанию плетьми или шпицрутенами, ссылке в каторжные работы, в арестантские роты или в Сибирь на поселение с конфискацией всего имущества. Всех отставных «нижних чинов» с их семействами было приказано переселить в Керчь, а всех вообще
269


женщин, живущих в слободках, «выслать из Севастополя, куда кто пожелает, слободки же уничтожить совершенно» 1. х g Из числа холерных бунтов наиболее круп-
1830—1831 гг. ными были возмущения в Тамбове и Пе¬
тербурге. В Тамбове эпидемия вспыхнула в ноябре 1830 г. и сопровождалась обычными в таких случаях мероприятиями местных властей. Спустя несколько дней собравшаяся в городе возбужденная толпа, не найдя скрывшегося городского голову купца Байкова, захватила губернатора И. С. Миронова; толпа до 5 тыс. человек направилась вместе с ним к больнице, которую разгромила. Отбитый конными жандармами, губернатор на другой день попытался применить военную силу, но местный батальон внутренней стражи, состоявший преимущественно из государственных крестьян пригородных селений, а частью из тамбовских мещан, отказался стрелять в толпу; послышались даже угрозы открыть стрельбу по губернаторским окнам. Толпа осталась стоять перед губернаторским домом против выстроенного батальона до вечера. На следующий день, чтобы выиграть время до прихода войск, вызванных из других городов, архиерей устроил крестный ход и продолжительное общее богослужение, а когда оно кончилось, восставшие оказались окруженными со всех сторон прибывшими войсками. 2 тыс. крестьян, шедших с вилами, косами и топорами на помощь восставшим из большого пригородного села Никольского, были задержаны войсками перед самой заставой.
После подавления восстания свыше 200 человек были преданы военному суду. Среди них было много пригородных крестьян, а также отдельные купцы и мелкие чиновники. Руководитель восстания однодворец (по другим сведениям, тамбовский мещанин) Данила Ильин, говоривший, что «опасна не холера, а начальническое своеволие», а также его младший брат мещанин Евлампий Акимов, были приговорены к наказанию плетьми и 20-летней каторге, восемь человек — к наказанию шпицрутенами; Тамбовский батальон внутренней стражи в полном составе был отправлен на Кавказ.
В Петербурге эпидемия холеры возникла в июне 1831 г. Как и повсюду, здесь тоже начались волнения: в разных местах собирались толпы народа, состоявшие из мещан, дворовых, пригородных крестьян и мелких чиновников, которые останавливали и обыскивали прохожих, казавшихся подозрительными, разбивали холерные кареты, а иногда и больницы, оказывали сопротивление полиции. 22 июня громадная толпа народа со¬
1 А. Полканов. Севастопольское восстание 1830 года. Симферополь, 1936, стр. 129—133.
270


бралась на Сенной площади и разгромила находившуюся здесь центральную холерную больницу, причем было убито несколько врачей. Полиция оказалась бессильной и попряталась. Были двинуты гвардейские части с артиллерией, которые заняли прилегающие переулки и со всех сторон окружили Сенную площадь. Безоружная толпа вынуждена была смириться и была разогнана.
И в Петербурге, и в Тамбове, как и во всех других местах, охваченных «холерными бунтами», холера была только поводом, вызвавшим наружу давно назревавшее возмущение и недовольство крепостным режимом, которое объединяло трудящиеся массы города и деревни.
Восстание военных Летом 1831 г. вспыхнуло восстание в Нов- поселян в 1831 г. городских военных поселениях. Условия жизни военных поселян Новгородской губернии достаточно ярко были освещены в записке, представленной Николаю I в 1826 г. и составленной, по-видимому, И. И. Дибичем. «Коренные жители из зажиточных крестьян,— говорилось в записке,— сделались убогими; действующие солдаты, из которых многие проливали кровь свою за отечество, суть работники (батраки) хозяев, без жен, без собственности. Они несут все бремя строэвой службы и сверх того изнуряются без всякой платы различными работами: роют канавы, возят камни, расчищают поля, делают дороги, помогают хозяину в полевых работах. Рабочие батальоны замучены, и начальники их не стыдятся удерживать у них заработанные кровавым потом деньги для приращения поселенных капиталов».
«Видимая цель поселян,— писал царю командированный в Новгород во время восстания свитский генерал-майор Строганов,— воспользоваться сим неожиданным случаем (эпидемией), чтобы потрясти на долгое время основания столь ненавидимого ими порядка» [. Это сознавали и сами поселяне. «Для дураков яд да холера,— сказал один из влиятельных поселян подполковнику Панаеву,— а нам надобно, чтоб вашего дворянского козьего племени не было» 1 2.
Восстание началось в Старой Руссе стихийной вспышкой 11 июля 1831 г. Инициатива принадлежала работавшему в то время в Руссе 10-му рабочему батальону, который и в дальнейшем ходе восстания в Старорусском уделе играл руководящую роль. Здесь, как и в Севастополе, особенную активность проявили мастеровые — наиболее квалифицированная часть армии и флота. К ним присоединилась и часть горожан. Восставшие убили
1 П. П. Евстафьев. Восстание военных поселян Новгородской губернии в 1831 г. М., 1934, стр. 96, 188.
2 Там же, стр. 179.
271


председателя строительной комиссии генерал-майора Мевеса, ненавистного всему населению полицеймейстера Майджоса и аптекаря Вайгнера, арестовали ряд офицеров, чиновников и помещиков и| устроили на городской площади суд. Рабочей батальон разослал по округам военных поселений своих агитаторов, и восстание быстро охватило весь Старорусский район. Повсюду поселяне избивали и арестовывали свое начальство и доставляли его в город на суд рабочего батальона. Попытки нрименить силу в поселенных округах не увенчались успехом: поселяне оказывали сопротивление, а войска плохо повиновались приказаниям.
16 июля восстание вспыхнуло в Новгородском уделе и стало быстро охватывать один округ за другим; офицеров и чиновников, не успевших скрыться, поселяне убивали или арестовывали, предварительно избив их или подвергнув порке. Делались попытки поднять соседних крестьян против помещиков; два помещичьих имения были разгромлены крестьянами. В округах, оставшихся без офицеров, поселяне создавали свои выборные комитеты и назначали командиров из унтер-офицеров и рядовых.
Из 14 поселенных округов Новгородской губернии восстанием быда охвачено 13. Правительство было объято страхом. «Бунт в Новгороде,— писал Николай I командующему резервной армией в Литве генералу П. А. Толстому,— важнее, чем бунт в Литве, ибо последствия могут быть страшные» 1.
19 июля в Новгород выехал гр. А. Ф. Орлов с царским поручением «восстановить порядок»!. Объезжая военные поселения Новгородского удела, Орлов читал поселянам царский указ, обещавший прощение тем, которые «изъявят чистосердечное раскаяние», и вместе с тем выслушивал и записывал жалобы. Одновременно он постепенно выводил из поселений резервные батальоны и артиллерийские роты, которые царь якобы вызывал в Гатчину на высочайший смотр. 25 июля в Новгород приехал сам Николай I; здесь он произвел смотр войскам, в которых прекратились волнения и, не заезжая в Старую Руссу, где продолжало бушевать восстание, поспешно возвратился в Петербург. К концу месяца из Новгорода и Старой Руссы были выведены обманом все ненадежные батальоны, а на их место стали прибывать из Петербурга свежие войска. Начались массовые аресты, свыше 4,5 тыс. поселян были преданы военному суду; из них 3960 человек были признаны виновными и приговорены к наказанию кнутом, шпицрутенами, розгами и пр. Наказывали жестоко: в одном Старорусском уделе было забито насмерть 129 человек. Особенно суровому наказанию были под¬
1 П. П. Евстафьев. Указ, соч., стр. 185.
272


вергнуты мастеровые 10-го рабочего батальона, который в полном составе был направлен вместо Гатчины в Кронштадт, где и был организован над ним военный суд.
Восстание военных поселян в 1831 г. показало правительству всю опасность военных поселений у ворот столицы. Указом 8 ноября 1831 г.1 военные поселения Новгородской губернии былп преобразованы в округа пахотных солдат. Пахотные солдаты вместо поголовной военной службы отбывали рекрутскую повинность на общем основании; среди них расквартировывались воинские части, а сами они оставались в ведении Военного министерства. В 1836 г. были преобразованы в округа пахотных солдат военные поселения в Белоруссии, реформировано управление украинскими поселениями, а позднее, в 50-х годах, все оставшиеся поселенцы и пахотные солдаты были обращены частью в государственных, частью в удельных крестьян1  2.
3
Влияние событий 1830—1831 гг. на внутреннюю политику самодержавия
«Холерные бунты» и восстание военных поселений совпали по
времени с революционными событиями в Западной Европе и
с мощным подъемом национально-освобо-
Новые ограничения дительного движения в Польше. События деятельности прессы ^ 0 „ ^
и школы в «Западной Европе, польское восстание и
антикрепостническое движение внутри страны рассматривались правительством как проявления одного и того же «духа возмущения».
Еще острее, чем в 1825 г., Николай I почувствовал близость революции; он мобилизовал не только свои войска, чтобы подавить польский «мятеж» и подготовиться к ожидавшейся европейской войне, но и привел в движение весь правительственный аппарат, чтобы воздвигнуть плотину против потока революционных идей. План сословно-административной реформы, старательно подготовленный «Комитетом 6 декабря 1826 г.», рухнул как карточный домик. Репрессии заслонили собой всякие попытки преобразований. III отделение еще энергичнее развернуло наблюдение за действиями, словами и мыслями подданных российского самодержца. Испытанные уже средства борьбы с «революционным духом» — цензура и ущемление школы — приобрели с этих пор еще большую силу.
1 ПСЗ, II, T. VI, отд. II, № 4927.
2 Там же, т. XXXII, отд. I, № 31920.
1 8 История СССР, т. IV
273


После событий 1830 г. особое внимание было обращено на периодическую прессу, которая сильнее книг действовала на умы населения. От имени царя было приказано не печатать ни одной статьи без подписи автора. Каждое издание должно было просматриваться двумя цензорами. Было решено не допускать выпуска дешевых журналов, так как вкус к чтению начинал проникать в средние и даже низшие классы общества. Усилились преследования прогрессивно настроенных журналистов и литераторов.
По отношению к школе были приняты новые драконовские меры. В 1833 г. министром народного просвещения был назначен G. С. Уваров, образованный, но беспринципный карьерист, который сформулировал официальную программу: «самодержавие, православие и народность» (разумея под «народностью» патриархальную покорность крестьян помещикам и царю). Приспособляясь к вкусам Николая I, Уваров старался всячески ограничить распространение школьного образования. «В нынешнем положении вещей и умов,— писал он в отчете еще до своего назначения,— нельзя не умножать, где только можно, число „умственных плотин“» 1. Средняя и низшая школы были изъяты из ведения университетов и подчинены непосредственному руководству назначаемых попечителей учебных округов, послушных проводников уваровской программы. Частные учебные заведения, которые свободнее и шире ставили преподавание, были подвергнуты строжайшему контролю правительства; открытие частных пансионов там, где имелись казенные школы, было вовсе запрещено. Домашние учителя должны были пройти предварительные испытания и получить свидетельство не только о знаниях, но и о своих «нравственных качествах». Даже дядьки и мамки из иностранцев не допускались к младенцам без специальных удостоверений о добром поведении и благочестии. Детей можно было воспитывать только в России; юноши, которые до 18-летнего возраста обучались за границей, лишались права поступать в «военную и на всякую другую государственную службу».
Среднюю и низшую школу Уваров считал достаточно обеспеченной от действия «разрушительных понятий»; нужно было обратить главное внимание на университеты, эти рассадники «своеволия и вольнодумства». По новому уставу 1835 г. университеты утратили значительную долю своих прав и внутренней самостоятельности: они перестали быть научными органами и превратились исключительно в учебные заведения; университетский суд был уничтожен; исполнительный орган —
1 М. Лемке. Николаевские жандармы и литература 1826—1855 гг. СПб., 1908, стр. 84.
274


правление — оказался в полной зависимости от попечителя; министру было предоставлено право, не считаясь с мнением совета, назначать профессоров. Огромное влияние в университете получил инспектор, который должен был иметь «особенный и ближайший надзор за нравственностью» студентов К Меры С точки зрения «самодержавия, право-
против раскольников славия и народности» всякое уклонение от официальной церкви рассматривалось как измена отечественной религии, а следовательно, как действие против государственной власти. Пока существовали старообрядческие и сектантские общипы со своими наставниками, молельнями и скитами, Николай I не мог чувствовать себя спокойно. Он поставил своей целью покончить с «расколом» во всех его разновидностях. Были приняты самые крутые меры: у старообрядцев начали отбирать недвижимое имущество, запечатывали их молитвенные здания, закрывали монастыри, кладбища и богадельни; «отпавших от православия» лишали права выступать свидетелями в судебных тяжбах между православными и занимать общественные должности; детей «раскольников» стали насильственно отрывать от родителей, воспитывать по православному обряду и отправлять на военную службу в кантонисты1  2.
«Особенно вредными» признавались секты, которые порывали с церковной обрядностью и вступали в противоречие с существующим строем: молокане, духоборы, «иконоборцы», «не молящиеся за царя» и др. Оставаясь во власти религиозных иллюзий, они по-своему выражали стихийный протест крестьянской массы против крепостнической системы. Таких сектантов рассматривали как государственных преступников: их арестовывали, заключали в крепости, отдавали в солдаты без права отпуска и отставки, массами выселяли в Закавказье. Особенно усердствовал генерал Н. А. Протасов, занимавший с 1836 г. должность обер-прокурора Синода. Православные митрополиты жаловались на него, что он «забрал их в руки по-военному, сразу... и сонмом архиерейским как эскадроном на ученьи командовал». Еще меньше стеснялся он с «иноверцами» и «раскольниками», насильственно обращая их в православие и воздействуя на них силой полицейского аппарата, В отчете о 25-летней деятельности Синода Протасов гордился, что «под сень православной церкви» возвращено больше 2 млн. «заблудших душ», из них 117 тыс. одних «раскольников».
1 «Сборник постановлений по Министерству народного просвещения», т. II. СПб, 1864, стлб. 336-337, 553—554, 579, 753, 754.
2 Кантонистами назывались сыновья солдат, числившиеся в военном ведомстве и получавшие военную подготовку в особых школах в обстановке жестокой палочной дисциплины.
18* 275


Кодификация законов
Однако вся эта реакционно-репрессивная политика оказывалась практически бесплодной. Развитие новых социально- экономических отношений ломало воздвигнутые полицейские преграды, демократические идеи просачивались в университетские аудитории и журнальные редакции; сдавленная политическая энергия искала выход в области литературы и художественной критики.
Из докладов III отделения и донесений полиции Николай I знал об этих угрожающих симптомах: ему было известно и о революционном брожении в рядах интеллигенции, и о нараставшем крестьянском движении. В безнадежной борьбе с обновляющейся жизнью он туже затягивал узду реакции. Но вместе с тем царь сознавал, что его «спасительный ковчег» не выдержит опасного плавания без некоторых частичных исправлений, что необходимо вернуться к намеченному проекту сословной и административной реформы.
Наименее спорным для самого Николая I и для правящего дворянства был вопрос о кодификации законов. Со времени Соборного уложения 1649 г. накопились десятки тысяч манифестов, указов, «положений», которые друг друга отменяли, порой друг другу противоречили и в которых с трудом разбирались не только обыкновенные подданные, но и высшие правительственные чиновники. Какие законы сохраняли свою силу, какие отменены, на какие можно сослаться в подтверждение гражданского иска, знали только немногие знатоки в судах и бюрократических канцеляриях. Правительство не раз пыталось привести в порядок эту хаотическую груду материала и составить новое сводное уложение, но все эти попытки, начиная с Петра I и кончая Александром I, не приводили к реальному результату. Замечания декабристов, так же как всеподданнейшие записки, представленные в начале царствования Николая I, указывали на нетерпимость подобного положения. Царь тоже понимал неотложность кодификации: отсутствие свода законов уничтожало всякую возможность планомерного управления, затрудняло действие правительственного аппарата, создавало благоприятную почву для воровства и лихоимства чиновников.
Еще в самом начале своего царствования Николай I образовал и отделение «собственной его императорского величества канцелярии» и поручил этому органу подготовить проект нового уложения. Главным руководителем намеченной работы был М. М. Сперанский, наиболее образованный и юридически опытный из государственных сановников. Он представил царю следующий план кодификационной работы: сначала собрать все законы, изданные после Уложения 1649 г., и расположить их в хронологическом порядке; затем произвести проверку этого
276


историко-юридического материала — исключить законы отмененные, сопоставить между собой законы повторяющиеся и друг другу противоречащие, свести их воедино и расположить полученный материал в определенной системе; наконец, пересмотреть составленный свод с точки зрения современных требований жизни, отбросить устаревшие нормы, внести недостающие и, уточнив содержание статей, выработать окончательный текст уложения.
Николай I согласился с необходимостью первого и второго этапов, но отказался принять третий, в сущности основной момент кодификации — разработку нового юридического кодекса. Таким образом, задуманная реформа утрачивала преобразующее начало и превращалась в формально-техническое мероприятие, хотя и крупного государственного масштаба. Задуманный свод законов должен был способствовать не разрушению, а упрочению крепостнического строя.
Сперанский должен был подчиниться требованию самодержца. Под руководством Сперанского II отделение извлекло из архивов и правительственных канцелярий законы, изданные после Соборного уложения 1649 г.; они были расположены в хронологическом порядке; изданные, они составили 51 том1. Так появилось «Полное собрание законов Российской империи», которое до сих пор является важным историческим источником, хотя не охватывает всего законодательного материала.
К 1833 г. был закончен второй этап выполнения плана: были отобраны, отредактированы и расположены в определенной системе все действующие законы; так получился «Свод законов Российской империи» в 15 томах, признанный единственным основанием при решении административных и судебных вопросов. Впоследствии Свод законов был дополнен несколькими специальными сводами — военных постановлений, морских узаконений, законов прибалтийских губерний и т. д. До переработки устаревшего права дело не дошло, только уголовные законы с большой осторожностью и с сохранением старого основного содержания были формально сведены в Уголовное уложение 1845 г. Кодификация права была проведена, но это была «реформа», которая ничего не реформировала в реальных жизненных отношениях.
Гораздо сложнее была социальная проблема — преобразование прав и обязанностей различных сословий. Здесь с точки зрения Николая I и господствующего класса можно было установить несколько бесспорных положений: «благородное российское дворянство» должно остаться «первою подпорою престо-
1 45 томов первого Полного собрания (с 1649 до 1825 г.) и 6 томов второго Полного собрания (с 1825 до 1830 г.).
Укрепление дворянского сословия
277


ла», собственником населенной крепостными крестьянами земли, обладателем права на крестьянский труд и носителем дарованных социально-политических привилегий; крестьяне должны работать па помещика и повиноваться его патриархально-вотчинной власти. Но дворянство было уже не то, что раньше: под влиянием роста товарных отношений оно экономически расслаивалось — наряду с владельцами латифундий и денежных капиталов было немало обедневших и деклассированных дворян, которые пользовались сословными правами, но фактически выпадали из состава «благородных». В целях укрепления господства правящего класса нужно было «очистить» дворянство от этих деклассированных прослоек, строго ограничить их политические и корпоративные права.
Кроме того, рост буржуазных отношений поднимал на вершину общественной лестницы удачливых выходцев из средних и низших сословий: разбогатев или сделав карьеру, они получали дворянское звание благодаря выслуженным чинам или общественному влиянию. С точки зрения старого землевладелы ческого дворянства нужно было поставить преграду этому засорению «благородного сословия» явно «неблагородными» элементами.
Наконец, необходимо было приостановить усиливающийся процесс обеднения и распада привилегированного дворянства прочным укреплением его материальной базы. Таковы были основные принципы, из которых исходили Николай I, его «Комитет 6 декабря 1826 г.» и наиболее влиятельные землевладельческие круги. Комитет в своем «Проекте о правах состояния» уже наметил программу «очищения» и укрепления дворянства. Отказавшись от обнародования составленного закона, правительство вернулось к нему опять, но извлекло из-него только некоторые части, не возбуждавшие никаких сомнений.
Задаче «очищения» дворянского сословия был посвящен манифест 6 декабря 1831 г. «О порядке дворянских собраний, выборов и службы по оным» К Подробно и точно регламентируя корпоративные права, в дополнение к Жалованной грамоте 1785 г., закон отделял полноправных дворян от неполноправных: избирать представителей на дворянские общественные должности могли не все дворяне, а только обладатели определенного имущественного ценза. Чтобы участвовать в выборах непосредственно, нужно было иметь в пределах губернии не менее 100 душ крепостных крестьян или 3 тыс. десятин незаселенной земли; в Петербургской, Московской и некоторых окраинных губерниях допускались к участию в выборах также  11 ПСЗ, И, T. VI, отд. II, № 4989.
278


Мучной лабаз. Купцы, играющие в шашки
дворяне, получавшие не менее 2 тыс. руб. ежегодного дохода. Чтобы участвовать в выборах косвенно, через уполномоченных, нужно было владеть по крайней мере 5 душами крестьян или 150 десятинами незаселенной земли. Таким образом, мелкие землевладельцы отстранялись от руководящего влияния на ход дворянской жизни и местного управления. Николаевское правительство постаралось поддержать разлагающееся сословие,
279


выдвигая его высшие и средние слои и сознательно жертвуя его низшими, экономически и политически ненадежными прослойками.
Кроме того, были поставлены искусственные преграды проникновению в дворянство представителей «податных состояний». Николай I не решился отменить право выслуги и в этом смысле отступил от позиции «Комитета 6 декабря 1826 г.», но он ограничил это право, повысив законом 1845 г. требования пётровской «Табели о рангах»: звание потомственного дворянина могло приобретаться чинами штаб- (а не обер-) офицера и чиновника V (а не VIII) класса; менее крупные чины (начиная с IX класса на гражданской службе и обер-офицер- ского на военной) давали только личное дворянство.
Для того, чтобы уменьшить все возрастающие домогательства на дворянское звание, Николай создал манифестом 10 апреля 1832 г. среднее сословие «почетных граждан» 1 в соответствии с проектом «Комитета 6 декабря 1826 г.», но с некоторыми частичными изменениями. Так как право дворянской выслуги не отменялось, то в институте «чиновных граждан» не было никакой необходимости; взамен проектированных «именитых граждан» было учреждено сословие «потомственных почетных граждан», в которое зачислялись крупные капиталисты, ученые, художники и дети личных дворян; кроме того, было установлено сословие «личных почетных граждан», куда входили низшие чиновники и окончившие высшие учебные заведения. Создание среднего сословия «граждан» было результатом неотвратимого социально-экономического процесса роста и укрепления буржуазных прослоек в крепостнической империи. Обеспечивая им формально «почетное» положение и давая некоторые из дворянских прав (свободу от телесных наказаний, от рекрутчины и от подушной подати), дворянская власть одновременно страховала «благородное» сословие от усиливающегося притока буржуазных, разлагающих его элементов.
Последней мерой, которая должна была укрепить материальную базу пошатнувшегося дворянства, был закон 16 июля 1845 г. об учреждении заповедных наследственных имений (майоратов). И здесь Николай I остался верен принципам «Комитета 6 декабря 1826 г.», но изменил форму их практического применения: он не решился запретить чрезмерное дробление дворянской земельной собственности, но ввел институт неделимых заповедных имений, которые могли быть пожалованы императором или установлены по желанию собственника. Минимальный размер таких имений должен был состоять из 400 крестьянских дворов или из 10 тыс. десятин удобной неза¬
1 ПСЗ, II, т. VII, № 5284.
280


селенной земли. Заповедные имения составляли собственность дворянского рода и переходили по наследству к старшему сыну. Следуя английскому и немецкому образцам, Николай I стремился укрепить социальную базу дворянского государства образованием мощной, надежной земельной аристократии.
Вся совокупность этих мер была направлена к укреплению дворянского сословия и проникнута ясно выраженной реакционной тенденцией. Но упорные усилия Николая I не всегда достигали поставленной цели: искусственные подпорки не могли приостановить разложение правящего сословия. Стараясь утвердить «незыблемые» устои прошлого, правительство невольно подчинялось стихийному процессу общественного развития. Принципы его сословной политики оказывались в противоречии с жизненными отношениями и приводили к обратным результатам. Это не изменяло принципиальной позиции царизма. Чувствуя колебания социальной почвы, царь старался крепче связать дворянство с государственным аппаратом, заполнить дворянами органы центральной и местной власти, устра~ нить всякие перегородки между сословно-корпоративной и государственной службой. Усилия Николая I бюрократизировать дворянство вытекали из его настойчивого стремления укрепить землевладельческую базу самодержавной монархии.
4
Крестьянское движение 30—40-х годов
Формы крестьянских выступлений
Уже в отчете 1834 г. шеф жандармов А. X. Бенкендорф предупреждал царя о необходимости приступить к постепенной отмене крепостного права: «Год от года распространяется и усиливается между помещичьими крестьянами мысль о вольности. В 1834 г. много было примеров неповиновения крестьян своим помещикам, и почти все таковые случаи, как по произведенным исследованиям оказывалось, происходили не от притеснений, не от жестокого обращения, но единственно от мысли иметь право на свободу...» Через 5 лет Бенкендорф высказывался еще решительнее: «Простой народ ныне не тот, что был за 25 лет пред сим. Подьячие, тысячи мелких чиновников, купечество и выслуживающиеся кантонисты, имеющие один общий интерес с народом, привили ему много новых идей и раздули в сердце искру, которая может когда-нибудь вспыхнуть... Вообще крепостное состояние есть пороховой погреб под государством и тем опаснее, что войско составлено из крестьян же... Начать когда-нибудь и с чего-нибудь надобно, и лучше начать
281


постепенно, осторожно, нежели дожидаться, пока начнется снизу, от народа» К
Опасения шефа жандармов были вполне основательными: движение крепостных крестьян не прекращалось, принимая самые разнообразные формы. Нередко крестьяне созывали тайные сходки, сговаривались о совместной борьбе против помещиков и властей, выбирали из своей среды доверенных людей и отправляли их ходоками в Петербург — к министру, шефу жандармов, наследнику, чаще всего к царю. Очень часто попытки мирным путем добиться поставленной цели сопровождались более активными и смелыми действиями: крепостные того или иного имения сообща отказывались выполнять барщинные и оброчные повинности. Если начиналось формальное следствие и производились аресты «начинщиков», участники движения, как правило, отказывались давать показания и выдавать вожаков, а иногда силой освобождали их из-под ареста.
Бывали и более острые столкновения: волнующиеся крестьяне оказывали массовое сопротивление приехавшим чиновникам и военным командам, вооружались кольями и самодельным оружием, вступали в схватки с солдатами, а в крайнем случае, чувствуя свое бессилие перед войсками, разбегались по окрестным лесам. Нередко целые деревни снимались с места и отправлялись в дальние края — чаще всего на юг, чтобы начать новую жизнь, свободную от крепостной неволи. Наряду с открытыми массовыми выступлениями происходили по предварительному сговору крестьян поджоги помещичьих усадеб, иногда избиения и убийства помещиков и их управляющих.
По новейшим подсчетам, число крестьянских выступлений за 1826—1849 гг. можно суммировать по шестилетиям в следующих цифрах: 1826—1831 гг.— 440, 1832—1837 гг.—406, 1838-1843 гг. - 453, 1844-1849 гг. - 605.
Учитывая известную неполноту данных и неравномерность отдельных крестьянских выступлений, можно, однако, сделать определенный вывод, подтверждаемый сохранившимися документами: крестьянское движение к концу периода значительно превзошло первое шестилетие не только числом волнений, но и масштабами и активностью участников 1 2. Все чаще крестьяне выражали стремление навсегда покончить с крепостной зависимостью. Эти усилия обыкновенно проявлялись в определенной форме: после смерти владельца и перехода имения к наслед¬
1 «Крестьянское движение 1827—1869 гг.», вып. 1. М., 1931, стр. 15, 31-32.
2 «Крестьянское движение в России 1826—1849 годов». Сборник документов. М., 1961, стр. 817.
282


никам крепостные возбуждали ходатайство о передаче их в казенное ведомство и отказывались подчиняться новым помещикам. Более свободное положение государственных крестьян было притягательной силой, которая манила помещичьих крепостных перспективой личной самостоятельности и отсутствием барщины.
Примером подобной борьбы могут служить упорные волнения крестьян генеральши Денисьевой в селе Малиновке и деревне Безлесной Саратовской губернии. В феврале 1833 г. крестьяне этого имения подали Николаю I жалобу на притеснения помещицы и просили «отсудить» их в казну; крестьяне утверждали, что их владелица (бывшая крепостная гр. А. К. Разумовского) приобрела их после смерти прежнего владельца, не оформив своего брака с коллежским асессором Перовским и, следовательно, как крепостная не имела права покупать населенные имения. Крестьяне прибавляли, со слов самой помещицы, что они «дорого обошлись ей», намекая на незаконный подкуп ею местных чиновников.
Ответом на жалобу были аресты «начинщиков» и посылка в имение воинской команды, сначала из 10, а затем из 100 солдат. Но эти меры не запутали, а только возбудили крестьян: они начали созывать ежедневные сходки, сговаривались о дальнейших действиях, собирали деньги на отправку новых ходоков и стали производить порубки в барском лесу. Управляющему имением, а затем приехавшим предводителю дворянства и земскому исправнику крестьяне решительно заявили, что барщины выполнять не станут и вотчинному управлению подчиняться не будут. Исправник пытался убедить крестьян «чтобы они оставили безрассудную мыслт» о вольности», но они отвечали, что лучше сесть в тюремный замок или ехать в Сибирь, чем подчиниться помещице.
Попытка начальства возобновить барщинные работы под военным конвоем не имела успеха. Чиновники оказались бессильными арестовать крестьянских вожаков и подавить волнение. Даже прибытие батальона солдат не сломило упорного сопротивления крестьян. В ноябре саратовский губернатор лично приехал в Малиновку, наказал более 100. мужчин палками и распорядился высечь розгами женщин. Но многие из крестьян разбежались по лесам и договорились продолжать начатую борьбу. По донесению губернатора, «пример упорства крестьян был необыкновенный. Не токмо пожилые мужчины и женщины, но даже взрослые дети уверяют, что они принадлежать г-же Денисьевой по закону не должны, что непременно получат свободу и будут казенными...» Постепенно бежавшие были выловлены, наиболее активные из них наказаны кнутом, шпицрутенами, ссылкой на каторгу и в Сибирь; каждый деся¬
283


тый крестьянин был подвергнут избиению палками; четверо умерли после исполнения приговора, один умер в остроге \
Если помещичьи крепостные стреми-
Восстание лись перейти в казну, то государствен-
государственных ^ J J
крестьян в 1834—1835 гг. ные крестьяне, дорожа своей относительной свободой, оказывали упорное сопротивление передаче их частным владельцам. В 1829 г. специальным законом государственные крестьяне Симбирской губернии были переведены в удельное ведомство в обмен на удельных крестьян менее доходных имений, расположенных в других губерниях. Правительство предполагало распространить эту меру на всю территорию страны. Перспектива перехода в крепостную зависимость от царской фамилии взволновала деревенское население обширных районов Поволжья и Приуралья. Введение нового порядка взимания денежных сборов, приказание строить запасные хлебные магазины и другие распоряжения казны рассматривались крестьянами как доказательство продажи их «в удел» частным владельцам.
Движение протеста охватило государственные деревни Пермской и Оренбургской губерний. Начавшись в октябре
1834 г. в Красноуфимском уезде, волнения распространились на Кунгурский уезд. Крестьяне, отправив к царю ходоков, отказывались от избрания участковых старост и их помощников, избивали волостных писарей и других начальников, повсюду разыскивали указ о лишении их свободы; местами происходили столкновения с властями и насильственное освобождение арестованных руководителей. В движении участвовали не только русские крестьяне, но также татары и мари, недовольные лишением льгот по уплате податей. Помимо слухов о передаче в удел, среди татар распространялись слухи о том, что государство собирается принудительно обратить их в православие.
Затихшее было движение вспыхнуло с новой силой в мае
1835 г. в связи с возвращением ходоков из столицы и начавшимся следствием о недавних волнениях. Крестьяне собирались большими толпами, вооруженные копьями, ружьями, рогатинами и дубинами. В Бродовской волости избили и арестовали приехавших чиновников, а затем расставили конные пикеты; к движению примкнули другие волости Кунгурского уезда. Около деревни Байкиной толпа вооруженных крестьян в несколько тысяч человек встретила присланную для усмирения воинскую команду ружейными выстрелами; завязалась схватка, в результате которой были ранены прапорщик, один из  11 «Крестьянское движение в России 1826—1849 годов»., стр. 232—239; ЦГИА СССР, ф. 1286 (Департамент полиции исполнительной), он. 5, 1833 г., д. 401, лл. 7—10 об., 89—91.
284


чиновников и несколько солдат; из крестьян 5 было убито и 35 ранено. Волнения перекинулись на башкирские кантоны и охватили пять уездов Оренбургской губернии. Началось массовое изготовление оружия. Количество участников движения исчислялось десятками тысяч. Для правительства положение осложнялось брожением среди горнозаводских рабочих и ненадежностью Оренбургского казачьего войска. В Пермскую губернию был командирован генерал-майор Апраксин и двинуты войска. Арестованные «начинщики» приуральского «возмущения» были преданы военному суду: 63 человека были приговорены к различным жестоким наказаниям (к каторге, к наказанию шпицрутенами и пр.), остальные — к заключению в крепости, ссылке в Сибирь и сдаче в солдаты. Несколько тысяч крестьян были высечены розгами 1.
Бывали также случаи совместных выступле- движение 1839 г. ний крестьян различных сословных категорий. Летом 1839 г. в связи с многочисленными пожарами, вызванными повсеместной засухой, возникло широкое движение среди помещичьих, государственных и удельных крестьян 12 губерний, принявшее во многих местах бурные формы. Поводом для волнений были распространившиеся слухи о поджогах, производимых помещиками и чиновниками. «Подобные слухи и внушения,—писал Бенкендорф о движении в Симбирской губернии,—ожесточили крестьян, потерявших доверие к помещикам и земским чиновникам, и были причиною буйства неимоверного. Крестьяне, убежденные в том, что поджигают, кидались, на первого, кто подавал сомнение, били и арестовывали сельских писарей, приказных голов, становых приставов» 1 2. В селе Шигонах Сенгилеевского уезда убили помещика Кроткова и бросили его в огонь; убит был также его камердинер Воробьев. В селе Юрловке Корсунского уезда крестьяне избили приехавшего туда исправника Колю- панова и бросили его в огонь «будто бы за поджигательство по разнесшимся между простого народу ложным мнениям и недоверию в : ' помещикам и полицейским управлениям». В селе
Репьевке того же уезда, как доносил симбирский губернатор, «возмущение началось по слухам, что помещик прислал приказ в контору сжечь деревню». В селе Топорнине Сызранского уезда крестьяне «жестоко избили помещика Топорнина по подозрению в поджоге». В удельной деревне Ахметлее того же уезда крестьяне арестовали по подозрению в поджоге голову Болыпесайманского приказа и двух писарей, и, продержав их под караулом двое суток, отправили к становому приставу.
1 H. М. Дружинин. Государственные крестьяне и реформа П. Д. Киселева, т. L М.— Л., 1946, стр. 224—241.
2 «Крестьянское движение 1827—1869 годов», вып. 1, стр. 33,
285


Такие же события происходили и в Тамбовской губернии. В выгоревшем селе Рассказове Тамбовского уезда крестьяне «делали заговор бросить в огонь всех помещиков и земских чиновников». «Кому же придет на ум,— говорили тамбовские крестьяне,— разорять нас, кроме господ? На то они и господа, чтобы нам было худо». В Керенском уезде Пензенской губернии, подозревая помещиков в поджогах, крестьяне «одного сковали, другого не впустили в имение». В Казанской губернии крестьяне губернского предводителя дворянства Еремеева «пришли в волнение от слухов, что он намерен выжечь свое имение, не имея права владеть им». В Костромской губернии «по случаю значительных пожаров в казенных и помещичьих лесах носились слухи, что их умышленно поджигают лесные чиновники для сокрытия производившейся с давнего времени запрещенной порубки» К
Объединение крестьян различных разрядов в борьбе с общим врагом — помещиками и чиновниками, широкий размах движения и бурный его характер, толки о поголовном истреблении ненавистных угнетателей — все это выделяло движение, связанное с пожарами 1839 г., из ряда обычных крестьянских волнений и заставляло правительство обратить на него особое внимание. Военно-полевому суду было предано несколько сот человек; все участники движения, признанные виновными, были приговорены к смертной казни, которая затем была заменена шпицрутенами, плетьми и розгами с последующей высылкой в Сибирь на поселение.
Одной из разновидностей классовой борьбы были массовые уходы крестьян из помещичьих имений. В начале 40-х годов по деревням распространились слухи о подготовляемом царском манифесте, по которому все крестьяне, поселившиеся на Кавказе, будут переведены в казаки и наделены землей. В разных местах крестьяне стали сниматься с места и двигаться на юг. Движение охватило 14 губерний. К 1847 г. в Курской, Воронежской и Саратовской губерниях движение разрослоет, с небывалой до тех пор силой. Помещичьи крестьяне продавали за бесценок свое имущество и целыми селениями двигались на юг; в одной Курской губернии приготовилось к переселению на Кавказ около 20 тыс. крестьян из 46 имений. Этот огромный поток был приостановлен только вмешательством военной силы, которой крестьяне оказывали нередко упорное сопротивление. Задержанные в Воронежской губернии беглецы при помощи местных крестьян рассеяли посланных против них солдат, из-
Массовые побеги крепостных
«Крестьянское движение 1827—1869 годов», вын. 1, стр. 32—35. 286
i


били и перевязали бывших при этом полицейских чиновников, требуя от них выдачи «указа о свободе».
В том же 1847 г. тысячи крепостных Витебской губернии распродали свой скот, земледельческие орудия и другое имущество, погрузились с женами и детьми на подводы и двинулись в Петербург жаловаться царю на недостаток продовольствия и тяжесть повинностей, которыми их обременяют помещики. Крестьяне намеревались просить у царя милости — направить их на постройку Петербургско-Московской железной дороги: прошел слух, что крепостным, которые проработают там три года, будет дарована воля и они будут переселены на свободные земли в Тобольскую губернию. При этом крестьяне оказывали «дерзкое ослушание» помещикам и управляющим, а в некоторых случаях насильственно захватывали разное имущество владельцев. Попытки земской полиции противодействовать крестьянам были безуспешны. Крестьяне соединялись в партии по нескольку сот человек, вооружались ружьями, топорами, косами и оказывали сопротивление воинским отрядам, нередко первыми нападая на солдат и разоружая их.
В течение 30—40-х годов множество крепостных в одиночку, семьями и целыми группами бежали в менее населенные районы, главным образом в Бессарабию, Подонье, Предкавказье и Степную Украину. В середине 30-х годов в одном Измаильском градоначальстве (на территории современной Молдавии) насчитывалось больше 15 тыс. беглецов 1. Многие оседали на помещичьих землях в качестве временных арендаторов, заводили самостоятельное хозяйство, но затем вновь попадали в феодальную кабалу и снова покидали насиженные места в поисках свободной жизни.
к В массе крестьянство и в это время оста-
политические проекты велось на низком уровне политического сознания: крестьяне по-прежнему возлагали свои надежды на царя, от которого ждали освобождения от помещичьего и чиновничьего гнета. Однако на общем фоне крестьянской темноты стали встречаться отдельные лица, задумывавшиеся над политическими вопросами и пытавшиеся пропагандировать свои воззрения в крестьянской массе.
В отчете царю за 1837 г. Бенкендорф сообщал об одном помещичьем * крестьянине, который, «слыша жалобы крестьян на помещиков и земские начальства, людей фабричных на фабрикантов, солдат на тягость службы, возымел мысль о составлении некоего посредничества между правительством и народом через избранных из среды народа представителей для улучшения быта простых людей». Проект свой он намеревался
1 ЦГА Молдавской ССР, ф. 2, on. 1, д. 2546, лл. 51—52, 54—55.
287


представить Николаю I. По словам отчета, он обдумывал этот проект в течение нескольких лет и «толковал... с разными людьми простого звания, которые его слушали и на которых он... имел в этом отношении и значительное влияние... Частный случай сей, взятый отдельно,— делал отсюда вывод Бенкендорф,— конечно, сам по себе не представляет особой важности, но он невольно ведет к заключению, что и у нас в простом сословии народа могут порождаться мысли об изменениях в образе правительства для ограждения себя от притязаний и несправедливостей начальств своих и помещиков» К Другой крепостной явился в 1847 г. к Николаю I со стихами собственного сочинения, в которых он предрекал России «события, подобные бывшим во Франции во время революции».
В 1849 г. на петербургский почтамт был доставлен пакет на имя принца Ольденбургского с явным расчетом, что содержимое конверта станет известным самому царю. В пакете оказалась поэма «Вести о России» с подзаголовком: «Набраны из мирской жизни с дел и слов народа с преложением в стихи полуграмотным господским по телу крестьянином, но по душе христианином Н.» Автор поэмы, оставшийся неразысканным жандармами, в бесхитростной форме народных виршей страстно обличал жестокий произвол помещиков, продажность царских чиновников, их невежество, грубость нравов. Крепостная Россия представлялась ему обширным садом, по внешности цветущим, а в действительности гниющим и тлеющим на корню. Яркие картины барской жестокости и народной нищеты перемежались в поэме мечтами о близком освобождении от ненавистного рабства. Надежды на благодетельную инициативу царя перебивались мыслями о неизбежности крестьянской революции:
Отдайте на Руси свободу!
Немного время остается.
Не дожидайтесь черна году,
В который гнев на вас польется!
Вдруг грянет гром со всех сторон,
Во мраке молния заблещет,
От звуков потрясется трон,
И царь от страха вострепещет.
И ни единый изверг здесь Не скроется, не убежит —
Везде увидит зорка месть PI лютой смертью поразит...
Но после страшной непогоды  11 «Крестьянское движение 1827—1869 годов», вып. 1, стр. 23. 288


Должна войти в мир тишина,
И независимость свободы Народу будет отдана
«Вести о России» — не единственная рукопись, вышедшая из среды грамотных крестьян, знакомых с литературой и горячо протестовавших против царящего неравенства и угнетения: подобные же поэмы и записки время от времени находили агенты III отделения не только в столице, но и в провинции.
5
Попытки разрешения крестьянского вопроса
После закрытия «Комитета 6 декабря 1826 г.», Николай I создавал один за другим 8 секретных комитетов, чтобы добиться «Комитет 1835 г» «безболезненного» решения крестьянского и реформа Перовского вопроса. Но позиция самого самодержца была крайне неопределенной и колеблющейся. В интимной беседе с гр. П. Д. Киселевым он высокопарно заявлял, что готовится вести «процесс... против рабства, когда наступит время, чтобы освободить крестьян во всей империи»»1  2. В 1842 г. на заседании Государственного совета он высказался уже иначе: «Нет сомнения, что крепостное право, в нынешнем его положении у нас, есть зло, для всех ощутительное и очевидное, но прикасаться к нему теперь было бы делом еще более гибельным» 3. С одной стороны, кризис крепостнической системы и нарастающая волна крестьянского движения требовали «благоразумной» реформы для предотвращения назревающей революции; с другой стороны, всякая реформа в этой области казалась потрясением основ дворянского государства, чреватым страшными революционными опасностями. Создавался заколдованный круг, из которого не было выхода в условиях николаевского режима.
Противоречивая позиция самодержавной власти отразилась на результатах правительственных попыток. Наиболее важная из них была предпринята в 1835—1839 гг. под непосредственным впечатлением приуральского восстания и тревожных сводок III отделения. Новый секретный «Комитет 1835 г.» выработал план двуединой реформы, одинаково распространявшейся
1 «Вести о России. Повесть в стихах крепостного крестьянина. 1830— 1840». Ярославль, 1961, стр. 146—147.
2 В. И. Семевский. Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX века, т. II. СПб., 1888, стр. 20.
» Сб. РИО, т. 98, стр. 114.
19 История СССР, т. IV
289


на государственные и частновладельческие имения: предполагалось системой особых «попечительных» мероприятий улучшить хозяйственное и правовое положение государственной деревни, урегулировать законом наделы и повинности помещичьих крепостных и подготовить окончательное слияние крестьян частновладельческих с крестьянами государственными. Проект имел в виду сохранить феодальную эксплуатацию крестьян, но устранить отталкивающие стороны личного рабства.
Образцом для задуманного преобразования в известной степени послужила реформа управления удельными имениями, проводившаяся с 1827 г. Л. А. Перовским, бывшим тогда членом совета Департамента уделов. Чтобы поднять доходность царских имений, Перовский старался действовать как «образцовый помещик» своего времени: расширяя и концентрируя разбросанные удельные земли, он увеличил в имениях общественные запашки, чтобы создать продовольственные запасы на случай неурожаев; оставшиеся хлебные излишки Перовский пустил в продажу и на вырученные деньги образовал «хлебный капитал»; отсюда он черпал средства для покупки породистого скота, введения лучших агрономических приемов, постройки крестьянских школ и ремесленных училищ, устройства больниц и ветеринарных пунктов.
Подчинив крестьян всесторонней опеке, Перовский старался уменьшить крестьянское малоземелье и поднять урожайность зернового хозяйства с тем, чтобы усилить феодально-оброчную эксплуатацию удельной деревни. Одной из важнейших мер «попечительного» курса было переложение оброка с душ на землю; таким путем Перовский стремился достигнуть более равномерного и поэтому более эффективного обложения крестьянства, повысить нормы денежного оброка и одновременно «вразумить» крестьян, что земля, ими обрабатываемая, не составляет их собственности; в подтверждение этого правила у крестьян отрезали «излишние земли», превышавшие норму, и сдавали их желающим за дополнительную плату.
Крепостническая реформа Перовского была типичным продуктом переходного периода: приспособляясь к условиям товарно-денежного хозяйства, удельное ведомство старалось укрепить свою земельную базу и, сохранив феодальные способы эксплуатации, распространить среди крестьян рациональные методы сельского хозяйства. Благодаря выгодному обмену земель с казной, возвращению отобранных ранее лесов и введению поземельного сбора, Перовский добился поднятия доходов удельного ведомства. Однако проведенные меры тяжело ложились на крестьянские плечи: земельные наделы крестьян во многих местах были сокращены, а феодальные оброки, наоборот, увеличены; расходы на школы, больницы и другие ново¬
290


введения должны оыли оплачивать сами крестьяне; удельное ведомство стало назойливее вмешиваться в крестьянское хозяйство.
Крестьянство ответило на систему нового «попечительства» массовыми протестами. Особенно возбуждали удельных крестьян отрезка земель, повышение оброка и введение общественной запашки. В 1828 г. вспыхнули бурные волнения в Качкинском приказе Вятской губернии: 1500 крестьян категорически отказались подчиняться новым правилам, и, вооружившись кольями, прогнали чиновников и сопровождавшую их военную команду. В 1830 г. еще решительнее выступили 2 тыс. крестьян Уренского приказа Костромской губернии. Отказавшись платить дополнительный оброк, они двинулись против чиновников и военного отряда «с кольями, дубинами, баграми, пиками, ружьями, заступами, с кольями же, на конце которых были привязаны камни, и кистенями (железными пятифунтовыми или более гирями с веревкой)» и грозили перебить всех приехавших на усмирение. В 1830 г. 18 удельных селений Саратовской губернии отказались платить новый поземельный сбор. В 1831 г. такой же отказ заявили крестьяне пяти приказов Сарапульского уезда Вятской губернии. Все волнения подавлялись крупными военными отрядами нередко с назначением военного суда и применением жестоких наказаний1. Тем не менее Николай I считал реформу Перовского вполне удавшейся и решил положить ее в основу дальнейших мероприятий.
Реализация плана, намеченного «Комите- Реформа управления том 1335 г >>? была поручена генерал-адъютанту П. Д. Киселеву. Среди недалеких и ограниченных министров Николая I Киселев выделялся своим умом и более широким политическим кругозором. Затронутый влиянием просветительной литературы, он выступал как убежденный сторонник «просвещенного абсолютизма», способного обеспечить, по его мнению, мирный прогресс дворянской империи. Киселев понимал политическую опасность и экономический вред крестьянского рабства. Еще в молодости он подавал Александру I проекты постепенной ликвидации крепостного права. В качестве начальника штаба 2-й армии Киселев близко общался с южными декабристами и отчасти разделял их критику существующего порядка. При Николае I он был поборником законодательного ограничения власти помещиков над крестьянами: в таком духе он провел реформу аграрных отношений в Дунайских княжествах, которыми управлял в 1829—1833 гг.; такие же ограничения он про-
государственными
крестьянами
1 «Крестьянское движение в России 1826—1849 годов», стр. ИЗ—119, 161—173, 188—194, 195-216.
19* 291


ектировал ввести и в крепостной России. Николай I возлагал на Киселева большие надежды в разрешении крестьянского вопроса; он сделал его своим «начальником штаба по крестьянской части», а для руководства реформой образовал V отделение «собственной его императорского величества канцелярии» К
Пользуясь советами М. М. Сперанского и опираясь на предшествующие проекты, Киселев создал новую систему управления государственными имениями. 26 декабря 1837 г. было учреждено особое Министерство государственных имуществ, которое, по мнению Николая I и Киселева, должно было заботиться о хозяйственном благосостоянии крестьян, охранять их гражданские нрава, собирать с них подати и повинности, оказывать им врачебную помощь, насаждать в их среде грамотность и «благонравие».
Для осуществления выдвинутых задач были образованы новые органы местного управления: каждая губерния была разделена на несколько округов, каждый округ — на несколько волостей, каждая волость — на сельские общества. В губерниях были образованы особые палаты государственных имуществ с большим штатом чиновников; во главе округов были поставлены окружные начальники с их помощниками; волости должны были иметь волостные сходы, выборные волостные правления и волостные судебные расправы; в сельских обществах действовали выборные сельские старшины, сельские старосты, сельские судебные расправы, сборщики податей, смотрители хлебных магазинов, сотские и десятские. С помощью этого громоздкого, дорого стоившего аппарата правительство должно было крепостнически опекать крестьян: поддерживать внешний порядок в казенных селениях, воспитывать в крестьянах преданность церкви и повиновение властям, улучшать крестьянское хлебопашество и скотоводство, переселять малоземельных на свободные земли, сооружать запасные хлебные магазины, оказывать помощь погорельцам, содержать больницы, школы и ветеринарные пункты.
Одновременно с созданием нового управ- Предложение ления государственными крестьянами
крепостного Нправа п- Д- Киселев пытался ограничить крепо-
стное право на частновладельческих землях. В 1839 г. был создан новый, сугубо секретный комитет, которому Николай поручил обсудить два вопроса: каким образом изменить условия добровольного освобождения крестьян помещиками и как ограничить помещичью власть введением  11 	IV отделение с. е. и. в. к. было образовано в 1828 г. и ведало благотворительными и просветительными учреждениями, состоявшими ранее под наблюдением императрицы Марии Федоровны (вдовы Павла I).
292


«инвентарей по имениям»? И здесь Киселев старался приблизить положение помещичьих крепостных к правам и обязанностям государственных крестьян.
Исходя из плана двуединой реформы, намеченного «Комитетом 1835 г.», Киселев предлагал дополнить и тем самым «исправить» указ 1803 г. «о свободных хлебопашцах». Как и все защитники дворянских интересов, он опасался, что в результате применения закона 1803 г. значительная часть помещичьей земли может перейти в крестьянские руки. «Последствием сей меры,— говорил Киселев,— было бы уничтожение самостоятельности дворянства и образование демократии из людей, перешедших из крепостного состояния..., мера сия противна государственному устройству, в котором дворянство, составляя необходимое звено, соединяющее верховную власть с народом, должно исключительно пользоваться правом владения заселенными землями...» 1
Киселев одинаково боялся и экономического ослабления дворянства, и безземельного освобождения крестьян. Превращение миллионов земледельцев в свободных пролетариев пугало Киселева с социально-экономической точки зрения: «В Англии, Ирландии и некоторых частях Италии...,— писал он в докладной записке,— крестьяне, за малым исключением кортомщиков или фермарей, сделались вольными поденщиками, т. е. бобылями: положение, опасное при всяком недостатке выгодной работы для бобылей и особенно при неурожае или внутренних замешательствах, где люди, не имеющие оседлости, обыкновенно бывают орудием злоумышленных действий» 1 2.
По мнению Киселева, нужно было сохранить землевладельческие права дворянства и в то же время предотвратить пролетаризацию крестьян. Исходя из такой основной идеи, Киселев предлагал развить способ освобождения крестьян, который он сам применил в Молдавии и Валахии: помещики, если они этого пожелают, предоставляют крестьянам личную свободу (т. е. право распоряжения своей личностью, право иметь собственность, право свободного заключения браков и пр.), но сохраняют право собственности на землю и снабжают крестьян определенным наделом земли в постоянное пользование. Крестьяне остаются прикрепленными к земле и за пользование помещичьей землею по-прежнему отбывают барщину и вносят оброк; однако размер этих повинностей не может превышать законной нормы и должен быть точно определен особым договором («инвентарем») по каждому имению, так же как и размер крестьянского надела.
1 В. И. Семевский. Указ, соч., т. II, стр. 35.
2 Там же, стр. 37.
293


Киселев предлагал установить земельный надел крестьян от 3 до 82/з десятины на ревизскую (мужскую) душу,, в зависимости от местных условий, и обязать крестьян обрабатывать за пользование наделом половину такого же количества помещичьей земли. Выполнение повинностей должно было обеспечиваться круговой порукой сельского общества. Помещик сохранял за собой не только землю, но и права вотчинного начальника. В то же время по выполнении государственных повинностей (рекрутской, подушной и др.) помещичьи крестьяне объединялись в одни общества с государственными. Если помещик считал для себя такое положение невыгодным, он мог продать своих крестьян государству.
Если бы проект Киселева был принят, он не произвел бы принципиального изменения в действующей системе: «освободить» крестьян зависело целиком от желания самого помещика; в случае заключения договора помещик оставался монополистом земли, крестьянин — его подневольным работником, связанным круговой порукой и властью вотчинника. Сравнительно с основным условием, предусмотренным в законе 1803 г., это был шаг назад в сторону увековечения феодальной зависимости крестьянина. Однако и такой умеренный проект возбудил сильную оппозицию не только в «Комитете 1839 г.», но и в среде столичного дворянства. «Инвентаризация» помещичьих имений, даже при условии добровольного согласия помещиков, рассматривалась ими как недопустимое ограничение помещичьей власти.
Предложениям Киселева был противопоставлен проект безземельного освобождения крестьян. Киселев настойчиво доказывал хозяйственную и политическую опасность подобной меры; исходя из тех же соображений, он упорно отстаивал принцип общинного землевладения. После продолжительных споров в «Комитете 1839 г.» Киселев отказался от мысли определять границы наделов и повинностей в самом тексте закона; определение условий договора было предоставлено исключительно доброй воле помещиков. С такой поправкой проект Киселева был принят, внесен в Государственный совет и получил утверждение Николая I.
Этот указ об «обязанных крестьянах» 2 апреля 1842 г.1 был формулирован очень общо и кратко, чтобы не возбуждать негодования помещиков и не внушать «несбыточных мечтаний» крестьянам. Закон получил крайне ничтожное применение, гораздо меньшее, чем закон 1803 г. о свободных хлебопашцах; за все последующее царствование Николая I из 10 млн. кре¬
1 ПСЗ, И, т. XVII, отд. I, № 15462.
294


постных было переведено на положение «обязанных крестьян» только 24 708 ревизских душ.
Таким образом, план двуединой реформы, Ответ крестьянства намеченный «Комитетом 1839 г.» и разви-
тыи Киселевым, потерпел крушение. Правительству оставалось сосредоточить свое внимание на устройстве государственных крестьян и постараться превратить казенную деревню в показательный образец для частных землевладельцев. Однако и здесь в условиях разложения крепостного строя Киселева и Николая I постигла полная неудача.
Следуя примеру удельного ведомства, новая система управления государственной деревней воспроизводила патриархальные приемы крупного барского имения. Окружные начальники, назначенные из среды дворянства, напоминали управляющих крепостными вотчинами, а волостные головы и сельские старшины — помещичьих бурмистров. Деревня была наводнена многочисленными чиновниками, типичными представителями продажной николаевской бюрократии, притеснявшими крестьян своими насилиями и вымогательствами. На крестьян легли не только расходы по новому управлению, но и сборы в специальные хозяйственные и мирские капиталы: из этих денег выдавались пособия, краткосрочные ссуды, оплачивались врачи и ветеринары. В своем усердии министерские чиновники плохо считались с желаниями крестьян — им силой навязывали различные мероприятия (постройку негодных хлебных магазинов, отобрание земли для общественной запашки и пр.).
Правда, некоторыми сторонами реформа Киселева способствовала дальнейшему буржуазному развитию. Самоуправные помещичьи захваты казенных угодий были почти прекращены. Пожалования государственной земли в частные руки сократились. Барщина в арендных имениях была уничтожена, и крестьяне были переведены на оброк. В районах нового поселения взамен общинного землепользования стало вводиться подворнонаследственное. Всячески поощрялось предпринимательство зажиточных крестьян. Местами были проведены агрономические мероприятия для улучшения крестьянского хозяйства. По официальным данным, за 18 лет (с 1838 по 1855 г.) Министерство государственных имуществ учредило 2551 приходское училище, 27 лечебниц, 418 богаделен и 1178 вспомогательных касс; из малоземельных губерний было переселено в многоземельные около 160 685 крестьян; в надел малоземельным селениям было отведено около 2 107 742 десятин 1. Но эти меры не могли ликвидировать крестьянского малоземелья, растущей недоимочное™ деревни, почти поголовной безграмотности насе¬
1 Я. М. Дружинин. Указ. соч„ т. II, стр. 185, 189, 222, 250, 266, 269.
295


ления и его беспомощности перед лицом неурожаев, эпидемий и эпизоотий. Реформа Киселева сохранила неприкосновенными феодальные отношения и еще более усилила систему внеэкономического принуждения. Крестьяне были убеждены, что они проданы «в удел» генералу Киселеву, и ответили на реформу массовым протестом.
В 1840—1843 гг. движение государственных крестьян охватило 25 уездов в 8 губерниях и нередко принимало бурный характер: в разных местах происходили разгромы сельских рас- прав и волостных правлений, истребление посадок картофеля, самовольные перевыборы должностных лиц, избиение старшин, сборщиков, чиновников управления государственных имуществ и земской полиции, насильственное освобождение арестованных, вооруженное сопротивление воинским командам, посланным для усмирения. В Тотемском и Кадниковском уездах Вологодской губернии в 1840 г. в движении принимало участие до 20 тыс. крестьян, в 1843 г. в Челябинском уезде Оренбургской губернии — до 40 тыс., приблизительно столько же в Шад- ринском уезде Пермской губернии.
Наиболее яркой формой этого движения были события 1842—1843 гг. в Приуралье. В апреле 1842 г. вспыхнули волнения в Ирбитском, Камышловском и Шадринском уездах Пермской губернии. Поводом для волнений послужили распоряжения Министерства государственных имуществ об обязательной посадке картофеля и засыпке яровых семян; это сопровождалось поборами и вымогательствами «выборных» властей и коронных чиновников.
Среди крестьян распространились слухи, что местные власти, чиновники и попы подкуплены барами, что они продали крестьян «в удел министру Киселеву» и что, подписывая приговоры о посадке «кабальных яблок» (картофеля), крестьяне тем самым признают свою зависимость от нового господина. Поэтому они упорно отказывались составлять приговоры о посадке картофеля и требовали от властей и духовенства выдачи грамот о продаже их в барскую неволю. В поисках грамот крестьяне перерывали волостные и церковные архивы, а волостных голов, сельских старшин, писарей, священников и дьячков подвергали пыткам, чтобы заставить их сознаться и выдать требуемые документы.
Подавленное в 1842 г. движение вспыхнуло с новой силой в апреле следующего года. Чтобы поднять массы на восстание, крестьянин Воскресенской волости Челябинского уезда Иван Федюшин при содействии других крестьян (Андрея Варуш- кина, Кирилла Милехина и отставного солдата Чедачева) распространил копии подложного царского указа о передаче казенных крестьян «в удел» помещику Кульневу. В «указе»
296


Восстание крестьян в селе Батуринском Шадринского уезда Пермской губернии
говорилось, что крестьяне должны на помещика сеять хлеб и доставлять его в амбары, а женщины — прясть лен и ткать холсты. Копии этого «указа» успели проникнуть во многие селения Челябинского и Шадринского уездов, вызвав широкое движение. Крестьяне снова бросились искать «указ» в церквах и волостных правлениях, добиваясь его выдачи от местных властей и духовенства.
Собираясь на сходы, крестьяне отказывались подчиняться органам Министерства государственных имуществ, создавали собственное самоуправление и решали защищать свою свободу с оружием в руках. Крестьяне были «в полном убеждении,— пишет современник,— что никакого начальства у них теперь нет, а есть один только начальник: мир, общество, гро¬
297


м а д а, которые решили уж свергнуть с себя иго притеснений и восстановить порядок и законность — самосудом»1.
Шадринский исправник Черносвитов и окружной начальник Кирхнер, прибывшие в Батуринскую слободу с воинской командой, вынуждены были укрыться в одном из домов, отстреливаясь от крестьян, пытавшихся взять дом приступом или поджечь его, а затем перебрались в церковь, где спрятались духовенство и небольшая часть крестьян, не принимавших участия в восстании. Церковь была осаждена громадной толпой вооруженных крестьян, руководимых отпускными и отставными солдатами. Отряд высланных против них башкирских казаков был встречен крестьянами на берегу реки Исети и обращен в бегство, причем казаки потеряли 20 человек убитыми и ранеными. В окрестные селения батуринские крестьяне разослали верховых с призывом вооружаться; во многих местах деревенские кузницы были заняты изготовлением пик, состоящих из насаженных на древко кос и ножей; в Батуринскую слободу было доставлено несколько возов разного оружия — пик, дробовиков, винтовок, пистолетов и пр. Крестьяне закрыли кабаки и приставили к'ним караулы; целовальникам было запрещено продавать водку под угрозой жестокой порки.
Через пять дней в Батуринскую слободу прибыл военный отряд с артиллерией, начавший усмирение орудийными залпами. Заставив крестьян сложить оружие и разойтись, освободив осажденных, отряд двинулся в другие села, там крестьяне тоже нападали на церкви, где укрывались начальство и духовенство. Близ Верхтеченской слободы до 5 тыс крестьян оказали войскам вооруженное сопротивление, они разобрали мост через реку Басказык и начали обходное фланговое движение. Военному отряду удалось переправиться через реку только после ожесточенного рукопашного боя с применением картечи и ружейного огня, вырвавших из крестьянских рядов несколько десятков убитыми и ранеными. К концу апреля движение в Шадринском уезде было подавлено; около 4 тыс. человек преданы военному суду и понесли тяжелые наказания.
Не меньшее упорство в борьбе проявили и крестьяне Челябинского уезда, также оказавшие сопротивление высланным против них войскам. При разоружении крестьян здесь было отобрано 772 ружья, 134 пистолета, 36 пик, 87 сабель и др. Усмиренные крестьяне были подвергнуты жестокой экзекуции. По свидетельству современников, «казаки своими нагайками с шеи до ног отпластывали кожу с мясом». Более 4 тыс.
1 А. Зырянов. Крестьянское движение в Шадринском уезде Пермской губернии в 1843 г.— «Древняя и новая Россия», 1879, № 11, стр. 239; Я. М. Дружинин. Указ, соч., т. II, стр. 477—490.
298


человек были заключены до суда в остроги, где многие умерли от ран, нанесенных нагайками при экзекуции. Затем, как обычно, последовали военный суд, шпицрутены, розги и ссылка в Сибирь — неизбежный результат стихийных разрозненных выступлений феодальной деревни.
Когда были подавлены наиболее широкие и бурные восстания 40-х годов, движение разбилось на множество отдельных выступлений против всей системы казенного управления и поддерживавшей ее церкви. За время с 1847 по 1856 г. Министерство государственных имуществ насчитало больше 200 тыс. государственных крестьян, судившихся за «преступления» этого рода. Хотя крестьянское движение оставалось стихийным и проникнутым иллюзорной верой в «справедливого царя», оно объективно было протестом не только против проведенной реформы, но и против всего феодально-крепостнического строя. В этом отношении оно преследовало ту же задачу, какая вдохновляла помещичьих и удельных крестьян,—ликвидировать феодальный строй.
Дворянство тоже было настроено против мероприятий П. Д. Киселева, но уже по другим, противоположным мотивам: его возмущали самые попытки «улучшения быта» государственных крестьян, грозившие усилить тяготение крепостных к переходу в казенное ведомство. Правительство в свою очередь боялось и взрыва в крепостной деревне, и оппозиции в рядах дворянства. Желая ограничить произвол помещиков, который становился все более опасным как источник возможных «государственных потрясений», правительство вернулось к прежнему проекту введения инвентарей в помещичьих имениях.
На этот раз инициатива принадлежала министру внутренних дел гр. Л. А. Перовскому, который, подобно Киселеву, хотел избежать и безземельного освобождения крестьян, и передачи им в собственность земельных наделов. По мнению Перовского, помещичья собственность должна была остаться неприкосновенной, но и крестьян нельзя было превращать в свободных пролетариев: «эта безземельная и бездомная вольница представляла бы опасную, даже грозную стихию всегдашних смут и беспокойств, могущих повести к самым гибельным последствиям» К Поэтому Перовский предложил в 1846 г. ввести обязательные «инвентари», точно определив размеры крестьянских повинностей по каждому отдельному имению, признать за крестьянами право иметь движимую и недвижимую собственность, запретить отчуждение крестьян без земли, прекратить перевод их из состояния хлебопашцев
Новые попытки разрешения крестьянского вопроса
В. И. Семевский. Указ, соч., т. И, стр. 139.
299


в дворовые и т. д. В конце концов, рассуждал Перовский, «можно будет предоставить крепостным крестьянам свободу перехода к другим помещикам и в другие сословия». Для обсуждения проекта был образован новый секретный комитет под председательством наследника вел. кн. Александра Николаевича, будущего царя Александра II. Исходным пунктом для заключения комитета послужило традиционное крепостническое положение: «Основанием России было и должно быть самодержавие... власть помещика как поземельного владельца есть орудие и опора самодержавной власти...» 1 Предложения, сделанные министром, были признаны частью неудобоисполнимыми «по совершенной новости дела», частью несвоевременными за отсутствием других подготовительных мер; проект Перовского испытал участь аналогичных, уже похороненных проектов Сперанского и Киселева.
Такие же плачевные результаты имели секретные комитеты 1840 и 1844 гг., специально обсуждавшие вопрос о постепенном уничтожении разряда дворовых. Все дворяне были согласны, что число дворовых неимоверно выросло, что их положение мало отличается от положения рабов, что их мысли и чувства внушают самые серьезные опасения. Были предложены разнообразные меры для сокращения численности дворовых, но дело кончилось изданием 12 июня 1844 г. двух жалких законов: один разрешал помещикам освобождать дворовых за определенный выкуп (деньгами или работой), другой давал право владельцам заложенных имений не спрашивать при этом предварительного разрешения со стороны кредитных учреждений1  2. Наконец, в 1847 г. был издан закон, разрешавший крепостным крестьянам тех имений, которые продавались за долги с публичного торга, выкупаться за собственный счет и таким образом приобретать свободу и право собственности на землю3.
6
Рабочее движение 30—40-х годов
Хотя с 30-х годов XIX в. в России начался промышленный переворот, однако на заводах по-прежнему в подавляющем большинстве работали помещичьи и государственные крестьяне. Еще не являясь промышленным пролетариатом, они уже несли в себе элементы нового, самого революционного класса. Формы, в которых выражался протест крепостных рабочих против угнетения, были разнообразны: от побегов одиночек и соз-
Восстание
на Ревдинском заводе
1 В. И. Семевский. Указ, соч., т. II, стр. 144.
2 ПСЗ, И, т. XIX, отд. I, № 17977, 17985.
3 Там же, т. XXII, № 21689.
300


Восстание на Ревдинском заводе 15 апреля 1841 г.
нательного невыполнения урочных норм выработки, коллективных жалоб, массовых отказов от работ и до вооруженных восстаний на заводах.
В рабочих волнениях 30—40-х годов в России участвовали различные категории заводских рабочих: вотчинные, посессионные и рабочие казенных мануфактур. Наибольший размах в эти годы приобретает борьба посессионных рабочих.
За два десятилетия на вотчинных, посессионных и казенных мануфактурах России произошло 108 волнений, причем в 30-е годы было отмечено 44, а в 40-е — 64 волнения. Из 108 случаев 52 — подача коллективных жалоб и прошений, 19 — массовый отказ от работы и 17 — неповиновение начальству.
В 1841 г. на одном из крупнейших металлургических предприятий Урала — Ревдинском заводе — восстал цех углежогов
301


(около 1 тыс. человек). Непосредственным поводом к восстанию послужило новое увеличение нормы выработки. К основному требованию рабочих — вернуть прежнюю меру угольного короба — прибавились и другие: повысить заработную плату, списать с рабочих долги заводской конторе, прекратить обиды и надругательства.
Недовольство, выраженное в жалобах и просьбах углежогов, еще не пугало заводское начальство. Исправник Земляни- цын надеялся, что арест трех вожаков волнения — Карпа Еремина, Ювеналия Дрягина и Мирона Щукина — ослабит возмущение. Но этот арест возмутил рабочих, и их действия приобрели еще более наступательный характер.
7 	апреля 1841 г. несколько сот углежогов собрались у заводского правления и заявили, что отказываются выполнять работы и отправляются в Екатеринбург, чтобы принести жа ¬ лобу горному начальству. Собравшиеся потребовали немедленного освобождения вожаков. Пока растерявшееся начальство принимало решение, толпа помогла Дрягину, Еремину и Щукину освободиться из-под стражи.
Когда 9 апреля все углежоги снова собрались вместе, к ним присоединились мастеровые других цехов. Уговоры горного советника Карпова не имели успеха, и он бежал из Ревды. Рабочие остались фактически хозяевами завода: исправник боялся показываться им на глаза, управляющий заводом скрывался, а горнорабочие готовились к обороне завода, чистили и заряжали ружья.
14 апреля в Ревду был введен военный отряд из 170 солдат при одной пушке. Однако это не остановило рабочих. Не обращая внимания ни на войска, ни на уговоры полковника Поро- зова, рабочие, вооруженные кольями и ружьями, строем по 4—5 человек в ряд, «без страха, с мрачной решимостью на лицах» 1 ушли с заводской площади, куда их собрали по распоряжению полковника Порозова.
Кровавая трагедия произошла утром 15 апреля. Тысячная толпа углежогов, к которым присоединились кричные мастеровые, коломенщики и рабочие других цехов, вновь собралась на заводской площади. У некоторых в руках были ружья, у многих — палки, колья, камни. За рядами рабочих стояли женщины и дети.
Полковник Порозов вывел на площадь солдат и выдвинул пушку. Однако на приказание разойтись рабочие отвечали насмешками. Порозов приказал открыть ружейный огонь, но даже первые залпы не заставили рабочих обратиться в бегство.
1 Государственный архив Свердловской обл. (далее — ГАСО), ф. 43, on. 1, д. 65, л. 93 об.
302


В солдат полетели камни и ружейные пули. Часть рабочих бросилась вперед к пушке, чтобы захватить ее. Тогда Порозов распорядился стрелять картечью. На заводской площади оста- лось 33 убитых, более 50 человек были тяжело ранены. Погиб Мирон Щукин, один из мужественных предводителей восстания к
Судебное разбирательство закончилось только в марте 1842 г. В течение года основные руководители волнения находились в тюрьме. Многие из них умерли, не дождавшись решения. По приговору, подписанному царем, основные руководители движения были сосланы на вечную каторгу, другие отданы на военную службу и в арестантские роты; 300 мастеровых по жребию были наказаны розгами.
Массовостью, боевитостью и настойчиво-
в^—40ееИгоРь|б°ЧИХ стью отмечена и борьба рабочих су- в — -е годы конной мануфактуры Осокина в Казани
в эти годы. Подача коллективных жалоб царю жестоко каралась, но казанские суконщики подавали их неоднократно, добиваясь улучшения своего положения. В 1835 г. жалобу на невыносимые условия труда подписали представители от 800 рабочих мануфактуры Осокина. Казанские суконщики были жестоко наказаны, 50 из них сосланы в Сибирь, 320 подвергнуты телесному наказанию. Однако в 1836 г. рабочие воспользовались приездом в Казань Николая I и вновь подали ему жалобу на заводчика. И снова жалобщики были отданы в солдаты, наказаны шпицрутенами 1 2.
Для вольнонаемных самой распространенной формой протеста был уход с работы. Из 700 государственных крестьян Усть-Сысольского уезда, прибывших по вольному найму на Всеволодоблагодатскне золотые прииски в Вологодской губернии, в январе 1838 г. 300 человек бросили работу. Они считали уроки непосильными, а «2 пуда муки на месяц для рабочего человека недостаточными»3. Только при помощи воинской команды удалось вернуть рабочих на прииски.
Особенно часто возникали конфликты между наемными рабочими и предпринимателями на строительстве дорог, каналов, дамб. Вольнонаемные рабочие на строительстве Брест-Бобруй- ского шоссе в мае 1844 г. из-за обременения уроками и дурного продовольствия избили подрядчика и дистанционного офицера и, вооружившись лопатами и кольями, не дали полицейским арестовать своих товарищей4. На строительстве Петербургско-
1 Там же, ф. 24, оп. И, д. 22, л. 916; ф. 24, оп. 11, д. 10, л. 17 об.
2 «Рабочее движение в России в XIX веке», т. I. М., 1951, стр. 556—
3 Там же, стр. 579.
4 Там же, стр. 662.
303


Московской железной дороги в 1844 г. за 5 месяцев (с мая по октябрь) рабочие четыре раза бросали работу К
Более решительными и последовательными становились вожаки рабочих. Действия Ювеналия Дрягина, одного из вожаков волнений 1841 г. на Ревдинском заводе, характеризуют его как человека умного, решительного и настойчивого. Дрягин, по собственному его признанию, вел подготовку к восстанию 1841 г. Он говорил с кричными мастеровыми, призывая их присоединиться к восстанию, беседовал с коломенщиками, дровосеками. Дрягпну принадлежала идея распространения «подметных писем», текст которых он составлял сам. По предложению Дрягина, из среды горнорабочих были выбраны десятники, которые во время восстания играли организующую роль.
Передовые представители крепостной заводской интеллигенции нередко выступали на стороне угнетенных. Поверенный в делах Сысертских заводов Николай Сабуров составлял записки и сочинения «вредного направления», «отрицал божественное происхождение царской власти», считал, что «все люди одинаковы». Заводчица Н. Колтовская считала его человеком, который «может пустить искру недовольства в простой народ» и «заразить других... ядовитыми рассуждениями». Она требовала высылки Сабурова на дальние рудники, чтобы «людей не развращал и не посеял вольнодумство» 1 2.
В 1836 г. на Чермозском заводе Лазаревых на Урале в среде учеников горнозаводской школы возник тайный кружок, в его составе были и рабочие. В положении об организации общества говорилось: «Во всех известных странах света не видно таких законов, чтобы граждане государства даны были в неотъемлемое владение таковым же, как они, людям... Для блага России и потомства ничего больше не остается делать, как собрать благомыслящих граждан в одно общество, которое бы всячески старалось о ниспровержении власти присвоивших ее несправедливо и о ускорении свободы. Для сего-то, благородные сограждане, ниспровергнем соединенными силами невольничество, восстановим свободу и через то заслужим благодарность потомства!!!» 3
В крепостной России грани между крепостными рабочими и крестьянами не были четко выражены. Волнения крепостных рабочих в первой половине XIX в. не могли оформиться в классово сознательное рабочее движение, но было бы ошибкой смешивать крестьянские и рабочие волнения или даже рассматривать их только как различные формы единой общекрестьянской
1 «Рабочее движение в России в XIX веке», т. I, стр. 653—656.
2 ГАСО, ф. 12, on. 1, д. 801, л. 7.
8 «Рабочее движение в России в XIX веке», т. i, стр. 549—550.
304


антифеодальной борьбы. Хотя нередко требования крепостных рабочих полностью смыкались с крестьянскими, но бывало, что они выдвигали и совершенно иные требования. Рабочие выступали против низкой заработной платы, штрафов и вычетов, против тяжелых условий труда на заводах и фабриках, притеснений и жестокого обращения владельцев и администрации, против нарушений контрактов и договоров найма — все это были требования, характерные для первых этапов классовой борьбы пролетариата.
Реакционное правительство Николая I понимало, что, кроме репрессий, нужны и иные формы борьбы с революционной опасностью внутри страны. Пытаясь путем частичных уступок укрепить свои позиции, правительство в 30-х годах начало постепенную ликвидацию института посессионных отношений. Это был первый шаг по пути смягчения крайностей крепостничества.
На протяжении 30—40-х годов государство пыталось регулировать отношения предпринимателей к рабочей силе. Были изданы первые законы о труде — закон 24 мая 1835 г. и закон 7 августа 1845 г. По первому закону рабочий до истечения срока найма не мог оставить работу или требовать прибавки заработной платы. Хозяину же предоставлялось право уволить рабочего до срока «по причине невыполнения им обязанностей или дурного поведения». Однако хозяин обязан был объявить рабочему об увольнении за две недели вперед, заключить письменный договор о найме и выдать рабочим расчетные листы, иметь особую книгу для записи расчетов с рабочими. Правила о порядке на предприятиях должны были вывешиваться в цехах. Закон 1835 г. создавал некоторую видимость ограничения произвола капиталистов. Впервые в истории России крепостническое государство сделало попытку вмешаться во взаимоотношения между предпринимателями и рабочими. Осенью 1835 г. была составлена инструкция, которая предлагала предпринимателям заботиться о чистоте воздуха в мастерских, о заведении специальных покоев для оказания первой медицинской помощи, о добротной свежей пище, о посильной работе для малолетних. Поскольку инструкция предлагала, но не обязывала выполнять правила, их никто из заводчиков не выполнял.
Закон 7 августа 1845 г. «о неупотреблении малолетних в ночные работы на фабриках» не имел практического значения, так как он не предусматривал привлечения к ответственности хозяев за его нарушение. Правительственные полумеры были правильно расценены рабочими. Поток жалоб от рабочих в правительственные учреждения увеличился, участились случаи массового отказа от работ, иногда рабочие выступали против заводчиков и правительственных войск с оружием в руках.
20 История СССР, т. IV
305


Волнения рабочих России приобретали значение серьезного общественного фактора, подрывая основы феодально-крепостнических отношений и одновременно создавая условия для классовой борьбы промышленного пролетариата против капиталистов, развернувшейся уже после отмены крепостного права.
7
Политика Николая I в отношении буржуазии
Подавляя рабочее движение и охраняя прибыли крупных промышленников, Николай I был далек от проведения последовательной буржуазной политики. Охраняя Русская буржуазия неприкосновенность крепостнической си- и царизм стемы, он всегда оставался «первым по¬
мещиком» Российской империи — дворянским самодержцем, принципиально враждебным надвигающемуся буржуазному миру. И сама буржуазия 20—40-х годов, политически косная и зависевшая от самодержавия, была неспособна подняться выше своих ближайших экономических интересов. Торговцы и промышленники не претендовали на участие в государственной жизни и на политическое оттеснение правящего дворянства; самое большее, на что они осмеливались,— это отстаивать право пользоваться традиционными выгодами своего сословия, защищать свои гильдейские привилегии и добиваться монопольного положения на рынке.
В свою очередь Николай I, рассматривая дворянство как основную опору, признавал известные экономические права за купечеством. Его симпатии были на стороне патриархальной старины: мелкой деревенской промышленности он отдавал предпочтение перед крупной, фабрично-заводской; но так как жизнь оказывалась сильнее патриархальных пережитков, царю, так же как его правительству, приходилось идти навстречу неотвратимым требованиям времени. Николаю I было ясно практическое значение развитой торговли и промышленности: они способствовали укреплению армии и флота, а главное обогащали государство, служили могущественным источником для пополнения финансов.
Военные расходы, затраты на императорский двор и разросшуюся бюрократию требовали все новых и новых денежных поступлений. Внешняя картина благополучия империи не могла скрыть от самого правительства усиливающегося финансового расстройства. Подводя итоги восьмилетнему управлению финансами, Канкрин писал в своем отчете за 1831 г.: «Потребно-
306


Жалоба купца на работника.
Сцена у полицейского чиновника
сти государства превышают настоящие оного финансовые ресурсы», «токмо с величайшим усилием и при постепенном возвышении разных отраслей доходов можно было достичь того, чтобы не сделался большой ариер или постоянный дефицит в бюджете» 1.
Правительству приходилось задумываться над изысканием новых источников дохода, поощрять открытие крупных предприятий, поднимать таможенные пошлины, заботиться об устройстве промышленных выставок и постановке технического образования. Правительство Николая I охотнее шло навстречу буржуазии, когда это усиливало государственные финансы (например, при издании протекционных тарифов), или в тех случаях, когда проектируемая мера была одинаково выгодна дворянству, купечеству и государственной власти: при проведении денежной реформы, постройке шоссейных и железных дорог, поощрении экспорта. Не возбуждали сомнения и такие меры, которые касались интересов одного промышленного класса,— таков был закон 18 июня 1840 г. о добровольной ликвидации посессионных предприятий.
1 И. С. Клиох. Финансы России XIX столетия, т. I. СПб., 1882, стр. 165.
20* 307


Гораздо труднее проходили мероприятия, задевавшие интересы правящего сословия: таков был закон 1835 г. о договоре найма !. Он запрещал помещикам отзывать своих крепостных ранее окончания срока договора с фабрикантом. Все издававшиеся «буржуазные» законы предварительно обсуждались в дворянских государственных учреждениях — если не в Государственном совете, где заседали представители крупной земледельческой знати, то в Комитете министров или в других органах дворянской бюрократии. Представителям купечества не было места в этих учреждениях; крупнейшие и наиболее спорные вопросы экономической политики — о переходе к металлическому обращению, о проведении железных дорог, о перестройке петербургского самоуправления — решались без всякого участия буржуазии; она выступала уже после издания законов, принося к подножию трона либо свою всеподданнейшую благодарность, либо свои смиренные жалобы. Еще очевиднее была зависимая и второстепенная роль буржуазии, когда ее кровные хозяйственные интересы оказывались в противоречии с основными принципами крепостнической политики.
Примером такого конфликта была неудав- Городская реформа шаяся попытка Николая I перестроить ор- ганизацию городского самоуправления. Узкие рамки Городового положения («Жалованная грамота городам» 1785 г.) стесняли развитие торговли и промышленности, затрудняли рост городских центров. Правительство Николая I решило переработать старую екатерининскую систему и в виде предварительного опыта ввести новый порядок на территории столицы.
13 	февраля 1846 г. было утверждено «Положение об общественном управлении С.-Петербурга»1  2, которое изменяло состав городского общества, условия выбора гласных, организацию выборных учреждений и взаимоотношения между городскими органами и коронной администрацией. Городовое положение 1785 г. сосредоточивало управление городом в руках купечества и мещанства, допуская дворян только в состав первого класса «настоящих городских обывателей» вместе со всеми владельцами недвижимой собственности. Наоборот, Положение 1846 г., исходя из сословно-иерархического принципа, делило городское общество на пять сословий с выделением потомственного дворянства в первое «высшее сословие»; почетные граждане не обособлялись, а соединялись с личными дворянами в составе второго «высшего сословия»; третье «высшее сословие» составляли купцы; четвертым и пятым сословиями, занимавшими второстепенное положение, были мещане и ремесленники.
1 ПСЗ, II, т. X, отд. I, № 8157.
2 Там же, т. XXI, отд. I, № 19721.
308


Каждое сословие, как правило, заседало отдельно, имело особого сословного старшину и независимо от других избирало членов исполнительного органа — Распорядительной думы. При обсуждении и реализации думских постановлений высшие сословия имели перевес над низшими, причем потомственным и личным дворянам вместе с почетными гражданами обеспечивалось преимущество в постановке и разрешении вопросов городской жизни.
Не ограничиваясь усилением сословно-феодального принципа и обеспечением господствующего положения за дворянством, закон 1846 г. еще более увеличил зависимость городских органов от дворянской бюрократии: отныне городской голова назначался императором из числа двух избранных кандидатов; в состав Распорядительной думы вводился назначенный «член от короны»; начальник губернии и военный генерал-губернатор получили право самого широкого вмешательства в дела городского «самоуправления».
Дворяне приветствовали издание этого закона и ходатайствовали о распространении его на Москву. Зато в рядах российской буржуазии реформа 1846 г. вызвала всеобщую тревогу и недовольство: в Министерство внутренних дел посыпались жалобы от купечества, которое увидело в законе 1846 г. явную попытку дворянского сословия захватить в свои руки торговлю и промышленность. Тем не менее Положение 1846 г. не было отменено, хотя его применение на практике показало полное несоответствие изданного закона усложнившимся потребностям городской жизни.
Привлекая представителей петербургской биржи к выполнению правительственных поручений, Николай I демонстративно заявлял о своем «доверии и уважении к здешнему купеческому сословию» !, но в серьезных вопросах социальной политики он, не колеблясь, отдавал решительное предпочтение дворянскому сословию и его интересам.
8
Влияние событий 1848 г.
В 1848 г. в Западной Европе произошли события, которые привели в смятение дворянство и самого Николая I. Во Франции в результате февральского восстания была ?848СТгЬЯНСКОв Авижение низвергнута монархия и провозглашена республика. В марте 1848 г. под давлением уличных боев прусский король и австрийский император согласились на введение либеральных конституций. Националь-  11 	А. Г. Тимофеев. История С.-Петербургской биржи 1703—1903 гг. СПб., 1903, стр. 213.
309


но-освободительное движение охватило Италию, Чехию, Венгрию, Польшу. Отголоски революционных событий 1848 г. наблюдались в разных концах Европейского континента. Николай I и его ближайшее окружение с ужасом наблюдали крушение реакционной власти в зарубежных странах и более чем когда-либо чувствовали возможность и близость революции в самой России.
Опасения Николая I имели под собой веские основания. К концу 40-х годов все нагляднее проявлялось противоречие между ростом производительных сил и отжившими феодальными отношениями. Беднеющая крепостная деревня была беспомощной перед лицом разразившихся стихийных бедствий. В 1848 г. обширную территорию страны постиг один из самых сильных неурожаев, какой переживали когда-нибудь Россия и Украина. С востока надвинулась страшная эпидемия холеры, унесшая более 0,5 млн. жителей. В обстановке засушливого лета выгорело множество городов и деревень. Ко всем этим несчастьям, поразившим массы населения, присоединились их неизбежные последствия — расстройство торговли и промышленности, вздорожание продуктов питания, повсеместные тревога и недовольство. Помещичьи, удельные и казенные крестьяне стали острее чувствовать гнет феодальных и государственных повинностей.
Из-за рубежа проникали вести о переворотах в соседних странах, о ликвидации барщины и о массовом народном подъеме. В этой волнующей обстановке распространялись слухи, вызванные повсеместной жаждой свободы от крепостного гнета. Особенно тревожным было настроение на пограничных западных окраинах — в Прибалтике, Белоруссии, Литве, губерниях Правобережной Украины. Здесь распространялись не только устные рассказы о западноевропейских событиях, но и воззвания к народу, иногда составленные участниками польского национально-освободительного движения. Отсюда вести о европейской революции проникали дальше, в центральные районы. Частично деревня питалась сообщениями, шедшими из городских центров, куда доходили иностранные журналы и газеты, письма из-за границы, рассказы приехавших путешественников. В некоторых местах ходили слухи о том, что французы идут на Россию, чтобы дать крестьянам вольность; кое-где оживала старая легенда о цесаревиче Константине, который «объявился» и, отправляясь к царю, просит «не устилать дорогу шелками и коврами, а панскими головами» 1. Брожение наблюдалось не только в среде деревенского населения, но и в городах, особенно в крупных промышленных центрах. Дворовые,  11 А. С. Нифонтов. Россия в 1848 году. М., 1949, стр. 9—147. 310


фабричные, разночинцы, представители столичной интеллигенции были взволнованы известиями о европейской революции и выражали недовольство существующим строем.
Крестьянское движение достигло в 1848 г. особенного напряжения. По новейшим подсчетам, в этот год было зарегистрировано 161 массовое «неповиновение» крестьян в 34 губерниях империи; если присоединить сюда массовые побеги, порубки лесов, убийства и избиения помещиков и управляющих, «незаконные» жалобы властям, то число крестьянских выступлений вырастет до 202.
Особенно много волнений наблюдалось на Правобережной Украине, там, где крестьяне были обложены непосильной барщиной и возбуждены злоупотреблениями при проведении инвентарной реформы: в Волынской губернии насчитывалось 47 выступлений, в Подольской — 45, в Киевской —20. Повсеместно крестьяне отказывались от выполнения барщины, а местами требовали перевести их в казну1.
Примером подобных волнений была упорная борьба 2500 крепостных помещика Флиорковского в местечке Жаботине Киевской губернии. Крестьяне этого имения, помимо обычной барщины, должны были в самый разгар полевых работ отбывать «сгонные дни», и когда на усмирение отказавшихся были присланы казаки, крестьяне обезоружили карателей, отобрали у них лошадей и снаряжение, а чиновников прогнали из имения. Несмотря на убеждения начальства, жаботинские крестьяне не выходили на сгонные дни и утверждали, что инвентарные правила остались неизвестными государю. Окрестные деревни присоединились к жаботинцам. В местечко был командирован новый, на этот раз более крупный отряд казаков, который крестьяне встретили дубинами и рогатинами. Волнение было подавлено только с прибытием двух кавалерийских полков. Семеро крестьянских вожаков были подвергнуты публичному наказанию шпицрутенами и ссылке в арестантские роты.
Крестьянское движение распространилось также и на центральные районы: в Тверской губернии в 1848 г. насчитывалось 11 выступлений, в Московской — 6, в Смоленской, Тульской и Оренбургской — по 5 и т. д. Чаще всего крестьяне требовали полного освобождения, ссылаясь на закон 1847 г. о праве крепостных выкупаться при продаже имения за долги.
Особенно упорной была классовая борьба в имении Дружинина Тверской губернии. 1800 крестьян, рассеянных по 13 селам и деревням, выдвинули из своей среды энергичных вожаков, организовали тайные сходки и поклялись друг другу не подчиняться помещику, который приобрел их с публичного торга ра-
1 «Крестьянское движение в России 1826—1849 годов», стр. 818—821.
311


нее издания закона 1847 г. Были отправлены к царю два ходока, которых Николай приказал возвратить обратно. Несмотря на все уговоры, крестьяне решительно отказались повиноваться новому владельцу и потребовали перевести их в казенное ведомство. Губернатор в сопровождении командированного флигель- адъютанта и батальона егерей оцепил собравшуюся толпу; получив от крестьян подтверждение их решения, он приказал схватить «главных виновников», обрить каждому из них полголовы и бороду и подвергнуть беспощадному сечению.
В ответ возбужденная толпа закричала: «Секите нас, режьте по кускам всех, но мы повиноваться не будем». Один за другим крестьяне сами ложились под розги, выдерживали страшную порку, но оставались непреклонными. Когда очередь дошла до 65-го участника волнения, тот заколебался и согласился «повиниться». Это внесло замешательство в крестьянские ряды. Толпа дрогнула и стала раскалываться на части. Над теми, кто не захотел покориться, была произведена экзекуция.
Николай и петербургская аристократия находи-
Новое усиление лись в состоянии панического страха. Такое же реакции
г смятение царило среди помещиков западных
районов. Перед лицом угрожающей опасности дворянство обратилось к царю с серией верноподданнических адресов, а Николай I в свою очередь торжественно заявил о солидарности самодержавия с классом землевладельцев, о неприкосновенности помещичьей собственности и крепостного права.
Коснувшись вопросов о быте крестьян, он прибавил для успокоения крепостников: «Некоторые лица приписывали мне по сему предмету самые нелепые мысли и намерения. Я их отвергаю с негодованием». Были отданы приказы о мобилизации новых воинских сил. В пограничные губернии была двинута 300- тысячная армия, которая составила заградительный кордон против европейской революции. Местные генерал-губернаторы получили широчайшие полномочия для подавления малейших признаков революционного протеста. Одновременно были усилены меры наблюдения и сыска.
После подавления июньского восстания в Париже и наступления реакции в Германии Николай I проникся уверенностью, что его монархия «спасена от гибели». Но он по-прежнему полагал, что требуются самые суровые меры, чтобы не дать воскреснуть «революционной гидре».
Правительственные репрессии прежде всего обрушились на печать и школу. Для подкрепления действующей цензуры были созданы специальные комитеты: сначала под председательством реакционера кн. А. С. Меншикова для пересмотра издающихся журналов, затем под руководством не менее реакционного, но более грубого генерала Д. П. Бутурлина для тайного наблюде-
312


ни я за «духом и направлением всех произведений... книгопечатания». Оба комитета ополчились против сочинений, уже пропущенных цензурой, выискивая в них «косвенные намеки» и «недопустимые выражения». Начался период настоящего цензурного террора. Суровые кары обрушились на литераторов, редакторов и цензоров.
Знаменитый впоследствии сатирик М. Е. Салтыков-Щедрин был выслан в Вятку за свои первые повести «Противоречия» и «Запутанное дело». И. С. Тургенев поплатился заключением «на съезжей» (т. е. в полиции) и ссылкой в орловскую деревню — формально за некролог о Н. В. Гоголе, фактически — за антикрепостнические «Записки охотника». Славянофил Ю. Ф. Самарин был заключен в каземат Петропавловской крепости за рукописное сочинение против прибалтийских немцев, которое было прочитано всего 13 близкими знакомыми автора. Были запрещены письма Екатерины II Вольтеру (за «неумеренные похвалы» этому мыслителю), а позднее — сатиры XVIII в. Антиоха Кантемира, о которых Николай I высказался весьма решительно: «сочинений Кантемира ни в каком отношении нет пользы перепечатывать, пусть себе пылятся и гниют в задних шкафах библиотек, где занимают лишнее место» 1.
Такие же суровые меры были приняты в отношении высшего образования. Николай I был бы не прочь ликвидировать все университеты и дать отставку всем профессорам, которых он всегда подозревал в сочувствии революции. Слухи о предстоящем закрытии университетов широко распространились в столице и побудили министра С. С. Уварова выступить с благонамеренной статьей в защиту университетского преподавания (она была написана по его поручению профессором И. И. Давыдовым). Бутурлинский комитет нашел статью неуместным вмешательством в правительственную политику, а Николай I признал ее «неприличной» и добавил: «Должно повиноваться, а рассуждения свои держать при себе». С. С. Уваров получил отставку и уступил место мракобесу П. А. Ширинскому-Шихматову, который потребовал, чтобы выводы науки основывались «не на умствованиях, а на религиозных истинах, в связи с богословием».
Вскоре в высших учебных заведениях было запрещено преподавание философии (Николай I нашел, что философия — «одна модная чепуха» и непонятно, «отчего подобный вздор преподается»). Такая же судьба постигла науку государственного права. Число своекоштных студентов каждого университета было ограничено 300 человеками (за исключением медицинского и богословского факультетов). Вместо выборных ректоров были
1 А. В. Никитенко. Дневник, т. I. Л., 1955, стр. 309—356; «Из записок барона М. А. Корфа».— «Русская старина», 1900, № 5, стр. 283.
313


назначены новые, особенно «благонадежные». Над профессорами и студентами был учрежден строжайший надзор. Всякий намек на критику вызывал выговоры и репрессии1.
Еще решительнее были расправы с людьми, разделявшими революционные взгляды. Арестам подверглись члены тайных организаций в Польше, Белоруссии, Литве, Петербурге. Особенно сильное впечатление на общество произвел разгром кружка М. В. Петрашевского, сопровождавшийся публичной инсценировкой смертной казни и ссылкой на каторгу главных его участников. Все мало-мальски прогрессивные деятели чувствовали себя в опасности. Люди боялись встречаться и говорить друг с другом. Умеренно либеральный цензор А. В. Никитенко записывал в своем дневнике о николаевской России того времени: «Варварство торжествует там свою дикую победу над умом человеческим...» 1 2 А столь же умеренный историк С. М. Соловьев сравнивал политику Николая I после 1848 г. с безумием римских цезарей, которые давили все лучшее, все духовно развитое в своем государстве.
Страх перед революцией оборвал и те жалкие попытки преобразований, какие выискивало правительство для выхода из обостряющегося кризиса. Оставалась голая политика насилия, которая загоняла внутрь недуг прогнившего крепостного строя. Внешне николаевская империя казалась победоносной и могущественной, в действительности же она была подорвана внутренними разлагавшими ее силами. Грозные меры Николая I оказались бессильными справиться с продолжающимся крестьянским движением, с распространением буржуазно-демократических идей, с затаенными, но крепнущими революционными стремлениями. Даже в армии, которая считалась самым надежным оплотом самодержавия, появились признаки брожения и недовольства.
Всякому проницательному современнику становилось ясно, что вся система реакционного управления свидетельствует о кризисе крепостного строя, что очередной задачей является ликвидация крепостного права — этой преграды экономическому и общественному движению вперед. Всего убедительнее и ярче говорили об этом массовые выступления крестьян и возникавшее на их основе революционно-демократическое движение разночинцев.
1 А. В. Никитенко. Указ, соч., т. I, стр. 309—377, 522, 528—529.
2 Там же, стр. 315.


ГЛАВА
ВОСЬМАЯ
ОБЩЕСТВЕННОЕ ДВИЖЕНИЕ В РОССИИ 30—40-Х ГОДОВ XIX В.
Пример декабристов, выступивших на открытую схватку с самодержавием, несмотря на их поражение, стал мощным стимулом для дальнейшего развития русской революционной мысли. «С высоты своей виселицы эти люди пробудили душу у нового поколения; повязка спала с глаз». Эти слова принадлежат Александру Герцену — человеку, который своей деятельностью с наибольшей полнотой воплотил преемственность, непрерывность революционного процесса в России.
Герцен, как и декабристы, принадлежал к дворянским революционерам. Но эпоха 30—40-х годов XIX в. была тем временем, когда поколение, разбуженное декабристами, преодолевая классовую ограниченность их идеологии, переосмысливая их исторический опыт, закладывало основы для наступления следующего, буржуазно-демократического этапа русского революционного движения. Шла глубокая внутренняя идеологическая подготовка новых революционных выступлений. Но и в организационном отношении это был переходный этап поисков и неудач, не давший, за редким исключением, сколько-нибудь крупных центров, способных совместить теоретические искания с замыслами активного политического действия. 30-е и особенно 40-е годы XIX в. были началом мучительных поисков правильной революционной теории, которые привели в итоге русскую революционную интеллигенцию к марксизму. Осознание роли народа в истории вело к признанию необходимости привлечения народных масс к решению исторических задач, стоящих перед Россией. Именно это становится в данный период ведущей идеей русского революционного движения.
315


1
Кружки и публицистические выступления передовой интеллигенции в 30-х годах
Политическая поэзия как средство
С разгромом декабристов было полностью покончено с созданными ими тайными революционными организациями. Но идеи, вдохновлявшие их на подвиг, продолжали жить в умах передовых людей России, революционной агитации Влияниб этих идей сказывалось, в частности, в поэтическом творчестве молодого А. С. Пушкина. Вольнолюбивые стихи Пушкина становились средством антиправительственной агитации. У многих молодых людей — студентов, офицеров, мелких чиновников — жандармы находили тогда списки стихов, являвшихся подражанием пушкинской оде «Вольность».
Насколько острый характер приобретало использование поэзии Пушкина в политической борьбе, свидетельствует возникшее в августе 1826 г. дело штабс-капитана А. И. Алексеева, приговоренного первоначально к смертной казни за распространение изъятого цензурой текста из «Андрея Шенье». Переписанные учителем Леопольдовым, эти стихи Пушкина вместе с предсмертным письмом К. Ф. Рылеева к жене под общим заглавием «На 14 декабря» воспринимались современниками как отклик любимого поэта на казнь декабристов, хотя были написаны Пушкиным еще в январе 1825 г. Широкое распространение получили знаменитое пушкинское «Послание в Сибирь», стихи декабристов, проникнутые чувством глубокого оптимизма и непреклонной веры в конечное торжество дела свободы.
Отзвуком только что подавленного революционного выступления и в то же время смелым и страстным призывом к борьбе явилась поэзия Александра Полежаева, сына крепостной крестьянки, блестяще окончившего в 1826 г. Московский университет. Особой остротой отличалась его поэма «Сашка», по форме напоминавшая «Евгения Онегина», но по существу противопоставлявшая пушкинскому герою нового героя, бросающего вызов всякого рода гнету, всем ненавистным общественным установлениям окружающей его жизни. Угнанный царем в солдатчину, Полежаев продолжал эту идейную линию в своем творчестве, заканчивая «в поэзии первую, неудавшуюся битву свободы с самодержавием» 1.
Наряду с распространением политических стихотворений к концу 20-х годов вырабатываются новые, более действенные формы политической агитации — появляются прокламации, так
1 	Й. П. Огарев. Избранные социально-политические и философские произведения, т. I. М., 1952, стр. 447.
316


А. И. Полежаев
называемые «возмутительные письма», листовки, обращенные к народу. Они имели хождение даже среди крестьян и солдат провинциальных гарнизонов. При всем разнообразии оттенков содержащихся в них социальных и политических идей эти агитационные документы призывали к вооруженной борьбе о крепостниками. Исходили они иногда от отдельных лиц. Некий штабс-капитан Ситников, составивший вечевой проект политического устройства России, разослал 16 «возмутительных писем» с изложением своих конституционных идей. В ряде случаев революционной агитацией пытались заниматься группы единомышленников. В 1827 г. во Владимире чиновник Петр Осинин задумал организовать «Благоуспешно человеколюбивое общество», которое должно было «всемерно стараться об искоренении в России императорской фамилии и свойственников ее» *. В том же 1827 г. возник тайный офицерский кружок в Оренбурге, ста-  11 И. А. Федосов. Революционное движение в России во второй четверти XIX в. М., 1958, стр. 51.
317


вивший перед собой задачу реализации политической программы декабристов, но при широкой пропаганде революционных идей среди солдат, казаков и «простого народа» К
О 	проникновении декабристских идей в среду разночинной молодежи, о ее стремлении критически освоить опыт декабристов свидетельствует кружок студентов Критских.
Студенчество, ряды которого все больше Кружок пополнялись разночинцами, с восторгом
г воспринимали подцензурную политиче¬
скую поэзию. Расправа над декабристами возбудила оппозиционные настроения части студенчества, усилила его патриотическую активность. В разносословной среде студенческой молодежи зрели новые революционные замыслы. Лучшие ее представители рассматривали себя прямыми продолжателями дела декабристов. Именно так понимала свое назначение и большая группа молодежи, объединившаяся вокруг трех братьев Критских, сыновей мелкого чиновника, воспитанников Московского университета. Кроме 6 участников этого кружка, к следствию по обвинению в «вольномыслии» было привлечено еще 13 лиц, знакомых с Критскими.
Кружок начал складываться в 1826 г. под непосредственным впечатлением от расправы над декабристами. «Погибель преступников 14 декабря родила в нем негодование»,— говорится в материалах следствия о побудительных причинах революционной деятельности Петра Критского. При этом подчеркивалось, что «любовь к независимости и отвращение к монархическому правлению возбудились в нем наиболее от чтения творений Пушкина и Рылеева».
Кружок Критских воспринял политическую программу декабристов, поставив своей целью «изыскивать средства для преобразования государства, ввести конституционное правление». Участники кружка говорили о необходимости цареубийства и вооруженного переворота, но в отличие от декабристов осуществление революционных преобразований они считали возможным лишь при активном участии народа. Отсюда вытекала программа их практической деятельности — сначала пропаганда для привлечения новых членов тайной организации, а в дальнейшем — агитация в массах. Особое значение придавалось при этом пропаганде среди солдат Московского гарнизона. Для распространения среди офицеров и студентов один из участников кружка Николай Лушников написал весной 1827 г. стихотворения «Друзья, не русский нами правит», «Мечта» и «Песнь русского», проникнутые революционно-латриотическими идеями.  11 И. А. Федосов. Революционное движение в России во второй четверти XIX в., стр. 53, 57.
*18


Московский университет
В кружке обсуждались планы создания типографии для печатания листовок с обращением к народу, выдвигалась идея создания нелегального журнала. В годовщину коронации Николая I — 22 августа 1827 г.— предполагалось положить у памятника Минину и Пожарскому на Красной площади прокламацию, обличающую преступления царизма перед русским народом.1 Наивно преувеличивая роль своего кружка, шестеро молодых людей мечтали сделать его руководителем кумира революционной молодежи А. С. Пушкина и привлечь к участию в создаваемом обществе опального генерала А. П. Ермолова.
В результате провокации и крайней опрометчивости действий его участников кружок был разгромлен в самом начале своей деятельности. В ночь на 15 августа были арестованы Душников и трое братьев Критских, а затем и двое остальных участников кружка. Замыслы кружка Критских стали для Николая I грозным напоминанием о 14 декабря. Без суда, по его личному распоряжению все шесть участников кружка были заключены бессрочно в крепостные казематы. Судьба их была трагической. Василий Критский умер в 1831 г. в Шлиссельбургской крепо-
319


сти. Михаил, переведенный в 1835 г. рядовым на Кавказ, был вскоре убит в сражении. Петр Критский и Лушников в 1834 г. были переведены в арестантские роты. Многолетнему тюремному заключению подверглись их товарищи — Попов и Тюрин.
Расправа, учиненная над участниками кружка Критских, не внесла «успокоения» в студенческую среду. Преемственность не угасавшего в стенах Московского университета антиправительственного направления вызывала в Николае I нескрываемый страх и ненависть. Он требовал от шефа жандармов особенно тщательно прослеживать связи «преступников» с их живыми и мертвыми «друзьями» (декабристами). Продолжавшие поступать от тайных осведомителей донесения позволяли Бенкендорфу считать Московский университет «очагом заразы», откуда «распространяются по стране запрещенные стихи Рылеева и Пушкина...» 1
Действительно, Московский университет все больше становился тем идейным центром, к которому устремлялись со всех сторон юные силы России. Дух протеста против официальной, николаевской России, против казенной науки и реакционной идеологии господствовал в студенческой среде, глубоко враждебной аристократизму и всякой кастовости. Идейная жизнь студенчества проходила под непосредственным влиянием политических событий того времени.
Современники единодушно отмечали исключительный энтузиазм, который вызвали среди передовой русской молодежи революционные события 1830—1831 гг. Особенно сильное впечатление произвело польское восстание. По словам одного из студентов Московского университета тех лет, войну царизма в Польше считали «несправедливою, варварскою и жестокою: в поляках видели страдальцев за родину, а в правительстве нашем — жестоких тиранов, деспотов»1  2. Расправа с восставшей Польшей воспринималась как проявление того же деспотизма, который давил русский народ. Враг был общим, и потому так велики были симпатии к восставшим полякам, так тесно соприкасались идейно и организационно русские студенческие кружки с революционно настроенными польскими студентами.
В эти мрачные годы николаевской реакции, когда в России еще не существовало объективных условий для широкой революционной борьбы, в дружеских кружках единомышленников вызревали элементы революционно-демократической идеологии.
1 «Декабристы и их время». М.—Л., 1951, стр. 232.
2 Я, Костенецкий. Воспоминания из моей студенческой жизни.— «Русский архив», 1887, № 5, стр. 75.
320


ß. Г. Белинский
Одним и*з таких кружков было студенческое содружество, сложившееся вокруг молодого Белинского.
Рассмотрев и утвердив донесение эк- ^гтерЛРНОе общество заменаторов, правление Московского -го нумера» императорского университета 30 сен¬
тября 1829 г. признало Виссариона Григорьевича Белинского «достойным к слушанию профессорских лекций...» 1 Университетское начальство не могло, конечно, предполагать, что 11-я комната студенческого общежития, в которой был поселен казеннокоштный студент словесного отделения Московского университета Белинский, станет вскоре одним из центров идейной жизни московского студенчества. Предшественник «полного вытеснения дворян разночинцами в нашем освободительном движении» 1 2, сын штаб-лекаря В. Г. Белинский провел свое детство в тяжелых материальных и нравственных условиях. Сначала уездное училище, затем с 1825 по 1828 г. учеба в Пен-
1 «Литературное наследство», т. 56. М., 1950, стр. 310.
2 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 25, стр. 94.
21 История СССР, т. IV
321


зенской гимназии завершили его первоначальное образование. Уже в гимназии Белинский обнаружил страстную любовь к литературе. В поэзии Пушкина и Рылеева он находил мысли и чувства, глубоко созвучные его собственным устремлениям. Суровая и полная лишений жизнь в годы учебы в гимназии, тесное общение с представителями складывающейся новой разночинской интеллигенции — семинаристами — вот те условия и та среда, в которых развивались философские и литературные интересы Белинского, закладывалась основа его демократической идеологии. Юношу Белинского отличали самостоятельность мысли, критическое и вдумчивое отношение к той массе идей, которые он черпал из чтения журналов, из знакомства с философской и политической жизнью Запада. В 17 лет, приняв решение поступить в Московский университет, он оставляет гимназию.
Товарищами молодого Белинского по комнате университетского общежития были такие же, как и он, разночинцы, выходцы из среды сельского духовенства и мелкого служилого люда. Совершенно естественно, что все они и составили кружок «Литературное общество 11-го нумера». Его участники увлекались историей, философией и особенно литературой. Их советы и критика помогли Белинскому при работе над драмой «Дмитрий Калинин», которую он завершил в конце 1830 г. в обстановке народных движений, так волновавших передовую общественность России. Пьеса Белинского как бы сконцентрировала в себе идейные устремления группировавшегося вокруг него кружка. Это был гневный протест против крепостничества, попирающего и губящего человеческую личность, это было страстное утверждение прав угнетенного человека. Глубокий гуманизм и пафос отрицания существующих общественных отношений пронизывали это юношеское произведение молодого автора. В Московском цензурном комитете, куда он представил свою рукопись в надежде получить разрешение на ее издание, драма «Дмитрий Калинин» была охарактеризована как «противная религии, нравственности и российским законам».
27 сентября 1832 г. Белинский был исключен из университета с позорной для ее авторов формулировкой: «По ограниченности способностей». Это был акт политической расправы с опасным студентом, уже давно бывшим на учете у начальства за деятельное участие в общественной жизни университета.
Студенческие кружки в Московском университете отнюдь не были изолированными организациями. Это со всей очевидностью подтверждается взаимоотношениями членов «Литературного общества 11-го нумера» с революционно настроенными студен- тами-поляками.
Связующим звеном между «Литературным обществом 11-го нумера» и польской революционной молодежью был участ-
322


пик общества И. С. Савинич. Через него в 1831 г. с Белинским сблизился поляк, студент первого курса словесного отделения Фаддей Заблоцкий. Совместно с Заблоцким Савинич учредил тайное польское «Общество любителей отечественной словесности», установив связи с пленными польскими офицерами и студентом-медиком Гаспаром Шенявским. Арест Шенявского по обвинению «в намерении учинить побег в Польшу для присоединения к мятежникам и в подговоре к тому офицеров» 1 повлек в свою очередь арест в июне 1831 г. нескольких проживавших в Москве поляков, связанных с университетом. Тогда же последовал донос студента Полонника о существовании в Московском университете другого общества, связанного с арестованными поляками. Так жандармы узнали о новом студенческом кружке, возникшем независимо от «Литературного общества 11-го нумера» и польской группы.
CvHrvDOBCKoe общество Ядро этого кРУжка> оформившегося к Сунгуровское общество ве(же Ш1 ^ составляли студенты Mo-
сковского университета Яков Костенецкий, Платон Антонович и Адольф Кноблох. О своем замысле — создании тайного «Общества друзей» для введения в России конституции — Костенецкий поделился со студентом Медико-хирургической академии П. А. Кашевским. Мысль эта нашла у Кашевского живой отклик. Но прежде чем составить общество, он предложил, «чтобы лучше ^узнать людей», начать с организации «Философического общества».
Вскоре через вольнослушателя Московского университета Ф. П. Гурова друзья сблизились с бывшим воспитанником университетского пансиона Н. П. Сунгуровым, который и возглавил новый студенческий кружок, более многочисленный, чем «Литературное общество 11-го нумера» (жандармы арестовали по этому делу 26 человек).
Подобно участникам кружка братьев Критских, молодежь, сгруппировавшаяся вокруг Сунгурова, рассматривала себя непосредственной преемницей дела декабристов, а сам Сунгуров выдавал себя за члена уцелевшей от разгрома декабристской организации.
Однако участники общества Сунгурова, разрабатывая свою политическую программу, пошли дальше декабристов. Они обсуждали планы подготовки революционного переворота с участием народа. «Для возбуждения ненависти к государю и правительству» предполагалось «разослать по всем губерниям прокламации к народу». Сунгуровцы считали необходимым начать восстание с захвата артиллерии, затем «возмутить находящихся
1 «Литературное наследство», т. 56, стр. 386.
21* 323


па фабриках людей и всю чернь московскую, ...потом освободить всех арестантов, которые верно будут на стороне освободителей; далее взять непременно арсенал, хотя здесь и мало оружия, но сколько есть, раздать его народу... пойти на Тулу и взять оружейный завод» 1. Восстание должно было завершиться рассылкой воззваний в разные города России для разъяснения его целей с призывом выслать народных представителей в Москву для разработки конституции.
Общество Сунгурова не успело сложиться в тайную политическую организацию. Его деятельность была пресечена жандармами в самом начале арестом всех участников. В июле 1831 г. Сунгуров и Гуров были приговорены к четвертованию, несколько их соучастников, в том числе Костенецкий и Кошевский, к повешению, Козлов — к расстрелу. Спустя полгода смертная казнь была заменена для Сунгурова каторгой, для Гурова — ссылкой в Сибирь, остальным — ссылкой рядовыми на Кавказ.
В ряду других студенческих кружков, су- Студенческий кружок ще-ствовавших в Московском университете
и Н. ^Огарева в начале 30-х годов, следует выделить кру¬
жок, группировавшийся вокруг Герцена и Огарева. В нем с особой полнотой выявилась дальнейшая тенденция развития русского революционного движения. Пример декабристов не только будил революционную активность молодой России, он заставлял осознавать причину трагического исхода их выступления. Уроки отечественной истории осложнялись впечатлениями от современной политической жизни Европы — буржуазные революции на Западе оставляли нерешенным социальный вопрос. Герцен и его друзья приходят к мысли о «необходимости другой работы — предварительной, внутренней». Начинаются упорные поиски такой революционной теории, которая указала бы подлинный, истинный путь решения общественных проблем.
Имена Герцена и Огарева нераздельны в истории русской революции. «Я без него,—писал Герцен,—один том недоконченной поэмы...». Пафос этой «поэмы» — в революционном служении русскому народу.
Герцен и Огарев вышли из одной социальной среды — крупного русского дворянства. Они вынесли из своего детства совершенно сходные впечатления бесчеловечного крепостного быта, рано оформившиеся в непреодолимую ненависть к крепостничеству. Их интенсивному политическому развитию способствовал идейный подъем, предшествовавший выступлению декабристов. Воздействие декабристских идей благодаря родственным, семейным и общественным связям особенно сильно испытал
1 И. А. Федосов. Указ, соч., стр. 97—98.
324


А. И. Герцен. Начало 30-х годов XIX в.


в детстве Огарев. Запрещенные стихи Рылеева, политическая лирика Пушкина воспринимались подростками как призыв к политическому действию.
Пламенная романтика трагедий Шиллера с благородными стремлениями его героев, так же как и социальная концепция Руссо, укрепляла сомнения «в разумности и справедливости современного общества». Решающим моментом в идейном развитии Герцена и Огарева были события 14 декабря 1825 г. и последовавшая затем расправа Николая I с «первенцами русской свободы».
Символическим местом своего вступления на революционный путь Герцен и Огарев считали Воробьевы горы, где еще юношами в 1827 г. перед расстилавшейся внизу, озаренной заходящим солнцем Москвой они поклялись посвятить свою жизнь избранной ими борьбе за свободу отечества. Эта юношеская клятва — свидетельство упорной работы мысли, приведшей к выводу о несовместимости существующего в России политического и социального строя с идеями свободы и справедливости. Исторически конкретное содержание этим понятиям давали события Французской революции, история которой тщательно штудировалась обоими друзьями.
Поступив в 1829 г. в Московский университет, они рассматривали пребывание в нем прежде всего с точки зрения своего общественного назначения. Студенческая среда представлялась им наиболее благоприятной для проведения широкой агитации и даже организации тайного политического общества. «Мы вошли в аудиторию,— писал Герцен о себе и Огареве,— с твердой целью в ней основать зерно общества по образу и подобию декабристов и потому искали прозелитов и последователей».
Очень скоро вокруг них стали группироваться радикально настроенные студенты разных факультетов: друг М. Ю. Лермонтова, автор острого политического памфлета А. Д. Закрев- ский; приятель В. Г. Белинского И. А. Оболенский, его товарищ В. П. Петров; Е. Н. Челшцев — родственник декабриста; сунгуровцы П. А. Антонович, Ю. ГГ. Кольрейф. Деятельный член общества Сунгурова Я. И. Костенецкий был близким другом Огарева. Оформление нового кружка относится к осени 1831 г., когда произошло сближение друзей с вновь поступившими на физико-математический факультет бывшими воспитанниками университетского Благородного пансиона Н. И. Сазоновым и H. М. Сатиным. Сазонова, по словам Герцена, они нашли «совсем готовым». Несколько ранее в кружок вошли воспитанник университета А. К. Лахтин, выходец из купеческого сословия; позднее — Вадим Пассек, молодой юрист, только что окончивший университет. Он принес в кружок приобретенную «по наследству» в сибирской ссылке, где он родился и вырос, нена¬
325


висть к самодержавию. Им был привлечен к кружку врач и переводчик Шекспира H. X, Кетчер, человек увлекающийся, тип вечного студента. В те годы он горячо разделял политические настроения своих молодых друзей. В числе участников кружка был и будущий известный русский астроном А. Н. Савич, самозабвенно поглощенный своей наукой.
Революционные события 1830 и 1831 гг. во Франции и Бельгии, восстание в Польше нашли сочувствие в среде студенческой молодежи. Прямое отражение его видно в ряде стихотворений юноши М. Ю. Лермонтова, вокруг которого образовался кружок прогрессивно настроенных студентов словесного отделения. В ходивших по рукам стихотворениях «30 июля.— (Париж) 1830 год», «Пир Асмодея» поэт приветствовал революционный натиск французского народа. Пылкий энтузиазм, с которым встретил герценовский кружок известия о европейских революциях, был охлажден их результатом. Наступило первое разочарование в идеалах буржуазного республиканизма. Расправа с лионскими ткачами и трагический исход польского восстания довершили крушение «детского либерализма 1826 г.». Под этим определением Герцен разумел политические идеалы, господствовавшие в кружке с начала его возникновения. Рассматривая себя преемниками декабристов, они противопоставляли ненавистному самодержавию республику и конституцию, а средством их достижения считали политический заговор.
С «внутренним ужасом» всматриваясь в события современности, Герцен приходит к выводу о недостаточности только политических перемен и формулирует мысль о необходимости коренного переустройства общества. «Мы чувствуем...— писал он Огареву в июле 1833 г.,— что мир ждет обновления, что революция 89 года ломала — и только, но надобно создать новое...» 1.
Попытку философского обоснования необходимости принципиально новой организации общества они нашли в учении французского социалиста-утописта Сен-Симона. Наиболее созвучной их собственным устремлениям была выдвинутая Сен-Симоном идея исторического прогресса. Их привлекали также критика этим мыслителем капиталистического строя и обоснование им необходимости гармонического развития общества.
Равноправие женщины и «реабилитация плоти» в противовес ханжеской церковной морали как последовательное распространение принципа разумного и свободного существования человека завершали комплекс сен-симонистских идей, восторженно встреченных герценовским кружком. С именами Герцена и Огарева связано начало социалистической традиции в рус-
1 А. И. Герцен. Собрание сочинений в 30 томах, т. XXI. М., 1961, стр. 20.
326


Н. П. Огарев
ском общественном движении. В идее социализма они нашли основу для решения вопроса о путях развития России и Европы в целом.
Теоретической разработке проблемы социализма были подчинены философские, исторические и литературные интересы участников кружка. «Из общих начал моей философии истории должен я вывести план ассоциации»1,— писал Огарев Герцену 30 июля 1833 г. Именно в кружке Герцена впервые с революционных позиций началось глубокое теоретическое переосмысление опыта декабристов, был поставлен вопрос о народе как движущей силе исторического развития. Однако «молчание» народа в современной им России порождает сомнение в его инициативе, в его революционных устремлениях. Решающее значение придается революционной проповеди.
Стремясь к организованной систематической пропаганде, Герцен разрабатывает в феврале 1834 г. подробный план журнала, сотрудниками которого должны быть участники кружка.
1 Я. Я. Огарев. Избранные социально-политические и философские произведения, т. II. М-, 1956, стр. 266.
327


Кружок Н. В. Станкевича
Издание журнала осуществить не удалось. Летом 1834 г. кружок был раскрыт жандармами. Делу было придано серьезное политическое значение; по приказу Николая I была создана специальная следственная комиссия, за работой которой он неотступно следил. Внимание следователей особенно привлекли бумаги Герцена и Огарева. Комиссия охарактеризовала Герцена как «смелого вольнодумца, весьма опасного для общества», а Огарева — как «упорного и скрытого фанатика». Арестованные участники герценовского кружка за «непозволительное умствование» были высланы из Москвы на неопределенный срок в разные губернии. Сам Герцен был отправлен в Пермскую губернию, а затем переведен в Вятку (ныне Киров).
В то время как в герцеиовском кружке теоретические искания были неотделимы от стремления к активной политической деятельности, в другом студенческом объединении, сыгравшем видную роль в идейной жизни 30-х годов,— кружке Н. В. Станкевича — вопросы революционной практики не поднимались.
На основе «Дружеского общества», организованного в 1831 г. студентом словесного отделения Московского университета Я. М. Неверовым, этот кружок окончательно сложился к 1833 г. К этому времени в него вошли исключенный из университета В. Г. Белинский и его товарищи по «Литературному обществу 11-го нумера». С кружком Станкевича были связаны многие известные деятели русской интеллигенции: поэт
И. П. Клюшников, историк С. М. Строев, славист О. М. Бодянский. Кружок объединял таких различных по своим взглядам людей, как Михаил Бакунин и Константин Аксаков (первый активно участвовал в революции 1848—1849 гг. и впоследствии стал идеологом анархизма, а второй — одним из лидеров славянофильства).
Сближение Станкевича и его друзей с Белинским способствовало выработке у них того, «большею частью отрицательного», «воззрения на Россию, на жизнь, на литературу, на мир» \ которое, по свидетельству Аксакова, постепенно стало господствовать в кружке Станкевича. К этому «отрицательному воззрению» Станкевич шел трудным путем, преодолевая влияние идеалистического учения немецкого философа Шеллинга. Однако, не принимая русской действительности, Станкевич отвергал и революционный путь ее изменения, считая единственно возможным путь нравственного перевоспитания народа, мирного просветительства.  ** К. С. Аксаков. Воспоминание студентства 1832—1835 годов. СПб., 1911, стр. 17.
328


H. В. Станкевич
Характерная для умонастроения участников этого кружка отвлеченность воззрений, подход к реальным социальным и политическим проблемам жизни с точки зрения их соответствия идеалистическим философским построениям приходили в противоречие с усилившимся в кружке стремлением претворить идеалы в действительность. Особенно остро эта проблема вставала перед Белинским. В конце 1834 г. он выступил со своим блестящим литературным трудом — циклом критических статей «Литературные мечтания» (они печатались в газете «Молва»). Исходными идеями цикла Белинского были отрицание русской крепостнической действительности и постановка вопроса о роли народа в историческом процессе. Провозглашая народность главной задачей литературы, он понимал ее как объединение «России народной с Россией европеизированной», т. е. преодоление разрыва между интеллигенцией и народом, так трагически ощущавшегося молодым поколением.
Философские искания в кружке Станкевича носили необычайно острый, страстный характер. Ни философия Шеллинга,
329


ни системы Канта и Фихте, штудировавшиеся в кружке, не давали ответа на вопросы, выдвигавшиеся русской действительностью.
Не идейное единомыслие, а в значительной мере личное обаяние самого Станкевича объединяло членов кружка. Его пытливый ум и глубина его философских исканий невольно привлекали к нему лучших представителей тогдашней студенческой молодежи. Изучение философии Гегеля, толкование его системы углубили идейные расхождения среди членов кружка. Для многих его участников кружок был как бы школой, где развивалась теоретическая мысль, повлиявшая на последующую идейную дифференциацию. В своем первоначальном составе кружок по существу изжил себя ко времени отъезда Н. В. Станкевича за границу осенью 1837 г.
_ ^ Когда идеологи реакции попытались про-
письма»П. Я Чаадаева тивопоставить прогрессивным идеям «теорию официальной народности», передовая русская интеллигенция ее решительно осудила. Эта «теория» получила свое окончательное оформление под пером николаевского министра просвещения С. С. Уварова. После проведенной им в 1832 г. ревизии Московского университета, в отчете царю, намечая основные идейные установки нового царствования, он провозгласил «истинно русскими охранительными началами» «самодержавие, православие и народность, составляющие последний якорь нашего спасения и вернейший залог силы и величия нашего отечества». Под «народностью», как уже говорилось выше, Уваров понимал якобы исконную патриархальную преданность русского народа царскому самодержавию и помещикам. Вся история России трактовалась как гармоническое и нерушимое единство самодержавия и крепостного права, как блистательное утверждение все возрастающей мощи и величия русского государства. «Прошедшее России было удивительно, ее настоящее более чем великолепно, что же касается ее будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение...»,— так выглядела история России в изложении главного столпа охранительных начал шефа жандармов А. X. Бенкендорфа. В том же 1832 г. «научное» обоснование этой «теории» дал профессор Московского университета М. П. Погодин во вступительной лекции к курсу русской истории. Этот казенный оптимизм пронизывал все сферы политической и идейной жизни: образование, науку, искусство, литературу и журналистику. Он должен был стать плотиной, которая оградила бы Россию от «растлевающего» влияния революционных идей.
Своеобразным ответом, вызовом идеологам реакции со стороны мыслящей России было знаменитое «Философическое
330


письмо », опубликованное в 15-й книжке журнала «Телескоп» за 1836 г. Хотя письмо не было подписано и помечено «Некро- полисом», т. е. «городом мертвых», читающая публика разгадала имя автора. Им был друг Пушкина и многих декабристов П. Я. Чаадаев.
Бывший участник декабристской организации — «Союза благоденствия», он по возвращении в июне 1826 г. из заграничного путешествия в Россию был подвергнут аресту, а затем бдительному полицейскому надзору. Среди общей подавленности, охватившей дворянскую интеллигенцию, изолированный от молодых, только еще созревавших сил, Чаадаев создает серию «Философических писем», представлявших размышления об исторических судьбах России. Всего Чаадаевым было написано восемь писем, но при жизни автора опубликовано только одно — первое, наиболее значительное письмо из всей серии. Оно произвело огромное впечатление на всех мыслящих людей России. Герцен назвал его «выстрелом, раздавшимся в темную ночь».
Отход Чаадаева от движения декабристов был связан с его сомнениями в верности избранного ими пути. Чаадаев оставался неизменно верен основной и определяющей идее декабризма: непримиримости к крепостному праву. Именно эта идея пронизывает прежде всего его «Философические письма».
Признавая поступательный характер общественного развития, Чаадаев не отделял историю России от общеевропейского исторического развития. Но, идеалистически представляя этот процесс, он впал в глубочайшее заблуждение, усмотрев движущую силу социального прогресса Западной Европы в католицизме. Роковым злохм в истории России было, по мысли Чаадаева, принятие ею христианства от византийской церкви. Православие, по его мнению, отторгнуло Россию от общеевропейского культурного развития, лишило ее социальных и политических достижений западной цивилизации. Отсюда безысходно мрачная оценка прошлого и настоящего России.
Путь к преодолению отсталости крепостной России и приобщению ее к общеевропейскому прогрессу Чаадаев видел лишь в усвоении русскими «истинно христианского мировоззрения». Однако сущность религиозной концепции Чаадаева заключалась не в апологии католицизма. Его современную каноническую форму, как и всю христианскую теологию, он считал уже пройденным этапом человеческого развития. Он рассматривал католицизм лишь как действенное средство для осуществления социального идеала, рисовавшегося Чаадаеву в виде утопии, близкой к сен-симонизму или христианскому социализму. Социалистическая утопия Чаадаева возникла на той же исторической почве, что и социалистические искания в кругу Герцена и Огарева. Она также была порождена разочарованием в буржуаз¬
331


ном социальном порядке, утвердившемся на Западе после европейских революций, непониманием его классовой сущности и исторической отсталостью России.
Продиктованная глубоко патриотическими чувствами концепция Чаадаева при всей своей антикрепостнической направленности была глубоко ошибочной. Примыкая к прогрессивному общественному лагерю, Чаадаев остался в стороне от дальнейшего развития освободительного движения в России, лучшие представители которого, высоко ценя его смелое и открытое выступление против николаевской реакции, видели всю узость и ограниченность его позитивных решений, покоящихся на теологической основе.
За свое неслыханно дерзкое выступление против официальной идеологии Чаадаев подвергся одной из наиболее утонченных по жестокости кар: человек, осмелившийся открыто бросить вызов апологетам самодержавия и крепостничества, был объявлен по распоряжению царя сумасшедшим. «Высочайшая воля» была передана шефом жандармов московскому военному генерал- губернатору кн. Д. В. Голицыну в форме лицемерного полицейско-иезуитского предписания, рекомендовавшего подвергнуть Чаадаева домашнему заключению во избежание «вредного влияния» на него «сырого и холодного воздуха» с ежедневным посещением «искусного медика», т. е. правительственного агента К
2
Основные тенденции
в общественном движении 40-х годов XIX в.
Формирование
революционно-демократического направления
Напряженность и острота идейных исканий особенно усилились в 40-х годах. Это было объективным отражением все углублявшегося кризиса крепостнической системы, веками копившейся революционной энергии придавленного помещичьим и самодержавным гнетом крестьянства, которая ближе к середине столетия все чаще прорывалась в виде стихийных возмущений. Новая революционная теория, выражавшая интересы самого угнетенного класса русского общества — крестьянства, несла в себе качественно новые по сравнению с декабристской идеологией элементы: признание решающей роли народа в историческом развитии, материализм и утопический социализм. Революцион-  11 М. К. Лемке. Николаевские жандармы и литература 1826—1855 гг. СПб., 1909, стр. 414.
332


ная мысль формировалась и крепла в борьбе с реакционными философскими системами, в острых схватках со всеми видами идейного оправдания существующего социально-политического строя. Как самая активная ведущая сила общественного развития революционное направление определяло и развитие философской, политической, литературной и эстетической мысли.
Во главе его стояли Белинский и Герцен — идейные вожди этого «удивительного времени наружного рабства и внут- реннего освобождения» 1.
Осознав ограниченность субъективного Деятельность идеализма, Белинский разочаровался в
в 40-е годы учении немецкого философа Фихте, кото¬
рым увлекались друзья Станкевича. Но, переживая, по собственному признанию, «жажду сближения с действительностью», в условиях самой мрачной реакции Белинский ошибочно воспринял гегелевскую формулу «все действительное — разумно» как утверждение исторической правомерности николаевской монархии. Это заблуждение отразилось в направлении журнала «Московский наблюдатель», который он редактировал в 1838—1839 гг. В работе журнала участвовали привлеченные им многие члены кружка Станкевича. Однако никакое логическое оправдание произвола и угнетения не могло удовлетворить стремления Белинского к активному воздействию на действительность.
В октябре 1839 г. Белинский переехал в Петербург, где возглавил критический отдел журнала А. Краевского «Отечественные записки». Мертвящая атмосфера столицы с ее бюрократией, военщиной, жандармерией, бьющими в глаза социальными контрастами способствовала быстрейшему изживанию Белинским «насильственного примирения» с действительностью, как сам он  1позже назвал свои воззрения тех лет. Именно в это время произошло его сближение с Герценом, с которым он впервые познакомился еще в Москве летом 1839 г., когда Герцен ненадолго приезжал из своей ссылки.
Годы, проведенные в ссылке, открыли перед Герценом мир крепостной России во всей его неприглядной наготе. Он видел русских мужиков, шедших по Владимирке на каторгу, нищих, забитых, вымирающих от голода и болезней удмуртов, он был очевидцем вопиющих злоупотреблений местных администраторов и безудержного произвола помещиков. Все эти впечатления свели в конечном счете на нет налет мистицизма и религиозности в настроении Герцена в начале ссылки. Столкнувшись по возвращении в Москву с участниками кружка Станкевича, он
1 А. И. Герцен. Собрание сочинений в 30 томах, т. XIV. М., 1958,
стр. 157.
333


был поражен теми политическими выводами, какие делались ими из философских рассуждений Гегеля, и решительно восстал против них. В ожесточенных опорах с Белинским Герцен отстаивал свои социалистические убеждения, боролся за сохранение революционной преемственности в русском общественном движении. Поддержку он нашел только у Огарева, уже вернувшегося к тому времени из пензенской ссылки. Оставшийся верным идеалам юности, Огарев писал тогда:
Есть к массам у меня любовь И в сердце злоба Робеспьера.
Я гильотину ввел бы вновь...
Вот исправительная мера!1
В то время как Герцен и Огарев принялись штудировать труды Гегеля, чтобы подвергнуть глубокой критике его учение, Белинский, опережая всех, сам дошел до истинного понимания диалектики. В письме к В. П. Боткину от 10—11 декабря 1840 г. он провозглашает разумность «идеи отрицания как исторического права... без которого история человечества превратилась бы в стоячее и вонючее болото...». На почве критики учения Гегеля происходит идейное сближение Белинского с Герценом.
В 1841 г. Герцен снова был выслан, на этот раз в Новгород. Он воспринял это как грозное напоминание о необходимости активного действия. «Я было затерялся (по примеру XIX века) в сфере мышления, а теперь снова стал действующим и живым до ногтей,— писал он в этой связи Огареву,— самая злоба моя восстановила меня во всей практической доблести, и, что забавно, на самой этой точке мы встретились с Виссарионом и сделались партизанами друг друга. Никогда живее я не чувствовал необходимости перевода,—нет — развития в жизнь философии» 1 2. Так теоретические искания русских революционных мыслителей проверялись социальной практикой жизни.
Белинскому и Герцену принадлежит выдающееся место в истории развития русской материалистической философской мысли. В первой же статье своего философского цикла «Дилетантизм в науке», созданного в 1842—1843 гг., Герцен провозглашает великую роль научного мировоззрения, которое должно сделаться «живоначальным источником действования и воззрения всех и каждого...», орудием общественного прогресса3.
В единстве теории и практики Герцен видит основу взаимоотношений науки и жизни.
1 Н. П. Огарев. Избранные произведения, т. 2. М., 1956, стр. 18.
2 А. И. Герцен. Собрание сочинений в 30 томах, т. XXII. М., 1961, стр. 103—104.
3 Там же, т. III. М., 1954, стр. 8.
334


В «Письмах об изучении природы» (1844—1846 гг.) —этом крупнейшем произведении материалистической мысли в России — Герцен на обширном материале вскрывает закономер' ности развития природы и мышления.
В. 	И. Ленин подчеркивал громадную историческую заслугу Герцена, который сумел в крепостной России 40-х годов XIX в. встать в уровень с величайшими мыслителями своего времени. Ленин отмечал, что «Герцен вплотную подошел к диалектическому материализму и остановился перед — историческим материализмом» 1. Сделав из философии Гегеля революционные выводы, Герцен обосновывал неизбежность утверждения социалистического строя как воплощение единства бытия и разума. Белинский, руководя в течение 1839—1846 гг. критическим отделом журнала «Отечественные записки», старался превратить его в орган революционно-демократической мысли. Идея отрицания, ставшая, по словам Белинского, его богом, определяла критическое направление журнала. Литература и искусство оценивались им с точки зрения исторических задач, стоящих перед обществом.
Главной задачей было, по мнению Белинского, уничтожение крепостного права. Но открыто говорить об этом в печати тогда было невозможно. Поэтому Белинский ограничивал свои высказывания двумя связанными с этой задачей вопросами: о правах личности и о судьбах исторического развития России. Их разрешению была подчинена вся литературно-критическая деятельность Белинского.
Вопрос освобождения личности он решал с позиций революционных и глубоко гуманистических, отстаивая права не исключительной личности, а «простого человека». Это был смелый вызов феодальному господству. Конечный результат борьбы за свободу личности Белинский видел в торжестве социалистических идеалов. Идея социализма воспринималась им как «идея идей, бытие бытия, вопрос вопросов, альфа и омега веры и знания. Она вопрос и решение вопроса». Именно в ней Белинский находил и решение проблемы исторического развития России, которое он рассматривал в русле общечеловеческой истории.
Те же идеи борьбы за освобождение личности, за избавление России от позорного ярма крепостничества отличали и беллетристические произведения Герцена, созданные им в первую половину 40-х годов. В романе «Кто виноват?» (1841—1846 гг.) личная трагедия героев раскрывалась как конфликт социальный, как драма всей русской жизни с ее полным бесправием лич-
1 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 21, стр. 256.
335


пости, грубым и жестоким подавлением индивидуальности моралью крепостнического общества.
Трагедия таланта, вышедшего из самых народных недр и цинично раздавленного правом крепостного владельца, с громадной силой художественного воздействия была рассказана Герценом в повести «Сорока-воровка».
Наибольшего охвата проблем современной жизни человечества, остроты сатирического анализа русского социально-политического строя Герцен достиг в повести-памфлете «Доктор Крупов». Здесь впервые в русской литературе носителем широкой исторической концепции, мыслителем, стоящим на радикальных идейных позициях, выступал герой-разночинец. Материалист, воинствующий атеист и гуманист, доктор Крупов поглощен идеей оздоровления человечества. Ему еще не вполне ясны пути, но они, несомненно, идут через просвещение порабощенного народа, вооружение его материалистической теорией.
Публицистические выступления Герцена и Белинского вызывали яростную злобу со стороны идеологов реакции. Пропагандисты «теории официальной народности» типа Булгарина и Греча не брезговали при этом прямыми политическими доносами, раскрывая III отделению революционный смысл литературной деятельности Белинского и Герцена. По существу смыкались с клеветниками такие теоретики и апологеты самодержавия, как профессора Московского университета М. П. Погодин и С. П. Шевырев. Издававшийся Погодиным с 1841 г. при ближайшем участии Шевырева журнал «Москвитянин» противостоял передовой литературно-общественной мысли, выступая яростным оппонентом «Отечественных записок».
На рубеже 30—40-х годов XIX в. в кругах Славянофилы русского либерального дворянства возникло
г идейное течение, получившее название славя¬
нофильства. Крупнейшими представителями славянофильства, развивавшими свои взгляды в философских, исторических и литературно-критических сочинениях, в публицистических статьях, были А. С. Хомяков, братья И. В. и П. В. Киреевские, братья К. С. и И. С. Аксаковы, Ю. Ф. Самарин, А. И. Кошелев и ряд других. По своей социальной сущности это была идеология помещиков, стремившихся найти выход из нараставшего кризиса крепостного хозяйства в сочетании незыблемого помещичьего права на землю с некоторыми элементами буржуазного развития.
В идеологии славянофилов с наибольшей последовательностью выразилась робость нарождавшегося русского либерализма перед революционным путем развития Запада. С позиций обуржуазившегося помещика славянофилы стремились найти решение стоявших перед Россией социальных проблем в истори-
336


А. С. Хомяков
чески сложившихся специфических условиях русской жизни. Это был как бы консервативный либерализм, устремленный к идеализированному прошлому. Там, где Чаадаев видел причину застоя, славянофилы усматривали источник преимущества России перед Западом. Славянофильская доктрина имела в своей основе историческую концепцию, построенную на мистических основаниях немецкой идеалистической философии (хотя на словах славянофилы отвергали философские системы Запада).
Славянофилы считали, что основы христианской религии сохранены в своем истинном виде только православной церковью. Сочетание истинного христианства, глубоко вошедшего, по их мнению, в сознание русского народа с «естественным развитием народного быта» *, и определило самобытность русской жизни, характер ее исторического развития, прямо противоположного Западу. Коренные начала русского народного быта славянофилы видели в общинном землепользовании и самоуправлении. Отри-
1 И. В. Киреевский. Полное собрапие сочинений, т. I. М., 1911, сгр. 217.
22 История СССР, т. IV
337


цая классовый антагонизм интересов крестьян и помещиков, они отстаивали представление о патриархальном характере помещичьей власти над крестьянами. Вся концепция славянофильства была подчинена отрицанию общей исторической закономерности и утверждению самобытности русского исторического процесса, при котором «закон переворотов, вместо того чтобы быть условием жизненных улучшений, есть ...условие распадения и смерти...» 1 Развитие России совершалось и должно совершаться «гармонически и неприметно», т. е. путем постепенных преобразований, проводимых сверху. Славянофилы признавали необходимость отмены крепостного права, но хотели сохранить при этом помещичье право на землю, феодальные повинности крестьян и верховную власть помещика над общиной.
Говоря о политических реформах, славянофилы ратовали за расширение начал местного самоуправления, созыв Земского собора с сохранением верховной власти царя, введение гласности, открытого судопроизводства, отмену телесных наказаний. И социальная, и политическая программа славянофилов несла на себе печать противоречивой тенденции сочетать идеологию консервативного помещика с повелительными требованиями времени. Начатая славянофилами большая и плодотворная работа по изучению русской национальной культуры, народного быта и творчества объективно способствовала углублению демократической тенденции в развитии культурной жизни.
Доказывая несостоятельность утверждений о самобытности русского исторического процесса, противники славянофилов из рядов либеральной интеллигенции исходили из признания общности исторического развития России и стран Запада. Поэтому их называли западниками.
Между славянофилами и западниками шел спор о решении все того же кардинального вопроса русской жизни — вопроса крепостного права, который только в силу невозможности его открытой постановки дебатировался в плоскости «самобытности» русского исторического процесса или признания его общности с западным со всеми следующими отсюда выводами. Западничество — антикрепостническое по своей сущности идейное направление — объединило на первом этапе в общей борьбе против славянофилов широкие круги передовой интеллигенции. К Белинскому и Герцену, возглавившим борьбу против славянофилов, примыкали в первой половине 40-х годов выдающийся просветитель-историк T. Н. Грановский, искусствовед и публицист В. П. Боткин, молодой ученый-юрист К. Д. Кавелин, журналист Е. Ф. Корш, известный актер М. С. Щепкин,
1 И. В. Киреевский. Полное собрание сочинений, т. I, М., 1911, стр. 209. 338


T. H. Грановский
коллеги Грановского но Московскому университету Д. Л. Крюков, П. Г. Редкин, П. Н. Кудрявцев и ряд других выдающихся деятелей. Ожесточенные словесные турниры между западниками и славянофилами, по воспоминаниям современников, были одним из характернейших и ярких явлений литературно-общественной жизни Москвы 40-х годов. В салоне А. П. Елагиной (матери Киреевских), у Чаадаева, в доме литератора Н. Ф. Павлова в определенные дни недели собиралось литературное и ученое общество. Эти беседы привлекали многочисленных слушателей как модное и оригинальное развлечение. Выступления заранее готовились, зачитывались специально подготовленные статьи, рефераты, доклады. С особой силой и блеском развернулся на этих диспутах полемический талант Герцена.
Политическое лицо славянофильской партии было яспо для Герцена. В дневниковой записи от 6 ноября 1842 г. он фиксирует мысль о прямой связи между ненавистью славянофилов к Западу с их ненавистью «ко всему процессу развития рода человеческого», «к свободе мысли, к праву, ко всем гарантиям,
22* 339


Кабинет T. Н. Грановского
ко всей цивилизации» К Считая славянофильскую партию «ретроградной, негуманной, узкой», Герцен признавал за ее отдельными представителями благородство побуждений. Но «дикая нетерпимость славянофилов», их приемы литературной борьбы, порой носившие форму прямых доносов, как, например, стихотворные послания Языкова «К не нашим» (1844 г.), убедили Герцена в правоте Белинского, восставшего против всяких компромиссов со славянофилами. На страницах «Отечественных записок» Белинский вел бой с партией «мистиков, ханжей, лицемеров, обскурантов...»1  2, обрушивая на «Москвитянина» (в котором славянофилы по многим вопросам выступали совместно с Шевыревым и Погодиным) всю силу своего беспощадного сарказма. Белинский развенчивал славянофилов за их «мистические предчувствия победы Востока над Западом», за консервативные социально-исторические идеи, за поиски идеала не в будущем, а в прошлом России.
Против исторической концепции славянофилов была заострена и деятельность выдающегося русского ученого-просветителя T. Н. Грановского. Приступив с осени 1839 г. к чтению лекций по истории средневековья в Московском университете, он сразу же столкнулся с влиянием славянофильских идей на студенческую молодежь. В письме Н. Станкевичу 27 ноября 1839 г. он
1 А. И. Герцен. Собрание сочинений в 30 томах, т. И. М., 1954, стр. 240.
2 В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. XII. М., 1956, стр. 104.
340


В. П. Боткин
с возмущением писал о славянофилах, видевших в реформах Петра I источник всех зол России. Будучи убежденным западником, Грановский с университетской кафедры восставал против славянофильской фальсификации истории Европы и России.
Особенно широкий общественный резонанс имели публичные лекции Грановского, прочитанные им в 1843 и 1845—1846 гг. Это был вызов не только славянофильской партии, но открытое изложение представителем передового лагеря идей единства исторического процесса, прогресса и гуманизма. Грановский в лекциях проводил недвусмысленные параллели между античным рабством или средневековым крепостничеством с отжившим общественным строем николаевской России. Он подчеркивал роль народа в истории, уделял основное внимание истории народных движений, борьбе народа за социальное и национальное освобождение. Хотя и не являясь сторонником революционных и социалистических идей, Грановский будил критическую мысль
341


Начало размежевания революционно- демократического лагеря с буржуазным либерализмом
у своих слушателей; его лекции привлекали необычайно широкую аудиторию и сопровождались бурным изъявлением симпатий к лектору. Глубокая эрудиция, ораторский талант и высокие человеческие качества делали Грановского для современников олицетворением передовой науки, несовместимой с пресловутой «теорией официальной народности». Оценивая историческое значение деятельности Грановского, Герцен писал, что «...кафедра Грановского выросла в трибуну общественного протеста» !.
Термины «западники» и «славянофилы», возникшие в пылу полемики в начале 40-х годов, уже современниками понимались как очень условные. «Неточность такого рода,— писал вдумчивый современник П. В. Анненков,— неизбежны везде, где спор стоит не на настоящей своей почве и ведется не тем способом, не теми словами и аргументами, каких требует» 1 2. Западничество как антифеодальное, антикрепостническое идейное направление с самого начала заключало в себе две тенденции буржуазного развития, отражавшие идеологию крестьянства, с одной стороны, и обуржуазившихся помещиков и формировавшейся буржуазии — с другой.
Герцен еще в студенческие годы осознал тот водораздел, который лег между их кружком, приставшим к берегу социалистических идей, и деятелями либерального толка, оставшимися «на том берегу», каким был, например, издатель «Телеграфа» Н. А. Полевой. Либерализм как политическая программа, противостоящая революционным методам, был сформулирован И. В. Киреевским еще в 1832 г. в статье «19 век». Однако вплоть до резкого обострения кризиса социально-экономических отношений, наступившего в годы революционной ситуации, эти две тенденции, все более размежевываясь, на поверхности общественной жизни отчетливо не проявлялись. Экономическая отсталость крепостной России порождала классовую неоформленность идеологии русской буржуазии. Борьба против крепостничества и самодержавия развивалась при определяющем и ведущем влиянии революционно-демократической идеологии. Общим в идеологии либеральной и революционно-демократической была их антикрепостническая направленность, их буржуазная сущность. Но в то время как дворянский и буржуазный либерализм выражал определенные интересы известной части господствующего класса, революционный демократизм, формировавшийся в предреформенные десятилетия, отражал стремления
1 А. И. Герцен. Собрание сочинений в 30 томах, т. IX. М., 1956, стр. 122.
2 П. В. Анненков. Литературные воспоминания. М., I960, стр. 215.
342


и чаяния крепостного крестьянства. Этим определялись и принципиальные отличия политических и социальных идеалов либералов и крестьянских демократов. Революционно-демократическая идеология воплощала революционную сущность крестьянских требований. Наиболее последовательной, радикальной формой выражения этой идеологии стал утопический социализм, идеи которого развивали в 40-х годах Белинский и Герцен.
В начальный период размежевания, к середине 40-х годов XIX в., несовместимость либеральной и демократической идеологий стала выявляться в подходе и решении общетеоретических, мировоззренческих вопросов. Так, теоретическая размолвка, происшедшая летом 1846 г. в московском кружке Герцена, выявила непримиримость исходных идейных убеждений Белинского, Герцена, Огарева, материалистически решавших вопрос о соотношении материи и сознания, с позицией Грановского и всего остального западнического круга. В этом споре, отмечал Герцен, передовая студенческая молодежь считала его и Белинского представителями их философских мнений. Воинствующий атеизм Герцена и Белинского имел глубокое социальное содержание, полностью совпадавшее со смыслом, вкладывавшимся Марксом в его тезис о том, что «упразднение религии, как иллюзорного счастья народа, есть требование его действительного счастья» *.
Если идеологи складывающегося революционно-демократического направления — Белинский и Герцен — развивали идеи революции и социализма, то либералы отстаивали путь мирного переустройства во имя достижения буржуазных правопоряд- ков. Эти коренные расхождения определяли отношение к революционному опыту Запада и буржуазному общественному строю. В то время как Белинский высоко оценивал революционную непримиримость якобинцев 1793 г., Грановский, напротив, усматривал политический идеал в умеренности враждебных им жирондистов.
В отличие от либералов Герцен и Белинский ясно видели социальную ограниченность европейских революций XIX в., провозглашавших лишь формальное равенство, а фактически сохранявших собственность в руках буржуазии. По их глубокому убеждению, революция должна установить право собственности на иных, общественных началах.
Свое внешнее выражение все углублявшийся процесс размежевания революционно-демократических и либеральных сил нашел в позиции «друзей-врагов» Белинского в связи с его ухо-  11 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочппения, т. 1, стр. 41К
343


дом в 1846 г. из «Отечественных записок» в приобретенный Некрасовым и Панаевым журнал «Современник». Осуществилась заветная мечта Белинского — иметь свой литературный орган. Однако либералы-западники — Боткин, Грановский, Кавелин — отказались пойти за ним и продолжали активно сотрудничать у Краевского, журнал которого превратился в оплот русского либерализма.
В январе 1847 г. вышел под новой редакцией первый номер «Современника», подлинным идейным руководителем которого стал Белинский. В течение двух десятилетий (до окончательного запрещения в 1866 г.) «Современник» оставался трибуной формирующейся, а затем сложившейся революционной демократии, идейным, а затем и организационным центром русского революционного движения. Его программа была изложена в политическом завещании Белинского — письме-памфлете к Гоголю, которое Ленин считал «одним из лучших произведений бесцензурной демократической печати» К Наполненное страстной ненавистью к угнетателям русского народа, к помещичьему самодержавному государству и православной церкви, ко всякому мракобесию, восхвалению невежества, патриархальности, к мистицизму во всех его формах, письмо Белинского было манифестом революционного просветительства. Выступая против идейного оправдания Гоголем самодержавно-крепостнического строя, Белинский сознавал себя выразителем мнения целого поколения. Гуманистический пафос письма Белинского утверждал неотъемлемые права русского народа, попранные крепостническим строем. С негодованием отвергал Белинский пронизывавшие «Избранные места из переписки с друзьями» идеи охранительной идеологии, прославление «православия, самодержавия, народности», попытку отвлечь народ от земных бедствий религиозной проповедью. Он отвечал Гоголю, что России «нужны не проповеди (довольно она слышала их!), не молитвы (довольно она твердила их!), а пробуждение в народе чувства человеческого достоинства, столько веков потерянного в грязи и навозе, права и законы, сообразные не с учением церкви, а с здравым смыслом и справедливостью, и строгое, по возможности, их выполнение» 1 2. Рисуя современное состояние России, которая «представляет собою ужасное зрелище страны, где люди торгуют людьми...», а вместо государственного аппарата существуют «только огромные корпорации разных служебных воров и грабителей», Белинский сформулировал первоочередные задачи, стоящие перед русским обществом: ликвидация крепостного
1 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 25, стр. 94.
2 В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. X. М., 1956, стр. 213.
344


В. Г. Белинский перед смертью
права, уничтожение бюрократического и полицейского гнета, обеспечение нрав человеческой личности. Цивилизация, просвещение, гуманность должны стать достоянием русского человека; в «огромности исторических судеб его в будущем» Белинский был горячо убежден.
Ни Белинский, ни Герцен не видели и не могли видеть в крепостной России 40-х годов революционного народа. Но убеждение, что «вера в будущее своего народа есть одно из условий одействотворения будущего» \ превращало их творчество в мощное орудие общественной борьбы.
В январе 1847 г. Герцен покинул Россию, покинул демократом, революционером, социалистом, чтобы обратиться из-за границы к своим соотечественникам с вольным русским словом. Эта идея, зародившаяся у него вскоре после возвращения из первой ссылки, была с восхищением одобрена Белинским.
За границей Герцен начал с изучения разнообразных аспектов европейской жизни, чтобы уточнить пути решения русских национальных задач. Именно такой характер имели опубликованные в конце 1847 г. в «Современнике» герценовские  11 А. И. Герцен. Собрание сочинений в 30 томах, т. II, стр. 339.
345


«Письма из Avenue Marigni». Начатые во время пребывания в Париже Белинского, они развивали мысли, аналогичные содержавшимся в его письме к Гоголю. Гневная критика Герценом социального строя, утвержденного на Западе буржуазией, встретила резкий отпор со стороны либералов-западников.
В. 	П. Боткин, T. Н. Грановский, К. Д. Кавелин, Е. Ф. Корш единодушно встали на защиту буржуазной цивилизации от «нападок» Герцена. С наибольшей точностью их позиция в завязавшемся споре была сформулирована Боткиным: «Дай бог, чтобы у нас была буржуазия».
Однако в то время как Герцен отрицал за буржуазией какую-либо положительную роль, Белинский с замечательной глубиной социологического проникновения указывал на то, что следует различать «буржуази в борьбе и буржуази торжествующую», и что «не на буржуази вообще, а на больших капиталистов надо нападать...» 1 Именно с позиций последовательного историзма рассматривал Белинский перспективы развития в России капитализма, видя в нем, в противовес апологетам буржуазии, «последнее зло во владычестве капитала, в его тирании над трудом».
Таким образом, еще накануне революции 1848 г., выявившей с трагической очевидностью контрреволюционную сущность буржуазии, в русском общественном движении углублялось размежевание между либерализмом и революционной демократией. Формирование революционно-демократического лагеря в среде русской интеллигенции идейно подготовляло переход к новому этану русского освободительного движения.
Когда Белинский писал в своем знаменитом етр евцы письме к Гоголю, что крестьяне «спят и видят освобождение» и что правительство «хорошо знает, что делают помещики со своими крестьянами, и сколько последние ежегодно режут первых», он исторически точно определил ту объективную силу, которая питала развитие революционной мысли. Вторая половина 40-х годов XIX в. ознаменовалась ростом массового крестьянского движения. Передовая общественная мысль чутко фиксировала настроения народных масс и их нараставшую активность. «В смежных с Галицией губерниях крестьяне весьма расположены вырезать помещиков»,—сообщал в 1848 г. своему единомышленнику один из выдающихся прогрессивных общественных деятелей России М. В. Буташевич-Петрашевский, подчеркивая, что подобные известия способствуют привлечению «внимания общего мнения» к «эмансипации крестьян» 1 2.
1 В. Г. Белинский. Полное собрание сочипений, т. XII, стр. 447—449.
2 «Дело петрашевцев», т. II. М.— Л., 1941, стр. 258.
346


В этом высказывании человека, с чьим именем связаны возникновение и деятельность крупнейшего центра освободительного движения 40-х годов,— ключ к пониманию социальной сущности деятельности петрашевцев. Возникновение кружков петрашевцев, подготовленное материалистической и социалистической пропагандой Белинского и Герцена, знаменовало, по словам Ленина, начало появления «социалистической интеллигенции» в России1. Это было великой вехой в истории формирования революционно-демократического направления, в котором все определеннее выявлялась социалистическая направленность.
М. В. Буташевич-Петрашевский, сын петербургского помещика, доктора медицины и хирургии, родился в 1821 г. После окончания в 1840 г. Царскосельского лицея, где уже проявились его оппозиционные взгляды, он поступил на службу в Министерство иностранных дел и одновременно стал посещать лекции юридического факультета Петербургского университета, который окончил в 1841 г. со степенью кандидата.
Материалист и социалист по убеждениям, Петрашевский решил посвятить себя «служению человечеству и стремлению ко всеобщему благу» 1 2. С присущей ему энергией и целеустремленностью он начинает вести антиправительственную пропаганду в кругах столичного чиновничества, офицерства, студенчества.
G 1844 г. вокруг него образуется постоянный круг лиц, в числе которых литераторы М. Е. Салтыков, А. Н. Плещеев, В. А. Энгельсов, А. П. Баласогло, А. В. Ханыков, В. А. Милютин и ряд других представителей передовой интеллигенции, объединенных общностью убеждений, острой заинтересованностью в уяснении коренных общественных и политических проблем, поисками способов их разрешения.
Показателем степени зрелости теоретических взглядов участников этого кружка и их стремления перейти к широкой политической пропаганде было предпринятое ими издание «Карманного словаря иностранных слов, вошедших в состав русского языка». Первоначально задуманный издателем Н. Кирилловым словарь (типа обычного справочника) был использован петрашевцами для создания боевой энциклопедии материализма и социализма. В. А. Энгельсон писал, что «Петрашевский с жадностью схватился за случай распространить свои идеи при помощи книги, на вид совершенно незначительной; он расширил весь ее план, прибавив к обычным существительным имена собственные, ввел своей властью в русский язык такие иностранные слова, которых до тех пор никто не употреблял,— все это для
1 В. И. Лепин. Полное собрание сочинений, т. 7, стр. 438 (прим.).
2 «Философские и общественно-политические произведения петрашевцев». М., 1953, стр. 439.
347


того, чтобы под разными заголовками изложить основания социалистических учений, перечислить главные статьи конституции, предложенной первым французским учредительным собранием, сделать ядовитую критику современного состояния России и указать заглавия некоторых сочинений таких писателей, как Сен-Симон, Фурье, Гольбах, Кабэ, Луи Блан и др. Основная идея Фейербаха относительно религии выражена без всяких околичностей в статье о натурализме» К
Выход двух первых выпусков этого «Словаря» в 1845 и 1846 гг. был воспринят современниками как чудо. Несмотря на последовавшее затем запрещение, «Словарь» успел распространиться в прогрессивных кругах. Революционная направленность особенно отличала второй выпуск, редактирование которого, как и авторство большинства наиболее значительных статей, целиком принадлежало Петрашевскому. В этом выпуске рассматривались в неразрывном единстве идеи революции и социализма, утверждалась историческая необходимость уничтожения русского самодержавия и крепостничества.
Неурожай 1848 г. и голод, охвативший ряд губерний Центра России, Украины, Поволжья, Приуралья, эпидемия холеры, пожары, усугубляя тяжесть социального гнета, усилили массовое брожение крестьянства. Волна революций, сметавшая реакционные режимы в странах Западной и Центральной Европы, приближалась к пределам Российской империи.
Призрак революции становился грозной реальностью, повергавшей в ужас правящие верхи и вселявшей горячие надежды в сердца передовых русских людей.
В этой обстановке кружок петрашевцев становится притягательным центром для оппозиционных элементов, в разной степени проникнутых демократическими устремлениями. Уже с зимы 1847/48 г. сама организация собраний принимает более правильный и строгий характер. Почти еженедельно, по пятницам, происходят многолюдные и острые дискуссии. С осени 1848 г. выступления для «пятниц» заранее намечаются и готовятся. В кружок вливаются некоторые участники «литературных вечеров» офицерского кружка, возникшего в начале 1846 г. и возглавляемого Н. А. Момбелли. Параллельно с собраниями у Петрашевского зимой 1848/49 г. по вторникам происходят собрания у H. С. Кашкина, где собираются бывшие лицеисты — товарищи Кашкина, молодые чиновники и многие из посещавших Петрашевского, в их числе А. В. Ханыков, И. М. и К. М. Де- бу, Д. Д. Ахшарумов, А. И. Европеус. Если в этом кружке петрашевцев особый интерес вызывают проблемы философские, по-  11 В. А. Энгелъсон. Биография Петрашевского. См. А. И. Герцен. Полное собрание сочинений и писем, т. 6. Пг., 1919, стр. 507—508.
348


М. В. Буташевич- Петрашевский
литэкономия и социалистические учения, то собрания по субботам у С. Ф. Дурова, начавшиеся с марта 1849 г., объединяют преимущественно литераторов, в числе которых был и Ф. М. Достоевский. С кружком поддерживает тесную связь живший в то время в Москве поэт А. Н. Плещеев, развернувший работу среди студенчества.
Революционные события 1848 г. еще более возбудили интерес передовой молодежи к социалистическим учениям, «старейшим пропагатором» которых в России называл себя Петрашев- ский.
Из всех учений утопического социализма петрашевцы признавали лучшим и истинным, наиболее отвечающим «основным началам быта общественного», учение французского социалиста- утописта Шарля Фурье. Социализм в целом рассматривался петрашевцами как конечный результат современного философского мышления, а также как результат непосредственного «наблюдения действительности, как реакция духа человеческого»
349


против буржуазной цивилизации, как требование устранения «противуестественных явлений в жизни общественной» 1. Веря в прогрессивность развития человечества, оценивая капитализм как «анархию совершенную», где личность принесена в жертву капиталу, петрашевцы видели в то же время в капиталистическом строе необходимый момент в общем ходе исторического развития, за которым должен наступить «золотой век» человечества.
И для людей другая жизнь начнется —
Гармонией живой исполнится она.
Тогда изменятся и люди и природа,
И будет на земле — мир, счастье и свобода !
Так воспевал будущую «вечную весну» человечества един из петрашевцев Д. Д. Ахшарумов.
Мысль Фурье о естественных правах человека была глубоко созвучна петрашевцам, искавшим в социальных учениях Запада ответ для решения насущных вопросов русской жизни. В провозглашаемом Фурье принципе коллективного труда как основе нового общественного устройства русские интеллигенты видели те реальные формы организации производства, какие должны прийти на смену подневольному труду крепостное го крестьянина.
Высоко оценивая основные положения системы Фурье, петрашевцы были далеки от признания ее в целом. Так ими была полностью отброшена фантастическая космогоническая часть учения Фурье. Радикальные петрашевцы не разделяли аполитизма Фурье; они стремились придать его учению политический характер. Исходя из положения, что человек является продуктом непрерывно изменяющейся природы, они делали вывод о необходимости социальных преобразований, исходящих из потребностей исторической действительности. А русская действительность выдвигала в первую очередь вопрос о необходимости уничтожения крепостничества и самодержавия. Теоретической и практической разработке решения этого вопроса и была подчинена деятельность петрашевцев. Продолжая традицию декабристов, петрашевцы выдвигали республиканский идеал политического устройства России, допуская как временное, переходное состояние конституционную монархию. Будущая республика мыслилась ими как федерация автономных и самоуправляющихся общин при равенстве всех народов, населяющих Российскую империю. Революционно-демократическое крыло петрашевцев
1 «Философские и общественно-политические произведения петрашевцев», стр. 429.
350


мыслило эту республику как бессословную. В решении крестьянского вопроса петрашевцы вначале рассчитывали на правительство. Из этого исходил Петрашевский, работая в 1848 г. над «Проектом об освобождении крестьян», который предусматривал «прямое, безусловное освобождение их с тою землею, которая ими была обрабатываема, без всякого вознаграждения за то помещика» 1. О попытке подойти к практическому решению крестьянского вопроса свидетельствует литографированная записка Петрашевского 1848 г. «О способах увеличения ценности дворянских или населенных имений», развивающая план продажи дворянских имений купечеству, при которой крестьяне должны были получить личную свободу.
Но если в поисках путей для решения крестьянского вопроса сказалась идейная незрелость петрашевцев, то вместе с тем эти поиски определили революционно-демократическую направленность их политического развития. Дискуссии конца 1848 г. выявили разногласия в среде петрашевцев относительно возможности правительственных реформ и знаменовали переход к выработке практической программы подготовки крестьянского восстания как единственного надежного пути для осуществления коренных социально-политических преобразований. Постановка этой проблемы и представление о форме ее реализации в виде крестьянской войны были крупнейшей исторической заслугой петрашевцев и предвосхищали намерения революционных деятелей 60-х годов.
Петрашевцы обсуждали план выступления горнозаводских рабочих Урала, распространение восстания с Урала на Поволжье, Дон, движение восставших масс на Москву. Однако столь непосредственные расчеты на крестьянскую войну, на готовность народа к революции разделяли лишь немногие. Наиболее последовательно эту линию проводил Н. А. Слешнев, выделявшийся среди петрашевцев своим радикализмом.
Основную форму своей практической деятельности петрашевцы видели в широкой пропаганде и распространении революционных идей среди «людей различных характеров, различных состояний, мужчин и женщин.., людей специальных познаний, ученых, людей практических: архитекторов, ремесленников, художников, артистов, военных людей...», в подчинении своему влиянию университета, лицея, военных училищ, кадетских корпусов, гимназий1  2. Подготовив таким образом будущих революционных деятелей, петрашевцы намечали развернуть одновременно широкую агитацию в народе для воспитания в нем революционного сознания.
1 Там же, стр. 363.
2 «Дело петрашевцев», т. III. М.— Л., 1951, стр. 103
351


Попытка создания тайного революционного общества, к которому кружки петрашевцев шли всей логикой своего оазвития, оказалась неудачной именно в силу расхождений по вопросу о восстании, о сроках и способах его организации.
В декабре 1848 г. петрашевцы обсуждали программу будущего тайного общества. Момбелли полагал, что его целью должно быть руководство общественным мнением. Не отвергая этого предложения, Петрашевский выдвигал в качестве главнейшей задачи тайного общества разработку вопросов, «относящихся до политического устройства государства и общественного быта...» Спешнев, человек с широким политическим кругозором, воспринявший идеи домарксового коммунизма, был убежденным сторонником крестьянской революции и связывал создание тайного общества с задачей непосредственной организации восстания.
Сочтя пока несвоевременным создание тайной революционной организации, петрашевцы сосредоточили усилия на пропаганде, придавая первостепенное значение изданию и распространению антиправительственной литературы. Для этой цели Н. П. Григорьевым была специально написана «Солдатская беседа», готовился перевод из сочинений французского социалиста Ламеннэ, П. Н. Филиппов работал над агитационным произведением «Десять заповедей».
Исключительное значение придавали петрашевцы распространению письма Белинского к Гоголю, впервые прочитанного ими в апреле 1849 г. сначала на собрании у Дурова, затем у Петрашевского. Именно в связи с перепиской этого письма возникла идея организации тайной литографии, а затем, впервые в истории русской подпольной печати,— тайной типографии. В реализации этого замысла наряду с революционно настроенными Спешневым и Филипповым принимали участие Дуров, В. А. Милютин и такие представители либерального крыла петрашевцев, как писатель Ф. М. Достоевский и поэт А. Г. Майков. Арест петрашевцев пресек задуманную работу по созданию нелегальной типографии.
Последним значительным пропагандистским действием петрашевцев был обед, устроенный 7 апреля 1849 г. кружком Каш- кина на квартире у Европеуса по случаю дня рождения Фурье. Выступивший на обеде Петрашевский провозгласил тост «за знание действительности», за соединение социалистической пропаганды с политической. «Мы осудили на смерть настоящий быт общественный, надо приговор наш исполнить» \—таким призывом к революционному действию закончил он речь.
Преодолевая либерально-просветительские иллюзии, петрашевцы формировались как деятели революционно-демократиче-
1 «Дело петрашевцев», т. I. М.—Л., 1937, стр. 518. 352


ского движения. Однако они не успели реализовать свои широкие замыслы. О деятельности петрашевцев систематически доносил подосланный к ним провокатор Антонелли. 22 апреля 1849 г. начались аресты, а на другой день Николай I назначил «Секретную следственную комиссию». По подозрению в принадлежности к кружку Петрашевского в списки комиссии было занесено 252 человека, к следствию привлечено 122, военному суду предано 28 человек *. «Заговор идей» — так была определена комиссией деятельность петрашевцев, которая расценивалась как опаснейшее государственное преступление. 21 человек был приговорен к смерти. И хотя смертный приговор был «милостиво» заменен в последний момент Николаем I каторгой и ссылкой, царь не отказал себе в удовольствии подвергнуть осужденных трагическому фарсу приведения приговора в исполнение. Расстрел был публично инсценирован 22 декабря 1849 г. на Семеновской площади столицы, куда осужденные были привезены из Петропавловской крепости. Они пережили весь ужас предстоящей казни.
22 апреля Николай I отдал распоряже- гаГ"“ движение ние об аресте петрашевцев, а 26 апреля и революция 1848 г. 1849 г. был объявлен манифест о начале
венгерского похода. Близость этих двух дат не была случайностью. Выступая на вооруженное подавление европейской революции, царизм — эта «великая опора европейской реакции»1  2 — обеспечивал свой далеко не прочный тыл.
События 1848 г. в Европе усугубили ту напряженность внутреннего положения, которая сложилась в то время в России.
Через русскую и иностранную периодическую печать, из частной переписки, от приезжающих из-за границы, путем прямого контакта с жителями пограничных районов информация о происходящем получала широкое распространение. Царизм мобилизует все средства, чтобы оградиться от Европы: от прямого запрещения въезда иностранцев до введения чрезвычайных цензурных мер. Так называемый Меныпиковский комитет требовал от журналов содействия «правительству в охранении публики от заражения идеями, вредными нравственности и общественному порядку». Для реализации этих “требований 2 апреля 1848 г. учреждается Бутурлинский комитет по делам печати, устанавливающий неограниченный цензурный террор. Даже теоретик «официальной народности» министр просвещения С. С. Уваров оказывается для того времени недостаточно
1 Там же, стр. XX.
2 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. VI, стр. 9.
23 История СССР, т. IV
353


консервативным и заменяется воинствующим реакционером П. А. Ширинским-Шихматрвым.
Но никакие охранительные меры не могли остановить развития русского общественного движения, активизируемого влиянием революционных событий. Идет дальнейшее размежевание общественных течений. Славянофилы восприняли революцию 1848 г. как грозное предупреждение России о пагубности европейского пути, ведущего к «язве пролетариатства» и следующей за этим «анархии». В сохранении самобытности России, нерушимости самодержавия, в отказе от всяких политических преобразований, якобы приведших Европу к полному банкротству, видели они спасение России. Отвращение славянофилов от всего европейского доходило до смешного, поскольку «европейское» воспринималось ими как «революционное». Наиболее воинствующие из них, вроде Константина Аксакова, требуя возврата к истинно русским «спасительным началам», демонстративно отпустили бороды и обрядились в русские старинные кафтаны и мурмолки. С восторгом и энтузиазмом приветствуя контрреволюционный поход царизма в Венгрию, славянофилы объединились с такими апологетами самодержавия, как Шевы- рев и Погодин.
Одновременно выявились классовые позиции либералов-за- падников, которых сближало со славянофилами резко отрицательное отношение к революционным методам борьбы, стремление разрешить вопрос о крепостном праве путем мирных реформ.
Наиболее отчетливо эти настроения проявились у В. П. Боткина, П. В. Анненкова и особенно у Б. Н. Чичерина, тогда еще студента Московского университета. С воодушевлением встретив известия о Февральской революции в Париже, он был как «громовым ударом» поражен июньским восстанием парижского пролетариата. По его мнению, это было выступление «разнузданной толпы, готовой ниспровергнуть те самые учреждения, которые были для них созданы».
Непосредственный свидетель революционных событий в Италии и Франции, очевидец трагических июньских дней, Герцен тоже пережил чувство глубочайшего разочарования во всем происходящем. Но скептицизм Герцена не имел ничего общего со скептицизмом либералов-западников, отрекшихся от революции. Социальный смысл его с предельной глубиной объяснил В. И. Ленин: «Духовный крах Герцена, его глубокий скептицизм и пессимизм после 1848 года был крахом буржуазных иллюзий в социализме. Духовная драма Герцена была порождением и отражением той всемирно-исторической эпохи, когда революционность буржуазной демократии уже умирала (в Европе), а революционность социалистического пролетариата еще не
354


созрела» В то время как Чичерин проклинал «разнузданную толпу», посмевшую посягнуть на республиканские учреждения, Герцен проклинал «мир оппозиции, мир парламентских драк, либеральных форм — тот же падающий мир», прикрывающий социальное порабощение трудящихся масс. В этот критический момент своего идейного развития Герцен, убедившись в контрреволюционной сущности либеральной буржуазии, бессилии демократии, пришел к выводу, что осуществление социалистического идеала для умирающей европейской цивилизации — вопрос отдаленного будущего. Но если Белинский к концу жизни, будучи не удовлетворен абстрактной отвлеченностью, чисто просветительным характером утопического социализма, шел в своих теоретических исканиях в направлении к пониманию социализма как естественноисторической закономерности общественного развития, связанной с материальными интересами наиболее угнетенного класса буржуазного общества, то Герцен под влиянием исхода революции 1848 г. и утраты веры в социалистическое будущее Европы пришел к идее «русского», «крестьянского социализма».
В русской поземельной общине, социалистический элемент в которой усматривали и петрашевцы, он увидел залог и искомую форму социалистического будущего России. «Русский социализм» как соединение специфических основ русского крестьянского быта с западноевропейской наукой — вот форма созданного Герценом утопического социализма. Его исходным положением было представление о крестьянской поземельной общине, сохранившейся в России с далеких времен, как о реальной предпосылке, экономическом основании социалистического будущего России. Это было утопией, так как «русский социализм», так же как и утопический западноевропейский социализм, не мог подняться до понимания всемирно-исторической роли пролетариата как единственного класса, способного возглавить борьбу народных масс за социализм и создать условия для его построения.
Однако, будучи утопией, «русский», «крестьянский социализм» был в предпролетарскую эпоху наиболее радикальной демократической идеологией, выражавшей интересы русского крестьянства, стоявшего на пороге буржуазной революции. Герцен нашел в нем теоретическую основу в борьбе за новую Россию. Ознакомление Запада с неизвестным ему миром русской жизни и служение России вольным русским словом — революционной пропагандой — таковы были благородные задачи, которые поставил перед собой Герцен, навсегда оставшись за границей.  11 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 21, стр. 256.
23* 355


Революция 1848 г. ускорила процесс идейного формирования будущего вождя русской революционной демократии Н. Г. Чернышевского. К мысли «о возможности и близости у нас революции» он подошел в результате непосредственного общения с петрашевцами и особенно с А. В. Ханыковым. «Он показал мне,— записал Чернышевский в дневнике 11 декабря 1848 г.,— множество элементов возмущения, напр., раскольники, общинное устройство у удельных крестьян, недовольство большей части служащего класса и проч...»
Вращаясь в наиболее радикальных кругах петербургского общества, посещая, в частности, с осени 1849 г. кружок литератора и педагога И. И. Введенского, Чернышевский с удовлетворением отмечал широкое распространение в кругах демократической интеллигенции революционных и социалистических идей. Собственный жизненный путь Чернышевский определил для себя уже совершенно точно. «Через несколько лет я журналист и предводитель или одно из главных лиц крайней левой стороны...»,— записал он в дневнике в день своего совершеннолетия — И июля 1849 г.
«Крайняя левая» — это и есть революционно-демократическое направление, подготовленное идейной борьбой 30—40-х годов XIX в.
Отзвуки этой борьбы мы явственно ощущаем в общественном движении и в развитии передовой мысли на Украине, в Прибалтике и в других районах России.


ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
НАЦИОНАЛЬНО-КОЛОНИАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА ЦАРИЗМА И ОСВОБОДИТЕЛЬНАЯ БОРЬБА НАРОДОВ РОССИИ
ЦАРСКАЯ РОССИЯ — ТЮРЬМА НАРОДОВ 1
Расширение границ Российской империи
К началу XIX столетия, помимо территорий, издревле заселенных русскими, в состав Российской империи тогда уже входили Эстония и Латвия, Литва и Белоруссия, большая часть Украины, степная полоса и горные области Северного Кавказа (Ка- барда, Осетия), западная часть Казахстана и все необъятное пространство Сибири, вся заполярная зона Крайнего Севера.
В течение первой половины XIX столетия к России отошли Финляндия, населенная молдаванами и украинцами Бессарабия, некоторые польские земли по реке Висле и ее притокам, почти все Закавказье (без Аджарии и Батума), вся территория Казахстана по Сыр-Дарьинской военной линии. Несколько позднее, в 1864 г., было завершено завоевание горных районов Северного Кавказа. За счет этих приобретений территория Российской империи увеличилась примерно на Vs часть и достигла почти 18 млн. квадратных верст. При этом общая численность населения страны превысила к середине XIX в. 70 млн. человек.
Конечно, не все приобретенные за это время территории имели равное стратегическое и экономическое значение. Однако нельзя оставить без внимания то, что за счет присоединения Финляндии, Кавказа и Приамурья удлинилась береговая линия империи и расширились возможности ее морских сообщений с другими странами. Поставщиком сырья для российской
357


промышленности могли стать и некоторые районы Закавказья с их тутовыми садами, плантациями марены и хлопчатника. Наконец, расширение границ империи в южном и юго-восточном направлениях обеспечивало рост площадей плодородных целинных земель, освоение которых позволяло надеяться на быстрое увеличение продукции сельского хозяйства.
Таким образом, новые территориальные приобретения, сделанные в XIX в., умножали богатство естественных ресурсов России и создавали объективные предпосылки для развития ее экономики.
Крепнувшие хозяйственные связи между различными областями страны углубляли общественное разделение труда. Вовлечение новых территорий в орбиту единого всероссийского рынка, а через нее и в сферу мирового хозяйства способствовало экономическому прогрессу не только великорусского центра, но и самых отдаленных окраин империи.
Повсюду, в горах Кавказа и степях Зауралья, на побережье Прибалтики и в таежных дебрях Сибири, нарушались патриархальная замкнутость и феодальная ограниченность хозяйственного и общественного быта. Один из авторов начала XIX в. сообщал, что в Таллин и Ригу «приходят караваны русских и польских, латышских и эстонских крестьян» и что «зимой почти все улицы одинаково забиты санями», груженными льном, смолой, птицей, зерном и другими продуктами, привезенными на продажу. Несколько позднее комендант Анапской крепости доносил, что на местном базаре горцы «бродят между русскими, как русские мужики» \ а другой русский военачальник отмечал, что «большая часть абхазцев узнала теперь цену деньгам и потому охотнее продает свои произведения на деньги, нежели на вымен товаров» 1 2.
Обмен товарами приводил к заимствованию производственного опыта партнеров в торговле, к трудовому и культурному общению. Под влиянием русских крестьян-переселенцев больше стали заниматься хлебопашеством калмыки и ногайцы в Прикаспийских степях, казахи, буряты и якуты в Сибири. Переходя к оседлости, они стали возводить постоянные жилища, напоминавшие русские избы.
Кавказские горцы заимствовали от русских переселенцев более совершенные приемы полеводства, семена новых сортов пшеницы. Русские крестьяне познакомили их с капустой, помидорами, картофелем. В горских аулах появлялись русские
1 Государственный архив Краснодарского края, ф. 260, on. 1, д. 177, л 7. Рапорт коменданта Анапы от 10 января 1842 г.
2 ЦГИА Грузинской ССР, ф. 1396, on. 1, д. 69, л. 9. Рапорт генерала Ольшевского от 3 сентября 1839 г.
358


телеги, жилые дома и печи русского типа. Их нередко строили русские мастера, нанимавшиеся на работу к горским князьям и зажиточным крестьянам. Корреспондент газеты «Кавказ» писал в 1848 г. из Ставрополя: «Свободные жители губернии — казаки, отставные солдаты, мещане — ездят в Кабарду к князьям и богатым узденям на работы, строят им дома, мельницы, конюшни, разводят сады, делают мебель, посуду и разные полезные вещи, жители с любопытством смотрят на их работу и слушают их наставления и замечания».
Со своей стороны переселявшиеся на окраины русские крестьяне заимствовали опыт коренных жителей по уходу за незнакомыми породами степного скота. На Северном Кавказе русские новоселы перенимали от горцев различные принадлежности костюма, конской упряжи, вооружение, местные образцы сельскохозяйственных орудий. При этом они усваивали и местную терминологию, обогащая свою речь словами из адыгейского, чеченского, кумыкского языков. Ссыльный декабрист А. А. Бестужев отмечал, что русские казаки, поселившиеся на Тереке, «почти все говорят» по-чеченски и по-кумыкски, «водят с горцами дружбу, даже родство по похищенным взаимно женам». Служивший на Тереке Л. Н. Толстой свидетельствовал, что «живя между чеченцами, казаки перероднились с ними и усвоили себе обычаи, образ жизни и нравы горцев». Тот же процесс сближения народов можно было наблюдать в Поволжье, Приуралье, Казахстане, Сибири. Известный казахский просветитель Чокан Валиханов писал: «Мы связаны с русскими историческим и даже кровным родством».
По мере развития товарно-хозяйственных связей росли обороты торговли, возникали новые промыслы, увеличивалась подвижность населения. Коренные обитатели Прибалтики, Кавказа, Поволжья, Прибайкалья услышали гудок парохода. Через Уральские горы и сквозь Сибирскую тайгу прокладывались новые колесные дороги. По ним скакали почтовые тройки. Самые глухие уголки страны связывались с центром регулярным, пусть еще весьма несовершенным сообщением.
Становлению контактов между трудящимися разных национальностей способствовало оживление городской жизни. В быстрорастущих южных городах — Одессе, Николаеве, Ростове — встречались толпы искавших заработка русских и украинских бедняков. В Баку трудились азербайджанцы и армяне, русские и дагестанцы. В Казани, Самаре, Саратове, Астрахани среди русских рабочих нередко можно было встретить татар, чувашей, удмуртов, башкир. На базарах сибирских городов все чаще появлялись хакасы, буряты, якуты и другие коренные жители края. Новые города поднимались на самых отдаленных и почти безлюдных в прошлом окраинах.
359


Таков был основанный в 1860 г. на сопках далекого Приморья Владивосток.
Общаясь с русскими, представители народов Востока начинали постепенно освобождаться от дурмана мусульманского фанатизма, паутины суеверий и предрассудков. В русских городах некоторые из них впервые узнавали, что на свете есть светские школы, больницы, аптеки, типографии, картинные галереи, театры. Из русских книг и газет им становилось известно о жизни зарубежных стран, о достижениях европейской техники, о новых завоеваниях научной и общественно-политической мысли, о прогрессивных социальных учениях.
Развивавшиеся в России капиталистические отношения были более прогрессивными по сравнению с теми отсталыми формами патриархально-феодального быта, которые тогда еще прочно господствовали у народов Кавказа, Заволжья, Казахстана, Сибири и Дальнего Востока. Вовлечение названных районов в систему всероссийского рынка способствовало переходу обитавших там народов к более высоким формам хозяйственной и общественной жизни. Именно это и имел в виду Ф. Энгельс, когда писал: «Господство России играет цивилизаторскую роль для Черного и Каспийского морей и Центральной Азии, для башкир и татар...» 1
Но прогресс в условиях эксплуататорского строя всегда осуществлялся ценой невероятных бедствий и тяжких лишений трудящихся масс, а порой и гибели целых народов. В частности, признание прогрессивности капитализма, как подчеркивал В. И. Ленин, «...вполне совместимо ...с полным признанием отрицательных и мрачных сторон капитализма, с полным признанием неизбежно свойственных капитализму глубоких и всесторонних общественных противоречий, вскрывающих исторически преходящий характер этого экономического режима» 1 2.
Объединение ранее изолированных, слабо связанных с мировым хозяйством областей в огромный всероссийский рынок было, несомненно, таким же исторически прогрессивным по своему содержанию процессом, как и хозяйственное и культурное сближение народов в едином Российском государстве. Однако формы и методы этого процесса не соответствовали его объективно прогрессивному содержанию, ибо они были обусловлены военно-феодальным характером господствовавшего в стране царского режима и эксплуататорской сущностью связанного с ним общественного строя.
1 К. Марче и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 27, стр. 24.
2 В. И. Лепин. Полное собрание сочинений, т. 3, стр. 597
360


2
Социальная база и классовый характер царской национально-колониальной политики
В Российской империи господствовал класс феодальных землевладельцев, дворян-помещиков. По существу царизм был диктатурой этого класса.
Отсюда следует, что царское правительство всегда осуществляло свою политику прежде всего в интересах русского дворянства. В частности, и характерная для внешней политики царизма тенденция к территориальной экспансии была обусловлена в первую очередь классовыми устремлениями дворян- помещиков.
Наличие по соседству обширных, но малонаселенных степных и лесостепных районов было важной исторической особенностью развития Российского централизованного государства. Плодородные земли этих районов простирались от Карпатских предгорий до Волги на юге и далеко за Волгой на востоке. Они издавна были резервом русского феодализма, обеспечивая его развитие не только вглубь, но и вширь. Освоение этих земель на южной и восточной окраинах временно смягчало остроту классовых противоречий внутри страны. Всякий раз, когда феодальные землевладельцы наталкивались на сопротивление крестьянских масс в пределах великорусского центра, они побуждали царское правительство к активной внешней политике в восточном и южном направлениях.
Со второй половины XVIII в. русские помещики особенно энергично взялись за освоение окраин. За счет распространения своего классового господства на новые территории они надеялись предотвратить начавшееся разложение крепостного хозяйства, грозившее кризисом всей крепостнической системе.
Царизм шел навстречу запросам «первенствующего» сословия. Дворяне получали на окраинах земли вместе с сидевшими на них крестьянами. Екатерина II и ее сын Павел I «пожаловали» дворянам около 1,5 млн. казенных крестьян, преимущественно в восточных и южных губерниях. Александр I, подарив дворянам пять крупных населенных имений, заявил, что никому больше не даст казенных крестьян. Однако отвод земель дворянам в Заволжье, Приуралье и на Кавказе продолжался и при нем. Николай I следовал его примеру. Всего за 33 года (1804—1836 гг.) было роздано 368 землевладельцам 1 032 524 десятины  11 II. М. Дружинин. Государственные крестьяне тт реформы П. Д. Киселева, т. I. М., 1946, стр. 87—88.
361


Крупные земельные «пожалования» получили в Среднем Поволжье гр. Мусин-Пушкин, маркиз де Траверсе и прочие новые симбирские помещики. Тысячи татарских и мордовских крестьян стали их крепостными людьми. Вскоре помещикам стало здесь уже тесно. Они устремились дальше на восток, за Волгу, в лесостепные районы Приуралья. Одни получали и там земли в порядке «пожалования», другие покупали их по баснословно дешевым ценам, уплачивая несколько копеек за десятину. Писатель С. Т. Аксаков подробно рассказал об этом в своей «Семейной хронике».
С конца XVIII в. русское дворянство усиливает наступление и на территории Нижнего Поволжья. За 17 лет (1780— 1797 гг.) 33 помещика получили здесь 328 тыс. десятин. Среди них выделялись принадлежавшие к высшему кругу русской аристократии гр. Д. А. Зубов (90 тыс. десятин), гр. Н. П. Шереметев (38 тыс. десятин) и кн. Г. А. Потемкин (21 тыс. десятин).
Тогда же русские дворяне стали добиваться земельных «пожалований» на юге — в предкавказских, приазовских и причерноморских степях. Только в пределах Степного Предкавказья к 1804 г. было роздано помещикам 623 тыс. десятин, а в последующие три десятилетия — еще 16 тыс. десятин 1. Новыми хозяевами ставропольских и прикумских степей стали графы Воронцовы и Чернышевы, князья Вяземские и Потемкины и другие представители русской сановной знати.
Щедро раздавало царское правительство целинные земли в степях Южной Украины. Еще в 1787 г. почти половина земельной площади Екатеринославского наместничества находилась в руках помещиков. При этом и здесь типичными были крупные латифундии по 30—40 тыс. десятин каждая. Их владельцами были Кочубеи, Потоцкие, Скаржинские и пр.
Огромные массивы «пожалованных» земель надо было кому-то обрабатывать. Царизм и тут шел навстречу дворянам, стараясь обеспечить их рабочей силой и решить эту проблему специфически феодальными методами. Правительство поощряло перевод на окраины помещичьих крестьян из внутренних губерний, а также запрещало самовольный переход сельских жителей в районах новой колонизации. В 1796 г. Павел I издал указ, закреплявший «на местах, ими обитаемых» всех «поселян» Екатеринославской, Вознесенской и Кавказской губерний, а также Таврической области1  2. Тем самым вся территория южных степей от Днестра до Каспийского моря одним росчерком пера была включена в сферу действия крепостного права. На¬
1 Л. В. Фадеев. Очерки экономического развития Степного Предкавказья в дореформенный период. М., 1957, стр. 105.
2 ПСЗ, т. XXIV, № 17638.
362


саждение на окраинах феодальной собственности на землю неизбежно влекло за собой установление там крепостнических отношений.
Конечно, механическое перенесение на окраины сложившихся в центре империи феодальных институтов не могло само по себе обеспечить успеха в деле экономического освоения завоеванных территорий. Грандиозная задача хозяйственного использования целинных степей была помещикам-крепостникам явно не по плечу. Самое большее, что им удавалось, это ведение экстенсивного животноводческого хозяйства. От подъема целины большинству из них пришлось отказаться. Тем не менее вопреки этим фактам в экономической литературе того времени настойчиво пропагандировалась версия о культуртрегерской миссии русских помещиков на окраинах империи.
«Что извлекло Крым из ничтожества и дало ему важное значение в экономическом отношении?» — патетически вопрошал автор одного из «Обозрений», изданных в 1836 г. по «высочайшему повелению», и тут же сам отвечал: «Водворение там русских помещиков, а с тем вместе — просвещения, трудов, капиталов...» Такая идеализация деятельности русских крепостников в Крыму была необходима данному автору для того, чтобы доказать, что путь к освоению других окраин также лежит через насаждение там русского феодального землевладения. В частности, тот же автор предлагал, чтобы и Закавказье «почувствовало те же живительные меры, которые переродили Крым», т. е. стало бы ареной колонизаторской деятельности русских помещиков.
Тот факт, что подобные взгляды находили отражение в официозных изданиях, свидетельствует о том, что их разделяли руководящие государственные деятели царской России. Однако неправильно было бы считать, что стремление русских помещиков к расширению сферы крепостнической эксплуатации было единственной причиной экспансии царизма. Помимо этого, следует учитывать и потребности государственной казны или самого Российского феодального государства: захват новых территорий и увеличение таким образом числа плативших подати подданных имели для царизма большое значение. При этом надо иметь в виду, что натуральная подать с нерусского населения восточных окраин обычно взыскивалась «мягкой рухлядью» — пушниной — ценнейшим валютным товаром.
Почти полтора столетия эта драгоценная «мягкая рухлядь» играла в финансово-экономической жизни Российского феодального государства такую же роль, какая в других странах принадлежала золоту. Едва ли не все обитавшие к востоку от Волги народы, поступая в подданство русских царей, облагались ясаком, взимавшимся преимущественно ценными мехами.
363


Только со второй половины XVIII в. они стали вытесняться поступавшими из Сибири в казну драгоценными металлами.
В целях пополнения казны различные слои крестьян, «которые не за помещики», были еще при Петре I объявлены «государственными». В эту категорию были включены и обложенные ясаком татары, удмурты, чуваши, мари, мордва, коми. Правительство рассматривало этих крестьян как зависимых от государства плательщиков феодальной ренты, разъясняя, что они «себе помещиков и никаких владельцев, кроме императорского величества, не имеют».
В XIX в. численность государственных крестьян увеличилась за счет грузинских, армянских, азербайджанских крестьян, принадлежавших ранее отстраненным от власти местным владетелям. Объявив земли последних государственными, царское правительство обязало пользовавшихся ими крестьян платить феодальную ренту Российскому государству, взимая ее в форме «подымной подати» с каждого двора. Вообще удельный вес государственных крестьян по отношению ко всему крестьянскому населению был на окраинах гораздо выше, чем в центре империи, достигая в Бакинской губернии 82,2%, Таврической—91,8, Вятской — 92,1, Астраханской — 93,5%.
С расширением экспансии царизма в прикаспийских и зауральских степях масса податного населения империи увеличивалась за счет поступавших в подданство России кочевников. В 1837 г. казахи Младшего Жуза были обложены особой киби- точной податью. С каждой кибитки, независимо от состава семьи и количества скота, взималось по 1 руб. 50 коп. серебром. Позднее кибиточную подать стали платить все остальные казахи, а также киргизы и калмыки. Таким образом, расширяя свои границы, Российское феодальное государство увеличивало сумму податных поступлений. В территориальной экспансии были также непосредственно заинтересованы сами цари и члены царской фамилии: их непосредственная собственность — удельные земли — также находилась преимущественно за старыми пределами великорусского центра. К середине XIX в. почти 3U всей массы удельных крестьян проживало в районах Поволжья и Приуралья. Позднее удельное ведомство получило для организации крупных винодельческих хозяйств значительные земельные массивы в Крыму и на Кавказе.
Поэтому неудивительно, что цари и их ближайшие родственники, имевшие титул «великих князей», всегда проявляли живой интерес к новым территориальным завоеваниям.
Разумеется, в завоевании и освоении новых территорий, в захвате морских торговых путей было заинтересовано и русское купечество. Московские, ярославские, нижегородские, казанские купцы принимали активное участие в колониальной
364


эксплуатации народов Поволжья, Приуралья и Сибири. Неэквивалентный обмен и скупка за бесценок пушнины и моржовой кости способствовали быстрому обогащению русских купцов, а значит, и накоплению в России крупных капиталов.
Но экономическая мощь и политическая власть в царской России по-прежнему оставались в руках дворян-помещиков. Крупный торговый капитал не только широко применял феодальные методы эксплуатации населения окраин, но и тесно сотрудничал с финансово-бюрократическим аппаратом феодального государства. Возникавшие на окраинах купеческие компании оказывались долговечными только в том случае, если им покровительствовало феодальное государство. Получая от государства определенные привилегии, они вынуждены были подчинять свою деятельность контролю царской администрации.
Типичной в этом смысле была основанная в 1799 г. «Российско-Американская компания». Находясь под «высочайшим покровительством» императора, она сохраняла до 1868 г. монополию на все пушные и морские промыслы в северной части Тихого океана, включая Алеутские и Курильские острова и берега Северной Америки; «главный правитель» этой компании следовал указаниям правительственных чиновников и проводил угодную царизму линию в коммерческих делах и внешнеторговых сношениях. Подчиненная роль купечества проявлялась здесь со всей очевидностью.
Таким образом, вся история экспансии царизма на протяжении XVI—XVIII вв. убедительно доказывает, что в основе ее лежало стремление русских дворян-помещиков и царского правительства к развитию феодализма вширь — к расширению сферы феодальной эксплуатации. Иными словами — социальной базой колониальной политики царизма был господствовавший в России класс феодальных землевладельцев.
В. И. Ленин указывал, что «колониальная политика и империализм существовали и до новейшей ступени капитализма и даже до капитализма» *. Поэтому он считал возможным называть «империалистскими» все войны, имевшие захватнический, грабительский характер. Такие войны вели «...и европейские государства XVI—XVIII веков, завоевывая колонии, и старая Россия, завоевывая Сибирь...» 1 2
Следуя этйм ленинским указаниям, царскую экспансию можно определить как политику российского военно-феодального государства, направленную на захват слаборазвитых соседних стран и порабощение населявших эти страны народов.
1 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 27, стр. 379.
2 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 34, стр. 368; см. также стр. 364.
365


3
Формы и методы национально-колониальной политики царизма
Не все окраины Российской империи были ее колониями. Такие национальные окраины, как Прибалтика, Украина, Белоруссия, Литва, польские земли, по своему
Три типа окраин социально-экономическому развитию не
цаоской России а
г уступали центральным великорусским гу¬
берниям. Включение этих территорий в сферу всероссийского рынка способствовало появлению здесь капиталистических мануфактур и росту товарности сельского хозяйства.
Рига, Лодзь, Нарва становились индустриальными центрами всероссийского значения. Основанная в середине XIX в. в Нарве Кренгольмская мануфактура была самым крупным в Европе предприятием по переработке хлопка.
Лен, который выращивали на полях Эстляндии и Лифлян- дии, сахарная свекла и конопля, которые сеяли на Украине, в значительной мере подвергались промышленной переработке в пределах этих же территорий, а не вывозились в качестве сырья для фабрик и заводов метрополии.
В Белоруссии и Литве элементы капитализма вызревали несколько медленнее, чем в Прибалтике и Польше, но в общем и здесь темпы экономического развития были не ниже, чем во многих губерниях внутренней России.
На западных окраинах империи не было свободных, незанятых земель, которые могли бы быть использованы для русской колонизации. Не русские крестьяне переселялись в Белоруссию и Прибалтику, а, наоборот, эстонские, латышские, белорусские крестьяне искали лучшей доли в пределах русских и украинских губерний.
Не были западные окраины империи и рынком сбыта для русских промышленных изделий. Напротив, отсюда вывозились во внутреннюю Россию ткани, спички, бумага, стекло, спирт, краски и другие товары. Наконец, и по уровню культурного развития население западных окраин также не уступало населению внутренних великорусских губерний.
Следовательно, Прибалтика, Белоруссия, Литва, польские земли и Украина, исключая причерноморские степи, не были колониями царской России. Тем более неприменимо понятие «колония» к Финляндии, которая была достаточно развитой в экономическом отношении страной к моменту включения ее в состав Российской империи.
Однако население названных территорий, хотя и не подвергалось колониальной эксплуатации, испытывало национальное
366


угнетение. Финляндия имела свою государственность, но другие окраины утрачивали остатки автономии. Развитие национальной культуры народов Прибалтики, Финляндии, Польши, Белоруссии, Украины было сильно стеснено русификаторской политикой царизма и административно-полицейским произволом царских наместников и губернаторов.
Иной тип окраин империи представляли собой Южная Украина, которая официально именовалась «Новороссией», степное Предкавказье, Заволжье и частично Сибирь. До 1861 г. эти районы отличались низкой плотностью населения, огромным фондом незанятых и неосвоенных земель, слабым развитием путей сообщения, отсутствием промышленных очагов. Главной отраслью хозяйства этих районов в дореформенный период было степное животноводство. Отсюда в города промышленного центра перегоняли за тысячи верст табуны лошадей, стада мясного скота, направляли обозы, груженные шерстью, кожей, салом. По мере заселения этих степных окраин там усиливалась распашка целинных земель, начиналось развитие торгового земледелия. Но чем больше эти аграрные окраины страны становились рынками сбыта привозных промышленных изделий Центральной России, экономика этих районов еще очевиднее приобретала колониальный облик.
Однако преобладающим населением здесь были русские. Понятно, что они не подвергались национальному угнетению. Поэтому Предкавказье и Сибирь были колониями лишь в экономическом смысле. К этому же типу окраин принадлежала и «Новороссия», куда помещики вывозили крепостных из других частей Украины и центральных районов России и где поэтому было смешанное, украинское и русское, население.
Третий тип окраин Российской империи составляли Кавказ, Казахстан, а также те внутренние районы страны (Поволжье, Приуралье и Сибирь), где имелся значительный процент коренного населения. Они служили объектом русской колонизации, а затем стали сырьевой базой и рынком сбыта для русской промышленности, ареной неприкрытого военно-феодального грабежа и жестокого угнетения. Они отличались наиболее низким уровнем социально-экономического развития по сравнению с другими окраинами империи. Феодальные отношения обладали здесь большей живучестью, поскольку феодализм еще мог развиваться тут за счет поглощения дофеодальных форм хозяйства и общественного быта. Признаки разложения феодальной формации здесь были выражены гораздо слабее, чем в центральной части страны. Зато у многих народов этих окраин, в частности у кавказских горцев и некоторых сибирских народностей, феодальные отношения еще переплетались с патриархально-общинными настолько, что можно было говорить о не¬
367


зрелых патриархально-феодальных отношениях. Кое-где еще сохраняли свое значение элементы рабовладельческого уклада, хотя официально с присоединением данных территорий к России рабство и работорговля запрещались.
Таким образом, окраины царской России были далеко не одинаковы по уровню социально-экономического и культурного развития. Естественно, что и политика царского правительства по отношению к нерусскому населению этих окраин не могла быть всюду одинаковой. Несмотря на общий великодержавный и угнетательский характер этой политики, она имела в различных национальных районах свои особенности, причем ее формы и методы варьировались в зависимости от местных условий и внешних обстоятельств.
В принципе царизм был противником сохранения каких бы то ни было элементов государственности или автономии у народов окраин. Однако иногда царское правительство сохраняло, хотя бы номинально, некоторое подобие внутренней автономии для населения отдельных частей империи.
Присоединив в 1809 г. к России террито- Образование рИЮ Финляндии, Александр I объявил ее
«Великим княжеством Финляндским», гарантировав местному населению систему сословного представительства с выборным сеймом. Стараясь привлечь симпатии финской буржуазии и ослабить шведское влияние, царизм отменил установленные в период шведского владычества налоги с горных промыслов, цеховые ограничения и меры, стеснявшие торговлю в сельских местностях.
16 марта 1809 г. Александр I торжественно открыл финляндский сейм. Он признал и утвердил старую финляндскую конституцию, по которой только сейм мог изменять старые или издавать новые основные законы1. Высшим административным учреждением края был Правительствующий совет, состоявший из избранных сеймом 12 членов (6 дворян и 6 недворян). Но в 1816 г. он был переименован в Императорский финляндский сенат, который возглавил царский генерал-губернатор. В его руках была сосредоточена военная, гражданская и полицейская власть в пределах Финляндии. Сейм в течение первой половины века был созван только один раз.
великого княжества Финляндского
1 Значение финляндской конституции, данной Россией, благодаря которой Финляндия впервые обрела свою государственность, охарактеризовано в работе финского историка Пентти Ренвалла «Die Phasen der Entwicklung der finnischen Nation» («Фазы развития финской нации»).— XII Congrès International des Sciences Historiques. 29 août — 5 sept. 1965. Rapports. I, Wien, 1965, p. 241—250.
368


Назначенный в 1823 г. генерал-губернатором А. А. Запрев- ский, грубо нарушая финляндскую конституцию, всячески подавлял деятельность местного самоуправления и замещал административные должности русскими чиновниками. Позднее финнам был запрещен выезд за границу и сокращено издание книг на финском языке.
Когда по решению Венского конгресса Наступление царизма в ^815 Гв к России отошла большая часть на польскую автономию герцогства ВаршавсК0Г0) Александр I
провозгласил себя «королем польским» и предоставил польской шляхте «конституционную хартию». Формально эта конституция была достаточно либеральной по сравнению с другими конституционными документами того времени, известными в Европе. Она провозглашала неприкосновенность личности, независимость суда, свободу печати, предоставляла шляхтичам-соб- ственникам и богатым горожанам право выбора депутатов сейма. Правительственную власть осуществлял Административный совет, состоявший из министров-поляков с царским наместником во главе. На местах действовали выборные воеводские советы. Во всех учреждениях официальным признавался польский язык. Католическая религия была объявлена пользующейся «особым покровительством правительства».
Царизм оставил в силе декрет 1807 г., упразднивший в герцогстве Варшавском крепостное право и предоставивший крестьянам личную свободу с оставлением всей земли в собственности помещиков. Сохранилось и гражданское законодательство, введенное в герцогстве Варшавском в 1808 г. по образцу кодекса Наполеона I, этого классического свода «законов буржуазного общества» К
При открытии польского сейма в 1818 г. Александр I произнес речь, в которой призывал его депутатов явить «великий пример Европе» и доказать всем превосходство «законосвободных» учреждений. Эти либеральные фразы императора вызвали беспокойство среди петербургских сановников. Некоторые из них не сразу уяснили демагогический характер варшавской речи, предназначенной, как правильно оценил А. А. Аракчеев, «для заграничных газет».
Стремясь превратить помещиков в главную свою опору в пределах присоединенной к империи территории Царства Польского, царизм не только принуждал польских крестьян к исполнению барщинных и иных повинностей в пользу землевладельческой шляхты, но и оказывал ей широкую экономическую помощь. Многие шляхетские хозяйства — фольварки —
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, изд. 2, т. 21, стр. 311.
24 История СССР, т. IV
369


хирели, были опутаны долговыми обязательствами. Правительство объявило мораторий (отсрочку) на уплату помещиками своих долгов, учредило земское кредитное общество, расширило права арендаторов казенных имений.
Однако с течением времени автономные начала, провозглашенные польской конституцией, стали ущемляться. Своим наместником в Польше Александр I назначил безвольного и покорного генерала Иосифа Зайончека, но фактически царя представлял в Варшаве его брат — вел. кн. Константин Павлович, занимавший пост главнокомандующего польским войском. Вспыльчивый и резкий, склонный к деспотизму, он увлекался военной муштрой и не скрывал своего иронического и даже откровенно пренебрежительного отношения к либеральным затеям своего старшего брата. Женитьба на польской графине Иоанне Грудзинской не сблизила вел. кн. Константина Павловича с местной знатью и шляхетской интеллигенцией. Убежденным противником польской конституции был также назначенный комиссаром при Административном совете сенатор H. Н. Новосильцов.
В первый раз польский сейм был созван в 1818 г., вторично — в 1820 г., а в третий раз — только в 1825 г. Правительство в сущности не несло перед сеймом никакой ответственности. Те из министров, которые проявляли самостоятельность и не угодничали перед русским царизмом, вынуждены были уходить в отставку. Среди них оказались популярные среди польской шляхты министры: финансов — Тадеуш Матушевич, воен¬
ный — Юзеф Вельгорский, просвещения — Станислав Потоцкий. Сменивший Потоцкого мракобес Грабовский в угоду царизму стал поощрять закрытие польских школ и преследовать прогрессивную польскую прессу. Была введена строгая цензура. Две известные своими либеральными высказываниями газеты были закрыты.
Подчинявшаяся вел. кн. Константину Павловичу и Ново- сильцову тайная полиция установила слежку за деятельностью передовой польской интеллигенции. В 1822 г. были арестованы и преданы военному суду организаторы нелегального «Патриотического общества» во главе с Валерьяном Лукасиньским. По приказу царя его бросили в каземат Шлиссельбургской крепости, откуда он уже не вышел. Пробыв за решеткой свыше 45 лет, Лукасиньский так и умер на тюремной койке. Гонениям подвергались и другие общественные и культурные деятели. Известный польский ученый-историк Иоахим Лелевель был отстранен от преподавания, знаменитый польский поэт Адам Мицкевич выслан в Россию.
Так, не считаясь с собственными обещаниями, Александр I нарушал конституционные и автономные права поляков. Его
370


брат и преемник Николай I действовал в этом направлении
еще более грубо и беззастенчиво.
Характерной чертой национально-колони- Аграрные реформы альной политики царизма было стремле- в ри алтике Ние С03дать дЛЯ cegH на окраинах соци¬
альную опору в лице местной феодальной верхушки. Однако, хотя царское правительство и старалось оберегать эксплуататорские права и сословные привилегии феодальных землевладельцев, иногда ему приходилось идти на уступки требованиям крестьянских масс, чтобы смягчить тем самым остроту классовой борьбы, происходившей не только в центре, но и на окраинах империи.
С момента присоединения к России Прибалтики русские цари покровительствовали там немецким баронам, которые жестоко эксплуатировали эстонских и латышских крестьян. Русский генерал-губернатор, имевший резиденцию в Риге, всегда поддерживал тесный контакт с местными дворянами, кичившимися своим происхождением от ливонских рыцарей. Немецкие дворяне, как правило, замещали должности губернаторов и вице-губернаторов Эстляндской и Лифляндской губерний. Они же заседали в ландтагах, являвшихся органами их сословного самоуправления. В их руках находились суд и полиция.
Оберегая классовое господство и сословные привилегии прибалтийских, или, как их тогда называли, остзейских, баронов, царизм превращал их в своих верных вассалов. По справедливому замечанию А. И. Герцена, царское правительство никогда не имело «более преданных слуг, чем лифляндские, эст- ляндские и курляндские дворяне». Занимая подчас высокие посты в государственном аппарате империи, они были «безукоризненными и неподкупными орудиями деспотизма» \
После того как Прибалтика из аграрной заморской колонии Швеции превратилась в расположенную неподалеку от новой русской столицы провинцию вырвавшейся к морю Российской империи, остзейские помещики быстро переориентировались на более выгодный для них внутренний рынок России. С конца XVIII в. на мызах прибалтийских баронов наступило заметное хозяйственное оживление. «Все ожило и расцвело,— писал современник.— Дворянин, чувствуя, что находится под надежной защитой, начал заниматься сельским хозяйством..., расширял свои поля, увеличивал производство спирта, откармливал быков и поднял сельское хозяйство на такой уровень, что его имение дало ему возможность продавать значительное количество сельскохозяйственных продуктов. Поэтому неудивительно, что  11 А. И. Герцен. Собрание сочинений в 30 томах, т. VII. М., 1956, стр. 179.
24*
371


в такие счастливые времена цены поместий мало-помалу возросли втрое...»
Помещиков Прибалтики охватила предпринимательская горячка — «грюндертум». Они стали заводить суконные мануфактуры, винокурни, каменоломни, кирпичные заводы, известковые печи. Увеличились посевы зерновых хлебов. Быстро расширялись площади, занятые новой сельскохозяйственной культурой — картофелем.
Разумеется, рост сельскохозяйственного производства происходил за счет усиления феодальной эксплуатации эстонских и латышских крестьян. Помещики всячески старались интенсифицировать барщину. Одни выгоняли в страдную пору на полевые работы всех крестьян. Другие заставляли каждую крестьянскую семью убирать определенный участок мызного поля. Во многих поместьях стали применять «урочную» работу: при пахоте, сенокосе или жатве мызный надсмотрщик задавал каждому барщинному крестьянину определенный урок. Нечего и говорить, что изнуренный тяжким трудом крестьянин нередко не в силах был выполнить этот дневной урок и за двое суток напряженной работы.
К началу XIX в. барщинные повинности эстонских и латышских крестьян разрослись до такой степени, что для обработки своих полей у них не хватало ни времени, ни сил. Урожаи были низкими. Хлеба на пропитание не хватало. «Ежегодный голод — удел крестьян Лифляндии и Эстляндии» — так озаглавлена была статья, помещенная в одном рижском журнале той эпохи.
Голод и эпидемии тысячами уносили крестьян в могилу. Особенно тяжкими для населения Прибалтики были неурожайные 1789, 1800, 1808 гг., когда, по свидетельству современника, «крестьяне распродавали свое имущество и скот и целыми толпами шли в город просить милостыни. В иные недели находили по 6—7 трупов, валяющихся на телегах в предместье... При вскрытии трупов обнаруживалось, что тела совсем истощены и желудок пуст. Часто в желудке находили так называемый хлеб, выглядевший, как торф —- отруби с несколькими мелкими зернышками...»
Предотвратить назревавший кризис феодально-крепостнической системы помещики и царизм пытались путем аграрных реформ. Нараставшее крестьянское движение и обострение международного положения заставляли их торопиться.
Крестьяне требовали ограничения помещичьего произвола и установления определенных норм барщины. Часть помещиков не возражала против того, чтобы зафиксировать в особых ведомостях — вакенбухах — возросшие феодальные повинности. Однако другая группа баронов не желала идти ни на какие
372


Эстонские
крестьяне
уступки. Один из крупнейших землевладельцев Прибалтики, барон Унгерн-Штернберг, издал в Петербурге брошюру, в которой доказывал, что проект «дарования свободы крестьянскому сословию» не соответствует «государственному строю России». Самым верным средством против неповиновения крестьян этот достойный потомок немецких «псов-рыцарей» считал картечь.
Однако царское правительство не хотело дальнейшего обострения классовой борьбы в пограничных прибалтийских губерниях накануне возможного столкновения с наполеоновской Францией. В 1803 г. по распоряжению Александра I был создан особый комитет «по улучшению быта остзейских крестьян». Разработанный баронами под руководством царских сановников, закон в 1804 г. был утвержден царем.
По этому закону, изданному в двух вариантах — для Лиф- ляндии и Эстляндии отдельно, крестьяне объявлялись пожизненными и наследственными владельцами своих земельных наделов, а размеры их повинностей фиксировались в вакенбухах.
373


Законом 1804 г. бароны и царское правительство хотели упрочить существовавшие аграрные отношения, но упорное сопротивление крестьян обрекло эти планы на провал. Массовые волнения 1804—1805 гг. заставили царских сановников и остзейских баронов вновь заняться крестьянским вопросом, тем более что в обстановке уже начавшейся в 1805 г. войны с Францией эти волнения таили для царизма немалую опасность. Для подавления массовых выступлений прибалтийских крестьян приходилось снимать с западной границы и направлять в тыл целые полки. Интендантство царской армии не могло заготавливать в опустошенных голодовками районах Лифляндии и Эст- ляндии необходимые запасы продовольствия и фуража.
Новые законы (в 1816 г.—для Эстляндии, в 1817 г.—для Курляндии, в 1819 г.— для Лифляндии) предоставили крестьянам личную свободу, но лишали их земли, сохранив ее в собственности помещиков. За аренду помещичьей земли крестьяне по-прежнему были обязаны отбывать барщинные повинности. Законы признавали за крестьянами право владения имуществом и заключения любых договоров, но воспользоваться им фактически крестьянам было нелегко. Вследствие многочисленных стеснений личная свобода крестьянина превращалась в фикцию. По словам современника, такого крестьянина можно было сравнить «с человеком, которому, заковав в железо руки и ноги, велели делать, что хочет, и идти, куда хочет».
В дальнейшем развитие капитализма в сельском хозяйстве поставило перед прибалтийскими помещиками вопрос о необходимости перестройки мызного ^хозяйства с целью увеличения его доходности. Необходимый для этого капитал бароны решили выжать из крестьян, переводя их на смешанную аренду, т. е. требуя часть арендной платы деньгами. Эта форма аренды оказалась очень тяжелой для крестьян, так как им приходилось нанимать батраков для отбывания барщины в помещичьем хозяйстве, а самим добывать необходимые для расчета с баронами деньги.
В 30—40-х годах XIX в. эстонские и латышские крестьяне продолжали вести напряженную борьбу за землю. Надеясь успокоить крестьян, царское правительство вынуждено было издать новые аграрные законы, позволявшие крестьянам с согласия помещика выкупать у него землю. При этом некоторую часть земли помещик имел право присоединить к своим мызным угодьям. Для Лифляндии такой закон был утвержден в 1849 г., а для Эстляндии — лишь в 1856 г.
Этими законами был открыт путь для возникновения в Прибалтике мелкой крестьянской земельной собственности. Вместе с тем за счет выкупных сумм помещики могли укрепить в эко^ номическом отношении свои латифундии.
374


Таким образом, осуществляя аграрные реформы в Прибалтике, русский царизм последовательно защищал классовые интересы крупных землевладельцев — немецких баронов.
В принципе подобного курса на укрепле-
Аграрная политика ние дворянского землевладения царское царизма на Украине, r ^ ^ г
в Белоруссии и Литве правительство придерживалось и на других окраинах. Однако, встречая сопротивление со стороны феодальных элементов угнетенной нации, царизм старался подорвать их политическое влияние и даже применял к ним репрессивные меры. Так было, например, на Правобережной Украине, в Белоруссии и Литве, где были конфискованы земли шляхтичей, принимавших участие в польском национальном движении. Только в пяти западных губерниях, населенных преимущественно белорусами, к 1835 г. от польской шляхты было отнято 217 имений и 72 тыс. крепостных крестьян. Обратив эти имения в казну, царское правительство стало раздавать их в управление русским дворянам.
В первое время после объединения Правобережной Украит ны и Белоруссии с Россией царизм надеялся и польских помещиков сделать своей опорой. Им были предоставлены общеимперские дворянские права. Они сохранили свои сословные привилегии.
Впоследствии царские власти несколько изменили свою политику в данном вопросе. Они сочли мелкопоместную шляхту политически неблагонадежной. Покровительствуя крупным польским магнатам, царские администраторы одновременно стали ущемлять права мелких шляхтичей. Начался «разбор шляхетского сословия». Те шляхтичи, которые не могли документально доказать свои права на дворянское звание, лишались его и переводились в разряд государственных крестьян или городских обывателей. Тем самым русский царизм имел в виду подорвать влияние оппозиционно настроенных элементов польского дворянства на западных окраинах империи.
Той же цели служило введение в 40-х годах XIX в. «инвентарных правил» в помещичьих имениях Правобережной Украины, Белоруссии и Литвы. В составляемых по каждому имению инвентарях не только перечислялись все угодья и крестьянские дворы, принадлежавшие данному помещику, но и фиксировались размеры повинностей крестьян и их земельных наделов. По замыслу правительства, регламентация повинностей должна была привлечь на сторону царизма местное крестьянство и укрепить его наивную патриархальную веру в «батюшку-царя», а следовательно, ослабить влияние польской шляхты.
Впрочем на деле составление инвентарей происходило очень медленно. За 12 лет (1845—1857 гг.) в Белоруссии инвентари были введены только в Vio части помещичьих имений. Там же,
375


где их успели ввести, они не всегда оправдывали свое назначение. Пользуясь попустительством царских чиновников, помещики часто и совершенно безнаказанно нарушали инвентарные правила.
Украинские помещики Левобережья, уравненные в правах с русским дворянством, в целом были довольны своим положением. Царские власти помогали им держать в повиновении крепостных крестьян. Не нравилось украинским помещикам лишь то, что царское правительство слишком энергично насаждало на Украине русское дворянское землевладение. Получая в степях Украины огромные земельные «пожалования», представители русской сановной знати становились опасными конкурентами украинских помещиков на местном рынке. Они выбрасывали на продажу такое большое количество шерсти, зерна, волокна и других продуктов, о котором провинциальные «старосветские помещики» не могли и мечтать.
Вследствие бегства крестьян из Левобережной Украины черниговские, полтавские, харьковские помещики ощущали постоянный недостаток в рабочей силе. Русские же землевладельцы переселяли в причерноморские степи крепостных крестьян из внутренней России. В начале XIX в. их насчитывалось здесь уже 160 тыс. человек. Кроме того, все эти Чернышевы, Строгановы, Воронцовы, Потоцкие и другие магнаты, основавшие новые имения в «Новороссии», обладали достаточными средствами, чтобы прибегать к найму тех самых беглых украинских крестьян, которые уходили от помещиков Левобережья.
Видя в лице крупных русских землевладельцев опасных конкурентов, украинские дворяне испытывали растущее раздражение. Некоторые из них начинали мечтать о восстановлении особых привилегий и автономных прав, какими пользовалась прежде украинская казачья старшина. Всем своим поведением и даже внешним видом они всячески подчеркивали свою преданность национальным традициям, выдавая себя за ревнителей «былых вольностей» украинского казачества. Поэт-демократ Т. Г. Шевченко высмеял показной «патриотизм» этих украинских помещиков:
Готический с часами дом,
Село убогое кругом;
Завидя флаг, мужик снимает Скорей шапчонку: значит пэн С своею челядью гуляет.
Такой откормленный кабан —
Распутный знатный этот пая!
Он гетмана-глупца потомок,
Завзятый, ярый патриот,


Христианин чуть не с пеленок: Он в Киев ездит каждый год,
Он в свитке ходит меж панами,
В шинке пьет водку с мужиками И вольнодумствует порой...1
Но это «вольнодумство» украинских дворян не мешало им жестоко эксплуатировать своих крепостных и обращаться к русским губернаторам с просьбой прислать воинские команды для расправы с непокорными. Рост крестьянского движения в стране заставлял русских, украинских, белорусских помещиков теснее сплачиваться вокруг престола для защиты своего классового господства от грядущих революционных потрясений.
Во всех сферах общественно-экономиче-
УСИЛ6НИ6 А 1
национального гнета скои жизни западных окраин политика царизма имела ярко выраженную великодержавную направленность.
Совершенно не считаясь с давно сложившимися этническими границами, царизм грубо перекраивал исконные земли литовцев и белорусов.
До XIX в. существовали Белорусская и Литовская губернии. В 1802 г. по новому административному делению территория Белоруссии и Литвы была расчленена на пять губерний: Минскую, Могилевскую, Гродненскую, Витебскую, Виленскую. В 1843 г. Виленская губерния была разделена на две: Виленскую и Ковенскую.
Таким образом, даже самые названия — Литва и Белоруссия — оказались стертыми с административно-политической карты империи. В 1840 г. Николай I особым указом запретил употреблять самое слово «Белоруссия». Деятели белорусской культуры подвергались преследованиям. Так, поэт Павел Бах- рым, осуждавший в своих стихах произвол крепостников, был арестован и отдан в солдаты, а его рукописи конфискованы полицией.
Того же великодержавного курса придерживалось царское правительство и в отношении Украины. Существовавшая до начала XIX в. Малороссийская губерния была расчленена на Черниговскую и Полтавскую губернии. Позднее Слободско-Украинская губерния была переименована в Харьковскую. И здесь также в названиях губерний исчезла терминология, напоминавшая о национальном своеобразии. При этом все местные административные и судебные учреждения были перестроены по общеимперскому образцу.
Проводниками великодержавно-русификаторской политики царизма на Украине при Николае I были прежде всего три
1 Т. Г, Шевченко. Собрание сочинений, т. 2. М., 1955, стр. 91.
377


генерал-губернатора. Южной Украиной, или «Новороссией», управлял гр. М. С. Воронцов. На Левобережье бесконтрольно хозяйничал кн. Н. А. Долгоруков. Правобережье было подчинено Д. Г. Бибикову, бывшему до того московским вице-губернатором.
М. С. Воронцов с барским пренебрежением относился к населению подведомственных ему губерний, был убежденным монархистом и крепостником, хотя и слыл за англомана и отличался внешним лоском, аристократической сдержанностью, склонностью к меценатству. Его дом в Одессе славился не только пышным убранством, но также замечательной библиотекой и уникальной коллекцией гравюр и рукописей. Построенный руками крепостных украинских и русских крестьян, дворец Воронцова в Алупке поражал современников роскошью и красотой архитектурных форм. Осмотрев его, Николай I сказал хозяину: «Ну, брат, ты соперничаешь с царями!»
Что касается других двух генерал-губернаторов, то они были типичными выкормышами аракчеевской школы, грубыми солдафонами, не только не скрывавшими своего невежества, но даже кичившимися этим. Т. Г. Шевченко писал о них:
Во дни фельдфебеля-царя Капрал Гаврилович Безрукий Да унтер пьяный Долгорукий Украйной правили...
Особенно печальную славу снискал себе генерал Д. Г. Бибиков, которого за его пристрастие к военно-полицейским методам поэт называл «капралом». По его распоряжению только русским дворянам было разрешено управлять казенными имениями и замещать должности чиновников в губернских учреждениях. Все делопроизводство Бибиков приказал вести лишь на русском языке. Католическому духовенству он запретил приобретать земельные владения. Польской молодежи не разрешал петь патриотические песни. Все эти меры, направленные к обрусению местного населения, полностью одобрялись правительством. В 1840 г. Николай I выразил Бибикову благодарность за «меры, предпринятые к слиянию западного... края» с остальной империей.
С именем Бибикова были связаны и такие русификаторские мероприятия, как изгнание поляков из Киевского университета, замена распространенного с XVI в. в пределах бывшей Речи Посполитой «Литовского статута» общероссийским законодательством и воссоединение униатов с православными. Униатская церковь, признававшая главенство римского папы, но сохранявшая свои обряды и богослужение на родном языке, поль¬
378


зовалась на Правобережной Украине и в Белоруссии значительным влиянием. Добившись воссоединения ее с государственной православной церковью, царизм подчинил униатское духовенство своему контролю. Это ослабляло среди белорусского и украинского населения влияние реакционного католицизма, препятствовавшего развитию национального самосознания народов, которые были связаны кровными братскими узами с русским народом.
Особым гонениям подвергала царская администрация евреев, составлявших значительный процент населения западных губерний. После установления в 1796 г. для евреев черты оседло* сти они не имели права селиться во внутренней России.
Изданное в 1804 г. «Положение о евреях» узаконило кагаль- иую общину во главе с раввином. Объединяя евреев по религиозному признаку, эта община была ответственной за сбор податей со всех ее членов на основе круговой поруки. Пользуясь кагальной системой, богатые евреи старались переложить всю тяжесть податного обложения на малоимущих членов общины. Власти чинили всяческие препятствия поселению евреев в сельских местностях. Они могли проживать в деревнях лишь с согласия помещика.
По закону 1827 г., достигших 12-летнего возраста еврейских мальчиков отбирали у родителей и отдавали в школы кантонистов, где их готовили к 20-летней военной службе.
Новое «Положение о евреях», изданное в 1835 г., по-прежнему ограничивало еврейскую оседлость и закрепляло существование кагальной системы. Однако в 1844 г. с целью усиления контроля над еврейским населением правительство подчинило городских евреев общему гражданскому управлению, хотя и сохранило при этом для них особый порядок взимания податей по принципу круговой поруки.
После того как в 1812 г. населенная в ос-
Царизм
и молдавские бояре
новном молдаванами, а также гагаузами и украинцами Бессарабия отошла к России, ей была предоставлена автономия, совершенно немыслимая в условиях турецкого пга. Разбой турецкой военщины довел край до полного разорения. В первую очередь нужно было организовать управление Бессарабией.
Согласно изданному в 1818 г. «Положению о Бессарабской области», управление ею вверялось «Верховному совету» из 10 представителей местной знати с наместником царя во главе. Молдавские бояре получили права потомственных дворян империи. Молдавский язык был наряду с русским допущен в делопроизводстве всех учреждений. Молдавским дворянам было предоставлено право избрания должностных лиц в системе «земской полиции».
379


Фактически все органы административно-полицейской власти оказались в руках местной феодальной верхушки. Это, конечно, обеспечило самые широкие возможности для эксплуатации народных масс со стороны бояр.
В 1828 г. с началом новой войны с Турцией Дунайские княжества — Молдавия и Валахия — были заняты русскими войсками. Царизм упрочил свое влияние на Балканах. В связи с этим в Петербурге сочли возможным урезать автономию Бессарабии. Наместник был заменен губернатором, «Верховный совет» преобразован в «Областной» и стал только совещательным органом.
Вместе с тем в развитие специальных статей Адрианополь- ского договора 1829 г. при непосредственном участии П. Д. Киселева на собраниях представителей знати Молдавии и Валахии был принят «Органический регламент», который закреплял автономию этих княжеств. Хотя регламент сохранял власть за господствующим сословием — боярами, крестьянам было дано право свободного перехода, были отменены внутренние таможни, уничтожены пытки, суд отделялся от администрации, учреждались училища и создавалась собственная армия.
Принимались меры к регламентации барщинных повинностей крестьян («царан»), хотя правительство одновременно запрещало им переселяться на казенные земли. Условия, на которых «царане» могли пользоваться помещичьей землей, определялись выработанным царскими чиновниками типовым договором между «поселянином» и землевладельцем или «нормальным контрактом». Это создавало для «царан» значительно лучшие условия, чем те, в которых находились русские помещичьи крестьяне в центральных губерниях страны.
Своеобразие политической обстановки на
Своеобразие Кавказе во многом определялось тем, что
политическом обстановки «
на Кавказе присоединение к России территории, ле¬
жавших к югу от Кавказского хребта, совершилось в 1801—1829 гг., т. е. гораздо раньше, чем завоевание горной зоны Северного Кавказа, завершенное только в 1864 г. Имея перед собой таких соперников, как Иран и Турция, поощряемых Англией и Францией, а за своей спиной — непокорных кавказских горцев, царизм был вынужден действовать в Закавказье с большой осторожностью. Поэтому его территориальные приобретения являются результатом не только прямых военных захватов, но также добровольного перехода мест* ных владетелей в подданство России.
Однако сам по себе факт добровольного присоединения к Российской империи некоторых закавказских народов отнюдь не означал того, что политика царизма не преследовала здесь завоевательных целей.
380


Вследствие не вполне благоприятной для царизма обстановки ему приходилось во многих случаях сохранять видимость политического сотрудничества с местной феодальной аристократией и даже сохранять за некоторыми закавказскими владетелями право на внутреннюю автономию. Разумеется, с те-
Первый этап колониальной политики царизма в Грузии
чением времени царизм и здесь устанавливал режим национального гнета и бесправия.
В Восточной Грузии царизм создал «Верховное Грузинское правительство» из русских чиновников и привлеченных в качестве советников представителей грузинской знати. В действительности это «правительство» было послушным орудием главнокомандующего русскими войсками, который именовался «главноуправляющим Грузией». С 1802 по 1806 г. этот пост занимал кн. Г1. Д. Цицианов, являвшийся генералом русской службы, но принадлежавший к одной из старинных грузинских аристократических фамилий. Что касается Западной Грузии, то там местные владетели временно были оставлены у власти, хотя и подчинены политическому контролю русских военачальников.
Такими методами русский царизм пытался в нужный момент привлечь на свою сторону грузинских феодалов, затем постепенно лишал их прежних политических привилегий, превращая влиятельных прежде тавадов (князей) в обычных помещиков.
Если раньше тавады были полными господами и даже предводителями войска в пределах своих владений, теперь местную администрацию стали представлять русские офицеры в звании «капитан-исправников». Они вели делопроизводство на русском языке, часто пренебрегали местными обычаями, относились к коренному населению с подчеркнутым великодержавным презрением. Русификаторская направленность деятельности царской администрации выражалась также в открытии русских училищ, в которых грузинская молодежь была лишена возможности получать образование на родном языке.
Руководствуясь фискальными соображениями, чины русской администрации проявляли тенденцию к увеличению фондов государственных имуществ. Неуклонно росли размеры казенных имений, число которых непрерывно увеличивалось. В казенное ведомство были перечислены крестьяне, принадлежавшие членам бывшей царской фамилии Багратионов и тем тавадам, которые участвовали в антиправительственных выступлениях.
Выступая в роли крупнейшего феодального собственника, русский царизм в известном смысле противопоставлял себя местным феодалам, ослабляя их влияние, и одновременно приобретал возможность непосредственно эксплуатировать крестьянское население Грузии чисто крепостническими методами.
381


Вместе с тем грузинским дворянам открывался более широкий доступ к военной и гражданской службе. Указом от 24 марта 1827 г. они были полностью приравнены в правах к русскому дворянству. Постепенно в Грузии создавалась служилая знать, тесно связавшая свою судьбу и материальное благополучие с русским самодержавием. «Самый образ мыслей наипаче в грузинском дворянстве приметно принимает благоприятнейший оборот, сходственный с видами правительства...» доносил в Петербург главноуправляющий Грузией генерал А. П. Ермолов.
Вскоре после присоединения Грузии к России царское правительство выдвинуло вопрос о заселении новых владений в Закавказье надежными в политическом отношении элементами. Сначала возникла идея переселить на Черноморское побережье Грузии донских казаков. Потом была предпринята попытка устроить на территории Грузии военные поселения путем организации специальных «рот женатых солдат». Дело кончилось тем, что в 1818 г. в Грузию было водворено 500 семейств немецких колонистов, прибывших из Вюртемберга. Широкого размаха колонизация Грузии не приняла.
С начала 30-х годов XIX в. политика рус-
Второй этап ского царизма в Грузии приобрела некото-
колониальнои политики ^ г r г
царизма в Грузии Рые ыовыв черты. В связи с развитием в
Центральной России текстильной промышленности в правительственных кругах стали рассматривать Закавказье как возможный источник снабжения фабрик метрополии хлопком, мареной, шелковицей и другими видами сырья.
Поддерживая притязания русских промышленников, министр финансов России Е. Ф. Канкрин в 1827 г. писал: «Не без основания закавказские провинции могут быть названы нашею колониею, которая должна приносить государству весьма важные выгоды произведениями южных климатов» 1 2. Мнение Кан- крина разделял и тогдашний главноуправляющий Грузией генерал И. Ф. Паскевич, а сенатор барон П. В. Ган прямо указывал, что «заведение же фабрик и мануфактур... без всякой выгоды для здешнего края будет вредить промышленности и торговле России».
Итак, экономическая программа царских колонизаторов сводилась к тому, чтобы Грузия специализировалась исключительно на производстве сельскохозяйственных продуктов, необходимых в качестве сырья для русской промышленности. Действительно, поощряя развитие в Грузии шелководства, плодоводства,
1 «Акты, собранные Кавказскою археографическою комиссиею», т. VI,
ч. 	1. Тифлис, 1874, № 147.
2 «Обозрение российских владений за Кавказом», ч. 1. СПб., 1836, стр. 12.
382


Сбор винограда в Кахетии
виноделия, царские власти всемерно сдерживали ее промышленное развитие.
Вместе с тем после успешного завершения в 1828—1829 гг. войн с Ираном и Турцией позиции русского царизма в Закавказье стали более прочными. Правительство Николая I могло теперь меньше считаться с местными феодалами. Еще в 1810 г. было упразднено Имеретинское царство, а в 1828 г. подчинено власти русского царя и Гурийское княжество. Тогда же Паске- вич начал во всех административных органах заменять грузинских дворян русскими чиновниками и жаловаться царю, что в Грузии «существует смешение законов грузинских с русскими». Ревизовавшие Закавказский край сенаторы Е. И. Мечников и П. И. Кутайсов также высказались за введение здесь русского управления и общеимперских законов.
Таким образом, и решение задач, связанных с проблемой экономического освоения края, и изменение в пользу царизма политической обстановки в Закавказье требовали реорганизации всей системы управления. Цель такой административной реформы царские колонизаторы видели в том, чтобы связать Закав-
383


казье «с Россиею гражданскими и политическими узами в единое тело и заставить жителей тамошних говорить, мыслить и чувствовать по-русски» \
В 1840 г. Николай I утвердил закон, вводивший новую систему управления Закавказским краем. Закавказье подразделялось на Грузино-Имеретинскую губернию и Каспийскую область, которые в свою очередь расчленялись на уезды. При главноуправляющем Закавказским краем создавался Совет главного управления. В отличие от упраздненного еще в 1838 г. «Верховного Грузинского правительства» этот Совет уже не включал представителей местной феодальной знати. Во главе всех губернских и уездных учреждений также ставились только царские чиновники. Повсюду вводились действовавшие во внутренней России законы, а местное обычное право, применявшееся при разборе гражданских дел, перестало учитываться при судебном разбирательстве.
По замыслу царских колонизаторов эта реформа также должна была значительно увеличить доходы казны путем повышения норм податного обложения и замены натуральных повинностей денежными.
Однако новые порядки, совершенно чуждые коренному населению, а также резкое усиление бюрократического и полицейского произвола вызвали сильное недовольство не только крестьянских масс, но и местного дворянства. Николай I командировал в Грузию в 1842 г. военного министра гр. А. И. Чернышева и статс-секретаря М. И. Позена для выяснения причин этого недовольства. В своем докладе царю Позен вынужден был признать, что административные преобразования проведены без малейшего учета обычаев и образа жизни населения края. Были сделаны попытки несколько расширить права уездных судов и даже восстановить старый грузинский словесный суд с правом рассматривать любые гражданские дела на основе местных обычаев. Но эти незначительные и не доведенные до конца изменения не могли рассеять недоверие, какое питали к новым порядкам жители Грузии.
Неудачи в реорганизации колониального управления заставили Николая I назначить своим наместником на Кавказе одного из наиболее опытных и способных административных деятелей империи гр. М. С. Воронцова. Приехав в 1845 г. после два- дцатилетнепо пребывания в Одессе в Тифлис, он в отличие от  11 	«Колониальная политика царизма в Азербайджане», ч. 1. М.— Л., 1936, стр. 280.
- — р.
Тифлис. 1840 г.
384


свойх йредшественников стал действовать не столь прямолинейно. Проводя по существу ту же политику, он придерживался более гибких и тонких методов, избегая грубого административного давления.
Не случайно за десятилетний срок пребывания Воронцова на посту наместника Кавказа в общественной жизни края произошло немало перемен. В Тифлисе стала выходить газета «Кавказ», открылись сначала русский, а затем и грузинский театры, основана публичная библиотека. Усилилась при Воронцове тяга молодых грузинских дворян в русские университеты, и он сам способствовал отъезду их в Москву и Петербург, видя в этом залог сближения грузинской и русской дворянской интеллигенции. Внешне все эти мероприятия казались чисто просветительскими. На деле же они служили воспитанию грузинского дворянства в духе преданности русскому самодержавию.
По предложению Воронцова в 1846 г. было изменено административное деление Закавказья. Оно было разделено на четыре губернии: Тифлисскую, Кутаисскую, Шемахинскую и Дербентскую. Выделение в особую административную единицу Западной Грузии и превращение Кутаиси (Кутаиси) в губернский город импонировали имеретинскому дворянству.
«Не только не посягать на права высшего сословия, но и всеми мерами стараться об ограждении и укреплении оного...» — такому принципу следовал Воронцов в своей деятельности на Кавказе. Когда в закавказских учреждениях под впечатлением растущего крестьянского движения заговорили о необходимости смягчить остроту классовых противоречий в грузинской деревне, Воронцов убедил царя «вопрос о крепостном праве в здешнем крае и об отношении помещиков к крестьянам оставить в настоящем положении» 1.
В интересах грузинских помещиков Воронцов добился в 1849 г. издания закона, освобождавшего их от обязанности представления в суд документов о принадлежности им крестьян. Тем самым было пресечено стремление крестьян к «отысканию вольности».
Воронцов способствовал значительному ускорению процедуры утверждения грузинских помещиков в княжеском и дворянском званиях. К 1859 г. в этих званиях было утверждено по Грузии около 30 тыс. человек.
В результате таких мероприятий Воронцов сумел сделать значительную часть грузинского дворянства подлинной социальной опорой владычества царизма. Когда в 1848 г. до Тифлиса
1 «Акты, собранные Кавказскою археографическою комиссиею», т. X, № 35.
386


дошли вести о революционных событиях в ряде зарубежных стран, грузинские дворяне поспешили заверить Николая I в своей «искренней преданности» и выразили готовность даже к службе «за пределами государства» для борьбы с «беспорядками, волнующими запад Европы».
Всячески афишируя свою «отеческую заботу» о грузинском дворянстве, Воронцов продолжал оставаться проводником жестокой колонизаторской политики. «Распространение здесь русских поселений, — писал он, — я считаю делом чрезвычайно важным и полезным для края» 1.
В Тифлисе была создана специальная «Комиссия по устройству поселений за Кавказом». Она занималась землеустройством переселенцев, урезывая и без того незначительные наделы грузинских крестьян. Воронцов содействовал переселению в Грузию русских раскольников и сектантов, особенно духоборов и молокан, начатому но распоряжению Николая I еще в 1832 г. Он полностью разделял мнение царских сановников о том, что русская колонизация будет способствовать «упрочению... русского владычества и слиянию края с империей». К 1856 г. в Грузии числилось 21 русское селение с 6 тыс. жителей.
Многие раскольники и сектанты переселялись в Грузию не по своей воле. Их высылали сюда в административном порядке. Подвергаясь преследованиям за свои религиозные убеждения, они питали ненависть к официальной православной церкви, бюрократии и полиции. Направляя их в «теплую Сибирь», как называли тогда Кавказ в кругах царской администрации, губернаторы и исправники имели в виду избавить от этих беспокойных элементов внутренние районы империи.
После Крымской войны царизм решил укрепить свои позиции в Западной Грузии. С этой целью он ликвидировал последние остатки автономии грузинских феодальных княжеств. В 1857 г. была лишена владельческих прав и отправлена в Петербург правительница Мегрелии Екатерина Дадиани. В следующем году было упразднено Сванетское княжество, а в 1864 г. выслан в Воронеж абхазский князь Михаил Шервашид- зе. Абхазия была превращена в «Сухумский военный отдел», впоследствии — Сухумский округ.
Введение единого централизованного управления было известным шагом вперед по сравнению с раздробленностью страны на обособленные феодальные княжества. Но возглавлявшееся царскими военачальниками, это управление оставалось чуждым и ненавистным коренному населению края.
1 Там же, № 6, 29.
25* 387


Тех же принципов, какими он руководствовался в Грузии, царизм придерживался и в Азербайджане. Правда, он не мог не считаться здесь с такими явлениями, как Особенности преобладание мусульманского населения,
в Азербайджане отсутствие юридически оформленной кре¬
постной зависимости, наличие проиранских элементов среди феодалов и высшего духовенства. Некоторые азербайджанские ханства (Ганджинское, Бакинское и Кубинское) были ликвидированы еще в 1804—1806 гг. в ходе присоединения Восточного Закавказья к России. Шейх-Али — хан Кубинский — ушел в горы и долго боролся за восстановление своей власти.
Остальные ханы временно удержались в своих владениях, признав себя вассалами русского царя. Однако ввиду назревавшей войны с Ираном главнокомандующий русскими войсками на Кавказе генерал А. П. Ермолов счел опасным оставлять у себя в тылу автономные ханства и добился ликвидации их: в 1819 г.—Шекинского, в 1820 г.—Ширванского, в 1822 г.—Карабахского, в 1826 г.— Талышского.
Вместо упраздненных ханств в Азербайджане было образовано шесть «мусульманских провинций» и два округа (Елиса- ветпольский и Джаро-Белоканский). Ликвидация ханств способствовала изживанию феодальной раздробленности, однако во главе созданных провинций были поставлены коменданты из русских офицеров. Располагая по существу ничем не ограниченной властью, они фактически единолично управляли подвластным населением, творя суд и расправу по своему усмотрению.
Сами царские сановники не могли скрыть того, что комендантское управление представляло собой сочетание режима военной оккупации и азиатского деспотизма, об этом прямо писали ревизовавшие край сенаторы Е. И. Мечников и П. И. Кутай- сов в 1830 г.1
Деятельность чинов царской администрации в Азербайджане убедительно показывает, что колониальная эксплуатация коренного населения принимала там столь грубые формы, что по сути дела почти не отличалась от прямого военного грабежа.
Тягостные для народа феодальные отношения с сильными пережитками патриархальщины продолжали господствовать в Азербайджане и после присоединения к России. Царское правительство не собиралось изменять их. Напротив, его политика имела целью консервацию этих отживших отношений. В этом царизм был заинтересован не только потому, что искал сближения с местными феодалами, но и в связи с тем, что он сам стал крупнейшим земельным собственником края.
«Колониальная политика царизма в Азербайджане», ч. 1, стр. 232.
388


В ходе ликвидации ханств были конфискованы и обращены в казну владения тех феодалов, которые проявили враждебное или недостаточно лояльное отношение к новому режиму. Это составляло 3Д всех земельных угодий Азербайджана. Проживавшие на этих землях крестьяне были объявлены «казенными поселянами» и обязаны отбывать повинности в пользу царской казны. Они составили подавляющее большинство крестьянского населения Азербайджана. Заинтересованное в эксплуатации этой массы крестьян феодальными методами, царское правительство твердо придерживалось курса на сохранение и здесь феодального строя. Это стремление усиливалось и тем, что, помимо земельных владений, царизм сосредоточил в своих руках шелковичные сады, караван-сараи, дворцы и хозяйственные строения бывших ханских имений, а также другие доходные статьи.
В то же время, отняв у местных правителей всю полноту политической власти и сосредоточив все нити управления в руках своих ставленников-комендантов, русский царизм использовал это положение в целях угнетения не только государственных, но и частновладельческих крестьян и всего трудового населения Азербайджана.
В дальнейшем тяжелая для населения комендантская система в результате административной реформы 1840 г. была отменена, и территория Азербайджана подчинена общеимперским административным порядкам. Вместо провинций и округов была образована Каспийская область, переименованная потом в Шемахинскую губернию. При этом Бакинский и Кубинский уезды были включены в состав Дербентской губернии.
Как и в Грузии, все служебные должности в губернских и уездных учреждениях стали замещаться русскими чиновниками. Более того, с 1841 г. начали отбираться в казну те земли, с которых местные феодалы, беки и агалары, получали доход на основе тиюльного права (т. е. условного держания). Имелось в виду передать затем эти земли русским дворянам. Однако пять лет спустя гр. М. С. Воронцов сумел убедить Николая I в том, что такой политический курс может оказаться в данном случае рискованным. Лишенные своих доходов, беки и агалары легко могли стать орудием враждебных России зарубежных сил, поэтому в 1846 г. все земли, находившиеся в распоряжении местных феодалов к моменту присоединения Азербайджана к России, были признаны их безусловным и наследственным владением. Изданные затем «Поселянские положения» юридически оформили феодальную зависимость крестьян от землевладельцев и предоставили последним полицейско-судебные права в отношении подвластного сельского населения.
После этого беки и агалары не только перестали мечтать о
389


реставрации ханских порядков, но сделались верными слугами и опорой русского царизма.
Большой интерес представляет эволюция Политика царизма политики царизма в Армении. Царская в рмении дипломатия старалась использовать в сво¬
их целях национально-освободительную борьбу армянского народа против иранских и турецких завоевателей, расчленивших еще в средние века исконные армянские земли. Поэтому, когда в результате Туркманчайского мира с Ираном территория Восточной Армении в 1828 г. отошла к России, царское правительство открыло доступ туда армянским переселенцам из Ирана и Турции и всячески старалось показать, что оно и впредь будет оказывать помощь армянскому народу в его борьбе за освобождение от чужеземного ига. Именно в целях привлечения симпатий населения Западной Армении, оставшейся под турецким владычеством, царизм осуществлял первоначально в Восточной Армении более осторожную и гибкую политику, чем в других частях Закавказья.
Еще в ходе русско-иранской войны в освобожденной русскими войсками Эривани было создано в 1827 г. Временное Областное правление, в состав которого, помимо царских военачальников, был введен армянский епископ Нерсес Аштаракский. После войны, в 1828 г., территория упраздненных Эриванского и Нахичеванского ханств получила статут Армянской области. При этом было сохранено Областное правление, а начальником области назначен сначала генерал А. Г. Чавчавадзе, грузинский князь по происхождению, а через два года — генерал В. О. Бебутов, происходивший из армянского княжеского рода. Во всем этом нетрудно уловить демагогические приемы.
Преследуя определенные политические выгоды, царское правительство даже отказалось на время от некоторой части податных поступлений. Натуральные и денежные подати с армянских крестьян были уменьшены вдвое по сравнению с тем, что они платили шаху и эриванскому сардару. Главнокомандующий русскими войсками барон Г. В. Розен откровенно заявлял, что сокращением податей и отменой некоторых косвенных налогов
правительство хотело «дать почувствовать новым подданным милостивое внимание государя императора к их положению».
Одновременно особым «Положением об управлении армяно- григорианской церкви», изданным в 1836 г., царизм закрепил за ней ее земельные владения с населявшими их крестьянами. Это сблизило царскую администрацию с высшим армянским духовенством Эчмиадзина, имевшим большое влияние на все слои местного населения.
Обращение в казну обширных имений эриванского сардара и его сторонников, бежавших в Иран, сделало царизм крупным
390


феодальным собственником и в пределах Армянской области. Исходя из фискальных потребностей, было решено увеличить податное обложение государственных крестьян. С 1836 г. была введена новая система взимания податей. В основу ее легли твердые оклады обложения крестьянских хозяйств, не зависевшие от величины собранного урожая. Тем самым казне был гарантирован устойчивый доход, но крестьяне в случае неурожая неизбежно обрекались на тяжкие лишения. В результате проведенной налоговой реформы общая сумма податей по Армянской области возросла на 87% (с 120 тыс. руб. в 1831 г. до 225 тыс. руб. в 1837 г.) 1.
Вместе с тем все более стала обнажаться великодержавная направленность политики царизма. Власть начальника области была значительно усилена за счет резкого ограничения прав Областного правления. В 1840 г. Армянская область вовсе была ликвидирована, а ее территория сначала была включена в Грузино-Имеретинскую губернию, а с 1849 г. составила особую Эри- ванскую губернию.
Как и на все Закавказье, царское правительство смотрело на Армению как на сырьевую базу российской промышленности и поэтому поощряло возделывание там хлопка, шелка, табака. Одностороннее развитие этих отраслей сельского хозяйства без промышленной переработки сырья на месте придавало экономике Армении колониальный облик.
Впрочем для экономического завоевания За|Га^казьяОСВОеНИЯ Закавказья российским капитализмом тогда еще не имелось необходимых предпосылок. Край был очень удален от метрополии. Путь от Москвы до Тифлиса на лошадях требовал около месяца. Кавказские горы были ареной ожесточенной войны. Без сильного военного конвоя нельзя было и думать провезти по горным ущельям обоз, груженный товарами. Главное же заключалось в том, что русская буржуазия была еще очень слаба, чтобы овладеть закавказским рынком. Однако в Азербайджане, например, наблюдалось оживление ремесленного производства, а добыча нефти достигла к 40-м годам 250 тыс. пудов1  2.
В 1821 г. для Закавказья с целью повышения таможенных доходов царской казны был установлен льготный тариф с уплатой всего пятипроцентной пошлины на ввозимые иностранные товары, а также разрешен беспошлинный транзит их по территории Грузии от берега Черного моря до иранской границы.
1 «Акты, собранные Кавказскою археографическою комиссиею», т. VIII, № 394.
2 См. Л. СцмбатзаЯе. Промышленность Азербайджана в XIX в. Баку, 1964, стр. 279, 282.
391


10 	лет спустя, идя навстречу интересам русских промышленников, правительство закрыло закавказский транзит и повысило таможенные пошлины на кавказских границах. Но приток российских промышленных изделий в Закавказье увеличивался медленно, а закупки местного сырья агентами московских фирм оставались по своим масштабам весьма скромными. Воронцов с раздражением писал о русских купцах, что они, «как собака на сене, сами не пользуются... выгодами от природы и от правительственных распоряжений, а вместе с тем не желают, чтобы другие это делали» 1. В 1846 г. транзит иностранных товаров через Закавказье вновь был разрешен, а таможенные пошлины опять понижены. Иными словами — интересы русской буржуазии были принесены в жертву фискальным потребностям феодального государства.
С 1840 г. все вопросы, связанные с административным устройством и экономическим освоением Закавказья, обсуждались в специально созданном для этого междуведомственном Кавказском комитете. В состав его входили министры: военный, финансов, государственных имуществ, внутренних дел, а также шеф жандармов и наследник престола (будущий император Александр II). Председательство в Кавказском комитете Николай I поручил сначала гр. А. И. Чернышеву, а потом гр. А. Ф. Орлову. Оба сановника были близкими к царю лицами. Создание этого комитета показывает, какое большое место Закавказье уже тогда занимало в национально-колониальной политике царского правительства.
Колониальная экспансия царизма на Северном Кавказе
Присоединение к России Закавказья заставляло русский царизм спешить с завоеванием Северного Кавказа. До тех пор, пока кавказские горцы оставались вне контроля царской администрации, их земли служили барьером между Закавказьем и внутренней Россией. Тем самым, как говорил К. Маркс, «ноги гигантской империи» продолжали быть «отрезаны от туловища» 1 2.
Еще в конце XVIII в. для ограждения новых владений русских помещиков в предкавказских степях была сооружена цепь кордонных укреплений и казачьих станиц вдоль северных берегов Терека и Кубани. Однако эта Кавказская линия имела не только оборонительное значение. Она должна была стать исходным рубежом для дальнейшего расширения к югу границ дво- рянской империи. Это подчеркивал в своем докладе императрице Екатерине II новороссийский, азовский и астраханский генерал-губернатор кн. Г. А. Потемкин. «Оная линия,— писал он,—
1 ЦГИА СССР, ф. 1268, оп. 2, д. 355, л. 310.
2 К, Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 9, стр. 408.
392


отделит разного звания горские народы... от тех мест, коими нашим подданным пользоваться следует...», позволит «учредить виноградные, шелковые и бумажные заводы, размножить скотоводство, табуны, сады и хлебопашество... сверх того, откроет способ войти в тамошние горы и жилище осетинское и со временем пользоваться их рудами и минералами...» 1 Как видно, с организацией укрепленной линии по Кубани и Тереку этот крупнейший государственный деятель царской России связывал целую экономическую программу, имевшую явно колонизаторский характер.
Царская дипломатия всячески старалась склонить горских феодальных владетелей к переходу в подданство России. Но политические обязательства, принимаемые на себя кабардинскими, осетинскими, дагестанскими феодалами, нередко имели декларативный характер. К началу XIX в. вся горная зона Северного Кавказа, простиравшаяся к югу от линии Кубань — Терек, фактически не подчинялась русской военной администрации. Присяги, принесенные в 1806—1812 гг. некоторыми дагестанскими ханами и кабардинскими князьями на «верность престолу всероссийскому», мало изменили положение. Карательные «поиски», предпринимавшиеся царскими военачальниками против отдельных горских феодалов, то и дело нарушавших свои вассальные обязательства, не достигали цели. Поэтому тотчас после завершения отвлекавших его от кавказских дел войн с наполеоновской Францией царизм приступил широким фронтом к завоеванию Северного Кавказа.
В 1817 г. левый фланг Кавказской линии был выдвинут с Терека на рубеж реки Сунжи, а через два года — к подножию Дагестанских гор. Тем самым горцы Чечни и Дагестана были отрезаны от Кумыкской равнины, куда перегонялся скот на зимние пастбища. В 1821—1822 гг. был продвинут центр Кавказской линии. Новые укрепления, построенные у подножия Черных гор, замкнули выходы на равнину из ущелий Черека, Чегема и Баксана. Кабардинцы оттеснялись с удобных для земледелия районов. Лучшие земли, как правило, предназначались для расширения зоны военно-казачьей колонизации. Еще в 1792 г. на Прикубанскую равнину были переселены из пределов Украины черноморские казаки. Позднее на Кавказскую лилию переводились полки донских казаков. В казачье сословие перечислялись и государственные крестьяне. В 1832 г. все казаки, расселенные на Северном Кавказе, кроме черноморских, были сведены в «Кавказское линейное казачье войско».
Строительство новых кордонных укреплений за Тереком и
1 «Кубанский сборник», т. III. Екатеринодар, 1898, стр. 7.
393


Малкой сопровождалось уничтожением ближайших горских аулов, вырубкой лесов и садов, принудительным привлечением местного населения к сооружению военных дорог и мостов. Малейшее уклонение от несения этих повинностей влекло за собой конфискацию скота и другого имущества в порядке «штрафов» и контрибуций. Любое проявление протеста подавлялось силой оружия. Служивший на Кавказе друг Пушкина и декабристов H. Н. Раевский писал, что царские военачальники «мстили целым племенам за вину нескольких лиц» *.
Каждое столкновение казаков с горцами в порядке своеобразной цепной реакции вызывало другое, ему подобное, и в итоге ряд мелких, нередко случайных конфликтов превращался в бесконечную изнурительную вооруженную борьбу, тянувшуюся годами и десятилетиями.
То и дело по ночам на кордонных постах вспыхивали сигнальные огни. Заметив это, ночные караулы били тревогу в станицах, и все жители их, не исключая и женщин-казачек, брались за оружие, готовясь отразить очередной набег горцев. А несколько дней спустя казачьи атаманы предпринимали ответный набег. Об одном из таких атама1юв, Власове, в официальных источниках говорится, что во время похода за Кубань он сжег подряд 17 черкесских аулов, угнал несколько тысяч голов окота, уничтожил посевы. Правда, Власов подвергся за это судебному преследованию, но так поступали и другие царские военачальники. Потрясающую картину разорения горского аула нарисовал позднее служивший в молодости на Кавказской линии великий русский писатель Л. Н. Толстой, заклеймивший царских колонизаторов на страницах своей замечательной повести «Хаджи-Мурат».
Мало чем отличалось от прямого военного грабежа взимание податей и различных сборов с населения «замиренных районов». Управление этими районами вверялось либо перешедшим на службу царизму местным феодалам, либо царским офицерам, именуемым «приставами». И те, и другие по своему усмотрению облагали горских крестьян повинностями и податями, беззастенчиво обогащаясь за счет жесточайшей колониальной эксплуатации подвластного населения. В официальном документе того времени говорилось, что в подчиненных царским военным властям районах Северной Осетии «повинности так обременяют народ, что не дают даже времени убирать с поля хлеб, почти все мужчины и скот заняты ими исключительно». Впрочем такая же картина была обычной и в деревнях великорусского центра.
На Западном Кавказе, опасаясь внешнеполитических оелож-
1 «Архив Раевских», т. III. СПб., 1910, стр. 339. 394


нений с Турцией и Англией, царизм до 1829 г. не предпринимал широких наступательных операций, ограничиваясь вторжениями отдельных казачьих отрядов в селения закубанских адыгов (черкесов). Добившись же по условиям Адрианопольского мирного договора признания Турцией всего Черноморского побережья Кавказа владением России, царская дипломатия подготовила почву для завоевания всей территории между Кубанью и берегом Черного моря. Поздравляя фельдмаршала Паскевича с завершением русско-турецкой войны, Николай I писал ему: «Кончив, таким образом, одно славное дело, предстоит вам другое, в моих глазах столь же славное, а в рассуждении прямых польз гораздо важнейшее — усмирение навсегда горских народов или истребление непокорных» 1. Эта директива как нельзя лучше характеризует сущность царской национально-колониальной политики.
В 1837—1839 гг. на Черноморском побережье Кавказа между Сухумом и Анапой было сооружено 17 укреплений, составивших Черноморскую береговую линию. Эта линия не только отрезала адыгов от морских сношений с Турцией, но и лишида возможности пользоваться зимой пастбищами в прилегающей к теплому морю прибрежной зоне. В суровые зимы это приводило к массовому падежу скота и обрекало самих горцев на голодную смерть. Когда же горцы просили комендантов береговых укреплений продать им хлеба, те категорически отказывали им в этом. Один из начальников Черноморской береговой линии, контр-адмирал Серебряков, прямо указывал: «Запретительная мера на выпуск продовольственных припасов при крайнем и ежедневно нарастающем недостатке средств у горцев... несколько жестока, но... необходима, чтобы убедить их в невыгоде неприязненных к нам отношений».
Конечно, помимо чисто военного подавления, царские колонизаторы использовали и другие меры воздействия на горцев. Они старались подчинить их своему политическому влиянию с помощью князей, ханов и мулл. Для этого царские военачальники добивались присвоения воинских званий неграмотным горским феодалам, награждали их орденами и ценными подарками, а главное — поддерживали их эксплуататорские притязания в отношении горского крестьянства. Получая специальные «билеты» и «охранные листы» на право владения общинными землями, ханы, князья и беки усиливали феодальное угнетение крестьянских масс.
Определенное значение царские колонизаторы придавали распространению среди кавказских горцев православной рели¬
1 М. М. Щербатов. Фельдмаршал князь Паскевпч-Эриванский, т. II. СПб., 1892, стр. 229.
395


гии. Еще в XVIII в. для этой цели была учреждена Осетинская духовная комиссия. Позднее для подготовки миссионеров из осетинских юношей были основаны духовное училище во Владикавказе и семинария в Ардоне. В 1851 г. в связи с открытием епископской кафедры в Абхазии Воронцов писал о важности «того полезного в политическом виде влияния, которое мы в этих диких горах всегда должны получать от распространения нашей веры».
Средством политического давления на горское население служила и регулируемая царским правительством торговля с горцами через специально открытые на Кавказской линии меновые дворы. Торговые операции осуществлялись под контролем царских чиновников, обманывавших горцев и наживавших поэтому огромные прибыли. Изделия горских мастеров и продукты хлебопашества и животноводства принимались по низким ценам, а дешевые ситцы и сарпинки московских фабрик продавались втридорога. Такой неэквивалентный обмеп имел ярко выраженный колониальный характер. Но главное заключалось в том, что время от времени меновые дворы закрывались. Царские военачальники использовали это свое право как репрессивную меру против непокорных горцев. Они подчеркивали, что меновая торговля с горцами должна служить «укрощению нрава» коренного населения края.
Не только на Кавказе, где еще продолжал-
Царизм и народы Ся Пр0цесс завоевания, но и на тех терри- ГТовслжья и Приуралья г ^
г ториях, которые давно были включены в
состав Российского государства, царил колониальный произвол и насаждались самые грубые формы военно-феодальной эксплуатации коренного населения. Это относилось к районам Поволжья и Приуралья, нерусское население которых подвергалось в первой половине XIX в. возраставшему угнетению.
Используя проводившееся с конца XVIII в. в приволжских губерниях Генеральное межевание, помещики с помощью продажных чиновников и землемеров продолжали захватывать земли марийских, мордовских, чувашских, татарских крестьян. Так, в Саранском уезде местами было отмежевано в пользу помещиков до 4/б земельной площади, находившейся ранее в руках мордовских крестьян.
За счет крестьянских земель расширяли свои владения монастыри. Один лишь Саровский монастырь приобрел таким образом свыше 23 тыс. десятин.
Но самым крупным землевладельцем оставалось в Поволжье и Приуралье феодальное государство. Все удмуртские и большая часть мордовских, татарских, чувашских, марийских крестьян считались государственными. Несмотря на сокращение земельных наделов, казна требовала с этих крестьян высоких
396


податей и сборов. Более тяжелыми становились и многочисленные трудовые повинности: ремонт дорог и мостов, перевозка казенных грузов, заготовка корабельного леса, обслуживание конных заводов.
Служивший в Вятке А. И. Герцен писал, что чиновники в этом отдаленном краю действуют «без оглядки», что здесь «кража становится делом каждого». Для удержания в покорности народов Поволжья и Приуралья царское правительство старалось подчинить их идеологическому влиянию официальной православной церкви. С целью активизации миссионерской деятельности в Казани были открыты Духовная академия и духовные училища. Казанский архиепископ Филарет (Амфитеатров) всячески форсировал обращение коренных жителей края в православие. К 1830 г. он якобы обратил в православие 78% коренного населения Казанской губернии. Однако большинство «новокрещеных» принимали христианство лишь формально, чтобы избавиться от притеснений со стороны царских властей, и продолжали втайне исповедовать прежнюю религию.
Вместе с тем царизм старался установить свой контроль над местным мусульманским духовенством. С этой целью в Оренбурге была учреждена особая канцелярия мусульманского муфтия.
Военно-феодальный характер царской политики нашел особенно яркое выражение в Башкирии. Помимо земельных захватов русских помещиков, башкиры обезземеливались и непосредственно царизмом. Свыше 7 млн. десятин, принадлежавших преимущественно башкирам, было передано в фонд военно-казачьей колонизации приуральских степей. Ими были наделены оренбургские казаки.
В 1798 г. башкиры и мишари (мещеряки) были обращены в военное сословие наподобие казачьего. Вся территория служилых башкир и мишарей была разделена на кантоны, во главе которых поставлены начальники из местных феодалов. Кантоны подразделялись на юрты и управлялись старшинами. Вместе с русскими казаками башкиры и мишари обязаны были нести на своих конях и при своем оружии сторожевую службу на Оренбургской кордонной линии, тянувшейся от Тобола до Каспийского моря. Таким образом царское правительство подчиняло башкирское население военно-административному контролю, установило контакт с башкирской феодальной верхушкой и усилило оборону Заволжья со стороны казахских степей.
Кроме отбывания этой повинности, башкиры по распоряжению кантонных начальников и юртовых старшин исполняли «рабочую службу», а нередко пахали землю и убирали урожай на участках, которыми пользовались русские офицеры, служившие на Оренбургской линии. «Угнетение вообще башкирцев
397


непомерно»,— писал в 1829 г. генерал О. И. Прянишников, называя служилых башкир «несчастными жертвами корысти». Разумеется, таких военачальников, как Прянишников, встречалось на далекой юго-восточной окраине империи мало; большинство же безжалостно эксплуатировало подвластных жителей нерусского происхождения и относилось к ним еще хуже, чем к русским крепостным.
В 1834 г. существовавшие ранее кантоны были объединены в шесть округов. Во главе округов правительство поставило «попечителей» из русских офицеров, а служилое местное население свело в особое «Башкирско-Мещерякское войско». Этим усиливался политический и административный контроль над башкирами и мишарями.
По мере продвижения кордонных линий в глубь казахских степей Башкирия все более становилась внутренней областью империи. Надобность в военной службе башкир отпадала. В 40-х годах XIX в. воинская повинность коренного населения стала заменяться взиманием денежного сбора. Однако кантон- ная система продолжала существовать вплоть до 1863 г. Это показывает, что она была вызвана к жизни не столько потребностями дворянского государства в обороне своих границ, сколько желанием подчинить башкир и мишарей военно-феодальному режиму, более надежно обеспечивавшему их колониальную эксплуатацию.
Ареной безудержного колониального грабежа по-прежнему оставалась Сибирь. Особенно чудовищным стал здесь произвол царской администрации в начале XIX в., когда сибирским генерал-губернатором был назначен И. Б. Пестель. Его называли «сибирским Аракчеевым». От незаконных поборов и вымогательств, чинимых его подчиненными, не было спасения ни коренным сибирякам, ни русским переселенцам, ни богатым купцам, ни мелким служащим. Ближайшим соучастником преступлений Пестеля был иркутский губернатор Трескин.
К тому времени к ясачному обложению коренных обитателей Сибири добавилось множество других денежных сборов и натуральных повинностей. Брали на содержание подъемных лошадей и ремонт государственных дорог, на сооружение присутственных мест (т. е. казенных зданий) и на устройство водных сообщений. Зачастую зверолов-охотник, бродивший по дремучей тайге, даже не понимал, за что именно с него требуют платы. Но все эти дополнительные сборы были особенно тяжкими, поскольку их общая сумма в 10 раз превышала сумму основного ясачного сбора.
Хищническая эксплуатация ясачного населения и злоупот¬
Колониальная эксплуатация народов Сибири
398


ребления чиновников приводили к разорению жителей, а в итоге— к сокращению доходов казны. Это начинало беспокоить петербургских сановников, самого царя.
В 1819 г. генерал-губернатором Сибири был назначен находившийся до того в опале М. М. Сперанский. Ознакомившись с положением дел, он пришел к выводу о необходимости коренной перестройки всей административной системы вверенного ему края. Несколько сотен чиновников были привлечены к следствию; Пестель и Трескин отрешены от должности. Впрочем обвинения в лихоимстве и казнокрадстве не считались в кругах царской бюрократии чем-то из ряда вон выходящим. На скамью подсудимых попали немногие.
Рассказывают, что в 1826 г. при свидании в Петропавловской крепости со своим приговоренным к смертной казни сыном Павлом — одним из выдающихся декабристов,— И. Б. Пестель сначала разразился бранью, а затем спросил его с упреком:
— И чего ты хотел?
Сдержанный и хладнокровный П. И. Пестель с презрением посмотрел на отца — опального сатрапа — и спокойно произнес:
— Я хотел, между прочим, чтобы и возможности не было таких губернаторов, каким вы были в Сибири...
Предложения Сперанского о реорганизации управления Сибирью рассмотрел созданный для этого в Петербурге Сибирский комитет. Утвержденные в 1822 г. императором Александром I, они получили силу закона.
Территория Сибири была подразделена на два генерал-губернаторства с центрами в Тобольске и Иркутске. Все нерусское население распределено на три группы: оседлых, кочевых и бродячих инородцев. Оседлые (татары и частью алтайцы) были приравнены к русским государственным крестьянам. Кочевые (буряты, якуты, хакасы, эвенки, ханты, манси) подчинены «родовым управлениям» и стоявшим над ними «инородным управам». Для бурят, хакасов, а позднее на время и для якутов были учреждены еще и особые «Степные думы». Что касается «бродячих инородцев» (ненцы, ламуты, юкагиры и др.), то они получили лишь родовые управления.
В основе этой системы лежала идея сотрудничества царской бюрократии с местными патриархально-феодальными элементами. Привлеченные к участию в органах колониального управления, бурятские тайши, якутские тойоны и прочие представители местной знати должны были помогать (и действительно помогали) царским чиновникам осуществлять фискальную эксплуатацию трудовых масс коренного населения.
Интересами казны было обусловлено и создание в 1827 г. новых ясачных комиссий — отдельно для Восточной и Западной Сибири. Перед ними поставили задачу — провести переучет
399


ясачного населения и на этой основе выработать новые оклады ясачного сбора. Комиссии закончили работу лишь через восемь лет. В 1835 г. Николай I утвердил новые оклады, почти втрое превышавшие прежде взимавшуюся сумму ясака. В последний раз численность «ясачных людей» и общая сумма ясака уточнялась в 1858 г.
Разумеется, действия Сперанского не избавили население Сибири, особенно нерусское, от произвола чиновников и хищничества скупщиков пушнины. Менялись администраторы, но сама система колониальной эксплуатации сохраняла прежнюю феодальную основу. Даже после падения крепостного права, когда Россия уже вступила в капиталистический период своей истории и стала превращаться в буржуазную монархию, угнетенные пароды Сибири продолжали вносить в царскую казну феодальную ренту деньгами или мехами, подвергаясь насилиям и издевательствам со стороны поставленных над ними начальников. И сколь характерно было то, что сбор ясака в то время по-прежнему находился в ведении самого близкого к царю хозяйственно-финансового учреждения — «Кабинета императорского величества». Это еще сильнее подчеркивало органическую связь царского самодержавия и колониального гнета, существовавшего на окраинах империи.
Прослеживая эволюцию форм и методов
Царский гнет — национально-колониальной политики
враг социального
и культурного прогресса Царизма, нетрудно заметить, как под
влиянием развивавшихся в недрах крепостного строя капиталистических отношений правительство старалось с целью повышения доходов казны заменить прямой грабеж более эффективной системой колониальной эксплуатации нерусского населения окраин. Однако и для этой системы продолжали оставаться характерными военно-феодальные методы управления и присвоение прибавочного продукта преимущественно в форме феодальной ренты.
По мере нарастания кризиса крепостничества внутри страны национальный гнет на окраинах империи усиливался; с уничтожением остатков местной автономии все более выявлялась великодержавно-русификаторская направленность политики царизма, оскорблявшей и унижавшей национальные чувства и достоинство народов.
Учитывая до некоторой степени потребности развивавшейся в метрополии крупной промышленности, правительство Николая I принимало меры к превращению окраин в сырьевые резервы, но главное внимание по-прежнему уделяло укреплению феодального землевладения, проявляя особую заботу о расширении фонда казенных земель и латифундий русских помещиков.
400


Способствуя первоначальному накоплению капитала, колониальная эксплуатация народов Российской империи в известной мере объективно содействовала развитию в ней капиталистических элементов. Однако широкая возможность угнетать и грабить нерусское население окраин позволяла царизму консервировать феодальные отношения внутри страны и тормозить разложение крепостнической системы. Поскольку же эта система была средоточием всех реакционных сторон русской общественной жизни, ее сохранение явно противоречило коренным национальным интересам самого русского народа, не говоря уже о других народах России.
Национально-колониальная политика царского правительства была неразрывной частью его реакционной внутренней политики, направленной на спасение крепостного строя. Укрепляя экономический застой, царизм задерживал движение всех народов России по пути социального и культурного прогресса.
ВМЕСТЕ С РУССКИМ НАРОДОМ ПРОТИВ РУССКОГО ЦАРИЗМА 1
Движущие силы и характер освободительной борьбы народов России в дореформенный период
Усиление национального гнета вызывало стихийное возмущение народов окраин Российской империи, поднимавшихся на
освободительную борьбу против царизма, осв^^^ельной характер Не все освободительные движения на- бор1быАн1роЬдов Р°Д°В дореформенной России были в
строгом смысле слова национальными движениями. Как известно, национальные движения связаны с формированием наций, с борьбой местной буржуазии за национальный рынок, с эпохой поднимающегося капитализма. Однако в первой половине XIX в. процесс национальной консолидации происходил далеко не у всех народов России. Там, где капиталистический уклад не созрел, не было еще необходимых объективных предпосылок для формирования наций. Поэтому на Кавказе, например, процесс национальной консолидации народов развернулся в основном позднее, в пореформенный период. К середине XIX в. он лишь наметился у народов Закавказья. Не было в то время реальной почвы для возникновения национальных движений и в Поволжье, и в Приуралье, и в Сибири.
Даже на западных окраинах империи, где освободительные движения уже тогда приобрели национальную окраску, их не
26 История СССР, т. IV
401


всегда была способна возглавить национальная буржуазия. Вследствие ее слабости и политической инертности руководящую роль брали на себя передовые элементы местного дворянства (шляхты), что находило свое отражение и в политической программе подобных движений. Примером тому являются национально-освободительные восстания в Польше.
Следствием экспансии царизма было повсеместное усиление феодальной эксплуатации трудящихся. Царизм сам выступал в качестве крупного земельного собственника, поощрял земельные захваты русских помещиков и покровительствовал служившим ему местным землевладельцам. Кроме того, царская администрация широко использовала военно-феодальные методы управления покоренными народами. Поэтому освободительная борьба народов окраин была и антифеодальной, а главной движущей силой ее было крестьянство. Это сближало массы трудящихся нерусского происхождения с русским крестьянством, которое также выступало с антифеодальными требованиями.
Там, где царизм насаждал колониальный Критерий режим, антифеодальные по своей социаль-
прогрессивности ной сущности движения принимали анти-
движений колониальный оттенок. К ним нередко
примыкали местные феодальные элементы и духовенство. Они старались использовать стихийный протест народных масс против национального угнетения для восстановления своих политических привилегий, утраченных в результате перехода в подданство России. В этом случае движение приобретало общенародную форму, но классовые, антифеодальные тенденции его приглушались. Руководство борьбой народных масс против царских колонизаторов порой захватывали представители светской или духовной знати. Вместо идеи социального освобождения они выдвигали идею религиозной нетерпимости или национальной исключительности.
Впрочем, совпадение интересов различных классов бывало лишь временным, ибо участие в общенародном антиколониаль ¬ ном движении отнюдь не устраняло глубокой противоречивости этих интересов в отношении коренных вопросов социальной жизни. Обычно дело кончалось тем, что либо крестьянские массы отходили от движения, руководимого феодальными лидерами, либо последние, испугавшись размаха массовых выступлений, спешили примириться с царизмом.
Общей закономерностью было усиление антифеодальных тенденций в борьбе против колониального гнета по мере превращения местной знати в социальную опору царизма.
В. И. Ленин подчеркивал: «...марксист вполне признает историческую законность национальных движений. Но, чтобы это признание не превратилось в апологию национализма, надо,
402


чтобы оно ограничивалось строжайше только тем, что есть прогрессивного в этих движениях...» 1
Прогрессивность же всякого антиколониального движения тем значительнее, чем сильнее проявляется в нем стремление масс к коренным социальным преобразованиям, к социальному освобождению трудящихся. Для дореформенного периода истории России мерилом прогрессивности любого антиколониального движения была его антифеодальная направленность. Чем ярче она была выражена, тем более прогрессивным было данное движение.
Частично ограничивая возможности развития феодализма вширь, освободительная борьба народов окраин империи ослабляла господствовавшую в России крепостническую систему и тем самым усиливала эффективность революционных выступлений русского народа.
Еще в начале XIX в. в памфлете, написанном в форме обращения к императору, один из представителей русской сановной знати отмечал «непослушание народов Урала» и других народов.
«От севера до юга,— заключал он,— во всех губерниях, все классы... объяты чувством негодования и близки к отчаянию и мятежу».
Александр I надеялся предотвратить этот «мятеж» демагогическими приемами, характерными для «политики кнута и пряника»: расстрелы восставших крестьян на окраинах империи он сочетал с широковещательными заявлениями о сохранении «самобытности» и обещаниями соблюдать в неприкосновенности предоставленное некоторым окраинам автономное устройство. Николай I более рассчитывал на грубую военно-полицейскую силу. Услышав однажды, как его сын и наследник, будущий император Александр И, отвечая урок, говорил о том, что народы России, различные по языку и нравам, составляют под эгидой монарха одно целое, царь спросил: «А чем все это держится?» Сын дал заученный ответ: «Самодержавием и законами...» Николай тут же поправил его: «Законами — нет! Только самодержавием и вот чем, вот чем, вот чем!»—и при этом трижды взмахнул крепко сжатым кулаком. Однако кулак монарха не мог остановить роста освободительных идей ни в центре, ни на окраинах империи.
Освободительная борьба народов России нарастала в дореформенный период с каждым десятилетием. В самых различных районах, удаленных друг от друга на тысячи верст, массы людей, говоривших на разных, совершенно непохожих языках, поднимались против общего врага — царизма.
1 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 24, стр. 131—132.
26* 403


1
Освободительное движение в Прибалтике
Начало XIX в. было ознаменовано волнениями эстонских и латышских крестьян, выступавших против своих господ — немецких баронов.
В 1802 г. около 3 тыс. крестьян осадили имение Каугури в Лифляндии и потребовали освобождения арестованных накануне односельчан. Власти направили против них войска. Только артиллерийским огнем удалось рассеять восставших.
Эхо пушечных залпов, прогремевших в Каугури, донеслось до Петербурга. Русские дворяне еще не успели забыть о Пугачеве. К тому же зеленые леса и песчаные дюны Прибалтики были гораздо ближе к столице империи, чем порубежные с Азией приуральские степи. Царские сановники стали обсуждать вопрос об урегулировании отношений остзейских баронов с подвластными им крестьянами. Тем временем губернаторы расквартировывали в баронских имениях воинские команды. Один из русских чиновников, побывавший в 1804 г. в Прибалтике, писал, что «от самого Дерпта (ныне Тарту.— Ред.) до Венденско- го уезда все селения наполнены солдатами, коих не смеют, однако же, вывести, ожидая возмущения...» 1
В 1805 г. в одной лишь Эстляндской губернии волнения крестьян произошли в 25 имениях. В один из пасмурных октябрьских дней несколько сот эстонских крестьян, построившись колонной, двинулись к помещичьему имению Козе-Ууемыйза, где местные бароны укрылись под охраной солдатских штыков. Над колонной развевались флаги, сшитые из старых, пропитанных потом рубах. Вооруженные кольями и несколькими охотничьими ружьями, крестьяне вступили в бой с солдатами. Конечно, они проиграли его и, потеряв 13 человек убитыми и ранеными, отступили. Но упорство и сплоченность восставших крестьян поразили и баронов, и царских военачальников. Когда Александру I доложили о событиях в Эстляндии, он приказал направить туда два запасных полка, несмотря на то, что в то время шла война с Францией и действовавшая в пределах Австрии русская армия нуждалась в подкреплениях.
Новая волна крестьянского движения поднялась в Прибалтике после издания законов 1816—1817 и 1819 гг., провозгласивших личную свободу крестьян, но оставивших землю в руках помещиков. Зимой 1823 г. в Лифляндии было охвачено волне-
1 ЦГИА СССР, ф. 1528, on. 1, д. 2, лл. 98, 100. 404


ниями 69 мыз. Снова против латышских и эстонских крестьян были двинуты карательные отряды. Царизм по-прежнему стоял на страже феодальной собственности остзейских баронов. Однако, опасаясь дальнейшего обострения и без того напряженной обстановки, губернаторам было предписано воздерживаться от «преждевременной строгости» и по возможности не применять оружия при подавлении крестьянских выступлений.
Слезами и кровью вписывали крестьяне Прибалтики новые страницы в эпопею своей упорной и длительной борьбы за землю, за подлинное освобождение от феодального гнета. Постепенно изменялись условия хозяйственной деятельности и жизни крестьянства, углублялись противоречия между зажиточными дворохозяевами и батрацко-бедняцкой массой. Менялись и формы аграрного движения. В 40-х годах XIX в. среди крестьян Лифляндии возникло стремление к переселению в далекие южные края, где якобы нет ни помещиков, ни чиновников, а земли бескрайние и плодородные. Многие латгальские крестьяне продавали свое имущество и вместе с семьями отправлялись в дальний путь, мечтая о лучшей доле. Они двигались по дорогам, ведущим на Псков и Полоцк, надеясь во что бы то ни стало достигнуть привольных причерноморских степей. Местные власти пытались задержать этот нараставший поток обездоленных людей, но толпы крестьян опрокидывали полицейские кордоны, избивали исправников и продолжали движение. В мае 1847 г. они достигли района Порхова — уездного города к востоку от Пскова. Только здесь войскам удалось остановить самовольных переселенцев и силой заставить их повернуть обратно.
В те же годы в центральной и западной частях Лифляндии развернулось движение за переход в православие. Крестьяне наивно думали, что, приняв «царскую веру», они освободятся от гнета немецких баронов. Разумеется, их ожидало горькое разочарование. Царская администрация не препятствовала переходу эстонских и латышских крестьян из лютеранства в православие, но от обязательств по отношению к баронам их не освобождала. Постепенно это своеобразное движение, облеченное в религиозную форму, стало угасать.
Таким образом, борьба прибалтийских крестьян против немецких баронов и стоявшего за их спиной русского царизма имела резко выраженный антифеодальный характер. Идея избавления от гнета немецких баронов сливалась в сознании местных крестьян с идеей социального освобождения. Недаром в 1846 г. депутаты ландратской коллегии острова Сааремаа с тревогой сообщали, что среди эстонских крестьян распространяются «коммунистические идеи» о разделе дворянских земель и полном освобождении от всех повинностей.
405


передовой
интеллигенции
Под влиянием непрекращавшихся аграрных волнений лучшие представители прибалтийской интеллигенции поднимали свой голос в защиту угнетенных немецкими ба- Выступления ронами эстонских и латышских крестьян.
Однажды молодой учитель, сын лютеранского пастора, Гарлиб Меркель услышал, как один крестьянин грозился, что скоро народ перебьет всех помещиков. Это послужило поводом для беседы Меркеля с его другом. Главной темой беседы было бедственное положение крестьян. Учитель вернулся домой поздно, но заснуть не мог. «Не пролежал я в постели и четверти часа,— вспоминал он потом,— как у меня из дикого хаоса мыслей сложилась идея работы... Я соскочил с постели, подошел к письменному столу и
написал заглавие: „Латыши в конце философского века“».
В 1796 г. книга Меркеля была издана. Со страниц ее прозвучало грозное эхо Французской революции и крестьянских выступлений внутри империи. Четыре года спустя единомышленник Меркеля бывший учитель Йоханн Петри опубликовал в Эрфурте свои «Письма из Ревеля», а еще через два года — книгу «Эстляндия и эстонцы». И эти сочинения были пронизаны страстным протестом против крепостничества и бесправия коренного населения Прибалтики.
Ни Меркель, ни Петри не призывали к революции. Они апеллировали к совести баронов, убеждая их добровольно пойти на уступки крестьянам. Но они решительно требовали отмены крепостного права, видя в этом единственное средство предотвратить новую крестьянскую войну. Для того времени это были достаточно радикальные взгляды. Недаром сочинения Меркеля и Петри с ненавистью перелистывали бароны и с жадностью читали молодые представители прогрессивно настроенной интеллигенции.
По мере формирования национальной эстонской и латышской буржуазии в Прибалтике появлялась прослойка местной интеллигенции, связанной своим происхождением с крестьянством. Эти молодые эстонцы и латыши, с трудом пробившие себе путь к образованию, глубже понимали нужды родного народа и его заветные чаяния.
В 20-х годах XIX в. вокруг преподавателя Дерптского университета Фридриха Роберта Фельмана возник кружок патриотически настроенных эстонских интеллигентов. Их национальные чувства оскорбляло владычество иноземного дворянства. Их демократическое происхождение не позволяло им мириться с сословными привилегиями кичливых потомков ливонских рыцарей. Они черпали мужество и бодрость в песнях и сказаниях народа, в летописях его борьбы за независимость и свободу.
406


«Эстонец стал нищим, у него отнята его собственность... его старая культура уничтожена, его политический кругозор стал узким, свою былую боевую ловкость и энергию он должен растрачивать в качестве рабочего скота на бескрайних полях чужеземцев...»,— так писал Фельман. Понятно, какие эмоции пробуждали эти строки у его друзей, у всех образованных эстонцев.
В 1838 г. Фельман основал Ученое общество по изучению языка, фольклора и истории эстонского народа. Это свидетельствовало о росте национального самосознания эстонской интеллигенции. Большой заслугой Фельмана было то, что он начал собирать жемчужины песен и сказаний, хранившихся в самых глубоких недрах народной памяти. Его друг и преемник Фридрих Рейнгольд Крейцвальд завершил этот гигантский труд, подготовив в 1853 г. первый вариант свода эстонского народного эпоса. «Калевипоэг» — под этим названием он стал известен далеко за пределами Эстонии как сокровищница мыслей и чувств мужественного народа, веками противостоявшего завоевателям. Фельман и Крейцвальд вписали яркую страницу в историю формирования эстонской нации. Они не были революционерами, но благородная деятельность этих просветителей- демократов немало способствовала пропаганде национально- освободительных идей среди соотечественников.
Выдвигала свою национальную интеллигенцию и нарождавшаяся латышская буржуазия. В 50-х годах XIX в. развернулась просветительская деятельность Ю. Алунана, К. Валдемара, К. Барона и других будущих лидеров «младолатышского» движения. Однако широкий размах это национальное движение получило уже в последующем десятилетии.
3
Польское восстание 1830—1831 гг.
Польские земли накануне восстания
Не только Прибалтика, но и другие западные окраины Российской империи были а1реной освободительной борьбы народов против царского деспотизма. Особенно большое значение имело национально-освободительное движение в Польше, значительная часть которой была порабощена русским царизмом. Николай I с самого начала своего царствования пренебрегал польской конституцией, дарованной шляхте его братом. Он намеренно не спешил короноваться королем польским и приехал для этого в Варшаву почти через четыре года после того, как стал императором в Петербурге. К тому же церемония коронации по его желанию состоялась не в кафедральном соборе, а в более скромной церкви королевского замка. Покидая Варшаву,
407


царь назначил новых сенаторов, не спрашивая согласия сейма. Тем самым он еще раз подчеркнул, что не собирается считаться с польской автономией.
Реакционная политика царизма сковывала общественное и культурное развитие польского народа, мешала уничтожению отживших феодальных отношений. Польская буржуазия была слабой и политически неопытной. Во главе национального движения стояла шляхта.
Еще в конце 1828 г. молодой шляхтич подпоручик Петр Высоцкий организовал в варшавской офицерской школе (Школе подхорунжих) тайное общество с целью подготовки военного переворота во имя восстановления независимости Польши. Вскоре к этому обществу примкнули известные представители радикальной варшавской интеллигенции: публицист Маврыций Мохнацкий и его друзья журналист Ксаверий Брониковский и Людвик Набеляк, поэт Северин Гощинский и др. Возникли подпольные кружки и среди студентов. Их идейным вдохновителем был любимец учащейся молодежи историк Иоахим Лелевель.
Семена революционной агитации падали на благоприятную почву. Суровая зима 1830 г. обострила нужду народных масс, вздорожал хлеб, крестьяне реже появлялись на городских рынках. Ремесленникам труднее стало сбывать свои изделия. Недовольство росло повсюду — ив городе, и в деревне.
А летом 1830 г. с Запада донеслись раскаты революционной грозы, которая смела монархию Бурбонов во Франции и пробудила национальное движение в Бельгии. С Востока приходили вести о волнениях русских крестьян. По утрам дворники счищали со стен правительственных зданий написанные кем-то ночью революционные лозунги. Особенное возбуждение среди шляхетской интеллигенции вызвали слухи о намерении царя включить польские войска в состав экспедиционной армии, предназначенной для контрреволюционного похода на Запад.
Тем временем полиция узнала о существовании тайного общества. Начались аресты. Медлить было нельзя.
Наступил вечер 29 ноября 1830 г. С Вислы
свободу!! И ВЭШУ дул Х0Л0ДНЬ1Й ветеР- На улицах тускло у,>> мигали фонари. Внезапно раздались выст¬
релы. Группа патриотов во главе с Набеляком и Гощинским напала на Бельведерский дворец. Там жил вел. кн. Константин Павлович, брат и фактический наместник царя. Повстанцы хотели его убить. Это не удалось, он сумел бежать.
Неудачной оказалась и попытка другой группы повстанцев захватить казармы. Завязавшаяся перестрелка затянулась.
Подхорунжие просили возглавить восстание Юзефа Хлопиц- кого, известного генерала, служившего когда-то в наполеоновской армии. Хлопицкий отказался; он не желал связывать свою


Разгром арсенала в Варшаве. 1830 г.
судьбу с таким рискованным предприятием. Не пожелали сотрудничать с восставшими и другие польские генералы, связанные с землевладельческой аристократией. Участникам восстания удалось увлечь за собой лишь небольшие подразделения Войска Польского. Военный переворот явно не удался. Положение стало критическим.
Тогда Ксаверий Брониковский и несколько его товарищей бросились в рабочие кварталы. Варшавская беднота горячо откликнулась на их призыв. Толпа рабочих, ремесленников, студентов взломала ворота арсенала. Под ликующие возгласы народ разобрал хранившееся там оружие. Это решило судьбу восстания: вел. кн. Константин Павлович вывел русские войска из Варшавы.
Такой оборот событий напугал польских аристократов. Они поспешили овладеть руководством движения. Генерал Хлоииц- кий теперь согласился стать главнокомандующим. В состав Вре-
409


менного правительства вошел лидер титулованной знати кн. Адам Чарторыйский, бывший министр и личный друг Александра I.
Сейм и правительство отправили в Петербург делегатов. Им было поручено просить Николая I гарантировать соблюдение конституции 1815 г. и включить в состав Польского королевства литовские, украинские и белорусские земли в границах 1772 г. Такова была программа поместной шляхты, искавшей соглашения с царизмом.
Тем временем демократические круги требовали расширения и углубления восстания, социальных реформ, провозглашения республики. Крестьянские массы с нетерпением ждали улучшения своей участи.
Отказавшись вести переговоры с «бунтовщиками», Николай I двинул в Польшу карательную армию под начальством немецкого барона фельдмаршала Иоганна Дибича и потребовал от поляков безоговорочной капитуляции. Это вызвало в Варшаве взрыв негодования. 25 января 1831 г. тысячи людей вышли на улицы, требуя полного разрыва с царизмом. Под давлением масс сейм принял решение о детронизации Николая I (т. е. о лишении его польской короны). Было создано Национальное правительство во главе с тем же Чарторыйским.
Желая подчеркнуть свою солидарность с русскими революционерами, варшавяне отслужили торжественную панихиду по казненным декабристам. Именно тогда польские патриоты выдвинули свой замечательный лозунг, обращенный к русскому народу: «За нашу и вашу свободу!»
Низложение Николая I и начало военных дей- Два лагеря— ствий против армии Дибича углубили размеже- две тактики Вание польского общества на два лагеря: консервативно-шляхетский и радикально-демократический. Польское войско вдвое уступало угрожавшей Варшаве царской армии. Хлопицкий и другие шляхетские генералы медлили с формированием ополчения, опасаясь вооружать крестьян. Тем не менее сражение под Гроховом на подступах к Варшаве не принесло победы Дибичу. Сказалось моральное превосходство польских воинов, сражавшихся за свободу и независимость своей Родины.
Весной 1831 г. польская конница под командованием генерала Юзефа Дверницкого двинулась на Волынь, чтобы включить в сферу восстания украинские земли. Но польская шляхта не обещала украинскому крестьянству никаких социальных преобразований, цепко держась за свои владения и сословные привилегии. Поэтому украинские крестьяне не поддержали шляхту. Под натиском царских войск отряд Дверницкого отошел в пределы Австрийской империи и был интернирован. Классовые
410


противоречия между крестьянством и шляхтой мешали успешному ходу восстания и в Литве.
Военные неудачи обострили внутренние противоречия. Вслед за Хлопицким покинули пост главнокомандующего и его преемники Михал Радзивилл, Ян Скшинецкий. В газетах и политических клубах их открыто обвиняли в измене. Три генерала были арестованы, народ требовал для них сурового наказания. Правительство отмалчивалось. 15 августа охваченная гневом толпа ворвалась в тюрьму и сама казнила арестованных генералов. Власти растерялись. Адам Чарторыйский бежал из Варшавы.
Сейм назначил главой правительства генерала Круковецко- го. Тот немедленно закрыл Патриотическое общество — идейный центр радикальной интеллигенции, арестовал и казнил нескольких участников штурма тюрьмы и уличной демонстрации. Одновременно он вступил в переговоры с фельдмаршалом И. Ф. Паскевичем, сменившим умершего от холеры Дибича.
6 	сентября 1831 г. царские войска захва- тили предместье Варшавы. На другой день сейм и правительство покинули город. Месяц спустя последние отряды польского войска перешли границу Пруссии и были разоружены.
Захватившие руководство восстанием аристократическо-шляхетские элементы загубили дело польской свободы тем, что боялись поднять весь народ и не желали поступиться своими узко классовыми интересами. Но при всей его ограниченности польское восстание было сильным ударом по царизму. Оно сковало ему руки в борьбе с революцией в Европе. Оно вселило бодрость в сердца прогрессивных людей России.
Подавив восстание, Николай I уничтожил польскую конституцию, заменив ее в 1832 г. «Органическим статутом», провозгласившим Царство Польское неотъемлемой частью Российской империи. Сейм был распущен. Управление вверено Административному совету с царским наместником во главе. В Варшаве для русского гарнизона построили крепость — Александровскую цитадель.
Три года спустя царь сам приехал в Варшаву. Принимая депутатов от населения города, он заявил им: «По повелению моему воздвигнута здесь цитадель, и я вам объявляю, что при малейшем возмущении я прикажу разгромить ваш город...»
Но поражение восстания не заставило польский народ отказаться от идеи национального освобождения. Время от времени в Польше продолжало вспыхивать пламя повстанческого движения. Небольшие отряды смельчаков пытались развернуть партизанскую войну. В одном из них под начальством польского журналиста Артура Завиши сражались беглые солдаты —
411


русский Иван Морозов, украинцы Максим Гавриленко и Григорий Загребальный. Когда отряд был разбит, все трое были расстреляны.
Мужественный польский патриот Шимон Конарский создал ряд подпольных групп среди шляхетской интеллигенции на Волыни, в Литве и Белоруссии. В 1838 г. полиция напала на его след. Он был арестован и заточен в виленскую тюрьму.
Еще на воле Конарский сблизился с русскими офицерами, служившими в Литве и Польше. Узнав о том, что герой попал в царский застенок, поручик Михаил Кузьмин-Караваев решил освободить его. Попытка не удалась. Конарского расстреляли.
Факты, свидетельствующие об участии русских солдат и офицеров в польском национально-освободительном движении, весьма знаменательны. Они показывают, что уже в то время в сознании лучших людей России и Польши зрела мысль о боевом революционном союзе братских народов против царского деспотизма.
4
Борьба народных масс и деятельность передовой интеллигенции в Литве, Белоруссии и на Украине
Литва
в период восстания 1830—1831 гг.
Война 1812 г. и оккупация Литвы наполеоновскими войсками тяжело отразились на положении трудящихся. Литовские крестьяне решительно боролись против занимавшихся грабежами наполеоновских захватчиков. В то же время крестьяне отказывались повиноваться феодалам-помещи- кам, не выполняли феодальных повинностей, нападали на имения, мстили своим притеснителям и наполеоновским пособникам. Эта борьба литовского крестьянства была связана с освободительной борьбой русского народа и других народов России.
Рост активности народных масс способствовал распространению освободительных идей и среди местной интеллигенции.
Среди студентов Виленского университета с 1817 г. существовало тайное «Общество филоматов» («любителей науки»). На своих собраниях филоматы выступали с художественными произведениями, обсуждали научные и политические рефераты, произносили речи против угнетения Польши и Литвы царизмом. В 1823 г. начались аресты филоматов. В Вильне было схвачено более 100 человек, из университета уволены популярный среди студентов профессор Иоахим Лелевель и другие прогрессивно настроенные профессора, усилен надзор за студентами, введена строгая цензура на ввозимые из-за границы книги.
412


В 1825 г. молодые офицеры Отдельного литовского корпуса создали тайное «Общество военных друзей». Узнав о восстании декабристов в Петербурге, они пытались поддержать его выступлениями в военных гарнизонах, расположенных в Литве.
В связи с польским восстанием, 13 декабря 1830 г. царское правительство объявило Виленскую губернию на военном положении и постаралось изолировать территорию Литвы от Польши. Но вскоре начались волнения и в Литве. В феврале 1831 г. восстали крестьяне Салантайской и Гинтелишкской волостей Телыпяйского уезда. Против них были двинуты войска. Некоторые восставшие крестьяне под натиском карателей вынуждены были перейти границу Пруссии. Однако прусские власти арестовали их и выдали царскому правительству.
15 марта в Литве был объявлен всеобщий набор рекрутов. Это еще более взволновало местное население. Число восставших крестьян все росло. В этой обстановке одни литовские помещики обращались к царскому правительству с просьбой об усмирении крестьян, другие же, наоборот, старались возглавить стихийное движение крестьянства.
Для руководства восстанием в Литве был создан в Вильне Центральный Комитет, который через своих делегатов поддерживал связь с руководителями польского восстания. При поддержке прибывших из Польши войск восставшие освободили все города Литвы за исключением Вильны. 7 июня 1831 г. произошел бой под самой Вильной, однако повстанцы не смогли добиться победы и отступили.
Вскоре литовские крестьяне поняли, что руководившая восстанием шляхта прежде всего стремится к достижению своих классовых целей, а на крестьян по-прежнему смотрит как на своих подвластных. В некоторых районах, например в Жемай- тии, крестьяне стали выступать против шляхты и выбирать из своей среды руководителей повстанческих отрядов. Кое-где сформировались крестьянские отряды в несколько тысяч человек, которые устанавливали в занятых ими местностях свой порядок. Действовавшие в Телыпяйском уезде шляхетские отряды под руководством помещика Яцевича в свою очередь стали нападать на восставших крестьян. Захваченные шляхтой крестьянские вожаки расстреливались, другие подвергались наказанию розгамц.
Внутренние противоречия среди повстанцев помогли царскому правительству подавить восстание в Литве. В деревнях Же- майтии были размещены карательные отряды казаков. За активное участие студенческой молодежи в восстании Николай I приказал закрыть Виленский университет, его медицинский факультет был переименован в Медико-хирургическую академию, закрытую десять лет спустя.
413


В 1812 г. Белоруссия, так же как и Литва, была театром военных действий. Многие ее города и селения были разорены и ограблены иноземными захватчиками. Пос- Антикрепостническое ле BOgHbI посевы сократились наполовину,
крестьянства Л°РУеСКОГО поголовье скота - на 2/з- Оскудевшая бело- русская деревня долго не могла оправиться от потрясений, вызванных наполеоновским нашествием. Недород стал обычным явлением; на Витебщине неурожаи с 1814 г. повторялись 12 лет подряд.
Тем временем помещики старались восстановить свое хозяйство за счет крепостных крестьян. Барщина (панщина) достигла шести дней в неделю. А бывало и так, что пан выгонял своих «хлопов» в поле и в воскресенье. Отдавая все помещику, крестьяне ничего не могли засыпать в свои амбары. Один офицер, побывавший в Белоруссии, писал: «Пустые дома крестьян, умерших от голода, бледные, иссохшие лица еще живущих наполняют душу ужасом». Другой вспоминал: «И теперь еще пробегает холодный трепет по жилам при воспоминании о виденном мною кусочке хлеба, которым питаются крестьяне Витебской губернии: мука вовсе не вошла в его состав, он состоит из мякины, соломы и еще какой-то травы...»
Помещичьи крестьяне составляли в Белоруссии более половины сельского населения. А помещики в большинстве были польскими шляхтичами. Они не только драли с белорусских крестьян три шкуры, но еще глумились над ними, подвергая их национальному унижению и оскорбляя их религиозные чувства.
В сердцах изнуренных тяжким трудом, всегда полуголодных крестьян кипела лютая ненависть к угнетателям. В затерянных среди лесов и болот деревушках они мечтали о привольных просторах, о жизни без панщины. Слушая по ночам вой волков, выходивших из дебрей к самой околице, они обращались к ним:
Разорвите тело пана на куски,
Разорвите, закопайте за селом...!
Так пелось в одной белорусской песне.
Надеясь на русского царя, белорусские крестьяне подавали властям «иски о вольности», отказываясь ходить на панщину и выполнять другие повинности в пользу помещиков. Они были упорны и терпеливы. Получив отказ, они подавали новые прошения, когда же царские чиновники пытались схватить «зачинщиков», крестьяне не выдавали их и дрались с солдатами.
Такой случай произошел в 1841 г. в деревне Попсуйки на Витебщине. Вооружившись дубинами и топорами, крестьяне оказали упорное сопротивление пехотному батальону. Солдатам пришлось штурмовать деревню по всем правилам боевого уста¬
414


Восстания военных поселян на Украине
ва. После столкновения подобрали 21 убитого и 24 раненых. Военный суд приговорил 140 крестьян к «прогнанию сквозь строй 500 солдат от 1 до 8 раз». Остальных выпороли розгами.
Отчаявшись найти у царских слуг управу на панов, крестьяне стали покидать родные места в поисках «вольных земель». В 40-х годах XIX в. на дорогах Белоруссии можно было видеть, как толпы крестьян с семьями и жалким своим скарбом двигались по залитым грязью проселкам на юг, надеясь добраться до заднепровских степей, до кавказских предгорий. Они верили слухам о том, что там люди живут, не зная ни панского гнета, ни крепостной неволи. Войска перехватывали дороги и штыками теснили переселенцев назад. Упорствующих арестовывали, подвергали порке. Но крестьяне продолжали стремиться в теплые края в поисках воли.
Ширилась борьба против крепостного гнета и на Украине. Бурно протестовали государственные крестьяне и казаки против устройства военных поселений.
В 1817 г. поднялись казаки, расселенные по берегам Южного Буга. Спустя два года вспыхнуло восстание военных поселян близ Чугуева на Харьковщине. Против них пришлось двинуть несколько полков с 12 орудиями. Расправу над восставшими прибыл чинить сам Аракчеев. Суду было предано 313 человек, из которых 275 приговорены к наказанию шпицрутенами, многих отправили на каторгу и в ссылку.
Летом 1829 г. на Харьковщине вновь восстали военные поселяне, на этот раз в районе крупного села Шебелинки. Они избрали атаманом Степана Демина, направили послание жителям соседних сел с призывом присоединиться к «общему делу». Несколько эскадронов регулярной кавалерии атаковали повстанцев. 23 пушечных выстрела прогремели над Шебелинкой. Свыше 100 поселян скосили картечь и пули. Среди солдат насчитали 55 раненых.
В 1836 г. восстание опять охватило Левобережье. Украинские казаки с оружием в руках выступили против властей, принявших решение преобразовать их в регулярную кавалерию.
Все эти восстания были направлены не против крепостного гнета вообще, а против насаждавшейся царизмом системы военно-феодальной эксплуатации, наиболее ярким выражением которой были военные поселения.
История антикрепостнического движения ародные мстители на уКраине запечатлела славные имена
народных мстителей, смело вступавших в единоборство с врагами народа. Особенно успешно действовали они на Правобережье, где жива была память о вольнолюбивом казачестве, о Колиивщине, о подвигах Максима Зализняка и Ивана Гонты.
415


Жил у помещика Пигловского дворовый крестьянин Устим Кармалюк. Не понравился он пану тем, что не хотел быть покорным холопом, низко кланяться, показывать усердие к господской службе. Сдал помещик его в солдаты. А тот не захотел маршировать гусиным шагом да сносить зуботычины и бежал из царской казармы. Было это в 1813 г. И с тех пор почти четверть века вел Кармалюк партизанскую борьбу против подольских помещиков и царской полиции. Около тысячи нападений совершил он со своим отрядом на панские усадьбы, шинки, купеческие лабазы, на проезжавших чиновников. Свыше 2700 крестьян были привлечены к следствию по его делу.
Народ поддерживал Кармалюка. Кто не сражался бок о бок с ним сам, тот отдавал ему коня, кормил, укрывал от полицейских облав. Этой всенародной поддержкой и были сильны Кармалюк и его верные товарищи Данило Хрон, Иван Черноморец и др.
Не раз врагам удавалось схватить Кармалюка. Все познал он — и тюремную камеру, и плети, и сибирскую каторгу. Но стоило ему вырваться на волю — и он возобновлял борьбу против крепостников с новой силой. Овеянное славой имя народного мстителя получило известность на Волыни и Киевщине. Как призыв к восстанию звучало оно в украинских селах, укрепляя в сердцах трудового люда веру в грядущее освобождение. Враги так и не смогли победить Кармалюка в открытом бою. Выстрелом из-за угла сразил его в 1835 г. убийца-шляхтич.
Подобные Кармалюку народные герои действовали и в других областях Украины. С 1825 по 1837 г. наводил ужас на помещиков Харьковщины крестьянский защитник Иван Звона- ренко.
В предреформенные годы убийства помещиков и поджоги дворянских усадеб стали на Украине обычным явлением. Крестьянское движение приобретало все более активные формы.
Великодержавный курс политики царско- Кирилло-Мефодиевское го правительства вызывал общественный ° ество протест со стороны развивавшейся на¬
циональной украинской интеллигенции. Кадры этой интеллигенции группировались вокруг Харьковского и Киевского университетов, Нежинского и Одесского лицеев. Преимущественно это были представители дворянской молодежи, но в их среду проникали и разночинцы —- выходцы из других сословий.
Выражением растущего национального самосознания, как и повсюду, был повышенный интерес местной интеллигенции к прошлому своей Родины, к народному искусству. В 30—40-х годах XIX в. начинают появляться украинские альманахи. В Харькове и Полтаве ставят первые свои спектакли украин-
416


Устим Кармалюк
ские театральные группы. В Киеве украинская молодежь создает литературный кружок «Киевская молода». По свидетельству современника, среди киевского студенчества наблюдалось в то время «страшное волнение умов и готовность на самые эфемерные затеи».
В такой обстановке зимой 1845/46 г. группа прогрессивно настроенных украинских интеллигентов создает в Киеве тайную политическую организацию под названием «Кирилло-Мефоди- евское общество». Когда-то ученые монахи Кирилл и Мефодий проповедовали среди древних славян новую для них христианскую религию. Участники общества также ставили свой задачей пропаганду новых социально-политических идей.
Все они ратовали за уничтожение крепостного права. В «Главных правилах общества» было записано: «Общество будет стараться заранее об искоренении рабства и всякого унижения низших классов...» А один из основателей этой организации профессор Киевского университета, ученый-историк Николай Костомаров говорил потом, что одной из задач общества было
27 История СССР, т IV
417


«уничтожение крепостного права, дворянских и всяких привилегий, уничтожение смертной казни», «обязательное обучение народа» К
Все участники тайной организации разделяли идею национального освобождения. В одном из программных документов общества «Книге бытия украинского народа» (в другом варианте — «Закон божий») излагались основные этапы истории Украины, причем подчеркивался добровольный характер воссоединения ее с Россией: «Тогда Украина пристала к Московщине и соединилась с нею... как один народ славянский с другим народом славянским...» Однако далее указывалось, что украинцы попали «в неволю московского царя» и что «немка царица Катерина, распутница всесветная, безбожница, мужеубийца кончила казацство и свободу, ибо отобравши тех, которые были на Украине старшинами, наделила их дворянством и землями и отдала им вольную их братию в ярмо...» Резко осуждалась и политика Николая I, о котором говорилось: «И царствует деспот над тремя славянскими народами; правит ими посредством немцев, заражает, калечит, уничтожает добрую природу славянскую...» В заключение же высказывалась уверенность, что «Украина сделается независимою Речью Посполитою в союзе славянском» 1 2. Иными словами — выдвигалась идея создания федерации равноправных и самоуправляющихся славянских народов. Костомаров впоследствии разъяснял, что имелось в виду создание федеративной республики из всех славянских земель с единой центральной властью, заведующей внешними сношениями, но при «полной автономии каждой части по отношению к внутренним учреждениям, внутреннему управлению, судопроизводству и народному образованию». Все эти рассуждения объективно отражали прогрессивные для того времени устремления развивавшейся на Украине национальной буржуазии. Претворение в жизнь этих идеалов ускорило бы формирование украинской нации.
Однако между членами общества не было единодушия ни по вопросам идеологии, ни по вопросам тактики. Большинство, включая Костомарова, придерживалось либерально-реформистских взглядов, надеясь склонить самих помещиков добровольно освободить крестьян. Либерализм этой группы имел определенную буржуазно-националистическую окраску. Идеализируя прошлое Украины, либеральные деятели изображали украинский народ как некую бесклассовую общность, проникнутую ис- покон веков духом равенства и братства. В проектируемой ими
стр.
1 П. Л. Зайончковский. Кирилло-Мефодиевское общество. М., 1959, 85—88.
2 Там же, стр. 158—160.
418


всеславянской федерации они отводили Украине особое место — «той бысть во главу угла».
Крайне правое крыло общества представлял писатель Пантелеймон Кулиш. В изданной им в 1846 г. «Карманной книжке для помещиков» он утверждал, что «мудрое правление» дворян вполне способно сделать крестьян «зажиточными и счастливыми». В своих беллетристических произведениях Кулиш восхвалял казачью старшину, а народную массу изображал как слепую разрушительную силу.
С революционных позиций оценивал задачи общества позднее вступивший в его ряды поэт-демократ Т. Г. Шевченко. Решительно расходясь с либеральными интеллигентами по многим программным и тактическим вопросам, он вошел в организацию, считая полезным сплочение всех прогрессивных сил для борьбы за национальное возрождение.
Ближе других стояли к Шевченко в обществе Н. И. Гулак, лелеявший мечту о «восстании против верховных властей», и А. А. Навроцкий, также готовый «подвигнуть к перевороту» своих соотечественников.
Деятельность Кирилло-Мефодиевского общества была недолговременной. Весной 1847 г. о нем через доносчика стало известно жандармам, и всех участников его арестовали.
Сам факт возникновения такого общества на Украине доказывал возросшее влияние национально-освободительных идей среди украинской интеллигенции. Но внутренние идейные и тактические разногласия среди членов этой организации выражали наметившееся уже тогда размежевание между либерально-буржуазным и революционно-демократическим течениями в украинском национальном движении.
В секретном докладе шефа жандармов Т. Г. Шевченко А. Ф. Орлова (о раскрытом на Украине
как деятель тайном обществе) о Тарасе Шевченко
было сказано так: «...по возмутительному духу и дерзости, выходящей из всяких пределов, он должен быть признаваем одним из важных преступников». Нельзя отказать жандармам в наблюдательности. Действительно, Шевченко резко выделялся среди других украинских общественных деятелей того времени. Выходец из самой гущи крепостного крестьянства и сам познавший в юности весь ужас подневольного бесправного существования, он страстно ненавидел феодальный строй. Устами одного из героев повести «Варнак» он так отзывался о термине «крепостной»: «Горькое проклятое слово! И день тот проклят, в который я его услышал в первый раз!»
Но не только страдания народа, а его мужество и стойкость, его вековая борьба против угнетателей вдохновляли Шевченко
освободительного
движения
27* 419


и как поэта, и как политического деятеля. На всю жизнь запали ему в душу рассказы деда — ветерана грозной Колиивщи- ыы. Всегда звучали в его душе песни кобзарей, прославлявших героев освободительной войны украинского народа против кичливой шляхты.
Рано понял Шевченко, что цари стоят на страже крепостничества, оберегают права помещиков. Он называл монархов «коронованными палачами»; особую ненависть питал поэт к Николаю I, именуя его «лютым Нероном», «дрессированным медведем», «неудобозабываемым фельдфебелем». Его поэма «Сон», написанная в 1844 г., была по существу острым политическим памфлетом на крепостнический строй, на реакционный николаевский режим.
Подлинным манифестом нараставшего на окраинах империи антиколониального движения была написанная в 1845 г. поэма Шевченко «Кавказ». То был кульминационный пункт длительной и упорной Кавказской войны: тысячи русских и украинских крестьян, одетых в солдатские шинели, гибли под пулями горцев; зарево пожаров стояло над горскими аулами, жители которых стойко защищали свою свободу и независимость.
В поэме рисуется трагическая картина сурового края, служившего десятки лет ареной ожесточенной войны:
За горами горы, тучами повиты,
Засеяны горем, кровию политы...
Беспощадно клеймил автор царских колонизаторов, зло высмеивая утверждения об их якобы культуртрегерской миссии на Кавказе. Отстаивающих свою независимость кавказских горцев он называл «великими рыцарями». Подчеркивая справедливый характер их борьбы против колониальной экспансии царизма, поэт обращался к ним:
С вами правда, с вами слава И воля святая!
Но не только непокоренному Кавказу посвящена поэма. Поднимаясь до широких обобщений, Шевченко клеймит позором всю царскую империю — эту огромную тюрьму народов. С едким сарказмом отзывается он о попытках официальной великодержавной пропаганды создать миф о «благоденствии» народов «под скипетром самодержца всероссийского»:
У нас... сибирская равнина!
А тюрем сколько! А солдат!
От молдаванина до финна На всех языках все молчат,
Все благоденствуют...
420


Т. Г. Шевченко. Автопортрет. 1840 г.
Но не только русские крепостники с их захватнической политикой, но и украинские помещики были ненавистны поэту- демократу. Впоследствии Н. Г. Чернышевский подметил ту мысль Шевченко, что «малорусский пан и польский пан стоят на одной стороне, имеют одни и те же интересы», а «малорусский поселянин и польский поселянин имеют совершенно одинаковую судьбу» 1.
Питая нежную сыновнюю любовь к матери-Украине, народный поэт никогда не проповедовал идеи национальной исключительности, выступал поборником дружбы и братства народов, с одинаковой теплотой отзывался о трудовых русских людях, о казахах, белорусах, поляках, чехах, с волнением слушал вести о тайнинском восстании в Китае и рассказы гастролировавшего в Петербурге актера А. Олдриджа о жизни американских негров.
Формированию революционно-демократических взглядов Шевченко много способствовала его идейная и личная близость
1 Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений, т. VII. М., 1050, стр. 792.
421


к деятелям русского освободительного движения. Личное знакомство с петрашевцами, чтение декабристской литературы, а позднее дружба с Чернышевским имели особенно важное значение. Немалую роль сыграло и услышанное им на склоне лет вольное русское слово, звучавшее со страниц герценовских зарубежных изданий—«Полярной звезды» и «Колокола».
Всю жизнь мечтал Шевченко о грозной мести, которая ждет угнетателей народа. Мысль о неизбежности всенародного восстания владела им еще в молодости, когда он писал свое знаменитое поэтическое «Завещание», звучавшее подобно набатному звону:
Схоронив меня, вставайте,
Цепи разорвите,
И злодейской вражьей кровыо Волю окропите...
Эта мысль поддерживала его морально в годы солдатчины в Оренбургском крае (1847—1857 гг.). Но именно в результате общения с лидерами русской революционной демократии в его сознании прочно укоренилась идея крестьянской революции. Возвратившись из ссылки и встретившись с петербургскими друзьями, он особенно остро ощутил близость этой революции и уверенность в ее победе. За полгода до смерти он писал:
...Будет бито Царями сеянное жито!
Взрастет народ. Царьки умрут И те, что даже не зачаты...
И в каждом будешь видеть брата,
И люди будут на земле.
А умер поэт-революционер в те дни, когда волна демократического натиска вынудила Александра II подписать манифест об отмене крепостного права,— в феврале 1861 г.
Тысячу раз был прав Герцен, когда писал, что Шевченко — не только «вполне народный писатель», но и «политический деятель». Действительно, его наполненная гражданским пафосом поэзия была могучим средством революционной пропаганды. Его произведения не только читали, но передавали из уст в уста. Его стихи распевались как народные песни безвестными бандуристами на ярмарках, на дорогах любимой им Украины. И можно с уверенностью сказать, что в дореформенный период никто не сделал столько, сколько он, для распространения на Украине идей социального и национального освобождения народа.
422


5
Освободительная борьба народов Кавказа
Большим своеобразием отличалась освободительная борьба народов Кавказа. Формы и характер ее изменялись в зависимости от уровня социально-экономического развития населения той или иной области, условий присоединения ее к России, внешнеполитических обстоятельств.
Грузия была первым территориальным приобретением царизма в Закавказье. Присоединение к России вселило в сердца грузин надежду на избавление от опасности иноземных нашествий с юга. Однако установленный в Грузии колониальный режим вскоре вызвал недовольство самых различных слоев населения.
Об 	упразднении царства Багратионов и введении нового управления в Тифлисе было объявлено в мае 1802 г., а уже в июле 69 грузинских князей, собравшись в кахетинском селении Кельменчури, решили обратиться к Александру I с петицией, в которой требовали восстановления условий Георгиевского трактата 1783 г., предусматривавших лишь протекторат России над Грузией и сохранение в ней царствовавшей династии Багратионов.
Однако лидеры этой феодальной оппозиции действовали нерешительно. Пока они готовились выступить, заговор был раскрыт. Многие участники его подверглись аресту, некоторые бежали за границу и нашли приют у иранского шаха, поощрявшего любое антирусское выступление.
С началом русско-иранской войны положение в Грузии стало еще более напряженным. Чины русской военной администрации требовали от грузинских крестьян повозок и волов для перевозки военных грузов, снабжения проходивших воинских команд провиантом, производства дорожно-ремонтных работ. Особенно страдали грузины-горцы, обитавшие в районе строившейся Военно-Грузинской дороги.
Летом 1804 г. в горных ущельях вспыхнуло восстание. Вооруженные чем попало, крестьяне блокировали небольшие русские гарнизоны, истребляли чиновников, устраивали засады и неожиданно нападали на высылаемые против них карательные отряды. Стихийным антиколониальным движением крестьянских масс не приминули воспользоваться князья и царевичи, стремившиеся восстановить прежние порядки, существовавшие до присоединения к России.
Выступления против колониального режима в Грузии
в первой трети XIX в.
423


Главнокомандующему русскими войсками кн. Цицианову пришлось снять осаду Эривани и спешно двинуться против повстанцев. Однако ему понадобилось почти три месяца, чтобы сломить их сопротивление.
Еще более крупные масштабы имело восстание 1812 г. в Ка- хетии. Затянувшиеся войны России с Ираном и Турцией вызвали увеличение податей и повинностей, отрыв от мирного труда работоспособных мужчин и реквизиции рабочего скота привели к упадку крестьянского хозяйства и голодовкам. Эпидемия чумы и опустошительные наводнения довершили картину глубокого кризиса, охватившего тогда Грузию. Сами кахетинские крестьяне так рассказывали о своем положении и произволе царских военачальников и чиновников: «Мы сами едим коренья и травы, а от нас насильственно требуют провианта и фуража! Нас выгнали из собственных домов. Рылись в сундуках и ямах наших, открывали наши запасы вина и, насытившись, спьяна оскверняли остальное, бросая туда нечистоты. Наконец, на глазах наших стали обижать жен и дочерей...»
В холодный январский день 1812 г. жители селения Ахмета изгнали воинскую команду, прибывшую для изъятия хлебных запасов, а в феврале восстание охватило уже всю Кахетию и перекинулось в горную часть Картлии. Восставшие крестьяне осадили города Сигнах и Телав, где заперлись русские гарнизоны. Царским генералам пришлось направить против грузинских повстанцев крупные военные силы. Большинство местных феодалов не выступило против царизма. Попытки грузинского царевича Александра с помощью иранского шаха использовать вспыхнувшее антиколониальное движение в целях восстановления престола Багратионов успеха не имели.
Великодержавная политика царизма, в частности ликвидация самостоятельности грузинской церкви с конфискацией принадлежавших ей имений, вызвала новое восстание. Оно началось летом 1819 г. в Имеретин, а затем перекинулось в Гурию. На первом этапе движения дворянство, духовенство и крестьянство выступали вместе против колониального режима, но затем, когда стали отчетливо проявляться антифеодальные устремления крестьянских масс, напуганные феодально-клерикальные элементы порывали с ними и переходили на сторону царизма.
Ту же картину размежевания классовых сил в ходе антиколониальной борьбы можно было наблюдать и в Абхазии. Когда абхазский владетель Келеш-бек Шервашидзе, являвшийся сторонником присоединения к России, был в 1808 г. убит своим сыном Аслан-беем, придерживавшимся турецкой ориентации, брат последнего — Георгий, выполняя волю отца, вступил в 1810 г. в подданство России и был признан русским прави- 424


тельством владетелем Абхазии. Но сразу же после смерти Георгия в 1821 г. Аслан-бей при поддержке турок предпринял попытку захватить власть и изгнать из Сухумской крепости русский гарнизон. Эта попытка не удалась. Аслан-бей бежал в Анапу, где нашел убежище у местного турецкого паши, но многие его сторонники из рядов абхазской знати подверглись репрессиям. От постоя введенных в Абхазию царских войск сильно страдали и местные крестьяне.
Летом 1824 г. сухумский комендант направил карательный отряд в одно из окрестных селений. Отряд сжег оставленное жителями селение, но на обратном пути попал в засаду и был почти полностью истреблен вооруженными крестьянами. Это послужило сигналом для народного восстания, охватившего всю Абхазию. Из Анапы на турецком корабле поспешил на родину Аслан-бей. Однако абхазское крестьянство, стихийно поднявшееся против царских колонизаторов, не поддержало ставленника султана, а примкнувшие к нему местные феодалы испугались размаха народного движения и вскоре принесли присягу на верность русскому императору. Восстание было подавлено.
Поддержка царской администрацией эксплуататорских притязаний грузинских помещиков в Южной Осетии была причиной массовых выступлений осетинского крестьянства, имевших антиколониальный и антифеодальный характер.
Знакомство грузинской дворянской ин-
Рост освободительного теллигенции с русской и зарубежной движения в Грузии « « г
в зо—50-х годах XIX в. европейской литературой, а также впечатление, какое произвели на нее движение декабристов и польское восстание, привели к тому, что видные общественные деятели Грузии стали еще сильнее критиковать режим колониального гнета, установленный в Закавказье царизмом. В 1832 г. среди грузинских дворян возник заговор. Некоторые его участники добивались восстановления грузинского царства с династией Багратионов. Представители прогрессивного направления в лице С. Додашвили, С. Размад- зе, А. Чавчавадзе и других мечтали об установлении в Грузии конституционно-монархического или республиканского правления. Однако даже левое крыло заговорщиков не выходило из круга идей дворянской революционности и не имело никакой связи с крестьянской массой. Заговор был раскрыт до того, как участники его подготовили вооруженное выступление.
Лучшая часть грузинской дворянской интеллигенции пыталась противопоставить великодержавно-русификаторской политике царизма свою культурно-просветительскую деятельность, направленную на развитие национальной журналистики. Вслед за рукописным журналом, возникшим в тифлисской гимназии,
425


была предпринята попытка издания печатного журнала «Си- натле» («Светоч»), а в 1852 г. вышел в свет первый номер прогрессивного грузинского журнала «Цискари» («Заря»).
Тем временем в Грузии усиливалось крестьянское движение. Помещичьи крестьяне подавали «иски о вольности», отказываясь работать на своих владельцев и требуя перечисления в разряд «казенных поселян». Царские администраторы поддерживали притязания помещиков, против крестьян направлялись карательные отряды.
В 1830 г. в Южную Осетию для усмирения осетинских крестьян, не желавших подчиняться грузинским помещикам, прибыл отряд генерала П. Я. Ренненкампфа. Он пригрозил крестьянам, что истребит их «как врагов общего спокойствия», если они не покорятся. Но крестьяне остались непреклонны: они бросили свои жилища и развернули в лесистых горах партизанскую борьбу. В рядах повстанцев с оружием в руках сражались и женщины. Очевидцы рассказывали, что повстанцы применяли не только огнестрельное оружие, но и сбрасывали с гор камни, которые «увлекали за собою другие камни..., производили на солдат более сильное впечатление, чем град пуль, которыми они были время от времени осыпаемы. Случалось, что большие камни разрывали надвое даже лошадей...» 1
Большие усилия потребовались от регулярных войск и собранного местными князьями феодального ополчения, чтобы сломить героическое сопротивление восставших осетинских крестьян.
В 1841 г. произошло крестьянское восстание в Гурии. Поводом к нему послужила замена натуральных повинностей денежными и слухи о предстоящем будто бы рекрутском наборе. Основная же причина недовольства крестьян заключалась в усилении феодальной эксплуатации и податного гнета, а также необузданном произволе царских чиновников и местных дворян. Численность вооруженных повстанцев превышала 7 тыс. человек. Они овладели несколькими укрепленными пунктами, обезоружив находившихся там солдат и казаков, разбили высланный против них карательный отряд, блокировали административный центр Гурии — Озургети. Спешившие на выручку озургетскому гарнизону феодальные ополчения имеретинских и мегрельских дворян были отброшены восставшими крестьянами. Гурийские помещики в страхе покинули свои усадьбы. Только четыре месяца спустя царским военачальникам с помощью местных феодалов удалось подавить это восстание,
1 3. И. Ванеев. Крестьянский вопрос и крестьянское движение в Юго- Осетии в XIX веке. Сталинири, 1956, стр. 192.
426


НАРОДЫ КАВКАЗА И ЗАКАВКАЗЬЯ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX в.


направленное против колониального угнетения и крепостнической эксплуатации помещиков.
Стихийный протест против колониального Народные^ движения произвола нарастал и в соседнем с Грузи- г ей Азербайджане. Особенно участились
массовые выступления в этой части Закавказья в 30-х годах XIX в.
В 1830 г. царские войска были введены в пограничную с Дагестаном Джаро-Белоканскую область. В связи с сооружением там крепости Новые Закаталы население области было обложено новыми налогами. Создание временного областного правления во главе с царским офицером лишило джарские общины остатков политической самостоятельности. Не прошло и полугода, как вольнолюбивые джарцы восстали. На помощь к ним прибыли отряды дагестанских горцев. Борьба приняла затяжной полупартизанский характер. Только спустя два года царские военачальники принудили джарцев подчиниться новому управлению.
Насилия и вымогательства, чинимые комендантами Та- лышской провинции, были причиной волнений среди населения этой порубежной с Ираном области. Весной 1831 г. здесь появился бежавший за пять лет до того за границу бывший владетель Талыша Мир-Гасан-хан. За короткое время к нему присоединилось до тысячи вооруженных конников. Поскольку они выступали против царских колонизаторов, постольку местное крестьянство поддерживало их. Однако намерение Мир-Гасан-хана восстановить свою власть в Талыше не встретило одобрения со стороны широких масс населения и вскоре крестьяне отвернулись от него.
Потерпев поражение при столкновении с русскими войсками, бывший хан снова бежал в Иран.
Несколько иной характер имёло восстание, вспыхнувшее в 1837 г. в Кубинской провинции. Жители ее были доведены до отчаяния жестокостью коменданта — царского полковника Гимбута и его приспешников из числа местных феодалов, являвшихся участковыми начальниками. Тогда кубинские крестьяне избрали своим «ханом» сельского старшину Гаджи- Мамеда и потребовали от царских властей удаления Гимбута и его приближенных. Напуганные размахом движения, в котором приняло участие свыше 12 тыс. крестьян, власти отозвали ненавистных народу администраторов, заменив их другими чиновниками. Однако подати и повинности не были уменьшены. В конце августа крестьяне перешли к активным действиям. Они осадили город Кубу, жители которого поддержали их. Гарнизон заперся в крепости. Повстанцы несколько раз штурмовали ее, но были отражены артиллерийским огнем.
428


Совместная борьба армянских и азербайджанских крестьян
против податного гнета
Тем временем против восставших крестьян выступили беки соседней Ширванской провинции и два дагестанских хана. Они собрали феодальное ополчение, которое направилось к Кубе, опустошая и подвергая грабежу попутные селения. Повстанцы вынуждены были снять осаду Кубы и отступить в горы, где продолжали борьбу в течение целого года, мужественно и стойко отбиваясь от превосходящих сил своего классового противника.
Царизм и азербайджанские феодалы учинили жестокую расправу над захваченными в плен руководителями восстания. Гаджи-Мамед был отвезен в Баку и там казнен.
Нетрудно заметить, что и в Азербайджане антиколониальным движениям были присущи антифеодальные тенденции. В одних случаях они были выражены слабее, а в других — сильнее. В Кубинском восстании, например, они прослеживаются вполне отчетливо. Это обстоятельство сыграло немалую роль в консолидации восставших.
В 1837 г., когда полыхало пламя восстания в Кубинской провинции, произошли массовые волнения в Армении в районе озера Севан. Здесь в 1830 г. была отведена земля армянам, переселившимся из Турции. В течение шести лет с них не взимали никаких податей. Однако этот срок оказался недостаточным для того, чтобы переселенцы смогли упрочить свое хозяйство на новых местах. Поэтому они просили о продлении льготного срока или по крайней мере об уменьшении суммы податей. Угрозы со стороны местной администрации еще более накалили атмосферу. Приехавшему к ним для переговоров начальнику Армянской области генералу Бебутову новоселы заявили, что не признают ни старшин, ни окружного начальника. Когда же Бебутов напомнил им, что есть и высшая власть в лице правительства империи, из толпы раздались возгласы: «Не хотим и правительства!»
Вскоре движение охватило до 30 селений. Армянских новоселов поддержали проживавшие по соседству азербайджанские крестьяне. Излюбленному принципу колонизаторов — «Разделяй и властвуй!» — трудящиеся противопоставили принцип классовой солидарности. Совместное участие в антиколониальном движении христиан и мусульман было знаменательным явлением, особенно для того времени. Классовая солидарность оказалась сильнее религиозной розни.
Весной 1838 г. на побережье озера Севан прибыл карательный отряд с двумя горными орудиями. Только силой удалось подавить массовое выступление крестьян против усиливавшейся фискальной эксплуатации населения Закавказья.
429


Яркую и волнующую главу истории освободительной борьбы народов против царской экспансии составляет героическое сопротивление горцев Северного Кавказа. Особенности национально-цед0В0ЛЬСТВ0 экспансией русского цариз- освободительных
движений ма аРело не только в массах горского кре¬
ка Северном Кавказе стьянства, измученного поборами и земельными захватами, реквизициями скота и кровавыми экзекуциями, произволом царских военачальников и угодничавпшх перед ними местных князей и ханов. В оппозиции к колониальному режиму находилась большая часть мусульманского духовенства. Его интересам угрожали щедрые земельные пожалования представителям светской знати. Оно также было недовольно ущемлением его привилегий. Рост крупного феодального землевладения тревожил и богатых узденей, составлявших верхушечную прослойку сельских общин в районах с незрелыми феодальными отношениями. Царская администрация не хотела признавать их «дворянами» и умножать за их счет численность привилегированных горских сословий. Обиженными считали себя и некоторые отстраненные от управления своими владениями местные феодалы. Их раздражала зависимость от царских администраторов, которые к тому же обращались с ними грубо и высокомерно. «В тебе собачья
душа и ослиный ум...,— писал одному из местных владетелей, султану илисуйскому, главнокомандующий на Кавказе князь Цицианов,— ...доколе ты не будешь верным данником великого моего Государя государей Императора, дотоле буду желать кровию твоею мои сапоги вымыть» 1.
Так формировались на Северном Кавказе социальные силы освободительной борьбы, основой которых было горское крестьянство, хотя вследствие разобщенности, разноплеменности и крайней отсталости своего сознания оно не могло обеспечить победу в борьбе против царских колонизаторов и местных ханов. Сначала стихийные восстания крестьянских масс на Северном Кавказе старались возглавить оппозиционно настроенные по отношению к русскому царизму местные феодалы, а потом, примерно с середины 20-х годов XIX в.,— и деятели местного мусульманского духовенства.
Сооружение новых русских форпостов в районе Пятигорска и строительство Военно-Грузинской дороги вызвали резкое увеличение поборов и повинностей с населения Кабарды и Осетии. Результатом были стихийные выступления осетинских крестьян в полосе строившейся Военно-Грузинской дороги в
1 «Акты, собранные Кавказскою археографическою комиссиею», т. II, N« 1414.
430


1804 г. и кабардинских — в 1804 и 1809 гг. Эти массовые выступления приобретали иногда большие размеры. Так, при столкновении с царскими войсками в мае 1804 г. в долине реки Чегем силы вооруженных кабардинских повстанцев достигали И тыс. человек. Антиколониальное движение горских крестьян пытались использовать местные феодалы. Примкнувший к восставшим осетинским крестьянам тагаурский алдар Ахмет Дударов добивался признания за ним права собирать пошлину с проезжавших по ущелью Терека в Грузию.
Перенесение кордонной линии с Терека на Сунжу вызвало сопротивление обитавших там чеченцев. На помощь им пришли их соседи — аварцы. Тем временем размещение на территории Дагестана русских гарнизонов породило недовольство среди коренного населения этой местности. Крестьяне страдали от постоя войск и связанных с этим повинностей. Малейшие проявления протеста жестоко подавлялись. В 1818 г. генерал А. П. Ермолов цинично признавал: «Я истребил... деревни дженгутай- ские, в коих осмелились они [горцы] поднять оружие против нас, и вместе с оными предал я огню все дома и имения...» 1 Феодальные владетели опасались дальнейшего ограничения своего суверенитета. К 1819 г. все дагестанские владетели, кроме шамхала Тарковского, объединились для борьбы против России. Они обратились за покровительством к шаху. Из Ирана к ним прибывали эмиссары с деньгами и драгоценностями. Шахское правительство использовало любое антирусское движение на Кавказе.
Однако феодальные ополчения, собранные ханами, не отличались стойкостью. Крестьянская масса не доверяла таким руководителям, хорошо зная повадки «своих» владетелей. Сравнительно небольшие русские отряды, направленные в Дагестан, разбили наголову мятежных ханов.
В 1822 г. продвижение русских кордонов на рубеж реки Малки и выселение нескольких кабардинских аулов, расположенных между Малкой и Кубанью, вызвали волнения в Ка- барде. Ряд набегов, предпринятых кабардинскими князьями на ближайшие русские селения и казачьи станицы, повлек за собой карательные экспедиции царских войск. Взыскивая с кабардинцев по принципу «круговой поруки», русские военачальники подвергли поголовным репрессиям жителей многих аулов. Это еще более обострило положение.
Убедившись в том, что одной лишь силой оружия покончить с сопротивлением кабардинских князей невозможно, главнокомандующий генерал А. П. Ермолов решил сыграть на внутренних классовых противоречиях среди повстанцев. Он
1 «Очерки истории Дагестана», т. I. Махачкала, 1957, стр. 213.
431


объявил, что все подвластные враждебных России кабардинских феодалов могут считать себя свободными от всяких повинностей и распоряжаться землей по своему усмотрению. После этого большинство кабардинских князей поспешили примириться с царизмом, а Ермолов не замедлил восстановить их права над бывшими подвластными крестьянами. Только несколько князей ушли за Кубань и поселились в лесистых ущельях Зеленчука и Урупа.
Таким образом, в ходе национально-освободительной борьбы сказывались классовые противоречия среди ее участников. Интересы трудящихся горцев, мечтавших о социальной справедливости, и сепаратистски настроенных ханов и князей были слишком различны, чтобы их можно было примирить. Отсюда и недостаточная сплоченность повстанцев, и разрозненность их действий, и быстрое угасание наступательного порыва. Все эти черты были присущи восстаниям, которые время от времени вспыхивали на Северном Кавказе на протяжении первой четверти XIX в.
В дальнейшем там, где классовая дифференциация была выражена ярче, массовые выступления горцев приобрели антифеодальную направленность. Таково было восстание кабардинских крестьян против князя Бековича-Черкасского в 1837 г. Такой же характер имели выступления крестьян в тех районах Нагорного Дагестана, где сильнее ощущался гнет феодальной эксплуатации. Таким образом, причины массового движения горцев заключались в насаждении царизмом колониального режима и в сохранившемся феодальном гнете. Главной движущей силой этой борьбы по-прежнему оставалась масса незакре- пощенных крестьян — узденей (на Восточном Кавказе) или тльфокотлей (на Западном Кавказе). Но руководящая роль принадлежала не светским феодалам, а местному мусульманскому духовенству (тесно связанному с феодализирующейся прослойкой богатых узденей), которое сумело придать этой борьбе форму религиозной («священной») войны.
Религиозную оболочку, в частности, при- Движение горцев обрело с середины 20-х годов XIX в. анти-
Дагестана и Чечни колониальное и антифеодальное движение Шамиля°В°ДСТВОМ в Чечне и Горном Дагестане. Примерно с
1824 г. здесь стало распространяться религиозное учение — мюридизм. Смысл этого учения состоял в соединении идеи духовного самосовершенствования с идеей «газавата» или «священной войны против неверных» (т. е. не- мусульман). В его кавказском варианте мюридизм провозглашал, что главный путь к сближению с богом лежит для каждого «искателя истины» («мюрида») через последовательное выполнение заветов «газавата».
432


Шейхи и муллы резко осуждали ханов и беков, перешедших на сторону «гяуров», и это было созвучно антифеодальным настроениям горского крестьянства. Разумеется, за этими призывами к восстанию против изменивших вере светских феодалов скрывалось стремление духовенства к лишению их первенствующего положения в горском обществе. Обслуживая феодальных эксплуататоров, шейхи и муллы боролись не за социальное освобождение трудящихся, а за создание своего, теократического по форме феодального государства (имамата), построенного по образцу средневекового арабского халифата. Сначала демагогические проповеди идеологов мюридизма привлекали и сплачивали разноязычных горских крестьян, которые собирались иод знамя «газавата» во имя своих антиколониальных и антифеодальных устремлений. Движение быстро распространялось и приобретало массовый характер.
В конце 20-х годов XIX в. мулла Гази-Мухаммед был провозглашен имамом Дагестана и Чечни. Во главе с имамом конные отряды горцев стали нападать на казачьи станицы на Тереке, а однажды даже внезапно захватили и опустошили город Кизляр.
Однако горские крестьяне вскоре начали покидать имама, поскольку он даже не пытался облегчить их участь отменой феодальных повинностей, тяжелым бременем лежавших на скудном хозяйстве крестьян.
В 1832 г. после гибели Гази-Мухаммеда при обороне аула Гимры его преемником был провозглашен аварский бек Гам- зат. Не прошло и двух лет, как его убили заговорщики. Третьим имамом в 1834 г. был выдвинут ученик и зять одного из первых проповедников мюридизма в Дагестане Джемалэддина Казикумухского — известный Шамиль. Страстный агитатор и храбрый военачальник, он завоевал среди горцев большую популярность. Тысячи горских крестьян видели в нем своего вождя, надеясь, что под его руководством они завоюют для себя свободу и счастливую долю. Благодаря поддержке народных масс Шамиль со своими конными ополчениями развернул успешную полупартизанскую войну против царских военачальников, вторгавшихся с разных сторон в Дагестан с регулярными войсками и местной «милицией». В 1845 г. он нанес сильное поражение самому наместнику царя на Кавказе гр. М. С. Воронцову, потерявшему при этом в одном лишь походе свыше
3,5 	тыс. солдат и офицеров.
Но за внешними успехами имамата Шамиля таились присущие ему внутренние противоречия. Обогащавшаяся в ходе непрерывной войны верхушка узденей и духовенства беспощадно эксплуатировала горских крестьян. Освободив рабов и крепостных, принадлежавших враждебным ему ханам, Ша-
28 История СССР, т. IV
433


миль установил, что каждый крестьянин обязан вносить в казну имамата натуральный сбор по 6 мер с каждых 50 мер собранного зерна и по одной овце с каждых ста овец, кроме того, еще платить подать за пользование пастбищами. Значительную часть этих поступлений присваивали наибы (наместники имама), управлявшие округами, хотя Шамиль и старался обуздать их произвол. Даже придворный историограф Шамиля Мухаммед-Тагир впоследствии признавал: «Наибы его оказались наибами порока. Подлинно были они бедствием для народа... Имам называл их верными управителями и поэтому делал вид, что не слышит жалоб тех, кому были причинены обиды...» 1
К 50-м годам XIX в. наблюдается упадок имамата. Беспощадно подавив ханско-бекскую знать, Шамиль в то же время создал новый привилегированный слой. Предоставление экономических и политических преимуществ превращало наибов, видных узденей и шейхов в новую аристократию, от которой зависели широкие массы крестьянства. Доведенные до отчаяния горские крестьяне восставали против новых эксплуататоров. Наибы жестоко подавляли эти восстания, сжигая аулы и истребляя непокорных.
Массы крестьян стали отходить от имамата. Теряя опору в массах, Шамиль и его наибы возлагали свои надежды на помощь извне, со стороны враждебных России держав. Неправильно считать Шамиля иностранным агентом, неверно и расценивать возглавлявшееся им движение как инспирированное зарубежными мусульманскими кругами. Однако, решительно отвергая эту версию, нельзя игнорировать внешнеполитические связи руководителей имамата. С самого начала они обещали горцам помощь и покровительство мусульманских государей — иранского шаха и турецкого султана. Война против России трактовалась ими как составная часть мировой «священной войны» за торжество ислама.
«Считаем себя слабыми твоими подданными...»,— писал Шамиль султану Абдул-Меджиду в 1843 г. «Мы решили повиноваться великому султану... до последней минуты жизни...» 1 2,— повторял он 11 лет спустя. Во время Крымской войны Шамиль дважды пытался пробиться навстречу наступавшей на Грузию с юга турецкой армии. Но кавказские горцы в массе своей нисколько не прельщались перспективой перехода в подданство турецкого султана: они не разделяли протурецкой ориентации имама и наибов.
1 «Хроника Мухаммеда Тагпра Аль-Карахи». М., 1941, стр. 270—271.
2 ЦГИА Грузинской ССР, ф. 1087, д. 353, л. 114.
434


Шамиль
После Крымской войны внутренний кризис имамата обострился. Пользуясь этим, царские войска усилили свой натиск. К этому времени их насчитывалось здесь до 200 тыс. солдат и офицеров. Выход Чечни из войны лишил имамат продовольственной базы. В Горном Дагестане начался голод. В 1859 г. Шамиль был осажден в ауле Гуниб. С ним оставалось всего 400 мюридов. Здесь он и был пленен.
Было бы неверно за религиозной оболочкой не видеть антиколониального и антифеодального содержания движения горцев Чечни и Дагестана, которые вели справедливую освободительную борьбу против царского колониализма и ханско-бек- ского владычества.
Однако при этом не надо забывать, что идеология мюридизма изолировала горцев от общения с другими народами, затемняла их классовое самосознание религиозными предрассудками, сдерживала социальную энергию горцев и не могла поэтому обеспечить победу в борьбе за национальную независимость, не говоря уже о социальном освобождении.
28* 435


Упорной и длительной была борьба горцев Западного Кавказа против наступавшего царизма. Обитавшие на южном склоне
Главного хребта адыги (черкесы) и род-
Борьба горцев ственные им убыхи не раз нападали на
Западного Кавказа r J г ^
русские береговые укрепления, ганнеи
весной 1840 г. они взяли штурмом один за другим четыре форта «Черноморской береговой линии», протянувшейся от Анапы до Сухума. Так же мужественно сражались горные абхазы (садзы), населявшие ущелья между мысом Адлер и Гагринским хребтом.
Сопротивление кавказских горцев пытались использовать Англия и Турция, турецкие паши и британские резиденты. Всякого рода авантюристы и любители легкой наживы охотно исполняли поручения британской разведки, устанавливая связи с доверчивыми горцами. Английский контрабандист Джемс Белл привозил горцам свинец и порох, выдавая себя за «посланника короля Великобритании». Посещали Западный Кавказ и другие английские диверсанты. Все они подстрекали горцев к войне против России. Муллы и дервиши поддерживали эти призывы.
В 40-х годах XIX в. среди адыгов и садзов появились наибы Шамиля. Самым ' активным из них был Мухаммед-Эмин. На короткое время ему удалось сплотить вокруг себя богатых адыгейских тльфокотлей, но широкие массы местного кресть-* янства не пожелали подчиниться посланцу имамата. Войдя в сношения с турецкими пашами, Мухаммед-Эмин стал получать от них оружие и деньги. Но его попытки склонить горцев к участию в Крымской войне на стороне Турции, Англии и Франции успехом не увенчались. Узнав о капитуляции Шамиля, Мухаммед-Эмин также сдался в плен царским военачальникам.
Однако адыги, убыхи и садзы продолжали сопротивляться царизму даже тогда, когда после завоевания Чечни и Дагестана против них были двинуты главные силы 200-тысячной Кавказской армии. Угроза, нависшая над разноплеменными горцами Западного Кавказа, побуждала их к более тесному единению. В 1861 г. в долине реки Сочи был избран совет, названный «меджлисом вольности черкесской». Подвластная ему территория была разделена на 12 округов. Для постоянного войска от каждых 100 дворов требовалось выставить по 5 вооруженных всадников. Будучи внешне несколько похожей на систему имамата, эта организация не имела ярко выраженного теократического характера, хотя духовенство и сохраняло во всех ее звеньях значительное влияние.
Сочинский меджлис пытался вступить в переговоры с царским правительством. Его уполномоченных принял Алек-
436


сандр II во время пребывания на Кавказе. Царь потребовал от горцев выселиться с гор на прикубанскую равнину. Они отказались. Борьба возобновилась. В последних боях убыхи и садзы проявляли упорство и мужество: они связывались друг с другом ремнями, чтобы ни один не посмел подумать об отступлении, бросались в пропасть, чтобы не попасть в плен, бились до последней капли крови. Женщины-горянки сражались наравне с мужчинами. Только в мае 1864 г. был ликвидирован последний очаг сопротивления кавказских горцев в населенном сад- зами ущелье реки Мзымта (близ Адлера).
Освободительная борьба кавказских горцев вызывала сочувствие и восхищение прогрессивных деятелей во всем мире.
Народные движения в восточных районах России
Самой характерной чертой массового движения в Поволжье и Приуралье было совместное участие в освободительной борьбе
крестьян и рабочих разных националь-
Массовое движение ноотей и вероисповеданий. Так, в вол-
в Поволжье и Приуралье ^ ^ юпгг ^
нениях, происходивших в 1807 г. в Са-
рапульском уезде, участвовали удмуртские и русские крестьяне. Они вместе протестовали против насильственной приписки их к Камским казенным заводам. До 3 тыс. человек собралось однажды в волостном центре — селе Юськи — под предводительством удмурта Исая Афанасьева. «Пусть хоть головы рубят, а работать на заводах не будем!» — заявили крестьяне прибывшему из Вятки губернатору.
Наряду с русскими рабочими удмурты, татары и башкиры были участниками движения, нараставшего на горных заводах и приисках Урала. Совместно с русскими новоселами выступали против ненавистных помещиков мордовские и марийские крестьяне.
В 20-х годах XIX в. усилилось самовольное переселение крестьян из внутренних губерний в Сибирь. По дорогам и тропам Приуралья двигались на восток толпы беглых крепостных. Они спешили достигнуть сибирских просторов, надеясь найти там привольную жизнь. Летом 1825 г. в одной лишь Оренбургской губернии насчитывалось свыше 5 тыс. беглых крестьян из 21 губернии. Оренбургский губернатор с тревогой доносил, что крестьяне «идут через Урал толпами и пробиваются через пикеты силою». Это, естественно, оказывало определенное влияние и на местное крестьянство. Начался массовый уход крепостных и от оренбургских помещиков и заводчиков. По словам
437


современника, многие из крестьян, «требующих безрассудно свободы», проникли в Оренбург, в котором также стало неспокойно.
Но самым ярким эпизодом совместной борьбы русского и коренного населения Приуралья было движение 1834— 1835 гг. Перед этим местное население сильно пострадало от неурожая и холерной эпидемии. В этих условиях ему трудно было платить в прежних размерах казенные подати и отбывать различные повинности. А чиновники были неумолимы и строго взыскивали с неаккуратных плательщиков. Еще более обострила положение весть о том, что правительство решило перевести часть государственных крестьян в удельное ведомство. Это вызвало протесты жителей казенных селений.
Начались волнения русских государственных крестьян в Красноуфимском уезде Пермской губернии, где осенью 1834 г. на самочинных сходах жители заявляли, что не согласны на «продажу в удел». С весны 1835 г. движение распространилось на северные уезды Оренбургской губернии, где к русским крестьянам примкнули татарские крестьяне. Вслед за ними заволновались башкиры и мишари, недовольные увеличением казенных повинностей и встревоженные слухами о предстоящей христианизации мусульманского населения.
В июле того же года жители русского села Месягутово, отказавшись повиноваться местным властям, поклялись «друг друга не выдавать» и послали агитаторов в соседние башкирские аулы. Собравшись в ауле Дуван, представители башкирских волостей 8-го кантона стали обсуждать, как им поступить. Ощущалась некоторая отчужденность, существовавшая между коренным и пришлым населением. Но вот выступил с горячей речью башкир Валиши Аккулов. «Решайтесь защищать нашу веру и свободу! — обратился он к соплеменникам.— Возьмите пример с русских...» После этого несколько сот башкир и мишарей во главе с Нигаметуллой Мещеровым и Абдул- Кагиром Кушгуловым отправились в Месягутово и присоединились к русским крестьянам.
Тем временем в Месягутово приехал уфимский исправник Тимашев. В ответ на его угрозы около 2 тыс. русских, башкир и мишарей избили ретивого администратора и даже хотели повесить, но потом помиловали и, продержав пять суток взаперти, отпустили. Башкиры, пришедшие на помощь месягутовцам, в свою очередь избили своего кантонного начальника.
К концу лета 1835 г. движением были охвачены четыре башкирских кантона. Повсюду гнев трудящихся обрушивался на местных начальников, принадлежавших к башкирской феодальной знати. Только некоторые из башкирских феодалов и имамов присоединились к движению, рассчитывая направить
438


его в русло религиозной «священной войны». Однако масса башкир и мишарей продолжала выступать с русскими крестьянами против царских чиновников и местных феодалов.
Против восставших были двинуты два крупных карательных отряда. Они состояли из пехотных и казачьих подразделений, а также башкирских конников тех кантонов, население которых не было втянуто в освободительное движение. В ходе расправы над участниками волнений оренбургский генерал- губернатор В. А. Перовский старался, чтобы башкир подвергали порке русские казаки, а русских крестьян — башкирские всадники. «Междоусобную ненависть...,— доносил он военному министру,— почитаю я важнейшим залогом будущего спокойствия...» Это показывает, что царские колонизаторы больше всего боялись стихийно возникавшего в ходе освободительной борьбы единства трудящихся русского и нерусского происхождения. Однако весь ход событий толкал массы угнетенного люда к совместным действиям.
В 1841 — 1843 гг. в Поволжье и Приуралье развернулось широкое движение государственных крестьян. Поводом к нему было распоряжение о принудительной общественной запашке и посеве картофеля, неизвестного до того в данной местности. Крестьяне усмотрели в этом посягательство на их общинную землю и стремление перевести их в крепостное состояние. Во время этих «картофельных бунтов» вместе с русскими выступали казенные крестьяне других национальностей — татары, чуваши, мари. Несмотря на присущую крестьянским движениям локальность и стихийность, на этот раз восставшие проявляли местами удивительную сплоченность и самопожертвование. Когда прибывший в село Акрамово Космодемьянского уезда карательный отряд пытался учинить расправу над местными жителями, на выручку пришли крестьяне соседних марийских селений. Они вступили в бой с солдатами и казаками, отвлекая их от экзекуции над акрамовцами. 8 убитых и 231 раненый — таков был кровавый итог «Акрамовской войны», как назвал потом народ это событие.
Несколько иной была обстановка, в ко- Антиколониальные торой развертывалось освободительное
в^^ахстане”40^ Г°Д°В Движение в Казахстане. Русские крестьяне стали переселяться в зауральские степи позднее. Кочевники-казахи по-прежнему занимались скотоводством и оседлых поселений не имели. Переход их султанов и ханов в подданство царской России почти ничего не изменил в общественном быту и хозяйственной деятельности широких масс населения Младшего и Среднего Жузов. Поэтому и народные движения в Казахстане были направлены преимущественно против местных феодалов. С царскими войсками
439


казахи вступали в борьбу лишь в тех случаях, когда те предпринимали карательные экспедиции для наказания вышедших из повиновения подвластных какого-нибудь хана или султана.
В начале XIX в. один из султанов Младшего Жуза, Букей, с разрешения царского правительства переселился со своими подданными на правый берег реки Урал и стал кочевать в Нарын-песках, между Уралом и Волгой. Позднее он был провозглашен ханом. Так возникла Букеевская орда.
Сын Букея Джангир воспитывался в доме астраханского губернатора. Унаследовав от отца ханский престол, он продолжал поддерживать тесные связи с русской военной администрацией соседних районов и приволжским купечеством. Пользуясь поддержкой русских властей, Джангир захватил и обратил в свою собственность 400 тыс. десятин лучших общинных земель. Кроме того, он отводил во владение земли султанам и старшинам. Всего при нем было расхищено 4500 тыс. десятин из общего количества удобных для пастьбы скота 5300 тыс. десятин.
Под влиянием распространявшихся в Букеевской орде товарно-денежных отношений хан и султаны увеличивали размеры податей. Один только хан Джангир собирал со своих подвластных ежегодно до 18 тыс. баранов, 1000 лошадей, 700 верблюдов. Значительную часть собранного скота он продавал русским купцам.
Непосильные поборы и захваты пастбищных земель вызвали массовое недовольство среди трудящихся казахов. Начавшееся движение против феодального произвола возглавили старшина Исатай Тайманов и народный певец (акын) Махамбет Утемисов. Летом 1837 г. Исатай написал прошение оренбургскому генерал-губернатору, в котором изложил жалобы букеевских казахов. 615 человек подписали это прошение. В нем говорилось: «Поставленный над нами хан Джангир Букеев судит нас несправедливо... Притеснения возрастают для нас с каждым днем. Султаны, бии и ходжи, исполнители ханской воли, всюду нас притесняют, безвинно мучают нас побоями, своевольно отнимают у нас собственность нашу...»
Оренбургские власти выслали в степь казачий отряд для поимки Исатая, но он ускользнул от преследования. Вскоре к нему присоединились сотни смелых джигитов, охваченных ненавистью к угнетателям. Разгромив несколько султанских аулов, они поздней осенью осадили ханскую ставку. К этому времени численность вооруженных повстанцев достигла 2 тыс. всадников.
Сопровождавший Исатая акын Махамбет обращался к соплеменникам со страстным призывом свергнуть ненавистного хана:
440


Что толку народу от тронов златых,
Что толку народу от ханов лихих,
Если для немощных и бедняков Нет справедливости, правды у них...
На выручку Джангиру царские генералы направили казачий отряд с артиллерией. С этого момента повстанцам пришлось действовать не только против местных феодалов, но и против царских вооруженных сил. Оренбургские казаки не раз приходили в замешательство, когда на них стремительно обрушивались конные повстанческие отряды. Однако в решающем бою в урочище Тас-Тюбе в ноябре 1837 г. восставшие потерпели поражение. Они не выдержали картечи царской артиллерии.
Зимой Исатай Тайманов с небольшой группой преданных ему джигитов ушел в глубь степей за реку Урал. Позднее он примкнул к султану Каип-Галию Ишимову, который с помощью хивинского хана вел борьбу за отторжение Младшего Жуза от России, провозгласив себя «ханом западных казахов». К этому времени некоторые казахские феодалы, недовольные ликвидацией ханской власти в Младшем и Среднем Жузах, начали борьбу против русского царизма за восстановление прежних привилегий. Однако их реставраторские лозунги не привлекали широкие массы трудящихся казахов. Отряды враждебных России султанов были немногочисленны. Желая использовать авторитет батыра Исатая, Ишимов поручил ему командование одним из таких отрядов в надежде, что к нему присоединятся тысячи кочевников. Летом 1838 г. Исатай во главе небольшого отряда двинулся на запад, но в первой же схватке с русскими казаками был убит. Вскоре потерпел поражение и Каип-Галий Ишимов, бежавший затем в Хиву.
Недовольство трудящихся казахов колонизаторской политикой царизма пытался использовать один из султанов Среднего Жуза, Кенесары Касымов. Более десятилетия возглавлял он движение за восстановление ханской власти в Северном Казахстане, поддерживая свое влияние методами жестокого террора и утверждая свирепый деспотический режим на захваченных землях. В 1847 г. он покинул пределы Среднего Жуза и ушел далеко на юг, рассчитывая завоевать Киргизию. Однако киргизы оказали ему сопротивление. В одной из схваток Кенесары был захвачен в плен и казнен возненавидевшими его жителями Северной Киргизии.
Как и на других окраинах Российской империи, в антиколониальной борьбе принимали участие различные социальные группы, преследовавшие разные политические цели. Но основной движущей силой широкой народной борьбы и здесь оставались крестьянские массы.
441


Трудящимся казахам приходилось вести борьбу не только против царских колонизаторов, но и против кокандских ханов, захватывавших казахские земли. В 1821 г. до 12 тыс. казахов поднялись против кокандского хана и овладели Чимкентом и Сайрамом. В ответ на это ханские войска в следующем году уничтожили десятки казахских аулов, истребив тысячи жителей, включая женщин и детей. Возглавлявший восставших казахов султан Тентек-торе пошел на сговор с захватчиками и признал власть кокандского хана.
Для народов Сибири в первой половине против народов Си®ири XIX в. были характерны еще незрелые колониального гнета формы общественного протеста. Патри¬
архальные пережитки и религиозные предрассудки мешали развитию классового самосознания. Нередко местные жители подавали прошения с жалобами на действия отдельных чиновников или старшин и богатеев, продолжая наивно верить в справедливость высших начальников. Так, в Бурятии крестьяне-араты не раз жаловались властям на произвол нойонов, которые захватывали общинные земли и отягощали население незаконными поборами. Более 30 лет буряты, обитавшие в Хоринской степи, вели борьбу против тайши Дымбыла Галсанова и его сына Николая, бессовестно обиравших народ. Многочисленные петиции оставались безрезультатными. Галсанов и его сын находили себе покровителей не только в Иркутске, но и в Петербурге. Однако страх перед растущими народными волнениями вынудил в конце концов царских администраторов отстранить Николая Дымбылова от власти и признать его виновным в присвоении казенных денег и прочих преступлениях.
Иногда протест против угнетателей проявлялся в форме выступлений бунтарей-одиночек. Одним из них был якутский крестьянин Василий Манчары, нападавший на усадьбы богатых тойонов. Другим был Ваули Пиеттомин — вожак ненецко- хантэйской бедноты в Северо-Западной Сибири. Он отбирал у богатеев оленей, смещал ненавистных народу князьков и старшин, призывал соплеменников к отказу от уплаты ясака. В январе 1841 г. Ваули с отрядом в 400 человек подошел к городу Обдорску. Подъехав к юрте князца Тайшина, он вступил с ним в переговоры. Здесь его захватил исправник, устроивший с казаками засаду. Ваули был бит кнутом и сослан на каторгу. Его соратники продолжали в течение ряда лет вести борьбу с царскими колонизаторами и местными богатеями. В этой борьбе крепло единство трудящихся, принадлежавших к ранее враждовавшим между собой народностям. Ненцы и ханты выступали совместно против общего врага. Они оставались верными заветам Ваули Пиеттомина, который начал действовать как бунтарь-
442


одиночка, а кончил тем, что возглавил первое массовое движение своих соплеменников. Тобольский губернатор с тревогой доносил, что Ваули «простер дерзость свою до того, что назвался царем кочующих племен, унизил значение и обессилил власть природных князцов, сменил некоторых утвержденных начальством старшин, запретил народу платить следующий в государственную казну ясак...» 1
Так, даже на самой далекой окраине Российской империи, в холодной сибирской тундре, появлялись первые признаки освободительной борьбы против царского национально-колониального гнета и местной патриархально-феодальной верхушки.
7
Национально-колониальная политика царизма и передовая русская интеллигенция
Стремясь оправдать великодержавный характер и военно-феодальные методы политики царского правительства на окраинах империи, официальные историографы и услужливые литераторы дореформенной России усиленно пропагандировали типичную для апологетов колониализма версию о якобы цивилизаторской миссии русского царизма. Коренные обитатели завоеванных территорий именовались «дикарями» и «хищниками», их обычаи и нравы—«грубыми» и «невежественными». Только переход под власть «императора и самодержца всероссийского» мог, дескать, озарить их «светом истины». Тем самым одновременно обосновывались и «необходимость самовластья» я историческая законность абсолютной монархии.
Еще H. М. Карамзин утверждал в своей «Истории государства Российского»: «Народы дикие любят свободу и независимость, народы цивилизованные — порядок и спокойствие». Отсюда следовал вывод о «благости» великодержавного режима для народов Российской империи. Апологетический характер подобных рассуждений блестяще разоблачил А. И. Герцен, который писал: «Идея великого самодержавия — это идея великого порабощения».
В противоположность официальной пропаганде и связанной с ней консервативной журналистике передовым русским людям было чуждо великодержавное отношение к нерусским народам окраин империи. Декабрист А. А. Бестужев (Марлинскии) сравнивал боровшихся против немецкого ига эстонцев с античными спартанцами. Его единомышленник поэт Вильгельм Кю¬
1 «Ваули Пиеттомин». Сборник документов. Омск, 1940, стр. 10.
443


хельбекер с большой симпатией отзывался о бурятах и эвенках. « Кавказа гордые сыны...» —так называл кавказских горцев А. С. Пушкин. А декабрист П. П. Беляев называл «очень красивым племенем» осетин и восторгался мужеством и стойкостью грузинского народа, которому в течение веков не раз приходилось воевать против турецких и персидских захватчиков.
Вопреки утверждениям официозной прессы о якобы «природной склонности к разбою» кавказских горцев сосланные на Кавказ декабристы видели в них людей, которые в поте лица своего добывали средства к существованию в суровых условиях гор и лесов. «Посмотри на этого старика...,— писал Александр Бестужев о встретившемся горском крестьянине.— Он в опасности жизни ищет стопы земли на голом утесе, чтобы посеять на ней горсть пшеницы. С кровавым потом он жнет ее и часто кровью своею платит за охрану стада от людей и зверей» *.
И А. С. Пушкин разделял это мнение. Благодаря ему кавказские горцы впервые предстали перед русским читателем как мирные труженики, которых лишь угроза порабощения заставляет браться за оружие. Если у В. А. Жуковского в его «Послании к Воейкову» горцы лишь
...об убийствах говорят...
Иль сабли на кремнях острят,
Готовясь на убийства новы...,
то Пушкин в «Кавказском пленнике» рисует иную картину:
Уж меркнет солнце за горами,
Вдали раздался шумный гул,
С полей народ идет в аул,
Сверкая светлыми косами...
Различный подход к описанию быта горцев здесь очевиден.
Издалека неизжитая патриархальность быта и неутрачен- ная еще личная свобода кавказских горцев казались особенно привлекательными.
Кавказ! Далекая страна!
Жилище вольности простой!
— так с некоторой завистью восклицал гонимый жандармами М. Ю. Лермонтов. Вместе с тем, его волнующие стихи и поэмы раскрывали перед русским читателем сложность и противоречивость событий на далеком Кавказе, что помогало убедить читателя в том, насколько чуждым был для кавказских горцев режим, навязанный им силой царскими колонизаторами.  11 А. А. Бестужев. Аммалат-бек. СПб., 1885, стр. 146.
444


Зрительный образ скованного скалами кипящего Терека Пушкин обобщает:
Так нынче безмолвный Кавказ негодует,
Так чуждые силы его тяготят...
Первый же русский роман о Кавказе имел обличительный характер и антиколониальную направленность. Писатель-сатирик В. Т. Иарежный служил с 1801 г. в Тифлисе и был очевидцем того, как вводился на Кавказе режим колониального управления. Он заклеймил алчных и корыстолюбивых колонизаторов в своем романе «Черный год или горские князья». В образе «астраханского хана Самутдина» современники без труда угадывали черты, присущие главнокомандующему Кноррингу, а в другом герое романа князе Кайтуки — узнавали «правителя» Грузии П. И. Коваленского. О Самутдине автор говорил: «Уподобляя себя пастырю овец, властною рукою обстригает весь народ, а с упорствующих сдирает и кожи». Про князя Кайтуки в романе сообщалось: «У него просят правосудия и наказания вероломству, а он думает только об умножении казны своей».
А. С. Пушкин в своем «Путешествии в Арзрум» резко подчеркнул военно-феодальные методы колониальной экспансии царизма: «Черкесы нас ненавидят. Мы вытеснили их из привольных пастбищ; аулы их разорены, целые племена уничтожены...» Жестокость царских военачальников, штурмовавших мирные горские аулы как неприятельские крепости, заклеймил и Лермонтов:
Горят аулы; нет у них защиты...
Как хищный зверь, в смиренную обитель Врывается штыками победитель;
Он убивает старцев и детей,
Невинных дев и матерей Ласкает он кровавою рукою...
Надо было не только страстно ненавидеть царский деспотизм, но и иметь гражданское мужество, чтобы так отозваться о военных действиях, которые официальная пресса восхваляла как образцы воинской доблести и героизма.
Сурово осуждал колониальный произвол царских властей на Кавказе А. С. Грибоедов: «Действовать страхом и щедротами можно только до времени, одно строжайшее правосудие мирит покоренные народы с знаменами победителей». Он утверждал, что «ничто не скрепит так твердо и нераздельно уз, соединяющих россиян с новыми их согражданами по сю сторону Кавказа, как преследование взаимных и общих выгод». Эта мысль и была положена им в основу проекта создания
445


«Российской Закавказской компании». Не колониальных рабов, но равных с русскими граждан одной великой державы видел Грибоедов в коренных обитателях Кавказа: «Товарищи в заведениях, в торговле, в рассылках, в комиссиях нечувствительно сделаются такими же и в домашней своей жизни... Мирные и приятные сношения для собственных выгод, обоюдные услуги всякого рода водворят некоторое равенство между членами одного и того же общества».
Осуждение военно-феодальных методов управления Кавказом было характерно и для всех декабристов. «Огонь и меч не принесут пользы, да и кто дал нам право таким образом вносить образование к людям!..»—восклицал Н. И. Лорер. «Хорошее управление не меньше русской храбрости может ускорить окончательное покорение и сделать его прочным...»,— вторил ему А. Е. Розен.
Противоречивость двух концепций «покорения Кавказа», из которых одна служила выражением официальной точки зрения, а другая — взглядов прогрессивной русской интеллигенции, показал А. А. Бестужев в форме диалога между драгунским капитаном и отставным полковником:
«Вы все хотите завоевать огнем и мечом,— замечает полковник.
— Надеюсь, что завоевания иначе не делаются, полковник...
— Весьма ошибаетесь, почтеннейший... Самые прочные, самые справедливые завоевания бывают с плугом или с рублем в руках» 1.
В этих рассуждениях было немало либерально-утопических моментов, но важно, что военно-феодальным методам политики царизма декабристы стремились противопоставить в данном случае идею мирного экономического сотрудничества. Эту идею развивал и близкий к декабристам H. Н. Раевский, служивший на Кавказе в 20—40-х годах XIX в. Указывая, что «пагубные военные действия» только ожесточают горцев, он предлагал заменить их «средствами мирными», установив «торговые сношения с горцами» и насадив среди них «гражданское благоустройство». Однако его «Записка о торговле с горцами» была расценена в правительственных кругах как «дерзость» и «своевольство». Его стали упрекать, что принятая им «оборонительная и миролюбивая система в отношении горцев» поощряла якобы их сопротивление. В результате Раевский вынужден был уйти в отставку с поста начальника Черноморской береговой линии и покинуть Кавказ. Уезжая, он отправил военному министру гр. А. И. Чернышеву письмо, в котором были такие
1 В. Шадури. Декабристская литература и грузинская общественность. Тбилиси, 1958, стр. 305.
446


строки: «Наши действия на Кавказе напоминают все бедствия первоначального завоевания Америки испанцами, но я не вижу здесь ни подвигов геройства, ни успехов завоеваний Пи- цара и Кортеца. Дай бог, чтобы завоевание Кавказа не оставило в русской истории кровавого следа, подобного тому, который оставили эти завоеватели в истории испанской...» 1
Отрицательным было отношение русских дворянских революционеров и к политике царизма в Прибалтике. Декабрист М. А. Фонвизин указывал, что положение освобожденных без земли «латышей и эстов... мало улучшилось», а его единомышленник И. Д. Якушкин считал, что для многих оно даже «стало несравненно хуже». А. Е. Розен также обвинял правительство Александра I в том, что оно поддерживало притязания немецких баронов. Наконец П. И. Пестель предлагал, чтобы сразу же после революционного переворота Временное верховное правление лишило бы остзейских баронов их средневековых привилегий и приняло меры к улучшению участи эстонских и латышских крестьян, в течение веков страдавших от засилия баронов.
Глубоко сочувствовали декабристы и близкие к ним представители передовой русской интеллигенции находившемуся под гнетом царизма (а также прусского и австрийского абсолютизма) польскому народу. Руководящие деятели тайного Южного общества декабристов вступили в связь с Польским патриотическим обществом. Речь шла о координации действий, направленных против общего врага — царизма. Декабристы горячо поддерживали идею национальной независимости Польши. Они пытались установить контакт не только с Патриотическим обществом, но и с другими польскими национальными организациями — Виленским обществом филоматов и наиболее радикальным объединением варшавской молодежи — Союзом вольных поляков.
Высланные в 1824 г. в Россию лидеры Общества филоматов — Адам Мицкевич, Ю. Ежовский, Ф. Зан, Ф. Малевский — были радушно встречены прогрессивными кругами русской интеллигенции. Польские изгнанники бывали в Петербурге у К. Рылеева, А. Бестужева и других деятелей Северного общества. Когда их перевели из Петербурга в Одессу, К. Ф. Рылеев писал туда своему другу поэту В. И. Туманскому: «Полюби Мицкевича и друзей его..., добрые и славные ребята. Впрочем и писать лишнее: по чувствам и образу мыслей они уже друзья, а Мицкевич к тому же и поэт — любимец нации
1 «Акты, собрапные Кавказскою археографическою комиссиею», т. IX, стр. 505.
447


своей...» Тепло вспоминал потом о встречах с Мицкевичем А. С. Пушкин:
Он посещал беседы наши. С ним Делились мы и чистыми мечтами И песнями... Нередко Он говорил о временах грядущих,
Когда народы, распри позабыв,
В великую семью соединятся...
Однако взгляды русских дворянских революционеров по национальному вопросу отражали присущую их мировоззрению классовую ограниченность. Виднейший теоретик декабристского движения II. И. Пестель обосновывал включение в состав России ряда территорий по принципу «благоудобства», т. е. с точки зрения русских государственных интересов. В частности, это касалось .Кавказа и Казахстана, завоевание которых тогда еще не было завершено. Правда, Пестель предполагал предоставить всем народам России равные конституционные права, но в то же время считал, что все они постепенно утратят свои национальные особенности и сольются с русским народом. Только по отношению к Польше он руководствовался принципом «народности» и признавал за ней право на самоопределение вплоть до отделения 1.
В проекте конституции, разработанном Никитой Муравьевым, учитывались некоторые национальные особенности территорий, которые должны были составить в будущем Российскую федерацию. Так, среди намечавшихся им 14 «держав» имелись «Балтийская», «Украинская», «Кавказская». Однако, признавая в «известной мере политические права за Кавказом, Литвой, Украиной и Финляндией..., Никита Муравьев объединяет и Кавказ, и Литву, и Украину, и Финляндию с русскими областями», создавая «из русского населения цементирующее, скрепляющее начало» для обеспечения единства будущей федерации 1 2.
В разработку национального вопроса внесли свой вклад и деятели последующего поколения русской революционной интеллигенции. Им также было свойственно резко отрицательное отношение к политике и практике царской экспансии на южных и восточных окраинах, к великодержавному режиму, насаждавшемуся николаевскими губернаторами в западных губерниях, к союзу царской администрации и немецких баронов в Прибалтике.
1 М. В. Печкина. Движение декабристов, т. И. М., 1955, стр. 83—85.
2 H. М. Дружинин. Программа северных декабристов.— «Известия АН СССР». Серия истории и философии, т. VIII, № 1. М., 1951, стр. 41.
448


С гневом и отвращением рассказывал А. И. Герцен о преступлениях царских чиновников в ГТриуралье и Сибири. «Это был настоящий римский проконсул,— писал он об одном из них,— да еще из самых яростных...» Вслед за декабристами он критиковал аграрные реформы 1816—1819 гг. в Прибалтике, заявляя, что «было сделано не освобождение, а новый вид рабства».
Восторженно приветствовали Герцен и его друзья борцов за освобождение Польши в 1830 г. «Как бомба, разорвавшаяся возле, оглушила нас весть о варшавском восстании. Это уже недалеко, это — дома, и мы смотрели друг на друга со слезами на глазах...»,— так вспоминал он потом об этих днях.
Одна из главных исторических заслуг русских революционеров 30—40-х годов XIX в. состояла в смелой постановке вопроса относительно общности революционных устремлений русского народа и других угнетенных царизмом народов.
«Мы хотим независимости Польши, потому что мы хотим свободы России. Мы с поляками, потому что одна цепь сковывает нас обоих...»,—писал Герцен. И его друг Н. Сазонов высказывался за «революцию, столь же необходимую для рабской России, сколько и для порабощенной Польши...»
Так вызревала мысль о том, что освобождение русского народа невозможно без освобождения других народов России и, наоборот, уничтожение национального гнета на окраинах немыслимо без победы русской революции. А эта мысль уже порождала идею революционного союза прогрессивных сил всех национальностей империи против царского самодержавия.
Более последовательными были революционные деятели предреформенного периода и в отношении национальных прав нерусских народов. Преобладало мнение о превращении Российской империи в федерацию свободных и самоуправляющихся народов. Характерно, что Герцен допускал в принципе возможность образования и самостоятельных национальных государств, но надеялся, что в условиях свободного сотрудничества и равноправия наций не будет стимула для выхода из федерации. Заявляя, в частности, что «Украину следует признать свободной и независимой страной», он тут же писал: «Если Россия... действительно взойдет в... новую фазу жизни... я не думаю, чтоб Украина захотела отделиться от нее...»
О 	зрелости прогрессивной политической мысли в России того времени свидетельствует и тот факт, что Герцен вплотную подошел к пониманию прогрессивных и консервативных сторон национального движения. Он уже видел принципиальную разницу, существующую между идеей национального освобождения и идеей национальной исключительности. «Идея народности,— писал он,— сама по себе идея консервативная,
29 История СССР, т. IV
449


выгораживание своих прав, противоположение себя другому.. Народность, как знамя, как боевой крик, только тогда окружается ореолом, когда народ борется за независимость, когда свергает иноземное иго».
Защитниками национального равноправия и широкой внутренней автономии выступали петрашевцы. Провозглашая, что «всякий народ должен...- быть сам властелином», они заявляли: «Внутреннее же управление каждого племени особенно должно... основываться на законах, обычаях и правах народа, его составляющего».
По мере нарастания массового освободительного движения на окраинах империи русские революционеры-демократы придавали все более серьезное значение проблеме национальных взаимоотношений. Национальный вопрос становился неразрывной частью демократического переворота. Совместную борьбу русского народа и других народов России русские революционные деятели рассматривали как залог будущего свободного и добровольного объединения равноправных наций. «Из-за насильственного единства,—писал Герцен,—виднеется единство свободное... единство, основанное на признании равенства и самобытности...»
Можно с уверенностью сказать, что в Европе не было тогда другой страны, в которой передовая интеллигенция господствующей нации разоблачала бы великодержавную сущность национально-колониальной политики «своего» правительства с такой же решительностью и беспощадностью, как это делали представители русской прогрессивной общественной мысли. Не было также ни одного политического деятеля домарксова периода, который бы так последовательно выступал за национальное освобождение народов зависимых и колониальных стран, как это делали русские революционеры-демократы пред- реформенного периода.
В чем причина этого? Прежде всего в особых условиях Российской империи, отличавших ее от Британской, Голландской, Французской и других колониальных империй. Колониальные окраины царской России не были отделены от метрополии океанскими просторами. Они являлись продолжением того же континентального массива, внутренняя часть которого была ранее освоена. В результате замедленного разложения крепостничества и живучести феодальных отношений в системе русской колонизации окраин большое значение имели самовольные крестьянские переселения. Индийские крестьяне никогда не пахали землю рядом с английскими фермерами. Индонезийские рабочие никогда не работали бок о бок с голландскими пролетариями. В России же коренные обитатели Поволжья и Сибири рядом с русскими хлеборобами поднимали целину на
450


степных просторах, возводили Города й прокладывали Дороги в таежных дебрях. Удмурты и башкиры вместе с русскими рабочими изнывали от непосильного труда на горных заводах и рудниках Урала. Украинские и русские земледельцы одинаково гнули спину на полях помещиков Причерноморья и Предкавказья. На Северном Кавказе русские батраки и бедняки- горцы на равных условиях нанимались на работу к горским феодалам и казакам-богатеям.
Непосредственное личное общение в процессе тяжелого подневольного труда сближало русских рабочих и крестьян с трудящимися других национальностей. Тем самым облегчалось складывание предпосылок для создания единого фронта освободительной борьбы народных масс метрополии и колониальных окраин. Это было исторической особенностью России. В системе Британской или Голландской империй не было таких благоприятных условий для создания широкого фронта революционных сил. Конечно, могучий боевой союз боровшихся за свое освобождение народов возник уже позднее на основе сплочения трудящихся окраин вокруг русского революционного пролетариата, однако исторические корни этого революционного союза прогрессивных сил России уходят в прошлое. Об этом, в частности, свидетельствует история массовых освободительных движений и выступлений революционной интеллигенции против национально-колониальной политики царизма.
29*


ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
РОССИЯ В СИСТЕМЕ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИИ (1815—1849 ГГ.)
1
Россия и проблемы европейской политики
Расстановка сил на международной арене после Венского конгресса
Та система международных отношений, какая сложилась после крушения в 1814—1815 гг. наполеоновской империи, сохранилась вплоть до Крымской войны 1853— 1856 гг. 40 лет, отделявшие эти два события, были ознаменованы в истории Европы дальнейшими успехами промышленного капитализма.
Но экономическому и социальному прогрессу по-прежнему мешали ржавые цепи отживших феодальных порядков. Самодержавие монархов и сословные привилегии дворянской аристократии тормозили процесс национальной консолидации народов. Ломка переживших себя абсолютистско-феодальных учреждений становилась в связи с этим насущной исторической необходимостью.
Стремясь к власти, молодая буржуазия старалась использовать борьбу трудящихся масс против феодального гнета. То была эпоха широких буржуазно-демократических, и, в частности, буржуазно-национальных движений. Деятели феодальной реакции всеми силами противоборствовали этим движениям, но провозглашенная на Венском конгрессе 1815 г. программа реставрации старых режимов оказалась практически неосуществимой. Повернуть вспять колесо истории было невозможно.
Однако в распоряжении врагов демократии и прогресса находились все могущественные средства подавления народного протеста — бюрократия, полиция, армия; пресса, школа и церковь воспитывали массы в соответствующем духе. Сохранению
452


господства аристократии помогало и то, что пролетариат тогда еще не мог стать подлинным руководителем освободительных движений, а буржуазия из страха перед этими движениями все более утрачивала былую революционность и склонялась к соглашению с дворянством и монархами.
Три державы играли в то время руководящую роль в международной политической жизни — Англия, Россия и Австрия. Царская Россия в силу своей исторической отсталости в меньшей степени испытывала влияние коренного противоречия эпохи — между развивавшимся капитализмом и обреченным на гибель феодальным строем. Это позволяло русскому царизму решительнее выступать против прогрессивных общественных сил не только в своей стране, но и на международной арене. Усилению политического влияния России способствовало также ее военное могущество. Победы русского оружия в борьбе против наполеоновской коалиции надолго остались в памяти народов и правителей Европы и укрепили международные позиции царизма.
В действительности, и в России, несмотря на казавшуюся незыблемость крепостного строя, нарастало освободительное движение. Борьба с революционной опасностью в международном масштабе полностью отвечала коренным интересам русского дворянства и была прямым продолжением реакционной внутренней политики царского правительства.
Царизм являлся жандармом Европы, но он не был единственным оплотом европейской реакции. Простиравшаяся от Альпийских хребтов до предгорий Карпат Австрийская империя держала в угнетении чехов, словаков, украинцев, поляков, румын, венгров и южных славян. Правившие ею Габсбурги были палачами венгерской и итальянской революций. Французские короли выступали в роли душителей восставшего испанского народа. Прусские бароны помогали царю подавлять восстания в Польше. Буржуазно-аристократическая Англия была, по выражению основоположников марксизма, скалой, о которую не раз разбивались волны европейских революций, хотя британские дипломаты и умели искусно скрывать свои реакционные устремления под маской либерализма.
Основой созданного в 1815 г. Священного союза служило сотрудничество Австрии, Пруссии и России, но в борьбе против народных движений правительства этих стран неизменно пользовались активной поддержкой руководящих деятелей Англии и Франции.
Однако Священный союз далеко не был настоящим содружеством, а лагерь международной реакции не отличался прочным единством и монолитностью. Между союзниками имелись глубокие противоречия. В Лондоне опасались дальнейшего роста
453


международного влияния России и ее экспансии в направлении восточных рынков. В Вене с тревогой следили за растущим тяготением к России славянских народов. В Берлине считали Россию главным препятствием на пути объединения германских земель под главенством прусского короля. Вопрос об объединении Германии служил также яблоком раздора между Пруссией и Австрией. Французская дипломатия готова была всегда использовать противоречия в стане союзников для восстановления своего политического влияния в странах Западной и Южной Европы. Англичане ревниво следили за дипломатическими маневрами французского правительства, его территориальными притязаниями и восстановлением положения Франции, как «морской державы».
Что касается русского царизма, то он стремился, опираясь на самый тесный союз с Австрией и Пруссией, изолировать Францию и нейтрализовать Англию. Однако, убеждаясь в недостаточной преданности своих ближайших союзников, царская дипломатия иногда вынуждена была отклоняться от традиционного политического курса и искать повода для сближения с Англией и Францией. Все эти колебания в конечном счете отражали непрочность и историческую обреченность системы международных отношений, закрепленной дипломатическими актами Венского конгресса.
Как только где-нибудь возникала опас-
Священный союз ность революционных потрясений или
и англо-русское „
соперничество угроза существованию «венской системы»
международных отношений, участники Священного союза тотчас собирались, чтобы наметить план совместных действий. Из Вены приезжал надменный и двуличный австрийский канцлер Меттерних. Из Берлина прибывал тупой и трусоватый прусский король Фридрих-Вильгельм III. Из Петербурга за тысячи верст спешил император Александр I, о котором юный Пушкин писал, что он уже не царь, не полководец, а всего-навсего «...коллежский асессор по части иностранных дел». Вслед за ними появлялись одетые в пестрые мундиры и увешанные бесчисленными орденами и медалями другие феодальные монархи. Их немало было тогда на Европейском континенте — в одной Германии насчитывалось больше трех десятков королей, герцогов и князей.
Непременным участником конгрессов Священного союза был также руководитель британской внешней политики лорд Кэстльри, самоуверенный и упрямый, заслуживший от царя нелестную характеристику «холодного педанта». Кэстльри не ограничивался на международных конгрессах ролью бесстрастного наблюдателя, но, напротив, активно участвовал в обсуждении самых злободневных политических проблем.
454


Сокрушив своего опасного соперника — Францию и обеспечив для себя монопольное положение на мировом рынке и морских торговых путях, старая Англия гордо противостояла в те годы политически раздробленной и ослабленной многолетними войнами континентальной Европе. Не без основания она рассчитывала играть ведущую роль в европейской политике.
«Венская система», парализовавшая буржуазную Францию и оставившая расчлененными Италию и Германию, была выгодна английской буржуазии тем, что исключала возможность создания на континенте сильных национальных государств. Поэтому британские дипломаты ратовали за сохранение этой системы. Участие в конгрессах Священного союза без формального присоединения к этой организации позволяло им постоянно вмешиваться в европейские дела. Они старались превратить Священный союз в орудие своего политического влияния на континенте. Только сопротивление русской дипломатии мешало им осуществрхть это намерение.
Англо-русское соперничество после крушения наполеоновской империи резко обострилось. Россия была единственной державой, способной противиться притязаниям Англии на преобладающее влияние в Европе. По существу каждый конгресс Священного союза превращался в арену единоборства русской и английской дипломатии.
Конечно, революция в равной степени была ненавистна и русскому царю, и английскому лорду Кэстльри. Но одобряя в принципе борьбу против «революционной гидры», каждый из них предпочитал такую контрреволюционную акцию, осуществление которой не могло бы усилить политическую позицию соперника.
Когда на первом конгрессе Священного союза в 1818 г. в старинном немецком городке Аахен Александр I предложил монархам собираться для взаимной консультации не от случая к случаю, а регулярно, Кэстльри решительно выступил против этого предложения. Слишком тесное единение континентальных монархов и сплочение их вокруг русского императора представлялись ему опасным для британских интересов. Он добился отклонения выдвинутой царем идеи постоянного совета монархов. Это настолько сильно задело русскую дипломатию, что даже известный своей приторной любезностью и обходительностью Александр I вышел из себя и в порыве гнева, не мешкая, решил было ехать в Лондон жаловаться на Кэстльри английскому принцу-регенту Георгу. Едва его уговорили не предпринимать этого рискованного путешествия, чтобы не нарваться в британской столице на новые неприятности.
Зато вскоре на том же конгрессе царю удалось взять реванш. Французский премьер-министр от имени короля Людо-
455


вика XVIII поставил вопрос о выводе иностранных оккупа- ционных войск йз Франции и включении последней. в сообщество Священного союза. Этим министром был герцог Ришелье, который в 1803—1814 гг. занимал должность губернатора в Одессе. Александр I поддержал своего старого знакомого вопреки ожесточенному сопротивлению Кэстльри, боявшемуся восстановления французского могущества. Царь поступил так. разумеется, не из личных симпатий к Эммануилу Ришелье, но для того, чтобы создать в лице французского королевства противовес Англии на море и в Европе и тем противодействовать английскому влиянию на континенте. Просьба Ришелье была удовлетворена. Французский король стал полноправным членом Священного союза.
Поздней осенью 1820 г. европейские монархи и их дипломатические советники вновь собрались вместе, на этот раз в Троп- пау. Этот небольшой австрийский городок не случайно был удостоен столь высокой чести. Недалеко за Альпийскими хребтами грохотали раскаты революционной грозы, разразившейся над странами европейского Средиземноморья. Защитники «венской системы» и рыцари легитимизма были в тревоге. Они намеревались быстро договориться о мерах для подавления восстаний, вспыхнувших в Италии и Испании.
Для того чтобы придать своим полицейским действиям видимость законности, участники Священного союза выработали особую конвенцию о праве вооруженного вмешательства во внутренние дела любой страны, которой угрожает революция. Один лишь Роберт Кэстльри с присущей ему резкостью выступил против заключения такой конвенции. Он опасался, что континентальные монархи, прежде всего русский император, постараются использовать подобную конвенцию для расширения сфер своего влияния в Европе. Когда же конвенция, обосновывавшая законность контрреволюционных действий, все- таки была по настоянию Александра I и Меттерниха принята, Кэстльри стал возражать против коллективного вмешательства держав в итальянские дела. Он считал, что для подавления революции в Италии достаточно одних австрийских войск. «Пусть только Австрия ведет войну»,— заявлял он. После длительной дискуссии ему удалось добиться принятия конгрессом такого решения *.
Весной 1821 г. австрийские войска вторглись в Италию и задушили итальянскую революцию.
Спустя два года, на конгрессе в Вероне, Александр I и Мет- терних поддержали инициативу французского короля, предло-  11 	С. М. Соловьев. Император Александр I. СПб., 1877, стр. 445. 456


жившего послать его войска в охваченную революционным пожаром Испанию. «Мой меч к услугам Франции!» — патетически воскликнул при этом царь. Именно этого и боялись в Лондоне. Франко-русский союз и появление русских на Пиренейском полуострове менее всего устраивали тогда британскую дипломатию.
Лорда Кэстльри к тому времени уже не было в живых: в припадке помешательства он перерезал себе горло перочинным ножом. На Веронском конгрессе в 1822 г. Англию представлял уже не Кэстльри, а герцог Артур Веллингтон, носивший звание фельдмаршала (когда-то он командовал английскими войсками, действовавшими против французов в Испании и Португалии, а позднее—в Бельгии, под Ватерлоо). Однако не только военные подвиги украшали биографию этого английского аристократа. На его совести были беспощадное истребление местного населения в заморских колониях и жестокая расправа с манчестерскими рабочими на родине. Веллингтон импонировал феодальным монархам, но как дипломат он раздражал некоторых из них своим упрямством и несговорчивостью. Еще более твердо и последовательно, чем Кэстльри, старый фельдмаршал проводил ту же самую политическую линию, что и его предшественник, решительно возражая против введения французских войск в Испанию и тем более против отправки их за океан, в испанские колонии в Латинской Америке. В конце концов Веллингтону удалось добиться только полупобеды. Идея французской интервенции в Испанию получила на Веронском конгрессе одобрение, но в Латинскую Америку французские войска решено было не посылать.
Так на каждом международном конгрессе давало себя знать англо-русское соперничество, основой которого была борьба между Россией и Англией за преобладающее влияние в Европе. Сопротивление русской дипломатии мешало превратить континентальных монархов в сателлитов Британской империи. Но, с другой стороны, постоянная оппозиция английских делегатов на конгрессах Священного союза не позволяла царизму расширить сферу своего политического влияния в Европе.
Английская буржуазия вскоре проявила склонность поддерживать нацианально-отободительные движения там, где их победа давала шансы на укрепление английского влияния и расширение английской торговли. Так было, например, в Латинской Америке, куда испанские колонизаторы старались английский капитал не допускать. Таким образом, английская буржуазия частично отходит от принципов Священного союза.
Но то же самое происходило и с русской политикой. Помогая французам и австрийцам душить революцию в Испании и
457


Италии, царское правительство, под влиянием своих реальных интересов иначе относилось к борьбе угнетенных подданных Османской империи. Официально это различие облекалось в поддержку христиан против мусульман. Фактически же султанская империя была давним противником Российской. У русского правительства и у угнетенных народов Балканского полуострова был общий враг — империя турецкого султана.
Что касается Англии, то новая политика проявилась особенно сильно после того, как Джордж Каннинг занял после смерти Кэстльрн пост статс-секретаря по иностранным делам.
Буржуазные историки всячески идеализируют Каннинга, усердно гримируя его под либерала. На самом деле Каннинг принадлежал к числу убежденных консерваторов. Однако он отличался от других консервативных английских деятелей политической дальновидностью и известной широтой кругозора. В принципе Каннинг, конечно, был сторонником сохранения «венской системы», но ему несвойственно было догматическое отношение к ней, характерное для идеологов феодальной аристократии, выступавших о позиций легитимизма. Он допускал возможность известных изменений в этой системе соответственно «духу времени».
Каннинг был одним из немногих консервативных деятелей, понимавших историческую обреченность таких феодальных государств, какими были сложившиеся еще в период средневековья Испанская, Австрийская и Турецкая империи. Поэтому в тех случаях, когда силы прогресса явно брали верх над силамр1 реакции, он легко изменял догматам легитимизма. Для него было ясно, что возникавшие на обломках старых империй новые государства будут нуждаться в денежных займах, товарах и кораблях, которые с выгодой для себя смогут предоставить им английские банкиры и промышленники. В этом смысле он лучше других британских дипломатов понимал интересы английской буржуазии, давно стремившейся к завоеванию обширных заокеанских и средиземноморских рынков. К тому же ему было важно представить Англию покровительницей малых стран и их защитницей от посягательств великих держав.
Самым последовательным приверженцем Священного союза оказалась Австрия. Когда в 1824 г. Меттерних предложил созвать новый международный конгресс для обсуждения вопроса о заокеанских колониях, отколовшихся от Испании, Каннинг заявил, что вопрос этот решен самой жизнью, и дал понять, что скоро установит с новыми латиноамериканскими республиками нормальные торговые и дипломатические сношения. Конгресс не состоялся, но в январе 1825 г. британское правительство действительно признало де-юре независимость Мексики, Великой Колумбии и Аргентины.
458


Столпы европейской феодальной реакции были потрясены «изменой» Каннинга. Меттерних назвал его «носителем идей революции». Однако после этого маневра британской дипломатии идея интервенции в Южную Америку утратила всякий смысл, и руководители Священного союза вынуждены были молчаливо примириться с этим.
Влияние Англии на ход международных дел заметно возросло. Едва ли не первым понял это Александр I, который стал зондировать почву для заключения сепаратного соглашения с Англией по Восточному вопросу. В свою очередь и Каннинг, наблюдавший за обострением русско-австрийских противоречий на Балканах, стал частым гостем в политическом салоне супруги русского посла в Лондоне княгини Дарьи Ливен. Ему важно было вовлечь Россию в орбиту британской политики, чтобы расколоть прикрытое полинявшим стягом христианского благочестия содружество трех континентальных монархов. «Англия идет к нам!»—удовлетворенно сообщал в Петербург кн. Ливен К Он не понимал, что Каннинг протягивал царю руку только затем, чтобы повести его за собой. Сам Каннинг правильнее определял значение своего дипломатического маневра, когда говорил: «Я вызвал к жизни Новый Свет, чтобы изменить к выгоде Англии соотношение сил в Старом Свете!»
Таким образом, Священный союз в середине 20-х годов XIX в. переживал трудные времена. Но прежде чем он окончательно распался, силы европейской реакции еще раз столкнулись с силами прогресса.
В июле 1830 г. произошла революция во Июльская революция франции. Бурбоны были изгнаны. И хотя
Священного союза банкиры Парижа поспешили возвести на королевский престол герцога Орлеанского Луи-Филиппа и таким образом сохранить монархию, этот революционный переворот означал крах политики реставрации и сокрушительный удар по «венской системе». ;
«Мы отброшены на сорок один год назад;.'..»,— мрачно констатировал брат русского царя вел. кн, Константин Павлович, имея в виду памятный для всех 1789 г.— начальную дату Великой Французской революции.
«Старая Европа находится при начале конца...»,—вторил ему потрясенный известиями из Парижа Меттерних.
В России к тому времени уже царствовал новый император — Николай I. В отличие от своего старшего брата, Александра I, он не считал нужным маскировать либеральными фразами свои реакционные убеждения.
1 Ф. Мартенс. Указ, соч., т. XI. СПб., 1895, стр. 338,
459


Встревоженный нараставшим антикрепостническим движением внутри страны, Николай I принимал близко к сердцу всякое неприятное для правящих классов событие за рубежом, решительно выступал сторонником консолидации всех реакционных сил в международном масштабе.
Став царем в 29 лет, он сумел быстро завоевать симпатии всех приверженцев легитимизма и участников Священного союза. За кровавую расправу над революционерами в первый же день своего царствования Николай I сразу заслужил доверие зарубежных контрреволюционных деятелей. Наперебой они спешили поздравить его с успешным разгромом восстания декабристов.
Горячие поздравления принесли Николаю I по этому поводу специально командированные в Петербург австрийский эрцгерцог Фердинанд, прусский принц Вильгельм и сам старик Вель- лингтон, прибывший из Лондона в качестве посланца английского короля Георга IV. Приветствуя нового царя, «конституционный монарх свободной Англии» выражал восхищение его «твердостью и мужеством», проявленными будто бы при подавлении восстания декабристов. Он утверждал, что тем самым Николай I «заслужил признательность всех иностранных государств и оказал самую большую услугу делу всех тронов...» 1
В ответ на эти приветствия и поздравления Николай I в свою очередь спешил заверить других европейских монархов в неизменной своей преданности идеалам легитимизма и контрреволюционным принципам Священного союза. «Вы можете смело уверить его императорское величество,— говорил он австрийскому послу гр. Лебцельтерну,—что, как только он испытает нужду в моей помощи, силы мои будут постоянно в его распоряжении, как то было при покойном брате. Император Франц всегда найдет во мне усердного и верного союзника и искреннего друга».
Нет оснований сомневаться в искренности этих заявлений Николая I. Борьба с революцией в международном масштабе была для него еще более актуальной проблемой, чем для его старшего брата, ибо [события 14 декабря 1825 г. запомнились ему на всю жизньJ Как только он узнавал о каком-нибудь революционном выступлении, хотя бы и в отдаленной от России стране, перед его глазами вставала затянутая морозной дымкой Сенатская площадь, прикрытый снежной мантией «Медный всадник» и шинели толпившихся возле него восставших.
1 А. В. Фадеев. Россия и восточный кризис 20-х годов XIX в. М., 1958, стр. 135.
460


Поэтому не удивительно, что новый русский император не мог спокойно реагировать на известие об Июльской революции во Франции. Он обвинял в малодушии короля Карла X за то, что тот бежал из Парижа, а не возглавил лично борьбу против восставшего народа. Он называл нового короля Луи-Филиппа ^узурпатором» и «королем баррикад», не желая считаться с тем, что последнего посадили на трон лидеры крупной буржуазии. В пылу гнева царь даже решил порвать дипломатические сношения с Францией. Узнав об этом, французский посол в Петербурге барон Бургоэн попросил о личном свидании. Николай I принял его в загородном дворце на Елагином острове.
«Никогда, никогда не смогу я признать того, что случилось во Франции»1,— заявил царь, сильно ударив при этом кулаком по столу. Бургоэн нашел в себе смелость заметить, что Франция в 1830 г. уже не та, что в 1814 г., и что сколотить коалицию для войны с нею не так легко и просто. Николай 1 заверил посла, что войны объявлять он не будет, но выработает вместе с другими монархами надежные меры против распространения «французской заразы».
Сношения с Францией так и не были прерваны, но русскому послу в Париже графу Поццо-ди-Борго было предписано считать свою деятельность «фактически приостановленной», всем русским подданным приказано немедленно оставить пределы Франции, а начальникам морских портов — не допускать к русским берегам французские корабли под трехцветным флагом.
В то же время с целью политического зондажа Николай I отправил в Вену гр. А. Ф. Орлова, а в Берлин — фельдмаршала И. И. Дибича. Идея контрреволюционной интервенции с целью восстановления во Франции династии Бурбонов не давала ему покоя.
Однако еще до приезда Орлова в Вену австрийский император вслед за английским правительством признал «законной» власть Луи-Филиппа во Франции. Через два дня после прибытия Дибича в Берлин то же самое сделал и прусский король. Побеседовав с Меттернихом и другими австрийскими министрами, Орлов сразу же убедился в том, что идея анти- французской интервенции нереальна. Покрасовавшись в аристократических салонах австрийской столицы и обворожив придворных дам своей импозантной внешностью, этот рослый и статный гвардейский генерал вскоре скромно отбыл обратно на родину.
Что касается Иоганна Дибича, то ему очень хотелось увлечь престарелого короля Фридриха-Вильгельма III на скользкий
1 «История дипломатии», изд. 2, т. I. М., 1959, стр. 546.
461


путь военных авантюр. Отпрыск захудалого баронского рода и воспитанник Берлинского кадетского корпуса, Дибич всерьез рассчитывал найти поддержку среди представителей близкой ему по крови и духу прусской военщины. Но все его усилия остались тщетными, и его затянувшаяся командировка оказалась столь же бесплодной, как и кратковременная поездка Орлова.
Монархи Австрии и Пруссии не разделяли воинственных замыслов русского императора, считая контрреволюционную интервенцию по меньшей мере рискованной затеей. Они опасались, что крестовый поход во Францию может вызвать волнения среди их же подданных. Кроме того, они завидовали успехам восточной политики Николая I и отнюдь не горели желанием способствовать дальнейшему усилению его влияния на ход международных дел.
В конце концов и Николай I, чтобы не оставаться в одиночестве, вынужден был признать Июльскую монархию. «Это стоит мне самых тяжких усилий, которые когда-либо мне приходилось выносить...»,—признавался он. И как ни умоляли его ближайшие советники, царь так и не захотел начать официальное послание Луи-Филиппу с обычного между монархами обращения «Мой брат!», а назвал его просто «Государь!», подчеркнув тем самым, что новый французский король по-прежнему остается в его глазах «королем баррикад», которого он братом назвать не может.
Не успел Николай I, скрепя сердце, примириться с политическими переменами, происшедшими в результате Июльской революции во Франции, как в Петербурге было получено известие о революционных событиях в Бельгии. Восставшие бельгийцы провозгласили независимость своей родины и отделение ее от Нидерландского королевства. Это был новый удар по «венской системе».
Нидерландский король Вильгельм Оранский обратился к европейским монархам, в том числе и к русскому царю, за помощью, призывая всех защитников «порядка» к интервенции для восстановления попранных трактатов. Николай I снова заговорил о походе на Запад, чтобы «положить военной силою предел революции, всем угрожающей». По его приказанию русские войска, дислоцированные в западных губерниях, были приведены в состояние боевой готовности. Наместник в Царстве Польском вел. кн. Константин Павлович получил секретное распоряжение начать мобилизацию находившейся под его командованием польской армии. Через Дибича, все еще жившего в Берлине, Николай I уведомил прусского короля, что готов в любой момент двинуть 60-тысячную экспедиционную армию к берегам Рейна.
462


Некоторые сановники старались охладить воинственный пыл царя, указывая на возможность серьезных международных осложнений в случае вооруженного вмешательства в бельгийские дела. В Лондоне были довольны раздроблением Нидерландского королевства и не собирались помогать восстановлению могущества голландского монарха: Великобритании было выгоднее иметь на континенте слабого соседа. В Париже вынашивали планы присоединения Бельгии к Франции. Луи- Филипп уже готовился посадить на бельгийский трон своего сына, герцога Немурского. В такой обстановке трудно было рассчитывать на создание прочной контрреволюционной коалиции в Европе.
Однако Николай I настаивал на своем. «Не Бельгию желаю я там побороть,—писал он,— но всеобщую революцию, которая постепенно и скорее, чем думают, угрожает нам самим» 1. Поддерживая принципы Священного союза там, где это было ему выгодно, Николай отступал от них, где того требовали его интересы, как, например, на Балканском полуострове.
Но 29 ноября 1830 г. вспыхнуло восстание в Варшаве. Пламя его охватило всю Польшу, грозило перекинуться в Литву и Белоруссию. «Теперь вы сами заняты у себя дома...»,— со вздохом сказал русскому послу в Вене австрийский император.
Бельгийский вопрос сразу же отошел для Николая I на второй план. О походе на Запад нечего было и думать. В январе 1831 г. царь признал независимость Бельгии. Правда, позднее он пытался протестовать против избрания бельгийским королем принца Леопольда Саксен-Кобургского, но в конце концов уступил и в этом.
Борьба с польскими повстанцами потребовала от русского царизма большого напряжения. Николай I двинул в Польшу стотысячную армию, но, несмотря на это, решающие успехи были достигнуты лишь через девять месяцев.
Монархи Австрии и Пруссии сочувствовали русскому царю. Они опасались, как бы восстание не распространилось и на подвластные им польские земли. Поэтому находившиеся в этих землях прусские и австрршские гарнизоны были значительно усилены. Переходившие под натиском царских войск государственную границу польские повстанцы немедленно разоружались, причем оружие передавалось русскому командованию.
Правящие круги Англии и Франции злорадствовали по поводу внутренних осложнений, которые переживал русский царизм в связи с польским восстанием. Однако признать самостоятельность Польши они не решались и дальше пустых разговоров о желательности «прекращения кровопролития» не
1 Ф. Мартенс. Указ, соч., т. VIII. СПб., 1888, стр. 166.
463


шли. Когда чрезвычайный польский посол маркиз Велеполь- ский прибыл в Лондон, руководитель британского ведомства иностранных дел лорд Пальмерстон долго отказывал ему в аудиенции, а затем принял чрезвычайно холодно. В Париже занимавший пост премьер-министра либеральный банкир Лаф- фит сочувственно выслушивал польских делегатов и заверял их в своих симпатиях, но пришедший на смену ему новый премьер — консервативно настроенный промышленник К. Перье — и слышать не хотел о какой-либо военной помощи польским повстанцам.
Принятый в январе 1831 г. польским сеймом акт о детрони- зации Николая I английские и французские дипломаты оценили как «роковой шаг», похоронивший все надежды на соглашение с царизмом. Такая позиция западных держав вдохновила Николая I на жестокую расправу с повстанцами. Когда защитники Варшавы капитулировали и польская столица была занята царскими войсками, французский министр иностранных дел Себастиани заявил, что там установлен порядок. Это заявление вызвало возмущение левых республиканцев, но с удовлетворением было встречено правящими кругами королевской Франции.
При всех ошибках и классовой ограниченности его руководителей польское восстание сорвало планы европейской реакции. Идея контрреволюционной интервенции в Западную Европу потерпела крах. Наметившееся было в середине 20-х годов XIX в. сближение царской России с Англией и Францией не состоялось. Монархи Австрии и Пруссии не поддержали в решающий момент Николая I. Неминуемый развал Священного союза был очевиден. Негибкая внешняя политика царя по существу изолировала Россию от других держав.
Несмотря на свои дипломатические не- Попытка возрождения удачи, Николай I не отказывался от
Священного союза ^
избранного им политического курса.
Это объяснялось обострением внутриполитического положения его империи. По мере нарастания кризиса крепостнической системы в России ширилось антифеодальное движение народных масс. Угроза правящим классам в любой стране воспринималась русскими помещиками как угроза их собственному благополучию. Поэтому и внешняя политика царизма приобретала в тот период еще более ярко выраженный контрреволюционный и реставраторский характер.
Ослепленный ненавистью к прогрессивным политическим идеям, Николай I не мог, однако, противопоставить им ничего, кроме обветшалого знамени Священного союза. Несмотря на то, что «венская система» уже обнаружила свою несостоятельность, царь готов был сотрудничать со своим те-
464


стем, королем Пруссии, а также с австрийским императором в деле восстановления и укрепления этой трещавшей пр .всем швам политической системы. Его вдохновляло то, что после революционных потрясений 1830—1831 гг. в реакционных кругах европейских стран также усилилось стремление к возрождению Священного союза. Наконец, его поддерживало единодушие, с каким одобряли идею содружества трех континентальных монархов ближайшие дипломатические советники.
В течение 40 лет (с 1816 по 1856 г.) Министерство иностранных дел Российской империи возглавлял Карл Нессельроде. Сын оскудевшего немецкого дворянина и богатой еврейки — дочери франкфуртского банкира, он появился на свет на борту английского корабля у берегов Португалии, куда его отец направлялся в качестве посланника русской императрицы Екатерины II. С детства он преклонялся перед прусским абсолютизмом, с юности связал свою служебную карьеру с русским самодержавием, молодым атташе прошел школу политического воспитания под руководством Меттерниха, в наполеоновском Париже тайно сотрудничал с Талейраном. Верность принципам легитимизма и тесное единение с монархами Пруссии и Австрии — вот что считал Нессельроде краеугольным камнем внешней политики царизма. Когда будущий его преемник кн. А. М. Горчаков употребил в докладе выражение «государь и Россия», Нессельроде с недовольством заметил: «Мы знаем только одного царя... нам дела нет до России».
Не было дела до России и корсиканскому роялисту гр. Поц- цо-ди-Борго, видному царскому дипломату и трубадуру Священного союза. Когда окружающие удивлялись тому, что, представляя в зарубежных странах Россию, он не знает русского языка, этот титулованный наемник нагло заявлял, что его пригласили на царскую службу не для специально русских, а для «общих дел», т. е. для защиты интересов международной реакции.
Менее всего считались с национальными интересами России и полномочные представители царя, аккредитованные при дворах иностранных монархов: кн, Ливен и сменивший его барон Бруннов в Лондоне, гр. Сухтелен в Стокгольме и барон Мейендорф в Берлине. Все они во главе с их покровителем Нессельроде больше всего заботились о своем служебном положении, ибо с ним были связаны не только их дальнейшая карьера, но и материальное благополучие. Желая заслужить благоволение императора, они не смели ему в чем бы то ни было перечить и, будучи прежде всего льстивыми царедворцами, составляли свои депеши так, чтобы их приятно было читать повелителю. Даже сам Нессельроде, несмотря на высокое
30 История СССР, т. IV
465


звание вице-канцлера империи, испытывал непреодолимую дрожь, когда переступал порог царского кабинета.
Порочность царской дипломатии заключалась, конечно, не только в том, что ведомство иностранных дел в Петербурге стало прибежищем иноземных наемников. В преданности принципам легитимизма и верности реакционным идеям Священного союза им не уступали и такие русские по происхождению дипломаты, как убежденный поклонник Меттернцха Д. П. Татищев, пребывавший в течение 20 лет послом в Вене, или приходившийся шурином Карлу Нессельроде гр. Н. Д. Гурьев, исполнявший не слишком хлопотную должность посланника при Ватикане. Суть дела была в том, что по мере разложения феодально-крепостнической системы политическая позиция российского дворянства становилась все более реакционной, а способность большинства царских дипломатов к решению актуальных задач общенационального характера — все менее эффективной.
Вот почему Николай I упорно продолжал придерживаться того внешнеполитического курса, который уже дал осечку в 1830—1831 гг. и был чреват для России весьма серьезными последствиями.
В марте 1832 г. царь поручил своему посланнику в Берлине Рибопьеру напомнить прусским министрам, что он по- прежнему верит в систему взаимной помощи, основанную на согласии между тремя «северными монархами». В августе того же года один из апостолов легитимизма, гр. Поццо-ди- Борго, был направлен в Берлин и Вену для официальных переговоров о формах политического сотрудничества трех континентальных держав.
Фридрих-Вильгельм III заверил своего зятя, что он также продолжает питать к нему самые добрые чувства. Император Франц в свою очередь высказался за восстановление старого союза, предложив устроить в этих целях личное свидание трех монархов.
5 	сентября 1833 г. Николай I встретился в маленьком немецком городке Шведте с прусским королем, а через пять дней — в чешском замке Мюнхенгрец с австрийским императором. Пока монархи развлекались смотрами и парадами, охотой и игрой на биллиарде, сопровождавшие их дипломаты трудились над оформлением документов, содержавших взаимные обязательства сторон.
Имея партнерами таких податливых и известных своими проавстрийскими тенденциями дипломатов, как Нессельроде и Татищев, канцлер Меттерних без труда взял в свои руки инициативу в ходе переговоров. Единственно, к кому он относился с некоторой осторожностью, это к А. Ф. Орлову, также
466


являвшемуся одним из участников Мюнхенгрецкой конференции. Однако Мсттерниху были отлично известны не только дипломатические способности Орлова, но и его реакционные убеждения. Участник подавления восстания декабристов в 1825 г., убежденный сторонник контрреволюционной интервенции во Францию в 1830 г. и, наконец, жестокий усмиритель бунтовавших русских крестьян в 1831 г., Орлов не мог, разумеется, не симпатизировать идее возрождения Священного союза и ради ее реализации готов был пойти на некоторые уступки домогательствам Меттерниха.
18 сентября 1833 г. была подписана первая Мюнхенгрец- кая конвенция, которая предусматривала сотрудничество Австрии и России в сфере Восточного вопроса. Секретные статьи этой конвенции содержали взаимное обязательство двух держав поддерживать всеми мерами существующий режим и целостность Турецкой империи.
Нессельроде пытался изобразить это соглашение как успех царской дипломатии. Он утверждал, что впредь при любом обострении Восточного вопроса «мы будем видеть Австрию с нами, а не против нас...»
В действительности же, вступив в соглашение с австрийским императором, Николай I в отношении Восточного вопроса позволил связать себе руки, хотя до тех пор действовал в этой области международной политики совершенно самостоятельно. Следовательно, это было с его стороны определенной уступкой, ценой которой он имел в виду восстановить союз с Австрией.
Меттерних же, заручившись обязательством царя не предпринимать на Востоке ничего без консультации с ним, уклонился от точного определения политических целей Австрии в отношении Турции. Спохватившись, Николай I попытался было выяснить намерения австрийского канцлера, но тот не раскрыл их. Вот как рассказывал об этом впоследствии сам Меттерних:
«Это было в Мюнхенгреце, за обедом... Наклонившись над столом, царь спросил меня: князь Меттерних, что вы думаете о турке? Я притворился, что не услышал вопроса, и сделал вид, что оглох, когда он обратился ко мне снова. Но когда он повторил вопрос в третий раз, я принужден был ответить. Я сделал это косвенным образом, спросив в свою очередь: обращаетесь ли вы, ваше величество, ко мне с этим вопросом, как к врачу или как к наследнику? Император не ответил» 1.
Днем позже, 19 сентября 1833 г., была подписана вторая Мюнхенгрецкая конвенция. Она предусматривала взаимную гарантию польских владений каждой из договаривающихся сто¬
1 «История дипломатии», т. I. М., 1941, стр. 419—420.
30* 467


рон, а также вооруженную помощь друг другу в случае нового польского восстания. В текст конвенции был включен пункт о выдаче «политических преступников», замешанных в «мятежных действиях» на территории Польши.
Наконец, в Мюнхенгреце был выработан проект соглашения, подтверждавшего верность трех монархов «порядку, установленному в Европе... договорами 1815 г.», а также их готовность к «взаимной поддержке» перед лицом возможных «внутренних смут» и «внешней опасности».
Однако, когда этот проект был привезен в Берлин, прусские министры, желая избежать осложнений с западными державами, поставили свои подписи под этим документом лишь при условии, что содержание его останется в тайне, а провозглашенный им принцип взаимопомощи трех монархов не будет распространен на «дела Востока». Подобные оговорки значительно снижали политическое значение этой конвенции. Но делать было нечего. Два союзника вынуждены были согласиться на эти условия, чтобы не потерять третьего. Конвенция была подписана в Берлине 15 октября 1833 г.
Фактически попытка возродить Священный союз в качестве постоянного и официального объединения монархов не увенчалась успехом. Реальным результатом мюнхенгрецких переговоров явилось лишь укрепление отношений между Россией и Австрией, ослабленных выступлением России против Турции. В кругах петербургской знати, особенно среди сановников немецкого происхождения, царило по этому поводу самое радужное настроение. «Кабинеты Венский и Петербургский совершенно соединились в своей охранительной политике»,— восклицал А. X. Бенкендорф. Однако эти восторги были по меньшей мере неосновательны, а значение для России заключенных Мюнхенгрецких соглашений в данном случае явно преувеличивалось.
Несмотря на уступки Николая I, противоречия между Россией и Австрией на Балканах и на Ближнем Востоке сохраняли свое значение, равно как и соперничество между Австрией и Пруссией в деле объединения Германии. Кроме того, восстановление, хотя бы и в ограниченных рамках, содружества трех континентальных монархов вызвало крайне отрицательную реакцию в западных странах.
Продолжая добиваться поставленной цели, царь старался достигнуть более тесного сближения также и с Пруссией. В 1834 г. он побывал в гостях у своего тестя — прусского короля, в следующем году присутствовал на маневрах прусской армии в Силезии, а затем сам устроил большие маневры в Польше, в районе Калиша, вызвав туда гвардейские полки из Петербурга и пригласив пятитысячный отряд прусской королевской гвардии из Берлина.
468


В том же 1835 г. состоялось свидание трех монархов в Теплице, поводом для которого были торжества в связи с открытием памятника на поле битвы под Кульмом. Эта политическая демонстрация явно имела целью воскресить в памяти народов события 1813 г., когда вооруженные силы России, Австрии и Пруссии действовали вместе против французской армии Наполеона. Три года спустя Николай I снова посетил Пруссию, а затем побывал в Саксонии и Баварии, неподалеку от французской границы. Нет ничего удивительного, что правительство Луи-Филиппа принимало ответные меры, стараясь во что бы то ни стало расколоть Тройственный союз, основанный на Мюнхенгрецких со- 1 лашениях.
Николай I с неудовольствием отмечал, что его союзники не проявляют особого желания бойкотировать Июльскую монархию во Франции и даже готовы поддерживать дружеские отношения с «королем баррикад». Ему очень не нравилось, например, что сыновья Луи-Филиппа, совершавшие поездку по Европе, были радушно встречены и в Берлине, и Вене. Но особое возмущение царя вызвал тот факт, что прусский король Фридрих-Вильгельм III содействовал женитьбе наследника французского престола герцога Орлеанского на немецкой принцессе Мекленбург- Шверинской.
Многого Николай I еще не знал. Его бы, наверное, потрясло известие, что австрийский канцлер Меттерних ведет тайную переписку с Луи-Филиппом: и его министром Гизо. Правда, царь никогда не доверял Меттерниху, подозревая его (не без основания) в подрывной деятельности против России на Балканах и в Турции. Однако непосредственные и притом тайные сношения с «королем баррикад» за спиной своих союзников — это была такая «измена» принципам Священного союза, какой даже от коварного Меттерниха трудно было ожидать.
Тем временем повсюду в Европе нарастала новая волна революционного и национально-освободительного движения. Дыхание приближавшейся грозы ощущалось в Италии и Германии, в Польше и на Балканах. Прологом великих потрясений было восстание поляков в Кракове, вспыхнувшее в феврале 1846 г. Оно заставило реакционных деятелей Австрии и Пруссии вновь искать сближения с русским царизмом, ибо цепи национального гнета, которыми была скована растерзанная Польша, одновременно были узами сотрудничества ее палачей.
Со времени Венского конгресса 1815 г. Краков был «вольным городом». После подавления восстания Меттерних поставил вопрос о включении Кракова в границы Австрийской империи. Николай I поддержал это предложение. Прусский король не очень охотно, но все же согласился с ним. Особый акт, решивший судьбу этого старинного польского города, был подпи¬
469


сан представителями трех держав в Берлине 15 апреля 1846 г. Однако даже после этого австрийское правительство решилось официально объявить о присоединении Кракова только через несколько месяцев.
Николай I был недоволен колебаниями своего тестя и нерешительностью Меттерниха. «Прежде нас было трое, а теперь осталось только полтора, потому что Пруссию я не считаю совсем, а Австрию не считаю более чем за половину...»,— с досадой признавался царь в беседе с датским посланником Плес- сеном.
Несмотря на все усилия царской дипломатии, создать единый фронт реакционных сил в европейском масштабе не удалось. Новый революционный шквал застал монархов врасплох. Каждому из них пришлось на первых порах действовать в одиночку, самостоятельно избирая те или иные тактические приемы в борьбе против народов, требовавших свободы и справедливости.
Революция 1848 г. грозила ниспровергнуть «венскую систему» на всем континенте. Во Франции она опрокинула Июльскую монархию; в Италии и Германии вызвала широкое национально-освободительное движение; в пределах Австрийской империи подняла против династии Габсбургов все угнетенные ими народы. Даже в отдаленных Дунайских княжествах молдавские и валашские крестьяне выступили против своих феодалов]
Этого было вполне достаточно, чтобы царь занял резко враждебную позицию к этим событиям. Но эта враждебность усиливалась еще более иод впечатлением обзоров и донесений его собственных губернаторов и жандармов о возраставшей активности крестьянских масс и передовой интеллигенции внутри России.
Вот почему так остро реагировал Николай I на приближение революционного шквала к границам империи. «Пожар в соседнем доме угрожает... собственному дому»,— говорил Николай I.
О революции в Париже и свержении Луи-Филиппа царь узнал на балу во дворце своего наследника. Любитель эффектных жестов, он распахнул двери в зал, дал знак умолкнуть музыке и, обращаясь к присутствовавшим гвардейским офицерам, произнес: «Господа, седлайте коней; во Франции провозглашена республика» 1.
Однако теперь он был осмотрительнее, чем 17 лет назад. Об интервенции во Францию всерьез думать уже не приходилось. «Итак,— писал Николай I фельдмаршалу И. Ф. Паскевичу,— мы должны оставаться в оборонительном положении, ...обращая самое бдительное внимание на собственный край...»1  2
1 «Русская старина», 1904, апрель, стр. 48.
2 Там же, май, стр. 266.
470


Отсюда видно, насколько изменилось к тому времени соотношение сил революции и контрреволюции. Русский царизм по-прежнему готов был играть роль жандарма Европы, но возможности его значительно сузились. Немалое влияние оказывала при: этом усилившаяся освободительная борьба русского народа, непосредственно угрожавшая самодержавно-крепостническому строю. Она сковывала активность царизма на международной арене, заставляла царя и его сановников оглядываться назад всякий раз, когда они хотели предпринять контрреволюционный поход за границу.
Правда, Николай I приказал своему посланнику Н. Д. Киселеву покинуть Париж, но не рассердился, когда узнал, что тот не выполнил этого распоряжения и остался во французской столице на положении частного лица. Правда, царь убеждал прусского короля «действовать по общему плану и общими средствами», обещая подкрепить его 300-тысячной русской армией, но практически сам ограничился только концентрацией своих войск в пограничных польских губерниях.
Конечно, царская Россия оставалась надеждой и прибежищем для деятелей европейской контрреволюции. Паскевичу было дано специальное указание «оказывать всякое заслуженное уважение братским приемом» всем эмигрантам из Пруссии и Австрии, ищущим спасения от революционного пожара. Разумеется, в Петербурге приветствовали кровавые подвиги Ка- веньяка во Франции и Виндишгреца в Австрии. Царь лично поздравил этих генералов, жестоко подавивших революционные выступления масс. Естественно, сидя в своей столице за оградой из гвардейских штыков, Николай I осуждал политические маневры прусского короля Фридриха-Вильгельма IV, усматривая в его демагогических заявлениях относительно предоставления конституции признак слабости. Он так и писал: «В Пруссии, кажется, от слабости короля все идет очень плохо». Но при всей своей ограниченности царь догадывался, что смысл политических маневров короля заключается в том, чтобы собраться с силами для расправы с революционерами. «Быть может, данная конституция — одна игранная фарса, дабы выиграть время и потом сбросить личину»1,— делился он мыслями со своим любимцем Паскевичем.
Однако кай бы то ни было, до того момента, когда в развитии событий в Австрии и Пруссии не произошел перелом в пользу контрреволюционных сил, русский царизм не решался активно вмешиваться в эти события. Даже в Молдавию для подавления освободительного движения русские войска были введены не раньше того, как турецкие карательные отряды султана заду¬
1 Там же, стр. 271, 276—277.
471


шили революционные выступления в соседней Валахии. Когда Николзай I летом 1849 г. двинул 140-тысячную армию в пределы охваченной революционным пожаром Венгрии, он рассчитывал не только на численное превосходство и взаимодействие с австрийской императорской армией, но также на сотрудничество с кругами венгерской реакции.
Несомненно, победа венгерской революции могла послужить началом распада империи Габсбургов, и чрезвычайный посол австрийского императора гр. Кабога недаром на коленях умолял Паскевича поспешить с интервенцией. Однако в Вене и собственно австрийских провинциях перевес сил к тому времени был уже явно на стороне контрреволюции. Да и в самой Венгрии обострялись внутренние противоречия, особенно между дворянами и крестьянством по аграрному вопросу, что не могло не ослабить способности венгерских войск к сопротивлению. Само венгерское правительство гр. Баттиани своей непоследовательной политикой тормозило развитие революции, стремясь, в частности, избежать полного разрыва с австрийской династией Габсбургов. Глава венгерского католического духовенства примас Янош Хам и другие епископы призывали народ к повиновению и покорности. Наконец, сами венгерские генералы во главе с Гёргеем своей капитулянтской тактикой помогали Паскевичу. Ведь не кто иной, как Гёргей, приказал большей части венгерских войск сложить оружие после первых же стычек с царскими войсками у Вилагоша.
Немалое значение имел и тот факт, что английское правительство оказывало царизму дипломатическое содействие. Герцог Веллингтон через русского посла барона Бруннова прямо советовал царю «одним ударом» покончить с венгерской революцией и действовать для этого «большими массами». Одобрительно отозвался о царской интервенции и французский министр иностранных дел Токвиль. Царь был столь растроган этим вниманием, что в свою очередь похвалил этого министра Французской республики.
События 1848—1849 гг. показали, что русский царизм продолжает играть роль международного жандарма и делает это при полном содействии правящих классов других стран.
Разумеется, после успешной интервенции царизма в Молдавию и Венгрию личный престиж Николая I в кругах реакционно настроенной европейской аристократии значительно повысился. Это импонировало русским дворянам, которым в обстановке кризиса крепостничества хотелось верить в силу и могущество своего самодержавного монарха. Дружный хор льстецов славил царя, у ног которого будто бы лежит весь свет. В популярных брошюрках, предназначенных для народа, его без стеснения называли «главой Европы» и даще «земным богом»,
472


Однако проводимая царизмом политика жандарма Европы более чем когда-либо будила ненависть к нему со стороны широких кругов прогрессивной международной общественности. Не только революционные демократы, но и сравнительно умеренные буржуазные либералы осуждали грубое вмешательство царизма во внутренние дела других стран. В Италии ему не могли простить то, что он помог австрийским Габсбургам удержать Ломбдрдию и Венецию, воспрепятствовав воссоединению этих областей с другими итальянскими землями. В Германии были недовольны сопротивлением царизма делу национального объединения этой страны.
Даже прусский король остался обижен тем, что царь заставил его отказаться от провозглашенной в 1849 г. унии германских государей под главенством прусской короны, а также прекратить войну с Данией из-за областей Шлезвиг и Голштиния. Николай I был уверен, что ему ничего не стоит примирить соперничавших между собой пруссаков и австрийцев: достаточно будет лишь крикнуть им: «Эй, ребята, не дурачься, а не то я вас!». Буквально так и выражался он в одном из писем Паске- вичу. Но когда в 1850 г. представители Австрии и Пруссии подписали под диктовку царского посла в Вене барона Мейендорфа Ольмюцкое соглашение, прусские деятели восприняли его как «ольмюцкое унижение». Вскоре обиделись и австрийцы. Царские дипломаты помешали им сыграть ведущую роль на Дрезденской конференции германских государств.
Если же учесть еще, что активность царизма в германских делах вызывала раздражение правительств Англии и Франции, станет понятным, почему контрреволюционная политика Николая I в конечном счете поставила Россию в изолированное положение на международной арене. Даже разделявший реакционные убеждения своего повелителя фельдмаршал Паскевич предупреждал царя: «Направление умов в Европе отделило Россию от прочих государств. Россия остается одна постоянной в идеях монархических, в идеях порядка...» Столь же самоуверенный, сколь и недальновидный, царь не утруждал себя глубоким анализом международного положения и не желал внимать подобным предупреждениям.
Внешнеполитическая программа передовой русской интеллигенции
Прогрессивная часть русского общества резко осуждала контрреволюционную внешнюю политику царизма и горячо сочувствовала стремлениям порабощенных народов к социальному и национальному освобождению. С восторгом встретили участники тайных русских революционных обществ весть о революционных событиях 1820—1821 гг. на юге Европы. «Слава тебе, славная армия гиспанская! Слава гисдацскому народу!» — восклицал Николай Тургенев.
473


Неизбежность и закономерность крушения старого феодально-монархического порядка повсюду, где он еще уцелел, была для будущих декабристов очевидной истиной. Прекрасно сказал об этом впоследствии П. И. Пестель: «От одного конца Европы до другого видно везде одно и то же, от Португалии до России... Дух преобразования заставляет, так сказать, везде умы клокотать...»
Когда Александр I возымел намерение весной 1821 г. направить русскую экспедиционную армию в Италию в помощь австрийским интервентам, передовое русское офицерство решительно встало на сторону неаполитанских революционеров. Негодование охватило настолько широкий круг офицерской молодежи, что это вызвало серьезную тревогу ближайших советников царя. Один из них, кн. Васильчиков, писал царю, находившемуся тогда в Австрии: «Настроение умов не хорошо. Неудовольствие всеобщее...» Указывая, что русские офицеры «не желают идти против неаполитанцев», он предупреждал: «Не отвечайте мне на это избитой фразой: „заставьте их молчать“. Число говорунов слишком велико, чтоб их заставить молчать; революция в умах уже существует, и единственное средство не потопить корабля, это не натягивать более парусов, чем ветер позволит» ]. Царь внял этому совету и воздержался от участия в интервенции.
Торжество феодальной реакции воспринималось передовыми .русскими людьми с горечью. «Ужель надежды луч погас?» — восклицал молодой Александр Пушкин, выражая в этих стихах скорбь и боль своих единомышленников по поводу победы контрреволюционных сил в странах Южной Европы. Но даже в это трудное время прогрессивно настроенная русская молодежь не утрачивала веру в конечный успех освободительного движения. «Одинаковое чувство одушевляет все народы Европы, и сколь ни утеснено оно, но убить его невозможно: сжатый порох сильнее действует! И пока будут люди, будет и желание свободы»1  2. Эти замечательные строки были написаны декабристом П. Г. Каховским в каземате Петропавловской крепости. Даже на пороге эшафота революционный оптимизм не покидал его.
Восстание декабристов в неменьшей мере, чем революционные события в Италии и Испании, поколебало устои европейской реакции. Его эхо разнеслось далеко за пределы империи Романовых, вызвав тревогу и страх в лагере реакции и пробудив надежду у тех, кто не мирился с порабощением народов.
1 Н. К. Шильдер. Император Александр I, т. IV. СПб., 1898, стр. 193— 194.
2 «Избранные социально-политические и философские произведения декабристов», т. I. М., 1951, стр. 505.
474


Декабристы нанесли новый удар по контрреволюционной системе Священного союза, и в этом заключается крупнейшее международное значение их выступления. «Россия поражена болезнью века, как и все другие страны...»1,— мрачно комментировал это событие Меттерних.
Весть о восстании в России встревожила и австрийских баронов, и французских роялистов, и британских лордов. Французский посол в Берлине гр. Сен-При утверждал, что если бы декабристам удалось захватить власть и свергнуть царя, то «весь общественный порядок был бы потрясен до основания и Европа покрылась бы его обломками». Тогда же французская либерально-буржуазная газета «Constitutionnel» писала по поводу восстания 14 декабря, что «петербургское движение» — «есть всеобщее мировое движение, которое захватило и Россию».
Радостно приветствовали передовые русские люди Июльскую революцию 1830 г. во Франции.
Опять вы, гордые, восстали За независимость страны И снова перед вами пали Самодержавия сыны...
— такие стихи посвящал французским революционерам юный русский поэт Михаил Лермонтов. Разумеется, он был не одинок. Его сверстники-студенты, по донесению агентов тайной полиции, «громко торжествовали... выражая пожелание, чтобы революция обошла весь мир...» Некоторые из находившихся в Париже представителей русской молодежи принимали личное участие в баррикадных уличных боях. Бывший русский офицер Сергей Полторацкий вступил во Французскую Национальную гвардию, а студент Михаил Кологривов — в созданный испанскими революционерами «Священный легион». Энтузиазм парижан, восставших против деспотизма Бурбонов, разделяли Михаил Кирьяков, братья Александр и Николай Тургеневы и другие передовые русские люди, оказавшиеся в дни Июльской революции во Франции.
Еще более сильное впечатление произвело на передовую интеллигенцию восстание в Польше. «Мы радовались каждому поражению Дибича»1  2,— вспоминал потом А. И. Герцен. На той же позиции оставались передовые русские люди и 18 лет спустя, во время интервенции царизма в Венгрию. «Друг венгров, желаю поражения там русских и для того готов был бы многим
1 «Mémoires, documents et écrits divers lassés par le prince de Metternich», vol. IV. Paris, 1881, p. 270.
2 A. И. Герцен. Сочинения в 30 томах, т. VIII. М., 1956, стр. 134.
475


пожертвовать» *,— записывал в своем дневнике в 1849 г. молодой Н. Г. Чернышевский.
Многие офицеры и солдаты русской армии, направленной в Венгрию, осуждали контрреволюционные цели этого похода и с симпатией относились к боровшимся за свободу венграм. Один русский офицер вспоминал потом: «Почти каждый из нас, русских, и солдат, и офицеров, чувствовал в то время себя участником... общего несчастья венгерцев... Всем нам было грустно, тяжело...» 1 2. Другой офицер подчеркивал в своих воспоминаниях «доброе расположение» русских солдат к венграм. «Наши солдаты,—писал он,—охотно братались» с местными жителями. Факты братания русских и венгров подтверждаются сообщением корреспондента одной из венгерских газет того времени, писавшего, что «русские проявляют больше охоты брататься с нами, чем бороться против нас...» 3.
Очевидно, и Николай I был достаточно информирован о подобных настроениях русских солдат и офицеров. Недаром он требовал от Паскевича изолировать русских военнослужащих от общения с венгерским населением, опасаясь, что «от этого сближения и наша молодежь заразиться может...»
Надо признать, что опасения царя имели основания. Некоторые русские офицеры и солдаты не ограничивались одним лишь сочувствием венгерской революции. Служивший в армии Паскевича штабс-капитан Алексей Гусев пытался организовать коллективное выступление в защиту революционной Венгрии. Он убеждал своих товарищей в несправедливости войны против восставших венгров и призывал обратить оружие против душителей венгерской свободы. По делу Гусева суду было предано 16 военнослужащих. 13 августа 1849 г. семеро из них, включая самого Гусева, были повешены во дворе минской тюрьмы. Именем Алексея Гусева названа теперь одна из улиц Будапешта.
Отдельные русские солдаты и офицеры переходили на сторону венгерской революционной армии и сражались в ее рядах против царизма. В июне 1849 г. к венграм перешла целая группа из 13 русских солдат, заявивших о своем желании сражаться за свободу Венгрии. Другую группу солдат привел к венгерским патриотам русский офицер Николай Руликовский. Его имя носит теперь одна из улиц города Орадя. По свидетельству прапорщика П. Васильева, перешедшего на сторону венгров и осужденного за это потом на 20 лет каторги, только в войсках генерала Бема сражалось вместе с венграми более 60 русских солдат и офицеров.
1 В. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений, т. I. М., 1939, стр. 297.
2 «Русская беседа», 1859, кн. IV, стр. 104.
3 «Вопросы истории», 1957, № 2, стр. 94—95.
476


Политике международного жандарма лучшие представители русского народа противопоставляли идею солидарности с зарубежными революционерами. К этому сводилась по существу внешнеполитическая программа наиболее прогрессивной части русского общества. Герцен точно сформулировал ее, сказав: «Надежды и стремления революционной России совпадают с надеждами и стремлениями революционной Европы и предрекают их союз в будущем...»
2
Россия и Восточный вопрос
Большое значение в международных отношениях XIX в. имел Восточный вопрос. Развивавшийся в Европе капитализм стремился к расширению колониальных рын- Причина ков. Поэтому между европейскими держа-
заинтересованности вами усиливалась борьба за преобладаю- русских помещиков J ^r г
в Восточном вопросе нще влияние в слаборазвитых восточных
странах. Колониальной экспансии в этом направлении способствовал упадок когда-то могущественной Турецкой империи. Правда, ее владения все еще простирались от песчаных африканских пустынь до зеленых долин Тигра и Евфрата и от Динарских Альп до Армянского нагорья, но почти на всем этом пространстве росло национально-освободительное движение порабощенных турецкими султанами народов.
Зарубежные буржуазные историки обычно подчеркивают только агрессивность восточной политики русского царизма, изображая Россию единственной виновницей всех возникавших на Востоке конфликтов. Они утверждают, что западные державы придерживались якобы в отношении Восточного вопроса сугубо «оборонительной» политики, имея целью лишь «защиту территориальной целостности» Турецкой империи.
Однако в действительности западные дипломаты поддерживали прогнивший султанский режим только потому, что он был удобной ширмой для проникновения в Турцию иностранного капитала. Не защита территориальной целостности Турецкой империи, а превращение ее в послушное орудие западных держав — такова была истинная цель их политики па Ближнем и Среднем Востоке.
Заинтересованность России в решении Восточного вопроса объяснялась прежде всего тем, что она была единственной европейской державой, имевшей широкий выход к Черному морю. От того или иного решения Восточного вопроса зависели и безопасность ее южных границ, и хозяйственное освоение ее степ-
477


ных окраин, игравших неуклонно возраставшую роль в экономической жизни всей страны.
После войны 1812—1814 гг., разорившей многие внутренние губернии, русские помещики стали проявлять повышенный интерес к разведению тонкорунных овец и распашке целинных земель в причерноморских и нредкавказских степях. Правда., эти земли были удалены от промышленных центров страны, но зато находились поблизости от южных морских портов. Возраставший год от году спрос на сельскохозяйственную продукцию России со стороны развитых в индустриальном отношении стран Западной Европы делал особенно выгодным производство шерсти, пеньки и зерна в степных помещичьих имениях.
За четыре года (1814—1817 гг.) вывоз товаров из Одессы за границу увеличился почти в 6 раз. Значительно выросли грузообороты Николаева, Херсона, Таганрога и Ростова-на-Дону. За 500—600 верст тянулись к этим портам украинские обозы. Одна за другой плыли вниз по Дону, Северному Донцу и Днепру груженные зерном и другими сельскохозяйственными продуктами барки. Частыми гостями приморских городов стали помещики Подолии, Волыни, Харьковщины, Полтавщины, Воронежской и Курской губерний, не говоря уже о землевладельцах Южной Украины, Подонья и Предкавказья. Последние, по свидетельству современника, считали 1816 г. «началом своего благополучия», ибо с этого времени «нажили себе огромные капиталы».
Если в русском экспорте в западные страны первое место занимали хлеб и сырье, то в соседние с Россией азиатские страны вывозились преимущественно изделия быстро развивавшейся русской текстильной промышленности. Более половины этих изделий составляли хлопчатобумажные ткани.
К середине 20-х годов XIX в. Иран и Азиатская Турция выдвинулись на первое место в качестве рынков сбыта для русских «ситцевых королей», оттеснивших конкурентов. Стало быть, не только помещики, но и купцы-фабриканты были заинтересованы в расширении сферы влияния России на Ближнем и Среднем Востоке. Активность русского царизма в Восточном вопросе была обусловлена также опасениями, что прогрессирующее ослабление Турции сделает проливы и Константинополь добычей какой-либо третьей державы, скорее всего — Англии. Царская политика колебалась между попытками сохранить целостность Турции при условии обеспечения политической ориентации султана на Россию и политической поддержки балканских народов против их турецких властителей, что должно было укрепить русское влияние на Балканах, являющихся подступами к проливам.
Кроме того, царизм старался захватить выгодные политические и стратегические позиции на Балканах и на Кавказе, что¬
478


бы помешать экспансии других держав в эти районы. Конечна, царское правительство заботилось в данном случае не о национальном самоопределении подвластных султану нетурецких народов, а лишь об использовании их освободительных устремлений в целях распространения своего политического влияния на подступах к черноморским проливам и жизненным центрам Турецкой империи. Покровительство христианским подданным султана — балканским славянам, грекам, армянам — было козырем царской дипломатии.
Наконец, царской дипломатии приходилось считаться и с реваншистскими притязаниями властителей Турции и Ирана. Султан мечтал о восстановлении своего господства над Крымом и Западной Грузией, а шах — о возвращении под свое владычество Восточного Закавказья. Разумеется, не в интересах русского царизма было отказываться от этих недавно присоединенных к России территорий.
К 20-м годам XIX в. в сложном комплексе международных противоречий, составлявших Восточный вопрос, особенно возросло значение проблемы проливов. С одной стороны, царизм добивался свободного выхода для русского флота из Черного моря, а с другой — закрытия входа в Черное море для военных флотов других европейских держав. То и другое мог обеспечить лишь выгодный для России режим черноморских проливов. Установление такого режима и было одной из актуальных задач русской дипломатии.
Основоположники марксизма обратили внимание на одну интересную закономерность в развитии Восточного вопроса. Как правило, он всплывал на поверхность международной политической жизни всякий раз, как только «на время» утихал «революционный ураган»1. Действительно, три крупных восточных кризиса (или три фазы обострения Восточного вопроса) имели место после революционных событий 1820—1821, 1830—1831 и 1848-1849 гг.
Непосредственной причиной первого из этих кризисов послужило вспыхнувшее в 1821 г. восстание против турецкого владычества в Греции. Большую роль в подготовке и организации этого восстания сыграли греческие эмигранты, проживавшие на юге России. Греков и русских давно связывали не только общность религии и культуры, но и тесные экономические узы. Греческие купцы и судовладельцы принимали активное участие в черноморской торговле. Греческие матросы часто посещали русские порты. В Молдавии, Крыму и Приазовье существовали многочисленные греческие колонии. Значительный процент составляли греки среди жителей Одессы. В центре этого города
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 9, стр. 3.
Царизм и восстание в Греции
479


находился большой рынок, который называли Греческим базаром. В примыкавших к нему переулках, в маленьких кофейнях и тесных трактирах встречались греческие патриоты, основавшие еще в 1814 г. «Дружественную гетерию» — тайное общество, ставшее вскоре руководящим центром борьбы за независимость Греции.
Лидеры гетеристов не скрывали, что надеются на помощь России. Они установили связь с греческими аристократами, находившимися на русской государственной службе. Некоторые из них занимали видные посты в правительственных учреждениях и царской армии. Гр. Иоанн Каподистрия с 1815 г. был вторым статс-секретарем по иностранным делам, ведавшим сношениями с восточными странами. Немало греков служили офицерами и генералами в русской армии, были ветеранами Отечественной войны 1812 г. Одним из них был кн. Александр Ипси- ланти, потерявший руку в сражении с французами и получивший генеральское звание.
В феврале 1821 г. Ипсиланти неожиданно приехал в Кишинев, а уже в марте с отрядом добровольцев перешел пограничную реку Прут и вступил на территорию зависимой от Турции Молдавии. В Яссах он обнародовал воззвание. Его текст украшали фразы, похожие на пламенные строфы революционной «Марсельезы»: «К оружию, друзья, отечество нас призывает!» Одновременно он отправил письмо Александру I. Преувеличивая силу народного движения, Ипсиланти уверял царя, что все балканские народы «волнуются» и «берутся за оружие», и просил «освободить их от ужасной тирании». Царь ответил увольнением Александра Ипсиланти из рядов русской армии и отклонил его просьбу о помощи и покровительстве.
Изолированный от массового движения, отряд кишиневских добровольцев медленно продвигался по пыльным дорогам княжества. Вскоре он был разбит турецкими войсками. Ипсиланти бежал в Австрию, где его, по распоряжению Меттерниха, арестовали и заключили в крепость. Однако весть о вступлении отряда Ипсиланти в Молдавию была сигналом для выступления гетеристов в самой Греции, причем там восстание сразу стало развертываться как всенародная война за национальную независимость.
Лидеры европейской реакции отнеслись к этим событиям с нескрываемой враждебностью. Меттерних утверждал, что восставшие греки «защищают дело революции». Лорд Кэстльри называл их носителями «духа мятежа» и требовал заставить их «подчиниться суверенной власти» законного монарха, т. е. турецкого султана К В полном согласии со своими союзниками Александр I также осудил греческое восстание.  11 См. А. В. Фадеев. Указ, соч., стр. 46.
480


Тем временем правительство султана под предлогом борьбы с греческой контрабандой фактически закрыло черноморские проливы для русского экспорта. Это сильно ударило по экономическим интересам русских помещиков. Амбары и склады Одессы, Херсона, Таганрога и других портовых городов оказались забитыми зерном и шерстью. «Торговля в упадке и все охают жестоко»,— писал из Одессы генерал П. Д. Киселев, женатый на молодой графине Софье Потоцкой — дочери крупнейшего магната Правобережной Украины. «Коммерция наша страдает...»,— повторял он в другом письме. Его друг генерал А. А. Закревский писал: «Надо признаться, что наши дипломатики недальновидны». Большое значение имели вековые связи, сложившиеся у России с балканскими народами, не только религиозного порядка,— на что любило ссылаться царское правительство,— но связи, проистекавшие также из наличия общего противника — султанской Турции.
В придворных кругах Петербурга царило замешательство. Каподистрия убеждал Александра I, что государственные интересы России требуют оказать немедленную помощь восставшему греческому народу и решительно выступить против султана, чтобы раз навсегда покончить и с проблемой проливов, и с Восточным вопросом в целом. К. В. Нессельроде, наоборот, рекомендовал царю решительно отречься от греческих повстанцев и не обострять отношений ни с турецким султаном, ни с европейскими монархами.
Противоположные точки зрения двух дипломатических советников царя отражали не только их личные взгляды на греческую проблему, но и мнения о ней двух различных группировок, наметившихся среди правящих кругов империи. Многие царские сановники, занимавшие высокие посты в правительственных учреждениях и армии, имели в южных степях крупные земельные владения и потому были непосредственно заинтересованы и в безопасности южных границ, и в дальнейшем беспрепятственном развитии черноморской торговли. Таковы были, например, генерал-губернатор Новороссийского края и будущий наместник Кавказа гр. М. С. Воронцов, личный друг императора гр. В. П. Кочубей, военный министр гр. А. И. Чернышев, русский посол в Константинополе Г. А. Строганов и др. Все они были в тот момент сторонниками более твердого курса в Восточном вопросе. Того же мнения придерживались такие представители военной бюрократии, как начальник штаба дислоцированной на Украине 2-й армии П. Д. Киселев и дежурный генерал Главного штаба А. А. Закревский, а также суровый «проконсул Кавказа» генерал А. IL Ермолов. Они считали, что если Александр I не поможет восставшим грекам и позволит султану учинить над ними жестокую расправу, то этим будет нанесен
31 История СССР, т. IV
481


непоправимый удар престижу и влиянию России на Балканах. «Иностранные кабинеты, особенно английский...— писал
друзьям Ермолов,— нас виновными терпеливостию и бездействием поставляют пред всеми народами в невыгодном виде. Кончится тем, что в греках, нам приверженных, оставим мы справедливое на нас озлобление!» *.
Конечно, названные генералы оставались убежденными монархистами и признавали необходимость борьбы с революционной опасностью в европейском масштабе, но их возмущало, что царские министры не умеют сочетать верность принципам Священного союза с защитой государственных интересов России. Закревский с горечью отмечал в одном из писем П. Д. Киселеву: «У нас столбы государства нимало не заботятся о пользе России» 1 2. Он нарочно употреблял слово «столбы», а не обычное в этих случаях высокопарное «столпы», чтобы подчеркнуть этим свое презрение к тем, кто направлял внешнюю политику империи.
Противоположную позицию в отношении греческого вопроса занимали представители новой, «мундирной» знати, выкормыши всесильного Аракчеева и выслужившиеся наемники, преимущественно из немецких баронов. Среди них выделялись начальник Главного штаба И. И. Дибич, министры Е. Ф. Канкрин и П. А. Клейнмихель, будущий шеф жандармов А. X. Бенкендорф и им подобные. Они были равнодушны к жалобам южнорусских помещиков. Их собственные имения в большинстве случаев находились в северо-западных губерниях и экономически тяготели к балтийским, а не к черноморским портам. Родственные узы и фамильные традиции связывали их с немецким дворянством. Лютеранская религия, которую они исповедовали, также заставляла их придерживаться западной ориентации и с полным безразличием и равнодушием относиться к лозунгу о восстановлении православного креста над обращенным турками в мечеть византийским храмом св. Софии в Константинополе. Отсюда понятно, почему курс Нессельроде на тесное содружество царя с монархами Австрии и Пруссии казался им единственно правильным, а все, что мешало этому курсу,— подлежащим осуждению. Александру I среди прочих сведений, разумеется, докладывали и о разговорах, которые ведутся в столичных салонах и кабинетах титулованных вельмож и военачальников. Он знал о наличии среди сановной знати двух мнений о внешнеполитическом курсе его правительства, но продолжал колебаться. Как один из лидеров Священного союза он должен был поддерживать карательные меры султана против
1 Сб. РИО, т. 73. СПб., 1890, стр. 386.
2 Там же, т. 78. СПб., 1891, стр. 317.
482


восставших греков, но как первый помещик Российской империи он обязан был обеспечить свободу навигации через черноморские проливы. Он понимал, что можно воспользоваться событиями в Греции для укрепления русского влияния на Балканах, а пренебрежение интересами греков нанесет ему ущерб.
Тем временем произвол турецкой администрации усиливался. Вопреки прежним договорам с Россией чиновники султана задерживали в проливах русские корабли, товаров, незаконно штрафовали русских моряков и судовладельцев. Турецкие войска были введены в Дунайские княжества и открыто сосредоточивались в Молдавии близ русской границы. Одновременно происходили сопровождавшиеся зверской расправой над мирным населением погромы греческих кварталов в турецких городах. В Константинополе турками был повешен 80-летний греческий патриарх Григорий.
После нескольких бесплодных протестов по поводу нарушения правительством султана ранее заключенных русско-турецких соглашений Александр I приказал своему послу Г. А. Строганову покинуть Константинополь, что означало разрыв дипломатических отношений между Россией и Турцией. В европейских столицах поднялась паника. Меттерних и Кэстльри наперебой стали заклинать царя не выступать на защиту греческих «мятежников» и не поднимать оружия против их «законного монарха» — султана.
Играя на легитимистских чувствах Александра I, австрийский канцлер предупреждал его: «Брешь, пробитая в системе европейского монархического союза войною с турками, явилась бы брешью, через которую ускоренным шагом вторглась бы революция». Запугивая таким образом царя, он патетически восклицал: «Судьба цивилизации находится ныне в мыслях и в руках вашего императорского величества».
Но вынужденный пойти на разрыв с султаном в силу того, что враждебные действия последнего ущемляли классовые интересы русских помещиков, Александр I, однако, вовсе не имел в виду начинать новую войну с Турцией. Вместе с другими участниками Священного союза царь подписал на Веронском конгрессе специальную декларацию, осуждавшую греческое восстание как революционное выступление. Там же, в Вероне, беседуя с французским министром-роялистом Шатобрианом, Александр I заявил: «Ничто, без сомнения, не казалось более отвечающим... общественному мнению страны, как религиозная война с Турцией, но в волнениях Пелопоннеса я усмотрел признаки революции. И воздержался...» С восторгом слушавший его Шатобриан передает, что царь закончил эту тираду возгласом:
Обострение
русско-турецких
отношений
усилили досмотр
31* 483


«Нет, никогда я не отделюсь от монархов, с которыми нахожусь в союзе»,
Тщетно пытался Александр I организовать коллективное выступление держав против султана с целью побудить его соблюдать свои обязательства в отношении режима черноморских проливов и свободы черноморской торговли. Английские и австрийские дипломаты злорадствовали по поводу затруднений, которые испытывала Россия в связи с новым восточным кризисом. Их вполне устраивало то, что русскому торговому флоту, не говоря уже о военном, чинились препятствия при выходе из Черного моря. Поэтому они преднамеренно саботировали любые начинания царского правительства, направленные на «умиротворение Греции».
Напрасно Александр I пытался лично договориться с монархами Австрии и Пруссии, напрасно он заверял их в отсутствии у него желания сотрудничать с греческими повстанцами и ради этого даже уволил в отставку Каподистрию, откровенно симпатизировавшего своим боровшимся за независимость соотечественникам. Правительства Англии и Австрии не желали помогать России в преодолении трудностей, на которые натолкнулась ее политика на Ближнем Востоке.
До самой смерти Александр I так и не мог покончить с колебаниями в вопросе о том, какими мерами ликвидировать затянувшийся восточный кризис.
Николай I был решительнее. И не только в силу определенных свойств личного характера, но и потому, что недовольство русских помещиков условиями черноморской торговли и тревожным положением на южных границах стало в середине 20-х годов XIX в. более заметным. Шеф жандармов граф Бенкендорф докладывал новому императору, что землевладельцы жалуются на трудности «сбыта продуктов земледелия», заметно «общее обеднение в земледельческих губерниях», а «застой торговли в Одессе... лишает соседние губернии всяких доходов». Ту группировку дворянских деятелей, которая сложилась на почве недовольства внешнеполитическим курсом Нессельроде, Бенкендорф иронически называл «партией русских патриотов», признавая, однако, что она «очень сильна числом своих приверженцев» 1.
После 14 декабря новый царь не имел желания ссориться с русским дворянством. Напротив, ему очень хотелось завоевать его симпатии, но для этого надо было решительнее отстаивать его классовые интересы. Вероятно, именно потому в одной из первых своих бесед с иностранными дипломатами Николай I заявил: «Брат мой завещал мне крайне важные дела и самое важ-
1 «Красный архив», 1929, № 6 (37), стр. 145, 164—165. 484


ное из всех: восточное дело». Он сделал при этом эффектную паузу и добавил многозначительно: «Я непременно должен положить скорый конец этому делу». Позднее царь разъяснял, что суть проблемы не только в «умиротворении Греции», а в том, что русские помещики не могут свободно сбывать свою продукцию через порты Черного моря и уже потеряли на этом по меньшей мере 3 млн. руб.
Были еще и другие мотивы, побуждавшие Николая I к активизации своей восточной политики. Еще в 1824 г. Каннинг, осознавший жизнеспособность родившегося в огне восстания греческого национального правительства, решил использовать колебания царской дипломатии и официально объявил о признании Великобританией греков воюющей стороной, равноправной с турецкими карателями. Это привело к усилению в Греции нроанглийских элементов и грозило в будущем включением ее в сферу политического влияния Британской империи. Ясно, что Николай I не хотел мириться с таким положением, и это еще более способствовало повороту в политике России на Ближнем Востоке.
Кроме того, масштабы восточного кризиса неуклонно расширялись, что грозило царизму все новыми осложнениями. Не без участия австрийской и французской дипломатии на помощь турецкому султану пришел правитель Египта Мухаммед-Али. Его войска высадились в Греции и вместе с турецкими янычарами приступили к жестокой расправе с восставшими. Одновременно агенты султана предприняли ряд политических диверсий на Кавказе. В Гурии и Абхазии они вмешивались в феодальную междоусобицу, в Азербайджане, Дагестане и других местах старались восстановить местных мусульман против русских.
Желая локализовать международный кризис на Ближнем Востоке и решить греческую проблему, Николай I круто повернул руль внешней политики, взяв курс на соглашение с Англией и Францией по Восточному вопросу. Это соответствовало намерениям Каннинга, задумавшего связать царя соглашением по греческому вопросу и тем самым лишить его возможности единоличного выступления против Турции. Он направил в Петербург герцога Веллингтона, полагая, что этот убежденный реакционер и по-солдатски грубоватый военачальник скорее договорится с императором, которому эти качества герцога должны были импонировать.
Действительно, 4 апреля 1826 г. в Петербурге был подписан англо-русский протокол по греческому вопросу. Веллингтона весьма удовлетворил параграф 2-й этого протокола, который предусматривал согласие России на английское посредничество в греко-турецких переговорах. Однако он не придал значения параграфу 3-му, где говорилось, что в случае отказа султана
485


принять это посредничество на Турцию будет оказано со стороны России и Англии «общее или единоличное» воздействие. Между тем именно этот пункт соглашения и давал царю основание для самостоятельных действий против султана. Более того, на другой же день после подписания Петербургского протокола царь отправил султану в Константинополь ноту с требованием выслать уполномоченных на русскую границу для урегулирования всех спорных вопросов, касающихся выполнения прежних русско-турецких договоров. О Греции в ноте не было сказано ни одного слова, но естественно, что в Константинополе создалось впечатление, что эта нота находится в связи с только что подписанным в Петербурге англо-русским протоколом по греческому вопросу.
Таким образом, расчленив Восточный вопрос и отделив греческую проблему от других политических проблем, составлявших предмет русско-турецких разногласий, Николай I вынудил британское правительство разделить с ним ответственность за дальнейшее развитие событий. Каннингу пришлось признать, что не слишком сообразительный Веллингтон дал себя провести. «Если бы,— сказал огорченный Каннинг,— герцог был более тонок, он сыграл бы свою партию лучше настолько, чтобы не быть одураченным».
ж ^ С момента получения текста Петербург-
r г ского протокола все усилия Каннинга
были направлены к тому, чтобы как-нибудь помешать реализации его условий и особенно не позволить России воспользоваться возможностью единоличного выступления против Турции. Всячески затягивая переговоры по греческому вопросу, он старался в то же время отвлечь царское правительство другими проблемами, затрагивающими государственные интересы России. Одной из них были русско-иранские отношения.
От безопасности границы на Араксе во многом зависела стратегическая обстановка России на Кавказе, а Кавказ представлял собой один из театров возможной русско-турецкой вой ¬ ны. Без уверенности в нейтралитете шаха царь вряд ли мог решиться начать войну против султана. Именно поэтому английская дипломатия и постаралась спровоцировать новый русско-иранский конфликт.
К этому времени английское влияние в Иране значительно усилилось. Английский посланник при дворе шаха Джон Макдональд стал первым его советником. Он не скупился на деньги и еще более на обещания. В иранских портах выгружались английские пушки и ружья. Британский майор Гарт со стэком в руке обучал шахских сарбазов (солдат). Персидский военный оркестр играл на парадах английский гимн. Главнокомандующий русскими войсками на Кавказе А. П. Ермолов, характери¬
486


зуя деятельность британских резидентов и инструкторов в Иране , писал, что «англичан прикрепляют к персиянам деньги, кои они большими суммами расточают между корыстолюбивыми министрами и вельможами, а сии, во зло употребляя слабость шаха, наклоняют его в их пользу...»
Поощряемый английскими дипломатами, Фетх-Али-шах не переставал мечтать о реванше, надеясь добиться восстановления иранского владычества на землях, лежавших к северу от Аракса. Его наследник Аббас-Мирза, управлявший пограничной областью, сосредоточивал на русской границе крупные вооруженные силы, готовясь к вторжению в Закавказье. Весной 1826 г. англичане, начав выплачивать шаху давно просимую им субсидию, одновременно предупредили его, что дальнейшая выплата будет производиться только в случае войны с Россией. Это было прямое финансовое давление на шаха со стороны английской буржуазии.
Встревоженный военными приготовлениями Фетх-Али-шаха, Николай I направил в Тегеран одного из своих любимцев — кн. А. С. Меншикова, чтобы договориться с иранским правительством относительно некоторых спорных пограничных территорий. Однако высокомерный и самоуверенный Меншиков не мог соперничать в дипломатическом искусстве с опытными и искушенными в интригах британскими резидентами. В готовности царя пойти на территориальные уступки шах усмотрел признак военной слабости России. Миссия Меншикова оказалась обреченной. Прежде чем он успел вернуться на родину, Фетх- Али-шах решил начать новую войну против России.
Аббас-Мирза во главе 60-тысячной армии перешел Араке и двинулся в глубь Закавказья. Захватить Тифлис и вытеснить русские войска из пределов Грузии и Северного Азербайджана — такова была конечная стратегическая цель шахского наследника. Численное превосходство было на стороне шахских войск. Ермолов мог противопоставить им на подступах к Тифлису не более 10 тыс. русских солдат. Однако на стороне русских было большое преимущество — они опирались на поддержку и сочувствие коренного населения Закавказья, в памяти которого вторжение шахской армии пробудило самые тяжелые воспоминания. Ни грузины, ни азербайджанцы не хотели стать рабами иранского шаха, а что касается армян, то они только и мечтали о том, как бы освободиться от иноземного владычества.
На пути армии Аббас-Мирзы лежал небольшой городок Шуша. Там, в старинной крепости, воздвигнутой на высокой скале, находилось 1300 русских солдат. Их начальник полковник Реут решительно отклонил предложение врага о капитуляции. Сообщая об этом подчиненным, он писал в приказе по гарни¬
487


зону: «...Остаюсь совершенно уверенным, что всякий из моих сотоварищей по долгу присяги, чести..., любви к отечеству неизменно будет исполнять свою обязанность, не щадя себя до последней капли крови, имея в виду непременным правилом победить или умереть...» 1
Плечом к плечу с русскими солдатами защищали родной город 1,5 тыс. армян, которые, по отзыву Реута, «действовали с отличной храбростью». Один из армянских добровольцев, Алту- нян, пробрался через вражеское кольцо и доставил в Тифлис донесение от начальника осажденного русского гарнизона. Ермолов наградил его «Георгиевским крестом».
Целых 48 дней героические защитники Шуши сковывали главные силы врага. Отчаявшись овладеть ею, Аббао-Мирза снял осаду и двинулся через Ганджу (ныне Кировабад) на Тифлис. Однако время было упущено. Ермолов собрал силы. Его ближайший соратник — армянин по происхождению — генерал Мадатов нанес поражение иранскому авангарду у Шамхора, а неделю спустя русские войска подвергли полному разгрому главные силы Аббас-Мирзы в окрестностях Ганджи. Сам шахский наследник едва спасся от плена, ускакав за Араке.
Летом 1827 г. военные действия были перенесены в пределы Ирана. При поддержке армянских добровольцев русские войска очистили от врага территорию Восточной Армении, освободив от иноземного владычества Ереван и Нахичевань. Передовой русский отряд форсировал Араке и занял Тавриз. Английские дипломаты стали побуждать шаха к мирным переговорам. Они боялись дальнейших успехов русских войск.
Уполномоченные шаха пытались было затянуть переговоры. Тогда сменивший Ермолова на посту главнокомандующего генерал И. Ф. Паскевич возобновил наступательное движение русских войск. Заняв Урмию и Ардебиль, он приблизился к Тегерану. Это заставило шаха быть более сговорчивым.
10 февраля 1828 г. в маленькой деревушке Туркманчай был подписан составленный А. С. Грибоедовым мирный трактат. Шах вынужден был не только отказаться от реваншистских притязаний на Грузию и Северный Азербайджан, но и уступить России территорию Восточной Армении.
Карта Каннинга была бита и на этот раз: попытка штыками шахских сарбазов изгнать русских из Закавказья не удалась. Туркманчайский мир укрепил позиции России за Кавказским хребтом и усилил ее влияние в районах Среднего Востока, тяготевших к Каспийскому морю. Он положил конец войнам между Россией и Ираном.
1 «Кавказский сборник», т. 24. Тифлис, 1903, стр. 62—63.
488


Заключение мира с Фетх-Али-шахом развязало руки Николаю I в ближневосточных делах.
^ „ Еще 7 октября 1826 г. в пограничном при-
Руеско-турецкая воина днестровском городке Аккермане (ныне
Белгород-Днестровский) была подписана русско-турецкая конвенция, восстанавливавшая в силе все прежние трактаты и соглашения, заключенные между Россией и Турцией. Однако в тексте Аккерманской конвенции ничего не было сказано о греческой проблеме, продолжавшей живо интересовать русскую дипломатию.
При всем своем отрицательном отношении к восставшим грекам как к «мятежникам» Николай I понимал, что их поражение может сильно подорвать его политический престиж в глазах балканских христиан. Поэтому он явно стремился реализовать условия Петербургского протокола, позволявшие ему предпринять общие с Англией или единоличные меры против султана.
Летом 1827 г. Каннинг попытался еще раз связать царю руки особой конвенцией, заключенной между представителями Англии и России в Лондоне с целью «умиротворения Греции». Вскоре к ней присоединилась и Франция. Однако Лондонская конвенция была тотчас использована царской дипломатией для дипломатического давления на правительство султана, поскольку оно отвергло посредничество трех держав по греческому вопросу (в секретном приложении к конвенции предусматривалось применение в этом случае «принудительных мер» против Турции).
Демарш трех держав был подкреплен отправкой к берегам Греции соединенной англо-русско-французской эскадры. Действия турецко-египетского командования привели к столкновению этой эскадры с военно-морскими силами Турции и Египта. Когда союзные корабли вошли 20 октября 1827 г. в На- варинскую бухту, стоявшие там турецкие корабли открыли огонь. В завязавшемся морском сражении главные силы турецко-египетского флота были уничтожены.
Султан Махмуд II потребовал материальной компенсации. Послы Англии и Франции старались его успокоить. Австрийский посол убеждал его не уступать ни на шаг в греческом вопросе. Это поощрило султана к выступлению против России, которую он считал главной виновницей и Наваринской битвы, и греческого восстания. 18 декабря 1827 г. он официально объявил об одностороннем расторжении Аккерманской конвенции и всех ранее заключенных с Россией договоров, призвав всех мусульман к «священной войне». Одновременно русские подданные были подвергнуты в Турции преследованиям. Многих из них бросили в тюрьму, конфисковав имущество и лишив права защиты.
489


До получения известий от Паскевича о заключении Туркман- чайского мира с Ираном Николай I воздерживался от военных действий. Убедившись, что левый фланг русских войск в Закавказье защищен, он решил принять вызов, брошенный султаном. 14 апреля 1828 г. в Петербурге был обнародован царский манифест о начале войны с Турцией. В тот же день Нессельроде разослал по всем европейским столицам особую декларацию, в которой подчеркивалось, что, «прибегая с прискорбием» к войне как «к последнему средству удовлетворения», Россия «не умышляет разрушения» Турецкой империи. Подобными заверениями царь надеялся успокоить западные державы и обеспечить их нейтралитет.
Но никакими оговорками и обещаниями царские дипломаты не могли приобрести симпатии правящих кругов Англии и Австрии, которые не желали допустить ослабления Турецкой империи, усматривая в ней противовес России. Дивен доносил из Лондона, что, когда он зачитал герцогу Веллингтону полученную из Петербурга декларацию относительно войны с Турцией, «черты последнего видимо исказились под впечатлением худо скрываемого гнева». Герцог заявил, что «отныне не может быть речи об общих действиях Англии и Франции с Россиею» *.
Руководствуясь правилом—«Победителей не судят!», Николай I надеялся избежать внешнеполитических осложнений завершением войны с Турцией в течение одной летней кампании. По плану царских военачальников, к 1 августа русская армия, перейдя Балканские горы, должна была уже вступить в Константинополь. Однако эти расчеты не оправдались.
Осада нридунайской крепости Браилов сковала главные силы русской армии на целых пять недель. Почти месяц они оставались в бездействии в болотах Добруджи. Затем главнокомандующий на Балканском театре войны дряхлый фельдмаршал Витгенштейн выделил часть своей армии для осады Силистрии, другую часть направил к Шумле, а то, что осталось, сосредоточил под Варной. В результате нигде не удалось достигнуть серьезного успеха. Только поздней осенью ценой больших усилий была взята, наконец, Варна. Но до Константинополя было еще очень далеко, а Балканские горы уже покрылись снегом. Витгенштейну ничего не оставалось, как отвести главные силы своей армии на зимовку в Валахию.
На Кавказском театре войны успехи были более значительными. Взломав всю систему турецких пограничных крепостей,
1 Ф. Мартенс. Указ, соч., т. XI, стр. 379.
►
Сражение у Наварина. 1827 г.
4?0


руоские войска овладели Карсом, Ахалцихом, Баязетом. На Черноморском побережье были взяты Анапа и Поти. Объяснялось это не стратегическим искусством главнокомандующего И. Ф. Паскевича, а высокими боевыми качествами войск Отдельного Кавказского корпуса, сформированного в 1817 г. А. П. Ермоловым. Спаянные многолетней боевой дружбой, они обладали большим опытом ведения войны в горных условиях, имели волевых командиров, воспитанных в духе суворовских традиций, среди которых было немало сосланных на Кавказ декабристов, составлявших цвет русского офицерства того времени. «Только со здешними, забывшими о мирной жизни войсками, приготовленными к победам, удаются подобные предприятия»,— писал один из участников штурма Карса, разжалованный в солдаты декабрист Е. Е. Лачинов.
Войска Отдельного Кавказского корпуса были менее затронуты тлетворным влиянием аракчеевщины. Здесь смело отказывались от принципов линейной тактики, широко применялись ротные каре и колонны в сочетании с рассыпанными в цепь стрелками. Иначе и немыслимо было маневрировать и успешно вести бой в лесистых горах и в тесных ущельях.
К сентябрю 1828 г. перед войсками Отдельного Кавказского корпуса открылся путь к главному центру Западной Армении — Эрзеруму. Горные перевалы еще были свободны от снега, а в долинах стояло настоящее знойное лето. Тем не менее Паскевич поспешил отвести войска на зимовку в Грузию, оставив в занятых крепостях лишь небольшие гарнизоны. Эта странная поспешность не была обусловлена ни стратегическими соображениями, ни метеорологическими условиями.
Дело в том, что если Паскевич и сделал блестящую карьеру, в 45 лет став фельдмаршалом и обладателем графского титула, то это объяснялось отнюдь не полководческими его способностями и не боевыми заслугами, а главным образом личными симпатиями, которые питал к нему Николай I, служивший под его командованием еще в бытность наследником престола. Когда кто-то из соседних провинциальных помещиков, желая польстить отцу Паскевича, восторгался «гениальностью» его сына, этот небогатый украинский шляхтич, лукаво усмехнувшись, заметил: «Що гений, то не гений, а що везе, то везе...»
В глубине души и сам молодой фельдмаршал сознавал это. Потому он и старался избегать рискованных шагов, могущих повредить его репутации. В области стратегии это приводило Паскевича к излишней осмотрительности, неоправданной медлительности, боязни смелых маневров и решительных сражений. В результате открывшиеся перед русскими войсками возможности не были использованы командованием и на Кавказском театре.
492


Неудачный для России ход летней кампании 1828 г. за Дунаем был с удовлетворением отмечен в европейских столицах. Враждебные России зарубежные деятели оживились. Правительство Австрии оказывало прямую военную помощь султану, отправляя в Турцию оружие, боеприпасы и продовольствие. В пограничных с Россией областях Галиции и Венгрии концентрировались австрийские вооруженные силы. В декабре 1828 г. Меттерних выступил с предложением созвать международный конгресс для обсуждения вопроса об «умиротворении Востока». Это было открытым призывом к коллективному вмешательству западных держав в русско-турецкую войну.
Преднамеренно преуменьшая военные возможности царской России, австрийский канцлер в льстивых выражениях восхвалял военную мощь Англии. «Россия оказалась слабее, чем о ней думали,— отмечал он.— Англия может причинить много зла России, а Россия не может отплатить Англии тем же». Заверяя английских дипломатов в искренности своих симпатий, австрийский канцлер ссылался на «старый и естественный союз», будто бы существующий между Лондоном и Веной, хотя никакого союзного договора между ними тогда не существовало, и оба правительства объединяла только боязнь дальнейшего усиления России на Востоке.
В Париже и Берлине предложение Меттерниха не встретило сочувствия. Однако французское правительство поспешило высадить на юге Греции десантный корпус под командованием маркиза Мезона, чтобы создать там противовес распространению русского влияния. Британские дипломаты начали энергично сколачивать антирусский блок на Среднем Востоке, склоняя к союзу с султаном Фетх-Али-шаха. Когда русский посланник в Тегеране А. С. Грибоедов стал противодействовать агрессивным замыслам британских резидентов, убеждая шаха строго выполнять условия Туркманчайского мира и не поддаваться враждебным России влияниям, состоявшие на жалованье у английской миссии зять шаха Аллаяр-хан и глава иранского духовенства муджтехид Мирза-Масих организовали нападение толпы фанатиков на русское посольство. В результате этого спровоцированного английскими агентами нападения были зверски убиты сам Грибоедов и почти все его сотрудники.
Стараясь * еще более обострить русско-иранский конфликт, турецкие военачальники не без влияния посещавших Эрзерум британских дипломатов предприняли в феврале 1829 г. контрнаступление на ахалцихском направлении с целью вторжения через Боржомское ущелье в Грузию. Однако небольшой русский гарнизон Ахалцихской крепости в течение 12 дней сдерживал врага и тем позволил вспомогательному русскому отряду под командованием ссыльного декабриста И. Г. Бурцова совершить
493


глубокий обходный маневр и атаковать противника с тыла. Это поражение турецких войск отрезвляюще подействовало на шаха. Он не решился возобновить войну с Россией и принес, хотя и с опозданием, официальные извинения по поводу тегеранской трагедии. Так вслед за неудачной попыткой создать антирусскую коалицию в Европе потерпела крах и попытка сколотить антирусский блок на Среднем Востоке.
Летом 1829 г. русская армия преодолела Балканский хребет и, опрокидывая заслоны врага, вышла в долину Марицы. Овладев Адрианополем, русские авангарды достигли затем рубежей, отстоявших всего на 60 км от турецкой столицы. В то же время на Кавказском театре русские войска заняли Эрзерум и подошли к Трапезунду.
Опасаясь новых международных осложнений, неизбежных при явно враждебной позиции Австрии и Англии, Николай I не решился отдать приказ о занятии Константинополя. Созданный им секретный комитет из самых влиятельных сановников под председательством В. П. Кочубея пришел к выводу, что этого делать не следует, ибо «выгоды сохранения Оттоманской империи в Европе превышают его невыгоды». Однако, комитет предупреждал о необходимости принять «самые энергические меры, чтобы вход в Черное море не был захвачен какой-либо великою державою».
2(14) сентября 1829 г. в Адрианополе был подписан мирный договор между Россией и Турцией. Иностранные дипломаты были поражены умеренностью территориальных претензий русской делегации. К России отошла лишь дельта Дуная, а на Кавказе — береговая полоса от Анапы до Поти (включая присоединенное к России еще по Бухарестскому миру 1812 г. побережье Абхазии и Мегрелии) и Ахалцихская область.
Зато в мирном трактате были особо оговорены обязательства султана по отношению к балканским народам: расширена автономия Сербии и Дунайских княжеств и предусмотрена широкая внутренняя автономия для Греции. Полгода спустя Греция была провозглашена независимым государством. Таким образом, Адрианопольский мир был важной вехой на пути национального освобождения балканских народов, царское правительство в данном случае добивалось укрепления на Балканах своего политического влияния. Создание там национальных государств отвечало интересам России, ослабляя султанскую империю.
Разумеется, в Лондоне и Вене Адрианопольский мир был встречен с нескрываемой враждебностью. Ливен доносил царю, что преемник Каннинга лорд Абердин разговаривает в таком тоне, что со дня на день можно ожидать разрыва дипломатических сношений. До разрыва дело не дошло, но британская нота протеста была направлена в Петербург. В ней говорилось,
494


А. С. Грибоедов
что расширение границ России на Кавказе «нарушает европейское равновесие». В ответной русской ноте довольно остроумно было сказано, что если присоединением Ахалциха и Анапы «Россия нарушила европейское равновесие, то английское правительство своими завоеваниями в Индии... систематически его нарушало» К
Венский кабинет официально не протестовал. Но Меттерних с досадой назвал Адрианопольский мир «несчастьем», а австрийский военный министр Радецкий заявил, что в результате русских военных успехов на Балканах Австрия «низведена на положение государства второго разряда». Конечно, подобные заявления имели по меньшей мере пропагандистский, если не сказать провокационный, характер. Однако они отражали один неопровержимый факт: попытки использовать начавшийся в 1821 г.  11 Ф. Мартенс. Указ, соч., т. XI, стр. 422.
495


восточный кризис в целях ослабления позиций России на международной арене потерпели полный провал.
После Адрианопольского мира влияние Вершина России во всех делах, касавшихся
дипломатических Ближнего Востока, заметно возросло.
нГвятшем Вомоке Это с полной очевидностью обнаружи-
лось три года спустя, после того как борьба за независимость Египта под руководством Мухаммеда- Али вызвала новое обострение Восточного вопроса.
Когда египетские войска летом 1832 г. заняли Сирию и, преодолев скалистый гребень Тавра, вторглись в Анатолию, султан обратился за помощью к европейским державам. Однако правительства Англии и Австрии ограничились пустыми обещаниями, а правительство Франции явно симпатизировало Мухамме- ду-Али. Только Николай I попытался воздействовать на мятежного египетского пашу, отозвав из Александрии русского консула. Царь тем более внимательно следил за развитием нового восточного кризиса, что рассматривал Мухаммеда-Али как ставленника ненавистного ему «короля баррикад» Луи-Филиппа и не желал перехода черноморских проливов под контроль Франции в случае захвата Константинополя египетскими войсками. Царь говорил, что египетский мятеж — это «последствие возмутительного духа, овладевшего ныне Европой и в особенности Францией». Разумеется, что, так оценивая события, Николай I не мог долго бездействовать.
В ноябре 1832 г. Николай I решил выступить в качестве посредника между султаном и его вассалом. Для этого он направил в Константинополь и Александрию генерала H. Н. Муравьева, уже не раз выполнявшего ответственные дипломатические поручения на Востоке. «Помни же,— внушал царь Муравьеву,—как можно более вселять турецкому султану доверенности, а египетскому паше — страху». Одновременно командующему Черноморским флотом адмиралу А. С. Грейгу было дано указание подготовить для дальнего похода к берегам Турции эскадру из пяти линейных кораблей и четырех фрегатов.
Муравьев побывал в Константинополе и Александрии, но примирить враждующие стороны не смог. Мухаммед-Али, правда, написал в присутствии Муравьева письмо своему сыну Ибрагиму, командовавшему египетской армией, чтобы тот приостановил наступление на Константинополь. Однако, когда Муравьев возвратился в турецкую столицу, передовые отряды египетской конницы достигли уже равнины Бруссы, лежавшей примерно в 200 км от Константинополя. Видимо, Ибрагим не собирался прекращать военных действий, зная, что отец не будет на этом слишком настаивать.
496


Встревоженный султан вынужден был официально просить у царя срочную военную помощь, о возможности оказания которой говорил ему Муравьев. Узнав об этом, послы западных держав стали тотчас уговаривать султана взять назад эту просьбу; они заверяли, что обеспечат мирное урегулирование его конфликта с правителем Египта в самый кратчайший срок. Под их влиянием султан просил русского посла А. П. Бутенева передать царю, чтобы он не беспокоился относительно предоставления Турции военной помощи. Однако Бутенев сдержанно ответил, что русская эскадра вышла из Севастополя и отменить ее прибытие уже невозможно.
20 февраля 1833 г. девять русских боевых кораблей прошли Босфор и бросили якорь недалеко от султанского дворца. Турецкие министры сразу же бросились в русское посольство и стали просить об отводе прибывшей эскадры в Сизополь, ближайший к Босфору порт болгарского побережья. Бутенев сказал, что эта просьба может быть удовлетворена, но не раньше, чем переменится ветер, который дул в это время с севера.
Через несколько дней было получено известие о восстании, поднятом сторонниками Мухаммеда-Али в Смирне, а затем и другое — о приближении египетского флота к Дарданеллам. Разуверившись в посредничестве западных дипломатов, испуганный султан махнул на все рукой и сам стал просить адмирала Лазарева не покидать со своей эскадрой Босфора. Одновременно он выразил пожелание «связать узы дружбы оборонительным и наступательным союзом с императором» России. Разумеется, это его желание тотчас было сообщено царю.
Когда ветер переменился и подул с юга, сотрудники западных посольств вышли на набережную, чтобы проводить русскую эскадру. Но корабли оставались на том же месте. Нетерпеливые французские дипломаты уговорили прусского посланника Мер- тенса зайти в русское посольство справиться, когда же Лазарев прикажет поднять якорь? Бутенев любезно разъяснил, не в меру любопытному пруссаку, что русская эскадра, следуя желанию султана, и не собирается покидать Босфор. Бормоча извинения, Мертенс немедленно откланялся и бросился к своим коллегам, чтобы сообщить им эту потрясающую новость.
Вскоре к эскадре Лазарева присоединилось еще два отряда русских кораблей, а на азиатский берег Босфора высадились части 14-тысячного русского десантного корпуса. Они расположились лагерем в местности Ункиар-Искелеси (точнее Хункяр- Искелеси, что значит «Государева пристань»). После этого представителям западных держав ничего не оставалось, как решительно потребовать от Мухаммеда-Али примириться с султаном, чтобы затем принудить последнего потребовать вывода русских войск из Константинополя.
32 История СССР, т. IV
497


Конечно, не рекомендации иностранных дипломатов, а прежде всего пребывание русских войск на восточной окраине турецкой столицы заставило Мухаммеда-Али согласиться на примирение с султаном. Но радость и облегчение, которые испытали при этом политические деятели Запада, были преждевременными.
К этому времени в Петербурге, исходя из пожелания султана о заключении русско-турецкого союза, уже подготовили проект соответствующего договора. Его привез в Константинополь гр. А. Ф. Орлов, достаточно знакомый с турецкими министрами и влиятельными сановниками. Четыре года назад он вел мирные переговоры в Адрианополе, а потом оставался некоторое время в Турции в качестве русского посла при дворе султана. Личные связи и знакомства, а также опыт в отношении такого рода дипломатических поручений помогли Орлову добиться успешного исхода дела. Его политические соперники из посольств западных стран даже не знали о переговорах, которые он вел с уполномоченными султана. При тех нравах, которые царили среди продажных султанских чиновников, обеспечить сохранение государственной тайны в Константинополе было не так легко.
За два дня до полной эвакуации русских войск с Босфора, 26 июня (8 июля) 1833 г., договор был подписан. По месту, где велись секретные переговоры, он получил название Ункиар- Искелесийского.
В первой статье договора говорилось, что обе стороны будут «подавать взаимно существенную помощь и самое действенное подкрепление». 2-я статья подтверждала нерушимость условий Адрианопольского трактата и всех ранее заключенных русско- турецких договоров. По 3-й статье Россия обязывалась оказывать Турции необходимую помощь своими морскими и сухопутными силами. Что же касается Турции, то она освобождалась от обязательства предоставлять в помощь России свои вооруженные силы, но взамен этого, согласно особой секретной статье договора, должна была закрыть для всех иностранных военных кораблей проход через Дарданеллы. Это и было главным пунктом договора.
Закрытие Дарданелл для военных флотов нечерноморских держав обеспечивало безопасность южных рубежей России, а принцип совместной обороны черноморских проливов позволял ей надежно закрыть доступ к ним вражеским силам даже в случае войны.
Заключение Ункиар-Искелесийского договора было победой царской дипломатии, значение которой подчеркивалось еще и тем, что она достигнута без единого выстрела. Это служило доказательством силы и влияния России на Ближнем Востоке.
498


Разумеется, правящие круги западных держав ответили на русско-турецкий союз целой серией враждебных действий. Пресса развернула шумную антирусскую кампанию. Англо-французская эскадра демонстративно стала крейсировать у входа в Дарданеллы. Через своих представителей в Петербурге правительства Англии и Франции официально заявили, что они не могут признать Ункиар-Искелесийский договор и будут вести себя так, как «если бы упомянутого трактата не существовало». Отклоняя этот необоснованный протест, Министерство иностранных дел России не без иронии подчеркнуло, что оно будет соблюдать все условия договора с Турцией так, как «если бы не существовало нот английского и французского поверенных в делах».
Правительства Австрии и Пруссии не осмелились официально протестовать против русско-турецкого союза. Меттерних ограничился лишь язвительным замечанием, что отныне турецкое правительство уже является не «блистательной Портой», а блистательным портье, т. е. привратником на службе у русского царя. Ясно, что подобный каламбур менее всего свидетельствовал о веселом настроении австрийского канцлера. Попытка же Меттерниха представить дело так, что Турция в результате заключения Ункиар-Искелесийского договора попала якобы в полную зависимость от России, была явной натяжкой. Закрытие доступа в Черное море для иностранных военных судов и участие России в обороне Турции ничем не ограничивали суверенитета этого государства.
Период, наступивший в истории Восточно-
Расширение сферы го ВОПроса после 1833 г., был отмечен не Восточного вопроса 1 л „
только обострением противоречии между
Англией и Россией, но и расширением сферы их соперничества. Продолжая давнюю линию своей захватнической политики, Англия усилила свою колониальную экспансию во внутренних районах Азии и происки своей агентуры на Кавказе и в Средней Азии.
Свое наступление на внутреннюю Азию английская буржуазия вела одновременно с двух сторон — из Индии и с берегов Черного моря. Вслед за подчинением в 1816 г. Непала и захватом в 1825 г. Ассама английские колонизаторы стали засылать из Индии своих разведчиков в Афганистан и Бухару, готовясь к широкому проникновению в глубь Центральной Азии. В то же время в 1830 г. было открыто британское консульство в Трапе- зунде, и английские товары начали поступать на рынки Среднего Востока караванными путями, ведущими от побережья Черного моря к Эрзеруму и далее к Тавризу. Эти пути проходили поблизости от кавказской границы России, да и сам Трапезунд находился не так далеко от берегов Кавказа. Ясным утром из
32* 499


Сухума видны возвышавшиеся над Трапезундской бухтой снежные вершины Понтийского Тавра.
Мечтая о расширении сферы своей колониальной экспансии в сторону Кавказа, английская буржуазия требовала от своего правительства более активного противодействия России в этом районе.
Выполняя этот социальный заказ, британская дипломатия стала добиваться пересмотра 4-й статьи Адрианопольского трактата, предоставлявшей России право владения Черноморским побережьем Кавказа. Поработители народов Индии и захватчики, истребившие коренное население Австралии и Канады, выступили в роли поборников независимости «Черкессии», так называли они всю территорию Северо-Западного Кавказа, хотя черкесы были не единственной обитавшей там народностью; да к тому же и не имели своей государственности.
Проповедники колониальной экспансии неустанно твердили, что Россия якобы угрожает британским владениям в Индии, а черкесы, оказывая сопротивление русским, защищают эти владения. О возможности использования против России непокорных и воинственных кавказских горцев писал еще в 1828 г. близкий к Веллингтону английский полковник Джордж де-Лэси Ивэнзс. Лет пять спустя ту же идею стал энергично пропагандировать известный русофоб Дэвид Уркварт, автор злобных памфлетов, призывавших к войне с Россией. В 1834 г. он побывал под именем «Дауд-бея» на побережье Кавказа, в районе Туапсе, где пытался установить контакт с протурецки настроенными черкесскими князьями, а уже в следующем году занял пост секретаря британского посольства в Константинополе (не случайно именно в это время оно превратилось в центр враждебной России пропаганды среди кавказских горцев). По свидетельству штабного турецкого офицера, «англичане... ничего не щадили, чтобы внушить черкесам недоброжелательство к России и вовлечь их в войну с русскими» 1.
Вслед за Урквартом на побережье Кавказа стали один за другим высаживаться английские эмиссары. Они не только снабжали горцев оружием и боеприпасами, но и пытались инсценировать создание марионеточного «черкесского правительства». Провоцируя горцев на войну против России, агенты английской разведки щедро обещали им военную помощь Великобритании. Выдавая себя за посланников британской королевы, они вместо верительной грамоты показывали неграмотным и не знающим английского языка горцам первый попавшийся экземпляр обыкновенной лондонской газеты.
1 «Воспоминания Осман-бея».— «Кавказский сборник», т. 2. Тифлис, 1877, стр. 206.
500


В 1836 г. русские сторожевые суда задержали у берегов Кавказа английскую шхуну «Виксен», груженную порохом и другими военными материалами. За попытку выгрузить контрабандный груз корабль был конфискован. Руководивший в то время британской внешней политикой лорд Пальмерстон решил использовать этот факт для дипломатического нажима на Россию с целью заставить ее согласиться на ревизию Адрианопольского трактата. Однако Николай I не намерен был идти на уступки в вопросе о кавказских границах, а британское правительство не имело реальных возможностей принудить его к этому. После обмена довольно резкими нотами спровоцированный Пальмерстоном дипломатический конфликт был улажен. Однако Кавказ еще долгое время продолжал оставаться одним из главных узлов англо-русских противоречий.
К концу 30-х годов XIX в. английская буржуазия усилила свой натиск в Азии. В 1838 г. британские и французские дипломаты принудили султана подписать торговую конвенцию, закреплявшую очень низкие таможенные пошлины на ввозимые в Турцию товары западноевропейского происхождения. Эта конвенция еще более облегчила завоевание турецкого рынка английским капиталом и в то же время ограничила возможности для русской торговли на Ближнем Востоке.
Наступивший после заключения Туркманчайского и Адрианопольского трактатов подъем русско-иранской и русско-турецкой торговли очень скоро сменился упадком. Изделия русской промышленности не могли успешно конкурировать с английскими промышленными товарами. Под давлением английской экспансии русская буржуазия теряла на восточных рынках одну позицию за другой. Отмечая этот факт, К. Маркс подчеркивал, что «русская торговля, которая раньше доходила до границ английской империи на Востоке, теперь оттеснена на оборонительные рубежи, проходящие по самому краю ее собственной таможенной границы» 1.
Между тем если прежде царизм видел в развитии торговых сношений по преимуществу средство для распространения своего политического влияния в странах Востока, то по мере нарастания кризиса крепостнической системы он вынужден был заботиться о расширении рынков сбыта для отечественной промышленности. Это диктовалось необходимостью по возможности смягчить неуклонно обострявшееся противоречие между развивавшейся капиталистической промышленностью и крайней узостью внутреннего рынка, обусловленной господством крепостничества.
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 9, стр. 13.
501


Учрежденный в 1836 г. Особый комитет для рассмотрения предположений о торговых сношениях России с Азией рекомендовал предоставлять всяческие льготы русским купцам, готовым учредить акционерные компании для торговли с азиатскими странами. Сам министр финансов Е. Ф. Канкрин выступил с проектом создания «Российско-Азиатской компании» с капиталом в 4 млн. руб.
Но для того, чтобы русское купечество могло соперничать с экономически более сильными английскими конкурентами, оно нуждалось в определенных преимуществах, обеспечить которые и старалось царское правительство. Достигнуть этого предполагалось двумя способами: расширением границ империи к востоку от реки Урал и установлением политических контактов с феодальными владетелями Средней Азии.
В 1835 г. порубежные русские кордоны были выдвинуты в зауральские степи и составили новую укрепленную линию, протянувшуюся между Орском и Троицком. В следующем году в Петербурге радушно приняли чрезвычайного посла афганского эмира Дост-Мухаммеда, искавшего помощи в борьбе против английской агрессии со стороны Индии. С ответным визитом в Кабул был отправлен адъютант оренбургского губернатора В. А. Перовского поручик Виткевич. По пути ему поручалось заехать в Бухару и склонить ее правителя к союзу с афганским эмиром.
Однако эти внешнеполитические акции русского царизма тотчас натолкнулись на встречные происки английской дипломатии. В 1836 г. Пальмерстон указал генерал-губернатору Индии Оклэнду, что «наступило время, когда следует решительно вмешаться в дела Афганистана». Не прошло и года, как английский ставленник Камран-Мирза провозгласил себя независимым владетелем Герата. Расположенный на стыке границ Афганистана, Ирана и Туркмении, Гератский оазис имел крупное военно-стратегическое значение. Англичане называли его «ключом к Индии», но для них он был также ключом к Хиве и Бухаре.
Властитель Ирана Мохаммед-шах не пожелал признать гератского хана независимым государем, не без основания полагая, что фактически он является сателлитом могущественной Британской империи. Шах лично возглавил поход своих войск на Герат.
Напрасно британский посол в Тегеране Джон Макниль требовал прекратить осаду Герата. Русский посол И. Симонич убеждал шаха не уступать этим домогательствам. Военные действия продолжались, и гарнизон осажденного Герата, руководимый английским офицером Поттингером, уже готов был сложить оружие.
502


Вид Хивы
Тогда Макниль со своими сотрудниками покинул Тегеран, а британская военная эскадра, войдя в Персидский залив, высадила десант на острове Харг, неподалеку от Бендер-Бушира. Агрессивные действия Англии заставили Мохаммед-шаха снять в сентябре 1838 г. осаду Герата. Николай I не захотел идти на дальнейшее обострение конфликта на Среднем Востоке. Он отозвал не в меру темпераментного, по его мнению, Симонича и заменил его умеренно настроенным А. О. Дюгамелем, посоветовав ему перед отъездом «жить в самом добром согласии с английской миссией» К
В это время в Англии снова поднялась враждебная России пропагандистская кампания. Макниль выпустил книгу, в которой обвинял Россию в том, что ее восточная политика «грозит ниспровергнуть троны, разрушить империи, покорить народы». Речь шла, разумеется, об азиатских империях, но все-таки царю, стоявшему на страже монархических порядков, было крайне обидно слушать подобные обвинения. Кого-кого, а его, жандарма Европы, трудно было заподозрить в намерении ниспровергать троны и разрушать империи.
Считая главным своим политическим противником на международной арене не старую аристократическую Англию, а мнимо-революционную Францию, представленную Июльской монар-  11 «Русский архив», 1885, кн. 2, стр. 84.
503


хией Луи-Филиппа, Николай I поспешил успокоить английское общественное мнение, встревоженное слухами о «русской угрозе» британским владениям в Азии. Русскому послу в Лондоне Поццо-ди-Борго было предписано официально заявить, что Россия «не хочет ни соприкосновения, ни столкновения» с Англией на дальних подступах к Индии.
Однако уступчивость царя лишь развязала руки английским колонизаторам. Весной 1839 г. английские войска вторглись в Афганистан. Царское правительство не оказало помощи эмиру Дост-Мухаммеду, хотя Виткевич и обещал ему это. Кстати, самого Виткевича уже не было в живых. Вскоре после возвращения из Кабула он был найден мертвым в номере одной из петербургских гостиниц. От его записок и дневников осталась лишь горстка пепла — они были сожжены той же рукой, которая оборвала жизнь этого русского офицера, осмелившегося встать на пути врагов афганской независимости.
Но захватническая война Англии против Афганистана встревожила Николая I. Он решил ответить своим соперникам. Поздней осенью 1839 г. 5 тыс. русских солдат в сопровождении огромного вьючного обоза выступили в поход из Оренбурга. Сам оренбургский губернатор В. А. Перовский вел их через пустыню в далекую Хиву.
Целью этой экспедиции было утверждение русского влияния в низовьях Аму-Дарьи и обеспечение безопасности караванных путей к Бухаре и Коканду. В официальной переписке об этом говорилось в следующих выражениях: «...восстановить и утвердить значение России в Средней Азии, ослабленное долговременною ненаказанностью хивинцев и в особенности тем постоянством, с которым английское правительство, во вред нашей промышленности и торговле, стремится к распространению своего господства в тех краях...» К
Плохо подготовленный поход Перовского не удался. Потеряв в заснеженных степях половину солдат и 2/з верблюдов, он вынужден был повернуть обратно. Николаю I оставалось утешаться лишь тем, что его соперники — англичане — потерпели еще более крупную неудачу. Вся экспедиционная британская армия была поголовно истреблена в горных ущельях Афганистана.
Но обе эти неудачи не остановили ни одну из соперничавших держав. Английские агенты продолжали посещать Хиву и Бухару, восстанавливая местных ханов против России. Царское правительство в свою очередь пыталось склонить к соглашению владетелей Средней Азии, продвигая постепенно к юго-востоку русские пограничные кордоны в казахских степях.
1 «Исторические записки», т. 7, стр. 227. 504


Таким образом, к концу 30-х годов XIX в. сфера Восточного вопроса значительно расширилась, а связанные с ним англо-русские противоречия обострились.
_ Тем временем на Ближнем Востоке возник
Отступление царизма y
в Восточном вопросе новый конфликт между султаном и египетским пашой. В 1839 г. султан Махмуд II отстранил Мухаммеда-Али от управления Египтом, но тот двинул на Турцию свою армию. Спустя две недели турецкие войска и флот были разбиты, вскоре Махмуд II умер, оставив престол 16-летнему Абдул-Меджиду. Египетского пашу активнее чем прежде поддерживало французское правительство. Полная победа египтян и утверждение влияния Франции в Восточном Средиземноморье отнюдь не устраивали не только царя, но и английскую буржуазию. Пальмерстон заявил, что Англия не допустит расширения границ подвластной Мухаммеду- Али территории, хотя французские министры настаивали на признании его наследственным властителем всех оккупированных его войсками провинций.
Узнав об этих англо-французских разногласиях, Николай I решил воспользоваться ими для того, чтобы добиться политической изоляции Франции и предотвратить угрозу торжества французского влияния в Константинополе. Нессельроде и другие дипломатические советники царя, зная об этих намерениях своего повелителя, старались всячески преувеличить разногласия между западными державами и представить в идиллических тонах будущее англо-русских отношений. Престарелый Поццо-ди-Борго, осмелившийся отстаивать противоположную точку зрения, был как раз в 1839 г. отозван из Лондона, а сменивший его новый русский посол Ф. И. Бруннов считал англорусские противоречия основанными на недоразумении и убеждал царя в возможности прочного соглашения с Англией в целях изоляции Франции.
В свою очередь Пальмерстон постарался использовать создавшуюся обстановку, чтобы «растворить», как он выражался, русско-турецкий союзный договор в многостороннем соглашении держав по вопросу о режиме черноморских проливов. В результате в июле 1840 г. была подписана Лондонская конвенция, согласно которой четыре державы — Англия, Пруссия, Австрия и Россия — гарантировали целостность Турецкой империи и обязывались оказать султану коллективную военную помощь в случае новых притязаний со стороны египетского паши. При этом особо подчеркивалось, что принцип закрытия черноморских проливов для иностранных военных судов будет соблюдаться только до тех пор, пока «Порта будет находиться в мире» К Тем  11 «Договоры России с Востоком». СПб., 1869, стр. 95—99.
505


самым любая враждебная России держава, вступив в союз с Турцией, могла бы ввести свой военный флот в Черное море.
Не замечая того, что Лондонская конвенция фактически свела на нет те преимущества, какие вытекали для России из Ун- киар-Искелесийского договора, Николай I злорадствовал по поводу дипломатического поражения правительства Луи-Фи- липпа. Действительно, правящие круги Франции были возмущены тем, что конвенция по Восточному вопросу заключена без участия французских дипломатов. Парижские газеты упрекали Пальмерстона в вероломстве. Французский премьер Тьер заявил британскому послу Бульвер-Литтону: «Я всегда был сторонником союза Франции и Англии, зачем же вы разбили этот союз?»
Однако англо-французские разногласия были вовсе не так глубоки, как это казалось Николаю I. Пальмерстон отнюдь не хотел разрыва с Францией, грозившей войной, как и не верил в сотрудничество с Россией в Азии. Напрасно Николай I обещал ему военную поддержку в случае конфликта Англии с Францией и предлагал договориться о разделе сфер влияния в Средней Азии, заключив соответствующее соглашение.
Не прошло и года после подписания первой Лондонской конвенции, как Пальмерстон заявил, что она должна быть заменена новым многосторонним договором, имеющим более общий и постоянный характер. При этом он убедил царя, что подобный договор невозможно заключить без участия Франции. Продолжая питать иллюзии относительно сотрудничества с Англией, Николай I согласился на предложение английского премьера.
Подписанная представителями пяти держав (включая Францию) в июне 1841 г. вторая Лондонская конвенция подтверждала принцип нейтрализации проливов. Русский флот оказывался запертым в Черном море, а военно-морские силы других держав не могли входить в проливы, пока Турция находилась в мире.
Николай I не сразу осознал свой крупнейший дипломатический промах. Конечно, кое-что ему не нравилось в поведении английских партнеров. Сначала в Лондоне встречали сыновей Луи-Филиппа. Потом британская королева Виктория отправилась в Париж в гости. Это раздражало царя. Но он с удовольствием отмечал, что в кругах лондонского Сити зрело недовольство французской колониальной экспансией в Африке и Азии, что англичане оказывали поддержку боровшемуся против французских колонизаторов марокканскому эмиру Абд-эль-Кадеру и покровительствовали французским эмигрантам-легитимистам, мечтавшим о свержении Луи-Филиппа и реставрации Бурбонов.
В кривом зеркале брунновских донесений и нессельродов- ских докладов все эти факты приобретали настолько серьезное значение, что англо-французский конфликт казался ему таким
506


же неизбежным, как и англо-русское соглашение по Восточному вопросу. Когда Пальмерстон ушел в отставку, а главой британского кабинета стал Роберт Пиль, слывший русофилом, Николай I решил, что время для такого соглашения наступило. Он сам поехал в Лондон. 10 дней провел он там в июне 1844 г., беседуя и с молодой королевой Викторией, и с дряхлым герцогом Веллингтоном, и с находившимся в отставке Пальмерстоном, и с новыми министрами Пилем и Абердином.
С поразительной откровенностью, а то и грубой прямолинейностью царь говорил о том, что Турецкая империя — это «умирающий человек», что нельзя допустить того, чтобы львиной долей его наследства воспользовалась одна держава, а именно Франция. Необходимо подготовиться к новому восточному кризису и договориться заранее о разделе сфер влияния между Англией и Россией на случай распада Турецкой империи.
Правда, Николай I не раскрывал до конца своих планов и даже подчеркивал, что не хочет «ни единого вершка турецкой территории», но английским министрам было ясно, что контроль над проливами он во всяком случае имеет в виду осуществлять сам. Роберт Пиль и Джордж Абердин сочувственно покачивали головами, слушая высокого гостя. Однако от немедленного заключения какого-либо соглашения они предпочли уклониться. Только об одном Пиль счел нужным предупредить царя — Египет непременно должен остаться за Англией.
Николай I уехал в полной уверенности, что убедил руководящих британских деятелей в необходимости соглашения по Восточному вопросу. Подписание соответствующего договора он считал делом ближайшего времени. Поэтому по приезде в Петербург он тотчас приказал Нессельроде отправить англичанам мемуар с изложением всех высказанных устно соображений, чтобы получить в ответ письменное подтверждение согласия британских министров с этими соображениями. Но увы, кроме обыкновенной расписки, подтверждающей факт получения ме- муара, Абердин ничего не прислал. Было ясно, что связывать себя какими-либо договорными обязательствами на случай распада Турецкой империи британское правительство не желало. Оно и понятно — английская буржуазия стремилась к монопольному господству на восточных рынках и поэтому считала невыгодным заблаговременно договариваться о разделе турецкого наследства. К этому времени английский капитал уже играл первостепенную роль во внешней торговле Турции и, прибирая к рукам одну за другой ключевые позиции ее экономики, готовил превращение этой ослабевшей и отсталой страны в полуколонию Британской империи.
Идя на замену Ункиар-Искелесийского договора Лондонскими конвенциями, Николай I имел в виду совершить дипломати¬
507


ческий маневр, направленный на соглашение с Англией во имя изоляции Франции и раздела сфер влияния в Азии. Но в результате неправильной оценки политической обстановки этот маневр не достиг цели и привел лишь к утрате царской дипломатией ранее принадлежавших ей позиций на Ближнем Востоке. Налицо были явные просчеты царизма в Восточном вопросе, и причиной их была в конечном счете контрреволюционная направленность внешней политики Николая I. Ради локализации главного очага революционных идей, каким он считал Францию, царь готов был пойти и действительно шел на любые жертвы, в том числе и в Восточном вопросе.
К середине XIX в. значительно окрепли Укрепление связей экономические и политические связи
России и Средней Азии россии с народами Средией Азии.
По-прежнему Средняя Азия не являлась единым государством. Узбеки, таджики, туркмены, киргизы и другие народности были расчленены внутренними феодальными границами.
Плодородная Ферганская долина была основой владений кокандских ханов. В густо населенной долине Зеравшана были расположены жизненные центры Бухарского эмирата. Простиравшимися по нижнему течению Аму-Дарьи землями древнего Хорезмского оазиса владели хивинские ханы. Из 5 млн. жителей Средней Азии более половины находилось тогда в подданстве Бухарского эмира. Кроме того, в Средней Азии существовали в то время другие, мелкие, владения. Укрытые высокими горами или сыпучими песками, они фактически сохраняли свою независимость, лишь иногда ненадолго признавая покровительство того или иного могущественного хана.
С начала XIX в. в ханствах Средней Азии наблюдалось некоторое оживление экономической жизни. Активизировалась деятельность местного купечества, расширилось ремесленное производство хлопчатобумажных и шелковых тканей, увеличилось население городов. К середине XIX в. в Бухаре насчитывалось 70 тыс., а в Ташкенте — до 80 тыс. жителей.
Эти перемены в хозяйственной жизни породили стремление к политической консолидации, преодолению феодальной раздробленности и анархии. Властитель Кокаида Мухаммед-Омар (1809—1822 гг.) успешно боролся с феодальным сепаратизмом своих вассалов. Бухарский эмир Хайдар также достиг в то время известных успехов в борьбе за политическую централизацию. Тогда же хивинский хан Мухаммед-Рахим стал оттеснять от власти представителей старой племенной знати. «...Ныне в Хиве правление самовластное неограниченное...» \— писал
1 Н. Муравьев. Путешествие в Туркмению и Хиву в 1819 и в 1820 гг., ч. 1-2. М., 1822, стр. 57.
508


в 1820 г. капитан русской армии H. Н. Муравьев, побывавший у хивинского хана.
Но одно лишь усиление власти хана при отсутствии каких бы то ни было серьезных социально-экономических преобразований не могло обеспечить общественный и культурный прогресс. Деспотизм хана не мешал его клевретам чинить произвол и насилия в отношении измученного поборами трудящегося населения, но препятствовал развитию торговли и промышленности. Русский географ П. И. Небольсин так отзывался в 1850 г. о среднеазиатских ханах: «Владельцы эти, нося громкие названия ханов и эмиров, суть деспоты, которые ничем себя не ограничивают и без всякого зазрения совести самопроизвольно располагают достоянием своих подвластных: там первый богач не может быть уверен, что он без всякой со своей стороны вины, без всякого суда и расправы не лишится завтра всего своего имущества и не сделается буквально нищим» 1.
Усиление феодального произвола сопровождалось ростом массовых волнений. Стихийный протест народных масс против невыносимых условий жизни особенно ярко проявился в антифеодальных выступлениях крестьян долины Зеравшана и самаркандских ремесленников, имевших место в 20-х годах XIX в.
Беспощадно подавляя сопротивление своих подданных, ханы в то же время старались найти выход из внутренних противоречий в расширении сферы феодальной эксплуатации, в грабеже и порабощении соседей. Хивинские ханы Мухаммед-Рахим и Мухаммед-Эмин добивались подчинения туркменских племен, населявших Ахал-Текинский и Мервский оазисы. Кокандский хан Мухаммед-Али (Мадали) захватил в середине 30-х годов лежавшую к югу от его владений область Каратегин.
Захватнические устремления ханов служили причиной затяжных междоусобных войн. Мервский оазис стал яблоком раздора между хивинскими ханами и бухарскими эмирами. Не прекращались распри между Бухарой и Кокандом. В 1842 г. эмир Насрулла (получивший за свою жестокость прозвище «кассоб», что значит «мясник») опустошил Ферганскую долину, ворвался в Коканд, убил вдову хана Надиру и ее малолетнего сына, истребил и увел в рабство тысячи людей.
В этой обстановке сближение с Россией приобретало для народов Средней Азии все более серьезное значение. Торговля с Россией открывала для них выход на мировой рынок и тем способствовала оживлению экономической жизни. Политические сношения с Россией отвлекали внимание ханов от внутренних междоусобиц. Забота об обороне внешних границ заставляла их
1 Архив Всероссийского географического общества (Ленинград), ф. 1, on. 1, д. 17, лл, 79—80.
509


несколько сдерживать произвол своих клевретов и регламентировать повинности.
До середины XIX в. торговые обороты русского купечества с ханствами Средней Азии составляли незначительный процент общего оборота внешней торговли России. Однако торговые связи с Кокандом, Хивой и Бухарой неуклонно крепли и расширялись. Караванами через казахские степи и морем через Астрахань из Средней Азии привозились шерсть, хлопок, шелк-сырец, взамен чего туда отправлялись ткани, выделанные кожи, табак, сахар и особенно металлические изделия: котлы, топоры, лопаты, сошники и пр. Правительство Николая I всячески поощряло торговлю русских купцов с ханствами Средней Азии, имея в виду не только интересы отечественной промышленности, нуждавшейся в расширении рынков сбыта, но и распространение своего политического влияния в Азии для более успешной борьбы со своими соперниками — английскими колонизаторами. Стремясь завязать постоянные дипломатические сношения с ханами, царь направлял в Хиву и Бухару своих эмиссаров. Только в 1841—1842 гг. туда было послано три официальные миссии. Хивинские и бухарские послы наносили ответные визиты, приезжая в Петербург. Однако ханы уклонялись от подписания соглашений с Россией, и русские купцы продолжали жаловаться на стеснения, какие они терпят в ханских владениях.
Присоединение к России в 1846 г. казахов Старшего Жуза привело к обострению отношений России с Кокандским ханством. Для отражения набегов кокандских феодалов на казахские земли в 1847 г. русской военной администрацией было сооружено Раимское (Аральское) укрепление в низовьях Сыр-Дарьи. Тогда же в Семиречье было построено укрепление Копал. Это предопределило два направления дальнейшего продвижения русских войск в глубь Средней Азии: с северо-запада вверх по течению Сыр-Дарьи и с северо-востока через Заилийский край.
С появлением русских форпостов на Сыр-Дарье значительно расширились торговые сношения оренбургских и даже московских купцов с Хивой и Бухарой. Однако по-прежнему развитие торговли с ханствами Средней Азии тормозилось низкой покупательной способностью придавленных феодальным гнетом местных жителей, а также произволом и насилиями ханских клевретов по отношению к русским купцам. «Там, где русскому подданному ежедневно и ежеминутно угрожают плаха, кол, клоповник и яма, не может существовать правильной торговли» 1,— так характеризовал условия деятельности русского купечества в ханских владениях один из современников.
1 М. К. Рожкова. Экономические связи России со Средней Азией. М., 1963, стр. 228.
510


Не только в Оренбурге, но и в столице империи увеличивалось число сторонников решительных действий против среднеазиатских ханов. Одновременно в самих ханствах росло тяготение к России. Местные торговцы и ремесленники были непосредственно заинтересованы в сближении с Россией. Но и широкие массы населения Средней Азии начинали связывать с Россией надежды на ослабление деспотической власти ханов и прекращение изнурявших силы народа междоусобных войн.
Восточный вопрос привлекал к себе вни-
Восточный вопрос мание не только близкой к царскому пре- и русское общество « «
г/ столу сановной аристократии и военной
бюрократии, но и других социальных слоев русского общества. К тому, что происходило поблизости от южных и юго-восточных границ Российской империи, не могли быть равнодушными помещики черноземных губерний, купечество и городское мещанство. Связанные с обострением Восточного вопроса колебания хлебных цен и внеочередные рекрутские наборы непосредственно затрагивали интересы и широких крестьянских масс.
В Европе не было другой страны, население которой имело бы столь давние сношения с народами Востока, как Россия. Объяснялось это в первую очередь тем, что Российская империя располагала огромной протяженности сухопутными границами с восточными странами. Из всех европейских держав только Россия непосредственно граничила с Ираном, среднеазиатскими ханствами и Китаем. Соседом Турции, кроме России, была в Европе только Австрийская империя, но со стороны Кавказа и Черного моря владения России были ближе к жизненным центрам Турции, расположенным в Малой Азии.
Русские люди середины XIX в. неплохо знали своих восточных соседей.
Помимо официальных сношений монархов и правителей, а порой и вопреки им, русский народ веками поддерживал экономические и культурные связи с балканскими и кавказскими народами, казахами, киргизами, узбеками. Через купцов и порубежных казаков, возвращавшихся из дальних походов солдат узнавали русские люди о жизни трудящихся соседних стран, по привозимым оттуда изделиям составляли представление об уровне их материального производства и степени их благосостояния. Обмен товарами неизбежно влек за собой обмен трудовыми навыками и идеями.
Большое значение имело в данном случае языковое и культурное родство русских и украинцев с болгарами, сербами и иными южными славянами, а также общность религии, сближавшая русских с румынами, греками, армянами, грузинами и другими христианскими народами Востока. В пределах Рос¬
511


сии проживало немало греков, болгар, молдаван, сербов, армян и грузин, искавших здесь убежище от преследований со стороны турецких и иранских властей и составлявших на русской земле довольно многочисленные колонии. Эта христианская иммиграция также способствовала ознакомлению народов России с населением и политическими режимами зарубежных восточных стран.
В кругах русской революционной интеллигенции господствовавшие в империях шаха и султана политические режимы считались наиболее полным выражением самовластья и деспотизма. В написанной в начале 1822 г. прокламации под названием «Любопытный разговор» подчеркивалось, что султаны, осуществляя «власть беспредельную», всегда были примером для всех государей, стремившихся к «самодержавству». Н. И. Тургенев, критически оценивая самодержавно-крепостнический строй царской России, указывал, что есть только одна страна, где существование людей еще более ужасно,— султанская Турция *.
Отсюда понятно и то горячее сочувствие, которое выражали передовые русские люди боровшимся против угнетения народам, тот восторг, с которым они встречали каждую весть об успехах национально-освободительного движения. Опальный поэт А. С. Пушкин, находившийся во время греческого восстания на положении ссыльного в Кишиневе, так и писал оттуда друзьям: «Греция восстала и провозгласила свободу... Восторг умов дошел до высочайшей степени». Борьбу греческого народа за независимость Пушкин определял как «великое, святое дело» 1 2.
Но в отличие от Западной Европы, где движение «филэлли- нов» (т. е. сочувствующих грекам) имело по преимуществу умеренно либеральный характер, в России носителями идеи действенной помощи восставшему греческому народу были прежде всего революционеры — будущие декабристы. В сознании этих русских революционеров борьба против владычества султана на Балканах сливалась с борьбой против царского самодержавия в России. Они надеялись, что восстание в Греции «пробудит гидру дремлющей свободы» и в России. Видные, деятели декабристских обществ П. Г. Каховский и И. Д. Якуш- кин собирались отправиться в Грецию, чтобы сражаться в рядах восставших греков. И. Д. Завалишин с этой же целью стал изучать греческий язык.
Резко критиковали декабристы и близкие к ним представи¬
1 Н. И. Тургенев. Дневники, т. 3. Пг., 1924, стр. 129.
2 А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений, т. X. М., 1949, стр. 22—
512


тели интеллигенции политику царизма иа Востоке, осуждая Александра I за то, что он недостаточно активно оказывал восставшим грекам помощь и покровительство. «...Грекам не позволено избавиться от ига турецкого, под коим они страдают несколько столетий»,— писал с возмущением декабрист М. А. Фонвизин и объяснял: «Я говорю — не позволено, потому что право греков к освобождению отвергнуто Веронским конгрессом, признавшим их в виде инсургентов, бунтовщиков» * *. Еще в более сильных выражениях осуждал царскую дипломатию декабрист П. Г. Каховский: «Единоверные нам греки, несколько раз нашим правительством возбуждаемые против тиранства магометанского, тонут в крови своей; целая нация истребляется, и человеколюбивый Союз * равнодушно смотрит на гибель человечества! Сербы, верные наши союзники, стонают под игом бесчеловечия турецкого; черногорцы... покинуты на произвол судьбы...»
С нетерпением ожидая выступления России в защиту восставших греков, последовавшего в 1826—1828 гг., прогрессивно настроенная русская интеллигенция считала войну против султанского деспотизма справедливой. Такой же представлялась им и война против империи Каджаров, угнетавшей армян, грузин и азербайджанцев. «Я солдат и лечу к стенам Эрзерума. Каждый час сближает меня с битвами за правое дело!» —восклицал сосланный на Кавказ декабрист А. А. Бестужев. А разжалованный в солдаты декабрист Е. Е. Лачинов во время похода в глубь Армении писал: «Год назад выступили мы... для
освобождения Эчмиадзина, теперь шли для освобождения угнетенных чад его...»
Разумеется, передовой русской интеллигенции были чужды те политические цели, которых добивалось в этих войнах на Востоке царское правительство, укреплявшее там свое влияние. «Оскорбительно даже думать,— писал в 1828 г. сосланный на Кавказ декабрист И. Г. Бурцов,— что столь великие пожертвования кровию русскою и казною делаются для каких-нибудь доходов или плантаций сахарных».
Лучшие люди тогдашней России рассматривали события на Востоке сквозь призму своих патриотических и революционных устремлений. Проблема освобождения угнетенных султаном и шахом народов имела с точки зрения прогрессивных русских общественных деятелей решающее и определяющее значение в общем комплексе политических проблем, составлявших пресловутый Восточный вопрос.
1 «Избранные социально-политические и философские произведения декабристов», т. I. М., 1951, стр. 380—381.
* Так иронически называл Каховский Священный союз.— Ред.
33 История СССР, т. IV 513


Один из лидеров русских дворянских революционеров П. И. Пестель кратко формулировал в 1821 г. программу декабристов в отношении Восточного вопроса в следующих словах: «объявить войну туркам и восстановить Восточную республику в пользу греков». Позднее Пестель составил особую записку «О возмущении греков», в которой обосновывал идею создания Балканской федерации из 10 самоуправляющихся областей, образованных в основном по национальному признаку.
Деятели Общества соединенных славян заявляли, что их главной целью является «освобождение всех славянских племен от самовластья... и соединение всех обитаемых ими земель федеративным союзом». Наряду с Россией, Польшей, Чехией и Словакией в состав этой великой федерации свободных народов должны были войти и балканские страны — Молдавия, Валахия, Сербия, Далмация. Поскольку все они находились в то время под владычеством султана, постольку их «освобождение от самовластья» предполагало прежде всего избавление от турецкого ига. Таким образом, национальное самоопределение балканских народов было одним из программных требований Общества соединенных славян.
Нет нужды указывать на то, что выдвигавшаяся декабристами идея свободной славянской федерации не имела ничего общего с реакционной идеей панславистов относительно объединения всех славянских народов под эгидой российского императора.
Борьбе греков против иноземного ига горячо сочувствовали и трудовые люди России. В 20-х годах XIX в. большой популярностью пользовались художественные произведения русских народных умельцев, посвященные героической борьбе восставшего греческого народа. Вырезанные из дерева скульптуры и лубочные картинки, воспроизводившие образы греческих патриотов, можно было встретить тогда не только на постоялых дворах и в гостиницах, но и во многих домах городских и сельских жителей.
Докладывая царю, что «народная масса не проявила ожидавшегося энтузиазма» по поводу новой войны с Турцией, шеф жандармов Бенкендорф объяснял это прежде всего тем, что в царском манифесте о войне не было «ни слова о Греции» и что поэтому он «ничего не говорил сердцу». Это показывает, что русский народ принимал близко к сердцу дело освобождения народов и готов был к справедливой войне за скорейшее избавление их от национального гнета, тогда как захватнические устремления правящих кругов империи оставались для- него совершенно чуждыми.
В свою очередь поднимавшиеся на борьбу против угнетателей народы, естественно, тяготели к России, ибо успехи рус¬
514


ского оружия ослабляли деспотические режимы шаха и султана.
Как только русские войска перешли в 1828 г. пограничную реку Прут, они были встречены жителями Молдавии и Валахии как избавители. Впоследствии также восторженно встречали русские войска и болгары: «Поселяне с крестами, с хлебом и солью... толпами навстречу выходят... Везде веселое приветствие и крики и слезы искренней радости»,— писал очевидец. Такой же патриотический подъем вызвала среди армян весть об освобождении русскими войсками Эривани. Выдающийся армянский просветитель Хачатур Абовян писал по этому поводу, что «и разрушение ада не имело бы для грешников той цены, как взятие Эриванской крепости для армян». Ссыльный декабрист Лачинов свидетельствовал, что повсюду армянское население оказывало русским солдатам радушную встречу. Рассказывая о занятии Эрзерума, он подчеркивал: «...армяне от души желают принадлежать России, и здесь, как в Эривани, малютка, едва начинающий лепетать, видя наших, кричит по-русски: „Здравствуй!..“» 1
Победы России в войнах с Ираном и Турцией обеспечили национальную независимость Греции, укрепили автономию Молдавии, Валахии и Сербии, избавили от владычества жестоких завоевателей население Восточной Армении и Юго-Западной Грузии. Но даже в тех районах, которые по условиям мирных трактатов остались под властью шаха и султана, успехи русского оружия способствовали подъему национально-освободительного движения.
После Адрианопольского мира вместе с уходившими из пределов Болгарии русскими войсками покинуло родину до 25 тыс. болгар, расселившихся затем в Бессарабии и на юге Украины. Но те, кто остался, усилили борьбу против угнетателей. Шесть лет спустя, в 1835 г., в Западной Болгарии вспыхнуло восстание крестьян, известное по имени его вождя Манчо Лунина под названием «Манчовой смуты». Оно знаменовало собой начало подлинно массового национально-освободительного движения в Болгарии.
Характерно, что, развертывая борьбу против турецких поработителей, болгары еще больше, чем раньше, надеялись на помощь России. Один из болгарских просветителей Неофит Рыль- ский выразил это такими стихами:
У болгарского народа нет другой надежды боле.
Он под тяжким гнетом стонет, он Россию слезно молит...1  2
1 Е. Е. Лачинов. Исповедь.— «Кавказский сборник», т. 1. Тифлис, 1876, стр. 186.
2 Д. Косев. Новая история Болгарии. М., 1952, стр. 141.
33*
515


После Туркманчайского мира из Ирана в пределы России переселилось 35 тыс., а из Турции после Адрианопольского мира — еще около 100 тыс. армян. Когда шахские чиновники и английские резиденты пытались отговаривать армян от переселения, они отвечали: «Мы лучше будем есть траву русскую., чем хлеб персидский».
Нарождавшаяся светская интеллигенция порабощенных отсталыми восточными деспотиями народов укрепляла и расширяла культурные связи с прогрессивными элементами русского общества, приобщаясь тем самым к лучшим достижениям европейской цивилизации, к передовым социальным и политическим идеям своего времени.


ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
КРЫМСКАЯ ВОИНА
1
Новый восточный кризис
Революция 1848—1849 гг. оставила заметный след в истории Европы. Как море после жестокого шторма, политическая жизнь
Спор о «святых местах» ве СРазУ В0ШЛа в СВ0И беРега'
Две страны меньше других были затронуты шквалом европейской революции — Англия и Россия. Лорд Пальмерстон сравнивал их с двумя большими кораблями, которые одни не потеряли своих мачт во время бури. Что касается Германии, Франции, Италии, Австрии, то в этих странах правящим классам пришлось потратить немало усилий, чтобы восстановить в прежнем виде поврежденную штормом оснастку своих государственных кораблей и заделать полученные пробоины.
Международное положение на континенте также оставалось напряженным. Пруссия и Дания все еще находились в состоянии войны из-за спорных территорий Шлезвига и Голштинии. Австрийский канцлер Шварценберг настойчиво требовал от прусского правительства ликвидации созданной им в 1849 г. унии немецких государей и восстановления прежнего Германского Союза, в котором всегда ведущую роль играла Австрия. Пруссия сопротивлялась. Это раздражало Николая I, не желавшего усиления Пруссии и опасавшегося, что австро-прусская война вновь развяжет революцию.
И неудивительно, что в этой обстановке многие читатели европейских газет даже не обратили сначала внимания на появившиеся весной 1850 г. сообщения о новой ссоре между католическими и православными монахами в Палестине.
517


На первый взгляд эта ссора действительно не представляла ничего особенного. Православные и католики с давних пор претендовали на монопольное положение в «святых местах» Палестины, из которых особое значение имели храм «гроба господня» в Иерусалиме и расположенный вблизи от него Вифлеемский храм, связанный с легендой о рождении Христа. Речь шла при этом не о доступе к той или иной святыне — им пользовались на равных правах паломники всех исповеданий. Вопрос заключался в том, кто будет блюстителем этих религиозных памятников. От этого зависел не только престиж церкви, но и ее влияние, а значит, и ее доходы, источником которых были главным образом подаяния паломников.
Палестина была тогда одной из провинций Турецкой империи. Корыстолюбивые чиновники султана, осуществлявшие административную власть в Иерусалиме, использовали религиозные распри между различными христианскими общинами в своих целях. Они передавали право духовного контроля над «святыми местами» то одной, то другой из них, получая за это богатые подарки.
Поскольку православная община в Иерусалиме в XIX в. была более многочисленной и более состоятельной, она и пользовалась обычно привилегией наблюдать за сохранностью главных христианских памятников. Не желая примириться с этим, католические монахи сутяжничали со своими более счастливыми соперниками и не оставляли надежды оттеснить их на второй план.
Все это было известно, и претензии католического духовенства в Палестине никого не удивили бы и на этот раз, если бы вдруг они не стали предметом обсуждения в дипломатических кругах сначала Константинополя, а потом Парижа и Петербурга.
Началось с того, что 28 мая 1850 г. французский посол при дворе султана Абдул-Меджида генерал Опик потребовал от турецкого правительства передать преимущественное право распоряжаться «святыми местами» в Палестине католическому духовенству. Именно оно и только оно может будто бы чинить провалившийся купол над «гробом господним» и хранить ключи от храма в Вифлееме. Разумеется, русский посланник в Константинополе В. П. Титов тотчас встал на защиту православной церкви. Оба претендента ссылались при этом на исторические акты: французский дипломат — на договор французского короля с султаном 1740 г., русский — на Кючук-Кайнард- жийский мирный трактат 1774 г.
Абдул-Меджид на первых порах не придавал серьезного значения домогательствам как той, так и другой стороны и предпочитал не высказывать своего мнения по столь далекому
518


от его интересов сюжету. Однако, когда в мае 1851 г. новый французский посол маркиз Лаваллет привез султану личное послание президента республики, повелитель правоверных мусульман решил уступить католикам.
На это русский царь также ответил личным посланием султану, которое доставил в Константинополь его чрезвычайный посол кн. Гагарин. В этом послании содержалось требование немедленно восстановить в вопросе о «святых местах» прежнее положение.
Религиозные распри превращались в дипломатический конфликт.
Не только политические деятели того времени, но даже обыкновенные газетные обозреватели прекрасно понимали, что спор о «святых местах» был только поводом, только внешним выражением гораздо более глубоких противоречий, породивших новый восточный кризис.
К середине XIX в. промышленный капи-
Истинные причины тализм Западной Европы достиг зрелости, кризисэ т> г*
В поисках новых рынков сбыта для своих
промышленных изделий европейские капиталисты все чаще обращали свои взоры к Востоку, где лежали слабо развитые в индустриальном отношении страны. Торговая экспансия отнюдь не была мирным процессом. Там, где купец встречал препятствие, он уступал место солдату.
В 40-х годах XIX в. английская буржуазия вела захватнические колониальные войны против Афганистана, Синда, Пенджаба, Китая, навязывая местным правителям неравноправные договоры или устраняя их от власти, если они не желали уступать агрессорам.
В эти же годы французская буржуазия огнем и мечом утверждала свое владычество в Алжире и усиливала активность в Ливане и Сирии, разжигая племенную и религиозную вражду между различными группами арабов. В Египте французский капитал успешно теснил своего английского конкурента.
Но все области Северной Африки и Передней Азии, примыкавшие к Средиземному морю, по-прежнему входили в состав Турецкой империи, хотя сама она слабела с каждым десятилетием. Тщетно султан Абдул-Меджид под влиянием некоторых более дальновидных своих советников пытался предотвратить крушение средневекового феодального режима половинчатыми реформами. Еще менее он был способен оказывать сопротивление давлению иностранного капитала.
Расширение колониальной экспансии западных держав наносило прямой ущерб русской торговле с восточными странами. Слабая промышленность крепостной России не в состоянии
519


была конкурировать с более мощной индустрией Англии и Франции.
К тому же к середине XIX в. значительно увеличилось производство русскими помещиками зерна на продажу. Миллионы гектаров целинных земель были распаханы на юге Украины, в степях Подонья и Предкавказья. За первую половину столетия площадь пашни в этих районах увеличилась втрое, а валовые сборы хлебов — вчетверо. Только из одного Одесского порта вывозилось зерна в 2,5 раза больше, чем за четверть века до этого.
Мещду тем английские экспортеры год от года увеличивали закупки хлеба в Галаце, Браилове, Варне. Корабли с балканской пшеницей плыли по Черному морю, в то время как амбары Одессы, Херсона, Таганрога оставались забитыми зерном. Это создавало серьезную угрозу и для русской хлебной торговли, и для помещичьего хозяйства, тяготевших к черноморско- азовским портам степных окраин империи.
По мере того, как в Турецкую империю проникало влияние западных держав, в первую очередь Англии и Франции, перед царской Россией возникала опасность, что выход из Черного моря в Средиземное перейдет из рук слабой Турции фактически под контроль сильного европейского государства.
Тем самым в ходе борьбы европейских держав за восточные рынки и торговые пути к ним проблема черноморских проливов приобретала особое значение. Не Иерусалим и Вифлеем, а Босфор и Дарданеллы — таков был, по справедливому определению основоположников марксизма, «действительно спорный пункт в Турции» 1.
Помимо экономических предпосылок возникновения нового восточного кризиса, существовали еще и политические обстоятельства, способствовавшие его развитию.
Настойчиво добиваясь всей полноты власти, Луи Бонапарт, еще будучи президентом республики, старался заручиться поддержкой католической церкви. Он хорошо знал, какое влияние имеют церковники в крестьянских массах. Поэтому недаром среди его приближенных были такие известные католические' лидеры, как Альфред Фаллу и Шарль Монталамбер. Они активно помогали ему в подготовке государственного переворота 2 декабря 1851 г., когда «принц-президент» стал фактическим диктатором Франции.
После того, как Луи Бонапарт надел на себя императорскую мантию, поддержка католического духовенства стала для него еще более необходимой. Случай представил возможность выставить себя защитником веры. Небольшая военная экспедиция к
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 9, стр. 11.
520


берегам Черного моря была поэтому даже желательна. Кроме того, она могла бы отвлечь массы от внутренних социальных проблем.
Шарль Эспинас, Жан Пелисье, Арман Сент-Арно и многие другие военачальники Второй империи сделали карьеру в ходе разбойничьей войны в Алжире и теперь мечтали о новых походах, о новых наградах и трофеях. Бравый вид и воинственные речи генералов разжигали честолюбие Бонапарта. «Наполеон маленький» уже представлял себя мысленно полководцем-три- умфатором, увенчанным лаврами подобно своему дяде — Наполеону большому.
«Империя — это мир!»—демагогически заявлял он, а сам готовился разжечь войну и только в ней видел залог устойчивости своего режима.
«Бонапарт — это война!»—утверждали прогрессивные деятели Франции и всей Европы, анализируя политику Второй империи.
Еще в самом начале Крымской войны К. Маркс указывал, что «истинным источником теперешнего восточного кризиса является бонапартистская узурпация» 1.
Но, конечно, Наполеон III был не единственным виновником войны. Конфликт, возникший на Востоке, постарались использовать в своих целях и лидеры английской буржуазии. Они имели в виду отбросить соперника, ставшего на пути британской колониальной экспансии, и ослабить политическое влияние России на континенте.
В обстановке, когда еще свежа была память о движении чартистов, о бурных событиях 1848 г., война против русского царя — жандарма Европы — могла стать самой популярной из всех войн, какие только вела когда-нибудь буржуазная Англия. Это обеспечило бы правительству прочный тыл и позволило бы ему привлечь на свою сторону не только либеральную интеллигенцию, но и демократические слои общества.
Вот почему руководители внешней политики Англии решили ввязаться в тот дипломатический конфликт, который возник на Востоке между Россией и Францией. При этом они утверждали, что начинают «битву цивилизации против варварства». Так громогласно заявлял с парламентской трибуны статс-секретарь по иностранным ‘ делам лорд Кларендон. Действительные намерения английского кабинета изложил Пальмерстон: «Моя заветная цель в войне, начинающейся против России, такова...», — говорил Генри Пальмерстон: надо отторгнуть от Российской империи и передать Финляндию шведскому королю, Эстонию и Латвию — прусскому королю, Крым и Кавказ — турецкому сул¬
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 10, стр. 64.
521


тану; из польских губерний сделать нечто вроде существовав- шего при Наполеоне герцогства Варшавского, чтобы восстановить, как он выражался, барьер между Россией и Германией. Для того, чтобы отгородить Россию от балканских стран, населенных славянами, изобретательный лорд намеревался передать Молдавию и Валахию под власть австрийского императора 1.
Выдвинутая Пальмерстоном идея расчленения России была не только его «заветной целью». Она выражала захватнические устремления правящих кругов буржуазно-аристократической Англии. Недаром в этих кругах его называли «великим Памом».
Наряду с Наполеоном III и Пальмерстоном был еще один человек, который, обладая неограниченной властью, всячески стремился использовать сложившуюся международную обстановку для осуществления своих внешнеполитических замыслов. Это был Николай I. Начиная с Июльской революции 1830 г., он пытался изолировать Францию, считая ее главным соперником на Ближнем Востоке ввиду ее влияния на Магомета-Али и очагом революционной опасности в Европе. Вместе с тем Николай I стремился к разделу сфер влияния на Востоке между Россией и Англией. Спор о «святых местах» способствовал, казалось бы, одновременному разрешению этих двух задач. Происки бонапартовской дипломатии на Востоке должны были, как думал Николай I, вызвать тревогу в Лондоне и толкнуть британских министров на путь соглашения с Россией по Восточному вопросу.
Можно было бы напомнить еще о реваншистских притязаниях турецкой правящей клики на крымские и кавказские берега Черного моря, о захватнических намерениях Австрийской империи относительно придунайских и балканских областей. Но главными в данном случае были противоречия между тремя державами — Францией, Англией и Россией.
Если царизм в интересах русских помещиков стремился поставить под свой контроль черноморские проливы и укрепить свои позиции на Балканах, то правители Англии и Франции в интересах буржуазии своих стран добивались вытеснения России с берегов Черного моря, отторжения от нее Крыма, Кавказа и ряда западных порубежных областей. Таковы были истинные причины нового восточного кризиса.
Разжигание конфликта Активность французской дипломатии на Востоке раздражала Николая I, но еще больше бесила его податливость турецкого правительства в отношении происков Луи Бонапарта в Палестине. Он не желал допустить торжества французского влияния в турецкой столице. Когда в Петербурге узнали, что султан Абдул-Меджид и
1 Ph. Guedalla. Palmerston. London, 1950, p. 315.
522


его министр иностранных дел Фуад-эфенди обещали Лаваллету поддержать католиков в споре о «святых местах», в кругах, близких к царю, заговорили о возможности военных акций против Турции в подкрепление демаршей русского посланника в Константинополе Титова. Морскому министерству даже было приказано разработать, разумеется секретно, план десантной операции в районе Босфора. Но прежде чем прибегать к силе, царь решил предпринять еще одну дипломатическую атаку, повторив прием, неудавшийся ему в 1844 г. во время его поездки в Англию.
Вечером 20 февраля 1853 г. Николай I был на балу у вел. кн. Елены Павловны. Заметив в зале среди других иностранных дипломатов британского посланника Гамильтона Сеймура, он уединился с ним и к изумлению собеседника завел разговор о восточных делах. Царь изложил Сеймуру свой проект решения Восточного вопроса. Суть его сводилась к изоляции Франции и разделу части владений султана между Россией и Англией.
«Я повторяю вам,— говорил царь,— что „больной человек“ умирает. И мы ни в коем случае не должны позволить, чтобы такое событие застало нас врасплох. Мы должны прийти к какому-нибудь соглашению...» В последующих беседах с Сеймуром он уточнил некоторые детали: «Константинополь никогда не попадет в руки ни англичан, ни французов, ни какой-либо другой великой нации...» Он не будет также постоянно занят и русскими. Царь заверял, следовательно, что он не претендует на захват Константинополя. Дунайские княжества (Молдавия и Валахия), а также Сербия и Болгария станут самостоятельными, но «под моим протекторатом»,— подчеркнул царь. Что касается Англии, то он «не имел бы ничего против», если бы англичане овладели Египтом, так как он понимает «важное значение этой территории для Англии». Они могут получить и Крит. «...Этот остров, может быть, подходит вам,— любезно предлагал Николай Сеймуру,— и я не знаю, почему бы ему не стать английским» !. Так говорил царь или по крайней мере так передал его слова Гамильтон Сеймур в своих донесениях.
Два обстоятельства, как казалось царю, благоприятствовали в тот момент успеху его дипломатической атаки. В декабре 1852 г. Луи Бонапарт провозгласил себя императором, а в Англии пришло к власти правительство старого Джорджа Абердина. В свое время Абердин был участником подготовки Шомон- ского трактата и Парижского мирного договора 1814 г., положивших конец империи Наполеона I. С тех пор и на всю жизнь Россия рассматривалась им как противовес Франции на Европейском континенте. Поэтому даже в периоды обострения Во-  11 Цит. по: К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 10, стр. 152, 155. Здесь и далее в главе даты по новому стилю.
523


сточного вопроса он всегда проявлял склонность к сотрудничеству с русским царизмом. Полагая, что Абердин остался верным своим взглядам, Николай I надеялся, что появление на континенте второй Французской империи и агрессивная политика Наполеона III заставят престарелого английского лорда пойти на соглашение с Россией.
Однако царь просчитался. России грозила полная изоляция, так как вскоре после беседы Николая I с Сеймуром британское правительство дало отрицательный ответ на предложение о разделе владений султана на Балканском полуострове и в Восточном Средиземноморье.
Почти одновременно в Петербург пришло известие о том, что в январе 1853 г. султан распорядился передать католическим монахам ключи от иерусалимского храма «гроба господня» и от вифлеемской церкви. Не без ведома Лаваллета католическая звезда с прикрепленным к ней французским гербом была торжественно водружена в той нише вифлеёмской церкви, где, по преданию, будто бы находились ясли с новорожденным Христом. Вся эта церемония, в ярких красках расписанная европейской прессой, носила явно демонстративный характер. В антирусской ее направленности сомнений быть не могло.
Теперь Николай I был раздражен вдвойне — и отказом англичан, и вызывающим поведением французов. Но гнев его обрушился не на них, а на султана и его министров. Он решил проучить «этого господина», как называл Абдул-Меджида в кругу своих приближенных. Новая и более решительная дипломатическая атака была направлена против Константинополя. Туда в качестве чрезвычайного и полномочного посла отправился любимец царя кн. А. С. Меншиков. Ему было предписано потребовать от султана не только восстановления всех прав и привилегий православной церкви в Палестине, но и признания императора России гарантом этих привилегий и официальным покровителем всех православных подданных Турции. Предпринимая это, Николай I исходил из того, что Англия не окажет ему противодействия, а Франция не решится одна выступить в поддержку султана. Что касается прусского короля и австрийского императора, то Николай не сомневался в их преданности после того, как помог им справиться с революционным движением в 1848-1849 гг.
На самом деле все обернулось иначе. Англия поддержала Францию, обе они вмешались в русско-турецкий конфликт, выступив против России, а Пруссия и Австрия остались на позиции весьма неблагожелательного для царя нейтралитета. Но все это выяснилось позднее, а ранней весной 1853 г. Николай I и его советники даже не предполагали, что события могут принять такой неприятный для них оборот.
524


28 февраля 1853 г. русский военный пароход вошел в Босфор и бросил якорь на виду у султанского дворца. Пароход назывался «Громоносец». Самим этим названием, вероятно, хотели внушить страх тем, кто и без того с трепетом ожидал его прибытия. С борта парохода сошел чрезвычайный царский посол. Не обращая ни на кого внимания, он проследовал в здание русского посольства и в течение двух дней оставался там, заставляя турецких министров терзаться ожиданием встречи, не сулившей ничего хорошего.
К верховному визирю Меншиков явился лишь на третий день после приезда в Константинополь, причем нарочно не стал надевать мундир, а небрежно накинул на плечи обыкновенное пальто, голову прикрыл не треуголкой с пышным плюмажем, а более чем скромной мягкой шляпой. От визита к министру иностранных дел Фуад-эфенди царский посол и вовсе отказался, заявив, что не желает иметь дело с этим «лживым субъектом».
Обходясь таким образом с турецкими министрами, кн. Меншиков проявлял не больше почтения и к их повелителю. Будучи приглашен на заседание дивана (совета при султане), он перешагнул порог зала, не пожелав сделать предусмотренного этикетом поклона. Когда же ему пришлось побывать там в другой раз и увидеть дверь специально укороченной настолько, что в зал нельзя было войти, не наклонившись, для него не составило труда повернуться к двери спиной и войти в зал, как выражается очевидец, «несколько присевши в коленях».
Разумеется, такое поведение царского посла не могло способствовать мирному урегулированию конфликта, как и тот резкий, ультимативный тон, которого он держался, излагая требования Николая I к султану.
Узнав о миссии, отправленной царем в Константинополь, и о его требованиях к султану, руководящие деятели западных держав решили сделать все возможное, чтобы изобразить себя поборниками мира, Россию — агрессором, а Турцию — несчастной жертвой завоевательных умыслов царя.
В Константинополь были направлены новые, более опытные дипломаты: не в меру пылкого Лаваллета сменил сдержанный и вежливый Лакур, грубоватого британского полковника Роуза — искусный мастер политических диверсий Стрэтфорд- Редклиф.
Следуя советам этих западных дипломатов, Абдул-Меджид уволил в отставку враждебного России Фуад-эфенди с поста министра иностранных дел, а затем выразил готовность пойти на соглашение по вопросу о «святых местах». Это создало у царского посла иллюзию эффективности дипломатического давления на султана.
525


В то же самое время из Лондона приходили успокоительные донесения от русского посла в Англии барона Ф. И. Бруннова. Этот царский дипломат был очарован беседами с лордом Абердином, заверявшим его, что британское правительство твердо надеется на успешный исход русско-турецких переговоров. О том, что делает за широкой спиной Абердина воинственно настроенный Пальмерстон, Бруннов, может быть, и догадывался, по предпочитал об этом умалчивать, чтобы не сообщать неприятных новостей своему монарху. Такой же линии поведения придерживался и русский посол во Франции — всегда любезный и обходительный Н. Д. Киселев, черпавший политическую информацию преимущественно в аристократических салонах Парижа. Он в своих донесениях поддерживал версию о нереальности англо-французского союза против России и совместного выступления двух западных держав в поддержку султана.
Николаю I приятно было верить всему этому, поскольку это соответствовало его собственным политическим прогнозам. А между тем еще в феврале 1853 г. ставленник Пальмерстона лорд Кларендон и французский посол в Лондоне гр. Валевский (сын Наполеона I и двоюродный брат Наполеона III) подписали соглашение о совместных действиях Англии и Франции в сфере Восточного вопроса, а в марте французская эскадра уже отправилась из Тулона в Эгейское море, поближе к берегам Турции. Однако царь не придавал этому значения.
Не хотел Николай I считаться и с тем, что партнером кн. Меншикова в дипломатической игре, происходившей в Константинополе, является старый недруг России Стрэтфорд-Ред- клиф, который возбуждал ложной информацией общественное мнение Англии, помогая Пальмерстону в идеологической подготовке войны против России. При этом Стрэтфорд, которого до сих пор английские буржуазные историки восхваляют как «миротворца», не стеснялся прибегать для достижения своей цели к прямому подлогу и заведомой клевете. Так, он умышленно исказил отправленный в Лондон перевод предъявленного кн. Меншиковым султану проекта русско-турецкой конвенции. В тексте русского оригинала было сказано, что царь получает право «делать представления» в защиту интересов православной церкви. Стрэтфорд перевел: «давать приказы». Это придавало русским требованиям вызывающий и оскорбительный для Турции характер.
Вскоре события стали быстро приближаться к развязке. 5 мая Абдул-Меджид заявил, что готов удовлетворить все требования относительно привилегий православной церкви в Палестине. Меншиков ответил, что настаивает на заключении конвенции о покровительстве царя всем православным христианам, обитающим в Турции.
526


Не дождавшись положительного ответа по вопросу о заключении конвенции, Меншиков вместе с сотрудниками русского посольства 21 мая покинул Константинополь, когда истекла шестидневная отсрочка для решения вопроса, которую 15 мая запросил министр иностранных дел султана.
Как только известие об отъезде русского посла дошло до Парижа и Лондона, средиземноморские эскадры Англии и Франции получили приказ направиться к Дарданеллам. Но и этот факт не заставил Николая I отказаться от ошибочной оценки политики западных держав. По-прежнему уверенный, что перед ним лишь одинокая Турция, он решил вновь оказать давление на султана, на этот раз применив военную угрозу. 26 июня был обнародован его манифест о временном занятии русскими войсками территории Дунайских княжеств, находившихся в вассальной зависимости от Турции. За день до того английские и французские военные корабли бросили якорь в Безикской бухте у входа в Дарданельский пролив.
Царь был уверен, что появление русских войск на Дунае тотчас заставит султана пойти на уступки. Если бы тот продолжал упорствовать, Николай I готов был прибегнуть к блокаде Босфора.
Тем временем в западноевропейской прессе развертывалась шумная антирусская кампания. Началась подготовка общественного мнения к войне. В августе на Спитхэдском рейде Портсмута королева Виктория произвела смотр военно-морским силам своей державы. На глазах у многотысячной толпы зрителей эскадра из 20 паровых военных судов, представлявшая британский флот, атаковала несколько устаревших парусных кораблей, изображавших русский флот. После оглушительной десятиминутной пальбы последние были изрешечены и исковерканы бомбами. Многотысячные толпы, наблюдавшие этот спектакль, должны были увериться в том, что возможная война будет краткой увеселительной прогулкой.
22 сентября английская и французская эскадры, нарушив конвенцию 1841 г. о нейтрализации черноморских проливов, прошли через Дарданеллы в Мраморное море. Четыре дня спустя побуждаемый западными дипломатами и адмиралами Абдул- Меджид ультимативно потребовал вывода русских войск из пределов Валахии и Молдавии.
Не получив из Петербурга удовлетворительного ответа, 16 октября 1853 г. турецкий султан объявил России войну.
527


2
Русско-турецкая война
Первые выстрелы новой русско-турецкой войны прогремели в низовьях Дуная. Турецкие береговые батареи 23 октября об-
Пе вые бои стреляли корабли русской речной флотилии, на- ервые о правлявшиеся к Галацу. Этот эпизод и послу¬
жил началом военных действий на Дунайском театре.
К осени 1853 г. в Молдавии и Валахии находилось 80 тыс. русских войск. Этого было явно недостаточно для наступления за Дунай в глубь Болгарии; этого было мало даже для удержания за собой территории Дунайских княжеств в случае активных действий противника. Командующий русскими войсками М. Д. Горчаков сам переходить в наступление не собирался, ом был озаЬочен организацией обороны на рубеже Дуная от моря до сербской границы. Полководческими талантами он не обладал и, прослужив более 20 лет начальником штаба фельдмаршала Паскевича, был типичным кабинетным стратегом. Неудивительно, что после долгих колебаний Горчаков не нашел ничего лучшего, как разбросать вверенные ему войска по левому берегу Дуная небольшими отрядами, т. е. из всех возможных решений принял самое неудачное.
Между тем противник сосредоточил в Болгарии под командой Омер-паши 145 тыс. войск, из которых большинство составляли обученные европейскими инструкторами турецкие аскеры, сведенные в части, и соединения регулярной армии.
Через две недели после объявления войны Омер-паша переправил на левый берег Дуная 10-тысячный отряд, занявший укрепленную позицию у румынского села Олтеница для прикрытия перехода через Дунай главных турецких сил, сосредоточенных на бухарестском направлении.
Командир ближайшего русского отряда генерал Данненберг не стал утруждать себя разведкой турецкой позиции и, стянув к Олтенице около 6 тыс. бойцов, 4 ноября атаковал ее. Построившись батальонными колоннами, русская пехота почти без всякой артиллерийской подготовки двинулась на врага и попала под огонь замаскированных неприятельских батарей. Колонны быстро стали таять. Неся огромные потери, атакующие батальоны достигли земляного вала, которым прикрывались турки, и бросились на штурм. Местами турецкие аскеры уже ринулись назад к берегу, чтобы спастись бегством на лодках. Но в этот момент Данненберг вместо того, чтобы поддержать атаку вводом в бой резервов, приказал дать сигнал к отступлению. Подчиняясь приказу, поредевшие русские батальоны вынуждены были отойти на исходные рубежи.
528


Бой под Олтеницей сразу же выявил порочность боевой подготовки николаевской армии. В течение многих десятилетий в ней царил дух бессмысленной муштры и палочной дисциплины. Зато меткой стрельбе и маневрированию на поле боя войска не обучали. Нормальными боевыми порядками считались построения из тесно сомкнутых колонн с редкой цепью стрелков впереди. При Суворове они оправдывали себя, ибо огнестрельное оружие тогда было еще крайне несовершенно. Но к середине XIX в. на смену старому гладкоствольному ружью пришел штуцер, имевший винтовые нарезы в канале ствола и позволявший поражать цель на расстоянии до 800 метров, а в артиллерии все шире стали применяться вместо литых чугунных ядер бомбы с разрывным зарядом. В этих условиях громоздкие сомкнутые построения влекли за собой тяжелые потери от огня противника. Однако царские военачальники продолжали слепо придерживаться шаблонных построений, рекомендованных уставами. Причиной этого была не только косность николаевского генералитета, но и техническая отсталость крепостной России. Русская армия и накануне войны была вооружена гладкоствольными ружьями, поражавшими цель на 120—150 метров. Штуцеры по штату были только у 6 солдат в роте.
Тем не менее доблесть русских войск, проявленная в бою под Олтеницей, произвела на турецких военачальников столь сильное впечатление, что спустя несколько дней они отвели свой отряд на правый берег Дуная, отказавшись от наступления на Бухарест. Позднее турецкие войска пытались перейти к активным действиям в районе Калафата на стыке границ Валахии, Сербии и Болгарии. Дважды их попытки перейти здесь в наступление отражались контратаками донских казаков.
В третий раз турки предприняли наступление под Калафа- том более крупными силами. 6 января 1854 г. 18-тысячный отряд обрушился на селение Четати, где располагался Тобольский пехотный полк. Отразив несколько ожесточенных вражеских атак, тобольцы, которых вместе с приданными казаками и гусарами было всего 7 тыс., отошли за селение, где яростный бой кипел еще пять часов. 2/з русских солдат и офицеров выбыли из строя ранеными и убитыми, но оставшиеся в живых стояли насмерть. После полудня на выручку тобольцам подоспел Одесский егерский полк, который с хода атаковал противника. Хотя неподготовленная атака была отбита, турки сами вынуждены были перейти к обороне и затем отступить к Калафату.
Если бой у Олтеницы выявил пороки боевой подготовки русских войск, то бой у Четати показал еще большую слабость тактической выучки турецкой армии. Даже при наличии чуть ли не трехкратного численного превосходства турки не смогли добиться решающего успеха и сломить сопротивление русских.
34 История СССР. т. IV
529


Плохо усвоившая чуждые ей иностранные воинские уставы, обученная европейскими инструкторами, турецкая пехота на поле боя часто нарушала строгие формы тактических построений и предпочитала действовать густыми нестройными толпами. Поэтому она не годилась для осуществления сложных маневров в условиях полевой войны и была сильнее в обороне, когда отсиживалась в окопах. Далека от совершенства была и боевая подготовка турецкой кавалерии.
Обычно в ходе русско-турецких войн Дунайский или Балканский театр имел главное, а Кавказский — второстепенное значение. Но на этот раз обе стороны действовали на Дунае настолько вяло и нерешительно, что происходившие там боевые столкновения не могли оказать существенного влияния на течение войны. На Кавказе же, наоборот, военные действия с самого начала развертывались под знаком нараставшей боевой активности обеих воюющих сторон и осенью 1853 г. привели к событиям крупного стратегического значения.
Война на Кавказе началась с того, что в ночь на 28 октября 1853 г. около 5 тыс. турок напали на пограничный пост святого Николая, находившийся между Батумом и Поти. Русский гарнизон этого поста в составе неполных двух рот защищался отчаянно, но был почти полностью истреблен. По свидетельству очевидцев, турки, захватив пост, учинили зверскую расправу над ранеными солдатами и мирными жителями.
Однако главные силы турецкой армии сосредоточивались не в Западной Грузии, а в Армении.
Турецкий главнокомандующий Абди-паша рассчитывал ударом из района Карса смять русские отряды, прикрывавшие границу Закавказья, и, развивая наступление, выйти на подступы к Тифлису с юга. Здесь он надеялся встретиться с дагестанским имамом Шамилем, который обещал к тому времени прорваться к Тифлису с северо-востока через Кахетию.
Когда русский генерал В. О. Бебутов узнал о том, что турки накапливаются у границы с целью вторжения в Закавказье, он решил атаковать их первым. Правда, турецкий корпус насчитывал 36 тыс. пехоты и конницы, а у Бебутова было всего 10 тыс. солдат, но это были бойцы Отдельного Кавказского корпуса, занимавшего тогда особое место в русской армии.
Постоянная боевая практика в ходе упорной и длительной Кавказской войны позволяла войскам этого корпуса совершенствовать свое тактическое мастерство. С официальными уставами здесь почти не считались. «Фрунтовая механика» кавказскими ветеранами презиралась. Действуя в составе небольших сводных отрядов, штурмуя завалы и обороняя укрепленные посты, солдаты Кавказского корпуса вырабатывали в себе умение применяться к местности и вести бой в рассыпном строю, учились
530


ценить меткую стрельбу, находчивость, готовность к самопожертвованию и взаимной выручке. Именно эти качества обеспечивали им победу даже при столкновении с численно превосходившим противником.
Перейдя границу и приблизившись к турецкому лагерю у селения Башкадыклар, Бебутов в полдень 1 декабря 1853 г. атаковал противника. Русская конница поддержала свою пехоту, а конная артиллерия отразила картечным огнем вражескую контратаку. Потеряв до 6 тыс. человек, бросив 24 орудия и большой лагерь со всем имуществом, турецкие войска в полном беспорядке отступили к Карсу. Башкадыклар означал крушение основного замысла турецких стратегов. О вторжении в Закавказье они теперь не могли и думать. Опасность, угрожавшая Армении и Грузии, была предотвращена. Впечатление от поражения турецкой армии у Башкадыклара оказалось тем более сильным, что известие о нем почти совпало с сообщением об уничтожении русскими моряками лучшей эскадры турецкого флота в Синопской бухте.
Синоп Русский Черноморский флот всегда активно
поддерживал боевые действия Отдельного Кавказского корпуса. Еще до начала войны была переброшена за один рейс в течение восьми дней 13-я пехотная дивизия из Крыма на Кавказ для усиления войск, оборонявших его южные границы. После начала военных действий, когда обнаружилась концентрация турецких военно-морских сил в Синопской бухте, туда направилась крейсировавшая у берегов Анатолии эскадра адмирала Нахимова. Убедившись, что противник готовит крупную десантную операцию на побережье Кавказа для удара во фланг и тыл русским войскам, оборонявшим границы Грузии, Нахимов решил уничтожить турецкую эскадру в том пункте, который служил ее базой.
Турецкая эскадра, стоявшая в Синопской бухте под прикрытием береговых батарей, насчитывала 14 судов, из них 2 паровых. В составе русской эскадры было 8 парусных кораблей. Правда, преимущество в артиллерии было на стороне русских.
Но на Черном море в ноябре часто бушуют штормы, и турецкая эскадра занимала выгодную тактическую позицию, находясь в защищенной бухте, а русской надо было прорваться туда под огнем вражеских береговых батарей.
Принимая боевое решение, Нахимов учитывал все невыгодные для русских моряков условия предстоящего сражения, но был уверен в высоких морально-боевых качествах своих подчиненных. Ученик и соратник известного русского флотоводца М. П. Лазарева Павел Степанович Нахимов был выдающимся знатоком военно-морского дела, но не прижился на Балтике, где на флоте царил тот же аракчеевский режим, что и в царской
34* 531


армии. Он перевелся в Севастополь и в течение 20 лет служил на Черноморском флоте, где в то время встречались прогрессивно настроенные командиры и меньше ощущалось леденящее влияние реакционной военно-морской доктрины, господствовавшей среди сановных бюрократов царского Адмиралтейства.
«Матрос есть главный двигатель на военном корабле, а мы — только пружины, которые на него действуют...», — убеждал Нахимов флотских офицеров, и такая высокая оценка роли рядового матроса, конечно, противоречила господствовавшему тогда представлению о нем как о говорящей детали сложного корабельного механизма. И уж совершенным вольнодумством звучали в те годы слова Нахимова, обращенные к тем же флотским командирам, принадлежавшим (иначе и быть не могло) к «благородному» дворянскому сословию: «Пора нам перестать считать себя помещиками, а матросов — крепостными людьми!..» Немногие из носивших тогда адмиральские эполеты могли решиться на подобные заявления.
Естественно, что у такого начальника складывались совсем особые отношения с подчиненными, и никого не удивляло, что многие из них обращались к нему не «ваше превосходительство», как требовалось по уставу, а «Павел Степанович», как называют обычно доброго знакомого.
Утро 30 ноября 1853 г. выдалось пасмурное. Тяжелые тучи плыли над морем. Порывистый ветер шумел в парусах. Мелкая сетка дождя прикрывала холмистый полуостров, за которым в удобной бухте спокойно стояла на якоре турецкая эскадра. Ни командовавший ею Осман-паша, ни состоявший при нем английский офицер Адольф Слейд не допускали и мысли, что русские моряки осмелятся прорваться на Синопский рейд.
Но вот по сигналу Нахимова русские корабли направились ко входу в бухту. Они двигались двумя кильватерными колоннами. Турецкие артиллеристы, заметив приближавшуюся русскую эскадру, открыли сильный огонь из береговых орудий, но им не удалось потопить ни одного корабля — так быстро они проникли на внутренний рейд.
Оказавшись в бухте, русские корабли стали на якорь и обрушили с дистанции менее 500 метров мощный огневой шквал на вражеские суда. Густые облака порохового дыма повисли над бухтой. То там, то здесь громыхали оглушительные взрывы. Охваченные пламенем турецкие корабли погружались в пенившиеся волны. Одна за другой умолкали разрушенные русскими снарядами береговые батареи. Флагманский турецкий фрегат «Ауни-Аллах» повернул к берегу и сел на мель. Находившегося на борту этого фрегата Осман-пашу, раненого, с перебитой ногой, взяли в плен русские моряки.
532


Что касается его ближайшего английского советника Адольфа Слейда, то он предпочел не дожидаться исхода сражения и бежал в Константинополь на пароходе «Таиф».
Нахимов лично руководил боем. Русские моряки видели его сутулую фигуру и белую помятую фуражку, мелькавшую сквозь дым в багровых отблесках пожаров. Рядовой матрос Антон Майстренко вспоминал потом: «А Нахимов! — вот смелый, ходит по юту, да как свистнет ядро, только рукой, значит, поворотит: туда тебе и дорога!» 1
Пример адмирала воодушевлял и его подчиненных. Они сражались с беззаветной храбростью. Один из офицеров писал впоследствии: «Команда вела себя выше всякой хвалы. Что за молодецкая отвага, что за дивная хладнокровная храбрость!»
Через три часа все было кончено. Все неприятельские суда были уничтожены за исключением уже упоминавшегося парохода «Таиф». Некоторые русские корабли также получили сильные повреждения, но все остались на воде.
Лучшая эскадра турецкого флота перестала существовать. Его боевая мощь была серьезно подорвана. Он лишился 7з всей корабельной артиллерии и 3 тыс. моряков.
3
Вмешательство западных держав в русско-турецкую войну
После Синопа и Башкадыклара правительствам западных держав стало ясно, что султанская Турция не выдержит длитель-
Начало «большой войны» ного единоборства с Россией и неизбеж-
но подвергнется военному разгрому. Разумеется, не сочувствие к туркам, а боязнь того, что победы русского оружия приведут к усилению влияния России на Востоке, заставила английскую и французскую дипломатию взять курс на немедленное вмешательство в русско-турецкую войну.
Уже спустя четыре дня после Синопского сражения Стратфорд писал в Лондон из Константинополя: «Я не вижу, как мы можем... воздерживаться далее от входа в Черное море».
Английское правительство, получив известие об уничтожении турецкой эскадры, пыталось сначала скрыть его от общественного мнения. Однако потом британская пропаганда стала
1 «Современник», т. 56, № 3-4, 1856, стр. 73.
533


намеренно преувеличивать значение Синопской битвы, требуя немедленного выступления «в защиту Турции». Парижские и лондонские банкиры поспешили заявить, что они готовы предоставить султану заем в 2 млн. фунтов стерлингов. Пальмерстон ультимативно потребовал от Абердина решительных шагов против России. Поскольку премьер еще колебался, воинственно настроенный «Пам» громогласно объявил, что уходит в отставку. Через 10 дней Пальмерстон преспокойно возвратился в министерское кресло, а старик Абердин дал согласие на ввод британской эскадры в Черное море, что было, по общему признанию, последним шагом к войне.
Во Франции были потрясены известием о Синопской битве. Наполеон III создал даже особую комиссию для расследования причин поражения турецкого флота. Затем он призвал британского посла лорда Каули и заявил ему, что надо немедленно «вымести с моря русский флаг».
В ночь на 4 января 1854 г. английская и французская эскадры прошли через Босфор в Черное море. Два месяца спустя правительства западных держав потребовали от Николая I вывести русские войска из Дунайских княжеств. 27 марта королева Виктория, а днем позже император Наполеон III официально объявили России войну.
Правда, надежда французских и английских дипломатов поднять против России всю Европу не осуществилась. Ни одно из европейских государств, кроме небольшого Сардинского королевства, не присоединилось к антирусской коалиции, да и сардинский король примкнул к ней лишь почти год спустя, в январе 1855 г.
Однако Австрия, хотя и не вступила в войну, но заняла откровенно враждебную России позицию. Враждебность эта проявлялась все сильнее по мере активизации военных действий на Дунайском театре и подъема национально-освободительного движения на Балканском полуострове.
В марте 1854 г. русские войска перешли на правый берег Дуная возле Браилова и, продвинувшись к югу, осадили турецкую крепость Силистрия. Этими действиями Николай I еще надеялся принудить султана к миру раньше, чем правительства Англии и Франции окажут ему реальную военную помощь.
Хотя назначенный главнокомандующим русской армией престарелый фельдмаршал Паскевич проявлял чрезмерную осторожность, сам факт перехода русских войск через Дунай и вступление их на болгарскую землю имели серьезные политические последствия. Среди балканских народов пробудились новые надежды на освобождение от векового турецкого ига.
Греческие патриоты подняли восстание в Эпире. Вновь вспыхнули искры никогда не затухавшей освободительной борьбы в
534


горах Боснии и Герцеговины. Началась подготовка к восстанию и в Болгарии. Один из первых партизанских отрядов был сформирован известным болгарским революционером Георгием Ра- ковским.
Не присоединяясь открыто к антирусской коалиции, Австрия стала недвусмысленно угрожать России сосредоточением своих войск в Трансильвании на границе с Дунайскими княжествами. Паскевич вынужден был оглядываться через правое плечо, ожидая флангового удара со стороны австрийской армии. В конце концов он убедил доверявшего ему царя снять осаду Силистрии и вывести русские войска из Валахии и Молдавии.
20 июня 1854 г. за полчаса до решающего штурма Силистрии кн. М. Д. Горчаков получил приказ об отходе. Немедленно покинул он пределы Болгарии, а позднее отошел за Прут. Территорию Дунайских княжеств тотчас оккупировали австрийцы.
С выводом русских войск из Валахии и Молдавии противники России, казалось, могли считать себя удовлетворенными. Ведь именно очищения Дунайских княжеств требовали от царя, начиная с ним войну. Но теперь об этом уже никто не вспоминал. «Мы поддерживаем Турцию для нашего собственного дела и во имя наших собственных интересов...»,1—писал Пальмерстон Абердину в ноябре 1853 г. То, что Англия и Франция вмешались в русско-турецкую войну, преследуя собственные цели, стало совершенно очевидным.
Все, кому приходилось видеть летом
косвенногГеближения» 1854 г- императора Николая I, свиде-
тельствуют о том, что вид у него был сумрачный и озабоченный. По-видимому, он постепенно начинал осознавать, какие страшные последствия имели его грубые дипломатические просчеты. России приходилось вести войну не с одной только Турцией, а с могущественной коалицией держав, обладавшей явным превосходством в силах.
Против 700 тыс. русских солдат эта коалиция могла выставить свыше 1 млн., против русского, преимущественно парусного, флота она могла направить свои военно-морские силы, почти на ZU состоявшие из паровых судов.
О большой коалиционной войне против России на Западе говорили давно. Еще во время русско-турецкой войны 1828— 1829 гг. в Лондоне была издана книга под претенциозным названием «Замыслы России». Автором ее был полковник Джордж де-Лэси Ивэнс, служивший в главном штабе британской армии. Британский полковник доказывал возможность поражения России в результате морской блокады ее берегов и одновременных
1 Е. В. Тарле. Крымская война, т. II. М., 1941, сгр. 349.
535


второжений в ее пределы на наиболее уязвимых участках. Он предлагал, в частности, разрушить военно-морские базы России — Кронштадт и Севастополь, а также высадить десанты на побережье Финляндии, Крыма и Кавказа. Его прельщала перспектива нашествия на Закавказье иранских и турецких войск, руководимых британскими офицерами. Англичане не без основания рассчитывали использовать и Шамиля.
Нетрудно заметить, что в основе этих рассуждений Ивэнса лежала характерная для британской военной доктрины идея «стратегии косвенного сближения». Дело в том, что пока Англия оставалась главной «индустриальной мастерской мира» и крупнейшей колониальной державой, английская буржуазия заботилась об укреплении боевой мощи своего флота, но не считала нужным содержать большую армию. Она была уверена, что всегда найдет союзников на континенте, предоставив им денежные субсидии. Отсюда среди английских стратегов возникало убеждение, что победа может быть достигнута в результате «косвенного сближения» с противником посредством морской блокады, десантных операций, а главное — использования вооруженных сил союзников.
К тому же в 1854 г. «стратегия косвенного сближения» вполне устраивала английскую буржуазию еще и по той причине, что такая система ведения войны позволяла ограничить и локализовать военные действия. Стремясь ослабить царизм как соперника Англии на Востоке, британские министры и генералы вовсе не хотели, чтобы война привела к низвержению царизма как международного жандарма, к революционному переустройству России и Европы.
Разоблачая классовую сущность такой политики правящих кругов Англии, Ф. Энгельс писал в январе 1854 г.: («Но не следует забывать, что в Европе существует шестая держава, которая в определенные моменты заявляет о своем главенстве над всеми пятью так называемыми «великими» державами и заставляет дрожать каждую из них. Держава эта — Революция». Энгельс мечтал о том, что начавшаяся война послужит сигналом для того, чтобы «эта шестая и величайшая из европейских держав выступила вперед в блестящих доспехах и с мечом в руке» 1. Но именно такая перспектива и страшила правящие классы западных держав. Потому они и предпочитали военным операциям «стратегию косвенного сближения».
22 апреля 1854 г. англо-французская эскадра подвергла бомбардировке из 350 орудий Одессу. Но попытка высадить на окраине города десант потерпела неудачу. Малочисленный рус¬
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 10, стр. 6.
536


ский гарнизон, поддержанный добровольцами из местных жителей, не допустил неприятельские шлюпки к берегу.
Четырехорудийная батарея прапорщика Щеголева шесть часов продолжала единоборство с корабельной артиллерией противника. Меткими выстрелами она повредила три вражеских корабля.
После варварской бомбардировки Одессы неприятельские корабли еще некоторое время крейсировали в этом районе. Один из них — лучший паровой фрегат британского флота «Тигр» — сел на мель недалеко от города. После обстрела его русской артиллерией команда фрегата сдалась в плен. Снятая с «Тигра» пушка и поныне стоит на Приморском бульваре Одессы как памятник доблести и славы защитников города.
С весны 1854 г. английская эскадра бороздила волны Балтийского моря. Она отправилась туда еще в марте, за две недели до объявления войны России. Ее провожала на своей яхте сама королева Виктория.
Однако атаковать с моря Кронштадтскую крепость английский адмирал Чарльз Непир не рискнул. Выждав, пока к нему присоединилась французская эскадра, имевшая на борту десантный отряд, он направился к Аландским островам, расположенным при входе в Ботнический залив, окружив недостроенное русское укрепление Бомарзунд.
Целый месяц блокировали этот пункт почти полсотни боевых судов британского и французского флота, подвергая его время от времени ожесточенной бомбардировке. Наконец, был высажен десант численностью свыше 11 тыс. солдат и офицеров. Почти все они были французами. Англичане ограничились высадкой небольшого отряда, имевшего чисто символическое значение. Девять дней шла упорная борьба за полуразрушенные стены и башни Бомарзунда, который мужественно защищали 1600 русских солдат и матросов. Только на десятый день враги овладели развалинами. Удовлетворившись этим, они погрузили обратно на суда десантный отряд и ушли в море.
Как ни старались адмиралы преувеличить значение своего успеха на скалистых Аландских островах, их реляции не вызвали восторга ни в Англии, ни во Франции. Непир был отрешен от командования эскадрой. Его коллега — французский адмирал Парсеваль —■ получил другое назначение.
Еще большую неудачу потерпели неприятельские военно- морские силы у берегов далекой Камчатки, где они пытались захватить порт Петропавловск. Несколько раз вражеские корабли подвергали город бомбардировке. Дважды высаженный с кораблей десант атаковал береговые батареи, наспех устроенные накануне появления англо-французской эскадры. 900 русских солдат и матросов под командованием храброго генерала
537


В. С. Завойко стойко защищали родную землю. Местные жители— русские и ительмены, вооруженные охотничьими ружьями, помогали им, как могли. Когда участь Петропавловска, казалось, уже была решена, Завойко собрал последние резервы и бросил их в контратаку. Внезапным штыковым ударом противник был обращен в бегство.
Еще меньшее влияние могли оказать на ход войны нападения английских кораблей на Соловецкий монастырь в Белом море и на маленький городок Колу на Мурманском побережье. В обоих случаях эти нападения были отражены не столько войсками, сколько местными жителями.
Не оправдали надежд лондонских и парижских стратегов и турецкие паши. Каждая попытка турецкой армии вторгнуться в пределы Закавказья неизменно терпела неудачу. В июне 1854 г. турки потерпели поражение в Гурии, в июле были отброшены на эриванском направлении. Преследуя их, небольшой русский отряд овладел городом Баязет, расположенным недалеко от турецко-иранской границы. Наконец, 5 августа 18-тысячный русский корпус генерала В. О. Бебутова столкнулся на карсском направлении с главными силами турецких войск, насчитывавшими до 60 тыс. пехоты и конницы. По совету английского офицера Гюйона турецкий командующий Зариф-паша растянул свои войска подковой в надежде обойти русских с флангов. Это позволило Бебутову бить врага по частям, искусно маневрируя на поле боя. Русская конница сначала заставила перейти к обороне неприятельскую пехоту на левом фланге, а потом ринулась на выручку своей пехоте, сдерживавшей яростный натиск врага в центре. Большую роль сыграл при этом и меткий огонь русских артиллеристов, поражавших противника картечью с близких дистанций. В итоге армия Зариф-паши была разгромлена. Остатки ее укрылись за неприступными стенами Карса.
Битой оказалась и ставка на имама Шамиля. Его вторая попытка нанести удар в тыл русским войскам через Кахетию, как и первая, закончилась провалом. В середине июля 1854 г. конные отряды дагестанских мюридов продвинулись до селения Цинандали, находившегося в 60 км от Тифлиса, но затем были отброшены подоспевшим русским отрядом и местным грузинским ополчением.
Осенью 1854 г. противники России решили нанести удар по главной базе русского Черноморского флота — Севастополю. Для этого они сосредоточили на побережье Болгарии в районе Варны большую экспедиционную армию, а затем высадили ее в Крыму. Главнокомандующий французским десантным корпусом маршал Сент-Арно бахвалился: «Лишь только я высажусь в Крыму и бог пошлет нам несколько часов штилю — кончено:
538


я владею Севастополем и Крымом» К Лорд Раглан, командовавший английскими войсками, был более сдержан в речах, но разделял уверенность своего коллеги в том, что если высадка пройдет удачно, то судьба Севастополя и русского флота будет предрешена.
Однако вопреки ожиданиям английских и французских стратегов их десантная операция в Крыму вылилась в затяжную и изнурительную борьбу за Севастополь, вошедшую в историю под названием «Крымской кампании». Традиционная «стратегия косвенного сближения» потерпела в войне с Россией полное крушение.
4
Крымская кампания
Командование русскими войсками в Крыму Николай I поручил кн. А. С. Меншикову. Второй раз этот фаворит царя появлялся Альма на авансЧене событий. Теперь ему предоставля¬
лась возможность принять активное участие в войне. Однако в области военного искусства Меншиков был таким же дилетантом, как и в дипломатии. Когда ему впоследствии приходилось оправдываться за неудачи, он подчеркнуто заявлял: «Я не тактик!», хотя хвалиться этим было нечего.
Привыкнув ко всему относиться скептически, Меншиков оставил без внимания слухи о приготовлениях противников к десантной операции. «Неприятель никогда не мог осмелиться сделать высадку, а по настоящему позднему времени высадка невозможна», — писал он за два дня до начала этой операции.
Имея свыше 35 тыс. солдат и офицеров, Меншиков не выделил ни одного человека для охраны западного побережья полуострова. Поэтому ничто не помешало вражеской армаде в составе 360 судов приблизиться утром 14 сентября 1854 г. к приморскому городку Евпатории и начать высадку войск на пустынный песчаный пляж. Спустя несколько дней здесь оказалась уже вся 62-тысячная союзная армия. Ею командовали Сент-Арно и Раглан.
Маршал Сент-Арно в Алжире без колебаний истреблял арабов, в Париже’не задумываясь расстрелял на Больших бульварах толпу мирных граждан, протестовавших против бонапартистского переворота. Теперь он жаждал быстрых и решительных действий в Крыму. Сент-Арно был еще не стар. Ему шел 58-й год. Но он растратил силы и здоровье в парижских  11 «Русский архив», 1867, № 12, стр. 1611.
539


кабаках и алжирских притонах. Не прошли даром и потрясения, связанные со всякими сомнительными аферами, вроде опустошения полковой кассы, которую ему доверили как казначею, или попытки заложить в лондонском ломбарде одеяла своей квартирной хозяйки. Разумеется, это все были «грехи молодости», но они давали себя знать теперь, когда его грызла хроническая болезнь и слабеющий организм уже не мог сопротивляться ей. И сознавая близость рокового исхода, Сент-Арно спешил с окончанием этой кампании.
Лорд Раглан, наоборот, был флегматичен и медлителен. Почти 40 лет минуло с тех пор, как он молодым офицером потерял руку в сражении при Ватерлоо, и все это время он вел спокойную, размеренную жизнь типичного английского аристократа.
Союзная армия не задержалась в Евпатории. Как только была выгружена на берег артиллерия, войска западных держав построились в походные колонны и двинулись на юг, к Севастополю.
20 сентября Меншиков попытался остановить вражескую армию на рубеже реки Альма, но не сумел правильно организовать оборону и управление боем. Обойдя при поддержке огня своих кораблей левый фланг русских войск, французская пехота принудила их к отходу. При этом сказалось не только почти двойное превосходство в живой силе, но в еще большей степени — преимущество в боевой технике. В то время, как вражеские солдаты были все вооружены штуцерами, у русских насчитывалось всего 1660 стрелков-штуцерников, а остальные имели старые гладкоствольные ружья. Это позволяло французским и английским пехотинцам безнаказанно поражать русских солдат.
Тем не менее русская пехота проявила в сражении большую стойкость и где только было можно отбрасывала врага штыковыми контратаками. Так, Владимирский пехотный полк ударом в штыки обратил в бегство наступавших на центральном участке англичан, но использовать этот тактический успех растерявшиеся царские военачальники не сумели. Противник оправился и стал поражать русских бойцов губительным штуцерным и картечным нгнем. Вскоре Меншиков отдал приказ об общем отступлении.
Выиграв сражение на Альме, враги были уверены в скором падении Севастополя, а это представлялось им уже концом не только Крымской кампании, но и всей войны. Только немногие высказывали сомнение в скором завершении кампании. Один из британских военачальников герцог Кембриджский, например, говорил, что если еще одна победа достанется английским генералам так же дорого, как успех на Альме, то они останутся с двумя победами, но без войска.
540


9%
i
и
z
2
Z
s
о


Не сумев задержать противника на Альме, Меншиков отвел свою армию к Севастополю, но через два дня неожиданно отошел с ней на северо-восток к Бахчисараю, бросив Севастополь и флот на произвол судьбы. Когда начальник штаба Черноморского флота вице-адмирал В. А. Корнилов спросил Меншикова, что же все-таки делать с флотом, тот с раздражением ответил: «Положите его себе в карман...»
Однако, находясь под впечатлением сражения на Альме, английские и французские военачальники не решились атаковать Севастополь с севера, а предприняли фланговый марш в обход Севастопольской бухты, чтобы обеспечить себе морскую базу в Балаклаве и затем уже начать действовать против севастопольских укреплений с юга. Это дало защитникам города драгоценное время для подготовки к обороне. Благодаря их решимости отстоять колыбель Черноморского флота и смелой инициативе флотских начальников — адмиралов В. А. Корнилова, П. С. Нахимова, В. И. Истомина, почти не защищенный с суши Севастополь в короткий срок превратился в грозную твердыню. Не только солдаты и матросы, но и мирные жители, включая женщин и детей, с утра до вечера трудились над сооружением укреплений. Небывалый патриотический подъем охватил все население города. В действие были приведены те силы, которые не учитывали ни стратеги западных держав, ни царь.
Командование вражеской армии своим решением о перемещении к Балаклаве помогло Корнилову и его соратникам использовать ресурсы Севастопольской базы и стихийно вспыхнувшее народное движение для организации отпора противнику. Нахимов говорил, что после войны непременно поедет за границу и публично назовет ослами лорда Раглана и генерала Канробера (сменившего умершего через девять дней после Альмы маршала Сент-Арно).
Севастополь ® то вРемя> когда союзники совершали свой обходный маневр, Севастополь лихорадочно готовился к обороне. На холмах вокруг города с юга было устроено семь бастионов, связанных между собой другими, менее значительными по размерам укреплениями — редутами, батареями, люнетами, а кое-где просто траншеями. Повсюду среди мешков с песком и засыпанных землей плетеных круглых корзин (или «туров») грозно смотрели в сторону противника жерла орудий, а над земляными валами показывались иногда флотские бескозырки часовых-наблюдателей. Особенностью наскоро сделанных севастопольских укреплений было то, что на всем семикилометровом протяжении оборонительной линии они были приспособлены к местности.
Английские и французские военные инженеры сначала с презрением относились к таким укреплениям, видя в них непро-
542


Адмирал П. С. Нахимов
стительное отступление от шаблонов и догм, установленных еще в XVIII в. западноевропейскими фортификаторами. На деле же оказалось, что подобная система оборонительных сооружений гораздо более отвечает новым условиям боя.
Русский военный инженер А. 3. Теляковский еще за восемь лет до Крымской войны доказывал необходимость теснейшей увязки сооружаемых укреплений с тактическими задачами и свойствами местности. Руководившие устройством севастопольских укреплений инженеры Э. И. Тотлебен, В. П. Ползиков, А. В. Мельников и другие старались претворить в жизнь эту идею Теляковского. Особые заслуги в создании оборонительных сооружений принадлежат Тотлебену. В результате система обороны Севастополя оказалась основанной на передовых принципах фортификационного искусства. Неприятельским военным инженерам пришлось потом заимствовать эти принципы от русских.
543


Для того чтобы вооружить новые укрепления, со старых кораблей были сняты и свезены на берег 2 тыс. орудий, а сами корабли затоплены при входе в Большую бухту. Вместе с пушками сошли на берег и моряки, пополнившие малочисленный севастопольский гарнизон. В первые дни обороны, когда Мен- шиков увел свою армию к Бахчисараю, в Севастополе насчитывалось всего около 16 тыс. солдат резервных батальонов и матросов береговых экипажей. Влившиеся в ряды защитников города моряки не только умножили их численность, но воодушевили их на борьбу с врагом.
Черноморцы стали душой севастопольской обороны. «Внезапно предстал врагам на суше, будто по мановению волшебного жезла, окаменелый флот,— писал участник войны.— Бортами повернутые к врагу, неподвижно стоят стопушечные корабли, люки открыты, фитили горят, все готово... Идите, дорогие гости!»
И несмотря на то, что в самом Севастополе было немало армейских генералов, а неподалеку находился и сам главнокомандующий Меншиков, защитники города признавали старшим начальником только флотского командира Корнилова. Его уважали как справедливого и храброго начальника. «Товарищи,— обращался он к защитникам Севастополя.— ...Будем драться до последнего. Отступать нам некуда: сзади нас — море... Если кто из начальников прикажет бить отбой, заколите такого начальника... Если б я приказал ударить отбой, не слушайте, и тот подлец будет из нас кто не убьет меня...» 1
Нетрудно представить, с какой силой звучали такие слова на бастионах осажденного города накануне решительной схватки с врагом. Недаром очевидцы рассказывают, что эту, записанную на листках речь Корнилова матросы передавали из рук в руки, так что, кто и не слышал ее из уст самого адмирала, все равно знал ее содержание.
Все еще надеясь овладеть Севастополем методом ускоренной атаки, командование англо-французской армии назначило на 17 октября бомбардировку города, вслед за которой должен был последовать штурм. С утра заговорили с обеих сторон сотни орудий. Порох был тогда дымный, и скоро артиллеристы уже не могли различать цели. Они наводили орудия и стреляли по блеску неприятельских выстрелов.
Бастионам был нанесен серьезный ущерб, но защитники Севастополя под огнем врага восстанавливали повреждения. Русская артиллерия выпустила почти в 3 раза меньше снарядов, однако огонь ее был метким. Многие неприятельские ба-
1 «Вице-адмирал Корнилов». Сборник документов. М., 1947, стр. 294 и сл.
544


Вице-адмирал В. А. Корнилов
тареи были подавлены, три пороховых склада взорваны, некоторые корабли серьезно пострадали. Ф. Энгельс писал по этому поводу: «Русские за несколько часов заставили замолчать огонь французских батарей и в течение всего дня вели почти равный бой с английскими батареями». Он подчеркивал, что «защита русских сильно отрезвила победителей в сражении на Альме» 1.
Стойкость защитников Севастополя и мощь их ответного огня заставили англо-французское командование отказаться от мысли овладеть городом штурмом и перейти к осаде.
Так севастопольцы выдержали первое грозное испытание. Однако их радость была омрачена большими потерями. Среди жертв первой бомбардировки оказался и Корнилов. Он был смертельно ранен ядром на Малаховом кургане. «Отстаивайте же Севастополь...»,—успел он сказать боевым товарищам перед тем как потерял сознание. После смерти Корнилова руководст-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 10, стр. 546—547.
35 История СССР, т. IV
545


во обороной города перешло к Нахимову. Его ближайшим помощником был контр-адмирал Истомин.
Убедившись, что Севастополь способен сопротивляться, Мен- шиков со своей полевой армией приблизился к Большой бухте с тем, чтобы, обойдя ее с востока, создать угрозу вражеской армии. Поздней осенью, в октябре и ноябре 1854 г., он дважды пытался атаковать позиции противника на подступах к Балаклаве, но выделял незначительные силы, состоявшие к тому же из отдельных отрядов, действовавших крайне несогласованно. В первый раз русская пехота овладела четырьмя неприятельскими редутами, но из-за малочисленности отряда успех развить не могла. Лорд Раглан бросил в контратаку английскую кавалерийскую бригаду. Однако она почти вся была уничтожена в долине, которую потом англичане прозвали «долиной смерти». Второй раз русские войска столкнулись с английскими в районе Инкерманских высот. Английская дивизия генерала Каткарта пыталась обойти захватившие вражеский редут два русских полка, но сама была обойдена подошедшим на выручку третьим полком. Оказавшись фактически в окружении, англичане подверглись полному разгрому. Сам Каткарт был убит, однако на помощь англичанам подоспели французские войска. К русским же подкрепления не подходили. Правда, русская пехота держалась стойко, но генерал Данненберг, которому Мен- шиков доверил руководство действующим отрядом, растерялся и приказал отступать.
Несмотря на то, что бездарные царские военачальники не сумели заставить противника снять осаду Севастополя, атаки русских войск под Балаклавой и Инкерманом отвлекли внимание англо-французского командования и фактически принудили его перейти к обороне.
С конца ноября наступила сырая, ветреная черноморская зима. От холодных дождей и мокрого снега трудно было найти укрытие в затопленных водой траншеях и дырявых палатках. Не имея теплой одежды и топлива, английские и французские солдаты проклинали своих военачальников, обещавших им еще так недавно скорую победу. Грипп и дизентерия стали косить ряды осаждающих войск больше, чем русские пули. Об упадке духа в английских и французских частях свидетельствовал рост дезертирства. Иногда к русским перебегало до 30 вражеских солдат за одни сутки.
Разумеется, от зимних холодов страдали и защитники Севастополя. Отдаленность Крымского побережья от жизненных центров страны затрудняла снабжение войск, а царившие в интендантском ведомстве бюрократизм, казнокрадство и взяточничество чиновников окончательно дезорганизовывали его. В результате многие бойцы имели по одной рубахе, мерзли в ко¬
546


ротких матросских бушлатах и ветхих шинелях. Теплых шапок и полушубков не хватало. Запасы круп и муки быстро истощались.
Враги располагали в Крыму крупным преимуществом в боевой технике. Они имели паровой флот, более совершенные нарезные ружья — штуцера, большее число артиллерийских орудий и боеприпасов. Севастопольский же гарнизон, наоборот, постоянно терпел острую нужду в оружии, снарядах, порохе. Боеприпасы подвозились из глубины страны на повозках, запряженных волами, которые медленно тащились по размытым дождями проселочным дорогам. Военный министр В. А. Долгоруков знал об этом, но не предпринимал ничего, чтобы наладить снабжение осажденного Севастополя боеприпасами. Мен- шиков же лишь острил, что «князь Долгоруков имеет тройное отношение к пороху: он пороху не нюхал, пороху не выдумал и не посылает пороху в Севастополь». От этих острот русским артиллеристам, вынужденным отвечать одним выстрелом на три- четыре неприятельских, было, разумеется, не легче.
Русские матросы и солдаты своей кровью расплачивались за военную и экономическую отсталость крепостной России, за неподготовленность ее к войне с западными державами, за гнилость царского режима. И все-таки, несмотря на явные преимущества по сравнению с Россией в материальном отношении, «...Англия и Франция вместе возились целый год со взятием одного Севастополя» 1.
В чем же были причины этого? Почему теснившиеся на прибрежном плацдарме войска западных держав не могли овладеть полуразрушенным городом, находившимся на краю огромной континентальной страны?
Конечно, свою роль сыграли храбрость, мужество, стойкость защитников Севастополя, их преданность воинскому долгу и любовь к Родине. Хотя война и началась как несправедливая и захватническая с обеих стороп, вторжение врага в пределы России пробудило в народе патриотическую тревогу, а это поддерживало защитников осажденного города.
Многочисленными примерами героизма украшена летопись обороны Севастополя. Вице-адмирал Ф. М. Новосильский жаловался, что подчиненные ему флотские артиллеристы не выполняют его приказа об отводе их в тыл на отдых, «изъявляя готовность защищаться и умереть на своих местах». Хирург Н. И. Пирогов писал из Севастополя, что едва ли не каждый раненый из находившихся в его лазарете «горюет не о потерянной руке или ноге, а скорбит душой о том, что не может остаться в рядах своих товарищей». Многие из раненых по этой при¬
1 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 9, стр. 153.
35*
547


чине вовсе не ложились в лазарет, а, сделав наскоро перевязку, оставались в строю. Раненный в руку матрос Колпаков отказался покинуть свое орудие, заявив командиру: «Помилуйте, ваше благородие, разве одною рукой нельзя действовать?»
Запросто приходили на бастионы и батареи матросские жены и дочери Ефросинья Прокофьева, Авдотья Скринникова и многие другие, приносившие с риском для жизни кувшины с холодной водой и квасом, корзинки с оладьями, узелки с вяленой рыбой. В минуты затишья они поили и кормили бойцов, а во время бомбардировок перевязывали и выносили из-под огня раненых.
Немалому числу пострадавших от вражеских пуль и бомб спасли жизнь 18-летняя дочь матроса Даша Севастопольская и молодая жена офицера Елизавета Хлапонина, приехавшая вместе с мужем в осажденный город да так и оставшаяся здесь до конца осады. Вместе со своими боевыми подругами, работавшими в севастопольских лазаретах, они являли пример истинного милосердия и беззаветного служения людям, обреченным на смерть или страдания.
Не посрамили памяти погибших на боевом посту отцов-мат- росов 12-летний Максим Рыбальченко и 10-летний Коля Пшцен- ко, а с ними и другие их сверстники, подносившие боеприпасы и помогавшие заряжать орудия.
Недаром каждый, кто приезжал в осажденный Севастополь, испытывал какое-то особое волнующее чувство, будто приобщался к источнику доблести и геройства. Хорошо и проникновенно сказал об этом Л. Н. Толстой. «Не может быть,— писал он в своих „Севастопольских рассказах44, — чтобы при мысли, что и вы в Севастополе, не проникло в душу вашу чувство какого-то мужества, гордости, и чтоб кровь не стала быстрее обращаться в ваших жилах...»
Но как бы ни было велико в данном случае значение морального фактора, необходимо учитывать, что армии западных держав оказались не подготовленными к ведению боя в тех условиях, в каких им пришлось действовать под Севастополем.
Английская пехота, несмотря на преимущества своего вооружения, придерживалась устаревшей линейной тактики. Ведя свои полки в атаку, британские офицеры гарцевали на великолепных конях перед строем растянутых в линию батальонов, обращая главное внимание на соблюдение равнения шеренг. Скованная линейными построениями английская пехота не могла маневрировать на поле боя, проявляла склонность к пассивной обороне, не умела применяться к местности и действовать в рассыпном строю. К тому же одетые в красные мундиры английские солдаты представляли прекрасную мишень для русских стрелков.
548


Н. И. Пирогов
Комплектуемая по принципу наемного рекрутирования английская армия отличалась низким моральным качеством солдат и невежеством офицеров. Ф. Энгельс отмечал, что «британской армии принадлежит честь поставить первый значительный контингент... дезертиров» под Севастополем и что «половина неудач британской армии в Крыму объясняется непригодностью всего ее офицерского состава» 1.
Несколько лучше были подготовлены в тактическом отношении французские войска, но и они сочетали новые формы и методы боя с устаревшими. «Тактический устав французской армии, — писал Энгельс, — представляет собой удивительную смесь воинского здравого смысла и устаревших традиций» 1 2.
Лучшими солдатами французской армии в Крыму были солдаты африканских колониальных войск — «зуавы». Имея за плечами опыт длительной войны в Алжире, они хорошо приме-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. И, стр. 453, 456.
2 Там же, стр. 446.
549


нялись к местности и вели бой в рассыпном строю. Однако они не отличались дисциплиной и стойкостью при штыковых атаках. Французские военачальники предпочитали под Севастополем фронтальные атаки, в ходе которых их войска несли большие потери. К тому же они часто неправильно определяли направление главного удара, ошибаясь в оценке сил и возможностей севастопольского гарнизона.
Англо-французский флот держался под Севастополем крайне пассивно. Его попытки проникнуть в Большую бухту решительно отражались русскими береговыми батареями.
Между тем руководители севастопольской обороны Нахимов, Истомин, Тотлебен и другие сумели учесть новые тенденции в развитии военного искусства, обусловленные техническим прогрессом огнестрельного стрелкового и артиллерийского оружия. Они раньше своих противников осознали, какое значение при возросшей силе огня имеет постоянное совершенствование оборонительных позиций, оборудованных траншеями, блиндажами, ходами сообщения, всякого рода заграждениями. Иными словами, они впервые в военной истории применили позиционные формы вооруженной борьбы, сковав тем самым наступательную активность противника.
Защитники Севастополя наносили врагу внезапные удары смелыми вылазками и ночными поисками. Особенно отличались при этом лейтенант Н. А. Бирюлев, матросы Петр Кошка и Игнатий Шевченко, солдат Афанасий Елисеев. Сапер Жуков с тремя товарищами во время ночного поиска столкнулся во мраке с группой неприятельских солдат. Не растерявшись, Жуков громко скомандовал: «Колонна, вставай!.. Колонна, в штыки, марш!» Французы испугались и бросились врассыпную, а Жуковская «колонна» из трех человек преследовала их.
Чаще вылазки предпринимались отрядами по 100—200 бойцов, но иногда в них участвовали целые полки. Они наносили серьезный ущерб противнику, мешая осадным работам и заставляя его постоянно находиться в изматывающем напряжении и тревоге.
Заметив, что неприятель продвигает свои траншеи в направлении Малахова кургана, генерал С. А. Хрулев с двумя пехотными полками темной февральской ночью произвел крупную вылазку и захватил одну из лежавших впереди высот. В последующие ночи были захвачены новые высоты на расстоянии более 1,5 км от главной оборонительной линии. Напрасно французы пытались отбить их. Русские держали захваченный рубеж прочно, закрепились на нем, зарывшись в землю и установив там свыше 20 легких орудий. Врагам понадобилось несколько месяцев, чтобы опять приблизиться к севастопольским бастионам.
550


Ф. Энгельс высоко оценивал значение выдвигаемых русскими перед главной оборонительной линией полевых укреплений. «Сооружение за последнее время на Малаховом кургане и перед бастионом Корнилова выдвинутых вперед укреплений,— писал он в марте 1855 г.,— не имеет себе равных в истории осад и характеризует их организаторов как первоклассных специалистов в своей области» *.
С неиссякаемой энергией вели защитники Севастополя подземную минную войну. Всего за время обороны города русскими саперами было отрыто 7 тыс. метров подземных галерей и произведено 94 взрыва. Руководил подземной войной капитан А. В. Мельников. Полгода он почти не выходил на поверхность. В шутку его называли «обер-крот».
Таким образом, не только стойкость и мужество, но и боевое мастерство защитников Севастополя позволило им 349 дней противостоять превосходившему их в живой силе и технике противнику.
Однако с течением времени неравенство в силах и вооружении неизбежно ощущалось все острее. С апреля 1855 г. вражеская артиллерия стала усиленно бомбардировать Севастополь и его укрепления. В Балаклаве высаживались новые подкрепления. Специально проложенная от Балаклавы к позициям англо-французских войск железная дорога обеспечивала доставку боеприпасов. Каждая вражеская пушка имела в среднем запас в 600 снарядов, а русская — только 150. К лету против 40-тысячного севастопольского гарнизона стояла 140-тысячная неприятельская армия.
Но штурм, которого с таким нетерпением ждали на Западе, все откладывался. Канробера сменил новый главнокомандующий — генерал Пелисье. От него ждали решительных действий, но и он не сразу рискнул бросить в атаку свои дивизии.
Только в начале июня французам удалось ценой больших потерь вернуть высоты перед Малаховым курганом, захваченные русскими во время февральских вылазок, и лишь после этого Пелисье и Раглан приняли решение о штурме.
Целые сутки осадные батареи громили севастопольские укрепления. На рассвете 18 июня артиллерия вдруг смолкла. 30 тыс. одетых в парадную форму французов поднялись из своих траншей и сомкнутыми колоннами двинулись с ружьями наперевес прямо к Малахову кургану. Около 15 тыс. англичан стройными шеренгами направились на соседний с курганом Третий бастион.
Поврежденные бомбардировкой, местами осыпавшиеся бастионы и батареи Севастополя задрожали от орудийных залпов,
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 11, стр. 180.
551


окутались пороховым дымом. Французская атака захлебнулась в 30—40 шагах от Малахова кургана; англичане принуждены были залечь перед Третьим бастионом намного дальше.
В ходе повторных атак одной французской бригаде удалось захватить расположенную поблизости от Малахова кургана батарею П. Л. Жерве. Прискакавший сюда на взмыленном коне генерал Хрулев увидел, как отдельные группы вражеских солдат уже просочились на окраину Корабельной слободки и обошли западный скат кургана. Резервов под руками у Хрулева не было. Вдруг он заметил показавшуюся из-за поворота команду, которая возвращалась с ночных оборонительных работ. Это была рота Севского пехотного полка. «Благодетели, за мной! В штыки!» — скомандовал генерал и, чтобы ободрить бойцов, добавил: «Дивизия идет на помощь!» Никакой дивизии, конечно, не было поблизости и в помине. Но лихая контратака 138 пехотинцев, частично вооруженных кирками и лопатами, оказалась столь внезапной, что враги дрогнули и стали пятиться назад. Подоспевшие вскоре подкрепления — шесть рот Якутского полка — отбили затем и батарею Жерве.
Уже к 7 часам утра штурм был отбит повсюду. Свыше 7 тыс. солдат и офицеров потеряла англо-французская армия, не добившись никакого успеха. Таковы были официальные данные. Пленные, говоря о потерях, называли вдвое большую цифру.
На Западе были уверены, что штурм завершится взятием Севастополя. День 18 июня был избран не случайно. За 40 лет до того в этот день Наполеон I потерпел поражение под Ватерлоо. Победой под Севастополем Наполеон III хотел доказать, что он превосходит своего дядю в области стратегии. Однако 18 июня осталось черным днем в бонапартистском календаре и на этот раз. Неудачу штурма все обозреватели восприняли как серьезное поражение англо-французской армии. Лондонская биржа реагировала на это резким падением курса акций.
Севастополь выстоял. Но ряды его защитников редели. Давно вышли из строя опытные флотские артиллеристы. Мало осталось бывалых матросов и солдат, героев весенних вылазок. Один за другим гибли лучшие военачальники.
Еще в марте 1855 г. вражеским ядром оторвало голову ближайшему помощнику Нахимова Владимиру Ивановичу Истомину. Бесстрашный и распорядительный командир, он делил с подчиненными все тяготы боевой жизни. Даже свою кровать он приказал перенести в блиндаж на Малаховом кургане. Впрочем, в блиндаже его видели редко. Когда ему советовали пойти в укрытие, он спокойно отвечал: «Наше общее назначение — умереть, защищая Севастополь. Еще в день первой бомбардировки я выписал себя в расход и живу только за счет плохой стрельбы англичан и французов»,
552


К сожалению, враги не всегда стреляли плохо. Под вечер 28 июня на Малахов курган приехал Нахимов. Поднявшись на вал, он стал рассматривать в подзорную трубу неприятельские позиции. Его золотые эполеты блестели в лучах клонившегося к закату солнца. Французские стрелки воспользовались этой мишенью. Несколько штуцерных пуль просвистели возле адмирала. Одна пронзила голову. Он умер через день, не приходя в сознание.
Трудно было защитникам Севастополя свыкнуться с мыслью, что нет с ними больше Павла Степановича. Один из участников обороны писал тогда: «...нет матроса и офицера, который бы не оплакивал в Нахимове заботливого отца, нет храброго воина, который бы не потерял в нем путеводителя на стезе долга и отваги» *.
Хоронили Нахимова в душный пасмурный день. Глухо шумел прибой. Казалось, что само Черное море провожает в последний путь своего героя. Скупые слезы катились по загрубевшим щекам моряков, не раз смотревшим в лицо смерти. Гроб Нахимова был покрыт изорванным ядрами еще при Синопе корабельным флагом. Его опустили в склеп Владимирского собора рядом с гробницами прославленных черноморских адмиралов — Лазарева, Корнилова, Истомина.
В июле и августе 1855 г. мощь огня вражеской артиллерии нарастала. Ежедневно гарнизон Севастополя терял во время бомбардировок до 2 тыс. и более человек ранеными и убитыми. Сменивший Меншикова престарелый кн. М. Д. Горчаков появился как-то на Втором бастионе. «Много ли вас на бастионе?» — спросил он солдат. «Дня на три хватит, ваше сиятельство»,— ответили бойцы.
Кн. М. Д. Горчаков пытался облегчить положение осажденного Севастополя контрударом во фланг противника. В середине августа русские войска, перейдя речку Черную, впадавшую в Большую бухту, атаковали занятые врагом Федюхины высоты. Однако опять силы оказались распылены, действия отдельных отрядов не согласованы, резервы не тронуты. Понеся большие потери, атакующие части отошли назад.
После неудачного сражения на Черной речке дальнейшая оборона Севастополя казалась Горчакову бесперспективной. Он приказал начать подготовку к эвакуации города. Был наведеп плавучий мост через Большую бухту протяжением до 900 метров, перевезены на Северную сторону штабы, управления, госпитали.
5 	сентября враги возобновили ожесточенную бомбардировку Севастополя. Она продолжалась три дня. Второй бастион был  11 «П. С. Нахимов». Документы и материалы. М-, 1954, стр. 501, 567.
553


превращен в груду развалин. Сильно пострадали укрепления Малахова кургана и Третьего бастиона: почти все орудия были подбиты, брустверы обвалились, рвы осыпались. Передовые траншеи противника оказались местами всего в 30 метрах от русских укреплений.
В полдень 8 сентября неприятельские войска бросились на штурм. На Малахов курган, где находилось 880 русских бойцов, хлынула масса французской пехоты численностью до 6 тыс. человек. Перебежать несколько десятков метров ничего не стоило. Русские артиллеристы успели сделать всего по одному выстрелу из шести уцелевших орудий, как враги уже ворвались в их расположение. Закипел яростный рукопашный бой на самом кургане. Малочисленные подкрепления, подходившие к его защитникам, не могли изменить соотношения сил. Все командиры были перебиты. Генерал Хрулев получил рану и контузию. Сменивший его генерал Юферов был убит. Принявший после него команду генерал Лысенко упал, тяжело раненный. Несмотря на героические усилия русских солдат, Малахов курган остался в руках противника.
Между тем атаки против Второго и Третьего бастионов были отбиты, и в 15 часов, не надеясь на успех штурма, Пелисье дал сигнал отбоя. Ожидая новых русских контратак, французы перешли к обороне и стали спешно окапываться на склонах Малахова кургана.
Старик Горчаков нашел в себе силы спустя два часа по окончании боя приехать на окраину Корабельной слободки. То, что он увидел оттуда — сотни трупов на подступах к кургану и французское знамя на его вершине,— потрясло генерала. Он принял решение оставить Южную сторону Севастополя.
Как только село солнце, в вечернее небо взвилась сигнальная ракета. По плавучему мосту русские войска потянулись на Северную сторону. Дул сильный ветер. Местами мост захлестывало волнами. Позади гремели взрывы и стояло багровое зарево. Отряды прикрытия уничтожали все, что еще уцелело на бастионах.
Крымская кампания окончилась, но не так, как хотелось бы руководителям западных держав. За груду камней и пепла на южном берегу Севастопольской бухты они заплатили потерей 73 тыс. своих солдат. Наступательная сила их армии была подорвана. Когда кое-кто в Париже стал говорить о необходимости активизировать военные действия, Пелисье заявил, что скорее уйдет в отставку, чем двинется в глубь Крымского полуострова.
►
Р?ятие Малахова кургана
554


Он даже не рискнул атаковать русские позиции на северном берегу Севастопольской бухты. Они так и остались нетронутыми до конца войны.
Последний акт затянувшейся трагедии был разыгран не в Крыму, а на Кавказском театре.
5
Борьба за Кавказ
Соглашаясь на предложение своих французских союзников о высадке экспедиционной армии в Крыму, британские военачальники не собирались отказываться от своей Десанты идеи вторжения с моря в пределы Кав-
на Кавказском побережье каза синопсжая победа Нахи¬
мова сорвала осенью 1853 г. предполагавшуюся высадку турецкого десанта на побережье Грузии. Однако весной 1854 г. с появлением англо-французского флота в Черном море возможность десантных операций на берегах Кавказа стала вполне реальной, тем более что Николай I приказал эвакуировать гарнизоны Черноморской береговой линии. Составлявшие эту укрепленную линию береговые форты были взорваны, и на всем протяжении от Поти до Анапы не осталось ни одного русского солдата.
Готовясь к высадке крупного десанта на побережье Абхазии, английские и французские стратеги рассчитывали на активную поддержку со стороны кавказских горцев. Как раз накануне Крымской войны среди адыгов (черкесов) появился наиб Шамиля Мухаммед-Эмин. Сначала он действовал на северном склоне Кавказского хребта, но затем стал оперировать на Черноморском побережье. Еще в 1852 г. он с 2 тыс. примкнувших к нему горцев пытался вторгнуться из района Сочи через Гагринский проход в Абхазию, но был остановлен русскими войсками на рубеже реки Мзымта возле мыса Адлер.
Впоследствии Мухаммед-Эмин признавался, что его военные действия против русских укреплений Черноморской береговой линии имели целью облегчить высадку турецких войск на побережье Кавказа.
Летом 1854 г. Мухаммед-Эмин посетил Константинополь и Варну, где находилась тогда штаб-квартира англо-французской армии. Сент-Арно доносил в Париж: «Помощник Шамиля Наиб- паша находится здесь в Варне с пятьюдесятью черкесскими вождями. Он только что мне предложил, если я высажусь в Чер- кессии с армией, поднять все племена и предоставить в мое распоряжение сорок тысяч вооруженных ружьями людей, чтобы
556


отрезать русским отступление и уничтожить их. Это очень соблазнительно».
Когда в марте 1855 г. в Сухуме высадился первый десантный отряд турецких войск под начальством Мустафы-паши, Мухаммед-Эмин установил с ним контакт. Турецкий главнокомандующий Омер-паша провозгласил Мухаммед-Эмина начальником всех горских ополчений Западного Кавказа, присвоив ему звание паши и подарив генеральские эполеты.
Обещанная Мухаммед-Эмином «черкесская конница» пришлась бы турецкой экспедиционной армии весьма кстати при дальнейшем продвижении ее в глубь Закавказья. Однако в действительности наиб Шамиля не прислал Омер-паше и сотни всадников. Ни многолетняя проповедь «священной войны», ни заклинания мулл, ни репрессии в отношении черкесских старшин — ничто не могло заставить свободолюбивых горцев стать под знамена султана и британской королевы. Не для того они отстаивали свою независимость от русского царизма, чтобы стать покорными подданными и рабами падишаха. «...Перспектива присоединения к Турции, по-видимому, отнюдь не приводит их в восторг» *,— писал о горцах Кавказа К. Маркс.
Когда в мае 1855 г. англо-французские десанты были высажены в районе Анапы, а в сентябре — на Таманском полуострове, адыги не оказали им никакой поддержки. Не оказали помощи интервентам и широкие массы населения Абхазии.
Без поддержки местного населения высадившиеся на Тамани небольшие десантные отряды противников России и даже турецкая экспедиционная армия, оккупировавшая побережье Абхазии, не могли рассчитывать на серьезный успех.
Летом 1855 г. русские войска под командованием генерала H. Н. Муравьева блокировали Карс и отбросили полевые войска турецкой анатолийской армии к Эрзеруму. Для того чтобы отвлечь внимание русского командования и ослабить натиск русских войск в Армении, Омер-паша решил перейти в наступление, не дождавшись обещанной ему Мухаммед-Эмином горской конницы. Однако вследствие плохой организации и недостатка транспортных средств подготовка к походу заняла очень много времени. Только в середине октября 40-тысячная турецкая армия медленно двинулась из Сухума вдоль берега моря на юг. Командовавший русскими войсками в Западной Грузии генерал И. К. Баграти- он-Мухранский пытался задержать противника на рубеже реки Ингур, но 9-тысячный русский заслон оказался недостаточным. Обойдя его с флангов, турки форсировали реку и вторглись в Мегрелию.  1Вторжение в Грузию
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. И, стр. 522.
557


Осенние дожди замедлили продвижение турецкой армии. Это позволило русским войскам выиграть время и, оторвавшись от противника, закрепиться на берегу реки Цхенис-Цхали. В то же время в тылу медленно наступавших турок развернулась настоящая народная война. Население Западной Грузии сразу же восприняло вторжение армии Омер-паши как реальную угрозу восстановления турецкого владычества, от которого грузинский народ избавился благодаря присоединению к России. В памяти грузин воскресли страшные картины опустошительных нашествий турецких пашей, разорявших Грузию на протяжении нескольких столетий. В то время как некоторые грузинские князья стали заискивать перед оккупантами, крестьяне спрятали свои семьи в лесистых горах, а сами брались за оружие.
Отряды грузинского ополчения (как тогда говорили — «милиции») насчитывали свыше 10 тыс. добровольцев. Хорошо зная местность и передвигаясь среди густых колхидских лесов по едва заметным тропам, эти грузинские ополченцы оказывали большую помощь русским войскам. По отзыву русского главнокомандующего, «милиционеры, не ограничиваясь одною храбростью и удальством, исполняли долг самой строгой дисциплины». На боевом счету грузинского ополчения было немало разведывательных поисков, внезапных нападений на вражеские авангарды, глубоких рейдов в тыл неприятельской армии.
Невозможно подсчитать участников партизанских отрядов, действовавших в занятых турецкими оккупантами районах Мегрелии. Да дело было не столько в численности их, сколько в том влиянии, какое оказывали их дерзкие набеги на штабы и базы противника, на моральное состояние его солдат. Однажды грузинские партизаны разгромили штаб Омер-паши и едва не захватили в плен его самого. Другой раз они ворвались в главный город Мегрелии Зугдиди и почти полностью уничтожили стоявший там турецкий гарнизон. Нападения же партизан на обозы и походные колонны вражеских войск стали обычным явлением.
Война, которую развернул против захватчиков грузинский народ, замедлила наступление армии Омер-паши в гораздо большей степени, чем осенняя распутица. В декабре 1855 г. он узнал о падении Карса. Это окончательно убедило его в бесперспективности дальнейших операций в Грузии. Омер-паша приказал своим войскам отступать к берегам Черного моря.
Падение Карса Когда Карс был блокирован русскими, в нем находились 33-тысячный турецкий гарнизон и значительные запасы военного снаряжения и продовольствия. Руководивший обороной Карса английский генерал Вильямс надеялся выдержать длительную осаду до подхода подкреплений. 29 сентября по приказу Муравьева русские войска штурмовали
558


ВОЕННЫЕ ДЕЙСТВИЯ 1853—185S гг. в ЗАКАВКАЗЬЕ


Карс. Плохо организованный и недостаточно подготовленный, этот штурм был отражен турецким гарнизоном. Однако это не избавило турок от лишений, какими грозила им осада.
Царским войскам потребовалось почти два месяца, чтобы добиться капитуляции. В крепости начался голод, среди турецких солдат — массовое дезертирство. Надежд на помощь извне не осталось: Омер-паша застрял в Мегрелии, Эрзерум ничего не обещал. Военные ресурсы султанской Турции были исчерпаны.
Хмурым ноябрьским днем к русским аванпостам прибыл английский офицер с белым флагом в руках. Он передал, что генерал Вильямс запрашивает Муравьева об условиях капитуляции. На другой день к русскому главнокомандующему приехал и сам руководитель обороны Карса. 28 ноября акт о капитуляции был подписан: 16 тыс. турецких солдат, уцелевших к этому дню в осажденной крепости, сложили оружие и сдались в плен.
«Этим заканчивается третья удачная кампания русских в Азии: Карс и его пашалык завоеваны; Мингрелия освобождена от неприятеля». Так писал Ф. Энгельс после сообщения о падении Карса. Он подчеркивал, что если сопоставить эти успехи русских «...с тем фактом, что союзники заняли Южную сторону Севастополя, Керчь, Кинбурн, Евпаторию и несколько фортов на Кавказском побережье, то станет ясно, что достижения союзников фактически не так уж велики, чтобы оправдать бахвальство английской печати» *.
Каков бы ни был конечный исход войны, было очевидно, что борьба за Кавказ завершилась не в пользу противников России. Отбросить русских за линию Кубань — Терек не удалось, поднять против них кавказские народы оказалось невозможным. Кавказ остался за Россией — и в значительной мере это было обусловлено той поддержкой, какую оказало русской армии население одних районов этого края, и отказом от сотрудничества с оккупантами жителей других районов.
6
Конец войны
Приближалась третья военная зима. За исключением клочка земли на южном берегу Крыма и нескольких пунктов на побережье Кавказа, врагам не удалось ничего России””66 положение отторгнуть от России. От жизненных центров огромной континентальной страны они были далеко так же, как и в самом начале войны. Замыслы Пальмерстона оказались явно неосуществимыми. Наполеон III, не скрывая овладевшей им меланхолии, писал  11 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. И, стр. 615—616.
560


РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ В НАЧАЛЕ 50-х годов XIX в. (Европейская часть]


королеве Виктории: «Теперь вполне очевидно для всякого, что одними нашими силами мы не сможем сломить Россию». И так как Виктория не спешила высказывать свое мнение по столь щепетильному вопросу, французский император сам начал зондировать почву для мирных переговоров с русским правительством. Делалось это, разумеется, весьма деликатно и совершенно неофициально, через парижских и венских банкиров, но так, что русский посол в Австрии А. М. Горчаков не только узнал об этом, но даже вступил в переписку с одним из виднейших бонапартистов — гр. де Морни.
Многим казалось, что при такой ситуации Российская империя еще может продолжать войну. Однако некоторые более дальновидные русские деятели думали иначе. К ним принадлежал и генерал Д. А. Милютин, профессор военной академии и будущий военный министр. Свои взгляды он изложил в записке «Об опасности продолжения в 1856 г. военных действий».
Милютину хорошо было известно, что в армию было призвано уже около 1 млн. человек и передано почти 150 тыс. лошадей. Для крепостного хозяйства, где производство было основано исключительно на применении мускульной энергии, это имело тяжелые последствия. За этим последовало вызванное военными расходами увеличение налогов, потом эпидемии тифа и холеры, скосившие больше людей, чем их погибло на полях сра жений. Наконец, засушливое лето 1855 г. привело к неурожаю в ряде хлебородных губерний.
Особенно пострадали крестьяне южных губерний, примыкавших к главному театру военных действий. Здесь в связи с прохождением войск и перевозкой военных грузов жителей донимали постойная и подводная повинности, потравы полей армейскими лошадьми, расхищение кормов, скота и птицы проходившими командами.
На третьем году войны стали истощаться и запасы вооружения. Из 500 тыс. хранившихся в арсеналах ружей осталось лишь 90 тыс., из более 1,5 тысяч пушек — всего 253. Производство пороха и свинца и наполовину не удовлетворяло потребности армии в боеприпасах.
Но, занимаясь исследованием военно-экономического потенциала страны, Милютин почти не касался внутреннего политического положения империи. Между тем обострение нужды и бедствий народных масс вызвали новый подъем антикрепостнического крестьянского движения. Когда правительство вынуждено было прибегнуть к формированию ополчения, среди крестьян распространились слухи, что всех ополченцев после войны освободят от крепостной зависимости. Толпы крестьян двинулись в города, требуя, чтобы их записали в ополчение. Им пре ¬ граждали путь воинскими командами, гнали обратно, но они
36 История СССР, т IV
561


настаивали на своем. Особенно крупные размеры эти волнения приняли на Украине. На Киевщине и Черниговщине крестьяне отказывались выполнять барщину в пользу помещиков, объявляя себя «вольными казаками». Дело доходило до вооруженных столкновений с войсками, которых власти посылали для «усмирения непокорных».
Борьба против иноземных захватчиков сливалась в сознании крепостного крестьянства с борьбой против классовых врагов, идея защиты Родины — с идеей социального освобождения.
Это пугало дворян. Даже со стороны консервативно настроенных общественных деятелей стали раздаваться голоса о необходимости изменения политического курса с целью предотвращения крестьянской революции. Известный историк профессор М. П. Погодин убеждал правительство: «Мирабо для нас не страшен, но для нас страшен Емелька Пугачев... На сторону к Мадзини не перешатнется никто, а Стенька Разин лишь кликни клич! Вот где кроется наша революция, вот откуда грозят нам опасности...» 1
Либералы прямо призывали к отмене крепостного права путем проведения реформы сверху. «Решить умно... этот вопрос,— писал профессор К. Д. Кавелин,— значит спасти нас от бессмысленной резни и на пятьсот лет дать России внутренний мир и возможность правильного, спокойного преуспеяния, без скачков и прыжков» 1 2.
По свидетельству современника, вывод русских войск из Дунайских княжеств, вторжение противника в Крым и поражение Меншикова на Альме «произвели уныние на Москву и на всю Россию. Уже не было толков, что всех шапками забросаем».
В роли критиков выступали не только «благонамеренные» общественные деятели, но и крупные чиновники. Курляндский губернатор П. А. Валуев в своей публицистической записке под названием «Дума русского» причину всех бед видел в том, что правительство заботилось лишь о показном благополучии, скрывая весьма неприглядное истинное положение страны. «Взгляните на дело,—писал он.—...Сверху блеск, внизу гниль»3.
Морозным февральским утром 1855 г. засыпанный снегом Петербург узнал о смерти Николая I. Официально было объявлено, что царь умер от гриппа, но так как он обладал железным здоровьем, болел всего несколько дней, а до этого длительное время находился в очень подавленном состоянии, то по столице сразу поползли слухи о том, что император отравился. Этим
1 М. И. Погодин. Историко-политические письма и записки в продолжении Крымской войны. М., 1874, стр. 262.
2 Рукописный отдел Государственной библиотеки им. В. И. Ленина, ф. 231 (Погодин), II, п. 13, л. 41. Письмо Кавелина от 3 апреля 1856 г.
3 «Русская старина», 1891, май, стр. 352, 354.
562


слухам верили потому, что акт самоубийства, конечно, был возможен со стороны того, кто нес главную ответственность за трагические для России события тех мрачных лет.
К тому времени даже деятели, склонные в прошлом идеализировать Николая I, решительно стали осуждать его. Вот, например, что писал о нем тогда поэт и дипломат Ф. И. Тютчев: «Для того, чтобы создать такое безвыходное положение, нужна была чудовищная тупость этого злосчастного человека, который в течение своего тридцатилетнего царствования... ничем не воспользовался и все упустил, умудрившись завязать борьбу при самых невозможных обстоятельствах».
Впрочем, об умершем монархе вспоминали недолго. Многим действительно казалось, что со смертью Николая I изменится и политический режим, насаждавшийся им с момента подавления восстания декабристов. «Длинная и, надо-таки сознаться, безотрадная страница в истории русского царства дописана до конца. Новая страница перевертывается рукою времени...» писал в своем дневнике либерально настроенный А. В. Никитенко. «Мне казалось, что какое-то тяжкое бремя, какой-то кошмар, стеснявший свободу в России, свалился с наших плеч...»,— вспоминал впоследствии об этих днях выдающийся ученый- статистик и географ П. П. Семенов-Тян-Шанский. И только немногие разделяли мнение юного Добролюбова, писавшего:
Один тиран исчез,
Другой надел корону И тяготеет вновь тиранство над страной.
Однако именно такая оценка событий, какая была сделана представителем русской революционной демократии, оказалась наиболее правильной. Император Александр II не спешил с проведением каких-либо реформ. Это был уже немолодой нерешительный человек, 37 лет от роду, воспитанный в атмосфере плац-парадов и придворной лести. От него трудно было ожидать инициативы в деле социальных и политических преобразований. А вокруг него все еще стояли прежние государственные деятели, верные принципам николаевского царствования.
И тем не менее общественное возбуждение, вызванное военными и внешнеполитическими поражениями царизма, нарастало. Война обнажила все язвы крепостнической России. В залпах севастопольских пушек слышались отдаленные раскаты приближавшихся перемен.
«За 1812 годом шло 14 декабря... Что-то придет за 1854?» — в раздумье спрашивал А. И. Герцен, начавший тогда издавать  11 А. В. Никитенко. Записки и дневник, т. I. СПб., 1905, стр. 449.
36* 563


в Лондоне свою знаменитую «Полярную звезду». И раскрывая сокровенные свои мысли, свои революционные мечты, он выражал страстную надежду на пробуждение народа и его восстание против угнетателей: «Севастопольский солдат, израненный и твердый, как гранит, испытавший свою силу, так же подставит свою спину палке, как и прежде? Ополченный крестьянин воротится на барщину..? Не может быть. Все в движении, все потрясено, натянуто... и чтоб страна, так круто разбуженная, снова заснула непробудным сном?» К Герцен ощущал неотвратимость перемен.
Конечно, не только крепостники, стоявшие у власти, но и либералы, выступавшие за умеренные реформы, не разделяли веры Герцена в грядущую русскую демократическую революцию. Недаром К. Д. Кавелин и его единомышленник Б. Н. Чичерин писали Герцену: «Ваши революционные теории никогда не найдут у нас отзыва, и ваше кровавое знамя... возбуждает в нас лишь негодование и отвращение».
Однако в какой-то мере тревожное ожидание перемен было свойственно тогда всем. Слишком очевидной была несостоятельность прежней политики, прежней системы управления. Необходимость каких-то перемен ощущалась всеми. И поэтому, когда в первый день нового, 1856 г. новый император пригласил в Зимний дворец наиболее видных сановников, много лет являвшихся политическими советниками его отца, и поставил перед ними вопрос: «Продолжать ли войну?», почти все без колебаний ответили: «Нет». На том, что с войной надо кончать и возможно скорее, сошлись все — и одряхлевший знаменосец Священного союза Карл Нессельроде, и утомленный длительной административной практикой в Новороссии и на Кавказе кн. Воронцов, и шеф жандармов гр. Орлов, и его старый коллега министр государственных имуществ гр. Киселев, которого Николай I любил называть в шутку своим «начальником штаба по крестьянской части». Царю оставалось только присоединиться к мнению своих вельмож, обладавших более значительным политическим опытом, чем он сам.
Совещание, о котором идет речь, было созвано потому, что на исходе 1855 г. австрийский посол в Петербурге гр. Эстергази вручил русскому правительству ноту, содержавшую ряд требований со стороны Австрии, непринятие которых повлекло бы присоединение последней к антирусской коалиции. Главными из этих требований были отказ от покровительства сербам, румынам и вообще православным подданным султана и признание принципа нейтрализации Черного моря. На этих условиях австрийское правительство
Парижский мир
1 А. И. Герцен. стр. 269.
Собрание сочинений в 30 томах, т. XII. М., 1957,
564


Заседание Парижского конгресса 1856 г.
соглашалось посредничать в деле заключения мира, грозя в противном случае открыто выступить против России. Таким образом, австрийская нота по существу была ультиматумом.
Активность австрийской дипломатии объяснялась в данном случае тем, что в Вене опасались в тот момент сепаратного соглашения России с Францией, которое могло бы привести в дальнейшем к нежелательному для Австрии франко-русскому сближению. Это понимали в правительственных сферах Петербурга. Царские дипломаты пытались поторговаться в надежде смягчить предъявленные Австрией требования. Но тогда Вена назначила срок принятия ультиматума — всего шесть дней. Делать было нечего: обсудив еще раз создавшееся положение на совещании со своими сановниками, Александр II согласился приступить к переговорам о мире на предъявленных австрийским правительством условиях.
Пальмерстон, ставший к тому времени премьер-министром, настаивал на продолжении войны. Известие о том, что Наполеон III склоняется к мирным переговорам, вызвало у него при-


ступ ярости. «Нам грозит мир!» — с возмущением писал он своему брату. Однако без Франции с ее сухопутной армией Англия продолжать войну не могла. Это понимали всё и прежде всего глава русской делегации на мирном конгрессе гр. А. Ф. Орлов.
Этот конгресс начал свою работу в Париже в конце февраля 1856 г. Два характерных момента определяли его деятельность. Во-первых, длительная и упорная борьба за Севастополь была еще свежа в памяти западных дипломатов. Один обо ¬ зреватель говорил по этому поводу: за спиной русских уполномоченных стоит тень Нахимова. Это заставляло противников России значительно умерить свои притязания. Во-вторых, Наполеон III не желал больше таскать каштаны из огня для английской буржуазии. Поэтому когда лорд Кларендон, представлявший на конгрессе Англию, заикнулся было о судьбах Кавказа, французский уполномоченный гр. Валевский не поддержал это предложение своего союзника. Включение Кавказа в сферу колониальной экспансии Британской империи — за это ломать копья французская буржуазия не собиралась.
Надо отдать справедливость Орлову — он учитывал оба упомянутых обстоятельства и, уступая в мелочах, проявлял достаточную твердость в главном. А главное для него заключалось в том, чтобы не допустить серьезных изменений границ России ни в районе Черного моря, ни на Балтике, ни в других местах.
В результате территориальные потери России оказались не особенно значительными. Ей пришлось отказаться от островов в дельте Дуная и прилегающего к ней участка Южной Бессарабии. Она возвратила Турции Карсскую область, но полностью восстановила довоенные границы на Западном Кавказе, получив обратно все Кавказское побережье Черного моря.
Наиболее тяжелым для России условием было оговоренное мирным трактатом запрещение держать военный флот на Черном море и иметь арсеналы на его берегах, но спустя 15 лет русская дипломатия добилась отмены этой статьи.
По настоянию России Валахское и Молдавское княжества сохранили «независимое и национальное управление, а равно и полную свободу вероисповедания, законодательства, торговли и судоходства». Поскольку они оставались «под верховной властью Порты», то было специально оговорено, что «не допускается никакое особое право вмешательства во внутренние дела их» (статьи XXII и XXIII Парижского трактата).
В общем содержание Парижского трактата, подписанного 30 марта 1856 г., многих на Западе разочаровало больше, чем в России. Французский посол в Вене барон де-Буркнэ, ознакомившись с ним, заметил: «Никак нельзя сообразить..., кто же тут победитель, а кто побежденный!».
566


РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ в 50-х годах XIX в.


Разумеется, это было не так. Побежденной была все-таки царская Россия. Точнее — потерпел поражение русский царизм. Его престиж на международной арене был серьезно подорван. Его владычество внутри страны основательно поколеблено. Война ускорила развитие тех процессов, какие привели к созреванию революционной ситуации. А эта ситуация вынудила царское правительство приступить к буржуазным реформам и прежде всего отменить крепостное право.
Что же касается русского народа, то о его роли в этой войне проникновенно сказал певец революционной демократии Н. А. Некрасов:
Народ-герой! В борьбе суровой Ты не шатнулся до конца,
Светлее твой венец терновый Победоносного венца! 1
Героическая оборона Севастополя осталась в памяти современников как подвиг величественной красоты и огромной моральной силы. Подчеркивая антинародный, несправедливый характер начала Крымской войны, революционеры-демократы с глубоким уважением говорили о «мужественных защитниках родных укреплений», о «доблестях русского воина» в период «славной осады» Севастополя1  2. Герцен на страницах «Полярной звезды» убежденно заявлял, что «Альма и Евпатория» принадлежат царизму, а «богатырская защита Севастополя» — русскому народу3.
Иначе, разумеется, и не могли мыслить те, кто посвятил жизнь борьбе за освобождение народа от гнета крепостничества и царского деспотизма, кто считал народ творцом истории.
Подвиги, подобные севастопольской обороне, замечательны тем, что память о них переживает героев, их совершивших. Л. Н. Толстой оказался глубоко прав, когда предсказывал: «Надолго оставит в России великие следы эта эпопея Севастополя, которой героем был народ русский».
1 Я. А. Некрасов. Сочинения, т. I. М., 1954, стр. 198.
2 Я. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений, т. II. М., 1949, стр. 581, 582.
3 «Доклады и сообщения Института истории АН СССР», вып. 5. М., 1955. стр. 26.


ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
КУЛЬТУРНАЯ ЖИЗНЬ ДОРЕФОРМЕННОЙ РОССИИ
1
Новые черты в культурном облике русского общества
Дыхание нового века начало ощущаться в России еще до того, как старый стал достоянием истории.
Новый век Со ВТ0Р°й половины XVIII столетия в недрах
феодальной системы хозяйства стал вызревать капиталистический уклад и появились первые признаки разложения крепостничества. Вовлечение в сферу всероссийского рынка новых территорий, присоединенных к Российской империи, открывало новые горизонты для экономической деятельности купечества. Буржуазия крепла, накапливала силы, осмеливалась заявлять о своих нуждах и потребностях. Дворянство оставалось «первенствующим сословием» государства, но удельный вес его в обществе начинал падать за счет повышения роли разночинцев. Освоение новых торговых путей расширило обмен не только товаров, но также идей. Обострение классовой борьбы внутри страны, предвещавшее замену отжившей феодальной формации новой, более прогрессивной, буржуазной, совпало с революционной бурей, разразившейся на Западе — сначала далеко за океаном, потом во Франции. Рожденные этой бурей новые социальные идеи нашли живой отклик и в русском обществе, потому что оно готово было их воспринять.
Однако как бы ни была Россия подготовлена к предстоящим неизбежным переменам, многое из того, что принес ей в области духовной жизни новый, XIX в., казалось русским людям неожиданным, непривычным, даже странным.
Капиталистические отношения были могучим ускорителем общественно-экономического развития. Это ускорение повлекло
569


за собой рост национального самосознания, что ощутимо проявлялось в культурной жизни народов России. Дело было не только в расширении кругозора, не только в распространении грамотности и увеличении числа образованных людей. Более важным было повышение культурных потребностей всех слоев общества, что способствовало той демократизации культуры, которая была едва ли не самым ярким выражением духовного прогресса в XIX столетии.
Развитие культуры — процесс, органически связанный с жизнью страны. Так обстояло дело и в первой половине XIX в. Те же внутренние причины, стимулировавшие быстрое формирование русской нации, влияли на бурное развитие ее культуры, этапы которого совпадают с важнейшими вехами истории России того времени.
1812 год — год патриотического подъема перед лицом внешней угрозы национальной независимости — завершает один и открывает новый этап культурного развития страны, характерной особенностью которого стало быстрое вызревание свободолюбивых идей, которые питали могучий гений Пушкина и Лермонтова, великий талант Грибоедова, всю когорту поэтов и ученых, рожденных этим движением.
Год поражения первого открытого выступления против царизма, после которого на долгое время установилась николаевская реакция, служит водоразделом следующего этапа, когда в мучительных поисках новых путей социального обновления страны мужала и крепла русская прогрессивная культура — она не только получает мировое признание, но начинает оказывать влияние на развитие мировой культуры.
Важная особенность этого этапа — появление разночинцев в рядах деятелей культуры. Первое место среди них по праву принадлежит великому русскому критику революционеру-демокра- ту В. Г. Белинскому.
Процесс демократизации и неуклонного восхождения к новым высотам передовой культуры не был мирным, он проходил в острых схватках с крепостнической и клерикальной культурой.
Великие достижения русской культуры первой половины XIX в., являющиеся предметом нашей национальной гордости, неразрывно связаны с гением выдающихся сынов русского народа — Пушкина и Глинки, Лермонтова и Гоголя, Белинского и Герцена, Лобачевского и Даргомыжского, Иванова и Федотова и многих других творцов культуры. Эти корифеи жили в народе, творили для народа и во имя его. Поэтому прежде чем говорить о развитии культуры, о творческих достижениях науки и искусства, о борьбе идейных направлений, отражавших назревавшие социальные конфликты, необходимо составить об-
570


Опекунский совет. Москва
щее представление о культурном облике человека и общества того времени, т. е. той питательной почвы, на которой выросли эти гиганты русской культуры.
р На рубеже XIX в. в России все более по-
градостроительства вышалась роль города не только в хозяйственной и политической, но и в культурной жизни великой страны.
В XVIII в. многие города, как, например, Ростов-на-Дону, Казань, Оренбург, Одесса, были преимущественно административными центрами или военными форпостами. В связи с развитием промышленности и торговли они начинали дымить фабричными трубами, шуметь базарами и ярмарками, стягивать к себе население сельских местностей. Многие дома в городах надстраивались, украшались.
Следствием притока населения в города и повышения их значения было усиленное градостроительство.
Многие монументальные здания возводились преимущественно казной. Царское правительство стремилось величественным внешним видом этих построек внушить почтительное уважение к размещавшимся там государственным учреждениям. Почти во всех губернских городах были воздвигнуты в то время массивные каменные корпуса «присутственных мест». Обыч-
571


но они располагались в центре города поблизости от губернаторского дома. Днем в них отсиживали свое служебное время многочисленные чиновники. Вечером эти мрачные громады стояли темными и пустыми.
Особенно заботилось правительство о великолепии столицы империи. Именно в первые годы XIX в. Петербург стал приобретать тот «строгий, стройный вид», который так восхищал потом Пушкина. «В гранит оделася Нева». Сын крепостного мужика А. Н. Воронихин украсил Казанским собором Невский проспект. Французский роялист и ревностный католик Тома де-Томон воздвиг на стрелке Васильевского острова Биржу с ее мощной колоннадой. Андреян Захаров приступил к сооружению нового здания Адмиралтейства, задумав связать в один градостроительный узел главные парадные магистрали столицы. Развернулось строительство казарм для императорской гвардии. Красиво оформленный просторный манеж получили конногвардейцы. Незаселенные дотоле острова невской дельты стали застраиваться загородными дворцами столичной знати и дачными домиками. Тысячи рабочих людей стали осушать там болота и расчищать лесные заросли, превращая почти необитаемое в прошлом прибрежное пространство в излюбленное место летнего отдыха петербуржцев. Даже сам Александр I предпочитал летом Каменноостровский дворец отдаленному Царскому Селу или Петергофу.
«Допожарная Москва», как называли ее современники, по темпам градостроительства несколько отставала от Петербурга. Пожар 1812 г. истребил целые районы, застроенные деревянными домами. В послевоенные годы Москва не просто восстанавливалась, но и преображалась, постепенно вытесняя дерево камнем, по крайней мере в пределах созданного в то же время Бульварного кольца.
Взорванные наполеоновскими захватчиками стены и башни Кремля были восстановлены. Красную площадь очистили от ларьков и лавок. Мутную Неглинку спрятали в подземную каменную трубу. Близ восстановленного и заново оформленного Д. И. Жилярди здания университета был воздвигнут обширный Манеж, удивлявший современников смелостью своих инженерных конструкций. У Кремлевских стен разбили Александровский сад. Берега Москвы-реки облицевали диким камнем, оградили решеткой. Замоскворечье соединили с центром новыми мостами. Все это было сделано менее чем за 10 лет. По тем временам темпы поразительные.
Для русского градостроительства 20-х годов XIX в. особенно характерно создание мощных архитектурных ансамблей. В Петербурге самым великолепным из них был комплекс зданий Дворцовой площади с аркой Главного штаба и воздвигнутой
572


Михайловский дворец, Белый зал. Петербург


позднее 47-метровой Александровской колонной. Все та же идея могущества и непобедимости Российской державы нашла воплощение и в величественных зданиях Сената и Синода, на фоне которых приобрел еще большую торжественность монумент «Медного всадника». Четверть века спустя ансамбль Сенатской площади получил окончательное завершение, включив в себя громаду Исаакиевского собора с его огромным позолоченным куполом, гордо поднявшимся над столицей. Стройностью композиции и четкостью линий отличался ансамбль зданий Александрийского театра с прилегающей к нему улицей, носящей ныне имя создавшего его зодчего Росси.
Влечение к созданию подобных ансамблей, наделенных чертами классической строгости и торжественности, нетрудно заметить и в архитектуре других городов того времени. В центре Москвы на болотистом пустыре в 1825 г. была устроена просторная площадь с огражденным столбиками «плац-парадом» посередине и прекрасно оформленными архитектором О. И. Бове зданиями Большого и Малого театров. В одном из самых молодых в то время городов империи — Одессе — в 1828 г. по проекту зодчего А. И. Мельникова в зеленую полосу Приморского бульвара был вписан, как циркулем, строго очерченный ансамбль полукруглых зданий, образовавших небольшую, открытую к морю площадь с памятником герцогу Ришелье в центре. Она стала еще более нарядной и величественной, когда в следующем десятилетии ее соединили с берегом моря широкой каменной лестницей, плавно спускавшейся к портовым причалам. Ту же тенденцию к пышным архитектурным ансамблям можно проследить в градостроительной практике зодчих, трудившихся в тот период над оформлением центральных кварталов Твери, Казани, Ярославля, Симбирска и других русских городов.
Новым явлением в русском градостроительстве XIX в. было также распространение более совершенных и монументальных частновладельческих строений. Вместо приземистых деревянных построек, отличавшихся от сельских бревенчатых изб лиши более крупными размерами, улицы русских городов начали быстро застраиваться большими каменными домами. Купцы и богатые мещане старались подражать в этом домовладельцам дворянского сословия.
По словам современника, в центре Петербурга начала XIX в. «обывательские трех- и четырехэтажные дома на всех улицах росли не по дням, а по часам» К В центральной части Москвы сгоревшее дотла в 1812 г. обширное Зарядье оказалось вскоре застроенным двух- и трехэтажными каменными домами. Камнем стало одеваться и деревянное в прошлом купеческое Замоскворечье.  11 Ф. Ф. Вигелъ. Записки, ч. 2. М., 1891, стр. 41. 574


Дом Гагариных. Москва. 1816 г.
В этом преображении лика русских городов проявлялись глубокие сдвиги в социальном составе их населения. Пушкин, наблюдая первые ощутимые итоги этого процесса, писал: «Ныне в присмиревшей Москве огромные боярские дома стоят печально между широким двором, заросшим травою, и садом, запущенным и одичалым. Под вызолоченным гербом торчит вывеска портного, который платит хозяину 30 рублей в месяц за квартиру; великолепный бель-этаж нанят мадамой для пансиона — и то слава богу!»
Однако менее всего поэт хотел видеть в этом признак регресса. «Но,— продолжал он,— Москва, утратившая свой блеск аристократический, процветает в других отношениях: промышленность... в ней оживилась и развилась с необыкновенною силою. Купечество богатеет и начинает селиться в палатах, покидаемых дворянством» К
Заметно менялся внешний облик городов на далеких окраинах. Увеличивалось число каменных гражданских сооружений в городах Предкавказья — Ставрополе, Пятигорске, Ека-  11 А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений в десяти томах, т. 7. М., 1958, стр. 273, 275.
575


теринодаре, прежде мало чем отличавшихся от больших казачьих станиц. Монументальные церковные и гражданские здания украсили улицы и площади городов Поволжья. Троицкий собор в Симбирске и университет в Казани не уступали лучшим столичным зданиям того времени. С перенесением в 1817 г. Макарьевской ярмарки в Нижний Новгород в нем был воздвигнут огромный Гостиный двор из 60 корпусов, рядом с которым стали сооружаться другие обширные торговые помещения, а также гостиницы и трактиры.
Конечно, новые черты в облике городов дореформенного периода сочетались с многочисленными пережитками старины, что усиливало впечатление от резких социальных контрастов, присущих городской жизни той эпохи. Иностранцу, приезжавшему в Петербург, сразу бросалось в глаза, что центр столицы с его дворцами, проспектами, храмами «окружен ужасающей неразберихой лачуг и хибарок, бесформенной гурьбой домишек неизвестного назначения, безымянными пустырями, заваленными всевозможными отбросами...» 1
Как известно, среди жителей феодального города было немало занимавшихся сельским хозяйством. Поэтому и значительную часть городских земель составляли тогда огороды, сады, пастбищные угодья. К. Н. Батюшков в своей статье «Прогулка по Москве» отмечал смешение «видов городских с сельскими видами». Насколько это было справедливо, видно из того, что до 1812 г. в самом центре Москвы напротив генерал-губернаторского дома находился огражденный забором огромный огород, а за Тверской заставой простиралось широкое поле, где любители охоты травили собаками зайцев, выпускаемых из специальных «садков». Именно Тверскую улицу имел в виду кн. П. А. Вяземский, когда писал:
...здесь чудо — барские палаты С гербом, где венчан знатный род.
Вблизи на курьих ножках хаты И с огурцами огород.
По свидетельству обозревателя петербургской газеты, еще в 1848 г. в двух шагах от центральных проспектов столицы начиналась «чисто русская деревня с деревянными избами, с огородами, с непролазной грязью...»
После этого уже нечего было удивляться тому, что улицы Перми представляли тогда зеленые луга, на которых паслись  11 А. де-Кюстип. Николаевская Россия. М., 1930, стр. 124.

Адмиралтейство. Западный павильон. 1815 г.
576


гуси и свиньи, что в Томске, кроме 6—7 каменных церквей, все строения были деревянными, а уездный город Чембар и вовсе не отличался почти ничем от деревни. Даже «присутственные
места» размещались там по изоам.
И все-таки новое давало себя знать. Оно сказывалось на внешнем облике не только самих городов, но также их обитателей, проникая в общественный и семейный быт, заставляя менять привычки и взгляды.
Как и прежде, русский костюм сохранял
Перемены в костюме сословный характер. Дворяне оглядыва- и домашнем быту п ^ «
лись на оапад, перенимая английские и
особенно французские образцы. Одежда разночинцев была менее зависима от иноземной моды. Костюм городского бедняка все еще мало чем отличался от крестьянского. Однако изменения в покрое и оформлении платья постепенно происходили у людей всех состояний.
Давно минуло время, когда русские дворяне носили напудренные парики, нарядные камзолы, короткие панталоны и башмаки с пряжками последнего парижского образца. После того как революция покончила с этой модой во Франции, от нее вскоре отказались и в России.
В середине 90-х годов XVIII в. по Невскому проспекту уже разгуливали франты в коротких с высоким воротником фраках и длинных широких панталонах, заимствованных у парижских санкюлотов. Маленькие круглые шляпы и сапоги с большими отворотами дополняли этот «революционный» костюм, приводивший в негодование консервативно настроенных русских аристократов и приютившихся у них французских роялистов. При Павле I подобные вольности в одежде были строго запрещены. Но сразу же после переворота, стоившего Павлу жизни, с этим запрещением перестали считаться. Косы и парики были сброшены, а фраки и круглые шляпы при короткой стрижке получили еще более широкое распространение.
Тогда же, на рубеже XVIII—XIX вв., петербургские модницы предпочли новые свободные батистовые платья, шитые по образцу античных хитонов. Современник не без иронии замечал по этому поводу: «Костюмы, коих память одно ваяние сохранило на берегах Егейского моря и Тибра, возобновлены на Сене и переняты на Неве», так что многие «из русских Матрён перешли в римские матроны». Впрочем, даже этот немного желчный автор признавал, что новые платья были к лицу молодым женщинам и девушкам, так как «плотно обхватывали гибкий стан и верно обрисовывали прелестные формы».
Платьям, шитым на «античный манер», сопутствовали новые прически с золотыми обручами или диадемами, легкие шарфы и шали, остроносые мягкие туфли без каблуков с завязками
37 История СССР, т. IV
577


вокруг ноги. С трудом петербургские барыни осваивали модную походку, которая должна была быть плавной и скользящей1.
В 1812 г., желая продемонстрировать свой патриотизм, русские аристократки на время изменили французской моде и ста ¬ ли спешно шить платья наподобие простых крестьянских сарафанов, появляясь в них даже на придворных балах. Однако это увлечение вскоре прошло, и в послевоенный период получил распространение новый тип платья — шитого в талию. Надолго женщины дворянского круга оказались затянутыми в тесные корсажи и корсеты, ибо такой покрой дамского платья оставался неизменным потом в течение нескольких десятилетий.
Что касается мужского костюма, то после войн 1812— 1815 гг. и в нем произошли некоторые изменения. Более скромный сюртук вытеснил нарядный цветной фрак. При этом многие молодые люди стали носить под сюртуком клетчатый жилет и пестрый шейный платок, стараясь быть похожими на модных тогда романтических героев Байрона и Вальтера Скотта. Фраки сохранили свое значение лишь в качестве парадного костюма.
Медленнее преображался внешний облик купцов и мещан. Если мещане продолжали в массе своей носить кафтаны из цветного сукна, то купцы со второй четверти XIX в. уже предпочитали кафтанам длиннополые сюртуки. Лапти даже у состоятельных мещан, не говоря уже о купечестве, были заменены «русскими сапогами» с высокими голенищами. Смелым нововведением казались современникам попытки купцов носить галстук и подстригать бороду.
Молодые купчихи все больше пренебрегали старинным сарафаном. Те из них, которые не решались переодеться в тесные модные платья, носили длинные юбки, поддерживаемые на плечах широкими лентами. Украшенные жемчугом кокошники были забыты. Их заменили модными шляпками или кружевными чепчиками. Любительницы яркого и пестрого, купчихи нередко одевали голубое платье с желтыми воланами, набрасывали на плечи расшитый золотом платок, а ноги обували в пунцовые башмаки, отороченные зелеными лентами.
Иным становилось в дореформенный период и внутреннее убранство городского русского жилища. Не будем говорить о подмосковных усадьбах графов Шереметевых и князей Юсуповых, о дворцах петербургских вельмож, сохранявших блеск п роскошь, унаследованные еще от екатерининского царствования. Важнее отметить, что с начала XIX в. и в домах менее знатных, нетитулованных дворян стали появляться персидские ковры, картины и зеркала в позолоченных рамах, дорогая мебель из красного дерева, отделанная бронзой и сафьяном раз-
1 «Русский костюм (1750—1830 гг.)», вып. 1. М., 1960, стр. 16. 578


ных цветов. Дворянские имения хирели и приносили все меньше дохода, а владельцы их, как бы предчувствуя близкое крушение крепостного строя, старались быстрее прожить все, что было создано годами тяжелого труда зависимых от них крестьян. «Кто только малейше имеет средство блистать,— вздыхал в 1848 г. один из дворянских бытописателей, — истощается в бесконечно утонченной прихотями жизни... Не говорю Петербург, но вся Россия заразилась пышностию и расточительности») : каждый
только думает о том, чтобы блистать, а не о том, чтобы жить и думать о будущем» Осенний костюм для прогулок. 1820 г.
В летнее время дворяне, сохранившие свои поместья, обычно покидали пыльные и душные города, удаляясь под сень старых лип родовых имений. Лишь немногие из помещиков интересовались сельским хозяйством, наблюдая за ходом полевых работ. В большинстве своем они полагались на приказчиков, а сами предавались всевозможным развлечениям. Современник так описывал быт провинциальных помещиков: «Осеннее время было для них лучшее в году: они могли гоняться за зайцами... Их жизнь была совершенно праздная, однако же они не скучали, беспрестанно посещая друг друга, пируя вместе. За обедом и по вечерам шли у них растабары о всякой всячине...» Подобно средневековым феодалам, они держали при себе шутов и шутих, тешились цыганскими плясками, заводили «кордебалеты» из крепостных девушек.
Зимой, обычно перед праздником рождества, более состоятельные помещики возвращались в город. Ехали на «долгих», т. е. на собственных лошадях. Заранее отправлялся длинный обоз из 15—20 подвод, груженных замороженными гусями, ут-  11 А. Терещенко. Быт русского народа, ч. 1. СПб., 1848, стр. 196.
37* 579


ками, курами, свиными окороками, вяленой и сушеной рыбой, солониной, огромными кулями с крупой, мукой, бочонками с маслом. За сутки вперед выезжал повар с кухонными мужиками и судомойками. Наконец, двигался в путь сам барин с чадами и домочадцами, благословляемый сельским попом и сопровождаемый многочисленной дворней, а иногда и конвоем солдат на случай обороны от разбойников.
От рождества до масленицы в городских дворянских домах шли непрерывные балы. В Москве, например, ежедневно давалось до 50 балов. Самые грандиозные из них происходили по вторникам в Благородном собрании, куда съезжалось порой до 4 тыс. гостей.
Помещики победнее, успевшие заложить и перезаложить доставшиеся от предков имения, вынуждены были коротать зимние вечера в деревне. Конечно, и там устраивались праздничные приемы и балы, которые охотно посещали томившиеся от безделья соседи — «все жадной скуки сыновья». Пушкин запечатлел один из таких вечеров в известных строфах, посвященных балу у Лариных.
Эти балы также поглощали немалую долю доходов помещиков. Не говоря уже о хлебосольных провинциалах, даже в столичных дворянских домах запросто садилось за обеденный стол до 30 гостей в будний день и более сотни в праздник.
Сервировка стола у небогатых провинциальных дворян не блистала роскошью. Только в XIX в. вместо глиняной посуды стала входить в обиход фаянсовая, а оловянные ложки заменяться серебряными. Но в меню по-прежнему преобладали разные похлебки, студни, взвары, пироги.
В общем надо признать, что в отношении пищи дворяне, а тем более купцы и мещане были наиболее консервативны. Правда, столичные гастрономы выписывали из Парижа не только дорогие французские вина, но даже пирожные и бисквиты. Однако во многих петербургских дворянских домах «заморские вина подавались за столом... в небольшом количестве и для отборных лишь гостей», а все прочие довольствовались домашними наливками, медом и квасом. По свидетельству современника, «французские блюда почитались как бы необходимым церемониалом званых обедов, а русские кушанья — пироги, студени, ботвиньи — оставались привычною, любимою пищей». Нечего и говорить, что в купеческих и мещанских домах традиционные русские кушанья продолжали заполнять обеденный стол и в будни, и в праздники. Тот же автор утверждает, что даже сибирские купцы-миллионеры, достаточно хорошо знакомые с кулинарными новинками благодаря частым посещениям банкетов и званых обедов, у себя дома «ели с семьею одну солянку, за^ пивали ее квасом или пивом...»
580


Но решительно восторжествовали новые вкусы за русским столом в отношении питья чая и кофе. К началу XIX в. чаепитие получило широкое распространение во всех слоях русско- io общества — от аристократических гостиных до самых захудалых трактиров, хотя привычка пить чай начала укореняться лишь в середине предшествующего века. Кофе пользовалось в русских семьях меньшей популярностью. Только в столице ему отдавали явное предпочтение. В. Г. Белинский писал, что «петербургский простой народ несколько разнится от московского: кроме полугара и чая, он любит еще и кофе и сигары, которыми даже лакомятся подгородные мужики; а прекрасный пол петербургского простонародья в лице кухарок и разного рода служанок чай и водку отнюдь не считает необ- ходимостию, а без кофею решительно не может жить...» 1
С трудом привыкали русские люди к картофелю. Еще в начале XIX в. многие считали его «чертовым яблоком», однако к середине века отношение к картофелю изменилось. В больших городах, а в западной части страны и среди сельского населения он занял уже видное место среди других повседневных продуктов питания.
Итак, в домашнем быту горожан приверженность к старине оставалась еще достаточно сильной. Этого нельзя сказать о быте городских улиц, который гораздо быстрее утрачивал черты феодальной замкнутости и патриархальности.
Прежде среди дворян считалось неприличным не пользоваться собственным выездом. Мелкопоместные дворяне выезжали на паре, чином постарше и побогаче — на четырех лошадях, а высшей знати запрягали по шесть лошадей цугом. Ни один уважающий себя дворянин не выходил на улицу пешим. «Случалось,— вспоминал современник,— когда ворота его стояли рядом с соседними, то передний форейтор подъезжал уже к чужому крыльцу, а он не выезжал еще со своего двора» 1 2. Разночинцы, разумеется, не имели своих карет и редко прибегали к помощи извозчиков. По мере увеличения численности и влияния недворянского населения русских городов поток пешеходов на улицах заметно усилился. Примеру разночинцев поневоле должны были следовать мелкие чиновники, не имевшие собственных выездов, а также оскудевшие дворяне, вынужденные расстаться и со своими каретами, и с лошадьми, и с кучерами. Постепенно даже молодые аристократы перестали гнушаться «пешеходства». Благоустройство улиц способствовало этому. «В Петербурге мало ездят, больше
1 В. Г. Белинский. Полное собранпе сочинений, т. VIII. М., 1955, стр. 406.
2 Ф. Ф. Вигель. Записки, ч. 1. М., 1891, стр. 218.
581


ходят...»,— отмечал Белинский и добавлял: «Да притом же в Петербурге удобно ходить: гор и косогоров нет, все ровно и гладко, тротуары из плитняка, а инде и из гранита, широкие, ровные и во всякое время года чистые, как полы...»
Улицы русских городов становились более оживленными и в связи с развитием торговой жизни. Начало XIX в. было отмечено расширением постоянной розничной торговли. В Москве, например, после 1812 г. не только были полностью восстановлены «модные» магазины Кузнецкого моста, но открылись десятки новых торговых заведений на Петровке и Неглинной. Именно тогда здесь впервые появились огромные крытые «галереи», получившие потом название «пассажей». Это были крупные центры розничной торговли тканями, одеждой, обувью, галантереей. Другие улицы застраивались продовольственными магазинами и ларьками, кофейнями и трактирами. В Охотном ряду, помимо многочисленных лавок, торговавших мясом, рыбой, овощами, фруктами, существовало несколько трактиров. Среди них выделялся «Цареградский трактир», носивший с 1848 г. название «Париж». Его посещали известные московские литераторы и актеры. Иногда их можно было видеть и в расположенных неподалеку кондитерской Педотти и кофейне Печкина. Позднее эта кофейня превратилась в «Новомосковский трактир».
Даже пульс жизни провинциальных городов стал несколько более учащенным. Описывая дореформенный Владимир, В. А. Соллогуб отмечал: «На площади толпился народ, расхаживали господа в круглых шляпах, дамы с зонтиками; в гостином дворе, набитом галантерейной дрянью, крикливые сидельцы вцеплялись в проходящих; из огромного здания присутственных мест выглядывали чиновники с перьями за ушами...» 1
Изменялся характер народных гуляний и массовых развлечений. Постепенно уходили в прошлое кулачные бои, состязания гусей и петухов, привлекавшие прежде многочисленных зрителей. Зато участились и стали более многолюдными гулянья в садах и парках, на площадях и бульварах. Раньше они имели резко выраженный сословный характер. В Москве «благородные обыватели» собирались 1 мая на Сокольничьем поле, а мещане и рабочий люд — в «семик» (седьмой четверг после пасхи) в Марьиной Роще. В 20-е годы XIX в. популярными местами отдыха и развлечений стали Нескучный сад и Петровский парк. В первом зрителей привлекали спектакли, которые устраивались в «воздушном театре», предшественнике современных открытых «зеленых театров». Второй же славил¬
1 В. А. Соллогуб. Повести и рассказы. М.— Л., 1962, стр. 184.
582


ся своим «воксалом», где давались концерты эстрадного характера. Весной шумные пасхальные гулянья происходили на обширном пустыре, где потом был разбит Новинский бульвар. Здесь, как и в садах и парках, встречались люди разных сословий. Известно, например, что в Нескучном и на Новинском гулянье бывал Пушкин. Поэтесса Е. ГГ Ростопчина запечатлела это гулянье в стихотворении «Две встречи», написаннОхМ в 1838 г. В нем были такие строки:
Я помню, на гульбище шумном,
Дыша веселием безумным,
И говорлива и жива Толпилась некогда Москва...
В одежде праздничной, она Пестро и пышно убрана,
Слила, смешала без вниманья Сословья все, все состоянья...1
Конечно, степень сближения горожан здесь несколько преувеличена, но тенденция к изживанию былой замкнутости различных сословных групп городского населения под влиянием новых явлений уличного быта подмечена правильно.
Не все города дореформенной России одинаково быстро утрачивали черты феодального прошлого. Посетивший Россию в 1837 г. французский маркиз де Кюстин, роялист и консерватор, с удовольствием отмечал, что в московском обществе он увидел «смесь патриархальных традиций и современной непринужденности...» Различия в бытовом укладе жителей Петербурга и Москвы подчеркивались и русскими авторами. Н. В. Гоголь писал в «Современнике», что «Петербург любит подтрунить над Москвою, над ее неловкостью и безвкусием...» Белинский также противопоставлял эти два города, говоря: «Москва... чуждается жизни городской, общественной и любит обедать у себя дома, семейно... Петербург любит улицу, гулянье, театр, кофейню, вокзал, словом, любит все общественные заведения». Он указывал, что «Петербург несравненно больше город, чем Москва», которая представлялась ему «городом патриархальной семейственности». Впрочем, отмечал знаменитый критик, «дух нового веет и на Москву и стирает мало- помалу ее древний отпечаток» 1 2.
Менее всего сословные различия проявлялись в шумной уличной толпе молодых южных городов страны. Это подчеркивалось, например, в корреспонденции из Одессы, напечатан¬
1 См. II. С. Ашу кин. Москва в жизни и творчестве А. С. Пушкина. М., 1949, стр. 104.
2 В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. VIII, стр. 392, 393, 398.
583


ной в 1830 г. в «Отечественных записках». Любуясь картиной «беспрерывного движения, продолжавшегося на улицах далее полуночи», автор ее наблюдал с балкона одесской гостиницы «кареты, коляски, кабриолеты, верховых, возы с товарами, разносчиков, разнородные группы гуляющих...»
Помимо разного звания местных жителей, на улицах приморских городов юга постоянно встречались многочисленные иноземцы.
Язык Италии златой Звучит по улице веселой,
Где ходит гордый славянин,
Француз, испанец, армяпин,
И грек, и молдаван тяжелый,
И сын египетской земли...
Новые веяния в сельской жизни
Так писал Пушкин об Одессе. А вот что рассказывал Г. П. Данилевский о Ростове-на-Дону: «По улицам двигался озабоченный, будто бегущий куда-то народ... Прохожий поминутно слышал говор разных языков: слова итальянские, греческие, французские, татарские и украинские...»
Нет нужды объяснять, что контакты представителей разных национальностей способствовали расширению культурного кругозора не меньше, чем общение людей разных сословии содействовало росту культурных потребностей одной нации.
Какими бы значительными ни были перемены в облике и жизни городов, их насчитывалось в тогдашней России не так уж много, и удельный вес горожан в общей массе населения страны не достигал и 10%. Более того, чем шумнее и оживленнее становились улицы больших городов, вовлекавшихся в орбиту капиталистического развития, тем еще неподвижнее и безмолвнее казались селения, затерянные на просторах необъятной континентальной империи. Не только французского маркиза де Кюстина подавляла эта «бесконечная, плоская, как ла ¬ донь, равнина..., низкорослые жалкие рощи и вдоль дороги — серые, точно вросшие в землю лачуги деревень...» И Гоголь с тоской признавался, что за городской заставой тотчас начинал ощущать, как его «грозно объемлет... могучее пространство...» И Лермонтов посвящал Родине грустные стихи, воспевая
Ее степей холодное молчанье,
Ее лесов безбрежных колыханье... Дрожащие огни печальных деревень...
Иной раз даже патриотически настроенным современникам казалось, что русские деревни лежат не только в стороне от больших дорог, но и в стороне от цивилизации. Покидая Россию снежной зимой 1847 г., Герцен с волнением смотрел на
584


«убогие русские деревеньки» и думал о том, что их облик не изменился со времен монгольского нашествия, что «события последних веков пронеслись» над головой русского крестьянина, «даже не заставив его задуматься».
Действительно, безотрадной и тягостной была картина русской сельской жизни того времени. Оставшийся безвестным ярославский крестьянин запечатлел в самых мрачных красках эту картину в своей поэме «Вести о России», попавшей в рукописи к жандармам и схороненной ими за семью замками в секретных архивах:
Везде селения худые,
В жилищах дымных пустота,
Одежды на людях грязные,
Умы покрыла темнота.
...В деревнях бедные рабы Полубессмысленны живут,
И суеверны, и грубы,
Как будто гибели все ждут К
Такую же убийственную характеристику давал обитателям крепостной деревни вырвавшийся из барской неволи А. В. Никитенко, который и на высших ступенях своей служебной карьеры не забывал о своем «низком происхождении». «Я входил,— рассказывал он, вернувшись из командировки в Могилевскую губернию,— в избы здешних крестьян: что за нечистота и за бедность! Дети в отрепьях, грязные... Лица взрослых безжизненны и тупы...»
Причина косности и отсталости была слишком очевидной, чтобы о ней умалчивать. Не только Пушкин ставил «невежества убийственный позор» в прямую связь с произволом «дикого барства», говоря о деревне:
Здесь тягостный ярем до гроба все влекут,
Надежд и склонностей в душе питать не смея...
Даже осторожный и весьма умеренный в своих политических оценках профессор А. В. Никитенко писал о тех же Могилевских крестьянах: «Эти люди, по-видимому, терпят крайнюю нужду и угнетение: о том свидетельствуют их лица, движения, одежда, или, вернее, рубища, которыми они прикрыты, их жилища. В последних вместо окон щели с грязными обломками стеклышек, в тюрьмах больше света. Глубочайшее невежество и суеверие гнездятся в этих душных логовищах...»  11 «Вести о России». Повесть в стихах крепостного крестьянина. 1830—1840. Ярославль, 1961, стр. 31, 39.
585


Но какой бы отсталой и косной ни казалась русская деревня дореформенного времени, ветер века уже шумел и над ее соломенными крышами, проникая в дымные курные избы и постепенно рассеивая гнездившийся там веками удушливый смрад диких суеверий, предрассудков, домостроевских представлений.
Новым явлением был быстрый рост отходничества.
Положение многих тысяч отходников, толпами собиравшихся на городских площадях, на набережных и привокзальных улицах, было, разумеется, очень печальным. Но те из отходников, которым удавалось найти постоянный заработок, постепенно приобретали привычки и внешний облик горожан, перенимая их вкусы и подражая их поведению. Как бы то ни было, пребывание в городе расширяло кругозор вчерашнего сельского обывателя, пробуждало в нем жажду знания, интерес к печатному слову, стремление понять смысл происходивших вокруг событий. Недаром В. И. Ленин считал «неземледельческий отход» явлением прогрессивным, подчеркивая, что «он вырывает население из заброшенных, отсталых, забытых историей захолустий и втягивает его в водоворот современной общественной жизни»
Возвращаясь в родную деревню, отходники в какой-то мере знакомили с городскими нравами и бытом своих близких. Еще в большей степени проводниками влияния городского быта были представители формировавшейся сельской буржуазии. Богатые крестьяне, посещая ярмарки и базары, без труда приобретали фабричные изделия, изменяя на городской манер костюм, мебель и убранство своего сельского жилища.
И когда бытописатель 40-х годов XIX в. отмечал, что в русской деревне «избы сельские делаются гораздо чище и содержатся опрятнее», что крестьяне перестают «держать в жилых покоях домашних животных», то это, разумеется, относилось в первую очередь к зажиточной прослойке земледельческого населения. Точно так же только в богатых крестьянских семьях мужчины могли носить тогда, да и то по праздникам, «рубашку красную на выпуск, плисовые штаны, сапоги козловые» и «тонкого светло-синего сукна кафтан», а женщины — «голубого шелка сарафан» и «душегрейку с рукавами из парчовой ткани».
Для массы трудового крестьянства оставались характерными армяк, грубые порты и холщовые рубахи для мужчин и сарафан из холщовой набивной ткани для женщин. Лишь покрой женской одежды становился в то время иным: старый «косоклин- ный» сарафан постепенно вытеснялся новым, состоявшим из  11 В. И. Ленин. Полное собрание сочинониб, т. 3, стр. 576.
586


сшитых вместе лифа и юбки. На Украине юбка бытовала давно. В одежду русской крестьянки она стала проникать только в предреформенную пору.
Легче всего сельские жители отказывались от прежних головных уборов. Именно в дореформенный период круглая валяная шапка стала заменяться картузом, а прежде покрывавшее женский повойник полотенце — платком или косынкой. Тогда же русские крестьянки без сожаления начали расставаться с жесткой, из проклеенной ткани «кичкой» и бытовав, шим до того в северных губерниях тяжелым кокошником с поперечными гребнями.
Обувь в отдаленных сельских местностях почтп не претерпевала изменений. В книге «Галерея света» говорилось, что «вместо чулок крестьяне обертывают ноги холстом или другим отрепьем и носят большей частью обувь из древесной коры». Так фигурально выражался чрезмерно деликатный автор, имея в виду обыкновенные лыковые лапти и онучи.
В общем русская деревня оставалась «лапотной». Но в губерниях с развитым неземледельческим отходом и повышенной подвижностью населения уже и в то время иногда встречались шитые на городской манер «русские сапоги» с высокими голенищами.
В зажиточных крестьянских домах к середине XIX в. не были редкостью лубочные картинки и зеркала, а семиструнная гитара успешно соперничала с обычной балалайкой. На Украине в то же время старинная кобза была вытеснена бандурой.
Набор женских украшений в богатых семьях пополнялся серебряными кольцами и перстнями, жемчужными серьгами и прочими городскими ювелирными изделиями. Разумеется, очень немногие крестьянки могли похвалиться такими ценными украшениями. Большинство довольствовалось дутыми стеклянными бусами, монистами, лентами. Но и женщины среднего достатка порой покупали румяна, белила, куски туалетного мыла. Недаром некрасовские коробейники, зазывая покупательниц, перечисляли:
Ситцы есть у нас богатые,
Есть миткаль, кумач и плис.
Есть у пас мыла пахучие —
По две гривны за кусок,
Есть румяна нелипючие —
Молодись за пятачок!
Питалось население крепостной деревни по-прежнему скудно и однообразно. Лишь немногие имели возможность лакомиться иногда студнями, пирогами, жареной бараниной, щами
587


и лапшой на мясном бульоне.. По воспоминаниям крепостного крестьянина, «простонародье северных губерний кормилось почти одним черным хлебом и серыми щами, калач почитался редким лакомством, пряник — богатым подарком». Если и заводилось в хозяйстве молоко и мясо, то его обычно сами не потребляли, а старались вынести на продажу. Повседневной нищей служили горох, толокно, овсяный кисель, пареная репа, а то и просто тюря — ржаные сухари, размоченные в подсоленной воде.
Новым, пожалуй, было в то время быстрое распространение среди деревенских жителей чая, успешно вытеснявшего всякие сбитни и взвары. При этом чай привыкали пить не только крестьяне среднего достатка, но и бедняки. Тогда-то и родилась, видно, горькая поговорка, записанная В. И. Далем в подмосковной деревне: «Хлебца купить не на что, с горя чаёк попиваем».
Возросшее общение сельских жителей с городом наложило отпечаток и на их развлечения. Праздничные гулянья в селах стали более шумными и оживленными. Старинные народные игры — в городки, в свайку, в лапту — по-прежнему пользовались большой популярностью. Повысился интерес крестьянской молодежи к танцам, причем вместо хороводов, барыни и гусач- ка быстро осваивались заимствованные из города танцы — кадриль, цыганочка.
На сельских ярмарках и храмовых праздниках в больших селах устраивались незамысловатые аттракционы, карусели и балаганы, в которых разыгрывались кукольные комедии. Любимым героем этих комедий был неизменный Петрушка, обличавший произвол ненавистных народу начальников. Н. А. Некрасов запечатлел ярмарочный кукольный театр в поэме «Кому на Руси жить хорошо», в котором ставилась
Комедия не мудрая,
Однако в не глупая,
Хожалому, квартальному Не в бровь, а прямо в глаз!
Постепенно, хотя и очень медленно, многомиллионное сельское население России начинало освобождаться от гнетущего влияния застойных форм феодального быта, но средневековые религиозные представления оставались довольно прочными. И какими бы бедствиями и унижениями ни грозил путь буржуазного прогресса, в то время это был единственный путь, открывавший возможность движения вперед и преодоления вековой отсталости как в сфере социальных отношений, так и в области культуры.
588


На протяжении дореформенного периода жажда образования все сильнее охватывала сначала дворянскую, а потом и разночинную русскую молодежь.
Распространение В. g Белинский справедливо указывал,
просвещения vttttt «
и образованности что в XVIII в. к европейскому просвеще¬
нию и образованности в России было причастно лишь одно высшее дворянство, в первой четверти XIX в.— более многочисленное среднее дворянство, а в 30—40-х годах «просвещение и образованность заметно распространились не только между средним сословием (разумея под этим словом так называемых „разночинцев“.— Ред.), но и между низшими классами...» «По крайней мере,— писал он в 1843 г.,— теперь не редкость образованные и даже просвещенные люди из купеческого и мещанского сословия...» 1
Прежде личные библиотеки обычно были достоянием титулованной аристократии. Еще и в начале XIX в. среди московской интеллигенции пользовались известностью библиотеки книголюбов Бутурлина и Мусина-Пушкина. Заполнив свои книжные шкафы 30 тыс. томов, Бутурлин с полным основанием мог сказать, что «учение всегда для меня было не только отдохновением, но и истинною необходимостью...» Это было сказано в 1805 г. в печатном каталоге бутурлинской библиотеки. Но не прошло и четверти века, как то же самое могли повторить многие. Чтение книг стало не просто модой, а насущной потребностью, и не одних лишь столичных, а значительного числа провинциальных дворян. «Люди хвастались тем, что у них есть библиотека, и выписывали на худой конец новые французские романы, „Journal des Débats“ и „Аугсбургскую газету“»,— вспоминал потом Герцен.
И хотя, по словам Герцена, «книг покупали мало, лучшие стихи и рассказы появлялись в журналах», в книжных лавках Петербурга и Москвы в начале XIX в. продавались и сочинения М. М. Хераскова и Г. Р. Державина, и произведения Жан- Жака Руссо и Фридриха Шиллера, и «Геометрия» Вейдлера, и оригинальный «Русский конский лечебник». Открытая в 1801 г. книжная лавка Платона Бекетова была таким же своеобразным клубом московских писателей, каким позднее, 30 лет спустя, для их петербургских собратьев стал книжный магазин А. Ф. Смирдина.
Постепенно ширился круг читателей периодических изданий. Как бы ни были убоги по содержанию изуродованные цензурой русские газеты того времени, столичные жители вынуждены были обращаться к ним для удовлетворения растущей своей любознательности. «Для петербуржца,— подчерки¬
1 В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. VI. М., 1955, стр. G20.
589


вал В. Г. Белинский,— заглянуть каждый день в „Пчелу“ или „Инвалид“ — такая же необходимость, такой же обычай, как напиться поутру чаю...» 1
Заметно возрастало значение театра в культурной жизни русского общества.
В начале XIX в. еще сохраняли свое значение закрытые домашние театры богатых дворян. В одной Москве их насчитывалось до 20. Особой известностью пользовались домашние театры гр. Н. П. Шереметева в Останкине и Кускове, гр. С. Ф. Апраксина на Знаменке, кн. Н. Б. Юсупова в Харитоньевском переулке. Но влияние этих театров на русское общество оставалось, как и в предыдущем столетии, очень ограниченным, а творческая деятельность даже самых талантливых крепостных актеров была скована их личной зависимостью от владевшего ими барина. Увлечение знатных вельмож театром и му ¬ зыкой чаще всего не выходило за рамки самого поверхностного дилетантства, а нередко просто было прихотью пресыщенного праздностью богача. Гр. П. М. Скавронский, внучатый племянник императрицы Екатерины I, слыл большим любителем музыки и пения. Домашние концерты его уже не удовлетворяли. Этот вельможа XVIII в. требовал от всех своих слуг говорить с ним нараспев, речитативом. Таково было понимание общественной функции искусства. Другой титулованный вельможа С. П. Потемкин питал склонность к поэзии и драме. Однако, как справедливо замечал современник, «стихотворство у него было прихоть богача..., он любил не театр, а актрис, не литературу, а маленькое меценатство...».
Постепенно, однако, закрытый крепостной театр уступал место открытому, доступному не только для знатной публики, но и для зрителей из числа других сословий. Если столичная аристократия по-прежнему предпочитала иностранных гастролеров, то провинциальное дворянство, а также купечество и мещанство приобщались к театральному искусству, посещая русский театр. В 20-х годах XIX в. уже не только в столицах, но и во многих губернских городах существовали постоянные театральные коллективы. Так, в Пензе насчитывалось три театра, на подмостках которых играли и крепостные, и вольнонаемные актеры. Помещик Г. В. Гладков, владевший одним из пензенских театров, иной раз выгонял на сцену «всю дворню свою от дворецкого до конюха и от горничной до портомойки» 1 2. В Казани славился театр, содержателем которого был помещик П. В. Есипов. Выступление в роли антрепренеров, комплектовавших драматические труппы из приглашенных и своих кре¬
1 В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. VIII, стр. 398.
2 Ф. Ф. Вигелъ. Записки, ч. 2, стр. 69.
590


постных актеров, было в то время одним из видов помещичьего предпринимательства. Освобождение театра от помещичьей опеки и превращение его из сословного в общедоступный имели большое значение для культурной жизни населения русских городов.
Прежде в дворянских гостиных о литераторах и актерах говорили обычно с иронической усмешкой. С. Т. Аксаков вспоминал, как один из его соседей по имению «подшучивал над Державиным», а другой «любил передразнивать московских трагических актеров». Но с течением времени беседы, посвященные произведениям литературы и искусства, стали приобретать более серьезный характер. Некоторые дворянские дома стали превращаться в литературные салоны, привлекавшие видных писателей, журналистов, ученых, художников.
В начале XIX в. получил известность салон А. П. Хвостовой, племянницы поэта Хераскова. В 20-х годах блистал салон княгини 3. А. Волконской, которую Пушкин провозгласил «царицей муз и красоты». «Все в этом доме,— писал кн. П. А. Вяземский,— носило отпечаток служения искусству и мысли. Бывали в нем чтения, концерты, дилетантами и любительницами представления Итальянских опер» 1. Наконец, в 30-х годах популярным среди столичной дворянской интеллигенции был дом А. О. Смирновой, урожденной Россети. Француженка по отцу, грузинка по матери, «черноокая Россети» была фрейлиной русской императрицы, но вошла в историю культурной жизни дореформенной России как достойная собеседница поэтов и писателей. Жуковский называл ее «принцессой своего сердца». Пушкин и Гоголь дорожили дружбой с этой остроумной и образованной женщиной. Несколько позднее получил известность московский салон А. П. Елагиной (который посещали Герцен, Грановский и другие), где завязывались первые споры западников и славянофилов.
Какое значение имели эти литературно-музыкальные салоны в жизни русской интеллигенции того времени, можно судить хотя бы по той настороженности, с какой следили за ними царские жандармы. В одном из донесений шефу жандармов Бенкендорфу говорилось, что состоявший под негласным надзором А. С. Пушкин «наиболее часто посещает... дома княгини Зинаиды Волконской, князя Вяземского (поэта), бывшего министра Дмитриева и прокурора Жихарева». Автор донесения добавлял: «Разговоры там вращаются по большей части на литературе» 1 2.
1 П. А. Вяземский. Полное собрание сочинений, т. VII. СПб., 1882, стр. 329.
2 В. Л. Модзалевский. Пушкин под тайным надзором. Л., 1925, стр. 61.
591


Однако эти и им подобные Дома любителей искусства посещали лишь избранные представители столичного дворянства. Более значительными по своему влиянию на общество были другие новые явления культурной жизни. Одним из них было, например, возобновление с 1803 г. чтения публичных лекций профессорами Московского университета. Два обстоятельства обращали на себя внимание каждого, кто посещал эти лекции. Во-первых, разнообразная тематика лекций, посвященных не только «коммерческой науке и истории европейских государств», но также «натуральной истории и опытной физике», т. е. вопросам естествознания. Во-вторых, пестрый социальный состав слушателей, среди которых, помимо дворян, было и немало разночинцев. Рассказывая на страницах журнала «Вестник Европы» об этих публичных лекциях, H. М. Карамзин писал: «Любитель просвещения с душевным удовольствием видит там знатных московских дам, благородных молодых людей, духовных, купцов, студентов Заиконоспасской академии и людей всякого звания, которые в глубокой тишине и со вниманием устремляют глаза на профессорскую кафедру» *.
Позднее, в 40-х годах XIX в., широкое общественное звучание приобрели публичные лекции профессора T. Н. Грановского по всеобщей истории, имевшие ярко выраженную антикрепостническую направленность.
Выдающуюся роль в деле распространения просвещения и образованности в дореформенной России сыграли университеты и связанные с ними научные общества.
Если в начале XIX в. было только два университета (в Москве и Вильне), то в 60-х годах в стране насчитывалось уже восемь университетов, Практический технологический институт, Институт гражданских инженеров, Институт инженеров путей сообщения, Горный и Межевой институты в Петербурге, Высшее техническое училище и Петровская земледельческая и лесная академия в Москве. Близкими к университетам по учебным планам были лицеи — Царскосельский под Петербургом, Демидовский в Ярославле, Нежинский, Ришельевский в Одессе. Однако лицеи в большей степени сохраняли сословный дворянский характер. В университеты же с каждым десятилетием все больше проникали разночинцы. В 30-х годах XIX в. в аудиториях Московского университета, по свидетельству совре менника, «модный изящный сюртук или полуфрак безразлично усаживался с фризовой шинелью или выцвелым демикотоновым сюртуком или казакином». Следовательно, не просто увеличивалось число молодых людей с университетским дипломом, а возрастал процент разночинцев, получивших высшее  11 «Вестник Европы», 1803, ч. XII, № 24, стр. 263—264.
592


образование. В этом оиять-таки проявлялась теиденция к расширению круга образованных людей. Было обращено внимание и на улучшение высшего военного образования.
Наконец, открылись, хотя и очень ограниченные, возможности для развития женского образования. Помимо закрытых институтов благородных девиц, доступных только для дочерей дворян и лиц духовного звания, стали возникать училища для «девиц обер-офицерского звания» (в Петербурге — в 1798 г., в Москве — в 1803 г.), а также для дочерей гвардейских солдат и матросов Черноморского флота. Для солдатских дочерей в 20-х годах XIX в. было открыто два училища в Петербурге, а для матросских — по одному в Севастополе и Николаеве. Кроме того, быстро росло число частных женских пансионов и школ, куда могли поступать (помимо дворянок) дочери состоятельных разночинцев.
Каждое из возникших к середине XIX в. научных обществ — Математическое, Минералогическое, Географическое — способствовало развитию научной мысли и пропаганде научных знаний. Однако особой популярностью пользовалось основанное в 1811 г. при Московском университете Общество любителей российской словесности. Его открытые заседания всегда были многолюдными. Учредители общества видели цель его в распространении «сведений о правилах и образцах здравой словесности» и популяризации «сочинений в стихах и прозе на российском языке». Видимо, это полностью отвечало потребностям московской интеллигенции того времени. G. Т. Аксаков вспоминал потом, что зал, где проходили заседания этого общества, всегда был полон «посетителей и посетительниц из лучшего московского круга», что «все ученые, литераторы, дилетанты наук и литературы, артисты по всем отраслям искусств — все были там» 1.
Увеличение числа «любителей российской словесности» уже само по себе было весьма знаменательным фактом. В XVIII в., как справедливо полагал А. И. Герцен, «высшее общество ничего не читало по-русски, низшее — вообще ничего не читало». В начале XIX в., по свидетельству А. М. Тургенева, титулованная знать продолжала чуждаться русской письменности. Он признавался, что «знал толпу князей Трубецких, Долгоруких, Голицыных, Оболенских, Несвицких, Хованских, Волконских* Мещерских..., которые не могли написать на русском языке двух строчек», хотя «все умели красноречиво говорить по-русски... непечатные слова». И если круг читателей «сочинений в стихах и прозе на российском языке» все-таки расширялся, то не за счет высшей дворянской знати, а за счет среднего и мелкопоместного дворянства и еще более — разночинцев.  11 С. Т. Аксаков. Собрание сочинении, т. III. М., 1956, стр. 139. 38 История СССР, т. IV 593


В деле научной разработки проблем языка и письменности местным просветителям оказывали большую помощь русские ученые-лингвисты. Известный востоковед Л. Я. Люлье разработал в 1845 г. адыгский алфавит и составил краткую грамматику адыгского языка. В те же годы академик А. М. Шегрен с помощью осетина Петра Жукаева создал новый осетинский алфавит на основе русской графики (до того существовал не получивший распространения осетинский алфавит, составленный на грузинской графической основе в начале XIX в. Иваном Ялгузидзе). Изданная Шегреном в 1844 г. «Осетинская грамматика» стала на долгое время настольной книгой для старшего поколения светской осетинской интеллигенции. Над изучением дагестанских языков в середине XIX в. много потрудился член-корреспондент Российской Академии наук П. К. Уел ар. Участниками его лингвистических изысканий были молодые представители горской демократической интеллигенции: аварец Айдемир Чиркеевский, лезгин Казанфар Зульфагаров и лакец Абдулла Омаров.
Позднее при содействии получивших русское образование черкесов Услар занялся изучением адыгского языка. Совместно с кабардинцем Казн Атажукиным им был составлен на русской графической основе кабардинский алфавит. Пользуясь этим алфавитом, Атажукин издал в 1864 г. первую кабардинскую книгу — сборник народных преданий и рассказов.
Разделяя убеждение кавказских просветителей относительно благодетельного значения национальной письменности, Услар писал: «Туземная письменность не есть искусственная потребность, которую мы силимся создать; эту потребность, совершенно независимо от наших внушений и стараний, сами уже создали горцы или, по крайней мере, передовые люди из числа их...»
К таким передовым людям из числа горцев с полным правом можно отнести дагестанского просветителя Магомеда Хан- диева, который в 50-х годах XIX в. создал аварский алфавит и составил с помощью этого алфавита хрестоматию. Услар посетил этого поборника просвещения в его скромном домике в горном ауле Тинди и высоко оценил его труд. Достойным соратником Хандиева был замечательный кабардинский поэт и ученый Шора Ногмов, который начал с того, что ценой упорного труда освоил премудрость мусульманского богословия и получил звание муллы, а потом, решительно порвав с исламом, посвятил всю свою жизнь научным изысканиям в области филологии и истории. Дружба с русскими педагогами, пятилетнее пребывание в Петербурге, занятия с французским лингвистом Шар- муа и, наконец, доброе знакомство с ученым А. М. Шегреном — все это в совокупности помогло Ногмову овладеть теоретически¬
680


ми основами языкознания. Как только он достиг этого, его тотчас потянуло с берегов Невы к предгорьям Кавказа. Ему хотелось возможно скорее поделиться с соотечественниками драгоценными сокровищами знаний, которыми он овладел с помощью русских друзей. Работоспособность Ногмова была поразительна. В короткий срок он составил кабардинскую азбуку и букварь, использовав принципы русской графики, разработал «начальные правила кабардинской грамматики», подготовил на основе тщательного изучения народных преданий обширный труд, изданный уже после его смерти под названием «История адыгейского народа». А. Щ. Шегрен назвал эту плодотворную творческую деятельность Ногмова «ученым подвигом». Услар считал его выдающимся просветителем, указавшим кавказским горцам путь культурного прогресса. Он выражал надежду, что в горах Кавказа «Шора-Бек-мурзины и Хандиевы будут появляться все чаще и чаще!» 1
Действительно, несмотря на неприязненное отношение царских чиновников и открытое сопротивление мулл, горская интеллигенция не прекращала борьбы за национальную письменность. Пример кабардинца Ногмова вдохновил абадзеха Умара Берсея. Это был человек удивительной судьбы. Проданный ребенком в рабство египетскому паше, он юношей оказался во Франции, где в течение трех лет обучался в лицее, а потом возвратился на родину, стал военным переводчиком в русском штабе и, наконец, занял должность преподавателя Ставропольской гимназии, в которой к тому времени насчитывалось немало учащихся-горцев. В 1853 г. Умар Берсей издал в Тифлисе первый черкесский букварь и составил грамматику черкесского языка.
Вопросам развития национальных языков уделяли большое внимание и культурные деятели тех народов, которые имели свою письменность, но перед которыми стояла задача возрождения светской национальной литературы. Разработкой грамматических правил своих родных языков занимались грузинский царевич Иоанн Багратиони, Соломон Додашвили, бурятский просветитель Доржи Банзаров, украинский филолог А. Павловский и татарский ученый X. Файезханов. Делом всей своей жизни сделал борьбу за коренную языковую реформу армянский просветитель-демократ Хачатур Абовян. До него в армянской литературе господствовал древнецерковный язык (грабар). Он настолько отличался от языка, на котором армяне говорили в XIX в., что по существу делал не доступными для народа книжные богатства, препятствуя распространению просвещения среди трудящихся масс. Абовян решительно высту-
1 Д. Трунов. Свет из России. Махачкала, 1956, стр. 141.
681


Старосветских помещиков, у которых, по выражению Н. В. Гоголя, «ни одно желание не перелетало за плетень сада», можно было встретить в любой губернии империи. Несмотря на то, что по своему социальному положению они стояли намного выше подвластных им крестьян, по уровню культурного развития им не удалось далеко уйти от них.
Сознание таких помещиков было опутано той же липкой паутиной всевозможных предрассудков, поверий и патриархальных представлений, как и сознание большинства их неграмотных холопов.
«Гадательные книги» толкователя снов Мартына Задеки были столь же популярны в помещичьих семьях, как и «домашний лечебник» Бухана. Кстати, к медицине большинство дворян питало такое же предубеждение, с каким относились к ней прочие сословия. Все острые заболевания именовались «горячкой». Смертельный исход объясняли «параличом в желудке», «водой в голове», «антоновым огнем», а то и просто тем, что «доктора уморили». Радикальными средствами от многих недугов считались пиявки и шпанские мухи. Бывали и более оригинальные лечебные средства: одна помещица регулярно выпивала натощак полрюмки росы, собранной с цветов ромашки ее крепостными. Все это также свидетельствует о крайней культурной отсталости «первенствующего в империи сословия».
Отсюда проистекала характерная для дореформенного русского общества трагическая коллизия. Вырвавшиеся вперед мыслящие и образованные его представители иногда становились лишними людьми в той социальной среде, в которой они находились, но которая вызывала в них лишь презрение. Будучи не в силах порвать с этой средой, они предавались горьким размышлениям и не могли найти себе места в жизни. Подобно пушкинскому Онегину, лермонтовскому Печорину, тургеневскому Рудину, они искали забвения в путешествиях, но тяжкие думы повсюду преследовали их. В этих литературных образах воплощена судьба русской дворянской интеллигенции или по крайней мере многих типичных ее представителей.
Еще труднее приходилось устремлявшимся к просвещению выходцам из среды купечества и мещанства. Не всем была дана смелость противопоставить себя «темному царству» Диких и Кабаних, затхлому кондовому быту героев драматических произведений А. Н. Островского, их патриархально-домостроевским традициям.
Выдающийся русский поэт Алексей Кольцов не окончил и двух классов начальной школы. Его отец, воронежский мещанин, торговавший скотом, считал умение читать и писать пределом образованности. Белинский писал о Кольцове, что, подобно всем самоучкам, он приобщался к знанию «урывками» и притом
596


«тайком от родителей». Выходец из среды сибирского купечества, Николай Полевой начал учиться около 20 лет от роду, читая книги вопреки запрету отца по ночам, либо зажигая припрятанный заранее огарок свечи, либо лишь при свете луны. Русскую грамматику он освоил самоучкой, уроки латинского и французского языков брал у пьяницы дьячка. Белинский подчеркивал, что только «неудержимая страсть к учению» и «страшная сила воли в достижении цели и преодолении препятствий» позволили Полевому стать через семь лет известным для своего времени литератором, издателем большого столичного журнала. Да и сам «неистовый Виссарион», выросший в глухом провинциальном городке в задавленной нуждой семье, разве не являл пример той же «неудержимой страсти» в достижении высот современной ему общественной мысли? Разве не обнаруживал и он «страшной силы воли» в преодолении тех преград и рогаток, какие ставили на его пути апостолы реакции, поборници невежества и мракобесия?
Однако как ни трудно было молодым разночинцам добиться в крепостной России доступа к образованию, их удельный вес в общей массе учащихся непрерывно увеличивался. К середине XIX в. в Пензенской гимназии они составляли 7з, в Нижегородской — 2/з учащихся. Среди студентов Петербургского университета разночинцев насчитывалось тогда 38%, Казанского — 56%, Московского — 57% К В этой демократизации русской интеллигенции сказывалось, разумеется, влияние объективных социально-экономических процессов, связанных с развитием капиталистических отношений.
Возраставшая потребность общества в юристах, инженерах, агрономах, врачах, педагогах, литераторах усиливала тягу разночинской молодежи к образованию. Бюрократизация государственного аппарата и усложнение функций административных органов также способствовали этому, поскольку правительство, нуждаясь в пополнении армии чиновников, вынуждено было отступать от принципа сословности образования и привлекать недворян для службы в различных казенных учреждениях. В 40-х годах XIX в. уже насчитывалось до 20 тыс. учителей, врачей и мелких служащих из разночинцев.
Процесс формирования разночинской интеллигенции развернулся особенно широко в 40—50-х годах XIX в. К этому времени, помимо представителей купечества и мещанства, ее ряды стали пополняться и выходцами из крестьянства.
В последние десятилетия перед реформой 1861 г. в некоторых семьях даже помещичьих крестьян можно было встретить  11 В. Р. Лейкина-Свирская. Формирование разночинной интеллигенции в России.— «История СССР», 1958, № 1, стр. 83 и др.
597


грамотных молодых людей. Еще чаще любители чтения встречались среди зажиточных государственных крестьян. Ярославский крестьянин Савва Пурлевский вспоминал, как он «целые ночи, бывало, просиживал за книгами», читая не только повести Карамзина и пьесы Фонвизина, но и «настоящую литературу», т. е. сочинения современных ему писателей. По свидетельству другого автора (вышедшего из среды крепостных крестьян) Н. А. Полушина, дед его был «человеком книжным» и оставил детям и внукам целую домашнюю библиотеку, в которой было 2 тысячи томов К
Бывший крепостной Николай Шипов, человек необычайной энергии и удивительной биографии, рассказывал в своих мемуарах, что его образование ограничилось лишь обучением грамоте у сельского священника, но сына он устроил в гимназию, по окончании которой тот хотел даже ехать в Одессу для поступления в Ришельевский лицей.
Конечно, подобные факты нельзя считать типичными для крепостной деревни. Однако и в появлении книжной полки в крестьянской избе, и в стремлении крестьянского юноши к образованию неправильно было бы видеть простую случайность. В какой-то мере эти явления отражали рост культурных потребностей демократических слоев общества и определенные сдвиги, наметившиеся в общественном сознании. Последние были столь очевидными, что даже внушали опасения деятелям, стоявшим на страже интересов дворянского государства. С тревогой докладывая царю о настроениях крестьян, шеф жандармов Бенкендорф писал: «Среди этого класса встречается больше рассуждающих голов, чем это можно было бы предполагать с первого взгляда».
Именно за счет этих «рассуждающих голов» и пополнялась из деревни разночинная интеллигенция. Как правило, выходцы из крестьян составляли наиболее радикальную и демократическую часть этой новой общественной прослойки. По своему социальному происхождению и общественному положению они были гораздо теснее, чем остальная интеллигенция, связаны с народной массой, а потому полнее выражали в своей идеологии заветные чаяния трудящихся. Вместе с тем они глубже воспринимали освободительные идеи прогрессивных мыслителей своего времени, становясь пламенными поборниками социального прогресса. Формирование такой буржуазно-демократической интеллигенции было одним из ярчайших проявлений общего процесса демократизации культуры, столь характерного для России предреформенного периода.  11 «Русский архив», 1898, кн. 2, стр. 182. 598


Оживлению культурной жизни русского общества и его идейному развитию во многом способствовал рост национального самосознания. Однако при господстве кре- Рост национального постного строя процесс национальной кон- солидации протекал замедленными темпами. Ему мешали и замкнутость барщинного хозяйства, и бесправие народа, и сословные привилегии дворянства, и его феодально-клерикальная идеология.
Крайне немногочисленная в то время дворянская интеллигенция не только была оторвана от народных масс, но даже кичилась этим, всячески подчеркивая свою обособленность от «простонародья». Некритическое заимствование внешних атрибутов западной цивилизации, слепое подражание вкусам, модам и манерам зарубежной аристократии усиливали отчужденность прослойки образованного дворянства от основной массы населения страны. Стараясь стать своим между чужими, оно оказывалось чужим между своими. По меткому выражению ß. О. Ключевского, «на Западе, за границей, в нем видели переодетого татарина, а в России на него смотрели, как на ...француза». У такого дворянина «манеры, привычки, понятия, чувства, самый язык, на котором он мыслил,— все было чужое, все привозное...» 1
Нам теперь даже трудно представить, до какой чудовищной степени доходил разрыв дворянской интеллигенции того времени со своим народом, с его культурой, национальными традициями. Один из образованнейших представителей сановной знати гр. А. Р. Воронцов в 1805 г. писал: «Россия, можно сказать, единственная страна, где пренебрегают изучением родного языка и где веб, что имеет отношение к отечеству, чуждо нынешнему поколению...»
С воцарением Елизаветы Петровны был положен конец засилью немцев, в петербургских салонах надолго утвердилось французское влияние. Оно было поколеблено лишь на исходе XVIII в., когда Франция оказалась объятой революционной бурей; русская аристократия была напугана декретами якобинского конвента. Тогда на некоторое время галломания сменилась в среде русской знати англоманией. Старая Англия, противостоявшая как утес революционному шторму, бушевавшему на континенте, привлекала симпатии всех титулованных и нетитулованных петербургских вельмож. По выражению современника, «Англия совершенно обворожила» и «молодых друзей» императора Александра I — H. Н. Новосильцова и П. А. Строганова, и более зрелых его сотрудников — адмира¬
1 В. О, Ключевский. Сочинения, т. 5. М., 1958, стр. 183.
599


лов Н. С. Мордвинова и П. В. Чичагова. О последних говорили, что, женившись на англичанках, они сами в душе стали англичанами и у себя дома все устроили на английский лад. Дань англоманству отдал даже наиболее либеральный из сановников Александра I М. М. Сперанский, который взял в жены дочь миссис Стивенс, служившей прежде гувернанткой в доме графини Шуваловой. Неприязненно относившиеся к Сперанскому консерваторы из числа столичных аристократов иронически усмехались по поводу того, что он, подражая британским лордам, требовал на завтрак «крепкий чай, хлеб с маслом, ветчину и вареные яйца», а на службу ездил, запрягая в экипаж «клячу с отрубленным хвостом».
Англомана-помещика той поры запечатлел в образе Григория Ивановича Муромского А. С. Пушкин на страницах повести «Барышня-крестьянка»: «Развел он английский сад... Конюхи его были одеты английскими жокеями. У дочери его была мадам англичанка. Поля свои обрабатывал он по английской методе...» Правда, увлечение английскими образцами обошлось Муромскому дорого — он вынужден был заложить имение в Опекунский совет. Сосед-помещик иронически заметил при этом: «Куда нам по-английски разоряться! Были бы мы по-русски хоть сыты».
Впрочем, период преклонения перед английскими обычаями был непродолжительным. Вскоре после отмены павловских указов, запрещавших носить французские шляпы и панталоны, англоманство русских дворян вновь сменилось увлечением парижскими модами.
Именно в первом десятилетии XIX в. французское влияние на культурную жизнь русского общества достигло своего апогея. При этом идейная направленность его несколько изменилась. Только сравнительно немногочисленная группа «ради- щевцев» во главе с В. В. Попугаевым и И. М. Борном продолжала оставаться верной идеям французских просветителей предреволюционной эпохи, да пытливая молодежь открывала порой томики Руссо, Мабли и Монтескье. Консервативно настроенному большинству русских дворян более импонировали рассуждения таких апологетов реакционного католичества, защитников монархии и проповедников провиденциализма, какими были Франсуа Шатобриан и Жозеф де Местр. Последний, кстати, прожил в Петербурге свыше 14 лет и сумел приобрести широкий круг знакомств среди столичной русской знати. По душе пришелся русскому дворянству и утвердившийся уже в наполеоновской Франции архитектурный стиль «ампир» с его внешней парадностью и подражанием водчеству императорского Рима.
Немалую роль в распространении французского влияния в
600


быту и языке русских дворян сыграли французские эмигранты- роялисты, нашедшие убежище в царской России. Некоторые из них, вроде герцога Эммануила Ришелье, занимали видные административные посты в государственном аппарате Российской империи и, пользуясь благосклонностью Александра I, покровительствовали своим соотечественникам. Эти французские эмигранты, естественно, сеяли повсюду страх и тревогу перед «революционной гидрой», чем способствовали процветанию самых реакционных убеждений. «Эмигранты набежали,— с возмущением писал Александр Тургенев,— нанесли и водворили у нас тысячи дотоле не знаемых нами предрассудков, разврата, бездельничества — словом, всего, что было скверного, гнусного и преступного во Франции».
Именно в это время знание французского языка стало, по остроумному выражению А. В. Никитенко, как бы «пропускным листом для входа в гостиную ,,хорошего тона“» !. Вслед за столичнымр1 аристократами и провинциальные дворяне начали пересыпать свою речь галлицизмами, безбожно коверкая французские термины и без стеснения произнося их с «нижегородским» акцентом. Даже чиновники, прежде приправлявшие свои доклады и отчеты цитатами из священного писания, теперь щеголяли изречениями французских философов. П. А. Вяземский с усмешкой вспоминал о том, как во время богослужения в одной из московских церквей облаченный в ризу священник, проходя с кадилом в руке среди молящихся барынь, произносил вполголоса: «Пардон, мадам... Пардон, мадам...»
Для молодого поколения русской дворянской интеллигенции степень образованности определялась тогда прежде всего знанием французского языка и литературы. Вспомним Евгения Онегина, который
...по-французски совершенно
Мог изъясняться и писал...
Вспомним характеристику, которая была дана Пушкиным героине «Рославлева» Полине: «Французская словесность, от Монтескьё до романов Кребильона, была ей знакома. Руссо впала она наизусть. В библиотеке не было ни одной русской книги... Она сказывала мне, что с трудом разбирала русскую печать, и, вероятно, ничего по-русски не читала...»
Да и сам А. С. Пушкин, национальный русский поэт, начал свой творческий путь с того, что еще мальчиком, по примеру отца, стал сочинять стихи на французском языке. Комедии Мольера и басни Лафонтена были известны ему в оригинале еще с детства. На 11-м году он уже был «отличным знатоком
* А. В. Никитенко. Дневник, т. I. М., 1955, стр. 11.
601


французской литературы». В его лицейских юношеских стихах то и дело встречались имена Вержье, Парни и других французских поэтов.
Однако тот же молодой Пушкин испытывал на себе влияние и других факторов, отражая в своем творчестве крепнувшее в то время в русском обществе чувство национального достоинства. Отсюда его увлечение «державинской темой» — воспевание «славы россиян» и обращение к живительному источнику народного творчества для создания светлого гимна русской богатырской силе, олицетворенной в сказочно-романтическом образе Руслана. И так же как смешно было бы самого Пушкина изображать лишь робким учеником французских писателей, так нелепо и всю культурную жизнь русского общества пушкинской поры сводить только к восприятию идей и внешних форм западной цивилизации.
Напряженная политическая обстановка внутри страны и на международной арене неотвратимо выдвигала перед мыслящими русскими людьми вопрос о месте России в мировой истории, о путях ее национального развития и социального обновления. А это неизбежно возбуждало интерес к отечественной истории, ибо, как говорил Пушкин, «одна только история народа может объяснить истинные требования оного».
Не случайно к этому времени относятся энергичные поиски памятников древнерусской письменности, приведшие к открытию А. И. Мусиным-Пушкиным древнейшего списка Лаврентьевской летописи и «Слова о полку Игореве». И тогда же, став придворным историографом, начинает заниматься изучением русской истории H. М. Карамзин, известный до того лишь своими сентиментальными повестями, а попечитель Московского университета М. Н. Муравьев выступает инициатором создания Общества истории и древностей российских.
Вместе с тем стремление осознать задачи, стоявшие перед русской нацией, выдвигало перед интеллигенцией вопрос о разработке правил и норм национального литературного языка. В 1804 г. учреждается словесный факультет Московского университета, где поэт А. Ф. Мерзляков с увлечением читает курс русской словесности и теории поэзии. Многочисленную аудиторию собирают и публичные лекции Мерзлякова, посвященные критическому разбору сочинений Хераскова, Державина и других русских писателей. Слушателям особенно нравилось, когда лектор сопоставлял произведения этих русских авторов с прославленными творениями зарубежных мастеров художественного слова. Большой вклад в изучение русской филологии внесло Общество любителей российской словесности.
В связи с проблемой становления национального литературного языка ученые стали усиленно интересоваться русским
602


народным творчеством. Собиранием народных песен занялсяна рубеже XIX в. А. X. Востоков, который в результате изучения русского песенного фольклора написал в 1812 г. теоретическую работу о законах русского стихосложения.
Вслед за сборниками народных песен и сказок, изданных в конце XVIII в. М. Д. Чулковым, Василием Трутовским, Иваном Прачем, издал свой «Карманный песенник» поэт И. И. Дмитриев. Книга эта имела характерный подзаголовок «Собрание лучших светских и простонародных песен». Хотя творчество этого поэта было еще далеко от подлинной народности, он заслужил впоследствии похвалу В. Г. Белинского, который сказал: «В стихотворениях Дмитриева, по их форме и направлению, русская поэзия сделала значительный шаг к сближению с простотою и естественностью, словом — с жизнью и действительностью». Именно этим объясняется широкая популярность некоторых из его стихотворений. Так, песенку Дмитриева «Стонет сизый голубочек» распевали и в гостиной помещичьего дома, и на постоялом дворе, и в студенческой среде. И далеко не все, кто пел и слушал эту чувствительную песенку, знали, что автором ее был крупный чиновник, занявший потом высокий пост министра юстиции.
Интерес дворянской интеллигенции к народному эпосу нашел отражение в музыке и драматургии. В 1806 г. столичный зритель слушал оперу К. А. Кавоса «Илья-богатырь», либретто которой было написано И. А. Крыловым. А в следующем году восторженной овацией была встречена премьера трагедии В. А. Озерова «Дмитрий Донской».
То было время, когда неудачное для России течение войны с наполеоновской Францией крайне обострило национальные чувства. Героическая тема трагедии Озерова оказалась весьма созвучной патриотической тревоге, охватившей русское общество. Артист Яков Шушерин вспоминал потом об этом спектакле: «Все сердца и умы были настроены патриотически, и публика сделала применение Куликовской битвы к ожидаемой битве наших войск с французами».
В подобной обстановке все громче начали звучать голоса протеста против рабского подражательства иноземным образцам. Даже Карамзин, восторгавшийся в «Письмах русского путешественника» достижениями западной цивилизации, называл теперь попугаями и обезьянами тех своих соотечественников, которые «без всякой нужды коверкают французский язык, чтобы с русскими не говорить по-русски». «Не стыдно ли? Как не иметь народного самолюбия?» — с негодованием вопрошал он и тут же заявлял: «Наш язык..., право, не хуже других».
В стенах Московского университета тогда обострился давний спор о возможности преподавания всех предметов на рус-
603


сном языке. Профессор И. А. Двигубский писал по этому поводу попечителю университета М. Н. Муравьеву: «...пока русский язык не будет в должном уважении у самих русских, до тех пор трудно произвести что-нибудь хорошее... В целой Европе может быть одна Россия не гордится своим языком» 1.
Жаркая дискуссия разгорелась в университете по вопросу об открытии кафедры славянских языков. Профессора-иностранцы во главе с лингвистом Буле резко выступали против учреждения такой кафедры. Студенты, разумеется, поддерживали передовую отечественную профессуру, выступавшую в защиту русского национального языка. Днем^они шумно обсуждали эту проблему в университетских аудиториях, а вечером громко приветствовали с театральной галереи актеров, игравших популярные комедии «Урок дочкам» и «Модная лавка». Автор этих комедий И. А. Крылов остро высмеивал тех русских дворян, которые пытались слепо подражать языку и повадкам французских аристократов, забывая речь и обычаи своего народа.
Конечно, лидеры консервативного дворянства и представители прогрессивно настроенной интеллигенции выступали против слепого преклонения перед Западом с принципиально различных позиций. Одни видели в распространении французского влияния угрозу проникновения в Россию революционных идей. Гр. Ф. В. Ростопчин обращался к царю с призывом «исцелить Россию от заразы..., выслать за границу сонмище ухищренных злодеев, коих пагубное влияние губит умы и души немыслящих подданных» русского монарха. В изданном в 1807 г. памфлете «Мысли вслух на Красном крыльце» он устами некоего «дворянина Силы Богатырева» предавал анафеме «молодежь, одетую и обутую по-французски», за то, что она «и словом, и делом, и помышлением становится французской». В том же духе высказывались церковники. Мракобесы, вроде адмирала А. С. Шишкова, которому даже Карамзин казался «якобинцем», славили русский язык за то, что в нем нет ненавистного крепостникам слова «революция», и ратовали за то, чтобы оно не было известно русским людям «даже на чужом языке».
Идея национальной исключительности России была едва ли не основным пропагандистским оружием консервативно-охранительной публицистики. В программных документах реакционных идеологов крепостничества и самодержавия — записке H. М. Карамзина «О древней и новой России» и записке Ф. В. Ростопчина «О мартинистах»,— представленных царю в 1811 г., Россия противопоставлялась Западу как монолитная держава, возглавляемая абсолютным монархом, опиравшимся на дворянство. Отсюда первейшей национальной задачей авто¬
1 «Чтения ОИДР», 1861, кн. 3, разд. 5, стр. 25.
604


ры этих записок считали сохранение и укрепление царского самодержавия и дворянских привилегий.
Иная концепция созревала в умах передовой дворянской интеллигенции, озабоченной прежде всего внешней опасностью, грозившей национальной независимости России вследствие расширявшейся наполеоновской агрессии в Европе. Военные неудачи, постигшие Россию в коалиционных войнах 1805—1807 гг., уязвляли национальное самолюбие. Юный Петр Чаадаев со слезами убежал из дома, чтобы не присутствовать на молебне по случаю заключения Тильзитского мира. По его мнению, было «недостойно русской политики раболепствовать Наполеону...» 1.
По свидетельству французского посланника в Петербурге Савари, «ничто не могло сравниться с той непочтительностью, с какой русская молодежь отзывалась о своем императоре» после известия о Тильзитском договоре.
Передовые русские люди проникались глубоким сознанием справедливости национально-освободительных войн. Они горячо сочувствовали народам, боровшимся против наполеоновского владычества. В то самое время, когда Наполеон растоптал последние остатки независимости Нидерландов, молодой русский офицер Ф. Н. Глинка написал трагедию «Вальзен, или Освобожденная Голландия». Дух тираноборства пьесы отражал настроения лучшей части русского общества.
Очевидная неспособность царского правительства организовать отпор агрессору, попиравшему честь и достоинство европейских народов, усиливала оппозиционные настроения. Из уст в уста передавалась горькая шутка о том, что в России у власти стоят лица трех разрядов: одни хотят, но не умеют, другие умеют, но не хотят, а третьи и не хотят, и не умеют.
В итоге размышления относительно опасности, грозившей русской нации со стороны внешнего врага, способствовали осознанию коренных национальных задач в области внутренней политики, среди которых на первый план выдвигалась двуединая проблема ликвидации крепостного права и царского самодержавия. Недаром именно в это время русская прогрессивная публицистика обогащается такими сочинениями, как «О благоденствии народных обществ» В. В. Попугаева, «Об освобождении крепостнЬгх в России» А. С. Кайсарова и др.
Последующие события, связанные с нашествием Наполеона на Россию, усугубили различие в понимании перспектив национального развития представителями прогрессивных и консервативных кругов русского общества. Белинский был прав, когда писал: «1812 год, потрясши всю Россию..., возбудил на-
1 См. М. В. Печкина. Движение декабристов, т. I. М., 1955, стр. 93—94.
605


родйое созйание и народную Гордость». Но крепостники-помещики видели смысл национальной войны в сохранении своего классового господства и крепостного права.
Мы останемся в надежде,
Что будем жить, как жили прежде...
— в таких не очень складных, но весьма недвусмысленных стихах выразил в 1812 г. кн. Николай Кугушев сущность идейнополитической программы дворянской реакции. «Мы называем народ русский великим — единственно по вере к богу и по верности к царю» 1,— возглашал С. Глинка на страницах «Русского вестника».
Впоследствии литераторы-монархисты сочинили легенду о трогательном единении в 1812 г. всех сословий вокруг царского престола и его охранителей — дворян. М. Н. Загоскин прямо писал в предисловии к своему «Рославлеву»: «Я желал доказать, что хотя наружные формы и физиономия русской нации совершенно изменились, но не изменились вместе с ними наша непоколебимая верность к престолу, привязанность к вере предков и любовь к родимой стороне».
Совершенно иным было понимание национальной войны передовой русской интеллигенцией. Профессор А. П. Куницын, один из любимых учителей юного Пушкина, подчеркивал в своем известном «Послании к русским» освободительный характер Отечественной войны. «Умрем свободными в свободном отечестве!»—восклицал он. И если вспомнить, что Куницын был сторонником теории естественного права и противником всяческого деспотизма, то станет очевидным, что он призывал в данном случае к борьбе не только за национальную, но и за политическую свободу. Столь же широко толковал понятие «свободы» и будущий декабрист Федор Глинка, когда писал:
Пойдем, и в ужасах войны Друзьям, отечеству, народу Отыщем славу и свободу...
А его единомышленник Александр Бестужев даже датировал впоследствии 1812-м годом «начало свободомыслия в России».
«Крестьяне своим героическим сопротивлением французам... заслужили свободу»,— убежденно заявлял Николай Тургенев.
Именно это убеждение и породило в сознании передовых людей России ту революционную идею, которая была позднее воплощена в проекте «Конституции» Никиты Муравьева: «Рус¬
1 «Русский вестник», 1813, № 6, стр. 33.
606


ский народ, свободный и независимый, не есть и не может быть принадлежностью никакого лица и никакого семейства».
В обстановке всенародного патриотического подъема глубже осознавалась принадлежность к русской нации, на плечи которой легла тогда основная тяжесть борьбы против наполеоновской тирании на континенте. «...Сердца ваши связаны с нами священными, крепчайшими узами единоверия, родства и единого племени» обращался М. И. Кутузов к жителям временно захваченных врагом губерний России.
Идея единства русской нации неразрывно была связана с идеей патриотического долга перед ней. «Всякой истинный русский должен ощущать в сердце своем обязанность к отечеству»,—заявлял А. С. Кайсаров, руководивший в 1812 г. походной типографией Главной квартиры русской армии.
Разгром наполеоновского нашествия вызвал новый подъем национального чувства. «Хвала русскому языку и русскому народу!» — писал в те дни Пушкину его лицейский товарищ А. Д. Илличевский.
Однако радость победы над внешним врагом омрачалась тем, что внутри страны все осталось по-старому. Постепенно многие приходили к мысли, что далеко не все национальные задачи решены с изгнанием наполеоновских захватчиков.
«Для того ль освободили мы Европу, чтобы наложить цепи на себя? Для того ль дали конституцию Франции, чтобы не сметь говорить о ней, и купили кровью первенство между народами, чтобы нас унижали дома?» 1 2 — эти слова декабриста А. А. Бестужева выражали настроения многих его сверстников и единомышленников.
Убедившись во время войны в неспособности царизма обеспечить независимость русской нации, передовые русские люди тем более не верили в его решимость повести Россию по пути социального прогресса. Вывод напрашивался сам собой — царизм служит помехой национальному развитию. В революционном катехизисе Сергея Муравьева-Апостола этот вывод формулировался так: «От того-то русской народ и русское воинство страдает, что покоряются царям».
Но помехой прогрессу русской нации служил не только царизм. Многие разделяли мнение И. Д. Якушкина о том, что «крепостное состояние людей» представляет «преграду... общественному образованию России». Отсюда, естественно, возникала мысль о необходимости ликвидации не только царского самодержавия, но и крепостного права.
1 «Листовки Отечественной войны 1812 года». Сборник документов. М., 1952, стр. 39.
2 «Избранные социально-политические и философские произведения декабристов», т. I. М., 1951, стр. 492.
607


Итак, война 1812 г. углубила идейное размежевание в русском обществе. После войны крепостники для сохранения своего господства прибегли к аракчеевским шпицрутенам, военным поселениям, теории официальной народности. Их идейные противники перешли от осуждения крепостного права и царского деспотизма к революционной борьбе за уничтожение этих отживших институтов. И в том, что такая борьба с каждым десятилетием нарастала, наиболее ярко проявлялся рост национального самосознания в дореформенный период.
Революционный патриотизм декабристов унаследовали революционеры-демократы 40—50-х годов XIX в. Белинский говорил, что любовь к родине должна проявляться прежде всего «в болезненной вражде к дурному, неизбежно бывающему во всякой земле, следовательно, во всяком отечестве». Герцен писал, что вера в силы народа должна пробуждать «желание деятельно участвовать в его судьбах», т. е. активно бороться за его освобождение.
С обострением кризиса крепостнической системы борьба против нее все более приобретала общенародный характер. Все, что было прогрессивного в русской нации, оказалось вовлеченным в это движение. Все, что не примкнуло к нему, осталось в стороне от столбовой дороги нации и по существу утратило всякую идейную связь с ней.
Рост национального самосознания находил свое выражение также и в успехах отечественной науки, и в раскрытии специфических черт русского национального характера мастерами художественного слова, живописи, музыки. Недаром Н. В. Гоголь говорил, что в Пушкине «русская природа, русская душа, русский язык, русский характер отразились в такой же чистоте, в такой очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла». А про самого Гоголя правильно сказал Белинский, подчеркнувший, что с его появлением «литература наша исключительно обратилась к русской жизни, к русской действительности».
Но чем ярче проявлялись творческие способности и инициатива русских людей, тем сильнее сказывалась антинациональная направленность всей политики самодержавия, тормозившего экономический, социальный и культурный прогресс русской нации.
Поэтому дворянская прогрессивная интеллигенция, наиболее остро чувствовавшая рост национального самосознания народа, и составляла первую фалангу русских революционеров. Борясь за всестороннее развитие национального гения своего народа, они не могли не ополчиться против тех, кто угнетал народ.
608


2
Борьба идейных течений в науке и искусстве
Ряд объективных условий способствовал в XIX в. культурному прогрессу народов России.
Главным из них было влияние созре-
Царизм враг вавших в недрах феодальной формации
просвещения и культуры ^ ^ J г
’ гг капиталистических отношении, являвшихся могучим ускорителем общественного и культурного развития нации. Немалое значение имел и рост национального самосознания, сопровождавшийся выработкой норм русского литературного языка и небывалым дотоле творческим подъемом среди мастеров художественного слова, музыки и живописи. Большую роль играла и растущая активность народных масс, боровшихся за освобождение от крепостного гнета. Она возбуждала русскую общественную мысль, придавая ей особую остроту и радикализм.
Оживлению культурной жизни России содействовало также расширение зарубежных связей русской интеллигенции. В буржуазной культуре Запада тогда еще преобладали прогрессивные тенденции. Русские общественные деятели жадно воспринимали каждое новое слово революционных мыслителей других европейских стран. В России насчитывалось немало последователей социалистических учений Сен-Симона и Фурье. В середине 40-х годов XIX в. русские революционеры-демократы уже читали статьи Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Русские писатели и поэты с волнением переводили на родной язык пронизанные духом тираноборства пьесы Гёте и Шиллера, поэмы Байрона, социальные романы Виктора Гюго. В сердцах русских музыкантов находили отклик и героика симфоний Бетховена, и драматизм оперной музыки Глюка, и лучезарные жизнеутверждающие мелодии Моцарта, и полные глубоких раздумий ноктюрны Шопена.
Но наряду с объективными условиями, которые способствовали культурному прогрессу, в России продолжали действовать факторы, тормозившие культурное развитие страны.
Крепостное право крайне ограничивало возможность распространения просвещения, суживало круг образованных людей. Царский деспотизм, используя церковь, грубо подавлял любые проявления свободомыслия.
Благодаря победам русского оружия Россия была великой европейской державой. Однако она все еще отставала от того уровня просвещения и образованности, какого уже тогда достигли в своем развитии передовые страны Европы. Один из первых русских буржуазных просветителей Н. А. Полевой пи-
39 История СССР, т. IV
609


сал: «Прошло уже сто лет, как мы вдвинуты в Европу, но — только вещественно. Мы сильны, могучи, чудо-богатыри. Мы ломали рога турецкой луны, вязали лапы персидского льва, переходили через Альпы, сожгли величие Наполеона в Москве и заморозили его славу, загнали шведов за Ботнический залив и подписали один мир в Париже, другой под стенами Царя-гра- да. При всем том (чего стыдиться нам истины?) поумствен- н о м у образованию — мы всех европейцев моложе... Мы еще не дозрели...»1
Потребность в инженерах, агрономах, картографах, кораб- леводителях вынуждала царское правительство расширять сеть общеобразовательных и специальных школ. Так, по указу 1804 г. предусматривалось открытие в сельских местностях одногодичных «приходских училищ», имевших задачей «доставить детям земледельческого и других состояний сведения, им приличные». Следующей ступенью в системе образования должны были служить уездные училища, а затем — гимназии и университеты. Позднее стали открываться технические высшие учебные заведения, готовившие специалистов для промышленности, сельского и лесного хозяйства.
Однако, рассматривая образование как сословную привилегию дворянства, царизм всячески затруднял доступ к знанию демократическим слоям населения. В Петербургском учебном округе, охватывавшем пять губерний, в 1808 г. действовало лишь три гимназии и пять уездных училищ. Спустя 20 лет Николай I особым рескриптом запретил принимать детей крепостных крестьян в гимназии и университеты, мотивируя эту меру тем, что «сии молодые люди» таким образом «приучаются к роду жизни, к образу мыслей и понятиям, не соответствующим их состоянию».
Весь процесс обучения и воспитания молодого поколения царское правительство старалось подчинить влиянию феодально-клерикальной идеологии. Вследствие этого все типы школ испытывали гнетущую опеку церковников.
Официальная православная церковь представляла собой мощную организацию, обладавшую сложным и разветвленным аппаратом, а также разнообразными средствами идеологического воздействия на самые широкие массы населения империи. Три митрополии объединяли 51 епархию, каждая из которых насчитывала не один десяток монастырей и не одну сотню церковных приходов. Общая численность духовных лиц России достигала в начале XIX в. 215 тыс. человек. Вся эта огромная армия монахов и священнослужителей использовалась царизмом в целях религиозного воспитания масс в духе
1 Вл. Орлов. Пути и судьбы. М.— Л., 1963, стр. 208.
610


смирения и покорности властям, враждебности прогрессу и ненависти к революции.
Пожалуй, никогда прежде столь ярко не проявлялась реакционная роль православной церкви, как в предреформенные десятилетия. Утратив последние черты своей былой самостоятельности, церковь к этому времени полностью оказалась подчиненной царским администраторам. Правда, высший орган церковного управления сохранял пышный титул «святейшего правительствующего Синода», но в официальной служебной переписке чиновники предпочитали именовать Синод и руководимые им епархиальные консистории не иначе, как «ведомством православного исповедания». До какой степени усилилась зависимость церкви от светской власти, можно судить по тому, что с 1803 г. местные архиереи стали вызываться для участия в работах Синода лишь по выбору назначенного царем обер- прокурора. При таком положении церкви в системе государственного управления царской России нет оснований удивляться тому, что в эпоху кризиса крепостничества и революционных потрясений она превратилась едва ли не в главное орудие феодальной реакции.
Правительство императора Александра I широко привлекало церковников к осуществлению идейно-политического контроля над деятельностью школ, научных учреждений и издательств. С помощью служителей церкви и под их руководством педагоги, ученые, литераторы обязаны были насаждать религиозное мировоззрение, пропагандируя идею божественного происхождения и вечности существующего общественного порядка. Именно с этой целью Министерство народного просвещения было в 1817 г. преобразовано в Министерство духовных дел и народного просвещения, а во главе его поставлен бывший обер-прокурор Синода кн. А. Н. Голицын.
Когда-то Голицын пользовался репутацией «вольтерьянца» и «придворного ветреника». Рассказывали, что однажды он рискнул на пари дернуть за косу самого Павла I, почтительно доложив затем резко повернувшемуся императору о своем желании привести в порядок его парик. Поставленный потом Александром I во главе Синода, Голицын сблизился с церковниками и стал известен как ханжа и мистик, покровительствовавший иноземным и отечественным фанатикам.
Учреждая новое министерство, царь высказывал пожелание, чтобы «христианское благочестие было всегда основанием истинного просвещения». Следуя этой директиве, Голицын начал поход против науки под флагом борьбы против «вольнодумства» и «пагубного материализма».
Ближайшим помощником нового министра оказался М. Л. Магницкий. В молодости он подвизался среди сотрудни¬
39* 611


ков Сперанского и даже поплатился за это ссылкой в Вологду. Лестью и доносами ему удалось не только добиться амнистии, но и войти в доверие к всесильному Аракчееву. Не без содействия последнего Магницкий занял пост симбирского губернатора, а затем вернулся в столицу, где показной набожностью и мистическими рассуждениями быстро завоевал симпатии Голицына. Другим ревностным исполнителем предначертаний нового министра стал грубый и невежественный Д. П. Рунич, привлеченный на ниву народного просвещения из почтового ведомства.
Магницкий снискал печальную славу пресловутой ревизией Казанского университета, из которого он уволил по подозрению в «неблагонадежности» сразу 11 профессоров. Что касается Рунича, то он оставил по себе память свирепой расправой с петербургской университетской профессурой, обвиненной им в пропаганде «маратизма» и «робеспьеризма». Но дело заключалось не только в этих репрессиях против самых талантливых и заслуженных ученых и даже не в резком снижении в связи с этим уровня преподавания, а в той идейной направленности, какую приобрел весь учебный процесс в результате подобных «ревизий».
После возвращения из Казани Магницкий разработал специальную инструкцию для директора «обновленного» его ревизией университета. Одобренная затем Голицыным и утвержденная в январе 1820 г. императором Александром I, эта инструкция по существу приняла вид циркуляра, которым надлежало руководствоваться всем деятелям высшего образования. Пункт первый этой инструкции гласил: «Цель правительства в образовании студентов состоит в воспитании верных сынов православной церкви, верных подданных государя...» Вслед за этим недвусмысленным определением общей цели университетского образования формулировались задачи, относящиеся к отдельным учебным дисциплинам. Вот некоторые из них:
«Те только теории философския основательны и справедливы, кои могут быть соглашаемы с учением евангельским...
...Благоразумное преподавание политического права покажет, что правление монархическое.... установлено самим богом... Наблюдать ...чтобы дух вольнодумства ни открыто, ни скрыто не мог ослаблять учения церкви в преподавании наук философских, исторических или литературы...»
До каких нелепостей доходили мракобесы, призванные приспособить университетское образование к требованиям воинствующей феодально-клерикальной реакции, можно судить хотя бы по рекомендациям, адресованным преподавателям математики. Их обязывали подчеркивать, что «святая церковь издревле
612


употребляет треугольник символом господа, яко верховного геометра», что «гипотенуза в прямоугольном треугольнике есть символ сретения правды и мира, правосудия и любви, через ходатая бога и человеков, соединившего горнее с дольным, небесное с земным» 1.
Вмешательству церковников в жизнь высшей школы способствовало введение обязательного для студентов всех факультетов лекционного курса богословия. В прошлом отсутствие богословия в учебном плане Московского университета отличало его от всех других европейских университетов. Но в 1819 г. и в нем была учреждена кафедра «богопознания и христианского учения» и введено преподавание богословия.
Гонения на прогрессивную профессуру усилились и при Николае I. Изданный в 1835 г. новый университетский устав уничтожал автономию, предоставленную университетам в 1804 г., ликвидировал выборность ректора и деканов, подчинял профессуру назначенному правительством попечителю, устанавливал строгий надзор за студентами особого инспектора. Не угодные правительству профессора отстранялись от преподавания. Знаменитому историку профессору T. Н. Грановскому запретили читать публичные лекции по всеобщей истории. Одним из главных организаторов травли Грановского был митрополит московский и коломенский Филарет (Дроздов). Вызвав к себе ученого, он стал кричать на него, упрекая в нежелании признать «руку бога» в историческом процессе. Тот же Филарет требовал от попечителя Московского университета «принять душеоборонительные меры» против философских статей А. И. Герцена, которые он за их материалистическую направленность называл «вредоносными».
О 	подлинном отношении правительства Николая I к народному просвещению можно судить по словам А. X. Бенкендорфа, который утверждал, что «не должно слишком торопиться с просвещением, чтобы народ не стал по кругу своих понятий в уровень с монархами и не посягнул тогда на послабление их власти».
Весь дореформенный период прошел под знаком усиления цензурных преследований. И при оценке идейного содержания печатных изданий, как и в ходе проверки учебных программ и курсов, основным критерием служило «христианское благочестие». По свидетельству современника, «нельзя было говорить об удобрении земли, не сославшись на тексты из священного писания».
1 «Материалы для истории образования в России», т. II. СПб., 1866. стр. 60—61.
613:


Насколько при этом были догматическими и примитивными суждения цензоров, выступавших в роли блюстителей религиозной морали, показывает такой пример. В 1823 г. поэт В. Н. Олин написал лирическое стихотворение «Стансы к Элизе». В нем были такие строки:
Что в мненьи мне людей? Один твой нежный взгляд
Дороже для меня вниманья всей вселенной.
Прочитав это, цензор А. И. Красовский заметил на полях: «Сильно сказано; к тому ж во вселенной есть и цари, и законные власти, вниманием которых дорожить должно».
О! как бы я желал всю жизнь тебе отдать!
— уверял поэт свою возлюбленную.
«Что ж останется богу?» — сердито спрашивал цензор.
О! как бы я желал пустынных стран в тиши,
Безвестный, близ тебя к блаженству приучаться!..
— восклицал поэт, млея от восторга.
«Таких мыслей никогда рассеивать не должно,— сурово поучал его цензор,— это значит, что автор не хочет продолжать своей службы государю, для того только, чтобы быть всегда с своею любовницей. Сверх того, к блаженству можно приучаться только близ евангелия, а не близ женщины» \
После этого стоит ли удивляться тому, что митрополит Филарет как-то пожаловался А. X. Бенкендорфу на цензора, пропустившего при издании «Евгения Онегина» в поэтическом описании Пушкиным Москвы крамольную строку:
...И стаи галок на крестах...
Воинствующий церковник усмотрел здесь «оскорбление святыни»; цензора жандармы призвали к ответу. Он нашел в себе мужество довольно резонно заявить, что «галки, сколько ему известно, действительно садятся на крестах московских церквей, но что, по его мнению, виноват здесь более всего московский полицмейстер, допускающий это, а не поэт и цензор».
Преследования литераторов особенно усилились после введения в 1826 г. нового цензурного устава, прозванного современниками «чугунным». Этот устав настолько мучительно сковывал творческую мысль авторов, настолько стеснял развитие русской журналистики, что даже некоторые из цензоров, подобно А. В. Никитенко, задавались вопросом: «Можно ли что-либо писать и издавать в России?»  11 А. Я. Папаева. Воспоминания. М., 1948, стр. 95—96.
614


Только в течение первых 15 лет царствования Николая I пять выдающихся русских поэтов стали жертвами полицейского произвола: К. Ф. Рылеев был повешен, А. И. Одоевский отправлен на каторгу, а потом рядовым на Кавказ, где погиб при сооружении Лазаревского укрепления, А. И. Полежаев также сдан в солдаты, сослан на Кавказ и затем умер в военном госпитале, А. С. Пушкин и М. Ю. Лермонтов подвергнуты ссылке, затравлены жандармами и, наконец, убиты на дуэли, спровоцированной не без участия лиц, близких ко двору. Если к этому добавить, что за те же 15 лет пал от руки наемных убийц в Тегеране А. С. Грибоедов и погиб во время высадки десанта на мысе Адлер писатель Александр Бестужев (Марлинский), нельзя не признать горькой правдой слова Герцена, который писал: «История нашей литературы — это или мартиролог, или реестр каторги» \
Царизм всячески глушил творческий порыв народных масс. С нескрываемой подозрительностью и неприязнью относились царь и его приближенные к народному устному творчеству, отражавшему заветные чаяния трудящихся. В песнях, что звучали на степных дорогах, на шумных ярмарках Украины, безвестные певцы славили подвиги Кармалюка и Гонты. Поэтому, по свидетельству современника, «бандуристов, кобзарей и лирников беспощадно преследовали и секли...» В русских народных песнях слышались отголоски смелых призывов поволжской вольницы. Когда сосланный в Саратов Н. И. Костомаров опубликовал в местной газете несколько старинных песен, в этом тотчас усмотрели проявление крамолы. На полях доклада об этом «происшествии» Николай I сделал помету: «До такой степени скверно, что заслуживает строгого взыскания с цензора, да и губернатору выговор за небрежение». Цензор действительно был отстранен от должности и посажен на месяц под арест. Губернатор получил выговор. Цензурный комитет разослал циркуляр о том, что впредь «народные песни... должны подлежать столь же осмотрительной цензуре, как и все другие произведения словесности». После этого, как писал Н. И. Костомаров, в Саратове и других поволжских городах «замолкли на время все песни, перестали собираться у ворот веселые хороводы». Повсюду царствовала гнетущая тишина. Так царь- самодержец лишал своих подданных права даже на песню. Хоровод — и тот рассматривался как опасное сборище. Смех — и тот считался нарушением установленного свыше порядка и благочестия.
Будто для того, чтобы демонстрировать враждебность царизма культурному прогрессу, в качестве руководителей уч-  11 А. И. Герцен. Собрание сочинений в 30 томах, т. VII. М., 1956, стр. 208.
615


реждений, ведавших просвещением в дореформенный период, выдвигались самые крайние реакционеры. «Просвещения губитель»,— так называл Пушкин Голицына. Но в пропаганде мракобесия Голицыну не уступал и его преемник адмирал А. С. Шишков. Он занял пост министра просвещения около 80 лет от роду. О нем говорили, что это «труп, гальванизированный Магницким». Этот старец видел главную свою задачу в том, чтобы «поставить преграду», как он выражался, «злу под именем духа времени распространяемому».
Шишкова в 1833 г. сменил С. С. Уваров, которому принадлежит заявление: «Если мне удастся отодвинуть Россию на пятьдесят лет от того, что готовят ей теории, то я исполню мой долг и умру спокойно» 1. Трудно было точнее сформулировать цель, какую ставил перед собой царизм перед лицом надвигавшегося кризиса крепостничества. Не вперед по пути прогресса, а назад, по крайней мере на полвека назад — таково было политическое кредо идеологов феодальной реакции.
Большинство русских дворян полностью Мистицизм — одобряло реакционный политический
идеологическое знамя курс царского правительства в вопро-
дворянства сах культуры и просвещения. Под впе¬
чатлением социальных потрясений и политических переворотов конца XVIII — начала XIX в. «первенствующее сословие» Российской империи, подобно феодальной аристократии других стран, все более проникалось реакционными настроениями.
Из уст в уста передавались зловещие пророчества юродствующей остзейской баронессы Варвары Крюднер, возомнившей себя избранницей бога и спасительницей христианского мира от грозивших ему напастей. «Приближаются бедствия, которые падут на Европу..,— вещала она в 1818 г.— Произойдет... страшная битва неверия против веры... Французская революция была только предисловием к этой битве». С баронессой Крюднер соревновались другие идейные глашатаи Священного союза: Франсуа Шатобриан во Франции, Фридрих Шлегель в Германии, Жозеф де-Местр в Италии. Изуверские призывы к расправе с гуманистами и просветителями эти апологеты католичества и абсолютизма также обосновывали опасностью новых революционных взрывов. Их примеру следовали в России деятели православной церкви. Митрополит Серафим в 1820 г. утверждал, что «враг рода человеческого не дремлет... и ныне продолжает сеять... вольнодумство, неверие, ереси». И ему, как баронессе Крюднер, мерещились новые «крамолы, бунты, междоусобия, убийства, кровь, слезы, реками текущие...»  11 А. В. Никитенко. Указ, соч., т. I, стр. 174.
616


Разумеется, тогда подобные пророчества производили особенно сильное впечатление, ибо среди тех, кто слушал их, насчитывалось еще немало живых современников Пугачева и Марата. Вместе с тем росли сомнения относительно реальных сил и способностей легитимных монархов противостоять надвигавшейся социальной катастрофе. А коль скоро такие сомнения возникали, то оставалось лишь надеяться на вмешательство и помощь сверхъестественных сил. В мистицизме, допускающем возможность непосредственного общения человека с потусторонними силами, объятые страхом и тревогой аристократы обретали некоторую уверенность в сохранении старого общественного порядка.
В России пропаганда мистицизма после войн с наполеоновской Францией выразилась прежде всего в распространении сочинений зарубежных теософов. Сенаторы старались постигнуть тайный смысл «Науки чисел» Карла Эккартсгаузена. Титулованные аристократки зачитывались «Победной повестью» Иоганна Юнг-Штиллинга, предсказывавшего второе пришествие Христа в самом ближайшем будущем. Вскоре Петербург стали посещать видные деятели западного сектантства — английские квакеры, баварские геррнгутеры и др. В 1821 г. столичная знать встречала баронессу Крюднер. Генералы и сановники съезжались в дом княгини Голицыной, чтобы слушать сумбурные речи остановившейся там модной прорицательницы. Под влиянием таких гостей оживились и отечественные мистики. Подняли голову старые масоны екатерининских и павловских времен. Одна за другой возникали новые масонские ложи. По-прежнему они носили загадочные названия: «Великая ложа Астреи», ложи «Трех добродетелей», «Трех венчанных мечей», «Избранного Михаила», «Любви к истине». Как и раньше, таинственность обрядов сочеталась у масонов с нарочитой неясностью нравственных и политических идеалов. Недаром их ложи объединяли людей самых различных взглядов — от защитников крепостничества до сторонников революционного его ниспровержения. В ложе «Избранного Михаила» председательствовал будущий декабрист Федор Толстой. Собрания масонов посещали и многие другие будущие участники декабристского движения. Они пытались использовать формы масонской конспирации для сплочения прогрессивной русской интеллигенции. Заметив изменения, происшедшие в составе и идеологической направленности масонских лож, царское правительство в 1822 г. запретило их деятельность. К тому времени дворянские революционеры уже успели создать свои особые тайные организации, а остальные масоны довольно легко утешились, найдя иные формы для своих мистически-религиозных увлечений.
617


Одни стали навещать престарелого скопца Кондратия Селиванова и слушать его мистические назидания. Других можно было встретить на радениях в доме полковницы Татариновой, создавшей свое «Братство во Христе». Оба эти сообщества отличались изуверским характером. Селиванову поклонялись, как «спасителю», восхваляя его подвиги на пути «умерщвления плоти». У Татариновой кружились и пели, сначала медленно и плавно, потом быстрее и громче, достигая, подобно шаманам, полного исступления. Самым пикантным, конечно, было то, что эти мистические сборища посещали знатные вельможи и государственные деятели. Поклонницей Селиванова была супруга петербургского генерал-губернатора Милорадовича. В радениях, устраиваемых Татариновой, участвовал даже сам министр ду ¬ ховных дел и народного просвещения Голицын.
Однако большинство увлекавшихся мистикой русских дворян предпочитало легальные религиозные организации. Наиболее известной такой организацией было Российское библейское общество. Оно было создано по образцу подобного же Британского общества, и агенты последнего — пасторы Пинкертон и Патерсон — добивались его учреждения, убеждая царских сановников в политической целесообразности такого начинания.
Официальная цель Библейского общества заключалась в пропаганде и распространении Библии и других христианских священных книг. Но в проекте устава, написанном Патерсоном, весьма недвусмысленно указывалось на то, что «подданные научаются в Библии познавать обязанности свои к Богу, государю и ближнему», в результате чего «мир и любовь царствуют тогда между высшими и низшими». Следовательно, истинными задачами новой организации были проповедь классового мира и воспитание народа в духе покорности эксплуататорам. Именно этим Библейское общество и импонировало как английским лордам, так и русским дворянам. Недаром на первое учредительное заседание общества, состоявшееся в январе 1813 г. в доме кн. А. Н. Голицына, собрался цвет петербургской аристократии — министры, сенаторы, титулованные сановники, представители высшего духовенства. Вскоре и сам царь вступил в члены общества, передав в его кассу 25 тыс. руб. в качестве единовременного взноса и 10 тыс, руб. — годового.
Внимание, оказанное столичной знатью и правительством инициативе английских пасторов, обеспечило шумный успех нового начинания в деле религиозно-мистической пропаганды. Повсюду, от Вильны до Иркутска и от Архангельска до Георгиевска на Кавказе, начали открываться филиалы новой организации. Через 10 лет Российское библейское общество имело уже 57 отделений и 232 «сотоварищества», которые успели распространить свыше 700 тыс. экземпляров Библии и других
618


священных книг, изданных на 41 языке. Вслед за министрами членами общества спешили стать губернаторы, городничие и чиновники всех рангов. «Кто не принадлежал к Обществу Библейскому, тому не было хода ни по службе, ни при дворе» \ — вспоминал потом современник.
Церковники сначала одобрительно относились к деятельности нового религиозного объединения. Петербургский митрополит Серафим был вице-президентом Библейского общества. Многие епископы и настоятели монастырей — архимандриты — принимали участие в деятельности общества и его филиалов. Однако вскоре церковники усмотрели для себя опасность в растущей популярности Библейского общества. Действительно, своей активной пропагандой Библии и других священных для верующих христиан книг новая организация начала в некотором отношении присваивать себе функции официальной православной церкви, лишая ее и доходов, и монопольного положения в деле религиозного воспитания масс. Руководящую роль в органах Библейского общества играли представители светской власти: в центре — министр Голицын и его помощник Магницкий, а в провинции — губернаторы и другие чиновники.
Этого было более чем достаточно для того, чтобы в среде духовенства зародилась оппозиция против Библейского общества и близких к нему последователей западного мистицизма. Естественно, что главной мишенью нападок со стороны церковников был министр духовных дел и народного просвещения Голицын, возглавлявший Российское библейское общество.
Первым против Голицына выступил митрополит Михаил, который в записке, поданной царю, жаловался на «самовластие» министра. После смерти в 1821 г. Михаила лидером церковной оппозиции стал его преемник Серафим (Глаголевский), которого поддерживал и рекомендовал на пост столичного митрополита интриговавший против Голицына гр. А. А. Аракчеев. Покровительством всесильного временщика пользовался и другой убежденный противник Голицына архимандрит Фотий (Спасский). Его юродство и облик сурового аскета производили особенно сильное впечатление на мистически настроенных аристократок. Одна из них, графиня А. А. Орлова, дочь известного екатерининского вельможи, стала страстной поклонницей Фотия. Эта близость светской красавицы к невежественному монаху-изуверу запечатлена в пушкинской эпиграмме:
Благочестивая жена Душою богу предана,
А грешной плотию Архимандриту Фотию  11 Н. И. Греч. Записки о моей жизни. М.— Л., 1930, стр. 365.
619


Будучи настоятелем Юрьева монастыря, расположенного под Новгородом, Фотий оказался соседом Аракчеева, владевшего неподалеку имением Грузино. Он не стеснялся откровенно раболепствовать перед царским фаворитом, называя его борцом «за церковь и веру», подобным Георгию Победоносцу. На похоронах любовницы Аракчеева Настасьи Минкиной, убитой крепостными крестьянами, которых она истязала, Фотий провозгласил ее «великомученицей», достойной быть причисленной к «сонму святых». Такое заискивание перед Аракчеевым — лучшее доказательство того, что лукавым архимандритом руководили вовсе не духовные побуждения, а подлинно земные страсти. Недаром Пушкин писал о нем:
Полу-фанатик, полу-плут;
Ему орудием духовным
Проклятье, меч, и крест, и кнут
Митрополит Серафим ограничивался жалобами на «колеблющее православную церковь» управление Голицына. Фотий действовал грубее и решительнее. Однажды, встретив ненавистного министра духовных дел в доме графини Орловой, архимандрит потребовал от него отречения от иноземных «лжепророков», а затем, размахивая сорванным с цепочки нагрудным крестом, предал Голицына анафеме как «богоотступника». Вызванный для объяснения к царю, Фотий стал заклинать его покончить с «духовным Наполеоном» — Голицыным, как в свое время с «видимым Наполеоном».
Постепенно домогательства церковников становились все более настойчивыми. В 1824 г. подстрекаемый Аракчеевым митрополит Серафим явился в Зимний дворец, стянул с головы белый клобук и бросил его к ногам императора, заявив, что не наденет свой головной убор до тех пор, пока не услышит «царского слова» об уничтожении Министерства духовных дел и возвращения Синоду прежних прав в отношении управления церковью. Одновременно он выразил надежду, что «министром народного просвещения будет другой, а вредные книги истребятся».
Не желая ссориться с церковниками, Александр I решил уступить и пожертвовать Голицыным. Дела, касавшиеся православной церкви, были выделены из круга деятельности министерства и опять переданы Синоду. На посту министра Голицына заменил адмирал А. С. Шишков, а в качестве президента Библейского общества — митрополит Серафим. Это означало полное подчинение этого общества контролю официальной церкви. В 1826 г. указом Николая I деятельность общества была прекращена.
620


Разумеется, неудачная попытка распространения в России заимствованных из Западной Европы мистических учений отнюдь не означала того, что русская интеллигенция избавилась от тлетворного влияния мистицизма вообще. Мистические представления свойственны всякой религии, в том числе и православной. Еще больше мистицизм свойствен религиозному сектантству.
Мистические тенденции пронизывали и мировоззрение фи- лософов-идеалистов, подвизавшихся на кафедрах русских университетов.
Так, в 30-х годах XIX в. профессор Московского университета Ф. Л. Морошкин в лекциях по истории права убеждал студентов, что еще в Уложении 1649 г. нашла якобы воплощение специфика «русской души», извечно стремящейся под сень монархической власти.
Мистическую окраску имели и домыслы С. С. Уварова относительно исключительности России и органически присущей будто бы русскому народу преданности идеалам официальной церкви и царского самодержавия. В сочетании с прославлением крепостнической самобытности эти домыслы и составили, как известно, философскую основу пресловутой «теории официальной народности», служившей руководящим началом деятельности С. С. Уварова на посту министра просвещения (1833—1849 гг.) и его преемников.
Против мистицизма и философского идеализма, являвшихся идеологическим оружием крепостнической реакции, вели самоотверженную борьбу передовые деятели русской науки. Хотя и не всегда последовательно, они старались придерживаться материалистического мировоззрения, а некоторые пытались применять в своих научных изысканиях (пусть еще не вполне сознательно) законы диалектики.
В начале XIX в. в Европе получило распространение объяснение явлений природы с позиций «натурфилософии», нашедшей наиболее полное выражение в учениях немецких филосо- фов-идеалистов Шеллинга и Гегеля. Шеллинг считал организующей силой природы некую «мировую душу», а единственным средством познания — ее мистическое «внутреннее чувство». Гегелю природа представлялась «инобытием абсолютной идеи». Это мистическое представление об идее, якобы существующей независимо от человеческого сознания, неизбежно порождало ложное понимание природы. Последняя, утверждал Гегель, сама по себе лишена единства и возможности развития. Только «абсолютная идея» связывает между собой разрозненные явления природы.
Борьба
передовой русской науки против феодальноклерикальной идеологии
621


Заслугой передовых русских ученых является то, что они еще в начале XIX в. подвергали критике воззрения модных тогда «натурфилософов». Так, в 1813 г. профессор Медико-хирургической академии Я. К. Кайданов в своей докторской диссертации рассматривал природу как единое целое, находящееся в непрерывном развитии. Он убедительно доказывал историческую связь живой и неживой природы, подчеркивая при этом происхождение высших организмов от низших. Его ученик П. Ф. Горянинов, развивая ту же мысль, выдвинул в 1834 г. положение о том, что все растения и животные обладают единым принципом строения, ибо в основе структуры всех организмов лежит один и тот же элемент — клетка. Таким образом, Горянинов был одним из основоположников той «клеточной теории», которая послужила в дальнейшем краеугольным камнем для разработки эволюционного учения.
Остро критиковал идеалистов-«натурфилософов» профессор Московского университета И. Е. Дядьковский. Он решительно отвергал религиозно-мистические объяснения явлений природы и утверждал, что в «самой материи заключается способность производить все те действия, которые мы замечаем в ней». Материалистически пытался решать Дядьковский вопросы наследственности. За это он и был в 1836 г. изгнан из Московского университета с «волчьим билетом».
Выдающийся естествоиспытатель профессор К. Ф. Рулье доказывал, что в природе нет застывших форм и «все образуется путем медленных непрестанных изменений». Правда, предвосхищая в некоторых отношениях замечательные открытия Чарльза Дарвина, Рулье еще не мог подняться до понимания отбора как движущей силы эволюции, но он твердо придерживался мнения, что смена органических форм происходит не по воле бога, а в результате естественноисторического развития. Именно по этой причине его травили церковники и преследовали царские чиновники. Когда в 1852 г. вышла в свет книга, в которой была опубликована лекция Рулье «О переворотах земного шара», министр просвещения П. А. Ширинский-Шахматов требовал запретить ее распространение, поскольку идейная направленность ее противоречила религиозно-мистическому мировоззрению. Николай I полностью одобрил намерение своего министра «преобразовать преподавание в наших университетах таким образом, чтобы впредь все положения и выводы науки были основываемы не на умствованиях, а на религиозных истинах, в связи с богословием» *.  11 «Русская старина», 1900, № 5, стр. 282—283.
622


Н. И. Лобачевский
Но Рулье был не одинок. Вопреки воззрениям Шеллинга на природу, якобы являющуюся продуктом деятельности некоей духовной силы, русский естествоиспытатель М. А. Максимович отстаивал материалистическое положение о том, что в природе деятельным является само вещество, которое «наполняет собою все пространство» \ Коллега Максимовича и Рулье по Московскому университету физик М. Ф. Спасский, обличая мистиков и спиритуалистов, доказывал, что в природе нет ничего, что не подчинялось бы общим физическим законам.
Неотразимый удар идеализму нанес выдающийся русский математик Н. И. Лобачевский, ставший в 23 года профессором Казанского университета. Более двух тысячелетий в математике господствовали геометрические представления, покоившиеся на аксиомах древнегреческого ученого Эвклида. Философы- идеалисты, в частности Иммануил Кант, видели в этой незыблемости эвклидовой геометрии доказательство независимости форм человеческого сознания от опыта. Раз геометрические  11 «История Московского университета», т. I. М., 1955, стр. 156.
623


истины непоколебимы в течение тысячелетий, рассуждал Кант, то, значит, они являются не результатом опыта, а всего лишь выражением априорной, врожденной познавательной способности человеческого разума.
Лобачевский же построил новую геометрическую систему и тем доказал возможность существования другой, неэвклидовой, геометрии. Придерживаясь материалистических взглядов на математику, он считал бесполезным для науки всякие попытки вывести ее законы «из самого разума, независимо от вещей мира».
По Лобачевскому, геометрия не может не отвечать реальным отношениям физического пространства. Для нее могут быть приемлемы лишь «понятия..., приобретаемые из природы».
Несмотря на то, что значение открытой в 1826 г. Лобачевским неэвклидовой геометрии было полностью осознано математиками почти полвека спустя, материалистическая направленность его суждений была очевидной и для современников. Недаром митрополит Филарет объявил открытие Лобачевского «ересью», а руководимая Уваровым Академия наук не признала его достойным серьезного внимания, т. е. фактически постаралась замолчать труды ученого.
Своими смелыми открытиями и неустанными исследованиями передовые деятели русской науки укрепляли и развивали ее материалистическую традицию, восходившую к трудам Ломоносова.
Правда, в первые десятилетия XIX в. не все прогрессивно мыслящие ученые придерживались материалистических воззрений. Некоторые выдающиеся представители русской науки в той или иной мере находились тогда под влиянием философского идеализма. В духе шеллингианской «натурфилософии» пытался решать проблемы современной ему физики М. Г. Павлов, известный своими передовыми взглядами в области агротехнических знаний и боровшийся против защитников «закона убывающего плодородия почвы». К идеалистическому объяснению процесса эволюции живой природы склонялся академик К. М. Бэр, отрицавший идею естественного отбора и пытавшийся найти какие-то особые «внутренние» причины развития организмов. Между тем исследования Бэра в области изучения зародышей живых существ не только послужили прочной основой для новой науки — эмбриологии, но и способствовали торжеству эволюционного учения.
Успехи отечественного естествознания обогащали русскую общественную мысль. Как и в других европейских странах, в России также шел тогда «могущественный ток к обществоведению от естествознания» 1.  11 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 25, стр. 41.
624


Критически используя достижения современных им естествоиспытателей, прогрессивные русские мыслители старались применить их выводы в ходе разработки своих философских теорий, необходимых для идейного обоснования программы революционного преобразования России.
Убедительные эксперименты физика П. И. Страхова и материалистические суждения медиков М. Я. Мудрова и И. Я. Гру- зинова оказали серьезное влияние на формирование философских взглядов декабристов, слушавших блестящие лекции этих профессоров в Московском университете.
Не без воздействия прогрессивных идей передовой университетской профессуры складывалось материалистическое мировоззрение русских революционеров-демократов. Недаром А. И. Герцен и Н. П. Огарев давали высокую оценку лекциям И. Е. Дядьковского и К. Ф. Рулье.
Вместе с тем, пропагандируя воззрения передовых естествоиспытателей и отстаивая выдвинутые ими теоретические положения, революционные мыслители в свою очередь вносили существенный вклад в развитие естественнонаучной мысли в России. Особая заслуга принадлежит им, в частности, в деле разоблачения реакционной сущности различных идеалистических и мистических концепций.
Еще декабристы подвергали резкой критике идеалистические построения Канта и мистические домыслы Шеллинга. В объяснении явлений природы и в вопросе познаваемости мира И. Д. Якушкин, П. И. Борисов, В. Ф. Раевский и ряд других деятелей тайных обществ 20-х годов XIX в. прочно занимали материалистические позиции. Некоторые из их товарищей, как, например, П. И. Пестель, К. Ф. Рылеев, А. А. Бестужев, еще не могли до конца преодолеть влияния идеалистических учений, но осуждали увлечение мистикой и мракобесие церковников.
Революционеры-демократы 40—50-х годов XIX в. также вели неустанную борьбу против идеализма Канта, Шеллинга, Гегеля, подрывая тем самым философскую основу реакционной «теории официальной народности» и близкого к ней славянофильства с его мистическими рассуждениями о «богоизбранности» русского народа. Развернутая и глубокая критика философского идеализма была дана А. И. Герценом в его «Письмах об изучении природы», опубликованных в 1845—1846 гг. в журнале «Отечественные записки». Однако критика идеалистических учений не помешала Герцену увидеть то ценное, что было в диалектике Гегеля. Он понял, что при условии материалистического обоснования диалектика может стать общим методом познания природы и «алгеброй революции», т. е. острым идейным оружием в борьбе за революционное преобразование общества.
40 История СССР, т. IV
625


Правда, ни Герцену, ни его соратникам не удалось органически соединить материализм и диалектику. Больше того, будучи материалистами в понимании природы, они процессы общественного развития продолжали трактовать в идеалистическом плане. Но тем не менее смелая разработка ими сложнейших философских проблем способствовала развитию материалистической традиции передовой русской науки и идейному росту лучшей части русской интеллигенции. Философские труды Герцена пользовались широкой известностью среди студенческой молодежи и прогрессивно настроенной профессуры. Он сам вспоминал об этом: «Молодежь не только в университете и в лицее сильно читала мои статьи „О дилетантизме в науке“ и „Письма об изучении природы“, но и в духовных учебных заведениях». Попечитель Московского учебного округа гр. С. Г. Строганов заявлял, что статьи Герцена «развращают студентов», а митрополит Филарет называл эти статьи «вредоносной яст- вой», против которой необходимо принять срочные «душеоборонительные меры».
Особой остротой отличалась идейная борьба в области общественных наук. Когда официальный историограф Александра I H. М. Карамзин выпустил в свет многотомную «Историю государства Российского», юный Пушкин откликнулся на нее эпиграммой:
В его «Р1стории» изящность, простота Доказывают нам без всякого пристрастья Необходимость самовластья И прелести кнута.
Карамзинской формуле «История народа принадлежит царю» Николай Тургенев противопоставил иной тезис: «История народа принадлежит народу — и никому более!»1 Таковы были два принципиально различных подхода к изучению исторического прошлого, выражавшие две противоположные методологические и политические концепции — апологетов самодержавно-крепостнического строя и дворянских революционеров.
Еще более глубокой критике подвергали официальную историографию революционеры-демократы. Они решительно выступали против тезиса историка М. П. Погодина о спасительной миссии русского царизма в истории Европы и против развивавшейся Н. Г. Устряловым идеи исключительности развития России. Герцен прямо указывал на то, что Устрялов излагает русскую историю «по трафаретам министра Уварова и по мотивам Николая Павловича».
1 «Архив братьев Тургеневых», вып. 5. Пг., 1921, стр. 115. 626


Истолковывая события прошлого в свете революционной идеологии, Герцен и Белинский обогащали русскую историческую науку глубоким пониманием решающей роли народных масс и народных движений в истории. «Дух народный всегда был велик и могущ,— подчеркивал Белинский,— это доказывает и быстрая централизация Московского царства, и мамаевское побоище, и свержение татарского ига, и завоевание темного Казанского царства, и возрождение России, подобно Фениксу, из собственного пепла в годину междуцарствия». А Герцен как-то высказался еще определеннее, заявив, что в России сверх царя есть народ.
В начавшийся период смены феодальной формации капиталистической для русской экономической мысли особенно важ- пым стал вопрос о средствах преодоления исторической отсталости страны. Представители консервативного дворянства вроде H. С. Мордвинова считали возможным ускорить экономическое развитие России при сохранении крепостного права. Дворянские революционеры, наоборот, не мыслили экономического прогресса без ликвидации крепостничества. Николай Тургенев и другие декабристские теоретики выступали с острой критикой крепостного помещичьего хозяйства.
С обострением кризиса крепостничества получили распространение экономические воззрения либерально-реформистского толка. Славянофил Ю. Ф. Самарин и западник Б. Н. Чичерин стремились по существу к одной цели — обеспечению такого буржуазного экономического развития, которое не угрожало бы господству дворян-помещиков. Только революционеры-демократы выражали в то время чаяния и надежды крестьянских масс, отстаивая идею уничтожения феодальной собственности на землю и право каждого человека пользоваться землей при общинном владении. При всей утопичности социальных построений, связанных с идеализацией общины, требование ликвидации помещичьей собственности на землю было, безусловно, прогрессивным.
Правовым воззрениям идеологов крепостнической реакции революционные мыслители противопоставили программу свержения абсолютизма и создания республиканских учреждений. Яркое воплощение эта программа нашла еще в конституционных проектах декабристов. Заслугой революционеров-демократов было разоблачение представителей официальной юридической науки, пытавшихся доказать «надклассовый», «народный» характер дворянского государства и царского самодержавия.
Итак, не было ни одной отрасли научных знаний, в которой бы не происходила ожесточенная борьба между сторонниками новых, прогрессивных идей и защитниками устаревших, консервативных, а то и откровенно реакционных воззрений, отражав¬
40* 627


ших идеологию обреченных историей классов. При этом характерно, что больше всего биение пульса творческой научной жизни ощущалось не в стенах императорской Академии наук, и даже не в столичном Петербургском университете, а в удаленных от министерских канцелярий Московском и Казанском университетах.
Хотя § 1 устава Академии наук и провозглашал ее членов «первенствующим ученым сословием Российской империи», многие из передовых ученых не занимали академических кресел. Зато в числе действительных членов Академии можно было встретить таких известных идеологов воинствующей реакции, как митрополит Филарет, епископ Иннокентий, филолог И. И Давыдов. Возглавлявший с 1818 г. Академию наук
С. 	С. Уваров всячески старался укрепить корпоративную замкнутость этого высшего научного учреждения страны, надеясь таким образом отгородить ученых от запросов жизни и потребностей общества.
Однако даже тишина академических лабораторий и кабинетов то и дело нарушалась проникавшими изцне отзвуками событий, волновавших научную общественность. Поэтому, разумеется, не все академики оставались равнодушными к голосу жизни, жрецами «чистой науки». Вопреки уваровскому курсу они обращались к разработке актуальных научных проблем. Еще активнее были в этом отношении те ученые, которые непосредственно общались с пытливой студенческой молодежью в университетских аудиториях или выступали с публичными лекциями перед интеллигенцией.
Начало промышленного переворота в России особенно остро поставило проблему связи науки с жизнью. Мысль о возможности превращения электрической энергии в механическую не давала покоя академику Б. С. Якоби. В 1834 г., когда усилиями нижнетагильских мастеров Черепановых была построена на Урале первая в России железная дорога с паровой тягой, Якоби сконструировал первый практически годный для применения электромотор, а четыре года спустя приспособил его для установки на железнодорожную тележку и на лодку. Это была смелая попытка создать электровоз и электроход в то время, когда крепостная Россия не имела ни одной железнодорожной магистрали и располагала небольшим числом пароходов.
Тот же голос жизни заставил выдающихся русских математиков М. В. Остроградского и П. Л. Чебышева разрабатывать, помимо проблем «чистой математики, вопросы практической физики и механики». В этом сказалось стремление передовых русских ученых служить насущным потребностям родной страны, но это вовсе не означало склонности их к узкому практицизму. «Сближение теории с практикой,— говорил Чебышев,—
628


H. H. Зинин
дает самые благотворные результаты, и не одна только практика от этого выигрывает; сами науки развиваются под влиянием ее, она открывает им новые предметы для исследования».
Крупное народнохозяйственное значение имело научное открытие профессора Казанского университета H. Н. Зинина, впервые осуществившего в 1842 г. синтез анилина — органического вещества, употреблявшегося в качестве красителя в текстильном производстве. До того это красящее вещество добывали только из привозного растения индиго. Зинин же получил его в своей лаборатории из каменноугольного дегтя. Тем самым был сделан первый значительный шаг на пути создания многочисленных и разнообразных синтетических продуктов и положено начало новой эпохе в развитии химической науки.
Долгие годы мучительных раздумий над результатами бесчисленных опытов понадобились инженеру П. П. Аносову для того, чтобы постигнуть связь между строением и свойствами металла. Зато он сумел раскрыть тайну древнего булата, создав стальные клинки, которыми можно было крошить самые твер-
629


дые зубила и рассекать в воздухе подброшенные вверх платочки из тончайшей шелковой ткани. Одновременно с получением булатной стали и благодаря этому открытию родилась новая отрасль науки о металле — металлография.
Расширение государственных границ России и экономическое освоение малонаселенных ее окраин предъявили новые требования к деятелям географической, геодезической, астрономической науки. Наряду с экспедициями А. Ф. Миддендорфа в Сибирь и Г. И. Невельского на Дальний Восток русскую географическую науку прославили изыскания Ю. Ф. Лисянского и И. Ф. Крузенштерна в Тихом океане и особенно доказательство существования нового материка и открытие Ф. Ф. Беллинсгаузеном и М. П. Лазаревым береговой линии суровой Антарктиды. Настоящим научным подвигом русских геодезистов было проводившееся в течение 40 лет подряд измерение отрезка дуги меридиана между Дунаем и побережьем Баренцева моря. Руководил работой академик В. Я. Струве, завоевавший мировую известность своими астрономическими исследованиями. Основанную им в 1839 г. под Петербургом Пулковскую обсерваторию вскоре стали называть «астрономической столицей мира».
Распашка целинных степей на юге и юго-востоке страны и развитие торгового земледелия привлекли внимание русских ученых к проблемам агробиологии и агротехники. На опытных делянках Бутырского хутора под Москвой профессор М. Г. Павлов проверял практически основные положения разработанной им теории питания растений. В 1825 г. он издал книгу, которая называлась «Земледельческая химия». В самом этом названии было выражено свойственное автору стремление возможно теснее связать науку с жизнью.
Сосредоточение больших масс населения в городах, не отличавшихся к тому же благоустройством, потребовало расширения и улучшения лечебного дела. К этому же побуждал и рост численности армии. К середине XIX в. в России насчитывалось до 10 тыс. врачей. Русская медицина развивалась в тесном контакте с физиологией. Используя достижения современного ему естествознания, профессор Московского университета А. М. Фи- ломафитский выяснил значение переливания крови «как единственного средства во многих случаях спасти жизнь» и впервые попытался изучить явление торможения, играющее большую роль в высшей нервной деятельности. Строго научную основу имели и смелые эксперименты знаменитого русского хирурга Н. И. Пирогова. Многие тысячи жизней раненых солдат были спасены благодаря предложенному Пироговым применению антисептических средств при хирургических операциях. Огромное значение для науки о жизни имело и использование им
630


обезболивающих веществ. Его сообщение в Академии наук о проведенных в 1847 г. хирургических операциях под эфирным наркозом было подлинным торжеством гуманистических принципов русского врачебного искусства.
Так, вопреки всем препятствиям со стороны врагов культуры и прогресса, передовые ученые дореформенной России стяжали прочную славу русской науке. И едва ли не главной отличительной чертой русской научной мысли было то, что она, как позднее подчеркивал К. А. Тимирязев, двигалась особенно успешно «не в направлении метафизического умоарения, а в направлении... точного знания и приложения его к жизни».
Борьба прогрессивных и реакционных Основные направления тенденций в культурной жизни доре- в русской журналистике1 л. » -п *
форменной России особенно ясно прослеживается в русской журналистике того времени.
По сравнению с XVIII в. число газет и журналов значительно возросло. Повысились и их тиражи, хотя даже самые популярные (вроде «Вестника Европы») печатались не более как в 1500 экземплярах. Умножилось число читателей, менялся их социальный состав: наряду с дворянами подписчиками журналов становятся разночинцы. Расширился круг идей, определявших содержание журналов. Соответственно новым запросам читателей и публикуемым материалам изменился и внешний облик самих изданий. Изящные салонные книжечки журналов начала XIX в. уступают место объемистым томам «Отечественных записок» и «Современника». Помимо общественно-литературных журналов типа «Московского телеграфа», начинают издаваться и специальные, связанные с определенной отраслью науки: «Инженерные записки», «Горный журнал», «Русский земледелец», «Азиатский вестник», «Военный журнал» и др. С 1838 г. во многих провинциальных городах стали появляться местные «Губернские ведомости». Участилось издание детских и женских журналов, по большей части в форме альманахов.
Официальная газетная периодика была представлена прежде всего правительственным органом — «Санкт-Петербургскими ведомостями»,— сохранившим в основном характер информационного бюллетеня. Газетой того же типа была «Северная почта», издававшаяся почтовым департаментом.
Среди журналов консервативно-охранительного направления наибольшей популярностью пользовался основанный H. М. Карамзиным в 1802 г. «Вестник Европы». Он привлекал внимание читателей тем, что широко освещал актуальные вопросы политической и культурной жизни не только России, но и зарубежных европейских стран, публиковал в русском переводе статьи
Раздел написан О. В. Орлик.
631


и рассказы из лучших иностранных журналов, предоставлял свои страницы для выдающихся русских поэтов и писателей. Однако резко отрицательное отношение журнала к идеям Французской революции и апология царского самодержавия заставляли отворачиваться от него прогрессивно мыслящую интеллигенцию. С течением времени «Вестник Европы» стал, по выражению Белинского, «идеалом мертвенности, скуки и какой-то старческой заплесневелости» и в 1830 г. заглох совершенно.
Консервативным был и журнал «Русский вестник», основанный в 1808 г. С. Н. Глинкой. Это был рупор казенного «патриотизма», пропагандировавший идею национальной исключительности русского народа и призывавший его к «единению под сенью царского престола в годину внешних потрясений». Обличение агрессивных замыслов Наполеона и уверенность Глинки в неизбежности новой войны с Францией импонировали охваченному патриотической тревогой русскому обществу не меньше, чем постоянные напоминания о героических традициях русского народа. Этим объясняется известная популярность «Русского вестника» накануне и в период Отечественной войны 1812 г. Но верноподданнический тон, склонность к ложному пафосу и примитивность литературных приемов публицистических выступлений журнала были слишком очевидными, чтобы привлечь сколько-нибудь прочные симпатии передовой интеллигенции. Об идейной направленности журнала можно судить хотя бы по эпиграфу, украшавшему его титульный лист. Это были стихи Державина:
Мила нам добра весть о нашей старине,
Отечества и дым нам сладок и приятен...
При таком подходе к российской действительности заведомо оправдывались многие отрицательные стороны общественной жизни, а сама опа резко противопоставлялась общественной жизни западноевропейских стран.
Когда Глинка, подделываясь под народную речь, повествовал на страницах своего журнала, что в крепостной России «славное житье-бытье» и барским крестьянам даже «в голодный год не голодно», ибо помещики якобы охотно раскрывают перед ними «закрома господские», эти ханжеские заявления не могли вызвать у честных людей ничего, кроме омерзения. Когда же со страниц «Русского вестника» вопрошали: «Хлебопашец под кровом соломенным, вельможа в палатах каменных, не равны ли у нас пред лицом правосудия?» 1 — это уже воспринималось с возмущением как самая настоящая демагогия.
1 «Русский вестник», 1812, № 8, стр. 28. 632


Разумеется, Сергей Глинка был не одинок. Сотрудником его журнала был Ф. В. Ростопчин, а покровителями — княгиня Е. Р. Дашкова и сама сестра царя вел. кн. Екатерина Павловна, салон которой служил идеологическом центром воинствующей феодальной реакции.
Растерявший своих читателей «Русский вестник» в послевоенный период еле дышал, и то благодаря поддержке царского правительства. В 1821 г. Глинка вынужден был прекратить его издание (шесть книг журнала вышли еще в 1824 г.).
Несколько иной характер имел журнал «Сын Отечества», который в 1812 г. основал Н, И. Греч. Используя патриотический порыв передовой интеллигенции, он сумел привлечь к сотрудничеству в журнале многих прогрессивно настроенных публицистов и писателей. «Сын Отечества» опубликовал знаменитое «Послание к русским» профессора А. П. Куницына, трактовавшего войну 1812 г. как народную и освободительную. На страницах журнала впервые появилась в печати известная басня И. А. Крылова «Волк на псарне», призывавшая к полному разгрому наполеоновских захватчиков. Журнал украшали политические карикатуры И. И. Теребенева, высмеивавшие миф о непобедимости французской армии. Особый интерес представляли печатавшиеся в журнале стихи и песни солдат русской армии, среди которых выделялись произведения Ивана Кованько и Никифора Остафьева. Позднее «Сын Отечества» предоставлял свои страницы А. С. Пушкину, А. С. Грибоедову, К. Ф. Рылееву, А. А. Бестужеву.
Однако после восстания декабристов Греч резко меняет курс, прекращает кокетничать с либерализмом и открыто становится защитником реакции. Вместе с Ф. В. Булгариным он почти 30 лет издает полуофициозную газету «Северная пчела», отличавшуюся беспринципностью и угодничеством перед всесильными николаевскими жандармами. Герцен подчеркивал, что Греч и Булгарин «господствовали тогда в петербургской журналистике, но в роли полицейских, а не литераторов». Действительно, «Северная пчела» так злобно нападала на прогрессивных писателей, что некоторые из публикуемых ею статей и памфлетов мало чем отличались от политических доносов, направляемых в III отделение. Недаром Булгарина заклеймили прозвищем «Видок Фиглярин», имея в виду его сходство с известным французским полицейским сыщиком Видоком. Не лучшей была и репутация Греча. Как-то А. И. Тургенев писал другу: «На улице встретил Греча. Сперва не вспомнил, кто он, и оттого подал руку» *.
1 «Остафьевский архив», т. IV. СПб., 1899, стр. 268.
633


Имена Греча и Булгарина, обрабатывавших по заданиям правительства общественное мнение в духе «охранительных начал», стали символом бесчестья и продажности. Это нашло отражение в лермонтовской эпиграмме на Булгарина:
Россию продает Фаддей
Не в первый раз, как вам известно,
Пожалуй он продаст жену, детей И мир земной, и рай небесный,
Он совесть продал бы за сходную цену,
Да жаль, заложена в казну
Известной благосклонностью правительства Николая I пользовались и такие журналы, как «Московский вестник» М. П. Погодина и «Московский наблюдатель» С. П. Шевырева. Оба эти журнала ставили задачей защиту крепостнической самобытности и православной патриархальщины от «пагубного влияния гнилого Запада». Даже сотрудничавший впоследствии с Погодиным Аполлон Григорьев не мог не признать того, что «„Московский вестник“ страдал изпачала той несчастной солидарностью со старым хламом и старыми тряпками, которая... подрезала все побеги жизни...» 1 2 А кн. П. А. Вяземский, стоявший тогда на весьма умеренных позициях, с презрением отозвался о подобных изданиях: «Журналы наши так грязны, что нельзя читать их иначе как в перчатках». К таким журналам принадлежал и «Москвитянин», который издавался М. П. Погодиным в 40—50-х годах XIX в. Активно сотрудничал в нем и Шевырев. Пропаганда «теории официальной народности» и яростные нападки на прогрессивных литераторов — к этому сводилась основная идейная линия «Москвитянина». Подобно другим реакционным периодическим изданиям, этот журнал также не пользовался популярностью и окончательно захирел в годы Крымской войны.
К периодике реакционно-охранительного направления примыкал основанный в 1834 г. журнал «Библиотека для чтения». Редактором его был крупный востоковед, но беспринципный журналист О. И. Сенковский, выступавший в печати под псевдонимом «Барон Брамбеус». Журнал редко затрагивал актуальные политические вопросы, которые он к тому же освещал с реакционных позиций.
Стремясь расширить круг подписчиков, Сенковский старался придать своему журналу занимательный характер, печатая в нем самые разнообразные материалы — от романтиче¬
1 М. Ю. Лермонтов. Полное собрание сочинений, т. I. М., 1958, cip. 427.
2 А. Григорьев. Воспоминания. М.— Л., 1930, стр. 106.
634


ских повестей до медицинских советов и агрономических наставлений о способах удобрения земли. Рассчитанный преимущественно на малокультурного провинциального читателя, не отличавшегося художественным вкусом, этот журнал получил в 30—40-х годах XIX в. значительное распространение. Белинский называл журнал Сенковского «болтливым» и «словоохотливым» и относился к нему с нескрываемым презрением.
Прогрессивное направление русской журналистики было в 20-х годах XIX в. представлено ярче всего альманахами «Полярная звезда» и «Мнемозина», фактически являвшимися легальными печатными органами декабристов.
Маленькие, карманного формата, книжечки «Полярной звезды» выходили в свет в 1823—1825 гг. в Петербурге. Они поражали большим разнообразием содержания, глубиной мысли, простотой изложения. В них печатал свои ранние поэмы молодой Пушкин, публиковал переводы произведений Шиллера Жуковский, помещал критические и философские статьи Александр Бестужев; на страницах этого альманаха увидела свет поэма К. Ф. Рылеева «Исповедь Наливайки». На обложке была изображена горящая над лирой звезда, свет которой рассеивает тьму, что символизировало прогрессивные устремления ее издателей. Первая книжка «Полярной звезды» разошлась в количестве 600, а вторая — 1500 экземпляров. Это свидетельствует о том, насколько быстро расширялось влияние этого передового журнала, издателями которого были А. А. Бестужев и К. Ф. Рылеев.
Менее значительным было влияние «Мнемозины», издававшейся в 1824—1825 гг. в Москве В. К. Кюхельбекером и В. Ф. Одоевским. Вокруг этого альманаха также объединялись талантливые русские литераторы. В нем печатались произведения Пушкина, Баратынского, Вяземского, философские статьи Одоевского и литературно-критические обзоры Кюхельбекера. «Мнемозина» вела острую полемику с «Сыном Отечества», выступая против феодально-клерикальной идеологии. Но кадры литераторов декабристского толка в Москве были не столь многочисленны, как в Петербурге. Тираж «Мнемозины» не превышал 300 экземпляров.
В период жесточайших цензурных гонений, с которыми обрушились на русскую журналистику клевреты Николая I, наиболее популярными были два журнала — «Московский телеграф» и «Телескоп». Первый стал издавать в 1825 г. Н. А. Полевой— публицист буржуазного толка. «...Я сам купец,— заявлял Полевой,— и горжусь, что принадлежу к сему почтенному званию...» 1 С позиций буржуазного просветительства ратовал
1 «Московский телеграф», 1829, № 19, стр. 362.
635


он за уравнение прав «благородных» и «неблагородных» сословий, за широкое приобщение русского народа к «европейской образованности». Читателей привлекала энциклопедичность материалов, публикуемых в «Московском телеграфе». Сам Полевой «смело писал о юриспруденции и музыке, о медицине и санскритском языке». Так отзывался о нем Герцен, отмечавший его «либеральные симпатии» и способность «освободиться от гнета великих имен и схоластических авторитетов».
В журнале Полевого был сатирический раздел «Новый живописец», в котором высмеивались тщетные потуги крепостни- ков-помещиков спасти свое хозяйство от надвигавшегося кризиса. В «Письме Авдея Прицепкина к Карпу Ухорезову» повествовалось, например, о занявшемся предпринимательством помещике Глуподумове, который «ветряную мельницу крыльями... горизонтально» ставил, а «из арбузов производил сахар». Там же острым скальпелем иронии вскрывалось моральное оскудение российского дворянства, его бессилие приноровиться к новым формам хозяйственной жизни. «Щелкоперов Тимофей Пу- дыч спустил именьице за шампанское. Балагуров Эльпидифор Гурыч разорился от управителей...» 1 В те годы никто не осмеливался открыто так писать о «первенствующем в империи сословии».
Литераторы-дворяне были возмущены, называли Полевого «лавочником», «санкюлотом», «журнальным Дантоном». Полевой в свою очередь обвинял их в «глупом и ничтожном» литературном аристократизме.
Немудрено, что его противники только и ждали случая, чтобы расправиться с «Московским телеграфом». Случай вскоре представился. В 1834 г. была поставлена псевдоисторическая драма Н. В. Кукольника «Рука всевышнего отечество спасла». Это была своеобразная попытка облечь в театральные формы реакционную идею официальной народности, а заодно прославить династию Романовых. Сюжетом драмы послужили события «смуты» начала XVII в., но героем изображался в пьесе не народ, боровшийся против бояр и иноземных захватчиков, а царь, оказавшийся якобы «спасителем отечества». Раболепствуя перед монархом, публика аплодировала бездарному спектаклю. Однако эта драма получила и другую, справедливую оценку. Так, Н. А. Полевой откликнулся на постановку отрицательной рецензией. «Рукоплескания зрителей,— писал он,— не должны приводить в заблуждение автора». Этого было достаточно, чтобы «Московский телеграф» был закрыт. Прогрессивная обществен¬
1 «Московский телеграф», 1830, № 15, стр. 252—253.
636


ность откликнулась на запрещение журнала Полевого такой эпиграммой:
Рука всевышнего три чуда совершила:
Отечество спасла,
Поэту ход дала И Полевого удушила.
«Телескоп», издававшийся профессором Московского университета Н. И. Надеждиным (с 1831 г.), просуществовал после закрытия «Московского телеграфа» только два года. В этом журнале, ставившем целью распространение «отечественного просвещения», сотрудничали И. И. Панаев, В. П. Боткин, К. С. Аксаков, А. И. Герцен, В. Г. Белинский. Одно время, ввиду отъезда Надеждина, Белинский был фактическим редактором этого журнала. В 1836 г. в «Телескопе» было напечатано первое из «Философических писем» П. Я. Чаадаева, содержавшее резкую критику крепостного строя и самодержавного режима. Николай I приказал журнал закрыть, цензора уволить, издателя Надеждина сослать в Усть-Сысольск.
Так закончился этот период в истории русской журналистики, который А. А. Григорьев называл «эпохой сереньких, тоненьких книжек „Телеграфа“ и „Телескопа“, с жадностью читаемых... молодежью тридцатых годов». Следующий период по аналогии можно назвать эпохой «Современника» и «Отечественных записок».
Основателем «Современника» был А. С. Пушкин. Первые пять выпусков, изданных в 1836—1837 гг., были достойны имени великого писателя. Однако после гибели Пушкина «Современник» утратил свой боевой характер, оказавшись под влиянием поэтов П. А. Вяземского и В. А. Жуковского. С переходом же в руки П. А. Плетнева журнал и вовсе стал тусклым, малосодержательным изданием, не пользовавшимся популярностью среди передовой части интеллигенции. Лишь с 1847 г., когда издание «Современника» возглавили Н. А. Некрасов и И. И. Панаев, журнал перестал избегать актуальных вопросов литературной и общественной жизни. Идейным руководителем «Современника» стал В. Г. Белинский. Среди его сотрудников оказались едва ли не все русские писатели реалистического направления: И. А. Гончаров, И. С. Тургенев, Ф. М. Достоевский и др. Часто выступал в журнале историк С. М. Соловьев. Большое влияние на редакцию «Современника» оказывали Герцен и Огарев, а с середины 50-х годов XIX в. в ее состав были вовлечены Н. Г. Чернышевский и Н. А. Добролюбов. В результате накануне реформы 1861 г. «Современник» превратился в боевой орган русской революционной демократии.
637


Благотворное влияние лидеров революционно-демократической интеллигенции испытывал и журнал «Отечественные записки», восстановленный в 1839 г. А. А. Краевским. С тех пор, как три года спустя отдел критики возглавил Белинский, журнал сделался боевой трибуной прогрессивной публицистики. В нем печатались философские статьи Герцена, исторические исследования Грановского, литературно-критические обзоры Белинского. Пропагандируя идеи материализма и утопического социализма, журнал беспощадно обличал реакционность программы «Москвитянина» и ему подобных изданий охранительного направления.
Вокруг «Отечественных записок» группировались наиболее талантливые писатели того времени: И. С. Тургенев, А. В. Кольцов, Н. А. Некрасов, М. Е. Салтыков-Щедрин и др. Журнал возглавлял борьбу за утверждение критического реализма в русской литературе. «Мы не думаем сказать о себе слишком много, сказав, что история современной журналистики и частию современной литературы русской есть история „Отечественных записок“»1,— так оценивал роль и значение этого журнала Белинский.
До того ни один русский журнал не пользовался такой популярностью, как «Отечественные записки». Особенно любило его передовое студенчество. Объемистый журнал жадно выхватывали из рук счастливцев, первыми заполучивших очередной номер. Их читали в университетских коридорах, аудиториях, общежитиях. «Мы брали книжку чуть не с боя,— вспоминал впоследствии В. В. Стасов,— перекупали один у другого право ее читать раньше всех...» 1 2
Ширилось влияние «Отечественных записок» среди разночинцев. Известен этот журнал был и за границей. Передовые чешские общественные деятели мечтали создать свой журнал по образцу «Отечественных записок».
После ухода Белинского из редакции журнала (и особенно в связи с усилившейся после 1848 г. политической реакцией) влияние «Отечественных записок» стало заметно падать. Нападки цензуры на этот журнал, как и на «Современник», значительно усилились. Их обвиняли в неуважении к «вековым и священным учреждениям России» и даже в попытке насадить в России «правила коммунизма».
Но передовое направление русской журналистики, развивавшее лучшие традиции просветителей XVIII в., уже окончательно сложилось, и никакие репрессии царского правительства,
1 В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. IV. М, 1954 стр. 440.
2 В. В. Стасов. Собрание сочинений, т. III. СПб., 1894, стр. 1681.
638


никакая злоба воинствующих мракобесов и апологетов крепостничества не могли заглушить голоса интеллигенции. w «У народа, лишенного общественной сво-
реалистического боды,—писал А. И. Герцен,—литерату-
направления ра — единственная трибуна, с высоты ко-
в художественной торой он заставляет услышать крик свое-
литературе го возмущения и своей совести» 1. А. Бе¬
линский говорил, что в России интеллигенция «видит в русских писателях своих единственных вождей, защитников и спасителей от русского самодержавия, православия и народности», т. е. от тлетворного влияния реакционной феодально-клерикальной идеологии.
Вдохновляемая беззаветными подвигами героев революционной борьбы и их светлыми благородными помыслами, русская литература сама объективно оказывала революционизирующее влияние на передовые слои русского общества, воспитывая их в духе гуманизма и свободолюбия. Иные беллетристические произведения русских писателей звучали как политические памфлеты, иные воодушевляли как боевой призыв целое поколение.
Написанное К. Ф. Рылеевым послание «Временщику» было страстным и смелым обличением не только самого А. А. Аракчеева, но и всего аракчеевского режима, основанного на грубой воинской силе и полицейском деспотизме.
Пропаганда освободительных идей и высоких гуманистических идеалов, горячая симпатия к угнетенным и неустанные поиски социальной правды — все это придавало особое звучание и особое очарование русской художественной прозе и поэзии.
Многие из русских писателей дореформенного времени принадлежали к дворянскому сословию. Развиваясь в тесном общении с передовой общественно-политической мыслью своего времени, русская классическая литература не защищала классовых интересов крепостников^помещиков, а, наоборот, обличала эксплуататорскую сущность крепостничества и призывала к освобождению крестьян.
История русской литературы не может быть правильно понята без учета борьбы идейных направлений и эволюции творческих методов писателей. На рубеже XVIII и XIX вв. классицизм с его приверженностью к пышной риторике и «высокому штилю» уступил и в России место новому направлению — сентиментализму. Конечно, здесь последний не мог иметь столь широкой социальной базы, как в странах Западной Европы,
1 А. И. Герцен. Собрание сочинений в 30 томах, т. VII. М., 1956, стр. 198.
639


уже вступивших на путь буржуазного развития. Однако и русский сентиментализм в конечном счете был обусловлен начавшимся разложением крепостного строя и усилением антифеодальных тенденций в общественном движении.
Среди известной части дворян под влиянием крестьянских выступлений внутри страны и революционных потрясений за рубежом росло стремление смягчить остроту классовых противоречий путем некоторого ограничения феодального произвола крепостников-помещиков. Вводя в литературу образы простых людей и показывая, что «и крестьяне чувствовать умеют», писатели-сентименталисты рисовали идиллическую картину взаимоотношений между помещиками и крестьянами. Основоположник русского сентиментализма H. М. Карамзин убеждал русских дворян, что они должны стать «добрыми помещиками», ибо только в этом случае им удастся удержать крестьян в повиновении и сохранить свое господство. Объективно сентиментализм и в России сыграл положительную роль в том смысле, что он способствовал ломке устаревших литературных канонов классицизма и освобождению русской литературной речи от сковывавшей ее развитие архаики.
Сентименталисты, прежде всего Карамзин в своих «Письмах русского путешественника» и повести «Бедная Лиза», использовали живые традиции русского разговорного языка, что обогащало литературную речь новыми оборотами, словами и словосочетаниями (например, «общеполезный», «человечный», «промышленность» и т. п.). Впоследствии В. Г. Белинский видел главную заслугу Карамзина в том, что он «преобразовал русский язык, совлекши его с ходуль латинской конструкции и тяжелой славянщины, и приблизил к живой, естественной, равгопорной русской речи». Следовательно, в конце концов деятельность сентименталистов объективно содействовала демократизации культуры. Именно поэтому реакционные дворянские писатели яростно нападали на Карамзина и его единомышленников, обвиняя их в «якобинстве».
В 1811 г. противники литературного и языкового новаторства сентименталистов создали общество под названием «Беседа любителей русского слова». Седовласый и худощавый старик в адмиральском мундире А. С. Шишков председательствовал на его собраниях. Известный театрал, румяный и тучный А. А. Шаховской был завсегдатаем этих собраний. «Старик Державин», знаменитый поэт екатерининских времен, гостеприимно предоставил для сборищ «Беседы» великолепный зал своего огромного дома на Фонтанке. В назначенный день там собирались не только литераторы, являвшиеся эпигонами классицизма, но и сочувствовавшие им представители столичной знати. Участниками собраний «Беседы» были министр
640


Крылов, Пушкин, Жуковский, Гнедич. Этюд к картине Г. Г. Чернецова «Парад на Марсовом поле». 1832 г.


просвещения А. К. Разумовский, титулованные вельможи П. В. Завадовский и H. С. Мордвинов. Отблески свечей играли на орденских звездах и лентах сановников, на бриллиантовых украшениях, которыми блистали их супруги. Посещение собраний «Беседы» и выслушивание заклинаний Шишкова было для петербургской аристократии модным увлечением. Конечно, не все досконально разбирались в тонкостях поэтических канонов и архаических языковых норм, которые отстаивали Шишков и его друзья, но общая идейная направленность их рассуждений импонировала консервативному дворянству.
Сторонники Карамзина, ощущая потребность в объединении, стали собираться в библиотеке С. С. Уварова. Один из них, молодой дипломат Д. Н. Блудов как-то рассказал, что проездом через захолустный городок Арзамас он будто бы подслушал в местной гостинице, как другой проезжий, разговаривая сам с собой, употреблял выражения, заимствованные из сочинений некоторых писателей. Типичные для эпигонов классицизма, эти тяжеловесные, высокопарные выражения, подобранные одно к одному, невольно вызывали смех и служили мишенью для острот молодых литераторов. Кончилось тем, что они решили присвоить имя «Арзамас» своему содружеству, провозгласив символом его гуся, ибо жирные арзамасские гуси пользовались известностью на московских базарах. И в том, что новое литературное общество было названо по имени глухого провинциального городка, и в том, что символической птицей был избран не величественный орел, а обыкновенный гусь, явно сквозило желание поддразнить чопорных вельмож, кичившихся фамиль- . ными гербами и склонных к употреблению где надо и не надо звонких имен из античной мифологии. Не случайно также «ар- замасцы», собираясь, пародировали ученые советы и масонские ложи, награждая друг друга кличками, заимствованными из баллад одного из своих коллег — В. А. Жуковского. Блудов именовался «Кассандрой», Вяземский — «Асмодеем», сам Жуковский — «Светланой». Юный Александр Пушкин при вступлении в «Арзамас» получил кличку «Сверчок». Порой полемика между «Беседой» и «Арзамасом» бывала довольно острой. Одна из эпиграмм Вяземского может дать об этом некоторое представление:
Кто вождь у нас невеждам и педантам?
Кто весь иссох от зависти к талантам?..
Кто лексикон покрытых пылью слов?
Все в один раз ответствуют: «Шишков!»
Однако не только престарелые участники «Беседы», но и большинство деятелей «Арзамаса» принадлежали к консервативному дворянству. Общность политических убеждений была
642


той почвой, на которой всходили ростки примирения и в вопросах литературной теории. Державин и И. А. Крылов больше других членов «Беседы» прислушивались к смелым заявлениям молодых литераторов о необходимости преодоления отживших канонов классицизма. Со своей стороны многие «арзамасцы» постепенно утрачивали полемический задор и стремление к новаторству в области литературной формы и стиля. Когда Жуковский в 1815 г. был официально приглашен ко двору на должность чтеца императрицы, старцы из «Беседы» перестали называть его «болтливым скворцом». Точно так же, когда в 1816 г. Карамзин стал придворным историографом и получил от царя 60 тыс. руб. на издание своей «Истории», его сановитые противники уже не смели обвинять его в приверженности «якобинству». Идейное размежевание среди русских литераторов пошло по другим линиям.
Так, сентиментализм, оставивший определенный след в русской литературе, не составил, однако, значительной эпохи в ее истории.
Военная гроза 1812 г. и тревожные события первого послевоенного десятилетия вызвали к жизни новое литературное течение — романтизм. Быстрое распространение его писатель-декабрист Александр Бестужев объяснял так: «Воображение, недовольное сущностью, алчет вымыслов...» Однако неудовлетворенность реальной действительностью влияла на современников по-разному. Одни были деморализованы торжеством реакционных сил и, стремясь вырваться из душной аракчеевской казармы, пытались найти выход в идеализации прошлого, в мистических размышлениях о потустороннем мире. Другие, наоборот, вскипали гневом и возмущением, жаждали борьбы и подвигов, воспевали смелость, отвагу, самопожертвование, а в прошлом искали героические сюжеты и образы тираноборцев.
Так возникли две разновидности русского романтизма. Одна была представлена меланхолической поэзией В. А. Жуковского. В ней причудливо сочеталось увлечение отжившей средневековой балладой с обращением к вечно живому роднику народного творчества. Перелагая стихами народные легенды и сказки, Жуковский открывал новые возможности для русской литературы, а своими переводами произведений Гомера и Фирдоуси, Шиллера и Байрона знакомил русское общество с шедеврами мировой литературы. Однако при всем том на творчестве Жуковского лежала печать консервативно-дворянской ограниченности.
Этому пассивно-созерцательному романтизму Жуковского противостоял боевой революционный романтизм поэтов-декабри- стов, воспевавших вольнолюбивые традиции новгородского вечевого строя и порубежного русского и украинского казачества, подвиги патриотов и народных мстителей. Представленная «Ду¬
41*
643


мами» К. Ф. Рылеева, стихами В. К. Кюхельбекера, рассказами и повестями А. А. Бестужева (Марлинского), эта разновидность русского романтизма была непосредственно связана с революционным движением, нараставшим в России к концу первой четверти XIX в.
Высоким гражданским пафосом была пронизана эстетика декабристов. Они решительно выступали за национальную самобытность русской литературы, что отвечало их патриотическим устремлениям. «Нас одолела страсть к подражанию,— с горечью восклицал А. А. Бестужев,— Было время, что мы невпопад вздыхали по-стерновски потом любезничали по-французски, теперь залетели в тридевятую даль по-немецки. Когда же попадем мы в свою колею? Когда будем писать прямо по русски?».
Не принимали декабристы произведений Карамзина и других сентименталистов, «этих мутных, ничего не определяющих, изнеженных, бесцветных произведений». «Такая поэзия,— заключал В. К. Кюхельбекер,—распространяет чувство тоски и уныния, сожаления о погибщей молодости, лени и скуки. В ней все туман».
Без колебаний отмежевывались декабристы и от Жуковского. Рылеев писал о нем: «Мистицизм, которым проникнута большая часть его стихотворений, мечтательность, неопределенность и какая-то туманность, которые иногда в нем даже прелестны, растлили многих и много зла наделали». Отсюда ясно, что декабристы видели задачу писателей-романтиков в пробуждении среди образованной части общества энергии, порыва, жажды активной творческой деятельности, целеустремленной и полезной для своей Родины и человечества.
А С П шк Влияние этого мятежного романтизма, служив- у и шего патриотическим выражением прогрессивных политических идей русских дворянских революционеров, сказалось на ранних поэмах молодого Пушкина, написанных им в годы ссылки на Кавказе, в Крыму, в Одессе и Кишиневе. Недаром декабристы высоко оценивали эти первые поэмы. А. А. Бестужев писал в «Полярной звезде»: «Мысли Пушкина остры, смелы, огнисты, язык светел и правилен. Не говорю уже о благозвучии стихов — это музыка, не упоминаю о плавности их — по русскому выражению, они катятся по бархату жемчугом». Писатель-декабрист называл Пушкина «новым Прометеем», который «похитил небесный огонь и, обладая оным, своенравно играет сердцами».
В творчестве Пушкина — основоположника новой русской литературы — как в фокусе концентрировался творческий  11 	Бестужев имеет в виду английского ппсателя-септименталиста XVIII в. Лоренса Стерна.— Ред.
644


А. С. Пушкин. 1827 г.


гений народа. Но Пушкин не только впитывал и гениально переплавлял народное творчество, но и сам влиял на все стороны культурного развития народа. Творчество Пушкина оплодотворило и русскую музыку, и живопись, и театр. Все жанры литературы, которые существуют и поныне, получили свои классические образцы в его творчестве: лирика и роман, повесть и поэма, трагедия, рассказ и критическая статья, рецензия и эпиграмма.
Для литературной деятельности Пушкина творческий поиск был одной из характерных черт, поэтому, несмотря на краткость его жизненного пути, он прошел сложный путь развития. В его творчестве нашла отражение вся последовательная смена литературных направлений в первой половине века. Дитя века, Пушкин начал со стихов в духе классицизма, но вскоре освобождается от его архаических форм и лексики — его захватывает, как мы видели, мятежный романтизм.
Для сторонников романтизма Пушкин был дорог тем, что в его произведениях «сверкают молнийные очерки вольной жизни и глубоких страстей» (так отзывался Бестужев о «Цыганах»), Однако сквозь романтическую дымку ранних пушкинских поэм уже явственно проступала та непреодолимая тенденция к художественному реализму, которая одновременно проявлялась и в баснях И. А. Крылова, и в знаменитой комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума». Эта комедия полностью появилась в печати много лет спустя после создания, но ее переписывали от руки, и она расходилась по всей России в тысячах рукописных копий. Необычайная популярность «Горя от ума» именно и объяснялась тем, что это произведение, по словам Белинского, «было первым образцом поэтического изображения русской действительности в обширном значении слова». У раннего Пушкина эта тенденция к художественному реализму особенно проявлялась в гражданской лирике и сатирическом обличении врагов свободы и прогресса. Метко разили царских сановников, церковных мракобесов и самого царя острые стрелы эпиграмм юного Пушкина, а его прекрасные стихи, обращенные к сверстнику и другу П. Я. Чаадаеву, были глубоко созвучны общественным настроениям передовой образованной русской молодежи. С восторгом и надеждой читались вдохновенные пушкинские строки:
Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна...
Такие слова звали к революционным подвигам, к патриотическому служению Родине. Недаром потом сосланные на каторгу декабристы выгравировали эти строки на жетоне, который носили на груди.
645


Решительно возобладал реализм в русской литературе с расцветом творческой деятельности А. С. Пушкина. Два события определили прогрессивную и патриотическую направленность его идейного развития — Отечественная война 1812 г. и восстание 14 декабря 1825 г. От романтического восприятия действительности он постепенно переходил к реалистическому ее отображению. Этот переход нетрудно заметить, перелистывая страницы «Кавказского пленника», «Братьев-разбойников», «Бахчисарайского фонтана». «Цыганы» были последней романтической главой в творчестве Пушкина. За ней следовало широкое полотно «Евгения Онегина». Этот роман в стихах был наиболее полным поэтическим обобщением современной Пушкину русской жизни. 20 лет спустя после завершения этого произведения Герцен писал о главном его герое: «Онегин — русский, он возможен лишь в России, там он необходим, и там его встречаешь на каждом шагу... Это лишний человек в той среде, где он находится, не обладая нужной силой характера, чтобы вырваться из нее... Образ Онегина настолько национален, что встречается во всех романах и поэмах, которые получают какое-либо признание в России...» А ведь, кроме Онегина, в романе действовали и пылкий мечтатель Ленский, и скромная «русская душою» девушка Татьяна, и ее няня, хранившая «преданья простонародной старины». И все эти, и многие другие образы прежде всего поражали высокой степенью художественной обобщенности.
Какими жалкими выглядели по сравнению с «Онегиным» такие произведения, как «Иван Выжигин» Булгарина, «Черная женщина» Греча, «Петербургская барышня» Сенковского,— убогие по замыслу, бездарные по исполнению. Дело было не только в низком уровне художественного мастерства этих авторов. Порочным был самый их творческий метод. Зарождавшемуся критическому реализму они пытались противопоставить «благонамеренную сатиру», призванную якобы исправить недостатки воспитания верноподданных царя в духе официальной идеологии. Белинский назвал полицейским характер морально-дидактических суждений этих литераторов, а Герцен писал, что «подобные цветы могли расцвести лишь у подножья императорского трона да под сеныо Петропавловской крепости».
Реалистический метод помог Пушкину правдиво изобразить многие события русской истории. При этом он, как правило, обращался к таким историческим сюжетам, которые позволяли ему искать в минувших событиях ответа на жгучие вопросы современности. В трагедии «Борис Годунов» им был поставлен, например, вопрос о роли народа в политических переворотах, столь актуальный после поражения восстания 14 декабря. Позднее Пушкина привлекали темы, связанные с антифеодальными
646


М. Ю. Лермонтов. 1842 г.


крестьянскими движениями. Они нашли отражение в «Дубровском», а еще более в «Капитанской дочке». Крестьянская война, поколебавшая за четверть века до его рождения всю дворянскую империю, заинтересовала его настолько, что он предпринял специальные архивные изыскания и поездки в заволжские степи для сбора материалов, включенных потом в «Историю Пугачева».
В мрачные годы николаевской реакции, когда все честные русские люди были потрясены жестокими репрессиями правительства, когда свободная мысль была скована всевластием жандармов и господством бюрократии, большой общественно-политический резонанс имела пушкинская лирика. Прекрасно сказал об этом Герцен: «Только звонкая и широкая песнь Пушкина раздавалась в долинах рабства и мучений, эта песнь продолжала эпоху прошлую, наполняла своими мужественными звуками настоящее и посылала свой голос в далекое будущее. Поэзия Пушкина была залогом и утешением». Пушкинское «Послание в Сибирь», отправленное сосланным на каторгу декабристам, среди которых были и его друзья, прозвучало как клятва верности их идеалам.
Пушкин по праву считается основоположником новой русской литературы и преобразователем русского литературного языка, завершившим длительный процесс его формирования.
Творчеством Пушкина реализм прочно утвердился в русской художественной литературе.
М ю Ле монтоз Знамя русского реализма, выпавшее из рук ермонтоз ПуШКИНа^ подхватили крепкие руки его достойного преемника — М. Ю. Лермонтова. На гибель своего учителя и старшего собрата он откликнулся гневными стихами, в которых с огромной силой проявился гражданский пафос его поэзии.
А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов...
— это было брошено, как перчатка, прямо в лицо спесивым аристократам, оторванным от массы народа, чуждым его стремлениям, ненавистным ему своим барским произволом. Так и восприняли вызов поэта «жадною толпой стоящие у трона» бен- кендорфы, канкрины, Клейнмихели, не простившие ему этих обличительных стихов.
Поплатившись за свою гражданскую отвагу ссылкой на «погибельный Кавказ», Лермонтов остался непримиримым к палачам Свободы, Гения и Славы. Величественная природа Кавказских гор и суровые образы вольнолюбивых горцев поддерживали в нем огонь мятежного протеста. Однако тяготы военного быта, положение неравноправного ссыльного, а главное — разочарование в способности прогрессивной интеллигенции преодолеть
647


гнетущую силу реакции породили трагические мотивы в поэзии Лермонтова. Поэма «Демон» была не просто гимном гордому одиночеству непокоренной личности. В ней нашел отражение пессимизм автора, порожденный обстановкой кризиса дворянской революционности. Еще резче проявился он в известном стихотворении Лермонтова «Дума»:
Печально я гляжу на наше поколенье!
Его грядущее — иль пусто, иль темно...
Поэт бросает современникам упрек в «бездействии», равнодушии, покорности, бесплодности размышлений, неспособности преодолеть «ошибки отцов». Все это очень характерно для настроений русской интеллигенции последекабристского периода.
Отличаясь богатством идейного содержания и совершенством литературных форм, лермонтовская проза была новым этапом в развитии русской литературной речи.
Развивая реалистические традиции отечественной литературы, Лермонтов отобразил в романе «Герой нашего времени» наиболее типичные образы и характеры русского общества своей эпохи. Белинский определил Печорина, как «Онегина нашего времени». Действительно, в этом герое лермонтовского романа были воплощены типичные черты русского интеллигента 30-х годов XIX в., мучительно переживавшего трагичную для него невозможность плодотворно применить свою кипучую энергию и острый ум, свои силы и знания на благо общества.
Своим романом Лермонтов заклеймил тот общественный порядок, который глушил таланты, сковывал свободную мысль, стеснял деятельность и творческую инициативу выдающихся личностей. Не случайно Николай I назвал это произведение «отвратительным», подчеркнув, что «такие романы портят нравы и портят характер».
Н В Гоголь ^ особой силой обличительная тенденция проявилась в творчестве Н. В. Гоголя, который придал русскому реализму резко выраженную критическую направленность. В комедии «Ревизор» он зло и беспощадно высмеял николаевскую бюрократию, показав ее порочность, продажность, невежество. Это сразу дошло до сознания даже такого не слишком восприимчивого человека, каким был император Николай I. Просмотрев спектакль, он вынужден был признаться: «Всем досталось, а мне более всех!»
Если «Ревизор» разоблачил царских чиновников, обслуживавших дворянскую империю, то в монументальном повествовании «Мертвые души» Гоголь безжалостно сорвал патриархальные покровы с помещичьего быта, обнажив отвратительную сущность крепостников, составлявших «первенствующее сословие» дореформенной России. «„Мертвые души“ потрясли всю
648


H. В. Гоголь. 1841 г.


Россию»,— заметил позднее Герцен. Идеологи реакции пришли в ярость. Они обвиняли Гоголя в карикатурном изображении русской действительности, требовали привлечь его к ответственности за клевету. «Многие помещики... считают вас своим смертельным, личным врагом» *,—писал Гоголю С. Т. Аксаков.
Ожесточенные споры вокруг произведений Гоголя не были обычной литературной полемикой. Выступая в защиту Гоголя, Белинский обосновывал материалистические принципы эстетических воззрений революционных демократов. Достоинством гоголевских произведений он считал прежде всего то, что в них «глубокость живой общественной идеи неразрывно сочеталась с бесконечною художественностью образов».
Реакционные литераторы Ф. В. Булгарин и С. П. Шевырев, принижая общественную и художественную ценность повестей Гоголя, пророчили, что «натуральная школа» не укоренится в России, что она — результат влияния французской литературы и потому не имеет почвы в русских условиях. Опровергая эти утверждения, Белинский указывал на то, что «в лице писателей натуральной школы русская литература пошла по пути истинному и настоящему, обратилась к самобытным источникам вдохновения и идеалов» и что поэтому не случайно «натуральная школа стоит теперь на первом плане русской литературы» 2.
Понимая искусство как «воспроизведение действительности». Белинский всегда подчеркивал его высокое общественное значение в жизни народа и решительно осуждал проповедников «чистого искусства», отрешенного от актуальных социальных проблем. Когда Гоголь вследствие ограниченности своего мировоззрения и под влиянием травли со стороны реакционеров стал пропагандировать примирение с действительностью и предался религиозно-мистическим размышлениям, Белинский, несмотря на все свои личные симпатии к этому писателю, резко осудил его как «проповедника кнута, апостола невежества, поборника обскурантизма и мракобесия». Письмо Белинского к Гоголю было по существу программным манифестом русской революционной демократии.
Вопреки пророчествам идейных противников критического реализма именно это направление стало к середине XIX в. господствующим в русской литературе. В предреформенный период, когда все общественные вопросы сводились к одному — к уничтожению крепостного права, в творчестве русских писателей особенно усилились антикрепостнические и гуманистические мотивы. Борьбе за освобождение крестьян посвятили свои пер-  11 С. Т. Аксаков. Собрание сочинений, т. III, стр. 150.
21 В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. X. М., 1956, стр. 287, 314.
649


вые произведения не только революционер А. И. Герцен («Кто виноват?», «Сорока-воровка»), но и либерально настроенные И. С. Тургенев («Записки охотника»), Д. В. Григорович («Ан- тон-Горемыка»), И. А. Гончаров («Обломов»). Это свидетельствовало о значительной активизации демократических тенденций в развитии русской литературы.
Конечно, прослеживая основную идейную линию развития творческой деятельности русских писателей, всегда следует помнить, что подлинная, живая ее история была гораздо богаче и многограннее. Достаточно вспомнить о философско-романтической лирике позта-мыслителя Ф. И. Тютчева, прожившего 22 года на чужбине, но замечательно глубоко и проникновенно отразившего в своих стихах и красоту родной природы, и чувства, волновавшие соотечественников. Сокровищница русской поэзии обогатилась в дореформенное время грустными песнями А. В. Кольцова, поэмами одетого в солдатскую шинель А. И. Полежаева, элегиями Е. А. Баратынского и многими другими произведениями национального поэтического гения.
Но при всем том главным в литературной жизни дореформенной России была борьба за победу реалистического направления. Эта ведущая тенденция прослеживается и при рассмотрении всех отраслей русского искусства.
В истории русского театра начало XIX в. было также ознаменовано нарастанием борьбы против господствовавшего ранее на русской сцене классицизма. Даже написанные в традиционной для классицизма манере трагедии В. А. Озерова («Фингал», «Поликсена») отличались стремлением к более глубокому раскрытию внутренних переживаний человека. Это, несомненно, было результатом влияния сентиментализма.
Правда, защитники классицизма не сдавались без боя. Основанный в 1808 г. первый русский театральный журнал «Драматический вестник» выступал против начинавшей входить в моду сентиментальной драмы и ратовал за сохранение во всей чистоте принципов театрального классицизма.
Однако иногда на страницах «Драматического вестника» печатались театральные рецензии И. А. Крылова, направленные против традиционных форм классицизма и присущих им условностей. Соратником Крылова был известный театральный деятель начала XIX в. П. А. Плавильщиков, неустанно боровшийся за освобождение русского театра от канонов классицизма. Как драматург он впервые попытался запечатлеть в сценических образах простых людей русской деревни (в пьесе «Бобыль») и провинциального города (в пьесе «Сиделец»). Как талантливый актер Плавильщиков, по его собственным словам, старался «поймать в трагедии природу», т. е. вникнуть в самые
Реализм в искусстве
650


В. А. Каратыгин в роли Гамлета
глубины человеческой души. Созданные им образы Эдипа (в трагедии Озерова) и Правдина (в «Недоросле» Д. И. Фонвизина) знаменовали собой определенный шаг к преодолению окостеневших форм и догматических приемов театра эпохи классицизма.
К реалистическому истолкованию сценических образов тяготели и другие выдающиеся русские актеры начала XIX в.: блестящий исполнитель роли мольеровского Скапена С. Н. Сан- дунов, страстный поборник «мещанской драмы» В. П. Померанцев, знаменитая русская трагическая актриса Е. С. Семенова и ее достойный партнер А. С. Яковлев, первым создавший на русской сцене великолепный образ Карла Моора из «Разбойников» Шиллера.
Творчество названных и других талантливых актеров, нередко вышедших из народных низов, способствовало наряду с успехами русской драматургии расцвету национального театраль¬
651


ного искусства. Еще в первом десятилетии XIX в. французский театр в Петербурге заметно потускнел, а итальянская опера и вовсе прекратила свою деятельность. Когда в 1808 г. трагедии Расина одновременно ставились в Петербурге на русской и французской сцене и Екатерине Семеновой приходилось выступать в тех же ролях, какие играла примадонна французской труппы, то взыскательная столичная публика, являвшаяся свидетельницей этого своеобразного соревнования, отдала явное предпочтение молодой русской актрисе.
Пребывание лучших постоянных театральных коллективов Петербурга и Москвы в подчинении дирекции императорских театров сдерживало прогрессивное развитие русского сценического искусства. Эта театральная монополия влекла за собой мелочную опеку над режиссурой и непреодолимые препятствия для любого новаторского начинания в области актерского мастерства.
Сентиментальная драма не могла удовлетворить запросы русских театральных деятелей, как бы они ни старались придать ей временами трагическое звучание. После 1812 г. в русском театральном искусстве начинает преобладать влияние романтизма. Утверждению этого влияния во многом способствовал замечательный русский актер П. С. Мочалов.
Выросший в семье крепостного актера, он страстно ненавидел феодальный произвол во всех его проявлениях. Используя драматургический материал Шиллера и Шекспира, этот русский актер создавал неповторимые образы сильных и волевых борцов за свободу и социальную справедливость. Его игре были свойственны бурная эмоциональность, потрясавшая зрителя драматическая экспрессия. Это позволяло ему прекрасно передать тот дух бунтарского протеста и тираноборства, которым были овеяны действия его любимых героев. Даже Гамлет вопреки традиционной трактовке этого образа становился в интерпретации Мочалова более мужественным и решительным в борьбе против засилья подлости и коварства. По свидетельству Белинского, Мочалов «придал Гамлету гораздо более силы и энергии... и дал ему грусти и меланхолии гораздо менее, нежели... должен иметь шекспировский Гамлет...»
Естественно, что яркие романтические образы, которые умел создавать Мочалов на сцене, привлекали симпатии тех, кому было душно в николаевской России, кто не хотел мириться с торжествующей реакцией. «Мы любим Мочалова, как великого художника...»,— писал Белинский, выражая мнение всех прогрессивно настроенных современников. Он противопоставлял «сильный и самобытный талант» Мочалова таланту другого известного тогда трагического актера В. А. Каратыгина, в игре которого все было «подделано, придумано, изыскано», до-
652


М. С. Щепкин. 1839 г.
стигнуто «прилежным изучением». Официозная же пресса, наоборот, всячески превозносила Каратыгина, ибо его пристрастие к парадности и внешним эффектам отвечало вкусам придворной знати и высшей бюрократии николаевского царствования. Ожесточенная полемика об игре Мочалова и Каратыгина на страницах журналов 30-х годов XIX в. по существу перерастала в дискуссию о судьбах русского театрального искусства.
Разумеется, зовущий к борьбе и подвигам романтизм Мочалова не имел ничего общего с реакционным романтизмом, характерным, например, для драматургии Н. В. Кукольника. О его драмах Белинский писал, что они проповедуют «отвлеченную идеальность», что в них «все ложно, на ходулях...»
С развитием драматургии Грибоедова, Пушкина, Гоголя и других писателей-реалистов в репертуаре столичных, а затем и провинциальных театров все более выдвигалась на первое место реалистическая драма. Ее успеху особенно способствовали деятели московского Малого и петербургского Александрийского театров.
653


Малый театр вырастил великого актера М. С. Щепкина, который, по выражению Герцена, «создал правду на русской сцене». Рожденный в неволе сын русского крестьянина, только 33 лет от роду освободившийся от крепостной зависимости, Щепкин неустанно боролся за высокую идейность театрального искусства. Сословной ограниченности классицизма он противопоставлял идею демократизации театра, слепому подражанию античным образцам — необходимость ставить перед зрителем актуальные жизненные проблемы. Личные встречи с Пушкиным и Гоголем, дружба с Белинским и Герценом вдохновляли Щепкина, помогали ему осознать общественно-воспитательное значение театра. Великолепным исполнением ролей Фамусова («Горе от ума») и Городничего («Ревизор») Щепкин раскрывал перед зрителем отсталость, косность, невежество крепостников и духовное убожество тех, кто был призван охранять их сословные привилегии, власть и богатство. Недаром царские жандармы Щепкина считали неблагонадежным.
Выдающимся борцом за победу сценического реализма был актер Александрийского театра А. Е. Мартынов, отличавшийся сатирической трактовкой даже обычных водевильных ролей, а затем создавший поразительные по своей обличительной глубине реалистические образы Хлестакова в «Ревизоре», Митрофанушки в «Недоросле», Загорецкого в «Горе от ума».
Борьба идейных направлений в литературе и театральном искусстве находила отзвук и в музыкальной жизни.
Влиянием сентиментализма, например, было обусловлено появление русского романса, в основе которого нередко явственно звучали мотивы народных песен. Многие романсы А. А. Алябьева («Соловей»), А. Е. Варламова («Красный сарафан») и А. Л. Гурилева («Матушка-голубушка») пользовались широкой популярностью именно благодаря своей глубокой связи с песенным творчеством народа
В операх и балладах А. Н. Верстовского сказалось влияние романтизма. Опера «Аскольдова могила» выражала характерное для романтического искусства обращение к историческим сюжетам и эпосу, который фиксировал представление народа о своем прошлом.
Народная песня была живительным источником музыкального творчества М. И. Глинки. Ему принадлежат замечательные слова: «Создает музыку народ, а мы, художники, только ее аранжируем». С детства прислушивался он к русским народным песням, наблюдал крестьянские пляски и хороводы. Вместе с тем его всегда интересовала музыкальная культура других народов. Классические творения Баха, Глюка, Моцарта, Бетховена и других зарубежных композиторов были глубоко восприняты им еще в юности.
654


А. А. Алябьев. 1844 г.
Глинка утвердил в русской музыке принципы реализма и народности. Это особенно показала его опера «Иван Сусанин», навеянная патриотическими размышлениями о великом подвиге народа. Хотя эта опера и была названа «Жизнь за царя», подлинным героем ее был народ, одолевший иноземных захватчиков и отстоявший независимость своей Родины. Об этом свидетельствует не только развитие основной сюжетной линии этого монументального произведения, но и глубоко национальная основа его ведущих мелодий. Недаром сразу же после премьеры этой оперы в 1836 г. разгорелась полемика между В. Ф. Одоевским, выступавшим от имени передовой интеллигенции, и Ф. В. Булгариным, выражавшим мнение тех реакционных дворянских кругов, в которых произведения Глинки третировали как «музыку для кучеров».
Восторженно была встречена прогрессивной музыкальной критикой и другая опера Глинки, написанная по мотивам пушкинской поэмы «Руслан и Людмила». Творческое содружество двух великих мастеров русской культуры было очень плодотворным и в области камерной музыки. На стихи Пушкина
655


Глинка написал ряд замечательных романсов, выдержавших испытание временем и поныне пользующихся широкой известностью. Достаточно назвать, например, романс «Я помню чудное мгновенье», чтобы убедиться, насколько музыкальный стиль Глинки был близок пушкинской лирике.
Глинка был первым русским музыкальным классиком. Он был основоположником национальной русской школы в музыке. Вокруг него группировались такие выдающиеся деятели русской музыкальной культуры середины XIX в., как композиторы А. С. Даргомыжский, А. И. Серов, М. А. Балакирев, искусствовед В. В. Стасов. Последнему принадлежит замечательное определение места Глинки в истории русской музыки. «Во многих отношениях,— писал Стасов,— Глинка имеет в русской музыке такое же значение, как Пушкин в русской поэзии. Оба — великие таланты, оба — родоначальники нового русского художественного творчества, оба — глубоко национальные и черпавшие свои великие силы прямо из коренных элементов своего народа, оба создали новый русский язык — один в поэзии, другой в музыке».
Младшим современником Глинки был А. С. Даргомыжский, которого его единомышленник и соратник в идейной борьбе М. II. Мусоргский назвал «великим учителем музыкальной правды». Он смело вводил в музыкальные произведения сюжеты из обыденной жизни и выбирал своими героями простых людей, широко пользуясь при этом народными песенными мелодиями. Русская демократическая интеллигенция бурно приветствовала оперу Даргомыжского «Русалка», правдиво изображавшую горькую участь крестьянской девушки, обманутой князем, ибо такое произведение было особенно созвучно общественным настроениям предреформенной эпохи. Художником- новатором, сумевшим достигнуть высокого мастерства в использовании мелодического речитатива, вошел Даргомыжский в историю русского музыкального искусства.
История русской живописи также отражала борьбу идейных направлений, составлявшую основное содержание культурной жизни дореформенной России.
Императорская Академия художеств служила оплотом классицизма в области изобразительного искусства. Присущие ему условности сковывали творческий порыв художников. Требование идеальной правильности рисунка и строгой гармонии в композиции сочеталось в академической эстетике с увлечением библейско-мифологической тематикой и догматическим преклонением перед канонами античного искусства. Постепенно академические традиции все более становились выражением реакционной идеологии в изобразительном искусстве, превращаясь в тормоз его дальнейшего развития.
656


М. И. Глинка
Новые прогрессивные тенденции в национальной живописи зарождались чаще всего вне стен Академии художеств. Купеческий сын и мелкий чиновник А. Г. Венецианов, обратившись к бытовому жанру, создал еще в первые десятилетия XIX в. целую галерею замечательных образов крестьян-тружеников и ряд картин, отображавших в реалистических тонах живые сцены сельского быта («На пашне», «На жатве»). Правда, ему еще были чужды идеи критического реализма. В его трактовке бытовых сюжетов явно ощущалось влияние сентиментализма, некоторая идеализация патриархальных форм деревенской жизни. Но в целом творчество Венецианова открывало пути для дальнейшего развития реалистической живописи.
В деревне Сафонково Тверской губернии Венецианов устроил в 20-х годах XIX в. школу для молодых художников, в большинстве являвшихся сыновьями крепостных крестьян и мещан. Из этой школы вышло более 70 художников, среди них
С. 	К. Зарянко, А. В. Тыранов и др. К числу венециановцев обычно относят и К. А. Зеленцова, хотя он и не был учеником
42 История СССР, т. IV
657


А. Г. Венецианов. На пашне. Весна
Венецианова в прямом смысле слова. Отбрасывая нарочитую стилизацию и присущие академизму условности, художники венециановской школы немало способствовали демократизации русского искусства.
В стороне от Академии художеств развивался по существу и своеобразный талант одного из ее воспитанников С. Ф. Щедрина. Это был первый значительный мастер реалистического пейзажа, осмелившийся отойти от принятого в Академии идеализированного изображения природы. Он рано умер и последние 12 лет жизни провел в Италии. Романтическая дымка, сквозь которую этот художник воспринимал привлекавшие его внимание картины итальянской природы, была свидетельством того, что романтизм имел тогда последователей не только в литературе и театре.
Романтические устремления были свойственны и О. А. Кипренскому. Незаконнорожденный сын помещика и крепостной крестьянки, он тяготился пребыванием в аракчеевском Петербурге. «...Бойтесь невской воды —вредна для мрамора»,—
658


К. П. Брюллов. Автопортрет. 1848 г.
многозначительно писал он одному знакомому скульптору. Кипренский обогатил своими полотнами русскую портретную живопись. Ему мы обязаны одним из лучших прижизненных портретов А. С. Пушкина.
Менее романтичными были образы, созданные другим выдающимся русским портретистом В. А. Тропининым. Для него была характерна склонность к бытовым мотивам и несколько идиллическому изображению простых людей. Его миловидная «Кружевница» до сих пор восхищает нас искренностью и теплотой чувства, светящегося в ее лучистых глазах. Более интимным и безыскусственным, чем у Кипренского, выглядел на портрете Тропинина и Пушкин. Только в 1823 г. в 47-летнем возрасте освободился Тропинин от крепостной зависимости. В следующем году Академия художеств избрала его своим действительным членом. Однако, не желая ничем стеснять только что добытую личную свободу, художник поспешил покинуть Петербург и переехал в Москву.
42* 659


Стремление избавиться от гнетущей опеки академических догматиков проявляли даже мастера, сохранившие в принципе верность традициям академической живописи. Это прежде всего относится к выдающемуся художнику 1-й половины XIX в. К. П. Брюллову. Движения его кисти еще скованы канонами классицизма. Люди на его полотнах порой похожи на античные статуи. Но по своему идейному содержанию его картины уже принадлежат новому этапу в развитии изобразительного искусства. Законченное в 1833 г. громадное полотно «Последний день Помпеи» отражало эту противоречивость творчества Брюллова. Традиционная пластическая форма сочеталась в его картине с напряженным исканием романтической живописности. Избранный Брюлловым трагический сюжет гибели города был подан им так, что не мог не волновать зрителей. Зловещий отблеск пожара, падающие с пьедесталов мраморные статуи, потрясенные катастрофой люди... Это было созвучно тому напряженному ожиданию великих социальных переворотов, какое было столь характерно для дореформенного русского общества. Недаром Гоголь подчеркивал, что картина Брюллова по замыслу своему «принадлежит совершенно вкусу нашего времени, который вообще... выбирает сильные кризисы, чувствуемые целой массой».
Романтическая трактовка образов, отличавшая исторические картины Брюллова, была характерна и для его портретов. Типичен в этом отношении портрет Ю. П. Самойловой. Причудливо причесанная, с длинными локонами, женщина изображена в ярком маскарадном костюме, отороченном горностаем, рядом со своей юной воспитанницей, на фоне распахнутого огненно-красного занавеса, открывающего перед зрителем роскошный зал, украшенный беломраморной колоннадой. Таков был стиль «великого Карла», как называли его многочисленные почитатели.
Сознание неизбежности коренных преобразований и близости решающих перемен в судьбах народа еще более определенное выражение нашло в знаменитой картине А. А. Иванова «Явление Христа народу». Типичный для академической живописи религиозный сюжет художник истолковал по-своему, по-новому. Дружба с Гоголем, встречи с Герценом и Огаревым оказали большое влияние на Иванова. «Мы живем в эпоху приготовления для человечества лучшей жизни...»,—писал он и считал своим гражданским долгом активно участвовать в подготовке народа к восприятию прогрессивных идей. На его широком полотне в глаза бросается мужественная фигура пророка Иоанна Крестителя, возвещающего собравшейся толпе о приближении Христа, несущего якобы избавление всем страждущим и угнетенным. В суровом облике этого пророка Ива-
660


П. А. Федотов. Сватовство майора
нов воплотил свое представление о высоком назначении просветителя, способного указать народу путь к социальному обновлению и нравственному совершенствованию. В центре картины художник поместил раба с веревкой на шее. Его огрубевшие жилистые руки еще заняты работой, но изможденное лицо уже озарено светом истины, он начинает верить в близость освобождения.
Около 20 лет отдал Иванов этому полотну. Картина, которую он писал в Италии, была привезена в Россию накануне падения крепостного права. В толпе, жадно воспринимающей страстную проповедь пророка — глашатая истины, передовые русские люди видели порабощенный народ, жаждущий правды и свободы. Именно так передавал, например, содержание этой картины Иванова И. Е. Репин, называвший ее «гениальной и самой народной русской картиной» *. И хотя сам Иванов был далек от революционных идеалов (он придавал первостепенное значение моральному воспитанию людей, его исполненная в  11 И. Е. Репин и В. В. Стасов. Переписка, т, I. М.— Л., 1948, стр. 38.
661


реалистическом плане картина объективно способствовала распространению гуманистических идей среди русской интеллигенции.
И. Н. Крамской писал о картине, что она «укажет многим из молодого поколения их назначение» служить интересам угнетенных.
Решительный поворот русской живописи к критическому реализму нашел выражение в творчестве П. А. Федотова. Начав с острых сатирических зарисовок военного быта в период службы офицером в одном из гвардейских полков, он перешел затем к суровому обличению морального уродства и духовной опустошенности крепостнического общества.
Первым произведением, показанным Федотовым на академической выставке 1848 г., была картина «Свежий кавалер» («Утро чиновника, получившего первый крестик»). Она изображала чванливого тупицу — чиновника, хвастающегося перед кухаркой первым, полученным накануне орденом. Горделивая поза этого «кавалера», набросившего на плечи грязный халат наподобие римской тоги, воспринималась как явная насмешка над «академизмом»^ с его слепым преклонением перед античными героями, а орден на засаленном халате как бы символизировал присущую николаевской бюрократии склонность к внешнему блеску и показной парадности. Когда прославленному Брюллову показали эту картину, он долго и пристально смотрел на нее, а потом сказал Федотову: «Поздравляю вас, вы победили меня...» Как видно, «великий Карл» угадал, что эта картина знаменует собой начало нового этапа в истории русской живописи.
Внимание современников особенно привлекла картина Федотова «Сватовство майора», написанная в 1848 г. В обычном будничном эпизоде из жизни купеческой семьи художник сумел увидеть проявление торгашеской морали эксплуататорского общества, где даже брак является коммерческой сделкой и средством наживы. Эта картина представляла собой шедевр критического реализма. Правильно говорил потом И. Н. Крамской, что живопись Федотова была «отражением литературы Гоголя».
Ярко выражена в полотнах Федотова демократическая направленность его творчества. В ряде своих картин он показывает трагедию маленького человека, измученного материальной нуждой и социальной несправедливостью, беспомощного перед всесильной пошлостью жизни и одинокого в мире чинопочитания и угодничества. Безысходной тоской веет от картины «Анкор, еще анкор!», изображающей томящегося от безделья армейского офицера, заброшенного судьбой в захолустный городок и убивающего долгим зимним вечером время уже
662


надоевшей ему игрой с покорной собачонкой в чужом неуютном доме. Безвыходно положение молодой овдовевшей женщины, в одиночестве стоящей на пороге нищеты среди опечатанных за долги вещей («Вдовушка»).
Образы этих людей были близки художнику. Он не только жил среди них, но и сам страдал от бедности, от одиночества, от сознания своего бессилия в борьбе против реакционной академической профессуры. Отзывчивый и болезненно чуткий к человеческому горю, Федотов вскоре заболел душевным расстройством и в 1852 г. умер в возрасте 37 лет.
Прогрессивные традиции реалистического искусства Федотова были позднее развиты и приумножены известной школой художников-«передвижников», окончательно разгромивших последние бастионы реакционного академизма.
Культурная жизнь дореформенной России Усиление не ограничивалась, разумеется, творческой
в народном творчестве деятельностью одной лишь дворянской и нарождавшейся разночинной интеллигенции. Думы и чаяния народа не только питали общественную мысль и творческий труд ученых, литераторов и художников, вдохновляя их на смелые свершения и неустанные поиски нового. Духовная жизнь и помыслы народных масс отражались и в тех культурных ценностях, какие были непосредственным результатом коллективной созидательной деятельности самих трудящихся.
Усиление градостроительства и оживление торговли и промышленности стимулировали развитие народного декоративного искусства. Дальнейшее развитие получили лучшие традиции русского художественного промысла. Особых успехов достигла, в частности, в первые десятилетия XIX в. резьба но дереву и камню.
Не только в городах, но и в деревнях получила распространение резная отделка фасадов жилых домов с применением выемчатой вырезки в глубь доски. Богатство и разнообразие резного узора стало характерной чертой изготовлявшихся по- прежнему в большом количестве предметов домашнего обихода, мебели, посуды. Благодаря токарному станку стало более совершенным качество обработки деревянных кубков, кружек, чашек, ложек, быстро вытеснявших старинную долбленую посуду. Богаче и замысловатее выглядела роспись по дереву. Довольно примитивный орнамент, которым удовлетворялись раньше северные — вологодские и архангельские — мастера, сменился более сложным, украшавшим изделия костромских, ярославских и нижегородских кустарей.
Знаменитые резчики по дереву из подмосковного села Богородского продолжали совершенствовать искусство деревянной
663


скульптуры малых форм. Изготовляемые ими деревянные куклы изображали в сатирическом плане дворян, купцов, чиновников. В этом, несомненно, проявлялась антикрепостническая направленность творчества народных художников. Тематически близкими богородским куклам были статуэтки из фарфора, фаянса, терракоты, воспроизводившие в карикатурном виде образы тех же ненавистных трудовому народу господ и тунеядцев: помещиков, монахов, полицейских. Эти статуэтки получили в России того времени широкое распространение. Лучшие из них изготовлялись мастерами подмосковного села Гжель, блестяще освоившими технику тонкой майолики. Гжельская керамика отличалась тонкостью отделки и исключительным мастерством рисунка многоцветной росписи.
Широко известны мастера чугунного литья на Каслинском заводе, резьбой по камню славились уральские умельцы, особенно мастера Екатеринбургской гранильной фабрики. Художественно выполненные ими вазы и канделябры украшали дворцы петербургской знати. В 1802 г. была основана Колыван- ская гранильная фабрика на Алтае. Оттуда за тысячи километров везли на лошадях по санным путям массивные вазы, тяжелые колонны и камины, сделанные из монолитов яшмы и порфира. Более мелкие изделия из уральского малахита и сибирского нефрита — шкатулки и оправы для часов и зеркал — изготовлялись на расположенной неподалеку от столицы Петергофской гранильной фабрике. Там же было освоено производство мозаики из уральских цветных камней.
Та самая антикрепостническая тенденция, которая обнаруживалась порой в произведениях художественных народных промыслов, еще сильнее сказывалась в коллективном словесном творчестве широких народных масс. В период назревания кризиса крепостничества идея борьбы против социальной несправедливости все глубже проникала в сознание русского крестьянства. Поэтому именно в то время особенно популярны сказки, основным сюжетным узлом которых было столкновение интересов помещика и зависимого от него крестьянина. Таковы были, например, сказки «Барин и мужик», «Барин и плотник», «Сердитая барыня» и др. Обычно в этих сказках тупой самодур-барин противопоставлялся умному и ловкому человеку из народа. Это отражали иногда названия сказок: «Как мужик господ в дураках оставил», «Хитрый мужичок», «Как барин телился». Ненавистью к господам и обслуживавшим их чиновникам и духовенству пронизаны народные пословицы и поговорки: «Мужичьими мозолями бары сыты живут», «Хвали рожь в стогу, а барина в гробу», «У попа глаза завидущие, руки загребущие», «Белые ручки чужие труды любят». В этих поговорках и пословицах находил свое концентрированное выраже¬
664


ние весь социально-исторический опыт борьбы русского крестьянства против угнетателей.
Новым явлением в русском фольклоре XIX в. было резкое осуждение политики правительства в крестьянском вопросе. Сам царь еще не подвергался осуждению — «монархические иллюзии» продолжали затуманивать сознание патриархального крестьянства. Но царские сановники и прежде всего первый советчик царя Аракчеев были прочно пригвождены к позорному столбу метким народным словом. В песнях того времени Аракчеев неизменно выступал как жестокий эксплуататор и притеснитель трудового люда:
Ты, Ракчеев господин,
Всю Россию разорил,
Бедных людей прослезил,
Солдат гладом поморил...
Народные певцы разоблачали корыстолюбие и страсть к обогащению, характерные для этого временщика:
Ты, разсукин сын, Ракчеев,
Вор, не русский человек!
Проживает, проедает наше жалованье...1
Решительному осуждению подвергалось такое важное для своего времени мероприятие внутренней политики царизма, как организация военных поселений. Государственные крестьяне, которым грозило зачисление в разряд военных поселян, остро чувствовали антинародный смысл этой крепостнической затеи. В одной из песен по этому поводу говорилось:
Жизнь в военном поселеньи —
Настоящее мученье,
Только не для всех.
Люди слезы проливают,
Зато власти наживают Очень хорошо...
Повсюду в казенной деревне росло возмущение против рекрутчины. На севере России были сложены даже особые «завоен- ные плачи». Провожая назначенных в рекруты молодых парней, их матери и сестры проклинали «злодейскую службу государеву», расценивая ее как «зло великое несчастьице». Познакомившись потом с этими «плачами» по книге Е. В. Барсова «Причитания Северного края» (т. 2, ч. 2. М., 1882), В. И. Ленин подчеркнул процитированные строки. Он говорил, по свидетельству В. Д. Бонч-Бруевича, что «даже здесь, в
1 «Сибирский архив» (Иркутск), 1912, № 12, стр. 955.
665


этих скорбных „завоенных плачах...“, и то прорывается и ненависть, и свободное укорительное слово, призыв к борьбе сквозь слезы матерей, жен, невест, сестер». Ленин предлагал исследователям сравнить «эти „плачи“ над уходящими на службу с песнями тех же крестьян, которые убегали от помещика, от рекрутчины, от солдатчины и организовывали „понизовую вольницу“, собираясь на Волге, на Дону, в Новороссии, на Урале, в степях в особые ватаги, дружины, отряды, в вольные общества вольных людей. Тот же народ, а совсем другие песни, полные удали и отваги, смелые действия, смелый образ мыслей; постоянная готовность на восстание против дворян, попов, знати, царя, чиновников, купцов. Что же перерождало их? К чему они стремились? Как и за что боролись?.. И все это звучит в народной песне» *.
Действительно, наряду с печальными песнями, оплакивающими горькую долю подневольного крестьянина, существовали и другие, полные революционного оптимизма народные песни. Давно отгремели раскаты крестьянской войны под водительством Степана Разина, не осталось в живых и активных участников восстания, возглавлявшегося Емельяном Пугачевым. Но по всей необъятной матушке-России, от берегов Студеного моря до Кавказских гор, пел народ песню «Сынок Разина», проникнутую глубокой верой в неизбежность освобождения трудового люда и страстной надеждой на скорое возвращение «батюшки-Степана» в качестве грозного мстителя за всех обиженных и угнетенных. А среди рабочих уральских горных заводов певались тогда же песни и слагались сказы о Пугачеве, которого народ называл «Орлом-Соколом», о хранительнице пугачевских кладов «девке-Азовке», ожидающей где-то в горно-лесистых дебрях возвращения своего атамана. И во всем этом проявлялось неугасимое стремление народных масс к свободе и социальной справедливости, к свержению крепостного гнета и власти дворян-помещиков.
Новые ноты слышались в предреформенный период даже в бытовых и лирических песнях. В них чаще, чем прежде, фигурировали люди горькой судьбы, жертвы барского или полицейского произвола. Но зато и чаще звучали в них мотивы социального протеста против крепостного права дворян и бесправия трудящихся. Даже фольклорные варианты некоторых романсов становились популярной народной песней потому, что и в них находила отражение обличительная тенденция. Такова была, например, необычайно широко распространившаяся по необъятной России песня «Вот мчится тройка удалая».  11 В. Д. Бонч-Бруевич. В. И. Ленин об устном народном творчестве.—. «Советская этнография», 1954, № 4, стр. 120.
666


Кто только не напевал ее, кто не кипел возмущением, повторяя ее заключительную фразу о «злых людях», которые «разрознили сердца»? Но немногие знали, что в основе ее лежала мелодия романса, написанного И. А. Рупиным на слова Федора Глинки.
Характерно, что, несмотря на издание стихотворений известных поэтов и распространение романсов, сочиненных талантливыми композиторами, народная песня продолжала жить и звучать повсюду. «Покажите мне народ, у которого бы больше было песен,— писал Н. В. Гоголь.— Наша Украйна звенит песнями. По Волге, от верховья до моря, на всей веренице влекущихся барок заливаются бурлацкие песни. Под песни рубятся из сосновых бревен избы по всей Руси. Под песни мечутся из рук в руки кирпичи, и как грибы вырастают города... Все дорожное, дворянство и недворянство, летит под песни ямщиков...» Песня служила натэоду утешением. Песня вдохновляла его на борьбу. Песня облегчала ему совершение трудового подвига в деле освоения широчайших просторов степных и таежных районов великой русской равнины.
Устное народное творчество отражало общественную психологию трудящихся масс, придавленных крепостным гнетом и скованных патриархальными пережитками, религиозными предрассудками, вековыми суевериями. Поэтому песни, сказы, пословицы содержали в себе нередко противоречивые моменты. Одни из них характеризовали вчерашний день патриархальной деревни, другие — ее будущее. Одни отражали слабые стороны крестьянской общественной психологии, другие — ее сильные стороны. Важно отметить, что по мере обострения классовой борьбы в дореформенной России и расширения освободительного движения за счет включения в него промышленных рабочих и городской бедноты социальные мотивы народного творчества усиливались, а его прогрессивные тенденции возрастали. И это, конечно, отражало определенные сдвиги, происходившие в то время в миропонимании народных масс, еще не озаренном светом политических идей, но тем не менее изменявшемся в направлении, открывавшем возможность восприятия их в будущем. Доказательством этого были участившиеся случаи выступлений вольнодумцев из народа с критикой крепостного строя и политики царизма.
Еще в 20-х годах XIX в. крепостной крестьянин Андрей Лоцманов призывал к освобождению африканских рабов, не забывая, конечно, при этом о своих порабощенных соотечественниках. Недаром ему пришла в голову мысль об организации тайного антикрепостнического общества. Современником Лоц- манова был выходец из подольских крестьян Павел Выгодов- ский (Дунцов), принятый в 1825 г. в Общество соединенных
667


славян. Разделив трагическую судьбу декабристов, он и в Сибири продолжал вести революционную пропаганду, за что спустя 30 лет, в 1855 г., вновь был судим, наказан плетьми и сослан в отдаленные местности Иркутской губернии.
В 1849 г. был арестован и брошен в каземат Шлиссельбург- ской крепости бывший крепостной крестьянин Семен Олейни- чук, читавший украинским крестьянам свой «Исторический рассказ», содержавший острую критику крепостного права. К числу этих крестьян следует отнести и автора повести в стихах «Вести о России». Как явствует из текста этого трактата, автору его было свойственно стремление преодолеть черты наивного монархизма, характерного для патриархального крестьянства *.
Так, несмотря на идейную ограниченность сознания крестьянских масс и незрелость их социальных идеалов, еще в дореформенный период намечались творческие контакты между духовной жизнью народа и передовыми философскими и политическими воззрениями эпохи.
3
Идейные связи и взаимное обогащение национальных культур народов России
Те прогрессивные тенденции, которые проявлялись в быту и культуре русского народа, в той или иной степени наблюдались
и в культурной жизни других народов Предпосылки культурного дореформенной России. Каким бы раз-
г личным ни был в то время уровень
культурного развития этих народов, все они испытывали тогда влияние вызревавших в недрах феодальной системы новых, капиталистических отношений. Разумеется, это влияние сильнее сказывалось в экономически развитых районах, теснее связанных с внутренней Россией и зарубежными европейскими странами. Но для населения более отсталых, преимущественно восточных, окраин империи с вовлечением в орбиту всероссийского рынка открывались пути к более высоким формам хозяйственной деятельности, к усвоению элементов оседлой земледельческой культуры и городского быта, к преодолению вековой замкнутости и феодальной ограниченности во всех сферах об-  11 См. «Вести о России». Повесть в стихах крепостного крестьянина. 1830—1840. Ярославль, 1961.
668


щественной жизни. И как бы ни тормозился этот процесс усилиями местной правящей верхушки и царских колонизаторов, даже в самых глухих ущельях Кавказских гор, пустынных степях Зауралья и таежных просторах Сибири намечались глубокие сдвиги в образе жизни, обычаях и нравах разноплеменных и разноязычных народов. Перемены в хозяйственном и общественном строе неизбежно сопровождались обострением классовых противоречий и усилением классовой борьбы, распространением освободительных идей, неодолимым стремлением к просвещению и культуре. Это расшатывало устои невежества и патриархальщины.
Не следует преувеличивать степени развития этих процессов для первой половины XIX в., но наличие их в какой-то мере явственно обнаруживалось повсюду в нашей стране, и именно это еще тогда создавало почву для приобщения всех народов России к передовой русской культуре и расширения идейных связей между народами. Не только объединение с русским народом в одном государстве и экономическое сотрудничество с ним в рамках общей хозяйственной системы, но и совместное участие в освободительном движении при осознававшемся все сильнее единстве революционных устремлений благоприятствовали культурному общению народов России.
Присоединение к России имело для многих народов далеко идущие последствия в сфере культуры. Заметно стал изменяться облик старых городов. Лабиринты узких переулков уступали место прямым и широким проспектам и бульварам. Дома, прежде стоявшие спиной к улице, поворачивали к ней лицом, и прохожий видел уже не глухие стены, а приветливо распахнутые окна и открытые балконы. Даже в сельских домах кое-где стали появляться застекленные окна, печные трубы. Из внутренней России поскакали на окраины почтовые тройки, а позднее протянулись телеграфные провода. Посетители тифлисских духанов начали читать журналы и газеты. Кавказские горцы и кочевники-казахи перестали опасаться лечебной помощи. Для жителей эстонского города Тарту стал привычным купол построенной у них астрономической обсерватории. В Казани открылась первая типография. В разных сибирских и кавказских городах появились первые аптеки, музеи, публичные библиотеки. Мусульмане, которым служители ислама строго запрещали заниматься изображением человека, впервые за много веков получили возможность оценить неповторимую прелесть творений великих художников.
Но едва ли не самым главным последствием культурного сближения с Россией было для многих народов национальных окраин возникновение светской школы и связанное с этим появление демократической интеллигенции.
669


Светская школа — рычаг
культурного подъема
До XIX в. у многих народов России не было светских школ. В горах Дагестана и Азербайджана, в ногайских и казахских степях, у татар и башкир существовали лишь мусульманские школы, нередко руководимые невежественными служителями ислама. Два-три года мальчики посещали начальные школы (мектебы), где механически зазубривали, не вникая в смысл, арабские тексты из Корана, учась одновременно воспроизводить буквы сложного арабского письма. Некоторые из окончивших мектебы юношей поступали в училища повышенного типа — медресе, предназначенные для подготовки священнослужителей (мулл), духовных судей (кадиев) и письмоводителей. Учащиеся медресе (муталлимы) изучали арабский язык и литературу, логику, духовное право и законоведение, иссушая ум повторением догматов мусульманского богословия и тренируясь в навыках риторики на темы, заимствованные из произведений средневековой арабской схоластики. Получаемые же ими отрывочные сведения по математике и астрономии были столь скудными, что не могли дать даже самого поверхностного представления об основах этих наук.
Палка муллы, нередко гулявшая по спинам муталлимов, была главным аргументом при решении некоторых вопросов, возникавших у наиболее пытливых юношей. Их духовные наставники не поощряли любознательности и свободомыслия. Недаром среди муталлимов бытовала поговорка: «Под ударами палки и буйвол станет муллой». Такая учеба, соединявшаяся с жестокой дисциплиной и слепой покорностью, не приносила ни творческих радостей, ни нравственного удовлетворения, а главное — не прививала любви к книге — источнику знания.
Современник писал о юношах, обреченных проводить время в тесных каменных клетках мектебов: «Длинный ряд детских и юношеских годов проводят они в мусульманской школе — гнездилище мрачного изуверства,—где, по методе, придуманной с целию затормозить развитие умственных способностей, учатся на непонятном для них языке читать Коран, упражняются в начертании непонятных для них письмен» 1.
Сеть мусульманских духовных училищ на первый взгляд была довольно значительной, но каждое училище насчитывало два-три десятка учащихся, а потому в целом они охватывали лишь небольшой процент детей школьного возраста. Так, в Азербайджане в середине XIX в. существовало 299 мектебов и медресе, в которых обучалось всего 4700 человек.
1 27. К. Услар. О распространении грамотности между горцами.— «Сборник сведений о кавказских горцах», вып. III. Тифлис, 1870, разд. IV, стр. 4.
670


Схоластический характер имело обучение и в христианских духовных училищах Грузии и Армении, причем язык, которым пользовались монахи и священники, значительно отличался от живой народной разговорной речи. Монастырские и церковные школы, подобно мектебам и медресе, не могли раскрыть перед юношами все богатства мировой культуры.
Неудивительно, что и в начале XIX в. на многих окраинах Российской империи грамотность, как это было и в допетровской Руси, была почти исключительной привилегией духовного сословия. Даже представители титулованной светской знати нередко не умели ни читать, ни писать. Грузинский князь П. Д. Цицианов писал о своих соотечественниках: «Крайнее невежество здешнего дворянства доходит даже до того, что большая часть оного не знает природного своего языка по правилам...»
Только светская школа могла обеспечить расширение круга образованных людей в такой мере, чтобы у каждого народа сложилась своя демократическая интеллигенция. Тем большее значение имел факт открытия на окраинах империи первых светских школ в начале XIX в.
Через год после присоединения к России Восточной Грузии было открыто двухклассное казенное училище в Тифлисе, преобразованное в 1829 г. в гимназию. В 1813 г. начались занятия в училище Сибирского казачьего войска в Омске, которое с 1845 г. стало именоваться Омским кадетским корпусом. Первое было предназначено «для обучения благородного грузинского юношества», второе — для сыновей знатных казахов. Таким образом, классовый характер этих учебных заведений не подлежит сомнению. Однако они выгодно отличались от духовных училищ и структурой своих учебных планов, и методикой обучения. В Тифлисском училище, например, преподавались русский, грузинский, немецкий и латинский языки, гражданская история, география, арифметика, геометрия, рисование и «учение об обязанностях человека и гражданина». Катехизис и «священная история» занимали явно второстепенное место в учебном процессе.
Царизм нуждался в переводчиках и чиновниках, хорошо знающих быт и нравы порабощенных им народов окраин. С целью подготовки верных и преданных проводников колониальной политики царское правительство расширяло сеть начальных и средних школ в национальных районах. Одновременно практиковалась отправка юношей из числа местной знати в кадетские корпуса, гимназии и университеты, расположенные во внутренних губерниях. Один из военных администраторов на Северном Кавказе, разъясняя смысл такого мероприятия, указывал, что это делается для того, чтобы по возвращении на ро¬
671


дину эти юноши «могли бы действовать на умы единомышленников своих в видах нашего правительства» \
Заметно расширилась сеть учебных заведений на окраинах империи в 30-х годах XIX в. На Украине тогда насчитывалось 27 уездных училищ и 10 гимназий, в Грузии — 4 уездных училища и 1 гимназия. В 1837 г. открылось первое в Дагестане Дербентское уездное училище. Позднее, в начале 50-х годов, появились светские школы в Абхазии, Кабарде, Адыгее. Множилось число уездных училищ и гимназий в Прибалтике, но преподавание здесь велось на немецком языке.
Наряду с этим продолжали существовать и духовные школы. При поддержке царской администрации церковники всячески стремились к распространению на окраинах империи христианской религии, а потому заботились о подготовке миссионеров и священнослужителей из коренных национальностей. Христианизация служила тем же целям, что и русификация населения окраин. Глава христианской церкви в Грузии экзарх Евгений в 1834 г. откровенно писал, что «распространение между горцами христианства, имея целью дело богу приятное, должно вмещать в себе и цель политическую...» В 1836 г. во Владикавказе (ныне Орджоникидзе) было открыто специальное духовное училище для подготовки «образованных священ- ноцерковнослужителей для осетинских приходов». Позднее такие же духовные миссионерские школы насаждались в Поволжье, Приуралье, Сибири.
Однако школьная сеть ширилась в основном за счет увеличения числа светских школ. И какими бы чуждыми народным интересам соображениями ни руководствовалось царское правительство, открывая новые начальные и средние школы в национальных районах страны, объективно они сыграли положительную роль в распространении просвещения и образованности среди народов России. Вопреки русификаторским и колонизаторским намерениям царизма русские светские школы на окраинах способствовали формированию национальной интеллигенции. Читая произведения русских писателей и слушая живые рассказы русских педагогов, пытливые юноши разных национальностей проникались идеями гуманизма и социальной справедливости, характерными для передовой русской культуры. Русская книга была для них в тех условиях единственным средством научного познания мира и приобщения к достижениям европейской цивилизации, к сокровищнице мировой культуры.  11 Государственный архив Краснодарского края (далее — Г АКК), ф. 261, он. 1, д. 584, л. 6. Предписание начальника штаба Кавказской линии в Черномории генерала Трескина от 8 октября 1842 г.
672


Среди русских учителей, обучавших молодых кавказцев, татар, башкир и казахов, было немало истинных поборников просвещения, чуждых великодержавной идеологии царских колонизаторов и беззаветно преданных лучшим прогрессивным традициям русской педагогики. Несмотря на полицейскую опеку и назойливый контроль администрации, эта, но преимуществу разночинная интеллигенция самоотверженно трудилась в самых отдаленных уголках страны, не считаясь с материальными лишениями и отсутствием элементарных условий для творческой деятельности.
В истории культуры казахского народа запечатлено имя учителя Н. Ф. Костылецкого, любимого наставника юных казахов, обучавшихся в Омском кадетском корпусе. «Он отличался независимым характером и... был поклонник идей Белинского и почитатель таланта Гоголя; в своей истории словесности он руководствовался статьями Белинского, что потом одним из гене- ралов-инспекторов, ревизовавших корпус..., было поставлено ему в упрек...» \— так отзывался о Костылецком один из его воспитанников.
В памяти дагестанских горцев сохранилось имя штаб-лекаря И. С. Костемеревского, организовавшего в 1851 г. в ауле Большой Дженгутай первую на Кавказе медицинскую школу для подготовки местных «фельдшерских учеников». Почти полвека прожил Костемеревский в горах Дагестана. В самых отдаленных горных ущельях знали о добром русском медике — «хакиме». Самые застенчивые горянки, скрывавшиеся от посторонних, приходили к нему за лечебной помощью, безбоязненно вручали ему своих больных детей. До тысячи человек в год принимал бесплатно этот русский врач. Но еще больше славы доставила скромному разночинцу его педагогическая деятельность. Десятки горских юношей научились у него читать русские книги, освоили под его руководством четыре правила арифметики, впервые услышали из его уст о железных дорогах и телеграфных линиях, о многолюдных городах, о разных странах, о большом и чудесном мире, который простирался за высокими горными хребтами, скрытый не только пеленой тумана, но и липкой паутиной предрассудков, суеверий, невежества. Пять лет спустя после открытия своей школы Костемеревский опубликовал в газете «Кавказ» своеобразный отчет о своей просветительской деятельности под названием «Опыт распространения русской грамотности среди аварцев»1  2. Это
1 Г. Н. Потанин. Биографические сведения о Валиханове.— «Записки императорского Русского географического общества по отделению этнографии», 1904, т. XXIX, стр. VII.
2 «Кавказ», 25 мая 1858 г.
43 История СССР, т. IV
673


было яркое свидетельство благотворного влияния русской демократической культуры на духовное развитие горско . молодежи.
Если вообще светская школа была невиданным дотоле явлением там, где наука считалась всего-навсего служанкой богословия, а прадедовские обычаи — единственным мерилом моральных ценностей, то совершенно невероятным новшеством казались в таком обществе первые попытки насаждения женского образования. Защитники старины и апостолы невежества смирились с открытием в 1830 г. пансиона для «благородных девиц» в Тифлисе (преобразованного позднее в Закавказский девичий институт), но их религиозной идеологии явно противоречил факт возникновения женских училищ в таких центрах кавказского мусульманства, как Шемаха и Темир-Хан-Шура (ныне Буйнакск). В первом женская школа открылась в 1847 г., во втором — в 1859 г.
Конечно, речь идет лишь о первых ростках, о едва заметных оазисах просвещения в пустыне бескультурья и невежества. В 1856 г. учащиеся составляли по отношению ко всему населению: в Эстонии 0,5%, а в Грузии — 0,4%.
В тех условиях, в каких находились тогда угнетенные народы окраин России, каждая новая светская школа представлялась рычагом культурного подъема. Это осознавали не только энтузиасты-просветители, но и простые люди, пастухи и земледельцы, не прочитавшие за всю свою тяжелую трудовую жизнь ни одной печатной строчки. Десятки жаждущих знания юношей спускались с гор, приезжали из степей, приходили из дремучей тайги, чтобы постучаться в двери русской светской школы и услышать приветливый голос русского учителя. А через несколько лет они гордились первыми своими успехами в овладении основами наук. В Ставропольской гимназии на конкурсе на лучшее сочинение высшей награды были удостоены работы черкеса Адиль-Гирея Кешева «О сатирическом направлении в русской литературе» и осетина Тхостова «Кавказ по сочинениям Марлинского, Пушкина и Лермонтова». А в открытой в Новороссийске «Азиатской школе» молодые горцы «простого происхождения» Тугуз Таитль, Кастемир Кюух и Осман Хачак, по отзыву директора, «сделали хорошие успехи в науках» *. Эти факты заимствованы из архивных документов относящихся к 50-м годам XIX в. Тогда над Кавказскими горами еще пылало зарево кровопролитной войны. Когда же отгремела военная гроза, желание определить своих детей в русскую светскую школу стало обнаруживать еще большее число горцев.  11 ГАКК, ф. 260, on. 1, д. 1490, л. 4.
674


«Дайте нам умереть такими, как мы есть, но сделайте, чтобы наши дети были другими людьми...»,— писали в своем коллективном прошении абхазские крестьяне, обращаясь к начальнику Сухумского военного отдела. Но чаще всего им отвечали, что школы «не могут вместить этих детей, желающих учиться» 1.
«Чтобы наши дети были другими людьми...» Не поразительна ли была эта фраза в устах неграмотных горцев? Не выражала ли она новые духовные запросы, новые культурные потребности, столь необычные для этих людей? И не в том ли было великое значение светской школы на окраинах дореформенной России, что она стимулировала появление и развитие подобных запросов и потребностей?!
Конечно, не одни только начальные и
Университетская наука средние школы способствовали возник- и национальная * ^ ^
интеллигенция новению на окраинах России светской
национальной интеллигенции. Немало содействовали этому университеты и другие высшие учебные заведения. В течение первой половины XIX столетия они появились в Эстонии, Татарии, на Украине.
Основанный в 1802 г. Дерптский (ныне Тартуский) университет был таким высшим учебным заведением в Российской империи, где преподавание велось не на русском языке. Правда, и здесь употреблялся не язык коренных обитателей края — эстонцев, а язык привилегированной феодальной верхушки — немецких баронов. Только ради сотрудничества с ними русский царизм отступил в данном случае от великодержавных принципов своей политики в области образования.
Однако не следует думать, что в стенах Дерптского университета обучались только сыновья прибалтийских немецких баронов. Сюда приезжали для продолжения образования и юноши из других губерний империи; если в начале XIX в. они составляли 15%, то к середине столетия — уже 7з всего здешнего студенчества. В этом тихом уютном городе с его тесными переулками и старинными готическими зданиями можно было встретить среди студентов и русских, и украинцев, и сынов далекого Кавказа. Именно здесь получили высшее образование знаменитый армянский писатель-демократ Хачатур Абовян и либеральный армянский публицист и ученый Степанос Назарян. Особое значение этот университет имел, разумеется, для формирования национальной интеллигенции в Прибалтике. Его воспитанниками были прогрессивные латышские общественные деятели К. Валдемар и К. Барон. Здесь приобщились к науке и начинали свою творческую научную деятельность замеча-  11 ЦГИА Грузинской ССР, ф. 545, д. 986, л. 79.
43* 675


тельные сыны эстонского народа: поэт К. Я. Петерсон и выдающиеся просветители-демократы Ф. Р. Фельман и Ф. Р. Крейц- вальд.
В дореформенное время эстонцев среди дерптского студенчества было, конечно, еще очень мало. Однако деятельность этого университета, расположенного на эстонской земле, оказывала определенное влияние на развитие национальной эстонской культуры. Основанное в 1838 г. по инициативе Фельмана в Дерпте Ученое эстонское общество стало центром по изучению языка, фольклора и материальной культуры эстонского народа. Его издательская деятельность заметно способствовала пробуждению национального самосознания среди коренного населения Эстонии.
Вместе с тем Дерптский университет был не только крупнейшим научным и педагогическим центром Прибалтики, но и выдающимся очагом теоретической мысли общероссийского и даже европейского значения. Труды некоторых его профессоров получили мировое признание. К числу наиболее известных ученых, работавших в этом университете, относятся историк И. Ф. Эверс, астроном В. Я. Струве и его ученики А. Н. Савич и В. Ф. Федоров, физик Б. С. Якоби, медик И. Ф. Мойер и его ученик знаменитый русский хирург Н. И. Пирогов. Воспитанниками этого университета были основоположник эмбриологии К. М. Бэр и выдающийся деятель русской медицины Ф. И. Иноземцев.
На Украине в 1-й половине XIX в. крупнейшим центром научной мысли был Харьковский университет, открытый в 1805 г. За полвека в его стенах получили высшее образование 3 тыс. человек. Кроме того, через созданный при этом университете Училищный комитет харьковская профессура осуществляла руководство всеми начальными и средними школами Украины и Подонья, снабжая учебными пособиями и оказывая методическую, а иногда и материальную помощь почти 250 училищам южных губерний империи.
Выдающееся значение имела деятельность харьковской профессуры в области славянской филологии. Профессор И. И. Срезневский положил своими исследованиями начало славяноведению в России. Его начинания успешно продолжил известный филолог А. А. Потебня.
Хотя преподавание в Харьковском университете велось на русском языке, среди прогрессивно настроенных его работников зрела мысль о предоставлении украинской молодежи права обучаться на родном языке. Так, профессор И. И. Срезневский резко выступал против русификаторской политики царского самодержавия, в защиту равноправия языков всех национальностей империи. «В настоящее время,— писал он
676


в 1834 г.,— нечего доказывать, что язык украинский... есть язык, а не наречие русского или польского, как указывали некоторые, и многие уверены, что этот язык есть один из богатейших языков славянских...» Надо было иметь большое гражданское мужество, чтобы выступить с таким заявлением в период разгула крепостнической реакции перед лицом титулованных проповедников великодержавного шовинизма, покровительствуемых самим императором Николаем «Палкиным».
Вокруг Харьковского университета группировались наиболее решительные поборники украинской национальной культуры из числа местной интеллигенции. Они занимались изучением истории и фольклора родного народа, пытались издавать книги и журналы на украинском языке, выступали с научными докладами и публичными лекциями.
В 1834 г. был открыт Киевский университет, также привлекший к себе внимание украинской интеллигенции. Ректор этого университета М. А. Максимович не только поощрял работу по собиранию украинского фольклора и изучению памятников старины на Украине, но и сам лично принимал в этой работе горячее участие. Труды Максимовича по истории и фольклористике получили широкую известность.
Ряды светской интеллигенции на Украине пополнялись и за счет молодежи, получившей высшее образование в лицеях. Один из них был основан в 1817 г. в Одессе и назывался по имени местного губернатора Ж. Э. Ришелье — Ришельевским. Другой был открыт в Нежине на средства богатого украинского вельможи А. А. Безбородко. Воспитанником Нежинского лицея был Н. В. Гоголь.
На культурную жизнь Поволя^ья и Приуралья заметное влияние оказывал основанный в 1804 г. Казанский университет. Правда, для татар, башкир, чувашей и других коренных обитателей края двери этого храма науки были долгое время закрыты. Только в 1836 г. последовало разрешение на прием 20 местных мусульман на медицинский факультет. В 1849 г. было подтверждено, что молодежь коренных национальностей может рассчитывать на получение университетского диплома только по этой специальности. Доступ на другие факультеты ей был закрыт.
Тем не менее первые татары и башкиры получили высшее образование именно в Казанском университете. И хотя в середине XIX в. их насчитывалось всего несколько десятков человек, они составили ядро будущей светской интеллигенции народов Поволжья и Приуралья.
Некоторые из местных интеллигентов вели в стенах Казанского университета педагогическую и научную работу, преимущественно по кафедре востоковедения. Одним из первых татар¬
677


ских культурных деятелей, связавших свою судьбу с этим университетом, был Ибрагим Хальфин, преподававший татарский язык и трудившийся над составлением татарских букварей и учебников. Позднее в Казанском университете преподавали восточные языки Хусаин Файезханов и Мухаммед Гали Махмудов. Они были видными представителями нарождавшейся татарской интеллигенции.
Казанский университет способствовал развитию идейных и творческих контактов между представителями национальной интеллигенции Поволжья и Кавказа. Здесь долгое время работали известные востоковеды: филолог, составитель азербайджаш ской грамматики (1839 г.) М. М. Казембек и Степанос Назарян.
X. Файезханов и М. Казембек впоследствии были приглашены в Петербургский университет. Когда в 1855 г. были закрыты кафедры востоковедения во всех периферийных университетах, там сложился сильный коллектив ученых-востоковедов. К нему принадлежали азербайджанец М. Д. Топчибашев и грузин Д. И. Чубинов (Чубинашвили). Труды этих профессоров в области восточной филологии не раз бывали отмечены почетной премией Академии наук.
Одним из центров идейной жизни светской армянской интеллигенции был Лазаревский институт восточных языков в Москве. Основанный на средства богатых армянских купцов Лазаревых, он был открыт в 1815 г. и сначала именовался «Армянским Лазаревским училищем». В 1828 г. он получил статут высшего учебного заведения, призванного, как было подчеркнуто в его уставе, «служить двигателем просвещения армян». В предреформенные годы Лазаревский институт стал важным центром передовой армянской общественной мысли. Расположенный в центре Москвы, неподалеку от старейшего русского университета, он сыграл большую роль в укреплении русско-армянских идейных связей. Достаточно вспомнить, что одним из преподавателей Лазаревского института в те годы был идеолог армянской революционной демократии, соратник А. И. Герцена и Н. Г. Чернышевского Микаэл Налбандян.
Для нарождавшейся на окраинах России национальной интеллигенции на первых порах была особенно характерной просветительская деятельность. Просветительство типично для нации, пробуждающейся к активной самостоятельной жизни в условиях ломки устаревшего феодального быта. Просветителей всегда волновали вопросы развития национального языка. Они видели в нем могучее средство культурного общения и идейного сплочения людей, принадлежавших к одному этническому коллективу.
Демократическая культура в борьбе против религиозного мракобесия, косности и невежества
678


Деятели светской национальной интеллигенции на окраинах России также начинали свою культурно-просветительную работу с решения вопросов, относящихся к созданию единого национального языка и новой, доступной для народа литературы.
В условиях дореформенной России эти вопросы приобретали особое значение потому, что многие из населявших ее народов не имели ни своей национальной письменности, ни литературы, ни публицистики.
Родственные русским по языку и культуре украинцы и белорусы без труда пользовались в основном одной и той же письменностью, дополняя ее несколькими необходимыми знаками для передачи некоторых звуков, составляющих специфику данного языка. Но на Кавказе только грузины и армяне издавна имели свои особые алфавиты, отличавшиеся характерным начертанием. Что касается других кавказских народов, то среди них вместе с распространением ислама вошло в употребление арабское письмо. Однако арабский алфавит, отличаясь сложностью начертания, не мог к тому же передать целый ряд специфических звуков многих кавказских языков, а потому оставался чуждым живой народной речи. Поэтому арабское письмо было на Кавказе достоянием лишь небольшой прослойки мусульманского духовенства, а народная масса не владела им и оставалась поголовно неграмотной. То же самое можно сказать
0 народах Поволжья, Приуралья, Казахстана, где любые документы или произведения, написанные по-арабски, имели крайне ограниченное распространение, преимущественно в узком кругу духовных деятелей.
Отсюда следовало, что создание национальной письменности было залогом преодоления культурной отсталости. Именно поэтому формировавшаяся на окраинах России светская национальная интеллигенция считала своей первейшей обязанностью разработку алфавитов и грамматических норм родного языка. С решением этой задачи она связывала перспективы дальнейшего развития своего народа по пути прогресса и просвещения.
Один из выдающихся представителей первого поколения адыгской (черкесской) интеллигенции Адиль-Гирей ( 1821— 1876 гг.) писал: «Создать письмена для адыгского языка могло иметь благодетельное влияние на судьбу этого народа». А знаменитый кабардинский просветитель Шора Ногмов (1794— 1844 гг.) убежденно заявлял: «...придет время, когда в душе грубого горца вспыхнет чудное чувство — светильник жизни — любовь к знанию... Ударит и для нас час, когда мы все примемся за грамоту, книги, письмо» *.  11 И. В. Тресков, Творческое содружество. Нальчик, 1956, стр. 98.
679


В деле научной разработки проблем языка и письменности местным просветителям оказывали большую помощь русские ученые-лингвисты. Известный востоковед Л. Я. Люлье разработал в 1845 г. адыгский алфавит и составил краткую грамматику адыгского языка. В те же годы академик А. М. Шегрен с помощью осетина Петра Жукаева создал новый осетинский алфавит на основе русской графики (до того существовал не получивший распространения осетинский алфавит, составленный на грузинской графической основе в начале XIX в. Иваном Ялгузидзе). Изданная Шегреном в 1844 г. «Осетинская грамматика» стала на долгое время настольной книгой для старшего поколения светской осетинской интеллигенции. Над изучением дагестанских языков в середине XIX в. много потрудился член-корреспондент Российской Академии наук П. К. Уел ар. Участниками его лингвистических изысканий были молодые представители горской демократической интеллигенции: аварец Айдемир Чиркеевский, лезгин Казанфар Зульфагаров и лакец Абдулла Омаров.
Позднее при содействии получивших русское образование черкесов Услар занялся изучением адыгского языка. Совместно с кабардинцем Кази Атажукиным им был составлен на русской графической основе кабардинский алфавит. Пользуясь этим алфавитом, Атажукин издал в 1864 г. первую кабардинскую книгу — сборник народных преданий и рассказов.
Разделяя убеждение кавказских просветителей относительно благодетельного значения национальной письменности, Услар писал: «Туземная письменность не есть искусственная потребность, которую мы силимся создать; эту потребность, совершенно независимо от наших внушений и стараний, сами уже создали горцы или, по крайней мере, передовые люди из числа их...»
К таким передовым людям из числа горцев с полным правом можно отнести дагестанского просветителя Магомеда Хан- диева, который в 50-х годах XIX в. создал аварский алфавит и составил с помощью этого алфавита хрестоматию. Услар посетил этого поборника просвещения в его скромном домике в горном ауле Тинди и высоко оценил его труд. Достойным соратником Хандиева был замечательный кабардинский поэт и ученый Шора Ногмов, который начал с того, что ценой упорного труда освоил премудрость мусульманского богословия и получил звание муллы, а потом, решительно порвав с исламом, посвятил всю свою жизнь научным изысканиям в области филологии и истории. Дружба с русскими педагогами, пятилетнее пребывание в Петербурге, занятия с французским лингвистом Шар- муа и, наконец, доброе знакомство с ученым А. М. Шегреном — все это в совокупности помогло Ногмову овладеть теоретически¬
680


ми основами языкознания. Как только он достиг этого, его тотчас потянуло с берегов Невы к предгорьям Кавказа. Ему хотелось возможно скорее поделиться с соотечественниками драгоценными сокровищами знаний, которыми он овладел с помощью русских друзей. Работоспособность Ногмова была поразительна. В короткий срок он составил кабардинскую азбуку и букварь, использовав принципы русской графики, разработал «начальные правила кабардинской грамматики», подготовил на основе тщательного изучения народных преданий обширный труд, изданный уже после его смерти под названием «История адыгейского народа». А. М. Шегрен назвал эту плодотворную творческую деятельность Ногмова «ученым подвигом». Услар считал его выдающимся просветителем, указавшим кавказским горцам путь культурного прогресса. Он выражал надежду, что в горах Кавказа «Шора-Бек-мурзины и Хандиевы будут появляться все чаще и чаще!» 1
Действительно, несмотря на неприязненное отношение царских чиновников и открытое сопротивление мулл, горская интеллигенция не прекращала борьбы за национальную письменность. Пример кабардинца Ногмова вдохновил абадзеха Умара Берсея. Это был человек удивительной судьбы. Проданный ребенком в рабство египетскому паше, он юношей оказался во Франции, где в течение трех лет обучался в лицее, а потом возвратился на родину, стал военным переводчиком в русском штабе и, наконец, занял должность преподавателя Ставропольской гимназии, в которой к тому времени насчитывалось немало учащихся-горцев. В 1853 г. Умар Берсей издал в Тифлисе первый черкесский букварь и составил грамматику черкесского языка.
Вопросам развития национальных языков уделяли большое внимание и культурные деятели тех народов, которые имели свою письменность, но перед которыми стояла задача возрождения светской национальной литературы. Разработкой грамматических правил своих родных языков занимались грузинский царевич Иоанн Багратиони, Соломон Додашвили, бурятский просветитель Доржи Банзаров, украинский филолог А. Павловский и татарский ученый X. Файезханов. Делом всей своей жизни сделал борьбу за коренную языковую реформу армянский просветитель-демократ Хачатур Абовян. До него в армянской литературе господствовал древнецерковный язык (грабар). Он настолько отличался от языка, на котором армяне говорили в XIX в., что по существу делал не доступными для народа книжные богатства, препятствуя распространению просвещения среди трудящихся масс. Абовян решительно высту¬
1 Д. Трунов. Свет из России. Махачкала, 1956, стр. 141.
681


пил за внедрение в литературу живой народной речи. В его произведениях она заискрилась всеми цветами радуги, зажурчала вешним ручьем. Соотечественники Абовяна полностью оценили величайшую пользу печатного слова, полюбили книгу, ставшую для них близкой и понятной. Абовян по праву считается основоположником нового литературного армянского языка и новой армянской литературы.
Дело, начатое Абовяном, продолжил позднее армянский революционер-демократ Микаэл Налбандян. Со свойственной ему страстностью он отстаивал идею закономерности развития национального языка. «Нечего и говорить,— писал он,— что изменение исторических и естественных условий должно отразиться и на языке... Язык принадлежит всему народу. Он формируется или изменяется самим народом...» 1
Было бы неправильно думать, что борьба по вопросам языка и письменности имела академический характер и интересовала только одних филологов. В условиях, когда грамотность и образование были привилегией феодально-клерикальной верхушки, препятствовавшей народному просвещению, эта борьба наполнялась социально-политическим содержанием и приобретала ярко выраженную классовую направленность.
И мусульманское, и христианское духовенство всячески препятствовало расширению светского образования, не. без основания усматривая в нем серьезную опасность для своего привилегированного положения.
Стремление открыть для родного народа путь к знанию, к светскому образованию неизбежно вовлекало просветителей в упорную и напряженную идейную борьбу с защитниками старины, косности, отживших форм социальной жизни и устаревших воззрений.
Повсюду в пределах крепостнической Рос- деятельностьЯ сийской империи духовенство стремилось
просветителей подчинить своему влиянию сознание народ¬
ных масс. Религия была едва ли не главным средством воспитания трудящихся в духе покорности эксплуататорским классам. В религиозном мировоззрении идеологи этих классов видели мощную плотину, предотвращавшую проникновение в сознание народа революционных и освободительных идей. Поэтому неудивительно, что деятелям нарождавшейся демократической интеллигенции национальных районов России неминуемо приходилось вступать в бой с духовенством, разоблачая сковывающее свободу мысли и тормозящее культурный прогресс влияние религиозной идеологии.
1 М. Налбандян. Избранные философские и общественно-политические произведения. М., 1954, стр. 556.
682


М. Л. Налбандян
Эстонский просветитель Ф. Р. Крейцвальд направлял острие своей сатиры против лютеранских пасторов, призывавших свою паству к повиновению немецким баронам. Его книга «Рейнеке-Лис» показывала корыстолюбие и косность духовенства. Великий украинский революционер-демократ Т. Г. Шевченко не раз поднимал гневный голос против церковных мракобесов, подвергая уничтожающей критике сочинения апологетов поповщины и крепостничества.
Следуя примеру средневековых инквизиторов, армянские монахи вели беспощадную и гнусную травлю Хачатура Абовя- на, посягнувшего на их монополию в отношении литературы и книгоиздательства. Уйдя ранним апрельским утром 1848 г. из дома, он исчез навсегда. Следов его не нашли, но мрачная тень креста всякий раз вставала перед глазами тех, кто пытался разгадать тайну гибели этого просветителя-демократа. Шесть лет спустя католикос армян Нерсес добился от царских властей распоряжения об аресте другого ненавистного церковникам вольнодумца Микаэла Налбандяна. И ему пришлось вести ожесточенную идейную борьбу с косными и злобными монахами.
683


Он отчетливо сознавал неизбежность и закономерность этой борьбы. «Защитники старых понятий,— писал он,— никогда не согласятся мирно отступить перед новыми идеями... Новое должно с борьбой водрузить знамя на развалинах старого...»
В произведении «Мхитар Себастаци и мхитаристы» Нал- бандян разоблачил легенды о якобы прогрессивном значении пропагандистской деятельности монахов-мхитаристов, утвердившихся еще в XVIII в. близ Венеции под эгидой римского папы. С неменьшей непримиримостью относился Налбандян и к другой, соперничавшей с армяно-католйками группировке армянских церковников — так называемой армяно-григорианской церкви, оплотом которой был известней Эчмиадзинский монастырь близ Еревана. Смело разоблачал он истинную сущность всякой религии, одурманивающей сознание народных масс: «Религия воздействует на бедный и наивно мыслящий народ так, как гашиш на организм человека. Поэтому мы должны уничтожить религию и очистить от нее армянскую ниву» 1.
Больно уязвлял мусульманское духовенство жалом сатиры азербайджанский философ-материалист и просветитель М. Ф. Ахундов. В своих трудах и пьесах, являвшихся первыми образцами азербайджанской драматургии, он высмеивал невежество и тунеядство мулл и феодалов. Этим же сюжетам посвятил свои сатирические стихи и азербайджанский поэт Касум- бек Закир, современник и единомышленник Ахундова.
Столь же глубокий анализ реакционной роли ислама в истории культуры дал выдающийся казахский просветитель Чо- кан Валиханов. Указывая на губительное влияние, какое оказало на культурную жизнь народов Средней Азии длительное господство ислама, он писал: «В самой просвещенной и богатой стране древнего Востока... теперь господствует невежество и бедность более чем где-нибудь. Библиотеки Самарканда, Ташкента, Ферганы (в Кокандском ханстве), Хивы, Бухары, обсерватория в Самарканде безвозвратно погибли под беспощадною рукою татарского вандализма и бухарской инквизиции, которая предала проклятию всякое знание, кроме религиозного...» Отсюда Валиханов делал вывод о том, что казахам нечего ждать от мусульманского духовенства, кроме «мертвой схоластики, способной только тормозить развитие мысли и чувства...» 1 2.
1 См. X. //. Момджян. Общественно-политические воззрения Микаэла Налбандяна.— «Вопросы истории», 1954, № 12, стр. 49.
2' «Записки императорского Русского географического общества по отделу этнографии», вып. XXIX, 1904, стр. 41.
684


М. Ф. Ахундов
Сила феодально-клерикальной идеологии заключалась в том, что это была идеология господствующего в царской империи класса крупных землевладельцев. Демократическим идеалам просветителей в данном случае противостояли феодальная мораль и феодальная этика, основанная на признании права сильного и преимуществ, обусловленных знатностью происхождения. Как правило, просветители отвергали устаревшие представления об извечности отношений личной зависимости и привилегий «благородства»; они подчеркивали классовый характер подобных представлений. Так, Чокан Валиханов писал по этому поводу: «На мнения же привилегированных классов общества следует смотреть не иначе, как на отрицательное выражение истинных народных нужд, ибо интересы знатных и богатых людей, даже в обществах высокоцивилизованных, бывают большей частью враждебны интересам массы, большинства».
Обличая произвол и алчность феодальных эксплуататоров, деятели национальной демократической интеллигенции, естественно, искали пути и способы ликвидации социальной неспра-
685


ведливости. Большинство из них в дореформенный период продолжало оставаться на позициях мирного просветительства, питая надежду на смягчение нравов и улучшение участи трудящихся по мере успехов просвещения и распространения образованности. Лишь немногие находили в себе способность пре¬
Основные линии развития
национальных культур в дореформенный период
одолеть эти наивные иллюзии и подняться до революционного демократизма. Правда, среди таких немногих были мыслители и общественные деятели, подобные Тарасу Шевченко и Микаэлу Налбандяну. Они оказали огромное влияние на развитие идейной жизни своего родного народа и оставили глубокий след в общероссийском освободительном движении.
Формирование светской интеллигенции и ее энергичная просветительская деятельность способствовали возникновению художественной литературы и публицистики у тех народов дореформенной России, которые их не имели, и дальнейшему развитию литературной жизни там, где она зародилась в минувшие эпохи.
Новым явлением в культурном развитии народов Прибалтики было зарождение национальной демократической литературы. Естественно, что ей была свойственна определенная антифеодальная направленность. Еще в первой четверти XIX в. К. Я. Петерсон с гордостью называл себя крестьянским поэтом и смело вводил в эстонскую литературу мотивы и образы народной поэзии. Героями его произведений были не рыцари и монархи, а люди труда — пастухи и земледельцы. В его стихах звучала живая народная речь. Петерсон о многом мечтал, но мало успел свершить. Он был молод и одинок. Тяжкие лишения свели его в могилу в возрасте 21 года.
Подлинными основоположниками эстонской демократической литературы были Ф. Р. Фельман и Ф. Р. Крейцвальд. Расцвет их творческой деятельности относится к 40-м годам XIX в. В своих поэмах и рассказах они обличали паразитизм баронов- помещиков, противопоставляя ему трудолюбие крестьян. В их произведениях была впервые дана подлинно реалистическая картина жизни эстонской деревни того времени. Литовский поэт Антанас Страздас также клеймил угнетателей народа и пропагандировал идеи свободы и гуманизма.
В 40-х годах XIX в. начал свою литературную деятельность писатель В. И. Дунин-Марцинкевич, отразивший в своих сентиментально-дидактических поэмах быт белорусской крепостной деревни. В следующем десятилетии белорусская демократическая интеллигенция выдвигает ряд новых писателей и публицистов. Наиболее выдающимся из них был революционер- демократ Кастусь Калиновский, с именем которого связано издание нелегальной газеты «Мужицкая правда».
686


На Украине одним из первых обратился к живой народной речи писатель И. П. Котляревский. Еще на рубеже XIX в. он стал известен талантливой переработкой классической поэмы Вергилия «Энеида». Позднее получили распространение пьесы Котляревского «Наталка-Полтавка» и «Солдат-чародей». На сюжет первой из них композитор Н. В. Лысенко написал впоследствии музыку, и она стала популярнейшей украинской оперой, с успехом исполняющейся и поныне.
Реалистические тенденции, заметные уже в произведениях Котляревского, значительно ярче проявились в творчестве Г. Ф. Квитка, выступавшего под псевдонимом «Грицько Ос- новъяненко». Его повесть «Маруся» и комедия «Шельменко- денщик» привлекали внимание именно этой реалистической манерой описания событий и характеров. Заслугой Квитки было также основание в Харькове первого украинского театрального коллектива.
Процесс становления новой украинской литературы и формирования литературного языка завершила творческая деятельность великого народного поэта и мыслителя-революционе- ра Т. Г. Шевченко. Его произведения знаменовали победу критического реализма в украинской литературе.
Новым явлением в культурной жизни украинского общества было развитие национальной журналистики и публицистики. Первой на Украине газетой были «Харьковские известия», выходившие в свет в 1817—1824 гг. К тому же периоду относится издание журналов «Украинский вестник» и «Харьковский Демокрит».
В 30—40-х годах XIX в. наиболее популярными среди украинской интеллигенции были альманахи «Киевлянин» и «Молодик».
В украинской публицистике первоначально господствующим было дворянско-монархическое направление. Идеализация украинской старшины и гетманщины была характерна для анонимной «Истории руссов», рукописные экземпляры которой еще с 20-х годов XIX в. распространялись среди националистически настроенной украинской шляхты.
Против апологетов крепостничества и проповедников национальной исключительности резко выступил Т. Г. Шевченко. Когда дворянский публицист и историк А. Скальковский опубликовал гнусный памфлет, имевший целью очернить память борцов против панской неволи — гайдамаков, Шевченко дал ему достойную отповедь. Обращаясь к защитникам панства, он заявлял, что гайдамаки боролись
За святую правду-волю,
За народ, что вами скован...
687


В начале XIX в. была очень сильна феодально-монархическая тенденция в грузинской публицистике и историографии. Оплакивая утрату своих политических привилегий, которых они лишились с присоединением Грузии к России, некоторые дворянские деятели часто обращались к воспоминаниям о прошлом, всячески идеализируя при этом феодальные порядки, господствовавшие на их родине в минувшие эпохи. Такая идеализация прошлого была особенно характерна для грузинских царевичей и князей, подвергшихся репрессиям со стороны царского правительства. Многие из них были высланы из Грузии на север, во внутреннюю Россию. В их числе были последние представители царского дома Багратионов, составившие в Петербурге тесный кружок, ставший одним из главных центров грузинской дворянской интеллигенции. Большую роль в этом кружке играл Теймураз Багратиони, автор нескольких сочинений по истории Грузинского царства, получивших высокую оценку уче- ных-ориенталистов того времени.
Типичные для грузинского дворянства настроения грусти и разочарования питали и грузинскую поэзию первых десятилетий XIX в. Именно этим объясняется романтический колорит творчества таких выдающихся грузинских поэтов той эпохи, как Александр Чавчавадзе и Григорий Орбелиани.
Несмотря на известную дворянскую ограниченность, грузинским поэтам-романтикам были присущи вольнолюбивые устремления и глубокие патриотические чувства. Это особенно заметно у популярнейшего национального поэта дореформенной Грузии Николоза Бараташвили. В его стихах нередко слышались мотивы грусти и печали, но его не оставляла мысль о служении страдающей Родине. Не уход от жизни, а деятельное участие в судьбах народа проповедовал Бараташвили. Каждого соотечественника он призывал «быть своей страны полезным гражданином» и восклицал:
Тот жалок, кто живой похож на мертвеца!
Любовь к Родине и придавала ему уверенность в том, что скоро
Наступит солнечное утро И разгонит мрак повсюду...
Этот последний из грузинских поэтов романтиков стоял на рубеже двух этапов в развитии грузинской литературы. С середины XIX в. романтизм начинает уступать в ней реалистическому направлению. Написанная в предреформенные годы повесть Даниэла Чонкадзе «Сурамская крепость», обличавшая произвол и насилия крепостников, знаменовала собой первый крупный успех критического реализма в Грузии.
688


В первые десятилетия века возникла грузинская журналистика. В 1819 г. вышел в свет первый номер еженедельной «Сакартвелос газети» («Газета Грузии»). 10 лет спустя начали печататься на грузинском языке «Литературные приложения» к газете «Тифлисские ведомости». Редактировал их прогрессивный общественный деятель и мыслитель Соломон Додашвили, которого называют родоначальником грузинской журналистики. В 1852 г. появился первый номер грузинского журнала «Цискари» («Заря»). Его редактору — писателю Георгию Эри- стави — принадлежит честь основания первого грузинского драматического театра и создания первых произведений, положивших начало развитию грузинской бытовой драмы.
На страницах «Цискари» были напечатаны первые повести выдающихся грузинских писателей-реалистов: Д. Чонкадзе, И. Чавчавадзе, А. Церетели. В первые годы своего существования этот журнал был боевым органом передовой грузинской интеллигенции.
По пути реализма развивалась и новая армянская художественная литература. Крупным достижением ее был роман Хачатура Абовяна «Раны Армении». Это была волнующая книга о тяжких страданиях армян под шахским владычеством, об их самоотверженной борьбе за освобождение от иноземного гнета. Автор старался пробудить в соотечественниках чувство национального достоинства. Он был первым армянским писателем, который, отвергнув окостеневший язык церковников (грабар), стал разговаривать с читателями на понятном для них народном языке (ашхарабаре). Недаром церковные деятели всячески препятствовали изданию этого романа. Он был напечатан только спустя 10 лет после гибели Абовяна. Но еще до этого многие грамотные армяне познакомились с ним в рукописи.
С трудом пробивались ростки светской литературы там, где господствовала мистическо-философская поэзия, отражавшая идеологию воинствующего исламизма. Так, в азербайджанской литературе еще в первой четверти XIX в. сильны были традиции мусульманского средневековья, находившие воплощение и в исторических хрониках, прославлявших местных ханов, и в стихах придворных поэтов, воспевавших могущество восточных деспотов — шаха и султана, и в поучениях шейхов и улемов, призывавших «правоверных» к защите догматов ислама.
Первым из азербайджанских писателей попытался встать на новый путь и порвать с устаревшими литературными традициями и канонами Аббас-Кули Бакиханов (1794—1847 гг.). Хотя в некоторых его философских сочинениях и ощущается влияние религиозных догм и средневековой арабской схоластики, а сам он умер во время паломничества к мусульманским святыням Мекки, этот выдающийся мыслитель и историк принадлежит
44 История СССР, т. IV
689


уже к числу деятелей светской интеллигенции Азербайджана, постепенно преодолевавших унаследованные от прошлого предрассудки. Недаром он высоко ценил произведения современных ему русских и западноевропейских писателей, а также совершил длительную поездку по России, Украине, Прибалтике, Польше.
Перу Бакиханова принадлежит книга «Гюлистан-Ирам» («Райский цветник»)—обзор истории Азербайджана и Дагестана, доведенный до Гюлистанского мира 1813 г. Он же был автором философско-этических, филологических и педагогических сочинений, в которых пропагандировал любовь к знанию и уважение к труду.
Одно из сочинений Бакиханова называется «Техзиб-уль-Ах- лак» («Улучшение нравов»). Название это весьма точно выражает дидактическую направленность его творческой деятельности и вместе с тем умеренность политических воззрений. Призывая к смягчению социальных противоречий, он одновременно предупреждает против опасности, какую таит в себе «чрезмерная свобода». Осуждая неограниченный произвол беков и ханов, он не ставит вопроса о полной ликвидации личной зависимости крестьян. Разоблачая невежество и фанатизм духовенства, он не выступает против религии вообще, нередко подкрепляя свои собственные рассуждения ссылками на Коран и богословские книги.
Бакиханов писал и стихи, напоминавшие романтические восточные газели и построенные по канонам арабской и фарсийской лирической поэзии. Они привлекали внимание глубиной и непосредственностью чувств, богатством образов, а также изяществом стиля и формы. Некоторые из этих стихов были впоследствии переведены на немецкий язык и опубликованы Фридрихом Боденштедтом.
Более решительный шаг вперед был сделан представителями азербайджанской разночинной интеллигенции. Они смелее и последовательнее боролись против враждебной прогрессу и демократии феодально-клерикальной идеологии, против жестокого произвола беков и царских чиновников.
Поэт Мирза-Шафи-Вазех (1794—1852 гг.), уйдя юношей из медресе, навсегда порвал со своими духовными наставниками и открыто объявил себя их идейным противником. Он призывал женщин-мусульманок сбросить чадру и отрешиться от дурмана суеверий.
Выдающийся азербайджанский просветитель Мирза-Фатали Ахундов (1812—1878 гг.) также отказался еще в молодости от духовной карьеры и посвятил себя педагогической и литературной деятельности. С его именем связано возникновение в Азербайджане новых литературных жанров: художественной прозы
690


и драматургии. Его стихи, повести и комедии заложили прочную основу новой, светской азербайджанской литературы. Благодаря ему азербайджанский национальный театр с первых дней своего существования воспринял обличительные традиции мольеров- ского театра.
Вместе с Шафи-Вазехом и Бакихановым Ахундов был деятельным участником первого содружества светской азербайджанской интеллигенции, известного под названием «Диванихик- мет» («Кружка мудрости»). Но в отличие от Бакиханова Ахундов смотрел на мир глазами убежденного материалиста, хотя и оставался идеалистом в истолковании общественных явлений. Муллы и шейхи проклинали его — он не скрывал, что считает религию ислама основной причиной культурной отсталости народов Востока. «Я все религии считаю легендой и вымыслом»,— заявлял он.
Если Бакиханов ратовал за смягчение феодальных повинностей крестьян и призывал администраторов к гуманности, то Ахундов требовал уничтожения деспотизма монархов и их наместников, ликвидации сословных привилегий ханско-бекской верхушки. «Наша цель,— писал он,— заключается в том, чтобы высоко поднять знамя свободы, справедливости и дать народу возможность спокойно строить свою жизнь, идти к благоденствию и достичь зажиточного существования». Это была программа его деятельности.
XIX век был ознаменован значительными сдвигами и в устном поэтическом творчестве многих народов дореформенной России. Это особенно важно отметить, когда речь заходит о народах, не имевших еще тогда своей письменности.
Отражая нараставший процесс обострения классовой борьбы, народная поэзия обогащалась мотивами социального протеста. Наряду с певцами-сказителями, передававшими из поколения в поколение старинные предания, все чаще выступали певцы- импровизаторы, слагавшие стихи и песни, созвучные современности. Они пели о тяжкой доле трудящихся, о жестокости и тунеядстве богачей, о народных мстителях и героях борьбы за свободу. У горцев Западного Кавказа их называли «гегуако» или «джегуако». Они были едва ли не единственными мужчинами в горах, не носившими оружия. Но спесивые и надменные горские князья нередко боялись их больше, чем вооруженных своих соперников. Их меткое слово было опаснее стрелы и пробивало любой панцирь. Современник, побывавший в то время у адыгов, рассказывал о «джегуако»: «Этих патриархальных певцов уважают и боятся. Каждый хороший или плохой поступок, храбрость и трусость, корыстолюбие и скупость, красота и любовь... находят своих панегиристов или бесподобных сатириков».
44* 691


В Дагестане были тогда поэты, получившие духовное образование и писавшие по-арабски. Таковы были, например, известные среди кумыков Гаджи-Юсуф-эфенди из Аксая и Ид- рис-эфенди из Эндирея. Однако их произведения могли читать немногие: они были написаны арабской вязью и по содержанию своему не отвечали думам и чаяньям трудящихся. Отвлеченные религиозно-мистические размышления не привлекали простых людей, мечтавших о свободе и земных радостях. Дагестанские горцы предпочитали слушать песни, какие слагали народные поэты-импровизаторы: лезгин Етим-Эмин, даргинец Омарла Ба- тырай, кумык Ирчи-Казак. Эти певцы подвергались гонениям со стороны местных феодальных владетелей. Ирчи-Казак, например, по доносу шамхала Тарковского был даже сослан в Сибирь. Но зато они пользовались любовью и уважением народа, и песни их, хотя и не были записаны на бумаге, передавались из уст в уста и вольными птицами перелетали из аула в аул.
Все громче звучал голос народных певцов Казахстана — «жы- рау» или «акынов». В памяти казахского народа сохранились песни Жанкиси-жырау, обличавшие ханский произвол, и песни Махамбета Утемисова, призывавшего бедняков-кочевников к восстанию против угнетателей.
Успехи устной народнрй поэзии представляли собой определенное культурное достижение бесписьменных народов. Они свидетельствовали о том, что эти народы уже достигли той ступени развития, которая вплотную подводит их к созданию национальной письменности и литературы. Появление же антифеодальных тенденций в кавказском и казахском фольклоре было показателем роста элементов демократической культуры даже на далеких окраинах дореформенной России.
Несколько медленнее протекал тот же процесс у народов Средней Азии, не входивших тогда в состав России и не имевших поэтому с ней прочных культурных связей. Здесь и в первой половине XIX в. господствовала в литературе религиозномистическая поэзия. Она пользовалась покровительством местных ханов и мусульманских богословов. Нередко сами феодальные властители вроде кокандского Умар-хана сочиняли стихи, навеянные размышлениями о бренности мирской жизни и фатальной обреченности всего земного. Такие настроения были весьма типичными для местных феодально-клерикальных деятелей в обстановке беспрерывных ханских междоусобиц и нашествий иноземных завоевателей.
Конечно, кочевники и земледельцы Средней Азии не знали стихов, написанных придворными поэтами. Наполненные арабизмами и богословскими мусульманскими терминами, эти стихи воспринимались простыми людьми как обрывки речи чужеземцев. В дымных юртах и глинобитных хижинах, на шумном
692


базаре и в тесной чайхане звучали иные стихи. Они были лишены изящности романтических газелей и порой даже не очень складны. Но в них слышались стоны рабов, жалобы гонимых, а порой и гневные возгласы против ханского произвола.
«Расплаты час придет!»—пророчески восклицал туркмен^ ский народный поэт Мамед-Вели Кемине, бросая эти слова прямо в лицо угнетателям народа. И как ни старались заглушить такие голоса муллы и ханские прислужники, именно от этих мужественных, хотя и одиноких в то время голосов ведет свое начало демократическая тенденция узбекской, таджикской и туркменской литературы, заметно проявившая себя позднее, на исходе XIX в., в иных исторических условиях.
Естественно, что идеологи русского само- Поборники дружбы державия и крепостничества поддержива- и ратства народов ли феодально-клерикальных деятелей окраин России в их борьбе против демократических и освободительных идей, получавших все более широкое распространение. Небезызвестный Фаддей Булгарин дал на страницах своего романа «Иван Выжигин» идиллическое описание кочевого казахского аула. Безмятежно и в полном довольстве проводят свои дни кочевники под покровительством отечески заботящегося о них великодушного Арсалан-султана. Даже многоженство и межродовые распри представлялись Булгарину сравнительно безобидными явлениями, неспособными нарушить патриархальный порядок и прелесть поэтической кочевой жизни. Нет сомнения, что такая, заведомо фальшивая картина жизни степня- ков-кочевников должна была, по замыслу автора, убедить читателей в том, насколько благодетельны для казахского народа те отсталые формы общественной и культурной жизни, к консервации которых стремился царизм.
Преднамеренной идеализацией патриархально-феодального быта и восхвалением моральных достоинств, якобы присущих местной знати, реакционно настроенные русские дворянские литераторы тормозили идейное развитие национальной интеллигенции и препятствовали росту элементов демократической культуры на окраинах дореформенной России. Зато передовая русская культура вследствие своей высокой идейной насыщенности и глубокой народности, наоборот, оказывала революционизирующее воздействие на культурную жизнь других народов. Разумеется, оно прежде всего сказывалось на тех народах, которые раньше других были объединены с русским народом в одном государстве и развивались с ним уже давно в рамках общей экономической системы. Особенно же способствовали укреплению идейных связей между народами их совместное участие в освободительном движении и растущее единство революционных устремлений.
693


Представители национальной демократической интеллигенции искали и находили моральную поддержку у прогрессивной части русского общества. Эта поддержка вдохновляла ее на борьбу и против великодержавной политики царизма, и против местной феодально-клерикальной реакции. Русская классическая литература и прогрессивная публицистика были для национальных писателей и мыслителей сокровищницами идей и образов, школой художественного реализма, примером беззаветного служения народу.
Понятно, что особенно плодотворным было культурное общение русской и украинской интеллигенции. Языковое родство и общность исторических судеб играли при этом немалую роль.
Если на украинского писателя И. П. Котляревского оказали благотворное влршние русские литераторы XVIII в. и в его произведениях подчас ощущалась фонвизинская манера разработки комедийных сюжетов, то Г. Ф. Квитка был лично связан с В. А. Жуковским и испытал воздействие идей и художественных приемов Н. В. Гоголя. Кстати, свой роман «Пан Халявский», получивший высокую оценку Белинского, Квитка написал по- русски.
Тесные узы связывали с деятелями русской культуры великого народного поэта Украины Т. Г. Шевченко. Художники К. П. Брюллов и А. Г. Венецианов помогли Шевченко освободиться от крепостной зависимости. Личное знакомство с петрашевцами и трогательная дружба с великим русским актером М. С. Щепкиным, как и задушевные беседы с Н. Г. Чернышевским, немало способствовали формированию мировоззрения Шевченко. Резко выступая против всех, кто пытался посеять рознь между русскими и украинцами, Шевченко выступал страстным поборником дружбы и братства двух славянских народов. Вместе с тем во время своей оренбургской ссылки он с глубоким сочувствием относился к угнетенному царизмом казахскому народу, что нашло отражение в целой серии его картин и рисунков. Характерной чертой литературного творчества Шевченко было то, что ряд замечательных произведений он написал по-русски, что свидетельствовало о тесном культурном содружестве русской и украинской интеллигенции.
Глубоко осознано было единство национальных устремлений русского и украинского народов Пушкиным и Гоголем. Первый воспел совместную борьбу народов Украины и России против шведских захватчиков, а второй обогатил русскую литературу яркими картинами и образами, заимствованными из самых глубин украинской народной поэзии, и раскрыл перед русской общественностью величие героической эпопеи освободительной борьбы украинского народа против панского гнета. Немеркнущие образы Тараса Бульбы и его славных соратников навсегда
694


остались в галерее самых популярных героев русской литературы, а воспоминания об их подвигах до сих пор пробуждают патриотические чувства в сердцах не только украинских, но и русских читателей.
Крепли и расширялись культурные связи между русской и эстонской интеллигенцией. Глубокой симпатией к народам Прибалтики и восхищением их упорной борьбой с немецкими рыцарями отличались повести писателей декабристов: В. Кюхельбекера («Адо») и Н. Бестужева («Гуго фон Брахт»). О давней близости русских и коренных обитателей Прибалтики писал в своих рассказах эстонский учитель Ю. Соммер (СувеЯан). «Русское сердце и русская душа» — так назывался один из этих рассказов, опубликованный в 1841 г. Общность национальных интересов русского и эстонского народов подчеркивал Ф. Р. Крейц- вальд в поэме «Война», написанной под впечатлением нападения англо-французского флота на балтийские порты России в 1854 г.
Приобщение к передовой русской культуре идейно обогащало светскую интеллигенцию Кавказа. Особое значение имели при этом личные контакты местных деятелей культуры с выдающимися русскими писателями и публицистами.
Современники отмечали «самую искреннюю, сильную, теплую дружбу», характеризовавшую отношения А. Г. Чавчавадзе и А. С. Грибоедова. В доме Чавчавадзе Грибоедов познакомился с грузинским драматургом Г. Эристави, который впоследствии перевел на грузинский язык комедию «Горе от ума». Кстати, начал писать эту комедию Грибоедов на Кавказе. Белинский считал, что это не случайно. «Грибоедов,— писал он,— создал на Кавказе свое „Горе от ума4': дикая и величавая природа этой страны, кипучая жизнь и суровая поэзия ее сынов вдохновили его оскорбленное человеческое чувство на изображение апатического, ничтожного круга Фамусовых, Скалозубов, Загорецких, Хлестовых, Тугоуховских, Репетиловых, Молчалиных — этих карикатур на природу человеческую...» Ч
Под впечатлением бесед со своими тифлисскими друзьями Грибоедов задумал написать романтическую поэму «Грузинская ночь» и поэму «Кальянчи» о грузинском юноше, проданном в рабство. Преждевременная смерть не позволила ему осуществить свои творческие замыслы.
По словам* современника, горевавшего о гибели Грибоедова, «Грузия была настоящим поприщем его деятельности, здесь он провел лучшее время своей жизни в трудах литературных и по службе. Он любил Грузию так пламенно, так чисто, как редкие любят даже родину свою». Женитьбой на дочери Александра  11 В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. TV. М., 1954, стр. 543-544.
695


Чавчавадзе Нине Грибоедов еще прочнее закрепил узы дружбы и братства, которые связывали его с лучшей частью местного общества. И многие образованные грузины разделяли безутешную печаль рано овдовевшей Нины, запечатленную в проникновенных словах, высеченных на памятнике, воздвигнутом ею на могиле мужа: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя».
Дважды посетил Кавказ великий русский поэт А. С. Пушкин. Его первый приезд туда был ознаменован романтической поэмой «Кавказский пленник», второй нашел отражение в реалистических зарисовках, украшающих страницы «Путешествия в Арзрум». Почитателями пушкинской музы были многие грузинские поэты того времени. Его стихи переводил Александр Чавчавадзе. Они печатались в переводе в грузинском журнале «Цискари». В свою очередь сам Пушкин вдохновлялся грузинской поэзией. Он с увлечением слушал грузинские народные песни, просил своих тифлисских знакомых перевести на русский язык стихотворение грузинского поэта Д. Туманишвили. Белинский писал потом: «С легкой руки Пушкина Кавказ сделался для русских заветною страною не только широкой, раздольной воли, но и неисчерпаемой поэзии, страною кипучей жизни и смелых мечтаний! Муза Пушкина как бы освятила давно уже на деле существовавшее родство России с этим краем».
Величественные картины природы Кавказа и своеобразная культура населявших его народов, их непреклонная воля к не- зависимости и свободе щедро обогатили творческую мысль М. Ю. Лермонтова, придали новые яркие краски его поэтической палитре.
Огромное значение для развития русско-кавказских идейных связей имело пребывание на Кавказе ссыльных декабристов. В доме Александра Чавчавадзе и в других домах старого Тифлиса они встречались с молодыми грузинскими поэтами Григо- лом Орбелиани и Николозом Бараташвили, философом Додашвили — представителями прогрессивной грузинской общественности. И нельзя, разумеется, считать случайностью, что впоследствии царские жандармы нашли у Соломона Додашвили копию письма Кондратия Рылеева, а в литературном приложении к «Тифлисским ведомостям» печаталось стихотворение Гри- гола Орбелиани «Исповедь Гиви Амилахвари», представлявшее по существу авторизованный перевод «Исповеди Наливайки» того же Рылеева.
Большое место занимала кавказская тематика в творчестве писателя-декабриста А. А. Бестужева (Марлинского). Его повести «Аммалат-бек» и «Мулла Нур» привлекли внимание русских читателей романтическим описанием подвигов, совершаемых мужественными и гордыми людьми, выросшими среди суровой
696


стихии лесов и гор. С уважением относился Бестужев к обычаям и преданиям кавказцев. Отбывая солдатскую службу в Дербентском гарнизоне, он хорошо изучил азербайджанский язык и свободно объяснялся с коренными жителями города. По свидетельству современника, Бестужев «никогда не отказывал в помощи словом и делом всякому нуждающемуся азиатцу». Неудивительно, что местные жители его очень любили, принимали живое участие в его судьбе и дружески называли его «Искендер- беком». Когда же ему пришлось покинуть Дербент, большая толпа провожала его верст за двадцать от города с песнями и плясками, стараясь «всячески выразить свое расположение» к нему К
Тепло отзывался Бестужев об азербайджанском ученом Ба- киханове как о «просвещенном и милом человеке» и проявлял живейший интерес к его трудам по истории Кавказа. В течение многих лет он поддерживал дружбу с другим выдающимся азербайджанским мыслителем Мирза-Фатали Ахундовым. Когда Ахундов написал поэму, посвященную гибели Пушкина, Бестужев поспешил перевести ее на русский язык.
Заметна была роль декабристов как проводников влияния передовой русской культуры в Сибири и Казахстане. Позднее в этой же роли выступали ссыльные петрашевцы, многие из которых долгие годы вынуждены были прожить в Казахстане и Западной Сибири. Среди них надо особенно отметить поэтов
С. 	Ф. Дурова и А. Н. Плещеева, писателя Ф. М. Достоевского, талантливого литератора и пытливого исследователя Н. А. Мом- белли. По словам ученого-этнографа Г. Н. Потанина, «декабристы и петрашевцы, несомненно, подготовили новое поколение в Сибири, которому она обязана своим общественным пробуждением...» Под влиянием прогрессивных социальных и политических идей петрашевцев формировалось мировоззрение выдающегося казахского просветителя Чокана Валиханова. Потанин прямо заявлял, что «Валиханов обязан своим политическим просветлением петрашевцу Дурову».
Действительно, поэт-демократ Сергей Дуров был не только другом, но и идейным учителем Валиханова. Именно от него Валиханов воспринял ненависть к царской монархии и крепостному строю и горячее желание быть полезным трудовому народу, стать его просветителем и защитником. Позднее все эти благородные устремления еще более укрепились у Валиханова под влиянием знакомства с Чернышевским и Добролюбовым.
Непосредственное общение с русскими политическими ссыльными еще более убеждало местную интеллигенцию в том, что, помимо официальной, царской России, представленной воена-  11 «Русская старцна», 1900, №11, стр. 455.
697


чальниками, попами и чиновниками, существует и другая Россия, сыны которой, не боясь ни тюрем, ни каторги, упорно добиваются свободы и счастья для всех народов, придавленных ярмом самодержавия. Тем самым для деятелей местной национальной культуры становилась совершенно очевидной объективно-историческая прогрессивность присоединения к России. Теперь Россия представлялась им уже не только надежным щитом, заслоняющим народы от посягательства иноземных завоевателей, но и неугасимым маяком просвещения. Не случайно в замечательном стихотворении «Кавказ» Александр Чавчавадзе писал, что с присоединением к России
Родились у грузин надежды и вера,
Что оттуда войдет в их среду просвещенье.
И еще определеннее высказался в этом же смысле Чокан Ва- лиханов, убеждавший своих соплеменников: «Без русских — это без просвещения, в деспотии и темноте».
Размышляя о судьбах своих народов, выдающиеся просветители теперь связывали их с историческим развитием России. В поэме «Судьба Грузии» Николоз Бараташвили выразил это с предельной точностью и лаконизмом:
Будущее Грузии в России.
Ту же мысль развивал в романе «Раны Армении» Хачатур Абовян. «Могучая рука Руси да будет вам опорой!» — восклицал он, обращаясь к восставшим против иранского владычества армянам.
«Перестать дурачиться и чуждаться русских»,— призывал своих соотечественников азербайджанский просветитель Мир- за-Фатали Ахундов. Свободно владея сам русским языком, он неустанно советовал всем изучать его, говоря: «В нынешний век русский язык с каждым днем развивается в области науки и других областях и является бесподобным языком для выражения тончайших мыслей».
Конечно, далеко не все деятели светской национальной интеллигенции разделяли революционные устремления декабристов и петрашевцев. Но были и такие, которые понимали единение народов России как совместное их участие в общероссийском освободительном движении. Такое понимание процесса сближения народов окраин с русским народом свойственно было, например, Микаэлу Налбандяну. «Освобождение России,— писал он,— имеет важное значение для свободы всего человечества».
Постепенно представителям светской национальной интеллигенции становилось ясно, что сближение с русским народом и приобщение к русской культуре неизбежно влечет за со¬
698


бой вытеснение устаревших воззрений новыми, прогрессивными взглядами. «В настоящее время,— писал Валиханов,— можно сказать, происходит незаметная, но сильная борьба старины с новизной: мусульманской, подражающей востоку, и русской...»
Для многих молодых мусульман Кавказа, Поволжья, Зауралья местом паломничества становилась не Мекка с ее священным черным камнем, а Петербург и Москва с их университетами, музеями, библиотеками. Среди получивших образование в России можно было встретить представителей кавказских горцев и обитателей далеких сибирских окраин. Приобщаясь к науке, они продолжали ревностно служить ей и по возвращении на родину. Абхазец Соломон Званбая свыше четырех лет провел в Петербурге в военном училище, пристрастился к чтению, стал постоянным подписчиком многих периодических изданий. Едва ли не первые научные журналы попали в Абхазию, будучи адресованы ему. Вернувшись в родные горы, Званбая уже по-новому смотрел на быт и нравы соплеменников. Вскоре он получил известность своими очерками по этнографии абхазов и убыхов. Его работа «Абхазская мифология» удостоилась высокой оценки ученых-кавказоведов. Бурят Доржи Банзаров, окончив Казанский университет, отправился для совершенствования своего образования в Петербург, сблизился с научными сотрудниками Азиатского музея, стал в полном смысле слова воспитанником русских ученых. Его труд «Черная вера или шаманство у монголов» был первым научным исследованием религиозных верований бурят и монголов.
Многие передовые деятели русской культуры оказывали братскую помощь первым представителям нарождавшейся национальной интеллигенции тех народов, которые в то время даже не имели своей письменности. Без этой помощи они в условиях царского режима и разгула крепостнической реакции не смогли бы опубликовать свои произведения.
В первом выпуске основанного А. С. Пушкиным журнала «Современник» поэт поместил повесть черкесского писателя Султана Казы-Гирея «Долина Ажитугай», сопроводив ее следующим послесловием: «Вот явление, неожиданное в нашей литературе! Сын полудикого Кавказа становится в ряды наших писателей; черкес изъясняется на русском языке свободно, сильно и живописно». Это первое выступление писателя-горца привлекло внимание В. Г. Белинского. Он положительно отозвался о нем, отметив, что автор «владеет русским языком лучше многих почетных наших литераторов». В следующем, втором, выпуске своего «Современника» Пушкин предоставил место новому произведению Казы-Гирея, озаглавленному «Персидский анекдот».
Много лет преподаватель Тифлисской духовной семинарии осетин Василий Цораев собирал и записывал сказки, легенды
699


и поговорки родного народа. Ознакомившись с его записями, академик А. А. Шифнер рекомендовал опубликовать их. Благодаря его авторитетной поддержке материалы, собранные Цора- евым, были в 1868 г. изданы отдельной книгой под названием «Осетинские тексты». Это была первая осетинская книга не духовного, а светского содержания.
Сын ремесленника из кумыкского аула Эндери Девлет-Мур- за Шихалиев, получивший образование в России, занялся изысканиями по истории и этнографии Дагестана. Редакция газеты «Кавказ» в 1848 г. напечатала в пяти номерах его исследования, озаглавив этот труд «Рассказ кумыка о кумыках» и выразив автору благодарность за «прекрасную статью».
Выдающийся общественный и культурный деятель Кабарды Лукман Магомедович Кодзоков еше мальчиком был увезен в Москву и с детства воспитывался в семье известного славянофила А. С. Хомякова. Поступив в Московский университет, он уделял много времени изучению теории языкознания под руководством знаменитого русского филолога Ф. И. Буслаева. Общение с видными московскими учеными и литераторами во многом определило прогрессивную направленность политических воззрений Кодзокова и побудило его по возвращении на родину заняться публицистикой.
Удивительной была судьба мальчика-чеченца, которого в 1819 г. подобрал раненым русский солдат Захар во время штурма аула Дада-юрт. Генерал А. П. Ермолов взял мальчика из солдатской палатки и отправил к своему двоюродному брату П. Н. Ермолову в Петербург. Названный по имени спасшего его солдата Захаровым, юный чеченец поступил в 1833 г. в Академию художеств. Успешно работая в области портретной живописи, он обратил на себя внимание знаменитого русского художника К. П. Брюллова. Живое участие в судьбе молодого портретиста принимали И. А. Крылов, М. И. Глинка, В. Г. Белинский. Знаком он был с М. ÏO. Лермонтовым, T. Н. Грановским, Н. А. Некрасовым. Ободренный вниманием и заботой своих русских друзей и наставников, П. 3. Захаров достиг замечательных успехов на пути совершенствования своего мастерства и первым из кавказских горцев был удостоен почетного звания академика живописи. Оторванный от родных Кавказских гор, он никогда, однако, не забывал о своем происхождении и нередко, ставя свою подпись под рисунком, добавлял к своему имени: «чеченец из Дада-юрта».
Эти примеры подтверждают правоту и справедливость суждений, высказанных относительно благотворного влияния русской культуры классиком грузинской литературы Ильей Чавча- вадзе. Размышляя об этом, он писал: «Русская литература сыграла руководящую роль на пути нашего прогресса и оказала
700


большое влияние на все, что составляет наши духовные силы, она наложила свой отпечаток на наш ум, на наши мысли, на наши чувства и вообще определила наше направление».
Но отмечая огромную роль передовых деятелей русской культуры в идейном воспитании лучших представителей национальной интеллигенции других народов, нельзя забывать, что знакомство с ними и их творческими достижениями, в свою очередь, расширяло кругозор русских писателей, художников, композиторов, обогащало их познанием жизни и творческой деятельности разных народов, помогало им осознать значение общих социальных и политических проблем того времени.
Подлинные мастера культуры воплощали в своих произведениях идеи дружбы и братства народов, всем своим творчеством пропагандируя великую мысль о единстве национальных интересов в борьбе против сил феодально-клерикальной реакции. В этом взаимном обогащении национальных культур и заключался основной результат возраставшего с каждым десятилетием сближения народов дореформенной России.
Таковы основные черты культурной жизни народов России в первой половине XIX в.
Важнейшим итогом культурного развития страны явилось создание непреходящих ценностей в поэзии, прозе и публицистике, живописи и театре, музыке и архитектуре.
Эта половина века дала Пушкина и Лермонтова, Грибоедова и Гоголя, Белинского и Шевченко, Герцена и Огарева, Глинку и Федотова, плеяду просветителей народов Закавказья, Прибалтики и Средней Азии.
Несмотря на давящее и сдерживающее влияние царизма, народы России, и в первую очередь русский народ, обогатили свою национальную культуру такими творениями, которые вошли в золотой фонд мировой культуры.
*%%%%%**
Перед мысленным взором читателя прошло более 50-ти лет жизни России в один из самых противоречивых и драматических периодов ее истории. Это было время быстро приближавшегося падения феодально-крепостнического строя. Веками сложившийся уклад жизни медленно, но неудержимо уступал дорогу новому.
Все явственнее обнаруживалось влияние укреплявшегося в экономике России капиталистического уклада.
Современники стали свидетелями и участниками стремительно развивавшихся исторических событий огромного значения: Отечественной войны 1812 г. и героической обороны Севастополя; восстания на Сенатской площади, возвестившего на¬
701


чало вооруженной борьбы против царизма, и многочисленных вспышек антипомещичьих выступлений крестьян, в которых проявлялась революционная энергия крепостных. Неотвратимость политических перемен ощущали не только дворянские революционеры, но и наиболее дальновидные защитники самодержавия. Внутренняя политика самодержавия в первой половине XIX в.— яркое свидетельство тому, как оно оказалось вынужденным идти на уступки исторической необходимости.
В. И. Ленин писал о самодержавии XIX в., что оно «резко отличается» от самодержавия предыдущих веков, так как вынуждено «„сверху“ освобождать крестьян, разоряя их, открывая дорогу капитализму, вводя начало местных представительных учреждений буржуазии» К
Весь ход экономического, социально-политического и культурного развития России настоятельно требовал ликвидации феодально-крепостнического строя. Дальнейшее сохранение крепостного права, препятствовавшего развитию страны, грозило низведением России до уровня второстепенной державы. Эту мысль хорошо выразил А. И. Герцен. «В отношении к России,— писал он в предисловии к первому листку «Колокола»,— мы хотим страстно, со всей горячностью любви, со всей силой последнего верования, чтоб с нее спали, наконец, ненужные старые свивальники, мешающие могучему развитию ее».
Россия стояла на пороге общенационального кризиса, приведшего к отмене крепостного права. Это был новый крупный рубеж в ее истории.
В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 17, сгр. 346.


ПРИЛОЖЕНИЯ


Синхронистическая таблица
Россия (даты по старому стилю)
1801, 12 марта
Дворцовый пере- ворот.Убийство Павла I. Вступление на престол Александра I (1801—1825)
1803
Указ о вольных хлебопашцах в России
1804—1813
Русско-персидская война
Западная Европа
Америка
Азия
Африка
1798—1801
1799,
9—10 ноября (18—19 брюме- ра)
Государственный переворот во Франции. Приход к власти Наполеона Бонапарта
Оккупация Наполеоном Бонапартом Египта
1799—1804
Консульство во Франции
1800
Массовые движения рабов в Виргинии (США)
1800—1801
Народные восстания в Египте против оккупантов
1803
Разрыв дипломатических отношений Англии с Францией
1804—1815
Империя Наполеона
1802
Образование самостоятельного сикхского государства
1803—1805
Англо-маратхская война
1805— 	1807
Войны России в союзе с Австрией, Англией и Швецией против наполеоновской Франции
1806— 	1812
Русско-турецкая
война
1807
Тильзитский мир России, Франции и Пруссии
1808—1809
Русско-шведская
война
1809
Фридрихсгам- ский мир между Россией и Швецией. Присоединение Финляндии
1804—1815
Восстания сербов против турецкого ига
1806
Ликвидация Священной Римской империи германской нации
1807
Создание тайного р ев о люционного общества карбо- нарйев в Италии
1808—1812
Народно-освободительная борьба против французских оккупантов в Испании
1809
Установление впервые дипломатических отношений США с Россией
1807
Союзный договор Франции с Персией
1809
Англо-персидский договор о помощи Персии в русско-персидской войне и англо-турецкий договор о закрытии черноморских проливов
45 История СССР, т. IV
705


Продолжение
Россия
Западная Европа
Америка
Азия
Африка
1812, 16 мая
Бухарестский мир России с Турцией
1812, 12 июня
Вторжение наполеоновской армии в Россию
1812,26 августа
Бородинское сражение
1812, 12 октября
Сражение русских войск с французами у Малоярославца
1813—1814
Поход русской армии в Западную Европу
1813, 16—19 октября
«Битва народов» при Лейпциге
1813, 12 октября
Гюлистанский мир России с Персией
1809—1813
Национально- освободительная борьба против Наполеона в Италии, Австрии и Германии
1810—1811
Последняя большая война индейцев под руководством Текумсе с американцами
1810—1815
Крестьянское восстание в Мексике под руководством М. Идальго против испанского господства и помещичьего ига
1810—1826
Борьба испанских колоний за независимость
1812—1814
Война США с Англией за упрочение господства на море
1811
Оккупация Явы Англией и завершение захвата всей Индонезии
1811
Крестьянское восстание в Северо- Западной Корее
1813
Антиманьчжурс- кое восстание в Северном Китае
706


П родолжение
Россия
Западная Европа
Америка
Азия
Африка
1814, 31 марта
Вступление союзных войск в Париж
1814
Крушение наполеоновской империи. Восстановление во Франции династии Бурбонов
1814, октябрь—
1815, июнь
Венский конгресс
1814
Образование греческого тайного общества «Союз друзей»
1815,
март—июнь «Сто дней»
1815—1819
Поражение индейских племен во Флориде
1814
Лондонский договор о возвращении Нидерландам Индонезии
1814
Англо-персидский договор
1815, 26 сентября
Образование Священного союза
1816
Основание в России революционного тайного общества «Союз спасения»
1816—1819
Крестьянская реформа в прибалтийских губерниях
1817—1819
Выступления немецкого студенчества против деспотизма Фридриха-Вильгельма III
1816—1826
Свержение испанского владычества в американских колониях. Создание вместо колоний независимых государств Мексики, Соединенных Штатов Центральной Америки, Бразилии, Аргентины, Колумбии, Перу, Чили
1818—1820
Крестьянские восстания на Дону и на Украине
1818—1821
«Союз благоденствия» — тайное революционное общество
1819—1821
Русская экспедиция Ф. Ф. Беллинсгаузена и М. П. Лазарева в Антарктиду
1818—1883
Годы жизни Карла Маркса
1819, 16 августа
«Побоище при Пи- терсфильде» — расправа английского правительства с участниками массового народного митинга
1818
Занятие войсками США Флориды
1819
Захват Англией Сингапура
45» 707


Продолжение
Россия
Западная Европа
Америка
Азия
Африка
1820
Волнения в Семеновском гвардейском полку в Петербурге
1821
Создание Северного и Южного тайных обществ дворянскими революционерами
1823
Организация тайного революционного Общества соединенных славян
1825, 14 декабря
Восстание декабристов в Петербурге
1825,
29 декабря—
1826, 3 января
Восстание Черниговского полка
1825—1855
Царствование Николая I
1826, 13 июля
Казнь пяти декабристов: П. И. Пестеля, С. И. Муравьева-Апо- стола, М. П. Бестужева-Рюмина , К. Ф. Рылеева, П. Г. Каховского
1820—1895
Годы жизни Фридриха Энгельса
1820
Начало революции в Испании под рук. Рафаэля Риэго
1820—1821
Буржуазные революции в Неаполе, Сицилии и Пьемонте
1821
Восстание в Валахии. Начало восстания против турецкого ига в Греции
1822
Принятие первой греческой конституции («Эпидавр- ский органический статут»)
1823
Принятие Конгрессом государств Центральной Америки «Декларации независимости». «Доктрина Монро».
1824—1826
Первая англобирманская война
1825
Крестьянское антифеодальное восстание во Вьетнаме
1826
Ликвидация янычарского войска в Турции
1826—1831
Народные восстания в Индии
708


П родолжение
Россия
Западная Европа
Америка
Азия
Африка
1826
Аккерманская конвенция между Россией и Турцией
1826—1828
Русско-персидская война
1827
Лондонская конвенция России, Англии и Франции о помощи Греции
1828,
10 февраля
Туркманчайский мир России с Персией
1828—1829
Русско-турецкая
война
1829, 2 сентября
Адрианополь- ский мир России с Турцией
1830—1831
Подъем массового антифеодального движения. «Холерные бунты»
1830—1831
Польское восстание
1833
Заключение Ун- киар-Искелесий- ского договора между Россией и Турцией
1834—1869
Имамат Шамиля
1830,
27—29 июля
Июльская революция во Франции
1830, август— октябрь
Революция в Бельгии. Провозглашение ее независимости
1831, ноябрь
Восстание лионских ткачей
1831
Основание тайного общества «Молодая Италия», выступившего с идеей объединения Италии
1831
Восстание под руководством Ната Тёрнера в Виргинии (США) против рабства
1834
Англо-китайский конфликт в Кантоне
1830
Вторжение французских войск в Алжир. Начало завоевания Алжира Францией
1831— 	1833
Борьба Мухам- меда-Ализа освобождение Египта от турецкого ига
1832— 	1847
Н ационально-ос- вободительная борьба в Алжире против французских колонизаторов под руководством Абд аль- Кадера
1
709


П родолжение
Россия
1836— 	1837
Движение Иса- тая Тайманова в Казахстане
1837— 	1841
Реформа управления государственными крестьянами в России (реформа П. Д. Киселева)
1839—1840
Хивинский поход генерала В. А. Перовского
1841
Восстание крестьян в Гурии
1845—1849
Деятельность кружка петрашевцев в Петербурге
1845—1846
Образование Ки- рилло-Мефодиев- ского общества на Украине
Западная Европа
Америка
Азия
Африка
1836—1854
Чартистское движение в Англии
1841
Лондонская конвенция между Россией, Англией, Францией, Австрией, Пруссией, Турцией о режиме черноморских проливов
1844
Восстание силезских ткачей
1845
Основание в Чехии тайного революционного общества «Рипил»
1846
Краковское восстание
1846, апрель
Создание в Венгрии революционной организации под руководством Петёфи
1847, июнь
Создание Союза коммунистов
1835—1844,
1848—1849
Восстания республиканцев Бразилии против монархической власти в стране
1837—1838
Восстание в Канаде против английского господства
1845—1848
Захват США Техаса, Калифорнии, части Мексики. Завоевание выхода к Тихому океану
1838— 	1842
Англо-афганская
война
1839— 	1842
Первая опиумная война Англии с Китаем
1841
Народное восстание против английских оккупантов в Кабуле
1842, 29 августа
Первый неравноправный англокитайский договор (Нанкинский трактат)
1844
Неравноправные договоры Китая с Францией и США
1845
Англо-сикхские
войны
1846
Французская экспедиция в Корею
1839—1840
Война Египта против Турции
1841
Признание Турцией внутренней автономии Египта. Начало превращения Египта в колонию ка- питалистич еских держав
710


Продолжение
Россия
Западная Европа
Америка
Азия
Африка
1851
Открытие Николаевской (ныне Октябрьской) железной дороги между Петербургом и Москвой
1853, 4 октября
Начало Крымской войны
1853,
18 ноября
Победа русского флота в сражении при Синопе
1854,
15—16 марта
Объявление Англией и Францией войны России
1854, сентябрь —1855, август
Оборона Севастополя
1855, 16 ноября
Взятие Карса русскими войсками
1855—1881
Царствование Александра II
1847, ноябрь— декабрь
II конгресс Союза коммунистов
1848, февраль
Выход в свет «Манифеста Коммунистической партии»
1848—1849
Революции во Франции, Германии, Австрии, Венгрии и Италии
1851, 2 декабря
Государственный переворот Луи Бонапарта во Франции
1852
Провозглашение Наполеона III императором французов
1854—1856
Буржуазная революция в Испании
1850— 	1852
Войны Бразилии с Аргентиной
1851— 	1864
Участие США в подавлении народного тайпин- ского восстания в Китае
1852—1853
Гражданская вой на в Аргентине против реакционно-помещичьего и английского гнета. Провозглашение конституции
1854
Принятие в США билля Канзас- Небраска, упрочившего рабовладение
1854, 6 июля
Образование республиканской партии в США
1848—1852
Восстание баби- дов в Иране
1849
Захват Пенджаба англичанами
1851
Начало тайпин- ского восстания в Китае
1853—1854 Экспедиция Перри и «открытие Японии»
1854—1858
Заключение Японией неравноправных договоров с западными державами
1851
Первая иностранная (английская) концессия в Египте
1851—1857
Война французских колонизаторов против берберов Кабилии
711


Окончание
Россия
Западная Европа
Америка
Азия
Африка
1855, 28 января
Первый русско- японский договор
1856, 18 марта
Подписание Парижского мирного трактата. Конец Крымской войны
1856— 	1857
Англо-персидская
война
1857— 	1859
Народно-освободительное восстание в Индии (восстание сипаев)
1858
Нападение Франции на Вьетнам


БИБЛИОГРАФИЯ
Классики марксизма-ленинизма
Маркс К. Вопрос об Ионических островах.— Соч., т. 12, стр. 682.
Маркс К. Вопрос об отмене крепостного права в России.— Соч., т. 12, стр. 605—608.
Маркс К. Об освобождении крестьян в России.—Соч., т. 12, стр. 699-700.
Маркс К. Хлебные цены.—Европейские финансы и военные приготовления.— Восточный воп¬
рос.— Соч., т. 15, стр. 150.
Маркс К. Письмо Ф. Энгельсу 8 октября 1858 г.— Соч., т. 29, стр. 295.
Маркс К. и Энгельс Ф. Русская нота.— Соч., т. 5, стр. 315.
Маркс К. и Энгельс Ф. Первый международный обзор.— Соч., т. 7, стр. 226—228.
Маркс К. и Энгельс Ф. Британская политика.— Соч., т. 9, стр. 3—4, 9.
Маркс К. и Энгельс Ф. Развитие военных действий.— Соч., т. 10, стр. 571—578.
Маркс /Г. и Энгельс Ф. Восточный вопрос.— Соч., т. IX, стр. 369—484.
Маркс К. и Энгельс Ф. Русско-турецкая война.— Соч., т. IX, стр.
549—709.
Энгельс Ф. Возможности и перспективы войны Священного союза против Франции в 1852 г.— Соч., т. 7, стр. 502, 504.
Энгельс Ф. Действительно спорный пункт в Турции.— Соч., т. 9, стр. 13—14.
Энгельс Ф. Турецкий вопрос.— Соч., т. 9, стр. 22.
Энгельс Ф. Что будет с Европейской Турцией?— Соч., т. 9, стр. 33—36.
Энгельс Ф. Война.— Соч., т. 10, стр. 236—242.
Энгельс Ф. Европейская война.— Соч., т. 10, стр. 1—6.
Энгельс Ф. Продвижение России в Средней Азии.— Соч., т. 12, стр. 614—619.
Энгельс Ф. Людвиг Фейербаху конец классической немецкой философии.— Соч., т. 21, стр. 269— 317.
Энгельс Ф. Внешняя политика русского царизма.— Соч., т. 22, стр. 11-52.
Ленин В. И. Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве.— Поли, собр. соч., т. 1, стр. 516—517.
Ленин В. И. Кустарная перепись 1894/95 года в Пермской губернии и общие вопросы «кустарной» промышленности.— Поли, собр. соч., т. 2, стр. 332—343.
Ленин В. И. Развитие капитализма в России.— Поли. собр. соч., т. 3,
713


стр. 183—185, 377—380, 484—485, 542, 543.
Ленин В. И. Протест финляндского народа.— Поли. собр. соч., т. 5, стр. 352—357.
Ленин В. И. Что делать? — Поли, собр. соч., т. 6, стр. 29—30.
Ленин В. И. Войско и революция.— Поли. собр. соч., т. 12, стр. 111.
Ленин В. И. Новая аграрная политика.— Поли. собр. соч., т. 16, стр. 423.
Ленин В. И. События на Балканах и в Персии.—Поли. собр. соч., т. 17, стр. 221—232.
Ленин В. И. О «Вехах».— Поли, собр. соч., т. 19, стр. 167—175.
Ленин В. И. «Крестьянская реформа» и пролетарски-крестьянская революция.— Поли. собр. соч., т. 20, стр. 173.
Ленин В. И. Памяти Герцена.— Поли. собр. соч., т. 21, стр. 255— 262.
Ленин В. И. Принципиальные вопросы избирательной кампании.—Поли. собр. соч., т. 21, стр. 68-94.
Ленин В. И. Роль сословий и классов в освободительном движении.— Поли. собр. соч., т. 23, стр. 397—399.
Ленин В. И. Критические заметки по национальному вопросу.— Поли. собр. соч., т. 24, стр. 120— 122.
Общие работы
Источники
«Внешняя политика России XIX и начала XX в.». Документы Российского Министерства иностранных дел. Серия 1. 1801— 1815 гг., т. 1 (апрель 1801 г.— 1804 г.); т. 2 (апрель 1804 г.—декабрь 1805 г.). М., 1960—1961; т.З (январь 1806 г.—июль 1807 г.). М., 1963; т. 4 (июль 1807 г.— март 1809 г.). М., 1965; т. 6 (1811- 1812 гг.). М, 1962.
Жихарев С. П. Записки современника. М.—Л., 1955.
Ленин В. И. Из прошлого рабочей печати в России.— Поли. собр. соч., т. 25, стр. 93—101.
Ленин В. И. О праве наций на самоопределение.— Поли. собр. соч., т. 25, стр. 276.
Ленин В. И. О национальной гордости великороссов.— Поли. собр. соч., т. 26, стр. 106.
Ленин В. И. Империализм, как высшая стадия капитализма.— Поли, собр. соч., т. 27, стр. 379—380.
Ленин В. И. О двух линиях революции.— Поли. собр. соч., т. 27, стр. 80.
Ленин В. И. Доклад о революции 1905 года.— Поли. собр. соч., т. 30, стр. 315, 318.
Ленин В. И. Итоги дискуссии о самоопределении.— Поли. собр. соч., т. 30, стр. 35.
Ленин В. И. О брошюре Юниуса.— Поли. собр. соч., т. 30, стр. 5—6.
Ленин В. И. К пересмотру партийной программы.— Поли. собр. соч., т. 34, стр. 364, 368—369.
Ленин В. Я. Несчастный мир.— Поли. собр. соч., т. 35, стр. 382— 383.
Ленин В. Я. О государстве.— Поли, собр. соч., т. 39, стр. 69—71.
Ленин В. Я. Заметки из истории войн Наполеона I с Германией.— «Ленинский сборник», XI, стр. 49-51.
«Крестьянское движение в России». Сборник документов. 1796— 1825 гг. М., 1961; 1826—1849 гг. М., 1961; 1850—1856 гг. М., 1962.
Никитенко А. В. Дневник в трех томах, т. 1—2. Л., 1955. Серия литературных мемуаров, т. 1 (1826— 1857 г.), т. 2 (1858-1865).
«Рабочее движение в России в XIX в.». Сборник документов и материалов, т. I, ч. 1 (1800—
1825 гг.), ч. 2 (1826—1860 гг.), изд. 2. М., 1955.
714


Литература
«Всемирная история», т. V. М., 1959, гл. Ill, VII, X, XXIV.
Дружинин И. М. Государственные крестьяне и реформа П. Д. Киселева, т. I. М.—Л., 1946; т. И. М.,
1958.
«История Азербайджана», т. И. Баку, 1960, разд. 3.
«История БССР», т. I. Минск, 1961, гл. X.
«История Грузии», т. I. Тбилиси,
1962, гл. XXV—XXVIII.
«История дипломатии», изд. 2, т. I.
М., 1959.
«История Кабарды с древнейших времен до наших дней». М., 1957, гл. VII—IX.
«История Казахской ССР», т. I.
Алма-Ата, 1957, гл. XIII—XVI. «История Киргизии», т. I. Фрунзе,
1963, гл. 10.
«История Латвийской ССР», т. I.
Рига, 1954, разд. 6.
«История Литовской ССР», ч. I.
Вильнюс, 1953, разд. И.
«История Молдавской ССР», ч. I.
Кишинев, 1951, разд. IV. «История Москвы», т. III. М., 1954. «История русской экономической мысли», т. I, ч. 2. М., 1958.
«История СССР» (Учебник для вузов), изд. 2, т. I. М., 1964.
«История техники». М., 1962.
«История Узбекской ССР», т. I. кн. 2. Ташкент, 1955, гл. II.
«История Украинской ССР», т. I. Киев, 1956, гл. X.
«История Эстонской ССР», т. I. Таллин, 1961, разд. 6.
Лященко П. И. История народного хозяйства СССР, изд. 4, т. 1. М., 1956, разд. VI.
Окунь С. В. Очерки истории СССР. Конец XVIII — первая четверть XIX в. Л., 1956.
Окунь С. Б. Очерки истории СССР. Вторая четверть XIX в. Л., 1957.
«Очерки истории Адыгеи», т. I. Майкоп, 1957, гл. 7—9.
«Очерки истории балкарского народа». Нальчик, 1961.
«Очерки истории исторической науки в СССР», т. I. М., 1955; т. II. М, 1960.
«Очерки истории Марийской АССР с древнейших времен до Великой Октябрьской революции». Йошкар-Ола, 1965.
«Очерки истории СССР. Период феодализма», т. 8. М., 1956.
Фадеев А. В. Дореформенная Рос сия. М., 1960.
Экономическое развитие и внутренняя политика царизма.
Кризис феодально-крепостнического строя
(главы lr IVr VI)
Источники
«История Молдавии». Документы и материалы, т. 3. Кишинев, 1962.
Кошелев А. И. Записки Александра Ивановича Кошелева (1812— 1883 годы). Берлин, 1884.
«Материалы по истории крестьянской промышленности XVIII и
первой пол. XIX в.», т. I. М.— Л., 1935.
«Материалы по истории крестьянской промышленности», т. 2. М.- Л., 1950.
Яцунский В. К. Материалы по истории уральской металлургии в первой половине XIX в.— «Исторический архив», 1953, т. 9.
715


Литература
Адонц М. А. Экономическое развитие Восточной Армении в XIX в. Ереван, 1957.
Антелава И. Г. Государственные крестьяне Грузии в первой половине XIX в. (До крестьянской реформы 1864 г.). Тбилиси, 1955.
Анцупов И. А. Государственная деревня Бессарабии в XIX в. (1812—1870 гг.). Кишинев, 1966.
Ашурков В. Н. Тульские оружейники и их классовая борьба в XVII — первой четверти XIX в. Тула, 1947.
Бакрадзе Г. К. Возникновение и развитие капиталистической промышленности в Грузии в XIX веке. Тбилиси, 1958.
Башарин Г. П. История аграрных отношений в Якутии. М., 1956.
Боровой С. Я. Кредит и банки России. М., 1958.
«Вопросы народного хозяйства СССР». Сборник статей к 85-летию академика С. Г. Струмили- на. М., 1962 (см. статьи по hctoj рии народного хозяйства первой половины XIX в.).
Гасанов И. М. Частновладельческие крестьяне в Азербайджане в первой половине XIX века. Баку,
1957.
«Генезис капитализма в промышленности». Сборник статей. М., 1963.
Гриценко Н. П. Удельные крестьяне Среднего Поволжья. Грозный,
1959.
Гросул Я. Крестьяне Бессарабии (1812—1861). Кишинев, 1956.
Гуржш I. Боротьба селян i poöiT- нишв Украши проти феодально- кршосницького гшту (з 80-х ро-у тв XVIII ст. до 1861 р.). Кшв,
1958.
Гуржш I. Розклад феодально-Kpi- постницько! системи в сшьскому госнодарств1 Украши nepinoï по- ловини XIX ст. Кшв, 1954.
Гугушвили П. В. Развитие промышленности в Грузии и Закавказье в XIX—XX в., т I. Тбилиси, 1957.
Дружинин Я. М. Конфликт между производительными силами и феодальными отношениями нака¬
нуне реформы 1861 г.— «Вопросы истории», 1954, № 7.
Злотников М. Р. От мануфактуры к фабрике.— «Вопросы истории», 1946, № 11-12.
Золотов В. А. Внешняя торговля Южной России в первой половине XIX в. Ростов-на-Дону, 1963.
Игнатович И. И. Крестьянское движение в России в первой четверти XIX века. М., 1963.
Игнатович И. И. Помещичьи крестьяне накануне освобождения. М., 1925.
«Из истории крестьянства XVI— XIX вв.» Сборник статей.— «Труды Государственного исторического музея», вып. 27. М., 1955.
Индова Е. И. Крепостное хозяйство в начале XIX в. М., 1955.
Исмаил-заде Д. И. Из истории кочевого хозяйства Азербайджана первой половины XIX в.— «Исторические записки», т. 66.
Кахк Ю. Ю. Крестьянское движение и крестьянский вопрос в Эстонии в конце XVIII и в первой четверти XIX в. Таллин, 1962.
Кашин В. Н. Крепостные крестьяне-землевладельцы накануне реформы. М.— Л., 1935.
Ковальченко И. Д. Крестьяне и крепостное хозяйство Рязанской и Тамбовской губерний в первой половине XIX века. М., 1959.
Кумыков T. X. Вовлечение Северного Кавказа во всероссийский рынок в XIX в. Нальчик, 1962.
Лукьянов П. М. История химических промыслов и химической промышленности России до конца XIX в., тт. I.—VI. М.— Л., 1948—1965.
Мешалин И. В. Текстильная промышленность крестьян MocKOBj ской губернии в XVIII и первой половине XIX в. М.— Л., 1950.
«Очерки экономической истории России первой половины XIX в.»
Сборник статей. М., 1959.
Пажитнов К. А. Очерки истории текстильной промышленности дореволюционной России. Шерстяная промышленность. М., 1955.
Пажитнов К. А. Очерки истории текстильной промышленности до-
716


революционной России. Хлопчатобумажная, льнопеньковая и шелковая промышленность. М., 1958.
Панцхава А. Я. К вопросу о развитии аграрных отношений в дореформенной Восточной Грузии. М., 1957.
Рашин А. Г. Население России за 100 лет. М., 1956.
Рожкова М. К. Экономическая политика царского правительства на Среднем Востоке во второй четверти XIX в. и русская буржуазия. М.—Л., 1949.
Розенфельд Я. С. и Клименко К. И. История машиностроения СССР (С первой половины XIX в. до наших дней). М., 1961.
Рьгндзюнский П. Г. Городское гражданство дореформенной России. М, 1958.
Рубцов H. Н. История литейного производства в СССР, изд. 2, ч. I. М., 1962.
Сафронов Ф. Г. Русские крестьяне в Якутии (XVII — начало XX в.). Якутск, 1961.
Сивков К. В. Очерки по истории крепостного хозяйства и крестьянского движения в России в первой половине XIX в. М., 1951.
Струмилин С. Г. История черной металлургии в СССР, т. I. М., 1954.
Сумбатзаде А. С. Промышленность Азербайджана в XIX в. Баку,
1964.
Сумбатзаде А. С. Сельское хозяйство Азербайджана в XIX в. Баку, 1958.
Туманян О. Е. Экономическое развитие Армении, ч. I. Ереван,
1954.
Улащик H. Н. Предпосылки реформы 1861 г. в Литве и Западной Белоруссии. М., 1965.
Фадеев А. В. Очерки экономического развития степного Предкавказья в дореформенный период. М, 1957.
Хашаев X. М. Занятия населения Дагестана в XIX в. Махачкала,
1959.
Щепетов К. Н. Крепостное право в
вотчинах Шереметевых в 1708— 1885. М., 1947.
Яковцевский В. Н. Купеческий капитал в феодально-крепостнической России. М, 1953.
Яцунекий В. К. Промышленный переворот в России.— «Вопросы истории», 1952, № 12.
Яцунский В. К. Первые шаги промышленного переворота на Урале.— «Проблемы общественно- политической истории России и славянских стран». Сборник статей к 70-летию академика М. Н. Тихомирова. М., 1963.
Политическая жизнь и международное положение России в начале XIX в. (глава II)
Источники
«Адмирал Ушаков», т. II. М., 1952; т. III. М., 1953.
«Архив князя Воронцова», т. 10, И, 13—16, 18—30, 28.
Врикнер А. Материалы для жизнеописания гр. Н. П. Панина (1770—1837), т. II. СПб., 1890; т. V. СПб, 1891; т. VI. СПб, 1892.
«Документы о политике России на Дальнем Востоке в начале XIX в.» — «Исторический архив», 196:2, № 6.
«Дипломатические сношения России с Францией в эпоху Наполе¬
она I».— Сборник РИО, т. 70, 77, 82, 88.
«Крестьянское движение в России в 1796—1825 гг.». Сборник документов. М, 1961.
«М. И. Кутузов». Сборник документов, т. 1—3. М, 1950—1952.
Лазарев М. П. Документы, т. 2. М,
1955.
Мартенс Ф. Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россией с иностранными державами, т. II, V, VI, IX (X), XI, XIII. СПб, 1878—1909.
717


«Мемуары кн. Адама Чарторижского и его переписка с императором Александром I», т. I. М., 1912; т. И. М., 1913.
«Рабочее движение в России в XIX в.». Сборник документов и материалов, т. I, ч. I, изд. 2. М., 1955.
Литература
Александренко В. Император I и англичане.— «Русская старина», кн. 10, 1898.
Дубровин Н. Ф. Сербский вопрос в царствование императора Александра I.— «Русский вестник», 1863, июль (стр. 89—167), август (стр. 525-557).
Жилин П. А. Разгром турецкой армии в 1812 г. М., 1952.
Иоаннисян А. Р. Присоединение Закавказья к России и международные отношения в начале XIX столетия. Ереван, 1958.
«История русской армии и флота», т. V. М., 1911.
К орту a H. М. Грузия в русско-турецкой войне 1806—1812 гг. (Из истории боевого содружества русского и грузинского народов). Тбилиси, 1964.
Михайловский-Данилевский А. И. Описание первой войны императора Александра с Наполеоном в 1805 г.; Описание второй войны... в 1806 и 1807 гг.—Поли. собр. соч., т. I. СПб., 1849.
Мунъков Я. П. М. И. Кутузов-ди- пломат. М., 1962.
Никулъченков К. И. Адмирал Лазарев. М., 1956.
Николай Михайлович, вел. кн. Граф П. А. Строганов (1774—1817). Р1с- торические исследования эпохи императора Александра I, т. И, III. СПб., 1903.
Петров А. Я. Война России с Турцией 1806—1812 гг., т. I, И. СПб., 1885.
Попов Я. Россия и Сербия, ч. I, М., 1869.
Сперанский М. М. План государственного преобразования графа М. М. Сперанского (Введение к Уложению государственных за - конов 1809 г.). М., 1905.
«А. В. Суворов». Документы, т. 4. М., 1953.
Талейран. Мемуары. М„, 1959.
Предтеченский А. В. Очерки общественно-политической истории в России в первой четверти XIX в. М.—Л., 1957.
Сироткин В. Г. Дуэль двух дипломатий. Россия и Франция в 1801—1812 гг. М., 1966.
Соловьев С. М. Император Александр I. Политика. Дипломатия. СПб., 1877.
Станиславская А. М. Русско-английские отношения и проблема Средиземноморья (1798—1807 гг.).
М., 1962.
Тарле Е. В. Адмирал Ушаков на Средиземном море (1758—
1800 гг.). М., 1948.
Тарле Е. В. Талейран. М., 1957.
Тарле Е. В. Три экспедиции русского флота. М., 1956.
Тарле Е. В. Экспедиция адмирала Д. Н. Сенявина в Средиземное море (1805—1807). М., 1954.
Тургенев Я. И. Россия и русские. М., 1915.
Фадеев А. В. Бухарестский мир 1812 года и вопрос о кавказских границах.— «Ученые записки историко-филологического факультета Ростовского государственного университета», т. 21, Харьков,
1952. 	Серия «История СССР», вып. 3.
Шапиро А. Л. Адмирал Д. Н. Сеня- вин. М., 1958.
Шапиро А. Л. Средиземноморские проблемы внешней политики России в начале XIX в.— «Исторические записки», 1956, т. 55, стр. 253—288.
718


Отечественная война 1812 года {глава III)
Источники
«Бородино (1812—1962)». Документы, письма, воспоминания. М., 1962.
«Бумаги, относящиеся до Отечественной войны 1812 г.», ч. 1—10. М., 1897—1908.
«Генерал Багратион». Сборник документов и материалов. М., 1945.
«Калмыки в Отечественной войне 1812 года». Сборник документов. Элиста, 1964.
«М. И. Кутузов». Сборник документов, т. 4, ч. 1—2; т. 5. М., 1954—
1956.
Литература
Абалихин Б. С. Украинское ополчение 1812 г.— «Исторические записки», т. 72.
Андреев П. Г. Смоленская губерния в Отечественной войне 1812 года. Смоленск, 1959.
Бабкин В. И. Народное ополчение в Отечественной войне 1812 года. М, 1962.
Бескровный Л. Г. Отечественная война 1812 года. М., 1962.
«Бессмертный подвиг народа (Отечественная война 1812 года)». Указатель литературы. М., 1963.
Бычков Л. Н. Крестьянское партизанское движение в Отечественной войне 1812 года. М., 1954.
Бычков Л. Н. О классовой борьбе в России во время Отечественной войны 1812 г.— «Вопросы истории», 1962, № 8.
Володин П. М. О роли и численности Московского народного ополчения 1812 г.— «Исторические
записки», т. 72.
Дружинин H. М. Историческое значение Отечественной войны 1812 года.— «Вопросы истории», 1962, № 12.
Гарин Ф. А. Изгнание Наполеона. М., 1948.
«Листовки Отечественной войны 1812 г.». Сборник документов. М., 1962.
«Народное ополчение в Отечественной войне 1812 года». Сборник документов. М., 1962.
«Отечественная война 1812 года». Сборник документов и материалов. М.—Л., 1941.
«Поход русской армии против Наполеона в 1813 г. и освобождение Германии». Сборник документов. М., 1964.
V Гарнич В. Ф. 1812 г., изд. 2. М., 1956.
vЖилин П. А. Контрнаступление русской армии в 1812 г. М., 1953.
Корнейчик Е. И. Белорусский народ в Отечественной войне 1812 года. Минск, 1962.
Кудряшов К. В. Москва в 1812 г. М., 1962.
Нерсисян М. Г. Отечественная война 1812 года и народы Кавказа. Ереван, 1965.
«Отечественная война и русское общество», т. 1—7. М., 1911—1912.
Росту но в И. И. Петр Иванович Багратион. Очерк полководческой деятельности. М., 1957.
Тарле Е. В. Бородино. М., 1962.
Тарле Е. В. 1812 год. М., 1959.
«1812 год. К стопятидесятилетию Отечественной войны». Сборник статей. М., 1962.
Усманов А. Н. Башкирский народ в Отечественной войне 1812 года. Уфа, 1964.
Фадеев А. В. Отечественная война 1812 г. и русское общество.— «История СССР», 1962, № 6.
Францева Л. М. Донское казачье ополчение 1812 года.— «Исторические записки», т. 47.
719


Декабристы (глава V)
Источники
Басаргин Н. В. Записки. Пг., 1917.
«Воспоминания Бестужевых». М.,
1951.
«Восстание декабристов». Материалы. Документы. Следственные дела, т. I—XI. М., 1925—1954.
Горбачевский И. И. Записки и письма. М., 1963.
«Декабристы и тайные общества в России. Следствие. Суд. Приговор. Амнистия». Официальные документы. М., 1906.
«Из писем и показаний декабристов. Критика современного состояния России и планы будущего устройства». СПб., 1906.
Литература
Аксенов К. Д. Северное общество декабристов. Л., 1951.
Вержбицкий В. Г. Революционное движение в русской армии (с 1826 по 1859 г.). М., 1964.
Волк С. С. Исторические взгляды декабристов. М.— Л., 1958.
«Восстание декабристов». Библиография. Указатель литературы. М.- Л., 1929.
«Движение декабристов». Указатель литературы 1928—1959. М.,
1960.
«Декабристы в Москве». Сборник статей. М., 1963.
«Декабристы и их время». М.—Л., 1951.
Дружинин H. М. Декабрист Никита Муравьев. М., 1933.
Иовва И. Ф. Южные декабристы и греческое национально-освободительное движение. Кишинев, 1963.
« Избранные социально-политиче¬
ские и философские произведения декабристов», т. I—III. М., 1951.
«„Конституция“ Никиты Муравьева».— H. М. Дружинин. Декабрист Никита Муравьев. М., 1933.
«Литературное наследство», т. 60 (Декабристы-литераторы), кн. 1— 2. М., 1956.
Тургенев Н. И. Дневник и письма Н. И. Тургенева, т. 1—4 (1806— 1825 гг.). СПб.—Пг., 1911—1931.
Якушкин И. Д. Записки, статьи, письма. М., 1951.
Нечкина М. В. А. С. Грибоедов и декабристы. М., 1951.
Нечкина М. В. Движение декабристов, т. I—II. М., 1955.
Ольшанский П. Н. Декабристы и польское национально-освободительное движение. М., 1959.
Окунь С. В. Декабрист М. С. Лунин. Л., 1962.
«Очерки из истории движения декабристов». Сб. статей. М., 1954.
Попов А. В. Декабристы-литераторы на Кавказе. Ставрополь, 1963.
Прокофьев Е. А. Военные взгляды декабристов. М., 1953.
Шарупич А. П. Декабрист Александр Бестужев. Вопросы мировоззрения и творчества. Минск, 1962.
Шатрова Г. П. Декабристы и Сибирь. Томск, 1962.
Массовое антикрепостническое движение
и внутренняя политика в
Источники
«Крестьянское движение в России в 1826—1849 гг.». М., 1961. «Крестьянское движение в России в 1850-1856 гг.». М., 1962. «Рабочее движение в России в
1826—1852 гг. (глава VII)
XIX в.». T. 1, ч. 2, изд. 2. М., 1955.
«Сборник постановлений по Министерству народного просвещения», т. II. СПб., 1864.
720


Литература
Бажова А. П. Волнения рабочих Ревдинского завода в 1841 году.— «Вопросы истории», 1956, № 3.
Гессен Е. С. «Холерные» бунты. М., 1932.
Гриценко Н. П. Удельные крестьяне Среднего Поволжья. Грозный, 1959.
Дружинин //. М. Государственные крестьяне и реформа П. Д. Киселева, т. I. М.— Л., 1946.
Дружинин H. М. Приуральское возмущение. 1834—1835 гг.— «Ученые записки Московского государственного университета», 1946, вып. 87. История СССР.
Евстафьев П. П. Восстание военных поселян Новгородской губернии в 1831 г. М., 1934.
Игнатович И. И. Крестьянское движение в России в первой четверти XIX века. М., 1963.
Коган Л. А. Крепостные вольнодумцы (XIX в.). М., 1966.
Линков Я. И. Очерки истории крестьянского движения в России в 1825—1861 гг. М., 1952.
Нифонтов А. С. Россия в 1848 г. М., 1949.
Полканов А. Севастопольское восстание 1830 г. Симферополь, 1936.
Пресняков А. Е. Апогей самодержавия. Николай I. Л., 1925.
Семевский В. И. Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX в., т. И. СПб., 1888.
Токарев С. В. Крестьянские картофельные бунты. Киров, 1939.
Общественное движение в России 30—40-х годов XIX в.
(глава VIII)
Источники
Аксаков К. С. Воспоминание сту- дентства (1832—1835). СПб., 1911.
Анненков П. В. Литературные воспоминания. М., 1960.
Белинский В. Г. Собрание сочинений в трех томах. М., 1948.
Герцен А. И. Собрание сочинений в тридцати томах, т. I—VI, VIII—IX («Былое и думы», ч. I— IV), М., 1954—1956.
«T. Н. Грановский и его переписка». М., 1897.
«Дело петрашевцев», т. 1—3. М.— Л, 1937—1951.
Киреевский П. В. Сочинения в двух томах. М., 191,1.
Огарев Н. П. Избранные социально- политические и философские произведения, т. 1—И. М., 1952— 1956.
Огарев Н. П. Моя исповедь.— «Литературное наследство», т. 61. М.,
1953.
«Петрашевцы». Сборник материалов, т. 1—3. М.—Л., 1926—1928.
«Петрашевцы в воспоминаниях современников». М.— Л., 1926.
«Философские и общественно-политические произведения петрашевцев». М., 1953.
Чаадаев 77. Я. Неизданные философические письма П. Я. Чаадаева.— «Литературное наследство», т. 22—24. М., 1935.
Чаадаев 77. Я. Сочинения и письма, т. I—II. М., 1913—1914.
Чичерин Б. Н. Воспоминания Б. Н. Чичерина. Москва 40-х годов. М., 1929.
46 История СССР, т. ГУ
721


Литература
Гай Г. Н. Роман и повесть Герцена 30—40-х годов. Киев, 1959.
Григорьян М. М. Чаадаев и его философская система.— «Ученые
записки Академии общественных наук при ЦК КПСС», вып. 44, М., 1958.
Володин А. И. Начало социалистической мысли в России. М., 1966.
Дементьев А. Г. Очерки истории русской журналистики. 1840— 50-е годы. М.— Л., 1951.
Зильберфарб И. И. Идеи Фурье в России в 30—40-х годах XIX в.— «Исторические записки», т. 27.
Иллерицкий В. Е. Исторические взгляды В. Г. Белинского. М., 1953.
Левин Ш. М. К вопросу об исторических особенностях русского утопического социализма.— «Исторические записки», т. 26.
Мезенцев П. Белинский. Проблемы идейного развития и творческого наследия. М., 1957.
Никитина Ф. Общественно-политические и философские взгляды
М. В. Буташевича-Петрашевско- го.— «Из истории русской философии XVIII—XIX вв.». Сборник статей. М., 1952.
Нифонтов А. С. Россия в 1848 году. М., 1949.
Оксман Ю. Г. Летопись жизни и творчества В. Г. Белинского. М.,
1958.
«Очерки по истории русской журналистики и критики», т. I. Л., 1950.
Пир умова H. М. Исторические взгляды Герцена. М., 1956.
Пирумова H. М. Михаил Бакунин. М., 1966.
Поляков М. Я. В. Г. Белинский. Личность — идеи — эпоха. М., 1960.
Порох И. В. Герцен и Чернышевский. Саратов. 1963.
Федосов И. А. Революционное движение в России во второй четверти XIX в. М., 1958.
Яковлев М. В. Мировоззрение Н. П. Огарева. М., 1957.
Национально-колониальная политика царизма и освободительная борьба народов в дореформенный период (глава IX)
Источники
«Движение горцев Северо-Восточного Кавказа в 20—50-х годах XIX века». Сборник документов. Махачкала, 1959.
«Документы по истории Балкарии. 40—90-е годы XIX в.». Нальчик, 1959.
«Колониальная политика россий- Литература
Абдуллаев М. Мыслители народов Дагестана XIX — начала XX вв. Махачкала, 1963.
Анцупов И. А. и Жуков В. И. Реформы в управлении Бессарабией с 1812 по 1828 г.— «Ученые
ского царизма в Азербайджане в 20—60-х годах XIX в.», ч. I. М.—Л., 1936.
«Русско-адыгейские торговые связи 1793—1860 гг.». Сборник документов. Майкоп, 1957.
«Хроника Мухаммеда Тагира». М„ 1941.
записки Кишиневского государственного университета», 1957, т. 26, стр. 145—159.
Векмаханов Е. Б. Очерки истории Казахстана XIX в. Алма-Ата, 1966.
722


Бекмаханов Е. Б. Присоединение. Казахстана к России. М., 1957.
Блиев М. М. Осетия в первой трети XIX века. Орджоникидзе, 1964.
Блиев М. М. Присоединение Северной Осетии к России и его историческое значение. Орджоникидзе, 1959.
Боцвадзе Т. Д. Социально-экономические отношения в Кабарде в первой половине XIX века. Тбилиси, 1965.
Ванеев 3. Н. Крестьянский вопрос и крестьянское движение в Юго- Осетии. Сталинир, 1956.
Гаджиев В. Г. Роль России в истории Дагестана. М., 1965.
Гасанов И. М. Частновладельческие крестьяне в Азербайджане в первой половине XIX в. Баку, 1957.
Григорян 3. Т. Присоединение Восточной Армении к России в начале XIX века. М., 1959.
Гр осу л В. Я. Реформы в Дунайских княжествах и Россия (20—30-е годы XIX в.). М., 1966.
Джамгерчинов Б. Д. Важный этап из истории киргизского народа (К столетию присоединения Киргизии к России). Фрунзе,
1957.
Дзидзария Г. А. Присоединение Абхазии к России и его историческое значение. Сухуми, 1960.
Дзидзария Г. А. Народное хозяйство и социальные отношения в Абхазии в XIX веке (До крестьянской реформы 1870 г.). Сухуми, 1958.
Жуков В. И. Города Бессарабии 1812—1861 годов (Очерки социально-экономического развития ). Кишинев, 1964.
Зайончковский П. А. Кирилло-Ме- фодьевское общество. М., 1959.
Зиманов С. 3. Общественный строй казахов первой половины XIX в. Алма-Ата, 1958.
Зиманов С. 3. Политический строй Казахстана конца XVIII и первой половины XIX века. Алма- Ата, 1960.
Иванов П. П. Очерки по истории Средней Азии (XVI — середина XIX в.). М., 1958.
Кахк Ю. Ю. Об исторических предпосылках отмены крепостного права в Эстляндской губернии.—
«Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы». М., 1961.
Котик А. К. Инвентарная реформа 1847—1848 г. и крестьянское движение на Правобережной Украине («HayKOBi записки Кш'вско- го державного университета», 1949, т. 8 вып. 1. Историчний зб]рник, № 2).
Кумыков T. X. Присоединение Ка- барды к России и его прогрессивные последствия. Нальчик, 1957.
Кумыков T. X. Экономическое и культурное развитие Кабарды и Балкарии в XIX веке. Нальчик, 1965.
Максимович Ф. К. Социально-экономический строй закаспийских туркмен накануне присоединения к России. Ашхабад, 1960.
Маркова О. П. Восстание в Кахе- тии в 1812 г. М., 1951.
Невская В. П. Присоединение Чер- кессии к России и его социально- экономические последствия. Черкесск, 1956.
Нерсисян М. Г. Из истории русско- армянских отношений, кн. 1. Ереван, 1956.
«О движении горцев под руководством Шамиля». Материалы сессии Дагестанского филиала Академии наук СССР 4—7 октября 1956 года. Махачкала, 1957.
Олонецкий А. А, Из истории великой дружбы (Очерки из истории грузино-русских взаимоотношений в первой половине XIX столетия). Тбилиси, 1954.
Покровский М. В. Политика рус- кого царизма по отношению к адыгейской феодальной знати в конце XVIII — первой половине XIX в.— «История СССР», 1958, № 1.
Покровский М. В. О характере движения горцев Западного Кавказа в 40—60-х годах XIX века.— «Вопросы истории», 1957, № 2.
«Присоединение Азербайджана к России и его прогрессивные последствия в области экономики и культуры (XIX — начало XX в.)». Баку, 1955.
Рамазанов X. X. Колониальная политика царизма в Дагестане в первой половине XIX в. Махачкала, 1956.
46* 723


Рожкова М. К. Экономические связи России со Средней Азией в 40—60-е годы XIX в. М., 1963.
Смирнов А. Ф. Революционные связи народов России и Польши. 30—60-е годы XIX в. М., 1962.
Смирнов Н. А. Мюридизм на Кавказе. М., 1963.
Смирнов Я. А. Политика России на Кавказе в XVI—XIX вв. М., 1958.
Тотоев М. С. К истории дореформенной Северной Осетии. Орджоникидзе, 1955.
Турсунова М. С. Из истории казахов Мангышлака в первой половине XIX века.— «Вопросы истории Казахстана XIX — начала XX в.». Сборник статей. Алма- Ата, 1961.
Улащик Я. Я. Введение обязательных инвентарей в Белоруссии и Литве,— «Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. 1958». Таллин, 1959.
Усенбаев К. Присоединение южной Киргизии в России. Фрунзе, 1960.
Фадеев А. В. К вопросу об уровне экономического развития кавказских горцев к середине XIX века.— «Научные доклады высшей школы». Исторические науки, 1959, № 1.
Фадеев А. В. Передовая русская интеллигенция и царский колониализм в дореформенный период.— «Проблемы общественно- политической истории России и славянских стран». Сборник статей. М., 1963, стр. 379—404.
Хасанов А. X. Из истории Киргизии XIX века. Учебное пособие для студентов вузов и преподавателей средней школы. Фрунзе,
1959.
Хашаев X. М. Общественный строй Дагестана в XIX в. М., 1961.
Россия в системе международных отношений 1815—1849 гг. (глава X)
Источники
Мартенс Ф. Ф. Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россией с иностранными державами, т. 4, 8, И, 14. СПб., 1878-1909.
Муравьев Я. Я. Русские на Босфоре в 1833 году. Из записок H. Н. Муравьева (Карского). М., 1869.
Литература
Горяйнов С. Босфор и Дарданеллы. СПб., 1907.
Молок А. И. Царская Россия и революция 1830 года во Франции.— «Борьба классов», 1936, № 7.
Попова О. И. Грибоедов-дипломат. М., 1964.
«Революции 1848—1849», т. 2. М.,
1952.
Соловьев С. М. Россия, Австрия и Англия во время движений 1848 и 1849 годов.— «Русская старина», 1877, т. 20.
«О помощи России в создании независимого греческого государства (1829—1831 гг.)» (Публикация документов).—«Новая и новейшая история», 1959, № 3, стр 148—157.
Татищев С. С. Внешняя политика имп. Николая Первого. СПб., 1887.
Терентьев М. А. Россия и Англия в борьбе за рынки. СПб., 1876.
Фадеев А. В. Россия и Восточный кризис 20-х годов XIX века. М.,
1958.
Шпаро О. Роль России в борьбе Греции за независимость.— «Вопросы истории», 1949, № 8.
Шостакович С. В. Дипломатическая деятельность А. С. Грибоедова. М., 1960.
724


Крымская война (глава XI)
Источники
Васильчиков В. И. Севастополь. Записки начальника штаба Севастопольского гарнизона, кн. В. И. Васильчикова.— «Русский архив», 1891, № 6, стр. 167— 256.
«Вице-адмирал Корнилов». М., 1947.
«Героическая оборона Севастополя в 1854—1855 гг.».— «Историче¬
ский архив», 1955, № 6, стр. 147— 178.
Литература
«Адмирал Нахимов». Статьи и очерки. М., 1954.
Бестужев И. В. Крымская война 1853-1856 гг. М., 1956.
Богданович М. И. Восточная война 1853—1856 гг., изд. 2, испр. и доп., т. 1—4. СПб., 1877.
Бурчуладзе Е. Е. Крушение англотурецких захватнических планов в Грузии в 1855—1856 гг.— «Вопросы истории», 1952, № 4.
Горев Л. Война 1853—1856 гг. и оборона Севастополя. М., 1955.
Зайончковский А. М. Восточная война 1853—1856 гг. в связи с современной ей политической обстановкой, т. 1—2. СПб., 1908— 1913. Приложения, т. 1—2. СПб., 1908-1912.
Пирогов Н. И. Севастопольские письма и воспоминания. М., 1950.
Тотлебен Э. Описание обороны Севастополя, ч. 1—2. СПб., 1863— 1872.
Чернышевский Н. Г. Рассказ о Крымской войне по Кинглеку.— Поли. собр. соч. в пятнадцати томах, т. 10. М., 1951.
Зверев Б. И. Синопская победа. Симферополь, 1954.
Поликарпов В. Павел Степанович Нахимов. М., 1960.
Семин Г. И. Оборона Севастополя. 1854-1855. М., 1962.
Степанов А. Петропавловская оборона. 1854—1954. Хабаровск, 1954.
Тарле Е. В. Город русской славы. Севастополь 1854—1855 гг. М.,
1954.
Тарле Е. В. Сочинения в двенадцати томах, т. 8—9. М., 1959.
Фадеев А. В. Оборона Севастополя 1854—1856 гг. и русское общество.— «Доклады и сообщения Института истории АН СССР», вып. 5. М., 1955.
Культурная жизнь дореформенной России (глава XII)
Международные культурные связи
Ениколопов И. Грибоедов и Восток. Ереван, 1954.
Мартьянова Е. П. Об отражении русско-французских кутьтурных связей во французском языке и литературе XIX в. (По материалам литературных трудов и корреспонденции Проспера Мериме). Харьков, 1960.
«Русско-европейские литературные связи». Сборник статей. М., 1966. Стахеев Б. Ф. Мицкевич и прогрессивная русская общественность. М., 1955.
Якобсон С. А. Н. И. Пирогов и зарубежная медицинская наука. М., 1955.
725


Взаимные культурные связи между народами России в первой половине XIX в.
Акопян Z7. О. Хачатур Абовян и общественные деятели Эстонии 30-х годов XIX в. «Известия АН Армянской ССР». Общественные науки, 1960, № 5—6.
Алиева Дилара. Из истории азербайджанско-грузинских литературных связей. Баку, 1958. Арутюнян Б. Армяно-русские театральные связи. Ереван, 1956. «Дружба». Статьи и очерки, исследования, воспоминания, письма, кн. 1—2, изд. 4. Ереван, 1960. Ениколопов И. К. Грибоедов в Грузии. Тбилиси, 1954.
«Из истории русско-украинских музыкальных связей». Сборник статей. М., 1956.
Нерсисян М. Г. Из истории русско- армянских отношений, кн. I—II. Ереван, 1956, 1961.
Овнан Г. Н. А. Добролюбов и армянская литературно-общественная мысль XIX в.— «Известия АН Армянской ССР». Общественные науки, 1960, № 5—6.
Наука
Анучин Д. Н. О людях русской науки и культуры. М., 1952.
Асино в скал А. Из истории передовых идей в русской медиевистике. (T. Н. Грановский). М,, 1955.
Берг Л. С. История русских географических открытий. М., 1962.
Блюмин И. Г. Очерки экономической мысли в России в первой половине XIX в. М.— Л., 1940.
Виргинский В. С. Творцы новой техники в крепостной России. Очерки жизни и деятельности выдающихся русских изобретателей XVIII — первой половины XIX в. М., 1957.
Волк С. С. Исторические взгляды декабристов. М.— Л., 1958.
«География в Московском университете за 200 лет. (1755—1955)». М., 1955.
Геселевич А. М. Научное, литературное и эпистолярное наследие Николая Ивановича Пирогова. М., 1956.
Олонецкий А, А. Из истории великой дружбы (Очерки из истории грузино-русских взаимоотношений в первой половине XIX столетия). Тбилиси, 1954.
Сеид-заде, Али-Аджар-Ахмед-оглы. Хачатур Абовян и его связи с передовыми представителями Азербайджана XIX в. Баку, 1960.
«Украинские революционные демократы о дружбе украинского народа с русским». Сборник статей. Киев, 1955.
Умедадзе В. К. Т. Г. Шевченко и Грузия. Киев, 1963 (на укр. яз.).
Фетисов М. И. Литературные связи России и Казахстана. 30—50-е годы XIX в. М., 1956.
Халпахчъян О. X. Армяно-русские культурные отношения и их отражение в архитектуре. Ереван,
1957.
Шадури В. С. Декабристская литература и грузинская общественность. Тбилиси, 1958.
Гуланян X. Г. Очерки истории армянской экономической мысли XIX века. М., 1955.
Гусейнов Г. Из истории общественной и философской мысли в Азербайджане XIX века. Баку,
1958.
Заблудовский П. Е. История отечественной медицины. М., 1955.
«История естествознания в России», т. I, ч. 2. М., 1957.
«История Московского университета», т. I. М., 1955.
«История русской экономической мысли», т. 1, ч. 2. М., 1958.
«История философии в четырех томах», т. 2. М., 1957.
Колъман Э. Великий русский мыслитель Н. И. Лобачевский, изд. 2. М., 1956.
К от ухо в М. П. Великий подвиг. Открытие Антарктиды, изд. 2. М.,
1955.
Кукава Т. Г. Очерки из истории грузинской общественной и фи¬
726


лософской мысли первой половины XIX века. Тбилиси, 1956.
Лупач В. С. И. Ф. Крузенштерн и Ю. Ф. Лисянский. М., 1953.
Любарский А. Свет русской науки. Таллин, 1952.
Мамедов Ш. Ф. Мировоззрение М. Ф. Ахундова. М., 1962.
Мур заев Э. М. В далекой Азии. Очерки по истории изучения Средней и Центр. Азии в XIX— XX вв. М., 1956.
Невский В. Вокруг света под русским флагом. Первое кругосветное путешествие русских на кораблях «Надежда» и «Нева» под начальством флота капитан-лейтенантов Ивана Крузенштерна и Юрия Лисянского в 1803—1806 годах. М.—Л., 1953.
Нуцубидзе Ш. История грузинской философии. Тбилиси. 1960.
Литература
Андроников И. Л. Лермонтов. Исследования и находки. М., 1964.
Базанов В. Г. Вольное общество любителей российской словесности. Петрозаводск, 1949.
Базанов В. Г. Очерки декабристской литературы. Публицистика, проза, критика. М., 1953.
Барамидзе А. Г., Радиани Ш. Д., Жгенти В. Д. История грузинской литературы. Краткий очерк. Тбилиси, 1958.
Ганаланян О. Т. Очерки армянской литературы XIX—XX вв. Ереван, 1957.
Глаголев П, А. Проблема истории русской демократической критики. М., 1966.
Дементьев А. Г. Очерки по истории русской журналистики. 1840— 1850 гг. М.— Л., 1951.
Ермилов В. В. Н. В. Гоголь. М.,
1953.
«История литератур народов Средней Азии и Казахстана» (Учебное пособие для университетов и педагогических вузов). М.,
1960.
«История русской критики в двух томах», т I. М.— Л., 1958.
Лемке М. К. Николаевские жандар-
Орешкин É. В. Вольное экономическое общество в России 1765— 1917 гг. Историко-экономический очерк. М., 1963.
«Очерки по истории философской и общественно-политической мысли народов СССР», т I. М., 1955, гл. XI-XVII.
Пешкин И. Павел Петрович Аносов. 1799—1851. М., 1954.
«Путешествия и исследования лейтенанта Лаврентия Загоскина в Русской Америке в 1842— 1844 гг». М., 1956.
Райков Б. Е. Предшественники Дарвина в России. М.— Л., 1951.
«Украинские революционные демократы. Общественно-политические и философские взгляды». Сборник статей. М., 1954.
мы и литература 1826—1855 гг. СПб., 1909.
Лемке М. К. Очерки по истории русской цензуры и журналистики XIX в. СПб., 1904.
Мейлах Б. С. Пушкин и его эпоха. М., 1958.
Мордовченко Н. И. Белинский и русская литература его времени. М.— Л., 1950.
Мордовченко Я. И. Русская критика первой четверти XIX века. М.— Л., 1959.
Печкина М. В. А. С. Грибоедов и декабристы. М., 1951.
«О русском реализме XIX в. и вопросах народности литературы». Сборник статей. М.— Л., 1960.
Рафили М. М. Ф. Ахундов. Жизнь и творчество. Баку, 1957.
Соколов А. Я. История русской литературы XIX в., т. I. М., 1960.
Чернышевский Я. Г. Очерки гоголевского периода русской литературы.— Поли. собр. соч., т. III. М., 1947.
Ш аду pu В. С. Декабристская литература и грузинская общественность. Тбилиси, 1958.
«Т. Г. Шевченко в воспоминаниях современников». М., 1962.
727


Фольклор
Азадовский М. К. Декабристская фольклористика. — «Вестник ЛГУ», 1948, № 1, стр. 74—91.
Астахова А. М. Северные исторические песни. Петрозаводск, 1947.
«Вести о России». Повесть в стихах крепостного крестьянина. 1830—1840. Ярославль, 1961.
Громов П. Г. Народное творчество Дона. Ростов-на-Дону, 1952.
Гуревич А. Устные рассказы и легенды о декабристах в Сибири. Иркутск, 1937.
Просвещение
Егоров Ю. Я. Реакционная политика царизма в вопросах университетского образования в 30— 50-х годах XIX в.— «Научные доклады высшей школы». Исторические науки, 1960, № 3.
Константинов IL А., Струминский В. Я. Очерки по истории начального образования в России. М., 1953.
«Ленинградский университет в воспоминаниях современников в трех томах», т. I. Л., 1963.
«Материалы по истории С.-Петер-
Искусство
Беккер В. И., Бродский А. И., Исаков С. К. Академия художеств. Исторический очерк. М.— Л., 1940.
«Замечательные полотна». Книга для чтения по истории русской живописи XVIII — начала XX в. Л., 1961.
Коваленская H. Н. История русского искусства первой половины XIX века. М., 1951.
Архитектура
Бессонов С. В. Крепостные архитекторы. М., 1941.
«Русское народное зодчество в Восточной Сибири». М., 1953.
«Русское народное зодчество в Западной Сибири». М., 1950.
«Исторические песни». Сборник, изд. III. М., 1956.
Лупанова И. П. Русская народная сказка в творчестве писателей первой половины XIX в. Петрозаводск, 1959.
«Русская народная драма XVII— XX вв.». М., 1953.
«Русское народное поэтическое
творчество», т. 2, кн. 1. М.—Л., 1955.
«Русское народное поэтическое
творчество». Пособие для вузов, изд. 2. М., 1956.
бургского университета», т. I. Пг., 1919.
Смирнов-Сокольский Н. Книжная лавка А. Ф. Смирдина. К столетию со дня смерти издателя-кни- гопродавца А. Ф. Смирдина (1795-1857). М., 1957.
Соловьев И. М. Русские университеты в их уставах и воспоминаниях современников, вып. 1. СПб., 1914.
Эфиров А. Ф. Нерусские школы Поволжья, Приуралья и Сибири. Исторические очерки. М., 1948.
Кожин Н. А. Украинское искусство XIV — начала XIX в. Очерки. Львов, 1958.
Лившиц М. Я., Чезза Л. А. Изобразительное искусство Молдавии. Очерк. Кишинев, 1958.
«Литовское изобразительное искусство». Вильнюс, 1954.
«Русское искусство. Очерки о жизни и творчестве художников. Середина XIX века». М., 1958.
«Русское зодчество». Чертежи и фотографии, вып. 6. М., 1953.
Федоров-Давыдов А. А. Архитектура Москвы после Отечественной войны 1812 года. М., 1953.
728


Живопись
Голлербах Э. История гравюры и литографии в России. М.— Пг., 1923.
Грабарь И. Э. История русского искусства, т. III—IV. М., 1955,
1959.
Кор остин А. Ф. Русская литография XIX века. М., 1953.
Лебедев Г. Е. Русская книжная иллюстрация XIX в. М., 1952.
«Русский сатирический рисунок
Театр. Музыка
Аршаруни А. Из истории армянской театроведческой мысли. Ереван, 1956.
Бэлза И. Из истории русско-польских музыкальных связей. М., 1955.
Васина-Гроссман В. А. Русский классический романс XIX века. М., 1956.
«Грузинская музыкальная культура». Сборник статей. М., 1957.
Данилов С. С. Русский драматический театр XIX века, т. I. Л.— М., 1957.
Даргомыжский А. С. Автобиография. Письма. Воспоминания современников. Пг., 1921.
Жихарев С. П. Записки современника (Воспоминания старого театрала). М.— Л., 1955.
«Из истории русско-украинских музыкальных связей». Сборник статей. М., 1956.
«История русской музыки», т. I. М.— Л., 1940.
«История русской музыки», т. I. М., 1957.
Каргаретели Я. Грузинская музыка. Тифлис, 1901.
Келдыш Ю. История русской музыки, ч. 1, М.— Л., 1947.
Кремле в Ю. Русская мысль о музыке. Очерки истории русской музыкальной критики и эстетики в XIX веке, т. 1. Л., 1954.
Быт. Народное искусство
Авдеева К. А. Записки о старом и новом быте. СПб., 1842.
Ащепков Е. А. Русское деревянное зодчество. М., 1950.
первой половины XIX века». М.,
1954.
Савинов А. Н. Алексей Гаврилович Венецианов. Жизнь и творчество. 1780-1847. М., 1955.
Сидоров А. А. Рисунок старых русских мастеров. М.— Л., 1956.
Тереножкин А. Казахские фрески XIX в.— «Из материалов экспедиции Государственной ^ академии истории материальной культуры», 1938, № 2.
«Материалы и документы по истории русской реалистической музыкальной эстетики. Классики русской музыки и музыкальной критики об искусстве», т. I. М., 1954.
Миклашевский И. М. Харьковский университет как центр музыкальной культуры Слободской Украины в первой половине XIX века.— «Ученые записки Харьковского государственного университета», 1956, т. 70. Труды филологического факультета, т. 3.
Морков В. И. Исторический очерк русской оперы с самого начала по 1862 г. М., 1862.
Мочалов П. С. Заметки о театре, письма, стихи, пьесы. Современники о П. С. Мочалове. М., 1963.
Музалевский В. И. Русское фортепьянное искусство. XVIII — первая половина XIX в. Л., 1961.
Нефед В. Белорусский театр. Очерк истории. Минск, 1959 (на бело- русск. яз.).
«Очерки по истории русской музыки. 1790—1825». Л., 1956.
Рабинович А. С. Русская опера до Глинки. М., 1948.
Шавердян А. И. Очерки по истории армянской музыки XIX—XX вв. Досоветский период. М., 1959.
Штейнпресс Б. С. Страницы из жизни А. А. Алябьева. М., 1956.
Бабенчиков М. В. Народное декоративное искусство Украины и его мастера. М., 1945.
47 История СССР, т. IV
729


Бабенчиков М. В. Народное декоративное искусство Закавказья и его мастера. М., 1948.
Берзинь О. О. Крестьянская усадьба и жилище Латвии XVIII— XIX вв.— «Архитектурное наследство», т. И, 1958.
Василенко В. М. Русская народная резьба и роспись по дереву (XVIII—XIX вв.). М., 1960.
Вишневская В. М. и др. Русская народная резьба и роспись по дереву. М., 1956.
Габуния А. Г. Народное творчество Грузии. Тбилиси, 1958.
Забылин М. Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеве¬
рия и поэзия. В четырех частях. М., 1880.
Ильин М. А. Русское народное искусство. М., 1959.
«Крестьянское искусство СССР», т. 2. Л., 1928.
Лавров В. А. Градостроительная культура Средней Азии (с древних времен до второй половины XIX в.). М., 1950.
Павловский Б. Камнерезное искусство Урала. Свердловск, 1954.
«Русский костюм», вып. 1 (1750— 1830 гг.), вып. 2 (1830—1850 гг.). М., 1960, 1961.
Терещенко А. В. Быт русского народа, ч. 1—7. СПб., 1848.


СПИСОК ИЛЛЮСТРАЦИЙ И КАРТ
Иллюстрации
Потрава помещиком хлеба на крестьянском поле. Художник П. Соколов. 60-е годы XIX в. Акварель. Государственный исторический музей (ГИМ)
(№ 61318) 13
Зимний обоз. Художник А. О. Орловский. 1820 г. Гуашь и акварель. ГИМ (№ 34140) .... 15
Одесса. Порт. Художник Л. Кла- енц. Первая четверть XIX в. Гравюра Himely. ГИМ (A1® 34169) 19 Прокладка дороги в горах Дагестана. Неизвестный художник. Год неизвестен. Литография.
ГИМ (№ 8448) 21
Нижегородская ярмарка. Художник Л. Дитц. 1842 г. Карандаш.
ГИМ (№ 34163) 25
Кричный и листобойный цех Нижне-Тагильского завода. Художник П. Худояров. 30-е годы
XIX в. Масло. Копия. ГИМ
(№ 28655) 31
Модель ткацкого станка «Жаккард». ГИМ (№ 56574) .... 36
Площадь провинциального города. Художник Е. Ф. Крендовский. Год неизвестен. Масло. Государственная Третьяковская ла- лерея (ГТГ) (№ 252) . . . 39
Бедная деревня в России. Неизвестный художник. Середина XIX в. Масло. ГИМ (№ 74377) 44
Поместье Грулево Орловской гу¬
бернии. 10-е годы XIX в. Художник Jozeph Päiin 1819 г. Раскрашенная литография. ГИМ
(№ 7785) 47
Крестьянин-отходник и купец. Начало XIX в. Раскрашенная гравюра. ГИМ (№ 15033) ... 50 Русский и латышский крестьяне. Начало XIX в. Раскрашенная гравюра. ГИМ (№ 34153) . . 51
М. М. Сперанский в молодости. Художник П. Борель. Год неизвестен. Литография А. Мюнстера. ГИМ (№ 15910) 71
Парад на Дворцовой площади в 1812 г. в Петербурге. Раскрашенная гравюра. ГИМ
№ 24074) 73
Переход А. В. Суворова через Альпы. Художник В. И. Суриков. 1899 г. Масло. Государственный Русский музей (№ 4824) ... 83 Форма русских войск начала XIX в. Гусары. Раскрашенная гравюра. ГИМ (№ 34417) . . 87
Расправа английского короля Георга III с членами антифран- цузской коалиции. 1805 г. Французская карикатура. Год неиз¬
вестен. ГИМ. (№ 34409) ... 99 Сражение у мыса Афон (Эгейское море) 19—22 июня 1807 г. Раскрашенная литография. ГИМ (№ 61049) ЮЗ
47*
731


Переговоры о мире между Россией и Францией в 1807 г. на Немане у Тильзита. Художник Арнольд. Год неизвестен. Гравюра.
ГИМ (№ 27291) 105
М. Б. Барклай-де-Толли. Художник G. Tenss. 1816 г. Литография. ГИМ (№ 71447) . . . .111
П. И. Багратион. Художник В. А. Тропинин. 1816 г. Масло.
ГИМ (№ 34404) 118
Д. С. Дохтуров. Художник Д. Доу. Начало 10-х годов XIX в. Масло. Фототипия с портрета. ГИМ
(№ 25867) 119
М. И. Кутузов. Художник А. О. Орловский. 1812 г. Гуашь и акварель. ГИМ (№ 22196) . . . .129
Военный совет в Филях. Художник А. Д. Кившенко. 1882 г. Масло. ГТГ (№ 1777) (Авторское повторение картины, находящейся в Государственном
Русском музее) 133
Герасим Курин — партизан. Художник А. Смирнов. 1813 г. Масло. ГИМ (№ 60545) 138
Василиса Кожина — партизанка. Художник А. Смирнов. 1813 г. Масло. ГИМ (№ 60543) . . .139
Денис Давыдов. Художник В. Лан- гер. Первая половина XIX в.
ГИМ (№ 57375) 140
В 1812 году. Художник И. М. Прянишников. 1874 г. Масло. ГТГ
(№ 558) 141
Переход наполеоновской армии черев Березину. Художник А. Адам. 1841 г. Масло. ГИМ
(№ 77056) 143
Па большой дороге. Отступление, бегство... Художник В. В. Верещагин. 1895 г. Масло. Музей «Бородинская панорама» . . .145 Казанский собор. Фасад с Невского проспекта. Архитектор А. Н. Воронихин. 1811 г. Год
фото неизвестен. Государственный научно-исследовательский музей архитектуры им. А. В. Щусева (коллекция V, № 17772) 447 Главный штаб. Центральная часть главного фасада. Архитектор К. Росси. 1829 г. Фото 1946 г. Государственный научно-исследовательский музей архитекту¬
ры им. А. В. Щусева (коллекция
ГУОП, № 7129) 149
Венский конгресс. Художник Год- фруа. 1819 г. Гравюра. ГИМ
(№ 27278) 157
Русский солдат — ветеран Отечественной войны 1812 г. Художник Р. Жуковский. Год неизвестен. Раскрашенная литография. ГИМ (№ 57899) . . . .162
Крестьянка. Неизвестный художник. Середина XIX в. Масло.
ГИМ (№ 15690) 163
Крестьяне, закованные в кандалы. Художник А. О. Орловский. Год неизвестен. Карандаш. ГИМ
(№ 34134) 164
Сцена в девичьей. Помещица бьет крепостную девушку. Неизвестный художник. Первая половина XIX в. Масло. ГИМ (№ 9375)169 Мирная марсомания. Художник А. В. Устинов. Год неизвестен. Масло. ГТГ (№ 11233) ... 172
H. М. Муравьев — декабрист, деятель Северного общества. Художник А. М. Муравьев. Начало 40-х годов XIX в. Акварель. Литография 50-х годов XIX в.
ГИМ (№ 15614) 187
Титульный лист «Русской Правды» П. И. Пестеля. ГИМ
(№ 52194) 189
Текст «Конституции» Никиты Муравьева. Глава I. Рукопись. ГИМ
(№ 51798) 193
П. И.Пестель — декабрист. Художник П. Д. Корин. 1948 г. Масло.
ГИМ ,197
Декабрист П. И. Борисов. Художник Н. Бестужев. 1839 г. Акварель. Коллекция И. С. Зильбер- штейна, Москва («Литературное наследство», т. 60, кн. 2. М.,
1956) 199
Декабрист И. И. Горбачевский. Художник Н. Бестужев. 1837 г. Акварель. Коллекция И. С. Зиль- берштейна, Москва («Литературное наследство», т. 60, кн. 2.
М., 1956) 201
Декабрист А. А. Бестужев. Художник Н. Бестужев. 1839 г. Акварель. Копия с гравированного портрета, помещенного в издании «Сто русских литераторов»,
732


т. 1. СПб., 1838. Коллекция И. С. Зильберштейна, Москва («Литературное наследство», т.
60, кн. 2. М., 1956) 207
Восстание 14 декабря 1825 г. на Сенатской площади. Художник P. Р. Френц. 1950 г. Масло. Музей Революции ИМЛ при ЦК
КПСС, Ленинград 209
Медальон с профилями пяти казненных декабристов. Гравер Ginton (с обложки «Полярной звезды», издаваемой А. И. Герценом). ГИМ (№ 11701). . . .215 Вознесенская бумагопрядильная и плисовая фабрика С. Л. Лепешкина в Дмитровском уезде Московской губернии. Репродукция с гравюры 1845 г. ГИМ
(№ 8010) 219
Шерстяной шарф. Первая половина XIX в. Работа русских крепостных вотчинной фабрики помещицы Н. А. Мерянной в Нижегородской губернии. ГИМ
(№ 621108) 223
Бурлаки на Волге. Художник И. Е. Репин. 1873 г. Масло. Государственный Русский музей
(№ 3298) 224
Модель первого русского паровоза, построенного Е. А. и М. Е. Черепановыми в 1833—1834 гг. ГИМ (с экспозиции) . . . .226
Московская железная дорога. Лубок напечатан в Москве в 1857 г.
ГИМ (№ 12317) 227
Рыбинская пристань на Волге. Художник Белоногов. 1850 г. Акварель. ГИМ (№ 67338) . . «229
Крестьяне в Петербурге. Художник Кольман. 40-е годы XIX в. Акварель. ГИМ (с экспозиции) 230 Сельскохозяйственные орудия при крепостном праве («Великая реформа 1861—1911 гг.», т. III. М, 1911, стр. 116) 236—237
Торг. Сцена из крепостного быта. Художник Н. В. Неврев. Год неизвестен. Масло. ГТГ
(№ 515) .239
Обжорный ряд в Петербурге. Художник А. М. Волков. 1858 г. Масло. ГТГ (№ 5226) . . . .250
Охотный ряд в Москве. Середина XIX в. Литография Гедон по, рис. Дитц. ГИМ (с экспозиции) 253
Кузнецкий мост в Москве. Середина XIX в. Литография по рис. Деруа. ГИМ (№ 46641) . . .254
Полиция. Художник П. М. Боклев- ский. 1856 г. Иллюстрация к «Ревизору» Н. В. Гоголя. ГИМ
(№ 34150) 262
Кожаные плети. ГИМ (№ 61532) 269 Мучной лабаз. Купцы, играющие в шашки. Художник Астрахов. 1857 г. ГИМ (№ 34433) . . .277
Восстание крестьян в селе Бату- ринском Шадринского уезда Пермской губернии. Художник Ф. Н. Бочков. 1951 г. Акварель.
ГИМ (№ 55586) 29T
Восстание на Ревдинском заводе 15 апреля 1841 г. Художник*
А. Н. Писарев. 1949 г. Темпера. ГИМ (№ 51906) . .30*
Жалоба купца на работника. Сцена у полицейского чиновника. Неизвестный художник 1857 г.. Раскрашенная литография. ГИМ (№ 9102) 3Q7*
A. И. Полежаев. Гравюра
Ф. А. Брокгауза. 1834 г. ГИМ (№ 11979) 317
Московский университет. Портик и часть главного фасада. Архитектор М. Ф. Казаков. Перестроено архитектором Д. Жилярди. 1817 г. Фото 1945 г0 Государственный научно-исследовательский музей архитектуры им.
А. В. Щусева (коллекция ГУОП,
№ 5460) 319
B. Г. Белинский. Художник К. А. Горбунов. 1843 г. Гравюра. Институт русской литературы — ИРЛИ (Пушкинский дом) . .321
А. И. Герцен. Художник А. Збруев. Начало 30-х годов XIX в. Масло. ГИМ (№ 62023) . . .325
Н. П. Огарев. Неизвестный художник. 30-е годы XIX в. Масло.
ГИМ (№ 73516) 327
Н. В. Станкевич. Фототипия барельефа. 1857 г. Кость. ГИМ
(№ 30851) 329
А. С. Хомяков. Художник Э. А. Димитров-Мамонов. Год неизвестен. Масло. ГИМ (№ 62802) .337
T. Н. Грановский. Художник К. А. Горбунов. 1845 г. Литография. ГИМ (№ 22223) . . . .339 Кабинет T. Н. Грановского. Неиз-
731


вестный художник. 1855 г. Акварель. ГИМ (№ 22150) . . .340 В. П. Боткин. Художник К. А. Горбунов 40-е годы XIX в. Акварель. ИРЛИ (Пушкинский дом) 341 В. Г. Белинский перед смертью. Художник А. А. Наумов. 1884 г. Гравюра В. Ф. Адта. 1898 г. Музей квартира Н. А. Некрасова,
Ленинград 345
М. В. Буташевич-Петрашевский. Неизвестный художник. 60-е годы XIX в. Акварель. Эрмитаж, Отдел истории русской культуры (№ 5288) 349
Эстонские крестьяне. Художник Корнеев. Год неизвестен. Литография. ГИМ (№ 34151) . . .373 Сбор винограда в Кахетии. Неизвестный художник. Год неизвестен. ГИМ (№ 9515) . . . .383
Тифлис. Художник Е. Фробергер.
1840 г. Акварель. ГИМ (№ 34744)385 Разгром арсенала в Варшаве. 1830 г. Гравюра Ф. А. Дитриха. 1830 г. ГИМ (№ 14978) . . .409
Устим Карма люк. Руководитель восстания. Художник В. А. Тро- пинин. 1820 г. Масло. Копия.
ГИМ (№ 28190) 417
Т. Г. Шевченко. Автопортрет.
1840 г. Масло. ГИМ (№ 1529) .421
Шамиль. Художник Чавчавадзе. Год неизвестен. Литография В. Ф. Тимма. 1858 г. ГИМ
(№ 44434) 435
Сражение у Наварина. 1827 г. Гравюра Е. Ф. Божан. ГИМ
(№ 34165) 491
А. С. Грибоедов. Художник И. Н. Крамской. 1873 г. Масло.
ГТГ (№ 660) 495
Вид Хивы. Рис. К. Кольман. 1820 г. Раскрашенная литография. ГИМ
(№ 32068) 503
Адмирал П. С. Нахимов. Литография Э. Лилье. 1855 г. ГИМ
(№ 15108) 543
Вице-адмирал В. А. Корнилов, начальник штаба Черноморского флота и портов. Рис. В. Тимма. Литография Мюнстера. 1854 г.
ГИМ (№ 39241) 545
Н. И. Пирогов. Художник И. Е. Репин. 1881 г. Масло. ГТГ (№731).54Э Взятие Малахова кургана. Рис. и
литография Э. Жерара. 1855 г.
ГИМ (№ 33656) 555
Заседание Парижского конгресса 1856 г. Художник Э. Дюбуфа. Гравюра Бланшара. ГИМ (№ 67339) 565
Опекунский совет. Москва. 1825 г.
С гравюры середины XIX в. Государственный научно-исследовательский музей архитектуры им. А. В. Щусева (коллекция V,
№ 14800) *571
Михайловский дворец (ныне Государственный Русский музей), Петербург, Белый зал. Архитектор К. Росси. 1825 г. Фото без даты. Государственный научно- исследовательский музей архитектуры им. А. В. Щусева (коллекция V, № 8706) 573
Дом Гагариных. Москва. Архитектор О. И. Бове. 1816 г. Фото, 1930 г. Государственный научно-исследовательский музей архитектуры им. А. В. Щусева
(коллекция V, № 18202) . .575
Адмиралтейство. Западный павильон. Архитектор А. Д. Захаров. 1815 г. Год фото неизвестен. Государственный научно-исследовательский музей архитектуры им. А. В. Щусева (коллекция ГУОП, № 9455) 577
Осенний костюм для прогулок. 1820 г. («Русский костюм 1750—
1830 гг.» М., 1960) 579
Н. И. Лобачевский — математик, ректор Казанского университета
ГИМ (№ 34407) 623
H. Н. Зинин — профессор химик. Художник В. Кисличный. 50-е годы XIX в. Литография Тюле- ва. ГИМ (№ 31496) .... ,,629
Крылов, Пушкин, Жуковский, Гне- дич. Этюд к картине «Парад на Марсовом поле». Художниц Г. Г. Чернецов. 1832 г. Масло.
ГТГ (№ 13018) 641
А. С. Пушкин. Художник
О. 	А. Кипренский. 1827 г. Масло.
ГТГ (№ 168) 645
М. Ю. Лермонтов. Художник К. А. Горбунов. 1842 г. Литография. ГИМ (№ 17668) . . . .647
Н. В. Гоголь. Художник А. А. Иванов. 1841 г. Масло. Копия. ГИМ.
(№ 53605) 649
734


В. А. Каратыгин в роли Гамлета. Художник Г. Алексеев. Литография И. Селезнева («40-е годы'
XIX в.» М., 1959) 651
М. С. Щепкин. Художник А. Добровольский, 1839 г. Акварель.
ГИМ (№ 9855) 653
А. А. Алябьев. Художник Андреев.
1844 г. ГТГ 655
М. И. Глинка. Художник П. А. Степанов. 1872 г. Литография Н. Ефимова. ГИМ (№ 29688) .657
На пашне. Весна. Художник А. Г. Венецианов. Год неизвестен. Масло. ГТГ (№ 155) . .658
К. П. Брюллов. Автопортрет. 1848 г.
Масло. ГТГ (№ 5051) ... .659
Сватовство майора. Художник П. А. Федотов. 1848 г. Масло.
ГТГ (№ 116) 661
М. Л. Налбандян (1820—1866) — крупнейший представитель армянской революционной демократии. Фото с портрета 1857 г. ГИМ (с экспозиции) . . . .683 М. Ф. Ахундов (1814—1878) — знаменитый азербайджанский просветитель. Фото с портрета 1850 г. ГИМ (с экспозиции) . .685
Карты
Отечественная война в России в
1812 г 121
Сражение при Бородино 26 августа (7 сентября) 1812 г. . . .127
Экономическая карта Российской
империи в 50-х годах 233
Народы Кавказа и Закавказья в первой половине XIX в. . . .427
Военные действия 1854—1855 гг.
в Крыму 541
Военные действия 1853—1855 гг.
в Закавказье 559
Российская империя в начале 50-х годов XIX в. (Европейская
часть) 561
Российская империя в 50-х годах XIX в 567


ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение 7
Глава п*е р в а я
Хозяйственная жизнь и общественные отношения крепостной России
первой трети XIX в.
(П. Г. Рындзюнский) 12
1. Экономическое состояние страны в начале XIX в 12
Тормозящее влияние крепостничества —12. Хозяйственные районы России — 14. Хозяйственная жизнь на землях, вошедших в состав России в начале XIX в. — 18.
2. Развитие рынка и усовершенствование путей сообщения . . 23
Расширение сети водных путей сообщения. Возникновение пароходства — 23. Ярмарки — 24. Влияние войны 1812 г. на хозяйственные процессы — 27. Борьба по вопросам таможенной политики — 28.
3. Промышленное развитие России 29
Рост капиталистических предприятий — ведущая тенденция в развитии промышленности — 29. Застой уральской металлургии — 30. Технические нововведения — 31. Размеры выплавки металла. Добыча золота и других драгоценных металлов — 33. Возникновение нефтяной промышленности — 34. Особенности развития шерстяной и полотняной про¬
мышленности — 34. Хлопчатобумажная промышленность — 35.
4. Сельское хозяйство 37
Общая характеристика — 37. Законодательство о крестьянах — 37. Рыночные связи помещичьих хозяйств — 38. Крепостническая основа помещичьей рационализации — 40. Освоение новых земель помещиками —
736


42. Новые черты в отношениях помещиков и крестьян — 43. Рост оброка — 43. Усиление барщины — 45. Развитие крестьянского хозяйства —
46. Торгово-промысловые села — 48. Расслоение деревни и крепостнический режим — 49. «Торгующие крестьяне» — 52.
5. 	Русский город первых десятилетий XIX в 53
Крестьяне и город — 53. Особенности развития крупных и мелких городов — 54.
Глава вторая
Политическая жизнь и международное положение России
в начале XIX в 56
1. Внутренняя политика царизма и русское общество на рубеже
нового столетия (А. П. Бажова) 56
Усиление полицейской опеки при Павле I *— 56. Законодательство Павла I по крестьянскому вопросу — 58. Рост антикрепостнического движения — 59. Царизм и дворянство — 60. Административные и военные реформы — 61. Голоса протеста — 62. Заговор против Павла I — 64. Первые распоряжения Александра I — 66. «Негласный комитет» — 67. Деятельность М. М. Сперанского — 70.
2. Участие России в новой антифранцузской коалиции (А. М. Станиславская) 72
Россия и французская агрессия — 72. Экспедиция Ф. Ф. Ушакова — 77. Русско-турецкий союз — 78. Итальянский поход А. В. Суворова — 79. Переход суворовской армии через Альпы — 82. Обострение русско-английских отношений — 84.
3. Международное положение России и ее политика в Восточном
вопросе в первые годы XIX в. (А. М. Станиславская) .... 86
Урегулирование отношений с Англией и Францией — 86. Россия и Восточный вопрос в начале XIX в.— 88. Россия и национально-освободительное движение балканских народов — 91.
4. Россия и третья антифранцузская коалиция (А. М. Станиславская) 92
Новый конфликт с Францией — 92. Образование третьей коалиции —
96. Кампания 1805 г.— 98.
5. Новая фаза борьбы с наполеоновской Францией. Тильзитский
мир (А. М. Станиславская) 101
Начало русско-турецкой войны — 101. Кампания 1806—1807 гг. в Европе— 103. Новое обострение англо-русских отношений—104. Тильзитский мир — 106.
Глава третья
Отечественная война 1812 года. (А. В. Фадеев) 109
1. После Тильзита 109
Последствия Тильзитского мира для России — 109. Войны со Швецией
и Турцией—109. Обострение франко-русских отношений—110.
2. Европа перед войной 113
Замыслы Наполеона — 113. Характер войны, грозившей России—ИЗ.
Борьба за союзников — 114. Силы сторон — 116.
737


3. От Немана до Бородина 121
Вторжение врага—121. Стратегический просчет Наполеона — 122. Оборонительные действия русской армии— 123.
4. Бородино 125
Позиции и планы полководцев — 125. Бой у Шевардина — 128. Начало сражения. Борьба за Семеновские флеши — 129. Контратака русской конницы—130. Оборона Курганной батареи — 130. Итоги сражения —
131.
5. Тарутино 132
Маневр Кутузова — 132. Участие народных масс в разгроме врага —
134. Ополчение — 137. Партизаны— 138.
6. От Малоярославца до Березины 142
Отступление наполеоновской армии — 142. Преследование и разгром врага — 144.
7. Значение Отечественной войны для идейного развития русского
общества 145
Патриотический подъем среди русской интеллигенции — 145. Отражение войны 1812 г. в литературе и искусстве — 148. Углубление идейного размежевания русского общества— 150.
8. Влияние победы русского народа на дальнейший ход событий
в Европе. Крушение наполеоновской империи 151
Подъем национально-освободительного движения в Европе—151. Участие русской армии в освобождении Германии — 152.
Глава четвертая
Россия в послевоенный период (1815—1825 гг.) 155
1. Торжество феодальной реакции в Европе (А. В. Фадеев) . . . 155
Венский конгресс — 155. Возвращение Наполеона и его окончательное поражение — 158. «Священный союз» — 159.
2. Усиление крепостнического произвола внутри страны (А. П. Бажова, А. В. Фадеев) 160
Послевоенная разруха и крестьянство — 160. Рост массового антикрепостнического движения—161. Тревога и замешательство в правительственных кругах—166. Аракчеевщина — 168. Усиление репрессивной политики царизма — 173.
Глава пятая
Декабристы (М. В. Нечкина) 175
1, Исторические корни движения декабристов 175
Против крепостничества и самодержавия — 175. Декабристы — дворянские революционеры— 176.
2. «Союз спасения» (1816—1818 гг.) 178
Возникновение первой тайной организации — 178. Статут «Союза спасения» — 180.
738


3. «Союз благоденствия» (1818—1821 гг.) 181
Новое тайное общество — 181. Новая программа и новые «способы действия» — 184.
4. Возникновение новых тайных обществ — Южного и Северного 185 Возникновение Южного общества —185. Возникновение Северного общества — 186.
5. «Русская Правда» П. И. Пестеля и «Конституция» Никиты Муравьева 188
О творческой истории «Русской Правды» — 188. Программа «Русской Правды» — 188. «Конституция» Никиты Муравьева — 192.
6. План действий 196
Петербургское совещание 1824 г.— 196. Борьба за соединение обществ —
197.
7. Общество соединенных славян 198
Возникновение нового общества — 198. Чего хотели «соединенные славяне»?— 200. Встреча двух тайных обществ. Их объединение — 202.
8. Накануне восстания . . . 203
Смерть Александра I. Междуцарствие — 203.
9. Восстание 14 декабря 1825 г 206
Начало восстания — 206. Измена «диктатора» — 208. Народ на Сенатской площади — 209. Царская картечь — 210.
10. Восстание на юге 211
Накануне восстания — 211. Черниговский полк выступает — 212. Разгром восстания — 213.
И. Суд над декабристами 213
Следствие и парский суд — 213. Казнь декабристов — 214.
12. Место декабристов в русском революционном движении . . 216
«Их дело не пропало» — 216.
Главашестая
Кризис феодально-крепостнического строя (Н. М. Дружинин) . . 218
1. Начало промышленного переворота 218
Начало технического переворота в промышленности — 218. Социальные последствия введения машин — 220. Неравномерность в развитии промышленности — 221. Первые железные дороги и пароходные линии —
224. Накопление денежных капиталов — 227.
2. Новые явления в сельском хозяйстве 230
Расширение посевов и попытки улучшения земледелия — 230. Опыты рационализации помещичьего хозяйства — 232. Образцовые хозяйства зажиточных крестьян — 234. Наемный труд в сельском хозяйстве —
235. Ограниченность новых хозяйственных процессов — 238.
3. Кризис крепостного хозяйства 238
Обезземеление крестьян — 240. Увеличение крестьянских повинностей — 241. Упадок крестьянского хозяйства —242. Падение помещичьих доходов — 243. Положение удельных и государственных крестьян —
739


244. Отрицательное влияние крепостничества на сельское хозяйство —
245. Отрицательное влияние крепостничества на развитие промышленности — 248. Положение рабочих — 249. Экономическая политика правительства— 251. Итоги экономического развития к началу 60-х годов — 255.
Глава седьмая
Массовое антикрепостническое движение и внутренняя политика царизма в 1826—1852 гг.
(Я. М. Дружинин) 250
1. Положение в отраве и Правительственные мероприятия после
подавления восстания 1825 г 250
Массовые волнения — 256. Николай I и его программа — 259. Усиление полицейского аппарата — 261. Наступление на печать и школу — 263. Проекты государственных реформ — 265.
2. Подъем антикрепостнического движения в 1830—1831 гг. . . 207
Севастопольское восстание 1830 г.— 267. Холерные бунты 1830—
1831 гг.— 270. Восстание военных поселян в 1831 г.— 271.
3. Влияние событий 1830—1831 гг. на внутреннюю политику самодержавия 273
Новые ограничения деятельности прессы и школы — 273. Меры против раскольников — 275. Кодификация законов — 276. Укрепление дворянского сословия — 277.
4. Крестьянское движение 30—40-х годов 281
Формы крестьянских выступлений — 281. Восстание государственных крестьян в 1834—1835 гг. — 284. Крестьянское движение 1839 г. — 285. Массовые побеги крепостных — 286. Крестьянские политические проекты — 287.
5. Попытки разрешения крестьянского вопроса 289
«Комитет 1835 г.» и реформа Перовского — 289. Реформа управления государственными крестьянами — 291. Предложение об ограничении крепостного права — 292. Ответ крестьянства на реформу Киселева —
295. Новые попытки разрешения крестьянского вопроса — 299.
6. Рабочее движение 30—40-х годов (А. П. Бажова) 300
Восстание на Ревдинском заводе — 300. Выступления рабочих в 30—
40-е годы — 303.
7. Политика Николая I в отношении буржуазии 300
Русская буржуазия и царизм — 306. Городская реформа 1846 г. — 308.
8. Влияние событий 1848 г 309
Крестьянское движение 1848 г.— 309. Новое усиление реакции — 312.
Глава восьмая
Общественное движение в России 30—40-х годов XIX в.
(Е. Л. Рудницкая) 315
1. Кружки и публицистические выступления передовой интеллигенции в 30-х годах 310
740


Политическая поэзия как средство революционной агитации — 316. Кружок студентов Критских — 318. «Литературное общество 11-го нумера» — 321. Сунгуровское общество — 323. Студенческий кружок А. И. Герцена и Н. П. Огарева — 324. Кружок Н. В. Станкевича — 328. «Философические письма» П. Я. Чаадаева — 330.
2. 	Основные тенденции в общественном движении 40-х годов XIX в. Формирование революционно-демократического направления 332
Деятельность Белинского и Герцена в 40-е годы— 333. Славянофилы и их противники — 336. Начало размежевания революционно-демократи- чеокого лагеря с буржуазным либерализмом — 342. Петрашевцы— 346. Общественное движение в России и революция 1848 г. — 353.
Глава девятая
Национально-колониальная политика царизма и освободительная
борьба народов России 357
Царская Россия — тюрьма народов 357
1. Расширение границ Российской империи (А. В. Фадеев) . . . 357
2. Социальная база и классовый характер царской национальноколониальной политики (А. В. Фадеев) 361
3. Формы и методы национально-колониальной политики царизма
(И. Г. Антелава, М. К. Думбадзе, Ю. Ю. Кахк, А. С. Сумбатзаде,
М. А. Исмаилов,А. В. Фадеев, У. А. Шустер) 366
Три типа окраин царской России — 366. Образование великого княжества Финляндского — 368. Наступление царизма на польскую автономию — 369. Аграрные реформы в Прибалтике — 371. Аграрная политика царизма на Украине, в Белоруссии и Литве — 375. Усиление национального гнета — 377. Царизм и молдавские бояре — 379. Своеобразие политической обстановки на Кавказе — 380. Первый этап колониальной политики царизма в Грузии — 381. Второй этап колониальной политики царизма в Грузии — 382. Особенности колониального режима в Азербайджане — 388. Политика царизма в Армении — 390. Проблема освоения Закавказья — 391. Колониальная экспансия царизма на Се¬
верном Кавказе — 392. Царизм и народы Поволжья и Приуралья —
396. Колониальная эксплуатация народов Сибири —398. Царский гнет — враг социального и культурного прогресса — 400.
Вместе с русским народом против русского царизма 401
1. Движущие силы и характер освободительной борьбы народов
России в дореформенный период {А. В. Фадеев) 401
Антифеодальный характер освободительной борьбы народов — 401. Критерий прогрессивности антиколониальных движений — 402.
2. Освободительное движение в Прибалтике (Ю. Ю. Кахк) . . . 404
Выступления передовой интеллигенции — 406.
3. Польское восстание 1830—1831 гг. (У. А. Шустер) 407
Польские земли накануне восстания — 407. «За нашу и вашу свободу!»—408. Два лагеря — две тактики—410. Конец восстания — 411.
741


4. Борьба народных масс и деятельность передовой интеллигенции в Литве, Белоруссии и на Украине (А. В. Фадеев, Ю.М. Юр-
гинис) 412
Литва в период восстания 1830—1831 гг.-- 412. Антикрепостническое движение белорусского крестьянства — 414. Восстания военных поселян на Украине — 415, Народные мстители — 415. Кирилло-Мефодиев- ское общество — 416. Т. Г. Шевченко как деятель освободительного движения — 419.
5. Освободительная борьба народов Кавказа (И. Г. Антелава, М. К.
Думбадзе, А. С. Сумбатзаде, М. А. Исмаилов, А. В. Фадеев) . 423
Выступления против колониального режима в Грузии в первой трети XIX в.— 423. Рост освободительного движения в Грузии в 30—50-х годах XIX в.— 425. Народные движения в Азербайджане — 428. Совместная борьба армянских и азербайджанских крестьян против податного гнета — 429. Особенности национально-освободительных движений на Северном Кавказе — 430. Движение горцев Дагестана и Чечни под руководством Шамиля — 432. Борьба горцев Западного Кавказа — 436.
6. Народные движения в восточных районах России (А. В. Фадеев) 437 Массовое движение в Поволжье и Приуралье — 437. Антиколониальные движения 30—40-х годов в Казахстане — 439. Борьба народов Сибири против колониального гнета — 442.
7. Национально-колониальная политика царизма и передовая рус¬
ская интеллигенция (А. В. Фадеев) 443
Глава десятая
Россия в системе международных отношений (1815—1849 гг.)
(А. В. Фадеев) 452
1. Россия и проблемы европейской политики 452
Расстановка сил на международной арене после Венского конгресса —
452. Священный союз и англо-русское соперничество — 454. Июльская революция во Франции и развал Священного союза — 459. Попытка возрождения Священного союза — 464. Внешнеполитическая программа передовой русской интеллигенции — 473.
2. Россия и Восточный вопрос 477
Причина заинтересованности русских помещиков в Восточном вопросе — 477. Царизм и восстание в Греции 479» Обострение русско-турецких отношений — 483. Русско-иранская война — 486. Русско-турецкая война — 489. Вершина дипломатических успехов царизма на Ближнем Востоке — 496. Расширение сферы Восточного вопроса — 499. Отступление царизма в Восточном вопросе — 505. Укрепление связей России и Средней Азии — 508. Восточный вопрос и русское общество — 511.
Глава одиннадцатая
Крымская война (А В. Фадеев) 517
1. Новый восточный кризис 517
Спор о «святых местах»—517. Истинные причины кризиса — 519. Разжигание конфликта — 522.
742


2. Русско-турецкая война 528
Первые бои — 528. Синоп — 531.
3. Вмешательство западных держав в русско-турецкую войну . . 533
Начало «большой войны» — 533. Крах «стратегии косвенного сближения» — 535.
4. Крымская кампания 539
Альма — 539. Севастополь — 542.
5. Борьба за Кавказ 556
Десанты на Кавказском побережье — 556. Вторжение в Грузию — 557. Падение Карса — 558.
6. Конец войны 560
Внутреннее положение России — 560. Парижский мир — 564.
Глава двенадцатая
Культурная жизнь дореформенной России
(А. В. Фадеев) 569
1. Новые черты в культурном облике русского общества .... 569
Новый век — 569. Расширение градостроительства— 571. Перемены в костюме и домашнем быту — 577. Новые веяния в сельской жизни — 584. Распространение просвещения и образованности — 589. Рост национального самосознания — 599.
2. Борьба идейных течений в науке и искусстве 609
Царизм — враг просвещения и культуры — 609. Мистицизм — идеологическое знамя реакционного дворянства — 616. Борьба передовой русской науки против феодально-клерикальной идеологии — 621. Основные направления в русской журналистике — 631. Утверждение реалистического направления в художественной литературе — 639. Реализм в искусстве — 650. Усиление социальных мотивов в народном творчестве —
663.
3. Идейные связи и взаимное обогащение национальных культур
народов России . 668
Предпосылки культурного сближения народов — 668. Светская школа — рычаг культурного подъема — 670. Университетская наука и национальная интеллигенция — 675. Демократическая культура в борьбе против религиозного мракобесия, косности и невежества — 678. Атеистическая деятельность просветителей — 682. Основные линии развития национальных культур в дореформенный период — 686. Поборники дружбы и братства народов — 693.
Приложения
Синхронистическая таблица 705
Библиография 713
Список иллюстраций и карт 731


История СССР с древнейших времен до наших дней Серия первая. Том IV
Назревание кризиса крепостного строя в первой половине XIX в.
Утверждено к печати Институтом истории АН СССР
Редактор издательства ММ. Медведев Оформление художника Я. А. Седельпикова Художественно-технический редактор А. П. Гусева
Сдано в набор 25/1-67 г.
Подписано в печать 2/VI-1967 г. Формат 60х90Ум. Бумага № 1.
Уел. печ. л. 48,25. Уч.-изд. л. 46,6 Тираж 45200. Т-С8С84. Тип. зак. 2264
Цена 2 р.
Издательство «Наука».
Москва, К-62, Подсооенский пер., 21.
2-я типография издательства «Наука». Москва, Г-99, Шубинский пер., 10.