Текст
ж-
АКАДЕМИЯ НАуК СССР
институт АРХЕОЛОГИИ
Н.Н.ВОРОНИН
ЗОДЧЕСТВО
СЕВЕРО-ВОСТОЧНОЙ
РУСИ
XII XV ВЕКОВ
В двух ТОМАХ
ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАуК СССР
МОСКВА • ££ 61
н.И.ВОРОНИН
ЗОДЧЕСТВО
СЕВЕРО-ВОСТОЧНОЙ
РУСИ
XII XV ВЕКОВ
том
I
XII СТОЛЕТИЕ
ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАуК СССР
МОСКВА • 61
Ответственный редактор
академик
Б« А. РЫБАКОВ
Памяти
моих дорогих отца и матери
ПРЕДИСЛОВИЕ
История зодчества Северо-Восточной Руси XII в.— начала XV в.— один
из важнейших разделов истории древнерусской архитектуры. Подобно
тому как история Северо-Восточной Руси этого времени является промежуточ-
ным звеном между историей Киевского государства и образованием централи-
зованного Русского государства,—история архитектуры Владимиро-Суздальского
княжества XII — XIII вв., а также история зодчества Москвы и Твери XIII в.—
начала XV в., развивавшегося на почве владимирской традиции, служат связую-
щим звеном между древнейшим зодчеством Киевской Руси и русским националь-
ным зодчеством XV—XVI вв.
Однако пока мы не можем дать всесторонне разработанной истории архи-
тек туры данного периода. Несмотря на значительные успехи в изучении
памятников, суждения о многих из них все еще связаны с рядом спорных вопро-
сов. Такие памятники нуждаются в дальнейшем капитальном архитектурно-архео-
логическом исследовании; важнейшие из них должны стать, в идеале, предметом
специальных монографий, основанных на базе широко поставленных архитектур-
но-реставрационных и археологических работ. Только так может быть создана
«История зодчества Северо-Восточной Руси XII в.— начала XV в.». Подобные иссле-
дования отдельных памятников ныне ведутся, но еще далеки от своего завершения.
Следует особо отметить сложность и спорность суждений о таких важнейших
памятниках, как Суздальский собор, Успенский и Дмитриевский соборы во Вла-
димире, Георгиевский собор в Юрьеве-Польском, а также о строительстве XIII в.
в Нижнем Новгороде и Ярославле.
Поэтому предлагаемая работа ставит перед собой более ограниченную зада-
чу — дать очерки истории зодчества Северо-Восточной Руси, суммировать и
исторически осмыслить накопленные дореволюционной и, особенно, советской нау-
кой материалы, обратить внимание исследователей на спорные вопросы, которые
еще подлежат разрешению. Мы не ставим себе задачу и исчерпывающей публика-
ции каждого памятника. Отметим также, что основные темы «Очерков» освещены
не с равной степенью полноты; в частности, очерки раннемосковского зодчества стро-
ятся в значительной мере на опубликованных исследованиях. Кроме материалов
5
наших разведочных и расковочных работ по памятникам владимиро-суздальской
и тверской архитектуры, в «Очерках» использованы исследования других авто-
ров. Должны быть особо упомянуты работы А. Д. Варганова по Суздалю, со-
трудников Института истории и теории архитектуры и строительной техники
Академии строительства и архитектуры СССР по обмерам и изучению некоторых
владимиро-суздальских памятников, исследование Дмитриевского собора В. И. Ка-
зариновой, материалы архитектора А. В. Столетова по памятникам Владимира
и др. Также должен назвать здесь с глубокой признательностью товарищей, по-
могавших мне советом и делом,— профессоров Н. Б. Бакланова, Л. А. Мацулеви-
ча, М. А. Тиханову, архитекторов Г. К. Патрикеева, Н. Н. Устинова, Б. А. Огне-
ва и моего помощника по раскопкам владимирских памятников Н. А. Левитского.
Время, прошедшее с момента окончания первого варианта настоящего исследо-
вания и его защиты как диссертации (1944 г.), работало частью в пользу изло-
женных положений, частью приносило новые факты и идеи, разрушавшие или
уточнявшие те или иные построения. В частности, позднейшие исследования па-
мятников Киева, Чернигова, Галича и других древнерусских городов дали новый
материал, позволивший пересмотреть вопрос о южных связях владимиро-суз-
дальской архитектуры и проблему «романского влияния», которому в литературе
было приписано столь преувеличенное значение, чего не избежал в свое время и
автор этих строк. Наши новые исследования позволили по-новому осветить ряд
памятников XII—XIII вв. и развернуть тему об архитектуре Москвы XIV в. и Тве-
ри XIII—XV вв., тему, которая совершенно не была затронута в науке.
Однако и после этих изменений и дополнений в «Очерках» остаются спорные
положения и гипотезы, часть которых может получить окончательное решение лишь
при последующих исследованиях советских археологов и архитекторов. Ожидать
того времени, когда все станет бесспорным и ясным,— это значит надолго лишить
читателя книги, в которой он нашел бы относительно полную картину историче-
ского развития строительства Северо-Восточной Руси в XII—XV вв. Автор по-
лагает, что материал, изложенный в «Очерках», облегчит и ускорит написание ис-
черпывающей «Истории зодчества Северо-Восточной Руси XII — начала XV вв.»,
в которой уже не останется темных или спорных вопросов и место гипотез займут
утверждения, основанные на новых, более точных данных.
Настоящее исследование состоит из двух томов: первый посвящен зодчеству
Владимирской Руси XII в., второй — зодчеству XIII в.— первой половины XVв.
Во II томе будут даны и приложения к обоим томам.
ВВОДНЫЕ
И ИСТОРИО-
ГРАФИЧЕСКИЕ
ЗАМЕЧАНИЯ
ОСНОВНАЯ ЛИТЕРАТУРА
Изучение зодчества Северо-Восточной Руси имеет более чем вековую исто-
рию, начинающуюся с издания графом С. Строгановым атласа «Дмитриев-
ский собор во Владимире на Клязьме» Ч Поэтому необходимо коротко напомнить
основные исследования и издания, посвященные данной теме.
Интерес к изучению древнерусского зодчества, возникший в 40—50-х годах
XIX в., не был случайным. Он сопутствовал быстрому развитию исторической
науки, связанному с именами Полевого и Погодина, Кавелина и Соловьева, с ро-
стом публикаций материалов по русской истории, с ожесточенными спорами сла-
вянофилов и западников о самобытности русского исторического развития, о судь-
бах русского народа. Охранительная «теория» православия, самодержавия и на-»
родности во многом определяла и интерес к изучению древнерусского зодчества,
которое должно было дать архитекторам образцы «самобытной православной ар-
хитектуры», а «национальный стиль» нового церковного зодчества был призван
укрепить позиции церкви. Поэтому с первых же шагов изучения памятников древне-
русской архитектуры особый интерес привлекал вопрос о ее «самобытных» чер-
тах. В атмосфере споров об «особых путях» развития России по сравнению с Запа-
дом и в изучении памятников зодчества наиболее остро встала проблема «влия-
ний», надолго определившая и путь русской буржуазно-дворянской историко-
архитектурной науки.
В этом смысле названная книга С. Строганова о Дмитриевском соборе очень
характерна. Замечательный памятник русского зодчества определен в ней как
результат скрещения двух влияний: византийского, к которому отнесен тип храма,
и романского (ломбардского), к которому отнесены его убранство и, особенно,
резной камень. По сути дела ничего «самобытного» в памятнике не оставалось.
С. Строганов впервые подчеркнул значение владимирской архитектуры для раз-
вития позднейшего московского зодчества XIV—XV вв.2
Одновременно с большим числом публикаций памятников древнерусского зод-
чества (И. Снегирев и А. Мартынов, Ф. Рихтер и др.), в которых нашли место
Примечания к главе 1 см. стр. 497—499.
9
и владимиро-суздальские памятники, рос интерес к ним на местах. Во «Вла-
димирских губернских ведомостях» появились первые, иногда наивные статьи
о памятниках XII—XIII вв., содержавшие, однако, порой весьма ценные данные. Из
этой среды вышли замечательные труды редактора «Ведомостей» В. Доброхотова.
Он издал описание Успенского и Дмитриевского соборов во Владимире3 и моногра-
фию «Древний Боголюбов город и монастырь» 4, в которой описал все памятники
Боголюбова и собрал большой исторический материал. По ряду вопросов автор
высказал много ценных соображений, сохранивших свое значение и теперь.
Важным этапом в изучении владимиро-суздальского зодчества стал I Архео-
логический съезд (в 1869 г.), на котором была организована большая дискуссия
по данной теме. Если в условиях николаевского времени русские «палеологи» от-
кровенно заявляли о связях разрабатывавшихся ими вопросов с охранительной по-
литикой Николая I, то на I Археологическом съезде его организаторы прокламиро-
вали «аполитичность» науки, «свойственное русским... чисто отвлеченное знание
без всякого приложения» 5. В этом ярко сказались позиции выступивших на съезде
представителей буржуазной науки. В основном докладе графа А. С. Уварова бы-
ли изложены главные задачи исследования владимиро-суздальского зодчества,
сводившиеся к определению элементов, связанных с чужеземными влияниями,
и остающихся после этого «самобытных» чертe. А. С. Уваров развил положения
С. Строганова о византийском и романском влияниях, подчеркнув, что первое яв-
ляется основой самобытных качеств русской архитектуры. В плане этих устано-
вок и развивалась дискуссия. Наиболее ценным было выступление владимирского
епархиального архитектора Н. А. Артлебена, который привел ряд новых факти-
ческих данных по самим памятникам; его чертежи Переславского собора, церкви
« в Кидекше, Покрова на Нерли, владимирского Успенского и Суздальского собо-
ров и Золотых ворот были опубликованы в атласе к «Трудам» съезда.
Важно, однако, подчеркнуть, что история владимирской архитектуры не
привлекала внимания исследователей; объектом анализа являлся какой-либо один
памятник, обычно Дмитриевский собор, причем за отдельными его деталями под-
час забывали о целом. Общая же перспектива исторического развития архитектуры
Северо-Восточной Руси оставалась неясной. И здесь некоторые участники дискус-
сии вновь развивали положение о романском влиянии на зодчество Суздальской
Руси. В этом в своеобразной форме проявилось представление о сходстве истории
России и русской культуры с историей Запада, противополагавшееся официальной
точке зрения о «византийской самобытности». В связи с этим М. П. Погодин, в свое
время выступивший против романской теории С. Строганова, встал на позицию
отрицания каких-либо закономерностей в развитии владимирского зодчества: ни-
каких влияний не было, «отвращение от всякой формы в русской жизни привело
к тому, что всякий строил по-своему»!7. При всей ограниченности своей
задачи и тенденциозной направленности дискуссия на I Археологическом съезде
сыграла большую роль в изучении владимиро-суздальской архитектуры и вызвала
появление новых исследований.
Так, выступавший на съезде архитектор Л. В. Даль во введении к своему «Исто-
рическому исследованию памятников русского зодчества» 8, оставаясь в основном 10
10
на позициях теории влияний и византийско-романских корней владимирской архи-
тектуры, высказал ряд принципиально важных новых положений. Он поставил
вопрос о дохристианском искусстве восточных славян, в котором видел объяснение
развитию резного убранства храмов XII—XIII вв.: оно было «возрождением корен-
ного национального стиля, до тех пор скрывавшегося благодаря византийскому
влиянию» 9; объясняя появление аркатурно-колончатых поясов на фасадах влади-
мирских храмов, автор выдвигал гипотезу о влиянии местной деревянной архитек-
туры—«в деревянных постройках того времени этажи разделялись между собой
широкими резными поясами». Вместе с тем Л. В. Даль недвусмысленно оценил
классовую природу владимирской архитектуры XII—XIII вв. как развивавшейся
«при княжеских дворах» и являвшейся одним из средств усиления княжеской
власти — «поддержания княжеского престола». Этот «проблеск национально-само-
бытного искусства», по мысли Л. В. Даля, был тесно связан с великодержавными
притязаниями владимирской династии, с «основанием русского самодержавия».
Одновременно с работой Л. В. Даля В. Прохоровым была предпринята первая
попытка сводного обзора памятников владимиро-суздальского зодчества10; он при-
держивался господствовавшей точки зрения о его византийских источниках. Одна-
ко вслед за выступлением П. Лашкарева на I Археологическом съезде, выдвигав-
шего мысль о роли киевского зодчества, В. Прохоров уже связывал владимирскую
архитектуру с киевским наследием.
Хотя указанные мысли Даля и Прохорова не были развернуты и конкретизи-
рованы на изучении самих памятников, важно подчеркнуть их значение: история
владимирского зодчества ставилась в связь с русской исторической действительно-
стью, выдвигалась мысль о киевских источниках зодчества Северо-Восточной Руси,
а в статье Л. В. Даля особенно ярко было показано значение последнего для форми-
рования московской архитектуры XIV—XV вв.
В конце 70-х годов XIX в. вопрос об источниках владимирского зодчества вновь
привлек внимание в связи с выходом в свет в 1877 г. книги Е. Виолле ле Дюка
«Русское искусство»и. Предполагавшаяся первоначально в качестве предисловия
к новому изданию книги В. Бутовского «История русского орнамента», а затем
выросшая в самостоятельную книгу12, работа знаменитого историка архитектуры
сосредоточивает внимание читателя на орнаменте. В связи с этим большое место
в книге занимают владимирские памятники — Покров на Нерли и Дмитриевский
собор. Источники своеобразия русского искусства автор видит в «арийской»—«азиат-
ской прародине» славянства; в якобы присущей арийцам любви к стройным зда-
ниям коренятся, например, легкие пропорции Покрова на Нерли; этим объясняет-
ся и «сходство» с храмами Грузии и Армении. Влияние Византии отходит на
второй план, а «запад внес лишь слабую долю в эти произведения».
Смысл легко и поверхностно написанной книги Е. Виолле ле Дюка сводился
к доказательству «азиатского» характера русского искусства, выросшего якобы
под влиянием китайского, индийского, татарского и других искусств Востока13.
Только благодаря этому «русское искусство достигло в конце XII в. известной сте-
пени блеска, в котором оно не уступало ни византийскому, ни западному искус-
ству»!14 Русский гений— «азиатский» гений, и исследователь горько сетует о том, что
11
«в эпоху, очень близкую к нам», Россия, «наперекор своему гению, возымела при-
тязание быть нацией западной»! Космополитизм и расизм здесь были выражены
с особой силой и откровенностью; книга отвечала стремлениям европейского капита-
лизма рассматривать Россию как свою «азиатскую» колонию15.
Смысл и тенденциозность книги были хорошо разгаданы. Естественно поэтому,
что в последующей полемике защита романских связей владимирской архитектуры
явилась особой формой доказательства равноправия России с западными нациями,
защиты ее престижа как великой европейской державы, протеста против
представлений о ней как о стране «азиатчины» и отсталости. Наиболее резкую и
уничтожающую критику книги Е. Виол ле ле Дюка дал Ф. И. Буслаев, указавший
на своеобразие переработки романских элементов во владимирском искусстве16.
Столь же резким был отклик Н. В. Султанова, настаивавшего на западноевропей-
ском происхождении владимирских зодчих и определявшего «суздальскую архи-
тектуру как первые проблески самобытного русского искусства»17.
Неуклюжая попытка защиты взглядов Е. Виол ле ле Дюка В. И. Бутовским
была крайне наивна18. С. Строганов, полемизируя с Е. Виолле ле Дюком, возвра-
щался к положениям своей книги, но в итоге пришел к неожиданному раболепному
выводу, что, «постоянно черпая... в горнилах византийском, романском и татарском,
черпая чаще всего иноземными руками, русское искусство не проявило в произведе-
ниях своих того, что в самом деле можно было бы назвать самобытным националь-
ным стилем»19. Таким образом, защищая свою национальную честь, буржуазно-
дворянские ученые могли противопоставить космополитической концепции фран-
цуза об «азиатском» духе владимирского искусства лишь утверждение о его зависи-
мости от западного искусства. В их руках не было ни достаточного знания памят-
ников, о которых шла речь, ни представления об их органической связи с русской
исторической действительностью и европейским средневековым миром в целом.
В этой обстановке понятно значение работы владимирских исследователей
Н. А. Артлебена и К. Н. Тихонравова «Древности Суздальско-Владимирской об-
ласти, сохранившиеся в памятниках зодчества в пределах Владимирской губернии»20.
В этой книге были впервые описаны все памятники, которые Н. А. Артлебен,
будучи епархиальным архитектором, обследовал и изучил непосредственно21. По
своим взглядам на романские связи владимирского зодчества Н. А. Артлебен стоял
близко к взглядам Л. В. Даля, однако он углубил и уточнил их. В его работе было
развито положение о роли киевской архитектуры, через которую и проникло на
северо-восток «византийское влияние»; в то же время Н. А. Артлебену принадлежит
честь указания на строительство Владимира Мономаха в Суздале, давшее новый
отправной пункт истории владимиро-суздальской архитектуры. Переход к белока-
менному строительству в середине XII в. Н. А. Артлебен связывал с романским
влиянием, на долю которого он относил особенности внешней обработки и убран-
ства зданий, введенные пришлыми мастерами. При этом он подчеркивал своеобра-
зие и переработку этих мотивов в русских условиях, в особенности в области пла-
стики. В книге Н. А. Артлебена разбросано много ценных и точных наблюдений,
не утерявших своего значения и теперь. В отношении же роли владимирского на-
следия для последующего развития русского зодчества Н. А. Артлебен впервые
12
обратил внимание на строительство в Твери конца XIII в., опиравшееся на влади-
мирскую традицию. Исследование Н. А. Артлебена было по достоинству оценено
специалистами; его труд был признан «самым важным исследованием по русскому
зодчеству, появившимся после работ Л. В. Даля, и вместе с тем крайне ценным
вкладом в русскую археологическую литературу»22.
В накоплении конкретных знаний о владимирском зодчестве сыграла большую
роль реставрация владимирского Успенского собора, проводившаяся в 1888—1891 гг.
под руководством Московского археологического общества и потребовавшая для
решения ряда вопросов изучения других памятников. Большой литографирован-
ный атлас чертежей и деталей, исполненный инженером И. О. Карабутовым,
является одним из немногих капитальных пособий для изучения владимирской
архитектуры XII в.23
Второй, после книги Н. А. Артлебена, работой обобщающего характера являет-
ся соответствующий раздел труда выдающегося русского византиниста и историка
искусства Н. П. Кондакова «Русские древности в памятниках искусства»24, по-
священный в основном пластике двух важнейших памятников — Дмитриевского
собора во Владимире и Георгиевского собора в Юрьеве-Польском. В этой работе
владимирское искусство впервые ставилось в широкую историческую перспективу.
Оно по-прежнему оценивалось как сложный продукт влияний Византии и Запада,
к которым в конце XII — начале XIII в. присоединилось воздействие Сирии
и Кавказа25.
Однако проблема влияний ставилась по-новому. Указывалась «общность ху-
дожественно-промышленного движения Средней России и Западной Европы в эту
эпоху»26, основой которого Н. П. Кондаков считал «торговое движение» и появ-
ление грродов: «На место Киева в Суздальском крае явилось более десяти го-
родов, богатевших торговлей и промыслами, и край этот был центральным,
в котором культура развивалась собственными усилиями
парод а»27.
Своеобразие искусства северо-востока являлось, по Кондакову, результатом
глубокого «народного усвоения Суздальской Русью всех форм гражданственности и
прежде всего городской жизни». Поэтому искусство Северо-Восточной Руси и ха-
рактеризовалось Н. П. Кондаковым как искусство «древненационального сложения
(пока назовем—условно — романского периода)», возникшего в период «образования
европейских национальных стилей», под которыми Н. П. Кондаков разумел мест-
ные варианты романского искусства, порожденные феодальным дроблением Запад-
ной Европы28.
На материале пластики Дмитриевского и Юрьевского соборов Н. П. Кондаков
показал ее своеобразие, утверждая, что «нигде романского стиля скульптур именно
в этом виде не существует, кроме Владимира и Юрьева», что «пока не найдено образ-
ца, мы должны считать эти две церкви памятниками русского искусства». В этой
связи Н. П. Кондаков выдвинул гипотезу о работе во Владимирской земле мастеров
«из Галича или придунайских местностей» 29. Он показал также связь монументаль-
ной пластики с миром русских и импортных предметов художественного ремесла —
изображениями на монетах, ювелирных изделиях, тканях и т. п. 30
13
Таким образом, в концепции Н. П. Кондакова вопрос о влияниях ставился со-
вершенно иначе, чем в предшествующей литературе: имело место активное
усвоение художественного и технического опыта, обусловленное не «отстало-
стью» Суздальской земли, а, наоборот, высоким уровнем ее исторического разви-
тия и его сходством с историческим развитием стран Западной Европы. Бегло на-
меченные Л. В. Далем и Н. А. Артлебеном мысли получили в труде Н. П. Конда-
кова развернутое выражение. В то же время Н. П. Кондаков выдвинул основную
задачу дальнейшего изучения владимиро-суздальского зодчества — преодоления «пе-
чальной бедности» его памятников, их археологические поиски, так как «памятни-
ки должны быть распределены в историческом развитии, прежде чем можно будет
пользоваться их историческим содержанием»31. Труд Н. П. Кондакова, хотя и со-
средоточивающий внимание только на истории пластики, по широте исторической
постановки темы был выдающимся исследованием. Однако эта научная линия не
нашла продолжения.
Вышедшая вскоре работа Д. Н. Бережкова «О храмах Владимиро-Суздальского
княжества XII—XIII вв.» 32 представляет в общем шаг назад в освещении вопроса.
В отличие от Н. П. Кондакова, автор рассматривал Владимирскую Русь как «истори-
ческое захолустье», «глухой край», лишенный собственных сил для развития куль-
туры и искусства. Поэтому проблема влияний вновь заняла основное внимание авто-
ра, подробно излагавшего взгляды предшествовавших исследователей. Заслугой
Д. Н. Бережкова являются развитие и аргументация гипотезы Н. П. Кондакова о
работе во Владимирской земле мастеров из Галича, где сложился тот синтез ро-
мано-византийских черт, который видели во владимиро-суздальской архитектуре.
Галицкие параллели владимиро-суздальского зодчества стали еще более ощутимы
после выхода в свет сводного труда И. Пеленьского об архитектуре старого Галича,
хотя сам автор полагал, что Северо-Восточная Русь могла получить иноземных
мастеров и непосредственно из-за рубежа, минуя Галич33.
После работ Н. П. Кондакова и Д. Н. Бережкова, ставивших перед собой ши-
рокие задачи обобщающего исторического характера, русская наука отошла в сфе-
ру частных исследований, посвященных в основном отдельным вопросам владимиро-
суздальской пластики34. Этот поворот отражал начавшийся значительно раньше
общий кризис буржуазной историографии, уходившей от больших тем в область
формальных, фактологических изысканий. Этот этап в разработке нашей темы про-
должался и после Великой Октябрьской социалистической революции.
Повороту к изучению пластики способствовали подготовка и выход в свет атла-
са А. А. Бобринского «Резной камень в России» Зб, в котором с почти исчерпывающей
полнотой была представлена владимиро-суздальская декоративная резьба. Здесь
должны быть названы работы К. К. Романова о соборах в Юрьеве и Суздале36,
Л. А. Мацулевича и Н. В. Малицкого — о рельефах Дмитриевского собора 37. Эти
работы внесли много нового в характеристику резного убранства храмов; для Юрь-
евского собора здесь важны установление технических приемов резьбы и реконст-
рукция разрозненных композиций, для Дмитриевского собора — определение позд-
них резных камней. Ряд новых наблюдений (вместе с большим количеством ошибок)
содержала статья А. И. Некрасова «Из владимиро-суздальских впечатлений»38,
/4
касавшаяся не только пластики, но и архитектуры в целом. Автор, неизменно сто-
явший на откровенно формалистических позициях, довел до абсурда старую кон-
цепцию о несамостоятельности владимирского искусства, оценив владимирское
зодчество как «русский вариант романского стиля», а в последних его памятниках
находя преобладание «восточных» черт.
Особо должна быть отмечена работа австрийского искусствоведа Фанины Хал-
ле, посвященная владимиро-суздальской пластике, но ставившая в порядке кон-
спективного изложения и общие вопросы развития зодчества39. Автор непосредст-
венно знал памятники и был в курсе работы советских исследователей. В отноше-
нии исторической периодизации и оценки владимиро-суздальской архитектуры он
развивал положения Н. П. Кондакова. История зодчества Северо-Восточной Руси
членилась им на 4 этапа, связанных с княжением Юрия Долгорукого, Андрея Бо-
голюбского, Всеволода III и его преемников. На первом этапе постройки характери-
зуются отсутствием декоративной скульптуры, массивностью и статичностью объе-
ма. Время Андрея — это расцвет архитектуры, достигающей исключительного изя-
щества пропорций и впервые получающей еще сдержанное убранство резным кам-
нем. В княжение Всеволода III нарастает интерес к скульптурной декорации. Дмит-
риевский собор завершает «прогрессивную» линию развития. При наследниках Все-
волода наступает «упадок» архитектуры, здания становятся приземистыми, разви-
тие пластики в направлении линейности и плоскостности превращает резной убор
здания как бы в «обшивку» (Verkleidung) 40.
В этих характеристиках далеко не все верно, но периодизация намечена пра-
вильно. При этом подчеркнуто значение четырехстолпных храмов как придворных
церквей (Schlosskirche). Особо выделен период строительства Андрея Боголюбского,
в политике которого автор видит черты единодержавия, предвещающие рождение
московской монархии, откуда вытекает проблема владимирского политического
и художественного наследия для Московской Руси. По мнению Ф. Халле, собственно
русское искусство получило начало не в Киеве, а здесь — на северо-востоке, и
в этом смысле значение Владимирской земли сопоставляется со значением Ломбар-
дии, Прованса и Рейнской области 41. Развивая гипотезу Н. П. Кондакова — Д. Н. Бе-
режкова о галицких источниках владимирского зодчества, автор уточняет запад-
ные аналогии (памятники Вены, Регенсбурга); Галич и Чернигов являются, по
мнению автора, звеньями в этой связи Владимира с Западом.
Значительно меньше нового дают соответствующие разделы вышедших в 1932 г.
в Германии общих обзоров истории древнерусского искусства Д. В. Айналова42
и Н. И. Брунова иМ. В. Алпатова 43. Работа Д. В. Айналова в основном суммирует
результаты, достигнутые наукой в изучении владимирского искусства, давая его
конкретно-историческое освещение. Н. И. Брунов усиливает мысль о руководящей
роли Востока и даже «исламско-болгарского искусства» в развитии владимирского
зодчества, рассматриваемого в полной изоляции от реальной истории Северо-Восточ-
ной Руси. В разделе о владимирской пластике существенно определение М. В. Ал-
патовым ее своеобразия, связанного с работой русских скульпторов.
II
ЗАДАЧИ ИССЛЕДОВАНИЯ
Таковы основные работы, посвященные нашей теме. Их краткий обзор дает
одновременно и отправные точки для дальнейшего исследования владими-
ро-суздальского зодчества. Прежде всего все предшествующие исследователи не пы-
тались разрешить поставленную еще Н. П. Кондаковым задачу — преодолеть «пе-
чальную бедность» сохранившихся памятников и пополнить их ряды археологиче-
ским путем. Так, о строительстве Мономаха упоминали, лишь пользуясь данными
письменных источников. Постройки Юрия дошли до нас не полностью; было неясно,
что осталось от храма Георгия во Владимире. Центральная постройка времени Анд-
рея—Успенский собор, скрытый в обстройках Всеволода III, не привлекал специаль-
ного внимания, равно как малоизученными оставались редчайшие памятники граж-
данского и военного зодчества — постройки в Боголюбове и владимирские Золотые
ворота.
В строительстве Всеволода из поля зрения исследователей выпадал собор Рож-
дественского монастыря во Владимире, замененный в середине XIX в. новой по-
стройкой, а известные по летописи укрепления владимирского детинца с надврат-
ным храмом Иоакима и Анны не были даже определены в исторической топографии
Владимира. В обширном строительстве времени наследников Всеволода оставались
никак не освещенными памятники Ростова, Ярославля и Нижнего Новгорода. Сле-
довательно, прежде всего было необходимо по возможности заполнить указанные
важнейшие пробелы. Эту задачу удалось разрешить лишь частично; ряд вопросов
еще требует новых широких исследований и раскопок.
Однако и сделанное до сих пор позволяет с большим основанием, чем раньше,
ставить вторую задачу — рассмотреть эволюцию архитектуры Северо-Восточной
Руси в связи с ее реальной историей, а также особо изучить вопрос о мастерах —
творцах выдающихся памятников архитектуры. Эта историко-архитектурная тема
требовала и собственно исторических предварительных исследований, так как исто-
рия Северо-Восточной Руси, освещающая и все стороны ее культуры, пока не на-
писана. Сами архитектурные памятники Владимирской земли являются важнейши-
Примечания к главе 11 см. стр. 499.
16
ми источниками для ее истории. «Значительное развитие каменного церковного стро-
ительства, а тем более выработка оригинального и художественно-содержательного
архитектурного стиля возможна только в стране с развитой городской жизнью, бо-
гатой материальными средствами, развитием местного ремесла и вообще своей ме-
стной культурой... Одних этих храмов достаточно, чтобы отказаться от представле-
ний о Северо-Восточной Руси XII в. как о темном захолустье, где культура и бла-
госостояние и городская жизнь стояли несравненно ниже, чем на киевском юге»1.
Между тем правильная оценка владимирского строительства возможна лишь при
учете киевского культурного наследия, с одной стороны, и роста местных архи-
тектурных школ в новых городах периода феодальной раздробленности Руси —
с другой.
Таким образом, наша тема выходит и за территориальные, и за специально
архитектурные рамки. Нужно, однако, оговориться, что вопросов владимиро-суз-
дальской пластики мы касаемся лишь постольку, поскольку это необходимо для
характеристики архитектурного образа памятников. Резной камень заслуживает
специального и углубленного исследования, равно как и связанная с ним тема
об источниках владимиро-суздальской пластики.
Наконец,— последний вопрос, рассматриваемый во II томе наших «Очерков»,—
это проблема владимирского наследия в строительстве вырастающих в лоне Влади-
мирской земли Московского и Тверского княжеств.
Если «раннемосковское» зодчество конца XIV в.—начала XV в., представлен-
ное несколькими хорошо сохранившимися памятниками, было относительно полно
изучено, то первое столетие московского строительства, связанное с временем Ива-
на Калиты и Дмитрия Донского, оставалось очень темной областью. Работа
А. И. Некрасова, посвященная этой теме2, внесла лишь путаницу в решение важнейшего
вопроса об источниках московского зодчества, возрождавшегося в тяжких условиях
монгольского ига. Естественно, что вопросы московской архитектуры XIV в. долж-
ны были стать предметом первоочередного внимания, хотя и теперь суждение об
исчезнувших памятниках этого столетия не может не быть гипотетичным.
Наши археологические работы по памятникам владимиро-суздальского зод-
чества начались в 1934 г. и были отражены в отдельных публикациях и очер-
ках сводного характера 3. Новые материалы позволили подойти по-новому и
к общей характеристике и оценке владимирского искусства в целом4.
Изучение тверского строительства, возобновившегося раньше, чем в Москве
(конец XIII в.), и его связей с владимирской традицией почти не выходило за преде-
лы кратких попутных примечаний в работах, посвященных владимирскому и мос-
ковскому зодчеству. Здесь предстояло поднять нетронутую целину, соединив дан-
ные письменных и изобразительных источников с археологическими работами.
В итоге мы теперь можем дать картину (хотя и далеко не полную) эволюции зодче-
ства Тверской земли конца XIII в.— середины XV в. и сопоставить ее с энергичным
развитием художественной культуры Московского княжества, создавшего предпо-
сылки для сложения в конце XV в. и XVI в. единого общерусского искусства.
Однако исследования и накопление новых материалов продолжались и пос-
ле появления в печати указанных обзоров, вносили существенные поправки
2 Н. Н. Воронин, т. I
17
к сделанному и давали новое освещение важнейших памятников и проблем. Упо-
мяну здесь главнейшее. Таковы наблюдения А. В. Столетова при строительных
работах во владимирском Успенском соборе, поставившие совершенно по-новому
вопрос об облике собора 1158—1160 гг. Наши раскопки в ростовском Успен-
ском соборе дали возможность реконструкции плана крупнейшей постройки
зодчих Андрея Боголюбского. Раскопки у Покрова на Нерли установили на-
личие у прославленного памятника галерей, что, вместе с открытием А. В.
и И. А. Столетовыми галерей у собора Княгинина монастыря, позволило иначе
оценить и «пристройки» Дмитриевского собора и говорить о большой популяр-
ности во владимирской архитектуре типа храма с галереями. Наконец, рас-
копки автора в церкви Михаила-архангела в нижегородском кремле позволили
не только увидеть новый памятник 1227—1229 гг. — предшествующий собору
в Юрьеве-Польском, но и осветить строительство нижегородских князей XIV в.
Все эти и другие новые научные факты значительно изменили прежние пред-
ставления автора, что и отражено в настоящей монографии. Конечно, и она —
лишь ступень в движении к истине.
СТРОИТЕЛЬСТВО
ВРЕМЕНИ
МОНОМАХА
Ill
РОСТОВО-СУЗДАЛЬСКАЯ ЗЕМЛЯ
Начальная история Ростово-Суздальской земли, где в XII —XIII вв. выра-
стет могущественное Владимирское княжество с многочисленными города-
ми и блестящей культурой, во многом остается неясной. Этот край, лежавший
между Волгой и Окой, был отделен от днепровского юга и Киева дремучими мас-
сивами непроходимых «вятичских» лесов, почему его и называли «залесским». Он
долго оставался вне тесной связи с Киевским государством, а это, естественно, ска-
залось на крайней скудости сведений о нем в древнейшем летописании.
На западе, в «Оковском» лесу, встречались верховья трех важнейших речных
систем Восточной Европы: волжско-окской, днепровской и волховской. Однако
прямая связь северо-востока с Поднепровьем установилась сравнительно поздно.
Первоначально туда ездили кружным путем — через Новгород. Поэтому волжский
путь имел большее значение в развитии края, связывая его и с восточным соседом —
Болгарской державой. Позже установился путь на юг через Смоленск1. С Волгой
и Окой Ростовский край связывало течение двух рек — Нерли волжской и Нерли
клязьменской, пересекавших его по диагонали и сходившихся своими верховьями
около Клещина озера2. Одинаковое название этих двух рек говорит об их живой
связи и движении по ним из центральной зоны края к Волге и через Клязьму
к Оке. С юга, между Суздалем и Клещиным озером, к клязьминской Нерли подхо-
дило суздальское «ополье» — безлесный остров плодородных земель черноземного
типа, привлекавший к себе земледельческое население.
Этнографическое введение «Повести временных лет» помещает в районе двух
великих озер междуречья — Неро и Клещина—финно-угорское племя — мерю; его
территория простиралась и на волжское левобережье. С севера за Волгой подходи-
ла территория племени веси, центром которой был район Белого озера. На юго-
востоке, в низовьях Оки, лежали земли одного из мордовских племен — муромы
с центром на месте Мурома. Крупнейшее из этих племен — меря было обложе-
но данью во время Олега и вовлечено в его походы на Киев (882 г.) и Царь-
град (907 г.). Далее имя этого племени исчезает со страниц летописи, что связано
Примечания к главе 111 см. стр. 499—501
21
с начавшейся в IX—X вв. славянской колонизацией, шедшей с северо-запада — со
стороны словен новгородских и с запада — из области кривичей.
Населенность и характер экономического строя Ростовской земли в X—XI вв.
были неодинаковы в различных ее районах. Земли по течению обеих Нерлей, а так-
же приозерный край и «ополье» были населены более густо. Здесь возникают сель-
ские поселения, оставившие после себя многочисленные курганные могильники,
развивается пашенное земледелие. В экономике более северных районов Поволжья
и Заволжья еще сохраняют значение скотоводство, охота и рыбная ловля, а вместе
с этим дольше задерживаются остатки патриархальных порядков. Несомненно, од-
нако, что родовой строй быстро уходит в прошлое3. Как можно предполагать,
уже в X в. начинается расслоение общины, внутри которой формируется богатая
прослойка, держащая в своих руках общинные запасы хлеба и продуктов и, види-
мо, владеющая своими пашнями и угодьями; позже — в XI в.— она называется «ста-
рой чадью». Этот процесс протекает особенно интенсивно в местностях, связанных
с Волгой и волжской торговлей, а также в районе «ополья».
Включение в X в. Ростовской земли в систему Киевского государства, осуществ-
лявшего в то время сбор дани через Новгород, ускорило формирование основных
классов феодального общества. В состав усиливавшегося феодального класса вли-
вались потомки местной племенной знати, участвовавшей в походах Олега, дружин-
ная знать, уходившая из Новгорода и оседавшая на Волге, богатые верхи местной
общины — «старая чадь», служившая низовой агентурой по сбору дани. На другом
полюсе образовалась однородная масса крестьянства — смердов, в которой слива-
лись потомки мери и русские колонисты-землепашцы. Вместе с этим стирались этни-
ческие различия населения, хотя еще в XI в. и значительно позже встречались
отдельные островки «мерянского» населения, сохранявшего и свой язык 4.
В сведениях летописи о древнейших городах северо-востока названы здесь Ро-
стов, выдвинутое на далекий север Белоозеро и Муром на Оке. Летописное сказа-
ние-о захвате Киева Олегом приписывает ему начало строительства городов одно-
временно с установлением даннического обложения северных районов «по всей зем-
ле рустей: словеном, кривичем и мери» (882 г.). Из договора с греками 911 г. изве-
стно, что в Ростове в то время сидел князь, зависимый от Олега.
Археологические данные об этих городах пока невелики б. Предполагали, что
предшественником Ростова было крупное укрепленное поселение VI—X вв. в 5 км
к югу от Ростовского озера, на р. Саре. Первоначально это был мерянский поселок,
характеризовавшийся известным развитием ремесленной деятельности. В X—XI вв.
здесь, несомненно, было уже славянское население. Считалось, что лишь в начале
XI в. город занял свое теперешнее место на берегу озера Неро, где были найдены
многочисленные, характерные для русского города вещи ®. Раскопки 1955—1956 гг.
в Ростове показали, что древнейшая история города сходна с историей Сарского
«городца»; здесь также было значительное мерянское поселение IX—X вв., на базе
которого обосновались русские колонисты X—XI вв.
Раскопки древнего Белоозера, лежавшего на правом берегу Шексны, в 2 км
от ее истока из Белого озера, установили его исторический возраст. Это было посе-
ление X—XI вв., ремесленного характера, с типичными для северорусских городов
22
срубными жилищами и бревенчатыми мостовыми. Город, по-видимому, не был укреп-
лен и жил в мирных отношениях с окружающим населением7.
Что касается города Мурома, то в IX—X вв. на его месте еще располагалось
несколько племенных поселков муромы. В окрестных селениях было развито домаш-
нее металлообрабатывающее ремесло. Не раньше XI в. возникла русская крепость
города Мурома, стягивавшая на свой посад ремесленные элементы сельской пери-
ферии и пришлых русских ремесленников8.
На месте Суздаля, впервые упомянутого летописью под 1024 г., в X—XI вв.
располагалось, по-видимому, несколько сельских поселений с центральным укреп-
ленным поселком в крутой излучине р. Каменки на месте позднейшего кремля. Его
положение в зоне быстро заселявшегося в XI—XII вв. черноземного «ополья» опре-
делило его последующее крупное значение в жизни Ростовской земли 9.
Процесс славянской колонизации междуречья создал здесь основу для форми-
рования великорусской народности. Для истории культуры существенно, что в этом
районе соединились русские поселенцы, носители старых культурных и художест-
венных традиций, с мерянским элементом, также обладавшим старой ремесленной и
художественной культурой. Это было немаловажным условием для быстрого разви-
тия ремесла и роста городов.
За отсутствием прямых указаний источников можно лишь предполагать, что
на протяжении всего X в. Ростовская земля была очень слабо связана с Киевским
государством. Видимо, здесь сидели наместники или воеводы, опиравшиеся на под-
держку Киева и местную знать и осуществлявшие сбор дани. Только в самом конце
X в. киевские князья проявили усиленный интерес к Залесью. В 988 г. по разделу
владений между сыновьями князя Владимира Святославича в Ростове сел сначала
Ярослав, которого вскоре сменил Борис, а в Муроме — князь Глеб Владимирович;
народное предание, донесенное в позднейшей письменности, помнило, что князь
•был встречен сильным сопротивлением: «Еще тогда неверии быша людие и жестоцы,
и не прияша его к себе... и сопротивляхуся ему...», так что князь должен был посе-
литься под Муромом10. ^Интерес Киевского государства к далекой Ростовской земле
ясно выразился и в организации похода 985 г. на волжских болгар, опасных и силь-
ных соседей Руси на востоке. О том же говорит заключенный Владимиром Свято-
славичем в 1006 г. договор с болгарами о беспрепятственной торговле болгарских
и русских купцов во всех русских и болгарских «градах»11. Однако Ростовская зем-
ля оставалась по отношению к Киеву и Новгороду глухой стороной, своего рода
«Сибирью»—сюда князь Ярослав сослал в 1019 г. опального новгородского посадни-
ка Константина (Коснятина) Добрынина, убитого тремя годами позже в Муроме12.
Быстрый процесс развития и распространения вширь феодальных отношений
вызвал первые в истории Северо-Восточной Руси крестьянские восстания13. В связи
с голодом 1024 г. поднялись суздальские смерды, избивавшие «старую чадь», кото-
рая, видимо, держала в своих руках общинные запасы хлеба и продуктов. Во гла-
ве восставших стояли представители отживавшего язычества — волхвы. Часть смер-
дов двинулась по Волге добывать хлеб в болгарскую землю. Положение было на-
-столько серьезным, что из Новгорода прибыл князь Ярослав с дружиной и казнил
«виновников погрома «старой чади», взятой под твердую защиту княжеской власти.
23
Ярослав «устави ту землю», т. е. распространил на нее действие Русской Правды.
«Ярослав, вероятно, очень энергично ознакомил Суздальскую землю с законом,
носящим его имя»14.
По-видимому, еще в начале XI в., в пору своего ростовского княжения, Ярослав
основал на месте более раннего поселения новую крепость на Волге — Ярославль,
названный летописью впервые в 1071 г. в связи с новым восстанием голодавших
смердов. Они прошли во главе с волхвами от Ярославля по берегам Волги и Шекс-
ны до Белоозера, избивая в прибрежных погостах «старую чадь» и «лучших жен»,
державших запасы «обилия» — хлеба, меда, рыбы и мехов. Восстание было разгром-
лено оказавшимся с дружиной в Белоозере боярином черниговского князя Свято-
слава Яном Вышатичем, собиравшим здесь дань. В сражении смердами был убит
священник, видимо, пытавшийся вести здесь миссионерскую работу. Вожди вос-
стания были отданы на расправу родичам избитой «старой чади», а их трупы пове-
сили на дерево. Легенды об основании Ярославля и рассказ летописи о восстаниях
смердов Ростовской земли вскрывают картину ожесточенной борьбы формировав-
шихся феодальных классов и силу языческой религии, в том числе пережитков
медвежьего культа15.
В XI в. возник ряд новых укрепленных поселений. Ярославль стал на устье
Которосли, несущей свои воды от Ростова. Возможно, современен Ярославлю го-
родок Коснятин, закрывший вход с Волги в волжскую Нерль и основанный, как
можно думать, сосланным новогородским посадником Константином Добрыничем16.
К этой же системе городов-крепостей, охранявших важнейшие коммуникации края,
скорее рсего, принадлежал и город Клещин на берегу Клещина озера, в районе
нерльских верховьев17. Видимо, тоже в XI—XII вв. возникли поволжские города
Углич и Кострома.
К старым и новым городам тянулось ремесленное и торговое население. Сюда
уходила из погостов и окрепшая, богатая «старая чадь»; в крупнейших городах —
Ростове* и Суздале—концентрировалась местная феодальная знать — «старое» бояр-
ство. Оно было особенно многочисленно и влиятельно в Ростове. С этим была свя-
зана и военная сила Ростова —«ростовская тысяча», возглавлявшаяся местной
знатью18. Усадьбы знати вырастали и около городов: летопись помнит предание ©б
окруженной «спом», т. е. земляным валом, усадьбе-замке «храбра» — былинного
богатыря Александра Поповича под Ростовом19. В городах завязывались новые клас-
совые противоречия. Боярская знать накладывала свою тяжелую руку на горожан-
торговцев и ремесленников, стремясь закабалить их и сделать «своими» людьми
Горожане уходили на новые места, основывая новые поселения. Возможно, что так
возник новый город на Клязьме, который вскоре получит имя «Владимир». Распо-
ложенные под ним курганные могильники, находки в его округе восточных и запад-
ных монет позволяют думать, что первоначальное поселение здесь возникло не поз-
же XI в. В XII в. спесивые ростовские бояре презрительно называли владимирских
горожан своими смердами, холопами и каменотесами, а сами владимирцы считали
себя «мизинными», т. е. маленькими, социально незначительными людьми20. Позиции
боярства были крепче всего в Ростове; в Суздале его влияние было слабее, а моло-
дой «пригород» Ростова — Владимир совсем не имел аристократических традиций.
24
Таким образом, уже в XI в. Ростовская земля ушла далеко вперед в своем исто-
рическом развитии. Ее территория простиралась от Белоозера на севере до волж-
ского притока Медведицы на западе. Южная граница в это время еще не определи-
лась; здесь — в земле вятичей — собирали дань черниговские князья, а с района
верховьев Москвы-реки дань шла в Смоленск21. На востоке, возможно, русская ко-
лонизация достигла Галичского озера. В Ростовской земле сложились свои города,
своя феодальная знать. Край был богат хлебом и многочисленным крестьянским
населением. Необходимость держать в повиновении волновавшееся крестьянство
и горожан и обеспечить землю от покушений соседей ставила на очередь создание
прочной государственной организации. Таким образом была подготовлена почва для
образования особого, независимого от Киевского государства, княжества; такой
же процесс развития местных производительных сил и новых городских центров
шел на всем пространстве Киевской державы, предрешая ее феодальный распад.
После смерти Ярослава Мудрого в 1054 г. произошел раздел владений между
его сыновьями. Ростов, Суздаль, Белоозеро и Поволжье вместе с Переяславлем-Юж-
ным получил Всеволод Ярославич, а смежные с юга Рязань и Муром вошли, вместе
с Черниговом, в состав владений Святослава Ярославича. Видимо, залесские вла-
дения Всеволода управлялись княжескими посадниками; сам он, кажется, ни разу
не посетил Ростовской земли. Но зато остававшийся еще языческим северо-восток
вызвал большое внимание церкви. Первый ростовский епископ Леонтий, выходец
из Киево-Печерского монастыря, хорошо подготовленный для пропаганды христи-
анства в сложной обстановке волновавшегося Залесья, встретил здесь упорное со-
противление; ему не раз приходилось покидать город, ибо вооруженное «оружием
и дрекольем» население врывалось на его двор, грозя убить Леонтия. Он и пал, на-
конец, от руки язычников. Возможно, что это произошло в 1071 г. во время восста-
ния смердов22. Древние припоминания, донесенные поздним житием Авраамия Ро-
стовского, говорят о наличии в Ростове особого «чудского» конца и о славянском
идоле Велесе, с поклонниками которого якобы и вел борьбу Авраамий23. Преемник
Леонтия на ростовской кафедре епископ Исаия (1077—1090 гг.), также воспитан-
ный в Печерском монастыре и бывший вначале игуменом киевского Дмитриевского
монастыря, обратил особое внимание на Суздаль. Видимо, он и основал здесь церковь
Дмитрия и подворье Печерского монастыря, пользовавшиеся особым вниманием
митрополита Ефрема24. С первых же шагов церковники получили свои земель-
ные владения. Так, упомянутая церковь Дмитрия имела «села», которые вместе
с церковью находились в ведении киевского Печерского монастыря25.
Так началась христианизация Ростовской земли, опутывавшая волновавшиеся
народные массы цепкими щупальцами церкви. К внутренней борьбе с волнениями
закабаляемого населения присоединялись тревожные внешние события. Рост сил
Ростовской земли беспокоил ее соседей. В 1088 г. болгары напали на прикрывав-
ший ее с востока Муром и сожгли его26.
В этой обстановке Ростовская земля перешла в 1093 г., после смерти Всеволо-
да, к его сыну Владимиру (Мономаху). Еще при жизни отца он приезжал в Зале-
сье; первый из его 83 «великих путей» вел сюда: «Первое к Ростову идох сквозь
вятичи, посла мя отець»,— пишет Мономах в своем «Поучении». Первоочередность
25
этой поездки на север была вызвана необходимостью непосредственного княже-
ского вмешательства в жизнь далекого беспокойного края, личного ознакомления
с положением дела. Предполагают, что эта поездка Мономаха в Ростов имела
место в 1068 г.27
Став в 1093 г. владетелем Ростовской земли, Мономах послал сюда сначала свое-
го сына Мстислава, перешедшего в 1095 г. в Новгород; вместо него около 1095 г.
Владимир направил в Суздаль своего сына Ярополка, после которого на ростово-
суздальском столе вскоре сел Юрий28. Однако землей правил варяг Георгий Шимо-
нович, ставший ростовским тысяцким29.
В это время на Ростовскую землю надвигалась с юга гроза первой крупной
феодальной войны между Олегом Святославичем и Мономахом, начавшейся в 1094 г.
В ее ходе сын Мономаха — Изяслав курский вторгся в приокские владения
Олега и захватил Муром, но был убит в сражении с Олегом под Муромом в сентябре
1096 г. Олег двинулся на Суздаль, захватил его, выгнал приверженных Мономаху
бояр и конфисковал их владения. Затем он взял Ростов и, посадив по городам своих
посадников, начал собирать дань. На защиту отцовских владений из Новгорода
выступил сын Мономаха — Мстислав. Олег отошел из Ростова, а потом сжег и оста-
вил Суздаль. Вероломно согласившись на предложенный мир, Олег вновь перешел
в наступление; но под Суздаль прибыл русско-половецкий отряд второго сына Мо-
номаха — Вячеслава, и Олег вынужден был отступить. Мстислав преследовал его
до Мурома и Рязани, изгнал его оттуда и вернул пленных ростово-суздальских бояр.
Любечский съезд 1097 г., собранный «на устроение мира», подтвердил права Моно-
маха на северо-восточную «отчину Всеволожю»30.
В ходе борьбы с Олегом очень ярко выступает значение местной боярской зна-
ти — ростовских, суздальских и белоозерских бояр и дружинников, владевших
землей и селами, откуда они собирались по зову князя для участия в походах. Фео-
дальное землевладение сделало большой шаг вперед — в гуще сельского мира выро-
сли имения феодалов, угрожавшие сельской общине.
Такова в самых общих чертах ранняя история Ростовской земли до конца XI в.,
когда последняя стала самостоятельным феодальным княжеством и в его основных
центрах началось монументальное строительство.
IV
СТРОИТЕЛЬСТВО ВРЕМЕНИ МОНОМАХА
В СУЗДАЛЕ
Основные данные о строительстве Владимира Мономаха на северо-востоке
мы находим вне летописи. О нем сообщает Киево-Печерский патерик, од-
ним из авторов которого был печерский монах, затем игумен владимирского Рож-
дественского монастыря и, наконец, владимирский епископ Симон (1215—1226 гг.).
В своем послании к печерскому черноризцу Поликарпу Симон рассказы-
вает о первых храмах в Ростовской земле следующее: «И во своемь княжении хри-
столюбець Владимер, вземь меру божественыа тоа церкви печерьскыа, всемь подо-
биемь създа церковь в граде Ростове: в высоту, и в ширину, и в долготу, но и пись-
мя на хартии написав, идеже кийждо праздник в коемь месте написан есть, сиа вся
в чин и подобие сотвори по образу великоа тоа церкви Богоназнаменаныа. Сын же
того Георгий князь, слыша от отца Владимера, еже о той церкви сотворися, и той
во своемь княжении създа церковь во граде Суждале в ту же меру. Яко по летех
вся та [ростовская или суздальская?] распадошася, сиа же едина Богородична [пе-
черская или суздальская?] пребывает в векы»х. Сведения эти епископ Симон черпал
из местных преданий2.
В приведенном тексте для нас не совсем ясно, о каких именно храмах говорит
епископ Симон в заключительной фразе. Возможные варианты мы и отметили в
скобках.
В данном тексте Патерика странным является также упоминание в качестве
строителя собора князя Юрия, тогда как первым собственно суздальским князем
был недолгое время Ярополк Владимирович. Действительным строителем собора
был его отец — Мономах. Это подтверждает позднейший летописный текст о раз-
рушении собора Мономаха и о постройке на его месте нового в 1222—1225 гг.: «Вели-
кий князь Гюрги заложи церковь каменьну святыя Богородица в Суждали, на пер-
вем месте, заздрушив старое зданье, понеже учала бе рушитися старостью и верх ея
впал бе; та бо церкы создана прадедом его Володимером
Мономахом и блаженым епископом Ефремом»3. По-видимо-
му, Симон, писавший в XIII в., допустил в своем очерке истории собора домысел,
Примечания, к главе IV см. стр. 501—502
27
приписав Юрию, несравненно более значительному, чем Ярополк, ростово-суздаль-
скому князю, основание суздальского храма.
Дату постройки Суздальского собора можно уточнить, но свести к определенно-
му году нельзя. Рассказ летописи о сожжении Суздаля Олегом в 1096 г. не упоми-
нает о соборе, — по-видимому, он в это время еще не существовал 4. Год смерти
митрополита Ефрема, советника Владимира Мономаха и инициатора крупного
строительства в южной вотчине Мономаха—Переяславле-Русском, точно не известен;
он умер, видимо, в самом начале XII в., так как уже в 1105 г. на переяславскую
кафедру был посвящен епископ Лазарь б. Следовательно, собор в Суздале строился
до этого времени. Можно думать, что он был сооружен во второй приезд Мономаха
в Ростовскую землю, который относят к 1101—1102 гг. Дорога в Ростовскую землю
лежала через Смоленск; здесь в 1101 г. был построен Мономахом кирпичный собор 6
и предполагалось учреждение епископии, которая была основана лишь в 1137 г.
внуком Мономаха — Ростиславом. Видимо, в эту поездку был воздвигнут и Суз-
дальский собор.
Рассказ Киево-Печерского патерика представляет выдающийся интерес своим
указанием на «образец» суздальской постройки — собор киевского Печерского мо-
настыря. Возможно, что первоначально Суздальский собор был посвящен, как и
его печерский «образец», Успению богородицы. В одном из поздних летописцев
(XVIII в.) мы находим интересный текст, сообщающий, что в самом соборе была
запись об этом: «Лета 6418 году благоверный и великий князь Владимир всеа Рос-
сии прииде во град Суждаль и крести Суждальскую землю и в кремли городе внутри
заложи церковь первую Пречистыя владычицы честнаго и славнаго ея Успения,
в ней же и место себе сделал и вырезал и подписал на свое имя, тут же и двор
себе устроил возле церкви Успения богородицы и сия под-
пись с начала в церки Успения Богородицы на тябле пишет, ав тябле
поставлены иконы греческого письма, и те иконы и до днесь в тябле целы суть»7.
Это, несомненно, сведения, происходящие из самого Суздаля и опирающиеся
на реально существовавшую на тябле иконостаса церкви Успения запись. В ней, ви-
димо, была неясна или неверно обозначена явно фантастическая дата — 6418(910) г.
Относя эти сведения к действительному строителю собора — Мономаху, мы полу-
чаем и важное указание на постройку им около собора в кремле княжеского двора.
Согласно сведениям летописи о том, что постройка Суздальского собора 1222—
1225 гг. была произведена «на первем месте» 8, предполагалось, что он был постав-
лен «на старом основании древнего Мономахова собора»9. Однако археологические
исследования А. Д. Варганова и А. Ф. Дубинина10 показали, что собор XIII в.,
став, действительно, «на первем месте» постройки Мономаха, не имел связи с его
стенами. Раскопы у юго-западного угла и апсиды диаконика собора вскрыли лежав-
шие на глубине 2,2—2,4 м остатки здания Мономаха (рис. 1,а). Его южная стена
шла рядом со стеной собора XIII в., несколько отклоняясь от нее к юго-востоку,
но общая длина обеих построек почти точно совпадала.
Фундамент собора Мономаха — из булыжного камня, пролитого известковым
раствором с примесью толченого кирпича п,— был заложен на небольшой глубине
(0,58 м) в слое материковой глины. Стены собора шириной 1,7 м выполнены в тех-
28
1. Суздальский собор.
а — раскоп у южной стены; 6—раскоп у апсид (по А. Ф. Дубинину и А. Д. Варга-
нову); 1—стена белокаменного собора XII1 в.; 2 — его фундамент; 3—бутовая
кладка фундамента XIII в.; 4 — забутовка у угла и апсиды собора XIII в.; 5 — стена
кирпичного собора Мономаха; 6 — упавшая стена собора Мономаха; 7 — остатки его
пола; 8 — слой земли и крупного щебня на валунах; 9 — стена апсиды; 10 — слой
известкового раствора.
нике opus mixtum из чередующихся рядов булыжного камня и плоского плиткооб-
разного кирпича толщиной 3—4 см различных размеров: 19 X 21,24 X 25,24 Х20,
24 X 35 см и др. Кирпич, выделанный в деревянных формах, очень грубый; он со-
хранил отпечатки пальцев и иногда покороблен. Шов связующего раствора того
же состава был почти равен толщине кирпича — от 3 до 4 см. Внутренняя полость
стены забучена кирпичным ломом и камнем. Фасадная поверхность стены была
выполнена очень тщательно. Как показывает использованный в кладке стены
29
собора 1222—1225 гг. блок разрушенной стены собора Мономаха, между рядами вы-
ступавшей тонкой плинфы были полосы хорошо затертой розоватой цемянки шири-
ной 6 см с подрезкой под верхний ряд плинфы12. К остаткам строительных материа-
лов собора следует отнести и дынеобразные голосники, многочисленные обломки
которых найдены при разведках 1936 г. к северо-востоку от собора. Характер остат-
ков южной стены свидетельствует, что она была подсечена по всей длине и обруше-
на на южную сторону (строители XIII в. ставили свою постройку, «заздрушив ста-
рое зданье»); следовательно, в XIII в. она была еще очень прочной.
Внутренняя поперечная стена той же толщины и выполненная в той же техни-
ке, уходившая под стены собора XIII в., выделяла в западной части храма широкий
притвор — нартекс, образовавший, таким образом, отграниченное от главного прост-
ранства храма помещение. i
Пол храма был настлан дважды. Над бутом площадки, прикрытым тонким
слоем земли со строительным щебнем, была сделана известковая проливка толщи-
ной 3 см; на ней уложен слой кирпича и, наконец, слой розоватого раствора изве-
сти с гладко затертой поверхностью. Над этим полом был вскоре настлан второй,
также из гладко затертого раствора на тонком (2 см) слое гравия и кирпичного щеб-
ня. Этот второй пол был устроен уже после окончательной отделки собора, так как
он прикрыл нижний край фресковой росписи. Открытый при раскопках фрагмент
этой росписи на стене собора представлял собой часть декоративного пояса из бе-
лых завес с зелеными и серыми каймами по краю на коричневатом фоне.
Апсида диаконика, сохранившая пять рядов кладки, насколько можно судить
по вскрытому небольшому фрагменту, была не граненой, а полукруглой (рис. 1, б).
Территория вокруг храма была вымощена тем же плоским кирпичом, уложен-
ным на цемяночном растворе.
Таким образом, остатки древнего мономахова собора находятся под существую-
щим зданием собора и совершенно с ним не связаны. Строители XIII в. не исполь-
зовали и фундаментов древнего здания, изменив ориентацию своей постройки, так
что древний храм оказался лежащим под углом к его оси. Следовательно, сущест-
вующее здание не может дать почти ничего для суждения о здании начала XII в.
Однако указание епископа Симона на «образец» «великой церкви» киевского
Печерского монастыря (1073—1079 гг.), которому якобы следовали и Ростовский,
и Суздальский соборы, позволяет на основании этой прямо указанной аналогии
и данных раскопок представить в общих чертах Суздальский собор Мономаха. Это-
был шестистолпный храм, с выделенным в западной части широким притвором —
нартексом и тремя полукруглыми (в отличие от граненых печерских) апсидами.
Но Суздальский собор не повторял размеры своего «образца»13. Судя по открытым
частям его южной стороны, он был значительно меньше: длина его южного нефа
внутри — примерно 21,3 м при ширине нартекса 4,3 м, тогда как соответственные
размеры Печерского собора — 31,25 м и 5,3 м. Следовательно, по центральной
оси собор Мономаха имел длину около 25 м. Принимая типичную для храмов XI в.
пропорцию плана, где отношение ширины к длине равно 2 : 3, можно с известным
правом дать эскиз реконструкции его плана (рис. 2). Подкупольное звено плана
имело сторону в 6,16 м, или 20 больших пядей14. Приведенная схема плана собора
30
Мономаха, естественно, гипо-
тетична, но она позволяет су-
дить об общих чертах компо-
зиции исчезнувшего здания.
Над нартексом собора были
хоры; где был ход на них —
неизвестно.
Кладка из рядов кирпича
и камня была, видимо, не закры-
та обмазкой или штукатуркой,
и фактура смешанной кладки
стены оживляла облик фасадов.
Они, по-видимому, членились,
соответственно внутренним стол-
бам, плоскими лопатками, меж-
ду которыми помещались узкие
полуциркульные окна в уступ-
чатых нишах и, может быть, пояс
глухих декоративных ниш. Фа-
сады завершались полукружия-
ми закомар, над которыми под-
нимался барабан шлемовидной
главы. О строгости внешнего
облика здания, может быть,
говорит текст летописи о ре-
монте собора в 1194 г.: он
«опадал старостью и б е з н а-
2. Суздальский собор.
Опыт реконструкции плана собора Мономаха
Контур — план существующего здания; штриховка —
план собора Мономаха.
ряд ь е м»15.
К сооружению Суздальского
собора имел ближайшее отношение митрополит
Ефрем — строитель ряда каменных храмов и городских стен в южцой вотчине Мо-
номаха — Переяславле-Русском. Большой интерес представляет открытие его круп-
нейшей постройки — церкви Михаила (раскопки М. К. Каргера). Храм имеет сли-
тые с обстройками притворы16. В мономаховой церкви Спаса на княжеском дворе в
Берестове были притворы с трех сторон, правда, пристроенные несколько позже17
и еще плохо связанные с общей композицией здания — их стены тонки по сравне-
нию со стенами основного объема храма, так что притворы здесь кажутся «случай-
ными» элементами. Наконец, в соборе Бельчицкого монастыря в Полоцке начала
XII в. мы находим вполне законченную композицию храма с тремя притворами,
органически связанными с общей конфигурацией плана18.
Все эти памятники ставят вопрос о возможности наличия одного или трех при-
творов и у Суздальского собора Мономаха. Сведения Патерика о печерском «образ-
це», казалось бы, предрешают этот вопрос в отрицательном смысле. Но в пользу
данного предположения говорит позднейшее сообщение летописи о ремонте в 1194 г.
31
3. Суздаль. Обжигательные печи XI—XII вв. (реконструкция А. Д. Варганова),
а — для кирпича; б — для извести.
Суздальского собора, который был покрыт «оловом от верху до комар идо п р и-
т в о р о в»19.
О связи первого Суздальского собора с переяславским храмом Михаила, может
быть, свидетельствуют и сохранявшийся на фасаде южного притвора собора 1222—
1225 гг. рельеф, изображавший, видимо,' Михаила-архангела, и посвящение темати-
ки южных «писанных златом» врат «деяниям» архангела Михаила20.
Решение вопроса о притворах древнейшего Суздальского собора требует новых
археологических исследований, в частности против портала южного притвора со-
бора 1222—1225 гг., так как по отношению к нему собор Мономаха лежал южнее и
если он имел притворы, то здесь и откроется южный из них.
Как можно думать, собор не был единственной кирпичной постройкой Моно-
маха в Суздале. Приведенный выше текст позднего летописца говорит, что Мономах
«тут же и двор себе устроил возле церкви». «Княжь двор» в Суздале существовал
вплоть до татарского нашествия, когда захватчики «взяша град Суждаль, и святую
Богородицю церковь разграбиша, а двор княжь огнем пожгоша...» 21.
Постройка Мономахом большого городского собора и княжеского двора в Су-
здале отвечала возраставшему значению города, возвышавшегося в ущерб старому
Ростову. Это большое строительство потребовало организации на месте производ-
ства строительных материалов. Обследование берегов р. Каменки установило здесь
следы кирпичного производства, целого «комбината обжигательных печей, работав-
ших на строительство городского собора». Изученная путем раскопок одна такая
печь на берегу Каменки около Покровского монастыря была устроена следующим
образом. В краю горы был вырыт большой котлован; на его выровненном дне закла-
дывалось основание печи из плинфы на глиняном растворе и сооружались стены пе-
чи и ее камер; арочные перемычки клались по деревянной опалубке. В нижнем яру-
се печи была топочная часть с боковыми камерами, перекрытия которых суживались
кверху, оставляя в потолке узкие щели для выхода жара в обжигательный верхний
ярус. Площадка последнего (4,3 X 2,9 м) была ограждена кирпичными стенками
(их высота точно не установлена); сюда и загружали подсушенный сырец (рис. 3, а).
32
4. Суздаль. План.
А — крепость (XI—XII вв.); Б — острог (начало Х111 в.): 1 — собор;
2 — печь для обжига извести; 3—5— печи для обжига кирпича
6 — Дмитриевский монастырь; 7—могильник.
Боковые стенки печи снаружи подваливали глиной; открытым оставался лишь
лицевой фасад печи с топочным отверстием. По предположению А. Д. Варганова,
такая печь могла выпускать за один производственный цикл до 5000 кирпичей22.
Поблизости от строившегося собора, на северо-запад от него, А. Д. Варганов
обнаружил и известковую печь, готовившую известь для строительства (рис. 3, б).
Печь сохранилась крайне фрагментарно — уцелела лишь половина ее основания,
сложенного из крупной сырцовой плинфы (37 X 25 X 5 сл) на глине. Печь круг-
лая, диаметром 2,25 л; она заложена в котловане, вырытом в материке. Нижняя
часть стенки (до 6—7 рядов кладки) сложена в 2 кирпича, выше — в 1 кирпич;
3 Н. Н. Воронин, т. I
33
таким образом, получился обрез внутрь печи. Как полагает исследователь на основе
этнографических материалов, на этой кирпичной основе возводился из больших
блоков известняка по кружалам «свод», загружавшийся сверху обжигаемым изве-
стняком. Нижняя часть печи под этим «сводом» заполнялась дровами; их зажигали
через арочное топочное отверстие23.
Вторым крупным строительным мероприятием Мономаха в Суздале было соору-
жение укреплений городского кремля (рис. 4). Точной даты этого строительства мы
не знаем, но нет сомнений, что оно шло одновременно с сооружением собора. Кре-
пость заняла место более раннего меряно-русского поселения, следы которого пред-
ставлены в археологическом материале находками лепной керамики IX—XI вв.;
этот слой лежит и в основе насыпи вала24. Крутая излучина р. Каменки создавала
очень выгодные в смысле обороны условия. Здесь и легло земляное кольцо валов кре-
пости. Их общее протяжение составляет около 1400 м, внутренняя площадь крепо-
сти — около 14 га. Как показала прорезка существующего северного вала, его
первоначальная насыпь начала XII в. была несравнимо меньше. Вал достигал вы-
соты 2,5 м. Никаких деревянных конструкций в насыпи не было. Грунт для вала
брали со смежной площади городища, так что вал сооружен из культурного слоя
древнейшего, досуздальского поселка. Местами на склоне тыльной стороны вала
были сделаны грунтовые ступени для входа на вал. По гребню вала, видимо, шли
деревянные рубленые стены25. Сколько въездов и соответственно надвратных дере-
вянных башен имела в древности крепость Мономаха,— мы точно не знаем. Позже
здесь было трое ворот: с юго-запада — Дмитриевские, к Дмитриевскому монасты-
рю, Никольские — к мосту через Каменку и восточные— Ильинские. В древности,
скорее всего, была лишь одна проездная башня с восточной стороны — в сторону
будущего посада. Внутреннее пространство крепости было густо застроено жили-
щами горожан26. Раскопки А. Ф. Дубынина позволили лучше представить себе
суздальские жилища. Все они являются жилищами полу земляночного типа, с очень
ограниченной площадью.
Землянка № 1 (X—XI вв.) состояла как бы из двух помещений — полукруг-
лого (4 X 2,4 м) и примыкающего к нему большего — прямоугольного (6x6 м);
общая длина землянки — примерно 9 м. Основной объем жилища вырезан в плот-
ном материковом грунте; его выступы по бокам как бы отделяют прямоугольное
помещение; высота стенок — в среднем 1 м. Ступени входа были также вырезаны
в грунте. В полукруглой части по стенам шли нары, а в центре находился очаг, то-
пившийся «по-черному». В середине землянки имелось подполье, перекрытое до-
сками. Глинобитные выступы у продольных стен основной части служили, по-види-
мому, для укрепления двускатного перекрытия кровли, состоявшей из жердей, вы-
стланных сверху пластинами дерна. Таким образом, снаружи жилище было очень
похоже на зеленый холм могильного кургана. Опыт реконструкции этой землянки
представлен на рис. 5.
Землянка № 2 (XI—XII вв.) имела меньшую площадь (4 X 4 м при высоте
стенок 1,4 >), но более правильную форму. В ее юго-западном углу были нары, вы-
резанные в грунте и закрепленные плетнем на частых кольях. Плетень укреплял
и стенки землянки. Тонкие столбы в углах и середине землянки поддерживали лег-
34
5. Суздаль. Землянка № 1 (реконструкция А. Ф. Дубынина)^
кие стропила перекрытия, которое было, очевидно, четырехскатным, пирамидаль-
ным. В центре землянки помещался очаг, а на южной стороне — вход со спуском
по деревянной лесенке.
Землянка № 7 (XI—XII вв.) примерно аналогична землянке № 2. Она также
имела четырехскатную или коническую кровлю, очаг в центре и вход с деревянной
лесенкой; но ее наклонные стенки были укреплены часто забитыми кольями, за ко-
торыми была плотно утрамбованная глина.
Особенностью несколько более поздней землянки № 8 (XII—XIII вв.) является
введение в грунтовую яму жилья сруба в несколько венцов, опоясывфзшего понизу
вертикальные горбыли и плахи стен, обмазанные глиной.
О жилищах подобного типа очень выразительно сообщает популярный на Руси
литературный памятник «Стословец Геннадия». Обращаясь к человеку из господ-
ствующей феодальной среды, его автор говорит: «Когда ты сидишь зимой в теплой
храмине, безбоязненно обнажившись, вздохни, вспомнив об убогих, как сгибаются
они, скорчившись над малым огнем, имея большую беду глазам от дыма, но согре-
вая только руки, когда плечи и все тело замерзает»27. Подобные жилища славян
,Х в. описывал Ибн-Русте: «Каждый из них выкапывает в земле род погреба, к ко-
торому приделывает деревянную остроконечную крышу наподобие (крыши) хри-
стианской церкви, и на крышу накладывают землю. В такие погреба переселяются
со всем семейством и, взяв несколько дров и камней, зажигают огонь и раскаляют
камни на огне докрасна... В таком жилье остаются до весны»28.
Несомненно, однако, что в кремле Суздаля были и срубные жилища, характер-
ные с давних пор для лесной полосы Руси. Можно не сомневаться, что, подобно
3* 35
своим новгородским собратьям, суздальцы были мастерами плотничного дела; среди
горожан молодого Владимира были, как мы видели, специалисты —«древодели».
В Суздале в конце XI в. был срублен храм Дмитрия, возвышавшийся к юго-западу
от кремля за р. Каменкой. Описанные же полу земляночные жилища, сходные
с полуземлянками Поднепровья, не раз изученными при раскопках29, были здесь
связаны, по-видимому, с наличием в составе населения большого числа выходцев
с юга, принадлежавших к княжеской и боярской челяди. Суздальские жилища на-
ходят также общие черты с некоторыми полуземлянками, открытыми В. В. Седовым
на Перыни под Новгородом, и могли принадлежать новгородским колонистам
Суздалыцины 30.
Суздальские жилища № 5—10 обнаруживают некоторую закономерность в сво-
ем расположении: по-видимому, они стояли вдоль улицы, образовывавшей радиус,
направленный к центру кремля — собору. Подобное расположение жилищ мы можем
предположить и для конца XI в. — начала XII в.
За чертой кремлевских валов и рвов к востоку, в черте, ограниченной речкой
Гремячкой, оседали пригородные поселки — основа будущего посада, а далее на
юго-восток, за речкой Мжарой, на берегу Каменки начал расти «город мертвых»—
городской курганный могильник, близко напоминавший своими холмами ландшафт
самого города с дерновыми кровлями полуземлянок31.
Так выглядел в начале XII в. Суздаль, где встал первый на северо-востоке
каменный храм — собор Мономаха.
ВОПРОС О РОСТОВСКОМ СОБОРЕ
Как и Суздальский собор Мономаха, древний Ростовский собор не дошел
до наших дней. Поэтому для суждения об этом памятнике мы располагаем
лишь косвенными и противоречивыми данными письменных источников.
Приведенный выше рассказ Киево-Печерского патерика с полной ясностью гово-
рит о постройке Мономахом каменного собора именно в Ростове; именно он
точно следовал «образцу» печерской церкви, вплоть до повторения той же схемы
росписи, и уже ему подражал собор в Суздале. О каменной же постройке говорит
примененный в рассказе Симона глагол «създа», всегда употреблявшийся для обо-
значения каменного или кирпичного здания. В полном согласии с этим второй автор
Патерика — печерский монах Поликарп — в рассказе о живописце Алимпии сооб-
щает: «Взем же Владимерь [Мономах] едину икону святую Богородицю и посла
в град Ростов, в тамо сущую церковь, юже сам созда, иже и доныне
стоить, ей же аз [т. е. Поликарп] самовидець бых. Се же при мне сътворися
в Ростове: церькви той падшися и та икона без вреда пребысть, и вне-
сена бысть в древяну церковь: яко же изгоре от пожара, икона же та без врезд пре-
бысть, ни знамения огненаго на себе имущи...»1.
Катастрофа каменного собора в 1204 г. отмечена летописью2. Следовательно,
Поликарп, лично бывший в Ростове, видевший этот каменный храм3 и его падение,
считал его постройкой Мономаха.
Однако показание Патерика не поддерживают другие источники. Летописи
рисуют совершенно иную картину. В 1160 г. в Ростове произошел большой пожар.
В Лаврентьевской летописи не указывается, какой была сгоревшая в этот пожар
соборная церковь 4; в Тверском же летописном сборнике, использовавшем ростов-
ский летописный материал, в Воскресенской летописи, а позже — в Степенной
книге и Никоновской летописи об этом сообщается подробнее. Оказывается, что
в Ростове сгорела деревянная («дубовая») соборная церковь, постройка кото-
рой отнесена к 991 г. и связана с именем легендарного епископа Федора-гречина, или
Иллариона. Эта церковь была «толико чудна, якова не бывала и потом не будеть» 5.
Примечания к главе V см. стр. 502
<7
После пожара в 1161 г. на месте сгоревшего храма закладывается новый —ка-
менный собор, уже законченный и освященный в 1162 г.6 В пергаменном Прологе
XIII—XIV вв. указывается, что епископ Леонтий был погребен «в церкви пресвя-
тыя Богородица, ю же бе создал преже бывший его епископ»7. А так как
Леонтий и был в действительности первым ростовским епископом, то, видимо,
храм был построен им. Возможно, это и есть та деревянная церковь, о которой идет
речь в летописи.
С версией о деревянной церкви в Ростове не разноречит и «Летопись о ростов-
ских архиереях», составленная Дмитрием Ростовским и 'Дополненная ярославским
епископом Самуилом. Здесь же мы находим очень правдоподобное сообщение, что
церковь, построенная Андреем Боголюбским, была «первая каменная церковь
в Ростове»8.
Таким образом, данные письменных источников коренным образом разноречат
в освещении истории древнейшего Ростовского собора.
Как увидим ниже (гл. XVII), существующее здание Успенского собора в Ро-
стове относится к позднейшей поре — XVI—XVII вв., однако он имеет архаичный
план с шестью крестчатыми столбами, не соответствующими системе повышенных
подпружных арок перекрытия. Кроме того, размеры его близки размерам Печер-
ского собора. Особенности плана и сходство основных размеров позволяли предпо-
лагать, что современный Ростовский собор стоит на основаниях собора времени Мо-
номаха. Однако никаких следов последнего при археологических исследованиях
пока не обнаружено. Доказано лишь, что собор XVI—XVII вв. основан на стенах
белокаменных храмов 1161—1162 гг. и 1213—1231 гг., сменивших древнейшую по-
стройку. Выше мы отмечали, что и Суздальский собор, следовавший, по Патерику,
«мере» Печерского собора, в действительности был значительно меньше его.
Сказанное позволяет думать двояко: либо собор Мономаха в Ростове стоял где-
то в другом месте, и тогда данные Патерика будут оправданы, либо достоверны све-
дения летописи о деревянном храме, построенном, видимо, при епибкопе Леонтии
и сгоревшем в 1160 г. Последнее предположение, по нашему мнению, ближе к исти-
не. В этом случае нужно будет признать версию Патерика о Ростовском соборе
печерской легендой, созданной к вящей славе Печерской «обители»9.
VI
УКРЕПЛЕНИЯ ВЛАДИМИРА
И ЦЕРКОВЬ СПАСА
Важнейшим мероприятием Владимира Мономаха по укреплению независи-
мости Ростовской земли было сооружение крепости Владимира на Клязьме.
Значение этой реки, как важного стратегического рубежа для обороны княжества
со стороны Муромо-Рязанской земли, было оценено во время борьбы с вторже-
нием Олега Святославича в 1096 г. Именно здесь, на Клязьме, Олег расположил
свои войска, готовясь вероломно нарушить мир и нанести удар по Суздалю. Ви-
димо, в начале XII в. вниз по течению Клязьмы в сторону Муромской земли воз-
ник ряд укрепленных городков, в частности Старо дуб и Гороховец. Но важней-
шей крепостью стал ближайший к Суздалю Владимир (рис. 6).
Здесь высокая береговая гряда левого берега Клязьмы, начинающаяся от устья
Нерли, достигает наибольшего подъема — до 50 м над зеркалом реки. Отсюда,
с вершины плоского плато, можно было далеко видеть заречное пространство и хо-
рошо просматривались подступы к городу с севера и востока. С юга плато обрывается
к Клязьме крутыми, неприступными склонами. С севера оно также ограничено
крутыми откосами долины речки Лыбеди. В целом плато образует как бы треуголь-
ник с основанием в высокой западной части и вершиной, обращенной к востоку,
куда плато полого понижается. В этом треугольнике самой природой выделена и
особенно защищена средняя часть площадью 36,25 га. С востока, от Клязьмы, здесь
идет глубокий овраг, с запада среднюю часть плато отделяет глубокая амфитеатро-
образная впадина в южном склоне, а со стороны Лыбеди плато прорезает овраг.
Это плато, где еще в первые столетия нашей эры размещалось городище, зани-
мавшее его юго-западный угол \ Мономах и избрал для постройки крепости, назван-
ной им своим именем; ее оборонительные сооружения должны были лишь усилить
выгодные естественные качества местности. Работы по сооружению владимирской
крепости были начаты, видимо, во время приездов Мономаха на север в 1099—1102 гг.
и закончены в его последний приезд в 1108 г. «Того же лета свершен бысть град
Владимер Залешьский Володимером Мономахом, и созда в нем церковь камену свя-
таго Спаса»2. Это была очень большая военно-инженерная стройка. По западной
Примечания к главе VI см. стр. 502—503
39
6. Владимир. Крепость 1108 1.
границе был насыпан вал, вероятно, усиленный рвом, соединявшим вершину се-
верного оврага с упомянутой южной впадиной. Сейчас от вала сохранился очень де-
формированный северный отрезок, носящий название Троицкого (по находившейся
рядом позднейшей Троицкой церкви). С восточной стороны также был сооружен вал
со рвом, тянувшимся от северного оврага к южному обрыву. Теперь от восточного
вала сохранился участок в северо-восточном углу плато, по Пролетарской улице.
Он носит название Ивановского вала (по Ивановским воротам, находившимся в этом
валу по оси улицы III Интернационала; рис. 7). По северной и южной кромкам
плато валов не сохранилось — они были срыты. На «чертеже» 1715 г. (рис. 8) по всему
периметру города Мономаха показаны деревянные стены с башнями 3. Валы на юж-
ной и западной кромках плато были рассыпаны в 1803—1804 гг. 4 Общее протяжение
насыпного вала и деревянных стен составляло более 2500 м. Уцелевшие части валов
высотой около 7 м с основанием в 20 м достаточно ясно характеризуют масштаб работ,
40
занявших, видимо, два строительных
сезона и потребовавших мобилизации
тысяч людей и сотен подвод.
Разрез лучше сохранившегося во-
сточного, так называемого Ивановского
вала крепости, идущего вдоль нынеш-
ней Пролетарской улицы 5, показал, что
он покоится на небольшом (7—30 см)
культурном слое с керамикой XI-
XU вв.
Слой этот спускается и по скло-
ну наружного рва (глубиной 14—17 м
от вершины вала). Это свидетельствует,
что здесь ров смыкался с естествен-
ным оврагом.
Вал сложен из легкого суглинка,
совпадающего с местным материковым
грунтом. Его насыпка осуществлена
в несколько приемов: сначала была уст-
роена насыпь, лежащая ближе к внут-
ренней части вала, а затем сделаны
подсыпки к наружной стороне из гори-
зонтальных уплотненных слоев грунта.
Внешнюю же — лицевую часть вала со-
ставляет забивка из суглинка. Возмож-
но, что снаружи у вала была неши-
рокая (около 1 м) берма. Никаких внут-
ренних деревянных конструкций вал
не имеет, как это было установлено и
для вала Суздаля. Позже (в конце
XV в.— начале XVI в.) для расшире-
ния верхней площадки вала его усили-
ли мощной подсыпкой с внутренней
стороны.
Насыпка северной линии валов раз-
решила одновременно вопрос о снаб-
жении города водой. Наблюдения гео-
лога А. А. Добролюбова показали, что в
древнем рельефе мономахова города
был значительный овраг глубиной до
6 м, пересекавший его северную часть
примерно по середине (по линии Крем-
левской улицы) и выходивший к Лыбеди.
Закрытие валом устья этого оврага
7. Владимир. Остатки восточного вала
крепости 1108 г.
4/
превратило последний в замкнутый бассейн. След бассейна сохранялся еще
в XVII в.—на «чертеже» 1715 г. показано огражденное тыном «озеро», от которого
по сторонам оврага идут линии жилой застройки (см. рис. 8). Возможно, что краем
этого древнего водоема являлся существовавший до недавнего времени Троицкий
(или Воронцовский) пруд. Посередине восточной и западной линий валов находились
проездные башни с мостами через рвы. Возможно, что западные ворота уже в это
время получили название Торговых, так как они выводили к Муромскому спуску
па Клязьменскую пристань.
Сведения о том что на Троицком (западном) валу мономахова города были
находимы камни «от старинной башни» ®, обследованием не подтвердились.
Сооружение крепости Владимира на подступах к Ростовской земле со стороны
чернигово-рязанского порубежья как бы предваряло основание Москвы7.
Как свидетельствует приведенный текст Львовской летописи, одновременно
с постройкой крепости Мономахом была поставлена первая во Владимире каменная
церковь Спаса. Много путаницы вносят в этот вопрос поздние княжеские родослов-
цы. Так, в родословце Комиссионного списка Новгородской I летописи «А се князи
Русьтии» мы читаем: «Сын Володимеров [Всеволодов] Мономах, правнук великого
князя Володимера. Сий поставил град Володимерь-Залешьскый в Суждальской зем-
ле, и осыпа его спом и созда первую церков святаго Спаса, за 50 лет до Богороди-
чина ставления [т. е. до постройки Успенского собора]»8. Литературная история
этой летописной статьи в целом далеко не выяснена. Однако ясно, что ее автор не
имел под руками летописных источников с точными датами названных сооружений
и прибегнул к сомнительному приему «круглых цифр». Если считать, что под «став-
ленном» разумеется закладка Успенского собора (т. е. 1158—50=1108 г.), то дата
совпадает со Львовской летописью; если же «ставление» — это окончание постройки
собора (1160 г.), то дата соответственно изменится (1110 г.). Группа поздних летопис-
ных сводов, генетически связанная в данном сюжете со статьей Новгородской I ле-
тописи (Хронограф редакции 1512 г., летопись Авраамки, «Русский'времянник»),
сообщает маловероятную версию, что храм Спаса был построен Мономахом якобы
уже после его вокняжения в Киеве: «И в лето 6625 [1117 г.] постави в Володимери
церковь камену святаго Спаса и отъиде на Киев»9. Мы отдаем предпочтение более
вероятной дате Львовской летописи — 1108—1110 гг.; постройка храма была, ви-
димо, осуществлена по окончании сооружения крепости.
Родословец Супрасльской летописи, повторяя данные родословца Новгород-
ской I летописи, сообщает и о месте, где была построена церковь Спаса: «...Приде
князь Владимер Манамах ис Киева же во Володимерь град и постави церков камену
святаго Спаса уЗлатых врать, а сам поиде в Киев...»10. Далее текст сооб-
щает о постройке церкви Георгия Юрием Долгоруким, которая также стояла непода-
леку от Золотых ворот. Топографические подробности этого текста, подкупающие сво-
ей определенностью, позволяли предполагать, что и княжеский двор Мономаха,
очевидно, связанный с княжеским храмом, находился вне княжеского города — на
неукрепленных высотах к западу от него, скорее всего на месте позднейшей (1164 г.)
церкви Спаса, построенной Андреем Боголюбским. Так полагали, следуя летопис-
ным приурочениям, и мып.
42
8. «Чертеж» Владимира 1715 г.
1 — Федоровский монастырь; 2 — Ивановский мост; 3 — Ивановские ворота; 4 — Рождественский мо-
настырь; 5 — Дмитриевский собор; 6 — церковь Воздвижения на Торгу; 7 — Успенский собор; 8 — ко-
локольня Успенского собора (ворота детинца); 9—Торговые ворота; 10 — Успенский Княгинин мо-
настырь; 11 — вал 1158 г.; 12 — Золотые ворота; 13—Георгиевский монастырь; 14 — Спасский монастырь;
15 — церковь Николы в Галеях; 16 — церковь Вознесения.
Однако археологические разведки (1953 г.), предпринятые в районе сущест-
вующего храма Спаса (конца XVIII в.), к западу и северу от него, показали, что
в этом участке нет никаких следов мономахова строительства, которое, как и в Суз-
дале, было, несомненно, и здесь кирпичным (см. гл. XVIII).
Едва ли мономахов двор находился где-либо в северо-западной части западной тре-
ти Владимира, так как этот район менее выгодно расположен по сравнению с высоким
участком на южной кромке плато. Вероятнее полагать, что в позднее время, когда
оформлялись цитированные летописные источники, столь «точно» определившие место
храма Мономаха, эта постройка уже исчезла с лица земли, и даже место ее было
забыто; при определении же его исходили из местоположения сохранившейся одно-
именной церкви Спаса 1164 г., действительно стоявшей около Золотых ворот.
Скорее всего, храм 1108 г. находился не вне укреплений мономаховой крепо-
сти, как нам представлялось ранее, но в их черте, и поиски его остатков являются
задачей дальнейших археологических разведок.
Пока можно лишь предполагать, каким был этот памятник. Здесь, в малень-
ком «пограничном» городке, когда еще ничто не предвещало его быстрого рас-
цвета, едва ли был сооружен большой храм типа Суздальского собора или Спаса ня
Берестове, посвящение которого было повторено во Владимире.
Вспомним, что и Суздальский собор был меньше своего киевского «образца» —
«великой церкви» Печерского монастыря. Поэтому вероятнее предполагать, что это
был небольшой четырехстолпный храм княжеского двора, того типа, который мы
увидим позже в строительстве Юрия Долгорукого и который быстро станет ха-
рактерным для зодчества и других княжеств XII в. Видимо, это была кирпичная
постройка, аналогичная по своей технике Суздальскому собору Мономаха.
В ряде мест Среднего города при раскопках или земляных работах встречались
единичные куски плинфы, сближающиеся с кирпичом времени Мономаха. Так,
в культурном слое, вскрытом в подошве восточного Ивановского вала Среднего горо-
да, был найден обломок кирпича толщиной 3,8 сл«, а в подсыпке, сделанной из куль-
турного слоя, снятого со смежных участков, встречен кирпич толщиной 3,5 см.
Эти случайные находки свидетельствуют о наличии производства кирпича и постро-
ек из него во Владимире начала XII в.
VIE
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА
СТРОИТЕЛЬСТВА ВРЕМЕНИ МОНОМАХА
Подведем краткие итоги изложенным отрывочным данным о строительстве
Мономаха в городах Ростовской земли.
В^старой литературе господствовало представление, что даже позднейшее строитель-
ство Юрия Долгорукого в 50-х годах XII в. протекало в условиях «исторического
захолустья», «глухого края», лишенного собственных сил для развития куль-
туры и искусства. Однако это утверждение неверно и для времени Мономаха.
Мы видели выше, что Ростовская земля была краем развитого пашенного зем-
леделия, что здесь появилось несколько больших и малых городов, в которых раз-
вивалось ремесло. Особенно же важно, что, как и на юге, началу каменного зодче-
-ства здесь предшествовало развитие деревянной архитектуры. Следует вспомнить,
что в составе русского населения, колонизовавшего междуречье, были новгородцы —
прославленные еще с X в. плотники, создававшие на рубеже XI в. богато укра-
шенные резьбой храмы и хоромы1. Среди владимирских горожан были искусные
«древодели», так что здесь Мономах смог поставить «мнози церкви древяны»; в Суз-
дале была построена (до 1090 г.) деревянная церковь Дмитриевского монастыря;
в Ростове существовала сгоревшая в пожар 1160 г. большая «соборная» церковь,
построенная, может быть, при епископе Леонтии, которая была «толико чюдна,
якова не бывала и потом не будеть»; это было, видимо, выдающееся произведение
плотничного искусства. Поэтому весьма правдоподобно звучит текст Никоновской
летописи, где ростовские бояре говорят о владимирцах: «Те бо суть холопи наши,
каменосечци и древодели»2.
Таким образом, строительство Мономаха в Ростовской земле смогло развер-
нуться лишь благодаря достаточно высокой культуре. Однако каменное зодчество
было новшеством и не имело на северо-востоке никаких предпосылок. Поэтому
и здесь, как и в других княжествах, киевское культурное наследие должно было
сыграть решающую роль.
Важно отметить, что к этому времени в составе городского населения на северо-
востоке было значительное количество выходцев из Киева. Судя по описанным
Примечания к главе VII см. стр. 503—504.
45
выше жилищам суздальских горожан, несколько напоминающим киевские полу-
земляночные жилища, мы можем с некоторой уверенностью говорить о наличии
в Суздале южных колонистов, принесших сюда свои навыки жилищного строитель-
ства. В топонимике Владимира мы находим ясное отражение киевских названий,
таковы имена речек под городом: Лыбедь, Почайна, Ирпень. Едва ли эти имена обя-
заны своим появлением княжеской воле, как это ясно в отношении названия самой
крепости — Владимир; вероятнее предполагать, что они были принесены сюда
также южными, киевскими переселенцами.
Самим своим расположением на высоком берегу реки Владимир напоминает
Киев. Его крепость, ставшая в середине XII в. средней частью разросшегося горо-
да, получила имя «Печернего города», что, быть может, как-то связано с именем
Печерского монастыря. Подобно киевским «дебрям» к княжескому «зверинцу», рас-
положенным к югу от города, во Владимире к западу шел дремучий бор, сохраняв-
ший до недавнего времени название «Георгиевского» и, возможно, являвшийся
в древности княжеским заповедным лесом. С восточной стороны города лежало уро-
чище Княжой луг. Нельзя не отметить и посвящение церкви княжеского двора во
Владимире Спасу, повторявшее имя храма на дворе Мономаха на Берестове под
Киевом. Таким образом, и феодальная топонимика Владимира напоминала о Киеве.
Все это показывает, что на рубеже XI—XII вв. связь с Киевом окрепла: в Суз-
дале и Владимире появились киевские люди; многое в новом княжеском «городе»
на Клязьме повторяло киевские имена.
Если бы мы не располагали данными Патерика, указывающими киево-печер-
ский «образец», якобы принятый для первых соборов северо-востока, то остатки пер-
вого Суздальского собора позволили бы с полной определенностью утверждать, что
он был построен киевскими, а может быть, и переяславскими зодчими. Об этом
говорит типичный строительный материал — плоский кирпич, характерная система
кладки из чередующихся рядов кирпича и камня на цемяночном растворе3.
Общие черты с Суздальским собором имел и Успенский собор в Смоленске, за-
ложенный в 1101 г. Мономахом и достраивавшийся его внуком Ростиславом 4. Фун-
дамент Смоленского собора сделан, так же как и у Суздальского, из бутового кам-
ня — валуна и кусков известняка; сходен связующий раствор, близок по размерам
и кирпич — нормальный стенной (20 X 18 см, 21 X 17 см, 23 X 17,5 см) и круп-
ный (35 X 24 см) толщиной 4,8 см. Однако кладка Смоленского собора — нерядо-
вая кирпичная, что, вероятно, можно отнести за счет поздней достройки здания.
Видимо, собор имел выделенный, аналогично Суздальскому, нартекс, но был круп-
нее Суздальского — его ширина равнялась 23 м5. Эти черты сходства свидетельст-
вуют, что все строительство Мономаха велось одной артелью южных зодчих, осу-
ществлявших постройки в Смоленске и на Суздалыцине. Однако Смоленский собор
не был достроен, видимо, потому, что строительство в Ростове и Суздале было более
неотложным; здесь уже была своя епископия, а Смоленск ее еще не имел.
Киево-Печерский собор, якобы явившийся «образцом» для построек Мономаха
в Ростове и Суздале, принадлежал к группе сооруженных в Киеве сыновьями Яро-
слава монастырских соборов второй половины XI в. В этих памятниках частично
уже проявляются новые художественные взгляды, порожденные быстрым развити-
46
ем и упрочением феодального строя. Обострение классовой борьбы крестьянства
и горожан влечет за собой усиление государственного аппарата, образование новых
феодальных полу государств — княжеств, а вместе с этим возрастает значение церк-
ви и религии как мощного идеологического орудия в руках господствующего класса.
Возникают новые церковные центры — епархии, умножаются монастыри, растет
общественное значение монашества; в самой религиозной идеологии выдвигается на
первый план учение о «Страшном суде», о карающей силе христианского бога.
Сооруженные в это время монастырские соборы Киева еще хранят многие чер-
ты, роднящие их с торжественной и пышной архитектурой времени Ярослава. Они
еще велики и поместительны; в соборе Дмитриевского монастыря (60-е годы XI в,)
сохраняется башня для входа на хоры®, придающая храму светские, гражданские
черты; во внутреннем убранстве еще применяется драгоценная мозаика. Но уже
в соборе Выдубицкого монастыря (1070—1088 гг.), имеющем необычно удлиненный
план7, зодчие делают попытку убрать лестничную башню в тело собора; однако это
решение остается незавершенным — башня слегка выступает за линию его север-
ного фасада. В целом же эти храмы были проще и скромнее построек Ярослава —
это трехнефные здания с ясным и строгим, лишенным живописности интерьером.
Наиболее полно новые черты представлены в соборе Печерского монастыря (1073—
1079 гг.) 8. Здесь уже нет лестничной башни, объем здания суров и монолитен; вместо
башни к его северо-западному углу примыкает маленький храмик — крещальня;
лестница на хоры помещена между ним и стеной храма. Интерьер здания с крестча-
тыми столбами очень четок и прост.
Органическая связь названных памятников Киева с нуждами и взглядами рус-
ской действительности, постепенность и закономерность развития данного типа
здания исключают всякую мысль о возможности работы здесь греческих масте-
ров. После постройки Десятинной церкви — первого каменного храма на Руси,
в сооружении которого участвовали греки, летописи не упоминают более о новых
вызовах византийских зодчих. Строительство Ярослава, как и строительство его
преемников, ведется в основном своими русскими мастерами.
Только в отношении Печерского собора Киево-Печерский патерик сообщает
явно вымышленные сведения о приходе «мастеров церковных» из Царьграда, кото-
рых якобы «послала» сама богородица для участия в постройке Печерского храма9.
В Патерике сказалась нарочитая тенденция печерских авторов всеми средствами
поднять авторитет своего монастыря; постройка Печерского собора и представлена
поэтому как цепь «чудес», выделяющих его из ряда других монастырей, «от царя и
от болярь и от богатества поставлених»10. К числу этих «чудес» относится и леген-
да о царьградских мастерах. Но самый рассказ о них содержит, на наш взгляд,
весьма реалистические подробности, по-видимому, заимствованные из русской дей-
ствительности и характеризующие в какой-то мере организацию строительной кор-
порации не «греческих», но русских зодчих.
Корпорацию возглавляли очень состоятельные люди («четыре мужие богатп
велми»), которые, видимо, могли экономически гарантировать работу. Под своим
руководством они собрали «други и ужики своя». Под термином «ужики» мы мо-
жем с полным основанием видеть «родственников»11 руководителей корпорации,
47
а следовательно, заключать о семейной, наследственной традиции строительного дела-
Монастырь уплатил мастерам «пред многими свидетелями» сделки аванс «злата...
на три лета». Кроме того, мастера получали еще «дарствование», т. е. какие-то осо-
бые подарки, и пользовались особым вниманием заказчика («а еще почтити вас тако
не может никтоже»).
Самый процесс строительства Патерик не изображает. Заказчик «назнаменовы-
вал», т. е., видимо, точно определял место постройки. «Мера широты, и долготы,
и высоты» Печерской церкви была рассчитана при помощи пояса варяга Шимона
«по небесному гласу» — в этом можно видеть указание на профессиональные секреты
определения размеров здания и пропорций его частей, строго соблюдавшиеся масте-
рами (в XVI в. говорили о действиях мастеров яснее: «яко по бозе разум им да-
ровася»). Также реально можно объяснить эпитеты, отнесенные в этой легенде
к «богу»,— «зижитель, и хитрець, и художник, и творец»: они могут указывать на на-
личие в составе корпорации собственно зодчих — архитекторов, которым принадле-
жала «проектная», руководящая работа («хитрець»), и мастеров-строителей («зижи-
тели»). Из рассказа о последующем приходе живописцев, имевших аналогичную
организацию, можно предполагать, что строители Печерского собора впоследствии
здесь же и постриглись в монахи (среди них упоминаются «мастеры же и писцы»).
Северное строительство Мономаха осуществлялось, видимо, одной подобной
корпорацией. Смоленский собор был только заложен, но не достроен, так что глав-
ными работами этой артели были собор в Суздале и придворная церковь Спаса
во Владимире.
Роль печерского «образца» определялась не только тем, что этот тип монастыр-
ского храма своим характером вполне удовлетворял новым религиозным и художе-
ственным взглядам господствующего класса и практическим потребностям новых
феодальных центров. Внедрение данного «образца» определялось и тем, что Печер-
ский монастырь поставлял своих черноризцев на новые епископские кафедры и,
видимо, их указания имели немаловажное значение в выборе данного «образца».
Для северо-востока, где первыми епископами были также печерские монахи — Леон-
тий и Исаия, имелись и особые причины для обращения к «образцу» Печерского
Успенского собора. С Печерским монастырем был тесно связан род опекуна мало-
летнего сына Мономаха, князя Юрия,— Георгия Шимоновича12. Сам Владимир Мо-
номах, будучи юношей, был якобы «исцелен» от болезни в Печерском монастыре
и присутствовал при основании Печерского собора13. Поэтому «образец» был
тщательно обмерен в длину, ширину и высоту, а также было составлено описание
системы его росписи, которая должна была быть воспроизведена «в чин и подобие»
в Суздале
Однако следование «образцу» было все же весьма приблизительным. Смоленский
собор был несколько больше Суздальского (ширина — 23 л)14, а Суздальский был
меньше и имел иные пропорции плана: в нем сказалась характерная для нового
этапа истории зодчества тенденция к уменьшению размеров здания. К тому же
Суздальский собор был, возможно, трехпритворным храмом, что было связано
с участием в его сооружении и митрополита Ефрема, построившего, как мыупоминали,
в своем Переяславле-Южном большой собор Михаила-архангела с притворами.
48
Смешанная кладка обеих построек подкрепляет гипотезу о связи строительства
Мономаха на севере не столько с киево-печерской традицией, сколько с традицией
Переяславля-Южного, сыгравшей немалую роль в истории культуры Северо-
Восточной Руси и, в частности, в истории ее летописания.
Строительство Мономаха началось одновременно с оформлением Ростово-Суз-
дальской земли как самостоятельного княжества; архитектура сопутствовала и по-
могала укреплению положения княжеской власти и церкви в сложной обстановке
волновавшегося Залесья. Как мы видели выше, в это время, с запозданием на столе-
тие по сравнению с Поднепровьем, здесь развернулась активная деятельность церкви,
и местное население переживало кровавую эру крещения и ломки старой идао-
логии. Гибель епископа Леонтия и шедшие под знаменем язычества восстания смер-
дов дают представление об упорном сопротивлении народных масс. Поэтому куль-
товое строительство приобрело здесь особую актуальность. Постройка собора
в Суздале на рубеже XII в. имела такое же значение, как постройка Десятинной
церкви в Киеве в конце X в. Сооружение монументальных каменных и деревянных
храмов было действенным идеологическим оружием в борьбе со старыми поряд-
ками, со старой идеологией.
В статье «Дебаты о свободе печати» К. Маркс очень метко подчеркивает значе-
ние «количественного» момента для идеологий средневековья: «Наше время не имеет
больше того реального чувства величия, которое нас восхищает в средних веках»,
и далее, говоря о «двадцати огромных фолиантах Дунса Скотта», замечает: «Послед-
них вам даже не надо читать. Уже одни их фантастические огромные
размеры трогают — подобно готическому зданию — ваше сердце, поражают ваши
чувства. Эти первобытно-грубые колоссы действуют на душу как нечто материаль-
ное. Душа чувствует себя подавленной под тяжестью массы, а чувство подавленно-
сти есть начало благоговения...»15. Если о живописи средних веков говорилось, что
она является «библией для неграмотных», раскрывающей в доступных восприятию
любого человека образах церковно-политические идеи, то архитектура как неизо-
бразительное искусство действовала иными средствами выражения — самыми свои-
ми масштабами, невиданным материалом, строгой организованностью форм, непо-
средственным впечатлением роскоши и богатства своего внутреннего убранства.
Суздальский собор, поднявший свои полосатые каменно-кирпичные стены на
огромную высоту над землей, над которой едва выступали дерновые кровли жилищ
рядового городского люда, весомо и зримо утверждал идею могущества создавшего
его князя и ничтожество и бессилие его подданных. Самый факт постройки столь
необычайного огромного здания, вероятно, воспринимался как своего рода «чудо»,
облекавшее князя ореолом сверхъестественного. Не нужно было ничего «читать»,
чтобы от одного взгляда на этот величественный собор мысль простого человека была
подавлена «под тяжестью массы» и испытала «чувство благоговения». Уже этим пер-
вичным впечатлением от монументального здания закреплялось сознание огромной
социальной дистанции, отделявшей господ от подданных. Эта же идея воплощалась
во внутреннем пространстве храма, в наличии характерных для этой поры хор, где
над головами вошедшего в собор незримо пребывали князь и его приближен-
ные. Сам интерьер храма с его четкой организованностью, строгими линиями,
4 Н. Н. Воронин, т. I
49
огромностью пространства, пронизанного светом из окон и сиянием хоросов и
паникадил, с богатством утвари и цветным ковром росписей — все это являло трудно
передаваемый контраст с бесформенностью, теснотой и мраком закопченных ды-
мом очага жилищ горожан — жилищ, и внутренне и внешне похожих на могилы.
Ростов и Суздаль были старейшими городами края, средоточиями тянувшихся
к ним больших территорий; в Ростове — городе боярской знати, главенствовавшем
над всей землей, была епископия, пустовавшая после смерти Исаии, а Суздаль был
местом пребывания князя. В обоих этих городах и были созданы большие каменный
и деревянный соборы. В новом княжеском городе — Владимире был построен, по-
видимому, лишь небольшой храм на княжеском дворе; весьма вероятно, что это был
один из ранних представителей широко распространенного в XII в. типа четырех-
столпного крестовокупольного храма, который удовлетворял в равной мере потреб-
ностям и княжеского двора, и городского прихода.
Таким образом, строительство Мономаха переносило в почти не измененном
виде южнорусскую техническую и архитектурную традицию на северо-восток.
В этом отношении оно представляет собой не столько начальную главу собственно
суздальского зодчества, сколько является в высокой степени интересной страницей
в истории киевского архитектурного наследия, распространяющегося, с началом
феодальной раздробленности Руси, по ее важнейшим центрам.
Однако этот этап в истории монументального строительства на северо-востоке
имел выдающееся значение для последующего развития местной архитектурной
школы. На постройках Мономаха население Суздаля и Владимира впервые знако-
милось с высоким техническим мастерством киевских зодчих. В строительство были,
несомненно, втянуты и местные ремесленные силы. Впервые организованное здесь
производство кирпича показало новые возможности керамического дела; добыча
и обжиг извести, изготовление растворов, само строительство чрезвычайно обога-
щали технический опыт местных ремесленников и содействовали росту их произ-
водств 1в. Сооружение прекрасных храмов впервые приобщало местное население
к дотоле неведомому здесь монументальному искусству, воспитывавшему новые худо-
жественные взгляды и внедрявшему новые политические и религиозные идеи.
Не меньшее значение имело крепостное строительство Мономаха во Владимире
и Суздале, положившее начало последующему формированию их архитектурного
ансамбля.
Все это подготовляло почву для последующего расцвета владимиро-суздальско-
го зодчества, которое, отправляясь от киевского наследия, перенесенного на северо-
восток при Мономахе, пошло, однако, своим путем, определенным яркой и своеоб-
разной историей Владимирского княжества.
СТРОИТЕЛЬСТВО
ВРЕМЕНИ
ЮРИЯ
ДОЛГОРУКОГО
VIII
РОСТОВО-СУЗДАЛЬСКАЯ ЗЕМЛЯ
В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XII В.
Даже краткая характеристика жизни Ростово-Суздальской земли в первой
половине XII в., в годы длительного княжения Юрия Долгорукого, со-
пряжена с большими трудностями. Местные летописные записи, ведшиеся
в Ростове, а затем в Суздале, и доведенные до вокняжения сына Юрия—Андрея, или
до начала 60-х годов, дошли до нас в крайне фрагментарном виде. Последующее
летописание, начатое во Владимире, росшем и усиливавшемся в борьбе с гегемонией
Ростова и его знати, крайне скудно использовало суздальский летописец Юрия,
от которого сохранились лишь отдельные отрывки в ряде позднейших летописных
памятниковх. В современном Юрию летописании Киева и Новгорода с большой
подробностью отражена лишь бурная и сложная внешнеполитическая борьба Юрия,
добивавшегося, опираясь на растущие силы Ростово-Суздальской земли, господства
в Киеве и подчинения Новгорода. Это определяет тенденциозность упомянутых
известий, составленных враждебной Юрию рукой и проникнутых стремлением очер-
нить облик суздальского князя, извратить мотивы его политических мероприятий.
Что касается внутренней жизни Суздальской земли, то она остается совершенно не
освещенной источниками, и мы можем изобразить ее развитие лишь в самых общих
чертах. Рост Суздальского княжества с самого начала вызвал сопротивление его
ближайших соседей.
Кроме муромо-рязанской опасности, которая дала себя знать во время усобицы
Олега в конце XI в., ясно обозначился и другой, не менее опасный противник — волж-
ские болгары. После нападения в 1088 г. на Муром болгарские войска в 1107 г.
вторглись в глубь Суздальской земли и осадили Суздаль; однако крепость Монома-
ха сыграла свою роль — ее взять не удалось. Болгары, успевшие пограбить ближ-
ние села и погосты и перебить крестьян, были сами истреблены вышедшим в поле
суздальским ополчением2. Это был год женитьбы Юрия Долгорукого на знатной
половецкой княжне — дочери хана Аепы; брак с ней скреплял мир с разбитыми
в этом году под Лубнами половецкими ордами и, возможно, имел задачей установ-
ление союза с ними для борьбы с болгарами3. Когда половцы появились в 1117 г.
Примечания к главе V111 см. стр. 504—506
53
в Болгарской земле, болгары угостили половецких ханов отравленным питьем,
и в числе их погиб тесть Юрия — хан Аепа 4. В 1120 г. состоялся успешный поход
суздальских полков на болгар под воеводством «боярина большего Георгия Симо-
новича»5. Это был, видимо, не единственный поход в Поволжье, имевший задачу
обезопасить княжество от неожиданных нападений сильного соседа.
Пока в Смоленске и Новгороде правили сыновья Мономаха, а сам он сидел
в Киеве, Залесью отсюда не угрожала опасность. Новгород, раскинувший свои ко-
лонии по северным границам Ростовской земли, держал в своих руках верховья
Волги. После смерти Мономаха обстановка изменилась, и новгородский рубеж стал
боевым пограничьем — отсюда происходили вторжения крупных военных сил
в 1134, 1135 и 1148—1149 гг., тесно связанные с киевской политикой Юрия.
Со смертью Мономаха Киев постепенно стал терять свое руководящее значение
в жизни Руси, но оставался заманчивым объектом как богатейший город и центр
широких торговых связей. За обладание им началась почти непрерывная борьба
княжеских династий, открывшаяся усобицей между старшими и младшими Моно-
машичами (Мстиславичами и Юрием Долгоруким), в которой «раздьрася вся земля
руськая». В борьбе за Переяславль-Южный, являвшийся ступенью к киевскому
столу, Юрий попытался выменять его на «Суздаль и Ростов и прочюю волость, но
не всю» (1133 г.?); претендентом на обладание северной вотчиной Мономаха был его
внук — Изяслав Мстиславич. Однако Юрий вскоре изменил свое решение, и Изя-
слав поднял на войну брата Всеволода, княжившего в Новгороде. Несмотря на про-
тесты сторонника Юрия — новгородского владыки Нифонта, поход состоялся, но
новгородцы потерпели жестокое поражение от ростовской рати под командованием
сына Юрия — князя Ростислава (1135 г.; битва на Жданой горе)®.
Раздоры Мономашичей облегчили захват киевского стола Всеволодом Ольго-
вичем черниговским (1138—1146 гг.). Юрий не смог двинуться на Киев, так как Нов-
город не дал своих полков, а Всеволод разгромил основную стратегическую базу
Юрия на юге — мономахов Остерский городок на притоке Десны — Остре («городы
Гюргевы, и коне, и скоты, и овце и товар»)7.
Смерть Всеволода Ольговича, завещавшего киевский стол своему брату — Иго-
рю, еще более разожгла княжескую усобицу. При поддержке киевлян Изяслав
Мстиславич захватил Киев; его переговоры с Юрием о мире успеха не имели. Юрий
в союзе со Святославом Ольговичем черниговским в 1147 г. возобновил военные дей-
ствия. На западе он вторгся в новгородские владения, захватил Новый Торг и зем-
ли по Мете, побрал дань и закрыл торговые пути, а полки его сына Глеба заняли
Курск и Посемье, установили союзные связи с половцами, вернули Остерский го-
родок и даже подошли к Переяславлю-Южному. Однако уже в следующем году успе-
хи Юрия на юге были ликвидированы, а поднятые Изяславом новгородские и смо-
ленские войска зимой 1148—1149 гг. прошли по Волге от Медведицы до Ярославля,
воюя и грабя поволжские села и города, и вернулись, полонив 7000 человек 8.
В 1149 г. Юрий предпринял большой поход на юг в союзе со Святославом чер-
ниговским и половецкими силами. Битва под Переяславлем была проиграна Изя-
славом. Киев занял Юрий, оставив в Суздале сына Василька, а остальных сыновей
посадив в важнейших городах Киевской земли — Переяславле, Вышгороде, Белгороде
54
и Каневе. Однако Изяславу удалось, с помощью венгров, снова занять Киев. Юрий
сел в своем Остерском городке и опять поднял на Изяслава черниговских князей
и половцев. Осада Киева в 1151 г. была неудачна для Юрия; его полки, бежавшие
под ударами Изяслава, потерпели поражение на р. Руте, а в 1152 г. Остерский го-
родок Юрия был сожжен и разрушен. Новый поход Юрия с черниговскими, муромо-
рязанскими и половецкими силами против Изяслава даже не достиг Киева: Юрий
увел свои силы на север после неудачной осады Чернигова, занятого братом Изя-
слава — Ростиславом 9.
В том же 1152 г., пользуясь уходом воинских сил Юрия на юг, болгары орга-
низовали поход на суздальское Поволжье. Болгарская рать, приплывшая Волгой
под Ярославль, осадила его. Только случайно проскользнувший из изнемогавшего
от голода и жажды города юноша смог дать весть о происшедшем в Ростов, и ростов-
ское ополчение отбило болгар10.
Неудачный для Юрия первый этап борьбы за Киев заставил его изменить стра-
тегию и перенести внимание на укрепление сил Ростово-Суздальской земли для под-
готовки решительного удара по Киеву. В этом процессе прежде всего привлекает
внимание развернувшееся строительство новых городов-крепостей.
Еще в 1134—1135 гг. Юрий укрепил старый городок Коснятин, закрывавший
«ворота Суздальской земли» со стороны Новгорода — устье волжской Нерли11.
Ниже по Волге до Ярославля было еще «шесть городков», охранявших центральную
территорию княжества, сооруженных, очевидно, после битвы на Жданой горе и
повоеванных новгородско-смоленскими силами в 1149 г.12
Но.наиболее энергичное строительство новых городов падает на 50-е годы,
после отступления с юга (1152—1154 гг.). Типографская летопись под 1152 г. со-
хранила отрывок юрьева Ростовского летописца, сообщающий об основных фактах
этого строительства. Здесь мы читаем: «Тогда же Георгий князь в Суждале бе,
и отвръзл ему Бог разумней очи на церковное здание, и многи церкви поставиша
на Суздальской стране, и церковь постави камену на Нерли святых мученик Бориса
и Глеба, и святаго Спаса в Суздале и святаго Георгиа в Володимери камену же,
и Переаславль град перевед от Клещениа, и заложи велик град и церковь камену
внем доспе святаго Спаса и исполни ю книгами и мощми святых дивно, и Гергев град
заложи и в нем церковь доспе камену святого мученика Гюргиа»13. Внимание лето-
писца-церковника привлекло сооружение пяти храмов, и это строительство освеще-
но им как своеобразное чудо «духовного прозрения» Юрия, обратившегося от бес-
плодной борьбы на юге к церковному устроению своего княжества14. В такой со-
чувственной мотивировке, может быть, сказались и взгляды ростовского боярства,
стремившегося к изоляции от Киева и политической самостоятельности княжества.
Действительно, это был определенный поворот в княжеской политике, направившей
свою энергию на дела Ростовской земли. Для нас в приведенном тексте особенно
важны сведения о сооружении новых городов-крепостей: Переславля-Залесского,
Юрьева-Польского и Кидекши, которая также имела, как увидим ниже, земляные
укрепления. Далее, под 1154 г. мы находим известие о постройке города Дмитро-
ва15. Около середины XII в. возник Звенигород на Москве-реке16. Наконец, уже
во время княжения Юрия в Киеве, в 1156 г. была построена крепость Москва17.
55
Само местоположение новых княжеских крепостей при речных путях, на их
узлах и рубежах княжества свидетельствует о большой продуманности и целеустрем-
ленности градостроительства Юрия Долгорукого, обеспечивавшего защиту границ
и закреплявшего господство княжеской власти внутри земли.
Укрепления Коснятина на устье волжской Нерли и «шесть городков» до Ярос-
лавля прикрывали Ростово-Суздальскую землю с северо-запада и северо-востока.
Район Клещина (Переславского) озера был густо заселен, о чем свидетельствуют
многочисленные курганные могильники, оставленные сельскими поселениями. Здесь
на высоком восточном берегу озера стоял старый маленький городок Клещин, от
которого хорошо сохранилось кольцо небольших валов18. Значение этого района
определялось еще и тем, что вблизи сходились своими верховьями волжская и клязь-
минская Нерли. Новая крепость — Переславль, получившая свое имя в память
о старой вотчине Мономаха—Переяславле-Южном (позже город получит эпитет «Но-
вый»), не заняла стратегически более выгодной позиции на высоких берегах озера,
но была заложена при устье р. Трубежа (также названной в память о Трубеже пе-
реяславском), на ровном и низменном берегу озера. Одной из причин этого было
то, что под городом Клещином озеро было мелководно и неудобно для судов; в устье
же Трубежа его течение образовывало глубокий фарватер в водах озера. Это была
самая крупная из юрьевых крепостей.
Город Юрьев-Польский, названный в честь своего основателя, стал на слиянии
рек Гзы и Колокши в центре черноземного «ополья». Его валы, как и валы Переслав-
ля-Залесского, были насыпаны на необжитом месте 19.
Княжеская крепость Кидекша была поставлена в 4 км от Суздаля при впадении
в Нерль текущей от Суздаля р. Каменки и заперла ее устье.
Город Дмитров на р. Яхроме, расположенный в хорошо защищенной приро-
дой местности, вместе со Звенигородом на высоком и крутом берегу Москвы-реки
прикрывали княжество с запада.
Наконец, крепость Москвы, построенная, по указанию Юрия, данному им из
Киева, его сыном Андреем Боголюбским на Боровицком холме в устье Неглинной,
была обращена к подступам со стороны чернигово-рязанского пограничья и подхо-
дивших смоленских границ. Московская крепость восприняла стратегические за-
дачи мономахова Владимира, но была выдвинута значительно дальше к югу. Это
был акт, явно направленный против Рязани; ущемить самостоятельность Рязани
Юрий неудачно пытался в 1154 г., изгнав оттуда Ростислава и посадив сына
Андрея, который не смог удержаться здесь и бежал20. Возможно, что ко времени
Юрия относится основание Звенигорода на Москве-реке21, Перемышля на притоке
Пахры — р. Моче22, Городца на Волге23 и Микулина на р. Шоше24.
Таким образом, мы снова видим очень энергичную, планомерную, продуманную
и хорошо организованную градостроительную работу княжеской власти, развернув-
шуюся с особой силой в 50-х годах XII в. Весьма вероятно, что именно для обеспе-
чения этого большого и напряженного строительства Юрий и прекратил отправку
«суздальской дани» в Киев25.
Значение новых городов не ограничивалось их ролью в стратегической системе
Суздальской земли. Военно-политическое значение новых городов было усилено
56
тем, что их быстрое заселение также было организованным. 1152 год, под которым
сделана в летописи запись о градостроительстве Юрия, не был его первым сезоном.
Н. В. Татищев приводит под 1148 г. неизвестно откуда почерпнутый рассказ о про-
исходившем уже в то время интенсивном притоке населения в строящиеся города.
Старый дружинник, отговаривая князя от бесполезных киевских походов, замечает:
«Ты весьма изрядно рассудил, что начал города строить и людей населять, и в твое
малое время, сколько иные князи войнами своих земель опустошили, столько тебе,
в покое бывшему, они своими людьми земель населили, понеже к тебе, слыша ти-
шину, благоденствие, а паче правосудие в земли твоей, идут люди не токмо от Чер-
нигова и Смоленска, но и колико тысячь из-за Днепра и от Волги пришед, посели-
лись»26. Указание на приток колонистов «из-за Днепра» очень существенно. Назва-
ния новых юрьевых городов напоминают имена городов Галицкой Руси: Звенигород,
Перемышль, Микулин. Весьма вероятно, что в княжение Юрия приток колонистов
шел и из Заднепровья, из Галичского княжества27. В новые города привлекалось
не только русское, но и иноплеменное население. По весьма правдоподобному сооб-
щению того же В. Н. Татищева, в новых городах, «приходя, множество болгар,
мордвы, венгров [угров], кроме русских, селились и пределы яко многими тыся-
чами людей наполняли». Этому пришлому населению Юрий «не малую ссуду давал
и в строении и другими подаяниями помогал»28.
Таким образом, в населении новых городов складывалось прочно привязанное
к князю и зависимое от него ядро. В последующей истории Владимирского княже-
ства мы видим, что эти города на всем протяжении XII—XIII вв. неизменно являют-
ся твердой опорой княжеской власти29.
В городах,—старых и вновь построенных,—быстро увеличивалось ремеслен-
ное население. За чертой валов Суздаля, к востоку от кремля, на довольно обшир-
ной территории, значительно превосходившей кремлевскую, разрастались поселки
посада, где прослежены пока отрывочные материалы, говорящие о занятиях жите-
лей ремеслами, в частности о железоделательном производстве30. Быстро рос и
Владимир, ведший торговлю через Клязьму и Оку с Поволжьем. Его население уже
выходило за пределы крепости Мономаха к востоку. Особый район к западу от моно-
махова города занимали гончары. Раскопки внутри крепости дали разнообразный
материал, характеризующий быт и промыслы горожан. Они еще занимались сель-
ским хозяйством, но главным были различные ремесла. Кузнецы делали разнооб-
разный инвентарь — косы, ножи, плотничий инструмент, рыболовные крючки, на-
конечники стрел и многое другое. Резчики по кости изготовляли различные быто-
вые предметы, украшенные простой, но изящной орнаментацией. Именно быстрый
рост торгово-ремесленного населения Владимира обусловил его дальнейшее пре-
вращение в столицу княжества 31. Этому способствовало выгодное положение города
на многоводной Клязьме,— более удачное, нежели положение Ростова и Суздаля.
Раскопки в Дмитрове также свидетельствуют о быстром развитии ремесла в новом
княжеском городе 32.
Прогрессировало и сельское хозяйство. Земледелие в районе суздальско-юрьев-
ского «ополья» располагало уже не сохой, но мощным плугом с резаком и отвалом,
напоминавшим плуги черноземного Поднепровья33.
57
Судя по деятельности «суздальской» администрации Юрия в Киеве, вызвавшей
в 1157 г. бурное восстание, когда «суждальцев» громили и «по селам»,— в Суздаль-
ской земле вырос и окреп слой мелкой «служилой» знати, которая имела свои села
и на родине, и с особой алчностью принялась за эксплуатацию киевской земледель-
ческой округи. Возможно, что «ссуды и другие подаяния» Юрия новым поселенцам
его городов были в значительной мере земельными пожалованиями князем его
новых слуг.
Таким образом, при Юрии оформлялись новые общественные силы, которые
сыграли в дальнейшей истории Суздалыцины большую роль,— городское торгово-
ремесленное население и слой мелкой феодальной знати, находившейся в прямой
зависимости от князя.
Однако основной экономической и военной силой оставалась старобоярская
знать. От ее самостоятельности или подчинения зависел успех южной политики Юрия.
По-видимому, в связи с ней и стоит начало упорной борьбы княжеской власти
со старым боярством.
Мы видели, что уже к концу XI в. местные феодалы представляли весьма вну-
шительную силу. Можно не сомневаться, что несколько более поздние летописные
известия о том, что эта знать владела многочисленными селами, полными скота
и конских табунов, и «работила сирот», как стали называть крестьян, рисуют по-
ложение, сложившееся значительно раньше — при Мономахе и Юрии. Конфликт
между боярской знатью и княжеской властью развивался на почве двух вопросов.
Во-первых, княжеская власть стремилась подчинить боярство и поставить в вассаль-
ную зависимость его владения и военные силы, что было особенно важно для борь-
бы за Киев. Во-вторых, при Юрии, как и при Мономахе, Суздальская земля остава-
лась в зависимости от Киева — значительная часть собираемой здесь дани отправ-
лялась туда. Стремление Юрия к захвату киевского стола могло лишь упрочить
это положение.
Поэтому боярство добивалось полной самостоятельности Суздальской земли
и сохранения, вместе с независимостью от князя, всех источников обогащения
в своих руках. Однако и отказ от передачи дани в Киев, по-видимому, ни в какой
мере не удовлетворил боярство, так как она, вероятно, оставалась в распоряже-
нии князя и была, возможно, обращена им, в частности, на строительство княже-
ских крепостей и храмов.
Центром сосредоточения боярской знати был Ростов, политическое преоблада-
ние которого опиралось на сильную военную организацию — ростовскую тысячу.
Ростов в это время называют «Великим»34, а вся земля носит старое имя —«Ростов-
ской». Однако характерно, что двор Юрия с самого начала находится уже не в Ро-
стове, а в Суздале, превращенном, как мы видели, Мономахом в сильную крепость.
Рост политического значения Суздаля сказывается в том, что и вся земля начинает
называться «Суздальской». Ростовским же тысяцким становится пестун Юрия —
варяг Георгий Шимонович35.
Однако и в Суздале боярство давало чувствовать свое сопротивление. Любо-
пытный рассказ Киево-Печерского патерика о суздальском боярине Василии рисует
характерный тип из среды местной знати, чуждой широким притязаниям княжеской
58
политики, с трудом и неохотой подчиняющейся необходимости ходить в Киев, скеп-
тически относящейся к делам религии и, вероятно, вовсе не проявлявшей никакого
интереса к укреплению церкви на северо-востоке36. Симптоматична постройка
укрепленной княжеской усадьбы Юрия вне Суздаля, в Кидекше, на устье р. Каменки,
сигнализирующая о тенденции князя и его двора обособиться от города и в то же
время держать его в руках, закрывая своим замком выход на Нерль37. Далее, не
менее характерно, что незадолго перед смертью Юрия, по его приказу, отстраивают
новый княжеский двор во Владимире 38. Все эти факты говорят о растущих проти-
воречиях между боярской знатью и княжеской властью, стремящейся отмежеваться
от боярских кругов и найти новую точку опоры.
С этой тактикой сочеталась и решительная борьба с наиболее сильными пред-
ставителями боярской знати. Эта сторона княжеско-боярских отношений отражена
в позднейших «Сказаниях о начале Москвы»39. Здесь выступает крупный местный
феодал — Степан Иванович Кучка — владетель «сел и слобод красных» на Москве-
реке, в стратегически важной для жизни Суздальского княжества зоне, сопредель-
ной с владениями черниговских князей40. Как можно утверждать теперь, после
раскопок в Москве (в Зарядье и Кремле), сила боярина Кучки опиралась не только
на его земельные владения — на берегу Москвы-реки росло торгово-ремесленное
поселение городского типа, очевидно, подвластное Кучке41. По «Сказанию», Кучка
отказался отдать на княжескую службу своих сыновей42; Юрий угрожал войной и,
наконец, казнил строптивого боярина, а его сыновей и дочь взял силой ко двору
своего сына Андрея.
На месте владений Кучки, на холме над прибрежным городским поселком,
вскоре и стала княжеская крепость — Москва.
Ликвидация свободной боярской вотчины и требование «службы с земли» ее
верховным собственником, князем — таково зерно исторической действительно-
сти XII в., донесенное в позднейшей романтической оболочке «Сказания». Куч-
ковичи сыграют потом трагическую роль в гибели сына Юрия — Андрея Бого-
любского.
Нельзя не упомянуть и еще об одной силе, поддержкой которой воспользовался
Юрий в его борьбе за господство в Киеве,—о церкви. Исчезновение летописания
времени Юрия не дает возможности судить о том, как шел процесс христианизации
после смерти ростовского епископа Исаии (1090 г.). Видимо, уже в результате дея-
тельности Мономаха позиции церкви в Ростовской земле очень укрепились, языче-
ство было прочно подавлено и не возникало опасения возможности новых кресть-
янских восстаний.
Епископская кафедра Ростова оставалась незамещенной в течение почти
47 лет, и епархия управлялась, по-видимому, епископом Переяславля Южного.
Лишь около 1137 г., одновременно с основанием Смоленской епископии и началом
усобицы Мономашичей, на ростовской кафедре появляется епископ — грек Нестор.
Он не развил никакой деятельности по укреплению своей епархии и не построил
ни одной новой церкви 43. Его значение было иным.
Борьба, кипевшая вокруг Киева, имела широкий европейский резонанс. В это
время Византия переживала очень трудное положение. Второй крестовый поход
59
1147 г., когда армии крестоносцев оказались под стенами Константинополя и лишь
с трудом были удалены в Азию, поставил под угрозу само существование империи,
ведшей тяжелую борьбу с венгерским королем Гезой. В этой обстановке для Визан-
тии было очень важно укрепление церковно-политического подчинения Руси, осу-
ществлявшегося через киевского митрополита.
Изяслав киевский был сторонником Гезы; сторону же Византии поддерживали
Юрий Долгорукий и Владимирко галицкий. Этим объясняются «грекофильство»
Юрия, принятие епископа-грека Нестора и прочная дружба с Нифонтом новгород-
ским, который не раз вмешивался в суздальско-новгородскую борьбу, помогая
Юрию и сопротивляясь военным замыслам против него Изяслава. Последний же,
пользуясь трудным положением империи, добился поставления собором русских
епископов в 1147 г. русского митрополита Клима Смолятича. Его непримиримым
противником выступил Нифонт, а Нестор ростовский, видимо демонстративно, не
явился на собор 44.
Таким образом, в борьбе с Изяславом Юрий использовал и силу церкви, встав
на сторону империи в киево-византийском конфликте.
Подводя итог сказанному, можно прийти к заключению, что в результате не
удач в борьбе за Киев, в которой Юрий рассчитывал, главным образом, на силы своих
союзников, он круто меняет свой курс и принимает энергичные меры к усилению
своей Ростовской земли, чтобы, опираясь на ее ресурсы, вступить в решающий тур
новой войны. Он всемерно усиливает оборону княжества, стремится приобрести
опору в зависимом населении городов, спешно мобилизует путем пожалований
новый слой «служилого» люда, вступает в борьбу с местным боярством и, нако-
нец, занимает враждебную Изяславу позицию в церковном вопросе. Все это на-
мечает основные линии деятельности его преемников — Андрея Боголюбского и
Всеволода III.
Этот политический курс Юрия, решившего взять Киев, опираясь на свои
северные силы, видимо, и дал Юрию меткое прозвище «Долгорукого», сохраненное
лишь в поздних летописях 4б, но, несомненно, родившееся в его время. Однако,
в отличие от своих преемников, Юрий сам стремится сесть в Киеве, держа Суздаль-
скую землю своими младшими сыновьями.
В 1154 г. наступил решительный момент, и Юрий вместе со всеми сыновьями
и всеми воинскими силами двинулся «в Русь», но конский падеж и охватившая вой-
ско эпидемия заставили его вернуться от Козельска в Суздаль, а сын Юрия — Глеб
пошел в половецкую землю подготовлять выступление половцев. О росте силы Юрия
свидетельствуют изгнание новгородцами князя Давида Ростиславича и посольство
в Суздаль, прибывшее во главе с Нифонтом, с которым на новгородский стол отпра-
вился сын Юрия — Мстислав 4в.
Тем временем умер Изяслав киевский. Сменивший его брат Ростислав не обла-
дал ни воинским талантом, ни дипломатическим искусством Изяслава, и Юрий
в 1155 г. занял Киев. Снова его сыновья сели в городах Поднепровья: Андрей —
в Вышгороде, Борис — в Турове, Глеб — в Переяславле, Василько — в Поросье.
Суздальская земля предназначалась младшим сыновьям Юрия — Михалке и Все-
володу 47. Одним из первых дел Юрия было удаление митрополита Клима Смоляти-
60
ча, а прибывший митрополит — грек Константин сразу же предпринял суровую
очистку русской иерархии от ненадежных епископов 48.
Однако только издали новгородскому летописцу могло показаться, что с вокня-
жением Юрия в Киеве «бысть тишина в Русьтей земли»49; если и была «тишина», то
она была лишь затишьем перед грозой. В народных массах копилось недовольство.
В 1155 г. сын Юрия — Андрей «без отне воли» покинул Вышгород и ушел на се-
вер, в Суздальскую землю, куда прибыл весной 1156 г. Юрий «негодоваша на него
велми»60.
В 1157 г. оформился союз враждебных Юрию князей, в который входили брат
Изяслава — Ростислав, сын — Мстислав Изяславич и Изяслав Давидович чернигов-
ский. Сам Юрий, видимо, ощущал непрочность своего положения и думал о возмож-
ности возврата на север; здесь, во Владимире, в 1156 г. по его распоряжению начали
строить церковь Георгия на новом княжеском дворе.
В 1157 г. войска враждебной Юрию коалиции князей уже были готовы двинуть-
ся на Киев, как к ним пришла весть о смерти Юрия. Летопись сообщает об этом
так: «Пив бо Гюрги у осменика у Петрилы в tqt день на ночь разболеся и бысть
болезни его 5 дний и преставися Киеве Гюрги Володимиричь князь киевскый ме-
сяца мая 15 в среду на ночь, а заутра в четверг положиша [его] у манастыри свя-
таго Спаса»51. Прах Юрия нашел упокоение в отцовском придворном храме на
Берестове.
По этому поводу II. Е. Забелин писал; «Отец его [Андрея] оттого и по-
мер, что повеселился быть может без меры на пиру у одного дружинника. Он
[Андрей], вероятно, знал также, что в пьяных чашах подносилась иногда и от-
рава» 52. Догадка эта весьма правдоподобна.
Перед этим столь же неожиданно скончался брат Юрия — Вячеслав. Изяславу
передали об этом так: «Дядя твой Вячеславе пивь ляже и тако не въста» 53. Почти
одновременная гибель обоих «старейших» в мономаховом роде, сходство обстоя-
тельств их смерти, спешное погребение Юрия — все это заставляет предполагать,
что оба они были отравлены, что, наряду с подготовкой военных действий, был орга-
низован заговор, опередивший войну.
Запись о смерти Юрия сообщает далее, что «много зла створися в тот день:
розграбиша двор его красный, и другый двор его за Днепром разъграбиша, его же
звашеть сам Раем, и Василков двор сына его разграбиша в городе; избивахуть
Суждалци по городом и по селом, а товар их грабяче...» Из этой
записи можно заключить, что, заняв Киев, Юрий не доверился местным киев-
ским людям, занимавшим правительственные должности и управлявшим горо-
дами и княжескими именьями. Он не хотел считаться с интересами киевлян,
которых не раз и не без основания подозревал в нелюбви к нему. Поэтому
он сменил всю княжую администрацию вплоть до тиунов, поставив пришедших
с ним суздальцев. Они, конечно, спешили обогатиться и вели себя, как
алчные победители в завоеванной земле. За краткий срок своего пребывания
на киевском столе сам Юрий успел отстроить два дворца в Киеве и под
ним—за Днепром, обзавелся обширным двором в столице и его сын — Василь-
ко. Киев и его земля жестоко расплачивались за многократные неудачи Юрия
61
в борьбе за киевский престол. Убийство Юрия послужило сигналом к широкому
восстанию, которое уничтожило сеть «суздальской» власти, наброшенную на По-
днепровье.
В княжение Юрия получили начало важнейшие линии внутренней и внешней
политики суздальских князей. Завязалась борьба со старобоярской знатью за
усиление великокняжеской власти, наметился расцвет городов. Многие из них
и появились в княжение Юрия, ему была обязана своим ростом Москва. Борь-
ба с болгарами, Новгородом и Киевом, при всей ее тяжести, повышала автори-
тет Суздальской земли. Ее сила, олицетворявшаяся Юрием, была такова, что
обычных средств борьбы было недостаточно. Насильственная смерть Юрия, как
и его деятельность, как бы предвосхищала трагическую судьбу его сына—Андрея
Боголюбского.
IX
ВОПРОС О ЦЕРКВИ СПАСА В СУЗДАЛЕ
И РАБОТАХ 1148 Г. В СУЗДАЛЬСКОМ СОБОРЕ
Среди перечисленных текстом 1152 г. построек Юрия названа церковь
Спаса в Суздале. Естественно предположить что эта постройка была
хронологически первой. В Суздале был отстроенный Мономахом княжеский двор,
город был фактической столицей княжества. Тверской летописный сборник ошибоч-
но относит к этой постройке известие о том, что Андрей Боголюбский «церковь
сконча, ю же бе прежде заложил Юрий, отец его, святаго Спаса вСуждали ка-
мену»1. Однако, кроме текста 1152 г., летописи не содержат более ни одного упоми-
нания об этой постройке. Никаких остатков этого здания не сохранилось. Нет о нем
и никаких припоминаний в труде Анании Федорова, собравшего много преданий
о местных урочищах. Некоторые местные авторы считали, что церковь Спаса нахо-
дилась вне крепости Мономаха на территории посада, что она стояла еще в XVII в.
в остроге против таможенной избы и упоминается в писцовой книге Суздаля 1617 г.2
Однако это была деревянная шатровая церковь. Н. П. Кондаков писал, что церковь
Спаса в Суздале «некогда была покрыта густой резьбой по аркадам и украшена гро-
тесками в медальонах» 3. Это утверждение повторил Д. Айналов 4. Откуда были по-
черпнуты такие фантастические сведения — мы не знаем.
Возникает вопрос — была ли церковь Спаса отдельным зданием? В этом
отношении пока можно высказать лишь одно очень гипотетическое соображение.
Под 1148 г. мы находим в летописи сообщение об освящении Суздальского собора
новгородским владыкой Нифонтом: «В то же лето ходи архиепископ Нифонт Суж-
далю, мира деля, к Гюргеви, и прият и с любъвью Гюрги, и церковь святи святей
Богородици великымь священиемь»5. Никаких сведений о причинах этого освяще-
ния источники не сообщают. В новгородском Дворищенском соборе находился
не относящийся к его престолам антиминс, освященный Нифонтом в том же 1148 г. для
«жертвенника» Георгия 6. Не имел ли этот антиминс отношения к освящению Суз-
дальского собора в 1148 г.? Однако, по данным Анании Федорова, в нем не было при-
дела Георгия, но Анания сообщает, что епископ Сильвестр, устроивший в 1757 г.
придел Спаса в северном притворе собора 1222—1225 гг.,
Примечания к главе IX см. стр. 506—507
6.3
«устроити потщася храмы не ново, но яко на предуготованный
фундамент, якоже о том значит древний антиминс и записные кни-
ги благословенных грамот»7. Таким образом, вероятно, что в северном притворе
собора был издавна придел, предполагавшийся при Нифонте к посвящению в честь
патрона Долгорукого — Георгия, но он был посвящен Спасу; изменение посвяще-
ния и повело к тому, что антиминс вместе с Нифонтом вернулся в Новгород 8.
В отношении церкви Спаса мы ограничимся сделанным замечанием, что она,
возможно, была лишь приделом в притворе Суздальского собора; хотя не исключе-
но, что последующие исследования откроют остатки этого храма 8.
В связи с только что привлеченными источниками стоит и второй, не решенный
до конца, спорный вопрос о характере и объеме строительных работ в Суздальском
соборе, повлекших за собой его освящение в 1148 г. Исследователь памятника
А. Д. Варганов, вскрывший много нового в его архитектурной истории, выдвинул
предположение, что собор Мономаха был в 1148 г. сломан и заново перестроен из
туфа Юрием Долгоруким, причем храм стал трехпритворным. Исследователь пола-
гал, что указание Патерика на постройку Суздальского собора Юрием и связано
с его сооружением в 1148 г. Основанием для этого предположения явились также
наблюдения, сделанные А. Д. Варгановым в процессе разведочных работ по памят-
нику10. Они установили следующие факты:
1. Фундамент существующего здания вместе с притворами технически одноро-
ден — сложен из крупного бутового камня. Его верхний обрез выровнен двумя
рядами плиткообразного кирпича, над которыми идет стенная кладка из крупных
блоков ноздреватого известняка. При этом выше уровня фундамента кладка южного
притвора не имеет перевязи с кладкой южной стены собора, но сделана впритык,
причем его цоколь не совпадает по уровню с цоколем собора — последний ниже на
8 см. Свод притвора врезается в аркатурно-колончатый пояс собора, что, как пола-
гал исследователь, было, видимо, вызвано использованием строителями 1222—1225 г.
фундамента более раннего притвора, т. е. собора 1148 г.
2. Ту же картину «прикладки» к основному массиву собора обнаруживают се-
верный притвор и алтарная часть, где на линии внутренних лопаток жертвенника
виден шов, перевязанный белокаменной кладкой лишь на высоте 2,5 м.
3. Внутри южного притвора на глубине 82,5 см были прослежены остатки пола
из мелких известняковых плит (20 X 20 см). В уровне этого пола был обнаружен
покрытый плитой белокаменный саркофаг с останками погребенного в Суздальском
соборе в 1174 г. сына князя Юрия — Святослава п.
4. Арочный проем, соединяющий южный притвор с собором, в своем основании
имеет фундамент стены из туфа и плиткообразного кирпича, а выше — остатки по-
ла XIII в. из поливных плиток; на простенках проема сохранились следы орнамен-
тальной росписи того же времени.
5. Под порталом северного притвора, отличающегося от южного скромностью
обработки, напоминающей памятники Юрия Долгорукого, обнаружены другой пор-
тал, состоящий всего из двух уступов, и цокольный отлив (рис. 9).
Изложенные наблюдения и послужили основанием для гипотезы о полной пе-
рестройке собора Мономаха в 1148 г. Это здание было сложено из ноздреватого туфа
<54
9. Суздальский собор. Раскоп у северного портала.
и имело притворы12. Последние сообщались с храмом, видимо, через небольшую
арку. Существующие большие арочные проемы, по мнению исследователя, сделаны
в 1222—1225 гг. в старых стенах храма 1148 г. Свидетельство Патерика о постройке
собора Юрием он связывает с «великим священием» собора в 1148 г. и указанием
1194 г. на-наличие у соборов притворов. Стены собора 1148 г. сохранились до арка-
турно-колончатого пояса; последний принадлежит зданию 1222—1225 гг.
По поводу изложенной гипотезы можно высказать несколько соображений.
Прежде всего, разрушение собора Мономаха и сооружение нового в 1148 г.
было бы отмечено летописью, тем более что его освящал сам Нифонт новгородский.
Однако запись об этом очень кратка и не дает никаких оснований для вывода о но-
вой постройке собора. Сообщение же летописи о постройке собора 1222—1225 гг.
утверждает, что был разрушен собор, построенный Мономахом; это
согласуется с данными раскопок А. Д. Варганова (см. выше гл. IV). Едва ли также
5 Н. Н. Воронин, т. I
65
о соборе, перестроенном в 1148 г., можно было сказать, что он уже в 1222 г. обвет-
шал и разрушался «от многих лет». Указание Патерика на постройку собора Юрием
Долгоруким вовсе не говорит о его поздней дате (1148 г.). Юрий был, действительно,
основоположником владимирской династии и первым суздальским князем, так что
постройка начала XII в. была, естественно, связана с его именем.
Об отсутствии промежуточного строительства 1148 г. свидетельствует и един-
ство техники кладки фундаментов существующего храма XIII в. вместе с его притво-
рами. При этом туфовая кладка нижней части существующего здания отличается от
белокаменной кладки других построек Юрия Долгорукого, но, видимо, характерна
для строительства 1222—1225 гг. (ср. небрежность кладки Георгиевского собора).
Отсутствие перевязи кладки южного притвора и алтарной части со стенами основно-
го объема здания может являться следствием технического расчета зодчих на раз-
ную осадку массива храма и притворов или результатом последовательности в со-
оружении отдельных частей собора XIII в. Об этом говорит разность уровней цоколя
собора, который дал значительную осадку, когда притвор еще не был выстроен, но
был заложен лишь его фундамент и сделана кладка цоколя. Неувязка со сводом
южного притвора, разрушившего аркатурный пояс, может быть не связанной
с использованием оснований «притвора 1148 г.». Случаи подобных неувязок и несо-
гласованности отдельных частей здания мы не раз встретим в дальнейшей истории
владимиро-суздальского зодчества.
Погребение князя Святослава Юрьевича в 1174 г., находящееся сейчас в южном
притворе, отнюдь не доказывает существования здесь «притвора 1148 г.» (хотя собор
Мономаха мог иметь притворы): саркофаг, если он не был перемещен в 1222—1225 гг.,
стоял внутри Мономахова собора, у его южной стены. Погребение произошло,
когда в древнем здании был настлан новый пол из белокаменных плит; эта работа
была произведена в 1147 г., что и вызвало новое освящение собора Нифонтом.
Загадочным остается наличие под порталом северного притвора оснований вто-
рого портала в уровне пола 1148 г. Однако в фундаменте северного притвора исполь-
зованы в качестве материала куски кирпичной кладки собора Мономаха, разрушен-
ного в 1222 г. 13 Расширение алтарной части могло быть связано с устройством
в 1222—1225 гг. обширных хор в соборе и желанием увеличить его площадь. Важно,
что туфовая кладка предполагаемого «собора 1148 г.» на западном фасаде подни-
мается в пределах бывшего второго этажа западного притвора, построенного в 1222—
1225 гг., выше аркатурного пояса — до свода второго этажа, а в основании ту-
фовой кладки положена кирпичная кладка из материала стен собора Мономаха,
разобранного в 1222 г. Следовательно, туфовая кладка нижней части собора —
не остаток «собора 1148 г.», а особенность единого здания 1222—1225 гг.
ЦЕРКОВЬ БОРИСА И ГЛЕБА
В КИДЕКШЕ
1
Вокруг Суздаля раскинулись широкие просторы полей, создающие харак-
терный ландшафт черноземного «суздальского ополья». Эти равнины про-
стираются и к юго-востоку от города, доходя до р. Нерли. Здесь, в 4 км от
Суздаля, на ее высоком правом берегу, расположено с. Кидекша. В конце села
почти над обрывом берега, переходящего в неширокую пойму, стоит белокаменная
церковь Бориса и Глеба 1152 г. (рис. 10), окруженная позднейшими (XVIII в.) зда-
ниями бывшего монастыря (церковь Стефана, шатровая колокольня, «святые воро-
та»). Противоположный левый берег Нерли полого поднимается к горизонту. Менее
чем в километре ниже села в Нерль впадает Каменка, текущая от Суздаля. Сейчас
мелководная, а в древности, несомненно, доступная речным судам, Каменка слу
жила очень важным для Суздаля путем к Клязьме.
О причинах и обстоятельствах сооружения здесь, вдали от города, белокамен-
ного храма летопись не дает никаких объяснений. Только в Степенной книге мы
читаем о «благочестивых» мотивах, якобы определивших выбор места для построй-
ки: «И на реце на Нерли в Кидекши близь города Сужьдаля постави [князь Юрий!
церковь камену же во имя святых мученик Бориса и Глеба, идеже бысть совокупное
святых мученик становище, егда в Киев хожаху Борис от Ростова, Глеб же от Му-
рома»1. Данный текст не является домыслом позднейшего книжника, но отражает
какие-то местные смутные предания.
Приводимая Ананией Федоровым «повесть словесная», т. е. предание, записан-
ное им в XVIII в. со слов суздальских старожилов, дает, видимо, близкую к истине
мотивировку строительства Юрия в Кидекше (лишь ошибочно приписывая Юрию
постройку Суздальского собора): «На месте, где ныне в селе Кидекше церковь,
близь тоя церкви б ы л двор Великих Князей Суждальских, за-
городной, и благоверный Князь Великий Георгий Всеволодович [Владимиро-
вич] восхоте ту на береги Нерли устроити церковь каменную соборную, и г р а д
с крепостию пренести на оное место, но по некоему явлению
возбранен бысть, остави то свое начинание, и устроп церковь прекрасну, и пречудну
Примечания к главе X см. стр. 507—508
каменную соборную на том месте, где была прежде внутри кремля города, а на
том месте (в Кедекши), где хоте крепость городовую устроить
и соборную церковь на берегу Нерли, устроив из камения, оставшаго от строения со-
борныя во граде Суждале церкви, церков святых мученик Бориса и Глеба, и мона-
стырь согради на обитание иноком, и прозва то место Кидекша, то есть покинутое,
или негодное; (до зде от повести словесной)»2.
В данном тексте для нас важны два обстоятельства — это указание на княже-
ский двор в Кидекше и намерение Юрия «перенести» сюда же и «город», т. е. создать
обособленную от старого Суздаля укрепленную княжескую резиденцию-замок (но,
конечно, не «переносить» город Суздаль на новое место, как обычно трактуется это
предание).
Местоположение села и церкви 1152 г. около устья Каменки на Нерли по своему
значению аналогично Нерльско-Клязьменекому устью, которое несколько позднее
сын Юрия — князь Андрей замкнул постройкой укреплений Боголюбова-города и
княжого Покровского монастыря на самом устье Нерли. И то, и другое мероприя-
тие князей были направлены к изоляции местной старобоярской знати, группировав-
шейся вокруг старых городов, в частности Суздаля. Как первому, так и второму
строительству была придана оправдывающая религиозная мотивировка: Юрий стро-
ил свою резиденцию с церковью Бориса и Глеба на месте «становища» «князей му-
чеников»; Андрей строил Боголюбове на месте, якобы «указанном» богородицей,
которая в «явлении» своем князю категорически «отказалась» находиться в Ростове.
Боголюбов-город князя Андрея летописец сопоставлял с киевским Вышгородом.
Посвящение храма резиденции Юрия Борису и Глебу, погребенным в Вышгороде,
было своеобразной демонстрацией и подчеркивало зарождавшуюся концепцию о том,
что Суздальская земля также «освящена» деятельностью первых русских «святых».
Юрию не удалось довести начатое предприятие до конца (он «по некоему явле-
нию возбранен бысть»). Местное предание говорит о сооружении Юрием земляных
валов вокруг его резиденции в Кидекше3. В Супрасльской летописи мы находим
явно спутанное и испорченное свидетельство, которое, однако, поддается разъясне-
нию. Здесь мы читаем: «А Кыдешыпскую церков постави Борис Михальковичь сын
брата Андреева [и] Всеволожя и сына город Кидешьку той же Городец
на Волзе» 4. В церкви в Кидекше были погребены в 1159 г. сын Юрия Долгорукого —
Борис, затем его жена — княгиня Мария, а в 1202 г.— их дочь Евфросиния б. Текст
Супрасльской летописи сообщает, несомненно, о деятельности не Бориса Михалко-
вича, а Бориса Юрьевича, во владение которого после смерти Юрия перешел отцов-
ский город-замок, и Борис его, видимо, продолжал укреплять в.
От валов, окружавших когда-то княжескую резиденцию в Кидекше, не сохра-
нилось почти ничего (см. ниже, рис. 32, г). Разведки А. Д. Варгановым одного из
отрезков вала, уцелевшего на огородах к северо-западу от церкви, установили сле-
ды деревянных конструкций, возможно, являющихся остатками рубленых стен.
В границы укреплений, по-видимому, входил сравнительно небольшой участок,
примыкавший к крутому берегу Нерли. К реке вели два съезда — с юга и севера от
церкви; поэтому можно предполагать, что на этих местах линия укреплений вклю-
чала деревянные проездные башни.
68
10. Церковь в Кидекше. Вид с северо-запада.
Сведения Анании Федорова о княжеском дворе в Кидекше послужили толчком
к организации археологических поисков его построек. Раскопки А. С. Уварова,
произведенные в 1851 г. около кидекшанской церкви, дали любопытные находки.
Здесь были открыты «обломки колонн и баляс древнейшего византийского стиля.
Эти остатки древнего ваяния, вероятно, принадлежали к дворцу великого князя
Георгия Владимировича, к тому дворцу, который он выстроил в Кидекше, когда
намеревался перенести туда город Суздаль»7. К сожалению, ни открытых фрагментов,
ни даже места и условий их находки мы не знаем 8. Организация больших археоло-
гических исследований в Кидекше является одной из назревших задач. Весьма
вероятно, что раскопки откроют новые здания XII—XIII вв., на что указывает
находка при разведках А. Д. Варганова около юго-восточного угла церкви плоского
кирпича (толщиной 3,5 см, с остатками связующего раствора), очевидно, происхо-
дящего от какой-то соседней постройки.
69
11. Церковь в Кидекше. Сохранившиеся, части здания 1152 г.
(по А. Д. Варганову).
12. Церковь в Кидекше. План и разрез
(обмер Ю. Ю. Савицкого и Н. А. Егорова).
Совокупность изложенных данных подтверждает достоверность предания, за-
писанного Ананией Федоровым. Кидекша была укрепленным городком князя Юрия
и его сына Бориса, окруженным дерево-земляными укреплениями. Борисоглеб-
ская дворцовая церковь является единственным памятником из состава ансамбля
княжеского двора ®. Об этом значении церкви и городка говорит и погребение здесь
семьи князя Бориса, а также факт разгрома Кидекши татарами, после которого
церковь пришлось восстанавливать и освящать.
Церковь Бориса и Глеба в Кидекше — древнейший памятник белокаменной
архитектуры Северо-Восточной Руси — дошла до нас в значительно разрушенном
и измененном виде.
Уже на другой год после опустошения Суздалыцины татарами — в 1239 г. зда-
ние было возобновлено ростовским епископом Кириллом10. Как показали раскоп-
ки проф. Н. П. Сычева внутри церкви, дело не ограничилось ремонтными работами.
71
В алтарной апсиде было сооружено белокаменное седалище для священнослужите-
лей, кладка которого стала на слой, содержащий обломки штукатурки с фреской,
обвалившейся со стен. Здесь же найдены обломки резных камней, возможно, про-
исходящих от алтарного кивория и близких по своим мотивам и стилю резьбе Дмит-
риевского собора (см. ниже, рис. 235).
Далее судьба здания остается не освещенной письменными источниками. По-
видимому, в XIV в. заброшенный Кидекшанский монастырь становится приписным
к нижегородскому Печерскому, откуда позже попадает в Кидекшу колокол, данный
Иваном IV в 1552 г. в Печерский монастырь. Однако здание остается в запущенном
состоянии. Видимо, длительное отсутствие кровли привело к разрушению сводов,
завершившемуся катастрофой: глава и часть сводов обрушились в восточную сто-
рону, разбив конхи и часть стен апсид.
Восстановление храма произошло в 60-х годах XVII в., во время значительного
строительства в Суздале при епископе Стефане. Своды храма были полностью ра-
зобраны (рис. 11). Уцелели лишь юго-западная подпружная арка над хорами
и своды хор. Апсиды и восточная часть боковых стен были разобраны до уровня арка-
турного пояса. Восточная пара столбов была разобрана и сложена вновь, не совсем
совпадая с их древним положением; вместе с этим соответствующие столбам восточ-
ные лопатки были расширены новой обкладкой. Апсиды, соединившись с пониженной
восточной третью храма, образовали совершенно не вяжущуюся с древним обликом
здания вытянутую алтарную часть, примыкающую к заново сложенной из старого
белого камня над восточной парой столбов стене.
Древний храм превратился фактически в двухстол пну ю постройку, столь ти-
пичную для строительства 60-х годов в Суздале (собор Васильевского монастыря
1669 г.; церковь Лазаря 1667 г.). Новое перекрытие также резко изменило облик
памятника: центральный квадрат был перекрыт сомкнутым сводом, над которым
поставлена маленькая глухая луковичная главка. Однако строители сохранили
в целом виде закомары западного и боковых фасадов, разобрав лишь часть стены
изнутри для опоры новых сводов11. Древние окна, как и южный вход в храм, были
заложены, и сделан ряд новых оконных проемов. Позже (в 1780 г.) с запада и севе-
ра к зданию были пристроены притворы. Однако при всех этих изменениях перво-
начальный облик Борисоглебской церкви восстанавливается без особых сомнений
как по сохранившимся частям, так и по аналогии с очень близким Преображенским
собором в Переславле-Залесском.
Церковь в Кидекше — небольшой белокаменный четырехстолпный одногла-
вый храм с тремя апсидами с востока и хорами в западной трети здания. Пропорции
плана (рис. 12) очень просты — это почти точный квадрат (наружные размеры —
без апсид — равны 15,15 X 15,5 ле), образуемый массивными стенами с небольшими
утолщениями двухуступчатых лопаток. Апсиды в виде мощных полуцилиндров
очень сильно выступают из плоскости стен (рис. 13). Фасады (см. рис. 11) имеют трех-
частное вертикальное деление лопатками и завершаются полукруглыми закомарами;
отлив, сухарчатый пояс и аркатура на клинчатых консолях пересекают фасады на
уровне хор. Выше отлива стена утоняется. Шаг аркатуры не всегда точно рассчитан
и не укладывается в пролет между лопатками. Внутренний профиль лопаток опи-
72
13. Церковь в Кидекше. Апсиды.
рается на горизонтальный уступ — полку цоколя (скрытого теперь под землей;
см. рис. 15), образуя вместе с аркатурой, развернутой в его плоскости, замкну-
тую раму гладкой стенной поверхности.
Древние заложенные окна отчетливо видны на всех фасадах; на апсидах их
три в средней и по одному — в боковых; окна трех остальных фасадов размещены
выше уровня хор; под ними только два окна на западном фасаде, освещающие угло-
вые помещения под хорами. Три портала обработаны простыми и строгими прямо-
угольными в плане косяками, переходящими без капителей непосредственно в архи-
вольт; таким образом, все детали фасадов — цоколь, порталы, профиль лопаток —
выдержаны в строгих прямоугольных формах, впечатление от которых несколько
смягчается лишь наличием аркатурного пояса. Видимо, и барабан главы, поднимав-
шийся над закомарами на четверике подпружных арок, имел столь же строгую
обработку — по его карнизу шел, вероятно, пояс зубчатых треугольников (об-
ломки его найдены под кровлей храма; рис. 14).
73
14. Церковь в Кидекше. Реконструкция
15. Церковь в Кидекше.
(по материалам Ю. Ю. Савицкого и Н. А. Егорова).
Разрез фундамента.
Этот лаконизм и строгость деталей превосходно гармонируют с мощными про-
порциями здания. Оно очень незначительно вросло в землю; горизонтальные и вер-
тикальные членения фасадов образуют широкие отрезки глухой стенной плоскости,
подчеркнутые плавными дугами закомар. Однако храм не лишен известной строй-
ности; здесь ширина фасада меньше его высоты, отношение ширины фасадного чле-
нения к его высоте равно примерно 1 : 5.
Очерченные особенности памятника, как увидим далее, характерны для всех
построек времени Юрия, связанных единством художественного выражения.
Уцелевшие от разрушения своды хор опираются на сильно выступающие про-
стые импосты (четвертной вал с полочкой); видимо, ход на хоры был устроен
74
16. Церковь в Кидекше. Граффити и знаки мастеров.
изнутри храма по небольшой деревянной лестнице, подводившей к прямоугольному
проему-люку в северном своде12.
Под хорами в западных углах здания — два аркосолия с упоминавшимися по-
гребениями князя Бориса Юрьевича и его жены княгини Марии. Первоначальный
пол храма был значительно ниже современного13. По-видимому, при Юрии храм
не был украшен росписью: остатки фресок, открытые проф. Н. П. Сычевым
и А. Д. Варгановым, относятся исследователями ко времени Всеволода III.
Первая белокаменная постройка на северо-востоке — церковь в Кидекше —
характеризуется большим техническим мастерством ее строителей. Здание сложено
из квадров белого камня, тщательно отесанных с пяти сторон, а тыльной, необрабо-
танной — сцепляющихся с заполнением внутренней полости стены, имеющей тол-
щину 1,24 м. Это выработанная система полубутовой кладки, которой зодчие храма
владели в совершенстве. Тесаный камень имеет следующие размеры: стенной —
высоту 43 см и длину от 27 до 55 см (северо-западный угол), позволяющую хорошо
вести перевязь; цокольный — высоту 20 см и длину от 39 до 59 см. Кладка камня
75
весьма искусна; швы очень тонки, так что связующее почти не заметно 14. Это со-
здает чистоту стенной поверхности, производящую уже на небольшом расстоянии
от здания впечатление сплошной глади, прекрасно гармонирующее с его общим
строгим и суровым обликом.
Точности и мастерству кладки отвечает геометрическая четкость плана и масс
здания, почти лишенных каких-либо перекосов. Эта черта выгодно отличает церковь
в Кидекше, как и последующие постройки Владимиро-Суздальского княжества, от
многих памятников других школ периода феодальной раздробленности. Сложенный
из булыжника фундамент здания (рис. 15) на глубине 0,35 м от полки цоколя обра-
зует выступ-платформу шириной 0,5—0,6 м; далее он суживается до ширины стены,
где его основу образует один ряд кладки из грубо обработанных камней, положен-
ный на плотную материковую глину. Общая глубина фундамента — 1,46—1,5 л«15.
В церкви в Кидекше обнаружено большое количество граффити, сделанных ост-
рым режущим предметом на значительной высоте (гораздо выше человеческого роста)
и ниже — на поверхности камней апсид и северного фасада (рис. 16). Это многочис-
ленные и разнообразные по форме и величине кресты, испещряющие, главным
образом, углы стыков апсид (рис. 16, а). Вторая с запада лопатка северного фасада
сохранила около крупного прочерченного креста конец какого-то слова. Здесь же—
любопытные граффити, напоминающие по форме стрелы (рис. 16, б). Расположены они,
как правило, по кромкам квадров; также на краях камня они помещены в софите за-
падного подхорного окна: серия подобных знаков обнаружена на камнях западной
стены проф. Н. П. Сычевым при расчистке фрагментов фресок (рис. 16, в). Видимо,
это условные значки мастеров-строителей, игравшие какую-то роль в процессе кладки
стен. Описанные изображения крестов также едва ли далеки от раннего периода жи-
зни памятника; большинство крестов напоминает крест антиминса 1148 г. Очевидно,
эти граффити, принадлежащие руке неграмотных верующих, имели магическое зна-
чение, выражая примерно формулу такого рода записей, как «помози рабу твоему»
и т. п. Но некоторые кресты помещены очень высоко и могли быть сделаны только-
мастером-каменотесом, обрабатывавшим камень, или кладчиком камня.
XI
СПАСО-ПРЕОБРАЖЕНСКИЙ СОБОР
В ПЕРЕСЛАВЛЕ-ЗАЛЕССКОМ
1
В ряду построек времени Юрия Долгорукого Преображенский собор в Пере-
славле-Залесском особенно важен: это единственный памятник данной
группы, дошедший до нас без значительных необратимых повреждений и разру-
шений, хотя он и перенес много невзгод, а также ремонтов и реставраций (рис. 17).
Первый ремонт происходил, по-видимому, в 1403 г., на что указывает обновление
антиминса митрополитом Киприаномх. Ремонт 1442 г. отмечен надписью (процарапан-
ной на камне и штукатурке в средней апсиде) о том, что в этом году «[о] сновань бе
Переела... храм...»; конечно, слово «основан» следует понимать как «обновлен»2.
О ремонте 1626 г. говорит второй антиминс об освящений собора3. Возможно, что
в 1626 г. собор приобрел четырехскатное покрытие, о чем говорят остатки закладок
из большемерного кирпича в ендовах между закомарами. В 40-х годах XIX в. эта
кровля возобновляется, но уже в 1862 г. собор подвергается реставрации, восстано-
вившей его позакомарное покрытие 4.
Наконец, в 1891—1894 гг. под руководством академиков В. В. Суслова и
Г. И. Котова была произведена последняя реставрация. В ее задачу входили ликви-
дация перечисленных выше искажений памятника, отделка помещения храма, замена
обветшавших камней кладки снаружи и внутри здания. Вскрыв некоторые интерес-
ные особенности памятника, эта последняя работа принесла ему и огромный ущерб:
ее методика была крайне бесцеремонной, в частности, были загублены драгоценные
остатки фресковой росписи XII в., а весь интерьер собора был обезображен устрой-
ством алтарной преграды и грубой масляной росписью в псевдовизантийском стиле5.
Последние исследовательские работы в соборе производились дважды. В 1939 г.
под руководством автора этих строк Переславским музеем совместно с ИИМК были
проведены археологические раскопки, задачей которых являлись поиски пристроек
с северной стороны собора (переходы, сени, терем) и вскрытие княжеских погребе-
ний XIII—XIV вв.8 В 1947—1948 гг. собор был обмерен и изучен группой архитек-
торов под руководством А. Г. Чинякова, опубликовавшего обстоятельное исследование
памятника 7, позволяющее сейчас более уверенно говорить о его первоначальном
облике и исправить некоторые ошибочные представления.
Примечания к главе XI см. стр. 508—509
77
По техническим приемам стройки Переславский собор близок церкви в Кидекше.
Здесь та же артистическая полубутовая кладка. Платформа фундамента (рис. 18),
сложенная из крупного булыжника на извести, значительно шире стен — она высту-
пает от их периметра на 1 м с севера и на 1,45 м с востока. Глубина заложения —
1,24 м, на слое плотной глины. Профиль фундамента не обычен: на глубину 0,82 м
он опускается отвесно, а глубже суживается под углом 40° внутрь8.
По плану и типу (рис. 19) собор также близок церкви в Кидекше. Это почти квад-
ратный в плане трехапсидный храм с четырьмя массивными крестчатыми столбами,
несущими своды и мощную главу. В западной трети размещены хоры. Восточная пара
столбов тесно связана с алтарными простенками, прорезанными в два яруса арочными
пролетами: нижними — более широкими, верхними — более узкими. Как установ-
лено В. В. Сусловым, боковые апсиды не были отделены алтарной преградой и сво-
бодно открывались в помещение для молящихся 9. Его центральное подкупольное
пространство освещалось восемью окнами барабана и большим хоросом, от которого
сохранились старые крюки в замках подпружных арок 10. Для характеристики ин-
терьера собора очень важны две черты: утонение столбов кверху и легкая «стрельча-
тость» подпружных арок. Последняя до реставрации ощущалась отчетливее, как
можно судить по выражению: «остроконечные своды поддерживаются столбами, обра-
зуя три аркады, которые отделяют храм от алтаря» п. Позже на нее обратил специ-
альное внимание Г. И. Котов 12.
Точный обмер арки позволил установить, что «в основе ее лежит полуциркуль-
ная кривая с повышением, т. е. с центром несколько выше линии основания арки,
в то время как симметричные кривые боковых сторон арки построены по центрам на
линии заострения арки. Таким образом, форма кривой арки получает некоторое,
едва заметное заострение кверху. На большой высоте (выше 12 л«) такая форма кри-
вых подпружных арок придает им зрительную и конструктивную упругость, большую
воздушность и центростремительность по сравнению с более плоскими кривыми по-
луциркульных арок» 13.
Найденный при раскопках обломок белого камня от базы столба (рис. 20) пока-
зывает, что утолщение оснований столбов, сделанное при реставрации 1891—1894 гг.,
примерно отвечало их первоначальной форме. Как цоколь стен завершался срезом
отлива, так и цоколь столбов легким и плавным изгибом переходил в крестчатый
ствол. Однако и при отмеченных тонких приемах, направленных как будто к подчер-
киванию легкости и свободы интерьера, они почти не нарушают суровой и величавой
медлительности его ритма. Интерьер собора остается строго и торжественно расчле-
ненным и не может быть охарактеризован как «величественный четырехстолпный
з а л» 14; никаких элементов зальности в храме нет — это как раз наиболее харак-
терный для XII в. крестовокупольный храм.
Древний первоначальный пол собора был, вероятно, нарушен уже при ремонтах
здания в 1442 и 1626 гг., когда были настланы новые полы. Отчет о реставрации со-
бора в 1891—1894 гг. сообщает, что «под существующим ныне (плитяным) полом обна-
ружился кирпичный пол. Затем в некоторых местах на глубине 10 вершков оказались
плиты из белого камня [может быть, над захоронениями?] и частью древний кирпич-
ный пол. Под верхними двумя полами до древнего кирпичного пола шел сплошной
78
17. Спасо-Преображенский собор. Вид с северо-востока.
О 2 а
18. Спасо-Преображенский собор. Фундамент
(по А. Г. Чинякову).
слой песку» 1б. П. Ильинский
также сообщает, что при рестав-
рации «ниже настоящего [т. е.
существующего ныне] пола со-
бора, на глубине 1V2 аршина [?]
оказались еще два пола из четы-
рехугольных глиняных плит»1в.
Наши раскопки 1939 г. вну-
три собора были ограничены
задачей раскрытия находив-
шихся в его юго-западном углу
под хорами княжеских гробниц
XIII—XIV вв. Здесь участок
был сильно перерыт при рес-
таврации 1891—1894 гг., и ус-
тановить точный уровень древ-
него пола не удалось. Можно
предполагать, что и в других
частях здания остатки древних
полов нарушены, но поиски их
сохранившихся фрагментов по-
требовали бы раскрытия всей
площади храма. Среди строи-
тельного мусора XIX в. внутри
собора и снаружи — в культур-
ном слое XII в.,— к северу от
него, было собрано значительное
количество плиток пола. Среди
них преобладают плитки квад-
ратной формы (15 X 15 хЗ,5 см)
со скошенными книзу краями
и выпуклым бортиком по краю
тыльной стороны; они поливные — желтого, зеленого и коричневого тона. Один обло-
мок (рис. 21, а), найденный к северу от собора, имел синий круговой орнамент по
белому полю и, возможно, принадлежал к более нарядному полу хор. Встречены были
также обломки тонких глиняных плиток, лишенные поливы; некоторые из них имели
треугольную форму (23 х (?)х2сл«). Следовательно, часть пола была выстлана цветны-
ми поливными плитками, а часть — красными неполивными. Плитки изготовлялись,
несомненно, на месте: их тесто тождественно с тестом найденной при раскопках ке-
рамики XII—XIII вв. На некоторых обломках плиток ясно видны отпечатки дере-
вянных форм.
До реставрации 1891—1894 гг. под хорами и в алтаре собора были хорошо сохра-
нившиеся значительные фрагменты фресковой росписи. «В соборе на своде под хора-
ми, открыты были... под слоем побелки древние фрески, представляющие сидящих
80
19. Спасо-Преображенский собор. План на уровне хор и разрез
(по А. Г. Чинякову).
81
20. Спасо-Преображенский
собор. Обломок базы столба
с росписью.
апостолов с раскрытыми книгами, на которых
написаны их имена; сзади апостолов стоят
ангелы. Признаки фресок есть и в других местах
внутри собора, что заметно по цветным пятнам,
сквозящим через побелку». Таким образом,
под хорами размещалась композиция Страш-
ного суда, столь характерная для росписей
XII в. В центральной апсиде сохранились ос-
татки нижнего орнаментального пояса роспи-
си — «ряд белых завес»17.
Упомянутый выше обломок базы столба (см.
рис. 20), сохранивший остатки фресковой рос-
писи, показывает, что столбы в своей нижней
части были расписаны «под мрамор» синего,
желтого и красного тонов, имитируя отделку
камнем — полилитию.
Таков был Переславский собор внутри.
Его внешний облик также был строг и ве-
личествен. При его оценке необходимо помнить,
что здание «вросло в землю» примерно на 90 см\
ниже отлива идут еще два ряда прекрасно вы-
тесанного белого камня цоколя. Как показали
наши раскопки, цоколь местами сохранил следы
окраски коричневатого тона. Таким образом,
собор был более стройным, чем он предстает
перед нами теперь (см. рис. 17). Но все же его
пропорции чрезвычайно могучи: отношение
ширины членения фасада к его высоте равно 1 : 2,5. Сложенный из прекрасно тесан-
ных квадров белого камня почти насухо,— так, что швы были едва различимы гла-
зом,— собор кажется как бы высеченным из гигантской глыбы белого камня. Сама
поверхность камня была лишена су-
хости, она несла следы ложковидных
борозд от ее обработки.
Впечатлению пластичности зда-
ния содействуют три обстоятельства:
простота композиции, легкое сужение
объема здания кверху и предельная
скупость его наружной обработки.
Объем храма состоит их трех элемен-
тов: основного куба, венчающей его
мощной главы, трех тяжелых полу-
цилиндров апсид, примыкающих к
кубу с востока; при этом «стены
апсид выложены не отвесно, а не-
21. Спасо-Преображенский собор.
а — обломок поливной плитки; б — знак на плитке
82
22, Спасо-Преображенский собор. Орнамент карниза апсид
(по А. Г, Чинякову),
сколько наклонно к восточной стене собора» 18, они как бы подпирают, подобно
могучим контрфорсам, основной куб. Последний стоит на низком, как бы вдавлен-
ном в землю основании цоколя, отлив которого образует первый уступ объема. Вто-
рой уступ проходит на уровне хор, где отлив вновь отодвигает и утоняет не только
широкие плоскости стен, но и лопатки, которые ломаются отливом. Далее стенная
плоскость замыкается тяжелыми полудугами закомар. Над ними почти не виден
квадратный постамент под барабаном из необработанного камня; над кровлей вы-
ступали, в лучшем случае, лишь углы постамента 19.
Своды собора снаружи почти не обработаны, в навале камня нет никаких следов
обмазки или остатков свинцового покрытия. Следовательно, первоначально кровля
была деревянной, тесовой, по деревянным же стропилам и, скорее всего, позакомар-
ной 20. Широкий цилиндр барабана, возможно, венчался не обычным шлемом.
6*
83
но главой, по форме довольно близкой к существующей, и крытой, по-видимому, дере-
вянной чешуей 21. Серебристо-серый тон деревянной кровли по цвету напоминал свинец
и давал то же сочетание белого камня с «металлическим» тоном перекрытий.
Суровости композиции основных слагаемых объема полностью отвечала предель-
но скупая и лаконичная наружная обработка здания. Лопатки, имевшие небольшой
вынос, как и неглубокий отлив на уровне хор, давали очень слабую игру светотени,
так что членение стенной плоскости не было резким и контрастным. Ее оживляли
лишь сочные теневые пятна в нишах трех порталов и проемах щелевидных окон.
В отличие от других храмов, нижнего яруса окон (подхорных) на западном фасаде
нет. Порталы, образованные прямоугольными уступами, не имеют баз и капителей,
их облик предельно строг. Скупой отлив пересекает стены и лопатки на уровне хор 22.
Выше — ряд окон и дуги закомар. Только на карнизе апсид положен богатый деко-
ративный пояс: внизу — аркатура, над ней — поребрик и выше — покрытый рез-
ным орнаментом полувал (рис. 22). Такая же декоративная кайма украшает верх
барабана; только здесь вместо аркатуры — городчатый пояс 23. Возможно, что в ос-
новании главы был ряд арочек, присутствующих в декоре всех последующих памят-
ников Владимирской Руси 24. Таков внешний облик храма, проникнутый суровой
мощью, которая особенно выразительна благодаря близкому соседству с хребтом
земляного вала и стен переславской твердыни (см. ниже, рис. 33). Как увидим
далее, собор, возможно, был непосредственно связан с поясом обороны и подобно
богатырю стоял на боевом посту над Трубежем.
2
Как и для церкви в Кидекше, в Переславском соборе остается нерешенным воп-
рос о связи хор собора с постройками двора и об их характере. Теперь ход на хоры
устроен изнутри собора по лестнице в северо-западном углу. Однако не подлежит
сомнению, что первоначально на них попадали непосредственно снаружи, не заходя
внутрь собора; заложенная (при реставрации 90-х годов) белым камнем на цементе
дверная ниша с арочным верхом на уровне отлива в западной трети северной стены —
след этого входа (рис. 17). Куда выходила эта дверь? Стены не сохранили никаких
следов каких-либо пристроек, примыкавших в этом месте к зданию собора.
В старой литературе упорно держались сведения о якобы расположенных к се-
веру от собора «теремах» и «деревянных всходах» или «крыльцах», подводивших
к загадочной двери. Так, И. М. Снегирев писал: «В северной стене на палатях [хорах]
видна закладенная дверь, к коей извне приделан был прежде крытый деревянный
всход»; и далее: «На северной стороне — ямы и остатки фундамента в земле показы-
вают следы зданий и близ этого собора. Местное предание свидетельствует, что здесь
некогда была церковь во имя св. Екатерины и княжеские терема»25. В другом вариан-
те того же издания И. М. Снегирев писал: «[Дверь], как полагают, вела в княжеские
терема, некогда стоявшие близ собора на погосте, или примыкала к колокольнице,
какие нередко приделывались к северной стене в древних церквах» 28. Рукописная
«пояснительная записка» к проекту реставрации собора Рождественского монастыря
84
6
23. Спасо-Преображенский собор. План (а) и профиль (б) раскопа 1939 г.
1 — известь: 2 — кирпич; 3 — уголь; 4 — зола; 5 — перерытая земля;
6 — глина; 7 — песок.
во Владимире, составленная при участии К. Н. Тихонравова, указывает, что близ
северной стены Переславского собора есть «фундамент, как говорит предание, кня-
жеского терема».
В 1853 г. П. С. Савельев впервые произвел раскопки в Переславле-Залесском.
Исследованию была подвергнута территория около Спасо-Преображенского собора.
П. С. Савельев искал древний княжеский дворец и погребения переславских князей 27.
Собор был опоясан рядом кривых траншей, давших весьма любопытный материал;
однако полное отсутствие точной научной фиксации раскопок и затем исчезновение
самих вещей не позволяют сделать никаких выводов из раскопок П. С. Савельева 28.
Раскопки П. С. Савельева показали, что участок около собора был чрезвычайно
насыщен поздними погребениями и также поздними (XV—XVIII вв.) строительны-
ми остатками. Вопрос же о княжом дворе около собора так и остался совершенно
85
невыясненным. Из данных раскопок П. С. Савельева ясно, что никаких остатков бело-
каменных строений обнаружено не было, что, следовательно, и при новых раскопках
можно было рассчитывать, в лучшем случае, лишь на остатки каких-либо деревянных
зданий около собора.
Площадь, охваченная нашими раскопками 1939 г., составила 184 кв. м, включив
и траншеи 1853 г. Однако при самом тщательном наблюдении точно установить, где
кончаются раскопы П. С. Савельева и где начинается не тронутый им культурный
слой, не удалось: на площади квадратов 1—25 отмечается общая нарушенность стра-
тиграфии многочисленными погребениями, кирпичной и деревянной стройкой позд-
него времени (рис. 23). На всем участке почти полностью нарушен характерный тон-
кий слой известкового щебня, лежащий непосредственно на материке и относящийся,
как увидим ниже, ко времени строительства собора. Этот слой сохранился лишь
незначительными пятнами в западных квадратах (9, 10, 14, 15, 20—25).
Наиболее значительным остатком позднего строительства является кирпичная
забутка (видимо, ограды) в квадратах 10, 12—15. Весьма показательно, что погребе-
ния не выходят за пределы этой ограды и ориентируются сообразно с ней (см., напри-
мер, погребения № 5, 7—11); эта связь позволяет установить общую позднюю дату
и ограды, и погребений (XVI—XVII вв.)« Кирпич ограды (размером 28 X 12 X 8 см)
характерен для указанного времени; среди щебня встречены также кусочки слюды.
В слое были находимы обломки надгробных плит с надписями XVII в. Кроме бута
ограды и погребений, на этом участке были две мусорные ямы (квадраты 15 и 21).
Участок квадратов 26—46 менее испорчен. Здесь нет погребений, и сюда не до-
шли рабочие П. С. Савельева; однако и тут есть участок, разрушенный ямой от позд-
ней постройки (в квадратах 34, 37, 40—46), датируемой по черной лощеной керамике
XVII-XVIII вв.
Здесь же сохранился на значительной площади почти нетронутым известковый
слой XII в., прикрывающий материк; он лежит непосредственно на чистом береговом
озерном песке, верхний слой которого имеет характерную серовато-пепельную окра-
ску от перегноя береговой растительности. Под известковым слоем — немногочислен-
ные находки керамики и предметов XII—XIII вв. Представляется совершенно не-
сомненным, что постройка собора, а вместе с ним и основание города Переславля,
«перенесенного» сюда в 1152 г. Юрием Долгоруким «от Клещина», происходили на
совершенно пустынном и необитаемом берегу озера.
Однако раскрытие и этого участка не принесло отчетливых данных для суждения
о постройках княжого двора XII—XIV вв. В песчаном сухом грунте совершенно
исчезают, не оставляя видимого следа, органические остатки, в том числе дерево;
в тех местах, где были бревна или стояки, грунт имеет лишь более рыхлое строение,
ощутимое только в процессе раскопа. Прямо против угла собора, в 10 м к северу
от него, сохранилась оплывшая выемка в песчаном материке очень неправильной фор-
мы, заполненная сложной свитой культурных напластований. Выемка прорывает
известковый слой, следовательно, она сделана после или во время постройки со-
бора; это подтверждается и составом вещей XII—XIII вв. из нижних слоев, запол-
няющих выемку. Одновременно с этой выемкой были вбиты (к западу от нее) 4 стояка;
они не превышают уровня известкового слоя и увлекли с собой вниз кусочки извести.
86
В северной части выемки сохранились явные следы пожара — горелые бревна и пла-
хи пола деревянной постройки с ошлачившейся керамикой XII—XIII вв.; углем на-
сыщены и заполняющие выемку слои. Очевидно, эта выемка является следом каких-
то деревянных строений. Само расположение выемки против северо-западного угла
собора с дверью для входа на хоры приводит к мысли, что здесь располагались по-
стройки деревянных переходов и хором, с которыми связывались хоры, но описанные
слишком бесформенные и бедные остатки не дают возможности судить о характере
этих деревянных частей хоромного ансамбля.
Кроме поливных плиток, о которых скажем ниже, упомянем найденные здесь
мелкпе обломки фресок и листовой меди; единичные фрагменты тонкого плиткообраз-
ного кирпича (размером 13 X (?) X 3,5 см); обломок цокольного белого камня с профилем
и несколько туфовых плит (размером 20x20x5 см). Последние найдены около вала
(квадрат 45), где раскоп оканчивался, так как дальше между раскопом и краем вала
шла дорога.
Контрольный шурф к северу от раскопа, имевший назначением проследить на-
личие строительных остатков в поле вала, вскрыл также лежащий на материке слой
известкового щебня и раствора, включающего мелкие кусочки угля.
Остается неясным, была ли здесь какая-либо постройка или это тот же строитель-
ный слой XII в., который уходит под вал, насыпанный, таким образом, позднее
начала постройки собора.
Было высказано предположение, что собор связывался переходом прямо с на-
сыпью вала и крепостной стеной 29. В Боголюбовском замке южное крыло переходов
выводило с хор собора на стенную башню, однако там собор являлся центром двор-
цового комплекса, и его хоры с противоположной стороны соединялись с дворцом
(см. ниже гл. XIX). Здесь же хоры имели только один выход — на север к валу.
Не было ли здесь йа валу башни (каменной или деревянной), которая была одновре-
менно и крепостной и жилой, подобно западноевропейским донжонам? Все эти
вопросы пока остаются без ответа.
3
Вопрос о дате Переславского собора заслуживает специального рассмотрения,
так как он получает противоречивое освещение в источниках и в научной литературе.
Бесспорно, что собор был заложен в 1152 г., т. е. одновременно с постройками
в Кидекше и Юрьеве-Польском. В ряде списков (в том числе в Типографской лето-
писи) относительно Переславского собора сообщается под 1152 г. более определенно,
что он был не только полностью закончен, но и снабжен богослужебными книгамй
и реликвиями: «[Юрий] церковь камену в нем [Переславле] доспе [т. е. закончил]
святого Спаса и исполни ю книгами имощьмисвятых дивно...»30. Степенная же книга
говорит уже об окончательном монументальном убранстве Спасского собора при Юрии:
«Украси ю дивно чюдной подписью и святыми иконами, и книгами, и про-
чими священными драгими утварьми и всяким благолепием...»31. Таким образом,
по данной группе показаний источников ясно, что собор в Переславле был полностью
завершен и отделан в 1152 г. или, во всяком случае, при жизни Юрия. На этой точке
87
24. Спасо-Преображенский собор. Граффити.
зрения о постройке храма целиком в 1152 г. стоит новейший исследователь памятника
А. Г. Чиняков32.
Однако в ряде списков летописи мы находим под 1157 г. в рассказе об избрании
на суздальский стол князя Андрея указание, что им была «закончена» какая-то цер-
ковь Спаса, начатая еще при жизни князя Юрия; так, в Лаврентьевской летописи чи-
таем: «Того же лета ростовцы и суждальци, здумавше вси, пояша Андрея сына
его [Юрия] старейшего и посадиша и в Ростове на отни столе и Суждали, занеже бе
любим всеми за премногую добродетель... и по смерти отца своего велику память со-
твори... церковьсконча, юже бе заложи преже отец его святаго Спаса камену...»33.
Здесь не уточнено местонахождение этой достроенной Андреем церкви Спаса.
В других же летописях сообщаются противоречивые сведения. Так, Воскресен-
ская летопись, составленная в XVI в., говорит, что это была церковь во Владимире 34,
хотя известно, что там Юрий ничего не строил, кроме созданной в год его смерти
Андреем церкви Георгия (см. гл. XII). Здесь следует отметить, что текст 1152 г.
о постройке Юрием храмов в чтении Воскресенской летописи не содержит указания на
постройку церкви Спаса во Владимире; в издании летописи в ПСРЛ введена ошибоч-
ная пунктуация, вследствие которой церковь Спаса и оказалась владимирской: «Того
же лета князь Юрьи Володимеровичь Мономахов Долгорукой в Суздали поставил
церковь камену Борис и Глеб на Нерли, и Спаса в Володимери, Георгия, в Пе-
реяславли Спаса» 35. При данной пунктуации неясно, о каком храме Георгия идет
речь — владимирском или юрьевском, нет указания на церковь Спаса в Суздале.
Ясно, что текст следует читать так: «...В Суздали поставил церковь камену Борис
и Глеб на Нерли и Спаса, в Володимери Георгия, в Переяславли Спаса...». Таким
образом, версия Воскресенской летописи отпадает.
По данным Тверского летописного сборника, при Андрее была достроена цер-
ковь Спаса в Суздале — «церковь сконча, юже бе прежде заложил Юрий, отец его,
святаго Спаса в Суждали камену»; существенно, что данный текст связан с сообщением
о приходе к князю Андрею мастеров зв. Тверской летописный сборник содержит ряд
домыслов в объяснении некоторых фактов из истории зодчества XII—XIII вв. 37
По-видимому, к числу их принадлежит иопределение достроенной Андреем церкви
Спаса как суздальской.
88
25. Спасо-Преображенский собор (реконструкция А. Г. Чинякова).
Наконец, третий вариант является наиболее ранним, ясным и достоверным. Радзи-
вилловская летопись, а также Летописец Переславля-Суздальского расшифровы-
вают с наибольшей достоверностью местоположение достроенного при Андрее храма
Спаса — «в Переславле в Н о в ем». Это пояснение XIII в. наиболее близ-
ко хронологически к 1157 г.; «новым» Переславль-Залесский мог быть только в ран-
нее время38.
Мы и принимаем дату собора 1152—1157 гг.
Что же дает сам памятник для решения этого вопроса? Ранее мы придерживались
мысли, что Переславский собор достраивался, начиная от его отлива, пересекающего
89
и настенные лопатки (случай беспримерный в истории древнерусского зодчества!),
т. е. тем самым полагали, что в 1157 г. здание достраивалось более чем на поло-
вину высоты. После исследования А. Г. Чинякова этот вопрос должен быть пере-
смотрен Настаивая на ранней дате собора (1152 г.) в целом, исследователь сравни-
вает его с церковью в Кидекше. По сравнению с «более примитивным и архаичным»
Переславским собором — она более стройна и нарядна, и стоит на пути к формам По-
крова на Нерли39. Думаю, однако, что это различие не хронологическое, но связан-
ное с разным назначением здания (собор крепости и храм княжеской усадьбы). Для
защищаемой нами даты 1152—1157 гг. очень важно появление в верхних частях зда-
ния, в карнизе апсид и главы резного орнамента (рис. 22) 40, чего, видимо, не было
в Кидекше. В завершении барабана собора А.Г.Чиняков вводит и венчающую арка-
туру типичную для построек времени Боголюбского (рис. 25). Думаю, что андреев-
ские зодчие заканчивали собор Юрия в его верхних частях. Любопытно, что много-
численные среди граффити собора кресты, особенно типа «уширенного»41, напоми-
ная крест антиминса 1148 г., особенно близки подобным граффити Боголюбовского
собора (ср. рис. 24 и ниже рис. 104, г) и позднее — крестам на щитах воинов собора
в Юрьеве-Польском42. Думаю, что граффити собора принадлежат мастерам, за-
канчивавшим его отделку. Несомненно, что и майоликовый пол собора — дело рук
мастеров Боголюбского: переславские плитки тождественны боголюбовским. Полив-
ная плитка с синим орнаментом (рис. 21, а) тождественна по цвету и узору плитке
из владимирского Успенского собора (1158—1160 гг.; см. ниже, рис. 52, б). Знак
на переславской неполивной плитке (рис. 21, б) сходен с андреевскими знаками бого-
любовского кивория и Золотых ворот (см.ниже рис.125 и 155,а). Также, по-видимому,
к работам 1157 г. относится и фресковая роспись собора.
XII
ЦЕРКОВЬ ГЕОРГИЯ ВО ВЛАДИМИРЕ
Приведенный выше текст Типографской летописи, сообщающий под 1152 г.
о постройке князем Юрием двух городов и пяти храмов, числит в их со-
ставе и церковь Георгия во Владимире \ Владимирский летописец, дающий хронологи-
чески расчлененные и последовательные записи, относит постройку Георгиевской
церкви к следующему, 1153 г.2
Однако другие источники дают иные датировки памятника. Княжеские род -
словцы, сведения которых мы привлекали в связи с описанием церкви Спаса во Вла-
димире, упоминают и постройку церкви Георгия, дата которой, так же как и год ос-
нования Владимира, определяется при помощи «круглой цифры» относительно даты
Успенского собора — «за 30 лет до Богородичинаставления», т. е. ИЗО г.3 Эта дата
(с ошибкой в переводе — 1129 г.) закрепилась в литературе 4. Наконец, в летописи
Авраамки мы находим третью дату постройки. Здесь под 1157 г. мы читаем: «Того же
лета поставлена бысть в Володимере церковь князем Георгием во имя святого му-
ченика Георгия»6. Эта дата совершенно не привлекала внимания исследователей —
сна встречается один раз, противоречит показаниям текста 1152 г. и установившейся
в литературе датировке церкви Георгия 1129 (ИЗО) г. Кроме того, ясно, что в 1157 г.
сам Юрий не мог строить во Владимире, так как он в это время находился в Киеве,
где и умер 15 мая.Противоречия в датировке церкви Георгия заставляют нас оста-
новиться на этом вопросе.
Вероятна ли ранняя дата — 1129 (ИЗО) или 1136 г.? Думаем, что нет. Мог ли
Юрий вообще заниматься церковным строительством в это время? Вспомним, что он
собирался менять Суздалыцину на Переяславль-Южный. Церковные дела его се-
верной вотчины были запущены: после смерти Исаии здесь долгое время не было
епископа; грек Нестор был поставлен на ростовскую кафедру в конце 40-х годов в.
Существенно также, что в это раннее время укрепления Владимира ограничивались
пределами мономаховой крепости: постройка княжеского двора с церковью вне
укреплений маловероятна. Не было их и в 1152 г., почему мы относимся с недоверием
и к показаниям текста 1152—1153 гг. (Типографская летопись и Владимирский
летописец).
Примечания к главе XII см. стр. 510
91
Остается дата летописи Авраамки — 1157 г. Реальна ли она? Вспомним, что стро-
ительство Юрия продолжалось и после 1152 г. (Дмитров, 1154 г.; Москва, 1156 г.)
Основателем Москвы считается Юрий Долгорукий, хотя он в это время был в Киеве
и московскую крепость строил, по распоряжению отца, Андрей. Также и строителем
церкви Георгия летопись называет Юрия, потому что он был инициатором, заказ-
чиком постройки, а осуществить ее мог опять-таки Андрей: Юрию не обязательно-
26. Церковь Георгия
(по «чертежу» 1715 г.).
было быть во Владимире лично. Глагол «поставил», в отли-
чие от термина «заложил», может быть истолкован как ука-
зывающий на завершение постройки в 1157 г. Следовательно,
она могла быть заложена в 1156 г. Основания для этого
у Юрия были: киевская земля горела под его ногами, и мысль
о новом возврате на север и постройке нового двора и церкви
во Владимире вполне реальна. Можно думать, что замысел
начатых строительством в 1158 г. новых укреплений Вла-
димира, прикрывавших выросшие к востоку и западу
от мономаховой крепости районы (см. гл. XV), был разработан
Андреем и его думцами раньше. Место нового юрьева двора
в черте будущего «нового города» не вызывает нашего удив-
ления: здесь вскоре сам Андрей поставит свой двор с цер-
ковью Спаса, станет башня Золотых ворот, и западная часть
столицы обретет аристократический характер. Далее мы
увидим, что по конструкции фундамента церковь Георгия отличается от собственна
юрьевских построек и близка зданиям Андрея. Это, по-видимому, значит, что и
строили ее уже не мастера Юрия, а зодчие Андрея, заложившие в следующем году
Успенский собор. Таким образом, мы принимаем дату церкви Георгия — 1157 г.
Для юрьева княжеского двора и храма было выбрано исключительно красивое
место на южной кромке береговых высот к западу от Среднего города — там, где
склон образует амфитеатрообразную впадину. Отсюда открывался широкий кругозор
на Клязьму, заречные поймы и лесные дали, а самый храм, выдвинутый на край го-
родских холмов, был виден издалека. Очевидно, что к середине XII в. город расширился
в этом направлении за черту валов Среднего города, а постройка здесь княжеского
двора определила роль нового участка как аристократического района города. В то
же время вынос постройки на приподнятый южный край городского плато наметил
линию последующего развертывания архитектурного ансамбля Владимира.
Георгиевская церковь до начала XVIII в. была соборной церковью Георгиев-
ского монастыря 7. Уже к XVIII в. памятник был сильно перестроен. Как видно по
изображению монастыря на плане 1715 г. (рис. 26), церковь к этому времени имела
три шатровых верха — один над центром здания и два над алтарными апсидами.
По всем данным, эта перестройка произошла в XVI в. 8 Также весьма вероятно, что
были значительно искажены фасады, в частности, пробиты новые окна, показанные
на рисунке; позакомарное покрытие было заменено четырехскатным и с запада
пристроено у входа крыльцо. Эта переделка здания в XVI в. была первым сущест-
венным изменением древней постройки. Следующее изменение возникло в резуль-
тате пожара 1778 г.
92
27. Церковь Георгия. Общий вид-
Уже до этого шатры своей нагрузкой вызвали трещины стен здания; пожар при-
вел его к окончательному разрушению. По словам храмозданной грамоты 1783 г.,
«у той церкви в стенах и сводах железных связей не было, а имелись деревянные,
то и оные выгорели и от того верх той церкви и стены разрушились»; после этого
и произошла перестройка храма в 1783—1784 гг. Памятник совершенно утерял свой
древний облик и превратился в постройку, довольно обычную для конца XVIII в.
(рис. 27). С этим связано почти полное отсутствие интереса к изучению памятника;
достаточно сказать, что не было даже издано ни одного изображения здания, не говоря
уже об отсутствии обмеров 9.
Историко-архитектурной стороны церкви Георгия коснулся только Н. А. Арт-
лебен; он пишет: «Церковь построена из белого камня, от древнего ее устройства оста-
лись стены с наружными пилястрами, четыре внутренних столба и среднее отделение
алтаря; все остальное переделано, причем боковые отделения алтаря отломаны,
а древние узкие окна расширены»10. Однако обследования памятника в натуре с целью
точного установления сохранившихся древних частей произведено не было.
Для решения этого вопроса предварительный материал дает контракт на пере-
стройку церкви в 1783 г., хранившийся в церковном архиве. Здесь мы читаем, что под-
рядчики, крестьяне-каменщики пригородного села Суромны, взялись «каменную цер-
ковь ветхую стены все разобрать до основательного крепкого фунда-
мента земляного, на старом фундаменте заложить в круг всю церковь из
белого камня, и делать против сочиненного плана и фасада, как зачнется новая стена
от крепкого старого фундамента и столбы — все ис камня белого как с лица, так из-
нутри церкви, и в средину стен употреблять на разбивку ис того белого камня худой
и булыжник; и заливать каждый ряд прыском, как водится; сделать от старого фун-
дамента крепко, как зачнется новая стена вверх девять а р-
ш и н; олтарь против рисунка как вышиною выйдет, свод свести, и покрыть
ис церковного материалу».
Уже из этих данных ясно, что если в новую постройку и были включены старые
части, то не в таком большом объеме, как это думал Н. А. Артлебен.
Высота существующей церкви (17 аршин) разноречит с контрактом. Отсюда,
казалось бы, следует, что древние стены не были разобраны до «фундамента земляного»,
но вошли частично в новую кладку. Однако исследование кладок стен показало,
что условия подряда не были выполнены также и в отношении строительных
материалов.
Стены храма изнутри почти на всем своем протяжении выложены из кирпича,
без облицовки белым камнем, поверхность же фасадов облицована на две трети
высоты старым, но вновь перетесанным камнем, возможно, с добавкой нового (лице-
вые размеры блоков: 52 х 30, 52 х 39, 52 х 27 см).
По сведениям о ремонтах внутри здания, существующий пол поднят примерно на
0,75 м по отношению к древнему п, что позволяло полагать сохранение древних кла-
док под его уровнем. Столбы оказались переложенными из кирпича, но их форма (за-
падная пара столбов — крестчатая) и постановка в соответствии с лопатками и про-
стенками средней апсиды, явно сохранявшей старый план, позволяли считать, что
столбы переложены на старых основаниях.
94
a
28. Церковь Георгия.
а — раскоп у южного входа; б — раскоп у северного входа; 1 — дерновый слой;
2 — гумус; 3 — перерытый смешанный слой; 4 — песок; 5 — глина; 6 — щебень,
7 — уголь.
Раскопки дали возможность в значительной мере уточнить вопрос о сохранении
в новом здании древних частей 1157 г. Была вскрыта снаружи алтарная часть здания»
а у южной и северной стен заложены шурфы на местах бывших порталов и в восточ-
ной трети южной стены 12.
Участок стены в средней части южного фасада представлял очень деформиро-
ванную поверхность; у левой (западной) лопатки на уровне почвы были следы как бы
стесанного профиля портала или, во всяком случае, переложенных камней от его
косяков. Однако вскрытие показало, что никаких следов древнего портала не сохра-
нилось (рис. 28, а): весь участок стены был переложен из беспорядочно поставленных
старых и новых камней. На глубине 0,42 м от дневной поверхности оказались остатки
95
О, 2 м
'---------------1---------------
29. Церковь Георгия.
Фундамент.
вымостки перед бывшим здесь входом, состоявшей из
почти не обработанных небольших кусков известняка.
В слое под ними встречены черепки лощеной посуды
и поливных изразцов XVII—XVIII вв.,указывающие,
что в перестроенной в 1783 г. церкви вход с юга еще
сохранялся.
Далее, на глубине 0,88 м обнаружена вторая
вымостка перед входом из четырех блоков грубо
отесанного известняка. На этом уровне кладка стены
прерывается закладкой из кирпича и камня пролета
портала; кирпич по размерам (25 X 13 X 7 см} отли-
чается от кирпича постройки 1783 г. и, возможно,
относится к переделкам XVI в., одновременным с над-
стройкой шатровых верхов. Непосредственно под
кирпичом оказался четвертной вал порога из посте-
листой плиты, несколько нависающей над идущей
глубже кладкой цоколя из тщательно тесанных
крупных квадров известняка с тонкими швами. Не-
застроенный северный фасад здания позволял на-
деяться, что он сохранил остатки древнего портала.
Однако и здесь вскрылась такая же картина, как
и в раскопе у южного фасада (см. рис. 28, б). Ниже
уровня дневной поверхности идет новая кладка
(XVIII в.) из грубо обработанных блоков белого кам-
ня; непосредственно под ней, без кирпичной про-
кладки, следует четвертной вал порога портала, а ниже — точная кладка древнего
цоколя из тесаного камня.
Шурф у восточной трети южной стены здания (рис. 29) показал, что и здесь со-
хранились два ряда кладки древнего цоколя из точно тесанных квадров белого камня
с тонкими швами; отлив цоколя не сохранился — на уровне этого ряда камня идет
новая кладка основания стен 1783 г. из грубо обработанных блоков известняка,
выступающая по отношению к плоскости стены на 23 см. Древний цоколь покоится на
широкой платформе фундамента, выступающей наружу на 45—50 см; это ряд грубо
30. Церковь Георгия. Раскоп алтарной части. Апсиды храма 1157 г.
96
30а. Церковь Георгия. Раскоп алтарной части.
Апсиды храма 1157 г.
а — южная; б — средняя; в — северная.
тесаных известковых плит толщиной около 50 см. Самый фундамент, заложенный на
глубине 1,2 м от дневной поверхности, в толще песчано-глинистого материка, выпол-
нен из булыжного камня и обломков туфа на известковом растворе с примесью ку-
сочков угля. В отличие от трапециевидных в сечении фундаментов церкви в Кидекше
и Переславского собора, фундамент церкви Георгия имеет вертикальные боковые пло-
скости. Это выделяет памятник из круга построек 1152 г., сближая его с построй-
ками Андрея.
Таким образом, описанные шурфы показали следующее: 1) церковь 1783 г., дей-
ствительно, возведена на основаниях древнего храма 1157 г., и, следовательно, можно
не сомневаться в постановке кирпичных столбов на местах старых белокаменных,
с изменением лишь крестчатой формы восточной пары (упразднение восточной и за-
падной крестовин); 2) частично сохранились лишь проемы порталов; 3) древнее зда-
ние еще до перестройки 1783 г. претерпело ряд изменений (переделку окон, входов
и пр.), т. е. перестройка XVI в. коснулась не только одного верха здания, что пока-
зывает также рисунок на плане Владимира 1715 г. (см. рис. 26).
Раскопки алтарной части (рис. 30) имели задачей установить ее древнюю форму
и отношение существующей средней апсиды к древней. Верхний ряд камня трех от-
крытых древних апсид лежит очень неглубоко под слоем дерна и насыпанного под мо-
стовую песка. Северо-восточный угол чрезвычайно сильно забутован; широкие рас-
креповки пилястр нового храма не дали возможности даже нащупать древний угол
здания. Внутренний ряд кладки северной апсиды (рис. ЗОА, в) совершенно цел, наруж-
ные же камни расшатаны, выпучиваются, их швы расселись и наполнены распирающим
кладку грунтом; в нем, как и в прилегающем слое, встречаются черепки черной лощеной,
серой и красной керамики XVII—XVIII вв. Очевидно, верхний ряд камней был
приготовлен к использованию в постройке 1783 г., но за ненадобностью был оставлен.
Это кладка цоколя-отлива, ниже следуют два ряда цокольной кладки.
Южная апсида (рис. ЗОА, а) сохранилась лучше — верхний ряд кладки цо-
коля совершенно не потревожен. Здесь особенно ясен отлив с раскреповкой плоской
и узкой тяги на стыке со средней апсидой.
Существующая центральная апсида 1783 г. (рис. ЗОА, б) в общем правильно сле-
довала очертанию древней, но ее размеры несколько меньше; поэтому она концентрич-
на окружности нижележащей кладки апсиды и повторяет старую форму цоколя (от-
лив), под которым — еще один ряд новой постелистой кладки, а ниже — отлив цоколя
древней апсиды, тождественный цоколю боковых.
Таким образом, ясно, что церковь 1783 г. точно повторяет в плане здание 1157 г.,
а также членение его фасадов и расположение внутренних столбов. Это почти квад-
ратная в плане (12,1 X 11,4 м) трехапсидная четырехстолпная одноглавая церковь
с массивными белокаменными стенами (рис. 31). Нужно отметить, что, по сравнению
с церковью в Кидекше, церковь Георгия имела более развитые формы. Это можно
сказать, например, о внутреннем очертании алтарных апсид с системой повышающих-
ся ступеней арок между конхой апсиды и коробовым сводом восточного нефа. В нижнем
слое перегноя были найдены крупные кованые гвозди с широкой шляпкой, которыми
закреплялся фресковый грунт. Очевидно, в отличие от храмов Юрия, церковь Георгия
была сразу же расписана.
98
31. Церковь Георгия. План.
Можно не сомневаться, что характеру плана отвечали, как и в церкви в Кидекше,
массивность и мощь масс здания, ощутимые даже на его изображении в «чертеже»
1715 г. У нас мало данных для суждения о древней обработке фасадов церкви. Можно
лишь утверждать, что они имели обычное трёхчастное деление. Судя по размещению
окон на изображении западного фасада храма на «чертеже» 1715 г.— три узких вы-
соких окна вверху и два малых внизу (левое заложено),— он имел хоры, и его фасады,
вероятно, членились на уровне хор поясом аркатуры с поребриком и отливом. Апсиды
были гладкие, без полуколонок. Порталы церкви Георгия не сохранились, однако, по
аналогии с церковью в Кидекше и собором Переславля-Залесского, можно почти
?♦ 99
не сомневаться, что это были арочные проемы с простыми уступчатыми перспектив-
ными косяками. Здание в целом было так же лаконично и строго.
Следует отметить технические особенности. В отличие от трапециевидных в се-
чении фундаментов Переславского собора и церкви в Кидекше, суживающихся книзу,
фундамент церкви Георгия имеет вертикальную поверхность. Кладка здания харак-
теризуется большей тщательностью, без заделок мелкими вставками; шов — очень
тонкий, кладка — почти насухо. Камень цоколя имеет следующие размеры (в санти-
метрах):
Высота 23 41 41 40
(64 49 51 59
Длина S 65 50 52 70
52 69
Церковь Георгия меньше других построек Юрия. План имеет усложненную ал-
тарную часть. Находка в нижней зоне культурного слоя фресковых гвоздей свиде-
тельствует о наличии росписи. Переславский собор, как мы видели, был расписан и от-
делан при Андрее Боголюбском; роспись церкви в Кидекше также сделана значитель-
но позже постройки храма.
Все эти черты церкви Георгия позволяют утверждать, что она была сооружена
позже других храмов, а именно в 1157 г., как об этом и сообщает летопись Авраамки.
Так рисуется в свете археологических данных облик церкви Георгия во Влади-
мире — памятника, стоящего на рубеже строительства князя Андрея.
XIII
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА СТРОИТЕЛЬСТВА
ВРЕМЕНИ ЮРИЯ ДОЛГОРУКОГО
Обращаясь к общей оценке строительства времени князя Юрия, естествен-
но прежде всего начать с характеристики его военно-инженерных соору-
жений. Как мы видели выше, постройка крепостей основывалась на весьма обстоя-
тельно продуманном стратегическом расчете. Каждая из них в то же время являлась
и архитектурным памятником, важнейшим слагаемым городского ансамбля, его
«рамой». Приведем общие данные об этих сооружениях.
Кольцо валов Переславля-Залесского (рис. 32, а), прекрасно сохранившихся до
наших дней, имеет окружность около 2,5 км\ высота вала колебалась от 10 до 16 м,
по его гребню шириной до6.и шли рубленые стены с башнями над воротами. Возможно,
что валы были усилены наружным обводненным рвом1.
Близки по своей конфигурации Переславской крепости Юрьев-Польской
(рис. 32, б), а также крепость Дмитрова. Последняя (рис. 32, в) лежит также в низ-
менной, но хорошо защищеной болотами и рекой местности. Вал протяжением около
900 м образует в плане яйцеобразную фигуру; высота вала больше, чем в Пере-
славле,— от 14 до 22 м при рвах шириной до 30 м2. Укрепленная резиденция Юрия
и его сына Бориса — Кидекша (рис. 32, г) также лежала в сравнительно равнин-
ной местности; небольшой подъем нерльского берега не создавал почти никаких естест-
венных стратегических выгод. Только первоначальный кремль Москвы, тогда не пре-
вышавший 500 м в окружности, занимал высокую стрелку в устье р. Неглинной.
Внешний облик княжеских крепостей и мощь их оборонительных сооружений
свидетельствуют об огромном напряжении строительных усилий, мобилизации боль-
ших масс рабочей силы, транспорта, строителей. Так, по подсчетам П. А. Раппопорта,
на сооружение сравнительно небольшой крепости Юрьев-Польского было затрачено'
более 60 000 человеко-дней. Вместе с тем мы наблюдаем определенную «стандарт-
ность» этих крепостей, свидетельствующую о выработанной системе строительства
и его планомерности. Крепости сооружают, не считаясь с естественными преиму-
ществами и удобством того или иного места в стратегическом отношении, не выби-
рают высоких труднодоступных мест, но ставят крепость там, где этого требуют
Примечания к главе Х111 см. стр. 510—512
101
32. Крепости Юрия Долгорукого.
-Переславль-Залесский; б — Юрьев-Польской; в — Дмитров; г — Кидекша (б—г— по П. А. Раппопорту).
политические и военные планы, смело располагая крепость на равнине и полагаясь
лишь на ее собственную военно-инженерную мощь.
Если представить себе первоначальный внешний облик Переславля или Дмитро-
ва, то можно охарактеризовать его следующими чертами. Город обращался во внешний
мир могучими склонами своих земляных валов, с деревянными стенами на гребне, над
которыми поднимались лишь вышки надвратных башен. Даже самое крупное здание
Переславля — Спасо-Преображенский собор был совершенно скрыт от взоров сто-
роннего наблюдателя (рис. 33). С внешней стороны город представлялся только как
крепость. При низинном расположении валы были легко обозримы, и город являл
собой суровую картину боевой твердыни.
Эти княжеские города-крепости по составу и характеру своего населения резко
отличались, как мы видели, от «многонародного» Ростова-Великого и Суздаля — ста-
рых городов княжества. Княжеские гарнизоны, состоявшие из зависимого от князя
военного люда, ремесленники, привязанные к князю предоставленными им льготами
102
33. Переславль-Залесский. Вал.
и «подаяниями», образовали достаточно сплоченную военную силу этих городов,
которые не были ни политическими, ни церковными центрами земли. Здесь не требо-
валось обширных и пышных храмов, рассчитанных на задачи христианизации и мощ-
ного идеологического воздействия на сознание «невегласей». И понятно, что здесь
создавались храмы иного типа. Это небольшие четырёхстолпные одноглавые церкви
с тремя апсидами с востока и хорами в западной части, удовлетворявшие одновремен-
но задачам церкви двора княжеского наместника или воеводы — двора, с которым
храм был связан в единый комплекс,— и приходской церкви города.
Этот тип храма, широко распространившийся в середине XII в. в строительстве
всех городов древней Руси, характерен для культовой архитектуры данного времени;
поэтому поиски его прототипа и определение, где именно прежде всего
на Руси появился данный тип культового здания, «повлиявший» на зодчество
Юрия, представляются бессмысленной в научном отношении задачей. Под воздей-
ствием одинаковых условий исторического развития и сходства определенных ими
потребностей этот тип храма мог появиться и одновременно, и независимо в разных
городах Руси. Выработка этого типа храма не представляла никаких технических
или архитектурных трудностей; напротив, он являлся лишь упрощением и «сокра-
щенной редакцией» шестистолпного крестовокупольного храма. Весьма возможно,
что еще церковь Спаса, построенная на дворе Мономаха во Владимире, уже давала
это решение и могла послужить непосредственным «образцом» для построек Юрия
Долгорукого.
103
Все эти храмы очень похожи друг на друга не только по своей архитектурной
схеме; близко совпадают — с незначительными отклонениями — и их общие размеры
(в метрах)3:
Храм Наружные размеры Подкупольное пространство
длина без апсид длина общая ширина
Собор Спаса в Переславле .... 15,40 18,80 15,75 5,05 X 5,05
Церковь Бориса и Глеба в Кидекше 15,15 18,90 15,50 4,92 х 4,92
Церковь Георгия во Владимире . . 14,80 17,90 13,80 4,49 X 4,40
При близости типа и размеров трех названных построек можно не сомневаться,
что и не дошедший до нас храм Георгия в Юрьеве-Польском был того же типа и имел
те же размеры. Следовательно, в строительстве и крепостей Юрия и его храмов про-
слеживается определенная «стандартизация», облегчавшая быстроту их сооружения
и обеспечивавшая ту стремительность, с которой провел Юрий свою строительную
программу.
При всех частных отличиях храмы Юрия объединены общностью их стилисти-
ческого выражения. Все они характеризуются ясно подчеркнутой тяжестью и мощью
своих пропорций. Почти квадратному плану отвечает почти кубический четверик его
основного объема; длина последнего больше его высоты; его статичность и весомость
резко усиливают сильно выдвинутые к востоку полуцилиндры алтарных апсид. Пло-
ские, мало выступающие лопатки, отвечающие осям распора и внутренним столбам,
определяют широкие членения фасадов, завершаемые спокойными полукружиями по-
закомарного покрытия. Над ним поднимается венчающий храм тяжелый и массивный
барабан шлемовидной главы, как бы прижимающий здание книзу. Весь ритм здания
крайне замедлен; более того,— можно сказать, что здесь все противоположно какому-
либо движению и все архитектурные средства направлены на выражение незыблемой
неподвижности и физической тяжести масс здания.
Этому впечатлению содействует и характер внешней обработки здания. Точность
белокаменной кладки со слабо заметными швами обусловливает сплошную, как бы
«литую» гладь стены. Слабость выступа лопаток и углубления отлива на уровне хор
придают фасадам лишь очень незначительную пластичность, вызывая скупую, но
острую игру светотени. Узкие, как крепостные бойницы, щелевидные окна, обнару-
живающие толщу стены, и ниши порталов образуют резкие теневые пятна на белой
глади стен. Соответственно этому детальная обработка фасадов очень скупа. Сухова-
тый городчатый пояс в карнизе барабана Переславского собора и аркатура с орнамен-
тальным поясом на его апсидах, аркатура на консолях на фасадах и, вероятно, апси-
дах и городки на барабане в Кидекше не разбивают общего впечатления суровой ску-
пости внешнего облика здания, но по закону контраста лишь подчеркивают его.
Обрамления порталов нарочито просты и строги—это не столько перспективный портал,
сколько арочный проем с прямоугольными, повторяющими сечение блоков белого
104
камня, уступами косяков и невыделенного архивольта, чрезвычайно напоминающий
подобные обрамления окон и уступчатые декоративные ниши в киевской храмовой
архитектуре XI в. В лаконизме и мудрой простоте храмов Юрия есть нечто, роднящее
их с новгородской архитектурой, от которой их отличает большая геометрическая чет-
кость объемов и линий.
Конструктивная ясность и логичность внешнего облика здания содействуют вы-
разительности его архитектурного образа: впечатление уверенной и спокойной подав-
ляющей физической силы проникает весь организм храма. Они и посвящены «святым
воинам» Борису и Глебу, Георгию и верховному божеству — Спасу. В Переславле
и Юрьеве храмы были поставлены близко от крепостного вала; Переславский собор,
возможно, соединялся переходами с крепостной стеной. Оба храма с их суровыми
пропорциями и шлемовидными главами были подобны могучим воинам, стоявшим
на страже города4.
Несколько иначе были поставлены придворные храмы Бориса и Глеба в Кидекше
и Георгия во Владимире. Они открыто и гордо выдвинуты на высокую кромку речного
берега, как бы предваряя развитие приема господства здания в широком ландшафте —
приема, который столь блестяще реализуют владимирские зодчие Андрея Боголюб-
ского и Всеволода III. Этот зарождающийся здесь принцип едва ли случайно перекли-
кается с активным, наступательным духом княжеской политики, перерастающей
в открытую борьбу с силами феодального дробления.
Эти придворные храмы, видимо, отличались от соборов Переславля и Юрьева
и несколько большим применением декоративных деталей, сообщавших им некоторую
нарядность. Как видно из приведенных выше размеров планов, эти придворные хра-
мы были стройнее и изящнее; самой утонченной в этом смысле, вероятно, была цер-
ковь Георгия во Владимире. Церковь в Кидекше значительно стройнее тяжеловесного
Переславского собора, элементы убранства более развиты, порталы стали много-
обломными.
Та же простота и суровая ясность характеризуют интерьер храма, резко и остро
расчлененный хорами, лопатками стен и массивными крестчатыми столбами. Эти эле-
менты, при небольших масштабах здания, приобретали особое значение, сильнее дро-
бя и расчленяя его пространство. Здесь столь же определенно, как глава снаружи, гос-
подствует центральное подкупольное пространство. Отграниченные, вероятно, лишь
невысокой алтарной преградой, глубокие полуцилиндры апсид свободно открывались
внутрь храма. Узкие окна давали скупой свет, погружая помещение храма в полу-
мрак, только в солнечные дни рассеченный плоскими и острыми, как меч, лучами.
Интерьер был первоначально почти лишен убранства. Лишь в отношении Пере-
славского собора отмечено, что Юрий (точнее — Андрей по распоряжению отца)
обеспечил его книгами и реликвиями («исполни ю книгами и мощми святых дивно»)5.
В храмах Юрия еще нет цветистых майоликовых полов, обогащающих освещение
цветными рефлексами; их заменяет настил из мелких белокаменных плит (пол 1148 г.
в Суздальском соборе); полы из поливных плиток в Переславском соборе сделаны
в 1157 г.6 Точно так же храмы оставались нерасписанными: роспись церкви в Кидекше
принадлежит времени Всеволода; роспись Переславского собора сделана мастерами
Андрея, как и роспись церкви Георгия, построенной в 1157 г. Таким образом,
105
первоначально стены храмов были, видимо, обнаженными, и лишь иконы в алтарной
преграде создавали единственное цветное пятно в белом интерьере храма.
Очень мало мы знаем и об утвари построек Юрия. В подпружных арках Переслав-
ского собора сохранились крюки, с которых, вероятно, на цепях спускался большой
хорос. Из утвари этого храма до нас дошел прекрасный серебряный потир с русской
надписью по краю и гравированным в медальонах «деисусом» и изображением патрона
князя Юрия — святого Георгия. Этот потир считают «работой русского мастера,
воспитанного на византийских образцах»7.
Отмеченная строгость внутреннего оформления храмов Юрия, столь гармони-
рующая с их суровым обликом, может быть, была частично результатом напряжен-
ности обстановки 50-х годов XII в.; возможно, что это не позволило полностью за-
вершить украшение храмов, с такой силой воплотивших в своем образе боевое напря-
жение последних лет княжения Долгорукого. Весь характер храмов говорит также
о том, что в это время церковь и искусство еще не включились в разгоравшуюся
борьбу, что пока к мечу воина не присоединился разящий с неменьшей силой «ду-
ховный меч». *
Строительство Юрия Долгорукого кладет начало истории собственно владимиро-
суздальского белокаменного зодчества. Это начало отделено от конца строительства
Мономаха промежутком в несколько десятилетий (1110—1148 гг.). Можно было ду-
мать, что выделка кирпича была забыта и строители вернулись на юг. Однако есть
основания считать, что и в 50-х годах кирпич делали, а следовательно, и что-то стро-
или. Об этом пока свидетельст вуют единичные факты находок кирпича при белокамен-
ных храмах Долгорукого. Кирпич (толщиной 3,5 см) с остатками связующего, встре-
ченный при разведках А. Д. Варганова в Кидекше 8 и относящийся к какой-то по-
стройке юрьева двора, еще близок кирпичу времени Мономаха. Кирпич, найденный
при наших поисках пристроек около Спасо-Преображенского собора в Переславле-
Залесском, также еще очень тонок (3,5 X 13 X ? см). Таким образом, можно предпо-
лагать, что как изготовление кирпича, так и строительство из него продолжалось и во
время Юрия; по-видимому, его применяли для построек гражданского характера.
Однако зодчие Юрия отказываются от материала и техники построек Мономаха.
От кирпичной кладки из тонкой плинфы они переходят к кладке из точно отесанных
квадров плотного известняка — «белого камня». Это не был легко доступный местный
материал, его приходилось возить издалека. Где были каменные ломки в 50-х годах
XII в. — мы не знаем. Географическое приурочение строительного камня опреде-
ляется очень общо. Анализ камня из церкви в Кидекше по остаткам фауны «указывает
на принадлежность вмещающих известняков к мячковскому горизонту среднего кар-
бона. Общий комплекс и сохранность этой фауны близки к такой же фауне из «белого
строительного камня» в известных Мячковских разработках» е. Во всяком случае,
это был не местный материал, и не доступность и не выгодность его были причиной пе-
рехода к этому новому материалу.
Из тесаного камня выкладывалась лишь коробка стены; ее внутренняя полость
заполнялась обломками того же известняка и булыжным камнем и проливалась рас-
твором извести. Его состав тоже новый — к извести примешиваются песок, мелкий
уголь, рубленая солома или лен. Необработанная тыльная сторона камней коробки
106
прочно сцепляется с внутренним бутовым заполнением. Наружные же швы настолько
хорошо пригнаны и тонки, что пропускают лишь ничтожное количество связующего
раствора и уже на небольшом расстоянии почти неразличимы глазом, воспринимаю-
щим лишь гладкую белоснежную плоскость. Эта выработанная техника свидетель-
ствует о большом опыте зодчих в ее применении.
О том же говорят геометрическая четкость и правильность плана и масс здания.
Особенно четок план Переславского собора, анализ которого позволил установить,
что за основу его построения мастера приняли исходную модульную величину, рав-
ную толщине столба и стены собора. Следует отметить технику кладки фундаментов,
трапециевидных в сечении, выступающих за линию стен и образующих своеобразную
более широкую платформу в их основании. Церковь Георгия в этом отношении не-
сколько отличается — ее фундамент имеет вертикальный обрез на всю глубину. Из
документов о перестройке этого памятника мы знаем о применении древними зодчи-
ми деревянных связей, закладывавшихся, видимо, в несколько ярусов, внутри
забутки стены. При возведении стен мастера пользовались рациональной системой
лесов — подмостей на брусковых пальцах, укреплявшихся в квадратных гнездах
кладки и позже тщательно заделывавшихся камнем.
Необычность новой строительной техники белокаменных построек Юрия сви-
детельствует, что они сооружались не местными, но какими-то пришлыми мастерами.
Вопрос об их родине, как говорилось во вводной главе, давно привлек внимание ис-
следователей, не сомневавшихся в том, что творчество этих зодчих отмечено чертами
«романского влияния», сказавшегося и в технике кладки из естественного камня, и
в применениии «романских» деталей (аркатура, перспективный портал)10. Говорилось,
что к Юрию пришла «артель странствующих вольных каменщиков»11. Л. В. Даль
полагал, что это были выходцы из Чехии или Моравии 12. А. С. Уваров говорил о
немецких зодчих, пришедших в Суздаль через Новгород или Псков 13. Н. П. Кондаков
и вслед за ним Д. Н. Бережков выдвинули гипотезу о приходе в Суздаль мастеров из
Галича. Галичское зодчество испытало воздействие архитектуры юго-западной Вен-
грии, Нижней Австрии и Богемии, где, по меткому замечанию И. Шараневича, «ви-
зантийское искусство состязалось с романским»14. Действительно, для архитектуры
Богемии характерна скупость декоративной обработки, сводящаяся к аркатурному
поясу и — редко — к применению резьбы; храмы Богемии невелики по площади
и связаны, как и постройки Юрия, с жилищем феодала 15. В Галиче киевские тради-
ции соединились с белокаменной техникой и заимствованными у западных соседей
романскими деталями и в этом виде попали на северо-восток. «Первое знакомство
Суздаля с особым греческим типом романизованных церквей произошло через
Галич»16. К этой же теории присоединялся М. Грушевский, подкрепляя ее указанием
на политические и брачные связи галичских и суздальско-владимирских князей 17.
Эту теорию разделяли Д. В. Айналов18, Ф. Халле, М. К. Каргер 1е.
Слабой стороной гипотезы Д. Н. Бережкова являлось то обстоятельство, что для
сравнения он привлекал лишь церковь Пантелеймона в Галиче — один из поздних
памятников галичского зодчества (первой четверти XIII в.). Развалины же других
храмов Галича до сих пор не имеют точных дат, но можно предполагать, что строи-
тельство в Галиче развернулось в основном во второй половине XII в. при Ярославе
107
Осмомысле (1152—1187 гг.), с княжением которого связываются расцвет и усиле-
ние Галичского княжества. Таким образом, развитие белокаменного строительства
в Галиче и на северо-востоке шло фактически одновременно. Это, вместе с рядом лето-
писных данных, позволяло говорить о независимом развитии архитектуры в обоих
центрах и получении мастеров с запада. На такой точке зрения стояли И. Пелень-
ский 20 и автор настоящей работы 21.
Новые археологические открытия и исследования памятников зодчества Галича,
Чернигова, Рязани и других городов позволяют подтвердить и уточнить гипотезу
Кондакова — Бережкова.
Южная Русь XI—XII вв. строила свои храмы из кирпича с камнем или из одно-
го кирпича. Уже в ранних памятниках гражданской и церковной архитектуры приме-
нялись отдельные резные из камня детали, как, например, барельефные орнаменталь-
ные плиты парапетов хор или также барельефные плиты с изобразительными ком-
позициями, каковы, например, известные барельефы с конными воинами или со
сценами мифологического содержания 22.
Особое место занимает галичское зодчество. Начало каменного строительства
падает, видимо, еще на время Владимирки галичского. Уже под 1152 г. летопись со-
общает о церкви Спаса, входившей в ансамбль княжеского двора Владимирки и свя-
занной с деревянным дворцом переходами 23. Открытие руин Успенского собора
в старом Галиче — Крылосе проливает новый свет на характер галичского зодчества
XII в.24 Точной даты храма нет; впервые он упоминается лишь в связи со смертью
Ярослава Осмомысла под 1187 г. Однако весьма вероятно, что его сооружение было
обусловлено открытием в 1157 г. галичской епископии 25. Около этого года и был по-
строен собор. По своему типу он тесно связан с предшествующим русским зодчеством.
Это трёхнефный большой собор, окруженный с трех сторон галереями и имевший,
по-видимому, 5 глав26.
Однако и по технике сооружения, и по убранству собор совершенно отличен
от построек Поднепровья. Это полубутовая кладка из тщательно тесанных блоков ме-
стного камня — алебастра, известняка и др.; в убранстве храма ярко выражены ро-
манские детали: аркатурно-колончатый пояс с поребриком и резными консолями, пор-
талы с архивольтами, украшенными валиками в шахматном порядке, аттические
профили баз 27. Как и в северном строительстве Юрия, эти технические и художествен-
ные особенности являются здесь в очень законченном виде — техника тески камня, его
кладка и исполнение резных деталей отмечены высоким мастерством. Это работа опыт-
ных в данной технике мастеров, а не строителей, впервые ее осваивающих. Следова-
тельно, и здесь мы стоим перед вопросом о работе в Галиче пришлых мастеров:
в постройке Успенского собора участвовали зодчие, приглашенные Осмомыслом из со-
седних или дальних стран Запада, рядом с которыми работали свои галичские строи-
тели. Родина пришлых зодчих не поддается точному определению ввиду широкого рас-
пространения названных выше деталей в романском зодчестве 28. Видимо, так же
осуществлялось строительство и при Владимирке до 1152 г.
Сходство построек Юрия Долгорукого с Успенским собором Галича, действи-
тельно, очень велико. Оно прежде всего проявляется в технике строительства. При-
менение естественного камня, его тщательная теска и система кладки с заполнением
108
внутренней полости стены бутом и с введением деревянных связей, равно как и ха-
рактер известкового раствора с примесью мелкого угля и золы, увеличивавшей свя-
зующую силу раствора, вполне аналогичны технике построек Юрия 29. Точно так
же много общего в системе устройства фундаментов. В церкви Спаса в Галиче фунда-
мент образует такую же уширенную по сравнению со стеной платформу, как, напри-
мер, у переславского Спасо-Преображенского собора; планы обоих храмов совершен-
но идентичны, они имеют одинаковые основные размеры и величину подкупольного
квадрата, так что, по-видимому, галичский храм был «образцом» переславского 30.
Не менее характерны и более детальные совпадения: собор Галича и Переславский со-
бор имеют лопатки шириной 1,28 м; выступ лопатки равен выступу цоколя, сделан-
ного здесь и там из двух рядов камня с отливом наверху; точно совпадают и размеры
арочек алтарного карниза 31. Орнамент карниза Переславского собора (см. рис. 22),
представляющий собой огрубелый мотив античного киматия, очень напоминает орна-
мент на римских сосудах terra sigillata; он широко распространен в романской резьбе
по кости и в уборе романских соборов, в частности на Рейне 32. Ближайшим террито-
риально и по сходству мотива является орнамент карниза белокаменного костела пер-
вой половины XII в. в Прандоцине 33. Возможно, что галичские мастера, работавшие
в Переславле-Залесском, были знакомы с архитектурой соседней Польши.
Все эти черты сходства не оставляют сомнения в том, что мастера прибыли на строи-
тельство Юрия из Галича. Их приглашение определялось также тесными полити-
ческими и семейными связями княжеских домов Суздальской и Галицкой Руси. Воз-
можно, что эти связи юго-запада и северо-востока были глубже и органичнее; выше
мы говорили о вероятном притоке в юрьевы города колонистов из Поднестровья.
Точные обмеры Переславского собора позволили судить о высоком техническом
и художественном мастерстве его зодчих. Здание характеризуется исключительной
геометрической четкостью и регулярностью своего плана. К. Н. Афанасьев установил,
что вся композиция храма построена на кратных соотношениях и горизонтальных
и вертикальных пропорций, что модулем геометрического построения является тол-
щина столба и стены. Загадочным пока остается определение Б. А. Рыбаковым метри-
ческой единицы, в которой выстроен собор, как «смоленского» локтя в 63 еле, точно
исчисляющего основные размеры здания:
Длина......................... 25 локтей
Ширина........................ 20 »
Боковой неф ................... 4 локтя
Основа столба.................. 2 »
Столб с лопатками.............. 3 »
Подкупольный квадрат .... 8 локтей
Эта мера прослежена, кроме памятников самого Смоленска, в псковском Мирожском
соборе и позже — в Дмитриевском соборе во Владимире 34. Едва ли наличие «смолен-
ской» меры поведет в дальнейшем к пересмотру вопроса о мастерах, но, несомненно,
оно вскрывает какие-то новые связи школ русского зодчества XII в.
Вернемся к вопросу о романских чертах в постройках Юрия. Здесь они выражены
несравненно беднее, чем в Успенском соборе Галича. В завязавшейся в то время
109
борьбе Византии и Венгрии Юрий, как мы знаем, был на стороне интересов Византии
вместе с галицким князем Владимирком 35. Сын последнего — Ярослав в 1150 г. же-
нился на дочери Юрия —Ольге36. Эти связи и обусловили обращение за мастерами
в Галич, тем более что борьба за Киев, видимо, исключала возможность получения
зодчих оттуда 37. Убежденный грекофил, сам женатый на византийской принцессе,
друг новгородского владыки Нифонта и его единомышленник в вопросах церковной
политики—Юрий менее всего мог одобрить западные новшества галичского зодчества.
Вероятно, это и сыграло немалую роль в ограничении деятельности пришедших
из Галича мастеров и в случайности, в конечном счете, романских элементов в их се-
верных постройках. По существу и так называемая романская аркатура, которая
является здесь единственным мотивом этого рода, не была новостью для древнерус-
ского зодчества; ее мы видим уже в новгородской Софии, в обработке барабанов по-
строек мастера Петра — соборов Юрьева и Антониева монастырей и других памятни-
ках. Порталы в суздальском строительстве галичских зодчих также трудно назвать
романскими: как мы отмечали, их трактовка скорее напоминает строгие двухуступ-
чатые ниши и окна южных, киевских храмов XI в., нежели романский портал. Воз-
можно, что здесь сыграли какую-то роль живые «образцы» ортодоксальной архитек-
туры времени Мономаха в Суздале и Владимире. Зодчие Юрия совершенно не исполь-
зовали также возможностей белого камня для декоративной резьбы или введения про-
филированных деталей. Все это было, видимо, исключено условиями княжеского
заказа. По существу, если представить себе храмы Юрия выстроенными из кирпича,
они будут мало отличаться от современных им построек древней Руси в смысле
отсутствия «романских» черт 38. Единовременность строительства в трех удаленных
друг от друга пунктах — Кидекше, Переславле и Юрьеве позволяет предположитьг
что в 1152 г. в Суздальской земле работала не одна, а три группы мастеров, объеди-
ненных сходством технических и художественных приемов.
Белокаменное строительство времени Юрия Долгорукого является первой стра-
ницей истории собственно владимиро-суздальского зодчества как своеобразной архи-
тектурной школы периода феодальной раздробленности. Уже на этом первом этапе
ее развитие характеризуется тесной связью с исторической жизнью Суздальской
земли и творческим интересом мастеров к архитектурному опыту других передовых
центров Руси.
СТРОИТЕЛЬСТВО
ВРЕМЕНИ
АНДРЕЯ
БОГОЛЮБСКОГО
XIV
ВЛАДИМИРСКОЕ КНЯЖЕСТВО
(1157-1174 ГГ.)
1
Княжение Андрея Боголюбского, с временем которого связаны выдающиеся
достижения Владимирской земли в области культуры и искусства, является
интереснейшей страницей не только в истории Северо-Восточной Руси, но и рус-
ского народа в целом. Это время напряженной политической борьбы, в которую втя-
гиваются прогрессивные слои городского населения. Она волнует не только всю
Русь, но находит отклик и за ее рубежами. Это пора заката общерусского авторитета
Киева и подъема могущества Северо-Восточной Руси и ее столицы — Владимира, что
нашло особенно яркое отражение в развитии архитектуры и литературы. Поэтому
нам следует остановиться несколько подробнее на истории этого периода, тем более что
некоторые ее стороны остаются пока неразработанными либо вовсе неосвещенными.
Особенно существенно развитие церковно-политической идеологии, важной для по-
нимания идейного содержания архитектуры 60-х годов.
В старой историографии эта пора жизни Владимирского княжества вызывала
постоянный интерес, но в ней историков привлекали внешние моменты: перенос сто-
лицы Руси на север — из Киева во Владимир, разгром Киева в 1169 г., изгнание Ан-
дреем своих братьев и разрыв с «передними мужами» отца, наконец, «самовластьство»
Андрея, представлявшееся «началом единодержавия» на Руси. Интересовала исто-
риков и сама личность Андрея, которую оценивали самым противоположным образом:
одни видели в нем мудрого государственного деятеля, другие — «самодура», деятель-
ность которого не оставила никакого следа в истории русского народа. Внутренние
пружины истории Владимирской земли и политики Боголюбского не привлекали
внимания исследователей; впрочем, для освещения этой темы — экономического
развития земли и классовой борьбы — источники давали крайне скудный материал.
Также оставалась в тени культура Северо-Восточной Руси, памятники которой про-
ливают свет и на эти темные стороны истории XII в.
Попытаемся коротко осветить эти вопросы.
«Ряд» Юрия предусматривал сохранение старого положения вещей — стольным
городом оставался Киев; здесь и в городах Поднепровья должны были сесть старшие
Примечания к главе XIV см. стр. 512—515.
8 H. Н. Воронин, т. I
из
сыновья — Андрей, Ростислав, Глеб и Борис; Суздальская же земля предназначалась
младшим — Михалке и Всеволоду, ей отводилось явно второстепенное место резерва
материальных и людских сил в борьбе за сохранение господства Юрьевичей в Киев-
ской Руси. Нарушение «ряда» Юрия Андреем и его уход в 1155 г. во Владимир «без
ноте воли» не были его личным решением: «Его же лестью подъяша Кучковичи»1,
т. е. те представители местной боярской знати, в борьбу с которой вступил Юрий.
Кучковичи, оказавшиеся при дворе Андрея, действовали, несомненно, не по лич-
ной инициативе, но выражали взгляды кругов ростово-суздальской знати, стремив-
шейся изолировать Ростовский край от общерусских интересов, усилить его самостоя-
тельность, а вместе с тем сохранить и свою независимость от княжеской власти
избранием князя «на своей воле». Андрей, большую часть жизни проведший в Суз-
далыцине и не очень любивший покидать ее для походов Юрия на юг, казался под-
ходящим для этой цели. Поэтому и было столь единодушным его избрание, после
смерти Юрия, в 1157 г.— «Ростовцы и Суздальцы, сдумавши вси, пояша Андрея»2.
Однако расчеты боярства не оправдались: как по своему крутому и самостоятель-
ному характеру, так и по политическим взглядам, воспитанным на опыте борьбы
Юрия, Андрей менее всего мог быть послушным «боярским князем». Он использовал
боярские иллюзии для легализации своего вокняжения, но сразу же показал себя
последовательным и решительным продолжателем самовластной политики отца. Сев,
по уходе из Вышгорода, во Владимире, который, видимо, был его «волостью» на севере,
он сразу же по вокняжении начал лихорадочную деятельность по его расширению,
укреплению и обстройке (1158—1165 гг.). В те же годы был построен Боголюбовский
замок с пышным дворцом. «Андрей, как древний богатырь, чует свою силу, получен-
ную от земли, к которой он припал, на которой утвердился навсегда» (С. М. Соловьев).
Формула летописи о посажении Андрея в «Ростове на отни столе и Суждали»3 была
чистой фикцией: стольным городом в действительности становился Владимир — го-
род «мизинных» людей, «пригород» боярского Ростова. Ростов и Киев отходили на
второй план.
Стремясь всемерно упрочить свое положение на владимирском престоле и исклю-
чить возможность соперничества младших братьев, за которыми «ряд» Юрия остав-
лял право на Владимирскую землю, Андрей изгоняет их вместе с матерью-гречанкой:
«Братью свою погна... и мужи отца своего передний. Се же створи, хотя самовластец
быти всей Суждальской земли»4. Изгнанные братья ушли на юг и удалились в Визан-
тию. Этот дерзкий акт самовластия не только нарушал старый порядок, но и наносил
удар по престижу Византии на Руси.
Таковы действия Андрея в первые годы его княжения.
На какие же общественные силы опирался Андрей в своих крутых мероприя-
тиях, чьим интересам отвечала его борьба за усиление княжеской власти, за главен-
ство Владимирской земли на Руси?
Уже старой буржуазной исторической наукой была подмечена роль новой поли-
тической силы, выступавшей в событиях XII в.,— городского торгово-ремесленного
населения. «Необходимо предположить,— писал С. М. Соловьев,— что сила его [Ан-
дрея] утверждалась на повиновении младших новых городов или пригородов.
Андрей, как видно, хорошо понимал, на чем основывается его сила, и не оставил этих
114
новых городов, когда его войска взяли самый старший и самый большой из городов
русских— Киев» 6. Рост населения Владимира, отраженный в грандиозном периметре
его новых, созданных княжескими горододельцами, укреплений, подтверждает
сведения В. Н. Татищева о том, что Андрей, продолжая политику отца, «умножп
всяких в нем [Владимире] жителей, яко купцов хитрых, рукодельников и ремеслен-
ников всяких населил»®. Размах строительства 60-х годов, которое мы рассмотрим
подробно ниже, свидетельствует о развитии разнообразных ремесл, необходимых для
сооружения монументальных зданий. О широких торговых связях Владимира, а сле-
довательно, и умножении торгового люда, говорит хотя бы название южных ворот
города, выходивших к Клязьме, не Клязьменскими, а Волжскими: Клязьма была лишь
путем к Волге. Вне стен города около пристани стояла деревянная церковь Николы —
покровителя торговых путешествий 7. Во Владимир приезжали торговые гости
от камских болгар, «от Латин», из Царьграда, еврейские купцы 8.
Горожане Владимира и других городов — эти предшественники позднейшей
буржуазии,— были естественными сторонниками сильной княжеской власти. Тор-
говые связи, завязавшиеся у купцов Владимирской земли, уже порождали стремле-
ние обезопасить торговлю от разбоя феодалов, освободить ее от поборов на границах
феодальных владений. Ремесленники также были заинтересованы в развитии связей
с другими городами, в широком сбыте своих изделий. Подобно королевской власти
на Западе, сильная великокняжеская власть на Руси была «представительницей по-
рядка в беспорядке, представительницей образующейся нации в противоположность
раздроблению на бунтующие вассальные государства» 9. Поэтому во Владимирском
княжестве и возникает союз княжеской власти с горожанами 10. Во владимирской цер-
ковной литературе, которой мы коснемся подробнее ниже, отчетливо формулируется
и представление об этом союзе — «князь, город и люди» и его способности стать на
путь борьбы с «тьмой раздробления нашего», т. е. с феодальным дроблением сил кня-
жества и Русской земли в целом. Оценивая возможность сильной княжеской власти,
горожане, ненавидевшие бессмысленные усобицы, шли в войска Андрея, в которых,
как позже в войсках Даниила галицкого, играли видную роль «пешцы», «гражане-
пешцы», т. е. пехота. Политическая сила горожан, окрепшая в княжение Боголюб-
ского, с особенной силой проявится после его гибели, в период междукняжия й первые
годы княжения Всеволода III. Эта активность горожан, их участие в политической
жизни княжества, рост их самосознания являются одной из главных причин идейной
насыщенности и быстрого развития архитектуры 60-х годов XII в.
Второй общественной силой, на которую опирался князь Андрей, был быстро
росший слой мелких феодальных землевладельцев — дворян, «милостьников», благо-
получие которых целиком зависело от княжеского пожалования.
К середине XII в. в области сельского хозяйства и землевладения в Северо-Во-
сточной Руси происходят весьма крупные сдвиги, оказывающие решающее влияние
на политическую борьбу и развитие культуры и искусства. Прослеживая распре-
деление курганных могильников — памятников сельского населения Владимирской
земли, Е. И. Горюнова установила очень важный факт его широкого расселения
в окраинных районах княжества. Кроме плодородного ополья и зоны вокруг глав-
ных городских центров, кроме ранее освоенных земель по течению рек, население
115
8*
занимает теперь менее удобные в хозяйственном отношении и удаленные от городов
и водных артерий районы; сельские поселения продвигаются на восток и северо-
восток, осваивая лесистые зоны по Клязьме и в Заволжье. Этот процесс «внутренней
колонизации» можно объяснить лишь двумя причинами — отсутствием уже в то время
свободных земель в центральных и удобных районах, а также стремлением кресть-
янства уйти от развивавшейся в центре феодальной эксплуатации. Таким образом,
абсолютная плотность сельского населения значительно увеличилась; возросла и пло-
щадь обрабатываемых земель, а с ней и количество производимых сельскохозяй-
ственных продуктов, необходимых для растущих городов.
Рядом со старыми владениями местной родовитой знати — старого боярства—
развивается землевладение княжеское, растут села и деревни княжих слуг и воинов.
Естественно, что особенно значительными были владения самого князя Андрея,
проведшего почти всю свою жизнь на севере, в Суздалыцине. Об обширности его
владений и хозяйства позволяют судить его пожалования основанному им владимир-
скому Успенскому собору. Епископский храм получил «много именья», слободы, куп-
ленные князем, и слободы, платившие дань, лучшие из княжеских сел, десятую часть
княжеских стад и доходов от торга п. По весьма правдоподобному предположению
известные из позднейших источников митрополичьи села, располагавшиеся на север
и северо-запад от Владимира, как и митрополичьи владения в районе Юрьева-Поль-
ского, были унаследованы митрополичьим домом от владимирской епископии XII в. 12
В управлении княжими селами была занята многочисленная княжеская администра-
ция, не только выколачивавшая доходы для князя, но п сама обогащавшаяся всеми
правдами и неправдами. Можно думать, что описанные в «Слове Даниила Заточ-
ника» порядки в северной деревне сложились еще при Юрии и Андрее; автор не сове-
тует заводить село по соседству с двором князя или его тиуна: «Тиун бо его аки огнь
трепетицею накладен [покрытый трутом] и рядовичи его аки искры; аще от огня усте-
режешися, но от искр не можеши устеречися и сождения порт» 13. Это делает понят-
ной остроту классовой борьбы, развернушейся после убийства князя Андрея в 1174 г.,
когда поднялись не только городские низы, но и «из сел приходяче грабяху»,
т. е. поднялась задавленная феодальным гнетом деревня; правдоподобно и сообщение
В. Н. Татищева, что «грабили в селах домы княжие и верных
его» 14.
В XII в. быстро развивается и условное феодальное землевладение, т. е. появ-
ляется значительный слой «дворян-помещиков», прочно привязанных к князю и за-
висимых от него. В повести об убийстве князя Андрея мы впервые встречаемся с тер-
мином «дворянин», употребляемым наряду со старым, известным еще со в ремен княги-
ни Ольги термином «милостьник»15. В Боголюбовском замке хранилось «милостьное»
оружие, стояли «милостьные» кони. Опираясь на параллель с «Законником» Стефана
Душана, где «милость» связывается с пожалованием земли, М. Н. Тихомиров выска-
зал меткое предположение, что русские княжие милостьники получали от князя не
только оружие и коней, но и земельные пожалования за их службу 1в. «Дворяне» —
это другое название той же «служилой» прослойки феодального класса. Даниил
Заточник говорит, что «всякому дворянину [подобает] имети честь и милость
у князя» 17.
116
Позднейшая легенда рассказывает, как князь Андрей проехал по Клязьме до
устья р. Тезы, ставя в прибрежных погостах храмы, и как он «пожаловал» своего
княжеского зверолова земельными угодьями18. В этой легенде упоминается и село
Спас Купалищи, известное по рассказу Тверского летописного сборника как вла-
дение Андрея; это село находится неподалеку от Боголюбова, красиво расположено
на высоком берегу Клязьмы 19. Ниже по ее течению мы встретим ряд селений, восхо-
дящих,— судя по их названиям, напоминающим имена членов княжеского дома и тер-
* мины феодального быта,—к XII в.; таковы, например, Глебово, Глебова, Борисовка,
Михайловское, Михалково, Андрейцево, Андреевская, Княгинина, Якимовский по-
гост, Гридино, Скоморохово и др. Здесь же расположены Клязьменский городок —
древний Стародуб, возникший в XII в., и село Любец, также связанное с преданием
об Андрее Боголюбском 20.
Возможно, что и в этом районе, смежном с Боголюбовским замком, распола-
гались княжеские земельные владения, охотничьи и иные угодья, что и здесь по-
лучали свои пожалования — «милость» княжие дворяне — «милостьники».
Так рядом с боярством поднималась новая феодальная знать, рядом с боярскими
землями появлялись владения дворян-милостьников. Они были естественной опорой
княжеской власти в борьбе с местной старобоярской аристократией. Упомянутый
рассказ Тверского летописного сборника, где названо княжье село Спас Купалищи,
передает, что Андрей много времени проводил в Боголюбове, «оставя град [Влади-
мир]», чем вызывал осуждение «многих»; на Купалищах он охотился — «ловы тво-
ряше» «с малом отрок», запретив боярам участвовать в княжеской потехе, «и о сем
боярам его многа скорбь бысть» 21. О дворянах мы найдем упоминание уже в 40-х
годах.
В рассказе о битве под Луцком 1149 г. встречается указание, что во время
«злого пополоха» «един Андрей Юрьевич укрепися со своим двором» —
дворяне уже тогда составляли ближайшее княжеское окружение и играли видную
роль в составе войска 22. Не случайно, что именно Владимирская земля выдвигает
такого подлинно дворянского писателя и публициста, как автор, скрытый под
именем Даниила Заточника, который задолго до Ивана Пересветова будет вос-
хвалять сильную власть и поднимет голос в защиту мелкого феодального люда против
боярской знати.
Однако рост дворянства, упрочивавший позиции княжеской власти в борьбе
с боярством и усиливавший княжеское войско, чрезвычайно обострял положение
крестьянства, все больше попадавшего в цепкие руки новых и алчных владельцев.
Они были едва ли не хуже боярства. Поэтому крестьянство вряд ли могло проник-
нуться интересом и сочувствием к княжеской политике, хотя она объективно в ко-
нечном счете соответствовала интересам крестьянства, неся прекращение внутрен-
них усобиц и усиливая страну в борьбе с иноземными врагами. Инертность крестьян-
ства в значительной мере определила напряженность положения княжеской власти
и успех боярского заговора 1174 г., приведшего к гибели Андрея.
Таковы были корни «самовластьства» Андрея.
117
2
Если союз с горожанами и преданность дворянства обеспечивали позиции кня-
жеской власти внутри княжества, то для борьбы за гегемонию в системе феодальной
Руси этого было мало. Нужно было обосновать права на эту гегемонию, которая резко
нарушала существующие отношения и порядки. В предстоящей борьбе с сопротив-
лением феодалов других княжеств надо было опереться на авторитет, бесспорный
для всей Руси. Такой силой, которая признавалась всей Русью, вне зависимости
от ее феодальной расчлененности, была духовная власть—церковь, являвшаяся «наи-
более общей санкцией существующего феодального строя» 23.
Русская церковь в XII в. продолжала оставаться в зависимости от константи-
нопольского патриарха — киевский митрополит был ставленником империи и ее
агентом на Руси. Попытки поставить во главе русской церкви русского митрополита
ни при Ярославе, ни при Изяславе Мстиславиче не имели прочного успеха,— на
митрополичьем престоле неизменно появлялся вновь византиец. Император Мануил
вынашивал план присоединения Руси к Византийской империи24, поэтому усиление
Руси и консолидация ее сил совершенно не входили в интересы Византии. «Импе-
рия только в дроблении сил нового сильнейшего Ростово-Суздальского княжества
в это время и в ближайшие годы видела свою основную задачу» 26. Обстановка скла-
дывалась, следовательно, так, что нужно было вступать в борьбу с киево-византий-
ской духовной гегемонией, усиливать свою владимирскую церковь и организовать
свои «святыни».
Уже первый самостоятельный шаг Андрея — уход из Вышгорода был обстав-
лен «вмешательством» божественной воли. В Вышгородском храме икона богоматери
якобы «сошла с места» и вместе с князем и вышгородским духовенством отправилась
в далекий путь на север. В пути были организованы ее «чудеса». Главнейшим была
остановка коней, везших икону, на месте будущего Боголюбовского замка. Он за-
мыкал выход из Нерли и становился на горло суздальской знати и торговцев, но на
это была «воля богоматери». Икона также «не пожелала» двигаться в Ростов и была
оставлена во Владимире, стала «Владимирской» 2в.
Связь культа богородицы и, в особенности, разработанного владимирскими цер-
ковниками культа ее Владимирской иконы с «державством» Андрея, с усилением его
власти хорошо понимали московские книжники XVI в. В Степенной книге по этому
поводу сказано: «И уже тогда Киевстии велицыи князи подручны бяху Владимер-
скпм самодержцем. Во граде бо Владимери тогда начальство утвер-
жашеся пришествием чюдотворного образа Богома-
тери. С ним же прииде из Вышеграда великий князь Андрей Гюргиевичь и дер-
жавствова» 27. Все созданные в 1158—1165 гг. храмы посвящаются богородичным
праздникам, подчеркивая особое «покровительство» богородицы Владимирской земле,
ее столице и ее князю.
Для оценки идейно-политического значения владимирского монументального
строительства 1158—1165 гг. существенно появление своеобразной исторической ле-
генды, устанавливавшей «древность» основания Владимира не Мономахом, а Влади-
миром «святым», и связывавшей его возникновение с именем «крестителя» Руси.
По словам летописи, когда постройка Успенского собора близилась к концу, князь
118
Андрей созвал торжественное совещание «и глагола князем и боаром своим сице:
«Град сей Владимирь во имя свое созда святый и блаженный великий князь Влади-
мер, просветивый всю Русскую землю святым крещением, ныне же аз грешный
и недостойный божиею благодатью и помощию пречистыа Богородици разыпирих
ивознесох его наипаче, и церковь в нем создах во имя пречистыя Богородица святаго
и славнаго ея Успения, и украсих и удоволих имением и богатьством, и властьми
и селы, и в торгех десятыя недели, и в житех, и в стадех и во всемь десятое дах Гос-
поду Богу и пречистей Богородице: хощу босей град обновити митро-
польею, да будеть сей град великое княжение и глава
все м». И сице возлюбиша и боаре его все тако быти» 28.
Таким образом, расширение, укрепление и пышная обстройка Владимира как бы
воплощали мысль об его церковно-политическом равноправии с «матерью градов рус-
ских» — Киевом. Так Владимирское княжество ходом исторических событий ста-
новилось на путь конфликта с митрополитом. Епископ Нестор, проявивший равно-
душие в деле Клима Смолятича и не приехавший на собор 1147 г., был в 1156 г.
лишен митрополитом кафедры (по словам Никоновской летописи, он «от своих домаш-
них оклеветан бысть») 29, а в 1158 г. в Ростов прибыл новый епископ — грек Леон.
Своими энергичными действиями по приведению в порядок запущенных Нестором
дел епископии и увеличением поборов Леон вызвал недовольство и был в 1159 г.
изгнан ростовцами и суздальцами30. В 1160 г. ростовский епископский собор стал
жертвой пожара, и князь Андрей не очень охотно восстановил постройку 31 (см.
гл. XVII). У князя был уже свой кандидат на владимирскую кафедру — некий Фе-
дор, видимо, «нареченный» епископом и именовавшийся «владыкой»32. Поэтому
вернувшийся в 1163 г. Леон оказался в очень сложной обстановке. Спор между ним
и владыкой Федором относительно практики постов, в котором Федор «упрел» Леона,
явился поводом к новому его изгнанию. Андрей обратился к патриарху Луке Хризо-
вергу с обвинением Леона в ереси, с ходатайством об организации владимирской
митрополии и посвящении на нее Федора. Однако патриарший собор (1164 г.), по-
хвалив церковное строительство Андрея, отказался удовлетворить его просьбу и оправ-
дал Леона. Можно предполагать, что он вернулся в Ростов, а фактически епископом
оставался Федор, находившийся во Владимире.
Поддерживая во всех начинаниях князя Андрея и борясь с его противниками,
а также, видимо, собирая средства на подкуп митрополита, у которого он надеялся
получить поставление в епископы, «лживый [т. е. ложный] владыка» Федор шел на
жестокие преследования людей, вымогательства и казни: «Много бо пострадаша че-
ловеци от него в держаньи его... безмилостив сый мучитель» 33. Федор чинил распра-
ву со своими и княжескими врагами, не взирая ни на сан, ни на общественное поло-
жение: среди них были не только простые люди, но и лица духовного звания — мо-
нахи, игумены и попы, и представители крупных феодальных фамилий, лишенные
в этой борьбе своих сел, оружия и коней. Очевидно, доносы этих враждебных людей
и ускорили гибель Федора.
Действия владимирского «лживого владыки» волновали Русь далеко за преде-
лами Владимирской земли. В полемическую переписку с князем Андреем вступил
ио этому поводу знаменитый проповедник — туровский епископ Кирилл: «Федорца,
Ш
за укоризну тако нарицаема, сего блаженный Кирил от божественных писаний ересь
обличи и прокля его. И Андрею Боголюбивому князю многа послания написа
от евангельских и пророческих указаний»34. Одним из них была похожая на язвитель-
ный памфлет притча «о слепце и хромце», в которой Андрей сравнивался со слепцом,
везущим на своих плечах хромца — Федора 35. Кирилл недвумысленно обвинял Фе-
дора за то, что он «через закон [т. е. помимо закона]... священническаа ищеть взяти
сана», что, будучи недостойным даже иерейства, он, «имени деля высока и славна
житиа, на епископьский взыти дерзну сан». И далее, путем ряда логических ходов,
Кирилл приходит к обвинению Федора в ереси. Видимо, Андрей отвечал Туровскому
витии, защищая правоту своих действий.
По новой жалобе Леона, патриарх потребовал от Андрея разрыва с Федором и
выдачи его на суд киевского митрополита, угрожая князю отлучением. Андрей вы-
нужден был уступить и выдать своего верного соратника (около 1168 г.). Митрополи-
чий суд проявил крайнюю жестокость, осудив Федора, как еретика, на мучительную
казнь. Эта «митрополичья неправда» была одним из поводов разгрома Киева вой-
сками Боголюбского и ограбления его церквей (1169 г.). После гибели Федора на
епископскую кафедру вернулся Леон, занимавший ее, видимо, до 1183 г.зв; однако
поучительный опыт борьбы с Андреем заставил его не вмешиваться более в политиче-
скую жизнь княжества.
Такова в кратких чертах история десятилетней борьбы за самостоятельность
владимирской церкви. Борьба окончилась неудачей, но за это время князь вместе
с владимирским епископом и церковниками успели много сделать для возвеличения
церковного значения Владимирской земли и умножения ее «святынь». Эта сторона
истории Владимирской земли, имеющая ближайшее отношение к оценке владимир-
ского зодчества и искусства вообще, заслуживает особого внимания.
о 3
Прежде всего был развит и усовершенствован культ богоматери как преимуще-
ственной «покровительницы» Владимирского княжества, его князя и его людей. Это
имело большое морально-политическое значение. «Чувства массы вскормлены были
исключительно религиозной пищей; потому, чтобы вызвать бурное движение, ее
собственные интересы должны были представляться ей в религиозной одежде» 37.
В сознании простых людей новый город Владимир и сами они — городские «мизинь-
ные» люди, новая сила в жизни земли,— становились под «защиту» той же небесной
силы, что и Киев, и самый Царьград.
В борьбе с нападениями различных народов на Византию там развилось особое
почитание икон богородицы, которые брали в походы, которым приписывали победы
над противниками. Особо было прокламировано «чудо» царьградской реликвии—
«ризы богоматери», якобы избавившей в 860 г. столицу православия от русских дру-
жин. По этому поводу патриарх Фотий сочинил обширный хвалебный акафист бого-
матери, послуживший позже источником и образцом для многих церковных сочи-
нений на эту тему. Особое «заступничество» богородицы за Царьград подчеркива-
ла
лось и в популярном на Руси житии Андрея Юродивого (славянина родом) 38. Кулы
богоматери перешел на Русь и стал городским культом. Начиная с Десятинной церк-
ви, почти в каждом городе были храмы, посвященные Успению богородицы.
Для развития русского национального самосознания имела большое значение
созданная в Киево-Печерском монастыре легенда о «присылке» богородицей ма-
стеров-зодчих для постройки «великой церкви» монастыря, в которую сама богома-
терь «обещала» переселиться из царьградского Влахернского храма 39. Смысл леген-
ды был в том, что раньше покровительствовавшая Царьграду богородица «переходила»
в Киев, становясь заступницей его и Руси. Теперь же богородица в лице своей иконы
«покинула» Вышгород и стала «Владимирской», а храм на главных воротах столицы —
Золотых был посвящен Положению риз богородицы, т. е. влахернской реликвии.
Первой задачей деятельности владимирских церковников была всемерная про-
паганда «чудес» Владимирской иконы. Они и организовались группой владимирских
соборян — вышгородских попов Микулы и Нестора и соборного попа Лазаря. «Чу-
деса» устраивались еще в Вышгороде, где икона прославилась как «чудотворная»
и потому привлекла внимание князя Андрея.
Тогда же и по пути на север в 1155 г., видимо, были начаты записи «чудес», со-
ставившие особое «Сказание о чудесах Владимирской иконы богоматери»; последней
записью в их основном цикле была история с падением створ Золотых ворот (1164 г.)
и «чудесном избавлении» придавленных ими горожан. Эти даты определяют хроноло-
гические рамки составления «Сказания» первой половиной 60-х годов XII в. Издав-
ший «Сказание» по списку XVII в. В. О. Ключевский не сомневался, что это «памят-
ник северо-русской литературы XII в.»; по его мнению, писец, переписывая древний
оригинал, пощадил и оставил неизмененными его языковые и смысловые особенности.
«Эти особенности, простота изложения и, наконец, отношение автора к действую-
щим лицам рассказа, о которых он выражается так, как будто они известны всем,
для кого он составлял свою повесть,— все это дает основание догадываться, что рас-
сказчик был очень близок к рассказываемым событиям» 40. Здесь можно добавить
новый аргумент в пользу раннего составления «Сказания». В одном из его рассказов
(об исцелении некоего владимирца от «огненной болезни») говорится о притворе Ус-
пенского собора. Этот притвор существовал до 1185 г., когда после пожара собор
был опоясан галереями и притворы были сломаны (см. гл. XVI). Следовательно,
«Сказание» составлено до 1185 г.
Можно думать, что авторами «Сказания» были те же соборяне, которые фигури-
руют на его страницах: икона «спасает» попадью Микулы от взбесившегося коня,
поп Лазарь присутствует при «исцелении» тверской боярыни, поп Нестор, после удач-
но обставленного «чуда» с исцелением паралитика, устраивает пышный пир с уча-
стием городской знати. Ниже мы увидим, с какой пышностью организовывались со-
борные празднества с массовым поклонением Владимирской иконе.
Создание литературных произведений, оформляющих культ богородицы, во Вла-
димире было обеспечено большими книжными богатствами, сосредоточивавшимися
при Успенском соборе,— в пожар 1185 г., наряду с сокровищами его ризницы, спа-
сали и книги. Владимирские церковники отправлялись в своих произведениях
от киевской литературной традиции: они знали сказание о Борисе и Глебе, «Слово
121
о законе и благодати»митрополита Иллариона, гимнографические произведения вчесть
Владимира и Ольги 41. Можно думать, что к руководству этой литературно-церков-
ной работой был причастен и сам князь Андрей, на что намекают некоторые «личные
отступления» в тексте владимирских произведений 42. При всех их точках соприкос-
новения с киевской литературной традицией эти произведения были чрезвычайно
оригинальны и свежи по форме и содержанию.
Рассчитанные на усвоение простыми людьми рассказы «Сказания» о чудесах были
написаны простым, почти разговорным языком, пересыпаны живыми терминами быта;
порой в них звучит юмор или пословичный оборот речи. Сами «чудеса» незамысло-
ваты и их объектом являются живые, реальные люди — микулина попадья, внучка
боярина Славяты, сухорукий владимирец, жена князя Андрея. Рассказы умело впле-
тены в ткань бытовой житейской обстановки, связаны со знакомыми местами и из-
вестными людьми, что создает повышенное чувство «реальности» этих «чудес». Все
это усиливало действенность культа Владимирской иконы, заставляло проникаться
слепой верой в ее всемогущество.
Однако этого было мало. Специально идее покровительства богоматери был по-
священ новый праздник — Покрова богородицы, установленный во Владимире без
санкции митрополита по инициативе князя и епископа Федора 43. Княжеские живо-
писцы создали новую—монументальную икону богородицы, где она была изображена
молящейся Христу о заступничестве и милости. Вокруг нее также была создана ат-
мосфера «чуда»: рассказывали, что такой богородица «явилась» князю, когда он
ночью молился в походном шатре над Нерлью на месте будущего Боголюбовского
замка. Этот образ и был, по-видимому, начальным иконографическим вариантом
изображения нового праздника — Покрова. Дошедшие до нас в списках разного
времени «Проложное сказание», «Служба» и «Слово на праздник Покрова» 44 раскры-
вают примечательные стороны владимирского культа богоматери.
Во всех этих произведениях выступает образ города Владимира, его гор и хол-
мов, украшенных храмами 46. К богородице обращаются с просьбой о защите не
вообще, а вполне определенно: «Защити князя и люди от всякого зла», «спаси
град и люди умножи, идаждь князю здравие телеси, на п о-
г а н ы я победу»; тема борьбы с врагами и снова мольба о даровании победы
князю, об укреплении его сил являются лейтмотивом этих сочинений4в. Союз
«князь, город и люди» выступает здесь с полной ясностью. В «Слове», составленном,
очевидно, в том же XII в., но дошедшем в переработке позднейшей поры, очень от-
четливо выражена и политическая линия этого союза, находящегося под защитой
богородицы: «покров» защищает «от стрел летящих во тьме разделениа
нашего», т. е. от гибельных последствий феодального распада Руси47.
При всей местной заостренности культа богоматери во владимирских церков-
ных произведениях звучит с неменьшей силой и общерусская тенденция. В «Службе»
автор призывает «все конци земли» почтить новый праздник, который «князь и люди»
прославили не только в своем княжестве, но и «в рустей земли» 48. Также и в «Ска-
зании» покровительство Владимирской иконы распространяется на широкую тер-
риторию Руси — Тверь, Муром, Переяславль-Южный 49. Так в практической
борьбе с «тьмой разделениа нашего» кристаллизовалась и крепла идея националь-
122
ного единства Русской земли. В этом смысле охарактеризованные памятники влади-
мирской церковно-политической литературы стоят посередине между литературой
времени Мономаха — его «Поучением» и «Повестью временных лет» — и великим
«Словом о полку Игореве».
В то же время культ владимирской покровительницы — богородицы, с его на-
рочито подчеркнутым «демократизмом», равенством перед лицом божества князя и
«людей», т. е. простых горожан, был направлен на упрочение идеи гражданского
мира, выдвинутой русской литературой еще в конце XI в. и развитой Мономахом 60.
Возможно, что с этим была связана особая популярность во владимирской живописи
XII в. темы «моления», «заступничества» (деисус) 61.
Культ богородицы и, в особенности, Владимирской иконы был в руках Андрея
огромной идейной силой; это было «оружие обоюду на врагы остро и огнь попаляя
противных наших, хотящих с нами брани» 62. Если справедливо присвоение Бого-
любскому учреждения праздника Спаса 1 августа 63, то и этот праздник был посвя-
щен по существу также богородице.
Легенда об основании Владимира Владимиром Святославичем и крещении им
Ростовской земли утверждала «древность» христианства на северо-востоке и являлась
немаловажным аргументом для доказательства права владимирской церкви на само-
стоятельность. Развитие культа Владимирской иконы было вторым мероприятием
церковников и княжеской власти в этом направлении. Наконец, нужно было оза-
ботиться и созданием культа местных «подвижников» церкви. Для этой роли един-
ственной выигрышной фигурой был ростовский епископ Леонтий, принявший «му-
ченическую» смерть от руки ростовских язычников. Поэтому, когда при восстанов-
лении погоревшего Ростовского собора в 1161 г. обнаружились старые гробницы, их
признали погребениями Леонтия и его преемника Исаии. Так были «открыты» столь
необходимые для планов Андрея «мощи» местного «святого» — борца с язычеством.
Событие это было обставлено с большой помпой. По словам жития Леонтия, сам
Андрей прибыл в Ростов со своими боярами54.
Конечно, канонизовать Леонтия в условиях конфликта с митрополитом было
невозможно, но уже между 1164 и 1174 гг. было составлено «сказание» о Леонтии,
в котором утверждалось, что он был не первым епископом северо-востока; первыми
епископами были якобы поставленные непосредственно самим патриархом при
Владимире Святославиче епископы Федор и Илларион, которые, однако, бежали перед
сопротивлением язычников 66. «Политическая тенденция автора сказывается в жела-
нии поддержать попытку Андрея Боголюбского получить для Владимира самостоя-
тельную, независимую от Киева епископскую кафедру» бв. Хотя Леонтий был кано-
низован только при Всеволоде (1190 г.), Андрей сразу же по «открытии мощей» поза-
ботился об его церковном прославлении, построив в Боголюбове небольшую церковь
<то имени 57. Культ Леонтия имел и особый смысл для борьбы Андрея с боярской
знатью: Леонтия убили ростовцы, Андрей же положил начало его прославлению —
па его сторону в борьбе с Ростовом становились усопшие ростовские епископы.
Таким образом, в итоге развернувшейся в первой половине 60-х годов на-
пряженной церковно-литературной работы церковный авторитет Владимирской
земли был высоко поднят: «древность» христианства здесь оправдывалась легендой
123
о «первых» епископах, был свой, местный «мученик»—епископ Леонтий, стольный Вла-
димир обладал «чудотворной» иконой богоматери, ставшей главной «святыней» Ус-
пенского собора; он сделался теперь и центральной усыпальницей княжеского дома
и владимирских иерархов — здесь были погребены сын Андрея Изяслав (1165 г.)г
брат Ярослав Георгиевич (1166 г.), а позже — Мстислав Андреевич (1173 г.) и сам
Андрей Боголюбский (1174 г.).
Церковный отпечаток получило и владимирское летописание 68; оно с 1158 г.
велось при Успенском соборе. Центром внимания летописи были жизнь епископского
собора и «чудеса» Владимирской иконы. Самый ход исторических событий рисовался
как отражение ее «чудотворной» силы. Только к концу княжения Андрея (после
1169 г.) началась работа по составлению владимирского летописного свода, в котором
ярко отразилась и политическая жизнь княжества. Основной идеей свода является
мысль о приоритете стольного Владимира над Ростовом и Киевом, об особом «покро-
вительстве» неба новой столице. Последнее позволяло выявить второй лейтмотив
летописи — о «божественной природе» единоличной власти Андрея, о том, что все
его дела суть «проявления божественного промысла», а всякое противодействие им
есть «неповиновение богу». «Летописатель владимиро-суздальский всецело принадле-
жит миру и злобе дня, а учение церкви в руках его есть орудие против врагов род-
ного города и «господина-князя» и на защиту их правоты во что бы то ни стало» 60.
Свод не был закончен при жизни Андрея — он был завершен в 1177 г.; в нега
была включена в сокращенном виде и созданная в эти годы попом Микулой «По-
весть о смерти Андрея» и, что особенно важно, с новой силой была подчеркнута по-
литическая роль горожан — «мизиньных» людей — во время междукняжия. Есть
основание думать, что этот рассказ был составлен как особое «сказание» и затем во-
шел в летопись. В отличие от церковных и династических известий, в нем «являются
деятелями целые массы» в0; его автором был патриот Владимира.
Таковы основные церковно-политические и литературные произведения третьей
четверти XII в., раскрывающие главные линии идеологии этой поры и позволяющие
яснее проследить их отражение в архитектуре 60-х годов.
4
Теперь мы должны бросить взгляд на «внешнюю политику» Владимирского
княжества, основные этапы которой хорошо освещены источниками и в трудах исто-
риков.
Очерченная выше работа по упрочению авторитета княжеской власти внутри
княжества, по развитию богородичного культа и подъему церковного значения Вла-
димирской земли была в основном закончена к исходу 60-х годов. Ее завершение
едва ли случайно совпадает с началом активных военных и дипломатических меро-
приятий Владимирского княжества в «Русской земле». Правда, его сила пользуется
признанием уже с начала 60-х годов. В 1159 г. владимирские полки по просьбе Изясла-
ва Давидовича освобождают его племянника Святослава Владимировича вщижского,
осажденного в своем городе ратью «русских князей». В 1164 г. владимирская рать
124
совершает победоносный поход на болгар, в который возили Владимирскую икону,
и ее «чуду» приписали успех войны. В 1160 г. Андрей вмешивается в новгородские
дела, стремясь вырвать Новгород из сферы влияния смоленских и других князей.
Затянувшаяся борьба за руководство Новгородом кончилась в 1168 г. не в пользу
Андрея посажением в Новгороде Романа Мстиславича киевского. Это послужило
толчком для нанесения решительного удара по Киеву.
Владимирская армия, к которой примкнули силы 11 князей, в 1169 г. захваты-
вает Киев. С «матерью градов русских» поступают, как с вражеским городом, под-
вергая Киев беспощадному двухдневному грабежу, причем не были пощажены
и церкви. Этот удар по церковному престижу Киева был ответом на жестокую «митро-
поличью неправду» — казнь епископа Федора. Разгром киевских «святынь» раскры-
вает примечательную сторону религиозных взглядов Андрея Боголюбского, который,
будучи, несомненно, верующим человеком, видел в этих «святынях» прежде всего
оплот политического влияния противника. Поэтому на разгром храмов и монастырей
не постеснялись пустить союзных «поганых половцев».
Киев, к золотому столу которого всю жизнь стремился Юрий Долгорукий, ле-
жал поруганный и испепеленный у ног его сына. Но Андрей даже не приехал
взглянуть на поверженный великий город, не сел здесь сам и не посадил победи-
теля — Мстислава, но отдал киевский стол брату — Глебу Юрьевичу. Это означало,
что Киев сошел на положение рядового города, что ему не подняться вновь, что его
руководящее место занимал северный Владимир. «Киевщина оказалась не в состоя-
нии сыграть роль территориальной базы и материальной основы для объединения
русских земель в одной и более прочной государственной организации. Ей не было
суждено сыграть роль Московского княжества Даниловичей или Иль-де-Франса
Капетингов» 81. Уточняя это сравнение, нужно сказать, что между Киевом и Москвой
стоит Владимир, что Владимирская земля прежде всего и стала «русским Иль-де-
Франсом», в ее лоне и созрела Москва, основанная Юрием Долгоруким и Андреем
Боголюбским и развившая позже владимирские культурно-политические традиции.
В том же году был задуман решительный удар по Новгороду. Снова огромная
рать под руководством Мстислава Андреевича двинулась в поход. Однако упорное
сопротивление осажденных новгородцев и начавшиеся в войсках падеж коней
и эпидемия привели к непредвиденному провалу крупнейшей военной операции.Вла-
димирские полки обратились в бегство. Только страшный для Новгорода перехват
владимирскими заставами хлебного подвоза заставил новгородцев просить
у Андрея мира. Тем не менее это был серьезный урон для престижа Владимира.
Также неудачным был поход 1171 г. на болгар, где воинская слава изменила
победителю Киева — Мстиславу, и он должен был бежать. Тем не менее Андрей дер-
жал в зависимости от своих намерений Киев и Новгород, некоторое время распоря-
жаясь их столами. Но это продолжалось недолго. Произошел разрыв с Ростислави-
чами, которых Андрей заподозрил в умерщвлении брата — Глеба Юрьевича, за-
нявшего киевский стол. Ростиславичи отказались выдать подозреваемых в этом
своих людей. Тогда последовало суровое приказание Ростиславичам покинуть Киев,
Вышгород и Белгород и вернуться в свою Смоленскую волость. Посаженный в Киеве
младший брат Андрея Всеволод был захвачен Ростиславичами, посадившими в Киеве
/25
Рюрика. Тогда и произошел знаменитый «обмен нотами» — Андрей приказал Рюри-
ку уйти в Смоленск, Давиду — в Берладь, а Мстиславу вообще покинуть Русскую
землю. Ростиславичи, в ответ на владимирский ультиматум, остригли андреева
посла Михна, передав отказ подчиниться. Здесь было впервые ясно понято стремле-
ние Андрея поставить всех князей Руси на положение «подручников» — вассалов по
отношению к владимирскому верховному сюзерену.
Осенью 1173 г. на юг двинулась невиданная по численности рать; ее северные
соединения насчитывали 50 000 воинов, к ним должны были присоединиться силы
других князей; мобилизация охватила почти всю Русь. В походе приняли участие
более 20 князей, вплоть до туровских и гродненских. Ростиславичи сдали без боя
Киев и ушли в Белгород и Вышгород, рассчитывая расчленить войска коалиции.
Однако осада Вышгорода главным силами, продолжавшаяся девять недель, кончи-
лась неудачей: распри среди князей относительно того, кто сядет в Киеве, вызвали
анархию в войсках и их отступление.
На киевском столе стремительно меняется ряд князей, изгоняющих друг друга.
Ростиславичи снова просят Андрея о вмешательстве и посажении в Киеве Романа.
Но ответа им не пришлось дождаться: 29 июня 11^4 г. Андрей пал жертвой боярского
заговора...
Сделанный краткий обзор важнейших линий внешней политики Владимир-
ского княжества свидетельствует о ее широте и целеустремленности. Задача взять
в свои руки судьбы Киева, Новгорода и всей Руси осуществляется планомерно и
с невиданной энергией. Сначала упрочиваются позиции княжеской власти внутри
Владимирской земли и создается ее церковный авторитет. Затем следует ряд крупных
военных операций. Самый их масштаб — подчинение власти Андрея 11—20 князей
и уверенность в том, что они приведут, по его слову, свои полки, говорит о внуши-
тельности сил Северо-Восточной Руси, о четко действовавшей посольской службе,
позволявшей слать распоряжения с берегов Клязьмы на Неман и Припять. Андрей
Боголюбский, действительно, был подлинным «самовластцем», подобным королям
Запада. Слава о нем проникала в далекие страны, принимая гиперболические мас-
штабы. Когда в мужья грузинской царицы Тамары рекомендовали сына князя Ан-
дрея — Георгия, то крупный феодал Арцруни охарактеризовал Андрея как «госу-
даря Андрея великого, князя русского, которому подневольны 300 русских князей»,
а армянский историк конца XIII в. Степанос Орбелян называл Андрея «русским ца-
рем» 62.
Но в этом военном могуществе Боголюбского было и его слабое место. Интересы
«подручников» Андрея были своекорыстны и далеки от объединительных задач вла-
димирской политики; они шли в походы лишь под угрозой его кары и пользовались
любым поводом для измены. Сила владимирских полков не могла удержать в подчи-
нении эти центробежные тенденции. Отсюда — провалы крупных походов на Нов-
город и Вышгород. «Посреди соперничества и домогательств семидесяти князей,—
пишет К. Маркс,— авторитет великого князя оказался бессильным. Попытка Андрея
Суздальского объединить несколько крупных областей путем перенесения столицы
во Владимир единственным результатом имела лишь распространение уделов, про-
исходившее на юге и в центре»83. В самой Владимирской земле передовые центро
126
стремительные силы были еще слишком слабы, чтобы долго противостоять силам
феодального распада, воплощенным в местной боярской знати. Это определило воз-
можность боярского заговора и его успех — гибель Андрея.
Однако Боголюбским было сделано дело огромной важности. Он показал, что
мыслима и осуществима сильная великокняжеская власть, подчиняющая единой
цели силы других князей. Он впервые включил в борьбу за эту власть прогрессивные
силы города и оперся на них и новую феодальную знать — дворянство, а также объе-
динил в этой борьбе все средства — меч войны и духовный меч церкви, труд ремес-
ленников и зодчих, художников и писателей. Он развеял старую славу Киева как
политического центра страны и обосновал политический приоритет Владимира и
Северо-Восточной Руси, которой суждено было стать центром национального объеди-
нения Русской земли.
Политическая деятельность Андрея Боголюбского находит живые параллели
в Западной Европе XI—XII вв. Такова опиравшаяся на союз с горожанами борьба
фландрских графов против феодальной аристократии, придававшая их власти еди-
нодержавный характер и сплачивавшая их землю в4. Объединительная борьба не-
сравненно большего масштаба шла в Германии, где Фридрих Барбаросса стремился
возродить империю Оттона Великого, простирая свои императорские претензии на
саму Византию, борясь за господство в Италии, презрительно именуя королей Анг-
лии и Франции «reges provinciarum» и поднимая свою власть на уровень неограничен-
ной монархии в5. «...В лице этого князя,— писал об Андрее Боголюбском
М. Д. Приселков, — мы, несомненно, имеем опережающего свое время и современ-
ников смелого и крутого деятеля, весьма рано оценившего и упадочность «Русской
земли», и растущую мощь Ростово-Суздальского края и решившего, порывая все
традиции своего рода и всех русских феодальных княжеств, по-новому поставить
соотношение сил и внутри Ростово-Суздальского края, и внутри русских кня-
жеств, как и внешнеполитические связи Русской земли» вв.
Теперь мы можем обратиться к изучению памятников строительства Андрея
Боголюбского и в свете истории Владимирского княжества оценить их связь с живой
действительностью, а также их роль в кипевшей в эту пору общественной борьбе.
УКРЕПЛЕНИЕ ВЛАДИМИРА
И ЗОЛОТЫЕ ВОРОТА
1
Как мы видели выше, со времени сооружения Мономахом земляных валов
первоначальной крепости Владимира, получившей название Печернего
города, до середины XII в. его оборонительная линия не выросла. Только на
запад от Среднего города, накануне строительства новых линий обороны, был вы-
строен в 1157 г. белокаменный храм Георгия, являвшийся одним из зданий предпола-
гавшегося к постройке нового княжеского двора. Однако несомненно, что город за
истекшие полвека значительно расширился и его население вышло далеко за пре-
делы старой крепости к востоку и западу. Об этом мы можем судить по размаху строи-
тельства новых линий валов, проведенного в сравнительно короткий отрезок вре-
мени — между 1158 и 1164 гг. (рис. 34) х.
Летопись, сообщая о расширении города, подчеркивает, что князь Андрей «град
Владимерь заложи велик зело попремногу болши первого [т. е. монома-
хова города]» 2. Другой текст указывает и крайние точки разросшегося города:
«Князь же Андрей бе город Володимерь силну устроил, к нему же ворота златая
доспе, а другая серебром учини» 3. Речь идет о двух городских воротах: Золотых,
сохранившихся до наших дней, расположенных в западной линии обороны города,
и о несохранившихся Серебряных; их место показаниями источников определяется
на противоположном — восточном конце города.
Около Серебряных ворот в 1174 г. владимирцы встречали гроб с телом князя
Андрея, убитого в Боголюбове; собирая соборное духовенство для этой встречи,
владимирцы говорили попам: «Выйдете жь перед Серебряная ворота с святою Бого-
родицею — ту князя дождеши» 4. Эти ворота еще были целы в XVI в. и назывались
в источниках Андреевскими (может быть, по имени основателя или по посвящению
надвратной церкви св. Андрею)б. Они стояли при выходе городских валов к Лыбеди8.
На всем этом громадном протяжении и были возведены земляные валы и рубленые
стены, составлявшие в совокупности линию длиной около 4400 м. От Серебряных
ворот они шли на запад до встречи с поперечным рвом и валом мономахова города,
в который вводили с этой стороны Ивановские ворота 7. Остатки северной линии
Примечания к главе XV см. стр. 515—518.
128
34. План Владимира Xll—XIII вв.
1 —город Мономаха (Вечерний город); 11 —Ветчиной город, укрепления 1158—1164 гг.; 111 —
Новый город, укрепления 1158—1164 гг., IV — детинец; 1—церковь Спаса; 2 — церковь Георгия;
3 — Успенский собор; 4—Золотые ворота; 5—Оринины ворота; 6 — Медные ворота; 7 — Сереб-
ряные ворота; 8 — Волжские ворота; 9—Дмитриевский собор; 10 — Вознесенский монастырь;
11—Рождественский монастырь; 12 — Успенский Княгинин монастырь; 13 — Торговые ворота;
14 — Ивановские ворота; 15 — ворота детинца; 16 — церковь Воздвижения на Торгу.
валов восточной трети города уцелели до наших дней под именем Зачатьевского
вала. Этот восточный треугольник крепости прикрыл посадскую часть города, где
жил торгово-ремесленный люд и где в XII—XIII вв. не было ни одной каменной по-
стройки 8. В позднейшее время, в связи с разрушением и обветшанием ее укреплений,
восточная треть Владимира стала называться Ветшаным или Ветчаным городом.
Далее на запад от западного поперечного рва и вала старой крепости шла новая
линия укреплений, получившая имя «Нового города»; она прерывалась рядом проезд-
ных воротных башен. О них мы знаем из рассказа летописи об осаде Владимира
татарами. В самом северо-восточном углу Нового города располагались Медные во-
рота; от них вал шел по краю обрыва городского холма вдоль по Лыбеди, загибаясь
к югу по границе, очерченной глубоким оврагом (Никитский спуск); в верхнем
конце оврага вал прорезали Иринины (Оринины) ворота. Они были одновременно
9 Н. Н. Воронин, т. I.
129
Разрез А-6
О 50м
> . ।___।___।___।___।
35. Владимир. Остаток вала 1158—1164 it.
(Козлов вал).
второй боевой башней западной линии
обороны города, которая здесь выхо-
дила на равнинный участок9. В его
центре стояли Золотые ворота. Здесь
перед валом был глубокий ров, как бы
соединявший овраг, врезавшийся в пла-
то городского холма с севера, с начи-
навшимся к югу от Золотых ворот
встречным оврагом, идущим к Клязьме.
Вдоль рва и оврага снова шел вал
(Козлов вал), прикрывавший с запада
большую амфитеатрообразную впадину
в городских высотах. Со стороны Клязь-
мы этот участок был, видимо, прикрыт
только рубленой стеной, спускавшейся
вниз, к устью оврага (Муромского спус-
ка) как с угла мономахова города на
запад, так и с юго-западного угла Но-,
вого города — на восток; стены смы-
кались у деревянной башни Волжских
ворот, стоявшей в устье оврага почти
на берегу Клязьмы. Эта западная треть
крепости прикрыла аристократический
участок города, где стоял княжеский
двор Юрия Долгорукого и, вероятно,
селились знатные люди. С этим, по-
видимому, и было связано сооружение
здесь наиболее украшенных Золотых
ворот.
Таким образом, средний монома-
хов город стал как бы «внутренним го-
родом» столицы.
Так сложилась оборонительная си
стема Владимира в итоге андреевского
строительства 1158—1164 гг. (см. рис.
34). О масштабах этих укреплений
позволяют судить данные геолога
А. А. Добролюбова, проводившего бу-
рение на месте старого рва XII в. к се-
веру от Золотых ворот, в сквере по Пер-
вомайской улице. Здесь ров достигал ши-
рины 22 м при глубине 8,2 м, причем
с глубины 5,8 м шел ил, свидетельствую-
щий об обводненности или заболоченно-
130
стирва. Величественные остатки Козлова вала (рис. 35) производят сильное впечат-
ление даже в разрушенном виде: в основании ширина его — около 24 м при первона-
чальной высоте до 9 ле (сохранившаяся часть насыпи имеет высоту около 6 м). Эти
цифры характеризуют размах инженерных работ и их объем. Конструкция насыпи,
как об этом можно судить по разрушенным участкам валов, была в общем сходной
с конструкцией валов мономахова города: она не имела внутренних деревянных
частей. По гребню вала шли деревянные рубленые стены.
Если периметр валов и стен мономахова города был несколько более 2500 м, то
теперь линия обороны выросла почти в два раза. Укрепления восточной части (Вет-
чаного города — 2460 м) и западной части (Нового города — 1926 м) составляли
в целом полосу длиной около 4400 м и охватывали огромную новую площадь вырос-
шего города в 68,5 га. В целом протяжение линии обороны столицы равнялось теперь
почти 7000 м. В этом своем виде Владимир представлял собой мощную первоклас-
сную крепость, соперничая по своим масштабам с крупнейшими крепостями Руси
XI—XII вв. Можно напомнить, что периметр валов Киева (вместе с валами Влади-
мирова города) составлял примерно 4600 лс, а периметр «острога» Великого Новго-
рода, т. е. наружного пояса вала,— около 6100 лс10.
Можно думать, что городское поселение этого времени не ограничивалось ли-
нией его новых укреплений. Есть основания считать, что к востоку от городских стен,
по соседству с Лыбедью и Ирпенью, находился Федоровский монастырь; его постройка
правдоподобно связывается с тем, что в день Федора Андрей случайно избежал гибели
в битве под Луцком.В юго-западном направлении за стенами княжеской части города
также лежало не безлюдное пространство: здесь на склонах городских холмов была
построена деревянная церковь покровителя торговых путешествий Николы, судя по
ее позднейшему названию — «Николы в Галеях», находившаяся в связи с торго-
вой набережной пристанью. Из «Сказания о чудесах» мы узнаём, что именно в этом
районе жил исцеленный сухорукий владимирец п. Можно предполагать, что в это же
раннее время здесь, за Золотыми воротами, возник поселок гончаров, над которым
позже, при Всеволоде III, на высоком холме вырос загородный Вознесенский мона-
стырь.
2
Золотые ворота во Владимире (рис. 36) — редчайший памятник русской воен-
ной архитектуры XII в., равноценный по своему научному значению остаткам Золо-
тых ворот Киева и, так же как эти последние, ставящий перед исследователем ряд
не разрешенных до конца вопросов.
Интерес к этому памятнику проявлялся давно. Им занимался Н. А. Артлебен,
сделавший первый, хотя и весьма неточный, обмер Золотых ворот, опубликованный
в атласе к «Трудам I Археологического съезда». Их изучал владимирский архитектор
И. О. Карабутов, изготовивший детальные, ныне пропавшие чертежи.
Вопрос о реставрации Золотых ворот ставился не раз. Еще в 1822 г. был начат
сбор средств на восстановление первоначального облика памятника и дело рассмат-
ривалось в строительном комитете Министерства внутренних дел 12, но дальше
9* 131
этого дело не пошло. Вторично вопрос о реставрации был поднят в 70-х годах
в связи с готовившимся празднованием 700-летвя со дня смерти строителя Золотых
ворот — князя Андрея Боголюбского; в это время и были исполнены, по поручению-
владимирского губернатора Струкова, упомянутые чертежи Н. А. Артлебена13.
Дело снова восходило на рассмотрение министерства 14, но опять не было осуществ-
лено за недостатком средств, и поднималось вновь в 1909—1910 гг.15 Наряду с этими
попытками исследования и реставрации Золотых ворот, были гораздо более реаль-
ные проекты, угрожавшие новыми искажениями и разрушениями памятника. Так,
например, в 1864 г. на совещании «собственников и домовладельцев» города обсуж-
дался вопрос об устройстве водопровода, и городской голова купец А. А. Никитин
выдвинул встреченный одобрением проект превращения Золотых ворот... в водонапор-
ную башню 1в.
Из написанного о Золотых воротах наиболее ценен своим фактическим материа-
лом очерк С. Я. Никольского о реставрационных работах в 1870-х годах, выявивших
ряд существенных данных о древних и новых частях здания17. Обычно же писавшие
о Золотых воротах были заняты вопросом о системе городских укреплений и историей
военных событий, связанных с памятником, причем постоянно путали даты и мало
интересовались самим памятником 18. Иного характера статьи П. Ильинского,
посвященные вопросу о первоначальном виде Золотых ворот и попыткам их реставра-
ции 1в. Все же памятник был далек от правильного освещения и вызывал постоян-
ные недоразумения; так, например, Н. П. Кондаков высказывал мысль, что по сторо-
нам главного проезда могли быть две боковых арки 20; в местной литературе утверж-
далось фантастическое мнение, что, в связи с опорой ворот на примыкавшие валы,
они были построены «без фундамента» 21; Е. Голубинский же полагал, что древние
Золотые ворота и вовсе не сохранились 22! Обмер памятника Г. Ф. Корзухиной, пуб-
ликуемый ниже, позволил судить о нем с большей определенностью.
Точной даты закладки Золотых ворот источники не сообщают. Можно полагать,
что они были основаны не ранее 1158 г., когда князь Андрей «город заложи болий» 23.
Окончание же постройки фиксируется записью об освящении в 1164 г. надвратной
церкви Положения риз богоматери 24.
По-видимому, к этому году относится и катастрофа, постигшая только что закон-
ченное здание. В позднем житии князя Андрея говорится: «Тамо же созда великий
князь Андрей и Златыя врата граду каменныя и на них церковь построй Положения
ризы Пресвятыя богородицы: и тогда народу многу сшедшуся зрети их красоты, из-
весть же мокра сущи и врата падошася, и под ними дванадесять человек каменьем
засыпа» 25. Согласно этому тексту, а также поздним изображениям этого сюжета в
Лицевом летописном своде XVI в. и в росписи 1764 г. «палат» Андрея Боголюбского
в Боголюбове, где представлено полное или частичное разрушение свода Золотых
ворот (рис. 37), можно было бы думать, что были рано сняты кружала; это и вызвало
обвал части неокрепшей кладки, засыпавшей «каменьем» людей. Однако более до-
стоверный источник — не раз использованное нами «Сказание о чудесах иконы Вла-
димирской богоматери» — ясно говорит о падении лишь самих воротных полотнищ:
«Бе бо еще не суха известь во вратех, абие же внезапу истергшися от стен
врата и падоша на люди... и взяша врата, и видеша сущих под враты
132
36. Золотые ворота. Вид с запада.
37. Золотые ворота.
а — миниатюра Лицевого летописного свода XVI в., 6—роспись (1764 г. переходы
Боголюбовского дворца.
живых и здоровых» 2в. Это и было приписано «чуду» Владимирской иконы. На осно-
вании этого текста В. О. Ключевский справедливо полагал, что катастрофа и состоя-
ла всего лишь в падении воротных створ 27. Эта неполадка не помешала освящению
надвратной церкви в 1164 г
Название ворот Золотыми объяснялось различно. Высказывалось предположе-
ние, что их имя напоминало о Золотых воротах «матери градов русских» — Киева,
с красотой и значением которого конкурировала столица Боголюбского. Другие по-
лагали, что «на фасадах» ворот были какие-либо позолоченные украшения, наконец,
что золоченой медью были окованы самые полотнища ворот или верх здания. Все
эти предположения вполне правдоподобны и не исключают одно другого. Золоченая
медь, обильно применявшаяся, как увидим далее, в декоративной отделке храмов
андреевского времени и создавшая в глазах современников обманчивый эффект
убранства зданий «золотом», была, несомненно, применена и в обработке главных ворот
134
Владимира. Ею мог быть покрыт и верх надвратного храма, а в то же время толстыми
листами золоченой меди могли быть покрыты и тяжелые дубовые створы, замыкав-
шие проезд 28. К последнему склоняет также и текст «Сказания о чудесах», где го-
ворится, что народ сошелся любоваться красотой ворот и тут-то вырвались их петли.
Это ясно свидетельствует о богатой отделке полотнищ, может быть, не просто глад-
кими листами позолоченной меди, но и о какой-то художественной обработке этих
листов.
3
Золотые ворота дошли до нас далеко не в первоначальном виде (см. рис. 36).
Они, несомненно, сыграли свою боевую роль в бурных военных событиях XII в.,
но мы не знаем, как отразились последние на состоянии памятника. Точно так же
неизвестно, в какой мере он.пострадал при осаде Владимира татарами зимой 1238 г.
Известно лишь, что именно с запада, с равнинной стороны был направлен главный
удар татарского штурма. По словам Львовской летописи, «татари начата пороки
рядити и ко граду приступати, и внидоша, стену выбившу Златых врат» 29. Здесь,
вероятно, ошибка писца; должно быть: «стену выбившу у Златых врат», т. е. около
Золотых ворот. Татары «взяша град до обеда; от Золотых ворот от святого Спаса
внидоша по примету черес город» 30. Но несомненно, что, захватив город, татары обо-
драли драгоценный «тяжкий товар» — золоченую медь с сорванных створ ворот,
а может быть, и с верха надвратной церкви.
Во всяком случае, уже в XV столетии Золотые ворота потребовали капиталь-
ного ремонта. В литературе о Золотых воротах прошло незамеченным сообщение
Ермолинской летописи, что в 1469 г. «во Владимире обновили две церкви камены,
Воздвиженье в торгу, а другую на Золотых воротех, а предстательством Василия
Дмитриева сына Ермолина» 31. Это была одна из первых «реставрационных» работ,
предпринятых московским правительством по «обновлению» памятников Владимира,
представлявших для Москвы большой художественный и политический интерес.
Весьма вероятно, что Золотые ворота подвергались какому-либо ремонту и
после большого городского пожара 1536 г., уничтожившего рубленые стены крепо-
сти, после чего город восстанавливал горододелец Истома Курчев 32.
События начала XVII в. снова вовлекли Владимир в полосу военных тревог 33.
Обветшавшие валы и стены города в 1670—1674 гг. подверглись серьезному ремон-
ту 34. А еще раньше, в 1641 г., потребовали починки и Золотые ворота; в этом году
известный московский зодчий Антипа Константинов составлял смету на их почин-
ку 36, но работы фактически были произведены лишь позднее: патриарх Адриан освя-
тил храм в 1695 г.зв В росписном списке Владимира уточняются дата и объем произ-
веденных работ. Здесь мы читаем: «В Володимере же кругом деревянного города от
Московской да от Нижегородской сторон земляные осыпи, и на осыпи от москов-
ские стороны церковь каменная, а под нею ворота без затворов, а словут те ворота
Золотые, и на тех воротах церковь и кровля в прошлом
в о 199 [1691] году построена вновь, и по указу святейшего патриар-
ха та церковь освящена» 37. Этот текст, найденный В. В. Косточкиным, вносит
135
38. Золотые ворота. Арка.
39. Золотые ворота. Аксонометрия (обмер Г. Ф. Корзухиной).
решительные исправления в суждения о первоначальном облике Золотых ворот, так
как оказывается, что изображения здания XVIII в. рисуют его верх уже в перестрой-
ке 1691 г.38
В этом виде Золотые ворота были описаны В. Н. Татищевым. «По оставшему
во Владимире строению, а паче по вратам градским видимо, что Архитект достаточ-
ный был. Онаго древняго строения [т. е. Золотых ворот] мало осталось, и починка
новая весьма отменилась; церковь же, конечно, должна была бы преимуществовать.
Но как оная после некаким простым каменыциком перестраивана, то ныне уже ни-
какого знака науки архитектурной в ней не видно...» 39.
В последней четверти XVIII в., в связи с пожаром города (28 июля 1778 г.) и
особенно с перепланировкой Владимира и разрытием валов по сторонам, Золотые
ворота сильно пострадали.
Уже в 1779 г. ставился вопрос о ремонте Золотых ворот и церкви на них. По
запросу правительства архитектор Владимирского наместничества Николай фон
Берк и «архитектуры порутчик» из Коллегии экономии Александр Гусев сделали
обмер ворот и церкви (см. ниже рис. 44 и 45) и 1 сентября 1779 г. представили смету
137
«на возобновление сих ворот и имеющейся на них погоревшей и обветшавшей от
давняго построения церкви» 40. Из сметы следует, что предполагалось
разобрать старые и сделать новые контрфорсы с разрытием насыпи вала. В церкви
же намечалось разобрать главу, своды и перемычки, столбы, ветхий камень верхних
частей стен, а также «папертные стенки», т. е. внешние стены галереи. Частичному
ремонту предполагалось подвергнуть внутреннюю лестницу южной стены. Однако
перечисленные работы, видимо, не были осуществлены, так как уже в 1795 г. появ-
ляется новый проект возобновления памятника.
Составленный в 1795 г. архитектором Чистяковым «Прожект, учиненной в плане
и фасаде для укрепления и возобновления древнего здания» (см. ниже рис. 43) пред-
лагал «церковь над вратами и те своды с перемычками, на коих оная основание имеет,
поелику ветхи, то, следовательно, разобрать», а «потом вышеупомянутую церковь
соорудить, в знак достопамятности, по прежнему ее расположению» 41. Эти работы
и были осуществлены: была разобрана надвратная церковь и большой свод ворот
переложен вновь из старого белого камня с добавкой кирпича. На новом своде была
поставлена (освященная в 1810 г.) кирпичная церковь измененного, по сравнению
с проектом, характера (она сделана бесстолпной); наконец, угловые контрфорсы
(видимо, не переложенные вновь) были прикрыты круглыми башнями, между кото-
рыми были встроены: с юга — помещение новой лестницы в церковь, а с севера —
жилые помещения. В этом своем виде памятник и дошел до нас (рис. 38 и 39), сохра-
нив от XII в. лишь свой древний низ и оставив нам весьма сложный и спорный воп-
рос о характере своего первоначального верха.
4
В своей древней части Золотые ворота представляют две параллельные бело-
каменные стены с лопатками на внутренней стороне (рис. 39 и 40), переходившими
в арочные перемычки большого полуциркульного свода; старые карнизы архаичной
формы (четвертной вал с полочкой, как в постройках Юрия Долгорукого) завершают
лопатки. Здание вросло в землю примерно на 1,5 м. На этой глубине в 1865 г. были
обнаружены настилы бревенчатой мостовой; при разведке к западу от ворот просле-
жена мостовая на глубине 0,9 м 42.
Таким образом, первоначально высота арки составляла около 14 м. Эти ее раз-
меры показывают, что Золотые ворота должны были, по замыслу строителей, соче-
тать две функции: триумфальной арки — главного въезда в столицу и боевой ворот-
ной башни, поставленной на очень уязвимой полевой стороне крепости. Трудности
обороны такого арочного пролета и вызвали появление дополнительных устройств.
В пролете ворот, ближе к стороне, обращенной наружу, была выведена малая
арочная перемычка для упора воротных полотниц (см. рис. 38 и 39). По сторонам
арки сохранились массивные кованые подставы петель ворот и паз для толстого
засова. В местной литературе высказывалось, без всяких к тому оснований, утверж-
дение, что, кроме сохранившейся арочной перемычки, была еще вторая 43. К этому
мнению, видимо, склонялся и Н. А. Артлебен, пометивший на своем чертеже пункти-
138
40. Золотые ворота. План и лестница южной стены
(обмер Г. Ф. Корзухиной)-
ром вторую арку 44. Однако следов ее совершенно не сохранилось; она является,
видимо, домыслом исследователей прошлого века. Существующая арка также пере-
ложена, хотя и сохранила в пятах характерные карнизы, аналогичные карнизам
подпружных арой большого свода.
На лопатках в уровне арочной перемычки сделан ряд глубоких квадратных гнезд,
куда первоначально были введены, одновременно с кладкой стен ворот, массивные
деревянные брусья, служившие балками для настила боевой площадки, разделяв-
шей, таким образом, пролет ворот как бы на два этажа. При реставрации здания
в гнездах для балок была обнаружена копоть45. Малые квадратные гнезда на стенах
139
4f. Золотые ворота. Ниша южной стены.
ворот являются следами самого стро-
ительного процесса — в них закре-
плялись пальцы лесов.
На боевую площадку выводила
небольшая дверь с полуциркульным
верхом в южной стене ворот, про-
резанной внутренней каменной лест-
ницей, крытой ползучим коробовым
сводом. Лестница поднималась из-
нутри города 4в. На западном кося-
ке этой двери сохранились древние
граффити преимущественно в виде
крестов, похожих на переславские
и боголюбовские граффити. По-види-
мому, граффити были процарапаны
выходившими на площадку воинами.
В стене, противоположной двери,
имеется кирпичная закладка в форме
арки; возможно, здесь была вторая
дверь, через которую выходили с
лестницы и настила на вал; однако
так ли это было в действительно-
сти — сказать трудно, потому что
дверь при этом выходила бы в тол-
щу насыпи вала, гребень которого
был несколько выше нее. О том, чта
здесь, на средней площадке лестни-
цы, все же скрещивались два людских потока, свидетельствует значительный рас-
труб белокаменных стен, выровненный теперь кирпичом.
Лестница вела далее на верхнюю боевую площадку ворот, в центре которой была
надвратная церковь. Реальная оборонительная роль верхней боевой площадки выяс-
няется рассказом летописи об осаде Владимира татарами. Когда татары, во время
переговоров с осажденными, привели к воротам захваченного в плен московского
князя Владимира Юрьевича, то осажденные были наверху ворот: «Володимерци пусти-
ща по стреле на Татары и Татарове тако же пустища по стреле «а Золотая ворота»
[вариант: ««а город и на Златыя ворота»]; и дальше: «Всеволод же и Мстислав стоя-
ста на Золотых воротах и познаста брата своего Володимера» 47. Очень вероятно,
что лестница освещалась небольшим узким окном, помещенным в ее верхнем марше
и выходившим на западный фасад ворот: как мы видели (см. рис. 37), на миниатюре
Лицевого летописного свода XVI в. изображено окно, но с другой (северной) стороны
арки, где оно явно не могло быть, так как северный пилон ворот монолитен (см.
рис. 37, а).
Для наилучшего сцепления с примыкавшими по сторонам насыпями валов боко-
вые стены, пирамидально расширяющиеся книзу, прорезаны глубокими нишами
140
с полуциркульным верхом. На северном фасаде пять ниш, идущих сверху донизу не
прерываясь. Их очертания очень неправильны, линии простенков не вертикальны;
только в верхней части, не прикрытой валами, ниши получили более или менее пра-
вильную форму (может быть, в результате капитальной починки). Благодаря устрой-
ству внутренней лестницы ниши южной стены имеют иной характер: лестница их
прерывает. Рассматривая ниши, начиная от восточного угла (см. рис. 40), мы видим,
что первая не доходит до низа и была фактически декоративной; аналогична второй
третья ниша, разрушенная в верхней части при работах конца XVIII в.; четвертая
ниша в своей нижней части аналогична двум предыдущим, пятая — имеет полуцир-
кульное завершение, но переложенное из кирпича.
Ниши южной стены обнаруживают рациональную систему кладок из разного
материала. Так, например, в юго-восточной нише видно, что основной массив стены
сложен из прекрасно тесанных квадров плотного камня, а свод ниши — из легкого
пористого, грубо обработанного туфа; лоб арки снова сложен из блоков белого камня
(рис. 41). Как и в арке проезда, в нишах сохранились расположенные горизонталь-
ными рядами квадратные углубления от пальцев лесов. В храмах такие гнезда заделы-
валиь камнем, здесь же они были оставлены открытыми.
5
Окончательного и бесспорного ответа на вопрос о первоначальном виде верха
Золотых ворот мы никогда не получим, ибо для такого точного решения его у нас
нет данных.
Верх самого памятника неоднократно перестраивался. Видная теперь снаружи
по углам южного и северного фасадов на уровне окон белокаменная кладка позво-
ляла надеяться на сохранение старых частей, которые дали бы возможность опреде-
лить хотя бы наличие или отсутствие зубцов парапета. Однако зондажи стен, сделан-
ные нами изнутри современной галереи, показали полную перекладку верха из кир-
пича XVIII в. с добавкой белого камня в наружных частях 48.
Следовательно, нам остается привлечь старый графический материал и, при всей
его условности, использовать его. Нужно сразу же отметить, что наши суждения осо-
бенно осложнены тем, что мы не знаем точно объема первой из известных нам работ,
когда в 1469 г. В. Д. Ермолин «обновил» церковь на Золотых воротах. В чем вырази-
лось «обновление»— неизвестно, но можно думать, что это не была коренная пере-
стройка надвратного храма. Подобный случай с полной перестройкой Ермолиным
Георгиевского собора в Юрьеве-Польском охарактеризован в летописи ясно и не-
двусмысленно. Поэтому вероятнее предполагать, что в 1469 г. дело ограничилось ре-
монто-восстановительными работами по зданию 1164 г., которое сохранялось до
1691 г., когда надвратный храм и кровля были перестроены по проекту (смете) Ан-
типы Константинова. Однако мы не знаем и масштабов «перестройки» 1691 г.—
сохранилась ли часть древних стен церкви или она была перестроена полностью.
Таким образом, изображения Золотых ворот, к анализу которых мы сейчас об-
ратимся, будут представлять не одну постройку 1164 г., как мы полагали раньше,
Ш
а две: 1) ворота с церковью 1164 1., «обновленной» в 1469 г. В. Д. Ермолиным,
и 2) ворота с церковью, перестроенной в 1691 г. Это существенно меняет положение
дела, равно как новый материал, изменяющий наши прежние точки зрения 49, дают
чертежи 1779 г.
Начнем с поздних изображений Золотых ворот в перестройке 1691 г.
В этом своем виде Золотые ворота представлены на «чертеже» Владимира 1715 г.,
составленном через 24 года после перестройки. Здесь (рис. 42, а) ворота стоят еще
в черте земляного вала, который примыкает к ним с севера и юга. Основной массив
завершается двумя нависающими горизонтальными выступами; зубцов нет. Сзади
видна кубическая надвратная церковь с тремя закомарами по фасаду, выровненными
под прямой карниз; на нем стоят трехгранные кокошники, за которыми поднимается
четырехскатная, похожая на шатер кровля, завершенная главкой. В том, что это
не фантазия автора «чертежа» 1715 г., убеждает указание, что «до пожара, бывшего
в 1778 г. 28 июля, они [ворота] были и выше и помнят даже, что шпиц их укра-
шался огромным шаром» б0. Изображение Золотых ворот в росписи перехода на хоры
собора Боголюбовского дворца, сделанной в 1764 г., т. е. также до пожара 1778 г.
(см. рис. 37, б), дает, наряду с зубчатым верхом основной площадки ворот, изобра-
жение небольшой надвратной церкви с плоским граненым «шатром».
Существенно, что текст о перестройке 1691 г. сообщает раздельно о том, что
«церковь и кровля построена вновь». Если бы надвратный храм занимал всю
площадку ворот и его стены были прямым продолжением стен арочного низа,
то отдельно сообщать о кровле не было бы смысла. Можно думать, что речь идет
обустройстве кровли над галереей вокруг церкви,которая и представлена на изобра-
жении ворот в росписи боголюбовских палат (см. рис. 37, б). На рисунке 1715 г.
соотношение величины храма и основного «куба» ворот искажено и выражено слабо
(см. рис. 42, а). Чертежи фон Берка 1779 г. (см. ниже рис. 44) и Чистякова 1795 г.
(см. ниже рис. 43) также представляют крытую особой кровелькой узкую обходную
галерею. Таким образом, надвратная церковь в перестройке 1691 г. была меньше
по площади, нежели «куб» проездной арки, завершавшийся узкой обходной галереей
вокруг церкви.
К изображениям памятника до перестройки 1691 г. относятся миниатюры Лице-
вого летописного свода XVI в. и Радзивилловской летописи, где они представлены не
раз. Миниатюра Лицевого летописного свода, иллюстрирующая сюжет падения Зо-
лотых ворот и «чуда» Владимирской иконы, изображает памятник достаточно ясно
(см. рис. 37, а): это большая воротная башня, завершаемая нависающим зубчатым
парапетом с машикули, из-за которого видна надвратная церковь, покрытая, оче-
видно, четырехгранным шатром; его основание передано в виде второго яруса пара-
пета с круглыми условными «бойницами». Иллюстраторы Лицевого свода в изобра-
жении городских ворот придерживались довольно однообразной, шаблонной схемы.
Так, например, Золотые ворота Киева тоже изображены с зубчатым парапетом и зуб-
чатой шатровой башенкой церкви над ними; несколько иначе показаны городские
ворота Белгорода, но основной чертой схемы ворот является их шатровый верх 61.
который в данном памятнике живописи естественнее всего отнести за счет любви
XVI в. к этой форме национального зодчества.
/42
42. Золотые ворота по старым рисункам.
а —«чертеж» 1715 г.; 6, в, г — миниатюры Радзивилловской летописи.
В Радзивилловской летописи конца XV в. Золотые ворота изображены не один
раз. В сцене возвращения Всеволода III во Владимир во время борьбы с Глебом
рязанским в 1177 г. (см. рис. 42, б) Золотые ворота представлены в виде квадратной
башни с прямоугольным проездом, боевая площадка ограждена зубчатым, нависаю-
щим над стенами, парапетом, квадратные «окошечки» под парапетом могут представ-
лять машикули. На площадке помещена надвратная церковь в виде башенки, крытой
остроконечным шатриком. В сцене возврата Всеволода после похода 1181 г. на
р. Влену представлена круглая башня также с зубчатым парапетом и островерхой ба-
шенкой надвратного храма (см. рис. 42, в). На том же листе в сцене торжественного
возвращения Всеволода с полоном из похода на Торжок 1182 г. (см. рис. 42, г) мы ви-
дим снова квадратную башню с зубчатым бруствером и граненым или квадратным в
плане столпообразным храмом, крытым шатром. На двух других изображениях
ворота представлены без церкви: один раз (л. 204 об.) — в сцене постройки князем
Андреем церкви Спаса (1164 г.), когда надвратная церковь могла быть еще недо-
строенной; второй раз (л. 217 об.) — в сцене прихода под Владимир полков князей,
враждебных Михалке (1175 г.), где ворота представлены также в виде башни с нави-
сающим зубчатым бруствером, из-за которого видны фигуры трех владимирцев, стре-
ляющих из лука и бросающих камни; здесь изображение здания с людьми заняло
поле, оставленное для рисунка, на всю высоту, и надвратная церковь была опущена
иллюстратором. Миниатюры Радзивилловской летописи, воспроизводящие весьма
точно состав и содержание миниатюр великокняжеского Владимирского летопис-
ного свода 1212 г.62, пользуются для изображения башен и ворот вообще несколь-
кими приемами: квадратная башня с четырьмя зубцами по углам, башня с зубчатым
бруствером, ворота с фланкирующей их шатровой башней. Золотые ворота Владимира
143
изображаются по иной, индивидуальной схеме, передающей, по-види-
мому, конкретные признаки памятника — зубчатый бруствер верхней боевой пло-
щадки и небольшую надвратную церковь.
Эти черты изображений XIII—XV вв. едва ли случайно совпадают с изображе-
нием ворот в боголюбовской росписи, где также представлена очень простая схема
ворот с зубчатым парапетом и маленькой церковью, крытой приземистой кровлей
(см. рис. 37, б). Есть основания предполагать, что роспись боголюбовской лестнич-
ной башни и перехода на хоры сменила предшествовавшую ей более древнюю рос-
пись, в которой могли быть изображены и чудеса Владимирской иконы. К архаиз-
мам этих изображений, кроме описанного вида Золотых ворот, относится, например,
любопытная подробность перевоза иконы летом на санях, не отмеченная «Сказа-
нием», но известная по источникам для подобных торжественных случаев вплоть
до XVII в.
Таким образом, мы считаем несомненным, что верхняя боевая площадка Золо-
тых ворот была прикрыта бруствером с широкими зубцами, хорошо показанными
в боголюбовской росписи; за ним по середине площадки помещалась надвратная
церковь.
Иное решение,—например, в духе ворот Киево-Печерского монастыря (1106 г.),—
нам представляется невозможным. В последнем памятнике, значительно меньшем
по сравнению с владимирскими Золотыми воротами, низ имел три арочных пролета
(из которых боковые были заложены изначала и никогда не использовались); над-
вратная церковь, при данной площади и плане нижнего яруса, могла занять всю его
площадь и быть четырехстолпной. Это были по существу не боевые крепостные во-
рота, а «святые врата» монастыря, не игравшие сами активной оборонительной роли.
Именно поэтому, с целью защиты подступов к воротам, подходившие к ним стены
выступали вперед, образуя как бы «мешок», с бортов которого можно было поражать
противника 53.
Иначе и более условно приходится решать вопрос о характере надвратной церк-
ви; он всегда останется спорным из-за отсутствия прямых и точных данных, а рас-
смотренные изображения передают облик храма весьма противоречиво. До обнару-
жения В. В. Косточкиным чертежей 1779 г. мы полагали, что «прожект» Чистякова
изображал, вопреки указанию автора на «прежнее расположение» надвратной
церкви, его вольную, очень упрощенную и грубую композицию во «владимирском
•стиле», тем более что его «прожект» был изменен: храм, освященный в 1810 г., был сде-
лан бесстолпным (рис. 43). Это давало нам повод полагать, что и старая надвратная
церковь была бесстолпной, и допускать ее шатровое покрытие согласно с показа-
ниями миниатюр и «чертежа» 1715 г.
Чертеж Н. фон Берка и А. Гусева (рис. 44 и 45), бесспорно, не является «прожек-
том» — он фиксирует состояние памятника и его надвратного храма несравненно
точнее, чем «прожект» Чистякова. «Окна» обходной галереи, по-видимому, переде-
ланы из зубцов бруствера. План и фасад надвратной церкви настолько отчетливы,
что не вызывают, на наш взгляд, сомнений в том, что перед нами — не постройка
В. Д. Ермолина и тем более 1691 г.,апервоначальная церковь 1164 г.,
сохраненная и Ермолиным, и Антипой Константиновым. Вся конфигурация ее пла-
/44
43. Золотые ворота. «Прожект» Чистякова.
на, вплоть до деталей — профилей лопаток, уступчатых порталов, тяг в углах между
апсидами, профилей окон и т. п., говорит, что чертеж 1779 г. (как и «прожект»
1795 г.) фиксирует древнюю Ризположенскую церковь. На это может указывать
и выражение сметы 1779 г. фон Берка и Гусева, что надвратная церковь обветшала
«от давнего построения», чего нельзя было бы сказать, если бы храм был перестроен
в конце XVII в. В отличие от других храмов этой поры, Ризположенская церковь
лишена какого-либо убранства, — она строга, как храмы Юрия. Ее лопатки не имеют
полуколонн. Только барабан главы завершен городчатым пояском и аркатурой.
Внутри храм, а может быть, и боевая площадка, были выстланы поливными плит-
ками: обломки плиток с зеленой поливой были найдены при закладке шурфа с запад-
ной стороны ворот.
Характерно и расположение церкви на площадке ворот — она несколько сдви-
нута к востоку, чтобы сделать более широкой западную, обращенную к полю, часть
боевой галереи. Таким образом, мы теперь с большей уверенностью возвращаемся
к старой реконструкции П. Ильинского, сделанной на основе «прожекта» Чистякова.
Золотые ворота в оборонительной системе города Владимира были по существу
стенной башней; ее продолговатый в плане массив выдвигался вперед за линию
валов и позволял держать под фланговым обстрелом с верхней площадки значи-
тельные участки стен и рва по бокам. Разрешение в одном здании военно-инже-
нерных задач и чисто архитектурного замысла — высокой триумфальной арки
города, вводившей в его княжеско-аристократическую часть, привело к устройству
10 Н. Н. Воронин, т. I
145
44. Золотые ворота. Фасад (чертеж Н. фон Берка и А. Гусева).
45. Золотые ворота. Планы (чертеж Н. фон Берка и А. Гусева).
дополнительной деревянной нижней боевой площадки, обеспечивавшей защиту собст-
венно воротных полотнищ. Настил, несомненно, имел вырезы, через которые можно
было бросать камни, лить кипяток или смолу, стрелять по врагам, просочившимся
к воротам. Снаружи перед воротами шел глубокий ров. Как показало бурение от
арки в сторону рва, последний делал перед самыми воротами изгиб, образуя пло-
щадку перед ними шириной около 15 м. Через ров был проложен постоянный де-
ревянный мост, который, в случае опасности, мог просто сжигаться.
Всеми этими чертами памятник очень сближается с киевскими Золотыми во-
ротами, насколько можно судить об этом по их развалинам и главным образом
по сохранившимся рисункам б4. Но эти же черты русского архитектурного реше-
ния резко отличают его от устройства подобных башен в средневековых замках и
крепостях Западной Европы и Византии. Там они никогда не имеют такого огром-
ного арочного проема, свод проезда всегда низок, подъемный мост и падающая
решетка усиливают оборонительные качества башни. Оборона ворот ведется не
только сверху, но и с боков, с выступающих башен, часто фланкирующих башню
ворот бб. Золотые ворота Константинополя, которые обычно считались памят-
ником, давшим идею Золотых ворот Киева, а за ними — и владимирских, также
резко отличались от русских сооружений. Это была трехпролетная триумфальная
арка с большим средним проездом, предназначавшимся для прохода торжественных
императорских процессий бв. Таким образом, русские Золотые ворота давали отлич-
ное от западного и византийского решение, прекрасно сочетая идею величественной
триумфальной арки с функциями боевой башни.
Завершение обстройки Владимира и превращение его действительно в прекрас-
нейший, богатый каменными храмами город, изумлявший своей красотой современ-
ников, выпало на долю Всеволода III. Ниже (гл. XXVIII) мы дадим общую оценку
и анализ архитектурного ансамбля столицы; здесь же необходимо отметить сущест-
венные для этой темы моменты. Строительство 50—60-х годов во Владимире подчерк-
нуло и развило намеченную еще в 1157 г. планировку города с продольной осью,
параллельной берегу Клязьмы. Белокаменные башни Золотых и Серебряных ворот
закрепили его крайние точки по концам главной продольной улицы столицы, имев-
шей общее протяжение более 2300 м, Успенский собор — самое крупное здание го-
рода — стал на высоком юго-западном углу Среднего города — старой мономаховой
крепости. Прекрасно видный из западной и восточной частей города, собор определял
его композиционный центр, которому будет соподчинена вся последующая компози-
ция архитектурного ансамбля столицы «владимирских самовластцев».
XVI
ВОПРОС О ПЕРВОНАЧАЛЬНОМ ВИДЕ
УСПЕНСКОГО СОБОРА 1158-1160 гг.
1
Внимание летописца привлекло не столько грандиозное крепостное стро-
ительство Боголюбского во Владимире, сколько сооружение центрально-
го храма Владимирского княжества — Успенского собора. Под 1158 г. в Лаврен-
тьевской летописи читаем: «Заложи Андрей князь в Володимери церковь ка-
мену святую Богородицю, месяца апреля в 8, в день святого апостола Родиона,
во вторник; и да ей много именья и свободы купленыя и з даньми, и села
лепшая, и десятины в стадех своих, и торг десятый» х. Это была третья каменная
церковь в городе после мономаховой церкви Спаса (1108—1110 гг.) и Георгия
(1157 г.), что подчеркивает вариант летописи Авраамки: «[Князь Андрей] нача зъдати
другый град Володимер, и заложи третью церков камену святыя Богородица
о едином верее, месяца майя в 8» 2. Через два года, в 1160 г., собор был уже отстроен:
«Того же лета создана бысть церкви святая Богородица в Володимери благоверным
п боголюбивым князем Андреем; и украси ю дивно многоразличными иконами и дра-
гим камением без числа, и ссуды церковными и верх ея позлати, по вере же его и по
тщанью его к святей Богородице приведе ему Бог из всех земель все мастеры, и укра-
си ю паче инех церквей» 3.
Летом 1161 г. «почата бысть писатп церквы в Володимери Золотоверхая, а кон-
чала августа в 30» 4.
Успенский собор занял самое выгодное место в панораме Владимира — на юго-
западном углу старого мономахова города (см. ниже рис. 151 и 221). Он был виден
почти отовсюду. С юга, со стороны муромской дороги, из-за Клязьмы он был виден уже
на дистанции до 10 км; с суздальской дороги собор открывался с высоты Доброго
села, от монастыря Константина и Елены, а с севера, с дороги на Юрьев, он высту-
пал вместе с панорамой всего города в его центре.
Новый собор, богато украшенный и обеспеченный щедрыми княжескими пожа-
лованиями, стал подлинной сокровищницей, привлекавшей врагов Владимир-
ского княжества. В 1176 г. он был жестоко пограблен Ростиславичами: «И святое
Богородицы Володимерьское золото и сребро взяста, первый день ключе полатнии
Примечания к главе XVI см. стр. 518—522
церковный отъяста, и города ея и дани, что бяшеть дал церкви той блаженый князь
Андрей» б.
Вскоре, в 1185 г., собор стал жертвой большого городского пожара, когда во
Владимире сгорели 32 церкви в. Всеволод III в 1185—1189 гг. «обновил» погоревший
храм 7. Это «обновление» выразилось фактически почти в постройке нового собора
(рис. 47). Зодчие обстроили собор Андрея с севера, запада и юга новыми стенами,
образовавшими дополнительные боковые и западный нефы. Стены старого собора,
потерявшие в пожар свои деревянные связи8, были укреплены приложенными вновь
пилонами, связанными арками со стенами всеволодовых галерей. В стенах андреев-
ского собора были сделаны арочные проемы, превратившие их фактически в «столбы»
нового здания; особенно велики были проемы по осям центральных нефов, где нахо-
дились порталы старого собора: северная и южная стены здесь выбраны почти
до сводов (см. ниже рис. 50 и 51), а в западной сделано два арочных проема—под
хорами и над ними. Апсиды собора были сломаны и заменены новой алтарной ча-
стью — более широкой и значительно выдвинутой к востоку®. Галереи были соору-
жены ниже старого здания, закомары которого поднимались над закомарами об-
строек (рис. 46). На углах галерей были поставлены 4 малых главы, образовавших,
вместе со средней главой старого храма, пятиглавый верх нового здания. В этом
виде, после многократных ремонтов и реставраций, собор и дошел до наших дней 10.
Основной задачей исследования памятника является попытка реконструировать
собор в том виде, в котором он вышел из рук мастеров князя Андрея. Однако решение
этой задачи во многом будет неизбежно спорным, так как само здание 1158—1160 гг.
сохранилось после реконструкции 1185—1189 гг. очень фрагментарно, а письменные
источники дают допускающие различное толкование сведения.
Реконструкция плана и основного объема храма не вызывает особых трудностей,
так как хорошо восстанавливается по сохранившимся частям. Это был второй по
счету, после собора Мономаха в Суздале, большой городской собор на северо-востоке.
Естественно, что между ними должна была проявиться определенная зависимость.
Владимирский собор и повторил тот же канонический тип шестистолпного храма,
что не раз отмечалось исследователями п.
Характер первоначальных апсид определяется легко. К простенкам старого
алтаря в 1185—1189 гг. были приложены (как и к внешним стенам собора) пилоны,
превращавшие их в дополнительные «столбы» нового храма, связанные'вверху им-
постами старой формы (четвертной вал с полочкой). Линия примыкания пилонов про-
слеживается по вертикальной трещине на северной внутренней лопатке алтарной
апсиды. Следовательно, алтарная часть собора первоначально отвечала по ширине
его трем нефам. Апсиды были, конечно, полукруглыми и, вероятно, членились полу-
колонками аналогично обработке апсид в других постройках этого времени. Рекон-
струкция алтарной части и показана на плане (см. рис. 47) пунктиром.
План собора характеризуется легкой продольной вытянутостью. Следует отме-
тить близкую к «связанной» системе регулярность разбивки плана: отношение
ширины среднего нефа к боковым равно примерно 2:1. Шести крестчатым, сравни-
тельно легким столбам отвечают внутренние лопатки и фасадные лопатки с полу-
колонкой, усиливающие стены по осям распора. По осям средних нефов помещались
150
47. Успенский собор. План
(обмер О. И. Брайцевой с дополнениями по А. В. Столетову).
1 собор 1158—1160 и.; 2 — обстройки 1185—1189 и.; 3 — придел Пантелеймона
ХН1 XIV вв> 4 — ризничная палатка; цифры в северном нефе — отметки наблюде-
ний, к рис. 58.
151
порталы трех входов в храм. Над перекрестьем средних нефов поднимался большой
и светлый, двенадцатиоконный, как в киевской Софии, барабан купола. Он покоился
не на обычной системе угловых сферических парусов, образующих парусное кольцо,
а на особой конструкции из четырех угловых парусов и восьми таких же малых
парусных перемычек в углах восьмиугольника, образующих в основании барабана
шестнадцатигранник12. Собор перекрыт коробовыми сводами. Над ними выступал
прямоугольник подпружных арок, образовавший поднимавшийся над закомарами
невысокий постамент под барабаном.
При продольной вытянутости плана интерьер собора характеризовался подчерк-
нутым вертикальным движением. Оно достигалось сравнительной узостью пролета
между столбами и стенами относительно его высоты (например, 1 : 6,5). При этом
отношении столб нормального сечения кажется стройнее, тоньше и выше (рис. 48).
По-видимому, с тем же расчетом хоры, лежащие на трех сводах в западной четверти
храма, были помещены ниже, чем обычно, что увеличивало свободную верхнюю зону
над ними; в связи с этим зодчим пришлось опустить окна, освещавшие хоры.
В убранстве интерьера была применена и скульптура. Резные карнизы в пятах
арок под хорами, представляющие полосу стилизованных листьев аканфа, находя-
щиеся близко от зрителя, были выполнены в плоской, почти графической манере
(рис. 49, б). Вверху же, в пятах подпружных арок помещены изваяния парных
львов—символ принадлежности храма князю; эти скульптуры были исполнены в вы-
соком рельефе (рис. 49, «), обнаруживая прекрасное понимание зодчими оптических
условий восприятия скульптуры, расположенной на разной высоте.
Алтарь отделялся от помещения для молящихся, вероятно, невысокой алтарной
I f еградой, оставлявшей открытой глубину полукруглых апсид, поднимавших
свои конхи к сводам собора.
Зодчие обеспечили обильное освещение храма естественным светом: два яруса
окон — узких и коротких внизу и высоких вверху — прорезали сумрак интерьера
перекрещивающимися снопами света (рис. 50 и 51); наиболее ярко был освещен
центр храма, залитый светом из 12 окон барабана. Эффект «светлости и пространства»
интерьера усиливался богатством его убранства и роскошью насыщавших храм
произведений прикладного искусства: утвари, различных шитых пелен и тканей:
Стены храма были украшены фресковой росписью, судить о которой мы не мо-
жем. Сохранившиеся части росписи Андрея Рублева и Даниила Черного позволяют
предполагать, что мастера начала XV в. имели дело с еще уцелевшими остатками
древней росписи и следовали старой схеме размещения сюжетов. В частности, под
хорами была развернута композиция Страшного суда 13.
Полы были выстланы квадратными цветными майоликовыми плитками; они были
найдены при ремонтных работах внутри древнего храма (одна попала в забутку стен
всеволодова алтаря). На всех плитках заметны следы огня,— вероятно пожара
1185 г.14 Кроме гладких, одноцветных, были и узорчатые полихромные плитки.
Одна из них — с синими завитками на белом фоне,— найденная при строительных
работах 1951 г. (рис. 52, б),аналогична плитке из Переславского собора (ср. рис.21 , а).
Стекловидная поверхность плиток пола создавала множество мерцающих рефлексов
и бликов света.
152
Рис. 48. Успенский собор. Интерьер
49. Успенский собор.
а — львы в пятах арок; 6 — карниз под хорами.
50. Успенский собор. Разрез по южному нефу.
154
fl
51. Успенский собор. Разрез по северному нефу.
155
52. Успенский собор.
а — писаная золотом, цата; б — майоликовая плитка.
Современник особо отметил богатую утварь собора: «Князь же Андрей... доспе
церковь камену сборъную святыя Богородица пречюдну велми и всими различными
виды украси ю от злата и сребра... каменьемь дорогымь и жемчюгом украси ю много-
ценьным и всякыми узорочьи удиви ю; и многими поникаделы золотыми и серебря-
ными просвети церковь, а онъбон от злата и серебра устрой, а служебных суд и ри-
пидьи и всего строенья церковнаго златомъ и каменьемъ драгимь и жемчюгом вели-
ким велми много; а трие ерусалими велми велици иже от злата чиста, от каменья
многоценьна устрой, и всими виды и устроеньемь подобна быста удивлению Со-
ломонове святая святых» 15. Особо следует отметить окованный «золотом и сереб-
ром амвон16, сверкавший в лучах света, падавшего из купола, и многочисленные
осветительные приборы — паникадила, обеспечивавшие храм искусственным осве-
щением.
Из утвари Успенского собора до нас дошел лишь один предмет, дающий пред-
ставление об ее характере,— это так называемый большой сион московского Успен-
ского собора (ныне — в Оружейной палате), сделанный из серебра, украшенного
позолотой и чернью (рис. 53). К XII в. относится лишь его нижняя часть, представ-
ляющая собой как бы модель архитектурного сооружения типа боголюбовского
кивория (см. ниже гл. XIX). По краю круглого основания сиона стоят 12 тонких коло-
нок, несущих на маленьких капителях полукруглые арки; в пролетах между колон-
ками помещены горельефные фигуры апостолов 17. Неизвестно, каким был первона-
чально верх сиона, замененный в 1486 г. существующим трехлопастным богато орна-
ментированным покрытием с церковной главкой. Возможно, что сион первоначально
завершался многогранным шатром.
Некоторое представление об утвари собора дают и ее ничтожные фрагменты, обна-
руженные при строительных работах 1951 г. в северном нефе всеволодова собора.
Здесь найдено несколько кусков обгорелой красной меди со следами позолоты и че-
канного узора, вероятно, от оковки икон18. Среди них замечателен обломок (70 X
Х50 мм) более толстой медной пластины с тисненой уставной надписью — текстом
молитвы Андрея Боголюбского; видимо, она была прикреплена к Владимирской
иконе 19. Об осветительных приборах можно судить по «ветви» от бронзового хороса
из изогнутого круглого дрота, заканчивающегося головкой дракона и несущего
па изгибе подсвечник с блюдцем и шипом 20. Такие бронзовые хоросы были широко
распространены в храмах XII—XIII вв.
Особый интерес представляет пластина из красной меди, полукруглой формы
(150x75 мм), с рисунком, исполненным золотой наводкой по темному черно-зеле-
ному фону (см. рис. 52, а). В центре пластины — две геральдически сопоставленных
птицы с головами, обращенными к поднятым и сплетенным в стилизованный расти-
тельный побег хвостам. Техника несколько напоминает Суздальские врата, но значи-
тельно грубее их и, видимо, является показателем еще ученической работы.
По краям пластины — отверстия, через которые она прикреплялась к основе 21. Воз-
можно, это наголовная «цата» с какой-либо иконы.
Все эти остатки убранства собора XII в. показывают, что рассказ летописца
о'драгоценной утвари храма сильно преувеличен. Однако эффект множества вызоло-
ченных серебряных изделий и вызолоченной меди в отделке интерьера производил
157
53. Успенский собор. Сион.
ошеломляющее впечатление неисчерпаемых богатств и экономического могущества
создавшего храм «владимирского самовластие».
Тот же эффект ослепительного великолепия в еще большей мере производил
внешний облик Успенского собора. Однако раньше чем обратиться к его характери-
стике, необходимо рассмотреть вопрос о ходе на хоры собора.
2
Как и для большинства памятников владимиро-суздальского зодчества, вопрос
о ходе на хоры Успенского собора 1158—1160 гг. чрезвычайно неясен, а его возмож-
ные решения спорны 22. Дело осложняется еще тем, что обстройка собора Всеволодом
упразднила многие части старого храма, а новые части галерей очень органично
соединились с ним.
Прежде всего рассмотрим данные летописи по этому вопросу.
В летописном рассказе о пожаре собора в 1185 г. мы читаем: «Зборная церкы свя-
тая Богородиця Златоверхая, юже бе украсил благоверный князь Андрей, и та з а -
гореся сверхуи что бяше в ней дне [внутри] узорочий... и вымыкаша и з
церькви на двор до всего, а ис терема куны и книгы и паволоки укси цер-
ковные, иже вешаху на праздник, и до ссуд, им же несть числа: все огнь взял без
утеча...» 23. Из более раннего сообщения летописи об ограблении собора Ростисла-
вичами (1176 г.) мы узнаем, что соборная сокровищница была и на «полатях», т. е.
на хорах: «[Ярополк] святое Богородици Володимерьское золото и серебро взяста,
первый день, ключе полатнии церковный отъяста (идеже бе кузнь)» 24. Третий лето-
писный текст о пожаре 1185 г. сообщает, что погорели шитые золотом и жемчугом
«порты», «яже вешали на празник в две верви от золотых ворот [вар.— «врат»]
до Богородице [приписка: «а от Богородици»] довладыцних сенииво две
же верви чюдных»26. Наконец, «Повесть о смерти Андрея», вспоминая построенный
им Успенский собор, говорит, что у храма князь «верх бо златом устрой, и комары
позолоти, и пояс златом устрой, каменьемь усвети и столп позлати...»26.
Таким образом, приведенные тексты сообщают в связи с собором о «тереме», «владыч-
ных сенях» и «столпе». Что это за здания или это одно здание, выступающее лишь
под разными наименованиями?
Все эти тексты уже привлекали внимание ученых. Рассмотрим каждый из них
порознь.
П. Полевой полагал, что под «теремом» следует подразумевать «особые скрытые
помещения на полатйх [хорах]» 27. К. Н. Тихонравов считал упомянутый летописью
«терем» лестничной башней, вводившей на хоры и связанной с общим комплексом
построек при храме: «При храмах XII в. строения великих князей Георгия Долго-
рукого, Андрея Боголюбского и Всеволода III... терема находились у одних с се-
верной, у других с южной стороны и из них был прямой ход на церковные полати
[хоры]... К сожалению, терема эти везде по незнанию в позднейшее время отломаны,
а для входа на хоры пробиты своды в самих храмах; только в Боголюбовском мона-
стыре сохранилась часть терема при храме Боголюбского с северной стороны» 28.
159
Н. А. Артлебен предполагал, что собор имел одну лестничную башню с северной
стороны (видимо, по аналогии с Боголюбовским собором) 29. Е. Голубинский также
считал, что «к собору была пристроена, подобно большим новгородским церквам,
круглая [?] башня, не знаем,— служившая ли, как там, для всхода на полати, но,
как положительно знаем,— служившая церковной кладовой (Лаврентьевская ле-
топись под 1185 г.— здесь она называется «теремом»)»; далее Е. Голубинский (неиз-
вестно на каком основании) утверждал, что эта башня была пристроена не вплотную
к собору, а на некотором расстоянии (т. е. связывалась с ним переходом?) 30.
Приведенные толкования текста о «тереме» при Успенском соборе вполне право-
мерны. С ними следует сопоставить и текст повести о кончине Андрея Боголюб-
ского, говорящий о позлащении «столпа» у Успенского собора. В. Т. Георгиевский
считал, что «столпом» здесь назван барабан главы и что «золотом» были окованы
«впадины («комары») между окон соборного трибуна» 31. Ясно, что это толкование
неправильно: о главе («верхе») собора в данном тексте говорится особо и раньше.
Д. В. Айналов полагал, что собор Андрея «имел особую пристройку, называемую
летописью «столпом», которая, быть может, представляла собой не дошедшую до нас
колокольню» 32. Особых зданий — колоколен в XII в. мы не знаем. Гораздо пра-
вомернее сопоставить термин «столпы» со «столпом восходным», как названа в лето-
писи лестничная башня Боголюбовского дворца. «Восходный столп» с позлащенным
верхом — это, видимо, и есть златоверхий «терем», упоминаемый в первой летопис-
ной версии о пожаре 1185 г. Это, по-видимому, лестничная башня, в которой одновре-
менно хранились и сокровища собора или княжеской казны. Она примыкала к собору
с северной или южной стороны. Самый контекст «Повести о смерти Андрея» указывает
на тесную связь «столпа» с храмом: сначала говорится о «верхе», т. е. главе собора,
далее — о «комарах», т. е. сводах, затем о «поясе», т. е. колончатом фризе, и, на-
конец, о «столпе», который явно не отделим от собора.
Второй летописный текст о пожаре 1185 г., сообщающий о развешивании
«на праздник» (т. е. в день Успения) «портов» «в две верви чюдных» от «Золотых ворот»,
дал многим авторам повод рисовать совершенно фантастическую картину. Полагали,
что в данном тексте имеются в виду городские Золотые ворота, куда и протягивались
от собора «две верви», на которых развешивались «шитые золотом и жемчугом пеле-
ны, между коими, как между шпалерами, и проходил народ к собору» 33. Так же
толковали это место Е. Голубинский 34, В. В. Косаткин 35 и многие другие авторы.
Д. Н. Бережков, критикуя данную точку зрения, правильно заметил-, что под Золо-
тыми воротами (или «вратами златыми») следует понимать не городские ворота,
находящиеся на большом расстоянии от собора, а главные, богато украшенные двери
самого собора, которые, по Бережкову, по аналогии с Ростовским собором, украшали
южный вход в храм 36. Высказывалась мысль, что «верви чюдные» натягивались
«от входных дверей собора до иконы Владимирской богородицы [слева от царских врат],
а отсюда к той стене на хорах, где был ход во владычные покои, которые стояли подле
храма и, вероятно, соединялись с ним переходами или сенями»37. Здесь непонятно,
как шли эти верви — снизу вверх на хоры? Во всяком случае, ясно, что «верви» натя-
гивались не по улицам города, а прежде всего внутри собора. Можно было бы ду-
мать, что «владычные сени» — это епископское место, осененное балдахином, «сенью»,
160
54. Изображение храма на фреске
«Покров богоматери» в соборе Ферапонтова
монастыря.
внутри же храма. Однако приме-
нение здесь термина «сени» гово-
рит определенно об особой по-
стройке вне храма — «владычных
сенях», т. е. части епископского
двора. В этой связи Е. Голубин-
ский и полагал, что «владычные
сени»— это «владычное крыльцо»,
т. е. часть епископского дома38.
А. Виноградов же считал их «ар-
хиерейскими кельями», т. е. так-
же особым зданием вне собора39.
Таким образом, можно вос-
становить следующую картину:
две «верви» натягивались по сто-
ронам среднего поперечного нефа
от «златых врат» южного портала
до иконы богородицы (находив-
шейся слева от «царских» дверей
алтаря, т. е. на наиболее почет-
ном месте древней алтарной пре-
грады), «а от Богородице», т. е.
от той же иконы, но в дру-
гую, северную, сторо-
ну — до «владычных сеней», ко-
торые, таким образом, располага-
лись к северу от собора. Поток
богомольцев, стекавшихся на по-
клонение «чудотворной» иконе в
престольный праздник собора,
проходил мимо «владычных сеней»
через северный портал, между увешанных драгоценными «портами» двух «вервей
чюдных», к иконе и далее, через «златые врата» южного портала,— наружу. Но
в том и другом случае это особое архитектурное сооружение.
Как увидим ниже, при изучении памятников Боголюбовского замка (гл. XIX),
«терем» и «сени» — термины, сближающиеся по своему смысловому значению; ими
обозначаются пристройки одинакового характера. Можно, следовательно, предпо-
ложить, что Успенский собор имел две симметрично расположенных пристройки:
«терем» или «столп» с золотым верхом и «владычные сени».
Для изучаемого вопроса большой интерес представляют также некоторые дан-
ные изобразительных источников XV—XVI вв.
Особенно важно изображение храма в композиции Покрова богородицы во
фресках Ферапонтова монастыря 40. Праздник Покрова, как мы знаем, был установ-
лен во Владимире при Андрее Боголюбском. Его культ связывался с главной
11 H.И.Воронин, т. I
161
«святыней» Владимирской, а затем Московской Руси — Владимирской иконой
и ее храмом во Владимире. Владимирский Успенский собор был «образцом» для по-
стройки московского Успенского собора. Поэтому можно почти с уверенностью го-
ворить, что во фреске Дионисия, написанной в пору возрождения владимирских
традиций в «царственной» Москве, в композиции Покрова художник имел в виду не
храм вообще, а именно владимирский собор. Фреска (рис. 54) изображает большой
одноглавый храм с двумя высокими башнями по углам, завершенными шатровыми
кровлями с луковичными главками на них. Важно отметить, что в эту пору еще сохра-
нялось воспоминание об одноглавом Успенском соборе Андрея.
В крайне условных изобразительных приемах иллюстраторов Лицевого летопис-
ного свода XVI в. сочетание храма с башенными «пристройками», крытыми щипцом
или шатром, столь же типично, как и схема завершенных шатром городских ворот
и башен. Однако характерно, что там, где изображается владимирский Успенский
собор (например, в миниатюре, иллюстрирующей текст о его постройке и росписи
при Андрее; рис. 55, а), представлен не раз одноглавый храм с двумя
башнями и особой, крытой на два ската постройкой (епископский дом?) 41.
В этой миниатюре башни и собор окрашены объединяющим их оливковым цветом,
здание со щипцовой кровлей — розовым, а стена города — коричневым. Двухбашен-
ным представлен собор и на некоторых других миниатюрах (см. рис. 55, б) 42.
Как увидим ниже (гл. XIX), Боголюбовский собор, также изображенный
в миниатюре Лицевого летописного свода двухбашенным, имел и в действительности
две лестничные башни. У Дмитриевского собора тоже были две лестничные башни,
но расположенные иначе, чем в Боголюбове,— они выступали по углам западного
фасада (гл. XXV). Более спорны кирпичные лестничные башни у монастырского
Рождественского собора (гл. XXIV). В этой связи обратимся к Успенскому собору
п его хорам.
В настоящем своем виде хоры собора 1158—1160 гг. к северу и югу продолжены
двумя симметрично расположенными каменными площадками-переходами, распро-
страняющими их площадь до стен всеволодовых галерей. Площадки покоятся на
арках, с крестовым сводом между ними (см. рис. 47, 50 и 51). На них с хор старого
собора выводят два дверных арочных проема, лишенных какой-либо декоративной
обработки. Проемы имеют четверти для створ не со стороны хор, а снаружи, со сто-
роны галерей. Над обоими дверными проемами помещается короткое окно, находя-
щееся на одном уровне с остальными окнами хор и имеющее одинаковую с ними про-
филировку (см. рис. 50 и 51). Как показал зондаж между окном и дверью северной
стены, дверные проемы сделаны на месте нормальных целых щелевидных окон,
которые были при этом укорочены закладкой (рис. 56) 43. Следует отметить значитель-
ную грубость этой переделки. В других памятниках (Боголюбовский, Рождествен-
ский и Дмитриевский соборы) двери на хоры также характеризуются некоторой
примитивностью исполнения (см. ниже рис. 176, 177 и 203). Северный крестовый
свод, примыкая к стене старого собора, слегка срезает маленькое щелевидное окно
под ним, опущенное по сравнению с уровнем остальных окон нижнего яруса. Это
окно заложено белым камнем на старом растворе. Кроме того, здесь, видимо, не было
аркатурно-колончатого пояса; во всяком случае, его остатков не сохранилось.
162
55. Успенский собор. Миниатюры Лицевого летописною свода XVI в.
Напротив,свод южного перехода примкнул к совершенно законченному фасаду, разру-
шив колонки пояса, искалеченные остатки которого выступают из-под свода (рис. 57).
Своды обеих площадок повлияли и на размещение окон в стенах галлерей — на
южном фасаде окно пришлось опустить, на северном — окна вовсе нет. Описанные
переходы над всеволодовыми галереями упираются в их наружные стены и никуда
не ведут.
Сама конструкция перехода на арках и крестовом своде близко напоминает по-
добную же конструкцию перехода к лестничной башне Боголюбовского собора (см.
ниже рис. 105). Там эта часть была пристроена также к уже законченному фасаду
собора, что отнюдь не говорит о значительно более позднем появлении перехода,
а лишь об особой средневековой системе постепенного осуществления частей единого
ансамбля. Возникает вопрос: не могут ли переходы-площадки Успенского собора
являться нижними частями первоначальных переходов к лестничным башням, со-
храненными при реконструкции 1185—1189 гг.?
Южный переход Успенского собора разрушил колонки пояса, остатки которого
выступают из-под свода. Северный переход прикрыл лишь маленькое окно нижнего
яруса; остатков колонок здесь нет; если их не было вовсе, то это означало бы, что
здесь переход был заранее предусмотрен и это деление северного фасада оставили
без колончатого пояса. Любопытно, что прикрытое сводом перехода маленькое
16.3
11*
56. Успенский собор.
Северный вход на хоры. Зондаж.
окно опущено ниже других окон, поме-
щавшихся в колончатом поясе, как бы
с целью избежать его пересечения сводом.
Если это так, то можно думать, что снача-
ла предполагалась только одна пристрой-
ка-переход с башней с северной стороны,
а затем в процессе строительства была ре-
шена постройка симметричного перехода
с башней и с южной стороны. На эти пере-
ходы с хор вели две двери, очень похо-
жие по своему характеру простого ароч-
ного проема на дверь в стене Боголюбов-
ского собора; двери эти запирались со
стороны переходов, так что хоры изоли-
ровались от них. Н. А. Артлебен и отме-
тил, что в соборе при его обстройке ма-
стерами Всеволода «остались нетрону-
тыми две двери на хорах в том виде,
как они устроены первона-
чально» 44.
Приведенные данные письменных и
изобразительных источников, изложенные
наблюдения над существующими в соборе
переходами и аналогия с Боголюбовским
и Дмитриевским дворцовыми соборами
с их лестничными башнями дали нам осно-
вание для рабочей гипотезы, представлен-
ной на рис. 59, где башни поставлены
так же, как в Дмитриевском соборе, т. е.
выдвинуты к западу от фасада собора 45.
Однако этот опыт" реконструкции оказался ошибочным; как выяснилось, в Успен-
ском соборе вход на хоры был организован совершенно особым образом.
Новые данные о пристройках к собору 1158—1160 гг. принесли ремонтно-строи-
тельные работы 1951—1952 гг., проводившиеся под наблюдением архитектора
А. В. Столетова. Его внимательности и пытливости наука обязана рядом ценнейших
наблюдений, сделанных при прокладке канала калориферного отопления, прошед-
шего вдоль северной галереи собора, примерно по ее центру 4в. Наблюдения за стра-
тиграфией прежде всего показали, что лестничная башня не выступала к западу
от перехода (рис. 58). В угловом северо-западном членении галереи обнаружен лишь
лежащий на естественном грунте слой строительства собора 1158—1160 гг., над
ним — слой пожара 1185 г. и выше — слой известковой подготовки под пол из майо-
ликовых плиток в галерее 1185—1189 гг.47 Следовательно, лестница на хоры помеща-
лась иначе, чем полагали мы в нашей реконструкции. Это показывает также, что
с западной стороны собор не имел здесь вообще никаких иных пристроек.
164
57. Успенский собор. Капители колонок под южным переходом на хоры.
Далее оказалось (см. рис. 47), что под существующим переходом на хоры ле-
жат два поперечных фундамента, расположенных по оси пилястр собора 1158—
1160 гг.; они сложены из булыжника насухо, так же как и фундаменты самого храма
(об этой технике см. ниже, в гл. XXI). Восточный фундамент шире более узкого за-
падного, но глубина их заложения одинакова — 1,25 м от современного пола. Сле-
довательно, существующий переход на хоры принадлежит строительству 1185—
1189 гг., но он стал на месте какой-то, примыкавшей к старому собору, пристройки,
точно отвечающей его осям и по площади почти равной угловому членению храма 48.
Существенно, что в пространстве между названными фундаментами на глубине 0,4 м
от современного пола была прослежена известковая подготовка пола с гнездами от
выстилавших помещение майоликовых плиток. Пол этот принадлежит 1158—1160 гг.,
так как его прикрывает сверху слой строительства 1185—1189 гг. (рис. 58, 5—7) 40.
Следовательно, эта пристройка не служила коробкой для лестницы на хоры, а была,
в своей нижней части свободным помещением.
Параллельно стене собора 1158—1160 гг. на расстоянии 1,5 м от северной стеньг
галереи шел третий фундамент, сложенный в той же технике из булыжника насухо.
165>
58. Успенский собор. Профиль раскопа
/ — песчаная подсыпка под чугунный пол; 2 — обломки штукатурки с фресками;
пола 1189 г.; 6 — прослойка песка и глины; 7 — подготовка пола 1158—1160 гг.,
9 — строительный мусор; 10 — известковая проливка; 11 — бутовая кладка фундамента
Он связан с описанными поперечными фундаментами (см. рис. 47). Его западный
конец несколько выступает за линию западного фасада собора, восточный же конец
находится против края третьей с запада пилястры. Иными словами, этот фундамент
равен по длине двум западным членениям собора. Глубина заложения этого фунда-
мента больше, чем у поперечных,— более 1,75 м от уровня современного пола 60.
На участке между описанным фундаментом и стеной собора, видимо, не было плиточ-
ного пола. Правда, здесь слой нарушен погребениями, которые могли уничтожить
остатки полов; в щебне же встречались и плитки, и куски известковой основы пола,
которые могли происходить из смежных участков.
Далее, против центрального нефа собора был обнаружен исполненный в той же
технике фундамент северо-западной части притвора, легко реконструируемого в пла-
не целиком. Этот фундамент перекрывался слоем известковой подготовки под полы
галереи 1185 —1189 гг.61 Это открытие подтвердило свидетельство «Сказания о
чудесах Владимирской иконы», где рассказывается, как некий владимирец, одержи-
мый «огненною болезнию», пришел в Успенский собор и здесь с ним случился об-
морок — «и мнеша яко лихою болезнию палея есть, извлекоша и в прит-
вор» 62. До сих пор это указание представлялось неясным или ошибочным 63. Фун-
даменты притвора уже северного продольного фундамента. Последний принадлежал
особой постройке, не связанной с притвором, но одновременной с ним.
При разборке и ремонте крестового свода северного перехода, проводившихся
под наблюдением проф. Н. П. Сычева, были найдены два фрагмента тесаного белого
камня со следами фресковой росписи. Особенно существенен найденный в составе
старой кладки свода третий обломок туфового камня, также с фресковым фрагмен-
том. Он представляет часть миниатюрной женской головки в покрывале-повое; ни-
каких намеков на нимб нет, следовательно, это не святая; сзади, видимо, фон
166
в северном нефе (по А. В. Столетову).
— насыпной грунт; 4—кирпичный пол и подготовка под него; 5 — подготовка
сохранившаяся в границах поперечных фундаментов; 8 — насыпной грунт;
насухо (цифры в кругах — метровые отметки наблюдений к плану на рис. 47/
в виде завес. Размеры головки (14,5x6 см) показывают, что роспись была рассчитана
на рассмотрение вблизи и что она помещалась в очень небольшом или узком поме-
щении. Н. П. Сычев предполагает, что этот фрагмент мог принадлежать к росписи
лестницы, вводившей на хоры андреевского собора, украшенной, в подражание баш-
ням киевской Софии, фресками 54. Следовательно, эта башня или вообще пристрой-
ка для входа на хоры была отломана в 1185—1189 гг.
Таковы новые данные, которые не столько решают вопрос о ходе на хоры, сколь-
ко ставят новые, еще более трудные вопросы.
Что касается северного притвора, то можно думать, что он был не один и ему
отвечали подобные же притворы с юга и запада.
Как же можно объяснить остальные фундаменты в северной галерее?
Маленькое, почти квадратное помещение, очерченное поперечными фундамен-
тами и выстланное майоликовыми плитками, было явно закрытым; оно, видимо, пред-
ставляло собой нижний переход из собора в смежное здание, от которого нам изве-
стен лишь его южный фундамент, равный двум фасадным делениям собора, т. е.
примерно 9 м. Не было ли это. здание «владычными сенями», о которых говорит ле-
топись, т. е. епископским домом? Он мог иметь квадратный план, как все известные
нам древнейшие палаты (Грановитые в Новгороде и Москве, дворец в Угличе) и был,
без сомнения, двухэтажным. Второй этаж мог соединяться непосредственно с хо-
рами собора через второй ярус примыкавшей к фасаду собора пристройки-перехода.
Как выглядел этот переход внешне, был ли он ничем не выделенной частью комплек-
са или имел шатровое покрытие — мы не знаем.
К сожалению, все эти соображения останутся без подтверждения, так как про-
верить их археологическим путем нельзя: с севера к Успенскому собору примыкает
теплый Георгиевский собор, причем в части, ближайшей к северной стене галереи—
167
59. Успенский собор. Первоначальный опыт реконструкции.
168
в юго-западном углу нового зда-
ния, — помещалась отопительная
база калорифера, значительно уг-
лубленная (до 2 м) в землю.
Что касается южного входа
на хоры — «терема» летописного
текста, то здесь, кроме этого ука-
зания летописи, мы ничем не рас-
полагаем. Приведенные выше изо-
бразительные источники, подчер-
кивающие симметричную двухба-
ипенность храма, поддерживают
предположение, что и с южной
-стороны был комплекс пристроек,
связанный с ходом на хоры. Схе-
ма предполагаемого плана собора
1158—1160 гг. дана на рис. 60.
Возможно, что связанные с ней
вопросы останутся открытыми на-
всегда. Наша попытка вскрыть
симметричные северные участки у
первого* и второго пилонов южно-
го фасада собора обнаружила, что
кирпичный канал старого калори-
фера подходит здесь вплотную, а
участок у противоположной юж-
ной стены галереи занят склепом
0 5м
60. Успенский собор.
Схема плана собора 1158—1160 гг.
экзарха Грузии Сергия. Кроме того, здесь же в конце XIII в. был встроен кир-
пичный придел Пантелеймона (о нем — ниже, в гл. XXIII).
Таким образом, устройство входа на хоры Успенского собора 1158—1160 гг. было
разрешено своеобразным, индивидуальным путем. Как можно судить по остаткам
северных пристроек, переход к хорам вел непосредственно из второго этажа «владыч-
ных сеней», благодаря чему отпадала необходимость в сооружении специальной
лестничной башни.
Теперь мы можем обратиться к характеристике внешнего облика Успенского
собора.
3
Сохранившиеся части стен андреевского Успенского собора в сочетании с дан-
ными летописей и собранными в музеях фрагментами позволяют с известной вероят-
ностью представить себе наружное убранство памятника в его первоначальном виде.
Цоколь собора является еще простым отливом и лишен какой-либо профилиров-
ки, напоминая о суровых формах построек Юрия 55. Пилястры имеют сравнительно
неразвитую форму — это однообломная лопатка с полуколонной; профиль выше
169
аркатурно-колончатого пояса и отлива над ним усложняется валиком. Такие же ло-
патки помещены на углах собора. Последние еще не прикрыты трёхчетвертными колон-
нами; обнаженные углы дают остро почувствовать прямоугольник плана и рёбра ос-
новного объема храма. Это особенно резко сказывалось на восточной стороне, где
соединение апсид с храмом выступало так же просто и несколько грубовато, как
в Кидекше или Переславском соборе.
В собор вели три входа — с севера, запада и юга, расположенных по осям цент-
ральных нефов и ныне исчезнувших в результате реконструкции 1185—1189 гг.56
Можно не сомневаться (судя по Боголюбовскому собору), что обработка входов рез-
ко отличалась от сухих прямоугольных форм входов храмов Юрия. Это были вполне
развитые перспективные порталы с разработанным профилем косяка, резными капи-
телями и архивольтами. По словам летописи, князь Андрей «двери же церковные
трое золотом устрой». Возможно, что это была оковка косяков портала золоченой
медью, как в Боголюбовском соборе (см. ниже рис. 95), или же в порталах были
поставлены «златые врата» типа врат Суздальского собора.
Аркатурно-колончатый пояс, фрагментарно сохранившийся на северном, запад-
ном и южном фасадах (рис. 50, 51, 57 и 61), развертывается в плоскости лопаток.
Над аркатурой идет лента поребрика; капители колонок имеют типичную форму
романской Wiirfelkapitel, заменяющую здесь обычную для позднейших памятников
лиственную капитель. Стройные колонки чрезвычайно изящных пропорций опи-
раются на клинчатые консоли. Следует отметить, что не все колонки одинаковы:
наряду с легкими, утончающимися кверху, есть колонки грузные и несколько неук-
люжие, равной толщины (например, в центральном прясле западного фасада), что,
может быть, говорит о позднейшей починке пояса. Ритм колончатого пояса медлите-
лен и плавен, пролеты его арок широки. В промежутках между колонками помещены
небольшие окна нижнего яруса с простыми, непрофилированными откосами.
Реставрационные работы 1918 г. показали, что пояс был украшен фресковой
росписью (см. рис. 61). В участке северного фасада, смежном с площадкой-перехо-
дом, были открыты помещенные между колонками фигуры пророков в рост; над ще-
левидным окном были изображены два синих павлина; их пышные хвосты и, ниже,
орнаментальные ленты опускались по сторонам окна. Эти фресковые изображения
являлись как бы прообразом позднейшей скульптурной декорации пояса. Сами же
колонки, как показали те же реставрационные работы, были вызолочены, подтверж-
дая слова летописи, что Андрей «пояс златом устрой» 57. Такой же пояс украшал,
несомненно, и верх апсид (здесь он, может быть, не был расписан), поверхность ко-
торых, столь суровая в постройках Юрия, здесь, судя по собору в Боголюбове, была
оживлена тонкими тягами-полуколонками. Благодаря медленному ритму колонок
и — особенно — фресковой росписи пояс создавал ясную и сильно подчеркнутую
горизонталь, в которой вертикали колонок почти не ощущались.
Высокие окна верхнего яруса над поясом были украшены по краю проема изящ-
ным и скромным профилем (см. рис. 56).
Вопрос о наличии и размещении в верхней половине фасадов собора резных кам-
ней не ставился исследователями, но они, несомненно, были. Поэтому необходимо
собрать все данные, которые могут помочь разрешению этого вопроса.
170
61. Успенский собор. Деталь северного фасада собора 1158—1160 гг.
62. Успенский собор. «Три отрока в пещи»
(схема по И. О. Карабутову).
Как мы видели выше, при реконструкции собора после пожара 1185 г. были
вынуты значительные части его стен. При этом проемы в их верхних частях были сде-
ланы лишь по осям центральных нефов. Следовательно, в поисках резных камней,
принадлежащих фасадам андреевского собора, мы имеем возможность в первую оче-
редь найти рельефы, происходящие из этих центральных делений фасадов, изъятых
при проломе стен и перекладке стены над новыми арками. Рельефы же остальных
членений фасада были, вероятнее всего, сбиты при превращении их во внутренние
части нового здания.
При изучении собора в его существующем виде прежде всего бросается в глаза,
что фасады всеволодовых галерей характеризуются большой сдержанностью их
убранства резным камнем. Это не результат каких-либо разрушений или ремонтов,
но изначальное качество фасадов 58. Рельефы довольно случайно расположены на сте-
нах. По углам оконных проемов северного и «южного фасадов (при этом не везде)
помещены звериные и женские маски. В среднем делении северного фасада, в за-
комаре находится единственная уцелевшая композиция — «Три отрока в пещи»
с погрудным изображением Спаса над ними (рис. 62 и 63); судя по остатку какого-то
незавершенного орнамента (листа?) на правом камне, можно полагать, что компо-
зиция включала еще несколько резных камней.
172
63. Успенский собор. «Три отрока в пещи».
Деталь (эстампам).
В колончатом поясе мы наблюдаем очень пестрое сочетание форм консолей:
часть из них — резные, фигурные, близкие консолям Дмитриевского собора, т. е.
сделанные уже мастерами Всеволода; другие — клинчатые, тождественные консолям
пояса андреевского собора и явно происходящие из его разрушенных при проеме
стен частей.
Возникает предположение, что и резные камни, столь случайно и бедно укра-
шающие фасады галерей, также происходят со стен собора 1158—1160 гг. Эта
мысль подкрепляется тем, что в кладку всеволодовых галерей были также пущены
отдельные камни со следами сбитых рельефов. В. Доброхотов указывал, что он
видел такие камни в кладке цоколя новой алтарной части 59. На южном фасаде гале-
рей сохранилось 8 камней со сбитой резьбой. Их было, вероятно, больше, так как
во время реставрации 1888—1891 гг. поверхность фасадов собора почти на три чет-
верти была переложена заново (см. ниже рис. 161), причем камни со следами резьбы
могли'остаться незамеченными ®°.
Упомянутые 8 камней со срубленными рельефами в двух западных членениях
южного фасада позволяют установить их содержание. Здесь прежде всего отчетливо
12 Н. Н. Воронин, т. I
173
64. Успенский собор. Сбитые рельефы южной стены. «Вознесение Александра
Македонского».
выделяется составная композиция — «Вознесение Александра Македонского» 61,
размещенная на 3 камнях большого размера (в два раза больших, чем нормальный
ряд кладки; рис. 64). Средний камень не вмещает всего изображения — нет корзины,
в которой сидит Александр; нужно, следовательно, дополнить один камень снизу.
Следующий смежный камень, также несколько превосходящий по вышине нормаль-
ный ряд кладки, был занят изображением льва, идущего вправо, с головой, повер-
нутой на зрителя, и загнутым над спиной хвостом с листовидным концом.
Следующие четыре камня у юго-западного угла фасада также разномерны. Два
камня справа — почти одинаковой величины; по высоте они несколько менее двух
нормальных рядов кладки (рис. 65). На крайнем прекрасно сохранилась чешуй-
чатая резьба, схематично изображающая волны, в которые погружены по грудь
маленькие обнаженные людские фигурки по пять в ряд; на этом камне их умещает-
ся двадцать.
Соседний слева камень также сохранил следы чешуйчатой резьбы и, следова-
тельно, является продолжением первого,так что его нужно дополнить тайже двадцатью
фигурками. Таким образом, получаем композицию, расположенную на двух камнях
174
65. Усиенский собор. Сбитые рельефы южной стены. «Сорок мучеников
севастийских».
и изображающую 40 людей, погруженных в воду. Это, очевидно, «40 мучеников се-
вастийских» 62.
Два последних сбитых рельефа, также на крупных блоках камня, почти не под-
даются восстановлению; это, скорее всего, отдельные фигуры зверей или птиц.
Как видим, все описанные камни со сколотой резьбой больше тесаного камня
всеволодовых галерей. Точно так же и рельеф северного фасада «Три отрока в пещи»
с изображением Спаса над ним высечен на камнях, отличающихся по размерам от
блоков всеволодовой кладки и не кратных им63. Следовательно, эти рельефы не
принадлежат строительству Всеволода; они являются рельефами старого собора
и попали на фасады галерей оттуда. Стиль северного рельефа не противоречит сказан-
ному: лица отроков характеризуются «параболическим» профилем, который мы на-
ходим и в рельефах Покрова на Нерли. Д. В. Айналов указывал, что по стилю резьба
всеволодовых галерей ближе резьбе андреевского собора64.
Было высказано предположение, что рельеф «Три отрока в пещи», помещенный
на стене, обращенной к городу, был сделан в память о постигшем город и собор по-
жаре 1185 г., т. е. появился лишь в обстройке Всеволода65. Возможно, однако,
175
66. Успенский собор. Львиные маски на стенах собора.
и иное предположение. Собор Андрея достраивался в 1160 г., когда сгорел Ростовский
собор, восстановленный затем Андреем (см. гл. V и XVII); вполне вероятно, что на
стенах Владимирского храма, перенимавшего у Ростовского его кафедральные права,
могло появиться символическое отражение этого события. В то же время эта компо-
зиция могла играть роль своего рода «оберега» нового собора от «огненного западе-
ния». Возможно, что и в нем она помещалась над окном в закомаре центрального
деления северного фасада, обращенного к городу. Две другие большие компози-
ции, по-видимому, также помещались в закомарах средних нефов. «Вознесение
Александра Македонского» могло занимать среднюю закомару западного фасада,
а «40 мучеников севастийских» — среднюю закомару южной стены.
Фасады всеволодовых галерей украшены хорошо сохранившимися резными зве-
риными и женскими масками. Но их размещение по углам оконных проемов очень
случайно и непоследовательно: на северном фасаде их шесть, размещенных попарно
по сторонам трех окон в верхней части 66; на западном фасаде их нет вовсе 67, а на
южном — их восемь, размещенных по четыре вверху и внизу двух окон двух запад-
ных членений фасада в8. Всего девять масок женских и пять — львиных.
В распоряжении Всеволода были резчики, создавшие сотни резных камней для
убранства Дмитриевского собора; следовательно, эта скупость и случайность убран-
ства объясняется не недостатком скульпторов. Также она не связана с какими-либо
позднейшими разрушениями; маски сохранились, в частности, там, где они могли
и быть легче всего повреждены, например,— в местах пристройки контрфорсов
176
67. Успенский собор. Женские маски (ГИМ).
XVIII в. Тщательное обследование И. О. Карабутовым мест около окон, где, каза-
лось бы, должны были быть симметрично поставленные маски, не обнаружило ни-
каких следов их существования. На эту черту всеволодова собора было обращено
особое внимание при реставрации 1888—1891 гг.69 Можно, следовательно, и в отно-
шении масок предположить, что они представляют собой рельефы, перенесенные при
Всеволоде со стен андреевского собора на фасады нового здания, причем их поста-
вили столько, сколько было, а новых, парных к ним, не доделывали. Важно отметить,
что, по наблюдению И. О. Карабутова, белый камень андреевского собора более
мягок и пригоден для резьбы, нежели камень всеволодовых обстроек 70.
Для изложенного предположения очень существен также состав масок: пять
из них львиные (рис. 66), девять — женские со спускающимися по сторонам косами,
близко напоминающие подобные маски на фасадах Покрова на Нерли (см. ниже
рис. 130), а также найденные при раскопках Боголюбовского собора (см. ниже
рис. 97). Один из сбитых рельефов южной стены всеволодовых галерей, изображав-
ший идущего льва, также близок резным львам из закомарной композиции с Давидом
в Покрове на Нерли (см. ниже рис. 130). Сказанное убеждает в том, что резные маски
всеволодовых галерей, как и три большие композиции, принадлежат к резному
убранству андреевского собора. Сохранилось, кроме того, несколько резных кам-
ней, находящихся в музейных собраниях 71.
Во Владимирском музее, вместе с двумя капителями фасадных полуколонн,
хранится камень с изображением львиной головы. Рельеф расположен на квадрат-
ной стороне известнякового блока; по размерам (44 X 44 X 31 см) и технике он
совпадает с рассмотренными ранее масками на фасадах собора. Впервые издавший
12*
177
68. Успенский собор. Капитель (ГИМ).
этот рельеф А. И. Некрасов справед-
ливо отнес его к убранству андреевского
собора 72. Им же был издан резной ка-
мень из собрания ГТГ с изображением
женской маски 73. Рельеф расположен
на блоке почти кубической формы
(40 X 44x43 см) и находит ближайшую
аналогию в одной из масок северного
фасада всеволодовой галереи74.
А. И. Некрасов относил ее также к
андреевскому собору. Однако это не по-
длинная маска, а копия, сделанная при
реставрации и не пущенная в дело. Ка-
мень — сероватый известняк — тожде-
ствен материалу большинства восста-
новленных в 80-х годах рельефов; по-
верхность фона и рельефа отделана до
неприятной сухости, чего нет в подлин-
ных резных камнях.
Особый интерес представляет кол-
лекция резных камней Успенского со-
бора, хранящаяся в ГИМ, куда она по-
пала после его реставрации в 1891 г.
К сожалению, описи фрагментов с ука-
занием места их находки не было со-
ставлено, и мы лишены возможности
точно установить, откуда они проис-
ходят. Печатные каталоги ГИМ согласно удостоверяют, что все эти фрагменты — из
Успенского собора 75. Большинство камней изъято, очевидно, из контрфорсов, по-
строенных стольником Племянниковым в 1708 г. по углам собора76 и разобранных в
1890 г.: «При разборке камней [контрфорсов] оказалось, что нижние ряды их были
сложены из остатков и обломков древних частей храма. Здесь были найдены части
оконных откосов с резьбой, части разукрашенных каменных желобов, баз от ко-
лонн и другие обломки» 77. А. Виноградов указывает, что в основании юго-западно-
го контрфорса были встречены части оконных косяков с профилем и отдельные
стенные камни без резьбы 78. У нас нет возможности точного приурочения фраг-
ментов также потому, что мы не знаем пока, когда исчезли древние пристройки
собора — терем и владычные сени, к которым может относиться часть резных
камней коллекции ГИМ.
В данном месте нашего исследования нас интересуют прежде всего три камня
с женскими масками, несомненно принадлежащие самому собору. Они не были в
числе резных камней, найденных при сломке контрфорсов,— об этом нет никаких
указаний. Видимо, это рельефы, изъятые из стен всеволодовых галерей при рестав-
рации 1888—1891 гг. и замененные новыми копиями. Действительно, эти рельефы
178
69. Успенский собор. Капитель (ВОКМ).
сильно потрескались и обкололись (рис. 67). Из чертежей И. О. Карабутова видно,
что замене подверглись шесть женских масок; к ним и следует отнести три рельефа
ГИМ.
Первая маска (см. рис. 67, а) 79 с обколотой верхней частью выполнена в до-
вольно высоком (10 см) рельефе. Продолговатое лицо с маленькими губами и тонким
носом нежно и плавно моделировано. Иконографической особенностью изображения
является гладкая прическа с двумя косами, опускающимися по сторонам орнамен-
тальных лент под подбородком, передающих, видимо, кайму ворота одежды. Рельеф
расположен идеально точно на почти квадратной поверхности блока (37 X 35 X 28 см).
Вторая маска 80 сильно повреждена, лицо почти стерто. Но и при этом можно с
уверенностью говорить, что данный рельеф воспроизводит ту же схему, как и первый,
179
70. Успенский собор. Фрагмент водомета (ГИМ).
однако отличается от него посредственным исполнением. Овал лица тяжел и равно-
мерно припухл. Размещение маски на квадратном (38x38 см) поле блока не совсем
точное.
Наконец, третья маска (см. рис. 67, б) представляет иной тип лица — приплюс-
нутого, как бы пятиугольной формы, с острым подбородком, огромными глазами
и беспокойными локонами прически, опускающимися по сторонам головы. Она не-
сколько напоминает маску из ГТГ и по своей плоскостной манере — черты лица и
глаза даны не в свободном рельефе, а путем углубления общей плоскости лика. Ко-
пия ГТГ дает представление об очень совершенном «образце» рассматриваемой ма-
ски. Однако последняя далека от мастерства оригинала. Маска посажена в точном
квадрате блока (38x38 см) косо; попытка следовать своеобразной и четкой плоскост-
ной манере «образца» очень наивна, и грубоватая плоскостность лика напоми-
нает скорее архаическую манеру знаменитого «Акулинского идола» в собрании
ГИМ.
Таковы маски, хранящиеся в музеях. Три маскиГИМ являются поврежденными
подлинниками, изъятыми из стен Всеволодовых галерей и замененными новыми ко-
180
71. Успенский собор. Фрагменты водометов (ГИМ).
ниями. Маска ГТГ представляет^ хорошую, но не использованную реставраторами
копию. Только львиная маска Владимирского музея, несомненно, подлинная; она
увеличивает количество масок, сохранившихся в натуре на стенах Успенского
•собора.
Напомним, что, по наиболее вероятному предположению, уцелевшие в целом
или сбитом виде резные камни могут происходить из средних делений фасадов ста-
рого собора, прорезанных новыми проемами почти до сводов. Всего имеются: девять
женских и шесть львиных масок, три большие композиции, фигура идущего льва и
два неопределенных изображения зверя или птицы. Учитывая, что Успенский собор
1158—1160 гг.— современник дворцового Боголюбовского собора и предшествен-
ник церкви Покрова на Нерли — построек, теснейшим образом связанных в единую
-стилистическую группу, а также то, что по набору и типам маски Успенского собора
-сближаются с масками в названных памятниках,— мы можем реконструировать
декоративную систему фасадов Успенского собора по аналогии с Покровом на Нерли.
В отличие от последнего, место фигуры библейского царя Давида в центре закомары
занимала сюжетная композиция на нескольких камнях, расположенная по оси зако-
мары над окном. Возможно, что по сторонам этих центральных изображений были
помещены, как в Покрове на Нерли, вверху симметричные фигуры двух птиц, а
внизу — двух львов. Ниже, над окном, располагались в ряд три женских маски;
их было девять — по три на каждую из трех средних закомар. По сторонам арки
-оконного проема было поставлено по одной львиной маске: их всего шесть (пять —
на стенах всеволодовых галерей и один рельеф Владимирского музея), т. е. по два
на каждую из трех средних закомар. Так, на наш взгляд, восстанавливается резной
убор центральных частей фасадов андреевского собора. Сходство его композиции
181
72. Успенский собор. Водомет (реконструкция Б. А. Огнева).
с композицией Покрова на Нерли позволяет думать, что боковые членения фасадов
собора были украшены рельефами в той же системе (см. рис. 59).
Полуколонны лопаток собора увенчаны лиственными капителями. Из них к
моменту реставрации 1888—1891 гг. сохранилась (и то в изуродованном виде) лишь
одна — на северо-западном углу; остальные были заменены достаточно точными но-
выми копиями 81. Зодчие избрали тип, несколько напоминающий коринфскую капи-
тель. Судя по сохранившимся фрагментам (рис. 68 и 69), резьба капителей характе-
ризуется высоким мастерством. Выполненные в безупречной, артистической технике
листы сочны и мясисты; их закрученные концы сильно выступают из тела капители,
создавая резкую и контрастную игру светотени.
Над капителями,— может быть, опираясь, на них,— лежали сильно выступаю-
щие вперед белокаменные желоба-водометы. Сохранившиеся в коллекции ГИМ об-
ломки этих водометов украшены резьбой 82. На одном (рис. 70) снизу и на бортах
развернут очень четкий растительный орнамент 83; второй сохранил изображение
звериной лапы (рис. 71) и, несомненно, имел покрывавшую лоток верхнюю часть,
представлявшую, видимо, трехмерную фигуру самого зверя. Полной уверенности
в принадлежности данного фрагмента андреевскому собору у нас нет, тем
более что водомет со звериной лапой очень похож на изданный Н. А. Арт-
лебеном водомет, происходящий якобы из собора Рождественскрго монастыря84.
В коллекции ГИМ есть примечательный фрагмент — задняя часть от фигуры какого-
то зверя (рис. 71). Скульптор прекрасно передал его поджарое тело, бедра, обрабо-
танные характерными спиральными штрихами, крылообразный гребень на спине,
видимо, представляющий вставшую дыбом шерсть; хвост, очевидно, загибался влево
и был продет под левую ногу. Это была фигура хищника. Ее размеры невелики:
диаметр туловища — 10 см, бедра — 12 см, общая толщина фигуры — 15 см.
Возможно, что эта скульптура является фрагментом белокаменного водомета,
украшенного звериной фигурой. Голову подобного зверя, оседлавшего водомет, мы
увидим ниже в Боголюбовском замке (см. ниже рис. 98, в)85. В этом виде водометы
182
73. Успенский собор. Неопределенные фрагменты
о
I—
20 см
74. Успенский собор. Фрагмент оковки барабана золоченой медью (ВОКМ).
напоминали гаргули средневековой архитектуры Запада (рис. 72). Судя по следам
гвоздей и патине, водометы были окованы золоченой медью.
Остаются под сомнением в отношении принадлежности самому Успенскому со-
бору некоторые фрагменты резных камней собрания ГИМ (рис. 73)8в.
Фасады собора завершались закомарами; их арки по направлению к замку уши-
рялись, приобретая более легкие, слегка овоидальные очертания 87. Б. А. Огневым
доказано, что закомары имели еще один ряд кладки, зажимавшей блоки водометов
в ендовах закомар 88.
Не раз цитированный выше текст летописи об украшении Успенского собора
князем Андреем сообщает о постановке по краям закомар разнообразных украше-
ний: «И комары позолоти..., и изовну церкви и по комарам же поткы золоты и куб-
кы и ветрила золотом устроена постави и по комарам около» 89. Речь идет, очевидно,
об украшении закомар фигурами птиц,— может быть, грифонов и птиц («поткы»),—
фиалами («кубкы») и флюгерами («ветрила») 90. Скорее всего, это были изображения
вырезные — из листовой позолоченной меди, аналогичные по технике древним кре-
стам собора, изготовленным уже при Всеволоде (см. ниже рис. 224). Эти детали
убранства предполагалось восстановить при реставрации собора 1888—1991 гг.:
«Тут же рассматривались проекты различных внешних украшений собора, пред-
положенных строителями, в виде крестов, ваз, птиц, различных фигур и т. п. и
все эти проекты, как не соответствующие стилю собора и не могущие быть вос-
произведены в тех видах и формах, о которых свидетельствует древний летопи-
сец, были единогласно отвергнуты»91. Возможно, что «ветрила», т. е. флюгера, бы-
184
ли трехмерными, кованными из той же меди изображениями птиц, вращавшимися
на стержне, подобными фигуре голубя на кресте Дмитриевского собора (см. ниже
рис. 226). Эти прорезные позолоченные украшения по краям закомар играли весьма
•существенную роль в образе здания — масса стены как бы расчленялась и таяла в
воздухе «золотыми» излучениями.
Над полукружиями закомар поднимался на невысоком прямоугольном поста-
менте 12-оконный барабан главы. Полуколонки 24-проле'гной аркатуры, обрамляю-
щие узкие щелевидные окна, были увенчаны лиственными капителями того же типа,
что на пилястрах, также исполненными пластической сочности. Из 24 капителей ба-
рабана подлинных сохранилось только семь 92. Городчатый поясок, известный еще
в постройках Юрия Долгорукого, здесь представляет лишь элемент развитого кар-
низа барабана, завершенного цепочкой арочек, из которых вырастает плавный шлем
«золотой» главы. Сделанные при реставрации 1888—1891 гг. чертежи фиксируют боль-
шое количество вбитых в швы кладки барабана гвоздей, под шляпками которых места-
ми уцелели кусочки позолоченной меди или следы медной патины 93. Прослеживая
их расположение, мы можем достаточно точно реконструировать внешнюю обработку
барабана. Золоченой медью были обиты простенки между окнами; на этом «золотом»
фоне четко выступали белоснежные стволы тонких полуколонок с лиственными кро-
нами их капителей. Поле между аркатурой и городчатым поясом было также выстлано
золоченым металлом.
Во Владимирском музее хранятся части медной оковки промежутков между зуб-
цами городчатого пояса. Эти зубчатые листы золоченой меди (длиной 59 см и высо-
той 36 см; рис. 74) склепаны из отдельных обрезков металла, видимо, отходов от
других изделий; зубцы очень неровны и вырублены небрежно, очевидно, с расчетом
на большую высоту их расположения. А. Виноградов сообщает, что при рестав-
рации собора «на покрытие средней главы употреблена была в дополнение и та
позлащенная медь, которой был обложен самый трибун». При этом среди ста-
рых листов «достаточно оказалось листов с фистонами [зубцами]. По наложении
сих листов под белокаменные на трибуне фистоны можно было ясно видеть, что
они именно были на тех местах, прибитые гвоздями, доселе сохранившимися
в белокаменной стене. Под шляпками некоторых из гвоздей оказывались остатки
и самой позлащенной меди, оторвавшиеся от листов, при отнятии их от стен
трибуна» 94. У венчающих барабан арочек, судя по угловым главам (украшенным
уже при Всеволоде в подражание обработке барабана старого собора) 9б, медью
были окованы впадины, так что их белый контур читался как ажурный орнамент на
«золотом» поле. Были отмечены и следы фресковой росписи на камнях барабана96.
Таким образом, наше обычное представление о белокаменном храме, сверкаю-
щем под лучами солнца ослепительной белизной своих стен, подчеркнутой игрой
теней от архитектурных и скульптурных деталей, сменяется не менее ярким и своеоб-
разным первоначальным обликом Успенского собора. Его мощное тело охватывает
цветная полоса росписи пояса, на фоне которой играют золотом стволы колонок.
Оковка «золотой» медью косяков порталов, водометов, барабана, мерцающее золо-
том кружево прорезных украшений на закомарах — все это поражало воображение
185
современников своей необычайной роскошью и силой художественного эффекта, так
что автор повести о кончине Боголюбского не нашел другого сравнения для Успен-
ского собора, как легендарный храм Соломона — символ непревзойденного в созна-
нии средневекового человека архитектурного совершенства. •
Лучшее и крупнейшее здание города — Успенский собор стал центром форми-
рующегося в дальнейшем архитектурного ансамбля столицы и особенно его южного
«фасада», обращенного к Клязьме, заречным поймам и лесам, откуда шла к Влади-
миру дорога из Мурома. С этой стороны, еще издалека взгляду открывалась величест-
венная панорама владимирских высот. Собор увенчивал и завершал их, словно
огромный бело-золотой кристалл, порожденный самой землей, ее силой. Нечто ска-
зочное и эпическое было в этой связи собора с широким богатырским ландшафтом, в
вознесенности здания. Современники по достоинству оценили эту сторону нового
собора, создав легенды о «явлении» собора «на воздусе», как проявление нового «чуда»
богородицы97. Почвой этих легенд была реальность. В ранние часы рассвета, когда
владимирские холмы тонут в призрачном море поднимающегося тумана, можно видеть
захватывающее воображение и теперь зрелище, как пламенеющий в красных лучах
восходящего солнца собор как бы отделяется от земли и плывет на зыбких, колеблю-
щихся облаках. Слитая с природой созданная зодчими красота уподоблялась в со-
знании средневекового человека чуду .. .
XVII
УСПЕНСКИЙ СОБОР В РОСТОВЕ
1
До нас не дошел, известный лишь по летописным сведениям, важнейший
памятник строительства 60-х годов XII в.— Успенский собор в Ростове.
После пожара 1160г., когда сгорела «чудная» дубовая церковь, князь Андрей
в 1161 г. закладывает новый каменный храм, законченный и освященный на другой
год — в 1162 г.1 По словам жития епископа Леонтия, новый храм был невелик —
«и бе церковь основана мала», и лишь по просьбе горожан [«людия»] она была расши-
рена2. Однако, видимо, князь Андрей не очень заботился о новом храме: он был
расписан лишь при Всеволоде III в 1187 г.3 и вновь освящен в 1189 г.4 Это позволяет
отнестись с доверием к сообщению жития Леонтия о том, что уже в процессе строи-
тельства замысел постройки был изменен, и она была расширена. С этим, вероятно,
была связана недолговечность собора, который обрушился в 1204 г.5 — единственный
случай столь быстрой катастрофы здания (оно простояло всего 42 года) в истории
владимиро-суздальского зодчества.
Чтобы подойти к вопросу о возможных остатках собора 1161—1162 гг. в суще-
ствующем здании, мы должны кратко коснуться последующей истории памятника.
В 1213 г. князь Константин Всеволодович снова закладывает собор «на п е р-
вемь месте падшая церкве»6; постройка затянулась — он был освя-
щен лишь в 1231 г.7 Это здание простояло до 1408 г., когда во время большого город-
ского пожара обрушились его верх и своды; однако в 1411 г. ростовский епископ
Григорий восстановил храм 8. Работы 1411 г. коснулись только верха здания XIII в.,
стоявшего на основаниях храма XII в.,— оно было в целости до конца XVI в. Далее
сведений о судьбе здания нет, но несомненно, что оно было вновь выстроено заново
из большемерного кирпича и белого камня; об этом свидетельствуют формы суще-
ствующего собора, относящиеся к XVI—XVII вв.9 Оставалось, однако, совершенно
неясным, сохранилось ли что-либо от древнейших зданий в составе кладок суще-
ствующего нового собора 10.
Некоторую нить для поисков древних архитектурных остатков давали сведения
о нахождении гробницы Леонтия. По данным его жития,, его гроб был обнаружен
Примечания к главе XVII см. стр. 522—523.
187
при рытье рвов для «предней», т. е. южной, стены храма 1161—1162 гг.11 По словам
жития Леонтия, князь Андрей «посла въскоре гроб камеи и положи в нем тело свя-
таго, идеже и доныне лежит в церкви святыя богородица» 12. По Никоновской лето-
писи,— «поставиша в ней [церкви] в раце в стене мощи... Леонтия..., идеже и нын<^
лежат, и устроиша свещи велики у гроба его»13.
Аркосолий со стоявшей в нем белокаменной гробницей Леонтия находится и те-
перь в южной стене собора при входе в диаконик. Здесь же, с южной стороны, ука-
зывалось место погребения епископа Исаии14. Придел Леонтия занимает апсиду
диаконика. Как выяснили раскопки 1884 г., предпринятые в связи с реставрацией
собора, пол придела лежал ниже современного уровня пола собора на 0,96 .и15.
Помещение придела было засыпано «почти на 4 ар. глубины одним каменным мусо-
ром, в коем попадались и разбитые каменные могильные плиты, без примеси земли;
тут же найдены и остатки древнего кафеля [вероятно, обломки майоликовых плиток
пола], остатки досок, фресок и гвоздей»1в. В алтаре придела были также обнаружены
основания кирпичного престола и выступающий по периметру апсиды ряд довольно
сильно исколотых белых камней, а выше — следы фресковой росписи.
Из главной апсиды в придел спускалась каменная лестница; подобная же лест-
ница вела в придел из собора. У южной стены были открыты «следы свода, в виде
ниши, как и на противоположной стороне» (над гробницей епископа Игнатия).
В южной нише сохранилось фресковое изображение Леонтия с остатками надписи-
тропаря и кондака, а в северной нише — изображение епископа Игнатия XVII в 17
Высказывалось предположение, что придел сохранился от постройки 1161—1162 гг.1*
Однако никаких положительных данных в обоснование этого производители раско-
пок не привели. Их необходимо было получить.
2
Существующий кирпичный аркосолий Леонтия, реставрированный в 1884 г.г
выступает из плоскости стены существующего собора внутрь на 0,9 м (рис. 75 и 76).
Снятие ветхой штукатурки 1884 г. в нижней части аркосолия под фреской с изобра-
жением Леонтия и плит в его основании показало следующее (рис. 77). В основании
аркосолия лежит кладка белокаменной стены с заполнением внутреннего простран-
ства булыжным камнем на желтовато-сером известковом растворе. Боковые стенки
аркосолия в нижней части сохранили один ряд кладки из крупных квадров белого-
камня (высотой 40сл«)с тонким швом. Выше они надложены кирпичом (7,5 х 14 х 29 см),
сходным с кирпичом стен существующего собора. В тыльной стенке аркосолия, под
обрезом фрески XVII в., также оказалась белокаменная кладка из большемерных
блоков камня, образующая полуциркульную дугу древнейшего аркосолия. Выше
шла кладка из кирпича и белого камня.
Камни тыльной стенки аркосолия очень разрушены и закопчены, на одном из
них — потеки расплавившегося от огня металла (свинца?). С правой стороны уцелел
фрагмент фресковой росписи — завивающийся коричневато-красный стебель с более
темной обводкой по контуру на розовато-голубом фоне (рис. 77, а). Грунт, с большой
188
75. Ростовский собор. План существующего здания с показанием раскопов
внутри собора.
189
76. Ростовский собор. Придел епископа Леонтия. Разрез.
1 — песок; 2 — глина; 3 — кирпичный щебень: 4 — черная земля; 5 — перерытая
земля; 6 — известковый щебень; 7 — осколки плиты; 8 — уголь.
примесью речного песка (1 : 3 или 1 : 4), нанесен тонким слоем на поверхность белого
камня, обработанного мелкой насечкой 19. Глубина аркосолия (75 см) связана с ши-
риной белокаменного саркофага Леонтия (66 см), имевшего характерную для гроб-
ниц XII в. крышку с двумя пологими скатами 2о. Обгорелость камня и потеки метал-
ла являются следами пожара 1408 г. Следовательно, описанный белокаменный
аркосолий принадлежал зданию XII—XIII вв.
Выемка наиболее разрушенных камней в верхней части тыльной стенки арко-
солия показала, что эти камни сравнительно тонки (25—28 см)\ за ними внутри идет
булыжный бут на желтовато-сером растворе извести, за которым лежит тесаный
постелистый белый камень. Напомним, что останки Леонтия были поставлены
«в раце, в стене, идеже и ныне [т. е. в XVI в.] лежат». Таким образом, ясно, что в дан-
ном участке под стеной существующего собора лежит часть древнейшей стены XII в.
с аркосолием Леонтия, сохранившим часть орнаментальной фрески. Принимая тол-
шину этой древней стены равной ширине лопатки, обнаруженной на западной стене
собора (1,57 см\ см. ниже), мы можем заключить, что наружный контур существую-
щего здания отошел от древнего примерно на 2,18 м. Поэтому при наших разведках
1939 г. снаружи Леонтьевского придела был обнаружен лишь фундамент нового
здания со сваями; примыкающие к нему слои не сохранили следов нескольких
строительных периодов, отвечавших архитектурой истории собора, — они были
стерты позднейшим строительством (см. рис. 76).
190
77. Ростовский собор.
а — аркосолий епископу Леонтия: б — план раскопа в приделе.
Вскрытие пола между аркосолиями Леонтия и Игнатия (см. рис. 76) показало,
что под поздними напластованиями строительного мусора, включающего кирпичный
щебень, несколько ниже основания аркосолия Леонтия, идет плотная, но разрушен-
ная известковая заливка над слоем известкового щебня 21. На ней у восточного угла
аркосолия сохранились две расколотых желтых майоликовых плитки пола, лежа-
щих под углом в 45° к стене здания (рис. 77, б)'. Также в прорезке под солеей придела
1884 г. был обнаружен крайне исколотый майоликовый пол из желтых и зеленых
плиток; в их числе — плитка в форме равнобедренного прямоугольного треуголь-
ника с катетами по 13 см, близкими стороне квадратной плитки (14,5 см). Очевидно,
треугольные плитки заполняли треугольные промежутки у стены между квадрат
ными плитками, уложенными под углом в 45°.
Эти плитки уцелели благодаря тому, что у углов аркосолия были приложены
тесаные белые камни, выступавшие перед стеной. Их смысл не вполне ясен; сущест-
венно, что они были поставлены непосредственно на майоликовый пол,
следовательно,—сразу же по его устройстве. Несомненно, что эти камни по сторо-
нам аркосолия были подножиями для тех «свещей великих», т. е. подсвечников,
которые были поставлены «у гроба» Леонтия. Таким образом, остатки майоликово-
го пола можно с полной уверенностью относить к собору 1162 г.
При раскопках 1884 г., как мы говорили, в основании южной апсиды собора был
обнаружен ряд белокаменной кладки, почти концентричный внутреннему контуру
191
апсиды, но выступающий внутрь. Он был вычинен кирпичом и покрыт толстым слоем
штукатурки. Раскопка внутри апсиды (рис. 77, б) показала, что под этим рядом кам-
ня (высотой 40 см) идет нижний ряд кладки из таких же большемерных блоков дли-
ной 21—53 см с тонкими швами, аналогичной кладке аркосолия Леонтия. Однако с
северной стороны камень более постелистый, сходный с камнем собора 1213—1231 гг.
(см. том II). Этот нижний ряд кладки, начиная от оси апсиды, отходит от южной
стены существующего собора на расстояние до 66 см. Здесь кладка — также из ло-
стелистого камня с толстым швом. Очевидно, что это остатки апсиды собора 1162 г.,
сильно разрушившейся в 1204 г. и доложенной новым камнем в 1213 г. Она лежит не-
посредственно на забутке фундамента из булыжника, выступающего на 15—30 см
внутрь за линию кладки стены. Булыжник хорошо подобран — это плоские постелп-
стые валуны, положенные плоской стороной кверху. Внутреннее пространство ап-
сиды также заполнено крупным булыжником, который частично пролит раствором.
Возможно, что стены апсиды возводились на сплошной забутке котлована под всей
апсидой, как это было, например, в Десятинной церкви22. Зондаж в толщу стены
апсиды с целью найти ее лицевую кладку не дал результата — она в данном уча-
стке не сохранилась. Забутка состоит из булыжников средней величины, обломков
туфа и белого камня на серовато-желтом растворе извести с большой примесью
песка. Стена апсиды смыкается с южной стеной собора 1162 г. заплечиком шири-
ной 35 см.
Пол апсиды был приподнят по отношению к майоликовому полу между арко-
солиями на 20—23 мм и выстлан белокаменными плитами; от них сохранились два
обломка величиной 25 X 33 см.
Лежащий против аркосолия Леонтия аркосолий епископа Игнатия (умер в
1288 г.) был открыт в 1884 г. и также надложен из кирпича. Его положение по отно-
шению к плану существующего здания позволяло полагать, что и здесь могла со-
храниться древняя белокаменная кладка собора 1162 г. Дело в том, что существую-
щий аркосолий своим западным концом подходит под юго-восточный под-
купольный столб существующего храма, который был сдвинут со старой оси к югу
в соответствии с расширением здания в этом направлении. Зондаж в основании ар-
косолия (рис. 76 и 77) показал, что белокаменной кладки здесь не сохранилось, но
уцелел древний бут стены, совпадающей в плане с продолжением северной стены
апсиды придела. Таким образом, определился юго-восточный угол древнего собо-
ра 1162 г. — его апсида и часть южной стены.
Для оценки древних кладок, обнаруженных в приделе Леонтия, существенны
результаты исследования западной стены на участке против северо-западного стол-
ба. Здесь раскопка вскрыла следующую картину кладок и стратиграфии (рис. 78).
Под стеной существующего здания, сложенной из большемерного кирпича (7,5 X 14 X
Х29 см), идут три ряда кладки из постелистого белого камня (вышиной 27—30 еле)
с довольно толстыми швами. Нижний, четвертый ряд этой кладки делает уступ
внутрь собора на 22 см. Ниже идет новый выступ стены на 20 см, являющийся гра-
ницей третьего типа кладки из квадров хорошо тесаного белого камня (высотой
40 см) с очень тонкими швами. Кладка идентична кладке аркосолия Леонтия и осно-
вания апсиды придела (диаконика). Этот выступ кладки является стенной лопаткой
192
78. Ростовский собор. Раскоп в северо-западном углу.
1 — песок; 2 — глина; 3 — кирпичный щебень; 4 — черная земля; 5 — перерытая земля;
6 — известковый щебень; 7 — осколки плит; 8 — уголь.
(длиной 1,57 м), ось которой сдвинута от оси столбов существующего собора пример-
но на 0,5 м к северу.
На верхних камнях лопатки сохранился очень ветхий фрагмент фресковой рос-
писи. Характер грунта, лежащего тонким слоем на слегка насеченной поверхности
камня, идентичен фреске в аркосолии Леонтия. Фрагмент представляет нижний край
обычного мотива белых завес: уцелели часть красновато-коричневой каймы завесы
и вертикальная розоватая складка. Следы фрескового грунта были прослежены и на
боковых сторонах лопатки. Следовательно, этот ряд камня был над полом, а ниже-
лежащие два ряда — уже под ним. Это подтверждается и тем, что к северу от ло-
патки кладка нижележащего второго ряда камня идет заподлицо с лопаткой, образуя
уступ, равный выступу лопатки (20 см). Под нижним, третьим рядом выступает
булыжная кладка фундамента.
Кладка данного типа из крупного точно пригнанного камня с тонким швом сход-
на с описанной выше кладкой южной стены собора 1162 г. и типична для строитель-
ства 60-х годов (Боголюбове). Можно, следовательно, предположить, что нижняя
13 н. II. Воронин, т. I
193
79. Ростовский собор.
Консоль колончатого пояса собора
1161—1162 гг. а — профиль; б — фас.
зона кладки западной стены также при-
надлежит первому в Ростове каменному
храму 1161—1162 гг. Нижние два ряда
кладки были, видимо, скрыты под по-
лом и отвечали двум рядам наружной
кладки под плинтом цоколя. Идущая
выше кладка из постелистого камня
является стеной храма 1213—1231 гг.,
поставленного «на первемь месте», т. е.
на основании стен рухнувшего в 1204 г.
собора (см. том II). Эта датировка кла-
док подтверждается и стратиграфией
строительных слоев, примыкающих к
кладке. Опишем их, начиная снизу.
В самом основании стены (см. рис. 78) лежит слой белокаменного щебня,
пролитый сверху на толщину 5—6 см известковым раствором в уровне шва
кладки. Это слой строительства 1161—1162 гг. Выше — такой же слой с подобной же
известковой «стяжкой» в уровне шва второго ряда стенного камня. Здесь, видимо,
был первоначальный пол собора, так как выше идет уже фресковая роспись. Как
увидим ниже (гл. XXI), эти известковые «стяжки» представляют особый интерес.
Анализ раствора показал, что в нем присутствуют казеиновые мыла, обеспечива-
ющие водонепроницаемость известкового слоя. Это было немаловажным обстоятель-
ством среди вставших перед строителями технических задач. Почва прибрежной
зоны Ростова, где стал Успенский собор, чрезвычайно обильна грунтовыми вода-
ми. Примененный строителями особый состав раствора при подготовке пола обес-
печил здание от проникновения воды снизу. Любопытно, что нарушение при рас-
копке этого слоя вызвало сразу же появление воды, шедшей под большим напо-
ром в отверстие в «стяжке».
Однако над описанным полом залегает небольшой слой насыпной земли с облом-
ками посуды и плиток от разрушенного первого пола. Он также перекрыт извест-
ковой заливкой. Природу этого слоя мы затрудняемся объяснить: возможно, что
подъем пола был связан с повышением уровня грунтовых вод и необходимостью изоля-
ции, а может быть, новый пол был настлан вторично после росписи собора в 1187 г.
Выше лежит новый слой белокаменного щебня, поднимающийся к нижнему ряду
постелистой кладки, — его можно связать со строительством собора 1213—1231 гг.
Далее следует слой перерытой земли с осколками белого камня и включениями гли-
ны; этот слой прикрывает кладку XIII в. и круто спускается на восток — по на-
правлению к столбу. Это слой, связанный с восстановлением рухнувших сводов собора
в 1411 г., когда, видимо, перекладывались и поврежденные столбы, для чего вскрыва-
лись их основания. Выше идут слои строительства существующего собора и последую-
щего времени.
Разведка северной стены собора (см. рис. 78) показала, что кладка собора 1161 —
1162 гг. лежит под стеной существующего здания, выступая от нее внутрь собора на
50 см. Здесь же была обнаружена крайняя западная лопатка северной стены (ее за-
194
SO. Планы соборов:
а—Киево-Печерского (показан без придела); 6 — владимирского Успенского; в — Ростовского,
падный край был разрушен). Над кладкой XII в., как и у западной стены, идет
один ряд кладки собора 1213—1231 гг. из постелистого камня.
Попытка найти следы притворов собора, упоминание о которых содержат цити-
рованные выше письменные источники (житие Исаии) и которые, как можно пред-
полагать по аналогии с владимирским Успенским собором, были и здесь, — могла
быть осуществлена лишь с северной стороны, так как с юга к собору примыкает
крыльцо, пристроенное при митрополите Ионе, а с запада — широкая и повышен-
ная лестничная площадка XIX в., выстланная чугунными плитами. Раскопка,
произведенная в 1956г., показала,что здесь на глубину н иже уровня древнего пола
собора 1161—1162 гг. идет мощная забутка из крупных булыжников на очень
твердом растворе под пристройку аналогичного южному крыльца, сооруженного
тем же митрополитом Ионой; для его фундамента был отрыт общий котлован, по-
этому никаких следов древнего притвора здесь не оказалось.
Однако в составе бута была найдена драгоценная деталь, позволяющая судить
о внешнем оформлении собора 1161—1162 гг. Обломок клинчатой консоли от колон-
чатого пояса (рис. 79) свидетельствует, что последний был исполнен в характерных
для данного времени формах: подобные консоли мы знаем по дворцовому собору
Боголюбовского замка и по владимирскому Успенскому собору 1158—1160 гг. Ростов-
ский собор, действительно, строили те же зодчие, которые сооружали названные па-
мятники Владимира и Боголюбова.
Таким образом, можно считать, что в основании стен существующего собора ле-
жат белокаменные кладки стен соборов 1161—1162 и 1213—1231 гг. Кладки первого
прослежены в южной апсиде и в прилегающей к ней части южной стены, а также
13* 195.
в основании западной и северной стен. Они показывают, что собор XII в., имея тот
же шестистолпный план, что и существующий, был несколько короче и уже его.
Толщина его стен (без лопаток) равнялась приблизительно 1,57 м. Эти данные позво-
ляют с достаточной точностью и уверенностью сделать реконструкцию плана собора
1161—1162 гг. (рис. 80), дополнив его с полным основанием деталями по аналогии с
его владимирскими сверстниками. К этим деталям относятся полуколонии лопаток и
апсид и характер профилировки порталов. На рис. 80 реконструкция плана Ростов-
ского собора помещена рядом с планом Успенской церкви Киево-Печерского мона-
стыря (где мы опускаем крещальню) и с планом владимирского Успенского собора
1158—1160 гг. Как ясно из их сопоставления, Ростовский собор был значительно
больше только что построенного владимирского храма. Ростовский со-
бор был крупнейшей постройкой зодчих князя Андрея;
тем более удивительна быстрота его сооружения — два года, тогда как собор во
Владимире строился три года (1158—1160 гг.), а суздальский Рождественский —
четыре года (1222—1225 гг.).
ДАННЫЕ О ЦЕРКВИ СПАСА ВО ВЛАДИМИРЕ
(1162-1164 ГГ.)
Выше (гл. VI) мы рассмотрели данные о первой каменной постройке во Вла-
димире — церкви Спаса начала XII в.
Летописные сведения о постройке второй церкви Спаса при Андрее Боголюб-
ском разноречат в датировке этого памятника, отноря его основание к 1160 *,
1162 2 и 11643 гг. Запись Лаврентьевской летописи, дающая последнюю дату, носит
суммарный характер: «В лето 6670. В лето 6671. Священа бысть церкы на Золотых
воротех Володимери. В то же лето заложена бысть церков Спаса святого в Володи-
мери»; далее — «в то же лето вста ересь Леонтианьская. Скажем вмале... [следует
характеристика ереси и событий, с ней связанных]». Складывается впечатление, что
летописец, не ведший записей в смутные годы ереси, затем под 1164 г. фиксирует
некоторые события за это время. Видимо, ближе к истине версия Тверского летопис-
ного сборника об основании храма в 1162 г.
Спасская церковь находится на южном краю городского плато, около Золотых
ворот, вблизи от Козлова вала. Это новая постройка, возведенная взамен древней,
разрушившейся в пожар 1778г. Исходя из данных Супрасльской летописи, утверждав-
шей, что первоначальная церковь Спаса, построенная Мономахом в начале XII в.,
была поставлена около Золотых ворот, можно было полагать, что новая постройка
1162—1164 гг. сменила первую, которая была в связи с этим разрушена. Однако, как
мы видели выше (гл. VI), разведки 1953 г. показали отсутствие здесь каких-либо
следов кирпичной постройки.
При церкви Спаса в конце XII — начале XIII в. возник монастырь, игумен
которого Феодосий был убит при взятии Владимира татарами 4. Беглые упоминания
о памятнике имеются в источниках XVII в. «Топографическое описание» Владимира
XVIII в. называет церковь Спаса и маленькую церковь Николы при ней «каменными,
построенными издавна»5.
Н. А. Артлебен относил существующее ныне здание церкви Спаса «по ее архи-
тектуре к концу XV или началу XVI в.»6. Однако совершенно несомненно, что эта
постройка принадлежит концу XVIII в. и сменила древнюю, разрушившуюся после
Примечания к главе XV111 см. стр. 523—524.
81. Церкви Спаса и Николы.
городского пожара 1778 г. Это бесстолпная постройка, крытая сомкнутым сводом,
с алтарем во всю ширину восточного фасада (рис. 81); кирпичная кладка скрыта
под штукатуркой, расчерченной в подражание кладке из квадров белого камня, как
бы с желанием напомнить фактуру разрушившегося древнего храма. Это не случай-
ная черта: в обработке фасадов также явно сказывается стремление подражать влади-
мирской архитектуре XII—XIII вв. Фасады членятся лопатками на три доли, имеют
перспективные порталы (но с бусиной и килевидным архивольтом); выше — «отлив»,
на который опирается грубоватый аркатурно-колончатый пояс, слишком высоко под-
нятый к крыше и тем не менее вводивший в заблуждение владимирских краеведов
XIX в., считавших существующую церковь памятником XII в. 7 Говорить о «лож-
но-русском стиле» для конца XVIII в. не приходится; следовательно, строители соз-
нательно стремились воспроизвести формы разрушившегося в пожар 1778 г. храма.
На «чертеже» Владимира 1715 г. (рис. 82) древний храм изображен очень общо —
это одноглавая церковь с луковичной главой, четырехскатной кровлей и папертью
198
с запада 8. Таким образом, у нас нет твердых данных для суждения о первоначаль-
ном облике древнего здания.
Существующая церковь стоит на бугре, значительно возвышенном над прилега-
ющими улицами. Ее южный фасад подперт тремя белокаменными контрфорсами.
По аналогии с церковью Георгия, перестроенной
после того же пожара 1778 г. на старом основании
(гл. XII), и Боголюбовским собором, тоже поставлен-
ным после разрушения в XVIII в. на старых стенах
XII в. (гл. XIX), можно было думать, что существу-
ющее здание церкви Спаса также включало части
храма 1162—1164 гг. или, по крайней мере, стояло на
его основаниях.
Разведка фундаментов существующей церкви
(с юга — против портала между контрфорсами, с севе-
S3. Церковь Спаса. Профиль раскопа у апсиды,
а —1779 г.; 6 — 1164 г.
ра — к западу от портала и с востока — посредине ап- _
j г г Спасскии монастырь
сиды) дала следующую картину. В нижних частях стен .
„ ( ПО ОНСрТвЭК/Ц)) 111D 'I.J.
существующего здания частично использован старый
белый камень. Так, в кладке апсиды есть камни с
круглящейся наружной поверхностью, несомненно, происходящие от древней ап-
сиды; здесь же пущен в дело один квадр известняка, сохранивший характерную
фактуру поверхности с ложчатыми бороздками. Но здесь же в кладке использо-
вано белокаменное надгробие
XVI — XVII вв. с обычным ор-
наментом. Фундамент апсиды
(рис. 83) — из булыжника на
простом известковом растворе
с песком.
На глубине 2,1 ле от совре-
менного уровня почвы просле-
жена кладка фундамента на
ином, древнем растворе — извес-
ти с примесью мелкого угля.
Уровню этой кладки соответст-
вует уцелевшая среди могиль-
ных ям прослой качистого из-
весткового щебня и того же раст-
вора с углем. С северной стороны
пласт древнего бута и извести
залегает выше (на глубине
1,35 ле), а развал бута распрост-
раняется к северу от стены
существующего храма 9. Ясно,
что последний стоит на месте
руин постройки 1162—1164 гг.
199
В грунте, перекопанном многочисленными позднейшими захоронениями и про-
низанном строительными остатками XII—XVIII вв., было найдено много обломков
майоликовых плиток пола размером 15,5 X 15,5 см со скосом и выпуклыми бортами по
краям тыльной стороны; они преимущественно желтого и зеленого цвета. Но, наря-
ду с однотонными, встречены многоцветные плитки со своеобразной «орнаментацией»
(см. ниже, рис. 154): 1) белый фон с желтым стилизованным цветком и черными
глазками; 2) коричневато-синий фон с бело-желтыми кружками; 3) темно-зеленый
фон с белыми стилизованными цветами; 4) белый фон с S-образными молочно-желтыми
завитками и желтыми пятнами; 5) лимонно-желтый фон с коричневыми кольцами;
6) молочно-желтая плетенка с белыми точками на коричневатом фоне; 7) коричневато-
синий фон с белыми завитками. Характерная для описанных обломков ирризация
придает поливе перламутровый оттенок. По определению В. Н. Кононова, полы на-
тирались или смазывались каким-то составом. Кроме этих плиток, примерно одно-
типных по размерам, форме и фактуре, найдена одна толстая, «кирпичеобразная»
зеленая поливная плитка (5Х16, 5 X 17,5 см), того типа, который мы встретим далее
в убранстве дворцового собора в Боголюбове (гл. XIX).
Таким образом, судя по отделке полов, здание было убрано весьма богато. Мож-
но думать, что постройка нового белокаменного храма рядом с церковью Георгия
на дворе Долгорукого была связана с организацией нового двора самого князя
Андрея. Церковь Спаса вместе с церковью Георгия и окружавшими их хоромами и
строениями княжеских дворов образовали, видимо, значительный архитектурный
ансамбль, занимавший высокую точку на поднятом краю Нового города рядом с па-
радными Золотыми воротами. Между ними и храмом Спаса была, по предположе-
нию Я. Протопопова, главная площадь этой части столицы 10. Эта группа зданий,
хорошо видная с южной стороны, с пути на Муром и с Клязьмы, явилась новым зве-
ном в композиции «южного фасада» столицы, центром которого был Успенский собор.
XIX
БОГОЛЮБОВСКИЙ ЗАМОК
1
Строительство Боголюбовского замка князя Андрея — одна из интересней-
ших страниц истории культуры древней Руси вообще и Владимирской
в особенности. Оно привлекло внимание современников и живо интересовало исто-
риков XVIII—XIX вв. Однако специальных исследований его памятников не бы-
ло предпринято, и только раскопки приоткрыли подлинную, хотя еще недори-
сованную, картину этого выдающегося архитектурного и исторического ансамбля
Возможности его археологического исследования далеко не исчерпаны и, вероятно,
приведут в дальнейшем к новым открытиям. Однако и то, что мы знаем сейчас, дает
представление о резиденции «владимирского самовластца».
Село Боголюбов© лежит в 10 км от Владимира на Горьковском шоссе. Оно распо-
ложено на одной из возвышенностей береговой гряды левого берега Клязьмы; эта
гряда тянется от Владимира вниз по течению реки, прерываясь глубокими оврагами
и низинами. Первый такой высокий участок между Владимиром и Боголюбовом за-
нимает Доброе село с древним Константино-Еленинским монастырем, существовав-
шим уже в XIV в. и возникшим, скорее всего, в XII в.; на восточном краю Доброго
села,в урочище«Бабка-деревенька» существовал курганный могильникХП—XIII вв.2
Далее, на высоком плато над Сунгиревским оврагом, откуда прекрасно видно
течение Клязьмы вплоть до устья Нерли, на месте древнего селища IX—XI вв.
в первой половине XII в. был сооружен княжеский сторожевой городок с валами
и рвами3. ЗаСунгиревским оврагом начинается подъем к Боголюбову.Его западная
окраина лежит на самой высокой точке возвышенности, носившей, видимо, древнее
название «Сионы». Бывший Боголюбов монастырь занимает восточную окраину Бо-
голюбова (рис. 84). Горьковское шоссе прорезает древний Боголюбов-город посреди-
не. Слева от шоссе, к северу, сохранились земляные валы и рвы города, а справа,
к югу, лежит монастырь с его прославленными памятниками. Участок, занятый
Боголюбовым-городом, ниже западных высот, но он хорошо прикрыт естественными
препятствиями. С запада он отрезан оврагом ручья, ныне запруженного и образо-
вавшего пруд слева от шоссе. К югу высота круто спадает 15-метровым склоном
Примечания к главе XIX см. стр. 524—532.
201
к Клязьме, ныне оставившей отрезок старого русла в виде заболоченной «старицы»,
носившей до недавнего времени название «старой Клязьмы»4, а также ряд стариц и за-
ливных озер в нерльско-клязьменской пойме, которые писцовые книги 1645—1647 гг.
называют также «Старой Клязьмой» или «старицей Зарубь» 5. Западная сторона го-
рода по краю оврага была усилена довольно мощными земляными валами, сохранивши-
мися по обе стороны шоссе. Западный вал прорезан большим проемом. По линии шос-
се, возможно, стояла проездная башня 6. Северная напольная сторона, не обеспечен-
ная выгодами естественного рельефа и обращенная к Суздалю, была прикрыта валом
и отделенным от него неширокой площадкой рвом. Северо-восточная сторона не со-
хранила следов земляных укреплений — они были срыты и распаханы при Екате-
рине II 7. В целом план города образовал первоначально, по-видимому, довольно
правильный четырехугольник с периметром более 900 ле.Выше (гл.XIV) мы говорили
о мотивах выбора данного места для постройки княжеского города и его значении
в системе опорных пунктов княжеской власти, создававшейся еще при Долгоруком;
здесь не будем возвращаться к этой теме, но обратимся к показаниям источников
о датах, хронологических рамках и характере строительства Боголюбова-города.
Летописная повесть об убийстве Андрея Боголюбского, вспоминая о его об-
ширном строительстве, говорит о постройке Боголюбова на первом месте, как бы
указывая, что она была первым в ряду строительных мероприятий князя. Повесть
не указывает его точной даты, но зато делает многозначительное сопоставление Бого-
любова с киевским Вышгородом, древним «градом» княгини Ольги: «создал же бя-
шеть собе город камен именемь Боголюбый толь далече, яко же Вышегород от Кие-
ва тако же и Боголюбый от Володимеря» 8. Это была постройка города на новом мес-
те, определенном стратегическим и политическим расчетом. Но это была не крепость
вообще, как Дмитров или Переславль, а личный княжеский «город камен», построен-
ный князем «с о б е», т. е. фактически замок9.
Только Новгородская IV летопись указывает точную дату начала строительства
Боголюбова — 1158 г.; здесь, вслед за сообщением о закладке Успенского собо-
ра во Владимире, отмечено: «И град заложи Боголюбивое» 10. «Краткий Владимир-
ский летописец» говорит об этом подробнее: «И потом приде от Киева Андреи Юрь-
евичь и сътвори Боголюбный град испом осыпа, и постави две церкви камены
иворота камены и палаты»11. Под «двумя церквами» следует разуметь
дворцовый собор в замке и церковь Покрова на Нерли12. Житие Андрея упоминает
еще о церкви Леонтия, построенной поблизости от собора, при которой был основан
монастырь, и называет его первого игумена — Сергия 13. Об этой постройке решитель-
но ничего не известно. О каменном же «граде» говорит отрывок летописи, приведен-
ный Н. М. Карамзиным: «Постави ей [богородице] храм на реце на Клязьме две
церкви камены и створи град камен»14.
Позднейший летописец Боголюбова монастыря игумен Аристарх (1767—1769 гг.)
на основании неизвестных нам источников сообщает, что первоначально строился
собор, «потом же [князь Андрей] ту град построив и двор свой княжий близ ново-
созданныя церкви постави и вельми место сие любяше и живяше ту»15. Весьма
возможно, что этот порядок строительства был подсказан Аристарху поздним
житием князя Андрея, согласно которому придворый собор был закончен Андреем
202
203
84. Боголюбова. План с показанием мест раскопок и разведочных шурфов.
«во второе лето по пришествии его», т. е. в 1156 или 1157 г.18 Постройку же укреп-
лений Аристарх относил к 1174 г.: «В лето 6682 (1174) великий князь Андрей Геор-
гиевич Боголюбский в любимом своем граде Боголюбове, около своего двора в дела-
нии земляных осыпей и в протчем украшении [укреплении?] того места сие лето
упражняшеся и живяше ту»17. Едва ли дворец и храм оставались без защиты до этого
времени. Что касается самой даты — 1174 г., то она явно нереальна: в этом году
князь Андрей был убит.
В княжение Андрея Боголюбов-город играл первостепенную роль. Княжеская
резиденция была, после Владимира, важнейшим политическим центром. Боголю-
бов-город был частым местом пребывания князя Андрея, здесь он принимал послов-
и торговых гостей из русских княжеств и чужих земель. Здесь он и был убит боя-
рами в 1174 г.
После гибели Андрея Боголюбов-город еще некоторое время сохранял свое зна-
чение. Всеволод III в своей борьбе с местной знатью и рязанскими князьями еще-
опирался на его укрепления. Об этом косвенно свидетельствует известие о налете Гле-
ба рязанского в 1177 г., — его войска п приведенные им половцы воевали «около»
Владимира и разграбили Боголюбовский собор18. Всеволод III восстановил порухи,
причиненные Боголюбову рязанцами: Аристарх пишет, что Всеволод «весьма лю-
бяще место Боголюбимое и обитель от рязанских князей опустошенную исправи»19.
Когда в действительности на месте Боголюбова-города возник монастырь — точ-
но неизвестно; по-видимому, это произошло в начале XIII в. 20 Однако Боголю-
бов числится городом еще в «списке градом русским», т. е. в конце XIV в.21
Многие исследователи сомневались в каменных укреплениях княжеского замка.
Слишком непривычна была мысль об этом для традиционных представлений о «де-
ревянной Руси»; к тому же никаких следов каменных частей укреплений Боголю-
бова на поверхности земли не сохранилось. Лишь немногие авторы признавали
реальным фактом его каменные укрепления. Так, Иоасаф писал: «Сколько можно-
заметить по видимым остаткам насыпи, древний вал, на коем устроена была ка-
менная стена, окружал все место в виде четвероугольника, заключая в себе до 400
сажен»22.
Первый историк Боголюбова монастыря—В. Доброхотов,внимательно изучивши!!
его древние памятники, свидетельствует, что монастырская ограда «построена на
месте древней, которой основание из камней белого, ди-
кого и булыжного видно и доныне с западной и юж-
ной стороны е я»23. Другой владимирский историк — К. Н. Тихонравов
также поддерживал мысль В. Доброхотова 24. И. Е. Забелин писал, что князь Анд-
рей основал не город, но монастырь, «обнеся все место каменными стенами, так что
новое селение сделалось городом»25.
Из исчезнувших каменных построек древнего Боголюбова-города следует осо-
бо остановиться на его каменных воротах. О них говорит приведенный выше текст
«Краткого Владимирского летописца». В согласии с ним житие Андрея сообщает,
что он «потом при оной Боголюбимой обители святыя врата каменныя со-
дела п на них церковь во имя тезоименитого себе святого апостола Андрея Перво-
званного устрой и освяти ю»2в. Где находились эти ворота—мы не знаем, их следов
204
пока не обнаружено. Возмож-
но несколько предположений.
Ворота могли находиться на ме-
сте, занятом существующей мо-
настырской колокольней, в сте-
не, отделявшей дворцовую
часть замка от его северной
половины. Аристарх сообщает,
что во время татарского на-
шествия эти ворота были «до
земли ниспровержены», а в
1683 г. (на их месте?) были по-
строены новые «святые ворота»27.
Если справедливо сообщение
Аристарха о разрушении ворот
татарами, то можно думать, что
они были приспособлены к обо-
роне и были, возможно, умень-
шенным воспроизведением Зо-
лотых ворот Владимира. Опись
монастыря 1697 г. указывает,
85. Фрагмент иконы Боголюбовской богоматери
XVII в. (Суздальский музей).
что«сопреди с северную страну
святыя врата каменныя над ними зделана церковь во имя святого
апостола Андрея Первозванного и та церковь не освящена» 28. Можно было бы
предполагать, что церковь была поставлена на старых воротах; однако они были
двухпролетные 29 и, видимо, целиком сделаны заново в 1683 г. Одновременно была
сооружена «около того монастыря с трех сторон ограда деревянная новая рублена
в клетки и в тарасы покрыта тесом» с 4 башнями, а четвертая «предняя страна от
святых врат» осталась старой, рубленной втарасы30. Возможно,что вторые (деревян-
ные?) ворота, вводившие в город с дороги от Владимира, находились в черте западно-
го вала, на месте большой деревянной башни, сломанной при прокладке шоссе 31.
Облик ограды XVII в. передает маленькая икона Боголюбовской богоматери, хра-
нящаяся в Суздальском музее (рис. 85)32.
В 1925 г. Г. Ф. Корзухиной при ее обмерах «палат Боголюбского» были обнару-
жены остатки каменной кладки на южном склоне замкового плато против южной
стены собора. Как установила произведенная нами в 1934 г. зачистка открытых
кладок, они сохранились на протяжении около 12 м (рис. 86). Стена сложена из
крупных блоков белого камня на известковом растворе с примесью кусочков древес-
ного угля.
Камень хорошо обработан, на его поверхности отчетливо заметны лож-
чатые борозды тески. Стенная кладка покоится на фундаменте из крупного булыж-
ника, пролитого тем же связующим раствором. Нижний край стенной кладки ле-
жит на высоте 11,43 м от уровня «Старой Клязьмы». Стена выходит из толщи почвы
своим прямым углом с короткой стороной, перпендикулярной к склону, и длинной—
205
86. Боголюбова. Часть каменной кладки южной стены замка XII в.
а — план; б — восточный фасад; в —южный фасад.
вдоль него (рис. 87). Внутренняя полость за белокаменной «рубашкой» заполнена
бутом из булыжника и кусков известняка на том же растворе. Стена разрушена поч-
ти до основания: длинная сторона сохранила 1—2 ряда кладки, короткая — три.
Кладка обрывается, входя в толщу склона; обследование его смежных участков
не обнаружило продолжения стены.
Описанные остатки белокаменной кладки, судя по ее излому под прямым уг-
лом, может быть, являются остатками не стены, но белокаменной башни (ее цоколь-
ной части).
Обследование возвышенных выступов на восточном и западном углах юж-
ного склона, содержащих в плотной глине следы известкового раствора и мелкие
обломки белокаменного щебня, показывает, что и здесь имелись каменные стены
или башни, от которых не уцелело ни одного камня. У подножия склона к «Старой
206
87. Боголюбова. Южная стена замка.
Клязьме», при ее пересыхании, видны на дне многочисленные тесаные камни,
обвалившиеся сверху33. Следует отметить, что в примыкающем к остаткам южной
башни слое последовательно трижды сменяются слои речного песка и известко-
вого раствора с мелкими осколками камня. Это, по-видимому, указывает на три
строительных сезона, которые заняло сооружение замка.
Приведенное выше свидетельство В. Доброхотова о сохранявшихся в середине
прошлого столетия остатках белокаменной кладки и в западной линии валов было
подтверждено разведками 1954 г. Прорезка вала показала, что в его насыпи не со-
держится никаких деревянных конструкций. Разведочные траншеи на его вершине
(рис. 88) вскрыли основания фундамента шедшей вдоль вала белокаменной стены,
сложенные из булыжника и рваных кусков туфа на известковом растворе с вклю-
чением угля.
207
88. Боголюбова. Остатки фундамента западной стены замка.
Таким образом, вызывавшее недоверие свидетельство летописи, что город
князя Андрея был каменным, оказалось реальностью: замок Боголюбского был,
действительно, целиком каменным. Когда стали разрушаться эти оборонительные
•сооружения замка, — мы точно не знаем. Может быть, первый удар нанесло мон-
гольское завоевание. Видимо, руины башен были основательно разобраны во второй
половине XVIII в. (1751—1803 гг.), когда, в условиях истощения монастырской
казны в результате восстаний монастырских крестьян, для постройки существую-
щей ограды и других зданий использовали древний камень замковых башен 34.
Таковы данные о белокаменных укреплениях древнего Боголюбова-города и их
последующей судьбе. Их сооружение следует относить к концу 50-х годов, когда
строились каменный дворец Андрея и дворцовый собор. В связи с дворцовым хо-
зяйством находились различные служебные постройки, упоминаемые в повести об
убийстве князя Андрея. Здесь были «медуша» — погреб для вина, арсенал, где хра-
нилось оружие княжих дворян-милостьников («оружие милостьное»), и конюшни,
в которых стояли их кони («милостьные кони») Зб. Несомненно, здесь же находились
жилища придворной знати. Центром всей этой застройки был белокаменный ансамбль
дворца с его собором.
2
Боголюбовский дворцовый собор существовал в целом виде до конца XVII в.
История его разрушения очень ярко изложена в летописи Аристарха. Игумен
монастыря Ипполит (1684—1695 гг.), пожелавший видеть «большую светлость»
в соборе, приказал выломать его хоры и растесать старые щелевидные окна. В ре-
зультате этих варварских архитектурных упражнений вскоре «свод порушися и
208
f
89. Боголюбова. Общий вид зданий.
Слепа — лестничная, баШня и переход на хоры (XII в.), справа — собор (1751 г.),
на первом плане — «святой шатер» (XVII в.).
14 Н. Н. Воронин, т. I
помалу нача расседатися и великия являться скважины». А в 1722 г. «разрушившись
свод и некоторая часть стен паде ужасно, и от зельного того падения духа крест сви-
тый в пойму снесе и в землю глубоко по самое подножие водрузи»; поднявшаяся из-
вестковая пыль покрыла «наподобие снега» весь монастырь... 38 Так погиб один из
лучших памятников владимирской архитектуры.
В середине XVIII в. на месте разрушенного здания был построен новый, суще-
ствующий ныне собор в духе провинциального барокко (рис. 89). Из дальнейшего
рассказа Аристарха не видно, что рухнувший древний храм был разобран до ос-
нования, хотя приказ об этом и отдавался. Опись монастыря игумена Иринарха
(1767 г.) свидетельствует, что в 1751 г. церковь была «до подошвы разобрана и
на том же фундаменте паки состроена»; то же подтверждают описи
1772 и 1830 гг.; последняя говорит, что церковь «верхом с восточной и
западной стороны разрушившаяся, после на том же основании
воздвигнута» 37.
Действительно, существующая церковь, построенная в 1751—1756 гг. частью
из старого белого камня, частью — из кирпича, имеет явно старый план (рис. 90):
ее четыре прямоугольных столба отвечают трем апсидам, повторяющим старую сис-
тему устройства алтарной части. Три входа в храм имитируют в чрезвычайно гру-
бой форме перспективные порталы 38. Высоко сохранилась западная часть север-
ной стены, удержанная переходом к лестничной башне; здесь уцелели и нижние
части колонок пояса (рис. 91). На западном фасаде вставлено три резных камня,
изображающих львиные маски (см. ниже рис. 96) 39.
Аристарх дает описание разрушенного собора и приводит его размеры, доволь-
но точно совпадающие с размерами новой церкви. Примечательной особенностью
старого собора были круглые западные столбы «с преизрядными вверху карнизами и
корунами», восточная же пара столбов, по Аристарху, была крестчатой («четверо-
угольные с лопатками»). Пол был выстлан белокаменными плитами. Сохранялись
все три входа в храм. Часть древних щелевидных окон была заложена, только в ал-
таре их оставалось три; на южном и западном фасадах их было два ина северном—
одно. Храм еще сохранял покрытие по закомарам («по дугам») 40. Опись 1767 г.
характеризует общий облик здания: «а сделана была издревле единоглавая, по-
добие точное с нее в Покровском монастыре», т. е. церковь
Покрова на Нерли 41.
На иконе Суздальского’музея (см. рис. 85) собор изображен до разрушения; он
имеет луковичную главу, крыт на четыре ската, но закомары ясно видны; сохра-
нены и узкие окна.
Нашими раскопками обнаружены части древнего собора, дающие достаточно
полное представление о памятнике в целом 42. Внутри вскрыты южная половина со-
бора и частично — северо-западный столб 43; снаружи — южный и западный фаса-
ды полностью, северный портал, южная половина восточного фасада. Остальные
участки — северный фасад и северная часть восточного — были обследованы лишь
зачисткой до уровня древней кладки и фасадных деталей.
Характер стратиграфии памятника очень ясен и немногосложен. Мощность
слоя внутри собора — 1,2 м. Под существующим плитяным полом — чистый насыпной
210
90. Боголюбова. План собора.
91. Боголюбове. Консоли колончатого пояса северной стены собора.
песок, ниже — более толстый слой также насыпной черной земли, прикрывающий
выровненный при строительстве 1751 г. пласт белокаменного щебня развалин ста-
рого собора.
Снаружи культурный слой напоминает по своему строению стратиграфию
церкви Георгия во Владимире — оба памятника имели одинаковую судьбу:
построенные в XII в., они были разрушены в XVIII в. Общая мощность культур-
ного слоя, наросшего вокруг собора, составляет от 1,5 до 1,9 м. Его структура яс-
нее всего у апсид. Внизу белокаменную вымостку вокруг храма прикрывает мощный
слой темного гумуса, представляющий естественный нарост почвы от середины XII в.
и до работ XVIII в. Выше идет слой извести и кирпича, отвечающий разрушению
собора в 1722 г. и каменно-кирпичному строительству нового; верхний уровень слоя
совпадает с границей новой кладки. Этот строительный слой прикрыт песчаной под-
сыпкой под кирпичную вымостку, существовавшую вокруг собора. Характер куль-
турного слоя у западного фасада близок описанному, с той лишь разницей, что
нижний слой нарушен кирпичными склепами XVIII—XIX вв., а вверху идет ряд
настилов полов поздней паперти.
Стратиграфия у южного фасада совершенно нарушена пристройкой к нему
в XVI—XVII вв. ризницы; здесь от современной дневной поверхности и до наружной
вымостки XII в. шла забутка из огромных булыг и надгробных плит на извести с
песком.
Восточная стена сохранила лишь два ряда кладки, как и южная стена; к западу
от южного портала старая кладка поднимается на один ряд. Западная стена сохра-
212
92. Боголюбове. Цоколь и пилястра западного фасада собора.
нила три ряда кладки — цокольный и два стенных. Западная треть северной стены
частично уцелела, как говорилось выше, до баз колончатого пояса, удержанная при-
мыкающими пристройками. Идущая выше новая кладка выложена из старых, почти
не перетесанных камней, о чем свидетельствуют размеры блоков и прочерченные на
одном из камней новой кладки южной апсиды граффити — уширенные кресты, ана-
логичные граффити Переславского собора (см. ниже рис. 104 г и рис. 24). Новая
кладка ясно отличается от древней и толщиной шва.
Раскопки подтвердили, что здание 1751 г. стоит точно на основании стен древ-
него дворцового собора, отмеченного, однако, примечательными особенностями (см.
рис. 90). При четком трехапсидном плане его членения более развиты, лопатки
с полуколонной дополнены полуколонками по сторонам (рис. 92), угловые лопатки
объединены угловой трехчетвертной колонной (рис. 93, а, в), на апсидах появились
тонкие полуколонки-тяги (по две на боковых и четыре на средней апсиде) и плос-
кие тяги в сочленениях апсид (рис. 93, в, г). Порталы имеют развитой профиль
(рис. 93, б).
Особенно своеобразной чертой храма являются его мощные круглые колонны,
сменившие обычные крестчатые столбы (см. ниже рис. 100).
Собор возвышался на площади, выстланной небольшими разномерными плита-
ми белого камня. Его цоколь, в отличие от построек Юрия и Успенского собора, име-
вших лишь простой отлив, украшен богатым, мастерски вытесанным аттическим
профилем (см. рис. 92). Тот же профиль имеют великолепные, с угловыми рогами —
грифами, базы полуколонн лопаток, алтарных полуколонок-тяг и порталов,.
213
косяки которых представляют чередование колонок и прямоугольных уступов
(см. рис. 93, б).
Колонки порталов гладкие, без резьбы, но их капители и архивольты были, не-
сомненно, резными, о чем можно судить по фрагменту резного архивольта (рис. 94).
Западный портал, обращенный на дворцовую площадь, был украшен богаче боко-
вых: на колонках и уступах его косяков сохранились гвозди с кусочками золоченой
меди или пятнами зеленой патины под ними (рис. 95) — портал был окован золо-
ченой медью в точном соответствии со словами «Повести о смерти Андрея»,что «двери
же [т. е. полотна дверей] и ободверья [т. е. косяки портала] златом же ковано».
Тонкие боковые полуколонки, осложнившие профиль лопаток, ставят вопрос об
их сочетании с колончатым поясом, который развертывался в их плоскости. Полу-
колонка, видимо, завершалась капителью в уровне капителей пояса. Последние были,
вероятно, лиственными, как и в поясе остальных пристроек собора (см. ниже), хотя
консоли колонок еще клинчатые, как в Успенском соборе (см. рис. 91; ср. рис.
61). Над аркатурой находился поребрик и далее — отлив. Несомненно, что аркатур-
ный пояс шел и по верху апсид. Был ли расписан пояс, как это мы видели в Успенском
соборе, — неизвестно. Некоторый материал в пользу положительного ответа дает
роспись наружного пояса северного фасада перехода, частично закрытого позже
примкнувшей к нему лестничной башней (см. ниже рис. 107). Эта роспись на новой
штукатурке одновременна с росписью «палат» в целом, иллюстрирующей «Сказа-
ние о чудесах Владимирской иконы» и историю убийства князя Андрея. Роспись
сделана в 1764 г., после канонизации Андрея в 1702 г. 44 В пролетах между колон-
ками пояса изображена Боголюбовская богоматерь; перед ней на коленях — князь
Андрей, а сзади него — епископ ростовский Леонтий. Фигура последнего как бы
«обрезана» примкнувшей стеной башни, как это было в Успенском соборе, где се-
верный переход прикрыл фресковую фигуру. Бели бы роспись перехода в Боголю-
бове была сделана заново в XVIII в., то едва ли бы допустили такую «обрезанную»
фигуру святого. Вероятно, что эта роспись заняла место старой, обветшавшей фрес-
ки46. Помещение здесь, прямо перед входом с лестницы, подобной фрески очень
хорошо согласуется с освещенной выше церковно-политической концепцией об
особой «защите» князя Андрея богородицей и стремлением к канонизации местного
«мученика» Леонтия. Если это так, то возможно, что и пояс собора был расписан,
аналогично Успенскому собору. Над поясом помещались высокие щелевидные окна.
Система резного убранства верхних полей фасадов над колончатым поясом вос-
станавливается условно. От нее имеются три львиных маски, сохранившихся на
западной фасаде существующей церкви, и три фрагментированных женских маски,
найденных при раскопках западной стены собора в слое белокаменного щебня от
его разрушения и в разведочном шурфе к востоку от здания келий.
Нижняя львиная маска (рис. 96) несколько обсечена по сторонам и не находит
полной аналогии в рельефах Успенского собора и Покрова на Нерли, но имеет об-
щие типологические черты — характерную, растянутую в виде восьмерки, пасть,
рогообразные завитки на лбу и стилизованную гриву.
Первая женская маска, разбитая в верхней части (рис. 97, в), принадлежит
к типу, известному нам по маскам Успенского собора (ср. рис. 67, а). Лицо
214
93. Боголюбове. Собор.
а — северо-западный угол; б — южный портал; в — юго-восточный угол; г — полуколонии апсид.
94. Боголюбово. Собор. Фрагмент архивольта портала.
сделано в высоком рельефе, характеризуется изящной яйцевидной формой, под-
бородок слегка выступает, хорошо моделированы тонкий продолговатый нос и
сжатые губы маленького рта. По сторонам лица спускаются две косы, а ниже
показана орнаментальная кайма ворота одежды.
Вторая маска (рис. 97, а, б), выполненная также в довольно высоком рельефе
и еще более фрагментированная, отличается ярко выраженной экспрессией. Тяжелая
прическа, лоб, пересеченный вертикальной складкой, выпуклые, глубоко посажен-
ные глаза, крупный нос, — кажется, передают какое-то душевное напряжение
и отходят от обычного типа женских масок Покрова на Нерли и Успенского собора,
с их спокойствием и известной стандартностью. ____
Третья маска (рис. 97, г) почти аналогична первой, моделировка
округлого лица очень изящна и уверенна. г ••
95. Боголюбово. Собор. Западный портал (следы от оковки золоченой медью).
1 — гвоздь с передней стороны; 2 — гвоздь с боковой стороны.
216
Все маски обнаруживают своеобразный спо-
соб их установки в кладку. Рельеф помещен не
на блоке камня, но на сравнительно тонкой
прямоугольной плите, имеющей также плоскую
хвостовую часть, которая и связывала рельеф
с кладкой (рис. 97, б, в).
Состав найденных резных камней — жен-
ские и львиные маски—позволяет с достаточ-
ной уверенностью считать, что в Боголюбов-
ском соборе была та же система убранства ре-
льефами, какую мы видим в Покрове на Нер-
ли и предполагаем в Успенском соборе.
Останется навсегда вопросом характер тим-
панной композиции закомар средних делений
фасадов, — была ли повторена здесь фигура
Давида с птицами и львами или же помеща-
лись иные скульптуры?
Полуколонны лопаток увенчивались рез-
ными лиственными капителями. Судя по об-
96. Боголюбове. Собор.
Львиная маска.
ломкам двух из этих капителей — настенной
и угловой, найденным при раскопках запад-
ного фасада собора (рис. 98, а, б), они были
очень близки по характеру сочной пластичной
резьбы мясистых, закрученных на концах листьев капителям Успенского собора.
Над капителями в ендовах между закомарами выступали резные белокамен-
ные водометы. Житие Андрея упоминает бывшие на соборе «каменные трубы для
стечения воды» 4в. От фигуры зверя, оседлавшего верхний камень желоба, найдены
голова (рис. 98, в) и часть ноги. Водомет в целом было подобен водомету Успенского
собора, о котором говорилось выше (см. рис. 71 и 72).
В «Повести о ‘смерти Андрея» находим текст, описывающий убранство верхних
частей собора в Боголюбове и Успенского собора. Мы его приводили выше, повто-
рим и здесь: «И в Боголюбове и в Володимире городе верх бо златом устрой, камень-
емь усвети, и столп позлати; и изовну церкви и по комарам же поткы золоты и куб-
кы и ветрила золотом устроена постави и по всей церкви и по комаром около» 47.
Этот текст мы уже комментировали в связи с вопросом о наружном убранстве Успен-
ского собора и можем лишь повторить здесь наши выводы. По краям закомар были
поставлены прорезные из золоченой меди изображения птиц и фиалов и вращающие-
ся флюгера. Барабан главы был, вероятно, также окован вызолоченной медью,
которой вторил золотой шлем ее покрытия.
Боголюбовский собор является стилистическим двойником Успенского. Не слу-
чайно летописная «Повесть о смерти Андрея» объединяет их в своем описании.
В реконструкции дворцового собора остается неясной одна его часть — при-
твор. О нем говорит также «Повесть о смерти Андрея». Киевлянин Кузьмище
просит убийц князя позволить ему убрать в храм брошенное в огороде тело Андрея:
217
97. Боголюбово. Собор. Женские маски.
«И несе и [труп] в церковь и рече: отомъкнете ми божницю [вар. — церковь], и рече
[заговорщик]: порини и ту в притворе... и тако положивы и в притворе
у божницы» 48. В древнерусском зодчестве известны притворы в виде прямоуголь-
ных закрытых помещений, примыкающих к входам. Такими были, как мы видели,
притворы владимирского Успенского собора. Здесь же притвор был открытым. Что же
он представлял собой? Е. Голубинский полагал, что это «открытая паперть» 4Й.
Д. И. Иловайский видел в цитированном тексте повести указание на существование
у собора открытого «портика», «как в Марке Венецианском» 60. Раскопки западной
стены собора не дали материалов для решения этого вопроса: никаких следов при-
мыкания к пилястрам фасада какой-либо пристройки или ее фундаментов нет.
Также нет никаких фрагментов, говорящих о наличии здесь закрытого притво-
ра (слой в этом участке уничтожен глубоко запущенными в грунт кирпичными
склепами).
218
в
98. Боголюбове. Собор. Детали.
Фрагмент капители пилястры: а — фас и 6 — тыльная сторона
(с каналом для заливки); в — голова зверя от белокаменного
уодомета.
Возможно предположение, что «притвор» представлял собой открытый с трех
сторон балдахин, опиравшийся арками на стену собора и два столба. Может быть,
его остатком является найденный здесь при раскопках обломок арочного камня (прав-
да, его радиус очень мал — всего 0,55 м). Такой открытый притвор хорошо согласо-
вался бы со стоящим рядом восьмиколонным киворием (см. ниже). Можно предпо-
ложить, что загадочная четырехликая капитель (рис. 99) относится к притвору.
Для этой гипотезы важно и то, что со всех сторон капители изображены нимбирован-
ные женские маски, которые вторят женским маскам собора. Их иконография
примерно та же, что у первой описанной выше маски, найденной у западного фа-
сада собора.
Как мы укажем ниже, эти маски связаны с культом богоматери и неизменно
встречаются на посвященных ей владимирских храмах. Поэтому и четырехликую
капитель следует связывать не с дворцом Андрея 61, а именно с собором. Сказан-
ное делает гипотезу об открытом притворе-балдахине вероятной 52.
Теперь мы можем обратиться к описанию внутреннего пространства собора.
Очень важен вопрос о высоте собора и положении хор. Для решения этого во-
проса мы располагаем цифровыми данными, сообщаемыми Аристархом, и расстоя-
нием от древнего пола до порога двери на хоры в сохранившейся старой части
219
северной стены нового собора. Сопоставим некоторые размеры храмов времени
Андрея (в метрах)б2а:
Измерение Успенский собор Боголюбов- ский собор Покров на Нерли
Длина внутри • . . . . 33,15 15,00 11,00
Ширина 16,50 10,75 8,10
Высота до зенита купола 32,30 ? 21,06
» от пола церкви до пола хор • ... 8,60 8,10 5,44
» от пола хор до пяты' подпружной арки . . . 8,60 ? 5,55
» от пола хор до замка подпружной арки . . . 12,30 ? 6,62
Из этого сопоставления видно, что в Боголюбовском соборе, при значительно
меньшей площади, хоры были расположены почти на той же высоте, что в Успен
ском соборе, и значительно выше хор Покрова на Нерли, где они были опущены ниже
уровня отлива над колончатым поясом. Как в Успенском соборе, так и в Покрове
на Нерли, высота от пола церкви до пола хор была равной высоте от пола хор до пя-
ты подпружной арки, т. е. хоры помещались на половине высоты столба. Если при-
нять данное соотношение и для Боголюбовского собора, то получим высоту колонн
более 16 м (16,2 м). По Аристарху, высота столбов несколько меньше — 7 сажен,
т.е. около 15 м. Однако если мы примем данную высоту столба (16,2 м), добавим
радиус подпружной арки (2,2 м) и высоту кладки над ней (примерно, 0,75 м), то по-
лучим высоту лишь до парусного кольца 19,15 м. Эта высота явно преувеличена, так
как при ней здание приобретает крайне вытянутые вверх пропорции. Поэтому при-
ходится признать, что хоры лежали в действительности не на середине высоты столба
и что отрезки столбов над уровнем пола хор были значительно короче, так что высота
до пола хор равнялась высоте от него до замка, а не до пяты подпружной
арки.
Иными словами, хоры были сильно приподняты по с р а в
нению с их обычным положением. Таким образом, мы принима-
ем, как наиболее вероятные, следующие высотные размеры собора (в метрах):
От пола храма до пола хор............ 8,10
От пола храма до замка подпружной арки 16,20
От пола хор до пяты подпружной арки
(8,1—2,2)..........•................. 5,90
От замка арки до зенита купола (условно) 8,65
Общая высота.........................24,85
Как упоминалось выше, примечательной особенностью собора являются круг-
лые столбы — колонны. Высказывалось предположение, что описанные Аристар
хом «западные столпы, как это нередко бывало, были стесаны вкруг «по-псковски»
220
При этом выяснилась непонятная ошиб-
ка Аристарха, писавшего, что восточ-
99. Боголюбове. Собор. Четырехликая,
капитель.
соборе Ивановского монастыря в Пскове.
но не на всю высоту, а, конечно, не до-
ходя до хор, чем и образовались «пре-
изрядные карнизы и коруны»б3. Рас-
копки показали, что эти столбы при-
надлежат древнему храму (рис. 100).
ные столбы были крестчатые («четве-
роугольные с лопатками»). В действи-
тельности и эти столбы были круглые,
но соединенные с восточной стороны с
алтарным простенком (см. рис. 90) 54.
Столбы сложены из очень точно тесан-
ных в форме сектора камней. База
столба имеет тот же аттический про-
филь, что и наружный цоколь. Диаметр
столба чрезвычайно велик — 1,52 м,
что вместе с его круглой формой вызы-
вает ряд не разрешимых до конца
вопросов о сопряжении столбов с арка-
ми хор и о перекрытии храма.
По-видимому, и восточные, и за-
падные колонны были круглыми до
самого верха, не переходя к крестчатой
форме, обусловленной опорой подпруж-
ных арок, как это было, например,
в Коложской церкви в Гродно или в
Об этом говорит и Аристарх, указывающий, что западные столбы имели «пре-
изрядные вверху карнизы и к о р у н ы», т. е. капители круглой «короно-
образной» формы. Естественно предположить именно лиственную капитель,
подобную по рисунку капителям настенных полуколонн, известным по найденным
фрагментам. При этом капитель была чрезвычайно крупных размеров и, может быть,
тесалась из нескольких больших блоков камня. Как сочетались со столбом западные
угловые подпружные арки? Поперечные (север — юг), расположенные выше, не-
избежно врезались в тело капители; продольные же (восток — запад), расположен-
ные ниже, могли опираться на дополнительную к колонне лопатку, невидимую
из храма, так как она была уже ствола колонны.
Ниже тело колонны несколько выступало из торцовой плоскости сводов хор 55.
Уровень опоры арок последних на нижний отрезок колонны определяется пятами
вредней подхорной арки. Это в свою очередь определяет относительную приземис-
тость отрезков колонн под хорами. Поэтому здесь не могло быть капители (Ари-
старх и отметил, что они были только «вверху»); здесь могла быть или средневеко-
вая модификация дорического эхина, как это мы видим, например, в богемских бази-
ликах Георгия в Градчине (1142—1150 гг.) и в Мюльхаузене (конец XII в.), также
221
100. Боголюбово. Собор.
а — юго-восточный столб и алтарная преграда; б — юго-западный столб
(внизу ствола — остатки росписи).
имеющих очень грузные колонны бв, или была применена прокладная плита, может
быть, украшенная с торцов резьбой. Мы склоняемся к последнему решению. По-
добная плита не играет самостоятельной конструктивной роли, так как средняя
линия арки совпадает с образующей цилиндра колонны. На плиту опираются рас-
положенные выше поперечные (север — ют) арки; продольные же (восток — за-
пад) арки опираются прямо на колонну, что заставляет допустит выступающие
в углах пят особые консоли (может быть, в виде рогообразного выступа баз).
Как были оформлены парапеты хор, мы не знаем, но очень возможно, что они
были сложены из украшенных барельефной резьбой плит.
Колонны образуют не квадратное, а прямоугольное основание под барабаном,
вытянутое по оси восток — запад, поэтому внутренний диаметр барабана был, ско-
рее всего, равен длинной стороне основания, а получавшийся уступ между краем
северной и южной арок и внутренней линией барабана маскировался парусным
кольцом.
Изложенные данные — реальный план собора, гипотетически устанавливаемые
высотные величины и конструктивные особенности памятника — отражены в схе-
ме его реконструкции (рис. 101).
Рассмотрим внутреннее убранство дворцового собора.
«Повесть о смерти Андрея», которую мы не раз цитировали выше в связи с ха-
рактеристикой Успенского собора во Владимире, дает восторженное описание внут-
реннего убранства и Боголюбовского собора: «И церковь преславну святыя Бого-
родица Рождества посреде города камену создав Боголюбом и удиви ю
паче всех церквии подобна тое святая святых, ю же Соломон цесарь премудрый
создал. Тако и сии князь благоверный Андреи. И створи церковь сию в память собе
и украси ю иконами многоценьными златом и каменьемь драгым и жемчюгом вели-
кымь безьценьным и устрой е различными цятами и аспидными цятами украси и
всякими узорочьи удиви ю. Светлостью же не како зрети зане
вся церковь бяше золота. И украсив ю и удивив ю сосуды златыми
и многоценьными тако яко и всим приходящим дивитися, и вси бо, видивше ю, не
могут сказати изрядные красоты ея; златом и финиптом и всякою добродетелью
церковнымь строеньем украшена и всякими сосуды церковными и ерусалим злат с
камении драгими и репидии многоценьными, каньделы различными. И з д н у
церкви от верха и до долу, и по стенам, и по стол-
пам ковано золотом, и двери же иободверье златом же
к о в а н о, и бяшеть же и сень златом украшена от верха и до деисиса
и всею добродетелью церковьною исполнена изъмечтана всею хытростью...» 67.
Многое из этого гиперболического описания нашло объяснение или подтверждение
в результате раскопок. Интерьер собора с его высоко поднятыми хорами и круглыми
столбами-колоннами отличался от интерьера современных ему памятников своей
свободой и простором. Пространство под хорами не носило характера полутемных,
задавленных сводами ячеек; круглые столбы не дробили пространства храма, —
оно было едино. В южном нефе, около юго-восточного столба, сохранилось несколь-
ко камней основания алтарной преграды (см. рис. 100, а). Здесь же был найден
обломок белокаменной колонки. Можно предполагать, что преграда представляла
223
101. Боголюбова. Собор. Реконструкция.
собой невысокую аркаду на белокаменном цоколе
и оставляла открытым пространство алтарных
апсид, свободно сообщавшееся с помещением для
молящихся.
За алтарной преградой над престолом, види-
мо, была «сень», т. е. шатровый или купольный
балдахин на колоннах58. О ней цитированный
рассказ говорит, что она была «златом украшена
от верха и до деисиса...изъмечтана всею хитро-
стью». Видимо, сень была с изображениями Хрис-
та, богородицы и Иоанна Предтечи и имела око-
ванный золоченой медью верх. Вспомним, что
мы имеем ряд сведений об оковке золотом «ки-
вотов» над престолом, например, в соборе Кие-
во-Печерского монастыря59. Кивот — иное на-
звание кивория-сени (см. ниже). Возможно, что
к убранству этой сени относится звезда из по-
золоченной меди (рис. 102), сохранившая на
прикреплявшем ее гвозде кусочек известкового
раствора. Свод надпрестольной сени церкви Иоан-
на в Холме был «украшен звездами златыми на
лазуре» в0.
Большое значение в убранстве интерьера
собора играла отделка полов. Пол храма не
был приподнят в алтарной части; перед алтарной
преградой не было солеи. Как в алтаре, так и в
помещении для молящихся он был выстлан боль-
шими, хорошо полированными плитами красной
меди, запаянными на стыках смесью свинца и
олова. Перед укладкой пола материковый песчано-
глинистый грунт был утрамбован и уплотнен
забитыми в него нетолстыми (10—15 см) сваями
(рис. 103). Затем его поверхность была залита
тонким (2—3 см) слоем известкового раствора и
102. Боголюбово. Собор.
Обломок цаты и звездочки
из вызолоченной меди.
гладко затерта. Эта заливка несколько прогибалась около стен
и столбов (на
8—10 см). На эту, уже окрепшую, подготовку был нанесен более толстый (3—4 см)
строго горизонтальный слой известкового раствора, на который и укладывались
плиты. При этом края плит, лежавших у стены и особенно у порталов, были заве-
дены в неглубокие горизонтальные пазы, вырубленные в кладке.
На месте был найден лишь небольшой кусок плиты в юго-восточном углу диа-
коника. Контуры других плит местами были заметны по их следам на известковой
подготовке; особенно хорошо они видны в диаконике (показаны пунктиром на плане
рис. 90), а также между юго-западным столбом и стеной. Эти следы представляли
зеленовато-серые тонкие полосы окисла меди в швах и кусочков запайки, местами
16 Н. Н. Воронин, т. I
225
103. Боголюбове. Собор. Схема укладки пола
из медных плит.
довольно крупных. Наибольший из
прослеженных размер плиты 1,16 X
Х1,35 м\ вес 1 кв. м такой плиты
(при толщине Ъмм) равнялся 45 кг.
Плиты были большого формата.
Мелкие куски для заделки малых
участков (например, в углах, как
найденный кусок плиты в диаконике)
вырубались из больших плит зуби-
лом и обламывались. Лицевая сторо-
на плиты и после полировки сохра-
няла следы обработки в виде лег-
ких, еле заметных углублений пли
зубчатых полосок; тыльная же сто-
рона имела необработанную поверх-
ность.
Гладкая и поддерживавшаяся
в чистоте поверхность красномедного
пола давала золотистые рефлексы.
Подобный пол из меди и «олова чис-
та» в холмской церкви Ивана (середина XIII в.), по словам летописца, блестел
«яко зерцало» в1. Медный пол Боголюбовского собора и вызвал у современника
впечатление, что «вся церковь бяше золота» и что «издну церкви» все было «златом
ковано».
В западной части собора, под его бывшими хорами, в слое разрушения храма
было собрано 302 обломка майоликовых плиток пола; все они, как правило, лежали
вниз лицом, как бы от падения сверху, и происходят, очевидно, от пола хор. Плитки
делятся на две группы: 1) более тонкие квадратные, с косым срезом ребер книзу для
лучшего сцепления с известковым раствором; этих плиток — 134; их толщина —
от 2,5 до 4 см, сторона — от 14 до 16,5 см\ 2) более толстые (3,5—6 см) и грубые по
фактуре, кирпичеобразные, со стороной от 16,5 до 17,5 см (возможно, что они были
не квадратными, а продолговатыми). Вместе с плитками было найдено несколько
кусков известкового раствора с гнездами от посаженных в него плиток. Плитки
со скошенными краями держались лучше, как бы в гнезде с толстыми бортами.
Преобладают плитки без орнамента; они распределяются по цвету так:
Плитки Желтые Желто- зеленые Светло- зеленые Темно- зеленые Коричне- вые
Квадратные со скосом.. 56 22 28 6 20
Кирпичеобразные . . . 59 ‘ 17 28 23 30
Итого ... 115 39 56 29 50
226
104. Боголюбова. Собор.
а, б, в — фрагменты фрескового орнамента; г — граффити
на камнях апсиды.
Среди обломков плиток обоих типов есть 12 экземпляров с неизобразитель-
ным орнаментом и изображениями чудищ и птиц (см. ниже рис. 153): 1) орнамент
желто-коричневого тона по светло-зеленому фону; 2) белый контур и желтые пятна
«цветов» по зеленому фону (рис. 153, в); 3) изображение грифона, контур — корич-
невый, пятна на шее — желтые, глаз — изумрудно-зеленый, фон — желтоватый,,
«костяной» (рис. 153, а )в2; 4) изображение гуся (?; рис. 153, б). Таков был пол
хор, также создававший живую игру цветных бликов света.
16е
227
Храм был украшен фресковой росписью. Князь Андрей «пришедшим из других
земель изографом оную церковь внутри стенным иконописанием лепотне украсити
повеле»63. Незначительные полуразрушенные фрагменты росписи уцелели на ста-
рых стенах в диаконике. Это части нижнего яруса росписи, представлявшего собой
ряд белых завес со светло-зелеными складками и светло-охровым орнаментом из
сердцевидных медальонов с аканфом внутри и отогнутыми наружу отростками; ор-
намент напоминает мотивы резьбы по камню (рис. 104, а). Второй фрагмент сохра-
нился на плечике апсиды диаконика — это орнамент из красно-коричневых рамок
с круглыми выступами (рис. 104, б) в4. В нижнем слое белокаменного лома от разру-
шения собора было собрано до 1000 мелких обломков фресок зеленого, синего,
темно-синего, охрового, розовато-серого тона. Преобладают зеленые, синие и охровые
тона, что, может быть, дает представление о доминирующей цветовой гамме
росписи. Она, видимо, гармонировала с желто-зеленой гаммой майоликового пола-
хор и золотистым сверканием медного пола храма. Особо следует отметить найден-
ные в юго-западном углу собора фрагменты орнамента из коричневато-охровых
листьев аканфа (рис. 104, в), находящие аналогию в орнаменте арок над фигурами
святых во всеволодовой росписи Успенского собора и в обрамлениях фресок купо-
ла церкви Покрова на Нерли (см. ниже рис. 133). Можно думать, что на арках под
хорами помещались фигуры святых в аналогичных обрамлениях из арок на колонках.
На круглых столбах под хорами сохранились кусочки их фресковой росписи под
белый мрамор с сероватыми жилками (см. рис. 100, б). Упорное повторение при
описании убранства собора в «Повести о смерти Андрея» об обилии «золота»
в отделке его интерьера свидетельствует не столько собственно о золоте, сколько
о применении золоченой меди. Как пол собора из тяжелых плит красной меди, так
и эти детали из более легкой листовой прорезной или тисненой золоченой меди
исчезли в течение многовековой жизни храма. Ничтожным остатком этого когда-то
изобильного и пышного убранства является обломок золоченой медной цаты, од-
ной из «различных цят», украшенной тиснеными лилиями (см. рис. 102).
Таковы данные о дворцовом соборе Боголюбовского замка.
Величественный и прекрасный храм, являющийся одним из выдающихся па-
мятников строительного искусства древней Руси, насыщенный драгоценной утварью
и украшенный с исключительной роскошью, заслуживал тех восторженных по-
хвал, которые рассыпал автор летописной повести в его описании. Про храм в це-
лом можно сказать его словами, что он был «изъмечтан всею хытростью» создавав-
ших его зодчих и художников. Он был в то же время сильнейшим средством мону-
ментальной пропаганды могущества и экономических возможностей «владимирского
самовластца», внушительной экспозицией его величия. Киевлянин Кузьмище, причитая
над телом убитого князя, вспоминал: «Иногда бо аче и гость приходил из Цесаряго-
рода и от иных стран изь Рускои земли, и аче Латинин и до всего хрестьянства и до
всее погани и рече [князь Андрей]: аВъведете и в церковь и на полати да видять ис-
тиньное хрестьянство и крестятся1* .И Болгаре и Жидове и вся погань, видивше сла-
ву божию и украшение церковьное и те болма плачють по тобе...»вб. Этот текст
вводит нас на княжеские «полати» — хоры дворцового собора и подводит к вопро-
су о «полатах», т. е. о дворце.
228
105. Боголюбова. Лестничная башня и переход. Аксонометрия
(обмер Г. Ф. Корзухиной).
3
Обратимся к описанию сохранившихся к северу от собора пристроек — пере*
хода и лестничной башни.
Переход (рис. 105 и 106) состоит из двух этажей. Нижний (рис. 106) представля-
ет собой четыре пилона с импостами в виде четвертного вала, соединенных четырь-
мя арками, несущими крестовый вспарушенный свод. Южная арка примыкает
к стене собора, северная закрыта стеной лестничной башни, а восточная и западная
были открытыми на всю высоту вв. Следовательно, нижняя часть пристройки была
229
106. Боголюбова. Лестничная башня и переход. Планы 1 и 11 этажей
(обмер ВСНРПМ).
проходной и служила лишь опорой для собственно перехода на хоры. Важно от-
метить, что пилоны не имеют аналогичного собору цоколя и уходят непосредствен-
но в вымостку двора.
Второй этаж (рис. 106) — это небольшое прямоугольное помещение, перекры-
тое полным парусным сводом. Отсюда на хоры ведет арочный дверной проем, порог
которого выше пола перехода,— ему должны были предшествовать ступени. В се-
верной стене — дверь, соединяющая переход со вторым этажом лестничной башни.
Помещение освещается двумя узкими прямоугольными окнами в западной и одним —
в восточной стене. Снаружи восточный и западный фасады второго этажа украше-
ны колончатым поясом (см. рис. 89), стоящим на отливе и развертывающимся, та-
ким образом, в плоскости стены. Базы колонок пояса аналогичны соборным; капи-
тели украшены пальметками. Над аркатурой идет полоса поребрика. Такой же
колончатый пояс есть и на северном фасаде перехода, ныне выходящем в верхнее
230
107. Боголюбове. «Сени». Интерьер.
помещение башни (рис. 107)®7. Однако пояс согласован с дверным проемом, соединяю-
щим переход с башней. Свод перехода сложен из необработанных снаружи блоков
пористого туфа; переход покрыт сейчас на два ската. Его стены несколько вычине-
ны под кровлей кирпичом.
К северной стене перехода примыкает квадратная в плане лестничная башня
(рис. 108). В ее нижней части помещена узкая винтовая лестница, вьющаяся вокруг
центрального столба и крытая ползучим сводом. Вход на лестницу — с восточной
стороны. Она освещается четырьмя щелевидными окнами с широким раструбом
внутрь — по одному на каждом фасаде (южное выходит под арку перехода); узкая
наружная щель окон делает их похожими на крепостные бойницы.
Второй этаж башни перекрыт вспарушенным крестовым сводом; он очень не-
четок — к середине ребра исчезают, может быть в результате позднейших пере-
делок, связанных с надстройкой над башней в XVII в. шатровой колокольни.
Помещение освещается с востока большим трехпролетным окном с тяжелыми колон-
ками и массивными лиственными капителями (рис. 109). В западной и северной сте-
нах по одному щелевидному окну; оба позже заложены. В северной стене находится
231
108. Боголюбове. Лестничная башня.
109. Боголюбово. Лестничная башня. Окно.
также заложенный дверной проем, выходящий снаружи на уровне отлива над ко-
лончатым поясом.
Углы башни имеют лопатки с трехчетвертными колоннами на подобных собор-
ным базах, увенчанные лиственными капителями, но основание стен башни лише-
но профилированного цоколя, отличаясь этим, как и переход, от собора. На уровне
пола второго этажа и колончатого пояса собора на всех трех фасадах помещен колон-
чатый пояс с колонками на клинчатых консолях и поребриком над аркатурой в8.
Второй этаж башни завершается закомарами; по контуру лопаток и закомар идет по-
ребрик. Западный фасад второго этажа украшен вторым ярусом колончатого пояса,
аналогичным поясу фасадов перехода (рис. 89). Однако его колонки короче, так как
поясу того же масштаба мешал изгиб закомары; горизонталь пояса резко противо-
речит ее дуге. Ясно, что башня строилась без расчета на помещение второго яруса
пояса и он был введен зодчими для согласования западного фасада башни и перехода.
Над закомарами идет позднейшая кирпичная накладка с ширинками в пазухах
закомар.
233
110. Боголюбова. Переход из башни к дворцу (по А. А. Потапову).
Таковы сохранившиеся северные пристройки собора. Оценивая их назначение
и смысл, исследователи обращали внимание на заложенную дверь второго этажа
башни, выходившую в пустое пространство, и правильно делали вывод, что здесь
когда-то были примыкавшие к башне с севера переходы. Уже Ф. Рихтер, изучав-
ший памятник, указывал, что «описываемое здание есть собственно переходы из
княжеского дворца в церковь» ®9, т. е. часть гражданского дворцового комплекса.
Эта мысль не вызывала сомнений. Только А. И. Некрасов, исходя из очень путаных
представлений о топографии Боголюбова, считал, что переход и башня — чисто
«церковные пристройки», «наружное дополнение к полатям», и удивлялся тем уче-
ным, которые «пытались для боголюбовской церковной пристройки найти аналогию
в галицких летописях» (т. е. в рассказе Ипатьевской летописи о дворце Владимир-
ки галицкого; впервые этот рассказ привлечен Ф. Рихтером) 7°.
Какими же были исчезнувшие переходы во дворец?
Их реконструкция была предложена архитектором А. А. Потаповым (рис. ИО)71.
Он представил переход в виде узкого и длинного деревянного мостика с пери-
234
111. Боголюбово. Вымостка дворцовой площади и водостоки.
лами, переброшенного без опор к также деревянному двухэтажному «дворцу». Пере-
ход располагался по одной прямой с фасадом башни и собора. А. А. Потапов, видимо,
не знал ясного указания приведенных выше источников, что «полаты» князя Андрея
были каменными. Однако этот единственный опыт реконструкции переходов полу-
чил молчаливое признание в науке 72.
Была совершенно забыта высказанная В. Доброхотовым замечательная мысль,
что дворцовый переход был подобен переходу из башни на хоры. Он писал по поводу
с.еверной двери башни: «Это, без сомнения, дверь, которая вела в княжеские покои,
и рядом для симметрии, вероятно, находилось точно такое же отделе-
ние с аркой внизу, как и там, где устроена комната [т. е. переход на хоры]»73.
Следовательно, он считал, в соответствии с данными источников, переход
каменным, как и дворец.
Между северным фасадом башни и корпусом стоящих севернее монастырских
келий, построенных в XVIII в. и перестраивавшихся в XIX в., оставался небольшой
участок, археологическое исследование которого могло дать ответ на вопрос о пер-
воначальном облике дворцовых переходов. Наши раскопки 1937 г. и ставили перед
собой эту задачу.
Здесь, под сравнительно небольшим слоем культурных отложений, были обна-
ружены драгоценные остатки дворцовых переходов и мостовой дворцовой площади.
Площадь была вымощена небольшими разномерными плитами белого камня и тща-
тельно нивелирована по отношению к уложенным на ней белокаменным жело-
бам-водостокам (рис. 111), отводившим атмосферные осадки к южному склону зам-
кового плато. Над этой мостовой возвышались остатки стен дворцовых переходов
(рис. 112), сложенных из прекрасно тесанных квадров белого камня, сохранивших
235
112. Боголюбова. Общий вид раскопа северного перехода во дворец.
характерную поверхность с ложчатыми штрихами (рис. ИЗ). Уцелел лишь один
ряд цокольной кладки, лежащий на забутовке рва фундамента.
Переход уже стороны башни (3,25 .и) и сдвинут к ее северо-восточному углу в
соответствии с также помещенной около этого угла дверью башни 74. Переход при-
мыкает к башне под углом, уклоняясь на юго-восток, что было, видимо, вызвано
стремлением увязать композицию дворцового ансамбля с изломом южного склона
замкового плато.
Как переход на хоры и башня, так и дворцовый переход не имел профили-
рованного цоколя — гражданские части ансамбля сознательно были выделены
более строгим и сдержанным, по сравнению с собором, убранством и этпм объ-
единены между собой.
236
113. Боголюбове. Пилон северного перехода. Детали.
Сразу же около башни переход прорезан узким пешеходным проемом. Высту-
пы лопаток по его углам свидетельствуют, что этот проем был перекрыт сводом
на двух арках. Далее к северу идет продолговатый пилон, частично разрушенный
запущенным на значительную глубину кирпичным склепом; склепами же разруше-
ны белокаменная вымостка и каменный желоб-водосток, проходящий во втором—
проездном — пролете к северу от пилона. Этот пролет был перекрыт, видимо, про-
стым коробовым сводом без подпружных арок. За ним следов кладки не сохрани-
лось, так как дальше стоит корпус келий. Общая длина дворцового перехода, вклю-
чая проездную арку, не менее 11—12 м.
Пилон между двумя описанными арочными проемами не был монолитным.
С восточной его стороны сохранился проем двери, вводившей в небольшое помеще-
ние внутри. Можно предполагать, что оно предназначалось для дворцового карау-
ла, тех «сторожей дворных», которых мы знаем из рассказа о смерти князя Андрея.
Заговорщики, «пришед ко д в о р у к н я ж ю [т. е. к дворцу] избиша сторожи
дворные... и, пришед к се нем, силою двери выломиша и пришедше к ложници его
[князя]...» 7б. Как увидим ниже, «сенями» назывались лестничная башня и ее верх-
ний этаж.
Последовательность действий заговорщиков показывает, что «сторожи двор-
ные» помещались поблизости от входа на «сени» и охраняли его. Все это делает
высказанную догадку убедительной. *
Около двери в помещение стражи найден обломок архивольта двери — трех-
четвертной вал, украшенный резьбой (пальметка в овале; рис. 114, а); диаметр этого
архивольта (1,1 — 1,15 .и) несколько больше ширины двери (1 .и). При многооблом-
ном профиле архивольта несколько его элементов тесались из одного камня; най-
денный же фрагмент является частью одиночного вала, обработанного так, что ор-
намент дает ответвления и на его нижней, внутренней поверхности. Следовательно,
обрамление дверной арки и состояло из одной резной дуги. Она, может
быть, опиралась на пару капителей в пятах арки; обломок такой лиственной
капители найден здесь же, около двери (рис. 114, б). В противоположной, западной
стене следует предположить небольшое щелевидное окно, освещавшее помещение;
возможно, что два других окна были выведены и под арки обоих переходов. У за-
падной стены пилона был найден большой, прямоугольный в сечении, арочный ка-
мень, украшенный по нижнему переднему краю профилем, аналогичным профилю
окон Успенского собора (рис. 115). Диаметр арки, которой принадлежал этот ка-
мень, равен приблизительно 2,88 м. Она могла быть слепой аркой, украшавшей
западный фасад пилона и связывавшей арки двух проемов по его сторонам. На ли-
цевой и нижней поверхностях арочного камня сохранилось несколько железных гвоз-
дей со следами медной окиси под ними; у западного же фасада пилона были найдены
кусочки золоченой меди, некоторые из них — со следами тиснения. Очевидно, что
слепая арка западного фасада пилона была окована, как и западный портал собора,
золоченой медью.
Таким образом, нижний ярус дворцового перехода представлял собой аркаду из
двух открытых арок и слепой — между ними. Аркада несла второй этаж собствен-
но перехода. Он был аналогичен по своему виду переходу на хоры. По его фасадам
238
114. Боголюбово. Фпагмри^, ~
фрагменты резных камней.
Боголюбово. Арочный
с западного фасада
камень со следами гвоздей
северного перехода
115
также шел колончатый пояс, углубленный в плоскость стены с окнами между колон-
ками. Именно для связи обоих звеньев — перехода на хоры и перехода во дворец —
на западном фасаде башни был сделан второй ярус пояса. В развалинах перехода
был найден лишь один обломок колонки. Весьма вероятно, что лента пояса преры-
валась гладкими лопатками в соответствии с выступами стены по сторонам слепой
арки пилона нижнего яруса.
Вопрос о покрытии переходов может быть решен лишь гипотетически. Прямо-
линейная двускатная кровля, предполагавшаяся нами в ранее опубликованном эс-
кизе реконструкции 7в, чрезвычайно плохо сочетается с закомарой лестничной башни,
к которой она примыкает. Поэтому более вероятно бесстропильное покрытие свин-
цом по своду.
Западный фасад перехода был украшен, как и собор, резным камнем. Один
фрагмент (рис. 114, в) представляет собой обломок барельефа, изображавшего пти-
цу или вообще крылатое существо. К круглой скульптуре относятся обломки бело-
каменной чаши или фиала (диаметр — 30 см), может быть одного из тех «кубков»
на закомарах, о которых упоминает описание дворцового собора в «Повести о смер-
ти Андрея» 77. Арки и своды проездного и пешеходного пролетов перехода, а также
арки перехода на хоры были украшены фресковой росписью. На северной арке пере-
хода на хоры во время реставрационных работ 1937 г. были обнаружены следы ор-
наментальной фрески XII в. (определение Ю. А. Олсуфьева). В проездном и пеше-
ходном пролетах при раскопках были собраны фрагменты фресок светло-зеленого
тона. Следы фресковой росписи (зеленые фоны) были прослежены Ю. А. Олсуфье-
вым также на стенах и своде винтовой лестницы башни.
Внутри переход представлял довольно узкий двухсветный коридор, вероятно,
также украшенный фресками. Как и на хорах собора, пол перехода был выстлан
майоликовыми плитками — в его руинах собрано 46 обломков неорнаментирован-
ных плиток желтой (22), зеленой (16) и коричневой (8) поливы. Размеры плиток —
17X17, 13x13, 12,5X 12,5 см; преобладают сравнительно тонкие — 2,5 и 3 см, но
есть плитки толщиной от 3,5 до 5 см; более половины обломков — от плиток со ско-
шенным ребром.
Таков был облик северного дворцового перехода.
Лестничная башня служила входом со двора на переходы к хорам дворцового
собора и во дворец. В то же время переходы непосредственно связывали хоры храма
с дворцом. Последний располагался далее к северу за проездной аркой перехода.
Некоторые ученые (А. А. Потапов, Н. П. Кондаков и др.) считали дворец де-
ревянным. Летопись же определенно говорит о сооружении князем Андреем «ка-
менных палат». Каменным считал дворец и первый историк Боголюбова-города —
В. Доброхотов. На месте дворца стал существующий казарменный корпус келий.
«Когда копали яму для бута под это здание, то очень много находили в земле бело-
го камня», —писал в 40-х годах прошлого века владимирский краевед Я. Прото-
попов 78. Этот белый камень специально выбирали для новой постройки — ее глу-
бокие подвалы сложены из кирпича и камня старой тески и размеров. При наших
разведках около стен келейного корпуса не раз встречались отдельные квадры ста-
рого белого камня со следами старого раствора. Интересно, что при реставрации (точ-
240
нее, постройке заново) собора Рож-
дественского монастыря во Владимире
в 1869 г. в качестве образцов отдельных
архитектурных деталей были использо-
ваны «отрытые из земли [в Боголюбо-
ве] обломки современной им [церкви
Покрова на Нерли и собора в Боголю-
бове] постройки, вероятно, великокня-
жеского дворца» 79. Видимо, это были
какие-то детали дворца, извлеченные
при строительстве келий и сохраняв-
шиеся тогда в монастыре.
Следовательно, при разведках око-
ло стен келий можно было рассчитывать
лишь на находку отдельных фрагментов
от дворцового здания. Они были обна-
ружены только в траншее у восточного
фасада келий. Среди строительного
кирпичного щебня от их постройки
найдены обломки стенного камня и
куски туфа с прилипшей известью из
бута стен, кусок стенной полуколонны
(диаметром 0,25 .и), обломок колон-
ки из колончатого пояса и две полив-
ные плитки от полов: одна — желтая,
116. Боголюбове. Постройка храмов
(миниатюра Лицевого летописного
свода XVI в.).
другая — с орнаментом из желтых кру-
гов по молочному полю, сходная с подоб-
. ным обломком плитки из церкви Спаса
на дворе Андрея во Владимире (1162—
1164 гг.). Перечисленные фрагменты не
принадлежат ни собору, ни переходам,— это детали дворца.
Дворец был построен в той же технике полубутовой кладки. Его камень обра-
ботан так же, как камень переходов и собора. Как и переходы, он был двухэтажным.
Его верхний этаж являлся парадной, собственно дворцовой частью здания и имел
майоликовые полы; в нижнем, — скорее всего, были служебные помещения. По
внешнему облику дворец, видимо, был очень близок к остальным частям ансамбля:
верхний этаж был украшен колончатым поясом, который связывал все северное
крыло комплекса непрерывной горизонталью; фасады членились лопатками с полу-
колоннами, более легкими, чем у собора. Эти документально устанавливаемые общие
черты исчезнувшего дворца с сохранившимися и археологически реконструируемыми
частями ансамбля позволяют предположить, что и в остальном дворец не противо-
речил ни его общему духу, ни репертуару его устойчиво повторяемых форм и деко-
ративных приемов. Можно без риска предположить, что окна могли иметь, в зави-
симости от места их расположения, трех- и двухпролетную форму и форму узкого
16 H. H. Воронин, т. I
241
117. Боюлюбово. Раскоп южного перехода.
щелевидного окна. Последние, вероятнее всего, были применены в нижнем этаже
дворца, носившем более строгий «крепостной» характер, первые — в его парадной
дворцовой верхней части. Можно также думать, что в покрытиях дворца, как и в
покрытиях переходов, были применены прямолинейные двускатные и шатровые
кровли, отличавшие гражданские части комплекса от дворцового собора.
Таковы фактические данные и предположения об облике северной части ансамб-
ля — переходов и исчезнувшего дворца.
Ограничивался ли дворцовый комплекс описанными слагаемыми: собор, пере-
ход, башня, переход, дворец?
242
118. Боголюбова. Кладка пилона южного перехода у стены собора.
Для решения этого вопроса представляет интерес миниатюра Лицевого лето-
писного свода XVI в., иллюстрирующая текст о постройке двух храмов в Боголю-
бове,— дворцового собора и Покрова на Нерли (рис. 116). На ней представлены две
одноглавые церкви с тройным членением фасадов, стоящие внутри городских стен.
Часть стены на переднем плане имеет башни с плоской кровлей. Сзади храмоп
у одного возвышается одна башня, а у второго — две, все квадратные в плане и
с четырехгранным шатровым покрытием. Расположение обоих храмов, находящихся
в действительности в разных местах, в стенах одного «Боголюбова-города» характер-
но для художественного мышления миниатюриста: здания — это лишь символы, от-
ражающие данный текст. Для условной художественной логики древнерусских ху-
дожников также характерно произвольное сочетание частей здания, отличное от
их реального положения, но дающее в «сборном» виде представление об их составе80.
Поэтому не удивительно, что и сами храмы на миниатюре обращены к зрителю
16*
243
случайно: правый — южным фасадом (справа видна апсида), а второй, очевид-
но, северным фасадом (апсида видна слева). Если с правым храмом башня явно не
связана, то у левого башни плотно примыкают к его углам. Можно думать, что ми-
ниатюрист хотел дать здесь представление о двухбашенном
дворцовом соборе. Башни же «города» на первом плане имеют покрытия
иного характера.
Раскопки, проведенные с южной стороны собора, ставили задачей проверить,
являются ли отмеченные черты данной миниатюры шаблонной схемой или в них
есть зерно истины. Здесь была вскрыта небольшая доступная изучению площадь
(64 кв. м). В отличие от северного участка, условия сохранения архитектурных остат-
ков здесь были совершенно катастрофичны (рис. 117). От юго-западного угла собора
к югу, а затем параллельно его южному фасаду шел очень глубоко заложенный
фундамент поздней ризницы (1766 г.), сложенный из крупных валунов, а с восточной
стороны—и из блоков старого белого камня. Здесь же глубоко вошел в землю кир-
пичный склеп (с погребением монаха XVIII—XIX в.). Далее к югу ряд склепов
и могил был опущен ниже уровня цоколей дворцового собора. Весь слой, вплоть
до сохранившихся архитектурных остатков XII в., был пронизан кирпичным щеб-
нем и мусором.
Однако и в этих условиях удалось проследить, хотя и с несравненно меньшей от-
четливостью, остатки южных пристроек. У юго-западного угла собора сохранилась
часть разрушенной кладки углового пилона, совершенно аналогичного пилону под
северным переходом на хоры, — он совпадает с ним и по размеру, и в плане. Сим-
метричный пилон был и у соседней пилястры собора, но сохранился он хуже (рис.
118). Оба пилона были приложены к стене собора, когда отделка была уже закон-
чена, и прикрыли его цокольный профиль. Далее к югу сохранились остатки бело-
каменной кладки, параллельной стене собора и равной по длине расстоянию между
внешними краями двух пилонов у пилястр собора; фундамент паперти пришелся как
раз над этой кладкой и совершенно разрушил ее. С южной стороны описанной клад-
ки сохранились лежащие на чистом материковом грунте белокаменные плиты мосто-
вой, совершенно аналогичной мостовой у собора и северного крыла переходов; она
лежит в уровне цоколей собора. Вымостка идет здесь узкой (около 2 л<) полосой;
с южной стороны она примыкала к другой стенной кладке, равной подлине (восток—
запад) предыдущей. От нее сохранилась лишь забутовка фундамента, прикрытая об-
ломками стенного камня. При соприкосновении с этой кладкой вымостка была при-
гнана к ней путем введения половинок нормальной плиты. Далее к югу участок
нарушен позднейшими погребениями.
Как следует интерпретировать описанные ничтожные остатки построек к югу от
собора? При всей их фрагментарности, они, в сопоставлении с изложенными выше
данными о северных пристройках, дают достаточный материал для реконструкции.
Пилоны у стен собора, аналогичные пилонам северного перехода на хоры, поддержи-
вали подпружные арки свода симметричного южного перехода на хоры. Следователь-
но, и к югу от собора был переход с широким арочным проходом под ним. Далее,
два параллельных белокаменных фундамента с проходом между ними, образующие
в плане правильный квадрат, являются остатком второй —южной—лестничной
244
119. Боголюбове. Общий план раскопок дворцового комплекса.
башни. Однако, в отличие от симметричной ей северной башни, имеющей вход с одной
(восточной) стороны, здесь низ башни был прорезан узким сквозным проходом, вы-
мощенным плитой и явно открытым. Видимо, и лестница на верх имела иную конст-
рукцию; вероятно, ее нижняя часть помещалась в южной половине башни. Эта часть
южных пристроек восстанавливается более или менее точно. Существенно в этой же
связи отметить, что замечательный восьмиколонный киворий на дворцовой площади
(о нем — ниже) был поставлен не по оси западного фасада собора, но против его угла
(рис. 119), как бы согласовываясь с развертыванием переходов к югу от собора.
Можно думать, что далее к югу от башни был подобный северному дворцовому
южный переход, шедший также под углом и соединявший лестничную башню с кре-
постной башней или стеной на южном склоне замкового плато. Этим, может быть,
и объясняется сквозной ход под южной лестничной башней, который позволял
дворцовой страже в случае военной опасности быстрее выйти на переходы к замко-
вой башне и из восточной, и из западной половин замка.
При раскопках были найдены и детали отделки этого южного крыла переходов—
обломки ствола и базы колонки колончатого пояса, связывавшего южный комплекс
пристроек в единое целое с северным; в руинах лестничной башни уцелел фрагмент
резного камня (рис. 120), относящийся, по-видимому, к архивольту дверного проема,
наконец,— обломки желтых, зеленых и коричневых майоликовых плиток от настила
полов перехода, а также мелкие фрагменты росписи.
Собор являлся, таким образом, центральным зданием дворцового ансамбля. Его
ведущую роль подчеркивали симметрично раеположенные переходы на хоры и строй-
ные лестничные башни.
Особого рассмотрения заслуживает вопрос о покрытии башен.
Единственную попытку решить этот вопрос в отношении сохранившейся север-
ной башни сделал архитектор А. А. Потапов в приведенной выше его реконструкции
дворцовых переходов (см. рис. НО). Он сопоставил пристройки при соборе с изоб-
ражением здания во фреске лестницы Киево-Софийского собора и механически пе-
ренес верх этого последнего на боголюбовскую лестничную башню, увеличив ее свое-
образным верхним (деревянным?) «этажом», очень низким и перекрытым приплюсну-
той четырехскатной кровлей. Эта надстройка совершенно не вяжется с формами
башни, а кроме того, учитывая уровень пола в этом этаже, приподнятого вспарушен-
ным крестовым сводом, трудно понять назначение этой надстройки — человек ходил
бы в ней согнувшись. В своде второго этажа башни первоначально не было никакого
проема для входа наверх, свод был проломлен и, видимо, частично переложен лишь
в связи с надстройкой колокольни. А. А. Потапов оставил в своей реконструкции
и угловые ширинки, связанные, как сказано выше, с позднейшей кирпичной наклад-
кой, сделанной при постройке той же колокольни, на что обратил внимание уже
В. Прохоров, показавший в изданном им рисунке башни эти поздние накладки81.
Древняя же часть башни завершалась закомарами.
Однако несомненно, что при стройности и подчеркнутой вертикальности «вос-
ходных столпов» они не могли оканчиваться грузными полудугами закомар. Еще
Н. А. Артлебен полагал, что над закомарами «должна бы быть какая-нибудь в ы ш-
к а»82. Тот же А. А. Потапов, сравнивая боголюбовскую башню с башнями киев-
246
ской Софии, полагал, что «первоначальное
покрытие их было иное — простой крышей,
соответствующей назначению постройки» 83,
т. е. ее гражданскому характеру. Именно
поэтому мы исключаем возможность поста-
новки на своде боголюбовской башни, над ее
закомарами, глухой, т. е. чисто декоратив-
ной, церковной главы; это противоречило бы
самому назначению башни как парадного
входа на переходы во дворец и на
соборные хоры, а также общему духу вла-
димирского зодчества, очень ясно проникну-
того идеей целесообразности и правдивости.
Следовательно, речь должна идти о фор-
ме покрытия башен, а не о какой-
либо надстройке над их закомарами.
Для решения этого вопроса очень суще-
ственно древнее название лестничной баш-
ни и особенно ее верхнего этажа. Приведем
120. Боголюбове. Фрагмент резного
архивольта.
поэтому несколько выдержек из летопис-
ной повести об убиении князя Андрея в Ипатьевской летописи и рассказа об этом
в других летописях.
«... И идущим им [убийцам] к ложници его [князя Андрея] и прия е страх
и трепет, и бежаша с сеней, шедше в медушу и пиша вино... и тако, упившеся ви-
ном, поидоша на сени... [израненный заговорщиками князь Андрей] во тороне
выскочив по них... иде под сени... и рече один [из заговорщиков]: „Стоя, видех
яко князя идуща с сеней долов [т. е.с сеней вниз]...“ и сидящу ему [Андрею]
за столпом въсходным [где он и был добит...] и оттуда идоша [убийцы] н а
сени
и выимаша золото, и каменье дорогое, и жемчюг, и всяко узорочье, и до всего лю-
бимаго имения...» 84.
«[Заговорщики] придоша иде же бе блаженый князь лежа в ложници и
[перед тем] силою отломиша двери у с е н и й... он же [князь] подъбеже под
сени... налезоша и под сеньми лежаща...» 85.
«...И пришед [заговорщики] ко двору [т. е. дворцу] княжю, избиша сторожи
дворные...и пришед к с е н е м силою двери выломиша и пришедше к ложници
его... князь же во оторопе вскочив по них... и иде под сени. И рече един:
„Видех яко князя идуща с сеней д о л о в“... и наидоша [его] по крови, седяща
за столпом восходным и ту прикончаша его. Во утрии же найдоша
князя лежаща мертва под сеньми»86.
Приведенные тексты показывают с полной ясностью, что в древности сенями
именовался второй этаж северной лестничной башни. В. Ф. Ржига в своем исследова-
нии по истории древнерусского жилища отметил наличие сеней в Боголюбове, не свя-
зывая их с башней 87. Можно также думать, что башню в целом называли и «стол-
пом восходным» и израненный князь скрылся за башней под переходом.
247
Однако и в позднейшее время гораздо прочнее держалось название «сенями» именно
верхнего этажа башни, например: «У соборные церкви полатка [т. е. переход]
ссенми, над сенми оной полатки колокольница, на ней верх
шатровой»88. Таким образом, и в XVIII в. верхний этаж башни считался
«сенями» («прихожей») перед «полаткой» перехода. Лишь много позже, после кано-
низации Андрея, складывается легенда, что башня и переход и были «полатами»
князя и его «ложницей», где он был убит. Роспись 1764 г. закрепила эту выдумку
и сделала древние здания объектом поклонения посещавших монастырь богомоль-
цев. Опись 1786 г. уже называет их «покоями князя Андрея» 89.
Каково же место сеней в составе зданий феодального двора и каково их назна-
чение?
Сени наследуют функции гридниц эпохи раннего феодализма. Гридницы — осо-
бые постройки на княжеском дворе, предназначенные для многолюдных княжеских
совещаний с дружиной и пышных пиров. Они располагались на уровне земли, были
обширны по площади, обильно освещены («светлая гридница») и имели перекрытия
на нескольких опорах. В таких гридницах собиралось более 400 человек одних
гридей — дружинников, не считая других присутствующих 90.
С упрочением феодальных отношений и усилением княжеской власти, с ограни-
чением правящей верхушки тесным кругом избранных дружинников и бояр, гридни-
цу сменяют сени — непосредственная часть княжеского жилища — дворца. Древ-
нейшие упоминания о сенях (с 978 г. и последующие) 91 представляют сени как поме-
щение, расположенное во втором этаже дворца на помосте между двумя клетями,
поддерживаемом, в случае их значительной площади, деревянными опорами. Эти
опоры условно передает миниатюра Кенигсбергской летописи, иллюстрирующая рас-
сказ о «варягах-мучениках» и «подсечение» столбов под сенями 92; такими были и се-
ни княжеского дворца в Киеве, когда в 1150 г. под Вячеславом дружина хотела «под-
сечь сени» 93. Здесь существенно подчеркнуть, что сени занимали срединное положе-
ние между двумя клетями, так же как они были средней частью трехчленной русской
избы, где по сторонам сеней располагались теплая изба и холодная клеть, служившая
кладовой и «чистой», парадной половиной для приема гостей 94. Возможно, что бо-
гатым жилищем подобного типа была открытая В. В. Хвойкой в Белгороде (Белго-
родке) деревянная постройка с большим средним помещением и малыми по бокам,
по-видимому, имевшая майоликовые полы 9б. С усилением значения церкви в соста-
ве господских хором место «клети» занимает домовая придворная церковь, хоры ко-
торой могли служить не только культовым целям, но и местом торжественных прие-
мов или совещаний.
Роль сеней в составе построек княжеского дворца освещает рассказ Ипатьевской
летописи под 1152 г. о смерти Владимира галицкого и вокняжении Ярослава Осмо-
мысла96. Владимир изгоняет приехавшего к нему с напоминанием о данных обяза-
тельствах посла Изяслава киевского — Петра. «И яко же съеха Петр с княжа двора и
Володимир поиди к божници к святому Спасу на вечернюю, и якоже бы на п е ре-
ход е х до божници и ту види Петра едуща и поругася ему». Когда Влади-
мир возвращался из церкви, то «на том месте, на степени, идеже поругася
Петрови», с ним случился удар. Князя перенесли в «горенку» и послали вернуть
248
изяславова посла. «И ту с н и д о ш а противу ему с сеней слугы княжи вси в чер-
них мятлих и видив се Петр и подивися: „Что се есть?“. И яже взидена сени
и види Ярослава седящана отни месте в черни мятли и в клобуце»97.
Приведенные сведения дают достаточно ясное представление о месте и характере
сеней. Здесь помещался княжеский престол («отне место»); очевидно, здесь Владимир
и принимал посла. Отсюда по переходам он пошел в церковь, т. е. на хоры Спасского
храма. Здесь, «на степени», т. е. на пороге перед входом на хоры, его и постиг удар98.
Отсюда его перенесли в «горенку», т. е. помещение в жилой половине дворца. Следо-
вательно, сообщаясь переходом с хорами храма, с одной стороны, и с жилой поло-
виной — с другой, сени находились между ними. Княжеские слуги сходят с сеней
навстречу вернувшемуся послу, а он всходит на сени; значит, они помещаются во
втором этаже и на них ведет особый лестничный вход со двора. Некоторые выраже-
ния разбираемого текста указывают и на масштабы помещений. Изгоняя посла, Вла-
димир говорит ему: «А ныне п о л е з и вон»; это, видимо, отражает небольшие раз-
меры входной двери на сени, в которую нужно было «пролезать», протискиваться.
Возможно, что и самые сени были невелики по площади. С большей уверенностью это
можно сказать и о жилой половине: «горенка» своей уменьшительной формой указы-
вает на небольшое помещение ".
Можно думать, что имелась тенденция к сокращению площади сеней. Для боль-
ших совещаний могли использоваться теперь хоры. Приведенный выше текст о вводе
послов и гостей на хоры собора в Боголюбове говорит, конечно, не об «экскурсии»
пришедших в «художественный музей», но о том, что там они ожидали выхода князя
и там был торжественный прием. В тех случаях, когда сени были обширны, как, на-
пример, во дворце в Белгороде, они назывались «сенницей», напоминая о «гридни-
це» 10°. Более узкие княжеские совещания могли происходить и в верхних помещени-
ях лестничных башен; так, есть указание, что такие совещания были в верхних по-
мещениях башен киевского Софийского собора 101. Может быть, и сени лестничной
башни Боголюбовского дворца иногда использовались подобным же образом.
Сени, игравшие столь важную роль в дворцовом обиходе и занимавшие вид-
ное место в составе частей дворца, должны были и архитектурно выделяться в их
ансамбле.
Исходя из наблюдений над данными позднейших источников, И. Е. Забелин пи-
сал: «Над сенями, даже и в бедных хоромах, всегда строилась вышка — род бельве-
дера, а у богатых — непременно чердак, называемый иначе теремом... В первоначаль-
ном смысле чердак (чертог) итерем означали, собственно, сень,
род балдахина, вообще разновидное покрытие на четырех подпорах» 102. Это наблюде-
ние сохраняет свою силу и для древнейшего периода. Летопись упоминает «двор
теремной» княгини Ольги. Иллюстрирующая текст о казни древлянских послов, за
которой Ольга наблюдала из терема («седяше в тереме»), миниатюра Кенигсбергской
летописи изображает высокую башнеобразную постройку с шатровым верхом. За
Печерском под Киевом в 1150 г. находился княжеский дворец, называвшийся «те-
ремцом» 103. Интересно, что в миниатюре рукописи жития Бориса и Глеба конца XV в.
(издана Н. П. Лихачевым), где показано «проимание помоста» для выноса тела князя
Владимира, над сенями изображен «теремец» в виде четырехколонного купольного
249
121. Деревянная модель терема
(X—XI вв. Новгород).
«кивория» 104. Но наиболее прочным аргу-
ментом древности теремных пирамидальных
вышек является замечательная деревянная
«модель» терема X—XI вв. из новгородских
раскопок (рис. 121), где второй этаж башне-
образной постройки представляет собой от-
крытый балкон на круглых колонках с бу-
синами, покрытый четырехгранным шат-
ром 105.
Вошедшие из гражданской архитектуры
в церковную лестничные башни также со-
храняли наименование терема106. Юго-запад-
ная башня киевского Софийского собора,
изображенная на рисунке А. Вестерфельда
с коническим покрытием 107, в древности
имела граненое шатровое перекрытие 108.
Густынская летопись называет обе башни
Софийского собора «вежами» и говорит об
их позолоченных верхах 100. И. Е. Забелин
же весьма убедительно доказал шатровое
покрытие веж 110. Н. В. Султанов справед-
ливо указывал на возможность шатрового
покрытия башен церкви Василия в Овруче
(конец XII в.) 1П. Приведенная выше ми-
ниатюра Лицевого летописного свода изоб-
ражает боголюбовские башни с шатровыми
кровлями.
Стоит отметить, что шатровая ко-
локольня XVII в., надстроенная над север-
ной лестничной башней Боголюбовского
дворца, хорошо вяжется с ее столпообразным
объемом.
Обратимся еще к некоторым изобрази-
тельным источникам XIII—XV вв.
В миниатюрах рукописи Георгия Амар-
тола, сделанных для тверского князя Ми-
хаила русским мастером Прокопием около 1294 г.112, архитектура изобилует шат-
ровыми верхами домов, храмов, городских башен и особенно кивориев или сеней.
Здесь есть и сложившееся типовое изображение терема в виде высокого башнеобраз-
ного здания, крытого шатром 113. Исследователь миниатюр, анализируя самый тер-
мин «терем», «теремец», пришел к выводу, что он обозначал «шатер, сень, вообще не-
большую надстройку в виде палатки с круглым или шатровым верхом» или «помеще-
ние в верхнем этаже дома, устроенное в виде столпа или башни с шатровым верхом».
В частности, Даниил-паломник употреблял этот термин в отношении виденных им
250
палестинских здании «для наглядного сравнения с тогдашними русскими строитель-
ными формами» 114.
Ниже мы еще раз вернемся к терминам «терем—сень» и их связи с шатровым по-
крытием при анализе боголюбовского кивория и его реконструкции. Здесь же доста-
точно сказанного, чтобы признать вполне правомерным покрытие лестничных башен
Боголюбовского дворца шатровыми кровлями; они, как и особая обработка башен и
переходов (отсутствие цокольного профиля и пр.), выделяли эти гражданские части
ансамбля 115.
В предлагаемом нами варианте реконструкции части дворцового ансамбля (рис.
122) мы помещаем на башнях каменные шатры, придавая им некоторую вспученность
в основании. Подобной вспученностью обладают кирпичные шатры башен колоколь-
ни Рождественской церкви в Ярославле (середины XVII в.), имеющей в своей двух-
башенной композиции явную связь с древними образцами116. Весьма вероятно, что
кровля шатров была, как и кровля главы собора, сделана из золоченой меди. В ре-
конструкции мы также добавляем к профилю закомар башен, как и собора, один на-
ружный ряд кладки в соответствии с серьезно аргументированной Б. А. Огневым
гипотезой 117. Этот ряд камня удачно решает и способ закрепления водометов как
на башнях, так и на соборе.
Далее, после изучения последнего памятника боголюбовского ансамбля — ки-
вория, мы сможем вернуться к вопросу о реконструкции завершения башен и пред-
ложить другой возможный вариант его решения.
4
В 13,15 м к западу, против юго-западного угла дворцового собора находится так
называемый «святой шатер» (см. рис. 89). Это небольшая открытая кирпичная часов-
ня XVII в. с 4 грушевидными столбами на квадратных тумбах с ширинками; между
столбами — двойные арки на висягах. Старое перекрытие не сохранилось и замене-
но фальшивой сферической кровлей. Несомненно, что первоначальное покрытие бы-
ло шатровым и часовня походила на аналогичные шатровые часовни типа часовни
«у креста» под Переславлем-Залесским 118; на шатровое завершение указывает и само
наименование постройки — «святой ш а т е р». Памятник был издан Ф. Рихтером119,
в рисунках у В. Доброхотова120 и Н. Островзорова 121.
Под шатром находилась ныне разбитая чаша из белого камня, носящая местное
народное название «кандея», что обозначает сосуд, похожий на ендову122. От чаши
сохранились сейчас лишь низ ножки и часть дна с высеченным на нем выпуклым
равносторонним четырехконечным крестом. Диаметр чаши — 1,03 м.
В. Доброхотов пишет: «Предание говорит, будто это та самая чаша, из которой
великий князь Андрей брал деньги для раздачи рабочим, строившим боголюбовскую
обитель...» 123. Я. Протопопов ссылался на предание, что чаша с шатром была по-
строена на месте княжеского шатра, в котором князь якобы имел «видение» богороди-
цы124. Эти предания — явно монастырского происхождения и особого доверия
не вызывали. Сама чаша, крайне неуклюжей формы, похожая на большой печной
251
горшок, также возбуждала сомнения в своей принадлежности к XII в. Ножка чаши
с высеченным на дне крестом представляет самостоятельную часть; ее край обрублен
и вынута четверть, в которую позднее были вставлены на железных костылях отдель-
ные белокаменные куски стенок самой чаши, также врезанные один в другой; затем
чаша была покрыта толстым слоем штукатурки. Представляется несомненным, что
это поздняя чинка древней чаши, разбитой при разрушении кирпичного шатра.
Таким образом, от древней чаши сохранился только низ; об ее первоначальной форме
мы не имеем никаких данных. Судя по резному кресту на дне, можно предполагать,
что она имела и какие-либо резные украшения 125.
Летом 1937 г. сотрудник Владимирского музея Б. И. Григорьев сообщил, что под
чашей, под плитами пола часовни, он заметил «круглый белокаменный столб». В свя-
зи с этим «святой шатер» стал объектом археологического исследования. Была снята
белокаменная плитная вымостка вокруг чаши 12в. Под ней, действительно, обнаружи-
лось дискообразное подножие, сложенное из радиально тесанных белых камней.
Выяснилось также, что ножка чаши, грубо обработанная в позднейшее время, была
первоначально цилиндрическая и имела четыре угловых рога, подобно базам
пилястр собора и башни.
Последующее снятие кирпичной вымостки 127 (шедшей под плитяной) обнаружи-
ло второй белокаменный диск, сложенный из тесаного камня аналогично верхнему.
Наконец, под незначительным слоем перегноя открылась нижняя, третья, круглая
ступень, вдвое более широкая, чем верхние 128. По ее окружности были обнаружены
пять сохранившихся круглых баз на квадратных плинтах, также тождественных по
форме базам собора и башни; часть из них находилась под кирпичными тумбами шат-
ра129, три базы совсем не сохранились (рис. 123). Диаметр нижней части колонн по
размеру баз определяется в 50 см. В юго-восточном секторе были найдены три облом-
ка фуста круглой колонны, в центре фуста — четырехгранный канал для металличе-
ского штыря или заливки свинцом. Колонны, несомненно, утончались кверху, по-
добно колонкам поясов храмов; однако найденный при раскопках кивория обломок
фуста диаметром 25 см едва ли принадлежит киворию: такого сильного утонения ко-
лонны (в два раза) владимирская архитектура не знает. Небольшие обломки резных
лиственных капителей устанавливают характер завершения колонн.
Таким образом, в итоге раскопок место заурядного «святого шатра» XVII в. за-
нял восьмиколонный открытый киворий с чашей на трехступенном пьедестале. При-
надлежность памятника XII в. сомнения не вызывает. Предание, связывавшее «кан-
дею» с временем князя Андрея, оказалось реальностью — в состав боголюбовского
дворцового комплекса вошел совершенно неожиданный интереснейший памятник 13°.
Назначение этого восьмиколонного кивория с чашей, имеющей крест на дне,
исчерпывающе разъясняется текстом Ипатьевской летописи под 1260 г. о строитель-
стве Даниила галицкого в Холме. Построив церковь Марии, он «принесе же чашю от
земли Угорьскыя мрамора багряна изваяну мудростью чюдну и змьевы главы беша
округ ея; и постави ю пред дверми церковными, нарецаемыми царскими, створи же
в ней крестильницю крестити воду на святое Богоявление» 131. «Царские двери»
в данном отрывке,— конечно, не алтарные «царские врата», а главный вход в церковь,
предваряемый иногда притвором или папертью. И. Срезневский ссылается при дан-
252
122. Боголюбова. Вариант реконструкции части дворцового ансамбля.
123. Боголюбове. Киворий. План, разрез и детали.
ном толковании на памятники XII—XIII вв., современные интересующему нас тек-
сту 132. Судя по обработке золоченой медью, такими «царскими дверями» дворцового
Боголюбовского собора был западный портал.
Если назначение чаши и кивория над ней выясняется достаточно отчетливо, то
вопрос о верхе кивория остается совершенно открытым. Пролить прямой свет на
данный вопрос мог бы большой сион московского Успенского собора, происходящий,
как доказано П. Б. Юргенсоном 133, из состава древней драгоценной утвари, зака-
занной для андреевского Успенского собора во Владимире. Но верх сиона переде-
лан в 1486 г. Нижняя круглая часть его с 12 круглыми колонками находит себе мо-
нументальную параллель в кивории Боголюбовского замка 134; характерно, что над
колонками сиона не архитравное, но арочное перекрытие 136.
253
Поэтому вопрос о реконструкции верха кивория над чашей, а равно’и о первона-
чальном покрытии сиона московского Успенского собора может быть решен лишь пу-
тем сопоставлений. Среди них первое место занимают алтарные кивории.
Обращаясь к аналогиям, прежде всего следует указать на алтарный киворий кон-
стантинопольской Софии юстиниановского времени. Павел Силенциарий описывает
его следующими словами: «Сверху же над золотым престолом стремится
в высь невыразимо величественная башня, покоящая-
ся на четырех серебряных арках; поднимается же [она] сереб-
ряными столбами, на верхушке которых возвышается на серебряных подножиях че-
тырехстворчатое покрытие [арка]. Выше над арками возвышается
она [башня] подобно конусу, но не совсем подобно [конусу], ибо снизу
у края не определяется она правильной окружностью, но имеет восьмиуголь-
ное основание, от которого поднимается он [конус] вверх не слишком
утончаясь. Обтягивается же [он] восемью серебряными
плитами, причем образуется как бы гармонично соединенный длинный вытя-
нутый стан [хребет]. Упомянутые же плиты возвышаются
треугольником, каждая следуя своему пути, пока не соединяются все во-
семь в одну искомую крайнюю вершину [конуса], где искусством [мастера] постав-
лено изображение кратира» 13в. Перед нами, несомненно,— покрытие кивория вось-
мигранным высоким шатром, грани которого сделаны из серебряных плит 137. Так
понимает текст Силенциария и Н. Holtzinger: «Четыре серебряных колонны, свя-
занных также серебряными арками, несли восьмигранную крутую пирамидальную
кровлю...» 138. .
Киворий вошел в обиход христианской церкви в IV в.,139 постановка же фиалов
или чаш перед западными фасадами базилик ведет свое начало от раннехристианских
купелей или «канфар», помещавшихся в атриуме и служивших, в частности, крещаль-
нями 14°. Крутое пирамидальное покрытие кивориев устойчиво держится до XII в.
и в византийском, и в западноевропейском искусстве, но с этого времени в Византии
оно сменяется купольным, которое предпочитается пирамидальному 141. F. Kraus
подчеркнул, что это наблюдение Holt zinger’а относится только к византийскому ис-
кусству 142 и что развитие шатрового кивория продолжается на Западе значительно
позднее143. Образцы кивориев в архитектуре раннего средневековья на Западе и от-
части в романской архитектуре достаточно известны; большинство их утеряло верх,
делавшийся, вероятно, из ценных материалов или дорогих пород дерева; однако со-
мнений в их шатровой форме не возникает144. Характерно, что даже при квадратном
плане кивория с 4 колоннами его верх делался восьмигранным; таков, например,
киворий IX в. из церкви Проспера в музее Перуджии145.
Форма шатрового кивория применяется не только к алтарной сени, но и к свобод-
но стоящим постройкам, например,— фонтанам; так, четырехколонный киворий
с шатровым верхом над фонтаном изображен на бронзовых дверях XI в. в Салерно.
Образ восьмиколонного кивория с шатровым, увенчанным крестом, верхом над ча-
шей с освященной водой или фонтаном в символике каролингской миниатюры переда-
ет идею «источника жизни»; такова, например, миниатюра Суассонского евангелия 146.
Киворий константинопольской Софии, описанный Павлом Силенциарием, суще-
254
ствовал до XIII в.; его видели русские паломники, и он был хорошо известен 147.
Данный тип сооружения, характерной чертой которого являлась коническая круг-
лая или граненая форма шатрового покрытия, был знаком русским и по другим при-
мерам и выступает в источниках под названием «теремца» (аналогичным «сеням» 148).
Таковы, например, характеристики, даваемые паломниками некоторым иерусалим-
ским зданиям. Даниил-игумен пишет: «Верху же над пещеркою сделан яко теремець
красен на столпех верху кругл», или «посреди того двора есть создан аки теремець
кругло» 149. Свидетельства более поздних русских паломников в Иерусалим также
не оставляют сомнений в содержании слова «теремець». Речь идет о верхе особой фор-
мы; так, у Коробейникова (1593—1594 гг.): «А верх у приделцанад гробом господ-
ним аки теремец от мрамора» 15°; по Варсонофию (1456 и 1461 гг.): у храма Гроба го-
сподня «есть другий придел о 4 стенах невеликих... и над тем же покрыто яко тере-
мець, побит свинцом и подписан мусиею», «около стопы Христовы обмуровано, яко
как теремець островерх»151. «Теремцом» называлось и шатровое покрытие хра-
ма Гроба господня в Иерусалиме.
Изобразительный комментарий к описанным паломниками сооружениям типа
«теремцов»-кивориев дают памятники древнерусской живописи и миниатюры. Так,
в мозаичной «Евхаристии» Киево-Софийского собора над престолом изображена сень—
киворий с пирамидальным верхом. Но наиболее интересно изображение кивория
в алтарной росписи «божницы» в Остерском городце. Н. Макаренко пишет: «Сквозь
слой зеленой краски, покрывающей крышу кивория, легко усматриваются три пря-
мых линии, направляющихся от углов сени к одной центральной точке, расположен-
ной выше подкупольного покрытия, образующих, таким образом, как бы шатровое
покрытие, какое мы видим, например, в ближайшем по месту памятнике — мозаике
Киево-Софийского собора» 152. Исследователь отметил также странность данного
кивория: он представлен не четырехколонным, а может быть, шестиколонным.
Н. Макаренко считает, что шатер был нарисован первоначально, а затем, при понов-
лении росписи в 1195 г., заменен полукруглым покрытием 153. На примере этого па-
мятника мы видим с несомненностью двойственность в понимании покрытия «терем-
цом»; оно или полукруглое, или шатровое. Очень характерно, что это противоречие
отразилось в росписях здания, имевшего деревянный верх («верх бяше нарублен
деревом»). Не следует ли связывать недоразумения с киворием алтарной росписи
с покрытием здания четырехгранной шатрообразной кровлей? 154
Многочисленны изображения шатровых кивориев в миниатюрах славянской Хлу-
довской псалтыри второй половины XIII 155 в. и рукописи тверского Амартола 15в.
Особое значение имеют изображения кивория в миниатюрах Кенигсбергской летопи-
си. Обратим внимание на одну 157: здесь изображен момент, когда, по смерти Моно-
маха, на киевском столе сел его сын Мстислав, а его брат Ярополк ушел в Переяс-
лавль; за Мстиславом, сидящим на «столе»,— четырехколонный киворий с арочны-
ми перемычками, несущими пирамидальный шатровый верх. Киворий с купольным
верхом изображен за княжеским местом на второй миниатюре 158 и с двускатным вер-
хом — на третьей миниатюре 159; киворий здесь является как бы принадлежностью
княжеского места. Нам представляется, что эта деталь изображения сыновей Моно-
маха может быть связана с тем «теремом серебряным», который Мономах поставил
255
над гробом Бориса и Глеба в Вышгородской церкви. Остановимся на этом любо-
пытном факте.
При перенесении в 1115 г. гробов Бориса и Глеба в новую каменную церковь
в Вышгороде между Давидом и Олегом Святославичами и Мономахом завязался спор:
«Володимеру бо хотящю я поставити среди церкви итерем серебрен по-
ст а в и т и над нима, а Давид и Олег хотяшета поставити я в комару идеже
отець мой назнаменал на правой стороне идеже бяста устроене комара има». Спор
решили метаньем жребия, павшего на предложение Святославичей, и гробы Бориса
и Глеба были поставлены в комаре 1в0. «Терем» был тем не менее сделан и вызвал
большое восхищение видевших его: «Яко не могу сказати оного ухыщьрениа, по
достоянию довольне, яко многим приходящим от Грек и инехь земель глаголати:
нигде же сицея красоты бысть, а многих святых ракы видели есмы» 161. Каков был
этот терем — разъясняет тот же источник: «[Владимир] над святыима гробома иско-
вав босребрьныя дъскы и святыя по ним издражав и позолотив покова,
вор же серебръмь и золотъмь, с хрустальными великыими разнизании устрой, имуть
врьху по обилу злато, светильна позолочена и на них свеще горяще устрой
въину...» 1в2. «Искование» серебряных «досок» указывает на граненую форму терема,
украшенного по граням чеканными или рельефными изображениями Бориса и
Глеба. Безусловно, этот «терем» имел форму шатра 1вз.
Несомненно, что шатровые алтарные кивории существовали и в русской архи-
тектуре. П. А. Лашкарев указывал на наличие кивориев в киевских храмах XI в.164
Летопись описывает киворий церкви Ивана в Холме: «Входящи во олтарь стояста
два столпа от цела камени и на нею комара ивыспрь же верх украшен
звездами златыми на лазури, внутренний же ей помост бе слит от меди и от олова
чиста яко блещатися яко зерчалу...» 1в5.
Аналогичен киворию термин «кивот»1вв. Так, правнук исцеленного (в конце XI в.)
Олимпием печерским прокаженного богача (т. е. уже в середине или второй по-
ловине XII в.) в память этого «окова кивот златом над святою трапезой» в Печерском
соборе 1в7. Данный текст особенно важен: здесь кивот, бесспорно, является сенью,
балдахином над престолом («трапезою»). Кивоты известны в ростовском Успенском
соборе (два кивота, поставленные в 1231 г. епископом Кириллом) 1в8, в Успенском со-
боре во Владимире (епископ Митрофан, 1237 г.) 1б®, в новгородской Софии (Нифонт,
1156 г.) 170 и др. Киворий под названием «сени» известен и в самом Боголюэовском
дворцовом соборе: «Бяшеть же и сень златом украшена от верха и до деисиса и всею
добродетелью церковьною исполнена изьмечтана всею хытростью» 171. Боголюбов-
ская алтарная «сень» также едва ли не была каменным киворием, обитым золоченой
медью, деисус же внизу «сени» мог быть резным из камня 172.
Интересно, что в тверской архитектуре позднейшего времени, прочно держав-
шейся владимирской художественной традиции, известны каменные алтарные киво-
рии. Так, в соборе архангела Михаила в Старице (1396—1399 гг.), открытом раскоп-
ками 1903 г., был четырехколонный белокаменный киворий (см. том II). Вероятно,
усилившимся в XV в. интересом к владимирскому художественному наследию вы-
звана постройка в 1410 г. новгородским владыкой Иваном «каменного теремца, идеже
воду свящают на кийждо месяць» 178,
256
Раскопками удалось установить, что
боголюбовский надворный киворий XII в.
разрушился в XVII в. и что сразу же был
построен кирпичный «святой шатер», осе-
нивший, очевидно, почитавшуюся чашу,
крторая была тогда же реставрирована 17 4.
Естественно думать, что новая постройка
пыталась своим восьмигранным шатровым
верхом в известной мере напомнить раз-
рушившуюся древнюю «сень». Византий-
ская купольная форма кивория, исполь-
зованная для монастырских «фиалов»
(крестпльниц или «водосвятниц», по Бар-
скому), нашла значительно позднее осо-
бое распространение в афонских монасты-
рях 176.
Эти «фиалы» располагаются обычно
на монастырском дворе и относятся к
XVI—XVII вв., например,— ксиропотам-
ский, построенный в 1500 г. молдавским
господарем178, хиландарский, сооружен-
ный не ранее XVII в.177 Характерно,
что боголюбовский «фиал» XVII в. после
обрушения шатра реставрировали с фаль-
шивым купольным верхом, явно подражая
«святой горе», но он сохранил свое тради-
ционное название «святой ш а т е р», свиде-
тельствующее об исконной форме его по-
крытия 17 8. Напомним, что и большой сион
московского Успенского собора, возмож-
но, имел шатровое покрытие, подражая
своему монументальному двойнику.
Приведенные сопоставления показы-
вают с полной убедительностью, что и от-
дельно стоящий каменный киворий на
дворе Боголюбовского замка имел шатро-
вое завершение. Однако подчеркнем, что
124. Боголюбово. Киворий.
Реконструкция.
если сохранившееся основание кивория и
найденные фрагменты позволяют с достаточной точностью представить себе его
вид до капителей колонн, то его верх не представлен ни одной вещественной
деталью.
Исходя из приведенных выше аналогий, можно, кажется, не сомневаться, что
капители несли не прямой архитрав, а соединялись полуциркульными арками;
полуциркульная форма завершения членений фасадов во владимиро-суздальской
17 Н. Н. Воронин, т. I
257
125. Боголюбова. Киворий. Знак мастера.
церковной архитектуре не имеет
исключений; большой сион москов-
ского Успенского собора имеет так-
же ряд арочек на колоннах, обра-
зующих гранное основание верха.
Представленная в нашей реконст-
рукции (рис. 124)179часть между ар-
ками и шатром введена нами по ана-
логии с указанными выше примера-
ми кивориев, неизменно имеющих
прямое основание шатра; пореб-
рик, городчатый поясок и карниз
мы допустили, учитывая примене-
ние этих декоративных форм в
соборе, башне и переходах 18°.
Капители, несущие арки, сделаны
пятигранными, что диктовалось
целесообразностью их сочетания
с углами восьмигранника 181. Рас-
копки на значительной площади
вокруг кивория не принесли ни-
каких каменных частей шатра; это
может указывать на то, что он
был не каменным, а стропильным. Пропорции колонн кивория мы уста-
новили, исходя из пропорций колонок фризов андреевских построек, также утон-
чающихся кверху. Общие пропорции кивория в публикуемом здесь варианте при-
няты более приземистые в соответствии с характером указанных выше романских
кивориев.
Памятник принадлежит тем же мастерам, которые строили и собор; об этом сви-
детельствует единство техники и форм. Так, база сохранила четырехгранную выем-
ку от металлического штыря или свинцовой заливки, укреплявших отдельные камни
колонн; обломки такого камня, найденные в юго-восточном секторе, показывают, что
металл проходил блоки фуста насквозь. Это та же техника металлических креплений,
что и в дворцовом Боголюбовском соборе. Форма баз кивория вполне тождественна
соборным.
Вырезанный мастером на камне пьедестала знак (рис. 125) является кня-
жеским знаком Андрея Боголюбского, свидетельствуя о тесной связи строителей
с княжеским хозяйством.
Точно датировать памятник не представляется возможным, однако вероятно, что
он относится к концу строительства в Боголюбове, когда основные здания ансамбля
были уже готовы и можно было приступить к более мелким постройкам. Мы датиру-
ем киворий условно 1165 годом.
258
126. Боголюбова. Вариант реконструкции части дворцового ансамбля.
о
Теперь мы можем перейти к общей характеристике дворцового ансамбля Бого-
любовского замка, соединив в ней данные бесспорного порядка с изложенными выше
гипотетическими заключениями, основанными на косвенных показаниях источни-
ков и аналогиях.
Расположенный на высоком берегу Клязьмы (с юга) и глубокого оврага (с за-
пада), замок обращался сюда своими белокаменными стенами и башнями, поднятыми
на гребне валов. Это были главные фасады замка. Южный фасад был обращен к реке
и речной пристани. За рекой, к югу, как и под Владимиром, простиралась широкая
полоса поемных лугов, открывавшая издалека панораму стоящего на береговых вы-
сотах княжеского замка. Не менее важной была западная сторона замка, обращен-
ная к дороге из стольного Владимира. С севера и востока замок защищали стены,
валы и рвы. Собственно дворцовая территория занимала южную половину Боголю-
бова-города и была, вероятно, отделена от северной стеной с белокаменными ворота-
ми и надвратной церковью Андрея Первозванного. Ворота, скорее всего, были по-
хожи на Золотые ворота Владимира, но меньше их.
Через Андреевские ворота попадали на дворцовую площадь, вымощенную бе-
лым камнем. По ее восточному — левому — краю почти на всю ширину дворцовой
половины города раскидывался дворцовый ансамбль, обращенный сюда своим глав-
ным—западным—фасадом. Его общая протяженность составляла около 80 м. На ле-
вом фланге стоял самый дворец — двухэтажное белокаменное здание с нарядными
окнами второго этажа, опоясанного колончатым поясом, с прямолинейными посвод-
ными и шатровыми кровлями. Аркада переходов вела из дворца к центральному зве-
ну ансамбля — дворцовому собору, фланкированному двумя златоверхими столпа-
ми лестничных башен. Далее к югу переход вел к южной крепостной башне замка.
Вся совокупность зданий была связана колончатым поясом в единое целое.
Западный фасад был особенно богато убран — сюда выходил окованный золо-
ченой медью портал собора, мерцавший в тени притвора с его четырехликими ка-
пителями на приземистых колоннах 182. Северный переход сверкал большой золотой
дугой слепой арки. Перед собором, на белом камне площади, поднимал на тонких ко-
лоннах свой шатровый золотой верх киворий.
В связи с последним памятником боголюбовского ансамбля — киворием имеет-
ся возможность второго варианта решения башенных верхов. Приведенные выше
данные — новгородская модель терема и ряд осмыслений терминов «сени» и «тере-
мец» как покрытия на столбах, «рода балдахина»,— позволяют поставить вопрос, не
завершались ли и боголюбовские башни подобными сквозными «теремцами»? 183
Этот вариант реконструкции ансамбля представлен на рис. 126. Башни в данном ва-
рианте хорошо вяжутся с «теремцом» — киворием.
Восточный фасад ансамбля, видимо, мало отличался от западного, но был менее
украшенным.
По краям примыкавшей к дворцовому ансамблю с востока и запада территории
размещались хозяйственные и бытовые постройки: погреба, оружейные склады, ко-
нюшни, подвалы для меда и пр., а также, может быть, стояли усадьбы ближайших
17*
259
придворных. Разведки в северной половине Боголюбова-города, занятой ныне фрук-
товым садом, не обнаружили культурного слоя XII в. и следов построек, так что су-
дить о ее застройке и характере населения мы не можем.
Так выглядел дворцовый ансамбль в окружении других построек замка и пояса
его валов, стен и башен.
Описанные выше отдельные слагаемые ансамбля, как мы видели, присоединя-
лись постепенно, а не строились сразу: к собору с севера примкнул переход, к нему —
башня, далее — переходы; все эти части прикладывались впритык, а не «в перевязь».
Эта постепенность и очередность постройки — собор, переход, башня — была столь
очевидной, что ее отметил уже первый издатель памятника — Ф. Рихтер 184. Это
указывалось и последующими авторами 185. Однако отсюда не следует, что эти при-
стройки не были слагаемыми единого замысла, а возникли позже постройки храма
и независимо от него. Так думал, например, Н. А. Артлебен, полагавший, что башня
(видимо, вместе с переходом) была «построена много позднее церквей
[т. е. дворцового собора и Покрова на Нерли] и, может быть, незадолго до
кончины великого князя»; он считал также, что башня была не-
достроена, так как мастера, «пришедшие к делу», были ограблены во время вос-
стания 1174 г.188
Можно ли говорить вслед за Н. А. Артлебеном, что сооружение ансамбля затя-
нулось до 1174 г.? Полагаем, что для этого нет оснований. Существенно отметить, что
при последовательности возведения его отдельных слагаемых — собора, переходов,
башен, снова переходов — каждый предыдущий объект, будучи отделан начисто,
тем не менее уже согласовывался с фактом последующей
пристройки смежной части. Дверь на хоры в северной стене собора
была сделана до того, как к ней примкнул переход; в северной стене перехода дверь
была устроена вместе с заходившим сюда отрезком колончатого пояса, хотя башни
еще не было; дверь в северной стене башни была сдвинута сообразно с расположением
еще не существовавшего к моменту окончания постройки башни
более узкого дворцового перехода, с чем было связано и устройство маленького окна
в северной стене башни, смещенного к углу, так как будущий переход оставлял
этот простенок свободным. Следовательно, это — осуществление единого ар-
хитектурного замысла, который воплощался сразу в камне, без каких-либо времен-
ных деревянных крылец и лестниц, которые якобы существовали при длительности
постройки отдельных частей.
Об единовременности сооружения всех частей дворцового ансамбля свидетель-
ствует также вымостка окружающего двора белокаменной плитой. Вымостка одина-
кова и около собора, и около стен дворцового перехода; здесь и там она положена на
одинаково чистый песчано-глинистый материк с вкраплениями каменной крош-
ки и раствора. Значит, она была настлана одновременно и у собора, и у переходов;
в обратном случае под вымосткой у переходов отложился бы культурный слой. Пли-
ты вымостки тщательно пригнаны к основаниям стен собора и переходов с уклоном
от них, обеспечивающим отвод влаги от зданий.
Можно добавить, что общий срок строительства замка был, видимо, сравнитель-
но короток. Выше мы отмечали, что около южной стены прослежены три строитель-
260
ные прослойки, позволяющие предполагать, что постройка стены заняла три сезо-
на,— может быть, с 1158 по 1160 г. 187 В целом же замок обстраивался в промежу-
ток времени с 1158 по 1165 г. К этому году мы относим сооружение кивория, на под-
ножии которого вырезан княжеский знак. Строить это изящное здание можно было
лишь по окончании всех основных крупных частей ансамбля. Наконец, ограничиваю-
щей верхней датой является 1165 г.— время постройки церкви Покрова на Нерли
(гл. XX). Было бы странно строить этот храм, когда главное сооружение — княже-
ский дворец — не было окончено.
Таким образом, мы считаем, что Боголюбов-город с его дворцовым ансамблем
строился в промежуток времени между 1158 и 1165 гг. Сам дворцовый комплекс был
результатом единого художественного замысла, а не совокупностью отдельных,
стихийно «прираставших» друг к другу элементов.
Попытаемся определить и вторую дату: когда же боголюбовский дворец и пере-
ходы были разрушены? На это дает ответ стратиграфия, изученная при раскопках
северного перехода, где последовательность слоев была почти не нарушена. Под дер-
ном и слоями кирпичного строительного мусора XVIII—XIX вв., датированного мо-
нетами 1750—1905 гг., местами сохранились линзы культурного слоя (черного цве-
та), содержащего керамику XIII в. Под ним идет значительный слой булыжного бу-
тового камня, обломков пористого туфа и белого камня, пронизанный осыпью плотно
слежавшегося известкового раствора; в этом слое найдены почти все осколки майо-
ликовых плиток полов перехода. Это слой развалин перехода, лежащий как над
остатками его кладок, так и над плитяной мостовой двора. Весьма существенно, что
между слоем руин и мостовой лишь местами прослеживается очень тонкий слой
черного перегноя, содержащий, как и линзы слоя поверх руин, находки XIII в.—
керамику (в том числе поливную и красную болгарскую), глиняное рыболовное
грузило, бронзовые обоймицыот какого-то украшения. Все это говорит о том,что ка-
тастрофа постигла дворец через небольшой промежуток времени после окончания его
постройки. Площадь двора тщательно чистилась и успела покрыться лишь кое-где
дерном и перегноем. Было ли это разрушение дворца связано с восстанием 1174г.,
когда «разграбиша двор княж», или с походом Глеба рязанского в 1177 г. — мы
не знаем. Вероятнее же, что дворец погиб при завоевании Владимирской земли
монголами, когда и замковые боевые ворота были «испровержены до земли» 188.
Иначе приходится решать этот вопрос в отношении южных переходов и башни.
Любопытно, что при их исследовании между стеной собора и кладкой башни был об-
наружен ряд могил с надгробными плитами XVII в., которые располагались в про-
ходе, не затрагивая древних белокаменных кладок. Оче-
видно,что еще в XVII в. остатки пристроек к югу от собора были на поверхности земли,
равно как и цоколь собора был также еще не прикрыт культурным слоем.
Обратимся к лучшей постройке владимирских зодчих 60-х годов — церкви
Покрова на Нерли.
XX
ПОКРОВ НА НЕРЛИ
1
Церковь Покрова на Нерли (рис. 127 и 128) является постройкой, заверша-
ющей краткий период строительства 1158—1165 гг. и подводящей блиста-
тельный итог творчеству владимирских зодчих этой поры.
Источники не сообщают точной даты основания и окончания постройки, но чис-
лят ее в составе двух храмов, построенных князем Андреем в Боголюбове: «И потом
приде от Киева Андрей Юриевичь и сътвори Боголюбный град и спом осыпа, и п о-
стави две церкви камены...» или «и постави ей [богородице] храм на
реце Клязме, две церкви каменны во имя святыя Богородица...» х. Основанием
для датировки памятника является лишь текст позднего жития князя Андрея: «Се-
го же лета [1165 г.] сын его первый Изяслав Андреевич ко Господу отъиде, и поло-
жен бысть в соборной Успения Пресвятыя Богородици церкве. Сей же великий князь
Андрей, аще печалию о скончавшемся сыне объят быв, и скорбяше, обаче более в бо-
гоугодный дела поощряшеся; ибо Боголюбовския обители, яко поприще едино [т. е.
на расстоянии поприща от монастыря], на реке Клязьме, в лугу, нача здати церковь
во имя Пресвятыя Богородицы Честнаго ея Покрова, на устьи реки Нерли, из соби-
раемых и двоелетием из Болгар вывозимых камней для строения во Владимире со-
борныя Успения Пресвятыя Богородицы церкви и других десятыя части, яже по по-
велению его на том месте отлагаемы бываху, и, помощью Пресвятыя Богоматере,
оную церковь единым летом соверши и обитель монашест-
вующим при ней содела» 2.
В. Доброхотов, на основании приведенного текста, датировал памятник 1166 г.,
так как князь Изяслав умер осенью 1165 г.3 Однако у ряда авторов дата, выводимая
из показаний жития, вызывала сомнения. Так, например, Н. А. Артлебен считал па-
мятник либо одновременным Успенскому собору, либо относил его ко времени Все-
волода III, помещая его между обстройкой Успенского собора и Дмитриевским со-
бором 4. Д. Н. Бережков колебался между 1165—1167 гг. и... 90-ми годами XII в.6
Наконец, Н. П. Кондаков полагал, что Покров на Нерли строился одновременно
с Успенским собором, т. е. в 1158—1160 гг.® Как увидим ниже, никаких оснований
Примечания к главе XX см. стр. 532—536.
262
127. Покров на Нерли. Вид с юга.
исключать памятник из круга построек князя Андрея нет, но в их ряду он является
наиболее совершенным, как бы завершая собой их плеяду.
Памятник дошел до нас, пережив ряд повреждений и искажений, утеряв свои
существенные части. О его состоянии в XVIII в. свидетельствуют описания той по-
ры. Покрытия главы и четырехскатная кровля были деревянными. От протеков кров-
ли своды были в трещинах и разрушались; стены — от потоков воды с крыши — по-
чернели. Одиноко стоявший на невысоком холме среди заливных нерльских пойм
храм иногда затоплялся во время разливов, когда подступала «под самую церковь
полая вода, от которой и фундамент подмывается и из стен исподние камни обивает
льдом» 7. Промежутки между закомарами были заложены кирпичом под прямоли-
нейную кровлю; кирпичом же был заложен южный портал; 8 с северной, южной и
западной сторон существовали кирпичные паперти 9, а по их упразднении — дере-
вянные притворы против порталов (конец XVIII в.)10. Кровли паперти разрушили
часть колонок пояса. В связи с общим ремонтом здания в 1803 г. была сделана суще-
ствующая ныне луковичная глава п.
В 1859—1860 гг. памятник был осмотрен академиком Ф. Солнцевым в связи
с предположенным «возобновлением старинных церквей», в числе которых оказался
и Покров на Нерли 12. Здание было очищено от наросшего внутри на пол-аршина слоя
земли 13. Ремонтом здания руководил Н. А. Артлебен; при разборке кирпичных за-
кладок между закомарами был обнаружен обломок надгробной плиты с надписью
XVII в., датирующей устройство четырехскатной кровли не ранее XVII в.; здание
было также освобождено от пристроек 14.
Существенные искажения храм потерпел в 1877 г., когда явочным порядком,
без ведома археологических органов и владимирского епархиального архитектора
Н. А. Артлебена, церковники предприняли варварский ремонт здания. Выехавший
на место А. С. Уваров «нашел, что приступлено к полной переделке церкви»! Были
сбиты остатки древней фресковой росписи в барабане и куполе (о фресках см. ниже).
«Сверх того они [рабочие] безобразными подделками изваяний заменяли утрачен-
ные и даже в усердии своем помещали их там, где их не было; а также обвязали всю
церковь снаружи железными связями, что по состоянию церкви совсем не требова-
лось...» 15. Поэтому часть «резных камней» оказалась штуковыми, что вводило в сму-
щение некоторых исследователей 1в. В том же году было восстановлено позакомар-
ное покрытие; при этом под кровлей, шарообразно вспученной к куполу, был скрыт
выступавший первоначально наружу, сложенный из туфа и облицованный белым кам-
нем прямоугольный постамент под барабаном главы, а нижние части окон барабана
были укорочены кирпичной закладкой на 36 см 17.
2
Типологически Покров на Нерли может быть сопоставлен с рассмотренными вы-
ше постройками Юрия Долгорукого — это, так же как и последние, одноглавый,
четырехстолпный, трехапсидный, крытый по закомарам храм. Однако стилисти-
чески памятник стоит на грани разрыва этой связи, так как здесь в рамках старой
схемы храма воплощен совершенно иной образ, выраженный новыми архитектурными
264
128. Покров на Нерли. Вид с запада.
средствами. Отмечая это стилистическое различие, Ф. Халле сопоставляла его с разни-
цей между ранними базиликами и храмами зрелого романского стиля; она же отмети-
ла, что в Покрове на Нерли развитие художественных форм идет в сторону готики18.
Храм был посвящен новому празднику — Покрова богородицы, установленному
властью владимирского князя и епископа без санкции киевского митрополита. Этот
праздник выражал в особенно открытой, но и утонченной форме мысль о преимуще-
ственном покровительстве богоматери Владимирской земле, ее князю и его людям.
Одной из основных задач здания было воплощение в его образе легенды о деве Марии,
атмосферы ее чудес и сказочной красоты. На решении этой задачи зодчие и сосредо-
точили всю силу своего гения.
В отличие от храмов времени Юрия с их могучими, суровыми формами, с их вну-
шительными пропорциями, с их своеобразной воинственной красотой и грозной не-
подвижностью, в храме Покрова все художественные средства направлены на созда-
ние эффекта легкого движения масс кверху, летучести стройных форм, ощущения
их невесомости. Эта основная тенденция находится в остром противоречии с тради-
ционной схемой крестовокупольного храма.
Покров на Нерли по своим абсолютным размерам меньше построек Юрия и двор-
цового собора в Боголюбове. Его подкупольный прямоугольник имеет величину 3,1
3,4 м. Это самый изящный и «миниатюрный» храм. Он поражает своей стройностью
и теперь, когда вокруг нарос значительный слой почвы; первоначально же под плин-
том цокольного профиля над поверхностью земли находились еще два ряда камня—
вышиной 0,84 м. Это еще более подчеркивало стройность здания. Его план (см. ниже
рис. 135) несколько вытягивается по продольной оси, теряя «квадратную» форму.
Членение продольных стен не симметрично — восточные доли очень узки. Алтарные
апсиды уже не представляют собой массивных полуцилиндров, как это было, напри-
мер, в Кидекше; они не так откровенно выступают из тела храма, к тому же их вынос
маскируют сильно выдвинутые угловые колонны пилястр (рис. 129). Благодаря это-
му смягчается асимметрия фасадных членений и достигается спокойное равновесие.
Аркатурно-колончатый пояс помещен выше уровня хор, членя фасад на две почти
равные доли; это также устраняло резкое противоречие короткого низа и высокого
верха, которое было бы совершенно ясным, если бы пояс прошел, как обычно, на
уровне хор. Словом, зодчие были озабочены устранением всех элементов неравнове-
сия и асимметрии, которые могли бы осложнить и замедлить вертикальную устрем-
ленность здания.
Уже в плане ясно видно резкое выделение работающих и заполняющих частей
стены: многообломные пилястры с полуколоннами вместе с внутренними лопатками
равняются полуторной толщине стены и образуют как бы стройный скелет здания 19.
Это конструктивное усовершенствование играет едва ли не бблыпую архитектурно-
художественную роль. Сильно выступая из плоскости фасада, сложные пилястры
пронизывают его пучками вертикальных линий; в верхнем поле стены над отливом
прибавляются новые вертикали профилей закомар и дробно профилированных ко-
сяков высоких окон. Последние опущены прямо на отлив, освобождая вышележащую
плоскость стены. Фасад приобретает почти скульптурную объемность, глубину
п резкость членений (см. рис. 128). Над закомарами поднимался стройный барабан
266
129. Покров на Нерли. Апсиды.
главы, слегка приподнятый на прямоугольном постаменте (ныне скрытом под новой
кровлей). Узкие окна барабана, обрамленные тонкими полуколонками, как бы прод-
левали движение фасадных вертикалей; идущий выше городчатый поясок с мелкими
зубцами носит характер пояса треугольников с острой вершиной. Над завершающим
барабан венцом арочек поднималась плавная линия шлемовидной главы 20.
Характерно, что и колончатый пояс, образующий сдерживающую горизонталь,
весьма существенно переосмыслен и подчинен той же основной задаче — выражению
легкого движения тела храма в высь. Если в Успенском соборе шаг аркатуры был ши-
рок и медлителен, если между колонками спокойно проступали отрезки стенной пло-
скости и пояс в целом создавал ощущение покоя (см. рис. 61), то в Покрове на Нерли
его колонки близко сдвинуты, образуя ряд частых вертикалей, а арочки сжаты на-
столько, что приобрели слегка подковообразную форму. Здесь глаз почти не воспри-
нимает как бы просвечивающую сквозь стройные стволы колонок стену, но особенно
остро чувствует множественность тонких и летучих вертикалей. Пояс, кроме того,
приобрел резную орнаментацию; его капители и базы богато украшены — на капи-
телях появилась пальметка, а место весьма конструктивной по своей форме клинча-
той консоли заняли головы и фигурки животных и чудищ. Последние подчеркнули
легкость пояса; резные фигурные консоли не столько поддерживают фуст колонки,
сколько как бы висят на нем, подобно причудливой подвеске. Маски и другие изоб-
ражения консолей несколько повернуты под углом к стене и обращены на зрителя,
смотрящего на них снизу.
Утончающиеся кверху стволы стройных колонок усиливают впечатление ракур-
са и высоты здания.
Точно так же почти неуловимыми, деликатными приемами «отредактировано»
оформление апсид: средняя апсида несколько приподнята, разрывая горизонталь ко-
лончатого пояса и подчеркивая в восточном фасаде легкое движение к главе; окно
средней апсиды также вырывается из строя боковых несколько вверх (см. рис. 129).
Стремясь предельно ослабить впечатление реальной тяжести и материальности
каменной кладки и массы стены, мастера прибегли к не менее тонким приемам. Про-
филь цоколя, в отличие от цоколя Боголюбовского собора, где он сочен и пластичен,
здесь имеет значительно меньший рельеф: как будто лежащая выше толща стены не
напрягает своего основания, не давит на цоколь. Многообломность пилястр суживала
поле стены и отодвигала его вглубь. Это особенно сильно выражено в восточных
делениях боковых фасадов, где в верхней части стена фактически исчезла: обломы
пилястр, дробно профилированная ниша окна, наконец, резной грифон в тимпане
вытеснили стенную плоскость.
Резное убранство храма своей немногое ложностью и простотой вполне отвечает
ясности и совершенству архитектурного замысла зодчих. На всех трех фасадах пов-
торена одна и та же композиция резных камней. В центральной закомаре (рис. 130)
помещен библейский пророк и псаломопевец царь Давид, сидящий на троне со своим
струнным инструментом и пророчествующий. У фигуры Давида сохранилась перво-
начальная надпись: «св. Давид». По сторонам симметрично расположены два голубя,
а под ними — львы. Ниже — три женских маски с волосами, заплетенными в косы
(прическа девушек); они проходят и через боковые части фасада, образуя своего рода
268
130. Покров на Нерли. Деталь фасада.
фриз: это символы девы Марии, которые неизменно сопутствуют посвященным ей
владимирским и боголюбовским храмам,— мы видели их в Успенском и дворцовом
Боголюбовском соборах. Сама фигура Давида связывается с культом богоматери;
считалось, что в его пророчествах шла речь и о Марии. Ниже этого фриза женских
масок лишь в центральных делениях фасада помещены два лежащих льва. В тимпа-
нах боковых закомар поставлены одинаковые крупные рельефы — грифон, несу-
щий ягненка; грифоны симметрически обращены к центру фасада.
Следует подчеркнуть, что и резное убранство подчинено общей архитектурной
концепции. Композиция резных камней повторяется трижды на трех фасадах, так же
269
как повторяется архитектурная структура последних. Резной убор аккомпанирует
лейтмотиву архитектурных деталей и приемов — выражению легкости масс здания,
устремляющихся вверх. Рельефы расположены так, что они не фиксируют внимания
на горизонтальности рядов белокаменной кладки, как это мы увидим в Дмитриев-
ском соборе. Напротив, расположение резных камней маскирует ряды кладки. Они
сосредоточены в верхних зонах стен над окнами; все они — разного размера и не под-
чиняются ритму кладки. Так, в центральном делении фасада (см. рис. 130) фигура
Давида приподнята над уровнем ног боковых львов, но не достигает уровня ног бо-
ковых птиц. Под этой группой рельефов — три женских маски, но интервал между
ними и верхней композицией совершенно не вытекает из масштаба камня кладки.
Наконец, львы внизу снова дают новый масштаб. При этом характерно, что мастер
избегает расположения рельефов по вертикальным осям. Подчеркнута лишь цент-
ральная ось, на которой помещены приподнятая фигура Давида и маска над вер-
тикалью окна. Остальные фигуры не имеют совпадений по вертикали.
Точно так же поступает мастер и с убранством боковых членений. Крупный
рельеф, изображающий грифона, несущего ягненка, по своим масштабам не нахо-
дится в кратном отношении к нормальной величине ряда кладки; ниже — над окном,
на линии его краев,— две маски. Опять-таки мастер освобождает от пересечения цент-
ральную ось, подчеркивая ее масштабным согласованием грифона с шириной окна.
Несмотря на техническую трудность осуществления этих композиционных принци-
пов, зодчий последовательно применяет их, ослабляя ощущение горизонтальных ря-
дов кладки и тем самым подчеркивая общую вертикальную направленность компо-
зиции здания. Это ему поразительно удается: глаз не чувствует пластов камня, а
их тончайшие швы совсем не замечаются. Благодаря игре светотени рельефов теря-
ется представление о материале — камне и реальной весомости здания.
Нельзя согласиться с оценкой Ф. Халле, которая определяет композицию скульп-
тур Покрова на Нерли как «неподвижную симметрию» 21. Как мы видели, симмет-
рия декора подчинена архитектурному замыслу; она создает и усиливает то равно-
весие, которое необходимо для всякого движения по вертикали. В этом смысле сис-
теме резного убора Покрова на Нерли разительно противоположна система убранства
Дмитриевского собора с ее изокефалией и строчностью.
В целом фасады храма Покрова на Нерли, погруженные в живую игру света и
тени в резных деталях и профилях (рис. 131), теряли былую суровость, монолитную
материальность и неподвижность. .
Тем же движением и иллюзорной легкостью проникнуто внутреннее пространство
храма. Оно и реально значительно вытянуто ввысь; по наблюдениям К. Н. Афанась-
ева, отношение высоты храма к диаметру барабана главы, равное 6,6 : 1, является
наибольшим среди всех памятников северо-востока XII—XIII вв. Однако это качест-
во интерьера дополнительно подчеркнуто. Принципы его построения напоминают при-
емы, примененные в Успенском соборе. Здесь (рис. 132) хоры также опущены (на
1,37 м противаркатурного пояса), освобождая светлую верхнюю зону и верхнюю часть
столбов.
Столбы слегка суживаются кверху. Благодаря небольшой ширине пролета
между столбом и стеной, усиливается иллюзия их большой высоты (последняя более
270
131. Покров на Нерли. Деталь портала.
пролета почти в 10 раз); массивность столбов при этом скрадывается. Особенно ярок
этот эффект в боковых апсидах, где, при незначительной ширине самого полукружия
образуется устремляющийся ввысь пучок вертикалей. Возможность видеть тот или
иной участок верхней Полости интерьера только в ракурсе сама по себе усиливает
впечатление высоты.
Те же парные львы, каких мы видели и в Успенском соборе, помещены в пятах
арок. В отличие от владимирских, они исполнены в более плоской манере и более
орнаментальны.
Совершенно лишенная ныне каких-либо следов фресковой росписи, церковь
Покрова на Нерли еще в середине прошлого века сохраняла почти целиком роспись
барабана и купола, которую зарисовал и описал в 1859—1860 гг. Ф. Солнцев (рис.
133). «Вверху оного [купола], — указывал он,— изображен Спаситель с евангелием,
под ним 4 архангела, 2 серафима и 2 изображения соединенных по три головы вместе
серафимов. Под предыдущим изображением в кругах 12 апостолов. Ниже их, в про-
стенках окон, вероятно, восемь мучеников, от которых остались одни очерки венцов,
271
овалы голов, а у трех едва примет-
ные лица, над сими остатками вид-
ны теремки, а над ними венцы.
В откосах окон остались призна-
ки орнамента. В сей церкви ни-
каких дальнейших следов живо-
писи не оказалось; открытая же
живопись была исправляема в
царствование царя Михаила Фео-
доровича. Живопись эта по своей
древности, по пошибу складок,
расположению фигур и манере за-
служивает внимания, как редкий
остаток XII и XVII вв. и необхо-
димо было бы ее возобновить» 22.
На северном и южном сред-
них сводах боковых нефов доныне
сохранились, как и в куполе, за-
креплявшие фресковый грунт ши-
рокошляпочные гвозди. В нижней
части стены храма были покрыты
орнаментальной росписью — «жи-
вописной решеткой»23. Н. В. По-
кровский относил описанную ку-
польную композицию церкви По-
крова к ее «первоначальной визан-
тийской росписи»24. Примитив-
ность прориси Ф. Солнцева и мо-
дернизация изображений не поз-
0 воляют судить о стиле и иконогра-
1—1—1—1—1—1—1—1—1 фии описанных фрагментов. Мож-
но лишь указать, что орнаменталь-
132. Покров на Нерли. Разрез. ные обрамления из огрубелых
листьев аканфа сближаются с ор-
наментом на обломках фресок из Боголюбовского собора и в росписях XII— XIII вв.
во владимирском Успенском и Суздальском соборах 25.
Несомненно, что храм Покрова был богато наделен драгоценной утварью и дру-
гими произведениями прикладного искусства и едва ли уступал в этом отношении
дворцовому собору Боголюбовского замка.
В идеальной взаимосвязанности общего и частного, целого и мельчайших дета-
лей заключается причина того целостного и исключительно сильного впечатле-
ния, которое производит Покров на Нерли — создание безымянного гениального
владимирского зодчего. В нем нельзя передвинуть ни одного камня, нельзя изменить
ни одного соотношения, не нарушив его гармонии. Именно в этой тончайшей и ясной
272
133. Покров на Нерли. Роспись купола (по рисунку Ф. Солнцева).
гармонии и лежит сходство архитектуры Покрова на Нерли с музыкой, с песнопени-
ем. Архитектурный образ Покрова пронизан глубокой одухотворенностью, напря-
жением и трепетным стремлением ввысь. Он как бы впитал в себя ту взволнованную
и полную противоречий атмосферу, которая характерна для первых лет княжения
Андрея Боголюбского,— времени обостренного внимания к религии, энергичного
мифотворчества, создания новых святынь, организации и прославления их чудес.
«...Церковь Покрова на Нерли близ Владимира,— писал И. Э. Грабарь,— является
не только самым совершенным храмом, созданным на Руси, но и одним из величай-
ших памятников мирового искусства. Как все великие памятники, Покров на Нерли
непередаваем ни в каких воспроизведениях на бумаге и только тот, кто видел его
в действительности, кто ходил в тени окружающих его деревьев, испытывал обаяние
всего его неописуемо стройного силуэта и наслаждался совершенством его деталей,—
только тот в состоянии оценить это подлинное чудо русского искусства» 28.
Однако этот всесторонне законченный и художественно-целостный облик храма
Покрова на Нерли не был его изначальным обликом.
18 Н. Н. Воронин, т. I
273
3
Как и с некоторыми другими памятниками владимиро-суздальского зодчества,
с храмом Покрова на Нерли был связан один нерешенный вопрос—о ходе на хоры.
Сейчас в западном членении южной стены храма имеется первоначальный арочный
проем, вводящий на хоры и перерезающий аркатурно-колончатый пояс (так как хо-
ры здесь опущены; рис. 134). Нижняя часть проема была заложена в позднейшее вре-
мя кирпичом и вход превращен в окно. Кладка проема выступает из плоскости сте-
ны одним рядом камня. Очевидно, первоначально к входу снаружи примыкал какой
то переход, предполагающий, в свою очередь, стоявшую где-то рядом пристройку
с лестницей.
Вопрос об этой пристройке привлекал внимание исследователей давно. Так, сто
лет назад, в 1858 г., Н. А. Артлебен произвел раскопки около юго-западного угла
храма. Он открыл «у южной стены фундамент с закруглением к западной стене;
в этом закруглении, вероятно, и была лестница подобная боголюбовской [т. е. лест-
ничной башне Боголюбовского дворца]. Цоколь этот [т. е. открытой пристройки]
складен обыкновенным в древности способом, т. е. с забуткой в середине булыжни-
ком... При отрытии земли найдены были на глубине от Р/г до 2 ар. украшения
какого-то здания, бывшего при церкви, а именно 3 капители, все разных величин
и прекрасного стиля, несколько отличающихся от капителей
церкви, 3 тонкие каменные плиты 12 вер. ширины и 1 ар. вышины или около то-
го, с изображением грифона и крылатых собак фантастической формы. По бокам
плит высечены четверти, что показывает, что плиты вставлялись в пазы тумб и состав-
ляли какой-нибудь парапет. Все это указывает на существо-
вание значительного и изящного здания близ церк-
в и» 27.
В кратком виде эти сведения были повторены исследователем в особом примене-
нии к его докладу, опубликованному в «Трудах I археологического съезда». Здесь
он высказал предположение, что резные плиты принадлежали висячему переходу,
так как против хода на хоры были найдены в земле «тесанные по арочному шаблону
камни», и что «здание, в котором находилась лестница, было, как видно, от церкви
отставлено» 28.
В газетной заметке об этих исследованиях Н. А. Артлебена сообщалось,
что в это же время был открыт «окружающий церковь с трех сто-
рон терем (?)» и «обнаружилось основание терема, сложенное из тесаного бе-
лого камня, идущее в глубину аршина на два...» 29. Эти сведения подтверждает
В. Доброхотов, сообщающий, что ход на хоры храма шел «из боковых приделов»
его, обходивших церковь с трех сторон и имевших «одинаковый вид с теми, какие на-
ходились при Дмитриевском соборе... При юго-западном угле церкви, где виден ее
древний выход [с хор], придел состоял из более обширного квадратного отделения» 30.
Результаты раскопок Н. А. Артлебена — план галереи — были отражены в чертеже,
хранящемся в архиве ЛОИА 31.
274
134. Покров на Нерли. Вход на хоры.
Изложенные сведения местных авторов о галереях у Покрова на Нерли не при-
влекли внимания позднейших исследователей. Я также полагал, что описанные вла-
димирскими учеными и отраженные в названном чертеже галереи были результатом
позднейшего строительства и играли роль «папертей»; равно позднейшими я считал
и «паперти» Дмитриевского собора. Вход же на хоры храма Покрова на Нерли я мы-
слил, вслед за Н. А. Артлебеном, по аналогии с собором Боголюбовского дворца, т. е.
в виде лестничной башни и перехода к арочному проему на хоры 32. Проведенные
нами в 1954—1955 гг. раскопки дали интереснейший материал для нового решения
этого вопроса.
4
Раскопочные работы 1954 г. начались с участка у южной стены, против входа на
хоры, в уверенности, что здесь сохранились остатки лестничной башни, аналогич-
ной боголюбовской. Однако была обнаружена не башня, а широкая белокаменная сте-
на, шедшая параллельно стене храма. В связи с этим раскоп был продолжен на за-
пад и восток; сделан также раскоп против западного портала и вдоль всей северной
стены храма 33. В итоге выяснилось, что с северной, западной и южной сторон храма
в земле лежат надложенные поздней кирпичной кладкой древние белока-
менные основания галереи с лопатками разной ширины на внут-
ренней стороне и с гладкой наружной поверхностью (рис. 135). Ширина галереи не-
велика — в среднем 2,5 м (несколько уже центрального нефа храма). У южной га-
лереи — три лопатки: две против пилястр храма по сторонам портала (восточная —
1,26 ле, средняя — 1,96 м) и западная против угла храма — 1,42 м. В юго-западном
углу — лопатка, повернутая под 45°. Внутренняя облицовка западной галереи ока-
залась разобранной (об этом — ниже). Раскоп против западного портала обнаружил
лишь основание лопатки слева от портала; размещение остальных, не сохранивших-
ся, восполняет схематический чертеж оснований галерей, сделанный при их вскрытии
Н. А. Артлебеном в 1858 г. (на рис. 135 они показаны пунктиром). У северной гале-
реи — две лопатки, почти равные по ширине (1,17 и 1,21 ле); против северо-западно-
го угла храма лопатки нет. Толщина основания галереи также неодинакова: юго-
восточного — 1,06 ле, южного — 0,86 ле; в юго-западном углу основание расширя-
ется до 1,69—1,74 ле; толщина западного основания — 0,92 ле, северного и северо-
восточного — 0,99 ле.
Сложенные из прекрасно тесанного крупного камня высотой 39—42 еле, с запол-
нением внутренней полости бутом, с очень тонкими швами, основания галереи при-
мыкают к восточным углам храма впритык, оставляя осадочный шов (рис. 135 и 136).
Забутка состоит из булыжника средней величины и обломков известняка на жирном
растворе (весовое отношение извести и песка — 2 : 1) с примесью древесного угля 34.
Выяснилась и любопытная подробность кладки основания галереи. В уровне
верхних постелей квадров поверхность забутки оказывалась горизонтальной, как бы
«затертой» в плоскости камня. При этом известковый раствор содержал тонкие (до
1 см) и прочно с ним связавшиеся прослойки сероватой глины. Видимо, когда данный
участок был сложен, по нему двигались каменщики, работавшие на смежном участке,
или же забутка велась по мере выкладки белокаменной коробки и каждый ряд клад-
ки последовательно забучивался, а забутка выравнивалась. По четкости и совер-
шенству техники кладки основания галереи идентичны кладке самого храма (см. рис.
136), хотя ряды кладки оснований храма и галереи не везде совпадают по уровню.
При первых же обсуждениях работ 1954 г. я встретился с почти единодушными
возражениями оппонентов против трактовки открытых оснований как подземной
части опоясывавшей храм с трех сторон наземной галереи. Я понимал, что как
моим товарищам, так и мне самому очень трудно отказаться от привычного облика
прославленного памятника. Мои оппоненты предлагали различные решения вопро-
са о назначении открытых фундаментов (об этом будет сказано ниже), но главным
276
I I I I I
135. Покров на Нерли. План с галереями.
доводом было предположение,что галереи окружили храм позднее,что первоначально
он был задуман таким, каким мы его видим теперь, т. е. без галереи. Однако одно-
временность сооружения галереи и храма с бесспорностью доказывается установлен-
ной раскопками 1954 г. й особенно 1955 г. интереснейшей историей строительства
церкви Покрова на Нерли.
Храм стоит теперь среди равнинной нерльско-клязьменской поймы, на пологом
холме подпрямоугольной формы, поднятом над летним зеркалом реки примерно
на 6,02 м. Во время весеннего разлива храм остается на небольшом островке, едва
приподнятом над уровнем воды. При сильных же половодьях вода подходит к самым
стенам здания и льдины порой бьют его цоколь. Казалось, что зодчие избрали естест-
венный холм в устье Нерли и на нем поставили храм.
Однако раскопки 1954 г. выявили совершенно необычную конструкцию и мощ-
ность подземной части этого сравнительно небольшого и изящного здания. Раскоп
у юго-западного угла храма (рис. 137) показал, что на глубину 3,7 м от плинта цо-
кольного профиля (принятого за нуль для всех раскопов) вниз идут девять рядов ве-
ликолепной «стенной» кладки из чисто тесанных блоков (высотой 38—46 см) с тонки-
ми швами и с раскреповкой под базами фасадных пилястр. Кладка исключительно
277
136. Покров на Нерли. Профиль раскопа и план основания северной галереи.
1 — гумус; 2 — песок; 3 — глина; 4 — песок с глиной, супесъ; 5 — известь, известковый
щебень; 6 — кирпичный щебень.
четкая, с сильной перевязкой рядов. Ниже из плоскости кладки выступает плат-
форма обычного фундамента из булыжника средней величины на тощем известковом
растворе (весовое соотношение извести и песка — 1 : 5) с сильной примесью угля (от
кусочков в 3 см3 до угольной крошки). Бутовый фундамент имеет глубину 1,6 м\
его подошва лежит на глубине 5,3 м от плинта цоколя. Общая глубина скрытого
в земле основания храма равна почти половине высоты фасада храма — от плинта
цоколя до середины аркатурно-колончатого пояса.
Стратиграфия на этом участке была нарушена, так как пространство между ос-
нованием храма и галереи с западной и юго-западной сторон было в позднейшее вре-
мя использовано для устройства хозяйственных подвалов, а затем засыпано песком
и мусором. Поэтому загадка необычайной конструкции основания храма не была
выяснена.
При обсуждении материалов раскопок 1954 г. специалистами высказывались
увлекательные предположения, что храм первоначально стоял на высоком «пьеде-
стале» и имел высокие лестницы к порталам, что внутри его должна быть либо усы-
пальница-крипта, либо крытое сводами помещение для хранения ценностей и т. п.
Это заставило провести в 1955 г. исследование внутри храма.
Раскоп в южном нефе храма против южного портала (рис. 138) показал, что все
пространство от существующего пола до платформы бутового фундамента заполнено
плотным, совершенно стерильным темно-коричневым глинистым супесчаным грун-
том, сходным по своей консистенции с береговыми супесями Нерли. В уровне плат-
формы фундамента, в желтовато-зеленом суглинистом материковом грунте обнару-
жены сгнившие кусочки веток и коры ивняка-тальника, и сейчас покрывающего
нерльские берега. Следовательно, платформа фундамента лежала
в уровне дневной поверхности и место, где строился
278
о
2 м
137. Покров на Нерли. Раскоп у юго-западного угла храма,
а — западный профиль; б — фасад кладки фундамента и основания храма.
храм, было в 1165 г. почти равнинным пойменным бе-
регом. В его грунт и был уложен обычный для владимирских построек этой по-
ры бутовый фундамент храма, причем основания стен и столбов были перевязаны лен-
точным фундаментом из хорошо подобранного, уложенного плашмя плоского булыж-
ника и образовали прочный каркас основы здания.
Но зодчим надлежало поднять основания храма до отметки весеннего половодья,
высоко заливавшего низменную пойму. Поэтому строители стали возводить на плат-
форме фундамента геометрически четкие «стены» из чисто тесанного
камня и, выведя их на четыре ряда кладки, засыпали внутреннее пространство
чистым береговым грунтом и утрамбовали его. Этот момент строительства убедительно
зафиксирован в стратиграфии засыпи тонкой прослойкой белокаменной крошки меж-
ду основаниями стены и столба. Она расположена на уровне четвертого ряда камня,
т. е. на высоте 1,6 ле, позволявшей каменщику вести первую «захватку» кладки без
279
138. Покров на Нерли. Раскоп в южном нефе храма-
а — фасад кладки основания храма; б — западный профиль (видна кладка основания столба
и ленточного фундамента; в заполнении — две прослойки от двух этапов сооружения
оснований храма).
подмостей. Следующие четыре ряда кладки каменщики возводили, стоя на насыпном
грунте заполнения внутренней площади храма. В уровне восьмого снизу ряда кладки
этот грунт перекрыт более значительным слоем отесков камня, отложившимся в про-
цессе возведения стен, столбов и сводов самого храма.
Таким образом, строители очень просто решили сложный вопрос обеспечения
прочности постройки, заложенной в условиях затопляемой местности. Именно при-
ем постепенной засыпки оснований храма плотным грунтом заставил мастеров воз-
водить их из чисто тесанного камня. Это обеспечивало геометрическую четкость плана
оснований и строгую вертикальность их поверхностей, что было бы почти невозмож-
но при обычной бутовой кладке и ее постепенной засыпке.
Раскоп у северо-восточного угла храма (рис. 139) вскрыл совершенно аналогич-
ную картину засыпки оснований храма с внешней стороны. Здесь также в грунте у
платформы фундамента были найдены кусочки истлевших веток тальника, отмечаю-
щие дневную поверхность 1165 г. В том же уровне четвертого снизу ряда регулярной
кладки идет слой белокаменных отесков, отмечающий границу начала второй «за-
хватки». Особенно существенно, что этот слой подходит к кладке
280
139. Покров на Нерли. Раскоп у северо-восточного угла храма.
а — фасад кладки основания храма; б — западный профиль (в заполнении видна строитель-
ная прослойка, свидетельствующая об единовременном сооружении оснований храма и галереи).
оснований галереи. Это доказывает, что они в о з в Of
дились одновременно с основаниями самого храма.
Основания галереи выполнены, как уже сказано, в той же самой технике кладки, что
и основания храма, но, рассчитанные на меньшую нагрузку, они заложены несколько
мельче: подошва бутового фундамента лежит на глубине 4,57 м от плинта храмового
цоколя, т. е. заложена на 70—73 см выше; соответственно выше и уровень платформы
фундамента (3,17 м). Одновременно с возведением оснований храма и галереи и за-
сыпкой их внутренней полости производилась подсыпка чистого грунта (в нем и здесь
не было никаких находок) снаружи здания, постепенно образовавшая пологий ис-
кусственный холм (рис. 140).
Раскопки участка к северу от храма 35 показали, что под стерильными намыв-
ными слоями песка и ила, в которых прослежено несколько поздних погребений,
лежит древняя поверхность описанного насыпного искусственного холма. Его склон
шел параллельно северной стене храма, против его северо-восточного угла закруглял-
ся и поворачивал на юго-восток. Холм имел, видимо, довольно регулярную форму
плоской усеченной пирамиды с мягко скругленными углами. Поверхность холма была
предохранена от размыва вымосткой из туфовых и белокаменных плит, вдавленных
2Я1
140. Покров на Нерли. Схема искусственного холма, оснований храма и галереи
(линейный пунктир—дневной уровень 1165 г., точечный — граница двух слоев насыпи).
в грунт и пролитых известковым раствором (рис. 141). Против северо-восточно-
го угла храма и галереи, где с их покрытий водометы сбрасывали дождевую воду, в
вымостку были вмазаны тесанные из белого камня желоба. Два таких камня уцелели
на месте (рис. 142). Несколько восточнее их, на повороте холма, сохранилось бутовое
основание, возможно, предназначавшееся для каменного креста или какого-либо
изваяния. По своей технике вымостка холма тождественна мостовой дворцовой пло-
щади Боголюб’овского замка (ср. рис. 111 и 112). Она в нескольких местах была на-
рушена упомянутыми поздними погребениями.
Северная кромка замощенного холма шла параллельно северной стене галереи
на расстоянии 6 му его подошва — на расстоянии 9,3—9,5 м. Отметка горизонталь-
ной площадки холма несколько ниже шва второго ряда камней цоколя храма (90 см).
Длина склона к северу — 3,3—3,5 м; его общая высота здесь незначительна — все-
го 1,6 м. Далее к северу насыпь была почти горизонтальной, и на ее поверхности со-
хранился лишь слой известкового раствора, на котором лежала исчезнувшая вымост-
ка. Подобный же известковый слой был прослежен в разведочных шурфах на склоне
282
141. Покров на Нерли. Северный раскоп. План вымостки северного склона холма.
142. Покров на Нерли. Вымостка северного склона холма. Вид с востока.
холма против западного портала храма и к востоку от апсид. Здесь он также лежал
на слое насыпного темно-коричневого супесчаного грунта. Склон был, конечно, так-
же покрыт камнем до обреза воды. Можно думать, что по склону холма были устрое-
ны каменные лестницы, подводившие к входам в галерею и храм. С южной стороны
не сохранилось и такого слоя. Разрушенность облицовки холма с востока объясняет-
ся тем, что с этой стороны во время разлива его размывало течение Нерли, а с юго-
запада — сильное течение Клязьмы. Здесь, против западного склона холма, дно ста-
рицы буквально завалено белокаменными и туфовыми плитами, сорванными со скло-
на и сползшими в реку. Я не раз обследовал это глубокое дно и вынимал завалившие
его камни. Следовательно, в древности все склоны искусственного пирамидального
четырехугольного холма, на котором возвышался храм, были прикрыты белокамен-
ным панцирем зв.
284
История постройки храма рисуется теперь — в свете изложенных данных —
следующим образом. Место его сооружения было, видимо, указано Андреем Боген
любским. Храм был построен в один сезон 1165 г. («единым летом») 37. Его строили,
вероятно, те же мастера, которые сооружали Боголюбовский замок и дворец (1158—
1165 гг.). Об этом свидетельствуют, в частности, мастерство кладки, сходство изве-
сткового раствора с примесью угля и техника устройства вымостки. Участок поймен-
ного берега, намеченный князем под постройку, примерно на 2,5 м возвышался над
уровнем летнего зеркала реки, тогда как отметка разлива подымалась над уровнем
этого участка еще на 2—3 .и38. Строители не отказались от выполнения исключитель-
но сложного и опасного княжеского заказа. Они отрыли рвы для фундамента храма и
его ленточных фундаментов и галереи в плотном слое Пойменного мелкозернистого
четвертичного песка с илистыми связующими линзами; заглубили рвы храма на
1,6 м (несколько выше летнего уровня реки) — до черной тугопластичной верхнеюр-
ской глины с включениями вивианита и неминерализованной древесины, обнаружив
хорошее знание строительной геологии 39; далее строители в два приема вывели из
чисто тесанного камня высокие основания стен и столбов храма и галереи до отметки
разлива, дважды обсыпав их снаружи и внутри жирным илистым супесчаным грун-
том с плотной утрамбовкой.
Превосходная кладка оснований и прочность грунтового корсета гарантировали
их устойчивость, так что зодчие не сделали никаких подземных арочных перемычек,
дополнительно связывающих основания столбов и стен (см. рис. 140). Искусствен-
ный холм был облицован белокаменной и туфовой вымосткой, предохранявшей его
от размыва вешними водами. Существенно отметить, что два ряда кладки под плин-
том цокольного профиля храма оставались над поверхностью холма. Местами на этих
рядах камня сохранилась поздняя окраска в серовато-стальной тон. Насыпь холма
поднималась почти до нижнего шва второго ряда кладки цоколя. Таким образом, пер-
воначально храм был выше на 0,8—0,84 м и его основной объем был еще стройнее
чем теперь.
Такова строительная история Покрова на Нерли.
Обратимся к вопросу об открытой раскопками окружавшей храм галерее.
5
Белокаменная кладка основания галереи сохранилась на разную высоту. Выше
всего она у юго-восточного угла, где ее верхний ряд лежит в уровне 0,86 м, т. е. до-
ходит до нижнего шва второго ряда камня цоколя или, иначе, — до дневной поверх-
ности холма. В остальных участках она разобрана глубже: южная сторона — до
1,67 м, в юго-западном углу — до 2,82 м (последний ряд кладки) и до 1,63 м, запад-
ная сторона — до 1,34 м и северная — до 1,64 м. Таким образом, вся наземная часть
галереи исчезла, и мы лишены твердых и бесспорных оснований для ее реконструк-
ции.
Прежде всего надо сказать о широкой юго-западной части галереи. Не может
быть сомнения в том, что она была связана с ходом на хоры. Внутри этой широкой ча-
сти помещалась лестница, начинавшаяся в северном ее торце и оканчивавшаяся
285
в восточной части, против арочного проема в южной стене храма.Несомненно, что юго-
западная часть галереи поднималась до уровня хор. Следовательно, вход на хоры был
решен своеобразно — не в виде лестничной башни, а в виде Г-образной «лестничной
стены». Известно, что в ряде древнерусских храмов XII в. лестница нахорыпомеща-
лась в толще стены самого храма. Строители Покровской церкви повторили тот же
прием, но они как бы «вынули» кусок стены с лестницей и поставили его рядом с хра-
мом. Весьма вероятно, что к сводчатому перекрытию лестницы и относятся найден-
ные здесь Н. А. Артлебеном «тесанные по арочному шаблону камни».
Сложнее решение вопроса об остальной части галереи. Мы уже говорили, что
при обсуждении этой темы большинство специалистов высказало мнение, что откры-
тые основания не могли принадлежать галерее, так как формы храма, законченные
и совершенные, явно рассчитаны на их свободное обозрение, и мысль о закрывающей
храм галерее недопустима. Поэтому мои оппоненты, например, предполагали, что на
открытых раскопками основаниях шел всего лишь невысокий парапет до уровня цо-
кольного профиля, так что храм оставался всесторонне обозримым. Мощность фун-
дамента при этом объяснялась желанием зодчих дополнительно обеспечить прочность
оснований храма. Другие, соглашаясь, что эта была галерея, считали ее, однако,
«позднейшей обстройкой» и «искажением» первоначального образа храма. Но по-
следнее возражение, как указывалось, отпало после раскопок 1955 г., показавших,
что основания галерей закладывались одновременно с храмом.
Я считаю, что храм был опоясан именно галереей-гульбищем, связанной с лест-
ничной стеной. Соображение, что храм без галереи «лучше» и что он не был рассчи-
тан на его обноску одноэтажной обстройкой, легко отводится указанием на постепен-
ную обстройку дворцового собора в Боголюбове примкнувшими к нему с обеих сто-
рон переходами, причем каждая часть ансамбля обрабатывалась все-
сторонне, хотя было известно, что данная часть фасада заведомо будет закрыта
пристройкой: у собора — переходом, у перехода — башней, у башни — снова пе-
реходом. Такова была,— совершенно нелогичная, с нашей, современной точки зре-
ния,— система работы владимирских мастеров 40. И если бы до наших дней сохранил-
ся только дворцовый собор Боголюбовского замка, а башню и переход реконструиро-
вал археолог, то и относительно этого памятника, несомненно, говорили бы, что со-
бор «лучше» без пристроек. Однако эти одновременные пристройки — факт, и с ним
приходится считаться.
Мощные фундаменты вокруг Покрова на Нерли были рассчитаны, конечно, не
для установки легкого парапета. К тому же таких устройств вокруг храмов того вре-
мени мы пока не знаем. Предположение, что эти глубокие фундаменты имели смысл
дополнительного обеспечения оснований храма,— совсем невероятно, так как конст-
рукция этих последних достаточно солидна, чтобы гарантировать здание от любых
случайностей. Если бы обноска храма глубоко заложенными стенами имела это, чи-
сто инженерное, значение, то они могли бы быть сложены в виде бутовой стенки. Од-
нако они велись в той же технике, что и основания храма, т. е. с расчетом на
выведение стен на поверхность. Напомню, что и насыпной холм
был одет прочным панцирем — каменной вымосткой, так что храм совершенно не
нуждался в дополнительных инженерных устройствах.
286
В то же время мы знаем, что тип храма с галереями был характерным для XI-
XI I вв.— от Десятинной церкви и Софийского собора в Киеве до ближайших совре-
менников Покрова на Нерли — Борисоглебского собора в Чернигове и церкви во
Вщиже. В последующие столетия галереи исчезают из архитектурной практики,
возрождаясь вновь в XVI—XVII вв. в виде папертей при храмах. Если в чернигов-
ском храме галерея была глухой, так как она служила усыпальницей 41, то во Вщиже
галерея была открытой; такой ее и представил в своей интересной реконструкции
Б. А. Рыбаков 42. Эту реконструкцию можно и должно детализировать и уточнить.
Думаю, однако, что галерея Вщижской церкви строилась также одновременно с хра-
мом и не была последующей обстройкой, как полагал Б. А. Рыбаков. Несомненно,
изначальной галереей был опоясан и грандиозный Благовещенский собор 1186 г.
в Чернигове 43. Поэтому я не вижу ничего неожиданного в том, что и храм Покрова
на Нерли изначально был опоясан галереей. Вероятнее всего, она имела характер
открытой аркады, гармонировавшей с общим строем форм храма.
Думаю, что в этом отношении Покров на Нерли был не одинок и в кругу владими-
ро-суздальского зодчества. В. Доброхотов очень метко сопоставил галереи Покрова
с обстройками Дмитриевского собора, которые позднейшие исследователи (и я в
их числе) единодушно относили к его «искажениям» в XVI в. Внимательно вглядыва-
ясь в старые рисунки (см. ниже рис. 197—202), убеждаешься, что «реставраторы»
Николая I уничтожили не только древние двухчленные лестничные башни, но так-
же древние, хотя и очень искаженные позднейшими ремонтами, белокаменные
глухие галереи. Видимо, также древними были галереи не дошедшего до нас собора
Рождественского монастыря во Владимире (1192—1195 гг.; см. ниже рис. 175). Соб-
ственно галерея была создана и при обстройке Всеволодом III Успенского собора
во Владимире, только здесь она была закрытой и «двухэтажной» (см. рис. 47, 50
и 51). Галереей былокружен и собор Княгинина монастыря (см. ниже, рис. 211).
Если факт наличия галереи у Покрова на Нерли легко доказуем, то самый харак-
тер ее, конечно, надолго останется предметом споров и гипотез. Попытка дать хотя
бы приближенную реконструкцию памятника в его первоначальном виде также не-
избежно будет вызывать сомнения, хотя бы потому, что эта реконструкция не может
быть конгениальной искусству зодчих Покрова на Нерли. Тем не менее такую попыт-
ку следует сделать, чтобы приблизиться к решению этой задачи 44. Как сказано вы-
ше, я полагаю, что галерея имела характер открытой аркады, наилучше гармонирую-
щей со строем форм самого храма. В этом направлении и разрабатывался эскиз
реконструкции 45.
План храма с галереями, дополненный в части западной галереи по данным чер-
тежа 1858 г. (см. рис. 135), показывает, что внутренние лопатки галереи согласова-
ны с вертикальными членениями храма: они сделаны против фасадных пилястр хра-
ма по сторонам порталов. В части лестничной стены, представлявшей глухой массив,
сделаны широкая лопатка против юго-западного угла храма и угловая лопатка, по-
вернутая под 45° к стенной плоскости. Эти лопатки, видимо, имели главным образом,
конструктивный смысл и, может быть, были связаны с устройством перекрытия га-
лереи в части около входа на хоры; в то же время они членили глухую плоскость лест-
ничной стены. Подобная угловой юго-западной лопатка была и в противоположном
287
северо-западном углу. Можно думать, что угловые пролеты аркады галереи здесь
были также глухими, перекликаясь с глухим массивом лестничной стены и замыкая
отвечающую тройному членению фасадов храма открытую трехпролетную часть
западной галереи. Также и с северной стороны открытыми были три пролета, за-
мкнутые с запада глухой аркой.
Основание аркады галереи могло решаться двояко. Его кладка могла поднимать-
ся на два ряда камня над землей, достигая уровня плинта цоколя храма и образуя
внешне аналогичный храму приподнятый сплошной цоколь. При этом решении под
галереей возникал бы обход со сплошным парапетом в основании. Этот вариант мало-
вероятен, так как при этом вокруг храма образовался бы своеобразный лоток, в ко-
тором задерживались бы осадки. Кроме того, такой цоколь галереи сокращал бы вы-
соту опор аркады, делая их более грузными, противоречащими общему легкому строю
форм самого храма. Поэтому более вероятно иное решение, при котором основание
галереи лишь немного выступает над поверхностью земли, не образуя высокого па-
рапета, закрывающего цоколь храма, и обусловливая большую высоту опор аркады.
Таким образом, галерея образовала крытый обход вокруг храма. Вероятно, он был
вымощен, так же как и холм, белокаменными плитами, так как лишь немного под-
нимался над уровнем мостовой. К порталам же должны были подводить небольшие
лестничные площадки. Для суждения о характере самой аркады решающее значение
имеет белокаменный фрагмент, найденный в контрольном шурфе к востоку от северо-
восточного угла храма и галереи и не находящий, как и рельефы, открытые Н. А. Арт-
лебеном(оних — ниже) места в убранстве храма. Это камень с полуколонкой 46
на одной стороне и частью крупного растительного мотива — на смежной плоскости
(рис. 143). На торцовой части камня сохранились следы графьи — грубой наметки
каменотеса, работавшего над этим блоком.
Характер полуколонки, ее скошенность и размер не позволяют считать ее лице-
вой фасадной полуколонкой, которая должна быть симметричной и более крупной.
Это, бесспорно, элемент косяка проема типа портала, где полуколонка помещается
в углу и должна быть сравнительно тонкой и несимметричной. Данный камень был
крайним камнем проема, так как смежная с полу колонкой плоскость занята нача-
лом развивавшегося далее на соседнем камне растительного побега. По аналогии
с применением подобной угловой колонки в порталах и профилировке пилястр вла-
димиро-суздальских храмов можно с вероятностью предполагать, что с другой, фа-
садной стороны помещалась более крупная полуколонна на плоскости фасада.
К этому склоняет и наличие внутренних лопаток галереи. Как правило, во владимиро-
суздальском зодчестве внутренним лопаткам отвечают лопатки или полуколонны
фасадов.. При этом отнюдь не обязательно, чтобы в основании этих членений — лопа-
ток или полуколонн были соответственные выступы в кладке цоколя. Описанный ка-
мень входил в конструкцию опорного столба аркады. Вероятная схема его реконст-
рукции представлена на рис. 144.
То, что подобные полуколонны могли быть в составе элементов декора галереи,
подтверждает сообщение Н. А. Артлебена о находке им при раскопках у юго-запад-
ного угла храма трех капителей «прекрасного стиля, несколько отличающихся от
капителей церкви» 47. На рис. 145 приводится схема реконструкции плана Покрова
288
на Нерли с размещением столбов
галереи. Эта схема убеждает в ор-
ганичности замысла сооружения в
целом, в художественной и логи-
ческой взаимосвязи плана храма
и галереи.
Правомерность предложенно-
го варианта реконструкции опор
галереи подтверждается и ближай-
шими аналогиями. Пилястра двор-
цовогособора Боголюбовского зам-
ка имеет рядом с лопаткой, несу-
щей полуколонну, угловую полу-
колонку (см. рис. 92 и 93). Проем
входа в помещение дворцовой
стражи под северным переходом к
дворцу был обрамлен, видимо,
одной угловой колонкой, подобной
найденному нами фрагменту. Пред-
полагаемая реконструкция опоры
аркады оправдана и согласован-
ностью ее с формами самого хра-
ма: опора характеризовалась теми
же элементами вертикальности,
перекликаясь с пучками вертика-
лей пилястр храма. В этой связи
можно думать, что и орнамента-
ция вертикальной плоскости ароч-
ного пролета должна реконструи-
роваться не в виде расположен-
ия. Покров на Нерли. Камень от опоры
аркады галереи.
ных друг над другом статичных изолированных растительных мотивов, как в уб-
ранстве Дмитриевского собора, а в виде единого развивающегося по
вертикали, как бы растущего ввысь побега. Легкость опор и арок аркады,
их вытянутые пропорции, гармонировавшие со строем форм самого храма, усилива-
лись, таким образом, развитием по вертикали как бы вышитого растительного мотива.
Аркада завершалась горизонталью парапета. Он закрывал колончатый пояс
храма — существеннейший элемент системы его фасада. Поэтому можно думать, что
на парапете данный мотив был повторен. Это предположение подкрепляется ближай-
шей аналогией переходов к хорам в Боголюбовском дворце. Пояс галереи, скорее
всего, имел колонки не «висячие», а врезанные в плоскость стены (как на переходах
Боголюбовского дворца и на фасаде второго этажа лестничной башни). Здесь пояс
приобрел значение как бы «балясин», перил деревянной постройки. Однако размеры
(высота) пояса не лимитировались высотой собственно парапета и уровня пола
гульбища; при зависимости от величины парапета пояс образовал бы горизонтальную
19 H. Н. Воронин, т. I
289
Покров на Нерли. Схема реконструкции столба галереи.
полосу коротких колонок, что резко противоречило бы устремленным вверх формам
храма. Как на самом храме пояс был расположен безотносительно к уровню хор,
так, помещая пояс на фасадах галереи, мастера могли не считаться с уровнем ее пола.
Длинные и стройные колонки образовали ритм частых вертикалей, восполняя закры-
тый парапетом колончатый пояс храма. Возможно, что в оформлении фасада галереи
была повторена и лента поребрика. Едва ли она была сплошной. Вероятнее, что она
имела цезуры, вторя разрывам поребрика пилястрами на фасадах храма (ПЗ).
Подтверждением гипотезы о наличии в уборе парапета галереи колончатого поя-
са служит обломок фуста колонки пояса, аналогичный по размерам колонке храма;
он был найден вдавленным в разрушенном участце вымосткп северо-восточного угла
холма. Колонки апсиды жертвенника и восточного деления северного фасада храма
сохранились доныне неразрушенными. Следовательно, колонка могла при-
надлежать только галерее. Очевидно, что к этому же поясу отно-
сился и найденный в восточном шурфе (против восточного торца северной галереи)
обломок капители колончатого пояса, идентичный по рисунку капителям пояса храма.
Сложнее вопрос о перекрытии галереи, образовавшем открытую площадку-бал-
кон вокруг храма, на которую можно было попасть через стенную лестницу. Каков
290
145. Покров на Нерли. План церкви с галерей и лестничной стеной,
(жирным, пунктиром показаны балки перекрытия).
был характер перекрытия,— мы не знаем. Это, во всяком случае, не было арочно-
сводчатое перекрытие. Сопряжение арок со сложно профилированными фасадными
пилястрами храма было трудно осуществимо и потребовало бы глубоких вырубок для
арочных пят; следов же таких вырубок нет. Поэтому следует думать, что перекрытие
было деревянным — на балках. В древнерусском зодчестве мы знаем случаи уст-
ройства хор не на каменных сводах, а на деревянном накате. В этом решении меня
убеждает и то, что перекрытие могло примкнуть к стене храма лишь в единственном
месте — узкой горизонтальной полосе между консолями колончатого пояса и архи-
вольтами порталов. Правда, здесь нет следов гнезд балок. Следует, однако, вспом-
нить, что западные деления боковых фасадов Дмитриевского собора, где были це-
лые арочные проемы входов на хоры, теперь так мастерски покрыты
ренесеннымп с башен рельефами п прорезаны новыми сложно профилированны-
ми окнами, что если бы мы не знали точно, по натурным данным и источникам, о пер-
воначальных дверных проемах, то мы бы никогда не поверили в их существование..
19*
291
На стенах Дмитриевского собора также нет никаких следов от примыкания пере-
крытий окружавшей его галереи (гл. XXV).
В пользу изложенной гипотезы говорит то, что угловые лопатки, грани которых
расположены под углом в 45° к смежным стенным плоскостям, не могли служить опо-
рой для коробовых сводов. Как и другие лопатки, она свободно поднималась почти
на всю высоту глухих стен. С внутренними лопатками галереи наиболее рационально
и в конструктивном, и в художественном отношении сочетается плоское перекрытие
из дубовых брусьев-балок с деревянным накатом. Предлагаемая на рис. 145 схема
конструкции этого перекрытия предусматривает систему, требующую минималь-
ного количества гнезд в стенах храма: их всего три — по одному в середине каждого
фасада, куда заложены концы несущих балок 48. Вдоль стен храма и галереи уложе-
ны продольные балки, опирающиеся как на поперечные балки, так и на стену гале-
реи; в углах следует предположить закладку концов балок в гнезда. Балки могли
(быть орнаментированы резьбой или росписью. Центральные поперечные балки
были приподняты по отношению к углам галереи, образуя необходимый для отвода
осадков уклон пола гульбища к водометам (ПЗ).
Снаружи настил, вероятно, был изолирован от осадков. Эту задачу княжеские
зодчие могли успешно разрешить, так как они обладали рецептом водонепроницае-
мого известкового раствора, который, в частности, обеспечил от проникновения мощ-
ных грунтовых вод полы ростовского Успенского собора 1162 г. (см. гл. XXI). Плот-
ная заливка подобным раствором надежно изолировала деревянное перекрытие от
влаги. Существенно, что при раскопках галереи как внутри ее, так и снаружи было
найдено несколько обломков поливных плиток пола, свидетельствующих о наличии
майоликового пола на гульбище. Обломки желтых и зеленых плиток были обнаруже-
ны также в слое, прикрывающем вымостку северной части холма. Учитывая упругость
деревянного перекрытия и возможность быстрого растрескивания известковой ос-
новы плиточного пола, мастера могли применить укладку плиток на глине, также
хорошо обеспечивавшей водонепроницаемость покрытия.
Однако при всем этом деревянная конструкция не была долговечной и должна
была быстро обветшать, тем более что после разрушения Боголюбовского замка
сначала, видимо, рязанскими войсками, а потом монголами храм Покрова на Нерли
был в длительном запустении.
Таким образом, консоли колончатого пояса храма, явно задуманные для их сво-
бодного рассмотрения снизу (вспомним, что их маски наклонены к зрителю), оказы-
вались на уровне пола, и их смысл пропадал. Эта вопиющая, с нашей точки зрения,
нелогичность работы зодчих может быть лишь вновь сопоставлена с историей строи-
тельства ансамбля Боголюбовского дворца, о которой я напоминал выше. Там пояс
колонок храма был прикрыт переходом, так что консоли оказались под ее аркой,
а наружный пояс северного торца перехода — внутри верхнего помещения
лестничной башни. Таким образом, эта нелогичность строительства является на деле
его своеобразной системой и не может служить возражением против сущест-
вования галереи у Покрова на Нерли.
Пол галереи был ниже уровня пола хор. Поэтому к входу на хоры вела неболь-
шая лесенка. Весьма вероятно, что ее марши шли не только прямо к двери, но и в
292
стороны — к востоку и западу, чтобы к двери можно было подойти с любой стороны.
Возможно, что в связи с этим здесь и были сбиты колонки пояса (теперь они здесь
новые — литые из раствора). Аналогия такой лестницы к хорам, ведшей с открытого
перехода к храму, известна из цитированного выше рассказа Ипатьевской летописи
о смерти князя Владимира галицкого. Когда посол Изяслава Петр Бориславич был
с бесчестьем выгнан Владимиром, князь пошел по переходам на хоры дворцовой церк-
ви Спаса к вечерне; отсюда — сверху — он увидел уезжавшего посла и выругал-
ся ему вслед. После вечерни «Володимир же поиде от божници и якоже бы на том ме-
сте на степени, идеже поругася Петрови, и рече: “Оле те некто мя удари
за плече" и не може с того места ни мало поступити, и хоте летети, и ту подъхыти-
ша и под руце и несоша и в горенку...»49. Из этого живого рассказа совершенно ясно,
что перед входом на хоры была лестничная площадка, и князь чуть не упал, когда
его постиг удар, так что его едва успели подхватить. Такая лестница была, конечно
также деревянной.
6
Если галерея имела характер сквозной аркады, созвучной строю пропорций са-
мого храма, то массив лестничной стены резко контрастировал с ней: его фасады были
глухими, их прорезывали узкие щелевидные окна, освещавшие лестницу на хоры.
Можно думать,’что этот контраст зодчие сохранили сознательно: особая обработка
фасадов лестничной стены выделяла эту функционально особую часть здания. Здесь,
видимо, не было фасадных полуколонн. В этом отношении фасад лестничной стены
напоминал также глухой и строгий фасад северного перехода Боголюбовского двор-
ца (см. рис. 122) и также более скупую, чем у храма, обработку фасадов башен
и галереи Дмитриевского собора (см. ниже рис. 202).
Лестничная стена, скорее всего,завершалась, как и галерея, парапетом. Веро-
ятно, что он также был украшен колончатым поясом. В реконструкции здесь дан пояс
иного типа, чем на парапетах галереи,— с колонками на консолях, как и на самом
храме.
Такое решение также оправдано аналогией с ансамблем Боголюбовского
дворца, где лестничная башня, как и самый собор, в отличие от переходов, имеет
пояс из колонок на консолях 60.
Над восточной половиной южной стены следует предполагать возвышающуюся
надстройку — палатку, прикрывавшую щель внутристенной лестницы. Вопрос о
характере ее покрытия может решаться двояко: в виде прямолинейной двускатной
кровли (по аналогии с горизонтальными перекрытиями переходов Боголюбовского
дворца) или закомары; в реконструкции принят последний вариант.
Весьма вероятно, что на парапете противоположного северо-западного угла га-
лереи, имевшего глухие арки, была звонница. Колокола упоминаются во Владимире
в третьей четверти XII в.61 Они были очень невелики и, как полагал Е. Голубинский,
вешались на особых стенках, надстраивавшихся «на прилегавшие здания» б2. Звон-
ница могла иметь характер легкой двух- или трехпролетной аркады, вторившей
аркаде галереи. В то же время она вносила равновесие в композицию храма в целом,
293
146. Покров на Нерли.
а — резной камень из раскопок Н. А. Артлебена; 6 — деталь миниатюры Федоровского евангелия.
отвечая возвышавшейся над галереей с юга лестничной палатке, и придавала как бы
«конструктивный» смысл глухим аркам северо-западного угла, несшим звонницу.
Звонница показана во втором варианте реконструкции (см. ниже рис. 150).
Лестничная стена имела большие внутренние и внешние стенные плоскости, на
которых, несомненно, был какой-то декоративный убор. Думаю, что к их убранству
и принадлежат рельефы, найденные при раскопках Н. А. Артлебена именно здесь —
у юго-западного угла храма. Три из них сохранились полностью, один — фрагмен-
тарно; это парные рельефы. На одной паре изображены поднявшиеся в прыжке бар-
сы (рис. 146, а; размеры: 79 X 54 X 11 см и 79 X 51 X 12 см), на другой — грифо-
ны (рис. 147; размеры: 59 X 47 X И см и 65 X 45 X 9 см). По словам Н. А. Артле-
бена, у первой пары по краям были вытесаны четверти, что и дало ему повод считать,
что они были вставлены в парапет Б3. Характерно, что рельефы изготовлены на пли-
тах, не кратных нормальному размеру камня (38 X 42 см), т. е. обнаруживают ту
же систему, что и рельефы закомар храма. Некратность величины рельефов ряду
кладки скрадывала ее ритм и содействовала впечатлению высоты. Точно так же стиль
стесанных рельефов совпадает со стилем резьбы храма: барсы сходны с рельефами
главных закомар, грифоны своей более обобщенной трактовкой сближаются с релье-
фами боковых закомар. Следовательно, рельефы делались теми же мастерами,
294
147. Покров на Нерли. Резные камни из раскопок Н. А. Артлебена.
Грифоны.
которые украшали резьбой и самый храм. Рельефы располагались, очевидно, попар-
но, образуя симметричные группы.
Четыре других рельефа,— видимо, небольшого размера (они, возможно, были
той же величины, что и плиты с грифонами на рис. 147),— не дошли до нас и извест-
ны лишь по рисунку Н. А. Артлебена, явно искажающему их стиль в сторону «клас-
сической», реальной трактовки мускулатуры, лап и пр. (рис. 148, а — г). Кроме
того, В. Прохоров издал в очень примитивном рисунке, сделанном по фотографии
Н. М. Настюкова, резные камни, найденные «в развалинах около Покровской церк-
ви» (рис. 148, д) Б4. Один из них (левый), видимо,— маска-консоль, второй — явно
трехмерная скульптура лежащего льва с характерной, в виде вось-
мерки, пастью, напоминающей и маски консолей Покрова на Нерли, и маски дворцо-
вого собора в Боголюбове.
Все эти рельефы не находят места в системе убранства храма. Вероятно, их сле-
дует относить к убранству галереи и прежде всего — больших плоскостей лестнич-
ной стены. Вопрос об их размещении может иметь самое разнообразное решение.
Мы не знаем, сколько было таких рельефов; очень вероятно, что их было больше.
Думаю, что рельефы меньшего формата (см. рис. 147 и 148) могли быть помещены
и с внутренней стороны лестничной стены, где был вход на лестницу; они могли быть
295
148. Покров на Нерли. Резные камни из раскопок Н. А. Артлебена.
вставлены и в верхней части лопаток, подобно тому как резные парные львы лежали
в пятах арок княжеских храмов.
Что касается парных больших плит с изображением поднявшихся на задние лапы
барсов (см. рис. 146, а), то их положение должно быть особым. По своей иконогра-
фии и стилю фигуры барсов очень близки изображениям барсов на щитах св. Георгия
(патрона Юрия Долгорукого) в рельефе Георгиевского собора в Юрьеве-Польском
и на щите Федора Стратилата в миниатюре ярославского Федоровского евангелия
1321—1327 гг. (см. рис. 146, б). Различие двух названных изображений барсов с пли-
тами из Покрова на Нерли состоит лишь в постановке задних лап зверя: в узком поле
низа миндалевидного щита две лапы барса не уместились и одна оказалась припод-
нятой. Значение данного изображения барса как эмблемы владимирской княжеской
династии достаточно четко выяснено в науке бб. Таким образом, два интересующих
нас рельефа имели особый смысл — это символы владимирской державы и ее воин-
ской силы. Барс представлен на двух парных рельефах в прямом и симметричном зер-
кальном изображении. На особое значение рельефов с барсами указывает и их величи-
на: они лишь на 5—6 см меньше фигур пророка Давида, занимающих в резном уборе
храма центральное положение. Как рельеф, изображающий Давида, так и плиты с
296
барсами резал лучший мастер. Вероятно, эти парные рельефы размещались на южном
фасаде лестничной стены, в ее верхней части. Следует помнить, что именно южной
стороной храм обращался к плывущим с низа судам послов и купцов. Сюда и смот-
рела суровая плоскость лестничной стены с ее барсами, перенесенными с княжеских
боевых щитов.
Мы не знаем, применялась ли в обработке фасадов тонкая золоченая медь, как
это было в постройках Боголюбовского замка и владимирском Успенском соборе.
При раскопках северной вымостки холма был найден один маленький кусочек медного
листа с прикреплявшим его гвоздем. Можно почти уверенно говорить, что и здесь,
как во владимирском Успенском и дворцовом Боголюбовском соборах, «по комарам
и около», т. е. над закомарами, обрамленными прорезными из зол пеной меди под-
зорами, были поставлены прорезные же из золоченой меди «поткы золоты», «куб-
кы» и «ветрила», усиливавшие впечатление легкости и стройности здания.
7
Таковы все фактические данные и гипотетические соображения, позволяющие
реконструировать первоначальный облик храма Покрова на Нерли. Их описательное
словесное изложение гораздо проще, нежели любая попытка дать их графическое
воплощение, так как всякая реконструкция целого будет несравненно менее
убедительна, чем сохранившаяся подлинная часть памятника. Это не-
обходимо подчеркнуть, предлагая эскизы реконструкции первоначального облика
Покрова на Нерли (рис. 149 и 150). В первом варианте (рис. 149) использованы из-
ложенные выше данные для решения той или иной детали бв.
Во втором варианте, исполненном Б. А. Огневым (рис. 150), принято иное реше-
ние опор аркады. Полуколонны первого варианта могут вызывать сомнения, так как
они здесь чисто декоративны, тогда как в храмах этой поры они имеют конструктив-
ный смысл, поддерживая водометы. Камень же с орнаментом может быть обращен
резьбой на фасад. Это и сделано во втором варианте реконструкции. Здесь также при-
няты некоторые гипотетические дополнения: звонница на северо-западном углу га-
лереи, шатры которой правомерны при наличии этой формы в постройках Боголю-
бова; более торжественная лестница с изваянными львами; наконец, каменная при-
стань с причальными столбами 67. Оба варианта дают ясное и, на мой взгляд, близкое
к истине представление об общем замысле композиции и своеобразном первоначаль-
ном облике прославленного памятника. Галереи и лестничная стена, казалось, спо-
собные только резко противоречить привычному образу памятника, хорошо согла-
суются с общим строем форм храма — пропорции аркады легки, а их пространство
воздушно; строгость фасадов лестничной стены и глухие арки северо-западного угла
галереи подчеркивает ажурность аркады. Я отчетливо сознаю, что новый облик хра-
ма Покрова на Нерли встретит много возражений, связанных с привычным представ-
лением о нем или с позиций «абсолютных» эстетических критериев. Но рано или
поздно с этим новым образом Покрова на Нерли придется примириться и ввести
297
его в историю русского зодчества, так как в основном он — факт, и спорить можно
лишь о деталях.
Предлагаемая реконструкция существенно меняет наше представление и об идей-
ном содержании образа Покрова на Нерли.
В своем существующем виде образ скромного и стройного храма сопоставлялся,
если можно так выразиться, с лирическими, фольклорными аспектами культа Покро-
ва и девы Марии — покровительницы владимирских людей и владимирского князя,
которая «дары от бога приняла... всех крестьян недуги исцелити, и от бед избавля-
ти», которая молится «на въздусе светле за крестьяны» 58.
Теперь перед нами встает существенно отличный образ Покрова на Нерли. Столь
же стройный, но более сильный, опоясанный торжественной аркадой и как бы при-
крытый с юго-запада лестничной стеной, храм энергично вздымается к небу с одетого
белокаменным панцирем холма, отражаясь в зеркале вод вместе с плывущими в не-
бесной синеве облаками. Композиция храма отмечена ясно подчеркнутой торжест-
венной ярусност^ю, столь характерной для древнерусского зодчества: от каменного
холма, через ярус гульбища, движение идет, усиливаясь, к закомарам храма и гла-
ве. Этот новый образ Покрова на Нерли столь же лучезарен и светел, но в нем боль-
ше царственности и торжественности, говорящей не о скромной и благостной деве, но
о «царице и владычице всех»; она — «честный венец царем правоверным, царствию
неразоримая стена, церкви неподвижный [т. е. твердый, прочный] столп»; ее силой
«даются победы и врази падають». В этом смысле весьма существенно, что житие кня-
зя Андрея связывало постройку храма с памятью о победоносном походе 1164 г. вла-
димирских полков на болгар. Его успех был тогда же, в XII в., истолкован как
«чудо новое» взятой в поход иконы Владимирской богоматериб9. Храм и был якобы по-
строен из «десятого камня», который возили для построек Владимира побежденные
болгары. В то же время храм был и памятником сыну Андрея Боголюбского — Изя-
славу, погибшему от ран, полученных в битве с болгарами в0.
Восстановленный нами первоначальный облик храма отвечает всем своим суще-
ством главному политическому аспекту культа Покрова — идее небесного патроната
над деятельностью «владимирских самовластцев», пытавшихся порвать с гегемонией
Византии, подчинить своей могучей деснице дробившуюся феодальную Русь и воин-
ственных волжских соседей — болгар. Легкий объем храма, выраставший над пара-
петом гульбища, видимо, в какой-то мере напоминал и маленькую церковь на кре-
постных Золотых воротах Владимира, возвышавшуюся над зубчатым бруствером
боевой башни. Этому кругу идей отвечает и такая деталь, как перенос княжеских
барсов с воинского княжеского щита на южный фасад лестничной стены, который
уподоблялся белокаменному щиту, прикрывавшему храм и вход на его хоры. Эта
стена, видимо, и понималась буквально как «за-щита», «покров».
Храм поставлен не на случайном месте, и его «одиночество» в пустынной пойме
кажущееся. Он стал при устье Нерли, у ворот Владимирской земли 61. Мимо него
шли суда из Суздаля и Ростова, корабли иноземных послов и гостей с Волги и Оки.
Возможно, здесь эти гости останавливались, чтобы присутствовать на богослужении;
вспомним, что князь Андрей любил демонстрировать чужеземцам великолепие сво-
их храмов и приказывал вводить их на хоры. Здесь лестница на хоры шла прямо
298
149. Покров на Нерли. Вариант реконструкции.
150. Покров на Нерли. Вариант реконструкции.
от белокаменной площадки холма (при храме, видимо, не было дворца или иных зда-
ний). Здесь, на устье Нерли, величавый язык архитектуры впервые говорил пришель-
цам о могуществе Владимирской земли. Храм Покрова, выросший среди равнинных
пойм и гордой нерушимо стоявший над бурными водами разливов, производил на со-
временников, несомненно, впечатление чуда. Он являлся как бы «архитектурным пре-
дисловием», за которым открывался белокаменный ансамбль Боголюбовского замка
и далее — стольного Владимира. Широта архитектурной мысли владимирского кня-
зя и его зодчих была сродни замыслам великого новгородского мастера Петра, создав-
шего на подступах к Новгороду соборы Антониева и Юрьева монастырей.
Сама постановка храма на белом холме отвечает образам того же поэтического
произведения XII в. «Службы на Покров». Его автор в первой же строфе песнопения
вспоминает, что еще в древности «дивный прорече Исаия, будеть, рече, в послед-
няя дни яве гора господня и храм господень на верх г о -
]> ы», а пророк Аввакум сравнивал богоматерь «с горой усыренной [т. е. побеленной,
подобной по цвету творогу — сыру], точащей верным целебную сладость» в2. Такая,
кажущаяся слишком прямой и «примитивной», связь литературы и зодчества отнюдь
не случайна, а закономерна. Ниже (гл. XXI) мы увидим, что владимирские зодчие,
осуществлявшие строительные планы князя Андрея Боголюбского, разрабатывая
проекты своих построек, привлекали письменные источники, сообщающие о про-
славленных зданиях библейской древности, в частности текст Георгия Амартола
о храме Соломона в Иерусалиме. И,конечно,они должны были быть в курсе литера-
турного творчества владимирских церковных витий, работавших над прославлением
нового праздника в честь богоматери, помощи которой приписывали болгарскую
победу.
8
Когда же началось разрушение окружавших храм древних аркад галереи, когда
исчезли с лица земли последние следы лестничной стены?
• Существен прежде всего характер стратиграфии над белокаменной вымосткой
холма, изученный в процессе проведения северного раскопа. Слой состоит в основ-
ном из двух зон. Непосредственно над вымосткой лежит сравнительно тонкий черный
слой жирного перегноя, достигающий в горизонтальной части холма толщины 5—10с.и;
по склону к северу он быстро утолщается до 0,5 — 0,9 м. Немногочисленные находки
XII—XV вв. связаны только с нижней зоной этого слоя. Это обломки майоликовых
плиток пола галереи, керамики XII—XIII вв., железного серпа, рыболовные гли-
няные грузила и крючок XII—XIII вв;; вместе с ними были найдены фрагменты
красной лощеной керамики XIII—XIV вв. Выше слой почти стерилен и носит ха-
рактер насыпного или намывного. Основу слоя составляют горизонтальные линзы
песка с темной гумированной верхней зоной. Наиболее ранние находки — обломки
черной лощеной керамики (не ранее начала XVI в.). Таким образом, можно предпо-
лагать, что разрушение памятника началось рано; его, возможно, следует связывать
сначала с налетом войск Глеба рязанского, а затем — с монгольским нашествием. Во
всяком случае, часть колотых майоликовых плиток от разбитого пола галереи лежала
299
почти непосредственно на вымостке или в ее выбоинах. Стратиграфия, изученная
раскопками у Покрова на Нерли, в общих чертах аналогична стратиграфии двора
Боголюбовского замка. Там также ранний тонкий слой черного перегноя прикрывает
мостовую, и над ним следует сравнительно мощный слой позднейших отложений
XVI — XVIII вв. Оба памятника переживали, видимо, одинаковую историю дли-
тельного запустения и постепенного разрушения зданий.
Когда же была уничтожена галерея? Надо думать, что ее разрушение началось
вскоре после постройки. Прежде всего перестал действовать ход на хоры через лест-
ничную стену, так как деревянные перекрытия галереи быстро обветшали. В связи
с этим позднее арочный проем хода превратили в окно, заложив его снизу кирпичом.
Кирпич закладки имел размеры 8 X 12 X 28 см и отличался от кирпича упоминав-
шейся кладки над белокаменными основаниями галереи (размеры кирпича — 8 X
X 12 х 25 см). Эта кирпичная кладка, особенно хорошо сохранившаяся с южной
стороны, является остатком стенок поздней паперти, окружавшей храм. Соотношение
кирпичной стенки с древней свидетельствует о том, что строители паперти прекрасно
знали направление древней кладки и уверенно шли по ее периметру; при этом, как
показали раскопки, строители были не очень добросовестны: сохраняя и облицовывая
древнюю забутку, они оставляли внутри новой стенки и местами наросший над бутом
культурный слой! С западной стороны пространство между основаниями храма
и галереи было освобождено от древнего заполнения супесчаным грунтом и превращено
в хозяйственный подвал с кирпичными сводами, пяты которых были врублены
в кладку основания храма (см. рис. 137).
Можно думать, что именно строители паперти и разобрали разрушающуюся древ-
нюю галерею. Датировать момент разборки галереи и сооружения кирпичной паперти
точнее позволяют находки и стратиграфия.
В примыкающих к кладке слоях наблюдается постоянное непосредствен-
н о е соседство верхней зоны кирпичных осколков с нижней — из белокаменного
щебня. В этом слое у юго-восточного угла галереи найдена серебряная монета —
«московка» времени Алексея Михайловича вз. В кирпичном щебне над основанием
северной галереи обнаружены обломки зеленых изразцов и один обломок красного
изразца с растительным орнаментом. При ремонте храма в 1859—1860 гг. под его
престолом и полом найдены вещи XVII в.— медные кувшины, подсвечник, ключи,
а при разборке кирпичных закладок между закомарами храма был вынут обломок
надгробной плиты с надписью XVII в.64
Во второй половине XVII в. Покровский монастырь получил ряд значительных
пожалований на сенокосы и рыбные ловли. Наряду с грамотами на эти угодья, в ар-
хиве храма еще в XVIII в. хранилась «грамота в столбце святейшего Питирима пат-
риарха об освящении церковнем 7181 [1673] году сентября 6 дня»,
а также уставная грамота монастырю 1677 г.65 Все эти данные позволяют утверждать,
что в начале 70-х годов XVII в. происходили крупные ремонтные работы, во время
которых храм получил четырёхскатную кровлю. Тогда же были отломаны и обветшав-
шие древние галереи, на основании которых была сооружена кирпичная паперть
со сводчатым подвалом в южной части между основаниями храма и галереи. После
этих работ храм и был освящен в 1673 г.
300
Новая кирпичная паперть конца XVII в. просуществовала недолго. Монастырь
у церкви Покрова запустел, а в 1764 г. был упразднен, и на его здания начали смот-
реть как на источник строительного материала. В 1784 г. игумен Боголюбова мона-
стыря Парфений просил разрешения «Покровскую церковь разобрать и по близости
места расстояния перевезть в оной Боголюбов монастырь для употребления в ново-
строющиеся святые врата». Однако сломка храма, разрешенная невежественным вла-
димирским епископом Виктором, не состоялась лишь потому, что подрядчики назна-
чили слишком высокую цену за разборку древнего здания! 66
Однако кирпичная паперть была разобрана. Это произошло, видимо, несколько
позднее — в 1803 г., когда в храме были проведены некоторые ремонтные работы.
Южный портал был заложен и превращен в окно. У северного и западного входов
вхрамбыли сделаны кирпичные крыльца с навесами на двухколонках;ониизображены
на рисунке Ф. Солнцева 67, а основания западного входа прослежены нашими рас-
копками. Тогда же была сделана существующая луковичная глава храма ®8, скрыв-
шая первоначальное шлемовидное покрытие ®9. Но и после разборки паперти
древние кладки галереи и лестничной стены местами еще сохранялись и не были
закрыты наросшим культурным слоем. Так, В. Доброхотов видел выступавшие
над поверхностью земли камни кладки лестничной стены. Он же принял за остат-
ки огромного здания каменную вымостку холма, которая также еще не была скрыта
под толщей земли. Описанная выше и почти стерильная верхняя зона культурного
слоя принадлежит к очень поздней поре. Возможно, что частично она является
результатом планировочных работ времени экспедиции академика Ф. Солнцева
и Н. А. Артлебена (1859—1860 гг.). В эти годы толща культурного слоя, нарос-
шего внутри храма почти до середины высоты порталов, была срыта и вынесена
наружу.
Думаю, что ко времени этих работ (середина XIX в.) следует относить и появление
с северной стороны храма кирпичных Святых ворот с колокольней наверху7 °. Види-
мо, для этой постройки были использованы и найденные при раскопках остатки
кирпичных и белокаменных кладок галереи: они выбраны на значительную глубину.
Существенно, что очень глубоко и ровно выбраны кладка именно ближайшей к воро-
там северной галереи и внутренняя облицовка западной (где был подвал), тогда как
более удаленные от колокольни южная галерея и лестничная стена сохранили даже
кирпичную кладку. Доказательством того, что разборка облицовки западной галереи
и засыпка подвала между ней и основанием храма были произведены именно в это
время, является находка на дне засыпи при раскопках обломков граненого стеклян-
ного стакана. Об этой работе помнили старожилы еще в XX в., рассказывая, что
здесь был открыт «подземный ход», тут же засыпанный 71.
XXI
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА СТРОИТЕЛЬСТВА
ВРЕМЕНИ АНДРЕЯ БОГОЛЮБСКОГО
1
Изученные памятники архитектуры 1158—1165 гг. позволяют дать их
общую характеристику. Выше мы не раз сравнивали отдельные пост-
ройки этой поры с постройками Юрия Долгорукого, отмечая появление новых
черт в их художественном облике. Действительно, в кратчайший отрезок времени
зодчество переживает исключительный расцвет; это время быстрого развития и обо-
гащения стиля, идейного наполнения архитектуры.
Если кратко сформулировать основные черты этого развития, то можно свести
их к следующему: движение от простоты и лаконизма выражения образа к сложности и
богатству; от величавой неподвижности объема и его пропорций — к динамическим
отношениям, к легкости объема; от отсутствия декоративных элементов — к их боль-
шему богатству и обилию, к светской, праздничной нарядности здания; от повторения
типической схемы — к созданию на ее основе различных по идейному содержанию
и формам зданий. Путь развития архитектуры полностью отражал быстрые шаги
в усовершенствовании и усложнении церковной и политической идеологии, которые
сопутствовали борьбе княжеской власти за усиление Владимирского княжества.
Общественная направленность архитектуры (об этом—ниже) нашла характерное
выражение в самой постановке здания в естественном и городском ландшафте.
Выше мы отмечали, что храмы Юрия Долгорукого в Переславле и Юрьеве были
почти невидимы извне города, а внутри его они не служили центральными зданиями
ансамбля, но были придвинуты к валам крепости. Только в церкви в Кидекше
и дворцовом храме Георгия во Владимире появился интерес к активизации роли архи-
тектуры в более широком пространственном аспекте. Эта тенденция развивается
в зодчестве времени Андрея Боголюбского.
Успенский собор ставится так, что он виден почти отовсюду; можно даже сказать,
что его можно было лучше обозреть с далеких точек зрения, ибо вблизи он был доста-
точно обстроен и частично закрыт зданиями епископского двора. Он господствовал
в южной панораме города (рис. 151), его купол посылал своп золотые лучи на 10—
12 км до далеких высот, где среди дремучих лесов шла дорога к Мурому и Рязани.
Примечания к главе XXI см. стр. 536—544.
302
151. Владимир. Вид из-за Клязьмы.
Собор был хорошо виден и с запада, из Нового города, и с холмов за его валами. С се-
вера и востока, с путей от Юрьева, Суздаля и Боголюбова была особенно ясно
ощутима его центральная роль в городском ансамбле. Этой роли собор не теряет
и теперь, когда Владимир далеко вышел за черту древних границ.
Точно так же высокую точку в рельефе столицы занимала группа храмов Спаса
и Георгия на княжеских дворах на краю Нового города, обращавшая свои фасад
на тот же южный склон владимирских высот.
При описании Золотых ворот мы отмечали, что задачи чисто идеологического
порядка заставили прорезать крепостную башню гигантской триумфальной аркой
и убрать полотнища боевых ворот, подобно храмам, золоченой медью.
Взаимосвязанность отдельных построек столицы проявляется и в таких приемах,
как равенство пролета Золотых ворот с шириной главного нефа Успенского собора 2.
Парадный въезд в город через Серебряные ворота замыкал с востока конец централь-
ной улицы города протяжением более 2300 м.
Боголюбовский дворец, подобно Успенскому собору во Владимире, был также
поставлен на очень видном месте замкового плато, близко к его южному высокому
склону. Он был хорошо виден из-за пояса белокаменных замковых укреплений,
из его верхнего этажа открывался широкий кругозор на равнину речной поймы,
па белевший на устье Нерли храм Покрова и кайму синих лесов на горизонте.
Покров на Нерли особенно выигрывает благодаря контрасту четкой ярусной
композиции и стройных пропорций с окружающей его равниной нерльской поймы,
благодаря противопоставлению геометрически ясных архитектурных форм искус-
ственного холма и храма на нем естественному ландшафту.
Все сказанное свидетельствует, что владимирские зодчие времени Боголюбского,
решая поставленные перед ними идейно-политические задачи, проявили прекрасное
понимание ансамбля, подошли к выявлению активной роли архитектурного произве-
дения в городском и природном ландшафте и дали превосходные образцы постановки
важнейших зданий в окружающей их среде. Самый пейзаж становится на службу
архитектурному образу и включается в него существенным компонентом. С этим
связано, кроме того, осознание и развитие «фасадности» городского архитектурного
ансамбля, а также выделение главных фасадов самих зданий. Таков, в особенности,
комплекс Боголюбовского дворца, на примере которого мы проследили приемы
выделения западного фасада и объединения отдельных частей ансамбля.
При общности черт стиля каждый памятник имеет свое индивидуальное лицо,
свои особые черты, теснейшим образом связанные с идейной и практической значи-
мостью данного здания; каждый памятник является в то же время вехой быстрого
поступательного движения искусства владимирских зодчих.
Собор Успения богоматери — кафедра владимирского епископа, центр духовной
жизни и власти — значительно разнится от Покрова на Нерли. В нем преобладает
выражение торжественности и спокойствия, создающее известную строгость образа.
Если интерьер храма проникнут легким движением ввысь и тонкие приемы зодчих
создают иллюзорный эффект большой высоты, то внешние формы здания менее по-
движны и овеяны иным духом. Низко опущенный пояс широких аркатур отрезает как
бы высокий и тяжелый «цоколь»; этот нижний «этаж» храма ничем не оживлен — ма-
304
лые окна входят в аркаду пояса, стену членят только лопатки с полуколонной; лишь
в одном месте ее гладь разбивало пятно портала. Порталы притворов были, видимо,
также широки и статичны и вторили ритму широких арок аркатуры. Последняя по-
строена так, что глаз прежде всего воспринимает ее горизонтальную протяженность,
а не вертикали редких колонок. Вышележащая зона фасада больше нижней по высоте.
Собор был самым высоким зданием того времени на Руси. Углы основного объема
Успенского собора ничем не маскируются; они ясно и остро обнаруживают его куби-
ческую массу. Цоколь прост и строг; это, как при Юрии,— отлив. Однако фасады
богато украшены — скульптура и цветная фресковая роспись, золоченая медь и
ажурные металлические «поткы» на дугах закомар, как бы излучавшие золотое сия-
ние, обогащают образ епископского собора, не снижая его строгости, но все же резко
противополагая его облик сравнительно скупой на убранство киевской архитектуре.
Иначе выглядел дворцовый собор Боголюбовского замка. В нем нет противоречия
внутреннего пространства внешним формам. Светлый и просторный интерьер, в ко-
тором ослаблена дробящая сила сводов хор, а крестчатые столбы с их острыми гра-
нями сменились обтекаемой плавной формой круглой колонны,— не заряжен стрем-
лением ввысь: его высота весьма спокойна и «реалистична»; она такая, какая есть
в действительности. Характеру интерьера отвечает и внешний облик храма. Аркатур-
но-колончатый пояс делит фасад на две почти равных зоны, нет преобладания верхней
половины над нижней; сильнее ощущение стройности и слаженности тела храма. Фа-
сады разработаны значительно богаче. Сложные пилястры полуколонной, развитые
новыми обломами в верхней половине фасада, определяют пластическое богатство
стены и прорезают ее плоскость пучками вертикалей, приковывающих внимание
в первую очередь и подчеркивающих спокойное, но уже сильное движение масс
кверху. Угловые колонны пилястр здесь маскируют жесткость углов храмового четве-
рика; сама стенная плоскость лишается единства, членясь сильными выступами пи-
лястр, уходя перспективно вглубь в своей верхней части. Ни во внешнем, ни во внут-
реннем облике здания нет того оттенка строгости, какой еще есть в Успенском соборе,—
перед нами дворцовый пышный храм, часть светского ансамбля. Его богатый убор,
родственный убранству Успенского собора, вероятно, приобретал новое звучание,
более мажорное и выразительное. Не случайно строитель и хозяин собора — князь
Андрей любил поражать воображение пришельцев из других земель демонстрацией
красоты и богатства своего придворного храма.
В Покрове на Нерли тенденции развития архитектуры середины XII в. находят
свое наиболее полное и утонченное выражение. Здесь мастера как бы подводят итог
своим исканиям; они поистине блещут изумительным совершенством своего искус-
ства и богатством архитектурной палитры. Выше мы дали характеристику многослож-
ности идейных задач, воплощенных в образе здания с удивительным мастерством.
Храм Покрова на Нерли с особой силой выражает дух развитого во Владимире бого-
родичного культа, атмосферу «чуда», созданную вокруг него княжескими церковни-
ками. Образ храма Покрова на Нерли теснейшим образом связывается с событиями
60-х годов XII в., с идеями и образами владимирской литературы,посвященной культу
Покрова. Писатели и зодчие разрабатывали одну тему и создавали в слове и камне
родственные произведения. Возможно также, что их творчество взаимно обогащалось:
20 Н. H. Воронин, т. I
305
литературные образы будили фантазию зодчих, а созданное зодчими рождало или отта-
чивало литературные образы. Приемы зодчих достигают иллюзионистической
тонкости. В то же время Покров на Нерли—это памятник болгарской победы и ее ге-
роя — князя Изяслава, торжественный монумент во славу Владимирской земли
и могущества ее князя.Ярусность храма сего белокаменным холмом и аркадой гуль-
бища, напоминающая о Софийском соборе Киева — также памятнике победы, хорошо
выражает эту тему. Зодчие Покрова на Нерли глубоко осознавали смысл воплощав-
шихся ими в камне идей, передавали его со всей силой своего мастерства. Они при-
внесли в свою постройку поэтические, сказочно-фольклорные элементы, аромат яс-
ности и непосредственности народной поэзии и искусства. Поэтому созданный
ими храм чужд сухой и холодной замкнутости, мрачной строгости или подавляющего
величия; напротив,— его образ жизнерадостен, оптимистичен и как бы излучает
тепло и свет.
В соответствии с различным звучанием образа зодчие вносят, на первый взгляд,
не существенные, но на деле чрезвычайно выразительные оттенки в трактовку отдель-
ных элементов здания. Так, например, один и тот же по своим слагаемым аттический
профиль цоколя в пышном и представительном дворцовом соборе Боголюбовского
замка очень сочен, пластичен, имеет значительный вынос,— он как бы напряжен
грузом стен здания. Напротив, в стройном храме Покрова на Нерли профиль цоколя
почти плоский, он слабо выступает из плоскости стены, как бы не испытывая никакого
давления масс стройного храма.
Этот расцвет архитектурного искусства был сопряжен с дальнейшим совершен-
ствованием строительной техники и развитием смежных отраслей искусства.
2
Кладка фундаментов известна нам по исследованиям Покрова на Нерли и Успен-
ского собора 1158—1160 гг. Вскрытие последних в 1951 г. показало, что их фунда-
мент «в нижних частях сделан из круглого разномерного булыжного камня (валунов)
разных размеров, уложенного без раствора. Верхняя часть фунда-
мента, представлявшая подготовку под кладку из тесаного известкового камня, выпол-
нена также из валунов, но пролитых сверху известковым раствором, проникшим
внутрь валунной кладки примерно на два ряда. Верхний слой состоял из мелких око-
лов известняка на известковом растворе (известковый бетон), достаточно плотно
утрамбованных и выровненных под плоскость. В боковых стенках канала [раскопа]
местами было видно продолжение фундамента, выше известковой подготовки выло-
женного из блоков тесаного белого камня. Ширину и глубину заложения фундамента
установить не удалось»2. В той же технике были выполнены фундаменты остальных
пристроек собора, обнаруженных при работах 1951 г. в северной галерее собора,
о которых говорилось выше (гл. XVI). Следует добавить, что под северной стеной
притвора на глубине 1,9 м от существующего пола были обнаружены «остатки сгнив-
ших дубовых бревен, уложенных в основании фундамента» 3. Подобная, очень своеоб-
разная конструкция фундамента, сложенного из булыжного камня без раствора—на-
сухо — известна в памятниках XII в. западных районов Руси. Так сложен, например,
306.
фундамент Нижней церкви первой половины XII в. в Гродно 4. Такое же устройство
оснований было в церкви Михаила-архангела в Смоленске 1191—1194 гг.Б и некото-
рых зданиях Переяславля-Южного ®.
Выше (гл. XX) мы подробно описали замечательную конструкцию фундамента
и оснований церкви Покрова на Нерли; эта конструкция говорит о простой и мудрой
инженерной мысли зодчих, показавших также хорошее знание строительной геоло-
гии. Осуществленный ими прием обеспечил восьмивековую прочность здания, постав-
ленного в крайне неблагоприятных условиях затопляемой разливом рек поймы.
Прочности построек в немалой степени способствовала исключительная крепость
связующего известкового раствора, в который добавлялся толченый уголь. В особенно
крупных фракциях уголь был введен в раствор фундамента Покрова на Нерли. Лю-
бопытно, что здесь, как и в церкви Георгия во Владимире, основания которой закла-
дывались в очень влажном грунте, анализом установлено наличие кальциевого
мыла, сообщавшего раствору водоупорные качества 7. По степени жирности раствора
выявить какую-либо закономерность не удалось. Отношение песка и извести обычно
1 : 1 (фундаменты Боголюбовского замка и церкви Георгия); в церкви Спаса во Вла-
димире раствор очень жирный с незначительной примесью песка; в кладке же основа-
ний Покрова на Нерли анализы проб показали и очень жирный раствор (2:1; плат-
форма бутового фундамента храма, забутка южной стены галереи), и очень тощий
(1:5) — в основании фундамента храма.
Обработка камня и кладка стен в постройках андреевских зодчих отличаются
большим совершенством. Об этом лучше всего позволяют судить вскрытые раскоп-
ками стены боголюбовских построек, не искаженные позднейшими переделками.
Квадры камня тесаны более точно, нежели в постройках Юрия; их размеры более
стандартизованы: при вышине 40 см длина составляет 40—50—60 см, с небольшими
отступлениями; поверхность прекрасно обработана, но не доведена до полной и су-
ховатой глади. Кладка велась ряд за рядом; каждый ряд кладки белокаменной ко-
робки стены заполнялся внутри бутом и проливался известью. Во владимирских по-
стройках мастера Андрея применяли рациональную систему подмостей на пальцах,
заведенных в кладку. Несколько рядов таких гнезд остались незалицованными на
стенах проезда Золотых ворот. Швы кладки чрезвычайно тонки, раствор из внутрен-
ней полости стены почти нигде не выступает. Теска профилей цоколя, полуколонн,
баз порталов блещет безупречной техникой; нет ни сколов, ни искажений рисунка
неумелой рукой. Подгонка фасонных деталей удивляет своим мастерством — камни
так тщательно пригнаны друг к другу, что порой сразу трудно заметить шов; при
значительной, по сравнению со зданиями Юрия, сложности профилировки нет
и следа тех неувязок, которые можно наблюдать, например, в аркатурном поясе
церкви в Кидекше. Это мастерство технических приемов андреевых каменосечцев
придавало особое изящество и остроту декоративным элементам зданий, приме-
ненным с поистине классическим чувством меры и художественным тактом.
Все декоративные элементы здания были органически связаны с его конструкцией
как составная часть кладки самой стены. Резные и фасонные камни являются лишь
иначе обработанной поверхностью рабочего блока, форма которого предусматри-
вает возможность перевязки с кладкой стены. Отсюда — большая прочность этих
20*
307
декоративных деталей. Так, например, косяки и архивольты порталов продолжали
систему кладки наружного, облицовочного камня. Базы и фусты полуколонок апсид
тесались на более узких блоках камня, который зажимался большемерными квад-
рами с боков. Аркатурно-колончатый пояс сложен из отдельных повторяющихся бло-
ков, имеющих одновременно конструктивное и декоративное значение. Его чисто-
декоративным элементом служит лишь фуст колонки, поставленный на консольно
заделанный в стену кронштейн-базу, а сверху соединенный по принципу паза и шипа
с капителью, которая также является лишь художественно обработанным торцом
глубоко уходящего в кладку блока; таково же устройство и самих арочек. Кладка
пояса и других декоративных деталей должна была вестись поэтому одновременно
с кладкой стен здания; фактически это была «сборка типовых элементов», возможная
лишь при условии точного предварительного расчета, к которому в процессе кладки
можно было делать лишь незначительные поправки. Однако мастера неизменно
вносили в исполнение и этих «типовых элементов» (например, капителей колонок)
индивидуальные вариации, лишавшие убор сухости и сообщавшие ему жизненную
теплоту. По фрагментам найденных при раскопках женских масок из числа резных
камней Боголюбовского дворцового собора можно судить о любопытоом приеме по-
садки этих камней в кладку. Тыльную часть блока отесывали так, что рельеф оказы-
вался как бы на сравнительно тонкой плите, от которой шел вглубь лишь плоский
хвост, закреплявшийся во внутреннем заполнении стены.
Не довольствуясь точнейшей подгонкой отдельных камней, их хорошей перевя-
зью и прочным сцеплением хвостовой части камня с раствором внутренней полости,
мастера пользовались и металлическими креплениями, соединявшими камни.
Это особенно часто применялось при постановке капителей пилястр, для кладки
стволов колонн. Так, фрагмент капители от пилястры Боголюбовского собора имел
выдолбленный четырёхгранный канал 4 Х4 см для металлического стержня или свин-
цовой заливки (см. рис. 98, б); подобные же каналы были в камнях колонн кивория.
Определенный прогресс в техническо-конструктивных знаниях зодчих выража-
ется также в их отношении к работающим и заполняющим частям стен, что особенно
сильно сказалось в Покрове на Нерли. Здесь, как мы отмечали, ясно выделяются мощ-
ные узлы пилястр, составляющие 1,5 толщины стены. Над проемами порталов сде-
ланы специальные разгрузные арки, передающие давление на нижележащие части
стены, минуя арку портала. Мы мало знаем о внутренних креплениях, заложенных
в стенах зданий, но, несомненно, по их высоте закладывалась не одна рама связей.
Так, в Покрове на Нерли деревянные связи были заложены на уровне хор и проходили
крестообразно через западные столбы; любопытно, что заведенная в кладку балка,
для предохранения от гниения, плотно обертывалась берестой 8. Это был местный
технический прием, известный по раскопкам детинца во Владимире, где найдена бе-
рестяная выстилка подполья в избе XII в. 9 Очевидно, описанный ярус связей не
ограничивался западной частью храма, а опоясывал его по периметру. В Успен-
ском соборе также были обнаружены дубовые связи в плоскости хор и пят под-
пружных арок. Пояс дубовых связей был введен в уровне пола второго этажа лестнич-
ной башни Боголюбовского дворца. В углах эти связи соединялись в полдерева, пере-
рубы были с остатком 12—14 см и скреплялись железными костылями 9а.
.70S
152. Тыльные стороны майоликовых плиток и знаки на них.
а — ж из Ростовского собора; з — и из церкви Спаса; к — р от галереи Покрова на Нерли.
О высоком техническом уровне строительства свидетельствует также установлен-
ная раскопками Боголюбовского собора его прочность. Как оказалось, оползание
и деформация грунта под стенами собора повели к тому, что здание значительно осело
в направлении склона, но оно не дало при этом никаких трещин и наклонялось как
монолит. Лишь варварские переделки XVII в. привели здание к гибели.
Общая конструктивная система крестовокупольного храма в своих основных чер-
тах остается неизменной. К конструктивным новшествам андреевских зодчих здесь
относится лишь уникальная в русском зодчестве система перехода от квадрата под-
пружных арок к кольцу барабана центральной главы Успенского собора. По-види-
мому, несколько опасаясь за прочность обычной конструкции при большом диаметре
барабана, мастера ввели дополнительно к четырем угловым сферическим парусам
восемь малых вспомогательных парусов-тромпов, расположенных по углам восьми-
угольника — по сторонам основных парусов.
В нецерковных зданиях можно наблюдать, как зодчие прекрасно справлялись
с возведением парусных и крестовых сводов (переход на хоры в Боголюбове), ползу-
чих сводов — сплошных над винтом лестницы (лестничная башня в Боголюбове) или
разорванных и ступенчато-приподнятых (лестница в южной стене Золотых ворот).
Технически сложной задачей было перекрытие сводом большого пролета Золотых
309
ворот, нагруженного к тому же надвратной церковью; это дело, однако, было испол-
нено тоже успешно, так как здание простояло более 500 лет — до конца XVII в.
Зодчие продуманно и рационально использовали различные сорта строитель-
ного камня. Так, например, в кладке купола Успенского собора применен легкий
пористый туф10. Как установлено новейшими исследованиями11, своды Покрова на
Нерли чрезвычайно тонки и легки; они сложены лишь из одного ряда необработанных
плит пористого и легкого известкового туфа. При этом свод изнутри приходилось
подправлять подтеской и выравнивать обмазкой. В доступной наблюдению юго-
восточной нише южной стены Золотых ворот, которая была скрыта под насыпью вала,
видно, что ее задняя стенка (массив южной стены) сложена из хорошо тесанного об-
лицовочного камня, свод выложен из легкой и пористой известковой плиты, а лоб
арки — из больших и плотных неотесанных камней.
Хорошие технические познания строителей князя Андрея обнаруживают и дру-
гие стороны их работы, каково, например, устройство медных и майоликовых полов.
Медные полы Боголюбовского дворцового собора, техника укладки которых
описана выше (гл. XIX), были большим новшеством,— видимо, первым примером
подобного убранства, которое вызвало ряд повторений. «Чудное дно медяное» мы уви-
дим позже в отделке Успенского собора во Владимире 12, церкви Спаса (1225 г.)
в Нижнем Новгороде 13, наконец, в алтаре церкви Ивана в Холме (середина XII в.),
где был «помост слит от меди и от олова чиста, яко блещатися яко зерцалу» 14<
Майоликовые плитки применялись во всех постройках времени Андрея, начиная
от не дошедшей до нас церкви Федоровского монастыря во Владимире, сооруженной,
видимо, в самые первые годы по приезде Андрея во Владимир 15. Плитки значительно
разнятся от подобных плиток, известных из памятников Поднепровья. Они толще
и прочнее; меняется их форма, появляется скос боковых граней,усиливающий сцепле-
ние плитки с известковым раствором, так как при этом каждая плитка прочно сидит
в своем глубоком гнезде. Видимо, в этой же связи нужно рассматривать появление
выпуклого борта по краю нижней стороны плитки, а затем и плиток с глубокой выем-
кой на оборотной стороне, еще более усиливавшей прочность посадки. На тыльной
-стороне плиток Ростовского собора для той же цели делались выпуклые диагональные
или сдвоенные параллельные краю плитки ребра (рис. 152, е — ж). Плитки изготов-
лялись в деревянных формах, следы которых хорошо прослеживаются на их тыльной
стороне; формы не выдерживались в строгих размерах, в связи с чем и размеры
плиток колеблются. На плитках из церкви Спаса 1162—1164 гг. — последней по-
стройки андреевских зодчих — мы находим выпуклые знаки мастеров; в большин-
стве случаев — это княжеский знак, двузубец с отростком внизу (рис. 152, и).
Подобный же знак, но геометризованной формы, есть на ряде плиток из Покрова
на Нерли (рис. 152, о — р). Видимо, в это время изготовление плиток становится
делом постоянной княжеской мастерской: плитки с этим знаком мы увидим и позже —
в постройках конца XII в. На ряде плиток из Ростовского собора и Покрова на
Нерли имеются обычные знаки ремесленников в виде геометрических и иных фигур
или букв (рис. 152, а — в, д, к -— н).
Существенно, что, наряду с обычными тонкими плитками, применялись толстые
«кирпичеобразные» поливные плиты (это, по существу,— плинфа, покрытая поли-
310
Рис. 153. Майоликовые плитки из Боголюбовского собора
Рис. 154. Майоликовые плитки из церкви Спаса во Владимире
вой), настилавшиеся, видимо, в местах большего движения, может быть, у входов
или на каких-либо ступенях. Обогащается расцветка плиток. Кроме одноцветных
плиток желтой, зеленой и коричневой поливы, для дворцовой церкви Спаса, Бого-
любовского и Переславского соборов были изготовлены особенно нарядные орна-
ментальные узорчатые плитки разнообразных тонов, в расцветке которых нужно
отметить белую и синюю поливу (рис. 153 и 154).
Майколиковые полы не требовали столь серьезной подготовки, как настил тя-
желых медных плит. Прочность пола обеспечивалась большой крепостью извест-
кового раствора, в который они вдавливались. При строительстве собора в Ростове
зодчие столкнулись со сложной задачей изоляции майоликового пола и помещения
от проникновения интенсивных грунтовых вод. Как показали раскопки 1954 г.,
строители отлично справились с этой задачей. Выше (гл. XVII), при описании древ-
них кладок собора и сопровождавших их напластований, мы отмечали наличие
в их нижней зоне двух слоев мелкого, плотно утрамбованного белокаменного щебня,
пролитого сверху известковым раствором, образовавшим плотную корку «стяжки»
(см. рис. 78). Как показал анализ растворов 16, они имели весьма интересный со-
став. Раствор нижней заливки представляет чистую карбонизированную известь
большой плотности и пористой структуры. Часть извести находится в виде извест-
кового (кальциевого) мыла. Внешне эти элементы напоминают кальциевые соли ка-
зеина; они могли образоваться от введения в раствор молока или растительного
масла. Раствор этого типа обладает качеством водонепроницаемости. В растворе
верхней заливки — небольшая примесь песка (1 : 5); известь полностью карбони-
зирована и содержит, сравнительно с нижней заливкой, немного казеинового мыла.
Можно предполагать, что уже в третьей четверти XII в. майоликовые плитки
применялись и в отделке богатых жилищ. Об этом могут свидетельствовать отдель-
ные их находки в местах, удаленных от каменных храмов. Так, например, большая
плитка желтой поливы (18 X 18 X 3,5 см) была найдена В. М. Масловым в средней
части Ветчаного города; обломок поливной плитки встречен в разведочном шурфе
около Ивановского вала Среднего города.
Незаурядную техническую вооруженность строителей показывает характер мо-
стовой Боголюбовского дворца; она покрыта белокаменными плитами, с точным
учетом рельефа, отводя воду от стен здания к тесанным из камня желобам, которыми
пода спускалась к южному склону замкового холма. Устройство подобной мостовой
и системы ее осушения требовало точной нивелировки поверхности. Такая же ка-
менная облицовка с тесаными желобами была применена для укрепления искус-
ственного холма в основании Покрова на Нерли.
3
Остроте и силе выражения архитектурного образа рассмотренных памятников
содействовали не только технически высокая строительная культура зодчих, но и
параллельное развитие монументального убранства храмов скульптурой и жи-
вописью, богатство и разнообразие произведений художественного ремесла,
311
насыщавших храмы и составлявших пышный реквизит театрального богослужебного
действа.
Мы уже говорили о характере применения резного камня в обработке фасадов
и интерьера, отмечали обусловленность той или иной техники рельефа его местом
в здании и его архитектурной задачей. Мастера пользуются то пластической объем-
ной, то плоскостной, более орнаментальной резьбой, акцентируя тем или иным прие-
мом архитектурную форму. Особенно знаменателен факт появления круглой скульп-
туры на водометах построек Владимира и Боголюбова. Характерно, что и декоратив-
ная резьба капителей выделяется пластичностью, живостью передачи сочной, как бы
шевелящейся листвы. Женские маски Успенского собора также пленяют глаз своей
почти реалистической передачей нежного овала девичьего лица с тонким носом,
маленькими губами и мягкой прической заплетенных в две косы волос.
Общая композиция резного убранства была, как мы видели, очень лаконичной,
повторяясь на трех фасадах храма. Маски, сюжетные рельефы, капители, орнамен-
тальные плиты изготовлялись на специально подогнанных к кладке блоках камня
и ставились в готовом виде на место. В этом владимирские мастера следовали давней
римской традиции, сохраненной и романским искусством17. Однако в романском
зодчестве «высота рядов кладки, которой подчиняется все убран-
ство, повсюду служит как бы метрическим эталоном, единицей меры»; «кладка
или убранство служит как бы репером, который напоминает о действительных раз-
мерах произведения»18. В Покрове на Нерли владимирские мастера отвергают этот
принцип, пользуются некратными размерами резных камней, чтобы скрыть ритм
рядов кладки, сбить глаз в определении действительной высоты здания.
Покров на Нерли — последняя постройка рассматриваемого периода; в ней
усиливается интерес к более мелкой и плоскостной резьбе, связанный с убором не-
больших по величине деталей — капителей и консолей колончатого пояса, узких
поверхностей архивольтов порталов. Здесь появляются и приемы, которые разо-
вьются лишь в последующее время. Такова, например, ковровая орнаментальная
резьба порталов Покрова на Нерли, исполненная по уже выложенному архивольту
(см. рис. 131)19,— система, которая даст в XIII в. ковровый убор собора в Юрьеве-
Польском20. Описанная выше маска из рельефов дворцового собора в Боголюбове
(см. рис. 97) экспрессией своей трактовки, напряженной поперечной складкой лба
напоминает маски Суздальского собора.
Как и для последующего развития владимиро-суздальской пластики, мы вправе
предполагать, что «образцами» для резчиков служили разнообразные предметы рус-
ского и иноземного прикладного искусства и узорчатые ткани, попадавшие во Влади-
мир путями широких торговых связей. Таковы, например, замечательные ткани
из княжеских гробниц Успенского собора. На одной из них в кругах помещены пар-
ные фигуры поднявшихся на дыбы грифонов, другая украшена также геральдически
сопоставленными по сторонам дерева фигурами львов (или барсов) и птиц21.
В отношении живописцев и живописи22 князь Андрей Боголюбский должен был
пользоваться теми же источниками, что и все другие княжества, т. е. прибегнуть
к киевским мастерам. Если в архитектуре можно было смело поступиться киевской
традицией и противопоставить ей свое, новое архитектурное искусство, то живопись
312
была неразрывно связана с самим содержанием православия, и вносить здесь свои
новшества было бы равносильно ереси. К тому же торжественное живописное искус-
ство мастеров Киева было чрезвычайно созвучно тем идеологическим задачам, кото-
рые выдвигались политической борьбой этой поры, — всемерного усиления и прослав-
ления княжеской власти, окружения ее ореолом божественной святости.
Уже при уходе из Вышгорода на север Андрей взял с собой чтимую там икону
богородицы, в дальнейшем ставшую палладиумом Владимира и Владимирской земли,
прославленной Владимирской иконой. Это был выдающийся памятник византийского
искусства XI — XII вв. Богоматерь изображена здесь держащей младенца, который
в порыве нежности прижался головкой к щеке склоненной головы матери. Это ико-
нографический тип, известный под именем «Умиление». В кругу византийской живо-
писи это произведение выделяется несвойственным условному церковному искусству
психологизмом, глубоким и сильным чувством любви и скорби, светящимся в глазах
богоматери. Тончайшее письмо ликов, с как бы просвечивающим сквозь смуглую кожу
румянцем, усиливает эмоциональность образа. Иконе суждено было стать высоким
образцом, на котором учились многие поколения русских художников. Этот цент-
ральный живописный памятник Владимирской Руси созвучен своей одухотворен-
ностью лучшей постройке Андрея — храму Покрова на Нерли.
По словам позднейшего боголюбовского летописца Аристарха, в распоряжении
князя находились «искуснейшие изографы», призванные им «из других земель»23.
Они украсили фресками Успенский собор и церковь Георгия во Владимире, собор
в Переславле-Залесском, храм Боголюбовского замка и Покров на Нерли. Как можно
предполагать, схема храмовой росписи не отходила от принятых в то время канонов.
Центральной темой ансамбля было изображение Страшного суда, располагавшееся на
сводах и по стенам под хорами и составлявшее существенный, с точки зрения воздей-
ствия на сознание народа, сюжет, говорящий о карающей силе христианского бога.
Единственный фрагмент росписи Успенского собора — фрески колончатого
пояса северного фасада, изображающие стоящие фигуры пророков, и орнаментальная
роспись по сторонам окна (см. рис. 61) — обнаруживает руку опытного мастера, уве-
ренно владеющего кистью. Роспись фриза очень архитектонична, она как бы предва-
ряет последующее появление скульптурных фигур в поясе построек Всеволода.
Остатки росписи Покрова на Нерли (см. рис. 133) также интересны своими «архитек-
турными» обрамлениями, орнаментированными арками для фигур святых, как бы
подчеркивающими связь росписи с архитектурой и подчинение первой последней.
Кисти тех же мастеров принадлежит большая, очень плохо сохранившаяся икона
Боголюбской богоматери, представленной стоящей и молящейся Христу. Это мону-
ментальный храмовый образ, по стилю близкий Владимирской иконе. Возможно, что
он стоял в алтарной преграде или у храмового столба, вполне соответствуя окружаю-
щей фресковой монументальной росписи.
Как мы отмечали, можно предполагать, что тональность монументальной рос-
писи Боголюбовского собора гармонировала с гаммой убранных майоликой полов
храма и, таким образом, органически связывалась с его архитектурой.
К хору монументального убранства присоединяло свой голос художественное
ремесло ювелиров, ткачей, вышивальщиц. Выше мы приводили преувеличенные слова
313
летописца об обилии драгоценной утвари в храмах Андрея, рипид, чаш, сионов
ит. п.; якобы из золота и серебра были сделаны хоросы,паникадил а и амвон — воз-
вышение для священнослужителей перед царскими вратами алтаря. О своеобразных
вкусах владимирской знати и стиле владимирских ювелиров второй половины XII в.
позволяют судить предметы богатых женских уборов из трех владимирских кладов.
Здесь есть браслеты-наручи, покрытые изображениями и орнаментами, родственными
тем, которые резали в камне владимирские скульпторы; колты, ожерелья из крупных
бус и медальонов, трехбусинные серьги, «аграфы». Особенно важно отметить, что тогда
как в других княжествах изготовление золотых украшений почти прекратилось, вла-
димирские ювелиры продолжали следовать старой традиции и делали золотые вещи,
украшенные перегородчатой эмалью (золотые колты); они значительно уступают по
качеству ранним изделиям киевских ювелиров24. Самый факт приверженности
владимирской знати к пышным драгоценным уборам весьма характерен. В упоминав-
шемся выше потире Переславского собора, сделанном уже при Андрее, видят «работу
русского мастера, воспитанного на византийских образцах»25. Исследователь с пол-
ным правом мог сделать заключение об «образовании кустарных русских мастерских,
гнездившихся вокруг соборного храма и вокруг княжеского дворца»26. Представле-
ние об утвари владимирского Успенского собора дает так называемый большой сион
московского Успенского собора (ныне в Оружейной палате; см. рис. 53). Его общность
с архитектурным памятником — боголюбовским киворием говорит о согласованности
форм утвари с формами и стилем владимирской архитектуры XII в. При раскопках
Боголюбовского собора, как мы видели, были найдены единичные фрагменты укра-
шений из золоченой меди, как, например, обломок «цаты» с какой-то большой иконы,
с плетеным орнаментом в виде лилии в кругах, и вызолоченная звезда, вероятно, от
плафона надпрестольного кивория в алтаре (см. рис. 102).
Кроме драгоценной утвари и золоченой меди, внутренность храма украшали
разнообразные ткани или шитые узорчатые пелены и завесы. Мы уже упоминали, как
«экспонировались» богатые ткани и облачения, развешивавшиеся на «двух вервях
чюдных» в престольный праздник Успенского собора.
Сказанное позволяет заключить о характерной черте архитектурного искусства
времени Андрея. Архитектура вовлекает в свою орбиту и широко использует все
средства художественного воздействия: скульптуру, живопись, искусство «златокуз-
нецов» и вышивальщиц. Все они объединяются архитектурой и подчиняются ей,
выступают с ней в согласованном единстве. Существенно отметить, что концентрация
декоративных эффектов золоченой меди, драгоценной утвари, пышного убранства
икон и т. п. было ясно осознанным строителями художественным средством,
призванным вызвать чувство «чуда», сверхъестественного «дива». О Боголюбовской
дворцовой церкви «Повесть о смерти Андрея» так и говорит, что он «всякими узо-
рочьи удиви ю», «и украсив иудивив ю сосуды златыми и многоценьными
тако яко и всим приходящим д и в и т и с я»27. Характерен и самый
глагол — «удивить» здание; это значит сделать его особенно, невиданно прекрасным.
Теперь, располагая сводной характеристикой памятников, созданных в период
1158—1165 гг., обратимся к вопросу о связи их с историей и развитием культуры
Владимирской Руси.
314
4
Выше (гл. XIV) мы видели, как параллельно с политической борьбой за приори-
тет Владимирского княжества в системе феодальной Руси, с борьбой внутри класса
феодалов между боярской знатью и поддерживаемой дворянством и горожанами кня-
жеской властью за усиление ее авторитета развертывается целая система идеологи-
ческих мероприятий. Создается легенда об основании Владимира Владимиром «свя-
тым», о крещении им Ростовской земли; усиленно оформляются новые местные релик-
вии, подтверждающие право Владимирского княжества на самостоятельную митро-
полию; идеи «божественной помощи» владимирской династии и приоритета Владимира
над Киевом и Ростовом проникают летописание; церковники создают цикл церковно-
литературных произведений, пропагандирующих чудеса Владимирской иконы бого-
матери и ее покровительство князю и горожанам. Вся совокупность этих мероприя-
тий проводится в быстром темпе, укладываясь примерно в те же 60-е годы, в которые
развертывается и княжеское строительство во Владимире и Боголюбове. Эта
синхронность перечисленных явлений показывает,, что и архитектура стояла в их
кругу, что она также сознательно и планомерно включалась в кипевшую политиче-
скую борьбу. Попытаемся проследить эти общественные связи архитектурного искус-
ства, а также его связи с русской художественной традицией.
Уже некоторые намеки письменных источников позволяли нам говорить о том,
что князь Андрей хорошо понимал и высоко оценивал идейную значимость архитек-
туры, силу ее воздействия на мысль человека. Выше мы приводили рассказ о том, как
Андрей приказывал вводить на хоры дворцового собора гостей и чужеземных послов;
красота и богатство храма указывали на могущество князя, на то, что «истинное
хрестьянство» только здесь — в его Владимирской земле28. Рассказ о строитель-
стве Андрея и украшении им храмов во Владимире и Боголюбове говорит о нем в при-
веденных выше примечательных выражениях, свидетельствующих, что богатство
и красота отделки храмов были сознательно направлены на то, чтобы вызвать чувство
дива, чуда, чего-то сверхъестественного. Важно отметить и отчетливое осознание Ан-
дреем исторической значимости его построек. Это не просто храмы, это «памятники»
его дел и славы. О Боголюбовском соборе, который был украшен «паче всех церквей»,
сказано, что князь «створи церковь сию в п а м я т ь собе»29; он замышлял по-
слать владимирских «делателей» строить златоглавый храм «на велицем дворе на
Ярославли» в Киеве (об этом — ниже) — «да будет память отечеству моему»,
«памятник» Владимирской земле в Киеве30.
Перед монументальным строительством прежде всего стояла задача пышного
архитектурного оформления столицы — Владимира и княжеской резиденции —
Боголюбова. Ее решение по своему размаху и планомерности может быть сопостав-
лено лишь со строительством Ярославова Киева и Москвы при Дмитрии Донском,
Иване III и Василии III. Зодчие осуществляют как бы заблаговременно продуман-
ный обширный замысел коренной реконструкции Владимира, превращения его в могу-
чую крепость и украшенный великолепными зданиями город, достойный стать сто-
лицей не только Владимирской земли, но и Русской земли в целом, обладающий
правом занять место Киева.
315
Роль киевской культурно-политической традиции сказывается в самых различ-
ных сферах жизни; она развивается в противовес авторитету Киева, в стремлении
соперничать со старой русской столицей. Мы видели выше, как была создана легенда
об основании Владимира и крещении Ростовской земли во времена Владимира. В ру-
ках Андрея был меч его «святого» предка, князя Бориса, первого ростовского князя;
мысль о том, что «князь бо не туне носить мечь,— божий бо слуга есть», т. е. теория
божественного происхождения княжеской власти, конкретизировалась и утвержда-
лась наличием киевской реликвии — меча Бориса 81. «Покровительницей» Владимир-
ской земли и ее князя стала южная вышгородская икона богородицы; она «санк-
ционировала» и основание Боголюбовского замка, сравнивавшегося с южным
Вышгородом.
Значение киевской традиции здесь имело особый оттенок ретроспективности,
связанный с политической деятельностью князя Андрея. Жизнь еще не давала ответа,
о путях движения вперед, к объединению феодальной Руси; зато позади был пример
могучей державы Владимира и Ярослава. Начиная свой чреватый опасностями
путь борьбы за усиление Владимирского княжества и его приоритет, Андрей «заимст-
вует костюм» своего «равноапостольного» предка — Владимира киевского; идя впе-
ред, он смотрит назад; ломая старые порядки, он считает, что подражает Владимиру,
воскрешает силу его державы. Это было типично для того времени32. Современник
Андрея германский император Фридрих Барбаросса, стремясь к упрочению своей
власти и расширению своего государства, считал себя преемником императоров Рима
и стремился подражать основателю «Священной Римской империи» — Оттону.
«Подражание» Киеву и его архитектуре во Владимире носило демонстративный
характер, имело своей задачей не подражать им, а затмить и превзойти их. В этом
отношении архитектура вторила летописной концепции приоритета Владимира над
Киевом. И действительно, масштабы крепостных сооружений новой столицы превос-
ходят укрепления Киева и Новгорода-Великого. Владимирская топонимика
и имена построек продолжают вторить киевским: есть Золотые ворота, другие на-
званы, в напоминание о киевском монастыре,— Ириниными. Но во Владимире больше
ворот: кроме Золотых есть Серебряные, в один Новый город ведут четыре проездных
башни, а всего в городе их семь. Главный храм Владимирской Руси — Успенский
собор едва ли случайно превосходил Софийский собор Киева по своей вышине —
32,3 м; он вообще был самым высоким храмом на Руси XII в. Его глава была, как
и в Софии, 12-оконной. Фресковая роспись пояса фасадов собора, может быть, пере-
кликалась с применением полихромии в фасадах киевской Софии. Как в Киеве про-
лет Золотых ворот был равен по ширине среднему нефу Софии, так и во Владимира
Золотые ворота имели пролет, равный главному нефу Успенского собора. В самом
обеспечении Успенского собора десятиной с княжеских доходов и владений сказы-
валось желание повторить сделанное Владимиром «святым» в отношении первого,
храма на Руси — Десятинной церкви. Быстрота строительства и росписи Успенского,
собора (1158—1161 гг.) свидетельствует, что это было делом исключительного поли-
тического значения, не терпящим промедления.
Есть основания полагать, что строительство во Владимире не ограничилось упо-
мянутыми в летописи постройками — укреплениями города, Успенским собором и
316
церковью Спаса. Некоторые летописи сообщают, что Андрей «многы церкы созда»
или «створи ту многы церкви 30» 33. Строительство в столице настолько приковывает
силы и средства, что строительные работы в других местах почти не ведутся. Лишь
в Ростове был сооружен взамен погоревшего в 1160 г. деревянного большой каменный
собор. Также вынужденными были работы по отделке и украшению Спасского собора
в Переславле.
В строительстве Боголюбовского дворца сам князь Андрей и его мастера также
могли опираться на давнюю традицию не только Галича, где мы знаем дворец по
летописному рассказу 1152 г., но и самого Киева. Там еще стояли около Десятин-
ной церкви обширные корпуса дворцовых зданий, не уступавшие в своей роскошной
отделке главным храмам Киева. В Киеве же и, очевидно, руками киевских мастеров
Юрий Долгорукий отстроил, после захвата власти, два пышных двора: один был в са-
мом городе и слыл в народе под именем «красного», т. е. красивого, другой — стоял
за Днепром и его Юрий «звашеть сам Раем»; богатый двор был построен и для юрьева
сына — Василька34. Эти дворы сооружались на глазах у Андрея, и он мог учесть
этот архитектурный опыт для своего боголюбовского строительства. Кроме кратких
упоминаний о киевских дворах Юрия и Василька, мы ничего не знаем об их облике.
Боголюбовский дворец дает возможность судить об общей композиции княжеских
хором. В ней читается также лежащая в основе, но развитая с необычайной пышно-
стью и эффектом в камне, схема трехчастного народного жилища с парадной клетью,
сенями-переходом и жилой избой. Место последней занимает дворцовый корпус, се-
ням отвечают монументальные переходы, а чистой приемной «клети»— пышные хоры
дворцового собора.
Боголюбовский дворцовый ансамбль показывает, как далеко ушло историческое
развитие, а вместе с ним и разработка данной архитектурной темы от тех южных «об-
разцов» X—XI вв., которые лежали в начале этого процесса. Огромные гридницы,
•вмещавшие сотни дружинников и городской знати, были в далеком прошлом. Обшир-
ные «сенницы» Белгородского дворца XII в. становились пережитком. Даже для
строительного размаха и широких политических притязаний «владимирского са-
мовластца» подобные масштабы были не нужны. Дворцовый комплекс становится
собраннее, его части — компактнее. Винтовая лестница на сени, по которой может
пройти один человек, лишь относительно может быть сопоставлена с лестницей башни
новгородской Софии, по которым, как казалось Павлу Алеппскому, «может въехать,
если угодно, нагруженная арба, запряженная лошадьми» 35. Масштабы и квадратная
форма башен Боголюбовского дворца напоминают скорее о срубных повалушах де-
ревянных хором, равно как аркады переходов, а особенно пилоны под переходом на
хоры, в сущности, воспроизводят в камне те деревянные устои под помостом сеней,
которые противники иногда «подсекали» под их владельцами. Самые «сени» стали
маленькой комнатой. Очевидно, и дворец слагался, как в Галиче, из небольших
«горенок», среди которых была и княжеская опочивальня — «ложница». Едва ли
в нем было «значительное полое пространство», «зальная система палаты», как ду-
мал А. И. Некрасов88. Развитие шло в направлении еще далекого Коломенского
дворца с его многочисленными «клетями», живописной композицией наружного
объема, теремными златоверхими вышками и переходами37. Очень интересно, что
317
и постепенность создания боголюбовского дворцового комплекса находит параллель
в росте Коломенского дворца путем «прирубов» новых частей 38.
Таким образом, зодчество сыграло немаловажную роль в утверждении полити-
ческого господства новой столицы — Владимира, в пропаганде средствами искусства
летописной доктрины приоритета Владимира над Киевом и «старшими» городами се-
веро-востока — Ростовом и Суздалем. Летописцы еще долго по традиции называли
северную волость Мономапшчей «Суздальской» землей; послы с юга, из Новгорода
или Смоленска ехали в «Суздаль», а их принимали в роскошно обстроенных и сильно
укрепленных Владимире или Боголюбове, по сравнению с которыми Суздаль был бед-
ным «провинциальным» городом; «ростовские» епископы жили во Владимире.
Культовое зодчество развивалось в рамках той же крестовокупольной системы
здания, которая была его неизменной основой в течение более полутора столетий.
Однако во Владимире эта система дала совершенно отличные от построек других рус-
ских земель памятники. Ни в одном русском центре XII в., кроме, пожалуй, Галича,
культовое здание не было столь властно и выразительно проникнуто светским, аристо-
кратическим началом, как во Владимире и Боголюбове. Торжественность и наряд-
ность храма, строгая «регулярность» и четкость его форм превосходно выражали ту
общую идеологическую линию прославления княжеской власти, которая звучала
и во владимирской летописи, и в церковно-литературных произведениях 60-х годов.
С еще большей ясностью откликалась архитектура на нужды оформления
и пропаганды развивавшегося культа богоматери — покровительницы князя, людей
и их стольного города. Все храмы были посвящены ей—Успению, Положению риз,
Рождеству, наконец, новому празднику Покрова богородицы. «Сиа церкви аще не
глаголы, но вещьми проелавляаше пречистую Богородицу»,— говорится в поздней
редакции «Слова на Покров»39. Их пышность и великолепие, торжественность празд-
неств в Успенском соборе с устройством многолюдных шествий — все это создавало
впечатляющую обстановку культа, усиливая его действенность.
В отдельных чертах архитектуры связь с идеями богородичного культа проявля-
ется более непосредственно и конкретно. Стройность и вертикализм храмов, в особен-
ности сильно выраженные в Покрове на Нерли, перекликаются с характеристикой
образа самой богоматери, как он описан в житии Андрея Юродивого,— она «явилась»
ему «вельми высока сущи»40; в «Службе»на Покров часто сравнение богоматери
с высокой сверкающей горой, она является «на воздусе светле» со светящимся «паче
солнечных лучей» платом — покровом на руках, простертым над защищаемыми ею
людьми. Все эти черты литературных произведений, лучезарность и прозрачность их
образов нашли отражение в архитектуре Покрова на Нерли, в ее изяществе и поэтич-
ности. Возможно также, что на формирование образа Покрова на Нерли и отдельных
особенностей его композиции в целом — с пристанью, «горой», лестницами, строй-
ностью и иллюзорной «высотой» храма — оказали влияние некоторые образы и сопо-
ставления акафистов богородице, которые были в руках владимирских витий XII в. и,
видимо, читались и самими строителями. Например: «Радуйся яко пристанище душам
готовиши» (или «пристанище житейских плаваний»), «лествице небесная, ею же сниде
бог» (или «лестница, благодатию возвышыпая всех от земли»), «гора нерассекаемая»,
«высото неудобовосходимая человеческими помыслы»40а.
318
Атмосфера искусно организованных церковниками чудес, необычайных явле-
ний, окружавшая ореолом Владимирскую икону, несомненно, глубоко поражала
сознание зодчих Покрова на Нерли, создавших подлинную каменную сказку.
В самом уборе Покрова на Нерли резным камнем ясно выражена связь с про-
славлением «девы Марии». Центральной фигурой скульптурного ансамбля, одинако-
вого на всех трех фасадах, является изображение библейского царя и псалмопевца
Давида, поющего под аккомпанемент гуслей. В том же житии Андрея Юродивого,
давшем материал для владимирских литературных произведений, мы найдем описание
второго «видения» Андрея 41, когда он увидел в Софийском соборе Давида во главе
поющих святых, прославлявших «госпожу господомолитвенницу», т. е. богородицу,
причем Андрей истолковывает «мысленное погудение» Давида как пророчество о бо-
городице. Таким образом, «замковая» фигура Давида явно связана с культом богома-
тери. С ним же связан и ряд женских масок, проходящих через все три фасада По-
крова на Нерли и повторенных, как мы отмечали, и в уборе других, посвященных
богородице, храмов — Успенском и Боголюбовском соборах, в то время как их нет
в храмах с иным посвящением. Это собственно девичьи маски с косами, спускающи-
мися по сторонам головы. Они также находят точную литературную параллель
в псалме Давида (44,15 — 16), повторенном в каноне на Рождество богородицы Андрея
Критского: «Слышу Давида, поюща тебе: «Приведутся девы вослед тебе, приведутся
въ храм царев». Изображения львов и голубей около Давида, а также грифона, несу-
щего зайца или ягненка, также восходят к образам Псалтыри, где душа псалмо-
певца уподобляется голубю, а враги — льву 42.
В Успенском соборе тематический состав убора был более сложным: в него
включались отдельные композиции церковного характера («Сорок мучеников сева-
стийских», «Три отрока в пещи») и. излюбленный сюжет средневековой символики
и фантастики—«Вознесение Александра Македонского». Появление композиции «Три
отрока в пещи» связано с культом богоматери: в церковных канонах на богородичные
праздники не раз утверждается, что «в пещи отрочестей прообрази иногда твою ма-
терь, господи...»423. Появление в уборе главного храма княжества «Вознесения Але-
ксандра Македонского» представляет особый интерес. Одна из связанных с этой темой
идеологических концепций состоит в том,что в данном сюжете выражена «идея прослав-
ления Александра, которому сам бог (Аммон) подчиняет всю землю как космокра-
тору»43. Иными словами говоря, «Вознесение Александра Македонского» могло
восприниматься как символ возвеличения и обожествления власти, что очень прав-
доподобно в свете общей политической тенденции усиления авторитета владимирской
династии 44.
Все эти общие черты и частные особенности архитектурных памятников 60-х го-
дов, свидетельствующие о связи их образа с культом богоматери и политическими
идеями середины XII в., выражены с подлинным вдохновением и заражающей искрен-
ностью, воздействующими на зрителя с огромной силой. Перед нами — не нарочитое
исполнение заданной идейной «программы», а проникновенное перевоплощение
ее в специфические архитектурные формы, овеянные подлинной народной силой
и поэтичностью.
С этим мы подходим к существенной стороне идеологии 60-х годов.
319
Развивая пропаганду культа богородицы, владимирские церковники хорошо
учитывали ту аудиторию, к которой обращались рассказы о ее «чудесах» и славившие
ее церковные песнопения. Они стремились сделать этот культ не отвлеченным,
а близким народу, показать в своих сочинениях богородицу как простую и повседнев-
ную «участницу» жизни города и простых людей. «Сказание о чудесах Владимирской
иконы» нарочито наивно и незамысловато; она будто бы больше всего помогает «ми-
зиньным людям», избавляет от беды проводника-крестьянина, исцеляет безвестного
паралитика, спасает каких-то горожан, придавленных сорвавшимися створами Зо-
лотых ворот, и т. п. Божество низводилось на землю.
Церковные витии, стремясь воспитать в сознании народных масс веру в силу
и непогрешимость княжеской власти, осененной небесным патронатом,рисовали идеа-
лизированный, лучезарный мираж патриархального единства интересов князя
и народа. Это накладывало своеобразный отпечаток на художественную форму таких
сочинений; они приспосабливались к пониманию народа, отходили от мертвящих
трафаретов и книжного языка к живым, впечатляющим образам, к выразительности
народного языка; они были просты по построению и лишены нарочитых литературных
украшений. В особенности это относится к «Сказанию о чудесах» — сборнику корот-
ких доходчивых рассказов, изложенных образным, крепким языком, иногда с усмеш-
кой и юмором, выдающим народную просторечную основу произведения. Вероятные
авторы этих рассказов — вышгородский выходец поп Микула, дьякон, а затем поп
Нестор, священник Успенского собора Лазарь, ближе всего причастный к чудесам
иконы,—видимо, близко соприкасались с простым людом и могли свободно отойти
от сухих литературных норм.
Таким образом, в душный и узкий мирок церковной литературы прорвалось све-
жее оптимистическое народное течение, превратившее мифы о чудесах в произведения,
близкие народной поэзии. Эти особенности церковно-литературных произведений
60-х годов чрезвычайно усиливали их действенность и популярность; благодаря этому
прочнее и легче внедрялась в сознание народа мысль о «единстве» господ и подданных,
князя и народа, плотнее прикрывалась картиной всеобщей радости и блаженства
острота углубляющихся классовых противоречий. Низы города и деревни, задавлен-
ные растущим социальным гнетом, искали утешения в религии; беззащитные на земле,
они находили «заступницу» на небе. Это упрочивало союз княжеской власти и го-
рожан, внушало народу уверенность в успехе той напряженной борьбы, которую
вел Андрей, поддерживаемый «мизиньными» людьми.
Сказанное позволяет понять и народную природу архитектуры 60-х годов.
Религиозная идеология, поставленная на службу прогрессивным начинаниям, на-
правленным к объединению Руси, к борьбе с феодальным хаосом, глубоко захватывала
сознание народных масс, становилась формой их политических представлений, «чув-
ства масс вскормлены были исключительно религиозной пищей»45. Зодчие понимали,
что своим творчеством, которое получило столь широкое поле для проявления, они
участвовали в политической жизни своей земли, укрепляли ее силу и державу князя
Андрея. Передовые представители народа — владимирские мастера-зодчие и смогли
поэтому воплотить церковно-политические идеи в высокосовершенных художествен-
ных образах, расширить их значение до идей общенародных. Поэтому созданные ими
320
храмы волнуют нас и теперь не как памятники ограниченно-культового назначения,
но как памятники подлинно-народного творчества.
Здесь нельзя не вспомнить замечательные слова В. Гюго о зодчестве средневе-
ковья: «В те времена каждый родившийся поэтом становился зодчим. Рассеянные
в массах дарования, придавленные со всех сторон феодализмом, словно крышей из
бронзовых щитов, не видя иного исхода, кроме зодчества, открывали себе дорогу
с помощью этого искусства, их илиады выливались в форму соборов. Все прочие ис-
кусства повиновались зодчеству и подчинялись его требованиям. Они были рабочими,
созидавшими великое творение. Архитектор — поэт — мастер в себе одном объеди-
нял скульптуру, покрывающую резьбой созданные им фасады, и живопись, расцве-
чивающую его витражи, п музыку, приводящую в движение колокола и гудящую
в органных трубах. Даже бедная поэзия — поэзия в чистом виде,— столь упорно
прозябавшая в рукописях, вынуждена была под формой гимна или хорала заключить
себя в оправу здания, чтоб приобрести хоть какое-нибудь значение»48.
Изложенные факты, свидетельствующие об органической и теснейшей связи
архитектуры с живой исторической действительностью Владимирской Руси середины
XII в., об ее связях с русской культурно-художественной традицией,— пока-
зывают лучше всяких сопоставлений и сравнений самостоятельность владимирской
архитектурной школы и отодвигают на задний план проблему влияний, предрешая
ее незначительное место в общей оценке владимирского строительного искусства.
Однако пройти мимо этого вопроса нельзя.
5
Блестящий расцвет архитектуры в княжение Андрея Боголюбского, художест-
венное совершенство и идейное богатство ее памятников, естественно, выдвигали
перед исследователями вопрос о том, кто же были те безымянные зодчие, которым рус-
ская культура обязана столь высокими достижениями? Этот вопрос долгое время ре-
шался на очень недостаточном материале: круг памятников был ограничен сохранив-
шимися на поверхности земли зданиями, их археологических исследований не велось,
вопрос о первоначальном облике памятников почти не ставился. Основным материалом
для решения вопроса о мастерах служили скупые слова письменных источников,
которые и определяли выводы ученых. Их мыслью также руководило застарелое
и не подвергавшееся сомнению представление об извечной «отсталости» Руси от якобы
далеко опередившей ее Западной Европы. Поэтому и вопрос о мастерах — создателях
владимирских храмов неизменно решался в пользу мощного зарубежного влияния на
художественную культуру Владимирской земли.
Особенно распространенной была теория о романских мастерах, якобы создав-
ших владимирские памятники середины XII в.; второй гипотезой была теория о
болгарских зодчих.
Действительно, письменные источники, при отсутствии углубленного историко-
художественного анализа самих памятников и формальном подходе к их данным,
могли стать основанием для подобных выводов космополитического порядка. Всесто-
роннее же исследование вопроса приводит к существенно отличным результатам.
21 Н. Н. Воронин, т. I
321
Прежде всего следует ответить на вопрос,— были ли в распоряжении князя Ан-
дрея местные владимирские строительные кадры? Ответ может быть только положи-
тельным. Важнейшим аргументом в этом смысле является освещенная выше связь
владимирской архитектуры середины XII в. с живой действительностью Владимир-
ской земли, с русской архитектурной традицией, с идеологией, складывавшейся
в первые годы княжения Боголюбского. Несомненно, что это памятники, созданные
русскими зодчими, людьми высокой интеллектуальной культуры, способными чутко
и активно реагировать на передовые движения современности. Это были прежде всего
мастера, строившие у Юрия. Они не ушли из Владимирской земли после его смерти,
так что у Андрея Боголюбского был в распоряжении определенный контингент строи-
телей-зодчих и каменщиков, выросших на строительстве Юрия. Обычный срок уче-
ничества, в который средневековый строительный рабочий осваивал основы строитель-
ного искусства, равнялся примерно 6 годам. Так было, например, во Франции 47.
Строительство Юрия, несомненно, подготовило новых опытных мастеров, ставших
рядом с галичанами 48. Эти зодчие и образовали основной костяк кадров, возглавляв-
ших последующее строительство 1158—1165 гг.
Для вопроса о владимирских зодчих князя Андрея весьма важен один текст
Ипатьевской летописи. Здесь, в описании трагических событий 1174 г. и убийства
князя Андрея, мы читаем о перенесении тела Андрея из Боголюбова во Владимир:
«И поча народ молвити уже ли к Киеву поеха, господине [князь Андрей], в ту церковь
теми Золотыми вороты их же делать послал бяше той
церкви на велицем дворе на Ярославле, а река: хочю создати церковь таку же, ака
же ворота си золота; да будет память всему отчьству моему» 49.
Текст этот неоднократно привлекал внимание историков и достаточно разнооб-
разно объяснялся ими. Так, например, А. Я. Хилков понимал текст в том смысле,
что Андрей «послал было такожде в Киев делать двери из чистого золота к той же
церкви [владимирскому Успенскому собору], которые б на весь свет за удивленье
были» 60. Н. М. Карамзин полагал, что Андрей незадолго перед смертью дал обеща-
ние построить в Киеве на Ярославовом дворе церковь «такую же, как в Боголюбове [?],
послал уже туда зодчих, которые строили Золотые ворота во Владимире, но смерть не
позволила осуществить этот обет»61. Так же рассуждал и В. Плаксин62. Мнение
С. М. Соловьева отражено в переводе текста: «Уж не в Киев ли поехал ты, господин
наш, в ту церковь у Золотых ворот, которую послал ты строить на великом дворе
Ярославовом; говорил ты: хочу построить церковь такую же, как эти ворота золо-
тые,— да будет память всему отечеству моему» б3. Д. И. Иловайский также полагал,
что в своих причитаниях народ припоминал последнее намерение князя ехать в Киев,
чтобы построить новую церковь на Ярославовом дворе 64.
Иначе понимает текст П. Лашкарев, давая ему совершенно превратное толкова-
ние, что речь идет о церкви над Золотыми воротами в Киеве, аналогичной Троицкой
надвратной в Печерской лавре, что по образцу этих храмов князь Андрей «строил
церковь во Владимире» 66. В. Косаткин писал, что Андрей предполагал строить
в Киеве «храм, подобный владимирскому соборному», для чего и были отправлены
туда из Владимира мастера 6в. В. Т. Георгиевский излагал текст таким образом:
«Уж не в Киев ли собрался ты, княже, через эти Золотые ворота, какие ты послал было
322
делать вместе с церковью на большом Ярославовом дворе. Хочу, говорил ты, создать
церковь такую же златоглавую, как на Золотых воротах, в память всему моему оте-
честву» 67. Н. В. Султанов полагал, что «Андрей Боголюбский хотел построить
в Киеве на дворе Ярослава церковь, подобную Боголюбской [Покрова на Нерли],
и для этого уже отправил туда зодчих, строивших Золотые ворота, но не успел исполг
нить своего набожного обета»58.
Не приводя других осмыслений, более или менее аналогичных изложенным, мы
должны подчеркнуть самое существенное, в чем согласны почти все авторы,— что для
постройки церкви в Киеве Андрей мог отправить из Владимира мастеров, которые,
следовательно, имелись в его распоряжении. Что касается вопроса, о каких Золотых
воротах идет речь в тексте, то здесь, конечно, правы Н. М. Карамзин, С. М. Соловьев
и другие авторы, которые считают их владимирскими.
Думаем, что данный текст в его наличном виде несколько искажен и потерял
первоначальный смысл: говорится, с одной стороны, что Андрей задумал построить
церковь (одну) на Ярославовом дворе, а «их же делать послал бяше»; это сви-
детельствует как будто о двух постройках, т. е. о церкви и Золотых воротах, что явно
абсурдно. Но в Киев из Владимира, действительно, уезжали через Золотые ворота.
Считаю, что в данном тексте летописи имела место описка: в слове «делать» писец
пропустил конечный слог ел после т; при такой поправке первоначальный текст
должен был выглядеть так: «Уже ли Киеву поеха господине в ту церковь теми Золо-
тыми вороты их же делат[ел]ь послал бяше [к] той церкви на велицемь дворе на
Ярославле, а река: хочю создати церковь таку же, ака же ворота си Золота — да будеть
память всему отчьству моему». В таком чтении текст становится вполне ясным; со-
гласно ему Андрей дослал в Киев зодчих, строивших Золотые ворота во Владимире,
желая построить на Ярославовом дворе церковь — такую же «Золотую», как эти
ворота. По нашему предположению, это были местные зодчие; характерно, что к ним
применен и русский термин «делатели»69. Выше (гл. XV) мы подчеркивали своеобраз-
ное, русское решение башни Золотых ворот, сочетавших задачи оборонительного
порядка с функцией парадного въезда в город, триумфальной арки.
Наконец, последним аргументом в пользу наличия в распоряжении князя Ан-
дрея русских зодчих являются знаки княжеских мастеров на камне Золотых ворот
и боголюбовского кивория. На блоке белого камня в пятой (с востока) нише южной
стены Золотых ворот вверху изображен знак (рис. 155, 6), представляющий упро-
щенную модификацию родового княжеского знака Юрия Долгорукого80, встречен-
ную нами дважды в материале раскопок Владимирского детинца81 и Ярославского
кремля82; в первом случае трезубец был на глиняном грузиле от сетей, во втором —
на стенке глиняного горшка; оба предмета — из слоя XII в. Второй знак, вырезан-
ный на камне ворот (рис. 155, а), как определил В. Л. Янин, является знаком стар-
шего брата князя Андрея Боголюбского — Ростислава Юрьевича83. Любопытно, что
на камнях лестницы Золотых ворот встречаются стреловидные знаки — граффити
(рис. 155, д)1 знакомые нам по церкви в Кидекше (ср. рис. 16), которые можно счи-
тать производственными метками мастеров. Все это позволяет с большей уверенно-
стью говорить, что в составе андреевых мастеров были мастера времени Юрия. На
Золотых воротах работал и мастер из числа людей Ростислава, ставивший на камне
21*
323
старый знак своего господина. Знак же на пьедестале боголюбовского кивория
принадлежит андрееву мастеру. Зодчие и строители становились в феодальную за-
висимость от князя — были «придворными мастерами», подобными «государевым
мастерам» XVI в. Золотые ворота и боголюбовский киворий были как бы их «подпис-
ными» произведениямивза.
Точно так же можно утверждать, что рядом со строителями в распоряжении
князя были способные русские резчики по камню. В литературе уже высказывалась
мысль, что часть рельефов Успенского собора — первой и крупнейшей постройки
этой поры — принадлежит руке русских скульпторов. Так, Д. В. Айналов указы-
вал на «львов с плоскими мордами,— по-видимому, русской работы»84. В резьбе
Успенского собора мы могли наблюдать градации в манере резьбы — от плоскостной,
довольно наивной, несущей в каменную пластику навыки резьбы по дереву, до искус-
ной манеры зрелого мастера, свободно владеющего высоким рельефом и искусством
тонкой моделировки изображаемого (гл. XVI). Эти градации мы встретим и среди ма-
сок Покрова на Нерли; маски плоской манеры85 здесь также отличны от масок, ис-
полненных в горельефной манере88. Наличие плоскостной манеры указывает на
связь каменной пластики с не дошедшей до нас деревянной резьбой, предшество-
вавшей здесь, как и у западных славян, ваянию из камня87.
В процессе формирования русского населения Владимирской земли важную роль
играл колонизационный поток из Новгородской земли88. В X—XI вв. это были не
только прославленные плотники, но и мастера высокохудожественной резьбы по
дереву, как об этом свидетельствуют замечательные памятники их искусства, добытые
раскопками в Новгороде. Для вопроса о генезисе владимиро-суздальской пластики
важнейшее значение имеет знаменитая новгородская резная колонна X—XI вв.,
дающая деревянные прообразы белокаменных владимиро-суздальских скульптур
XII—XIII вв. (см. ниже рис. 234) 89. Теперь можно не сомневаться, что и во Влади-
мирской земле, в ее древнем народном искусстве была развита резьба по дереву.
Есть и прямые указания на развитие деревянной скульптуры в Северо-Восточной
Руси. В одном из «слов» XII—XIII вв., направленных против язычества, говорится
о деревянных изваянных идолах: «Болван бо есть [идол] съпрятан, выдолблен, напи-
сан»; дальнейшее изложение показывает, что речь идет о «твари написаней во образ
человечь», т. е. о звериных или зоо-антропоморфных образах, изваянных в дереве и
раскрашенных70. Различие манер резьбы Успенского собора и Покрова на Нерли
отражает реальную картину овладения местными резчиками-древоделами резьбой
по камню71.
Количество людей, владевших строительной специальностью, было весьма зна-
чительным. Ростовские бояре в пылу политической борьбы с владимирскими горожа-
нами называли их своими «холопами-каменщиками»: «то суть наши холопи камень-
ници»72. Из того, что в уста бояр летописец вложил преувеличенную параллель—
«владимирци» — это «каменщики», ясно, что во Владимире было много людей этой
профессии: в гиперболе всегда есть доля реального масштаба73.
Приведенные выше термины «делатель» и «каменщик» могут иметь широкое
значение — от каменотеса до зодчего. Это соответствует тому характерному для сред-
невекового зодчества положению, что развивавшееся в строительном деле разделение
324
155, Золотые ворота. Граффити.
труда не закрепилось окончательно. На Западе зодчий в собственном смысле слова
мог быть назван: architectus, artifex, cementarius, latomus, magister. Однако в то же
время эти термины имели и более узкое значение. Термин artifex обозначал как руко-
водителя работ (princeps artificium), так и отдельного строительного рабочего (оре-
rarius). Точно так же термин cementarius это и зодчий, и простой каменщик (ma^on).
Термин latomus означал собственно каменотеса, но иногда и кладчика-строителя,
равно как carpentarius был не только мастером по возведению лесов, но и вообще
строителем деревянных зданий. Однако главную роль уже играл ведущий мастер,
составлявший проект и руководивший постройкой,— его называли magister operis,
magister operarios, а в Византии — protomaistor или maistor74. Из латинского или
через посредство греческого термин «мастер» и попал в русский язык7б. Ниже мы уви-
дим, что этот последний термин применен во владимирской летописи к зодчим —
пришельцам «из иных земель». Соответственным ему русским термином является «де-
латель» и частично — «каменщик», как слова, покрывающие значение и собственно
каменщика, и зодчего (как термин cementarius).
Примерное представление о количестве строителей и вспомогательной рабочей
силы, потребных для строительства 1158—1165 гг., дает сделанный частичный расчет
(рис. 156). Для ломки, предварительной обработки и тески белого камня и изготовле-
ния резных камней для сравнительно небольшой церкви Покрова на Нерли нужно
было затратить^ 7307 человеко-дней, из которых половина (3428) падает на теску фа-
сонного камня и резьбу рельефов 7 в. В эту цифру не входят никакие иные строитель-
ные работы. А общий объем строительства 1158—1165 гг. был во много раз большим!
Для обширного строительства во Владимире и Боголюбове прежде всего должны
были быть организованы заготовка строительного камня и его доставка на место,
требовавшие своих специалистов. Вопрос о месте каменоломен XII в. остается пока
спорным, так как специальных сравнений и анализов не производилось. Поэтому мы
приведем здесь лишь некоторые данные.
325
ОБЩИЕ ДАННЫЕ
№ Вид работ Кубатура камня Площадь камня Норма рабочего времени Всего рабочего времени в человеко-днях
на 1 м* на 1 м'
1 Ломка белого камня 408,85 м3 — — 0,82 335,25
2 Обработка получисто — 3445,49 м2 0,646 — 2225,72
3 Обработка начисто | — 1408,23 0,936 — 1318,10
4 Обработка резного и фигурного камня — — — — 3428,85
5 Общий итог — 1 - 1 - - 7307,92
4. Расчет обработки резного и фигурного камня к пункту 4
Вид элемента
Угловая
пилястра
Стенная
пилястра
Количество Норма рабо- чего времени в человеко- днях Всего рабо- чего времени в человеко- днях Примечание
104 1,42 147,68 Полу- чисто
0,34 35,26 Чисто
156 2,60 405,60
0,34 53,04
Цоколь
Угловая
пилястра
с частью
стены
104 0,90 0,29 93,60 30,16 —
85 1,40 0,23 119,00 19,55 —
Элемент
портала
293 0,86 0,13 251,98 38,10
60 1,20 72,0
0,17 10,2Э
Вид элемента Количество Норма рабо- чего времени в человеко- днях Всего рабо- чего времени в человеко- днях Примечание
Элемент ($4$ портала Капитель * портала й • 54 18 56 56 96 30 56 56 3,0 4—5 1,65 0,20 1,65 0,20 1,65 0,20 1,65 0,20 1,65 0,20 1,65 0,20 162 72,90 92,40 11,20 92,40 11,20 158,40 19,20 4,95 6,0 92,40 11,20 92,40 11,20 Полу- чисто Чисто Полу- чисто Чисто
156. Таблица расчета рабочей силы по Покрову на Нерли
Окончание
Вид элемента Количество Норма рабо- чего времени в человеко- днях Всего рабо- чего времени в человеко- днях V 3 И У 1 S. Ь Вид элемента Количество Норма рабо- чего времени в человеко- днях Всего рабо- чего времени в человеко- днях
Элементы окон 48 48 0,59 0,24 1,44 0,30 28,32 11,52 69,12 14,40 Сухарчатый поясок на барабане 52 1 52,0
Кап ите л ь 1жП полуко- ЛОННИ 10 5 50 Зубчатый фриз на барабане 30 2 60,0
85 0,36 0,25 30,60 21,25
iir н и Л поясок над аркатурой Капитель на барабане 16 3 48,0
1 а жатура фриза 08 1,46 0,43 99 29,24 Фигура Давида 3 5 15,0
Аркатурный *риз: капитель 55 4 220,0 Птица 6 2 । 12,0
П Аркатурный |фриз; Q колонка 47 1 47,0 Фигура льва 6 2 12,0
Аркатурный фриз;’ база 94,0 Фигура льва 6 12,0
47 2 II
Маска 19 2 28,0
р*ч] Аркатурный ДО Фриз: консоль 47 2 94,0 Г рифон 6 4 24
1 Аркатура —jjJI барабана g^§£ii|| Пояс под аркатурой барабана 24 1 2 48,0 Резная плита 20 5 100
24 1,5 *36,0 Профиль внутри барабана 20 1,5 30,0
Туф и камень добывались, весьма вероятно, в ковровском участке Клязьмы,
где еще в 1631 г. готовили известь для стройки в суздальском Покровском мона-
стыре 77.
Ломки на Клязьме около устья р.Нерехты характеризуются наличием,под слоем
рухляков, пласта плотного известняка, используемого в качестве стенного камня 78.
Близость от Владимира и известность этих ломок в раннее время дают им первое
место в ряду других.
Вторым пунктом известняковых ломок являются Перемиловские горы (по му-
ромскому течению Оки), где вместе с плотным известняком имеются туф, а также але-
бастр, изредка встречаемый в растворах построек XII в.79 Для реставрационных
работ 80-х годов по Успенскому собору во Владимире пользовались камнем, добытым
в карьерах у с. Георгиевского Меленковского уезда; однако эти каменоломни были
начаты разработкой лишь в новое время. При перестройке собора Рождественского
монастыря во Владимире «способный для обработки» камень доставляли из камено-
ломен Касимовского уезда 80.
Названные каменоломни в низовьях Клязьмы и на Оке лежали близко от древ-
них мордовско-болгарских земель; это, может быть, и послужило почвой для легенды
о вывозе камня «из болгар» в житии Андрея Боголюбского.
Близость старицкого известняка материалу владимирских построек заставляет
обратить внимание и на Старицкие каменоломни81. Удобный водный путь,— глав-
ным образом, вниз по течению,— связывал этот район Верхней Волги с центром Вла-
димирской земли. С Волги у Коснятина путь сворачивал в Нерль и шел через озеро
Сомино и р. Вексу в Плещееве (Клещино) озеро. После Переславля путь раздваи-
вался: к югу он шел по Трубежу, Чернухе и М. Киржачу в Клязьму, а вторая ветка
пут шла на северо-восток через волок Славены и р. Нилку в Нерль (клязьменскую)
и Клязьму. Этими путями легко было попасть в Суздаль, Владимир и Бого-
любов.
Вероятность использования в древности Старицких каменоломен подтверж-
дается находкой на южном пути около р. Чернухи груды белого камня, возможно,
брошенного у волока 82.
Окончательное решение вопроса о том, какие именно каменоломни эксплуати-
ровались владимирскими строителями XII в., может быть дано лишь в результате
специальных исследований самого камня. Нам здесь важно подчеркнуть наличие во
Владимирской земле залежей известняков. Однако все они расположены далеко от
мест строительства и транспорт камня был очень трудной задачей 83. Поэтому следует
думать, что на месте ломок камень обрабатывался начерно, для сокращения непроиз-
водительных перевозок, с последующей обработкой начисто на месте при укладке и
подгонке блоков. Уже эта огромная работа по добыче и первичной обработке камня
требовала мобилизации большого числа рабочих. Местным жителям работа по теске
камня и ее трудности были хорошо известны. Недаром Даниил Заточник в своем
«Слове» приводит красочную пословицу: «Лепши есть камень долотити нежели
зла жена учити»84.
На местные ремесленные кадры опиралось и производство различных декоратив-
ных материалов. Таково, например, изготовление описанных выше поливных разно-
328
цветных плиток для полов, впервые поставленное во Владимире в это время. Литье
медных плит для полов было налажено также силами местных металлистов. В области
прикладного искусства можно указать на русского мастера потира Переславского
собора86. К продукции местного же русского мастера-эмальера, по-видимому, отно-
сятся медный энколпион, найденный при раскопках Владимирского детинца, и эма-
левый медальон из Суздаля88. Русские надписи—граффити, сделанные по сырой
штукатурке под фресками Переславского собора, могут указывать, что и в области
монументальной живописи также появились русские мастера (гл. XII).
«Совершенно очевидно, —писал И. Э. Грабарь, —что такие несравненные художе-
ственные создания, такие жемчужины зодчества, как храм Покрова на Нерли и Дмит-
риевский собор, не могли возникнуть среди культурной пустыни. Никакие выписан-
ные из-за моря мастера не могли без помощи имевшейся здесь художественной куль-
туры организовать и пустить в ход на таком пустыре все те сложные технические
мастерские, которые нужны были для изготовления каменных ковров этих храмов,
для золочения стен и куполов, для фресковых росписей, писания икон, обработки
драгоценной утвари,—словом, всего того богатства, которым отличался, судя по
летописи, владимирский Успенский собор Андрея Боголюбского»87.
Таким образом, свои мастера—строители, резчики, керамисты, металлисты
и художники — были в распоряжении князя Андрея. Но их было далеко не доста-
точно для быстрого осуществления огромной строительной программы, намеченной
княжеской властью. Это и было причиной обращения за новыми мастерами на чуж-
бину88.
6
Летопись не определяет точно происхождение мастеров, работавших на строи-
тельстве у Андрея Боголюбского; она отмечает лишь факт их прихода во Влади-
мир и географическую сложность их состава: «По вере же его и по тщанью его к свя-
той богордице, приведе ему бог из всех земель [вар.: «изо многых земель»] мастеры»89.
Вариант Никоновской летописи—«мастеры всякие»90—как бы переносит внима-
ние на разнообразие специальностей этих мастеров. Как увидим ниже, этот последний
вариант не противоречит действительности.
В приводившемся выше тексте летописи о том, что князь Андрей приказывал
вводить на хоры своего дворцового собора в Боголюбове гостей и послов из других
земель и стран, мы находим, конечно неполный, перечень народов, с которыми у Вла-
димирского княжества были налаженные связи. Здесь названы пришельцы из Царь-
града, т. е. греки; «от латин», т. е., видимо, из Средней Италии (Рима?); еврейские
купцы, посланцы от соседней Болгарской державы и, наконец, люди из южной «Рус-
ской земли», т. е. из Поднепровья. Этот перечень в известной мере комментирует
географическое содержание формулы «из всех земель» в приведенном выше тексте
о мастерах. Характерно при этом, что пришельцы из Византии и с Запада упомянуты
здесь без всякого оттенка удивления, наряду с гостями с русского юга.
Естественно прежде всего задать вопрос,—из каких русских земель мог полу-
чить мастеров князь Андрей в условиях той напряженной политической борьбы за
329
самостоятельность и приоритет Владимирского княжества, которая началась при
Юрии и особенно остро развернулась, как мы видели, при Андрее?
Совершенно очевидно, что это не могли быть зодчие из Киева, — они были носите-
лями кирпичной строительной техники, а все строительство Андрея было исключи-
тельно белокаменным. Кроме того, Киев был центром сопротивления политическому
курсу Андрея. Еще С. Г. Строганов указывал на связь политических симпатий князя
Андрея с выбором мастеров: «Андрей не любил южной России, неудивительно, что,
не следуя принятым там многим обычаям, он не прибегнул к украсившим Киев визан-
тийским художникам...» «Греческие архитекторы не были призваны для этой по-
стройки [Успенского собора]» 91.
Внимание исследователей, как мы говорили, привлекало зодчество Чернигова,
где в убранстве кирпичных зданий применялся резной камень. Д. В. Айналов пи-
сал, что «стиль,господствовавший в Чернигове ранее..., проявился в зрелом состоянии
во владимиро-суздальском зодчестве»92. Следовательно, по Айналову, во Владимир
могли прийти черниговские мастера. Однако памятники, где установлено наличие
белокаменной резьбы, Благовещенский и Борисоглебский соборы, принадлежат вто-
рой половине XII в.; они позже владимирских.
Гипотеза Кондакова — Бережкова о новом приходе на север новой артели масте-
ров из Галича также не может быть принята. Прежде всего летописец в этом случае
не сказал бы столь неопределенно об их родине — «из всех земель». Во-вторых, после
смерти Юрия Долгорукого Галичское княжество становится во враждебные отноше-
ния к Владимирскому. Политический курс последнего резко меняется — грекофиль-
скую политику Юрия сменяет, как мы видели, борьба за самостоятельную митропо-
лию, ведущая к разрыву с Византией93. Поэтому вероятнее думать, что князь Андрей
не обращался за мастерами в Галич, но получил какое-то количество мастеров непо-
средственно с Запада94.
Среди пришельцев с Запада в летописном тексте не названы ни «корлязи» —фран-
цузы, ни северяне — «немцы» и скандинавы. Но позднейший рассказ летописи о строи-
тельстве Всеволода III сообщает, что князь уже «не ища [не искал] мастеров от не-
мец». Древнерусская терминология здесь еще очень точна, — термин «немец» еще не
приобрел расширительного значения «иноземца» вообще, но обозначал собственно
германца96. Следовательно, перед строительством времени Боголюбского имело
место обращение за мастерами к «немцам», в Германию.
Еще до появления научного интереса к памятникам архитектуры Владимира
XII в. и их своеобразным чертам, в «Истории Российской» В. Н. Татищева вопрос об
этих связях с Западом был освещен с особой конкретностью. Здесь под заголовком
«Архитект во Владимире» мы читаем: «По снисканию бо его [Андрея] даде ему бог
мастеров для строения оного из умных земель, которые строили и украсили ее [собор-
ную церковь] паче всех церквей». Примечание к этому тексту: «По оставшему во Вла-
димире строению, а паче по вратам градским, видимо, что Архитект достаточный был.
Онаго древняго строения [т. е. Золотых ворот] мало осталось, и починка новая весьма
отменилась; церковь же, конечно, должна была бы преимуществовать. Но как оная
после некаким простым каменыциком перестраивана, то ныне уже никакого знака
науки архитектурной в ней не видно, мастеры же присланы были от
330
Императора Фридерика перваго, с которым Андрей в дружбе
был как ниже явится»96. «Ниже», в связи с рассказом о бегстве князя Владимира Га-
лицкого в «немецкую землю», В. Н. Татищев в примечании 547 пишет: «Цесарь
был Фридерик Барбаросса, по нем сын его Генрих IV [VI], сей же [?] упоминает
послов от Цесаря и архитекты присланные, чем дружбу свою утверждает»97.
К. Н. Тихонравов принимал полностью сообщения В. Н. Татищева98,
Д. Н. Бережков подверг их сомнению; кроме того, он не считал эти данные особенно
существенными для вопроса о «романском влиянии», так как якобы «первые романские
зодчие появились в суздальском крае ранее андреевских построек, еще при жизни
Юрия Долгорукого»99. Правильно указывая, что в основе сведений В. Н. Татищева
лежит текст Лаврентьевской летописи, Д. Н. Бережков полагает, что перенос им
сообщения о мастерах в примечания свидетельствует о том, что оно было простым
домыслом автора: «Его беспристрастие, как историка, не позволяет ему внести свою
личную догадку в летописный свод его истории»100. Действительно, текст В. Н. Та-
тищева мог быть расширительным толкованием указания летописи, что при Андрее
обращались за мастерами к немцам, императором которых и был Барбаросса. Однако
самый характер изложения В. Н. Татищева таков, как будто он имеет в виду опре-
деленный источник — какое-то «упоминание» Генрихом VI (?) о послах от «цесаря»
и «архитектах». С данными В. Н. Татищева согласуется прием Фридрихом Барбарос-
сой возвращавшегося (в 1165—1169гг.)из изгнания брата Андрея — Всеволода, ко-
торый был представлен императору Владиславом чешским101. Очевидно, Влади-
мирская земля была хорошо известна в Германии, а ее правитель князь Андрей пользо-
вался там большим авторитетом. Таким образом, сведения В. Н. Татищева не могут
вызывать особых возражений; если же они —его догадка, то очень близкая к дейст*
вительности102.
На Запад обращал внимание ученых и известный отзыв итальянского зодчего,
строителя Московского кремля и Успенского собора Аристотеля Фиораванте об
Успенском соборе во Владимире. Он признал, что это здание является делом «некиих
наших мастеров», т. е. либо итальянцев, либо — шире — западноевропейских зодчих
вообще 103. Это свидетельство может быть нами отброшено. Аристотель видел Успен-
ский собор уже в обстройке 1185—1189 гг., осуществленной владимирскими зодчи-
ми; он был введен в заблуждение высоким мастерством, проявленным ими при реше-
нии сложнейшей задачи (см. ниже, гл. XXIII). Впрочем, сами детали постройки,
естественно, могли напомнить Фиораванте западно-европейские здания романской
поры.
Для характеристики связей Владимирской Руси с Западом существен приход
на Русь в 1169 г. послов от папы Александра III. По предположению Е. Голубин-
ского, они направлялись именно к Андрею Боголюбскому в связи с изменением
его политики по отношению к Византии104.
Внимание к пришельцам из иных стран было характерным для династии Андрея
Боголюбского. Его прадед Всеволод мог легко общаться с иноземцами, ибо «дома сидя,
изумеяше 5 язык, в том бо честь есть от инех земель». Владимир Мономах спе-
циально рекомендовал в своем Поучении: «Боле же чтите гость, откуда же к вам
придеть, или прость, или добр, или сол, аще не можете даром, то брашном и питьем;
331
ти бо, мимоходячи, прославлять человека по всем землям любо добрым, любо злым».
Брат Андрея Михалко «с греки и латины говорил их языки яко русским»10Б.
Таковы прямые и косвенные данные письменных источников, говорящие в пользу
наличия в составе мастеров, работавших на строительстве Боголюбского, каких-то
пришельцев с Запада, в частности, из империи Фридриха Барбароссы. С этими пока-
заниями мы обязаны считаться, тем более что в самих памятниках времени Андрея
Боголюбского романские элементы очевидны. Но они проявляются лишь в их деко-
ративных деталях и приемах. Таковы, например, пилястры с полуколоннами, атти-
ческий профиль цоколей и баз с угловыми рогами —грифами, перспективные порталы,
тройное окно боголюбовской лестничной башни, аркатурно-колончатые пояса, в ко-
торых (в Успенском соборе) применяется чисто романская Wiirfelkapitel. Западное
происхождение этих деталей очевидно. Едва ли они могли попасть во Владимир
в виде каких-либо «образцов». Гораздо естественнее предположить, что эти незнако-
мые русскому зодчеству детали были принесены в творчестве живых людей — несколь-
ких пришлых мастеров.
Наличие таких деталей привело одних исследователей к скороспелому выводу
о том, что владимиро-суздальская архитектура является всего лишь «русским вариан-
том романского стиля»! 106. Другие, более вдумчивые авторы, пытавшиеся путем
сравнения этих деталей во владимирских храмах и романской архитектуре опреде-
лить место «образцов», отражавшихся во владимирском зодчестве, и, может быть,
родину зодчих,—пришли к выводу о том, что «нигде нельзя встретить ни одной церкви
собора, дворца или здания,которое могло бы быть принято за образец владимирских
церквей. Можно найти только частности, но нельзя встретить в целом ничего тожде-
ственного...»107. Этот вывод, с одной стороны, утверждает своеобразие и самостоя-
тельность владимирского зодчества, ведущую роль русских мастеров, а с другой,—
определяет бессмысленность поисков аналогий отдельным деталям, которые, при
их широком распространении, в конечном счете ничего не объясняют.
Поэтому мы остановимся несколько подробнее лишь на одном общем вопросе:
почему наиболее вероятным является приход группы мастеров из Германии, почему
именно они могли наиболее полно удовлетворить вставшим во Владимире требованиям,
почему они могли органически включиться в строительство и раствориться в среде
владимирских зодчих?
В связи с быстрым развитием феодализма в Германии XII в. сооружались
многочисленные замки. Нас интересуют прежде всего замки времени Барбароссы или
непосредственно связанные с его именем, расположенные в средней полосе Германии,
между Рейном и Эльбой (Хагенау, Трифельз, Вимпфен, Гельнхаузен, Гослар, Эгер,
Вартбург). При ознакомлении с этими памятниками нельзя не заметить общих черт
в планировке ансамбля с Боголюбовским замком. Так, например, двухэтажный
дворец в Госларе, построенный в 1082 г. и реставрированный Барбароссой, связан
позднее переходом с расположенной к югу дворцовой капеллой Ульриха; к северо-
западу стояла церковь Марии, связанная переходом и с дворцом, и со стеной замка.
Южное крыло переходов к капелле Ульриха было двухэтажным^ рядом с ним у торца
дворцового корпуса была пристроена особая лестничная башенка для непосредствен-
ного входа во второй этаж108.
332
157. Замок Данквардвроде. Деталь плана.
Второй пример—планировка замка Данквардероде саксонского герцога Генриха
Льва в Брауншвейге (около 1175 г., дворец и капелла—1166—1172 гг.; рис. 157).
В его восточной части расположен большой корпус дворца, входящий восточной сте-
ной в общую линию замковых укреплений и смыкающийся с юга с башней; за ней воз-
вышается дворцовая церковь, связанная переходами и с дворцом, и с замковой сте-
ной 109.
В обоих примерах мы видим знакомое нам по Боголюбовскому замку сочетание
отдельных построек посредством переходов в единый ансамбль, связываемый с укреп-
лениями замка.
В замковом строительстве XI в. и особенно XII в. получают распространение так
называемые «двойные капеллы» (Doppelkapellen) или «замковые» церкви (Schlosskir-
chen, Burgkapellen, capellae castellanae, capellae palatinae). Это обычно небольшие,
прямоугольные в плане, двухэтажные постройки, примыкающие к замковой стене
ими вкомпанованные в систему самих укреплений замка. В верхнем этаже, связанном
333
непосредственно с жилищем феодала и богато украшенном, помещается небольшая
дворцовая церковь, перекрытая крестовыми сводами на 4 колоннах или столбах.
В полу между последними сделан квадратный или восьмиугольный проем, пропускаю-
щий свет и звуки богослужения в нижний этаж, вход в который шел непосредственно
со двора. Этот нижний этаж предназначался для усыпальницы владельца, здесь же
присутствовала на богослужении челядь; иногда нижний этаж капеллы использо-
вался как тюрьма 110. Двойные капеллы при всем типологическом отличии от влади-
мирских дворцово-вотчинных четырехстолпных храмов с их хорами удовлетворяли
одинаковым потребностям феодального быта, сходными средствами отражали в самой
своей структуре мысль о расчленении общества на противоположные классы.
Замки Германии дают и ряд более частных аналогий с владимирскими построй-
ками середины XII в. Так, например, фасады дворцовых зданий, хорошо сохранив-
шихся в Эгере и Вартбурге (рис. 158), характеризуются горизонтальными рядами
соединенных между собой в группы арочных окон с колонками, создающих впечатле-
ние сплошных галерей-аркатур, опоясывающих фасад. Эти аркатуры напоминают
боголюбовские колончатые пояса, лишь в силу климатических условий сделанных
глухими, с маленькими прямоугольными оконцами. Массивные короткие колонны
капеллы в Эгере из белого мрамора напоминают нижние отрезки колонн под хорами
Боголюбовского собора, отделанные фреской под белый мрамор; такие же мощные ко-
лонны мы встретим в ряде памятников — крестовой капелле Одилиенберга (XI —
XII вв.), базилике Георгия в Хагенау (до 1189 г.) и некоторых других постройках
Эльзаса111. В капелле Гельнхаузена—родового замка Штауфенов — мы найдем
пилястры с полуколонной, совершенно подобные владимирским, а в капителях двор-
ца — близкую параллель лиственным капителям Успенского собора112. В техни-
ческих приемах строителей Ингельгейма,—например, в посадке капителей при по-
мощи долбленых каналов с металлическим стержнем, — мы увидим сходство с тожде-
ственным приемом в Боголюбове П3. Рисунок аттического профиля во владимирских
постройках ближе всего к формам памятников XI—XII вв. Кёльна, Лимбурга,
Шпейера и Майнца114.
Сказанное позволяет отнестись с большим доверием к летописному известию о
«немцах» на строительстве князя Андрея и сведениям В. Н. Татищева о присылке
мастеров от Фридриха Барбароссы. Немецкие строители могли хорошо воспринять
условия княжеского заказа — у себя на родине они выполняли аналогичные задания,
строили большие замковые ансамбли и придворные храмы феодалов.
Однако сопоставление планировки Боголюбовского дворца с ансамблями немец-
ких пфальцев демонстрирует лишь общие черты сходства, определенные сходством
общественных и бытовых условий и культуры феодальных верхов Германии и Руси.
В Боголюбовском дворце мы отмечали целостность архитектурного замысла, строгую
уравновешенность и живописность комплекса. Собор, являющийся центром компози-
ции, лишь «одет» романскими деталями; его структура целиком русская, его хоры дик-
туют характер башен и их устройство; переходы с колончатыми поясами вяжут
части ансамбля между собой и замковой стеной. Выше мы видели народные источники
общего композиционного замысла Боголюбовского дворца, его связь с трехчленной
схемой народного деревянного жилья. Боголюбовский дворец — памятник русской
334
158. Вартбург. Дворец.
художественной культуры, свидетельствующий о твердости бытовых и художествен-
ных условий княжеского заказа, о стойкости русской культурной традиции и решаю-
щей роли местных владимирских зодчих в строительстве 1158—1165 гг.
Можно указать и на некоторые частные черты сходства между владимирской и
романской пластикой, свидетельствующие о том, что в руках резчиков по камню были,
весьма вероятно, и какие-то западные «образцы», определившие параллели с запад-
ной средневековой пластикой Верхней Италии, Ломбардии и отчасти Балкан. Так,
например, скульптурная композиция средних закомар Покрова на Нерли близко напо-
минает тимпанные композиции романских порталов с центральной крупной фигурой
Христа и боковыми изображениями символов евангелистов, ангелов, святых или кти-
торов115. В церкви Амвросия в Милане находим ряд близких совпадений с рельефами
церкви Покрова: грифон, несущий зверя, на одной из капителей— почти буквальное
повторение казавшейся в Покрове поздней подделкой консоли в виде стилизованной
335
морды козла; включение в лиственную орнаментацию капителей витых «стеблей».
Здесь мы найдем близость профилей профилям баз и столбов боголюбовских храмов и
т. п.116 Также очень близки грифонам Покрова (особенно — стоящим на задних ла-
пах; см. рис. 146, а) резные звери на плитах фасадов Pheotoko Gorgoepikos в Афи-
нах 117. Эти сопоставления можно было бы умножить, но и они будут свидетельство-
вать лишь о широком распространении сходных образов и «образцов» в средневековом
искусстве Европы, но не дадут ничего сходного в целом.
В числе пришлых мастеров, видимо, были и ювелиры. Рассказ летописи о со-
бытиях 1174 г.118 сообщает, что были ограблены «делатели иже бяху
пришли к делу» в Боголюбове; по контексту «разграбиша... злато и
сребро» можно думать, что здесь «делатели» — именно «кузнецы злату и сребру».
Это, конечно, были русские мастера,— может быть, киевляне118. Среди остатков
храмовой утвари есть, однако, вещи, указывающие на работу во Владимире и запад-
ных ювелиров.Так, упоминавшийся сион из утвари владимирского Успенского собора
обнаруживает близость к работам гильдесгеймской школы художественного ремесла.
Можно думать, что обращение князя Андрея за мастерами именно на Запад было
не случайным делом. Выше мы говорили о планах императора Мануила включить
Русь в состав империи. Обстановка была очень напряженной. В борьбе с киевским
митрополитом и патриархом за независимость владимирской церкви, — в чем выра-
жалась вообще борьба с византийской «игемонией» на Руси,—это обращение на
иноверный Запад носило демонстративный характер. Оно утверждало в резкой форме
полную самостоятельность Владимирской Руси в важной области культурного строи-
тельства, независимость в выборе тех или иных средств для его развития. В этом
смысле следует вспомнить появление на Руси в середине XII в. легенды о «посещении»
Руси апостолом Андреем Первозванным; она делала «вторичным» крещение Руси при
Владимире,относя его к первым векам христианства, и делая Андрея римским
апостолом. Это произведение имело явно антивизантийский характер и было состав-
лено в кругах, сочувствовавших Климу Смолятичу, если не им самим 12°.
В свое время Н. П. Кондаков обращал внимание ученых на то, что вызов чуже-
земных мастеров для осуществления тех или иных строительных мероприятий никак
не может быть истолкован как показатель «отсталости» данной страны121. Система при-
глашения зодчих из других земель, использование бродячих артелей были характер-
ными явлениями для средневекового строительства, и не только древней Руси.
Примеры этому многочисленны. Так, при постройке Фульдского монастыря в Вест-
фалии fabri murarii и cementarii были из Галлии; капеллу Варфоломея в Падер-
борне строили греки; мастера из различных стран принимали участие в постройке
Шпейерского собора; в Монте-Кассино строили мастера из Амальфи, Ломбардии и
Византии; аббат Сугерий сообщает, что для устройства витражей и вообще украше-
ния церкви St. Denys было «приглашено множество мастеров разных национально-
стей»122. Таким образом, появление во Владимире иноземных мастеров нельзя счи-
тать чем-либо исключительным — это лишь обычная для средневековой Европы си-
стема мобилизации для больших построек строительных кадров. При этом особенно
важно то, не раз подчеркивавшееся выше, обстоятельство, что эти мастера оказались
в обстановке столь прочной художественной и бытовой традиции, в столь сильном кол-
336
лективе владимирских зодчих, что пришельцы быстро слились с ним и подчинились
новым, но понятным им требованиям.
В этом смысле при оценке владимирского зодчества 1158—1165 гг. нельзя не
отметить особо роль в его расцвете самого князя Андрея, человека выдающегося ха-
рактера и широкого культурного кругозора. Участие в походах Юрия Долгорукого
позволило князю Андрею многое увидеть и понять, накопить много разнообразных
впечатлений. Он был в Киеве, Вышгороде, Переяславле-Юяшом и других городах
Поднепровья, видел прекрасные, украшенные живописью храмы и дворцы, в которых
был воплощен полуторавековой опыт русских зодчих; он видел могучие оборонитель-
ные валы Киева и Старой Рязани, каменную крепость Переяславля-Южного и дру-
гие сооружения, сам укреплял в 1150 г. Пересопницу— по его замыслу «бе утвер-
жен город» 123.
Проведя всю жизнь на севере, Андрей прекрасно знал свой край и свои города,
а с 1156 г., еще до вокняжения, осуществляет ряд строительных мероприятий.
Во Владимире он строит, по распоряжению Юрия, новый княжеский двор с церковью
Георгия; возможно, в это же время он основывает на Княжем лугу под городом,
около Лыбеди и Ирпени, маленький Федоровский монастырь — в воспоминание
о страшной битве под Луцком в день св. Федора; на юго-запад от княжеских дворов,
у речной пристани, где приставали торговые ладьи и «галеи», появляется, видимо,
деревянная церковь Николы — покровителя торговых путешествий124. Наконец,
Андрей осуществляет, по приказу отца, постройку новой крепости — Москвы в бо-
гатом княжеском владении на Москве-реке. В результате всего этого Андрей
и приобрел тот широкий кругозор и практический опыт, который позволял ему
авторитетно руководить большой работой художников и зодчих, градостроителей
и писателей, участвовать в острой полемике с епископом Кириллом туровским и
с самим вселенским патриархом125.
Мысль крупнейших исторических деятелей древней Руси, проявивших себя и
в широком строительстве, часто обращалась к образам Библии, где Соломонов храм
выступал как пример наиболее грандиозного архитектурного замысла, а фигуры
самих библейских царей давали завидные образцы, привлекавшие мысль феодальных
правителей.
Так, автор «Повести о смерти Андрея» поп Микула, давая описание созданных
Боголюбским во Владимире и Боголюбове храмов, говорит об их драгоценном убран-
стве и сравнивает их с храмом Соломона, а самого Андрея — с Соломоном. Он
«уподобися царю Соломону яко дом господу богу и церковь преслав-
ну святыя богородица рождества посреде города камену созда Боголюбом и удиви
ю паче всех церквий подобна тое святая святых, юже бе Соло-
мон царь премудрый создал, тако и сий князь благоверный Андрей
и створи церковь сию в память с о б е...»126. И далее автор, распро-
страняя сравнение с соломоновым храмом на Успенский собор во Владимире, еще
раз повторяет, что князь Андрей «вторый мудрый Соломо н»127. Сущест-
венны подчеркнутые автором Повести качества построек Андрея: это обилие зо-
лота и драгоценных камней в их утвари и убранстве; стены церквей и столбы
были снизу до верха «кованы золотом», золотом были «устроены» их двери, главы,
22 Н. Н. Воронин, т. I
337
полы и пояс; по краям «комар» стояли золотые птицы, кубки и ветрила; внутри хра-
мы освещались золотыми и серебряными паникадилами, «златом» были украшены
надпрестольная сень, амвон и т. д.
Это описание построек князя Андрея вместе со сравнениями его с Соломоном
представлялось обычным литературным приемом гиперболизации дея-
ний героя, стремлением уподобить его деятелям библейской древности. Для этого
автор Повести мог использовать имевшиеся в распоряжении читателя XII в. лите-
ратурные образцы. Одним из них был, несомненно, текст переведенной еще в XI в.
хроники Георгия Амартола, где строительству Соломонова храма были посвящены
яркие и увлекательные страницы.
Напомним этот текст 128. Соломон начал строить храм «на горе», его стены были
украшены золотом: «Позлати выспрьняя стены вся и помост сътворив пакы дъскы
златы», «и златом от Суфира позлати дом... и стены и верхы и двьри, и одверья»;
у кивота завета Соломон «двери ему и златомь покова»; «яко мраморы крас-
ными и различными церквы украшена... и каменья исполнена, драгое
камение и различное и всякого камения честнаго премного...». Далее названы медные
«столпы», обложенные «златыми дъсками перста в толшее», драгоценная утварь, ве-
ликие золотые светильники, кадильницы, темьянники, огнища и многочисленные со-
суды, «злата же множество не оскудеваша...». В описании постройки Иерусалима
существенно следующее место: Соломон «каменым оградомь сию [церковь] окружи,
град же велий красный сверши и от белых камений всю и помости... и гроблю в тру-
бах текущи воде всю створи...».
Большое сходство приведенных выше мест Амартола с описанием храмов в По-
вести свидетельствует, что ее автор хорошо знал текст хроники и сознательно перено-
сил из него на постройки Боголюбского сказочно-пышные черты Соломонова храма.
Интересно, что и позднее, при описании в летописи Суздальского собора, к его
устроенным в 1233 г. майоликовым полам также применен термин Амартола «моро-
мор красный разноличный»129. Хроника Г. Амартола была хорошо известна во Вла-
димиро-Суздальской Руси, где в первой половине XIII в. был составлен обширный
хронограф («Еллинский летописец II редакции»). «У его редактора было много раз-
нообразных источников... и среди них в обширном размере хроника Г. Амартола»,
которая «привлекала к себе внимание и, несмотря на большой объем, переписыва-
лась и читалась»130.
Приведенные параллели Амартолу из «Повести о смерти Андрея» и летописи
могли бы быть объяснены простым использованием авторами XII—XIII вв., с целью
прославления князей-строителей, литературного материала хроники Амартола. Од-
нако, как показано выше, в постройках Владимира и Боголюбова, действи-
тельно, необычайно широко применялся своеобразный прием оковки золоченом
медью порталов и барабанов куполов; в Боголюбовском соборе были полы из медных
плит, производившие впачатление золотых; в порталах Успенского собора висели
двери, «писанные золотом», видимо, подобные знаменитым вратам Суздальского со-
бора. Следовательно, в этом отношении храмы Андрея Боголюбского, действи-
тельно, походили на описанный у Амартола храм Соломона. Более того,
в тексте Амартола есть архитектурные подробности, не использованные автором
338
-«Повести о смерти Андрея», но реально существующиев постройках
в Боголюбове. Таково наличие белокаменных стен княжеского замка — Боголюбова-
города, белокаменная вымостка двора перед дворцом с тесаными из белого камня
желобами-«трубами». Такая же белокаменная вымостка с желобами прикрывала
искусственный холм, сооруженный зодчими князя Андрея в основании храма По-
крова на Нерли. Этот искусственный холм, вызванный инженерными потребностями
поднять здание храма выше отметки разлива Нерли и Клязьмы, тем не менее не может
не напомнить указание Амартола на сооружение храма Соломона «на горе», как
были поставлены и владимирский Успенский, и дворцовый Боголюбовский соборы,
занявшие эффектные точки береговых высот над Клязьмой.
Все сказанное позволяет думать, что при строительстве Боголюбова князем и
зодчими привлекался текст Амартола о храме Соломона, что пышное убранство хра-
мов «золотом», равно как устройство белокаменных мостовых с желобами в замке
с белокаменными стенами было в какой-то мере навеяно этим текстом, что, следова-
тельно, литература включалась в работу мастеров как источник, обогащавший их
творческие замыслы. Не исключено также, что текст Амартола был указан ма-
стерам, что у «владимирского самовластца» князя Андрея была горделивая мысль
«последовать» мудрому библейскому царю.
Подобное стремление к подражанию образцам прославленного в библии и хро-
никах строительства Соломона в Иерусалиме очень понятно в условиях древней
Руси, когда архитектурные сооружения наделялись «публицистическим» смыслом,
выражая идею преемственности царств, сопоставления новых государственных об-
разований с государствами древности. Так, Москва мыслилась «вторым Иерусали-
мом»; позднее патриарх Никон стремился воспроизвести в своих монастырях
постройки «святых мест» православного Востока и, в частности, Иерусалимского хра-
ма в Новоиерусалимском монастыре в Истре.
В этом смысле замысел Андрея Боголюбского уподобиться Соломону был очень
типичным явлением.
Любопытно также, что иерусалимский храм строился Соломоном по «завету»
его отца — Давида131. Не лежит ли в этом косвенная причина появления на стенах
владимирских храмов скульптурного изображения царя Давида? Сам «премудрый»
Соломон, «глагола о древесех от кедры, сущаго в Ливане, даже и до исопа исходя-
щий страсти и глагола о скотех, и о гадех, и о рыбах..., яко и припрение на бесы
и запрещение размыслии...»132. Следовательно, со строителем Иерусалимского храма,
по Амартолу, связывалось учение о живом мире растений и животных («фисилогии
рекше родословии»), изображения которых, появившись в постройках Боголюбско-
го, приобретают в дальнейшем столь важное значение в резном уборе построек вре-
мени Всеволода III и его сыновей. Это, конечно, не раскрывает причин появле-
ния резного тератологического убора в архитектуре Владимиро-Суздальской Руси
и тем более не объясняет его содержания, но возможно, что мысль о резном
убранстве храмов получила толчок от того же привлеченного строителями XII в.
источника — хроники Амартола.
Полагаем, что обращение к литературе в поисках «образцов» для построек во Вла-
димире и Боголюбове принадлежало инициативе самого князя Андрея.
22*
339
Есть данные, что к руководству строительством привлекались и другие члены
княжего дома. В одном из поздних источников —хронографе конца XVII в.— мы
находим записанную во Владимире легенду о постройке владимирского Успенского
собора. Вот ее текст: «Сей благоверный великий князь Изяслав Андреевич кротки
исмысленныи храбры, повествуют о нем явно летописцы, егда отец его великий
князь Андрей Георгиевич созидая сию соборную церковь Пресвятыя Богородица
Златоверхия, и виде сие здание, со усердием наипаче о строении помышляя и изобра
от МН01ИХ иных стран великих и храбрых 12 человек каменодельцев, сильных бога-
тырей и сими людьми сия великая церковь соборная устройся»133.
Позднее происхождение сборника, содержащего данную легенду, отнюдь не опре-
деляет позднего происхождения самой легенды. В ней характерна цифра 12 («каме-
нодельцев»), совпадающая с цифрой рассказа Киево-Печерского патерика о масте-
рах-зодчих Печерского собора и ставшая в известной мере фольклорной134. Также
фольклорно представление о строителях как о «богатырях»; подобная народная ле-
генда о богатырях-строителях деревянной церкви Спас-Вежи записана И. В. Мако-
вецким136. В житии св. Освальда (XII в.) выступают 12 героев (Helden)—златокузне-
цов136. Для нас в данной легенде об Успенском соборе существенно указание, что,
выражаясь языком позднейшего времени, «предстателем» у постройки или «при-
ставником над делатели» был непосредственно член княжеского дома. После возвра-
щения из похода на Вщиж (1159 г.) и до болгарского похода 1164 г., где он и погиб,
Изяслав был при отце во Владимире и мог осуществлять надзор за строительством
собора. Такой надзор способствовал и предельному подчинению пришлых мастеров
художественным условиям заказа, так что, действительно, «чужой ум действовал
по воле и по мысли русского властителя»137.
Лучшее произведение андреевских зодчих—Покров на Нерли с его галереями
и ярусной ступенчатой композицией, связанной со старой русской традицией, еще
более ослабляет значение романского вклада в развитие владимирской архитектуры.
Так обстоит дело с вопросом о роли пришлых романских мастеров в строитель-
стве Боголюбскою. Они не могли механически «перенести» свое искусство на новую
почву. Русская культура, расцветавшая во Владимире, была несравненно сильнее
их культуры. Поэтому их искусство стало лишь техническим средством для
усовершенствования и развития русского искусства. Оно при этом отнюдь не
стало «русским вариантом романского стиля». В этом смысле владимирский опыт
XII в. предвосхищал историю конца XV в., когда в условиях сложения централизо-
ванного Русского государства к строительству Москвы были привлечены итальян-
ские зодчие: они также были властно захвачены русской культурой, а их постройки
неизменно были памятниками русского искусства.
В заключение рассмотрим вторую теорию — о работе на владимирском строи-
тельстве болгарских зодчих, тесно связанную с вопросом о месте добычи белого кам-
ня для построек середины XII в.138 Эта теория основывается, в сущности, на един-
ственном сообщении цитированного выше позднего жития князя Андрея о том, что
Успенский собор строился из камня, собираемого в Болгарской земле; из десятого
камня этих запасов и была якобы построена церковь Покрова на Нерли139. Начиная
с В. Доброхотова, привлекшего эти данные жития, многие авторы вплоть до послед-
340
него времени придерживаются этой точки зрения140. В. Доброхотов ставил привоз
камня из Болгар в связь с походом на болгарскую землю 1164 г., оценивая возку
камня как своего рода «контрибуцию», забывая, однако, что Успенский собор, для
которого везли камень, был уже закончен тремя годами раньше. Д. Н. Бережков,
критикуя болгарскую теорию, не решился ее отвергнуть, так как, вслед за литера-
турой своего времени, полагал, что во владимирских памятниках, действительно,
есть технические или художественные черты, указывающие на «влияние» болгар141.
Высказывалось мнение о болгарском происхождении перемычечных парусов под
куполом Успенскою собора142.
Для вопроса о связях болгарской и владимирской архитекутуры очень важно
учесть, что древнейшая каменная постройка — дворец X—XI вв. на городище Су-
вар сложен не из белого камня, а из кирпича, и является произведением средне-
азиатских зодчих143. Сохранившиеся же на городище Великие Болгары постройки
из натурального камня принадлежат XIV в.144 Если даже, игнорируя реальную ис-
торическую перспективу, сравнить памятники Болгар и Владимира, то мы не най-
дем между ними ни одной точки соприкосновения.. Самая техника кладки совершенно
различна. Если в Болгарах стена возводится в технике бутовой кладки с облицов-
кой поверхности тонкими плитами тесаного камня, то во Владимире основную кон-
структивную роль играет кладка стены из квадров белого камня с забуткой внутри.
В болгарских постройках применен камень двух сортов: пористый туф и плотный
изестняк; туф идет на кладку основного массива стены и сводов, известняк— для
фундамента и облицовок. Во Владимире, как мы видели, картина обратная: основной
материал — плотный известняк, «белый камень», а туф идет лишь на кладку сводов
и частью — в забутку.
Характер обоих сортов камня различен здесь и там. Во Владимире туф плотный,
темно-серый, известняк же характеризуется яркой белизной; мягкость и однород-
ность камня делают его благодарным материалом для резьбы. В Болгарах туф более
светлый, а известняк имеет грязноватые, серо-коричневые оттенки и характеризуется
слоистостью. В Болгары этот материал привозился издалека — из вятско-камского
района146; тем более неправдоподобна легенда о его вывозе во Владимир. Выше мы
говорили, что вероятный привоз камня во Владимир с окских каменоломен мог дать
почву для возникновения домысла о «болгарском камне».
Различен и характер связующего состава: в Болгарах — это гипс, во Вла-
димире— сложный раствор извести, песка и иногда органических примесей, напри-
мер, особенно часто— древесного угля 14в. Все это предрешает и вопрос о болгарских
зодчих во Владимире — это не более как легенда. Гораздо реальнее освещает отно-
шение болгар к владимирскому строительству середины XII в. приводившийся выше
(гл. XIX) текст летописи, рассказывающий, что болгарские гости, попадавшие
в дворцовый собор Боголюбовского замка, столь изумлялись его совершенству
и красоте, что якобы колебались в своих религиозных убеждениях и крестились.
Постройкой Покрова на Нерли завершается короткий период бурного княжеско-
го строительства во Владимире и Боголюбове. Наступает перерыв в строительстве
если не до 1192 г., то до 1185 г., когда Всеволод обстраивает пострадавший от пожара
владимирский Успенский собор, т. е. на 20 с лишним лет. Обычно считали,что этот
341
перерыв связан с «уходом» из Владимира «иноземных зодчих»: ушли они, и строить
стало некому!147 Выше мы видели, что пришлые мастера играли более чем скром-
ную роль. Еще А. С. Уваров, давая в своем докладе на I Археологическом съезде
перечень храмов XII в., отметил против 1165—1192 гг.: «Были ли в это время осо-
бые постройки?»148 Следует признать, что их не было. В итоге напряженного строи-
тельства 1158—1165 гг. столица была достаточно украшена каменными постройка-
ми и защищена новыми линиями крепостных стен, была создана пышная княжеская
резиденция — Боголюбовский замок. Перерыв был связан с началом наиболее обо-
стренной внутренней и внешней борьбы Андрея Боголюбского, кончившейся его
гибелью. Мастера никуда не уходили,—они были свои, владимирские: еще не за-
долго до смерти князь Андрей собирался послать своих «делателей» в Киев для со-
оружения там «Золотой» церкви. Владимирские мастера, воспитанные в огромной
творческой лаборатории строительства 60-х годов, могли оправдать замысел князя
п принести в древний Киев свидетельство того, что Владимир был достойным наслед-
ником киевской культуры и искусства, что он не растерял, но умножил их. Эти вы-
сококвалифицированные строительные кадры перешли к Всеволоду III, но лишь
много времени спустя, по ликвидации последствий боярского мятежа 1174 г., Все-
волод III возобновил строительство, по-прежнему сосредоточивая силы зодчих на
украшении стольного Владимира.
СТРОИТЕЛЬСТВО
ВРЕМЕНИ
ВСЕВОЛОДА Ш
XXII
ВЛАДИМИРСКОЕ КНЯЖЕСТВО
(1174-1212 ГГ.)
1
Боярский заговор 1174 г. и поднявшаяся за ним волна восстания пока-
зали, до какого крайнего предела напряглись противоречия внутри
господствующего класса и сколь тяжким было положение народа, в первую оче-
редь — крестьянства. Заговор имел поддержку и вне Владимирской земли —за
спиной мятежной боярской знати стоял рязанский князь Глеб, заставивший ее
призвать на княжение не братьев Андрея — Михалку или Всеволода, но его пле-
мянников Мстислава и Ярополка Ростиславичей. Однако пока Мстислав сел
в Ростове, Михалка захватил Владимир и, при поддержке владимирских горожан,
выдержал семинедельную осаду города ростовскими и муромо-рязанскими полками.
Только голод вынудил город к капитуляции и уходу Михалки \ Однако и после
этого владимирцы, не желавшие подчинения Ростову, получили своего особого
князя Ярополка Ростиславича. Последний сразу же проявил себя «многим иманием»,
ограблением горожан; он захватил ризницу Успенского собора и отправил ее
в Рязань. Ростиславичи, чувствуя непрочность своего положения, вели себя словно
в чужой волости. Поэтому владимирцы вновь призвали Михалку. Он разбил войско
Мстислава и торжественно вошел во Владимир, гоня перед собой множество плен-
ных. Мстислав бежал в Новгород, а Ярополк скрылся в Рязани. Под нажимом
Михалки Глеб рязанский был вынужден вернуть сокровища Успенского собора.
В 1177 г. Михалка умер, и его сменил Всеволод III, приглашенный на престол
владимирцами2.
В перипетиях трехлетнего периода междукняжия отчетливо видна чрезвычайно
выросшая политическая самостоятельность горожан. «Гражаны» Владимира высту-
пают как крупнейшая общественная сила, ясно понимающая свое значение и цели.
Они «волная князя прияли к собе», они устояли в смутное время междукняжия.
Их новая «правда» отлична от боярской «правды», основанной на господстве бояр-
ского Ростова над его «пригородами» и в особенности Владимиром. Владимирский
летописец, видимо, точно передавая сказание о событиях этих лет и отражая сло-
жившуюся во Владимире точку зрения, язвительно отмечает, что историческое
Примечания к главе XXII см. стр. 545—546.
345
старшинство Ростова не является теперь основанием для политического господства:
«Не разумеша правды божия исправити Ростовцы и Суздальци: давнии тво-
рящиеся старейшин...». Именно поддержке горожан и был обязан успех
Михалки и Всеволода. По-видимому, эта поддержка горожан вела к уступкам
им со стороны князя. После победы Михалка поехал в Суздаль и Ростов «и створи
людем весь наряд, утвердивъся крестным целованьем с ними», т. е. дал горожанам
какие-то льготы3.
Однако приход Всеволода к власти вызвал новую попытку ростовской знати
установить свое господство. Призванный из Новгорода Мстислав двинул на Владимир
большую ростовскую рать; боярство отвергло мирные предложения Всеволода. Но
жестокая битва на Юрьевом поле (1177 г.) закончилась разгромом боярской рати
Мстислава; в сече пали виднейшие бояре, а многие из них попали в плен. Всеволод
конфисковал боярские стада и села, пошедшие, вероятно, в раздачу дворянам и кня-
жескому служилому боярству. Бежавший сначала в Новгород, а оттуда в Рязань
Мстислав поднял Глеба рязанского, который ударил на Москву и сжег город.
Постоянная поддержка рязанскими силами ростовской знати заставила Все-
волода нанести решительный удар. В битве на Прусовой горе (1177 г.) рязанские
силы были наголову разбиты; сам Глеб со своим сыном, оба Ростиславича, крупней-
шие бояре — оказались в руках Всеволода и были посажены в «поруб» во Влади-
мире 4. И здесь Всеволоду пришлось впервые ощутить силу горожан.
На третий день после победы «бысть мятеж велик в граде Володимери: всташа
бояре и купцы». Они требовали ускорить казнь пленных князей и бояр, но Всеволод
медлил. Тогда «всташа опять люди вси и бояре и придоша на княжь двор с оружием,
рекуще: „Чего их до держати! Хочем слепити их...“». Источники противоречат
в освещении исхода событий. По-видимому, горожане раскопали поруб, якобы осле-
пили Ростиславичей, убили князя Глеба, а «Романа, сына его, едва выстояша».Следо-
вательно, княжеская стража выступила против восставших, пытаясь спасти плен-
ных от расправы. «Ослепленные» Ростиславичи, дойдя до Смоленска, «чудом» про-
зрели,— видимо, ослепление было фиктивным,—и сели в Новгороде и Торжке5.
На другой год, во время похода на Торжок, владимирская дружина вновь про-
явила свои независимые от князя взгляды. Всеволод не хотел брать город и предло-
жил осажденным откупиться; однако получил отказ. Тогда дружина заявила князю:
«Мы не целовать их приехали; они, княже, богови лжють и тобе...» и с тем ударила
на город, разграбила его и сожгла6. Владимирцы хорошо понимали необходимость
крутых мер и искоренения самих инициаторов крамолы, Всеволод же, как и в 1177 г.,
медлил.Все эти факты позволяют почувствовать, что союз княжеской власти и горожан
дает заметную трещину.
Под 1185 г. мы находим в летописи смутное сообщение о каком-то городском
волнении в связи с постигшим город пожаром, когда «на крестьянском роде страх,
колебание и беда упространися»; это «колебание», по признанию летописца, было
«пристраннее и страшнее», нежели самый пожар7. Как этот пожар, так и пожар
1193 г. начались в княжеско-епископской части города: горел Успенский собор,
а княжеский дворец едва отстояли. Можно думать, что это были не случайные бедст-
вия, так как уже в 1194 г. начинается строительство каменной стены детинца, отре-
346
лающей княжеско-епископские дворы от остальной территории Среднего города (см.
гл. XXVII)/ После этого производится вторая серьезная операция: беспокойный
владимирский торг переводится с клязьменской пристани за Волжскими воротами
под Вознесенским монастырем в Средний город под стены детинца. Во Владимире
повторяется история киевского торга, когда князь Изяслав «взогна Торг на гору» 8.
Таким образом, окрепшая княжеская власть приняла ряд серьезных мер против сво-
их союзников-горожан, стремясь ограничить их самостоятельность и рост их поли-
тической силы.
Опыт 1174 г., когда против княжеской администрации поднялось и сельское на-
селение, громившее по селам княжеских людей и пришедшее «грабить» их даже во
Владимир, видимо, заставил Всеволода III принять меры и в отношении крестьян-
-ства. В его некрологе мы находим едва ли преувеличенное указание, что Всеволод
«суд судя истинен и нелицемерен, не обинуяся лица сильных своих бояр, обидящих
менших и работящих сироты». Видимо, княжеский суд снизошел до простых людей
и вынужден был взять под защиту закабаляемых «сирот» и несколько поступиться
интересами знати. Благодаря случайному упоминанию в летописи, мы узнаем, что
в 1190 и 1201 гг. Всеволод сам ходил в полюдье в Ростов и Переславль. Это был, ви-
димо, не только объезд за сбором дани в княжеских владениях, но и поездка князя
с судом и властным «назиранием» своей земли9. Эти мероприятия имели своим ре-
зультатом определенное успокоение деревни, так что мы больше не слышим о кре-
стьянских волнениях.
Была приведена к покорности и старобоярская знать. После сокрушительных
ударов, обрушившихся на ее голову на полях сражений 1177 г., она была сильно
обескровлена. Но ее подчинение достигалось и другими средствами: походы княже-
ских дружин на болгар, мордву, в земли других русских княжеств — обогащали
и участвовавшее в них боярство. Примечательно, что в летописании времени Всево-
лода дается и новое освещение событий 1174 г.: мрачный колорит проклятия, тяготе-
ющего над убийцами Андрея — Кучковичами и Амбалом — в Повести о его смерти,
исчезает в передаче ее Всеволодовым летописцем10. По-видимому, это смягчение оцен-
ки заговорщиков отражает стремление княжеской власти укрепить гражданский
мир внутри княжества, ослабить противоречия внутри господствующего класса.
Но, с другой стороны, упомянутая новая редакция рассказа о событиях 1174 г.
справедливо оценена исследователем как «политический трактат в защиту нового
порядка жизни, к установлению которого стремились и Андрей, и один из ближай-
ших его преемников Всеволод, и которому сочувствовали возвышенные этими князь-
ями до того времени «мезинии» люди-владимирцы. Этот политический трактат со-
ставлен специально для помещения его в летописи»11. Этот «новый порядок жизни»
требовал дальнейшего укрепления княжеской власти. В этой связи Всеволод ста-
рался обеспечить свое положение от возможных покушений и династических споров.
Он изгнал из Руси последнего сына Боголюбского— Георгия, который, как предпо-
лагает новейший исследователь, появился после гибели отца во Владимире и пы-
тался бороться с Михалкой за стол Андрея, опираясь на боярскую знать12.
Так складывалось соотношение общественных сил во Владимирской земле при
Всеволоде. Княжеская власть укреплялась, получая более широкие возможности
347
оказывать свое давление на события в Русской земле. Для этого было весьма суще-
ственным и новое положение владимирской церкви.
Всеволод больше не выдвигал вопроса о самостоятельной митрополии или епи-
скопии для Владимира. Дело владыки Федора, показавшее безнадежность этого
предприятия, было слишком свежо в памяти. Однако если Боголюбский почти де-
сять лет боролся с епископом-греком Леоном, то теперь положение было иным.
Авторитет владимирского князя был высок, и Леон до самой своей смерти (в начале
80-х годов) вел себя столь незаметно, что о его деятельности в это время мы ничего
не знаем. Когда же митрополит послал во Владимир епископа-грека Николая, ко-
торый, по сведениям, полученным Всеволодом,был поставлен «на мьзде»,т. е. за взят-
ку, Всеволод не принял этого «святителя», выдвинув своего кандидата — «Луку сме-
ренного духомь и кроткого» игумена Спаса на Берестове. По свидетельству лето-
писи, Всеволод заявил свой протест в очень резкой форме: «Не избраша сего [т. е.
Николу-гречина] людье земле нашее, но же еси поставил ино камо тебе годно, тамо
же и держи, а мне постави Луку...». Так дерзко еще ни один из русских князей
не смел говорить с главой русской церкви; «...митрополит жеМикифор не хотяше по-
ставити его [Луку], но неволею великого Всеволода и Святославлею, поставил Луку
епископом в Суздальскую землю», а Николая послал на полоцкую кафедру. Влади-
мирский летописец, при изложении этой истории, формулирует и право выбора епи-
скопа князем и его «людьми»: «святительского сана» достоин лишь тот, «кого Бог
позовет и святая Богородица, князь въсхочет и людье»13.
Преемник Луки— духовник Всеволода Иоанн был поставлен (1190 г.) уже бес-
прекословно, а в 1198 г. Всеволод назначил епископа Павла и для своего Переяс-
лавля-Южного14. В этих условиях удалось провести и канонизацию епископа Леон-
тия—в 1190 г. епископ Иоанн установил празднование его памяти, т. е. он был
признан «святым»15. Таким образом, сопротивление митрополита было сломлено,
а церковная самостоятельность и авторитет Владимирской земли были укреплены.
Рассмотрим борьбу Владимирского княжества за его гегемонию на Руси.
2
Разгром ростовской знати на Юрьевом поле и на Прусовой горе значительно
ослабил Рязанское княжество. Но Всеволоду пришлось еще не раз напоминать со-
седу о своей силе. Таков был поход 1180 г., когда Рязань была сдана без боя. Все-
волод умело использовал борьбу младших и старших сыновей Глеба; по образному
выражению «Слова о полку Игореве», он мог «стрелять, как живыми стрелами, уда-
лыми князьями Глебовичами». В 1187 г. в походе владимирских полков на Рязань
участвовал сын Глеба—Всеволод16. Лишь через двадцать лет рязанские князья
подняли голову и изменили Всеволоду во время его похода на юг в 1207 г.; в ответ
Рязань была захвачена и там посажен сын Всеволода — Ярослав. Но рязанцы по-
ковали и уморили в погребах всех ярославовых людей. Спешно пришедший Все-
волод блокировал Рязань, сжег ее и Белгород и увел рязанцев в свои города. По-
пытка рязанских князей подвергнуть ответному разгрому Московский край (1208 г.)
348
была быстро ликвидирована17. Видимо, в связи с описанной борьбой с Рязанью на
рязанском направлении была сооружена крепость Осовец на Клязьме18.
Второй, после борьбы с Рязанью, задачей по обезопашению Владимирской земли
ют ближайших соседей было усиление ее границ на Волге. Боголюбский уже нанес
два тяжелых удара по Болгарской державе; Всеволод продолжал походы на восток.
Большой поход на болгар объединенных сил русских князей в 1184 г. не принес су-
щественных результатов; последующие походы на болгар (1186, 1205 гг.) и на морд-
ву (1210 г.) кончались лишь захватом сел и выводом полона и выглядели как набеги
за добычей. Однако укрепление Городца-Поволжского усилило восточную границу
Владимирского княжества на Волге и облегчало дальнейшую задачу овладения ок-
ским устьем, разрешенную уже при Юрии Всеволодовиче19.
Но, конечно, самой трудной и сложной была борьба за упрочение влияния Вла-
димирского княжества на юге — в Киеве и в Новгороде-Великом. Продолжая по-
литическую линию, начатую при Боголюбском, Всеволод III учитывал неудачу
вооруженной борьбы и больших походов и стремился «продолжать войну мирными
средствами», ослаблять своих противников дипломатической игрой, разделять
и властвовать.
Почти одновременно с вокняжением Всеволода киевский престол занял предста-
витель черниговской династии Святослав Всеволодович, княживший с небольшим
перерывом до 1194 г. «Слово о полку Игореве» называет его «грозным великим кня-
зем киевским», но в действительности его власть была сильно ограничена Ростисла-
вичами, которые владели киевскими землями, предоставив Святославу Киев. Проти-
воречия Ростиславичей и Святослава ослабляли обе стороны. То же «Слово» называет
и действительного хозяина положения — владимирского Всеволода: «Великый
княже Всеволоде! Не мыслию ль ти прилетети издалеча, о тня злата стола
п о б л ю с т и». В глазах «песнотворца Святославля» Всеволод — наследник Дол-
горукого на киевском престоле. Поэтому и Святослав, и Ростиславичи всячески
стремились заручиться расположением Всеволода, в частности, путем брачных свя-
зей. Святослав сосватал сыну Мстиславу «свесть» Всеволода, а Рюрик, мечтавший
о киевском столе, сосватал за сына Ростислава дочь Всеволода— Верхуславу. Сила
Владимирского княжества и слабость Киева были не раз убедительно продемон-
стрированы на опыте борьбы Святослава с владимирской гегемонией.
Первоначально Святослав попытался оказать помощь рязанским князьям,
послав для участия в походе на Владимир своего сына Глеба с полком. Всеволод же
просто приказал Глебу явиться перед его грозные очи, и Глеб «волею и неволею еха
к нему зане бяшеть в его руках»; закованный, вместе со своими дружинниками, он
был освобожден из владимирского плена лишь в порядке любезного жеста по отно-
шению к Святославу20. Более серьезная операция против Владимирского княжества,
предпринятая Святославом в 1180 г., когда он двинул на Владимир свои и новгород-
ские полки, также окончилась неудачей. Рать Святослава встретила на притоке
Дубны — реке В лене владимирские войска, укрепившиеся в неприступном месте.
Святослав не решился на битву, а Всеволод ударил по обозам противника. Войска
простояли здесь до весны 1181 г., когда угроза бездорожья и разлива рек заставила
Святослава поспешно уходить восвояси; попутно он лишь сжег Дмитров21. После
349
этого Святослав посылал Всеволоду свои полки для похода на болгар, а в 1194 г.г
собираясь в поход на Рязань, он отправил запрос к Всеволоду — «просячися
у него на Рязань», но Всеволод «их воле не сотвори и возвратися Святослав»22.
После смерти Святослава Рюрик в 1195 г. занял киевский стол; по словам север-
ного летописца, «посла великий князь Всеволод муже свое в Кыев и посади в Киеве
Рюрика Ростиславича»23. Казалось, перед Ростиславичами открывалась полоса
спокойного правления. Полагая, что Всеволод, как и Андрей, не интересовался раз-
делом южных волостей, Рюрик отдал зятю Роману ряд городов, утвердив передачу
крестным целованием. Но Всеволод неожиданно послал в том же году своих людей
возобновлять укрепления старого Остерского городца, игравшего крупную роль в
южных походах Долгорукого, и потребовал себе города, отданные Роману в «Руской
области». При этом Всеволод недвусмысленно угрожал Рюрику: «А кому еси в ней
часть дал с тем же ей и блюди и стережи, да како ю с ним удержишь а то узрю же...».
Митрополит Никифор послушно освободил Рюрика от крестной клятвы, и Всево-
лод получил романовы города, умело посеяв рознь между князьями. Роман перешел
на сторону Ольговичей24. Началась усобица, в результате которой изгнанный из
Киева силами Романа и Всеволода III Рюрик в 1203 г. захватил с половецкой по-
мощью Киев и подверг его жестокому разгрому25. Так, стремясь не допустить усиле-
ния Киева, Всеволод сумел поссорить южных князей, вызвать их борьбу и разгром
Киева их руками.
Последний раз Всеволод III вмешался в жизнь юга, когда там вновь разгоре-
лась борьба за Киев (1206—1210 гг.) и черниговская династия в лице Всеволода
Чермного имела все шансы на успех; последний изгнал из Переяславля-Южного Все-
володова сына Ярослава.
Всеволод III вновь вооруженной рукой заставил противников смириться перед
своей волей: в 1210 г. они прислали самого митрополита Матфея, «прося мира
и во всем покоряющеся»26.
Если борьба за влияние в Киеве, ослабленном кипевшими вокруг него усоби-
цами, была успешной, и авторитет Всеволода III на юге был бесспорным, то не-
сравненно сложнее была борьба за влияние в Новгороде-Великом, сильном своей бо-
ярской аристократией, упорно отстаивавшей свои вольности и независимость.
Закрепление в Новгороде и Торжке изгнанных из Владимира Ростиславичей
вызвало походы владимирской рати. В 1178 г. был взят Торжок и сожжен Волок-
Ламский. Но вновь занявший Торжок последний Ростиславич — Ярополк начал
грабить владимирское Поволжье. Поход 1181 г. и пятинедельная осада Торжка кон-
чились его падением — город был сожжен, а все его население уведено в полон. На
место бежавшего из Новгорода Владимира Святославича Всеволод III посадил свое-
го свояка — безземельного князя Ярослава Владимировича. Входе этой борьбы ма-
ленькая Тверь, стоявшая на новгородско-владимирском порубежье, была в 1182 г.
сильно укреплена Всеволодом 27.
Однако сопротивление новгородцев привело к удалению Ярослава. На протя-
жении 80—90-х годов на новгородском столе идет частая смена князей. На место
Ярослава Всеволод сажает Мстислава Давидовича смоленского; его сменяет вновь
Ярослав, изгоняемый и снова водворяемый рукой Всеволода в Новгороде; за ним
350
новгородский стол занимают сыновья Всеволода — малолетний Святослав и, нако-
нец, старший Константин (1205 г.).
В 1199 г. Всеволод допустил неслыханное нарушение новгородских порядков,
назначив архиепископом своего ставленника Митрофана и казнив нескольких бояр
из наиболее упорных противников владимирской гегемонии28. Внутри господствую-
щей верхушки Новгородской боярской республики не было единства. Здесь усили-
валась «суздальская партия», представлявшая интересы крупных торговцев, заин-
тересованных в прекращении феодальных распрей и видевших, подобно владимир-
ским горожанам и купцам, «новую правду», к которой вела властная объединитель-
ная политика владимирских князей. Она не могла не вызывать симпатий и у более
широких слоев народа—городского люда Новгорода и крестьянства новгородских
волостей, жестоко страдавших от боярской эксплуатации и политических неурядиц.
Всеволод III умело использовал эту борьбу. Грозное восстание народных масс— го-
рожан и крестьянства в 1207 г. против посадника Дмитра Мирошкинича прошло без
всякого сопротивления со стороны сидевшего в Новгороде Святослава Всеволодо-
вича. Напротив, он захватил и отправил в заключение во Владимир детей Дмитра
Мирошкинича, получил со сторонников Дмитра «серебро без числа» и все долговые
«доски» самого посадника 29.
Однако новгородское боярство оставалось могущественной силой, сопротивляв-
шейся владимирской объединительной политике. Призванный боярами князь Мсти-
слав Удалой удалил Святослава Всеволодовича и архиепископа Митрофана и не-
сколько лет занимал новгородский стол30.
Таковы в самых общих чертах основные линии «внешней политики» Владимир-
ского княжества, направленной на подчинение власти владимирской династии осталь-
ных русских земель. Но чем дальше шла эта борьба, чем больше рос авторитет
великокняжеской власти, тем упорнее и решительнее сопротивлялась феодальная
знать. Шаткость результатов борьбы за Новгород была грозным симптомом роста
этого сопротивления.
Тем не менее сила Владимирской земли к началу XIII в. еще более возросла.
Возрос и политический вес владимирской династии. Если Андрею Боголюбскому
Ростиславичи вменяли в смертный грех обращение с ними, как с «подручниками»,
то верховная власть Всеволода была признанным и откровенным господством. В об-
ращении к нему других князей рядом с традиционным «отче» появляется внушитель-
ное «господин». «Ты — господин, ты — отец»—так обращаются к нему рязанские
князья. К его защите апеллируют не как к отеческой опеке «старейшего», но как
к защите могучего владыки, верховного сюзерена. Так, бежавший в 1190 г. из вен-
герского плена Владимир галицкий просил Всеволода: «Отче господине, удержи Га-
личь подо мной, а яз божий и твой есмь со всим Галичемь, а во твоей воли есмь всег-
да». Всеволод обязал всех князей крестным целованием не искать Галича под Вла-
димиром— «и оттоле не бысть на нь никого же» 31.
Внутреннее и внешнеполитическое укрепление Владимирского княжества
и власти Всеволода нашли весьма выразительное отражение в летописании этого вре-
мени. Владимирские церковники продолжали накапливать новые «доказательства»
покровительства неба делам Всеволода. Таков, например, полный политической
351
остроты рассказ летописи о том, как в походе 1177 г. против Мстислава Ростиславича
всеволодовым полкам якобы явилось «видение» Владимирского собора и стоящего
«акы на воздусе» града Владимира и как увидавшие его воины закричали Всево-
лоду: «Княже! Прав эси —поеди противу ему!»32
Еще более существенно, что владимирский летописец по ходу изложения со-
бытий непрестанно подчеркивает идею «богоустановленности» самовластия Всево-
лода. Так, Мстислав, пошедший во главе боярских сил на Всеволода, оказывается,
заблуждался в своем «высокоумьи», забыв, что «Бог дает власть, ему же хощеть;
поставляет бо цесаря и князя Вышний»). Эта мысль еще более выпукло выражена
в полном цитат из псалмов и апостолов рассказе о посылке Всеволодом на княжение
в Новгород сына Константина: «Цари стран владуть ими [людьми] и князи обладають
ими: сут си ангели нарецаемии Господьства...» По словам этого рассказа, Всеволод
совершил над Константином обряд инвеституры, дав ему меч и крест и сказав, что
на нем, Константине, «Бог положил старейшинство [не только] в братьи твоей, но
и во всей Русской земли»33. Это не было преувеличением. Недаром пе-
вец «Слова о полку Игореве» еще в начале княжения Всеволода видел в нем силу, спо-
собную подчинить и объединить русских князей для защиты Русской земли от внеш-
них врагов.
Далее мы увидим, как эти взгляды на княжескую власть и большие политические
идеи общерусского размаха нашли свое отражение в архитектуре изучаемого време-
ни и как сама архитектура была включена в борьбу за могущество Владимирской
земли.
3
Раньше чем перейти к изучению памятников последнего двадцатилетия XII в.,
нужно сделать общий обзор строительства этой поры, так как далеко не все его па-
мятники сохранились до наших дней. Письменные источники сообщают о шести
постройках и нескольких ремонтно-восстановительных и военно-инженерных ра-
ботах.
Летопись строительства34 открывается самой крупной работой всеволодовых
зодчих — обстройкой после пожара 1185 г. владимирского Успенского собора, за-
конченной в 1189 г., когда собор был освящен епископом Лукой. Через три года,
в 1192 г., закладывается собор Рождественского монастыря, заканчиваемый в 1196 г.
Длительность постройки этого небольшого храма объясняется тем, что в эти годы
(1192—1194 гг.) происходит капитальный ремонт собора в Суздале36 и ведется энер-
гичное военно-инженерное строительство. В 1192 г. закладываются и заканчиваются
деревянные стены Суздальского кремля36. В 1194 г. сооружается каменный детинец
во Владимире, над воротами которого в 1196 г. епископ Иоанн строит церковь Иоаки-
ма и Анны. В 1195 г. воздвигаются деревянные укрепления Переславля-Залесского
и в этом же году князь Всеволод посылает тиуна своего Гюрю «с людьми» строить ук-
репления старого Городца на Остре, не раз сослужившего военную службу при Юрии
Долгоруком37. Между 1194 и 1197 гг. (вероятно, в 1195—1196 гг.) создается лучший
памятник 90-х годов — пышно убранный резным камнем Дмитриевский собор. На-
352
конец, в 1200 г. закладывается и в 1201 г. освящается Успенская церковь в жен-
ском Княгинином монастыре.
Каменной называет Степенная книга церковь Иоанна Предтечи «в дому епископ-
ли», сгоревшую в 1211 г., хотя по другим версиям она была деревянной: «И сгоре
церкы та вся от верха и до земле»38. По преданиям на северной окраине Владимира
в Марьиной роще на новгородской дороге стоял загородный дворец жены Всеволода
княгини Марии Шварновны30. В 1207 г. была освящена церковь Михаила на дворе
сына Всеволода —Константина; здание было, вероятно, каменным. Летописи раз-
норечат в определении места этого двора, помещая его то во Владимире 40, то в Ро-
стове41. А. А. Шахматов считал постройку ростовской, а запись о ней —принадле-
жащей ростовскому летописному своду42. Однако под 1227 г. находим упоминание
о пожаре церкви Михаила во Владимире, вместе с которой сгорело 26 церквей43.
В 1187 г. мы встречаем первое упоминание о монастыре Вознесения (за Золоты-
ми воротами во Владимире), занимавшем крайнюю юго-западную точку владимирских
высот поблизости от прибрежного торга; монастырь служил местом остановки приез-
жавших рекой послов44. Как показала разведка, существующая Вознесенская цер-
ковь построена на новом месте и отношения к древней не имеет. Возможно, что
последняя была деревянной, как и построенная при Андрее смежная церковь Нико-
лы. По-видимому, ко времени Всеволода относится постройка ряда деревянных хра-
мов во Владимире, которые упоминаются лишь в связи с их пожаром. Так, в Ветча-
ном городе в 1213 г. вместе с 200 дворов сгорели четыре церкви: Иоанна Предтечи,
Иоанна Богослова, Евпатия и Ильи46. Обилие Ивановских храмов (два—в Вет-
чаном городе и один—на дворе епископа) и наличие Ивановских ворот (из города
Мономаха в Ветчаной) позволяет думать, что эти храмы возникли при епископе Ио-
анне. На месте названных храмов Ветчаного города до недавнего времени существо-
вали церкви позднейшей постройки—Иоанна Богослова и Ильинская.
Видимо, при Всеволоде же возник Петровский монастырь в Ростове; первое упо-
минание о нем связано с назначением в 1214 г. его игумена Пахомия епископом,
причем указано, что он был игуменом 13 лет; следовательно, монастырь существовал
уже в 1201 г. Был ли его храм каменным или деревянным, —мы не знаем 46. В пожар
1211 г. в Ростове сгорело 15 церквей,—видимо, деревянных47. Позже, в пожар
1288 г., в Ростове сгорела церковь Михаила 48.
В Суздале под 1213 г. упоминается монастырь Козьмы и Демьяна, куда удалил-
ся владимирский епископ Иоанн4®.
По сообщению В. Н. Татищева, в 1198 г., в связи с рождением сына Иоанна,
«повелел Всеволод в Стародубе на Клязьме построить церковь святаго Иоанна» 60.
Обратимся к изучению важнейших памятников этого обширного строительства.
23 Н. Н. Воронин, т. I
ххш
ОБСТРОЙКА УСПЕНСКОГО СОБОРА
ВО ВЛАДИМИРЕ
1
J I ата работ мастеров Всеволода по обстройке Успенского собора опреде-
I шляется относительно. В 1185 г. «бысть пожар велик в Володимери граде,
месяца апреля в 13 день... в середу: погоре бо мало не весь город, и церквей
числом 30 и 2, и сборная церкы святая Богородиця Златоверхая, юже бе украсил бла-
говерный князь Андрей, и та загореся сверху, и что бяше в ней дне узорочий, пони-
кадила сребреная, и ссуд златых и сребреных, и порт золотом шитых и женчюгом,
и чюдных икон золотом кованых и каменьем драгым и женчюгом великим, им же
несть числа; Богу попущыпю грех ради наших и ум у человек отъемшю, и вымыка-
ша из церькви на двор до всего, а ис терема куны и книгы и паволокы, укси церков-
ные, иже вешаху на праздник, и до ссуд, им же несть числа: вся огнь взя без уто-
ча...»1 Из текста ясно, что собор основательно обгорел снаружи и внутри. Надо ду-
мать, что огнем уничтожены были и деревянные связи, так что само здание пришло
в угрожающее состояние; это и вызвало немедленное его восстановление. В 1189 г.
14 августа уже происходит «великое священие» собора епископом Лукой в присутст-
вии самого князя, «и бысть радость велика в граде Володимери»2.
Вскоре, 23 июня 1193 г., город снова постигает пожар, которому, однако, не
дали распространиться; «церквий изгореша 14, а города половина погоре, и княжь
дворь богомь и святоеБогородици... избавлен бысть от пожара...»3. На этот раз со-
бор только «ополел», т. е. были обожжены и закопчены стены. Князь Всеволод
и епископ Иоанн на другой год — 1194 г.—«обновили» «святую Богородицю в Воло-
димери известью»4; следовательно, пришлось лишь побелить почерневшие
стены, «и бысть опять акы нова» б. Таким образом, второй ремонт не принес новых
изменений архитектуры собора.
Объем обстроек Всеволода ясно обозначен в летописях: Всеволод «церков Вла-
димирскую сугубо округ ея упространи, украси, юже брат его Андрей постави об
едином верее во имя Пречистыя Богородица. Всеволод же четыре верхи назда и по-
злати...»6. С характером этой работы мы частично познакомились выше, при анализе
данных о формах собора 1158—1160 гг. Но раньше чем обратиться снова к этой теме,
Примечания к главе XXIII см. стр. 546—549.
354
необходимо свести основные данные письменных источников о дальнейшей судьбе
здания.
В 1212г. собор принял под свои своды прах князя Всеволода7: в северо-восточ-
ном углу всеволодовой галереи, рядом с алтарем, против гробницы первого строи-
теля собора—князя Андрея стала гробница второго строителя—Всеволода. Все-
володова обстройка становилась монументальной усыпальницей княжого дома и вла-
димирских епископов. Лаврентьевская летопись и называет ее «гробницей», т. е.
усыпальницей: о погребении князя Георгия в 1238 г. говорится: «И положиша и
в гроб камеи в святой Богородици в гробници, идеже лежить Всеволод отець
его»8. Также передает название всеволодовой обстройки позднейший «летописец
Владимирского собора»: «Да в той же соборной церкви Успения пресвятый Богоро-
дицы з братьями своими... опочивает в одной гробнице третий сын благо-
верного великого князяАндрея Георгиевича Боголюбского князь Глеб Андреевичь» 9.
«Грббницей»на севере назывались деревянные клети, в которых погребались покой-
ники одной семьи10.
За год до татарского разгрома, в 1237 г. епископ Митрофан украсил собор —
«постави кивот в святой Богородице сборней над трапезою и украси его златомь
и сребром... того же лета исписа притвор святое Богородици»11. Под «кивотом» следует
разуметь киворий— сень над алтарем, под «притвором» же, — скорее всего, галереи
всеволодовой обстройки. Судя по ничтожным сохранившимся фрагментам, роспись
княжеской «гробницы» была посвящена святым воинам и воинской тематике12. В фев-
рале 1238 г. Владимир был взят татарами. На хорах собора заперлись епископ и
княжеское семейство: «Татарове же силою выломиша двери церковный и наволочи-
ша леса в церковь и около церкви, и тако без милости запалиша огнем»; собор был
ограблен13.
Собор долго стоял без ремонта. В 1257 г. его причт был, вместе со всем духовен-
ством, освобожден от татарской дани 14,—подготовлялась почва для перенесения
центра русской церкви во Владимир. В 1280^г. митрополит Кирилл «покры церковь
святую Богородицю съборную оловом» 1б; собор — будущий храм митрополита «всея
Руси»— привлекает внимание и заботы. «Послание владимирского епископа к мест-
ному князю»16, составленное епископом владимирским Иаковом (1288—1295 гг.)
или Симеоном (1295—1299 гг.) и адресованное князю Дмитрию или Андрею, сыновь-
ям Александра Невского17, говорит: «Вижь, сыну князь, како ти были велиции кня-
зи твои прадеды и деды и отець твой великый князь Олександр: украсили церковь
божию клирошаны и книгами,и богатилидомы великими,десятинами по всемградоми
суды церковными.А ныне, сыну князь,аз отець твой епископ во л одимерьскыи поминаю
ти,сыну своему,о церкви Божии.А сам, сыну, ведаешь, оже церкви та ограблена и домы
ея пусты». Упомянутое в Послании «ограбление» собора было связано с разгромом го-
рода татарами в 1293 г., когда они «взяша Владимер и церковь Володимерскую раз-
грабиша, и чюдное дно медяное выдраша, и сосуды священный вся поимаша...»18.
На рубеже XIII—XIV вв. в юго-западном углу всеволодовых галерей был по-
строен кирпичный придел Пантелеймона. Он уже существовал, когда в 1305 г. в нем
был погребен митрополит Максим — «положен в Володимери, в Паньтелемане свя-
том»19. Придел был образован путем закладки арок с северной стороны, выкладки
23*
355
восточной и северо-западной стен и свода на уровне хор; придел имел особый вход
через юго-западный портал (рис. 159)20. Возможно, что придел служил и крещаль-
ней, располагавшейся обычно в юго-западном углу церкви21.
В 1340 г. были проведены какие-то ремонтные работы в соборе, в частности, по
его кровле, отмеченные записью на кровельном листе: кровельщик оставил на листе
золоченой меди торопливо процарапанную надпись о том, что «в лето 1340 месяця
июля в 13 на память святого апостола Аки л ы гром бысть и земля потрясеся» 22.25 мая
1408 года была начата роспись собора «повелением великаго князя Василия Дмит-
риевича: а мастеры Данило Иконник да Ондрей Рублев»23. Эта роспись стоит в ряду
реставрационных работ московского правительства по памятникам Владимиро-Суз-
дальского княжения, являвшимся в сознании людей того времени священными как
создания предков московской династии.
Но вскоре снова военная гроза постигает Владимир, а с ним и собор. 4 июля
1410 г. отряд нижегородского князя Даниила Борисовича вместе с конным отрядом
татар Талыча захватывает город, и снова «татарове церковь святую Богородицю зла-
товерхую одраша»24. В колоритном рассказе летописей об этом событии интересно
следующее место: «Потом же прогониша [татары] к церкви святыя Богородица събор-
ныа в ней же затворися ключарь поп Патрекей и с иными людми и поймав съсуды
святыя церковный златыя и серебряныя и елико кузни у сне похватити, и в ъ з н е-
се на церковь святыя Богородица съхрани, и люди сущих с ним тамо посади,
а сам сшед лествицы отмета»; несмотря на страшные пытки, Патрикий не выдал та-
тарам тайника2б. Этот рассказ сообщает о каком-то внутреннем помещении в верх-
них частях собора, которое не имело постоянного хода и предназначалось для сокры-
тия ценностей в случае опасности.
В 70-х годах XV в. Успенский собор привлек большое внимание — митрополит
Филипп избрал его в качестве образца для постройки московского Успенского со-
бора. Его измеряли и изучали и русские мастера, и итальянский «архитектон» Ари-
стотель Фиораванти26.
В пожар города 1536 г. «на пречистеи на съборной церкви половина кровли зго-
рела»27. После покрытия собора оловом при митрополите Кирилле (1280 г.) и ремон-
та кровли в 1340 г. мы до 1536 г. не имеем сведений о ее характере; указание же, что
в 1536 г. кровля «сгорела», свидетельствует, что между 1340 и 1536 гг. свинцовая
кровля была заменена деревянной. Это и была, очевидно, та пощипцовая пологая
деревянная кровля, с которой столкнулись реставраторы прошлого века. Кирпич из
фронтонов весь одинакового размера —9 X 15x30 см2*. Он близок крупному кир-
пичу памятников начала XVI в. Нижегородского кремля (8x14x30 см\ 1500 —
1511 гг.), кремля Коломны (8x16x32 см\ 1525—1531 гг.), церкви Вознесения
в Коломенском (8 Х14 хЗО см\ 1532 г.). После пожара 1536 г. крыша была, вероят-
но, покрыта вновь, о чем свидетельствует поднятие щипцов 29. Эта работа, может
быть, была произведена Истомой Курчевым, чинившим и восстанавливавшим дере-
вянные укрепления города после пожара 1536 г.30
Далее мы не знаем о судьбе здания почти два столетия 31.
В 1708 г. дошедший до крайнего обветшания собор ремонтируется на средства
стольника Племянникова — подводятся угловые контрофорсы, прорубаются новые
356
Планъ I7 эта ж а.
С.
159. Успенский собор. План (обмер Ф. Солнцева).
160. Фрагмент панорамы Владимира 1801 г.
окна в алтаре, расширяются окна на прочих фасадах. Однако эти переделки не-
столько укрепили, сколько ослабили здание, так что с 1725 по 1734 г. вновь произ-
водится его капитальный ремонт. Перечень подлежащих исправлению ветхостей ри-
сует картину страшного разрушения, происходившего главным образом от течи
деревянной кровли и уничтожения деревянных связей, а также от вредной работы
угловых контрофорсов 1708 г. В одной алтарной части перечень фиксирует 13 «рас-
селин» «от пошвы до своду», в прочих частях их — пять, не считая необходимой пе-
рекладки арок, починки замков перемычек и пр. (таких мест было 33). Починка
производилась белым камнем и кирпичом32.
Внешне собор также потерпел очень серьезные изменения. Было ликвидировано
щипцовое покрытие, для чего сделали значительные надкладки над стенами собора,
достигавшие, например, на апсидах высоты 2,5 м. Новая четырехскатная железная
кровля довольно большого уклона, на металлических стропилах, закрыла нижние
части барабанов глав, в особенности — средней; окна в части, попавшей под кров-
лю, были забраны кирпичом. Чтобы привести укороченные таким образом главы
в соответствие с объемом здания, пришлось надложить их кирпичом; вместо старого
шлемовидного—покрытие их было сделано луковичное, причем средняя глава была
покрыта древней золоченой медью, к которой прибавили и фасонные листы, еще
сохранившиеся на простенках барабана от древности; кресты были оставлены
древние33.
358
161. Успенский собор. Схема южного фасада с показанием замененных камней (по И. О. Карабутову).
Собор получил тот грузный вид, в котором его застали реставрационные ра-
боты 1888—1891 гг. (рис. 160).
Северный фасад собора на половину своей высоты был закрыт пристроенной
в 1862 г. теплой Георгиевской церковью34, а в 1871 г. собор едва не исчез с лица зем-
ли— невежественный любитель «благолепия» владимирский архиепископ Антоний
ходатайствовал о сломке древнего здания и постройке из старого камня нового собо-
ра! Однако Археологическая комиссия сумела отклонить этот варварский проект35.
В 1882 г. начались подготовительные к реставрации работы: внутри собора был
обнаружен ряд фрагментов древних фресок; они послужили основой для новой рос-
писи всего собора, скрывшей и эти фрагменты, открытые вновь только работой
советских реставраторов86. Архитектурная реставрация,проведенная под наблюде-
нием Археологического общества, заняла время с 1888 по 1891 г.; ее ход докумен-
тирован подробными чертежами архитектора И. О. Карабутова. Собору были возвра-
щены первоначальные формы: шлемовидное покрытие глав и посводное — кровли;
растесанные окна были восстановлены; по укреплении и связи стен и сводов контр-
форсы, закрывавшие два боковых портала западного фасада, были отняты37. С за-
пада был пристроен не имеющий никаких археологических и исторических основа-
ний притвор, заменивший притвор постройки 1727 г. Задачей, стоявшей перед
реставраторами, было не столько сохранение и закрепление сохранившихся частей
и деталей собора, сколько приведение его в «первоначальный вид» с заменой разру-
шавшегося старого стенного и резного камня новым. В результате фасады собора
были в значительной мере перелицованы вновь (рис. 161)38 и приобрели некоторую
фальшивость и сухость, сохранив малое количество подлинных камней.
2
Обстройка Успенского собора 1185—1189 гг. поставила перед зодчими слож-
нейшие как в техническом, так и в художественном отношении задачи. Здание, как
мы видели, было крайне ослаблено, его связи выгорели, и собору угрожала гибель
от действия внутренних неуравновешенных сил. Вероятно, и камень был сильно раз-
рушен под действием огня и требовал во многих местах замены. Однако храм надо
было сохранить как основу нового. И—нужно отдать справедливость —зодчие
блестяще справились со своей задачей, проявив большую техническую смелость,
свидетельствующую об их недюжинном инженерном опыте. Они окружили с трех
сторон старый собор новыми стенами, образовавшими обширные дополнительные
нефы (см. рис. 47 и 159). Укрепив старые стены пилонами, зодчие соединили их ароч-
ными перемычками на уровне хор со стенами наружной галереи-гробницы. Простран-
ство старого собора было связано с ней огромными арочными проемами почти на всю
высоту собора по осям его главных нефов и низкими арочными проходами в осталь-
ных местах. На углах галерей выросли четыре новых главы (рис. 162). Размеры хра-
ма резко увеличились—поперечник здания (27,53 .и) теперь стал несколько больше
его продольной оси (26 м\ указываем внутренние размеры). Естественно, что при
новых масштабах собора и первоначальные апсиды оказались несоразмерно малы-
ми и были сломаны; их заменила особая, сильно выдвинутая к востоку, широкая
360
162. Успенский собор. Угловая глава.
алтарная часть, приложенная впритык к восточным торцовым фасадам галерей
(рис. 163).
Заключая старый собор как бы в футляр новых стен и закрывая все его фасады,
кроме почти невидимых снизу их верхних частей и высоко вознесенной главы (см.
рис. 47), мастера могли бы решительно не считаться ни с общим строем форм, ни тем
более с деталями старого здания. Однако они пошли более трудным путем. Созда-
вая фактически новое, более грандиозное и отличное по своему духу здание, они
стремились органически связать старое с новым, слить обстройки в единое художе-
ственное целое с их древним ядром.
Естественно, что при решении подобной задачи некоторые противоречия дали
о себе знать.
Особая трудность состояла в согласовании членений галерей с членениями ста-
рого собора; они не могли совпадать, так как для новых масштабов галерей старые
размеры были мелки. С другой стороны, это членение не могло и значительно раз-
ниться по своим размерам, так как задачи конструктивного подкрепления собора
обязывали класть пилоны и связывающие их со стенами галерей арки по осям рас-
пора старого здания. Поэтому ни пилоны, приложенные к его стенам, ни пиля-
стры фасадов галерей не совпадали точно с разбивкой его осей. Поэтому в членении
галерей нет той строгой регулярности, которой отмечен план старого собора
(см. рис. 47).
Строго уравновешенным и симметричным осталось лишь членение западного
нефа (рис. 164), боковые же галереи имеют асимметричное членение (см. рис. 161).
Первые западные деления широки; два следующих, связанных со старыми попереч-
ными нефами, —суживаются; далее снова следуют широкие деления, отвечающие
главному поперечному нефу старого собора, и за ним — опять более узкие отрезки.
Эти последние деления, получившие вытянутое в поперечном направлении очерта-
ние, при постановке над ними угловых восточных глав привели к необходимости
сократить диаметр их барабанов и ввести под ними дополнительные подпружные
арки (см. рис. 47) — прием, впервые встречаемый в русском зодчестве.
Это членение галерей нашло естественное отражение в характере фасадов (см.
рис. 161 и 164). Они сохраняют в общем старую систему вертикального членения ло-
патками с полуколонной и колончатым поясом — по горизонтали. Но в их трактовке
много своеобразных черт, заслуживающих специального рассмотрения.
Как мы теперь знаем (гл. XVI),фасады галерей не предполагалось украшать рез-
ным камнем; на них были вставлены без особой системы лишь отдельные рельефы,
вынутые из стен собора 1158—1160 гг., часть же старых резных камней была обколо-
та и пущена в кладку как обычный стенной камень. По-видимому, в память о постиг-
шем собор пожаре на северный, обращенный к городу, фасад галереи был вынесен
старый рельеф: «Три отрока в пещи огненной» (см. рис. 62). Следовательно, внешнее
оформление храма было задумано строгим и лаконичным. Его основной объем, раз-
вивавшийся более по горизонтали, нежели в высоту, обращался к зрителю непосред-
ственно языком своих архитектурных форм, могучей широтой своих огромных фа-
садов (см. рис. 161 и 173).Учитывая новые масштабы здания, зодчие усилили рельеф
их членений: лопатки полуколонн стали двухобломными на всю высоту. В обработке
362
I
163. Успенский собор. Апсиды.
164. Успенский собор. Западный фасад.
165. Успенский собор. Капитель барабана.
углов галереи, не замаскированных трех-
четвертной колонной, мастера сохранили
прием старого собора, откровенно обна-
жающий четкие грани массива здания.
В капителях фасадных полуколонн зодчие
стремились подражать сочной пластике
капителей старого собора, но плоскост-
ное начало все же берет в них верх.
Широко раскрытые наружу окна с дроб-
но профилированными косяками, усажен-
ными розетками и бусинами-«репьями»,
образуя глубокие теневые пятна на белой
глади стены, как бы вскрывали ее толщу,
подчеркивая ее мощь, материальность и
незыблемость. Однако и в обработке
окон зодчие использовали различные прие-
мы: рядом с пышными и богато профи-
лированными окнами второго яруса на
южном фасаде (см. рис. 161) мы видим
строгие щелевидные окна в колончатом
поясе, совершенно лишенные профили-
ровки, а окна боковых апсид (см. рис.
166) и восточных торцовых фасадов гале-
рей повторяют скромный профиль окон
старого здания, украшающий лишь внеш-
ний край оконного проема.
Арки закомар, уширяясь к замку,
повторяли также прием зодчих старого собора, облегчавший тяжеловесную форму
полукружий30. Наконец, обработка барабанов новых угловых глав повторяла об
работку центрального купола с его оковкой медью, так же как завершавшие
главы кресты из прорезной золоченой меди подражали кресту старого собора.
Вместе с тем характерно иное отношение зодчих 80-х годов к деталям убранства
фасадов. Если в соборе 1158—1160 гг. все детали трактованы крупно и монументаль-
но, то в большем по своим масштабам новом здании собора величина деталей абсо-
лютно и относительно уменьшается и обнаруживается стремление к их большей слож-
ности и дробности. Так, например, диаметр полуколонн старого собора достигает
46 см, в новом же он не превышает 35 см\ в старом здании колонна массивнее (хотя
он и выше), отношение высоты колонны к ее диаметру здесь равно 38, тогда как в но-
вом — 46. В этом смысле колонны всеволодовых галерей отличаются и от колонн
Дмитриевского, меньшего по масштабам, собора, где диаметр полуколонн равен
42 см, а отношение высоты к диаметру — 4040. Тяга к дробности деталей проявилась
и в украшении «репьями» профилированных амбразур окон.
Так, — то приближаясь к отдельным приемам старого собора, то чутко отступая
от них, — работали зодчие над убранством нового здания.
365
Связь со старым зданием также сказалась с особенной выразительностью в ре-
шении западного фасада галерей и в пристройке новой алтарной части.
В западном фасаде (см. рис. 164) внутренняя структура собора, состоящего из
старого здания и галерей, выявлена очень лаконично. В его центре ясно читается
трёхнефная часть собственно храма с его большим центральным порталом и двумя
окнами в нпжнем «этаже», обычно освещавшими пространство под хорами, здесь же,
при отсутствии хор, поставленными, видимо, с сознательным расчетом подчеркнуть
и выделить среднюю трёхдольную часть собора. К ней по сторонам примыкают как бы
«особые фасады» узких и высоких галерей усыпальницы-гробницы со своими отдель-
ными, меньшими порталами входов. Строгая торжественная симметрия делает за-
падный фасад собора особенно эффектным.
Пристройка новой алтарной части была, видимо, разрешена не сразу. Очень
вероятно, что первоначально думали сохранить старые апсиды, но, когда начали стро-
ить галереи, выявилось их несоответствие с огромным объемом нового храма. По-
этому зодчие, отломав их, не просто пристроили впритык к галереям новые апсиды
большего размера, но выдвинули их к востоку, предварив собственно алтарную часть
как бы малым «дополнительным нефом». Это увеличение алтарной части зодчие не
только согласовывали и соразмеряли по длине с боковыми протяженными фасадами
галерей, но, что особенно интересно, они уравняли высоту «дополнительного нефа»
с высотой фасада андреевского собора, а не галерей, так что при взгляде с севера
и юга новый алтарь казался продолжением старого со-
бора. Видимо, с целью той же иллюзии цоколь новой алтарной части был припод-
нят по отношению.к уровню цоколя галерей. Таким образом, и здесь мы видим стрем-
едние зодчих подчеркнуть значение и выявить объем первоначального храма —
ядра нового здания.
Новая алтарная часть была значительно шире поперечника старого собора,
поэтому ее стены примкнули к торцовым восточным фасадам галерей, частично при-
крыв их. Однако строители проявили и здесь большое мастерство, «потушив» воз-
можное впечатление «застройки» фасадов, так что они кажутся «целыми», хотя часть
их прикрыта стенами нового алтаря (рис. 166).
В результате этой работы по увязке старого и нового зодчие «построили собор
тождественных [со старым собором] форм с такой чуткостью и пониманием стиля,
что возникает мысль, был ли реставрирован собор, не построен ли он так сначала по
предварительно обдуманному плану!»41
Как говорилось, объем собора в обстройке Всеволода приобрел ступенчатый ха-
рактер: над его галереями поднимались закомары андреевского собора, а в центре
возвышался на своем постаменте 12-оконный барабан его главы. Боковые главы
меньшие по объему и к тому же поставленные на таких же постаментах, на углах
пониженных галерей подчинялись центральной (см. рис. 50 и 51). Ступени запад-
ной галереи отвечала с востока алтарная часть. Эта ступенчатость объема, сложив-
шаяся не сразу, напоминаете какой-то мере подобную ступенчатую,пирамидальную
композицию Киевской Софии и, вероятно, Десятинной церкви. Весьма возможно,
что сходство с крупнейшими киевскими постройками было сознательным замыслом,
продиктованным самим Всеволодом III42. Однако эта особенность масс здания
366
166. Успенский собор. Схема восточного фасада (по И. О. Карабутову).
воспринималась лишь с некоторой значительной дистанции, вблизи же собор пред-
стоял зрителю своими огромными, протяженными фасадами.
Обратимся к некоторым деталям убранства фасадов нового собора, в частно-
сти,— к порталам галерей и колончатым поясам.
Порталы галерей обладают некоторыми своеобразными чертами, которые осо-
бенно ясно выступают при их сопоставлении с порталом Покрова на Нерли — клас-
сического памятника 60-х годов. Здесь, в соответствии с пропорциями самого храма,
в образе которого стройность и вертикализм играют определяющую роль, портал
так же строен и четок в своем построении. При ширине 2,98 м и высоте 3,96 м их
отношение равно 1,33 (примерно 3:4). При этом профиль косяка портала точно со-
ответствует профилю архивольта; дуги последнего ясно опираются на несущие их
колонки и прямоугольные уступы. В декоративном оформлении входа безупречно
подчеркнута его конструктивная логика43.
Иное мы видим в Успенском соборе 1185—1189 гг. Его образ, полный величия
и торжественной неподвижности, связан с широкими, горизонтально-протяженны-
ми фасадами созданного мастерами Всеволода III нового храма. Иную трактовку
получили и порталы (рис. 167). Сейчас они представляют реконструкцию древних пор-
талов, осуществленную И. О. Карабутовым по сохранившимся под разобранными
контрфорсами собора их остаткам. Однако этим «моделям» или «репродукциям»
древних порталов мы можем доверять: точность И. О. Карабутова как реставратора-
исследователя весьма высока. Боковые порталы западного фасада, вводившие в га-
лереи гробницы, в отличие от порталов Покрова на Нерли, чрезвычайно широки —
они почти вписываются в квадрат. Размеры юго-западного портала (высота — 4,38 м,
ширина —4,26 м) дают отношение 1,02, т. е. почти 1 : I44, а размеры северо-запад-
ного портала (высота — 4,7 м, ширина — 4,39 м) — отношение 1,07, т. е. также поч-
ти 1 : I45. Большая ширина портала достигается, в частности, значительным отно-
сом в стороны крайних полуколонн портала, так что они несколько отрываются от
профиля косяка; между ними появляется как бы отрезок стенной плоскости, особен-
но значительный в северо-западном портале. Эти пропорции порталов прекрасно гар-
монируют с пропорциями фасадов собора — широких и спокойных. Однако и при
этом увеличении размеров порталов они кажутся маленькими, подчеркивая гран-
диозность здания, его ширь и высоту (см. рис. 164).
Нов самой системе портала мы видим существенное отличие от четкой и ясной
системы порталов Покрова на Нерли: профиль косяков портала находится в резком
несоответствии с профилем архивольта (рис. 168). При их наложении они не совпа-
дают: архивольт не «опирается» на нижестоящие колонки и уступы. Более того, —
архивольт приобретает самостоятельный профиль, отличающийся некоторой вычур-
ностью по сравнению с профилем косяков: кроме полок и валов, вводятся тяги
с выкружкой, полки с врезанным поребриком (если последний не является вольным
домыслом И. О. Карабутова). Таким образом, конструктивная логика, свойственная
системе порталов 60-х годов, уступает место свободной, чисто декоративной трак-
товке их элементов. Это характерная черта зодчества конца XII в., в памятниках
которого мы не раз отметим подобное же отношение зодчих к архитектурным де-
талям.
368
167. Успенский собор. Портал.
168. Успенский собор. Схема соотношения
архивольтов и косяков порталов.
Таким образом, порталы галерей,
вопреки отмеченной выше общей тен-
денции зодчих собора к уменьшению
деталей, характеризуются увеличени-
ем масштабов, широтой пропорций,
но в их обработке проступает тот
же интерес к декоративизму и слож-
ности профилировки.
Если просмотреть колончатый по-
яс галерей и апсид на всем его про-
тяжении, доступном наблюдению,
то мы без труда заметим ряд стран-
ных, на первый взгляд, противоре-
чий, то же отсутствие последователь-
ности, как и в убранстве фасадов от-
дельными резными камнями со стен
старого собора.
Прежде всего обращает на себя
внимание отличие пояса южного фа-
сада. Если на апсидах, северном и
западном фасадах колонки свободно
«висят», легко опираясь на свои
клинчатые или фигурные консольки (см.’рис. 163 и 164), то пояс южной сте-
ны заглублен в плоскость стены, как бы «врезан» в ее поверхность, а его колонки
прочно стоят на косом срезе кладки — отливе (см. рис. 161 и 173). При этом пиля-
стры лишились лопаток и полуколонны выступили непосредственно из плоскости
стены. Уровень пояса южной стены опущен ниже пояса западного фасада (постав-
ленного выше уровня древних хор). Все эти расхождения были однажды оценены
как «крупный дефект, можно сказать, архитектурная нелепость»46. Подобная «оцен-
ка» возможна, однако, лишь при первом, поверхностном взгляде на памятник: в нем
на деле почти нет ничего случайного и непродуманного. Выше мы говорили о стрем-
лении зодчих усилить пластичность деталей в соответствии с размерами фасадов и
лаконизмом их обработки. С этим же связана и особая структура пояса южной
стены. Она была обращена к далеким путям из заклязьменских лесов и пойм. С этих
удаленных точек зрения легкая игра света и тени на фасаде была бы почти нераз-
личима. Углубленный же в стену пояс давал сочную и контрастную игру глубоких
теневых пятен в «нишах» между колонками и ослепительного света на их стволах.
В пояс были введены и продолговатые окна нижнего яруса, сделанные с расчетом на
лучшее освещение интерьера галерей с богатой светом южной стороны. Тот же рас-
чет на восприятие собора издали и снизу, по-видимому, заставил опустить пояс.
Нужно помнить, что низ собора несколько прикрывала южная стена Среднего горо-
да, и собор казался поэтому невысоким продолговатым зданием463. Опуская пояс, зод-
чие создавали оптическую иллюзию: казалось, что ниже пояса оставалась равная
верхней часть. В трактовке колончатого пояса северного и западного фасадов
370
169. Успенский собор. Колончатый пояс западного фасада.
24*
170. Успенский собор. Консоли
и база колончатого пояса (ГИМ).
проявляется то же характерное мельчание
формы. Если в широком и монументаль-
ном поясе андреевского собора отношение
ширины пролета между колонками к его
высоте равно 1:3, то в аркатурах фасадов
галерей оно доходит до 1 : 4, иногда—1 : 4,5.
Наряду с уменьшением масштаба элемента и
учащением ритма появляется интерес к ус-
ложнению и дробности обработки детали —
арочка становится подковообразной, ее очер-
тание дублируется, капитель покрывается
листвой 47.
В числе несомненно подлинных баз и
консолей пояса среднего 48 и двух северных49
делений западного фасада мы находим базы
двух типов: один —тесаный, лишенный резь-
бы, точно повторяющий форму баз полуко-
лонн фасадов с угловыми рогами (рис. 169),
другой — украшенный резной плетенкой и
имеющий вместо угловых рогов резные че-
ловеческие головки; в целом базы этого типа
(рис. 170, б) подобны резным базам колонок
Дмитриевского собора. Если доверять точ-
ности произведенной реставрации50, то, кро-
ме фигурных консолей, изображающих птиц,
зверей, человечьи личины (см. рис. 169; рис.
170, а,в), в поясе были и клинчатые консоли,
аналогичные консолям собора 1158—1160 гг.:
на северном и западном фасадах — 21 такая
консоль и семь — на апсидах. Таким об’
разом, можно думать, что консоли и базы
пояса были частично перенесены с вынутых
стен старого собора. Их разнообразие, ка-
жущееся отсутствием определенной системы,
обнаруживает особое отношение мастеров
к убранству здания — свободу в применении
различных деталей, что мы отмечали и
относительно оформления порталов галерей.
Как и в соборе 1158—1160 гг., колон-
чатый пояс галерей был расписан. Из от-
чета о реставрации известно, что при
разборке верхней части одного из западных
контрфорсов «найдена была наружная рас-
краска в поясе с колонками»51; судя по
372
171. Успенский собор. Следы росписи пояса.
фотографии (рис. 171), промежутки между колонками были заняты фигурами свя-
тых. Предположительно к убранству собора или связанных с ним зданий мы отно-
сим загадочный фрагмент из собрания ГИМ (рис. 172). В отчете музея за 1908 г.
в числе поступлений (без указания места) значится «обломок архитектурного укра-
шения из белого камня, на нем обронное изображение птицы Сирина и зверя с о
следами красной краски. Общий характер скульптуры позволяет
отнести ее к архитектурным украшениям храмов Владимиро-Суздальской области
XII—XIII ст.» 52 Этот фрагмент крупнее, чем консоли пояса. На его оборотной об-
колотой стороне сохранился след круглого канала от стержня, которым данный рез-
ной камень соединялся с нижележащим. Не был ли этот камень своеобразной капи-
телью портала?
В убранстве угловых глав собора зодчие применили однообразные лиственные
капители, отличающиеся, однако, от капителей старого собора суховатой плос-
костностью резьбы (см. рис. 162 и 165). Здесь также была применена оковка листами
золоченой меди53. Также формам прорезного креста старого собора следовали ажур-
ные кресты угловых глав (см. ниже рис. 224). Прорезными из меди были и окон-
чины в окнах барабанов54. Купола угловых глав, сложенные из легкого туфа и об-
лицованные плотным туфом правильной формы, были покрыты известковой обмазкой
373:
и по ней — свинцовыми листами65. Между, закомарами на капителях полуколонн
были, как и в других храмах, белокаменные водометы.
Таковы основные черты внешнего облика собора 1185—1189 гг. Обратимся к ха-
рактеристике его внутреннего пространства.
3
Расширенный и усложненный интерьер храма не только не потерял своей целост-
ности, но и приобрел новое качество — усилилось впечатление его торжественности
и величия.
Хотя стены старого храма и были прорезаны многочисленными арочными про-
емами, связывавшими его с галереями, хотя по осям средних нефов стены были выбра-
ны почти на всю высоту,— новый собор не превратился в пятинефный храм. В откры-
тых до сводов галереях слишком ясно выступали плоскости фасадов старого собора
с их окнами и колончатым поясом (см. рис. 50 и 51). Храм оставался трёхнефным зда-
нием, но окруженным галереей усыпальницы. Последние, как отмечалось выше, были
особо подчеркнуты в западном фасаде собора. Это было не случайно, так как галереи
изначально имели вполне определенное назначение стать «грббницей». В нижних
частях их стен были устроены специальные аркосолии для постановки гробниц,
а когда они заполнились, гробницы стали ставить рядом со стеной бв.
Интерьер галерей, открытый на всю высоту, производил сильное впечатление
своим мрачноватым спокойствием; сравнительно узкое и высокое пространство
галерей пересекают лишь соединяющие старое здание с новыми стенами арки, по-
добные огромным изогнутым связям, имеющие спокойное, широкое трехцентровое
начертание с пониженной стрелой подъема. Галереи «гробницы» были выделены и
в отношении внутреннего убранства. По-видимому, они оставались долгое время
лишенными росписи, гармонируя с белыми поверхностями фасадов старого собора,
превращенными во внутренние стены галерей; как отмечали выше, «притворы» собора
были расписаны лишь в 1237 г. епископом Митрофаном. Хотя стены галерей и были
прорезаны большими окнами, а на световом южном фасаде было даже два яруса
окон, хотя четыре новых угловых главы давали дополнительный свет,— все же
он был недостаточен, и интерьер погрузился в полумрак, особенно сгущавшийся
в пространстве старого собора. Ликующая мажорная нота его образа была приглу-
шена, сменившись сумрачной и величавой торжественностью, симфонией теней, ат-
мосферой усыпальницы, гигантского мавзолея с гробницами «владимирских само-
властцев» и иерархов.
По окончании строительных работ, собор был вновь расписан фресками. От этой
росписи до нас дошли лишь незначительные фрагменты. В южном арочном проеме
западной стены старого собора изображены в рост фигуры святых Артемия и Авраа-
мия, помещенные в обрамлении орнаментированной арки на тонких колонках с при-
чудливыми капителями. На восточных простенках центральных северного и южного
арочных проемов сохранились фрагменты монументальных голгофских крестов,
сопровождавшихся огромными фигурами царя Константина и царицы Елены. По-
574
172. Успенский собор. Фрагмент капители (ГИМ).
-следняя тема отражала идеи эпохи Всеволода, претендовавшего на роль владыки
всей Руси, идеи теократического деспотизма. В то же время роспись епископского
собора характеризовалась суровым, строго аскетическим духом, лишенным эмоцио-
нальных черт величием, что согласовалось с прямым назначением храма как епис-
копской кафедры с его новой функцией княжеско-епископской усыпальницы67.
Хоры старого собора открывались теперь в галереи своими дверными проемами.
Против них были устроены дополнительные площадки на крестовых сводах, опертых
на арки, связывавшие пилоны у стен собора со стенами галерей (см. рис. 47). Благо-
даря этому площадь хор значительно увеличилась. Предполагают, что над запад-
ной галереей был сделан деревянный настил, так что хоры простирались до западной
стены68. Однако никаких реальных данных для подтверждения этой гипотезы пока нет.
Вопрос о ходе на хоры остается и в данном случае открытым. Площадки хор
сейчас упираются в стены галерей. Предположение, что «хоры соединялись [со смеж
нымп зданиями?] переходами, соответствовавшими середине западного фасада»59,
также пока не может быть ничем подкреплено. Где была лестничная башня или лест-
ница на хоры,— мы не знаем. Можно, конечно, предполагать, что внутри галерей
(например, в их угловых частях) были устроены деревянные лестницы на хоры, од-
нако здесь помещаются боковые порталы, оставляющие очень мало места для соору-
жения лестниц. От XVIII в. дошло указание о «лесницах, что ходят вверх под цер-
ковную кровлю», но где и какими они были, — неизвестно60. Впредь до капитальных
архитектурно-археологических исследований всякие гипотезы о «закладенных из-
нутри потаенных лестницах» останутся праздными домыслами61.
Несомненно, что после пожара потребовали замены и ошлачившиеся майоли-
ковые полы собора. Новые полы по своему богатству превосходили прославленные
полы дворцового Боголюбовского собора. Какая-то часть храма была, как и там,
375
173, Успенский собор. Вид с юго-запада.
выстлана медными плитами — о похищении их татарами в 1293 г. говорит летопись,
сообщающая, что татары «выдрали» в соборе «чюдное дно медяное»62. Часть пола была
покрыта крупными квадратными и треугольными плитками желтого, зеленого и
коричневого цвета,укладывавшимися, каки раньше, в слой извести. Наряду с ними
применялись полихромные узорчатые плитки и более эффектный прием «мозаичного»на-
бора пола из мелких лекальных поливных плиточек(см. ниже рис. 227). Такой пол был
в главной апсиде алтаря63. Подробное описание майоликмы дадим ниже (гл. XXVIII).
Мы приводили рассказ летописи о том, как в 1410 г. соборный ключарь Патри-
кий сокрыл сокровища ризницы где-то в верхних частях здания; он отнес их «на цер-
ковь» и скрыл там случившихся в храме людей, «а сам, сшед, лествицы отмета». Бы-
ло ли это место особым тайником, — до сих пор остается невыясненным. Н. А. Артле-
бен полагал, что особого тайника не было, так как он должен был бы иметь постоян-
ную лестницу64. Здесь же упомянем об одной, ныне не существующей части здания.
«В диаконнике... для хранения церковного имущества были сделаны две палатки:
одна, большая, занимала всю полукруглую часть диаконника, а другая, помень-
ше, находилась на правой его стороне. Обе они отделялись от остального простран-
ства диаконника стенами из тесаного камня, были покрыты сводами и имели же-
лезные двери с крепкими запорами. В большой палатке стоял железный сундук,
прикованный к полу. Над сводами палаток находились полати, служившие к уве-
личению помещения в диаконнике, пространство которых не велико, а высота до-
вольно значительная. Лестница на полати сломана, вероятно, в давнее время» 65.
Окно из палатки в южной апсиде показано в чертежах И. О. Карабутова66, а план
зафиксирован на чертеже Ф. Солнцева (см. рис. 159). Н. А. Артлебен считал эти па-
латки относящимися к постройке 1185—1189 гг.67 Сейчас судить об этом трудно, мож-
но лишь отметить белокаменную кладку стен и сводов этих помещений.
Обстройка Успенского собора в 1185—1189 гг., являясь первой работой зодчих
конца XII в., в тоже время —их крупнейшее дело. Ими был создан фактически но-
вый, более обширный и величественный храм, сочетавший функции городского собора
и торжественной усыпальницы —мавзолея владимирских князей и епископов. Свои-
ми размерами новый собор более соответствовал величине разросшегося в княжение
Боголюбского стольного Владимира (рис. 173), а в его образе воплотились новые
идеи славы и могущества «великого Всеволода».
XXIV
СОБОР РОЖДЕСТВЕНСКОГО МОНАСТЫРЯ
1
Рождественский монастырь занимает юго-восточный угол мономахова Сред-
него города, на противоположном углу которого в 1158 г. стал епископский
Успенский собор1. Выгодное местоположение монастыря над входившим с юга в го-
родское плато оврагом позволяет думать, что он имел и важное оборонительное зна-
чение, а его огражденная территория образовывала особую укрепленную ячейку
города. В 1192 г. князь Всеволод закладывает здесь каменный собор: «В то же лето
заложи благоверный и великий князь Всеволод Юрьевич церковь Рожество святыя
Богородиця, в граде Володимири; почата же бысть здати месяца августа в 22 день,
на память святаго мученика Агафоника и дружины его, при блаженем епископе
Иоане»2. Собор строился четыре года и был освящен 29 октября 1196 г.3 Однако под
1219 г. мы встречаем сведения о его новом «великом священии»4.
Высказывалось предположение, что собор в это время по каким-то причинам
был вновь «перестроен»6; можно думать, что освящение было связано с росписью
храма. Сведения о монастыре в XIII—XIV вв. в связи с разгромом города Батыем®,
затем с погребением Александра Невского 7 и, наконец, с назначением архимандрита
Павла епископом коломенским 8—ничего не сообщают о судьбе монастырских
зданий.
Ряд грамот XV в. рисует экономику монастыря9. Под 1491 г. находим сведения
о городском пожаре, когда «и церковь Пречистые Рожество в монастыре внутри гра-
да выгоре», «и внутрь церкви тоя все выгоре и с людьми»10. Вторично «рожественаго
монастыря половина згорела» в 1536 г., после чего, по приказу Грозного, городскую
стену чинил мастер Истома Курчев11. Таким образом, конкретных указаний на пере-
стройки собора нет. Их отмечает лишь для конца XVII в. «вкладная книга»12. В это
время в монастырь поступает ряд вкладов на строение «палаток» и «связное железо»
(1678—1685 гг.), чинятся соборная кровля, глава и кресты (1681 и 1689 гг.). По-ви-
димому, в это же время собор получает четыре угловых фальшивых главы и ста-
новится пятиглавым, каким он и изображен на «чертеже» 1715 г.13 После пожаров
1717и1719гг. собор был в запустении; в этом состоянии его описывал в конце XVIII в.
Примечания к главе XXIV см. стр. 549—551.
378
174. Собор Рождественского монастыря в перестройке 1859 г.
митрополит Платон в своих «Путевых записках»14. Наконец, в 1859 г. был поднят
вопрос о реставрации собора16.
Первоначально предполагалось снять главу и отнять «позднейшие пристрой-
ки», а затем была найдена более целесообразной «реставрация в старом стиле» или,
иными словами говоря, полная перестройка здания. Собор Всеволода 1192 г. был раз-
рушен до подошвы включительно и на его месте было сооружено совершенно новое
здание в весьма академическом и сухом «владимиро-суздальском» стиле, представ-
лявшее, однако, очень точную модель древнего памятника (рис. 174)16.
В литературе исчезнувший памятник был отражен крайне неудовлетворительно
Его чрезвычайно неточный план был издан в атласе к «Трудам I Археологического
съезда»17, а в изданиях А. Мартынова появилось описание памятника с литографией,
дающей тоже очень приблизительное представление о его облике18. На основании
только этих материалов нельзя было сказать ничего определенного о первоначаль-
ном, древнем виде собора.
Однако участие в «реставрации» собора архитектора Н. А. Артлебена спасло под-
линный памятник от полного исчезновения. Он обстоятельно изучил здание и сделал
его почти исчерпывающий обмер: 2 плана, 4 фасада и 5 разрезов19. Вторым ценней-
шим документом, освещающим памятник, является «Пояснительная записка к проек-
ту возобновления в древнем виде церкви Рождества богородицы при Владимирском
архиерейском доме»20. Она дает подробное описание здания до его сломки, фиксируя
учтенные при перестройке древние детали. Значительная часть «Записки» занята
анализом аналогий и описанием некоторых исследовательских работ, предприня-
тых в процессе разработки проекта (раскопки у церкви Покрова на Нерли и у пере-
славского Спасского собора). Как видно из «Записки», при всей ветхости и передел-
ках древнего здания, Н. А. Артлебен не думал о сломке и постройке взамен его но-
вого храма, но выдвигал проект настоящей реставрации здания с сохранением его
древних частей и восстановлением утраченных по аналогиям21.
Обратимся к ознакомлению с памятником по описанным материалам Н. А. Арт-
лебена.
2
К моменту сломки здание собора дошло в чрезвычайно искаженном виде в ре-
зультате разрушений. В сводах и стенах было много трещин, а в столбах — расще-
лин. Западная стена имела уклон наружу. «Ветхость церкви происходит как от не-
искусных переделок, так и от бывших в ней внутренних пожаров» (ПЗ). Снаружи
(рис. 175) собор был окружен с трех сторон сделанными в 1678 г. кирпичными при-
стройками — одноэтажными с запада и юга и двухэтажными с севера. Однако среди
них,— и в плане, и в разрезах,— отчетливо читается древнее ядро здания. В его-
стенах были сделаны для сообщения с пристройками широкие проемы, уничтожив-
шие древние порталы. «Столбы церкви (рис. 175, 176 и 177) остались древние, из бе-
лого камня. Арки, лежащие на столбах, поддерживающие трибун (кроме одной —
западной, определяющей собой высоту древней церкви),— все новые, из кирпича,,
а также и все своды, кроме алтарных; трибун — кирпичный, позднейшего времени.
380
175. Собор Рождественского монастыря.
а — план нижнего яруса; б — план на уровне хор.
176. Собор Рождественского монастыря. Продольный разрез на север.
382
177. Собор Рождественского монастыря. Продольный разрез на юг.
383
Уровень древнего пола
О 8м
118. Собор Рождественского монастыря. Поперечный разрез.
384
Новые три арки, опирающиеся на столбы, выше древней уцелевшей. Уцелели также
белокаменные арки, идущие со столбов на западную стену церкви на хорах и под
хорами, и две крайние арки под хорами, идущие от столбов на южную и северную
стены. Все эти арки — в большой ветхости. Пилястры у стен, на которые упираются
сказанные арки под хорами, обсечены, вероятно, для простора в церкви» (ПЗ). Из
древних щелевидных окон осталось два на северном фасаде, остальные были либо
расширены, либо заложены кирпичом. Наружные пилястры сохранились лишь на
северном фасаде; здесь же уцелела часть городчатого пояса (см. ниже рис. 181).
По-видимому, разрушение собора произошло после пожара 1491 г., о котором ска-
зано выше; восстановление же его следует относить ко времени обстроек, т. е.
к 1678 г.
Собор был типичным четырехстолпным, трехапсидным одноглавым храмом с хо-
рами в западной трети. Это тот же тип храма, который довели до классической ясно-
сти мастера Юрия и Андрея, создав на его основе различные по своему выражению
архитектурные образы. И в данном памятнике мы видим новые своеобразные черты.
Его план (см. рис. 175) характеризуется широкими пропорциями; апсиды приобрели
полуциркульную форму, образуя мощные полуцилиндры с востока. Членя стену
лопаткой с полуколонной, мастера не облегчают стену между ними — она становится
толще (1, 2 м). Подкупольный прямоугольник не образует квадрата — он вытянут
(4,95 X 5,45 ле).
Существенна отмеченная Н. А. Артлебеном, но почти не отраженная в его
чертеже, неправильность разбивки плана: «Столбы расположены несколько ко-
со, пилястры и заплечики не везде одинаковы» (ПЗ).
«Под алтарями открыт древний цоколь, находящийся теперь в земле, и общая
база кругом церкви, раскрепованная для всех колонн больших и алтарных» (ПЗ).
Судя по тому, что Н. А. Артлебен характеризует базы как «романские»22, цоколь
имел известный по постройкам 60-х годов аттический профиль.
Фасады членились на три доли лопатками с полуколонной. Они сохранились
лишь на северном фасаде (см. ниже рис. 181 и 185). «Над сводом второго этажа се-
верной пристройки на одной колонне осталась нижняя часть капители с витой ост-
рога лью, совершенно оббитая; на ней видны только следы стеблей листьев, тоже
витые» (ПЗ). Она была сходна по рисунку с капителью, найденной у Покрова на Нер-
ли, но, видимо, была ближе капителям Дмитриевского собора, для которых типич-
ны витые стебли и плоские листья.
О характере капителей дает представление сильно обколотая капитель колон-
чатого пояса (рис. 179, а).
В храм вели три перспективных, украшенных резьбой портала, из которых ча-
стично сохранился лишь западный. Говоря о позднейших пристройках к собору,
Н. А. Артлебен пишет: «Пристройки эти поздние, кирпичные, 1678 г., архимандрита
Викентия. Западная образует притвор; для удобнейшего сообщения с храмом в ста-
рой стене пробиты две арки и портал перенесен на внешнюю стену пристройки»
(ПЗ). Его перенесли не целиком: «в западной стене остался один архивольт бывшей
двери с высеченными по нем с лицевой стороны фигурами зверей, а по софиту — ор-
наментом» (ПЗ)23. Н. А. Артлебен особо отмечает своеобразную структуру портала:
25 H. н. Воронин, т. 1
385
179. Собор Рождественского монастыря,
а — капитель; б — камень с надписью о начале
монастыря (ВОКМ).
«Двери церкви отличаются от дверей
Покровской церкви и Дмитриевско-
го собора тем, что имеют только три
архивольта: два плоских и один ва-
лик, тогда как в дверях означенных
церквей уступов и колонн более; ка-
пители их совершенно особого рода
и, как видно, были протянуты до
уступов (лопаток) при колоннах, так
как они с внешней стороны не рас-
крепованы, а обрезаны прямо, следо-
вательно, продолжались далее в сто-
роны. По толщине стен в дверях
больше двух уступов и одной колон-
ки поместиться на могло» (ПЗ). Дей-
ствительно, профили порталов очень
упрощены (рис. 180). Последняя лен-
та архивольта не имела отвечающей
ей пары колонок и опиралась не на
капители, а на их «продолжение» —
орнаментальную ленту. Эти особен-
ности были точно воспроизведены в
новом соборе. Здесь мы впервые наб-
людаем прием, позднее развитый
в Суздальском соборе 1222—1225 гг.,
где портал соединен с*угловыми ло-
патками притвора лентой резного
камня.
Рисунок орнамента двух внут-
ренних архивольтов западного пор-
тала, вынесенных на стену паперти,
был издан24. К сожалению, не были
зарисованы орнамент и изображения
зверей на внешнем архивольте пор-
тала, оставленном в стене собора.
Сопоставляя приведенные орнамен-
ты с резьбой других памятников,мы
найдем им аналогии лишь в построй-
ках XIII в. Мотив лозы, образующей
изгибом своих побегов обрамления
для вписанных трилистников, встре-
чается в усложненном виде на север-
ной стене Юрьевского собора, на
второй с запада колонке25. Мотив
386
180. Собор Рождественского монастыря. Детали порталов в перестройке 1859 г.
плетенки с зацепленными за перекрестье фестонами есть на колонках северного и
южного порталов в Юрьеве и, в усложненном варианте, на одной колонке пояса
Суздальского собора 26. Дмитриевский собор аналогий не дает. Таким образом,
и по своей орнаментике портал Рождественского собора предваряет приемы XIII в.
На уровне хор фасады собора опоясывали не аркатура и не колончатый
пояс, а городчатый с поребриком фриз, сохранившийся частично лишь на север-
ной стене (рис. 181) и сообщавший фасаду определенную строгость.
Над поясом в каждом членении стены было щелевидное окно; на западном фасаде
ниже пояса помещались малые окна, освещавшие пространство под хорами. Стена
оставалась не украшенной резным камнем: «Следов наружных украшений на стенах
совсем нет»(ПЗ)27. Эта черта здания хорошо вяжется с отказом от колончатого поя-
са, на что обратил внимание Н. А. Артлебен: «Рождественская же церковь, как вид-
но, была еще проще [нежели церковь Покрова на Нерли], ибо пояс ее не имел даже
обычных колонн с арочками; поэтому, вероятно, и украшений на стенах не было»
(ПЗ). Основания закомар сохранились под пристройкой на северном фасаде (см.
рис. 181).
Над капителями пилястр в ендовах между закомарами выступали украшенные
резьбой белокаменные водометы. Н. А. Артлебен приводит рисунки «украшенных
изваяниями» водометов, найденных «при вырытии рвов для постройки в Рождествен-
ском монастыре» (рис. 182)28.
Водометы имеют большое сходство с обломками из контрфорсов Успенского
собора (см. рис. 70 и 71). На одном мы видим часть руки человека и крупный
26*
387
8м
181. Собор Рождественского монастыря. Разрез по северным пристройкам.
388
растительный орнамент, на другом — часть
задней ноги животного. Это, как и в Успен-
ском соборе,— нижние половинки водоме-
тов, дополнявшиеся верхней частью, на кото-
рой помещалось изображение звериной или
человеческой фигуры.
Алтарь (рис. 178 и 183) освещали пять
окон: три — в средней и по одному — в бо-
ковых апсидах. Их стены были оживле-
ны полуколонками — четыре на средней и
по две на малых. На северной апсиде чер-
теж показывает сохранившуюся аркатуру.
Неясно, были ли здесь колонки. «От кар-
низов алтарей осталась одна древняя часть,
подобная такой же у Покровской церкви.
На алтарях остались едва заметные следы
длинных колонок в симметричном располо-
жении, от маленьких же между
ними колонок не осталось
ничего» (ПЗ). В своей монографии
Н. А. Артлебен пишет иначе: «На алтарных
выступах колончатый карниз
точно такой же, как в Покровской
церкви и Дмитриевском соборе, исключая
орнаментов, находящихся в последнем меж-
ду колонок, а также и резных подставок
[консолей], сделанных в Рождественской
церкви шаблонными [клинчатыми?]»29. Пояс
имел резные капители, характеризуемые
плоскостной трактовкой листьев (см. рис.
182. Собор Рождественского монастыря.
Водометы.
179, а).
Внутри собор сохранял мало древних остатков. «Хоры сделаны были деревян-
ные, вместо древних каменных упавших, или разломанных,—неизвестно» (ПЗ). При
отбивке штукатурки были обнаружены следы фресковой росписи. Собор, как показы-
вают разрезы (см. рис. 176, 177 и 178), сильно врос в землю, и линия древнего
пола оказалась на значительной глубине. В одной из статей К. Н. Тихонравова,
посвященной раскопкам во Владимирской губернии, сообщается, что при рытье
рвов для фундамента нового собора были находимы в значительном количестве по-
ливные плитки от полов. «Пол против уровня древнего помоста был возвышен на
14 вер., и между этих полов был еще средний из разноцветных маленьких лещадок»30.
По-видимому, за «древний помост» было принято известковое основание для настила
майоликового пола.
Это все, что нам известно относительно внутренней отделки Рождественского
собора.
389
О 8 м
। । । । I
/S3. Собор Рождественского монастыря. Восточный фасад.
390
3
Наиболее сложен вопрос о ходе на хоры собора. К моменту «реставрации» и обме-
ров Н. А. Артлебена хоры уже не существовали, и от них уцелели лишь арки, пере-
кинутые на северную и южную стены, равно как весь верх здания, кроме западной
подпружной арки и сводов, вместе с главой был уже переложен из кирпича. На за-
падной стене под хорами были следы древних узких окон. На хоры вели два входа —
с севера и юга. Оба они нарушили существовавшие до их устройства старые щелевид-
ные окна, укоротив их. Сама форма входов как бы случайна. Северный вход, снаружи
имеющий нормальную форму арочного дверного проема (см. рис. 181), изнутри пред-
ставляет широкую, заложенную кирпичом нишу с плоской дугой верха (см. рис. 176).
Южный вход, известный нам только по разрезу собора с внутренней стороны, имеет
ясную арочную форму (см. рис. 177). По размерам он почти равен северному; у обоих
арочные перемычки выложены из белого камня31.
Пристройки, облегающие здание с трех сторон (рис. 184, 185 и 186), внешне
разделяются на две группы: низкие, одноэтажные — паперть с запада и придел
с юга и двухэтажные — пристройка с севера и башнеобразные пристройки у запад-
ных углов здания, в верхний этаж которых и выходят проемы входов на хоры собора.
И в тексте, и в чертежах все пристройки показаны кирпичными. Именно это
обстоятельство и определило их датировку XVII в. и их снос. Печатные описания
монастыря и «Пояснительная записка» относят все эти пристройки к 1678 г.
Рассматривая план пристроек (см. рис. 175) и их фасады (см. рис. 184,185 и 186),
все же нельзя не высказать нескольких соображений о разновременности пристроек
и возможности сохранения в их составе древних элементов.
Мы видели, что производство кирпича не было забыто после строительства
Мономаха. В конце XII в. кирпич широко входит в обращение (см. гл. XXV
и XXVI). Из руин Рождественского собора происходит образец кирпича разме-
ром 5—5,5 X 18 X 25 (?) см\ его фактура несколько грубовата32. Таким образом,
кирпичные пристройки собора могли частично принадлежать концу XII в.
При исчезновении самого памятника и необходимости опираться лишь на его
схематические обмеры середины прошлого столетия все суждения по этому вопросу
будут весьма условными. Нужно также учесть, что если при изучении и обмерах со-
бора тщательно фиксировались все его искажения, переделки и сохранившиеся
древние части, то в отношении пристроек, заранее определенных как позднейшие
кирпичные добавления, такого внимания проявлено не было, и мы не знаем ни их
переделок, ни участков различных кладок и т. п.
Обратим внимание на высокую северную пристройку (см. рис. 185). Ее запад-
ная часть выделяется своей обнаженностью, словно с этой стороны к ней примы-
кали какие-то пристройки, закрывавшие его. Особенно важны данные разреза (см.
рис. 181). В составе северных пристроек часть, примыкающая к входу на хоры, резко
выделяется. Если первый и второй этажи восточных помещений примерно одина-
ковы по высоте, то нижний ярус пристройки перед входом на хоры значительно выше
второго. Его полуциркульный свод поднят на уровень древних хор и входа на
них; его кладка прикрыла городчатый пояс и поребрик. Существенно, что пояс
391
184. Собор Рождественского монастыря. Западный фасад.
392
185. Собор Рождественского монастыря. Северный фасад.
393
186, Собор Рождественского монастыря. Южный фасад.
394
и сохранился только здесь, тогда как в остальных частях северного фасада
он был уже уничтожен. Это позволяет думать о более раннем времени пристройки
у входа на хоры. Пол второго этажа последней выше уровня пола восточных поме-
щений примерно на 1,25 м, в связи с чем здесь появилась лестница; это вряд ли
имело бы место при одновременности всех северных пристроек. Верхний этаж вы-
сокой пристройки меньше нижнего и перекрыт вспарушенным крестовым сводом,
опертым в углах на консоли древней формы (четвертной вал с полкой). Как по со-
отношению верхнего и нижнего ярусов, так и по сходной картине примыкания к уже
законченному отделкой фасаду собора рассматриваемая высокая пристройка очень
напоминает переход из лестничной башни на хоры Боголюбов-
ского собора; там также свод нижнего яруса прикрыл колончатый пояс собора. Сле-
дует, однако, отметить, что под входом на хоры Рождественского собора пояс пореб-
рика прерван, может быть, именно в связи с учетом устройства дверного проема.
План второго этажа (см. рис. 175) зафиксировал в северной утолщенной стене при-
стройки прямоугольную нишу,— может быть, нишу заложенной двери, ведшей
к площадке уже не существовавшей башни. Примыканием ее и была обусловлена от-
меченная выше обнаженность фасада пристройки.
Все формы южной двухэтажной пристройки (может быть, кроме щелевид-
ного оконца на западном фасаде) связывают ее, по-видимому, с поздним време-
нем. Мы также не располагаем и разрезом по южным пристройкам, чтобы
судить об их конструкции. Южная высокая пристройка (см. рис. 186) состоит
как бы из двух башнеобразных частей, расчлененных плоскими лопатками; за-
падная выступает за черту фасада собора, а восточная — примыкает к его юж-
ному фасаду, где прорезан вход на хоры. В западной части пристройки в XIX в.
помещалась деревянная лестница33, восточная — играла роль перехода на хоры.
Таким образом, эта двучастная пристройка служила тем же целям, что и боголю-
бовские лестничные башни и переходы. Являлась ли южная пристройка лишь
переработанной в своих фасадах древней частью здания, или это поздняя пристрой-
ка, воспроизводившая в новых формах древнюю,— сказать трудно. Но с подобной
композицией башни и перехода мы встретимся в Дмитриевском соборе, строившем-
ся сразу после собора придворного княжеского монастыря. Можно предполагать,
что и одноэтажные «паперти» Рождественского собора были построены на ос-
новании древних галерей.
XXV
ДМИТРИЕВСКИЙ СОБОР
1
На том же южном краю города Мономаха, один угол которого занимал рас-
ширенный Всеволодом III величественный епископский Успенский собор,
а другой — княжеский Рождественский монастырь с его строгим белокаменным
храмом, по середине расстояния между нпми, на высоте 55 м над рекой стал луч-
ший памятник строительства 90-х годов — пышно убранный резным камнем Дмит-
риевский собор (рис. 187).
Дату этой важнейшей постройки времени Всеволода III источники точно не
определяют. Лаврентьевская летопись упоминает о нем лишь в общем перечне по-
строек Всеволода в связи с его смертью, указывая, что собор был построен им «на
дворе своем». «Многи же церкви созда по власти своей, ибо созда церковь прекрасну
на дворе своем святаго мученика Дмитрия [«чюдно велми, иже бе извну камень той
около всея церкви резан, и връх ея позлати»— вар. Воскр. лет.], и украси ю дивно
иконами и писаньем, и принес доску гробную из Селуня святаго мученика Дмитрия,
миро непрестанно точащю на здравье немощным, в той церкви постави, и сорочку
того же мученика ту же положи»1. «Летописец Владимирского Успенского собора»
(XVII—XVIII в.) называет дату постройки — 6699 (1191) г.: «В лето 6699 вел. кн.
Димитрий — Всеволод постави на своем дворе церковь каменну во имя великому-
ченика Димитрия, и верх ея позлати»2.
Более точное определение даты, сделанное С. Строгановым3, можно признать
вполне справедливым. Он приводит следующие соображения: во время пожара 23 ию-
ля 1193 г. во Владимире сгорела половина города, но княжий двор был спасен
от огня; однако при упоминании об этом летопись не говорит о существовании на кня-
жем дворе Дмитриевского собора,— его, видимо, еще не было. Это обстоятельство
дает раннюю хронологическую грань — не раньше 1193 г. Поздняя дата дается сооб-
щением о принесении из Солуня «гробной доски» святого Дмитрия (10 января 1197 г.),
которая была поставлена в княжеском Дмитриевском соборе, следовательно, уже
существовавшем в 1197 г. О том, что солунская реликвия была положена в соборе,
повторяет и суммарная запись о княжении Всеволода под 1212 г.
Примечания к главе XXV см. стр. 551—556.
396
187. Дмитриевский собор. Вид с юго-запада.
Отсутствие прямых сведений о постройке придворного собора тем более странно,
что мы имеем в общем довольно подробные сведения о строительстве Всеволода4.
Однако ряд косвенных соображений позволяет считать, что собор, действительно,
был сооружен в промежутке между 1193 и 1197 гг. В 90-х годах XII в. во Владимире
и области идет большое строительство: в 1194 г. закладывается стена Владимирского
детинца, отрезающая нагорную княжеско-епископскую часть Среднего города (см.
гл. XXVII), и обновляется Суздальский собор; в 1195 г. строятся укрепления Пере-
славля-Залесского; Всеволод располагает достаточными строительными силами, что-
бы тогда же послать с севера на далекий юг «тивуна своего Гюрю с л ю д м и» для
постройки укреплений Остерского городка. В 1194 г. у Всеволода родится сын,
называемый в крещении Дмитрием; летопись отмечает, что это произошло «в канун
святаго Дмитрия». Вероятнее, что закладка Дмитриевского собора и имела место
в 1194 г.6 В основном же он строился в 1195—1196 гг.— после окончания Рождест-
венского собора и до начала сооружения надвратной церкви детинца.
Последующая история Дмитриевского собора так же скудно отражена^в источ-
никах. В 1380 г. по повелению князя Дмитрия Ивановича из собора в Москву выво-
зится икона Дмитрия®. Из жалованной грамоты Василия III 1515 г. (подтвержден-
ной Иоанном Грозными Михаилом Романовым) мы узнаем, что княжеский двор по-
прежнему находится на традиционном месте у Дмитриевского собора7. Во владимир-
ский пожар 1536 г. «на Дмитрии святом вся кровля згорела»8. Далее следуют данные
уже XVIII в., связанные с пожарами 1719 и 1760 гг.9 К началу XIX в. собор получает
четырехскатную кровлю, замененную вскоре позакомарной. Затем происходит пе-
чально знаменитая «реставрация» 1837—1839 гг., выполнявшая приказ Николая I
«привести собор в первобытный вид» и лишившая собор его интереснейших частей.
Ответственными наблюдателями этой геростратовой работы, сданной с подряда кре-
стьянину села Порецкого Сидору Медведкину, были «чиновник по искусствен-
ной части» архитектор Петров и «корпуса путей сообщения инженер-порутчик
Абалдуев». Важнейшими исследованиями и изданиями памятника являются
монография С. Строганова10, чертежи с текстом Ф. Рихтера п, статья В. Про-
хорова12, работы Н. А. Артлебена13, Н. П. Кондакова14, А. А. Бобринского15,
Л. А. Мацулевича 16 и Н. В. Малицкого17. Первый обстоятельный обмер памятни-
ка был сделан архитекторами А. Регельсоном, М. Сунцовым, С. Овсянниковым
и А. Рухлядевым18. Далее был произведен детальный обмер собора архитектором
В. И. Казариновой, установившей ряд его интереснейших художественных и техни-
ческих особенностей19. Наконец, обмеры и изучение памятника в связи с его укреп-
лением и реставрацией выполнены архитектором А. В. Столетовым20. Материалы
последних двух исследований мы частично используем ниже.
2
В старой литературе установилось мнение, что Дмитриевский собор является
«копией» Покрова на Нерли, что разница между ними состоит лишь в несравненно
более пышном убранстве первого резным камнем. Это мнение справедливо лишь
в типологическом смысле, так как, действительно, Дмитриевский собор принадле-
жит к тому же типу сравнительно небольших четырехстолпных, одноглавых
398
трехапсидных храмов, что и пост-
ройки времени Юрия Долгорукого и
Покров на Нерли21.
План собора (рис. 188), напоми-
ная Покров на Нерли, сохраняет
легкую вытянутость по продольной
оси (14,85X16,2 м, без апсид), но
его апсиды приближаются вновь к
массивной полуцилиндрической фор-
ме. Абсолютные размеры и пропор-
циональные отношения фасадов
свидетельствуют, что основной объ-
ем храма почти «кубичен». Так,
узкий западный фасад при ширине
15,49 м имеет высоту 16,4 м (отно-
шение — 0,944). Однако собор от-
нюдь не «приземист»; в отличие от
храмов Юрия, он подчеркнуто вели-
чествен и по-своему царственно
строен, но это не женственная грация
и стройность Покрова на Нерли, а
могучая мужественная слаженность
и пропорциональность.
Если можно говорить о каком-
либо вертикальном движении в ком-
позиции Дмитриевского собора, то
это движение очень замедленное и
спокойное. Оно и реализовано совсем
188. Дмитриевский собор. План
(обмер В. И. Казариновой).
иными средствами.
Собор членится по горизонтали на три неравных части (два деления стены и
глава), высоты которых убывают номере удаления от земли. Но это очень мерное,
почти не ощутимое сокращение (8,4; 7,98; 7,03 м); при этом чем выше, тем богаче
и пышнее становится декор стен. Низ почти обнажен, только большие пятна порталов
оживляют его. Колонки аркатурного пояса (рис. 189), легкие и стройные в Покрове
на Нерли, здесь отягчены орнаментальной резьбой; это не колонка, поднимаю-
щаяся кверху и несущая капитель, а как бы тяжелый плетеный шнур, «с в и-
с а ю щ и й» вниз под грузом «подвески»— фигурной консоли. Заполнение резьбой
простенков между колонками ослабляет восприятие их вертикалей, превращая пояс,
в отличие от Покрова на Нерли, в широкую горизонтальную ленту.
Средний ярус здания — стены над поясом — прорезан узкими окнами, оставляю-
щими широкие плоскости фасада; они сплошь устланы горизонтальными рядами
рельефов, позволяющими совершенно ясно осмыслить количество рядов тяжелой
каменной кладки (рис. 190). Как мы помним, строители Покрова на Нерли стреми-
лись к обратному — путем размещения рельефов скрыть чередование рядов кладки.
399
189. Дмитриевский собор. Колончатый пояс.
Членящие фасад на широкие доли пилястры с полуколонной дают сильные пучки
вертикалей, но их движение не вырывается за пределы фасада, разлагаясь в спокой-
ных и мощных дугах закомар. К тому же горизонталь пояса и «строчное» располо-
жение резных камней создают сильное противоречие вертикалям пилястр. В ендо-
вах закомар над полуколоннами выступали белокаменные водометы22.
Барабан — завершающая часть здания — приподнят на прямоугольном основа-
нии, которое выступало над сводами и было перекрыто особой кровлей23. Он убран
наиболее богато, но стройность и легкое движение его колонок и окон 24 погашают-
ся развитым и сложным венчающим карнизом, а заполнение простенков вязкой проч-
но переплетенных между собой медальонов с изображениями святых и зверей уси-
ливает спокойствие и связывает динамику форм барабана; завершающий его шлем
также не «вонзается» в небо — его пологие очертания, скорее, замыкают объем и
400
190. Дмитриевский собор. Деталь фасада.
26 н Н Воронин, т. I
-«завершают» здание, нежели «растворяются» в пространстве. Собор был покрыт по
закомарам (по затирке известью) листами свинца, а купол — золоченой медью25.
Острие шлема завершается большим четырехконечным крестом, окованным по же-
лезному каркасу прорезной золоченой медью (см. ниже рис. 225). На вершине кре-
ста посажена кованная из меди и вызолоченная фигура голубя, вращавшаяся на
стержне (см. ниже рис. 226); она дает представление о тех «ветрилах»— флюгерах,
о которых мы говорили в связи с убранством памятников времени Андрея26.
Так создается совершенно отличный от Покрова на Нерли архитектурный об-
раз при типологической тождественности здания.
Эта общая система построения придворного храма Всеволода проведена с уди-
вительной последовательностью от целого до деталей. Как и мастера Андрея, влади-
мирские зодчие Всеволода мыслят очень монистично; конструктивная логика опре-
деляет убранство здания и его формы, а каждая деталь по-прежнему является не-
отъемлемой частью кладки стен.
Пользуясь полуколонной как декоративным мотивом, зодчий также трактует
его в строгом соответствии с конструктивной логикой собора, отражая работу той
или иной части здания, где находится полуколонна. Так, полуколонны барабана
более стройны; их капители и базы имеют значительную высоту и слабый вынос.
Базы полуколонн пилястр, напротив, отражая большую напряженность стены,
имеют очень небольшой вынос и высоту. Полуколонны портала, находясь в нижней,
наиболее нагруженной части стены,— более массивны и менее стройны. Колонки же
пояса, выражающие передачу нагрузки из верхней половины стены на нижнюю,
сделаны относительно самыми массивными.
С большим тактом зодчий варьирует и характер декоративной резьбы капителей
по высоте здания. Так, высоко поставленные капители пилястр, в соответствии
с общим принципом построения верхних частей здания, украшены более плоской,
расчлененной и мелкой резьбой. Здесь также сказывается характерное для мысли зод-
чего представление о связи декорации с конструктивной логикой здания: капители
колонн порталов, стоящих в наиболее напряженной зоне стены, исполнены в более
высоком рельефе, капители пилястр более плоски, а капители колонок барабана имеют
совсем слабый рельеф27.
С той же последовательностью зодчий видоизменяет трактовку ведущей
архитектурной формы — арки. Украшенные резьбой арки архивольтов порталов
не полуцирку льны; они имеют свободную «рисованную» форму, а их кривая описа-
на из трех повышенных центров и имеет вспарушенный подковообразный харак-
тер. Однако повышение центров очень невелико и создает лишь упругую и спо-
койную форму. Чтобы усилить ее взлет, строитель уширяет вертикальные поверх-
ности полок архивольта в его замковой части, так что общая ширина архивольта
в вершине (125,5 см) значительно превосходит его ширину у пят (103—105 см). Этот
прием не только создает приподнятость арок, но и оттеняет «напряжение» арок, ле-
жащих в нижней, наиболее нагруженной зоне стены28. Арочки колончатого пояса,
лежащие на границе передачи давления от верхней зоны стены к нижней, имеют
также «напряженную», но иную — подковообразную форму, хотя они целиком
декоративны.
402
191. Дмитриевский собор. Портал.
26* 403
В отличие от арок архивольтов порталов арки закомар, завершающие вытя-
нутые членения фасадов, имеют также рисованную трехцентровую эллипсовидную
форму с большой вертикальной осью. Эта форма, конструктивно дающая меньший
распор, здесь играет и существенную композиционную роль: правильная полуцир-
кульная кривая при ракурсе на данной высоте казалась бы приплюснутой. В то же
время примененная здесь кривая не усиливает вертикального движения, оставаясь
спокойной29.
Таким образом, форма арок, являющихся ведущим архитектурным мотивом
в образе собора, хорошо связана с его конструктивной логикой, выявляя ее и в чи-
сто декоративных элементах.
В фасаде Дмитриевского собора важную роль играют его порталы (рис. 191).
Выступая большим, сгущающимся в глубину, теневым пятном на гладком поле ниж-
ней зоны стены, они подчеркивают ее массивность и конструктивную прочность;
перспективно уходящие вглубь дуги архивольта и обломы косяков прекрасно оформ-
ляют вход в храм, как бы символизируя движение внутрь здания. Если портал церк-
ви в Кидекше представляется почти простым проемом в стене, напоминающим двух-
уступчатые ниши киевских храмов XI в., то портал Дмитриевского собора столь
богато разработан, что превращается как бы в особую архитектурную тему. Это возрос-
шее значение портала подчеркивается и увеличением его реальной величины. Декора-
тивно скупые порталы церкви в Кидекше в то же время самые маленькие, они при-
земисты и широки; портал Покрова на Нерли, украшенный резьбой,— выше и не-
сравненно стройнее по своим пропорциям; портал же Дмитриевского собора со
сплошь резным архивольтом превосходит первые и по масштабам.
Все три портала Дмитриевского собора, кажущиеся, на первый взгляд, совер-
шенно одинаковыми, на деле — различны. Западный портал, украшающий глав-
ный фасад, больше северного. Его архивольт целиком покрывает резьба более слож-
ного рисунка, чем на второстепенных боковых порталах; на последних внешний вал
архивольта оставлен без резного убора, а резьба остальных частей отличается более
простым рисунком и более крупными изображениями.
По-разному трактованы профили архивольтов и их резной убор в соответствии
с условиями освещения каждого из трех порталов.
Профиль архивольта западного портала построен так, что его первая и вторая
полки погружают расположенные под ними валы в глубокую тень, создавая рефлек-
сы и обратные тени, наилучше выявляющие резной убор валов. Четкие верхние гра-
ни последних, обозначенные густой тенью, контрастируют с ярко освещенными гра-
нями полок, подчеркивая их вынос, и в то же время придают прозрачность глубо-
ким теням: рефлексы, возникающие на нижней поверхности валов, выявляют форму
последних. С точным учетом условий освещения сделана и декоративная резьба
архивольта. Плоский растительный орнамент с остро подрезанными гранями, даю-
щими сильную тень, украшает обычно затененные части профиля; напротив, более
освещенные плоскости убраны округлой резьбой.
Архивольт северного портала исполнен с учетом иных условий отраженного,
рассеянного освещения. Его профиль более сочен, элементы его имеют бдлыпий вы-
нос, острая подрезка сопряжения вала с полкой усиливает резкость тени. Одновре-
404
192, Дмитриевский собор. Деталь фасада. Средняя закомара.
менно усилена и светотеневая контрастность резьбы: так, лицевая сторона полок
украшена мотивом аркатуры с глубиной до 3—3,5 см, а вал между ними украшен
великолепным фризом крупных масок; вообще весь резной убор северного портала
исполнен крупнее и рельефнее. Ведущим мотивом хорошо освещенного южного
портала является плоская плетенка.
Условия освещения учитываются зодчими и при построении колонн порталов;
так, полуколонны северного из них, рассчитанные на отраженное освещение, полу-
чают больший вынос, нежели полуколонны западного и — особенно — южного
порталов.
«О том, что все это сделано из расчета на ориентацию и условия освещения,—
заключает исследователь,— говорит наблюдение за пластикой северного портала в
вечерние часы, когда редкие лучи солнца, едва касаясь портала, буквально одухо-
творяют его глубокими обратными тенями и рефлексами, возникающими в его
резьбе и особенно в арочках-нишах, которые введены в композицию архивольта,
безусловно, из этого расчета и оправдали себя вполне» 30.
Зодчий Дмитриевского собора как бы уподобляется скульптору: он как бы «ле-
пит» каждую форму от крупных частей до мельчайших деталей, постоянно отходя и
прислушиваясь к их звучанию, свободно нарушая геометрическую суховатую
правильность очертаний, то успокаивая дугу арки, то придавая ей подковообразную
405
форму, то вынося на свет, то заглубляя деталь, играя силой рельефа самой декора-
тивной резьбы. Отсюда — та «рисованность» форм, то свободное многообразие пов-
торяющихся, но на деле не похожих друг на друга деталей, та «органическая» жи-
вость всей ткани архитектурного образа, которая под силу лишь подлинному
гению.
И весьма естественно, что резной убор этого поразительного пластического
архитектурного произведения столь же органически слит с ним. Нужно помнить,
что он дошел до нас далеко не в первоначальном виде: многие резные камни были
заменены новыми вставками при позднейших «реставрациях»; частично оказался нару-
шенным и самый порядок их размещения. Так, например, новой доделкой является
изображение «Крещения» на южном фасаде, а из фигур святых между колонками
пояса подлинные изображения XII в. сохранились лишь в западном делении север-
ного фасада31. Однако древний облик резного убранства в общем сохранился доста-
точно хорошо, чтобы судить о его содержании и формах.
В отличие от резного убора Покрова на Нерли, характер резного убранства Дмит-
риевского собора приобретает почти самодовлеющее значение. Если в Покровской
церкви резные камни немногочисленны и ясно ощущается их подчиненность архитек-
турным формам, то здесь резьба уподобляется тяжелой, драгоценной, затканной вы-
пуклыми изображениями ткани, лежащей на стенах и спускающейся пышной «бах-
ромой» колончатого пояса (см. рис. 190). Этот густой, тяжеловесный резной убор
собора, столь отличный от прозрачной легкости убранства Покрова на Нерли, не-
измеримо повышал и усиливал ноту торжественности и царственности в образе
дворцового собора Всеволода III.
Однако зодчие и в этом роскошном уборе фасадов не теряют классического чув-
ства меры и художественной правды. Ясные конструктивные линии пилястр сильно
и спокойно прорезают скульптурный ковер. На алтарных апсидах сохранен лишь
колончатый пояс, поднятый под карниз; в отличие от пояса остальных фасадов,
промежутки между колонками здесь заняты только орнаментальной резьбой. Как
и архитектурные детали, трактованные по-разному в зависимости от их места в фа-
саде, резные камни обнаруживают ту же сознательно примененную зодчими систе-
му: как правило, изображения, исполненные в высоком рельефе, располагаются
в верхних частях стен, а более плоские — в нижних (рис. 192).
Несмотря на полную самостоятельность и своеобразие резного убранства на
каждом фасаде, отличия ощутимы лишь при детальном рассмотрении: дробность
резьбы скрадывает их, и поэтому все три фасада кажутся одинаковыми; в этом
сказывается еще зависимость от художественной логики Покрова на Нерли, что
подчеркнуто и повторением на всех трех фасадах центральной фигуры пророка Да-
вида.
Некоторые замечания в отношении смысла резного убора собора мы сделаем
ниже.
Отличие Дмитриевского собора от Покрова на Нерли выявляется и в характере
его интерьера (рис. 193). Вместо стремящихся ввысь узких арочных пролетов и оби-
лия тесно сопоставленных вертикалей в алтарных апсидах Покровской церкви мы
находим в Дмитриевском соборе спокойный ритм мощных арок, несущих широкий
406
193. Дмитриевский собор. Разрез (обмер В. И. Казариновой).
407
194. Дмитриевский собор. Парные львы в пяте арки.
195. Дмитриевский собор. Камень с плетенкой.
барабан главы и открытые внутрь храма широкие полуцилиндры алтарных апсид.
Внутреннее пространство собора с хорами в западной трети характеризуется торже-
ственным спокойствием и мерным, медлительным ритмом. Эти качества интерьера
в значительной мере создаются характером начертания главных подпружных арок.
Последние, перекрывая наибольший пролет, имеют эллиптическую трехцентровую
форму с большой осью, направленной по горизонтали. Их форма не только конст-
руктивно правомерна, но и производит впечатление покоя и уверенности. Очертания
меньших арок приближаются к полуциркульному; в ракурсе они дают также упло-
щенную кривую. Но все это отнюдь не снижает ясного ощущения большой высоты
здания — ощущения, которое усиливается почти незаметным глазу сужением квер-
408
ху подкупольных столбов (ширина
лопатки юго-западного пилона вни-
зу — 1,29 м, вверху — 1,14 .и)32.
В пятах арок под хорами и под-
пружных арок перекрытия были по-
ложены резные плпты с изображе-
нием парных львов (рис. 194), ис-
полненных внизу в более детальной
плоской и орнаментальной манере,
а вверху — более обобщенно и пла-
стично.
Весьма вероятно, что резной ка-
мень был применен в убранстве ин-
терьера шире. Резьба могла украшать
алтарную преграду; резными могли
быть и парапеты хор. При очистке
стен собора от штукатурки в клад-
ке северной стены почти под сводом
среднего нефа была обнаружена за-
пущенная в кладку плита или блок
белого камня, покрытый сложным
плетеным орнаментом (рис. 195). Судя
по рисунку, плетенка продолжалась
в стороны и, следовательно, камень,
иа котором она вырезана, входил в 196. Дмитриевский собор.
сочетание с другими. Однако он не Миниатюра Лицевого летописного свода XVI в.
находит себе места во внешнем убран-
стве храма. Возможно, что данный
камень предназначался для использования во внутренней отделке собора (пре-
града?), но по каким-то причинам оказался лишним или имел какие-то дефекты
и был использован в кладке.
Летописец отметил, что, построив свою придворную церковь, Всеволод «украси
ю дивно иконами и писаньем [фресками?]». Несомненно, что храм наполняли драго-
ценная утварь и ткани. От этого убранства до нас дошли лишь фрагменты росписи
на сводах хор. Они принадлежат к лучшим произведениям древнерусской монумен-
тальной живописи.
На центральном своде под хорами помещена главная часть большой компози-
ции «Страшного суда» — двенадцать апостолов, сидящих на престолах со стоящими
позади ангелами; апостолы сидят в свободных позах, как бы беседуя между со-
бой; их стройные тела прекрасно ощущаются под умело расположенными складка-
ми одежд, напоминая эллинистические статуи. Лица апостолов, исполненные боль-
шой духовной силы и красоты, полны индивидуальным выражением, кажутся
«портретными». На малом южном своде представлен рай с восседающей на троне бо-
гоматерью, ангелом и «праотцами» Авраамом, Исааком и Иаковом на фоне прозрачной
409
ift
197. Дмитриевский собор да реставрации (рисунки 1801 г.).
растительности райского сада («лоно Авраамово»), а также «шествие праведных в рай»,
возглавляемое апостолом Петром и замыкаемое двумя трубящими ангелами. Артисти-
чески согласованная мягкая гамма росписи, построенная на полутонах,— голубых,
светло-зеленых, синевато-стальных, светло-коричневых, лиловых, коричневато-
красных, зеленовато-желтых — превосходно связывает части росписи в единое це-
лое. Первоначально колорит росписи был значительно более звучным и мажорным.
Фрагменты декоративной росписи, обнаруженные в окнах барабана, дают представ-
ление об интенсивности цвета живописи. По-видимому, в орнаментальной части рос-
писи находили большое применение изображения живых существ и чудищ, отвечав-
шие характеру наружного резного убора собора33. Нужно думать, что и пронизы-
вавшие пространство храма деревянные связи были украшены либо резьбой, либо
красочной росписью. Благородством и совершенством своих форм, своим колори-
том роспись прекрасно гармонировала с царственным спокойствием интерьера двор-
цового собора «великого Всеволода».
3
Однако, подобно храмам 60-х годов, Дмитриевский собор не был таким изоли-
рованно стоящим храмом, каким мы его видим теперь. Первоначально, в XII —
XIII вв., собор входил в состав княжеского двора и был органически связан с ансамб-
лем его зданий. Еще в первой половине XIX в. у западных углов собора возвышались
симметрично поставленные башнеобразные пристройки. Принятые невежественными
«реставраторами» 1837—1839 гг. за позднейшие добавления к храму, якобы искажав-
410
198. Дмитриевский собор до реставрации
(рисунок Ф. Дмитриева).
шие его «первобытный» вид, эти пристройки были безжалостно уничтожены. По
счастью, они не исчезли бесследно, так как были запечатлены в ряде рисунков и опи-
саний, пояснение к которым порой дают упомянутое выше дело «о приведении в пер-
вобытный вид» Дмитриевского собора и ряд архивных материалов Синода. При
значительности этих данных, они все же не могут заменить подлинных пристроек,
изучение которых могло бы дать бесспорный ответ об их дате и назначении. Пред-
лагаемое же нами решение остается лишь вероятной гипотезой.
Наиболее ранним изображением Дмитриевского собора с названными пристрой-
ками является миниатюра из Лицевого летописного свода XVI в. (рис. 196). Здесь
в нижнем левом углу Дмитриевский собор условно изображен с пятью главами.
На первый взгляд, собор окружен стеной с тремя башнями: две — сзади и одна —
411
199 а. Дмитриевский собор до реставрации
(рисунок U. П. Покрышкина с исчезнувшего чертежа).
спереди. Однако задние башни отличаются по трактовке от третьей башни. Послед-
няя может рассматриваться и вне связи с крепостной стеной. Можно думать, что
здесь перед нами изображение «сеней» — лестничной башни с шатровым верхом,
от которой, подобно Боголюбову, направляется каменный крытый переход, связы-
вающий башню и собор с условно переданным зданием с купольным верхом; кро-
ме того, к башне миниатюрист пририсовал какую-то одноэтажную пристройку. Ни-
чего большего из этого весьма схематического и условного рисунка извлечь нельзя.
Изображение собора на «чертеже» Владимира 1715 г. очень условно (см. рис. 8).
Здание показано пятиглавым; ни паперти, ни башенных пристроек по углам нет34.
Следующие по времени изображения собора находим на видах г. Владимира
1801 г.35, где собор представлен дважды: крупно — с западной стороны и очень мел-
ко — с южной стороны на общей панораме города из-за Клязьмы.
На первом рисунке (рис. 197, а) видна одноэтажная паперть, занимающая всю
западную стену собора и выступающая к югу; за ней, у южной стены, возвышается
двухэтажная пристройка с килевидной, опертой на угловые колонки аркой на за-
падном фасаде и под ней — двойное окно романского типа. У северо-западного угла—
выступающая к западу квадратная башня, завершенная, как и южная, килевидной
закомарой, опертой на узловые колонны или лопатки; на западном фасаде башни —
412
199 б. Дмитриевский собор до реставрации (чертеж Ф. Рихтера).
два щелевидных арочных окна: в нижнем этаже и в закомаре; аркатурно-колонча-
тый цояс приходится примерно на уровне закрытого крышей паперти пояса собора.
Над закомарой башни надстроена квадратная шатровая колокольня, а над южной
пристройкой положена односкатная кровля.
Н. В. Малицкий 36 отметил неверную ориентировку данного изображения со-
бора, свидетельствующую о каких-то погрешностях рисовальщика в данном случае,
п расхождение в изображении им южной высокой пристройки (показанной
стоящей заподлицо с западным фасадом собора) с рисунком на второй
панораме. Этот второй рисунок (рис. 197, б) весьма схематично представляет
южную пристройку: она высокая, с односкатной кровлей и явно выступает
к западу; за ней — шатер колокольни над северо-западной башней, а справа —
низкая одноэтажная пристройка. Шатер под № 4 принадлежит колокольне Борисо-
глебской церкви.
Наконец, мы имеем серию рисунков собора, сделанных незадолго до его «рестав-
рации»: 1) изданный С. Строгановым рисунок учителя владимирской гимназии
413
200. Дмитриевский собор до реставрации (рисунок В. А. Жуковского).
Ф. Дмитриева, сделанный в 1834 г. и изображающий собор с северо-восточной сто-
роны37; 2) карандашную зарисовку П. П. Покрышкина с исчезнувшего чертежа (из
альбома, хранившегося в ризнице собора), изображающего северный фасад (зарисов-
ка издана Н. В. Малицким)38; 3) «Вид церкви до возобновления» (показывающий
южный фасад), изданный в миниатюрном виде Ф. Рихтером39; 4) карандашный ри-
сунок В. А. Жуковского, изображающий собор с северо-восточной стороны, как и
на рисунке Ф. Дмитриева40; 5) чертежи 1836 г., показывающие план собора с при-
стройками, его западный и северный фасады41.
Рисунок Ф. Дмитриева (рис. 198) исполнен акварелью и довольно тщателен, но
пропорции здания излишне вытянуты42. К среднему и восточному делениям север-
ного фасада собора примыкает одноэтажная пристройка с щелевидными окнами и
полуциркульным порталом; на плоские лопатки опираются полуциркульная и ки-
левидная арки фасада; в южной пяте последней — нечто вроде резной консоли-
маски. Пристройка белокаменная; только в верхней части ее восточной стены видна
кирпичная накладка под односкатную кровлю, над которой поставлена глухая глав-
ка с колонками, несущими городчатый фриз, карнизик с поребриком и арочный поя-
сок в основании шлемовидного куполка.
К западному делению северного фасада примыкает высокая двухэтажная при-
стройка из двух квадратных в плане частей, из которых правая целиком выступает
за линию главного (западного) фасада собора. Стена башнеобразной пристройки
ограничена по углам и членится по длинной стороне высокими лопатками, на кото-
рые опираются килевидные арки; левая часть перекрыта односкатной кровелькой,
над правой — надложена колокольня со шпилем, заменившая в 1807 г. старую шат-
ровую, изображенную на рисунке 1801 г. Фасады пристройки по горизонтали чле-
4/4
201. Дмитриевский собор до реставрации. План (чертеж 1836 г.).
нятся аркатурно-колончатым поясом, который, однако, отличен от находящегося
на одном с ним уровне соборного пояса: он как бы целиком выступает из вертикаль-
ной поверхности стены; над аркатурой отсутствуют поребрик и отлив. Однако верх-
нее поле восточной стены над поясом сплошь занято резными из камня рельефами.
В верхних частях северной стены — по одному квадратному оконцу, внизу — два
длинных щелевидных окна. Белокаменная кладка отчетливо видна лишь в нижней
4/5
202 а. Дмитриевский собор до реставрации.
Западный фасад (чертеж 1836 г.).
части здания. Данные рисунка Ф. Дмитриева подтверждает в основных чертах
беглый рисунок П. П. Покрышкина (рис. 199, а).
Чертеж Ф. Рихтера, выполненный весьма тщательно, изображает южную груп-
пу пристроек собора (рис. 199, 6). Их композиция симметрична северной: два де-
ления фасада собора — среднее и восточное — закрыты одноэтажной пристрой-
кой, портал ее заложен. К западу размещается двухэтажная пристройка; ее фасад,
так же как и у северной, делится на две части и замыкается по углам лопатками, не-
сущими килевидную арку лишь в западном делении; восточное — ее не имеет. Эта
часть как бы не закончена: здесь лишь намечен сдвинутый влево аркатурно-ко-
лончатый пояс, вполне доработанный на западной части фасада и заполненный, как
и верхнее панно стены, резными изображениями. Внизу — узкие длинные окна,
вверху — два маленьких, оба в восточной половине; над западной — симметричная
416
202 6. Дмитриевский собор до реставрации.
Северный фасад (чертеж 1836 г.).
северной колокольня. Расположением западной половины двухэтажной пристройки,
выступающей целиком, как и северная, за линию западного фасада собора, ри-
сунок Ф. Рихтера противоречит первому рисунку 1801 г. (см. рис. 197, а), согласуясь
со вторым рисунком 1801 г. (см. рис. 197, б). Рисунок В. А. Жуковского (рис. 200)
не дает существенных дополнений к рисунку Ф. Дмитриева.
Большой интерес представляют чертежи 1836 г. Здесь мы впервые видим план
собора с пристройками (рис. 201). Экспликация к плану поясняет, что южный придел
посвящен Иоанну Крестителю, а северный — Николе; «черною краскою означено
строение собора первоначальное, как можно видеть по прикладке к стенам и по рез-
ным... [утрачено, вероятно — «орнамен»]там на стенах и по закладке угловых
колонн; под светлою краскою означены прикладенные вновь паперти, но в давнем
уже времени; две колокольни, крыльцо... устроены не более 30 лет»43.
27 Н.Н. Воронин, т. I
417
Чертеж западного фасада (рис. 202, а) очень схематичен44. Четырёхоконный (?)
барабан поднят над очень вспученной кровлей. Фантастические разводы призваны вос-
произвести резьбу барабана и средней части фасада с широко растесанным прямо-
угольным окном. Видимо, данный чертеж имел задачей дать лишь общую схему фа-
сада, и поэтому в его боковых делениях рельефы не показаны даже условно. Кровля
низкой паперти закрывает колончатый пояс; фасад паперти разбит на три доли ло-
патками со слепыми килевидными арками; в центральном делении — портал с по-
луциркульным архивольтом, в боковых — щелевидные арочные окна. У углов
собора выступают две симметричных двухэтажных башни, опоясанных на середине
высоты поясом колонок (пояс грубо исполнен чертежником), явно «врезанным»
в плоскость стены; поребрика и отлива нет. В нижнем этаже — щелевидные окна,
согласованные по уровню с окнами паперти. Цоколь, видимо, аттический. Ло-
патки — плоские, завершенные простыми профилями, без капителей. На них опи-
раются килевидные закомары с круглыми оконцами; над ними, на пирамидальном
каменном основании — одинаковые, симметричные колокольни.
Чертеж северного фасада (рис. 202, б) более тщателен и детален, нежели чертеж
западного фасада. Здесь пропорции собора сравнительно точно выдержаны, прори-
сованы детали барабана, на котором, однако, не показана резьба. Но на восточном
и среднем делениях фасада (также с широким растесанным окном) резной убор
показан, хотя и условно, однако с желанием передать общий характер убора—отдель-
ные рельефы и их «строчное» расположение. Пояс колонок закрыт кровлей одноэтаж-
ной пристройки — Никольского придела; его фасад с плоскими лопатками, килевид-
ными арками и щелевидным окном в общем аналогичен фасаду западной паперти.
Только проем портала представлен здесь в виде «зубчатой» декоративной арки. Су-
дя по чертежу, портал потерпел какие-то переделки. Цоколь придела связан
с цоколем апсид и северо-западной двухэтажной пристройки. Она состоит из двух ча-
стей: восточной — более широкой (несколько шире соответствующего членения фа-
сада собора) и западной — более узкой, квадратной в плане. Здесь также изобра-
жены плоские лопатки с килевидными закомарами. Пояс показан подробнее: он тоже
«врезан» в стену, базы колонок оперты на кубические «подставки», выступающие из
наклоненной плоскости отлива; колонки — стройные; арочки имеют двойной про-
филь. Под поясом — по одному щелевидному окну с тонким, видимо, высеченным
в камне, валиком наличника.
Рисунки 1801 г., Ф. Дмитриева, Ф. Рихтера и П. П. Покрышкина послужили
темой специального разбора в исследованиях Н. В. Малицкого и Л. А. Мацулевича.
Здесь к ним добавляются разобранная выше миниатюра XVI в., изображение собо-
ра на «чертеже» 1715 г., рисунок В. А. Жуковского и чертежи 1836 г. Как для
А. А. Потапова, так и для названных исследователей вопрос о пристройках имел
прикладное значение: А. А. Потапов привлек Дмитриевские пристройки (без спе-
циального изучения рисунков) для решения вопроса о первоначальном виде «па-
лат» в Боголюбове; для двух последних авторов основным был вопрос о рельефном
убранстве собора.
Уже К. Н. Тихонравов, обобщая вопрос о княжеских теремах и переходах, свя-
зывающих их с придворными соборами, объединял с постройками Боголюбского
418
постройки Всеволода III во Владимире 45. А. А. Потапов, исходя из этого высказы-
вания, особо выделил Дмитриевский собор, имеющий в данном отношении «близкое
подобие» Боголюбовскому. Он указал, Vro на рисунке, изданном у С. Строганова
(Ф. Дмитриева), «видны сохранившиеся древние формы собора и его пристроек (двух-
этажных), хотя уже значительно измененные от разновременных переделок; тем не
менее в рисунке ясно видно, что общие формы и детали двухэтажных пристроек,
примыкавших к собору, однородны формам самой церкви... Древний вход на хоры
и лестница вниз находились в этой пристройке; существует также указание, что со
второго этажа полати был переход в великокняжеский дворец, сожженный при наше-
ствии татар» 46. А. А. Потапов имел в своем распоряжении только одно изображение
и даже на его основе счел возможным признать двухэтажную северную пристройку
древней.
Л. А. Мацулевич также признал эту северную пристройку древней, но возник-
шей несколько позже собора, так как она закрыла часть его фасада, украшенную
резьбой. Что касается юго-западной пристройки, то исследователь признал пра-
вильным рисунок Ф. Рихтера, но не высказался категорически о ее времени 47.
Н. В. Малицкий отнесся более скептически к интересующим нас пристройкам;
относительно северо-западной он признал, что она возникла раньше приделов (Ни-
кольского и Ивановского), «существование которых должно признать до XVIII в.»4а
Наличие резного камня на этой пристройке склоняло исследователя к мнению, что
она «могла возникнуть еще в то время, когда обычай украшать храмы рельефами
был живым»49, т. е. в XII—XIII вв. Относительно юго-западной пристройки
Н. В. Малицкий также не высказался с полной ясностью; судя по тексту, он,
кажется, полагал, что второй этаж западного отделения был выстроен в начале
XIX в. и называет его в целом «колокольней»50.
Обратимся к описанным выше рисункам.
План собора с его исчезнувшими пристройками (см. рис. 201) не дает никаких
оснований выделять в их составе — как особые, раньше возникшие части — угло-
вые западные пристройки. Их стены имеют одинаковую толщину со стенами приде-
лов и западной паперти; только южная стена юго-западной башни утолщена. И те,
и другие части пристроек имеют плоские, одинаковые по величине лопатки. Точно
так же и детали фасадов на ряде рисунков показаны сходными — таковы килевид-
ные арки, завершения лопаток, окна. По общей конфигурации плана пристройки
Дмитриевского собора близко напоминают пристройки у собора Рождественского
монастыря. Словом, на первый взгляд, нужно признать правильным решение ни-
колаевских «реставраторов», считавших эти пристройки в целом поздними и поэтому
уничтоживших их.
Рассмотрим этот вопрос подробнее.
Относительно северо-западной двухэтажной пристройки все изображения —
от миниатюры XVI в. до чертежей 1836 г.— согласны между собой. Исследователи
признают эту часть возникшей гораздо раньше приделов и паперти51.
Южная двухэтажная пристройка вызывала колебания исследователей52.
Ее фиксируют два рисунка 1801 г. и чертеж Ф. Рихтера. Рисунки 1801г. разноре-
чат между собой, что, может быть, следует отнести к ошибкам первого (крупного)
27*
419
изображения, так как второй рисунок, показывающий пристройку выступающей за
черту западного фасада, согласуется с чертежом Ф. Рихтера. На последнем изобра-
жена и надстроенная в начале XIX в, колокольня. Чертеж западного фасада собора
(1836 г.) также фиксирует высокую южную пристройку.
В достоверности рисунка Ф. Рихтера убеждают и описания собора до его «рестав-
рации». Так, С. Строганов пишет: «На южной стороне храма существовал прежде
притвор, с башней и куполом над ней, соответствовавшим формою куполу главного
здания... Под колокольнею, новейшего построения, видны остатки старин-
ного сооружения с колоннами, резьбой и аркой вроде кокош-
ника»63. В. Доброхотов также сообщает, что «у северо-западного и юго-за-
падного углов храма возвышались четырехугольные наподобие башенок нак-
ладки с стрельчатыми сводами, над которыми в недавнем времени наложены были
колоколенки из кирпичей, почти равнявшиеся вышине лантерна [купола собора].
Одна из древних накладок [северная], соответственно храму, укра-
шена была точно такими же иероглифами [резными камнями]»64. В «условии»
27 июля 1806 г. о надстройке южной колокольни указывается, что она делается
«в симметрию к старой [т. е. северной] колокольне»66. Напомним, что до этого
времени на северной башне была крытая шатром колокольня, изображенная на
рисунке 1801 г. Таким образом, несомненно, что в составе обстроек собора у его за-
падных углов существовали две симметричных башнеобразных
пристройки. Каждая из них состояла как бы из двух частей: продолговатой
восточной, примыкавшей к крайнему западному делению боковых фасадов собора,
и квадратной западной, выступавшей за линию западного фасада и как бы флан-
кировавшей его.
Каков же был их материал?
В. Доброхотов пишет: «Материал приделов был одинаков с соборным: белый
камень, прочно залитый цементом; фундамент из цельных диких и белых камней»б6.
Так же характеризуются пристройки комиссией, обрекшей их на сломку: «Собор
и паперти, опричь колоколни и крыльца [у северного придела и западной паперти],
складены из белого известкового камня» 67. Колокольней здесь названы только над-
строенные в начале XIX в. звонницы над вторыми этажами угловых пристроек.
В этом убеждает одно из ранних описаний собора, где упомянуты «две колокольни
по углам западной стороны также из белого камня, только верхи их нало-
жены были кирпичом» 68.
Основным доводом в пользу позднейшего происхождения обстроек, обусловив-
шим их снос, были установленный комиссией факт отсутствия перевязи их кладки
со стенами собора и закрытие ими частей резного убранства и угловых колонн»,
а также факт отхода пристроек от стен собора. «Собор был устроен без папертей, как
видно по прикладке к оному без перевязи в старые стены папертных, также и по рез-
ным работам, которые закрыты крышею и по закладенным угловым колоннам и вид-
но еще по обопревшим камням на северной стене собора, но и приделы устроены
также в давном времени и после пожара, ибо, судя по работе и отделке, оные подве-
дены к древности; две колокольни и крыльцо с северной [западной?] стороны сде-
ланы не более 30 лет...». В другом месте говорится особо об угловых пристройках —
420
203. Дмитриевский собор. Следы входов на хоры:
а — южного; б — северного.
«башенках»: они сочтены поздними, так как «отстали от настоящих [т. е. соборных]
стен; колонны угловые закладены в пристройки...; стенные украшения имеются за-
ложенные стенами; под боковыми крышами находится на стенных камнях резная
работа первоначального построения собора...»59. Таким образом, как двухэтажные
угловые пристройки, так и одноэтажные приделы и паперть были белокаменными,
приложенными к стенам собора впритык. Словом, перед исследователем вновь встает
вопрос об одновременности и позднем происхождении всех пристроек.
После николаевской «реставрации» собора, начисто сгладившей и самые следы
примыкавших когда-то к нему впритык пристроек, чрезвычайно трудно представить
себе, что в западных делениях южного и северного фасадов были древние дверные
проемы для входа на хоры. Сейчас здесь — трудно отличимые от древних длинные
щелевидные окна с резным камнем по сторонам. Однако при ремонтных работах
1937 г. на внутренних стенах здесь были открыты весьма сбивчивые очертания этих
дверей, причем у северной прослежен старый белокаменный порог, а в ее закладке
обнаружен кирпич XIX в. (рис. 203)60. И. Болтин в своем «Описании Владимирского
наместничества» пишет: «Другой собор Дмитриевский, подле коего, как в предании
обносится, находился великокняжеский дворец, которого ни малейших остатков
ныне не находится; и потому думать можно, что сия церковь была придворная. Она
вся сделана из белого камня, и как снаружи, так и внутри резьбой украшена. На-
верху трапезы [т. е. паперти] выстроено несколько покоев, из коих отвер-
стия поделаны в церковь для слушания божественныя
служб ы»61. В. Доброхотов также совершенно определенно указывает, что «вход
421
в верхние части храма или на хоры, до приведения его в первобытный вид, был с на-
ружной стороны от севера. Но когда отобрали боковые приделы от храма, то
заметен был и с южной стороны заделанный вход»62.
Таким образом, восточные отделения башнеобразных пристроек примыкали сво-
им вторым 'этажом непосредственно к входам на хоры и были, очевидно, связаны
с ними, служа переходом к хорам. Как же поднимались сюда?
Из составленного в 1804 г. акта об освидетельствовании ветхости собора мы уз-
наем, что «в церкви на хоры ход также при переменах зделан не в своем
месте, коему по переправке кровли и быть не совместно, а потому и предположено
зделать оной ход в паперти, где и прежде оной был в том месте,
над коим существует колокольн я»63.
Таким образом, удостоверяется, что лестница на хоры первоначально помещалась
в западной части северной пристройки (над которой до 1807 г. была шатровая коло-
кольня). Из того же акта можно извлечь некоторые сведения и о характере этой лестни-
цы. Здесь указывается, что для ее постановки пришлось бы «пробить кирпичный свод»
и сделать «небольшой кирпичный простенок между стен под перемычку пилястр»64. Из
наличия кирпичного (т. е позднего) свода внутри северо-западной башни очевидно, что
она была полой, т. е. что и первоначальная лестница не была
каменной, но деревянной, помещавшейся в башне, как
в футляре. Видимо, при устройстве паперти был растесан проем, объединявший низ
башни с помещением паперти; теперь, при возобновлении на старом месте
лестницы, здесь нужно было делать вновь кирпичный простенок. Второй этаж башни
был сводчатым, как видно из цитированного «условия» 1806 г., когда для устройства
хода на колокольню потребовалось «пробрать свод»65. Также и при устройстве над
южной башней колокольни ход на нее помещался в башне же («лестница с поворота-
ми»)66; видимо, и эта башня была полой и служила первоначально для помещения де-
ревянной лестницы, вводившей на хоры. Любопытно, что «реставраторы», отломавшие
башни, забыли сделать ход на хоры, о чем и напомнил им соборный причт67.
Таким образом, мы приходим к выводу, что белокаменные двухэтажные башне-
образные пристройки у западных углов собора были предназначены для входа на
хоры. В западной половине каждой из них помещалась деревянная лестница, вос-
точная же была собственно переходом-площадкой перед дверью в стене собора, вво-
дившей на хоры.
Когда же возникли эти пристройки к собору? Все ли они принадлежат одному
времени? Их материал одинаков — это белый камень. Формы их очень сходны, что
мы отмечали выше. Цоколь приделов п башен связывает их между собой.
В литературе с 40-х годов прошлого века сложилось мнение, что пристройки
у собора возникли во время Грозного в память его посещений Владимира68. Это не
было подтверждено никакими фактами; основным же доводом было указание грамо-
ты Василия III (1515 г.), что собор и в XVI в. находился на государевом дворе69,
и обстройка его в это время казалась поэтому вполне естественной. Комиссия, осмат-
ривавшая собор перед сносом пристроек, отметила, что на северной стене
собора были «обгоревшие камни» и что «приделы устроены также в давнем вре-
мени и после пожара»70. Следовательно, приделы Николы и Иоанна появи-
422
лись после какого-то пожара собора. Мы знаем такой пожар в 1536 г., когда «на Дмит-
рии святом вся кровля згорела»71.
Посвящения приделов также могут подкрепить мысль о их связи с заказом
Иоанна IV. Его патроном был Иоанн Предтеча, которому и посвящен южный при-
дел72. Придел Николы может быть сопоставлен с посвящением Николе («Великорец-
кому») одного из престолов Покровского собора на рву в Москве (Василия Блажен-
ного)73. Таким образом, вполне вероятно, что приделы основаны в середине XVI в.
Северный придел, возможно, подвергался перестройке, в связи с чем он получил эф-
фектный портал с «зубчатой» аркой, известной по порталам «теремка» Теремного двор-
ца в Московском кремле (1635—1636 гг.)74.
Однако вопрос об одноэтажных пристройках у собора, их назначении и време-
ни их появления теперь следует пересмотреть. Выше, в главе XX, был установлен
факт наличия белокаменной галереи у церкви Покрова на Нерли. План Дмитриев-
ского собора 1836 г. (см. рис. 201) свидетельствует, что весь комплекс пристроек
осуществлен единовременно. По общей своей конфигурации они напоминают га-
лереи Покрова на Нерли (ср. рис. 135). Их восточные торцы также прямолинейны.
Если бы «приделы» строились в XVI в., их обязательно закончили бы апсидами. Чле-
нение фасадов одноэтажных пристроек согласовано с членением фасадов собора
п было связано с ними арочными перемычками, для опоры которых у пилястр собора
были приложены лопатки, как это мы видели в переходах у дворцового собора в Бо-
голюбове (см. рис. 90, 117 и 118). Следовательно, пристройки были сводчатыми. Су-
щественно, что они, как и собор, были белокаменными. У северной пристройки вы-
полнена из кирпича лишь накладка восточного торца для устройства односкат-
ной кровли. Ее цоколь идентичен по профилю аттической базы цоколю собора
п согласован с ним по уровню.
Портал западной пристройки — типичных владимирских форм; даже авторы
чертежа 1836 г. показали его черным, т. е. одновременным собору (см. рис. 201).
Портал северной пристройки, имеющий арку с фестонами, также может быть отне-
сен к XII в. Арка подобной формы известна в ряде романских памятников Франции75,
Германии 76 и Испании77. Есть эта форма и в аркадах каменных алтарных преград
грузинских храмов XI в.78 В сущности, тот же мотив, но в виде орнаментальной резь-
бы присутствует в архивольте портала Покрова на Нерли 79 и самого Дмитриевского
собора 80. Килевидные арки пристроек отвечают аркам башен, как и плоские лопат-
ки, которые мы увидим позднее в Суздальском соборе XIII в., где они, как и в об-
стройках Дмитриевского собора, получали завершение не капителью, а простым го-
ризонтальным профилем (например, северный притвор Суздальского собора). Лю-
бопытно, что арка торца северной пристройки имеет в пяте резную консоль. Окна
одноэтажных пристроек согласованы с окнами башенных частей.
Все сказанное позволяет утверждать, что одноэтажныепристройки
являются галереей, одновременной собору или при-
строенной вскоре после его окончания. Возможно, что следы
пожара на стенах собора под пристройками относятся к пожару 1193 г. Тогда при-
дется признать, что собор начал строиться в 1193 г. и пострадал от огня, будучи возве-
денным лишь до уровня ниже пояса. Галереи были, видимо, сводчатыми и, в отличие
423
от Покрова на Нерли, закрытыми. Возможно, что опыт устройства открытой ар-
кады с деревянным перекрытием не оправдал себя в условиях сурового климата,
и строители Всеволода III окружили собор закрытыми галереями. Возможно, что одно-
скатные кровли появились также вскоре после сооружения сводчатых галерей как
средство для лучшего, чем с криволинейных кровель (образовавших вредные поло-
сти, лишенные стока), отвода осадков. Подобная быстрая реконструкция посводных
покрытий в прямолинейные установлена, например, в Мирожском соборе в Пскове81.
Особо следует рассмотреть вопрос о лестничных башнях. Могут ли они также
принадлежать позднему времени? Здесь прежде всего нужно учесть то, что в архи-
тектуре XV—XVI вв. хоры, как правило, исчезают82. Поэтому едва ли вероятно, что
тогда создавались вновь специальные пристройки для входа на хоры древних собо-
ров. Также нет никаких оснований полагать, что эти пристройки для входа на хоры
появились в тяжкое время монгольского ига — в XIII—XIV вв. В тот период на
старом епископском дворе около Успенского собора ненадолго разместился русский
митрополит со своим двором, и для Успенского собора можно отметить некоторые не-
значительные ремонтные работы (см. гл. XXIII).
Изложенные предварительные соображения приводят к выводу, что башнеоб-
разные пристройки для входа на хоры собора могли возникнуть лишь вместе с собо-
ром в 1195—1196 гг.; ведь без этих пристроек хоры собора были бы совершенно не-
доступны. Факт примыкания башен с переходами к уже готовому фасаду собора не
может нас смущать: то же положение мы наблюдали в Боголюбовском соборе.
Архитектурные детали башенных пристроек Дмитриевского собора, как и дета-
ли галереи, не противоречат сделанному предположению. Плоские лопатки, завер-
шенные простым профилем, имеются у притворов Суздальского и Юрьевского собо-
ров: в обоих памятниках налицо килевидная арка. Здесь же мы находим и прием
«врезанного» в плоскость стены колончатого пояса, известный также на башне Боголю-
бовского дворца и на южном фасаде Успенского собора во Владимире (1185—1189 гг.).
В Юрьевском соборе над поясом уже нет поребрика и отлива, т. е. толщина стены
остается одинаковой на всю высоту. Следовательно, архитектурные детали двух-
этажных пристроек Дмитриевского собора не выпадают из репертуара форм влади-
мирского зодчества XII—XIII вв. Мы можем лишь утверждать теперь, что они появи-
лись не в XIII в., но уже в архитектуре времени Всеволода III.
Наконец, весьма существенным обстоятельством является наличие на
изучаемых пристройках резных камней.
Рисунком Ф. Дмитриева и показаниями очевидцев устанавливается присутствие
на восточном фасаде северо-западной пристройки резных украшений. Этот факт сви-
детельствует, что в отношении декоративной обработки зодчие стремились объеди-
нить фасад перехода в одно целое с собором. Вопрос о наличии или отсутствии релье-
фов на северном фасаде пристройки не вполне ясен. Более вероятно, что их не было,
так как с севера находились другие постройки двора, возможно, прикрывавшие баш-
ню с этой стороны. Западный фасад был также лишен рельефов, что отличало башню—
как гражданскую часть комплекса — от храма.
Сложнее вопрос о юго-западной пристройке. Ее украшение резными камнями,
показанное на рисунке Ф. Рихтера, вызывало сомнение исследователей, так как све-
424
дения, сообщаемые очевидцами, говорят об украшении рельефами лишь одной при-
стройки; указывалось, кроме того, что чертежи Ф. Рихтера и в отношении резного
убранства самого собора весьма не точны83. Однако Ф. Рихтер пишет в тексте к чер-
тежу: «Под колокольней новейшего построения видны остатки старинного сооруже-
ния с колоннами, резьбой и аркою вроде кокошника»84. Данные рисунка
и текста Ф. Рихтера подтверждает С. Строганов, указывающий, что и на южной при-
стройке имелись рельефы: «Эта пристройка украшалась снаружи такими же
рельефными изображениями, как и самый собор, впрочем, распо-
ложенными с меньшей правильностью»85.
Можно предполагать, что рельефы южной пристройки, после ее сломки, были
использованы для починки левого деления южного фасада собора, к которому при-
мыкал переход. Ниже мы увидим, что рельефы этой части характеризуются относи-
тельным единством плоскостной манеры исполнения. Вспомним в этой связи, что не
находящие себе места в декорации церкви Покрова на Нерли и относящиеся, видимо,
к галерее и «лестничной стене» резные камни, изображающие поднявшегося на зад-
ние лапы зверя, исполнены также в плоскостной манере. Можно поэтому думать, что
над убранством пристроек собора работала другая группа резчиков. Отметим так-
же, что растительные мотивы, исполненные в плоскостной манере, помещенные
в ряде мест пояса собора, явно происходят с иных частей комплекса, так как для по-
мещения их в поясе потребовалось «наращивать» их грубоватыми «основаниями»86.
Показательно, что на северном фасаде собора, в его западном делении, где в поясе
сохранились старые фигуры святых, прикрытые башней, растительные мотивы ука-
занных «наращений» не имеют. Возможно, что часть «нарощенных» растительных
мотивов также происходила с южной башни.
Обратимся вновь к рисунку Ф. Рихтера (см. рис. 199, б). Как мы отмечали, юж-
ная пристройка почти симметрична северной. Отличие состоит в бедности и как бы не-
завершенности фасада восточного (правого) деления. Колончатый пояс явно не за-
кончен. Кроме того, он оставляет свободное место справа, как бы в расчете на его
последующее закрытие; обнаженность всего фасада также может указывать на то,
что он в значительной части закрывался какой-то примыкавшей пристройкой. Как
увидим ниже, сюда, действительно, должен был примыкать переход, связывавший со-
бор с южной группой построек княжеского двора. Сдвиг колончатого фриза влево
мог быть обусловлен предполагавшимся здесь размещением двери, вводившей с пе-
рехода, так как уровень хор был значительно (примерно на 1 .и) ниже уровня отлива
(см. рис. 193); при этом дверной проем врезался в пояс и нарушал его, почему мастера
и не закончили его обработки.
При данном объяснении правой части южной пристройки становится понятным,
почему на чертеже Ф. Рихтера рельефы размещены лишь на левой половине, кото-
рая выступала за линию фасадов собора и примыкавшего перехода и была видима
с трех сторон. Миниатюрность рисунка не позволяет судить даже о размещении
рельефов, но дает более правильное изображение колончатого пояса; он, как и на
северной башне, врезан в плоскость стены (на что явно указывает двойная горизон-
тальная линия в его основании), сверху отсутствует поребрик, нет отлива; стена,
следовательно, — одинаковой толщины на всю высоту. Западный фасад южной
425
пристройки,как и северной, был лишен рельефов. Это отличало фасады башен от богато
убранного резьбой фасада собора; здесь, над поясом, видимо, и помещалось двойное
окно, показанное на первом рисунке 1801 г. Следовательно, лестничная башня Дмит-
риевского собора близко напоминала боголюбовскую. Возможно, подобное же окно
было и в северной, башне, но подверглось позднейшей закладке.
Таким образом, мы видим, что пристройки у западных углов Дмитриевского со-
бора согласовывались и с исчезнувшими частями дворцового ансамбля — его пере-
ходами; в зависимости от их примыкания, в частности, размещались рельефы.
Нельзя также не отметить, что эти пристройки, хотя и приложенные впритык,
играли существенную конструктивную роль, учтенную строителями собора. Как
видно из материалов по реставрации 1837—1839 гг., отлом угловых башен уже в про-
цессе их разборки отразился губительно на состоянии собора — появились угрожаю-
щие трещины, которые наспех заделывались. «Ветхость» обнаружили как раз «осо-
бенно места, закрытые колокольнями, которые, как видно, и устроены были для
поддержания к западной стороне северной и южной стен»87. Уже в 1903 г. процесс
разрушения достиг центра здания, когда лопнуло железное кольцо, стягивавшее осно-
вание барабана главы88. «Силой, удерживавшей памятник от разрушения за период
до реставрации 1837—1839 гг.,— пишет А. В. Столетов,— надо признать: 1) башни,
существовавшие до 1837 г. и разобранные в эту реставрацию; примыкая к с.-з.
и ю.-з. углам, они играли роль сильных контрфорсов, способных погасить действие
распора в этой части памятника, тогда как с востока этот распор погашался разви-
той системой трех полуциркульных апсид» 89.
Приведем, в дополнение к изложенным доводам, данные археологической раз-
ведки. Угрожающее состояние собора, в котором он находился в тридцатые годы, не
позволило нам провести большие раскопочные работы на месте пристроек. Только
в 1945 г.,в связи с необходимостью изучить фундаменты собора и нижележащий грунт,
было разрешено сделать два разведочных шурфа площадью 1 X 5 .и и 1 X 4 м у южного
и северного фасадов в местах примыкания интересующих нас пристроек (переходов).
Кладка фундамента северной пристройки оказалась выбранной при «реставра-
ции»— подрядчик дорожил каждым куском белого камня. Однако стратиграфия
разреза имела столь четкую последовательность, что не оставляла сомнений в одно-
временности постройки с собором. Ее картина такова (рис. 204, а): ниже плинта
цоколя собора идут еще два ряда тесаного камня; нижний лежит на широкой плат-
форме фундамента (7), выступающего наружу на 0,62 м. Он сложен здесь из булыги
и обломков известняка на растворе извести с песком и дробленым углем. Материк на-
чинается на уровне в среднем 1,3 м от современной дневной поверхности и на 0,25—
0,3 м от дневной поверхности XII в. (слой 2). Ров фундамента имеет с края довольно
мелкое углубление, заполненное ломом белого камня и известью (слой 3). Верх фун-
дамента начинается от дневной поверхности XII в. и углубляется в материк, имея
общую глубину 1,3 м. Над фундаментом и поверхностью XII в. залегает мощный
слой строительства собора (4), состоящий из обломков камня и известковой пыли.
Его перекрывает культурный слой XIII—XVIII вв., представляющий естественный
нарост почвы (5). Выше идет пласт известкового щебня, связанный с «реставрацией»
1837—1839 гг. (6). На расстоянии 3 м от стены собора материк и слои 2 и 4 проре-
426
204. Дмитриевский собор. Разведочные раскопы:
а — северный; б — южный.
заны вертикальной ямой рва фундамента северной пристройки, заполненного зем-
лей и мусором (7); время выборки камня отчетливо определяется осыпанием
слоев 5 и 6 в засыпь ямы. Разборка пристройки — дело «реставраторов» XIX в.
Яма и слой 6 перекрыты сплошным слоем земли и мусора XIX—XX вв. (5), над
которым следует подсыпка под вымостку вокруг собора (9).
В этой картине слоев для нас наиболее существенна связь ненарушенно-
г о слоя строительства XII в. с вертикальным обрезом рва пристройки. Последняя
сооружалась, очевидно, почти одновременно с собором; если бы она
строилась, как думают некоторые исследователи, позже,— например, в XVI в.,—
то картина слоев была бы существенно иной: были бы следы рытья рва и выброса
белокаменного слоя 4 в последующем слое 5.
Фундамент южной пристройки, вызывавшей наибольшие сомнения, к счастью,
оказался целым (рис. 204, б). Он, как и фундамент северной пристройки, отстоит от
стены собора тоже на 3 м. Глубина его заложения почти точно совпадает с нижним
427
обрезом фундамента собора; ширина фундамента — 1,9 м — нормальна для влади-
мирских памятников XII в. Фундамент пристройки сложен на том же известковом
растворе с углем, из больших необработанных плит и блоков белого камня; некото-
рой грубоватостью и небрежностью техники он очень близко напоминает кладку
ворот детинца (1194—1195 гг.) и несколько отличается от аккуратной кладки фунда-
мента собора: там фундамент сделан тщательнее и прочнее. Возможно, что пристрой-
ки собора были поручены другой группе местных мастеров.
Стратиграфия южного раскопа, однако, более спутана и не обладает той ясно-
всью, которой отличался профиль северного шурфа. Здесь материк лежит в уровне
терхнего края фундамента. Слой строительства XII в. (7), мощный у стены собора,
затем утончается и подходит к фундаменту южной пристройки тонкой лентой
в 0,02—0,03 м. Под ним лежит, хотя и чистый, но перекопанный материк (2), запол-
няющий как бы яму около фундамента, дно которой отмечено тонким слоем извести (3)
на уровне подошвы фундамента. Была ли сделана столь широкая выемка для его
кладки или это яма случайного происхождения,— судить не беремся до широкого
раскопа пристроек. Выше, над слоем строительства XII в. (2) идет слой XIII—XVIПвв.
(4), также менее мощный, чем с севера. Слой «реставрации» (5) тоже очень тонок;
зато значительно мощнее прикрывающий его слой XIX—XX вв. (6).
Выборка камня пристройки не была закончена; им, возможно, пользовались
и позже при каких-либо работах (например, для пристройки у собора сторожки и звон-
ницы); засыпь (7) поднимается значительно выше слоя «реставрации» (5). Таким
образом, разведки 1945 г. подтверждают высказанное предположение, что обе баш-
необразные пристройки у западных углов собора были сделаны тоже в 90-х го-
дах XII в. Все изложенное приводит нас к выводу, что башнеобразные пристройки, су-
ществовавшие у западных углов Дмитриевского собора, были одновременными ему
частями. Это были две симметричные, квадратные в плане, лестничные башни, высту-
павшие за линию западного фасада собора; восточные же отделения пристроек, про-
долговатые в плане, были собственно переходами на хоры 9°. Пристройки объединя-
лись с собором опоясывавшим их аркатурно-колончатым поясом и украшением
части фасадов резным камнем. Башни и переходы точно повторяли сочетание башни и
перехода, сохраненное в натуре в северной пристройке у Боголюбовского собора.
В отличие от последнего, Дмитриевский собор связан с башней и переходом иначе —
они не были продолжением западного фасада в стороны, но были повернуты под пря-
мым углом, так что башни фланкировали западный фасад.
Как и в Боголюбове, перед нами встает вопрос о завершении лестничных башен.
На чертежах 1836 г. в основании новых колоколен видны пирамидальные каменные
основания (см. рис. 202). На рисунке 1801 г. над северной башней мы видим более
раннюю шатровую колокольню (см. рис. 197, а). Вспомним, что над боголю-
бовской северной башней также возвышается поздняя шатровая колокольня. Воз-
можно, что упомянутые пирамидальные кладки над закомарами башен Дмитриев-
ского собора являются остатками завершавших их каменных шатров.
Башни входили существенными звеньями в композицию западного главного фа-
сада, обращенного к Успенскому собору. Видимо, в этом направлении был ориенти-
рован и весь ансамбль дворца Всеволода III.
428
4
«Ныне не видно и основания дворцовых зданий,— пишет В. Доброхотов,— но
надобно полагать, что главные части их находились по обеим сторонам собора с се-
вера и юга, а другие придворные строения, вероятно, окружали его со всех сторон...
Вероятно, главные дворцовые здания соединялись с Дмитриевским собором узкими
переходами наподобие так называемого Андреевского дворца в загородном Боголю-
бовском монастыре»91. Их уже не было на поверхности земли и в начале XVIII в.,
как можно судить по «чертежу» Владимира 1715 г. Однако в местной печати мы на-
ходим указания о встречавшихся при земляных работах остатках белокаменных
зданий. Так, В. Доброхотов писал, что «при рытье ям для рассадки дерев между
Дмитриевским собором, который в древности был придворной церковью великого
князя Всеволода, между Борисоглебскою церковью, губернаторским домом и пла-
цем показывались признаки древних и, вероятно, дворцовых великокняжеских строе-
ний из обломков белого камня и извести»92.
К югу от собора, на самом углу, образуемом здесь входящим в городские во-
рота оврагом, существует возвышенность, позволявшая предполагать сохранив-
шиеся под ней остатки сооружений всеволодовского двора.
С целью проверки этих данных и поисков фундаментов древних зданий нами
«были проведены разведочные работы. Согласно имевшимся данным, разведки велись
в двух направлениях — к северу и югу от собора (рис. 205). Наличие параллельных
южному и северному фасадам собора действующих дорожек сквера позволило про-
вести разведку с северной стороны лишь в 27 м от собора, а с южной — в 17 м.
К северу от собора мы сделали две траншеи: одну (длиной 13 л<), исходя из
возможности расположения переходов и остатков зданий по оси западного фасада
•собора, и другую (длиной 12 м), перпендикулярную первой,— из расчета располо-
жения построек с уклоном на восток (как в Боголюбове). Уровень почвы здесь
резко понижается: 1,96 м в начале первой траншеи и 2,5 м в ее конце (принимая
за нуль цоколь собора). Это результат планировки для разбивки здесь городского
•сада, которая удалила большой пласт культурного слоя93. Поэтому материк высту-
пил на небольшой глубине; он был перекрыт почти сплошным слоем мелкого бело-
каменного и туфового щебня, который в свою очередь перекрывался линзами перег-
ноя с золой и углем, содержавшего керамику XII—XIII вв. Несомненно, этот бело-
кам?нный слой — остаток значительного строительства на этом участке в XII в.
Характерно, что в составе известкового лома мы находим и туф, и куски бутового кам-
ня со следами присохшей известковой заливки; найдены фрагмент неполивной гли-
няной плитки пола со скосом и обломок профилированного белого камня как бы от
дверного косяка. Следовательно, мы имеем дело не с площадкой, где обрабатывал-
ся камень для собора, а с развалинами бывших здесь зданий. Однако целых остат-
ков строений не обнаружено: разведки были слишком ограниченны.
Территория к югу от собора находится в соседстве с огромным зданием Присут-
ственных мест; его постройка (1782—1785 гг.), занявшая под склады и известковые
ямы прилегающую местность, чрезвычайно нарушила стратиграфию ближайшей
JC собору территории. Раскоп поблизости от южного фасада собора, ориентирован-
ия
205. Дмитриевский собор. План разведочных
раскопов.
щебневой засыпью с кирпичами
ный сообразно рисунку Ф. Рихтера и
имевший задачей нащупать остатки пе-
рехода, попал на глубокую (до 2 м) яму,
заполненную вплоть до материка песча-
но-
XVIII в. Указанный выше холм, кото-
рый, казалось, мог скрывать остатки ве-
ликокняжеского дворца, образовался,
как показала разведка, от свалки вы-
нутой из строительного котлована При-
сутственных мест материковой песчано -
глинистой почвы. Сделанная глубокая
(до 4,2м) шурфовка выяснила, что эта
насыпь легла на срытую значительно
раньше песчаную насыпь мономахова
вала. Лишь в шурфе к югу от собора
(в створе его западного фасада) был об-
наружен ненарушенный слой XII в., но
без архитектурных остатков. Однако в
этом слое сделаны находки, которые мо-
гут указывать на характер исчезнувших
зданий всеволодова двора. При единич-
ных обломках белого камня было встре-
чено большое количество плиткообраз-
ных кирпичей (4 — 4,7 X 16,3 X (?) см).
На двух из них — знаки мастеров (см. ниже рис. 222, а, б); один из знаков — кня-
жеский, в виде двузубца с отростком внизу. Наряду с кирпичом встречены плитки
пола, неполивные, со скосом толщиной 2 см и одна — с орнаментальной желтой
поливой. Все эти обломки кирпича и плиток не имели следов известкового раст-
вора, т. е. являлись отходами происходившего здесь строительства. По-видимому,
южное крыло всеволодова двора составляли кирпичные здания. Как увидим ниже
(гл. XXVI), построенный женой Всеволода собор Княгинина монастыря (1200—
1201 гг.) был кирпичным.
Мы имеем лишь одно,— и то в высокой степени условное,— изображение все-
володова дворца на миниатюре .Кенигсбергской летописи94. Миниатюра (рис. 206)
иллюстрирует текст летописи о пожаре города Владимира, когда «княжь двор бо-
гом соблюден бысть от пожара». Слева — князь, руководящий тушением пожара:
двое с багром, один с ведром тушат горящее здание. Последнее состоит из трех частей;
посередине — высокая квадратная башня, справа — очевидно, самый княжеский
дворец, двухэтажный, покрытый двускатной кровлей с особой вышкой, слева — сте-
на без окон и дверей,— может быть, переход. Форма прямоугольных окон и дверей
вполне условна.
При всей скудости данных они показывают, что, действительно, как и предпо-
лагал В. Доброхотов, с юга и севера от собора размещались постройки всеволодова
430
206. Дворец Всеволода 111. Миниатюра Радзивилловской летописи.
двора — кирпичные с юга и белокаменные с севера. Собор, следовательно, должен
мыслиться нами в сложном архитектурном ансамбле княжеского двора. Его конкрет-
ные художественные формы не восстановимы; можно лишь предполагать, что он гар-
монировал с торжественным и парадным обликом дворцового собора.
5
Вернемся к резному убранству собора.
Выше мы отмечали «строчное» расположение скульптур, отвечающее общей
статичности здания. К этой «строчности» следует добавить и другие характерные
принципы убранства. Ряды изображений зверей и птиц, как правило (впрочем, не
везде выдерживаемое), чередуются с рядами стилизованных растительных побегов
деревьев и трав. Это расположение самостоятельно законченных, самодовлеющих
фигур разъединяет их в горизонтальном направлении, изолируя от соседних изо-
бражений сверху и снизу. Никакой «устремленности» изображаемых существ к цен-
тральной, — кажущейся «ключевой» и в идейном отношении, — фигуре Давида
п связи их с ней, о чем говорилось в литературе,—нет. Изображения обычно повер-
нуты головами в сторону центральной оси окна, что также создает горизонтальное
движение внутри каждого членения стены и каждого ряда рельефов.
Расположение рельефов диктуется не взаимной смысловой связью между ними,
а кладкой стены и архитектурными линиями здания. Характерно в этом отношении
43/
размещение фигур в верхних полуциркульных частях, где средние фигуры больше
боковых, уменьшаемых согласно границам украшаемого поля 95; отмеченный выше
для Покрова на Нерли принцип тимпанной композиции, построенной с умыслом
скрыть ритм рядов кладки,— сменяется принципом сплошного заполнения поля
стены рельефами (см. рис. 190 и 192). И в этой особенности, и в изолированности
фигур, подчеркивающих ряды белокаменной кладки, с несомненностью сказыва-
ется преимущественно орнаментальное, декоративное значение убранства собора.
В связи с этим, думается, пока бесплодны все предложенные,— иногда кажущиеся
правдоподобными,— гипотезы о смысле и е д и н о м содержании этого убранства 9в.
Самый состав изображений показывает, что попытки искать в резном убранстве
Дмитриевского собора идеи христианской церковной (Псалтырь) или отреченной ли-
тературы (типа «Беседы трех святителей» или стиха о Голубиной книге) — невоз-
можно. Если подсчитать рельефы трех фасадов (без фигур пояса и апсид) по сюжетам,
то получим исключительно выразительное соотношение:
Изображения христианского характера .... 46
Звери и* птицы..............................236
Грифы....................................... 28
Борьба зверей .............................. 12
Охота человека на зверя и птицу............. 6
Борцы....................................... 1
Китоврас..................................... 3
Растения.....................•............. 234
566
Как видим, христианские изображения занимают исключительно малое место
в общем составе резных камней. По-видимому, только в поясе колонок была выдер-
жана церковная линия; здесь была целая галерея святых, и в их числе — осново-
положники русского пантеона, князья Борис и Глеб (см. рис. 189). Но в целом ра-
стительные мотивы вместе с тератологическими и мифологическими изображениями
решительно преобладают. Изображаемый животный мир далек от славословия
творцу («всякое дыхание да хвалит господа»), так как здесь присутствуют сцены
кровавой борьбы животных и борьбы людей со зверями 97.
Интересно в этом отношении полное отсутствие масок на фасадах; они нашли
место лишь в обработке барабана. Фигуры даже единичных живых существ часто
показаны в движении; ряд рельефов изображает определенный драматический сю-
жет (борьба зверей, охота и пр.). Но все эти моменты слишком слабы, чтобы су-
щественно изменить в основном орнаментальный и неподвижный характер декора-
ции в целом.
Точно так же едва ли правомерно связывать резной убор собора с фольклором,
народными полуязыческими представлениями: «Стены этих храмов,— писал один
из авторов,— представляют собой претворенные в камне языческие народные ве-
рования, своего рода пластический фольклор...» 98. Во Владимирской земле якобы
искусство развивалось в условиях «большей свободы», почему народные представ-
ления и прорвались в сферу феодального искусства ". На деле как раз при Все-
432
207. Дмитриевский собор. Скульптурный портрет Всеволода 111 с сыновьями.
володе III княжеская власть чрезвычайно резко противопоставляла себя своим со-»
юзникам-горожанам, а летописание Владимирской земли как нигде пронизывала
церковная идеология.
Весь мир животных и чудовищ, присутствующий на стенах Дмитриевского со-*
бора, едва ли может быть связан с какими-либо местными корнями и в литературе,
и в изобразительном искусстве. Это мир образов средневековой книжности, едва ли
доступный пониманию сколько-нибудь широких общественных слоев,— образов,
связанных с драгоценными предметами прикладного искусства и иноземными тка-
нями, также бытовавшими лишь в высшей феодальной среде и наполнявшими со-
кровищницы храмов 10°.
Реальный животный мир, знакомый жителям лесного северо-востока, был
иным: это волк, бобр, вепрь, «лютый зверь» — медведь, южнее — тур и дикий конь.
28 Н. Н. Воронин, т. J
433
В Суздальской земле еще в XI в. держались свежие пережитки медвежьего культа101.
Но этот животный мир не отразился во владимиро-суздальской пластике; она, как
и дружинная поэзия, и древнерусская книжность, пользовалась образами экзотичес-
кой фауны: Святослав «легко ходя, аки пардус»; князь Роман галицкий устремлялся
на язычников, как лев, губил их, как крокодил; Вольга одевает в шкуры барсов
своих воинов, у их тугих луков тетива — из слоновых жил; пуговки на одежде Ильи
Муромца украшены изображениями «лютого зверя заморского — льва»; лев или скимн
является в эпосе прообразом Добрыни-змееборца 102. Русы, виденные Ибн-Фадла-
ном в Булгаре, носили одежды, богато украшенные изображениями: «И от края ног-
тя кого-либо из них [русов] до его шеи [имеется] собрание деревьев и изображений
[вещей, людей?] и тому подобного» 103.
Барс был знаком княжескому быту и непосредственно в живом виде — Юрию
Долгорукому был подарен в 1147 г. «пардус»; позже ханские ярлыки упомина-
ют специальных людей — «пардусников». Образы животных и птиц были также
употребительны в проповеднической литературе,— например, у Кирилла Туров-
ского и др. Именно отсюда проникли в «народные» духовные стихи пугающие об-
разы чудовищ, сходных с монстрами владимирской пластики:
«Аз пущу на вас звери двоеглавые,
А главы у них львовые
Крыла Орлова,
Власа женские...»104.
Восточную закомару южного фасада Дмитриевского собора занимает изобра-
жение «Вознесения Александра Македонского на небо» (см. рис. 208) — сюжета,
также связанного с книжной, а не народной легендой. Поэтому, думается, был
прав Ф. И. Буслаев, писавший в другой связи, что изображения на вратах новго-
родского Софийского собора «столь же мало обращали на себя внимание входившей
в эти врата толпы, как и барельефы Дмитриевского и Покровского храмов, с изобра-
жениями странными, непонятными для русских XII века и совершенно чуждыми
их умственным и религиозным интересам» 106. Нельзя забывать и того, что фасады
собора, обращенные к городу, были, по существу, не видны оттуда, так как их за-
крывала каменная стена детинца (см. гл. XXVII), и его убором могли любоваться
лишь те, кто имел право доступа на княжеский двор, т. е. феодальные верхи го-
рода. Им этот мир экзотических образов был знаком по драгоценной утвари и за-
морским тканям.
Звериный мир рельефов Дмитриевского собора,— несомненно, аристократиче-
ский звериный мир, приобретавший значение геральдических эмблем знати, какой
был, например, гриф 10в. В этом плане весьма важны высказывания К. Маркса.
Он пишет: «Сословие не только базируется на разделении внутри об-
щества, как на господствующем законе, но оно отделяет человека от его всеобщей
сущности, делает его животным, непосредственно совпадающим с определяющими
его особенностями. Средние века — это животный период в истории чело-
вечества, человеческая зоология» 107. И далее: «В этой системе телесное до-
стоинство человека, или достоинство человеческого
434
208. Дмитриевский собор. «Вознесение Александра Македонского».
тела... выступает в такой форме, что определенные, а именно высшие социальные
звания являются званиями определенных, предопределенных
рождением тел. Вот почему дворянство так гордится своей кровью, своим
происхождением, словом — историей своего тела. Это и есть, конечно,
то зоологическое мировоззрение, для которого соответствующей наукой
является геральдика. Таинством дворянства является зоология» 108. В свете
этих мыслей К. Маркса нужно с большой осторожностью говорить о связи резного
убора Дмитриевского собора с народной идеологией, хотя «стройность» самой ком-
позиции резного декора и напоминает приемы народной вышивки или ткани. Резной
убор Дмитриевского собора был призван «удивлять» простой люд, вызывать
в народе чувство загадочного и непонятного, в какой-то мере «устрашать» массы
своей причудливой и пышной резьбой.
В этом смысле особый интерес представляет большая композиция в восточной
закомаре северной стены, несомненно, видная из-за стены детинца со стороны го-
рода. Здесь представлена сидящая на троне человеческая фигура с ребенком на
коленях; по сторонам ее симметрично (по две) расположены четыре фигурки в корот-
ких одеждах с молитвенно протянутыми к сидящему руками и полусогнутыми в
коленях ногами (рис. 207) 109. Н. П. Кондаков определил эту композицию как «бого-
матерь с младенцем среди преклоняющихся пастырей» 110. Следом за ним это опреде-
ление неоднократно повторялось в литературе 1И. В. Косаткин, автор описания
28*
435
собора, отметил, что «едва ли это мнение верно, ибо изображена фигура, скорее,
мужчины, чем женщины. Правдоподобнее мнение других, что здесь изображен
храмоздатель Всеволод со старшим сыном Константином» 112. Приняв эту точку
зрения, я писал, что здесь изображен «Всеволод, сидящий на престоле со своим на-
следником, окруженный коленопреклоненными людьми» 113. Следует уточнить это
определение.
Действительно, сидящая на престоле фигура, несомненно, мужская; об этом
говорит характерный, застегнутый фибулой на правом плече плащ-корзно, из-под
которого видна длинная одежда. Этот кафтан обшит по подолу каймой; на рукавах —
вышитые обшлага и «наручи», выше локтя — также кайма вышивки — «налокот-
ники». По штрихам резца можно думать, что резчик хотел передать узор ткани
этой одежды в виде больших кругов, напоминающий ткани из княжеских гробниц
владимирского Успенского собора 114. Корзно, как принадлежность богатого кня-
жеского наряда, хорошо известно. Длинный кафтан с коймами вышивок, подобный
описанному, определен Н. П. Кондаковым как характерная княжеская одежда 115.
Все это позволяет, действительно, думать, что перед нами — князь. Его престол —
без спинки, с мягкой, видной с обеих сторон, подушкой; под ногами, — видимо,
ступенька «стола».
Лицо князя — бритое, без усов и бороды. По своим чертам оно очень обычно
для древних рельефов собора, напоминая, например, головы князей Бориса и Глеба
в поясе того же северного фасада. Волосы — длинные, зачесанные назад и на про-
бор, закрывающие уши.
Перед нами,— несомненно, изображение Всеволода III. В* этом убеждают сле-
дующие соображения. Четыре припадающих фигурки,— безусловно, мужские. Они
одеты точно так же, как и сидящий на коленях князя мальчик,— в короткие до ко-
лен кафтанчики, украшенные теми же шитыми оплечьями, налокотниками и на-
ручами, как и кафтан князя. Это не просто «люди», поклоняющиеся князю и кня-
жичу, как мы думали раньше, но также княжичи. Из восьми сыновей Все-
волода два сына умерли до постройки Дмитриевского собора (Глеб — в 1189 г.,
Борис — в 1191 г.); младший — Иван — родился в 1198 г., по окончании постройки
собора (1196 г.). Таким образом, к этому времени у Всеволода было пять сыновей:
Константин (родился в 1185 г.), Георгий (родился в 1187 г.), Ярослав (родился
в 1191 г.), Владимир (родился в 1194 г.) и Святослав (родился в 1196 г.). На рассмат-
риваемом рельефе мы и видим пять мужских фигурок соответственно числу сыновей
Всеволода III 11в. Кого же из них держит на коленях Всеволод — маленького Свя-
тослава или кого-либо из других детей? Думаем, что на руках отца изображен ро-
дившийся в 1194 г. Владимир. По свидетельству летописи, он родился в канун
праздника Димитрия (патрона Всеволода). Всеволод «же веле учинити сынови сво-
ему во свое имя Дмитрей в святомь крещении, а княжее имя учини ему Володимир
деда своего имя Мономаха Володимера» 117. С этим наследни-
ком связывались, видимо, какие-то особые династические соображения, раз он
столь многозначительно был назван в честь своего знаменитого прадеда. Централь-
ное положение в скульптурном «семейном портрете» на стене собора именно Владимира
определялось и тем, что оба — отец и сын — носили христианское имя Дмитрия.
436
Сам Всеволод и птенцы его «большого гнезда», изображенные среди загадочных
чудищ и зверей, населявших стены собора,как бы включались в круг этих сверхъ-
естественных существ. «Портрет» наделен той же эмблематичностью и церемониаль-
ностью, что и изображения зверей, «с тою же мерой обобщения и с тем же минимумом
жизненно-наблюденных деталей», как и литературные портреты князей в летописи 118.
Симметрично княжескому скульптурному портрету в соответственной восточной
закомаре южного фасада помещена сцена «Вознесения Александра Македонского
на небо» (рис. 208). Эту композицию мы видели в составе резного убора Успенского
собора 1158—1160 гг., где она, как можно думать, служила символом торжества
царской или княжеской власти. На стенах Дмитриевского собора — дворцового
храма «великого Всеволода», в образе которого был воплощен апофеоз его могу-
щества,— эта композиция была особенно уместна 119.
В этой связи и смысл ключевой фигуры играющего на гуслях царя Давида
(см. рис. 192), повторенной на всех трех фасадах и как бы связывающей замысел
резного убранства Дмитриевского собора с декоративной системой Покрова на
Нерли,— по-видимому, должен быть истолкован иначе. Там фигура Давида была
связана с культом богородицы и сопровождалась ее символами—девичьими масками.
Здесь их нет, и Давид как бы возглавляет расчлененный на ровные ярусы мир зверей
и чудищ, святых и растений, всадников и невиданных птиц. Его пение как бы у п о-
рядочивает этот загадочный, полный борьбы мир. И может быть, гораздо
ближе, чем псалом Давида «Всякое дыхание да хвалит господа», смысл этой фигуры
псалмопевца раскрывают слова Даниила Заточника: «Гусли строятся персты,
а град наш твоею [князя] державою». Псалмы Давида в этом смысле дают много раз
образ владыки, борющегося с крамолой врагов, строящего свою державу в жесто-
ком сопротивлении мятущихся «князей» и народов.
Предложенная нами гипотеза также хорошо вяжется с общей концепцией
образа придворного собора, воплощающего мысль о величии и могуществе кня-
зя Всеволода, который в народном сознании отразился как владыка, наделенный
сверхъестественной силой,— он мог стрелять, как живыми стрелами, подвластными
князьями, расплескать веслами своих боевых насадов Волгу или вылить шлемами
своих воинов Дон. Личность Всеволода приобретала эпический, богатырский об-
лик. Его дворцовый собор как бы вторил украшенности и величию образов князей
в литературе: «Ты правдою бе оболочен, крепостью препоясан и милостынею, яко
гривною утварью златою украсуяся, истиною обит, смыслом венчан...» 12°.
Ниже мы вновь вернемся к резному убору собора в связи с доказательством
русского происхождения его творцов — скульпторов.
XXVI
УСПЕНСКИЙ СОБОР
КНЯГИНИНА МОНАСТЫРЯ
1
Княгинин монастырь во Владимире находится в северо-западном углу Но-
вого города над речкой Лыбедью, протекающей с северной стороны мона-
стыря. С высот, где стоит монастырь, открывается широкий кругозор на долину
Лыбеди и поднимающиеся за ней склоны. Располагаясь в непосредственной близос-
ти от Орининых ворот, монастырь играл, вероятно, и стратегическую роль, представ-
ляя, аналогично укреплениям Рождественского монастыря и детинца (гл. XXVII),
одну из важных оборонительных ячеек Владимира.
Об основании Успенского собора монастыря в Лаврентьевской летописи читаем:
«Того же лета (6708—1200 г.), месяца иулия в 15, на память святого мученика Кю-
рика и Улиты, заложи благоверный князь великый Всеволод Гюргевич церковь
камену, во имя святое Богородици Успенья, в манастыри Княгинине, при блаже-
немь епископе Иоане» \ Собор был освящен в 1202 г. тем же епископом Иоанном 2.
Следовательно, завершение постройки падает, видимо, на 1201 г. В дальнейшем
собор стал усыпальницей княгинь владимирского дома, а в 1230 г. получил новое,
чрезвычайно важное в условиях внешней политики Владимирского княжества на-
чала XIII в., значение — в нем открываются «мощи» Авраамия болгарского, сфа-
брикованные в связи с обострившейся борьбой против болгар 3.
Памятник неоднократно упоминался в литературе в ряду построек Всеволода
со своей летописной датой (1200—1201 гг.). При этом исследователи отмечали не-
обычайную для владимиро-суздальского зодчества кирпичную кладку и систему
сводов и верхов здания.
Действительно, собор имеет ступенчато-повышенные подпружные арки, плохо
вяжущиеся с крестчатым сечением его четырех столбов, и вспарушенные крестовые
своды в углах, резко опущенные по отношению к центральным коробовым сводам.
Н. А. Артлебен обследовал верх здания и установил, что, «кроме надстенных полу-
кругов, под теперешней крышей есть еще второй ряд полукружий меньшего разме-
ра, расположенных около трибуна по три на каждой стороне». Однако автор все же
Примечания к главе XXV см. стр. 556—557.
43S
209. Собор Княгинина монастыря. Реставрация А. В. и И. А. Столетовых.
считал, что это «единственная сохранившаяся от древности [т. е. от
XIII в.] кирпичная церковь в Суздальской области» 4. О своеобразной системе по-
крытия собора Княгинина монастыря писал в 1881 г. и Н. В. Султанов, колеблясь,
однако, относить его к XIII в. 6 Далее А. М. Павлинов, в связи с особенностями
верха московского Благовещенского собора, писал, что «прототип такого рас-
положения кокошников виден в Успенском соборе и Княгинином монастыре во
Владимире», т. е. также считал памятник принадлежащим целиком XIII в., хотя и
обошел его в своем изложении истории зодчества древнейшего периода 6. Ф. Горно-
стаев почти буквально повторял высказывание А. М. Павлинова 7. Словом, склады-
валось убеждение, что ступенчатость верха Успенского собора, сложившаяся после
его обстройки 1185—1189 гг., была уже в начале XIII в. воспринята и переработана
зодчими собора Княгинина монастыря, откуда и была передана позже московскому
зодчеству.
Д. Н. Бережков считал собор «первой попыткой самостоятельной работы рус-
ских зодчих» [! 1, также относя его целиком к XIII в. 8 На килевидную форму пор-
талов Княгинина собора, тоже как памятника XIII в., ссылался и Г. Павлуцкий 9.
Очевидно, из тех же соображений А. А. Потапов придал килевидный архивольт
боголюбовскому дворцовому собору в своей реставрации «палат» 10. В рецензии на
книгу В. И. Преображенского о Княгинином монастыре 11 В. Г. Добронравов, от-
мечая, что храм был основан в 1200 г., писал, однако: «Насколько современная его
архитектура отвечает древности,— судить трудно» 12.
Памятник привлек к себе внимание в связи с работами по его ремонту, прово-
дившимися под руководством П. Д. Барановского в 1924 г. В это время была снята
огромная золоченая луковичная глава с кирпичной шейкой, надстроенная в 1781 г.
над древней главой и приведшая к угрожающим трещинам сводов и стен здания.
Открытый древний шлемовидный купол был выложен из большемерного (8 X 14 X
X 28 см) кирпича, какой можно было наблюдать повсюду в стенах памятника.
Под вздутой кровлей храма было обнаружено ступенчатое покрытие храма
(рис. 209). Ступени подпружных арок отвечал поднятый над закомарами сводов
четверик, завершенный с каждой стороны килевидными кокошниками; он сложен
из того же большемерного кирпича, а карниз его лопаток тождествен карнизам
лопаток основного куба собора (полка, валик, три полки). В основании барабана
был еще не замеченный Н. А. Артлебеном ярус из восьми кокошников (их верхи
сбиты) 13. Пролеты между килевидными закомарами были заложены кирпичом,
прикрывшим сохранившиеся концы гладких белокаменных водометов в спусках
ендов.
Уже из характера покрытия и материала — позднего большемерного кирпича —
очевидно, что собор 1200—1201 гг. совершенно перестроен и в своем современном
виде принадлежит позднейшему времени. Остановимся на его описании подробнее.
Это одноглавый трехапсидный храм с четырьмя крестчатыми столбами, которым от-
вечают узкие наружные лопатки. План собора близок к квадрату. Сочетание упомя-
нутых выше ступенчато приподнятых подпружных арок с крестчатыми столбами,
рассчитанными на обычные пониженные арки, создает противоречие в их увязке.
Верхи столбов завершаются двойным карнизом, на нижний опираются боковые
440
арки, идущие к стенам, на верхний — повышенные подпружные арки; настенах
в пятах арок — кронштейны такого же, как и на столбах, профиля. Карниз того же
профиля проходит внутри по линии пят алтарных сводов. Внутренних лопаток нет,
за исключением двух полусрубленных в алтарной части. Здание освещается щеле-
видными окнами: в боковых апсидах — по одному, в средней — три, несколько
большего размера 14; нц западном фасаде — по окну в каждом разделе стены, на
южном и северном — только в среднем и западном разделах. Вверху под зако-
марами в средних делениях северного и западного фасадов — по одному прямоуголь-
ному окну в наличнике (килевидный валик, опертый на полуколонки с бусиной,
внизу — валик с полочкой). Первоначально фасады памятника были разрезаны на
половине высоты горизонтальным кирпичным поясом (сохранился только на южной
стене). Над этим своеобразным «отливом» стена тоньше; точнее,— она внизу как бы
обложена и утолщена. Три килевидных портала с бусинами вводят в собор.
Вопрос о дате перестройки выясняется несколькими источниками. Косвенное
упоминание летописью собора Княгинина монастыря, сравниваемого по красоте
и богатству с церковью Рождества в Кремле, построенной великой княгиней Евдо-
кией (1393—1394 гг.; см. том II) 1б, показывает, что собор в конце XIV в. был еще
цел. Он, вероятно, пострадал от набега татар Талыча в 1410 г., так как монастырь
«возобновляется» в начале XVI в.; в грамотах 1512 16 и 1520 гг. 17 он называется
«новым»; грамота 1557 г. 18 также говорит о недавнем возобновлении монастыря
(«общину зачали»). Не представляет сомнения, что и собор перестроен в конце
XV в. — начале XVI в.; он является* близкой аналогией собору Ферапонтова
монастыря.
Что же осталось от собора 1200—1201 гг.?
2
Прежде всего обращает на себя внимание план собора. Подкупольный квадрат
(5,5 X 5,5 м) близок по размерам подкупольному пространству собора Рождествен-
ского монастыря (5,45 X 4,95 м). Его общие наружные размеры (16 X 16 м, без
апсид) также близки размерам Рождественского собора (15,25 X 16,7 м). Характер-
но, что некоторая вытянутость плана исчезает. Крестчатые столбы, не характерные
для XV—XVI вв., противоречат, как мы говорили, системе сводов и арок, и воспро-
изводят старую форму. Еще В. Косаткин, наблюдавший за строительными работами
в соборе, отмечал, что в кладке его основания сочетаются материалы разного вре-
мени. По его словам, «на глубине 2 ар. [от совр. пола] находятся три ряда из те-
саного белого камня, которые притесаны не в гладь всей поверхности, а в так назы-
ваемую четверть [т. е. облицовка]. Ниже белого камня идет бут из кирпичного щеб-
ня и булыжника. В бутовой массе встречались цельные кирпичи плиткообразной
и брусковой формы, последние имели закругление с одного конца [т. е. лекальный
кирпич]. Заливка не чисто известковая с песком, какая употребляется ныне,
а смешанная с другим каким-то веществом желтоватого цвета [цемянкой]»19. В вос-
точной части храма есть частью стесанные внутренние лопатки, отсутствующие
44/
в помещении для молящихся 20. В восточных делениях боковых фасадов над уровнем
пояса имеются выступающие массивы кладки — как бы следы контрфорсов, ко-
гда-то подпиравших восточные углы здания или каких-то пристроек. Все эти дан-
ные, а особенно присутствие тонкого кирпича позволяли надеяться, что в сущест-
вующем здании сохранились части древнего собора 1200—1201 гг.
Снаружи собор с трех сторон застроен папертью 1826 г. (см. рис. 211) и приде-
лами; свободной остается лишь алтарная часть. Плохое состояние памятника в этой
части заставило нас ограничиться небольшой разведкой фундаментов южной поло-
вины восточного фасада. Они представляются в следующем виде (рис. 210). Сверху
идет обкладка (1845 г.) апсид выступающими книзу четырьмя ступенями белого камня,
под нижней ступенью — четыре ряда кладки из плиткообразного кирпича на ста-
ром (XIII в.) растворе, лежащие непосредственно на старой же забутке основания
из крупного булыжного камня. Кладка эта не концентрична апсидам XVI в., но
прямолинейна и уходит под центральную апсиду.
Кирпич характеризуется разномерностью и сложен на толстом слое раствора.
В слое щебня, кроме стенного, встречен в обломках и лекальный плиткообразный
кирпич, применявшийся для кладки полуколонок. Вместе с ним найдены обломки
желтых и зеленых поливных плиток от полов собора (см. гл. XXVIII). В раскопе
обнаружены целые блоки старой кладки из плиткообразного кирпича на толстом
слоё цемяночного раствора, свидетельствующие, что собор 1200—1201 гг. был раз-
рушен. Однако в выпадах лицевой кладки апсид из кирпича XVI в. удалось про-
следить, что внутри стены сохранилась древняя кладка из того же тонкого кирпича
и на том же цемяночном растворе, что и кладка, вскрытая раскопом. Следова-
тельно, утолщение нижней части стен существующего здания вызвано тем, что
стены древнего собора были облицованы новой кир-
пичной кладкой XVI в. (размер кирпича — 8 X 14 X 28 см). Таким обра-
зом, ясно, что собор сохранил не только старый план, но и значительные части своих
стен, скрытых под новой кирпичной облицовкой.
Ряд особенностей самого памятника и летописные сведения позволяют устано-
вить, что собор имел крытые помещения у южной и северной стен, возникшие одно-
временно, т. е. в 1200—1201 гг.
Летописи указывают ряд погребений в соборе как во время его постройки, так
и вскоре по ее окончании. В декабре 1200 г. здесь была погребена сестра княгини
Марии Шварновны и жена новгородского князя Ярослава Владимировича — «кня-
гиня Ярославляя» 21. В декабре 1205 г. здесь положили дочь Всеволода — Еле-
ну 22, а в марте 1206 г. похоронили основательницу собора княгиню Марию
Шварновну 23. Рядом с ее гробницей была погребена вторая жена Всеволода —
Анна 24. Далее здесь были похоронены жена Александра Невского — Александра,
его дочь Евдокия и Василиса (Васса) — жена Андрея Александровича 25. По сооб-
щению Степенной книги, обе жены Всеволода были положены «в приделе Благове-
щения на правой стране», а жена и дочь Александра Невского — «в приделе Хри-
стова Рождества от юга на правой стороне»; это подтверждается и другими источ-
никами 26. Так размещены погребения и в существующем соборе. Но характерно,
что гробницы поставлены в аркосолия х, сделанных во
442
210. Собор Княгинина монастыря. Шурф у юго-восточного угла собора.
внешних стенах со б*о р а, к которым сейчас примыкают поздние (XVII —
XVIII вв.) приделы, сохранявшие, однако, старые наименования (рис. 211).
Анализ летописных данных позволял предполагать, что эти поздние приделы
сменили первоначальные, построенные одновременно с собором. В «церкви богоро-
дицы Благовещения» во Владимире в 1227 г. венчался князь Василько Константи-
нович 27. Никаких самостоятельных храмов Благовещения во Владимире не было;
единственно возможным представлялось венчание Василька в Благовещенском при-
деле Княгинина собора 28. Этот придел существовал до перестройки собора в на-
чале XVI в.: в 1493 г. на «церкви Благовещения» сломило бурей крест29. О Ро-
ждественском (южном) приделе, кроме приведенных выше сведений, других упоми-
наний нет. Об его наличии в соборе 1200—1201 гг. позволяло думать устройство
аркосолия также в наружной стене собора. В приделе еще в XVI в. происходили
погребения, о которых говорят надгробные плиты 30. Косвенным доводом в пользу
изначальной двухпридельности собора могло служить наличие двух приделов,
также именуемых «церквами», у тверского Спасского собора 1285—1290 гг., по-
строенного владимирскими мастерами (см. том II). Н. А. Артлебен также признавал,
что «по бокам церкви с древних времен были сделаны приделы, в которых погре-
бались великие княгини» 81.
Однако разведочные работы, проведенные в 1958 г. А. В. и И. А. Столетовы-
ми, подтвердив наше заключение о связи плана существующего здания с планом
44.?
О 12 м
211. Собор Княгинина монастыря. План
(по обмеру и исследованию А. В. и И. А. Столетовых).
Перекрестная штриховка — части ХШ в.
древнего, дали новый, интереснейший материал, заставляющий пересмотреть и от-
вергнуть нашу гипотезу о приделах у собора. План существующего здания почти пол-
ностью повторяет план собора 1200—1201 гг. в его основных габаритах (рис. 211).
Крестчатые столбы стоят на месте древних, несколько сдвигаясь с их оси к северу.
Северная же стена храма XVI в. переместилась по отношению к плоскости древней
стены к югу. Новый собор стремились сделать более просторным: внутренние на-
444
стенные лопатки, имевшиеся в здании 1200—1201 гг., не были повторены в новом.
Кроме обычных поливных плиток желтого, зеленого и коричневого тонов, были
найдены плитки белого и черного цветов; следовательно, отделка полов была богаче
по расцветке.
Так как наружные поверхности стен древнего собора закрыты кирпичной об-
кладкой стен нового здания, не удалось с бесспорностью установить характер пор-
талов и лопаток храма. Однако среди собранных при раскопках кирпичей есть ле-
кальные. Одна их группа — шириной 18—20,5 см, с торцом в половину и четверть
окружности,—несомненно, принадлежит кладке пучковых лопаток, известных по
таким хронологически близким памятникам, как Пятницкая церковь в Чернигове
или Михаило-Архангельский собор в Смоленске. Наличие кирпича с полукруглым
торцом шириной 12 см, возможно, указывает на профилированные порталы, следо-
вавшие формам белокаменных перспективных порталов XII в.
Наиболее интересны результаты разведочных разрытий в западной и северной
папертях храма. Раскоп в западной паперти обнаружил на расстоянии 3,33 м от
стены собора остатки сложенной из плинфы стены (толщиной 1,9 м) неширокой
галереи, окружавшей храм. Такие же основания стены галереи были открыты не-
большими шурфами в северной паперти; здесь галерея была несколько уже (3,05 м).
Существенно, что кладка галереи идет и на месте предполагавшегося мною при-
дела-усыпальницы. Следовательно, этих приделов храм не имел, и погребения со-
вершались в галерее, как это было, например, в Борисоглебском соборе Черниго-
ва 32. Так же как и у Дмитриевского собора, галерея, вероятно, была закрытой.
Нет сомнения, что галерея находилась и с южной стороны, где тоже имелись погре-
бения в наружной стене собора. На основаниях древних кладок галереи были
сооружены галереи собора XV—XVI вв.
Таким образом, построенный Всеволодом III и княгиней Марией Шварновной
собор Успенского Княгинина монастыря был одноглавым четырехстолпным храмом
с галереей. В этом отношении он повторял композицию Покрова на Нерли и Дми-
триевского собора. Кладка из тонкого плиткообразного кирпича ограничивала при-
менение резных белокаменных деталей и рельефов. Внутри собор был отделан
в обычном для всеволодова времени духе; бесспорны полы из цветных майоликовых
плиток. Собор, конечно, был расписан. На основе древнего собора и возник новый
памятник конца XV в.— начала XVI в.,— существующий монастырский собор.
То обстоятельство, что памятник 1200—1201 гг. дожил до начала XVI в.,
когда был перестроен, позволяет поставить вопрос, не воспроизвели ли зодчие в но-
вой постройке форм древней. Во всяком случае, они сделали на старых фундаментах
галереи новую паперть. Не откликался ли и ярусный верх собора XVI в. на сход-
ную особенность древнего? Наличие у последнего пучковых пилястр, которые очень
часто связаны в сохранившихся древних храмах с «башнеобразной» композицией
верха, делает этот вопрос правомерным.
УКРЕПЛЕНИЯ ВЛАДИМИРСКОГО ДЕТИНЦА
II АНСАМБЛЬ! ГОРОДА
1
Укрепления Владимирского детинца — один из немногих памятников воен-
ной архитектуры XII в. Об их сооружении в Лаврентьевской летописи
под 1194 г. говорится: «Того же лета заложи благоверный князь Всеволод Юрь-
евичь детинець, в граде Володимери, месяца июня в 4 день на память святаго Мит-
рофана патриарха Костянтина града» 1. Это строительное мероприятие Всеволода сто-
ит в ряду других крепостных сооружений того времени (укрепления Суздаля, Пере-
славля-Залесского и Остерского городца на юге).
Несмотря на совершенно убедительные литературные и археологические свиде-
тельства о местоположении детинца и его границах, вопрос этот в существующей
литературе был основательно запутан и специального освещения не получил. Так,
А. И. Бунин, автор серьезной работы по топографии города2, считал, что стена де-
тинца тождественна с восточной линией валов Среднего города, что, следовательно,
Всеволод выделил из состава мономахова города (которым А. И. Бунин считал Вет-
чаной — восточный и Средний город вместе) среднюю часть, образовавшую детинец3.
Так же думал и Н. А. Артлебен, считавший, что «Всеволод лишь возобновил старую
крепость», и что сведения о закладке детинца говорят о «возобновлении Кремля
после бывших пожаров»4. Истинное место и назначение стены детинца вскрывается
последующими сообщениями летописей. Двумя годами позже закладки детинца,
в 1196 г., епископ Иоанн ставит каменную церковь Иоакима и Анны «у детинца на
воротех» б, которая вскоре и освящается 6; Лаврентьевская и Воскресенская лето-
писи дают иную версию, сообщая, что церковь была поставлена «на воротех святое
Богородици»7, т. е. на воротах Успенского собора. По позднейшему житию владимир-
ского князя Георгия Всеволодовича епископ Иоанн закладывает церковь «на
своем дворе»8.
Таким образом, выясняется, что ворота детинца с надвратной церковью Иоакима
и Анны были в то же время воротами, ведшими к епископскому собору, а следова-
тельно, помещались где-то поблизости от него, на склоне площади от собора к городу.
Примечания к главе XXV11 см. стр. 557—558.
446
212. Колокольня Успенского собора (рисунок 1801 г.).
Здесь до начала Х1Хв. стояла старая шатровая колокольня собора,разобранная
после повреждения молнией в 1806 г.9; в ней под ярусом звона находилась церковь
Иоакима и Анны, упраздненная в 1783 г.10 Изображение этой колокольни дают «чер-
теж» 1715 г. (см. рис. 8) и панорама города в атласе 1801 г.11 (рис. 212).
Авторы первой половины прошлого века согласно признавали белокаменный куб
основания этой колокольни за древние ворота и к древности же относили надвратную
церковь. Так, В. Доброхотов писал: «В 30 саженях от собора, в западной стороне его,
находились обширные квадратные врата из белого камня с пространною в средине
аркою [она еще видна на «чертеже» 1715 г.], над которой находилась церковь во
имя св. Иоакима и Анны заложенная 1 мая 1196 года... Впоследствии времени
заложен был третий этаж для колоколов, оканчивавшийся конусом» 12. «... Под-
ле этого здания, еще до устройства на нем церкви, находился детинец...» 13.
Тот же автор сообщает и об обстоятельствах гибели этого памятника, разобранного
в начале XIX в. на материал для постройки существующей соборной колокольни:
«Все здание было разобрано до основания, которое в некоторых ме-
стах видно и доныне. Немало времени и трудов употреблено на раз-
борку этого необыкновенно прочного, священного памятника древности, который
пощажен был и монголами, и временем» 14. Действительно, на панораме города
1801 г. мы видим описанную В. Доброхотовым колокольню, а справа от нее — еще
какие-то следы постройки в виде блоков белого камня, поросших травой (см. рис. 160).
Приведенные сведения с бесспорностью утверждают, что ворота детинца на-
ходились против городского собора и что стена детинца ограждала собор и южную
часть Среднего города, отделяя этот участок от остальной территории города. Де-
тинец, несомненно, прикрывал и княжий двор у Дмитриевского собора; следова-
тельно, детинец ограждал княжеско-епископское поселение 15.
Точное место ворот детинца указывалось различно: на северо-запад от новой
колокольни в 30 саженях (В. Доброхотов), или в 7 саженях, или в 55 шагах 16.
2
В 1936—1937 гг., согласно приведенным предварительным данным, было опреде-
лено место ворот детинца, и их массив, с примыкающими стенами,открыт раскопками.
Площадь, исследованная в 1936—1937 гг., судя по рисунку 1801 г., в начале
XIX в. представляла весьма холмистую поверхность; теперь она совершенно ровная,
слегка покатая к северу. Это результат нивелировки 1847 г., когда был снят и вы-
везен слой земли «более аршина». По сведениям, проникшим в местную печать,
в снятой почве находили много кирпичей и полусгнивших бревен; в одном месте
в песке выкопана верхняя часть креста из белого камня с высеченными инициа-
лами IC — ХС; в другом месте было найдено 60 серебряных монет времени Ми-
хаила Романова 17. Надо полагать, что эта нивелировка сняла слой, связанный с за-
стройкой площади XVII—XVIII вв., показанной на плане 1715 г., а может быть,
захватила и более ранние отложения. Этим можно объяснить тот факт, что, в част-
ности, стены детинца были обнаружены почти непосредственно под дерновым по-
448
213. Детинец. План ворот и стены.
кровом, и также лишь дерн прикрывал наилучше сохранившуюся западную стену
ворот. Площадь перед собором ограничена с востока и запада городским садом
(б. Липки и Пушкинский бульвар — ныне Парк культуры и отдыха), разбитым
в XIX в. 18 При его разбивке уровень этих участков был значительно понижен:
земля была спланирована и вывезена. Таким образом, рассчитывать на сохранение
здесь новых участков стен детинца не приходится. Отметим, что при планировке
Пушкинского бульвара были найдены остатки каких-то каменных сооружений
и сделан ряд монетных находок: «При копании земли в этом саду... на половине пути
от Успенского собора к павильону, близ дорожки, открыты были на глубине полу-
тора аршин основания какого-то древнего строения из диких камней, залитых це-
ментом. Что это было за строение,— ни из летописей, ни из преданий неизвестно.
Камни употребляются на устройство Торговой площади. Почти на всем пространстве
поверхностных здесь разрытий находимы были в значительном количестве белые
и дикие камни, крепкий цемент, кирпич, частью булыжник и редко кафли» 19.
Кладка самих ворот оказалась, действительно, выбранной почти до основа-
ния; ворота лежали под землей в виде оплывших масс бута, ограниченных внизу
кладкой белокаменной коробки стены; только внешняя поверхность западной стены
ворот сохранила 4 ряда камня, в остальном же уцелели лишь нижние логовые
камни, выстилавшие забутку рвов фундамента и лежавшие на глубине от 1,5 до
2 м от современного уровня дневной поверхности (рис. 213 и 214). В результате
выборки камня в начале XIX в., которую производили, вырыв широкие рвы вдоль
разбиравшихся стен, стратиграфия на всей площадке совершенно нарушена.
Раскопка западной стены ворот подтвердила предварительные данные источни-
ков о памятнике. У юго-западного угла нижнего куба колокольни на панораме
1801 г. обозначена какая-то, покрытая особой кровелькой, выступающая часть;
29 Н. Н. Воронин, т. I
4'D
EE3' Г7~7~|« №I!MI7 lM8<?
214. Детинец. Профили раскопа ворот.
1—песок; 2 — глина; 3—известь и белокаменный щебень; 4— кирпич и кирпичный щебень;
5 — уголь; 6 — гумус; 7 — темный культурный слой; 8 — ямы-перекопы.
450
215. Детинец. Западная стена ворот.
угол ворот в этом месте деформирован и обколот (рис. 215). Раскопка обнаружила,
что именно этот угол особенно сильно разрушался, камни покрыты сетью трещин,
отколов и пр.: он был подперт кирпичным контрфорсом, от которого сохранился
фундамент, сложенный из крупной булыги с кирпичным щебнем на известковом рас-
творе. Вледствие сильного разрушения камней этой части стены она не подверглась
разборке на материал для новой колокольни собора, сохранив, как сказано, 4 ряда
кладки. Блоки камня разномерны, кладка не всегда сделана в перевязь; часто вер-
тикальные швы совпадают друг с другом. Нижний цокольный ряд камня выложен
из четко тесаных продолговатых блоков и образует небольшой выступ (рис. 216, а).
Сразу под ним идет последний ряд камня, собственно фундамента, значительно вы-
ступающий в стороны; он лежит уже на уровне материка и представляет собой кладку
из грубо обработанных камней, положенных непосредственно на забутовку рвов;
последняя состоит из известнякового и булыжного бута на известковой, со значи-
тельной примесью песка, заливке, отличной от цементирующего раствора бута стен
ворот, в котором, кроме того, примешан древесный уголь. Бут фундамента запол-
няет рвы целиком; глубина заложения фундамента равняется 3,6 м от современной
поверхности и 1,9 м — от низа цоколя (см. рис. 215).
В остальных частях ворота сохранили лишь логовые камни фундамента (рис.
216, б), что лишает нас возможности судить о деталях конструкции здания.
В плане (см. рис. 213) ворота почти квадратны (12,5 X 12 ле) и представляют,
подобно владимирским Золотым воротам, два параллельных продолговатых пилона,
перекрытых, очевидно, коробовым сводом. Пролет ворот ориентирован с юга на
север. Ввиду исчезновения стенных камней пролета мы не знаем, имел ли свод во-
рот подпружные арки, как это мы видим в Золотых воротах. Также неизвестно,
была ли здесь малая арочная перемычка для воротных полотнищ, которую можно
предполагать, учитывая высоту арки ворот детинца (судя по рисунку 1801 гв, она
равнялась примерно 10 ле) и аналогию Золотых ворот. В отличие от последних, бо-
ковые — восточный и западный — фасады ворот не имеют ниш, здесь не нужных,
так как их задачей в Золотых воротах было сцепление куба ворот с примыкав-
шими земляными валами; здесь же к воротам примыкали каменные стены. Западный
29* 451
216. Детинец.
а — деталь кладки западной стены ворот; б — логовые камни фундамента;
в — восточное крыло стены.
пилон ворот толще восточного (западный — 4 ле, восточный — 3 ле); в нем, несом-
ненно, помещалась каменная лестница, перекрытая ступенчатым или ползучим сво-
дом и выводившая на верх ворот и в епископскую надвратную церковь. Лестница не
сохранилась. По своему архитектурному типу ворота детинца являлись уменьшенной
и упрощенной репликой городских Золотых ворот.
Интересной, но не вполне понятной технической особенностью постройки яв-
ляется крепление глинистого грунта с южной стороны ворот рядами коротких свай;
от них сохранились лишь пустоты, заполненные древесным тленом (см. рис. 213
и 214) 20. Длина сваи — 0,75—1 ле, толщина — 10—15 еле, конец заострен и иногда
обожжен; по сути дела, это короткие колья, а не сваи. Как удалось установить,
эти колья забивались уже после закладки фундаментов и выкладки первых рядов
камня: сваи прорезают выдавленную из рва известковую корку, до которой только
и доходят их концы. С других сторон свай нет. Вероятно, они служили укреплением
пластичного грунта с южной стороны, сменяющегося к северу плотным красным
песком. Представление о положении свай и пилонов ворот дают разрезы на рис. 214.
К северным углам ворот с востока и запада примыкает стена детинца (см.
рис. 213). При полном молчании источников о ее характере было большой неожидан-
ностью, что стена оказалась сложенной из камня21. Кладка восточного крыла по
горизонтали отвечает рядам кладки самих ворот; перевязи, видимо, не было, так
как западное крыло приложено впритык, однако и здесь, и там начало кладки стены
лежит на одном уровне. Это обстоятельство, а равно и стратиграфические условия
позволяют считать несомненной одновременность ворот и стены. По характеру
камня, технике кладки и масштабу стена гораздо грубее и проще, чем ворота. Она
452
a
б
217. Детинец. Западное крыло стены:
а — северный фасад; 6 — южный фасад.
218. Детинец. Части колонн в кладке западного крыла стены.
Q 1 КОм
219. Детинец.
а — остатки стены детинца около Дмитриевского собора; б — схема периметра
укреплений.
не ровна и сравнительно тонка (от 1 до 1,7 м). Восточное крыло (рис. 216, в) сложено
из постелистых блоков сероватого слоистого известняка. Западное крыло (рис. 217)
характеризуется весьма нерегулярной кладкой из туфовой плиты; здесь и там проще
известковый раствор — он не имеет угольной примеси и близок заливке фундамента
ворот. В буте преобладает мелкий булыжник. Легкость стены позволила строителям
отнестись почти небрежно к фундаменту; он скупо пролит известью, но сильно пе-
ресыпан песком. Вместе с бутовым камнем сюда запущены отдельные бракованные
детали; таковы два куска круглых колонн, тесанных из белого камня (диаметр —
0,49 ле, длина — тоже 0,49 ле), в основании западного крыла (рис. 218).
Если доверять миниатюре XVI в. (см. рис. 196), то у стен был зубчатый верх,
что очень вероятно. Стена имела вполне боевой характер.
Оба крыла стены были вскрыты на всем их протяжении. Восточное крыло об-
рывается на расстоянии 11 ле от северо-восточного угла ворот; дополнительные
(в восточном направлении) разведочные раскопы подтвердили, что на остальном
участке площади перед собором стена разобрана начисто. В восточной части стена
повреждена позднейшей встройкой небольшой бревенчатой клети, от которой со-
хранилось одно бревно; по характеру культурных остатков эта встройка синхронна
всему пласту строительного мусора, прикрывающего стену (XVII—XVIII вв.).
Западное крыло стены заполняло пролет между воротами и западным валом
и обрывом Среднего города. Как показали разведочные раскопы, в западном направ-
лении стена обрывается на склоне от соборной площади к Пушкинскому бульвару,
уровень которого был значительно понижен при нивелировке садовых дорожек
в 1853 г. 22
454
Таковы остатки всеволодовой цитадели — детинца. Вряд ли можно сомневаться,
что его стена не ограничивалась территорией епископского двора (как предпола-
гал Е. Голубинский и как это изображено на миниатюре XVI в.); следует думать,
что она шла и далее, охватывая княжеский двор с Дмитриевским собором. К востоку
от его апсид при планировочных работах 1954 г. были обнаружены остатки белока-
менной стены, сходной по размерам (1,9 м) и характеру кладки (на растворе с углем)
со стеной детинца (рис. 219, а). Возможно, что это след восточного крыла стены.
«Схема предполагаемого контура укреплений детинца показана на рис. 219, б.
3
Раскопки обнаружили материал и для суждения о характере и формах исчез-
нувшей епископской надвратной церкви Иоакима и Анны 1196 г.
Миниатюра XVI в . (см. рис. 196) ничего не дает для того, чтобы представить
внешний вид надвратной церкви: фактически она церковь не изображает; ворота
же на ней завершены непосредственно четырехскатным покрытием.
На изображении соборной колокольни — бывших ворот детинца (рисунок го-
рода 1801 г.; см. рис. 212) — на верхней площадке нижнего куба возвышается чет-
верик под восьмериком звона и шатра. Внутри четверика до 1783 г. помещалась
церковь Иоакима и Анны. Остается вопросом, передает ли рисунок фасады старой
«(1196 г.) церкви, или же перед нами — постройка XVII в., возведенная на древних
воротах, на месте древней надвратной церкви. Церковь расположена так же, как
церковь на Золотых воротах,— посередине площадки, оставляя круговой обход по
•ее краям. Фасады четверика членятся на четыре части узкими лопатками; несом-
ненно, это членение вполне декоративно. Если исходить из размера ворот, то по-
мещавшаяся на них церковь могла иметь размеры не более 8 ле по стороне; при этих
миниатюрных масштабах в церкви не могло быть шесть столбов, которым отвечали
•бы лопатки фасадов. Она могла быть бесстолпной. Можно, однако, предполагать,
что заложенные в основание западного крыла детинца бракованные блоки сравни-
тельно легких белокаменных колонн готовились для надвратной церкви. Не имела
ли она круглых колонн, поддерживавших своды? Все это, как и вопрос о верхе
надвратной церкви, остается в области догадок.
Раскопки принесли лишь ряд фрагментов, относящихся к декорации епископ-
ской церкви. В обвале около западной стены ворот найден наиболее крупный рез-
ной камень — плоская плита с одним полукруглым ребром, на котором вырезана
пальметка в удлиненном овале; это, видимо, часть косяка портала, его полуколонки
(плита ставилась вертикально). Описанная деталь идентична фрагменту из Успен-
ского собора (см. рис. 73, в). Можно предполагать, что маленькая епископская
церковь имела лишь один портал с западной стороны: таких камней с других сторон
не найдено. Обломок камня большего размера с аналогичным орнаментом (паль-
метка в овале) обнаружен у юго-восточного угла ворот (рис. 220, а). Церковь имела
аркатурно-колончатый пояс. От него найдены обломки фустов колонок без резьбы
{один из них — с гнездами для металлических штырей), деформированный фрагмент
455
220. Церковь Иоакима и Анны. Обломки резных камней.
консоли с углублением для установки фуста и обломок клинчатой консоли. Пояс
следовал старой системе, когда колонки выступают из плоскости стены, а не «вре-
заны» в нее. Капители колонок были тождественны капителям пояса Дмитриевского
собора (рис. 220, д), но, наряду с ними, встречены фрагменты капителей с простыми
пальметками (рис. 220, ж), что свидетельствует о разнородности и невыдержанности
фриза (как это мы отмечали и для обстройки Успенского собора). На обломках ка-
пителей заметны следы окраски (красный тон)22®.
Все остальные мелкие обломки резного камня представляют фрагменты расти-
тельной орнаментации или профилированных деталей. Только один маленький фраг-
456
мент (рис. 220,з) позволяет предположить наличие изображений животных: оско-
лок рельефа представляет, возможно, бедро ноги зверя с характерной спиральной
штриховкой. Вероятно, к резному убранству надвратной церкви относился и най-
денный здесь в 1847 г. резной из белого камня, видимо закладной крест, что
естественно для епископской «домовой» церкви 23.
Большое количество мелких обломков листовой меди, — иногда сохранившей
позолоту,— найденных по периферии ворот, может быть, говорит об известной
еще из построек 60-х годов отделке некоторых архитектурных деталей металлом.
Несколько мелких кусочков штукатурки с фреской и большое количество ши-
рокошляпочных фресковых гвоздей могут относиться к росписи надвратной церкви
(обнаружены фрагменты зеленого, коричневого и желтого цветов).
Особенно богато были украшены полы надвратной церкви, не уступавшей в этом
отношении отделке Успенского собора. Кроме крупных поливных одноцветных или
узорчатых плиток, здесь были найдены отдельные мелкие фигурные плитки из бе-
лой глины, образовавшие сложные узоры; судя по их незначительной толщине, эти
«мозаичные» наборы применялись не для полов, а для убранства стен в виде каких-
либо панелей. К майоликам мы вернемся специально ниже (гл. XXVIII).
Надвратная церковь Иоакима и Анны 1196 г., очевидно, издавна находилась
в заброшенном состоянии; описанные фрагменты убранства здания находились не
только в подсыпном слое песка к западу от ворот, но и в слое XIV в. Возможно, что
церковь была разрушена во время татарского налета на Владимир в 1293 г., когда
было выдрано «медяное дно» из Успенского собора и когда владимирский епископ
24
в своем послании князю жаловался на плохое состояние епископских храмов .
4
Постройка стен Владимирского детинца является последним этапом в развитии
оборонительной системы Владимира. В то же время памятники строительства Всево-
лода III во Владимире завершают формирование архитектурного ансамбля столицы.
Успенский собор был расширен и стал пятиглавым. Его величественный объем
теперь сильнее и выразительнее утверждал архитектурный центр города (рис. 221).
Рядом с ним, на той же южной кромке Среднего города, был создан дворец Все-
волода с придворным Дмитриевским собором, а далее — юго-восточный угол Сред-
него города занял придворный Рождественский монастырь с его строгим белокамен-
ным храмом. Ансамбль храмов и дворцовых сооружений княжеского и епископского
дворов стал теперь аристократическим центром столицы, которым до того был ком-
плекс княжеских усадеб Юрия Долгорукого и Андрея Боголюбского около Золо-
тых ворот. Каменный пояс детинца с башней ворот и надвратной церковью Иоа-
кима и Анны отрезал княжеско-епископский участок Среднего города. В его север-
ной части теперь располагался торг, переведенный сюда с берега Клязьмы. На
северо-западном углу Нового города был построен Успенский Княгинин женский мо-
настырь с кирпичным собором. За валами Нового города, на высоком отроге над
рекой, возник Вознесенский монастырь с деревянным храмом 25.
457
Теперь мы можем дать общую характеристику застройки Владимира и особен-
ностей его ансамбля. Исторически сложившаяся трехчастная планировка города
вписывалась в треугольник, очерченный течением Клязьмы и Лыбеди. Еще за чертой
валов Нового города, на его юго-западных высотах, возвышались деревянные храмы
Николы и Вознесенского монастыря. Входивший через гигантскую торжественную
арку Золотых ворот в город, попадал на главную улицу города, прорезавшую его
из конца в конец. Справа стояли старые княжеские дворы с их белокаменными хра-
мами Спаса и Георгия, а слева — в отдалении — комплекс Княгинина монастыря.
Эти наиболее крупные здания рисовались на фоне широкой воздушной перспективы;
отсюда виднелись синие дали клязьменской поймы и лесов за ней, а к северу —
полого вздымались лесные увалы. Возможно, что в это же время на главной улице
города появилась деревянная церковь Пятницы. Впереди перспективу замыкали вал
и стена Среднего города с деревянной башней Торговых ворот, а на углу города,
за хребтом мономахова вала, виднелся белый массив пятиглавого Успенского собора.
Вошедший сюда попадал в центр столицы. Справа, за невысокой зубчатой бе-
локаменной стеной детинца, были видны златоглавый Успенский собор со зданиями
епископского двора, палаты дворца Всеволода по сторонам Дмитриевского собора
и за ними, вдали — собор Рождественского монастыря. Налево была площадь
торга, на которой позже, в 1218 г., князь Константин поставит последнюю в древ-
нем Владимире каменную постройку — церковь Воздвиженья. Впереди, на склоне
плато Среднего города, был виден восточный пояс его стен с Ивановской проездной
башней. За ним лежал демократический конец города — его посад, где застройка —
дома и храмы — была исключительно деревянной. Здесь городской треугольник
суживался и походил на «большую деревню», расположившуюся вдоль длинной
и широкой дороги. Это впечатление усиливалось широким внегородским ландшафтом,
открывавшимся отсюда к югу и востоку. Центральная улица проходила сквозь бе-
локаменную арку Серебряных ворот и сливалась с дорогой на Боголюбово и Суздаль.
Мы достоверно не знаем, как располагались поперечные улицы. Можно думать,
что, при небольшой ширине Ветчаного города — посада, на главную улицу выходили,
как и теперь, короткие проулки, образуя «реберчатый» рисунок плана. В Среднем
городе значительную площадь занимал торг, к которому, вероятно, сходились улицы
из северо-восточной части. В Новом городе должна была быть поперечная улица,
шедшая вдоль валов Среднего города по оврагу к Волжским воротам на Клязьме
и северным Медным — к Лыбеди. На северо-запад, может быть, шла улица от Торго-
вых к Ирининым воротам.
Город открывался зрителю сменяющимися разнообразными ансамблями не
только изнутри. Едва ли не более важными в его замысле были наружные фасады,
явно рассчитанные на восприятие с далеких дистанций и разных точек зрения. Если
города-крепости, созданные Юрием Долгоруким, были как бы замкнуты в себе, а
их центральные постройки скрывались за их стенами, то строители Владимира, ма-
стерски используя богатый рельеф береговой гряды, создали широко открытый
во внешний мир городской ансамбль.
Со стороны Юрьевской дороги, с полого приподнятых к северо-западу полей,
город открывался немного сверху и почти целиком во всей многоликости своих частей.
458
221, Успенский собор. Вид с Козлова вала.
С холмов, по которым спускалась с востока дорога от Суздаля, город представ-
лялся полого поднимающимся в гору: впереди стояли Серебряные ворота, за ними
и выше их в перспективе лежал пояс стен Среднего города с Ивановскими воротамиг
а дальше и слева сверкали купола соборов Рождественского монастыря и детинца.
Но главным аспектом городского ансамбля был, несомненно, его южный фасадг
обращенный к реке и шири пойм и лесов, среди которых шла дорога на Муром.
Отсюда город был виден во всей своей величавой протяженности, напоминая панораму
Киева над Днепром. На холме с запада стоял Вознесенский монастырь и на склоне—
деревянная церковь Николы. С южного угла Нового города спускалась вниз крепост-
ная стена, чтобы из оврага от Волжских ворот снова круто подняться к углу Сред-
него города. В амфитеатрообразной впадине за ней по склонам горы спускались,
утопая в садах, дома горожан, а над ними, по высокому краю плато, стояли кня-
жеские дворы с храмами Спаса и Георгия и возвышались причудливые кровли тере-
мов. Высоко на углу Среднего города вздымал свои купола Успенский собор — цен-
тральное звено панорамы; в ряд с ним, почти на равных интервалах, были видны
меньшие по объему соборы Дмитриевский и Рождественский. Поставленные на воз-
вышенном краю плато, они создавали обманчивое впечатление, что и вся глубина
города наполнена подобными же пышными зданиями. От высшей точки — Успен-
ского собора профиль города медленно и ритмично понижался. Панораму низмен-
ного посада — Ветчаного города определяли верхи деревянных храмов, создававшие
вырезной зубчатый и более дробный силуэт. Из упоминания летописца мы узнаем,
что в большой городской пожар 1185 г. в городе сгорело 32 церкви.
Не представляет сомнения, что как интерьеры города, так и его ярко выражен-
ная фасадность не были «счастливой случайностью», но являлись результатом боль-
шой творческой работы владимирских зодчих. Известная демонстративность, при-
сущая архитектурным памятникам времени Андрея и Всеволода III, была харак-
терна и для ансамбля обстроенной ими столицы.
С этим мы можем обратиться к общей оценке развития зодчества времени Все-
волода, характеристике его техники, мастеров и развития смежных искусств.
XXVIII
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА СТРОИТЕЛЬСТВА
ВРЕМЕНИ ВСЕВОЛОДА III
1
Строительство времени Всеволода характеризуется той же планомерно-
стью и целеустремленностью, какой отличалось и строительство Бого-
любского. Все основные силы и средства были сосредоточены на продолжении об-
стройки столицы и ее дальнейшего украшения.
Мы только что видели, как выглядел архитектурный ансамбль стольного Вла-
димира в итоге строительства 80—90-х годов XII в. Можно сказать, что каждый его
памятник мыслился зодчими как часть этого ансамбля, рассчитанного на обозрение
со всех сторон. Собор Рождественского монастыря, Дмитриевский собор, расширен-
ный Успенский cd6op, деревянные храмы Вознесенского монастыря и Николы
в Галеях, вместе с группой храмов Георгия и Спаса на княжеских дворах,— обра-
зовали цепочку зданий южного фасада города. Все они занимали исключительно
выигрышные точки городского плато, приближаясь к его краю и создавая пред-
ставление об архитектурном богатстве города. Постройки Всеволода III были так
же демонстративны, как и постройки времени Боголюбского. Одновременно княже-
ские монастыри на северо-западном и юго-восточном углах городских высот играли
роль дополнительных оборонительных ячеек города.
Широта и последовательность в осуществлении большого планомерного строи-
тельства в столице, создание новых, высокохудожественных монументальных зда-
ний и ансамблей свидетельствуют о полной обеспеченности этого строительства
материальными и людскими средствами.
Развитие владимиро-суздальского зодчества времени Всеволода III, которое мы
наблюдали, описывая и анализируя один за другим его памятники, протекало в оче-
видной зависимости от развития общественной жизни. Оно отвечало тем задачам,
которые выдвигало дальнейшее усиление власти «великого Всеволода», и отражало
изменения в области политической идеологии и художественных взглядов.
«Великий князь Всеволод! Не думаешь ли ты прилететь издалека — отцовский
золотой стол поблюсти? Ты ведь можешь Волгу веслами расплескать и Дон шле-
мами вылить! Если бы ты был, то была бы рабыня по ногате, а раб по резане. Ты ведь
Примечания к главе XXV111 см. стр. 558—564.
461
можешь по суху живыми шереширами стрелять, удалыми сынами Глебовыми».
В этом поэтическом обращении автор «Слова о полку Игореве» ярко отразил пред-
ставление своего времени о могуществе и общерусском авторитете власти владимир-
ских князей, достигших своего наивысшего развития при Всеволоде. В его лице
народный поэт видел силу, способную противостать кровавому хаосу феодального
распада Руси, приносившего неисчислимые бедствия русскому народу. Всеволод
мог, как казалось певцу «Слова», возглавить объединение русских князей, подчи-
ненных его могучей деснице. Владимирский летописец в своем некрологе Всеволоду
вторил народному певцу, применив в отношении Всеволода оценку его деда — Вла-
димира Мономаха: «Сего имени токмо трепетаху вси страны и по всей земле изыдо
слух его, и вся зломыслы его вда бог под руце его и бог покаряше под нозе его вся
врагы его» х.
Если в образе памятников, созданных мастерами Андрея, была заложена глу-
бокая одухотворенность, и даже величие и царственность форм владимирского Ус-
пенского и Боголюбовского дворцового соборов овеяны светлым настроением, а храм
Покрова на Нерли был проникнут ликующим чувством победы, то памятники вре-
мени Всеволода выражают с неменьшей силой иные идеи и эмоции. Если коротко
сформулировать это новое основное содержание архитектурного образа, то можно-
сказать, что его лейтмотивом являются апофеоз власти, пропаганда и демонстра-
ция идеи царственной пышности и величия. В этом смысле архитектура времени Все-
волода проникнута теми же идеями, что и «Слово о полку Игореве», восхваляющее
сильную княжескую власть, и владимирское летописание, занятое увековечением
дел «великого Всеволода». •
Ярче всего это новое было отражено, как мы видели, в Дмитриевском соборе,
в его спокойных пропорциях, медлительном ритме и богатейшем резном убранстве.
Если в Покрове на Нерли «на первом месте — сильная пластика крупных частей и
крупных декоративных деталей и спаянность тех и других в единый выразительно
расчлененный организм», то в Дмитриевском соборе прежде всего воспринимается
«общий массив здания с незабываемым нарядом его архитектурной оболочки» 2.
Если сопоставить общее впечатление образа Покрова на Нерли и Дмитриевского
собора и характер выраженного в их формах движения, то можно сравнить эти два
здания XII столетия с другой прославленной парой памятников XVI в.— храмом
в Коломенском и Дьяковской церковью. И здесь, и там ясно подчеркнутое движение
по вертикали, проникающее трепетом или напряжением весь организм здания,
сменяется движением спокойным, торжественным, замедленным; так движется влас-
телин в пышных и тяжелых облачениях, ткань которых почти не гнется, не дает
мягких складок. Для образа Дмитриевского собора это сравнение особенно пра-
вомерно, ибо тело храма, действительно, «одето» резным каменем, подобным рос-
кошной узорчатой ткани.
Зодчие и резчики, украсившие Дмитриевский собор, в своей художественной
сфере выполняли ту же задачу, которую ставил перед летописцами и поэтами XII в.
знаменитый проповедник Кирилл Туровский. Он писал: «Историцы и ветиа, рекше
летописци и песнотворци, прикланяють своа слухы в бывшая между царей рати
и ополчениа, да украсять словес ы слышащая и възвеличять
462
крепко храбровавшая и мужествовавшая по своем цари, и не давших в брани плещи
врагомь, и тех славяще похвалами венчает ь...»3. Мастера, украшая
храм, возвеличивали и увенчивали славой его хозяина — «великого Всеволода».
Дворцовый собор был подчеркнуто богат и пышен и производил сильнейшее
впечатление на сознание простых людей, укрепляя мысль о грозном могуществе
владимирского владыки. «...Пышное зрелище вызывает трепет. Всякое великолепие
внушает страх... Ничто не поражает с такой силой, как роскошь, когда ее видишь
в первый раз...»4. В то же время резной убор Дмитриевского собора причудливым
переплетением в нем христианского и языческого — светского может быть сопоставлен
с художественной системой «Слова о полку Игореве», где также сочетаются образы
христианские и языческие; это дало К. Марксу повод отметить, что «вся песнь носит
христианеки-героический характер, хотя языческие элементы выступают еще весьма
заметно» б.
Этой светской, политической направленности архитектурного образа собора
вторила его великолепная роспись с ее эллинистическим духом, чертами «реализма»
и «портретности» в характеристике лиц апостолов, с гармоническим звучанием бла-
городной красочной гаммы.
Также и в образе нового Успенского епископского собора, в его подчеркнутой
грандиозности, широте пропорций, в суровом и строгом полумраке величавого ин-
терьера,— ясно воплотились те же идеи апофеоза могущества княжеской власти.
Если дворцовый Дмитриевский собор был «местным» памятником и его пышность
служила утверждению власти Всеволода, противопоставленной горожанам, недав-
ним союзникам Андрея, то Успенский собор оставался символом общерусских при-
тязаний владимирских князей и церкви. Если старый андреевский собор следовал
распространенной тогда схеме шестистолпного собора, то расширенный, пятигла-
вый собор 1185—1189 гг., с его могучим ступенчатым объемом, претендовал на срав-
нение с крупнейшими храмами Киева—Десятинной церковью и Софийским собором.
Это явление очень характерно для второй половины XII в., когда в ряде силь-
нейших феодальных центров их князья начали строить подчеркнуто грандиозные
храмы. Это было своего рода соревнованием крупнейших феодальных властителей
второй половины XII в. Ярослав Осмомысл галицкий отстроил в Галиче величест-
венный Успенский собор, четырехстолпная основа которого была окружена гале-
реями. Князья Смоленска обстроили галереями «великую церковь» на Смядыни.
Соперник Всеволода, великий князь киевский Святослав соорудил на своем дворе
в Чернигове великолепный Благовещенский собор также с просторными галереями.
Рюрик Ростиславич, которого Боголюбский тщетно пытался поставить под свою
руку, создал на рубеже XIII в. в своем Овруче храм св. Василия, западный фасад
которого фланкировали две могучие лестничные башни, напоминавшие «вежи»
киевской Софии. Не исключено, что и обстройка Успенского собора Всеволодом
была своего рода ответной демонстрацией его политического значения и эконо-
мического могущества 6. i .
Рядом с княжеским строительством, в котором находили свое воплощение уси-
ливавшиеся в культуре этого времени светские тенденции, развертывалось епископ-
ское строительство. Хотя владимирские церковники находились в воле великого
463
князя, ставившего на владимирскую кафедру угодных ему людей, все же рост зе-
мельных владений Успенского собора, основы богатства которого были заложены
еще князем Андреем, обусловливал известную самостоятельность церкви, проя-
вившуюся и в области строительства. Епископ Иоанн, как и Всеволод III, отличался
любовью к зодчеству и искусству вообще и прекрасно оценивал их общественную
идеологическую действенность. Как увидим ниже, епископ располагал и своими
строительными кадрами, позволявшими реализовать его архитектурные замыслы.
Во главе Рождественского монастыря с конца 90-х годов стоял печерский выходец
игумен Симон — крупный духовный писатель и оратор7. В этих условиях понятно
появление во владимирском зодчестве конца XII в. особых художественных тен-
денций, связанных со взглядами духовных феодалов.
Выше (гл. XVI и XXIII) мы установили, что обстройка Успенского собора
была задумана без украшения фасадов резным камнем, и лишь единичные рельефы
со стен андреевского собора попали на стены нового, а главный западный фасад
епископского храма был вовсе лишен и этих случайных вставок. Как мы отмечали,
этому строгому характеру архитектуры епископского собора соответствовала стро-
гость несколько суховатой и архаизирующей фресковой росписи. Собор Рождест-
венского монастыря (гл. XXIV) выразил наиболее остро и ясно стремление вернуться
к монашеской строгости церковной архитектуры: здесь даже нарядный колончатый
пояс был заменен плоским, сухим и колючим городчатым пояском. Как мы предпо-
ложили выше (гл. XXVI и XXVII), собор Княгинина монастыря и епископская цер-
ковь Иоакима и Анны на воротах детинца также были лишены скульптур. Только
орнаментальная резьба в убранстве порталов и капителей допускалась церковни-
ками.
Следовательно, в архитектуре времени Всеволода наметились две линии: свет-
ская и церковная.
Первая нашла свое пышное выражение в Дмитриевском соборе, смело одетом
далеким от церковных идей звериным и растительным резным убором, в котором
современники, может быть, еще чувствовали отголоски языческой пластики. К Дми-
триевскому собору можно отнести слова древнего проповедника, упрекавшего
знать в расточительстве: «Любим злато и берем имение, любим храмы светлы и домы
украшены...»8. Подчеркнутое богатство скульптурной декорировки Дмитриевского
собора, кроме того, демонстрировало в решительной форме дальнейший отход от
строгих норм киевских архитектурных «образцов», было выражением берущей на-
чало в 60-х годах линии на самостоятельность культурного и художественного раз-
вития Северо-Восточной Руси.
Вторая — церковная — линия противопоставляла первой монашескую, почти
аскетическую непримиримость к резному убранству храмов и запечатлела свое
эстетическое кредо в кафедральном соборе епископа и монастырских храмах. Едва
ли случайно, что одновременно с обновлением погоревшего в пожар 1193 г. Успен-
ского собора епископ Иоанн бережно ремонтировал в 1194 г. старый строгий собор
Мономаха в Суздале, стоявший, как мы видели, целиком в русле киевской худо-
жественной традиции. По словам летописца, собор в это время «опадал старостью
и безнарядьем» 9. Ремонт собора выразился в новом покрытии его оловом и п о-
464
белке известью. Последнее показывает, что простоявший менее 100 лет
собор казался людям конца XII в. ветхим и бедным. Однако епископ ограничился
лишь побелкой его стен, которая скрыла их кирпичную кладку и собор стал белым,
как бы белокаменным. Епископ Иоанн украсил отремонтированный им собор встав-
кой в один из его фасадов большого белокаменного закладного креста с высеченной
на нем надписью — «похвалой кресту». Часть этого креста в виде одной плиты
с фрагментом надписи была использована как материал при перестройке собора
в 1222—1225 гг. и оказалась вложенной в его юго-восточную лопатку 10.
Так, во владимирском зодчестве конца XII в. определились и резко разошлись
художественные взгляды двух слоев господствующего класса — светских и духов-
ных феодалов. Может быть, в частности, поэтому княжеский придворный Дмитри-
евский собор не удостоился своевременной записи о его постройке в летописи п.
Однако эти два течения в зодчестве конца XII — начала XIII в. ни в коей мере
не говорят о работе во Владимире различных художественных артелей. Са-
мый распорядок строительных работ, продолжавшихся на протяжении 17 лет, на-
чиная с обстройки Успенского собора и кончая сооружением собора Княгинина
монастыря, свидетельствует о том, что все эти работы вели одни и те же зодчие, пере-
ходившие от выполнения одного задания к другому. Этот спокойный ритм строитель-
ства резко отличает его от кратковременного и напряженного строительства времени
Боголюбского, которое потребовало широкой мобилизации мастеров и строитель-
ных кадров вообще.
Какова же природа владимирских зодчих конца XII в.?
Описывая строительные начинания Всеволода и епископа Иоанна в 1194 г.
(постройка детинца, обновление Успенского собора во Владимире и Рождествен-
ского — в Суздале), летописец отмечает: «И то чюду подобно, молитвою святое Бо-
городици и его [епископа Иоанна] верою, а иже не ища мастеров от Немець, н о
налезе мастеры от клеврет святое Богородици йот сво-
их, иных олову льяти, иных крыти, иных извистью белити» 12. Никоновская лето-
пись дает характеристику этих мастеров в несколько иных словах: «Иже [не]
ища мастеров от Немець, и обрете их от работных в своей е п ис-
ке п ь и и от иных своих в епископьи святойБогородици, ови убо
олово лияху, ове же крыаху, ови же иная творях у13»; в варианте: «изоб-
ретошасямастеры от церковных людей ту сущих»14.
Таким образом, в отличие от характеристики мастеров 60-х годов, которые были
собраны «от всех земель», летописец теперь подчеркивает вполне определенно и ясно,
что их не искали у «немцев», что это были местные мастера — «от своих». Од-
нако прочность космополитических представлений об извечной отсталости русского
народа и неверие в его творческие силы привели буржуазных ученых к превратному
толкованию этого прямого указания летописи. Обращалось особое внимание на то,
что летопись называет местными мастерами лишь представителей второстепенных
строительных специальностей — литейщиков олова, кровельщиков, рабочих по
обмазке или побелке стен известью. Таким образом, русским мастерам отводилось
более чем скромное место. В связи с этим и теперь вставал вопрос о чужеземных зод-
чих. Так, указывалось, что мастера «от своих» были якобы работавшими при Андрее
30 Н. Н. Воронин, т. I
465
«немцами», но жившими при церквах 15. С. Строганов полагал, что при наличии сво-
их строительных рабочих имело место новое «призвание варягов» — обращение за
мастерами к Барбароссе le. Н. А. Артлебен, считая, что во Владимире из мест-
ных строителей образовались «хорошие мастера», все же склонялся к мысли об
иноземном руководстве строительством 17. В. Прохоров считал, что руководство
постройкой принадлежало «североитальянским греческим» мастерам, под началом
которых и работали русские строители 18. Н. П. Кондаков, признавая наличие рус-
ских мастеров, которое, в частности, обеспечило быстроту сооружения Дмитриев-
ского собора, полагал, что «свои» мастера были взяты епископом Иоанном «веро-
ятно, из соседней Болгарии» 191
Наиболее подробно анализировавший летописный текст 1194 г. о мастерах
Д. Н. Бережков считал, что из строительства 60-х годов вышлц лишь простые ка-
менотесы и каменщики. Он писал: «...к 1194 г. русские мастера выучились, как без
«немцев» обращаться с оловом и крыть им здания, а равно штукатурить и белить
стены известью,— больше ничего!». Поэтому Д. Н. Бережков предполагал пригла-
шение на строительство Всеволода иноземцев, которые якобы «строили по своему
вкусу, не подчиняясь местному суздальскому влиянию». «Что же тогда остается на
долю русского гения, если всеми работами руководили иностранцы?» — спрашивал
он, и давал неутешительный ответ: «Но что же делать, если мы тогда, как и теперь,
во многом отстали от Западной Европы: в искусстве, науке, промышленности и т. д.?
Нам остается утешиться тем, что в то время не жалели никаких средств на постройку
столь великолепных памятников, как владимиро-суздальские храмы: очевидно,
любовь и вкус к красивому, изящному уже был, но для удовлетворения его прихо-
дилось обращаться к иностранцам!»20 П. П. Покрышкин высказывал предполо-
жение, что к Всеволоду могли прийти мастера из Далмации и Сербии 21; сообще-
ние летописи о приносе во Владимир солунской реликвии — «доски гробной» с гроб-
ницы Дмитрия Солунского — может, действительно, указывать на вероятность
и художественных балканских связей 22.
Формулируя свои безотрадные выводы об иноземном засилье во владимирском
искусстве конца XII в., Д. Н. Бережков обращал внимание на большой перерыв
между окончанием строительства в 1165 г. и возобновлением его в 1185 г.— «20 лет
мастера ничего не работали и вдруг сумели построить такое совершенное здание»,
как Успенский собор 1185—1189 гг. 23 Однако именно этот первый памятник стро-
ительства времени Всеволода, как мы видели, свидетельствует об органической
преемственности мастерства в постройках, разделенных 20-летним разрывом. Это
сказалось в памятниках конца XII в. не только в использовании отдельных деталей
и приемов архитектуры 60-х годов, но и в общих принципах архитектурного ис-
кусства.
Зодчим Всеволода III, так же как и их предшественникам, было свойственно
чувство глубокой правдивости каждой архитектурной детали и образа в целом, лю-
бовь к ясности и простоте выражения заложенной в образе здания идеи. Они с рав-
ной выразительностью и четкостью смогли воплотить в камне и мысль об идущей
к своей вершине власти «великого Всеволода», которой наполнен образ Дмитриев-
ского собора, и строгий дух монашеской аскезы, глубоко проникающий образ собора
466
Рождественского монастыря. Эти различные по своему содержанию образы реали-
зованы точно соответствующими им архитектурными приемами — от выбора тех или
иных размеров и пропорций здания до его убора резным камнем. Выше (гл. XXV)
мы видели совершенство этих приемов, проявленное гениальным зодчим Дмитриев-
ского собора. Полное соответствие формы и содержания в творениях мастеров вре-
мени Всеволода определяет их классическое совершенство.
Вместе с тем в постройках времени Всеволода отдельные архитектурные формы
получают свое развитие, связывающее их с предыдущим и последующим этапами
истории владимирского зодчества. Напомним некоторые из этих приемов и форм.
И в Покрове на Нерли, и в Дмитриевском, Княгинином, а может быть, и Рож-
дественском соборах повторяется характерный для древнерусского зодчества XI —
XII вв. в целом прием опоясывания храма пониженной галереей, создающей выра-
зительную ступенчатую ярусность композиции. В Успенском соборе, по его обс-
стройке 1185-^-1189 гг., галереи двухэтажны, что напоминает киевский Софийский
собор с уже надстроенными галереями. Эта глубокая связь владимирского зодче-
ства второй половины XII в. с предшествующим русским зодчеством также говорит
о том, что мастера Всеволода III были, несомненно, русскими зодчими.
Отдельные приемы зодчих связывают их преемственно и с их предшественни-
ками 60-х годов, и с преемниками XIII столетия. Так, прием колончатого пояса,
врезанного в плоскость стены, известный по башне и переходу Боголюбовского
дворца, повторен на южном фасаде галереи Успенского собора. Следует подчерк-
нуть, что здесь он применен с учетом особых условий видимости южного фасада
собора, с расчетом усилить пластику стены контрастом света и тени. В башнях
Дмитриевского собора эта форма пояса соединяется с новым пониманием стенной
плоскости: отлив над колончатым поясом исчезает, и пояс превращается в ряд углу-
бленных в плоскость стены ниш. Этот прием получит дальнейшее развитие в Геор-
гиевском соборе в Юрьеве-Польском. Как и в постройках 60-х годов, в колончатый
пояс вводятся окна, что ведет в дальнейшем к появлению арочного наличника
в Суздальском соборе 24. В тех же пристройках Дмитриевского собора (см. рис. 202)
впервые появляется килевидная форма закомары, становящаяся обычной в зодчестве
XIII в. Здесь же мы видим плоские лопатки, завершенные простым горизонтальным
профилем,— прием, известный в притворах Суздальского и Юрьевского соборов.
Порталы собора Рождественского монастыря, в которых орнаментика капителей
как бы находит продолжение в горизонтальных орнаментальных тягах, идущих
к лопаткам (см. рис. 180), также предшествуют развитию этого приема в притворах
Суздальского собора. Мастера во многом упрощают приемы своих предшественни-
ков. Так, вместо каменных башенных лестниц они вводят деревянные, а сама башня
превращается как бы в каменный футляр для деревянной конструкции. Располо-
жение башен свободно варьируется, и вопрос о связи собора с двором решается по-
разному.
Свободная трактовка западных порталов галерей Успенского собора, посте-
пенный отход от конструктивной логичности увязки профиля косяка с профилем
архивольта — все это также найдет свое развитие в южном портале Суздальского
собора. Тенденция к измельчению, к дробности деталей, которую мы отмечали.
30* 467
в обработке фасадов галерей Успенского собора, ощущается уже в разработке по-
яса в Покрове на Нерли и находит дальнейшее развитие в памятниках XIII в. Этой
тенденции сопутствует тяга к орнаментальности, проявляющаяся особенно ярко
в резном уборе Дмитриевского собора.
Преемственность мастеров времени Всеволода III от их предшественников ска-
зывается и в их технических приемах, которые они изменяют или развивают (см.
ниже). Все эти факты, равно как и органическая связь развития архитектуры
с запросами жизни, с общественно-политической борьбой своего времени свидетель-
ствуют, что владимирские мастера последних десятилетий XII в. — местные строи-
тели, преемники искусства зодчих 60-х годов.
Таким образом, ясно, что зодчество времени Всеволода располагало своими,
владимирскими мастерами. Д. В. Айналов был совершенно прав, когда писал, что
«школа зодчих Андрея Боголюбского, после убийства ее основателя, перешла в рас-
поряжение Всеволода» 25.
Возвращаясь к тексту летописи о мастерах, мы можем уточнить и вопрос об их
социальном положении. Как мы знаем, в 60-х годах владимирские каменщики ча-
стью были боярскими холопами («то суть наши холопи каменьници»), частью при-
надлежали к числу княжеских ремесленников, о чем говорят знаки мастеров на
камне боголюбовского кивория и владимирских Золотых ворот.
Свои, владимирские «делатели» были ведущей силой в строительстве 60-х годов.
Летописный текст 1194 г. называет их «клевретами святой богородицы», т. е. Ус-
пенского собора, «работными» или «церковными» людьми. Термин «клеврет», приме-
ненный в Лаврентьевской летописи, встречается по преимуществу в переводных па-
мятниках, где он заменяет греческие термины, обозначающие состояние рабства
(точнее: «сораб», «сорабыня», «сотоварищ по рабству»); позже, в XVI в., он означает
состояние «полного холопства» 26. Очевидно, и в составе феодально-зависимых от
епископа людей появились закабаленные ремесленники, которых и мог использо-
вать на своем строительстве владыка Иоанн 27. В этом не было ничего необычайного,
что могло бы дать летописцу-церковнику повод заговорить о «чуде». Новое, на
наш взгляд, было в другом. Летопись называет несколько частных строительных
специальностей: литье олова, кровельное дело, побелка стен. Вариант Никонов-
ской летописи — «овии же и иная творяху» — дает знать, что летописец привел
далеко не полный перечень строительных профессий, а названные им напоминают
нам специализацию строительного дела, сложившуюся на Западе, где выделялись
узкие специалисты (cementarius, lapicidarius, carpentarius и др.). Ниже мы увидим,
например, владимирских медников, грамотных мастеров, не только крывших медью
главы храмов, но и изготовлявших художественные детали зданий (кресты и пр.).
Это значительное разделение труда в среде владимирских мастеров-строителей было
большим шагом вперед, обеспечивавшим повышение качества отдельных видов ра-
боты. Видимо, это и отметил как необычное, подобное «чуду», явление летописец.
Владимирские строители были выходцами из среды городского ремесла и, мо-
жет быть, деревни; они разделяли с народом и тяготы подневольной жизни, и его
чаяния свободы. Будучи его передовыми людьми, мастерами высокого искусства, 1
они понимали исторический смысл и прогрессивность усиления княжеской власти
468
и могли с захватывающей силой и непосредственностью передавать в образе соору-
жаемых ими зданий новые политические идеи и художественные взгляды времени
«великого Всеволода». Они вносили в архитектурное искусство господствующего
класса свой ясный реалистический дух и отчетливое понимание исторической и ху-
дожественной правды, лишая княжеско-епископские постройки их социальной
ограниченности, делая их подлинно народными произведениями.
Нельзя не отметить и другой черты строительства конца XII в. Следом за ши-
роким, общерусским диапазоном политики Владимирского княжества расширя-
лись и его культурно-художественные связи. Мы, видимо, можем констатировать
усиление общения владимирских зодчих с их собратьями по ремеслу из других рус-
ских областей. В частности, с этим было связано возрождение кирпичной кладки
(см. ниже), широко распространенной в строительстве многих русских княжеств
XII—XIII вв., в частности, в Смоленске. Если бы памятники владимирского строи-
тельства конца XII в. дошли до нас в большем числе и в менее искаженном виде,
мы, вероятно, могли бы умножить доказательства общерусского обмена техническим
п художественным опытом и общерусских связей владимирских мастеров.
Наличие развитой владимирской школы «церковных каменных здателей» не
оставляет сомнения в том, что в распоряжении Всеволода III были и кадры крепост-
ных зодчих — инженеров, которые вели строительство у себя на севере и на дальнем
юге, куда был послан Гюря «с л ю д ь м и» на постройку укреплений Остерского го-
родка.
2
Вместе с развитием в 80-х—90-х годах строительства и накоплением опыта видо-
изменялась и строительная техника. Госцодствующим строительным материалом
оставался белый камень — мелкокристаллический, средней плотности, известняк
и туф. Он добывался, видимо, в тех же районах, которые мы указывали и для строи-
тельства 60-х годов. Анализ камня Дмитриевского собора показал, что это плотный
известняк мячковского типа, туф — типа, встречающегося при разработках бутового
камня в Московской области и на Оке 28.
Наряду с белым камнем в строительстве вновь начал широко применяться кир-
пич. Выше мы упоминали, что, видимо, выделка кирпича не была совсем забыта
в период белокаменного строительства времени Юрия и Андрея. Теперь она возоб-
новилась в широких масштабах. Белый камень добывался вдалеке от Владимира,
давал при обработке большой отход и требовал транспортных издержек. Кирпич
был несравненно экономичнее белого камня. Глина была везде. Изготовление кир-
пича было технически простым. Он удешевлял строительство, что было важно при
его расширении 29. Видимо, кирпичными были лестничные башни собора Рождест-
венского монастыря (размеры кирпича: 5—5,5 X 18 X 25 см). Кирпич от дворцо-
вых зданий при Дмитриевском соборе [4—4,7 X 16,3 X (?) см] имел на узких сто-
ронах выпуклые знаки мастеров, напоминающие знаки на кирпиче смоленских
зданий (рис. 222, а, б). Полнее изучен кирпич собора Княгинина монастыря. Он
изготовлен из плохо промешанного теста желтоватой и красной глины, имеет
в изломе «муаровую» структуру и обычно черно-серую сердцевину — показатель
469
слабого обжига. Кирпич изготовлялся в деревянных формах, отпечатки которых хоро-
шо сохранились как и оттиски пальцев, уминавших глину в форму. Однако размеры
кирпича не стандартны — колеблется не только размер сторон, но и толщина кир-
пича (в сантиметрах):
5 X 19 X 22 4 X 16 X 28
5 X 18 X 30 3,5 X 18,5 X (?)
5 X 20 X (?) 3,5 х 18,5 X (?)
4Х 17Х (?)
Кроме стенного, выделывался и фасонный кирпич для выкладки косяков пор-
талов и полуколонок (лопаток и апсид?); он найден в обломках. Кладка велась на
толстом (2—2,5 см) слое известкового раствора с цемянкой и несколько грубовата.
Приведем данные о строительной технике.
Разбивка плана здания на строительной площадке характеризуется подчас
известной нечеткостью. Выше мы приводили свидетельство Н. А. Артлебена, что
в соборе Рождественского монастыря «столбы расположены несколько косо, пиля-
стры и заплечики не везде одинаковы». Обмер Успенского собора 80 показал, что
разбивка членений галерей отмечена нерегулярностью, арочные перемычки галерей
имеют разную ширину и нередко перекосы. Толщина стен галерей различна (запад-
ной — 1,68 и 1,7 лс, южной — 1,82 лс, северной — 1,67 м).
Обследование фундамента Успенского собора 1185—1189 гг., произведенное
во время реставрации, вскрыло следующую картину: «Фундамент собора заложен
на глубине 4 ар. 8 в. от теперешней поверхности земли» 81. Если учесть, что слой на-
росшей вокруг собора земли равнялся 2 ар. до цоколя 82, то реальная глубина за-
ложения фундамента составляла 2V2 ар., или 1,78 м. Подошва фундамента покоилась
«на тонком слое плотной красной горшечной глины, ниже которой идет желтоватая
супесь. Фундамент сложен из восьми рядов камня; нижние два ряда — из длинных
необделанных плит известняка, между которыми местами вставлены булыги поле-
вого камня средней величины; выше идут четыре ряда крупного известняка, плотно
притесанного без соблюдения вертикальности швов; седьмой ряд — из крупного
известняка правильно и чисто обтесанного, на нем — последний, восьмой ряд из
точковых камней. Все сложено на хорошо окрепшем известковом растворе» 88.
В нашей разведке против второго с запада деления южного фасада кладка фун-
дамента состояла всего из 4 рядов тесаного камня (рис. 223). Вскрытие фундамента
северной галереи (по оси среднего поперечного нефа) в 1951 г. дало следующую кар-
тину. Фундамент «шириной в основании 2,2 м сложен уступами из крупных бело-
каменных блоков размером 50 X 70 см. Его нижняя подушка с боков залицована
известковыми блоками, а внутренняя часть состоит из валунов, известковых плит,
камней и их околов, уложенных с подбором постели и хорошо пролитых известко-
вым раствором. Следующий уступ, облицованный снаружи тесаным известковым
камнем правильной формы, выполнен внутри крупными известковыми блоками, бо-
лее или менее тщательно пригнанными друг к другу и положенными на раствор.
Верхний ряд, на котором покоился цоколь стены, был аналогичен предыдущему,
но с более тщательной подгонкой известковых блоков друг к другу» 84.
470
с
u
5 см
222. Знаки на кирпиче, майоликовых плитках и медных листах,
а, б — на кирпиче Дмитриевского собора; в, г — на плитках владимир-
ского Успенского собора; д — знак на д^е горшка из Заколпского
могильника (по Н. Макаренко); е, ж, з — цифровые метки на медных
листах кровли главы Успенского собора.
Относительно северной стены собора мы располагаем сведениями, что при рытье
рвов для пристройки в 1858 г. теплого Георгиевского собора «совершенно случайно
открылось, что стены храма всеволодова основаны были не на каменном буте, а
на дубовых лежнях (брусьях), лежни эти давно уже сгнили» 8б. Если этот прием
устройства фундамента, действительно, имел место, то он является одним из позд-
них примеров устройства деревянных субструкций, известных, начиная с Десятин-
ной церкви в Киеве 86, а в XII в. отмеченных в церкви Бориса и Глеба 1167—
1173 гг. в Новгородском детинце 87. Применение этого приема только для северной
стены, может быть, было вызвано особенностями грунта в этой части постройки.
471
Ворота Владимирского детинца имели сравнительно глубокий фундамент
(1,6 м от дневной поверхности XII в; см. рис. 215); он представлял собой ров, за-
полненный булыжным камнем, обломками туфа и известняка, пролитыми извест-
ковым раствором; над забуткой шел один ряд кладки из грубо обработанных блоков
белого камня, образовавшей сравнительно ровную платформу, более широкую, чем
сложенная на ней стена. Следует отметить, что связующий раствор фундамента —
известь с песком — отличен от раствора кладки самой стены — со значительной при-
месью мелкого угля. Интересно, что строители, видимо, хорошо учитывали те или
иные качества грунта, на котором возводилось здание, так как с южной стороны
ворот, где грунт был глинистым и пластичным/они укрепили его забивкой рядов
коротких свай длиной до 1 м и толщиной 10—15 см. Более легкие стены детинца,
примыкавшие к массиву ворот, имели соответственно более мелкий и слабый фун-
дамент.
Фундамент Дмитриевского собора (см. рис. 204) также не глубок (до 1,9 м от
дневной поверхности XII в). Для закладки здания не делался общий котлован, но
вырывались ров для стен и гнезда для столбов. Платформа фундамента была значи-
тельно шире поставленных на ней стен и образовала выступ в 0,62 м из грубо тесан-
ных камней, под которым, как и у ворот детинца, идет забутка из булыги и туфового
лома. Любопытно, что фундамент пристроек к собору — перехода и башен был
сложен иначе — из плит необработанного камня и туфа (см. рис. 204, б), некоторой
грубоватостью техники он напоминает кладку фундамента ворот детинца. Как мы
видели выше, эти пристройки были сделаны впритык к собору и, естественно, имели
иное конструктивное обеспечение. Возможно также, что их возводила другая группа
мастеров, работавшая рядом со строителями собора.
Как показывают чертежи собора Рождественского монастыря (см. рис. 176
и 177), его фундамент имел устройство, сходное с фундаментом галерей Успенского
собора: кладка здесь шла, ступенчато расширяясь книзу, так что ее нижний ряд был
шире самой стены почти вдвое. Ввиду схематичности чертежей и отсутствия описа-
ний мы не знаем, как и из какого материала был возведен фундамент; возможно,
что здесь он был выложен из крупных белокаменных плит. Таким образом, в тех-
нике возведения фундаментов появились разнообразные приемы, свидетельствую-
щие об обогащении конструктивного опыта владимирских зодчих.
Мастера хорошо понимали неравномерность осадки более тяжелых и более лег-
ких частей здания и поэтому никогда не перевязывали их кладку. Если отсутствие
перевязи алтарной части и галерей Успенского собора возникло в силу последова-
тельности постройки этих частей, то в Дмитриевском соборе апсиды тоже поставлены
впритык; таким же способом были приложены его галереи и башни.
Как можно предполагать по приведенным выше (гл. XXV) данным, башенные
лестницы Дмитриевского собора были деревянными; в этом нельзя не видеть извест-
ного стремления к упрощению и удешевлению строительства, которое мы отметим
и в зодчестве XIII в.
Техника кладки стен 38 остается прежней — полубутовой. Коробка кладется
из хорошо и точно отесанного известняка. Камень стен Дмитриевского собора имеет
размеры 34—45 X 45—65 см, столбы сложены из более крупных блоков (40—55 X
472
223. Успенский собор. Фундамент южной галереи.
X 40—80 см)\ при этом для большей прочности пилонов в кладке углов креста при-
меняли врезку одного камня в другой. В забутку стен и столбов клали легкий и
пористый известковый туф, обладающий, кроме того, хорошими теплотехническими
качествами, или булыжник. Кладка всех памятников рассматриваемого времени
характеризуется невыдержанностью перевязки швов, что в Дмитриевском соборе
было одной из причин его тяжелых деформаций.
Известь жгли из туфовидных известняков владимирского района; качество из-
вести было очень высоким. Растворы отличны для разных частей здания — в фун-
даментах это сероватого цвета раствор извести с песком (фундамент ворот детинца
и пристроек Дмитриевского собора); в стенах применялся более сложный раствор
с примесью древесного угля и мелкодробленого кирпича (Дмитриевский собор).
Прочность раствора на станине — 70—80 км1см2.
В целиком кирпичном соборе Княгинина монастыря раствор содержит больше
кирпичной крошки.
В толщу забутки заводились мощные рамы связей из дубовых брусьев (20 х
X 20, 21 X 23 см в сечении), скрепленных в углах, на стыках, железными шты-
рями 39. Связи прослежены в Дмитриевском соборе на глубине 30 см под полом хор;
в столбах они перекрещивались и выходили в интерьер здания. Возможно, что эти
473
0 2м
I I_______________—J
224. Успенский собор. Крест
(по И. О. Карабутову).
К конструктивным новшествам относится
видные изнутри связи покрыва-
лись резьбой или орнаментальной
росписью. Связи проходили, ве-
роятно, в два яруса: внизу — на
уровне хор и в пятах подпружных
арок. Интересно, что третьего
яруса связей Дмитриевский собор
не имел. Зодчие, видимо, учиты-
вали работу башенных западных
пристроек, что лишний раз убеж-
дает в принадлежности последних
первоначальному замыслу пост-
ройки 40.
Система связей не только стя-
гивала здание, но и делала более
равномерной передачу нагрузки
сверху вниз. Как и раньше (Пок-
ров на Нерли), с внутренней сто-
роны над порталами делались раз-
грузные арки. Как и там, их
смысл состоял в том, чтобы вос-
принять нагрузку вышележащей
части стены и передать ее на ни-
жележащие части стен: арка внут-
реннего проема портала, благода-
ря своей незначительной глубине,
не могла воспринять всю нагрузку
массой вышележащей стены и обес-
печить ее и свою сохранность,
енение дополнительных ступенча-
то-приподнятых арок при постановке малых угловых восточных глав, оказав-
шихся над продолговатыми в плане частями галерей Успенского собора.
Зодчие с большим знанием дела пользовались тем или иным материалом при
кладке перекрытий. Так, в Дмитриевском соборе арки и паруса сложены из тесаного
камня с обкладкой сверху туфом, своды же — только из туфа. Угловые купола Ус-
пенского собора выложены из легкого ноздреватого туфа с наружной облицовкой
более правильно тесанными туфовыми плитами. Поверхность купола покрывалась
известковой обмазкой. По ней производилось покрытие металлом. Следует отметить,
что при больших инженерных знаниях зодчих они допускали в возведении сводов
какие-то технические просчеты, с которыми была связана слабость их построек.
Так, в обстройке Успенского собора к XVIII в. было много трещин: в алтарной
части было 13 расселин, шедших от свода до земли; сильнейшие деформации имелись
также в сводах северной и южной галерей 41. Своды храмов крылись листами
свинца. В туфе сводов Успенского собора при реставрации были найдены слит-
474
ки сплавившегося от пожара ме-
талла 42.
Свинцом были побиты и угло-
вые главы Успенского собора; на
их обмазке, как говорилось выше,
сохранились гвозди с широ-
кой шляпкой, укреплявшие ли-
сты свинца 53 X 53 см 43. О мас-
терах-владимирцах по литью и
кровле металлом особо упоминал
рассмотренный выше текст о мас-
терах: «иных олово льяти, иных
крыти».
Центральная глава Успенско-
го собора, как и глава Дмитри-
евского собора, была покрыта ли-
стами вызолоченной меди.
Во время реставрации влади-
мирского Успенского собора, при
снятии луковичной главы, покры-
той позолоченной красной медью,
оказалось, что на эту главу были
частично наложены старые медные
листы, снятые с древних покры-
тий куполов; на них обнаружены 225. Дмитриевский собор. Крест.
выбоины и процарапанные вглубь
буквенные славянские цифровые
метки (см. рис. 222, е, ж, з) 44. К сожалению, этот материал не был сохра-
нен полностью; оставлены в виде образцов лишь отдельные метки (до 100 экзем-
пляров). Цифровые обозначения начинаются от единицы и кончаются — в уцелев-
ших образцах — пределами первой сотни второй тысячи; все цифры за двумя исклю-
чениями (дважды встречены 89 и 95) представляют единый цифровой ряд. Изучивший
эти метки Н. П. Лихачев пришел к заключению, что по палеографическим призна-
кам «нет никаких оснований считать их моложе XIII столетия» 4б, а В. Н. Щепкин
относил те же метки ко времени не позже 60-х годов XII в. 46 Верх собора был
«позлащен» после его обстройки 1185—1189 гг. Вероятие всего, что и упомянутые
значки сделаны медниками, изготовлявшими и золотившими листы в эти годы.
Цифровые пометки принадлежат трем разным рукам. Цифры первой группы —
мелкие, тщательно выбитые глубоким чеканом; цифры второй — крупные, размаши-
стые, но также глубоко врезанные; цифры третьей — крупные, но небрежно наца-
рапанные каким-то острием. Исследователь отметил, что последняя группа харак-
теризует «особую партию листов», первые же две, возможно, относятся к другой пар-
тии 47. Славянские цифры показывают, что сложная работа по изготовлению листо-
вой меди и ее золочению выполнена русскими,— видимо, местными — мастерами 48.
475
Разница в манере написания букв говорит, очевидно, о трех мастерах. По-
черк каждого из них характеризуется индивидуальными особенностями — пер-
вый ставит артистические метки чеканом, второй как бы грубо подражает первому,
третий пишет небрежно или неумело, почти «каракулями»; это может быть истолко-
вано и как показатель разного культурного уровня медников. Единство счета листов
показывает, что эти мастера работали вместе, т. е. были объединены между собой на
общем производстве; может быть, это семья металлистов, может быть,— группа
ремесленников. Их было, конечно, больше трех, поскольку мы располагаем лишь
десятой частью значков. Последняя цифра — 1060 — также, вероятно, не послед-
няя, но и она характеризует большой объем этого производства.
Таким образом, мастера «из своих», «от клеврет святое Богородици», были люди
грамотные и не только могли лить олово и крыть им, но владели сложным мастерст-
вом изготовления кровельной меди и позолоты ее через огонь. Однако этим не огра-
ничивалась работа медников.
Во Владимирском музее хранятся снятые в 1889—1891 гг. с Успенского собора
древние кресты, относящиеся к времени всеволодовой обстройки 49. Их основа, еде
ланная из брускового железа, обтянута прорезными листами вызолоченной меди на
заклепках; просеченный зубилом растительный орнамент состоит из лилий в серд-
цевидных медальонах (рис. 224); на поперечной перекладине креста средней гла-
вы — парные птицы. Кресты неоднократно чинились в позднейшее время б0. Перед
нами — не только произведение техника-металлиста, но работа одновременно ме-
таллиста декоратора.
В подобной же технике исполнен более нарядный и богатый крест Дмитриев-
ского собора (рис. 225) 51. Его размеры: высота 4,07 м, перекрестье — 2,83 м. Его
основой также являются железные кованые стержни (5 см в поперечнике), образующие
каркас, который и обтянут затем прорезными листами золоченой меди на заклеп-
ках; вертикальная часть креста покрыта четырьмя такими листами. Орнаментация
креста более развита по сравнению с крестами Успенского собора — в сложный
растительный орнамент вплетены фигуры птиц (павлинов?), живо напоминающих
подобные мотивы в резьбе собора.
Крест Дмитриевского собора завершается объемной фигурой голубя (или пав-
лина) — флюгера с распростертыми крыльями (рис. 226) 52. Размеры фигуры:
длина — 30 см, ширина (в размахе крыльев) — 35 см, вышина — 21 см. Эта фи-
гура, как и крест, также является прекрасным памятником искусства владимирских
металлистов XII в. Голубь сделан путем ковки из двух листов красной меди (шов
на спинке и животе), верхняя часть шеи наварена; затем фигура была покрыта по-
золотой. Однако она подверглась значительным чинкам: к позднейшему времени
относятся хвост и крылья, исполненные из более тонкой и хорошо полированной
меди и посаженные на корпус на винтах с прорезной головкой; из такой же меди —
заплата на нижней части фигуры, закрывшая большие повреждения, сделанные
стержнем, на котором вращалась фигура. Стержень этот, теперь выходящий через
отверстие в спине, раньше проходил в шею и упирался в голову голубя; здесь также
мы видим позднейшую доделку, оформленную в виде зубчатого хохолка с крестом
над ним. Таким образом, несомненно древним являются только корпус, шея и голова
476
226. Дмитриевский собор. Медный голубь — флюгер с креста.
фигуры; листовая медь здесь толста, имеет шероховатую поверхность и явно старую
позолоту. Глаза голубя обведены круглыми обоймочками, в которые, видимо, вста-
влялись камни. Эта деталь позволяет думать, что фигура предназначалась не для
помещения на огромной высоте, а для внутреннего убранства алтаря храма 53.
Как крест Дмитриевского собора, характеризуемый определенным усовершенст-
вованием техники, так и только что описанная фигура голубя могут указывать на
определенный прогресс и в этой области художественного производства, также
преемственно связанной с традициями строительства 60-х годов.
Особой характеристики заслуживает техника убранства полов и его материа-
лов, о которых мы можем судить по их остаткам в ряде памятников. В целом уб-
ранство полов продолжало традиции предшествующего строительства 60-х годов,
но чрезвычайно обогащало их. Выше мы упоминали о «медяном дне» Успенского со-
бора, как о медном поле, настланном из толстых медных плит, как это мы знаем
по дворцовому собору в Боголюбове. Такой пол был лишь в главном храме столицы.
Наиболее широко применялись полы из квадратных и треугольных поливных пли-
ток, которые были в соборах Рождественского и Княгинина монастырей, епископ-
ском Успенском соборе и церкви Иоакима и Анны над воротами детинца. В двух
477
последних постройках была впервые
применена несравненно более слож-
ная система наборных полов из мел-
ких фигурных поливных плиток.
Для характеристики убранства
зданий времени Всеволода III новый
материал дали разведки 1953 г. на
западном мысу Среднего города.
Здесь, поблизости от южного края
плато, в верхнем смешанном куль-
турном слое, под щебнем дорожки
парка, была обнаружена свалка май-
оликовых плиток обоих типов от по-
227. Успенский собор. лов какого-то пострадавшего от по
Фрагмент майоликового пола (ГИМ). жара здания XII в. То обстоятель-
ство, что это скопление майолик на-
ходится на месте спущенной под откос в 1803 — 1804 гг. насыпи мономахова
вала, свидетельствует о том, что плитки были свезены сюда в недавнем прошлом.
Эти плитки сходны с плитками церкви Иоакима и Анны на воротах детинца 1196 г.
и с майоликами Успенского собора 1185—1189 гг. Церковь Иоакима и Анны, вошед-
шая в состав колокольни XVII в., построенной на ее основании, была разрушена
после того, как здание погорело от удара молнии в 1806 г. (см. гл. XXVII); воз-
можно, что мусор от разрушенного здания и попал под откос городского холма, а
с ним — и майолики.
Группа «мозаичных» резных плиток сходна с «мозаичными» полами Успенского
собора, фрагмент которых (из апсиды всеволодовой пристройки) был опубликован
(рис. 227) б4. При реставрационных работах 1888—1891 гг. прокладывались широ-
кие каналы калориферного отопления, которые проходили по средним нефам со-
бора, вдоль обеих галерей, входили двумя каналами в боковые апсиды и пересе-
кали алтарную часть поперек бб. При рытье этих каналов грунт, вместе с остатками
майоликовых полов, и мог быть свезен на край городских высот бв. В том и другом
случае найденные майолики относятся к последней четверти XII в. Обстоятель-
ства происхождения данного скопления майолик позволяют рассматривать их сум-
марно вместе с материалом, происходящим непосредственно из названных памят-
ников.
Майолики делятся на две группы: 1) обычные квадратные и треугольные плитки
и 2) фигурные «мозаичные» плитки.
Группа I — плитки квадратные и треугольные. По ха-
рактеру изготовления они разделяются на три вида.
1. Плитки, изготовленные в деревянной форме, отпечатки которой прослежи-
ваются во многих образцах. Форма плиток близка к квадрату. Боковые края ско-
шены книзу. Нижняя тыльная поверхность или гладкая, или имеет углубление,
образуемое выступающими бортами.
47S
228. Собор Княгинина монастыря. Плитки.
Характерно, что плитки сравнительно легкие,
очень разнообразны (в сантиметрах):
тесто не плотное. Размеры их
11,0X11,0X2,0
12,0 X 10,0 X 1,5
12,0 X 12,0 X 1,5
12,5 X 11,0 X 2,0
13,0 X 13,5 X 2,0
13,0 X 11,5 X 2,0
13,0 X 14,5 X 1,5
13,0 X 14,5 X 3,0
13,0X14,5X2,5
13,4 X 14,5 X 2,7
13,5x14,5x2,5
19,0 X 19,0 X 3,0
20,0 x 20,0 x 2,5
Плитки, собранные при строительных работах 1951 г. в северной галерее Ус-
пенского собора,— преимущественно крупного формата. Их размеры при тол-
щине 3 см (в сантиметрах):
17,0 X 16,5 18,0 X 17,5 19,0 X 18,5
17,5 X 17,5 18,0 X 18,0 19,0 X 19,0
18,0 X 17,0 18,5 X 18,0 19,4 X 19,4
18,5 X 17,0 18,5 X 18,5
Здесь же встречены треугольные плитки с основанием 21,9 см и сторонами по 17 см\
иногда это просто расколотая пополам квадратная плитка. Единственный экземпляр
продолговатой плитки (15 X 11,5 X 3 см) происходит, видимо, от какой-то каймы
в составе плиточного набора. Плитки из церкви Иоакима и Анны сходны по фор-
ме и размерам с плитками из собора. Они двух размеров: 17 X 17 X 3 см (коле-
бание по толщине — от 2,8 до 4 см) и 13 X 13 X 2 см.
Плитки из собора Княгинина монастыря — крупные: 18,5 X 18,5 X 3 см\
их особенностью является очень маленький бортик с тыльной стороны — это,
собственно, валик, сопровождаемый таким же выпуклым квадратом или полуша-
риком в середине плитки (рис. 228) 67. Кроме обычных желтых, зеленых и корич-
невых, есть плитки черного и белого цвета.
По-видимому, плитки описываемого типа были применены и в соборе Рождест-
венского монастыря (пол «из разноцветных маленьких леща док»).
479
Приведенные размеры плиток свидетельствуют об их нестандартности, о боль-
шом количестве форм, обращавшихся в производстве плиток. Разномерность пли-
ток определяла также невозможность строго геометрической их укладки.
2. Плитки, изготовленные также в деревянных формах, но с прямыми бортами,
без скоса; они имеют примерно те же размеры и толщину — от 1,5 до 3 см. Эти пли-
тки сравнительно многочисленны и обычно лишены поливы. Они были встречены
как в скоплении плиток на склоне соборной горы, так и при разведках зданий
дворца Всеволода при Димитриевском соборе.
3. Плитки меньшего формата, более толстые (от 2,4 до 3,3 см), со слегка ско-
шенными книзу краями, без углубления на тыльной стороне. Изготовлены без
формы, путем вырезки ножом от руки, из плотно сбитого и раскатанного теста.
Они характеризуются тяжеловесностью, разнообразием размеров и неправильностью
формы; часто лицевая и тыльная плоскости непараллельны. Приведем их размеры
(в сантиметрах):
7,0 X 8,5 8,1 X 8,9 9,3 X 8,8 10,5х 10,5
7,2 х 8,4 8,5 X 9,5 9,7 X 8,8 10,5 X И,0
8,0 х 9,0 9,0 X 9,0 9,0 X 10,0 10,5 X И,2
8,5 х 8,5 8,5 х 8,8 9,0 X 7,5 10,0 X 10,0 11,0 х и,о
Резных плиток больше, чем формованных (они встречены только в описанном
выше скоплении плиток на краю соборной горы). Особенно замечательно разнообра-
зие и богатство расцветки и орнаментов. Кроме обычной и известной в предшест-
вующее время желтой, зеленой и коричневой поливы (ею покрыты большемерные
формованные плитки), здесь есть белая, синяя, малиново-красная, черная. Есть
резные плитки, покрытые превосходной одноцветной поливой — белой, сверкаю-
щей подобно мрамору или перламутру, малиново-красной, цвета крови и др.
Орнамент представлен различными типами. Особенно много петлевидных узо-
ров (рис. 229); по количеству они почти равны одноцветным. Далее, есть полива,
явно подражающая мрамору; затем серия фрагментов образует решетчатый много-
цветный узор с характерными «фигурными скобками» (рис. 230, в); наконец, есть нес-
колько обломков плиток, украшенных лимонно-желтыми кругами по цветному полю.
Комбинации расцветок очень разнообразны. Так, например, петлевидный узор
создается коричневыми или черными завитками по белому или охристому полю,
белыми — по темно-синему или коричневому, кремовыми — по коричневому фону
и т. п. Решетчатые со «скобками» орнаменты особенно красочны: здесь узор нанесен
охрой по коричневому полю, охрой и белым — по коричневому полю, желтым, зе-
леным и серебристо-серым — по коричневому полю, белым, сине-голубым и корич-
невым — по черно-синему фону и т. п. Мраморовидный узор дан коричневым или
зеленоватым по белому фону, желтыми разводами — по охристому или темно-зе-
леному полю, белыми — по зеленому или коричневому полю и пр.
При простоте и незамысловатости узора его живописная свобода, обусловли-
вающая неповторимость мотива, и особенно разнообразие расцветки создают в целом
впечатление исключительного декоративного богатства как отдельной плитки, так
п их набора. Особо следует отметить происходящий из раскопок А. Д. Варганова
480
5 ел.
Рис. 229. Майоликовые плитки
о
5 см
Рис. 230. Майоликовые плитки
в Суздале обломок плитки, на которой, по мнению исследователя, изображена
птица (петух? — рис. 230, б). Большинство описываемых владимирских плиток
побывало в огне и имеет вспучившуюся, изъязвленную пузырями поверхность, и
судить об их цвете и вариантах орнамента часто трудно. Несомненно, их количество
было несравненно больше. Поливные плитки обоих типов (формованные и рез-
ные) обычно имеют следы известкового раствора; вместе с ними, в скоплении их на
соборной горе, были прослежены обломки раствора и угля. Среди обломков раст-
вора есть куски с гнездами от посадки плитки. Толщина слоя раствора — 8 см
(5 см — основа и 3 см — слой, в который вдавлена плитка). Плитки неполивные не
имеют следов известкового раствора; возможно, что они сажались на глиняную
основу и служили для выстилки полов во второстепенных участках интерьера.
Плитки изготовляли, несомненно, местные гончары. Знаки мастеров, встре-
чаемые изредка на тыльной стороне плиток (рис. 222, в, г) из Успенского (1185—
1189 гг.) и Княгинина соборов, сходны со знаками на плитках из церкви Спаса
(1164 г.; см. рис. 152, з—и); это свидетельствует о стабильности их производства во
второй половине XII в. Детальное изучение небольшой группы плиток из церкви
Иоакима и Анны позволило опознать пять отдельных керамических мастерских б8.
Очевидно, их было значительно больше.
Ближайшей аналогией описанным плиткам в отношении орнаментации и рас-
цветки являются плитки, собранные при раскопках В. В. Хвойко в Белгородке б9.
Часть из них принадлежала храму Апостолов 1197 г., построенному Рюриком Рос-
тиславпчем, часть же была найдена в руинах малого одноапсидного храма и в остат-
ках жилых построек. К сожалению, в приложенных к труду Н. Д. Полонской таб-
лицах плитки изданы суммарно, без указания на их принадлежность, тогда как и
сам исследователь, и Н. Д. Полонская полагали, что по своему качеству и характеру
плитки делятся на две группы и относятся к разному времени (XI и XII вв.) 60.
М. К. Каргер, специально разработавший вопрос об отделке полов в древнерус-
ском зодчестве, изложив взгляды названных авторов на датировку белгородских
плиток, все же относил их к XII в., когда майоликовые полы получили широкое
распространение 61. Владимирские плитки полностью подтверждают эту датиров-
ку. Весь их набор можно относить к 80—90-м годам XII в., так как они связаны
либо с церковью Иоакима и Анны, либо с Успенским собором 1185—1189 гг. Майоли-
ковая плитка с типичным для белгородских плиток орнаментом из фигурных скобок
была найдена также в Старой Рязани, архитектурные памятники которой также
принадлежат XII столетию 62. Близость владимирских плиток к белгородским столь
велика, что можно думать о работе во Владимире белгородского (или киевского) масте-
ра-плиточника, полученного Всеволодом для своего и епископского строительства.
Таким образом, и в техническом, и особенно в художественном отношении сис-
тема убора полов майоликовыми плитками сделала большой шаг вперед. Появив-
шиеся в строительстве 60-х годов многоцветные узорчатые плитки стали применяться
еще шире, стали еще разнообразнее по расцветке и типам узора. Однако владимирские
керамисты не остановились на этом. В строительстве конца XII в. появляется новая,
более сложная и художественно-эффектная техника «мозаичных» наборов из мел-
ких и тонких фигурных плиток.
31 Н. И. Воронин, т. I
481
231. Майоликовые «мозаичные» плитки.
1 — элементы геометрического узора;
11 — фигурные плитки; а—м из Владимира,
н—р из Галича и Плиснеска.
Группа II — фигурные
«мозаичные» п л и тки. Об
этой технике убора полов или стен-
ных панелей, введенной в строитель-
стве Всеволода III, было известно со
времени реставрации Успенского со-
бора, когда в средней апсиде алтаря
1185—1189 гг. были найдены in situ
фрагмент мозаичного наборного пола
из тонких фигурных плиток, состав-
лявших звездчатый узор, а также
отдельные плитки из других орна-
ментальных наборов (см. рис. 227) 63.
Эти плитки имели желтую, зеленую
и черную (может быть, коричневую?)
поливу 64. При раскопках детинца
были найдены подобные фигурные
плиточки от аналогичного звездча-
того орнамента; они имели желтую
и зеленую поливу и очень напоми-
нали фарфоровые чашечки с аква-
релью вб. Подобный же наборный
пол был, по-видимому, сделан и в
Суздальском соборе при его «обнов-
лении» епископом Иоанном в 1194 г.
Здесь при раскопках 1938 г. между
полом 1148 г. и полом 1225 г. был
прослежен слой известкового щебня
и заливки, видимо, являвшейся ос-
новой майоликового пола 66. Най-
денные при раскопках вне собора «мозаичные» плиточки имели желтую и корич-
невую расцветку 67. Но более полное суждение об этом типе декоративной майолики
удалось составить после разведок 1953 г., когда в упоминавшемся скоплении пли-
ток на краю соборной горы было обнаружено множество фигурных плиток, так же
как и большие плитки, пострадавших от пожара.
Они изготовлены из белой, хорошо отмученной глины. Толщина их — 0,75—
1,5 см. Как можно было установить по крайне плохо сохранившимся следам по-
ливы, она была трех тонов — желтого, зеленого и коричневого, т. е. имела наиболее
характерную для плиток XII в. расцветку. Каждая плиточка представляет собой
элемент наборных бордюров, кругов, сложных орнаментальных фигур. Среди
плиток, собранных в раскопе 1953 г., насчитывается около 30 таких элементов;
их было, несомненно, гораздо больше. Некоторые из них сочетаются в группы. На-
пример, квадратным плиточкам соответствует равнобедренный треугольник с осно-
ванием, равным стороне квадрата (рис. 231, 1); круглые плиточки являются средни-
482
ками, сочетающимися в бордюр,— ок-
ружность с дуговыми плиточками, име-
ющими круглые вырезы по сторонам
(рис. 231, 2); крестовидные плитки с во-
гнутыми краями сочетаются с ладье-
видными плиточками, входящими в эти
выгибы, и создают бесконечный узор
из крестов (рис. 231, 3). Много дугооб-
разных плиток, образовывавших круги
различных диаметров: 10, 18, 34, 36,
40, 44, 54, 62 см (рис. 231, 5).
Кроме этих плиток мелкого фор-
мата, составлявших обрамления или
фоны и представлявших повторяющие-
ся «типовые» элементы, есть значитель-
ное количество сложных и почти не по-
вторяющихся фигурных плиток большо-
го формата, образовавших, возможно,
и какие-либо изобразительные мотивы
(рис. 231, а—м). Если мелкие повто-
ряющиеся элементы простых очертаний
могли изготовляться в формочках, то
сложные фигурные плитки делались
иначе. Видимо, плотное глиняное тесто
раскатывалось в ровную и сравнитель-
но тонкую пластину; на ней полностью
вычерчивался предполагаемый узор или 232. Обломки керамических декоративных
изображение и затем по прориси реза- блюд.
лись плитки. Тот же рисунок перено-
сился на поверхность известкового грунта, в который и укладывались плитки.
Если эти плитки служили для выстилки полов, то, при их тонкости и хрупкости,
раствор должен был обладать особой прочностью, почти не уступая каменным
плитам, в которые инкрустировались киевскими декораторами XI в. смальта или
плитки благородного камня.
Описанный тип майоликового убранства полов или панелей зданий пока не име-
ет точных аналогий и является самобытной, индивидуальной чертой владимирского
декоративного искусства. Однако и здесь нащупываются южные галичские и киев-
ские связи. Аналогией владимирских фигурных плиток, образовавших какие-то
сложные, может быть, изобразительные мотивы, являются более крупные и толстые
поливные фигурные плитки из раскопок в Галиче и Плиснеске (рис. 231, н—р)68.
Сходство здесь лишь в принципе негеометрического характера орнамента (или
изображений). Технически же галицкие фигурные плитки входили в состав настила
пола из плиток обычной толщины (2,5—3 еле), тогда как владимирские были тонки-
ми и воспроизводили в ином материале наборные мозаичные полы. Выше (гл. XXII)
31*
483
мы говорили о влиянии Всеволода III на дела Галицкого княжества. Новым фактом
из области галицко-владимирских связей является найденный в Галиче перстень-
печать с княжеским знаком Всеволода 69. Возможно, что из Галича были вызваны
мастера-керамисты, изготовлявшие поливные плитки.
Наличие в составе владимирских «мозаичных» плиток элементов кругов различ-
ного диаметра может указывать на характер узора типа полов киевского Софийского
собора, где был орнамент из «больших концентрических кругов» 7°. Да и мотив гео-
метрического узора, где из маленькой квадратной плитки с треугольниками по сто-
ронам образуется больший квадрат, сочетаемый с крупными плитками данной вели-
чины, также находит аналогию в софийских мозаичных полах 71. Владимирские мас-
тера были широко осведомлены в практике своих собратьев XI—XII вв. И, может
быть, не случайно зодчие Всеволода III обращались к наиболее авторитетному «об-
разцу» — центральному храму Киевского государства — Софийскому собору.
Обращаясь к археологическим материалам Владимира, нужно упомянуть облом-
ки больших глиняных блюд с глазковым или рельефным узором, покрытых корич-
нево-зеленой поливой и сохранивших следы известкового раствора. Эти блюда,
видимо, также входили в систему убранства зданий (рис. 232). На их тыльной сто-
роне были специальные выступы для лучшего сцепления с раствором. Фрагменты
блюд встречены при раскопках детинца и вместе с описанными плитками в раскопе
на краю соборной горы.
Таким образом, и в области строительной техники мы видим органическое раз-
витие или продолжение тех же приемов, которые мы могли наблюдать в строитель-
стве 60-х годов. Это вновь утверждает нас в бесспорности положения, что в распо-
ряженииВсе волода III и епископа Иоанна были свои, владимирские строители —
выходцы из школы 60-х годов. Это же положение относится в полной мере и к рез-
чикам по камню, столь пышно убравшим скульптурой дворцовый собор Всеволода III.
3
Исключительное разнообразие мотивов резьбы Дмитриевского собора, находя-
щих себе аналогии в монументальной пластике и прикладном искусстве различных
стран средневековья, не раз приводило исследователей к мысли, что над скульптур-
ным убранством собора работали различные по происхождению иноземные мастера.
Наиболее распространенным было мнение о романском влиянии или работе
романских мастеров в числе резчиков Дмитриевского собора. Однако эти утвержде-
ния высказывались обычно в общей форме и никак не конкретизировались. Так,
например, Н. П. Кондаков усматривал в некоторых рельефах собора черты «немец-
кой передачи устарелого римского оригинала», но в итоге вернулся к констатации
«влияния» романского искусства вообще 72. Д. Н. Бережков считал, что резной
убор собора — вообще дело рук пришлых «иностранцев» 73; так же думал и
А. А. Бобринский74. Определенным здесь было лишь отрицание возможности считать
рельефы собора произведениями русского искусства, но указать точно, откуда имен-
но пришли новые «варяги»,— никто из исследователей не мог. И это было закономер-
484
ным, так как в пластике XI—XIII вв. различных стран Запада мы найдем
отдельные, порой почти буквальные, аналогии отдельным рельефам
или мотивам Дмитриевского собора. В качестве примера укажем на почти точные
аналогии бородатой маске и маске со скрещенными под подбородком руками на
консолях Дмитриевского собора 76 в резьбе французских храмов XI—XII вв. 76
В резьбе северного фасада трансепта собора в Трани (XIII в.) в Апулии мы найдем
сочетание солярного знака и плетенки, имеющихся на колонках Дмитриевского
собора,77 и т. д.
П. П. Покрышкин высказывал предположение, что «часть мастеров... могла
быть из Далмации, если не из самой Сербии» 78. Действительно, кроме указанных
П. П. Покрышкиным параллелей в Великой Студеницкой церкви, можно указать,
например, ближайшую аналогию орнаменту архивольтов порталов Рождественского
собора в резных камнях из Книна в Хорватии 79. На знаменитых резных деревян-
ных дверях церкви Николая в Охриде мы найдем знакомые по Дмитриевскому собо-
ру изображения всадников, кентавров и сплетшихся шеями птиц 80. Возможно,
что принесенная во Владимир из Солуня «доска гробная» Дмитрия Солунского была
не просто реликвией, но произведением прикладного искусства, содержавшим раз-
личные изображения и орнаменты. Связи с Балканами — и, в частности, с Болга-
рией — могли быть вызваны стремлением последней получить помощь или добить-
ся нейтралитета Всеволода в болгаро-византийской борьбе 81. Указывалось также,
что пластика Суздальской Руси и, в частности, Дмитриевского собора во Влади-
мире, имеет связь с резьбой Армении (Ахтамарский храм X в.) через резьбу Алба-
нии ХП-ХШ вв. 81а
Подобным сопоставлениям можно было бы посвятить большой специальный
обзор. Они лишь увеличили бы количество аналогий и расширили бы их географи-
ческий ареал, включив в себя все области романской и восточной пластики, по-
казав тем самым абсурдность предположения, что во Владимире около Дмитриев-
ского собора работали мастера из всех этих различных краев.
Естественнее и гораздо правдоподобнее предполагать не паломничество во
Владимир художников из самых различных уголков средневекового мира, а кон-
центрацию во Владимире, в княжеских и церковных сокровищницах, произведений
прикладного искусства, различных по своему происхождению, которые послужили
образцами для резчиков по камню. Они могли попадать на северо-восток как путем
широких торговых связей Владимирского княжества, так и путем войны, в виде за-
хваченных в походах на болгар, Рязань, Киев и Новгород богатств. Время сохра-
нило до наших дней лишь ничтожные следы этих сокровищ, но и эти следы достаточ-
но выразительны. Вспомним, например, драгоценные ткани одежд, найденные
в гробницах князей в усыпальнице владимирского Успенского собора 82, или фраг-
менты тканей из раскопанного в прошлом веке собора в Старой Рязани 83. На этих
тканях мы найдем тот мир звериных образов и чудищ, который перекликается
с фантастическим скоплением их на стенах Дмитриевского собора. Мы увидим здесь
и грифов, и ловчих зверей — гепардов, драконов и крокодилов, хищных птиц и
страусов. Композиция «Вознесения Александра Македонского» на южном фасаде
Дмитриевского собора «напоминает композицию, сохранившуюся на западноевро-
485
пейских тканях примерно того же времени» 84. Явно романский архитектурный
мотив аркатурно-колончатого пояса мог быть подсказан резными из слоновой кости
ларцами-реликвариями, где в аркадах помещались изображения святых 85. О том,
что подобные реликварии, изготовленные в мастерских Запада, попадали на Русь,
свидетельствует находка в Ростове резной из кости фигурки святой с аналогичного
ларца 86.
Следует отметить и усилившиеся связи с Грузией, где находился изгнанный
Всеволодом его племянник Юрий Андреевич. Орнаментальным мотивам порталов
собора Рождественского монастыря близка орнаментика храма Лурджи-монастыря,
построенного в конце XII в. во имя Андрея Первозванного епископом Картли —
Василием, братом эмира Абуласана, сторонника брака царицы Тамары с князем
Георгием 87. Из Грузии на Русь попадали такие превосходные изделия, как знаме-
нитые серебряные братины, покрытые тиснеными изображениями 88, близко напо-
минающими рельефы Дмитриевского собора и по стилю, и по своей несвязанности
друг с другом (рис. 233). Говоря о причинах этого сходства, исследователь справед-
ливо заметил, что «дело не только в этих реальных связях, заставляющих снова
вспомнить великую поэму Руставели; дело в родственной среде, в общности культу-
ры и идеологии, в общих стремлениях, вкусах, идеалах никогда между собой
не встречавшихся людей» 89.
Несомненно, что в числе образцов резчиков Дмитриевского собора были и много-
численные произведения русского прикладного искусства — литья, мелкой пластики,
резьбы по кости и т. п., где можно было найти богатейший материал для воспроиз-
ведения в камне. Наиболее наглядным примером такого использования мотивов
является одна из колонок пояса Дмитриевского собора, на которой размещены вер-
тикально друг над другом изображения птиц и зверей в арочках 90. Здесь мастер
имел перед собой серебряный браслет — «наруч», на котором подобные изображения
помещались в горизонтальной аркатуре, как бы в «колончатом поясе», напоминающем
по композиции пояса владимиро-суздальских храмов 91. Исследователи средневе-
ковой пластики не раз отмечали использование резчиками по камню «образцов»
чекана или мелкой пластики и обучение каменосечцев у ювелиров или резчиков по
кости 92. Для изображения всадников, образовавших, видимо, особую «строку»
в резном уборе Дмитриевского собора, мастера могли опираться на образцы более
крупных рельефов, как, например, на шиферные плиты с изображением конных вои-
нов из Михайловского монастыря в Киеве 93.
Для отдельных изображений мастера могли использовать миниатюру 94 и ико-
ну, а в ряде случаев — и живые наблюдения, почерпнутые из жизни. Еще В. Прохо-
ров указывал на русские реалии, отразившиеся в пластике Дмитриевского собора;
таковы, например, типично русские княжеские одеяния из ткани с круговым узо-
ром — кафтан и корзно фигур Бориса и Глеба, в их характерных мягких шапках
с меховой оторочкой 96. Выше мы касались скульптурного портрета Всеволода
с сыновьями на северной стене собора и также говорили об их русских одеждах.
В недавнее время тема о русских бытовых реалиях в скульптурах собора получила
специальное освещение. Автор пришел к важным для нашей темы выводам: резчики
не только использовали различные предметы чужеземного прикладного искусства,
486
233. Серебряные братины (Государственный Эрмитаж).
но и вводили в свои рельефы виденные ими бытовые реалии, точно передавая костюм,
оружие, конское снаряжение и прочее; они «не ограничивались исключительно ко-
пированием готовых шаблонов, а помнили и натуру». Существенно также, что эти
реалии связаны главным образом с придворным бытом 96.
Кроме указанных подсобных материалов, откуда зодчие и резчики выбирали
те или иные мотивы, несомненно, под руками их были и специальные «образцы»
рельефов. Скорее всего, это были вылепленные из глины и, может быть, обожжен-
ные рельефы типа тех рельефных изразцов-плиток XIII—XIVвв., которые принесли
раскопки в Галиче 97. Подобный «образец» давал полное представление как о ком-
позиции в целом, так и об обработке деталей и мог быть легко воспроизведен в уве-
личенном виде в камне. Едва ли случайно в позднейшее время (XVII в.) рельефные
изразцы часто назывались «образцами» 98. «Образцы» этого рода были легко пере-
носимы и могли поступать из очень отдаленных мест ". Можно также думать, что
при переносе в камень большого масштаба изображений с изделий (например, мел-
кой пластики — иконок, печатей, панагий и т. п.) мастер делал предварительно
увеличенный,— может быть, до натуральной величины,— макет из глины, подоб-
но тому как русские литейщики изготовляли лепные из воска макеты сложных
в художественном отношении литых вещей 100 или как русские крестьяне-лепщики
позднейшего времени пользовались выполненными предварительно из глины «об-
разцами»101.
Начиная с С. Строганова, который допускал «образование собственных своих
мастеров» 102, у ряда авторов пробивается мысль, что резьба Дмитриевского собора
представляет «своеобразный художественный элемент, составлявший как бы середи-
ну или звено» между византийским и романским искусством 103, что в этой резьбе
находят яркое проявление «начала собственно русского вкуса» 104. Л. В. Даль ха-
рактеризовал орнаментику собора как «возрождение коренного национального сти-
ля, до тех пор скрывавшегося благодаря византийскому влиянию» 105. Д. В. Айна-
лов в некоторых особенностях скульптур собора видел «проявление вкуса
и стиля русских мастеров, которые были учениками пришлых чужеземных учите-
лей» 106.
Весьма существенно, что многообразие и разнородность использованных масте-
рами «образцов» и источников не наложили печати пестроты и стилистического раз-
нобоя на резной убор Дмитриевского собора. Образцы воспроизводились отнюдь не
механически и были объединены определенным единством стиля и передачи формы.
В них мы можем установить лишь две отличающиеся манеры. Выше (гл. XVI), при
характеристике рельефов Успенского собора 1158—1160 гг., мы уже отмечали нали-
чие этих двух манер в их исполнении: одной — плоскостной и другой — горельеф-
ной, полностью использующей возможности ваяния в камне. В пластике Дмитриев-
ского собора (гл. XXV) эти две манеры проявляются в еще более ярко выраженной
форме. Рельефы обеих групп расположены по всем стенам собора; только на левом
делении южного фасада мы видим почти сплошь плоскостную резьбу107.
Горельефные изображения значительно поднимаются над плоскостью стены
и передают фигуру округлой, дающей глубокие тени; реальный рельеф форм допол-
няется ограниченным применением штриховки (например, на бедрах и шее в изоб-
488
ражениях животных). Эта манера хорошо использует возможности белого камня,
допускающего ваяние круглых объемных скульптур.
Техника и стиль второй группы принципиально отличны. Поверхность релье-
фа плоская. Она представляет собой реальную плоскость камня, из которого рельеф
выявлен вынутым по контуру фоном. Часто параллельно краю изображения идет до-
полнительный контур, как бы сохранившийся «предварительный рисунок» фигуры,
копируемой мастером по «образцу» 108. Плоский силуэт фигуры деталируется ис-
ключительно штриховкой, не разрушающей плоскостного характера изображе-
ния. Если резные камни высокого рельефа заставляют предполагать скульптурный
же образец из крупной или мелкой пластики, то вторая — плоскостная — манера,
скорее, говорит об исполнении не по «образцу», а как бы по прориси.
Уже давно некоторые авторы указывали на связь владимирской пластики с
народным искусством резьбы по дереву. Об этом мельком писал В. И. Бутовский 10°,
а Н. А. Артлебен отмечал, что «русские, всегда любившие резьбу по дереву, могли
без затруднения перенять и приемы резьбы по камню» по. Эти наблюдения особен-
но существенны для выделяемой нами плоскостной манеры и заслуживают некоторой
детализации.
Для рельефов плоскостной манеры характерна часто встречаемая в деревян-
ной резьбе передача, например, шерсти рядом ногтеобразных выемок, напоминаю-
щих вырез в дереве круглой стамеской 111. Также технику деревянной резьбы напо-
минает обработка шей грифов и зверей ложчатыми врезами. Данная техника не
полностью использует возможности резьбы по камню; резчик как бы не отвык от чув-
ства связанности незначительной толщиной слоистой доски, обусловливающей
высоту рельефа и его плоскостную моделировку 112. В этом смысле показательна
художественная и техническая близость данной группы рельефов Дмитриевского
собора знаменитому деревянному резному тяблу ГИМ (XIII—XIV вв.) пз.
Подобные же совпадения технических приемов мы найдем и в «этнографических»
памятниках народной деревянной резьбы. Так, параллельный краю изображения
контур часто встречается в деревянной резьбе 114, как и моделировка формы ногте-
образными врезами, сделанными круглой стамеской 115. Нельзя не обратить внима-
ния на ряд колонок пояса Дмитриевского собора, на которых мы встречаем изобра-
жение розетки (солярный знак) между двумя растительными побегами П6; послед-
ние дополнены своеобразным цветочком наверху. Мотив подобной розетки типичен
для деревянной резьбы, где восходит к глубочайшей древности 117. Есть примеры
почти точного повторения розетки и побега 118. Каннелированное основание колон-
ки с этим орнаментом также находит параллель в резьбе по дереву (прялки, строи-
тельные детали) 119. С этим мотивом связывается и другая группа колонок собора,
где над каннелированным основанием растительный орнамент развивается из четы-
рех, поставленных по углам, четвертей розетки 12°; мотив этот также типичен для
деревянной резьбы, где он обрамляет помещенную в центре розетку 121. Отметим
также совершенно не свойственную каменной резной технике обработку пересекаю-
щейся насечкой баз некоторых колонок 122, которая также характерна для резьбы
по дереву 123. Нельзя не признать, таким образом, что в резьбе колонок есть много
общего с деревянной резьбой.
489
234. Резная деревянная
колонна (Новгород).
Теперь для решения вопроса о значении деревян-
ной резьбы в происхождении владимирской пластики
мы располагаем, как говорилось, превосходным мате-
риалом из новгородских раскопок. Здесь среди множе-
ства бытовых деревянных вещей, украшенных резьбой,
выдающееся место занимают знаменитые резные колон-
ны из какого-то богатого дома X— XI вв. (рис. 234) 124.
Мы впервые видим, какого совершенства достигла де-
ревянная резьба на Руси задолго до появления на сте-
нах владимирских храмов резного камня. В этом нов-
городском шедевре мы воочию наблюдаем описанную
выше плоскостную, орнаментальную манеру, а также
знакомых нам кентавра и грифона, изображенных
здесь с неменьшим мастерством и лаконизмом, чем
в рельефах Дмитриевского собора. Новгородская ко-
лонна объясняет и природу плоскостного характера
древнерусской пластики в целом — плоскостность ки-
евских шиферных рельефов, орнаментики турьего рога
из Черной могилы, плоскостность произведений мел-
кой пластики и т. п. Напомним, что новгородская коло-
низация была одним из важнейших источников форми-
рования русского населения Владимирского края, и
прославленные новгородские плотники и резчики мог-
ли непосредственно, физически, внести свои традиции
в искусство северо-востока «докняжеской» поры. Сле-
дует также вспомнить, что и в каменном зодчестве само-
го Новгорода XII в. применялась резьба по камню.
В литературе упоминаются тесанные из камня капи-
тели (одна из них — с плетеным орнаментом; харак-
тер других неизвестен) 126.
Разница двух охарактеризованных манер в резьбе
Дмитриевского собора прослеживается также на изо-
бражении человеческой фигуры и растительных моти-
вов. Среди древних изображений святых колончатого
фриза фигуры западного деления северной стены 126
принадлежат к горельефной группе. Так и в изображе-
нии растений, наряду с сочными и мясистыми расте-
ниями, разбросанными по всем фасадам, находим совершенно плоскостные, как бы
засушенные изображения, сосредоточенные преимущественно в аркатурном фризе127.
Характерно, что последние по своему строению имеют тенденцию превратиться
в ковровый орнамент, тогда как горельефные закончены как самостоятельные мотивы.
Именно с описываемой плоскостной манерой резьбы связано развитие системы
коврового узора, свидетельствующее о возросшем мастерстве резчиков. В отличие
от резки отдельных рельефов, которые помещаются на отдельном камне и высекают
490
235. Церковь в Кидекше. Обломки резного кивория.
«ся до постановки его в кладку — в мастерской, ковровый узор, переходящий
с камня на камень, должен резаться уже по выложенной поверхности стены 128. Сле-
довательно, этот вид резьбы требует безупречной точности резца и очень высокой
квалификации мастера, так как здесь недопустим брак, который уже неисправим.
Однако теперь резчики не только покрывают сложной орнаментальной резьбой
архивольты порталов, но и украшают ею простенки барабана Дмитриевского собора,
помещая в больших медальонах растительной плетенки изображения зверей и свя-
тых 129. Нужно напомнить, что здесь рельеф не выступает над общей поверхностью
камня, но размещается в углубленном поле, незаметно поднимающемся к краям.
В той же технике исполнены и маски в городчатом поясе барабана Дмитриевского со-
бора; они также, видимо, делались резчиками на месте 13°. Высоким качеством ис-
полнения отмечен и упомянутый выше резной камень, покрытый сложной плетенкой
и запущенный в кладку внутренней поверхности северной стены собора (см. рис. 195).
Резчики вообще прекрасно знали технические свойства своего материала, лег-
ко режущегося, но и легко скалывающегося; поэтому, например, капители и базы
порталов Дмитриевского собора были сделаны с незначительными выносами и ту-
пыми углами граней 131.
В том, что две описанные манеры резьбы являются отнюдь не следствием воспро-
изведения одними и теми же мастерами разных по своей фактуре «образцов», но имен-
но различными манерами, обнаруживающими своеобразные изобразительные на-
выки мастеров,— лишний раз убеждает изучение других резных деталей. Обратим
внимание, в частности, на характер резьбы капителей колончатого пояса. Они по-
крыты сплошной лиственной резьбой; их резчики стремятся подражать формам
лиственной капители Покрова на Нерли. Сравнение их между собой дает ту же ха-
рактерную разницу, что и сопоставление двух манер рельефов Дмитриевского собо-
ра 132. Лиственная резьба капителей церкви Покрова относительно пластична и соч-
на, резьба не уничтожает архитектурной формы капители, а листва сохраняет бли-
зость к античному протооригиналу. На капителях Дмитриевского собора 133 резьба
491
плоскостна и орнаментальна; листы резко трансформировались, став похожими на
лист папоротника, между ними появились своеобразные цветы на тонких крученых
стеблях; резьба покрывает капитель так, что округляет и стирает ее формы. По-
добные же довольно однообразные листы образуют пояс над поребриком в карнизе
апсид 134.
Еще резче ощущаем разницу при сопоставлении капителей полуколонн фасадов
Дмитриевского собора 135 и андреевского Успенского собора (см. рис. 68 и 69). На
первый взгляд трудно поверить, что последние являются образцами для первых,
настолько отлична сочная пластика капителей Успенского собора от плоскостной
передачи резчиками Всеволода. Богатство глубокой резьбы, дающей игру свето-
тени, сменилось почти графическим орнаментальным исполнением листов, похожих
на цветы; они как бы «прилеплены» к телу капители, которое выступает как свобод-
ный фон.
В той же плоскостной манере исполнена резьба белокаменного кивория в церкви
Бориса и Глеба в Кидекше, фрагменты которого были найдены при раскопках в ал-
тарной апсиде (рис. 235). Он был, сделан, скорее всего, во время работ по росписи
храма, осуществленных при Всеволоде III. Один из фрагментов представляет плетен-
ку (12 X 15 еле), другой (16 X 19 см) — часть изображения птицы (павлина?) с бор-
дюром из кружков.
Таким образом, в пластике Дмитриевского собора получили дальнейшее раз-
витие две манеры, наметившиеся в резном камне Успенского собора 1158—1160 гг.
При этом плоскостная манера, выступавшая в последнем еще в первоначальной, по-
рой наивной норме, теперь окрепла и оформилась в своеобразный стиль со своими
определившимися изобразительными приемами. Рядом с этим продолжала совер-
шенствоваться горельефная манера, нашедшая особенно изысканное воплощение
в фигурах святых в поясе западного членения северного фасада.
Нельзя и здесь не вспомнить вновь замечательных резных деревянных колонн
из Новгорода. Связанная с многовековым опытом резьбы по дереву плоскостная ма-
нера каменной резьбы, еще робко выступавшая в пластике 60-х годов,— в скульп-
турах Дмитриевского собора делает большой шаг вперед. В этом нельзя не видеть
отражения роста владимирских скульпторов, усиления национальных черт их ис-
кусства. Характерно, что плоскостная манера резьбы Дмитриевского собора тесно
связана с общим путем развития русского изобразительного искусства конца
XII в. — XIII в. в целом. Так, исследователь прикладного искусства отмечает, что
«начав с рельефных изображений (XI в.— начало XII в.), русские художники-литей-
щики постепенно шли к упрощению и орнаментальности изображений»136. В монумен-
тальной живописи этого времени тенденция к орнаментальности с отчетливостью
выступает не только в любви к растительным или геометрическим узорчатым обрам-
лениям изображений, но и в переводе живых форм человеческой фигуры на орнамен-
тальный язык.
Таковы многие фрески в церкви Спаса-Нередицы или Георгия в Старой
Ладоге 137.
В росписи самого Дмитриевского собора, в частях, принадлежащих русскому
мастеру, мы видим эту тенденцию. «В том, что он русский, нас убеждает,— писал
492
И. Э. Грабарь,— его постоянное тяготение к орнаментальным
приемам, к дробной росписи, к превращению даже на-
блюденных в жизни морщин в род завитков, которые из
глубины его национального духа приводили его к решениям, мыслимым для истори-
ка искусства, только в разрезе значительно более позднего художественного миро-
понимания. Так предвкушать, так «ясновидеть» грядущий стиль, тот художествен-
ный язык, на котором заговорят на Руси и только через 50—100 лет, мог один лишь
русский» 138.
В этих постепенно накапливаемых и нарастающих чертах своеобразия, свя-
зывающих между собой искусство Владимирской земли с искусством других
русских княжеств, нельзя не видеть еще слабых признаков кристаллизации на-
циональных особенностей русского художественного творчества.
Подводя итог изложенным наблюдениям над строительством Всеволода и свя-
занными с ним отраслями строительного производства и художественного ремесла,
мы приходим к заключению, что данный летописью скудный перечень русских ма-
стеров не отвечает действительности.
Строительство 60-х годов передало в распоряжение Всеволода III русские
кадры или школу мастеров различных отраслей искусства, способных блестяще
решать сложные идейные и технические задачи. Это сказалось в новом расцвете
зодчества и декоративной резьбы по камню, а параллельно с развитием зодчества
совершенствовались и связанные с ним производства по обработке металла,
керамическое, расширявшееся кирпичное производство. Всеволод, действительно,
мог «не искать мастеров от немець».
Постройки зодчих Всеволода III и епископа Иоанна говорят о новом прогрес-
сивном движении владимирского искусства во всех его отраслях. Они по-прежнему
слиты в нераздельном синтезе под главенством архитектуры. Так, например, мону-
ментальные росписи прекрасно гармонировали с архитектурой и индивидуальным
выражением каждого храма. Фрагменты росписи Успенского собора показывают,
что и здесь, как в Покрове на Нерли, в роспись вводились архитектурные мотивы,—
например, в виде арочек на колонках, обрамляющих фигуры святых, что хорошо
вторило основному мотиву архитектуры — арке. Видимо, роспись Успенского со-
бора — усыпальницы князей и иерархов — была суше и строже, чем роспись парад-
ного и пышного дворцового Дмитриевского собора, проникнутая эллинистической
красотой форм и объединенная благородством колорита.
Владимирские мастера показали себя зрелыми, самостоятельными художниками,
обладающим большим инженерным опытом,умеющими гармонически решать слож-
ные конструктивно-технические и идейно-художественные задачи. Такова их
первая и крупнейшая работа — обстройка Успенского собора, в итоге которой
был создан фактически новый, более грандиозный храм, образ которого был
наделен новым идейным содержанием. Мастера критически подошли как к опыту
андреевской поры, так и к новым, полученным ими, «образцам». Они смело пере-
рабатывали и видоизменяли архитектурные формы, совершенствовали архитектур-
ный язык для передачи в зодчестве новых идей и вкусов времени Всеволода,
чувства силы и торжества Владимирской земли и ее могучего господина.
493
Овладев художественным и техническим опытом своих предшественников г
они обогатили его ознакомлением со строительным искусством других русских об
ластей, расширив этим свои творческие возможности.
Итальянскому зодчему Аристотелю Фиораванти, приглашенному Иваном III для
постройки московского Успенского собора, был указан в качестве «образца» влади
мирский Успенский собор, являвшийся в сознании русских людей XV в. идеалом
архитектурного совершенства. И Аристотель был введен в заблуждение безупреч-
ным архитектурным качеством постройки: полагая, что Русь была «отсталой» стра-
ной, он признал владимирский собор постройкой... итальянцев! Обобщив прошлый
и современный им опыт, русские зодчие времени Всеволода III подняли Владимир
скую архитектуру на новую, высшую ступень, достигнув классической простоты
и правдивости каждой детали и архитектурного образа в целом.
К исходу XII в. владимирское зодчество, быстро развиваясь и впитывая соки
других ветвей древнерусской архитектуры, проявляло тенденцию стать творческой
лабораторией общерусского масштаба, подобно тому как объединительная полити-
ка Андрея и Всеволода стремилась к созданию в конечном счете общерусского фео-
дального объединения.
ПРИМЕЧАНИЯ
СОКРАЩЕНИЯ
ПЕРЕЧЕНЬ
ИЛЛЮСТРАЦИЙ
ПРИМЕЧАНИЯ
Примечания к стр. 9—11
ВВОДНЫЕ И ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЕ ЗАМЕЧАНИЯ
I. Основная литература
1 С. Строганов. Дмитриевский собор во Владимире на Клязьме. М.,
1849.
2 О полемике в связи с книгой С. Строганова см. Н. Барсуков. Жизнь
и труды М. П. Погодина. СПб., 1888—1910, т. XI, гл. VII; рецензия М. П. Погодина
(«Москвитянин», 1850, ч. III, № 9) и ответ на нее Ф. Вельтмана (там же, стр. 144—
150); «Отечественные записки», 1850, т. 72. Несколько раньше книги С. Строганова
появился любопытный опыт обобщения «истории изящных искусств в России», неко-
его В. Плаксина (ЖМНП, 1845, февраль), в котором автор, говоря о работе пришлых
мастеров во Владимире, отметил их зависимость от условий княжеского заказа —
«чужой ум действовал по воле и по мысли русского властителя». Менее интересны
замечания о владимиро-суздальском зодчестве в книге V. Kiprianoff. Histoire
pittoresque de Г architecture en Russie. SPb., 1864, стр. 15—17.
3 Памятники древности во Владимире Кляземском. М.. 1849. 10
4 В. Доброхотов. Древний Боголюбов город и монастырь. М., 1852.
5 TAC-I, т. I, стр. 44.
6 Там же, стр. 252.
7 Там же, протоколы, стр. XCVI.
я «Зодчий», 1872, № 2, стр. 9—11; 1875, № 11—12, стр. 132, 133.
• На близких позициях стоял В. Бутовский (История русского орнамента. j/
М., 1870, т. I, стр. 4—6). Эти положения Л. В. Даля были развиты А. М. Павлиновым
(Доисторическая пора искусства на почве России. «Вестник изящных искусств», 1887,
V; История русской архитектуры. М., 1894, стр. 75, 76).
10 Прохоров. Здесь были изданы сделанные по фотографиям Настюкова
рисунки церкви в Кидекше, построек Боголюбова, Покрова па Нерли и других памят-
ников.
11 Е. V i о 1 1 е t 1 е Due. L’art russe. Paris, 1877 (русский перевод Н. Сул-
танова — М., 1879).
12 В. И. Бутовский. Русское искусство и мнения о нем Е. Виолле ле
Дюка, французского ученого и архитектора, и Ф. И. Буслаева, русского ученого и
археолога. М., 1879, стр. 9.
13 Оценка владимиро-суздальского зодчества как «восточного», «азиатского»
была раньше сделана С. Schnaase (Geschichte der bildenden Kunst im Mittelalter.
Dusseldorf, 1869, Bd. Ill, стр. 340 и сл.).
32 н. H. Воронин, т.1
497
Примечания к стр. 11—14.
11 14 Е. Vi о 1 1 е t ! е D и с. Ук. соч., стр. 84.
12 15 О роли в замысле книги В. И. Бутовского капиталиста Наталиса Рондо см.
В. И. Бутовский. Русское искусство..., стр. 82.
16 Ф. И. Буслаев. Русское искусство в оценке французского ученого. «Кри-
тическое обозрение», 1879, № 2 и 5 (переиздано в «Исторических очерках Ф. И. Бу-
слаева по русскому орнаменту в рукописях», Птг., 1917).
17 Н. В. Султанов. Русское зодчество в западной оценке. «Зодчий», 1880,
№ 1—2, стр. 8—12; см. также В. В. Стасов. Французская книга о русском ис-
кусстве. Сочинения, т. I, СПб., 1894, стр. 389.
18 В. И. Бутовский. Русское искусство...
18 [С. Г. Строганов]. «Русское искусство» Е. Виолле ле Дюка и архитек-
тура в России от X по XVIII в. СПб., 1878, стр. 15. Защиту западного происхождения
владимирских зодчих вел также аббат И. Мартынов (L’art russe. «Revue de Г art
Chretien», serie II, t. IX, 1878, и отдельно — Arras, 1878); A. D а г c e 1. L’art russe.
«Gazette des beaux arts», 1878, III.
20 Издана в ЕВГСК, т. Ill, 1880 и отдельно (Владимир, 1880); Н. А. Артле-
бену принадлежит общий обзор памятников Суздальской области, К. Н. Тихонраво-
ву — два очерка построек Юрия — церкви в Кидекше и Переславского собора.
21 Краткую биографию Н. А. Артлебена см. А. В. Смирнов. Портретная
галерея уроженцев и деятелей Владимирской губернии, вып. 3, Владимир, 1904,
стр. 29—31.
13 22 Рецензия Н. В. Султанова. ИРАО, т. X, СПб., 1884, стр. 383. Одновремен-
но с книгой Н. А. Артлебена вышли «Очерки русской истории в памятниках быта»
П. Полевого (вып. II, СПб., 1880), в которых были освещены и архитектурные па-
мятники северо-востока XII—XIII вв.
23 В. К. Трутовский. Краткий отчет о реставрации владимирского Ус-
пенского собора. «Древности» МАО, т. XVI; Карабутов.
24 Вып. VI, СПб., 1890.
25 РД, VI, стр. 38, 39.
26 Там же, стр. 49.
27 Там же, стр. 1, 2.
28 Там же, стр. 37, 96.
29 Там же, стр. 8—10, 37, 38.
30 Там же, стр. 65—95.
14 31 Н.П. Кондаков. О научных задачах истории древнерусского искусства.
Изд. ОЛДП, вып. СХХХП, СПб., 1899, стр. 4.
32 Опубликована в ТВУАК, т. V, 1903, и отдельной книгой (Владимир, 1903).
33 J. Р е ] е n s k i. Halizc w dziejach sztuki sredniowiecznej... Krakow, 1914.
34 Общий очерк владимиро-суздальского зодчества в «Истории русского искус-
ства» (под ред. И. Э. Грабаря), написанный Павлуцким, является очень слабой ком-
пиляцией. Частный вопрос об особенностях плана владимиро-суздальских храмов рас-
смотрен в книге М. В. Красовского «Планы древнерусских храмов», Птг., 1915.
35 М. 1916. См. рецензию Д. В. Айналова — «Библиографическая летопись», СПб.,
1917, вып. III, стр. 30.
36 Георгиевский собор в г. Юрьеве-Польском. ИАК, вып. 36; «Святославов
крест» в г. Юрьеве-Польском. Сборник в честь А. А. Бобринского. СПб., 1911; К во-
просу о технике выполнения рельефов собора. Георгия в г. Юрьеве-Польском. «Se-
minarium Kondakowianum», т. II, Прага, 1928; Вновь открытые рельефы Суздаль-
ского собора. «Сообщения ГАИМК», 1931, № 3; La colonnade du pourtour de la cathe-
draledeSt. Georges a Jur’ev-Polsky. «L’art byzantine chez les slaves», t. II, Paris, 1932.
498
Примечания к стр. 14—23
37 Л. А. Мацулевич. Хронология рельефов Дмитриевского собора во Вла-
дпмире-Залесском. «Ежегодник Российского института истории искусств», т. I, Птг.,
l‘J22; Н.В. Малицкий. Поздние рельефы Дмитриевского собора в г. Владимире.
«Труды Владимирского научного общества по изучению местного края», вып. V, 1923;
см. также А. И. Некрасов. Очерки декоративного искусства древней Руси. М., 1924.
38 «Среди коллекционеров», 1924, № 3-4, 5-6; см. также А. И. Некрасов.
Византийское и русское искусство. М., 1924, стр. 63—72; его же. Очерки по исто-
рии древнерусского зодчества XI—XVII вв. М., 1936, стр. 99—140; его же. Древне-
русское изобразительное искусство. М., 1937, стр. 110—121.
39 Halle; рецензии: Н. В. Малицкого («Сообщения ГАИМК», 1931, № 2, 15
стр. 32); И. Стжиговского («Panteon», 1932, № 2, стр. VI); Л. Рео («Gazette des beaux
arts», 1930, IV, стр. 271).
40 H a 1 1 e, стр. 21—38.
41 Halle, стр. 9—19.
42 Geschichte der russischen Monumentalkunst der vormoskowititischen Zeit.
Berlin und Leipzig, 1932.
43 Geschichte der altrussischen Kunst, Bd. I, II. Augsburg, 1932.
II. Задачи исследования
1 Пресняков. Образование..., стр. 35. 17
2 Некрасов. Возникновение..., стр. И—104.
8 Н. Н. Воронин. Памятники владимиро-суздальского зодчества XI —
XIII веков. М.— Л., 1945; здесь дана и библиография отдельных публикаций до этого
года; Н. Н. Воронин и М. К. Каргер. Архитектура. ИКДР, т. П.
4 Н. Н. Воронин и В. Н. Лазарев. Искусство владимиро-суздаль-
ской Руси. ИРИ, т. I; М. В. Алпатов. Всеобщая история искусств, т. III. М.,
1955, стр. 65—91; Н. Н. Воронин. Владимир, Боголюбово, Суздаль, Юрьев-
Польской. М., 1958.
СТРОИТЕЛЬСТВО ВРЕМЕНИ МОНОМАХА
III. Ростово-Суздальская земля
1 А. М а р к о в. Топография кладов восточных монет. СПб., 1910; Насонов. 2/
Русская земля..., стр. 169, 173, 174.
2 М. И. С м и р н о в. По забытым путям Залесья. «Доклады Переславль-За-
лесского научно-просветительного общества», вып. 15, 1926.
3 М. Н. Мартынов. Разложение родового строя на территории Верхнего 22
Поволжья. ИООН, 1938, № 1—2.
4 П. Н. Третьяков. Расселение древнерусских племен по археологическим
данным. СА, IV, 1937, стр. 44. Ростовский епископ Леонтий (60-е годы XI в.) «рус-
ский и мерьский язык добре умеяше» — А. А. Т и т ов. Житие св. Леонтия, епископа
ростовского. М., 1893, стр. 11.
бЕ. И. Горюнова. К истории городов Северо-Восточной Руси. КСИИМК,
вып. 59, 1955.
4 Д. Н. Э д и н г. Сарское городище. Ростов, 1928; П. Н. Третьяков.К исто-
рии племен Верхнего Поволжья в I тысячелетии н. э. МИА СССР, № 5, 1941, стр. 91.
7 Л. А. Голубева. Древнее Белоозеро. КСИИМК, вып. XLI, 1951, стр. 37. 23
8 Н. Н. Воронин. Муромская экспедиция. КСИИМК, вып. XXI, 1948;
Е. И. Горюнова. Муромская экспедиция. КСИИМК, вып. XXVII, 1949; е е ж е.
Итоги работ Муромской экспедиции. КСИИМК, вып. XXXIII, 1950.
32*
499
Примечания к стр. 23—26
23 9 А. Д. В а р г а н о в. Из ранней истории Суздаля IX—XIII вв. КСИИМК,
вып. XII, 1946, стр. 127—134; Д. Корсаков. Меря и Ростовское княжество.
Казань, 1872, стр. 63; Пресняков. Образование..., стр. 31, 32.
10 ПСРЛит, вып. I, СПб., 1860, стр. 229. В конце XI в. (до 1096 г.) здесь уже
существовала, видимо, деревянная церковь Спаса, построенная, скорее всего, на кня-
жеском дворе, в которой был первоначально погребен убитый в бою с Олегом в 1096 г.
князь Изяслав Владимирович: «Изяслава же вземше, положиша и в монастыри свя-
того Спаса, и оттуду перенесоша и Новугороду» (ПСРЛ, I, 237). См. Владимирский
сборник, стр. 82; М и с а и л. Муромский Спасский монастырь. ВЕВ, 1887, № 7.
11 Б. Д. Г р е к о в. Волжские болгары в IX—X вв. ИЗ, вып. 14, 1945, стр. 12
13; А. П. Смирнов. Волжские булгары. М., 1951, стр. 42.
12 ПСРЛ, V, 134.
13 Н. Н. Воронин. Восстания смердов в XI в. ИЖ, 1940, № 2, стр. 54—
57; М. Н. Мартынов. Восстание смердов на Волге и Шексне во второй половине
XI в. «Ученые записки Вологодского педагогического института», т. IV, Вологда, 1948,
В. В. Мавродин. Очерки по истории феодальной Руси. Л., 1949, стр. 143.
24 14 Б. Д. Г р е к о в. Крестьяне на Руси. М., 1946, стр. 512, 513.
15 Н. Н. Воронин. Медвежий культ в Верхнем Поволжье в XI в. МИА
СССР, № 6, 1941; его же. Раскопки в Ярославле. МИА СССР, № 11, 1949, стр. 177.
16 Н. Н. Воронин. Медвежий культ..., стр. 176; Э. А. Рикман. Обсле-
дование городов Тверского княжества. КСИИМК, вып. XLI, 1951, стр. 82.
17 Валы крепости Клещина сохранились до наших дней. См. П. Н. Третья-
ков. Древнейшее прошлое Верхнего Поволжья. Ярославль, 1939, стр. 68; М. И.
Смирнов. Залесский город Клещин. «Д клады Переславль-Залесского научно-про
светительного общества», вып. 4, 1919.
18 Пресняков. Образование..., стр. 31, 32; Насонов. Русская земля...,
стр. 176, 177.
19 ПСРЛ, XV, 338; Д. С. Лихачев. Летописные известия об Александре
Поповиче. ТОДРЛ, т. VII, 1949, стр. 17.
20 Дмитриевский, стр. 22, 23; TAC-I, т. I, стр. 64; ПСРЛ, I, 374.
25 21 Н а с о н о в. Русская земля..., стр. 179, 180.
22 Г о л у б и н с к и й, т. I, ч. 1, стр. 199 и сл.; И. Каманин. Зверинецкие
пещеры. Киев, 1914, стр. 39—42; А. А. Титов. Житие св. Леонтия...; Ключев-
ский. Жития..., стр. 15 и сл. См. интересное сопоставление восстания смердов и
деятельности Леонтия с историей Стефана Пермского и его миссионерской деятель-
ностью — Насонов. Русская земля..., стр. 178; П. Истомин. Данные житий
для истории водворения христианства в областях Ростовской и Муромской. «Чтения
в Историческом обществе Нестора-летописца», т. II, Киев, 1888, стр. 202, 203.
23 Ключевский. Жития..., стр. 35, 36; ПСРЛит., вып. I, стр. 222 и сл.;
А. Кадлубовский. Очерки по истории древнерусской литературы житий свя-
тых. Варшава, 1902, стр. 1—43; Тихомиров, стр. 394.
24 Г о л у б и н с к и й, т. 1,ч. 1, стр. 204, прим. Г, Тихомиров, стр. 181.
25 ПСРЛ, I, 238; Приселков. Очерки..., стр. 292. При церкви Дмитрия
вскоре возник монастырь, откуда вышел ростовский ёпископ Кирилл. При постройке
здесь в 1773 г. каменной церкви якобы была найдена гробница Кирилла («Душеполез-
ное чтение», 1869, VI, стр. 33). Еще в грамоте митрополита Макария 1551 г. Дмитриев-
ский монастырь назван «извечным» (В. Доброхотов. Дмитриевская церковь
в г. Суздале. ВГВ, 1850, № 28).
29 ПСРЛ, IX, 115.
26 27 ПСРЛ, 1, 247.
500
Примечания к стр. 26—22
28 В. Л. Янин. Междукняжеские отношения в эпоху Мономаха и «Хождение 26
игумена Даниила». ТОДРЛ, т. XVI, стр. 119.
29 Патерик, стр. 5; М. П. А л е к с е е в. Англо-саксонская параллель к «По-
учению Владимира Мономаха». ТОДРЛ, т. II, 1935, стр. 50—53; И. М. Ивакин.
Князь Владимир Мономах и его «Поучение». М., 1901, стр. 210—257.
30 ПСРЛ, I 257.
IV. Строительство времени Мономаха в Суздале
1 Патерик, стр. 9;Д. И. Абрамович. Исследование о Киево-Печерском па-
терике. ИОРЯС, VI, стр. 229—233; Голубинский, т. I, ч. 1, стр. 759. В явно
ошибочных вариантах текста вместо «вся та распадошася» (т. е. одна церковь): «все
ты», т. е. обе. Патерик, стр. 235 и 254.
2 Приселков. Очерки..., стр. 252.
3 ПСРЛ, I, 445.
4 ПСРЛ, I, 238. 28
5 Корсаков, стр. 94, прим. 95; Голубинский, т. I, ч. 1, стр. 287,
прим. 2; Соколов, стр. 53; В. Л. Янин. Из истории русской художественной
и политической жизни XII в. СА, 1957, № 1, стр. 126—128.
8 ПСРЛ, XV, 188.
7 «Древняя российская вивлиофика», т. XIX, М., 1791, стр. 366, 367. Летописец
оканчивается записью 1739 г.
8 ПСРЛ, I, 445.
9 Н. А. Артлебен — ВГВ, 1881, № 37.
10 Отчет А. Ф. Дубынина и А. Д. Варганова об археологических исследованиях
в Ивановской области в 1938 г. Архив ЛОИА, ф. 35, д. № 34; А. Д. В а р г а н о в.
К истории владимиро-суздальского зодчества. «Советский музей», 1938, № 2; его
ж е. К архитектурной истории Суздальского собора. КСИИМК, вып. XI, 1945,
стр. 99—101.
11 В составе раствора: известь, красный коллоидальный кремнезем, большая
примесь крупной крошки и мелко толченого кирпича (анализ В. Н. Кононова в ла-
боратории ИА).
12 А. Д. Варганов. Новые данные к архитектурной истории Суздальского 30
собора XI—XIII вв. СА, 1960, № 4.
13 Еще Е. Голубинский высказывал сомнение в том, что Суздальский собор
Мономаха был равновелик Печерскому: «Весьма это, однако, сомнительно, если только
разуметь под мерою один план, но не размеры» (Г о л у б и н с к и й, т. I, ч. 2,
стр. 323).
14 Реконструкция плана исполнена, по нашей просьбе, К. Н. Афанасьевым, ко-
торому приносим сердечную благодарность.
15 ПСРЛ, I, 411. Н. А. Артлебен считал «безнарядье» указанием на отсутствие 31
росписи (стр. 21). Впрочем, этот термин может означать и просто «неустроенность»
(«недостаток устройства». Срезневский, т. I, стб. 61).
18 М. К. Каргер. Памятники переяславского зодчества в свете археологиче-
ских исследований. СА, XV, 1951, стр. 57.
17 М. К. Каргер. К истории киевского зодчества конца XI в.— начала XII в.
Церковь Спаса на Берестове. СА, XVII, 1953.
18 Раскопки И. М. Хозерова 1928 г. Н. Н. Воронин. Бельчицкие руины (к исто-
рии полоцкого зодчества XII в.). «Архитектурное наследство», вып. VI, М., 1956, стр. 15. 32
19 ПСРЛ, I, 411.
20 См. том II настоящего исследования.
501
Примечания к стр. 32—39.
32 21 ПСРЛ, I, 517.
33 22 А. Д. В а р г ан о в. Отчет об археологических раскопках в Суздале 1949 г.
Архив ИА, № 281, лл. 22—26; его же. Обжигательные печи XI—XII вв. в Суз-
дале. КСИИМК, вып. 65, 1956.
34 23 А. Д. В а р г а н о в. Отчет об археологических раскопках в Суздале в 1950 г.
Архив ИА, № 419, лл. 8—12; его же. Обжигательные печи...
24 Наши раскопки 1958 г.
25 Раскопки 1958 г. Прорезкой вала руководил П. А. Раппопорт.
26 А. Ф. Д у б ы н и н. Археологические исследования г. Суздаля. КСИИМК,
вып. XI, 1945, стр. 92.
35 27 В. Шимановский. К истории древнерусских говоров. Варшава, 1887,
стр. 42 (даем текст в переводе).
28 А. Я. Г а р к а в и. Сказания мусульманских писателей о славянах и рус-
ских. СПб., 1870.
36 29 М. К. Карге р. Археологические исследования древнего Киева. Киев, 1950,
стр. 168 и др.
30 Л. П. Гуссаковский. Древнерусское народное жилище VIII—XIII вв.
Кандидатская диссертация. Архив ИА, разр. III, № 1320, стр. 159—164.
31 Могильник принадлежит XII—XIII вв. и состоит из 150 насыпей; его ранние
курганы лежат ближе к южной окраине города и речке Мжаре; в дальнейшем могиль-
ник рос в направлении Михайловой стороны. А. Ф. Д у б ы н и н. Отчет об археологиче-
ских раскопках и разведках в Ивановской области в 1937 г. Архив ЛОИА, ф. № 2,
д. № 205, лл. 200—203.
V. Вопрос о Ростовском соборе
3? 1 Патерик, стр. 124.
2 ПСРЛ, VII, 112.
3 М. Д. Приселков относит слова Поликарпа «ей же аз самовидець бых» к иконе,
а не к церкви (Приселков. Очерки..., стр. 263).
4 ПСРЛ, I, 351.
8 ПСРЛ, XV, 115; VII, 313, 314.
38 8 ПСРЛ, XV, 233—235; IX, 230, 231; XX, 122; XXI, 115.
7 Насонов. Русская земля, стр. 181, прим. 1.
8 Летопись о ростовских архиереях, стр. 1, 2.
9 Н. Н. Воронин. Политическая легенда в Киево-Печерском патерике.
ТОДРЛ, т. XI, 1955.
VI. Укрепления Владимира и церковь Спаса
39 1 Разведками 1953 г. здесь обнаружен слой этого городища с «текстильной» и
гладкой лепной керамикой. См. Н. Воронин. Археологическая разведка во
Владимире. «Призыв», 1953, № 176: его же. Из ранней истории Владимира и его
округи. СА, 1959, №4.
2 ПСРЛ, XX, 103; Татищев, кн. II, прим. 196; Карамзин,!. II, прим.
238. Критику летописных версий об «основании» Владимира князем Владимиром
Святославичем см. в статье А. Бунина «О времени основания г. Владимира на Клязьме»,
АИЗ, 1898, № 5 и 6. См. также Насонов. Русская земля..., стр. 182; Д. Н. Б е-
р е ж к о в. Св. Владимир — строитель городов. «Чтения в Историческом обществе
Нестора-летописца», т. II, Киев, 1888, стр. 85.
502
Примечания, к стр. 40—46
3 Анализ «чертежа» 1715 г. дан в моей специальной статье «Социальная топогра- 40
фия Владимира XII—XIII вв. и „чертеж" 1715 г.». СА, VIII, 1946, стр. 145.
4 В неопубликованных «Записках» владимирского губернатора князя И. М. Дол-
горукого под 1812 г., когда автор покидал Владимир, он пишет, что по его
инициативе был «срыт один вал и тем открыт вид соборов вместе с присутственными
местами», чем «доставлено городу место совершать прекрасные прогулки, уподобляю-
щиеся столичным булеварам и хотя искусственной красотой очень ниже перед теми,
по толико превосходнее их естественной красотой своего местоположения». Дату этой
работы установил К. Н. Тихонравов, нашедший в делах городской думы указание,
что «в 1803 и 1804 гг. срывались земляные валы у собора...» (ЕВГСК, т. II, прим. стр.
4, 5). Сообщением этих данных я обязан Л. С. Богданову, которому приношу сердеч-
ную благодарность.
5 Разведка 1953 г. П. А. Раппопорта.
6 ЕВГСК, т. II, стр. 104. 42
7 С. Ф. Платонов. О начале Москвы. Статьи по русской истории. СПб.,
1903, стр. 13.
8 Новг. I лет., 435. Краткий владимирский летописец несколько искажает эти
сведения («постави церковь камену святого Спаса да Золотые ворота»), но прибавляет:
«И ины мнози церкви постави д р е в я н ы...».
9 ПСРЛ, XXII, 386; XVI, 43; Русский времянник, т. I, М., 1820, стр. 77;
А. А. Шахматов. Обозрение русских летописных сводов XIV—XV вв. М.— Л.,
1938, стр. 138 и сл., стр. 174. 175, 254; Воскресенская летопись ошибочно относила
постройку церкви Спаса к 1152 г. и сообщала о ее достройке Андреем в 1158 г. (ПСРЛ,
VII, 56, 57); с расхождением в датировке статьей «А се князи Русьтии» постройки
церкви Георгия во Владимире мы встретимся ниже.
10 ПСРЛ, XVII, 1.
11 Н. Н. Воронин. Социальная топография Владимира... (также в ПРИ,
-г. 1, стр. 358).
VJI. Общая характеристика строительства
времени Мономаха
1 А. В. Арциховекий. Колонна из новгородских раскопок. «Вестник 45
МГУ», 1954 с № 1.
2 ПСРЛ, IX, 253.
8 Прочность и долговечность раствора киевских построек определялась его осо- 46
бым составом. Извести в среднем было вдвое больше по весу, чем наполнителя; раствор
был жирным; к извести добавлялись измельченные вещества, содержащие активный
кремнезем или обожженную глину — цемянку (обычно кирпичную крошку). Послед-
ние придавали раствору гидравлические свойства. При повышенном же содержании
извести «углекислый газ воздуха в первую очередь соединяется не с гидросиликатами,
а со свободной известью и, превращаясь в карбонат кальция, уплотняет раствор и за-
щищает его от разрушения» (Б. С. Лысин и Ю. Е. Корнилович. Исследо-
вание древних киевских строительных растворов. «Сборник научных работ по химии и
технологии силикатов». М., 1856, стр. 89—94).
4 О достройке смоленского Успенского собора князем Ростиславом сообщает
«составленная по летописным данным» вставка в летописи Авраамки: «Сий Ростислав
Мьстиславьличь наречень в святомъ крещении Михаил, внук Владимера Мономаха,
святую богородицю строил в Смоленьсце марта 21» (М. Д. Приселков. Летопи-
сание Западной Украины и Белоруссии. «Ученые записки ЛГУ, серия исторических
наук», вып. 7, 1941, стр. 22; А. А. Ш ахматов. Обозрение русских летописных
503
Примечания к стр. 46—55
46 сводов..., стр. 236, прим.). Цитированная вставка внесена под 1165 г. в связи со смертью
Ростислава. Достройка им собора произошла в 40-х годах XII в. до выделения смо-
ленской епископии в 1150 г., когда Ростиславом дана ей уставная грамота, упоминаю-
щая храм «святей Богородици» как центр епископии (М. Владимирский-
Буданов. Христоматия по истории русского права, вып. 1, Киев, 1876, стр. 221).
5 И. М. Хозеров. Археологическое изучение памятников зодтества древ-
него Смоленска. КСИИМК, вып. XI, 1945, стр. 24, 25.
47 • Н. Н. Воронин и М. К. К аргер. Архитектура. ИКДР, т. II, рис. 72.
7 М. К. Каргер. Археологические исследования древнего Киева. Киев,
1950, стр. 160.
8 Н. Н. Воронин и М. К. Каргер. Ук. соч., рис. 75.
8 Патерик, стр. 5.
10 Там же, стр. 13.
“Срезневский, т. III, стб. 1165, 1166.
48 12 Патерик, стр. 3.
13 Там же, стр. 9.
14 И. М. Хозеров. Ук. соч., стр. 25.
49 15 К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Сочинения, т. I, изд. II, стр. 33 (разрядка
моя.— Н. В.).
$0 16 Видимо, в частности, появились суздальские специалисты по лпгью свинцо-
вых листов и кровле ими зданий. В Новгороде, в слое рубежа XI—XII вв. найдена
интереснейшая грамота на обрывке свинцового листа, в которой некий Носок сооб-
щает Местяте, что «заожеричъ отрок лони крили сужъдалъц Ходутинич». А. В. Ар-
циховский полагает, что заозерич отрок, т. е. житель южного берега Ильменя, вместе
с суздальцем Ходутиничем крыли какое-то каменное здание свинцом, и «Носок посы-
лает Местяте образец материала, вероятно, в связи с предполагаемыми новыми ра-
ботами» (А. В. А р ц и х о в с к и й. Новые новгородские грамоты. СА, 1960, № 1,
стр. 235, 236).
СТРОИТЕЛЬСТВО ВРЕМЕНИ ЮРИЯ ДОЛГОРУКОГО
VIII. Ростово-Суздальская земля в первой половине XII века
53 1 Приселков. Очерки..., стр. 71—75.
2 ПСРЛ, XXIV, 72, 73.
3 ПСРЛ, II, 259.
54 4 Там же, 285.
8 Там же, 285, 286; XV, 193.
6 ПСРЛ, II, 294, 295, 300; Новг. I лет., 126, 127; С о л о в ь е в, т. I, стр. 368,
369. О сбивчивости хронологии этих событий см. А. Е. Пресняков. Княжое
право в древней Руси. СПб., 1909, стр. 82, прим. 3.
7 ПСРЛ, II, 306—309.
8 ПСРЛ, II, 313—372; Новг. I лет., 137; С о л о в ь е в, т. 1, стр. 403—433.
55 9 ПСРЛ, II, 374—460; XV, 219.
10 ПСРЛ, XXIV, 77.
11 ПСРЛ, IX, 158. Соображения об укреплении Коснятина после битвы на Жда-
пой горе см. Насонов. Русская земля..., стр. 185. Отчет об археологическом обсле-
довании Коснятина В. И. Колосовым опубликован в «Журнале заседаний Тверской
ученой архивной комиссии», № 65, стр. 14, 15; см. также Э. А. Рикман. Обсле-
дование городов Тверского княжества. КСИИМК, вып. XLI, 1951, стр. 82.
12 Новг. I лет., 137.
13 ПСРЛ, XXIV, 77.
504
Примечания к стр. 55—57
14 Выявление и анализ записей юрьева летописца позволяет предположить, 55
что данный текст Типографской летописи является фрагментом некролога Юрия
помещавшегося первоначально в его летописце под 1157 г., о чем говорит и церковно-
панегирический характер отрывка. Помещение его под 1152 г. не случайно, так как
именно с этим годом связано строительство ряда из названных храмов. В этом смысле
представляет большой интерес текст Владимирского летописца, дающий едва ли не
паиболее раннее чтение записей о строительстве Юрия: «В лето 6660 князь Юрьи
създа церковь святаго Спаса да Бориса и Глеба в Кидекши в Суздали. Того ж лета
князь Юрьи в Переславли постави церковь святаго Спаса [далее сообщается о во-
княжении Изяслава и о смерти княгини Изяславлей]. В лето 6661 и посла Изяслав сына
своего Мстислава по ляхове и по угры, вабя на Володимерка [союзника Юрия].
Того же лета князь Юрьи в Володимере постави церковь святаго Георгия да город
Юрьев, а в нем постави церковь камену святаго Георгия и град Переславль переведе
на Трубеж реку» [Отдел рукописей ГИМ, Синод, библ., № 793, лл. 103об.— 104;
М. Н. Тихомиров. Летописные памятники б. Синодального (патриаршего) соб-
рания. ИЗ, кн. 13, 1942, стр. 258—262]. В приведенном тексте записи о постройках
идут последовательно и отдельно, перемежаясь с представляющими интерес для Юрия
известиями о деятельности его соперника Изяслава.
18 ПСРЛ, XV, 221
18 Н. Н. Воронин. Археологические заметки. КСИИМК, вып. XIX, 1948,
стр. 67; Б. А. Рыбаков. Раскопки в Звенигороде. МИА СССР, № 12, 1949,
стр. 125.
17 ПСРЛ, XV, 225.
18 П. Н. Третьяков. Древнейшее прошлое Верхнего Поволжья. Яро- 56
славль, 1939, стр. 68.
18 Разведки П. А. Раппопорта 1955 г. Архив ИА, разр. 1, № 1104, стр. 43.
20 ПСРЛ, XX, 117.
21 Н. Н. Воронин. Археологические заметки.
22 Татищев, кн. III, стр. 482, прим. 458.
23 Д. Днепровский. Древний вал в Городце. «Действия Нижегородской
ученой архивной комиссии», т. XVII, вып. IV, 1914, стр. 1—3.
24 Микулинское городище П. А. Раппопорт датирует XII в.
28 Насонов. Русская земля..., стр. 166—170.
26 Татищев, кн. II, стр. 326. 57
27 П. А. Раппопорт. Круглые и полукруглые городища Северо-Восточ-
ной Руси. СА, 1949, № 1, стр. 119.
28 Татищев, кн. III, стр. 76.
29 Под Юрьевом происходит битва в 1177 г. с Мстиславом Ростиславичем;
в Юрьеве собирается съезд сыновей Всеволода в 1212 г.; городом распоряжается сын
Всеволода — Георгий; наконец, под Юрьевом разыгрывается Знаменитая Липецкая
битва. Роль Переславля особенно ясно проявилась после событий 1174 г., когда сюда
сел Всеволод перед тем, как занять владимирский стол; переелавцы участвуют в борь-
бе со ставленниками старобоярской знати, в походах Всеволода на Рязань; Пере-
славль входит во владение Ярослава Всеволодовича.
30 А. Д. Варганов. Из ранней истории Суздаля, стр. 132—134.
31 Н. Н. Воронин. Оборонительные сооружения Владимира XII в. МИА
СССР, № 11, 1949, стр. 229.
32 Н. П. Милонов. Дмитровское городище. СА, IV, 1937.
33 Н. Н. Воронин. Отчет о раскопках 1934 г. в Суздале. «Археологические
исследования в РСФСР 1934—1936 гг.». Л., 1941, стр. 92—96.
505
Примечания к стр. 58—64
58 34 ПСРЛ, II, 431.
35 Насонов. Русская земля..., стр. 176, 181.
59 36 Патерик, стр. 62 и сл.
37 См. ниже, гл. X.
38 См. ниже, гл. XII.
39 С. К. Ш а м б и н а г о. Повести о начале Москвы. ТОДРЛ, т. III, 1936,
стр. 59—98. О вероятных владениях Кучки: Н. Стромилов. Село Кучки. ВГВ,
1880, № 29; Я. Протопопов]. Краткие исторические сведения о Юрьеве-
Польском. ВГВ, 1841, № 44-45; Собрание государственных грамот и договоров...,
т. I, 1813, стр. 192, 203, 231; Топографическое описание Владимирской губернии.
Владимир, 1906, стр. 115, 116; Тихомиров, стр. 11.
40 Насонов. Русская земля..., стр. 183.
41 М. Г. Рабинович. Основные итоги археологического изучения Москвы.
КСИИМК, вып. XLI, 1951, стр. 63.
42 Предполагают, что борьба Юрия с Кучкой была связана с отказом последнего
участвовать в походе на Новый Торг (Георгиевский. Князь Андрей..., стр. 19).
43 Приселков. Очерки..., стр. 291, 292; Соколов, стр. 97.
60 44 С о к о л о в, стр. 58—60; Приселков. Очерки..., стр. 73—93, 376—390.
45 Тверской летописный сборник; летопись Авраамки; Степенная книга; см.
также Татищев, кн. III, прим. 457; К а р а м з и н, т. II, прим. 375; В. С. Икон
ников. Опыт русской историографии, т. II (1), Киев, 1908, стр. 857, прим. 5.
46 ПСРЛ, II, 468; Новг. I лет., 140.
47 ПСРЛ, II, 469—478.
« 48 ПСРЛ, II, 485.
49 Новг. I лет., 140.
50 ПСРЛ, II, 482; XV, 223; К. Н. Тихонравов. Путь Андрея Боголюб-
ского из Вышгорода во Владимир. ВГВ, 1853, стр. 294, 295.
81 ПСРЛ, II, 489.
82 «Живописная Россия», т. VI, ч. 1, изд. Вольф, б. г., стр. 21.
83 ПСРЛ, II, 472, 473; XV, 222; XX, 117.
IX. Вопрос о церкви Спаса в Суздале
и работах 1148 г. в Суздальском соборе
63 1 ПСРЛ, XV, 233. Ср. Татищев, кн. II, стр. 105: «Андрей Боголюбский...,
вошед на престол, великую себе память сделал, что зачатые отцом церкви в Суздале,
стоявшие долго не деланы, довершил...». Возможно, что здесь определение «в Суз-
дале» говорит о Суздальской земле.
2 Иоасаф, стр. 97, прим. 129; ЕВГСК, т. I, вып. 1, стр. 255.
3 РД, VI, стр. 13.
4 Айналов. Geschichte..., стр. 74.
8 Новг. I лет., 137.
8 Антиминс впервые издан М. П. Погодиным (Древняя русская история до мон-
гольского ига, т. III, отд. 1, М., 1871, лл. 137, 138). В статье Ф. М. Морозова (Ан-
тиминс 1149 (6657) года. ЗОРСА, т. XI, 1915, стр. 197) неверно сделан перевод даты,
что исправлено П. Соколовым (Соколов, стр. 81, 82).
64 7 А н а н и я, стр. 38, 39 и 48.
8 Ф. М. Морозов. Ук. соч., стр. 208. В. Л. Яниным высказано предполо-
жение, что антиминс 1148 г. был связан с постройкой церкви Георгия в Юрьеве-Поль-
ском, дату которого пришлось бы при этом отодвигать к этому году. Однако вряд ли
506
Примечания к стр. 64—71
это вероятно, так как своих галичских зодчих Юрий мог получить, скорее всего, не
ранее установления союза с Владимиром галичским (см. ниже гл. XIII).
9 При рытье в 1957 г. строительной траншеи в Спасо-Евфимиевском монастыре ^4
(между южным фасадом собора и звонницей), проведенной почти параллельно южной
стене собора, А. Д. Варгановым был обнаружен остаток кладки из белокаменных
квадров (высотой 37 см) на известковом растворе с примесью угля. Видимо, это была
часть стены полубутовой кладки, сохранившей лишь одну сторону белокаменной ко-
дюбки. Такой же камень, но перетесанный, есть в кладке существующего собора XVI в.
Описанные остатки здания могли принадлежать и церкви Спаса XII в., и первой ка-
менной церкви монастыря, упоминаемой в житии Евфимия.
10 А. Д. Варганов. К архитектурной истории, стр. 101—103.
11 А. Ф. Д у .6 ы н и н. Археологические исследования Суздаля, стр. 97, 98.
12 Эту мысль еще в 1928 г. высказала Г. Ф. Корзухина в своей работе «Рязань в 65
•сложении архитектурных форм XII в.» «Сборник аспирантов ГАИМК», вып. 1, Л., 1929.
13 Отчет А. Ф. Дубынина и А. Д. Варганова 1938 г., лл. 20, 21. 66
X. Церковь Бориса и Глеба в Кидекше
1 ПСРЛ,’ XXI, 192; см. В. Л. К о м а р о в и ч. Китежская легенда. М., 1936, 67
стр. 134.
2 Анания, стр. 90, 91. Версия о постройке церкви из остатков камня после 68
окончания строительства Суздальского собора едва ли не присочинена Ананией по
аналогии с преданиями о постройке церкви Покрова на Нерли (см. гл. XX).
3 ВГВ, 1843, № 42.
4 ПСРЛ, XVII 2.
5 ПСРЛ, VII, 67. О погребении здесь Евфросинии заключаем по указанию
•о том, что она была похоронена «посторонь отца и матере» (ПСРЛ, I, 417). Судя по
любопытной переписке 70-х годов XVII в. воеводы Тимофея Савелова, княжеские по-
гребения хорошо сохранились: воевода, заглянувший под расколотую крышку
гробницы князя Бориса, описывает ее состояние: «Кости целы, а на вещах одежды
•с аршин, белою тафтою покрыто, а поверх лежит неведомо какая одежда, шитая зо-
лотом будто по банбереку, на ней же вышит золотом орел пластаной одноглавной,
л от того, государь, орла пошло на двое шито золотом же и сребром узорами, еще знать».
Над гробницами князя и его жены «подобия их в той церкви на стенах шаровным строе-
нием воображены...» (Анания, стр. 91, 92). О фресках в аркосолий северной стены
•см. Н. П. Сычев. Археологическое открытие в Кидекше близ Суздаля. «Призыв»,
1946, № 222; его же. Предполагаемое изображение жены Юрия Долгорукого.
«Сообщения Института истории искусств», вып. 1, М., 1951, стр. 51.
6 Ср. В. Л. К о м а р о в и ч. Китежская легенда, стр. 128 и сл., а также Н е-
к р а с о в. Очерки..., стр. 101, 102.
7 А. С. Уваров. Сборник мелких трудов. «Материалы для биографии и статьи 69
по теоретическим вопросам», т. III. М., 1910, стр. 48 и 55.
8 Вероятно, к материалам уваровских раскопок относятся рисунки архитек-
турных деталей из Кидекши, но принадлежащие уже ко времени перестройки церкви
л XVII в. Эти фрагменты поступили в Музей Академии наук, где и были сфотографи-
рованы И. Ф. Борщевским (№ 950, «Обломки каменных колонн в Музее Академии
наук»).
9 У нас нет никаких оснований для утверждения, что церковь была храмом мо- 7?
пастыря, основанного якобы Юрием. Ср. ИСОВЕ, вып. III, стр. 107; ВЕВ, 1873,
-стр. 231; Зверинский, т. III, № 1453.
10 ПСРЛ, I, 469.
507
Примечания к стр. 72—84
72 и Характер и объем восстановительных работ и их даты установлены исследо-
ванием А. Д. Варганова. См. его «Исследование изначальных форм церкви Бориса и
Глеба 1152 г. в с. Кидекше близ Суздаля» (рукопись в архиве ВСНРПМ). Памятник
изучался и обмерялся в 1947 г. Н. А. Егоровым и Ю. Ю. Савицким.
75 12 Обнаружен А. В. Столетовым.
13 При вскрытии пола в диаконике оказались два пола. «Нижний — земляной —
имел основу из почти черной глины; средний—известняковый — был уложен на основу
из битого белокаменного щебня». Первый пол А. Д. Варганов относит к 1152 г., вто-
рой — к ремонту храма 1239 г. (А. Д. Варганов. К вопросу методики исследо-
вания и реставрации памятников древней архитектуры. «Практика реставрационных
работ», сборник 2, М., 1958). Материал древнейшего пола неизвестен. Конечно, он
не мог быть просто «земляным».
76 14 Раствор: очень чистая известь с небольшой примесью кварцевого песка.
15 Исследование Н. А. Егорова и Ю. Ю. Савицкого.
XI. Спасо-Преображенский собор
в Переславле-Залесском
77 1 Архив ЛОИА, ф. АК, 1889 г., д. № 68.
2 А р т л е б е н, 39.
8 Архив ЛОИА, д. № 68.
4 ТВУАК, т. V, стр. 171. Реставрацией, видимо, руководил Н. А. Артлебен, на-
писавший несколько ценных статей о памятнике, упоминаемых ниже.
5 Отчет в Архиве ЛОИА, ф. АК, 1889 г., № 68, лл. 25—30; вкратце изложен
в ИАК, вып. 26, стр. 62—74. Работы 1891—1894 гг. не коснулись верха собора, хотя
в литературе есть указания, что «своды и купол были обтесаны и исправлены»
(ВГВ, 1894, № 37).
6 Н. Н. В о ронин. Раскопки в Переславле-Залесском. МИА СССР, №11,1949.
7 А. Г. Чиняков. Архитектурный памятник времени Юрия Долгорукого.
«Архитектурное наследство», вып. 2, 1952, стр. 43—66.
78 8 А. Г. Ч и н я к о в. Ук. соч., стр. 56, 57. Шурф у северо-восточного угла.
8 ИАК, вып. 26, стр. 69.
10 Архив ЛОИА, ф. АК, 1889, д. № 68.
11 ВГВ, 1847, № 51.
12 Г. И. Котов. Очертания арок во владимиро-суздальском зодчестве XII в.
Сообщения ГАИМК, т. II, 1929, стр. 450—474.
13 А. Г. Чиняков. Ук. соч., стр. 56.
14 Там же, стр. 48, 49.
80 и» Архив ЛОИА, ф. АК, 1889 г., д. № 68.
18 П. Ильинский. Преображенский собор в г. Переславле-Залесском. Вла-
димир, 1894, стр. 22.
82 I7 TAC-I, стр. 297; Н. А. Артлебен. Древние фрески, открытые в переслав-
ском Спасо-Преображенском соборе. ТВГСК, вып. 1, 1864, стр. 77; его же. Ар-
хеологическое известие. ВГВ, 1864, № 28. Фрагмент росписи сохранился в собраниях
ГИМ (АИЗ, 1894, стр. 344, 345). О гибели фресок см. Г. Л у к о м с к и й. О памят-
никах архитектуры Переславля-Залесского. Птг., 1914, стр. 13 и сл.
83 18 А. Г. Ч и н я к о в. Ук. соч., стр. 48.
18 Там же, стр. 57.
20 Там же, стр. 57, 58.
84 21 Там же, стр. 58, 59. Вопрос о форме главы представляется спорным.
22 В отношении отлива Переславского собора в литературе существуют сведения,
508
Примечания к стр. 84—90
что до реставрации 1862 г. на его месте якобы шел характерный для построек последую- 84
щего времени аркатурно-колончатый пояс: «...Между ярусами проходит гладкий пояс
или наличник, вытесанный из белого известкового камня, с лепною работою и нижним
поясом колонн, который простирается до верхней части; но известковый камень, рас-
трескавшийся и отделившийся, заменен накладкой из шифера, покрытого листовым
железом» (ВГВ, 1848, № 32). Легенда эта возникла с легкой руки И. М. Снегирева,
поместившего описание собора на французском языке в журнале «Artiste russe»
(SPb, t. I, 1847, стр. 174); в его подлиннике речь идет об о т к о с е, под которым шла
якобы лента резного орнамента, замененная позже простым камнем. Нелепое описа-
ние И. М. Снегирева, являющееся явной фантазией автора, было еще более нелепо
переведено Я. Протопоповым (ВГВ, 1847, № 51) и затем Савельевым-Ростиславичем
(«Сын Отечества», 1848). Последняя статья и была перепечатана в ВГВ за 1848 г.,
№ 29—32. Удивительно, что Д. В. Айналов принял эту версию на веру и считал,
что собор имел колончатый пояс, добавляя, что он стоял на отливе подобно поясу
Суздальского собора (?). (Айналов. Geschichte..., стр. 73 и 84).
23 «...Верхняя часть карниза [апсид] заметно была украшена подзором, вырезан-
ным вглубь на белом камне. К сожалению, такая узорчатая работа сохранилась на
весьма немногих местах карниза. Верх фонаря [барабана] украшен таким же
узорчатым карнизом, как алтарные полукружия; к сожалению, большая часть укра-
шения сбита. Ниже узорчатого карниза на фонаре вытянут зубчатый пояс, под ко-
торым висит подзор в виде пилообразных крупных зубцов» (П. Ильинский.
Ук. соч., стр. 4, 5).
24 А. Г. Чиняков. Ук. соч., рис. 6 и 8.
25 А. Мартынов. Русская старина в памятниках церковного и гражданского
зодчества. F°, М., 1851, тетрадь 1, стр. 2. Сведения о церкви Екатерины нигде более
не встречаются и недостоверны.
26 То же издание. Малый формат, М., 1848, вып. 1, стр. И.
27 ЖМНП, ч. 84, отд. 7, стр. 26. 55
28 Материалы П. С. Савельева в архиве ЛОИА, ф. № 8, д. № 4.
29 М. И. С м и р н о в. Переславль-Залесский. Переславль-Залесский, 1928, 28. 57
30 ПСРЛ, XXIV, 77.
*1 ПСРЛ, XXI, 192.
32 А. Г. Чиняков. Ук. соч., стр. 63, 64. 55
33 ПСРЛ, I, 348.
34 ПСРЛ, VII, 66.
36 ПСРЛ, VII, 56, 57.
36 ПСРЛ, XV, 233.
37 См., например, версию о том, что сам князь Святослав был мастером собора
в Юрьеве-Польском. ПСРЛ, XV, 355.
38 Летописец Переславля-Суздальского. М., 1851, стр. 73; ПСРЛ, I, 348; При- 89
с е л к о в. Лаврентьевская летопись, стр. 120, 121; Приселков, стр. 59; Ли-
хачев. Русские летописи..., стр. 278, 279, 436, 437; ср. А. Г. Чиняков. Ук.
соч., стр. 62—64; см. также А. А. Шахматов. Исследование о Радзивилловской
или Кенигсбергской летописи. Изд. ОЛДП, CXVIII, вып. 2, СПб., 1902.
39 А. Г. Чиняков. Ук. соч., стр. 61, 62. 90
40 Орнамент сохранился на южной и части центральной апсиды. В остальных
местах он утрачен (ИАК, вып. 26, стр. 63).
41 Энциклопедический словарь Брокгауза-Ефрона, т. 32, статья «Кресты».
42 Ф. М. Морозов. Ук. соч.; Бобринский, табл. 37, рис. 3. Граф-
фити отмечались и внутри собора — они были сделаны по сырой штукатурке под
509
Примечания к стр. 90—104
90 фреску. Интересно изображение фигуры перед крестом с надписью «господи помози
рабу своему...» (имя стерто). ТВГСК, вып. I, 1863, стр. 87.
XII. Церковь Георгия во Владимире
51 1 ПСРЛ, XXIV, 77.
2 Отдел рукописей ГИМ, Синод, библ., № 793, л. 104.
8 Новг. I лет., 435; также ПСРЛ, XVI, 309. Та же дата в Кратком владимирском:
летописце (М. Н. Тихомиров. Малоизвестные летописные памятники. «Исто-
рический архив», т. VII, 1951, стр. 211). Супрасльская летопись сообщает о постройке
церкви Георгия без даты: «По неколицех летех приде сынь его [Мономаха] Юрьи
Долгоруки велики князь Киевъски и всея Руси и постави церков святаго Юръя ка-
меную и поеха в Киев» (ПСРЛ, XVII, 1). Львовская летопись датирует постройку
1123 г. (ПСРЛ, XX, 104).
4 Дмитриевский, стр. 29; Макарий. История русской церкви, т. II,СПб,
1868, стр. 100; Георгиевский, стр. 143; ИСОВЕ, вып. 1, стр. 58 и др. Упоми-
ная эту дату, авторы ссылались не на летописные сведения, а на «древние грамоты»,
хранившиеся при церкви; эта «древняя грамота» оказалась храмозданной грамотой
1783 г., которая в датировке опиралась также на малоавторитетные «справки в кон-
систории». В. Доброхотов указывает, что эта же дата (1129 г.) была якобы и в «ста-
ринных записях» этой церкви, сгоревших в пожар 1778 г. (Доброхотов. Боголю-
бов..., стр. 21, прим). Н. А. Артлебен также принимал эту дату, считая, что под 1152 г.
церковь только «упоминается» (Артлебен, стр. 37). В. Л. Янин полагает, что
статья «А се князи Русьтии» под «Богородичиным ставлением» разумела не основание
Успенского собора, но постройку церкви Покрова на Нерли (1165 г.); тогда соответ-
ственно меняются и даты основания Владимира (1116—1117 гг.) и церкви Георгия
(1136—1137 гг.). Последнюю дату В. Л. Янин связывает с началом второго княжения
Юрия в Суздалыцине. Расчеты же «древней грамоты» и «старинных записей» показы-
вают, что церковники, зная статью «А се князи Русьтии», откладывали 30 лет от ре-
альной даты Успенского собора.
6 ПСРЛ, XVI, 45.
8 Приселков. Очерки..., стр. 291, 351.
92 7 Дмитриевский, стр. 29.
8 ИСОВЕ, вып. 1, стр. 61, 62. Ср. подобную композицию церкви Николы в Сер-
пухове XVI в. (Некрасов. Возникновение..., стр. 83).
94 * «Описание и рисунки» церкви Георгия, предполагавшиеся к публикации во
втором выпуске работы Н. А. Артлебена (Артлебен, стр. 83), так и не были из-
даны.
10 Артлебен, стр. 38.
11 М. А. Сперанский. Древние гробницы Георгиевской церкви. ТВУАК
т. IV, стр. 20.
95 12 Раскопок западной стороны, занятой пристройками, и внутри храма произве-
сти не удалось в связи со складочными функциями здания и чрезвычайно прочной
заливкой пола цементом.
XIII. Общая характеристика строительства
времени Юрия Долгорукого
101 1 Н. Н. Воронин. Переславль-Залесский. М., 1948, стр. 14; П. П. П л и ш-
к и н. Историческое описание г. Переславля-Залесского. М., 1802, стр. 9, 10.
2М. Н. Тихомиров. Город Дмитров. Дмитров, 1925, стр. 36—38.
104 3 Размеры указываем по сводной таблице К. Н. Афанасьева. Сходство построек
510
Примечания к стр. 105—109
Юрия дало повод К. Н. Тихонравову предположить, что они сооружались одной ар-
телью мастеров (ВГВ, 1864, № 39, стр. 264)
4 В этой связи стоит отметить, что украшение барабана главы городчатым пояс- 105
ком, напоминая отделку реальных шлемов городками, подчеркивало идею воинской
силы в образе храма.
5 ПСРЛ, XXIV, 77.
6 Возможно, что майоликовый пол имел Георгиевский собор в Юрьеве-Польском.
При исследовании городского вала П. А. Раппопортом в насыпи был найден обломок
коричневой (с желто-зеленым орнаментом) плитки толщиной 2,2 см, со скосом.
Архив ИА, разряд 1, № 1104, стр. 42.
7 РД, VI, стр. 83—86; А. В. Орешников. Заметки о потире Переславль-3 а- 106
лесского собора. АИЗ, 1897, № 11, стр. 343.
8 А. Д. Варганов. Исследование изначальных форм церкви Бориса и
Глеба, стр. 16 (рукопись).
9 В. Я. Степанов и К. П. Флоринский. Наблюдения над харак-
тером разрушения белокаменных памятников архитектуры Владимиро-Суздальской
Руси XII—XIII вв. «Труды Института геологических наук», вып. 146, 1952, стр. 77.
10 Мнение Л. В. Даля. TAC-I, стр. 277, 278. i07
11 Артлебен, стр. 34.
12 TAC-I, стр. 280.
13 Там же, стр. 264.
14 J. Szaranievicz. Die Franciskaner-Kirche in Halitsch. Mitteilungen,
1888, стр. 93.
15 В. Grueber. Die Kunst des Mittelalters in Bobmen, Bd. I. Wien, 1871.
18 Бережков, стр. 136, 137.
17 M. Грушевськ1й. 1стор1я Украши—Руси, т. III. Львов, 1905,
стр. 430.
18 Исследователь указывал на Чернигов как па промежуточное звено в движе-
нии «романского влияния» из Галича на северо-восток. Д. В. А й н а л о в. Архитек-
тура черниговских храмов. «Труды черниговского предварительного комитета по
устройству XIV археологического съезда в Чернигове». Чернигов, 1908, стр. 173,
174; его ж е. О новых архитектурных находках в Чернигове. ЗОРСА, т. IX, 1913,
стр. 330, 331.
19 М. К. Каргер. Зодчество Галицко-Волынской земли в XII—XIII вв.
КСИИМК, вып. III, 1940.
20 J. Pelenski. Halizc w dziejach sztuki sredniowiecznej... Krakow, 1914, 108
стр. 162, 163.
21 H. H. Воронин. К вопросу о взаимоотношении галицко-волынской и
владимиро-суздальской архитектуры XII—XIII вв. КСИИМК, вып. III, 1940.
22 М. Макаренко. Скульптура й ризбярство КиТвсько! Руси перед мон-
гольских naciB. «Кшвсью зб!рники», I, Ки!в, 1931.
23 ПСРЛ, II, 462. К анализу данного текста летописи мы обратимся ниже в связи
с описанием дворца в Боголюбове.
24 Я. И. Пастернак. Старий Галич. Краюв — Льв1в, 1944, стр. 83 и сл.
26 ПСРЛ, VII, 66.
28 Я. И. Пастернак. Ук. соч., стр. 107.
27 Там же, стр. 104 и сл.
28 Там же, стр. 121—123.
29 Там же, стр. 82—86. ™9
30 К. В. Скуревич. Зодчество западных славян и влияние на него роман-
ской архитектуры. СПб., 1906, стр. 13; А. Г. Ч и н я к о в. Ук. соч., стр. 60.
511
Примечания к стр. 109—116
109 31 д. г Ч и н я к о в. Ук. соч., стр. 60.
32 См., например, Р. Karnitsch. Die verzierte Sigillata von Lauracium.
Linz, 1953; A. Holdschmidt. Die Elfenbeinskulpturen aus der romanischen
Zeit (XI—XIII), Bd. III. Berlin, 1923, табл. XXVI.
33 L. Swiechowski. Znaczeni? kosciola w Prandocinie. «Kwartalnik archi-
tektury i urbanistyki», t. I, z. I, Warszawa, 1956, рис. 15, стр. 21, 22.
34 А. Г. Ч и н я к о в. Ук. соч., стр. 55, 56; Б. А. Рыбаков. Русские си-
стемы мер длины XI—XV вв. «Советская этнография», 1949, № 1, стр. 83.
ПО 36 В. Г. В а с и л ь е в с к и й. Из истории Византии в XII в. Труды В. Г. Ва-
сильевского, т. IV, Л., 1930, стр. 74.
36 ПСРЛ, II, 394.
37 Я. И. Пастернак. Ук. соч., стр. 128.
38 Возможно, что ранние постройки Владимирки в Галиче характеризовались
большей традиционностью, и храмы северо-востока 50-х годов XII в. позволяют
судить об облике ранних построек Галича.
СТРОИТЕЛЬСТВО ВРЕМЕНИ АНДРЕЯ БОГОЛЮБСКОГО
XIV. Владимирское княжество (1157—1174 гг.)
*** 1 Новг. I лет., стр. 435.
2 ПСРЛ, I, 348.
3 Там же.
4 ПСРЛ, II, 520; VII, 76.
115 5 С о л о в ь е в, т. II, стр. 500; С. М. 111 пи л е в ск ий. Старые и новые го-
рода и борьба между ними в Ростово-Суздальской земле. Ярославль, 1892, стр. 48 и сл.
6 Татищев, кн. III, стр. 197; А. Н. Насонов. Князь и город в Рос-
юво-Суздальской земле. «Века», Птг., 1924, стр. 9 и сл..
7 Сказание, стр. 34.
8 ПСРЛ, II, 59.
9 Ф. Энгельс. О разложении феодализма и развитии буржуазии. -
К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. XVI, ч. 1, стр. 445.
10 И. Е. Забелин, утрируя мысль о связи политики Боголюбского с интересами
горожан, изображал его «посадским» князем «промышленной и торговой страны».
(Первоначальная история Московской промышленной области. «Живописная Рос-
сия», изд. Вольф, т. VI, ч. 1, б. г., стр. 17 и сл.; е г о же. Взгляд на развитие мос-
ковского единодержавия. «Исторический вестник», 1881, т. IV, стр. 248—268).
116 11 ПСРЛ, I, 348.
12 К числу этих сел под Владимиром относились Старый Двор, Яновец, Жит-
кове, Волкуша, Теремец, Подберезье, Ярославль, Павловское, Бухалово, Богослов,
Спасское, Брянцево, Волосово, Всеславское, Суромна, Сновицы и Телмячево
(С. Б. Веселовский. Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси.
М., 1947, стр. 365 и 368).
13 Н. Н. Зарубин. Слово Даниила Заточника. Л., 1932, стр. 21.
14 Татищев, кн. III, стр. 129.
16 И. И. Срезневский. О Малуше милостьнице великой княгини Ольги.
«Записки Академии наук», т. V, СПб., 1864; К. Бестужев-Рюмин. О значении
слова «дворянин». ТАС-П, т. 1.
18 Тихомиров, стр. 150, 151; его же. Условное феодальное держание на
Руси XII в. Сборник «Академику Б. Д. Грекову ко дню 70-летия». М., 1952,
стр. 100—104.
512
Примечания к стр. 116—122
17 Н. Н. Зарубин. Ук. соч., стр. 68. Ив
18 В. Туторский. Исторические заметки и предания о г. Коврове. ВГВ, 1857, 117
№ 47.
19 ПСРЛ, XV, 251.
20 А. И. Иванов. Клязьменский городок. «Труды Владимирского област-
ного музея», вып. II, 1926; Н. Стромилов. Село Любец в Ковровском уезде.
ВГВ, 1899, № 50.
21 ПСРЛ, XV, 251.
22 Там же, 215.
23 Ф. Энгельс. Крестьянская война в Германии. — К. Маркс и
Ф. Энгельс. Сочинения, изд. II, т. VII, стр. 361.
24 Соколов, стр. 117.
25 Приселков, стр. 77.
28 Сказание, предисловие, стр. 7, 8; Аристарх, стр. 2, 3.
27 ПСРЛ, XXI, 232.
28 ПСРЛ, IX, 222. Ср.: «Свершен бысть град Владимер Залешьский Володиме- нд
ром Манамахом, и созда в нем церковь камену святого Спаса, а заложил его
бе прежде Володимер Киевский» (ПСРЛ, XX, стр. 103). По словам
покойного исследователя русского летописания В. Л. Комаровича, составитель Ни-
коновского свода имел под руками старые летописные источники, не вошедшие в дру-
гие своды, в частности,— Ростовскую летопись особого состава. К этому же призна-
нию склонялся работавший специально над Никоновским сводом Н. Ф. Лавров. О
сложении этих легенд уже в XII в. см. Насонов. Русская земля..., стр. 182.
29 ПСРЛ, IX, 207; Соколов, стр. 98, 99.
30 ПСРЛ, II, 493.
31 А. А. Титов. Житие св. Леонтия..., стр. 7.
32 История церковно-политической борьбы 60-х годов освещена в источниках
крайне отрывочно и противоречиво. Достаточно сказать, что основной документ^—
грамота патриарха Луки Хризоверга датируется исследователями по-разному — в пре-
делах от 1158 до 1168 г. Ср. Г о л у б и н с к и й, т. I, ч. 1, стр. 330—332,439— 443;
В. Вальденберг. Древнерусские учения о пределах царской власти. Дтг.,
1916, стр. 118, 119; Приселков. Очерки..., стр. 396. В последующем изложении
мы придерживаемся в основном последовательности событий, данной в книге П. Со-
колова.
33 ПСРЛ, I, 355, 356.
34 А. И. Пономарев. Памятники древнерусской церковно-учительной ли- 120
тературы. СПб., 1894, вып. IV, стр. 75; Г о л у б и н с к и й, т. I, ч. 1, стр. 805, прим. 1.
35 И. П. Еремин. Притча о слепце и хромце. ИОРЯС, 1925, т. XXX,
стр. 347—352.
38 Соколов, стр. 147.
37 Ф. Энгельс. Людвиг Фейербах.— К. Маркс и Ф. Энгельс. Со-
чинения, т. XIV, стр. 675.
38 Н. П. Кондаков. Иконография богоматери, т. I. СПб., 1914, стр. 347, 121
348; т. II, стр. 33, 92—102; В. Сахаров. Апокрифические и легендарные сказания
о деве Марии. «Христианское чтение», 1888, III—IV, стр. 320—323; В. В. М а в-
родин. Образование древнерусского государства. Л., 1945, стр. 214, 215.
39 Патерик, стр. 5, 6.
40 Сказание, предисловие, стр. 9—16.
41 С. А. Бугославский. Ростовские жития. «История русской литера- 122
туры», т. II, ч. 1, Л., 1945, стр. 65; Л и х а ч е в. Русские летописи..., стр. 269.
33 н. Н. Воронин, т. I
513
Примечания к стр. 122—124
122 42 и. Е. 3 а б е л и н. Следы литературного труда Андрея Боголюбского. АИЗ,
1895, № 2—3; см. также Н. Н. Воронин. Археологические заметки. КСИИМК,
* вып. 62, 1956, стр. 19—22.
43 М. А. Остроумов. Происхождение праздника Покрова. «Приходское
чтение», 1911, № 19; В. Т. Георгиевский. Фрески Ферапонтова монастыря.
СПб., 1911, стр. 103, 104.
44 «Проложное сказание» — см. Великие Минеи Четьи (изд. Археографиче-
ской комиссии), октябрь, стб. 4, 5, и Сергий. Андрей Юродивый и праздник По-
крова. Спб., 1898, стр. 60; «Служба» — см. пергаменную псалтырь XIV в. в собрании
Синодальной библиотеки, отд. III, № 431 (отдел рукописей ГИМ), лл. 126—128,
«Слово» в древней редакции — см. Великие Минеи Четьи, октябрь, стб. 6 и сл., в ре-
дакции Пахомия — там же, стб. 17 и сл. Основным источником является «Служба»,
дошедшая в наиболее древнем списке — XIV в. «Проложное сказание» и «Слово»
ранней редакции, имея, несомненно, древнюю основу, могли подвергнуться позд-
нейшей обработке. В этом мы расходимся с мнением Сергия, соглашаясь с ним в от-
несении к XII в. самого текста «Службы». Конкретность реальных черт, которыми
проникнуты названные памятники, позволяет не сомневаться, что они возникли
именно в связи с учреждением нового праздника Покрова и в основе могут датироваться
не позже 1165 г.— времени постройки церкви Покрова на Нерли. Некоторые ценные
сведения мы можем извлечь из позднего жития Андрея Боголюбского. Составленное
после его канонизации в 1702 г. (между 1702 и 1708 гг.), оно сочетало данные летописей,
летописной повести о смерти Андрея и «Сказания о чудесах». Существенно, что оно
сообщает и некоторые совершенно реальные подробности о постройках Боголюбского,
явно почерпнутые из знакомства с ними. Возможно, что житие было составлено в Бо-
голюбовском монастыре кем-либо из его чернецов. Отрывки из жития: Добро-
хотов. Боголюбов..., стр. 87—89; ВГВ, 1871, № 20, стр. 1, прим.; Сергий.
Ук. соч., стр. 93; С е р е б р я н с к и й, стр. 142—147 и прил., стр. 87—89.
45 «Служба», л. 126об.
46 Там же, лл. 127—128об.
47 «Слово», стб. И, 13, 16.
48 «Служба», лл. 126об., 128об.; Сергий. Ук. соч., стр. 62.
49«Проложное сказание», стр. 38 и 41.
123 50 И. У. Б у Д о в н и ц. «Изборник» Святослава 1076 г. и «Поучение» Влади-
мира Мономаха и их место в истории русской общественной мысли. ТОДРЛ, т. X.
61 В. Н. Лазарев. Два новых памятника русской станковой живописи
XII—XIII вв. (к истории иконостаса). КСИИМК, вып. XIII, 1946.
62 Сказание, стр. 23.
63 И. Е. Забелин. Следы литературного труда...; Сказание стр. 24. Па-
мять Андрея Боголюбского позже вносится в святцы по связи с праздником Покрова
(2 октября) или Спаса (2—3 августа).
54 А. А. Титов. Житие св. Леонтия..., стр. 7—9.
55 Там же, стр. 3.
58 С. А. Б у г о с л а в с к и й. Ук. соч., стр. 65; Ключевский. Жития...,
стр. 18, 19; П р и с е л к о в. Очерки..., стр. 135 и сл.
57 Доброхотов. Боголюбов..., стр. 43.
/24 58 Приселков, стр. 75; его же. Лаврентьевская летопись; Лихачев.
Русские летописи..., стр. 268 и сл.
69 И. X р у щ е в. О древнерусских исторических повестях и сказаниях. «Ки-
евские университетские известия», 1878, III.
80 ПСРЛ, I, 372—379; К. Бестужев-Рюмин. О составе русских лето-
5/4
Примечания к стр. 124—130
писей. СПб., 1868, стр. 107—110; С. М. Ш п и л е в с к и й. Старые и новые города,
стр. 112.
61 А. Е. Пресняков. Лекции по русской истории, т. I. М., 1938, стр. 237. 125
62 С. Т. Е р е м я н. Юрий Боголюбский в армянских и грузинских источниках. I?6
«Научные труды Ереванского гос. университета», т. XXIII, Ереван, 1946, стр. 395,
396; В. Д. Д о н д у а. Басили — историк царицы Тамары. «Памятники эпохи Ру-
ставели». Л., 1938, стр. 44.
63 К. Маг х. Secret diplomatic history of the 18-th century. London, 1899, стр. 77.
64 А. П и p e н н. Средневековые города Бельгии. M., 1937, стр. 126, 174, 192. 127
65 Д. Бра й с. Священная Римская империя. М., 1891; Т. Лампрехт.
История германского народа, т. II. М., 1895; Е. В. Т а р л е. История Италии в сред-
ние века. СПб., 1906.
66 Приселков, стр. 76.
XV. Укрепления Владимира и Золотые ворота
1 Подробно см. в моей статье «Социальная топография Владимира и «чертеж» 128
1715 г.». СА, VIII, 1946.
2 ПСРЛ, IX, 211.
3 ПСРЛ, II, 582.
4 ПСРЛ, II, 593.
5 ПСРЛ, XIII, НО, 111, 432.
6 По данным геолога А. А. Добролюбова, в древности рельеф этой части города
был иным: южнее современной улицы Фрунзе шла ложбина, по которой могла прохо-
дить дорога, ведшая к Серебряным воротам. Действительно, небольшой отрезок вала
против современного спирто-водочного завода имеет разрыв, примерно равный ширине
Золотых ворот. Однако заложенные здесь буровые скважины не обнаружили никаких
следов белокаменной постройки. Видимо, Серебряные ворота лежат (если сохрани-
лись их остатки) под покрытием улицы Фрунзе.
7 Ворота получили свое название, видимо, по имени епископа Иоанна, постав-
ленного в 1190 г. и участвовавшего в строительстве 90-х годов. Возможно, он перестра-
ивал воротную башню или устроил над воротами Иоанновскую церковь. В XVI в.
ворота назывались Рождественскими по соседнему монастырю (ПСРЛ, XXIV, 39).
8 В. Доброхотов пишет, что под южным склоном города против б. семинарской 129
Богородицкой церкви (т. е. вне черты валов) «заметен квадрат из белых и диких кам-
ней, положенных довольно правильно». Автор полагал, что это фундамент деревянной
церкви Онуфрия (ВГВ, 1850, № 1). Такой церкви во Владимире не известно, но бело-
каменная «пол у бутовая», «правильная» кладка может указывать на наличие здесь
развалин постройки XII—XIII вв. Наши поиски их не дали результатов.
9 Вопрос о том, какие из ворот носили название Медных и какие — Ирининых, 130
не вполне ясен. В Воскресенской летописи говорится, что татары ворвались в город
«от северный стороны от Лыбеди ко Орининым воротам и к Медяным», т. е. не указы-
вается их точное местоположение — они выходили в равной мере к Лыбеди (ПСРЛ,
VII, 141). Вариант Львовской летописи позволяет даже думать, что Иринины и Мед-
ные ворота были разными названиями одних и тех же северных ворот: татары ворва*
лись «тако же и от Лыбеди во Оринины ворота, вМедные», т. е. эпи-
тет «Медные» как бы дублирует иное название ворот (ПСРЛ, XX, 157; ср. П. П о-
левой. Очерки русской истории в памятниках быта, ч. II. СПб., 1880, стр. 158 и
прим. 78). Также нельзя окончательно установить, которые из этих двух ворот сто-
яли в западной линии валов, которые — в северной. Название ворот «Ориниными»,
33*
515
Примечания к стр. 130—135
1*0 вероятно, указывает на посвящение Ирине надвратной церкви (И. Е. Забелин —
«Живописная Россия», изд. Вольф, т. IV, ч. 1, б. г., стр. 37). Автор заметки об Яро-
славовой церкви Ирины в Киеве, рассуждая о местоположении открытых развалин
храма, подкрепляет сделанное определение развалин ссылкой на топографию Влади-
мира и название ворот Ирининскими, якобы в честь этого храма (ВрОИДР, т. XII,
М., 1852, стр. 429, 430).
131 10 Даем примерные подсчеты: по плану Киева XI—XII вв.— О. М. Тихоновича
(«Арх!тектурш пам’ятники». Ки!в, 1950, стр. 10), по Новгороду — по плану в Полном
собрании законов Российской империи (книга чертежей и рисунков). СПб., 1839,
л. 203.
11 Сказание, стр. 34.
12 ВОГА, фонд Канцелярии владимирского губернатора, 1822, д. № 75.
*32 13 «Правительственный вестник», 1872, № 60; 1873, № 68.
14 ВГВ, 1874, № 2.
16 «Московские ведомости», 1909, № 264; 1910, Ла 299.
16 «Этот дельный проект, уменьшающий значительно издержки на возведение
новой башни, принадлежит почетному голове, почетному гражданину А. А. Никитину
и делает ему большую честь, давая возможность употребить ныне бесполезное здание
на необходимое общественное дело»! (ВГВ, 1864, № 11, стр. 41; № 17, стр. 81).
17 С. Я. Никольский. Золотые ворота, памятник гражданского зодче-
ства во Владимире. ЕВГСК, вып. X, 1871—1872.
18 Из этих статей наиболее интересна статья К. Н. Тихонравова «Город Вла-‘
димир в начале XVIII ст.» (в том же выпуске ЕВГСК).
19 П. В. Ильинский. К реставрации Золотых ворот. Ниши южной стены.
ТВУАК, т. XIII; его же. О реставрации Золотых ворот в г. Владимире. Там же,
X; е г о же. Какой был первоначальный верх Золотых ворот. Там же, т. XV.
20 РД, VI, стр. 16.
21 Ушаков; Георгиевский; ВГВ, 1901, № 26 и др.
22 Голубинский, т. 1,ч. 2, стр. 319, прим. 3.
23 ПСРЛ, I, 348.
24 ПСРЛ, I, 351; VII, 77. В Никоновской летописи — под 6671 (1163) г. (ПСРЛ,
IX, 213). В. Н. Татищев приводит явно ошибочное известие, что в 1195 г. «во Вла-
димире на златых вратах заложиша церковь святыя Богородицы майя 30 дня» (Т а-
т и щ е в, кн. III, стр. 319). Видимо, это известие следует отнести к церкви на воротах
детинца; однако она была посвящена Иоакиму и Анне (см. ниже, гл. XXVII).
25 Житие цитировано у С. Я. Никольского (ук. соч., стр. 95); см. также ПСРЛ,
XXI, 428; И о а с а ф, стр. 108; И. Е. Забелин. Следы литературной деятель-
ности...
13i 2в Сказание, стр. 42, 43.
27 В. О. Ключевский. Курс русской истории, т. I, М., 1914, стр. 402.
28 Ср. указание Густынской летописи, что Ярослав, создавший «врата граду
[Киеву] каменныя, в них же двери Златыя постави». ПСРЛ, II (СПб., 1843),
266; К. Шероцкий. Киев. Киев, 1917, стр. 13; ср. также слова Длугоша о киев-
ских Золотых воротах: «Кроме того, чтобы показать великолепие как свое, так и го-
рода, он [Ярослав] воздвиг с самой щедрой и богатой роскошью ворота, обращенные
в сторону Польши, и приказал назвать их «Золотыми», потому что створы этих
ворот и их вершину украсил золочеными листами»
(К. Бестужев-Рюмин. О составе русских летописей. СПб., 1868, стр. 109, 110).
29 ПСРЛ, XX, 157.
30 ПСРЛ, I, 463.
516
Примечания к стр. 135—148
31 ПСРЛ, XXIII, 159. «5
32 ПСРЛ, XIII, 110, 111.
33 АИ, II, стр. 226. Грамота 1635 г.— в ТВУАК, т. II, стр. 59.
34 Дополнения к Актам историческим, VI, 1857, № 10, стр. 53; Сборник Хил-
кова, 1879, № 72, стр. 222—226; Смирнов. Материалы..., вып. IV, № 337,
стр. 46 и вып. IV, стр. 213—219.
35 А. Н. Сперанский. Очерки по истории Приказа каменных дел Москов-
ского государства. М., 1930, стр. 212.
36 ИСОВЕ, вып. I, стр. 105 (по данным Патриаршего приказа); см. также Уша-
ков, стр. 134 и Георгиевский, стр. 136.
37 ЦГАДА, Разряд Московского стола, столбец 985, столпик 3, л. 143.
38 В связи с этим в настоящей главе мной пересмотрено решение вопроса о пер- 137
зоначальном верхе здания, данное в моей статье «Оборонительные сооружения Вла-
димира XII в.», МИА СССР, № 11, 1949, стр. 209 и сл.
39 Татищев, кн. III, стр. 487.
40 ЦГВИА, ф. 418, 1779 г., № 464, лл. 1—6. Названный материал указан мне /33
В. В. Косточкиным, которому приношу сердечную благодарность.
41 П. В. Ильинский. Какой был первоначальный верх Золотых ворот.
42 ВГВ, 1865, № 29, стр. 156. Мостовые, скорее всего, — позднего времени
(XVII в.).
43 ВЕВ, 1868, № 14, стр. 703, 704.
44 См. атлас к TAC-I. /зр
45 С. Я. Н и к о л ь с к и й. Ук. соч., стр. 104.
48 Лестница южной стены была открыта при реставрации 70-х годов. Повод к ее /40
расчистке дала дверь, выводившая на боевой настил в проезде и заложенная кирпич-
ной стенкой. Нижний марш лестницы был завален щебнем. В начале верхнего марша
также была кирпичная стена, за которой шел пролитой известью щебень, затем —
новая стенка из двух рядов белого камня на извести и снова завал щебня. Поворот
верхнего марша, при выходе на надвратную площадку, был совершенно разрушен и
не имел ступеней. Лестница была заложена, очевидно, во время работ Чистякова,
когда, с устройством новой деревянной лестницы, надобность в старом ходе отпала
(С. Я. Никольский. Ук. соч.; статья К. Н. Тихонравова в ВГВ, 1871, № 20).
47 ПСРЛ, I, 461, 516.
48 См. также С. Я. Никольский. Ук. соч., стр. 100, 101 (описание кла- 141
док).
49 Ср. наши статьи в МИА СССР, № 11, 1949, стр. 210 и сл., и ИРИ, т. I, стр. 352. /42
50 П. Свиньи н. Златые врата во Владимире на Клязьме. «Отечественные за-
писки», 1824, № 51, июль, стр. 4.
51 Лаптевский том, л. 21, 37, 145; Голицынский том, л. 433 и об.; ср. Шумилов-
ский том (ворота Москвы), л. 68, 71, 74, 77, 96 и об. и мн. др.
52 Н. Н. Воронин. Рецензия на книгу А. В. Арциховского «Древнерусская /43
миниатюра как исторический источник». ВАН, 1945, № 9.
53 Ю. С. Асеев и В. А. Богусевич. Военно-оборонн! стши XII вшу /44
в Киево-Печерсьюй лавр!. «В1сник Академ!! арх!тектури», 1951, № 4, стр. 40, 41.
54 Я. И. Смирнов. Рисунки Киева 1651 г. по копиям их конца XVIII в. /48
ТАС-ХШ, т. II, табл. IV; Н. Самойлов. Златые врата Ярославовы в Киеве.
М., 1834; В. А. Обремьский. Золотые ворота в Киеве. Киев, 1915;
Е. Д. Корж. Золой ворота в Киев!. «АрхНектурн! пам’ятники». Ки!в, 1950,
стр. 18—28.
55 К. Гартман. История архитектуры, т. I. М., 1936, стр. 196 и сл.
517
Примечания к стр. 148—159
148 в® Д, Эссад. Константинополь. М., 1919, стр. 93, 94; Д. Ф. Беляев. Byzan-
tina. «Записки классического отделения РАО», т. IV, СПб., 1907, стр. 16—31.
XVI. Вопрос о первоначальном виде Успенского собора
1158-1160 гг.
149 1 ПСРЛ, I, 348.
2 ПСРЛ, XVI, 310. Ипатьевская летопись говорит, что Андрей «сверши же цер-
ковь 5 верхов и все верхы золотом украси и створи в ней епископью» (ПСРЛ, II, 491).
Этот вариант является ошибкой летописца. Однако он послужил поводом для целой
дискуссии о количестве глав андреевского собора (Бережков, стр. 9, 39; Г о-
л у б и н с к и й, т. I, ч. 2, стр. 113—115).
3 ПСРЛ, I, 351.
4 Там же.
150 6 ПСРЛ I, 375.
• ПСРЛ, I, 392. Ипатьевская летопись говорит о пожаре под 1183 г. (ПСРЛ, II,
630).
7 ПСРЛ, I, 407.
8 «Древности» МАО, т. XVI, стр. 25.
• В. Прохоров считал эту пристройку частью андреевского собора (Прохо-
ров, стр. 37).
10 О судьбах памятника в XIII—XIX вв. мы говорим ниже — в гл. XXIII.
11 Артлебен, стр. 28, 29; TAC-I, стр. 292; Бережков, стр. 39, прим. 3,
и другие авторы.
152 12 В. В. Суслов. Очерки по истории древнерусского зодчества. СПб., 1889,
стр. 76;его же. О сводчатых перекрытиях в церковных памятниках древнерусского
зодчества. «Труды II съезда русских зодчих». М., 1899, стр. 142.
13 Н. В. Покровский. Страшный суд в памятниках византийского и рус-
ского искусства. TAG-II, т. III, стр. 308, 309; Грабарь. Андрей Рублев, стр. 28.
14 Указатель памятников Исторического музея. Изд. II, стр. 574.
157 16 ПСРЛ, II, 582.
18 Не знаем, на основании каких данных В. Т. Георгиевский полагал, что амвон
был устроен «в виде небольшой овальной формы часовни» (Виноградов, прило-
жение, стр. 39).
17 Р. Jurgerson. Romanische Einfliisse in der altrussischen Goldschmied-
pjastik. «Zeitschrift fiir bildende Kunst», 1928—1929, № 10.
18 BOKM, № B-1325.
19 BOKM, № B-1328.
20 BOKM, № B-1319, 1326, 1327.
21 BOKM, № В-1318. Подробнее см. H. H. Воронин. Археологические за-
метки. КСИИМК, вып. 62, 1956.
22 Некоторые авторы полагали, что на хоры «был тайный ход, устроенный в од
ном из столпов, поддерживающих хоры...» (Доброхотов, стр. 51).
23 ПСРЛ, I, 392. Термин «у к с и церковные», по разысканию Е. В. Барсова,—
тонкая льняная ткань пурпурового цвета, то же, что «чьрьленица»; эти ткани разве-
шивались в торжественные дни в качестве пелен у икон. «Древности» МАО, т. IX,
вып. 1, протоколы, стр. 15, 24, 25. По Н. П. Кондакову, «укси» — это епископские об-
лачения (Очерки и заметки по истории средневекового искусства и культуры. Прага,
1929, стр. 353, 354).
518
Примечания, к стр. 159—166
24 ПСРЛ, I, 375; XV, 257. 159
26 ПСРЛ, II, 630. «Порты» — это княжеские дорогие одежды, жертвовавшиеся
храмам. Татары ограбили во Владимире «порты блаженых первых князей, еже бяху
повешали в церквах святых на память собе» (ПСРЛ, I, 463; см. также ПСРЛ, I, 418).
О византийском происхождении этого обычая см. Ф. А. Т е р н о в с к и й. Откуда
ведет свое начало обычай вешать княжеские одежды в храмах. ТАС-Ш, т. I, стр. И;
Д. В. Айн а лов и Е. К. Р е д и н. Киево-Софийский собор. ЗРАО, т. IV (но-
вая серия), 1889, стр. 335; Н. П. Кондаков. Очерки..., стр. 332. Обычай вешать
«порты» в две верви сохранялся в Галиции еще в XIX в. См. рецензию М. П. Погодина
на книгу С. Строганова о Дмитриевском соборе («Москвитянин», 1850, ч. III, кн. 1,
стр. 1—5).
26 ПСРЛ, II, 582.
27 П. Полевой. Очерки русской истории в памятниках быта, т. II. СПб.,
1880, стр. 209.
28 К. Н. Тихонравов. Княгинин Успенский девичь монастырь во Вла-
димире Клязьменском. «Памятная книжка Владимирской губ. на 1862 г.», 1862.
29 Артлебен, стр. 48. 160
30 Г о л у б и н с к и й, т. I, ч. 2, стр. 122, прим. 1; стр. 73, прим. 3.
31 Георгиевский. Князь Андрей..., стр. 48, прим.
32 А й н а л о в. Geschichte..., стр. 74. О колоколах при Андрее см. Гол у_
б и и с к и й, т. I, ч. 2, стр. 152, прим. 5; Н. Ф и н д е й з е н. Очерки по истории
музыки в России, т. 1. М., 1929, стр. 134, 135.
33 Виноградов, стр. 18, прим. 1.
34 Голубинский, т. I, ч. 2, стр. 284, 285.
36 В. В. К о с а т к и н. Очерк истории г. Владимира. Владимир, 1881, стр. 33,
прим.
38 Бережков, стр. 71.
37 «Древности» МАО, т. IX, вып. 2, протоколы, стр. 22, 23.
38 Голубинский, ук. место. 161
39 Виноградов, ук. место.
40 В. Т. Георгиевский. Фрески Ферапонтова монастыря. СПб., 1911,
табл. XII.
41 Лаптевский том, л. 184об., а также л. 192 об. 162
42 Там же, лл. 185 и 430. Иногда рисовальщик опускает башни, давая лишь схему
самого храма (там же, лл. 208 и об., 217 об., 219, 410).
43 Кладка над дверью подверглась дополнительной чинке при ремонтах XVIII в.
или при реставрации 80-х годов: между замковыми камнями введены деревянные
клинья, а низ оконного проема починен брусковым кирпичом [8 X 12 X (?) см,
8 х 14 X (?) см].
44 Артлебен, стр. 44. 164
45 Воронин. Памятники..., стр. 29 и рис. 12; ИКДР, т. II, рис. 116; ИРИ,
т. I, стр. 357, 368, 376.
48 А. В. Столетов. Отчет об археологических наблюдениях при производ-
стве раскопов в полу владимирского Успенского собора во Владимире при устройстве
калориферных каналов в 1951 г. Рукопись (архив ВСНРПМ).
47 Там же.
48 Там же, 165
49 Там же.
50 Там же. 166
61 Там же.
519
Примечания, к стр. 166—178
166 62 Сказание, стр. 34.
63 Л. В. Даль допускал, что при владимиро-суздальских храмах, украшенных
лишь до половины, могли изначально существовать деревянные пристройки
или паперти, подобные каменным притворам собора в Юрьеве-Польском («Зодчий»,
1872, № 7, стр. 104).
167 64 Изложенными данными я обязан проф. Н. П. Сычеву, сообщившему мне об
обстоятельствах и характере находки в подробном письме.
169 66 Цоколь вскрыт при наших раскопках (1934 г.) гробницы Всеволода III в се-
веро-восточном углу всеволодовой галереи.
170 66 Н. А. Артлебен (Артлебен, стр. 44, 45) предполагал, что «три наружные
двери всеволодовой пристройки, вероятно, употреблены прежние, вынутые из андре-
евского собора». Однако характер порталов обстроек значительно отличается от пор-
талов построек Андрея (см. ниже, гл. XXIII). Только южный портал галереи, имею-
щий наружный профиль архивольта, сходный с профилем окна андреевского собора,
может быть принадлежал храму 1158—1160 гг. (см. Карабутов, лл. 37. 38).
57 Грабарь. Андрей Рублев, стр. 25 и прим. 29; А й н а л о в. Geschichte...,
стр. 77.
172 58 Гипотеза А. И. Некрасова о разрушении южной стены собора во время штурма
города татарами в 1238 г. и ее перестройке — результат крупных недоразумений от-
носительно топографии Владимира. «Лишь с верхушки ворот видно, что Золотые во-
рота были ориентированы прямо на южный фасад собора: портал его и пролет ворот
лежат на одной прямой, перпендикулярной к обоим зданиям... это потому, что они, как
мы видим, задуманы и построены были одновременно... Упорным штурмом овладел
Батый собором и сила штурма была направлена по прямой от Золотых ворот к храму,
т. е. на южный его фасад» (А. И. Н е к р а с о в. Из владимиро-суздальских впечатле-
ний. «Среди коллекционеров», 1924, № 5-6, стр. 33, 34; то же повторено в его книге
«Русское народное искусство». М., 1924, стр. 21). Эта «дислокация» штурма города
ничего общего с действительностью не имеет. Золотые ворота расположены не к югу,
а к северо-западу от собора, так же как и город, вопреки А. И. Некрасову, вытянут
по берегу Клязьмы не с севера на юг, а с востока на запад.
173 59 Доброхотов. Боголюбов..., стр. 74.
60 К а р а б у т о в, л. л. 24—28.
174 ®i н. В. Малицкий. Рецензия на книгу Ф. Халле. СГАИМК, 1931, № 2,
стр. 34.
17 5 62 А й н а л о в. Geschichte..., стр. 76.
63 К а р а б у т о в, л. 26.
64 А й н а л о в. Geschichte..., стр. 76.
66 Виноградов, стр. 19.
176 66 К а р а б у т о в, л. 26.
67 Там же, л. 24
68 Там же, л. 25.
177 69 В первом же протоколе реставрационной комиссии было указано: «Изображе-
ния голов человеческих и львиных, по сторонам окон II этажа, сохранить в существу-
ющем виде, не приделывая для симметрии новых в тех местах, где они не существуют»
(«Древности» МАО, т. XVI, стр. 20).
70 С е р г и й. Андрей Юродивый и праздник Покрова. М., 1896, стр. 112,
прим. 3.
71 Д. В. Айналов в рецензии на атлас А. Бобринского «Резной камень в России»
(«Библиографическая летопись», 1917, III, стр. 30 и сл.) указал на научное значение
этих резных камней, не включенных в издание.
178 72 «Среди коллекционеров», 1924, № 3-4, стр. 34.
520
Примечания, к стр. 178—185
73 А. И. Некрасов. Древнерусское изобразительное искусство. М., 1937, 178
стр. 114, рис. 66.
74 Б о б р и и с к и й, II, 4.
76 «При этом возобновлении в разных частях собора и в земле около здания были
найдены различные предметы, частью современные древней постройке, частью более
поздние...». «Подлинные строительные предметы XII в. владимирского Успенского со-
бора: остатки баз, колонн, капителей, желобов и других предметов из резного камня»
(Указатель, изд. II, стр. 576; Краткий путеводитель... М., 1921, стр. 187 и 189).
76 Виноградов, стр. 54, 55; Доброхотов, стр. 19.
77 «Древности» МАО, т. XVI, стр. 38.
78 Виноградов, стр. 55, прим. Объясняя происхождение этих фрагмен-
тов, А. Виноградов высказал предположение, что при реконструкции собора Всево-
лодом были оставлены целыми южная и северная стены старого здания, которые были
пробиты проемами лишь при работах Племянникова, который возобновлял иконо-
стас и расширял окна. Резные детали и камень из этих частей и попали в пристроен-
ные Племянниковым контрфорсы (Виноградов, стр. 18, 54, прим. 1, 95). Фраг-
менты древней росписи на восточных стенках северного и южного арочных проемов
сняли эту гипотезу (Грабарь. Андрей Рублев, стр. 26).
79 Коллекционный № 91. 179
80 Коллекционный № 211.
81 К а р а б у т о в, л. 9. 182
82 Коллекционны^ № 81 и 82. Фрагменты найдены при разборке в 1888—1891 гг.
юго-западного контрфорса, в его забутке, на уровне колончатого пояса.
83 Принадлежность этого орнаментального водомета собору 1158—1160 гг. не
бесспорна; возможно, что он относился к обстройке Всеволода. Его резьба близка ор-
наментике Дмитриевского и Юрьево-Польского соборов. Впрочем, мы не знаем орна-
ментики порталов андреевского храма.
84 TAC-I, стр. 293.
86 В связи с применением круглой скульптуры в андреевском соборе большой
интерес представляет легенда о том, что над гробом своего сына Мстислава, умершего
в 1173 г., «Андрей Боголюбский приказал поставить мраморную статую» (Вино-
градов, стр. 13, прим. 1; Доброхотов, стр. 55, 56). Ссылки обоих авторов
на В. Н. Татищева (кн. III, стр. 239) неверны. Эти сведения находим у другого исто-
рика XVIII в. — Ф. А. Эмина (Российская история, кн. III. СПб., 1769, стр. 239):
«Тело его [Мстислава] погребено во Владимире, в церкви Пресвятой Богородицы,
родителем его Андреем построенной [здесь ссылка на летопись], и была сделана над
гробом его мраморная статуя для вечного о нем незабвения, однако все снедающее вре-
мя, не только память о нем, но и сие мраморное здание изтребило». Рассказ этот заим-
ствовал у Ф. А. Эмина П. Львов, использовав его в своем риторическом сочинении
«Великий князь Ярослав I на берегах Волги» (М., 1820, стр. 6, прим.). Ф. А. Эмин за-
служенно получил резко отрицательную оценку как историк: «в истории он остается
авантюристом смелым и беззастенчивым». (П. Н. Милюков. Главные течения рус-
ской исторической мысли. СПб., 1913, стр. 30). Однако является ли его выдумкой этот
рассказ?. При наличии круглых скульптур в убранстве Успенского собора не могло
ли быть изваяно теми же резчиками и скульптурное надгробие Мстислава с лежащей
фигурой в типе скульптурных надгробий романского запада?. Л. В. Даль указывал,
что если бы полуколонны пилястр «встретились только на богатом украшенном
скульптурой Дмитриевском соборе во Владимире, то можно было бы подумать, что
на них, как на некоторых ломбардских церквах, стояли статуи» (TAC-I, стр. 278).
88 Из них мы отметим четыре камня. Один (рис. 73, б) представляет собой верх- 284
ний угловой камень (38 X 35 см) прямоугольного дверного проема или нижний угловой
521
Примечания, к стр. 185—187
184 камень окна; на его поверхности в грубой резке, без смягчения вертикальных обре-
зов рельефа, развернут растительный побег; его большой масштаб (поперечник листа
20 см) рассчитан на значительную площадь стены, по которой этот узор развертывал-
ся (ГИМ, коллекционный № 121; Карабутов, л. 51). Второй камень (рис. 73, а)
— это, очевидно, фрагмент косяка входа; его бортовая лента занята плетенкой,
а вогнутый откос украшен орнаментом, близким резьбе водомета собора (ср. рис. 70;
ГИМ, коллекционный № 89; Карабутов, л., 51). Характер резьбы первого
камня напоминает резную деревянную деталь, резьба второго камня более выработана;
оба характеризуют попытку резчиков дать ковровый узор на большой плоскости.
Третий фрагмент представляет собой часть косяка или архивольта портала с резь-
бой пальметт в продолговатых медальонах (рис.73, в; ГИМ, коллекционный
№ 125). Четвертый резной камень наиболее загадочен. Это круглое, украшенное
пальметтами навершие какого-то декоративного сооружения (рис. 73, г; ГИМ, без
номера).
87 «Древности» МАО, т. XVI, стр. 32.
88 Б. А. Огнев. О позакомарных покрытиях (к вопросу реставрации позако-
марных покрытий храмов Северо-Восточной Руси XII—XV вв.). «Архитектурное
наследство», вып. 10, М., 1958, стр. 43 и сл.
89 Этот текст дал повод для разных фантастических догадок. Так, например,
В. Доброхотов полагал, что «глава и кровля сверх медных листов обиты были листами
из кованого серебра, а резьба по ним вызолочена...» (Доброхотов, стр. 3;
ВГВ, 1838, № 10, стр. 50; Н. Д. Взгляд на достопамятности Владимира. М., 1838,
стр. 30).
90 «Ветрила» — это, может быть, и не флюгеры, а открывавшиеся части окончив,
называвшиеся в XVI в. «ветреницами», которые особенно старательно украшались.
См. опись 1655 г. Княгинина монастыря в кн. «Историческое описание первоклас-
сного Княгинина Успенского женского монастыря во Владимире». М., 1900, Стр. 46.
По Срезневскому, «ветрило» — архитектурный парус (т. I, стб. 498). Ср. TAC-I,
стр. 294; Георгиевский. Князь Андрей..., стр. 48, прим. 1).
91 «Древности» МАО, т. XVI, стр. 18. Голубинский, т I ч 2. стр. 121.
Автор полагал, что, кроме фигур, по верху закомар ставились перпендикулярно стене
прорезные, «взятые из гражданской архитектуры», «гребни» (там же, стр. 143,
144).
185 92 К а р а б у т о в, л. 17.
93 Там же, лл. 17—21.
94 Виноградов, стр. 58 и прим. 2; стр. 103.
96 Карабутов, лл. 18—21.
96 Грабарь. Андрей Рублев, стр. 26, прим. 29.
186 97 ПСРЛ, I, 380
XVII. Успенский собор в Ростове
187 1 ПСРЛ, IX, 230, 231; XV, 233—235; XX, 122; XXI, 115.
2 А. А. Т и т о в. Житие св. Леонтия..., стр. 7.
8 ПСРЛ, I, 406.
4 ПСРЛ, XVI, 47. Возможно, что данный текст летописи Авраамки относится к
Успенскому собору во Владимире. Ср. ПСРЛ, X, 18.
6 ПСРЛ, VII, 112. «Летописец ростовский» Артынова содержит фантастический
домысел о том, что своды собора рухнули якобы «от неискусства немчина Куфира»!?
Э д и н г, стр. 51.
522
Примечания к стр. 187—198
• ПСРЛ, I, 437. 187
7 Там же, 459.
8 ПСРЛ, V, 257.
9 ИАК, вып. 26, стр. 125.
10 Во время реставрационных работ 1884 г., в поисках усыпальницы ростовских
князей были осуществлены в течение месяца (с 30 июля по 28 августа) «основательные
раскопки и исследования во многих местах внутри собора, в алтаре его (кроме середи-
ны алтаря) и частью вне собора..., но склепа не отыскали... Везде был найден нанос-
ный слой земли, состоящий из мусора, гравия, песку, обломков кирпича от старин-
ных построек с приставшим к нему цементом». При этом «вода выступала на глуби-
не 3 х/2 аршин» (Раскопки в ростовском Успенском соборе. ЛЕВ, 1884, № 45,
стр. 357, 358) . А. А. Титов дополняет, что раскопки велись, в частности, вдоль север-
ной и южной стен собора, причем обнаружилось, что погребения ростовских владык
лежат на самом грунте под соборным полом, а некоторые из них заделаны небольши-
ми сводиками (А. А. Тито в. Кремль Ростова Великого, М., 1912, стр. 98).
11 А. А. Т и т о в. Житие св. Леонтия..., стр. 8. 188
12 Там же.
13 ПСРЛ, IX, 230.
14 «...На той же стране близ дверей, иже от югу, идеже и доныне» (или «в притворе
на правой стороне входа в церковь»). Житие Исаии. ЛЕВ, 1876, стр. 27, 28.
161 Поднятие пола в приделе было сделано при митрополите Иоасафе Лазаревиче
(1691— 701 гг.; Летопись о ростовских архиереях, прим., стр. 23) или после пожара
1730 г. при архиепископе Иоакиме в 1735 г. (М. Толстой. Ростовский кремль и
восстановление его зданий. «Воскресный день», 1887, стр. 160).
18 ЛЕВ, 1884, стр. 358.
17 Там же, стр. 355, 356; А. А. Титов. Кремль..., стр. 97—99; см. также
А. А. Т и т о в. Об открытии в ростовском Успенском соборе древней пещерной церк-
ви. Ярославль, 1884.
18 Летопись о ростовских архиереях, прим., стр. 23.
19 Фреску изучила и описала В. Г. Брюсова. igo
20 Гробница оказалась собранной из отдельных кусков на цементе во время ре-
ставрации 1884 г. Плоская двускатная крышка саркофага сходна с подобной крышкой
гробницы епископа Луки (умер в 1189 г.) во владимирском Успенском соборе
и гробницы, обнаруженной здесь при строительных работах 1951 г. в северо-запад-
ном углу всеволодовой галереи. Следовательно, показание жития Леонтия о присыл-
ке гробницы князем Андреем подтверждается. Обломки гробницы хранятся в при-
деле.
21 Глубину этого слоя определить не удалось, так как в этом уровне выступали
обильные грунтовые воды.
22 ОАК, СПб., 1912. 192
XVIII. Данные о церкви Спаса во Владимире
(1162—1164 гг.)
1 ПСРЛ, IX, 221. 197
2 ПСРЛ, XV, 234.
3 ПСРЛ, I, 351.
4 ПСРЛ, XI, 198.
6 Ушаков, стр. 131.
8 Артлебен, стр. 18.
7 См. статью В. Доброхотова в ВГВ, 1850, № 33. 795
523
Примечания, к стр. 199—204
199 8 Рисовальщик «чертежа» странным образом исказил взаимное положение собор-
ного храма и малой церкви Николы: собор показан стоящим к югу от Никольской церк-
ви, тогда как в действительности последняя находится на южной кромке обрыва.
• Разведка с северной стороны была крайне стеснена тем, что проводилась внутри
пристроенного к церкви складского помещения, так что ни расширить шурф, ни до-
вести его до материка было нельзя.
200 10 Я. П. Владимир в княжение Всеволода III. ВГВ, 1843, № 8 и 9, стр. 31.
XIX. Боголюбовский замок
201 1 См. наши предварительные публикации: О дворце Андрея в Боголюбове.
КСИИМК, вып. III, 1940; Замок Андрея Боголюбского. «Архитектура СССР», 1939,
№11; Некоторые исторические выводы из археологических исследований во Влади-
мире и Боголюбове. «Историк-марксист», 1940, № 2; Основные вопросы реконст-
рукции Боголюбовского дворца. КСИИМК, вып. XI, 1945; Боголюбовский киворий.
КСИИМК, вып. XIII, 1946; Боголюбовский саркофаг. КСИИМК, вып. XIV, 1947.
2 К. Н. Тихонравов. Раскопки во Владимирской губернии. ИРАО,
т. I, 1859, стр. 378; т. II, 1861, стр. 33.
3 Н. Н. В о р о н и н. Из ранней истории Владимира и его округи. СА, 1959,
№ 4.
202 4 ВГВ, 1858, № 26, стр. 100.
Доброхотов. Боголюбов..., стр. 93.
6 Аристарх (стр. 19) сообщает, что в 1759 г. «с полунощный страны монастырской
ограды от святых ворот ибашня, что у пруда перебраны [и] новыми бревна-
ми переплочены».
7 Доброхотов. Боголюбов..., стр. 9.
8 ПСРЛ, II, 580.
9 К этой мысли подходил Е. Голубинский, называя Боголюбов «городом-поместь-
ем» (т. I, ч. 2, стр. 117) или «загородным замком» князя с каменными стенами (там же,
стр. 321, прим. 1).
10 ПСРЛ, IV, 10.
11 Виноградов, прил., стр. 71; М. Н. Тихомиров. Малоизвестные
летописные памятники. «Исторический архив», т. VII, М., .1951, стр. 211.
12 Доброхотов. Боголюбов..., стр. 88.
13 Там же, стр. 10.
14 Карамзин, т. II, прим. 383. Ср. в родословце: «И постави ей [богородице}
храм на реце Клязме, 2 церкви каменны во имя святыя Богородица, и сътвори град,
и нарече ему имя: се есть место Боголюбимое» (Новг. I лет., стр. 435).
1Ь Аристарх, стр. 3.
204 18 Доброхотов. Боголюбов..., стр. 16.
17 Аристарх, стр. 9.
18 ПСРЛ, I, 383. Степенная книга сообщает о рязано-половецком налете по-
дробнее: «Окрест града Владимира пленуют и Пожигают монастыри и села во всей об-
ласти Владимерьской и Боголюбьскую церковь разграбит а,
ю же бе паче меры украсил великий князь Андрей» (ПСРЛ, XXI, 224).
19 Аристарх, стр. 12.
20 П. Строев сомневался в отнесении начала монастыря ко времени Андрея
(Строев, стр. 672). Я. Протопопов отмечал, что при Андрее Боголюбов был горо-
дом, а его собор «городским» (ВГВ, 1843, № 34, стр. 138). Лаврентьевская летопись
сообщает, что ростовский епископ Иоанн, оставив епископию, «пострижеся в чернь-
524
Примечания к стр. 204—218
це в монастыре в Боголюбомь» (ПСРЛ, I, 438; 1214 г.). По Воскресенской летописи 204
Иоанн ушел в Суздаль, в монастырь Козьмы и Демьяна (ПСРЛ, VII, 119; 1213 г.).
21 ПСРЛ, VII, 241.
22 И о а с а ф, стр. 54, прим. 113, а также Карамзин, т. II, стр. 170,
и Г о л у б и н с к и й, т. I, ч. 2. стр. 321, прим. 1.
23 В. Доброхотов. Очерк Боголюбовского монастыря. ВГВ, 1848, № 38.
24 К. Н. Тихонравов. Рецензия на книгу В. Доброхотова «Древний Бо-
голюбов-город». «Москвитянин», 1853, № 11.
26 «Живописная Россия», т. VI, ч. 1, стр. 20.
26 Доброхотов. Боголюбов..., стр. 16 и 52.
27 А ристарх, стр. 7. 205
28 ВОГА, фонд Боголюбова монастыря, № 567, опись 1697 г. (архимандрита Иова).
29 Там же, описи 1712, 1772 и 1803 гг.
30 Там же, опись 1697 г.
31 Доброхотов. Боголюбов..., стр. 152.
32 Изображение указано мне А. Д. Варгановым.
33 На это указывал еще В. Доброхотов (Доброхотов. Боголюбов..., 207
стр. 12).
34 ВОГА, фонд Боголюбова монастыря, № 567, сборник бумаг № 14. 208
35 ПСРЛ, II, 589.
36 Аристарх, стр. 14; Н. В. Малицкий. Соборная церковь Рождества 210
богородицы в Боголюбове монастыре. «Из прошлого владимирской епархии», вып. II,
1907, стр. 148, 149.
37 ВОГА, фонд Боголюбова монастыря № 567, № 5, 6 и 7 (книги описей).
38 А. И. Некрасов полагал, что это старые порталы и даже указывал «на дуго-
вой тяге северного портала внизу... следы акантовой резьбы» и подозревал сохране-
ние старой живописи на уцелевшей части северной стены! («Среди коллекционеров»,
1924, № 5-6, стр. 36). В 1891 г. старая штукатурка по всей церкви была обита и замене-
на цементной, по которой крестьянином Л. И. Париловым и была сделана ремеслен-
ная роспись, грубо воспроизводившая предложенные в качестве «образца» фрески вла-
димирского Успенского собора. «Древности» МАО, т. XV, вып. 2, протоколы,
стр. 152; т. XVI, стр. 231.
39 Не знаем, откуда почерпнул А. И. Некрасов сведения, что в числе сохранив-
шихся рельефов собора было изображение «герба суздальско-владимирских князей —
бегущего барса» (Конспект курса истории древнерусского искусства. М., 1917, стр. 6).
Раньше тот же автор считал древнейшим примером владимирского герба львиные
маски Боголюбовского собора, называя их «кошачьими масками» (О гербе суздальских
князей. «Сборник ОРЯС в честь А. И. Соболевского». Л., 1927, стр. 409).
40 Аристарх, стр. 15.
41 БОГА, фонд Боголюбова монастыря, № 567, № 5.
42 Раскопки в Боголюбове велись в 1934—1938 гг. Первоначально собор обследо-
вался мною в 1925 г. Это было начальным зерном, из которого выросла в дальнейшем
настоящая работа. СГАИМК, т. I, Л., 1926, стр. 17.
43 Северная половина собора занята музейной экспозицией.
44 Голубинский. Канонизация..., стр. 134. 214
45 Это предположение поддержал Ю. А. Олсуфьев, осматривавший по моей просьбе
роспись перехода и второго этажа башни.
46 Доброхотов. Боголюбов..., стр. 16; Аристарх, стр. 3. 217
” ПСРЛ, II, 583.
48 ПСРЛ, II, 591. 218
525
Примечания, к стр. 218—228
218 49 Голубинский, т. I, ч. 2, стр. 69, прим.
60 Д. И. Иловайский. Воспоминания о Галиче на Днестре. «Древняя и
новая Россия», 1878, № 2.
219 61 Некрасов. Очерки..., стр. ИЗ.
62 В связи с четырехликой капителью Боголюбовского собора интересно отме-
тить приведенную А. М. Павликовым миниатюру из псалтыри XIV в. с изображением
деревянных царских врат, боковые столбики которых заканчиваются четырехликими
«капителями» наподобие Збручского идола, самые же врата украшены плетенкой и
звериным орнаментом («Труды I съезда русских зодчих». СПб., 1894, стр. 51. 52). Цвет-
ное воспроизведение — в атласе В. В. Стасова «Славянский и восточный орнамент»,
СПб., 1887, табл. LXXII, рис. 1; А. Н. С в и р и н. Древнерусская миниатюра. М.,
1950, стр. 43.
220 52а При расчетах мы принимаем, что измерения Аристарха были даны в установив-
шихся в XVII в. мерах — «казенной сажени» Б. А. Рыбаков. Русские системы
мер длины XI—XV веков (из истории народных знаний). «Советская этнография»,
1949, №1, стр. 72—79.
221 63 Некрасов. Очерки..., стр. 113. В подтверждение своей гипотезы А. И.
Некрасов указывал, что в грамоте 1599 г. игумен монастыря Иов дважды назван «строи-
телем», к какому времени и относил появление круглых столбов («Среди коллекцио-
неров», 1924, № 5-6, стр. 35). Однако «строитель» — это лицо, далеко не всегда свя-
занное со строительной деятельностью, а чаще всего — эконом, ключник, казначей,
а иногда и просто настоятель (Срезневский, т. III, стб. 552, 553).
64 Вероятно, восточные столбы были закрыты иконостасом, так что были видны
лишь примыкающие к ним простенки.
66 Как показало проведенное нами позже изучение сохранившихся частей церк-
ви Рождества богородицы 1393—1394 гг. в Московском кремле, строившейся по «об-
разцу» Боголюбовского собора, ее круглые западные столбы выступали из
торцовой плоскости сводов хор (см. том II настоящего исследования).
223 58 И- Grueber. Die Kunst des Mittelalters in Bohmen. Wien, 1871, H. I,
стр. 15—17; E. W о c e 1. Die Baudenkmaler zu Muhlhausen. Mitteilungen, 1863,
стр. 11, 36, табл. II.
57 ПСРЛ, II, 581 и сл.
225 68 Ср. трактовку «сени» как части алтарной преграды в статье В. Н. Лазарева
«Два новых памятника русской станковой живописи XII—XIII вв.». КСИИМК,
вып. XIII, 1946, стр. 75.
59 Патерик, стр. 122. «Окование» печерского «кивота» было сделано в XIII в.
60 ПСРЛ, II, 843. Об этом подробнее см. ниже, в связи с боголюбовским киво-
рием. Возможно, что убор плафона кивориев-кивотов был аналогичен устройству
подвесных потолков в деревянных храмах, теремах и вообще парадных помещениях,
которые расписывались звездами и назывались «небом». О существовании подобного
приема в XII в. говорит Даниил Заточник: «Небо полстяное и звезды лутовяные»
[Н. Н. 3 а р у б и н. Слово Даниила Заточника. Л., 1932, стр. 24 (основная редакция
XII в.)]. На связь этого образа «Слова» с реальной архитектурой XII в. указал
Д. В. Айналов — см. Очерки и заметки по истории древнерусского искусства. ИОРЯС,
1908, т. XIII, кн. 1, стр. 353.
226 61 ПСРЛ, II, 843, 844.
227 82 Ранее я считал изображение на плитке петухом. При копировании плитки в
фондах ВОКМ Г. К. Вагнер нашел третий фрагмент плитки, дополнивший фигуру,
являющуюся, несомненно, изображением грифона. При этом плитка получает необычно
крупный размер — 25 X 25 см.
228 63 Житие князя Андрея (Доброхотов. Боголюбов..., стр. 16).
526
Примечания к стр. 228—248
64 Фрагменты сняты реставратором ГТГ Г. В. Цыган и хранятся в ВОКМ.
66 ПСРЛ, II, 591
86 Западная арка была понижена выкладкой особой кирпичной арки с фальши-
вым окном, вероятно, в XVII в., восточная — заложена кирпичом в 1803—1809 гг.
(Доброхотов. Боголюбов..., стр. 38.).
67 Одна колонка пояса новая (В. Доброхотов. Великокняжеская комна-
та... ВГВ, 1852, № 6—7, стр. 43).
88 В. Доброхотов указывает, что почти все белокаменные колонки пояса башни
были разбиты и заменены новыми; старые сохранялись лишь на западном фасаде баш-
ни («Великокняжеская комната...», стр. 42). На рисунке В. Прохорова по фотографии
Настюкова 7О-х годов все колонки северного и восточного фасадов показаны сбитыми
(Прохоров, 1875, рис. к стр. 34). На рисунке 8О-х годов ,они все целые (Бо-
голюбов монастырь. Вязники, 1891). Следовательно, пояс реставрировался в
70—80-х годах.
69 Рихтер, текст к табл. XXXV,
70 «Среди коллекционеров», 1924, № 5-6, стр. 36-38; Некрасов. Очерки...,
стр. 111.
71 П о т а п о в, т. XIX—1, стр. 14 и табл.
72 См., например, Н. И. Брунов. К вопросу о самостоятельных чертах рус-
ской архитектуры X—XII вв. «Русская архитектура». М., 1940, стр. 119.
73 В. Доброхотов. Великокняжеская комната..., стр. 43.
74 Здесь, около северной стены башни, в уровне дворцовой мостовой был постав-
лен белокаменный саркофаг с погребением XII в. (см. рис. 112). О нем я писал в
специальной статье (Боголюбовский саркофаг, КСИИМК, вып. XIII, 1946). Кто был
погребен здесь, — неизвестно. Есть сведения, что в Боголюбове «близ церкви
св. Богородицы» был погребен в 1215 г. епископ Иоанн (Аристарх, стр. 6).
76 ПСРЛ, VII, 89.
78 КСИИМК, вып. XI, 1945, стр. 84 и другие издания.
77 На знакомство мастеров Боголюбского с круглой скульптурой указывал
еще Д. В. Айналов в связи с анализом четырехликой капители (А й н а л о в. Ge-
schichte..., стр. 90).
78 Я. Протопопов. Ложница Андрея Боголюбского в Боголюбовском мона-
стыре. ВГВ, 1840, № 27.
79 Отчет архитектора Д. А. Корицкого о реставрации Рождественского собора
(рукопись).
80 См., например, изображения Троицкого собора в Пскове на иконах Всеволо-
да-Гавриила (Воронин. У истоков..., стр. 295).
81 Прохоров, рис. к стр. 36.
82 Артлебен, стр. 49.
83 Потапов, т. XIX—1, стр. 15.
84 ПСРЛ, II, 585-589.
86 ПСРЛ, I, 369.
88 ПСРЛ, VII, 89.
87 В. Ф. Р ж и г а. К истории древнерусского жилища. «Очерки из истории
быта домонгольской Руси».«Труды ГИМ», вып. V, 1929, стр. 14,15 и 19, 20. Памятника
в натуре автор, кажется, не видел и судил о нем по данным А. А. Потапова.
88 ВОГА, фонд Боголюбова монастыря, № 567, № 5.
89 Там же, № 7-к.
90 В. Ф. Ржига. Ук. соч., стр. 7—И.
91 Там же, стр. 11, 12.
93 Радзивилловская или Кенигсбергская летопись. СПб., 1902, л. 47.
228
229
231
233
234
235
236
238
240
241
243
246
247
248
527
Примечания к стр. 248—251
248 »з ПСРЛ, II, 397.
94 Забелин. Русское искусство, стр, 48.
96 Н. Д. П о л о и с к а я. Археологические раскопки В. В. Хвойко 1909—1910 гг.
в местечке Белгородке. «Труды Моск, предвар. комитета по устройству XV археолог,
съезда», т. I, М., 1911, стр. 62, рис. 46.
96 Данный текст впервые привлечен для объяснения построек Боголюбова Ф. Рих-
тером.
249 97 ПСРЛ, II, 462-464.
98 Любопытно, что дверь на хоры с северного перехода в Боголюбове выше пола
перехода и могла иметь подводившие к ней «степени».
99 Ср. трактовку текста Я. Пастернаком (Старий Галич, стр. 161, 162).
100 ПСРЛ, II, 415.
101 К. Ш е р о ц к и й. Киев (путеводитель). Киев, 1917, стр. 67, 68.
102 Забелин. Русское искусство.., стр. 49.
103 Н. И. Петров. Историко-топографические очерки Киева. Киев, 1897, стр. 54.
250 Ю4 Н. П. Л и х а ч е в. Житие Бориса и Глеба. СПб., 1907, рис. 3.
105 Труды Новгородской экспедиции, т. I. МИА СССР, № 55, стр. 36—38.
106 Любопытно, что в сербском языке «тремом» называется притвор храма. Г о-
л у б и н с к и й, т. I, ч. 2, стр. 76, прим.; Г. Ильинский. Заимствовано ли
название «терема» в славянских языках? «Сборник Харьковского истор.-филол. обще-
ства», т. XVIII, 1909; см. также Потапов, т. XIX—1, стр. 17, 18, прим. 1.
107 Я. И. Смирнов. Рисунки Киева 1651 года... ТАС-ХШ, т. II, табл. IX,
рис. 1.
108 С. Я. Г р а б о в с ь к и й и Ю. С. Асеев. Досл1дження Софи Кшвсько!
«АрхИектурш пам’ятники». Ки1в, 1950, рис. 54. Авторы новейшей реконструкции
Софийского собора отказались от шатровых завершений башен («Нариси icTopii apxi-
тектури УкраТнсько! РСР». Ки>в, 1957, рис. 22). О неясности этого вопроса см.
Н. И. Кресальный, Софийский заповедник в Киеве. Киев, 1960, стр. 230 — 231.
109 ПСРЛ, II (изд. 1843 г.), 266 («созда... церков прекрасную святой Софии и
при ней две вежи позлащенный...»).
110 Забелин. Русское искусство, стр. 50—52.
111 ИАК, вып. 28, стр. 60.
112 И. Д. Мансветов. Художественные и бытовые данные в славянском
списке летописи Г. Амартола. TAC-V. О переоценке И. Д. Мансветовым документаль-
ности миниатюр этой рукописи писал Д. В. Айналов (Краткий отчет о деятельности
ОЛДП. Л., 1925, стр. 14).
113 Характерно, что в переводе греческого текста о том, что пророк Иеремия спря-
тал сокровища «в пещере глубокой», эти слова заменены: «в тереме высоком», который
и изображается в соответствующей миниатюре. Исследователь совершенно правиль-
но указал, что для русского человека представление о сокровищнице связывалось
именно с теремом, и привел в качестве иллюстрации разобранный нами выше
текст о пожаре Успенского собора во Владимире (И. Д. М а н с в е т о в. Ук. соч.
стр. 166).
251 и* Там же, стр. 166—168.
115 Интересно, что миниатюра Кенигсбергской летописи, иллюстрирующая
взлом заговорщиками двери лестничной башни Боголюбовского дворца, изображает
квадратную в плане башню с зубчатым верхом, который, видимо, символизирует свет-
ский характер постройки (Кенигсб. лет., л. 214 об.).
116 Гр а барь, т. II, стр. 197.
117 Б. А. О г н е в. О позакомарных покрытиях (к вопросу реставрации поза-
525
Примечания к стр. 251—253
комарных покрытий храмов Северо-Восточной Руси XII—XV вв.). «Архитектурное
наследство», вып. 10, М., 1958.
118 Рихтер, тетр. IV, табл. XXXVI; Памятники древнерусского зод-
чества, вып. III, СПБ., 1897.
119 Рихтер, тетр. IV, табл. XXXV. Характерно, что Ф. Рихтер не изобра-
жает на чертеже Боголюбовской часовни покрытия, справедливо подозревая его фаль-
шивость.
120 Доброхотов. Боголюбов..., рис. на стр. 43 (рисунок переиздан в ат-
ласе М. П. Погодина).
121 Н. О с т р о в з о р о в. Историческое описание Боголюбова монастыря.
Владимир, 1875.
122 Ендова — круглая неглубокая чаша (В. Даль. Словарь, т. II, стр. 207).
123 Доброхотов. Боголюбов..., стр. 43.
124 ВГВ, 1843, № 34, стр. 139.
125 Известная из рассказа Ипатьевской летописи (см. ниже) чаша «багряного
мрамора», вывезенная в Холм из Венгрии, была украшена резьбой («змеиные головы»).
На западе аналогичные крестильные чаши были иногда гладкими, иногда — резными.
Чаша из Виглебена (Тюрингия), в форме правильного полушария, украшена по бор-
ту аркатурой (L е h f е 1 d. Ban- und Kunstdenkmaler Thiiringens. Jena, 1888—1913,
H. X, стр. 363, 364). Чаша красного песчаника (ср. «мрамор багрян») из St.
Ulrich (Баден), огромной величины (диаметр — 2,59 м), по наружной стороне укра-
шена резными изображениями Христа, апостолов и святых, помещенных в аркадах;
сверху — бордюр растительного, снизу — звериного (драконы) орнамента (F. Kra-
us u. a. Die Kunstdenkmaler des Grossherzogthums Baden. Freiburg, 1887 u. f., Bd.
VI, стр. 453—459, рис. 189—194). Аркадами украшена чаша из Bozen (XII в. Mit-
teilungen, 1874, стр. Ill, рис. 1). Чаши подобного назначения распространены так-
же в Прирейнской области, во Франции и Италии. Учитывая название «кандеи» —
ендовы, в реконструкции, даваемой ниже, чашу мы представили круглой и неглубо-
кой. Ср. подобные чаши в форме плоской мисы на цилиндрической ножке: R. d е Las-
t е у г i е. L’ architecture religieuse en France d’ I’epoque romaine Paris, 1929,
стр. 702, 703.
128 Раскопка велась по 4 секторам: юго-восточному, юго-западному, северо-за-
падному и северо-восточному, что и определяет в последующем тексте место нахож-
жепия деталей.
127 Кирпич (размеры — 29 х 14 X 9 сл<, 28 X 13 X 7 еле) аналогичен кирпичу «святого
шатра».
128 Эта последняя ступень прогнулась к наружному краю; нагрузка колоннами
и верхом произвела эту осадку.
129 Одна база покрыта сетью трещин и крошится.
130 Интересно, что в слое почвы, прикрывавшем нижнюю ступень подножия
чаши, найдена медная копейка 1821 г. Возможно, что подножие было еще на поверх-
ности земли в начале XIX в.; к этому времени нужно отнести и кирпичную вымост-
ку, сделанную, очевидно, из материала обрушившегося шатра.
131 ПСРЛ, II, 845, 846.
132 С р е з н е в с к и й, т. III, стб. 1434 и 1463.
133 Р. J u h г g е n s о п. Romanische Einfliisse in der altrussischen Gold-
schmiedeplastik. «Zeitschrift fur bildende Kunst», 1928—1929, № 10.
134 Весьма вероятно, что сион не случайно похож на боголюбовскую постройку,
но воспроизводил ее; ср. связь кивория главного алтаря Миланского собора (835 г.),
воспроизведенного в кивории императора Арнульфа в церкви Эммерама в Регенсбурге
34 н. Н. Воронин, т. 1
251
252
253
529
Примечания к стр. 253—255
253 (около 895 г.; A. Michel Histoire de Г art, t. I, 1905, стр. 394, текст E. Bertaux).
Из русской практики прекрасным примером является факт воспроизведения форм
верха собора Саввина-Сторожевского монастыря в Никоновском кадиле (1405 г.)
Троицкой лавры (Н. И. Брунов. Собор Саввина-Сторожевского монастыря. «Тру-
ды Этногр.-археол. музея I МГУ». М., 1926, стр. 19).
135 Новгородский сион Софийской ризницы — вешь, сборная из частей разно-
го времени, — имеет куполообразный верх, выполненный в Киеве в княжение Моно-
маха (Н. В. Покровский. Древняя ризница новгородского Софийского собо-
ра. ТАС-ХУ, т. 1; В. Л. Я н и н. Из истории русской художественной и политичес-
кой жизни XII в. СА, 1957, № 1, стр. 130).
254 136 Приведенным переводом я обязан М. А. Тихановой. Ср. перевод в «Богослов-
ской энциклопедии» (т. IX, стр. 573) и перевод П. А. Лашкарева (Киворий как отли-
чительная архитектурная принадлежность алтаря в древних церквах. «Церковно-
археологические очерки». Киев, 1898, стр. 194, 195).
137 Ср. приведенные ниже данные о «тереме» над гробами Бориса и ГлебавВыш-
городе из тех же «серебряных досок».
138 Н. Н о 1 t z i n g e г. Die altchristlicbe Architectur in systematischer Dar-
stellung. Stuttgart, 1889, стр. 142, 143.
139 H. L e c 1 e г c q. Ciborium. Dictionnaire d’ archeologie chretienne et de Li-
trrgie, par dom F. Cabrol, t. Ill, p. II, Paris, 1914, стр. 1589.
140 К. О. Гартман. История архитектуры, т. I. Изогиз, 1936, стр. 105, 106.
141 Н. Н о 1 t z i n g e г. Ук. соч., стр. 133—145.
142 F. К г a u s. Geschichte der christlichen Kunst, Bd. I. Freiburg, 1896,
стр. 372—374.
143 F. К г a u s. Ук. соч., т. II, стр. 462—464; см. также замечания В. Н. Щеп-
кина в статье «Художественное значение так называемого трона Мономаха в москов-
ском Успенском соборе» (Отчет Исторического музея за 1907 г., прил., стр. 71 и сл.,
особенно стр. 75); ср. И. Д. М а н с в е т о в. Ук. соч. стр. 165.
144 Например, киворий церкви Георгия в Вальполичелле (712 г.), по мнению
Каттанео, «несомненно завершался восьмигранным верхом» (R. Cattaneo.
L’architecture en Italic. Venise. 1890, стр. 90); см. также восьмигранный баптистерий
Каллиста в Чивидале (737 г.) и четырехколонный киворий Элевкадия в базилике Апол-
линария «во флоте» в Равенне (807—812 гг.). (Venturi. Storia, t. II, Milano,.1902,
рис. 104 и 130; Н. L е с 1 е г с q. Ук. соч.,рис. 2929); из позднейших — алтарь креста
в Марке Венецианском (X в.). [F. О n g a n i a (edit). Basilica di san Marko in Vene-
zia. Venezia, 1881, p. II, № 14).
145 H. H о 1 t z i n g e г. Ук. соч., стр. 145; H. L е с 1 е г с q. Ук. соч.,
стр. 1610, рис. 2930.
148 Парижская национальная библиотека, № 8850. F. К г a u s. Ук. соч., т. II,
стр. 69, 70, рис. 41.
2.55 1«7 ПСРЛ, VII, НО, 111; Н. L е с 1 е г с q. Ук. соч., стр. 1605; см. также описа-
ние кивория в путешествии новгородского архиепископа Антония (Добрыни Ядрей-
ковича) — Ф. И. Буслаев. Русская хрестоматия. Изд. 7-е, стр. 107; И. И. С рез-
не в с к и й. София Царьградская по описанию русского паломника конца XII в
ТАС-Ш, стр. 101, 102.
148 В древнем русском языке слово «палатка-шатер» передается, в частности, тер-
мином «сень»; «сеныо» же называлось «покрытие на 4 столпах», «род балдахина» (Срез-
невский, т. III, стб. 897).
149 Там же, стб. 951.
530
Примечания к стр. 255—256
150 Хождение Трифона Коробейникова. «Палестинский сборник», вып. 27, 255
4888, стр. 10.
151 Хождение инока Варсонофия. «Палестинский сборник», т. XV, вып. 3, 1896,
стр. 3 и 8. Ср. «над гробом же господним большая церковь есть, верх у ней пол [т. е.
полый]» (ПСРЛ, XI, 105).
162 Н. Макаренко. Древнейший памятник искусства Переяславского кня-
жества. «Сборник в честь П. С. Уваровой». М., 1916, стр. 395.
168 Там же, стр. 403; см. также М. М. Макаренко. Старогородська «бож-
ниця» та ii малювання. Сб. «Чернипв и швн. л!вобережжя». Ки1в, 1928.
154 Ср. В. Зуммер. lOpieea божниця. «Зап. icT.-фил. вцццлу АН УРСР»,
кн. XV, 1927, стр. 4.
155 А. Успенский. Очерки по истории русского искусства, т. I. М., 1910,
табл. LI, LVIII, LXII. Здесь есть кивории и с купольным верхом.
166 И. Д. М а н с в е т о в. Ук. соч., стр. 165.
167 Кенигсб. лет., л. 159об., верх.
158 Там же, л. 159об., низ.
169 Там же, л. 164об., низ.
1’0 ПСРЛ, II, 280, 281. 256
181 И. И. С р е з н е в с к и й. Сказания о Борисе и Глебе, стр. 85.
182 Там же, стр. 14; А. А. Ш а х м а т о в и П. А. Л а в р о в. Сборник москов-
ского Успенского собора XII в. М., 1899, вып. 1, стр. 38.
183 Ср. киворий Эммерама в Регенсбурге с шатровым верхом, несущим на гранях
рельефные фигуры святых (Н. Stephan i. Der alteste deutsche Wohnbau. Lpz.,
1903, t. II, стр. 375, рис. 175). Д. В. Айналов называет вышгородский терем «ки-
ворием» (Очерки и заметки по истории древнерусского искусства. ИОРЯС, 1910,
т. XV, кн. III, стр. 6); ср. толкование тех же текстов в статье Д. В. Айналова «Судь-
ба киевского художественного наследия» (ЗОРСА, XII, 1918, стр. 34 и сл.).
184 П. А. Л а ш к а р е в. Киевская архитектура X—XII вв. ТАС-Ш, т. I,
стр. 282.
185 ПСРЛ, II, 843. В приведенной цитате собственное имя описываемого сооруже-
ния не названо, однако, судя по описанию и местоимению «ей» — «ее», едва
ли можно сомневаться, что речь идет о надалтарной «сени», видимо, примы-
кавшей к стене апсиды (согласно указанному количеству колонн); «выспрь же верх»,
несомненно, выражет шатровый верх сени, украшенный золочеными звездами. Не-
большая вызолоченная звездочка, найденная при раскопках дворцового собора в
Боголюбове (см. рис. 102), может относиться к описываемой летописью сени в алтаре,
пол которого, как и пол храма, был, так же как в Холме, «слит от меди».
188 П. А. Л а ш к а р е в. Киворий как отличительная архитектурная принад-
лежность алтаря..., стр. 196; ср. в «Хождении инока Варсонофия», стр. 3.
187 Патерик, стр. 122.
188 ПСРЛ, I, 458.
189 Там же, 460.
170 ПСРЛ, III, 12.
171 ПСРЛ, II, 581, 582; П. А. Л а ш к а р е в. Киворий как отличительная архи-
тектурная принадлежность алтаря ..., стр. 203; ср. трактовку «сени» В. Н. Лазаревым
как части алтарной преграды в статье «Два новых памятника русской станковой жи-
вописи XII—XIII вв.», КСИИМК, вып. XIII, 1946, стр. 75.
172 Ср. статуи Христа с апостолами и ангелами на кивории IV в. в Латеранской
базилике (Н. L е с 1 е г с q. Ук. соч., стр. 1589).
173 ПСРЛ, IV, 112; XI, 215.
34*
531
Примечания к стр. 257—264
257 174 Раскопки показали, что кирпичный шатер был богато убран рельефными по-
ливными зелеными изразцами, преимущественно «исторического» содержания (Бова-
королевич и пр.); в обработке верха были применены и белокаменные детали — кар-
низ, может быть, ребра шатра.
175 N. Brockhaus. Die Kunst in den Athos-Klostern. Lpz., 1891, стр. 86, 87,
табл. 6—8.
176 H. П. Кондаков. Памятники христианского искусства на Афоне. СПб.
1902, стр. 34.
177 Там же, стр. 36. Любопытна привычность подобного образа, отраженная,
например, в деревянной резной швейке Московского кустарного музея (Н. Соболев.
Русская народная резьба по дереву. «Academia», 1934, рис. 241).
178 Не лишено вероятия, что именно шатровая форма древнего покрытия киво-
рия дала повод к местной легенде, что чаша будто бы была поставлена князем на том
месте, где стоял его «шатер», в котором и происходило чудесное «явление» князю бо-
городицы. (М. Толстой. Путевые письма..., М., 1869, стр. 135). Отметим попутно
редко встречающийся в древних памятниках термин «киверь», который Н. Арис-
тов отождествляет с представлением об остроконечной высокой шапке (Н. Арис-
тов. Промышленность древней Руси. СПб., 1866, стр. 142).
258 179 Опубликованная мною в КСИИМК (вып. XIII, 1946, стр. 64) реконструкция
была сделана по моим указаниям архитектором Г. К. Патрикеевым при консульта-
ции проф. Н. Б. Бакланова; здесь публикуем реконструкцию, исполненную Б. А. Ог-
невым.
180 Эта часть кивория могла иметь резные рельефы, но мы отказались от догадок
в этом плане.
181 Ср. поздний (XIV—XV вв.) киворий собора в Арбе (Далмация). (R. Е d е 1-
b е г g. Die mittelalterlichen Kunstdenkmaler Dalmatiens... «Jahrb. der k.-k. Central-
Kommission», 1861, стр. 145, табл. 1).
259 182 Ввиду спорности форм притвора в нашей реконструкции он не показан.
183 Вопрос о таком решении покрытия башен был поставлен Б. А. Огневым.
260 184 Рихтер, текст к табл. XXXV.
185 П о т а п о в, т. XIX—1, стр. 14; А. И. Некрасов — «Среди коллек-
ционеров», 1924, № 5-6, стр. 37, 38 и др.
186 Артлебен, стр. 37, 38 и 49. Мастеров, пострадавших в 1174 г., следует,
скорее всего, считать ювелирами — «златокузнецами», у которых было что взять.
261 187 Аристарх (стр. 9), неизвестно на основе каких данных, полагал, что
сооружение укреплений замка происходило в 1174 г., в год смерти князя Андрея,
что, конечно, маловероятно. •
188 Аристарх, стр. 6.
XX. Покров на Нерли
2Q2 1 М. Н. Тихомиров. Малоизвестные летописные памятники, стр. 211;
Новг. I лет., стр. 435.
2 Доброхотов. Боголюбов..., стр. 70.
3 Там же, стр. 71; ПСРЛ, I, 353-
4 Артлебен, стр. 50—52; TAC-I, стр. 297.
5 Бережков, стр. 13, 19, 99 — 100.
• РД, VI, стр. 14.
2q^ 7Н. В. Малицкий. Покровский упраздненный монастырь на р. Нерли.
«Из прошлого Владимирской епархии», вып. III, Владимир, 1912, стр. 13—19.
532
Примечания к стр. 264—276
8 Доброхотов. Боголюбов..., стр. 73 и 75. 264
9 TAC-I, стр. 297 («древний неизвестного назначения фундамент»). В. Доброхо-
тов сообщал, что кладка была из белого камня на основании из булыжника (Доб-
рохотов. Боголюбов..., стр. 79).
10 БОГА, фонд Боголюбова монастыря, описи.
11 Там же, № 7; А. И. В л а с ю к. Первоначальная форма купола церкви По-
крова на Нерли. «Архитектурное наследство», вып. 2, М., 1952, стр. 67, 68.
12 Архив ЛОИА, ф. АК, 1860 г., д. № 9.
13 Уровень его показан на разрезе здания, изданном С. Строгановым в книге
«Дмитриевский собор...», табл. XXI. Здесь слой достигает 2 аршин.
14 ВГВ, 1859, № 25.
15 «Древности» МАО, т. VII, протоколы, стр. 19; см. также Архив ЛОИА,
ф. АК, 1889 г., д. № 73.
18 А. И. Некрасов — «Среди коллекционеров», 1924, № 3-4, стр. 33.
17 А. И. В л а с ю к. Ук. соч., стр. 68. 266
18 Halle, стр. 40.
19 «Все это говорит о сознательном конструктивном отношении к делу строителя,
смотревшего на стены как на необходимые заполнения между частями, подвержен-
ными различым усилиям, тогда как строители предыдущих памятников, делая стены
одинаковой толщины, тратили материал совершенно бесцельно» (М. В. Красов-
ский. Планы древнерусских храмов. Птг., 1915, стр. 224).
20 Существующая глава храма, как сказано, сделана в 1803 г. Обследование по- 268
казало, что древний купол, выложенный из легкого пористого туфа в обычной системе
кладки, по форме был близок куполу Дмитриевского собора (полуциркульная кривая
с пониженным на 35 см центром). Покрытие было сделано, по-видимому, по стропи-
лам (А. И. В л а с ю к. Ук. соч., стр. 67, 68).
21 Halle, стр. 33. 270
22 Архив ЛОИА, ф. АК, 1860 г., д. № 9, л. 17-18. Издаваемые рисунки хранят- 272
ся там же.
23 Доброхотов. Боголюбов..., стр. 76 и 78; ср. роспись типа «решетки»
на обломке столба из Переславского собора (см. рис. 20).
24 Стенные росписи.... TAC-VII, т. I, стр. 202.
25 Л. А. Мацулевич указал мне, что характер росписи Покрова на Нерли поз-
воляет заподозрить реставрацию фресок в XIV—XV вв. Не работал ли здесь Андрей
Рублев?
26 Г р а бар ь, т. I, стр. 10. 273
27 Пояснительная записка к проекту реставрации церкви Рождественского мо- 274
пастыря.
28 TAC-I стр. 299.
29 ВГВ, 1859, № 25.
80 Доброхотов. Боголюбов..., стр. 79.
31 Архив ЛОИА, разр. 1, архит. 13, № 110, 111. Данные этого чертежа исполь-
зованы в публикуемой ниже реконструкции первоначального плана здания.
32 Воронин. Памятники..., стр. 33. 275
33 Раскопки около храма приходилось вести с большой осмотрительностью, что- 276
бы возможно меньше разрушать холм. Поэтому я отказался от сплошного раскопа
на склоне у западного фасада, наиболее близкого к воде, а также не доводил раскопа у
стен храма до материка, за исключением раскопа у юго-западного угла, пройден-
ного до подошвы фундамента.
34 Проводимые анализы исполнены химиком-технологом М. П. Янтиковой.
533
Примечания к стр. 281—288
281 35 Раскопки на участке к северу от храма были начаты с целью проверить любо-
пытное свидетельство В. Доброхотова, который писал: «Шагах в И от с.-в. угла [хра-
ма] видны еще основания из белых и диких камней какого-то, вероятно, древнего зда-
ния: длина его до 5 саж., но ширину без раскопки земли определить невозможно. При
поверхностной ее раскопке, среди исчезнувших строений, находимы были обломки
кафлей, и один из них с густою золотою поливой. Все это перемешано с черепками
братской утвари, с проволоками, гвоздями и слюдою, оставшейся, вероятно, от древних
окон» (Доброхотов. Боголюбов..., стр. 84).
28t 36 В. Доброхотов писал,что в 1848 г.,«когда, при продолжительных летних жарах,
озеро значительно понижалось, подле самого берега, против церкви, видимы были чер-
ные дубы, высовывавшиеся со дна озера в прямом стоячем положении. Не были ли они
когда-либо сваями моста, пролегавшего, может быть, через Клязьму, или по удалении
ее отсюда,— через довольно широкое озеро?» (Доброхотов. Боголюбов...,
стр. 68). Если описываемые автором дубы не были остатками частых в Клязьме ство-
лов естественных дубов, то весьма вероятно, что это остатки ряжей, крепивших по-
дошву искусственного холма под храмом или какой-либо пристани.
285 37 Доброхотов. Боголюбов..., стр. 70.
38 Разливы рек в древности достигали меньшего подъема, чем теперь. Обилие
лесов замедляло таяние снегов, и половодье сходило постепенно. Об этом говорит и
закономерность расположения разнообразных археологических памятников по от-
ношению к берегам рек: более древние лежат на нижних террасах пойм, более позд-
ние — поднимаются выше.
39 Определение грунта сделано геологом А. А. Добролюбовым.
286 40 Эта система работы долго держалась в практике древнерусских зодчих. На-
помним, что галереи Архангельского собора в Московском кремле пристраивались
уже к вполне законченным фасадам «сразу же по окончании храма» (А. И. В л а с ю к.
Новые исследования архитектуры Архангельского собора в Московском кремле.
«Архитектурное наследство», вып. 2, М., 1952, стр. 112, ИЗ).
287 41 Исследования Н. В. Холостенко.
42 Б. А. Рыбаков. Стольный город Чернигов и удельный город Вщиж. «По
следам древних культур. Древняя Русь». М., 1953, стр. 119, 120; А. С. Уваров.
Древний храм на Вщижском городище. «Сборник мелких трудов», т. I, М., 1910,
стр. 387.
43 Б. А. Р ы б а к о в. Древности Чернигова. МИА СССР, Я» 11, 1949, стр. 76,
82, рис. 45.
44 Первый эскиз реконструкции Покрова на Нерли, как и чертежи к нему (опуб-
ликованные в СА, 1958, № 4, рис. 13—15 и 20), были разработаны на основе данных
раскопок 1954—1955 гг. совместно с архитектором Б. П. Дедушенко, детально изу-
чившим и обмерявшим памятник в 1947—1951 гг., и архитектором Я. Н. Трофимовым,
осуществившим дополнительные изменения в реконструкции. Публикуемый здесь на
рис. 149 первый вариант реконструкции исполнен Б. А. Огневым и вносит ряд кор-
рективов. Далее, где мы приводим соображения Б. П. Дедушенко, изложенные в его
пояснительной записке к эскизу реконструкции, они отмечены сокращенным обозна-
чением в скобках: (ПЗ).
46 Б. П. Дедушенко считает в равной мере законным и вариант закрытой гале-
реи, хотя указывает, что нижние окна западного фасада храма, освещавшие про-
странство под хорами, требовали светлой галереи-аркады (ПЗ).
288 48 Называем так условно, так как колонка меньше полуокружности.
47 «Пояснительная записка к проекту реставрации церкви Рождественского мо-
настыря».
534
Примечания к стр. 292—299
48 Впрочем, возможно, что поперечные балки были устроены по осям порталов.
Над южным порталом есть след вцеланной балки — камень здесь заменен новым.
49 ПСРЛ, II, 462, 463.
50 Можно предположить и иной вариант обработки фасадов лестничной стены —
слепыми арками, как у пилона северного перехода Боголюбовского дворца. Однако
он плохо вяжется с горизонталью парапета.
51 Когда епископ Федор наложил интердикт на Владимир, «не бысть звонения...
по всему граду» (ПСРЛ, II, 552).
52 Г о л у б и н с к и й, т. I, ч. 2, стр. 152, 153, 158.
53 Так изображен камень в атласе к «Трудам первого археологического съезда».
При установке этих резных камней в фасады новой колокольни, четверти, видимо,
были стесаны.
54 Прохоров, стр. 40, прим.
55 А. И. Некрасов. О гербе суздальско-владимирских князей. «Сборник в
честь А. И. Соболевского». Л., 1927, стр. 406—409.
58 В реконструкции перекрытие углов постамента под барабаном показано не в
виде двускатных кровелек, а в виде побитой свинцом кривой, концентричной дуге под-
пружной арки (предложение Д. П. Сухова). Глава представлена шлемовидной, по дан-
ным исследований А. И. Власюка. См. А. И. Власюк. Первоначальная форма ку-
пола церкви Покрова на Нерли, стр. 67, 68.
57 См. выше прим. 36. Думаю, что в реконструкции мы показали лестницу из-
лишне широкой. После завершения работы Б. А. Огнева над вторым вариантом рекон-
струкции, проведено предварительное обследование дна старицы в ближайшей к
берегу зоне спортсменами-аквалангистами. Против северо-западного угла гале-
реи была найдена аттическая база колонки с диаметром фуста 12 см. Она меньше
базы портала и больше базы колончатого пояса (там диаметр колонки — 9 см). Не
исключено, что эта колонка принадлежала к убору звонницы. Против западного фаса-
да храма обнаружена туфовая плита желоба, аналогичная плитам у северо-восточ-
ного угла галереи, что лишний раз свидетельствует о белокаменной облицовке запад-
ного склона искусственного холма в подножии храма.
58 Здесь и ниже цитирую составленную во Владимире в 60-х годах XII в. «Служ-
бу на Покров» по пергаменному сборнику XIV в. Отдела рукописей ГИМ (Синод.,
JII, № 431).
59 Сказание, стр. 12.
60 Доброхотов. Боголюбов..., стр. 70.
61 О том, что храм стоял реально на устье Нерли, теперь удаленном от церкви,
помнили и житие Андрея, и писцовые книги 1645—1647 гг., называвшие основавший-
ся здесь монастырь Покровским, «что усть реки Нерли» (Доброхотов. Боголю-
бов..., стр. 142). Рядом с ним, на мысу у слияния Нерли и Клязьмы, где встречное
течение двух рек намывало косы и перекаты, был поставлен монументальный путевой
белокаменный крест с высеченной на нем «похвалой кресту», который «утверждает»
державу царей и благополучие верных им людей (Н. Н. Воронин. Новые па-
мятники русской эпиграфики XII в. СА, VI, 1940, стр. 309 и сл.).
82 Интересно, что вода в озере-старице у Покрова на Нерли считалась у мест-
ных деревенских богомолок «святой» и целебной. Мне приходилось видеть еще в 1956 г.
как ветхие деревенские старухи приходили на озеро в праздник Боголюбовской иконы,
с пением молитв набирали в посуду мутную стоячую воду и уносили с собой. Вода
старицы пополняется не только разливом, но и обильными холодными донными клю-
чами, так что в древности холм под храмом, возможно, и реально «точил» воду, кото-
рой приписывали «целебную сладость».
292
293
294
295
296
297
298
299
535
Примечания к стр. 300—311
300 «з Определение В. Л. Янина.
64 Архив ЛОИА, ф. АК, 1860, № 9; ВГВ, 1859, № 25.
85 Н. В. Малицкий. Покровский упраздненный монастырь на р. Нерли.
«Из прошлого Владимирской епархии», вып. III, Владимир, 1912, стр. 14.
301 ев jaM же> СТрф 18, 19.
67 Строганов, табл. XXXI.
68 ВОГА, фонд Боголюбова монастыря, № 7.
89 А. И. В л а с ю к. Первоначальная форма купола церкви Покрова на Нерли.
70 До 1784 г. здесь стояли деревянные Святые ворота со звонницей, разобранные
на топливо для кирпичных сараев Боголюбова монастыря (Н. В. Малицкий.
Ук. соч., стр. 19, 20). Кирпич существующей колокольни частично сходен с кирпи-
чом паперти XVII в. вокруг храма; цоколь ворот сложен из белого камня; в их фасады
были вставлены описанные выше рельефы, найденные при раскопках Н. А. Артлебе-
ном; детали — аркатура, штуковые маски — подражают владимиро-суздальским.
В этом Святые ворота у Покрова на Нерли сходны с теплым Георгиевским храмом,
пристроенным Н. А. Артлебеном к владимирскому Успенскому собору. Все это поз-
воляет относить проект колокольни и ее постройку к деятельности Н. А. Артлебена.
71 ВЕВ, 1916, № 20-21, стр. 362
XXI. Общая характеристика строительства
времени Андрея Боголюбского
304 1 Наблюдение К. Н. Афанасьева.
306 2 А. В. С т о л е т о в. Отчет... (1951 г.).
3 Там же.
307 4 Н. Н. В о р о н и н. Древнее Гродно. МИА СССР, № 41, 1954, стр. 125.
6 «В песчанном грунте, укрепленном, вероятно, распорками, сделан фундамент
из мелкого булыжного камня (в среднем величиной с кулак) насухо, без всяких сде-
дов проливки известью; затем верх фундамента присыпан небольшим (5—7 см) слоем
песка и по нему пролит известковый раствор, а дальше идет сплошная кирпичная клад-
ка стен» (И. М. Хозеров. Архитектура Белоруссии XI—XII вв. (рукопись). Архив
ААС СССР, № Б-2066, стр. 17).
e М. К. К а р г е р. Памятники древнерусского зодчества в Переяславе-ХМель-
ницком. «Зодчество Украины», Киев, 1954, стр. 282 и 287.
7 Анализ произведен химиком-технологом М. П. Янтиковой.
308 8 П. С. Касаткин. Памятники архитектуры во Владимире. «Архитектура
СССР», 1938, № 9, стр. 84.
9 Н. Н. В о р о н и н. Оборонительные сооружения Владимира XII в., стр. 237.
9а А. В.Столетов. Конструкции владимиро-суздальских белокаменных па-
мятников и их укрепление. «Памятники культуры, исследования и реставрация»,
т. I. М., 1959, стр. 206 и 212.
310 10 К а р а б у т о в, л. 22.
11 Архитектора А. А. Каплун.
12 ПСРЛ, X, 169.
13 ПСРЛ, XI, 42.
14 ПСРЛ, II, 843, 844.
15 К. Н. Тихонравов. Археологические изыскания во Владимирской гу-
бернии. ТВГСК, вып. II, 1864, стр. 127; Доброхотов. Боголюбов..., стр. 98.
311 18 Произведен химиком-технологом М. П. Янтиковой.
536
Примечания к стр. 312—319
17 L е f о г t. La sculpture et le travail de la pierre dans les monuments du op- 312
zieme au seizieme siecle. «Bulletin monumental», t. LVI, Paris — Caen, 1890, стр. 236,
18 О. Ш у а з и. История архитектуры, т. II. М., 1907, стр. 147 и 161.
19 Ср. резьбу порталов романских храмов — W. V о е g е. Die Anfange des
monumentalen Stils in Mittelalter. Strassburg, 1894, стр. 267.
20 См. статью К. К. Романова «К вопросу о технике выполнения рельефов со-
бора Георгия в г. Юрьеве-Польском». «Seminarium Kondakowianum», т. II, Прага
1928, стр. 149 и 158.
21 А. С. Гущин. Памятники художественного ремесла древней Руси X—
XIII вв. Л., 1936, табл. XXII—XXIV.
22 А. И. А н и с и м о в. Домонгольский период древнерусской живописи. «Во-
просы реставрации», т. II. М., 1928, стр. 110 и сл.; Грабарь. Андрей Рублев,
стр. 25 и сл.; В. Н. Лазарев. Живопись Владимиро-Суздальской Руси. ПРИ,
т. I, стр. 442—448.
23 Аристарх, стр. 4.
24 А. С. Г у щ и н. Ук. соч., стр. 69—75 и табл. XVI—XXI; Г. Ф. К о р з у- 314
хина. Русские клады IX—XIII вв. М. — Л., 1954.
25 А. В.Орешников. Заметка о потире Переславль-Залесского собора. А ИЗ,
1897, Яг И, стр. 343.
28 В. И. С и з о в. Древний железный топорик из коллекции Исторического му-
зея. АИЗ, 1897, № 5-6, стр. 160.
27 ПСРЛ, II, 581.
28 ПСРЛ, II, 591. 315
29 ПСРЛ, II, 581.
30 ПСРЛ, II, 593.
31 ПСРЛ, II, 586, 587. 316
32 О ретроспективности политических идеалов XII в. см. А. Е. Пресняков.
Лекции по русской истории, т. I. М., 1938, стр. 234.
33 Георгиевский. Князь Андрей..., стр. 43, 44; Новг. I лет., стр. 435; 317
ПСРЛ, XV, 233.
34 ПСРЛ, II, 489; М. К. Каргер. Княжеские дворцы древнего Киева. «История
искусств». Ученые записки ЛГУ, № 193, 1955, стр. 67—102.
35 Путешествие, вып. IV, стр. 72.
38 Некрасов. Очерки..., стр. 112, 113.
37 Эту мысль выдвигал еще А. А. Потапов (Потапов, XIX—1, стр. 20).
38 Забелин. Русское искусство, стр. 47. 318
39 Великие Минеи Четьи. СПб., 1870, октябрь, стб. 9.
40 Там же, стб. 207; ср. также в «Сказании Афродитиана» (по рукописи XIII в.):
«Сама же бяше высока телом...» (ПСРЛит, вып. III, стр. 75).
40а «Богослужебные каноны на греческом, славянском и русском языках, издан-
ные Е.Ловягиным». СПб., 1861», стр. 195, 196, 201, 203, 209.
41 Великие Минеи Четьи, СПб., 1870, Октябрь, стб. 173. 319
42 Богослужебные каноны, стр. 120; В. Н. Лазарев. Скульптура Владими-
ро-Суздальской земли. ПРИ, т. I, стр. 401—408.
42 а Богослужебные каноны, стр. 103, 115, 198, 199.
43 А. В. Б а н к. Моливдовул с изображением полета Александра Македонского
на небо. «Труды отдела истории культуры и искусства Востока», т. III. Гос. Эрмитаж,
Л., 1940, стр. 186.
44 Любопытно, что в поздних хронографах появляется фантастическая легенда
о том, что русские князья, жившие якобы при Александре Македонском, получили
537
Примечания к стр. 319—324
319 от него «писание», которым утверждались их власть и пределы владений (В. Гиля-
ров. Предания русской начальной летописи. М., 1878, стр. 19, 20).
320 45 Ф. Энгельс. Людвиг Фейербах и конец классической немецкой филосо-
фии.— К. Маркс и Ф. Энгельс. О религии. М., 1955, стр. 203.
321 46 В. Гюго. Собор Парижской богоматери. М., 1947, стр. 158, 159.
322 47 с. Е n 1 а г t. Manuel d’archeologie franQaise, p. I, Architecture. Paris, 1919,
стр. 74.
48 А. С. Гущин. Ук. соч., стр. 22; А. И. Н е к р а с о в. Из истории рус-
ского строительства. «Строитель», 1929, № 8-9, стр. 3.
49 ПСРЛ, II, 598.
60 А. Я. X и л к о в. Ядро российской истории. М., 1793, стр. 104.
61 К а р а м з и н, т. III, стр. 21.
62 В. Плаксин. Опыт истории изящных искусств в России (цит. по пере-
печатке в ВГВ за 1847 г., стр. 130). Та же мысль проводится в анонимной статье «Анд-
рей Боголюбский» в ВГВ за 1848 г., стр. 10—ИЗ; Андрей отправил в Киев зодчих,
«строивших владимирские Златые врата».
“Соловьев, т. I, стр. 515.
64 «История России». М., 1880, т. II, стр. 218.
88 TAC-I, стр. CV. Эта точка зрения стоит в связи с теорией П. Лашкарева о
происхождении владимиро-суздальских церквей.
88 В. К о с а т к и н. Очерк истории г. Владимира, стр. 21 и прим.; см. также
В. П а с с е к. Княжеская и докняжеская Русь. ЧОИДР. 1870, т. III, стр. 20, 21.
323 ь? Георгиевский. Князь Андрей, стр. 94, 95.
88 Н. В. Султанов. Русское зодчество в западной оценке. «Зодчий», 1880,
№ 1-2, стр. 5.
89 Термин «делатель» в смысле «строитель» встречается в проложном рассказе о
постройке Ярославом Мудрым храма Георгия в Киеве («И не бе много делатель
у нея»; «почто не много у церкви стр ажд у щи х...»; «и бысть множество делаю-
щих...» Соловьев, т. I, стр. 245, прим. 4); ср. также сопоставление терминов
«и делатель, и строитель» в поучении XIII в. (Памятники древнерусского канони-
ческого права. СПб., 1908, стр. 109) и Киево-Печерском патерике: «... И не бысть
делатель. Но хитрець и промышлении всех бог» (Патерик, стр. 10).
80 Б. А. Рыбаков. Знаки собственности в княжеском хозяйстве Киевской
Руси X—XII вв. СА, VI, 1940, стр. 247. 248.
81 Н. Н. В о р о н и н. Оборонительные сооружения Владимира XII в., стр. 230.
82 Н. Н. В о р о н и и. Раскопки в Ярославле. МИА СССР, № И, 1949, стр. 186.
83 В. Л. Ян и н. Княжеские знаки суздальских Рюриковичей. КСИИМК
вып. 62, 1956, стр. 10.
324 83а О. X. Халпахчьян полагает, что знак на кивории Боголюбовского дворца
представляет «совмещение в одном изображении армянских букв» и свидетельствует,
таким образом, видимо, об участии в боголюбовском строительстве армянских масте-
ров. К тому же ведет указание автора на сходство архитектурных форм кивория с
изображениями подобных зданий в армянской миниатюре XI—XII вв., а также
с ротондами армянских колоколен XIII в. и последующих веков (Армяно-
русские культурные отношения и их отражение в архитектуре». Ереван, 1957,
стр. 12, 13). Что касается знака, то после исследований Б. А. Рыбакова и В. Л. Янина о
русских княжеских знаках и их эволюции ясно, что ни о каких армянских ассоциа-
циях говорить не приходится. Точно так же и архитектура кивория, как показывают
приведенные выше сопоставления, связана не с армянскими, но с романскими «образ-
цами».
538
Примечания к стр. 324—325
64 Ай нал ов. Geschichte..., стр. 76.
65 Бобринский, табл. V, рис. 1 и 5.
88 Там же, табл. V, рис. 2.
67 Н. П. Кондаков. Очерки и заметки по истории средневекового искусства и
культуры. Прага, 1929, стр. 173, 174; Д. В. А й н а л о в. Летопись о начальной поре
русского искусства. «Отчет С.-Петербургского университета за 1903 г.»; И. А. Гатцук.
К вопросу о скульптуре у древнерусских племен. TAC-VII, т. IV, протоколы, стр. 194.
68 В. В. С ед о в. Кривичи и словене (автореферат кандидатской диссертации).
М., 1954, стр. 16, 17.
89 А. В. Арциховский. Колонна из новгородских раскопок. «Вестник
МГУ», 1954, № 4, стр. 65—68.
70 «Слово... яко не подобает крестьяном кланятис неделе ни целовати ея, зане
тварь есть» (Н. Гальковский. Борьба христианства с остатками язычества в
древней Руси. «Записки Моск, археол. института», т. XVIII, 191?, стр. 76 и сл.).
71 Подобную же градацию манер мы сможем наблюдать в пластике ряда роман-
ских памятников (см., например, капители главного нефа храма Троицы в Кане).
Вспомним, что скульптор конца XVIII в. Федот Шубин вышел из холмогорских косте-
резов.
78 ПСРЛ, I, 374.
73 Нельзя не привести любопытной оценки данного текста первым историком
Владимира И. Дмитриевским: «Владимирцов, к коим столица Российского государ-
ства перешла, называли холопями, потому, что, уповательно, некоторые из Ростов-
цов п Суздальцов по бедности и угнетению от богатых, оставя свои места, перешли
жить во Владимир, когда еще оной застроен был [т. е. при Мономахе, в 1108 г.], желая
найти себе тут жизнь спокойную; а каменыциками [названы] для того, что как ниже
Владимира имеются на Клязьме места, где белые камни ломаны, которые и ныне так-
же и известь подле Коврова берутся: то думать надобно, что Владимирцы, приготовляя
каменья и известь, продавали в Суздаль и Ростов» (Дмитриевский, стр. 22,
23; см. также В. Косатки н. Очерк истории г. Владимира, стр. 37, прим.).
Д. Н. Бережков считал «каменщиков» летописи простыми каменотесами (Бережков,
стр. 103). Н. А. Артлебен полагал, что это были сложившиеся мастера: «Еще
слишком за 60 лет до нашествия татар владимирцев называли каменщиками, а это
значило, что они были уже пресловутые мастера своего дела» (Артлебен, стр. 21).
По мнению Н. Аристова, «Владимир населен был людьми ремесленными, которые
держали сторону Боголюбского и жили от его строительной деятельности» (Промыш-
ленность древней Руси. СПб., 1866, стр. 107). М. Н. Тихомиров полагает, что влади-
мирские каменщики могли образовать ремесленную корпорацию и что выступление в
1174 г. боголюбовских горожан против княжеских делателей выражало недовольство
свободных ремесленников конкуренцией княжеских людей (Древнерусские города.
М., 1956, стр. 136. и 148.)
74 С. Е n 1 а г t. Ук. соч., стр. 76 и сл.; А. С h о i s у. L’art de batir chez les
Byzantins. Paris, 1882, стр. 173; M. E. Lef evr e-Pontalis. Repertoire des architec-
tes... fran^ais au XI et XIII siecle, «Bulletin monumental», 1911, №5-6, стр. 430 и сл.
78 E. В e r n e k e r. Slav.-etymol. Worterbuch. Heidelberg, 1914, H. II, стр. 3,
4; А. Соболевский. Русские заимствованные слова (литогр. изд., б. г.), стр. 86;
Н. В. Г о р я е в. Сравнительн. этимол. словарь русского языка. Тифлис, 1896,
стр. 203; А. Дювернуа. Материалы для словаря древнерусского языка, 1894,
стр. 95.
78 Расчет произведен архитекторами Н. Н. Устиновым и Г. К. Патрикеевым при
консультации профессоров Н. Б. Бакланова и А. Т. Матвеева. Привожу здесь основ-
324
325
53!)
Примечания к стр. 325—328
325 ные принципы, изложенные Н. Н. Устиновым. Таблица содержит четыре вида работ:
1) ломка белого камня; 2) обработка получисто; 3) обработка начисто; 4) обработка
резного и фигурного камня; 5) итог. Для определения нормы рабочего времени по пунк-
ту 1 была подсчитана кубатура камня, кроме забутки в стенах (глубина камня приня-
та в 25 см). Норма рабочего времени на 1 куб/м взята из «Урочного положения»
Рошефора (изд. 1929 г., стр. 21). В расчет принята мячковская плита. Цифра 0,82,
которая стоит в строке первого пункта, определяет норму рабочего времени для кам-
ней толщиной свыше 18 см. Так как в данном памятнике камень равен по высоте 40 см,
то и принята норма в 0,82 человеко-дня.
Для определения нормы рабочего времени по пункту 2 были сделаны следующие
подсчеты. При обмере памятника определена поверхность (или площадь при разверт-
ке) камня, обработанного получисто. Размеры камня следующие: длина — 50 см,
высота — 40 см и глубина — 25 см. Общая (суммарная) площадь развернутых камней
равна 3445,4 кв!м. Норма рабочего времени для плоских камней, обработанных полу-
чисто по наугольнику, в «Урочном положении» определена Рошефором в 0,646 на
1 кв/м (стр. 70).
Аналогично пункту 2 установлена норма рабочего времени для пункта 3 с тем
лишь различием, что для обработки начисто глубина камня принята в 10 см. При
развертке камней общая площадь, обработанная начисто, равна 1408,23 кв!м. Норма
рабочего времени по «Урочному положению» определена в 0,936 на кв/л« или 0,087
на квадратный фут (как дано и в «Урочном положении» издания 1916 г.).
Пункт 4 пояснен специальной таблицей (см. рис. 156). Резной и фигурный ка-
мень был классифицирован по элементам, как показано в первой вертикальной графе
таблицы. В следующей графе указано количество элементов и затем — норма рабо-
чего времени. Однако «Урочное положение» не дает исчерпывающего ответа по всем
элементам. Поэтому для некоторых скульптурных деталей норма рабочего времени
определена при консультации скульптора профессора А. Т. Матвеева. Результат вне-
сен в пункт 4 таблицы и в пункте 5 дан общий итог, выраженный в человеко-днях.
Рабочий день при этом принят равным 12 часам.
328 77 Владимирский сборник, стр. 138; Дмитриевский, стр. 23; А. Н. Г е й-
с л е р. Карта месторождений строительных материалов. Л., 1925, стр. 35, 36.
78 «Материалы для геологии России», т. V, 1873, стр. 199;К. Н. Тихонравов.
О добывании извести в Ковровском уезде. ВГВ, 1854, №39; Практика нашей жизни.
«Дело», 1869, № 10, стр. 70.
79 К. Н. Тихонравов. Алебастровые копи во Владимирской губернии.
Владимирский сборник, стр. 32; е г о ж е. Известковые копии во Владимирской
губернии, там же, стр. 34; Н. Д о б р ы н к и н. Разработка алебастра в Муромском
уезде. ВГВ, 1868, № 15; е г о ж е. Минеральные богатства в Муромском уезде. ВГВ,
1887, № 1, 2 и 7; И. Г. С о к о л о в. Алебастровые норы в Муромском уезде. ВГВ,
1889, № 34-35.
80 О меленковских каменоломнях: Виноградов, стр. 98; Н. Добрый-
к и н. Известковое производство в Меленковском узде. ВГВ, 1866, № 17; К. Т.
О добывании известняка в с. Каркмазове (Судогодского уезда). ВГВ, 1847, № 46. О каси-
мовских каменоломнях: Артлебен, стр. 68, прим. Вспомним указание геологов на
вероятность происхождения камня Георгиевского собора в Юрьеве-Польском из окре-
стностей Касимова (В. Я. Степанов и К. П. Флоренский. Наблюдения
над характером разрушения... «Труды Ин-та геологических наук», вып. 146, 1952,
стр. 77).
81 Старицкие каменоломни служили до позднего времени источником строитель-
ного материала. Отсюда брали камни для строительства XIV—XV вв. в Твери и
540
Примечания к стр. 328—331
для постройки собора Спасо-Каменного монастыря на Кубенском озере (1481г.), 328
а позже, в конце XVI в.,— для Смоленского кремля. «Отечественные записки», 1826,
сентябрь, № 77; А. Глаголев. Краткое обозрение древних русских зданий
ч. I, тетр. 1, СПб., 1838, стр. 28.
82 Сведения о находке белого камня и пути с Волги на Переславль сообщены
нам М. И. Смирновым (см. его статью «По забытым путям Залесья». «Доклады Пере-
славль-Залесского научно-просветительного об-ва», вып. 15,1926, стр. 37 и сл.). Упомя-
нем указание А. Я. Артынова, что для строительства Ростовского собора в XII в.
камень везли рекой Вексицей (откуда?). (Э д и н г, стр. 51, 52). Скорее всего, это
домысел «ростовского летописца». Источники XVI в. говорят о доставке камня в Рос-
тов Которослью с Волги («из Плеса») и о выработке извести в районе Борисоглебского
монастыря (Повесть о начале Борисоглебского монастыря. СПб., 1897).
83 Впрочем, в условиях феодально-крепостнического строя дальние перевозки
строительных материалов были обычны. Так, камень для строительства собора Спасо-
Каменного монастыря на Кубенском озере возили из старицких ломок (по прямой —
около 450 км). Для строительства Новоиерусалимского монастыря на Истре возили
кирпич тоже из Старицы, из разобранного Борисоглебского собора (по прямой —
140 км). (Макарий. История русской церкви, т. XII, СПб, 1883, стр. 269, прим.). '
84 Н. Зарубин. Слово Даниила Заточника. Л., 1932, стр. 31 и др.
88 АИЗ, 1897, № И, стр. 343. 329
88 Н. Н. Воронин. Оборонительные сооружения Владимира XII в.,
стр. 229; его же. Археологические заметки. КСИИМК, вып. 62, 1956, стр. 26—28.
87 И. Э. Грабарь. Фрески Дмитриевского собора во Владимире. «Русское
искусство», 1923, № 2-3, стр. 7.
88 В. Плаксин. Опыт... (ВГВ, 1847), стр. 131.
89 ПСРЛ, I, 351; вар.: «премудрые мастера» — ПСРЛ, XXI, 234.
90 ПСРЛ, IX, 220.
91 Строганов, стр. Г, С. Г. Строганов. Русское искусство ..., СПб., 330
1878, стр. 7. Конечно, ни о каких «византийских художниках» и «греческих архитек-
торах» в Киеве XII в. речи быть не может.
92 «Труды Черниговского предварительного комитета по устройству XIV Архео-
логического съезда». Чернигов, 1908, стр. 173, 174.
93 Д. И. Иловайский. История России, т. II, стр. 30, 31; Присел-
ков, стр. 56.
94 J. Pelenski. Halicz..., стр. 161, 163.
98 Этими указаниями о содержании древнерусской этнической терминологии
я обязан М. А. Тихановой.
98 Татищев, кн. III, стр. 127 и 487. 331
97 Там же, кн. III, стр. 293 и 500. В своем «Лексиконе» (т. I, стр. 250, 251) В. Н.
Татищев пишет: «Андрей Боголюбский, учиняся великим князем, в 1157 г., престол
из Ростова во Владимир перенес, и получа архитекта от императора Фридерика Бар-
бароссы, церковь соборную и врата градские построил, которые доднесь, хотя через
разорение многое лепоты их утратили, однакож еще видения достойны».
98 К. Н.Тихонравов. Указатель достопамятностей г. Владимира. Влади-
мир, 1870, стр. 4.
99 Бережков, стр. 119. Цитируя данный текст В. Н. Татищева, Д. Н. Бе-
режков сделал в него вставку: «Мастера для построения Успенско-
го собора были присланы от Императора' Фридерика Первого».
100 Бережков, стр. 120—122.
101 А. В. Ф л о р о в с к.и й. Чехи и восточные славяне, т. I. Прага , 1935,
541
Примечания к стр. 331—336
331 стр. 88, 89; К. Грот. Из истории Угрии и славянства в XII в. Варшава, 1889г
стр. 352, прим. 1.
102 О немецком происхождении андреевских мастеров писали С. Г. Строганой
(Строганов, стр. ’1), Макарий (История русской церкви, изд. II, т. III, стр. 88)
и А. И. Некрасов (Из истории русского строительства. «Строитель», 1929, № 8-9,
стр. 3); см. также Ф. И. Буслаев. Исторические очерки русской народной сло-
весности и искусства, т. II. СПб., 1861, стр. 73. В писаниях «ростовского летописца
XIX в.» А. Я. Артынова приводится легенда о «немчине Куфире» — строителе Ростов-
ского собора (Э д и н г, стр. 51).
103 ПСРЛ, VI, 199.
104 Голубинский, т. 1,ч. 1, стр. 597. Ф. Халле связывала это посольство-
с вопросом о «западных влияниях» (Halle, стр. 48). По другой догадке, это было-
известное из византийских хроник папское посольство в Константинополь, проехавшее
позже в Киев, видимо, с задачей обратить против врага папы — Барбароссы союз
Мстислава киевского и Польши. Однако в 1169 г. Киев был разгромлен войсками Бо-
голюбского (А. Седельников. Древняя киевская легенда об апостоле Андрее.
«Slavia», 1924, т. III, вып. 2—3, стр. 332; Б. Я. Р а м м. Папство и Русь в X—
XV вв. М.— Л., 1959, стр. 79, прим. 132).
332 108 ПСРЛ, I, 246; Соловьев, т. I, стр. 746, 747; П. М. Б и ц и л л и. Запад-
ное влияние на Руси. Одесса, 1914, стр. 24.
106 Некрасов. Очерки..., стр. 99 и сл.
107 Грабарь, т. I, стр. 314; РД, VI, стр. 55—57.
108 К. S i m о n. Studien zum romanischen Wohnbau in Deutschland. Strass-
burg, 1902, стр. 50—63; C. Stephan i. Die alteste deutsche Wohnbau und seine-
Einrichtung. Lpz., 1903, Bd. II, стр. 430; A. E ssen wei n. Der Wohnbau (D u r m.
Handbucb der Architectur, Bd. IV, H. 2, Darmstadt, 1892); E. Hempel. Geschichte-
der deutschen Baukunst. Munchen, 1949, puc. 61 и 63; G. D e h i o. Geschichte der
deutschen Kunst., Bd. I. Berlin, 1930, стр. 305, 306; U. H б 1 s c h e r. Die Kaiser-
pfalz Goslar. Berlin, 1928.
333 109 E. Hempel. Ук. соч., рис. 84; G. D e h i о. Ук. соч., p 308.
334 110 D eh io und Bezold. Die Kirchliche Baukunst des Abenclandcs. Stutt-
gart, 1892, Bd. I, стр. 460; К. D о h m e. Geschichte der deutschen Baukunst Berlin,
1885, стр. 115; H. Otte. Handbuch der Kirchlichen Kunst-Archaologie des deutschen
Mittelalters. Lpz., 1883, стр. 26, прим. 1.
111 F. X. Kraus. Kunst und Altertum in EIsass-Lothringen. Strassburg, 1877,.
Bd. I, стр. 79, 161, 219, 235; G. D e h i о. Ук. соч., стр. 309.
112 В. Hundeshagen. Kaiser Friedrich Barbarossa Palast in der Burg zn
Gelnhausen. MDCCCXIX, табл. VII и IX.
118 C. S t e p h a n i. Ук. соч., рис. 121.
114 D e h i о und Bezold. Atlas, табл. 300, рис. 7.
335 118 Ср., например, порталы St. Benigne в Дижоне, соборов в Кагоре, Шартре
Бурже, церкви Трофима в Арле (Е. Male. L’art religieux du XII s. en France. Pa-
ris, 1924, рис. 80, 154, 219, 222, 223), тимпан церкви Сильвестра в Нонантоле (Север-
ная Италия) (М. G. Zimmermann. Oberitalienische Plastik im friihen und hohen
Mittelalter. Lpz., 1897, рис. 54).
336 116 T. D a r t e i n. Etudes sur I’architecture lombarde. Paris, 1865, табл. 40,
рис. VI; табл. 39, рис. XXIII и XXV; табл. 41, рис. X, XII, XVIII и др.
117 R i v о i г a. Le origini..., t. ‘I, рис. 278 и 279.
118 ПСРЛ, II, 592.
119 Любопытно, что западная часть села Боголюбова до недавнего времени назы-
542
Примечания к стр. 336—340
валась «снопами». «Сиони» — общее грузинское наименование храмов, посвященных 336
богоматери. Не были ли в составе пришлых мастеров прикладного искусства грузин-
ские ювелиры?
120 А. Седельников. Древняя киевская легенда об апостоле Андрее.
«Slavia», 1924, III, 2-3, стр. 325—332; А. Карташев. Был ли апостол Андрей
на Руси? «Христианское чтение», 1907, VII, стр. 82, 83; С о к о л о в, стр. 126, 127;
ср. Приселков. Очерки... стр. 160—162, 234.
121 Н. П. Кондаков. О научных задачах..., стр. 7.
122 A. Springer. Die Kunstlermonche... Mitteilungen, 1862, стр. 45—47;
J. Keiser. Die Bartholomai-Capelle zu Paderborn in Westphalen. Mitteilungen,
1865, стр. 32; А. П и p e н н. Средневековые города Бельгии. М., 1937, стр. 163.
123 ПСРЛ, II, 404, 405. 337
124 ПСРЛ, II, 390; XV, 226. Сказание, стр. 34.
128 Непосредственное участие в строительстве и руководство им со стороны свет-
ских и духовных феодалов было характерным для средневекового запада. Так, епископ
гильдесгеймский Бернвард (конец X в.) участвовал в подготовительных работах, давал
руководящие указания строителям и наблюдал за декоративной отделкой церкви
Михаила в Гильдесгейме. Капелла Варфоломея в Падерборне (1017 г.) строилась под
руководством епископа Мейнверка. Крипта Шпейерского собора (1030 г.) строилась
по замыслу императора Конрада II. Знаменитый аббат Сугерий, строитель собора
аббатства Сан-Дени, был покровителем искусств и организатором художественных
ремесел в Париже.
126 ПСРЛ, II, 581.
127 Там же, 582—584.
128 В. И. И с т р и н. Хроника Георгия Амартола в древнем славяно-русском 338
переводе, т. I. Птг., 1920, стр. 139—145.
129 ПСРЛ, I, 459, 460.
130 В. И с т р и н. Хроника Г. Амартола в славяно-русском переводе и связанные
с нею памятники. ЖМНП, 1917, № 5, стр. 19 и 21.
131 В. И. И с т р и н. Хроника Георгия Амартола..., т. I, стр. 143. 339
132 Там же, стр. 144, 145.
133 Легенду впервые привел В. Доброхотов «по старинной рукописи» (Добро- 340
хотов. Боголюбов..., стр. 95, прим. 26). Эта рукопись, как удалось установить,
была составлена священником Николо-Рубленской церкви в Ярославле Федером
Петровым по прозвищу «Рак». В связи с приносом 3 октября 1697 г. в ярославский
Спасский монастырь из владимирского Успенского собора «железной стрелы великого
князя Андрея» Ф. Петровым и была записана цитированная легенда (Отчет Публичной
библиотеки за 1887 г., стр. 149—164; А. Ф. Бычков. Заметка о хронографе яро-
славского священника Ф. Петрова. «Труды Ярославской ученой архивной комиссии»,
вып. 1, 1890, стр. 6, 7). Принос «стрелы» в Ярославль, а равно и интерес в Ярославле
к владимирскому Успенскому собору были, видимо, связаны с деятельностью столь-
ника Я. Г. Племянникова, которым в 1700 г. был заказан иконостас для собора яро-
славского Спасского монастыря, а затем производился ремонт владимирского Успен-
ского собора; см. Владимир. Ярославский Спасо-Преображенский монастырь.
М., 1881, стр. 21, 22.
134 Г. Н. П о т а н и н. Сказка с 12 персонажами, § 1 — «12 учеников». «Этно-
графическое обозрение», 1903, № 1.
138 И. В. Маковецкий. Памятники народного зодчества Верхнего По-
волжья. М., 1952, стр. 33.
136 A. Springer. Die Kiinstlermonche..., стр. 47.
543
Примечания к стр. 340—342
340 137 В. Плаксин. Опыт..., стр. 130.
138 По данному вопросу мы частично пользуемся неопубликованным отчетом
Г. Ф. Корзухиной по поездке в Болгары летом 1927 г. («К вопросу о связях владимиро-
суздальского и болгарского зодчества»).
139 Доброхотов. Боголюбов..., стр. 70.
341 140 С. М. Ш п и л е в с к и й. Древние города Казанской губернии. Казань,
1877, стр. 114; Павлинов, стр. 73; Пресняков. Образование..., стр. 35;
М. В. Красовский. Планы древнерусских храмов..., стр. 224; РД, VI, стр. 14;
Halle, стр. 45, 46; Н. И. Брунов. О некоторых памятниках допетровского
зодчества в Казани. «Материалы по охране, ремонту и реставрации памятников
ТССР», вып. II, Казань, 1928, стр. 35; А. И. Некрасов. Византийское и русское
искусство. М., 1924, стр. 68; В. В. Е г е р е в. Ближайшие работы по изучению и
охране архитектурных памятников древних Болгар. «Материалы по охране, ремонту и
реставрации памятников ТССР», вып. I, Казань, 1927, стр. 86; Голубинский,
т. I, ч. 2, стр. 89; А. П. Смирнов. Волжские булгары. М., 1951, стр. 154. Отметим
как курьез мнение В. М. Флоринского, «что при Боголюбском вывозился во Владимир
камень разрушенных болгарских зданий» (Первобытные славяне, т. I, Томск, 1893,
стр. 328, 341, 342).
141 Бережков, стр. 46—49; С. М. Шпплевский. Ук. соч., стр. 237.
142 Н. И. Бруно в. Ук. соч., стр. 35.
143 А. П. Смирнов. Сувар. «Труды ГИМ», вып. XVI, М., 1941, стр. 150пел.
144 Попытка датировать Малый минарет началом XIII в. спорна (Б. П. Д е н и-
к е. Орнаментация минарета «Малого столпа» в Болгарах. «Материалы по охране,
ремонту и реставрации памятников ТССР», вып. II, Казань, 1928).
148 В. В. Егере в. Ук. соч., стр. 36.
146 Анализы В. Н. Кононова.
342 147 См., например, Бережков, стр. 100.
148 TAC-I, стр. 258. Упомянем здесь указания источников на строительство
XII в. в Муроме, не входившем непосредственно в состав Ростово-Суздальской земли.
Под 1174 г. мы находим запись о смерти князя Юрия муромского, который «положен
бысть у Христовы церкви в Муроме, юже бе сам создал» (ПСРЛ, I, 366).
Возможно, что эта постройка сменила древний храм Спаса, в котором в 1096 г. был
погребен князь Изяслав Владимирович (ПСРЛ, I, 237). Е. Голубинский считал эту
церковь каменной (Голубинский, т. I, ч. 2, стр. 304, 305). Место ее связывают
с местом существующего собора Спасского монастыря в Муроме (Владимирский сбор-
ник, стр. 82; ВЕВ, 1887, № 7). Во время строительных работ у стен существующего
Спасского собора XVI в. было обнаружено «много камней для арок и колонн и пять
оловянных сосудов в виде овальных тарелок» (сообщение К. Н. Тихонравова; «Древ-
ности» МАО, т. VIII, протоколы, стр. 41, 42); ср. в муромской легенде о Петре и Фев-
ронии нахождение меча «в олтарной стене меж камнями в скважине» или «между кере-
мидами» (Ф. И. Буслаев. Очерки..., стр. 288). Термин «керемида» обозначает
посуду из глины или металла (Срезневский, т. I, стб. 1206) и родственен «кере-
мети». Не была ли церковь Спаса поставлена на месте языческого мольбища? Суще-
ствующий Спасский собор, близкий по своим формам собору Пафнутиева Боровского
монастыря, едва ли сохранил какую-либо связь с древней постройкой. Обращает на
себя внимание очень неправильная ориентация алтаря, с отклонением на 64° к северу.
В северной степе собора вделана плита, якобы происходящая от гробницы Изяслава
Владимировича (Архив ЛОИ А, метрика по Мурому № 65-а).
544
Примечания к стр. 345—352
СТРОИТЕЛЬСТВО ВРЕМЕНИ ВСЕВОЛОДА III
XXII. Владимирское княжество (1174—1212 гг.)
1 ПСРЛ, I, 371—373. 345
2 ПСРЛ, I, 374 и сл.; XV, 259.
3 ПСРЛ, I, 378—379; А. Н. Насонов. Князь и город, стр. 16, 17. 346
4 ПСРЛ, I, 383, 384.
8 ПСРЛ, I, 383—386; II, 606; VII, 95; XI, 324.
6 ПСРЛ, I, 386.
7 ПСРЛ, I, 393. Подобную формулировку мы встречаем в летописи и позже —
в связи с захватом Владимира татарами.
8 Н. Н. Воронин. Социальная топография..., стр. 166. Возможно, что с 347
этого времени западные ворота Среднего города и получили название Торговых, а по
дороге к торгу в Новом городе была поставлена церковь Пятницы — покровительницы
торговли. Пятницкая церковь существовала до наших дней, вероятно, на старом ме-
сте.
9 ПСРЛ, I, 408, 416, 437; XX, 141; М. Д. Приселков. Киевское государ-
ство второй половины X в. «Ученые записки ЛГУ, серия истор. наук», вып. 8, 1941,
стр. 226.
10 Серебрянский, стр. 144, 145.
11 Там же.
12 С о л о в ь е в, т. I, стр. 525; прим.; С. Т. Е р е м я н. Юрий Боголюбский
в армянских и грузинских источниках. «Научные труды Ереванского гос. универси-
тета», т. XXIII, Ереван, 1946, стр. 396 и сл.
13 ПСРЛ, I, 391; II, 629, 630. 348
14 ПСРЛ, I, 408, 411.
18 Приселков. Очерки..., стр. 137; Ключевский. Жития..., стр. И;
ПСРЛ, XV, 281.
18 ПСРЛ, I, 387, 388, 406,
17 ПСРЛ, I, 430-434. 349
18 Н. Н. Воронин. Разведка Осовецкого городища. «Призыв», от 28/VII
1937 г.
19 ПСРЛ, I, 389, 400; II, 625; XVIII, 41; Б. Д. Греков. Волжские болгары
в IX—X вв. ИЗ, т. 14, 1945, стр. 17 и 29.
20 ПСРЛ, II, 614.
«1 ПСРЛ, I, 388; II, 618—620; Новг. I лет., 156, 157; М. Н. Тихомиров.
Город Дмитров. 1925, стр. 8, 9.
22 ПСРЛ, II, 625, 679. 350
23 ПСРЛ, I, 412.
24 ПСРЛ, II, 683—686.
28 С о л о в ь е в, т. I, стр. 550, 551, прим. 1; ПСРЛ, I, 418.
26 ПСРЛ, I, 427, 428, 435.
27 Новг. I лет., 155, 158; ПСРЛ, I, 388; Татищев, кн. II, стр.. 246.
28 Новг. I лет., 159, 189. 35/
29 Новг. I лет., стр. 190—192.
80 Там же, стр. 192 и сл.
31 ПСРЛ, II, 667; Я. А. Голяшки н. Очерк личных отношений между
князьями Киевской Руси в половине XII в. «Издания Истор. общества при Москов-
ском университете. Рефераты 1896—1897 гг.», т. II, 1898, стр. 256—260.
“ ПСРЛ, I, 380. 352
36 Н. Н. Воронин, т. I
525
Примечания к стр. 352—355
352 33 ПСРЛ, I, 381, 421, 422.
34 В настоящем вводном перечне мы не делаем ссылок на источники ввиду того,
что все они будут даны при анализе соответствующих памятников.
38 В. Н. Татищев сообщает, что Всеволод якобы в 1193 г. «основал в Суздале цер-
ковь святыя Богородицы, которая от несмотрения в строении развалилась. Оную по-
строя снова, покрыл оловом и освятил епископ Иоанн». В. Н. Татищев указывает и
и точную дату «основания» собора — 13 августа (Татищев, кн. III, стр. 304).
36 ПСРЛ, I, 409.
37 ПСРЛ, I, 412.
353 38 ПСРЛ, XXI, 229, 230; ср. I, 436; VII, 117 и др.
39 К. Н. Тихонравов. Княгинин Успенский монастырь. «Памятная
книжка Владимирской губернии» на 1862 г., прим. 9.
40 ПСРЛ, I, 433.
« ПСРЛ, X, 59.
42 А. А. Шахматов. Разбор сочинения И. А. Тихомирова... «Отчет о 40-м
присуждении наград гр. Уварова». СПб., 1899, стр. 9, прим. 1.
43 ПСРЛ, I, 449; VII, 134.
44 ПСРЛ, I, 404 и 441.
48 ПСРЛ, VII, 119.
44 ПСРЛ, I, 438 и 439.
47 ПСРЛ, I, 436.
48 ПСРЛ, X, 167.
49 ПСРЛ, VII, 119; XXIV, 86.
80 Татищев, кн. III, стр. 328 и 372 (об отдаче Стародуба Иоанну).
XXIII. Обстройка Успенского собора во Владимире
ЗМ 1 ПСРЛ, I, 392; VII, 97; X, И; XV, 270; XVIII, 27; XX, 135; в Ипатьевской ле-
тописи — ошибочно: «И вся 5 верхов златая сгоре«.» (II, 630); ср. Бережков,
стр. 7, прим. 1, и стр. 9.
2 ПСРЛ, I, 407; VII, 101; X, 18, 19; XV,278 и др. Следы пожара 1185 г. и восста-
новительных работ 1185—1189 гг. были встречены при рытье могилы у южной стены
собора, где на материке лежали остатки обугленного дерева, а выше — слой строитель-
ного мусора — белокаменного щебня и булыжника (ВГВ, 1852, № 42, стр. 271, прим.).
3 ПСРЛ, I, 409; VII, 102.
4 ПСРЛ, II, 674; VII, 102.
8 ПСРЛ, I, 411.
• ПСРЛ, XXI, 226; см. также: ПСРЛ, VII, 118; XV, 311 и др. «Князь великий
Всеволод пристави к ней 4 верхи и позлати ю, да сего ради в другыи священа бысть»
(Владимирский летописец, л. 124; М. Н. Тихомиров. Летописные памятники
б. Синодального собрания. ИЗ, т. 13, 1942).
355 7 ПСРЛ, I, 437; VII, 118.
8 ПСРЛ, I, 468.
9 ЛЗАК.т. XII, стр. 56.
10 М. В. Красовский. Деревянное зодчество. Птг., 1916, стр. 124; см.
также Срезневский, т. I, стб. 595.
и ПСРЛ, I, 460; XV, 364.
12 Наблюдение проф. Н. П. Сычева.
13 ПСРЛ, I, 463; VII, 141.
14 ПСРЛ, I, 475.
54Л
Примечания к стр. 355—368
18 ПСРЛ, IV, 43; XVI, 27.
18 Памятники древнерусского канонического права, ч. I. СПб., 1908, стб. 117.
17 Макарий. История русской церкви, т. V. СПб., 1886, стр. 400, 401.
18 ПСРЛ, X, 169.
18 ПСРЛ, XX, 173; XXI, 315, 316; XXII, 96.
20 Чертеж Ф. Солнцева. Архив ЛОИА.
21 Например, крещальни собора Елецкого монастыря в Чернигове и собора в
Старой Рязани. Позже придел Пантелеймона был переименован в Георгиевский (1774г.).
В 1864 г. епископ Феофан, «усмотрев, что внутри соборного храма... малый теплый
Георгиевский храм, как устроенный из кирпича в белокаменном здании, не составляет
первоначального построения, распорядился уничтожить этот, стеснявший собор,
храм» (Виноградов, стр. 60, 62, 76, 77).
22 Н. П. Лихачев. Владимирская эпиграфическая запись XIV в. ИОРЯС,
т. VI, 1901, кн. 3 (оттиск, стр. 5).
23 ПСРЛ, V, 257; VI, 135; XVIII, 154; XXIII, 141 и др.; Грабарь. Андрей
Рублев, стр. 66, 67.
28 ПСРЛ, III, 104.
28 ПСРЛ, V, 258; VI, 139 (пространный рассказ); VIII, 85; XV, 485; XVIII, 160.
28 ПСРЛ, VI, 194—199; VIII, 201 и др.
27 ПСРЛ, XIII, 111, 431; XX, 438.
28 К а р а б у т о в, л. 23.
29 Виноградов, стр. 57, прим. 2. Споры о времени появления щипцовых
покрытий см. «Древности» МАО, т. XVI, прил. к отчету Трутовского; Павлинов,
стр. 59 и сл.
30 ПСРЛ, XIII, 431.
31 Не знаем, на каком основании в местной печати указывалось, что после поль-
ско-литовской интервенции в Успенском соборе «не только все обветшало, но и птицы
внутри его во множестве вили свои гнезда» (ВЕВ, 1865, № 4, стр. 233). Дело о рестав-
рации собора 1725—1734 гг. указывает «у церковных трех дверей шатры»,— очевид-
но крыльца, пристроенные в XVII в. (ЦГИАЛ, фонд Синода, 1728 г., № 292, л. 13 и
122 об.; см. рис. 160).
32 Виноградов, стр. 53—57.
33 Там же, стр. 57, 58.
34 Там же, стр. 74.
38 Там же, стр. 80, 81.
38 Там же , стр. 87—96; Грабарь. Андрей Рублев.
37 Виноградов, стр. 98—106. Юго-западный портал был обнаружен еще
в 1873 г. (см. ВГВ, 1873, № 33).
38 Проект реставрации фасадов сделан гражданским инженером Квинтом (В и-
ноградов, приложение, стр. 56).
39 Виноградов, стр. 101.
40 Отчет архитектора О. И. Брайцевой по обследованию Успенского собора
(рукопись). Архив Института истории и теории архитектуры А АС СССР.
41 А й н а л о в. Geschichte..., стр. 75; см. также Артлебен, стр. 49.
42 Г. П а в л у ц к и й. Киевские храмы домонгольского периода... TAC-XIV,
т. II, стр. 43.
43 Обмер архитекторов Н. С. Кучеровой и Г. М. Калитаевой в альбоме «Покров
на Нерли». Текст М. И. Рзянина. «Памятники русской архитектуры», вып. Ill, М.,
1941, л. XXI.
44 Карабутов, лл. 39—47.
355
356
358
360
365
366
368
36*
547
Примечания, к стр. 368—375
368 45 jaM же> лл 48—51.
370 48 А. И. Некрасов — «Среди коллекционеров», 1924, № 5-6, стр. 33, 34.
4ва Ср. указание И. М. Долгорукого, что по срытии вала был «открыт вид
соборов». См. выше прим. 4 к гл. VII.
37% 41 Отчет архитектора О. И. Брайцевой.
48 К а р а б у т о в, л. 30, № 69—72.
48 Там же, л. 30, № 61 и 62.
60 Ни одной подлинной консоли на месте не сохранилось; возможно, что их ста-
вили взамен отсутствующих ввиду простоты их тески.
81 «Древности» МАО, т. XVI, стр. 32.
373 82 Отчет Исторического музея за 1908 г., стр. 11; см. также «Живописная Рос-
сия», изд. Вольф, т. VI, ч. 1, стр. 38.
83 Карабутов, лл. 18—21. В коллекции ГИМ имеются «мелкие обломки
красномедных золоченых листов со следами прикрепления их гвоздями; они сохра-
нились местами на наружной стороне трибунов или шей собора и указывают, что кар-
низная часть шей была также покрыта золочеными листами». Были собраны, кроме
того, «небольшие слитки красной меди, найденные в щелях трибунов (шей) и в сводах
собора; слитки образовались из листов золоченой меди, расплавленных при пожаре»
(Российский исторический музей. Указатель памятников. М., 1893, стр. 573).
84 При реставрации собора в одном из окон средней главы была найдена
в кирпичной закладке «нижняя часть рамы... с металлической в ней тонкой ре-
шеткой, в которой укреплена толстая слюда». Виноградов, стр. 83.
374 88 При реставрации покрытия были обнаружены выступающие над обмазкой
на 1 вершок железные гвозди с широкой шляпкой, расположенные на расстоянии
друг от друга 12—13 вершков (53—58 см) и закреплявшие свинцовые листы квадратной
формы (12Х 12 вершков или 53 X 53 см), которыми были крыты угловые главы и своды
храма (Карабутов, лл. 22, 23). В коллекции ГИМ есть слитки свинца, обнару-
женные в туфовой кладке сводов (Российский исторический музей. Указатель памят-
ников, стр. 574). Лист свинца, найденный при раскопках церкви-усыпальницы второй
половины XI в. в Переяслав-Хмельницком, имел размеры 40 X 70 см (М. К. Кар-
гер. Памятники древнерусского зодчества в Переяслав-Хмельницком. «Зодчество
Украины», Киев, 1954, стр. 288).
88 По данным сборника XVII в., в это время гробницы стояли и в «комарах»
(аркосолиях), и около «комар» (Виноградов, стр. 24 и 33).
$75 87 Грабарь. Андрей Рублев, стр. 26; Н. П. Сычев. К истории росписи
Дмитриевского собора во Владимире. «Памятники культуры, исследование и ре-
ставрация», т. 1, М., 1959, стр. 164—168.
88 Н. И. Брунов. О хорах в древнерусском зодчестве. «Труды секции теории
и методологии РАНИОН», вып. II, 1928, стр. 97, прим. 10. В «Путевых записках» мит-
рополита Платона сообщается, что «Владимирский собор отличен тем, что со всех
сторон [?], кроме восточной, сделаны высокие хоры, с Греческого образца, для стоя-
ния женам или оглашенным». Однако о деревянном настиле он ничего не упоминает
(ВГВ, 1842, № 2—4). О деревянных хорах в галереях писал также П. С. Касаткин:
«В Успенском соборе, во всеволодовой пристройке дубовые связи были использованы
как балки, для настила деревянного пола хор» (Памятники архитектуры во Влади-
мире. «Архитектура СССР», 1938, № 9, стр. 84). На чем основаны слова обоих авто-
ров,— неизвестно.
88 Н. И. Брунов. О хорах..., стр. 97, прим. 10.
60 ВОГА. Дело о реставрации собора 1725—1734 гг., л. 13.
81 Виноградов, приложение, стр. 41.
548
Примечания к стр. 377—378
92 ПСРЛ, X, 169; Голубинский, т. II, ч. 2, стр. 383, прим. 2. 377
93 Виноградов, стр. 7, прим. 4; В. К. Т р у т о в с к и й. Краткий от-
чет..., стр. 4; Указатель памятников Исторического музея, изд. II, стр. 574.
64 Н. А. Артлебен. Казна московского Успенского собора. «Древности»
МАО, т. VIII, стр. 128. Мнение П. Свиньина, что ход в «ризницу» был по лестнице
«изнутри одного храмового столпа» («Отечественные записки», 1824, ч. XX, № 54,
стр. 23) курьезно. Пример тайника в московском Благовещенском соборе, устроен-
ного в арке, для данного рассказа не может служить аналогией (М. В. Красов-
ский. Очерк истории московского периода древнерусского церковного зодчества.
М., 1911, стр. 56). В данной связи интересно описание захвата угличского Паисиева
монастыря поляками, когда «иноки же и граждане влезоша во главу цер-
ковную, идеже бысть потаенная церковь» и от огня, разведен-
ного в храме захватчиками «от жары яко на сковраде сопрягошаяся» (А. А. Титов.
Угличская летопись. М., 1890, стр. 123).
66 Н. А. Артлебен. Казна московского Успенского собора, стр. 130; см.
также: Виноградов, стр. 20 и 82; Бережков, стр. 66, 67; В. К. Т р у-
т о в с к и й. Краткий отчет..., стр. 4.
66 К а р а б у т о в, л. 28.
67 Н. А. Артлебен. Казна московского Успенского собора. Палатки сло-
маны в 70-х годах XIX в. (Виноградов, стр. 82).
XXIV. Собор Рождественского монастыря
1 Основание монастыря относится, может быть, еще к концу княжения Андрея: 37g
в 1175 г. упоминается «игумен святые Богородици Володимерьское» Феодул (ПСРЛ,
I, 370; IX, 251). Судя по тому, что Феодул играл видную роль в устройстве торжествен-
ного переноса тела князя Андрея из Боголюбова во Владимир, можно было думать,
что монастырь этот был княжеским (3 в е р и н с к и й, т. II, Vs 1120). П. Строев,
считая Феодула его первым игуменом, не высказывается точно о времени основания
монастыря («основан в исходе XII в.» Строев, стб. 661). Вероятнее, однако, осно-
вание монастыря Всеволодом (ПСРЛ, VII, 118; X, 65 и др.).
2 ПСРЛ, I, 409. Тверская, Симеоновская, Воскресенская, Никоновская и Ермо-
линская летописи называют 1191 г. Резная на камне надпись также указывает на
1191 г.: «Начало ржествена мстря лета 6699». Крайне ветхий и расколотый, камень
этот при реставрации 1859 г. был укреплен на извести и железных скобах на полу-
круглом каменном блоке, вставленном около западного портала нового здания. Надпись
издана К. Н. Тихонравовым (Владимирский сборник, стр. 49) и А. Мартыновым
(«Русские достопамятности». М., 1880, вып. III, стр. 13). Сейчас он хранится в ВОКМ
(см. ниже, рис. 179, б). В литературе принята дата — 1192 г. (К а р а м з и н, т. III,
прим. 153; Макарий. История русской церкви, т. III, СПб., 1868, стр. 59; РД, VI,
стр. 14, 15 и др.).
3 ПСРЛ, I, 413.
4 ПСРЛ, I, 444; X, 82, 83.
6 Р а тш и и) стр. 42.
6 ПСРЛ, I, 463.
7 ПСРЛ, III, 58; IV, 39; V, 6 и 191 и др.
8 ПСРЛ, VIII, 152.
8 Изданы преимущественно в Сборнике Муханова, СПб., 1866.
10 ПСРЛ, IV, 159; VI, 38; VIII, 221.
11 ПСРЛ, XIII, 110, 111 и 431.
549
Примечания к стр. 378—387
378 12 ТВГСК, т. III.
13 См. также переписную книгу монастыря 1701 г. (ВГВ, 1879, № 27) и запись
1681 г. (во «вкладной книге», ТВГСК, вып. III).
380 14 ВГВ, 1842, № 2—4.
16 ВГВ, 1859, № 13, стр. 49.
18 Основной капитал этого варварского предприятия составился из 20 000 руб.,
пожертвованных Александром II, и дотации синода в сумме 10 000 рублей. Строи-
тельный коми!ет в составе купцов Журавлева, Никитина и архитектора Артлебена
сдал с торгов работу с подряда купеческой предпринимательской кампании (Н. Т. Пла-
тонов, Н. Д. Философов и крестьянин с. Боголюбова В. Ерофеев). Заказ на соборную
главу и ее золочение получил либавский промышленник К. Д. Плиске (10 800 руб.).
По ходатайству князя Урусова, Синод разрешил производство работ. По их окончании
в 1864 г. главные участники их получили «высочайшие» награды: Артлебен — ордеп
Станислава, купец Журавлев (жертвователь) — золотую медаль, К. Н. Тихонравов,
бесплатный секретарь комитета,— денежную премию. Ход «реставрации» в делопроиз-
водстве не отражен (см. ЦГИАЛ, канц. обер-прокурора Синода, 1859 г., № 90; хоз.
управл. Синода, 1859, № 8201; прав. Синода, I стол, II отд., 1859, № 469; особенно
интересно последнее дело). См. также ВГВ, 1864, № 43, стр. 291.
17 План этот был переиздан М. В. Красовским (Планы древнерусских храмов,
стр. 225).
18 «Русская старина в памятниках церковного и гражданского зодчества». Со-
ставлено А. Мартыновым, тетр. 9. М., 1950, стр. 87—90 (и в других вариантах этого
издания).
18 Чертежи хранятся в фонде Синода (ЦГИАЛ).
20 Подлинник «Записки» получен автором от внучек К. Н. Тихонравова. Ниже
цитаты из «Записки» даются без сносок, с пометкой в тексте — (ПЗ). Полностью «За-
писка» публикуется во II томе настоящего исследования.
21 Вторая записка, прилагавшаяся к проекту реставрации,— «Исторические све-
дения о церкви во имя Рождества пресвятой богородицы во Владимирском архиерей-
ском доме», была составлена для Н. А. Артлебена Иоасафом. Ею располагал К. Н. Ти-
хонравов, использовавший ее материал в своей статье (ВГВ, 1869, №11; ТВГСК, т. III,
и отдельная брошюра). Судя по переписке К. Н. Тихонравова с А. Мартыновым (см.
Материалы для биографии К. Тихонравова . Владимир, 1900, стр. 307 и сл.), эта
статья была использована в вып. IX «Русской старины» (М., 1850) и повторена в «Рус-
ских достопамятностях» А. Мартынова (вып. III). Краткие сведения о реставрации
собора были помещены в «Архитектурном вестнике» (1859, № 1, стр. 72, 73) и у В. В. Ко-
саткина (Очерк истории Владимира. Владимир, 1881, стр. 35, 36).
здз 22 Артлебен, стр. 58.
23 В «Древностях» Н. А. Артлебен сообщает, что и южный портал был вынесен
на стену пристройки: «Вынутые из стен две древние двери с базами и резными капите-
лиями и архивольтами целиком [?] были вставлены в наружные стены правого
придела и паперти» (Артлебен, стр. 57). Это не отвечает действи-
тельности. В ПЗ подчеркнуто: «Одна такая древняя вынутая дверь вставлена в запад-
ную стену пристройки».
386 24 «Русские достопамятности», вып. III, стр. 13.
26 Бобринский, XXIV—3.
387 24 Там же, XX—1,2; XXIII—3; XXXIII—1.
27 См. также Артлебен, стр. 58.
28 TAC-I, стр. 293. Вероятно, речь идет о земляных работах при перестройке
Рождественского собора. С рисунками, изданными здесь, есть некоторая неясность.
550
Примечания к стр. 387—398
В «Древностях» Н. А. Артлебен упоминает желоб с ногой зверя из собора Успенского 387
монастыря (Артлебен, стр. 60). В цитированном же тексте (TAC-I) он отмечает,
что водометы собора Княгинина монастыря были гладкие, а Рождественского собора —
•фигурные. По-видимому, оба изданных водомета принадлежали последнему. Поэтому
Д. В. Айналов ошибочно писал о «романских водостоках» Княгинина собора (A fi-
ll а л о в. Geschichte..., стр. 91).
29 Артлебен, стр. 58. 389
80 ТВГСК, вып. III, стр. 125—127; Артлебен, стр. 58.
31 К. Н. Тихонравов. Церковь Рождества богородицы...ВГВ, 1865,№ И; 391
его же. Владимирский Рождественский монастырь. ВГВ, 1869, № 26, стр. 4.
82 Коллекции ВОКМ.
83 Артлебен, стр. 57. 395
XXV. Дмитриевский собор
1 ПСРЛ, I, 436, 437; VIII, 118. 396
2 А. А. Шилов. Описание рукописей, содержащих летописные тексты, вып. I,
стр. 58 (ЛЗАК, т. XXII, 1909).
3 Строганов, стр. 4, 5.
4 О причинах отсутствия сведений о некоторых событиях 90-х годов в местном 398
летописании см. Приселков. Лаврентьевская летопись, стр. 88 и 118.
6 В. Косатки н. Дмитриевский собор в г. Владимире. Владимир, 1914,
стр. 4.
• Там же, стр. 14, 15.
7 ААЭ, т. I, № 159: «У моей у соборной церкви у Дмитрия святого в Володимире,
внутри города на моем дворе».
8 ПСРЛ, XIII, 111, 431; XX, 438.
9 «Дело по высочайшему повелению о приведении в первобытный вид владимир-
ского Дмитриевского собора» (ВОГА, фонд Владимирской духовной консистории,
№ 78969). Значительный материал о «реставрации» памятника содержится также в де-
лах Синода: 1) «Дело по высочайшему повелению о снесении пристроек, сделанных
в новейшие времена к Дмитриевскому собору, для восстановления его в первобытном
виде» (ЦГИАЛ, ф. № 796, д. № 1726, 1834 г.); 2) «Дело по высочайшему повелению,
чтобы все пристройки, сделанные к владимирскому Дмитриевскому собору в новей-
шие времена, были сломаны» [ЦГИАЛ, ф. № 797 (канцелярии обер-прокурора Синода),
д. № 16001, 1834—1847 гг.]; 3) «Дело об отпуске суммы, оказавшейся недостаточной
по прежней смете, на исправление в г. Владимире Дмитриевского собора» (ЦГИАЛ,
ф. № 796, д. № 457, 1840—1849 гг.).
10 Строганов.
11 Рихтер, тетр. I.
12 Прохоров.
13 «Древности Суздальско-Владимирской области...» и доклад в TAC-I.
14 РД, VI.
16 Бобринский.
19 Л. А. Мацулевич. Хронология рельефов Дмитриевского собора во
Владимире-Залесском. «Ежегодник Рос. института истории искусств», т. I, Птг., 1922.
17 Н. В. Малицкий. Поздние рельефы Дмитриевского собора в г. Влади-
мире. «Труды Владимирского научного общества по изучению местного края», вып. 1,
1923.
18 Чертежи хранятся в библиотеке Академии художеств (Ленинград).
551
Примечания к ’'стр. 398—406
398 19 В. И. Казаринова. Новое в исследовании архитектуры Дмитриевского
. собора во Владимире. Кандидатская диссертация (рукописи). Основные выводы опуб-
ликованы в работах «К вопросу о тектонике в архитектуре» («Вопросы теории архитек-
турной композиции», вып. 1, М., 1955) и «Архитектура Дмитриевского собора во Вла-
димире» («Архитектура СССР», 1956, № 11). Когда настоящая работа была уже в про-
изводстве, исследование В. И. Казариновой полностью было издано в серии «Памят-
ники русской архитектуры» под тем же названием — «Архитектура Дмитриевского
собора во Владимире». М., 1959.
20 Материалы и чертежи — в архиве ВСНРПМ.
399 21 Приводимые ниже цифровые данные и анализ деталей Дмитриевского собора
заимствованы нами из указанной диссертации архитектора В. И. Казариновой «Но-
вое в исследовании архитектуры Дмитриевского собора во Владимире».
22 Целый водомет, найденный при расчистке сводов собора в процессе реставра-
ции, представляет собой почти квадратный в сечении (22x25 см) блок длиной 70 см
с полукруглым желобом глубиной 7 см.
28 Постамент был открыт и восстановлен при реставраций собора в 1951 г. Чет-
верик постамента почти лишен облицовки; он сложен из туфа и возвышается над сво-
дами по оси на 0,35 ле и по углам — на 1,07 м. Четверик сохранил следы примыкав-
шего позакомарного покрытия в виде треугольного сечения борозд глубиной 5 еле,
шириной 10 см К. В. Столетов. Исследование и установление изначальных форм
покрытия Дмитриевского собора. 1951, стр. 3—6 (архив ВСНРПМ); его же. Ин-
. женерное укрепление и реставрация Дмитриевского собора во Владимире. «Практика
реставрационных работ», сборник 2, М., 1958, стр. 55—60.
24 При устройстве закомарного покрытия со сферическим возвышением около
барабана, скрывавшим четверик постамента, окна были заложены снизу кирпичом на
48 см. Колонки барабана опираются теперь на выступ кольцевой кладки из двух рядов
камня в его основании, причем базы колонок выступают на 4—9 см за периметр этого
кольца; возможно, что базы являются позднейшей доделкой, первоначально же колон-
ки опирались непосредственно на отлив кольца (предположение Б. А. Огнева).
402 26 Покрытие всего собора золоченой медью, о чем есть сведения от 1720 г., недо-
стоверно (В. К о с а т к и н. Ук. соч., стр. 15). Медная же кровля главы сохранялась
до 1850 г., когда была фактически украдена соборным старостой купцом Никитиным,
заменившим ее «из усердия» совершенно негодной железной, просуществовавшей
всего 7 лет.
24 Можно предполагать, что узкие окна собора имели также прорезные из меди
«окончины» наподобие железных ажурных «окончив» с изображениями грифонов, птиц
и розеток в Великой церкви в Студенице (около 1190 г.). (П. П. Покрышкин.
Православная церковная архитектура XII—XVIII ст. в нынешнем Сербском королев-
стве. СПб., 1906, стр. 22, табл. VIII).
27 В. И. Казаринова. К вопросу о тектонике..., стр. 32—37.
28 В. И. Казаринова. Новое в исследовании...
404 28 Как доказано Б. А. Огневым, закомары собора имели еще один ряд кладки,
зажимавший белокаменные водометы в ендовах между ними (Б. А. Огнев. О по-
закомарных покрытиях...).
405 30 В. И. Казаринова. Новое в исследовании..., стр. 197.
406 81 Подробнее об этом см. указанные выше сочинения Н. В. Малицкого и Л. А. Ма-
цулевича. По сообщению из Владимира в Синод, при реставрации 1837—1839 гг. раз-
рушавшиеся камни с резьбой вынимались, и наблюдавшая за работами комиссия
«озаботилась снятием рисунка и распорядилась переведением на новые камни под стро-
гим смотрением ее в точности изображенных фигур» (ЦГИАЛ,ф. № 797, д. № 16001,л.41).
552
Примечания к стр. 409—421
82 В. И. Казаринова. Новое в исследовании... 409
33 И. Э. Грабарь. Фрески Дмитриевского собора во Владимире. «Русское 410
искусство», 1923, № 2-3; Н. П. Сычев. К истории росписи Дмитриевского собора
во Владимире. «Памятники культуры, исследование и реставрация», т. I. М., 1959,
стр. 147, 163.
34 Н. Воронин. Социальная топография Владимира XII—XIII вв. и «чер- 412
теж» 1715 г. СА, VIII, 1946.
36 Копии, хранящиеся во Владимирском музее, сделаны с акварельных видов
города, изготовленных для «Губернского атласа» 1801 г. (см. ТВУАК, т. VIII, отчет,
стр. 12). Акварели ныне хранятся в ЦГВИА (ф. ВУА, д. № 18632, табл. 2 и 4). Изда-
ваемые рисунки — фотографии с подлинника.
38 Н. В. Малицкий. Ук. соч., стр. 38.
37 Строганов, табл. XX. 414
38 Картотека П. П. Покрышкина в архиве ЛОИА; Н. В. Малицкий. Ук.
соч., стр. 45. Этот чертеж, вероятно, принадлежал к комплекту чертежей по «рестав-
рации» 1837—1839 гг., о которых не раз упоминает переписка (ЦГИАЛ, ф. № 797,
д. № 16001).
39 Рихтер, тетрадь I, черт. V, рис. 4.
40 Хранится в Гос. Русском музее. Обнаружен С. В. Милеевым.
41 Хранятся в ЦГИАЛ (ф. № 1488, д. № 27). Обнаружены А. В. Столетовым в
процессе подготовки материалов для реставрации собора.
42 Л. А. Мацулевич высказал соображение, что изданный С. Строгановым рису-
нок является копией, сделанной Ф. Солнцевым с рисунка Ф. Дмитриева, и не может
быть «вполне достоверным документом, исполненным с натуры» (Л. А. Мацуле-
вич. Ук. соч., стр. 294, прим. 1).
43 ЦГИАЛ, ф. № 1488, д. № 27, 1836 г., л. 5. 411
44 Подлинники крайне ветхи, рисунок местами утрачен. Публикуем прориси с
подлинников.
45 К. Н. Тихонравов. Княгинин Успенский монастырь. «Памятная книж- 419
ка Владимирской губернии» на 1862 г.
48 Потапов, т. XIX—1, стр. 16.
47 Л. А. Мацулевич. Ук. соч., стр. 292—299.
48 Н. В. Малицкий. Ук. соч., стр. 41, прим. 2.
44 Там же, стр. 41.
ftn Там же, стр. 43 и прим. 2.
Артлебен, стр. 56.
5? О ней Н. А. Артлебен не упоминает. Там же.
5з Строганов, стр. 2.
84 Доброхотов, стр. 146. 420
66 В. К о с а т к и н. Ук. соч., стр. 18; дело № 78969, л. 20, 35 об.; ЦГИАЛ,
ф. 796, д. № 1726, л. И.
58 Доброхотов, стр. 145.
57 Дело № 78969, л. 55об.
68 А. Никольский. Владимирский Дмитриевский собор. ВГВ, 1847,
№ 15, стр. 66.
59 Дело № 78969, лл. 55 и 69; ЦГИАЛ, ф. № 796, д. № 1726, лл. 16 и 20об. 421
80 Дверные проемы обследовались вновь при реставрации собора в 1949—1951 гг.,
причем подтвердилась их изначальность.
81 А. Мусин-Пушкин. Историческое исследование о местоположении
древнего Тмутараканского княжества. СПб., 1797, стр. VIII.
36 Н. Н. Воронин, т. I
553
Примечания к стр. 422—429
422 82 Доброхотов, стр. 145; Н. Д. Взгляд на достопамятности..., стр. 54
63 В. Косатки н. Ук. соч., стр. 17; дело № 78969, л. ЗЗоб.; ЦГИАЛ..
ф. № 796, д. № 1726, л. 23об.
64 В. К о с а т к и н. Ук. соч., стр. 17.
88 Там же, стр. 18; Дело № 78969, л. 35об.; ЦГИАЛ, ф. № 796, д. № 1726, л. 25.
66 В. К о с а т к и н. Ук. соч., стр. 18; ЦГИАЛ, ф. 796, д. № 1726, л. 24об.
67 Дело № 78969, л. 199. к j. Ж
68 Краткие сведения о Дмитриевском соборе. ВГВ, 1844, № 16; Строга-
нов, стр. 13. В. Косаткин относит эту дату лишь к приделам и паперти (В. К о с а т-
к и н. Ук. соч., стр. 15).
88 ААЭ, т. I, № 159.
70 ЦГИАЛ, ф. № 796, д. А® 1726, л. 16.
423 71 ПСРЛ, XIII, 111 и 431; XX, 438.
72 ПСРЛ, XIII, 49.
73 Забелин. Русское искусство, стр. 16.
74 Грабарь, т. II, стр. 278, 279.
76 R. de Lasteyrie. L’architecture religieuse en France a I’epoque romaine.
Paris, 1928, стр. 583, 584, 596 и др.
78 W. Pinder. Die Kunst der deutschen Kaiserzeit bis zum Ende der staufi-
schen Klassik. Lpz., 1943, стр. 274.
77 Например, южный портал собора Сант Яго де Компостелла.
78 Р. О. Ш м е р л и н г. Алтарные преграды в Грузии. «Ars Georgica», т. Ill,
Тбилиси, 1950, стр. 173, 176, 177, табл. 75.
78 Бобринский, VII—3.
80 Там же, XIII—2.
424 81 Г. В. Алферова. Собор Спасо-Мирожского монастыря. «Архитектурное
наследство», вып. 10, М., 1958, стр. 14 и сл.
82 Н. И. Б р у н о в. О хорах в древнерусском зодчестве.
425 83 Л. А. Мацулевич. Ук. соч., стр. 296; Доброхотов, стр. 146-
84 Рихтер, тетр. I, стр. 2.
85 Строганов, стр. 13.
88 Бобринский, XIII—1, XI и др.
425 87 ВОГА, д. № 78969; ЦГИАЛ, ф. № 796, д. № 457, л. 106.
88 ИАК, вып. 26, стр. 76.
89 А. В. Столетов. Пояснительная записка к проекту реставрации Дмит-
риевского собора (1949 г.), стр. 36 (архив ВСНРПМ). Исследователь считает также, что
именно расчет на работу угловых башен позволил мастерам отказаться от верхнего
пояса связей в пятах подпружных арок; см. также А. В. Столетов. Инженерное
укрепление и реставрация Дмитриевского собора во Владимире, стр. 43.
428 80 Первоначальную двухбашенность собора признавал Д. В. Айналов (А й н а-
л о в. Geschichte..., стр. 80, прим. 1). Очевидно, в том же смысле высказывалась комис-
сия по реставрации Успенского собора (Филимонов, Павлинов, Быковский и др. см.
«Древности» МАО, т. XVI, стр. 31, 32).
429 81 Доброхотов, стр. 144, 145; Д. И. Иловайский. История Рос-
сии, ч. II, стр. 259; Прохоров, стр. 50; В. Косаткин. Очерк истории г. Вла-
димира, стр. 39.
82 В. Доброхотов. Открытие памятников древних строений близ Дмит-
риевского собора. ВГВ, 1852, № 39.
83 Культурный слой XII в., обнаруженный на одном участке к югу от собора,
определялся уровнем 1,4—2,6 м.
554
Примечания, к стр. 430—436
94 Кенигсб. лет., л. 241. 430
95 Бобринский, XII—2. 432
99 Сводку их см. у Д. Н. Бережкова (Бережков, стр. 77 и сл.); А й н а-
л о в. Geschichte..., стр. 81, 82; Прохоров, стр. 44; Н. П. К о н д а к о в.
О научных задачах..., стр. 19—28; ИРИ, т. I, стр. 410—418.
97 На это указывал С. Строганов (Строганов, стр. 8); ср. также мысль
Е. К. Трубецкого, что идеей резного убранства является «собор всей твари», где по-
казаны идеализированные образы зверей, как они «задуманы богом» (!!). («Умозрение
в красках». М., 1916, стр. 28, 29).
98 А. Г. Ром м. Русские монументальные рельефы, М., 1953, стр. 12.
99 Там же, стр. 10.
100 Н. П. Кондаков. Очерки и заметки по истории средневекового искус- 433
ства и культуры. Прага, 1929, стр. 357—364; см. также В. Ф. Ржига. О тканях
домонгольской Руси. «Byzantino-SIavica», IV, Praha, 1932.
101 Н. Н. Воронин. Медвежий культ в Верхнем Поволжье в XI в. МИА 434
СССР, № 6, 1941.
102 О животных образах в характеристике людей средневековыми писателя-
ми см. Д. С. Лихачев. Человек в литературе древней Руси. М.— Л., 1958,
стр. 95.
103 Н. Квашнин-Самарин. О русских былинах в историко-географиче-
ском отношении. «Беседа», 1871, № 5, стр. 237—239; А. В. Марков. Из истории
былевого эпоса. «Этнографическое обозрение», № 70-71, стр. 30—33; В. Миллер.
О лютом звере народных песен. «Древности» МАО, т. VII, вып. 1, М., 1877;«Путешествие
Ибн-Фадлана на Волгу». М.— Л., 1939, стр. 78. Едва ли, конечно, «собрание деревьев и
изображений» было «татуировкой» (см. там же, прим. 790).
104 П. Бессонов. Калеки перехожие, вып. VI. М., 1864, стр. 81.
105 Ф. И. Буслаев. Очерки (изд. 1861 г.), стр. 74.
106 Н. П. Кондаков. Ук. соч., стр. 29, 106, 359.
107 К. Маркс. К критике гегелевской философии права. — К. Маркс и
Ф. Энгельс. Сочинения, изд. II, т. I, стр. 313.
108 Там же, стр. 342. Ср. замечательную характеристику, данную геральдике 435
В. Гюго: «Лорды имеют своих собственных зверей, которых они помещают в свои гербы.
Так как господь бог сотворил недостаточное количество зверей, то лорды изобретают
новые разновидности... Они создали грифона, этого орла среди львов и льва среди
орлов, пугающего львов своими крыльями, а орлов — своей гривой. У них есть ге-
ральдический змей, единорог, саламандра, тараск, дрея, дракон, гиппогриф. Все это
наводит на нас ужас, а им служит украшением. У них есть зверинец, называемый
гербовником, в котором рычат невиданные чудовища. Ни в одном лесу не найдешь
таких диковин, как те, что порождены их спесью» (В. Гюго. Человек, который
смеется. Киев, 1956, стр. 305).
109 Бобринский, XVII—1.
110 РД, VI, стр. 28 и рис. 69.
111 Ушаков, стр. 81 и другие работы.
112 В. К о с а т к и и. Ук. соч., стр. 5, 6. 436
113 Воронин. Памятники..., стр. 55.
114 А. С. Гущин. Памятники художественного ремесла древнец Руси
X—XIII вв., табл. XXIII—XXIV.
116 Н. П. Кондаков. Изображение русской княжеской семьи в миниатю-
рах XI в. СПб., 1906, стр. 96—104.
119 То обстоятельство, что в число сыновей в «портрете» входит Святослав,
36*
555
Примечания к стр. 436—442
436 родившийся в 1196 г., лишний раз свидетельствует о том, что постройка собора в этом
году заканчивалась. «Портрет» помещен в верхней части фасада.
117 ПСРЛ, II, 674, 675.
437 118 Д. С. Лихачев. Изображение людей в летописи XII—XIII вв. ТОДРЛ,
т. X, 1954, стр. 12—16.
119 В этом плане интересно наблюдение Н. В. Малицкого, что некоторые из позд-
них фигур в поясе Дмитриевского собора находят себе объяснение «в старых подлин-
ных рельефах» (Н. В. Малицкий. Поздние рельефы..., стр. 7, И, 13). Не заме-
нили ли поздние фигуры владимирских князей во главе с Владимиром аналогичные
древние фигуры? Не была ли на стенах собора скульптурно запечатлена подчеркнутая
еще Боголюбским преемственность владимирских самовластцев от Владимира «свя-
того»? Тема эта вполне естественна для дворцового собора «великого Всеволода».
Интересно, что вместо зайцев на копьях в руках Александра изображены фигурки ле-
жащих львов, повторяющие в миниатюре подобные львиные фигуры Покрова на Нер*
ли. Не имела ли и эта подробность особого символического значения?
120 Слова из некролога князя Владимира Васильковича (1289 г.). ПСРЛ, II, 924.
• XXVI. Успенский собор Княгинина монастыря
438 1 ПСЛР, I, 415.
2 ПСРЛ, I, 417; VII, 107.
3 ПСРЛ, I, 453; Б. Д. Греков. Волжские болгары в IX—X вв. ИЗ, т. 14,
1945, стр. 17, 18.
440 4 Артлебен, стр. 59—61.
6 Н. В. Султанов. Образцы древнерусского зодчества в миниатюрных изоб-
ражениях. СПб., 1881, стр. 13, прим. 1.
6 Павлинов, стр. 124. Комиссия по реставрации Успенского собора во Вла-
димире в 90-х годах также обследовала своды Княгинина собора и знала об описан-
ных особенностях его верха.
7 Грабарь, т. II, стр. 14, прим. 1.
8 Бережков, стр. 14, 15 и 107.
8 Грабарь, т. I, стр. 323, 324.
10 «Древности» МАО, т. XIX, вып. 1, табл. V.
11 В. И. Преображенский. Историческое описание первоклассного
Княгинина Успенского женского монастыря в г. Владимире. М., 1900.
12 ТВУАК, т. IV, хроника, стр. 3.
13 Ср. А. И. Некрасов. — «Среди коллекционеров», 1924, № 3-4, стр. 34;
его же. Московское каменное церковное зодчество до А. Фиоравенти. М., 1915,
стр. 9, прим. 1 и стр. 11.
44/ 14 Нижние прямоугольные окна в апсидах сделаны в 1794 г.
15 К а р а м з и н, т. V, прим. 254.
16 ААЭ, I, № 155.
17 В. И. Преображенский. Ук. соч., стр. IV.
18 Там же, стр. V.
18 Косатки н. Монастыри..., стр. 200.
442 20 В апсиде диаконика на высоте 3 м стены имеют деформированную поверхность
с выбоинами и выступами. Возможно, что апсида была поделена сводом на два этажа,
из которых в верхнем помещалась ризница. Этому отвечает второе щелевидное окно в
нижней части апсиды. Такое устройство ризницы известно в ряде памятников XVI в.—
Федоровском и Никитском соборах в Переславле-Залесском и других.
556
Примечания, к стр. 442—448
21 ПСРЛ, I, 416. 442
22 ПСРЛ, I, 421. Елена умерла ребенком. Место ее погребения обозначено малень-
ким аркосолием внутри собора в северной стене к востоку от входа.
23 ПСРЛ, I, 424.
24 ПСРЛ, XXI, 228.
26 ПСРЛ, XXI, 228, 229; Порфирий. Древние гробницы во владимирском
Успенском соборе и Княгинине монастыре. Владимир, 1903, стр. 116—119; Экзем-
плярский, т. I, стр. 39.
26 Летописец владимирского Успенского собора. ЛЗАК, т. XXII, стр. 63, 64.
27 ПСРЛ, I, 450. 443
28 Принадлежность Благовещенского придела первоначальному зданию 1200—
1201 гг. признавал ряд владимирских историков: см. Дмитриевский, стр. 322;
Георгиевский, стр. 122; К. Н. Тихонравов. Княгинин Успенский мо-
настырь, стр. 18. П. Смоличев предполагал, что Василько венчался в черниговском
Благовещенском соборе. «Чернипв i швшчне ливобережжя». Кшв, 1928, стр. 137,
прим. 1.
29 ПСРЛ, IV, 163.
30 К. Н. Тихонравов. Древние надгробные камни... ВГВ, 1867, № 32.
31 Артлебен, стр. 60.
32 Существование галерей у древнего собора предполагал еще В. И Преобра- 445
женский, называя их «ходовыми папертями», где ставились гробницы (В. И. П р е-
ображенский. Ук. соч., стр. 39; см. также Косатки н. Монастыри..,
стр. 202, 203).
XXVII. Укрепления Владимирского детинца
и ансамбль города
1 ПСРЛ, I, 411. 446
2 А. И. Бунин. К исторической топографии г. Владимира на Клязьме.
ТВУАК, т. II.
3 Критика работы А. И. Бунина и пересмотр основных вопросов топографии Вла-
димира сделаны мною в специальной статье — «Социальная топография Владимира
XII—XIII вв. и «чертеж» 1715 г.». СА, VIII, 1946.
4 Н. А. Артлебен. Владимирский Кремль-город по описной книге 1626 г.
ВГВ, 1877, № 6; см. также Краткие исторические сведения о г. Владимире. ВГВ,
1901, № 26, стр. 3. С. Строганов считал детинец «дворцом» для детей Всеволода (Стро-
ганов, стр. 5).
6 ПСРЛ, X, 23; XX, 140; XXIII, 56.
6 ПСРЛ, X, 29, 30.
7 ПСРЛ, I, 412; VII, 106 и др.
8 Доброхотов, стр. 103, прим. 28; стр. 105, прим. 29.
8 Там же, стр. 104, 105. 448
10 Н. В. М а л и ц к и й. Из прошлого владимирской епархии, вып. II. Влади-
мир, 1907, стр. 17, 18.
11 Интересны найденные при раскопках отдельные декоративные детали шатро-
вой колокольни XVII в.; она была богато украшена красными и поливными изразцами.
В покрытиях была применена зеленая городчатая черепица. Ранее найденные изразцы
изданы А. И. Ивановым (Забытое производство. Владимир, 1930, стр. 14). Харак-
терно, что среди поздних красных изразцов, печных и архитектурных, встречаются
явные переживания владимиро-суздальской пластики (А. И. Иванов. Ук. соч.,
стр. 6, 10, 50). Таков, например, четвертной карнизный вал, по которому идут челове-
557
Примечания к стр. 448—465
448
449
452
454
456
457
462
463
464
465
ческие маски, сопровождаемые растительным орнаментом (см. МИА СССР, № 11,
1949, стр. 229, рис. 24, а).
12 Доброхотов, стр. 103.
13 Там же, стр. 105.
14 Т а м же, стр. 104, 105.
15 Е. Голубинский считал владимирский детинец просто соборной оградой, при-
чем ошибочно относил его ко времени князя Андрея (Голубинский, т. I, ч. 2,
стр. 158, прим. 1).
16 Виноградов, стр. 69; ЖМВД, 1839, № 9, стр. 437.
17 ВГВ, 1847, № 26; 1854, № 20.
18 Пушкинский бульвар («булеварный сад») был разбит в 1815 г. (ВГВ, 1865,
№ 29, стр. 156).
19 ВГВ, 1853, № 36, стр. 200.
20 Ввиду полной разрушенности свай породу дерева определить не удалось.
21 В. Н. Татищев сообщает, что «иуния 4 заложен во Владимире замок (детинец)
строить дубовый, и насыпали землю вал немалой» (Т а т и щ е в, кн. III, стр. 307).
Не знаем, какие данные позволяли П. Полевому считать Владимирский детинец ка-
менным (Очерки русской истории в памятниках быта. СПб., 1880, ч. II, стр. 156).
22 ВГВ, 1853, № 36, стр. 200.
22а Не принадлежала ли капитель с изображением сирина (см. рис. 172),
также сохранившая следы красной краски, к отделке надвратного храма?
23 ВГВ, 1854, № 20.
24 ПСРЛ, X, 169.
26 См. Н. Н. Воронин. Социальная топография...
XXVIH. Общая характеристика строительства
времени Всеволода III
1 ПСРЛ, I, 436; ср. 294.
2 А. Ц и р е с. Искусство архитектуры. М., 1946, стр. 106.
3 Памятники древнерусской церковно-учительной литературы, вып. 1. СПб.,
1894, стр. 167.
4 В. Гюго. Человек, который смеется. Киев, 1956, стр. 429 и 481.
6 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. XXII, стр. 122.
6 Б. А. Рыбаков. Черниговские древности. МИА СССР, № 11, 1949;
Н. Н. Воронин. «Слово о полку Игореве» и русское искусство XII—XIII вв.
«Слово о полку Игореве» (в серии «Литературные памятники». М., 1950), стр. 326.
7 Г о л у б и н с к и й, т. I, ч. 1, стр. 759; Д. И. Абрамович. Исследование
о Киево-Печерском патерике. ИОРЯС, VI, кн. 3, 1902, стр. 329—333.
8 Тихомиров, стр. 259.
9 ПСРЛ, I, 411. Однако инициатива обновления собора, кажется, принадлежала
Всеволоду III (ср. ПСРЛ, II, 674).
10 Н. Н. Воронин. Новые памятники русской эпиграфики XII в. СА, VI,
1940, стр. 311—313. Ср. упомянутый выше закладной белокаменный крест из над-
вратной церкви детинца.
11 Ср. Приселков. Лаврентьевская летопись, стр. 88 и 118.
12 ПСРЛ, 1, 411.
13 ПСРЛ, X, 21. В тексте — явный пропуск отрицания (не) перед глаголом
(ища), искажающий смысл старого текста и послуживший поводом к ряду недора-
зумений в освещении вопроса о мастерах Всеволода III.
55S
Примечания, к стр. 465—473
14 То же в Воскр. лет. (ПСРЛ, VII, 102). 465
16 В. Плаксин. Опыт..., стр. 130. 466
16 Строганов, стр. 5 и 10.
17 Артлебен, стр. 59.
18 Прохоров, стр. 41 и 43.
19 РД, VI, стр. 6 и 24.
20 Бережков, стр. 100—103; Бобринский, стр. 6.
21 П. П. Покрышкин. Православная церковная архитектура..., стр. 22, 23.
22 Приселков. Лаврентьевская летопись, стр. 112.
28 Бережков, стр. 100.
24 Ср. «Во владимирском Успенском соборе есть окна гораздо большие, разби- 4б7
вающие своей нижней частью горизонтальный карниз аркатуры; едва ли это может
рассматриваться как сознательная комбинация» (Б. Э д и н г. Очерки древнерусской
архитектуры. «София», 1914, № 2, стр. 24, 25, прим.).
25 А й н а л о в. Geschichte..., стр. 75. 468
28 Срезневский, т. I, стб. 1216; И. Хрущев. Исследование о сочине-
ниях Иосифа Санина. СПб., 1868, стр. 94.
27 Н. М. Карамзин полагал, что епископ Иоанн «нашел между собствен-
ными церковниками искусных мастеров и литейщиков, которые весьма
красиво отделали сию церковь снаружи и покрыли оловом, не взяв себе в товарищи ни
одного немецкого художника» (Карамзин, т. III, стр. 130). С. М. Соловьев выра-
зился определеннее: епископ Иоанн «не искал мастеров у немцев, а нашел их между
служками при Богородичной владимирской церкви и своими
собственными» (Соловьев, т. I, стр. 717). П. Полевой ограничился по-
становкой знака вопроса против термина «клеврет» (Очерки русской истории в памят-
никах быта, вып. II, стр. 197).
28 А. В. Столетов. Приложение к пояснительной записке (1949 г.), стр. 71 469
(архив ВСНРПМ).
29 Переход к кирпичной кладке в Польше XIII в. был связан с усилением горо-
дов и городского строительства (Я. Захватович. Польская архитектура до
половины XIX в. Варшава, 1956, стр. 9).
80 Архитектором О. И. Брайцевой.
81 «Древности» МАО, т. XVI, стр. 24.
32 Там же, стр. 38.
33 Там же, стр. 24, 25.
34 А. В. Столетов. Отчет... (1951 г.).
36 ВГВ, 1858, № 27 (городские известия). Трудно судить о реальности этого 471
сообщения; работы по постройке вел Н. А. Артлебен (ВГВ, 1860, № 43), и едва ли он
пропустил бы без упоминания в своем труде столь примечательную особенность.
38 М. К. Каргер. Археологические исследования древнего Киева. Киев.
1950, стр. 61, 69 и сл.
37 А. А. Строков. Раскопки в Новгороде в 1940 г. КСИИМК, вып. XI,
1945, стр. 70, 71.
38 А. В. Столетов. Пояснительная записка (1949 г.), стр. 5, 26, 35 (архив 472
ВСНРПМ) и Приложение к ней, стр. 77 (там же); П. С. Касаткин. Памятники
архитектуры во Владимире. «Архитектура СССР», 1938, № 9; Д о б р о х о т о в. Бо-
голюбов..., стр. 73 (сведения о выходе связей внутрь здания); В. Н. Юнг. О древне-
русских строительных растворах. «Сборник научных работ по вяжущим материалам».
М., 1949, стр. 237—240.
39 При реставрационных работах по Успенскому собору в канале выгнившей 473
559
Примечания к стр. 473—481
473 связи был найден «огромный четырехгранный железный гвоздь» (Российский истор.
музей. Указатель памятников. М., 1893, стр. 574).
474 40 Наблюдение А. В. Столетова.
41 Виноградов, стр. 56, 57, прим.
475 42 «Древности» МАО, т. XVI, стр. 38.
43 Карабутов, лл. 22 и 23.
44 Виноградов, стр. 102, 103. Большая часть древней медной кровли была
уничтожена еще раньше. В описи имущества патриарха Никона читаем: «Красной
меди дощатой пол третья пуда 6 гривенок. Поликадило разобранное медное, весу в нем
9 пуд. Красныя меди ломаные всякие 20 пуд. А по скаске дьяка Ивана Кокошилова то
поликадило и ломаная медь взято из Володимера из соборной церкви, что были
накрыты глав ы...» (ВрОИДР, кн. 15, 1852, стр. 101).
46 Н. П. Лихачев. Владимирская эпиграфическая запись XIV века. СПб.,
1901, стр. 3, 4 (Оттиск из ИОРЯС, т. VI, 1901).
46 В. Н. Щепкин. Резное деревянное тябло XIII в. «Сборник статей, посвя-
щенных В. И. Ламанскому», т. II. СПб., 1908, стр. 790, 791.
47 Н. П. Лихачев. Ук. соч., стр. 3.
48 Б. В. Гнеденко. Очерки по истории математики в России. М.— Л., 1946,
стр. 21.
476 49 Н. А. Артлебен. Древние надглавные кресты владимирского Успен-
ского собора. ВГВ, 1882, № 5.
60 О снятии древних крестов с владимирского Успенского собора.ВГВ,1875,№ 23.
61 Приводимыми данными я обязан обмерявшему крест Н. А. Левитскому.
62 Голубь был снят Н. А. Левитским и был доступен тщательному изучению.
477 63 Ср. дарохранительницу в виде голубя из Суздальскоо собора (Н. Н. Воро-
нин. Археологические заметки. КСИИМК, вып. 62, 1956, стр. 24—26).
478 54 «Куски известковой мозаики желтого, зеленого и черного цветов, представ-
ляющей остатки древнего пола, найдены в главном алтаре собора на глубине 1 ар.»
(Российский истор. музей. Указатель памятников, М., 1893, стр. 574).
66 «Кирпичные плитки, покрытые поливой, служили, вероятно, для устройства
пола, найденные в соборе под позднейшим чугунным полом: судя по остающимся на
них следам огня, можно предполагать, что это остатки еще от первого пожара 1185 г.
или же... 1237 г.» (там же, стр. 574).
56 При строительных работах около Успенского собора «кирпичные таковые же
плитки» были найдены «в 10 саж. от собора на южной стороне, на глубине 3 ар. в на-
сыпи» (там же, стр. 574). Наши разведки в этом месте не обнаружили свалки плиток.
479 67 Плитки этого типа были в Успенском соборе (коллекция ГИМ, № 19.250).
Они найдены здесь и при работах 1951 г.
481 58 В. А. Александровский. Поливные плитки из раскопок детинца
во Владимире. МИА СССР, № И, 1949, стр. 243. Любопытно сходство знака на плитке
(рис. 222, г) со знаком на днище горшка из погребения с трупосожжением из Заколп-
ского могильника (рис. 222, д).
59 В. В. Хвойко. Древние обитатели Среднего Поднепровья и их культура
в доисторическое время. Киев, 1913, стр. 82—94; Н. Д. Полонская. Археологи-
ческие раскопки В. В. Хвойко 1909—1910 гг. в местечке Белгородке. «Труды Моск,
предвар. комитета по устройству XV археол. съезда». М., 1911, стр. 57—63 и табл.
II—V.
60 В. В. Хвойко. Ук. соч., стр. 85 и 92; Н. Д. Полонская. Ук. соч.,
стр. 61.
560
Примечания к стр. 481—481
61 М. К. Каргер. К вопросу об убранстве интерьера в русском зодчестве 481
домонгольского периода. «Труды Всероссийской академии художеств», т. I, Л., 1947,
стр. 37—40; его же. Древний Киев, т. t М.—Л., 1958, стр. 465, 466 и табл. 86—89.
62 Собрание Рязанского музея.
63 «Древности» МАО, т. XVI, стр. 4, табл. 1.
64 А. Виноградов. Опись священным и достопримечательным предметам,
хранящимся в особом отделении ризницы Владимирского кафедрального Успенского
собора. ВЕВ, 1886, № 13, стр. 51.
66 Н. Н. Воронин. Оборонительные сооружения Владимира XII в., стр. 227.
66 А. Ф. Д у б ы н и н. Отчет об археологических исследованиях в Ивановской
области в 1938 г. Архив ЛОИА, ф. № 35, д. № 34, л. 25.
67 А. Д. Варганов. Отчет о раскопках в Суздале в 1940 г. Архив ЛОИА,
ф. № 35, д. № 20, лл. 16,17. При моих раскопках 1958 г. в Суздальском кремле найдено
несколько мозаичных крестообразных плиток желтой поливы, сочетавшихся с малень-
кими круглыми плиточками, заполнявшими промежутки между ветвями крестов.
68 Львовский государственный исторический музей. Фонды. Собрание Музея 483
ставропигии № III, 3100, 3101, 3105, 3559 (Крылос), № 1730 (Плиснеск).
69 3. А. В о л о д ч е н к о. Перстень-печать XII в. КСИИМК, вып. XXXV, 484
1950, стр. 62—67; В. Л. Янин. Княжеские знаки суздальских Рюриковичей.
КСИИМК, вып. 62, 1956, стр. 14.
70 М. К. Каргер. К вопросу..., стр. 26, рис. 7 и 13.
71 Там же, табл. III и IV.
72 РД, VI, стр. 9 и 37.
73 Бережков, стр. 103.
74 Бобринский, стр. 6.
76 Бобринский, XV — 2 (четвертая слева консоль), XV — 3 (первая и третья 485
слева консоли).
76 J. Baum. Romanische Baukunst in Frankreich. Stuttgart, 1910, стр. 9 и 13.
77 M. Wackernagel. Die Plastik des XI und XII Jahrhunderts in Apulien.
Lpz., 1911, рис. 5, 5, 13.
78 П. П. Покрышкин. Православная церковная архитектура, стр. 22—24.
79 J. Strzygowski. Die altslavische Kunst. Augsburg, 1929, стр. 104—106,
рис. 84.
80 H. П. Кондаков. Македония. СПб., 1909, табл. III.
81 Приселков, стр. 84.
8 1а И. А. О р б е л и. Албанские рельефы и бронзовые котлы. «Памятники
эпохи Руставели». Л., 1938, стр. 325, 326; см. также О.Х.Халпахчьян. Армяно-
русские культурные отношения и их отражение в архитектуре. Ереван, 1957, стр. 13,14.
Думаем, однако, что и здесь имеет место не «творческая связь армянских и русских
мастеров» (О. X. X а л п а х ч ь я н. Ук. соч., стр. 14), а наличие общих и по-раз-
ному репродуцированных образцов.
82 А. С. Гущин. Памятники художественного ремесла..., табл. XXII—XXIV.
83 Д. Тихомиров. Исторические сведения об археологических раскопках
в Старой Рязани. М., 1844.
84 А. В. Банк. Моливдовул с изображением полета Александра Македон- 486
ского на небо, стр. 189.
86 A. Goldschmidt. Die Elfenbeiuskulpturen aus der romanischen Zeit
(XI—XIII), Bd. Ill, Berlin, 1923, стр. 23 и сл. и табл. XXI и сл.
88 Н. Н. Воронин. Археологические заметки. КСИИМК, вып. 62, 1956,
стр. 28, 29.
561
Примечания к стр. 486—488
486
488
87 С. Т. Е ремян. Ук. соч.; В. Д о н д у а. Басили — историк царицы Та-
мары. «Памятники эпохи Руставели». Л., 1938, стр. 44; П. Б у т к о в. О браках кня-
зей русских с грузинками и ясынями. «Северный архив», 1825, IV, стр. 323—328; Вах-
танг Беридзе. Тбилисский Лурджи-монастырь. «Ага Georgica», т. II, Тбилиси,
1948, стр. 91 и сл., рис. 8 и 9; Л. С. Шепелева. Культурные связи Грузии с Рос-
сией в X—XVII вв. ТОДРЛ, т. IX, 1953, стр. 300.
88 А. А. С п и ц ы н. Из коллекций Эрмитажа. ЗОРСА, т. VIII, вын. 1, 1906,
стр. 270; А. В. Банк. Серебряная братина XII—XIII вв. «Памятники эпохи Руста-
вели». Л., 1938.
89 А. В. Банк. Серебряная братина XII—XIII вв..., стр. 260.
90 Бобринский, XVI — 4 (правая колонка).
91 Указано Г. Ф. Корзухиной. Н. П. Кондаков писал о сходстве фигур птиц
Юрьев-Польского собора «с фигурками птиц на серебряных браслетах, найденных во
Владимирской, Орловской, Рязанской и других губерниях» (РД, VI, стр. 41). В на-
стоящее время археология накопила огромный новый материал для специальной раз-
работки этой темы. Особенно многочисленны аналогии владимирской пластики в про-
изведениях прикладного искусства Новгорода и Старой Рязани. См. также серебряные
чаши Щигровского клада XII—XIII вв.—КСИИМК, вып. 53, 1954, стр. 145—147.
92 Н. В eenke n. Romanische Sculptur in Deutschland, Lpz., 1924; А. Воль-
ская. Рельефы Шиомгвиме. Тбилиси, 1957, стр. 52, 57.
93 М. Макаренко. Скульптура й р1збярство Ктвсько! Руси передмонголь-
ских nacis. «КиТвсью зб!рники», зб. I, Кшв, 1931, табл. XVII -XIX.
94 См. сопоставление миниатюр владимирских рукописей с рельефами храмов
в кн.: А. Н. Свирин. Древнерусская миниатюра. М., 1950, стр. 23—30.
96 В. Прохоров. Русские древности. Материалы для истории русских
одежд, вып. 3. СПб., 1871, стр. 24 и сл.
98 Э. А. Рикман. Изображение бытовых предметов на рельефах Дмитриев-
ского собора во Владимире. КСИИМК, вып. XLVII, 1952.
97 Я. И. Пастернак. Старий Галич, стр. 159; 3. А. Володченко.
К вопросу о технике черни на Руси. КСИИМК, вып. 52, 1953, стр. 15.
98 Н. Н. Воронин. Очерки по истории русского зодчества XVI—XVII вв.
М.— Л., 1934, стр. 74.
99 Н. П. Кондаков указывал, что «множество наших рельефов происходит от
прежних изразцов, с которых сняты шаблоны и исполнены в камне» (РД, VI, стр. 9).
Любопытно, что, по словам А. В. Филиппова, определенные мотивы, во-
шедшие в репертуар орнаментации изразцов XVII в., имели свои русские названия.
Так, птица с повернутой назад головой, известная и во владимирской пластике,
получила меткое и ласковое название «оглядышек».
100 Б. А. Рыбаков. Ремесло древней Руси. М., 1948, стр. 246 и сл.
101 И. В. Маковецкий. Памятники народного зодчества Верхнего По-
волжья. М., 1952, стр. 40.
102 С т р о г а н о в, стр. 5.
103 В. И. Бутовский. История Русского орнамента, т. 1, стр. 4 и 6.
104 Д. И. Иловайский. История России, ч. II, стр. 260, 261.
«Зодчий», 1875, № 11-12, стр. 132, 133.
106 Ай н а л о в. Geschichte..., стр. 84.
107 Бобринский, XXI —1. П. С. Касаткин полагал, что плоскостная манера
резьбы Дмитриевского собора вся принадлежит поздней подделке; автор называет
«куском сплошных подделок рельефов» левое деление южной стены, считая «подлин-
ными и древними» лишь фигуры горельефной манеры (Памятники архитектуры во Вла-
562
Примечания к стр. 488—419
димире. «Архитектура СССР», 1938, № 9, стр. 84). Это мнение не имеет под собой реши- 488
тельно никаких оснований.
108 Бобринский, XII—1 (два зверя в третьем ряду снизу, слева от окна и др.). 489
109 В. И. Бутовский. История русского орнамента, т. I, стр. 4 и 6.
110 Артлебен, стр. 59. Позднее эта мысль была широко распространена
в литературе. Воронин. Памятники..., стр. 56, 57; ИРИ, т. I, стр. 423—425;
А. Г. Ромм. Русские монументальные рельефы, стр. 9; см. также замечания
Н. Н. Соболева о влиянии деревянной резьбы на декоративные элементы каменной
архитектуры в XVI—XVII вв. (Русская народная резьба по дереву. М., 1934,
стр. 40—44).
111 Бобринский, XII — 1 (гриф и зверь справа в седьмом ряду снизу).
112 Ср. И. Е. Забелин. Домашний быт русских царей в XVI и XVII ст.,
ч. I. М., 1895, стр. 130.
113 А. А. Бобринский. Народные русские деревянные изделия, вып. V,
табл. 68, рис. 1.
114 Там же, вып. II, табл. 17,рис. 17.
116 Там же, вып. II, табл. 17, рис. 12; табл. 25, рис. 3, 4; вып. VIII, табл. 107,
рис. 7.
118 Например, Бобринский, XI — 4 (первая, седьмая и девятая колонки
слева) и на других рисунках. Возможно, что часть этих колонок является поздними
подделками.
117 А. А. Бобринский. Народные русские деревянные изделия (на мно-
гих таблицах; текст к вып. V, стр. 19, 20; вып. XI, стр. 1); см. также многочисленные
примеры подобных розеток в памятниках грузинской резьбы по дереву рубежа X—
XI вв. в кн.: Нико Чубинашвили. Грузинская средневековая художественная
резьба по дереву (перелома X—XI вв.). Тбилиси, 1958.
118 А. А. Бобринский. Народные русские деревянные изделия, вып. IV,
табл. 52, рис. 18.
119 Там же, вып. II, табл. 14, рис. 2; табл. 15, рис. 4; вып. VIII, табл. 107,
рис. 6 и 9.
120 Бобринский, XI — 4 (колонки третья и пятая слева) и в других местах.
121 А. А. Бобринский. Народные русские деревянные изделия,•вып. IV,
табл. 47, рис. 21, 22; табл. 48, рис. 8, 10, И, 14; табл. 49, рис. 27 и мн. др.
122 Бобринский, XI — 1 (правая), XI — 2 (правая и третья справа).
123 А. А. Бобринский. Народные русские деревянные изделия, вып. IV,
табл. 42, рис. 1 и др.
124 А. В. А р ц и х о в с к и й. Колонна из новгородских раскопок. «Вестник 490
МГУ», 1954, № 4, стр. 65—68; его же. Археологическое изучение Новгорода. МИА
СССР, № 55, 1956^ стр. 32—36.
126 Н. Г. П о р ф и р и д о в. Древний Новгород. М.— Л., 1947, стр. 69, 70.
128 Бобринский, XVI — 4.
127 Там же, XI — 1, 2, 3, 4 и др.
128 На разницу в исполнении отдельных рельефов и коврового узора по готовой 491
стене указал еще В. В. Суслов (Очерки по истории древнерусского зодчества. СПб.,
1899, стр. 80, прим.). В отношении собора в Юрьеве-Польском этот вопрос детально
разработан К. К. Романовым («Seminarium Kondakovianum», II, стр. 149).
129 Бобринский, XVIII — 1,2,3,4; ср. изображения святых с аналогич-
ными изображениями тябла ГИМ.
130 В. И. К а з а р и н о в а. К вопросу о тектонике в архитектуре, стр. 32,
рис. 28. Думаем, что этот технический прием также восходит к технике резьбы по
563
Примечания к стр. 491—493
491 дереву. Вспомним, «долбленую резь», т. е. рельеф, выбранный из плоскости дере-
ва резцом и долотом (И. В. Маковецкий. Памятники народного зодчества...,
стр. 23). Интересен в этом смысле термин «изрыть» в применении к каменной
резьбе галичского мастера XIII в. Авдия, показывающий, что рельеф «изрыт», т. е.
выявлен при помощи вырезки фона вглубь (ПСРЛ, II, 844),
131 Наблюдение В. И. Казариновой.
132 Бобринский IV—4, 5, 6; ср. табл. XVI.
133 Бобринский, XV — 1. Отметим, что не все капители Дмитриевского
собора одинаковы по исполнению: на северном фасаде, находящемся в условиях
слабого освещения, они сочнее и ближе к пластике 60-х годов.
492 134 Там же> XV—5. Возможно, что это камни, образовавшие наружный обвод
закомар.
135 Там же, IX.
133 Г. Ф. К о р з у х и н а. О памятниках «Корсунского дела» на Русп. «Ви-
зантийский временник», т. XIV, М., 1958, стр. 133.
137 М. К. Каргер. Живопись. ИКДР, т. II, стр. 272—279, 394.
493 138 и. д. Грабарь. Фрески Дмитриевского собора во Владимире, стр. 7
Новейший исследователь росписи собора Н. П. Сычев, тонко определив наличие,,
по меньшей мере, трех ведущих мастеров и установив их связи с искусством Бал-
кан (в частности,— Солуни), воздержался от признания русским третьего мастера.
(Н. П. Сычев. К истории росписи..., стр. 176, 177).
п
ПЕРЕЧЕНЬ СОКРАЩЕНИИ
А АС СССР — Академия архитектуры и строительства СССР
ААЭ — Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археогра-
фической экспедициею Академии наук, т. I, СПб., 1836
А И — Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссиею,
т. I, СПб., 1841
А ИЗ — Археологические известия и заметки, издаваемые Московским археологи-
ческим обществом
Айналов.— Geschichte...— D. Ainalov. Geschichte der russischen Monumentalkunst.
Bd. I, Berlin und Lpz, 1932
A К — Археологическая комиссия
Анания — Анания Федоров. Историческое собрание о богоспасаемом граде Суждале.
«Временник Общества истории и древностей российских», кн. 22, М., 1855.
Аристарх — Летопись Боголюбова монастыря с 1158 по 1770 год, составленная по
монастырским актам и записям настоятелем оной обители игуменом Ари-
стархом в 1767—1769 гг. Сообщил архимандрит Леонид. ЧОИДР, 1878, кн. 1.
Артлебен — Н. А. Артлебен и К. Н. Тихонравов. Древности Суздальско-Влади-
мирской области, сохранившиеся в памятниках зодчества (оттиск из «Трудов
Владимирского губернского статистического комитета»), Владимир, 1880
бережков — Д. Н. Бережков. О храмах Владимиро-Суздальского княжества XII—
XIII вв. «Труды Владимирской ученой архивной комиссии», т. V (и отдельно,
Владимир, 1903).
Бобринский — А. А. Бобринский. Резной камень в России, вып. 1,М., 1916 (вторая
арабская цифра в сносках обозначает номер рисунка на таблице)
ВАН — Вестник Академии наук СССР
ВГВ — Владимирские губернские ведомости
BE В — Владимирские епархиальные ведомости
Виноградов — А. Виноградов. История владимирского кафедрального Успенского
собора. Владимир, 1905
Владимирский сборник — К. Н. Тихонравов. Владимирский сборник. М., 1857.
ВОГА — Владимирский областной государственный архив
ВОКМ — Владимирский областной краеведческий музей (ныне Владимиро-Суздаль-
ский историко-художественный и архитектурный музей-заповедник.)
Воронин. Памятники...— Н. Н. Воронин. Памятники владимиро-суздальского зод-
чества XI—XIII вв. М.— Л., 1945
565
Воронин. У истоков...— Н. Н. Воронин. У истоков русского национального зод-
чества (из истории зодчества периода феодальной раздробленности XI—
XV вв.). «Ежегодник Института истории искусств, 1952. Живопись, архитек-
тура». М., 1952, стр. 257—316
ВрОИДР — Временник Общества истории и древностей российских
ВСНРПМ — Владимирская специальная научно-реставрационная производственная
мастерская
ГАИМК — Государственная академия истории материальной ктльтуры
Георгиевский — В. Т. Георгиевский. Город Владимир на Клязьме и его достопри-
мечательности. Владимир, 1896
Георгиевский. Князь Андрей...— В. Т. Георгиевский. Святой благоверный великий
князь Андрей Боголюбский. Владимир, 1894
ГИМ — Государственный исторический музей
Голубинский — Е. Голубинский. История русской церкви, т. I—II., М, 1900—1904
Голубинский. Канонизация...— Е. Голубинский. История канонизации святых в
русской церкви. М., 1903
Грабарь — Игорь Грабарь (ред.). История русского искусства, т. I и II, М., б. г.
Грабарь. Андрей Рублев — И. Э. Грабарь. Андрей Рублев. Очерк творчества худож-
ника по данным реставрационных работ 1918—1925 гг. «Вопросы реставра-
ции», т. I, М., 1926
ГТГ — Государственная Третьяковская галерея
Дмитриевский — И. Дмитриевский. О начале г. Владимира, что на Клязьме. СПб., 1802
Доброхотов — В. Доброхотов. Памятники древности во Владимире Кляземском. М.,
1849
Доброхотов. Боголюбов...— В. Доброхотов. Древний Боголюбов-город и монастырь
с его окрестностями. М., 1852.
«Древности» МАО — Древности. Труды Московского археологического общества
ЕВГСК — Ежегодник Владимирского губернского статистического комитета, т. I—V,
Владимир, 1875—1885
ЖМВД —Журнал Министерства внутренних дел
ЖМНП — Журнал Министерства народного просвещения
Забелин. Русское искусство — И. Е. Забелин. Русское искусство. Черты самобыт-
ности в древнерусском зодчестве. М., 1900
Звеоинский — В. В. Зверинский. Материал для историко-топографического исследо-
вания о православных монастырях Российской империи, т. I—III, СПб.,
1890-1897
ЗОРСА — Записки Отделения русской и славянской археологии Русского археоло-
гического общества
ЗРАО — Записки Русского археологического общества
ИА — Институт археологии Академии наук СССР
ИАК — Известия Археологической комиссии
ИЖ — Исторический журнал
ИЗ — Исторические записки
ИИМК — Институт истории материальной культуры Академии наук СССР
ИКДР — История культуры древней Руси, т. I и II, М., 1951
Иоасаф — Иоасаф. Церковно-историческое описание владимирских достопамятно-
стей. Владимир, 1857
666
И ООН — Известия Отделения общественных наук Академии наук СССР
ИОРЯС — Известия Отделения русского языка и словесности Академии наук
ИРАО — Известия русского археологического общества
ИРИ — История русского искусства, изд. Академии наук СССР, т. I—III, М.,
1953 и сл.
ИСОВЕ — Историко-статистическое описание церквей и приходов Владимирской
епархии, вып.1—IV, Владимир, 1893—1897
Карабутов — (И. О. Карабутов). Чертежи по реставрации Успенского собора
в г. Владимире в 1888—1891 гг. Литографированное издание, без м. и г.
Карамзин — Н. М. Карамзин. История государства Российского, т. I—III. СПб.,
1842-1843
Ключевский. Жития...— В. О. Ключевский. Древнерусские жития святых как истори-
ческий источник. М., 1871
Корсаков — Д. Корсаков. Меря и Ростовское княжество. Казань, 1872
Косаткин. Монастыри...— В. В. Косаткин. Монастыри, соборы и приходские церк-
ви Владимирской епархии, построенные до начала XIX столетия, ч. 1 — Мо-
настыри. Владимир, 1906
КСИИМК — Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях Института
истории материальной культуры Академии наук СССР
ЛГУ — Ленинградский государственный университет
Летопись о ростовских архиереях — Летопирь о ростовских архиереях. С примеча-
ниями А. А. Титова. Изд. ОЛДП, СПб., 1890
Л ЗАК — Летопись занятий Археографической комиссии
Лихачев. Русские летописи...— Д. С. Лихачев. Русские летописи и их культурно-
историческое значение. М.—Л., 1947
ЛОИА — Ленинградское отделение Института археологии Академии наук СССР
МАО — Московское археологическое общество
МГУ — Московский государственный университет
МИА СССР — Материалы и исследования по археологии СССР
Mitteilungen — Mitteilungen der K.-k. Central-Kommission zur Erforschung und
Erhaltung der Baudenkmaler. Wien, 1856 u. f.
Насонов. Русская Земля...— A. H. Насонов. «Русская земля» и образование терри-
тории древнерусского государства. М., 1951
Некрасов. Возникновение...— А. И. Некрасов. Возникновение московского искус-
ства. М., 1926
Некрасов. Очерки...— А. И. Некрасов. Очерки по истории древнерусского зодчества
XI—XVII вв. М., 1936
Новг. I лет. — Новгородская летопись по Синодальному харатейному списку.
СПб., 1888
ОАК — Отчет Археологической комиссии
ОЛДП — Общество любителей древней письменности
Павлинов — А. М. Павлинов. История русской архитектуры. М., 1894
Патерик — Патерик киевского Печерского монастыря. СПб., 1911
Потапов — А. А. Потапов. Очерк древнерусской гражданской архитектуры. «Древ-
ности» МАО, т. XIX, вып. 1—3, М., 1901—1902
Пресняков. Образование...— А. Е. Пресняков. Образование великорусского госу-
дарства. Птг., 1918
567
Приселков — М. Д. Приселков. История русского летописания XI—XV вв. Л., 1940
Приселков. Лаврентьевская летопись — М. Д. Приселков. Лаврентьевская летопись.
«Ученые записки ЛГУ», № 32, Л., 1939
Приселков. Очерки...— М. Д. Приселков. Очерки по церковно-политической исто-
рии Киевской Руси X—XII вв. «Записки историко-филологического факуль-
тета С.-Петербургского университета», ч. CXVI, СПб., 1913
Прохоров — В. Прохоров. Археологический обзор древнейших архитектурных па-
мятников во Владимире и Суздале. «Христианские древности», вып. 3, СПб., 1875
ПСРЛ — Полное собрание русских летописей(т. I, Л., 1926; т. II, СПб., 1908;
остальные тома — по I изданию)
ПСРЛит.— Памятники старинной русской литературы (под ред. Н. Костомарова),
вып. I—IV, СПб., 1860—1862
Путешествие — Путешествие антиохийского патриарха Макария в Россию в полови-
не XVII века, описанное его сыном архидиаконом Павлом Алеппским, вып.
I—V, М., 1896—1900
РАО — Русское археологическое общество
РАНИИОН — Российская ассоциация научно-исследовательских институтов общест-
венных наук
Ратшин — А. Ратшин. Полное собрание исторических сведений о монастырях и при-
мечательных церквах. М., 1852
РД, VI — И. Толстой и Н. Кондаков. Русские древности в памятниках искусства,
вып. VI, СПб., 1899
Рихтер — Ф. Рихтер. Памятники древнего русского зодчества, снятые на месте и
изданные при Московском дворцовом архитектурном училище..., тетр. I—V,
М., 1851 —1856
С А — Советская археология
СГАИМК — Сообщения Государственной академии истории материальной культуры
Серебрянский — Н. Серебрянский. Древнерусские княжеские жития. М., 1915
Сказание — Сказание о чудесах Владимирской иконы богоматери (с предисловием
В. О. Ключевского). Изд. ОЛДП, вып. XXX, СПб., 1878
Смирнов. Материалы...— А. В. Смирнов. Материалы для истории Владимирской
губернии, вып. I—IV, Владимир, 1902—1906
Соколов — П. Соколов. Русский архиерей из Византии. Киев, 1913
Соловьев — С. М. Соловьев. История России с древнейших времен. Изд. «Обществен-
ная польза», СПб., б. г.
Срезневский — И. И. Срезневский. Материалы для словаря древнерусского языка
по письменным памятникам, т. I—III, СПб., 1893 и сл.
Строев — П. С. Строев. Список иерархов и настоятелей монастырей Российской
церкви. СПб., 1877
Строганов — С. Строганов. Дмитриевский собор во Владимире на Клязьме. М., 1849
Татищев — В. Н. Татищев. История российская с самых древнейших времен, кн.
I— IV, М., 1768— СПб., 1784
TAC-I — Труды археологического съезда (римская цифра — порядковый номер съезда)
ТВГСК — Труды Владимирского губернского статистического комитета, вып. I—X,
Владимир, 1863—1873
ТВУАК — Труды Владимирской ученой архивной комиссии, т. I—XVIII, Влади-
мир, 1899 и сл.
668
Тихомиров — М. Н. Тихомиров. Древнерусские города. М., 1956
ТОДРЛ — Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы
Академии наук СССР
Halle — F. Halle. Russicbe Romanik. Die Bauplastik von Wladimir — Ssusdal. Ber-
lin — Wien — Zurich, 1929.
Ушаков — H. H. Ушаков. Спутник по древнему Владимиру и городам Владимир-
ской губернии. Владимир, 1913
ЦГАДА — Центральный государственный архив древних актов
ЦГВИА, ВУА — Центральный государственный военно-исторический архив, Воен-
но-учетный архив
ЦГИАЛ — Центральный государственный исторический архив Ленинграда
ЧОИ ДР — Чтения в Обществе истории и древностей российских
Эдинг — Б. Эдинг. Ростов-Великий. Углич. М., 1913
Экземплярский — А. В. Экземплярский. Великие и удельные князья Северной Руси
в татарский период, с 1238 по 1505 г., т. I—II, СПб., 1889—1891
ЛЕВ — Ярославские епархиальные ведомости
37 н. Н. Воронин, т. 1,
Ill
ПЕРЕЧЕНЬ ИЛЛЮСТРАЦИИ
1. Суздальский собор. Раскопы у южной стены и у апсид (по А. Ф. Дубынину и
А. Д. Варганову).......................................................... 29
2. Суздальский собор. Опыт реконструкции плана собора Мономаха.............. 31
3. Суздаль. Печи для обжига кирпича и извести XI—XII вв. (реконструкция
А. Д. Варганова)......................................................... 32
4. Суздаль. План города в XI — XIII вв................................... 33
5. Суздаль. Землянка № 1 (реконструкция А. Ф. Дубинина).................. 35
6. Владимир. Крепость 1108 г............................................. 40
7. Владимир. Остатки восточного вала крепости 1108 г..................... 41
8. «Чертеж» Владимира 1715 г............................................. 43
9. Суздальский собор. Раскоп у северного портала............................ 65
10. Церковь в Кидекше. Вид с северо-запада ................................ 69
11. Церковь в Кидекше. Сохранившиеся части здания 1152 г. (по А. Д. Варганову) 70
12. Церковь в Кидекше. План и разрез (обмер Ю. Ю. Савицкого и Н. А. Егорова) 7/
13. Церковь в Кидекше. Апсиды................................................. 73
14. Церковь в Кидекше. Реконструкция (по материалам Ю.Ю.Савицкого и Н. А. Его-
рова) ..................................................................... 74
15. Церковь в Кидекше. Разрез фундамента...................................... 74
16. Церковь в Кидекше. Граффити и знаки мастеров.............................. 75
17. Спасо-Преображенский собор. Вид с северо-востока.......................... 79
18. Спасо-Преображенский собор. Фундамент (по А. Г. Чинякову)................. 80
19. Спасо-Преображенский собор. План на уровне хор и разрез (по А. Г. Чинякову) 81
20. Спасо-Преображенский собор. Обломок базы столба с росписью.......... 82
21. Спасо-Преображенский собор. Обломок поливной плитки и знак на плитке . . 82
22. Спасо-Преображенский собор. Орнамент карниза апсид (по А. Г. Чинякову) 83
23. Спасо-Преображенский собор. План и профиль раскопа 1939 г........... 85
24. Спасо-Преображенский собор. Граффити................................ 88
25. Спасо-Преображенский собор. Реконстукция А. Г. Чинякова............. 89
26. Церковь Георгия (по «чертежу» 1715 г.) ................................... 92
570
27. Церковь Георгия. Общий вид................................................. 93
28. Церковь Георгия. Раскопы у южного и северного входов..................... 95
29. Церковь Георгия. Фундамент................................................. 96
30. Церковь Георгия. Раскоп алтарной части. Фасад апсид храма 1157 г........... 96
30а. Церковь Георгия. Апсиды храма 1157 г...................................... 97
31. Церковь Георгия. План...................................................... 99
32. Крепости Юрия Долгорукого: Переславль-Залесский, Юрьев-Польской, Дмитров,
Кидекша.................................................................... 102
33. Переславль-Залесский. Вал.................................................. ЮЗ
34. План Владимира XII—XIII вв................................................ 129
35. Владимир. Остаток вала 1158—1164 гг. (Козлов вал)......................... 130
36. Золотые ворота. Вид с запада.............................................. 133
37. Золотые ворота [миниатюра Лицевого летописного свода XVI в. и роспись (1764 г),
перехода Боголюбовского дворца]............................................. 134
38. Золотые ворота. Арка...................................................... 136
39. Золотые ворота. Аксонометрия (обмер Г. Ф. Корзухиной) .................. 137
40. Золотые ворота. План и лестница южной стены (обмер Г. Ф. Корзухиной) . . . 139
41. Золотые ворота. Ниша южной стены.......................................... 140
42. Золотые ворота по старым рисункам («чертеж» 1715 г. и миниатюры Радзивиллов-
ской летописи).............................................................. 143
43. Золотые ворота. «Прожект» Чистякова....................................... 145
44. Золотые ворота. Фасад (чертеж Н. фон Берка и А. Гусева)................... 146
45. Золотые ворота. Планы (чертеж Н. фон Берка и А. Гусева)................ 147
46. Успенский собор. Главы (вклейка).......................................... 130
47. Успенский собор. План..................................................... 131
48. Успенский собор. Интерьер (вклейка)....................................... 132
49. Успенский собор. Львы в пятах арок и резной карниз под хорами.........
50. Успенский собор. Разрез по южному нефу................................
51. Успенский собор. Разрез по северному нефу.............................
52. Успенский собор. Писанная золотом цата и майоликовая плитка...........
53. Успенский собор. Сион.................................................
54. Изображение храма на фреске «Покров богоматери» в соборе Ферапонтова мона-
стыря......................................................................
55. Успенский собор (миниатюры Лицевого летописного свода XVI в.).........
56. Успенский собор. Северный вход на хоры. Зондаж................................
57. Успенский собор. Капители колонок под южным переходом на хоры ....
58. Успенский собор. Профиль раскопа в северном нефе (по А. В. Столетову) . . 1в6~ 167
59. Успенский собор. Первоначальный опыт реконструкции.......................... 1^8
60. Успенский собор. Схема плана собора 1158—1160 гг............................. ^9
61. Успенский собор. Деталь северного фасада собора 1158—1160 гг................. 171
62. Успенский собор. «Три отрока в пещи» (схема по И. А. Карабутову)............. 172
63. Успенский собор. «Три отрока в пещи», деталь (эстампаж)...................... ИЗ
64. Успенский собор. Сбитые рельефы южной стены «Вознесение Александра Ма-
кедонского» 174
W 571
65. Успенский собор. Сбитые рельефы южной стены. «Сорок мучеников Севастий-
ских»...................................................................... *75
66. Успенский собор. Львиные маски на стенах собора....................... *76
67. Успенский собор. Женские маски (ГИМ).................................. *77
68. Успенский собор. Капитель (ГИМ)....................................... *76
69. Успенский собор. Капитель (ВОКМ)...................................... 179
70. Успенский собор. Фрагмент водомета (ГИМ).............................. *60
71. Успенский собор. Фрагменты водометов (ГИМ)............................ *6*
72. Успенский собор. Реконструкция водомета (по Б. А. Огневу)............. 182
73. Успенский собор. Неопределенные фрагменты............................. *66
74. Успенский собор. Фрагмент оковки барабана золоченой медью (ВОКМ) . . . *64
75. Ростовский собор. План существующего здания с показанием раскопов внутри
собора..................................................................... *60
76. Ростовский собор. Придел епископа Леонтия. Разрез................... *00
77. Ростовский собор. Аркосолий епископа Леонтия и план раскопа в приделе . . *0*
78. Ростовский собор. Раскоп в северо-западном углу..................... *06
79. Ростовский собор. Консоль колончатого пояса собора 1161—1162 гг..... *0^
80. Планы Киево-Печерского, владимирского Успенского и Ростовского соборов 195
81. Церкви Спаса и Николы............................................... *06
82. Спасский монастырь (по «чертежу» 1715 г.)........................... *00
83. Церковь Спаса. Профиль раскопа у апсиды............................. *00
84. Боголюбове. План.................................................... 203
85. Фрагмент иконы Боголюбовской богоматери XVII в. (Суздальский музей) . . 205
86. Боголюбово. Часть каменной кладки южной стены замка XII в.............
87. Боголюбово. Южная стена замка......................................... 207
88. Боголюбово. Остатки фундамента западной стены замка................... 208
89. Боголюбово. Общий вид зданий.......................................... 206
90. Боголюбово. План собора.............................................. 2**
91. Боголюбово. Консоли колончатого пояса северной стены собора.......... 2*2
92. Боголюбово. Цоколь и пилястра западного фасада собора................ 2*3
93. Боголюбово. Собор. Северо-западный угол, южный портал, юго-восточный угол,
полуколонки апсид......................................................... 2*5
94. Боголюбово. Фрагмент архивольта портала собора....................... 2*6
95. Боголюбово. Следы от оковки золоченой медью западного портала собора . . . 2*6
96. Боголюбово. Собор. Львиная маска..................................... 2*7
97. Боголюбово. Собор. Женские маски..................................... 2*6
98. Боголюбово. Собор. Фрагмент капители пилястры и голова зверя от белокамен-
ного водомета............................................................. 2*0
99. Боголюбово. Собор. Четырехликая капитель............................. 221
100. Боголюбово. Собор. Юго-восточный столб и алтарная преграда; юго-западный
столб с остатками росписи внизу ствола..................................... 222
101. Боголюбово. Собор. Реконструкция..................................... 224
102. Боголюбово. Собор. Обломок цаты и звездочка из вызолоченной меди..... 225
103. Боголюбово. Собор. Схема укладки пола из медных плит................. 226
572
104. Боголюбово. Собор. Фрагменты фрескового орнамента и граффити на камнях
апсиды....................................................................... 227
105. Боголюбово. Лестничная башня и переход. Аксонометрия (обмер Г. Ф. Корзу-
хиной) ...................................................................... 229
106. Боголюбово. Лестничная башня и переход. Планы I и II этажей (обмер ВСНРПМ) 230
107. Боголюбово. «Сени». Интерьер............................................... 231
108. Боголюбво. Лестничная башня................................................ 232
109. Боголюбово. Лестничная башня. Окно......................................... 233
110. Боголюбово. Переход из башни к дворцу (по А. А. Потапову).................. 234
111. Боголюбово. Вымостка дворцовой площади и водостоки......................... 235
112. Боголюбово. Общий вид раскопа северного перехода во дворец................. 236
ИЗ. Боголюбово. Пилон северного перехода. Детали................................. 237
114. Боголюбово. Фрагменты резных камней........................................ 239
115. Боголюбово. Арочный камень со следами гвоздей с западного фасада северного
перехода..................................................................... 239
116. Боголюбово. Постройка храмов (миниатюра Лицевого летописного свода XVI в.) 241
117. Боголюбово. Раскоп южного перехода......................................... 242
118. Боголюбово. Кладка пилона южного перехода у стены собора................... 243
119. Боголюбово. Общий план раскопок дворцового комплекса....................... 245
120. Боголюбово. Фрагмент резного архивольта..................................... 247
121. Деревянная модель терема (X—XI вв., Новгород).............................. 250
122. Боголюбово. Вариант реконструкции части дворцового ансамбля (вклейка) . . 250
123. Боголюбово. Киворий. План, разрез и детали................................ 252
124. Боголюбово. Киворий. Реконструкция......................................... 257
125. Боголюбово. Киворий. Знак мастера.......................................... 258
126. Боголюбово. Вариант реконструкции части дворцового ансамбля (вклейка) . 258
127. Покров на Нерли. Вид с юга............................................... 263
128. Покров на Нерли. Вид с запада............................................ 265
129. Покров на Нерли. Апсиды.................................................. 267
130. Покров на Нерли. Деталь фасада........................................... 269
131. Покров на Нерли. Деталь портала.......................................... 271
132. Покров на Нерли. Разрез.................................................. 272
133. Покров на Нерли. Роспись купола (по рисунку Ф. Солнцева) ................ 273
134. Покров на Нерли. Вход на хоры............................................ 275
135. Покров на Нерли. План с галереями........................................ 277
136. Покров на Нерли. Профиль раскопа и план основания северной галереи . . . 278
137. Покров на Нерли. Раскоп у юго-западного угла храма................... 279
138. Покров на Нерли. Раскоп в южном нефе храма ............................... 280
139. Покров на Нерли. Раскоп у северо-восточного угла храма..................... 281
140. Покров на Нерли. Схема искусственного холма, оснований храма и галереи . . 282
141. Покров на Нерли. Северный раскоп. План вымостки северного склона холма 283
142. Покров на Нерли. Вымостка северного склона холма. Вид с востока............. 284
143. Покров на Нерли. Камень от опоры аркады галереи................... . : 289
144. Покров на Нерли. Схема реконструкции столба галереи......................... 290
573
145. Покров на Нерли. План церкви с галереей и лестничной стеной............... 291
146. Покров на Нерли. Резной камень из раскопок Н. А. Артлебена и деталь миниатю-
ры Федоровского евангелия................................................... 294
147. Покров на Нерли. Резные камни из раскопок Н. А. Артлебена — грифоны . . 295
148. Покров на Нерли. Резные камни из раскопок Н. А. Артлебена................. 296
149. Покров на Нерли. Вариант реконструкции (вклейка).......................... 299
150. Покров на Нерли. Вариант реконстуркции (вклейка).......................... 298
151. Владимир. Вид из-за Клязьмы............................................... 303
152. Тыльные стороны майоликовых плиток (из Ростовского собора, церкви Спаса и га-
лереи Покрова на Нерли) и знаки на них...................................... ЗОд
153. Майоликовые плитки из Боголюбовского собора (вклейка)..................... 310
154. Майоликовые плитки из церкви Спаса во Владимире (вклейка)................. 310
155. Золотые ворота. Граффити.................................................. 325
156. Таблица расчета рабочей силы по Покрову на Нерли ..................... 326—327
157. Замок в Данквардероде. Деталь плана....................................... 333
158. Вартбург. Дворец.......................................................... 335
159. Успенский собор. План (обмер Ф. Солнцева)................................. 357
160. Фрагмент панорамы Владимира 1801 г........................................ 358
161. Успенский собор. Схема южного фасада с показанием замененных камней
(по И. О. Карабутову)....................................................... 359
162. Успенский собор. Угловая глава............................................ 361
163. Успенский собор. Апсиды................................................. 363
164. Успенский собор. Западный фасад........................................... 364
165. Успенский собор. Капитель барабана........................................ 365
166. Успенский собор. Схема восточного фасада (по И. О. Карабутову)............ 367
167. Успенский собор. Портал................................................... 369
168. Успенский собор. Схема соотношения архивольтов и косяков порталов .... 370
169. Успенский собор. Колончатый пояс западного фасада........................ 371
170. Успенский собор. Консоли и база колончатого пояса (ГИМ)............... 372
171. Успенский собор. Следы росписи пояса...................................... 373
172. Успенский собор. Фрагмент капители (ГИМ).................................. 375
173. Успенский собор. Вид с юго-запада......................................... 376
174. Собор Рождественского монастыря в перестройке 1859 г.................... 379
175. Собор Рождественского монастыря. Планы................................... 381
176. Собор Рождественского монастыря. Продольный разрез на север.............. 382
177. Собор Рождественского монастыря. Продольный разрез на юг................. 383
178. Собор Рождественского монастыря. Поперечный разрез....................... 384
179. Собор Рождественского монастыря. Капитель и камень с надписью о начале мо-
настыря (ВОКМ).............................................................. 386
180. Собор Рождественского монастыря. Детали порталов в перестройке 1859 г. . . 387
181. Собор Рождественского монастыря. Разрез по северным пристройкам .... 388
182. Собор Рождественского монастыря. Водометы............................ 389
183. Собор Рождественского монастыря. Восточный фасад..................... 390
184. Собор Рождественского монастыря. Западный фасад...................... 392
185. Собор Рождественского монастыря. Северный фасад...................... 393
574
186. Собор Рождественского монастыря. Южный фасад................................................ 394
187. Дмитриевский собор. Вид с юго-запада............................ 397
188. Дмитриевский собор. План (обмер В. И. Казариновой) ............. 399
189. Дмитриевский собор. Колончатый пояс............................. 400
190. Дмитриевский собор. Деталь фасада............................... 401
191. Дмитриевский собор. Портал.................................................................. 403
192. Дмитриевский собор. Деталь фасада. Средняя закомара......................................... 405
193. Дмитриевский собор. Разрез (обмер В. И. Казариновой) ........... 407
194. Дмитриевский собор. Парные львы в пяте арки ................ 408
195. Дмитриевский собор. Камень с плетенкой .................. 408
196. Дмитриевский собор. Миниатюра Лицевого летописного свода XVI в. 409
197. Дмитриевский собор до реставрации. (Рисунки 1801 г.) ............... 410
198. Дмитриевский собор до реставрации. (Рисунок Ф. Дмитриева) .................................. 411
199а. Дмитриевский собор до реставрации. (Рисунок П. П. Покрышкина с исчезнув-
шего чертежа)........................................................ 412
1996. Дмитриевский собор до реставрации (чертеж Ф. Рихтера)....................................... 413
200. Дмитриевский собор до реставрации. (Рисунок В. А. Жуковского)............................... 414
201. Дмитриевский собор до реставрации. План (чертеж 1836 г.).................................... 415
202а. Дмитриевский собор до реставрации. Западный фасад (чертеж 1836 г.) ... 416
2026. Дмитриевский собор до реставрации. Северный фасад (чертеж 1836 г.) . . . . 417
203. Дмитриевский собор. Следы входов на хоры........................ 421
204. Дмитриевский собор. Разведочные раскопы ........................ 427
205. Дмитриевский собор. План разведочных раскопов............................................... 430
206. Дворец Всеволода III. Миниатюра Радзивилловской летописи.................................... 431
207. Дмитриевский собор. Скульптурный портрет Всеволода III с сыновьями . . 433
208. Дмитриевский собор. «Вознесение Александра Македонского».................................... 435
209. Собор Княгинина монастыря. Реставрация А. В. и И. А. Столетовых............................. 439
210. Собор Княгинина монастыря. Шурф у юго-восточного угла собора................................ 443
211. Собор Княгинина монастыря. План (по обмеру и исследованию А. В. и И. А. Сто-
летовых)................................................................. 444
212. Колокольня Успенского собора (рисунок 1801 г.).............................................. 447
213. Детинец. План ворот и стены................................................................. 449
214. Детинец. Профили раскопа ворот.............................................................. 450
215. Детинец. Западная стена ворот............................................................... 451
216. Детинец. Деталь кладки западной стены ворот, логовые камни фундамента и
восточное крыло стены...................................................... 452
217. Детинец. Западное крыло стены............................................................... 453
218. Детинец. Части колонн в кладке западного крыла стены........................................ 453
219. Детинец. Схема периметра укреплений и остатки стены детинца около Димит-
риевского собора .......................................................... 454
220. Церковь Иоакима и Анны. Обломки резных камней.............................................. 456*
221. Успенский собор. Вид с Козлова вала......................................................... 459
222. Знаки на кирпиче, майоликовых плитках и медных листах....................................... 471
223. Успенский собор. Фундамент южной галереи.................................................... 473
575
224. Успенский собор. Крест (по И. О. Карабутову).......................... 474
225. Дмитриевский собор. Крест............................................ 47.5
226. Дмитриевский собор. Медный голубь — флюгер с креста .................. 477
227. Успенский собор. Фрагменты майоликового пола (ГИМ).................... 478
228. Собор Княгинина монастыря. Плитки..................................... 478
229. Майоликовые плитки (вклейка).......................................... 480
230. Майоликовые плитки (вклейка).......................................... 480
231. Майоликовые «мозаичные» плитки. Элементы геометрического узора и фигурные
плитки...................................................................... 482
232. Обломки керамических декоративных блюд................................ 488
233. Серебряные братины (Государственный Эрмитаж).......................... 487
234. Резная деревянная колонна (Новгород).................................. 400
235. Церковь в Кидекше. Обломки резного кивория............................ 48/
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие .........................................................
ВВОДНЫЕ И ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЕ ЗАМЕЧАНИЯ
» 9
I Основная литература.......................................
Начало исследований древнерусского зодчества (9). Книга С. Строганова
о Дмитриевском соборе (9). В. Доброхотов — «Древний Боголюбов-город» (10).
Дискуссия на I Археологическом съезде (10). Л. В. Даль и В. Прохоров (10).
Полемика в связи с книгой Е. Виолле ле Дюка («Русское искусство» (11).
Н. А. Артлебен и К. Н. Тихонравов (12). Реставрация Успенского собора во
Владимире (13). Концепция Н. П. Кондакова (13). Д. Н. Бережков (14). Иссле-
дования владимиро-суздальской пластики (14). Концепция Ф. Халле (14). Об-
щие обзоры (15).
11. Задачи исследования.............................................. 16
Проблемы изучения памятников (16). Постановка темы (16). Московское и
тверское зодчество XIII в.—начала XV в.— (17).
СТРОИТЕЛЬСТВО ВРЕМЕНИ МОНОМАХА
111. Ростово-Суздальская земля................................... ... 21
Географическое положение (21). Меря, весь и мурома (21). Распад первобытно-
общинного строя (22). Древнейшие города (22). Ростовский край в системе Ки-
евского государства (23). Восстания смердов (23). Новые города и их насе-
ление (24). Раздел Ярослава (25). Деятельность церкви (25). Владимир Моно-
мах (25). Борьба с Олегом (26). Местная знать (26).
IV. Строительство времени Мономаха в Суздале......................... 27
Рассказ Киево-Печорского патерика о постройке соборов в Ростове и Суздале
(27). Дата строительства в Суздале (28). Вопрос о названии собора (28). Дан-
ные раскопок (28). Облик Суздальского собора (30). Вопрос о притворах (31).
Княжий двор (32). Производство кирпича и извести для постройки собора (32).
Сооружение земляных укреплений кремля (34). Характер жилищ и застройки
кремля (34). Пригородные поселки и могильник (36).
577
7. Вопрос о Ростовском соборе • - - * - - ...................... - - - . 37
Сведения Симона и Поликарпа о Ростовском соборе Мономаха (37). Летопис-
ная версия о дубовом соборе (37). Сведения о постройке собора в 1161—1162 гг.
(33) . Печерская легенда (33).
VI. Укрепления Владимира и церковь Спаса................................. 39
Стратегическое значение Клязьмы (39). Условия местности (39). Дата строи-
тельства (39). Масштабы и характер укреплений (40). Водоснабжение (41).
Княжеские родословцы о постройке церкви Спаса (42). Вопрос о месте княже-
ского двора (44). Вопрос о типе церкви Спаса (44).
VII. Общая характеристика строительства времени Мономаха................. 45
Местные условия и киевская традиция (45). Южные элементы в населении го-
родов (45). Суздальский собор и его связь с киевской традицией (46). Мона-
стырские храмы второй половины XI в. в Киеве (47). Печерский собор
(47). Легенда о греческих зодчих и ее реальное содержание (47).
Связи с Печерским монастырем (43). Роль монументальной архитектуры
в борьбе за упрочение княжеской власти и в христианизации северо-востока
(49). Историческое значение строительства Мономаха (50).
СТРОИТЕЛЬСТВО ВРЕМЕНИ ЮРИЯ ДОЛГОРУКОГО
V111. Ростово-Суздальская земля в первой половине XII века............... 53
Источники (53). Борьба с болгарами (53). Отношения с Новгородом (54). Похо-
ды па Киев (54). Градостроительство Юрия (55). Городское население (57).
Мелкие феодалы (53). Борьба с боярской знатью (53). Церковь (59). Связь
внутренней политики Юрия с подготовкой похода на Киев (59). Юрий в Кие-
ве (60). Смерть Юрия и киевское восстание 1157 г. (61).
IX. Вопрос о церкви Спаса в Суздале и работах 1148 г. в Суздальском
соборе 63
Сведения о церкви Спаса (63). Гипотеза о Спасском приделе Суздальского со-
бора (63). Гипотеза А. Д. Варганова о постройке Суздальского собора в 1148 г.
(64). Данные раскопок (64). Критика этой гипотезы (65).
X. Церковь Бориса и Глеба в Кидекше...................................... 67
Местоположение (67). Причины постройки (67). Сведения Анании Федорова
(67) . Достройка укреплений князем Борисом (68). Валы (68). Раскопки Уваро-
ва (69). Возобновление здания в 1239 г. (71). Разрушение храма и восстанов-
ление в XVII в. (72). Первоначальный облик памятника (72). Технические ка-
чества (75). Граффити (76).
XI. Спасо-Преображенский собор в Переславле-Залесском ....... 77
1. Ремонты и реставрации (77). Кладка и фундамент (73). Интерьер храма
(73). Пол (73). Роспись (80). Внешний облик (82). Детали (34).
2. Вопрос о ходе на хоры (34). Литературные данные (34). Раскопки П. С. Са-
вельева (85). Раскопки 1939 г. (86). Вопрос о постройках около собора (87).
3. Вопрос о дате собора (87). Версия о постройке целиком в 1152 г. (87). Вер-
сия о достройке 1157 г. (88). Данные самого памятника (89). Резной орнамент
и граффити (90). Полы и роспись (90).
578
Х11. Церковь Георгия во Владимире.......................................
Датировка (1157 г.) (91). Местонахождение (92). Изображение памятника на
«чертеже» 1715 г. (92). Перестройка 1783 г. (94). Вопрос о сохранении старых
частей (94). Раскопки (95). Выводы (98).
XIII. Общая характеристика строительства времени Юрия Долгорукого . .
Градостроительство (101). Облик городов (101). Тип храма (ЮЗ). «Стандарт-
ность» построек (104). Их образ (104). Постановка здания в ландшафте (105).
Характер интерьера и его оформление (105). Данные о строительстве из кир-
пича (106). Белокаменная кладка (106). Технические приемы (107). Пришлые
мастера (107). Связь с галичским зодчеством (107). Значение «романских» эле-
ментов (109). Выводы (110).
СТРОИТЕЛЬСТВО ВРЕМЕНИ АНДРЕЯ БОГОЛЮБСКОГО
XIV. Владимирское княжество (1157—1174 гг.)............................
1. Историческое значение княжения Боголюбского (ИЗ). Внешние факты (ИЗ).
Мотивы ухода на север (114). Изгнание братьев и «передних мужей» (114). Го-
рожане и их политическая роль (114). Союз княжеской власти и горожан (115).
Развитие феодального землевладения (115). Дворяне-милостьники как опора
сильной княжеской власти (116). Позиция крестьянства (117).
2. Русско-византийские отношения и церковь (118). Борьба за церковный авто-
ритет Северо-Восточной Руси (118). Владимирская икона богоматери (118).
Легенда об основании Владимира Владимиром I (118). Борьба епископа Леона
с владыкой Федором (119). Казнь Федора (120).
3. Развитие культа богоматери (120). Организация и пропаганда «чудес» Вла-
димирской иконы (121). «Сказание о чудесах» (121). Его литературные осо-
бенности (122). Учреждение праздника Покрова и его литературное оформ-
ление (122). Политическая линия культа Покрова (122). Открытие «мощей» ро-
стовского епископа Леонтия и легенда о «первых епископах-греках» (123).
Летописание и его идейно-политическое направление (124).
4. Внешняя политика (124). Походы на Вщиж, на болгар, борьба за Новгород
(124). Разгром Киева (125). Поход на Новгород (125). Их результаты (125).
Борьба с Ростиславичами— (125). «Подручники» (126). Поход на> Вышгород
(126). Сила и слабость княжеской власти (126). Выводы (127).
XV. Укрепления Владимира и Золотые ворота..............................
1. Расширение Владимира (128). Ворота Нового города (128). Масштаб укреп-
лений (128). Внегородские поселения (131).
2. Литература о Золотых воротах (131). Дата (132). Катастрофа 1164 г. (132).
Название ворот (134).
3. История памятника (135). Перестройки 1469 и 1691 гг. (135). Проекты
XVIII в. (137).
4. Описание памятника (138). Основной объем (138). Внутренняя перемычка
(138). Боевой иастил (139). Лестница южной стены (140). Ниши боковых фа-
садов (140).
5. Вопрос о первоначальном верхе Золотых ворот (141). «Чертеж» 1715 г. (142).
Изображение ворот в росписи боголюбовского перехода (142). Миниатюры Ли-
цевого летописного свода и Радзивилловской летописи (142). Золотые ворота
и «святые ворота» Киево-Печерского монастыря (144). Чертежи 1779 и 1795 гг.
и вопрос об облике надвратной церкви (144). Своеобразие Золотых ворот (148).
Выводы — (148).
91
101
ИЗ
128
579
XVI. Вопрос о первоначальном виде У сиенского собора 1158—1160 гг. . . . 149
1. Летописные сведения (149). Местоположение (149). Пожар 1105 г. и рекон-
струкция 1185—1189 гг. (150). План (150). Характер интерьера (152). Резные
детали (152). Освещение (152). Роспись (152). Полы (152). Утварь (158).
2. Вопрос о ходе на хоры (159). Летописные данные о «тереме» и «владыч-
ных сенях» (159). Изобразительные источники (161). Входы на хоры (162).
Переходы на хоры в галереях (162). Опыт реконструкции собора с дву-
мя башнями (164). Ее ошибочность (164). Наблюдения А. В. Столетова:
переход к хорам (164). Северный фундамент (165). Северный притвор (166).
Наблюдения Н. П. Сычева (166). Вопрос о назначении пристроек:
притвор, переход, «епископские сени» (167). Гипотетичность данного реше-
ния (167).
3. Внешний облик собора (169). Цоколь, пилястры, порталы (169). Пояс (170).
Вопрос о рельефах в убранстве фасадов (170). Рельефы на фасадах галерей
(172). Три больших резных композиции (173). Маски (176). Резные камни в
музеях (177). Фрагменты ГИМ (178). Убранство средних делений фасадов
(181). Капители полуколонн (182). Водометы (182). Украшения закомар (184).
Убранство барабана (185). Выводы (185).
XVII. Успенский собор в Ростове............................................ 157
1. Сведения письменных источников (187). Место погребения епископов Леон-
тия и Исаии (187). Раскопки 1884 г. (188).
2. Раскопки в приделе Леонтия (188). Раскопки в северо-западном углу собо-
ра (192). Вопрос о притворах (195). Детали (195). Реконструкция (196).
XV111. Данные о церкви Спаса во Владимире (1162—1164 гг.) ................
Летописные данные и датировка (197). Перестройка после пожара 1778 г. (197).
Ее характер (197). Разведка около храма (199). Плитки (200). Выводы (200).
XIX Боголюбовский замок................................................... 201
1. Топография памятника (201). Княжеский город-замок (202). Датировка
строительства (202). Последующая история (204). Вопрос о каменных укреп-
лениях (204). Ворота (204). Каменные стены и валы (205). Разрушение укреп-
лений (208).
2. Разрушение дворцового собора (208). Описание игумена Аристарха (210).
Раскопки (210). Стратиграфия (210). Апсиды (213). Южный фасад и порталы
(213). Колончатый пояс (214). Верхняя часть и резное убранство фасадов (214).
Убранство закомар и главы (217). Вопрос о притворе (217). Интерьер (219).
Хоры (220). Круглые столбы (220). Убранство (223). Преграда (223). Сень
(225). Полы (225). Роспись (228). Выводы (228).
3. Переход и башня (229). Их значение (234). Переход во дворец (235). Раскоп-
ки (235). Резные камни (240). Фрагменты фресок (240). Характер исчезнув-
шего дворца (240). Миниатюра Лицевого летописного свода (244). Южное кры-
ло переходов и башня (244). Вопрос о покрытии башен (246). Рисунок А. По-
тапова (246). Термин «сени» (247). Значение и место сеней (248). Галичский
дворец (248). Сени-терем (249). Изобразительные источники (250). Рекон-
струкция (251).
4. «Святой шатер» (251). Раскопки кивория (252). Вопрос о его верхе (254).
Аналогии (254). Терем-«кивот» (256). Реконструкция кивория (257).
5. Общая характеристика ансамбля (259). Вариант реконструкции (259). Един-
ство замысла (260). Датировка (260). Время разрушения переходов (261).
580
XX, Покров на Нерли .......................................................262
1. Источники и дата (262). Последующая история памятника (264).
2. Общая характеристика памятника (264). Композиция и детали (266). Резной
камень (268). Интерьер (270). Данные о фресковой росписи (271). Выводы
(272).
3. Вопрос о ходе на хоры (274). Раскопки XIX в. (274).
4. Раскопки 1954—1955 гг. (276). Основания галереи (276). Строительная исто-
рия памятника (277). Фундамент и пьедестал храма (277). Уровень дневной
поверхности 1165 г. (278). Создание искусственного холма (280). Одновремен-
ность оснований галереи (280). Вымостка холма (281). Общая картина строи-
тельства (285).
5. Галерея (285). Лестничная стена (285). Возражения против галереи (286).
Тип храма с галереями в XI—XII вв. (287). План оснований галереи (287).
Опора аркады (288). Аналогии (288). Парапет (289). Перекрытие (290). Вход
на хоры (292).
6. Оформление лестничной стены (293). Палатка и звонница (293). Рельефы
(294). Отделка» медью (297).
7. Реконструкция (297). Смысл образа (298). Связь храма с ансамблями Бого-
любова и Владимира (298). Связи с литературными памятниками (299).
8. Время разрушения галереи (299). Позднейшие строительные мероприятия
(300).
XXI. Общая характеристика строительства времени Андрея Боголюбского 302
1. Основные черты стиля (302). Постановка здания в ландшафте и ансамбле
(302). Выделение главного фасада (302). Индивидуальные черты памятников
(302).
2. Фундаменты (306). Растворы (307). Кладка (307). Конструктивность дета-
лей (307). Металлические крепления (308). Конструктивные приемы (308).
Устройство полов (310). Медные полы (310). Майоликовые полы (310). Мосто-
вые (311).
.3. Резной камень (311). Манера резьбы (312). Живопись (312). Прикладное
искусство (313). Синтез искусств (314).
4. Общественная значимость архитектуры (315). Планомерность строительства
(315). Киевская традиция (316). Соперничество с Киевом (316). Боголюбовский
дворец и его историческое место (317). Культовые здания, их особенности
(318). Связь с культом богоматери (318). Смысл резного убора Покрова на
Нерли (319). Народные черты в литературе и искусстве 60-х годов (320). Вы-
воды (321).
5. Вопрос о мастерах (321). Строители времени Юрия и новые кадры (322).
«Делатели» Золотых ворот (322). Знаки мастеров (323). Русские скульпторы
(324). Владимирские каменщики (324). Средневековая профессиональная тер-
минология (325). Расчет рабочей силы по строительству Покрова на Нерли
(325). Места добычи и заготовки камня (325). Мастера по производству деко-
ративных материалов (328). Недостаточность местных кадров (329).
6. «Мастера из всех земель» (329). Русские земли (329). «Немцы» и данные
В. Н. Татищева (330). Отзыв Аристотеля Фиораванти об Успенском соборе
(331), Связи с Западом (331). Романские детали (332). Их значение (332). Не-
мецкие замки и Боголюбовский замок (332). Аналогии резному камню (335).
Выводы (336). Мастера прикладного искусства (336). Типичность вызова ино-
581
земных мастеров в средневековом строительстве (336). Руководство строитель-
ством (337). Князь Андрей (337). Обращение к литературным источникам
(Хроника Г. Амартола) (338). Библейские «образцы» (338). Образ Давида
(339). Княжеский надзор за строительством (340). Роль пришлых мастеров
(340). Легенда о болгарских мастерах (340). Перерыв в строительстве (1166—
1185 гг.) и его причины (341).
СТРОИТЕЛЬСТВО ВРЕМЕ НИ ВСЕВОЛОДА III
XXII. Владимирское княжество (1174—1212 гг.)........................... 345-
1. Борьба за владимирский стол после смерти Боголюбского (345). Значение
горожан (345). Битвы на Юрьевом поле и Прусовой горе (346). Волнения 1177
и 1185 гг. (346). Сооружение детинца и перевод торга (346). Отношение к кре-
стьянству (347). Отношение к боярской знати (347). Церковь (348).
2. Внешняя политика (348). Рязань (348). Болгары (349). Киев (349). Новгород
(350). Оценка власти Всеволода современниками (351).
3. Общий обзор строительства (352).
ХХ111. Обстройка Успенского собора во Владимире..................... ...
1. Дата (354). Назначение галерей (355). Собор в XIII—XV вв. (355). Придел
Пантелеймона (355). Пожар 1536 г. (356). Ремонты XVIII в. (356). Реставрация
1888—1891 гг. (360).
2. Задачи обстройки (360). Связь галерей со старым собором (362). Особенно-
сти деталей (362). Западный фасад и алтарная часть (366). Ступенчатость
объема (366). Порталы (368). Колончатый пояс (370). Главы (373).
3. Интерьер (374). Роспись (374). Вопрос о ходе на хоры (375). Полы (375).
Тайник (377). Палатка в диаконике (377). Выводы (377).
XXIV. Собор Рождественского монастыря.................................... 37 &
1. Дата (378). Собор в XIII—XVIII вв. (378). «Рестарвация» 1859 г. (380).
Чертежи и «Записка» Н. А. Артлебена (380) j
2. Состояние здания перед сломкой (380). Дата его восстановления и обстрой-
ки (385). План (385). Фасады (385). Порталы (385). Городчатый пояс (387). Ка-
пители пилястр и водометы (387). Обработка апсид (389). Хоры (389). Полы
(389).
3. Вопрос о ходе на хоры (391). Галерея, башни и их дата (391). Спорность
решения вопроса (395).
XXV. Дмитриевский собор.................................................
1. Дата (378). Собор в XIII—XVIII вв. (378). «Реставрация» 1859 г. (380).
(398).
2. План собора (398). Обработка фасадов (309). Детали (402). Форма арок (402).
Порталы (404). Общий характер резного убранства (406). Интерьер (406). Рос-
пись (409).
3. Связь с дворцом (410). Пристройки и их судьба (410). Миниатюра Лице-
вого летописного свода (411). Рисунки 1801 г. (412). Рисунок Ф. Дмитриева
(414). Зарисовка П. П. Покрышкина (416). Чертеж Ф. Рихтера (416). Рисунок
В. А. Жуковского (417). Чертежи 1836 г. (417). Оценка пристроек в литературе
(418). Анализ рисунков (419). Белокаменная кладка пристроек (420). Их назна-
чение (420). Входы на хоры в стенах собора (421). Деревянные лестницы в
582
башнях (42/). Дата пристроек (422). Резное убранство (424). Особенности юж-
ной пристройки (424). Конструктивное значение пристроек (426). Раскопки
их фундаментов (426). Гипотеза о каменных шатрах башен (426). Выводы
(426).
4. Вопрос о характере дворцового ансамбля (429).
5. К характеристике резного убранства собора (43/). Расположение и состав
рельефов (431). Мотивы резьбы (432). Их связь с культурой феодальных вер-
хов (434). «Портрет» Всеволода III с сыновьями (434). Фигура Давида (437).
XXVI. Успенский собор Княгинина монастыря................................. 438
1. Дата (438). Литература (438). Особенности собора (440). Перестройка начала
XVI в. (44/).
2. План собора, его связь с ранними памятниками (44/). Плинфа в кладке
(44/). Разведка у апсид (442). Вопрос о восточных наружных приделах-усы-
пальницах (443). Наблюдения А. В. и И. А. Столетовых (443). Галерея (445).
Выводы (445).
XXV11. Укрепления Владимирского детинца и ансамбль города...................^6
1. Вопрос о местоположении детинца (446). Остатки ворот в составе старой со-
борной колокольни (446).
2. Раскопки (448). Ворота (449). Стены детинца (452).
3. Надвратная церковь Иоакима и Анны (455). Детали убранства (455). Майо-
ликовые полы (457). Время гибели ворот и церкви (457).
4. Ансамбль Владимира (457).
XXV111. Общая характеристика строительства времени Всеволода 111 . . . 461
1. Новые задачи искусства (461). Основные черты архитектурного образа
(462). Светское течение в зодчестве (463). Церковное течение в зодчестве (463).
Летопись о мастерах (465). Вопрос о мастерах в литературе (465). Черты об-
щности архитектуры 60-х годов и конца XII в. (466). Новые формы (467). Мест-
ные зодчие и их положение (468). Связи с архитектурой других княжеств (469).
2. Строительная техника» (469). Белый камень (469). Кирпич (469). Разбивка
плана (470). Фундаменты: Успенского собора (470), Детинца (472), Дмитриев-
ского и Рождественского соборов (472). Кладка стен (472). Перекрытия
(474). Кровля (474). Медные листы с главы Успенского собора (475). Кресты
(476). Крест и голубь Дмитриевского собора (476). Убранство полов: обычные
майоликовые плитки (478) и фигурные «мозаичные» плитки (482).
3. Вопрос о природе владимирских резчиков по камню (484). «Образцы» ино-
земные (485). «Обраоцы» русские (486). Модели (488). Две манеры резьбы
Дмитриевского собора (488). Плоскостная манера (489). Ее значение (490).
Выводы (493).
Примечания..........................................................497
Сокращения.........................................................565
Перечень иллюстраций...............................................570
Николай Николаевич Воронин
ЗОДЧЕСТВО СЕВЕРО-ВОСТОЧНОЙ РУСИ
XII—XV ВЕКОВ
Том I (XII столетие)
♦
Утверждено к печати Институтом археологии
Академии наук СССР
. *
Редактор издательства В. В. К о ст очки н
Технические редакторы
А. А. Киселева, Т. А. Прусакова
Художник В. В. Аш м ар о в
Корректоры И. С. Куликов и А. В. У тина
♦
РИСО 63—90В. Сдано в набор 12/VII 1960 г.
Подписано к печати 8/И 1961 г. Формат 84 X lOSVie.
Печ. л. 36,5 + 10 вкл. Усл. печ. л. 61,61.
Уч. издат. л. 46,4 (45,3 4- 1,1 вкл.) Тираж 2500 экз.
Т-00067. Издат. № 4243. Тип. зак. 786.
Цена 3 р. 16 к.
Издательство Академии наук СССР
Москва, Б-62, Подсосенский пер., 21
2-я типография Издательства АН СССР
Москва, Г-99, Шубинский пер., 10