Очерки русской культуры XVIII века
1Ц
ШУ
ИЗДАТЕЛЬСТВО
МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА 1988
imuiiiniHmmiiiiiH

Очерки русской культуры
XVIII века
часть третья
ББК 63.3(2)46 094
ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР «ОЧЕРКОВ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ» АКАДЕМИК Б. А. РЫБАКОВ
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ:
В. А. АЛЕКСАНДРОВ (ЗАМ. ОТВЕТСТВЕННОГО РЕДАКТОРА), М. Т. БЕЛЯВСКИЙ, Л. Н. ВДОВИНА (ЗАМ. ОТВЕТСТВЕННОГО РЕДАКТОРА), А. Д. ГОРСКИЙ (ОТВЕТСТВЕННЫЙ РЕДАКТОР), С. С. ДМИТРИЕВ, П. П. ЕПИФАНОВ, Л. В. КОШМАН, |б. и. краснобаев |, |а. к. Леонтьев!» д. в. сарабьянов, И. А. ФЕДОСОВ. В. С. ШУЛЬГИН.
Рецензенты:
доктор исторических наук Н. В. Минаева, кандидат исторических наук В. И. Моряков
Печатается по постановлению Редакционно-издательского совета Московского университета
Очерки русской культуры XVIII века: Ч. 3: Наука. 094 Общественная мысль / Под ред. академика Б. А. Рыбакова. —М.: МГУ, 1988, 400 с.
ISBN 5—211—00161—3
Книга продолжает издание «Очерков русской культуры XVIII века» (в 4-х томах), посвященное переломному этапу в развитии отечественной культуры. В ней освещены важнейшие стороны духовной жизни русского общества XVIII столетия: рассматриваются становление науки и выдающиеся достижения в области математики, физики, механики» химии, географии, истории; анализируется развитие общественно-политической мысли, литературы, русского языка, театрального искусства; показан вклад России в мировую культуру.
Большое внимание уделено деятельности Академии наук и М. В. Ломоносова. Книга иллюстрирована, снабжена указателями.
Для историков, филологов, а также читателей, интересующихся историей и культурой нашей страны.
4402000000—100
0 077(02)—88
161—88
ББК 63.3(2)40
ISBN 5—211—00161—3
© Издательство Московского университета, 1988 г.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Настоящая книга является третьей частью четырехтомных «Очерков русской культуры XVIII века», издаваемых лабораторией истории русской культуры исторического факультета Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова
В этой части «Очерков» рассматриваются различные сферы духовной культуры России XVIII в. Светская направленность все более пронизывает общественно-политическую мысль, способствует становлению естественных и точных наук, а все более расширяющиеся исследования природных условий страны в йэде географических экспедиций XVIII столетия и освоения территории страны — практическому применению научных знаний. В этот период активизируются процессы складывания русского национального языка и новой русской культуры, русского профессионального театрального и музыкального искусства. Из содержания очерков, посвященных тем или инйм областям русской духовной культуры, видно, что, несмотря на продолжающееся господство в императорской России феодально-крепостнического строя, гнет абсолютистского государства, а зачастую и вопреки им, все более проявляются новые тенденции во всех сферах культурной жизни страны. На этом пути были сделаны достижения, которые трудно переоценить.
Усилиями передовых людей тогдашнего общества, среди которых было немало выходцев из народа, при творческом усвоении мирового опыта был достигнут высокий по тем временам уровень научных знаний и даже сделаны научные открытия мирового значения (открытие М. В. Ломоносовым атмосферы на Венере, закона сохранения вещества и др.).
В области художественного творчества были созданы разнообразные по стилям и жанрам произведения, впитавшие в себя лучшие традиции народного искусства и не уступающие по своим эстетическим достоинствам лучшим европейским образцам того времени. В России
1 Коллективный труд «Очерки русской культурыэ в шести книгах, охватывающий период с XIII по XVII в., вышел в издательстве Московского университета в 1969— 1979 гг. В 1985 г. издана первая часть «Очерков русской культуры XVIII века*, освещающая культуру различных отраслей хозяйства и быта; в 1987 г. вышла вторая часть, посвященная культурным аспектам развития различных сторон государственной жизни, права, образования, просвещения.
5
появились и выдающиеся мастера в области архитектуры, театрального, изобразительного и музыкального искусства.
Многие русские мыслители XVIII столетия развивали передовые идеи своего времени, которые они стремились применить на благо отечества, на благо русского народа. Вершиной русской передовой общественно-политической мысли в XVIII в. стали идеи и деятельность первого русского революционера-республиканца Александра Николаевича Радищева.
* * *
В подготовке данной части «Очерков русской культуры XVIII века» участвовали сотрудники лаборатории русской культуры исторического факультета МГУ Л. А. Александрова, Л. Н. Вдовина, В. А. Дорошенко, Л. В. Кошман, Н. Г. Князькова, В. А. Ковригина, Н. В. Козлова, В. И. Кузнецов, В. В. Пономарева, Е. К- Сысоева, В. Р. Тарловская, Л. Б. Хорошилова.
ЕСТЕСТВЕННЫЕ
НАУКИ
Н. Ф. УТКИНА
О астущая интенсивность человеческой деятельности, разнообразие  ее форм, новые тенденции в воззрениях на мир в течение десятилетий подготавливали в России почву для развития качественно новой ступени естествознания. Перелом произошел в начале XVIII в. Он был ускорен петровскими преобразованиями в экономике и культуре страны.
В это время появляются десятки промышленных предприятий — металлургических, оружейных заводов, суконных, полотняных мануфактур; строятся большие кораблестроительные верфи; создаются и начинают осуществляться проекты мощных гидротехнических сооружений. На обширных территориях разворачиваются географические исследования, картографические съемки; подготавливается первый географический атлас России.
Для создания регулярной армии и флота, строительства заводов и мануфактур, для нужд государственного управления требовалось множество хорошо обученных людей, владеющих наиболее совершенными для своего времени знаниями. Возникла потребность в металлургах, обладающих определенными познаниями в физике, химии. Требовались инженеры, способные создавать сложные военные и гражданские сооружения. Для открывавшихся госпиталей нужны были врачи, искусные в анатомии, физиологии, фармакологии. Решить все эти задачи нельзя было без науки нового времени, без «пособия, — как писал сподвижник Петра I Ф. Прокопович, — математических орудий и физического эксперимента» L
Несмотря на многообразие потребностей, утверждение позиций экспериментальной науки в феодально-крепостнической стране не могло проходить ровно и безболезненно. Наука, которая имела богатые потенциальные возможности своего развития на русской почве, в России XVIII в. была явлением в достаточной степени инородным. Абсолютистское государство было заинтересовано лишь в ее утилитарных результатах, без которых уже не могло развиваться производство.
Наука была частью новой культуры, чуждой по своей сути феодальному обществу, она несла с собой мировоззрение, ориентированное на природу и постигающий ее возможности человеческий разум.
Признаки тяготения к новому мировоззрению проявлялись в Рос-
1 Прокопович Ф. Соч. М.; Л., 1061. С. 66.
7
сии уже в XVII в. Они выражались, в частности, в растущем внимании к натурфилософии Аристотеля, пантеизму платоников. Происходило знакомство с именами и идеями Н. Коперника, Г. Галилея, И. Кеплера.
Наполненное активной, разнообразной деятельностью петровское время рождало нового человека. Высокую общественную значимость приобретали такие качества, как восприимчивость к новому, жажда знаний, развитый интеллект. Увеличивается число приверженцев познания реальных, практических вещей, основанного не на схоластике, а на живом наблюдении и опыте.
Постепенно наука становилась осознанной общественной необходимостью, однако именно в этой сфере особенно чувствовалось отставание России от передовых стран. В сложившихся условиях преобразовательную миссию взяло на себя государство. Начало было положено нововведениями в области образования и подготовки специалистов. Новые учебные заведения, изъятые из ведения церкви, стали первыми очагами естественнонаучных знаний.
В 1698 г. при Пушкарском приказе организуется первая школа «цифири и землемерия». Создаются артиллерийские и инженерные училища. Наиболее известной среди школ нового типа в России стала Навигацкая школа, открытая в 1701 г. в Москве. В ней готовились навигаторы, геодезисты, учителя для цифирных школ, специалисты, которых можно было использовать в инженерных и архитектурных работах. Выпускники новых учебных заведений в первые два десятилетия XVIII в. сделали немало для развития географии, геодезии, горного дела, навигации, инженерного искусства. Они участвовали в географическом изучении Сибири. Геодезические съемки проводились на Дону, на Азовском, Каспийском, Черном и Балтийском морях. Изучались сибирские, уральские, олонецкие рудные месторождения.
Специальную задачу подготовки юношей, способных заниматься научной деятельностью, ставила открывшаяся в Москве в 1703 г. Академическая гимназия пастора Глюка. Среди ее воспитанников был Лаврентий Блюментрост, ставший впоследствии первым президентом Санкт-Петербургской Академии наук. Приобщение к научным занятиям предусматривалось в школе Ф. Прокоповича, устроенной в Петербурге в 1721 г. Сподвижник Петра I, поддерживающий многие его начинания, он был несогласен с проектами создания в России Академии наук, считал их преждевременными и полагал, что развитие научной деятельности должно протекать поэтапно, начиная с подготовки людей, способных заниматься наукой. Такого рода школу Прокопович и создал, назвав ее «Питер-гартен». Из ее стен вышли будущие члены Академии — Семен Котельников, Алексей Протасов, Григорий Теплов.
Распространению естественнонаучных сведений способствовала издательская деятельность, интенсивно развивавшаяся с начала века. Литература по естествознанию и технике составляла значительную часть публикаций. Широко была представлена переводная литература по прикладной математике, механике, астрономии, географии. Наиболее характерными были такие книги, как «Римплерова манира о строении крепостей» (1708), «Книга о способах, творящих водохождение рек свободное...» (1708), «География, или Краткое земного круга описание» (1710). При переводах помимо новых предисловий иногда давались оригинальные дополнения, примечания. Публикуются и работы отечественных авторов. В 1703 г. издается «Арифметика» Л. Магницкого, в которой излагались основы астрономии, геодезии, навигации. В 1722 г. выходит в свет «Наука статическая, или Механика» Г. Г. Скорнякова-Писарева.
8
Таким образом, в России интенсивно готовилась среда, способная воспринять науку нового времени, выдвинуть кадры для будущих научных центров. Их создание связано уже с новым этапом утверждения науки — ее закреплением и организационным оформлением как социального института. Этот этап открывается учреждением Санкт-Петербургской Академии наук.
В Европе первые академии возникли в эпоху Возрождения, в XV— XVI вв. в Италии. На протяжении второй половины XVII в. они создаются в Англии, Франции, на грани XVII—XVIII вв. — в Германии, позже в Швеции. Целью новых учреждений было развитие науки, основанной на экспериментальных исследованиях. Опыт получил признание исходного принципа и был положен в основу наук о природе. Фактически речь шла не только о развитии отдельных опытных дисциплин: складывалась новая картина мира, разрабатывалась натуральная философия, которая согласно программе, созданной X. Гюйгенсом для Парижской Академии, позволила бы перейти от познания действия к познанию причин2. В новой системе воззрений разум, познающий мир, выдвигался в качестве гаранта благополучного человеческого существования, на него возлагалось даже больше надежд, чем на божественное провидение.
Деятельность европейских академий строилась на различных основах. Лондонское королевское общество объединяло любителей науки, оно не имело почти никакой финансовой поддержки государства. Членами же Парижской Академии наук были ученые-профессионалы, одна треть которых находилась на государственном жалованьи. Берлинская Академия частично финансировалась королевской властью, кроме науки она ведала подготовкой кадров и издательской деятельностью. Государственная поддержка научных обществ и Академий наук выражалась в обеспечении материальной базой их исследований. В распоряжении этих обществ были государственные и национальные библиотеки, обсерватории. Однако лаборатории в основном были частными и действовали, пока работал тот или иной ученый.
Санкт-Петербургская Академия наук была основана по указу Петра I в 1724 г. Путешествуя по Голландии, Англии, Франции, Петр I получил самое общее представление о науке нового времени. По его инициативе началась закупка за рубежом современного естественнонаучного оборудования, заключались контракты с учеными, готовыми работать в России. Планы создания Академии обсуждались Петром с видными общественными деятелями России — Б. И. Куракиным, А. Г. Головкиным, П. В. Постниковым, В. Н. Татищевым, Ф. С. Салтыковым. В их разработке приняли участие известные зарубежные ученые Г. В. Лейбниц, Х-Ф. Вольф. Лейбниц не исключал возможности осуществить в России, стране, не успевшей накопить ошибок Запада, проект, весьма напоминающий замысел Ф. Бэкона, — создать здесь своего рода «Новую Атлантиду» во главе с сообществом ученых («Домом Соломона»). В одной из своих записок Петру I он предлагал передать организации ученых руководство всей общественной деятельностью в стране, подчинить ей образование, медицину, промыслы, мануфактуры, сельское хозяйство, торговлю. Но нереальность превращения России в «Новую Атлантиду» заставила позже самого Лейбница отказаться от своего замысла. Петр I предпочел принципы административного руководства: медицина, морское, горное дело и т. п. отдавались под начало Медицинской, Адмиралтейской, Берг-коллегий; они
2 См.: Копелевич Ю. X. Возникновение научных академий. Л.» 1974. С. 96.
9
же должны были отвечать за профессиональное образование в соответствующих отраслях.
Место Академии в системе государственных учреждений не было четко определено, она не подчинялась Сенату и, по мысли Петра, должна была стать самоуправляющейся организацией, правда, под протекторатом императора. Но фактически Академия выполняла указы Сената. Предполагалось, что административные учреждения «должны требовать от Академии советов в таких делах, в которых науки потребны». Академическая наука рассматривалась как своего рода научный департамент, обязанный руководствоваться государственными потребностями. По своему типу Санкт-Петербургская Академия наук была близка Французской и еще более Берлинской, приспособленной к строгому государственному контролю.
Академия учреждалась из «трех классов наук»: первый — математический, в составе четырех академиков, в него входили теоретическая математика, механика, астрономия, география, навигация; второй — физический, с кафедрами теоретической и экспериментальной физики, химии, анатомии, ботаники, также имел * четыре преподавательских места; третий — гуманитарный, со специальностями: красноречие и древности, история древняя и новая, право, политика и этика, здесь были предусмотрены три специалиста. Занятие богословием не входило в академические обязанности. Ведущую роль в Академии играли первые два класса. Гуманитарные исследования наиболее активно проводились в области истории и востоковедения.
Среди приглашенных из-за рубежа естествоиспытателей в Академии работали ученые с мировым именем — Л. Эйлер (1707—1783), Д. Бернулли (1700—1782), П. С. Паллас (1741—1811), Ф. Эпинус (1724—1802). Иностранные ученые с большими надеждами приезжали и поступали на службу в Россию, где наукам было обещано покровительство государства: на печати Санкт-Петербургской Академии наук были выбиты слова: «Hie tuta perennat» (Здесь безопасно пребываете), как бы гарантирующие прочное и благополучное существование науки. Наиболее охотно откликались на приглашение немецкие ученые. На их родине не сложились благоприятные условия для занятия наукой — мешала феодальная раздробленность страны. Иностранных специалистов привлекали также установленные академикам оклады, которые в Санкт-Петербурге были значительно выше, чем в других европейских академиях.
Подготовленный при участии Петра I «Проект» Академии создавал условия для замещения в будущем зарубежных ученых русскими. В 1745 г. членом Академии стал М. В. Ломоносов (1711—1769).
Если бы деятельность Петербургской Академии строилась наподобие Британского королевского общества, где членами могли быть любители науки, поддерживающие общество материально и сообщающие ему о результатах проведенных ими — нередко эпизодических — наблюдений и исследований, то в состав Академии могли бы войти многие яркие представители русской культуры. К таким деятелям относится, например, В. Н. Татищев, внесший заметный вклад в развитие ряда наук. Кунсткамера пополнялась образцами его минералогической коллекции. Он был фактически консультантом Академии по сбору исторических, этнографических материалов и охотно делился с Академией найденными им древними хрониками и документами. Академии он преподнес свой труд «История Российская», опубликованный лишь через 30 лет после его создания, но использовавшийся в рукописном виде Г. Ф. Миллером, А. Л. Шлёцером, М. В. Ломоносовым, И. Н. Бол
10
тиным. Однако по Уставу (1747) Академии действительные ее члены входили в академический штат, научная деятельность была их основным занятием, профессией, обеспечивающей средства существования. Только в 1759 г. после учреждения звания члена-корреспондента Академии наук ученые-непрофессионалы с периферии получили возможность присылать свои сообщения и доклады, что, безусловно, расширило и укрепило научные связи Академии.
Преобладание в Академии наук иностранных ученых в течение долгого времени поддерживалось сословной политикой государства3. Наука, формируясь в качестве социального института, опиралась на «третье сословие», черпала там свои кадры. В феодальной России это сословие было малочисленно, а увеличивать его самодержавие не торопилось. Наука уже нужна была государству, но те социальные изменения, которые она несла с собой, рассматривались как нежелательные. Опора на иностранцев могла показаться выходом — наука существует, ее результатами можно пользоваться, и вместе с тем она не влияет существенно на социальную структуру общества.
Препятствия, воздвигаемые сословной политикой на пути развития науки и мешающие ее институционализации, наглядно проявились в деятельности созданных при Академии университета и гимназии. По идее Петра I, они должны были служить источником новых пополнений для Академии. Студенты университета не только слушали лекции, но и были прикреплены к определенным академикам (по трое-чет-веро к каждому), чтобы в непосредственном общении, выполняя задания, они могли приобрести необходимые знания и навыки научной работы. Те из них, кто уже получил определенную подготовку, использовались в качестве преподавателей в гимназии4.
О социальных критериях отбора учащихся велась длительная и острая полемика в ходе обсуждения нового Академического устава.. Ломоносов и его сторонники выступали за доступ к науке широких слоев народа, включая посадских людей и крестьян. Его противники считали, что положение гимназии и университета не улучшится до тех пор, пока при комплектовании учащихся не будет соблюдаться должное различие между представителями «благородных» и «подлых» сословий. Но попытки сформировать науку в качестве общественного института, опирающегося главным образом на дворянство, были нереальными. Дворянство не изменяло традициям и своим склонностям к государственной и общественной деятельности. Позиция Ломоносова отличалась не только демократизмом, гуманизмом, но и реализмом. Действительно, сообщество русских ученых, величайшей фигурой в котором был сам Ломоносов, формировалось на демократической основе. Первые русские академики — С. П. Крашенинников (1711—1755)г С. Я. Румовский (1734—1812), И. И. Лепехин (1740—1802), В. Ф. Зуев (1754—1794) и др. — выходцы из рядов ремесленников, солдат, низшего духовенства.
Настороженное отношение к науке, боязнь, что с ее помощью окрепнут силы, чуждые существующему строю, предпочтение иностранцев русским ученым нанесли немалый урон русской науке. Талантливые математики, естествоиспытатели были потеряны из-за препятствий, воздвигаемых на их пути. Написанные в середине века диссерта
3 Нечто подобное происходило в Берлинской Академии наук, куда Фридрих II охотно приглашал французских исследователей, отдавая им предпочтение.
4 Академический университет прекратил свое существование вскоре после смерти М. В. Ломоносова; гимназия была закрыта в 1805 г.
11
ции Ивана Братковского «О доказательствах геометрических», Ивана Лосовикова «О квадратуре и спрямлении Чирингаузовой квадратрисы», Бориса Волкова «Рассуждение о квадратуре Гиппократовой луночки и конхоиды Никомеда», Михаила Сафронова «Метод определения давления воды на дугу окружности» свидетельствовали о несомненной одаренности этих выпускников университета, но никто из них не был допущен к научной деятельности. Наиболее удачливые были определены в переводчики, другие, как Михаил Сафронов, не получив места и должности, погибали в безвестности, не дожив и до тридцати лет.
Общественное положение русского ученого оставалось непрочным на протяжении всего XVIII в., и даже позже. Занятие наукой было сопряжено с постоянным преодолением организационных и материальных трудностей, требовало не только труда, таланта, но и мужества для борьбы с бюрократическим произволом, а главное — самоотверженной преданности избранному делу. Но, как видим, и этого порой оказывалось недостаточно.
Пойдя на финансовое обеспечение развития науки, феодально-абсолютистское государство спешило ограничить это развитие многочисленными барьерами, часто непреодолимыми, да и сами выделяемые средства были далеко’не достаточны. Однако государственная поддержка позволила создать при Академии неплохую научную базу. Были основаны Кунсткамера, обсерватория, физический кабинет, анатомический театр, ботанический сад, инструментальные мастерские, типография, библиотека, архив. Академия обладала весьма совершенным по тем временам инструментарием. По повелению Петра I собирание физических приборов, машин, инструментов началось еще до ее создания. Приборы заказывались за границей у В. Я. Гравезанда, братьев И. и П. Мушенбреков, Д. Г. Фаренгейта и др. В академических мастерских начали делать зрительные трубы, микроскопы, зажигательные стекла, термометры, барометры, геодезические и чертежные инструменты. Их создавали прекрасные мастера — П. П. Калмыков, И. Е. и И. И. Беляевы, Н. Г. Чижов, Ф. Н. Тирютин. Особенно широко развернулась работа в середине 30-х годов под руководством А. Н. Нартова, вступившего в штат Академии, когда в ее распоряжение были переданы инструменты и машины из бывшей мастерской Петра I. Об оснащенности физического кабинета свидетельствует каталог, изданный в 1741 г., в нем перечисляется около 400 инструментов и приборов. Примерно половина из них — приборы по механике, около сотни — по оптике, остальные связаны с изучением магнетизма, теплоты, воздушных явлений.
В 70-е годы механиком в Петербургской Академии был И. П. Кулибин. Здесь он разработал конструкцию однопролетного моста через Неву, его расчеты были проверены и одобрены Л. Эйлером. Проект удостоился многих похвал, но остался нереализованным подобно другим его замыслам (машинное водоходное судно, семафорный телеграф, механические протезы конечностей).
Академические исследователи опирались в своей работе на богатейшие собрания Кунсткамеры, в которых могли почерпнуть многое анатомы, физиологи, ботаники, специалисты горного дела. В одном только Минералогическом отделе содержалось более трех тысяч образцов минералов, руд и окаменелостей.
Влияние Академии на русскую культуру определялось и тем, что в ее ведении находилось почти все гражданское книгоиздательство. Ей было передано печатание «Санктпетербургских ведомостей». С участием академиков, адъюнктов и переводчиков начали выходить «Ме-
12
холода» (1747), «Опыт теории упругости воздуха» (1748), «Прибавление к размышлениям об упругости воздуха» (1749), «Слово о явлениях воздушных» (1753), «Слово о происхождении света» (1756), «Об отношении массы и веса» (1757), «Рассуждения о твердости и жидкости тел» (1759) и др.
Академия интенсивно занималась изданием учебной литературы. В 1740 г. появилось «Руководство к арифметике для употребления Гимназии при императорской Академии наук» Л. Эйлера. Были изданы книги Г. В. Крафта: «Краткое руководство к познанию простых и сложных машин» (1738), «Краткое руководство к теоретической геометрии в пользу учащегося в Гимназии при императорской Академии наук российского юношества» (1738); «Краткое руководство к географии в пользу учащегося при Гимназии юношества» (1742) Л. Бакмейстера. Учебником по экспериментальной физике стал переведенный М. В. Ломоносовым раздел труда Л. Ф. Тюммига «Основание Волфианской философии, составленное для академического пользования». Раздел был озаглавлен «Христиана Вольфа сокращенная экспериментальная физика, с латинского на российский язык переведенная» и снабжен собственными прибавлениями Ломоносова (1746). На основе работ Л. Эйлера ценное учебное руководство «Плоская и сферическая тригонометрия с алгебраическими доказательствами» подготовил М. Е. Головин. Он же перевел книгу Л. Эйлера «Морская наука» — учебное руководство для кораблестроителей и мореплавателей. Она была издана под названием «Полное умозрение строения и вождения кораблей» (1778). С. К. Котельников опубликовал «Сокращения первых оснований математики» X. Вольфа (1771), включив во второй том изложение основ дифференциального и интегрального исчислений, сделанное на основе работ Л. Эйлера. Котельникову же принадлежит учебник по механике — «Книга, содержащая в себе учение о равновесии и движении тел» (1774). Оригинальные учебники по механике и математике были написаны воспитанником академического университета Я. П. Козельским (ок. 1728 — ок. 1794), преподавателем Артиллерийского и Инженерного корпуса.
Распространению естественнонаучных знаний способствовали публичные лекции академиков. В 1726 г. было объявлено о чтении лекций для всех желающих, но на латинском языке. Первую в стенах Академии публичную лекцию по физике на русском языке прочел в 1746 г. М. В. Ломоносов. Слушатели были приглашены из кадетского корпуса, Артиллерийской коллегии и Медицинского ведомства. Интерес к лекции был проявлен и со стороны придворной знати.
Княгиня Е. Р._ Дашкова, будучи (с 1783 г.) директором Академии, организовала чтение общедоступных курсов на русском языке по основным отраслям науки. В 1787 г. в течение четырех летних месяцев читали: С. К. Котельников — математику, Н. Я. Озерецковский — естественную историю, Н. П. Соколов и Я. Д. Захаров — химию, В. М. Севергин — минералогию, А. К. Кононов и М. М. Гурьев — физику. Судя по всему, недостатка в слушателях не было: хотя лекции читались в период летних вакаций, проводились они с завидной регулярностью. Об этом свидетельствует рапорт Н. Соколова Дашковой: «Сего 1787 года майя, от 26-го дня начатые публичные химические лекции продолжал через все лето беспрерывно по средам и четвергам»6.
Популяризация естественнонаучных знаний, начавшаяся в печати с выходом в свет «Примечаний к Ведомостям», продолжалась в журна-
6 Архив АН СССР. Ф. 3. On. 1. Кн. 361. Л. 194.
14
Е. Р. Дашкова
лах «Ежемесячные сочинения и переводы к пользе и увеселению служащие», «Новые ежемесячные сочинения», «Академические известия». Интерес к науке проявлялся не только в столицах, но и в провинциях обширного Российского государства. Научная тематика проникала на страницы первых периферийных журналов — «Уединенный пошехонец»
15
(Ярославль), «Иртыш, превращающийся в Иппокрену» (Тобольск). Материалы по естественной истории присылали в журнал «Новые ежемесячные сочинения» купцы из Архангельска А. И. Фомин, В. В. Кре-стинин. Примечательно, что и первым русским членом-корреспондентом Академии наук стал в 1759 г. выходец из Вологодского купечества П. И. Рычков, участник Оренбургской экспедиции 30-х годов, выполнивший обширное «физическое обозрение» Оренбургской губернии.
Петербургская Академия стремилась к установлению тесных связей с зарубежными учеными. Собственно, сама Академия возникла в результате контактов с научным миром передовых стран Европы, общения знаменитых естествоиспытателей, членов Парижской Академии наук, Британского королевского общества с прогрессивными русскими деятелями начала века. При создании в 1700 г. Берлинского научного общества (преобразованного позже в Берлинскую Академию наук) инструкцией (уставом) предусматривалась организация совместных с Россией астрономических, географических наблюдений, натуралистических исследований. Многие просвещенные русские люди, находясь за границей, всемерно содействовали расширению научных связей. Так, А. Кантемир, А. Д. Голицын, будучи на дипломатической службе, встречались с выдающимися учеными и мыслителями своего времени, поддерживали с ними активную переписку. Они помогали распространению у себя на родине их идей и облегчали им знакомство с трудами, публикуемыми в России.
Среди почетных членов Петербургской Академии наук были X. Вольф, И. Бернулли, Р. Реомюр, П. Мопертюи, Ф. Вольтер, Д. Дидро, Ж. д’Аламбер, К. Линней. Русские ученые также избирались членами иностранных академий и научных обществ.
Широкий кругозор, интерес к событиям мировой культуры были присущи Е. Р. Дашковой, в течение десяти лет возглавлявшей Петербургскую Академию. В Париже она была знакома с д’Аламбером, Д. Дидро, Г. Рейналем. Еще обширнее были ее знакомства в Англии — историки У. Робертсон и А. Фергюсон, физик Д. Блэк, экономист А. Смит. О склонности Дашковой к англичанам как «антимонархическому народу» писал Дидро. По предложению Дашковой в Петербургскую Академию был принят Б. Франклин, который стал первым американским ученым среди ее почетных иностранных членов.
Первые сообщения о Франклине появились в России в июне 1752 г., когда «Санктпетербургские ведомости» познакомили русского читателя с его опытами по изучению атмосферного электричества. Свой труд «Experiments and Observations of Electricity» в издании 1769 г. Франклин с авторской надписью прислал в Россию. Он поддерживал переписку с Г. В. Рихманом и Ф. Эпинусом. Существуют сведения об интересе Франклина к работам Ломоносова7. По его рекомендации Дашкова была избрана членом Филадельфийского философского общества.
Труды Петербургской Академии издавались на латинском языке и были легко доступны зарубежным исследователям. Работы Л. Эйлера, Д. Бернулли, Ф. Эпинуса, впервые увидевшие свет в России, пользовались неизменным и пристальным вниманием за ее пределами.
’Dvoichenko-Markoff Е. Benjamin Franklin, the American Philosophical Society and the Russian Academy of Science//Proceedings of the American Philosophical Society. V. 91. N 3. 1947; Idem. The American Philosophical Society and Early Russian—American Relations//Proceedings of the American Philosophical Society. V. 91. N 6. 1950.
16
Несомненный интерес вызвали диссертация Ломоносова о природе теплоты и другие его работы, основанные на принципах атомизма, опубликованные в 1750 г. в первом томе академических «Новых комментариев». Около десяти зарубежных журналов, помещая отзывы об этом томе, остановились на содержании ломоносовских работ8.
Известностью пользовались труды русских натуралистов. «Описание земли Камчатки» С. П. Крашенинникова (1755) было переведено на английский, французский, немецкий и голландский языки.
С основанием в 1755 г. Московского университета, в разработке проекта создания которого самое непосредственное участие принимал Ломоносов, в России возник новый центр подготовки специалистов, выросший со временем в крупный центр науки. Университет состоял из трех факультетов: философского, включавшего физико-математическое и словесное отделения, медицинского и юридического. В его типографии помимо произведений французских энциклопедистов, научно-популярной и учебной литературы печатались переводы математических трудов И. Ньютона, работы Л. Эйлера, Д. Бернулли, Ж. Лагранжа. В университете читались общедоступные лекции о значении наук, по отдельным разделам физики, химии, медицины (в том числе специальные лекции по гигиене — в преддверии чумы 1771 г.). Оповещение о них помещалось в «Московских ведомостях». В течение года устраивалось несколько публичных диспутов студентов. Просветительская роль, университета была столь велика, что его выпускников приглашали преподавателями естествознания даже в духовные школы и академии.
При университете с 1771 г. существовало научно-литературное общество — Вольное Российское собрание, которое издавало «Опыты трудов Вольного Российского собрания». Общество ставило целью совершенствование русского языка и изучение русской истории. Хотя сферой его непосредственной деятельности были гуманитарные проблемы, оно несомненно содействовало созданию атмосферы, благоприятной для развития всех наук.
Еще большее значение в этом отношении имела Российская Академия, возникшая в 1783 г. под руководством Е. Р. Дашковой. Среди ее членов были известные естествоиспытатели, академики Петербургской Академии наук — С. Я. Румовский, А. П. Протасов, С. К. Котельников, Н. Я. Озерецковский, Н. П. Соколов, П. Б. Иноходцев. Их участие в работе Российской Академии оказалось особенно плодотворным при подготовке шеститомного толкового «Словаря Российской Академии» (1786—1794), в котором наглядно отражен уровень развития естественнонаучных представлений в России к концу XVIII в.
Во многих статьях словаря сказывается влияние идей Ломоносова,, оно несомненно в трактовке естественнонаучных терминов и понятий,, идейной направленности ряда материалов. Лексические примеры также часто взяты из его произведений.
Все это было показателем новой ступени общественного сознания,, в котором наука не просто заняла уже достаточно высокое место в ряду культурных ценностей, но и воспринималась как неотъемлемый, всепроникающий компонент единого культурного целого.
Непосредственное отношение к проблемам естествознания имело и Вольное экономическое общество, основанное в 1765 г.9. В него вхо
8 См.: М. В. Ломоносов в воспоминаниях и характеристиках современников. М.; Л.> 1962. С. 151; Ланжевен Л. Ломоносов и французская культура XVIII в.//Ломоносов. Сборник статей и материалов. Т. VI. М.; Л., 1J965. С. 32—34.
9 О нем см.: Очерки русской культуры XVIII века. Т. 1. М., 1986 (в очерке «Культура сельскохозяйственного производства», § 9).
17
дили ученые Петербургской Академии и Московского университета, но в основном оно состояло из исследователей-любителей. В «Трудах» общества публиковалось множество работ, касающихся улучшения земледелия и землепользования, статьи по горному делу, мануфактурному производству, в соответствии с этим затрагивалась физическая, химическая, ботаническая тематика.
В течение века положение науки в жизни русского общества изменилось существенным образом. Упрочение ее позиций породило проблемы, с которыми общество не сталкивалось прежде. Воздействие науки — нового и весьма значительного фактора в развитии страны — волновало многих: как повлияет нововведение на нравственные, социальные устои общества? Защитники наук подчеркивали, что от них «как в художествах (ремеслах — Н. У.), так и в разных случаях человеческой жизни наибольшей пользы ожидать надлежит»10 *, что, скажем, «арифметика, или числительница, есть художество честное, независтное и всем удобопонятное, многополезнейшее и многохвальнейшее...» п. Противники предрекали, что науки явятся источником смут и потрясений. Социальные аспекты развития науки всесторонне рассматривались в работе В. Н. Татищева «Разговор о пользе наук и училищ», написанной во времена бироновщины, но опубликованной лишь в 1887 г. Автор касается животрепещущих проблем, связанных с положением науки в абсолютистском государстве: во-первых, возможен ли прогресс наук при абсолютизме и, во-вторых, не расшатают ли науки основы государственного устройства. Татищев, будучи приверженцем идеи «просвещенного абсолютизма», на первый вопрос отвечает утвердительно, ссылаясь на пример Франции, где «государство самовластное», но «любомудрием государей и прилежностью подданных от часу науки умножаются и процветают» 12. Доводы об опасности для государственного строя он старается отвести, доказывая, что прямой зависимости между расцветом наук и смутами в государстве нет: «Турецкий народ перед всеми в науках оскудевает, но в бунтах преизобилует» 13.
Сторонники науки нового времени были убеждены в благотворном воздействии ее на человеческое существование, идеалы которого рисовались в духе принципов зарождающейся, а затем и более зрелой просветительской идеологии.
Самого талантливого защитника приобрели науки в лице Ломоносова. В лучших традициях века Просвещения он относился с безграничным доверием к возможностям человеческого разума и науки как высшего проявления разумной деятельности.
«Нет ни единого места в просвещенной Петром России, где бы плодов своих не могли принести науки: нет ни единого человека, который бы не мог себе ожидать от них пользы» 14, — убеждал он соотечественников. Ломоносов надеялся, что в России, «в пространном сем государстве высокие науки изберут себе жилище и в российском народе получат к себе любовь и усердие» 15.
Он был уверен, что мировоззрение, идущее на смену средневековому, развивающееся естествознание найдут свое точное и ясное выражение в русском языке.
В XVIII в. латынь перестала быть единственным языком науки,
10 Примечания к Ведомостям. 1740. Ч. 93. С. 369.
“Магницкий Л. Арифметика. Кн. I. М., 1703. Л. А.
12 Т а т и щ е в В. Н. Разговор о пользе наук и училищ. М., 1887. С. 122.
13 Там же. С. 66.
“Ломоносов М. В. Поли. собр. соч. Т. 8. М.; Л., 1959. С. 252.
45 Там же. Т. I. М.; Л., 1950. С. 421.
18
права гражданства обрели национальные языки. В России у сторонников русского научного языка было немало забот. Прежде всего следовало убедить общественность в том, что «нет такой мысли, кою бы по-российски изъяснить было невозможно 16. Ученые не раз повторяли слова Ломоносова о русском языке, в котором можно найти «великолепие испанского, живость французского, крепость немецкого, нежность итальянского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка»17. Их приводил и основатель отечественной эпидемиологии Д. Самойлович, выступая за издание медицинской литературы на русском языке, «на том языке, который со временем будут ценить европейские ученые» 18.
Для утверждения русского научного языка требовалась предварительная работа по созданию русской научной и научно-технической терминологии. Ее выработка — во многом заслуга ученых середины и второй половины XVIII в., прежде всего М. В. Ломоносова. Объем работы был велик: один Н. Я- Озерецковский внес в ботанику несколько сот русских названий растений.
В ту пору приходилось отстаивать не только возможности русского языка в области науки, но и доказывать способность русского народа к научному творчеству. В числе аргументов противники русской науки использовали соображения об избранности отдельных народов, о больших потенциях наций, вступивших ранее на путь цивилизации. Этим соображениям «можно бы было поверить, — писал философ-просветитель Я. П. Козельский, — ежели знание наук было наследное добро, но понеже оно приобретается трудами и прилежанием многих лет, так все равно, кажется, что во Франции или в Татарии родиться, ежели надобно доходить до хорошего знания наук прилежными трудами многих лет»19. Людей русской науки вдохновляли строки Ломоносова:
,	Дерзайте ныне ободренны
Раченьем вашим показать, что может собственных Платонов И быстрых разумом Невтонов Российская земля рождать20.
Может ли наука существовать на русском языке, способен ли русский народ дать ученых, равноценных иноземным? С годами эти вопросы утратили свой смысл. Россия присоединилась к ускоряющемуся бегу мировой науки.
XVIII век по-своему осознавал, что человеческое познание — это ускоряющийся процесс. Лавинообразное приращение знаний ощущалось тогда почти так же, как и в наше время. Характеризуя прогресс науки, участник 2-й Камчатской экспедиции С. Малыгин писал: «Сложивши старое с новым, оное (старое. — Н. У.), без сомненья, за азбуку покажется. Нет той науки и ведения, которое бы ныне сие не могло твердо доказать»21.
Сдвиги в русской науке усиливали это чувство и убеждали, что «человеческое познание более сделало приращение в один наш век,
16 Поповский Н. Речь, говоренная в начатии философских лекций при Московском университете//Ежемесячные сочинения и переводы к пользе и увеселению служащие. 1755. Август. С. 179.
17 Л омоносов М. В. Поли. собр. соч. Т. 7. М.; Л., 1952. С. 391.
18 Самойлович Д. Избр. произведения. Вып. I. ML, 1949. С. 40.
19 Козельский Я. П. Механические предложения для употребления обучающегося при Артиллерийском и Инженерном имп. кадетном корпусе благородного юношества. Спб., 1764. Предисловие к читателю.
20 Ломоносов М. В. Поли. собр. соч. Т. 8. С. 206.
21 Малыгин С. Сокращенная навигация по карте де Редюйон. К читателю. Спб., 1733.
19
нежели во все ему предследовавшие», что «науки как в великих открытиях, так и в приложениях их... более успели в последние сто лет, нежели во всю древность»22.
На естествознание возлагались огромные надежды. Воздействие наук на человеческое существование в России было не очень наглядным, но ученые предлагали смотреть в будущее, учитывать прогресс науки: «Что нынешнему веку отказано, то может быть предоставлено нашим потомкам. Науки, бесспорно, как до наших времен, так и в последующие всегда на большую ступень совершенства восходить будут»23. Самые смелые ожидания не казались несбыточными: «Ведь нам не заказано ни у птиц летать, ни у рыб плавать перенимать, к чему мы не способны от природы, то делать нашим искусством. Хотя бы кто и целые корабли по воздуху пускать хотел, то его для такого намерения за сумасбродного почитать еще не надобно»24. По словам Ломоносова, «блаженства человеческие увеличены и в высшее достоинство приведены быть могут яснейшим и подробнейшим познанием натуры, которого источник есть натуральная философия, обще называемая физика» 25.
Такого рода надежды не казались чрезмерными, наука была неразрывно связана с мировоззрением, провозгласившим естественность универсума (т. е. существующей реальности) и могущество человеческого разума. Человек в его разумности (а может быть, и всесилии) приближался к богу. Единый универсум с естественными законами, принадлежащими движущейся материи, вполне постижимый человеческим разумом, использующим эмпирико-дедуктивный метод и механические модели, — таким было мировоззрение, служившее основой для науки нового времени.
Система мира, которая вырисовывалась в трудах естествоиспытателей, была деистической. Близость иных тенденций отразил в своих работах Ломоносов, включив в одну из них положение о вечности первичного движения, снимающего необходимость начального акта творения26. Но и он, обдумывая «безмерное сотворенных вещей пространство», склонялся к идее бога, его «премудрости, силе и милосердию со благоговением удивлялся»27. Категорическое отрицание бога можно было найти в России XVIII в. не в трудах естествоиспытателей, а в анонимных публицистических трактатах. Но и того, что содержалось в естественнонаучной литературе, было вполне достаточно для конфликта науки с церковью, стоящей на страже традиционной системы религиозного мировоззрения, свойственного феодальному обществу.
В петровские времена точные знания стали государственной необходимостью, и церковь, попавшая после замены патриаршего престола Синодом в полную зависимость от государства, вынуждена была с этим считаться. В 1721 г. был обнародован «Духовный регламент», составленный Феофаном Прокоповичем, в котором объявлялось, что обучение наукам допустимо и даже желательно. Но Прокопович входил в «ученую дружину» Петра I, от большинства же церковников поддержки было ждать тщетно. Еще «от многих духовных и богобоязненных людей» можно было слышать, как писал В. Н. Татищев, что «на
22 Академические известия. 1779. Ч. I. С. 36.
23 Румовский С. Я. Речь о начале и приращении оптики. Спб., 1762. С. 25.
24 Примечания к Ведомостям. 1743. Ч. 3. С. 11.
25 Ломоносов М. В. Поли. собр. соч. Т. 1. С. 535.
25 Там же. Т. 2. М.; Л., 1951. С. 201.
27 Там же. Т. 3. М.; Л., 1952. С. 97.
20
уки человеку вредительны и пагубны суть...»28. Средн духовенства многие подозревали, что наука и атеизм связаны очень прочно. Ученые «не хотели и не хотят еще ничего выпустить, разве что разумом своим постигнуть им было можно... откуда и натуралисты, афеисты и другие богомерзкие и душам благочестивых людей нетерпимые имена произошли в свет и происходят»29, — писал один из придворных проповедников Гидеон Криновский. Наиболее радикальным средством борьбы явился бы единый поход против «натуралистов, фармазонов и ожесточенных безбожников»30. Однако нереальность тотального похода против науки становилась все очевиднее. Оставалась одна возможность — попытаться отсечь от науки то новое мировоззрение, которое она несла с собой. При этом приходилось думать и о применяемых мерах: орудовать «огнем и мечом» по примеру западной церкви прошлых лет было уже поздно. Изучить новое мировоззрение, попытаться изменить его, одновременно модернизируя, пусть частично, религиозные догмы (к этому пути привели западную церковь вековые драматические столкновения с наукой), православие не могло, поскольку издавно приняло миссию хранить чистоту веры, не допуская никаких инородных примесей, порожденных новейшими «умствованиями». В распоряжении православной церкви оставался путь цензурных запретов и анафем. Ее эфемерная самостоятельность прививала ей навыки постоянной координации усилий с государством. Запрет нередко следовал за совместным решением церковных и светских властей, принятым после доклада Синода монарху о книгах, «противных вере и нравственности». В одном из таких докладов содержался донос на сделанный А. Кантемиром перевод «безбожной» книги Б.Фонтенеля «Разговоры о множестве миров». В ответ были выработаны меры против распространения «коперниковской ереси»31.
Испытывая противодействие церкви, ученые со своей стороны защищались «с великим усердием»: писали о некомпетентности духовенства в науке, проводили исторические изыскания, призванные доказать пагубность противодействия науке. Татищев, например, напоминал о тех средствах, которыми католическая церковь боролась с наукой, о кострах, на которых погибли лучшие умы своего времени. Церковь, по его мнению, преследовала при этом вполне определенную цель — «чтобы народ был неученый и ни о какой истине рассуждать имущей, но слепо бы и раболепно их рассказам и повелениям верили»32. Папскому престолу Татищев отдает по существу только пальму первенства в обскурантизме, признавая родство методов как католической, так и православной церквей.
Наибольшую решительность проявил Ломоносов, который предложил полностью разграничить сферы действия науки и религии. «Создатель дал роду человеческому две книги, — писал он. — В одной показал свое величество, в другой — свою волю. Первая — видимый сей мир, и им созданный, чтобы человек, смотря на огромность, красоту и стройность его здания, признал божественное могущество по мере себе дарованного понятия. Вторая книга — священное писание. В ней показано создателево благоволение к нашему спасению». Первую книгу — МИр — должны прочесть «физики, математики, астрономы», вто
28 Татищев В. Н. Указ. соч. С. 55.
29 Собрание разных поучительных слов. Ч. II. Спб., 1756. С. 3.
30 Там же. Ч. I. Спб., 1755. С. 105.	п
31 См.: Чтения в обществе истории и древностей российских. 1867. Кн. I. Смесь. С. 7—8.
^Татищев В. Н. Указ. соч. С. 58.
21
рую — священное писание — «пророки, апостолы и церковные учители». Ни тем, ни другим не следует вступать в несвойственную им область: «Нездраворассудителен математик, ежели он хочет божескую волю вымерять циркулем. Таков же и богословия учитель, если он думает, что по псалтыре научиться можно астрономии или химии». Ломоносов создал тот стиль взаимоотношений между наукой и религией, который стал преобладающим в России. Все, что касается земных истин, он относит к области научного знания. Вмешательство веры, попытки с ее позиции оценить результаты науки являются неправомочными. Вместе с тем предполагается, что подлинная наука не будет противоречить религии, между ними существует как бы предустановленная гармония: «две сестры» — правда и вера — «никогда между собою в распрю прийти не могут, разве кто из некоторого тщеславия и показания своего мудрования на них вражду всклеплет». Круг обязанностей религии очерчивается достаточно определенно, в него включается мир человеческого поведения, этически-социальных ценностей: «Толкователи и проповедники священного писания показывают путь к добродетели, представляют награждение праведным, наказание законопреступным и благополучие жития, с волею божею согласного»33. В одной из самых интересных и зрелых своих работ — «О слоях земных» — Ломоносов специально останавливается на отличии образа действия, предложенного им, от манеры, которой придерживаются «некоторые католические философы», сопрягающие физику с таинствами религии.
В трудах естествоиспытателей России редко попадались аргументы от религии. Почти полностью отсутствует практика использования естественнонаучных данных для доказательства свойств и существования бога. Одно из исключений представляет Л. Эйлер, который — в традициях западной науки и церкви — рассматривал свои труды по экстремальным величинам как подтверждение целеполагающего начала, свойственного божественной сущности.
Идея Ломоносова об автономном существовании науки и религии не встретила приветствий со стороны духовенства: оставить без надзора науку казалось непозволительным риском. Вторжение церкви в науку продолжалось, но оно носило в основном административно-запретительный характер. Эта особенность отличала весь XVIII век. К теоретическому диалогу не стремились ни ученые, ни духовенство.
Водораздел между знанием и верой вслед за Ломоносовым расширил Я. П. Козельский. Из его работ следовало, что не только ученым, но и философам не следует заниматься вопросами, касающимися трансцендентного: «Философы рассуждают о свойствах и делах божьих, а мне думается, что это они предпринимают излишнее и несходное с силами их разума дело. Священное писание проповедует нам в божестве непостижимую умом нашим премудрость... чего для нас и довольно, а более покушаться на непонятное умом нашим, кажется, некстати»34. Философия оперирует доводами разума, которые совершенно неуместны в религии; поэтому если наука и философия дополняют и усиливают ДРУГ друга, то религия и философия, по сути, не имеют точек соприкосновения. В трудах Ломоносова уже содержалось не только научное знание, отделенное от религии, но и новое мировоззрение, весьма отличное от религиозного. Козельский продолжил программу, изложен
33 Ломоносов М. В. Поли. собр. соч. Т. 4. М.; Л., 1955. С. 373, 375.
34 Козельский Я. П. Философические предложения//Избранные произведения русских мыслителей второй половины XVIII в. Т. I. М., 1952. С. 417.
22
ную Ломоносовым, поставив науку и философию по одну, а религию — по другую сторону демаркационной линии. В «Философских предложениях» Козельского произошло осознание свершившегося факта— в России философия переместилась на новый фундамент позитивных знаний науки нового времени.
Развитие наук отвечало потребностям прогрессирующих в стране начатков капитализма. Практическая заинтересованность в науке возникла у все более широких кругов деловых людей, вовлекаемых в производство, торговлю. Социологическая закономерность — контакты растущего капитализма с наукой — отчетливо прослеживается и в России второй половины XVIII в. Появился особый тип пропагандиста науки — промышленники и торговцы. В журнале «Новые ежемесячные сочинения (1788. Ч. XXIV) опубликована характерная статья — «О купеческом звании вообще и о принадлежащих купцам навыках». Она принадлежит А. Фомину, который пишет, что для обучения купцов нужны «ком мерц-политика», «история естественная и физика», «механика», «визирование, или наука счислением мерительная», «логика правдоподобная, или вероятная: для исследования торговых предприятий, на вероятных мнениях основывающихся». Конечно, Фомин создавал идеализированный для России XVIII в. образ купца, но его статья свидетельствует о возникших потребностях.
Естествоиспытателям поручали проведение исследований, отвечающих запросам промышленного дела и коммерции. Экономические потребности определили преимущественное развитие минералогии, горного дела, химии, физики.
Изучение территории страны посредством научных экспедиций было важнейшим направлением деятельности Академии наук на протяжении всего XVIII в. В их состав входили ученые самых различных специальностей, от ботаников до астрономов. Если экспедиционные исследования первой половины века приносили сведения преимущественно о географии страны, полезных ископаемых, флоре и фауне, то с годами исследователи получают задания, непосредственно связанные с промышленными нуждами. В инструкциях Академии наук комплексным экспедициям второй половины века предписывалось вести «исследования, касающиеся... до экономии населенных мест, их недостатков, выгод и особливых обстоятельств... до изобретения полезных родов земель, солей, каменных угольев... также до полуметаллов важных для коммерции; до осмотрения находящихся ныне рудокопных ям, медных, соляных и селитерных заводов и других полезных мануфактур и фабрик...»35.
Наука содействовала развитию экономики страны, способствовала зарождению и формированию капиталистического уклада, но помимо того она несла в себе общедемократическое начало. Люди науки нередко занимали передовые общественные позиции. Среди тех, кто впервые обратил внимание на тяжелое положение народа, его ужасающую эксплуатацию, были ученые.
Демократическое начало пронизывает мировоззрение, всю научную и общественную деятельность М. В. Ломоносова. В упорной, многолетней борьбе он отстаивал идею о внесословной ценности человека, о естественном равенстве способностей людей независимо от социальной принадлежности. Настойчиво и самоотверженно он добивался признания за выходцами из низших сословий права на доступ к занятиям наукой, к государственной и общественной деятельности36.
35 Инструкция для отправленных от императорской Академии наук в России физических экспедиций. Архив АН СССР. Ф. 21. On. 1. № 83. Л. 2.
36 См.: Уткина Н. Ф. М.. В. Ломоносов. М., 1986.
23
М. В. Ломоносов разрабатывал планы народного просвещения, улучшения земледелия, ремесел, художеств, «здравия народного», «государственной экономии», в которые вносил идеи, опрокидывающие прежние патриархально-феодальные и церковные уложения, касающиеся экономики и социально-этических отношений. Перед государственной властью он ставил первоочередную задачу — улучшение народного благосостояния, выступал против чрезмерных «помещичьих отягощений» крепостных крестьян.
В «Дневных записках» И. И. Лепехина (1771) читаем: «В селе Ма-тюшкине приметили мы многие крестьянские хижины без всякого приюту и почти совсем опустошенные; и как мы расспрашивали о причине сего опустошения, в ответ получили, что они ежегодно из своего села должны высылать часть своих поселян в Урал на заводскую работу и оттого пришли в убожество и разорение»37. Заводские порядки так ужасны, что «окольные жители всегда опасаются, чтобы в их палестине не заведено было каких заводов; и оный страх, а особливо в мордве и чувашах, так вкоренился, что удобнее выжать масло из кремня, нежели что от чуваша справедать»38.
Описывая свои путешествия, Н. Я. Озерецковский не забывает отметить, что на ситцевой фабрике в Шлиссельбурге работницы «только вздыхают, молчат или глухо ропщут на худое их при фабрике содержание» 39.
Натуралисты XVIII в., вслед за Ломоносовым, не воздвигали непреодолимой стены между наукой и обыденным сознанием, опытом простых людей, к которому относились без малейшего пренебрежения. Наоборот, они охотно опирались на знания и опыт крестьян и прочих «незнатных» сограждан. В естественнонаучной литературе постоянно встречались то рассказ о крестьянине, который был «славный в Чернишной деревне ботаник»40, то признание, что «едва есть ли где-нибудь в свете столь много удобных и остроумно выдуманных снастей и машин для рыбной ловли, сколько употребляется на Волге»41. В «Новых ежемесячных сочинениях» публиковался цикл статей В. Крестинина о Новой Земле. В статьях специально оговаривалось: «Настоящее известие большею частию сочинено по сказанию кормщиков Ивана Шухобова и Федора Рахманина»42. О последнем сообщается, что он умеет читать и писать, «любопытен и имеет неограниченную склонность к мореплаванию и охоту к отысканию неизвестных земель»43.
XVIII век положил начало формированию в России светской профессиональной интеллигенции с существенными демократическими чертами, присущими буржуазной эпохе на стадии ее становления. Основная масса ученых пополнялась из той среды, которая в России XIX в. получила наименование разночинцев, — из «служилых людей», низшего духовенства.
На протяжении XVIII в. взаимоотношения науки и абсолютистского государства складывались сложно и противоречиво. Если Петр I всячески поощрял развитие в стране естественных наук, то с годами
37 Лепехин И. И. Дневные записки путешествия доктора и Академии наук адъюнкта по разным провинциям Российского государства. Спб., 1771. С. 120.
38 Там же. С. 207.
39 Озерецковский Н. Я. Путешествия по озерам Ладожскому и Онежскому. Спб., 1792. С. 9.
40 Л е п е х и н И. И. Указ. соч. С. 207.
41 П а л л а с П. С. Путешествие по разным провинциям Российской империи. Ч. I. Спб., 1773. С. 203.
42 Новые ежемесячные сочинения. 1788. Ч. 19. С. 8.
43 Новые ежемесячные сочинения. 1789. Ч. 31. С. 5.
24
углублялась двойственность позиции верховной власти: росло признание науки в качестве источника военного и экономического могущества страны, но в связи с распространением новых идей не могли не возникнуть и опасения. Политика Екатерины II колебалась — от известного либерализма в период «просвещенного» абсолютизма до введения широкой системы цензуры, в которой самое непосредственное участие должны были принимать члены Академии наук.
Заканчивался XVIII век трудным для русской науки периодом царствования Павла I. Феодально-крепостническое государство приняло на себя обязанности всемерно преследовать, искоренять «псевдонауку», все, что признавалось опасным и подозрительным. Был запрещен ввоз любой литературы из-за рубежа независимо от страны и языка.
Естественно, что такое развитие событий мало способствовало сохранению былой веры в благотворную миссию «просвещенного» монарха как покровителя наук. Возникли новые представления — о необходимости политической и социальной свободы для развития науки.
Своего апогея идея противостояния самодержавия и науки достигла у А. Н. Радищева. Его идеал — ученый, восставший против тирании. В «Путешествии из Петербурга в Москву» он признает союз абсолютизма и науки явлением неестественным и бесплодным.
Таков был путь, проделанный русской общественно-политической мыслью в осмыслении научного прогресса — от концепций «просвещенного» абсолютизма к идеям социальной революции, несущей всему обществу, в том числе и науке, «вольность», необходимую для их движения вперед.
Несмотря на все сложности и противоречия, в России XVIII в. развивались все разделы естествознания, и естественнонаучные исследования очень скоро достигли уровня мировой науки.
МАТЕМАТИКА. В XVIII в. различные естественные науки нередко считались частями единого математического знания, и не только потому, что процесс дифференциации наук находился в своей первоначальной стадии. Математизация науки собственно и создала естествознание нового времени. Недаром труд Ньютона, в котором оно нашло свое классическое выражение, назывался «Математические начала натуральной философии» (1687). Ньютон создавал «математический базис для физики», стремясь «показать, что значит математика в натуральной философии, и побудить геометров ближе подойти к исследованию природы»44.
Российские ученые разделяли увлеченность математикой, свойственную эпохе классической механики. Начиная с «Арифметики» Л. Магницкого усиленно подчеркивались ценность математики, ее практическое значение. Магницкий так разъяснял необходимость арифметики и геометрии: «Кто совершен геометрике (геометрия бо зело есть потребна во всем обществе народа), ниже инженер может быти, без него же невозможно быти ратоборству. Паче же ни навигатор будет без сеа науки, не может то добре кораблеходствовати...»45. В книге «Приемы циркуля и линейки», которая служила учебником для навигаторских и прочих школ, о математике говорилось: «Сего искусства надобность и польза простирается тако далеко, что по истине сказать возможно, что
44 Цит. по: Вавилов С. И. Исаак Ньютон. М., 1961. С. 44.
^Магницкий Л. Арифметика. Кн. 2. М.., 1703.
25
ничего в свете есть, еже бы невозможно оным преодолено и сделано бы-ти»4б.
Несмотря на блистательные приложения, математика своими абстрактными построениями вызывала подозрение у ревнителей узкого практицизма. Поверхностным и ограниченным трактовкам математики противодействовали многие ученые России того времени. Преподаватель математики и механики в академическом университете С. К- Котельников (1728—1806) писал: «Я... намерение принял защитить математические науки от тех, которые вооружаются против пользы их, а именно против пользы упражнения в чистых математических рассуждениях»47. Котельников черпает в истории наук доказательства необходимости «чистой» математики. Одно из них: «Если бы Аполлоний не дал исследование конических сечений, то Кеплер не смог бы сделать своих открытий о движении небесных тел по эллиптической кривой». По его мнению, только математика делает человека «способным и искусным в решении задач физических, служащих к познанию сил действия натуры» 48.
Развитие всех наук ставилось в непосредственную зависимость от математики. «Какой свет способна возжечь в спагирической науке математика, может предвидеть тот, — писал Ломоносов, — кто посвящен в ее таинства и знает такие главы естественных наук, удачно обработанные математически, как гидравлика, аэрометрия, оптика и др.; все, что до того было в этих науках темно, сомнительно и недостоверно, математика сделала ясным, достоверным и очевидным»49.
В представлении Котельникова, «когда она (математика. — Н. У.) в большее совершенство стала приходить, то и все физические и механические науки возрастать начали». Расцвет математики датировался изобретением «дифференциальных и интегральных выкладок»50. Незнание математики, попытки противодействовать ее развитию рассматривались как существенное препятствие, мешающее познанию мира. Ломоносов настаивал на том, что без знания математики «никому нельзя проникнуть в таинственные святилища природы»51.
В первой половине XVIII в. в России бытовало мнение об абсолютной необходимости математики и для медико-биологических исследований. Были созданы работы по механике организмов с использованием математических расчетов и механических моделей.
Отношение к математике проистекало из признания, что природа, мир геометризованы и что естественные процессы протекают строго определенным образом в рамках математических закономерностей: «Естество во всех своих делах и в самых малейших по геометрическим правилам поступает; чего ради нам сей путь необходимо знать должно, ежели мы естеству в самые внутренние и сокровенные его проходы последовать хотим»52. О том же писал Ломоносов: «Все, что есть в природе, математически точно и определенно, хотя мы иногда сомневаемся в этой точности, но наше незнание нисколько не умаляет ее»53. Математика всесильна, так как «чем более физика обогащается новыми
46 Приемы циркуля и линейки. Спб., 1.709. С. 10.
47 Котельников С. К- Слово о пользе упражнения в чистых математических рассуждениях, предложенное в публичном собрании императорской Академии наук.
48 Там’же. С. 7—8, 5.
49 Ломоносов М. В. Поли. собр. соч. Т. k С. 75.
50 Котельников С. К- Указ. соч. С. 16, 6.
51 Ломоносов М. В. Поли. собр. соч. Т. 3. С. 495.
52 Примечания к Ведомостям. 1734. Ч. 4. С. 20.
53 Ломоносов М. В. Поли. собр. соч. Т. 1. С. 149.
26
открытиями, тем явственнее показывает нам, что все законы, управляющие миром, суть законы математические»54.
В дальнейшем поле действия математики будет постоянно расширяться. «Должно думать, — писал С. Я. Румовский, — что со временем число математических частей еще умножится... Чем больше в физике открыто будет неоспоримых истин, которые бы могли служить основанием, тем больше математика распространится»55.
То исключительное значение, которое придавалось математике, должно было приводить — и действительно приводило — к укреплению в науке и философии позиций рационализма, противостоящего догматической вере и вместе с тем исключающего (или почти исключающего) сенсуализм. Признание необходимости истин разума и вероятности истин факта могло стать доминирующим теоретико-познавательным принципом. Однако прогресс математики был связан с ее проникновением в механику и некоторые разделы физики. Происходила не только математизация механики и физики, но и «физикализация» математики. Влияние физических наук, применяющих индуктивный метод и эксперимент, было столь существенным, что в математике XVIII в. шире, чем в последующее время, использовались приемы исследований, близкие естествознанию. Попытки обоснования математики, ее элементов неизменно выполнялись с привлечением сенсуалистических и эмпирических аргументов. Это вполне отвечало облику математики того времени, поскольку идеал строгости в математике XVIII в. (хотя он и не был сформулирован, так как «проблема доказательства как таковая еще не возникла») состоял «в согласованности рассуждений с законами природы» в отличие от античного идеала, заключавшегося «в согласованности рас-суждений с установившимися формальными нормами»56.
Предмет математики понимался чаще всего как изучение определенного «свойства», присущего всем «телам», — количества. Предполагалось, что математика имеет дело с величинами и размерами тел, а не с отношениями, складывающимися в тех или иных структурах.
Апелляцией к физической картине мира были пронизаны трактовки математических понятий57. Но здесь математиков подстерегали немалые трудности. Долгое время не поддавалась расшифровке природа комплексных чисел. Загадочными были и бесконечно малые величины. Даже основатели анализа бесконечно малых Ньютон и Лейбниц, как это было отмечено К. Марксом, «верили в таинственный характер новооткрытого исчисления» 58.
Л. Эйлер в монографии «Дифференциальное исчисление» приравнивал бесконечно малые к нулям и видел в этом то преимущество, что при такой трактовке дифференциальное и интегральное исчисления лишаются, по его мнению, налета таинственности и мистицизма. Но оставалось неясным, почему из «безразличных» нулей получаются определенные результаты. Эйлер ссылался на различие между равенством «арифметическим» и равенством «геометрическим», но это различие не соблюдалось и им самим.
В Петербургской Академии наук с момента ее возникновения математика занимала ведущие позиции. Созданные здесь труды, особенно
84 Академические известия. 1779. Октябрь. С. 12.
55 Румовский С. Я. Сокращения математики. Спб., 1760. Предисловие.
55 Выгодский М. Я. Вступительное слово к «Дифференциальному исчислению» Л. Эйлера//Эйлер Л. Дифференциальное исчисление. М.; Л., 1949. С. 16.
57 См.: Молодший В. Н. Основы учения о числе в XVIII и начале XIX в. М., 1963.
58 Маркс К- Математические рукописи. М., 1J968. С. 169.
27
Л. Эйлер
в области математического анализа, оказали огромное влияние на прогресс математических наук.
Теорией дифференциальных уравнений занимался Я. Герман (1678— 1733), в его работах получила развитие аналитическая геометрия на плоскости. В теории чисел интересные идеи принадлежали X. Гольдбаху (1690—1764).
28
Исследования Д. Бернулли обогатили разделы математической физики. Особенно велико значение его работ по теории вероятностей, в которых он применял методы исчисления бесконечно малых.
Роль Петербургской Академии наук в развитии математики определялась прежде всего тем, что в ее стенах в течение 31 года (с 1727 по 1741 и с 1766 по 1783 г.) работал крупнейший математик XVIII в. Л. Эйлер. Отличаясь широтой интересов, он охватил все отрасли современных ему физико-математических наук: анализ и алгебру, аналитическую и дифференциальную геометрию, механику твердого тела, жидкостей и газов, оптику и учение об электричестве, астрономию и ряд отделов технических наук. Его открытия в математике, механике, физике и технике вошли в современную науку и технику. В перечне его трудов, составленном Г. Энестремом, встречаются трактаты по философии, математике, механике, астрономии, физике, географии, сельскому хозяйству — всего около 900 работ59.
В полном собрании сочинений Эйлера, издаваемом с 1911 г. Швейцарским обществом естествоиспытателей, математическая серия состоит из 29 томов. Центральное место в его творчестве занимал анализ. Во «Введении в анализ бесконечных» теория элементарных функции разрабатывается при помощи бесконечно малых и бесконечно больших величин. В этом труде вводится понятие функции; данное Эйлером определение функции легло в основу современного ее определения. В мо.-нографии «Дифференциальное исчисление» развит сам аппарат дифференциального исчисления, изложено дифференцирование функций многих переменных. Была создана теория дифференциальных уравнений как особая математическая дисциплина.
Эйлер разработал новую отрасль анализа — вариационное исчисление. Им были введены новые начала в теорию чисел. В его работах по геометрии были основы, которые позже привели к созданию топологии. Его исследования касались и теории вероятностей.
Математические исследования активно проводили ученики и ближайшие последователи Эйлера. Задачами вариационного исчисления, интегрирования иррациональных алгебраических функций и дифференциальных уравнений занимался С. Я. Румовский. В области анализа работали А. И. Лексель (1740—1784), Н. И. Фусс (1755—1825). Но основное внимание математиков школы Эйлера было привлечено к геометрии. Сферическая геометрия и тригонометрия развивались в трудах А. И. Лекселя, Н. И. Фусса, Ф. И. Шуберта (1758—1825). Исследовались и другие разделы математики.
Интересные работы в самом конце XVIII в. были созданы С. Е. Гурьевым (1766—1813). По мнению немецкого историка математики Г. Вилейтнера, «в современном виде основные формулы дифференциальной геометрии в полярной системе были приведены впервые, по-видимому, С. Гурьевым»60. Он не был питомцем Петербургской Академии наук — получил образование в Артиллерийском и Инженерном корпусе и не принадлежал к школе Эйлера. Его исследования по обоснованию анализа привлекали к себе большое внимание. Гурьев интересовался также проблемой параллельных.
Первое на русском языке изложение начал математического анализа сделал С. К. Котельников, им написано несколько учебников по»
59 Enestrom G. Verzeichnis der Schriften L. Euler. Leipzig, 1913.
60 В и л e йтн e p Г. История математики от Декарта до середины XIX столетия. М.„ 1960. С. 280.
29
математике, механике, геодезии. М. Е. Головин, публикуя в 1778 г. сокращенный перевод «Морской науки» Л. Эйлера, снабдил его обширными математическими комментариями и дополнениями. Математикой занимались Я. П. Козельский, А. Д. Красильников, В. Е. Адоду-ров, Д. С. Аничков, М. И. Панкевич, П. Б. Иноходцев, Н. Г. Курганов, П. И. Гиларовский и другие, работавшие в Академии наук и Московском университете.
МЕХАНИКА. В начале XVIII в. представления о механике в России ограничивались элементами статики. Изданный в 1722 г. учебник по механике Г. Г. Скорнякова-Писарева, работавшего в Морской академии, так и назывался — «Наука статическая, или Механика». Но в это время на первый план уже выдвигается динамика. Возможности новой механики непрерывно возрастали в соответствии с развитием ее математического аппарата. Теоретическая механика постепенно становилась аналитической дисциплиной, опиравшейся на принципы математического мышления.
Развитие механики находилось в тесной связи с мировоззрением, которое несла наука нового времени, и в свою очередь оказывало значительное влияние на мыслительную культуру XVIII в. Применимость ее к земной и небесной сферам подкрепляло представление о единстве универсума.
Наука разрушала религиозное видение мира, отрицая абсолютное различие двух миров — земного и небесного. Различие обосновывалось аристотелевской концепцией гетерогенного — совершенного и несовершенного — пространства и принципом разнохарактерного движения, происходящего по привилегированным и непривилегированным направлениям. Признаками совершенства небесной сферы считались царящие в ней в отличие от тленной земной природы неизменность и постоянство. Но совсем иной мир возник в системе новых представлений о едином универсуме. Планеты лишились своего мистически совершенного движения по круговым орбитам, идея привилегированных мест и направлений была отброшена. В классической механике возродилось представление древнегреческих атеистов о гомогенном (однородном) пространстве. Решающим стало открытие однотипности движения земных и небесных тел, подчиняющихся закону всемирного тяготения. Возник единый универсум, лишенный мистических свойств.
Перейдя от статистики к динамике, механика расширила свои возможности в описании движения и взаимодействия материальных тел. Еще со времен Галилея начался пересмотр стойко державшейся на протяжении двух тысячелетий идеи Аристотеля о более высокой сущностной ценности покоя по сравнению с движением. Приоритет состояния покоя — любой предмет, представленный самому себе, переходит из состояния движения в состояние покоя, «стремится» к покою — был отвергнут и утверждено полное равноправие для свободного тела состояний покоя или равномерного прямолинейного движения. Движение перестало быть изредка приобретаемым свойством, как это следовало по Аристотелю, и приобрело необходимую значимость. Движение в точных количественных характеристиках легло в основу естественнонаучного объяснения процессов и явлений реальности. Механика упрочила главенство движения в науке.
Мысль об определяющей роли движения утверждалась и в русской научной литературе. Первое изложение на русском языке трудов Петербургской Академии наук, издаваемых на латыни, — «Краткое опи
30
сание комментариев Академии наук, часть I на 1726 г.» — открывалось статьей «О первых учениях физического фундамента», в которой появление науки нового времени непосредственно связывалось с успехами в изучении движения.
Русское общество приучалось к мысли, что наука утверждается «по большей части на познании движения»61. В движении видели универсальное орудие, производящее все многообразие явлений природы: «Естество во всем, что оно из материи не производит, никакого другого средства не употребляет, как токмо движение»62.
В связи с понятием движения возникло немало сложностей. Классическая физика оперировала понятиями абсолютного и относительного движения. Для абсолютного движения требовалась соответствующая система координат. Однако удобной абсолютной системы координат, которую представляла неподвижная Земля птолемеевского учения, уже не существовало. Ньютон ввел в качестве абсолютной системы отсчета абсолютное пространство, свободное от материи, предполагающее существование пустоты. Но его допущение не нашло всеобщей поддержки. Картезианцы, Лейбниц, Эйлер, Ломоносов, используя различную аргументацию, единодушно выступили с отрицанием пустоты, самостоятельного существования пространства. Но отсутствие единства в трактовке фундаментальных вопросов не могло разрушить атмосферы победоносных успехов, одержанных научным познанием. Механистический детерминизм, математические методы вселяли большие надежды, подтверждая, что «природа проста» и путь ее исследования открыт.
Механика была широко представлена в трудах Петербургской Академии. Наибольший вклад в ее развитие внес Л. Эйлер, который занимался практически всеми ее разделами: механикой твердых и упругих тел, небесной механикой, гидро- и аэромеханикой. Основная заслуга Эйлера — создание новых методов исследования, разработка математического аппарата механики. Благодаря ему в механике стали широко применяться дифференциальная геометрия, дифференциальные уравнения, вариационное исчисление.
В названии его двухтомного труда «Механика, или Наука о движении, изложенная аналитически» («Mechanica sive motus scientia analytica exposita») (1736) отражалось то, что Эйлер под механикой понимал именно науку о движении, динамику. Главное его достижение — внесение в механику нового обобщенного, аналитического метода вместо синтетико-геометрического, не дававшего единого подхода к решению различных задач механики.
Более 70 работ написано Эйлером по различным вопросам небесной механики, по теории движения Солнца, Луны, планет, комет. Полученные им результаты находят свое применение и в современной науке.
К разрешению некоторых проблем, имеющих практическое значение, Эйлер обращался по поручению Петербургской Академии наук. В частности, это относится к проблеме гидромеханики, связанной с кораблестроением. Разработкой теории равновесия и устойчивости плавающих тел Эйлер занялся в середине 30-х годов. В ее общем виде и прикладном варианте она была дана в его двухтомной книге «Морская наука».
В трудах Петербургской Академии за 1756—1757 гг. напечатана другая большая теоретическая работа Эйлера, имевшая прикладной
61 Примечания к Ведомостям. 1740. Ч. 12. С. 18.
62 Примечания к Ведомостям. 1735. Ч. 36. С. 133.
31
Характер — «Начала движения жидкостей», где излагались общие начала гидро- и аэростатики. Примыкающие к ней «мемуары» «Общие начала состояния равновесия жидкостей», «Общие начала движения жидкостей» и «Продолжение исследований по теории движения жидкостей», изданные в записках Берлинской Академии наук (1755—1757), составили основополагающий трактат по гидродинамике.
Занимаясь проблемами вариационного исчисления, Эйлер дал формулировку принципа наименьшего действия, развивая идеи П. Ферма, И. Бернулли, П. Мопертюи.
Блестящие работы по механике жидких и газообразных тел были написаны Д. Бернулли. В годы своего пребывания в Петербурге (1725— 1733) он подготовил монографию по гидродинамике, в которой развивались многие идеи и концепции механики: вводилось понятие (но не термин) работы, понятие коэффициента полезного действия, закладывались основы кинетической теории газов, было дано уравнение для решения важных задач в гидротехнике, и динамике газов.
В стенах Петербургской Академии наук создавалась и учебная литература по механике. В 1738 г. было издано «Краткое руководство к познанию простых и сложных машин» Г. В. Крафта в русском переводе В. Е. Адодурова. Практически учебником по механике было «Краткое начертание физики» Крафта (1738), так как здесь излагались в основном законы движения тел и принципы действия простых машин. Учебное руководство «Книга, содержащая в себе учени'е о равновесии и движении тел» (1774) написал С. К. Котельников. Руководством для высшей школы была и книга по статике и динамике Я. П. Козельского «Механические предложения» (1764).
В самом конце XVIII — начале XIX в. в области механики плодотворно работал С. Е. Гурьев, исследовавший проблемы равновесия в теории машин.
В Московском университете механика преподавалась в курсе прикладной математики. Читавший этот курс М. И. Панкевич (1757—1812) занимался механикой гидравлических устройств. В 1788 г. им была защищена магистерская диссертация «Об особенных гидравлических машинах...», являвшаяся первой в России работой о паровых машинах.
АСТРОНОМИЯ. Интерес к астрономии в России был велик на протяжении всего XVIII в. Среди деятелей петровской эпохи астрономические знания пользовались большой популярностью. Наблюдения проводили любители, например Я. В. Брюс, имевшие свои домашние обсерватории. Астрономические сведения помещались в календарях. В 1709 г. В. Киприянов составил многолетний календарь, который был очень распространен и известен под названием Брюсова календаря (Я. Брюс содействовал его изданию). Обычно русские календари заполнялись материалами, взятыми выборочно из иностранных календарей, и дополнялись оригинальными. Некоторые вопросы астрономии рассматривались в «Арифметике» Магницкого, в переведенных на русский язык в начале века «Всеобщей географии» Б. Варениуса, «Кос-мотеоросе» К. Гюйгенса.
В первые десятилетия века активно обсуждались проблемы гелиоцентризма, при этом выявлялись различные позиции: отстаивание птолемеевской системы, колебания между системами Птолемея, Тихо де Браге и Коперника, наконец, убежденная защита и пропаганда взглядов Коперника.
32
В ряде статей, помещенных в 1730-х годах в Санкт-Петербургских календарях, утверждалось, что движения планет кажутся сложными и загадочными, если рассматривать их в системе Птолемея или Тихо де Браге, но все становится значительно проще и понятнее, если стать на точку зрения Коперника: «...все оные неисправности коперниковскою системою легко отрешить можно»63.
И все же приоритет той или иной системы признавался тогда чаще всего проблематичным. Интересное объявление было дано в «Санктпе-тербургских ведомостях» 20 февраля 1728 г.: «Здешняя императорская Академия наук... намерена... к публичной ассамблее собраться, в которой господин Делиль на французском языке проблематический вопрос изъяснит, ежели учиненными поныне астрономическими обсервациями доказать можно, которое сущее система есть света, и ежели Земля вокруг Солнца обращение имеет или нет». Делиль произнес речь, в которой доказывалось, что Земля вращается вокруг Солнца. Публикации этой речи на русском языке воспротивились церковные круги. Синод неоднократно заявлял, что гелиоцентрические идеи недопустимы, поскольку они «священному писанию и вере христианской противны есть и многим неутвержденным душам причину к натурализму и безбожию подают»64.
Различие мнений выносилось временами буквально на улицы. В 1735 г. в Петербурге во время праздничной иллюминации по случаю дня рождения императрицы Анны были изображены «две сферы, из которых на одной видеть можно солнце по тухонской (Тихо де Браге. — Н. У.), а на другой по коперникианской системе, т. е. оба главнейшие мнения, по которым физики наших времен мир со всеми оного телесами представляют»65.
В 1717 г. на русский язык Я. Брюсом была переведена книга X. Гюйгенса «Книга мирозрения, или Мнения о небесно-земных глобусах и их украшениях», а в 1730 г. А. Кантемиром — книга Б. Фонтенеля «Разговоры о множестве миров». В обоих произведениях содержалось безусловное признание взглядов Коперника. Переводчики, сами приверженцы Коперника, сопроводили русские издания примечаниями, в которых рассмотрели мировоззренческие и естественнонаучные вопросы. Несмотря на острое противодействие Синода, книги были изданы в России, что способствовало популяризации и распространению идей гелиоцентризма.
Последовательная защита гелиоцентризма проводилась в журнале «Примечания к Ведомостям». Доказательства вращения Земли, история гелиоцентризма популярно излагались в цикле статей, опубликованном в 1732 г.
С годами учение Коперника укреплялось в России. Многое для этого сделал Ломоносов. Он доказывал, обращаясь к истории вопроса и современному его состоянию, что церковь, противодействуя гелиоцентризму, мешает прогрессу научного познания. Позиция церкви оценивалась им как один из тех явных случаев, когда «святое дело» препятствует «излишеством высоких наук приращению»66.
С 60-х годов XVIII в. система Коперника окончательно утверждается в учебных пособиях, популярных изданиях. В справедливости ге-
63 Календарь, или Месяцеслов на лето от рождества Христова 1739. Раздел IV.
64 Цит. по: Пекарский П. История Академии наук в Петербурге. Т. I. Спб., 1870.
С. 10.
€s Примечания к Ведомостям. 1.735. Ч. 9. С. 34.
66 Ломоносов М. В. Поли. собр. соч. Т. 4. С. 370.
2 Очерки русской культуры XVIII века 33
лиоцентризма «ныне никто не сомневается»67, — писал С. Я. Румов-ский.
В популярной литературе первой половины века много внимания уделялось проблеме изменчивости небесных тел. Писали об изменениях, происходящих на поверхности Солнца, особенно хорошим примером всеобщности изменения признавалась Луна. Небесные тела, подобно земным образованиям, подвержены изменениям и не обладают вечной природой: «Сии славные мирские телеса... такожде, как и прочие твари, от времени до времени к концу своему приближаются»68.
Поиски подобия Земли приводили к вопросу: есть ли разумные существа на других планетах? Мысль об иных мирах, населенных разумными существами, по самым различным поводам появлялась в литературе. Отношения с религией решались двояко. В одном случае — сохранялся и подчеркивался тезис об избранности Земли. Писали, что Сатурн, например, людей явно недостоин, хотя обитатели иного типа, например «каковы у нас кроты», там есть. Другой вариант предполагал некоторые изменения в трактовке Библии. Конечно, сведений о населенности планет в Библии не содержится, но можно допустить в интересах самого божественного промысла, что разумные существа созданы не только на Земле, и тем самым подчеркнуть его безмерное могущество. В этом варианте идею иных миров защищали Л. Эйлер, М. В. Ломоносов, Ф. Эпинус.
Ломоносов тесно связывал идею обитаемости планет с признанием единства универсума. Эта идея проводится и в оде «Вечернее размышление о божием величестве при случае великого северного сияния»:
Уста премудрых нам гласят: Там разных множество светов, Несчетны солнца там горят, Народы там и круг веков;
Для общей славы божества Там равна сила естества б9.
По мнению Эйлера, Земля — не единственный и не наилучший из миров. Здесь осуществлен не самый совершенный план творения, и, вероятно, есть возможность «создать свет так, чтобы изъят был от сих зол»70.
Если мысль о населенности планет была слишком смелой и к ней относились с большой осторожностью, то идея межпланетных сообщений казалась просто абсурдной. Однако и она порой всплывала в литературе. Русский читатель мог познакомиться в кантемировском переводе «Разговоров о множестве миров» Б. Фонтенеля с «продерзким» предположением: «Имею я мнение некое весьма смешное, которое содержит в себе некую истинно-подобность, что меня немало удивляет. Я заклад ставлю, что... может когда ни есть иметься сообщение между Землею и Месяцем... искусство летания теперь только что родилось, при-идет потом в совершенство и будет некогда и то, чтоб долететь до Месяца»71.
^Руновский С. Я. Изъяснение наблюдений по случаю явления Венеры в Солнце //Торжество благополучно совершившегося в Москве коронования... Спб.. 1762.
68 Примечания к Ведомостям. 1731. Ч. 3. С. 10.
69 Ломоносов М. В. Поли. собр. соч. Т. 8. С. 121.
70 Эйлер Л. Письма о разных физических и философических материалах, писанные к некоторой немецкой принцессе. Ч. I. Спб., 1|768. С. 243.
71 Фонтенель Б. Разговоры о множестве миров. М., 1730. С. 96.
34
Новые представления об универсуме, преобразуя мировоззрение, подрывали широкую средневековую астрологическую практику. Против астрологии со всем пылом людей, увлеченных передовыми идеями века, выступили в России ученые. Их представления отражены в «Разговоре о пользе наук и училищ» В. Н. Татищева. В своей классификации наук Татищев относит астрологию в раздел наук любопытных, но тщетных, т. е. таких, «которые ни настоящей, ни будущей пользы в себе не имеют, но большею частию и в истине оскудевают»72.
Бескомпромиссностью и упорством в борьбе с астрологией отличался журнал «Примечания к Ведомостям». Например, во 2-м номере журнала за 1728 г. к сообщению, помещенному в газете «Ведомости», о том, что «в Маркин Анконе... комета на небеси видима была», приводился такой комментарий: «...кометы натуральные... твари суть, которым по учреждениям их движения в некоторые времена, конечно, являться надлежит и тако оные никаким образом за признаки несчастия какого почтены быть не могут... Прочие небесные знаки суть такого же состояния, понеже все от натуральных резонов происходят».
Даже в исключительных случаях, когда, по традиции, астрологические пророчества казались необходимыми, журнал выступал их противником. В начале 1742 г. наблюдалась комета, появление которой совпало с воцарением Елизаветы. В «Примечаниях к Ведомостям» этому событию посвящены статьи под названием «О недавно явившейся комете». В них отмечалось, что «в такое время комета на небе явилась, которое по справедливости за достопамятнейшее нынешнего века почтено быть долженствует». Однако астрологическая интерпретация отвергается: «Хотя наши читатели от нас пророчества какова по сей комете ожидать и будут... только мы в том извиняемся, что ничего такого сказать не можем. По нашей совести мы верим, что комета ничего по себе не значит»73.
Успехи и поражения сторонников научного знания отчетливо прослеживаются в сугубо конкретном вопросе о том, помещать или нет в календарях астрологические предсказания. В календарях, издаваемых в Западной Европе и России, астрологические материалы были непременным элементом, узаконенным традицией. Но предпринимались попытки составления календарей без прорицаний. Одна из них принадлежит Алексею Изволову. Сохранилась рукопись составленного им календаря на 1720 г., посвященного А. Д. Меншикову. В первом календаре, изданном в России Академией наук (на 1728 г.), вопреки обыкновению также не было предсказаний. Однако плыть против течения было рисковано, календари без астрологических пророчеств вызывали недовольство читателей, и это, вероятно, отражалось на их сбыте. Чаще всего календарные статьи того времени выражали недоверие к астрологии, отрицали ее, но вместе с тем, уступая общему мнению, содержали разбор «аспектов» и соответствующую астрологическую интерпретацию.
Создание Академии наук открыло широкие возможности для быстрого прогресса астрономических исследований. Обширную программу деятельности разработал Ж.-Н. Делиль (1688—1768), возглавлявший астрономические наблюдения в Академии с 1726 по 1747 г. По его проекту была построена обсерватория, занявшая три верхних этажа башни над зданием Кунсткамеры. Астрономическими исследованиями занимались многие приглашенные из-за рубежа академики и русские уче
72 Татищев В. Н. Указ. соч. С. 82.
73 Примечания к Ведомостям. 1742. Ч. 33. С. 129, 160.
2*
35
ные — М. В. Ломоносов, А. Д. Красильников, Н. Г. Курганов, Н. И. Попов, С. Я. Румовский, П. Б. Иноходцев.
В XVIII в. перед небесной механикой стоял ряд задач, без решения которых теория всемирного тяготения Ньютона выглядела шаткой. Лучшей проверкой теории тяготения должно было стать объяснение сложного движения планет. Однако наблюдения постоянно обнаруживали «неправильности» в их движении, которые опрокидывали расчеты,, сделанные на основе ньютоновской теории. Планетные неравенства неоднократно становились темой задач, предлагаемых ученому миру Парижской Академией, в стенах которой предпочтение отдавалось не идеям тяготения, а картезианской концепции вихрей.
В 1749 г. Петербургская Академия по предложению Л. Эйлера объявила конкурс на тему: «Все ли неравности, которые в течение Луны примечаются, с Невтоновой теориею сходны или нет?» Премия была присуждена французскому математику А. Клеро, объяснившему наблюдаемое движение Луны с помощью ньютоновской теории. В 1748— 1780 гг. Эйлер создает серию замечательных «мемуаров» по теории Луны. Вычисления Эйлера легли в основу весьма точных лунных таблиц И. Т. Майера, с помощью которых можно было довольно надежно определять долготу на море. Идеи, принадлежащие Эйлеру, получили развитие лишь в XIX—XX вв.
Убежденным ньютонианцем был Ж.-Н. Делиль, утверждавший, что законов Кеплера и закона всемирного тяготения достаточно для объяснения самых сложных движений небесных тел. Делиль разрабатывал методы определения кометных орбит и активно привлекал к этим исследованиям других членов Академии наук. В 1783 г. в Петербурге была опубликована на французском языке работа А. И. Лекселя «Исследования о новой планете, открытой Гершелем...», в которой доказывалось, что В. Гершель открыл не комету, как это предполагалось, а планету, названную впоследствии Ураном.
Петербургские астрономы много занимались определением параллаксов небесных тел. Особенно широко эти исследования развернулись во время наблюдений за прохождением Венеры по диску Солнца в 1761 и 1769 гг. Петербургская Академия организовала несколько экспедиций в различные пункты наблюдения. В 1761 г. было установлено 4 пункта — Петербург, Иркутск, Селенгинск и Тобольск; в 1769 г.— 7. По объему выполненной работы Россия «служила примером» 74 для других стран. Было получено достаточно точное значение параллакса Солнца, равное 8".67. (современное значение 8".794±: ±0".001).
Еще в 1715 г. Ж.-Н. Делиль высказывал догадки о существовании атмосферы Венеры. В середине 50-х годов XVIII в. Берлинская, Петербургская и Парижская Академии объявляли конкурсы, посвященные осевому вращению Венеры и ее атмосфере.
Эта проблема нашла свое решение в ходе наблюдений Венеры в 1761 г., в которых принял участие М. В. Ломоносов. Он «любопытствы-вал», как сам он писал о себе, «больше для физических примечаний»75. Его «примечания», действительно, относились не столько к области небесной механики, сколько астрофизики. На их основе Ломоносов сделал доказательный вывод, имевший большое значение: «Планета Венера окружена знатною воздушною атмосферою, таковою (лишь бы
74 Румовский С. Я. Наблюдения по случаю явления Венеры в Солнце в Российской империи, в 1769. году учиненные. Спб., 11771. С. 18.
75 Ломоносов М. В. Поли. собр. соч. Т. 4. С. 367.
36
не большею), какова обливается около нашего шара земного. Ибо, во-первых, перед самим вступлением Венеры на солнечную поверхность потеряние ясности в чистом солнечном крае, значит как водится, вступление Венериной атмосферы в край солнечный... При выходе Венеры прикосновение ее переднего края произвело выпуклость. Сие не что иное показывает, как преломление лучей солнечных в Венериной атмосфере»76. Таким образом, Ломоносов первым увидел эффект рефракции и дал ему обстоятельное объяснение. Его работа «Явление Венеры на Солнце» (1761) была издана на русском и немецком языках. Приоритет Ломоносова на это крупнейшее астрофизическое открытие XVIII в. первыми в России отметили в XIX в. Д. М. Перевощиков, Н. А. Любимов, Ф. А. Бредихин.
Ученые Петербурга сделали немало для создания теорий физической природы комет, полярных сияний и зодиакального света. Л. Эйлер в своих работах обсуждал «отталкивательную силу солнечных лучей», т. е. эффекты светового давления. М. В. Ломоносов в «Слове о явлениях воздушных, от электрической силы происходящих» предложил теорию самосвечения комет, полярных сияний и зодиакального света. Ж.-Н. Делиль занимался доказательством отсутствия атмосферы на Луне на основе экспериментов по дифракции света. Ф. Эпинус, изучая лунный рельеф, высказал гипотезу о вулканическом его происхождении.
Итоги развития небесной механики в XVIII в. были подведены в трехтомной «Теоретической астрономии» Ф. Т. Шуберта, опубликованной в Петербурге на немецком языке в 1798 г.
Астрономические исследования, проводившиеся в Петербургской Академии наук, радикально повлияли на положение дел в картографии. По предложению Дел иля при Академии был создан Географический департамент, с помощью которого в 1745 г. издается Атлас Российской империи. Высокий уровень астрономо-геодезических работ, большое количество астрономически определенных пунктов, разработка Делилем равнопромежуточной конической проекции, удобной для составления карт России, значительно повысили точность географических карт.
ФИЗИКА. В первые десятилетия деятельности Петербургской Академии наук вопрос о концептуальных основах физики решался, как правило, путем сочетания определенных элементов картезианства и ньютонианства. Картезианцы, настаивая на строгом сохранении принципов механического взаимодействия между частицами материи, природу этих частиц представляли весьма отличной от эталонов механического атомизма, видя ее не в твердости, непроницаемости, тяжести,, а только в протяженности. Декарт создал теорию «вихревых атомов», согласно которой атомы являлись вихревыми образованиями единой гомогенной субстанции, космического флюида. В системе Ньютона материя состояла из бесконечного числа изолированных, твердых, неизменных и неидентичных частиц. Вначале Ньютон, подобно Декарту, считал, что передача движения происходит по принципу близко-действия, непосредственным ударом или соприкосновением, но позже он пришел к идее, ставшей основой его воззрений, что взаимодействие осуществляется силами притяжения, действующими на расстоянии. Метод Ньютона — введение им сил тяготения неясной природы и меха
76 Там же. С. 368.
37
низма действия — озадачивал многих. Лейбниц по этому поводу писал, что «притяжение тел как действие на расстоянии и без всякого связующего средства» выглядит сверхъестественным явлением, которое «невозможно объяснить из природы вещей»77. Ньютоновское притяжение, по его мнению, открывало приют для невежества и лености ума, заменяло философию разума, причинности философией оккультных качеств.
В России картезианское описание свойств корпускул не пользовалось популярностью (одним из немногих последовательных картезианцев был Г. Б. Бильфингер), но механизм близкодействия в первой половине века был практически общепризнан. Сторонником близкодействия был Л. Эйлер. Несколько иную позицию занимал Д. Бернулли. Движением соударяющихся частиц он объяснял многое, но не считал эту идею универсальной.
Являются ли корпускулы бесконечно делимыми или существуют конечные элементарные протяженные частицы вещества, существует ли физическая бесконечная делимость вещества или только математическая — эти вопросы также обсуждались, свои сторонники были как у той, так и у другой точек зрения.
Проблема концептуальных основ физики обострилась с развитием новых ее разделов, прежде всего физики электричества.
В России был проявлен большой интерес к изучению электричества. В 1753 г. Академия наук по предложению Ломоносова обратилась к ученому миру с задачей: «Сыскать подлинную электрической силы причину и составить точную ея теорию». Ф. Эпинус, посвящая К. Разумовскому свой знаменитый трактат «Теория электричества и магнетизма», выражал уверенность, что с помощью электрической силы, «после того как она будет в достаточной мере исследована, можно надеяться когда-либо раскрыть тайны самой природы»78.
Работы Г. В. Рихмана (1711—1753), М. В. Ломоносова, посвященные атмосферному электричеству, наряду с работами Б. Франклина стали важным этапом в развитии физики электричества.
Экспериментальные исследования электричества были начаты Г. В. Рихманом и М. В. Ломоносовым в 1744 г. Ряд замечательных статей об электричестве Рихман опубликовал в академических «Комментариях». Большой интерес представляют идеи Ломоносова об электричестве, изложенные им в «Слове о явлениях воздушных, от электрической силы происходящих». Труды Ломоносова и Рихмана имели особенное значение потому, что в них делались первые попытки коли-чественых подходов к электрическим явлениям. В изучении этих явлений долгое время отсутствовали какие-либо измерения, без которых физика электричества не могла по существу стать наукой.
Количественную теорию электричества дал Ф. Эпинус в трактате «Теория электричества и магнетизма». Трактат высоко оценивали А. Вольта, Г. Кавендиш, П. Лаплас, его хорошо знал Ш. Кулон. Эпинус разделял основные положения теории Б. Франклина, впервые перенесшего в 1751 г. в область электричества ньютоновскую концепцию «притягательных» и «отталкивательных» сил. Эпинус существенно продвинул эту теорию, снабдив ее количественным анализом. Он, как и Франклин, считал, что электрические явления порождаются особой электрической жидкостью, частицы которой обладают способностью взаимоотталкивания.
77 Лейбниц Г. Четвертое письмо С. Кларку Ц Полемика Г. Лейбница и С. Кларка. Л., 1966. С. 59.
78 Эпинус Ф.-У.-Т. Теория электричества и магнетизма. М.., 1951. С. 10.
38
На одних и тех же принципах Эпинус строит теорию электричества и теорию магнетизма. Сходство электричества и магнетизма он подтверждал опытами с турмалином, в которых впервые открыл дипольный эффект у наэлектризованных тел (существование у них двух полюсов, аналогичных полюсам магнитов). Закон взаимодействия электрических зарядов и магнитных полюсов подобен, по Эпинусу, гравитационному закону Ньютона.
Представления о существовании специфической электрической жидкости, в механизм действия которой включены силы притяжения и отталкивания, соответствовали флюидно-флогистонным концепциям, распространенным в физике и химии середины — второй половины XVIII в. Флюиды типа «теплотвор», «светотвор», «флогистон», «электрическая материя» представлялись в ту пору последними физическими сущностями, о природе которых ставить вопросы не имеет смысла.
Иные концептуальные основы для развития физики предложил М. В. Ломоносов. Из его системы мира исключались флюидные теории и идеи бессубстратного притяжения. Все явления и процессы в природе в конечном итоге объяснялись движением протяженных, непроницаемых, обладающих инерцией корпускул. Достаточно допустить три вида движения — вращательное, поступательное и колебательное («зыблющееся»). Из механизма взаимодействия корпускул полностью исключаются силы притяжения, действующие бессубстратно на расстоянии. Они заменяются толчком, касанием, совмещением или сцеплением частиц. Поведение корпускул, возможность их соединения зависят от величины и особенностей поверхности.
Возникала стройная система природы, в которой все находило свое объяснение в закономерном движении макро- и микротел. Такую систему Ломоносов создавал вполне сознательно. «Полная система природы, заключающаяся в мельчайших [частицах]»79, являлась целью его работ. Взаимодействующие материальные макро- и микротела складываются в единую гармоничную природу, создают «согласный строй причин, единодушный легион доводов, сцепляющийся ряд». «Самоочевидная и легкая для восприятия простота. Гармония и согласование природы»80 естественно вставали на свое место в системе его взглядов. Природа оказывалась единым взаимосвязанным целым, в котором все детерминировано движущейся материей. Цельность и взаимосвязь природы приводят, по мнению Ломоносова, к тому, что любое изменение в одном месте обязательно связано с изменением в другом. При этом ничто не пропадает бесследно и не возникает из ничего. Логика воззрений привела его к принципу сохранения материи и движения. Он писал: «Все перемены, в натуре случающиеся, такого суть состояния, что сколько чего у одного тела отнимется, столько присовокупится к другому, так ежели где убудет несколько материи, то умножиться в другом месте... Этот всеобщий естественный закон простирается и в самые правила движения; ибо тело, движущее своею силою другое, столько же оныя у себя теряет, сколько сообщает другому, которое от него движение получает»81.
Основываясь на своих общих корпускулярных воззрениях, Ломоносов разработал кинетическую теорию тепла. Впервые он подробно изложил ее в диссертации «Размышления о причине теплоты и холода», написанной в 1747 г. О диссертации с большой похвалой отозвался Л. Эйлер. В 1750 г. Ломоносов публикует ее в переработанном виде
79 Ломоносов М. В. Поли. собр. соч. Т. 3. С. 241.
80 Там же. С. 493.
81 Там же. С. 383.
39
М. В. Ломоносов
на латинском языке в первом томе «Новых комментариев». Помимо диссертации о природе теплоты том содержал другие работы Ломоносова, пронизанные атомизмом,— «Опыт теории упругости воздуха», «Прибавление к размышлениям об упругости воздуха», «Диссертация о действии химических растворителей вообще». Отклики на эти
40
работы появились в ряде зарубежных журналов82. Некоторые из них, например «Nouvelle bibliotheque germanique», издавшийся в Амстердаме, поместил благожелательную информацию и анализ его идей. Более острой была реакция в Германии. В последующие три-четыре года в немецких журналах печатались критические статьи и рецензии, в которых с большей или меньшей резкостью отвергались атомистические положения Ломоносова. В 1754 г. в Эрлангенском университете была даже защищена диссертация Н. X. Арнольда «О невозможности объяснить теплоту движением частиц тел и особенно вращательным их движением вокруг осей», ставившая целью опровергнуть идеи Ломоносова. В период всеобщего увлечения теплородом, флюидами трудно было рассчитывать на широкое признание атомистических представлений. Кинетическая теория тепла получила распространение лишь в XIX в.
Ломоносов создал стройную кинетическую картину тепловых явлений в твердых, жидких и газообразных телах.
Идеи о корпускулярном строении вещества Ломоносов использовал для объяснения тяготения. Он ввел для этого специальную «тя-готительную материю», состоящую из мельчайших частиц, обладающих непроницаемостью и инерцией: тяготение осуществляется благодаря толчкам этих частиц.
Ломоносов разрабатывал также физику эфира, который в его теории выступал носителем электрических и оптических явлений. Электричество — эффект вращения тонких частиц эфира. Свет — волнообразное движение эфира: частицы его движутся таким образом, что весь эфир уподобляется колеблющимся волнам. Ломоносов, как и Эйлер, не принимал ньютоновской теории истечения частиц света. Отстаивание им гипотезы о волновой природе света привлекло внимание Т. Юнга. В библиографии к второму тому монографии Юнга «Курс лекций по естественной философии и механике» («А course of lectures on natural philosophy and the mechanical arts») (1807) первой в разделе «Физическая оптика» упомянута речь Ломоносова «Слово о происхождении света, новую теорию о цветах представляющее» («Oratio de origine lucis sistens novam theoriam colorum») (1759).
Ломоносов не разделял ньютоновское учение о спектре. Белый свет, по его представлениям, является сочетанием трех основных цветов — красного, желтого и голубого. Воспринимаемые глазом цвета — результат различных комбинаций, «совмещения» и «несовмещения» трех типов корпускул (самые крупные дают ощущение красного, помельче — желтого, наиболее мелкие — голубого) с корпускулами, выстилающими поверхность тел, причем свойства последних строго зависят от химического состава тел.
Ломоносовская теория цветообразования была известна современникам. «Слово о происхождении света...» реферировалось многими зарубежными журналами. «Journal des savants» в мартовском номере 1760 г. поместил пространное изложение теории, заключив его словами: «Система, которую г-н Ломоносов предлагает относительно цветов, очень остроумна и отличается связностью. Его совмещение частиц согласуется с простотой природы. Мы надеемся, что физики будут одного с нами мнения»83.
82 См.: М. В. Ломоносов в воспоминаниях и характеристиках современников. М.; Л., 1962. С. 151; ЛанжевенЛ. Ломоносов и французская культура XVIII в.//Ломоносов. Сборник статей и материалов. Т. VI. С. 32—34.
83 Цит. по: М. В. Ломоносов в воспоминаниях и характеристиках современников. С. 194.
41
Занимаясь оптикой, Ломоносов помимо создания теории света и цветов сконструировал ряд оптических приборов, среди них — «ночезрительную трубу», предшественницу современных оптических приборов для ночных наблюдений, зеркальные телескопы, солнечную печь, навигационные и метеорологические инструменты.
Интенсивность физических исследований в Петербургской Академии наук заметно снизилась в последней трети XVIII в., но к концу века активизировались физические наблюдения и опыты в Московском университете и Медико-хирургической академии в Петербурге. Существенные изменения произошли в распространении физических знаний. Физика была введена в программы средних учебных заведений.
ХИМИЯ. Всю первую половину XVIII в. в химии господствовала теория так называемого флогистона, созданная во второй половине XVII в. и предложенная в качестве основы химической науки Г. Шталем и И. И. Бехером. Господство этой теории было закономерным этапом в развитии химии: атомизм, известный в древности, нелегко было соединить с новыми данными об электричестве, теплоте. Происходит временный отход от атомизма, новые явления пытаются объяснить при помощи невещественных компонентов — теплорода, светорода, флогистона.
Прогресс химии в XVIII в. объясняется прежде всего успехами практической деятельности, накоплением в результате этой деятельности большого материала. В первой половине века в России в области химии господствовали ученые-практики, участвовавшие в поисках минерального сырья, в разведке руд. Существовали «пробирные» лаборатории, аптеки с лабораториями, работали кустарные мастерские, производившие химические материалы. Быстрое развитие промышленности в России потребовало увеличения числа специалистов-химиков, развития научных исследований в этом направлении. Однако в этот период еще не было количественных методов анализа, не возникало новой обобщающей теории.
Новый этап в развитии химии, во многом связанный с работами Ломоносова и Лавуазье, начался с середины XVIII в. Резко возрос интерес к этой области знания, значительно увеличился объем работ, посвященных проблемам химии.
М. В. Ломоносов, несмотря на присущую ему энциклопедичность, своей главной профессией считал химию. По его проекту была создана первая в России научная химическая лаборатория, с ее открытием в 1748 г. началось развитие экспериментальной химии в России. Ломоносов не был удовлетворен состоянием современной ему химии. Надежды на теорию флогистона он считал беспочвенными.
С работами Г. Шталя Ломоносов познакомился в период своего ученичества; они входили в число той обязательной литературы, на которой воспитывался начинающий ученый. Но очень рано у него появилось убеждение, что вместо флогистонной химии следует создать корпускулярную. С точки зрения Ломоносова, химии должна будет принадлежать ведущая роль в возрождении атомизма. Разграничивая корпускулы по степени сложности на несколько видов — для простейших корпускул вводилось понятие «элемент»,— он приблизился к разделению частиц на атомы и молекулы, получившему признание лишь в XIX в..
42
Корпускулярные воззрения создавали единую теоретическую основу для химии и физики. Так возникло одно из звеньев их интеграции. Но контакты химии с физикой этим не исчерпывались. Ломоносов предполагал, что сближение химии с физикой является непременным условием развития химии. Соединить «физические истины с химическими»^ «ввести в области химии приборы физиков, а также истины, ими открытые, чтобы до известной степени устранить и облегчить трудности, встречающиеся в этой науке, и осветить области темные и скрытые глубоким неведением»84 — такую программу намечает Ломоносов, говоря о необходимости создать «физическую химию».
Помимо атомизма важнейшей чертой, роднящей физику с химией, должны были стать количественные методы. Одним из первых Ломоносов ввел в химию меру, вес, число, что подняло химию как науку на качественно новую ступень развития. Фактор веса играл решающую роль в исследовании окислительно-восстановительных процессов. Опыты Ломоносова над кальцинацией металлов привели его к открытию закона сохранения веса вещества в химических превращениях.
В физико-химических исследованиях Ломоносова центральное место занимали растворы и соли. Он изучал растворимость металлов в кислотах и солей в воде, исследовал влияние температуры на растворимость солей.
Ломоносовым был создан практически план будущего развития физической химии. Его труды по химии были признаны современниками, но подлинное новаторство его идей было оценено лишь последующими поколениями ученых.
Русские химики второй половины XVIII в. уделяли основное внимание вопросам прикладной химии, связанной с потребностями горнозаводского дела, металлургии. Расширялась деятельность заводских лабораторий. Химические исследования проводились Н. П. Соколовым, Э. Г. Лаксманом, И. И. Георги, А. А. Мусиным-Пушкиным, Я. Д- Захаровым, В. И. Клементьевым.
Интересные работы принадлежали Т. Е. Ловицу (1757—1804). Он открыл явление адсорбции (способности некоторых веществ поглощать, всевозможные примеси), разработал метод кристаллохимического определения веществ с помощью микроскопа.
К концу XVIII в. относится начало деятельности крупного русского ученого-химика и минералога В. М. Севергина (1765—1826). Результаты химических исследований, проведенных в России, публиковались не только в русских, но и зарубежных журналах — «Chemische Annalen», «Annales de chimie», «Journal des Mines», «Journal of Natural Philosophy, Chemistry and the Arts».
Статьи «химической» тематики часто появлялись в периодической литературе — «Трудах Вольного экономического общества», «Новых ежемесячных сочинениях», «Академических известиях» и др.; в них сообщалось о работах отечественных и зарубежных химиков.
В цикл публичных лекций, организованных Академией наук летом 1787 г., входили наряду с математикой и «естествословием» и лекции по химии, которые читал Н. Соколов. Убеждая своих слушателей в пользе химии, Соколов говорил: «Сравнивая химию ... с другими высокими науками, смело и безошибочно сказать могу, что ея наставления общее и несравненно пред всеми прочими большее в общежитии нашем имеют употребление», химия «естественные тела не только во всякое
84 Ломоносов М. В. Поли. собр. соч. Т. 2. С. 221.
43
время по своему произволению составлять, но иногда еще в большее сверх естества приводить может совершенство»85.
Таким образом, значение химии во второй половине XVIII в. оценивается исключительно высоко. Именно в этот период она становится самостоятельной теоретической наукой и важной областью практической деятельности.
9
БИОЛОГИЯ. Исследования живой природы вызывали большой интерес в русском обществе. Известно, что Петр I во время своих заграничных путешествий особенно стремился познакомиться с анатомо-физиологическими работами. В Петербурге находилось немало слушателей для публичных лекций по вопросам медицины и биологии, проводимых в Академии наук уже в первые годы ее существования. О таких лекциях объявлялось в «Санктпетербургских ведомостях». Биологической проблематике в первой половине века посвящались статьи в «Комментариях» Академии наук, в журнале «Примечания к Ведомостям».
Значительное место в этот период занимали исследования по анатомии и физиологии, основанные на принципах механики. В России активно распространялись механистические взгляды гуморальной физиологии. Интересные работы были созданы Л. Эйлером и особенно Д. Бернулли.
Л. Эйлер первоначально был приглашен в Петербургскую Академию наук на кафедру физиологии, где пробыл 3 года. В юности он некоторое время занимался на медицинском факультете Базельского университета. Эйлеру принадлежат исследования кровообращения, основанные на законах гидродинамики.
Подобно Эйлеру свою деятельность в Петербурге Д. Бернулли начал на кафедре анатомии и медицины. В первом расписании лекций, начавшихся в Петербургской Академии наук с 26 января 1726 г., сообщалось: «Даниил Бернулли, физиологии профессор, начала математические к теории медической потребная, да приличность их к физиологии научит»86. Бернулли изучал механизмы кровообращения и движения мышц. В 1726 г. в первом томе «Комментариев» была опубликована его статья о сокращении мышц, в которой подчеркивалась аналогия в работе мышц с чисто механическими явлениями. На русском языке она появилась под названием «О движении мышц» в 1728 г. в «Кратком описании Комментариев Академии наук».
Академией проводились широкие натуралистические исследования, способствующие накоплению и первоначальной систематизации ботанического и зоологического материала. Изучение и сравнение различных форм жизни, выяснение их географического распространения, соотнесение их с климатическими и прочими условиями существования проводились естествоиспытателями во время многочисленных экспедиций, организованных в XVIII в.
Обширные коллекции млекопитающих и птиц были собраны Д. Мессершмидтом во время его путешествия по Сибири (1720—1727). В результате Второй Камчатской экспедиции (1733—1743), включавшей в свой состав натуралистов, появились три известные моногра
85 Соколов Н. П. Речь о пользе химии//Новые ежемесячные сочинения. 1787. Ч. IX. С. 50, 49.
86 Цит. по: Коштоянц X. С. Очерки по истории физиологии в России. М.; Л., 1946. С. 19.
44
фии — «Флора Сибири» И. Г. Гмелина, «Описание земли Камчатки» С. П. Крашенинникова, «О морских животных» Г. В. Стеллера.
Большие результаты были получены в академических экспедициях 1768—1774 гг/. П. С. Палласа — в Оренбургский край и Сибирь, И. Г. Гмелина — в Астраханский край, на Кавказ и в Персию, И. И. Георги — на Байкал и в район Персии, И. И. Лепехина и Н. Я. Озерецковского — на Волгу, Урал, Каспий, Белое море. Интересные наблюдения содержались в «Путешественных записках Василия Зуева от Санкт-Петербурга до Херсона в 1781 и 1782 году».
Господствующие в биологии XVIII в. идеи были сжато выражены в знаменитом положении К- Линнея: «Мы насчитываем столько видов, сколько различных форм было вначале создано». Взгляды Линнея были хорошо известны в России, его работы переводились. Студенты Московского университета М. И. Афонин и А. М. Карамышев занимались в Упсальском университете (Швеция) под руководством К. Линнея. Личную переписку с К. Линнеем вел С. П. Крашенинников. Об изучении его работ сообщали в своих рапортах Академии наук студенты И. И. Лепехин, Н. Я. Озерецковский, А. Протасов, К. Н. Щепин87. В русской естественнонаучной литературе нередко говорилось о неизменности видов. Биология позже других встала на путь строгого естественнонаучного объяснения явлений природы, в силу чего теологические воззрения в ней сохранились дольше, чем в других науках.
Блестящие идеи о том, что всюду в природе, в том числе и живой, постоянно возникают новые образования, обнаруживаются следы изменений, развивал М. В. Ломоносов. Он прослеживал главным образом зависимость растительного и животного мира от смены климатических условий. Представления, созвучные ломоносовским, заполнили страницы работ И. И. Лепехина, Н. Я. Озерецковского, В. Ф. Зуева.
В работах натуралистов были поставлены новые биологические проблемы и среди них проблема адаптации животного и растительного мира к условиям окружающей среды. Во второй половине века эта проблема присутствует практически во всех трудах натуралистов, порождая новые элементы в воззрениях естествоиспытателей, противоречащие привычным креационистским схемам, опирающимся на представление о неизменности растительного и животного мира.
Сомнения в истинности метафизических концепций неизменности растительного и животного мира все больше овладевали умами ученых. В работах Палласа, например, на протяжении его жизни попеременно преобладал то креационизм, то трансформизм. Колебания усиливало то обстоятельство, что естествоиспытатели прекрасно осознавали противоположность новых трансформистских идей религиозно-идеалистическим догмам. Насколько опасными считались новые веяния в биологии, показывает следующее обстоятельство: переводя на русский язык в 80-х годах «Естественную историю» Ж. Бюффона, в которой наиболее ярко в XVIII в. были представлены идеи трансформизма, И. И. Лепехин и другие академики обратились с запиской к Екатерине II, спрашивая, как быть с этой работой, наполненной «пылкими умствованиями», которые «совсем не соглашаются с преданиями Священного писания и без позволения святейшего правительствующего Синода никак изданы быть не могут»88. Кстати, три тома «Естест
17 Архив АН СССР. Ф. V. Оп. 20. № 3. Л. 1—2; № 5. Л. 1—1 об.; Ф. III. On. 1. № 270. Л. 107.
* История Российской Академии. Т. II. Спб.. 1785. С. 216—217.
45
венной истории» Бюффона были в библиотеке Ломоносова — он внес их в список имеющихся у него книг с примечанием: «Весьма надобная книга»89. Екатерина очень благосклонно относилась к работам Бюффона; он в свою очередь писал ей, что придет время, когда Россия спасет европейскую культуру от упадка.
Издание книги было разрешено, перевод вышел в свет, но без главы «О перерождении животных», в которой концентрировались «пылкие умствования» Бюффона. Однако с содержанием ее русский читатель все же познакомился благодаря реферату этой главы, сделанному А. А. Каверзневым и изданному в 1775 г. на немецком языке в Лейпциге, а затем в русском переводе опубликованному в Петербурге в 1778 г. и в Москве в 1787 г. Московское издание озаглавлено: «Философическое рассуждение о перерождении животных». Следуя Бюффону, Каверзнев писал о значительной, но проявляющейся постепенно изменчивости организмов в природе и в домашнем состоянии под действием пищи и климата. Отмечались изменения, вызванные гибридизацией.
Огромный материал, который послужил впоследствии подтверждением идеи эволюции и был использован с этой целью многими эволюционистами, в том числе Ч. Дарвином, собрал П. С. Паллас. Он до Ж. Кювье составил естественную классификацию позвоночных. Обращая особенное внимание на зависимость животной жизни от внешних условий, Паллас стал пристальным наблюдателем периодических явлений в жизни животных.
В работах И. И. Лепехина содержится много наблюдений о воздействии климата на различия в растительном мире.
Естествоиспытатели анализировали данные о влиянии на организмы искусственных условий, созданных человеком. Обсуждались результаты искусственного скрещивания, наглядно подтверждающие изменчивость пород. Скотоводческая и коннозаводская практика поставляли русским исследователям ценный материал для наблюдений и выводов.
В России с 1767 г. и до конца своих дней работал основоположник эмбриологии К. Ф. Вольф (1734—1794), деятельность которого высоко оценивал Ф. Энгельс. Взгляды Вольфа сложились еще в германский период его жизни. В 1759 г. в Германии он опубликовал диссертацию «Teoria generationis» («Теория зарождения»), в которой резко выступил против широко распространенных в ту пору концепций преформизма о «предсуществовании» у зародыша с самого начала в сформированном виде его органов. Противниками преформистов были эпигенетики, признававшие постепенное возникновение органов в процессе эмбрионального развития. Позиции преформизма в то время истолковывались в духе традиционного теологического мировоззрения (создание готовых сформировавшихся зародышей отдавалось в ведение бога).
В России Вольф продолжал углубленные исследования, доказывающие эпигенез. В академических «Новых комментариях» им было опубликовано классическое исследование о формировании кишечника у куриного эмбриона, которое явилось ощутимым ударом по преформизму. Эпигенетические идеи развивались и в его работах, посвященных изучению уродов из коллекций, собранных в Петербургской Кунсткамере.
Важным моментом в развитии биологии стало использование в
89 Коровин Г. М. Библиотека Ломоносова. М.; Л., 1961. С. 57.
46
исследованиях микроскопа. Известным микроскопистом был М. М. Те-реховский (1740—1796), защитивший в 1775 г. в Страсбурге диссертацию о природе и возникновении микроскопических организмов. Диссертация опровергала гипотезу самопроизвольного зарождения. Говоря о простейших, Тереховский подчеркивал сложность живых существ даже микроскопического размера: нелепо допускать самозарождение как макро-, так и микроорганизмов.
С большой заинтересованностью была встречена в свое время за рубежом и диссертация А. М. Шумлянского (1748—1795), защищенная им в Страсбургском университете в 1782 г. В ней излагался непревзойденный в XVIII в. по точности и совершенству микроскопический анализ почек.
Заметной фигурой в русской науке второй половины XVIII в. и первой трети XIX в. являлся А. Т. Болотов (1738—1833). В области биологии наиболее существенные его достижения связаны с растениеводством (физиология питания и размножения растений).
Немало исследований было проведено ботаниками-систематиками и натуралистами последней четверти XVIII в.— профессорами Московского университета П. Д. Вениаминовым, М. И. Афониным, А. А. Актонским, Ф. Г. Политковским, петербургским ботаником Г. Ф. Соболевским.
Во второй половине XVIII в. работала плеяда самобытных русских врачей, обладавших широким естественнонаучным кругозором и стремившихся к теоретическим разработкам. Среди них были Данило Самойлович — основатель отечественной эпидемиологии, известный своим исследованием чумы. Н. М. Максимович-Амбодик, С. Г. Зыбелин.
Таким образом, в XVIII в. в биологии шел процесс накопления и систематизации материала. В биологической теории происходила борьба между концепциями, объясняющими многообразие живой природы в соответствии с теологическими воззрениями, с одной стороны, и естественнонаучным мышлением — с другой.
ГЕОЛОГИЯ. Развитие в России горного дела, мануфактур, растущая потребность в рудах, минеральном сырье, каменном угле способствовали развертыванию геологического изучения территории страны. Петр I придал горно-разведочной деятельности государственную основу, учредив Приказ рудокопных дел, переименованный в 1718 г. в Берг-коллегию.
О геологических явлениях писали руководители уральских горнорудных заводов В. И. Геннин, В. Н. Татищев. Благоприятные условия для развития геологических знаний появились с открытием Петербургской Академии наук. Академические экспедиции накопили множество данных, относящихся к геологии и минералогии обширных районов России.
В XVIII в. вместо библейских представлений о Земле, ее состоянии до и после всемирного потопа, возникают элементы новых воззрений, появляются идеи естественной изменчивости Земли. В России эти идеи в 30—40-е годы довольно часто попадали на страницы журнала «Примечания к Ведомостям». В 1730 г. В. Н. Татищев прислал из Сибири в редакцию журнала сообщение о находках в Сибири костей мамонта. По мнению Татищева, кости мамонта — остатки слонов, обитавших в Сибири в ту пору, когда там было намного теплее. Признавалось не только изменение климата, был сделан более широкий вы
47
вод: «...почти без всякого погрешения заключить можно, что наша Земля великое изменение претерпела»90. В статьях Г. В. Рихмана, помещенных в журнале в 1739 и 1740 гг., рассматривались «важные признаки о многих на Земле бывших переменах»91.
Идеи изменения земной поверхности пронизывают геологические работы М. В. Ломоносова — «Слово о рождении металлов от трясения Земли» и «О слоях земных». Здесь много и подробно рассказывается о «великих переменах», претерпеваемых Землей. Земная поверхность «ныне совсем иной вид имеет, нежели каков был издревле». Это происходит из-за действия внутреннего тепла Земли, вулканической активности, что, по мнению Ломоносова, приводит к наиболее заметным преобразованиям Земли, а также благодаря колебаниям в гидро- и атмосфере Земли. «Перемены произошли на свете не за один раз, но случались в разные времена несчетным множеством крат и ныне происходят и едва ли когда перестанут»92. Среди причин изменения климата он называл изменение положения земных полюсов, им высказана мысль о медленных движениях земной коры и морских трансгрессиях.
Ломоносов изучал способы образования осадочных горных пород, признаки рудных месторождений, предложил доказательства растительного происхождения нефти, угля, торфа, янтаря.
Новизну и значительность идей Ломоносова уловили современники и последующие исследователи. Сообщения, касающиеся «Слова о рождении металлов от трясения Земли», появились в ряде зарубежных журналов, причем «Journal encyclopedique» писал об этой работе, что «она являет собой нечто поразительное»93. «Санктпетербургские ученые ведомости» писали в 1777 г. относительно работы «О слоях земных»: «Сие последнее сочинение М. В. Ломоносова достойно особливо внимания физиков, потому что оно содержит многие новые положения, кои к дальнейшим розысканиям могут подать случай»94.
Ломоносов хотел написать большой труд по минералогии России, но замысел этот был осуществлен уже не им. В. М. Севергин в 1809 г. издал книгу «Опыт минералогического землеописания Российского государства».
Во второй половине XVIII в. геологические исследования в России приобрели большой размах. Открываются новые месторождения угля, различных руд, минералов, изучаются горные породы, минеральные источники, окаменелости. В конце 70-х гг. XVIII в. И. А. Гильден-штедт оставил общее описание геологического строения Кавказа.
Возрастал интерес к новым данным, свидетельствующим о «переменах» Земли. Немало их приводилось в трудах И. И. Лепехина. Сталкиваясь во время своих путешествий с остатками морских организмов на суше, он говорит об изменении земной поверхности, но не в результате всемирного потопа, так как потоп не мог бы вынести «со дна моря такие остатки, которые к плаванию неудобны»95. Занимаясь проблемой образования Уральских гор, Лепехин объяснил их возникновение действием силы подземного огня, которая «выпучила земную поверхность».
В «Путешественных записках» В. Ф. Зуева (1787) описываются
90 Примечания к Ведомостям. 1732. Ч. L00. С. 402.
91 Примечания к Ведомостям. 1739. Ч. 89 и 90. С. 354.
92 Ломоносов М. В. Поли. собр. соч. Т. 5. М.; Л., 1955. С. 300.
93 Journal encyclopedique. Т. VIII. 1758. Decembre. Р. 39. Цит. по: М. В. Ломоносов в воспоминаниях и характеристиках современников. С. 188.
94 Санктпетербургские ученые ведомости на 1777 г. Спб., 1873. С. 165.
95 Лепехин И. И. Дневные записки путешествия... Ч. 3. Спб., 1780. С. 34.
48
следы серьезных геологических изменений. Объяснение им надо искать, по его мнению, не в чрезвычайном происшествии, изменившем лик Земли, а в обычных «повременных» действиях воды, ветра и т. п.
На основе собственных геологических наблюдений и данных, полученных современными ему исследователями, П. С. Паллас создал теорию образования гор и строения Земли. В ней учитывались и постепенное откладывание кристаллических пород, и вулканические извержения. Теория допускала большую длительность геологических процессов. Природа наиболее существенных изменений связывалась с геологическими катастрофами. Паллас изложил свои идеи в 1777 г. перед слушателями Торжественного собрания Петербургской Академии наук в речи «Наблюдения над образованием гор и над изменениями, происшедшими на земном шаре, в частности в отношении Российской империи».
Во второй половине XVIII в. нарастает поток данных, собранных в России, о крупных геологических изменениях. Обобщение их помогало развитию представлений о естественной эволюции Земли.
Наряду с академическими экспедициями «широкого профиля» во второй половине века организуются многочисленные геологоразведочные экспедиции. Развертывающаяся геологическая практика требовала большого количества хорошо подготовленных специалистов. Для их обучения в 1773 г. в Петербурге было создано Горное училище (ныне Ленинградский горный институт).
В течение XVIII в. в России естественные науки прошли большой путь, и прошли его ускоренным темпом. Впечатляющими были успехи' во всех разделах естественнонаучного знания. Возникли определенные традиции, связанные прежде всего с деятельностью М. В. Ломоносова, которые были унаследованы последующими поколениями русских естествоиспытателей. Успехи естествознания способствовали складыванию представлений о мире как системе, подчиняющейся естественным законам, а не идеям провиденцианизма. Естественные науки, активизирующие человеческую деятельность, несущие фрагменты новой-картины мира, несовместимой с религиозными догмами, оказывали: глубокое воздействие на всю систему русской культуры той эпохи.
МЕДИЦИНА
И ЗДРАВООХРАНЕНИЕ
В. А. КОВРИГИНА, Е. К. СЫСОЕВА, Д. Н. ШАНСКИИ
К концу XVII в. в России были созданы «основы государственной медицины», открыты первые аптеки и больницы, появились доктора, занимавшиеся не только диагностикой и лечением болезней, но и написавшие научные труды L Знаменательным периодом явилась петровская эпоха, когда во многом вследствие потребности во врачах для армии, ведшей длительную Северную войну, была проведена реорганизация медицинского дела в стране. Первая четверть XVIII в. может рассматриваться как начало новой стадии в развитии медицины, с известными оговорками в данном случае можно говорить о зарождении «охранения здравия народного» как одного из аспектов абсолютистской политики.
Медицинское обеспечение войск по мере расширения военных действий получало все более солидную базу. Поскольку все методы решения этой проблемы — от приглашения иностранных специалистов, посылки русской молодежи для учебы за границу до создания собственных учебных заведений медицинского профиля — упирались в финансовые интересы, правительство вынуждено было пойти на увеличение расходов по соответствующим статьям.
По данным, которые не могут считаться абсолютно точными, но дают общее представление о переменах в данной сфере, в 1701 г. «на покупку лекарств и пряных зелий» казной было отпущено 6057 руб., роспись же государственных расходов на 1704 г., кроме первой статьи (аналогичной), на которую отпускалось 6636 руб., предусматривала уже специально на «покупку лекарств для ратных людей» 1012 руб. Общий расход, включая жалованье доктору Н. Л. Бид-лоо и его помощникам, составил 8048 руб.1 2
О Н. Л. Бидлоо (1670—1735) следует сказать особо, учитывая ту исключительную роль, которую он сыграл в организации медицинского дела в России. Выпускник одного из наиболее известных в Европе — Лейденского университета, он приехал в Россию в 1702 г. по приглашению Петра I. Здесь он проявил себя как замечательный анатом-практик, автор учебников по медицине и, наконец, как орга
1 См.: Кузьмин М. К. Медицина (раздел в очерке «Естественнонаучные знания») // Очерки русской культуры XVII века. Ч. 2. М., 1979. С. 70.
2 Милюков П. Н. Государственное хозяйство России первой четверти XVIII века и реформа Петра Великого. Спб., 1892. Прил. III. С. 74, 94.
50
низатор и педагог. В 1707 г. он основал в Москве первый военный госпиталь (ныне Главный военный госпиталь им. Н. Н. Бурденко), при котором начала действовать под его руководством первая медицинская — «госпитальная» — школа.
По направленности подготовки медиков школа Бидлоо была медико-хирургической. Лекари, которых она готовила, в европейских странах считались ремесленниками. Такое пренебрежение объяснялось тем, что в Западной Европе доктора медицины — дипломированные врачи — получали образование на медицинских факультетах университетов, а лекари — прохождением ученичества у врачей, занимавшихся частной практикой или работавших в госпиталях. В методах же обучения, разработанных Н. Л. Бидлоо и применявшихся в русских госпитальных школах, был заложен медико-хирургический принцип: широкие теоретические познания, основанные на изучении анатомии, соединялись с клинической и хирургической практикой. Н. Л. Бидлоо рассматривал хирургию, основанную на знании анатомии, как полноправную отрасль медицины. В этом он «в числе немногих его современников шел впереди своего века»3.
Н. Л. Бидлоо строил обучение на основе клинического принципа, в то время еще не общепризнанного, но использовавшегося в Лейденском университете. Наглядность обучения обеспечивали анатомический театр, патологоанатомические препараты. Обязательными были вскрытия и препарирования трупов неопознанных «подлых людей», доставлявшихся в анатомический театр по специальному указу властей. В ботаническом саду и аптеках учащиеся изучали фармакологию. Клиническая практика включала: присутствие учеников и подлекарей на обходах врачей, участие в исполнении врачебных назначений и изготовлении лекарств, дежурства возле больных4. Созданные позднее другие госпитальные школы взяли за образец деятельность московской школы. По методике преподавания русские учебные заведения оказались на уровне передового западноевропейского медицинского образования 5.
Учебный план госпитальных школ первоначально включал: анатомию, «материю медику» (фармакологию), хирургию, внутренние болезни. В 1754 г. были добавлены физиология, патология, оперативная хирургия; в 1763 г.— акушерство, женские и детские болезни. Предусматривалась медико-хирургическая и клиническая практика в госпиталях6. Срок обучения колебался от 5 до 10 лет; в 1754 г. он был установлен в 7 лет.
Состав учащихся госпитальных школ был демократичен. В них поступали выходцы из мелкого духовенства, дети солдат, казаков: профессия лекаря не была престижной среди дворян. Государство частично обеспечивало учащихся питанием, одеждой, тем не менее материальное и бытовое положение учеников было довольно тяжелым. На содержание госпиталей и школ при них шли в основном весьма скудные отчисления из церковных доходов. Для получения дополни-
3 О б о р и н Н. А. Н. Л. Бидлоо и его «Наставление для изучающих хирургию» //Бидлоо Н. Л. Наставление для изучающих хирургию... М., 1979. С. 415.
4 Бородулин В. И., Гогин Е. Е. и др. Из истории клинического преподавания // Клиническая медицина. 1984. № 2.
5 См.: Крылов Н. Л. Старейший медицинский центр страны (к 275-летию Главного военного клинического госпиталя им. Н. Н. Бурденко) // Советское здравооохране-ние. 1983. № 3. С. 65.
6 Палкин Б. Н. Русские госпитальные школы в XVIII в. и их воспитанники. 1959. С. 5.
51
Врач. Гравюра XVIII в.
тельных средств к госпиталям приписывались земли — мера совершенно естественная в условиях феодального государства. Так, Московский госпиталь получал доходы от владений в Симбирской губернии, в Костромском и Вологодском уездах7.
Учащиеся должны были в совершенстве владеть латынью, на которой велось преподавание и были написаны имевшиеся в библиотеке учебники по медицине (С. Бланкарда и Н. Бидлоо). Поэтому набор учащихся первоначально был затруднен и нередко осуществлялся путем переманивания учеников из духовных семинарий8. Первые выпускники Московской госпитальной школы были немногочисленны: в 1712 г.— 4, в 1713 — 6, в 1714 — 12 человек9. В какой-то мере облегчению набора и его стабилизации способствовало полученное в 1754 г. разрешение Синода переводить в госпитальные школы из духовных семинарий учеников, овладевших латынью.
Госпитальные школы были учебными заведениями, где широкое теоретическое обучение сочеталось с богатой клинической практикой10. Всего в первой половине XVIII в. было 4 госпитальные школы: в Москве, Петербурге — при сухопутном и адмиралтейском госпиталях
7Алелеков А. Н. История Московского военного госпиталя. М., 1907. С. 159.
8 Шульгин В. С. Религия и церковь//Очерки русской культуры XVIII века. Ч. 2. М., 1987.
^Оборин Н. А. Ихменной список выпускников Московской госпитальной школы//Бидлоо Н. Л. Указ. соч. С. 531.
10 См.: Мультановский М. П. История медицины. М., 1976. С. 100; Палкин Б. Н. Опыт достоверный//Наука и жизнь. 1982. № 2. С. 152.
52
и в Кронштадтском адмиралтейском госпитале; во второй половине века были открыты еще 2 школы — на Алтайских заводах и в Елиза-ветграде. Они просуществовали до 1786 г., подготовив около 2 тыс. специалистов11. Их питомцы служили в армии, были на гражданской службе, некоторые, продолжив образование за границей, вернулись на родину в «градусе докторов медицины».
В силу уже упоминавшихся обстоятельств в петровское время основная часть врачей направлялась в армию. В первой четверти XVIII в. было создано около 10 больших госпиталей и около 500 лазаретов в местах расквартирования войск. Складывались элементы государственной военной медицины: действовали постоянные военные госпитали, содержание которых государство частично покрывало путем сбора со вступавших в брак (так называемые «венечные деньги») и за счет вычета из жалованья поступавших в лазареты раненых. Во второй половине века лечение раненых стало бесплатным12. Лазареты становятся обязательными для каждого полка и дивизии. Их число постоянно увеличивалось. В 1711 г. содержание медицинских чинов в армии было закреплено штатным расписанием. Увеличивалось и число «базовых» аптек, снабжавших медикаментами армейские и дивизионные аптеки. Лекарства в полки отпускались бесплатно, а расходы покрывались за счет сбора «медикаментных денег» со всех военнослужащих 13.
В первой половине века в армейской медицине господствовала система лечения раненых в военное время рядом с местом сражения, что обусловливалось ограниченной маневренностью боевых действий. В 1731 г. в штат вводится санитарный транспорт. Во время войн второй половины века возникают предпосылки для создания эвакуационной системы лечения раненых, окончательно сложившейся в период Отечественной войны 1812 г.14
На командный состав войск возлагалась ответственность за здоровье солдат и матросов. Иногда от позиции, занимаемой в этом вопросе командованием, зависела боеспособность армии. Показательной в этом отношении является военная кампания 1735—1739 гг., во время которой, по свидетельству современников, значительные потери произошли из-за болезней во время походов, плохого материального обеспечения, безразличия командующего армией Б. К. Миниха к судьбам солдат15. Выдающиеся русские полководцы и флотоводцы второй половины XVIII в. П. А. Румянцев, А. В. Суворов, Ф. Ф. Ушаков проявляли личную заботу о питании и содержании солдат и моряков, всячески поддерживали предложения военных медиков по совершенствованию отбора рекрутов, обучению солдат и матросов правилам гигиены 16.
11 П а л к и н Б. Н. Русские госпитальные школы... С. 3.
12 Указы императора Петра I с 1714 по 1725 г. Спб., 1739. С. 17; Шерешев-с к и й Г. Г. О становлении и развитии госпитального дела // Военно-медицинский журнал. 1983. № 10. С. 67.
13 История военной медицины. Л., 1982. С. 10—12; Чирков А. И. Медицинское снабжение русской армии в войнах XVIII в.//Военно-медицинский журнал. 1981. № 8. С. 74—75.
14 См.: История военной медицины... С. 12; С е м е к а С. А. Медицинское обеспечение русской армии во время Семилетней войны 1756—1763 гг. М., 1951. С. 284— 307.
15 Русский быт по воспоминаниям современников XVIII в. М., 1914. С. 421; Записки Манштейна о России. Спб., 1875. С. 72, 85, 96.
16 См.: Адмирал Ушаков. Т. 1—2. М., 1951—1952; П. А. Румянцев. Т. 1—2. М., 1953;
А. В. Суворов. Т. 1—4. М., 1949—1953.
53
Хотя на протяжении XVIII в. число военных врачей неуклонно возрастало, оно тем не менее отставало от потребностей армии и флота. В период Семилетней войны (1756—1763) М. В.'Ломоносов писал И. И. Шувалову, что «войско Российское не довольно снабжено медиками, так что лекари не успевают перевязывать раненых, не токмо всякого осмотреть»17. И позднее, например, в 1804 г. из 753 единиц врачей и лекарей, полагающихся по штату, в наличии было лишь 473.
Условия работы военных врачей были тяжелыми, а их общественное положение низким, хотя труд военных врачей оценивался в полтора раза выше, чем работа гражданских медиков18. Полковые лекари приравнивались к низшему офицерскому чину19, а флотские лекари до середины века не имели и этого звания.
Система государственного медицинского обеспечения, как явственно показывают законодательный материал и другие источники, уже в первой четверти XVIII в. не ограничивалась только сферой военно-медицинской помощи. Петр I издал ряд распоряжений о лечении в лазаретах помимо раненых солдат и гражданских лиц. Поощрялось «заведение» аптек, хотя подобные случаи были единичными. Создавались дома «призрения для зазорных младенцев», издавались указы, запрещающие внеаптечную торговлю лекарственными средствами. Позже учреждаются должности городских врачей (так называемых штат-физиков), сначала в столичных городах, а с 1737 г. и в других наиболее крупных городах страны. Всего было учреждено 56 штатных должностей, из которых к середине века укомплектовано было лишь 2620. Немногочисленные городские врачи, в большинстве иностранцы (некоторые даже не говорили по-русски), не пользовались доверием у населения. Основная масса городских жителей продолжала обращаться к услугам отечественных «недипломированных медиков» — знахарей.
В первой половине века были сделаны попытки наладить систематическую акушерскую помощь. Для ее пропаганды в 1759 г. был издан указ о бесплатном отпуске неимущим лекарств по рецептам акушеров. Для подготовки специалистов в этой области медицины в Москве и Петербурге были открыты «бабичьи» школы. На содержание городских «повитух» и другие цели, связанные с организацией бесплатной родовспомогательной службы, Сенат ежегодно выделял Медицинской канцелярии субсидию в размере 3 тыс. руб.21 Все это были новые, несомненно прогрессивные начинания, однако они не всегда были успешными. Так, первый опыт «бабичьих школ» оказался неудачным — преподавание находилось на низком уровне, лекции читались нерегулярно; выделяемые Сенатом субсидии часто тратились не по назначению.
В середине века необходимость всестороннего улучшения медицинской службы в стране уже ясно и конкретно осознавалась передовыми русскими мыслителями и общественными деятелями как насущная проблема. Так, М. В. Ломоносов ратовал за обеспечение городов «довольным числом докторов, лекарей и аптек, удовольствованных лекар
17 Ломоносов М. В. Поли. собр. соч. Т. 6. М.; Л., 1952. С. 397.
18 Палкин Б. Н. Губернская реформа 1775 г. и организация гражданской медицины в России//Советское здравоохранение. 1983. № 9. С. 67.
19 ПСЗ. Т. VII. № 5298.
20 ПСЗ. Т. X. № 7245.
21 Зикеев П. Д. Знаменательная дата. (К 100-летию выхода книги Я. Чистовича «Очерки по истории русских медицинских учреждений) // Советское здравоохранение. 1971. № 1. С. 80.
54
ствами», за преодоление религиозных обычаев, пагубно сказывавшихся на здоровье людей (в частности, крещение в холодной купели, а также соблюдение длительных и строгих постов в весеннее время, переходящих в переедание в пасхальные праздники), запрещение раннего, неравного по возрасту и «насильственного супружества». Его предложения касались также заботы о сохранении жизни незаконнорожденных детей, организации родовспоможения, расширения подготовки кадров отечественных ученых-медиков и др. («О сохранении и размножении российского народа». Письмо И. И. Шувалову от 1 ноября 1761 г.) 22.
Прямую зависимость роста численности населения от уровня его медицинского обслуживания начали осознавать и государственные деятели. Для последних, однако, интересы народа были на втором плане: первоочередной же задачей было увеличение числа подданных как основного «богатства» абсолютистского государства. Именно в таком свете нужно оценивать некоторые прогрессивные меры, осуществленные Екатериной II в рамках политики «просвещенного абсолютизма».
Медицинская служба в 1760-е годы вступает на следующий этап своего развития: появляются новые формы медицинского обслуживания населения, развивается научная мысль, претерпевают реорганизацию органы центрального управления, подготовки специалистов и др.
В частности, в 1764 и 1770 гг. в Москве и Петербурге были созданы Воспитательные дома, объединявшие в себе черты учебного и медицинского учреждений. Туда принимали «зазорных младенцев» (незаконнорожденных), какого бы происхождения они ни были, причем в первые годы — всех приносимых детей «без разбора». Кроме того, при домах действовали бесплатные родильные госпитали, куда роженицы могли приходить за 2 недели до родов и столько же находиться там после них. Ни имени, ни фамилии, ни социальной принадлежности у женщин не спрашивали. За первые 7 лет в госпитале только Московского воспитательного дома родилось свыше 7 тыс. детей23.
Питомцы Воспитательных домов считались вольными людьми. В связи с этим уже с 1766 г. в них перестали принимать детей крепостных крестьян и солдаток. В первые годы Воспитательные дома отличались очень высокой детской смертностью (до 80%), особенно в возрасте до года, что имело свои объективные и субъективные причины. Кормилиц не хватало, методы искусственного вскармливания разработаны не были, а кормление новорожденных коровьим молоком зачастую приводило к их гибели. Чтобы несколько снизить смертность, новорожденных стали отдавать кормилицам в деревни. Содержание Воспитательных домов обеспечивалось довольно скудными добровольными пожертвованиями, а постоянного государственного финансирования не было. Программа воспитания, составленная основателем Воспитательных домов И. И. Бецким, предполагала с 5-летнего возраста «приваживать младенцев к трудолюбию» методом «упражнения в различных ремеслах»24. Воспитательные дома, в частности деятельность их родильных госпиталей, способствовали распространению квалифицированной родовспомогательной помощи. Здесь также проходили практику студенты-медики, изучавшие акушерство, велась подготовка акушерок, которые использовались в больницах в качестве обслуживающего персонала.
22 См.: Ломоносов М. В. Поли. собр. соч. Т. 6. С. 384—397.
23 Белобородова Н. Л. Московский воспитательный дом//Советское здравоохранение. 1984. № 7. С. 60.
24 Учреждение императорского Воспитательного дома для приносных детей. Спб., 1767.
55
Во второй половине века для увеличения числа акушерок с 1763 г. в госпитальных школах, а с 1793 г. в организованных на их основе врачебных училищах было введено преподавание повивального дела, читались курсы женских и детских болезней. В 1784 г. в Петербурге и в 1801 г. в Москве были открыты повивальные институты.
По мере развития гражданского здравоохранения и расширения функций медицинских учреждений возникала необходимость преобразования центрального управления медициной. Еще в начале века произошло расширение сферы деятельности Аптекарского приказа, существовавшего в Москве с XVII в.: кроме снабжения лекарями и медикаментами вооруженных сил он стал заниматься также освидетельствованием лиц, негодных к несению военной службы, и разработкой мер по борьбе с эпидемиями. В 1717 г. его сменила Медицинская канцелярия, задуманная как учреждение с еще. более широкими полномочиями.
В условиях централизованного управления существенное значение приобретали деловые качества и общественная позиция человека,, возглавлявшего медицинское ведомство. Иногда этот пост занимали люди прогрессивных убеждений, понимавшие общенародные нужды. Так, в 1734—1741 гг. директором Медицинской канцелярии был И. Б. Фишер (1685—1775), уроженец Риги, получивший образование в Лейденском университете, автор многих известных в XVIII в. работ по эпидемиологии. При нем большое внимание уделялось работе госпитальных школ, были учреждены регламенты о госпиталях и аптеках, сделаны попытки наладить регулярную помощь городским жителям 25.
Большой вклад в улучшение медицинского управления внес П. 3. Кондоиди (1710—1760). Грек по национальности, он в раннем детстве был привезен в Россию, где нашел свою вторую родину. Кондоиди окончил Петербургскую госпитальную школу, а высшее медицинское образование также получил в Лейденском университете. Прослужив несколько лет военным врачом, в 1741 г. он стал помощником, а затем директором Медицинской канцелярии. При П. 3. Кондоиди была начата подготовка медицинского персонала низшего звена, что позволило увеличить число квалифицированных медицинских работников; были открыты первые родовспомогательные учреждения, а начиная с 1760 г. молодые врачи регулярно стали посылаться для продолжения образования и получения докторской степени за границу; был разработан первый карантинный устав. Улучшению методов лечения способствовало также введение по личной инициативе директора Медицинской канцелярии «скорбных листов» — документов типа современных историй болезни26.
Более совершенным органом центрального управления стала возникшая в 1763 г. и просуществовавшая до начала XIX в. Медицинская коллегия. Важным аспектом реорганизации было соединение в этом органе административных и финансовых функций. Финансовыми делами (в частности, содержанием лечебных и учебных заведений) ведала экономическая канцелярия Коллегии. Это обеспечивало ее большую оперативность и известную самостоятельность. Однако переоценивать эти качества коллегии нельзя, так как суммы, выделяемые
25 ПСЗ. Т. IX. № 6852, 6912, 7096, 7245.
26 История императорской военно-медицинской академии за 100 лет 1,798—1898/Сост. Скориченко. Спб., 1898. С. 10—13; Палкин Б. Н. Русские госпитальные школы...; Он же. Первый карантинный устав в России, составленный П. 3. Кондоиди//Советское здравоохранение. 1982. № 9.
56
казной, были ничтожны и расходовались они главным образом в столичных городах.
Работу Коллегии возглавлял чиновник, не имевший медицинского образования (первым президентом ее был барон'А. И. Черкасов), а членами ее были медики. Вначале в течение почти трех десятилетий существования Коллегии это были врачи, не принадлежавшие к прогрессивным деятелям ни по своим научным, ни по общественным взглядам, что самым отрицательным образом сказывалось на состоянии медицинских учреждений.
Плодотворная деятельность Медицинской коллегии в последнее десятилетие XVIII в. во многом была обусловлена тем, что ее работу тогда возглавил прогрессивный государственный деятель А. И. Васильев. Не будучи медиком, он придерживался передовых взглядов на управление медицинской службой. В своем рапорте Екатерине II по случаю вступления на должность президента Коллегии Васильев писал: «...нельзя сомневаться, чтоб число российских врачей не было доныне достаточным и чтоб между оными не находились многие украшенные отличными знаниями...»27. В своей деятельности А. И. Васильев опирался на соотечественников-единомышленников и крупных ученых, боровшихся за создание народного здравоохранения: Н. К. Карпинского, Я. О. Саполовича, Н. К. Каменецкого, С. С. Андреевского и др.
Некоторому улучшению медицинского обслуживания населения способствовали созданные в 1797 г. врачебные управы — своеобразные органы медицинского надзора на местах. В первые годы во главе их находились передовые русские медики Д. Самойлович, А. Масловский, Я. Стефанович-Донцов и др. Под их руководством выяснялось состояние медицинской помощи населению, воспитывались молодые медицинские кадры. Врачи управ объезжали села и города, проверяли санитарное состояние местностей, давали рекомендации по борьбе с эпидемиями, вносили предложения по улучшению работы больниц.
Плодотворный период деятельности Коллегии был недолог. В начале XIX в. она была упразднена в связи с реорганизацией высших органов государственного управления. Управление медицинскими учреждениями передавалось Министерству внутренних дел. Созданный в 1804 г. Медицинский совет был ограничен в своей деятельности вопросами науки и на медицинское обслуживание населения влияния не имел.
Медицинская коллегия контролировала степень квалификации практикующих медиков (каждый врач, желавший иметь частную практику, сдавал в Коллегии специальный экзамен). В 1764 г. она стала первым в России учреждением, которому было дано право присваивать степень доктора медицины.
Преподавать в учебных заведениях медицинского профиля могли только врачи, имевшие докторскую степень. Вплоть до 60-х годов XVIII в. здесь преподавали исключительно иностранцы. Для получения высшего медицинского образования и докторской степени госпитальные школы направляли за границу лучших своих выпускников, однако это случалось не часто. Всего в XVIII в., главным образом во второй половине, за границей защитили докторские диссертации 89 русских медиков, получивших первоначальное медицинское образование в России28. Предварительная подготовка, основанная на клиническом ме
27 Цит. по: Палкин Б. Н. Реформы в области организации медицинского дела в России конца XVIII в.//Советское здравоохранение. 1981. № 3. С. 67.
28 П а л к и н Б. Н. Русские госпитальные школы... С. 94.
57
тоде, давала им возможность критически оценивать уровень преподавания в европейских университетах и по достоинству оценить традиции, заложенные школой Н. Л. Бидлоо29. В 1762 г. одним из первых отечественных преподавателей в Московской госпитальной школе стал К. И. Щепин (1728—1770). При нем начали возрождаться принципы наглядности и практической направленности, от которых несколько отошли после смерти Н. Бидлоо30. К. И. Щепин был первым профессором, начавшим преподавание медицины на русском языке.
Воспитанник школы Петербургского сухопутного госпиталя М. И. Шеин (1712—1762) в начале 60-х годов возглавлял госпитальную школу, выпускником которой был. Сочетая в себе талант анатома и художника, он создал первый русский анатомический атлас, изданный в 1742 г. Переводами на русский язык медицинской литературы и учебников М. И. Шеин положил начало русской медицинской терминологии, над которой в дальнейшем работали и другие русские медики (А. П. Протасов, Н. А. Максимович-Амбодик, Д. С. Самойлович). До наших дней сохранились введенные ими такие термины, как «кровеносные сосуды», «грудобрюшная преграда», «околоушная железа» и др.
В 1764/65 г. начал действовать медицинский факультет Московского университета, имевший кафедры «химии физической и особливо аптекарской», «натуральной истории», «анатомии»31, которые обеспечивали преподавание различных дисциплин (анатомии, физиологии, патологии, ботаники, минералогии, практической медицины)32. Его открытие явилось началом процесса создания высшего медицинского образования, завершение которого произошло с организацией в конце XVIII в. Медико-хирургических академий. Но число студентов медицинского факультета было очень незначительно. Набор производился один раз в 3 года и не превышал десятка студентов. Подготовка врачей-практиков в университете была связана с определенными трудностями. В Регламенте университета, отвечавшем проекту М. В. Ломоносова, предусматривалось внедрение наглядных методов обучения с использованием экспонатов анатомического театра, выдвигалось требование обучения студентов практическим навыкам33.
Однако наглядность преподавания не соблюдалась, так как анатомический театр практически не действовал. Об этом свидетельствуют протоколы заседаний Конференции медицинского факультета, куда неоднократно обращался профессор И. Ф. Эразмус с требованием закупить необходимые для театра хирургические инструменты, обеспечить его экспонатами, нанять служителя34 *. В определенной степени это объяснялось позицией медицинского ведомства, предпочитавшего схоластические методы обучения. Преподаватели, как могли, старались сделать учебу более наглядной, приблизить ее к практике. Так, читая анатомию, проф. И. Ф. Эразмус за неимением экспонатов в анатомическом театре использовал анатомические атласы; профессор Ф. Ф. Ке-рестури демонстрировал живых животных; он же впервые в России применил микроскоп «для рассмотрения тончайшего строения мель
29 Там же. С. 100.
30 Куприянов В. В. К. И. Щепин — доктор медицины XVIII в. М., 1953. С. 77—79.
31 ПСЗ. Т. XIV. № 10346.
32 Летопись Московского университета (1755—1979). М., 1979. С. 24, 25, 27.
33 См.: Ломоносов М. В. Сборник статей и материалов. М.; Л., 1951.
34 Документы и материалы по истории Московского университета. Вторая половина
XVIII в. Т. II. М., 1960. С. 56, 293; Т. III. 1961. С. 126.
58
чайших частиц»35. При чтении курса по рецептуре профессор С. Г. Зыбелин показывал способы приготовления простых и сложных лекарств.
В результате усилий передовых преподавателей постепенно происходило изменение учебного плана, вводились новые дисциплины, целью которых было приближение теории к практике. Значительно улучшилось преподавание анатомии, стали читаться курсы судебной медицины, патологической анатомии, акушерства. В 1798 г. были открыты небольшие палаты для больных36. В 1800 г. С. Г. Зыбелин ввел непредусмотренный планом курс консультативной медицины, во время которого показывал в клинических палатах на больных «разные случаи всяких болезней».
Таким образом, в Московском университете в этот период происходил процесс формирования школы отечественных медиков. Воспитанники и последователи научной школы М. В. Ломоносова, ученые-медики внесли большой вклад не только в совершенствование методов преподавания, но и в развитие медицинской науки.
Один из первых студентов университета С. Г. Зыбелин (1735— 1802), выходец из среды мелкого духовенства, начал свое образование в Духовной академии, откуда перешел в Московский университет. Прослушав курс философского факультета, дающего общее теоретическое образование, Зыбелин был направлен в Лейден для изучения практической медицины. С 1765 г. он был преподавателем Московского университета, а в 1768 г. стал его профессором. На формирование взглядов С. Г. Зыбелина большое влияние оказали идеи М. В. Ломоносова. Посвящая свои публичные речи вопросам гигиены (гигиена жилища, физического воспитания и детства), он рассматривал и проблемы народонаселения, указывая при этом на социальные причины понижения прироста населения (налоговое бремя, резкое социальное неравенство).
Профессора медицины Московского университета в подавляющем большинстве были отличными практиками. Многие из них работали в университетской больнице, участвовали в борьбе с эпидемическими заболеваниями. Изучая на практике народную медицину, они вносили значительные коррективы в устоявшиеся взгляды на лечение многих болезней. Профессор Ф. Г. Политковский, например, призывал не подчиняться слепо какой-либо системе, а «на все системы... смотреть беспристрастными глазами, коими должны руководствоваться опыт и разум»37. Таким образом, для научной школы университетских медиков были характерны самостоятельность научного исследования, материалистическая направленность. Большое значение для увеличения числа отечественных ученых-медиков имело предоставление в 1791 г. Московскому университету права присваивать докторскую степень обучавшимся «врачебным наукам» в самой России38.
В последней четверти XVIII в. явственно обнаруживался разрыв между достигнутым уровнем медицинского образования и насущными потребностями населения в квалифицированной медицинской помощи. Как отмечал в это время профессор медицины Д. С. Самойлович, «ме-дико-хирурги были по целой России самонужнейшими во все места»39.
^Шевырев С. История императорского Московского университета, 1755—1855. М., 1855. С 130, 229, 230; 175 лет Первому московскому медицинскому институту. М., 1940. С. 64—65.
56 П а л к и в Б. Н. Русские госпитальные школы... С. 57.
37 Речи профессоров Московского университета. М., 1819. Ч. II. С. 253.
38 ПСЗ. Т. XXIII. № 16988.
39 Цит. по: Куприянов В. В. Мысли Д. С. Самойловича об улучшении медико-хирургической науки//Вестник хирургии им. И. И. Грекова. 1957. № 3. С. 139.
59
Госпитальные же школы были «недостаточны числом учеников и не могли все места пополнить лекарями»40. Назрела необходимость реорганизации подготовки медиков младшего и среднего звена. В 1786 г. 4 госпитальные школы были преобразованы в 3 медико-хирургических училища на 150 мест каждое (Московское, Петербургское и Кронштадтское) 41.
В курс обучения в училищах дополнительно вводилось изучение математики, физики, химии, ботаники, патологической терапии. Однако в методике преподавания был сделан шаг назад — произошел отход от клинического принципа, так как училища были отделены от госпиталей.
В 1798—1799 гг. Московское и Петербургское училища вошли в состав Медико-хирургических академий. В них было по 7 кафедр: физиологии; анатомии; математики, физики, химии; ботаники и «материи медики»; хирургии; акушерства; судебной медицины. Первыми руководителями кафедр стали преподаватели бывших медико-хирургических училищ, среди них выдающиеся ученые — Н. Карпинский, В. Перов, В. Севергин, Я. Саполович, А. Шумлянский, Г. Попов и др. Число слушателей достигало 120, срок обучения составлял 4 года. По уставу предполагалось один раз в 3 года направлять за границу для продолжения учебы трех врачей. Однако в последний момент Павел I. не утвердил этого положения «по причине нынешних обстоятельств (т. е. ситуации после Французской революции.— Авт.), заражающих нравственность»42. К практике направления врачей для учебы за границу вновь вернулись лишь в начале XIX в.43 В академиях не было собственных клиник, и обширная программа обучения была в основном теоретической, хотя в начале XIX в. и были открыты клинические палаты на десяток больных44.
Кроме подготовки врачей и лекарей в учебных заведениях на протяжении всего века практиковалось также ученичество в госпиталях, у лекарей в армии, у городских врачей. М. В. Ломоносов призывал Медицинскую коллегию и Сенат увеличивать число учеников у иностранных докторов, строже контролировать деятельность последних, заставляя их в определенное время представлять обученных учеников Сенату, больше молодежи посылать учиться в иностранные университеты 45.
Таким образом, подготовка медицинских кадров в течение XVIII столетия существенно изменилась: был пройден путь от организации первых госпитальных школ к созданию системы высшего медицинского образования.
Во второй половине века забота о сохранении «народного здравия» становится не только государственным, но и общественным делом. В стране возникают различные общественные медицинские заведения, открываются больницы, построенные на частные средства (Павловская больница, Мариинская больница для бедных). В ходе губернской реформы 1775 г. были созданы Приказы общественного призрения, на которые возлагалась забота не только о школах, тюрьмах, но и о не
40 Из доклада Медицинской коллегии Сенату. Цит. по: О б о р и н Н. А. Указ. соч. С. 478.
41 Па л кии Б. Н. Губернская реформа 1775 г. и организация гражданской меди* цины... С. 67.
42 Цит. по: Б а г д а с а р ь я н С. М. Очерки истории высшего медицинского образования. М., 1959. С. 11.
43 ЦГАДА. Ф. 276. Оп. 3. Д. 1(774. Л. 58.
^Чистович Я. История первых медицинских школ в России. М., 1883. С. 415.
45 См.: Ломоносов М. В. Поли. собр. соч. Т. 6. С. 397.
60
которых учреждениях медицинского профиля. Предполагалось также создать, в основном на общественные пожертвования, больницы для городского населения, дома для душевнобольных. Однако осуществление этих планов натолкнулось на нехватку средств. Ежегодная государственная субсидия Приказам общественного призрения составляла 15 тыс. руб.46 Доходов от общественных пожертвований также было недостаточно. Существовали и преграды административного характера. В начале XIX в. Приказы были подчинены Министерству внутренних дел, превратившись в еще один бюрократический орган, что самым отрицательным образом сказалось на их деятельности.
В последней четверти XVIII в. было начато создание единой для всех губерний системы медицинских учреждений для населения. Это потребовало увеличения числа гражданских врачей. Каждая губерния должна была содержать доктора, а уезд — лекаря. В 1803 г. было уже 662 штатные должности, из которых было замещено 62947. Однако, учредив должности уездных лекарей и губернских докторов, правительство вместе с тем снимало с себя заботу об их содержании: оно вверялось губернским властям. Они же ведали комплектованием медицинских кадров, которое шло помимо Медицинской коллегии. Сенат был завален жалобами лекарей, что им не платят жалованье по году и даже по два и они не только не имеют возможности содержать за свой счет аптеки, но часто не имеют средств для пропитания. Место уездного лекаря или городского врача считалось местом «ссылки», куда отправляли неугодных людей из числа передовых преподавателей медицинских учебных заведений. Лишь в конце XVIII в. наметилось некоторое улучшение в положении гражданских врачей, когда удалось добиться выделения небольших средств для выплаты им пенсий, увеличить жалованье лекарям и врачам «за счет некомплекта»48. Нехватка медицинских работников различной квалификации оставалась постоянным недостатком здравоохранения России49.
Первая государственная больница была открыта в 1779 г. в Петербурге. В 1780-е годы открываются больницы во многих губернских и уездных городах. Их медицинский персонал состоял из докторов и лекарей, выделяемых органами медицинского управления. Обслуживающий персонал госпиталей набирался из числа учеников гарнизонных школ, которые через 3—4 года работы могли выполнять обязанности младшего медицинского персонала, являясь «рудометами» (кровопуска-телями) и фельдшерами. В больницы на подсобные работы отправляли провинившихся крепостных. Вещевое обеспечение госпиталей, а затем и больниц предусматривало кровать с матрацем и сменой белья, отдельную для каждого больного (тогда как в ряде западноевропейских стран, в частности во Франции, до конца XVIII в. существовали кровати на 2—3 больных) 50. Следует отметить выделение отдельных палат для лечения душевнобольных, что положило начало передаче психиат-
46 ПСЗ. Т. XX. № 14392. Гл. XXV.
47 П а л к и н Б. Н. Русские госпитальные школы... С. 172.
48 Бо родий Н. К. Медики на Украине в XVIII в.//Советское здравоохранение. 1980. № 9. С. 65; О н же. О развитии медицины на Украине в XVIII в.//Советское здравоохранение. 1981. № 11. С. 56.
49 См.: Герценштейн Г. М. К статистике фельдшеризма в России. Спб., 188L С. 6.
“Чистович Я. Очерки по истории русских медицинских учреждений... Спб., 1870. С. 554; Тюрьмы и госпитали в России по наблюдениям У. Кокса // Русская старина. 1907. Т. 33; Гольдзанд Л. Л. Первые фельдшера в России//Фельдшер и акушерка. 1968. № 4. С. 38; Лахтин М. Военно-медицинская организация в XVIII в.//Медицинская беседа. 1,900. Т. XIV. С. 193.
61
Больница. Гравюра XVIII в.
рической помощи, ранее входившей в круг обязанностей монастырей, в ведение медиков51.
Передовые русские врачи приняли участие в составлении примерного «Положения» о больнице. Оно предусматривало наличие при больнице огорода, фруктового сада, содержание коров и кур для обеспечения пациентов качественным питанием. Вошло в «Положение» и требование об изоляции инфекционных больных, которое отстаивал еще в середине века доктор К. И. Щепин. Ученым секретарем Медицинской коллегии С. С. Андреевским (1760—1818) была составлена единая для всей страны инструкция по устройству в губернских городах больниц (каждая из 50 коек), впервые определены их штаты и хозяйственное обеспечение. Однако средства на содержание больниц, выделяемые из губернских доходов, были незначительны, и они постоянно испытывали финансовые трудности, что не могло не отражаться на их состоянии.
Особый тип гражданских больниц представляли собой заводские лазареты при казенных рудниках и металлообрабатывающих предприятиях на Южном Урале и Алтае. Их регламент был разработан еще в «Заводском уставе» В. Н. Татищева 1734 г. Аптеки и госпитали содержались за счет вычетов из заработка работных людей. Аптекари и доктора присылались Медицинской канцелярией, лекари, подлекари подаптекари готовились на местах в медицинских школах, организованных при заводских лазаретах52. Обучение в них велось силами ме
51 Крылов Н. Л. Старейший медицинский центр страны//Советское здравоохранение. 1983. № 3. С. 66.	,
Нечаев Н. В. Горнозаводские школы Урала. М., 1956; Астраханский В. С. Вопросы медицины в трудах и практической деятельности В. Н. Татищева//Советское здравоохранение. 1985. № 8.
62
стных докторов, лекарей и аптекарей по учебникам и учебным пособиям, имевшимся в библиотеках заводских лазаретов. Состав этих библиотек, конечно, не мог сравниться с тем, что имелось в столичных медицинских училищах. Однако и здесь были инструкции, руководства и книги по медицине, присылаемые в губернии Медицинской канцелярией. К тому же литература закупалась заводскими чиновниками по требованию лекарей, а также поступала от медиков и других лиц, в частности от В. Н. Татищева, в качестве дарений и пожертвований53.
Заводские госпитали и лазареты не ограничивались лечением заводских рабочих, а при необходимости, особенно в период эпидемий, оказывали помощь местному населению, так как обычно являлись в округе единственными медицинскими учреждениями54.
В районах Урала и Сибири появились и первые частные лазареты^ например на заводах Демидовых.
В XVIII — начале XIX в. еще не существовало понятия «гигиена труда». Между тем работа в тяжелых условиях цехов, рудников, шахт, мануфактурных предприятий и ремесленных мастерских, где были духота, жара, пыль или сырость, вызывала профессиональные заболевания, преждевременную потерю трудоспособности и старение. Но ни з «Заводском уставе» В. Н. Татищева, ни в правительственных регламентах 1740-х годов и последующих десятилетий не предусматривалось мер, направленных на облегчение труда работных людей. Так, в регламентах, адресованных казенным и частным суконным мануфактурам, имелись параграфы, требовавшие содержать в чистоте помещения и инструменты, но они предусматривали не защиту здоровья работников, а повышение качества изделий55. Условия труда горняков, металлургов, работников суконных, текстильных и других мануфактур были тяжелы, а работать здесь приходилось не только мужчинам, но женщинам и детям. Продолжительность рабочего дня была 18 часов. Женщина освобождалась от работы по случаю родов только на один день, а затем снова приступала к работе. Время для кормления младенца она должна была отрабатывать. Очень часто дети пока не на* чинали ходить находились при матери в производственном помещении. С 8—10-летнего возраста дети работали на мануфактуре наравне со взрослыми, выполняя посильную работу56. Против применения детского труда в горной и заводской промышленности категорически высказывался М. В. Ломоносов. Им же были предложены конкретные' меры по защите здоровья горняков: введение рабочей смены по 7 часов, обязательной одежды, соответствующей характеру труда. М. В. Ломоносовым впервые была обоснована теория естественной вентиляции шахт, основанная на физических свойствах столбов воздуха разных температур57. Но его замыслам не дано было осуществиться в XVIII в.
Та же участь постигла идеи И. В. Протасова (1768—1805), врача Красноуфимского уезда. Обследовав в 1798 г. 15 уральских железо
53 Ситников Л. А. Книга на заводах Урала и Сибири во второй половине XVIII в.//Революционные и прогрессивные традиции книжного дела в Сибири н на Дальнем Востоке. Новосибирск, 1979. С. 22—23.
54 См.: Палкин Б. Н. Очерки истории медицины и здравоохранения Западной Сибири и Казахстана в период присоединения к России (1716—1868). Новосибирск, 1967. С. 33—43.
55 Грязнов А. Ф. Ярославская Большая мануфактура. М., 1910. С. 174, 176.
56 В а л у к и н с к и й Н. В. Жизнь детей рабочих на суконных фабриках крепостного-времени//Воронежский краеведческий сборник. Вып.^2. Воронеж, 1926; Он же. Жизнь работниц на суконных фабриках крепостного времени//Там же._ Вып. 3.
57 См.: Ломоносов М. В. Поли. собр. соч. Т. 5. М.; Л., 1955. С. 446, 528.
63
делательных, медных и чугуноплавильных заводов, он составил докладную записку, в которой перечислил факторы, способствовавшие появлению профессиональных заболеваний, а также отметил полное равнодушие и бездействие администрации заводов, не принимавшей никаких мер для их уменьшения53. Но «Доношение» И. В. Протасова, как и целый ряд проектов улучшения народного здравоохранения, написанных другими врачами и являвшихся результатом их практической работы, утонуло в архивах Медицинской коллегии.
Важной областью медицинской службы было обеспечение населения медикаментами. В казенных аптеках, существовавших при госпиталях, по рецептам врачей могли покупать лекарства и гражданские лица. Но уже в первые годы XVIII в. сначала в Москве, а затем в других городах России появились частные аптеки, продававшие лекарства горожанам. В начале XVIII в. таких «вольных аптек» в Москве было 8, а к середине века — 12. Намного позднее появились частные аптеки в провинциальных городах: в Калуге и Симбирске в 1778 г., в Нижнем Новгороде в 1780 г.58 59 Сибирь долгое время обслуживала одна аптека, находившаяся в Оренбурге. Лишь в конце XVIII в. они открылись в Иркутске и Тобольске. К концу столетия общее число городских аптек приблизилось к сотне60. Чтобы поддержать деятельность частных аптек, государственная власть не облагала пошлиной привозные лекарства, а некоторые из аптекарей получали привилегию на их беспошлинную продажу61.
Улучшение работы аптек, увеличение их числа во многом зависело от количества квалифицированных фармацевтов, для подготовки которых в XVIII в. не существовало специального учебного заведения. Казенные аптеки пополнялись специалистами, получившими начальное фармацевтическое образование в госпитальных школах, а звание аптекаря — после «стажировки» в аптеках западноевропейских стран. С идеей создания специальных школ для подготовки фармацевтов выступил в 1760-е годы К. И. Щепин, но его не поддержала Медицинская коллегия. Единственное, чего ему удалось добиться, это узаконения практики лекарских мучеников при аптеках62.
Поскольку подавляющее большинство лекарств в XVIII в. имели растительное происхождение, в круг обязанностей аптекарей входили обор и выращивание лекарственных трав. Создание аптечных «огородов и садов» относится еще к XVII в. Ботанические сады и аптечные огороды в XVIII в. имелись в Москве при Московском госпитале, главных «государственных» аптеках; в Петербурге — на Аптекарском острове, а также при провинциальных казенных аптеках. Так, Астраханская аптека выращивала лекарственные травы, которыми снабжала петербургские, московские и некоторые другие аптеки, отправляла семена лекарственных трав, культивировавшихся здесь, а также закупала и пересылала растения, привозимые из Ирана.
Ботанические сады при крупных аптеках (таких, как московская
58 Корнеев В. М. И. В. Протасов Ц Гигиена и санитария. 1951. № 8. С. 47—49; Мещерякова Г. П. К истории изучения гигиены труда // Итоги и перспективы исследований по истории медицины. Сб. материалов и докладов II Всероссийского съезда историков медицины. Ташкент, 1980. С. 383.
^Чистович Я. Очерки по истории русских медицинских учреждений. С. 579; Фортунатов С. П. Материалы к истории первых фармакопей//Аптечное дело. 1953. № 3; Палкин Б. Н. Очерки истории медицины...; и др.
160 Зикеев П. Д. Указ. соч. С. 80.
61 Петров Е. Собрание Российских законов о медицинском управлении. Спб., 1826. С. 50.
€2 П е т р о в Е. Указ. соч. С. 59.
64
Аптека. Гравюра XVIII в.
и петербургская) являлись своеобразными научными центрами. Эффективность и объем проводимых ими работ на протяжении столетия были неодинаковы, они во многом зависели от энтузиазма возглавлявших их ученых.
Для расширения отечественной лекарственной базы проводились работы по разысканию лекарственных растений. Такая задача ставилась перед всеми научными экспедициями, организуемыми правительством и Академией наук. Были организованы и специальные экспедиции в Сибирь исключительно для изыскания лекарственных трав (в 1718, 1733, 1768—1774 гг.). Материалы, привезенные из этих экспедиций, изучались медиками, в результате чего появились научные фармакопеи. Так, в 1780—1790 гг. были изданы «Полковой каталог», «Гражданская фармакопея», «Фармакопея» Н. К- Карпинского, «Врачебное веществословие или описание целительных растений» Н. М. Мак-симовича-Амбодика.
Таким образом, правительство, создавая на протяжении XVIII в.— в соответствии с требованиями времени — органы гражданской медицины, не обеспечивало их постоянным финансированием, поручая их «заботам общества». Постоянная нехватка средств самым отрицательным образом сказывалась на деятельности гражданских медицинских учреждений. Наконец, вся система гражданской медицины была рассчитана на обслуживание в основном городских жителей. Сельское население, тем более крепостные крестьяне, было лишены регулярной медицинской помощи. Только в случае вспышек эпидемий медики направлялись в местности, охваченные массовым заболеванием.
3 Очерки русской культуры XVIII века
65
Борьба с эпидемиями в XVIII в. приобретала характер общегосударственных мероприятий, непосредственно входивших в круг обязанностей императорского совета, Сената. Специальные мероприятия обеспечивала Медицинская канцелярия, а затем коллегия. Наиболее опасными болезнями были чума, оспа, дизентерия, сибирская язва, уносившие ежегодно сотни тысяч жизней. Корь, скарлатина и другие детские заболевания, считавшиеся «обыденными», оставались главной причиной высокой детской смертности63.
К началу XVIII в. Россия уже имела опыт организации государственной карантинной службы64. При известии об эпидемиях в соседних странах на русских границах выставлялись карантинные заставы, где проезжающих задерживали на 6 недель; их вещи окуривались дымом можжевельника, письма переписывались или смачивались в уксусе. В зоны карантина направлялись войсковые команды для установления порядка и врачи — для выявления и лечения больных. При Петре I было увеличено количество застав на границе и введены новые в морских портах. В последующие десятилетия они были заменены постоянными форпостами, размещенными не только на границах, но и на самых оживленных дорогах, ведущих в центр России. В штат каждого форпоста входили доктор и два лекаря. Если они не справлялись с эпидемией, в помощь направлялись врачи из близлежащих гарнизонов, полков, соседних губерний, а при необходимости — вольнопрактикующие доктора и лекари65.
Своеобразным итогом в разработке государственных мер карантинной службы стал «Устав пограничных и портовых карантинов», составленный членами Медицинской коллегии С. С. Андреевским, Н. К. Карпинским и И. Н. Виеном и утвержденный Сенатом в 1800 г. В нем был учтен положительный опыт, накопленный за столетия, и то новое, что было сделано русскими медиками в 70—90-е годы XVIII в. Устав вводил новые, более эффективные способы дезинфекции, что позволило сохранять от уничтожения имущество и жилища, упростить доставку товаров и почты66.
Действенность карантинных мер ощущалась на практике. Так, чума, не раз появлявшаяся на границах государства, редко достигала внутренних районов и вызывала сравнительно небольшие потери населения. Исключением стала эпидемия чумы в Москве 1771—1773 гг., вспышка которой в значительной степени стала следствием уверенности правительства в том, что чума не проникает в центр России, и халатности московских властей. Когда эпидемия охватила Москву, были выставлены карантинные заставы и посты, полностью контролировавшие выезды из столицы, выделены денежные суммы, направлено дополнительное число медиков, посланы необходимые лекарственные и дезинфицирующие средства67.
63 См.: Васильев К. Г., С е г а л А. Е. и др. История эпидемий в России. Материалы и очерки. М., 1960; Палкин Б. Н. Очерки истории медицины и здравоохранения...
64 См.: Кузьмин М. К. Указ. соч.
65 Метелкин А. И. Противочумная организация дореволюционной России//Васильев К. Г., Сегал А. Е. и др. Указ. соч. С. 378—382; Палкин Б. Н. Первый карантинный устав в России, составленный П. 3. Кондоиди // Советское здравоохранение. 1982. № 9.
66 Палкин Б. Н. Реформы в области организации медицинского дела в России в конце XVIII в.//Советское здравоохранение. 1981. № 3.
67 В а с и л ь е в К. Г., С е г а л А. Е. и др. Указ. соч. С. 118—155.
66
Опасность распространения заразных болезней среди городских жителей существовала на протяжении всего XVIII столетия. Увеличение плотности населения городов, рост числа работных людей, полу-юлодное их существование, бедность, тяжелый физический труд способствовали возникновению кишечных, инфекционных и иных заболеваний. Население городов, крепостей и гарнизонов становилось также жертвами гриппа и сифилиса68 — болезней, малоизвестных и редко встречавшихся в XVII в., но получивших распространение в XVIII в.69 Все это не могло не вызвать беспокойства медиков и усиления внимания к инфекционным заболеваниям. С 60-х годов XVIII в. для инфекционных больных стали выделять отдельные помещения при больницах; в столичных, а затем в провинциальных городах были открыты специальные лечебницы для больных сифилисом и «народные дома» (больницы) для больных оспой и проказой70.
Все острее вставали и вопросы городской санитарии71. Еще в XVII в. сложилась традиция отводить под торговлю съестными припасами особые места: рынки, ряды, лавки, которая сохранялась на протяжении всего XVIII столетия. Постоянно растущая рыночная торговля продуктами требовала усиления контроля за их качеством. Этот контроль, прежде находившийся в ведении воевод и не отличавшийся постоянством, с петровского времени стал приобретать более систематический и централизованный характер. Он был возложен на полицию, которая обязана была следить за тем, «чтобы торговцы не продавали съестных припасов недоброкачественных, а тем более вредных для здоровья»72. Перечень последних обязательно включал непропеченный хлеб, молоко и мясо больных животных и постоянно уточнялся. Со временем все больше внимания стало обращаться на хранение и приготовление продовольственных товаров, напитков, на качество посуды (в частности, было запрещено использование нелуженой и медной посуды, а также употребление ряда красок, имеющих ядовитые свойства). Строже стали следить за опрятностью прилавков и продавцов. Последние обязаны были носить белые «мундиры» или фартук с нарукавниками, хлебные и мясные припасы прикрывать чистой холстиной. Для осмотра скота, пригоняемого на городские бойни, назначался особый офицер (позднее лекарь), также состоявший при полиции73.
В XVIII в. впервые стали обращать внимание на чистоту городов. Уборка и мощение улиц, вывоз нечистот в первые десятилетия XVIII в. возлагались на самих горожан, а контроль за их исполнением — на полицию. Позднее (согласно городовому положению 1785 г.) подобную работу должны были выполнять трубочист и подрядчик, причисленные к полицейским участкам. Она оплачивалась самими жителями и контролировалась квартальным надзирателем74. Поскольку участие медиков в санитарном контроле становилось все более необ-** Во Франции XVIII в. сифилис был настолько распространенным заболеванием, что получил название «французской болезни».
69	В а с и л ь е в К. Г., С е г а л А. Е. и др. Указ. соч. С. L79, 194—198.
70	Петров Б. Д. Очерки истории отечественной медицины. М., 1962. С. 232—233.
71	См.: Васильев К. Г., С е г а л А. Е. и др. Указ. соч. С. 88—92.
72	Инструкция генерал-полицмейстеру Петербурга 1718 г., п. 5//ПСЗ. Т. V. № 3236. 73 Петров Б. Д. Пищевое санитарное законодательство в России (до 1861 г.) //Петров Б. Д. Очерки истории отечественной медицины; Очерки истории отечественной гигиенической науки о питании. Сост. И. П. Барченко и др. М., 1975. С. 16—30.
74	Бенюмов Р. Я- К истории санитарного законодательства в России XVIII—первой половины XIX в.//Врачебное дело. 1952. № 8; Петров Б. Д. Очерки истории отечественной медицины; Сытин П. В. История планирования и застройки Мое* квы. Т. II. М., 1954. С. 122.
3*
67
ходимым, лекарь — полицейский врач — был введен в штат полиции. С 1763 г. в его обязанности помимо судебного осмотра и вскрытий трупов вменялся санитарный надзор над рынками, лавками и трактирами, контроль за чистотой улиц и водоемов. В 80—90-е годы число полицейских врачей было увеличено, из расчета один врач на полицейский квартал75.
Положение об обязанностях и правах полиции и медиков в обеспечении санитарного контроля и проведения противоэпидемических мер было закреплено в «Инструкции физикату» 1793 г., составленной членом Медицинской коллегии С. С. Андреевским и подведшей своеобразный итог развитию государственной санитарно-эпидемической службы в течение всего XVIII столетия76.
Проблемы городской санитарии, обострившиеся во второй половине XVIII в. в связи с развитием промышленности, стали привлекать внимание все более широких кругов общественности. Уже в наказах депутатов 1767 г. от столичных городов — Москвы и Петербурга — были высказаны пожелания об улучшении благоустройства этих городов и в особенности о необходимости охраны чистоты водоемов и рек, находящихся в их пределах77.
Осознание того, что здоровье горожан зависит от чистоты улиц, водоемов и рек, от разнообразия питания, от качества продаваемых продуктов, от пригодности жилищ, плотности застройки, от чистоты воздуха в помещениях и в самом городе, от соседства с промышленными предприятиями, от местоположения самого города, нашло отражение в сочинениях и публичных выступлениях медиков, на страницах печати78.
Наиболее полно и последовательно вопросы общественной санитарии и гигиены были рассмотрены в речи профессора Московского университета Ф. Ф. Керестури «О медицинской полиции и ее пользе» и в сочинении губернского доктора г. Ярославля И. В. Вельцина «Начертание врачебного благоустройства, или о средствах, зависящих от правительства, к сохранению народного здравия» (опубликованы в 1795 г.) 79. В них ставились вопросы об очистке стоячих вод, выводе за город кожевенных заводов, мыловарен, скотобоен, кладбищ; об усилении контроля над продажей съестных припасов, кухонной и столовой посуды; о правилах возведения и содержания городских и сельских жилищ, а также .об организации медицинской помощи населению. Это, в сущности, представляло собой дальнейшую разработку государственных мер, направленных на «сохранение и умножение народа». Однако абсолютистское государство делало намного меньше, чем обещало. Достаточно сказать, что из всех мероприятий по благоустройству Москвы, предложенных как прогрессивно настроенными деятелями, так и самой Екатерины II, в период ее правления были проведены лишь немногие. Со старого низкого и сырого места перенесен на новое хлебный рынок. Укреплены камнем берега Москвы-реки у Кремля. Проведен первый Мытищинский водопровод, строительство которого затя-нулось на 25 лет. Не раз предлагавшаяся очистка реки Неглинной,
75 Шт рей с А. И. Санитарное дело в Петербурге//Гигиена и санитария. 1957. № 9.
76 Бе л и цк а я Е. Я. А. П. Доброславин и развитие экспериментальной гигиены в России. Л., 1966. С. 15.
^Петров Б. Д. Очерки истории отечественной медицины. С. 234.
78 Петров Б. Д. ВЭО и развитие гигиены в России Ц Гигиена и санитария. 1965. № 12.
79 Невский В. А. Гигиенические идеи в трудах русских врачей XVIII в.//Гигиена и санитария. 1956. № 9; Белицкая Е. Я. Указ. соч. С. 1.4, 17—19; Лем-п е л ь Н. М. Речь Ф. Ф. Керестури «о медицинской полиции> // Советское здравоохранение. 1970. № 7.
68
представлявшей собой «скопление всех нечистот», или заключение ее в трубу так и не были осуществлены в XVIII в.80
Медики не только поднимали вопросы городской санитарии, но и старались по мере возможности участвовать в их разрешении: налаживали снабжение населения питьевой водой путем возведения простых водоочистных сооружений, поиска удобных мест для колодцев, очистки прудов, рек, вывода за пределы города свалок и т. п. В городах, где деятельность медиков получала поддержку властей, удавалось несколько улучшить существовавшее положение81 82.
Отношение населения к мерам правительства и деятельности врачей существенно сказывалось на эффективности борьбы с заразными болезнями. Пассивность и даже враждебность по отношению к этим мерам со стороны простого люда были характерны на протяжении всего XVIII в. До середины столетия страх наказания считался единственным средством поддержания дисциплины и порядка при проведении карантинных мероприятий и лечении заразных болезней32. За нарушение карантина, сокрытие больных и умерших виноватых сурово карали штрафами, телесными наказаниями и даже смертной казнью. Однако меры эти были малоэффективны, что особенно наглядно проявилось во время эпидемии чумы в Москве. Опасаясь наказания и уничтожения своего имущества и домов, которые сжигались, обыватели укрывали больных, а трупы хоронили тайно или подбрасывали на улицы, что приводило к дальнейшему распространению заразы. Перелом в поведении горожан наступил лишь тогда, когда новые обеззараживающие средства, предложенные медиками, позволили сохранить дома и имущество, а больным, обратившимся в лазареты и выписавшимся оттуда после выздоровления, стали выдавать денежные пособия и одежду.
В специальные лечебницы для лечения «французской болезни» также мало кто обращался добровольно. Между тем бесплатное лечение при сохранении врачебной тайны, а не наказания за сокрытие болезни — вот условия, которые должны были способствовать борьбе с этой болезнью. Доводы доктора А. Г. Бахерахта83 и других медиков, подкрепленные практикой и поисками новых методов лечения, принесли положительные результаты84. Добровольность лечения, сознательное участие людей в карантинных мерах, формирование благоприятного общественного мнения были признаны, таким образом, важным условием успешной борьбы с инфекционными заболеваниями. Это явилось значительным завоеванием русской медицинской и общественной мысли.
Работа медиков в чумных, тифозных, оспенных лазаретах, сопряженная с опасностью для жизни, требовала мужества. Самоотверженность была присуща большинству представителей русской медицины. Нельзя не назвать имена докторов П. И. Погорецкого, А. Ф. Шафон-ского, П. Д. Вениаминова, С. Г. Зыбелина, К. О. Ягельского, Г. М. Ор-реуса, Д. С. Самойловича, участвовавших в борьбе с эпидемией чумы
80 Сытин П. В. История планирования и застройки Москвы. Т. II. М., 195£; Фальковский Н. И. История водоснабжения в России. М.; Л., 1947.
81 См.: Фальковский Н. И. Указ. соч.
82 См.: Васильев К. Г., Сегал А. Е. и др. Указ. соч. С. 94—118; Палкин Б. Н. Первый карантинный устав в России, составленный П. 3. Кондоиди.
83 См.: Бахерахт А. О вредных следствиях распространившихся в городах и деревнях нечистой болезни...//Труды ВЭО. Т. XXIV. 1773. С. 117—130.
^Петров Б. Д. Андрей Бахерахт // Петров Б. Д. Очерки истории отечественной медицины.
69
в Москве и проявивших высокие качества врача и гражданина. Они организовывали временные лазареты и работу в них, инструктировали лекарей и обучали помощников из числа горожан, писали наставления, которые были напечатаны и распространены среди жителей города.
В это время на практике проверялась жизнеспособность существовавших тогда противоречивых взглядов на природу чумы, уточнялись методы ее лечения и профилактики, способы предохранения и обеззараживания. В их разработке ведущая роль принадлежала Д. С. Самойловичу (1743—1805), К. О. Ягельскому (1736—1774) и А. Ф. Шафонскому (1740—1811). Ими, в частности, было предложено проведение дезинфекции помещений путем длительного проветривания и вымораживания, а также окуривания вещей и домов специально разработанными «порошками для окуривания», в состав которых входила сера или селитра. Эффективность таких обеззараживающих средств, а также безопасность противочумной прививки Д. С. Самойлович проверил на себе85. Позднее, в 1780-е годы, лекарь С. С. Андреевский заразил себя сибирской язвой, чтобы точно установить симптомы заболевания и проверить действенность разработанного им метода лечения. Он и подлекарь В. С. Жуковский собрали и изучили способы лечения этой болезни, известные среди казаков и жителей Западной Сибири и Алтая, где сибирская язва была особенно распространена. Руководство, составленное С. С. Андреевским, было напечатано и разослано Медицинской коллегией для применения на местах 86.
Многое было сделано русскими медиками и в борьбе с цингой, считавшейся в XVIII в. болезнью заразной, так как она одновременно поражала десятки и сотни людей. Обычно цинга появлялась на исходе зимы, получив во многих местностях название «весенница». С «цинготной болезнью» сталкивались мореплаватели, участники длительных экспедиций, военных походов. Борьба с ней в армии и на флоте была задачей государственного значения. В народе для предупреждения и лечения этой болезни применялись самые простые и доступные средства: морошечный квас, настой из брусники, чеснок, квашеная капуста. Самым распространенным являлся хвойный настой из побегов или шишечек кедровника, ели, сосны. Эти же средства стали использовать врачи в армии и на флоте с 20-х годов XVIII в., что в огромной степени уменьшило заболевание цингой87.
Для борьбы с заразными заболеваниями в XVIII в. впервые была применена прививка, что являлось важным достижением медицины88. Первые опыты противооспенной прививки методом вариоляции 89 были осуществлены в Лифляндии и Петербурге в 1750-е годы, почти одно
85 См.: Тромбах С. М. Данило Самойлович//Самойлович Д. Избр. произведения. Т. I. М.» 1949; Т. II. М., 1952; Невский В. А. А. Ф. Шафонский — один из пионеров отечественной санитарии//Гигиена и санитария. L950. № 11; Палкин Б. Н. Наставления доктора К. О. Ягельского по профилактике и лечению чумы//Журнал микробиологии, эпидемиологии и иммунологии. 1982. L
86 Метелкин А. И. Формирование русской эпидемиологической мысли в историческом процессе изучения сибирской язвы//Васильев К. Г., Сегал А. Е. и др. Указ, соч.; Георгиевский А. С. Вклад русских врачей в становление и развитие профилактического направления медицины//Советское здравоохранение. 1982. № 10.
87 П е т р о в Б. Д. Цинга и борьба с ней в России // Петров Б. Д. Очерки истории отечественной медицины; Куприянов В. В. Из истории медицинской службы на русском флоте. М., 1963; Георгиевский А. С. Указ. соч.
88 Васильев К- Г., Сегал А. Е. и др. Указ. соч. С. 166—1|В5.
89 Вариоляция — прививка оспы здоровому человеку непосредственно от больного внесением в небольшой разрез на коже гноя из оспенной язвочки.
70
временно с подобными опытами в странах Западной Европы. Но широкий размах и правительственную поддержку оспопрививание в России получило после 1768 г., когда прививка была сделана императрице Екатерине II и наследнику престола Павлу Петровичу врачом Ф. Дим-сдейлом, специально приглашенным для этого из Англии. Прививка имела благополучный исход, и этот факт получил большой общественный резонанс. Опубликование в 1768 г. указа о пользе оспопрививания послужило толчком к широкой его пропаганде и внедрению в России. Профессор С. Г. Зыбелин посвятил оспопрививанию одну из своих публичных речей в Московском университете; появились публикации руководств по вариоляции. Вольное экономическое общество объявило конкурс на лучшее наставление в оспопрививании, победителю которого — главному медику военного флота А. Г. Бахерахту (1724—1806) — была вручена серебряная медаль. Медицинской коллегией была составлена и разослана в провинции специальная инструкция по этому вопросу. Оспенную прививку стали делать детям в Воспитательных домах. В Москве, Петербурге и других городах открылись специальные оспенные дома, куда могли обратиться за бесплатной прививкой представители всех сословий.
Более безопасный и простой способ оспопрививания — вакцинация50, открытый английским врачом Э. Дженнером в 1796 г., был вскоре по достоинству оценен и применен русскими медиками. Первая прививка вакциной, осуществленная в 1801 г. в Московском воспитательном доме, была проведена в торжественной обстановке как общественный и государственный акт. С этого времени ^Московский и Петербургский воспитательные дома, как и оспенные дома, стали центрами по распространению вакцинации. Отсюда «оспенную материю» рассылали в губернии. В 1801 г. вакцинацию применили на Урале и в Западной Сибири (главный лекарь С. И. Шангин на Ко-лывано-Воскресенских заводах Урала и штаб-лекарь М. И. Шевань-гин на Змеиногорском руднике)90 91. В конце XVIII — начале XIX в. оспопрививание в России получило дальнейшее развитие в городах и горнозаводских районах, однако значительная часть населения, и прежде всего крестьянство, не была им охвачена.
Поиски и открытия русских врачей в области эпидемиологии в ряде случаев опережали научные представления, господствовавшие в западноевропейской медицине. В этом убедился Д. С. Самойлович во время пребывания за границей, куда он был послан в 1776— 1785 гг. для продолжения медицинского образования и получения докторского звания. О достижениях русской медицины в борьбе с чумой здесь ничего не знали, а о русских врачах «ходили самые гнусные представления», источником которых явилось сочинение австрийца К. Мертенса, написавшего книгу о московской чуме 1771— 1773 гг. Это побудило Д. С. Самойловича написать свое «Рассуждение о чуме...», за которое он был избран почетным членом Дижонской, а затем еще одиннадцати западноевропейских академий. Получив известность в странах Западной Европы, которой он добивался «с единственной целью — проложить путь моим соотечественникам»92, Самойлович не был признан на родине, где нашлись противники избрания его в академики, действовавшие из псевдонауч
90 Вакцинация — использование для прививки сыворотки коровьей оспы.
91 П а л к н н Б. Н. Очерки истории медицины и здравоохранения... С. 336 и др.
92 Самойлович Д. С. Письмо Дижонской академии 1783 г.ЦСамойлович Д. С.
Избр. произведения. Т. IL С. 355.
71
ных соображений или из корыстных побуждений93. Вместе с тем его открытия были широко использованы во врачебной практике и при составлении карантинных уставов.
Успехи русских медиков в области эпидемиологии имели большое практическое значение. Успешная борьба с эпидемиями, и прежде всего чумой, способствовала уменьшению смертности среди населения России и утверждению прогрессивного направления в эпидемиологии европейских стран, основанного на одновременном «изучении теории и практики», а не только на бессмысленных «умозрительных умоначертаниях»94.
XVIII век был важным этапом в становлении медицинской науки в России, в образовании в стране научных центров, в формировании медицинской мысли, основанной на принципах рационализма и развивавшей ряд положений материалистического характера. Происходили формирование основных направлений научных поисков, систематизация опыта, уже накопленного передовой европейской наукой, популяризация новейших достижений в области здравоохранения. В основном эти явления стали заметными в развитии русской медицины с 60-х годов XVIII столетия. Практически вся медицинская литература XVIII в., насчитывающая свыше 200 наименований (на русском языке), появилась именно в 60—90-е годы95. В то же время возникает и собственно медицинская периодика — «Санктпетербургские врачебные ведомости», издававшиеся с 1792 г.; возрастает объем переводной медицинской литературы и усиливается интенсивность контактов с научными центрами Западной Европы.
Успехи русской медицины второй половины столетия во многом были обусловлены всем ходом ее развития в предшествующий период, включая и XVII столетие. Стоит вспомнить о том интересе к анатомии человека, который выявился у Петра I и его спутников в заграничных путешествиях конца XVII — начала XVIII в. Конечно, знакомство Петра I с первоклассным по тому времени музеем Ф. Рюйша в Амстердаме и анатомическим собранием в Лейдене еще во многом было продиктовано любопытством ко всякого рода «диковинам», редкостям. Но объективное значение этого факта будет оценено по-другому, если вспомнить, что результатом петровских путешествий было не только приобретение дорогостоящих анатомических препаратов, но и приглашение на службу в Россию доктора Н. Бидлоо.
Русская анатомия проделала очень быстрый путь от первых ученических вскрытий до положения самостоятельной области науки, тесно связанной с конкретными задачами медицины, с присущей ей задачами и специфической терминологией. С учреждением «Генерального регламента о госпиталях» (1735) медицинские вскрытия стали обязательными, причем предписывалось обращать особое внимание на «болезни странные» и «тех отнюдь не пропускать без анатомического действия»96. В области патологоанатомических вскрытий Россия XVIII в. «занимала одно из первых мест»97. Значение этого факта -трудно переоценить. Во-первых, распространение практического анатомирования во многом способствовало невероятно быстрому развитию хирургии. К началу XIX в. ее передовыми представителями в России
93 См.: Тромбах С. М. Данило Самойлович//Там же. С. 358—413.
94 Самойлович Д. С. Избр. произведения. Т. I. С. 15.
95 Тромбах С. М. Русская медицинская литература XVIII в. М.» 1953. С. 26.
Z96 ПСЗ. Т. IX. № 6852.
^Заблудовский П. Е. История отечественной медицины. М., 1960. С. 57.
72
(И. Ф. Буш и др.) была разработана тесно связанная «с физиологопатологическими сведениями» весьма стройная классификация болезней, подлежащих хирургическому вмешательству (раны, разрывы, рак, другие опухоли, «каменные тела» и т. д.). В основе ее лежал характер изменения того или иного органа человеческого тела98. Во-вторых, таким образом закладывалась солидная база для развития научной физиологии и уточнения анатомического строения человека. Оригинальные работы ученых, работавших в России и занимавшихся вопросами анатомии, появились еще в первой половине XVIII в. (труды Д. Бернулли о строении глазного нерва, И. Вейтбрехта о связках человеческого организма и др.). Во второй половине века А. М. Шумлян-ским впервые в мировой литературе были описаны некоторые особенности строения почки99. Наряду с общими трудами иностранных авторов по анатомии появились и работы русских ученых: «Слово о сложениях тела человеческого» С. Г. Зыбелина (1777), «Анатомико-физиологический словарь» Н. М. Максимовича-Амбодика (1783) и др. Сочинение С. Г. Зыбелина особенно интересно постановкой вопроса о конституциональной обусловленности «разума и нравов» человека 10°.
На развитие медицины XVIII в. большое влияние оказали успехи естественных наук, и прежде всего физики и химии. Появление «ятро-физики» и «ятрохимии» 101 в научной мысли западноевропейских стран относится к более раннему времени, но и в XVIII в. эти медицинские системы были еще популярны. Они распространялись в России благодаря работам Г. Ван-Свитена, Г. Бурхаве, Л. Спалланцани, Ф. Гоффмана и других корифеев европейской медицины. Значительную роль здесь сыграло и то, что биографии многих русских медиков — К. И. Щепина, М. М. Тереховского, А. М. Шумлянского, П. И. Пого-рецкого, С. Г. Зыбелина — были тесно связаны с научными центрами Лондона, Киля, Лейдена, Парижа и других городов Западной Европы. Обучаясь в заграничных университетах, получая там ученые степени, русские врачи обращали внимание и на организацию высшего медицинского образования, и на господствующие идеи в медицинской мысли.
Постановка вопроса о применении данных естественных наук к человеческому организму была характерной для представителей материалистического направления в западноевропейской науке (Ж. Ла-метри, П. А. Гольбаха и др.). Она была поддержана и русскими передовыми мыслителями. М. В. Ломоносовым медицина рассматривалась как «великая часть физики». С. Г. Зыбелин патетически восклицал в одной из своих речей: «Не подлежит ли тело человеческое химическим исследованиям? Не подвержено ли математическим законам? Исключено ли из правил физических? Никак!»102.
Работавшие в Академии наук Л. Эйлер («Основы движения крови по артериям»), Д. Бернулли («О дыхании», «Новое исследование о движении мышц») в своих работах опирались на законы механики и гидродинамики, что позволило им уточнить представления о работе человеческого организма и соответственно более зрело и обоснованна поставить вопрос о сущности и природе болезни.
98 Опп ель В. А. История русской хирургии. Ч. I. Вологда, 1923. С. 80.
"Заблудовский П. Е. Указ. соч. С. 72.
100 См.: Зыбелин С. Г. Избр. произведения. М., 1954. С. 191.
101 Термины (от греч. «ятрос> — врач), обозначающие системы врачевания, которые исходят в понимании болезни и способов ее излечения из законов физики и химии.
102 Ломоносов М. В. Поли. собр. соч., Т. 2. М., 1951. С. 357; Зыбелин С. Г. Избр. произведения. С. 63.
73
Человеческий организм рассматривался учеными XVIII в. как сложная машина, механизм, состоящий из «сосудов», «каналов», «нервов», обладающих способностью «раздражения» и «расслабления», в которых происходит циркуляция различных «материй» или «субстанций», являющаяся основой жизнедеятельности. Причина болезни, нарушение галиостаза, говоря современным языком, поэтому могла объясняться либо излишней «раздраженностью чувственных жил», либо трактоваться как следствие неправильного «смешения соков», «порчи крови», а также неправильного действия проводящих «каналов», и их «закупорки».
При отсутствии биохимических методов исследований неизбежным было сохранение, вплоть до начала XIX в., довольно абстрактных представлений о «жизненной энергии», которая каким-то образом «похищается» при заболевании. Однако в подобные представления, существовавшие еще в медицине древнего мира, учеными XVIII в. был внесен верный тезис о материальной причине болезненного процесса в человеческом теле. Показательно, что «Словарь Академии Российской», выходивший в 1789—1794 гг., определял «здоровье» как «состояние тела животного, когда все онаго части беспрепятственно и во всей силе свои действия производят», а «болезнь» — как «состояние тела в животном живущем, когда оно сродные ему действия не может производить, как оные производят в состоянии здравом» 103.
Развитие материалистических представлений во взглядах на сущность человека способствовало обращению внимания на важное значение природной среды для функционирования человеческого организма. «О действии воздуха на тело человеческое» писал В. Ф. Зуев, а также студент Московского университета А. Окулов (1783). С. Г. Зыбелиным было убедительно показано влияние метеорологических факторов на состояние здоровья (1773) 104. М. В. Ломоносовым ставился вопрос о возможности влияния солнечных затмений на возникновение болезней — тезис, в котором причудливо сочетались «отголоски астральных представлений в эпидемиологии» и «гениальное предвидение значения солнечного излучения и связанного с ним электрического состояния атмосферы» 105.
В процессе борьбы с эпидемиями конкретизировались представления об инфекционном характере таких болезней, как чума, оспа, сибирская язва. Значительный вклад в этом направлении был внесен С. С. Андреевским, С. Г. Зыбелиным и особенно Д. С. Самойловичем. Несмотря на то что в силу ограниченности исследовательских возможностей ученые XVIII в. не смогли правильно понять процесс распространения инфекции, их труды способствовали изживанию средневековых представлений о причинах эпидемий.
Значительное внимание уделялось русскими учеными XVIII в. изучению влияния душевного состояния человека на работу его организма. М. В. Ломоносов, ссылаясь на «древних философов», утверждал, что «ежели ум печален и смущен, то и следствия от того чувствительные бывают». Напротив, когда ум находится в спокойном состоянии, то сердце бьется «тихо и порядочно, кровь движется кругом изрядно и бывает человек здрав»106. К концу века в медицинской литературе появились весьма зрелые представления о причинах пси
103 Цит. по: Тромбах С. М. Русская медицинская литература. С. 120.
104 3 ы б ел и н С. Г. Избр. произведения. С. 175.
106 Тромбах С. №.. Вопросы медицины в трудах №. В. Ломоносова. №., 1961. С. 38.
106 Там же. С. 36.
74
хических заболеваний («ипохондрии», «меланхолии»). В «Полном и всеобщем домашнем лечебнике» (1790), в частности, указывалось, что «все болезни, ведущие причину от слабости нервной системы... могут быть произведены упорным или усильным напряжением умной работы» 107.
Вместе с тем в XVIII в. еще сохранялись представления о «порче» или колдовстве как причинах болезни, взгляд на душевнобольных как на «одержимых бесами». Рационализм «просвященного» дворянства, отрицавшего эти предрассудки, распространенные в народе, зачастую также был далек от прогрессивных научных взглядов, высказывавшихся в медицинской литературе. Пример Н. М. Карамзина, требовавшего «кликуш» (видимо, больных истерией) «высечь., розгами, ибо это обман и притворство»108, весьма наглядно это подтверждает.
В XVIII в. значительно расширился арсенал медицинских средств. При лечении различных заболеваний применялись самые разнообразные способы — от хирургического вмешательства до применения лекарственного лечения минеральными водами и даже «электрической машиной» 109. Среди хирургических методов лечения широко применялись ампутации конечностей, делали операции на черепе, известны случаи оперативного вмешательства при родах (кесарево сечение). Следует отметить, что в XVIII в. не было никаких средств анестезии (кроме чарки водки перед операцией), что было одной из причин высокой смертности хирургических больных. Из лекарств в XVIII в., как и в предыдущее время, наиболее широко применялись средства растительного происхождения. Сравнительно с предыдущим временем более употребительными стали ввозные лекарства (опий, ипекакуана и др.). Некоторые растения стали применяться в качестве лекарств впервые (наперстянка).
В результате успехов химии набор лекарственных средств значительно расширился и за счет препаратов ртути, мышьяка, железа, серы, цинка, серной и соляной кислот, магнезии и т. д.110 111 Препараты употреблялись как в «чистом» виде, так и в форме капель, настоек, сложных элексиров и «составов». В конце XVIII в. упомянутые средства уже квалифицировались как «знаемые и употребляемые в аптеках» и доступные довольно широкому кругу людей ш.
Механизм действия лекарств для ученых XVIII в. оставался недостаточно понятным, несмотря на значительное количество гипотез. Хотя химический анализ лекарственных растений значительно продвинулся вперед (было обнаружено, что они содержат не только кислоты и соли, но и алкалоиды112), ясного представления о том, что является действующим их началом, не было. Еще меньше имелось представлений о механизме воздействия лекарств на организм человека. В соответствии с ятрохимическими представлениями лекарства считались способными «противоборствовать гнилости соков», «укрощать чрезмерную чувствительность чувственных жил», «умерять волную
107 Полный и всеобщий домашний лечебник. Ч. I. М.. 1790. С. 192.
108 Цит. по: Орлов В. Русские просветители 1790—1800 гг. М., 1950. С. 42.
109 В XVIII в. были известны лечебные воды в Олонецкой губернии (открыты еще в первой четверти столетия) и Сарептские минеральные источники (близ Царицына). Последние были описаны известным литератором и переводчиком М. М. Веревкиным и историком И. Н. Болтиным.
110 Российская фармакопея. Спб., 1778.
111 Новый домашний лечебник, сочиненный Матвеем Пекеном. Ч. I. М., 1796. С. VIII.
112 См.: Голосова Н. А. Материалы по истории всеобщей фармации. М., 1962.
С. 3k >
75
щуюся кровь» и т. п. Подобные характеристики давались самым простым средствам и лекарственным растениям — нашатырю, магнезии, винному камню, ревеню, мяте и т. д.113 Представления о лекарственной силе сложных настоев и элексиров («виннокупоросные Галлеровы капли», «бестужевские капли», «спритуозная янтарная тинктура») были еще более неясными и преувеличенными. Известный русский медик начала XIX в. В. Миронович откровенно признавал: «Мало ли делали вопросов: не через химическое ли разложение, не через телесные чувства, не через сходство ли частиц с нашими частями наибольше познавать следует действие лекарств? И все оные вопросы остались доселе неразрешенными»114. Если приведенное высказывание довольно объективно характеризует состояние фармакологии в конце XVIII в., то в популярных изданиях (журналах, лечебниках, отдельных брошюрах) сведения о действии лекарств иногда были совершенно фантастическими. Крайним проявлением этой тенденции было появление «чудодейственных» бальзамов, весьма напоминающих средневековую панацею. Так, «жизненная эссенция», рекламировавшаяся аптекарем Д. Гродницким, по утверждению автора, оказывалась действенной при 42 заболеваниях 115.
Ажиотаж вокруг подобных заявлений, чрезвычайный интерес к книгам, предписывавшим рецепты долголетия и постоянного здоровья (а их в конце XVIII столетия появилось немало), нельзя объяснить только коммерческими интересами их издателей. Век рационализма и просвещения в противоположность средневековью создал мировоззрение с совершенно иной иерархией ценностей. Жизнь человека, его здоровье, способность наслаждаться всеми благами существования стали рассматриваться в качестве самого главного и ценного: «Что есть человеку жизни своей дороже и что любезнее здоровья?» 116 Указанный факт, видимо, был одной из причин обилия медицинской литературы, характерного практически для всех европейских стран, включая и Россию. Распространение подобной литературы объясняется, однако, не только возросшим интересом публики к вопросам медицины, но и объективными потребностями, вызванными в первую очередь нехваткой врачей. Лекарь М. Гороховский писал, что поскольку «в России есть не мало мест, где не хватает лекарей, врачей, и в случае болезни не к кому обратиться, то приходиться пользоваться хотя бы печатными медицинскими знаниями»117.
За распространение медицинских знаний в России в XVIII в. высказывались представители различных направлений общественной мысли — от М. В. Ломоносова, Н. И. Новикова и других представителей просвещения до крепостников типа М. М. Щербатова. Для первых это было выражением бескорыстной заботы о здоровье народа, для вторых — озабоченности о сохранении рабочих рук. Однако принципиальные противники медицинского просвещения и оказания врачебной помощи простому народу встречались не так уж редко — ив среде духовенства, и закоснелых реакционеров из помещиков, а также среди самих медиков. Член Медицинской коллегии и ее депутат в Уложенную комиссию немец Г. Аш, например, цинично считал «вред
113 Новый домашний лечебник, сочиненный Матвеем Пекеном. Ч. I.
114 Цит. по: Карасик В. М. Прошлое и настоящее фармакологии и лекарственной терапин. Л., 1965. С. 59.
115 См.: Тромбах С. М. Русская медицинская литература XVIII в. С. 231.
116 Л омоносов М. В. Поли. собр. соч. Т. 8. М.; Л., 1959. С. 253.
117 Предисловие переводчика М. Гороховского к «Лечебнику...» А. Штерна (М., 1789).
76
ным» всякое медицинское вмешательство, когда речь заходила о русских крестьянах118.
Среди сторонников медицинского просвещения шли споры о характере медицинских изданий, о допустимости самолечения, о возможности привлечения к оказанию медицинской помощи людей, не имеющих медицинского образования. Одни, ссылаясь на постоянный недостаток врачей, ратовали за широкое привлечение к медицинской практике сельских священников и прочих лиц. Такой точки зрения придерживались С. К. Нарышкин, М. М. Щербатов, А. Т. Болотов, Н. И. Новиков, И. И. Лепехин. Другие, и прежде всего медики, указывали на вред, который могли нанести дилетанты, присвоившие себе право лечить людей. Подобная практика могла лишь плодить разного рода проходимцев от медицины и приучала людей к мысли, что лечить может всякий, а значит, о ненужности врачей. Как едко замечал доктор А. Г. Бахерахт, «нет ничего смешнее и глупее... как если человек... сам себя в врачи произведши, без размышления кормит больного лекарствами, о которых он никакого понятия не имеет...»119. Однако и те и другие участники спора одобряли издание литературы, способствовавшей распространению медицинских, санитарно-гигиенических и профилактических знаний, а Н. И. Новиков, И. И. Лепехин и А. Г. Бахерахт приняли в этом непосредственное участие: первый — своей издательской деятельностью 12°, а остальные — написанием медицинских трудов. Более того, в сочинении и переводе на русский язык книг и статей, с целью распространения медицинских знаний, -они, как и большинство русских врачей, видели выполнение своего гражданского долга, служение «пользе народной», «простому народу, и особенно жителям отдаленных провинций...» 121.
Из популярной медицинской литературы России XVIII в. наиболее примечательны лечебники, представлявшие собой своеобразные -справочники с описанием болезней и лекарственных средств. Первый печатный лечебник на русском языке «Наставление народу в разсуж-дении его здравия» французского врача А. И. Тиссо (перевод Н. Озерецковского) появился в 1761 г., а в 1765 г. вышел в свет «Домашний лечебник» жившего в России доктора Хр. Пекена, венгра по происхождению (перевод А. П. Протасова). В дальнейшем издавались лечебники Д. Эллиота, И. Ф. Рюбеля, Р. Мида, Хр. Роста, У. Бьюкена, М. Пекена, компилятивные сочинения М. Д. Чулкова «Сельский лечебник...» (1789) и П. Н. Енгалычева «Простонародный лечебник...» (1799).
Большинство лечебников принадлежало перу иностранных авторов, но они в значительной степени отражали запросы и уровень развития русской медицины, так как их переводчики — А. П. Протасов, М. И. Шеин, Ф. И. Барсук-Моисеев, Н. Я. Озерецковский и другие — были врачами с обширной эрудицией и часто сопровождали простран-
118 См.: Бочкарев В. Врачебное дело и народное призрение в России XVIII в. По материалам законодательной комиссии 1767 г. Сб. статей в честь М. К. Любав-ского. Пг., Ii917. С. 467.
119 Санктпетербургский вестник. 1779. Декабрь. С. 425—426.
120 Н. И. Новиковым издавались журналы: «Модное ежемесячное издание, или Библиотека для дамского туалетаэ, «Экономический магазин», приложение к «Московским ведомостям» — «О воспитании и наставлении детей», ряд медицинских книг, в частности два издания (1780 и 1786 гг.) руководства «Городская н деревенская повивальная бабка, или Наставление самое простое и ясное» Ж.-Л. Бодлока в переводе Д. С. Самойловича.
121 «Предызвещение» доктора А. П. Протасова, переводчика «Домашнего лечебника» Хр. Пекена (М., 1765).
77
ними замечаниями текст оригинала, являвшимися значительным дополнением к нему, а иногда давали свою трактовку некоторых болезней и высказывали собственную точку зрения по вопросам их лечения.
В лечебниках рассматривался широкий круг вопросов: состав домашних аптек, перечень болезней и средств их лечения, диагностика заболеваний. Последнее было наиболее слабой стороной лечебников. Да это и понятно: принципы научной фармакологии, как указывалось выше, в ту пору еще не были разработаны; классификация болезней, несмотря на появление солидных переводных «нозографий», была довольно запутанной. Например, под терминами «горячка», «лихорадка», «воспаление» могли подразумеваться болезни самого различного происхождения. Нужно учитывать и то, что методы диагностики в XVIII в. продолжали оставаться весьма традиционными. Главное внимание обращалось на внешний вид больного, «биение жил» (пульса), субъективные жалобы и т. п.
Средства, рекомендованные лечебниками XVIII в., в большинстве своем представляли лекарства из растений, издавна применявшиеся в народной медицине: тысячелистник, иссоп, рута, мята, крапива, буквица, «лопушный корень», девясил, вероника и т. д. Болезнь в XVIII в. по-прежнему рассматривалась как нечто постороннее, чуждое организму, поэтому в лечебниках были чрезвычайно расхожими (несмотря на отдельные критические высказывания русских врачей) представления о необходимости возбуждать эвакуаторные (выделительные) функции организма. Отсюда — пристрастие врачей XVIII в. к слабительным, потогонным средствам, а также трактовка кровопускания как едва ли не самого универсального средства лечения. Так, в лечебнике X. Роста рекомендовалось от головной боли с похмелья «давать скорее холодной воды» и «не медля и крови пускать из руки два стаканчика», при «многокровии», болезни глаз, «горячке», «огневице» — выпустить один фунт крови 122. А. И. Тиссо рекомендовал кровопускание даже при зубной боли и насморке 123.
Несравненно более действенными и рациональными были рекомендации профилактического характера. В них верно подчеркивалось значение пребывания на свежем воздухе, соблюдение диеты, «потех гимнастики», вредность употребления спиртных напитков и т. п. Следует заметить, что на важность профилактики болезней, соблюдение гигиены указывал еще М. В. Ломоносов: «Несравненно легче здоровье соблюсти, нежели потерянное возвратить»124. Одним из важнейших условий сохранения здоровья М. В. Ломоносов считал правильное питание. Оно должно быть умеренным, разнообразным, обязательно включать овощи и другие плоды125. Чтобы убедить российское дворянство, злоупотреблявшее едой до обжорства, в пользе умеренного питания, приходилось апеллировать к авторитету западноевропейской аристократии 126.
Советы, как наилучшим способом сохранять продукты, солить их п консервировать, включались в однотомные и многотомные энциклопедии по домоводству, в печатные и рукописные медицинские сборни
122 Рост X. Деревенский лечебник... М., 1793. С. 7, 8, 11.
123 Наставление народу в разсуждении его здоровья, сочиненное г. Тиссотом. Спб., 1781. С. 108, 1J6.
124 Ломоносов М. В. Поли. собр. соч. Т. 11. Л., 1983. С. 21.
125 Там же. С. 23, 24.
126 См.: Тромбах С. М. Материалы к истории санитарного просвещения в России в XVIII в. М., 1961. С. 31.
78
ки, помещались в «Трудах» Вольного экономического общества. Это были главным образом уже известные в быту методы хранения продуктов, основанные на консервирующих свойствах соли, уксуса, варки и копчения. Новых рецептов появлялось немного. П. Рычков, например, в заметке, опубликованной в 24-м томе «Трудов» ВЭО за 1773 г., рекомендовал хранить мясо, рыбу, овощи и ягоды в сундуках, вырезанных из каменной соли, какие он видел у жителей Оренбургского края.
Важным открытием было установление ядовитого действия окислов меди на продукты. С назидательной целью о случаях таких отравлений сообщалось в газетах. Вытеснению из быта горожан и дворянства медной столовой посуды (ею практически не пользовались крестьяне) способствовало также появление моды на фарфор и керамику. Больше стало изделий из стекла, хотя из-за дороговизны и хрупкости последние были доступны лишь зажиточным слоям русского общества.
В медицинских руководствах конца XVIII в. диетике, учитывавшей возраст человека, его занятия, «темперамент» и т. д., уделялось значительное место. Гигиена питания являлась лишь частью «макробиотики», или «науки о сохранении здоровья», получившей распространение во второй половине XVIII столетия. В ней уделялось внимание восполнению недостатка движения, для чего рекомендовалось совершать прогулки, лучше — пешие. Этим и ограничивались рецепты «макробиотики», продиктованные ее главным принципом — умеренностью. Умеренность и естественность считались присущими самой природе, и поэтому следовать им рекомендовалось в пище, в питье, в наслаждениях, душевных волнениях, движении, в работе, что было на практике осуществимо только для представителей господствующего класса.
В медицинских руководствах конца XVIII в. заслуживает внимания попытка дифференцированно подойти к профилактике заболеваний и сохранению здоровья различных групп населения: ремесленников, крестьян, военных, «мореходов» и, наконец, «ученых людей». Последним, в частности, рекомендовалось соблюдать размеренный режим труда и отдыха, причем «для определения часов на то и другое... спроситься самих себя». Настоятельно советовалось также помимо гимнастики «созерцание приятных предметов» во время отдыха и воздержание от употребления «крепких напитков» для возбуждения умственной деятельности 127.
В медицинской литературе вопросы профилактики были тесно связаны с проблемами педиатрии и воспитания детей. Это было характерно как для литературы, переводившейся с иностранных языков, так и для отечественных авторов 70—80-х годов: С. Г. Зыбелина («Слово о правильном воспитании с младенчества», 1775) и Н. М. Максимо-вича-Амбодика, давшего в своем труде «Искусство повивания...» (1784—1786) помимо освещения вопросов акушерства также и рекомендации по уходу за младенцами и лечению детских болезней.
В некоторых лечебниках наблюдается тесное переплетение медицинских и социальных вопросов. Так, в лечебнике У. Бьюкена, находившегося под известным влиянием Ж.-Ж. Руссо, читатель мог прочесть, что одной из причин болезней «рабочих людей» является их бедность, что современный брак, основанный на «сходстве ранга и достатка», не может обеспечить супружеской гармонии, что, наконец, врач имеет право приостанавливать или откладывать необходимые с 127 Полный и всеобщий домашний лечебник. Ч. I. С. 193—195, 198, 202.
79
точки зрения христианства, но могущие отрицательно отразиться на эмоциональном состоянии больного такие обряды, как соборование и пр.128 «То, что русские переводчики, вносившие подчас значительные изменения в текст оригинала, не считали нужным исключать подобные высказывания, свидетельствует об общем прогрессивном характере мировоззрения передовых русских медиков.
Самый большой успех выпал на долю «Домашнего лечебника» X. Пекена 129. Он издавался четыре раза, тиражом от 2 тыс. до 7 тыс. экземпляров. Часть книг Медицинская коллегия рассылала врачам в провинцию 13°, а поступавшие в продажу «Лечебники» быстро раскупались жителями Москвы и Петербурга. Такой значительный тираж книги, как и темпы ее распродажи, был для XVIII в. «явлением необыкновенным». В конце лечебника давался раздел «Домашняя аптека» с 17 рецептами лекарств и указанием, когда и как их применять. Часть тиража имела особую аптечку с лекарствами, которые в специальной упаковке продавались в виде приложения к «Домашнему лечебнику». Этикетки для лекарственных баночек на русском языке к этой аптечке были специально отпечатаны в типографии 131.
Медицинские советы практического характера входили составной частью в сельскохозяйственные и экономические издания. Однотомные и многотомные руководства, предназначенные прежде всего для помещиков,— «Хозяин и хозяйка», «Добрая помещица», «Всеобщее и полное домоводство», «Искусный эконом», «Экономический календарь» и другие, включали сведения о лекарствах, способах лечения, гигиенические советы. Подобные же советы имелись также в «Месяцесловах» (календарях) — излюбленном чтении грамотных горожан, купцов, чиновников, провинциального и столичного дворянства, а также зажиточного крестьянства. Печатались они и в столичных периодических изданиях, а позднее в провинциальных. Первый специальный журнал «Санктпетербургские врачебные ведомости» (1792—1794), задуманный как научно-популярный, распространялся в Петербурге, Москве, Смоленске, Костроме, Риге. В единственном экземпляре журнал попал в Нежин и Миргород. Среди его подписчиков были офицеры, чиновники, купцы, священники, реже — аптекари и врачи 132.
В конце века из провинциальных типографий стали выходить такие книжки, как «Карманный коновал» (Калуга, 1794), «Постная повариха», «Разумная нянюшка», «Щеголеватая аптека» (Кострома, 1798), «Мысли и находки, или Диэтика» (Владимир, 1794) 133. Для этого же времени становится характерным появление медицинских книг, имеющих конкретного адресата, такие, например, как книга гигиенических советов «О здравии ученых людей» А. Тиссо (перевод А. Шумлянского, 1787), а также множество книг, предназначавшихся
128 Там же. С. 352, 357—358.
129 «Новый домашний лечебник», изданный в 1796 г. М. Пекеном, представлял собой переработку «Домашнего лечебника» его отца с учетом новых достижений медицины.
130 Так, только в 1766 г. Медицинской коллегией было разослано в Лубянскую, Астраханскую, Оренбургскую аптеки по 100 экземпляров «Домашнего лечебника» X. Пекена, а в Тобольскую — 200. См.: Л у к и н а Т. А. А. П. Протасов — русский академик XVIII в. М.; Л., 1962. С. 143.
131 Там же.
132 Г р о м б а х С. М. Материалы к истории санитарного просвещения. С. 26.
133 См.: Федоров Н. П., Мендрина Г. И. Очерки по истории медицины и здравоохранения Сибири. Томск, 1975. С. 66; Блюм А. В. Массовое чтение в русской провинции конца XVIII — первой четверти XIX в.//История русского читателя. Л.» 1973. С. 52.
80
для женщин, где давались гигиенические, медицинские, диетические и косметические советы и рецепты 134.
Не идеализируя действительности, нужно прямо сказать, что медицинские советы и наставления, санитарные правила, рекомендованные врачами, в подавляющем большинстве не доходили до массы крестьянства. Но крестьяне имели свои представления о гигиене, которые передавались из поколения в поколение в виде пословиц и поговорок, жили в обычаях, бытовали в виде запретов, выраженных в понятиях «греха» и «порчи».
В крестьянской среде уважалась умеренность в еде, которая поддерживалась многими пословицами, такими как: «Ешь вполсыта, пей в полпьяна, проживешь век до полна». Под страхом «греха» запрещалось есть яблоки до праздника «Яблочного Спаса» (6 августа); а орехи — до Воздвижения (14 сентября), так как в средней полосе России эти плоды редко созревают до указанного срока. Обыкновение закрывать кадушку с водой, «чтоб нечистый в нее не нырнул», оберегало воду от загрязнения, цветения и порчи. Повсеместный обычай пользоваться подвесными рукомойниками, еженедельное мытье в бане всех «чад и домочадцев» с обязательной сменой белья, а также «парение в баньке» приезжих гостей, считавшееся признаком русского гостеприимства, служили «чистоте телесной» и предохраняли от распространения заразных болезней135. «От порчи», а в действительности — от инфекции и простуды особенно старались уберечь роженицу и новорожденного младенца 136.
При первых известиях о появлении «морового поветрия» в окрестных селениях или городе крестьяне переставали ездить в них, не проводили традиционные ярмарки, торги, праздники. Эти простые карантинные меры в какой-то степени ограничивали распространение «прилипчивых» болезней в сельских местностях России, хотя и не могли полностью пресечь их.
Но на рациональный народный опыт наслаивались суеверия, порожденные невежеством, предрассудки, насаждаемые церковниками и знахарями, а нищета и голод не позволяли соблюдать порой даже самые минимальные гигиенические требования. Для черносошных крестьян русского Севера, Урала и Сибири, не знавших помещичьего гнета и имевших под рукой строительный лес, более частым было наличие просторных изб, хозяйственных построек, бань, имевшихся в каждом дворе, большей чистоты жилья и одежды. Для крепостных же крестьян Центральной России «бедность и нечистота деревенских жилищ» становились обычным явлением. В смрадных курных избах они вынуждены были зимой держать скот и птицу, оставлять без при
134 Такими изданиями были, например: «Наставления красоты...» (М., 1791), '-Дамский врач...» Ж- Гулема и Л. Журдена (М., 1793), «Дамский туалет» (перевод с франц. М., 1791—1792). Последнее издание в своей 1-й части имело рецепты «разных вод, умываний и протираний для красоты лица и рук, порошков для чищения зубов... помад для губ, средств для отращивания и краски волос, ароматических ванн для всего тела...»; 2-я часть «содержала секрет сушить всякие цветы...»; 3-я — рецепты «ликеров, ратафий, элексиров» и проч.
135 См.: Петров Б. Д. Народная гигиена//Петров Б. Д. Очерки истории отечественной медицины.
136 См.: Демич В. Ф. Педиатрия у русского народа. Спб., 1892; Пономарев Г. П. Из истории акушерства и гинекологии в России//Врачебное дело. 1948. № 5.
81
смотра маленьких детей13?. В семьях крестьян от тяжелого каждодневного труда, обязательного для всех, не освобождались ни будущие матери, ни роженицы.
Лишенные врачебной помощи крестьяне в случае заболевания обращались к опыту, являвшемуся логическим продолжением народных представлений о природе болезней, сохранявших архаические черты, идущие от языческих времен. Болезнь, как считали крестьяне, «входит» в тело человека при «поветрии» (эпидемии) и «ознобе», происходит от «надсады», от угара, «всполоха» (испуга), навлекается «сглазом», или «порчей». Поэтому болезнь следовало «излечить» с помощью снадобий, растираний, «парения» или заговоров137 138.
Для растираний применяли редьку, крапиву, горчицу, мед, свиное и костное сало. Все «горячки» и «лихорадки», т. е. простуды и воспаления, сопровождавшиеся жаром и ознобом, как и ломоту в суставах, лечили теплом, паровыми ваннами, «томлением» в бане, прогреванием на печи. Недаром в пословице говорилось: «Баня парит, баня правит, баня все поправит». Там, где бань не было, парились в русской печи. Для этого печь, натопленную и остывшую до того, что в пей можно было терпеть жар, внутри устилали соломой. В печь залезали и, закрывшись заслонкой, прели, согнувшись в три погибели.
Появление пота и сыпи считалось хорошим признаком, означавшим, что болезнь «выходит» из тела. Чтобы усилить этот «выход», больному давали слабительные, рвотные и потогонные средства. В числе последних использовали различные отвары и настои: из малины, липового цвета, бузины, ромашки и проч. К травам, обладающим универсальным свойствами, относили медуницу, шалфей, полынь, череду, дикую мяту, василек, крапиву.
Среди народных врачевателей существовало своеобразное разделение: знахари, лечившие травами, были костоправы, были бабки-повитухи, принимавшие роды и лечившие детские и женские болезни. Их методы лечения основывались на богатом наследии народной медицины. Были знахари, применявшие при лечении только заговоры. Чем таинственнее и сложнее при этом были приемы врачевателя, тем сильнее было их психологическое воздействие на больного. Свои знания народные врачеватели приобретали от других знахарей, пополняли благодаря своей природной наблюдательности и склонности к врачеванию, черпали из рукописных лечебников и травников. Народная медицина при всем ее многовековом опыте была бессильна перед большинством болезней, и смертность среди крестьян была огромной. Но крестьяне верили знахарям, так как считали, что в случае неудачного лечения сила знахаря оказалась меньше силы болезни или того, кто наслал на больного «порчу».
Услугами знахарей пользовались не только крестьяне, но и значительная часть жителей городов и горнозаводских районов. Неграмотная и полуграмотная городская беднота, работные и мастеровые люди в вопросах медицины порой проявляли не меньше невежества, нежели сельские жители.
Простонародные представления о природе болезней и способах лечения продолжали играть заметную роль и в жизни средних слоев
137 Русский быт по воспоминаниям современников. XVIII век. Ч. 2. Вып. 2. М., 1922. С. 37—40.
138 См.: Д е м и ч В. Ф. Очерки русской народной медицины. Лихорадочные заболевания и их лечение у русского народа. Спб., 1894; Попов Г. И. Русская народная бытовая медицина. Спб., 1903; Петров Б. Д. Очерки истории отечественной медицины; Федоров Н. П., Мендрина Г. И. Указ. соч.
82
городского населения, духовенства, провинциального дворянства. Эта часть населения России редко пользовалась услугами городских врачей и в своей повседневной жизни обращалась также к рукописным травникам и лечебникам. Унаследованные от XVII в., они, однако, претерпели значительные изменения на протяжении XVIII столетия. В одних рукописных лечебниках преобладали рецепты народной медицины, в других — медицинские советы и рецепты, заимствованные из периодической печати или извлеченные из медицинских книг. Последние типы рукописных лечебников все чаще стали появляться во второй половине XVIII в. и как своеобразные «домашние энциклопедии» имели широкое хождение наряду с печатными «Лечебниками» 139.
Более глубоко новые взгляды усваивались той частью дворянства и разночинцев, которые имели возможность знакомиться с достижениями медицинской науки из медицинских книг или университетских курсов. Так, А. Н. Радищев, изучавший правоведение в Лейпцигском университете, посещал лекции и занятия медицинского факультета и «по склонности пристрастился к медицине», что во многом способствовало формированию его общего мировоззрения, а медицинские знания пригодились в сибирской ссылке, где он лечил больных i4°.
Вместе с тем интерес к народной медицине не ослабевал на протяжении всего XVIII в. в различных слоях русского общества. К ней обращались, чтобы найти «простые способы лечения» самых разных болезней, наилучшие из которых, по мнению современников, публиковались в «Трудах» Вольного экономического общества, в «Экономическом магазине» и других изданиях, собирались и изучались как медиками, так и любителями. Петербургская Академия наук обязывала членов экспедиций собирать сведения о лекарственных растениях и приемах лечения, бытовавших в различных местностях России141. На основании собранных материалов были написаны сочинения, в которых «лучшие лекарственные средства не умствованием врачей, но употреблением простолюдинов открыты были» 142.
Мысль М. В. Ломоносова о целесообразности обобщения опыта повивальных бабок с целью создания акушерского руководства143 нашла воплощение в деятельности Н. М. Максимовича-Амбодика (1744— 1812), в его практической и педагогической работе, в обширном труде «Искусство повивания, или Наука о бабичьем деле» (Ч. 1—5. Спб., 1784—1786).
На русскую народную медицину обратили внимание и некоторые иностранные, медики. Португалец Р. Саншес, двадцать лет проживший в России, написал исследование, в котором, выясняя лечебные свойства бани, пришел к выводу, что она улучшает деятельность организма, способствует закаливанию и лечит путем обильного потоотделения. Книга Р. Саншеса, изданная в 1764 г. в Париже, имела успех, переиздавалась несколько раз в Западной Европе и в Петербурге144. 139 См.: Груздев В. Ф. Русские рукописные лечебники. Л., 1946. С. 26 и др.; Он ж е. Рукописные лечебники в собрании Пушкинского дома // Вопросы истории русской средневековой литературы. Л., 1974; Федоров Н. П., Мендрина Г. И. Указ. соч. С. 66 и др.
140	См.: Радищев А. Н. Избр. произведения. М.; Л., 1949. С. 176, 557, 581, 585 и др.
141	Фрадкин Н. Г. Академик И. И. Лепехин и его путешествие по России 1768— 1773 гг. М., 1953.
142	Л е п е х и н И. И. О домашних средствах простым народом в болезнях употребляемых//Месяцеслов с наставлениями на 1782—1783 гг.
143	См.: Ломоносов М. В. Поля. собр. соч. Т. 6. М.; Л., 1952. С. 389.
144	В русском переводе книга Р. Саншеса называлась: <0 парных российских банях поелику споспешествует она укреплению, сохранению и восстановлению здравия» (Спб., 1779).
83
Широкий интерес к народной медицине в XVIII в. был в значительной степени продиктован недостаточным развитием медицинской науки, которая пыталась восполнить существовавшие пробелы в борьбе с болезнями обращением к народным способам лечения. Последние, как считали современники, «в руках врача от времени до времени становятся спасительнейшими средствами» (П. С. Паллас) 145, и были правы. Борьба с цингой, сибирской язвой и некоторыми другими заболеваниями была бы невозможна в XVIII столетии без изучения и использования русскими медиками народного опыта. Однако будущее фитотерапии (научного применения лекарственных средств), как и дальнейшее совершенствование медицины и здравоохранения, было возможно только на путях развития научной медицины146 и улучшения социальных условий жизни народа.
XVII—XVIII века были значительным рубежом в развитии мировой медицины. В это время сложилась передовая общеевропейская медицинская наука, базировавшаяся на принципах рационализма и использовавшая новейшие достижения естественных наук, с присущими ей понятиями о строении человека и концепциями болезни, принципами лечения и профилактики. Значение XVIII века состояло в том, что русская медицина становилась ее интегральной частью. Конечно, методы и средства лечения болезней в течение XVIII в. оставались недостаточно эффективными. Но это не являлось особенностью России, а было присуще всей европейской медицине. Русская общественнонаучная мысль XVIII в. смогла подняться до выработки программы здравоохранения, какая была представлена в известном письме М. В. Ломоносова. Однако даже частичная реализация этой программы в условиях абсолютистского государства была невозможна. Вместе с тем нет оснований недооценивать успехи здравоохранения <этого времени и — без преувеличения — героической деятельности видных русских медиков, внесших неоценимый вклад в развитие европейской медицины, и их безымянных рядовых собратьев-практиков.
145 Цит. по: Ф о р т у н а т о в С. П. Изучение и использование отечественных лекарственных растений в XVIII в.//Аптечное дело. 1954. № 1(. С. 45.
146 См. Архангельский Г. В. Историко-медицинский аспект изучения народной медицины // Советское здравоохранение. 1985. № 12.
ГЕОГРАФИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ, ЭКСПЕДИЦИИ И ОТКРЫТИЯ
Л. Б. ХОРОШИЛОВА
Г" еографические знания, открытия и экспедиции XVII—XVIII вв.
 в истории русской культуры имеют огромное значение. В результате путешествий землепроходцев XVII в. и экспедиций, подготовленных и проведенных учеными в XVIII в., происходило не только практическое освоение страны, но одновременно преобразование и развитие сознания человека того времени. Даже в том случае, когда землепроходцев XVI—XVII вв. двигали в путь материальные интересы, уже в ходе путешествия менялись цели, накапливались знания, расширялся кругозор, а вместе с тем менялось и мироощущение его участников. Полученные знания распространялись в разных слоях общества. Накопление и изменение характера географических знаний о своей стране и о мире создавало новые представления о географическом пространстве, шедшие на смену средневековым. А восприятие пространства связано с сущностью любой культуры, является ее важнейшей характеристикой. Поэтому процесс открытия и освоения новых земель и распространения географических знаний правомерно рассмотреть как культурную деятельность, раскрывая ее влияние на развитие представлений человека о мире и о своем месте в нем. Эти представления выявлялись в фольклоре и художественном творчестве, накладывали отпечаток на развитие общественно-политической мысли. Географические знания, освоение новых земель давали конкретный материал для развития всех естественных наук — от физики и геологии до ботаники и географиих.
Важной вехой великих географических открытий были путешествия русских землепроходцев XVI—XVII вв. Стремление русских за Урал, или за «Камень», как его называли, определилось очень рано. Начав-
1 В научной литературе разрабатываются вопросы пространственных представлений людей разных эпох и народов (см.: Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. 3-е изд. М.» 1979; Гуревич А Я. Категории средневековой культуры. 2-е изд. М., 1984; Культура Древнего Рима. Т. 2. М., 1985). Однако до сих пор не делалось попыток изучить духовные, мировоззренческие последствия планомерного географического изучения России, начатого в XVIII в., и практического освоения обширных территорий на Востоке и Севере.
85
шись с незапамятных времен, русское продвижение на восток шло очень медленно. Оно ускорилось с середины XVI в., когда открывшаяся через Белое море торговля с англичанами повысила спрос на сибирские меха и стимулировала промысловые походы в эти края2. Почти одновременное завоевание Казани и Астрахани, отдавшее в руки Москвы весь торговый путь по Волге, открывало доступ к рынкам Средней Азии. И с Запада, и с Востока русскому рынку предъявлялся повышенный спрос на пушнину, легко реализуемую на золото, которого в России в XVI в. не было. Это всколыхнуло русских промышленников, толкнув их на открытие новых «соболиных» мест. Начинается энергичное «проведывание» путей на Урал. Массовое движение в Сибирь открыл поход Ермака 1581 г. С конца XVI в. государственная власть способствует продвижению на Восток, используя при этом знания и опыт промышленников3. Центром русской колонизации Сибири стал основанный в 1587 г. Тобольск.
Разумеется, в XVII в. научное познание не было основной целью многочисленных походов, однако хозяйственное освоение новых территорий все более настойчиво требовало увеличения сведений — как описательных, так и картографических — о природе и населении огромных пространств. Развитие мореплавания и знакомство с новыми странами вызывали потребность в усовершенствовании методов ориентировки на больших участках земной поверхности и систематизации накопившихся географических сведений. Эти сведения составили в итоге эпоху в истории развития географии.
К середине XVI в. в результате великих географических открытий на Западе значительная часть контуров земной суши была выяснена; неизвестными оставались северные берега Европы и Азии, Север и Северо-Запад Америки и легендарный южный материк. Русские путешественники в конце XVI—XVII вв. открыли и обследовали громадные территории Северной и Восточной Азии. Русские географические открытия в Сибири и Ледовитом океане внесли ценнейший вклад в изучение мировой системы суши и водных пространств и тем самым в развитие мировой культуры.
В XVII в. наряду с поморами из северных областей «встречь солнца» двинулись жители из уральских и приуральских городов, а также из западных мест Сибири, посылавшиеся купцами и казной за пушниной и на поиски металлических руд4. Главную массу их составляли промышленники и служилые люди, получившие общее название «землепроходцев» и «мореходов».
Вслед за землепроходцами шли служилые люди, а затем началось массовое движение крестьянства в Сибирь. Русские поселенцы обосновывались преимущественно на открытых луговых местах, годных под пашню. Правительство проводило двойственную политику: с одной стороны, оно было заинтересовано в создании в Сибири земледелия, а с другой — противодействовало переселению туда русского тяглого населения. Несмотря на это, в результате прежде всего массового переселения северорусского крестьянства, процесс колонизации проходил очень интенсивно.
2Бахрушин С. В. Очерки по истории колонизации Сибири XVI и XVII вв. М., 1927. С. 147.
3 Александров В. А. Русское население Сибири XVII—«начала XVIII в. Енисейский край. М., 1064. С. 24.
4 Дулов АВ. Географическая среда и история России. Конец XV—середина XIX в. М.» 1983.
86
При продвижении в неизвестные земли русские нередко получали сведения от коренных сибирских жителей, часто являвшихся их проводниками — «вожами».
Земли, достигнутые в порядке частной инициативы, и их население брались «под высокую царскую руку». Для закрепления присоединенных территорий и организации управления ими в Сибирь направлялись воеводы со служилыми людьми, которые наряду с промышленниками и купцами организовывали новые походы и отчитывались в них. Сибирские власти по собственной инициативе, а нередко по приказам из Москвы снабжали служилых, а иногда и промышленных людей инструкциями — наказами, наказными памятями. В наказах значились цель путешествия, предлагаемый маршрут, сообщались некоторые сведения о территории, куда направлялся отряд; от путешественников требовалось прежде всего представление материалов о путях «в новые землицы» и «чертежей» (карт), а затем и ответов на довольно широкий круг вопросов о природе и населении вновь открытых мест.
Словом, эти инструкции, помимо прямой своей цели — организации присоединения земель и населения, придавали иоходам некоторые черты исследовательской деятельности. В своих отчетах — «скасках», «отписках», а иногда и в челобитных, а также «в роспросах» (записях, сделанных местными властями со слов вернувшихся) путешественники сообщали много важных конкретных географических сведений. В большинстве случаев от них требовалось и представление «чертежей»5. Используя этот обильный материал, воеводы вместе с письменными донесениями отправляли в Москву сводные чертежи отдельных крупных территорий, сопровождая их текстовыми росписями. На их основе составлялись общие чертежи всей Сибири.
Уже к середине XVII столетия зехмлепроходцы прошли вдоль берегов Ледовитого океана, дошли до пролива между Азией и Америкой и до Амура. Началось накопление хотя и элементарных, зато вполне реальных данных о громадных неизвестных территориях, взамен существовавших ранее на Руси и в Западной Европе сведений о «странах мрака». Многие из этих данных были широко использованы западноевропейскими учеными и путешественниками, а через них включены в мировой научный оборот.
Иностранцы с большим интересом относились ко всему, что касалось географических открытий русских. Это нашло отражение в европейской картографии. Иностранные дипломаты любыми средствами стремились добыть чертежи Московии и Сибири, путей в Индию и Китай. Русскими источниками пользовался в первой четверти XVI в. еще С. Герберштейн. Русские материалы были использованы фламандским картографом Г. Меркатором при составлении карты России в конце XVI в.
Очень показательно признание голландского купца и картографа XVII в. Исаака Массы, много лет жившего в России и написавшего две неоднократно переиздававшиеся работы о Сибири. И. Масса получал сведения благодаря дружбе с московскими придворными, которые за это могли поплатиться жизнью6. Русскими чертежами Исаак Масса пользовался для составления своей карты России 1633 г. 7
А. Н. Пыпин отмечал большую роль амстердамского бургомистра
5Лебедев Д. М., Е с а к о в В. А. Русские географические открытия и исследования с древнейших времен до 1917 г. М., 1971. С. 102.
6 Алексеев М. П. Сибирь в известиях западноевропейских путешественников и писателей. Иркутск, 1941. С. 263—268.
7 Лебедев Д. М. География в России XVII века. №.; Л., 1949. С. 38—41.
87
Н. Витсена как одного из проводников, которые «переносили русские сведения о дальнем азиатском востоке в западную литературу и делали, их достоянием географической науки»8. В 1664—1667 гг. Витсен был в Москве и собирал сведения о народах и областях России. После многолетней работы он издал в Амстердаме в 1687 г. карту России с дальневосточными окраинами, а в 1692 г. —свой капитальных труд «Северная и Восточная Татария», который в XVIII в. для Западной Европы был одним из основных источников сведений о Восточной Азии.
Интерес иностранцев к русским географическим открытиям не был односторонним. В XVI—XVII вв. на русский язык переводятся многочисленные труды по географии. Эта тематика интересовала тогда русских более, чем что-либо другое. Однако инициатива перевода литературы по естественным наукам принадлежит в то время в основном государству, в личных библиотеках такие книги в XVII в. были еще редкостью9.
Знаменательно, что на русский язык переводились именно лучшие произведения западноевропейской литературы. Была переведена «География» Помпония Мелы, римского географа I в. н. э. Его сочинение содержало обобщающие сведения по географии античного мира. Появился русский перевод «Космографии» А. Ортелиуса, фламандского картографа XVI в., издавшего географический атлас мира из 53 карт с подробными географическими текстами. Русский читатель получил возможность познакомиться и с «Атласом» Г. Меркатора, выдающегося фламандского картографа XVI в., предложившего и впервые применившего на большой карте мира равноугольную цилиндрическую картографическую проекцию. Благодаря прямолинейности меридианов и отсутствию искажения углов проекция Меркатора была особенно ценна для навигационных карт: она облегчала измерение расстояний и прокладывание курсов кораблей. С начала XVII в. и по настоящее время почти все навигационные морские карты составляются в проекции Меркатора.
Важное значение для развития географии имело знакомство с учением Н. Коперника. Понятие шарообразности Земли, достигнутое еще античной наукой, в средние века было отвергнуто, а развитие географических знаний в новое время снова делало этот вопрос актуальным для географии, так как определение географического положения различных пунктов было связано с проблемой формы и величины Земли.
Известный исследователь литературы А. И. Соболевский считал, что в XVII в. на Руси «всего более интересовались географией ... за географией следовала история» 10 *. Труд переводчиков иноязычной литературы был очень сложен, так как в то время научная терминология, в том числе географическая, на русском языке еще не сложилась. Переводчики вносили вклад в разработку такой терминологии, способствуя тем самым созданию условий для развития науки в России п.
Западноевропейских мореплавателей давно занимал вопрос, как попасть в Индию и Китай северо-восточным путем, однако их многочисленные попытки оставались безуспешными, а порой приводили, к появлению фиктивных карт. Одновременно на северо-востоке Азии рус
8 Пыпин А. Н. История русской литературы. Т. 4. Спб., 1892. Отд. 2. С. 213.
9 Кузаков В. К. Особенности науки и техники средневековой Руси//Естественнонаучные представления Древней Руси. М., 1978. С. 17.
10 Соболевский А. И. Переводная литература Московской Руси XIV—XVII вв. Спб., 1903. С. 47.
“Волков Л. В. О переводчиках научной литературы//Естественно-научные представления Древней Руси. С. 148.
88
скими землепроходцами делались подлинные открытия. Крупнейшей из экспедиций XVII в. был знаменитый промысловый поход С. Дежнева с товарищами, организованный в 1648 г. Часть судов обогнула Чукотский полуостров, открыв таким образом пролив между Азией и Америкой. Судно Дежнева было выброшено на берег южнее устья Анадыря. Дежнев описал свое плавание и природу Анадырского края, составил чертеж реки Анадырь, используя при этом сведения, полученные от чукчей и эскимосов.
В 1736 г. в Якутском архиве Г. Ф. Миллер обнаружил «отписки» и челобитные Дежнева. В печати сообщение о них появилось только в 1742 г. Есть все основания считать, что еще до сообщения Миллера, в конце XVII — начале XVIII в., результаты этой экспедиции были известны в Москве и Сибири и нашли некоторое отражение в чертежах и текстовых документах. О походе Дежнева писал в 1670-х годах после отъезда из России Ю. Крижанич 12.
Важными вехами в освоении сибирских пространств были и другие походы: в 1632 г. заложен Якутский острог, ставший отправным пунктом для дальнейших экспедиций на восток и юг Сибири; И. Ю. Москвитян в 1639 г. первым достиг Охотского моря и увидел Тихий океан. Этим завершилось движение через «Камень», начатое дружиной Ермака. Ерофей Хабаров организовал большую экспедицию на Амур в 1649— 1653 гг. с отрядом казаков, составил при этом «Чертеж реке Амуру». В результате этого похода приамурское коренное население приняло русское подданство. Еще раньше, в 1640-х годах, В. Поярков возглавил поход казаков и промышленных людей в Приамурье для «прииска» полезных ископаемых, а также для обложения ясаком местных племен: поднявшись по Лене и ее притокам, он через водораздел вышел в бассейн Амура и составил первое подробное описание этого района.
Сибирский казак В. Атласов в 1696 г. сообщил первые сведения о Камчатке и Курильских островах, образно обрисовав вулканы полуострова. Его подробные «скаски» по точности и детальности намного превзошли все документы, сохранившиеся от землепроходцев XVII в. о Сибири и Дальнем Востоке, а описание им растительного и животного мира Камчатки было настолько верным, что впоследствии ученые (С. П. Крашенинников, В. А. Комаров, Л. С. Берг) легко установили точные научные названия перечисленных растений и животных.
Землепроходцами и промышленниками была пройдена огромная территория. К началу XVIII в. русские владения в Сибири почти достигли на севере и на востоке своих естественных границ, образованных Ледовитым и Тихим океанами; на юге они окаймлялись Яблоневым и Становым хребтами и предгорьями Саян и Алтая. Новые территории были не только присоединены, но и обследованы. Каждый шаг на неизвестной территории заносился на чертеж, и из этих разрозненных чертежей тобольская администрация в 1667—1672 гг. составила общую карту Сибири.
Вхождение Сибири в состав Российского государства было исторически прогрессивно. Оно содействовало распространению там новой отрасли хозяйства — пашенного земледелия — и включало местное население в более высокую систему социально-экономических отношений — феодальных. Русские познакомили коренное население Сибири с земледелием, судостроением, ремеслами, с более совершенными видами охоты и промысла. Чувствуя, что силами одного пришлого
12 См.: Берг Л. С. Открытие Камчатки и экспедиции Беринга. М.; Л., Ш46. С. 56—57.
89
крестьянства, служилых и промышленных людей осуществить освоение громадных пространств Сибири невозможно, власти нередко привлекали к этому делу местное население.
Историю русского и местного населения Сибири с XVIII в. нельзя рассматривать раздельно. Русское население, ставшее органической частью населения Сибири, перенесло на новую почву более высокий по своему уровню тип социально-экономических отношений и культуры, способствовало прогрессивному развитию народов Сибири. «Отдельные столкновения, порождаемые сущностью феодального государства, не должны заслонять главного в истории русского населения Сибири — принципиально мирного характера и мнообразного освоения новых земель» 13 14.
Первые русские пришельцы интересовались не только «ясаком», но и природными богатствами края, что подтверждают наказы воевод о поисках руды и отписки служилых людей о произведенных разведках. В Якутском воеводстве были начаты разработки железных руд. На Илимском волоке наряду с земледелием занимались солеварением и поставляли соль для всей Восточной Сибири. В работу судостроительных верфей на многих сибирских реках втягивалось местное население.
Потоки русских переселенцев направлялись на не освоенную ранее землю. Частым явлением становились смешанные браки русских с инородцами; русские перенимали у местного населения Сибири все, что, с их точки зрения, было полезно. Новоселы пользовались знаниями старожилов о природных условиях. Высокая температура летом, низкая зимой, короткий вегетационный период, неравномерное распределение влаги создавали большие трудности. Нужно было много труда, упорства, наблюдательности, чтобы создать в этих условиях новую агротехнику, и сибиряки ее создали.
Мореходы XVII в. накопили большой опыт плавания по Северным морям и сибирским рекам. Имена поморов с Двины, Мезени, Кеми встречаются в документах с Енисея, Лены, Амура. В борьбе с морской стихией мореходы познали, как много значит передача опыта, поэтому они начали вести записи, отмечая приметные и опасные места. С течением времени эти записи превратились в первые поморские лоции, передающие знания из поколения в поколение. Так складывалась,, в частности, «Книга мореходная» — путеводитель, справочник, спутник и надежда поморов в трудном плавании и.
Для плавания по суровым северным морям и сибирским рекам нужны были специальные суда. Западноевропейские страны, стремясь воспользоваться Северным морским путем, направляли в северные моря корабли, которые, однако, не были приспособлены для плавания в арктических условиях. Имевшие большую осадку и отличавшиеся плохой маневренностью, они становились жертвой стихии. Русские полярные суда были раза в два меньше по своим размерам и в десять раз меньше по грузоподъемности, но они были специально приспособлены для ледового плавания.
Полярное судостроение возникло среди народа, создавшего своеобразную морскую культуру, наиболее отвечающую условиям плавания в арктических водах. Впоследствии, при создании военного флота, Петр I использовал богатый опыт и морскую практику Поморья. Море
13 Александров В. А. Русское население Сибири. С. 8.
14 Темп К. П. Выдающийся памятник истории поморского мореплавания XVIII столетия. Л., 1980. С. 6—7.
90
ходы ходили на судах, называвшихся ночами и используемых также для передвижения по рекам Сибири. Это были деревянные, однопалубные, одномачтовые морские корабли, хорошо приспособленные к условиям плавания в Арктике. При попутном ветре они могли проходить до 200—250 км в сутки. Округлость бортов, ледовые обводы придавали кочу яйцевидный облик. Способность кочей при натиске льдов выжиматься на поверхность ледового покрова была важнейшей отличительной чертой этих судов. Поморы-судостроители высоко ценили это качество. Уже с XVI в. они пользовались компасом 15 16, который называли «маткой». Компасы изготовлялись в Поморье, они подразделялись на ручные и вставные, устанавливавшиеся на корабле.
Благодаря полярному мореплаванию стали развиваться морские и лесные промыслы, велась оживленная торговля, втягивавшая в обороты всероссийского рынка коренное население Сибири. Продвижение в глубь Сибири шло по рекам Оби, Иртышу, Енисею, Тунгускам, Лене, Индигирке, Колыме. Освоение этих рек было трудным делом, в процессе которого широко использовался опыт, приобретенный во время морских походов. Именно плавание по сибирским рекам открыло возможности для освоения всего края. Не случайно поэтому первые населенные пункты возникали вдоль берегов рек, а сухопутные дороги и сопутствующее им притрактовое заселение появлялись несколько позже. Вдоль берегов рек выбирались места под пашню, там возникали деревни, строились города.
На протяжении всего XVII столетия тяжелые службы на «заморских реках» нередко несли одни и те же казачьи семейства. Некоторые из этих династий продолжаются до наших дней. В деревне Залахотье, Пустошенского сельсовета, Приморского района, Архангельской области не один десяток жителей носит фамилию Котцов — фамилию потомственных поморских лоцманов. В старинной грамоте, дарованной царем Алексеем Михайловичем, сказано: «И вам, корабельным вожам Ивашке Алтуфьеву да Коземке Котцову со товарищи, корабли с моря до Холмогор и обратно водити с бережением». Один из Котцовых — Петр Иванович — служил командиром гидрографического судна «Мур-манец», осуществлявшего связь с папанинцами, игравшего большую роль в годы Великой Отечественной войны на участке Северного морского пути15. По навигационным картам П. И. Котцова идут корабли по трассам Северного морского пути.
В течение XVII в. продолжали развиваться давние связи русских со среднеазиатскими странами, куда направлялись купцы и служилые люди с торговыми и дипломатическими целями. Значительный интерес вызывают имевшиеся в России в XVII в. представления о КаспийскОхМ и АральскохМ морях и о реках Амударье и Сырдарье. Несмотря на то что еще арабы знали и наносили Каспий на карты, сведения о нем в Западной Европе и к концу XVII в. были очень далеки от реальной действительности. Между тем в русских источниках Каспийское и Аральское моря упоминаются еще в «Книге Большому Чертежу» 17.
Накапливались сведения о Монголии и Китае, получаемые от купцов и служилых людей. Сибирский казак Иван Петлин и боярский сын Федор Байков достигли через монгольские земли алтын-ханов Пекина. Сообщения Федора Байкова были изумительны по точности,
15 3 в о р ы к и н А. А.. О с ь м ов а Н. И. и др. История техники. М., 1962. С. 76.
16 Каневский 3. «На той деревянной скорлупке...»//Знание — сила. 1984. № 2. С. 41.
17 Сказания русского народа. Т. 2. Спб., 1849.
91
богатству содержания и деятельности. Статейный список Ф. Байкова стал известен и за границей и был использован Н. Витсеном 18.
Среди русских путешествий второй половины XVII в. выделяется посольство Николая Спафария в Китай. Николай Спафарий, уроженец Молдавии, высокообразованный писатель, дипломат, путешественник,, служил переводчиком в Посольском приказе и в 1675 г. был отправлен в Китай для установления дипломатических и торговых отношений. Помимо дипломатического задания, ему поручалось проведение разнообразных научных наблюдений, что приближало эту экспедицию к более поздним путешествиям петровского времени. Хорошая подготовка экспедиции обеспечила ее успех. Помощником Спафария был Н. Веню-ков, большой знаток Сибири и соседних стран. Н. Спафарий знал и использовал широкоизвестный Большой Чертеж. Дорожный дневник и чертеж Н. Спафария пользовались большой популярностью в России, в XVII и даже в XVIII в. Результаты путешествия вскоре стали известны и за границей.
Русские чертежи допетровской эпохи не являлись картами в точном смысле слова: они не положены на градусную сетку, для их создания не проводилось точных измерений. Расстояния определялись обычным тогда способом — временем пути. Часто чертежи сопровождались так называемыми росписями, т. е. словесными пояснительными описаниями к ним, «каждый шаг вперед заносился на чертеж» 19.
Достижением русской географической мысли первой четверти XVII в. было составление упоминавшегося выше Большого Чертежа, обнимающего всю территорию Российского государства того времени с включением пограничных областей, преимущественно на Востоке.
Из карт второй половины XVII в. особый интерес представляет работа, выполненная в Тобольске под руководством воеводы Петра Годунова в 1667 г. — достаточно достоверная схема речной сети Сибири и Дальнего Востока с указанием важнейших городов20. Этот чертеж подводил итог русскому знанию Сибири в середине XVII в. Оа был известен на Западе и напечатан в Германии в конце XVII в.
Несмотря на свою примитивность, чертежи XVII в. опирались на реальное знание, открывали миру пространства Сибири, сведения о которых до тех пор черпались из сообщений дрёвних географов (Плиний) или из данных путешественников средневековья.
К допетровской эпохе по методам выполнения относится и знаменитая «Чертежная книга Сибири» С. У. Ремезова. Семен Ульянович Ремезов с сыновьями работал над сибирской историей и картографией в 1696—1701 гг. в Тобольске. Они составили первый русский географический атлас из 23 карт. Этот замечательный труд раскрыл перед Западной Европой до тех пор неизвестную часть Азии: по русской карте, скопированной в Сибири пленными шведами, была скорректирована устаревшая карта С. Герберштейна.
С. У. Ремезов, художник и писатель-историк, архитектор и строитель, был создателем первого в Сибири каменного Кремля в Тобольске. Но прежде всего он известен своими географическими и картографическими трудами. Центральной темой его творчества было прославление Сибири, где прошла вся его жизнь. Сохранившиеся чертежи Ремезова, хотя еще не были картами в строгом смысле этого слова, отрази
18 См.: Покровский Ф. И. Путешествие в Монголию и Китай сибирского казака И. Петлина в 1618 Г.//ИОРЯС. Спб., 1913. Т. 18. Вып. 4.
19 Бахрушин С. В. Указ. соч. С. 1,69.
20 См.: Титов А. Сибирь в XVII веке. Сборник старинных русских статей о Сибири и прилежащих к ней землях. М.» 1890.
92
ли и донесли до наших дней такое обилие достоверных и детальных сведений о Сибири XVII в., что стали бесценным памятником науки и культуры.
Интересно, что уже в конце XVII в. усилился интерес к прошлому русской Сибири. Творчество Ремезова отразило и это направление изучения новой огромной территории. Сибирь входила в культурное самосознание народа как важная и неотъемлемая его часть. С этого времени трудно представить чувство Родины русского человека без многогранного понятия «Сибирь».
В течение всего XVII столетия шла самостоятельная, упорная, разносторонняя и плодотворная работа по землеописанию России и соседних стран. Причем уже в трудах С. У. Ремезова в зародыше отразилось будущее направление русской географии — ее комплексный страноведческий характер: в географических сочинениях содержались не только данные о природных условиях, но и комплекс сведений, которые по современной научной классификации относятся к области этнографии и экономической географии. Это объяснялось практическими потребностями Русского государства. Если в странах Западной Европы наука в этот период в значительной степени развивалась с учетом потребностей морского судоходства и заморской торговли, то в России существовали другие практические потребности — «заселения и хозяйственного освоения самого большого в мире массива суши, своего рода «океана», лесов, степей, тундры и пустынь. Если проложенный по океану путь корабля не оставляет следа, то на огромной территории России каждый шаг первопроходца, поселенца-лесоруба, чернорабочего, земледельца и т. д. сопровождался изменениями на карте страны»21.
Растущие требования, предъявляемые правительством к картографии, скоро сделали устаревшими все имевшиеся к концу XVII столетия материалы. Даже чертежи Ремезова выражали еще такое отношение к природе, когда человек измерял расстояния и площади своим собственным масштабом (например, днями пути, количеством трудовых затрат и т. д.). Еще в XV—XVII вв. во время писцовых межеваний измерение линий по границам участков проводилось редко, а измерение углов между линиями не было известно. Площади обычно определяли по четвертям высеваемого зерна, по копнам скашиваемого сена и другим косвенным данным. Линейными мерными приборами были веревки. Неточность, приблизительность были характерны для пространственных мер, что соответствовало уровню натурального хозяйства. Те колоссальные задачи, которые решались русским народом в ходе преобразований первой четверти XVIII в., требовали совсем иных карт, описаний, измерений.
На протяжении жизни одного поколения были введены астрономические координаты, математическая проекция, приборы, т. е. такие способы измерения пространства, которые выходят за сферу обыденной жизни и прямо с ней не связаны. Вопрос о том, как эти новые понятия входили в сознание людей XVIII столетия, как они соотносились с прежними представлениями, в настоящее время еще не изучен, а необходимость его исследования ощущается явственно.
21 Саушкин Ю. Г. Географическая наука в прошлом, настоящем и будущем. М.» 1980. С. 32.
93
Цели и условия проведения реформ предполагали расширение и углубление сведений о природе и хозяйстве отдельных частей России и соседних с ней стран. В XVII в. изучение территории и накопление географических знаний шло в основном стихийно, накопление материала происходило на обыденном, повседневном уровне, знания передавались из уст в уста, из поколения в поколение (как в рукописной «Книге мореходной» у поморских мореплавателей). В начале XVIII в. этому процессу был придан государственный, целенаправленный характер. Произошли глубочайшие изменения в состоянии научных знаний.
Благодаря изданию книг и карт, деятельности Академии наук, подготовке инженеров, моряков и ученых географические знания собирались уже на научно-эмпирическом, а позднее — теоретическом уровне. Превращение науки в социальный институт позволило более широко распространять географические знания, популяризировать их, делать достоянием все большей массы людей.
В географической литературе историю русских географических знаний и путешествий XVIII в. принято делить на три основных этапа: первый — петровское время; второй — с 1725 г. примерно до середины 1760-х годов; третий — с середины 1760-х годов до конца века.
С начала XVIII в. государство приступило к широкой подготовке специалистов. Инженерная и артиллерийская школы в Москве и Морская академия в Петербурге к концу первой четверти XVIII в. почти полностью обеспечили русский флот отечественными офицерами и подготовили значительное число квалифицированных геодезистов, картографов, гидрографов. Для подготовки специалистов в области горного дела, геологии и геофизики на Урале по инициативе В. Н. Татищева были созданы горные школы. Образование в этих училищах тесно связывалось с прикладными задачами, что определило в основном демократический состав преподавателей и учеников.
В короткие сроки были переведены известные зарубежные географические сочинения И. Гибнера и X. Гюйгенса. По особому распоряжению Петра I была переведена «Всеобщая география» нидерландского географа Б. Варениуса, сводившего в научную систему весь известный к этому времени географический материал. В петровское время появился и термин «география», заменивший ранее существовавший — «землеописание».
В первой четверти века начинают свою научную и практическую деятельность первые русские ученые географы и картографы: Я. В. Брюс, В. О. Киприанов, И. К. Кирилов, Ф. И. Соймонов, В. Н. Татищев. В газете «Ведомости» стали появляться сведения географического характера. Наконец, с последних лет XVII в. правительство приступило к организации научных экспедиций, перед которыми помимо практических целей ставятся исследовательские задачи. Весьма общие, часто неопределенные описания окружающего ландшафта, видов растений и животных, случайных образцов ископаемых сменяются детальным, систематическим изучением.
В состав экспедиций включались специалисты, в том числе и геодезисты. Впервые вместо чертежей стали составляться географические карты с использованием современных научных приемов: геодезическая съемка, определенная проекция, градусная сетка. Большинство карт было еще рукописными. Но в 1705 г. под руководством Я. В. Брюса была учреждена Московская типография, которой поручалось издание книг и карт. В 1720 г. Петр I принял решение приступить к осуществлению давно намеченной им цели — к планомерной, инструментальной съемке территории России для составления первой генеральной карты
94
Таблица мироздания из Брюсова календаря
всей страны. До этого времени существовала лишь обобщающая карта Европейской России, опубликованная в 1699 г. в Амстердаме издателем И. Тессингом. В ее подготовке принимал участие Я. В. Брюс22.
Постановке техники измерений на научную основу способствовало издание «Арифметики» Л. Ф. Магницкого (1703), содержащей первоначальные сведения о методах практической геометрии, и «Геометрии словенски землемерие или приемы циркуля и линейки», напечатанной гражданским шрифтом в 1708 г. В начале XVIII в. в России появились инструменты, ставшие родоначальниками современных геодезических приборов — стальные цепи для измерения линий и астролябии для измерения углов. Постепенно стальная цепь превратилась в стальную ленту, намотанную на рулетку, а на смену астролябии пришел теодолит, имеющий тот же принцип действия.
При жизни Петра I удалось осуществить лишь незначительную долю намеченных работ — генеральную карту империи в первой четверти века создать не удалось. Однако были составлены новые карты отдельных местностей. Например, было проведено изучение речной сети Европейской России, осуществлены ее съемка и картирование. Война с Турцией потребовала географического и картографического изучения районов, прилегающих к Дону — важнейшего участка пути к Азовскому и Черному морям. Сразу после Азовских походов инженер Хр. Ру-гелл провел геодезические измерения, составил рукописную навигационную карту северной части Азовского моря (1699). В 1697 г. голлан-дец на русской службе П. Бергман произвел съемку Дона от Павлов-йГнучева В. Ф. Географический департамент Академии наук XVIII в. М.; Л., 1946. С. 268.
95
ска до Азова и всех донских устьев. В 1700—1702 гг. было проведено еще несколько изысканий и выполнены рукописные навигационные карты частей Азовского и Черного морей, некоторые из которых имели градусную сетку. В основном карты охватывали небольшие территории 23.
В ходе Северной войны одновременно с продвижением русских войск по Прибалтике посылавшиеся туда геодезисты проводили съемки и составляли карты частей Балтийского моря, Финского, Рижского, Ботнического заливов и прилегающих территорий. Планомерные съемки были начаты в 1710 г. и продолжались до смерти Петра I. Большая роль в этой работе принадлежала военному инженеру И. Люберасу, начавшему эту работу по поручению Петра и окончившему ее в 1726 г. Работы И. Любераса послужили одним из важнейших источников при составлении последующих атласов Балтийского моря.
Первые крупные научно организованные геофизические и гидрографические мероприятия стали проводиться в Европейской России. Главное внимание было обращено на реки и озера, что объяснялось потребностями развития транспорта. Рост промышленного производства, увеличение перевозок, военная обстановка, строительство Петербурга — все это требовало изучения условий судоходства и подводило к необходимости сооружения каналов. Создаются различные проекты строительства каналов, в соответствующих местах проводятся гидрографические исследования.
Важная роль торговли с восточными странами, которая издавна велась через Астрахань, вызывала стремление упрочить положение России в прикаспийских областях. Русские посольства не раз отправлялись через Каспийское море в Иран, Хиву, Бухару, а русские купцы из Астрахани ездили со своими товарами на восточное побережье Каспия и вели торговлю с местными жителями — туркменами. Еще в XVII в. И. Д. Хохлов путешествовал из Астрахани в Иран, Хиву и Бухару, братья Семен и Борис Пазухины побывали в Хиве, В. Даудов—в Афганистане24. Эти путешествия не прошли бесследно для науки. В «статейных списках», т. е. отчетах московских послов, приведены ценные сведения о маршрутах, расстояниях, условиях путешествия, о природе и населении каспийских берегов.
Научное изучение Каспийского моря началось при Петре I. Хотя главными направлениями военно-морской и торговой политики России были в ту пору Балтийское и Черное моря, Каспию также уделялось серьезное внимание. В 1722—1723 гг. в результате персидского похода к России были присоединены части западного и южного побережья Каспийского моря. Прикаспийские области рассматривались также как возможный сухопутный путь в Китай и Индию.
Экспедиции А. Бековича-Черкасского и А. И. Кожина, а затем Ф. И. Соймонова и В. А. Урусова в 1715—1720 гг. позволили составить общую карту всего Каспийского моря (1720), впервые основанную на научных изысканиях. Позже эта карта была издана Академией наук в Петербурге, а в 1745 г. появилась во французском издании Ж.-Н. Делили. С этого времени она начала заменять карту Каспийского моря, составленную его братом Г. Делилем еще в 1700 г. по различным малодостоверным источникам, в которой встречались названия местностей, заимствованные у Птолемея25. Ж- Делиль в печати изложил свою
23 Лебедев Д. М., Еса ко в В. А. Указ. соч. С. 150.
24 Бартольд В. История изучения Востока в Европе н России//Соч. Т. 9. М., 1977. С. 366-374.
^Штейнберг Е. Л. Первые исследователи Каспия (XVIII—XIX вв.). М., 1949. С. 4—6, 16—13.
96
беседу с Петром I о карте Каспийского моря 1720 г. и подчеркнул, что использованная им карта была первым точным изображением этого моря2б.
Съемки Каспия продолжались и позже. Особенно большая роль в дальнейших изысканиях принадлежит Ф. И. Соймонову (1692—1780). Каспийская экспедиция 1719—1720 гг. положила начало многолетним научным трудаАм Ф. И. Соймонова, одного из замечательных людей XVIII в. Сын мелкопоместного дворянина, впоследствии гидрограф, картограф, экономист, государственный деятель, он окончил в 1713 г. Московскую навигацкую школу, продолжил учение в Голландии, затем в течение трех лет плавал на корабле «Ингерманланд», на борту которого во время Северной войны бывал и Петр I. Завершением трудов Соймонова было составление Атласа Каспийского моря в 1731 г. В дополнение к нему была опубликована подробная текстовая лоция Каспийского моря, более 50 лет служившая основным источником для моряков вплоть до ее второго, дополненного издания в 1783 г.
Характерной для петровского времени является экспедиция уроженца г. Данцига доктора медицины Даниила Готлиба /Мессершмйдта (1685—1735), находившегося с 1716 г. по приглашению Петра I на русской службе. Задачей экспедиции было разностороннее изучение населения и природы Сибири. Д. Г. Мессершмидт разработал собственный план экспедиции, в котором наряду со сбором редкостей, лечебных трав, описанием животных и минералов предусматривались зарисовки, изготовление чучел, занятия географией, историей, этнографией, филологией, метеорологией, языками и диалектами народов Сибири, а также приобретение старинных рукописей, книг, монет и т. д. Таким образом, это было первое по времени разностороннее исследование Сибири, проведенное широко образованным ученым.
В ходе путешествия были выполнены маршрутные описания Оби, Енисея, Ангары, Нижней Тунгуски, составлены описания многих населенных пунктов. Значительное место в работе экспедиции занял сбор сведений о расселении, происхождении, образе жизни и обычаях различных сибирских народов — татар, тунгусов, остяков, бурят, а также о русских поселениях на Нижней Тунгуске и вокруг Якутска. Было собрано громадное количество естественноисторических материалов — по зоологии, ботанике, медицине (особенно в области эпидемических болезней и лекарственных растений), по истории, археологии, этнографии, языкознанию27.
Путешествия по морям, омывающим северо-восток Азии, и по прилегающим территориям в этот период вызывались прежде всего расширявшимся освоением восточных районов Сибири. Главными их участниками по-прежнему были промышленники и купцы. Помимо поиска полезных ископаемых, добычи морского зверя, укрепления хозяйственного и политического положения огромных сибирских владений к концу первой четверти века прибавилась еще одна важная задача — выход в воды Тихого океана. Была осознана важность географического исследования этого района и решения вопросов о морских путях в Китай, Индию, Японию, Северную Америку. Неизбежно вставал также вопрос о наличии пролива, или, напротив, перешейка между северо-востоком Азии и северо-западом Америки. К этому времени открытие Дежнева было забыто.
26 Пекарский П. Наука и литература в России при Петре Великом. Т. I. Спб., 1862. С. 347.
27 Ши р ин а Д. А. Летопись экспедиций Академии наук на северо-восток Азии в дореволюционный период. Новосибирск, 1983. С. 6—15.
4 Очерка русской культуры XVIII века
97
Походы русских мореходов и землепроходцев XVII в. были продолжены моряками петровского времени. Плавание геодезистов Ф. Ф. Лужина и И. М. Евреинова в 1719 г. вдоль Курильской гряды> подштурмана И. Федорова и геодезиста М. Гвоздева в 1732 г. к проливу между Азией и Америкой позволило составить карту, ставшую первым опытом изображения на инструментальной основе огромной территории Азиатской России и Курильских островов. Но вопрос о проливе разрешен не был, так как моряки не плавали далеко на север от Камчатки.
С развитием географии в первой четверти XVIII в. возрастал интерес к ней в разных слоях русского общества. Он поддерживался государством, приступившим в это время к организации экспедиций ученых и специалистов в разные части страны, активной подготовке с помощью приглашенных иностранных ученых собственных специалистов, переводу и изданию сочинений о плаваниях Колумба, Магеллана и других путешественников, распространению глобусов, атласов и карт. Издававшиеся в петровское время «Ведомости» свидетельствуют, насколько сильно' изменялся язык и пополнялся словарный состав за счет, как правило,, иностранных слов, пояснений новых географических понятий и названий, а также политических терминов.
Кроме «Ведомостей» читающая публика могла познакомиться с географическими материалами в календарях, которые начали печататься с 1708 г. регулярно. Здесь помещались статьи по истории, астрономии и географии, а также по истории географических открытий. Начало печатных изданий такого рода относится еще к 1702 г., когда появились «Святцы, или Календарь», изданные в Амстердаме28.
В истории экспедиций XVIII в. первая Камчатская экспедиция 1725—1730 гг. является как бы гранью первого и второго периодов развития географии. Она была первой крупной морской научной экспедицией, подготовленной правительством. Указ об организации Первой Камчатской экспедиции под командованием Витуса Беринга Петр I подписал 24 декабря 1724 г.
5 февраля 1725 г. В. Берингу была вручена инструкция, написанная Петром I за несколько недель до смерти. В ней определялись цели экспедиции: «1. Надлежит на Камчатке, или в другом там месте, сделать один или два бота с палубами. 2. На оных ботах возле земли, которая идет на Норд и по чаянию (понеже оной конца не знают) кажется, что та земля часть Америки. 3. И для того искать, где оная сошлася с Америкою; и чтоб доехать до какого города европейских владений; или ежели увидят какой корабль европейский, — проведать от него, как оной куст (морской берег. — Л. X.) называют и взять на письме и самим побывать на берегу и взять подлинную ведомость и, поставя на карту, — приезжать сюды»29. Задачи экспедиции изложены в ней сжато и в общей форме.
Целью экспедиции было решение научных вопросов — поиски морского пути через Ледовитый океан в Америку; подтверждение наличия или отсутствия пролива между Азией и Америкой; поиски путей в Китай и Индию. Предусматривалось также установление торговых связей с другими государствами, расширение границ, открытие новых районов промысла.
Экономический момент, несомненно, играл существенную роль в русских экспедициях на Тихом океане. Напряжение всех сил страны
28 Пекарский П. Указ. соч. С. 289.
29 ПСЗ. Т. VII. Спб., 1830. № 4649. С. 413.
98
в связи с петровскими преобразованиями, ее активным вступлением в мировую политику и крупными военными мероприятиями требовало огромных средств, прежде всего валюты. Между тем запасы русской пушнины, легко реализуемой на серебро и золото, истощались. Поэтому вопросы торговли играли большую роль при подготовке экспедиции. Еще в 1716 г. «несколько торговых домов в Петербурге возбудили перед Сенатом ходатайство о представлении им права торговли с Японией и Ост-Индией» 30.
Среди целей экспедиции определенное место отводилось и укреплению безопасности границ России на Востоке, где сталкивались интересы разных стран.
Глава Первой Камчатско i экспедиции уроженец Дании Витус Беринг окончил в Амстердаме морском кадетский корпус. При содействии вице-адмирала русского флота К- И. Крюйса 22-летний лейтенант Беринг в 1703 г. поступил на русскую службу. Петр I хорошо знал Беринга как исполнительного, честного, знающего морское дело офицера. В состав экспедиции входили: лейтенант М. П. Шпанберг, уроженец Дании; лейтенант А. И. Чириков; П. А. Чаплин — гардемарин, впоследствии мичман; П. Турчанинов — писарь; В. Буцковский — лекарь; Г. Потулоз и Ф. Лужин — геодезисты; Р. Энзель и Ж- Морисон — штурманы; И. Трусов — иеромонах; И. Копыревский — промышленник, и свыше 60 человек матросов, солдат, мастеровых.
Базой Первой Камчатской экспедиции стал Нижний Камчатский острог, где было построено экспедиционное судно «Св. Гавриил». Отправляясь в плавание, экспедиция Беринга фактически не имела навигационной карты района плавания. В это время самой совершенной иностранной картой была карта И. Б. Гомана 1725 г., составленная с учетом русских карт и сведений местного происхождения. Но она была очень приблизительной 31.
В июле 1728 г. судно «Св. Гавриил» под командованием Беринга вышло в море из устья реки Камчатки. Плывя на северо-восток, путешественники достигли наивысшей широты 67° 18' и вернулись обратно. Экспедиция собрала ценные сведения о северо-восточном побережье Сибири. У мыса Улахпэн участники экспедиции впервые встретились с местным населением — чукчами. Моряки всячески старались показать дружеское расположение и пригласили чукчей на судно для разговора. На борту «Св. Гавриила» было два толмача-коряка, при помощи которых объяснялись с гостями.
«Св. Гавриил» не был приспособлен для плавания во льдах. Условий для зимовки экспедиции на Чукотке не было. Беринг принял решение повернуть на обратный курс. Судно стало на якорь на рейде Охотска, самого старого и в течение долгого времени единственного русского порта на Тихом океане, игравшего важную роль в развитии морских торговых путей на Дальнем Востоке. Много позже, в 1794 г. по маршруту «Св. Гавриила» прошел Г. Сарычев на судне «Слава России». В этом путешествии принимал участие внук Беринга — Христиан Беринг.
Результаты экспедиции были очень значительны. На карту было положено северо-восточное побережье Азии на огромном пространстве, причем впервые в истории карта этих мест была составлена на основе навигационных и астрономических наблюдений. Экспедиция внесла
30 Покровский А. А. Беринг и его экспедиции (1725—1743 гг.)//Экспедиция Беринга. Сб. документов. М., 1941> С. 24.
31 Сопоцко А. А. История плавания В. Беринга на боте «Св. Гавриил» в Северный Ледовитый океан. М., 1983. С. 59.
4*
W
большой вклад в географическую изученность Сибири и земель и морей, расположенных к востоку от нее. Были собраны ценные материалы по флоре и фауне открытых земель, по этнографии и хозяйству народов северо-восточной Сибири и Камчатки. Экспедиция дала опыт плавания в самых суровых условиях. Пример мужества, самоотверженности и высокого профессионализма военных моряков имел большое значение для подготовки плавания к берегам Америки в 1741 г.
Изучением материалов Первой Камчатской экспедиции занималась Академия наук, виднейшие ученые работали над полученными результатами. Г. Ф. Миллером и П. С. Палласом были составлены первые описания экспедиции. В Париже была опубликована карта, составленная В. Берингом и П. Чаплиным в 1729 г.
Второй период развития географии в XVIII в. в России — с 1725 г. до середины 60-х годов — определялся всем ходом исторического развития страны: ростом внутренней и внешней торговли, возникновением новых торговых компаний, в частности, в северной части Тихого океана, развитием промышленности на Урале и в Сибири.
Значительную роль в экономике страны стала играть Сибирь. Уже в первой четверти XVIII в. русские стали численно преобладающей частью населения Сибири. Областные хлебные рынки способствовали развитию экономических связей внутри Сибири и ее связей с другими областями страны32. Поскольку исчезла военная угроза из-за перемещения границы на юг, в занятиях русского населения Сибири увеличился удельный вес хлебопашества. Освоению южной территории Сибири способствовало строительство Верхнеиртышских крепостей и укрепленных «линий» — Новой, Колыванской и Кузнецкой. Под их защитой возникли многочисленные слободы и деревни.
В верховьях Оби был создан комплекс металлургических заводов, нуждавшихся в снабжении продовольствием и в притоке рабочей силы. С 1760-х годов заметно возросли темпы роста пашни, обгонявшие постепенно рост населения. Непосредственным толчком, ускорившим освоение земель, послужили правительственные меры по расширению крестьянской запашки: отмена десятинной пашни, т. е. фактически барщины на государство.
В 1727 г. был основан пограничный город Кяхта для торговых отношений с Китаем. В Кяхте начинались и заканчивались путешествия известных исследователей Средней Азии. Тогда же был подписан договор о разграничении и торговле между Россией и Китаем. Открылась беспошлинная пограничная торговля, объем торговых операций постоянно возрастал.
Созданная в 1725 г. Академия наук уделяла большое внимание организации географических экспедиций и расширению картографических работ. Эти работы, проводившиеся в ней с самого начала, в 1739 г. были сконцентрированы в Географическом департаменте, существовавшем до 1799 г.33 Структура Академии наук включала математический класс, куда входила кафедра астрономии с географией и навигацией.
В середине века развивалась деятельность выдающихся русских ученых, участвовавших в организации крупных экспедиций. Если в предшествующий период главную роль играли приглашенные иностранные специалисты, то теперь в России были собственные научные кадры.
Наиболее выдающиеся по своим географическим результатам экспедиции проводились в Сибири, в омывающих её океанских водах и на
32 Александров В. А. Русское население Сибири. С. 276, 295.
^Гнучева В. Ф. Указ. соч.
100
севере Тихого океана. Позиции России на Тихом океане упрочились. Немалую роль в этом сыграли успехи освоения русскими людьми Забайкалья и части Приамурья, вошедшей в состав государства 34, а также деятельность Первой Камчатской экспедиции.
Особо выдающееся значение имели грандиозные работы Второй Камчатской, или Великой Северной экспедиции. В подготовке экспедиции участвовало несколько правительственных учреждений: Сенат (с обер-секретарем И. К. Кириловым, одним из ее вдохновителей), Адмиралтейств-коллегия во главе с Н. Ф. Головиным, Академия наук, профессора (академики) которой И. Г. Гмелин, Г. Ф. Миллер, Ж.-Н. Делиль, Д. Бернулли составляли инструкции, а первые двое активно участвовали в путешествиях.
В конце 1730 г. Сенат предложил капитан-командору Берингу подать свои соображения о новой экспедиции. По одобрении их, 17 апреля 1732 г. последовал указ императрицы Анны Иоанновны о его назначении начальником экспедиции 35, которая должна была продолжить изучение Северного Ледовитого океана и его побережий. В районе Тихого океана предписывались исследования «от Камчатки до Японии и Америки», берегов Охотского моря, Курильских и Шантарских островов, возможностей торговли с Америкой и Японией. Оставался нерешенным и вопрос о существовании пролива между Азией и Америкой Зб.
По длительности, разносторонности и научной подготовке Вторая Камчатская экспедиция превзошла все другие путешествия. Помощниками Беринга были назначены капитаны А. И. Чириков и М. П. Шпан-берг. В состав экспедиции входили академики, адъюнкты и студенты Петербургской Академии наук, художники, переводчики, геодезисты, морские офицеры разных чинов, матросы, солдаты, рабочие, ремесленники. Общий состав экспедиции достигал несколько сотен человек, а учитывая привлеченных из местного населения для перевозок и других работ — более 2 тыс.
Беринг придавал большое значение подбору участников экспедиции и поэтому через два месяца после указа посетил Ревель и Кронштадт, где лично беседовал со многими морскими и адмиралтейскими служителями. После этого он представил в Адмиралтейств-коллегию список на 49 человек, где одним из первых числился лучший штурман Кронштадта В. В. Прончищев.
Осуществление такого грандиозного предприятия было исключительно трудным делом. Оборудование приходилось перевозить за многие тысячи километров по территории Сибири, суда строились на местах, где не всегда были необходимые приспособления. Население, особенно местное, «инородческое», облагалось тяжелыми повинностями.
Отряд во главе с В. Берингом выступил из Петербурга 2 марта 1733 г. Основные же силы экспедиции под началом Г. Ф. Миллера, И. Г. Гмелина, С. П. Крашенинникова отправились в путь в августе. В зависимости от районов действия определились три составные части экспедиции: 1) северные морские отряды; 2) путешествия к берегам Японии и Северной Америки; 3) исследования внутренних территорий Сибири и Дальнего Востока отрядами, получившими название «академических». Некоторые из многочисленных отрядов экспедиции работали самостоятельно, без связи с Берингом.
Результаты работ северных морских отрядов грандиозны: с 1734
34 См.: Александров В. А. Россия на дальневосточных рубежах (вторая половина XVII в.). Хабаровск, 1984.
35 ПСЗ. Т. VIII. № 6023. С. 749.
36 См.: Гольденберг Л. А. Между двумя экспедициями Беринга. Магадан, 1984.
101
по 1739 г. как на море, так и на суше проводились описи побережии и некоторых островов от Архангельска до Енисея. В этой работе особенно отличились талантливый морской офицер С. Г. Малыгин и лейтенант Д. Л. Овцын. Были составлены частные и общие карты исследованных районов. Впервые с использованием инструментальной съемки были определены побережья Карского моря. Работы отряда дали научное картографическое изображение и большой описательный материал об особенностях морского плавания между Архангельском и Енисеем. Активными участниками отрядов были штурманы В. А. Минин, И. Н. Кошелев, подштурман Д. В. Стерлегов, геодезисты М. Ушаков, Ф. С. Прянишников, геодезист-ученик М. Г. Выходцев.
Лейтенант В. В. Прончищев совместно с подштурманом С. И. Челюскиным, геодезистом Н. Чекиным и 50 членами команды был назначен для описи берегов к западу от устья Лены. С ними отправилась первая русская полярная путешественница, молодая жена начальника отряда Татьяна Прончищева, дочь Федора Степановича Кондырева, который принадлежал к известному роду искусных мореходов и кораблестроителей, трудившемуся на верфях Кронштадта и Петербурга.
Отряд В. В. Прончищева, зайдя в самые глухие места, дошел до 77°29z сев. широты. В русском секторе Арктики достижение В. В. Прончищева осталось непревзойденным в течение полутора веков. Важное значение имело открытие Челюскиным мыса, носящего теперь его имя.
К востоку от Лены обследование побережий вел лейтенант Д. Я. Лаптев. Несмотря на вековую историю плавания поморов, об участке пути от Лены до Колымы существовали самые разноречивые мнения, вплоть до его полной непроходимости, как считал академик Ж. Делиль.
В целом Северными отрядами экспедиции была проделана гигантская работа по описанию и составлению рукописных карт морских побережий от Архангельска до мыса Большой Баранов, прилегающих к ним северных областей, нижнего течения восточносибирских рек. Было получено научное представление о конфигурации берегов на протяжении тысяч километров, о территориях Крайнего Севера Азии, их природе и населении. Результаты работ Северных отрядов использовались частично уже с 1742 г. при составлении сводных описаний и обобщающих карт. Так было положено начало научному описанию Северного морского пути, без которого в наши дни не мыслится экономика всей страны.
Двухкратные плавания в 1738—1739 гг. к Японии и Курильским островам М. Шпанберга и В. Вальтона с помощниками позволили составить карты маршрутов с нанесением Курил, берегов Японии, явившиеся первым опирающимся на непосредственное наблюдение изображением района между Камчаткой, островом Хонсю и районов несколько восточнее его, где раньше на европейских картах помещались несуществующие «земли». Эти данные вместе с результатами плавания Беринга — Чирикова были использованы при составлении Атласа Академии наук 1745 г.37.
Исключительное значение имело плавание на восток от Камчатки Беринга и Чирикова. В плавании участвовали два пакетбота — «Св. Петр» и «Св. Павел» со 152 членами команды. Если исследователи прибрежных районов Северного Ледовитого океана имели предшественников в лице землепроходцев и мореходов, оставивших ориентиро
37 Греков В. И. Очерки по истории русских географических исследований в 1725— 1765 гг. М.» 1960. С. 101—108.
102
вочные сведения, то Беринг и Чириков с товарищами шли от Камчатки путем, совершенно неведомым. Они впервые проложили тысячекилометровый морской маршрут от Камчатки к берегам Америки. Их путешествие — важнейший этап в исследовании Тихого океана.
В сентябре 1740 г. пакетботы направились из Охотска к Камчатке, где Беринг основал Петропавловск-на-Камчатке, и после зимовки в Авачинской губе направились на восток. 20 июня 1741 г. корабли разлучились и более не встречались. Чириков на корабле <Св. Павел» достиг северо-западного побережья Америки полутора сутками раньше Беринга, идущего на судне «Св. Петр». После трудного обратного плавания «Св. Петр», не добравшись до Камчатки, подошел к острову (ныне остров Беринга), где экипаж встал на зимовку. Здесь тяжелобольной Беринг умер.
Открытие пролива между Азией и Америкой в ходе Великой Северной экспедиции стоит в ряду великих географических открытий, итогом которых было установление контуров материков. В 1741 г. Беринг и Чириков открыли материковый берег залива Аляски, архипелаг Александра, остров Кадьяк и увидели гряду Алеутских островов. В 1742 г. Чириков открыл Ближние Алеутские острова. В 1750—1764 гг. русские промышленники открыли Крысьи, Андреяновские и Лисьи острова, а в 1768—1769 гг. экспедиция П. Креницина и М. Левашова завершила в основном открытие всей Алеутской цепи и нанесла на карту юго-западный выступ полуострова Аляска. С i 740-х годов н на протяжении последующих десятилетий происходило промысловое освоение Алеутских островов и Северо-Западной Америки, бывшее естественным продолжением движения на восток русских землепроходцев, а за ними и постоянного русского населения38.
Сведения о Великой Северной экспедиции проникали за границу, сообщения там появлялись сначала в виде газетных заметок, а затем статей и карт.
Крупный вклад в изучение территорий Сибири и Дальнего Востока внесли путешествия Академического отряда, руководимые Г. Ф. Миллером и И. Г. Гмелиным. В состав отряда входили студенты Академии, в том числе С. П. Крашенинников, геодезисты, переводчик, живописцы. Их работы, охватившие центральные и южные области Западной и Восточной Сибири, длились с 1733 по 1743 г. На основании полученных материалов Миллер создавал свои труды по истории, географии, картографии, этнографии, статистике, языкознанию Сибири. В дальнейшем особую известность получила его обширная «История Сибири».
С. П. Крашенинников (1711—1755) и Г. В. Стеллер (1709—1746) посетили и всесторонне описали Камчатку. Во многих работах Крашенинникову помогали местные служилые люди (Иван Пройдошин, Василий Мохнаткин, Егор Иконников, Степан Плишкин, Михайло Лепехин). Крашенинников прививал им навыки наблюдения за явлениями природы, учил делать записи в дневнике39, обучал обращению с приборами. Успеху этнографических наблюдений Крашенинникова способствовало то, что в его отношениях к местному населению не было никакого оттенка расовых предубеждений. Он составил словари языков камчадальского, коряцкого, курильского (айнского); пытался выяснить возможности земледелия на Камчатке и перспективы ее хозяйственного освоения.
“Федорова С. Г. Русское население Аляски и Калифорнии (конец XVIII — 1867 г.). М.» 1971; Русская Америка в неопубликованных записках К. Т. Хлебникова. Л.» 1979.
39 Фрадкин Н. Г. С. П. Крашенинников. М., 1974. С. 35.
103
ЗЕМЛИ
КАМЧАТКИ
сочиненное
СТЕПАНОМ!) КРАШЕНИННИКОВЫМ!), Академ!* НаукЪ ПрофессоромЪ.
ТОМЪ ВТОРЫМ.
ВЪ СЛНКТПЕГЕРБУРГЁ
при ИМПЕРАТОРСКОЙ АКАДЕМИЯ НАуКЬ 1755- r04v
С. Крашенинников. «Описание земли Камчатки». Спб., 1755. Титульный лист
В 1755 г. комплексный труд о Камчатке С. П. Крашенинникова был напечатан, затем переиздан в 1768 и в 1818—1819 гг., переведен на немецкий, английский, французский, голландский языки. Не случайно, что этот труд привлек внимание А. С. Пушкина, написавшего в 1837 г. «Заметки при чтении «Описания земли Камчатки» С. П. Крашенинникова»40. Книгу, написанную Крашенинниковым, взял на корабль Г. А. Сарычев, который посетил Камчатку спустя полвека после ее автора. Побывала книга и в других странах. Английское ее издание взял в свое третье кругосветное плавание в 1776—1779 гг. Джеймс Кук41.
«Описание земли Камчатки» — классическое произведение мировой географической и этнографической литературы. Оно не потеряло своего значения и в настоящее время. «Описание» является важнейшим источни
ком по географии и естественной истории Камчатки, этнографии ее коренного населения.
Активно в середине века изучалось и Балтийское море. В 1738 г. Ф. И. Соймонов на основе предшествующих изысканий опубликовал сводный атлас этого моря. В 1757 г. А. И. Нагаев опубликовал Атлас всего Балтийского моря, трижды переиздававшийся и служивший в течение 50 лет руководством для русских мореплавателей.
Направление и темпы развития географической науки, определявшиеся социально-экономическими, политическими и культурно-историческими условиями того времени, были связаны с практической деятельностью, требовавшей научных рекомендаций о размещении промышленности, добыче природных ископаемых, проведении путей сообщения. Оценивая в целом судьбы русской географии в XVIII столетии, можно сказать, что происходил процесс ее интенсивного становления в качестве отрасли научного знания.
В России, как и в других странах того времени, строгого разграничения наук еще не было. Дифференциация и оформление отдельных наук, составляющих географию, начинаются только в XIX и продолжаются в XX в. В трудах ученых XVIII в. все эти науки присутствовали еще в неразделенном, окончательно не оформленном виде. Однако некоторая дифференциация все же происходила: физическая география понималась как наука, изучающая свойства Земли. Существовало понятие политической, или гражданской, географии. В трудах И. К. Ки
40 Пушкин А. С. Поли. собр. соч. Т. IX. М.; Л., 1949. С. 467—505.
41 Фрадкин Н. Г. Образ земли. М., 1(974. С. 80.
104
рилова, В. Н. Татищева, М. В. Ломоносова содержались предпосылки для становления самостоятельной науки — экономической географии. Каждый из них, последовательно развивая идеи своего предшественника, все более четко формулировал суть новой науки.
Первым в тесной взаимосвязи рассматривал географию и экономическую статистику И. К. Кириллов (1689—1737). В начале 1720-х годов он возглавил в России астрономические, топографические, картографические .и статистические работы. Кирилов принимал деятельное участие в организации Великой Северной экспедиции и экспедиции на северо-восток Азии. Перед каждой из них он ставил задачу комплексного изучения района исследования: его природы, населения, истории освоения, хозяйства и ресурсов. Кирилов опубликовал 30 карт, включавших много экономических объектов с краткой экономико-статистической характеристикой местности. В 1727 г. он закончил труд, снискавший ему славу знатока географии своего отечества — «Цветущее-состояние Всероссийского государства» — первое русское статистическое и экономико-географическое описание42. Возглавляя в 1734— 1737 гг. Оренбургскую экспедицию, он руководил научными исследованиями на Южном Урале. В результате этих работ началось сооружение оборонительной линии на юго-восточной границе, вдоль рек Яика и Самары, стали осваиваться минеральные богатства Башкирии.
К. С. Аксаков, чьи детские годы прошли в Оренбургском крае, вспоминает об освоении русскими этого края, называвшегося тогда Уфимским. Писатель не скрывает феодально-крепостнических черт этого процесса: на основании истории семьи своего деда он пишет о том, как русские помещики за бесценок скупали башкирские земли. Но вспоминает он и о мирной жизни простого народа этого многонационального края, восхищается его необычайными природными богатствами, ярко показывает роль русского населения в развитии земледелия на новых местах.
Мысли Кирилова об экономическом районировании страны были развиты В. Н. Татищевым и М. В. Ломоносовым в трудах, посвященных экономическим вопросам и составлению экономических карт. Поручение Петра I Татищеву заняться географией совпало с выходом в переводе на русский язык труда Б. Варениуса (1718). Татищев хорошо знал эту книгу, имевшуюся в его библиотеке. Система географических наук, предложенная Татищевым, внешне напоминала систему Варениуса, но методологически сильно отличалась от нее43. Татищев объединял, а не разделял рассмотрение природы и человеческой деятельности, и на первый план выдвигал жизнь населения и экономические вопросы. В 1737 г. Татищев составил большую программу сбора материалов «для сочинения географии и истории Российской» 44. Соединение вопросов истории и географии в его взглядах знаменательно: это позволяло ему связать исторические события с природной средой и осуществить исторический подход в географии.
Вершиной, достигнутой русской географией к середине XVIII в., являются труды Ломоносова — «О слоях земных», «О сохранении и размножении российского народа», «О северном мореплавании на Восток по Сибирскому океану», «Рассуждение о большой точности морского пути» и др. Ломоносов рассмотрел многие теоретические вопросы физической географии, в особенности относимые ныне к области океа
42 См.: Кирилов И. К. Цветущее состояние Всероссийского государства. М., 1977..
43 См.: Саушкин Ю. Г. Указ. срч. С. 34.
44 Татищев В. Н. Избранные труды по географии России. М., 1950. С. 77—95..
105
нографии, климатологии, минералогии, геоморфологии, геологии, что повлияло на становление и дальнейшее развитие этих наук. Анализ Ломоносовым отдельных явлений природы связывался им с человеческой деятельностью.
Уже в трудах В. Н. Татищева содержалась предпосылка к выделению экономической географии как особой науки. Ломоносов, развивая и обобщая опыт своих предшественников, в свою очередь уже рассматривает экономическую географию как отдельную науку, пограничную между географией и экономикой.
В 1760-е годы появляется несколько крупных исследований, внесших важный вклад в развитие географии. В первую очередь это «Топография Оренбургская» П. И. Рычкова (Ч. I—II. М., 1762) и описание Каспийского моря Ф. И. Соймонова (1763). В эти же годы выходит в свет первый русский учебник по географии — «Политическая география, сочиненная в Сухопутном шляхетском корпусе для употребления учащегося в оном корпусе шляхетства». Учебник содержал понятия из области физической географии, объяснение терминов, подробное описание многих государств. Он отличался богатством содержания. Первая часть учебника, состоящего из 4 частей, представляла перевод с немецкого, а три другие были сочинены прокурором С. Ф. Наковоль-ниным 45. Были также переведены на русский язык учебники географии с немецкого и английского языков.
Со второй четверти века в издании научных работ на исторические и географические темы главную роль играла Академия наук (к ней в 1728 г. перешло издание газеты «Ведомости», в 1726 г. — календарей-месяцесловов), а позже — Московский университет. Популяризация науки шла также путем чтения публичных лекций профессорами университета. Уже в первые десятилетия своего существования Московский университет уделил внимание изучению языков народов, населявших Россию: были изданы грамматики и учебники грузинского, чувашского, татарского и турецкого языков 46.
Расширялись связи Академии наук с учеными, работавшими на окраинах государства, чему способствовало и учреждение звания члена-корреспондента Академии. Первым получил это звание П. И. Рычков, автор капитального комплексного исследования природы и экономики Оренбургского края.
Формирование более подготовленной и многочисленной читательской аудитории позволило Академии осуществить ряд изданий, которые раньше не могли бы найти читателя. Это была литература энциклопедического характера, как правило, многотомная. Одно из замечательных изданий конца века — «Зрелище природы и художеств» (1784—1790)—первая в России энциклопедия для юношества. В ее подготовке участвовали академики Н. Я. Озерецковский и В. Ф. Зуев.
Если в первой половине XVIII в. тиражи естественнонаучных книг определялись не столько потребностями общества, сколько государственными заказами и порой были завышены, то во второй половине устанавливается относительно стабильный тираж издания по науке — 1200—1300 экземпляров. Причем и такие тиражи уже не удовлетворяли потребности общества47.
Процесс распространения научных знаний затрагивал лишь образованные слои общества — дворянство и разночинную интеллигенцию.
45 Лебедев Д. М. Очерки по истории географии в России XVIII века (1725— 1800 гг.). И., 1957. С. 19.
46 Летопись Московского университета. М., 1979. С. 30, 36.
47 Тм.: Лазаревич Э. А. Популяризация науки в России. М., 1981.
106
Огромные знания накапливались и в повседневном, обыденном сознании всех слоев общества, в первую очередь крестьянства, осваивающего новые земли, — знания о климате, животном и растительном мире и т. д.
Со второй половины XVIII в., по мере развития капиталистического уклада, все более возрастают потребности в экономико-географическом изучении страны, в первую очередь новых территорий, вошедших в ее состав. Это определило основные направления географических исследований в третий период развития географии в XVIII в. Присоединение земель на западе и юге европейской части привело к включению во всероссийский рынок новых областей. Земледелие распространилось на обширные площади Северного Причерноморья, Северного Кавказа, Подонья, Крыма. Поэтому главное внимание правительства, ученых Академии наук и Вольного экономического общества было направлено на изучение именно европейской части России.
Из множества путешествий, совершенных в последней трети века, важнейшее значение имели академические экспедиции 1768—1774 гг., принесшие русской науке мировую известность. По выражению Л. С. Берга, «Академия, можно сказать, открыла всему свету новую часть мира — Россию. Грандиозный план исследования, широта размаха их и удачный подбор руководителей до сих пор вызывают в нас изумление»48.
Труды Ломоносова, которому принадлежал замысел академических экспедиций, и Татищева оказали влияние на их подготовку и содержание. Масштаб осваиваемых территорий был столь велик, что исследование их неизбежно требовало новых методов, целостного изучения природы, населения и перспектив хозяйственного освоения.
Выработанная Ломоносовым обширная программа и заложенные в ней идеи нашли отражение в планах и программах академических экспедиций. Всего в 1768—1774 гг. было отправлено 5 экспедиций, или отрядов, объединенных общей целью и единой инструкцией, в составлении которой принимали участие крупные ученые. Во главе каждой экспедиции находился руководитель — видный, ученый Академии наук. К нему были прикомандированы 3—4 помощника из числа гимназистов академической гимназии и студентов Академии. По социальному происхождению это были разночинцы — студентов-дворян в экспедициях XVIII в. не было.
Технический подсобный персонал состоял из препаратора животных— чучельника, рисовальщика и егеря, необходимого для охоты. Три экспедиции считались Оренбургскими (их возглавляли: П. С. Паллас, И. И. Лепехин, И. П. Фальк) и две — Астраханскими (во главе с С. Г. Гмелиным и И. А. Гильденштедтом). Задачей экспедиций было комплексное исследование природы и населения России с его хозяйством, бытом, культурой. Особое значение придавалось обследованию и оценке экономического состояния отдаленных районов, агротехнического уровня и перспектив развития различных отраслей сельского хозяйства, лесного дела, рыболовства, промыслов, а также поискам пустующих земель, годных под пашню. Изучался технико-экономический уровень металлургических и горнорудных заводов. Собирались сведения по этнографии, о народном образовании, медицинском обслуживании на-
48 Берг Л. С. Очерки по истории русских географических открытий. 2-е изд. М.; Л^ 1949. С. 429.
107
-Изображение астраханских учугов, или забоек в книге С. Г. Гмелина «Путешествия по России»
селения, ветеринарии. Были собраны богатые фольклорные и картографические материалы.
Примерно по той же программе обследования велись в Белоруссии, на Украине, в северных и центральных европейских губерниях, в Поволжье, на Урале, на Кавказе, в прикаспийских районах, в Северном Казахстане, в отдельных районах Сибири, на Кольском полуострове.
В итоге были созданы сотни комплексных региональных описаний природы и населения. Собранный в результате пяти экспедиций новый огромный и разносторонний материал составил эпоху в истории географии. Ход и результаты экспедиций, описанные их руководителями, неоднократно публиковались (в форме подробных дорожных дневников) в России в XVIII и XIX вв. Частично их издавали за границей на иностранных языках.
Эти экспедиции, организованные Академией наук, проводились как важные общегосударственные мероприятия. В ходе их была достигнута тесная связь географических, геологических и биологических исследований, а результаты экспедиций имели не только существенное практическое значение, но сыграли важную роль в развитии русской и мировой науки. Академия наук возглавила разработку математических основ картографирования и географическое картирование территории страны.
Большую роль в развитии географии в этот период сыграла деятельность П. С. Палласа (1741—1811). Свои наблюдения и выводы он издал в нескольких книгах49. Паллас проводил исследования в районе Волжско-Окского бассейна, в Казахстане, на Южном Урале, на юге Западной и Восточной Сибири. Член отряда Палласа 16-летний студент В. Ф. Зуев самостоятельно проводил исследования в нижнем течении Оби и Енисея.
49 См.: Пал лас П. С. Путешествия по разным местам Российского государства. Ч. 1. Спб.. 1768; Ч. 2. 1773; Ч. 3. 1788.
108
Исследования отряда И, И. Лепехина (1740—1802) охватывали области Европейской России — Архангельскую губернию, Среднее и Нижнее Поволжье, а также Среднюю Азию и Южный Урал, часть Казахстана и побережья Каспийского моря. Ученик Лепехина Н. Озерецков-скии, 18-летний воспитанник семинарии, самостоятельно обследовал часть восточного берега Белого моря и Кольского полуострова.
В «Дневных записках» Лепехина содержится богатейший материал о природе, населении и хозяйстве обследованных районов. В свое путешествие Лепехин взял «Описание земли Камчатки», служившее для него образцом географического описания. Обращает на себя внимание манера изложения Лепехина: он как будто ведет беседу со своими читателями. Все повествование проникнуто глубоким сочувствием народу: рассказывается, в частности, об условиях работы коренных жителей Урала на заводах00, многочисленны упоминания о положении крестьянства. Будущий академик, солдатский сын, Лепехин поступил в академическую гимназию в 1751 г.50 51 десяти лет от роду. Из этой гимназии вышли также будущие академики: С. К. Котельников, А. П. Протасов, Н. П. Соколов, В. Ф. Зуев, В. М. Севергин. В годы учения Лепехина в гимназии преподавали питомцы Ломоносова Н. Поповский и А. Барсов.
После завершения путешествия деятельность Лепехина в Академии наук продолжалась более 25 лет. Замечательный путешественник и ученый, он был и прекрасным учителем. Среди учеников Лепехина лучшим оказался Н. Я. Озерецковский (1750—1827). Судьба его похожа на судьбу В. Ф. Зуева: они в одно время путешествовали по Северу, оба, благодаря своим выдающимся способностям, очень рано начали самостоятельную научную работу, затем продолжили свое обучение за границей, стали академиками.
Большое значение для науки того времени имели итоги экспедиции под руководством И. А. Гильденштедта (1745—1781) по Европейской России, Кавказу и Закавказью. Гильденштедт впервые дал общую характеристику почвы, растительного и животного мира степных пространств России. Сведения, собранные им на Кавказе, в дальнейшем использовались многими составителями описаний и карт52.
Маршрут экспедиции И. П. Фалька (1727—1773) проходил также по Европейской России, включая Поволжье, а также по Уралу и Западной Сибири. В записках Фалька содержатся богатые сведения о природе и населении мест, которые он посетил53. Помощник Фалька доктор медицины И. Г. Георги (1729—1822) исследовал Байкал и прилегающие к нему территории. (Его именем назван цветок георгин).
Сразу же после присоединения к России Крыма в 1783 г. по инициативе правительства было организовано путешествие адъюнкта Академии наук В. Ф. Зуева для изучения этого района. Инструкция, составленная И. И. Лепехиным и П. С. Палласом, по программе исследования напоминала экспедиции 1768—1774 гг. Задачей путешествия В. Ф. Зуева, как и многих других экспедиций, было выяснение пригодности ненаселенных земель для сельского хозяйства, изучение местного населения и его хозяйственной деятельности. Он сделал попытку гео
50 Лепехин И. И. Дневные записи путешествия доктора и Академии наук адъюнкта по разным провинциям Российского государства. Ч. III. Спб., 1780. С. 198.
51 Фрадкин Н. Г. Академик И. И. Лепехин и его путешествия по России в 1768— 1773 г. М., 1953.
52 См.: Лебедев Д. М., Есаков В. А. Указ. соч. С. 247.
® Записки путешествия академика Фалька // Полное собрание путешествий, изданное имп. Академией наук. Т. 6. Спб., 1824; Т. 7. Спб., 1825.
109
графического районирования Новороссийской губернии54, первым из русских ученых дал описание природы Крыма55 и, кроме того, собрал коллекцию минералов. Значительное внимание он уделил политической истории присоединения Крыма к России, взаимоотношениям крымских правителей с Турцией. История, природа и население Крыма вызывали большой интерес русских читателей. Знакомство с этой областью только начиналось. Еще впереди было ее хозяйственное освоение. Впереди и поэтическое осмысление истории Крыма в пушкинском «Бахчисарайском фонтане».
В результате русско-турецких войн второй половины XVIII в. Россия получила земли на юге Украины и Северном Кавказе. Изучение вновь присоединенного края начал П. С. Паллас, совершивший в 1793— 1794 гг. путешествие в Причерноморье, в результате которого появилось описание этого края на французском языке, переведенное на русский язык и опубликованное в 1795 г.56
Паллас дал геоморфологическую характеристику Крыма. На основе физико-географических признаков ученый составил комплексную характеристику выделенных им зон полуострова. Этот труд вызвал большой интерес европейских ученых и неоднократно переиздавался, так как в зарубежной литературе об этой территории не было обстоятельных данных.
Внимание промышленников по-прежнему концентрировалось и на освоении земель на Востоке. В 1773—1775 гг. на Камчатке и в Восточной Сибири торговало более двадцати крупных купцов57, среди них и коренные сибиряки, и устюжские купцы.
В многочисленных путешествиях промышленников в новые места важная роль отводилась штурманам. С середины 1760-х годов значительно улучшилась их подготовка, совершенствовалась техника мореплавания. В 1769 г. Адмиралтейств-коллегия высказалась за создание навигацких школ в Петербурге, Архангельске, Астрахани и Иркутске для снабжения шкиперами и штурманами купеческих кораблей. В этих мореходных классах взращивалось целое поколение будущих ледовых «колумбов», о которых мечтал Ломоносов. Улучшилось и оснащение судов. Отчегы штурманов стали значительно более квалифицированными, чем прежние «скаски» и «роспросные речи»58.
В конце века усилилось изучение Чукотки, которая благодаря своему географическому положению привлекала большое внимание русского правительства. Исследование, начатое во время Второй Камчатской экспедиции, было продолжено начальником Анадырского острога Ф. X. Плениснером и помогавшим ему чукчей Н. Дауркиным. Последний сообщил много новых сведений и составил карту Чукотки.
Активно происходила в это время колонизация Аляски59. На Тихом океане завязался узел англо-русских противоречий. Английские торговые компании стремились в сторону русской Аляски. Русский крупный частный торговый капитал вызвал к жизни к концу века Рос-
54 См.: Зуев В. Ф. Путешественные записки от С.-Петербурга до Херсона в 1781 и 1782 году. Спб., 1787.
Е5 Выписка из путешественных записок Василия Зуева, касающихся до полуострова Крыма. Спб., 1783.
56 Краткое физическое и топографическое описание Таврической области, сочиненное на франц, языке Петром Палласом... и переведеннное И. Рижским. Спб., 1795.
57 Б е л о в М. И. Арктическое мореплавание с древнейших времен до середины XIX в. М., 1956.
58 Макарова Р. В. Русские в Тихом океане во второй половине XVIII в. М., 1968-
59 Русская Америка в неопубликованных записках К. Т. Хлебникова...
110
сийско-американскую компанию, сыгравшую заметную роль в изучении севера Тихого океана и русских территорий северо-западной Америки. Один из ее выдающихся организаторов — купец Григорий Иванович Шелехов (1747—1795), родом из г. Рыльска Курской губ. Его деятельность по освоению Алеутских островов и Русской Америки продолжалась почта 20 лет. Широкое признание в России и за рубежом получило опубликованное им описание своего путешествия Г. И. Шелехов отличался широтой взглядов и пониманием большого государственного значения новых владений России.
Российско-американская компания получила право организовывать экспедиции, занимать вновь открытые земли и торговать с соседними странами. На территории русских владений в Америке был создан ряд постоянных поселений с центром в Ново-Архангельске (о. Ситка на юго-востоке Аляски), построены судостроительные верфи, мастерские. В начале XIX в. компания при содействии правительства организовала 13 кругосветных экспедиций, самой крупной из которых была экспедиция И. Ф. Крузенштерна и Ю. Ф. Лисянского.
Деятельность Российско-американской компании имела двойственный характер. Пушной промысел был хищническим и сопровождался нередко столкновениями с местными народностями. Вместе с тем компания содействовала введению в некоторых районах хлебопашества, огородничества, скотоводства. Русские поселенцы устанавливали экономические связи с индейцами и алеутами61.
Появление западноевропейских морских экспедиций в последней четверти XVIII в. в северных водах Тихого океана побудило русское правительство в свою очередь организовать экспедицию для уточнения сведений об островах Тихого океана, Чукотке и Аляске и урегулирования отношений с местным населением. Эти обширные задачи были выполнены в 1785—1793 гг. отрядом во главе с И. Биллингсом — участником третьего путешествия Д. Кука. Его помощником был 22-летний лейтенант Г. А. Сарычев. В состав отряда входил также упоминавшийся уже Н. Дауркин и внук Витуса Беринга — Христиан.
В подготовке инструкций участвовали Адмиралтейств-коллегия и Академия наук. Состав экспедиции предполагалось пополнять в Сибири за счет лучших учеников Иркутской Навигацкой школы, лоцманов, матросов и казаков. Маршруты экспедиции охватили обширные просторы Сибири и север Тихого океана с расположенными в нем островами. В итоге было составлено 57 карт и планов и 42 журнала с описанием обследованных территорий. Был собран большой историко-этнографический и лингвистический материал о народах Северо-Востока Азии62.
В последней трети XVIII в. географическое изучение страны стало более углубленным, чему способствовала созданная к этому времени научная база. Значительно расширилась картографическая изученность страны на основе инструментальной съемки. Успехи в развитии картографии в значительной мере связаны с деятельностью Географического департамента Академии наук. Венцом его деятельности явилось составление двух обобщающих карт: «Генеральная карта Российской империи, по новейшим наблюдениям и известиям сочиненная»
Российского купца именитого Рыльского гражданина Григ. Шелехова первое странствование с 1783 по 1787 год из Охотска по Восточному океану к Американским берегам. Спб., 1793.
«1 См.: Алексеев А. И. Судьба Русской Америки. Магадан, 1975; Он же. Освоение русскими людьми Дальнего Востока и Русской Америки. М., 1982.
Ш и р и н а Д. А. Указ. соч. С. 36—45.
111
Карта Московской губернии. 1780-е соды
(1776) и «Новая карта Российской империи, разделенная на наместничества. Сочиненная в 1786 г.». Создавая эти карты, Географический департамент использовал картографические материалы, в том числе и полученные в результате всех экспедиций. Во главе департамента в разное время стояли: Л. Эйлер, С. Я. Румовский, С. К. Котельников; в числе сотрудников были ученые-картографы И. И. Исленьев, А. Д. Красильников, Ф. Черный. За время, в течение которого М. В. Ломоносов возглавлял Географический департамент (1758—1765), было издано более 60 географических карт63. В 1796 г. был издан новый «Атлас Российской империи», состоявший из 52 карт, явившийся итогом научного географического изучения страны в течение всего столетия.
Значительную роль в развитии геодезии и картографии сыграло также Генеральное межевание, начатое указом 1765 г. Полученные при межевании многочисленные карты, планы и описания имели большое значение для изучения земельного фонда страны, для физической и экономической географии России. Задача экономико-географических исследований была уже сформулирована на уровне государственной политики и отразилась в характере анкет, рассылаемых местными властями. При помощи анкет не только собирались, но и распространялись географические сведения, так как результаты изучения ответов издавались.
Последняя треть XVIII в. характеризовалась несравненно большей широтой подготовки научных кадров, невиданным ранее ростом выпуска учебной литературы по географии и возникновением того, что можно назвать научной общественностью. Важную роль сыграл в этом /Московский университет. В 1773 г. в типографии Московского университета был издан «Географический лексикон Российского государства» Ф. А. Полунина, первый географический словарь, в котором были учтены достижения географии и сопредельных наук того времени. В предисловии к первому изданию автор писал, что подобные словари имеют разные государства, но по своей полноте и точности примером ему служил Словарь Французского государства. «На то взирая, кто бы ни желал, чтоб такой же мы имели Словарь и о Российском государстве?»— заключал автор64.
Из университетской типографии вышел также учебник по географии профессора X. А. Чеботарева «Географическое методическое описание Российской империи, с надлежащим введением к основательному познанию земного шара и Европы вообще» (1776), а в 1792 г. — учебник Н. Е. Черепанова «Географическо-историческое учение». Труд Черепанова заложил основы сравнительного землеведения (физической географии) в Московском университете. На философском факультете Московского университета стал читаться курс всеобщей географии65 *. В конце XVIИ в. география стала обязательным предметом почти во всех учебных заведениях, включая семинарии.
Во много раз возросло издание научно-популярной литературы по географии, которая наряду с историей занимала ведущее место00, со
63 Петров А. Н., Царт И. Д. Первая академическая. Л., 1977. С. 22.
64 Географический лексикон Российского государства, собранный Федором Полуниным. М., 1773.
65 Летопись Московского университета. С. 29—30, 35—36, 39.
63 См.: Сводный каталог русской книги Х\ III в. Т. I. М., 1963; Т. II. 1964; Т. III, IV. 1966; Т. V. 1967. Хронологически продолжает издание: Описание издании гражданской печати (1708—1725). М.; Л., 1955.
113
ответственно увеличилось и число людей, интересующихся этой литературой. Научные географические знания перестали быть достоянием узкого круга людей. Большую популярность приобрели записки путешественников, способствовавшие распространению сведений о вновь присоединенных землях. Были изданы описания путешествий Н. А. Демидова, С. И. Плещеева, В. Г. Григоровича-Барского67.
С 1770-х годов собственно научное исследование жизни многонациональной России становится делом, имеющим общественное значение. Описания путешествий Палласа, Лепехина и других русских академиков издаются для широкой публики и читаются не только учеными. Интересные бытовые и этнографические наблюдения поместил М. Д. Чулков в своей «Истории российской коммерции». Не случайно и Н. М. Карамзин начинает «Историю государства Российского» с описания российских просторов и многонационального состава ее населения. Как одно из важных достижений народа Карамзин называет открытия стран, «никому дотоле неизвестных» и внесенных теперь «в общую систему Географии»68.
Собранные в ходе экспедиций сведения о народах, входивших в состав России, использовались учеными других отраслей науки. Так, Д. С. Аничков в «Рассуждении из натуральной богословии о начале и происшествии натурального богопочитания» (1769) в качестве аргументации использует данные о религиозных представлениях камчадалов69.
Николай Никитич Поповский в своей речи при открытии философских лекций при Московском университете в 1755 г. говорил о «пространстве земель, подверженных Российской империи» и противопоставлял Россию Римской империи, где народы «оружием приводили в свое послушание, и часто в покоренные собою земли ни одним глазом взглянуть не смели». Поэтому всего, что было в покоренных народах «достопамятного», «усмотреть того было невозможно»70.
Характерно, что при исследовании истории брака известный историк права того времени С. Е. Десницкий привлекал и этнографический материал народов России, добытый в экспедициях («Юридическое рассуждение о начале и происхождении супружества», 1775 г.). Профессор медицины С. Г. Зыбелин в своих речах ставил проблему народонаселения, изучив предварительно статистические данные, относящиеся к России и европейским странам.
Известный советский литературовед Г. А. Гуковский писал, что Десницкий и Аничков, излагая свои взгляды на происхождение религии и морали, обосновывали их не рационалистической дедукцией, а эмпирическим изучением психологии социального человека71. По-види-мому, в этом сказалось не только влияние школы английских философов (А. Смит, Д. Юм), но и того богатейшего материала из жизни на
£" См.: Демидов Н. А. Журнал путешествия... Никиты Акинфиевича Демидова по иностранным государствам... М., 1786; Плещеев С. И. Дневные записки путешествия из архипелагского, России принадлежащего острова Пароса, в Сирию и к достопамятным местам, в пределах Иерусалима находящимся. Спб., 1773; Григорович-Барский В. Г. Пешеходца Василия Григорьевича Григоровича-Барско-го-Плаки-Албова, уроженца Киевского, монаха антиохийского; путешествие к святым местам. Спб., 1778.
68 Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. I. Спб., 1892. С. XIX.
69 Избранные произведения русских мыслителей второй половины XVIII века. Т. I. М., 1952. С. 130.
70 Там же. С. 90—-91.
71 См.: Гуковский Г. А. Очерки русской литературы XVIII в. Л., 1938. С. 161.
114
родов России, который в это время становится достоянием общественности.
В исторических сочинениях XVIII в. все большее место занимает интерес к естественной истории, географическим открытиям. В этом проявилось общее «настроение времени»72. II. Н. Болтин, как и Н. Н. Поповский, писал об отличии завоеваний Древнего Рима от присоединений новых территорий Россией: в первом случае империя держалась силой оружия, во втором происходило естественное вхождение народов в состав России 73 74. Болтин стал переходить к объективным факторам объяснения исторических явлений, и прежде всего к роли географической среды Осмысление роли географического фактора в истории, сравнение собственной многонациональной страны ? другими государствами — все это стало возможно лишь тогда, когда достоянием образованных людей сделался тот обширный географический материал, который собирался в течение XVII—XVIII вв. В XVIII в. в истерических трудах человеческая деятельность стала рассматриваться в широком контексте объективных обстоятельств, с учетом уровня развития наук, в том числе и естественных.
Положение о значительной роли климата и географической среды в истории было широко распространено в XVIII в., чему способствовало также знакомство русских ученых с теориями Ш.-Л. Монтескье, Ж.-Б. Дюбо. Не меньшее значение имели и наблюдения над природными условиями различных народов России, чему уделялось большое внимание в ходе научных экспедиций. Само понятие «климат» толковалось достаточно широко и включало в себя наличие гор, лесов, характеристику земель; такое толкование непосредственно предшествовало постановке вопроса о естественных ресурсах в качестве предпосылки экономического развития страны.
Показателем большого интереса к географии и смежным наукам является и состав частных библиотек: в собраниях Ф. Прокоповича, Г. Бужинского, Д. М. Голицына, А. И. Остермана, Р. К. Арескина, В. Н. Татищева наряду с книгами по истории преобладали издания по географии.
Географические знания становились достоянием людей не только в научной, но и в образной, художественной форме. Романтика морских плаваний первой половины XVIII в. отразилась в живописи и гравюре. Так, например, в полотне Григория Теплова, написанном в 1737 г., звучит морской мотив, воплотивший мечту автора, в ту пору 20-летнего юноши, о путешествиях и далеких землях, близкую молодому поколению послепетровского времени.
Наиболее восприимчивой к тому новому, что несли географические знания, оказалась литература. Для всей Европы этого времен:! был характерен интерес к поэзии простого народа и первобытных племен, к древнему эпосу и средневековой легенде. В эпоху предремантпзма и романтизма наступило увлечение народно-поэтическим творчеством. На страницах русски:; журналов второй половины века стали довольно часто попадаться песни разных народов: «Китайская песня», «Мадагаскарские песни», «Песнь негра». «Таитянская песня», «Песнь лапландца» и т. д. Опубликованные материалы путешествий давали богатую пищу для литераторов. Познакомившись с сочинением Крашенинникова «Описание земли Камчатки», где приведены песни местных жите
72 С ах ар о в А. М. Историография истории СССР. А7, 1978. С. 55—56.
73 Там же. С. 82.
74 Там же. С. 80.
115
лей, А. П. Сумароков дал свои объяснения своеобразному характеру песенного творчества камчадалов. В «Трудолюбовой пчеле» он поместил «камчатскую песенку» и статью «О стихотворстве камчадалов» и при этом высказал мысль, близкую сентименталистам: «Чувствие человеческое равно, хотя и мысли непросвещены»75.
Осознание своей собственной национальности, своей культуры происходило в сравнении с культурой других народов. iM. В. Ломоносов дал поэтическое обобщение достижений русского народа. Он отразил громадность и обширность русского государства, создал «географический образ» России, близкий к образу Русской земли из «Слова о полку Игореве». Этот образ передавал патриотизм русского человека, его любовь, гордость и восхищение своей Родиной. Поэзия Ломоносова способствовала развитию национального самосознания русского народа. Ломоносовский образ России был усвоен и развит последующей поэтической традицией (Г. Р. Державин, К. Н. Батюшков, А. С. Пушкин, П. А. Вяземский, М. Ю. Лермонтов).
Распространение популярной географической литературы способствовало появлению в художественной литературе произведений, в которых можно было найти прежде чуждые этому виду творчества географические характеристики, этнографические подробности.
Яркий пример — державинские оды. Литературоведы отмечают, что все изображаемые поэтом явления природы приобретают отчетливый местный колорит. Державин внес много нового в поэтическое представление о России, ее ландшафтах, о населяющих ее народах. И сам Петербург появляется у Державина не в образе блестящей столицы империи, а как большой портовый город с точно обрисованными окрестностями. Читатель узнавал даже о том, какие продукты питания доставляют разные провинции государства к столу петербургского жителя. Этнографические подробности пронизывают поэзию конца XVIII в. Державин давал яркий перечень народов России: например, «с секирой острой алеут, киргизец с луком напряженным». Большой популярностью в конце XVIII — начале XIX в. пользовалось стихотворение И. И. Дмитриева «Ермак» (1794). Сибирские шаманы, ведущие диалог о Ермаке, — это не безликие аллегории, а колоритные экзотические фигуры:
С булатных шлемов их висят Со всех сторон хвосты змеины И веют крылия совины;
Одежда из звериных кож;
Вся грудь обвешана ремнями, Железом ржавым и кремнями, На поясе широкий нож.
Географической конкретностью отличается описание ночного пейзажа на берегах Иртыша.
Издание отчетов многочисленных научных экспедиций в форме дневниковых записей, интерес широкого читателя к этим трудам способствовали появлению в литературе нового жанра — путешествий. В этой связи следует отметить «Письма русского путешественника» Н. М. Карамзина (1791-1792). Писатель использовал традиции европейской и русской литературы «путешествий» XVIII в. Если в произведениях Д. Дефо и Д. Свифта главное внимание обращалось на точ^-ность, «достоверность» изображения всех подробностей, то английский писатель Л. Стерн представлял другую традицию жанра, описывая
75 Трудолюбивая пчела. 1759. С. 63.
116
главным образом мир своих чувств и переживаний. Карамзин творчески использовал опыт предшественников, подчиняя его стоявшим перед бим конкретным задачам. Большая информация, заложенная в «Письмах», отличает их от произведений Стерна. В «Письмах» образ Путешественника соединяет внешний мир с внутренним и вся фактическая информация получает внутреннюю связь с мировосприятием писателя. У Путешественника, внимательно наблюдающего жизнь Европы и сравнивающего ее с тем, что он знает о настоящем и прошлом своей страны, четко проявляется чувство национального самосознания. «Письма» имели большой успех у русских, а затем и зарубежных читателей. Уже при жизни автора они были переведены на несколько европейских языков и породили целую серию подражаний.
В этом столь популярном в XVIII в. жанре авторы стремились объединить научную достоверность с художественной образностью. В 1800 г. вышло «Путешествие по всему Крыму и Бессарабии в 1799 г.» П. Сумарокова, написанное ярким языком и насыщенное богатым конкретным материалом. Кроме личных впечатлений автор использовал труд П. Палласа.
Последующие поколения деятелей русской культуры, чье детство пришлось на конец XVIII столетия, уже в раннем возрасте могли приобщиться к достижениям тогдашней естественнонаучной мысли. Этому способствовал впервые основанный Н. И. Новиковым журнал «Детское чтение для сердца и разума» (1785—1789), где значительное место уделялось популяризации естественнонаучных знаний. В конце века появляются также специальные детские издания по географии, использующие игровой принцип. Например, детские игровые карты, где обычные знаки заменены изображением российских городов и рек. В сопровождении к изданию разъяснялось: «Побудительною причиной было то, чтоб чрез забавные препровождения времени могли дети играючи оными затвердить как города и реки, так и краткое топографическое описание Российского государства»76. В 1794 г. появился «Атлас Российской империи, изданный для употребления юношества». хЧосковский университет издает «для малолетних детей» «Способ научиться самим собою географии» (1798).
Все это свидетельствовало о том, что в обществе была ясно осознана важность и полезность географических знаний как необходимой части системы образования. О том, какое влияние на формирование интересов у детей имели подобные издания, немало написано С. Т. Аксаковым, в детстве проводившим целые дни «в собирании трав и цветов, в наблюдениях за гнездами маленьких птичек... в собирании червячков, бабочек и разных букашек». По признанию писателя, «врожденную охоту к этому роду занятий и наблюдений и вообще к натуральной истории возродили во мне книжки «Детского чтения»77. С детства заложенное стремление к точности наблюдения за природой в будущем привело Аксакова к созданию его замечательных книг «Записки об уженье» и «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», где поэтическое изображение природы сочеталось с ее доскональным знанием.
Будущие декабристы А. И. и П. И. Борисовы также с малых лет интересовались натуральной историей, в течение всей жизни собирали различные коллекции, гербарии, продолжая это занятие и в сибирском ссылке. Петр Борисов составлял коллекцию флоры Восточной Сибири.
76 Шелехов В. В пользу и забаву малолетним детям. Спб., 1799. С. 3.
77 Аксаков С. Т. Семейная хроника. Детские годы Багрова-внука. М., 1982. С. 450.
117
‘j	ВСЕМИРНЫЙ
ПуТЕШЕ'Л ВОВАТЕЛЬ, ПАИ
ПОЗНЛВ1Р
[СТАРАГО И НОВА ГО СВЪТА,
шо
О Н И С А И I К
I пс*Л ло ей чремя ичнЬешнмхЪ земель , мЬ	часшнхЪ cwt.niл
1<иЛ*рЛ»Э»еС.
к&АДыа гюрамы ьрадочу»-» игм»»<ч1г*. rt«4u*r«ir. гпрпдв,
* 1»1жм. iopu правде ate,	М’-гйиуи» । илу, дпюдан
жФру ев м.ишсли'« tpoftt. «и.ммам. обряды» NajkHj «удпд < чмы, |>)ММ* ‘»я« торговлю, Одежду, <м*ж«» ’ явд«чцг, паролям а уи«*г*%’*№*' дочежмпие; отвара*.
е»иЬи«л. •	я. M«ri»*»»•!?• wb|trn« hiwnijI*» ’
* м рч*»Ь; лр”Е1И»ет|1, вмымид маше, виишв ОС<И>ЛИЖО« .ИИ ГрН-Л-Ч4Х1д ДОГКМДШЫЖ»
Я пр
вядатюе
Господином h АбО’ашоъЪ де ла ПоршЪ а
МЛ PoucHkriN ЛШЯЪ
пергаггеевое гЪ фрледуасЕлго.
;------------------------------
ГОМЪ 11БРПЫЙ.
ь— 	-------------------------
ЬЬ Сл*гкмчгт*prt.
•Ъ in* u.itoiiTii'чирами НемшСрежта
Шипра.
J

Ж. де Ла Порт «Всемирный путешествователь, или Познание Старого и Нового Света». Перевод Я. И, Булгакова. Спб., 1778—1794. Титульный лист
Книга для юношества «Способ научиться самим собой географии». Спб., 1778. Титульный лист
Все это было не случайно, а складывалось под влиянием естественнонаучной популярной литературы, отражающей главное направление научной мысли своего времени — стремление к познанию естественного мира, сочетающееся с требованиями детального, точного, систематического его изучения.
В последние десятилетия XVIII в. Россия становится одним из мировых центров развития естествознания. Русская географическая наука, опираясь на мировые достижения, в целом шла самостоятельным путем со свойственным ей вниманием к проблемам хозяйственного освоения огромной страны, к жизни и деятельности ее многонационального населения. В Академии наук, Московском университете и других учебных заведениях ведется подготовка специалистов по географии: ученых, геодезистов, картографов, астрономов, хорошо обученных моряков. Мировую известность получили имена русских ученых — Крашенинникова, Лепехина, Зуева, Озерецковского и других, решавших в своих работах вопросы теоретического характера на основе огромного, полученного ими самими фактического материала. Шла подготовка первого русского кругосветного плавания, начавшего новый период в истории отечественных географических исследований. Русский флот выходил на океанские просторы, и инструкции для капитанов кораблей, которым предстояло обогнуть земной шар, составляли академики — А. Б. Иноходцев, А. Ф. Севастьянов, В. М. Севергин, ученики Ломоносова и Лепехина.
В 1803—1806 гг. состоялось первое русское кругосветное плавание на кораблях «Надежда» и «Нева» под командованием И. Ф. Крузенштерна и Ю. Ф. Лисянского. Участники плавания составили подробное географическое и статистическое описание Камчатки, островов Тихого океана, прибрежных районов Юго-Восточного Китая и русских владений в Америке. Описание путешествия содержало данные о хозяйстве, быте, жизненном укладе, религии и обычаях различных народностей. Комплексный характер описания, сложившийся в ходе путешествий XVIII в., был воспринят исследователями следующего поколения.
Результаты многочисленных экспедиций и путешествий принесли огромные практические результаты, способствовавшие развитию сельского хозяйства, промышленности, торговли как в Европейской России, так и на Урале, в Сибири, на Дальнем Востоке. Все это ускоряло развитие капиталистических отношений, втягивало все новые районы во всероссийский рынок. Таким образом, результаты географических исследований содействовали экономическому единещио страны и тем самым развитию и становлению русской нации.
Влияние результатов экспедиций не исчерпывается этим. Колоссальный материал по географии, этнографии, минералогии, ботанике, лингвистике, метеорологии, собранный во время географических исследований, формировал новые представления у современников. Многообразные знания о собственной стране, о других, нерусских народах, населяющих ее, уже в XVIII в. подводили к осознанию себя как единой исторической, культурной и территориальной общности. Развитие этого самосознания не вело к национальной ограниченности, высокомерию, а у лучших представителей образованных людей XVIII в. (М. В. Ломоносов, Д. С. Аничков, Н. Н. Поповский) рождало чувство общности судеб многочисленных народов России. В XVIII в. находим мы корни пушкинского понимания многонациональности Родины, значения для нее русского языка: «...и назовет меня всяк сущий в ней язык, и гордый внук славян, и финн, и ныне дикои тунгус, и друг степей калмык».
119
Встреча Г. И. Шелехова с народами Крайнего Севера. Фронтиспис и авантитул книги «Российского купца Г. Шелехова странствование...» Спб., 1791
Расширение знаний о собственной стране обогащало чувство патриотизма и национальной гордости русских людей. Величие России связывалось и с обширностью ее территории, с наличием природных богатств. Уже в XVIII в. многие исследователи предвидели будущую огромную экономическую роль районов, освоение которых только началось. В своих научных трудах они рассматривали новые районы как часть своей Родины/
Важное значение, в частности, имеют мысли М. В. Ломоносова о роли Сибири в будущем развитии государства. Справедливость его слов — «российское могущество прирастать будет Сибирью» — начала получать подтверждение уже в XVIII в. В это время произошло смещение русского населения на юг Сибири, в лесостепную и степную полосы. Изменились экономические стимулы освоения новых территорий: вместо добычи пушнины — развитие земледелия и горно-металлургической промышленности. Большие сдвиги произошли и в культурной жизни Сибири. В первой половине века здесь открылись школы при многих монастырях, цифирные школы. В середине века появились на-вигацкая, геодезические и горные школы, в конце века было открыто 13 народных училищ. В 1780 г. в Барнауле открылось горное училище, в 1788 г. в Омске—«Азиатская школа» для подготовки переводчиков с татарского, калмыцкого, монгольского и маньчжурского языков. При Тобольской и Иркутской семинариях существовали богатые библиотеки. В Барнауле была одна из крупнейших технических библиотек. При
120
Тобольском училище в 1788—1791 гг. издавался первый в Сибири журнал «Иртыш, превращающийся в Иппокрену».
Благодаря усилиям землепроходцев и промышленников, деятельности многочисленных научных экспедиций и, главное, благодаря повседневному труду и творчеству народа уже к концу XVIII в. во многих не освоенных ранее землях возникли города, велась торговля, развивалась промышленность, выпускались книги и журналы.
Как русская географическая наука использовала достижения западноевропейской, так в свою очередь и западная географическая наука питалась достижениями русской науки. Особенно быстро распространялись на Западе сведения о Сибири, Северном Ледовитом океане, Дальнем Востоке, Крыме и Кавказе.
Для русской географической науки XVIII в. был характерен комплексный страноведческий подход, что объяснялось практическими задачами, стоящими перед государством. Комплексный характер географического исследования приводил к целостности описания различных территорий во всей совокупности их природной среды и хозяйственной жизни, включая человека, условия его труда и существования. Записки участников академических экспедиций, особенно «Описание земли Камчатки» С. П. Крашенинникова пользовались такой популярностью среди современников и последующих поколений именно потому, что в них давалось целостное научное и в то же время художественное изображение увиденных мест. В центре внимания исследователей находился человек. Облеченные в такую форму научные сведения легко усваивались читающей массой, а тем самым приобретали собственно культурное значение во всей широте этого понятия.
ИСТОРИЧЕСКАЯ
МЫСЛЬ
Д. Н. ШАНСКИИ
С общим «обмирщением» культуры, освобождением ее от религиозных пут, накоплением исторического материала, развитием критического отношения к нему, появлением и укреплением зачатков рационализма при объяснении событий прошлого к концу XVII в. в исторической мысли1 России произошли существенные сдвиги2.
Новые явления в исторической мысли конца XVII — первой четверти XVIII в. были отражением общественной жизни России в условиях утверждения абсолютизма, активизации внешней политики страны, превращавшейся в великую державу, значительного расширения культурных контактов с европейскими странами и вместе с тем обстановки напряженной борьбы как на международной арене, так и борьбы с консервативными силами внутри страны. То новое, что появлялось в России в первой четверти XVIII в., приходилось защищать, обосновывать исторически и теоретически. Значительный сдвиг произошел поэтому' в понимании самих задач истории: она начала осознаваться как государственное дело, тесно связанное с политическими интересами утверждавшегося абсолютизма3.
Новый подход к назначению истории выразил известный церковный и политический деятель петровского времени Г. Бужинский: «В истории, — указывал ок в предисловии к одному из произведений С. Пуфендорфа, — ...обрящещи откуду себе и обществу пользу сотво-
* В советской исторической литературе существуют различные точки зрения на интерпретацию понятий «историческая мысль», «историография», «историческая наука». Так, А. М. Сахаров строго ограничивал рамки историографии именно научными исследованиями; Л. В. Черепнин, М. В. Нечкина ратовали за более широкое понимание этого термина, включая сюда публицистику, историческую литературу и т. д
По мнению автора очерка, историческая мысль — это совокупность знаний о прошлом в умах людей; историческая наука — совокупность информации о прошлом, добытой с помощью научного метода, т. е. с применением исследовательских профессиональных приемов. Отсюда ясно, что понятие «историческая» мысль значительно шире, чем историография (историческая наука), и отражается в самых различных областях человеческой культуры. Естественно, объем очерка позволяет дать лишь общие черты, абрис того, что мы именуем исторической мыслью XVIII в. 2 См.: Сахаров А. М. Исторические знания//Очерки русской культуры XVII века.
Ч. 2. М., 1979. С. 71—76.
3 О характерных чертах русского абсолютизма см.: Федосов И. А. Асолютизм// /7 Очерки русской культуры XVIII века. Ч. 2. М., 1987.
122
риши»4. Конечно, сколько-нибудь резкого разрыва с предыдущим временем не было: Бужинский ссылался при этом на Тита Ливия, и в самой ссылке на старину видна характерная для средневекового мировоззрения ориентация на традицию, авторитет. Да и в обосновании самого петровского самодержавия использовались термины старых средневековых теорий: для того же Бужинского Петр был «царь Российский христианского Иисраиля»5. История ставилась в положение служанки идеологии, подыскивающей нужные примеры для обоснования абсолютистских доктрин. Так, Феофан Прокопович, доказывая превосходство монархии над другими формами правления, писал: «Аще и не сведоми кому были самые внутренныя добра общаго вины, в таком правительстве содержимыя, то довольно тое показати примеров едва не со всех народов и веков»6. Сколь в принципе ни антиисторичен был такой подход, он в перспективе вел к развернутым и продуманным концепциям дворянских историков с характерной апологией абсолютизма.
В ходе событий первой четверти XVIII в. Россия превратилась в могущественную европейскую державу, повысился ее международный авторитет. Как писал, несколько идеализируя положение вещей, Г. Бужинский, те европейские страны, которые «еще не достаточно о Государстве Российском глаголаху и рассуждаху, худыя мнения на лучшая премениша»7. Но для утверждения этих «лучших мнений» требовался исторический фундамент; развенчивая распространенные в Европе мнения о варварстве и отсталости России, невозможно было обойти стороной ее прошлое, весьма тенденциозно представленное в сочинениях иностранных авторов XVI—XVII вв. Поэтому создание современного труда по истории России стало одной из важных задач, поставленных Петром и его сподвижниками. Ф. Салтыков в своих «Пропозициях» предлагал «сделать историю Российского государства», которую надлежало перевести на иностранные языки и распространить за границей, «чтоб они знали об этом подробно и на оборону»8.
Работа по написанию исторических произведений о России в петровское время развернулась в основном по двум направлениям: создание общих трудов по истории страны и работ, освещавших в основном современные события, прежде всего вопросы внешней политики.
Характерным произведением первого рода явилось сочинение «справщика» московской типографии Ф. Поликарпова «История о владении российских великих князей», начатое в 1708 г. по инициативе Петра I. Автору надлежало осветить события от княжения Василия III (1505—1533) до современности. Отказ от изысканий в области древней русской истории, видимо, был вызван тем, что Петр интересовался событиями в России с момента превращения ее в независимое н единое государство (характерно, что позднейшие историки XVIII в. называли время с конца XV в. по XVIII в. «периодом победоносной России»)^, хотя по официальной мотивировке это объяснялось тем, что о древней России уже «много писано». В рекомендациях, данных Поликарпову от имени Петра, содержались и конкретные указания методического характера: надлежало «из русских летописцев выбирать и в согласие
4 Введение в гисторию европейскую чрез Самуила Пуфендорфия... сложенное... Спб., 1718. С. 5.
5 Там же. С 3.
6 Прокопович Ф. Соч. М.; Л., 1961. С. 39.
7 Введение в гисторию европейскую... С. 2.
8 Памятники древней письменности. Т. 33. Спб., б. г. Прил. 5. С. 24.
123
приводить прилежно»9. Такой метод работы мог привести только к появлению новой летописи, и, видимо, это явилось одной из причин, почему «История» Поликарпова «не очень благоугодна» была Петру. Выявилась и значительная недостача документального материала, а вместе с тем — трудность создания исторического труда нового типа, отличного от летописей предшествующих веков. «История» Поликарпова не стала таким трудом и не была опубликована, хотя в дальнейшем метод работы над историческими сочинениями, вероятно, принципиально не изменился: видимо, в том же направлении должен был работать и Г. Скорняков-Писарев, которому в 1722 г. было поручено составление-какого-то «летописца»10.
Наиболее зрелое обобщающее произведение о России, созданное в первой четверти XVIII в., было написано человеком, находившимся далеко от своей родины, в Швеции, — секретарем русского посольства А. Я. Манкиевым. Он имел доступ к материалам библиотеки в Весте-росе, где хранилось значительное количество источников по истории России, как русских, так и иностранного происхождения. «Ядро российской истории» Манкиева (1715) наглядно продемонстрировало новаторство историографии первой четверти XVIII в., но вместе с тем и тесную связь ее с исторической мыслью средневековья. В книге Манкиева сохранялись элементы провиденциализма: «Уложение (законы. — Д. Ш.) начальника и. творца имеет самого Бога». Но в то же время разоблачались мифы о происхождении народов от божественных предков: «Римляне от пастырей, от разбойников и беглецов в великую силу выросли, стыдились своего начатка, и для того притворялись, будто их народ от Ромула, сына бога войны Марса... происходит...»11 Включая в книгу, посвященную «российской истории», сообщение об изобретении книгопечатания, историк оценивал его следующим образом: «...воистину Божие благодеяние послано всей вселенной от Иоанна Гутенберг Аргентинца...» 12. При характерном для большей части книги простом и связном стиле изложения Манкиев описывал царствование Алексея Михайловича в откровенно летописной форме.
В своем сочинении Манкиев отражал взгляды, которые развивались в окружении Петра. Это сказалось в резком осуждении иностранных авторов (П. Петрей), «ругающих» «народ Русский без чистой совести и срама» 13, в подчеркивании постоянных агрессивных поползновений Швеции по отношению к России в XVII в.
История русско-шведских отношений и особенно Северной войны стала предметом ряда сочинений: «Записок» Б. И. Куракина, «Гистории Свейской войны», «Рассуждения...» о причинах Северной войны П. П. Шафирова, «Истории императора Петра Великого от рождения до полтавской баталии» Феофана Прокоповича. Эти сочинения, освещая современные события, составлялись на значительной фактической основе: в ходе военных действий зачастую велись повседневные записки. Современники очень хорошо понимали значение этих «юрналов» как источников, даже своеобразных заготовок для будущих исторических трудов: «...из чего можно будет, — отмечал Феофан Прокопович,— своим временем и со украшением историю сию издать»14. Параллельно
9 Пекарский П. П. Наука и литература в России при Петре Великом. Т. I. Спб... 1862. С. 317.
10 Там же. С. 319.
11 [М ан к и ев А. Я.] Ядро российской истории... М., 1770. С. 8.
12 Там же. С. 151.
13 Там же. С. 298.
14 Пештич С. Л. Русская историография XVIII в. Ч. I. Л., 1961. С. 94.
124
с этим расширялась и проблематика исторических трудов. «Написать а войне, как зачалась и о нравах и случаях, как и кем делана*, — отметил Петр в 1715 г., а в дальнейшем неоднократно высказывался о необходимости внести в «Гисторию» материал о внутренней жизни страны во время Северной войны 15.
Разработка военной истории России в первые годы XVIII в., таким образом, неизбежно вела к мысли дать полную картину всех преобразований петровского времени. С наибольшей яркостью идея создания соответствующего исторического сочинения была высказана в плане Г. Гюйссена. Оно должно было включить материалы, характеризующие нравы и обычаи народа, информацию о природных богатствах России, событиях церковной и культурной жизни, но прежде всего освещать «мудрыя перемены, учреждения на сухом и водяном пути, в гражданстве, торговле, казне, судебных делах.., установление Сената, новых губернаторов и начальников, дела и имена их...*. Этот план в какой-то мере был реализован И. К. Кириловым в его труде «Цветущее состояние Всероссийского государства» (1727), в котором впервые в литературе того времени было дано весьма полное историко-географическое описание страны. Так автор «пытался увековечить в памяти потомков результаты реформ»16.
Более широкий взгляд на успехи реформ и внешней политики России в конце XVII — первой четверти XVIII в. способствовал и более глубокому пониманию причин исторических событий. Считая необходимым упомянуть в «Гистории Свейской войны»: <1. Неискусство наше во всех делах. 2. А наипаче в начатии войны, которую, не ведая противных силы и своего состояния, начали как слепые... 4. Какие имели внутренние замешания...» и т. д.17, Петр, по существу, ориентировал историков своего времени на рассмотрение связи исторических событий. Конечно, не всегда постановка вопроса о причинах того или иного события была порождена чисто научным интересом: например, обращение к историческим предпосылкам Северной войны обусловливалось прежде всего стремлением доказать агрессивность Швеции и справедливый характер войны со стороны России. Этот вопрос затронули Ф. Салтыков, И. Паткуль, сам Петр, но наиболее подробно он был освещен в сочинении П. Шафирова «Рассуждения, какие законные причины... Петр Первый... к начатию войны против короля Карола XII Шведскаго...имел...» (1717) и в речах Феофана Прокоповича. Несмотря на ясно выраженную политическую тенденциозность, упомянутые сочинения не превращались в чисто публицистические, так как опирались на весьма значительный корпус источников и проливали свет на действительно агрессивные замыслы Швеции по отношению к России. Феофан Прокопович, большой знаток древнерусской литературы, ссылался на героическую борьбу русского народа в XIII в. за свою независимость против шведских захватчиков. Шафиров также черпал аргументы «из древних и новых актов и трактатов, також и из записок о воинских операциях*18.
Естественно, что в этих условиях не мог не повыситься интерес к
15 Цит по- Устрялов Н. Г. Об исторических трудах Петра Великого Ц Современник. 1845. № 1-3. С. 264.
1& См.: Гольденберг Л. А., Новлянская М. Г., Троицкий С. М. И. К. Кирилов и его труд «Цветущее состояние Всероссийского государства»//Кирилов И. К. Цветущее состояние Всероссийского государства / Под ред. Б. А. Рыбакова и др. М., 1977. С. 7.
17 Цит. по: Пештич С. Л. Указ. соч. С. 158.
18 Там же. С. 181.
125
архивной документации, отражающей события внешней политики Русского государства. Указом 5 августа 1724 г. дела Посольского приказа были переданы в самостоятельный Государственный архив старых дел. Этот факт сам по себе являлся важным этапом развития архивного дела в России. Однако в целом отношение к архивным документам в петровское время, как и к истории вообще, было еще чисто утилитарным, тесно связанным с нуждами идеологии и политики. Привлекали к себе внимание и издавались лишь документы, так или иначе связанные с насущными политическими задачами. Например, в 1718 г. была осуществлена публикация грамоты Максимилиана I Василию III, в которой последний назван императором: это должно было придать вес притязаниям Петра I на императорский титул 19.
Подобный подход пронизывал и другие явления русской культуры, так или иначе связанные с исторической мыслью. Несомненно избирательным был интерес сподвижников Петра к изданиям и переводам исторической литературы. Например, издание исторического труда С. Пуфендорфа, в котором события истории России передавались со значительными фактическими искажениями, а русский народ назывался «рабским», вряд ли было бы возможно, если бы в нем не содержалось полностью соответствовавшая интересам Петра характеристика «образа правления» в России: «Великий князь (сего Россиане своим языком Царь нарицают) повелительство владычественное (самодержавное— перевел Г. Бужинский в ремарке на полях. — Д. Ш.) имеет, и по воли своей и угодно вся творити и управляти может»20.
Следует, однако, заметить, что в условиях относительно невысокой грамотности населения и дороговизны книг в России в первой четверти XVIII в. последние не могли еще служить действенным средством пропаганды в народе идеологии абсолютизма и возвеличивания Петра как идеального монарха и военного деятеля. Приходилось прославлять Петра не только «от мирских историков», но и «от стихотворцев вымышленными лицами и подобием от зверей, гадов, птиц, древес и прочих»21. Подобные аллегории действительно довольно часто использовались при создании праздничных транспарантов, панно триумфальных ворот, воздвигавшихся в честь побед России в Северной войне. Обращенные к широким массам народа такие композиции изображали Петра либо в виде какого-либо героя античных мифов (Персей, Геракл, Ясон и т. п.), либо персонажа Священного писания. Эти символические картины типа «Апостол Петр низвергает волхва Симона» допускали достаточно широкое толкование и, видимо, осознавались как изображение побед не только над внешним врагом, но и над противниками реформ внутри страны. Наряду с аллегорическими композициями появлялись и вполне конкретно-исторические, изображавшие подлинные события русско-шведской войны (впервые они появились в связи с Полтавской победой)22.
Временные и недолговечные эти памятники не могли полностью удовлетворять требованиям времени. В связи с необходимостью увековечить победы России возникали проекты создания целой серии рельефов— своеобразной «пластической летописи», прославляющей подвиги русской армии. Не менее характерным было и желание Петра воз
19 См.: Маяковский И. Л. Очерки по истории архивного дела в России. М., 1960. С. 151.
20 Введение в гисторию европейскую... С. 409.
21 Цит. по:' П е ш т и ч С. Л. Указ. соч. С. 72.
22 Б о р з и н Б. Ф. Монументально-декоративная живопись в России первой четверти XVIII в.: Автореф. канд. дис. Л., 1969. С. 14.
126
двигнуть триумфальную колонну в честь окончания Северной войны Осуществление подобных проектов требовало помимо всего прочего тщательного изучения уже имевшихся образцов в западноевропейском и особенно античном искусстве, что опять-таки было связано с изучением истории. Естественно, такой путь обращения к античности не был единственным.
В сущности, интерес к древностям как <куриозам> и «раритетам» не был порождением петровского времени. Он имел значительную предысторию в более раннюю эпоху с ее интересом к памятникам древности—храмам Палестины и Византии, различным реликвиям, мощам святых и т. п. Конечно, этот интерес к истории был окутан туманом религиозных представлений, христианской мифологии. Но отрицать его значение как определенной основы, на которую опирались в конце XVII — начале XVIII в., вряд ли правомерно.
Путешествия русских людей петровской эпохи за границу и записи о них имеют еще определенное сходство с древними «хождениями». Статейный список Б. П. Шереметева 1697 г. еще отличается скрупулезным описанием религиозных святынь, да и стиль повествования напоминает некоторые памятники средневековья. Вместе с тем они свидетельствуют* о неуклонном расширении сферы интереса к прошлому, главным образом именно за счет «обмирщения» исторических знаний. Уже П. А. Толстой в описании своего путешествия по странам Европы весьма равнодушно писал о спорах — есть или нет в Венеции «мощи все целыя евангелиста Марка». Внимание привлекало теперь другое — «государства Неаполитинского старый книги и письма устроенные по шкафам изрядно»; точно так же, как и А.,А. Матвеева, его заинтересовала антверпенская библиотека, где были собраны тысячи книг «исторических всех авторов латинских»* 24.
Возрос и интерес к античной культуре. П. А. Толстой, описывая «божницу поганского бога Каприссория», построенную при «проклятом мучителе Нероне», не мог сдержать своего восхищения: «предивной и удивления достойной работы было то дело, и какою живностью изображены те поганских богов образы, о том подлинно описать не могу»25. С петровского времени началось в России собирательство античных памятников. Отношение к наследию античного мира все более приобретало «конкретно-исторический и антикварно-археологический оттенок»26. Наличие в собраниях коллекционеров сочинений Овидия, Квинта Кур-ция, Аполлодора и других свидетельствовало о стремлении понять античные сюжеты и символику. Правда, интерес к античности не избежал влияния общего прагматического подхода, характерного для петровского времени: в древности искали и находили примеры доблести, службы государственному долгу и «общественному благу». Характерен отзыв Феофана Прокоповича о религии древнего Рима: «И хотя оное римское молебствие было весьма суетное,., однако же подает нами пример должнаго подданных к Государям своим доброжелательства и благодарствия» 27
Особенностью петровского времени было стремление сделать коллекции античных древностей доступными для обозрения, превратить их
в Ромм А. Г. Русские монументальные рельефы. М., 1953. С. 37.
34 Цит. по: Путешествия русских людей за границу в XVIII в./Сост. К. В. Сивков. М, б. г. С. 45, 49, 37.
35 Там же. С. 49.	..
“Неверов О. Я. Памятники античного искусства в России петровского времени// Культура и искусство петровского времени. Л., 1977. С. 46, 50.
37 Цит. по: Чистович И. Феофан Прокопович и его время. Спб., 1868. С. 598.
127
в инструмент образования и просвещения. «Я хочу, чтобы люди смотрели и учились» — так, по преданию, Петр определял задачи первого в России музея — Кунсткамеры, открывшейся в 1719 г.28 Коллекция Кунсткамеры пополнялась за счет не только довольно значительных приобретений памятников древности за границей, но и изысканий внутри страны. Известный указ 1718 г. предписывал сдавать властям «старые вещи, а именно надписи на каменьях, железе или меди, или какое старое и ныне необыкновенное ружье, посуду и все прочее, все, что зело старо и необыкновенное...»29. Не ограничиваясь подобными указами, Петр посылал специальные «экспедиции» для изыскания «раритетов» в Поволжье и Сибирь.
Целый ряд петровских указов предписывал сбор и копирование древнерусских летописей, актов, рукописных и старопечатных книг, «куриозных писем»30. Несмотря на то что практические результаты этих постановлений были весьма невелики, не говоря уже об отсутствии в это время подготовленных хранилищ и обслуживающего их персонала31, можно утверждать, что именно в первой четверти XVIIIв. были заложены основы будущего успешного развития русской археографии, археологии, нумизматики.
Историческая мысль петровской эпохи отразила все возрастающий вес светских элементов в русской культуре. Это, разумеется, не означает, что из историографии полностью исчезли церковно-религиозные сюжеты, а провиденциалистская средневековая мысль без боя „уступила свои позиции. Сподвижникам Петра, стоявшим в целом на позициях рационализма, довольно часто приходилось выступать и на поприще церковной историографии. Известно значительное количество работ Феофана Прокоповича, посвященных истории церкви. Зачастую эти труды появлялись в связи с необходимостью обосновать нововведения Петра и церковную реформу 32.
Наряду с господствующей, официальной, традицией в исторической мысли первой четверти века существовала и оппозиционная, дававшая совершенно иную оценку петровских преобразований. Крайним проявлением этой традиции была раскольническая «историография» с ее резко отрицательным отношением к реформам и консервативным мировоззрением. «И той лжехристос... в 1700 году возобнови... новоле-тие Янусовское, и узаконив от онаго вести леточисление, а в 1721 году принял на себя титулу патриаршескую, именовася Отец Отечества... и глава церкви российския... и устави Сенат и Синод... Той же лжехристос... учини народное описание, исчисляя вся мужеска пола и женска, старых и младенцев, и живых и мертвых...» — так освещались петровские реформы в одном из раскольнических сочинений33. Миру «Антихриста» противопоставлялся другой мир — людей, бежавших от государственной власти в отдаленные скиты и ведших святое и благочестивое житье. Этот мир имел свою историю — чаще всего с трагическим концом: в столкновениях с царством «Антихриста» гибло множество старообрядцев, предпочитавших «огненное крещение» подчинению светской власти. Памятниками этой истории остался целый ряд повестей, рассказывавших о самосожжениях раскольников в конце XVII — первой половине XVIII в. (ряд фрагментов в «Истории Вы-
28 Шт ел ин Я. Подлинные анекдоты Петра Великого. Спб., 1786. С. 115.
29 ПСЗ. Т. V. № 3159.
30 ПСЗ. Т. VI. № 3693, 3908.
31 См.: Маяковский И. Л. Указ. соч. С. 144—149.
32 См.: Чист ов ич И. Указ. соч. С. 48.
38 Цит. по: Там же. С. 59.
128
I
говской старообрядческой пустыни» И. Филиппова, повесть о самосожжении в Мезенском уезде 1743 г. и др.). Данные повести являются весьма интересными и характерными памятниками исторической мысли, будучи, с одной стороны, произведениями, основанными на подлинных фактах, а с другой — в значительной степени сохранявшими зависимость от древнерусской литературной традиции с присущими житийной литературе чертами: изображением в черном свете «гонителей правой веры» и идеализацией «ревности добропобедных страдальцев».
Оппозиционная петровским преобразованиям историческая традиция отразилась также и на фольклоре. В исторических песнях этого времени с оттенком осуждения упоминается о расправе Петра со стрельцами, заточении царицы Евдокии в монастырь, увлечениях царя немецкими обычаями и т. п.34
Сохранение влияния старых, средневековых принципов на историческую мысль сказалось не только в памятниках, отражавших эпоху петровских преобразований, но и в репертуаре исторических сочинений, распространенных в это время. «Явное невнимание книгопечатания первой половины XVIII в. к отечественной истории»35, объяснявшееся, впрочем, вполне объективными причинами, лишь способствовало консервации господствующего положения рукописных сочинений, созданных в более ранние века. Тот простой факт, что значительное количество списков древнерусских летописей, хронографов, сказаний, житий и т. п. памятников датируется XVIII веком, наглядно свидетельствует, что с появлением светской рационалистической историографии вовсе не прекратилась средневековая традиция, основывавшаяся на прови-денциалистическом понимании истории. Значительная часть русского общества в рассматриваемое время (и даже во второй половине XVIII в.) удовлетворяла свой интерес к отечественной и зарубежной истории за счет памятников донаучного периода развития исторической мысли.
События первой четверти XVIII в. наложили определенный отпечаток на тематику рукописных сборников этого времени. В них стали включаться материалы новейшей истории — законодательные акты, реляции о ходе Северной войны. Но они причудливым образом сочетались со средневековыми историческими и религиозными сочинениями. К примеру, в одном из таких сборников летописные известия из «Синопсиса» соседствовали со «Сказанием о семи вселенских соборах», а рядом с реляцией о взятии Гданьска в 1734 г. помещалось «Описание: седмь суть ангелы превысочяйшие» 36. .
Важно отметить, что дело идет не только о бытовании в XVIII в. определенных средневековых памятников, сюжетов, но и таких представлений, которые были непосредственно связаны с самим взглядом на историю, способы ее изучения и возможность такого изучения. Автор одного из сочинений по хронологии, помещенного в рукописном сборнике XVIII в., признававший, что «несогласие» дат в различных источниках (русские хронографы, сочинения античных авторов, книги Священного писания) «искусны разсмотрители в согласие приводят», не замалчивающий и того факта, что «в самых божественного писания
34 Исторические песни XVIII века. Л., 1975. С. 36—50, 143—146 и др.
35 Л у п п о в С. П. Печатная и рукописная книга в России в первом сорокалетии XVIII в. (проблема сосуществования) 1< Рукописная и печатная книга. М., 1975. С. 190.
^Яцимирский А. И. Опись старославянских и русских рукописей собрания П. И. Щукина. Т. I. М., 1896. С. 275—276.
5 Очерки русской культуры XVIII века
библиях несогласно обретается лето числения», в результате своих наблюдений все же приходит к скептическому выводу о бессилии человеческого разума разобраться в «лавиринте» хронологии и истории, ссылаясь опять-таки на Библию: «Несть ваша разумети времена и лета, яже отец положил в своей власти» 37 38.
Подобные взгляды были вполне естественными для той эпохи, когда все больше развивались зачатки научности в историческом изучении, но до преодоления средневековых представлений о мире и человеке было еще далеко. Процесс становления истории как науки был сложным и противоречивым.
Становление истории как науки может рассматриваться в двух аспектах: как формы общественного сознания и как социального института. Иными словами, речь идет о достижении качественно нового уровня осмысления прошлого, а также об облечении научной деятельности в определенные формы социальной организации.
И в том и в другом аспекте для возникновения русской исторической науки значительным этапом была вторая четверть XVIII в., когда была создана и начала свою деятельность Академия наук.
Большинство историков, трудившихся в стенах Академии в первые годы ее существования, были иностранцами. Были среди них люди, которых влекли в Россию научные интересы, но некоторые преследовали корыстные цели. Встречались у иностранных ученых и превратные представления о России, уровне развития ее культуры. Все это создавало не так легко преодолимый барьер между иностранцами и русскими учеными, препятствовало созданию подлинно научной атмосферы в Академии.
Однако было бы неверным преувеличивать значение этих обстоятельств, безусловно, сказавшихся на всей академической историографии. Деятельность ученых-академиков не. прошла бесследно для русской исторической мысли. Был впервые поставлен, хотя и не разрешен, вопрос о создании специального «исторического департамента» в Академии. Академическими учеными разрабатывались широкие планы сбора и классификации исторических памятников России; многое в этом направлении было сделано в ходе академических экспедиций в Сибирь и другие районы России. Материалы, собранные наиболее выдающимся представителем академической историографии Г. Ф. Миллером, послужили в дальнейшем значительным подспорьем для исто.-рика второй половины XVIII в. М. М. Щербатова и были высоко оценены Н. И. Новиковым33.
Вместе с тем источников по истории России собрано во второй четверти XVIII в. было мало, и это объяснялось не только объективными трудностями, но и весьма характерным отношением к разработке истории в Академии наук со стороны правительства. Когда в 1734 г. Академия обратилась в Сенат за разрешением публикации русских летописей, вопрос этот был передан в Синод, откуда последовал недвусмысленный ответ: «Рассуждаем© было, что Академии затевают истории печатать, в чем бумагу и прочий кошт терять будут напрасно понеже в оных книгах писаны лжи явственный... отчего в народе может произойти не без соблазна»39. К вопросу об издании летописей после этого мнения возвратились только в 60-е годы XVIIIв.
Масштаб исторических исследований академических ученых был
37 ЦГАДА. ф. 181. Ед. хр. 18/19. Л. 42, 52, 60.
38 См.: Пекарский П. П. История Академии Наук. Т. I. Спб., 1870. С. 322—333.
39 Цит. по: Корнева И. И., Тальман Е А4., Эпштейн Д. М. История археографии в дореволюционной России. М., 1969. С. 50.
130
незначителен, сюжеты, избранные для исследования,— слишком мелкими. предназначенными в основном для узких специалистов. Такой же характер в своей исторической части носил и академический журнал «Комментарии Санктпетербургской Академии наук>, издававшийся с 1728 г. Между тем насущные потребности русского общества состояли в создании популярных, доступных для широкого круга читателей, исторических трудов. В этом направлении академические ученые почти не работали. Правда, с 1728 г. начали выходить «Месячные исторические, генеалогические и географические примечания в Ведомостях», обращенные к «куриозным» читателям и публиковавшие исторические материалы, переводимые и оригинальные сочинения Г. 3. Байера. Я. Штелина, Ф.-Г. Штрубе де Пирмонта и др. Но если набор сюжетов был весьма пестр — от церковной истории до исследования о «древних немецких бардах» или историко-географического описания африканских султанатов, то число их было в целом незначительно, да и тираж «Примечаний» был невелик.
Не стала Академия и центром преподавания истории. Слывший эрудитом Г. Ф. Миллер откровенно признавался в своей неспособности к чтению лекций, не стесняясь говорил и о том, что во время пребывания в России он не читал никаких книг, «по которым бы... мог обновлять память вышереченным историческим приключениям»40. Штрубе де Пирмонт, читавший лекции по новейшей истории европейских стран, а также И.-Э. Фишер, читавший о всеобщей истории и объяснявший вещи, принадлежащие «к древностям, к митологии, к церемониям при жертвах и праздниках, к форме правления или к нравам и обыкнованиям чужих народов»41, относились к своим обязанностям по академическому университету довольно небрежно. О преподавании истории России речь в этот период даже не заходила.
Академическая историография оказалась слишком специальной, оторванной от насущных потребностей образования и просвещения в России. И вряд ли можно считать случайностью, что наивысший взлет исторической мысли в России второй четверти XVIII в. оказался связанным не с деятельностью профессиональных историков академического направления, а с творчеством замечательного русского ученого, выдающегося общественного и государственного деятеля — В. Н. Татищева.
Нельзя сказать, что Татищев и историки, работавшие в Академии наук, представляли два научных направления, ни в чем не смыкавшиеся и резко противоположные друг другу. Разногласия, существовавшие между ними, не могут затушевать того неоспоримого факта, что Татищев с вниманием относился к академическим исследованиям 42.
Именно широта кругозора, знакомство с огромной массой исторического материала позволили Татищеву выйти за рамки чисто прагматического подхода к истории, характерного для более раннего времени. Правда, будучи тесно связан с исторической мыслью петровского времени, Татищев продолжал рассматривать историю как политическую науку. Но это не было его слабостью как ученого, а вытекало из объективных условий, сложившихся после смерти Петра I: ожесточенной борьбы феодальных группировок за власть и попыток ограничения самодержавия. В этих условиях Татищев выступил с историческим
40 Куля б ко Е. С. М. В. Ломоносов и учебная деятельность петербургской Академии наук. М.; Л., 1952. С. 74.
41 Сухомлинов М. И. История Российской Академии. Т. II. Спб., 1875. С..20.
42 См.: Юхт А. И. В. Н. Татищев и Академия наук//Вопросы истории. 1986. № 11.
5*
131
обоснованием непригодности для России всякого другого правления, кроме самодержавной монархии («Произвольное и согласное разсуждение и мнение собравшегося шляхетства русского о правлении государственном», 1730 г.) и апологией петровской политики, которая красной нитью проходит через ряд его сочинений, написанных во второй четвео-ги XVIII в.
А в упомянутом «Произвольном и согласном разсуж-дении...» автор обращается к фактам политической жизни практически всех европейских и азиатских государств, признавая возможность существования других форм правления (демократия, аристократия), учитывая такие факты, как «положение места, пространство владения и состояние людей». Татищев уже не просто
подыскивал примеры для обоснования самодержавия, а подошел к постановке вопроса об исторических причинах возникновения единовластия 43.
Подобные же тенденции сказывались и в оценке Татищевым реформ первой четверти XVIII в. Подходя к ним «не столько как историк, сколько как государственный деятель, стремившийся извлечь практические уроки из недавнего прошлого»44, он уже не ограничивался одними хвалебными словоизлияниями в адрес Петра. Считая, например, петровские мероприятия в отношении купечества и ремесленников малоэффективными, Татищев в специальной работе («Представление о купечестве и ремеслах») для того, чтобы доказать, «сколько порядочное купечество областям богатств, силы и славы умножает», дал краткий очерк развития купечества и ремесла на Руси с древнейших времен до XVIII в., а также целый ряд примеров из жизни европейских стран45.
С именем В. Н. Татищева связана постановка вопроса о происхождении крепостного права в России46, ставшего в дальнейшем проблемой огромного общественного звучания. Татищев ввел в научный оборот такие законодательные памятники, как Судебник 1550 г., законы о крестьянах 1597 и 1601 гг., уложение 1607 г. Татищев рассматривал оформление крестьянской «крепости» как следствие государственных постановлений — законов, которые оценивались им как
43 См.: Татищев В. Н. Избр. произведения. Л., 1979. С. 148.
44 Ю х т А. И. В. Н. Татищев о реформах Петра I // Общество и государство феодальной России. М., 1975. С. 218.
45 См.: Татищев В. Н. Избр. произведения. С. 392—393.
46 Складывание взгляда В. Н. Татищева на процесс крестьянского закрепощения детально проанализировано В. И. Корецким. См.: Корецкий В. И. Формирование крепостного права и первая крестьянская война в России. М., 1975. С. 28.
132
необходимые, «согласные» с монархической формой правления в России. Хотя историк и осознавал издержки крепостничества, в частности, видел в закрепощении крестьян и холопов одну из главных причин «Смуты» начала XVII в.47, он, безусловно, был сторонником крестьянского «рабства». Историк и государственный деятель своего времени, Татищев «считал возможным достижение экономического прогресса России в рамках существовавшего строя и не ставил вопроса о ликвидации крепостнических отношений»48.
Отход Татищева от весьма примитивного отношения к научным фактам, характерного для историографии первой четверти XVIII в., был не случаен. Он в значительной степени стимулировался изучением того богатого документального и историографического материала, который был накоплен самим Татищевым с момента начала его занятий географией и историей России, т. е. с 1719 г. Ученым было собрано свыше десятка древних русских летописей, некоторые из них (в частности, знаменитый «раскольничей манускрипт») содержали оригинальные известия, отсутствующие в других списках49. Широко использовались и другие источники: Русская Правда, Прологи, Четьи-Минеи, Степенные книги, хронографы, сочинения польских хронистов, писавших о России. Появление в руках историка столь значительной массы исторических материалов само по себе было явлением замечательным. Это предполагало постановку вопроса о принципах их изучения, а также других теоретических вопросов. И не случайно Татищев главному своему труду — «Истории Российской» — предпослал обширное «Предызвесчение», в котором рассматривал эти вопросы.
Теоретические основы татищевских воззрений на историю складывались не только как результат непосредственного продолжения тенденций развития русской исторической мысли, но и достижений западноевропейской науки — идей X. Вольфа, П. Бейля и других представителей рационалистической мысли XVII—XVIII вв. Согласно Татищеву, для изучения прошлого и, в частности, исторических материалов нужно «понятие» — зачаток того, что мы называем теорией. «Понятие» включало в себя и применение к историческим источникам логических приемов мышления, и специальные критические приемы. В целом же анализ источников должен происходить на базе логических заключений, «свободного смысла».
Появление подобных терминов свидетельствовало о том, что изучение истории постепенно освобождалось из-под гнета средневековых представлений: мыслящий рассудок все более становился «единственным мерилом всего существующего»50. Однако, как заметил В. И. Ле
47 Татищев В. Н. История Российская. Т. VII. Л., 1968. С. 367.
48 Юхт А. И. Государственная деятельность В. Н. Татищева в 20-х —начале 30-х годов XVIII в. М., 1985. С. 24. В историографическом обзоре указанной работы А. И. Юхта убедительно показана несостоятельность попыток представить «экономические и социально-политические воззрения Татищева более радикальными, чем они были на самом деле» (с. 23). Столь же тщетными оказываются попытки отыскать у Татищева историческое обоснование необходимости отмены или смягчения общегосударственной системы крепостного права.
49 Оригинальность татищевских известий доказана в работах Б. А. Рыбакова, А. Г. Кузьмина и других советских исследователей. Татищевское собрание рукописей не сохранилось. Этот факт послужил отправной точкой для скептических отзывов об оригинальных известиях в трудах историка. Зародившись уже в XVIII в., эти скептические настроения дожили до наших дней (работы С. Л. Пештича, Е. М. Добрушкина и др.)» Между тем уже тот факт, что оригинальные чтения встречаются в трудах других историков XVIII в. (Ф. Эмин, И. Болтин), говорит не в пользу указанной точки зрения.
50 М а р к с К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 16.
133
нин, «здравый смысл не есть философия»51 *: действительно, осмысление исторического процесса у историков-рационалистов XVIII в. (Татищев не был исключением) опиралось на причудливое сочетание элементов научного знания и «предрассудки своего времени»02.
Будучи основателем русского источниковедения, исследователем, создавшим целую схему определения достоверности источника в связи с проблемой авторства, временем и местом происхождения и т. п., Татищев не всегда сам неукоснительно следовал ей. Всецело уверенный в том, что «все деяния от ума или глупости происходят», он вместе с тем оставлял место и для божественного вмешательства в историю («причины же всякому приключению разные яко от бога или от человека») 53.
Такая противоречивость обнаруживается и при сопоставлении его концепций русской и всемирной истории. В основу первой положена история русского самодержавия. Уже «предки наши» — скифы — «имели самовластных государей». «От Рюрика... видим до Мстислава Великого... совершенное единовластительство...» Раздел государства великими князьями на уделы, предназначенные для их детей, привел к тому, что последние «ввели аристократию, а потом несогласиями друг друга разоряли». Это привело к поражению Руси в борьбе с татарами и отторжению Литвой части русских земель. «Иоанн Великий (Иван III.— Д. Ш.) осмелился ту аристократию истребить». «Многие княжества присовокупи», он «паки монархию возставил», после чего Русское государство «прежнюю свою честь и безопасность приобрело». После тяжелых для России событий начала XVII в. Алексей Михайлович возвратил «честь самовластия». «Петр Великий все оное усугубил и большую, нежели его предки, себе и государству самовластием честь, славу и пользу принес...» Татищевская схема русской истории должна была показать, «колико самовластное правительство у нас всех протчих полезнее, а протчие опасны»54.
Значительно более новаторской была его концепция всемирной истории. Содержание исторического процесса определялось «всемирным умопросвясчением». Татищев выделял три значительные «перемены» в «просвящении ума», связанные с «обретением письма», «пришествием и учением Христовым» и «обретением тиснения книг»55. Время до «обретения письма» — младенческий возраст человечества. Отсутствие в этот период способов передачи исторического опыта и законов приводило к тому, что люди впадали «в невежество суеверия... сквернодейства и свирепости».
С появлением письменности возникли «гистории прошедших вре-мян» и «письменные законы», с помощью которых «умные и братолюбие имеющие люди» стали «на благое наставлять» своих соотечественников. Но на этой ступени развития для человечества были характерны еще непросвещенность, нравственные пороки и дикие суеверия. Обличая языческую религию, Татищев, однако, отмечал и «сладкоречив» античных стихотворцев, успехи «древних» в «мафема-тике», геометрии, философии и т. д. Хотя и краткие, экскурсы Татищева безусловно были определенным вкладом в историографию античности, понимание и интерпретацию эпохи древнего мира — вкладом,
51 Ленин В. И. Поле. собр. соч. Т. 29. С. 244.
м Там хе. С. 245.
й Татищев В. Н. История Российская. Ч. I. М., 1962. С. 79.
54 Татищев В. Н. Избр. произведения. С. 148, 149.
“Татищев В. Н. Разговор двух приятелей о пользе науки и училищах//Избр. произведения. С. 70—71.
134
очевидно, не меньшим, чем труды В. К. Тредиаковского и М. В. Ломоносова, затрагивающих античность преимущественно в литературном аспекте56.
Значительное место в исторической концепции Татищева занимал вопрос о роли пришествия Христа и проповеди апостолов. Это было вполне естественно в стране, где церковь пользовалась большим влиянием на всю культурную жизнь, и тем более понятным, если учесть, что Татищев сам находился под наблюдением церкви и был «не токмо за еретика, но и за безбожника почитан»57. В таких условиях историк явно шел на компромисс с официально-церковной версией, признавая как результат распространения христианства великую «духовную» и «моральную» перемену в жизни человечества, начало искоренения «прежних злонравий и злочестий». Однако идиллическая картина нового христианского мира входила в противоречие с историческими фактами. Ссылки на козни Сатаны не могли уже удовлетворить историка-рационалиста, стремившегося найти подлинные причины того, что в средние века «в христианех науки стали оскудевать» и «едва не повсюду науки нуждные человеку погибли»58. Совокупность причин, выделенных Татищевым («неправильный порядок» престолонаследия в Древнем Риме, «презрение подданической должности» римлянами, начавших «государей своих... с престола низвергать», «забвение императорами своей должности» и т. п.), наглядно иллюстрировала постоянную актуальность для него вопросов государственного управления и вместе с тем характерный для подавляющего большинства историков XVIII в. прагматизм в понимании причинности. Татищев, однако, не упускал из виду и решающее влияние внешних завоеваний («вандалы, готы и лонгобарды корень наук вырвали»), а также верно указал на консервативную роль католической церкви в средние века59.
«Обретение тиснения книг и вольное всем употребление»60 способствовали распространению религиозного свободомыслия (Уиклеф и Гус) и научных знаний: «В нравоучении Гуго Гроций, а потом Пуфен-дорф в физике или всей философии, Картезий в мафематике, а паче острономии Коперник и Галилей, яко же и Браго, несмотря на папеж-ские пресчения и не боясь проклятия его, истинну доказали...»61 Новое время, «сей настоящий век» рассматривался Татищевым как возраст «совершенного мужества» человечества.
Стройная и замечательная для своего времени концепция «всемирного умопросвясчения» была тем более значительным достижением русской исторической мысли, что ее создатель пытался связать и события русской истории с этим процессом. Не случайно первая глава «Истории Российской» была названа «О древности письма славянов», а вторая и третья главы большое внимание уделяли выяснению значения «Христова пришествия» для Руси. И в отношении книгопечатания, отмечал Татищев, «мы не вельми пред протчими укоснели»: в России оно появилось при «Иоанне Первом и Великом»62. В своих
56 Историография античной истории. М., 1980. С. 48—49.
57 Татищев В. Н. Духовная//Избр. произведения. С. 137.
58 Татищев В. Н. Разговор...//Избр. произведения. С. 77.
59 Там же.
80 Татищев В. Н. История Российская. Т. I. С. 92.
61 Татищев В. Н. Разговор... // Избр. произведения. С. 78—79.
в Речь в данном случае идет об Иване IV. Историки XVIII в. именовали Грозным и Великим и Ивана III, и Ивана IV, что привело к появлению в сочинениях иностранных авторов весьма путаных. представлений о жизни «Ивана Базилида». «Величие» Ивана IV — следствие рассмотрения его в качестве первого установителя законов единого Русского государства (Судебник 1497 г. был Татищеву неизвестен).
135
ИСТ0Р1Я РОССИЙСКАЯ съ
САМЫХЪ ДРЕВНЪЙШИХЪ ВРЕМЕНЪ
НЕУСЫПНЫМИ ТРУДАМИ
ЧЕРЕЗЪ ТРИТИАТЬ Л®ТЪ СОБРАННАЯ
ОПИСАННАЯ
ПОКОЙНЫМ* ТлЙНЬШЪ СОВЕТНИКОМ* И АсТрАКАНСКИМЪ ГубЕрНАТОрОМЪ, ВАСИХЬЕМЪ НИКИТИЧЕМЬ ТАТИЩЕВЫМЪ.
КНИГА ПЕРВАЯ
ЧЛСТЬ ПЕРВАЯ.
Напечатана при ИиперяшорекомЪ Московском* университет^ 176g. года.
Первое издание «Истории Российской» В. Н. Татищева. Спб., 1768. Титульный лист
рассуждениях о развитии книгопечатания и просвещения в России Татищев обращался к современному положению дел, последовательно выступал за разрешение «вольного книгопечатания» и распространение наук63.
В системе наук история квалифицировалась Татищевым как наука «полезная». Смысл такой оценки не сводился только к утилитарному ее назначению. Конечно, и этот момент в исторических воззрениях ученого был выражен достаточно ярко: в истории, указывал Татищев, «находятся случаи щастия и нещастия с причинами, еже нам к наставлению и предосторожности в наших предприятиях и поступках пользуются». Но был в татищевской оценке и момент качественно новый: указание на необходимость знания прежде всего отечественной истории64. Этим утверждалась ценность истории как инструмента патриотического воспитания.
и Татищев В. Н. История Российская. Ч. I. С. 9Z.
•♦Татищев В. Н. Разговор...//Избр. произведения. С. 92.
136
КРАТКОЙ РОССИЙСКОЙ ЛЪТОПИСЕЦЪ СЪ РОД ОСЛОВ1ЕМК
Сочинен!е МИХАЙАА ЛОМОНОСОВА.
Подъем патриотических чувств в исторической литературе рассматриваемого времени был явлением вполне закономерным. Оно было отражением процесса формирования русской нации, великих сдвигов в положении России на международной арене и еще более стимулировалось борьбой с антинародной политикой иностранных авантюристов. И не случайно среди деятелей, отстаивавших национальные интересы, были такие любители русской истории, как А. П. Волынский и П. М. Еропкин (рукописными собраниями которых пользовался В. Н. Татищев) и, наконец, М. В. Ломоносов.
Отражением подъема национального самосознания явились историографические дискуссии в Академии наук, борьба русских ученых против имевшего место предвзятого отношения иностранных историков к истории России. Проблема эта давно разрабатывается в отечественной историографии, но, на наш взгляд, изучена далеко не полностью65.
Сложный комплекс противоречий лежал и в основе известной историографической полемики, развернувшейся между Г. Ф. Миллером и его оппонентами (М. В. Ломоносов, С. П. Крашенинников, И.-Э. Фишер, Ф.-Г. Штрубе де Пирмонт) по вопросам древней русской истории. Отправной точкой полемики явилась диссертация Миллера «Происхождение имени и народа российского», предназначенная для чтения в торжественном собрании Академии. Однако по настоянию И. Д. Шумахера и, возможно, не без вмешательства П. Н. Крекшина диссертация была разослана ряду академиков с тем, чтобы освидетельствовать, «не сыщется ль в оной чего для России предусудитель-ного». После длительных споров и дискуссий работа Миллера была признана «предосудительной» и по указанию академической канцелярии уничтожена66.
Роль полемики 1749—1750 гг. в развитии русской исторической мысли была бы весьма незначительной, если бы в ней не принял уча*
ВЪ С А Н.КТПЕ ТЕ рву р гЪ ярж Императорской Академ!и НаукЬ I7tfo года.
М. В. Ломоносов «Краткий Российский летописец». Спб., 1760. Титульный лист.
65 Наиболее основательно и взвешенно вопросы, связанные с деятельностью немецких историков в России, их роли в работе Академии наук освещены в опубликованной посмертно монографии М. А. Алпатова (см.: Алпатов М. А. Русская историческая мысль и Западная Европа. XVIII — первая половина XIX в. М., 1985). Автором суммированы наблюдения по указанным вопросам в работах ученых ГДР, вышедших в последние годы и содержащих ранее не привлекавшийся исторический материал, который позволяет более объективно оценить значение работ Г. Ф. Миллера, А. Л. Шлецера, Г. 3. Байера и др.
" См.: Ломоносов М. В. Поли. собр. соч. Т. 6. М.; Л.» 1952. С. 547—550.
137
стие замечательный русский ученый-энциклопедист М. В. Ломоносов. К вопросу об оценке «предосудительности для России» диссертации Миллера Ломоносов подходил с позиции ученого, глубоко убежденного в патриотическом назначении исторических сочинений, считая, что речь «господину Миллеру для чести России и Академии и для побуждения российского народа на любовь к наукам сочинить было велено...»67. «Я не требую панегирика, — отмечал Ломоносов, — но утверждаю, что нетерпимы явные противоречия, оскорбительные для славянского племени»68.
Принципиальная постановка вопроса о нетерпимости фальсификации истории русского народа была явлением замечательным не только с точки зрения развития общественно-политической мысли, но и свидетельствовала о расширении взгляда на проблематику истории. Для Ломоносова речь шла не столько об истории самодержавия, сколько об истории народа. Впоследствии он сформулировал задачу истории как «преходящими трудами дать бессмертие множеству народа»69 *. Однако обе стороны, участвовавшие в полемике, еще очень непоследовательно проводили в жизнь принципы научной критики источников, выработанные В. Н. Татищевым: часто в подтверждение своих взглядов и Миллер, и Ломоносов ссылались на весьма недостоверные известия, почерпнутые из поздних источников (скандинавские саги, Синопсис). Очень ярко проиллюстрировал «блеск и нищету» рационалистической историографии анализ полемистами летописного известия о призвании варягов. Миллер отверг летописную интерпретацию этого известия, характерную для всей феодальной историографии, выдвинув тезис о завоевании варягами Руси. Нельзя не отметить, что в историографии XIX в. тезис этот получил довольно широкое распространение ;о. Но вывод Миллера покоился не столько на анализе источников, сколько на характерных для европейской исторической мысли того времени представлениях о завоевании одного народа другим как основе возникновения средневековых государств. В вопросе же о происхождении варягов Миллер просто отступил от рационалистической критики, откровенно повторив известия «Повести временных лет». Такой подход к проблеме, еще ранее проявившийся у Г.-З. Байера71, заложил основы антинаучной и реакционной норманнской теории.
Крупнейший недостаток освещения Байером и Миллером древнейшей истории Руси заключался в том, что в нем факторы развития славянства сводились к внешнему влиянию, не оставлялось места для процесса саморазвития древнерусского общества. Более того, общественно-политический смысл этого тезиса был весьма консервативным; Миллер считал, что от такой трактовки «подлинная слава происходит фамилии великих князей, царей и императоров российских»72. М. В. Ломоносов выступал с более прогрессивных как общественно-политических, так и научных позиций. Хотя правильная посылка Ломоносова о самостоятельности развития славянского общества была скорее декларирована, нежели доказана, она являлась несравненно более перспективной в научном плане. Не отрицавшая факта призва
® Там же. С. 80.
Там же. С. 67.
?®^Там же. С. 171,
Наиболее полную библиографическую сводку по этой проблеме см.: Ловмянь-с к и н X. Русь и норманны. 1985.
« Сочинение о варягах автора ферфнла Снгефра Беэра. Спб., 1767.
» Цит. ик Ломоносов М. В. Поли. собр. соч. Т. 6. С. 76.
lie
ния варягов и установления «самодержавия* Рюриком73, она лишала его того значения в жизни русского народа, которое так подчеркивала впоследствии консервативная историография. К этому следует прибавить, что взгляд Ломоносова может быть оценен окончательно лишь при учете того, что в XVIII в. и в других странах появляются теории органического развития народов и критика теорий завоеваний. Характерно и их появление в среде просветительской историографии (например, Ж.-Б. Дюбо во Франции) 74.
Деятельность русских ученых в первой половине XVIII в., особенно В. Н. Татищева и М. В. Ломоносова, была значительным шагом вперед на пути превращения исторических знаний в науку.
Первая половина XVIII в., таким образом, на наш взгляд, должна рассматриваться как период утраты главенствующего значения традиционной исторической мыслью, базировавшейся на общих принципах провиденциализма в истолковании причин исторического процесса, и прагматической — летописной — системой изложения фактов. Это период победы нового направления в исторической мысли — рационалистического.
Рационализм, как верно отметил А. М. Сахаров, «есть явление европейской духовной жизни, отразившее начавшееся буржуазное развитие общества». В России, в силу специфики ее социально-экономического развития, носителем рационалистических идей выступало дворянство, и поэтому эти идеи существенно изменялись, приобретали консервативные черты. Эти идеи в историографии XVIII в. не вступили в открытый конфликт с наследством предыдущих веков, как это было в наиболее развитых странах Европы. Они как бы накладывались на старые схемы истории России и всемирной истории. Рационалистическая историография «лишь кардинальным образом перевооружила, но не тронула сколько-нибудь существенно древний принцип русской исторической мысли: освещать в истории прежде всего, если не исключительно, деяния правителей, власть имущих. Вот почему эта история и в проблематике, и в концептуальном отношении так во многом оказалась сходной с летописью...». По своему объективному классовополитическому содержанию и направленности эта историография была (при всех оттенках) дворянско-монархической75.
Середина XVIII в., отмеченная такими событиями, как завершение научной деятельности В. Н. Татищева и полемика в Академии наук, может рассматриваться как определенная веха в развитии русской исторической мысли.
Был достигнут довольно высокий уровень понимания задач исторического изучения, осознана необходимость сбора источников и выработки системы их научной критики, наконец, создания исторического труда по истории страны, причем труда популярного, отвечавшего запросам просвещения в стране. Но мало что из этого было реализовано:
73 Ломоносов М. В. Древняя Российская история от начала русского народа до кончины вел. кн. Ярослава Первого//Поли. собр. соч. Т. 6. С. 174.
74 Историография нового времени стран Европы и Америки. М.» 1967. С. 42.
75 См.: Сахаров А. М. Историография истории СССР. М., 1978. С. 71. Следует отметить, что передовые ученые (В. Н. Татищев, М. В. Ломоносов) исторически обосновывали необходимость абсолютной монархии, способной сплотить силы всей страны для решения общенациональных задач и ратующей за распространение просвещения. Примером для них оставалась монархия Петра I, по отношению к которому в иностранной литературе часто употреблялись определения «просвещенный деспот», «просвещенный монарх» и т. д. В деятельности В. Н. Татищева и особенно М. В. Л омосонов а, таким образом, можно видеть и новый момент развития рационалистической исторической мысли: зарождение внутри нее нового направления — просветительского.
139
практически ни один обобщающий труд по истории России, включая «Ядро Российской истории» Манкиева, не был опубликован. «История Российская» Татищева была известна в это время в списках лишь узкому кругу любителей истории, и лишь с 1768 г. типография Московского университета начала публикацию этого замечательного труда. Что касается всеобщей истории, то оригинальных произведений, принадлежавших перу русских ученых, в это время не появилось. И это происходило в стране, где тяга к историческим знаниям была весьма велика: А. Л. Шлецер отмечал в 60-е годы XVIII в. «распространившееся в высшем и низшем сословиях... обыкновение собирать всякого рода хроники»76.
Отечественная история становится достоянием достаточно широкого круга образованных слоев русского общества с 60-х годов XVIII в" Успехи исторической мысли последней трети века, конечно, опирались на уже достигнутое в предыдущий период. Но были и иные причины. Несомненно благоприятное влияние на развитие исторической мысли и распространение исторических знаний имела деятельность открывшегося в 1755 г. Московского университета, в котором с первых лет его существования преподавалась всеобщая история, ставился вопрос о переводе с иностранных языков учебных пособий по истории77.
Определенное значение среди факторов развития исторической мысли имели и некоторые элементы политики «просвященного абсолютизма», проводившейся Екатериной II, а также мероприятия, освободившие русское дворянство от обязательной службы и давшие ему возможность больше времени уделять гуманитарному образованию. Я. Штелин недаром отмечал «благородный вкус поощренного в. наши времена Российского дворянства»78 как основу развития собирательства исторических памятников и их издания. А. А. Барсов, приступая в 80-е годы к написанию труда по русской истории, указывал, что сделать это нужно «хотя бы то для собственного только сведения и увеселения»79. Указания на «увеселение», «любопытство» как на причины, побудившие того или иного автора взяться за написание исторических сочинений или издание древних памятников письменности, становятся в рассматриваемое время довольно распространенным явлением. «Любопытство» к памятникам отечественной истории не следует, однако, рассматривать как исключительно праздное: именно историки-любители XVIII в. заложили основы бескорыстного научного сотрудничества, на которых возникли научные исторические общества в России, в частности Общество истории и древностей российских в 1804 г.
Известную роль в развитии исторической мысли сыграло и расширение политических и культурных контактов со странами Запада. Русские ученые начинали понимать, что в их эпоху «европейские государства одно с другим взаимною пользою сцепляться начали, когда малейший случай одного может поколебать равновесие других»80. С этим связано и внимание к разработке истории в западноевропейских странах. Ссылка на пример государств, «где о распространении человеческих знаний прилежно пекутся»81, стала в научной литера
76 Общественная и частная жизнь А. Л. Шлецера, им самим описанная. Спб., 1875.
С. 50.
77 Документы и материалы по истории Московского университета второй половины XVIII века. Ч. I. М., 1960. С. 27, 52, 155, 167 и др.
78 Штелин Я- Указ. соч. С. IX.
79 Московский журнал. 1803. Ч. VII. С. 330.
* Эмин Ф. Российская история.,. Ч. III. Спб., 1769. С. III.
л Новые ежемесячные сочинения. 1786. Июль. С. 1.
140
туре XVIII в. довольно распространенной, и в отношении истории не делалось каких-либо исключений. Издатели письменных памятников или журналов считали нужным, например, оповестить читателя об исторических сочинениях Вольтера или упомянуть, что в Англии в истории «с общею похвалою упражняется Шотландец Давид Гуме»82. Интерес к западноевропейской историографии проявился в России и в увеличении количества переводов с иностранных языков исторических сочинений, которые печатались как отдельными изданиями, так и в журналах.
Диапазон исторических публикаций в журналах был чрезвычайно широк уже в 50—60-е годы: от крупных трудов обобщающего характера вроде «Истории Сибирской» или «Опыта новейшего повествования о России» Г. Ф. Миллера до мелких работ по этнографии, археологии, исторической географии и т. д. Но не менее важными стали и разделы журналов, в которых публиковались известия о. новейшей зарубежной исторической литературе, аннотации и рецензии. Появились и адресованные читателю «задачи»: когда начались «прозвания по фамилиям», откуда произошло название «Углич» и т. п.83
Обобщающие труды рассматриваемого времени, в частности работы М. В. Ломоносова «Краткий российский летописец с родословием» (1760) и «Древняя Российская история», опубликованная в 1766 г., стали популярными сочинениями. Написанные на основании огромного количества источников, они неоднократно переиздавались, а также были переведены в 60—70-е годы на немецкий, французский, английский языки, получив высокую оценку целого ряда западноевропейских ученых.
Необходимым условием знакомства соотечественников с российской историей Ломоносов считал публикацию исторических источников, а именно он явился инициатором первого издания русской летописи (осуществлено в 1767 г.), в основу которого был положен Рад-зивилловский список. Ломоносовский патриотический подход к оценке предпринимаемого издания сказывался и в предисловии к публикации, где указывалось, что история «главнейшая наука для... гражданина в познании его Отечества»84.
С конца 60-х годов до конца столетия было издано значительное количество летописей, актового материала и других источников по истории России85. Среди издаваемых памятников превалировал летописный материал. Но уже с первого издания летописей осознавалось, что «летописи не составляют еще порядочной истории»86. С. Башилов писал: «Летописи исчисляют одни только частные приключения, а закон выводит из них всеобщие правила»87. И действительно, среди издаваемых памятников законодательный материал занимал значительное место, неоднократно издавалась Русская Правда (1767, 1792, 1799), Судебник 1550 г. (1768, 1786).
82 Летопись Несторова... Спб., 1767. С. 15.
83 Ежемесячные сочинения. 1764. Январь—февраль. С. 93—95, 279.
84 Летопись Несторова... С. 2. Вопрос об авторе предисловия к «Летописи Несторовой» до настоящего времени окончательно не решен. Несомненно, что к его написанию были причастны А. Л. Шлецер и И. С. Барков.
85 Были опубликованы Никоновская летопись (1767—1791), Царственная книга (1769), «Журнал, или Поденная записка Петра I» (1770—1772), Летопись о многих мятежах (1773), Степенная книга (1775), летописи Типографская (1784), Львовская (1791), Новгородская I по Синодальному и Академическому спискам (1781, 1786) и др.
85 Летопись Несторова... С. 22.
87 Судебник царя и Великого князя Ивана Васильевича... Спб., 1768. С. IV.
44f
Еще более расширился арсенал источников в русских периодических изданиях. Особое значение имели в этом отношении издания Н. И. Новикова «Древняя Российская вивлиофика» и ее продолжение. Рассматривая публикацию исторических материалов как свой долг перед Отечеством, Н. И. Новиков считал необходимым представить массовому читателю «описание некоторых обрядов, в сожитии наших предков употреблявшихся», а также «начертание нравов их и обычаев»5'. Опубликованные в новиковских изданиях материалы поражают своим богатством и разнообразием. Из общего числа опубликованных источников (около 650) было около 400 актов, 10 статейных списков, 10 путешествий и «хожений». 100 описаний различных церемониалов, 10 топографических и географических описаний, 16 родословных, 12 выписей из разрядных записей, 10 патриарших и церковных уставов, отдельные летописные памятники, памятники эпиграфики и др.59
Накопление исторических источников способствовало развитию русской археографии и источниковедения. С 50—60-х годов ясно осознается отличие источника от литературы: текст источника выделяется из общего текста исторического повествования; вводится (Г. Ф. Миллером, М. М. Щербатовым) практически не изменившаяся до сих пор система ссылок на цитируемый источник. Значительную роль приобретает вопрос о системе передачи текста источника. В XVIII в. эта система довольно значительно отличалась от современной* 90. Исследователи второй половины XVIII в. Г. Ф. Миллер, И. С. Барков, А. Л. Шле-цер, Н. И. Новиков, И. Н. Болтин и др. могли добавлять в текст отдельные слова, заменять одни слова другими, устаревшие языковые обороты более понятными их современникам и т. д. «За слог,— предупреждал в предисловии к издаваемой летописи Н. А. Львов,— отвечать я не могу»: издатель как бы стыдился за издаваемый текст, в котором он решился только (!) «исправить ошибки писцов, объяснить неупотребительные слова и вычернить некоторые нелепости». «В продолжение сего летописца,— указывал Львов далее,— ...находится много чудес; но те, кои затмевают историческую истину в иных местах осмелился я несколько объяснить»91. В таких «объяснениях» при передаче текста сказались рационалистические принципы его критики и интерпретации, прогрессивные для своего времени. При этом бывали, конечно, и искажения, связанные с общим мировоззрением издателей, их общественно-политическими взглядами. Тот же Львов, передавая текст «Повести временных лет», указывал, что Аскольд и Дир были «ниже болярского роду, но от простолюдин»92. Этим явственно показывались их неосновательные претензии на Киев и законность захвата его Олегом и Игорем, исключалась возможность представления Рюриковичей как узурпаторов власти на Руси. Екатерина II, цитируя слова Святослава о Переяславпе на Дунае (Повесть временных лет под 969 г.), куда «сходятся» «из Руси же скора и воск, мед и челядь», стыдливо перевела последнее слово как «войско»93. Правительница стра-
м Древняя Российская вивлиофика. Ч. I. Спб., 1773. Предисл. С. II.
“Николаева А. Т. Русское источниковедение XVIII в. Рукопись док. дис. М., 1967. С. 519.
90 См.: Моисеева Г. Н. Древнерусская литература в художественном сознании н исторической мысли России XVIII века. Л., 1930. С. 116.
91 Летописец Русской от пришествия Рюрика до кончины Царя Иоанна Васильевича.
Ч. I. Спб., 1792. Уведомление. С. I; Текст. С. 14.
91 Там же. С. 17.
"Екатерина II. Записки касательно Российской истории//Соч. Т. 8. Спб., 1901.
141
ны, «где титло рабское у под данных забвенно»34, не могла допустить этого «титла» даже в X в.
Приведенные примеры вовсе не означают возможности открытой фальсификации источников, «изобретения» летописных известий и т. п., тем более что во второй половине XVIII в. обнаружилась и тенденция к передаче текста «слово в слово». М. М. Щербатов, поместивший в своей «Истории Российской» значительное количество актов в вольном изложении, начиная с пятого тома «для вящей верности» приводит их текст дословно94 95.
Усложнялся и арсенал источниковедческих приемов. К татищевским критериям достоверности прибавился критерий возможности осуществления того или иного события в данных конкретных условиях, что в какой-то мере
И. С. Барков
предвосхищало постановку вопроса о соответствии источника «духу времени» в историографии первой половины XIX в.
Больше внимания историки второй половины XVIII в. стали уделять палеографическим наблюдениям. Для них уже очень важными оказывались писчий материал (бумага или пергамент), размер листов, написание, наличие владельческих записей и т. д. Скрупулезно отмечалось, написана рукопись уставом или другими почерками, «с юсами» она (признак древности, по тогдашним понятиям) или нет, «писана одною рукою» или несколькими и т. п. Наиболее подготовленные » источниковедческом отношении исследователи (М. М. Щербатов и др.) обращали внимание и на «наречие» рукописи, считая возможны:: определить по нему ее региональную принадлежность.
Лингвистический анализ, ставший неотъемлемым элементом исторического изучения, во многом способствовал успехам в разработке исторической терминологии. Если еще в «Истории Российской» Татищева не обходилось без курьезов, вроде появления в Древней Руси «городничих», то к концу века подобные ошибки стали довольно редкими. Естественно, определенная модернизация в понимании исторических терминов сохранялась (Ф. Эмин указывал, что посадники «были то же, что ныне Губернаторы», а И. Н. Болтин рассматривал стольников как «вид Камеръюнкеров») 56. Но эта некоторая ограни-' ченность общего исторического мировоззрения, лишенного еще подлинного историзма, не может заслонить такого факта, что коммента
94 Из стихотворения В. Майкова, опубликованного в «Новых ежемесячных сочинениях» (1786. Ч. IV. С. 78).
95 См.: Николаева А. Т. Указ. соч. С. 377.
1,6 См.: Эмин Ф. Указ. соч. С. 252; Болтин И. Н. Примечания на историю древния и нынешния России г. Леклерка. Т. II. Спб., 1788. С. 442.
143
рии В. Н. Татищева, И. Н. Болтина, А. И. Мусина-Пушкина к издаваемым памятникам во многом способствовали пониманию текста довольно широким кругом любителей истории.
Пристальное внимание ученых рассматриваемого времени было уделено хронологии и исторической географии. Интерес к последней еще более усугублялся стремлением во всей полноте представить процесс складывания Российской империи, ставшей крупнейшим государством мира. Еще в первой половине столетия значительные труды по исторической географии помимо И. К. Кирилова были созданы В. Н. Татищевым (начальная часть «Истории Российской», «Лексикон Российской исторической, географической, политической и гражданской»), Г.-З. Байером («География Российская из Константина Пор-фирогенита», «География России и соседственных с Россиею областей около 947 году из книг северных писателей»). Они стали крупным этапом в развитии этой исторической дисциплины. Во второй половине XVIII в. вопросы, связанные с происхождением и началом Руси, несколько потеряли актуальность, а центром внимания стала география Древней Руси. В трудах М. М. Щербатова («История Российская»)» И. Н. Болтина («Критические примечания на Историю князя Щербатова»), А. И. Мусина-Пушкина («Историческое исследование о местоположении Древняго Российского Тмутараканского княжения») и др. были значительно уточнены границы древнерусских княжеств, местоположение городов. Публиковались оригинальные памятники древнерусской географической мысли: «Книга Большому чертежу» (издавалась в 1773 и 1792 гг.). Вопросы исторической топографии затрагивались В. Г. Рубаном, П. И. Богдановым, В. В. Крестининым и др.97
Хронология в системе исторической науки XVIII в. занимала особое место. Без определения дат исторических событий вообще немыслима история, и это было тем более ясно для ученых, в основном опиравшихся на летописный материал с характерной для него системой погодных записей. При этом историки XVIII столетия неоднократно обращали внимание на «разгласие лет» в различных источниках. Разрешение таких противоречий потребовало обращения к различным системам летосчисления, употреблявшимся в древности, и в отношении их было сделано немало интересных наблюдений В. Н. Татищевым, М. М. Щербатовым, И. Н. Болтиным. Применялись историками сопоставление источников с учетом их достоверности, а также приемы логического анализа. Значение установления хронологической последовательности событий было в том, что оно само по себе уже было началом выяснения причинной связи между событиями, способствовало пониманию исторического процесса.
Успехи хронологии во второй половине XVIII столетия обусловили постановку более масштабных вопросов и, в частности, проблемы периодизации. «В системе истории мира,— писал А. Л. Шлецер,— должно иметь дело с периодами, дабы разсмотреть взаимный произше-ствий отношения, и к сысканию сих периодов должны служить числа, так, как примостки к строению зданий»98. Периодизация всемирной истории, данная самим Шлецером, впрочем, не отличалась единством принципов, положенных в ее основание. История делилась на «древнюю» — от Олимпийских игр и основания Рима до его падения, «но
93 См.: Янунский В. К. Историческая география. История ее возникновения в развития в XIV—XVIII вв. М., 1955. С. 275.
Шлецер А. Л. Представление всеобщей истории, сочиненное Августом Лудвигом Шлецером... Спбп 1809. С. 50. (написано в конце 60-х — начале 70-х годе»
144
вую» — до XV в., с великими переменами в самых различных областях жизни человечества, и «новейшую» — до современности". И все-таки это был определенный шаг вперед: критерии периодизации брались из светской истории, в то время как в учебных изданиях того времени история мира еще часто делилась на «древнюю» (до пришествия Иисуса Христа) и «новую» — после этого события 10°.
Изменения происходили и в периодизации отечественной истории. Старый принцип ее деления по царствованиям, шедший от Степенной книги и других памятников средневековой исторической мысли, претерпевал определенные изменения. А. Л. Шлецер, а за ним X. А. Чеботарев брали в качестве критерия периодизации «знатнейшие государственные перемены», а выделенные периоды отражали различные «состояния» России: с 862 по 1015 г.— «рождаюшаяся», до 1223 г.— «разделенная», с 1223 по 1462 г.— «угнетенная», с 1462 по 1725 г.— «победоносная»99 100 101. Вместе с тем и в такой периодизации хронологические грани были тесно связаны с временем восшествия на престол или концом царствования того или иного монарха. Это было вполне закономерным в тех условиях, когда политическая история продолжала оставаться основой проблематики исторических трудов. Но со второй половины XVIII столетия, особенно с 60-х годов, в жизни России все более явственно выступали новые явления. Началось разложение феодально-крепостнических отношений, формировался капиталистический уклад. Укреплялись, хотя и медленно, позиции русского купечества, в то время как дворянское хозяйство переживало значительные затруднения. Параллельное с этим процессом расширение сферы господства феодального способа производства влекло за собой обострение классовой борьбы крестьянства. Крестьянский вопрос стал одним из главных в общественно-политической борьбе. Формировалось антикрепостническое направление общественной мысли. Назревание социально-политического кризиса во Франции, а затем революционный взрыв в этой стране, к литературе и общественно-политической мысли которой в России проявлялось самое живое внимание, также имели немаловажное значение для русского общественного мнения.
Все эти факты, которыми, естественно, не исчерпывается то новое, с чем столкнулась Россия в рассматриваемый период, требовали понимания, осмысления, что было невозможно без анализа исторического опыта, рассмотрения предыстории этих явлений. В результате кругозор представителей русской исторической мысли неуклонно расширялся за счет повышения внимания к вопросам экономической, социальной истории и истории культуры.
Уже авторы предисловия к «Летописи Несторовой» указывали на необходимость написания истории, в которой были бы описаны «достопамятнейшие случаи и перемены Российского народа», касающиеся не только «до политического состояния», но и «до Церькви, Наук, Комер-ции, Домостроительства и проч.»102 Вопросы социальной истории получили в этот период освещение не столько в обобщающих трудах, сколько в произведениях, тесно связанных с общественной борьбой 60—80-х годов. На опыт истории ссылались участники конкурса по
99 Там же. С. 55 и сл.
100 Дильтей Ф.-Г. Первыя основания Универсальной истории с сокращенной хроно-логиею в пользу обучающегося русского дворянства. Ч. I. 1762. С. 4.
101 Чеботарев X. А. Вступление в настоящую историю России. М., 1847. С. 20. (написано в 80-х годах XVIII в.).
101 Летопись Несторова... Предисл. С. 19.
145
вопросу о крестьянской собственности в Вольном экономическом обществе (А. Я. Поленов и др.). М. М. Щербатов и С. Е. Десницкий — апологет крепостничества и виднейший русский просветитель — каждый со своей позиции обращались к последствиям уничтожения крепостного права в передовых странах Западной Цвропы, естественно, давая этому историческому факту различную интерпретацию. Первый считал, что это привело к упадку сельского хозяйства во Франции; второй, напротив, в завуалированной форме высказывал мысль о возможности использования исторического опыта Англии в улучшении положения земледельцев в России 103. В контексте постоянного, на первый взгляд почти незаметного обращения к истории крестьянства проходили дебаты по крестьянскому вопросу в Уложенной комиссии 1767—1768 гг. Депутат от пахотных солдат И. Жеребцов, решая вопрос. «что препятствует земледелию», указывал: «От двух вещей приходит в упадок земледелие: 1. от нерадения хлебопашцев, 2. от чрезвычайно наложенных податей, из коих, без сомнения, что-нибудь одно в Россию вкоренилось». Представитель прогрессивного дворянства Г. Коробьин считал, что побеги крестьян можно будет предупредить лишь в случае истребления самого «начала», состоящего «в неограниченной власти помещика над имениями своего крестьянина»104. Но такие выводы логически вели к постановке вопроса о том, как «вкоренилась» эта власть. И не случайно вопрос о происхождении крепостного права в России в это время стал значительной проблемой исторической науки.
Популярным сюжетом оказалась и история торговли и купечества. На «пример истории» ссылался Д. А. Голицын, обосновавший необходимость развития внутренней торговли «для развития у нас наук и художеств»105. И. Н. Болтин, рассматривая причины недовольства русского купечества своим положением, обращался к истории Древней Руси, подчеркивая умелую, по его мнению, политику правительств прошлых веков по отношению к верхушке купечества, гармонично сочетавшую интересы последней с интересом государства106. Обоснование всестороннего развития торговли и поощрения купечества со стороны абсолютистского правительства было особенно полно проиллюстрировано историческим материалом в трудах МА. Д. Чулкова — «Историческое описание российской коммерции» (1781—1788), где было приведено большое количество фактов и из всемирной истории, и И. И. Голикова — «Деяния Петра Великого, мудрого преобразователя России» (1778—1789). В них особое внимание было уделено мероприятиям Петра в области промышленности и торговли. Показательно, что вопросы истории торговли, промыслов и промышленности наиболее полно были освещены историками, вышедшими из недворянской среды и тесно связанными с интересами купечества. Наиболее яркой фигурой из этой группы был В. В. Крестинин, в сочинениях которого сказался интерес не только к торговой, предпринимательской и сельскохозяйственной деятельности населения русского Севера («Исторические начатки о двинском народе», «Исторический опыт о сельском старинном домостроительстве...», 1785 г.), но было уделено внимание и социальным противоречиям в посадах северных городов («Начертание истории го
103 См.: Щербатов М. М. Неизданные сочинения. М.; Л., 1935. С. 12; Грацианский П. С. Десницкий. 1978. С. 86—87.
104 Избранные произведения русских мыслителей второй половины XVIII в. Т. I. М.; Л., 1952. С. 50, 55.	• ’
105 Там же. С. 34.
** Болтин И. Н. Указ. соч. С. 228—229.
146
рода Холмогор», 1790 г., «Краткая история о городе Архангельске, 1792 г.). Новизна тематики, привлечение качественно новых групп источникового материала (статистические сведения, почерпнутые из фондов государственных учреждений, материалы крестьянских семейных архивов) М. Д. Чулковым, И. И. Голиковым, Б. В. Кресгиннным дают возможность видеть в их сочинениях элементы новой, «нарождающейся буржуазной» историографии 1::. В работах нексторых советских историков имеются более смелые оценки «буржуазности-> работ упомянутых выше авторов XVIII в.105 Мы склонны подходить к этому вопросу более осторожно. Одно расширение проблематики исторического изучения отнюдь не означает зарождения нового направления в историографии.
В этом убеждает значительное усиление во второй половине XVIII в. интереса к вопросам истории культуры, нравов, обычаев как русского народа, так и других народов мира, характерное для историков, стоявших на самых различных позициях. Оно не было обусловлено каким-либо одним фактором. Значительную роль играл возросший интерес к культуре других народов, явившийся естественным следствием ухода в прошлое средневекового мировоззрения с его ориентацией на религиозную замкнутость107 108 109. В XVIII в. в России были заложены основы систематического изучения различных народов и стран Европы, Азии, Африки и Америки110, хотя подавляющее большинство обобщающих и специальных работ по всеобщей истории в России XVIII столетия все же переводилось с иностранных языков. Широкий размах переводческой деятельности, охватывавшей не только исторические труды, но и оригинальные источники по истории зарубежных стран, способствовал созданию прочного фундамента, на котором впоследствии началось углубленное изучение всеобщей истории в России.
К изучению зарубежных стран обращались и в целях политической пропаганды. Примером могут служить созданный в кругах, близких к Екатерине II, «Антидот» (по французски — «Противоядие») и «Примечания» на «Историю» Леклерка И. Н. Болтина, направленные против просветительской историографии111. Авторы этих произведений в ответ на критику французскими учеными крепостного права в России, невежества духовенства, слабого распространения просвещения в народе и т. п. без труда выискивали подобные явления в истории стран Западной Европы. Но в конце XVIII столетия такие приемы полемики уже не воспринимались как убедительные и научные. Анонимный автор этого времени писал о Болтине: «Сей, мстя Леклерку, бранил все народы, приводя не кстати старобытный глупости, которым сами они смеются...» 112 На повестку дня ставился вопрос о применении научного сравнительно-исторического метода, элементы которого невольно проникали даже в упомянутые сочинения Екатерины II или Болтина. Параллели в этих сочинениях между Русской Правдой и раннесредневе-
107 Сахаров А. М. Историография истории СССР. С. 82—85.
108 См.: Черепнин Л. В. Русская историография до XIX в. ХМ., 1957. С. 234.
189 «XVIII век был веком объединения, собирания человечества из состояния раздробленности и разъединения, в которое оно было ввергнуто христианством» (М а р к с К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 598).
110 См.: Пештнч С. Л. Указ. соч. Ч. III. Л., 1971. С. 82.
111 См.: Шанский Д. Н. Из истории русской исторической мысли. И. Н. Болтин. М., 1983. С. 147.
112 Примечания на ответ господина генерал-майора Болтина на письмо князя Щербатова, сочинителя Российской истории... М.» 1792. С. 2. Автором данного сочинения считается, на наш взгляд ошибочно, М. М. Щербатов.
147
новыми западноевропейскими законами, постановка вопроса о русском феодализме и другие вопросы — наглядное этому свидетельство.
Всемирная история все более и более осознавалась как история органического единства всего человечества и его деятельности во всех областях жизни. Характеризуя идеальный, в его представлении, исторический труд, который надлежало создать, А. Л. Шлецер указывал: «Она (история. - Д. Ш.) не есть История ни государств, ни законов, ни торговли, ни художеств, ни учености; но из всех заимствует она... такие произшествия, которые содержат в себе основания важных перемен человеческого рода» пз.
Расширение проблематики, возникновение идеи синтетического исторического сочинения, посвященного всем сторонам жизни общества, было, следовательно, теснейшим образом связано с вопросами более глубокого понимания исторического процесса. Прагматическое истолкование причинности постепенно изживало себя, не будучи в состоянии должным образом объяснить сложные явления российской и мировой действительности, о которых говорилось выше, равно как и все многообразие вновь открытых фактов истории.
Не случайно задача изыскания «подлинных причин» событий и процессов в рассматриваемый период ставится как первоочередная практически всеми крупными русскими историками (А. Л. Шлецер, М. М. Щербатов, Ф. Эмин, И. Н. Болтин и др.). Нельзя сказать, что человеческое деяние, обусловленное каким-то желанием, стремлением, абсолютизировавшееся предыдущей историографией, сразу перестало рассматриваться как основа исторического процесса. Идея постоянства человеческой натуры (имевшая рациональное зерно) и постоянства человеческих желаний не была насквозь ложной, и во второй половине XVIII в. оставалась популярной, разделялась представителями самых различных направлений в исторической мысли. «Род человеческий везде и по вселенной единакия имел страсти, желания, намерения...» — писала Екатерина II* 114. По мнению С. Е. Десницкого, история доказывает, что «росс» «к достижению своего благополучия имел подобные греку и римлянину желания» 115. Мотив вечности человеческого естества с присущим ему стремлением к удовлетворению комплекса вечных страстей как основы истории проскальзывает и в известных державинских строках:
На страсти, на дела зрю древних, новых веков, Не видя ничего, кроме любви одной К себе, — и драки человеков.
Евгению. Жизнь званская
Но в историографии второй половины XVIII в. человеческая деятельность стала рассматриваться в широком контексте объективных обстоятельств, и сама вечность и неизменность человеческой природы была осмыслена, исходя из более высокого общего уровня развития наук, в том числе и естественных. «Все люди суть творения одного рода... — писал Шлецер. — ...Сию истину утверждают Моисей из Откровения и Бюффон из Физики»116. Такая постановка вопроса вела к определенному перенесению законов естественного мира на человеческое общество. Правда, передовые мыслители XVIII в. избегали излишней прямолинейности в проведении такого взгляда: Д. С. Аничков, в част-
111 Шлецер А. Л. Представление всеобщей истории... С. 28.
114 Екатерина II. Соч. Т. 8. С. II.
115 {{'Ьбранные произведения русских мыслителей второй половины XVIII века. Т. I.
JIf Шлецер А. Л. Представление всеобщей истории... С. 4.
148
кости, указывал, что «в физических и неодушевленных телах причины скорее познаются»117. И все-таки мысль о неразрывности «души» и «тела» была достаточно распространенной в ученой среде этого времени и способствовала механическому пониманию законов развития общества и факторов, определяющих такое развитие. «...Понеже тело и душа очень тесно сопряжены, — указывал И. Н. Болтин, — ...все то, что устрояет, образует и изменяет тело, теж действия производит и над душою»118. Отсюда характерный тезис о значительной роли климата, географической среды для развития общества. Тезис этот с определенными нюансами признавался многими русскими историками и мыслителями XVIII в., принадлежавшими к различным направления исторической и общественно-политической мысли. Распространенности его во многом способствовало знакомство отечественных мыслителей с климатологическими теориями Ш.-Л. Монтескье, Ж.-Б. Дюбо и, возможно, Ж. Бодена. Однако складывание в русской историографии XVIII в. определенной оценки влияния географической среды на историю вряд ли можно объяснить заимствованием. Во всяком случае не меньшее значение имели и наблюдения над природными условиями различных районов России, которым уделялось большое внимание в ходе научных экспедиций. В понятие «климат» вкладывалось достаточно широкое содержание — от наличия в данной местности гор, лесов, водных источников до качества земель. Это, по существу, подготавливало постановку вопроса о естественных ресурсах как предпосылке экономического развития страны.
Вместе с влиянием природной среды русская историография продолжала признавать роль в историческом процессе законодательства, формы правления, существующих у различных народов, а также других факторов. «Сие есть неоспоримо, что вера, климат, законы и обычаи господствуют над человеком», — писал М. М. Щербатов119. «Многия вещи господствуют над человеком, — указывала в «Наказе» Екатерина II, — вера, климат, законы, правила, принятые в основание от правительства, примеры дней прешедших, нравы, обычаи» 12°.
В выделяемых факторах исторического развития зачастую не было должной субординации. «Многофакторность», характерная как для зарубежной, так и для русской исторической мысли XVIII в., отнюдь не была «теорией факторов» или ее зачатком: она происходила более от невозможности в эту эпоху выделить подлинную основу исторического процесса. Кроме того, совокупность выделяемых факторов не всегда объясняла все исторические явления. Не случайно поэтому рационалистическая мысль признавала и роль «Фортуны», «Щастия» (Ф. Эмин, И. Н. Болтин), которые очень легко превращались в божественный промысел 121.
И все же, несмотря на такую непоследовательность, историческая мысль в России XVIII в. сделала громадный шаг вперед в развитии теории причинности. «Восемнадцатый век собрал воедино результаты прошлой истории, которые до того выступали лишь разрозненно и в
il7 Избранные произведения русских мыслителей второй половины XVIII века. Т. I. С. 115.
11м Болтин И. Н. Указ. соч. Т. I. С. 7.
119 Щербатов М. М. Замечания на Большой наказ//Неизданные сочинения. М.; Л., 1935. С. 32.
120 Наказ императрицы Екатерины II, данный Комиссии о составлении проекта Нового уложения. Спб., 1907. С. 10.
121 См.: Эмин Ф. Указ. соч. С. 168 («Щастне весьма непостоянно»); Болтин И. Указ. соч. Т. I. С. 543.
149
форме случайности, и показал их необходимость и внутреннее сцепление» 122.
Возникновение в русской исторической мысли достаточно четко разработанных представлений о причинности было, таким образом, частью общеевропейского процесса становления истории как науки. Характеризуя этот процесс, Ф. Энгельс указывал, что «науки приблизились к своему завершению, т. е. сомкнулись, с одной стороны, с философией, с другой — с практикой»123.
В становлении исторических теорий в России определенную роль имело творческое усвоение русскими мыслителями идей передовой западноевропейской философии, социологии и историографии, в том числе просветительской. Особую роль в этом сыграли труды Ф.-М. Вольтера, Ш.-Л. Монтескье, А. Смита, Дж. Миллара, У. Робертсона и др.
Однако речь идет не о простом влиянии западноевропейской мысли и не просто о ее «заимствовании», повторении и т. п., как часто трактовали и до сих пор трактуют эту проблему представители буржуазной историографии. Абсолютное повторение было попросту невозможно в силу того, что общественно-политические позиции представителей русской просветительской историографии, а тем более консервативных историков значительно отличались от позиций западноевропейских ученых. Это не могло не сказаться на интерпретации воспринимаемых идей.
Как отметил В. Ф. Асмус, «философия истории» в значительной мере возникла из попыток разрешить видимое противоречие между необходимостью исторических событий и субъективно сознаваемой — воображаемой или желаемой — свободой, которую люди стремятся осуще* ствлять в своей исторической активности 124. Такова и причина появления довольно популярной в русской историографии (в том числе консервативной) схемы взаимодействия «законов» и «нравов» как основы исторического процесса. Разделявшаяся целым рядом историков (Екатерина II, М. М. Щербатов, И. Н. Болтин), эта схема объективно была направлена на примирение тезиса о всевластии абсолютного монарха, решающей роли его деяний («законы») в истории с необходимостью учитывать объективные обстоятельства второй половины XVIII в., когда феодальное законодательство действительно вынуждено было все более считаться с новыми явлениями в истории России. Сложившаяся в условиях противоречивой политики «просвещенного абсолютизма», указанная схема сама была противоречивой, приводя к порочному кругу: «законы» определяются «нравами», в то время как «нравы» определяются «законами». Подобный «тупик» был вполне естествен, так как понятие «нравы» в концентрированном виде обозначало совокупность человеческих качеств, желаний, склонностей, но вопрос о том, чем же обусловлены эти качества, не ставился.
Начало выхода из порочного круга, обусловленного идеалистическими воззрениями на поступки людей в обществе, было положено русской просветительской мыслью. В этом смысле для разработки философии истории в России громадное значение имели взгляды С. Е. Дес-ницкого. Сложившиеся не только под влиянием английской просветительской социологии и историографии (Дж. Миллар, Д. Юм, У. Робертсон), но и учитывавшие достижения отечественной этнографии и исторической науки, они характеризовались стремлением найти основу тем
122 М а р к с К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 599.
113 Там же.
124 См.: Асмус В. Ф. Маркс и буржуазный историзм Ц Избранные философские труды. Т. 2. М., 1971. С. 231.
150
•факторам, которые выделялись русской наукой. Именно богатый историко-этнографический материал позволил Десницкому сформулировать схему о четырех состояниях человечества, последовательно сменяющих друг друга в истории («первобытное», характеризовавшееся господством звероловства и собирательства, «пастушеское», «хлебопашественное» и «коммерческое»). «...По оным четверояким народов состояниям, — указывал Десницкий, — мы должны выводить их историю, правление, законы и обычаи и измерять их различные преуспевания в науках и художествах» 125. Ученый не был последователен в проведении высказанной им мысли. Специфика социально-политической реальности России привела к тому, что «коммерческое» состояние он связывал с появлением купечества, в то время как более последовательные западноевропейские ученые в своей трактовке «приближались к понятию капитализма как самостоятельной социально-экономической формации» 126.
Схема Десницкого не была положена в основу конкретно-исторического исследования. Однако важен сам факт обращения к сфере материального производства как основе человеческой жизни, а также базе прогрессивного развития человечества. Объективно это создавало предпосылки для материалистического понимания истории и совершенно иного, нежели имевшееся к этому времени в историографии XVIII в., представления о ее движущих силах.
Последний вопрос получил значительное развитие в трудах А. Н. Радищева — не только видного философа и публициста, но и знатока русской и зарубежной истории, непосредственно знакомого с широким кругом исторических источников 127. Тезис Радищева о том, что «обстоятельства делают великого человека», и указание на важность учета при этом конкретно-исторической ситуации были значительным шагом вперед по сравнению с просветительскими представлениями о «просвещенных монархах» как великих людях, которым человечество обязано улучшением своей жизни. Разделявший сперва в какой-то мере схему соответствия законов общественным нравам («политика должна конечно повиноваться расположению умов и не скорблять народные нравы, когда она дает законы великому государству»128), Радищев в дальнейшем все более отходил от иллюзий в духе «просвещенного абсолютизма», еще характерных и для оказавшего на него большое влияние Г.-Т. Рейналя 129. Представления о народе как движущей силе истории проникают и в исторические экскурсы Радищева («Новгород имел народное правление. Народ в собрании своем на вече был истинный Государь...»), и в размышления о будущем страны («Бурлак, идущий в кабак повеся голову и возвращающийся обагренный кровью от оплеух, многое может решить доселе гадательное в Истории Российской»130). Преодолевший страх перед крестьянскими восстаниями, вставший на защиту законности борьбы угнетенного класса против поработителей, Радищев прорвал порочный круг исторической теории циклического развития общества, отзвуки которой прослеживались даже в его наиболее зрелых сочинениях. Лежащий в основе развития
125 Юридические произведения прогрессивных русских мыслителей. Вторая половина XVIII века. М, 1959. С. 245.
W6 Грацианский П. С. Указ. соч. С. 50.
127 См.: Моисеева Г. Н. Указ. соч. С. 94—96.
128 Радищев А. Н. Поли. собр. соч. Т. II. С. 235.
129 См.: Моряков В. И. Из истории эволюции общественно-политических взглядов просветителей конца XVIII в. Рейналь и Радищев. М., 1981.
130 Р а д и щ е в А. Н. Поли. собр. соч. Т. I. С. 230.
151
общества антагонизм между «самовластием» и «вольностью», проявлявшийся в равной степени в античной истории (поражение республики в Древнем Риме и установление императорской власти), средневековье (борьба вольного города Новгорода и Ивана III, присоединившего Новгород к Москве), новейшей истории (борьба английских колоний в Америке за независимость), рассматривался мыслителем как «закон природы; из мучительства рождается вольность, из вольности рабство...» Однако и конец оды «Вольность», и вывод о том, что «свободы ожидать должно... от самой тяжести порабощения», и мысль о неизбежности появления «великих мужей» «для заступления избитого племени», которые были бы «других о себе мыслей и права угнетения лишены», свидетельствуют о том, что анализ истории общества приводил Радищева к оптимистическому заключению о торжестве в будущем «вольности» 131.
Зрелость исторической мысли (как и общественно-политической мысли, как и философии) во многом определяется тем, насколько верно создаваемые концепции дают ответ на вопросы современности132. «Вопрос о том, обладает ли человеческое мышление предметной истинностью, — указывал К. Маркс, — вовсе не вопрос теории, а практический вопрос. В практике должен доказать человек истинность, т. е. действительность и мощь, посюсторонность своего мышления»133. Русская историческая мысль XVIII в. в лице Радищева дала наиболее верный ответ на потребности развития страны, обосновав необходимость открытой борьбы с крепостным правом — наибольшим злом, отрицательно отражавшимся на всем развитии русской культуры. Исторические идеи Радищева имели огромный резонанс в общественной жизни России, оказав значительное влияние на дальнейшее развитие революционно-освободительных идей. Конечно, в силу отсутствия в России предпосылок для осуществления буржуазной революции деятельность Радищева и других русских просветителей не могла выступать, как это было, например, во Франции, как классический пример «совпадения изменения обстоятельств и человеческой деятельности»134. Но это не означало отрыва от революционной практики, ибо «...обращение с революционной проповедью к народу не пропадает даже тогда, когда целые десятилетия отделяют посев от жатвы...»135.
Все более усиливавшаяся реакционность дворянско-монархической историографии, напротив, проявлялась в неспособности сделать верные выводы из исторического анализа развития страны, верно определить его дальнейшие перспективы. Дворянские историки П. И. Рычков, М. М. Щербатов, И. Н. Болтин, бывшие современниками и очевидцами крестьянской войны под предводительством Пугачева, в целом осознавали ее характер как мощного выступления угнетенных слоев; их интересовали и исторические параллели: не случайно было их обращение к событиям начала XVII в. и восстанию С. Разина, «подобного» Пуга-» чеву136. Но выводы из уроков истории, сделанные дворянскими историками, были неверными. М. М. Щербатов, например, считал, что война 1773—1775 гг. показала, что крестьяне «более никакой свободы не достойны и что всякое разрушение древней помещичьей власти над кре
131 Иллерицкий А. Н. Революционная историческая мысль в России. М.., 1974. С. 26.
132 См.: Сахаров А. М. Некоторые вопросы методологии историографических исследований // Вопросы методологии и истории исторической науки. М., 1977. С. 57.
133 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 1.
134 Там же. С. 2.
135 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 21. С. 261.
13в См.: Болтин И. Н. Указ. соч. Т. 1. С. 378.
152
стьянами может великое разорение и гибель государству принести»137. И. Н. Болтин, более внимательно отнесшийся к опыту истории, находил, что в усложнившейся после Крестьянской войны ситуации внутри страны необходимо «соглашение нравов, мнений и польз» различных сословий общества, т. е. более гибкая социальная политика. При этом, однако, последовательно проводилась мысль о незыблемости крепостного права как государственной системы и самодержавия как единственно приемлемой для России формы правления и источника благоденствия страны — тезис, нашедший классическое завершение в карамзинской формуле «Самодержавие — палладиум для России». Апология существующего строя входила в конфликт с фактами истории, влияла на самое отношение к истории, методам ее изучения. Екатерина II в «Записках касательно Российской истории» (1783—1787), написанных в опровержение трудов французских ученых П. Левека и Н. Леклерка, отрицательно отозвавшихся о роли самодержавия и крепостного права в истории страны, заявляла о своем намерении дать объективную картину прошлого России. Однако на деле этот труд превратился в откровенную фальсификацию истории. Екатерина допускала лишь историю, имевшую форму и направление, «которые бы проистекали из наибольшей славы государства и служили бы потомству как предмет соревнования и поучения» 138. Такая постановка вопроса игнорировала научную сторону исторических трудов, но Екатерину это нимало не интересовало. Поэтому «История Российского государства» И. Стриттера — одно из обширных сочинений конца XVIII в., не отличавшееся ни новизной исторических идей, ни богатством использованных источников, ни, наконец, красотой слога — ее вполне удовлетворило: «По крайней мере, ни нация, ни государство... не унижены» 139 140.
Демагогически подчеркивая стремление к созданию исторических трудов, прославляющих нацию и государство, консервативная историография на деле превращала историю в мифотворчество: всеми методами возвеличивая самодержавие, она не останавливалась перед вычеркиванием противоречащих своей концепции фактов. Впрочем, таким отношением к истории страны была пронизана не только значительная часть исторической литературы, но и все консервативное историческое сознание. Переименование Екатериной Янка в Урал «для совершенного забвения сего на Яике последовавшего несчастного происшествия»149 (Крестьянской войны 1773—1775 гг.) — характерный пример попытки вытравить из сознания и памяти народной факты борьбы против крепостного строя. Позднее, когда разразилась Великая французская революция, с такой же легкостью из выходивших книг изымались «артикулы (статьи. — Д. Ш.) о Франции»141, резко были сокращены возможности переводов и продажи произведений западноевропейской прогрессивной историографии.
Самодержавие стремилось утвердить общественное мнение в консервативно-надежном, «верноподданническом» русле. Не последнюю роль в этом должны были сыграть учебные и популярные книги по истории. Недаром упомянутые выше «Записки касательно Российской истории» были написаны Екатериной для «российского юношества».
Учебная историческая литература в России XVIII в. отставала, и весьма значительно, от научной. В петровское время в школах, за ред
137 Щербатов М. М. Неизданные сочинения. С. 55—56.
J3B Цит. по: П е ш т и ч С. Л. Указ. соч. Ч. II. С. 263.
139 Екатерина II. Соч. Т. 11. Введение. С. III.
140 ПСЗ. Т. XX. № 14233. С. 15.
141 Сухомлинов М. И. Указ. соч. Т. II. С. 234.
153
кими исключениями, история вообще не преподавалась. Патриотические начинания В. Н. Татищева и М. В. Ломоносова в области обучения отечественной истории должного понимания в дворянской империи не получили. История, главным образом «универсальная» 142, преподавалась в системе таких дисциплин, как хронология, генеалогия и геральдика, считавшимися более полезными дворянам, нежели история России. В качестве учебных пособий рекомендовались книга Г. Кранца «Сжатое изложение гражданской истории от сотворения мира до конца XVII века», учебники Ф.-Г. Дильтея, Г. Кураса, а к «большему успеху» рекомендовалось изучать историю «Ролленову и Боссюэтову» 143. Подавляющее большинство из этих сочинений по своему уровню, как, впрочем, и по времени появления, принадлежало XVII в. Значительное место в них уделялось «священной» истории, а в качестве движущей силы исторического прогресса рассматривались не только монархи, но и (как, например, в труде А. Боссюэ) христианская церковь. Для передовых историков второй половины XVIII в. использование таких книг как учебных казалось анахронизмом. А. Л. Шлецер писал об истории Г. Кранца: «Это жалкое сочинение употреблялось в гимназии, но мог ли я им воспользоваться? Предо мною были три молодые графа (дети графа Разумовского. — Д. Ш.), которые уже носили мундир: мог ли я им говорить о шести днях творения, об адамовом ребре, об Исавовом блюде чечевицы и проч.?»144
Работы Ф.-Г. Дильтея, использовавшего труды Манкиева, Ломоносова и Щербатова и построенные в форме катехизиса, все же давали ответы на вопросы: «Кто ввел веру Христианскую в Россию?», «Кто были законодатели в России?» и даже «Какие авторы писали о России?» (в этом «историографическом обзоре» упоминалось около 30 авторов — от Нестора до Сумарокова и Вольтера) 145. При этом подчеркивалась необходимость изучения «закона божьего» и лояльность автора-иностранца к России, ибо, как указывал Дильтей, родители молодых дворян «имеют причину сумневаться, чтоб История, которой обучают их детей, не была против их закону, или против правления, или против честности нравов, который полезнее молодому дворянину, нежели великое знание» 146. Средневековый принцип обучения, утверждавший превосходство воспитанности над знанием, в какой-то мере еще давал себя знать в отношении преподавания. Назначение истории даже в последней четверти XVIII в. виделось в «исправлении нравов приведением чрез добрыя примеры к добродетели»147.
И все-таки новые явления в преподавании истории имели место. Расширился круг обучавшихся. Появились отечественные учебные пособия как по русской, так и по всеобщей истории. Передовая историко-педагогическая мысль начинала выходить не только из средневековых исторических схем, но и за пределы преимущественно политической истории, обращая внимание и на внутреннюю жизнь народа. Конечно, это не колебало общих основ преподавания истории в духе преданности самодержавию и убежденной религиозности. Особое внимание в укреплении этих основ сыграло восприятие консервативной офи
143 Материалы для истории пажеского е. и. в. корпуса. Киев, 1876. С. 25; Толстой Д. А. Академический университет в XVIII столетии. Спб., 1885. С. 18.
143 Материалы для истории учебных реформ в России в XVIII—XIX вв. Спб., 1910. С. 315; Кулябко Е. С. Указ. соч. С. 105.
144 Общественная и частная жизнь А. Л. Шлецера... С. 124.
145 Дильтей Ф.-Г. Опыт Российской географии с толкованием гербов и с родословием царствующаго дому. М., 1771. С. 297, 409—417.
14в Дильтей Ф.-Г. Первый основания Универсальной истории. С. 3—4.
147 Материалы для истории реформ учебного образования в России. С. 277.
154
циальной идеологией событий Великой французской революции, которая, как откровенно высказывался автор одного из руководств по истории показала, «коль необходимы для благоденствия и тишины народов вера в Бога живаго и последование святому его учению» 148. К началу XIX в. начал складываться и соответственный тип учебного пособия по истории, развивавшего подобные идеи.
Распространение, популяризация исторических знаний, хотя и во многом искаженных в условиях господства официальной абсолютистской идеологии, было все же примечательным явлением культуры XVIII столетия. Естественно, что уровень осознания прошлого и историческая эрудиция были различны в разных слоях русского общества. В библиотеках представителей образованного русского дворянства зачастую хранились сотни книг по истории, как на русском, так и на иностранных языках, только что вышедших и опубликованных в прошлом веке, а также большое количество рукописей исторического содержания. В библиотеке Д. Н. Шереметева, например, имелись сочинение «О древних российских монетах» (с рисунками), «Фамильное древо Российских государей» «в колерах», «Надписи, означающие лета представления царской фамилии в Московском Архангельском соборе почивающих» и другие рукописи 149.
Дворянство, прежде всего высшее, являлось и основным «потребителем» новейшей исторической литературы, выходившей еще не очень большими тиражами150. Конечно, в перечнях подписчиков на исторические издания второй половины XVIII столетия можно встретить и купцов, но их число незначительно. Причем большой популярностью среди лиц недворянского происхождения пользовались либо сочинения типа «Синопсиса» или «Ядра Российской истории» Манкиева, либо произведения полуисторического характера вроде «Истории о разорении града Трои» или «Истории о разорении последним святого града Иерусалима» 151. Не менее популярными были и издания В. Г. Рубана — «Российский царский памятник, содержащий по азбучному порядку краткое описание жизни Российских государей» (переиздавался 6 раз), и близкое по характеру сочинение Т. С. Мальгина «Зерцало Российских государей», выдержавшее три издания. К началу XIX в. количество подобных произведений значительно возросло, но это не уменьшило роли рукописной исторической книги. «Синопсис» был распространен в списках и в XIX в.152, и для вологодского крестьянина Е. Трифонова, в 1802 г. приобретшего Есиповскую летопись XVII в.153, последняя, конечно, представляла лишь историческое чтение.
Характерно, однако, что переписчики исторических рукописей в XVIII в. подчеркивали, что «издавали» их «в общую пользу всех исто-риелюбителей», «в пользу любящих истории» и т. п.154
Повышение интереса к отечественной истории, особенно к концу столетия, выразилось, однако, не только в распространении исторической литературы. Возник интерес к народным историческим преданиям,
148 Талызин М. Краткая история России с обозрением достопамятных произше-ствий в некоторых других европейских державах. Ч. I. Спб., 1815. С. 387.
14У Опись библиотеки, находившейся в Москве на Воздвиженке, в доме гр. Д. Н. Шереметева до 1812 г. Спб., 1883. С. 411—413, 438.
150 Например, «История Российская» Татищева вышла тиражом 1200 экз.; весьма популярное сочинение Абу-л-Гази «Родословная история о татарах» — около 1500 экз.
151 См.: Пекарский П. П. История Академии наук. Т. I. С. 655.
152 Русские библиотеки и частные книжные собрания XVI—XIX веков. Л., 1979. С. 109.
153 См.: Япимирский А. И. Опись... рукописей собрания П. И. Щукина. Т. I. С. 267.
154 Там же. С. 256, 257 (надпись на рукописном «Синопсисе»).
155
фольклору. Сказания о реке Пьяне, где якобы один князь, воспользовавшись пьянством дружины другого, одержал победу, или о Кучко-вичах, которых за убийство Андрея Боголюбского «земля не принимает»155, записывались русскими учеными XVIII в. уже с пониманием их информативной ценности.
Исторические представления русского народа в XVIII в., отразившиеся в народном творчестве, с одной стороны, сохраняли много традиционного, а с другой — не могли не отразить события и дух нового времени. В одной из исторических песен XVIII в. «Куликово поле» выступает как место казни царевича Алексея Петровича, от которой его спасает «родимый дядюшка Микита Романович»156. За этим типичным для всего народного творчества смещением времен и фактов можно, однако, разглядеть очертания значимых для народа исторических эпох: времени освобождения от ордынского ига и эпохи Ивана Грозного, которая в подтексте песни выступает определенной параллелью времени Петра I. В этом можно видеть какой-то зачаток исторической оценки. В песнях о Степане Разине, созданных в XVIII в., их герой совершает походы по «пугачевскому маршруту»157, что опять-таки предполагает в подтексте определенное осмысление событий обеих крестьянских войн как явлений однопорядковых, движений с единой направленностью. Осознание этого факта еще далеко не последовательно: на Разина могут переноситься черты, например, Ермака или даже Петра I. Но и такое перенесение имеет своеобразную логику: оно так же правомерно для народного сознания, как переплетение антифеодального характера крестьянских движений и свойственного крестьянам представления о «хорошем царе», царистские иллюзии.
Последние довольно ярко отразились на эволюции оценки времени Петра I в XVIII столетии. Отношение народа к Петру и петровским временам менялось тем значительнее, чем дальше уходили они в глубь минувшего. Уже в многочисленных вариантах песен о кончине Петра указывается, что без царя «вся Россеюшка у нас позамялася», «потяжелела служба царская». В середине века Петр прямо противопоставляется «немцам», захватившим в свои руки управление государством 158. В манифестах и указах Пугачева петровская эпоха — время, когда гармонично сочетались интересы монарха и народа, когда «верноподданные рабы» «воспринимали немалые вознаграждения и похвалы», «жаловались пахотными землями и водами, и солью, и законами и всем екипажем»159 160. Не случайно поэтому, что петровская эпоха оказалась достойной подражания: «И как ваши предки, — указывал Пугачев, — служили деду моему блаженному богатырю государю Петру Алексеевичу, и как вы от него жалованы, так и я ныне и впредь вас жаловать буду» 16°.
«Славные победы» XVIII в. — в Семилетней войне и русско-турецких войнах — в народной памяти оставили двойственное впечатление: запечатлелись не только «стыд и ужас» побежденного неприятеля, но и тяжелая солдатская служба. Однако вместе с этим характерными, ти
155 С у х о м л и н о в М. А. Указ. соч. Т. II. С. 266—267.
156 Исторические песни XVIII века. С. 142—143.
157 Ш е п т а е в Л. С. Народные песни и повествования о Степане Разине в историческом развитии: Автореф. докт. дис. Л., 1969. С. 13, 30.
158 Исторические песни XVIII века. С. 127 и др.
159 Документы ставки Е. И. Пугачева, повстанческих властей и учреждений. М., 1975. С. 35, 38.
160 Там же. С. 28. Исследователями, впрочем, отмечается, что некоторые разделы манифестов Пугачева явно навеяны содержанием манифестов и указов Елизаветы Петровны и Петра III, постоянно ссылавшихся на указы Петра I (Там же. С. 379).
156
повыми ситуациями в ряде песен — о Цорндорфском сражении, осаде Кюстрина, взятии Берлина — появляются ситуации, опирающиеся на реальные факты. В этом отразилась «стремительно растущая историза-ция сознания» 161, сказавшаяся как на русском фольклоре, так и на художественной литературе и искусстве XVIII в.
В начале века литература и история еще не дифференцировались окончательно: авторы компиляций исторического характера неизменно указывали на «любопытность» историй, то, что они написаны «на ползу душевную и телесную» и т. п.162 Даже во второй половине XVIII столетия под идеальным историческим трудом понимали такой, в котором «достопамятнейшие случаи и перемены Российского народа... достоверно, обстоятельно, прагматически и приятным образом описаны были...» 163. Не только Эмин, откровенно прибегавший к беллетризации исторического повествования, но и строгий критик Болтин признавали, ссылаясь на пример античных авторов, право и даже необходимость «приятно расположить» и «украсить» излагаемые факты. Однако, несмотря на сохранение подобного взгляда вплоть до Н. М. Карамзина, имелись и другие воззрения, особенно явственно проявившиеся — и это весьма характерно — у представителей просветительской мысли. «В нынешнем ученом свете наблюдаемая во всем строгость твердаго и доказательного рассуждения, — указывал И. А. Третьяков, — ...запрещает и гисторию представлять таким приятным собеседником, каковым она у первенствующих народов на живом языке была»164 «...Никаких живописаний, никаких бесед и рассуждений» — одно из требований к историческому труду А. Л. Шлецера165.
Становление научного стиля изложения — один из необходимых элементов формирования истории как науки. Только с сознанием того непреложного факта, что история должна иметь свой собственный язык, терминологию, комплекс постоянно используемых понятий, может начаться действительное и не вызывающее сомнений влияние истории на литературу. Правда, популярность исторических сюжетов в литературном творчестве, скажем, Феофана Прокоповича или М. В. Ломоносова в какой-то мере может рассматриваться как проявление быстро растущей историзации сознания. Но дело еще и в том, что литература первой половины XVIII в. не окончательно порвала с традициями предыдущих веков с характерным для той эпохи «средневековым историзмом», в какой-то мере унаследовав его 166.
Вообще, произведения литературы первой половины XVIII столетия сами по себе «малоисторичны». Хотя, например, Феофан Прокопович указывал, что «содержание трагедии берется по большей части из истории или из известного сказания»167 и герои его «трагедокоме-дий» — исторические лица (Владимир Святославич, Ярополк, Борис, Глеб и т .д.), все же его произведения в очень малой степени передают реалии X в.
Значительное количество трагедий Сумарокова было также написано на сюжеты из древнерусской истории («Хорев», «Синав и Трувор», «Мстислав» и др.), однако их действие практически не связано с под
161 Емельянов Л. И. Русские исторические песни XVIII века // Исторические песни XVIII века. С. 18.
162 См.: Пештич С. Л. Указ. соч. Ч. I. С. 217.
163 Летопись Несторова... Предисл. С. 19.
164 Избранные произведения русских мыслителей второй половины XVIII в. Т. L. С. 336.
16Ь Шлецер А. Л. Представление всеобщей истории... С. 24.
166 См.: Моисеева Г. Н. Указ. соч.
167 Прокопович Ф. Соч. С. 434.
157
линными историческими известиями. Быт и нравы описываемой эпохи представлялись автору весьма неопределенно. В конечном счете степень историчности литературы классицизма зависела и от уровня зрелости исторической мысли. Исследователь творчества Сумарокова, не без иронии заметивший, что эпиграфом ко всем его историческим трагедиям могла бы быть ремарка «действие происходит в Тмуторокани»168, в какой-то мере был прав. Да иначе и быть не могло в условиях почти полногб отсутствия опубликованных источников и сочинений по истории России.
Показательно, что перелом, происшедший в этом направлении в 50—70-е годы, не замедлил сказаться и на литературных произведениях. Примером может служить «Россиада» М. М. Хераскова, опубликованная в 1779 г. и бывшая не только эпической поэмой, нои произведением, в какой-то степени отразившим достигнутый уровень исторического сознания. И не случайно автор, считавший, что в эпической поэме «верности исторической... искать не должно», вместе с тем указывал: «Сие творение расположил я на Исторической истинне, сколько мог сыскать печатных и письменных известий...» 169 Такое указание не было только декларацией: в примечаниях к тексту поэмы Херасков давал пояснения исторических терминов («опричник», «рында», «избранная Дума» и т. п.) и ссылки на использованные источники 17°. Пример Хераскова — не единичный. Екатерина II свою пьесу «из жизни Рюрика» называла «историческим представлением», а второму ее изданию был предпослан целый исторический комментарий И. Болтина, где доказывалось, что «оныя бытия ни внешними историками не отвергаются, ни последственным произшествиям в летописях не противоречат» 171. Даже в первой четверти XIX в. поэт и драматург В. А. Озеров, вложив в уста одного из персонажей «Дмитрия Донского» фразу: «С Мамаем девять орд и семьдесят князей», счел нужным сделать осторожное примечание: «по истории Штриттера»172.
Уровень знаний об истории к XIX в. уже требовал от произведений, посвященных прошлому, определенной историзации повествования. Недаром в дальнейшем одним из основных вопросов литературной критики исторических романов, пьес и т. п. стал вопрос о соответствии изображаемого «духу времени». Естественно, что в XVIII в. такой подход только начинал свою жизнь173.
Историческая тема в 60—90-х годах заняла значительное место в русском изобразительном искусстве. В речи на открытии Академии художеств в 1764 г. А. П. Сумароков указывал: «Перьвая должность» художников и скульпторов — «изображать Истории своего отечества и лица великих в оном людей... Сие многое подает потомству в Истории просвещение...»174 Конечно, для реализации этой программы, предлагавшейся для художественного воплощения Академией Художеств в
1М См.: Сумароков А. П. Его жизнь и сочинения. Сб. историко-литературных статей /Сост. В. Покровский. Спб., 1905. С. 42.
1в Творения М. М. Хераскова. Ч. I М., 1796. С. XIV.
170 «Сие языческое идолослужение подробно описано в путешествии г. профессора Лепехина», «о сем волхвовании Летописатели тогдашних времен согласно повествуют» и т. п. (Там же. С. 163, 312).
171 Подражание Шекспиру. Историческое представление без сохранения обыкновенных феатральных правил из жизни Рюрика вновь Изданное с примечаниями генерал-майора И. Болтина. Спб., 1792. С. XXVIII.
171 Озеров В. А. Соч. Ч. II. Спб., 1824. С. 8.
173 См.: Моисеева Г. Н. Указ. соч. С. 180.
174 Сумароков А. П. Полное собрание всех сочинений в стихах и прозе. Ч. II. Спб., 1787. С. 260—261.
158
60—70-х годах, часто брались сюжеты из .русской истории («Убиение Аскольда и Дира Олегом», «Заключение мира с греческими царями»,. «Владимир и Рогнеда» и др.). Известно и то, что при разработке этих тем использовались совершенно определенные исторические источники и литература («Синопсис», труды Ломоносова, Щербатова), а А. Ло-сенко, работая над «Владимиром и Рогнедой»,’изучал «Летопись Несторову» 175. Эти факты не* мешают видеть и другую сторону вопроса. Составителей тем в соответствии с эстетикой классицизма интересовала не сама историческая действительность, игравшая второстепенную роль, а характер человека, психологическая обстановка события. Иная направленность просматривается в комплексе тем для исторических картин, предложенных в 1764 г. М. В. Ломоносовым. В создании таких картин Ломоносов видел дело, «служащее к чести российских предков». В число «знатных приключений» входили темы, акцентировавшиеся официальной историографией: «Основание христианства в России», «Приведение новгородцев под самодержавство», «Право высокой фамилии Романовых на престол всероссийский». Вместе с тем роль верховной власти Ломоносов оценивал неоднозначно, отдавая предпочтение «просвещенной» монархии, воплощающей для него идеалы общественного блага, могущей решать общенациональные задачи.
Ломоносовым были предложены и темы высокого патриотического звучания: «Победа Александра Невского над немцами Ливонскими на Чудском озере», «Начало сражения с Мамаем», «Козма Минин»176. Включение последнего сюжета, посвященного представителю простого народа, весьма примечательно. Следует помнить, что вся консервативная историография XVIII в., да и последующего времени рассматривала спасение России в эпоху «Смутного времени» исключительно как дело рук русского дворянства. Неприятие этого тезиса впоследствии было ярко выражено во взглядах мыслителей-радищевцев — членов Вольного Общества любителей российской словесности, в среде которых возникла мысль о сооружении памятника Минину и Пожарскому. Возможно, что представление о руководящей роли Минина и пассивном сотрудничестве Пожарского нашло выражение в творении И. П. Мартоса177.
Идея пропаганды героических страниц России нашла отражение и в творчестве Н. М. Карамзина, еще не перешедшего в первые годы XIX в. на откровенно охранительные позиции. «Во всех обширных странах российских, — указывал он, — надобно питать любовь к отечеству и чувство народное. Пусть в залах Петербургской Академии Художеств видим мы свою историю в картинах; но во Владимире и Киеве хочу видеть памятники геройской жертвы, которою их жители прославили себя в тринадцатом веке»178. Патриотический характер задачи, ставившейся Карамзиным, несомненен. Но в ту эпоху памятников, посвященных героическим событиям русской истории, еще не появилось.
Значение XVIII в. в. развитии русской исторической мысли определяется как тем, что в этот период увеличилась масса информации о прошлом, так и тем, что существенно изменились методы ее интерпретации — они становились научными. Конечно, научный подход к изуче-
175 См.: Каганович А. Л. Антон Лосенко и русская культура середины XVIII столетия. М., 1963. С. 150—151.
176 См.: Ломоносов М. В. Поли. собр. соч. Т. 6. С. 367—373.
177 См.: Орлов В. Русские просветители 1790—1800-х гг. М., 1950. С. 59.
17а Цит. по: Литературная критика 1800—1820-х годов. М.» 1980. С. 35.
159
нию истории был характерен лишь для определенного, весьма узкого круга образованных людей этого времени. Но к концу XVIII столетия русская историческая наука уже не была оторванной от исторической мысли в целом (в широком ее понимании), напротив, она активно способствовала формированию общего историзма мышления, его развитию в области литературы, искусства и т. д. Просветительство XVIII столетия, далеко не всегда последовательное в научном отношении, довольно ясно поставило вопрос об изучении исторических закономерностей как основы для суждения о будущем.
Поистине «наглядным и фундаментальным проявлением начавшегося в России процесса формирования историзма»179 в мышлении было великое пророчество Радищева о народной революции, подчеркивавшего: «Не мечта сие, но взор проницает густую завесу времени, от очей наших будущее скрывающую; я зрю сквозь целое столетие» 18°. Но вывод гениального русского мыслителя еще не был собственно научным предвидением, основанным на скрупулезном анализе исторических фактов и выделении закономерностей развития общества. И это понятно: подлинно научные обобщения всегда опираются на твердый фундамент фактов, взятых в совокупности, в их взаимосвязи. XVIII век не дал в распоряжение исследователей такого фундамента как в отношении новейшей истории, так и истории более древней. Требовалось еще накопление, введение в научный оборот значительного круга исторических источников. Поэтому вполне закономерным явлением первой половины XIX в. был так называемый «румянцевский период» — «историко-археологическое и филолого-библиографическое направление русской мысли и исследования, поглотившее много умственного энтузиазма, энергии и талантов» 181, но давшее богатейший материал для широких научных обобщений.
Означенные выше тенденции не были противоположными. Они лишь свидетельствуют о том, что передовая русская историческая мысль развивалась широким фронтом — от просветительской и революционной мысли, характеризующейся тем, что «историк видит свою задачу не просто в создании хроники событий, а смотрит на себя как на участника исторического процесса» 182, до буржуазной науки с ее объективизмом и требованием «отделиться от своего века и времени» 183. Оба этих направления, обе эти противоречивые тенденции, зародившиеся в XVIII в., были плодотворными: без них невозможны были бы и высокая гражданственность, и строгое отношение к историческому факту, характерные для передовой русской исторической мысли XIX в.
XVIII век тесно связал историческую мысль России с западноевропейской историографией. Научные успехи русских историков стали признаваться учеными обществами западных стран, а новейшие достижения английский, французской, немецкой науки легко усваивались русской историографией. Многие проблемы взаимосвязи русской историографии с западноевропейской еще потребуют длительного изучения. Однако, несомненно, что сложившийся еще в XIX в. и встречающийся в современной буржуазной исторической науке взгляд на русскую историческую мысль как «отсталую», подверженную «влияниям», поверхностен и методологически неверен. Отсталость науки начинается не там, где имеют место «влияния», а там, где проявляется неспособность к
179 История русской литературы. Т. I. Л., 1980. С. 771
** Радищев А. Н. Поли. собр. соч. Т. I. С. 368—369.
181 Щапов А. П. Соч. Т. III. Спб., 1901. С. 326.
Вейман Р. История литературы и мифология. М.» 1975. С. 27.
Полевой Н. А. История русского народа. Т. I. М., 1829. С. XXIV.
160
восприятию всего передового и прогрессивного, что вырабатывается мировой наукой. Как и во всей культуре, отгораживание от исторической мысли других стран, ставка исключительно на «свое» ведут к обеднению исторических идей, консервации устаревших представлений. Примером этого может служить большинство произведений представителей официально-охранительной историографии XIX — начала XX в. — явления, уходящего корнями в XVIII век. Напротив, исключительная гибкость, диалектичность передовой русской исторической мысли, способность не отклоняться «от столбовой дороги развития мировой цивилизации» 184 во многом предопределили творческое восприятие, а затем и дальнейшее развитие в нашей стране марксистской историографии В. И. Лениным и его соратниками.
184 Л е н и н В. И. Поли. собр. соч/ Т. 23. С. 40.
ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ
М Т. БЕЛЯВСКИХ, Л. Г. КИСЛЯТИНА
У\/||| век составил целую эпоху в развитии русской обществен-A VIII но-политической мысли. В этом столетии она вышла на новый уровень, приобрела принципиально новый характер, несравненна расширились ее границы и возросло культурно-историческое значение. Богатство и разнообразие общественно-политических идей, их взаимовлияние и борьба были обусловлены динамизмом и противоречивостью социально-экономических, политических и культурных процессов, проходивших в стране, остротой социальных противоречий.
Россия в XVIII в. оставалась страной феодальной, причем феодальный строй не только сохранялся, но и укреплялся. Крепостнические отношения, распространяясь на новые регионы и категории населения, приобретали самые грубые формы, мало чем отличавшиеся от рабства. Значительно расширились на протяжении века сословные права и привилегии дворянства.
Начавшееся еще в XVII в. развитие товарно-денежных отношений и складывание во второй половине XVIII в. капиталистического уклада не вызвали еще коренных изменений в феодально-крепостническом строе России, однако привели к тому, что он вступил в стадию разложения.
Все этапы жизни русского общества нашли яркое отражение в общественной мысли XVIII в.
В области политического развития важнейшим явлением было оформление в первой четверти века абсолютизма — политической формы власти эпохи позднего феодализма. Абсолютизм обеспечивал дальнейшую централизацию управления, укрепление самодержавно-крепостнического порядка и «чиновничье-дворянской империи», опиравшейся на консолидировавшееся в единый класс-сословие дворянство и бюрократию. В процессе развития абсолютизма изменялись отношения между верховной властью и господствующим сословием. Вопросы о характере абсолютной власти, ее прерогативах и отношении с дворянством оказались в центре внимания русской общественной мысли уже в первой половине XVIII в.
Победа России в Северной войне ввела ее в число великих держав Европы, способствовала усилению торговых, экономических, политических контактов со странами Западной Европы. Русская культура теперь развивалась в тесном взаимодействии с европейской, творчески
162
усваивала накопленные ею богатства. Широкий круг проблем, касающихся политических и культурных контактов с западноевропейскими государствами и народами, также оказался в поле зрения русских общественно-политических деятелей.
Важным фактором, определившим развитие русского общества в XVIII в., были петровские преобразования, которые положили начало светской системе образования и подорвали идеологическое влияние церкви на культуру и общественную мысль. Обучение русских людей за границей, путешествия дворянской молодежи с целью повышения образования значительно расширили культурные горизонты русского общества, способствовали быстрому проникновению в его образованные круги гуманистических и рационалистических учений, а с середины XVIII в. — и философии Просвещения.
Общественная мысль в России XVIII в. развивалась под воздействием усилившейся классовой борьбы крестьянства против крепостного гнета. В последней трети века получают свое яркое выражение антикрепостнические идеи, формируется русское просветительство.
В первой половине века в общественной мысли господствовало официальное направление. Центральное место в нем занимала доктрина абсолютизма — идеологическое обоснование неограниченного характера власти монарха. Оформление идеологии абсолютизма связано с законотворчеством Петра I и его ближайшего окружения.
Утверждающийся в петровскую эпоху абсолютизм — форма политической надстройки, феодальная по своей сущности, — имел своей целью сосредоточение власти в руках абсолютного монарха, модернизацию аппарата власти в соответствии с ее дальнейшей централизацией, проведение преобразований, открывавших возможности для поступательного развития страны при сохранении основ феодального строя: господства класса феодалов — дворянства в целом, являвшегося социальной опорой абсолютизма, и крепостного права, дававшего материальные ресурсы для реализации преобразований.
Политическая централизация, осуществляемая абсолютизмом, была на этом этапе исторического развития прогрессивным явлением, отвечавшим тенденциям социально-экономического развития русского общества и им способствующим. Опираясь на служилое дворянство, Петр I последовательно проводил линию на исключение любых проявлений сепаратизма, притязаний старой феодальной знати на участие в управлении страной. В то же время в своей практической деятельности Петр I поддерживал и купечество «как феодальное торговое сословие, необходимое и полезное для государства» *.
Объективно прогрессивной для своего времени была и идеология абсолютизма, наиболее ярким представителем которой был сам Петр I. Она нашла отражение в первую очередь в законодательных актах петровского времени.
Сначала идея неограниченной власти монарха в них опиралась на сложившуюся еще в предшествующую эпоху традиционную формулу «божественного происхождения» царской власти. Но по мере усиления контактов России с Западной Европой и знакомства с философскими и общественно-политическими трудами западноевропейских мыслите-
1 Федосов И. А. Социальная сущность и эволюция российского абсолютизма (XVIII — первая половина XIX в.)//Вопросы истории. 1971. № 7. С. 55.
6»
163
лей в России идеология абсолютизма начинает подкрепляться идеями рационализма, выработанными раннебуржуазной политической мыслью XVII — начала XVIII в., идеями «естественного права», «общественного договора», «общего блага». Теория «общественного договора» утверждала, что народы добровольно передали власть монархам для того, чтобы те обеспечили всеобщее благосостояние и безопасность. Эта теория давала возможность очень широко трактовать вопросы современного государства и права, она открывала путь и для апологии самодержавия, и для его суровой критики, вплоть до отрицания несправедливого общественного устройства в философии Просвещения. Политическая теория абсолютизма была разработана в конце XVII в. голландским юристом Г. Гроцием, английским философом Д. Гоббсом, немецким ученым С. Пуфендорфом и получила широкое распространение в Европе2.
В своей деятельности Петр I исходил из представления о неограниченном характере власти абсолютного монарха. «Его Величество, — сказано в «Уставе воинском», — есть самодержавный монарх, который никому на свете о своих делах ответа дать не должен, но силу и власть имеет свои государства и земли, яко христианский государь, по своей воле и благомнению управлять»3.
Абсолютный монарх, получивший власть от бога, представлялся Петру I олицетворением государства. Его главной обязанностью была забота об «общем благе», осуществляемая через систему государственных учреждений, издание законов, указов, инструкций, регламентирующих все стороны жизни общества и всех его членов. При этом любые меры самодержавия истолковывались как направленные на обеспечение «общего блага» и «государственного интереса». Обе эти цели достигались как за счет деятельности самого монарха, так и благодаря служению государству каждого подданного, независимо от его сословной принадлежности, но в соответствии с ней. «Польза государства» ставилась Петром несоизмеримо выше «частной», т. е. интересов отдельных членов общества, поэтому понимание «общего блага» при ближайшем рассмотрении оборачивалось «государственным интересом», при котором частный интерес отходил на второй план, а каждый подданный воспринимался как раб государя и государства.
Идея «всеобщего блага» (или «общего блага») была впервые высказана Петром I в 1702 г. в манифесте о призыве на русскую военную службу иностранцев. Но это понятие здесь еще фактически не раскрывалось, в последующие годы оно постепенно конкретизировалось и все больше расширялось. Так, Введение к «Генеральному регламенту» в понятие «общего блага» включало обеспечение правосудия и общественного порядка, строительство армии и флота, содействие развитию промышленности и торговли4.
Н. И. Павленко, исследовавший социально-политические взгляды
2 Считалось, что идеология абсолютизма Петра I складывалась непосредственно под влиянием Самуила Пуфендорфа. Но как теперь установлено, Петр I познакомился с трактатом Пуфендорфа «О должности человека и гражданина» только в 1718 г. в связи с переводом этого труда на русский язык. Автора книги Петр назвал «мудрым... юриспернтом» (законозцателем). Петру, как пишет советский исследователь, «несомненно, импонировала мысль Пуфендорфа, которой царь независимо от правоведа руководствовался в своей практической деятельности» (см. Павленко Н. И. Петр I (к изучению социально-политических взглядов) // Россия в период реформ Петра I. М., 1973. С. 49—50).
3 Там же. С. 59.
♦ См.: Воскресенский Н. А Законодательные акты Петра I. М.; Л., 1945. Т. L С. 174—176.
164
Петра I, пришел к справедливому выводу, что в понятие «общее благо» вкладывалось безбрежное содержание. К проявлениям заботы об «общем благе» можно было отнести практически любую акцию монарха, ибо считалось, что вся его деятельность подчинена этой цели. Для идеологии абсолютизма характерно представление об абсолютной монархии как силе, способной обеспечить благо и «беспечалие» всех подчиненных, но реальное «общее благо» находилось в полном противоречии с этими декларациями: интересы подданных были подчинены «государственной пользе», а продворянская внутренняя политика правительства Петра I не учитывала «блага» податных сословий. Вся тяжесть преобразований, направленных на укрепление дворянской империи, легла на плечи низших сословий, особенно крестьянства.
Официально политическая теория русского абсолютизма была изложена в трудах Феофана Прокоповича — «Правда воли монаршей (1722) и «Духовный регламент» (1721) 5. Эти политические сочинения были приняты и опубликованы как государственные законодательные акты.
Феофан Прокопович, видный деятель петровской эпохи, архиепископ, вице-президент Синода, был сподвижником Петра I, горячим сторонником реформ. Широкое образование и литературный талант позволили ему наиболее полно выразить идеи абсолютизма начала XVIII в. Его по праву можно назвать идеологом абсолютизма эпохи преобразований. В обосновании необходимости самодержавного правления России Прокопович опирался на передовые для того времени рационалистические учения.
В трактате «Правда воли монаршей», написанном в качестве разъяснения указа 1722 г. о перемене порядка престолонаследования, Прокоповичем рассмотрен вопрос о происхождении государства. Рационалистическая теория здесь переплетается с религиозно-феодальной идейной традицией. Происхождение власти Прокопович объясняет «общественным договором»: источник власти — «народная воля». Но «глас народа» у него был гласом бога, выражением «божьего мановения», а это открывало возможность по-своему интерпретировать «общественный договор». Теория «общественного договора», сложившаяся к началу XVIII в. как составная часть раннебуржуазной идеологии, признавала суверенитет народа, а следовательно, признавала за ним право на расторжение договора с властью, не выполнившей главного его условия — обеспечение блага всего общества. Это был важный шаг в развитии политической мысли, теоретически оправдывавшей свержение «законной» власти, которая нарушала договор с обществом. У Прокоповича, же возможность расторжения общественного договора исключалась, поскольку он есть проявление божественной воли. Следовательно народ передавал власть в руки монарха навсегда.
Ф. Прокопович писал о трех формах правления: демократической, аристократической и монархической. Только монархия, наследственная и неограниченная, по его представлениям, в состоянии обеспечить «лучшее и благополучнейшее благосостояние всех подданных». Главной обязанностью верховной власти Прокопович считал соблюдение «всенародной пользы», вкладывая в это понятие обеспечение безопасности государства, правосудия и распространение просвещения. Во имя «всенародной пользы» абсолютистское государство осуществляет мелочную опеку над подданными. Этим оправдывался полицейский над
5 ПСЗ. Т. VII. № 4870. С. 602—643. «Правда воли монаршей»; Т. VI. № 3718L С. 3,14—346. «Регламент или устав духовной коллегии».
165
зор государства за бытом и образом жизни русских людей. Идеалом абсолютного монарха для Ф. Прокоповича был Петр I.
Прокопович выступил также с обоснованием церковной реформы, в результате которой была ликвидирована самостоятельность церкви как политической силы. В составленном им «Духовном регламенте» решительно отвергались претензии церкви на широкие права в решении государственных вопросов и доказывалась справедливость ликвидации патриаршества и учреждения Синода. В «Слове о власти и чести царской» им последовательно проводилась мысль о приоритете светской власти над церковной6. Но, признавая правомерность подчинения церкви государству, Прокопович не был склонен ослаблять роль церкви в духовной жизни страны, хотя как образованный человек видел необходимость развития культуры, науки, образования и способствовал этому.
Значительное внимание официальная общественная мысль первой четверти XVIII в. уделяла вопросам войны и внешней политики. Вступление России в число великих держав вызывало противодействие со стороны ряда европейских государств. Сложная международная обстановка требовала, чтобы право России на ведение Северной войны и приобретение прибалтийских земель было подтверждено исторически и признано на дипломатическом уровне. С этой целью по поручению Петра I вице-канцлером П. П. Шафировым создается «Рассуждение» о причинах Северной войны (заключение к «Рассуждению» было написано самим Петром I). Это было первое оригинальное русское сочинение по международному праву. Первое издание «Рассуждения» вышло в 1717 г., в момент, когда в руках России оказались восточное побережье Балтики, Лифляндия, Эстляндия и Финляндия. Тогда же «Рассуждение» перевели на немецкий язык для распространения его в Западной Европе.
Полностью труд назывался «Рассуждение, какие законные причины его величество Петр Великий император и самодержец всероссийский... к начатию войны против короля Кароля XII шведского 1700 году имел и кто из сих обоих потентатов во время сей войны более умеренности и склонности к примирению показывал...» 7. В качестве причин начала войны указывались захваты русских земель шведами в начале XVII в. Законность требований России о возвращении этих земель подтверждалась ссылками на древние мирные договоры между Россией и Швецией. Затяжной характер войны объяснялся стремлением шведского короля свергнуть русского царя с престола во что бы то ни стало и отказом его вследствие этого идти на переговоры о мире. Отмечалась жестокость шведов в отношении мирного населения и пленных, ставился вопрос о необходимости соблюдения законности и справедливости в международных отношениях.
Во введении (или «дедикации») к «Рассуждению» отмечалась связь успехов русского оружия в Северной войне с петровскими преобразованиями: созданием регулярной армии, военно-морского флота, реформами власти и органов управления, усилиями по созданию промышленности и развитию торговли, реформами в области культуры. Идейным стержнем «Рассуждения» была апология абсолютизма.
Идеология абсолютизма лежала в основе проектов реформ, созданных в бюрократической среде. Среди них следует выделить проек
• Прокопович Ф. Статьи и речи. Ч. II. Спб., 1761.
7 Очерки истории СССР. Период феодализма. XVIII век. Первая четверть. М., 1954. С. 651. (примеч.); Грабарь В. Э. Первая русская книга по международному праву («Рассуждение» П. II Шафирова)//Вести. Моск, ун-та. Сер. 3. 1950. № 7.
166
ты («Пункты») «прибыльщика» А. А. Курбатова8. Крепостной крестьянин графа Шереметева, он сделал благодаря своим способностям головокружительную карьеру, стал видным чиновником-администратором, лично известным императору. В «Пунктах», поданных Петру I в 1721 г., он предложил образовать новый государственный орган — «кабинет-коллегиум», который должен был объединять вновь учрежденные коллегии и осуществлять контроль за деятельностью государственных учреждений. Назначенный обер-инспектором Ратуши, Курбатов проявлял заботу о развитии промышленности. Безусловный сторонник реформ, особое внимание в своем проекте он уделил вопросам культурного развития страны. Для развития системы светского образования и просвещения он предлагал строить в городах школы, в Москве и Петербурге открыть «академии свободных разных наук», на содержание которых пожаловать вотчины с крепостными крестьянами, а кроме того, строить госпитали, умножать промышленные предприятия и т. д. Распространение образования и просвещения, по мысли Курбатова, должно охватить все слои русского общества и способствовать «истреблению злых нравов, насаждению истины». Осуществление этих преобразований возлагалось на абсолютного монарха. Ставя задачи объективно-прогрессивного характера: обеспечение «справедливого» суда, улучшение административного управления, развития промышленности, осуществление их Курбатов мыслил в рамках самодержавно-крепостнического строя и своими проектами стремился способствовать его укреплению.
Правильно оценивая прогрессивное в целом значение петровских реформ, идеологи абсолютизма первой четверти XVIII в. утверждали, что и внутренняя и внешняя политика Петра I была направлена на благо народа, всех подданных. Но в понятие «народ» ими включались не народные массы, принадлежащие к «подлым сословиям», а лишь господствующий класс — дворянство. Это особенно ярко выступало в проектах Ф. С. Салтыкова. Он принадлежал к той части боярской аристократии, которая понимала необходимость реформ, хотя сам он не входил в число ближайших сотрудников Петра I и не пользовался его особым доверием. Салтыков много раз выезжал за границу, выполняя различные государственные и дипломатические поручения. С 1712 по 1715 г. он жил в Англии, там и умер. Собственные наблюдения привели его к мысли о необходимости «европеизации» России, т. е. он самостоятельно пришел к тому же выводу, что и Петр I. В 1712 г. Салтыков обратился к царю с предложением подготовить выборку «из правления уставов здешнего английского государства и прочих европейских, которое приличествует токмо самодержавствию, а не так как республикам или парламенту» с целью повышения доходов и процветания государства. Петр ответил согласием, и в 1713 г. Салтыков выслал в Петербург проект реформ, который при публикации в 1892 п был назван «Пропозициями Ф. Салтыкова». В 1714 г. от Салтыкова получили вторую тетрадь, под названием «Изъявление прибытков государству». Исследователи записок Салтыкова отметили близость некоторых его предложений реформам Петра после 1715 г.9.
Записки Салтыкова при беспорядочности изложения содержали проекты ряда важных внутренних реформ, направленных на возможно более полное приближение России к европейскому образцу. Среди них
• См.: Павлов-Сильванский Н. П. Проекты реформ в записках современников Петра Великого. Опыт изучения русских проектов и неизданные их тексты. Спб., 1897. Ч. II. Проекты. С. 53.
* Пропозиции Федора Салтыкова//Памятники древней письменности. Спб., 1892; Павлов-Сильванский Н. П. Указ. соч. Ч. II. С. 1—46.
167
следует выделить три группы преобразований: в области социальных отношений, в экономике и культуре.
Являясь сторонником четко определенных разграничений прав и обязанностей сословий, полного обособления дворянства, предоставления всему дворянству монопольного права собственности на землю и крестьян, Салтыков в то же время предлагал отделить родовую аристократию от основной массы дворянства аристократическими титулами ландграфов, маркизов, графов, баронов, «господ» в зависимости от величины земельных владений — количества крестьянских дворов. Он предлагал ввести дворянские грамоты, гербы, установить майорат. Последние предложения свидетельствуют о том, что Салтыков как представитель интересов старого боярства лелеял еще надежду на сохранение за старыми родами служебных привилегий, права участия в управлении государством. Представителям титулованной аристократии он предлагал дать право «смотреть и рассуждать» о деятельности губернских, уездных и других административных властей, «советовать с Сенатом», контролировать выполнение законов, следить за финансами страны 10 *.
Купечество должно было сосредоточить в своих руках монополию на занятие торговлей и заведение промышленных предприятий. Салтыков предлагал осуществлять запись торгово-промышленного населения в мещанство, образовывать цехи с порядками, свойственными западноевропейским цехам, с запрещением «незаписанным в незасвиде-тельствованным мастерам» заниматься каким-либо промыслом или ремеслом.
Стремлением «сравнять» Россию с западноевропейскими государствами объясняются заботы Салтыкова о развитии промышленности и внешней торговли. Он высказывался за устройство мануфактур «компаниями купецких людей» под надзором правительства. Сырье для мануфактур, как он предполагал, будут поставлять помещики из своих вотчин. Несколько глав «Изъявлений» Салтыков посвятил мерам по развитию ряда отраслей сельского хозяйства: разведению шелковичных червей, виноградников, табачных плантаций, увеличению посевов льна и конопли. В записках Салтыкова затронут и ряд частных вопросов: проекты устройства различных заводов, предложения по эксплуатации естественных богатств страны, по каменному строительству и др.
Живя в Англии, Салтыков имел возможность убедиться в значении просвещения. Поэтому в «Пропозициях» он много внимания уделил развитию образования в России. Он предлагал устроить «академии-гимназии», открыть учебные заведения во всех губерниях, устроить в губерниях библиотеки, с тем чтобы «мы по сему образу» могли «сравняться в короткое время со всеми лучшими европейскими государствами», ибо «без свободных наук и добрых рукоделий не может государство стяжать себе умного имения» и.. Высказывая заботу о «прибылях» государства, он в то же время имел в виду и благосостояние, «прибыли» народа. Некоторые предложения Салтыкова по развитию промышленности и торговли аргументированы ссылками на идеи меркантилизма. В этом его следует рассматривать как предшественника И. Т. Посошко-ва, в сочинениях которого отразилась политическая идеология русского купечества.
Иван Тихонович Посошков, «непашенный дворцовый крестьянин» по происхождению, к концу жизни стал «купецким человеком» и мел
10 Там же. С. 25.
и Там же. С. 23.
168
ким земле- и душевл а дельцем. В историю он вошел как талантливый писатель и публицист, яркий представитель общественной и экономической мысли первой четверти XVIII в., как человек, чутко реагирующий на окружающую его действительность, на «неправды» и «кривизны», на злоупотребления «высокородных». Горячее патриотическое чувство не раз заставляло его браться за перо с тем, чтобы царю «помощь подавать, елико кто может». Именно с этой целью им была написана записка «О ратном поведении», в которой он показал недостатки русского военного устройства и предложил ряд мер по улучшению состояния русской армии 12. В наброске «Аще кто восхочет...» он фактически высказался за проведение реформ с целью навести порядок в стране, чтобы «Русь свою мочно исправити... и в благочинии духовном, и делах воинских, и во гражданских, и в поселянских, и вся яже суть ныне в нас кривизны исправити и насадити правду, что всем во удивление будет»13. Наибольший интерес представляет его «Книга о скудости и богатстве», выдающийся памятник экономической и общественной мысли. Книга была написана им в преклонном возрасте (72 лет) и подана как секретный доклад царю в 1724 г. Но она осталась неизвестной Петру I, а ее автор окончил свои дни в заключении, в Петропавловской крепости.
Сочинения И. Т. Посошкова позволяют охарактеризовать его мировоззрение как противоречивое, которое соединяло в себе средневековые представления с передовыми для своего времени идеями.
Старинное «благочестие» было для него залогом крепости Российской державы. В сочинениях на церковные темы — «Зеркало очевидное» (1708) и «Завещание отеческое» (1719) — он проповедовал смирение и покорность крестьян помещикам, детей родителям; в области семейных отношений придерживался «Домостроя», высказывал крайнюю нетерпимость по отношению к раскольникам и лютеранам.
Посошков — сторонник абсолютистской формы правления, сословного строя и крепостничества. В его представлении царь подобен богу, он самодержец, абсолютный монарх, только он в состоянии обеспечить л «общую пользу», и «всеобщее обогащение». Поэтому Посошков и адресовал свои сочинения царю, чтобы обратить его внимание на имеющиеся в государстве «неправды».
В «Книге о скудости и богатстве» Посошков выдвинул целую программу экономических и административных мероприятий, в том числе усовершенствование законодательства, наведение пор'ядка в судах и в управлении страной.
Посошков исходил из интересов прежде всего мелкого и среднего купечества и промышленников, которыми «всякое государство богатит-ся». Экономическое благосостояние России, по его мнению, определялось характером и путями развития промышленности. Массовый вывоз сырья, утверждал он, отнюдь не способствует развитию промышленности и активному балансу во внешней торговле. «Чем им (иностранным государствам. — Авт.) лен да пенку продавать, лутче нам продавать ий готовые полотна парусные и канаты и камордки, и рубки и миткали и брать у них за те полотна яфимки и иные потребные нам вещи»14. Для этого следует заводить собственные заводы, но строить их надо за казенный счет, а затем отдавать в аренду купцам, обеспечив их рабочей силой — работными людьми, а зимой — помещичьими крестьянами.
12 Посошков И. Т. «Книга о скудости и богатство и другие сочинения/Ред. Их коммент. Б. Б. Кафенгауза. М., 1961. С. 245—273.
18 Там же. С. 276.
14 Там же. С. 147.
;169
Государство должно устранить для русских предпринимателей конкуренцию как иностранных купцов, так и представителей других сословий — дворян, чиновников и крестьян. Развитие отечественной промышленности поможет сбалансировать ввоз и вывоз товаров, сократить утечку денег за границу и увеличить приток в страну иностранной валюты. Осуществить эту программу можно лишь при активной помощи купечеству со стороны государства путем организации кредитов и компаний.
Особое значение в книге Посошкова имеет глава «О крестьянстве». Посошков был первым представителем русской общественной мысли, обратившим внимание на тяжелое положение крепостных крестьян, показав их нищету и бесправие. «Крестьянское житие скудостно», от действий «правителей и помещичья насилия и от небережения их», писал он 15. Но, осуждая крепостной гнет, выступая за регламентацию законом крестьянских повинностей, Посошков одновременно требовал усилить надзор дворянина за крестьянами и предлагал меры, позволяющие еще сильнее закабалить крестьян. Среди его предложений было и такое, как обязательное обучение всех крестьянских детей грамоте. В книге выдвинуто важное положение о том, что крестьянами дворяне «владеют временно», «вечным» же владельцем их имущества является царь. Посошков считал, что царь, государство должны «крестьянство беречи»: взимать с дворян плату за землю, которой они владеют, ограничить их права в отношении крестьянских повинностей, разрешить крестьянам выкупаться у помещиков на волю.
Таким образом, программа Посошкова направлена на ослабление крепостнического гнета, но не против крепостнической системы. Путь устранения всех крупных недостатков и несправедливостей в современном ему государстве он видел в том, чтобы все сословия несли возложенные на него «тяготы», осуществляя тем самым «общегосударственную пользу и царский интерес»16.
«Книгой о скудости и богатстве» Посошков внес в общественно-политическую мысль России ряд прогрессивных идей, имевших буржуазную направленность, но его практические предложения, да и сами идеи, были весьма непоследовательны и в большинстве случаев не выходили за рамки требований купеческого сословия.
Идея неограниченной абсолютной власти как реформирующей силы, способной обеспечить процветание государства, пронизывала общественную мысль первой четверти XVIII в.; она преобладала в политических, государственных актах, в дворянских проектах реформ, в сознании купечества, а также в сознании народных масс (как вера в «хорошего» царя).
Интересы основной массы служилого дворянства в начале XVIII в. полностью совпадали с политической программой абсолютизма. Поэтому идеологи дворянства (Шафиров, Курбатов и др.) в это время активно поддерживали проведение реформ, понимая их необходимость для государства.
Представители старой феодальной знати и верхов церкви (за исключением наиболее консервативных кругов", участвовавших в заговоре царевича Алексея) в основном также принимали реформы; выступали они и за централизацию власти, но с условием обеспечения за аристократией главенствующей роли в бюрократическом аппарате, надеясь таким образом влиять на политику абсолютизма. (Эти настроения на
» Там же. С. 166.
•• Там же. С. 183.
170
шли наиболее полное выражение, как отмечалось, в проектах реформ Салтыкова.)
В дворянской общественной мысли первой четверти XVIII в. почти отсутствовали критические высказывания в отношении реальной политики абсолютизма. Но все же такая критика существовала и велась с двух направлений: со стороны реакционных сил в государстве — некоторых церковных иерархов и части феодальной аристократии — и со стороны торгово-промышленных кругов, делавших первые шаги на пути превращения из феодального сословия в класс буржуазного общества. Идеология последних отражала начало процесса складывания самосознания буржуазии. В «записках» и «дополнениях» купцов и промышленников (Андрея Маркелова, Даниила Воронова и др.) интересы купцов и промышленников противопоставлялись интересам господствующего класса. Авторы этих проектов высказывались за меры, покровительствующие торговле и промышленности, за систему купеческого самоуправления, за улучшение деятельности администрации17. Наиболее отчетливо критика дворянства и существующих порядков в государственном управлении прозвучала в сочинениях И. Т. Посошкова.
Критика и полное отрицание основ феодального строя содержались в это время лишь в сочинениях, вышедших из народной среды, и документах булавинского восстания: «прелестных письмах», обращениях К. Булавина, призывавших уничтожить бояр, воевод и приказных. Но вера в «хорошего царя» продолжала жить в сознании народа и звучала в документах, вышедших из лагеря восставших18.
Наступившее после смерти Петра I время вошло в историю под названием «эпохи дворцовых переворотов». За 37 лет (с 1725 по 1762 г. J на российском престоле сменилось 7 правителей и произошло 5 дворцовых переворотов, причем престол в это время занимали лица, неспособные нести бремя управления огромной империей. Поэтому политику Российского государства определяли отдельные группировки дворцовой знати, боровшиеся между собой за власть и осуществлявшие дворцовые перевороты, которые «были до смешного легки, пока речь шла о том, чтобы от одной кучки дворян или феодалов отнять власть и отдать другой»19 20.
Дворцовые перевороты свидетельствовали о слабости абсолютной власти при преемниках Петра L Ни один из правителей, занимавших трон в эти годы, не мог претендовать на роль ее идеолога. Но идеология абсолютизма получила дальнейшее развитие в законодательных актах этого времени: в них обстоятельно обосновывалась необходимость самодержавия и дальнейшей централизации власти, а вступление очередного претендента на престол изображалось то как акт избрания подданными, то как «божья милость» 2°.
Дворянская общественная мысль этого времени отразила интересы и настроения разных групп господствующего класса. Российское дворянство никогда не было однородным, в XVIII в. оно включало в себя дворянскую аристократию, среднее и мелкое дворянство. Всех их воедино связывало право владения землей и крестьянами. В отстаивании
17 Очерки истории СССР... С. 643.
,в Там же. С. 433.
* Л е н и н В. И. Поли. собр. соч. Т. 37. С. 443.
20 Павленко Н. И. Иден абсолютизма в законодательстве XVIII в.//Абсолютизм, в России. Сб. статей. М., 1964. С. 394.
17<
этих своих прав весь класс феодалов, выступал единым фронтом. Внутри господствующего класса существовали противоречия не только между крупными, средними и мелкими земле- и душевладельцами, но •и между старой феодальной знатью и «новой знатно, сподвижниками Петра I, людьми незнатного происхождения, дослужившимися до высоких чинов по Табели о рангах.
В отличие от старой феодальной знати, претендовавшей на участие в управлении государством, основную массу дворянства самодержавие устраивало в первую очередь потому, что оно обеспечивало помещикам право эксплуатировать крепостное крестьянство. От самодержавного правительства дворянство ожидало новых сословных привилегий.
Слабость Екатерины I как верховного правителя (1725—1727) привела к созданию нового органа власти при монархе—Верховного тайного совета, с деятельностью которого связана попытка старой феодальной знати ограничить самодержавие. В Верховном тайном совете были составлены документы: «Кондиции», «К прежде учиненному определению пополнение:», а также «Пункты присяги» (или «Проект формы правления»). Автором этих документов предположительно был видный политический деятель, князь Дмитрий Михайлович Голицын. «Кондиции» и «Пункты присяги» («Проект...») ограничивали абсолютизм в пользу феодальной аристократии в лице ее органа — Верховного таимого совета. «Проект...», кроме того, утверждал право лишь представителей аристократических фамилий занимать высшие должности в государственных учреждениях.
Провозглашалось, что Верховный тайный совет, созданный при монархе, в своей деятельности должен исходить из принципа «общей пользы», а также из признания того, что «не персоны управляют законом, но закон управляет персонами». Так впервые в России была высказана мысль о законе, стоящем над государем21. По мнению А. М. Юхта, «Проект формы правления», «мог стать скелетом, основой будущей конституции» 22.
«Проект» Голицына удовлетворял некоторые сословные требования широких слоев «шляхетства»: отменялись конфискации дворянского имущества, предполагалось создание кадетских рот, в которых дворяне 'могли проходить обязательную службу до получения офицерского чина отдельно от представителей податных сословий.
Ясно, что основную массу дворянства такая программа удовлетворить не могла. Часть его готова была пойти на ограничение самодержавия, но в интересах всего господствующего класса, а не его аристократической верхушки. Опасаясь засилия олигархии, дворянство предпочло довольствоваться самодержавной формой правления и сорвало <затейку верховников» (1730).
Выразителями настроений основной массы дворянства были выдающиеся деятели русской культуры XVIII в. В. Н. Татищев и А. Д. Кантемир, а также А. П. .Волынский. В их лице общественно-политическая мысль 30—40-х годов XVIII в. сделала значительный шаг в своем развитии.
В. Н. Татищев был одним из образованнейших и разносторонних людей своего времени. Его по праву можно отнести к деятелям эпохи Просвещения. В его мировоззрении преобладали рационализм, критическое отношение к церковной ортодоксии и богословским догматам, материалистические догадки в понимании природы и естественных про
31 См.: Юхт А. М. Государственная деятельность В. Н. Татищева в 20-х — начале 1 ЗО-х годов XVIII в. М., 1985. С. 282, 283.
31 Там же. С. 284.

цессов. Хотя Татищев признавал, что «все телесное» происходит от бога, он считал, что это еще требует доказательства человеческим разумом. Развитие человечества он определял уровнем «всемирного умо-просвещения», развитие науки и просвещения рассматривал как важнейшую государственную задачу, они необходимы каждому из сословий. Татищев положил начало научному исследованию истории России, создал ряд трудов в области географии, истории, русского языка, был автором первого русского энциклопедического словаря-лексикона (доведен до буквы «К»).
В основе его взглядов на государство лежала теория «общественного договора». Монарх, получивший власть «с согласия всех подданных», должен действовать и заботиться о них «яко отец о чадах и господин дома». Эту задачу, по мнению Татищева, лучше всего мог осуществить «просвещенный монарх», образцом которого был для него Петр I. Татищев не раз выступал в защиту свободы личности, утверждая, что «воля по естеству человеку нужна и полезна», что рабство является результатом насилия и лишает человека всех прав. Но при рассмотрении социальных проблем В. Н. Татищев был не всегда последователен, хотя и подходил к ним с рационалистических позиций. Ссылаясь на теории «естественного права» и «общественного договора», он энергично защищал крепостное право, утверждал, что крестьянин стал крепостным не в результате насилия, а «по договору» с дворянином, получая взамен его защиту и покровительство. Он не только допускал, но и считал необходимым предоставление дворянам неограниченной власти над крестьянином и его имуществом. Любой дворянин, утверждал Татищев, «по природе судия над своими холопами и рабами и крестьяны», а все подданные должны повиноваться монарху. Активно выступая за просвещение народа, он тем не менее усматривал причину неудовлетворительного состояния академического университета и гимназии в том, что туда набрали учеников из низших сословий, которые не способны ни учиться, ни стать учеными.
Идеолог «просвещенного абсолютизма», внесший существенный вклад в развитие науки и техники, общественно-политической мысли и культуры, Татищев стоял на позициях сохранения и укрепления неограниченной власти монарха, господствующего положения дворянства, его прав и привилегий.
Выдающимся деятелем русской культуры и общественно-политической мысли второй четверти XVIII в. был А. Д. Кантемир. Талантливый писатель и дипломат, он прекрасно знал труды представителей западноевропейского Просвещения, переписывался с Вольтером и Монтескье, перевел на русский язык произведения Монтескье, Фонтенеля и других западноевропейских авторов. Переведенная и изданная им знаменитая работа Фонтенеля «О множестве миров», научно раскрывающая гелиоцентрическую систему, вызвала крайнее возмущение церковников и Синода, добившихся сожжения этой книги. Печальной была и судьба его блестящих девяти сатир, в которых он подверг уничтожающей критике противников петровских реформ, реакционное родовитое дворянство, «временщиков», невежественное духовенство, произвол чиновников, всех, «хулящих учение». Произведения Кантемира, положившие начало русской политической сатире, основаны не^на отвлеченных представлениях, а на фактах крепостной русской действительности. Сатиры были широко распространены в рукописях, но так и не были при жизни автора опубликованы в России; впервые они увидели свет лишь в 1762 г. (французский перевод вышел в Лондоне в 1740 г.). Гуманистическое по своей направленности творчество Кантемира про
173
никнуто сочувствием простому народу, он выступал против злоупотребления дворянами своей властью над крепостными крестьянами, требовал облегчить «тяжкие подати народа». Критика Кантемиром уродливых явлений русской жизни не посягала на основы самодержавно-крепостнического строя. Распространение науки, просвещения, улучшение системы воспитания дворянской молодежи он связывал с деятельностью абсолютного монарха и «просвещенного» дворянства. Как и Татищев, он ратовал не только за сохранение, но и значительное расширение прав и привилегий дворянства.
На близких Татищеву и Кантемиру общественно-политических позициях стоял Артемий Петрович Волынский. В правительстве Анны Ивановны (1730—1740) он занимал высокий пост кабинет-министра. Его судьба была трагичной: выступив против засилия «немцев» и фаворита Анны Ивановны — Бирона, он окончил жизнь на эшафоте. А. П. Волынский был автором ряда проектов, которые известны только по названиям, в их числе «Мнение», «О гражданстве» и «Генеральный проект о поправлении внутренних государственных дел»23. Свои проекты Волынский читал в небольшом кругу образованных и преданных ему друзей: гр. Платона Мусина-Пушкина — президента Коммерц-коллегии, обер-прокурора Сената Ф. Соймонова, советника А. Хрущова, архитектора П. Еропкина; в их число входил и В. Н. Татищев. Все они были деятельными способными людьми, все (за исключением Татищева) получили образование за границей, все принимали участие в политической борьбе при воцарении Анны Ивановны.
Взгляды Волынского на государство сформировались под влиянием западноевропейских политических учений и практической деятельности Петра I, при котором Волынский начал свою служебную карьеру. В его представлении Петр был всесильным монархом, проявившим неустанную заботу о «государственной пользе». Резким контрастом этому было правление Анны Ивановны, ничего, по мнению Волынского, не понимавшей в государственных делах. Волынского оскорбляло, что у власти стоят чуждые России люди, праздно живущие за счет русской казны и презирающие Россию, что в правительстве укрепилось мнение о неспособности русских управлять государством из-за необразованности.
Видя в русском дворянстве социальную опору абсолютизма, Волынский разработал целую программу мер, которые должны были обеспечить за «первенствующим» сословием руководящую роль в бюрократической системе управления, включая и низшие должности. Необходимо, считал Волынский, «ввести шляхетство» и в духовный и в «приказной чин». Для этого нужно значительно повысить образовательный уровень дворянства, чаще посылать дворян для учебы за границу. Волынский предлагал также превратить Сенат в дворянский представительный орган, значительно расширив его функции.
Социальные вопросы Волынский решал с узкоклассовых позиций. Земля — собственность дворян, право помещика на эксплуатацию крестьян безгранично. Его «Инструкция дворецкому Ивану Немчинову»24 показывает, что на практике он был жестоким помещиком-крепостником, убежденным в том, что крестьяне ленивы, подвержены
» Записки об Артемии Волынском//ЧОИДР. 1858. Кн. 2; Шишкин И. И. Артемий Петрович Волынский. Биографический очерк//Отечественные записки. Спб., 1860. Т. 128—130.
мВолынский А П. Инструкция дворецкому Ивану Немчинову о управлении дому и деревень (1724)//Москвитянин. 1854. Т. I, № 1, 2. Отд. IV; Очерки история СССР. Вторая четверть XVIII в. С. 424, 425.
174
пьянству и неспособны к самостоятельному ведению хозяйства. Поэтому над ними устанавливалась мелочная опека, строго регламентировались все стороны их жизни и труда. Крестьянское хозяйство интересовало Волынского лишь как источник денежных доходов помещика.
Сельское хозяйство, по его представлениям, являлось главным источником богатства страны, развитие промышленности ставилось в зависимость от нужд сельского хозяйства. Торговля привлекала внимание его больше, так как в ней он видел источник доходов государства и помещиков. Исходя из этого, Волынский считал необходимым предоставление некоторых льгот купечеству. В целом программу Волынского можно оценить как программу борьбы за «национальную Россию» помещиков-крепостников.
Более широкий взгляд на перспективу экономического развития России свойствен был В. Н. Татищеву, который первое место в экономике страны отводил промышленности и торговле. «Всем искусным в гражданстве известно, — писал он, — что всякой области богатство, сила и честь происходит единственно от прилежности народа к рукоделиям и доброго состояния купечества»25. Экономическую политику абсолютистского государства В. Н. Татищев предлагал строить на основах протекционизма, которого придерживался Петр I, и меркантилизма. Много внимания он уделял организационно-техническим вопросам развития промышленности, техническому оснащению мануфактур, лодготовке технических кадров, развитию системы технического образования, в том числе высшего. Вопрос о рабочей силе для промышленности решался им традиционно-крепостнически: путем применения крепостного труда крестьян и работных людей.
Развитие торговли он ставил в зависимость от промышленности, отводил ей видную роль в укреплении экономики государства и господствующего сословия. Для более успешного развития торговли он предлагал ряд мер, обеспечивающих «свободный торг»: отмену откупов н монополий, организацию банков и кредита для купечества и др.
Таким образом, для представителей дворянского направления общественной мысли второй четверти XVIII в. было характерно определенное единство взглядов: стремление упрочить самодержавно-крепостнический строй, расширить сословные права и привилегии дворянства, обеспечить за ним руководящую роль в управлении государством, сохранить власть помещиков над крепостными крестьянами. Расхождения в их взглядах наметились в основном в решении экономических вопросов. Определенное единство проступает также в понимании роли образования и просвещения, хотя для Татищева и в решении этого вопроса характерен более широкий подход.
Мировоззренческие основы русского Просвещения были заложены в трудах и практической деятельности гениального русского ученого М. В. Ломоносова. Он положил начало развитию просветительства как течения русской общественной мысли. Свою просветительскую задачу Ломоносов видел в борьбе против «духовной диктатуры» церкви, за подъем национальной культуры и науки, промышленности и техники, за использование природных богатств страны, развитие образования. Разработанная им целостная система мировоззренческих представлений имела антифеодальную, антиклерикальную направленность; ее значе
» Татищев В. Н. Избр. произведения. Л., 1979. С. 392.
175
ние для дальнейшего развития русской общественно-политической и научной мысли, всей русской культуры невозможно переоценить. Ломоносов создал единую картину мира, развивающегося по естественным законам и не нуждающегося, в сущности, ни в «божественной воле», ни в «божественном толчке»26. Возможности человеческого разума признаются безграничными, науке, просвещению отводится решающая роль в общественном прогрессе.
Характер социальной философии великого ученого определили его идеи об активной, преобразующей, разумной деятельности человека. Эта деятельность должна быть направлена на «общее благо», и в то же время лишь она может принести подлинное счастье самому человеку. Жизнь Ломоносова, его научные интересы, работа по изучению природных богатств, по организации науки являются ярчайшим примером служения идее «общего блага» в ее патриотическом, демократическом понимании. Его забота о благополучии народа была обращена действительно к трудовому народу, ко всем без исключения сословиям. Важны для представлений Ломоносова и просветительское признание внесо* словной ценности человека, отстаивание идеи естественного равенства людей.
Ломоносов являлся сторонником «просвещенного абсолютизма» как единственной силы, которая в тех условиях могла обеспечить прогресс промышленности и торговли, науки и просвещения. В своем художественном творчестве он пропагандировал’ просветительские представления о благе государства и подданных, о личности носителя верховной власти, о значении науки и образования. 'Благодаря этому б русском обществе утверждались представления и образцы, а также проекты конкретных мер, с которыми уже не могла не считаться реальная политика государства.
Добиваясь независимости науки от церкви как важнейшего условия развития подлинной научной мысли, Ломоносов требовал законот дательно запретить духовенству й Синоду вмешиваться в науку, преследовать ученых, «а особливо не ругать наук в проповедях». В основанном им Московском университете не было богословского факультета, и богословие не преподавалось ни на одном из его факультетов. Это» было осуществлено в единственном университете в мире.
Борьба с идеями церковников была важнейшим направлением развития русской общественной мысли в XVIII в. Идеи Ломоносова в этой области оказались особенно плодотворными. Характеризуя просветительство XVIII в., В. И. Ленин отмечал, что его борьба с «феодальной и поповской силой средневековья» значительно обогащала общественную науку; лозунг национальной культуры был «единым и цельным-призывом к борьбе против феодализма и клерикализма»27.
Дело Ломоносова активно продолжили его ученики и последователи. Материалистические и антиклерикальные мотивы занимали видное место в произведениях его ученика, профессора Московского университета Н. Н. Поповского28, а также профессора университета И. А. Третьякова, который подчеркивал, что церковь, стремясь сохранить и «умножить власть и доходы», закрепить за собой «важность, достоинство и попечение», приводит неграмотный, воспитанный на суевериях народ к
26 См_: Ломоносов М. В. Поли. собр. соч. Т. 2. М.; Л., 1951. С. 197, 203 и др.
27 Л е н и н В. И. Поли. собр. соч. Т. 25. С. 49; Т. 24. С. 9.
” См.: Белявский М. Т. Николай ПоповскийЦВопросы философии. 1952. № 2L С. 156, 157; Он же. М. В. Ломоносов н основание Московского университета.
М., 1955. С. 177—207.	. '•
176
F
Г
<	РАЗСУЖДЕН1Е Л
НАТУРАЛЬНОЙ БОГОСЛОВ1И О
началъ и пронэшестпги натуральна!® вогопачитагая , которое
ПО ПРИКАЗЛН1Ю
ЕГО ПРЕВОЗХОДИТЕЛЬСТВА
ВАСИЛ1Я ЕВДОКИМОВИЧА АДОДУРОВА,
Императорскаго Московскаго Университета ГОСПОДИНА КУРАТОРА, И ПО ПР&ДСТАВЛЕН1Ю ЕГО ВЫСОКОРОД1Я
МИХАЙЛА МАТВЕЕВИЧА
ХЕРАСЬКОВА
онаго жЪ университета ГОСПОДИНА ДИРЕКТОРА, еЪ
согласи ем ъ притомъ всбхЪ господъ . про®Ессоровъ, производимый публичными ординарным* профессором* ВЪ пувличномъ СОБРАН1И,
рАЗСМОТр*ЬН1Е ПрЕДЛАГАЕТЬ философии и споксдныхЪ наукЪ МагистрЪ ДМИТРЕЙ АНИЧКОВЪ
1769. года Августа дня.
Печатано при ИмперашорекокЪ МосковсжоиЪ университет!».
Титульный лист диссертации Д. Аничкова
тому, что он согласен отдать церковникам все29. Аналогичные мотивы борьбы за материалистическую науку, свободную от церковных кано: нов, догматов и запрещений, звучали в работах и «публичных словах»
29 Третьяков И. А. О происшествии и учреждении университетов в Европе. М." 1768. С. 27—31.
177
(докладах) профессоров С. Е. Десницкого, С. Г. Зыбелина и других .ученых университета.
Особое место в этой борьбе русских ученых против религии и церк--ви занимает диссертация Дмитрия Аничкова «О начале и происшествии натурального богопочитания», которая защищалась в 1769 г. в .Московском университете. В ней Д. Аничков доказывал, что религия появилась вследствие страха и беспомощности людей перед непонятными им грозными явлениями природы. Она и тысячи лет спустя держится на невежестве и суевериях, чему всеми силами способствуют те, кто использует сознательную ложь для сохранения господства и доходов церкви. Из цензурных и других соображений Аничков все факты, в том числе и об отношении церкви к передовой науке, брал из истории католической, протестантской и старообрядческой церквей и как бы не затрагивал официальную православную церковь, хотя все сказанное в полной степени относилось и к ней. Это особенно ярко выступало в завершающем разделе—«Положения, выведенные из всего... рассуждения», написанного им совместно с Десницким.
В сохранении суеверия, религии и церкви, как показал Аничков, заинтересовано в первую очередь духовенство. Попы и монахи, которые изображают себя проповедниками повелений небесных, на деле имеют сердца, «наполненные ядом и гордостью», они являются «наиопасней-.шими роду человеческому и столь же обществу» врагами. Иерархи церкви «истребляли знатных и ученых людей», тех, кто не признавал их «несостоятельного мнения»; объявляли безбожниками и предавали проклятью. В то время, когда «ученый свет в состоянии удовольствовать во всем почти любопытство человеческое», церковь опозорила себя разгулом инквизиции и Варфоломеевской ночью30.
Диссертация Д. Аничкова была одобрена русскими профессорами .университета Десницким, Третьяковым, Зыбелиным и Вениаминовым, но профессора-иностранцы заявили, что такая работа может принести «лишь ущерб и позор для университета». В дело вмешалась церковь. .Московский архиепископ Амвросий увидел, какую опасность для церковников несла с собой диссертация Аничкова. В своем доносе в Синод он писал, что это «соблазнительное и вредное сочинение», автор которого выступает против христианского «благопроповедничания и богослужения», отвергает «Священное писание, чудеса, рай и ад», использует «атеистические мнения» Эпикура, Лукреция и Петрония. Амвросий требовал отлучить Аничкова от церкви, а изданную диссертацию сжечь31. Весь тираж диссертации Аничкова был сожжен, а разбор его дела растянулся на два десятилетия. Сама работа увидела свет лишь .два века спустя.
События, связанные с защитой диссертации Аничкова, убедительно свидетельствуют, в каких сложных условиях формировалось русское просветительство. Но, вопреки препятствиям и репрессиям, просветители продолжали выступать с антиклерикальными и материалистическими произведениями. При этом одни из них стояли на позициях деизма, т. е. не отвергали существования бога, но решительно отвергали его роль в развитии природы, естественных явлений, жизни человеческого общества. Другие—прикрывались деизмом в целях обойти цензуру. Идеи деизма широко использовали и видные деятели западноевропей-
30 Аничков Д. С. Рассуждение из натуральной богословии о начале и происшествии натурального богопочитания//Избранные произведения русских мыслителей второй половины XVIII в. Т. I. М., 1952. С. 112—114, 118—119, 129—132.
31 См.: Белявский М. Т. М. В. Ломоносов и основание Московского университета. С. 218—222.
178
’ ОПЫТЪ
О ЧЕЛОВЕКЕ ; ГОСПОДИНА ПОП1Я, ПереведемЪ
СЪ Фр А НЦ JCCK А Г О Я361КА Лкаделги НаухЪ КонректоромЪ НИКОЛАЕМЪ ПОПОВСКИМЪ 17У4- года.
ВТОрОЕ ИЗДАН1Е.
Печатано при ИмператорскомЪ МосковскомЪ уни всрситетЬ 1763. года.
А. Поп «Опыт о человеке». Перевод Н. Н. Поповского. М., 1757. Титульный лист
ского Просвещения — Вольтер, Руссо, Локк и др. Это было своеобразным вынужденным компромиссом с религией и церковью, характер и цель которого очень четко определил Карл Маркс: «Деизм — по край
179
ней мере для материалиста — есть не более, как удобный и легкий способ отделаться от религии»32.
Антиклерикальные взгляды, критика церкви и религии были характерны для представителей просветительской мысли второй полови--ны XVIII в.— Я. П. Козельского, братьев Каржавиных, И. А. Крылова, Д. И. Фонвизина и др.
В «Философических предложениях», «Рассуждении двух индейцев», в комментариях к «Истории датской» Гольберга Я. П. Козельский подверг критике мистицизм, решительно отверг идеализм воль-фианства и средневековую схоластику, противопоставив им научное, опытное изучение природы, ее явлений и всего окружающего мира.
Козельский разоблачал религиозное ханжество и невежество духовенства, его призывы к «непротивлению злу насилием». Именно «противясь неприятелю», писал он, люди станут добродетельными. Выступая против угнетения, он заявлял, что «для труда человеку довольно .восьми часов в сутки»33. И это было сказано два века назад!
Свои антиклерикальные позиции купцы братья Василий и Ерофей Каржавины высказали в сочинении, оставшемся в рукописи. Они утверждали, что «богооткровенные книги ... попы да ханжи ввели в народ», чтобы «обманывать простаков». Народ заставляют верить в бога, а сами ученые люди, архиереи, императрицы это «за враки почитают».
•Они делают это для того, чтобы «их боялись и покорялись» им34.
В художественных произведениях отрицательное отношение к духовенству, его роли в развитии науки и просвещения выражали И. А. Крылов и Д. И. Фонвизин35. Показательны строки, которые .Д. И. Фонвизин вложил в уста дворового крестьянина:
Попы стараются обманывать народ...
Смиренны пастыри душ наших и сердец Изволят собирать оброк с своих овец. Овечки женятся, плодятся, умирают, А пастыри притом карманы набивают, За деньги множество в раю сулят утех. Но если говорить на свете правду можно, Так мнение мое скажу я вам не ложно: За деньги самого всевышнего творца Готовы обмануть и пастырь и овца.
Значительно дальше в понимании религии как негативной силы в развитии общества пошел А. Н. Радищев. Он подчеркивал, что на церкви и духовенстве лежит немалая доля вины в том, что народ лишился вольности и был порабощен. Именно церковь охраняет и укрепляет несправедливый самодержавно-крепостнический строй. В оде «Вольность» он писал:
Власть царска веру охраняет, Власть царску вера утверждает, Союзно общество гнетут: Одно сковать рассудок тщится, Другое волю стреть стремится; На пользу общую, — рекут36.
32 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 2. С. 144.
33 Коган Ю. Я. Очерки по истории русской атеистической мысли XVIII в. М., 1962. С. 72, 194—197, 214, 217—220.
34 См.: Коган Ю. Я. Указ. соч. С. 119.
35 См.: Крылов И. А. Соч. Т. 2. М., 1956. С. 19, 100—101, 139, 152—157, 175, 176, 230—236 и др.: Фонвизин Д. И. Послание к слугам моим Шумилову Ваньке и Петрушке//Избранные произведения русских мыслителей второй половины XVIII в. Т. II. М., 1952. С. 221.
36 Радищев А. Н. Избр. соч. М.; Л., 1949. С. 268.
180
В последние десятилетия XVIII в. было создано атеистическое произведение «Зерцало безбожия», автор которого так и остался неизвестным. Оно было впервые опубликовано только в 1950 г. Автор — атеист и материалист — исходил из того, что признание существования бога противоречит как «ежедневному опыту», так и «природе» и противостоит человеческому «разуму и совести». В мире, в котором жили и живут люди, писал автор, есть «нравственное зло», болезни и несчастья, «ненастья, туманы, пороки, наказания, град, чрезмерные дожди, вражда и несогласия», но все это никак не связано ни с «наказанием божием», ни с «баснословием христианства». Воинственное и последовательно атеистическое «Зерцало безбожия» завершалось утверждением, что «допустить существование бога — это значит восстать против опыта, разума, совести». Так далеко и смело продвинулась русская общественно-политическая мысль в решении этой важнейшей проблемы, которая во многом определяла развитие науки и культуры.
В своей критике религии и церкви передовые русские мыслители опирались на идеи Просвещения, которые вместе с трудами французских ученых, публицистов и писателей стали проникать в Россию особенно широко в 40—60-е годы XVIII в. Идеология Просвещения, впитавшая в себя передовые идеи гуманистических и рационалистических учений предшествующих веков, к середине века широко распространилась в странах Европы и Северной Америки, передовые мыслители которых также внесли свой вклад в формирование прогрессивной идеологии века.
Просвещение было широким идейным течением, в авангарде которого находились выдающиеся философы, ученые и писатели Франции и других стран Европы — Ш. Монтескье, Вольтер, Д. Дидро, Ж. д’Аламбер, Ж. Ж. Руссо, Г. Э. Лессинг и др. Передовые мыслители XVIII в., как показал Ф. Энгельс, «просвещали головы для приближавшейся революции». «Религия, понимание природы, общество, государственный строй — все было подвергнуто самой беспощадной критике, все должно было предстать перед судом разума и либо оправдать свое существование, либо отказаться от него. Мыслящий рассудок стал единственным мерилом всего существующего. (...) Все прежние формы общества и государства, все традиционные представления были признаны неразумными и отброшены как старый хлам........И отныне суе-
верие, несправедливость, привилегии и угнетение должны уступить место вечной истине, вечной справедливости, равенству, вытекающему из •самой природы, и неотъемлемым правам человека»37.
Идеологи европейского Просвещения развивали теорию «естественного права», утверждавшую, что все люди являются свободными и равными, что все они должны иметь право собственности, что земля должна принадлежать тому, кто ее обрабатывает. Следовательно, сохранение крепостничества и различных форм феодальной зависимости крестьян является недопустимым нарушением основ естественного права. А это нарушение произошло в результате нарушения другого важнейшего принципа — «общественного договора». Монархи, получившие власть из рук народа, использовали ее не для защиты, а для порабощения своих подданных, превратили все создаваемое их трудом в средство для паразитической жизни царей, князей, дворян и других «праздных тунеядцев».
Складывание антагонистических классов, образование государств, сословного строя идеологи Просвещения также связывали с «общест
37 Маркс К., Энгельс Ф./Соч. Т. 20. С. 16—17.
181
венным договором». Они утверждали, что все пороки существующего* феодального строя объясняются невежеством народа, непонимающего-несправедливость законов этого строя, действий властей и покорно выполняющего требования своих угнетателей. Монархи и дворяне также непросвещены и привыкли к паразитическому образу жизни. Следовательно, необходимо просветить всех: угнетенный народ должен понять,, что никто не имеет права его порабощать и угнетать, а дворяне — осознать, что угнетение народа несправедливо и позорно, что оно приносит огромный вред и всему обществу. Еще важнее, считали просветители, чтобы несправедливость существующего строя и законодательства понял сам монарх. «Просвещенный» монарх отменит несправедливые законы, и чем большей властью будет обладать такой «мудрец на троне», тем быстрее и последовательнее он уничтожит ненавистный строй рабства и угнетения. Надежда идеологов Просвещения на всевластие «мудреца на троне» привела к парадоксальной идее союза просветителей и монархов, хотя те и другие рассчитывали использовать этот союз в диаметрально противоположных целях.
Идеология Просвещения, являясь мировоззрением поднимающейся к господству буржуазии, несла с собой новое восприятие мира и новую* мораль, ею утверждались новые представления о человеке, обществе,, государстве. Отдельная личность, которая в феодальном обществе не представляла никакой ценности, если не обладала земельными богатствами, властью и титулами, оказалась в центре внимания новой философии. Человек, утверждали просветители, не песчинка в руках всевышнего, а демиург, творец своего счастья, личность активная, деятельная.
Во французском Просвещении как идейном течении выделяются два крыла: правое, умеренное, и левое, радикальное. В правом крыле преобладали умеренно-оппозиционные тенденции и склонность к компромиссу с силами старого мира. Виднейшими его представителями были Монтескье, Вольтер и физиократы (так называлась группа писателей-экономистов), выражавшие настроения крупной и средней буржуазии. Левое крыло Просвещения отражало настроения мелкобуржуазных слоев города и деревни, которые по своему положению сильнее чувствовали недостатки существующих общественных отношений. Теоретиками этого крыла Просвещения выступали Руссо и Мабли.
Несмотря на все различия в общественно-политической позиции,, просветители выступали в это время как представители всего общества, всего «страждущего человечества». И хотя провозглашенное идеологами Просвещения царство разума на деле оказалось «не чем иным,, как идеализированным царством буржуазии», «равенство свелось к гражданскому равенству перед законом, а одним из самых существенных прав человека провозглашена была... буржуазная собственность»38, распространение идей Просвещения способствовало освобождению общества от пут феодализма и религии.
В Россию идеи Просвещения проникают под общим названием «вольтерьянства», которое получило широкое распространение не только в демократической, но и в дворянской среде. Увлечение дворянства антифеодальными и антиклерикальными идеями Вольтера объясняется тем, что их антифеодальная сущность, как и философии Просвещения вообще, не лежала на поверхности, а была скрыта. То же относится и к учению Монтескье, многие произведения которого были хорошо известны читающей русской публике («О духе законов», «Пер»
88 Энгельс Ф. Анти-Дюринг//М а р к с К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 17.
182
сидские письма», «О величии и падении римлян» и др.). В дворянской среде появилось много поклонников Монтескье, в их числе и императрица Екатерина II. Для мировоззрения Монтескье был характерен дух компромисса, выраженный им в следующем тезисе: «Люди всегда лучше уживаются с серединой, чем с крайностями»39. Это делало возможным использование его учения идеологами абсолютизма и крепостничества.
Сложной и противоречивой была социально-экономическая и политическая жизнь России во второй половине XVIII в. Заметное влияние на все сферы жизни общества оказывал складывающийся капиталистический уклад, все явственнее проступали черты разложения феодально-крепостнических отношений. Продолжая укреплять абсолютистскую власть, политическое и экономическое могущество дворянства, правительства Елизаветы Петровны (1741—1761/62) и Екатерины II (1762—1796) вынуждены были приспосабливаться к новым условиям и проводить временами политику «просвещенного абсолютизма».
В третьей четверти XVIII в. общественно-политическая мысль развивается бурно и плодотворно. Необычайно оживляется интерес различных социальных слоев к вопросам общественной и государственной жизни, значительно расширяется и круг этих вопросов. Происходит дифференциация общественного сознания, которому давно уже стали тесны рамки единого официального направления. Выделяется в особое направление антикрепостническая, просветительская общественная мысль, которая открыто заявила о себе на конкурсе Вольного экономического общества (1766) и в ходе работы Уложенной комиссии (1767— 1768). В русском просветительстве наиболее ярко отразились передовые идеалы эпохи. Его развитие шло по линии усиления демократических и революционных тенденций, которые получили законченное выражение во взглядах А. Н. Радищева.
Второе направление представляли различные оттенки консервативной идеологии: в официальном, или охранительно-консервативном течении общественной мысли и оппозиционном ему реакционно-консервативном превалировали идеи отходящего мира, но оба течения не были чужды новым веяниям эпохи, апеллировали к идеям Просвещения в интересах укрепления существующего строя.
В идейной жизни дворянского общества этого времени можно выделить еще одно течение, которое в определенных вопросах было близко просветительским идеям. Его условно можно назвать либеральноконсервативным (хотя необходимо учитывать, что в понятие либерализма в данном случае вкладывается иное, чем в последующую эпоху, содержание). Это течение наиболее широко захватило передовые круги образованного дворянства. Оставаясь по существу своему дворянским, оно более гибко приспосабливалось к изменениям в общественно-экономических отношениях, несло большой критический заряд, но по существу также стремилось использовать идеи своего времени для укрепления и подновления дворянского государства. Это течение не было неизменным: под влиянием Крестьянской войны, а затем Французской революции оно теряет свои прогрессивные черты, становится более консервативным.
Идеологом официального, консервативно-охранительного течения
19 См.: Волгин В. П. Развитие общественной мысли во Франции в XVIII в. М., 1958. С. 55.
183
была императрица Екатерина II, пришедшая к власти в 1762 г., жен* щина, хорошо образованная для своего времени, знакомая с философией Просвещения. В ее творчестве и законодательной деятельности идеология абсолютизма получила дальнейшее развитие.
Каждый очередной правитель, занимавший русский престол в результате дворцового переворота, стремился представить свой приход к власти как «волеизъявление» народа, под которым, как правило, понималось господствующее сословие. К подобной аргументации прибег* ла и Екатерина II сразу после переворота 1762 г. Ей, не имевшей права на трон, особенно важно было опереться на факт избрания народом. Но, как и у предшественников, в качестве аргументов у нее присутствовали и «желание всех наших верноподданных», и рука «божья». Спустя пять лет Екатерина так сформулировала свое право на престол: «бог один и любезное отечество через избранных своих вручили нам скипетр сия державы для спасения империи от очевидной погибели»40.
Идея «общей пользы», как и раньше, пронизывала все законодательство елизаветинского и особенно екатерининского времени. Но во второй половине XVIII в. в условиях обострения классовой борьбы на первый план вышли вопросы классового мира, в понятия «общая польза», «общее благо» стали вкладывать новое содержание: «тишина и спокойствие» 41.
Екатерина пришла к власти в сложный исторический момент. К началу 60-х годов крестьянские волнения приняли особенно бурный характер. Нестабильной была и обстановка в столице. Свержение Петра III Екатериной сопровождалось уличными волнениями, оживлением олигархических претензий в среде аристократии. Екатерина, прожившая к этому времени в России почти 20 лет, была прекрасно осведомлена о настроениях, царивших в дворянской среде, о начавшейся критике абсолютистских порядков и многих сторон жизни общества. И хотя она также знала, что крепостники играют в государстве первую-скрипку, она не могла не учитывать и пожеланий либерально настроенных дворян. Поэтому новая императрица заявила о своем сочувствии передовым идеям века, объявила себя ученицей Вольтера и завела переписку с французскими просветителями. Ее первые шаги на государственном поприще носили явно демонстративный характер. Подданным обещалось, что с ее приходом к власти наступит новая эпоха: об этом было заявлено в манифесте от 3 июля 1762 г. В нем же она, обличая Петра III, осудила самовластие: «Самовластие, необузданное добрыми и человеколюбивыми качествами в государе, владеющем самодержавно, есть такое зло, которое многим пагубным следствием непосредственно бывает причиною»42.
Идея «просвещенного монарха», который один в состоянии осуществить переустройство общества на более справедливых и гуманных началах, широко использовалась правителями ряда европейских стран, понимавшими необходимость реформ в связи с изменившимися историческими условиями43. На звание «просвещенного монарха» претендовала и Екатерина II. В преамбулах к законодательным актам Екатерина в духе просветительской литературы заявляла, что ее деятельность в качестве главы государства преследует «общую пользу», что вся ее
40 Цит. по: Павленко И. И. Идеи абсолютизма в законодательстве XVIII в. // Абсолютизм в России. С. 395.
41 Там же. С. 393.
42 Бильбасов В. А. История Екатерины II. Т. II. Спб., 1891. С. 76.
43 См.: Дружинин Н. Й. Просвещенный абсолютизм в РоссииЦАбсолютизм в России. С. 430.
I •
184
жизнь направлена на то, чтобы сделать подданных счастливыми. Она не уставала повторять, что в своей работе над «Наказом» она руководствуется идеями просветителей, в частности Монтескье, «во благо двадцати миллионов людей»44. Декларировалась забота о благе подданных и при созыве Уложенной комиссии, которая должна была составить «справедливые» законы. «Блаженство всех и каждого» — эти слова были выбиты на значке депутатов. На деле же Екатерина сделала счастливым лишь дворянство, которое на все лады славило ее «золотой век».
Главное политическое сочинение, вышедшее из-под пера Екатерины II — «Наказ», составленный для Уложенной комиссии, — является классическим образцом использования идей Просвещения для идеологического укрепления абсолютизма и самодержавно-крепостнического строя. В «Наказе» Екатерина изложила принципы будущего нового законодательства Российской империи. Он представлял собой компилятивное сочинение, в котором, по подсчетам Н. Д. Чечулина, из 507 статей 408 были дословно заимствованы у Монтескье, Беккария, Биль-фельда, Юсти45. Работая над составлением «Наказа» в течение двух лет, императрица целенаправленно систематизировала статьи, по-своему их истолковывала, руководствуясь при этом не доктринами Просвещения, а русской действительностью и расстановкой классовых сил.
Основополагающий постулат «Наказа» — необходимость самодержавного правления для России — был сформулирован в ст. 9: «Государь есть самодержавный; ибо никакая другая, как только соединенная в его особе власть не может действовать сходно с пространством столь великого государства». Определение формы правления в зависимости от величины государственной территории было дано в «Наказе» в соответствии с «Духом законов» Монтескье, который различал три •формы власти: республиканскую, монархическую и деспотическую, исходя из идеи о влиянии географической среды на государственное устройство, нравы и условия жизни народа. Монархия, по Монтескье, предполагает управление одного человека, но при посредстве неизменных законов. Добиться соблюдения законности в монархическом государстве можно только с помощью исторически сложившихся и независимых от монарха сословий, которые и должны ограничивать государственную власть. Без этих политических институтов монархия неизбежно превращается в деспотию. Деспотизм же, по представлениям просветителей, является неразумной формой правления46.
Екатерина II в соответствии с учением Монтескье объявила о целесообразности для России монархии, но надзор за соблюдением законов возложила на чиновников: «хранилищем законов» объявлялся Сенат — бюрократический орган, полностью подчиненный императрице. Поэтому единственной гарантией против превращения монархии в деспотию у Екатерины могла быть только личная добродетель монарха.
Политическая теория «Наказа» была направлена на обоснование справедливости и необходимости для России абсолютистской формы правления и сословного строя, где каждому сословию отводилось свое место в системе общественных отношений. Не ставший законом, «Наказ», тем не менее, отражал реальные тенденции политического развития страны: дальнейшую централизацию власти абсолютного монарха, опирающегося на систему бюрократических учреждений, укрепление и
44 Сб. РИО. Т. X. Спб., 1870. С. 31.
45 Наказ ее и. в. Екатерины II, данный комиссии по составлению проекта нового Уложения / Под ред. Н. Д. Чечулина. Спб., 1907. С. 130.
46 См.: Волгин В. П. Указ. соч. С. 60.
185
расширение сословных прав и привилегий дворянства как господствующего сословия.
В области социально-политической «Наказ» в обобщенном виде отражал многие значительные требования общественного развития своего времени: декларировал принцип частной собственности, охрану прав личности, устранение вмешательства государства в частную жизнь граждан, необходимость свободного суда и современного права, но не в отношении всех сословий общества, а только господствующего класса, добивавшегося особых прав и привилегий при отсутствии таковых у основной массы населения.
На какое-то время Екатерине удалось убедить передовое общественное мнение Европы и России в своем искреннем желании обеспечить процветание русского общества, построив отношения в нем на более гуманных началах. Но реальная практика правления «мудреца на троне», «северной Семирамиды», скоро отрезвила и западноевропейских просветителей, и поверивших на первых порах Екатерине либерально настроенных дворян, оказавших ей поддержку в перевороте-1762 г. в надежде найти в ней «просвещенную государыню».
Либерально настроенное дворянство представляло в 60-е годы значительную общественную силу. Оно соединяло в своих рядах и видных государственных деятелей (Н. И. Панин), дипломатов (Д. А. Голицын), известных русских дворянских писателей, пользовавшихся большим влиянием в среде образованной дворянской молодежи (А. П. Сумароков, М. М. Херасков), и других представителей дворянской интеллигенции.
Русская литература и публицистика в это время стали все настойчивее выражать общественное мнение и оппозиционные правительству настроения. Русские писатели видели в литературе одно из сильнейших средств идеологического и воспитательного воздействия на умы современников. Несмотря на невысокие художественные достоинства многих популярных литературных произведений (по словам Г. В. Плеханова,, «тогда форма отставала от содержания»47), литература ставила злободневные вопросы о характере политической власти, о взаимоотношениях власти и сословий, о роли и обязанностях дворянства, в ней звучала критика отдельных сторон жизни самодержавно-крепостнического* общества. Екатерининская практика правления критиковалась в литературе с позиций «просвещенного абсолютизма». Представители передовой дворянской общественной мысли видели варварский характер» русского самодержавия, ненавидели бюрократизм и полицейщину, выступали за смягчение крепостнических порядков, но при сохранении за дворянством экономического и политического господства. Для обоснования справедливости и правомерности своих требований дворянские' идеологи опирались на идеи Просвещения. Их программа в некоторых вопросах смыкалась с программой умеренных течений в просветительской мысли Запада и России. Но в отличие от просветителей либерально настроенное дворянство не ставило задачу коренного переустройства* русского общества на разумных началах, стремясь лишь подновить, осовременить существующий строй, очистить его от деспотизма ir «азиатчины».
Политическая программа либерально настроенного дворянства' наиболее законченное выражение нашла во взглядах Никиты Ивановича Панина. Он принадлежал к той части дворянства, которая заняла» высокие государственные посты в результате личных способностей, про-
47 Плеханов Г. В. Литература и эстетика. Т. II. М., 1954. С. 32—33.
<86
Н. И. Панин
двигаясь по служебной лестнице в соответствии с Табелью о рангах. Сделав успешную карьеру на дипломатическом поприще при Елизавете Петровне, при Екатерине он фактически возглавлял Коллегию иностранных дел. Панин был авторитетен в бюрократических кругах, оказал большую поддержку Екатерине в проведении переворота 1762 г., пользовался ее личным доверием. Однако с первых же дней воцарения Екатерины между ними наметились расхождения: Екатерина
187
стремилась царствовать сама, Панин хотел видеть в ней регентшу при: малолетнем императоре.
Н. И. Панин является автором двух политических сочинений: проекта «Манифеста об учреждении императорского совета и разделении Сената на департаменты»48, составленного в 1762 г., и «Рассуждения о непременных законах»49, записанного Д. И. Фонвизиным двадцать, лет спустя, в 1782 г.
Проект «Манифеста» был подготовлен, вероятно, по поручению Екатерины. Он сопровождался докладом, в котором Н. И. Панин обосновывал необходимость преобразований в государственном управлении^ В докладе содержалась критика тех сторон правления Елизаветы, которые вызывали недовольство в дворянской среде.
Главный порок предшествующего царствования Н. И. Панин видел в «похищении самодержавной власти» «припадочными людьми», т. е-фаворитами. В результате их вмешательства, считал он, был нарушен государственный порядок, и власть не смогла обеспечить «общей пользы и благосостояния империи». «Общую пользу» Панин трактует значительно шире идеологов абсолютизма, сводивших ее к государственному интересу. У Панина понятие «общей пользы» включало интересы государя, государства и «партикулярных лиц», а именно дворян. Конкретно интерес «партикулярных лиц» сводился к обеспечению права собственности дворян на имения, к отмене конфискаций дворянских недвижимостей, широко практиковавшихся в период «дворцовых переворотов». В «Проекте» Н. И. Панин выступает как сторонник легитимной, или ограниченной законами, монархии, которая и по представлениям просветителей являлась наиболее разумной формой правления.
«Рассуждение о непременных законах» представляет собой введение к самим законам, т. е. конституции, о существовании которой точных данных нет. Само «Рассуждение» содержало изложение взглядов Н. И. Панина на цели и обязанности верховной власти и практику 20-летнего правления Екатерины II.
На 1762—1782 г. пришлись важные события внутриполитической жизни страны, затронувшие все социальные слои русского общества. В первую очередь — это грандиозная по масштабам и значимости Крестьянская война под предводительством Е. И. Пугачева, после которой правительство Екатерины отказалось от политики «просвещенного абсолютизма» и перешло к откровенно реакционному курсу во* внутренней политике. За эти двадцать лет переменились и отношения между Екатериной и Паниным. Теперь у последнего уже не было ни тени сомнения в том, что Екатерина — не «просвещенный монарх», на роль которого она претендовала при вступлении на престол.
«Рассуждение» Н. И. Панина — один из важнейших документов,, отражающих политические принципы и программу либерально настроенного дворянства.
Вопрос о форме власти решается Паниным в соответствии с теорией «общественного договора» и учением Монтескье: и здесь Панин выступает сторонником легитимной монархии. Монарх должен править, по «непременным», или «фундаментальным», законам, которые ни он сам, ни его подданные нарушить не могут. Цель монархического правления— благо подданных. Законы должны обеспечить подданным право собственности, политической свободы, под которой понимается пра
48 Сб. РИО. Т. VII. Спб., 1870.
вЩумигорский Е. С. Император Павел I. Жизнь и царствование. Спб., 1907. Прил.
188
во делать все, «что позволено хотеть» в соответствии с законами, определяющими права сословий — «преимущество состояний». Последнее условие раскрывает классовый дворянский характер документа. Первая часть «Рассуждения» посвящена обличению деспотизма. Монархия без законов, утверждает Панин, неизбежно превращается в деспотическое государство, в котором вместо законов господствует воля или произвол. одного человека, нет гарантии ни личной безопасности граждан, ни их собственности, нет правосудия, чины раздают случайным людям. В таком государстве «алчное корыстолюбие довершает общее развращение. Головы занимаются одним примышлением средств к обогащению. Кто, может — грабит, кто не может — крадет...», образ мыслей подданных становится «низок и презрителен». Сам деспот также не свободен, поскольку зависит от своих любимцев. «Там есть государство, но нет отечества; есть подданные, но нет граждан»50.
Выход из такого положения один: общество имеет право на расторжение «договора» с тираном посредством дворцового переворота.
Российская империя предстает в документе как деспотическое государство. Престол в нем зависит от «толпы буян», не определены законом права и преимущества «состояний» (сословий), «люди составляют собственность людей», а «верховное в нем правление есть бездушная машина, движимая произволом царя...», «народ пресмыкается во мраке глубочайшего невежества, носит безгласно бремя жестокого рабства»51. Все зло самодержавного правления Екатерины для Панина воплотилось в облике некоронованного тирана Потемкина.
Страстные обличения деспотизма звучали со страниц произведений русских писателей того времени — А. П. Сумарокова и М. М. Хераскова, связанных с Н. И. Паниным.
У Михаила Матвеевича Хераскова тема «злых» и «добрых» царей пронизывает три политических романа: «Нума Помпилий», «Кадм и Гармония», «Полидор, сын Кадма и Гармонии», широко известных русской читающей публике. Выходившие с большим временным интервалом— в 1768, 1789, 1794 гг., — они отразили эволюцию взглядов либерального дворянства на характер политической власти, на права и. обязанности сословий, на идеальное политическое устройство общества.
И Херасков и Сумароков с одобрением восприняли восшествие на российский престол Екатерины II, так как надеялись найти в ней «просвещенную государыню». Тема «просвещенного монарха» была ведущей в их произведениях. Идеальный монарх, по их представлениям^ должен навести разумный порядок в государстве, «внести» просвещение в умы народа, улучшить государственный аппарат, обеспечить справедливый суд и т. д., не затрагивая при этом основ самодержавнокрепостнического строя.
Когда же реальная деспотическая практика правления Екатерины стала ясна, в их творчестве главное место начала занимать критика деспотизма и негативных сторон государственной жизни.
Все «либералы», будучи идеологами дворянства, выступали за сохранение крепостного права и сословного строя, но в подновленном,, определенном твердыми законами виде. Сословный строй, по их представлению, составлял незыблемую основу монархии, каждое сословие имело свои права и обязанности. Признавая важность для общественного организма в целом каждого сословия, опору монархической вла-
50 Шумигорский Е. С. Указ. соч. Прил. С. 4—6.
51 Там же. С. 12.
189
•сти они видели в дворянстве и как должное воспринимали особые привилегии высшего сословия. Херасков последовательно развивал идею, что благополучие государства в основном определяется тем, насколько гибко и умно правящий класс осуществляет свою политику в отношении низших сословий. Но в реальной жизни, как хорошо знал Херасков, привилегии развращали основную массу дворян, которые вели праздный образ жизни. После указа «О вольности дворянской» 1762 г. вопрос об обязанностях господствующего сословия перед обществом стал особенно актуален. Идеологи дворянства понимали, что господствующий класс сможет сохранить свое привилегированное положение в обществе, если сумеет удержать в своих руках руководящую роль в государственном управлении. А этого в новых исторических условиях можно было достигнуть не ссылками на «породу» и знатность происхождения, а более высокой степенью образованности и просвещения, что возвысило бы дворянство над другими сословиями. Эта тема становится ведущей в творчестве А. П. Сумарокова, популярность которого в 50—60-х годах была особенно велика в среде прогрессивно настроенной дворянской молодежи.
Политические взгляды А. П. Сумарокова созвучны панинским. Сторонник «просвещенной монархии», противник деспотизма, он ратовал за сословную монархию, в которой ведущая роль в управлении принадлежит только дворянству. Сумароков был сторонником теории естественного права, признавал естественное равенство людей: «Какое барина различье с мужиком, и тот и тот земли одушевленный ком» (сатира «О благородстве»). Он был чужд мысли о каких-нибудь особых, от бога данных, правах дворян, он полагал, что свои особые привилегии и права они заслужили благодаря родовым традициям, культуре, высоким понятиям о чести. В отличие от основной массы дворянства Сумароков считал, что из привилегий дворянства вытекали и обязанности сословия перед обществом: служить государству, соответствовать благородным идеалам чести и морали. Если этого нет, дворянин должен быть лишен привилегий и права пользоваться трудом крепостных: «А если у тебя безмозгла голова, пойди и землю рой или коли дрова, от низких более людей не отличайся, и предков титлами уже не величайся». Из этого положения вытекала задача просвещения дворянства, воспитания его как правящего сословия.
Общественно-политические взгляды А. П. Сумарокова имели узкоклассовую направленность, но его произведения способствовали воспитанию в дворянской среде чувства собственного достоинства, благородства, прививали гуманистические взгляды. Особое воспитательное значение имели его публицистические статьи, в которых он выступал прочив жестокосердных помещиков-крепостников («О домостроительстве»). Сторонник крепостного права, он, отстаивая его незыблемость и неприкосновенность, резко критиковал крайности и дикие формы крепостного рабства. Крестьянин, по его представлениям, не собственность помещика, он крепостной государства, своим трудом содержащий общество.
Критика А. П. Сумароковым наиболее отвратительных проявлений крепостничества была настолько резка, что объективное ее значение выходило за рамки устремлений писателя — обратить внимание своих собратьев по классу на необходимость более гуманного отношения к крепостным с тем, чтобы сохранить и упрочить существующий порядок. Оценку подобной позиции идеологов господствующего класса дал Г. В. Плеханов: «Честные идеологи всякого данного общественного порядка, основанного на подчинении одного класса (или сословия) дру-
1*0
тому, всегда восставали против злоупотребления теми исключительными правами, которыми пользовался господствующий класс. И чем искреннее было их убеждение в том, что существование таких прав необходимо для общей пользы, тем энергичнее восставали они против злоупотреблений ими»52.
В 60-е годы XVIII столетия объективным ходом исторического развития перед правящими кругами России и господствующим классом был поставлен вопрос — по какому пути пойдет развитие русского общества: по пути ли сохранения, укрепления и усиления крепостного права, или его смягчения и постепенного изживания? Задуматься о необходимости выбора пути правящие круги России, ее передовых людей и наиболее дальновидных представителей господствующего класса заставили выступления крестьян, протестовавших против усилившейся эксплуатации и крепостного гнета. Они в свою очередь были вызваны стремлением помещиков повысить доходность своих имений. Большая часть помещиков видела выход в усилении эксплуатации крестьян, но часть дворян, более образованных и знакомых с опытом передовых западноевропейских стран и особенно Англии, уже начала понимать невыгодность натурального хозяйства и крепостного труда.
Такой исторической ситуацией объясняется повышенный интерес общественно-политической мысли к крестьянскому вопросу, выразившийся в появлении ряда проектов, вышедших из среды знатного дворянства (П. И. Панин, И. П. Елагин, Д. А. Голицын), в объявлении конкурса в Вольном экономическом обществе о собственности крестьян, в созыве Уложенной комиссии.
Проекты П. И. Панина и И. П. Елагина преследовали цель увеличить доходы помещиков путем введения жесткой регламентации труда й жизни крестьян, увеличения степени их эксплуатации. «Проект»-И. П. Елагина53 касался крестьян дворцового ведомства. Под предлогом улучшения управления дворцовыми вотчинами Елагин предлагал передать дворцовые деревни в аренду помещикам, увеличить в 2 раза оброк при сохранении барщины. Таким образом, положение дворцовых: крестьян низводилось до уровня наиболее угнетенной категории крестьян — помещичьих.
В 1765—1766 гг. русский дипломат Дмитрий Алексеевич Голицын в письмах к своему дяде, вице-канцлеру А. М. Голицыну, высказался по крестьянскому вопросу. Д. А. Голицын был всесторонне образованным человеком: ученым-естествоиспытателем, историком, экономистом. Он был знаком и переписывался с Вольтером, Гриммом, Гельвецием, Дидро. Его увлечение идеями Просвещения сказалось в предложениях по крестьянскому вопросу. В своих письмах к дяде, * которые, как он" знал, читала Екатерина II, он поднял вопросы развития экономики России, сельского хозяйства и торговли. Сущность его предложений* состояла в том, что дальнейшее развитие промышленности, торговли и земледелия в России упирается в крепостное право. «Без упразднения крепостного состояния, — писал он, — нечего и думать о дальнейшем* процветании государства». Голицын доказывал, что труд крепостных невыгоден ни государству, ни помещикам54. Сначала он предлагал
52 Плеханов Г. В. Указ. соч. Т. II. С. 47.
58 Журнал землевладельцев. М., 1859. № 21, 22; Сем ев с к ни В. И. Крестьяне дворцового ведомства в XVIII в. Исторический очерк//Вестник Европы. 1878. № 5.
54 Голицын Д. А. Письма//Избранные произведения русских мыслителей второй-половины XVIII в. Т. II. С. 34; Бак И. С. Дмитрий Алексеевич Голицын. Философские общественно-политические и экономические воззрения // Исторические записки^ 1948. Т. 26. С. 258—272.
191
освободить крестьян с землей за большой выкуп. Но это предложение показалось его корреспонденту абсолютно нереальным, поэтому он согласился на освобождение крестьян без земли. Освобождение он предлагал провести постепенно, убеждая помещиков в выгодности свободного труда на примерах. Пример ведения хозяйства на капиталистических основаниях он готов был подать сам или предлагал это сделать императрице. Но ни на одно предложение Екатерина не согласилась, опасаясь реакции крепостников.
Вероятно, не без влияния Д. А. Голицына55 в 1766 г. был объявлен конкурс на лучшую работу о собственности крестьян в Вольном экономическом обществе. Это общество, созданное по инициативе Екатерины II, состояло из служилой дворянской аристократии и иностранцев-академиков и имело главной целью поиски путей повышения доходов помещиков. Екатерина II, обеспокоенная нарастанием крестьянских волнений, решила обратиться в ВЭО с предложением объявить конкурс на тему: не целесообразно ли предоставить крестьянину какие-то права собственности на движимое или недвижимое имущество «и сколь далеко его право на то и другое имение простираться должно»56. В данном случае она решила использовать утверждение просветителей, что земледелие не может процветать там, где крестьянин не имеет никакой собственности, поскольку он всегда будет опасаться за плоды своего труда, которые могут быть отобраны помещиком.
На объявленный в 1766 г. конкурс общество получило 140 работ. Среди них было много таких, которые в силу продворянского и про-крепостнического характера не отвечали на поставленный вопрос. Но в конкурсе приняли участие и видные деятели французского Просвещения Вольтер, Мармонтель и др. Они решали поставленную проблему с буржуазных позиций, требуя уничтожить крепостничество57. Вольтер подчеркивал, что в основе развития промышленности, сельского хозяйства, торговли лежат «свобода и собственность», располагающий ими народ будет работать с увлечением и обогатит все общество. Освобождение крестьян Вольтер предлагал осуществлять постепенно. Монарх сам должен показать пример, освободив дворцовых крестьян и передав им дворцовые земли. Это убедит дворян, что освобождение крепостных, продажа или сдача в аренду крестьянам земель не только не принесет ущерба помещикам, а, напротив, повысит их доходы. Крестьяне, оставшиеся без земли, обеспечат наемной силой фабрики, заводы, транспорт. «Они будут свободны продавать свой труд тому, кто лучше заплатит. Эта свобода заменит им собственность», — утверждал Вольтер. Мармонтель также рекомендовал освобождать крестьян постепенно, путем некоторого расширения их прав.
Русские авторы конкурсных работ, которых можно отнести к просветительскому направлению (работы под № 77, 99) 58, отрицательно характеризовали положение крестьян и критиковали крепостной строй России. Но в своих практических предложениях они ограничивались
55 Цверава Г. К. Дмитрий Алексеевич Голицын. Л., 1985. С. 62.
56 Ходи ев А. И. История имп. Вольного экономического общества. Спб., 1865. С. 20—22.
57 Археографический ежегодник за 1958 г. М., 1959. С. 394, 395, 412—413; Белявский М. Т. Французские просветители и конкурс о собственности крепостных крестьян в России (1766—1768)//Вести. Моск, ун-та. Сер. ист. 1960. № 6. С. 37—50.
58 Конкурсная работа представлялась под избранным девизом. К ней прилагался запечатанный пакет, в котором помещался листок с именем и адресом автора. Пакеты авторов, не получивших премии, были сожжены и поэтому авторы почти всех не премированных работ неизвестны.
192
требованием ликвидации помещичьего произвола и крестьянского бес* правил, регламентацией размеров барщины, повинностей и оброка. Однако эти работы важны тем, что русская общественно-политическая мысль, впервые открыто выступив в них с критикой крепостнического строя, вступила на новый этап своего развития.
Антикрепостнической, просветительской направленностью отличалась конкурсная работа А. Я. Поленова, солдатского сына, блестяще учившегося в гимназии и университете Академии наук и завершившего весной 1767 г. образование за границей. О многом говорит уже само название его конкурсной работы — «О крепостном состоянии крестьян в России» (1767) 59. Широкое использование исторических и философских материалов, убедительная аргументация утверждений и выводов свидетельствовали о значительном шаге вперед в развитии русской общественной мысли.
Поленов исходил из того, что для всех сословных категорий русского крестьянства есть только один путь к «ободрению и поправлению»: предоставление права собственности в движимом и недвижимом имуществе. Только тогда крестьянин будет добросовестно работать, избавится от голода, осуществит ^преумножение семьи» и даст детям «приличное воспитание». Сейчас же, лишенный всех «прав человечества», он «знает, что от своих трудов никакой пользы, кроме опасности, истязания и насильства не получит». «Конечное угнетение» крестьян «не только вредно для общества, но и опасно». Записку Поленова отличало от других конкурсных работ хорошее знание жизни русских крестьян. «Я не нахожу беднейших людей, как наших крестьян, — писал он, — которые, не имея ни малой от законов защиты, подвержены всевозможным не только в отношении имения, но и самой жизни обидам и претерпевают беспрестанные наглости, истязания и насильства». Что касается права собственности, то крестьяне, считал Поленов, должны получить от помещика «довольно земли для сеяния хлеба и пастьбы скота и владеть ею наследственным образом». Движимое имущество должно находиться у крестьянина в его, «полной власти и воле». Повинности крестьян необходимо законодательно регламентировать, подати и повинности в пользу казны должны составлять не более десятой части крестьянского дохода, а объем работы крестьян на помещика — один день в неделю. Подвергнув резкой критике крепостнические отношения, Поленов не поставил вопроса об их ликвидации. Острая критика существующих порядков и умеренная позитивная программа вообще характерны для просветителей. Объяснение такому контрасту следует искать в объективных условиях жизни общества в XVIII в.: Россия еще не была готова к отмене крепостного права, для нее шагом вперед, было бы законодательное ограничение власти помещика над крестьянином, регламентация их отношений.
Почти одновременно с конкурсом ВЭО открылась другая важная страница в истории русской общественно-политической мысли, связанная с работой Уложенной комиссии в 1767—1768 гг. Уложенная комиссия— явление большого исторического значения. В нем проявилась вся сложность общественной жизни страны, накопившиеся социальные противоречия, выплеснувшиеся в процессе обсуждения острого вопроса современности — крестьянского.
Созыв Уложенной комиссии был осуществлен Екатериной в рамках политики «просвещенного абсолютизма». Во имя блага своих подданных, как оповещалось в манифесте, императрица решила' собрать
59 Археографический ежегодник за 1958 г. С.’.406—411$ 392—т394.
7 Очерки русской культуры XVIII века W3
депутатов, выслушать и учесть их жалобы и нужды, пожелания и пред-ложения и вместе с ними выработать новый свод законов. Она была уверена, что ее идея будет поддержана всеми сословиями и это укрепит как ее положение на троне, так и самодержавно-феодальный строй» Депутаты дворянства и правительственных учреждений, действительно,, выступали на заседаниях Большой комиссии, разрабатывали в частных комиссиях проекты новых законов, носившие откровенно охранительный, продворянский и прокрепостнический характер. Но неожиданно» для Екатерины II и руководивших работой Уложенной комиссии генерал-прокурора Сената кн. А. А. Вяземского и маршала Комиссии генерала А. И. Бибикова уже на первом этапе работы в 1767 г. в Москве Уложенная комиссия столкнулись с критикой существующего строя и законодательства. Это было тем более неожиданно, что помещичьи,, дворцовые, экономические, часть приписных, украинские и прибалтийские крестьяне, составлявшие более трех четвертей населения, были лишены права посылать своих депутатов. На втором этапе, в 1768 г., когда Уложенная комиссия работала в Петербурге, идеи и требования передовой общественно-политической мысли стали звучать все чаще и настойчивее. Весьма показательно, чт*) просветительские идеи и требования, выдвигавшиеся некоторыми дворянскими депутатами, перекликались с критикой крепостничества и дворянства депутатами от государственных крестьян.
На первом этапе работы Комиссии критика крепостного строя ограничивалась жалобами на тяжесть казенных повинностей государственных крестьян, трудное положение приписных крестьян, запрещение крестьянам занятий торговлей и ремеслом, захват их земли помещиками ю
В выступлении депутата хоперских казаков А. Алейникова прозвучала уже прямая критика крепостничества. Он решительно выступал против распространения крепостных отношений на новые регионы: казацкая старшина, чиновники и купцы, заявил он, покупают крестьян и превращают их в крепостных. Свою антикрепостническую речь А. Алейников завершил неожиданно и блестяще: «Мы видим целую Европу,, которая в крепостных крестьянах никакой нужды не имеет. И не большее ли будет предосуждение всем гг. депутатам и всему нашему государству перед другими европейскими странами, когда по окончании сей высокославной Комиссии узаконено будет покупать и продавать крестьян как скотину?..»60 61. Крестьянский вопрос вновь был поднят в Уложенной комиссии при обсуждении законодательных актов о бегстве крестьян и усилении наказания беглых и их укрывателей, на чем настаивали дворянские депутаты. Представители однодворцев (А. Маслов, П. Гридин, В. Кипенский и депутат горожан Углича И. Сухопруд-ский) заявили, что массовые побеги крестьян вызваны «излишними и большими податями», а также «непрерывными работами» на помещиков. Чтобы прекратить побеги, нужно не ужесточать наказания беглым, а определить размеры податей, казенных повинностей, помещичьей барщины и оброка62.
Вопрос о беглых превратился в обсуждение важнейшей социальной проблемы. В него активно включались идеологи продворянского направления М. Щербатов, М. Глазов, М. Кондырев, С. Лопухин^ А. Опочкин, А. Похвиснев, А. Протасов и др. Они утверждали, что
60 Сб. РИО. Т. IV. Спб., 1869. С. 71, 81, 89, 95, 101, 104—105, 132; Т. VIII. Спб.„ 1871. С. 56, 81, 85, 156—157; 164—165, 332—334 и др.
81 Сб. РИО. Т. XIII. Спб., 1873. С. 80—81.
® Сб. РИО. Т. XXXII. Спб., 1881. С. 383—384, 399—401.
194
всеми своими успехами Россия обязана только дворянам, спасшим ее от ига Золотой Орды, вторжений поляков, турок, шведов, немцев и т. д. Дворяне являются подлинными заботливыми «отцами» крестьян, и их права нельзя ограничивать, наоборот, их следует расширять, крестьян не освобождать, а передать помещикам и всех государственных крестьян. Ограничение права помещика в отношении крестьянина и его имущества приведет к тому, утверждали дворянские депутаты, что крестьяне перестанут трудиться, будут пьянствовать, заниматься воровством и разбоем и приведут страну к голоду, нищете и гибели. Поэтому об ограничении прав помещика, о предоставлении крестьянам права собственности и тем более об их освобождении не может быть и речи63.
Выступление представителей охранительно-консервативной общественной мысли, уверенных, что они положили конец полемике, привело, наоборот, к обострению критики крепостного строя и к расширению ее аргументации. Речь шла уже не о причинах бегства крестьян, а о необходимости строгой регламентации повинностей крестьянина помещику. Поскольку «причиной бегства по большей части суть помещики, отягощающие толь много их своим правлением», то необходимо законодательно установить, «коликую власть имеют помещики над имениями своего крестьянина», какую часть своего имущества он должен отдавать помещику, а в отношении остального быть «полным господином». Тогда крестьянин будет работать старательно, и уровень земледелия значительно повысится, заявил Г. Коробьин. Депутат нижегородских пахотных солдат И. Жеребцов поддержал Коробьина, заявив, что «ненасытная жадность» помещиков разоряет не только крестьян, но «и все общество».
Депутат Я. Козельский выступил с предложением ограничить повинности крестьян следующим образом: два дня крестьянин должен работать на выплату податей, два — на помещика и два — на себя. Недвижимое и движимое имущество нужно предоставить в собственность крестьян, но продавать и закладывать землю они могут только с согласия помещика.
Депутат архангельских крестьян И. Чупров решительным образом отверг утверждение дворянских депутатов, что ограничение прав помещика над крестьянами приведет к упадку земледелия64.
Таким образом, критикуя крепостничество и ужасное положение крестьян, депутаты ограничивались требованием регламентации прав дворян в отношении личности и имущества крестьян и уничтожения помещичьего произвола.
Дальше всех пошел депутат белгородских однодворцев А. Маслов, который утверждал, что крестьяне бегут, потому что дворяне «мужиков денно и нощно работаю понуждают», что в результате этого «отягощения в крестьянских домах дети с голоду зле помирают». Он решительно отвергал предложение о разделении работы крестьян в неделе на две или три части, так как это никак не изменит их положения. Помещик, заявлял он, может дать крестьянину такой объем работы на два дня, «что тяжкою работою всех крестьян поделает пешими без лошадей», а сам крестьянин придет в «самое изнеможение».
Положение крестьян, заявлял Маслов, изменится только тогда, когда будет уничтожена власть над ними помещика, когда он будет ли
63 Там же. С. 390, 391, 401—403, 416—419, 447—452, 471—472, 486—492, 510—512, 533—534, 544—547 и др.
** Там же. С. 406—410.
7*
195
шен.права вмешиваться в жизнь и работу крестьян,, наказывать их в отбирать имущество. Только тогда «от помещиков... никто обижен не будет и побеги крестьян прекратятся». Он полагал всех помещичьих, крестьян передать в ведение государственной коллегии, которая будет взимать государственные подати и определенный законом объем «господских доходов», а затем передавать их помещикам65.
Конечно, это еще не делало крестьянина свободным: он оставался прикрепленным к земле, права его по-прежнему были ограничены, но. положение крестьян существенно изменилось бы — власть помещика над ним уничтожалась, он фактически становился хозяином земли, а «душевой сбор господских доходов» превращался в установленную законом форму арендной платы. Осуществление предложений Маслова превратило бы помещичьих крестьян в одну из категорий государственных крестьян, освобожденных от помещичьего произвола и наиболее тяжелых форм крепостничества.
Нараставшая антидворянская и антикрепостническая направленность выступлений при обсуждении крестьянского вопроса серьезно испугала Екатерину II и дворянских депутатов, и оно было прервано. Но четыре месяца спустя при обсуждении «проекта прав благородных» крестьянский вопрос встал вновь. Оппонентами просветителей в Комиссии были кн. М. Щербатов, А. Похвиснев, А. Протасов, И. Выродов, М. Глазов и другие идеологи дворянства, которые и слышать не хотели о каком-либо ограничении прав помещиков в отношении крестьян. Видный представитель консервативного направления общественной мысли Щербатов требовал заменить все эти статьи проекта одной. «Дворянство, — заявлял он, — имеет неограниченное право са своими деревнями и прочим имением по собственной воле поступать. Ежели они своих крестьян не будут принуждать к работе, то придет в упадок и их хозяйство и государство»66. Позже в своей работе «Размышления о неудобствах в России дать свободу крестьянам и служителям или сделать собственность имений» он утверждал, что конкурс ВЭО положил начало «ко вмешанию мыслей мятежных и к непод-; властию», а «неосторожно подаваемые мнения» депутатов Уложенной комиссии и особенно Коробьина «вселяли ныне сию заразу в сердца, низких людей». Когда же деятельность Уложенной комиссии была прекращена, то крестьянские депутаты, разъехавшиеся по своим деревням и селам, «семена сии злые... и в отдаленнейшие области России распростерли». Вот, заявлял он, причина того, что в 1767 г. «произошло убийство крестьянами много своих господ», а через несколько лет «произошло присоединение почти всех крестьян к Пугачеву»67.
Конечно, причины Крестьянской войны далеки от тех, что выдвигал Щербатов. Но выступления крестьян, поднявшихся на борьбу за «землю и волю», прямо перекликались с антикрепостническими и ан-тидворянскими выступлениями представителей передовой общественно-политической мысли на конкурсе ВЭО и заседаниях Уложенной комиссии. Это нашло отражение в различных указах Емельяна Пугачева, пугачевской военной коллегии и местных повстанческих властей и учреждений. Достаточно напомнить пугачевский Манифест от 28 июля 1774 г., который В. И. Семевский с полным основанием назвал «Жалованной грамотой крестьянству». Он начинался с того, что-крестьяне, «находившиеся в подданстве помещиков», награждаются
65 Там. же..С. 513—517.
w Там же. С. 580—581; Т. XXXVI. Спб., 1882. С. 25—29, 308—314. 317—318.
67 ЧОИДР. 1861. Кн. III. С. 98—99.
1М
«вольностию и свободою», освобождаются от «подушных и протчих? денежных податей», наделяются «владением земель, лесными, сенокосными угодьями и рыбными ловлями и соляными озерами без покупки и без оброку». В Манифесте Пугачев объявлял, что крестьяне освобождаются от притеснений, «чинимых прежде от дворян и градских мздоимцев-судей», и повелевал: «кои прежде были дворяне в своих поместиях и вотчинах, оных противников нашей власти и возмутителей империи и раззорителей крестьян всячески стараясь ловить, казнить и вешать и поступать равным образом так, как они... чинили с вами, крестьянами. По истреблении которых противников злодеев-дворян всякой может возчувствовать тишину и спокойную жизнь, коя до века продолжатца будет»68.
Мощная, потрясшая абсолютистский крепостной строй, Крестьянская война показала наряду с прочим, что передовая общественно-политическая мысль, хотя и недостаточно последовательно и решительно, но все же выражала требования и мечты угнетенного народа.
Сложившаяся в ходе работы Уложенной комиссии ситуация свидетельствовала о полной неудаче Екатерины II и ее сторонников использовать некоторые политические и социальные идеи Просвещения для укрепления абсолютизма и господствующего положения дворян.
В заседаниях Уложенной комиссии вопрос о политическом устройстве не поднимался. Но он оставался в центре внимания общественной мысли. Теперь уже и просветители включились в обсуждение вопроса о происхождении, характере и целях верховной власти. Все эти вопросы были подняты профессором Московского университета С. Е. Дес-ницким в присланном им в Уложенную комиссию «Представлении о учреждении законодательной, судительной и наказательной власти в Российской империи», в котором он фактически обосновывал необходимость ограничения самодержавия69. Рядом с монархом он ставил Сенат, члены которого должны избираться всеми сословиями на основе имущественного ценза; возглавляет Сенат один из его членов, избираемый самими сенаторами. Десницкий утверждал, что именно Сенат должен определять размеры податей и пошлин, контролировать деятельность всех коллегий и учреждений, ведать государственной казной, осуществлять отношения с другими странами, объявлять войну и заключать мирные договоры.
Судебные функции в России многие века осуществлялись административными учреждениями. Десницкий же считал необходимым создание самостоятельной, не зависящей от администрации «судительной власти». Он требовал, чтобы судьи имели «полное университетское образование», судебные заседания проходили публично, а приговоры издавались «в народное известие». Квалифицированный состав судей, гласность суда и равенство всех перед законом позволили бы судить «знатных и притом благородных дворян» и администраторов в случае нарушения ими законов. Таким образом, в основу судебной системы Десницкий положил буржуазные принципы. Он считал необходимым запретить пожалования или продажу государственных крестьян кому-либо в собственность, четко определить размеры их податей и повинностей, формы и размеры их собственности. Поскольку же крепостные и дворцовые крестьяне «лишены всех выгод» и «не имеют никакой
w Документы ставки Пугачева, повстанческих властей и учреждений. М., 1975. С. 46— 47.
л Избранные произведения русских мыслителей второй половины XVIII в. Т. I. С. 290—291, 295—300, 301—316, ЗД8—322.
197
собственности», он предлагал немедленно «прекратить некоторые злоупотребления, вредные для государства и для них пагубные»: запретить продавать крестьян без земли и тем более в розницу и сократить число крестьян, забираемых дворянами в дворню.
Буржуазная направленность «Представления» Десницкого особенно четко выступала в разделе об «учреждении гражданской власти в городах». Вся полнота власти в городе, по его предложению, должна быть передана органу «гражданской власти», избираемому на основе имущественного ценза. Буржуазный по своим целям, орган «гражданской власти» должен ведать вексельными и другими финансовыми делами, сбором пошлин, контролировать торговлю, строго следить за благоустройством, ремонтом улиц, мостов, за чистотой города, осуществлять «смотрение гражданской архитектуры» и т. п. «Представление» С. Десницкого было значительным шагом вперед в формировании буржуазной общественно-политической мысли во второй половине XVIII в., что отчетливо выступает при сравнении его с «Книгой о скудости и богатстве» Посошкова.
В конце 60-х — 70-е годы главной ареной полемики просветительской и консервативной мысли становятся литературно-политические и сатирические журналы, через которые впервые в России эта полемика вышла на довольно широкую аудиторию.
Екатерина II, приступая в 1769 г. к изданию сатирического журнала «Всякая всячина», была уверена, что поведет за собой общественно-политическую мысль, литературу и сатирическую периодику. Правда, она не исключала того, что могут найтись «дерзкие и нахальные мальчики», которые не последуют за ней (намекая на то, что именно такие «мальчики», ругавшие помещиков и изображавшие себя защитниками крестьян, помешали создать «Новое уложение» со справедливыми законами о крестьянах) 70. Но литература и передовая общественно-политическая мысль не последовали за «Всякой всячиной», а, наоборот, вступили с ней в ожесточенный спор.
Главной трибуной передовой просветительской мысли в это время стали журналы Н. И. Новикова «Трутень», затем «Живописец», издававшиеся с перерывами почти пять лет. «Держатель дневных записок Большого собрания Уложенной комиссии» и секретарь комиссии «О среднем роде людей», Н. И. Новиков был хорошо знаком с крестьянскими и дворянскими наказами, слушал и записывал резкую полемику депутатов по крестьянскому вопросу, послужившую причиной роспуска Уложенной комиссии, и был одним из тех «грамотных мальчиков», о которых писала Екатерина II в своей «Сказке о мужике». Эпиграф журнала «Трутень» — «Они работают, а вы их труд ядите» — стал своего рода лозунгом антикрепостнической общественной мысли. Новиков перенес на страницы своего журнала спор между крепостниками и просветителями. Он публикует десятки словесных сатирических «портретов» — Змеяна, Недоума, Безрассуда, в которых без труда можно было узнать Щербатова, Похвиснева, Вольфа, Клинг-штета и других идеологов охранительного направления общественной мысли. Он показал, что все они ненавидят и презирают народ, видят в крестьянах рабов, рабочий скот, признают в отношениях с крестьянами только «строгость или паче зверство и жестокие побои»71.
70 Русские сатирические журналы XVIII в. М., 1940. С. 74, 89—95, 164—168, 241—248.
71 Сатирические журналы Н. И. Новикова. М.; Л., 1951. Трутень. 1769. Л. VI. С. 61.
Все последующие сноски на новиковские журналы даются в тексте с указанием журнала, номера и страницы по данному изданию.
198
С гневом писал Новиков о том, что дворяне не только угнетают и истязают своих крестьян, но, занимая высокие должности, грабят казну и считают это совершенно нормальным. На высокие должности дворяне назначаются «без разума, без науки, без добродетели».
Вызовом не только дворянству, но и Екатерине II, объявившей государственным преступлением подачу крестьянами жалоб на помещика, звучали опубликованные в журнале «копии» с двух крестьянских «отписок» и помещичьего указа. «Отписки» воспринимались читателем как общерусская жалоба крестьян на своих помещиков.
Век спустя Добролюбов высоко оценил «Копии» и «Указ». «Как ярко проглядывает здесь старинный произвол помещичьей власти, не имевшей в виду ничего, кроме собственного обогащения! Как сильно и ярко выражается полное невежественное пренебрежение ко всем человеческим правам и требованиям крестьян! Эти документы, — замечал он, — так хорошо написаны, что иногда думается: не подлинное ли это?» Они не были подлинными, но, сличая их, например, с крестьянскими челобитьями и приказами крупного владимирского помещика В. И. Суворова, кажется, что изменены лишь имена и конкретные факты, а все остальное совпадает72. Понятно, что «Трутень» вызвал недовольство императрицы и вскоре был закрыт.
Полтора года спустя, в 1772 г., Новиков начал издавать новый журнал — «Живописец», который был наиболее смелым сатирическим журналом, осуществлявшим критику социального строя России, политики правительства Екатерины II, ее продворянской и прокрепостни-ческой направленности. Но в условиях цензуры Новиков старался быть осторожным: он посвятил «Живописец» автору комедии «О, время», т. е. Екатерине, помещал в нем восторженные оды в ее честь, писал, что она царствует «к счастью России» и «благоденствию человеческого рода». И за этим «прикрытием» продолжал раскрывать античеловеческую сущность крепостничества.
Важнейшей публикацией «Живописца» был знаменитый «Отрывок путешествия в*** И*** Т***». Перекликаясь по содержанию и направленности с рядом статей из «Трутня», некоторыми выступлениями на конкурсе ВЭО и в Уложенной комиссии, «Отрывок» был новым и важным явлением общественно-политической мысли. Речь в нем шла не об отдельном помещике и не об одной какой-то несчастной деревне, страдавшей от дикого произвола, а о крестьянах и деревнях всей России. Автор писал, что Путешественник останавливался «во всяком почти селе и деревне» и встречал «бедность и рабство повсюду»; он5 не пропускал «яи одного селения», выясняя «причины бедности крестьян», и «всегда находил, что помещики их сами тому были виной»,, что помещики свою любовь и добродетель «изъявляют больше собакам и лошадям, а не человекам» (Живописец. Л. V. С. 295—297; Л. XIII. С. 327—329; Л. XIV. С. 330—332). Автор многозначительно добавлял, что он многое не включил в свой «Отрывок» из разговора Путешественника с крестьянами по причинам, которые «благоразумный читатель сам... отгадать может».
На страницах «Живописца» появляется еще одно новое и важное утверждение: крепостное право не только превратило крестьян в рабов и рабочий скот, но сделало дворян тунеядцами, людьми, лишенными человеческой морали. Грабеж и истязание крестьян,^ взяточничество, казнокрадство, неправосудие и другие позорные действия дво-
72 Добролюбов Н. А. Собр. соч. Т. 2. М.» 1961. С. 311; Т. 5. С. 325; Труды Владимирской ученой архивной комиссии. 1904. Кн. IV. Разд. IV. С. 1—95.
199
ряй определяются не их плохим воспитанием или природной глупостью, а их положением в обществе, правами и привилегиями.
В серии «Писем Фал алею», опубликованных в «Живописце», утверждалось, что исходными принципами в жизни и морали дворян являлось убеждение, что крестьяне существуют только для того, чтобы «без отдыху» работать на помещика и безропотно сносить жестокости и издевательства. Моральное уродство дворян не ограничивалось их отношением к крестьянам, оно выступало и в семье, в которой царили самые грубые отношения и «ласкательство», зачастую превращалось в «брань, пощечину и палку» (Живописец. Л. XV. С. 334— 337; Л. XXIII. С. 362—364; Л. XXIV. С. 365—368).
Русские просветители верили во всесилие просвещения, придавали огромное значение воспитанию людей в духе высокой нравственности. Они полагали, что подъем образования и культуры в конечном итоге приведет к социальному прогрессу, созданию общества, основанного на принципах равенства и справедливости. Интерес к проблемам образования, науки и культуры был характерен и для просветительского, и для консервативного направлений общественно-политической мысли. Абсолютизм, испытывая нужду в образованных людях для государственного аппарата и армии, принимал некоторые меры для улучшения системы образования дворян. В этих целях были созданы шляхетские корпуса, специальные школы и Московский университет, но значительная часть дворянства упорно стояла на том, что образование и наука — не дворянское дело.
’ Проблема воспитания «благородного» дворянства занимала центральное место в творчестве замечательного русского писателя-просветителя Дениса Ивановича Фонвизина. Он, так же как и многие передовые дворяне, поверил в «просвещенную» Екатерину и решил служить отечеству. Но служба при дворе, а затем в Иностранной коллегии под начальством Н. И. Панина позволила ему увидеть истинный характер «просвещенного» правления» «казанской помещицы», как себя называла Екатерина. Фонвизин со всей страстью своего пера начал разоблачать миф о «философе на троне», обличать тупость, невежество, паразитизм господствующего класса.
В своих комедиях «Бригадир» и «Недоросль» он первым вывел на сцену русских дворян во всей их неприглядности. Он показал, насколько уродливым было воспитание молодого поколения дворян, раскрыл беспросветное невежество владельцев крепостных душ, их черствость, неспособность к добрым человеческим чувствам. Сам Фонвизин сочувствовал страдающему русскому крестьянину и, веря в силу просвещения, надеялся, что положение крестьян можно будет улучшить, если правильно воспитать их господ. Поэтому в своих комедиях он показал •и образованных, просвещенных дворян, которые в нравственном отношении стояли высоко над своими собратьями по классу.
В безоглядной вере русских просветителей в силу просвещения заключались и их сила и их слабость. Признание первенствующей роли просвещения в поступательном развитии общества приводило неизбежно к замкнутому кругу, в котором оказались и французские •просветители. Последние утверждали, что мудрые законы появляются •только в просвещенном обществе, но в то же время указывали, что при •существующих отношениях нельзя достигнуть высокой степени просвещения. Критикуя господствующие отношения, признавая их неразумными, просветители из боязни народных выступлений не решались -сделать вывод о необходимости коренных социальных реформ, а тей более социальной революции. Это их заставляло- отдавать предпочте-
200
нна просвещению сначала просветить,_ат затем перестроить общество.	-JF-
Разразившаяся в 1773—1775 гг. Крестьянская война показала, насколько грозным может быть гнев народа, она еще больше усилила страх перед ним у многих просветителей, их веру в просвещение как панацею от социальных бед.
Крестьянская война под предводительством Е. И. Пугачева оказала значительное влияние на позиции ряда представителей передовой и консервативной общественной мысли, она способствовала поляризации идей и еще большему обострению идейной борьбы. Перед лицом успехов и побед восставшего народа, а затем жесточайшей расправы с участниками Крестьянской войны, расширения и укрепления дворянской диктатуры многие представители передовой дворянской общественной мысли (в частности, Сумароков) стали воспевать Екатерину II и тех, кто беспощадно расправился с восставшими.
Напуганные Крестьянской войной/ угрозой ее повторения и начавшейся Американской буржуазной революцией, оппозиционно настроенные идеологи дворянства не отказались от надежд на изменения в структуре и формах деятельности органов власти, управления и суда, повышения роли дворянских сословных организаций с целью ограничения самодержавия Екатерины. Эти идеи отчетливо выступали в произведениях и проектах Н. И. Панина, И. П. Елагина, А. Р. Воронцова, М. М. Щербатова и др. Одновременно с этим они подвергали критике нравы и порядки императорского двора. Блестящим образцом этой критики явилась работа Щербатова «О повреждении нравов в России». Его же политическая утопия «Путешествие в землю Офир-скую» противопоставляла неограниченной абсолютистской власти «идеальное олигархическое государство», в котором почти все население, кроме дворян, бесправно и близко по положению к рабам.
В середине 70-х годов просветительская мысль оказалась в сложном положении. По существу отпали надежды на осуществление радикальных реформ «мудрецом на троне», просветители не поняли значения Крестьянской войны, некоторые из них просто были испуганы и отошли от своих реформаторских позиций. В связи с усилением цензуры снизились возможности пропаганды передовых идей, критики крепостничества, обсуждения острых социально-экономических вопросов. Для некоторых деятелей просветительства первостепенное значение начинают приобретать нравственные проблемы. В связи с этим широкое распространение среди этой части дворянства получило масонство.
Масонство было сложным и противоречивым религиозно-этическим движением, возникшим в Англии в начале XVIII в. Оно включало в себя и рационалистическое, умственное течение (так называемая английская система), и реакционно-мистическое розенкрейцерство (система «ордена золоторозового креста»). Масонские ложи, и в первую очередь розенкрейцеры, рассматривали и решали все проблемы на религиозной, а чаще на мистической основе. Внимание масонов привлекали поиски и разгадки «тайн о божестве, природе и человеке», осуществляемые путем мистики и магии, алхимии и астрологии. Вслед за социальными проблемами отвергалось материалистическое направление естественных наук, противостоящих «тайнам божества» и канонам церкви. Проповедуя нравственное самосовершенствование, дружелюбие, гуманность и филантропию, масонство не допускало нали-
201
Е. И. Пугачев
чия каких-либо политических союзов и обществ, замыкалось в небольшом тесном кругу, в «тайне». Вольнодумству и безбожию масонство противопоставляло безоговорочное повиновение государям и господам. Масонство крайне враждебно относилось к крестьянским волнениям, восстаниям, к волне буржуазных революций, прокатившейся по Европе в последней четверти XVIII в., уводило от жгучих проблем современности, борьбы с крепостничеством.
Однако нравственная философия масонства с ее идеей самосовершенствования личности через просвещение и «деятельное человеколюбие», общественную благотворительность привлекла в ряды масонов
202
часть передовой дворянской интеллигенции, деятелей русской культуры и общественной мысли. В 70-х годах вошел в ложу масонов и стал: активным ее деятелем Н. И. Новиков.
Вступив в масонское общество, Н. И. Новиков не отказался от просветительских идеалов. Об этом свидетельствует «знаменитое но-виковское десятилетие» (В. О. Ключевский) — период небывалого для России размаха его филантропической и книгоиздательской деятельности.
Кружок московских масонов (в литературе он часто называется’ «новиковским кружком») объединил наиболее образованную и передовую часть дворян, некоторые из которых продолжали оставаться в оппозиции правительству, особенно после перехода его к реакционному курсу («потемкинская реакция»). Эта часть масонов принимала активное участие в просветительской и книгоиздательской деятельности Н. И. Новикова. В их числе были известный переводчик А. А. Пет* ров, молодой Н. М. Карамзин, друг Новикова И. П. Тургенев (отец будущих декабристов), С. И. Гамалея и др. В круг сотрудников Новикова входили профессора, студенты, питомцы Московского университета, журналисты, переводчики, книготорговцы.
Новиковский кружок не был только группой масонов и филантропов — он выходил на широкую арену общественной жизни. Высшим этапом в его деятельности стала организация помощи голодающим крестьянам в 1787—1788 гг., которая далеко переросла рамки масонской филантропии. Именно общественная деятельность Новикова и его окружения напугала правительство, и оно прибегло к репрессиям в отношении к ним.
Существенной особенностью общественно-политической мысли 70-х — начала 80-х годов являлось все более отчетливо выступающее критическое отношение к просветительской вере в «мудрого монарха». Все чаще выдвигаются и обосновываются мысли о том, что законодательные акты и действия монарха и его чиновничье-бюрократического аппарата отнюдь не направлены «на всеобщее благоденствие народа», что доходы государства используются не на развитие страны, а на содержание пышного и развратного императорского двора, на пожалования фаворитам и вельможам земли, крестьян, денег, драгоценностей, дворцов. Поэтому необходимо, чтобы власть монарха была ограничена, чтобы он отвечал за свои действия не «пред богом», а перед своими подданными. Конечно, эти идеи и мысли не были последовательными, но и в таком виде они являлись проявлением недовольства неограниченной властью монарха. Причем подобное недовольство было характерно не только для передовой общественной мысли, но и для консервативной.
В условиях усиления цензуры, репрессий со стороны царской администрации и Синода представители антикрепостнической просветительской мысли все же находили пути и формы для выступления в печати со своими произведениями. Одни из авторов прикрывались идеями и формулировками деизма, другие — выдавали свои произведения за переводы французских и других мыслителей, третьи — издавали их анонимно, как это было с работами братьев Каржавиных, А. Каверзнева, П. С. Батурина. В своих произведениях они критиковали крепостной строй, отвергали попытки церкви и масонства протащить в науку и общественную мысль религиозные каноны, мистицизм и требования «смирить дерзкий разум человека» и руководствоваться к жизни надеждой на «загробное воздаяние».
Выступления представителей передовой общественно-политической
Ш
мысли оказывали сильное влияние на литературу, художественную культуру в целом. Некоторые произведения поэзии, драматургии, публицистики становятся выразителями идей просветительства, отличаясь резкой критикой существующего строя, сатирой, в которой присутствуют элементы будущего критического реализма (Д. И. Фонвизин, В. В. Капнист, Я. Б. Княжнин) .
Видное место в общественно-политической мысли того времени занимали произведения молодого И. А. Крылова. Отправляясь от «Копии с крестьянских отписок», «Указа помещика», от «Писем Фа-лалею», «Отрывка из путешествия...» и других острокритических произведений своих предшественников, он публикует «Похвальную речь в Па-
H. А. Крылов	мять моего дедушки», став-
шую одним из самых резких и ярких антикрепостнических и антидворянскпх произведений XVIII в. А затем следуют «Каиб» и «Почта духов», оборванная цензурой на полуслове. В этих сатирических и одновременно философских произведениях Крылов развенчивал и подвергал уничтожающей критике не отдельных монар-'хов, а самодержавие и самодержавный строй, утверждая, что именно монархи целые государства «повергли в бездну злополучия», и убили миллионы людей «для удовлетворения своих пристрастий», и с помощью своих надзирателей, сборщиков налогов и других «ненавистных пиявиц высасывают кровь у бедного народа». Аналогично действуют и придворная аристократия, и все «благородные люди», которые умудряются пересечь своих крестьян «в год раза два-три» и устраивать «пышные и раскошные пиры», а все крестьяне «бедны и умирают с голоду»73. Принципиальная новизна и острота проблем, поставленных И. А. Крыловым, готовили вступление русской общественно-политической мысли на новый этап своего развития.
В последней четверти XVIII в. складывались условия для возникновения революционных идей в русской общественно-политической мысли. Этот период отмечен, с одной стороны, значительным усилением дворянской диктатуры, законодательным оформлением сословного строя, ожесточением репрессий и цензуры, а с другой — самой мощной в истории России Крестьянской войной, Американской и Великой французской революциями, значительной радикализацией материалистических и политических воззрений Д. Дидро, П. Д. Гольбаха, К. А. Гельвеция, Г. Т. Рейналя, В. Франклина и других деятелей
73 Крылов И. А. Соч. Т. 2. №., 1956. С. 26, 30, 99—101, 140, 172—175 и др:
204
•Просвещения. Начало новому направлению общественной мысли положил первый русский революционер и республиканец А. Н. Радищев, взгляды которого идейно подготовили возникновение в будущем революционных организаций и революционного движения в России.
В первой своей книге — переводе «Размышления о греческой истории» (1773) представителя французского утопического социализма Г. Б. Мабли — Радищев выдвинул положение огромной важности: «Самодержавство есть наипротивнейшее человеческому естеству состояние». Он заявил, что люди никогда не могли предоставить кому-либо «над собой неограниченную власть», что законы должны устанавливаться и исполняться на пользу народа. Если же государь нарушает законы и допускает «неправосудие», то народ не только не обязан ему повиноваться, но должен судить его и притом строже, чем обычного преступника74.
Весьма показательно, что это важное положение Радищев развернул в своей статье «Письмо другу, жительствующему в Тобольске» {1789) на примере правления Петра Великого. Преобразования Петра он оценивал очень высоко, отмечая, что именно юн «дал первым стремление столь обширной громаде» России, что он был «мужем необыкновенным» и «название великого заслужил правильно». Но одновременно с этим Радищев увидел и другую сторону деятельности «обновителя России»: в его царствование народ «был объемлем ужасом беспредельной самодержавной власти», так как Петр «истребил последние признаки дикой вольности своего отечества». А ведь он мог бы «славнее быть» и отечество наше высоко «вознести», писал Радищев, если бы «утверждал вольность частную». Мог бы, но, с горечью 'замечает Радищев, «нет и до скончания мира примера, может быть, не будет, чтобы царь упустил добровольно что либо из своея власти седяй на престоле» (с. 11—14).
Радищев активно включился в обсуждение одной из центральных проблем русской общественно-политической мысли этого времени — проблемы воспитания добродетельного и благородного гражданина-патриота.
Екатерина II, ее окружение выдвигали идею «образцового послушания» народа, отождествляя личность государя и государство. Это определило программу и деятельность официальной литературы, всего консервативного направления общественной мысли, представленного трудами самой императрицы, Бецкого, Сумарокова, Хераскова и др. Просветители же проповедовали необходимость воспитания высокообразованных, высоконравственных, трудолюбивых граждан — «истинных сынов Отечества», которые своей активной деятельностью* будут содействовать развитию государства, борьбе со злом. (У большинства просветителей государство в свете принципов общественного договора отождествлялось с обществом, а не с Екатериной II.)
Радищев вступил в полемику с Екатериной II о том, кто является патриотом Родины, «истинным сыном отечества» и в чем должна выражаться деятельность патриота. Он отверг как лживое и антинародное понимание патриотизма, навязываемое Екатериной в книге «О должности человека и гражданина» (1787). (Эта книга должна была изучаться всеми учащимися, начиная от малых народных училищ и до университета включительно.) В ней вопрос о «всеобщем благосостоянии и патриотизме» из социальной области переносился в мораль
Радищев. А. Н. Избр. соч. .С. 3. Все последующие сноски на сочинения Радищева даются в тексте по данному изданию с указаниями страниц.	*	-
305
ную. Утверждалось, что счастье и благополучие подданного зависят только от его духовного воспитания. Поэтому «ремесленники, поселяне, также наемники и рабы могут быть благополучными», в то время как «знатные и богатые бывают гораздо неблагополучнее простых и неимущих людей». Если раб обладает совестью, благочестием и благоразумием, то он будет «благополучен», если же он недоволен своим рабским положением, то он должен помнить, что «рабство было без сомнения еще от сотворения мира» и само рабство вполне соответствует божеским и человеческим законам. Следовательно, рабы должны своих господ «любить и почитать», «не токмо добрых, но и ненравя-щихся им», служить и работать на них «охотно и со тщанием». Люди «подлых сословий» должны молиться за своих господ и правителей, а «положенные дани и всякого звания подати усердно платить» не от страха наказания, а «в совести перед богом». Если это будет строго выполняться, то «сынами отечества» будут не только господа, но и все подданные75.
Этой ультракрепостнической доктрине Радищев противопоставил утверждение, что «сынами отечества» из-за своего бесправного положения не могут быть те, кто «под игом рабства находится» (с. 241). Настоящий патриот стремится к знаниям, к самосовершенствованию, к славе и великим делам. Радищев требовал уничтожить положение, при котором большая часть человечества погружена «в мрачность варварства, зверства и рабства». Первой и необходимой чертой патриота является «честолюбие», т. е. «свобода и свободолюбие» (с. 244— 247). Истинного сына отечества отличает не безоговорочное повиновение монарху или помещику, а то, что он не страшится трудностей, препятствий, и если он «уверен в том, что его смерть принесет крепость и славу отечеству, то не страшится пожертвовать жизнью».
Наконец, «признаком подлинного патриота» Радищев называет «благородство», которое выражается в благородных поступках, честности и в «благотворении роду человеческому по достоинству и по предписанным законам естества и народоправления». «Благородству» дворян, якобы прирожденному, Радищев противопоставил «благородство» на основе «естественных законов», т. е. на основе признания того, что все люди равны и свободны от рождения. «Народоправле-нию» монарха он противопоставил «демократию и республику». Радищевская «Беседа о том, что есть истинный сын отечества», напечатанная им анонимно, содержала, таким образом, не только уничтожающую критику самодержавно-крепостнического строя, но и призыв к борьбе за свободу против «ненавистного строя угнетения и бесправия» (с. 247—249).
Продолжением, обобщением и развитием антимонархических и антикрепостнических идей и взглядов А. Н. Радищева стали его знаменитые «Путешествие из Петербурга в Москву» и ода «Вольность». Эти произведения явились вершиной передовой общественно-политической мысли XVIII в. В них прозвучал призыв к уничтожению крепостничества, монархии, сословных прав и привилегий, к народной революции.
Радищевское «Путешествие», как бы приняв эстафету у новиков-ского «Отрывка из путешествия...», показывало положение крестьян, низведенных до положения рабочего скота. «Заклепанные в узы» крестьяне, подчеркивал Радищев, «в законе мертвы». Они лишены земли
П 2^л&лхвостях человека и гражданина. Спб., 1787. С. 1—3, 5—6, 115—116, 119—120, 135-140, 153.
Мб
в права собственности, вынуждены работать на барщине до шести дней в неделю, а то и оказываются в «дьявольской выдумке — месячине». Их истязают, ссылают на каторгу, «продают в оковах, как •скот». Радищев раскрыл перед читателем картины чудовищной бесчеловечности помещиков, доведших крестьян до того, что они в отчаянии убивают своих тиранов. Он писал, что у помещиков — «всесилие», а у крестьян — лишь «помощь беззащитная», так как «помещик в отношении крестьян есть законодатель, судья, исполнитель своего решения» (с. 79—80, 100—103, 120—127, 173—184; 197—199, 214—217, 226—227 и др.). На страницах радищевского «Путешествия» голодным, истерзанным, создающим богатство и мощь страны крестьянам противостоят отвратительные образы «вертопрахов, распутников, игроков, щеголей», грабителей крестьян и государства — дворян, гордящихся своей родовитостью, судей и чиновников (с. 77—78, 86—87, 120—127, 130—131, 141). Крепостное рабство должно быть полностью уничтожено — таков вывод автора.
Радищев показал всю нелепость и вред попыток масонов вместо борьбы за уничтожение антинародного строя заниматься определением «тайных связей веществ с веществами телесными», погружаться в суеверия и выяснять, «сколько на игольном острие может уместиться душ» (с. 107—110).
Широко используя просветительские идеи и критику крепостничества Новиковым, Фонвизиным и другими представителями просветительской мысли, Радищев в то же время убедительно показывал их слабые стороны, несостоятельность их надежд на «мудрого монарха». Он подчеркивал, что произошло значительное развитие образования и науки, что многие уже понимают справедливость естественных прав и «равенства во всем между собою», но сохранился «зверский обычай порабощать подобного себе человека», крестьянин — кормилец всех — не имеет права распоряжаться ни тем, что обрабатывает, ни тем, что производит (с. 160—163). Надежды на нравственное воспитание помещиков, по мнению Радищева, бессмысленны: крестьян освободит только гибель угнетателей. Приговором крепостникам звучали строки «Путешествия»: «Поток, загражденный в стремлении своем, тем сильнее становится, чем тверже находит противустояние. Прервав оплот •единожды, ничто уже в разлитии его противиться ему не может... И чем медлительнее и упорнее мы были в разрешении их уз, тем стремительнее они будут во мщении своем... и ничего толико не желают, как освободиться от ига своих властителей... Они другого средства к тому не умыслили, как их умерщвление... Блюдитеся!» (с. 168).
Вариантом просветительской программы улучшения положения крестьян был предложенный здесь же Радищевым «Проект в будущем». Он предусматривал на первом этапе запрещение брать крестьян в дворню, затем — предоставление крестьянам права собственности на обрабатываемую ими землю и движимое имущество, после чего — запрещение наказания крестьян без суда, разрешение выкупаться на волю у помещика. И когда все это осуществится, то последует «совершенное уничтожение рабства» (с. 174—il78). Но Радищев не верил, что самодержавие и дворяне пойдут на эти реформы. Поэтому «свободу сельских жителей», писал он, следует ожидать не от советов «великих отчинников», а «от самой тяжести порабощения» (с. 174).
В противовес как зарубежным, так и русским просветителям 60— 70-х годов Радищев первым в русской общественно-политической мысли утверждал, что именно самодержавие является опорой крепостнического строя, оно узаконило бесправие и рабство крестьян и ус-
207
танонило" неограниченные права и привилегии дворян. Поэтому борьба* {против - крепостничества должна быть направлена не только против дворян, но и против самодержавия. Одновременно с этим он первый’ указал, что церковь является неотъемлемой частью самодержавно-' крепостнической системы и активно участвует в угнетении народа.
Царь властно сидит на троне, но <в народе зрит лишь подлу тварь». Но так не может быть всегда:
Восстанет рать повсюду бранна.
Надежда всех вооружит; В крови мучителя венчанна Омыть свой стыд уж всяк спешит... Ликуйте, склепаны народы, Се право мщенное природы На плаху возвело царя.
Народ, расправившись с царем, будет совершенно прав: ведь он дал монарху власть, чтобы «равенство в обществе блюсти», быть «мстителем пороку, лжи и клеветы», а монарх лишил народ всех прав, стал преступником и «злодеем всех лютейшим».
Радищев с горечью отмечал, что в России нет еще реальных условий и сил пойти за народами, завоевавшими свободу. Он писал о «непобедимом вожде свободы» Вашингтоне: «К тебе душа моя вспоена, к тебе, словутая страна, стремится, гнетом где согбенно лежала вольность попрана; ликуешь ты! а мы здесь страждем! Того ж, того ж и мы все ждем». Да, пример революции «мету (цель. — Авт.) обнажил», но... «Не приспе еще година, не совершилися судьбы» (с. 268— 269,272,276,280,282).
Радищев верил в то, что новое поколение, придя на его могилу, с уважением и «со чувствием» скажет:
Под игом власти, сей, рожденный,  Нося оковы позлащенны, Нам вольность первый прорицал.
Он имел полное право сказать: «Я зрю сквозь целое столетие».
После Американской и.Великой французской революций, восстания в Польше, продолжающихся крестьянских волнений в России, расправы самодержавия с Радищевым, Новиковым, Крыловым и другими деятелями передовой общественно-политической мысли их традиции продолжили «радищевцы». Они не отличались последовательностью Радищева, не были революционерами, не разделяли многие его идеи. Но достаточно вспомнить произведения, посвященные памяти Радищева, написанные И. М. Борном и И. П. Пниным, трактат В. В. Попугаева «О рабстве и его начале», где утверждалось, что государство, охраняющее рабство, идет к неминуемому упадку, поэтому необходимо немедленно «возвратить рабам вольность». Радищевцы отвергали сословный строй и требовали равенства всех перед законом-Рабы, писал Пнин, только по своей «непросвещенности» мирятся со своим ужасным положением, а Попугаев подчеркивал, что «грубость и непросвещенность рабов порождена ужасным и отвратительным нравственным обликом их поработителей». Но, резко критикуя монархов-деспотов и крепостничество, «радищевцы» возвращались к идее «просвещенного монарха». Они считали, что путь к обретению народом свободы, равенства, демократии откроет не народная революция, а просвещенные люди, жертвующие в борьбе за это своим благополучием, свободой и жизнью. Позиции и идеи «радищевцев» были харак-
208
Н. М. Карамзин
терны для переходного этапа от просветительской к революционной общественно-политической мысли в России.
Видную роль в общественно-политической мысли последних десятилетий XVIII в. и первых лет XIX в. играл Н. М. Карамзин, внесший важный вклад в развитие русской литературы, языка и культуры. Он принадлежал к той части образованного дворянства, которая разделяла прогрессивные идеи Просвещения и считала необходимым просвещать и воспитывать людей Независимо от их сословной принадлежности, изменить бесправное положение крестьян, подвергать критике деспотизм и бюрократизм самодержавия и его аппарата, его политику, не учитывающую изменений в социально-экономической жизни страны.
Начав свою деятельность в масонской ложе розенкрейцеров, работая с Новиковым по изданию журналов, он постепенно отходит от мистицизма. Его путешествие по Германии, Швейцарии, Франции и Англии, встречи и беседы с Э. Кантом, Ф. Николаи, Х.-М. Виландом и другими видными деятелями Просвещения значительно изменили его идейно-нравственные позиции. Вера в силу просвещения и чело
209
веческого разума все более отчетливо выступала в направленности -«Московского журнала*, который Карамзин начал издавать в 1791 г.
Карамзин считал, что разум и добродетели человека надо воспитывать, причем решающую роль в воспитании он отводил литературе. Он полагал, что уровень развития общества определяется уровнем его просвещения и нравственности76. Наиболее разумной формой власти для России Карамзин считал «просвещенную монархию», к которой предъявлял большие требования. Оставаясь сторонником крепостного права, он высказывался за необходимость его смягчения, гуманности в отношении крестьян.
Карамзин изображал русских крестьян в чувствительно-сентиментальном духе, в образе идиллических пастушков, а помещика представлял заботливым «отцом своих крестьян». Это полностью соответствовало идее о том, что крепостное право само по себе — не зло, что оно может быть основой благополучия крестьян, особенно если помещик просвещен и гуманен77.
Карамзин, с одной стороны, отмечал отсталость России в промышленности, сельском хозяйстве, просвещении, хотел, чтобы она стала передовым, просвещенным государством, чему мешали фаворитизм, расточительство и карьеризм аристократии, бюрократизм и злоупотребления, а с другой — понимание свободы как неотъемлемого права людей он ограничивал рамками сословного строя и законодательством самодержавно-крепостнического государства. А это уже (прямо перекликалось с использованием отдельных идей Просвещения охранительной общественной мыслью и особенно сильно контрастировало с историческим опытом Великой французской революции, с оценкой этой революции самим Карамзиным. Ее начало он встретил весьма благожелательно, видя в ней ликвидацию тирании и деспотизма, возможность установления конституционного строя и развития просвещения. Восстание же народа в 1792 г., лишение трона и казнь Людовика XVI, разгром войск, пытавшихся подавить революцию, полностью изменили позиции Карамзина, как и образованного «либерального» русского дворянства вообще. Они были охвачены страхом и ненавистью к революции, видели в ней лишь победу «зла», причину, которая привела к репрессиям и преследованию просвещения в России. В своих произведениях («Афинская жизнь», «Письма Милодора и Филарета») он заявлял, что развитие общества и победа добра требуют нравственного совершенства каждого человека, а это может осуществить только просвещение. Оно сохранит существующий строй, не допустит революции, являющейся «высшим проявлением зла» с ее казнями, жестокостью и войной за власть и убедительно показавшей -людям, что «безначалие хуже всякой власти»78. «Царство всеобщего блага», подчеркивал Карамзин, нужно строить «всеобщим просвещением» и отказом от политических и социальных реформ. Таким образом, путь к свободе человека превращался Карамзиным в путь сохранения дворянско-крепостнического строя.
В последние годы XVIII в. деятельность Карамзина была сосредоточена в области литературы. Его творчество сыграло важную роль в развитии русской национальной культуры. Он утверждал, что именно литература и искусство могут осуществить воспитание «спокойней
75 См.: Карамзин Н. М. Соч. Т. II. Спб., 1848. С. 493, 437.
77 См.: Кислятина Л. Г. Формирование общественно-политических взглядов Н. М. Карамзина (1785—1803). М., 1976. С. 75.
7* Карамзин Н. М. Соч. Т. II. С. 463.
210
ших и здравомыслящих граждан» гораздо лучше, чем «научные трактаты», что творения художников и писателей, воздействуя на чувства, нравственность, понятия и жизнь человека, воспитывают его разум и доброту. Однако эти рассуждения, во многом справедливые и прогрессивные, Карамзин связывал с тем, что творения писателей и художников должны соответствовать существующему строю и политике государственной власти. В св^ем «Разговоре о счастье» (1797) он заявлял, что счастье человека не зависит от положения и прав человека, так как каждый может любить и страдать, иметь светлую хижину, доброе имя, спокойную совесть, любить своих родных, семейство, друзей, а это и есть «истинное благополучие, которое соединяет всех людей». Следовательно, счастье человека, по Карамзину, не зависит от его сословной принадлежности, счастлив может быть и крепостной крестьянин. Ведь ему «дано сердце, разум», он «любит свою жену, детей», «радуется полноте житниц своих и щедрой награде за труды». А вот знатные и богатые люди дальше от счастья, чем крестьяне, так как они живут праздно, испытывают скуку и неудовлетворение жизнью79. Вера Карамзина в силу просвещения выступала с особой силой в его стремлении путем нравственного совершенствования дворянства разбудить в нем дух патриотизма, любви к отечеству и всему русскому, национальному.
Но и эта умеренная и внутренне противоречивая позиция Карамзина не устраивала ни Екатерину II, ни Павла I, настораживала «вольностью мыслей», особенно «в рассуждении религии и закона». Это делало положение Карамзина весьма сложным, ограничивало публицистическую и литературную деятельность. Ее активизация начинается в 1802 г. изданием журнала «Вестник Европы». Карамзин открыл журнал указанием, что роль и влияние литературы на нравы в России значительно возросли и существенно помогли «нравственному образованию... великого и сильного народа Российского»80. Значение журналов Карамзина в общественной мысли и литературе отметил В. Г. Белинский, утверждавший, что «Московский журнал» и «Вестник Европы» «были явлением удивительным и огромным» 8L
Общественно-политическая мысль XVIII в. оказала огромное влияние на развитие просвещения, науки и всех отраслей национальной культуры, выдвинула целый ряд замечательных мыслителей, имена и деятельность которых дороги и памятны народу.
Если в первой половине XVIII в. русская общественно-политическая мысль еще укладывалась в русло официальной идеологии, то во второй половине века в ней формируются различные течения — от консервативно-официального до просветительского. В целом ее развитие в то время шло по пути творческого осмысления в применении к российской действительности идей Просвещения.
Высшим достижением русской общественно-политической мысли конца XVIII в. стало творчество А. Н. Радищева, который выдвинул требование уничтожения крепостничества, господства паразитического дворянства и самодержавно-крепостнического строя революционным путем. А. Н. Радищев, несомненно, является наиболее радикальным мыслителем XVIII в. не только среди представителей русской, но и тогдашней мировой общественно-политической мысли.
Карамзин Н. М. Соч. Т. III. С. 483, 492, 494, 499.
80 Вестник Европы. 1802. К® 1. С. 5—6.
81 Белинский В. Г. Поли. собр. соч. Т. VII. С. 175.	...	Л
211
ЛИТЕРАТУРА
В. И. ФЕДОРОВ
В XVIII веке в России начинает формироваться так называемая «новая» русская литература. Непременными условиями ее утверждения были завершение процесса «обмирщения» (секуляризации) в искусстве, признание вымысла одним из ведущих структурообразующих факторов художественного произведения и создание новой жанровой системы. Это произошло во второй трети века.
Как и многие явления культуры в России XVIII в., литература прошла большой и сложный путь ускоренного развития. Следует также иметь в виду, что никакого «рассекания» (термин Д. С. Лихачева) между древней и новой русской литературой не было. Русская литература XVIII столетия сохранила и умножила лучшие качества литературы предшествующего периода: ее патриотизм, связь с народным творчеством, все увеличивавшийся в ней интерес к человеческой личности, обличительную направленность против социальных «нестроений», сатирическое осмеяние общественных и человеческих пороков. Но роль и ценность литературы XVIII в. определяются не только сохранением в ней традиционных качеств. Ее главная особенность — нерасторжимая связь со своим временем. Отражая основные этапы становления русской нации и государственности, русская литература непосредственно вмешивалась в решение актуальных политических, социальных и нравственных вопросов и, скинув с себя религиозную оболочку, стала мощным орудием дальнейшего роста национальной культуры и самосознания русского народа, важнейшим фактором идеологического воздействия на общество.
Одной из основных закономерностей развития литературы был процесс ее неуклонной демократизации. Он отчетливо прослеживается как на «идеологическом» уровне, так и на уровне поэтики. На первом этапе — в переходный период — главным содержанием этого процесса было «обмирщение» литературы, обращение ее к «земным» горестям и радостям. И если в 40—50-х годах (после сатирической вспышки А. Кантемира) ведущее место стали занимать высокие жанры (ода, трагедия) с их державными, аристократическими героями, то через полтора-два десятилетия на российский парнас взойдет ямщик Елеся, пьяница и забияка («Елисей, или Раздраженный Вакх» В. И. Майкова), а героиней романа окажется женщина нестрогого поведения («Пригожая повариха, или Похождения- развратной женщи-
212
яы» М. Д. Чулкова). Особо следует отметить, что с 60-х годов одной'из ведущих в литературе становится крестьянская тема. Писатели настойчиво начинают вести художественный анализ не только следствий (Н. И. Новиков, Д. И. Фонвизин), но и самого основного конфликта эпохи (А. Н. Радищев) — м.ежду закрепощенным крестьянством и его угнетателями-помещиками.
Демократизация литературы нашла свое яркое воплощение также в смене писательского типа. На рубеже XVII и XVIII вв. ведущей фигурой в литературе все еще был монах-полигистор, «сочиняющий по обету или внутреннему убеждению». В петровское время ему на смену приходит «грамотей, пишущий по заказу или прямо «по указу» царя». Вместе с тем этому грамотею разрешено было сочинять и приватно, для развлечения, что повлекло за собой снятие запретов на смех и на любовь1. Иными словами, писатель-интеллектуал, с кем Петр I был вынужден заключить союз, не оправдал его надежд и вскоре был оттеснен писателем-«непрофессионалом», но деятельным участником общественной жизни (выступавшим преимущественно в области публицистики). Завершается этот период писательской эволюции своеобразным «синтезом» отмеченных двух линий в творчестве Ф. Прокоповича.
Начавший формироваться в петровское время новый тип общественного сознания, требовавший подчинить всю деятельность гражданина «общей пользе», крепко связавший передовых русских писателей последующих поколений с просветительскими идеями, породил плеяду писателей-борцов, проявлявших незаурядное гражданское мужество, когда речь шла о борьбе с коренными социальными пороками. Для более тесной и оперативной связи с читательскими кругами с 60-х годов было развернуто широкое издание журналов.
В последней трети XVIII в. отстаивание просветительского тезиса о естественном (физическом) равенстве людей, о внесословной ценности человека принимает столь решительные формы, что среди писателей появляются такие, которых можно назвать народными «сочув-ственниками» (в первую очередь Новикова и Фонвизина). Стремление же А. Н. Радищева всей своей литературно-общественной деятельностью коренным образом изменить судьбу народа, уничтожить крепостное право и самодержавие, дает все основания видеть в нем народного заступника.
Расширение процесса демократизации русской литературы XVIII в. подтверждается также и тем, что в последней трети столетия поэзия (она весь век в какой-то мере рассматривалась как «язык богов») уступает ведущее место прозе.
Высокая гражданственность, глубокий патриотизм передовых писателей XVIII в. предопределили их борьбу с консервативными силами, мешающими прогрессу русского общества. Среди таких «внутренних» врагов, кроме тех, кто злоупотреблял крепостным правом и самодержавной властью, литература выделяет «лихих супостатов» законам. Естественно, борьба с «беззаконием» на всех его уровнях становится одной из ведущих тем художественных произведений.
Идейное богатство русской литературы сочеталось в ней со значительными художественными достижениями. Именно в XVIII в. раз
1 См.: Пекарский П. Наука и литература в России при Петре Великом. Т. I. Спб., 1862. С. 18, 210 и сл.; Панченко А. М. О смеие писательского типа в цетровекую эпоху // XVIII век. G6. 9. Проблемы литературного развития в России первой трети XVIII в. Л., 1964. С. 125. •	г	.....
«3
рабатывались нормы и принципы развития литературного языка; были приняты новые системы жанров и стихосложения (силлаботоническая). Этими системами до сих пор (с небольшими изменениями) плодотворно пользуются писатели и поэты.
Русская литература XVIII в. выполнила прежде всего свою главную задачу — социально и нравственно воспитывать своих современников. Одновременно с этим она во многом подготовила блистательный расцвет русской классики XIX в.
На основе содержания литературного процесса, с учетом событий в общественной и культурной жизни страны, предлагается следующая периодизация русской литературы XVIII в.
1-й период (конец XVII — первые десятилетия XVIII в.) — литература носит переходный характер, основная особенность — интенсивный процесс «обмирщения».
2-й период (1730—1750-е годы) — формирование классицизма, новой жанровой системы, осуществление стихотворной реформы.
3-й период (1760-е — первая половина 1770-х годов) — эволюция клас* сицизма; расцвет сатиры; появление предпосылок к зарождению сентиментализма.
4-й период (последняя четверть века) — начало кризиса классицизма, оформление сентиментализма, рост реалистических тенденций. С появлением «Путешествия из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева наиболее передовая часть русской литературы становится носительницей революционных идей.
В литературе петровского времени продолжают развиваться те процессы, которые возникли еще в последних десятилетиях XVII в. Вместе с тем в ней сохраняется ряд традиционных особенностей древнерусской письменности. Эта литература остается все еще рукописной (раньше других литературных форм печатной становится публицистика) и чаще всего анонимной. Стремясь оперативно отразить новые начинания в жизни общества, писатели нередко были вынуждены использовать старые формы, сочетая (порой причудливым образом) «новизну» и «старину». Конечно, полного равенства между периодом петровских реформ и предшествующим им временем ставить нельзя, ведь перемены при Петре I достигли, по свидетельству Ломоносова, скорости «почти неимоверной».
С этого же периода увеличивается интерес русских писателей к человеческой личности, происходит углубление гуманистического начала в искусстве. В новой концепции человека он уже окончательно перестает быть источником греховности, воспринимается как активная личность, ценная и сама по себе, и в еще большей степени за «услуги отечеству»2.
Человек в петровское время уже заслуживает того, чтобы ему разъяснили государственную политику, чтобы он действовал не слепо по приказу, а проникся сознанием необходимости и пользы тех или иных правительственных мероприятий. Этому в немалой степени помогла первая в России печатная газета «Ведомости».
Тем же агитационным целям служили и такие жанры публицистики, как ораторская проза (чаще всего проповеди), всевозможные проекты («пропозиции»), политические трактаты («Рассуждение...»
2 О переходномупериоде подробнее см.: История русской литературы: В 4 т. Т. L
214
о причинах Северной войны П. Шафирова, -«Правда волн монаршей» и «Духовный регламент» Феофана Прокоповича и другие).
Идеалом петровского времени стал человек-гражданин, человек-катриот. И тысячи таких людей сыграли не последнюю роль в переоценке России европейцами, о чем с гордостью заявил Ф. Прокопович: «Которые нас гнушалися, яко грубых, ищут усердно братерства нашего; которые бесчестили, славят... которые презирали, служити нам не стыдятся... отменили мнение, отменили прежние свои о нас повести, затерли историйки своя древния, инако и глаголати и писати начали»3.
Повышенный интерес в литературе к человеческой личности был связан с появлением в России уже в это время просветительских идей, с утверждением представления о естественном равенстве людей. Ценность человека вне зависимости от его сословного положения нашла свое отражение в «Табели о рангах всех чинов воинских, статских и придворных», открывшей возможность недворянам получать за заслуги перед государством дворянское звание. Возможно, что и этот законодательный акт имел в виду Белинский, когда давал оценку реформам Петра I: «Реформа Петра Великого не уничтожила, не разрушила стен, отделявших в старом обществе один класс от другого, но она подкопалась под основание этих стен, и если не повалила, то наклонила их на бок,— и теперь со дня на день они все более и более клонятся»4.
Требование исполнения гражданского долга во всей его полноте не лишало человека петровского времени права пользоваться земными радостями, добиваться жизненного успеха. Важно только, чтобы средствами этого успеха были личные качества человека, его активность, ум, храбрость, находчивость. Эта сторона жизни петровского времени получила достаточно полное изображение в повестях («гисториях»).
Беллетристика этой эпохи была разнообразной по составу, по происхождению. Здесь встречаются переделки эпических жанров фольклора: былин, исторических песен, духовных стихов, сказок; популярны еще были повести XVII в., переводная литература (особенно авантюрного характера). Читательскую аудиторию составляли люди разных сословий (дворяне, купцы, посадские люди и даже грамотные крестьяне). Владельцы рукописных книг нередко вписывали внутри переплетов свои имена, делясь впечатлениями от «зело полезного или умилительного чтения», заговаривая свою собственность «против покражи» (рукописная книга была вещью дорогой).
В этой пестрой повествовательной литературе особенно выделяются три «гистории»5: «Гистория о российском матросе Василии Корнетском и о прекрасной королевне Ираклии Флоренской земли», «Гистория о Александре российском дворянине» и «Гистория о некоем шляхецком сыне». Можно включить в этот ряд еще и «Повесть о купце Иоанне».
В этих повестях, как и в ряде произведений конца XVII в. («Комедии притчи о блудном сыне» Симеона Полоцкого, повести «О горе-злочастии», повести о Савве Грудцыне и др.), основным сюжетным ядром является уход сына из родительского дома. Однако последствия такого шага героев в старых и новых повестях (особенно в «Гисто-
8 Прокопович Ф. Соч. М.; Л., 1961. С. 46.
4 Белинский В. Г. Поли. собр. соч. Т. 9. М.; Л., 1955. С. 431.
5 Русские повести первой трети XVIII века / Подгот. текста Г. Н. Моисеевой. М.; Л., 1965.
215
рии о ... Василии») полностью противоположны: прежде герои терпели жизненное фиаско, в повестях петровского времени им сопутствует немалый успех.
В центре «Гистории о российском матросе Василии...» — бедный дворянин, вынужденный ради получения жалованья отправиться в-Петербург и стать матросом. Через некоторое время он достигает богатства, любви, а в конечном итоге и королевского трона, несмотря, на всю свою «худородность». Эта несколько сказочная повесть отнюдь, не казалась фантастичной во времена ее создания: в реальной жизни можно было найти примеры головокружительного восхождения незнатных и небогатых людей до самых «верхов» общества. Как отметил Ключевский, «Петр набирал нужных ему людей всюду, не разбирая звания и происхождения, и они сошлись к нему с разных сторон и из всевозможных состояний: кто пришел юнгой на португальском корабле, как генерал-полицмейстер новой столицы Девиер, кто пас свиней на Литве, как рассказывали про первого генерал-прокурора Ягужин-ского, кто был сидельцем в лавочке, как вице-канцлер Шафиров, кто из русских дворовых людей, как архангельский вице-губернатор, изобретатель гербовой бумаги Курбатов, кто, как Остерман, был сын вестфальского пастора; и все эти люди, вместе с князем Меншиковым, когда-то, как гласит молва, торговавшим пирогами по московским: улицам, встречались в обществе Петра с остатками русской боярской знати»6. Автор повести не случайно делает своего героя матросом: это была новая и перспективная специальность после приобретения Россией выходов к морю.
В «Гистории о храбром российском кавалере Александре и о любительницах его Тире и Елеоноре» главным героем был дворянин, «разум» которого «так изострился, что философии и прочих наук до-стигл», но «склонность же его была болея в забавах, нежели в уединении быть». В отличие от матроса Василия, отплывшего в деловую Голландию, кавалер Александр отправился во Францию не столько «процветающие в науках академии», сколько «красоту маловременной жизни света сего зрети». Повесть полна необыкновенных приключений, переодеваний, неузнаваний и т.п.—всего того,что характерно для авантюрного жанра. Основное внимание в этой повести сосредоточено на любовной проблематике, на различном отношении к женщине, на разном понимании любви. Если Александр, подобно матросу Василию^ отличается галантностью, «рыцарским» служением своей возлюбленной Тире, то его друг Владимир (чьи любовные похождения изображены в духе фацеций и жартов о неверных женах) продолжает видеть в женщине источник всякой греховности. Автор оставляет право читателю выбрать самому ту или иную точку зрения.
Герой петровских повестей лишен той корпоративности, что была свойственна его предшественнику, который обязан был быть отражением своего сословия. Уже можно говорить о некоторой индивидуальности героев, которые начинали отбираться из повседневной жизни. В повестях нашла свое выражение та сторона «великого метаморфо-зиса» в России, которая охватывала прежде всего психологию человека, когда он из «жертвы» превратился в победителя, «из одиночки в героя своего времени», которому не надо «спасаться в монастыре, потому что уже сама жизнь вознаграждала его за предприимчивость, энергию, отвагу, любопытство ко всему новому, за все то, за что
в Ключевский В. О. Очерки и речи. 2-й сб. статей. М., 1913. С. 461.
216
стремился погубить его старый, косный быт с его идеологией «Домостроя» и «Стоглава»7.
Богаты были повести разнообразными женскими образами. Только в одной «Гистории о российском кавалере Александре» читатель встречается с тремя запоминающимися героинями: патологически ревнивой Элеонорой, инфернальной Гедвиг-Доротеей и обаятельной Тирой.
В этих повестях мы встречаем многочисленные «арии», веселые и печальные, длинные и короткие. Нередко указывалась лишь первая строка любовных песен, а далее добавлялось «и прочая» — свидетельство широкого бытования таких «арий». Наступило время лирики.
Совершенно новым явлением для русской поэзии оказалась в петровское время любовная лирика. До этого в письменной литературе ее просто не было. Она, по сути, стала слагаемым не только новой литературы, но и заметным компонентом нового быта первых десятилетий XVIII в. Было среди любовных стихотворений немало курьезов (любовной лирикой занимались и иностранцы, не овладевшие сколько-нибудь серьезно русским языком). Вместе с тем это была форма выражения чувства отдельной личности, и на этом пути случались находки. Возлюбленная сравнивается с «богиней», «звездой», с цветами й драгоценными камнями («цвет благоуханнейшей», «сапфир дорогой», «бриллиант» и т. п.). А от такой строки, возможно, не отказался бы и современный поэт: «Твой глаз магнит в себе имеет». Именно в любовной лирике заметнее всего проявилась лексическая пестрота, характерная для языка петровского времени: «Коль велию радость аз «смь обретох,7/Купидо венерину милость мне .принесох». Здесь рядом и старый аорист, и античные боги любви. В тех редких случаях, когда любовная лирика опиралась на народную поэтику, мы встречаемся со стихами задушевными, высокохудожественными. Примером могут служить некоторые песни Петра Квашнина. Вот одна из его песен, ставшая почти хрестоматийной:
Кабы знала, кабы ведала Нелюбовь друга милого, Непрйятство друга сердечнова, Ой, не обвыкла бы, не тужила бы, По милом друге ие плакала, Не надрывала б своего ретива сердца.
В том же духе в 1722 г. «сочинил» (вероятнее, записал) стихи дед поэта Н. А. Львова. Они вскоре стали народной песней, популярной и в наши дни:
Уж как пал туман на сине море, А злодей-тоска в ретиво сердце; Не сходить туману с синя моря Уж не выйти кручине из сердца вон...
Стихотворство переходного периода в значительной мере сохранило характерные черты виршевой поэзии предшествующего времени. ..Таким стихам были свойственны барочные содержание и форма. Часто звучали мотивы «суеты», «помни о смерти». Нередко авторы прибегали к созданию стихов «курьезных», полных формальных ухищрений (иногда они записывались в форме креста или сердца, или оказывались «рачьими»: их можно было читать слева направо и наоборот}. 'Вот, к примеру, концовка стихов Димитрия Ростовского, призывавшего своего современника никогда не забывать о смерти:
'~7 Тимофеев Л. Очерки по истории русской литературы XVIII века. Литература петровского времени. Статья вторая // Литературная учеба. 1937. № 12. С. 21.'
2<7
О человече! внимай,
А смертный час всегда не забывай, Аще же кто смерти не помятует, Того мука не минует.
Среди других направлений, по которым шло развитие поэзии а первые десятилетия, можно отметить стихи «горацианские» (типа <Для чего не веселиться? Ц Бог весть, где нам завтра быть!»), произведения гуманистического содержания, в которых воспевалась «сво-бодность» разума («мысли») как самое дорогое сокровище:
Свободность суть мысли дрожайша,
Сокровище избранно есть, То творю себе аз ближайши, Амуру же зде места несть.
В конце этого стихотворения сказано, что «свободность любима» и «во гроб со мною да вселится». В другой песне утверждается, что «воля паче золотой клетки». Конечно, здесь речь идет не о политической свободе, но налицо отстаивание права личности на свободу размышления.
Продолжают появляться стихи «на случай» («сильвии»), на знаменательные даты высокопоставленных особ. Но им на смену приходят панегирическая торжественная «лирика», победные «канты» и «ви-ваты», отмечающие военные успехи или другие важные государственные события в России. Таковы кант «Возвести словом всем днесь трубою» (1702) на взятие Шлиссельбурга или «Кант на взятие Нарвы»-(1704). Во многих произведениях нашла свое отражение Полтавская победа. Особо выделяется среди них «Епиникион, или Песнь победная на преславную победу полтавскую» Ф. Прокоповича. В ней близко к: поэтике древнерусской воинской повести дается описание битвы:
Блесну огнем все поле, многие во скоре
Излитеша молния. Не таков во море Шум слышится, егда ветр на ветр ударяет, Ниже тако гром с темных облаков рикает...
Если в торжественно-панегирических виршах складывались приемы, образы будущей оды классицизма, то «Епиникион» можно посчитать прообразом будущей поэмы.
Несмотря на большое количество «победных» стихов, русские авторы не забывали прославлять мир и призывать к нему. Так, в «Календаре, или Месяцеслове христианском на 1713 год» читаем:
Полно ратовать, меч в ножны влагайте,
Знамена совета тако ж возвышайте, Что пользы в войне? Война разоряет, Война убожит, а мир обогащает.
В первой трети XVIII в. продолжал развиваться барочный тип литературы. Именно с проникновением барокко в Россию было связанно появление и дальнейшее развитие силлабического стихотворства и так называемой «школьной» драматургии. К тому же сфера распространения барокко значительно расширилась в связи с ростом ораторской прозы (прежде всего жанра проповеди), где при сходстве ряда художественных приемов (употребление концептов, образов античной мифологии, повышенной метафоризации и др.) давались противоположные оценки петровских начинаний (Ф. Прокопович, Г. Бужинский^ Ф- Кролик, например, поддерживали реформы Петра I, против них выступали Ф. Абраамов, Ст. Яворский и др.). Следует отметить также, что литературное барокко было поддержано распространением его в других видах искусств, в первую очередь в архитектуре.
218
Русское барокко первых десятилетий века сохранило свои основные черты, выделенные Д. С. Лихачевым: «Там, где оно выступает в творчески переработанном на Руси виде, не переламывает человеческой натуры, не пугает контрастами и нечеловеческими усилиями, не сгибает и не перегибает крупные массы: оно жизнерадостно и декоративно, стремится к украшениям и пестроте»8. «Идеологическую умеренность» (отказ от темы «ужасов» — безобразия смерти и загробных мучений) русского барокко отметил и другой исследователь — А. М Панченко9.
В петровское время стали складываться также предпосылки формирования русского классицизма. Ряд вопросов эстетики и поэтики будущего литературного направления получил свое решение раньше всего в теоретических трудах Феофана Прокоповича — в его «Поэтике» (1705) и «Риторике» (1706). Публицист, драматург, поэт, теоретик литературы, он был самой примечательной фигурой среди писателей-современников. Этот «просветитель в рясе» (по меткому определению Н. К. Гудзия) в своих курсах учитывал достижения европейских гуманистов-теоретиков, авторитетов античности Аристотеля и Горация. Несомненна рационалистическая направленность его трактатов в духе учения Декарта 10 11.
Ф. Прокопович требует от поэзии серьезной проблематики, высокой нравственности. Заявив, что поэзия возникла «в колыбели самой природы» и что «чувство человеческое, в образе любви, было первым творцом» ее, Ф. Прокопович утверждает, что в дальнейшем, когда она «набрала силы», поэты должны отказаться от того, чтобы «перебрать и в мыслях, и словесно все эти забавные садики, ручейки, цветочки, набеленные щеки, убранные золотом волосы и тому подобные изящные пустяки». У настоящей поэзии другое назначение: сочинять «хвалы великим людям и память о их славных подвигах передавать потомству», «поведать о тайнах природы и о наблюдениях над движением небесных светил», наставлять гражданина и воина. При этом она должна поучать не только рядовых граждан, но даже преподавать уроки государственной мудрости самим правителям п.
Гуманистический характер взглядов Прокоповича на искусство нашел свое воплощение и в том, что этот ученый монах главным содержанием поэзии считал изображение человека, его деятельности и переживаний.
Немало места уделяет Прокопович художественным средствам, с помощью которых возможно добиться наибольшего воздействия и на ум, и на чувства читателя, ставя вместе с тем (в ряде случаев удачно раскрывая) вопросы специфики художественного творчества. В связи с этим наиболее существенным его вкладом в теорию ^искусства следует признать трактовку таких эстетических категорий, как подражание и вымысел. «Первое, что преимущественно требуется во всяком поэтическом произведении, это — вымысел, или подражание», без него поэзия мертва.
8 XVII век в мировом литературном развитии. М., 1969. С. 322.
9 См.: Панченко А. М. Русская стихотворная культура XVII века. Л., 1973. С. 202.
ао О знакомстве Ф. Прокоповича с трудами Декарта и философов его направления (например, Ф. Бэкона) см.: Винтер Э. Феофан Прокопович и начало русского просвещения // XVIII век. Сб. 7. Роль и значение литературы XVIII века в истории русской культуры. М.; Л., 1966; Петров Л. А. Философские взгляды Прокоповича, Татищева и Кантемира // Труды Иркутского гос. ун-та. Сер. философия. 1957. Т. XX. Вып. 1.
11 См.: Прокопович Ф. Соч. С. 341, 342, 344 и др.
219
Есть определенное сходство жанровой системы Ф. Прокоповича с будущими жанрами классицизма, в первую очередь в драматургии (особенно в определении содержания и формы трагедии и комедии). Сближается Ф. Прокопович с теорией классицизма в своих утверждениях примата должного над сущим, отстаивании строгой жанровой регламентации, в запрете нарушать «пристойное» (decorum), категорически запрещая заставлять «царей на сцене давать нелепые повеления, вздорные советы, вопить по-бабьи, ребячески сердиться, буянить, словно пьяницы, выступать как хвастливые женихи, разговаривать подобно ремесленникам в мастерских или мужикам в кабаках».
Сходны с требованиями классицизма и некоторые другие его рекомендации. Во-первых, «не все происходящее следует изображать на сцене, но кое-что надо давать в рассказе беседующих лиц» (а именно: убийства и все то, что не заслуживает доверия, а также предшествующие события, что можно сравнить с рассказами вестников в классицистической трагедии11 12). Во-вторых, в трагедии следует представлять «только такое одно действие, которое произошло или могло произойти в течение двух или по крайней мере трех дней». Это должно признать одной из стадий развития «закона» о единстве действия и времени. (Хотя, правда, пройдет еще более 40 лет, прежде чем Сумароков потребует «часы часами мерить».)
Наконец, избрав сюжетом для своей трагедокомедии «Владимира эпизод крещения Руси, Феофан Прокопович положил начало традиции изображать в русской драматургии (особенно эпохи классицизма) события из отечественной истории.
«Поэтика» Ф. Прокоповича была опубликована только в 1786 г~ Однако все курсы поэтики и риторики, которые читали преподаватели Московской славяно-греко-латинской академии, в значительной степени были основаны на его теоретических трактатах. А с Московской академией был связан А. Д. Кантемир, из ее стен вышли В. К. Тре-диаковский и М. В. Ломоносов. К тому же во время своего пребывания в Киеве в 1734 г. Ломоносов внимательно изучал рукописную «Поэтику» Прокоповича 13.
Все же к будущему литературному направлению Ф. Прокопович оказался значительно ближе в своих теоретических трактатах, чем в художественной практике.
Дальнейшее развитие русской литературы продолжалось в русле классицизма.
Формирование русского классицизма14 (в 30—40-е годы) было-подготовлено возникновением и развитием нового типа общественного сознания, которое «общее благо» ставило выше личных интересов, признавало необходимым ввести строгую регламентацию всех сторон общественной и личной жизни. К классицизму, как было показано, шло движение в некоторых явлениях литературы и эстетической мысли.
Вместе с тем классицизм был литературным направлением общеевропейского масштаба (его образцовой моделью принято считать классицизм во Франции). И естественно, что русскому классицизму
11 См.: Кузьмин В. Д. Барокко и классицизм в русской литературе первой трети
XVIII BeKa//Ceskoslovenska rusistika. XIII (1968). I. Praha. S. 15—18.
13 См. Моисеева Г. H. M. В. Ломоносов на Украине // Русская литература XVIII века и славянские литературы. М.; Л., 1963.
14 О русском классицизме см.: Смирнов А. А. Литературная теория русского классицизма. М^ 1980; Москвичева Г. В. Русский классицизм. М., 1986.
220
оказались присущи многие типологические особенности общеевропейского (прежде всего французского) классицизма: нормативность и жанровая регламентация; признание рационализма ведущей эстетической категорией, а разума — «верховным судьей» над окружающим миром; метафизическое преимущественно восприятие действительности; выделение в человеческом характере какой-либо одной черты (резкое разделение героев на положительных и отрицательных); отсутствие в художественных образах динамики; предпочтение абстрагирования конкретизации при создании образа; требование от искусства правдоподобия, порой узко понимаемого (например, строгое требование соблюдать три единства — места, времени и действия — в драматургических произведениях) и др. Отмеченное сходство легко обнаружить при сравнении «Поэтического искусства» Буало и «Эпистолы о стихотворстве» А. П. Сумарокова, о которой Тредиаковский сказал, что она «вся Буало депрова».
Однако формирование русского классицизма происходило позже,, чем в европейских странах (хотя и в относительно сходных исторических условиях становления и укрепления абсолютизма), когда на смену рационализму пришло просветительство. И самое главное, что определило неповторимое своеобразие русского классицизма, это его направленность на насущные вопросы русской жизни. Литература не могла дальше ограничиваться только простым воспроизведением — пусть новых — явлений, как это было, например, в повестях петровского времени. Она должна была стать активной защитницей прогрессивных сторон петровских реформ. Это было просто необходимо. Ведь если французский классицизм развивался в период восходящей стадии «просвещенного абсолютизма», то классицизм в России начал оформляться в период реакции, наступившей после смерти Петра I, когда были поставлены под удар прогрессивные завоевания предшествующих десятилетий. Вот почему новая русская литература началась, по словам Белинского, «с сатир — плода осеннего, а не с од — плода весеннего».
Литературе русского классицизма сразу был задан боевой, на-ступательный дух, полный общественного, гражданского пафоса. В центре внимания Кантемира, стоявшего в преддверии русского классицизма, оказалась не античность с ее внеисторическими героями, а сама суровая современность, где торжествующее невежество в рясе и парике громогласно предавало анафеме все то, что было дорого передовым людям и что составляло будущее России. Кантемир завещал русской литературе последующего периода не осмеяние общечеловеческих недостатков, а обличение социальных пороков, борьбу с консерваторами и реакционерами. И русский классицизм не растратил, а приумножил это наследие сатирика.
Тесная связь с современностью и обличительная направленность стали характерными чертами отечественного классицизма. Вот что сказал в этой связи Белинский о Сумарокове, одном из «правоверных» его представителей: «Сумароков особенно примечателен, как представитель своего времени. Не изучив его, нельзя понимать и его эпохи. Если б кто вздумал написать исторический роман или историческую повесть из тех времен — изучение Сумарокова дало бы ему богатые факты об обществе того времени»15.
Связанная с просветительской идеологией, литература русского классицизма, отводя большую роль в государстве просвещенному мо- 13
13 Белинский В. Г. Поли. собр. соч. Т. 6. М., 1955. С. 319.
221
нарху, создавала собственный образ правителя — не философа, а работника на троне («в полях, в морях герой», как сказал о Петре I Ломоносов).
Определению «должности» государя, выяснению его взаимоотношений с подданными посвящали свои трагедии писатели-классицисты. «Царь равный всем судья и равный всем отец» — так определял Сумароков обязанности царя («Вышеслав»). Вступив на престол, властитель прежде всего должен помнить, что он такой же человек, как и его подданные: «В сей пышности себя между богов не числи. Ты — человек: так ты так о себе и мысли!» («Синав и Трувор»).
Если же властитель непросвещен и недобродетелен, то он оказывается «презрительной тварью» («Вельможа ли, иль вождь, победоносец, царь // Без добродетели призрительная тварь»). Правитель, неспособный утвердить надлежащий порядок в государстве, признается, «нестройным царем», «идолом гнусным» и «врагом народа». А царя-деспота, «изверга» на троне необходимо быстрее свергнуть с престола. Как это могло произойти, Сумароков показал в трагедии «Димитрий Самозванец».
Неразрывная связь русского классицизма с просветительством привела не только к требованию со стороны наших писателей развивать образование, установить твердые законы, обязательные для всех, но и к признанию естественного равенства людей, внесословной ценности человека. Уже во второй сатире Кантемир объявил, что кровь хозяина и холопа «однолична» (т. е. одинакова). Сумароков в сатире «О благородстве» заявил, что «от баб рожденным и от дам без исключения всем праотец Адам».
Неравенство людей — одно предубежденье, И там уж нет любви, где гордо рассужденье,—
убежден Николев в трагедии «Пальмира», а в его драме «Розана и Любим» «мужик» по нравственным качествам приравнивается к «владетелю».
Конечно, признание естественного равенства людей всех сословий в моральном плане еще далеко от признания их социального равенства, но и такая постановка вопроса была необходимым этапом в развитии русской общественной мысли.
Нашел свое отражение в творчестве передовых русских писателей и основной социальный конфликт эпохи — столкновение двух непримиримых между собой классов: помещиков и крепостных крестьян. Литература гневно клеймила жестокость и бессердечие помещиков, призывала их к гуманному обращению с крепостными. Крестьянская тема в литературе классицизма появится с самого начала его возникновения, а с 60-х годов станет одной из ведущих и замечательных его сторон.
Сочувственное отношение к судьбе закрепощенного труженика, обличение паразитирующего дворянства вместе с признанием внесословной ценности человека — все это утверждало антифеодальную мораль. В некоторых случаях за народом признавалось право высшего судьи: «Есть божий глас, глас целого народа. Устами оного всевышний говорит» (Ломоносов).
Из других характерных черт русского классицизма следует отметить его связь с предшествующей национальной традицией и устным народным творчеством (в реформе стихосложения, песенной лирике, например), не наблюдаемую в такой степени во французском класси
222
цизме, а также использование чаще всего материала отечественной истории вместо обра щения к античности в евро пейском классицизме.
Эстетический идеал писателей-классицистов нашел свое наиболее яркое воплощение в образе нового человека — гражданина и патриота, убежденного в том, что «для пользы общества коль радостно трудиться» (Ломоносов). Этот герой должен проникнуть в тайны мироздания, стать активной, творческой личностью, повести решительную борьбу с общественными пороками, со всеми проявлениями тирании и «злонравия» на троне и в помещичьей усадьбе. Для осуществления этой программы ему необходимо обуздать свои страсти, подчинить свои чувства долгу («должности»).
Отметим также, что классицизм не стал застывшей системой, а его движение шло не только по пути нарушения правил и канонов. Прямая
А. Д. Кантемир
дидактичность, растворение эстетического начала в этическом, когда те или иные гражданские, нравственные идеалы подобно аксиоме должны были приниматься без каких-либо колебаний, стали сменяться все более настойчивыми попытками непосредственного художественного воздействия на читателя и зрителя. Не остается постоянным и основной конфликт в трагедии классицизма (столкновение долга с чувством, страстями). Так, «внутренний» (психологический) конфликт (душевная борьба героя), являвшийся главным структурообразующим фактором этого жанра в ранних трагедиях Сумарокова, начинает уступать место «внешнему» (социальному) конфликту — между борющимися друг с другом группировками действующих лиц.
Идет также поиск путей преодоления прямолинейности характера. Так, Шуйского (персонажа несомненно положительного в трагедии «Димитрий Самозванец») Сумароков представил нам и лукавым царедворцем, и человеком, не всегда придерживающимся высокой морали. Чувство же любви, которое обычно проигрывает сражение с чувством долга, признается такой огромной силой, что побороть его «претрудно и богам!».
В формировании русского классицизма приняли участие прежде всего А. Кантемир, В. Тредиаковский, М. Ломоносов и А. Сумароков.
А. Д. Кантемир (1708—1744) первым ввел в русскую литературу жанр стихотворной сатиры, выработанный поэтикой классицизма на основе античных образцов. Вместе с тем он придал своим сатирам неповторимый национальный колорит, опираясь на устное народное творчество и отечественную сатирическую (антиклерикальную прежде
223
®зсего) 5 традицию. Вбльшой.- успех сатир Кантемира предопределил^ то, что основным источником их содержания была современная ему-русская действительность, увиденная и оцененная сторонником петровских реформ.
Из девяти написанных Кантемиром сатир наибольший интерес представляют две первые — «На хулящих учение» и «На зависть и •гордость дворян злонравных». Кантемир обрушивается на представителей церковной и светской реакции, пытавшихся после смерти Петра I вернуть Россию к дореформенным порядкам. В многоголосом хоре «хулителей» (ругателей) науки объединились Критон «с четками в руках», «безмозглый церковник», епископ, «в карете, раздувшися»; судья, бранящий тех, «кто просит с пустыми руками»; грубыйгпоме-тцик Силван, румяный гуляка Лука и «новоманированный» щеголь Медор.
Из портретных зарисовок носителей невежества, врагов просвещения складывается значительная и опасная социально очерченная сила, которая стремилась ликвидировать петровские завоевания. Это устрашающий союз «единомышленников», облеченных и церковной, и административной властью:
Гордость, леность, богатство — мудрость одолело, Невежество знание уж местом посело;
То (невежество. — В. Ф.) — под митрой гордится, в шитом платье *	ходит,
Оно за красным сукном судит, полки водит,
Все кричат: «Никакой плод не видим с науки, Ученых хоть голова полна — пусты руки».
Вторая сатира посвящена защите петровской «Табели о рангах», идее физического равенства людей и внесословной ценности человека. В отличие от первой сатиры, в основе которой — способ «портретной талереи», вторая строится в форме диалога, точнее спора между Носителями двух враждебных друг другу «идеологий».
Дворянин Евгений (в переводе на русский — благороднорожденный) гордится заслугами своих предков. Ему обидно, что теперь, «на высокую ступень вспрыгнувши», блистает тот, кто «не все еще стер с грубых рук мозоли», «кто недавно продавал в. рядах мешок соли», «кто с подовым горшком истер плечи». А он, «славны предки имев», оказался «забытым», на последнем месте. Однако с точки зрения Филарета (в переводе — любителя добродетели), высказывавшего в этой сатире взгляды автора, притязания Евгения ничем не обоснованы. Для Филарета (и для Кантемира) «разнится — потомком быть предков благородных, или благородным быть».
Гневом и болью наполнены слова Филарета, обращенные к бездушному, жестокому помещику:
Бьешь холопа до крови, что махнул рукою
Вместо правой — левою (зверям лишь прилична Жадность крови; плоть в слуге твоей однолична).
Это заступничество Кантемира за крепостного холопа Белинский с полным основанием посчитал «торжественным и неопровержимым доказательством, что наша литература, даже в самом начале ее, была провозвестницею для общества всех благородных чувств, всех высоких понятий», что в ней были выражены «святые истины о человеческом достоинстве»1б. 18
18 Б е ди н с к и й В. Г. Поли. собр. соч. Т. 8. М., 1955. С. 624.
224
Завершается эта сатира развернутым утверждением физического (естественного) равенства людей:
Адам дворян не родил, но одно с двух чадо
Его сад копал, другой пас блеющее стадо: Ное в ковчеге с собой спас все себя равных Простых земледетелей нравами лишь славных; От них мы все плошь пошли, один поранее Оставя дудку, соху, другой — попозднее.
Большой заслугой Кантемира было изображение тяжелого положения крестьянина (первое в новой литературе). Пахарь (в 5-й сатире), мечтающий о солдатской службе, сетует на свое крестьянское житье, «слезы отирая»: все, что он произвел, «приказчице, стряпнице, княгине понеси в поклон, а сам жирей на мякине». Но став солдатом, убедился, что он оказался в еще худшем положении. Получился заколдованный круг, из которого нет выхода.
В сатире «О опасности сатирических сочинений» («К музе своей») высказаны основные эстетические взгляды сатирика. Свое стремление изображать в художественных произведениях «голую правду» Кантемир формулирует в первой редакции этой сатиры самым энергичным образом:
Не могу никак хвалить, что хулы достойно,—
Всякому имя даю, какое пристойно!
Не то в устах, что в сердце, иметь я не знаю: Свинью свиньей, а льва львом просто называю.
Велика воспитательная роль сатиры, в ней, как в зеркале, должен видеть себя человек. Кантемир понимал, что «народ хромает душою». Поэтому так искренне звучит его признание: «Смеюсь в стихах, а в сердце о злонравных плачу». Свое идейное кредо сатирик сформулировал предельно четко: «Все, что я пишу, пишу по должности гражданина, отбивая все то, что согражданам моим вредно быть может».
Почти одновременно с появлением первых сатир Кантемира в 1730 г. был опубликован перевод-переделка романа французского писателя Поля Тальмана «Езда в остров Любви». Это было первое печатное произведение художественной литературы на русском языке. Его переводчик Василий Кириллович Тредиаковский (1703—1768), недавно вернувшийся из-за границы, быстро войдет в общественно-политическую жизнь России и проявит себя как новатор и экспериментатор в области художественного творчества и в области филологической науки.	4
Еще находясь во Франции, Тредиаковский почти одновременно написал два стихотворения: «Стихи похвальные Парижу» и «Стихи похвальные России». В первом из них поэт в несколько «космополитическом» духе, с некоторым «аристократическим» высокомерием воспевает Париж — «Красное место! Драгой берег Сенский! Где быть не смеет манер деревенский». Второе — одно из самых проникновенных, глубоко патриотических стихотворений не только молодого Тредиаков-ского, но и во всей молодой русской поэзии:
Начну на флейте стихи печальны, Зря на Россию чрез страны дальны: Ибо все днесь мне ее доброты Мыслить умом есть много охоты, Россия мати! свет мой безмерный! Позволь то, чадо прошу твой верный... О благородстве твоем высоком Кто бы не ведал в свете широком?.. J л
8 Очерки русской культуры XVIII века J25
В. К. Тредиаковский
К числу ранних произведений поэта относится и его «Элегия о смерти Петра Великого», где описывается безмерное горе россиян.
Для становления новой русской литературы непосредственное значение имел не столько сам галантно-любовный аллегорический роман «Езда в остров Любви» (хотя он был очень популярен у дворянской молодежи), сколько предисловие его переводчика. В нем Тредиаковский впервые высказал одно из важнейших требований классицизма — стремиться к единству содержания и формы. Поэтому книга «мирская», «сладкия любви» не должна быть переведена «словенским языком», «но почти самым простым русским словом, то есть каковым мы меж собой говорим». Плодотворной оказалась и другая высказанная здесь мысль о необходимости вообще опираться на разговорную речь в разработке литературного языка.
К переводу «Езды в остров Любви» были приложены собственные «Стихи на разные случаи» Тредиаковского, чтобы им «в вечном безы-звестпи» не пропасть. Это стихи любовные, патриотические. Их объединяет личность автора с его описанием различных любовных переживаний, откликами на события общественной жизни, на природные явления, с его раздумьями о непостоянстве (переменах) мира.
Как отметила Т. Ливанова, «стихи Тредиаковского были широко распространены как песни, любовно записывались и переписывались вместе с музыкой в сборниках кантов, бытуя без имени автора»17. Приведем начало «Стихов о силе любви».
Можно сказать всякому смело,
Что любовь есть великое дело:
Быть над всеми и везде сильну, А казаться всегда умильну — Кому бы случилось?
В любви совершилось.
Тредиаковский первым осознал, что для утверждения на русской почве новых жанров в поэзии необходимо реформирование силлабической стихотворной системы, ставшей уже архаичной. Начало этой реформы положено им в трактате «Новый и краткий способ к сложению российских стихов с определением до сего надлежащих званий» (1735). Свой новый (тонический, а по существу силлабо-тонический)
17 Ливанова Т. Русская музыкальная культура XVIII века в ее связях с литературой, театром и бытом. Т. I. М., 1952. С. 47.
226
принцип, заключавшийся в соблюдении равномерного чередования ударных и безударных слогов, Тредиаковский распространил только на длинные стихи — одиннадцати- и тринадцатисложники. Он потребовал в подавляющем большинстве случаев пользоваться женской рифмой, а из всех пяти стихотворных размеров отдал предпочтение хореической стопе, рекомендуя не избегать пиррихиев и спондеев. Вот пример реформированных («тонизированных») стихов из «Элегии, II»:
Долговатое лицо и румяно было
Белизною же своей всех превосходило
Будь на белость зришь лица — то лилеи зрятся;
На румяность буде зришь — розы той красятся...
Несмотря на незавершенность, половинчатость реформы Тредиа-ковского, его вклад в развитие русской версификации трудно переоценить: он впервые ввел понятие стопы («стих начавшего стопой прежде всех в России», как сказано в надписи 1766 г. к его портрету).
Непосредственная поэтическая деятельность Тредиаковского испытывала взлеты и падения. К числу его лучших стихотворений следует отнести оду «Вешнее тепло» (1756), произведение новаторское в жанровом отношении: к этому времени сложился стереотип торжественной, похвальной оды почти как единственной разновидности жанра. Стихи же Тредиаковского, одни из ранних, относящихся к пейзажной лирике, посвящены изображению обновления природы, пению соловья, «взрачности» цветков, пастухов и пастушек, нелегкого, но и необходимого труда пахаря:
Во время стал оратай плугом
К ярине бременить волов;
Их черствость глыб в труде мять тугом
Бичом и воплем нудит слов;
Свой груз хоть звать тяжелым смеет,
Однак надежду он имеет:
Довольство в предню есень зрит;
Тем благодушен воспевает;
Песнь такмо ж часто прерывает; Сам в вечер поздно в дом скорит.
В 1766 г. Тредиаковский закончил самое крупное свое художественное произведение «Тилемахиду», стихотворное переложение романа французского писателя Фенелона «Похождения Телемака», высоко ценившегося у передовых русских писателей XVIII в. Екатерина II и ее окружение старались всячески скомпрометировать и «Тилемахиду», и ее автора, обвиняя его в художественной несостоятельности. Однако императрицу не удовлетворяла не форма произведения, а его содержание, обосновывавшее необходимость либерального государственного правления — «середины между излишествами деспотического (самопреобладающего) и бесчислениями анархическими (не имеющего начальствующего)». Создание и публикация «Тилемахиды» — свидетельство гражданского мужества писателя: он хорошо представлял себе, что обличение «злых царей», которые «не любят всех вещающих Истину смело», чревато опасными последствиями.
Впечатляющую галерею портретов преступных царей создает Тредиаковский в 18-й книге «Тилемахиды». Поверженные в тартар за злодеяния властители в зерцале Истины «смотрели себя непрестанно; и находились гнуснейши и стращилищны паче, нежель Химера та, ... Нежели Идра Лернейска, ... И напоследок, нежели тот преужасный пес Кервер (Цербер.— В. Ф.),
8*	227
Чудище обло, озорно, огромно, с трнзевной и лаей18, Из челюстей, что своих кровь блюет ядовиту и смольну, Коя могла б заразить живущих всех земнородных...»
На совести царей — тягчайшие преступления. Они «кровию многих своих подчиненных» приобретали себе «властолюбие», «любочестие», «славу». Им были свойственны «леность», «нега», «нерадивства», «подозрения», а «пышность» и великолепие чрезмерное» достигались ими «на людей разорении крайнем». В этой части «Тилемахида» должна занять заметное место в тираноборческой литературе XVIII в.
Не могла пройти незамеченной императрицей и история Астарвеи, наложницы царя Пигмалиона, погубившей его, чтобы завладеть престолом. Эта история во многом напоминала недавний захват власти Екатериной. К тому же характер и облик Астарвеи вызывали ассоциации, связанные с императрицей: «в теле прелестном она имела разум прекрасный», «ум однак скрывал худую чувственность хитро». В отличие от Екатерины Астарвее не удалось овладеть престолом, народ, восстав, начал ее «по грязи влачись за космыни», отправил в «мрачную темницу», где она покончила жизнь самоубийством.
В. К. Тредиаковский был первым в новой литературе писателем-«разночинцем», твердо убежденным, что «разум и добродетель есть жребий всего человеческого рода, а не человеков токмо породных».
Уместно здесь напомнить слова Радищева: «Тредиаковского выроют из поросшей мхом забвения могилы, а в «Тилемахиде» найдутся Добрые стихи и будут в пример поставляемы».
Замечательных успехов русская поэзия классицизма достигла в творчестве М. В. Ломоносова (1711—1765).
Просветительские взгляды Ломоносова ярко отразились в его поэтическом творчестве. Даже в торжественных («похвальных») одах (ставших почти жанром официальной поэзии) он прославляет героев «от земледельца до царя» и уже в одном из ранних своих произведений слагает гимн в честь простого русского солдата, стоящего на страже рубежей своего государства. Поэтические произведения Ломоносова наполнены упоминаниями о «ратях», «земледелах», пастухах, охотниках, воинах, мореплавателях, купцах, ученых (как правило, выходцах в то время из демократических слоев).
Убежденный сторонник высокой идейности и гражданственности в искусстве, Ломоносов наиболее четко выразил эти взгляды в программном цикле стихотворений «Разговор с Анакреоном» (между 1757—1761 гг.). В нем Ломоносов как бы подводил итог своему поэтическому творчеству, давал завещание русской поэзии на будущее. Он остро полемизировал с авторами получившей уже широкое распространение камерной, интимной лирики — обращаясь к Анакреону, античному певцу вина и бездумного веселья, но подразумевая Сумарокова и в особенности его эпигонов.
Ломоносов прежде всего объявляет себя сторонником героической тематики в поэзии:
Хоть нежности сердечной В любви я не лишен, Героев славой вечной Я больше восхищен.
Если Анакреон просит художника нарисовать ,портрет его любимой девушки, то Ломоносов избирает живописца, который должен
18 Именно этот стих в несколько измененном виде использовал Радищев в качестве эпиграфа к «Путешествию из Петербурга в Москву». •
228
создать образ его «возлюбленной матери» — России. Ломоносов хочет видеть свою родину мудрой («Изобрази ей возраст зрелый»), процветающей и могущественной («Возвысь сосцы, млеком обильны, // И чтоб созревша красота // Являла мышцы, руки сильны»), с высоким авторитетом на международной арене, способной прекратить разорительные для народов войны («Как должно ей законы миру /,' И распрям предписать конец»).
Требования, предъявленные Ломоносовым к отечественной поэзии, были осуществлены им самим в его собственной поэтической практике, и в первую очередь в одах.
Ломоносов вошел в литературу в начале 40-х годов, в то время, когдач после мрачного периода бироновщины появилась надежда на возрождение и продолжение «дела Петрова». Это вселяло оптимизм, настраивало русскую поэзию на мажорный лад. На смену «плодам осенним» (сатирам Кантемира) пришли «плоды весенние» — оды Ломоносова.
К этому следует добавить также, что из всех поэтических жанров» культивировавшихся в тогдашней литературе, жанр оды наиболее подходил Ломоносову «для решения стоявших перед ним задач. Научные рассуждения писались по-латыни, с ними знакомились только немногие. Публицистический стиль в русской печати лишь начинал делать первые шаги. Рукописная поэзия занималась любовными переживаниями, общественных тем она не затрагивала. Жанр оды позволял соединить в большом стихотворении лирику и публицистику, высказаться по вопросам, имеющим государственное значение, и сделать это сильно, красиво, образно» 19. К тому же ода в то время оказалась наиболее оперативным средством общения поэта со своими читателями: литературных журналов еще не было, а оды Ломоносова издавались большими по тому времени тиражами (от 300 до 2000 экз.). Полные злободневного содержания, ставившие на разрешение вопросы общественно-государственной значимости, оды Ломоносова адресовались не только коронованным особам, но должны были «сердца народа привлещи» (привлечь).
Центральной темой в одах Ломоносова была тема родины. Он не устает славить величие России, обширность и необозримость ее просторов, неисчерпаемое обилие ее природных богатств. В оде 1748 г. создан грандиозный образ России:
Она, коснувшись облаков, Конца не зрит своей державы, Гремящей насыщенна славы, Покоится среди лугов,
В полях, исполненных плодами, Где Волга, Днепр, Нева и Доп Своими чистыми струями Шумя стадам наводят сон»
Сидит и ноги простирает На степь, где Хину отделяет Пространная стена от нас; Веселый взор свой обращает И вкруг довольства исчисляет, Возлегши локтем на Кавказ.
Обилие природных богатств — залог грядущего благополучия русского народа, и Ломоносов не раз, начиная со своих ранних од, создает заманчивые картины довольства российских граждан. Однако в этих картинах было нарисовано «должное», а не «сущее», желательное, а не действительное положение вещей. Истинное же состояние русского народа Ломоносову хорошо было известно (что подтвер- 18
18 Зап адов А. В. Отец русской поэзии. О творчестве Ломоносова. М., 1961. С. 38.
229
ждается его письмом «О сохранении и размножении российского народа»).
Чтобы родина стала действительно процветающей, а ее народ жил в довольстве и благополучии, прежде всего необходим упорный, напряженный труд всех слоев населения. И тема труда становится одной из центральных в одах Ломоносова. Труд для Ломоносова — источник всевозможного изобилия, материального благосостояния страны. Наградой трудолюбивому, закаленному «жарами» и «морозами» многочисленному народу будут «нивы изобильны», «полки велики, сильны» — надежная защита отечественных рубежей. Чтобы быстрее развивалась промышленность, земные недра открыли свои богатства, а «ратай» смог собрать «сторичный плод» (урожай), на помощь должны прийти наука, просвещение. Нужно позаботиться о создании отечественных кадров ученых. В одах Ломоносова звучит призыв к молодому поколению посвятить себя служению науке:
Пройдите землю и пучину, И степи, и глубокий лес, И нутр Рифейский, и вершину, И саму высоту небес.
Везде исследуйте всечасно, Что есть велико и прекрасно, Чего еще не видел свет; Трудами веки удивите...
Ода 1750 г.
«Науки» для Ломоносова не традиционная принадлежность так называемого «просвещенного абсолютизма», а комплекс знаний, необходимый для практического применения:
Наука легких метеоров, Премены неба предвещай И бурный шум воздушных споров Чрез верны знаки предъявляй, Чтоб земледелец выбрал время, Когда земли поверить семя И дать когда покой браздам И чтобы не боясь погоды С богатством дальны шли народы...
Ломоносов был искренне убежден в том, что занятия науками должны сделать человека счастливым. В письме к сестре Марье Васильевне он писал о своем племяннике (которого определил в академическую гимназию): «Я не сомневаюсь, что он чрез учение счастлив будет». А в оде 1747 г. в стихах, ставших давно хрестоматийными, Ломоносов воспевает пользу наук для людей всех возрастов в самых различных обстоятельствах:	•
Науки юношей питают, Отраду старым подают, В счастливой жизни украшают, В несчастной случай берегут; В домашних трудностях утеха И в дальних странствах не помеха. Науки пользуют везде: Среди народов и в пустыне, В градском шуму и наедине, В покое сладки и в труде.
Чтобы народ мог беспрепятственно пользоваться плодами своего труда, чтобы расцветали науки и ширилось просвещение, России необходим мир. Требование прекратить опустошительные войны, установить прочный мир («возлюбленную тишину») звучит во многих одах Ломоносова.
230
Ломоносов, конечно, понимал, что без войн, к сожалению, нельзя защитить свое отечество от «хищников», «чужих держав», укрепить международный авторитет Русского государства; необходимо также, «как стену Русеку грудь поставить в защиту дружеских держав». И война оборонительная (которая «обширных областей есть щит», «героев в мир рождает славных», «унылых к бодрости» будит) не осуждается Ломоносовым. Больше того, начиная с первой своей победной оды «На взятие Хотина» Ломоносов с пафосом истинного патриота славит успехи русского оружия. Недаром П. А. Вяземский сказал, что лирика Ломоносова была «отголоском полтавских пушек». Однако Ломоносов никогда не забывал, что даже вынужденные войны ложатся тяжким бременем на плечи простого народа, принося и побежденным «плачевный стон», и победителям горе и слезы:
Воззри на плач осиротевших, Воззри на слезы престаревших, Воззри на кровь рабов твоих.
Его мечта — «извергнуть брань с концов земных». И эту высокую, в высшем смысле гуманистическую миссию Ломоносов поручает русскому народу, русским воинам:
Российски тишина пределы превосходит И льет избыток свой в окрестные страны. Воюет воинство твое против войны;
Оружие твое Европе мир приводит!
Надпись 1748 г.
Установление «Возлюбленной тишины» — это мир между народами, прекращение внутренних раздоров, пресечение наступления реакции, «процветание» России. Все это непосредственно зависело, с точки зрения Ломоносова, от характера государственного правления, и прежде всего от личности монарха.
В одах Ломоносова создается образ идеального правителя, пекущегося о распространении образования и успехах наук, об улучшении экономического положения страны, о просвещении своих подданных. Примером, достойным всяческого подражания для российских венценосцев, Ломоносов, естественно, избрал Петра I. В сознании передовых современников Ломоносова Петр I закрепился как царь-реформатор, обновитель России, а «дело Петрово» стало знаменем в борьбе за дальнейшее развитие страны. Самого же Ломоносова, кроме того, привлекали демократизм и энергичность Петра — этого «многотрудивше-гося российского Геркулеса». Ломоносов не упускал ни одного повода для возвеличения Петра в своих одах, объявив его «богом России» («Он бог, он бог твой был, Россия»), настойчиво внушая российским самодержцам необходимость продолжить и завершить начатые Петром преобразования. Конечно, Ломоносов идеализировал Петра: он ни разу не сказал о том, какими тяготами пали петровские реформы на плечи народа. Но надо полагать, что отношение его к Петру I было искренним.
Со временем Ломоносов все больше убеждался в том, что наследники Петра на русском престоле совсем не спешили осуществлять его просветительскую программу. Свое истинное отношение к власть имущим Ломоносов выразил еще в «Переложении псалма 145» (1747):
Никто не уповай вовеки
На тщетну власть Князей земных:
Их тож родили человеки, И нет спасения от них.
231
Ломоносов уже не мог оставить жанр хвалебной оды неизменным: он включает в ее состав обличительное начало. В этом направлении Ломоносов становится предшественником Г. Державина.
Поэтическое наследие Ломоносова достаточно разнообразно в жанровом отношении. В его творчестве можно найти произведения всех трех «штилей»: к низкому «штилю» относятся его сатирические и шуточные стихи, а также немногочисленные любовные песни и басни («притчи»); к среднему — «надписи» (преимущественно по поводу различных событий и эпизодов из государственной или придворной жизни), «Письмо о пользе
стекла»; к высокому — торже-А П Сумароков	ственные («похвальные») оды,
прозаические «похвальные» или «благодарственные» речи (так называемые «слова»), две главы из неоконченной героической поэмы «Петр Великий»; наконец, скорее всего промежуточное положение между средним и высоким «штилями» должны занять его трагедии «Тамира и Селим» и «Демофонт».
«Историк, риторик, физик, механик, химик, минералог, художник и стихотворец», по словам А. С. Пушкина, Ломоносов не считал занятия поэзией своей главной целью. Но достигнутые в ней успехи столь велики, что Белинский с полным правом назвал его «Петром ВеликИхМ русской литературы».
Достижения русского классицизма были связаны также с творчеством А. П. Сумарокова (1717—1777). В отличие от Ломоносова, отдававшего предпочтение «высокой» поэзии, Сумароков выступал за равноправие всех жанров: «Все хвально: драма ли, эклога или ода — Ц Слагай, к чему влечет тебя природа». Его собственное творчество было в русской литературе XVIII в. самым разнообразным в жанро
вом отношении.
Сумароков вошел в историю русской литературы и как теоретик русского классицизма. Ему принадлежат наиболее полно и доступно сформулированные программные произведения утверждавшегося литературного направления — 2 эпистолы 1748 г. «О русском языке» и «О стихотворстве».
Среди своих современников Сумароков прославился как драма-тург-трагедиограф. Высоко ценила его сатирические произведения передовая часть литературной общественности (в первую очередь Н. И. Новиков). Но, пожалуй, наибольшее распространение среди самых широких читательских кругов (распространяясь и печатным, и рукописным путем) получила лирика писателя.
Лирическая струя в творчестве Сумарокова (в том числе и в его трагедиях!) была связана прежде всего с любовной темой. И если
232
условный мир утех, предусмотренных поэтикой классицизма, воспроизводился им в традиционных жанрах идиллии и эклоги, то мир искренних душевных переживаний раскрылся в его песенном творчестве. Жанр песни сыграл немалую роль в подготовке сентиментальной поэзии.
В лучших песнях Сумарокова была представлена целая гамма человеческих переживаний — наразделенной, «незаконной» и торжествующей любви, тоски, разлуки, ревности. Так, безответная любовь женщины заставляет ее с горечью произнести: «Ты ко мне, как камень, //Як тебе как пламень». Достаточно тонко для своего времени передает Сумароков психологию полюбившей девушки, стыдливо старающейся скрыть свое чувство от «хищника» ее «вольности».
Любовь у Сумарокова оказывается сильнее рассудка («Вся кровь бунтуется, ум страсти уступает // Рассудок мой погиб...»), она захватывает всего человека, и он уже не властен над ней даже тогда, когда кроме страданий она ничего не приносит, когда «дорогая» изменила («Ты хотя меня забыла, мне нельзя тебя забыть, // Я изменой за измену не могу тебе платить»).
Искренность и нравственное начало в любовной лирике поэта во многом определялись связью ее с народной песней. Можно отметить лексическую и композиционную близость к фольклорной поэзии таких песен Сумарокова, как «В роще девки гуляли...», «О ты, крепкий, Бендер-град!», «Прости, моя любезная, мой свет, прости...» и др. Задолго до романтиков Сумароков был убежден, что «природное чувствия изъяснение есть лучшее» («О стихотворстве камчадалов», 1759)’. Встречаются у Сумарокова произведения, где приводятся подлинные эпизоды биографии поэта и связанные с ними переживания. В элегии 1768 г. «Страдай, прискорбный дух! Терзайся, грудь моя!» воспроизведена вся творческая судьба автора, а в другом стихотворении самолюбивый поэт не постеснялся поведать своим почитателям о своей крайней материальной нужде:
На что писателя отличного мне честь, Коль нечего ни пить, ни есть?
Начало 1770-х годов
Включение Сумароковым в структуру некоторых стихотворений событий из собственной жизни предвосхищало одно из основных художественных открытий Державина.
Наибольшей популярностью из сатирических жанров у современников Сумарокова пользовались его басни (притчи, как их еще называли в то время). Им написано около 400 басен. В них он предстает подлинным новатором. Поэт сумел придать басням характер живых, порой драматических сценок, наполнил их злободневным содержанием, выступил против многих общественных пороков и людских недостатков. В басне «Безногий солдат» Сумароков показывает, что только трудовому люду свойственны сочувствие и сострадание к обездоленным. Басня «Терпение» направлена против жестоких и жадных помещиков, моривших голодом своих крепостных. В других баснях осмеиваются взяточничество приказных, жульничество откупщиков, мотовство и низкопоклонство дворян. Сумарокову удалось зарисовать живописные, колоритные картины из народной, деревенской жизни («Два прохожие», «Деревенские бабы»).
Простой разговорный, с включением просторечных слов, язык и метрика (разностопный ямб) басен, афористичное звучание их концовок были значительным достижением Сумарокова по сравнению с
133
«го предшественниками в этом жанре: Кантемиром, Тредиаковским, Ломоносовым. Он во многом подготовил басенное творчество И. А. Крылова. «Сокровищем российского Парнаса» назвал басни Сумарокова Н. И. Новиков.
Наибольшим достижением сатирического творчества Сумарокова следует признать его «Хор ко превратному свету». В нем обличаются главные социальные язвы современной Сумарокову русской действительности. Сюжет его — почти сказочный. Синица, прилетевшая «из-за полночного моря, из-за холодного океана», рассказывает о виденной ею стране, порядки в которой разительно отличаются от положения дел в Российском государстве:
Со крестьян там кожи не сдирают, Деревень на карты там не ставят, За морем людьми не торгуют...
Лучше работающий там крестьянин, Нежели господин тунеядец.
Сумарокова по праву следует считать родоначальником русской классицистической драматургии. Им создано 9 трагедий и 12 комедий. Его трагедии высоко оценил Н. И. Новиков: «Хотя первый он из россиян начал писать трагедии по всем правилам театрального искусства, но столько успел во оных, что заслужил название северного Расина».
Соблюдение правил классицизма (прежде всего отнесение событий в глубь отечественной истории) не помешало Сумарокову наполнить содержание своих трагедий злободневными вопросами, придать им политическую окраску.
Так, в одной из лучших своих трагедий «Димитрий Самозванец» (1771), где изображались события из относительно недавнего прошлого («Смутного времени»), ее герой изобличался как злодей-тиран, как узурпатор. Вместе с тем трагедия искушенному в аллюзиях и намеках зрителю давала повод для размышления: законно ли захватила власть Екатерина II и имеет ли она право оставаться на троне после того, как наследник престола ее сын Павел достиг совершеннолетия (в оппозиционных кругах обсуждался вопрос о воцарении Павла). Тираноборческая направленность трагедии заключалась в откровенном требовании свергнуть с престола царя-деспота, «Москвы, России врага и подданных мучителя». Мотив же «самозванства» в качестве вины Димитрия в конечном итоге снимается. Ведь монарха венчают прежде всего дела, а не «порода»:
Когда бы ты не царствовал злонравно, Димитрий ты иль нет, сие народу равно.
«Димитрий Самозванец» положил начало русской политической трагедии.
По сумароковским трагедиям ясно прослеживаются общие особенности этого жанра драматургии классицизма. Основной конфликт в трагедиях Сумарокова обычно заключался в борьбе разума со страстью, общественного долга с личными чувствами, и побеждало в этой борьбе общественное начало. Подобная коллизия и ее разрешение были призваны воспитывать гражданские чувства у зрителя, внушить ему мысль о том, что государственные интересы должны быть превыше всего. Драматург сам отметил воспитательную роль театра, назвав его «училищем бродягам, по жизни идущим».
В трагедиях Сумарокова персонажи резко разделены на положительные и отрицательные; характеры статичны, и каждый из них
1U
В. И. Майков
воплощает в себе какую-либо одну страсть. Трагедии имели стройную пятиактную композицию и небольшое число действующих лиц, сюжет развивался экономно, в направлении раскрытия основной идеи. Свои мысли, чувства автор выражал простым, ясным и лаконичным языком («И не бренчи в стихах пустыми мне словами.//Скажи мне только то, что скажут страсти сами»). «Александрийский» стих (шестистопный ямб с парной рифмовкой), которым написаны все трагедии, порой приобретал афористическое звучание.
Менее строго соблюдал Сумароков классицистическую регламентацию в жанре комедии. Он так и не создал ни одной «высокой», «правильной» (пятиактной, стихотворной) комедии. Этот жанр драматург использовал в качестве памфлета против своих литературных противников (в «Тресоти-
ниусе» осмеивался Тредиаковский), личных врагов (в «Лихоимце»„ «Приданом обманом» разоблачался его шурин). В лучшей своей комедии «Рогоносец по воображению» драматург создал колоритные образы невежественных поместных дворян Викулы и Хавроньи, предшественников в какой-то мере господ Простаковых и Скотининых из «Недоросля» Фонвизина.
О боевом настрое своего творчества, непримиримости к общественному злу и людской несправедливости Сумароков откровенно сказал сам: «Доколе дряхлостью иль смертью не увяну, // Против порока я писать не перестану!»
Позже многие писатели отказывали Сумарокову в таланте, но все же Белинский был прав, когда заявил: «Сумароков имел у своих современников огромный успех, а без дарования, воля ваша, нельзя иметь никакого успеха ни в какое время»20.
Начиная с 60-х годов русское просветительство вступает в наиболее радикальный период своего развития. В связи с этим возрастает интенсивность процесса демократизации той части литературы, которая была неразрывно связана с просветительскими идеями. Однако в это же время возникает такой тип общественного сознания, который был основан на разочаровании в рационализме как ведущей эстетической и нравственно-политической категории. Вместе с ним в литературе появились ранние романтические «веяния» (зарождение сентиментализма, возникновение предромантизма).
Процесс дальнейшего сближения литературы с жизнью в произведениях классицизма в первую очередь проявился в «низких» жан-
20 Белинский В. Г. Поли. собр. соч. Т. 10. М., 1956. С. 124.
235
pax. В них воспроизводился «не рационалистически ясный и закономерный мир классицизма, а живой, грубовато-правдоподобный быт, гротеск, напоминающий присказки и прибаутки»21.
Закономерным было появление жанра «црои-комической» поэмы. Жанр «смешных героических поэм» (так назвал его Сумароков) был предусмотрен поэтикой классицизма, комический эффект в нем достигался нарочитым несоответствием содержания и формы (о «низкой» материи требовалось говорить «высоким» стилем или наоборот). В своей «ирои-комической» поэме «Елисей, или Раздраженный Вакх»22 В. И. Майков использовал обе эти рекомендации, однако чаще всего повествовал о «низких» делах «низкими» словами, а на смену условному классицистическому комизму выдвинул комизм ситуаций и положений. Эту сторону поэмы сочувственно отметил Пушкин в письме к Бестужеву в 1823 г.: «Елисей истинно смешон. Ничего не знаю забавнее обращения поэта к порткам:
Я мню и о тебе, исподня одежда,
Чтоб и тебе спастись худа была надежда!..»
«Уморительным» нашел великий поэт разговор Зевеса с Меркурием и «весь образ седалища», отпечатавшийся на песке после падения героя.
Поэма Майкова имела и свой «политический» подтекст, пародируя в целом ряде мест «Энеиду» В. Петрова, в которой под видом мудрой Дидоны воспевалась Екатерина II. Напрашивавшаяся параллель между парами Дидона — Эней, ямщик Елисей — развратная начальница Калинкинского дома (где должны были перевоспитываться падшие девицы) свидетельствует о гражданском мужестве Майкова, а обличение подьячих, откупщика, описание тюрьмы, осмеяние галломании ставит его поэму в один ряд с самыми острыми сатирическими произведениями того времени.
Поэму Майкова отличает связь с сатирической русской литературой XVII в. и устным народным творчеством (с «жартами» о лукавых женах, с мотивами повести о Фроле Скобееве и др.; с былинным «стилем» в описании кулачного боя, с народной песней в описании одежды Вакха; используются образы народных сказок, пословичный фонд). Майков допускает сочетание различных лексических пластов — от высоких славянизмов до просторечия и диалектизмов.
В литературный процесс в последней трети века начинают включаться «третьесословные», «мелкотравчатые» (как называл себя М. Д. Чулков) писатели. Характерно, что сам Чулков подчеркнуто афиширует свое недворянское происхождение и материальную скудность («Дому я не имею, хозяином не слывал от рождения и, может быть, до самой смерти не буду иметь сего названия»). Эстетические установки этих писателей в ряде случаев были направлены против художественных принципов классицизма.
В «Стихах на Семик» (1769) Чулков, хотя и в шутливой форме, производит «переоценку ценностей» классицизма. По его «тарифу» самым дешевым жанром оказывается ода, да и остальные жанры недорого стоят:
21 Степанов Н. Л. Русская басня XVIII и XIX вв. // Русская басня. Б-ка поэта (Большая серия). Л.» 1948. С. XXIII.
12 Поэма напечатана в 1771 г., но в рукописных списках первые главы распространи-лись с 1769 г.
236
Копейка мадригал, с полушкой эпиграмма, Три денежки рондо, а пять копеек драма, Элегия алтын, пять денежек сонет, Идиллия хоть грош, полушка за билет, Дешевле всех стихов спускаю с рук я оды.
В качестве прозаика Чулков начал свою деятельность выпуском сборника «Пересмешник, или Славянские сказки» (Ч. I—IV. Спб., 1766—1768), близкого к авантюрно-волшебной рукописной повести XVII — начала XVIII в. В этом направлении он был поддержан М. И. Поповым и позже В. А. Левшиным22 23. Принято считать, что эти писатели впервые проявили сознательный интерес к «народности» в литературе24. Примечательно также то, что Чулков опирается на жанр занимательного, приключенческого романа, отвергнутого поэтикой классицизма. В «Пересмешник» наряду с развлекательными новеллами, фантастическими рассказами, с идеализацией славянской старины, с собранием «слов и речей» включены и жанровые образования типа плутовской повести («Сказка о рождении тафтяной мушки»).
Противопоставление художественных принципов Чулкова эстетике классицизма явно просматривается и в его романе «Пригожая повариха, или Похождения развратной женщины»25. Судьба Мартоны, ее «падение» зависит от обстоятельств, понимаемых автором как цепь случайностей («Я держалась всегда такого мнения, что все в свете непостоянно»), когда «фортуна» не всегда увенчивает достойного («Счастье никому не дает отчету в своих делах, вольно ему пожаловать и осла губернатором, а филина произвести в воеводские товарищи»).
Героине романа надо выжить любой ценой, а для этого этическое начало было бы только помехой. «Добродетель мне была и издали незнакома», — говорит о себе Мартона. Чулкову важно, чтобы читатель понял его героиню, а уже затем дал ей оценку («увидит свет, увидев разберет: а разобрав и взвеся мои дела, пускай наименует меня, какою он изволит»).
Сюжетная линия «Пригожей поварихи» близка европейскому нравоописательному авантюрному («Моль Флендерс» Дефо, «Манон Леско» Прево) и «плутовскому» («Жиль Блас» Лесажа) роману.
«Исповедальная» форма «Пригожей поварихи» носит внешний характер, проявляясь лишь в безграничной откровенности Мартоны, и не используется писателем ни для облегчения ее души, ни тем более для назидания читателя. Автор не преследует цели глубоко раскрыть психологию героини, его больше интересует ее судьба как женщины из демократических слоев, не получившей нравственного воспитания, но чистой от природы, столкнувшейся с «низменным» бытом общества и не устоявшей на «стезе добродетели». Мартона быстро усвоила, что «богатство рождает честь», а каким путем достигается богатство — это уже не имеет никакого значения.
На пути создания индивидуального характера в его конкретности Чулков добивается определенных успехов, сосредоточивая свое внима-
22 См.: Попов М. И. Славянские древности, или Приключения славянских князей.
Ч. 1—3. Спб., 1770—1771; Левшин В. А. Русские сказки, содержавшие древнейшие повествования о славных богатырях, сказки и прочие... приключения. Ч. I—X. М., 1780—1783.
24 История русского романа: В 2 т. Т. I. М.; Л., 1962. С. 53.
25 1-я часть вышла в 1770 г.; 2-я часть или была запрещена цензурой, или не была написана, что вероятнее, так как характер хМартоны к концу романа начал меняться в сторону добродетели (ср. также предсмертное раскаяние одного из любовников Мартоны — Ахаля), что неизбежно привело бы к назидательности, от которой Чулков демонстративно отказывался.
237
Н. И. Новиков
ние (из двух начал в человеческой природе — разумного и эмоционального) на изображении страстей.
Литературу, близкую по художественным принципам творчеству Чулкова (М. Попов, А. Аблесимов, М. Матин-ский и др.), называют «натурализмом», наивно-бытовым, эмпирическим реализмом. Писателей этого лагеря объединяли «стихийный демократизм», чувство «ущемленности и социальной неполноправности»26, но осознанной борьбы за права личности с каких-то определенных идеологических позиций они не вели.
' / Демократизация объекта художественного изображения (бытовые сцены, правдивые зарисовки из жизни крепостного крестьянства, купечества) начинает охватывать и драматургию, прежде всего жанр комической оперц! Однако наиболее глубоко поло-» жение крепостного крестьянства было показано в журналах Н. И. Новикова (1744—1818) «Трутень» (1769—1779) и «Живописец» (1772— 1773) 27.
Антагонизм положения крестьян и помещиков в обществе фиксируется в эпиграфе к первой части «Трутня»: «Они работают, а вы их труд ядите». В этом журнале создана целая галерея портретов оголтелых крепостников с «говорящими» именами — Змеян, Недоум, Без-рассуд, Злорад. Они убеждены, что «крестьяне не суть человеки... а ...рабы», «они для того и сотворены, чтобы, претерпевая всякие нужды, и день, и ночь работать», что слуг к исполнению своих обязанностей необходимо принуждать «зверством и жестокими побоями», которые необходимы рабам, «как и дневная пища».
Резкая конфликтность ситуации, раскрытие жестокого характера крепостнического гнета все время подчеркиваются противопоставлением: «тираны — рабы». Но для разрешения этого конфликта предлагается филантропический путь — надо последовать примеру «помещиков-отцов», которые не превращают «нужное подчинение в несносное иго рабства».
В «рецепте» Безрассуду от «вредной болезни» (жестокости и тиранства) Новиков предлагает «всякий день по два раза рассматривать кости господские и крестьянские до тех пор, покуда он найдет
25 Развитие реализма в русской литературе. М.» 1972. Т. 1. С. 116.
27 Эти журналы появились при следующих обстоятельствах. В январе 1769 г. Екатерина II и ее литературное окружение стали издавать «сатирический» журнал «Всякая всячина». Императрица призвала других писателей последовать ее примеру, рассчитывая, что она возглавит общественное мнение, а сатире будет придан умеренный («улыбательный») характер. Однако ожидаемого результата не получилось: в ряде журналов — новиковских, а также «Адской почте» Ф. Эмина, «Смеси» (издатель точно не установлен) обличались социальные пороки.
238
различие между господином и крестьянином:». Здесь Новиков выступает сторонником естественного равенства людей, но выводы его из этого просветительского постулата оказываются ограниченными. На это указал Добролюбов: «Вместо прямого вывода: «крестьяне тоже человеки, следовательно, помещики не имеют над ними никаких прав», поставлен другой, очень неполный: «крестьяне тоже человеки, следовательно не нужно над ними тиранствовать»28.
Портреты извергов-помещиков даны пока еще абстрактно, а их жертвы и вовсе безлики. Типизация носит «механический» характер, близкий к способу «портретной галереи» в ряде сатир Кантемира. Но вскоре появляются «Копии с отписок» и «Копии с помещичьего указа», в которых абстрактность уступает место конкретности и нарочитой безыскусности изложения. В центре «Копий с отписок» — «горькая участь» крестьянина-должника Филатки. «Он лето прохворал, хлеба не сеял, работать в доме некому, лошади пали», — сообщает о нем староста. Недоимки он не заплатил, «клети» (избы) его проданы, также и корова. Ребята большие померли, остался он с четырьмя ребятишками мал мала меньше, кормить их нечем. И если бы не помощь собратьев-крестьян («над ребятишками сжалился мир... дал им корову»), то и младшие дети Филатки не избежали бы участи старших. Челобитную барину Филатка заканчивает проникновенной просьбой: «Неужто у твоей милости каменное сердце, что ты над моим сиротством не сжалишься?» В ответ Филатке поступил приказ, «чтобы он впредь пустыми своими челобитными не утруждал и платил бы оброк без всяких отговорок бездоимочно».
Характерно, что помещик в этом цикле не носит условного «говорящего» имени (Недоум, Безрассуд и т. п.), а назван Григорием Сидоровичем, его бездушие и неимоверное корыстолюбие показаны реалистично. Никаким «отцом» своим крестьянам быть он не может, да и автор не подсказывает ему такой роли. Больше того, с крестьянина Антошки, назвавшего его «с глупости» в челобитной «отцом, а не господином», взято пять рублей и он еще был высечен на сходе.
Если в «Копиях с отписок» была показана судьба одной крепостной деревни у одного помещика, то напечатанный в «Живописце» «Отрывок путешествия в *** И*** Т***» давал широкую, обобщенную картину мужицкого рабства и разорения. Путешественник, проехавший целых три дня, останавливаясь «во всяком почти селе и деревне», увидел «бедность и рабство» повсюду. Виновниками повсеместного бедственного положения крестьян были помещики — таков его выводе После этого деревня Разоренная, эта «обитель плача», уже не воспринимается читателем как явление единичное, исключительное.
«С великим содроганием чувствительного сердца» путешественник рисует «символическую» картину страданий брошенных без присмотра младенцев: у одного упал сосок с молоком и он испытывал муки голода, другой задыхался, уткнувшись «лицом к подушонке из самой толстой холстины», третьего немилосердно мучило множество мух, покрывших «лицо его и тело». Устами младенцев закрепощенные крестьяне как бы требовали «необходимо нужного только пропитания», «чтобы только не отнимали у них жизнь» и «чтобы их не мучили». Автор понимает, что «мертвый в законе» (как позже скажет Радищев) взрослый крепостной не сможет даже и этого потребовать: «Кричите, бедные твари, — сказал я, проливая слезы, — произносите жалобы свои!
^Добролюбов Н. А. Русская сатира в век Екатерины // Поли. собр. соч. Т. II. М., 1935. С. 170.
239
ТРУТЕНЬ, |
ЕЖЕНЕДЕЛЬНОЕ 4
13 ДА HIE, 1 »	ф
наслаждайтесь последним сим удовольствием во младенчестве: когда возмужаете, тогда и сего утешения лишитесь».
Этот эпизод несомненно свидетельствует об углублении психологизма. Автор рассчитывал вызвать большее сочувствие читателя к положению крепостных: к судьбе детей труднее оставаться равнодушным. Удачно использована художественная деталь: красный кафтан путешественника вызывает панический страх у крестьянских «робятишек», так как их барин, совершая набеги в свою деревню, сопровождаемые всеобщим ограблением и расправой, тоже был в красном кафтане.
В «Отрывке путешествия...» реализуется настойчивое стремление к изображению жизненного факта («Истина пером моим руководствует!») , абстрактно-классицистическое обобщение и реакция чувствительного путешественника, хотя и не достигшие органического сплава, подчинены единой цели — защите порабощенного крестьянства.
Журнал «Трутень». Титульный лист
Логика обличения злоупотреблений крепостным правом требовала от Новикова-издателя не ограничиваться показом только жертв это* го гнета, но и разоблачить в живой, конкретной форме виновников крестьянской каторги. Таким произведением в «Живописце» был цикл, условно названный «Письма Фалалею». В нем действуют не безликие Ъезрассуды и Недоумы, а живые, колоритные фигуры поместных дворян. Связанные между собой семейными узами, они во многом явились предшественниками семейства Простаковых—Скотининых из «Недоросля». Как и их «потомки», они нещадно эксплуатируют и обирают* своих крестьян («Я, кажется, и так не плошаю, да што ты изволишь сделать: пять дней ходят они на мою работу, да много ли в. пять дней сделают: секу их нещадно, а все прибыли нет; год от году все больше мужики нищают», — пишет сыну Трифон Панкратьевич). С едкой и злой иронией дано автором «разделение» труда (по Трифону Панкратьевичу)* между дворянами и крестьянами: «Они на нас работают, а мы их сечем, ежели станут лениться, так мы и равны».
Авторы писем разоблачают себя сами своими поступками и мыслями, здесь не требуются авторские пояснения. Красочен и сочен язык персонажей. В нем сочетаются просторечие, пословицы с церковнославянской лексикой, используемой для сатирического осмеяния. Существенную роль играет прием «зоологизации». Так, дядя Фал алея Ермо
240
лай Трифонович, сообщая своему племяннику о смерти его матери и о реакции его отца, пишет: «Отец твой, сказывают, воет, как корова. У нас всегда бывает так: которая корова умерла, так та и к удою была добра. Как Сидоровна была жива, так твой отец бивал ее, как свинью, а ка^ умерла, так плачет как будто по любимой лошади». Прием «зоологизации» станет устойчивой нормой в изображении помещиков у Фонвизина, Крылова, Радищева и ряда других писателей. Им начинается раскрытие в литературе процесса разрушения личности в среде паразитирующего дворянства. В конечном итоге помещики будут прт-знаны «мертвыми душами».
Огромная заслуга Новикова состояла в том, что он пресек попытку Екатерины II увести отечественную литературу с магистральных путей развития в сторону «улыбательной» сатиры, превратить ее в официозно-верноподданническую. Отстаивая сатиру «на лицо» (любого ранга), вместо сатиры «на порок» (как правило на общечеловеческий, абстрактный), Новиков требовал от писателей высокого мужества и пристального внимания к самым существенным сторонам общественной жизни. Это мужество проявил и сам писатель, не только осмеивая литературную продукцию императрицы, но и обличая самовластие.
Для литературного процесса 60-х годов характерно также появление ранних сентиментально-романтических веяний. Возникновение ингредиентов будущих идейно-эстетических систем (сентиментализма и романтизма) было связано с разочарованием в рационализме, в практических возможностях осуществления просветительских идеалов. Не последнюю роль в развитии и распространении сентиментально-романтической линии в литературе сыграло возрастание в поэзии личностного начала, в том числе и у писателей-классицистов.
В этом плане особенно характерна фигура А. П. Сумарокова. Он одним из первых стал готовить почву для русского «дворянского» варианта «руссоизма». Так, еще в 1759 г. в письме «О красоте природы» читателю было предложено следующее лирическое излияние: «Оставь меня, мой друг, в моем уединении и не привлекай меня видеть великолепие города и пышность богатых... Какое здание столько меня удивить может, как огромная вселенная?.. Приятный мне вечер на бережках журчащих и по камышкам быстро текущих потоков сладко утомляет мысли и радостно возбуждает сердце... Притворства я здесь не вижу. Лукавство здесь неизвестно... Что делается на свете, я знать не любопытствую ... и в моем уединении обретаю время златого века»29.
Антитеза «златого века» и современной действительности, разоча- \ рование во всемогуществе разума, наметившиеся в некоторых произведениях Сумарокова, значительно большей остроты достигли в творчестве М. М. Хераскова и его молодого окружения. Сумароков мог иногда усомниться в возможностях и роли разумного начала в жизни общества, но он не выступил с осуждением или признанием бесполезности, а тем более вреда разума.
С иных позиций стали подходить к решению этих проблем М. Херасков и его единомышленники. Хотя не следует забывать, что группа Хераскова нередко в своих произведениях осмеивала и даже обличала общественные пороки в духе «гражданского рационализма» Сумарокова, приближаясь в ряде случаев и к его энергичному сатирическому стилю. Изображая погрязший в пороках свет, отличающийся «раз-
29 Трудолюбивая пчела. 1759. Май. С. 512—514.
241
вращенностью чувств», «мерзостными желаниями»30, лицемерием, высокомерием, ненавистью, они открыто выражали свое неприятие такой действительности.
Жизнь человеческая предстает перед нами ежедневным повторением («Боже мой, боже! Всякий день тоже») бессмысленных и «злобнопорочных» деяний, когда «рвут, как тираны, люди людей», когда один «богатится», другой «наг бредет», «тот веселится, слезы тот льет», всех мучат «строги уставы» и все ждут «денег и славы». В итоге «век человека» признается «бременем», а всякое проявление активной деятельности суетным.
Отрицая бесполезные забавы и поступки людей, несущие вред окружающим, эти поэты предлагали взамен удовлетвориться скромной неприметной жизнью в тишине, скрывшись от житейских бурь на лоне природы. Раз человеческий род не способен достигнуть совершенства, то всем,
М. М. Херасков
кто «мысль взводит выше», рекомендовалось «только лучше жить потише» (Херасков). «Добродетель» как категория общественно-гражданская, требующая борьбы с социальным злом, переводилась в категорию моралистическую, смысл которой заключался прежде всего в непричастности к этому «злу»:
Чтоб добродетель нам вождем всегда была, Чтоб не были ни в чем причастниками зла, Чтобы подобного себе не утесняли...
z	А. Ржевский
/ В сознании писателей этого круга «зло» моральное и социальное нередко сливаются воедино, особенно когда они порождены властью денег, «злата» («Деньги, деньги вопиют. Честь и разумы дают»), стремлением человека к богатству и роскоши. Из-за денег правители начинают кровопролитные войны, чинят «разбои», «обманы», люди отказываются от родных и друзей, все становится продажным. Человек не только не оправдывает своего высокого назначения, но попросту превращается в «скота». В противовес этому создаются картины душевного успокоения и физического отдохновения от городских соблазнов и постылых служебных обязанностей в деревенской тиши. Появляются пейзажные зарисовки и описания радостного крестьянского труда в духе будущего сентиментализма:
Здесь птички по лесам порхают, Там в роще соловьи поют, Стада на паствах отдыхают, При них венки пастушки вьют... Текущим потом и работой
30 См. элегию М. М. Хераскова «На человеческую жизнь», опубликованную в «Полезном увеселении» в 1760 г. (март, с. 99—100).
242
Крестьянин сердце веселит.
Влачет по нивам плуг с охотой, Что пищу он ему сулит.
М. Херасков сТишина*
Задумываясь о сущности бытия, писатели прежде всего обращали внимание на непрочность, быстротечность и переменчивость всего сущего. Это относилось и к природе (к макрокосму), и к человеческой жизни (микрокосму).
Мысль о быстротечности жизни, всех ее благ и, что еще трагичнее, о ее бесследности, как и всего в этом мире сущего, неустанно повторяли многие поэты. В их произведениях наряду с настойчивым напоминанием «memento mori> (помни о смерти) все чаще стал появляться мотив «жизнь есть сон», характерный для искусства эпохи барокко и достаточно распространенный в предромантической и даже собственно романтической литературе. «Всех обща в свете часть — забвение и смерть» — таков конечный вывод, к которому приходит М. Херасков. Писателями овладевали порой откровенно мистические настроения, когда смерть воспринималась как забвение от неизбежных земных мук и как средство достижения вечного блаженства. «Есть мир земного краше;//Какой? — на небе он», — утверждает Херасков.
Отсутствие желаемого эффекта от воспитательного воздействия слова (время идет, а человек не становится лучше), обострение социальных контрастов, ощущение быстротечности бытия, отказ от попыток познать законы вселенной, устрашающее воздействие ее тайн на человека порой приводили поэтов-«херасковцев» к неверию в силу «разума». В ряде произведений самого Хераскова («О разуме», «О вреде, происшедшем от разума») высказаны взгляды, близкие к идеям Ж.-Ж. PyccoJ В лирике Хераскова 60-х годов появляются новые формы образного мышления — проявления эмоциональной рефлексии, приводящие к психологизму в построении лирических образов, изображение чувства не как подъема мысли, а как самодовлеющего переживания, как движения «сердца», «души»31.
Идейно-содержательные мотивы лирики Хераскова и поэтов его окружения готовили почву для сентиментализма и романтизма. Словесно-изобразительные средства ее будут учтены в дальнейшем преимущественно в сентиментальной поэзии («дух томный», «лужок», цветочки», «печальное», «нежное» сердце, «сладость», почерпнутая «из самыя натуры», «нежные», «тихие» «зефиры», «приятные рощи», «чистые потоки», достаточно часто употребляемые междометия «Ах!>, «О!» и т. п.).
•
Последняя четверть XVIII в. отмечена значительными успехами во всех родах литературы — в драматургии, поэзии, прозе. Все больше крепнет национальное своеобразие отечественной литературы. Вместе с тем продолжается углубленное знакомство с достижениями зарубежного искусства, где просветительская эстетика все решительнее отодвигала на второй план нормативную поэтику классицизма (этот процесс Гете назвал «революцией в искусстве»).
Новаторские достижения в русской литературе раньше всего появились в драматургии, и связаны они с творчеством Д. И. Фонвизина (1745—1792).
31 Поспелов Г. Н. Проблемы литературного стиля. М., 1970. С. 191.
243
Д. И. Фонвизин
После переводов (достаточно свободных) «Басен нравоучительным» датского просветителя Гольбер-га и сентиментальной драмы Грессе «Сидней» драматург поставил перед собой задачу создать истинно национальную комедию. Ее решение не заставило себя долго ждать: в 1769 г. появился «Бригадир». Новатор^ ство Фонвизина проявилось уже с первой ремарки, в которой он дает характеристику своим персонажам, не забывает упомянуть и об их одежде. На русской сцене был реализован совет Д. Дидро «перенести в театр гостиную... так, как она есть».
Основная задача драматурга в «Бригадире» — показать истинное неприглядное
лицо дворянства — отчетливо выступает сквозь внешнюю почти водевильную фабулу. Еще ни одна русская комедия не была так тесно связана с общественными событиями, как «Бригадир». Идеологический настрой комедии был близок выступлениям передовых депутатов недавно созванной Екатериной II Комиссии по составлению нового уложения. Образы Советника, Бригадира и Иванушки убедительно опровергали кичливые заявления представителей реакциоино-консервативного лагеря о неоценимых заслугах «благородного» корпуса перед отечеством. Дворянские идеологи считали, что ничем не ограниченное право помещика над крепостными оправдывается ролью дворянина в качестве военного, чиновника и рачительного .хсзяина крестьян. Поэтому разоблачить дворянина в указанных функция?; — это означало поколебать его право на бесконтрольное владение крестьянами. В «Бригадире» Фонвизин осмеивал пока дворянина-военного и дворянина-чиновника, а через 13 лет, в «Недоросле», им будет поставлен к позорному столбу и дворянин-помещик.
«Бригадир» написан в основном по правилам высокой комедии классицизма. Но это вместе с тем, по определению современника, «первая в наших нравах комедия» (Н. И. Панин). А характер и нрав в понимании теоретиков того времени имели определенное различие. «Характер есть врожденное расположение действовать таким, а не другим образом; через нрав разуметь должно расположение действовать, приобретенное навыком, воспитанием, примерами»32. По мнению П. Н. Беркова, в «Бригадире» нравы преобладают над характерами. Фонвизин, хотя и кратко, знакомит зрителя с обстоятельствами жизни персонажей до появления их на сцене, с той средой, которая формировала их «нравы», ведет поиск пути созидания национального, типичес
32 Остолопов Н. Ф. Словарь древней и новой поэзии. Спб., 1821. Ч. III. С. 454— 45э.
244
кого характера. За схему классицизма выходят и Бригадир, и Советник, но особенно примечателен образ Бригадирши. Невежественная, забитая, мелочная и жадная, она оказалась единственной, кто способен проявить сочувствие и сострадание к подобным ей униженным, забитым и оскорбленным.
В «Бригадире» по словам П. А. Вяземского, «в первый раз услышан на сцене нашей язык натуральный, остроумный», соответствующий характерам персонажей. С большим искусством Фонвизин пользуется церковнославянской лексикой в языке Советника, подчеркивая его ханжество и лицемерие; просторечием в языке Бригадира и Бригадирши для раскрытия их грубости и невежества; «макароническим» жаргоном для осмеяния «чужебесия» Иванушки и Советницы. Язык здесь психологически мотивирован и помогает типизации действующих лиц.
Достижения Фонвизина в «Бригадире» были учтены другими комедиографами. В «новом показе быта на сцене, а именно русского провинциального помещичьего быта в первую очередь»33, он был поддержан Сумароковым, прежде всего в «Рогоносце по воображению». В свою очередь опыт Сумарокова тоже не прошел бесследно для Фонвизина при создании им «Недоросля».
«Недоросль» справедливо считается вершиной творчества Фонвизина и всей отечественной драматургии XVIII в. Это произведение глубоко новаторское. Прежде всего был новым его жанр: это первая социально-политическая комедия на русской сцене.
«Недоросль» ставит множество самых актуальных проблем. Но основным структурообразующим компонентом, ведущим конфликтом в нем оказывается борьба передовых дворян с невежественной реакционной массой «благородного сословия» за истребление рабства, диких форм крепостничества. Сочетая яркие правдивые сцены из жизни поместного дворянства со страстной проповедью просветительских идей об обязанностях правительства, «прямо честного» гражданина, органично соединяя осмеяние с обличением, Фонвизин превращает театр в общественную арену. «Недорослем» было положено начало тому * жанру общественно-социальной комедии, в котором будут созданы «Горе от ума» Грибоедова и «Ревизор» Гоголя.
Зоркость Фонвизина была предельно острой и превратила его комедию в «бесподобное зеркало» (В. О. Ключевский) жизни дворян «злонравных». Но не меньшая заслуга писателя состоит в том, что он не ограничивается только воспроизведением действительности: он вскрывает причины, порождающие те или иные явления, т. е. выявляет роль обстоятельств в формировании характера индивидуума.
Название комедии «Недоросль» как будто говорит о том, что основная в ней проблема — ложное и истинное воспитание. Она действительно была одной из центральных для просветителей. Но Фонвизин социально заостряет ее. Заключительные слова Стародума («Вот злонравия достойные плоды!») неразрывно связывают плоды дурного воспитания с растлевающим влиянием крепостного права. Это влияние распространяется и на народ, и на дворянство, «духовно погубленное, выродившееся и развращенное именно рабством крестьянства» (М. Горький).
Выявление пути формирования характера существенно отличает «Недоросля» от произведений классицизма. Хотя не следует полагать, что классицизм совсем не учитывал обстоятельств жизни героев, но их
:» Гуковский Г. А. Русская литература XVIII века. М., 1939. С. 159.
2*5
функция была иной: они помогали характеру проявлять себя в заранее заданном качестве. Здесь же они создают в конечном счете характер и раскрывают его социальную обусловленность.
Обличительный пафос Фонвизина сводился к требованию уничтожить рабство крестьян («угнетать рабством себе подобных беззаконно»), а не сам институт крепостного права. Но Фонвизин-художник опережал Фонвизина-идеолога. Художественная глубина и убедительность изображения общественных язв придали «Недорослю» антикрепостническое звучание, а его автор в кругу декабристов и Пушкина был признан «другом свободы».
Новый подход Фонвизина к конструированию характеров сказался также в его стремлении показать многогранность (хотя бы некоторых) образов, выявить не только сословную, но и внутрисословную дифференциацию персонажей, индивидуализировать их язык. Так, образ Простаковой, по замечанию П. А. Вяземского, «стоит на меже трагедии и комедии». Эта невежественная и корыстолюбивая «презлая фурия», безжалостная крепостница, страшная в сцене «бешенства», по-своему чадолюбива. Способная на протяжении всей пьесы вызывать лишь презрение или гнев, она в финальной сцене, потеряв свою неограниченную власть над крепостными, будучи отвергнута сыном, становится жалкой и униженной. И не исключена возможность того, что зритель на какой-то момент может проявить к ней сочувствие.
Другие образы более прямолинейны. Но даже Митрофан — не только комический персонаж, вызывающий лишь смех. Он не просто бесполезен для отечества. Митрофаны опасны для нации, ибо, как отметил В. О. Ключевский, мстят за себя своей плодовитостью.
Индивидуализация действующих лиц достигается Фонвизиным преимущественно путем использования языковых средств. И снова наибольший успех достигнут драматургом в речи Простаковой. Все ее качества отражаются в ее языке. Озверевшая крепостница не знает других обращений к слугам, кроме как «собачья дочь», «бестия», «скот», «воровская харя», «канальи», «воры»... Заботлива и ласкова она в обращениях к Митрофану: «друг мой сердешный!», «душенька». Но даже и в этом случае Простакова (в девичестве Скоти-нина), проявляет свою животную сущность: «Слыхано ль, чтоб сукаще-» нят своих выдавала». Язык Простаковой меняется не только в зависимости от адресата, но и от ситуации. Он не лишен налета «светскости» при встрече гостей («рекомендую вам дорогого гостя», «милости просим») и близок к народной речи в ее униженных причитаниях, когда после неудавшегося похищения Софьи она вымаливает себе прощение: «Ах, мои батюшки, повинную голову меч не сечет... Умилосердись надо мною и над бедными сиротами». Наличие в языке Простаковой просторечия и элементов народной лексики закономерно: необразованность поместных дворян, их постоянное общение с крестьянами стирали различия в обиходном языке между «верхним» и «нижним» сословиями.
Основу языка положительных действующих лиц составляет «правильный», книжный язык, но полной унификации все же не произошло. Речь Стародума бывает афористичной («тщетно звать врача к больным неисцельно», «наглость в женщине есть вывеска порочного поведения» и др.), в ней встречаются архаизмы, она близка к слогу статей, писем и даже переводов самого автора. Исследователями отмечены прямые «заимствования» в речах Стародума из прозаических произведений Фонвизина, что вполне объяснимо: Стародум выражает авторские взгляды. Для Правдина характерны канцеляризмы. В языке
i Ш
молодых людей Милона и Софьи встречаются сентиментальные обороты.
Положительные герои сравнительно с отрицательными воспринимаются как менее колоритные. Но они тоже несли жизненную правду и не были, по справедливому утверждению П. Н. Беркова, созданием фантазии Фонвизина.
Внутрисословное разнообразие характеров — также важная художественная особенность «Недоросля». Перед нами три персонажа из народа: Еремеевна, Тришка и Цифиркин. Первая превратилась в рабу и по положению, и по сознанию. Тришка еще не сломлен окончательно крепостничеством и пытается перечить самой Простаковой, зная, что за это его ждет очередная расправа. Служивший государю (в данном случае нужно понимать — отечеству), а не господам, Цифиркин сохранил человеческое достоинство, самоуважение, он отказывается от вознаграждения за безрезультатный труд (обучение Митрофана).
Разоблачая звериную сущность крепостников-помещиков, Фонвизин с исключительным мастерством использует прием «зоологизации». Вральману все время кажется, что, живя с господами Простаковыми, он жил «фее с лошатками». Собравшись жениться, Скотинин заявляет, что он и «своих поросят завести хочет» и т. д.
«Комедией народной» назвал Пушкин «Недоросля», а Горький сказал о ее авторе, что он стал зачинателем «великолепнейшей и, может быть, наиболее социально плодотворной линии русской литературы — линии обличительно-реалистической».
В последней трети XVIII века в поэзии, как и в драматургии, про- . изошли большие изменения.
Устойчивость поэтических принципов классицизма охранялась сложившейся жанровой системой. Поэтому дальнейшее развитие поэзии не могло осуществляться без нарушений, а затем и разрушений канонических форм жанровых образований. Эти нарушения стали допускать, как было отмечено, сами писатели-классицисты (Ломоносов, Сумароков, Майков), Херасков и молодые поэты из его окружения. Но настоящий бунт в царстве жанров совершил Державин.
Молодой поэт учился у своих именитых предшественников: правилам версификации у Тредиаковского, поэтической практике у Ломоносова и Сумарокова. Но так уж сложилась биография Державина, что с самых первых его шагов в поэзии наставницей ему была сама жизнь. Подтверждение этому — творчество поэта и его собственное признание:
Кто вел его на Геликон И управлял его шаги? Не школ витийственных содом,— Природа, нужда и враги!
К этому четверостишию Державин добавил, что «объяснение четырех сих строк составит историю моего стихотворства, причины оного и необходимость». .Действительно, поэт увидел истинную природу — мир многозвучный и многоцветный, в его вечном движении и изменениях, безгранично раздвинул рамки поэтического. Главными же врагами Державина были все те, кто забывал «общественное благо», интересы народа; предавшись сибаритству при дворе.
Значительное расширение объекта поэзии требовало новых форм выражения. Этот поиск Державин начал с трансформации установившейся жанровой системы классицизма.
247
Г. Р. Державин
В 1779 г., когда, по словам самого поэта, «избрал он совсем другой путь», были опубликованы два его произведения: «На смерть князя Мещерского» и «На рождение в Севере порфирородного отроках Оба они приближаются к жанру оды: первое — по серьезности темы, второе — по адресату (порфирородный отрок — будущий император Александр I). Но между этими произведениями Державина и канонической торжественной одой обнаруживается значительно больше различия, чем сходства. Это различие подчеркивается в том числе «графически». Поэт отказался от ставшей традиционной для оды десяти-стишной строфы (строфа «На смерть князя Мещерского» состоит из
248
восьми строк, а стихи «На рождение...» астрофичны). «На смерть князя Мещерского» — это элегические размышления о неизбежности смерти, равняющей перед собой «монарха и узника», глотающей целые «царства», сокрушающей «звезды», гасящей «солнца» и грозящей «мирам». Все житейские радости, любовь, пиршества обрываются смертью: «Где стол был яств, там гроб стоит». Но заключительная строфа резко меняет тон всего произведения. Дается совет в духе гедонизма («Жизнь есть небес мгновенный дар;//Устрой ее себе к покою»). По этой же строфе можно предположить, что перед нами элегия-послание (автор обращается к другу Мещерского: «Сей день, иль завтра умереть, Перфильев! Должно нам конечно...»).
В стихах «На рождение в Севере...» обнаруживается прямая полемика с Ломоносовым. Они написаны хореем (вместо четырехстопного ямба). Чтобы у читателя не было сомнения, с кем из поэтов ведет здесь спор Державин, он начинает свои стихи строкой (с небольшим изменением) из известной оды 1747 г. Ломоносова («С белыми Борей власами» — у Державина; «Где с белыми Борей власами» — у Ломоносова). Державин вводит новый мотив в свои наставления царям, причем пожелание, которое отсутствовало у Ломоносова, у него становится главным:
Будь страстей твоих владетель, Будь на троне человек!
Непосредственное «разрушение» жанра торжественной оды Державин начал своей «Фелицей» (1783), соединив в ней похвалу с сатирой. Ее подлинно новаторский характер был отмечен по живым следам современниками. Так, поэт Е. И. Костров, приветствуя «творца оды, сочиненной в похвалу Фелицы, царице Киргизкайсацкой», отметил, что «парящая» («высокопарная») ода уже перестала удовлетворять изменившийся вкус публики, а в особую заслугу Державину поставил «простоту» его стиля:
Наш слух оглох от громких лирных тонов... Признаться, видно, что из моды Уж вывелись парящи оды.
Ты простотой умел себя средь нас вознесть!
Сам Державин в полной мере осознавал новизну «Фелицы», отнеся ее к «такого рода сочинению, какого на нашем языке еще не бывало».
Соединяя похвалу императрице с сатирой на ее приближенных, поэт резко нарушает чистоту жанра, требуемую классицистами. В ней появляется новый принцип типизации: сдбирательный образ мурзы не является механической суммой нескольких отвлеченных «портретов». Державинский мурза — это сам поэт с присущей ему откровенностью, а порой и лукавством. И вместе с тем в нем нашли свое отражение многие характерные черты известных екатерининских вельмож. Вот поэт роскошествует, как Г. А. Потемкин, исчезает со службы на охоту, как П. И. Панин, не дает спать по ночам соседям, тешась роговой музыкой, как С. К. Нарышкин, веселит свой дух кулачными бойцами, как А. Г. Орлов, «просвещает» свой ум чтением «Полкана» и «Бовы», как А. А. Вяземский. Сейчас, чтобы установить «прототипы» мурзы, нужны комментарии. Современники же узнавали их без ^руда. Типичность образа мурзы была ясна и самому поэту — он закончил рассказ о нем многозначительными словами: «Таков, Фелица, я развратен! Но на меня весь свет похож». В эту хвалебную оду органично вписаны •бытовые картины, описания домашних забав (игра поэта с женой «в дурака», «жмурки»; «То в свайку с нею веселюся,//То ею в голове ищуся»).
249
Усиление в поэзии личностного начала, а в некоторых стихотворениях преимущественное к нему внимание было подготовлено самой логикой художественного развития. В стихах Державина раскрывается с небывалой ранее полнотой противоречивый образ его современника, человека живого, естественного, с его падениями и взлетами.
Трансформируя жанр торжественной оды, Державин превращает ее в свою противоположность — в сатирико-обличительное произведение (ода «Вельможа» 1794 г. и др.). В конечном итоге появилась пародия на торжественную оду — «Милорду, моему пуделю» (1807). Ближе к традиционному одическому жанру так называемые «победные» оды Державина, хотя и в них встречаются живописные картины природы и ярче проявляется образ самого поэта.
Особой заслугой Державина следует признать художественное исследование им диалектики бытия макро- и микрокосма. Отсюда излюбленный поэтический прием поэта — противопоставление. Ему порой удается выявить диалектическую связь противоречий в их единстве. В оде «Бог» (1780—1784) он создает потрясающе грандиозную антитезу:
Я телом в прахе истлеваю, Умом громам повелеваю, Я царь — я раб — я червь — я бог!
Обновлению поэзии способствовал «забавный русский слог» Державина. Соединяя слова «высокие» и «низкие» не только в пределах одного произведения, но и ставя их часто рядом, — что было строго* запрещено теорией «трех стилей», — Державин добивался большой выразительности. Он освобождал отечественную поэзию от сковывающих пут этой теории, которая уже изжила себя, и открывал дорогу развитию реалистического языка.
Поэт противопоставлял «бесполезным» вельможам одаренный русский народ (чему не помешала достаточная консервативность политических взглядов). Большой интерес Державина к народу направлял его к настойчивым поискам национального характера и национальных форм в литературе. Отсюда закономерно было обращение к фольклору, к героям из народа. В стихотворении «Заздравный орел» первый тост поэт посвящает русским солдатам («О! исполать, ребяты! Вам,, русские солдаты! Что вы неустрашимы, никем непобедимы...») и лишь после этого называет «бессмертных героев» — Румянцева и Суворова, Державин любуется русскими девушками, пляшущими «в лугу весной бычка»; «как, склонясь главами, ходят, башмачками в лад стучат, тихо руки, взор поводят и плечами говорят».
В «Приношении красавицам» автор дарит «золотые песни Леля» девушкам, которые зимой ездят в санях, а летом ходят по «лугам и муравам». Народную песню напоминает стихотворение «Даже приношение» (несмотря на то, что там упоминается Аполлон и другие античные божества):
Ты со мной вечор сидела,
Милая, и песню пела.
«Сад нам надо, сад, мой свет»...
И размер этой песни, и лексика, и обращение к пословицам и поговоркам говорят о сознательной ориентации Державина на фольклор. В сказочной манере дается описание сада, о котором мечтает автор:
Рыбы ходят по прудам, Птицы райски по кустам, Лани белы, златороги, Через желтые дороги, Через холмы скачут скользки, И коты кричат заморски.
250
Яркая гражданская направленность творчества поэта (его требование «змеей пред троном не сгибаться, стоять и правду говорить», его призыв к «всевышнему богу» покарать «лукавых» земных царей за их мздоимство, «злодействы», которые «земли потрясают», за их «неправду», что «зыблет небеса») получила самое высокое признание со стороны прогрессивных писателей после дующих поколений, в первую очередь у декабристов. Ему посвятил одну из своих дум («Державин») Рылеев, где было сказано:
Он выше всех на свете благ Общественное благо ставил И в огненных своих стихах Святую добродетель славил.
Расширяя объект по-	и И- ХеМницеР
эзии (от пивной кружки до космических явлений), воспроизводя мир многоцветный (в некоторых стихах поэта мы сталкиваемся с настоящим пиршеством красок, например в стихотворении «Павлин») и мир многозвучный (поэт слышал и грохот пушек, и журчание струй жемчужных, и шелест сухих листьев), Державин прокладывал новые пути ее развития. Место поэта в отечественной литературе точно определил Белинский: «С Державина начинается новый период русской поэзии, и как Ломоносов был первым ее именем, так Державин был вторым. В лице Державина поэзия русская сделала великий шаг вперед» 34.
Если Фонвизину удалось показать действительность такой, как она есть, одним из первых понять значение среды и обстоятельств в формировании характера, то его положительные идеалы оказались достаточно умеренными: он не потребовал коренных изменений этих обстоятельств (т. е. социальных условий жизни). Если Державин сумел постигнуть сложность, контрастность окружающего мира, то эти противоречия, как правило, не раскрывались им в социальном плане.
Первым, кто вникнул «в существо социальных противоречий», угадал «дух самой истории, прежде всего народных движений», отказался от привычных рационалистических схем и перешел к «созданию концепции революционно-развивающейся действительности»35, был
34 Белинский В. Г. Поли. собр. соч. Т. 7. М.; Л.» 1955. С. 117.
35 Б а з а н о в В. Г. Оглядываясь на пройденный путь // Державин и Карамзин в литературном движении XVIII — начала XIX века. Л., 1969. С. 23.
251
A. H. Радищев (1749—1802). Он мобилизовал все достижения отечественной литературы для грандиозной и истинно новаторской задачи — борьбы против самодержавия и крепостного права.
Впервые оценку самодержавия Радищев дал в 1773 г. в примечании к переводу «Размышлений о греческой истории или о причинах благоденствия и несчастия греков» Мабли: «Самодержавство есть наи-протпвнейшее человеческому естеству состояние». Резко отрицательно оценивает писатель царскую власть в «Письме к другу, жительствующему в Тобольске, по долгу звания своего» (1782). Радищев высказал свое твердое убеждение в гом, что никогда царь добровольно не уступит «что-либо из своея власти, седяй на престоле». Каким же путем освободиться от самодержавия? На этот вопрос дается ответ в оде «Вольность» (1783—1786) — оде, воспевающей народную революцию, произведении новаторском и по содержанию, и по форме. В ней Радищев завершает трансформацию жанра, начатую еще Ломоносовым в последних его одах и продолженную Державиным. Радищев, используя свойственные оде ораторскую интонацию, публицистичность, повышенную экспрессивность, превратил ее в поэтический призыв к революции. Уже сам «приступ» (зачин) в ней был необычен: поэт обращался не к царям или полководцам, не к вельможам или очередным царским фаворитам, а к «дару бесценному» — вольности:
О! Дар небес благословенный, Источник всех великих дел, О вольность, вольность, дар бесценный, Позволь, чтоб раб тебя воспел.
Ода в краткой редакции была включена в книгу «Путешествие иэ Петербурга в Москву». Агитационное воздействие ее в составе «Путешествия...» выигрывало в силе от того, что она была поставлена между главами «Медное» и «Городня», в которых особо ярко изображены картины крепостного рабства, бесправия народа.
Глубокая революционная идея борьбы с насилием, тиранией положена Радищевым в основу его замечательной повести «Житие Ф. В. Ушакова» (1789). Автор снова выступает как новатор: героем «житийного» жанра он избирает духовно одаренную личность, но-частного человека, своего друга. В художественном развитии Радищева его «биографическая» повесть — заметный шаг от несколько абстрагированного изображения действительности к ее конкретному воплощению.
По такому пути шло созревание Радищева как политического мыслителя и писателя-революционера. Вершина этого пути — «Путешествие из Петербурга в Москву», книга о современной Радищеву России,, о положении ее народа, о его будущем. Основной эстетический принцип Радищева — «истина есть высшее для нас божество». Глубокий социальный анализ, который проводит Радищев в своей книге, дает
252
ему возможность представить читателю все язвы российской действительности. Воздействие книги усиливается сочетанием доверительного тона повествования с гневным обличением, соединением исповеди и проповеди.
Широкий охват жизни русского общества последних десятилетий XVIII в. в «Путешествии из Петербурга в Москву» не имел себе равного ни у кого из писателей, предшественников и современников Радищева. Но не только глубокое и всестороннее изображение российской действительности в «Путешествии...» (его с полным основанием можно назвать «энциклопедией русской жизни») выделяет эту книгу из современной Радищеву литературы. Отличают ее и впервые осуществленные в ней анализ и оценка важнейших государственных институтов со стороны политической, экономической, юридической и моральной. Социальный анализ действительности становится в «Путешествии...» одним из основных структурообразующих компонентов. Выводы из этого анализа лежат в основе приговора самодержавию, крепостному праву и всему тому, что приносит общественный вред, унижает человеческую личность. Однако книга не превратилась в бесстрастный научный трактат. В ней воедино слились мысль и экспрессия автора. Поэтому она была воспринята как «сатирическое воззвание к возмущению» (Пушкин).
Главный враг Радищева и русского народа в «Путешествии...» — «чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй» — это самодержавнокрепостнический строй. Разоблачению преступной антинародной сущности самодержавия и крепостного права посвящено большинство глав «Путешествия...». Этой задаче подчинена композиция всего произведения; этой же цели служит разительная антитеза образов крестьян и помещиков.
Уже с первых глав путешественник (и читатель) сталкивается с примерами служебной недобросовестности, чиновничьего произвола и бессердечия.
Радищеву было ясно, что это зло — явление производное и его не искоренить само по себе. Нужно было ликвидировать сам корень зла. И автор показывает читателю один из отвратительных ликов объявленного в эпиграфе «чудища» — российское самодержавие (сон путешественника). Радищев набрасывает «типический» портрет просвещенного монарха, как он представлялся многим русским просветителям. Но за внешними атрибутами «славы, могущества, мудрости» открывается устрашающая картина: «Одежды мои, столь блестящие, казалися замараны кровию и омочены слезами. На перстах моих виделися мне остатки мозга человеческого; ноги мои стояли в тине». Еще более отвратительными оказываются приближенные монарха: «Вся внутренность их казалась черною и сгораемою тусклым огнем ненасытности. Они метали на меня и друг на друга искаженные взоры, в коих господствовали хищность, зависть, коварство и ненависть». Вместо того чтобы быть «милосердным», монарх «прослыл обманщиком, ханжою и пагубным комедиантом».
Вывод из этой главы очевиден: единовластие, в какую бы форму оно ни было облечено (даже в виде так называемой «просвещенной монархии»), не может себя оправдать: оно уже по своей сущности антинародно. Окончательный приговор самодержавию Радищев произносит в главе «Тверь», органично вписав в нее и в весь контекст «Путешествия...» оду «Вольность».
С самодержавным правлением в России неразрывно связано крепостное право — второй омерзительный лик «чудища». Бесчеловечную
253


Twm
Титульный лист рукописного экземпляра книги А. Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву». Конец КУШ в.
сущность, невосполнимый общенародный вред института крепостного права Радищев разоблачает в нерасторжимом единстве и как художник-публицист, и как политик-социолог, просветитель-революционер. В главах «Зайцево», «Едрово», «Вышний Волочек», «Медное», «Го-родня» в полной мере показаны бесчинства над крепостными со стороны помещиков, охраняемых законами. Автор убеждает читателя в необходимости и’’неизбежности «человеколюбивого мщения» — освобождения крестьян силой, «снизу».
Путешественник понимает, что одно «сочувствие» крепостным невольникам будет «бесплодным». Радищев вместе с ним приходит к выводу, революционный смысл которого не вызывает сомнения: свободы «ожидать должно» «от самой тяжести порабощения». В главе «Городня» показана несостоятельность расчета русских просветителей на улучшение доли крепостных у «гуманного» «доброго» помещика. В главе «Едрово» отвергается мысль о том, что «крестьянин в законе мертв» пребудет постоянно. «Нет, нет, он жив будет, если того восхочет», — убежденно восклицает Радищев. Итак, главная тема «Путешествия из Петербурга в Москву» — разоблачение самодержавнокрепостнического гнета в России. Главная проблема — поиск тех средств, какими будет ликвидирован этот гнет (т. е. проблема народ
254
ной революции). А главным героем в «Путешествии...» избран русский народ, крепостной крестьянин в первую очередь.
Особенно привлекателен созданный Радищевым образ крестьян-ской девушки Анюты (глава «Едрово»). Ее прямодушие и бескорыстие, высокая нравственность покорили путешественника. Радищев первым увидел красоту в труде. Его Анюта «мастерица плясать! всех за пояс заткнет», «а как пойдет в поле жать... заглядение». В понимании прекрасного Радищев предвосхищает Чернышевского и Добролюбова, а в создании привлекательного, целостного женского образа — Некрасова с его поэмой «Мороз, Красный нос»36.
Радищев убежден в том, что одаренность русского народа обязательно должна себя проявить. И действительно, народ очень музыкален: и в горести, и в радости его сопровождает песня, редко — веселая, хороводная; чаще — протяжная, грустная, как сама дорога, по которой едет возница; порой — полные драматизма рекрутские причеты.
Большое внимание Радищева к фольклору объясняется тем, что он видел в нем выражение характера народа, его души. Эту мысль писатель высказал в самом начале «Путешествия...»: «Кто знает голоса русских народных песен, тот признается, что есть в них нечто, скорбь душевную означающее. Все почти голоса таковых песен суть тону мягкого. На сем музыкальном расположении народного уха умей учреждать бразды правления. В них найдешь образование души нашего народа». В раскрытии русского национального характера Радищев придерживался взглядов, диаметрально противоположных взглядам Екатерины II. Императрица подчеркивала в русском народе его покорность («образцовое послушание») и религиозность («добродетели, от творца человеку данные»). Совсем другие качества национального характера выделял Радищев. «Посмотри на русского человека; найдешь его задумчива. Если захочет разогнать скуку или, как то сам называет, если хочет повеселиться, то идет в кабак. В веселии своем порывист, отважен, сварлив. Если что-либо случится не по нем, то скоро начинает спор или битву». Велика роль народа в устройстве будущего общества: «Бурлак, идущий в кабак повеся голову и возвращающийся обагренный кровию от оплеух, многое может решить доселе гадательное в истории российской».
Радищев глубже всех писателей XVIII в. постиг качества русского национального характера, искал и находил ответы на многие социальные вопросы в народном творчестве, в народной мудрости.
Свободное объединение Радищевым различных лексических пластов в пределах одного произведения (просторечие, славянизмы, сентиментальная фразеология) — свидетельство отхода писателя от стилистических канонов классицизма. Однако в ряде художественных принципов Радищев еще не вышел за пределы своего времени. По его собственному признанию, у него вместо точных портретов только «силуе-ты». Характеры (если не считать образа путешественника, трактовка которого в научной литературе различна) не получают развития, их художественная жизнь исчерпывается одним эпизодом.
Все же в создании портретов ряда персонажей Радищеву удается достичь выразительной конкретизации. Так, в главе «Новгород» дана колоритная зарисовка купеческой семьи, где описание внешних примет органично сливается с внутренней сущностью характеров: «Карп
36 См.: Кул акова Л. И., За па до в А. В. А. Н. Радищев // Путешествие из Петербурга в Москву. Комментарии. Л., 1974. С. 163—170.
255
Дементьич — седая борода, в восемь вершков от нижней губы. Нос кляпом, глаза ввалились, брови, как смоль, кланяется об руку, бороду гладит, всех величает: благодетель мой...» и т. д.
В описании объекта, события, явления включается, как правило, и отношение к ним автора. Эмоциональная оценка явлений, способы ее выражения зависят у Радищева от степени общественного вреда, который приносят люди, учреждения, законы. Для осмеяния жульничества (обмеривания, вексельных махинаций) мужской части «честной компании» (купеческой семьи), нарушения моральных устоев их женами достаточно иронии. Когда же Радищев раскрывает перед читателем положение крепостного крестьянства, бесчинства и измывательство над ним дворян-помещиков, стиль его достигает высокой патетики, появляются гневное обличение и сарказм: «Звери алчные, пиявицы ненасытные, что крестьянину мы оставляем? То, чего отнять не можем,— воздух. Да, один воздух. Отьемлем нередко у него не токмо дар земли, хлеб и воду, но и самый свет. Закон запрещает отъяти у него жизнь. Но разве мгновенно. Сколько способов отъяти ее у него постепенно!» Нельзя недооценивать тех новых путей, которые наметил писатель в разработке литературного языка. К работе над языком Радищев относился с большой степенью ответственности, так как отчетливо представлял себе общественную функцию языка (ему «одолжен человек всеми своими изобретениями и своим совершенством») и силу его воздействия («речь... становится почти изъявлением всесилия»). В отличие от писателей карамзинского направления Радищев в выборе лексических средств руководствуется принципами естественности и экспрессивной функцией слова, а не его «приятностью» или «изящностью».
В области поэзии Радищев тоже выступил как новатор, испытывая новые размеры, используя безрифменный стих в «народном» духе. Его перу принадлежат глубоко лирическое стихотворение «Журавли», несколько поэм (посвященная эпизоду из отечественной истории поэма «Песни, петые на состязаниях в честь древним славянским божествам», «Песня историческая», обличающая тиранию; шутливая поэма «Бова»).
Перед собой как писателем и поэтом Радищев поставил сложное, необходимое задание:
Дорогу проложить, где не бывало следу, Для борзых смельчаков и в прозе и в стихах...
И это задание он выполнил.
Итогом изучения Радищевым характера русской нации стали его следующие пророческие слова:
О, народ, народ преславный!
Твои поздние потомки Превзойдут тебя во славе Своим мужеством изящным, Мужеством богоподобным, Удивленье всей вселенной, Все преграды, все оплоты Сокрушат рукою сильной, Победят... природу даже, — И пред их могучим взором, Пред лицом их озаренным Славою побед огромных Ниц падут цари и царства.
2S6
Если Радищев возглавил сентиментально-реалистическую линию в развитии русской литературы, то Н. М. Карамзин (1766—1826) оказался во главе сентиментально-романтической.
Сентиментализм возник на Западе в то время, когда «знаменем предреволюционной буржуазии было освобождение личности от оков феодально-крепостнического государства. Раскрепощение личности и составляет основной пафос просветительской философии и выросшего на ее основе раннего буржуазного реализма и сентиментализма. При ближайшем рассмотрении человек оказывается идеализированным портретом буржуа, но исторически прогрессивная роль лозунга несомненна»37.
Эти исторические предпосылки диктуют появление определенных принципов в эстетике сентиментализма. Если для классицистов главной задачей искусства было прославление государства, то в центре внимания сентименталистов находится человек, притом не человек вообще, а данный, конкретный, приватный человек. Ценность его обусловлена не принадлежностью к высшим классам, а личными достоинствами. Положительными героями большинства сентименталистских произведений являются поэтому представители средних и низших классов, чем обусловливался успех таких произведений у читателей из демократической среды.
Культу разума у классицистов сентиментальные писатели противопоставляют культ чувства. Внутренний мир человека,- его психология, оттенки всевозможных настроений — доминирующая тема большинства произведений; новое содержание влечет за собой соответственно и появление новых форм: ведущими становятся жанры семей-дого психологического романа, дневника, исповеди, путевых записок, т. е. прозаические жанры. Слог становится «чувствительным», напевным, подчеркнуто эмоциональным. Образцы сентиментальных произведений на Западе — романы С. Ричардсона («Кларисса Гарлоу», «Памела, или Вознагражденная добродетель»), «Сентиментальное путешествие» Л. Стерна, «Новая Элоиза» Ж. Руссо, «Страдания юного Вертера» И. Гёте и т. д. — нашли своего читателя и в России.
Возникновение русского сентиментализма38 объясняется в значительной степени тем, что в общественной жизни начинают играть немаловажную роль люди «третьего чина». Их настроения находят выражение в произведениях Ф. А. Эмина («Письма Эрнеста и Дорав-ры»), В. Лукина («Мот, любовью исправленный»), М. Веревкина («Так и должно», «Торжество дружбы»), а изображение «изгибов сердца» — в стихотворениях М. М. Хераскова, М. Н. Муравьева, написанных «во знак чувствительной души».
В дальнейшем «европейская литература сентиментального направления успешно завоевывает русские журналы, книжный рынок и внимание читателя»39. Отметим некоторые из них, в первую очередь те, где в самих заглавиях подчеркнуто было новое для литературы «качество» — «чувствительность»: «Несчастные любовники, или Истинные приключения графа Коминжа, наполненные событий жалостных и нежные сердца чрезвычайно трогающих» (1771) (перевод с француз-
37 Кулакова Л. И. Очерки истории русской эстетической мысли XVIII века. Л., 1968. С. 181.
38 См.: Орлов П. А. Русский сентиментализм. М., 1977.
39 История русской литературы. М.; Л., 1941. Т. V. С. 108.
9 Очерки русской культуры XVIII века 257
Н. М. Карамзин
ского Я. Б. Княжина), или появившийся на 30 лет позже «Российский Вертер, полуспра-ведливая повесть; оригинальное сочинение М. Сушкова, молодого чувствительного человека, самопроизвольно прекратившего свою жизнь» (1801).
Зарождающийся сентиментализм был поддержан также жанром «слезной» драмы и комической оперы, во многом ориентирующихся на вкусы демократического зрителя.
О широком распространении сентиментального «стиля» и сентиментального «мировоззрения» свидетельствуют также те значительные изменения, которые совершаются в мемуарной литературе последних десятилетий XVIII в.40 В них все заметнее начинает выступать на первый план личность автора.
В период классицизма в
мемуарах, так же как и в литературе, преимущественное внимание уделялось государственной службе, исполнению «должности», хотя и начал складываться рассказ-воспоминание о целой жизни автора. К концу века созрел взгляд на ценность собственной личности как таковой. В Записках А. Р. Воронцова сказано: «Я всегда был того мнения, что люди имеют собственную их достоинствам внутреннюю цену, которой не в состоянии отнять у них никакой деспот»41.
Итак, во внимании к эмоциональной сфере человека Карамзин имел своих предшественников. Но в отличие от них он сумел раскрыть психологические переживания человека как динамический процесс.
Плодотворная литературная деятельность Карамзина началась сразу после возвращения его из заграничного путешествия изданием «Московского журнала» в 1791—1792 годах. Опубликованные в нем «Письма русского путешественника» были литературной обработкой дневниковых записей, которые вел писатель во время своих странствий (а не подлинными письмами к друзьям, посылаемыми из-за границы) 42.
Карамзин избирает жанр дружеских посланий. Это была та свободная форма, которая позволяла говорить обо всем, что встречалось на пути писателя, и давала возможность в полной мере раскрыть лич-
ность автора.
40 См.: Г ю б и е в а Г. Е. Этапы развития русской мемуарно-автобиографической литературы XVIII века: Автореф. канд. дис. М.., 1969.
41 Записки графа А. Р. В о р о н ц о в а // Русский архив. 1883. Т. II. С. 225.
42 См.: С и п о в с к и й В. В. Н. М. Карамзин, автор «Писем русского путешественника». Спб., 1899.
258
В центре его огромного мира, который раскрывается на страницах писем, сам автор — молодой, образованный, чувствительный человек, добропорядочный член русского дворянского общества, которое он достойно представляет за границей. Большое место в произведении занимают внутренний мир героя, его чувства и переживания. Писатель, завершая книгу, называет ее «зеркалом души» своей. «Оно через 20 лет, — пишет он, — будет для меня еще приятно— пусть для меня одного! Загляну и увижу, каков я был, как думал и мечтал: а что человеку... занимательнее самого себя?»
Вместе с тем Карамзин много места уделяет анализу общественно-политической жизни, философии, искусства. Писатель утверждает, что «всякое гражданское общество, веками утвержденное, есть святыня для добрых граждан, и в самом несовершенствен-нейшем из них надобно удивляться чудесной гармонии, благоустройству, порядку...
«Московский журнал». Титульный лист
Всякие же насильственные потрясения гибельны, и каждый бунтовщик готовит себе эшафот». Поэтому он не приемлет французской революции, оказавшись ее свидетелем в Париже. Восставшие для него— «дерзки, как хищные волки», «народ есть острое железо, которым играть опасно, а революция — отверстый гроб для добродетели и — самого злодейства». (Правда, эта оценка революционных событий включена Карамзиным в последующий издания «Писем русского путешественника».)
Несмотря на заявления о всеобщем довольстве и благополучии, он не может умолчать о резких социальных контрастах, которые существуют на Западе. Во Франции на каждом шагу обнаруживается «оскорбительное смешение богатства с нищетой», «роскоши и самой отвратительной нечистоты». В Берлине благоухающая фешенебельная «Липовая улица» сменяется вонючими окраинами. Даже в Англии, где бедность скрывается, так как в глазах самодовольных буржуа она — преступление, нет-нет да и обнаружатся ее следы: «Надобно знать, что все лондонские дома строятся с подземельною частию, в которой бывает обыкновенная кухня, погреб и еще какие-нибудь очень несветлые горницы для слуг, служанок, бедных людей. В Париже нищета взбирается под облака, на чердак; а здесь опускается под землю, можно сказать, что в Париже носят бедных на головах, а здесь топчут ногами».
9
259
С нескрываемой иронией описывает русский путешественник выборы в английский парламент. За счет двух кандидатов (Фокса и Гуда) «накануне избрания угощались безденежно в двух тавернах те вестминстерские жители, которые имеют голос». А во время процедуры выборов «мальчик лет тринадцати влез на галерею и кричал над головою кандидатов: «Здравствуй, Фокс! провались сквозь землю, Гуд!», а через минуту: «Здравствуй, Гуд! провались сквозь землю, Фокс!» Никто не унимал шалуна».
Культурная жизнь в Европе — тема, особенно близкая Карамзину, позволяющая ему с достаточной определенностью выразить свои эстетические идеалы. Молодой писатель требует, чтобы в художественных произведениях изображался человек, «каков он есть, отвергая все излишние украшения». «Искусству писать», которым в совершенстве владели авторы французских трагедий, писатель-сентименталист противопоставляет искусство «трогать ваше сердце или потрясать душу».
Изучая достопримечательности Европы, знакомясь с множеством людей, анализируя события и незнакомые для себя явления, путешественник всюду остается русским человеком. Образ родины сопутствует автору писем на протяжении всего его странствия, и пишет он о ней с глубоким патриотическим чувством. А в одном из последних писем из Лондона Карамзин дал восторженную оценку русскому языку: «Да будет же честь и слава нашему языку, который в самородном богатстве своем, почти без всякого чуждого примеса, течет, как гордая, величественная река — шумит, гремит и — вдруг, если надобно, смягчается, журчит нежным ручейком и сладостно вливается в душу, образуя все меры, какие заключаются только в падении и возвышении человеческого голоса!»
«Письма русского путешественника» явились той лабораторией, где совершенствовалось писательское мастерство Карамзина. Наибольших успехов писатель достиг в жанре повести43.
Даже если сюжет их был связан с событиями из отечественной истории, Карамзин воспроизводил судьбы своих современников. Чаще центральными становились женские образы, причем социальная принадлежность и героинь, и героев была достаточно широкой: «пейзанка» Лиза, боярышня Наталья, светская дама Юлия, посадница Марфа; заурядный дворянин Эраст, боярин Любославский, светский «лев» князь N... Все это прежде всего люди, любящие, страдающие, совершающие благородные поступки или оказывающиеся нравственными отступниками.
Особую популярность получила повесть «Бедная Лиза», составившая вместе с «Натальей, боярской дочерью» своеобразную дилогию о поисках личного счастья.
Можно найти много общего в ситуациях, возникающих в этих повестях, не исключая текстуальных совпадений в характеристиках, данных Карамзиным своим героиням. Так, подчеркивая кротость Лизы и Натальи, Карамзин пишет: «Лиза, как агнец, повиновалась его воле»; «розы на щеках освежались, и Лиза улыбалась, как майское утро-после бурной ночи». (Сравним: «Наша прелестная Наталья имела прелестную душу... была невинна, как агнец, мила, как май месяц».)
И Лиза, и Наталья стремятся сопровождать своих возлюбленных
43 См.: К а н у н о в а Ф. 3. Из истории русской повести (Историко-литературное значение повестей Н. М. Карамзина). Томск, 1967; Павлович С. Э. Пути развития русской сентиментальной прозы XVIII века. Саратов, 1974.
260
на войну, и лишь мысль о бедственном положении матери не позволяет Лизе привести в исполнение свое желание.
Между героями общего оказывается значительно меньше. Ординарный современник Карамзина — дворянин Эраст — значительно проигрывает при сравнении с сыном опального боярина конца XVII столетия Алексеем, который в опасный для родины час ведет себя как истинный патриот. В отличие от Алексея, совершившего подвиги на войне (вместе с Натальей, переодетой отроком), Эраст «вместо того, чтобы сражаться с неприятелем, играл в карты и проиграл почти все свое имение». Результатом героического поведения на войне Алексея явилось осуществление всех его и Натальи желаний: обеление чести его рода, прощение отцом Натальи ее бегства и замужества. Результаты же «сражений» Эраста за карточным столом были плачевны: «Ему оставался один способ поправить свои обстоятельства — жениться на пожилой богатой вдове...»
Но если сопоставление Эраста с Алексеем Любославским в моральном (а отчасти и социальном) плане оказалось в пользу героя «Натальи, боярской дочери», то в плане чисто художественного воплощения образ Эраста значительно глубже и интереснее. Здесь Карамзин сделал попытку воспроизвести характер по «естественным законам».
Большим успехом у читателей — современников Карамзина его повесть «Бедная Лиза» была обязана прежде всего своей гуманистической направленности («и крестьянки любить умеют») и необычной для этого жанра трагической развязке. На последнее обстоятельство первым обратил внимание еще В. В. Сиповский: «Бедная Лиза» потому и была принята русской публикой с таким восторгом, что в этом произведении Карамзин первый у нас высказал то «новое слово», которое немцам сказал Гёте в своем «Вертере». Таким «новым словом» было в повести самоубийство героини. Русская публика, привыкшая в старых романах к утешительным развязкам в виде свадеб, поверившая, что добродетель всегда награждается, а порок наказывается, впервые в этой повести встретилась с горькой правдой жизни»44.
В повести «Наталья, боярская дочь» Карамзин напоминает читателю те времена, «когда русские были русскими, когда они в собственное свое платье наряжались, ходили своею походкою, жили по своему обычаю, говорили своим языком и по своему сердцу, то есть говорили, как думали...» А показ государственной гуманности и справедливости в недавнем прошлом России, где и царь, и его приближенный прежде всего заботились о «благе общественном», мог восприниматься укором правлению Екатерины II и окружавшим ее фаворитам.
Следующий этап в развитии творчества Карамзина связан с созданием предромантических повестей. Это было отражением душевного кризиса, который был вызван известием о переходе якобинцев для защиты революционных завоеваний во Франции к методу террора. О своем состоянии Карамзин поведал в августовском письме 1793 г. своему другу И. И. Дмитриеву: «Ужасные происшествия Европы волнуют всю душу мою... Мысль о разрушаемых городах и погибели людей везде теснит мое сердце»45. Несколько позже он снова выскажет свое разочарование в «веке просвещения» (в альманахе «Аглая» в 1795 г.): «Век просвещения! Я не узнаю тебя — в крови и пламени
44 Сиповский В. В. Очерки из истории русского романа. Т. 1. Вып. 2. Спб., 1910. С. 518.
45 Письма Н. М. Карамзина к И. И. Дмитриеву. Спб., 1866. С. 42.
261
не узнаю тебя. — среди убийств и разрушения не узнаю тебя!» И хотя все еще сохранена вера в «доброе мнение» о человечестве, в то, что «просвещение всегда благотворно», в союзники к разуму уже призывается «провидение».
В «Острове Борнгольме» и «Сиерре-Морене» предромантическое восприятие действительности оказалось определяющим. Обе повести Н. М. Карамзина являются как бы художественной иллюстрацией к взглядам автора на человеческие страсти («Страсти в своих границах благодетельны, вне границ — пагубны»).
«Остров Борнгольм» в исследовательской литературе вполне закономерно сопоставляется с такими явлениями в европейских литературах, как «романы ужасов» (так называемая готическая литература)4б. Сюжетную основу этой повести составляет мотив инцеста. Характерно, что трагические результаты неразумной любовной страсти между людьми, связанными друг с другом родством, соотносятся с общественными потрясениями — результатом тоже неразумных страстей, но уже политического характера. На вопросы: «Царствует ли любовь на земном шаре? Курится ли фимиам на алтарях добродетели? Благоденствуют ли народы в странах, тобою виденных?» автор отвечал: «Свет наук распространяется более и более, но еще струится на земле кровь человеческая — льются слезы несчастных — хвалят имя добродетели и спорят о существе ее».
К предромантическому типу повести принадлежит и «Сиерра-Мо-рена», хотя по своему краткому объему она скорее всего может быть отнесена к «анекдоту» (при определении этого жанра в духе XVIII в. как короткого рассказа), а по эффектной неожиданной концовке — к жанру новеллы. Однако умение Карамзина проследить почти всю судьбу человеческую, использовав для этого лишь несколько страниц текста, должно снова отнести «Сиерру-Морену» к жанру повести. Сюжетом «Сиерры-Морены», как почти всех повестей Карамзина, была любовь, и, как в большинстве повестей, с трагическим финалом. А изображение любви в этой повести как всесокрушающей страсти сближает «Сиерру-Морену» с «Островом Борнгольм».
В этой миниатюре Карамзина герой-рассказчик выступает не только в качестве страстного и потрясенного любовника. Ему будет передано автором право сделать вывод о характере политических событий европейской жизни, открыть читателю социально-философские поиски Карамзина. В заключительных сентенциях героя нашел свое отражение тот кризис писателя, который Карамзин пережил в связи с французской революцией: «Хладный мир! Я тебя оставил! — Безумные существа, человеками именуемые! Я вас оставил! Свирепствуйте в лютых своих исступлениях, терзайте, умерщвляйте друг друга! Сердце мое для вас мертво, и судьба ваша его не трогает».
Карамзиным были написаны еще повесть из светской жизни «Юлия» и в начале XIX в. историческая повесть «Марфа Посадница, или Покорение Новгорода» (1803). Историзм этой повести так же условен, как и «Натальи, боярской дочери». Но если там история была только фоном, на котором развертывался любовный сюжет, то здесь она стала средством решения общественно-политических вопросов современности. «Марфа Посадница» была написана в то время, когда в прогрессивных общественных кругах появилась надежда, что россий
46 См.: В а п у р о В. Э. Литературно-философская проблематика повести Карамзина «Остров Борнгольм» // Державин и Карамзин в литературном движении XVIII — начала XIX века. Л., 1969. С. 190—209.
262
ское самодержавие будет ограничено принятием конституции. «Монархия или республика?» — вот основной вопрос, который волнует героев повести. Он был решен автором в конечном итоге в пользу монархии, и это органически вытекало из его социально-политических взглядов. Однако в «Марфе Посаднице» сочувственно изображены и представители республиканской партии; слышится в ней и «искренняя печаль» автора о падении независимости и вольности Новгорода.
Поэзия Карамзина развивалась также в сентиментально-романтическом направлении. Он во многом подготовлял романтическое видение мира и жанровые новообразования. Элегический тон многих его стихотворений, поэтизация страдания предвосхищают пафос поэзии Жуковского. Многие поэты-романтики согласились бы подписаться под его признанием в письме к И. И. Дмитриеву: «Поэт имеет две жизни, два мира; если ему скучно и неприятно в существенном, он уходит в страну воображения и живет там по своему вкусу и сердцу». Нужно уйти в мир вымыслов и фантазии, ведь в этом и состоит задача искусства:
Кто может вымышлять приятно, Стихами, прозой, — в добрый час! Лишь только б было вероятно. Что есть поэт? искусный лжец: Ему и слава и венец.
«К бедному поэту». 1796 г.
Карамзин одним из первых в русской литературе обратился к жанру баллады. Наибольший интерес представляет карамзинская «Раиса» (с подзаголовком «Древняя баллада»), опубликованная в «Московском журнале» в 1791 г. Трагическая ситуация в «Раисе» во многом совпадает с сюжетом «Бедной Лизы». Однако если в повести Карамзина лишь встречаются «романтические вкрапления» (описание Симонова монастыря; гром, буря, дождь «из черных облаков», последовавших за потерей «Лизиной невинности»), то балладу отличает общая романтическая тональность: «бурному» чувству героини, которую коварно покинул «жестокий» Кронид, полностью соответствует и «бурный» пейзаж:
Во тьме ночной явилась буря; Сверкал на небе грозный луч; Гремели громы в черных тучах» И сильный дождь в лесу шумел.
Пейзаж в этой балладе не просто заставка, дающая настрой к восприятию произведения. Он включается в структуру стихотворения как раз в самые напряженные и трагические моменты в судьбе Раисы.
Роль Карамзина в развитии русской литературы хорошо была определена Белинским: «К чему ни обратись в нашей литературе — всему начало положено Карамзиным: журналистике, критике, повести-роману, повести исторической, публицизму, изучению истории»47. Великий критик был прав, подчеркнув новаторский характер творчества Карамзина. Его именем он назвал целый период нашей литературы.
Развитие русской литературы XVIII в. (в отличие от древнерусской письменности) протекало в русле определенных литературных направлений. В течение XVIII столетия наиболее полно выявили себя
47 Белинский В. Г. Собр. соч.: В 9 т. Т. 3. М., 1982. С. 164.
263
классицизм и сентиментализм. Эти направления-антиподы не только противостояли друг другу, как бы поделив между собой разные стороны людской деятельности, «разум» и «чувство» человека. Они в конечном итоге дали возможность полнее раскрыться основному объекту художественного исследования — человеческой натуре, человеческому характеру.
Конечно, в высоких жанрах классицизма характер подвергался героизации-идеализации и абстрагированию. Героем трагедии и оды был «человек, героически отказавшийся от самого себя во имя идеала государства»48 49. Но эта идеализация не дает оснований считать, что трагедия или ода были оторваны от действительных интересов их современников. В трагедиях велся строгий разговор о том, какими должны быть монарх и его приближенные, каковы должны быть взаимные обязанности правителя и подданных. Нередко в одах тоже, хотя и в комплиментарной форме, цари получали поучение, велась прямая защита просвещения, намечалась обширная программа общественного благоустройства и развития (прежде всего в одах Ломоносова). К тому же в трагедиях мог встретиться достаточно удачный психологический анализ человеческих чувств (особенно чувства любви), борьбы страстей с разумным началом, чувством долга. Не случайно много лет спустя С. Н. Глинка вспомнил «голос душевный» в трагедиях Сумарокова 4Э.
Создавался образ государственного деятеля или человека активной общественной позиции, смирявшего свои страсти. Он, конечно, заслуживал подражания. Но вот к его эмоциональной сфере писатели-классицисты особого внимания не проявляли, ограничиваясь обычно лишь констатацией психологического состояния. В лучших же произведениях сентиментальной литературы их авторы сумели раскрыть психологию человека как динамический процесс и вместе с Карамзиным с полной убежденностью воскликнуть: «Человек велик духом своим! Божество обитает в его сердце!» Следовательно, человеческая личность независимо от ее сословной принадлежности, раскрытие ее духовного мира, переживаний имеют все права стать основным структурообразующим компонентом художественного произведения.
Создав большую галерею разнообразных характеров из всех сословий, писатели различных направлений общими усилиями дали возможность последующим поколениям узнать, чем жили люди XVIII в., каковы были их поступки, что они думали, как они чувствовали. Это завоевание русской литературы последних десятилетий XVIII в. справедливо выделил Г. А. Гуковский: «Культ конкретного, живого человека, а не отвлеченного, подвергнутого «разумному» анализу человека классицизма, культ человека, имеющего право на жизнь, свободу, мысль, творчество и счастье независимо от того, монарх он или подданный, дворянин или крепостной, — привел к изображению простых, обыкновенных людей, полнокровных и целостных, с их духом и плотью, с их бытом, окружением, нравами, привычками, со всеми материальными мелочами их жизни»50.
В творчестве Фонвизина, Державина, Радищева, Карамзина (у каждого в соответствии с их эстетическими взглядами) идет напряжен
48 Гуковский Г. А. Пушкин и русские романтики. М., 1965. С. 85.
49 См.: Глинка С. Очерки жизни и избранные сочинения А. П. Сумарокова. Спб., 1841. С. 21—22.
50 C^XXVI0?11^ Г* Г* Р’ Державин//Державин Г. Стихотворения. М.» 1947.
264
ный поиск новых принципов создания художественного характера. Таким принципом будет признано стремление воспроизвести характер по «естественным законам». В «Разговоре о счастье» (1797) Карамзин выразил мысль, что «совершенный злодей или человек, который любит зло для того, что оно зло, и ненавидит добро для того, что оно добро, есть едва ли не дурная пиитическая выдумка, по крайней мере чудовище вне природы, существо неизъяснимое по естественным законам» 51.
Стремление создать в литературе образ полноценной человеческой личности не заслоняло у передовых писателей обличения социальных пороков, осуждения нарушений нравственности. Обострялась борьба между сторонниками «блистательного» (хвалебного) направления и «писателями критическими» (оба термина появились в журнале ф. Эмина «Адская почта» в 1769 г.). Критические писатели (Н. Новиков, Ф. Эмин и др.) не только потребовали, но и осуществили «стирание» «политических белил и румян» с Екатерины II и ее окружения.
В последней трети XVIII в. наряду с зарождением романтического направления резко усилился рост реалистических тенденций. Русская литература стала искать подходы к социальному анализу, объясняя характер как результат воздействия на него среды, внешних обстоятельств. В определенную идейно-эстетическую систему эти тенденции не сложились. Это произойдет позже, в 30-е годы XIX в. К тому же логика развития искусства требовала от литературы: прежде чем реализм станет господствующим направлением, необходимо решить одну из первоочередных задач — добиться глубокого анализа психологии характера, раскрыть полнее душу человека. Поэтому уровня идейноэстетической системы первым достиг романтизм. Но формирование и романтизма, и реализма началось в XVIII в. И не случайно тип художника-реалиста, о котором можно сказать: «он «деятель» — человек, вместе с другими людьми делающий жизнь, строящий не один свой замкнутый в себе мир, но мир общечеловеческий», — К. Федин ведет от Радищева52.
Творчество ряда писателей конца века (Фонвизина, Радищева, Державина, Карамзина) органически влилось в развитие живого литературного процесса начала следующего столетия. С Фонвизиным связано становление в русской драматургии жанра общественной комедии: от «Недоросля» прямая дорога к «Горю от ума» Грибоедова и «Ревизору» Гоголя. Фонвизин не потребовал уничтожить сам институт крепостного права, но художественная глубина изображения этого социального зла придала «Недорослю» антикрепостническое звучание^ В образах фонвизинского Стародума, радищевского Путешественника и грибоедовского Чацкого, как утверждает Г. П. Макогоненко, раньше всего «был запечатлен... русский путь внеэгоистического самоутверждения личности»53.
Отметим также, что в круг литературы начала XIX в. уже непосредственно войдут сочинения Державина. Их первая часть вышла из печати в 1808 г., и вскоре творчество поэта предстало перед читателем с недоступной ранее полнотой.
51 К а р а м з и н Н. М. Соч. М., 1820. Т. VII. С. 187—188.
52 См.: Федин К- Судьба романа // Правда. 1963. 6 августа.
53 Куприянова Е. Н., Макогоненко Г. П. Национальное своеобразие русской литературы. Л., 1976. С. 158.
265
Особое воздействие на дальнейшее развитие литературы и общественной мысли окажут непрекращавшие свое «потаенное» распространение «Путешествие из Петербурга в Москву», ода «Вольность» и прибавившееся к ним «Собрание сочинений» А. Н. Радищева, изданное его сыновьями в 1806—1811 гг. Для молодых «поэтов-ради-щевцев» (Пнина, Борна, Попугаева и др.) Радищев «был своеобразным университетом, учил бороться за революционно-демократические идеалы»54. Велика была роль наследия писателя-революционера в формировании взглядов декабристов.
В XVIII в. намечаются некоторые пути решений таких существенных проблем развития литературы, как вопросы народности и историзма. В последних десятилетиях XVIII в. в связи с окончанием монополии античной литературы как единственного образца для подражания и признанием за искусством «гиперборейцев» (северных народов) большой ценности наблюдается повышение интереса к фольклору (у Н. Львова, А. Радищева, Г. Державина, Н. Карамзина и др.). Отношение к нему, правда, остается еще противоречивым. Но характерно, что в народной песне Державин увидел «не только живое изображение дикой природы, точное означение времени, трогательные нежные чувства, но и философическое познание сердца человеческого». Закономерно, что в поисках сущности народности Белинский выделил в творчестве Державина именно «народность, состоящую не в подборе мужицких слов или насильственной подделке под лад песен и сказок, но в сгибе ума русского, русском образе взгляда на вещи. В сем отношении Державин народен в высочайшей степени».
В решение проблемы историзма в русской литературе большой подготовительный вклад внесли Радищев и Карамзин55.
Самобытность исторических воззрений Радищева отметил в свое время Г. А. Гуковский: «Строго говоря, он ниоткуда не взял эти особенности своего мышления, он создал их сам на почве русской действительности»5б. Цель исторического процесса, по Радищеву, — освобождение народа революционным путем, когда мечтания о лучших временах сменяются глубоко обоснованным предвидением. Изучая русскую историю, Радищев пришел к выводу о кардинальном несовпадении интересов народа и монархов.
С утверждением противоположной «идеи» выступил Карамзин, пытавшийся отстаивать неизменную пользу самодержавия для русского народа на всех этапах его исторической жизни. Справедливости ради следует отметить, что в «Истории государства Российского» (где были объединены труд Карамзина-историка и талант Карамзина-писателя) ее автор не старался скрыть или исказить такие факты, которые отнюдь не помогали ему осуществить свое «политическое» задание. Сильное влияние «Истории государства Российского» на Пушкина и «на несколько поколений» «не одним своим слогом, как думают, но гораздо больше своим духом, направлением, принципами» отметил Белинский 57.
Русские писатели творили в столетие, которое Радищев назвал «безумно и мудро», в эпоху социальных сдвигов и потрясений. Их передовые представители нередко строго судили своих современников.
54 Б а б к и н Д. С. А. Н. Радищев. Литературно-общественная деятельность. М.; Л., 1966. С. 262.
55 См.: XVIII век. Сб. 13. Проблемы историзма в русской литературе. Конец XVIII — начало XIX в. Л., 1981.
66 Гуковский Г. А. Очерки русской литературы XVIII в. С. 160.
С7 См.: Белинский В. Г. Поли. собр. соч. Т. 7. С. 525.
266
Но всегда они руководствовались высокими принципами гуманизма, заботой о человеческой личности. Они видели высокую миссию писателя в борьбе за сохранение мира между народами. В литературе развивается тема бесчеловечности войны, ужаса людских страданий и разрушений, которые она несет: «Лежат растерзанные члены,//Там труп, а там с главой рука,//И сквозь разрушенные стены//Течет кровавая река...» (В. Майков «Война», 1772). Уже Карамзин обращался к «миллионам» с тем, чтобы они, «братски» обнявшись, поклялись «вечно, вечно в мире жить!» («Песнь мира», 1791). И как призыв нашего современника звучат слова Ломоносова, написанные им еще в 1742 г.:
Народы, ныне научитесь, Смотря на страшну гордых казнь. Союзы разрушать блюдитесь, Храните искрению приязнь..,
Большое и полезное наследие оставили после себя русские писатели XVIII века.
русский язык
а. и. горшков
российская Азбука имЬешЪ тридцать пять буквЬ обще-употпребительныхЪ , коихЪ изображен!я суть слЪдукшря: А Б В Г Д Е Ж 3 И I К Л М Н О П
Для развития русского языка как орудия русской культуры XVIII в. характерны те же особенности и противоречия, которые отличают развитие всей русской культуры периода образования русской нации. При необходимости выразить одним словом главное в русском языке XVIII в. надо, несомненно, выбрать слово движение. В этом движении новое сталкивалось со старым, находили отражение сплочение великороссов в нацию, с одной стороны, и поляризация классов и сословий, с другой стороны, сказывался процесс усиления культурного обмена с другими народами, проявлялись национальное самосознание и патриотизм.
Научное раскрытие особенностей развития русского языка в XVIII в. наталкивается в основном на те же сложности и трудности, которые приходится преодолевать исторической науке при трактовке проблемы развития русской культуры. И в языкознании нашли отражение взгляды, которые больше относятся к сфере общественной борьбы своего времени, чем к сфере науки. Так следует оценить, в част-сти, точку зрения, согласно которой в XVIII в. происходит полный разрыв с прежними традициями развития литературного языка и возникает искусственно созданный по французской модели «новый» литературный язык.
Как известно, с принятием христианства на Руси распространились богослужебные книги на церковнославянском' (южнославянском в основе) языке. Этот язык был близок к древнерусскому (древневосточнославянскому). Оба языка вступили во взаимодействие, которое является одной из важных проблем истории русского литературного (письменного, книжного) языка. Эта проблема понималась и решалась различно. Например, А. А. Шахматов считал, что церковнославянский язык лег в основу древнерусского литературного языка, но уже вХ1в; был полностью ассимилирован русским языком, «претворен» в русский литературный язык1, непрерывное развитие которого до наших дней представляло собой последовательный процесс сближения с народным языком. С. П. Обнорский выдвинул теорию, согласно которой древне
1 Шахматов А. А. Очерк современного русского литературного языка. Изд. 4. М., 1941. С. 236.
268
русский литературный язык сложился еще до проникновения на Русь церковнославянского языка и, следовательно, был в основе своей восточнославянским, но испытал южнославянское влияние2. Разумеется, развитие русского литературного языка с древнейших времен до наших дней Обнорский, как и Шахматов, считал непрерывным процессохм. Получила распространение и теория литературного двуязычия, т. е. одновременного функционирования на Руси в донациональный период двух литературных языков: древнерусского и церковнославянского.
В 1958 г. В. В. Виноградов предложил концепцию двух типов древнерусского литературного языка. При этом он исходил из того, что «проникновение на Русь старославянского языка и формирование на его основе книжно-славянского типа древнерусского литературного языка не могло ни стеснить, ни тем более подавить передачу на письме и дальнейшую литературную обработку восточнославянской народно-поэтической и историко-мемуарной речевой традиции (ср. язык Начальной летописи, «Слова о полку Игореве», «Моления» Даниила Заточника и т. д.). Литературно обработанный народный тип литературного языка не отграничивается и не обособляется от книжно-славянского типа как особый язык. Вместе с тем это не разные стили одного и того же литературного языка, так как они не умещаются в рамки одной языковой структуры и применяются в разных сферах культуры и с разными функциями. Тут дают себя знать специфические закономерности функционирования и развития литературных языков в эпохи до образования наций и национальных языков»3.
Концепция двух типов древнерусского литературного языка наиболее точно отражает историческую действительность. Поэтому она очень популярна среди советских и зарубежных филологов, как и близкая к этой концепции теория литературного двуязычия Древней Руси.
На фоне известных солидных концепций образования и последующего развития русского литературного языка особенно странно выглядят высказывания, отрицающие самую возможность литературного употребления древнерусского и старорусского языков, декларирующие отторжение русского языка от сферы культуры до XVIII в., а в XVIII в. связывающие приобщение русского языка к сфере культуры с созданием некоего искусственного языка, ориентированного целиком на западноевропейские образцы.
В одной из недавно опубликованных работ утверждается, что «оппозиция церковнославянского и русского осмысляется не только как противопоставление сакрального и профанного, но и как противопоставление культурного и бытового», «нормированный церковнославянский язык противостоял ненормированному русскому как культура хаосу»4. Итак, язык культуры — только церковнославянский, русский язык — только «профанный», «бытовой». Это до XVIII в. А в XVIII веке? В другой работе того же автора находим такой ответ: «В отличие от латыни церковнославянский язык отнюдь не рассматривается в данный период как язык культуры и цивилизации: поскольку культура мыслится как европеизация, эта роль приписывается французскому
2 Обнорский С. П. Очерки по истории русского литературного языка старшего периода. М.; Л., 1946. С. 6.
3 Виноградов В. В. Основные проблемы изучения образования и развития древнерусского литературного языка. М., 1958. С. 37—38.
4 Успенский Б. А. Языковая ситуация Киевской Руси и ее значение для истории русского литературного языка. М., 1983. С. 10.
269
языку, на который и может ориентироваться теперь русский литературный язык. Одновременно изолированность церковнославянского языка от западноевропейского влияния заставляет воспринимать церковнославянскую языковую традицию в качестве национальной традиции»5. Как видно, здесь декларируется полный разрыв в языковом развитии. Церковнославянский язык уже не выступает (или, как предпочитает выражаться наш автор, перенося проблему из сферы бытия {в сферу сознания, «не рассматривается»; ср. далее «мыслится», «приписывается», «заставляет воспринимать») как язык культуры, зато «воспринимается» в качестве национальной традиции, а русский язык приобщается, наконец, к культуре, но лишь постольку, поскольку «русская культура строится — сознает себя — как сколок с культуры западноевропейской»6. В этих высказываниях национальная традиция противопоставляется культуре и цивилизации, а понятие «национальный русский литературный язык» в предлагаемом ракурсе вообще оказывается фикцией.
Разумеется, подобные взгляды на процесс образования нового русского литературного языка в период становления русской нации — лишь плод умозрительных построений. Факты говорят иное.
Характеризуя развитие русского языка в XVIII в., невозможно, разумеется, говорить только об отрезке времени с 1701 по 1800 г. В какой-то мере придется обращаться и к последним десятилетиям KVIIb., и к первым десятилетиям XIX в. Таким образом, процесс развития русского языка в XVIII в. в значительной степени совпадает хронологически с основным периодом становления русской нации и русского национального языка.
К началу этого периода русский язык представлял собой сложную «систему подсистем» или систему разновидностей. Главными из этих разновидностей (как и на других этапах развития) были две: разговорная (разговорный язык) и литературная (литературный язык). Разговорный язык имел территориально-диалектные различия, литературный язык выступал в своих двух типах: народно-литературном, к которому примыкал так называемый «деловой язык» (язык грамот, судебников, дипломатических документов и т. п.), и книжно-славянском.
Как указывал В. И. Ленин, одним из существенных процессов формирования нации является «государственное сплочение территорий с населением, говорящим на одном языке, при устранении всяких препятствий развитию этого языка и закреплению его в литературе. Язык есть важнейшее средство человеческого общения; единство языка и беспрепятственное развитие есть одно из важнейших условий действительно свободного и широкого, соответствующего современному капитализму, торгового оборота, свободной и широкой группировки населения по всем отдельным классам, наконец — условие тесной связи рынка со всяким и каждым хозяином или хозяйчиком, продавцом и покупателем»7.
Необходимые предпосылки для образования русского националь
5Успенский Б. А. Из истории русского литеоатурного языка XVIII — начала XIX века. М., 1985. С. 68—69.
в Там же. С. 11.
7 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 25. С. 258—259.
270
ного языка создаются в XVII в., а окончательное его становление и закрепление в литературе относится к первой половине XIX в. Говоря о становлении русского национального языка, мы имеем в виду язык как систему подсистем, т. е. этнический язык во всей совокупности его разновидностей. Однако в этом процессе очень существенна роль литературного языка. Ф. П. Филин справедливо писал, что «в русский национальный язык входят как в единую систему систем все разновидности русской речи, включая и местные говоры... Ведущей, единственно перспективной разновидностью русского национального языка является литературный язык, исконно русский в своей основе»8.
Тенденция к единству языка нации проявляется в двух главных аспектах: в сближении литературного языка с разговорным и в сближении разновидностей внутри литературного языка и разговорного языка. В отношении строя и диалектного членения разговорный язык русской (великорусской) нации является прямым продолжением языка русской (великорусской) народности. В период формирования и развития языка русской народности в нем происходят существенные структурные изменения, которые отличают его от древнерусского языка и связывают с современным русским языком. Главнейшие из этих изменений следующие: утрата двойственного числа; утрата звательной формы; утрата склонения кратких прилагательных; изменения в группировке существительных по типам склонения и унификация падежных окончаний; так называемое выравнивание основ на задненебные г, к, х в склонении и спряжении (т. е. утрата форм типа руце, бези и замена их формами типа руке, беги)-, многочисленные изменения в системе спряжения, в частности утрата аориста, имперфекта и плюсквамперфекта и сохранение в качестве единственной формы прошедшего времени перфекта, но без связки (т. е. форм на -л: ходил, написал и т. п.); распространение новых союзов и союзных слов — что (вм. яко), чтобы (вм. да, дабы), который (вм. иже), если (вм. аще, оже) и др.
В эпоху формирования и развития русской нации сохраняются две основные диалектные зоны: северновеликорусское и южновеликорусское наречия, а также промежуточные средневеликорусские говоры. В числе последних сформировался и говор Москвы. Первоначально в нем преобладали северновеликорусские особенности, но постепенно в него проникли и южновеликорусские элементы. В XVII в. говор Москвы оформился в стройную систему, так называемое «московское просторечие» (термин «просторечие» возник из словосочетания «простая речь», т. е. речь обиходная, не книжная, не торжественная). Для него стали характерными следующие главные черты: аканье (неразличение звуков о и а в безударном положении), взрывной г, твердое окончание -т в глаголах 3-го лица настоящего и будущего простого времени, окончания родительного падежа прилагательных и местоимений -ово, -ево (доброво, синево, тово, моево), формы местоимений меня, тебя, себя.
В период образования национального русского языка постепенно прекращается процесс образования новых диалектов и намечается тенденция к формированию русского общенародного разговорного языка. При этом как образец выступает московский говор, московское просторечие. В городах возникают «мещанские говоры», которые представляют собой результат приспособления местных диалектов к говору Москвы. Язык населения крупных городов (прежде всего Москвы и Пе
8 Филин Ф. П. Истоки и судьбы русского литературного языка. М., 1981. С. 167— 168.
271
тербурга) оказывает определенное воздействие на язык населения пе-риферии, в том числе и на язык крестьянства. Об этом имеется, например, такое свидетельство второй половины XVIII в.: «Многие разных российских областей жители, имея нужды, надобности и выгоды пребывать в Москве, приняли вкус приноравливаться к тамошним словам и наречию, а возвратясь в домы возбуждали в своих соотчичах ревнование подражать разговору царственного города. ...Не зная о других странах, привожу в пример нашу, прежде Двинскую именовавшуюся, а ныне Архангельскую область. В ней издавна уже многочисленными толпами переходят крестьяне в Санктпетербург, где работая проживают по нескольку лет: а возвратясь оттуда приносят с собой вычищенной язык, каким старинный говор и с ним древния сельския слова истребили»9.
Проблема языка города и деревни была связана с проблемой социальной дифференциации языка. Эта проблема изучена очень мало, и, вероятно, поэтому создается впечатление, будто русское дворянство второй половины XVIII в. пользовалось исключительно французским языком, русского языка вовсе или почти не знало и на нем не разговаривало. Конечно, это не так. Пренебрегала русским языком (и, возможно, плохо его знала) лишь небольшая группа «щеголей и щеголих», создавших свой русско-французский жаргон — «щегольское наречие», которое служило предметом осмеяния и пародирования в комедиях и сатирических журналах того времени. Образованные дворяне, которые хорошо владели французским языком (т. е. не просто разговаривали на нем о модах и светских новостях, но читали и тонко понимали французскую литературу, могли разговаривать и писать по-французски на самые сложные темы, переводить различные сочинения), хорошо знали и свой родной русский язык, и не только книжный, но и разговорный, ориентированный на московское просторечие. В. В. Виноградов писал, что в середине XVIII в. «русское образованное общество стремилось выработать систему литературных стилей, освобожденных от излишнего груза «славянщизны» и сочетавших европейскую культуру устной и письменной речи с разновидностями русского общественнобытового языка. Обиходная речь той эпохи не чуждалась мещанского просторечия и свободно включала в себя элементы «простонародного», крестьянского языка, даже областные, диалектные»10. И в конце XVIII — начале XIX в. «одной из основных составных частей обиходного языка широких кругов русского общества была «простонародная», крестьянская стихия, та струя просторечия, живой народной речи и провинциализмов, которая подвергалась преследованиям и ограничениям в литературных стилях карамзинской школы»11.
Из всех разновидностей русского разговорного языка в XVIII в. выделялась как образцовая московская разговорная речь, московское просторечие. Это подтверждается, в частности, и авторитетным свидетельством Ломоносова: «Московское наречие не токмо для важности столичного города, но и для своей отменной красоты прочим справедливо предпочитается» 12.
В процессе исторического развития не остаются неизменными отношения между литературным и разговорным языком. Литературный
9 Новые ежемесячные сочинения. Ч. И. Спб., 1787. С. 78—79.
10 Виноградов В. В. Очерки по истории русского литературного языка XVII— XIX веков. Изд. 3. М., 1982. С. 141.
11 Там же. С. 223.
12 Ломоносов М. В. Поли. собр. соч. Т. 7. М.; Л., 1952. С. 430.
272
язык отличается тенденцией к устойчивости, стабильности. Разговорный язык гораздо более подвижен, динамичен в своем развитии. Он всегда ощущается как существующий, «живущий» в данное время, сейчас. Поэтому разговорное употребление и называют часто «живым употреблением» (а разговорный язык соответственно «живым языком»). В результате того что литературный язык менее подвижен, чем разговорный, между ними в течение веков накапливаются различия. В период формирования нации, для которого характерно «единство языка и беспрепятственное развитие», преодолевается тенденция к расхождению между литературным и разговорным языком, ведущей становится тенденция к сближению литературного языка с разговорным. В языковом сознании разговорное употребление все более осмысляется как ориентир для употребления литературного. Литература выступает как важнейшая сфера общественного функционирования языка, в которой он развивается, совершенствуется и стабилизируется. В результате роль литературного языка как влиятельной подсистемы этнического языка возрастает; наряду с его ориентацией на «живое употребление» проявляется и организующее влияние литературного языка на разговорный язык. Но это влияние нарастает очень постепенно.
В литературном языке периода развития нации тенденция к внутреннему единству приводит к складыванию и закреплению единых общенациональных норм литературного языка. Наличие норм является одним из существенных признаков национального литературного языка. В. В. Виноградов писал: «Основными признаками национального литературного языка являются его тенденция к всенародности или общенародности и нормативность. Понятие нормы — центральное в определении национального литературного языка» 13.
Понятие нормы связывает язык с литературой как важнейшей областью культуры периода образования нации. «Нормы вырабатываются в литературе, — писал Б. Н. Головин, — применяющей письменную форму литературного языка и закрепляющей, по выражению В. И. Ленина, его в своих произведениях. Литература отбирает из всего запаса языковых единиц и категорий наиболее отвечающие нуждам всего общества, шлифует, обрабатывает языковые правила, снимая с них налет местной или социальной замкнутости, делая их строго едиными для всего народа фактами общенационального языка» 14.
Под влиянием движения к внутреннему единству происходит не только становление норм литературного языка, но его перестройка как системы подсистем. Существовавшие в донациональный период разновидности литературного языка отличались друг от друга столь значительно, что это давало и дает основание ряду лингвистов говорить о наличии двух литературных языков в Киевской и Московской Руси. Период формирования национального русского литературного языка проходил под знаком ликвидации полярности его разновидностей на основе разрушения и вытеснения той из них, которую мы вслед за В. В. Виноградовым называем книжно-славянским типом языка. В итоге сложился русский литературный язык, представляющий собой систему разновидностей функционального плана, называемых обычно функциональными стилями.
Новая система разновидностей русского литературного языка формировалась в связи с дальнейшим развитием литературы, ее социаль
13 Виноградов В. В. Избранные труды: История русского литературного языка. М., 1978. С. 295.
14 Головин Б. Н. Введение в языкознание. Изд. 2. М.» 1973. С. 222.
273
ным расслоением, в результате которого наряду с литературой господствующих классов возникла литература демократическая, и родовой дифференциацией, в результате которой сначала выделилась из общей массы предназначенной для чтения письменности художественная литература, а затем постепенно оформились ее основные роды (эпос, драма, лирика) и виды (роман, повесть, трагедия, комедия, лирическое стихотворение и др.). В связи с выделением литературы художественной формировались и такие разновидности литературы, как публицистическая (в современном понимании), философская, историческая, естественнонаучная и т. п.
Социальное расслоение и родовая дифференциация была тесно связаны с «обмирщением» литературы, с ее решительным поворотом к светской тематике. Важным фактом в развитии русской литературы начального периода образования нации явилось распространение книжного стихотворства и драматургии.
Одной из главных проблем этого периода является проблема демократизации русского литературного языка. Иногда этот процесс понимают упрощенно — как проникновение в состав литературного языка просторечия, диалектизмов и пр. Очевидно, процесс демократизации гораздо сложнее и глубже, он связан с проблемами организации литературного текста, с отражением в системе образующих текст языковых единиц того восприятия и оценки действительности, которые свойственны демократическим слоям нации. Проблема демократизации литературного языка смыкается с проблемой «национального духа», национального стиля литературного языка 15.
Сравнительно с донациональной эпохой развитие языка в эпоху национальную становится более интенсивным и многоаспектным.
Интенсивные и многообразные процессы, находящиеся в прямой зависимости от преобразований во всех сферах жизни русского общества, особенно в сфере культуры, переживает русский язык в петровское время.
Важным событием в культурной жизни начала XVIII в. была реформа русской азбуки. Старая кирилловская азбука не соответствовала изменившемуся звуковому составу русского языка, имела ряд «лишних» букв. Печатный шрифт воспроизводил рукописный полуустав XVI в. Многие слова писались сокращенно под «титлами», обязательно проставлялись ударения, линии букв были слишком толстыми. Все это затрудняло чтение. Практика издания светских книг настоятельно требовала изменений в азбуке, в ее составе и в начертаниях букв. В результате проведенной реформы буквы старой кириллицы были заменены печатными и рукописными буквами новых начертаний, более тонких и округлых. Новые печатные буквы были близки к тем, которыми мы пользуемся сейчас. Из состава азбуки были устранены (о (омега), £ (кси), (пси), о (фита), у (ижица), д (юс малый), ж (юс большой). Кроме того, были устранены титла и отменена обязательная постановка ударений. Была введена в алфавит буква Э. Исключенные из азбуки о и у впоследствии вновь вошли в употребление и просуществовали вплоть до реформы 1917 г.
Новая азбука стала применяться при печатании книг с 1708 г., а в 1710 г. была официально утверждена указом Петра I. Церковь не
15 См.: Скворцов Л. И. Теоретические основы культуры речи. М., 1980. С. 204—217.
274

Z A
[I]
/	•/	I
А^вНИ^ H	ПИГАА(Н1
nfUtHU^t и	•
a л a**
% б>л/ 6
МЛАККНр
Л31
ll/ки.
Ы
К К X
К4КО
К В B,r.
ГГггг
. ГЖАА
/Д-	* * 8
E e р в
A 3
*/
₽.'T4
ККюъ
J\. Л Л ^ЖМ их» JFH нхн gfO Oy^o Ж1ТпИп
Л Л л
М м и
Н ЧН н
ЛИДИ
/
AHIM'tTf
нашг
QNX
ПОКОМ


Первые листы гражданской азбуки с исправлениями Петра 1
приняла реформы азбуки, в церковных книгах по-прежнему использовалась старая кириллица. Но все светские книги стали печатать новой азбукой, которая получила название «гражданской» (т. е. светской). «Введение русской гражданской азбуки, — писал В. В. Виноградов, — обозначало упадок церковно-книжной культуры средневековья, утрату церковнославянским языком господствующего положения в структуре русского литературного языка — и вместе с тем намечало пути дальнейшей борьбы за создание на народной основе национально-русского литературного языка» 16.
В петровское время значительно увеличилось число печатных книг нерелигиозного содержания, главным образом книг по различным отраслям науки и техники. Среди них были грамматики и словари. Грамматики начала XVIII в. еще не были грамматиками русского языка в строгом смысле слова, это были грамматики «славенские», в которых русский язык не отделялся от церковнославянского. Таковы были грам-, матики Ф. Поликарпова (1721) и Ф. Максимова (1721 и 1723). Боль-,’ шее теоретическое и практическое значение имели словари петровского времени, преимущественно иностранно-русские и русско-иностранные, необходимые для изучения иностранных языков и переводов. Поскольку для составления этих словарей требовалось изучение словарного состава русского языка, его систематизация, выявление синонимов, уточнение значений слов, выделение фразеологических оборотов и т. п., они сыграли определенную роль и в научной разработке русской лексики. Из словарей начала века наиболее значительны «Лексикон треязычный, сиречь речений славенских, еллиногреческих и латинских сокровище» Ф. Поликарпова (1704) и «Немецко-латинский и русский лексикон купно с первыми Началами русского языка» Э. Вейсмана (1731).
В 1708 г. вышло первое издание книги «Приклады, како пишутся комплименты разные на немецком языке, то есть писания от потентатов к потентатам поздравительные и сожалетельные, и иные; такожде между сродников и приятелей». Это был переведенный с немецкою языка сборник писем разнообразного содержания, которые предлагались в качестве образцов для подражания («приклады» — примеры, образцы; «потентаты» — господа, букв, властители). «Приклады» способствовали распространению новых, «европейских» языковых традиций в обращении и переписке. С начала XVIII в. в России распространяется обращение «на Вы», в письмах постепенно прививаются обращения типа «милостивый государь», «господин мой», «любезнейший родственник», «дражайший приятель» и т. п. и подписи типа «ваш покорный слуга», «остаюсь ко услужению готовый» и т. п. Появляются в обиходе выражения вроде «имею честь удостоить», «извольте уведомить», «окажите любезность» и т. п. Распространению новых форм и норм «житейского обхождения», общения, .в том числе и языкового, способствовала и такая знаменитая книга, как «Юности честное зерцало, или Показание к житейскому обхождению» (1719).
О петровском времени принято говорить как о времени интенсивного «западноевропейского влияния», в частности, и на русский язык. Главным показателем «влияния» оказываются многочисленные лексические заимствования, используемые для обозначения множества новых предметов, явлений, понятий, связанных с активными преобразованиями, затронувшими все области общественной жизни России. Один из
16 Виноградов В. В. Очерки... С. 90.
276
§

A I КОНЯ ТрАЗЫЧНЫИ.
с и । i ч н
ftietuH (AAiewKH 4 £инноф*»кн н лдтшскн to к f о в н ф е
Йз ^лзлЛны^з	н нобыр книга

a
Л
ft no шк/hckoai^ длфдкМ KI ^43П0Л0ж/н0(
ESIKON ТР1ГЛПТ*]
Aet«Jv crXxflowcwv г eMijvncav те xcu ZarruKWV QyffalbpQS
E’x. Jii^>op«v frtOMuiv 7k пси v^av fVX)L6%hi(
nai клга то aAcQSovucov	tic to^v
h л t e S « ? c
ЧННЯ
8

hoc eft
Diftiohum Slauonicarum Gr^carum & Latinarum thefaurus
Ex varys antiquis ac recentloribus libris
colleftus	a
Slauonicum alphabetum	m ordinem	0
di.fpofiviis	g>
Et xuxta
Славяно-греко-латипскпй словарь Ф. Поликарпова. Спб., 1704. Титульный лист
дореволюционных исследователей в такой образной форме изобразил «нашествие» иностранных слов:
«Хотя прежние дьяки, окольничие, воеводы влачат еще кое-как свое существование в Москве и других старых городах, но рядом с ними теперь в новой столице являются и новые, люди, которым присваиваются и новые чины, взятые с иностранного. Так, появляются те-
277
перь администратор, актуариус, аудитор, бухгалтер, герольдмейстер, губернатор, инспектор, камергер, канцлер, ландгевдинг, маклер, министр, полицеймейстер, президент, префект, ратман и другие более или менее важные особы, во главе которых стоит сам император. Все эти персоны в своих ампте, архиве, гофгерихте, губернии, канцелярии, коллегиуме, комиссии, конторе, ратуше, сенате, синоде и в других административных учреждениях, которые заменили недавние думы и приказы, адресуют, аккредитуют, апробируют, арестуют, баллотируют, конфискуют, корреспондуют, претендуют, секондируют, трактуют, экзавтору-ют, штрафуют и т. д. инкогнито, в конвертах, пакетах, разные акты, акциденции, амнистии, апелляции, аренды, векселя, облигации, ордеры, проекты, рапорты, тарифы и т. п.» 17
Для правильного понимания путей развития русского литературного языка в петровское время важно не упускать из вида сущность явления, называемого обычно «влиянием» одного языка на другой. «Влияние чужого языка, — писал Б. Гавранек, — не только внешний фактор, но также и нечто, связанное с внутренним, имманентным развитием языка, который избирает то, что требуется соответственно его структуре и языковым условиям его существования»18. В процессе заимствования активной стороной выступает тот язык, который заимствует, а не тот, из которого идет заимствование.
Главными сферами распространения западноевропейских заимствований были официальная дипломатическая и административная переписка, научно-техническая литература; а также административная практика и военно-морское дело. Другие разновидности литературы и сферы общественной жизни и быта в меньшей степени усваивали заимствования, хотя и здесь их было немало. Например, в быту широко распространились такие слова, как кавалер, камзол, карета, квартира, лакей, магазин и др.
Расширение лексического состава литературного языка в петровское время шло не только путем заимствований. Значительно активизировался начавшийся еще в XVII в. процесс активного проникновения в литературный язык разговорных, а отчасти также просторечных и диалектных элементов. Эти элементы представлены в большом количестве в языке самых различных по содержанию и назначению литературных произведений того времени. Например, в популярной «Гистории о Василии Корнетском» народно-разговорные и диалектные, а также фольклорные черты присутствуют не только в лексико-фразеологическом составе, но и в синтаксическом строе и в написаниях слов, отражающих живое произношение: «...и наели, что и Василей утопоша в волнах морских»; «от моря никуды и проходу нет»; «как бы ему куда проититъ»,; «и о том размышлял, какая та стешка: ежели пойти, то зайти неведома куда»; «пошел тою стешкой в темной лес»; «уснул крепким сном»; «и смотрела российских товаров и всяких диковинак»; «токмо прошу не промолвитца им»; «и кушанья велел поставить на уборной стол, а сам плюнул и вон пошел»; «каков наш атаман, что женской пол не хощет смотреть; не как наш прежней атаман, — все глаза растерял»; «сей адмирал вароват»; «ис Цесарии уйтить»; «королевна же... обмерла от великой ужести» и др.19
17 С м и р н о в Н. А. Западное влияние на русский язык в петровскую эпоху. Спб.» 1910. С. 4—5.
18 Гавранек Б. К проблематике смешения языков }] Новое в лингвистике. Вып. VI. М., 1972. С. 107.
19 Русские повести первой трети XVIII века. М.; Л., 1965. С. 193—198, 204—205.
278
Такая призванная преподать молодежи уроки поведения книга, как «Юности честное зерцало», широко использует просторечие, например: «Младые отроки не должны носом храпеть и глазами моргать, и ниже шею и плеча, яко бы из повадки трести, и руками не шалить, не хватать, или подобное неистовство не чинить, дабы от издевки не учинилось и в правду повадки и обычая».
Обильно представлено просторечие в значительном публицистическом произведении петровского времени — «Книге о скудости и богатстве» И. Т. Посошкова: «...и от бескормицы служба вельми не спора, потому что, голодной идучи, и за соломину зацепляется, а не то что ему неприятеля гнать»; «и Петр побывал у него з гостинцом, то он ево животы отпечатал, а моих не распечатал, знатное дело, что и с меня хотелось ему нечто сорвать»20. В книге Посошкова постоянно встречаются такие слова и выражения, как оплошка, потакать, потачка, наугад, поноровка (поблажка), облыжка (обман), моркотно (суетливо, тревожно), алтынник (скряга, взяточник), алтынничать, ладогозить (спорить, вздорить), харч; мало-мало починают ходить; дурацкого раскола; закрепить крепонъко; припало желание; бог весть какие; и до него... дела нет и т. п.
Но главное в развитии русского литературного языка петровского времени заключалось не в частных случаях изменения его состава, но в принципиальном повороте его к сближению с разговорным языком и в перестройке его как «системы подсистем».
Происходит постепенное, но решительное вытеснение из литературной практики старого книжно-славянского типа языка. Религиозная литература, которая была главной сферой его применения, отступает перед литературой светской. А здесь он все более утрачивает свое первоначальное обличье, в него проникают западноевропейские заимствования и народно-разговорные элементы. Тем не менее книжно-славянский тип языка, разумеется, не исчезает внезапно, он еще держится не только в религиозной, но и в светской литературе. В начале XVIII в. к нему нередко тяготеет учебная и научная литература. Например, в «Арифметике» А. Ф. Магницкого математические правила и понятия излагаются с использованием архаической лексики, сложных синтаксических конструкций, книжно-славянских союзов и союзных слов: «Нуме-рацио есть счисление, еже совершенно вся числа речию именовати, яже в десяти знаменованиях или изображениях содержатся и изображаются сице: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 0, из нихже девять назнаменова-телны суть: последнее же 0 (еже цыфрою, или ничем именуется) егда убо оно едино стоит, тогда само о себе ничтоже значит, егда же коему оных знаменований приложено будет, тогда умножает в десятеро, якоже предложено есть ниже сего»21.
Однако в научной (особенно естественнонаучной и научно-технической) литературе книжно-славянский тип языка, будучи труднодоступным для широкого круга читателей и неприспособленным для выражения новых научных понятий и технических терминов, не имел перспектив развития.
Зыбким было положение книжно-славянского типа языка и в художественной литературе. Здесь одним из его последних прибежищ была панегирическая поэзия, которая оставалась тесно связанной с
20 Посошков И. Т. Книга о скудости и богатстве и другие сочинения. М., 1951.
С. 42, 45.	,	п
21 Хрестоматия по истории русского языка / Сост. Обнорский С. П., Бархударов С. 1.
Ч. 2. Вып. 1. М., 1949. С. 125.
279
традициями литературы барокко XVII в. Вот отрывок из одного стихотворного панегирика петровского времени:
Повелевая землям побежденным
И учрежденным
Градом, езерам, народом подбитым, Островам многим, синусам разлитым, И Балтицкому, чтоб не из.швало, В брегах бы стало Ныне же грядет с миром возвратився. Корыстей бремянем весь отяготився, Все оружие с себя отлагает
И отдыхает22 23.
Находит известное отражение книжно-славянский тип языка и в повествовательной литературе, например в «Повести о российском кавалере Александре»: «И всемогущий бог даровал ему сына лепооб-разна, лицем зело и умом остра суща, которой остроте ево равное и имя дадеся, — Александр. И еще Александру юну в возрасте сущу, дивитис было достойно, понеже от природы разум в нем так изострил-ся, что философии и протчих наук достиг и во учении превзыде»23, (ср. книжную лексику всемогущий, даровал, 'лепообравна, зело, изо-стрился; формы причастий суща, сущу, формы аориста дадеся, превзыде; оборот дательный самостоятельный еще Александру юну в возрасте сущу).
Еще одной сферой функционирования книжно-славянского типа языка оставалась торжественная ораторская проза. Но поскольку она живо откликалась на события современности, в ее язык активно вторгались многие новые слова и обороты (как заимствованные, так и созданные из русского материала). Образцом такого рода прозы могут служить «Слова» Феофана Прокоповича," в частности «Слово похвальное о баталии Полтавской», из которого приведем небольшой отрывок: «Что все аще и бывает инде с неповреждением дружбы, однакож где зависть, там все тое есть оной укрепительная материя. Что еще недоставало к сим? еще нечто было, чего не завидели наши соседи, и было нечто, о чем боялися, дабы не было. Не была еще регула воинская, не были искуства инженерския, не были обоего чина архитекторы, не был флот, не была сила на море... В лето 1563 был сейм в Любеке городе поморском, где установлено також, дабы от них не дерзал кто прехо-дити к нам с искуством воинским и дела корабельнаго»24.
Здесь же найдем и разговорные слова и выражения: «человек, о славе отечества своево нерадящий, всегда у мужей мудрых в не дорогой цене ходит»; «Самуил Пуффендорф судит королевство Шведское безпечальное быти от Руси, за крепостьми Нарвою, Ноттенбургом, Выборгом и иными: не чаял знать, что будет»; «и се не так, не туды»; «неприятель наш начаялся одним своим замахом все дело совершити» и др.25
В некоторых случаях, особенно при описании придворных торжеств, прибегает к украшенному варианту книжно-славянского типа языка газета «Ведомости», например: «Вышедше из церкви, радость всенародная с громкою пушечною стрелбою, пирование, и трапеза царская, всякое изобилие в брашнах и питиях имущая с сладкогласным пением, трубами и мусикиею... Ухание от благовонных цветов имуще
22 Хрестоматия по русской литературе XVIII века.- М., 1965. С. 35.
23 Русские повести первой трети XVIII века. С. 212.
24 Прокопович Ф. Соч. М.; Л., 1961. С. 52.
25 Там же. С. 49, 52, 53, 54.
280
-свою сладость. Слышание от мусикийских и трубных и пушечных гла-сов. Вкушение от различнаго и нещаднаго пития. Осязание приемлю-ще цветы к благоуханию»26.
Но в целом сфера распространения книжно-славянского типа языка была невелика и продолжала уменьшаться. В своем, если так можно выразиться, «классическом» древнерусском виде он довольно быстро терял свое былое значение в системе литературного языка. Знаменательно, что и сам Петр I, и его соратники выступали за светскость литературного языка, против использования в языке научной и художественной литературы церковно-книжной риторики27.
Различные виды светской литературы, возникшие и получившие развитие в петровское время, как правило, избегают книжно-славянского типа языка. Газета «Ведомости» уже в первых своих материалах •обратилась к «простому русскому языку». Более часто, чем приведенный выше, встречаются контексты такого рода: «В прежних ведомостях об’явлено о сыскании железа в Сибире, и ныне нуля в 17 день привезли к Москве из Сибири, в сороке дву стругах, триста дватцать три пушки великих, двенатцать мартиров, 14 гоубиц, из того железа зделаных, да с темижь пушками привезено железа, стали, укладу, немалое число, и еще ожидаем другаго коравана вскоре, а в Сибири велми умножается железной завод, и такова добраго железа в Свей-ской земле нет»28.
Первые русские мемуаристы (П. А. Толстой, Б. И. Куракин) также не обращаются к книжно-славянскому типу языка. В своем жизнеописании («Жизнь князя Бориса Ивановича Куракина им самим описанная») Б. И. Куракин отдает некоторую дань книжно-славянской традиции, иногда злоупотребляет иностранными словами, но в целом пишет языком, близким к русскому просторечию, например: «...и отъехав от Валуек верст с пятьнадцать, припала мне горячка вельми зла... Токмо в седьмой день, в самом безпамятстве, людям своим велел принесть воды, самой холодной со льдом ушат, а сам лег на постелю и велел себя поливать в таком самом жару, аж покаместь пришел в безпамятство и заснул. И заснув, пробудился от великаго холоду и озяб» 29.
В петровское время получила развитие интимная, любовная лирика. Замечательны стихи-песни П. А. Квашнина, ориентированные по языку и образному строю на устное народное поэтическое творчество. Вот один маленький отрывок:
Ай не павушка по двору ходила, а не золото перо она роняла, ходила девица красная, во чисто поле смотрила: «Дорого, дорого золото красное, дороже чиста жемчуга скатиста, дороже того мое милое, мое ненаглядное»30.
Характерные особенности развития русского литературного языка в петровское время — широкое проникновение в него просторечия (а также фольклорных выражений и диалектных форм) и заимствованных слов (а также новых форм обращения, новых литературных образов) при сохранении в текстах разных типов многих лексических и
Ведомости времени Петра Великого. Вып. 2. М., 1906. С. 258.
27 См. Виноградов В. В. Очерки... С. 82—83.
28 Ведомости времени Петра Великого. Вып. I. М., 1903. С. 62.
29 Архив князя Ф. А. Куракина. Кн. I. Спб., 1890. С. 252.
30 Демократическая поэзия XVII века. М.; Л., 1962. С. 95.
281
грамматических «славянизмов» и архаизмов — обычно обобщаются в понятиях «демократизации» и «пестроты», «неупорядоченности». Такие обобщения в основном соответствуют действительности. «Пестрота», разнородность лексико-фразеологических и грамматических элементов более всего были присущи рукописной повествовательной литературе, в которой очень живо отражалось движение языка, разрушение старых системных связей языковых единиц в пределах текста. Наглядное представление об этом может дать такой отрывок из «Гистории о Василии Кориотском»:
«...россиской матрос Василей взяв арфу, нача жалобную играть и петь арию:
...Ах, прекрасны цвет, из очей моих ныне угасает, Меня единаго в сей печали во гроб вселяет, Или ты прежнюю любовь забывает,
А сему злому губителю супругою быть желает?
Точию сей мой пороль объявляю... И моей дражайшей воспеваю...
Слышав же королевна играюща на арфе и поюще к ней арию, тотчас повеле корете стати и разумела, что ея верный друг Василей жив, повеле спросити, кто играет. Паж прииде и поведа, яко некий ковалер играет. Королевна же ис кореты тотчас сама встала и желала видеть, кто играет. И как увидела, что милой ея друг Василей Ивановичь, и пришед ухватя ево, нача горко плакати и во уста целовати»31. В этом отрывке показательно соседство лексических и грамматических архаизмов с «европеизмами»: взяв арфу, нача... петь арию; точию сей мой пороль объявляю; паж прииде и поведа, яко некий ковалер играет и т. п. Характерны и фольклорные выражения (милой друг, горко плакати и во уста целовати) и просторечное ухватя ево, употребленное по отношению к королевне и притом при описании драматической ситуации.
При всей видимой «пестроте» и «неупорядоченности» потенциальные возможности русского литературного языка петровского времени были огромны. В повествовательной литературе уже намечались зачатки новой языковой организаций текста. Так, в «Повести о российском кавалере Александре» просматриваются, хотя и очень слабо, признаки словесного выражения образа автора, довольно отчетливо выступает в ряде отрезков «сказовая манера», заметно распределение языковых средств по сферам образов — героев повести. Авторское повествование, рисующее образ Александра, тяготеет к старинному книжному языку, о чем дает представление приведенный выше отрывок. Совершенно иной характер имеет повествование, ведущееся от лица друга Александра, Владимира. Оно полностью свободно от груза старинных книжно-славянских традиций в организации текста, подчинено задаче изображения реальной бытовой обстановки того времени в восприятии рассказчика. Преобразование разговорного «живого употребления» языка в монологически организованное литературное употребление в рассказе Владимира осуществляется без применения сложных синтаксических конструкций, главным образом за счет последовательного линейного расположения передающих последовательность событий глагольных форм, среди которых отсутствуют архаические аорист и имперфект: «И оттуду поехал я в нижнюю Германию и, приехав в графство Ческое, пришел в оперу и узрил тамо трех дам средняго характера,
31 Русские повести первой трети XVIII века. С. 208—209.
282
за которыми прилежно примечал и через некоторый мины каждой давал о себе желание знати-мое. И ни от одной привета не получил. Того ради и прочь от них пошел. А как из оперы пошли вон, тогда я, пришед к тем, политически позволения прошал, дабы их до кореты проводить было мне невозбранно. Тогда мне они каждая свой термин (т. е. срок. — А. Г.) назначила, когда мне к ним приходить»32.
В петровское время отчетливо выявился еще один важный аспект истории русского литературного языка: роль личности в его развитии. С началом новой, национальной эпохи роль выдающихся писателей и деятелей культуры в развитии русского литературного языка становится достаточно заметной. Правда, осознана и выражена эта проблема была несколько позже. Специально ей посвящено, в частности, «Письмо о преобразителях российского языка» Ф. Г. Карина (1778). Карин считал, что новый русский литературный язык начинается с Феофана Прокоповича, потому что «Феофан был первый, который отошел от первообразности славянского языка» и обратился к «простому российскому языку» как одному из источников языка литературного33.
Главнейшим процессом формирования национального русского языка был процесс консолидации всех его разновидностей. Это объективный процесс, характерный и для формирования других национальных языков. Он определяется не волей отдельных лиц, не «влияниями», но общими закономерностями формирования наций и национальных языков. В истории русского литературного языка этот процесс имел свою специфику и проявился в преобразованиях структуры литературных текстов и перестройке литературного языка как системы подсистем — в разрушении старого противопоставления двух типов литературного языка и в становлении системы его функциональных разновидностей. Ясно что «преобразителями» могли выступить только те деятели, которые правильно понимали и оценивали главное направление развития русского литературного языка и писали, следуя этому направлению. Роль выдающихся писателей заключалась в том, что они создавали образцы употребления языка своего народа в литературе.
Определенное значение имели и филологические теории, или, как сейчас иногда говорят, «языковые программы», выдвигаемые писателями и учеными. Деятели русской культуры XVIII в. были высокообразованными людьми, хорошо знали западноевропейскую литературу, популярные на Западе филологические теории. Естественно, что в России выдвигались «языковые программы», которые можно возвести к тем или иным западноевропейским источникам. Но из этого, конечно, не вытекает, что создатели русских «языковых программ» были всего лишь эпигонами, что они пытались перенести в Россию западноевропейскую языковую ситуацию и т. п. Каждая «языковая программа» соотносится с объективной языковой действительностью, с реальными процессами развития языка. Поэтому на первое место выдвигается не вопрос о возможном заимствовании или о самобытности той или иной «языковой программы», а вопрос о том, отражает «языковая программа» объективные закономерности развития языка, способствует их полному и всестороннему проявлению, или нет. «Убеждения же и вку
32 Русские повести первой трети XVIII века. С. 273.
33 Карин Ф. Г. Письмо к Николаю Петровичу Николеву о преобразителях российского языка на случай преставления Александра Петровича Сумарокова. М., 1778. С. 6.
283
сы самого писателя в области языка, его склонность к тем или иным «принципам» сами по себе, вне историко-литературного контекста, не имеют никакого значения», — писал Г. О. Винокур34. Отсюда следует,, что история языка не может и не должна механически отождествляться с историей филологических теорий, «языковых программ». Изучение высказываний писателей и ученых о языке вне их соотнесенности с практикой языкового употребления не может дать реальной картины функционирования и развития языка в ту или иную эпоху.
Одним из первых теоретиков развития русского литературного языка в XVIII в. был В. К. Тредиаковский. В 1730 г. он опубликовал перевод романа П. Тальмана «Езда в остров любви» и в обращении «К читателю» сделал такие разъяснения: «На меня, прошу вас покорно, неизволте погневаться, (буде вы еще глубокословныя держитесь славенщизны) что я оную неславенским языком перевел, но почти са-мым простым руским словом, то есть каковым мы меж собой говорим. Сие я учинил следующих ради причин. Первая: язык славенской, у нас есть язык церковной; а сия книга мирская. Другая: язык славенской в нынешнем веке у нас очень темен, и многия его наши читая не* разумеют; а сия книга есть СЛАДКИЯ ЛЮБВИ, того ради всем должна быть вразумителна. Третия: ...язык славенской ныне жесток моим ушам слышится»35.
Выдвинутые и мотивированные В. К. Тредиаковским два важнейшие взаимосвязанные и взаимообусловленные теоретические положения: 1) отказ от «славенского» языка во всех сферах, кроме церковной, 2) ориентация на разговорный язык, на «живое употребление» как основу литературного языка — отражали объективный процесс развития русского литературного языка и были для своего времени прогрессивными. Правда, Тредиаковский предлагал ориентироваться лишь на разговорный язык «благородного сословия» (Речь «О чистоте российского языка», 1735; «Разговор об ортографии», 1748), но принципиальное значение призыва писать «самым простым руским словом, то есть каковым мы меж собой говорим» было очень велико. К сожалению, прогрессивные теоретические установки не получили в ранних литературных произведениях Тредиаковского достаточно совершенного практического воплощения.
В этом отношении больших успехов достиг А. Д. Кантемир. На основе теоретических установок классицизма, предусматривающих соответствие жанра и стиля литературного произведения, он в своих стихотворных сатирах сделал существенные практические шаги в упорядочении русского литературного языка. Кантемир рассматривал сатиру как жанр, требующий «низкого» стиля. В соответствии с этим он довольно смело вводит в текст своих сатир просторечие (например, в сатире «Филарет и Евгений»: грозно сопле иль, докука, заторопев, похлеб-ство, пожитки, гнусна бабья рожа, плюет на то, потрись на оселку, в рот куски управляет, как свинье узда и др.). Однако Кантемир соблюдает меру в употреблении просторечия. Средства разговорного языка подвергаются в его сатирах определенному отбору и упорядочению. Столь же осторожен он и в употреблении церковнославянизмов, которых в его сатирах весьма немного. В результате создается язык довольно ровный, свободный как от высокопарной «славянщизны», так и от нарочитой просторечной грубости, как, например, в заключительных стихах сатиры «К уму своему»:
34 Винокур Г. О. Избранные работы по русскому языку. М., 1959. С. 135.
35 Тредиаковский В. К. Соч. Т. 3. Спб., 1849. С. 649.
284
Таковы слыша слова и примеры видя, Молчи, уме, не скучай, в незнатности сидя. Бесстрашно того житье, хоть и тяжко мнится, Кто в тихом своем углу молчалив таится, Коли что дала ти знать мудрость всеблагая, Весели тайно себя, в себе рассуждая Пользу наук; не ищи, изъясняя тую, Вместо похвал, что ты ждешь, достать хулу злую36.
На середину XVIII в. приходится расцвет русского классицизма. С этим направлением теснейшим образом связана теоретическая филологическая работа и практическая писательская деятельность М. В. Ломоносова, которая, однако, не замыкается полностью в рамках классицизма. За пределы теории классицизма выходят, в частности, идеи Ломоносова об исторической обусловленности стилевой системы русского литературного языка, сложившейся к середине XVIII в. Эти идеи он изложил в «Предисловии о пользе книг церковных в российском языке» (1757), где использовал известную с античных времен схему деления литературного языка на три стиля — «высокий», «средний» и «низкий».
Теорию Ломоносова отличает историзм, схема трех стилей послужила для него лишь формой, в которую оказалось удобно заключить результаты наблюдений и обобщений в области истории русского языка и его состояния в середине XVIII в. Ломоносов был первым, кто разграничил старославянский («древний моравский», «славенский») и древнерусский языки и определил большую историко-культурную роль старославянского языка в формировании и развитии русского литературного языка: «Ясно сие видеть можно вникнувшим в книги церковные на славенском языке, коль много мы... видим в славенском языке греческого изобилия и оттуду умножаем довольство российского слова, которое и собственным своим достатком велико»37.
Характеристика высокого, среднего (посредственного) и низкого (простого) стилей дана Ломоносовым с точки зрения их лексического состава. Характерной стилевой приметой высокого стиля выступают «славянизмы»/ в среднем стиле предписывается «наблюдать всевозможную равность, которая особливо тем теряется, когда речение сла-венское положено будет подле российского простонародного»; в низком стиле употребляются главным образом русские слова, «которых нет в остатках славенского языка», допускается сюда и просторечие. Эта регламентация для того времени имела определенное положительное значение, поскольку способствовала упорядочению употребления языковых ресурсов. Но стилистическая теория Ломоносова была важна для середины XVIII в. и другими своими положениями. Главное заключалось в том, что это была теория стилевой дифференциации русского литературного языка. «Славенский язык» рассматривался лишь как источник стилистических ресурсов «российского языка». Употребление церковнославянизмов в литературном языке ограничивалось. Архаические, «невразумительные» изгонялись вовсе, остальным открывался свободный доступ только в высокий стиль. Теоретически обосновывалось допущение в литературный язык просторечия, но оно допускалось только в низкий стиль и лишь с большими ограничениями —
36 Кантемир А. Д. Собрание стихотворений. Л., 1956. С. 61—62.
37 Ломоносов М. В. Поли. собр. соч. Т. 7. С. 587.
285
С0ВРАН1Я
РАЗНЫХЪ СОЧИНЕНШ ВЪ СТИХАХЪ И ВЪ ПРОЗЪ КОЛЛЕЖСКАГО СОВЕТНИКА
И ПРО фЕССОРЛ Ми&айла Лолюносопа, КНИГА ВТОрАЯ, вЪ которой содержится КРАТКАГО РУКОВОДСТВА
КРАСНОРЪЧГЮ РДЗДЪЛЕШЕ ПЕРВОЕ, СОСТОЯЩЕЕ
РИТОРИКИ,
ОбЩИХЪ ПрАВИЛЪ
ОБОЕГО КРАСНОРВЧ1Я,
то есть
ОРАТОРШ И ПОЕЗШ.
ВТОрОЕ ИЗДЛН1Е сЪ
СОЧИНИТЕЛЕВЫМИ ИСПРАВЛЕНИЯМИ.
Печатано при ИмперашорскомЪ МосковекомЪ университет^ 1759. года.	’
М. В. Ломоносов «Собрание разных сочинений» Кн. 2. «Риторика». Спб., 1759. Титульный лист
в средний. Свою стилистическую теорию Ломоносов рассматривал как средство борьбы со злоупотреблением иностранными словами: «Старательным и осторожным употреблением сродного нам коренного сла-венского языка купно с российским отвратятся дикие и странные слова нелепепости, входящие к нам из чужих языков». Все это способствовало нормализации русского литературного языка на определенном этапе его развития.
В 1757 г. была опубликована «Российская грамматика» Ломоносова. По своему научно-теоретическому и практическому значению она была совершенно несравнима с предшествовавшими «славенскими» грамматиками, которые факты русского языка отражали лишь эпизодически. Грамматика Ломоносова была грамматикой русского язы-
286
к а, созданной на основе многолетних тщательных наблюдений, обобщенных на уровне высших достижений мировой филологической науки того времени. Грамматика Ломоносова была грамматикой нормативной, тщательно и последовательно регламентировавшей возможности употребления фонетических и грамматических средств русского языка. Это на много десятилетий обеспечило ее выдающуюся роль как учебного пособия.
Теоретические установки Ломоносова послужили фундаментом деятельности созданной в 1783 г. Российской Академии — научного центра, имевшего специальной целью изучение русского языка и словесности, а конкретной задачей — составление толкового словаря русского языка и грамматики. Первым президентом Академии Российской была Е. Р. Дашкова, в состав Академии вошли Д. И. Фонвизин, Г. Р. Державин, Я. Б. Княжнин, крупные ученые того времени. В 1841 г. Академия Российская была преобразована во 2-е Отделение Академии наук, затем в Отделение русского языка и словесности.
Стилистическая теория Ломоносова была положена в основу классификации лексики в «Словаре Академии Российской» 1789—1794 гг., который сыграл большую теоретическую и практическую роль в дальнейшей «нормализации» русского литературного языка. Словарь был создан в исключительно сжатые сроки (через 11 лет после основания Академии Российской уже вышел последний из шести томов!) и отличался очень высоким для того времени уровнем лексикографической разработки материала. Вышедшая в 1802 г. академическая грамматика по существу повторяла «Российскую грамматику» Ломоносова.
Ломоносов создал совершенные для своего времени образцы языка научной литературы. Он решительно отбросил «славенский язык» как язык науки и взял за основу «речения» и грамматические формы «российские», проделал огромную работу по отбору и усовершенствованию синтаксических конструкций, в результате чего были созданы разнообразные модели предложений и периодов, прекрасно приспособленные для выражения самых различных логических единиц и «идей трудных». Например, в «Слове о пользе химии» читаем: «Натуральные вещи рассматривая, двоякого рода свойства в них находим. Одни ясно и подробно понимаем, другие хотя ясно в уме представляем, однако подробно изобразить не можем. Первого рода суть величина, вид, движение и положение целой вещи; второго цвет, вкус, запах, лекарственные силы и прочее. Первые чрез геометрию точно размерить и чрез механику определить можно; при других такой подробности просто употребить нельзя, для того что первые в телах видимых и осязаемых, другие в тончайших и от чувств наших удаленных частицах свое основание имеют»38.
Многие исследователи справедливо отмечают, что литературная практика Ломоносова была шире и богаче его теории. Известно, что даже в языке од, которыми Ломоносов наиболее прославился среди современников, отбор и употребление лексики и грамматических форм, а также произносительных вариантов далеко не всегда соответствуют правилам высокого стиля. В научно-публицистических сочинениях Ломоносова нередко можно наблюдать полную «свободу от всяких искусственных литературно-стилистических условностей... разрушение всяких граней между письменной и живой устной речью»39. В письме
38 Ломоносов М. В. Поли. собр. соч. Т. 2. М.; Л., 1951. С. 352.
39 О р и ш и н А. Д. О стиле научной и публистической прозы М. В. Ломоносова If Русская литература XVIII века. Эпоха классицизма. М.; Л., 1964. С. 89.
287
«О сохранении и размножении российского народа» буквально на каждой странице встречаются колоритнейшие контексты, отличающиеся широтой лексического диапазона и эмоционально разнообразной, то непринужденно-разговорной, то ораторски-приподнятой синтаксической организацией, например: «Я к вам обращаюсь, великие учители и рас-положители постов и праздников, и со всяким благоговением вопрошаю вашу святость: что вы в то время о нас думали, когда св. великий пост поставили в сие время? Мне кажется, что вы, по своей святости, кротости, терпению и праводушию милостивый ответ дадите и не так, как андреевский протопоп Яков делал, в церкви матерно не избраните или еще, как он с морским капитаном Яньковым в светлое воскресенье у креста за непоцелование руки поступил, в грудь кулаком не ударите»40.
Ломоносов хорошо понимал значение своей деятельности для развития и усовершенствования русского литературного языка и — что особенно важно — усматривал это значение не в том, что написал теоретические филологические труды, а в том, что создал образцы употребления русского языка в различных сферах литературы. В письме 1762 г. «на высочайшее имя» он писал: «На природном языке разного рода моими сочинениями, грамматическими, риторическими, стихотворческими, историческими, а также и до высоких наук надлежащими физическими, химическими и механическими стиль российской в минувшие двадцать лет несравненно вычистился перед прежним и много способнее стал к выражению идей трудных, в чем свидетельствует общая аппробация моих сочинений и во всяких письмах употребляемые из ни1 слова и выражения, что к просвещению народа много служит»41.
Талантливейшим представителем русского классицизма был и А. П. Сумароков — плодовитый писатель, автор многих поэтических и драматических произведений, а также ряда статей по вопросам литературы и русского языка. Сумароков хорошо понимал бесперспективность развития основанного на устаревшей «славянщизне» высокого стиля и последовательно выступал за простоту, ясность выражения, ориентируясь при этом на повседневное, обыденное разговорное употребление образованных людей. В «Ответе на оду Василия Ивановича Майкова» Сумароков писал:
Витийство лишнее — природе злейший враг;
Брегися, сколько можно
Ты, Майков, оного; витийствуй осторожно...
Коль нет во чьих стихах приличной простоты,
Ни ясности, ни чистоты, Так те стихи лишенны красоты И полны пустоты42.
Ф. Г. Карин из трех «преобразителей российского языка» — Феофана Прокоповича, Ломоносова и Сумарокова — отдавал явное предпочтение последнему, считал его заслуги наибольшими, потому что он смелее и энергичнее других сближал литературный язык с «простой речью», потому что «в нем ничего не видно такого, что бы не свойственно было московскому наречию»43. Эти оценки очень интересны, но очевидно односторонни. На самом деле язык Сумарокова не был таким
40 Ломоносов М. В. Поли. собр. соч. Т. 6. М.; Л., 1952. С. 395.
41 Ломоносов М. В. Поли. собр. соч. Т. 10. М.; Л., 1957. С. 352.
42 Сумароков А. П. Избр/произведения. Л., 1957. С. 311.
43 Карин Ф. Г. Указ. соч. С. ,7.
288
гармоничным, каким хотелось его видеть Карину. Поэзия Сумарокова оказалась несвободной ни от высокопарной «славянщизны», ни от вульгарного просторечия.
•
Теория трех стилей не была адекватна действительному состоянию и тенденциям развития русского литературного языка середины и второй половины XVIII в. Это свидетельствуется прежде всего языковыми фактами, но отражается и в высказываниях писателей и ученых того времени. Их больше занимала дихотомия «славенский язык» — «нынешний наш язык», чем трихотомия «высокий стиль» — «средний стиль» — «низкий стиль». Ф. Г. Карин решительно выступал против «славенского языка» как языка литературы и ратовал за «нынешний наш язык», за «ясную речь», призывал «изъясняться... с тою вольно-стию, которая одна оживляет красноречие и которая приобретается не иным чем, как ежедневным разговором»44.
Широко распространенная тенденция вписывать все процессы развития русского литературного языка второй половины XVIII в. в рамки учения о трех стилях не способствует раскрытию своеобразия и многообразия реальных фактов употребления русского языка в литературных текстах того времени. Тенденция к отождествлению теории трех- стилей с действительным состоянием русского литературного языка сопровождается обычно путаницей в терминологии. Особенно это касается терминов «средний стиль» и «низкий стиль». В концепции Ломоносова низкий стиль вполне определенно квалифицировался как стиль литературного языка. Но в начале XIX в. произошло смещение понятий. Низкий стиль классицизма стали понимать как «средний», а «низким стилем» стали называть просторечие, «простонародный язык» — такие разновидности языкового употребления, которые по представлениям середины XVIII в. вообще находились за пределами «стиля», т. е. литературного языка. Это смещение понятий отражало сложность реальной языковой ситуации. На противопоставление «высокий стиль» — «низкий стиль» стало накладываться противопоставление «книжный язык» — «разговорный язык»45.
Принято считать, что вторая половина XVIII в. прошла под знаком вытеснения классицизма и системы трех стилей новым литературным направлением — сентиментализмом с присущим ему «новым слогом». Но на самом деле пути развития русской литературы и русского литературного языка были сложнее. Трудно опровергнуть мнение, что «в одно и то же время под воздействием идей Просвещения складывались два художественных метода, определявших два литературных направления — реализм и сентиментализм»46. Зародившееся в русской литературе XVIII в. реалистическое направление (как бы его не называли: «предреализм», «дидактический реализм» или «просветительский реализм») явилось важным фактом и фактором истории русской литературы и русского литературного языка.
Творчество таких крупнейших русских писателей, как Новиков, Фонвизин, Державин, Радищев, Крылов, не укладывается полностью ни в рамки классицизма, ни в рамки сентиментализма. Они прокладывали новые пути. Это выразилось в использовании всего разнообразия
44 Там же. С. 5.
45 См.: Московский Меркурий. 1803. Декабрь. С. 179—180.
46 Макогоненко Г. П. Денис Фонвизин. М.: Л., 1961. С. 380.
Ю Очерки русской культуры XVIII века . Jg^
разновидностей русского языка — как литературного, так и разговорного, в стремлении к точному соответствию слова обозначаемому явлению действительности, к максимальной конкретности высказывания, к правдивости языковых характеристик образов. На этих путях намечалось формирование языковой базы реализма.
«Первым шагом к переходу русской поэзии от риторики к жизни» была, по словам В. Г. Белинского, поэзия Г. Р. Державина47. Даже в таком типично высоком жанре классицизма, как ода, можно наблюдать у Державина этот переход. Общеизвестны факты употребления просторечия и диалектизмов в одах Державина. Но качественный сдвиг заключался не в механическом наращивании количества просторечных элементов, а в их объединении в словесные ряды, несущие в структуре одического текста определенные смысловые и стилистические функции. В таких одах, как «Фелица», «Видение Мурзы», «На счастие», можно наблюдать смену и чередование разных «типов речи» — высокого поэтического и обиходно-бытового, причем основная идеологическая нагрузка ложится именно на обиходно-бытовые контексты. В этом композиционном чередовании и проявляется разрушение высокого стиля классицизма.
В оде «Видение Мурзы» поэт воспевает Фелицу в традиционных для высокого стиля выражениях, но как только переходит к полемике с вельможами, обращается к совершенно иным словесным рядам:
Довольно нажил я врагов! Один отнес себе к бесчестью, Что ие дерут его усов; Иному показалось больно. Что он наседкой не сидит... И словом: тот хотел арбуза, А тот соленых огурцов...48
Свободный переход от одной манеры выражения к другой принципиально противоречит теории трех стилей. У Державина «переход от риторики к жизни» всегда связан с переходом от высоких поэтических к обиходно-разговорным контекстам, что отражает утрату высоким стилем монополии на право выражения «важных материй». Рост реалистических тенденций в русской литературе был связан с коренным изменением самого понятия важности, общественной значимости отражаемых в литературе явлений действительности. Это вело к увеличению удельного веса жанров, которые классицизм не культивировал, прежде всего повествовательных прозаических жанров.
В становлении русской повествовательной прозы значительная роль принадлежала М. Д. Чулкову. Будучи писателем ярко выраженного демократического направления, он ориентировал язык своих произведений на «живое употребление», на «обыкновенные разговоры». Особенно заметно это в лучшем произведении Чулкова — романе «Пригожая повариха» (1770).
Повествование в романе ведется от лица главной героини — сержантской вдовы Мартоны. Язык повествования вполне соответствует образу рассказчицы — женщины простой, но грамотной, знакомой с тогдашней любовно-авантюрной литературой, а через нее — и с ан
47 Белинский В. Г. Собр. соч.: В 9 т. Т. 6. М.» 1981. С. 91.
48 Державин Г. Р. Стихотворения. М., 1958. С. 40.
290
тичной мифологией. В его основе — разговорный язык демократических слоев города, с пословицами и поговорками, со свободно развивающейся фразой. В эту ткань вплетаются иногда слова и обороты, почерпнутые Мартоной из прочитанных книг. Например: «По выходе ево, не столько радовалася Венера данному ей яблоку, сколько любовалася я подаренной мне табакеркою... тогда положила я ее против кровати на столике и уснула; но впрочем и во сне живо она представлялася передо мною по пословице: «кто нового не видал, тот и поношенному рад». Правду сказать, что табакерка была несколько пообита; но для меня казалася она нова, ибо я отроду таких вещей у себя не имела и иметь их никогда не надеялась. В десятом часу по полуночи пожаловал ко мне прежний мой волокита; признаюсь, что так скоро отбоярить ево совесть меня зазрела, а не желая иметь с ним компании, при-творилася я больною...»49
В дворянских кругах сочинениями Чулкова пренебрегали, здесь они казались слишком «низкими». Но в демократической среде русского общества повествовательная проза Чулкова была очень популярна, чему немало способствовал ее живой, естественный, непринужденный язык.
Преимущественно на демократического читателя были ориентированы и сатирические журналы Н. И. Новикова — «Трутень», «Пустомеля», «Живописец» и «Кошелек». В предисловии к 3-му изданию «Живописца» Новиков объяснял успех своего журнала тем, что «сие сочинение попало на вкус мещан наших: ибо у нас те только книги третьими, четвертыми и пятыми изданиями печатаются, которые сим простосердечным людям, по незнанию их чужестранных языков/ нравятся»50. Сатирическая журналистика 1769—1774 гг. сыграла весьма значительную роль в совершенствовании и демократизации русского литературного языка. П. Н. Берков, отмечая «исключительную гибкость, легкость и чистоту языка сатирических журналов», справедливо утверждал, что «как этап в создании русского литературного языка, лучшие образцы художественной продукции этих журналов ближе стоят к языку XIX в., чем проза и, тем более стихи последней четверти-XVIII в.»51.
«Лучшие образцы художественной продукции» сатирических журналов представлены прежде всего в новиковских «Трутне» и «Живописце». Главной литературной формой сатирических журналов Новикова было письмо. В этой форме непосредственно излагались важнейшие просветительские идеи или создавались сатирические портреты «авторов» писем. Форма письма предусматривала простоту, непринужденность выражения мысли, не допускала сухости, педантичности, излишней учености и была, таким образом, очень удачной с точки зрения доступности для широких демократических читательских кругов. Характерные черты языка «просветительского» письма можно видеть в таком отрывке: «...в вашем «Трутне» печатаемые сочинения многими разумными и знающими людьми похваляются. Это хорошо: да то беда, что многие испорченные нравы и злые сердца имеющие люди принимают на себя осмеиваемые вами лица и критикуемые вами пороки берут на свой счет. Это бы и не худо... Но дело-то в том состоит, что в вашем зеркале, названном «Трутень», видят себя и многие знатные бояре^ И хотя вы в предисловии своем и дали знать, что будете сооб
43 Русская проза XVIII века. М.» 1971. С. 45.
50 Н о в и к о в Н. И. Избр. соч. М.; Л., 1951. С. 96.
51 Берков П. Н. История русской журналистики XVIII в. М.; Л., 1952. С. 306.
10е
291
щать не свои, но присылаемые к вам сочинения; однакож злостию напоившие свои сердца люди ставят это на ваш счет. Вот что худо-то!»52 53
Совершенен синтаксис приведенного отрывка. Он показывает, что синтаксическое усовершенствование литературного языка в прозе сатирических журналов Новикова (как и в повествовательной прозе Чулкова и Фонвизина) осуществлялось на основе широкого использования народно-разговорной лексики, и главным образом фразеологии. Устойчивые словосочетания, отшлифованные в смысловом и синтаксическом отношении длительным «общим употреблением», служили прекрасным строительным материалом для сжатых, насыщенных в смысловом отношении и эмоционально выразительных фраз.
Широкое применение в новиковской сатире, особенно в стилизованных письмах, находят различные группы народно-разговорной лексики и фразеологии. Язык стилизованных писем служит одним из средств создания образов их «авторов». Типичны в этом отношении «Письма к Фалалею», язык которых стилизован главным образом за счет грубого просторечия. Этот лексико-фразеологический слой здесь не только отражает необразованность, некультурность, неотесанность провинциальных дворян, но и несет основную смысловую нагрузку. Отец Фалалея в таких выражениях сожалеет о былых временах: «Да что уж и говорить, житье-то наше дворянское нынече стало очень худенько. Сказывают, что дворянам дана вольность: да чорт ли это слыхал, прости господи, какая вольность?... в старину-то побольше было нам вольности. Бывало, отхватишь у соседа земли целое поле; так ходи же он да проси, так еще десять полей потеряет... был бы только ум да знал бы приказные дела, так соседи и не куркай. То-то было житье!»531
Совсем в другом плане стилизован текст замечательных «Копий с крестьянских отписок», язык которых отличается точным соответствием слова изображаемому и отсутствием чисто внешних примет «крестьянского языка», широко использовавшихся в комедиях классицизма при изображении персонажей из народа. В практике русских комедио-. графов сложился «известный трафарет: крестьянская речь характеризовалась обязательным «цоканьем», «оканьем» и употреблением энклитических частиц -ста, -стана, -та и т. д.; иногда наряду с «оканьем» применялось и «аканье». Создавалось впечатление, что авторы, пытавшиеся передать язык крестьян, не имели точного представления об особенностях какого-либо определенного говора, но «создавали» условный «крестьянский» язык, механически соединяя все, что им было известно об отличиях языка деревни от литературной или, по крайней мере, от городской нормы»54.
В построении языка «Отписок» Новиков идет принципиально иным путем. Здесь не применяется ни грубое просторечие, ни имитация диалектного произношения. Социальная типичность языка достигается, с одной стороны, отказом от всего специфически книжного, не соответ-» ствующего изображаемой социальной среде, а с другой стороны, такой организацией синтаксиса и лексико-фразеологического материала, которая наиболее полно и точно отображает конкретную социальную ситуацию: «Да бог посетил нас скотским падежом, скотина почти вся повалилась; а которая и осталась, так и ту кормить нечем, сена были худые, да и соломы мало, и крестьяне твои, государь, многие пошли
52 Новиков Н. И. Указ. соч. С. 39.
53 Там же. С. 122.
54 Берков П. Н. О языке русской комедии XVIII века // Известия АН СССР. Отд. лит. и яз. T. 8. Вып. 1. 1949. С. 43.
292
по миру. Неплательщиков по указу твоему господскому на сходе сек нещадно, только они оброку не заплатили, говорят, что негде взять. С Филаткою, государь, как поволишь? денег не платит, говорит, что взять негде: он сам все лето прохворал, а сын большой помер, остались маленькие робятишки; и он нынешним летом хлеба не сеял, некому было землю пахать, во всем дворе одна была сноха, а старуха его и с печи не сходит»55.
Новиков последовательно и остро выступал против галломании дворянской верхушки, за национальную русскую культуру, за национальные русские основы литературного языка. Пародируя рассуждения «молодого автора».*, Новиков писал в «Живописце»: «Пропади знание российского языка, ежели и без него можно жить в большом свете: а этот большой свет составляют почтенные и любезные наши щеголи и щеголихи»56. «Щегольское наречие» было едко высмеяно Новиковым в «Опыте модного словаря щегольского наречия» и в ряде стилизованных писем, среди которых выделяется письмо щеголихи, начинающееся обращением «Моп соеиг, живописец!»: «...по чести скажу, что твои листы вечно меня прельщают: клянусь, что я всегда фельетирую их без всякой дистракции... Но я никак не ушла от беды: муж мой в уме очень развязан: да это бы и ничего; чем глупее муж, тем лучше для жены; но вот что меня терзает до невозможности: он влюблен в меня до дурачества, а к тому ж еще и ревнив. Фуй! как это неловко: муж растрепан от жены... как привяжется он ко мне со своими декларась-онами и клятвами, что он от любви ко мне сходит с ума, то я сперва говорю ему: отцепись; но он никак не отстает; после этого резонирую* что стыдно и глупо быть мужу влюблену в свою жену; но он никак не верит: и так остается мне одно средство взять обморок». Курсивом Новиков выделил в письме наиболее характерные черты «щегольского наречия»57 58.
Положительно сказалась на развитии русского литературного языка не только писательская, но и издательско-просветительская деятельность Новикова. Он объединил вокруг своего издательского дела лучших писателей и переводчиков того времени, поощрял и направлял их деятельность. Н. С. Тихонравов, имея в виду литературно-творческое окружение Новикова, писал: «Здесь начался новый литературный язык, создание которого относят обыкновенно к одному Карамзину* тогда как сам он воспитывался в обществе, переводчиков Новикова»
Одним из замечательнейших явлений русской литературы и русского литературного языка была проза Д. И. Фонвизина, которая по своим достоинствам и значению не уступает его комедиям. В прозаическом языке Фонвизина, как и в языке Новикова, Крылова, Радищева, получили первоначальное развитие многие важные свойства и тенденции, которые нашли завершение в пушкинской реформе русского литературного языка: активное вовлечение в литературный язык народно-разговорной лексики и фразеологии, широкое использование в качестве строительного материала предложений различных несвободных и полусвободных словосочетаний и устойчивых оборотов «языка обыкновенных разговоров», объединение «простых российских» и «сла-венских» словесных рядов. В языке фонвизинской прозы опровергалось декларированное теорией классицизма разделение литературного
55 Новиков Н. И. Указ. соч. С. 151.
56 Там же. С. 100.
57 Там же. С. 109—111.
58 Тихонравов Н. С. Соч. Т. 3. Ч. 1. М., 1898. С. 156.
293
языка на три стиля; разрабатывались языковые приемы объективного отражения действительности; получали развитие принципы построения языковых структур, характеризующих образ рассказчика.
Фонвизин блестяще писал письма, которые представляют собой образцы высокой русской эпистолярной культуры второй половины XVIII в. Для иллюстрации приведем маленький отрывок из письма к П. И. Панину от 15 (26) января 1778 г., в котором речь идет о французском дворянстве: «Мыслят здесь мало, да и некогда, потому что говорят много и очень скоро. Обыкновенно отворяют рот, не зная еще что сказать; а как затворить рот, не сказав ничего, было бы стыдно, то и говорят слова, которые машинально на язык попадаются, не заботясь много, есть ли в них какой-нибудь смысл. Притом каждый имеет в запасе множество выученных наизусть фраз, правду сказать, весьма общих и ничего не значащих, которыми, однако ж, отделывается при всяком случае»59.
Демократические языковые традиции Новикова и Фонвизина были продолжены в языке журнальной и повествовательной прозы И. А. Крылова. Как и его предшественники, он опирался на «живое употребление», но при этом более умеренно применял резко экспрессивно окрашенные языковые средства и ярко выраженные по своей социальнопрофессиональной приуроченности словесные ряды. Крылов много сделал для разработки приемов остроумия в литературном изложении. Ирония, насмешка, сарказм становятся во второй половине XVIII в. характерной чертой организации литературного текста, что было связано с развитием обличительной линии русского просветительского реализма.
Прием иронии используется Крыловым очень широко уже в «Почте духов»: «Он с великою охотою повиновался моему приказанию и кушал с такой умеренностию, что я опасался, дабы не лопнул у него желудок», «не позабыл я представить себя в богатом кафтане, в котором, может быть, почли бы меня за какого-нибудь ученого, если б не был он весь в золоте»60 и мн. др. Множество блестящих примеров остроумного построения текста содержится в повести «Каиб»: «Тысячи попугаев говорили в его клетках скоропостижные вирши; многие из сих попугаев были красноречивее тогдашних академиков, хотя академия Каибова почиталась первою в свете потому, что ни в какой академии не было такого богатого набора плешивых голов, как у него, и все они бегло читали по толкам, а иногда очень четко писали к приятелям письмы»61. Остроумное построение повествования очень часто достигается путем неожиданных сравнений, которые особенно наглядно показывают, что Крылов ищет выразительности не столько в отдельных экспрессивно окрашенных языковых единицах, сколько в приемах организации текста: «простолюдимов ослепляло золото, жемчуг и каменья, коих было более, нежели орфографических ошибок в наших новых писателях»; «в Каибов век была такая мода на чудеса, как ныне на аглинские шляпки, и тот дом, в котором не случалось в неделю по крайней мере два чуда, был так же смешон, как ныне дом, где не играют в карты», «он был по колено в грязи и отовсюду окружен лужами, как Англия океаном»62 и мн. др.
54 Фонвизин Д. И. Собр. соч. Т. 2. М.; Л., 1959. С. 463—464. Подробнее о языке Фонвизина-прозаика см.: Горшков А. И. Язык предпушкинской прозы. М., 1982. q 72____129.
60 Крылов И. А. Соч. Т. 1. М., 1955. С. 68, 70.
•* Там же. С. 397.
« Там же. С. 395. 400, 413.
294
Крылов стремился к унификации и универсализации литературного языка и на этом пути (особенно в повествовательной прозе) достиг немалых успехов. Он показал, что литературный язык может быть богатым и выразительным, легким и изящным, оставаясь на почве национально-русских традиций.
•
Особое место в истории русского литературного языка принадлежит языку «Путешествия из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева. Его оценки в специальной литературе разноречивы; высказывались мнения, что у Радищева соединены три стиля классицизма в одном переплете63 или что язык Радищева представляет собой «яркую вспышку церковнославянского языка в русской прозе XVIII в.»64 Но еще в дореволюционное время наиболее внимательные исследователи утверждали, что «ни в каких других произведениях XVIII века не чувствуется такого биения слова, такой жизни языка, как у Радищева»65. Особенности языка книги Радищева нельзя правильно оценить, не определив специфики содержания и формы «Путешествия из Петербурга в Москву». Если Карамзин, заканчивая «Письма русского путешественника», восклицает: «...вот зеркало души моей в течение осьмнадцати месяцев!», то Радищев в посвящении к «Путешествию» пишет: «Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человечества уязвленна стала». Радищев преобразует жанр путешествия. Он предлагает читателю не «зеркало души своей», а описание и анализ самой действительности. Именно широтой отражения русской действительности объясняются широта диапазона языковых средств (от старинных книжно-славянских до просторечных и «простонародных» и от специфически «бытовых» до «метафизических» и общественно-политических), «биение слова» и «жизнь языка» в книге Радищева. О вспышке церковнославянского языка или о трех стилях в одном переплете не может быть и речи.
Как пишет Д. Д. Благой, Радищев в своей книге дает «бой сковывавшей творческую свободу писателя поэтике классицизма», при этом «отнюдь не становится он и на путь субъективного стерновского сентиментализма», в его «Путешествии» «всходят ростки нового творческого метода — метода критического реализма»66. Употребление, организация в тексте «славенских» и «простых российских» элементов подчинены у Радищева совсем другим закономерностям, чем в классицизме и сентиментализме. В использовании церковнославянизмов Радищев смелее и дальше других писателей XVIII в. идет по пути их семантического и идеологического переосмысления, по пути наполнения их новым, гражданским, революционным содержанием. Например: «О! если бы рабы, тяжкими узами отягченные, яряся в отчаянии своем, разбили железом, вольности их препятствующим, главы наши, главы бесчеловечных своих господ, и кровию нашею обагрили нивы свои! Что бы тем потеряло государство? Скоро бы из среды их исторгнули-ся великие мужи для заступления избитого племени, но были бы они других о себе мыслей и права угнетения лишены»67.
63 Винокур Г. О. Указ. соч. С. 160.
64 Булахо вский Л. А. Курс русского литературного языка. Т. II. Киев, 1953. С. 63.
65 Щеголев П. Е. Исторические этюды. Спб., 1913. С. 11.
66 Благой Д. Д. История русской литературы XVIII века. М., 1960. С. 491, 493.
67 Радищев А. Н. Избранные философские и общественно-политические произведения. М., 1953. С. 191.
295
С подобными контекстами соседствуют контексты, где славянизмы выступают в иронической и сатирической функции: «...сокращенный видом плети властновелительного гранодера, староста столь живо ощущал мощь десницы грозящего воина, как бунтующие ветры ощущали над собою власть сильной Эоловой остроги»; «Между тем я, вышед на улицу, воспретил храброму предтече его превосходительства исполнить его намерение»; «Блаженны в единовластных правлениях вельможи. Блаженны украшенные чинами и лентами»68. Идеологическое переосмысление и изменение функций церковнославянизмов означали разрыв со всей предписываемой теорией классицизма системой употребления «славенской» лексики и фразеологии.
В «Путешествии» наблюдается сложная динамика словесных рядов. Например, глава «Любани» начинается с описания встречи путешественника с крестьянином и изложения разговора между ними: «— Разве тебе во всю неделю нет времени работать, что ты и воскресенью не спускаешь, да	еще в самый	жар?	—	В неделе-то,	барин,
шесть дней, а мы шесть	раз в неделю	ходим	на	барщину; да	под вечером возим оставшее в	лесу сено на	господский двор, коли	погода
хороша; а бабы и девки	для прогулки	ходят	по	праздникам в	лес по
грибы да по ягоды». Далее следует рассуждение. Происходит развертывание, преобразование словесных рядов. Разговорный словесный ряд постепенно переходит в ряд «метафизический», а затем в ораторско-патетический: «Разговор сего земледельца возбудил во мне множество мыслей. Первое представилось мне неравенство крестьянского состояния... Член общества становится только тогда известен правительству, его охраняющему, когда нарушает союз общественный, когда становится злодей! Сия мысль всю кровь во мне воспалила. Страшись, помещик жестокосердый, на челе каждого из твоих крестьян вижу твое осуждение»69.
Общественно-публицистический и художественно-изобразительный аспекты «Путешествия» объединяются в единое целое образом путешественника, вокруг которого группируются и образы всех персонажей. Через язык повествователя преломляется язык его собеседников. В построении языка персонажей Радищев добивается больших успехов. Представители разных социальных групп, разных профессий говорят у него разным языком. Дифференциация языка персонажей не ограничивается социально-групповыми признаками и идет по пути поисков признаков индивидуальных. Многие персонажи книги Радищева выступают, как и путешественник, в роли рассказчиков. Таким образом возникают «рассказы в рассказе», каждый из которых имеет свою жанровую, композиционную и языковую специфику. Например, прекрасно стилизован за счет использования просторечных и «канцелярских» выражений рассказ присяжного о государевом наместнике: «Итак, жил-был где-то государев наместник. В молодости своей таскался по чужим землям, выучился есть устерсы и был до них великий охотник... А как попал в наместники и когда много стало у него денег своих, много и казенных в распоряжении, тогда стал он к устерсам, как брюхатая баба. Спит и видит, чтобы устерсы кушать... В правление посылает приказ, чтобы наряжен был немедленно курьер, которого он имеет в Петербург отправить с важным донесением... И ну-ну-ну, ну-ну-ну; по всем по трем, вплоть до Питера... Бочку взвалили в кибитку,
. w Там же. С. 193—194.
Там же. С. 57—58.
296
поворотя оглобли, курьер уже опять скачет, успел лишь зайти в кабак и выпить два крючка сивухи»70.
Представление о распределении ресурсов русского языка в книге Радищева по принципам теории трех стилей может возникнуть лишь как результат невнимания к особенностям содержания, творческого метода и композиции «Путешествия», к специфике движения словесных рядов, объединяемых образом рассказчика-путешественника.
Во второй половине XVIII в. прозаические жанры не были господствующими, скорее наоборот, поэзия была в большем почете. Но мы говорим преимущественно о языке прозы, потому что в аспекте развития русского литературного языка поэзия второй половины XVIII в. не играла столь важной роли, как проза. Поэзия (за исключением поэзии Державина) оставалась в основном и по жанровым формам, и по языку в границах классицизма. Несмотря на отдельные достижения в области языка поэзии, главное движение русского литературного языка по пути к становлению общенациональных норм происходило все же в прозе. В прозе с наибольшей очевидностью обнаружились и противоречия в развитии русского литературного языка в конце XVIII— начале XIX в.
Параллельно с демократической просветительской литературой в России развивается литература дворянского сентиментализма, которая в 90-е годы завоевывает ведущее положение. Литературно-эстетические и языковые принципы русского сентиментализма нашли наиболее целостное и типичное воплощение в «Письмах русского путешественника» и ранних повестях Н. М. Карамзина. С появлением этих произведений исследователи связывают начало «карамзинского периода» и «нового слога» русской литературы. Представление о «новом слоге» могут дать два следующих маленьких отрывка.
Описание русской весны из «Писем русского путешественника»: «Бледные луга, упитанные благотворною влагою, пушатся свежею травкою и красятся лазоревыми цветами. Березовые рощи зеленеют, за ними и дремучие леса, при громком гимне веселых птичек, одеваются листьями, и зефир всюду разносит благоухание ароматной черемухи»71.
Описание русской боярышни XVII в. из «Натальи, боярской дочери»: «Много цветов в поле, в рощах и на лугах зеленых, но нет подобного розе; роза всех прекраснее; много было красавиц в Москве белокаменной, ибо царство русское искони почиталось жилищем красоты и приятностей, но никакая красавица не могла сравняться с Наталь-ею — Наталья была всех прелестнее. Пусть читатель вообразит себе белизну италиянского мрамора и кавказского снега: он все еще не вообразит белизны лица ее — и, представя себе цвет зефировой любовницы, все еще не будет иметь совершенного понятия об алости щек Натальиных»72.
Условность изображения персонажей и окружающей их обстановки, природы вела к условности, искусственности языка сентиментальной прозы. На первое место выдвигается не точность обозначения явления действительности, а «приятность» изложения. Соответственно
70 Там же. С. 66—67.
71 КарамзинН.М. Избр. соч. Т. 1. М.; Л., 1964. С. 468.
72 Там же. С. 625—626.
297
подбираются «приятные», «красивые» слова. Если слово кажется недостаточно изысканным, употребляется описательный оборот, перифраза. Текст насыщается сравнениями, метафорами. Автор стремится воздействовать на читателя именно словами, словесными украшениями, не заботясь о том, что избранные им «красивые» слова могут вступать в противоречие с изображаемой действительностью.
Одной из главных заслуг карамзинистов считается провозглашение принципа сближения литературного языка с разговорным. Однако тезис «писать как говорят, и говорить как пишут» в теории и практике карамзинизма был противоречивым и зыбким. Причиной этого была узость классовой позиции и эстетическая ограниченность русского дворянского сентиментализма, которая в худшую сторону отличала его от русского просветительского реализма. В статье «Отчего в России мало авторских талантов?» Карамзин писал: «Русский кандидат авторства недовольный книгами, должен закрыть их и слушать вокруг себя разговоры, чтобы совершеннее узнать язык. Тут новая беда: в лучших домах говорят у нас более по-французски!... Что ж остается делать автору? Выдумывать, сочинять выражения; угадывать лучший выбор слов; давать старым некоторый новый смысл, предлагать их в новой связи... Одним словом, французский язык весь в книгах (со всеми красками и тенями, как в живописных картинах), а русский только отчасти; французы пишут как говорят, а русские обо многих предметах должны еще говорить так, как напишет человек с талантом»73.
Начав с того, что надо писать как говорят, Карамзин заканчиваег тем, что надо говорить как пишут, причем ориентируясь на французский язык, который «весь в книгах». Таким образом «новый слог» отрывается и от русской книжной традиции, и от «живого употребления», т. е. от двух главнейших источников, без обращения к которым дальнейшее развитие русского литературного языка было невозможно. Сентиментальная русская проза написана таким языком, каким в России никто, разумеется, не говорил (т. е. тезис «писать как говорят» остался неосуществленным), и никто, конечно, не стал говорить «новым слогом» (т. е. остался неосуществленным и тезиг «говорить как пишут»).
Теоретики «нового слога» не учитывали, что единство языка нации предполагает связь, но не тождество разговорного и литературного языка, не исключает, но, наоборот, предполагает наличие разновидностей литературного языка — стилей. В «новом слоге» по существу вырабатывалось не единство, а «одинаковость» языка. Она отразилась, в частности, в языке персонажей произведений Карамзина и его последователей. Кем бы ни были эти персонажи, они все говорят одинаково, тем языком, каким пишет автор (ср. колоритные языковые характеристики в «Путешествии» Радищева).
Карамзиным и его соратниками была проделана большая работа по устранению из литературного употребления лексики и фразеологии, не соответствующей критерию «вкуса». Прежде всего это относилось к архаическим книжно-славянским элементам. Карамзинисты очень живо ощущали несовременность того или иного слова или оборота. В отказе от всего устарелого они были более целеустремленны и достигли больших успехов, чем писатели-просветители 70—80-х годов. Однако из «нового слога» сознательно и последовательно устранялись и народно-разговорные слова и выражения. Таким образом, работа карамзинистов по отбору лексико-фразеологических средств но
73 Там же. Т. 2. С. 185.
298
сила односторонний характер. Несомненно положительной она была в отношении устранения из литературного языка всякого рода архаизмов. В остальном же. она представляла шаг назад по сравнению с литературно-языковой практикой писателей-просветителей, которые осуществляли объединение в пределах литературного языка различных языковых ресурсов — от специфически книжных до народно-разговорных и просторечных.
Вопросы отбора и употребления лексики и фразеологии в «новом слоге» смыкаются с вопросами синтаксической организации текста. Как показывают наблюдения, распространенное представление о фразе Карамзина как короткой и просто организованной в известной степени иллюзорно. Для манеры выражения, тяготеющей к украшенно-сти, «цветам слога», естественна длинная фраза. Еще в 1848 г. об этом писал К- С. Аксаков: «Речь является какой-то бесконечной пле-теницей, слова подбираются нужные и ненужные к слову ближайшему, и карамзинский писатель мог бы, кажется, говорить или вести речь целый век, если бы его не остановили или бы сам он не думал остановиться»74. Конечно, это суждение нельзя понимать буквально. Тенденция подбирать слова «нужные и ненужные к слову ближайшему» не исключает возможности использования различных типов предложений, различных типов связей между ними в тексте и т. п. Значение «синтаксических преобразований» Карамзина и его последователей в истории русского литературного языка было достаточно ощутимо, однако не столь велико и радикально, как представляется некоторым исследователям. Очень многое в усовершенствовании русского синтаксиса (в частности, порядка слов и структуры предложений) было сделано и до Карамзина, и в иных литературных направлениях.
Нельзя не отметить личных заслуг Карамзина в обогащении словарного состава русского литературного языка. С его деятельностью связано распространение таких новых слов и новых значений слов, как благотворительность, взыскательность, влюбленность, вольнодумство, всеобъемлющий, достижимый, достопримечательность, картинный, личность, неистощимость, необозримость, нечистоплотность, остроумец, ответственность, отношение, очаровательность, первоклассный, подозрительность, полуголодный, постепенность, промышленность, рассудительность, семейственный, сосредоточить, таинственность, усовершенствовать75 76. Из сочинений Карамзина распространились в русском языке и такие заимствованные слова, как авансцена, адепт, антикварий, аркада, будуар, буффонство, водевиль, дилижанс, дуэт, кабриолет, карикатура, кокарда, контролер, кризис, милиция, полиглот, профан, терраса, тост, тротуар, фаза, фантом, эгоист75.
Подводя итоги всему сказанному выше о «новом слоге», можно заключить, что линия, по которой стремились направить движение русского литературного языка карамзинисты, не совпадала с главной, магистральной линией его развития, направленной в конце XVIII — начале XIX в. на концентрацию и стабилизацию всех его исторически сложившихся ресурсов на широкой национально-демократической основе. «Новый слог российского языка не был достаточно демократичен. Он не включал в себя широкой и свежей струи простонародного
м Аксаков К. С. О Карамзине // Русская литература. 1977. № 3. С. 107.
75 Hutt 1-Worth G. Die Bereicherung des nissischen Wortschatzes im XVIII. Jahr-hundert. Wien, 1956.
76 Huttl-Worth G. Foreign words in Russian. A historical sketch, 1550—1800. Berkeley; Los Angeles, 1963.
299
языка и очень ограничивал литературные функции бытового просторечия. Он был несколько жеманен, манерен и излишне элегантен, так как исходил из норм дворянского салонно-литературного вкуса»77.
В 1803 г. А. С. Шишков издал свое «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка», в котором был намечен тезис о противопоставлении и противоборстве двух направлений в русской словесности — старого (с ориентацией на старый книжно-славянский язык) и нового (с ориентацией на французский язык). В дальнейшем этот тезис являлся в разных видах: исследователи писали о борьбе шишков-цев и карамзинистов, славяно-руссов и галло-руссов, славянофилов и западников, архаистов и новаторов. Поскольку рассуждения о спорах этих группировок почти не опирались на анализ литературных текстов того времени, дискуссия стала отождествляться с действительным состоянием и тенденциями развития литературного языка. Конечно, полемика «о слоге» в начале XIX в. возникла как отражение реальных фактов литературно-языкового развития, но степень полноты и точности этого отражения была невелика. Еще Н. Г. Чернышевский назвал споры приверженцев Карамзина и Шишкова «бурями в стакане воды»78. Объективные исследователи единодушно отмечают, что «борьба карамзинистов и шишковистов за пути развития литературного языка оказалась в итоге малоплодотворной, поскольку и те и другие не видели основного источника, за счет которого должен был развиваться литературный язык. И те и другие ни одним словом не обмолвились о необходимости всестороннего, глубокого освоения и творческого развития богатств общенародной речи, а потому не нашли и не наметили правильных путей и приемов обогащения языка»79.
Не может быть сомнений, что полемика защитников «старого слога» со сторонниками «нового слога» не была главной движущей силой развития русского литературного языка. В 1828 г. Пушкин писал: «В зрелой словесности приходит время, когда умы, наскуча однообразными произведениями искусства, ограниченным кругом языка условленного, избранного, обращаются к свежим вымыслам народным и к странному просторечию, сначала презренному»80. И шишковцы, и ка-рамзи-нисты ратовали за язык «условленный, избранный». В этом они смыкались. А противостояла им линия развития русского литературного языка на народной, подлинно национальной основе. Проблема народности литературного языка остро стояла в литературно-языковой практике, она необходимо должна была выдвинуться на первый план и в дискуссиях «о слоге». Это произошло, когда Крылов выступил как писатель-баснописец. Карамзинисты не приняли подлинно народного языка его басен и противопоставили ему язык басен И. И. Дмитриева. В. В. Виноградов писал, что вне рамок споров шишковцев с карамзинистами и параллельно с ними «в первые десятилетия XIX века разгорается яростная, непримиримая борьба за пути развития национального русского литературного языка и стилей национальной художест
77 Виноградов В. В. Очерки... С. 198.
78 Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч. Т. 2. М., 1949. С. 776.
79 Е ф и м о в А. И. История русского литературного языка. М., 1967. С. 164.
80 Пушкин А. С. Поли. собр. соч. Т. И. Л., 1949. С. 73.
300
венной литературы. Различия стилей басни, прикрепленные к именам Крылова и Дмитриева, стали лозунгами этой борьбы»81.
И шишковское, и карамзинское направления были опровергнуты развитием русского литературного языка как языка общенародного, национального. В XVIII в. это развитие было поразительно интенсивным. От двух типов литературного языка до стилей литературных направлений и зачатков функциональных стилей, от языка «Прикладов, како пишутся...» до языка писем Фонвизина, от языка рукописных повестей до языка «Пригожей поварихи» Чулкова, от языка первых русских мемуаров до языка «Писем русского путешественника» Карамзина, от языка лирики петровского времени до языка поэзии Державина — путь огромный и притом пройденный за короткое (для истории языка) время. Но окончательное становление национального русского литературного языка и закрепление его норм принадлежат XIX веку.
81 В и н о г р а до в В. В. И. А. Крылов и его значение в истории русской литературы и русского литературного искусства // Русская речь. 1970.	4. С. 8.
ТЕАТР
| О. А. ДЕРЖАВИНА I Г. В. МОСКВИЧЕВА
У\/111 век сыграл важную роль в истории становления русского на-AVIll ционального театра. Чтобы оценить ее, напомним, что представлял собой к исходу XVII в. ранний русский театр в его различных видах.
Сложился и достигает расцвета, несмотря на преследования церковной и светской власти, народный театр («скоморошеские игрища», кукольный театр, театр Петрушки). «Скоморошескому» театру противостоит театр «церковного алтаря», церковной службы, не получивший, однако, развития в условиях становления абсолютизма. Традиции церковных действ возрождаются в так называемых «школьных» театрах, но с изменившейся идеологической окраской. Самым значительным из них был школьный театр в Киево-Могилянской духовной академии. В Москве такой театр создается в последней трети XVII в. при высшей Духовной семинарии, преобразованной в XVIII в. в Славяно-греко-латинскую академию. Основателем его был преподаватель этой семинарии известный поэт Симеон Полоцкий, которому принадлежат две «школьные» драмы на религиозные сюжеты.
Под влиянием расширяющихся связей с европейскими странами распространяется обычай заводить при царском дворе «комедии», т. е. театральные зрелища. Сохранились также сведения о театральных постановках в Посольском доме, доме Артамона Матвеева, И. Д. Милославского и др. В начале XVII в. в Москве появились первые иностранные актеры — музыканты, канатные плясуны, фокусники и др. Но лишь возникновение театра при дворе царя Алексея Михайловича в 1672 г. открыло новую страницу в истории русской культуры. Несмотря на то что это был театр сословно-замкнутого типа, придворный и его зрителями стали, кроме царской семьи, придворные и ближние бояре, он оказался явлением значительным. Организатор театра глава Посольского приказа А. С. Матвеев привлек к театральной «потехе» не только жителей Немецкой слободы — пастора И. Г. Грегори, егО учеников и помощников, но и русских «робят» — подьячих Посольского приказа, которые переводили пьесы и обучались актерскому мастерству, мастеровых Мещанской слободы, работавших в подмосковном селе Преображенское над оформлением «комедийной хоромины», установкой декораций и реквизитом и, очевидно, принимавших участие в представлении той или иной «комедии».
302
Все это дает право заключить, что театр как новое важное явление русской культурной жизни привлекал внимание не только членов царской семьи и бояр, которые обязаны были присутствовать на представлениях, но и некоторой части городского населения.
К сожалению, первый профессиональный русский придворный театр просуществовал недолго (1672—1676), да и спектакли его не были регулярными, оставались «необыкновенным празднеством» двора Ч
О том, что к исходу XVII в. духовная потребность в театральных зрелищах была велика, говорят сложившиеся различные формы представлений, отвечавшие культурным интересахМ разноликого в своем социальном составе русского зрителя. Однако национальный театр на рубеже двух веков еще не мог быть создан. Определились лишь некоторые исторические предпосылки к его возникновению.
Задачу создания театра как одного из проявлений развивающейся новой культуры, формирующегося национального самосознания и общественных перемен выполнил XVIII век. При рассмотрении русского театрального искусства XVIII в. поражает разнообразие видов театров (народный, школьный, городской демократический, дворянский любительский, крепостной — городской и усадебный и др.). Однако в этом множестве отчетливо просматриваются две разъединяющие тенденции, связанные с выражением сословной идеологии. Сохраняя относительную самостоятельность, одни из театров отражали интересы привилегированных кругов, другие, напротив, — идеалы широких демократических слоев населения. Они складывались исторически, их развитие шло диалектическим путем: воздействуя друг на друга, театры шли к сближению. Это создало предпосылки для рождения — в условиях сформировавшейся светской культуры — русского театра, способного ставить общенациональные проблемы.
Государственный профессиональный театр был создан в середине XVIII столетия. Это произошло в немалой степени благодаря рождению новой русской драматургии. Основанный на национальном репертуаре, он вобрал в себя опыт европейского театра, принесенный в Россию иностранными профессиональными труппами, и усвоил национальные традиции народного и демократического театров.
Петр I, оценив силу воздействия театральных зрелищ, в самом начале XVIII в. делает попытку подключить театр к пропаганде своей внутренней и внешней политики, сделать его одним из средств утверждения абсолютистской идеологии. С этой целью он решает создать общедоступный публичный театр. В 1702 г. в Москву была приглашена труппа немецких актеров под руководством Иоганна Кунста. Несмотря на противодействие боярской верхушки, на Красной площади для нее была построена «комедийная хоромина», где должны были идти спектакли для «охотных смотрельщиков». Это было здание 18 сажен в длину и 10 в ширину, позволявшее присутствовать на представлениях до 400 зрителей. У входа были пристроены «чуланы», где продавались билеты. Первые ряды стоили 10 коп., следующие — по 6, 5 и по 3 коп. Внутри здание было расписано червленой краской, убрано сукнами и освещалось фонарями и свешивающимися с потолка люстрами. Сцена была устроена на возвышении и отделялась от зри-
1 Пушкин и театр. М., 1953. С. 395.
303
тельного зала брусом с перилами и занавесом, который перед началом пьесы раздвигался по обе стороны. Перед занавесом помещались хор и музыканты. Сцена была украшена еще более пышно, чем зал, и по ходу спектакля оформлялась «живописными картинами», т. е. задней и боковыми декорациями. Героями пьес чаще всего были короли, полководцы, придворные; актеры выступали в кафтанах, шитых мишурой и стеклярусом, в кружевных епанчах, в шляпах с перьями или в блестящих латах и жестяных коронах.
Представления начались во второй половине декабря 1702 г. Уже до конца года были поставлены три «комедии»: «О взятии крепости Орешка», «О графине Триерской Гановеве» и «О крепости Грубисто-не, в ней же первая персона Александр Македонский».
Пьесы, которые ставила труппа Кунста, представляли собой репертуар бродячих немецких трупп: это были трагедии или комедии, характерные для театра так называемых «английских комедиантов»2. Одни из них воспроизводили героев античной эпохи, как, например, трагедии «Два завоеванные городы, в ней же первая персона Юлий Кесарь», «Сципио Африкан, вождь Римский, или Погубление Софо-низбы, королевы Нумидийской»; другие были обращены к изображению частной жизни, как комедия-буффонада «Принц Пикель-Гяринг, или Жоделетт, самый свой тюрьмовый заключник» (в основе — пьеса Кальдерона «Сам у себя под стражей»); комедия «Честный изменник, или Фридерико фон Поплей и Алоизия, супруга его».
Пьесы шли на немецком или русском языке. Однако, как видно хотя бы из заглавия комедии-буффонады, переводчики Посольского приказа далеко не всегда справлялись со своими задачами, и перевод превращался нередко в бессмыслицу. Это касалось торжественных монологов трагических героев, и нежных диалогов влюбленных.
Основную особенность спектаклей составляла их зрелищность и занимательность: острый, мелодраматический сюжет, трагические монологи и любовные сцены перемежались фарсовыми выходками комических персонажей; высокая патетика монологов сменялась натурализмом в мизансценах и площадными шутками в диалогах комических персонажей и «издевочного слуги», т. е. шута, без которого не обходился ни один спектакль. Все это часто не имело достаточной внутренней связи, преобладала установка на внешние эффекты, занимательность, на то, чтобы поразить зрителя необычностью положений. На сцене очень часто изображались ссоры и драки, удары сыпались с необыкновенной щедростью, а шутки нередко переступали все границы приличия и благопристойности.
Все это, конечно, мало отвечало замыслу Петра I, который хотел, чтобы на сцене ставились пьесы, отражавшие современные события, призывавшие к служению «общему благу». Этой задачи театр И. Кунста и его преемника О. Фюрста выполнить не мог. Правда, в «комедийной хоромине» была поставлена пьеса «О взятии крепости Орешка» (эпизод из Северной войны). Пьеса до нас не дошла, но известно, что по поводу ее И. Кунст заявлял, что создать в столь короткий срок новую, невиданную пьесу невозможно. Тем не менее она была им написана, как он говорил, «из великой любви и уважения к царскому величеству», и разыграна в его театре.
2 Труппы «английских комедиантов» были широко известны в Германии в XVII в. Основными чертами этого театра, утратившего постепенно свой национальный состав и включавшего преимущественно немецких актеров, были грубая зрелищность, фарсовый комизм, ложный пафос, усиленная жестикуляция и крик.
304
Ставились ли еще какие-нибудь подобные пьесы на сцене первого общедоступного театра, неизвестно, но было ясно, что его репертуар не удовлетворял царя, а спектакли не понравились публике. Главными посетителями театра были горожане: ремесленники, слуги, солдаты, подьячие. Далекие от русской жизни сюжеты пьес, невразумительные их переводы, непонятные скачки в развитии действия делали спектакли малопривлекательными для зрителя. Театральное дело шло вяло, и уже в 1706 г. театр прекратил существование.
Однако первая попытка создать публичный театр не прошла бесследно. Театр Кунста—Фюрста познакомил зрителей с рядом сюжетов и образов мировой драматургии. Таковы, например, комедия «О доне Яне и доне Педре», где (еще до появления пьесы Ж.-Б. Мольера) излагалась история Дон Жуана; «О докторе битом» — переделка комедии Мольера «Лекарь поневоле», «Честный изменник, или Фриде-рико фон Поплей и Алоизия, супруга его» — итальянская трагедия XVII в. Пьесы внушали зрителям новые понятия о долге, чести, об отношении к женщине, о любви как о большом и серьезном чувстве.
Упразднение государственного театра совпало с возобновлением представлений при дворе. Они шли в подмосковном селе Преображенском, в палатах сестры Петра I царевны Наталии Алексеевны, и в Измайлове, во дворце вдовы царя Ивана Прасковьи Федоровны. В начале 1707 г. театру царевны были переданы «комедиальное и танцевальное платье» придворного театра Алексея Михайловича и московского театра Кунста—Фюрста, а в конце 1709 г. — их декорации и тексты пьес3.
Спектакли ставились силами любителей — приближенных и слуг царевны Наталии и царицы Прасковьи. В репертуаре были инсценировки житий святых и переводных романов, варьировались также излюбленные древнейшие сюжеты, типа «Комедии о Иудифи и Олофер-не», «потешавшие» еще Алексея Михайловича. Но в сравнении с его театром «домашний» театр при царском дворе в начале XVIII в. не носил уже такого замкнутого характера. Это распространялось и на театр, организованный Наталией Алексеевной в Петербурге, куда она переехала. Он по-прежнему был любительским. Вход на представления был доступен реем желающим из числа дворян. Репертуар сохранился прежний, но известно, что в сочинении пьес принимала участие и сама Наталия Алексеевна4. По общему мнению исследователей, от театра Наталии Алексеевны ведет свое начало театр в Петербурге. Спектакли во дворце ставились и позже. При Елизавете Петровне они даются уже не только для дворянской публики. В Москве, Петербурге они идут как общедоступные, публичные. В 1751 г. это положение закрепляется специальным распоряжением императрицы, дозволяющим посещать театр всем «прилично одетым людям»5. В круг зрителей были допущены люди купеческого звания.
Любительские спектакли при дворе устраивались и тогда, когда существовали уже общедоступные городские профессиональные театры 6, однако серьезных задач их устроители не преследовали, они имели чисто развлекательный характер.
3 См.: Богоявленский С. К. Московский театр при царях Алексее и Петре. М.» 1914.
4 См.: Шляпкин И. А. Царевна Наталия Алексеевна и театр ее времени // Памятники древней письменности. Спб., 1888.
5 Арапов П. А. Летопись русского театра. Спб., 1861. С. 42.
6 О дворцовых спектаклях второй половины XVIII в. и их участниках см.: Дын-ник Т. А. Крепостной театр. М.; Л., 1933. С. 56 и далее.
305
Роль пропагандиста реформ Петра I и военных успехов России, которая оказалась не по силам театру Кунста—Фюрста, взял на себя школьный театр. Школьные театры, создававшиеся при учебных заведениях и известные в России с конца XVII в., были образованы в Московской Славяно-греко-латинской академии (1701), а затем в духовных школах ряда городов (Новгород, Ростов Великий, Тобольск). Руководителями их являлись в основном выпускники Киево-Могилян-ской академии. Несколько позднее театр создается при Московской медико-хирургической школе (Госпитальный театр), среди учеников которой были воспитанники Славяно-греко-латинской академии.
Сначала в школьных театрах ставились пьесы, разрабатывавшие библейские и евангельские сюжеты и носившие, как и в театре Алексея Михайловича, нравоучительный характер. С развитием театра репертуар его расширяется, в его постановки начинают проникать светские мотивы. Ставятся аллегорические спектакли, в которых содержатся отклики на современные события, пропагандируются различные науки, прославляются петровские преобразования и военные победы России. Такими были, например, пьесы «Свобождение Ливонии и Ингерманландии» (1705), «Божие уничижителей гордых уничижение» (1710), в аллегорической форме воспроизводившие эпизоды войны со Швецией. Панегирический характер имели спектакли «Слава Российская» (1724) и «Слава печальная» (1725), поставленные учениками госпитальной школы. Первая посвящена коронации Екатерины I, изображенной в образе «Добродетели»; вторая — «плачевная трагедия» — написана по случаю смерти Петра I. К этому же типу относится и разыгранная в новгородской семинарии драма «Стефанотокос» (что значит «в венце рожденный»), посвященная вступлению на престол дочери Петра I Елизаветы Петровны.
В состав действующих лиц школьных драм вводились персонажи-олицетворения (Злоба, Зависть, Ярость,8 Добродетель, Жалость, Сетование и т. п.), рядом с ними действовали Слава, Марс, Меркурий, Купидон, Фортуна и другие мифологические персонажи. Как правило, пьесы писались силлабическим стихом с парной женской рифмой.
На сценах школьных театров в петровское время появляются и инсценировки популярных переводных любовных романов. Авторы подобных инсценировок пытались также связать их с современностью. Таковы «Акт о Калеандре и Неонилде», «Акт о преславной палестинских стран царице», «Акт Ливерский» и др.7, соединившие светскую тематику со стилем школьной драмы.
По своей направленности спектакли школьных театров оставались в рамках господствующей морали. Идеальным героем в них изображался мудрый правитель, заботящийся о благе подданных и процветании своего государства. Это подготавливало в известной степени эстетические установки драматургии русского классицизма. В этом смысле наибольший интерес представляет лучшая из школьных драм «трагедокомедия» Феофана Прокоповича «Владимир», впервые поставленная в театре Киевской духовной академии в 1705 г. Это первая нравоучительная историческая пьеса, созданная на тему из русской истории и в то же время вызывающая у зрителей аналогии с современ
7 Тексты упомянутых пьес, подробный их анализ и комментарии к ним см.: Ранняя русская драматургия. М., 1974. Т. IV и V.
306
ностью. В драме рисуются события, предшествовавшие принятию христианства на Руси при князе Владимире Святославиче.
Князь Владимир у Прокоповича понимает необычность предстоящего шага. Одержав победу над Византией, он решает принять веру побежденных и обнаруживает при этом государственную мудрость в определении исторической судьбы народа. Реформа Владимира и сложные обстоятельства ее проведения вызывали у зрителей мысли о преобразованиях Петра I и той борьбе, которую ему приходилось вести с церковью и боярской оппозицией.
Источником для Феофана послужили русские летописи и «Синопсис» Иннокентия Гизеля (Киев, 1674).
Школьные спектакли обычно не требовали сложных декораций и костюмов. Нередко они шли просто на сиене-эстраде, как например «Слава Российская» или «Владимир» Феофана Прокоповича. Но для постановки ряда пьес, в частности инсценировок романов, необходимо было специальное оформление сцены. Быстрая перемена места действия, которое переносилось, например, из дворца в сад или на поле сражения, а часто из одной страны в другую, заставляла разбивать сцену на несколько частей, отделенных от зрителей «малым» и «большим» занавесом. За «большим» занавесом помещались сменяющиеся по ходу действия декорации — «задники» (в некоторых пьесах — «небо» с «облаками», на которых спускались на землю мифологические персонажи). За «малым» занавесом помещался обычно трон короля или «град» — укрепление, стоя на котором, король наблюдал сражение. Иногда требовались даже два «малых» занавеса, как например в «Ко-медии об Индрике и Меленде», где действие происходит то в Дании, то в Саксонии. Троны двух королей при этом помещались симметрично, справа и слева за «малыми» занавесами, которые открывались и закрывались попеременно.
Интерес к «потехе» в народной среде в первые десятилетия XVIII в. удовлетворяется дешевым театром-балаганом, устанавливаемым сезонно на ярмарках и в дни главных праздников: на святках, масляной и вербной неделях и др.
Театр на площади был известен в Европе уже в средние века. Игры скоморохов, кукольный театр Петрушки, хоровод и другие формы народного творчества знала и Древняя Русь. В литературных памятниках той поры, в произведениях народного творчества и официальных документах сохранились сведения о скоморохах и скоморошеских представлениях и преследЛаниях со стороны властей и церкви, которым они подвергались, особенно в XVII в.8 Возникший в конце XVII — начале XVIII в. народный балаганный театр продолжал традиции скоморошеских «потех», т. е. традиции народного театра.
Особым успехом в театре «на площади» пользовались интермедии из народной жизни, осмеивавшие глупого барина, сребролюбивого чиновника, жадного попа («О попе, подьячем и монахе-старце», «О судье», «Херликин и шляхтич», «Соломон и Гаер» и др.). Балаганный театр включал в свой репертуар не только бытовую интермедию, но и драму, а также переделки в пьесы переводных романов. Наибольшей популярностью пользовалась «Комедия о царе Максимилиане и непокорном сыне его Адольфе». С успехом шла и пьеса «Царь Ирод», сохранившаяся в репертуаре народного (в том числе солдатского^ театра до конца XIX в.
В XVIII в. в России появляется вертепный кукольный театр (впер-
8 Материалы к истории русского театра. М., 1966. С. 54.
307
вне возник на Украине). Вертеп («пещера») представлял собой ящик высотой несколько выше человеческого роста и шириной около полу-.тора метров, открытый спереди. Ящик был разделен на два этажа, на которых находились сцены. Пользуясь специальными прорезями, артисты, скрытые за стенами вертепа, водили кукол по сцене. Представления вертепного театра включали преимущественно народные бытовые сценки.
Немалую роль в театральной жизни русского общества первой четверти XVIII в. играли публичные зрелища, устраиваемые в честь побед русского оружия на суше и на море. Триумфальные арки, украшенные аллегорическими фигурами и надписями, шествия, маскарады, фейерверки привлекали массового зрителя, действовали на его воображение, увлекали невиданными эффектами. Все это было, безусловно, сильным и самым общедоступным средством влияния на массы и широко использовалось и поощрялось Петром. Без учета этих массовых публичных зрелищ представление о театральной жизни начала XVIII в. было бы неполным.
Профессиональный театр в первые десятилетия XVIII в. был представлен труппами иностранных актеров, приглашавшихся в Россию и периодически сменявших друг друга. Немецкие труппы охотно приезжали в Россию начиная с 20-х годов. Наиболее заметную роль в истории русского театра они сыграли в 40-е годы. Труппы К. Нейбер м(с 1740 г.), М. Ниренбаха (с 1743 г.), П. Гильфердинга (с 1751 г.) давали свои спектакли, в том числе кукольные, в отстроенном специально для них «комедиальном доме» на Большой Морской улице в Петербурге. Труппа Гильфердинга выступала и в Москве. Немецкие актеры давали спектакли для широкой публики и познакомили русского зрителя как с серьезной драматургией классицизма (труппа К. Нейбер), так и репертуаром мещанского немецкого театра, преимущественно в кукольном исполнении.
В 1730-е годы особенно популярны были итальянский оперно-балетный театр и труппы «комедии масок». Актеры выступали на придворной сцене, в частности, на сцене театрального зала Зимнего дворца, где спектакли шли начиная с 1735 г.
Из французских трупп особого упоминания заслуживает труппа Сериньи, с 1742 г. выступавшая на придворной сцене. Ее антреприза оказалась наиболее длительной (полтора десятилетия). Репертуар ее основывался преимущественно на пьесах французского классицизма. Постановки трагедий и комедий (режиссура, актерское исполнение, костюмы, декоративно-художественное оформление сцены) соответствовали уровню европейской театральной культуры той поры, что, несомненно, в последующем послужило некоей «точкой отсчета» как для организаторов русского профессионального театра, так и театров любительских. Спектакли шли в театральном зале Зимнего дворца, деревянном театре Летнего дворца, в специально отстроенном для труппы новом здании театра.
Придворный профессиональный театр, представленный во второй четверти XVIII в. труппами ведущих европейских театров — французского, немецкого, итальянского, — сыграл положительную роль в судьбах русского театрального искусства. Он формировал театральные интересы и вкусы, познакомил русских зрителей, в числе которых были будущие драматурги, писатели, театральные деятели, с репертуаром и особенностями западноевропейского сценического искусства.
308
Переводы пьес на русский язык в 30—40-е годы выполнял поэт и ученый-филолог, первый русский профессор красноречия Василий Кириллович Тредиаковский (1703—1768). Человек демократического происхождения, он получил образование в Московской духовной академии, завершив его в Парижском университете (Сорбонна).
К участию в балетных спектаклях итальянской оперы привлекались и весьма успешно в них выступали кадеты Сухопутного шляхетского корпуса. Это послужило толчком для создания первой русской -балетной школы, которая была открыта в 1738 г. в Петербурге. Для •обучения танцевальному искусству в эту школу были направлены не только мальчики, но и девочки (по 12 человек), набранные из дворцовой прислуги.
Иностранные труппы приглашались в Россию и после того, как был основан постоянный русский профессиональный театр (1756). На их содержание правительством затрачивались суммы, значительно превышавшие субсидии на русскую труппу9. Однако первенствующая роль в развитии театрального искусства в России с середины века принадлежала русскому театру.
•
Главным условием, обеспечивающим развитие любого национального театра, является создание национального театрального репертуара. Трагедокомедия «Владимир» Ф. Прокоповича, тесно связанная с жанром школьной драмы, оставалась на многие годы, по сути, единственным произведением, написанным на русском языке. Любительские театры первых десятилетий XVIII в., как и первый профессиональный театр при Петре I, строили свой репертуар в основном на переводных произведениях, в том числе и переделках европейских романов и фацеций, а школьные театры широко использовали религиозные мистерии.
Гастроли профессиональных иностранных актерских трупп, особенно в 40-е годы, познакомили русского, преимущественно дворянского зрителя, с лучшими достижениями европейской театральной культуры, в том числе с драматургией классицизма. В придворном театре шли с неизменным успехом трагедии П. Корнеля, Ж- Расина, И. Гот-шеда, комедии Ж.-Б. Мольера, торжественные оперы итальянских композиторов (среди которых особенно выделяется «Титово милосердие» П. Метастазио).
Интерес, проявленный к европейскому театру классицизма, не был случаен в России. На Западе классицизм явился искусством, идеологический художественно выразившим эпоху «просвещенного абсолютизма». С «просвещенным абсолютизмом» и в России связан новый этап становления национальной культуры, формирования национального самосознания и развития просвещения. Опираясь на философские и социологические воззрения эпохи, отражавшие конкретные задачи современности, литература и театр классицизма в качестве идеала, истинного «героя» утверждают человека общественного склада, для которого интересы государства и нации выше личных интересов. Такой герой изображается в оде, поэме, трагедии.
Классицизм характеризовался интенсивным развитием драматических жанров. Наибольшей популярностью пользовалась драматургия французского классицизма. Спектакли по пьесам Корнеля, Расина,
9 Ср.: в 1766 г. на французский театр было субсидировано 21000 руб., на оперу — 34 000, на балет — 24 000, на русский театр — 10 500 руб.
309
Мольера — драматургов XVII в., а позднее и пьесам Вольтера на многие десятилетия определили репертуарный состав европейских театров. Такие спектакли иностранных трупп охотно посещались в России» Они покоряли зрителей силой изображаемых на сцене страстей, игрой актеров, строгостью и изяществом постановок.
Начало русской драматургии классицизма положил А. П. Сумароков (1717—1777). Ему принадлежит первая поставленная на театральной сцене русская трагедия — «Хорев» (1747).
Сумароков происходил из старинного дворянского рода, воспитание получил в закрытом привилегированном учебном заведении ~ Шляхетском корпусе, был на военной службе, но главным делом своей жизни всегда считал литературное творчество. В отличие от М. В. Ломоносова, выступавшего с общегосударственной просветительской программой, драматургическая деятельность Сумарокова всецело определялась задачами воспитания дворянского сословия, утверждения его гражданских идеалов. Славу великого писателя, титул «северного Расина» принесли ему трагедии.
Для трагедии классицизма было характерно обращение к прошлым эпохам, преимущественно к событиям героическим. Русские драматурги выбирали сюжеты из отечественной истории, интерес к которой проявился уже у Ф. Прокоповича. В трагедии А. П. Сумарокова «Хорев» художественную обработку получает легенда о первых основателях Киева. Трагические события прошлого изображаются драматургом как результат столкновения нравственных начал — добра и зла, долга и чувства. Главный герой трагедии Хорев поставлен в ситуацию выбора между воинским долгом и чувством к Оснельде, дочери врага. Руководствуясь интересами государства, он возглавляет дружину в войне против отца своей возлюбленной, подступившего с войском к стенам Киева, и побеждает его. Вернувшись, он среди всеобщего торжества и приветствий узнает о смерти Оснельды, отравленной по злому наущению. Конфликт разрешается смертью героев. Верность Хорева долгу при очень сильном чувстве к Оснельде делает его образ героическим.
Первая русская трагедия была поставлена в 1749 г. в Шляхетском корпусе на сцене любительского театра, которому суждено было сыграть значительную роль в судьбе русского театрального искусства. Возникновению театра в закрытом дворянском учебном заведении способствовала общая атмосфера увлечения театральными представлениями при дворе, с которым у Шляхетского корпуса были тесные связи (кадеты дежурили во дворце в качестве пажей), посещение спектаклей иностранных трупп и, конечно, участие кадетов в балетных интермедиях итальянской оперы. В подготовке спектакля участвовал и автор — как педагог и режиссер. Сумароков одним из первых в России оценил возможности просветительского, воспитательного воздействия театра. Актерами были кадеты, юноши из видных дворянских фамилий (Разумовский, Мещерский, Бекетов). Женские роли также исполнялись юношами (княжну Оснельду играл кадет Свистунов). Успех спектакля был необыкновенный. Представления были перенесены на сцену Зимнего дворца, а потом во вновь отстроенный после пожара Оперный дом. Спектакль повторялся вновь и вновь, вызывая неизменно «всеобщие похвалы»10.
Передавая впечатления от первого спектакля по русской пьесе,
10 А р а п о в П. А. Указ. соч. С. 47.
310
племянник драматурга П. И. Сумароков вспоминал: «Перенесемся воображением в ту минуту, когда занавес открыл в первый раз представление на театре русской трагедии. Представим себе те чувства, кои должно было произвесть на зрителей сие живое изображение сердца человеческого; каким трепетом объяты были все от подозрений Кия; скольких сладких слез стоила насильственная смерть Оснельды, вздохов и рыданий — пролитая кровь Хорева! Нет! Нельзя описать ни всеобщего восхищения, произведенного сим зрелищем на зрителей, ни торжества Сумарокова... На другой день в столице ни о чем другом не говорили, как о «Хореве» и ее авторе» н.
«Мне она полюбилась до бесконечности», — писал о трагедии молодой современник Сумарокова Андрей Болотов, решивший «выучить наизусть для декламирования» монологи из нее11 12. Обобщая читательские и зрительские впечатления двух десятилетий, «Драматический словарь» Н. И. Новикова (1787) свидетельствовал: «Столько сия трагедия имела уважения по складному положению стихов и мысли автора в содержании ее, что по правде почесться может первою на нашем языке в новом штиле и театральном вкусе писанною»13.
Вслед за «Хоревом» в течение 1750—1751 гг. кадетами на дворцовой сцене были поставлены и другие трагедии Сумарокова: одна из наиболее известных — «Синав и Трувор», «Гамлет», «Аристона». Написанная в 1751 г. на условный русский исторический сюжет «Семира» «увенчала новой славой автора»14. По общему признанию современников Сумарокова, она была лучшей его трагедией. В ней так же, как и в предыдущих трагедиях, в центре внимания переживания героев, поставленных перед необходимостью подчинить личное общему, «сверхличному».
В первых русских трагедиях действовали, по существу, только положительные герои: Хорев, Синав, Трувор, Семира, Олег. Монархи правили добродетельно и «беззлобно». Трагическая ситуация возникала, когда «мудрые» монархи оказывались во власти своих «страстей». Сумароков еще не подвергает сомнению их право на высокое положение. Однако он показывает, что даже такие личные свойства человека, как подозрительность, преувеличенное самомнение способны привести к трагическим последствиям, если их носителями становятся люди, облеченные высокой властью. И хотя действия героев вызывали у зрителя скорее сожаление, чем возмущение, эти персонажи в зрительском сознании противопоставлялись тем, в ком разум властвовал над «страстями», носителям героического начала — Хореву, Трувору, Семире.
Сумароков, явившись основоположником русской национальной трагедии, определил ее художественное и идейное своеобразие. Его трагедии имели огромное воспитательное значение. Оно «обусловливалось теми нравственными и политическими понятиями, которые выражались в речах ее действующих лиц»15.
Вслед за А. П. Сумароковым к жанру трагедии обратились М. В. Ломоносов («Тамира и Селим», «Демофонт») и В. К. Тредиаковский («Деидамия»). Написанные на условно-исторические сюжеты, первые произведения драматургии русского классицизма имели стро
11 Отечественные записки. 1822. Ч. XII. № 32. С. 299.
12 Жизнь и приключения Андрея Болотова... Т. 1. Спб., 1870. С. 353.
*3 Драматический словарь. Спб., 1880. С. 152.
14 Арапов П. А. Указ. соч. С. 47.
15 Плеханов Г. В. Литература и эстетика. М., 1958. Т. 2. С. 57.
311
гое жанровое обозначение, какого не знала до этого русская литература и театр. Согласно поэтике трагедии ее героями могли быть монархи, полководцы, князья, т.* е. лица, определявшие своей волей судьбы государства и людей. Это к ним обращено было главное требование классицизма — поступиться эгоистическими интересами во имя «общей пользы». А. П. Сумароков, а позднее М. М. Херасков (1733— 1807) и Я. Б. Княжнин (1742—1791) создавали в своих трагедиях идеальные образцы нравственного поведения дворянина и монарха.
Репертуар русского классицизма на первых порах был невелик. Тем не менее за первые два с небольшим года кадетами было поставлено свыше 30 спектаклей. Они были сыграны в основном по пьесам Сумарокова, и лишь два спектакля поставлены по трагедии Ломоносова «Тамира и Селим».
Наряду с трагедиями в эти же годы кадетами Шляхетского корпуса были сыграны и первые русские литературные комедии. Они также принадлежали А. П. Сумарокову: «Чудовищи», «Тресотиниус»^ «Пустая ссора». Комедии были одноактными, включали фарсовые ситуации и ставились как интермедии.
Вслед за Шляхетским корпусом русские трагедии и комедии классицизма ставятся на многих сценах любительских дворянских театров: в Петербурге, Москве, провинции. Проникают они и в демократическую среду.
В 1756 г. образовался театр при Московском университете. Созданный по проекту М. В. Ломоносова, Московский университет был самым демократическим по тому времени высшим учебным заведением. Это определило достаточно пестрый в сравнении со Шляхетским корпусом социальный состав актеров-любителей. Среди них были отпрыски дворянских фамилий (П. И. Страхов, будущий профессор; Д. И. Фонвизин, будущий драматург; Я. И. Булгаков, будущий дипломат, и др.), выходцы из купеческого сословия (П. А. Плавильщиков,, будущий драматург, актер и педагог), разночинцы (И. И. Иванов, будущий знаменитый актер, псевдоним — И. Каллиграф; «рисовальный подмастерье» Ожогин, будущий комический актер и др.)
Женские роли, как и в кадетском корпусе, первоначально исполнялись юношами. Так, студент Страхов с неизменным успехом исполнял на университетской сцене роль Семиры в одноименной трагедии Сумарокова, вызывая восторг не только зрителей, но и автора. Летом 1757 г. в «Московских ведомостях» появилось объявление, обращенное к «женщинам и девицам, имеющим способность и желание представлять театральные действия, а также петь и обучать тому других», с приглашением «явиться в канцелярию Москрвского императорского университета»16. Предполагается, что именно по этому объявлению пришли в труппу университета женщины-актрисы: начинавшая здесь свою артистическую жизнь и ставшая позднее известной трагической актрисой Т. М. Троепольская, а также А. М. Мусина-Пушкина и др.
Новым в университетском любительском театре в сравнении с театром Шляхетского корпуса явилось расширение репертуара: параллельно с драматургией русского и европейского классицизма на его сцене ставились пьесы, созданные в иной стилевой манере. Так, здесь впервые были сыграны пьесы младшего современника Сумарокова М. М. Хераскова, пополнившего русский театральный репертуар первыми оригинальными трагедиями на сюжеты из частной жизни («Венецианская монахиня» и др.). Были поставлены и первые русские сти
16 Московские ведомости. 1757. № 52.
312
хотворные комедии того же автора («Безбожник»), представлявшие также отступление от канонов классицизма. В трагедии преобладало «жалостливое» начало, в комедии отсутствовало «смешное»; в них ощутима связь с сентиментализмом. Пьесы приближаются к новому типу театрального произведения — драме.
Есть сведения, что на сцене университетского театра ставились спектакли и по пьесам воспитанников университета.
„ Спектакли шли в самом здании университета и пользовались большой популярностью, привлекая сравнительно широкий круг зрителей •из числа студентов, преподавателей, родственников тех и других, знакомых, т. е. дворянской среды по преимуществу, но не исключавшей и разночинцев.
Университетский и шляхетский любительские театры сыграли значительную роль в формировании театральной культуры в России и становлении национального русского театра. Достаточно высокая исполнительская культура актеров-любителей обусловливалась в первую очередь тем, что в учебную программу и Московского университета, и Шляхетского корпуса входило обязательное обучение «изящным искусствам». Основательной была также подготовка и по литературе («словесности»). Из стен Шляхетского корпуса вышли А. П. Сумароков и М. М. Херасков, а из Московского университета — Д. И. Фонвизин, М. И. Попов, П. А. Плавильщиков и ряд других драматургов, заложивших основы национального театрального репертуара.
Любительские театры были организованы и в других светских учебных заведениях: в Смольном институте, при Академии Художеств. Театр при Академии Художеств был создан в 1764 г., т. е. спустя несколько лет после ее открытия. Актерами-любителями были учащиеся, в основном из числа разночинцев. Ставились спектакли по пьесам Сумарокова («Синав и Трувор» и др.) и Мольера («Амфитрион», «Школа мужей» и др.), организовывались музыкальные концерты, ставились балеты. Театральное искусство в Академии преподавал известный актер комического дарования Я. Шумский, пение — «вольный музыкант» Е. Сичкарев.
•
Театр как новый вид искусства получает широкое развитие в демократической среде. Полупрофессиональные городские демократические театры, имевшие в своем репертуаре драматические произведения или инсценировки переводных романов, повестей, начинают появляться в- 1720—1730-е годы. Более широкое распространение они получают к середине столетия. Этому способствует разрешение правительства (1750) устраивать в частных домах «вечеринки с пристойною музыкой» и представлять «русские комедии». Запрещалось лишь ходить и ездить по улицам в костюмах, предназначенных для «комедий и наряжаться в платье духовных персон»17.
Демократические театры возникали стихийно. Появились они в Москве, Петербурге, Рязани, Ярославле, Пензе, Тобольске и других городах России. Они основывались на традициях раннего народного театра, в основном на традициях «скоморошеских потех». Их организаторами и участниками были «разных чинов люди» — «канцеляристы, копиисты, даже стряпчие, заодно с дворовыми людьми»18. Спектак
17 Данилов С. С. Материалы к истории русского театрального законодательства // О театре. Сб. статей. Л.; М., 1940. С. 184.
18 Забелин И. Е. Из хроники общественной жизни в Москве в XVИ* столетии // Труды Общества любителей российской словесности на 1891 год. М., 1891. С. 582.
313
ли носили сезонный характер, ставились обычно во время праздников (святки, масленица и др.) 19. Актеры-любители выступали в наскоро сколоченных деревянных балаганах, а зимой — в специально снятом помещении. Сохранилось множество челобитных этого времени с просьбой о разрешении на организацию театральных представлений и аренду помещений. Среди них документы об аренде крестьянином Макаровым трех кукольных театров на Неглинке (1790) 20.
Чаще всего в демократических театрах разыгрывались пьесы, авторами которых были сами участники спектаклей. Это были сатирические диалоги, веселые сценки, интермедии и одноактные комедии —произведения, тесно связанные с русской демократической сатирой конца XVII — начала XVIII в., а иногда и представлявшие обработку бытовавших устных произведений. Намеки и остроты на общеполитические и местные темы, включаемые в спектакли, очевидно, особенно нравились зрителям и повышали их интерес к театру. Ставились также устные народные драмы. Материалом для комических бытовых сценок в демократическом театре служили и популярные в XVIII в. сборники переводных анекдотов-фацеций21. В этом разнородном материале театра демократических слоев городского населения отражалось «классовое самосознание трудового народа»22.
Репертуар демократического театра собирался в рукописные сборники интермедий23. Особое место в них занимали бытовые комедии: «Свадьба однодворцевой дочери», «Гаерская свадьба», «О повреждении нравов». Некоторые интермедии обнаруживают тесную связь с украинским театром как в языке, так и в выборе персонажей (Пан, Цыган, Москаль, Шляхта, Еврей). Встречаемые порой имена персонажей (Арлекин, Панталон, Лизетта и др.), как и некоторые сценические ситуации, дают право говорить о воздействии на репертуар любительских демократических театров итальянской комедии масок. В обоих случаях мы наблюдаем творческое освоение заимствуемого материала, который связывается с конкретными условиями русского быта и перерабатывается в традициях русской народной драмы. Так, «шутовские персоны» в диалогах, комических сценах и комедиях, носящие имена Гаера или Харлекина (Арлекин), близки к образу веселого скомороха-плясуна, музыканта и балагура, запечатленного в русском народном творчестве 24.
Образ АрЛекина стал известен русскому зрителю в 30-х годах XVIII в., когда в Петербурге и Москве проходили гастроли итальянской комедии. В русском демократическом театре этот персонаж теряет итальянские черты, постепенно русифицируется и предстает в виде полураздетого и полуголодного русского дворового слуги и шута, который смеется над своим барином и дурачит его.
В особую группу необходимо выделить сатирические диалоги и
19 Ряд интересных и ценных сведений об организационной стороне деятельности демократических театров, о социальном составе трупп, о помещениях, где происходили спектакли, о времени постановок можно найти в документах, извлеченных из московских архивов XVIII в. и изданных II. Е. Забелиным (см.: Забелин И. Е. Указ. соч. С. 557—582. См. также: Штелин Я. Краткое известие о театральных в России представлениях ст начала их до 1768 года // Санктпетербургский вестник. 1779. Ч. IV. Сентябрь. С. 173, 399, 655).
20 Материалы к истории русского театра. Обзоры документов. С. 59.
21 См.: Державина О. А. Фацеции. М., 1962. С. 153—161.
22 Кузьмина В. Д. Русский демократический театр XVIII века. М., 1958. С. 13—78.
23 См. сборники: ГПБ. Собр. Титова. № 1627; ГПБ. Собр. Тиханова. № 475; Г Б Л. Муз. № 3314. Собр. Дилакторского; ГБЛ. Собр. Тихонравова. Xs 314.
24 См.: Кузьмина В. Д. Указ. соч. С. 88—92.
314
сценки^ осмеивавшие дворянские моды, мотовство и тунеядство бар-щеголей, увлечение всем иностранным, распущенность дворянских нравов.
В диалогах и сценках участвуют такие персонажи, как крестьяне, ремесленники, мелкие торговцы, рыночные воры и мошенники, кабацкие ярыги, игроки в кости и др. Здесь зачастую развертываются эпизоды, носящие антикрепостнический характер, звучит тема разорения, нищеты простого человека — крестьянина или мелкого торговца. Ряд сценок посвящен ирображению докторов-шарлатанов, как правило, иностранцев, подьячих — взяточников и пьяниц, «неправедных* судей, представителей духовенства и раскольников.
В любительском демократическом театре представления разыгрывались на простейшей сцене-эстраде. Декораций и кулис не было, действующие лица выходили из-за занавеса или ширм, расположенных в задней части сцены. Не было и занавеса, отделяющего сцену от зрителей, он появился только к концу XVIII в. Большую роль играл реквизит, который должен был характеризовать то или иное лицо и определять его профессию: жгут или дубина в руках Гаера, сапожные инструменты в руках Сапожника, лоток с пирогами у Пирожника, лопата у Могильника и т. д. Специальный костюм требовался для Гаера (полосатый кафтан и «треух») и для Шляхты (сюртук из мешковины, шпага, «башмаки новы, только пяты голы»). Большая часть действующих лиц выходила на сцену в обычной одежде. Обстановку повседневной жизни создавали и простейшие бытовые предметы, использовавшиеся в спектакле (стол, чарки, ложки, ведра, ухват и др.).
Репертуар демократических театров, отличавшийся разнообразием, зависел отчасти от состава труппы, а также от ее руководителя. Ими обычно были грамотные люди, часто бывшие ученики Славяно-греко-латинской академии и других духовных школ. Это объясняет появление на демократической сцене мистерии Димитрия Ростовского «Покаяние грешного человека» или «актов» — инсценировок популярных переводных романов и повестей. Из пьес-инсценировок были использованы «Комедия о Индрике и Меленде», «Действие о короле Ги-шпанском», а также, видимо, «Комедия о Ипполите и Жулии».
Попав на сцену демократического театра, эти пьесы приобретали своеобразные черты, сближающие их с народным творчеством. Таковы элементы народного причитания в плаче Меленды об Индрике и королевны об убитом отце (в пьесе «Действие о короле Гишпанском»). Сцена поединков в той же пьесе приобретает фарсовый характер: благородные кавалеры — участники «турнира» бранятся между собой и ведут себя как кулачные бойцы. «Действие о короле Гишпанском», видимо, ставилось в солдатской среде, на что указывает обилие «военных» сцен (сражение короля, а потом и его преемника с турками, поединки рыцарей — претендентов на руку королевны), а также использование военного «артикула»: в пьесе звучат команды «во фрунт», «на караул», барабанщик бьет в барабан и т. п. Демократический театр ввел в ту же пьесу образ Гаера — одного из ведущих персонажей своего репертуара, а также «тарабарский» язык турецкого султана и его посла: именно таким выдуманным и непонятным языком обычно говорят в комических сценках народного театра персонажи-иностранцы.
Для постановки указанных пьес было необходимо более сложное оформление сцены-эстрады. В этом случае, как и в школьном театре, сценическая площадка делилась на несколько частей «большим» и «малым» занавесами, использовались декорации-«задники», которые
315
сменялись по ходу'действия. Так, в пьесе «Комедия об Индрике и Me-ленде» за «большим» занавесом поочередно появлялись Меленда, лежащая на постели за решеткой, потом часовня женского монастыря, а затем ворота перед часовней мужского монастыря с картиной, изображающей- Индрика, плачущего над гробом мнимоумершей Меленды. В задней части сцены помещалось и «небо», возвышавшееся над остальной частью сценической площадки, откуда на подвижном облаке спускались мифологические персонажи, например Слава в «Действии о короле Гишпанском».
Подобные постановки долгие годы, практически до конца XVIII в., пользовались популярностью и любовью в городской демократической среде.
В правление Екатерины II предпринимается попытка взять под контроль народные зрелища. С этой целью открываются официальные «народные театры», сначала в^Москве (1765), потом в Петербурге. Они просуществовали недолго, до 1771 г., но пользовались в народе популярностью (о чем писали современники). Представления давались актерами, набранными по преимуществу из среды подьячих и мастеровых. Труд их оплачивался. Оплата производилась через полицию, которая таким образом осуществляла надзор за представлениями и репертуаром. В «народных театрах» игрались в основном комедии, в том числе и переводные, но успехом пользовались интермедии на злободневные темы из русской социальной жизни25.
Об одном из таких театров, организованном в Петербурге на пустыре за Малой Морской «типографическими» наборщиками, рассказывает драматург В. И. Лукин. По его словам, это был «всенародный театр, из которого могли впоследствии выйти не только актеры, но и драматурги»26. На его сцене ставились пьесы Ж.-Б. Мольера («Скупой», «Лекарь поневоле»), Л. Гольберга («Генрих и Пернилла»), М. А. Легрена («Новоприезжие»), Ф.-Н. Детуша («Привидение с барабаном») и др. О спектаклях конюшенных служителей в Петербурге на сеновале, занавешенном рогожами, вспоминает Я. Штелин27. О народном театре в Петербурге в 1764—1765 гг. рассказывает в автобиографических записках и крупнейший поэт XVIII в. Г. Р. Державин, упоминая разыгрываемые в нем «всякие фарсы и переведенные из Мольера комедии»28.
Наибольшую известность в середине века приобрел любительский театр, организованный Ф. Волковым в Ярославле. Федор Григорьевич Волков (1729—1763) происходил из купеческой среды. Он был разносторонне одаренным юношей: пел, рисовал, лепил, знал иностранные языки. Интерес к театру появился у него в годы обучения в Заиконо-спасской (Славяно-греко-латинской) академии в Москве. Здесь он участвовал в представлениях духовных драм на церковнославянском языке и переводных комедий29. В конце 40-х годов, наезжая в разное время в Петербург по делам, бывал он на спектаклях итальянской и немецкой трупп, видел представления русских «охочих комедиантов» и
25 См.: Асеев Б. Н. Русский драматический театр от его истоков до конца XVIII века. Изд. 2-е. М., 1977. С. 276.
26 Лукин В. И. Сочинения и переводы. Ч. I. Спб., 1765. С. 148—149.
27 См.: Штелин Я. Указ. соч. С. 173, 399, 655.
“Державин Г. Р. Соч. Т. 6. Спб., 1871. С. 579.
Репертуар русского театра. Кн. 6. Спб., 1840. С. 3—4.
116
Ф. Г. Волков
спектакли кадетов Шляхетского корпуса. Тогда-то зародилась у Ф. Волкова мысль создать театр дома, в Ярославле.
Ф. Волков собрал вокруг себя юных родственников, соседей, друзей, посадских мальчиков и юношей и организовал труппу. Ф. Волкову пригодились его разносторонние таланты: он стал обучать ребят музыке и искусству драматической игры. В 1750 г. состоялись первые публичные представления, на которых присутствовали родственники, друзья, близкие. В числе актеров этого театра были, кроме самого Федора Волкова, его братья — Григорий и Гаврила, братья Поповы, из которых один (М. И. Попов) в будущем стал известным драматургом, автором первой русской комической оперы «Анюта», другой — известным актером; И. Нырков — будущая зна-
менитость русского театра, актер-трагик, театральный педагог, переводчик, выступавший под театральным именем И. Дмитревский, за успехи в области словесности избранный членом Академии Художеств. Первые же представления принесли успех устроителям.
Организованный Ф. Волковым и его товарищами театр существенно отличался от других любительских театров «охочих комедиантов», в первую очередь репертуаром. Волковым была успешно осуществлена постановка сложного в техническом отношении спектакля по духовной мистерии Димитрия Ростовского «Покаяние грешного человека»30. Ставились им пасторали («Евдон и Берфа»), драмы («Есфирь и Агасфер») и одновременно строгие по сценическому оформлению и актерской игре первые трагедии русского драматурга классицизма А. П. Сумарокова, проникнутые идеями высокой гражданственности. Подбор пьес, оформление спектаклей, игра актеров-любителей говорили, с одной стороны, о знании Ф. Волковьш как режиссером народного и школьного театров, их репертуара и «игровых» особенностей, с другой — об освоении им современного театрального репертуара, опыта европейской художественной школы. По мнению известного историка И. Забелина, театр, созданный «посадскими» актерами в Ярославле, «мог соперничать с любой из тогдашних приезжих к нам немецких комедий» 31.
Окрыленный успехом и поддержанный ярославцами, на собранные
30 Сохранилось описание этого спектакля драматургом А. Шаховским со слов И. Дмитревского, одного из его участников (Репертуар русского и пантеон всех европейских театров на 1842 год. Кн. I. С. 2—3). О репертуаре ярославского театра см. также: Шаховской А. А. Летопись русского театра//Репертуар русского театра. 1840. Кн. 6. С. 4.	.
31 Забелин И. Опыты изучения русских древностей и истории. Ч. II. М., 1Ъ/3. С. 456.
317
Я. Д. Шумский
ими средства Ф. Волков сооружает по собственному проекту на берегу Волги деревянный театр. Возникновение театра в Ярославле явилось крупным событием в культурной жизни России той поры, тем более что оно произошло в провинции, в демократической среде.
Слава о театре дошла до столицы, и уже в январе 1752 г. указом Сената труппе Ф. Волкова, состоявшей из 14 человек, предписывалось
318
прибыть ко двору в Петербург. Здесь на закрытых спектаклях, на придворной сцене ярославцы показывают драму Д. Ростовского и трагедии А. П. Сумарокова («Хорев», «Синав и Трувор», «Аристона», «Гамлет»). «Искусные и знающие люди увидели превеликие способности в сем г. Волкове и прочих его сотоварищах, хотя игра их и была только что природная и не весьма украшенная искусством», — писал позднее составитель «Драматического словаря», крупнейший деятель русского просвещения Н. И. Новиков32.
Формирование национального репертуара и успехи любительского театра Волкова побудили правительство организовать русский театр на профессиональной основе. С этой целью Елизавета Петровна распоряжается отобрать из ярославских актеров-любителей наиболее талантливых и определить их в Сухопутный шляхетский корпус для изучения словесности, иностранных языков, театральной «пластики», т. е. придания «блеска» их природным дарованиям путем общей и специальной подготовки. Тогда же состоялось решение об определении в корпус с теми же целями нескольких человек певчих Придворной капеллы. Из ярославцев в Шляхетский корпус в разное время были приняты И. А. Дмитревский и А. Попов (1752), братья Волковы — Федор и Григорий (1754). Дмитревский по окончании курса в 1755 г. был направлен на стажирование за границу, в Париж и Лондон для изучения опыта французского и английского театров.
В 1755 г. А. П. Сумароков начинает формировать труппу для Российского театра. В нее вошли ярославцы и певчие, обучавшиеся в Сухопутном шляхетском корпусе. По объявлению в газете появились и первые актрисы — А. М. Зорина, сестры Мария и Ольга Ананьины, А. М. Мусина-Пушкина, Елизавета Билау. В труппу в разное время были введены П. Ульянов, Е. Сичкарев, Л. Татищев, Д. Ищучин, А. Аблесимов (будущий автор литературного текста комической оперы «Мельник — колдун, обманщик и сват»). Наиболее заметной фигурой в труппе, после Ф. Волкова и И. Дмитревского, был Я. Шумский, актер с ярким комическим дарованием.
Указом от 30 августа 1756 г. под «дирекцией» поэта и драматурга А. П. Сумарокова был учрежден «для представлений трагедий и комедий» первый профессиональный русский театр, получивший наименование Российского театра. Первым актером в нем был утвержден Ф. Волков.
Разместился театр в соответствии с тем же указом «в Головкин-ском каменном доме, что на Васильевском острове, близ Кадетского дома»33. Публичные спектакли пошли с 1757 г., сначала в Головкин-ском доме, потом в театре Летнего дворца. Ставились они два раза в неделю.
В отличие от предшествовавших Российский театр был открыт как постоянный, государственный, общедоступный. Он был рассчитан на разнородную по своему социальному составу публику: зрительный зал заполняют в соответствии с ценами на места дворяне, представители купечества и разночинной среды, ремесленники.
Репертуар театра строился по преимуществу на драматургии классицизма. Ведущее положение заняли трагедии Сумарокова. Именно они создали условия «для учреждения в России театра на прочном ос-
32 Новиков Н. И. Избр. соч. М.; Л., 1951. С. 291.
33 Архив Дирекции императорских театров. Вып. I (1746—1801) / Сост. В. Н. Погожев, А. Е. Молчанов, К. А. Петров. Спб., 1892. Отд. II. С. 54.
319
новании»34, ему обязаны современники «своей наклонностью к благородному наслаждению чтением и театром»35.
Ставились также трагедии П. Корнеля и Ж. Расина, комедии Ж.-Б. Мольера. Находили своего зрителя и мистерии Д. Ростовского. Популярностью пользовались театральные жанры европейского сентиментализма — драмы Ф.-Н. Де-туша и Ж. Ф. Реньяра. Репертуар Российского театра мог удовлетворять публику с разными запросами.
Ведущими актерами первого профессионального русского театра были Ф. Волков, И. Дмитревский, Я. Шумский. Позднее, в 1761 г. в
И. А. Дмитревский	труппу вливаются переведенные из
театра Московского университета 13 актеров и б актрис, в числе которых была Т. М. Троепольская. Постановку спектаклей осуществляет выдающийся режиссер и организатор Федор Григорьевич Волков. «Отцом русского театра» назвал его В. Г. Белинский36.
Ф. Г. Волков, по многочисленным отзывам современников, был и самым талантливым актером в труппе русского театра в Петербурге. Обладая разносторонними сценическими дарованиями, широким актерским амплуа, он блистательно, в классическом стиле актерской игры, исполнял роли как трагических героев, так и комических персонажей. «Читая стихи своих ролей несколько протяжно, нараспев, он своим звучным и гармоническим голосом и исполненной страсти игрою увлекал и соотечественников и иностранцев», — отмечал Н. И. Новиков.
Театральная деятельность его была разносторонней. Он был известен и как драматург, и как переводчик. Ему принадлежит русское либретто оперы «Титово милосердие», поставленной им в Ярославле, множество переводов и оригинальных пьес, тексты которых, к сожалению, не сохранились, но спектакли ставились и память о них осталась.
Актеры, образовавшие постоянную труппу Российского театра и ставшие профессионалами, пришли из разных любительских театров. Их актерское мастерство во вновь образованном, теперь уже профессиональном театре вырастало преимущественно на драматургии классицизма. Поскольку классицизм в России — явление более позднее относительно европейского, в частности французского классицизма, то, естественно, на начальном этапе в художественной структуре русских театральных постановок и актерской игре заметно усвоение европейского опыта и активное преломление его к условиям русской сцены.
Постановки русских пьес, по признанию современного исследова
34 Белинский В. Г. Поли. собр. соч. Т. 2. М.» 1953. С. 551.
35 Там же. Т. 6. М., 1955. С. 300.
36 Там же. Т. 2. С. 522.
320
теля русского театра XVIII в., «явились одним из выражений роста русской национальной культуры»37. Ф. Волков, видевший в Петербурге «Хорева» Сумарокова, воспринял общий стиль театральной постановки спектакля. Поэтому классицизм в русском театре связан не только с именем Сумарокова как драматурга, но и Волкова как актера и выдающегося режиссера.
Становление русского искусства театральной драматической игры опиралось на традиции европейского — шекспировского и расиновско-мольеровского — театра. Однако оно не было простым усвоением чужого опыта. Вбирая лучшие достижения европейского актерского мастерства, русские актеры не остались на уровне подражания: они переняли и опыт театра «охочих комедиантов», опиравшийся на традиции русского народного и школьного театров. Это особенно ощущалось в сценической реализации комедийного репертуара, основанного на драматургии Сумарокова, позднее — Фонвизина.
Изменился характер и стиль театральной постановки. В период классицизма на смену «зрелищности», характерной для фарсов и комедий «площадного» типа, с одной стороны, и театра мистериального, средневекового типа — с другой, приходит театр, рассчитанный на интеллектуальное восприятие. Происходит более резкое размежевание трагедии и комедии, что привело к разделению сфер их эмоционального воздействия. Мир человеческих чувств рационалистическим путем был расчленен: были установлены, как верно отмечал французский исследователь классицизма Э. Кранц, «касты чувств и страстей, добродетелей и пороков»38.
Преимущественное положение в репертуаре первого профессионального русского театра заняла трагедия. Разрабатывая вслед за античной трагедией тему взаимоотношений человека и общества, индивида и государства, она реализовывала ее художественно как психологическую коллизицию, как «столкновение между естественным влечением сердца героя и его понятием о долге»39. Внимание зрителя сосредоточивалось на внутренней борьбе героя с самим собой. Переживания составляли основу монологов и диалогов трагических героев. Успех трагедий А. П. Сумарокова во многом определялся тем, что в них звучали нравственные, политические и патриотические рассуждения героев, придававшие монологам высокую патетику и требовавшие от актера умения выражать возвышенные чувства.
Игра актера как исполнителя роли монарха или полководца в театре классицизма во многом была регламентирована традицией, «нормирована». В поведении актера на сцене все должно было соответствовать высокому общественному положению его героя, как должны соответствовать мизансцены спектакля принятым и отвечающим сюжетной ситуации придворным церемониям и дворцовому этикету. Пластика игры отличалась изысканностью, благородством позы, жеста, походки. О «певучей интонации», «певучей декламации» актеров театра позднего классицизма, их «минуэтной выступке» или «важной выступке» говорил В. Г. Белинский, характеризуя их игру.
«Высокое», героическое содержание трагедии обусловило отбор речевых средств. Повторы, риторические вопросы, обращения, сложные синтаксические конструкции, т. е. все приемы «высокого» ораторского
37 А с е е в Б. Н. Указ. соч. С. 232.
38 Кранц. Э. Опыт философии литературы. Декарт и французский классицизм. Спб., 1902. С. 17.
39 Белинский В. Г. Поли, собр соч. Т. 5. М.» 1955. С. 19.
[1 Очерки русской культуры XVIII века 321
стиля широко использовались в языке русской трагедии. Поэтому монологи и диалоги героев отличались торжественностью и пафосностью. Этому способствовала и стихотворная форма, усиливавшая обособленность «языка богов и героев» от языка простых смертных. Монолог, монологическая реплика в трагедии были определяющими. Интонационно-психологическое начало преобладало над пластическим, игровым. В силу этого огромное значение приобретал актер — исполнитель главной роли.
Успехом своих трагедий на сцене Российского театра Сумароков в значительной степени был обязан замечательным трагическим актерам Татьяне Михайловне Троепольской и Ивану Афанасьевичу Дмитревскому, исполнявшим практически все главные роли в его трагедиях «Хорев», «Синав и Трувор», «Семира», «Мстислав», «Вышеслав», «Димитрий Самозванец». Их герои покоряли зрителей силой своих чувств. В стихотворных посвящениях этим актерам А. П. Сумароков описывает восприятие их сценической игры, определяет роль и место их в истории русского театра. Троепольскую Сумароков называет «Мельпомены дщерью», в игре своей сумевшей «превзойти похвал народных меры», а в профессионализме достичь европейского уровня «преславной Лекувреры» — знаменитой французской актрисы. В Дмитревском автор «Семиры» и его современники видели сочетание природного таланта и высокого мастерства, когда «искусство с естеством» соединившись, «производили в нас движения сердец»:
Ты страсти все свои во мне производил: Ты вел меня с собой из страха в упованье, Из ярости в любовь и из любви в стенанье; Ты к сердцу новые дороги находил.
Твой голос, и лицо, и стан согласны были, Да, зрителя тронув, в нем сердце воспалить, Твой плач все зрители слезами заплатили, И, плача, все тебя старалися хвалить40.
О том, что Дмитревский, воспитанный в школе классической игры, оставался удивительным исполнителем, убедительным и достоверным на сцене, будет писать позднее и известный театральный критик и драматург Ф. А. Кони, отмечавший, что великий актер «отыскивал форму для внутреннего чувства в природных средствах и в порывах самых сильных страстей являлся — человеком. ...Так много истины и силы придавал он своей дикции. Создания его были полны, обдуманны, верны; самый холодный зритель забывался: перед ним являлось действующее лицо в полном обаянии жизни, — актер исчезал»41.
В сценическом оформлении спектакля театр классицизма отошел как от сложных в техническом отношении постановок театра мистери-ального типа, так и сцены-эстрады без декораций или с меняющимися декорациями, характерными для школьного театра первой трети XVIII в.42 Постановка трагедии в театре классицизма не требовала ни сложных декораций, ни особой техники. Все было в высшей степени просто и должно было отвечать главному требованию искусства классицизма — правдивому изображению «природы». Как писал теоретик классицизма Буало:
40 Сумароков А. П. Избр. произведения. Л., 1957. С. 164, 295.
41 Кони Ф. А. И. А. Дмитревский//Пантеон. 1840. Кн. I. № 3. С. 93.
42 См. Адрианов а-П е р е т ц В. П. Оформление спектакля в мистериальном театре//Старинный спектакль в России. Вып. II. Л., 1928. С. 15 и сл.
322
Невероятное растрогать неспособно, Пусть правда выглядит всегда правдоподобно: Мы холодны душой к нелепым чудесам;
И лишь возможное всегда по вкусу нам 43.
Авторский комментарий в виде рассыпанных по тексту трагедий ремарок позволяет составить общее представление о возможностях их сценического, театрального воплощения.
Действие в трагедии было лишено мистицизма, оно опиралось на исторические, реальные факты; художественные сюжеты создавались драматургами, как и в античную эпоху, по закону «вероятности или возможности» (Аристотель). В них обнаружилось тяготение к обобщенным нравственным оценкам исторических лиц. Эта установка на «общее», «типовое» проявляется уже в перечне действующих лиц, т. е. «афише», с указанием их имен и социального, общественного положения: «царь», «князь» и т. д. Поэтому игра актера — исполнителя роли главного героя — не нуждалась в особых указаниях автора режиссеру или актеру.
События в трагедии происходили в течение суток. Требование «единства места» исключало перемену декораций. Однако в театрализации действия им придавалось огромное значение. Поэтому одно из важных мест в трагедии занимают ремарки, содержащие указания на обстановку действия и помещаемые вслед за перечнем действующих лиц. Чаще всего действие происходило в Киеве, Полоцке, Новгороде, Москве; на площади, во дворце, в храме. Драматургия определяла монументальность сооружений на сцене. С помощью перспективного «задника» и боковых кулис имитировались величественные храмы и дворцы, что способствовало усилению у зрителя ощущения значительности и «высокости» происходящего на театральных подмостках. Однако интерьеры дворца («царские чертоги», «царский дом» и др.) были лишены конкретных примет времени или быта.
Центральная часть сцены, куда выходили герои, оставалась свободной. Главным в сценическом действии был актер, поэтому ничто не должно было отвлекать внимание зрителей. Его костюм был лишен исторической достоверности, но всегда отличался сочностью красок, пышностью и усиливал вместе с величественностью позы, жеста, интонации импозантность фигуры героя, укрупняя его образ.
Хотя трагедия классицизма была лишена внешней динамики, однако законы сцены, законы восприятия определяли необходимость введения в спектакль мизансцен, отмеченных драматизмом. Чаще всего это были самоубийство или убийство героя. Убивает себя кинжалом Хорев, узнав о гибели Оснельды («Хорев»), умирает раненный в сражении Оскольд («Семира») в трагедиях А. П. Сумарокова; поражает себя кинжалом Рамида, а следом за нею ее отец Вадим Новгородский в трагедии Я. Б. Княжнина, погибают герои в трагедии Н. Нико-лева «Сорена и Замир», Телеф — в «Агриопе» В. Майкова. Эти сцены следовали сразу за чувствительными монологами или монологическими репликами, выражавшими противоборство чувств героев, и сопровождались краткими авторскими ремарками («заколается», «закалывается») .
Зрелищность трагедии, впечатление значительности происходящего усиливались введением массовых сцен: присутствием «войска» в «Семире» Сумарокова и «Вадиме Новгородском» Княжнина, «множе-
43 Буало Н. Поэтическое искусство. М., 1957. С. 92.
11*
323
Макет декорации П. Гонзаго
•ства воинов» и «пленных в оковах» в «Сорене и Замире» Николева, воинов, «из которых многие с зажженными свечами», «с обнаженными мечами» в «Агриопе» Майкова.
Со временем в спектакли вводятся звуковые эффекты: так, в трагедии Сумарокова «Димитрий Самозванец» (1771) за сценой слышатся удары колокола, сзывающего народ к Кремлю, и они воспринимаются главным героем как предвестье его кончины.
Следует заметить, что в текстах первых трагедий, авторами которых являлись драматурги, осуществлявшие непосредственные театральные постановки спектаклей (Сумароков, Херасков), авторский комментарий был незначительным. С приходом в театр большого числа новых драматургов происходит размежевание функций автора пьесы и постановщика спектакля. После Ф. Волкова в числе выдающихся режиссеров XVIII в. следует назвать И. А. Дмитревского и П. А. Плавиль-щикова.
Ремарки в трагедии последней трети века становятся описательными, расширяются тематические и появляются «игровые» ремарки.
К оформлению спектаклей привлекались знаменитые европейские театральные художники, живописцы, архитекторы. Среди них — Карло Галли-Биббиена (1725—1787) из семьи известных итальянских художников, работавших в театрах Италии, Германии, Австрии; декоратор-итальянец Дж. Валериани, под руководством которого в разное время работало свыше сорока русских художников-декораторов, в том числе ставшие известными И. Я. Вишняков, Ф. Я. Алексеев, Н. Ежев-ский и др.; отец и сын П. и Ф. Градицци, прожившие 30 лет в России ’ (с 1762 по 1792 г.). С 1792 г. много лет работает в России итальянский художник Пьетро Гонзаго (1751 —1831), по проекту которого выстроены театры в подмосковных усадьбах.
Назначение комедии в Классицизме было иным: «издевкой пра
324
вить нрав», т. е. смехом воспитывать дворянское сословие. В комедиях высмеивались нравы и поступки дворян, не отвечающие высокому общественному назначению «первого сословия».
Первые русские комедии, написанные Сумароковым, носили еще условный характер и строились на столкновении внутрисемейных интересов. В основе сюжета обычно лежала схема: мать и отец или кто-то из них выбирает дочери жениха, а дочь любит другого. Сватовство обычно оканчивается неудачей для женихов, выбранных родителями. Эта схема комедийного действия сохранится в комедиях Д. И. Фонвизина («Бригадир» и «Недоросль»), Я. Б. Княжнина («Хвастун», «Чудаки» и др.), В. В. Капниста («Ябеда») и других драматургов последней трети XVIII в.
Русский комедийный репертуар оказался в большей степени связан с традициями народного театра.
В ранних комедиях Сумарокова, которые выполняли роль интермедий в больших спектаклях, действие, по существу, было лишено движения, а наступающая в конце развязка не подготавливалась ходом событий. Сюжет был нужен лишь для того, чтобы мотивировать появление на сцене комических персонажей главным образом из числа многочисленных и недостойных претендентов в женихи. Комедийные ситуации — а они были главными в структуре пьес — носили фарсовый, как в народной интермедии, или полуфарсовый характер. Успех такой комедии у зрителей обеспечивали актеры, исполнявшие комические роли. Действия их на сцене обычно сопровождались эксцентрикой, нередко «балаганного» типа (потасовки, побои, падения и т. д.), что шло от театра «охочих комедиантов», в свою очередь связанного с народным скоморошеским искусством.
В комедиях А. П. Сумарокова 60-х годов характер комедийного действия меняется. Сокращается число персонажей, усложняется любовная интрига. Появляется несколько любовных пар, что было характерно для европейской комедии (Лопе де Вега, Шекспир, Мольер).
«Опекун» (1765) А. П. Сумарокова стал одной из тех комедий, в которых изменения в жанре обозначились наиболее четко, они определили и изменения в сценическом исполнении. Главный герой, богатый дворянин Чужехват (он же Опекун) решает жениться на бедной молоденькой дворянке Нисе, но в то же время желает удержать приданое Состраты, опекуном которой является. Это приводит его к столкновению с двумя братьями-близнецами, влюбленными в девушек (в судьбе братьев Чужехват также сыграл в свое время роковую роль). Впервые в русской комедии был представлен конфликт, который охватывал всех персонажей, но нити интриги стянуты к фигуре главного героя. Созданию его образа подчинены все наиболее острые в драматическом отношении сцены-диалоги. Условный, традиционный образ скупого, известный уже по античной и европейской драматургии (Плавт, Мольер), наполнился у Сумарокова конкретными социальными и национальными признаками.
Сценическое оформление комедийного спектакля стремилось к бытовому правдоподобию; действие происходило в обычном доме, и героями были рядовые дворяне, изображаемые в будничной обстановке. Но если в первых комедиях Сумарокова успех спектакля зависел от исполнителей главных комических ролей, то в этой комедии, как и в последовавших за нею, важна была сыгранность всей труппы, всех актеров, занятых в комедии.
Варианты коллизии, раскрытой в «Опекуне», повторились в других комедиях Сумарокова этих лет: «Приданое обманом» (1764), «Ядо
325
витый» (1765), «Лихоимец» (1768). Действие в них также строилось на мотиве сватовства, задуманного ради денег. Ухищрения одних недостойных дворян направлены на то, чтобы получить приданое, другие озабочены тем, чтобы его удержать.
Сюжетные ситуации комедий А. П. Сумарокова имели еще весьма условный характер. Так, герои после многих лет неожиданно встречаются в одном доме-. Подброшенный некогда ребенок волей автора становится слугой в доме своего врага. Слуга не может связать своей судьбы с девушкой-дворянкой, но опять-таки неожиданно появившийся друг отца снимает это препятствие, восстанавливает прежнее, дворянское положение героя и соединяет влюбленных.
При всей своей условности комедийное действие не лишено внешней занимательности. Традиционные для комедии мотивы незнания, появление старых друзей, узнавание по памятным предметам (у братьев в «Опекуне» одинаковые крестики, на которых были вырезаны имена, год и день рождения), известные со времен античной драматургии, вводятся Сумароковым в русскую комедию впервые. Они оживляют действие в спектакле, поскольку предполагают воспроизведение на сцене наряду с диалогами персонажей их бытовых поступков.
Тяготение комедии классицизма к правдоподобному изображению жизни на сцене выразилось и в отступлении от старого требования «единства времени». Временные рамки событий иногда раздвигаются Сумароковым, в своем естественном течении они уже не укладываются в канонизированные поэтикой классицизма сутки. Заметно усиливается связь комедии с русской жизнью, ее содержание уже не сводится только к критике невежества дворянства. Герои рассуждают об истинном благородстве, о продажности «подьячего племени», о назначении монарха, пагубности злоупотребления светской и духовной властью, о положении честного человека в современном обществе. Эти диалоги соотносятся с общими взглядами Сумарокова, выраженными им в стихотворных сатирах, баснях, трагедиях, журнальных статьях.
Комедии Сумарокова 70-х годов входят в современный ему театральный репертуар как самостоятельные сценические произведения и пользуются у зрителей успехом. Н. Новиков в «Драматическом словаре» подытоживал: «Воспитание много обязано покойному Сумарокову. Он много успел в разных своих сочинениях в рассуждении умягчения нравов, и вкус к театру, конечно, от его пера исправлен»44.
Сумароков стоит у истоков той комедии, которая к концу века оформляется как комедия социальная и достигает своего расцвета в следующем столетии.
•
Успех русского профессионального театра, базировавшегося на национальной драматургии, повлек изменение его социального статуса. Указом 1759 г. повелевалось «Русского театра комедиантам и прочим, кто при оном находится, которые до сего времени были в одном бригадире Сумарокове смотрении, отныне быть в ведомстве Придворной конторы и именоваться им придворными...»45. Передача Российского театра в ведомство Придворной конторы имела в тот период положительное значение для развития театрального искусства в России. Это был, по сути, первый шаг к тому, чтобы поставить русскую
44 Драматический словарь. С. 6.
45 Архив Дирекции императорских театров. Вып. I (1746—1801). Отд. II. С. 57.
326
'труппу в равное положение с иностранными. Позднее, в правление Екатерины II, определяется режим работы придворных театров: три спектакля в неделю давал русский театр, два — французский и один — немецкий. В 1766 г. преобразуется и управление театрами. Оно передается специально созданному коллегиальному органу — Театральной дирекции. Первым директором ее был утвержден вельможа и драматург И. П. Елагин, возглавлявший ее с 1766 по 1779 г. С передачей придворных театров Коллегиальной дирекции, т. е. с 1766 г., они становятся общедоступными46.
Специальным указом 1766 г. о штате театральных трупп правительство узаконивает положение русской труппы. И хотя условия, в которые были поставлены иностранные и русская труппы придворного театра, не были одинаковыми, включая оплату актерского труда, отныне содержание русского театра и русских актеров включалось в государственный бюджет.
В 1773 г. было принято правительственное постановление об учреждении в Петербурге публичного государственного театра47. Организационно он создается на основе придворного театра, основное ядро которого составили актеры труппы бывшего Российского театра. С момента объявления указа им вменяется в обязанность давать спектакли наряду с дворцовой сценой «за деньги на городских театрах»48, что неукоснительно выполнялось. Официальное открытие публичного государственного театра в Петербурге состоялось лишь в 1783 г., когда было выстроено здание Большого, или Каменного, театра. В том же году вновь была реорганизована система управления театральными зрелищами и создан Комитет по делам театрального ведомства («для управления театральными зрелищами и музыкой»). С этого момента ведут свое начало «императорские театры», ориентированные на «благородную» публику. «Титулованные особы суть одни в нем зрители», — еще раньше писалось о придворном театре в известном журнале «Вечера»49. Справедливость этой мысли подтверждается и стоимостью театральных билетов в Императорских театрах: места в партере (стоя) стоили один рубль, сидя — полтора рубля, кресла и места балкона — два рубля с полтиной.
Несколько раньше государственного театра в Петербурге открывается частный городской театр, организованный в 1779 г. немецким антрепренером К. Книппером. В 1782 г. его возглавил педагог, актер и режиссер И. А. Дмитревский. Труппа театра была набрана из актеров любительского театра при петербургском Воспитательном доме. Представления давались в театральном здании на Царицыном Лугу. Его репертуар был по преимуществу комедийным. С успехом шли комедии Д. И. Фонвизина, комические оперы М. А. Матинского, А. О. Аб-лесимова, привлекавшие широкую публику.
Однако с открытием государственного публичного театра театр Книппера — Дмитревского прекратил свое существование, передав ему лучшие актерские силы. Петербургские жители отныне могли посещать государственный театр, который давал свои публичные представления в двух зданиях — в Большом, или Каменном, театре и Деревянном, на Царицыном Лугу. В 1785 г. был открыт Эрмитажный театр, где представления давались труппой государственного театра»
46 Материалы к истории русского театра. Обзоры документов. С. 68.
47 Архив Дирекции императорских театров. Вып. I (1746—1801). Отд. II. С. 90.
48 Там же. С. 115.
49 Вечера. 1772—1773. С. 67—68.
327
Большой театр в Петербурге. Гравюра XVIII в.
но куда собиралась наиболее аристократическая публика, в том числе и придворная50. Таким образом, спектакли государственного публичного театра в Петербурге шли на трех сценах.
В подготовке театральных кадров в Петербурге последней трети века значительную роль наряду7 с Воспитательным домом (с 1770 г.) играла созданная в 1779 г. на основе существовавшей с 1738 г. танцевальной школы театральная школа с классами балета, драмы и оперы. Впоследствии она была преобразована в Петербургское театральное училище.
•
Одновременно с созданием постоянного театра в Петербурге принимаются меры к организации такого же типа театра в Москве. С этой целью в 1759 г. из Петербурга в Москву7 были командированы Ф. Волков и Я. Шумский. Попытка создать постоянный театр в Москве была предпринята, по-видимому, на базе университетского любительского театра, которым руководил поэт и драматург М. М. Херасков. Херасков пришел в университет с момента его создания. Со временем он возглавил все его культурные учреждения (типографию, театр, библиотеку), был директором, потом куратором университета. Успехи театра при Хераскове — уровень репертуара, режиссуры и актерского исполнения — позволили актерам-любителям выйти на профессиональную сцену. Такой сценой для них стал частный театр итальянского антрепренера Ж.-Б. Локателли.
Свою деятельность в России Локателли начал в 1757 г. в Петербурге, открытием театра итальянской оперы, который, однако, про
50 См.: В и гель Ф. Ф. Записки. Т. I. М., 1928. С. 195.
328
существовал недолго. Ориентируясь на вкусы аристократической публики и осуществляя спектакли с необыкновенной роскошью, итальянский антрепренер обанкротился и принужден был уже в 1758 г. перебраться в Москву. Здесь он к 1759 г. выстроил здание «Оперного дома» на Красных Прудах. В сравнении с «театральной хороминой» начала века, сооруженной для Кунста на Красной площади, театр середины века меняет свой архитектурный облик. В театре Локателли есть уже система кулис, занавес для сцены, в зрительном зале предусмотрены ложи и партер. В партере еще не было кресел, а ложи продавались на весь театральный сезон. Интересно, что ложи хозяином театра не были отделаны, хотя стоили дорого (300 руб. за сезон). Отделывали ложи на свой вкус те, кто их приобретал.
С 1759 г. университетские любители театрального искусства начинают давать на сцене Оперного дома публичные драматические спектакли. Они идут регулярно, два раза в неделю, и о них московским любителям театра сообщается через газету «Московские ведомости».
Успех университетского театра на профессиональной сцене у Локателли побуждает итальянского антрепренера всерьез подумать о подготовке русских актеров из числа студентов и гимназистов-разночинцев, их обучении музыке, танцам, актерской игре. Уже в 1760 г. на его содержании находится 19 учащихся5I.
Однако публичный театр, созданный на основе частной антрепризы, без государственной дотации, не мог долго продержаться. Как только упали сборы от спектаклей, а они упали в силу ряда причин52, первый общедоступный московский театр прекратил свое существование (1762). Но еще в 1761 г. Ф. Волков увозит в Петербург ведущих московских актеров, которые вошли в труппу Петербургского придворного театра.
В последующие годы организацией общедоступного, «вольного» русского театра в Москве занимаются русские и иностранные антрепренеры по-прежнему на основе частной инициативы. От Локателли в 1766 г. его принимает полковник Н. С. Титов, а уже в 1769 г. он передает его итальянцу Бельмонти. В 1771 г. им ведают два человека: итальянец Гроти и князь В. П. Урусов, но спустя четыре года (в 1775 г.) компаньоном Урусова становится англичанин М. Медокс.
После 1780 г. Медокс становится единственным содержателем московского театра. Именно в бытность Медокса антрепренером достраивается каменное здание театра на Петровке, строительство которого было начато им совместно с Урусовым. Новый театр на Петровке торжественно открывается 30 декабря 1780 г. От этой даты ведет свое начало Большой театр в Москве, называвшийся в ту пору «Петровским».
Здание Петровского театра по тем временам было достаточно вместительно: оно имело в вышину 8 саженей, в длину — 30, в ширину — 20 саженей, т. е. вдвое превосходило по своим размерам театральное здание на Красной площади начала века. Его зрительный зал представлял собой многоярусную конструкцию из партера, лож, балконов и галерей. Для проведения общественных маскарадов был предусмотрен специальный круглый зал.
Выстроенный с размахом, по типу европейских театров, театр Медокса оказался наиболее демократичным по составу зрителей: спек-
si Документы и материалы по истории Московского университета второй половины XVIII века. Т. I. 1756—1764. М., 1966. С. 323.
52 Там же. С. 190.
329
Петровский театр в Москве. Гравюра XVIII в.
такли посещались не только дворянами, но и купцами, мещанами, ремесленниками и др. Места в театре распределялись в соответствии с ценами и, следовательно, с социальной иерархией. «Галерка» (галереи) неизменно заполнялась студентами, мелким чиновным людом, ремесленниками.
С деятельностью Медокса связан длительный и наиболее благоприятный период в истории московского театра. В 1789 г. Петровский театр передается в ведение Московского опекунского совета, а в начале нового столетия указом от 29 марта 1805 г. — в ведение Коллегиальной дирекции. В 1806 г. Петровскому театру присваивается звание Императорского. В этом качестве он существует до февраля 1917 г., концентрируя лучшие актерские и режиссерские силы.
Передача московского театра в ведение Коллегиальной дирекции императорских театров сыграла в этот период значительную роль в судьбе актерского состава: актеры, а иногда и целые труппы крепостных театров, охотно выкупаемые дирекцией, становились свободными.
Подготовку актеров в Москве наряду с университетом осуществляет во второй половине века Воспитательный дом, открытый в 1764 г. Здесь находят антрепренеры и предприниматели актеров и музыкантов. Воспитанники Воспитательных домов к концу 70-х годов в числе учебных предметов изучают «изящные художества», обучаются игре на различных музыкальных инструментах, пению и оркестровому исполнению. В Москве драматическое искусство преподавал известный актер и педагог И. И. Каллиграф (псевдоним И. Иванова). Указ 1763 г. об открытии Московского Воспитательного дома узаконивал передачу части сборов от всех зрелищ в Москве в пользу его воспитанников, это обязывало сами театры заботиться о пополнении своих трупп молодыми актерами из их числа.
330
В дальнейшем «классы изящных искусств», существовавшие в Московском воспитательном доме с 1773 г., были переданы в Петровский театр (1784). В 1806 г. они преобразованы в Московское театральное училище.
•
Представление о театральной жизни второй половины XVIII в. было бы неполным без учета массовых публичных зрелищ.
Заметным событием стали празднества в Москве по случаю коронации Екатерины II в январе 1763 г., вынесенные на городские улицы. Празднества продолжались три дня. Программа их была грандиозной по замыслу, и осуществление ее стоило жизни ее организатору и режиссеру Ф. Волкову: он умер, простудившись в эти дни.
«Торжествующая Минерва» — так называлось шествие-представление, в котором участвовало свыше четырех тысяч человек и двухсот колесниц. Оно имело карнавально-маскарадный характер. Как всякая театрализованная постановка, празднество было зрелищным, ярким, впечатляющим, рассчитанным на зрительные и звуковые эффекты, в том числе музыкальные. Стихи для него были сочинены М. Херасковым, а «хоры» — А. Сумароковым. Композиция маскарада явилась «изобретением» Ф. Волкова. Подобно публичным празднествам петровской эпохи, это «общенародное зрелище» (так оно было названо в программе) имело идеологическую окраску. Наиболее отчетливо она проявилась в «хорах» Сумарокова. Актеры, представлявшие аллегорические фигуры и соответственно одетые и загримированные, должны были утвердить «славу добродетели» и выставить на всеобщее осмеяние «гнусности порока». В «хорах» порицались недостатки нравственные (пьянство, гордость и др.), недостатки, порожденные определенным общественным положением («мздоимство», тщеславие, вельможная спесь, невежество). Однако главное внимание было сосредоточено — и это отражало настроения наиболее передовой части дворянства, много ожидавшей от правления Екатерины II, — на тех недостатках, которые составляли «зло» социальной жизни.
В этом отношении наиболее значительным произведением являлся «Другой хор ко превратному свету», где Сумароковым намечена, по сути, программа ожидаемых перемен, в том числе обуздание «Минервой» взяточничества судейских чиновников, ограничение власти «злонравных» помещиков, торгующих людьми или проигрывающих в карты деревни, развитие в стране просвещения. После театрализованного шествия всех ожидали «игралища, пляски, комедии».
Зрелищная сторона коронационных торжеств производила на всех сильнейшее впечатление. Андрей Болотов в своих мемуарах писал, вспоминая это событие: «Стечение народа, желавшего сие видеть, было превеликое. Все те улицы, по которым имела оная процессия свое шествие, напичканы были бесчисленным множеством людей всякого рода; и не только все окна домов наполнены были зрителями благородными, но и все промежутки между оными установлены были многими тысячами людей, стоявших на сделанных нарочно для того подле домов и заборов подмостках... И все так оным прельстились, что долгое время не могли сие забавное зрелище позабыть; а песни и голоса оных так всем полюбились, что долгое время и несколько лет сряду увеселялся ими народ, заставливая вновь их петь фабричных, которые употреблены были в помянутые хоры...»53.
53 Жизнь и приключения Андрея Болотова... Т. II. М.; Л., 1931. С. 234—235.
331
Все возрастающий интерес к театральным зрелищам, к искусству театра, наметившийся во второй половине XVIII в., приводит к возникновению театров в провинции, что явилось проявлением роста национальной театральной культуры последней трети века. Одним и^ первых и наиболее известных в ту пору провинциальных театров был театр, организованный в 1760 г. в Казани директором гимназии и драматургом М. Веревкиным. В дальнейшем городской театр появится в Туле (1777), Калуге (1777), Харькове, Тамбове, Воронеже, Нижнем Новгороде, Тобольске. Сохранились документы о постройке деревянного театра в Рязани (1787).
О возросшем увлечении театром в дворянской и разночинной среде, о его воспитательной роли, продвижении в провинцию и влиянии на нравы говорит составитель «Драматического словаря» Н. И. Новиков: «Каждый знает, что в десятилетнее время и меньше начальники, управляющие отдаленными городами от столиц России, придумали с корпусом тамошнего дворянства заводить благородные и полезные забавы; везде слышны театры построенные и строющиеся, на которых заведены довольно изрядные актеры. Во многих благородные люди стараются к забаве своей и общей пользе писать и переводить драматические сочинения; и приметно, что дети благородных людей, и даже разночинцев, восхищаются более зрением театрального представления, нежели гонянием голубей, конскими рысканиями или травлею зайцев и входят в рассуждения о пиесах, чему я сам бывал в провинциях свидетель»54.
Сложным явлением, отразившим общественные противоречия эпохи, был крепостной театр. Театры создавались владельцами-помещиками как домашние, любительские. Актерами в них на первых порах выступали сами дворяне вместе со своими крепостными. Позднее труппы начали создавать только из крепостных актеров. К концу века некоторые из этих театров утратили свой замкнутый, усадебный характер, стали давать платные спектакли, как например театр Н. Г. Шаховского в Нижнем Новгороде или С. М. Каменского в Орле. Переходя на коммерческую основу, такие театры собирали на свои спектакли довольно широкую и разнообразную по социальному составу городскую публику — от дворян и купцов до ремесленников и городской прислуги — и становились по своей сути театрами общедоступными. Формируя театральные вкусы в провинции, они создавали условия для образования в будущем постоянных профессиональных городских театров.
Репертуар крепостного театра, хотя и был разнообразен, зависел, однако, от публики — была ли она «усадебной», т. е. дворянской по преимуществу, или городской, более демократической. В усадебных театрах, в частности Шереметева и Юсупова, преобладали оперно-балетные постановки. Однако с успехом шли русские и европейские комедии и трагедии классицизма, драмы сентиментализма, что говорит о том, что крепостной театр находился в общем русле развития русской театральной жизни той поры и был тесно связан с постоянным городским театром. Связь эта, кроме репертуара, поддерживалась и тем, что постановки спектаклей в крупных крепостных театрах часто осуществлялись теми же режиссерами, что и в городском
54 Драматический словарь. С. 4.
332
столичном театре. В подготовке кадров крепостных актеров участвовали те же педагоги, что и в государственных театральных заведениях. Так, крепостную труппу гр. П. Б. Шереметева для Кусковского театра готовили знаменитые драматические актеры и педагоги И. А. Дмитревский, Я. Е. Шушерин (1753—1813), С. Н. Сандунов (1756—1820); танцевальному искусству в разное время обучали приглашенные из московского балета известные балетмейстеры Д. Н. Соломони и А. П. Глуш-ковский.
Художественный уровень крепостных театров был различным. Образованность и широкие материальные возможности ряда владельцев «усадебных» театров, постоянный состав их трупп, привлечение талантливых педагогов
и режиссеров позволили под-	п Ковалева-Жемчугова
нять подготовку крепостных актеров на высокопрофессио-
нальный уровень. Некоторые из крепостных театров, как театр гр. А. И. Воронцова в Тамбове и тамбовской усадьбе, гр. П. Б. Шереметева в подмосковных имениях (Кусково и Останкино), кн. Н. Б. Юсупова в Москве и Подмосковье (в Архангельском) по регулярности спектаклей, уровню их художественного оформления, профессионализму в подборе репертуара и режиссуре не уступали профессиональным театрам в столицах. Не случайно актеры крепостных трупп нередко привлекались на сцены постоянных профессиональных театров. Так, из двух крепостных трупп, подготовленных драматургом, педагогом и актером П. Плавильщиковым, одна (труппа гр. М. Волконского) была выкуплена Московской дирекцией императорских театров. Ею же была выкуплена и крепостная труппа помещика Столыпина; перешла в ведение дирекции балетная труппа кн. Головкиной, подаренная ею Московскому Воспитательному дому.
С размахом велось театральное дело в усадьбах крупных вельмож. Под театры строились здания дворцового типа по заказным проектам, приглашались известные архитекторы, художники, декораторы. Так, подмосковные театры — Шереметева в Кускове и Юсупова в Архангельском — были построены по проекту известного итальянского художника П. Гонзаго. Им же писались и декорации для театра в Архангельском55.
Все это определило культурную значимость крепостного театра в общем процессе развития театрального искусства в России XVIII в.
55 Интересные сведения о крепостном театре содержит исследование: Д ы нник Т. А. Крепостной театр. М.; Л., 1933.	..........
333
Но нельзя не отметить и того, что эксплуатация труда крепостных актеров, музыкантов, художников достигает здесь высшей точки. Талантливые, образованные люди, они особенно остро воспринимали? свое социальное бесправие. Позднее, уже в XIX в., художественная литература рассказала о трагических судьбах одаренных людей из числа крепостных56.
К началу нового столетия, с развитием постоянных городских профессиональных театров, в том числе в провинции, «усадебные» крепостные театры утрачивают свое былое значение. Этому способствовали отчасти и экономические причины. Под угрозой разорения владельцы крепостных трупп принуждены были или расстаться с ними, или поставить театр на коммерческую основу. Театры утрачивают аристократический лоск, ориентируются на вкусы широких городских слоев.
Способствуя развитию театра в России, правительство Екатерины II понимало силу его воздействия на общественное сознание. Оно предпринимает ряд мер, направленных на упорядочение системы представлений и организацию общего надзора за репертуарной частью. В 60—70-е годы его осуществляют местные власти. Но с 1782 г. все театральные зрелища отдаются под надзор полиции, а права полицеймейстерской канцелярии передаются Управе благочиния. Отныне запрещение или разрешение театральных представлений находится в руках правительства. Следующим актом, отражающим «дух времени», явилось утверждение в 1797 г., в начале правления Павла I» цензурования пьес, а в 1804 г., при Александре I, создается специальный цензурный комитет по надзору за театром.
Система принятых правительством мер говорит о той значительной роли, какую театр стал играть в обществе в последней трети XVIII в., о том огромном идеологическом влиянии, какое приобрели русская драматургия и театральное искусство этого времени.
Расцвет театрального дела в последнюю треть века связан в первую очередь с развитием отечественной драматургии. Сохраняет свои позиции в репертуаре как профессиональных, так и любительских театров классицизм. Теперь большое место в нем занимает изображение «произвола власти», борьбы против тирании. Первой такой трагедией явился «Димитрий Самозванец» А. П. Сумарокова (1771). В основу сюжета положен эпизод восстания против Димитрия в период короткого пребывания его на московском престоле.
Постановка в трагедии Сумарокова проблемы борьбы с деспотией власти, даже в ее узкоклассовом решении в пользу «идеального государя», была фактом значительным для предпугачевского времени. «Димитрий Самозванец» явился первой в России политической, тираноборческой трагедией. По свидетельству Н. И. Новикова, эта трагедия была «многократно представлена на российских театрах»57. «Летопись русского театра» подтверждает, что с Дмитревским в заглавной роли она «имела успех колоссальный»58. Причем он сопутствовал ей не только в момент первых постановок. П. Арапов отмечал,
56 См.: А. С. Грибоедов «Горе от ума», А. И. Герцен «Сорока-Воровка», Н. Ф. Павлов «Именины», Н. С. Лесков «Тупейный художник».
57 Драматический словарь. С. 46.
68 Арапов П. Указ. соч. С. 78.
334
что и в конце века, в постановках 1797 г., «Димитрий Самозванец» «постоянно имел блестящий успех»59 60. О популярности этой трагедии в разных социальных слоях и Дмитревского как исполнителя главной роли говорил в «Записках современника» С. Жихарев63. «Народной любимицей» называл ее и драматруг А. Шаховской. Трагедия относилась к числу немногих произведений этого жанра, перешагнувших границы XVIII в.61
С трагедией А. П. Сумарокова тематически была связана трагедия М. М. Хераскова «Борислав», поставленная на сцене придворного театра в Петербурге в 1772 г. Прочно держалась в репертуаре трагедия Н. Николева «Сорена и Замир», продолжавшая традиции Сумарокова и поставленная на сцене Петровского театра в 1785 г. Большим успехом у зрителей пользовалась патриотическая по своему содержанию трагедия Я. Б. Княжнина «Росслав», написанная в 1784 г. и тогда же поставленная на придворной сцене. На первом ее представлении «публика пришла в восторг и потребовала автора»62. Главный герой ее, российский полководец Росслав, оказавшись в плену и пройдя через соблазны властью, богатством, любовью, угрозы казнью, остался верен отечеству, одержал победу в нравственном поединке с монархом-тираном. Наибольшую политическую остроту приобрела трагедия Я. Б. Княжнина «Вадим Новгородский» (1789). Трагедия написана на исторический сюжет из эпохи правления первых русских князей. Конфликт в ней строится на столкновении Рурика и Вадима как носителей двух политических принципов — монархического и республиканского. Изображая Рурика как идеального, «просвещенного» монарха, Я. Б. Княжнин, однако, видит недостатки самодержавной власти в ее историческом проявлении. Отсюда резкая характеристика самодержавия в трагедии, патетические, свободолюбивые речи Вадима и его сторонников, утверждавших необходимость развития в обществе гражданственных начал. Трагедия отражала рост критических настроений в русском обществе, обусловленных кризисом феодальной системы в целом в конце XVIII в. Она представляла собой, по общему мнению исследователей русской литературы той поры, вершину в развитии дворянской политической мысли в ее художественном воплощении. Это определило и судьбу трагедии, и судьбу ее автора. Трагедия не была поставлена в театре, текст ее публично сожжен, а смерть Я. Б. Княжнина окутана неразгаданной тайной63.
Все большее место в театральных постановках последней трети XVIII в. занимают комедии. По-прежнему ставятся комедии А. П. Сумарокова и прочно входят в репертуар комедии Д. И. Фонвизина. Фонвизин развивал в определенном отношении традиции, заложенные Сумароковым. Для него также остается главным вопрос о нравственном соответствии русского дворянства своему социальному предназначению, вопрос о том, каким должен быть «истинный» дворянин.
Вслед за Сумароковым Фонвизин изображает дворян, лишенных твердых нравственных понятий и гражданских добродетелей. Наряду с невежеством он высмеивает хищничество и взяточничество правящего сословия. Тема дворянства получила в его комедии сатирическое освещение. Д. И. Фонвизин подвергает резкому осуждению принци-
59 Там же. С. 136.
60 Жихарев С. Записки современника. М., 1955. С. 500.
61 См.: Белинский В. Г. Поли. собр. соч. Т. 10. С. 124—125.
62 Арапов П. А. Указ. соч. С. 123.
83 См.: Пушкин А. С. О русской истории XVIII века // Пушкин А. С. Собр. соч.: В 10 т. Т. 7. М., 1962. С 194.
335
пы, которыми руководствуются его герои в отношении к государству и семье, русской культуре и обычаям. Особенно критично изображает драматург молодое поколение дворян с его потребительским отношением к жизни: этому поколению чужды интересы отечества, у него отсутствует чувство долга.
Действие комедии «Бригадир» (поставлена в 1770 г.), по традиции, построено на мотиве сватовства, а комические сцены отчасти сохраняют театрально-фарсовый характер. Однако в этой комедии в отличие от сума-роковских более тщательно и правдоподобно разработаны бытовые сцены. Введение их определило дальнейшее движение русской комедии по пути снижения сценической условности драматического действия. В «Бригадире» Фонвизиным впервые в истории русского комедийного театра вводятся развернутые авторские ремарки, адресованные режиссеру и актерам. В них содержатся совершенно конкретные указания на место действия: «Театр представляет комнату, убранную по деревенски», в комнате «стоит столик с чайным прибором». Кроме того, намечена мизансцена в ее игровой основе, даны точные указания относительно костюмов персонажей: «Бригадир, в сюртуке, ходит и курит табак. Сын его, в дезабилье, кобеняся, пьет чай. Советник, в казакине, смотрит в календарь... Советница в дезабилье и карнете и, жеманяся, чай разливает. Бригадирша сидит одаль и чулок вяжет. Софья также сидит одаль и шьет в тамбуре». Подобного русский театр не знал до Фонвизина, который впервые связал драматургию с режиссурой. Новая драматургия определила и новое сценическое решение: гости и хозяева, свободно расположившись, в непринужденной манере ведут разговоры; в будничной атмосфере среднепоместного быта раскрывается личность каждого персонажа, суждения которых не выходят за обычный круг их интересов и представлений. Зритель, слушая их соображения о воспитании и образовании, судопроизводстве и т. д., уяснял нравственные позиции и житейскую философию каждого. Все это подготавливало понимание поведения героев в последующих событиях, их поступки, недостойные истинного дворянина.
Пафосная интонация, свойственная трагедии классицизма, уступает место в комедии разговорной, неторопливой речи, соответствующей бытовому поведению героев на сцене. Авторские ремарки, предваряя или сопровождая движения, мимику, позы персонажей, определяли «игровой» момент в действиях героев: «подумав», «вздыхает», «кинувшись на колена», «придвинув столик с картами» и др. Это требовало от актеров убедительной, психологически достоверной игры.
Особую роль в истории русского театра сыграла вторая комедия Д. И. Фонвизина — «Недоросль» (1782). Она содержала необычайно острую оценку русской действительности и ее важнейших сторон: государственного управления, отношений крепостников-помещиков к
336
крепостным, внутрисемейных отношений «первого сословия». «Все в этой комедии, — писал Н. В. Гоголь о «Недоросле», — кажется чудовищной карикатурой на русское. А между тем нет ничего в ней карикатурного: все взято живьем с природы и проверено знанием души». В ней «уже не легкие насмешки над смешными сторонами общества, но раны и болезни нашего общества, тяжелые злоупотребления внутренние, которые с беспощадной силой иронии выставлены в очевидности потрясающей»64.
Комедия по-прежнему строится на традиционном мотиве сватовства. В ней соблюдаются все «три единства» — действия, времени, места. Однако Д. И. Фонвизин в этой комедии идет по пути дальнейшего преодоления свойственной театру классицизма сценической условности. Действие перенесено непосредственно на сцену и развертывается перед зрителями, охватывая всех персонажей. Его центральные, узловые моменты (сватовство Скотинина, решение Простаковой женить на Софье Митрофана, попытка похищения Софьи, намерение «злонравной» помещицы расправиться с дворовыми, наконец, объявление Правдиным указа о взятии имущества Простаковой в опеку) определяют движение событий и показывают персонажей в изменяющихся отношениях.
Есть в комедии ярко «игровые» сцены и диалоги, проникнутые истинным комизмом: примерка Митрофаном в день помолвки Скотинина нового платья и обсуждение работы крепостного портного Тришки; уроки Митрофана; ссора учителей, завершающаяся дракой; комический диалог во время экзамена недоросля с участием Стародума. Все они дают представление о повседневной жизни малокультурной помещичьей семьи, об уровне ее запросов, внутрисемейных отношениях и отношениях между дворянами и крестьянами, поражая зрителя реальностью происходящего на сцене.
Хотя сцены с «потасовками» сохраняются в структуре фонвизин-ской комедии, они окончательно утрачивают условный, театральнофарсовый характер и являются логическим завершением разработки бытовых сцен. Поэтому не приемы «внешнего комизма» (как у Сумарокова) определяют природу комического в «Недоросле». Средством его создания становятся диалоги. Акцент актерской игры переместился на интонацию. В ней зазвучали насмешка, шутка, злая ирония, высокий пафос утверждения. С помощью иронических реплик положительных героев автор обнаруживает нравственную несостоятельность комических персонажей. В диалогах раскрываются общественные и нравственные идеалы автора, видевшего «истинное существо должности дворянина» в служении государству, отечеству.
В комедии Д. И. Фонвизина ощутимы каноны классицизма, но под влиянием новых веяний в драматургии он сообщает ситуациям и поведению персонажей естественность, бытовое и социальное правдоподобие. Одновременно с тенденциями реалистическими в комедии проявляется связь с сентиментализмом. Наиболее ощутима она в обрисовке положительных персонажей. Милону, Софье, отчасти Стародуму Фонвизин придает «чувствительность», присущую героям сентиментальной драмы.
Изменения в драматургии, естественно, влекли за собой изменения в характере театральных постановок, в игре актеров. Основы реалистического направления в сценическом искусстве XVIII в. закладывались А. М. Крутицким (1754—1803), одним из первых профессио
64 Гоголь Н. В. Собр. соч.: В 7 т. Т. VI. М., 1967. С. 396, 397/
12 Очерки русской культуры XVIII века 337
нальных комедийных актеров65. Огромная заслуга принадлежала также Я. Д. Шумскому и Ожогину, С. Сандунову и Е. Сандуновой, актерам яркого комического дарования, с именами которых связано становление в русском театре реалистической манеры игры.
Первое представление «Недоросля» состоялось в сентябре 1782 г. в Петербурге. «Успех был полный», — сообщал Фонвизин в письме Медоксу, договариваясь с ним о постановке комедии в Москве66. Роль Стародума, с которым драматург связывал успех своей комедии67, исполнял И. А. Дмитревский, роль Еремеевны — Я. Д. Шумский. В Москве спектакль состоялся в мае следующего, 1783 г. Роль Еремеевны была превосходно сыграна Ожогиным. Комедия была «принята с отменным удовольствием от всех, и почасту на Санктпетербург-ском и Московском театрах была представляема»68. Комедии Д. И. Фонвизина ставились в театрах Москвы, Петербурга, на провинциальных сценах, сценах крепостных театров и с неизменным восторгом принимались зрителями.
Высокий уровень художественного мастерства Д. И. Фонвизина определил бессмертие его «Недоросля». Комедия и в наше время сохраняет помимо историко-познавательного эстетическое значение. Сила ее эмоционального воздействия на современников и потомков определялась глубиной поставленных Фонвизиным социальных и нравственных проблем, художественной правдой.
Заметное место в репертуаре русских театров последних десятилетий XVIII в. заняли комедии Я. Б. Княжнина («Хвастун», «Чудаки» и др.), В- В- Капниста («Ябеда»), А. Д. Копиева («Обращенный мизантроп, или Лебедянская ярмонка») и др., обличавшие социальные язвы своего времени. В их сценических постановках, особенно в комедии Капниста, проявился яркий сатирико-обличительный талант актера А. М. Крутицкого.
В своих лучших образцах русская комедия эпохи классицизма оформляется как комедия общественная, сатирическая по своему художественному смыслу и идейной направленности. Это сообщило ей опасный в глазах правительства характер. Сценическая судьба таких произведений, как «Ябеда» Капниста, запрещенная после пятого представления и изъятая из продажи, подтверждает, что русский театр включился в идеологическую борьбу, обострившуюся в последние десятилетия XVIII в.
Одновременно с оригинальными русскими пьесами большое место в театральном репертуаре занимают пьесы переводные. Среди них произведения европейского, главным образом французского, классицизма и так называемого «просветительского реализма». Популярностью у широкого зрителя и устроителей театра пользовались комедии Ж.-Б. Мольера («Мещанин во дворянстве», «Мизантроп», «Скупой», «Тартюф», «Школа жен» и др.), трагедии П. Корнеля («Сид», «Смерть Помпеева», «Цинна, или Августово милосердие»), Ж. Расина («Эсфирь»,. «Афалия» и др.), Вольтера («Заира», «Брут»). Не сходил со сцены и В. Шекспир («Юлий Цезарь», «Ричард III» и др.). Эти пьесы ставились как на столичных сценах публичных театров, так и на сценах крепостных театров (Юсупова, Воронцова, Шереметева, Ша
65 Всеволодски й-Г ернгросс В. Д. Русский драматический театр второй половины XVIII века. М., I960. С. 29.
66 Фонвизин Д. И. Собр. соч.: В 2 т. Т. 2. М.; Л., 1959. С. 497.
67 Там же. С. 40.
6в Драматический словарь. С. 88, 89.
338
ховского, Титова и др.), а также городских провинциальных театров.
в Появился и другой вид переводных пьес — драма, жанр, сложившийся к этому времени в Западной Европе и ориентированный на вкусы третьего сословия. Он был связан с эстетической программой формирующегося нового литературного направления — сентиментализма. Первой такой пьесой на русской сцене была драма П.-О. Бомарше «Евгения», поставленная Дмитревским в Петровском театре в 1770 г. и принятая с большим воодушевлением69. Вслед за ней там же появилась «Фигарова женитьба». «Повторяема была на театре много раз и завсегда зрителями театр наполнялся», — пишет Н. И. Новиков 70.
Обращение к такого рода пьесам, а главное — их успех у зрителя объективно свидетельствовали о развивавшемся процессе демократизации русского театра. Зрителей не удовлетворял уже существующий репертуар классицизма. Однако сторонниками традиционных театральных форм были сделаны решительные попытки противодействовать появлению на сцене новых пьес, в которых произошло недопустимое для театра классицизма смешение комического и трагического, смешного и «жалостливого». Известно печатное выступление А. П. Сумарокова против «нового и пакостного рода» комедии. Но несмотря на протесты, пьесы в этом жанре — «слезные комедии» — в «краткое время... вползли уже в Москву», где «нашли всенародную похвалу и рукоплескание»71. Меньше их было в северной столице — Петербурге, отличавшемся большим «аристократизмом» нравов и официозностью, нежели Москва.
В репертуар публичных и крепостных театров в разное время вошли драмы Дж. Лилло «Лондонский купец», Л.-С. Мерсье «Ложный друг», «Беглец», «Судья», Д. Дидро «Побочный сын», «Чадолюбивый отец», Г.-Э. Лессинга «Эмилия Галотти»,- «Мисс Сара Сампсон» и др. Русского зрителя в этих пьесах привлекал в первую очередь интерес к личности и в меньшей степени социальная направленность.
Развитие жанра драмы сказывалось и на театре классицизма. Уже пьесы М. М. Хераскова «Венецианская монахиня» (1758), «Идолопоклонники, или Горислава» и В. И. Майкова «Агриопа» (1769) не имели жанровой «чистоты»: на них лежала печать «переходности» — от трагедии к драме. Поэтому вполне закономерно, что вслед за переводными драмами появились и пьесы русских авторов, которые окончательно утвердили этот жанр в русском театральном репертуаре. Они несли с собой обращение к тем социальным слоям, которые до них не были предметом внимания сцены. Кроме того — и это главное — театр переходил к изображению внутреннего мира, чувств и переживаний рядового человека. Он мог быть дворянином, как персонажи драм В. И. Лукина («Мот, любовью исправленный», 1765), М. М. Хераскова («Гонимые», 1775), М. И. Веревкина («Так и должно», 1773, «Точь-в-точь», 1774). Но ими могли быть также представители купечества, как у В. П. Колычева («Дворянющийся купец», 1780), О. Чернявского («Купецкая компания», 1780), П. А. Плавилыцикова («Сиделец», 1803) или выходцы из крестьянской среды, как у того же Плавилыцикова («Бобыль», 1780).
Зритель не сразу смог принять новый жанр. В. И. Лукин, вспоми
69 А р а п о в П. А. Указ. соч. С. 75.
70 Драматический словарь. С. 149.
71 Сумароков А. П. Поли. собр. соч. в стихах и прозе. М.» 1781—1782. Ч. IV.
С. 62.
12*
339
ная спектакль по своей комедии «Мот, любовью исправленный», которая, по сути, была первой русской сентиментальной драмой, поставленной в Петербурге, так характеризовал восприятие его зрительным залом: «Первое действие до конца прошумели, прокашляли, просмор-кали и табак пронюхали... Второе действие побудило зрителей ко вниманию, а в последующих была тишина, редко случающаяся. ...Комедия больший имела успех, нежели я уповать мог...»72
С именем Лукина, а затем Плавильщикова связана в России попытка теоретического обоснования нового театрального стиля. Объясняя характер своей пьесы, В. И. Лукин в предисловии к ней писал, что он ориентируется на вкусы зрителей, а они неоднородны. «Одна и весьма малая часть партера любит характерные, жалостные и благородными мыслями наполненные, а другая и главная, веселые комедии. ...Угождая первым, включил я ... места, к состраданию побуждающие; а остальную часть зрителей старался я по возможности увеселить введенными комическими лицами...»73 В обширных предисловиях, какими сопровождал все свои комедии Лукин, он по существу изложил свою эстетическую программу.
Вслед за Лукиным с требованием «естественности» изображаемого на театральной сцене выступил П. А. Плавильщиков. В статье «Театр», подвергнув с позиций нового времени критике основные постулаты театра классицизма, в том числе главный — резкое размежевание трагического и комического, он обосновал требованием «правды» рождение нового жанра — драмы. «Зрелища, уподобляясь природе, где смешные и плачевные происшествия бывают, естественно разделяются на плачевные и смех производящие, то есть на трагедии и комедии. ...Плач, со смехом соединенный, называют драмою... Если рассудить по естеству вещей, то всяк со мной согласится, что невозможно человеку провести сутки в одном рыдании и плаче; и сколь бы он огорчен ни был, бывают минуты успокоения и самой улыбки; равномерно нельзя также целые 24 часа хохотать во все горло или хотя тихо смеяться; выйдет час важного препровождения времени»74.
Появление отечественной сентиментальной драмы более четко обозначило и в литературе, и в театре тенденцию к сближению искусства с жизнью.
В 1770—1780-е годы в театр приходит и завоевывает популярность у зрителей жанр комической оперы. Он также был связан с формирующимся сентиментальным направлением. Драматургия комической оперы обратилась к сюжетам из жизни простых людей, к изображению их быта и чувств. Первая русская комическая опера «Анюта» (1772) была написана М. И. Поповым, актером и драматургом, выходцем из купеческой семьи, в ранней юности связанным с Ф. Волковым и ярославской труппой. Одной из лучших репертуарных пьес явилась опера А. О. Аблесимова «Мельник — колдун, обманщик и сват» (1779), музыку к которой написал композитор Е. И. Фомин, разночинец по происхождению, выпускник Академии Художеств. К этому же ряду можно отнести комическую оперу Я. Б. Княжнина «Несчастье от кареты» на музыку В. А. Пашкевича и «Санктпетербургский Гостиный двор», где автором музыки и литературного текста явился
72 Русская литературная критика XVIII века. Сб. текстов / Сост. В. И. Кулешов. М., 1978. С. 137.
73 Там же. С. 133.
74 Там же. С. 225.
340
М. А. Матинский. Признано, что в структурном отношении жанр комической оперы — отдаленная предтеча водевиля с пением75.
Будучи жанром синтетическим, русская комическая опера сыграла положительную роль в развитии драматического театра, поскольку с нею было связано усиление демократических тенденций в театральном репертуаре, сказавшееся в первую очередь в изображении на сцене жизни крестьян (хотя, разумеется, и далекой от реальности).
В это^ время не существовало разделения между оперной и драматической труппами: одни и те же актеры участвовали в драматических спектаклях и в постановках комических опер, хотя, конечно, главные роли в операх поручались актерам, обладавшим определенными вокальными данными. Это были актеры, «для которых выразительное, характерное пение и убедительная сценическая игра были неразделимы»76. Такими актерами были А. М. Крутицкий, с успехом выступивший в главных ролях мольеровских комедий и в русском оперном репертуаре (особенно убедителен он был в роли Мельника в опере «Мельник — колдун, обманщик и сват»), актриса А. А. Померанцева — «совершенный оборотень», как писал о ней С. Н. Глинка. «Из слезливой драмы она переходила в живую и веселую комедию... Являлась то сентиментальной девушкой, то наивной крестьянкой, то хитрой, оборотливой служанкой...»77
С появлением драматургии сентиментализма меняется и стиль актерской игры. Непривычный драматический материал заставлял актеров отходить от канонических форм исполнения. Это отметил В. И. Лукин, который успех своих комедий, особенно первой, в значительной степени относил на счет прекрасной игры И. Дмитревского, М. Попова, Я. Шумского, В. М. Михайловой. По его мнению, все они, создавая образы, особенно слуг и купцов, шли непроторенными путями, поскольку таких персонажей не знала комедия классицизма. «Можно сказать, — писал он в предисловии к «Моту», — что г. Шумский имел лицо опытное. Он игрывал всегда слуг проворных и бездельников, а тут долженствовал представить степенного и верного, с мыслями, всякого честного человека достойными. Но он в оном роде так удачно сыграл, что приобрел общую от зрителей похвалу... Г. Михайлова в третьем действии также опыт делала. Я думаю, что нелегко из характера веселого и проворного перемениться в печальный и степенный, но она в оной комедии доказала, что в том труда немного, если не поленишься. И по моему мнению ... она в служанках выправляется ежедневно и подает надежду иметь из себя предорогую актрису. Остальные г-жи актрисы и г.г. актеры, а более игравшие купцов, по естественному подлинникам своим подражанию, похвалу заслуживают...»78
Влияние репертуара сентиментализма на актерское творчество вслед за Дмитревским испытал В. П. Померанцев. Оно сказалось на манере игры Я. Е. Шушерина, С. Мочалова (отца), позднее — А. В. Каратыгина и других актеров старой школы. С включением в репертуар «Недоросля» Фонвизина, сохранившего, с одной стороны, связи с классицизмом, а с другой — испытавшего воздействие новых,.
75 См.: Ливанова T. Русская музыкальная культура XVIII века в ее связях с литературой, театром и бытом. Т. I. М.., 1952.
76 Келдыш Ю. В. Русская музыка XVIII века. М., 1965. С. 119—120,
77 Кони Ф. А. Воспоминания о московском театре при М. И. Медоксе (почерпнутые-из неизданных записок С. Н. Глинки и из устных рассказов старожилов) // Пантеон. 1840. Кн. I. № 3. С. 94.
78 Русская литературная критика XVIII века. Сб. текстов. С. loo. *	, .>
341
г*
| ДРАММАТИЧЕСКОЙ
| СЛОВАРЬ,
или
Показам я ио алфавиту fcfexi РоссгйскихЪ театральных* сочи-ненЛ и переводсвЪ? сЪ иначе*
Hiexib кменЪ известны хъ сочинителей, ЛвреводчнковЪ и слагателей музыки , который когда были представлены на тсатрахЪ > и гдЪ ,	'
и вЪ которое время	i
напечатаны.	\
въ
> пользу люблщихЪ шеаш-ральныя представления.
Собранной вЪ Москв*В вЪ Типе* графЗя Л. A. im года-
j
Н. И. Новиков «Драматический словарь». Спб., 1787. Титульный лист
формирующихся литературных направлений — сентиментализма и реализма, в рамках одного спектакля оказывались объединенными актеры разных школ: на роли Стародума и Правда на, с одной стороны, Простаковой и Еремеевны — с другой, Софьи и Милона — с третьей.
Один из -первых историков русского театра отмечал эти перемены в игре актеров последней трети века: «Хотя в прежнее время господствовал строгий классицизм .на сцене и дикция в трагедиях и драмах была манерная -и протяжная, но были актеры и актрисы, которые исполняли свои роли очень естественно, например Плавильщиков, Шушерин, Померанцев, Сандуновы и Каратыгин. Все они отличались произношением, и, при всем торжестве тогдашнего классического направления, игра их дружилась с натурою ... почему их постоянно уважали сами классики, требовавшие ученой декламации» 79.
Совсем еще молодая, русская актерская школа располагала актерами, способными донести до зрителей замысел драматургов, вызвать восторг и сочувствие публики.
Рассмотрение театра XVIII в. как явления русской национальной культуры позволяет сделать некоторые выводы.
Развитие театра находилось в тесной связи с развитием литературы, которая направила свои усилия на формирование в русском обществе гражданского сознания. Писатели классицизма выступили с самыми передовыми идеями века: естественного равенства людей, долга и обязанностей «верховной власти» перед «народом», соблюдения отдельной личностью принципа «общей пользы», гуманного отношения к человеку. «...Наша литература, даже в самом начале ее, была провозвестницею для общества всех благородных чувств, всех высоких понятий», — писал В. Г. Белинский, рассматривая произведения 30-х годов XVIII в.
79 Арапов П. А. Указ. соч. С. 123.
342
Деятельность русских писателей классицизма, в том числе драматургов, создававших отечественный репертуар как условие рождения национального театра, определялась горячей любовью к молодой России, высоким чувством долга, стремлением принести своим трудом и знаниями наибольшую пользу отечеству. Поэтому и театр заявил с момента своего создания об интересе к общественно значимым проблемам, о стремлении к правдивому изображению жизни на сцене. Особую общественную значимость театру сообщили комедии, которые начали появляться в середине XVIII в. и принесли на театральные подмостки критику «зла» во всех его проявлениях: жестокости крепостников, неправосудия чиновников, нравственной несостоятельности «первого сословия», деспотизма монархической власти. «Это было великое дело — восстать на пороки сильные, господствующие, распространенные во всех классах общества, начиная с самых высочайших, и чем выше, тем больше, — писал Н. А. Добролюбов... — Не говоря о Фонвизине и Капнисте, даже второстепенные слабые деятели на этом поприще в прошлом столетии умели затрагивать живые общественные вопросы. Вспомним «Опекуна» и «Лихоимца» Сумарокова, «Вояжера» Ефимьева, «Несчастье от кареты» Княжнина и т. п.»80
В своем развитии русский театр XVIII в. прошел три этапа.
Первый этап — конец XVII — первая треть XVIII в. — ознаменовался изменением отношения к театру. Из предмета «потехи», развлечения он начинает превращаться в общественно значимое зрелище. Однако его роль в общественной жизни сдерживается отсутствием отечественного репертуара. Все попытки создать его оказались безуспешными, поскольку тяготели к церковной традиции.
Второй этап — 1740—1770 гг. — связан с рождением и развитием национальной драматургии, формированием русского национального репертуара. Это явилось основанием для создания постоянной русской труппы и открытия профессионального, общедоступного, государственного театра. Этот период в жизни русского театра совпадает и одновременно определяется утверждением и расцветом классицизма в искусстве. Ведущим жанром является высокая трагедия. Театральное дело в это время получает развитие преимущественно в столицах — Петербурге и Москве. Появляются первые русские профессиональные актеры. Подготовка их осуществляется в государственных учебных заведениях. Широкое распространение в это время получают любительские театры, в том числе в демократической среде, выдвигающей своих драматургов, актеров, театральных художников, режиссеров.
Классицизм и в последнюю треть века занимает ведущее положение в театральном репертуаре. Однако он не является уже единственным направлением в искусстве, как это было в предшествующий период. Это определит особенности третьего этапа в развитии русского театра. Развивается сентиментализм, намечается становление реалистических элементов; рождаются новые жанры — драма и комическая опера. Ведущим жанром является комедия. Меняется социальный состав зрителей. В целом идет процесс демократизации театрального искусства. К концу века в создании театрального репертуара участвует уже несколько десятков драматургов. Рядом с выходцами из дворянского сословия успешно работают разночинцы. Происходят изменения в актерском исполнении, в режиссуре. Завоевывает признание установка на естественность сценической игры, определяемая драма
80 Добролюбов Н. А. Поли. собр. соч. Т. I. М.; Л, 1961. С. 233, 275—276.
343
тургией сентиментализма и зарождающегося реализма. Намечается распределение актеров по амплуа.
Для третьего этапа характерно также зарождение театрального дела в провинции, появление крепостных, по преимуществу усадебных театров. Они способствовали выявлению в крепостной среде наиболее одаренных, талантливых людей и привлечению их в театр. Обучение крепостных «изящным искусствам», поставленное в ряде усадебных театров на профессиональную основу, несомненно, сыграло положительную роль в развитии национального театрального дела, в подготовке театральных кадров, перешедших позднее, с упадком крепостных театров, на профессиональные сцены.
Все отмеченные явления способствовали приобщению к театральному искусству более широких слоев населения, особенно городского. Театр того времени не мог вовлечь в свою сферу основную массу населения — крестьянство, которое имело доступ лишь к народным театрализованным зрелищам. Становление и развитие русского театра в XVIII в. отличалось стремительностью. К концу века театр окончательно утратил характер забавы для привилегированных сословий и превратился в серьезную общественную силу, с которой не могло не считаться правительство. Поощряя театральные зрелища, оно стремится теперь подчинить театр во всех его формах своим «политическим и идеологическим целям»81.
Русский театр развивался на основе усвоения национальных традиций и опыта европейского театра. Гражданские мотивы, составлявшие главную особенность театра русского классицизма, как и интерес, заявленный театром сентиментализма к отдельной личности, приобретают под влиянием народной традиции (заострявшей внимание на социальной стороне явления) социальную и политическую окраску. Это со временем выведет русский театр из сферы сословных идеалов на путь утверждения общенациональных интересов.
Гражданский пафос, гуманизм, высокая мера нравственной и социальной требовательности, характерные для театра XVIII в., будут восприняты театром последующих эпох. «В XIX веке не было ни одного театрального явления, которое не было бы тесно связано с прошлым, XVIII веком»82.
81 История русского драматического театра: Б 7 т. Т. I. М., 1977. С. 10.
82 Там же. С. 385.
МУЗЫКА
Ю. В. КЕЛДЫШ
Р азличные виды .художественного творчества в России XVIII в.  развивались не вполне синхронно. По сравнению, например, с литературой и театром, уже в первой половине столетия плодотворно осваивающими новые задачи, музыка несколько «запаздывала» в своем развитии. Вплоть до начала 70-х годов XVIII в. творчество русских композиторов протекало главным образом в сфере церковного пения и некоторых видов официально-торжественной музыки. Сложившийся во второй половине XVII в. барочный тип партесного1 многоголосного хорового концерта с яркими звуковыми контрастами, постоянными сменами мощного, массивного звучания всего хора и прозрачных солирующих эпизодов продолжал разрабатываться многочисленной группой мастеров, имена которых мы находим на сохранившихся поныне нотных рукописях. Но уже к середине XVIII столетия в этом жанре обнаруживаются признаки штампа и творческого застоя: повторяются одинаковые мелодические обороты, приемы изложения, переходящие из одного произведения в другое. Однако в некоторых провинциальных городах партесный концерт продолжал жить до начала XIX в.
В первых десятилетиях XVIII в. под влиянием общих исторических процессов происходили изменения в музыкальной жизни России, подготавливавшие тот неожиданный на первый взгляд расцвет национального композиторского творчества, который наступает в 70—80-х годах. Осваивались новые виды музыкального искусства, а некоторые из старых форм приобрели несвойственные им ранее функции в общественной жизни. Так, партесный концерт в значительной степени секуляризируется и становится принадлежностью официальных государственных церемоний. Создаются концерты, специально посвященные тем или иным крупным политическим событиям. Таков, например, монументальный «Концерт Полтавскому торжеству», написанный по распоряжению Петра I выдающимся мастером хорового письма Василием Титовым в 1709 г.2 Когда Петр в 1722 г. возвращался после взятия Дербента, то при торжественной его встрече в Киеве исполнялся концерт
1 Название происходит от полького «partesy» (партии, голоса). См.: Рогов А. И. Музыка // Очерки русской культуры XVII века. Ч. II. М., 1979.
2 Музыка на Полтавскую победу / Публикация В. Протопопова. (Сер.: Памятники русского музыкального искусства. Вып. 2). М., 1973.
345
«Торжествуй, Российская земле»3, в тексте и музыкальном складе которого особенно заметен отход от церковной традиции.
Подобные встречи обставлялись всегда очень пышно. В Москве возводились триумфальные ворота, к оформлению которых привлекались представители различных видов искусства. При приближении кортежа произносились приветственные речи, звучала инструментальная и вокальная музыка.
С этими парадными встречами связано возникновение особого музыкально-поэтического жанра панегирических кантов, посвященных преимущественно военным событиям петровского времени. Существуют целые циклы кантов на взятие Шлиссельбурга, Риги, на Полтавскую победу и т. д. До нас петровские канты дошли в более поздних записях середины века, в виде трехголосно изложенных куплетных песен. Возник также особый род «виватных» кантов, состоявших из распева одного слова «виват». Силлабические стихотворные тексты кантов, восхваляющие смелость и мудрость самодержца, изобилуют высокопарными сравнениями и метафорами. В музыке преобладают маршевые ритмы, фанфарные обороты, пространные рулады, выражающие восторг и радость победы, но иногда вкрапливаются и народно-песенные интонации4.
Жанр торжественного панегирического канта продолжал существовать и позже, вплоть до 60-х годов. Тексты этих поздних кантов принадлежали иногда таким крупным поэтам, как В. К. Тредиаковский и М. В. Ломоносов, но сам жанр утрачивает прежнее значение и становится одним из видов придворного хвалебного искусства. Изменяется стилистика кантов. Энергичная маршевость вытесняется танцевальными ритмами или гладкой и безличной хоральной мелодикой.
К нововведениям петровского времени относится создание духовых оркестров при каждой воинской части. Их роль не ограничивалась только организацией военного строя и участием в торжественных церемониях. Лучшие из оркестров играли во время столь излюбленных столичным обществом празднеств и гуляний, на балах и ассамблеях «под танцы». Кадры полковых музыкантов готовились в гарнизонных школах, при Адмиралтейском приказе, пополнялись молодыми певчими Придворной капеллы.
Среди столичного дворянства развивается вкус к любительскому музицированию. Хорошим музыкантом и организатором всевозможных музыкальных развлечений был генерал-прокурор П. И. Ягужинский, как талантливая певица и исполнительница на клавесине славилась светская красавица петровского времени М. Ю. Черкасская. Музыка постоянно звучала и в других аристократических домах новой российской столицы. Свои оркестры, составленные из иностранцев или из специально обученных дворовых людей, появились сначала у А. Д. Меншикова и князей Черкасских, а затем и у других вельмож.
В 1721 г. в Петербург приехал один из мелких феодальных владетелей Германии герцог Голштинский с довольно большим по тем временам и высококвалифицированным оркестром, который еженедельно по средам играл в доме тайного советника Бассевича. Эти музыкальные вечера можно считать началом концертной жизни в Рос
3 Материали з 1сторП украТнськсн музыки. Партесний концерт / Сост. Н. О. Гераси-мова-Персидська. КиТв, 1976.
4 См.: Финдейзен Н. Ф. Петровские канты // Р1зв. Академии наук. 1927. № 7—8;
• О н ж е. Очерки по истории музыки в России. Т. I. М.; Л., 1928; Ливанова Т. Н. Очерки и материалы по истории русской музыкальной культуры. М., 1938; Келдыш Ю. В. Русская музыка XVIII века. М., 1965.
346
сии. Столичные любители музыки имели возможность знакомиться на них с произведениями крупнейших зарубежных композиторов. Когда в 1727 г. герцог, женившись на старшей дочери Петра Анне, уехал к себе на родину, то его музыканты остались в России и вошли в состав первого петербургского придворного оркестра5. Оркестр, исполнявший инструментальную музыку, существовал с середины века в Москве при Славяно-греко-латинской (позднее Духовной) академии, а обучение игре на музыкальных инструментах было введено в большинстве учебных заведений, как светских, так и духовных.
Наконец, музыка занимала большое место в театре первой четверти XVIII в. Она составляла один из важнейших компонентов художественного целого как в спектаклях первого общедоступного театра Кунста — Фирста, так и в постановках «школьных драм». К сожалению, образцы ее не сохранились в нотной записи, и только тексты исполнявшихся пьес позволяют нам составить представление об обилии музыкальных эпизодов (арии, хоры, инструментальные фрагменты), порой приближавших театральное представление к опере.
Но отдельные ростки нового были еще недостаточно сильны, чтобы преодолеть старые традиции и формы, доставшиеся в наследство от прошлой эпохи. В истории русской культуры первые десятилетия XVIII в. стали переходным периодом — «временем ломки и первых,, еще не оформившихся попыток подойти к строительству новой системы искусства»6.
Нововведения Петра I подготовили почву для усвоения европейских форм камерного музицирования и оперного искусства, вошедших в постоянный обиход высших слоев русского общества в 30—40-е годы XVIII в. Но они носили преимущественно импортированный характер и сфера их распространения оставалась крайне ограниченной. Главным центром музыкальной жизни на протяжении нескольких десятилетий оставался императорский двор, диктовавший моду на иностранных композиторов и исполнителей.
Неизменной частью праздничного придворного ритуала становятся спектакли итальянской оперы, утвердившейся в России с середины 30-х годов как обязательная принадлежность дворов всех европейских монархов. В 1735 г. в Петербург приехала из Италии оперная труппа во главе с композитором Франческо Арайя. Свой первый спектакль — оперу Арайя «Сила любви и ненависти» — она дала на сцене дворцового театра 29 января (ст. ст.) 1736 г. (в день рождения императрицы Анны Иоанновны).
Классицистскую ясность драматургии и музыкального языка итальянская опера соединяла с барочной пышностью оформления и зрелищной эффектностью. Роль художника-оформителя и балетмейстера, ставившего танцевальные интермедии между действиями оперы, была не меньшей, нежели композитора и певцов. Декорации к оперным постановкам создавали видные итальянские художники, работавшие в России: Дж. Валериани, Ф. Градицци, А. Перезинотти.
«Серьезная» итальянская опера (opera seria) иногда сравнивалась некоторыми исследователями по значению с русской классицистической трагедией. Однако это сопоставление едва ли справедливо. Если А. П. Сумароков и другие русские драматурги, принадлежавшие к
5 Дневник камер-юнкера Ф. В. Берхгольца / Пер. с немецкого И. Ф. Аммона. Ч. I —-IV. М., 1902—1903.
6 Гуковский Г. А. Русская литературно-критическая мысль в 1730—1750-е годы // XVIII век. Сб. V. М.; Л., 1962. С. 98.
347
школе классицизма, стремились давать «уроки царям», осуждая жестокое самовластие и показывая пример справедливого, милосердного правления, то «опера сериа» была насквозь куртуазна. Взгляд на оперу как на роскошное зрелище, призванное услаждать «сильных мира сего», возвеличивать верховную власть, нашел отражение в статье известного «хроникера» русской театральной и музыкальной жизни, академика и организатора придворных торжеств Якоба Штели-на под названием «Историческое описание оного театрального зрелища, которое называется оперой». Ставя оперу превыше всех остальных видов театрального искусства, Я. Штелин пишет: «Все в ней есть знатно, великолепно и удивительно. В ее содержании ничто находиться не может, как токмо высокие и несравненные действия, божественные в человеке свойства, благополучное состояние мира и златые веки собственно з ней показываются»7. Давая краткий исторический обзор развития оперы, автор особо подчеркивал, что своего высокого положения она могла достигнуть лишь «от употребленного на то иждивения великих господ и знатных дворов».
Редкие спектакли итальянской оперы, дававшиеся по особо торжественным случаям (дни коронации, рождения или тезоименитства царствующей персоны) и доступные для очень ограниченного круга посетителей, не могли получить сколько-нибудь широкого общественного резонанса. Но среди просвещенного русского дворянства были •серьезные и образованные ее ценители. К ним принадлежал, в частности, поэт-сатирик Антиох Кантемир, который, находясь в Англии на дипломатической службе, заботился о привлечении в Россию лучших итальянских композиторов и исполнителей8.
Артистам итальянской труппы разрешено было давать уроки музыки в аристократических домах. По свидетельству Я. Штелина, талантливой музыкантшей-любительницей была сестра А. Кантемира Мария, которая отлично исполняла в петербургских музыкальных салонах оперные арии и певала дуэты с прославленным певцом труппы Ф. Арайя — Пьетро Мориджи.
В составе этой труппы были превосходные виртуозы-инструменталисты, по традиции исполнявшие в концертах преимущественно собственные сочинения. В 1738 г. в типографии Академии наук были напечатаны «12 симфоний, ради скрипки и баса сочиненные» известного итальянского скрипача Луиджи Мадониса, который прожил в России более двадцати пяти лет, совмещая придворную службу с педагогической работой и концертными выступлениями в домах петербургской знати. Ряд исследователей отмечает в его произведениях обороты, близкие русской народной песне. С Россией связано и творчество другого итальянского композитора и скрипача — Доменико Далольо. В одной из его симфоний «Sinfonia russa» звучит тема, навеянная русским песенным фольклором9.
Деятельность иностранных музыкантов, пользовавшихся часто незаслуженными привилегиями, становится со временем тормозом на пути развития национального русского искусства. Но до известного момента она имела положительное значение, способствуя воспитанию отечественных музыкальных кадров. Так, с начала 40-х годов хор Придворной капеллы, состоявший из русских и украинских певцов, постоянно
7 Примечания на Ведомости. 1738. Ч. 17—21, 33—34, 39—49.
а См.: Майков Л. Н. Материалы для биографии кн. А. Д. Кантемира // Сборник отделения русского языка и словесности Академии наук. Т. 73. Спб., 1908.
9 История русской музыки: В 10 т. Т. 2. М., 1984. С. 79, 80.
348
участвовал в спектаклях итальянской оперы, а отдельные певчие достигали такого совершенства в искусстве «бельканто», что могли исполнять сольные* партии. Газета «Санктпетербургские ведомости» писала о молодом украинском певчем (впоследствии руководителе капеллы) Марке Полторацком, исполнявшем одну из основных партий в опере Ф. Арайя «Беллерофонт», что он «не уступит наилучшим итальянским актерам» 10.
В 1740 г. был издан «высочайший» указ о том, чтобы молодых певчих Придворной капеллы обучать игре на инструментах для замещения «убылых музыкантских мест» в уже упоминавшемся придворном оркестре. Таким образом, к середине XVIII в. этот оркестр (разделившийся к тому времени на два самостоятельных коллектива — «камерный» и «бальный») состоял в значительной своей части из отечественных музыкантов. Оркестровые музыканты готовились также при Сухопутном шляхетском корпусе, роль которого в развитии русской литературы и драматического театра хорошо известна11.
В 1738 г. при корпусе была создана балетная школа под руководством французского танцора Ж- Б. Ланде, ее воспитанники участвовали в балетных интермедиях итальянской оперы.
К 50—60-м годам XVIII в. молодые русские исполнители выросли настолько, что могли с успехом заменять иностранных музыкантов на придворных концертах, проводившихся, как правило, регулярно — два раза в неделю. В «Камер-фурьерских журналах», фиксировавших все события придворной жизни, мы находим записи: «Придворные певчие играли на скрипицах»; «придворные певчие играли на инструментальной музыке с пением»; «играно на скрипицах, а малолетние певчие пели итальянские арии» и т. п.
В середине 50-х годов у А. П. Сумарокова возникает мысль о создании оперы на русском языке, которую могли бы исполнять свои отечественные артисты. Им были написаны тексты двух опер — «Цефал и Прокрис» и «Альцеста», постановки которых состоялись на придворной сцене в 1755 и 1758 гг. Сольные партии исполняли молодые певчие Придворной капеллы, старшему из которых было неполных 14 лет. Это еще не русские оперы в полном смысле слова: музыка их принадлежала иностранным композиторам — итальянцу Ф. Арайя и немцу Г. Раупаху, да и сам Сумароков придерживался драматургических норм «серьезной» итальянской оперы. Характерно, что в отличие от большинства своих трагедий, сюжеты которых А. П. Сумароков брал из русской истории, при написании либретто он обратился к античной мифологии.
И все же постановки этих двух опер стали крупным событием в русской музыкальной жизни. Они убедительно продемонстрировали, какими артистическими силами располагает русская вокальная школа. Современники особенно отмечали исполнение двух заглавных партий в «Цефале и Прокрисе» обладателем великолепного тенора Гаврилой Марцинкевичем и камерной певицей Елизаветой Белоградской.
Придворная итальянская опера достигает в 60—70-х годах особенного блеска и великолепия. Во главе ее в то время стояли такие прославленные композиторы, как Б. Галуппи, Т. Траэтта, Дж. Пан-зиелло. Знаменитейшие итальянские певцы, которых старались переманить многие европейские монархи, занимали ведущее положение в петербургской труппе.
10 Санктпетербургские ведомости. 1750. 11 декабря.
11 См. очерк «Театр».
349
Со временем итальянская опера утрачивает свой замкнутый, сугубо аристократический характер. Оцера Ф. Арайя «Александр в Индии» после торжественной премьеры в 1756 г. в присутствии императрицы была повторена для широкой публики: «Смотрители (зрители.—ТО. К.) были желающее дворянство и купечество»12. А немного позже в верхнем ярусе «оперного дома» возле Зимнего дворца были отведены постоянные места «купечеству и всем, кому вход дозволен»13. К последним, вероятно, относились и представители нарождавшейся разночинной интеллигенции — профессора, академики, педагоги университетской гимназии.
Но самый жанр условно-героической «оперы сериа» все больше обнаруживал свою устарелость и несоответствие новым художественным запросам. Интерес к нему постепенно падал даже в придворных кругах и склонялся в сторону более близких к жизни видов оперного искусства. В 1757 г. в Петербурге появилась первая частная оперная антреприза, руководимая итальянцем Дж. Б. Локателли. По заключенному с придворным ведомством контракту труппе было предоставлено право давать два (а затем и три) публичных платных представления в неделю в помещении Деревянного театра на Царицыном лугу (ныне Марсово поле). В репертуаре труппы Локателли были комические оперы (opera buffa), привлекавшие живостью действия, остротой характеристик, мелодичностью и доступностью музыки. Два года спустя предприимчивый антрепренер стал давать спектакли и в Москве. И хотя в конце концов его дело потерпело крах из-за больших расходов на содержание труппы, деятельность ее оставила заметный след в русской музыкально-театральной жизни, так как впервые познакомила русскую публику с жанром «оперы-буффа», полюбившейся не только простым горожанам, но и аристократической элите. Со временем «опера-буффа» оттеснит «серьезную» оперу на второй план и в репертуаре придворного театра.
В середине 60-х годов Петербург знакомится с французской комической оперой, лучшие образцы которой отличались большей реалистичностью образов, нежели итальянская «буффа», а порой и демократической социальной заостренностью. По истечении трехлетнего срока придворной службы (1764—1767) французская труппа осталась в Петербурге и стала давать спектакли «для народа за деньги». Но особенно широкое распространение жанр «opera comique» получил в 80-е годы XVIII в., когда французские комические оперы ставились на сценах русских профессиональных и любительских театров.
Во второй половине века интенсивно развивается музыкальная жизнь, хотя центрами ее по-прежнему остаются Петербург, Москва, а также усадьбы крупных феодальных магнатов.
С конца 40-х годов в Петербурге, а несколько позже и в Москве все чаще появляются иностранные музыканты-гастролеры, концерты которых были доступны за определенную плату для всех желающих. Случайные, эпизодические поначалу, эти выступления становятся регулярными в 70-е годы. Наряду с зарубежными гастролерами, среди которых встречались известные в Европе музыканты (например, знаменитые скрипачи-виртуозы Антонио Лолли и Гаэтано Пуньяни), в столичных концертах принимали участие артисты придворной итальянской оперы. В конце столетия выдвигаются также талантивые отечественные исполнители-концертанты. Среди них особенно прославились
12 Камер-фу рьерские журналы. Запись от 21 февраля 1756 г.
13 Там же. Запись от 24 декабря 1763 г.
350
замечательный скрипач и композитор Иван Хандош-кин, а также отпущенный на волю крепостной пианист, композитор, собиратель и пропагандист русской народной песни Даниил Кашин. Вместе с ним часто выступала совсем еще юная воспитанница Театрального училища, вскоре прославленная оперная и концертная певица Елизавета Сандунова. Соединяя выдающиеся вокальные данные с талантом драматической актрисы, она с одинаковым успехом исполняла и труднейшие партии зарубежного оперного репертуара, и простые, сердечные народные песни.
Концертный репертуар, в первое время ограничивавшийся преимущественно итальянской музыкой, затем обогащается, становится более разнообразным и содержательным. В 80-е годы столичная публика знакомится с симфониями Гайдна
ОЗЪЯВЛЕШЁ.
ТТрТ^хавпИй сюда, на снхъ днях* славной му-. II зыканшъ И пг алТанецъ ,	Кор-
.Miepb, играющей на. скрипк*. ляртуозо, которой как* при вс*хь Иностранных* > так* и при зд*шнемъ Двор* заслужил* похвалу и пре* ’ имущество пред* всьми прочими , вознамЪрид-; ся и въ здешней сшодиц-6 опыт* своего искусства показать в* концерт*, которой будешь
; сего 1774 года, аь числа Декабря, пг. е. въ j Воскресенье, въ Московскомъ театр* , что ч Па Знаменк*, ГД* онъ не только съ полной му-' зыком, но и один* наидучшТя и новьйшгя Солы и друпя своего сочинентя музыкальныя штуки будешь играть. Чего ради онъ всепокорнейше къ оному приглашает*, как* здешнее дворянство , так* и прочую почтеннейшую публику. За вход* же будет* брана обыкновенная Ц*на, ш. е. в* партерах* и первых* ложах* по j. рублю, во вторых* местах* по 50 коп. % въ галлере* по а у коп.
Начало будешь въ 6. часов* по полудни.
) о (
Объявление о выступлении итальянского виолончелиста Чиприани Корниера, напечатанное в «Московской газете». 1774 г.
и Моцарта. Большой любовью пользова-
лись монументальные оркестрово-хоровые произведения типа оратории и кантаты. В 1783 г. в Москве прозвучала оратория Генделя «Самсон».
Несмотря на растущее число публичных концертов и расширение их репертуара, масштабы концертной жизни оставались ограниченными. Это восполнялось широким развитием любительского музицирования. Музыке отводилось важное место в системе дворянского воспитания. Умение петь или играть на каком-нибудь инструменте считалось едва ли не обязательным для каждого образованного человека. В большинстве случаев обучение музыке не шло дальше овладения самыми элементарными знаниями и навыками и общий уровень любительского музицирования был невысок. Но отдельные одаренные личности достигали подлинного артистизма и оставались любителями только потому, что профессиональное занятие искусством считалось
несовместимым с дворянским достоинством.
В привилегированных учебных заведениях Петербурга, Москвы и других крупных городов силами воспитанников и воспитанниц проводились концерты и оперные спектакли. В 70-х годах привлекли к себе внимание оперные постановки Смольного института благородных девиц. Художник Д. Г. Левицкий запечатлел в серии живописных портретов наиболее отличившихся участниц этих спектаклей. Среди них даровитые певицы Е. И. Нелидова, Н. С. Борщова, блестящая арфистка Г. И. Алымова, впоследствии завоевавшая широкое признание выступлениями в столичных салонах.
351
В середине века был широко известен кружок сенатора и академика Г. Н. Теплова, игравшего на скрипке и немного занимавшегося композицией. Хорошими музыкантами были также его сын и три дочери. Для одной из них итальянский композитор Винченцо Ман-фредини, служивший при петербургском дворе, написал клавесинный концерт, который она играла с оркестром под управлением автора. Любительскому музицированию уделяли внимание многие просвещенные русские люди. Известно, например, что И. А. Крылов был постоянным участником квартетных собраний, где играл партию первой скрипки.
Значительный след в русской музыкальной культуре оставил кружок одного из образованнейших людей того времени, поэта, ученого и архитектора Н. А. Львова. К этому кружку примыкал ряд выдающихся представителей отечественной литературы и искусства: поэты Г. Р. Державин, В. В. Капнист, И. И. Хемницер, композиторы Д. С. Бортнянский и Е. И. Фомин, художник Д. Г. Левицкий и др. Особое внимание уделялось в кружке народной песне, которую часто певали хором. Здесь созрел замысел одного из первых печатных сборников рус-, ской народной песни14. Участниками кружка и дочерьми Львова разыгрывались оперы, для которых сам Львов писал либретто, а музыка подбиралась из известных произведений, а иногда, может быть, создавалась Фоминым или кем-нибудь еще из профессиональных композиторов.
В наиболее крупных и богатых загородных усадьбах создавались хоры, оркестры, театры, в которых играли и пели крепостные артисты, получившие специальную подготовку под руководством иностранных педагогов. Некоторые из крепостных оперных театров (в частно-ности подмосковные театры Шереметевых в Кускове и Останкине) по разнообразию репертуара и роскоши оформления не уступали придворному. Из числа крепостных музыкантов графа Н. П. Шереметева вышел известный в свое время композитор, дирижер и педагог Степан Дегтярев, автор большой патриотической оратории «Минин и Пожарский, или Освобождение Москвы». Прекрасной певицей и актрисой была Прасковья Ковалева-Жемчугова. Ее игра и пение впечатляли глубоким драматизмом и искренностью. По отзывам современников, Ковалевой особенно удавались образы гордых свободолюбивых женщин, не желающих примириться со своим униженным, зависимым положением.
Одним из своеобразных и характерных для крепостного усадебного музицирования явлений были роговые оркестры, подобных которым не существовало нигде в Европе. Первый роговой оркестр, «сконструированный» в 50-х годах чешским валторнистом И. Марешем, принадлежал придворному обер-егерю графу С. К. Нарышкину. Особенностью такого оркестра являлось то, что каждый инструмент мог издавать только один звук определенной высоты, так что для исполнения даже простейшей мелодии необходимо было участие нескольких музыкантов. Игра в роговом оркестре требовала строжайшей дисциплины и совершенно обезличивала его участников. Иностранные наблюдатели справедливо отмечали, что подобное явление могло возникнуть только на почве крепостничества, и в то же время восхищались красотой звучания роговых оркестров, напоминавшего, по словам одного из них, отдаленно доносящийся звук нескольких больших органов.
14 Собрание народных русских песен с их голосами. На музыку положил Иван Прач-Спб., 1790 (предисловие Н. А. Львова).
352
Роговые оркестры были разными по числу исполнителей — от двенадцати-пятнадцати почти до ста. Соответственно различались они и по своим художественным возможностям, и по степени сложности и разнообразию репертуара. Характер звучания этих оркестров больше всего подходил для игры под открытым небом, но иногда они использовались и в концертном исполнении крупных произведений, и в опере.
Из-за трудности игры и дороговизны содержания таких оркестров было немного и срок их существования оказался недолгим: уже к 30-м годам XIX в. они исчезают и вскоре забываются.
Демократические слои города — ремесленники, торговцы, мелкие чиновники и т. д., а также мелкопоместное провинциальное дворянство имели свой круг художественных интересов и жили иной музыкальной жизнью. О вкусах этой среды, о том, что было любимо ею и исполнялось чаще всего, мы можем составить представление по многочисленным дошедшим до нас рукописным нотным сборникам. Нотопечатание в России даже к концу XVIII в. было развито очень слабо, да и тогда, когда появляются печатные ноты, они издавались ничтожными тиражами и стоили дорого. Поэтому любители музыки переписывали любимые произведения в тетради или альбомы, служившие для домашнего употребления. Нередко такие альбомы переходили из поколения в поколение, пополняясь новыми произведениями.'
Содержание сборников было пестрым и разнородным. Песни любовно-лирического или шуточного, бытового характера соседствовали с духовными «псальмами», возникшими еще в XVII в.15, а порой и с петровскими панегирическими кантами. Новое и старое легко уживалось друг с другом. Песни различного рода и содержания представлены в одинаковом музыкальном изложении, на трех нотных строчках, что, впрочем, не исключало возможности пения их одним или двумя голосами в сопровождении инструмента. О распространенности такого рода исполнения лирических песен уже в петровское время позволяют судить рукописные повести. Например, герой популярной «Истории об Александре — российском дворянине», отвергнутый гордой красавицей, изливает свои чувства в «Песне на миновет» (т. е. менуэт), которую он поет, аккомпанируя себе на цитре16.
Тип любовной песни с мелодией чаще всего танцевального характера возник еще в первые десятилетия XVIII в., но ее нотные записи появляются только в ^сборниках 30—40-х годов. Жанру лирической песни уделяли внимание многие из виднейших русских поэтов этого времени. Так, почти все стихотворные вставки из переведенного В. К. Тредиаковским галантно-аллегорического французского романа «Езда во остров любви» (1730), а также собственные стихи поэта, помещенные в приложении к переводу, стали песнями и вошли в состав рукописных сборников17. Именно эти сборники, по справедливому замечанию Т. Н. Ливановой, «утвердили роль Тредиаковского в русской бытовой поэзии и музыке середины XVIII века»18. Большое количе
15 О них см.: Рогов А. И. Музыка // Очерки русской культуры XVII века. Ч. II.
16 Цитра названа в повести условно. Ее мог заменить любой другой инструмент: гусли, бандура, иногда клавикорды или клавесин.
17 Наиболее полно песни на слова В. К. Тредиаковского представлены в сборнике ГИМа. № 3134.
18 Ливанова Т. Н. Русская музыкальная культура ‘XVIII века. Т. I. М., 1952. С. 483.
353
ство списков, в которых встречаются песни на слова Тредиаковского, свидетельствует об их широкой популярности.
Однако с конца 40-х годов они постепенно начинают забываться 19. В области песенной поэзии законодателем вкусов становится А. П. Сумароков. Его любовная лирика привлекала своей легкостью, изяществом, облагороженностью любовного чувства, носившего у Тредиаковского порой еще грубовато-эротический характер. Именно Сумароков ввел песню в систему поэтических жанров классицизма, уравняв ее в правах с «высокой» поэзией.
Музыка песен на сумароковские тексты основана чаще всего на танцевальных ритмах. Мелодии, как правило, не сочинялись, а подбирались из бытующего репертуара. Поэтому соответствие музыки содержанию поэтического текста бывало весьма относительным. Нередки случаи, когда чувствительные стихи, наполненные слезными жалобами и воздыханиями, соединялись с музыкой легкого жеманно-грациозного менуэта. Но встречаются и такие образцы, в которых слова и напев хорошо соответствуют друг другу (например, «Прости мой свет, в последний раз»).
А. П. Сумароковым был создан также особый род «русской песни» в народном духе, получивший широкое развитие в поэзии конца XVIII и начала XIX в. Некоторые из его сочинений этого жанра, положенные на музыку, стали настолько популярными, что их принимали за подлинно народные и включали в фольклорные сборники. Так, во 2-м издании «Собрания русских народных песен с их голосами» Н. А. Львова и И. Прача мы находим песню на слова Сумарокова «Чем тебя я огорчила»20.
В рукописных сборниках, куда заносилось все, что было «на слуху», попадаются и песни фольклорного происхождения — русские и украинские. Но количество их невелико, так как народная песня жила в изустной традиции.
Традиции народного песнетворчества продолжали развиваться в XVIII в. с неослабевающей силой. Наряду с сохранившимися в народной памяти песнями, восходящими иногда к глубокой древности, создавались новые как отклик на знаменательные исторические события, на все, что волновало народ. Печатные сборники песен, появляющиеся в последней трети века, далеко не полностью отражают то, что жило в народе. При составлении этих сборников производился определенный отбор, да и вошедшие в них песни представлены часто в трансформированном виде, который они приобрели в городском или усадебном быту.	*
Ни в одном из печатных сборников XVIII в. мы не находим эпических песен былинного склада. Между тем существует ряд сведений о широком бытовании таких песен в некоторых областях России (преимущественно на Севере, на Урале, в Сибири). Известны даже имена мастеров эпического пения-сказа, обладавших обширным репертуаром, который передавался изустно от поколения к поколению. Памятником этой эпической традиции является так называемый «Сборник Кирши Данилова», составленный, по предположению исследователей, в середине XVIII в., но опубликованный только в начале следующего столетия. Отдельным текстам в сборнике предпосланы
19 См.: Позднеев А. В. Произведения Тредиаковского в рукописных сборниках // Труды кафедр русской и советской литературы МГЗПИ. М., 1964. С. 90—91.
20 У А. П. Сумарокова «Чем тебя я оскорбила». За исключением замены одного слова текст из названного «Собрания» полностью совпадает с авторским.
354
нотные строчки, представляющие, по-видимому, типовой напев, на который распевались группы различных текстов.
Почти не представлены в печатных сборниках (а если и представлены, то единичными образцами) обрядовые песни, продолжавшие бытовать не только в крестьянской среде, но и на городских окраинах. В одном из популярных в свое время литературных произведений мы находим подробное описание шествия с березкой в Троицын день, завивания венков и сбрасывания их в реку, сопровождаемого песнями,, как этот праздник справлялся в Москве в конце XVIII в.21 Особенно излюблены были масленичные песни и игры, дожившие до начала XX в.» а также песни, сопровождавшие свадебный обряд, который получил отражение во многих произведениях русской литературы и драматургии. Как отметила В. Д. Кузьмина, «драматические и песенные элементы свадебной поэзии являлись одним из источников, питавших развитие русской бытовой комедии и комической оперы в последней четверти XVIII века»22.
К новым жанрам народного творчества, возникающим в XVIII в., относятся рекрутские песни. Выразительно описывает А. Н. Радищев в одной из глав «Путешествия из Петербурга в Москву» скорбное причитание над молодым рекрутом, насильно разлучаемым со старухой-матерью и молодой невестой.
Некоторые из песен, связанных с восстанием Пугачева, несомненно, возникли по свежим следам событий, но, естественно, не могли тогда попасть в печать, да и самая их запись, даже в более позднее время, была связана с большими трудностями. «Этот фольклор бытовал только в узком кругу; в первые десятилетия после ликвидации движения он не выходит за пределы породивших его социальных групп. Для записей же он всегда передавался очень неохотно»23. С именем Пугачева принято связывать песню «Не шуми, мати, зеленая дубравушка», которую А. С. Пушкин ввел в текст «Капитанской дочки». Эта песня вошла и в некоторые из печатных сборников последней трети XVIII в.
В этих сборниках преобладают песни лирические и плясовые или хороводные, что, видимо, отвечало степени распространенности различных фольклорных жанров в городской среде. В отличие от деревенской традиции многоголосного хорового исполнения песен здесь они даны одноголосно. Составитель, первого из таких сборников В. Ф. Тру-товский писал в «Предуведомлении» к 1-му выпуску, появившемуся в свет в 1776 г.: «Я напоследок вознамерился в удовольствие многих любителей издать в печать сии собранные мною русские песни с тем, чтоб их петь в один голос так, как они обыкновенно поются; но кто ж захочет петь или играть на инструментах не откидывая бас, то составлено будет согласие». Можно полагать, что эти слова отражают ту манеру исполнения народных песен, которая укоренилась среди городского населения и была если не единственной, то, во всяком случае, преобладающей, т. е. соло в один голос, иногда с сопровождением инструмента.
Репертуар городского бытового музицирования не ограничивался песней. Я. Штелин пишет о городских обществах певчих, «которые не
21 [Комаров М.] Обстоятельные и верные истории двух мошенников: первого российского, славного вора и разбойника и бывшего московского сыщика Ваньки Каина... второго французского мошенника и его сотоварищей. М., 1794. С. 138.
22 Кузьмина В. Д. Русский демократический театр XVIII в. М., 1958. С. 62.
23 Песни и сказания о Разине и Пугачеве / Вступ. статья, редакция и примечания А. Н. Лозановой. М.; Л., 1935. С. 173—174.
355
С О Б P A H I Е Р У С К И X Ъ ПРОСТЫХЪ ПЪСЕНЪ С Ъ. НОТАМИ.
сезгаэезггггггггаееггггггггггзгггггггггза Часть первая.

JSb САНКТП ЕТЕрБурГЪ те годл
Титульный лист первого печатного сборника русских народных песен. Спб., 1776
в силу обязанности, но лишь побуждаемые любительством, обучаются... пению по церковным нотным книгам»- Участники этих любительских обществ, по свидетельству того же автора, иногда заменяли в церкви профессиональных певчих или присоединялись к церковным хорам для исполнения торжественных праздничных песнопений. «Такие же хоры, — прибавляет он, — я знал в Москве и Петербурге, причем нотные книги их содержали не только церковные мотеты на все праздники в году, но также старые и новые композиции и новейшие концерты на библейские и другие поучительные тексты»24. Под этим определением могли подразумеваться и партесные концерты, и духовные псальмы на слова Симеона Полоцкого, Димитрия Ростовского, Василия Тредиаковского и других русских поэтов. Несомненно также, что
пелись песни и светского содержания — любовные, шуточно-са-
тирические.
Все большее распространение получала в быту игра на музыкаль-
ных инструментах, служивших не только для аккомпанемента пению, но и для самостоятельного исполнения на них любимых произведений. Между вокальным и инструментальным репертуаром не существовало значительной разницы. Характерно в этом отношении заглавие сборника, выпущенного издателем Т. Полежаевым в конце века: «Новый российский песенник, или Собрание разных песен с приложенными нотами, которые можно петь на голосах, играть на гуслях, клавикордах, скрипках или духовых инструментах» (1792). Простая «нейтральная» форма музыкального изложения позволяла легко приспосабливать одни и те же вещи к имевшемуся под руками инструменту или небольшому ансамблю.
Из сольных музыкальных инструментов особенно популярны были так называемые «столовые», или прямоугольные, гусли, которые имеются в виду в приведенном заглавии сборника Т. Полежаева. Они имели вид небольшого столика на четырех ножках, часто разрисованного и украшенного инкрустацией. Благодаря большему количеству струн, чем в старинных народных гуслях, и особому устройству, допускавшему игру обеими руками, они могли служить заменой клавесина, клавикордов или арфы, которые из-за высокой цены были доступны только богатым людям. Этот вид гусель сохранялся в городской мещанской среде до середины XIX столетия.
Своеобразным сводом произведений для бытового инструментального музицирования во второй половине XVIII в. является сборник
•-------	а
24 Штелин Я. Музыка и балет в России XVIII в. Л., 1935. С. 61.
356
Ярославского краеведческого музея, включающий более ста пьес для гусель или клавишного инструмента* 25. Наряду со специально написанными для этих инструментов небольшими танцевальными пьесами (чаще всего менуэт или полонез) и обработками народных песен, снабженными иногда целым циклом вариаций, мы находим здесь и военные марши (в том числе популярный Преображенский марш), и даже увертюры из опер, шедших на придворной сцене.
Развитие и упрочение новых форм музыкальной жизни в России на протяжении XVIII в., постепенное проникновение их во все более широкие слои общества, рост отечественных кадров квалифицированных профессионалов-музыкантов — все это создавало предпосылки для дальнейшего самобытного развития русской музыки. Среди воспитанников Придворной капеллы, Московского университета, Академии художеств и других учебных заведений были наряду с литераторами, живописцами, актерами также талантливые композиторы. Движение русского просветительства, одной из сторон которого являлась борьба за национальное искусство, близкое передовым общественным интересам, создавало благоприятную почву для раскрытия их творческих сил.
В 60—70-х годах XVIII в. в тесной связи с просветительскими идеями начала формироваться русская композиторская школа. Ее основными чертами были стремление к правдивому воплощению образов народной жизни, отказ от всякой ходульности и выспреннего пафоса, обращение к народному песенному творчеству.
Народная песня была одним из важнейших формирующих элементов стиля русской музыки. Часто она непосредственно вводилась в музыкальную ткань сочинений в виде законченных цитат или служила материалом для более свободного развития отдельных ее элементов. Но главное в том, что весь строй мелодического мышления композиторов был близок народному. Это позволяло им создавать собственные темы, родственные фольклорным, и находить верные, убедительные средства для обрисовки образов людей из народа.
Основное, ведущее место в творчестве русских композиторов последней трети XVIII в. занимала опера. Демократическая по своей природе, народно-бытовая по характеру русская опера была одним из популярнейших театральных жанров. С большим интересом относились к ней как широкая публика, так и передовые представители литературного мира. Крупнейшие русские писатели и драматурги того времени Я. Б. Княжнин, Н. П. Николев, И. А. Крылов являлись авторами оперных текстов и в значительной мере определяли идейную направленность жанра. Вопросам оперного театра уделяла внимание и отечественная журналистика. В издававшемся И. А. Крыловым в 1789 г. сатирическом журнале «Почта духов», касавшемся самых различных сторон современной действительности, мы находим остроумную пародию на итальянскую оперу с ее нелепыми условностями и неправдоподобием действия26.
25 См.: Смоленский С. Клавесинная музыка в России второй половины XVIII века // Русская музыкальная газета. 1916. № 28—33. См. также: Муз а левей и й В. И. Русская фортепьянная музыка. Л.; М., 1949. С. 29—31; Натансон В. Прошлое русского пианизма. М., 1960. С. 82—114; Келдыш Ю. В. Русская музыка XVIII века. С. 383—388.
2S Почта духов. 1789. Ч. II. С.1 248—250.
357
Критика итальянской оперы, пользовавшейся особым покровительством двора, составляла одну из неотъемлемых сторон борьбы за утверждение отечественного оперного искусства. Известный русский актер, писатель и публицист П. А. Плавильщиков в программной статье «Театр», опубликованной в другом журнале И. А. Крылова — «Зритель», вновь выступил против неумеренного увлечения «высшего света» итальянской оперой и его предубеждения к русской. Утверждая, что русская музыка заслуживает самого высокого признания» Плавильщиков писал: «И так: есть ли бы захотели вникнуть порядочно и должным рассмотрением в свое собственное, нашли бы, чем пленяться, нашли бы, что одобрить, нашли бы, чем удивить и самих чужестранцев»27.
Статья П. А. Плавильщикова появилась в печати тогда, когда лучшие произведения русской оперы XVIII в. были уже написаны и многие из них прочно утвердились на сцене, но споры о ней не прекращались. Смысл статьи заключался, таким образом, не в том» чтобы проложить пути к созданию национальной оперы, а в поддержке уже существующего направления в оперном искусстве, в борьбе за его достойную, справедливую оценку.
В 70-х годах XVIII в. происходит размежевание между придворным театром, все более утрачивавшим роль главного центра музыкально-театральной жизни, и частными городскими сценами, основывавшимися на коммерческих началах. Театр В. П. Урусова —М. Me* докса в Москве и театр К. Книппера в Петербурге ставили не только драматические произведения, но и оперы, так как самостоятельной оперной труппы тогда еще не существовало. Одни и те же актеры исполняли и оперу, и комедию, и драму. Поэтому все они должны были уметь петь и обладать известной музыкальной подготовкой. Но на практике выделялись отдельные одаренные от природы хорошим голосом исполнители, которым обычно поручались главные партии в операх. К таким исполнителям принадлежали В. Б. Новикова — «первая актриса в комедиях, драмах и операх», И. П. Петров, особенно отличавшийся в итальянских оперных партиях, разносторонне одаренная артистка А. А. Померанцева, талантливые комедийные певцы и актеры А. М. Крутицкий, А. Г. Ожогин, Я. С. Воробьев и особенно прославленная Е. С. Сандунова, которая, по отзывам современников» могла успешно конкурировать с лучшими итальянскими певцами. Наличие в труппе таких артистов позволяло композиторам создавать сложные произведения с развернутыми вокальными партиями и ансамблевыми сценами.
Ранняя русская опера представляла собой скорее пьесу с отдельными музыкальными вставками, нежели собственно оперу в нашем понимании. В этом смысле она была близка французской комической опере или немецкому «зингшпилю», основывавшимся на чередовании разговорных сцен с песенными эпизодами. Такова первая русская опера «Анюта» (пьеса М. И. Попова), представленная в Царском селе придворными певцами 26 января 1772 г.28 М. И. Попов искусственно перенес в условия русской жизни сюжет, распространенный в европейской комической опере XVIII в. Воспитывающаяся в крестьянской семье девушка Анюта оказывается дочерью дворянина. Это избавляет ее от брака с батраком Филаткой и позволяет выйти замуж за равного ей по положению «благородного» молодого человека. Однако му
27 Зритель. 1792. Ч. II. С. 133.
28 Досуги, или Собрание сочинений и перевод Михайлы Попова. Ч. I. Спб., 1772.
358
зыка оперы не сохранилась и имя композитора, сочинившего ее, неизвестно. По-видимому, она состояла из небольших песенных эпизодов.
В качестве самостоятельного театрального жанра русская опера окончательно сложилась и утвердила свои права во второй половине 70-х годов. Лучшие ее образцы появились на сценах «вольных», т. е. частных, театров, и лишь немногие из опер, завоевавших признание широкой публики, были поставлены при дворе.
Наибольший успех имели оперы, содержавшие в себе сатирический элемент, обличавшие помещичий произвол, дворянскую чванливость, корыстность и лихоимство купцов и чиновников. Одним из произведений подобного рода была опера «Розана и Любим» на слова Н. П. Николева, поставленная в Москве в 1778 г. и не сходившая со сцены до конца столетия. По законам жанра, действие ее оканчивается благополучной развязкой: помещик Щедрое отпускает похищенную им крестьянскую девушку и дает согласие на ее брак с женихом. Несмотря на то что опера названа комической, «чувствительный» элемент преобладает в ней над комедийным. Персонажи людей из народа, наделенных искренними, глубокими чувствами, одерживают моральную победу над помещиком. Впрочем, своим успехом эта опера была обязана главным образом тексту Николева, а не музыке, написанной театральным капельмейстером И. И. Керцели, довольно безликой и маловыразительной.
Первой настоящей русской оперой принято считать оперу «Мельник — колдун, обманщик и сват». Поставленная на московской сцене в 1779 г., она очень скоро завоевала широчайшую известность. Пьеса была написана литератором А. А. Аблесимовым, а музыка’ принадлежала скрипачу и дирижеру М. М. Соколовскому, имя которого оказалось вскоре забытым и лишь благодаря усилиям советских музыковедов вновь заняло надлежащее место в истории русской оперы.
Непритязательный сюжет этого, по выражению В. Г. Белинского, «прекрасного народного водевиля» свидетельствует о демократических симпатиях автора. Главное, чем привлекала опера, это — сочный народный язык, живые и яркие характеристики крестьянских персонажей, обилие народно-песенных мелодий, на которых основана большая часть музыки. В ряде случаев в самом тексте Аблесимов указывал «на голос» (т. е. на мелодию) какой именно песни следовало исполнять тот или иной эпизод, предназначенный для пения. Композитор обработал народные мелодии, написал к ним аккомпанемент, сделав это достаточно тактично, с чутким пониманием народного музыкального склада. В оркестровом сопровождении М. М. Соколовский часто воспроизводит типичные приемы исполнения на народных инструментах. Кроме того, Соколовский самостоятельно сочинил музыку некоторых эпизодов, стиль которых трудно отличить от подлинной народной песни.
«Мельник» вызвал множество подражаний и стал образцом песенной оперы из народной жизни. Его сценическая жизнь была необыкновенно долгой и счастливой. Вплоть до 20-х годов XIX в. опера не сходила со сцены как столичных, так и провинциальных театров, неоднократно возобновлялась она и позже.
Расцвет русской оперы в 80-х годах XVIII в. связан с именами В. А. Пашкевича и Е. И. Фомина. Об их жизненном пути известно очень м3ало, но произведения обоих музыкантов позволяют судить о них как о разносторонне одаренных мастерах высокого класса, стояв-
359
КОМИЧЕСКАЯ
РОЗАНА и ЛЮБИМЪ
ДРАММА
СЬ ГОЛОСАМИ,
ВЪ ЧЕТЫРЕХЪ ДЪЙСТВ1ЯХЪ.
Сочинена вЬ МосквЪ.
ОПЕРА МЕЛЬНИК Ъ, колдунъ, ОБМА'НЩИКЬ И СВАТЪ.
вЪ трехъ дЬйств1яхЪ.
сочиненная
А. А БЛ £СИ М ОВЫ МЪ.
предотавдекна мЪ первый разЪ ма МосковскомЪ Театр* Генварл ю дмл 1779 года.
< .'2—,	. । — lIb	вЪ С&мктп ет ербургЪ 1792 года.
деч М пред. по Невском Перспектигк у Лимчковсжаго ВЪ Университетской типографЫ у И. Новикова,	мосту во домВ Дмитри Александровича Зубова.
<7814 года*
Титульные листы либретто опер
in их на уровне передовых европейских требований и вместе с тем тесно связанных с отечественной культурой своего времени.
Старший из них — В. А. Пашкевич (ок. 1742—1797) 29 был в 1756 г. зачислен в Приводную капеллу, а с 1763 г. играл на скрипке во втором («бальном») придворном оркестре, получив впоследствии звание «концертмейстера бальной музыки». Ему принадлежит несколько хоровых концертов на духовные тексты. Но главные его творческие достижения связаны с театром. В 1779 г. Пашкевич становится капельмейстером и музыкальным руководителем «вольного театра» К. Книппера. К этому времени относится создание его опер «Несчастье от кареты» и «Скупой», обе на слова Я. Б. Княжнина. Премьера первой состоялась в 1779 г. на придворной сцене, но вскоре опера вошла в репертуар городских театров Петербурга и Москвы, где имела огромный успех у публики. «Скупой» увидел свет в театре Книппера в середине 1781 г., а спустя несколько месяцев был поставлен в Москве. Различные по характеру, эти оперы дают представление о разносторонности дарования композитора. В «Несчастье от кареты» сюжет полуанекдотического характера служит для пробуждения сочувствия к жертвам помещичьего произвола и осмеяния модной в то время дворянской галломании. Помещик Филюрин для того чтобы приобрести новую дорогую карету, собирается отдать молодого крестьянина Лукьяна в солдаты. Этим хочет воспользоваться приказчик, чтобы овладеть невестой Лукьяна Анютой. Несчастная молодая пара, припадая к ногам своих господ, восклицает: «Monsegneur!.. Madame!..»
Растроганная тем, что слышит из уст крепостных французские слова, помещичья чета решает соединить их в браке.
Собственно комедийное начало занимает в опере сравнительно небольшое место, преобладает тон сентиментально-патетический, временами возвышающийся до подлинного драматизма. Наиболее развернутый характер носят образы Лукьяна и Анюты. Остальные персонажи обрисованы в музыке довольно бегло, а роль помещиков Фи-рюлиных ограничивается несколькими репликами. Самой колоритной фигурой является шут, который не участвует в действии, но комментирует его и высказывает порой довольно смелые критические суждения.
В музыке оперы отсутствует народно-жанровый элемент, только в увертюре эпизодически проходит мелодия популярной в то время народной песни «Как на матушке, на Неве-реке». Музыкальные характеристики крестьянских персонажей лишены конкретно-бытовых черт. Как верно заметил один из исследователей русской оперы, для музыкальных произведений этого времени «драматическая взволнованность и фольклоризм являются несовместимыми: все народно-песенное неизбежно приобретает в некотором роде дивертисментный характер»30. Это противоречие было преодолено лишь М. И. Глинкой, который доказал, «что русская мелодия... может быть возвышена до трагического стиля»31.
В основе небольшой одноактной оперы «Скупой» лежит распространенный в мировой литературе и драматургии сюжет об одураченном скупце, который хочет завладеть состоянием своей молодой воспитанницы, но оказывается обманут и остается ни с чем. Я. Б. Княж
29 См.: Левашов Е. В. А. Пашкевич и его первая опера «Скупой» (Сер.: Памятники русского музыкального искусства. Вып. 4). М., 1973.
30 Р а б и н о в и ч А. С. Русская опера до Глинки. М., 1948. С. 64.	’
31 Одоевский В. Ф. Литературно-музыкальное наследие. М., 1956. С. 119..
361
нин перенес этот сюжет в условия русской действительности. Опера изобилует острокомедийными ситуациями, мастерски переданными в музыке В. А. Пашкевича. Своего рода драматургическими узлами действия являются живо и остроумно написанные ансамбли. Иногда композитор прибегает к гротесковым приемам для создания комического эффекта32.
Самым значительным произведением В. А. Пашкевича является опера «Санктпетербургский Гостиный двор, или Как поживешь, так и прослывешь» на слова М. А. Матинского, впервые поставленная на сцене петербургского «вольного» театра в 1782 г. В истории русской литературы пьеса Матинского оценивается как первая реалистическая бытовая комедия из купеческой жизни33. Матинскому долгое время приписывалась также и музыка оперы. Но в настоящее время можно считать доказанным, что автором ее был не он, а Пашкевич34. Не будучи профессиональным музыкантом, Матинский в лучшем случае мог указать «голоса» народных песен, включенных в текст оперы35.
Простая и непритязательная фабула оперы сводится к тому, как подготавливаемая купцом Сквалыгиным свадьба его дочери с подьячим Крючкодеем расстраивается из-за разоблачения мошеннических махинаций отца невесты, совершаемых с помощью жениха. Главное в ней — это необычайно яркая и сочная обрисовка быта. Примечательна сцена помолвки купеческой дочери, представляющая собой первую в русской опере картину свадебного обряда. Ее основой служит сюита песен, очень тонко обработанных Пашкевичем: легкое прозрачное звучание женского хора расцвечивается оркестровым сопровождением, воспроизводящим тембры народных инструментов. Мелодии народных песен встречаются и в сольных партиях, но здесь они использованы большей частью в пародийном плане, как средство комедийной обрисовки персонажей.
Другим источником музыкальных характеристик служит у Пашкевича интонация обычной разговорной речи. В этом отношении привлекает особое внимание секстет из третьего действия, построенный на зазываниях купцов-гостинодворцев и торопливой болтовне прице-» няющихся к различным товарам барынек.
«Санктпетербургский Гостиный двор» бесспорно принадлежит к лучшим образцам русской оперы XVIII в.
Последующие оперы Пашкевича «Февей» (1786) и «Федул с детьми» (1791) 36, написанные по заказу двора на слова Екатерины II,. уступают по своему значению рассмотренным выше произведениям. Вульгарный, псевдонародный характер текстов, изобилующих нередко
32 Опера «Скупой» в настоящее время успешно идет в Московском камерном музыкальном театре под руководством Б. А. Покровского.
33 См.: Л. И. Кулакова. Комическая опера // История русской литературы. Т. IV. М.; Л., 1947. С. 293—294; Берков П. Н. Русская комедия и комическая опера XVIII века. М.; Л., 1950. С. 30.
34 См.: Прокофьев В. А. М. Матинский и его опера «Гостиный двор»//Музыка и музыкальный быт старой России. Л., 1927. С. 68. До нас опера дошла только в позднейшей редакции 1792 г., в которой, по словам самого Матинскою, музыка многих эпизодов была значительно изменена, а частично заново написана Пашкевичем. Известной перепланировке подвергалась и драматургическая структура (см.: Пашкевич В. А. Как поживешь, так и прослывешь, или Санктпетербургский Гостиный двор. Опера / Публикация Е. Левашова. (В сер.- Памятники русского музыкального искусства. Вып. 8). М., 1980).
35 См.: Как поживешь, так и прослывешь. Забавное зрелище с песнями в трех действиях. Спб., 1892. Предуведомление.
36 Музыка последней оперы создана В. А. Пашкевичем совместно со служившим при русском дворе испанским композитором Мартин-и-Солером.
362
КОМИЧЕСКАЯ
САН КТ ПЕТЕРБУРГСКОЙ
вътрцхъ лъмстыя хь.
СЪ дозволенья Московской ЦенсурЫ*
М О С К В А, ВЪ Губернской Типографш, у А. Решетникова.
Титульные листы либретто опер
очевидными нелепостями, до известной степени отразился и на музыке этих опер, неровной и эклектичной по характеру, хотя в ней есть и удачные, привлекательные моменты, связанные главным образом с разработкой фольклорного материала.
Следует также упомянуть об участии В. А. Пашкевича в создании музыки к грандиозному по своей пышности и великолепию спектаклю «Начальное управление Олега», поставленному на придворной сцене 22 сентября 1790 г., а затем показанному широкой публике в городском театре. Авторство пьесы, основанной на весьма произвольной, тенденциозной трактовке сюжета из русской истории, принадлежало самой императрице. К сочинению музыки было привлечено несколько композиторов, что уже само по себе не позволяло достигнуть стигшстического единства. На долю Пашкевича выпало написание трех хоров в сцене свадебного обряда. Сопоставляя в них различные жанры народно-песенного творчества — протяжно-лирический, хороводный и плясовой, композитор создает небольшую законченную сюиту, по характеру и приемам изложения близкую свадебной сюите из «Гости* кого двора».
Наиболее яркой творческой индивидуальностью среди русских оперных композиторов XVIII в. обладал Е. И. Фомин (1761—1800), однако настоящее признание пришло к нему лишь много лет спустя после смерти. Будучи на двадцать лет моложе В. А. Пашкевича, Фомин создавал свои произведения тогда, когда русская опера уже заняла прочное место на театральных сценах не только Петербурга и Москвы, но и многих других городов.
Сын солдата-артиллериста, Е. И. Фомин был в шестилетнем возрасте принят в воспитательные классы при Академии Художеств. Сначала он занимался в классе «архитектурного художества», но, обнаружив незаурядные музыкальные способности, вскоре был отдан на воспитание учителю «клавикордной музыки» итальянцу М. Буини. Хотя музыка не относилась к числу «трех знатнейших искусств» и музыкальные классы числились в Академии «не по штату», обучение в них было поставлено весьма серьезно. Среди педагогов, у которых мог заниматься Фомин, были не только иностранцы, но и авторитетные русские музыканты (в том числе и В. А. Пашкевич). В 1782 г. Е. И. Фомин с отличием окончил Академию и был направлен для совершенствования в Италию, где занимался в знаменитой Болонской филармонической академии, но о его пребывании в этой стране, манившей в то время воображение многих художников и музыкантов, мы, к сожалению, почти ничего не знаем. Не сохранились и произведения, которые Е. И. Фомин регулярно посылал в Россию в виде отчета о своей работе. В конце 1785 г., после соответствующего испытания, ему было присуждено советом Болонской академии звание «иностранного маэстро композитора».
Еще в годы пребывания в Италии Фомин высказывал надежду, что скоро сможет «приняться за театральную музыку». Такая возможность представилась ему по возвращении на родину. Фомину было поручено написать музыку на либретто Екатерины II «Новгородский богатырь Боеславич». Однако эта работа не принесла ему успеха. Опера прошла всего один раз на придворной сцене и, видимо, не понравившись императрице, больше не возобновлялась. Сохранившийся, хотя и в неполном виде, нотный материал убеждает в несправедливости такого отношения. В музыке «Новгородского богатыря» есть, ряд интересных, талантливых находок, которые не сумела оценить аудитория придворных спектаклей.
364
Автограф композитора Е. И. Фомина
Е. И. Фомину не было предоставлено никакой должности, на что он мог бы рассчитывать после блестящей аттестации, полученной в Италии. Только в 1797 г., всего за три года до смерти, он был назначен «репетитором партий и композитором» при Театральной дирекции, причем его жалованье было в несколько раз меньше того, которое уплачивалось иностранным музыкантам за выполнение тех же самых обязанностей.
Непризнанный в «высших сферах» композитор нашел поддержку среди прогрессивных деятелей русской литературы и искусства. Е. И. Фомин становится постоянным участником кружка, группировавшегося вокруг Н. А. Львова, большого знатока и ценителя русской народной песни37. В 1787 г. Фоминым была написана опера «Ямщики на подставе» на либретто Львова, ставшая одним из самых интересных и примечательных явлений русской музыки XVIII в.
В истории этого произведения до недавнего времени многое оставалось неясным. Нет никаких данных, указывающих на то, что опера Львова и Фомина была поставлена на сцене какого-либо из столичных театров. Приводимые различными авторами даты ее петербургской постановки сомнительны и не находят документального подтверждения. Печатное либретто «Ямщиков», изданное в Тамбове в 1782 г., дает основание считать, что опера шла там на сцене городского театра38. Но была ли это первая постановка — не известно. Автор нескольких оперных либретто Львов не предназначал их для публичного исполнения. Поэтому можно думать, что и «Ямщики» были впервые исполнены в домашней обстановке, для узкого круга зрителей, у самого Львова или кого-нибудь из его друзей39.
Драматургически опера не представляет большого интереса. Довольно примитивная ее фабула сводится к тому, как вороватый бобыль Филька Пролаз, состоящий в услужении у исправника, пытается обманным путем уклониться от рекрутчины и вместо себя поставить молодого ямщика Тимофея. Приехавший офицер решает все по справедливости.
37 См.: Ливанова Т. Н. Русская музыкальная культура XVIII в. Т. II. М., 1953 (гл. «Кружок Н. А. Львова и русские композиторы»).
38 Этот факт послужил некоторым исследователям поводом для предположения, что Фомин состоял на службе в Тамбове при Г. Р. Державине в годы его губернаторства.
39 См.: Келдыш Ю. К истории оперы «Ямщики на подставе» // Келдыш Ю. Очерки и исследования по истории .русской музыки. М.» 1978; Он же. Опера «Ямщики на подставе» и ее авторы // Памятники русского музыкального искусства. Вып. 6. М., 1977.
365
Главное достоинство оперы заключено в ее музыке, основанной на народно-песенном материале. В отличие от довольно элементарных обработок народной песни в большинстве предшествовавших русских опер Е. И. Фомин находит разнообразные и порой довольно сложные средства, с помощью которых он расцвечивает народные мелодии и выявляет заложенные в них внутренние возможности. Особого внимания заслуживают два развитых по масштабу хора «Не у батюшки соловей поет» и «Высоко сокол летает». Впервые в них Фомину удалось воспроизвести многоголосную природу русского народного хорового пения, присущую ему свободу движения отдельных мелодических голосов. В этом смысле он выступает здесь как новатор, далеко опередивший всех своих современников.
Продолжая неутомимо работать, Фомин создал в 1788 г. новую оперу «Американцы» на текст И. А. Крылова. Для замечательного русского сатирика и баснописца это был не первый опыт в области оперной либреттистики. До «Американцев» им было написано два либретто опер, но ни одна из них не увидела свет рампы. Неудача постигла и третью. Представленная в Театральную дирекцию опера Крылова и Фомина не была принята к постановке и оказалась допущенной на сцену лишь через двенадцать лет.
Причиной ее отклонения являлись не художественные недостатки текста или музыки, а моменты идеологического порядка. Казалось бы, что могло смутить театральных чиновников в этой веселой комедии, сюжет которой, относящийся ко времени покорения индейских племен испанцами, был очень далек от современной российской действительности? Но под покровом невинного комизма в пьесе высказывались критические суждения, которые русские помещики-крепостники могли легко принять на свой счет. Дирекция требовала изъятия сцены, где «начальник американцев» Ацем приказывает сжечь на костре двух испанцев, что могло вызвать нежелательные аналогии со случаями расправы крестьян над угнетателями-помещиками. Но развязка действия была вполне благополучной: вождь индейцев, уступая мольбам своей возлюбленной — испанки Эльвиры, щадит пленников и отпускает их на свободу.
Музыка «Американцев», выдержанная в формах развитой итальянской «оперы-буффа», написана мастерски и даже с блеском. Особенно замечательны большие, динамичные ансамблевые сцены, приходящиеся на узловые моменты действия. Объединяя партии нескольких действующих лиц, композитор сохраняет их индивидуальные характеристики. В некоторых моментах музыка достигает драматической силы выражения (например, ария Эльвиры «Вижу поле я сраженья, вижу я оружья блеск»). Но самой яркой фигурой оказался, пожалуй, слуга испанского предводителя Фолет, комедийный образ, имеющий много общего с Лепорелло из моцартовского «Дон Жуана» и так же, как он, позволяющий себе довольно дерзкие высказывания о своем господине. В целом эта опера, соединяющая в себе комедийную живость и остроту со светлым, грациозным лиризмом и отдельными эпизодами драматического характера, выдерживает сравнение с произведениями прославленных итальянских композиторов, шедшими тогда на русской сцене.
Драматический дар Е. И. Фомина с наибольшей силой проявился в мелодраме «Орфей» на текст Я. Б. Княжнина, созданной в начале 1790-х годов. Это лучшее из произведений композитора доставило ему широкую известность и неоднократно с большим успехом исполнялось в Петербурге и Москве вплоть до начала XIX в.
366
Жанр мелодрамы, созданный Ж.-Ж. Руссо и получивший затем развитие в творчестве немецких и чешских композиторов, примыкавших к движению «бури и натиска», был одним из проявлений передовых реформаторских тенденций в области музыкального театра. Руссо стремился противопоставить условности классицистической трагедии такой род произведений, в котором взволнованная патетическая декламация чередовалась бы с оркестровыми эпизодами. «Действующий актер,— писал он,— воодушевленный страстью, которая не позволяет ему все высказать, прерывает свою роль, останавливается, недоговаривает, и в это время оркестр говорит за него, причем это заполненное молчание бесконечно сильнее впечатляет слушателя, чем если бы актер сам говорил все то, что дает возможность услышать музыка»40.
В мелодраме Фомина всего два действующих лица — Орфей и Эвридика. Кроме того, введен мужской хор, звучащий как грозный голос рока. Чрезвычайно развитой характер носит партия оркестра, которому принадлежит ведущая роль в произведении. Именно оркестру поручены главные, кульминационные моменты действия. Среди наиболее развернутых и впечатляющих оркестровых эпизодов следует назвать бурную, полную драматических контрастов увертюру, с которой перекликается завершающая произведение неистовая пляска фурий.
Е. И. Фомин не ограничивается просто музыкальной иллюстрацией текста, а часто углубляет и досказывает с помощью музыки ситуации, едва намеченные в поэме Княжнина. Так, например, в сцене у входа в царство теней солирующий кларнет заменяет голос Орфея, покоряющего властителей ада своим нежным и сладостным пением. Мастерство композитора проявляется и в том, ^ак он объединяет все обилие музыкальных эпизодов в одно законченное целое.
Одна из вершин русской музыки XVIII в. «Орфей» и сейчас впечатляет своим драматическим пафосом, выразительной силой музыки 41.
Е. И. Фоминым было создано после «Орфея» еще несколько опер, музыка которых, однако, не сохранилась. Частично дошла до нас опера «Золотое яблоко», по-видимому, написанная композитором в конце жизни и поставленная на сцене Петербургского театра в 1803 г., уже после его смерти. В основе ее лежит пародийно трактованный античный мифологический сюжет. Судя по известным нам фрагментам оперы, Фомин находился тогда на вершине своего мастерства. Музыка отличается тонкостью и изящным юмором. По свидетельству «хроникера» русского театра П. А. Арапова, опера имела успех42, но большой роли в развитии отечественного оперного искусства она не сыграла. Исторический вклад Е. И. Фомина в русскую музыку определился тремя произведениями: «Ямщики на подставе», «Американцы» и «Орфей».
•
Наряду с оперой развивались и другие жанры — камерная, вокальная и инструментальная, хоровая музыка. Здесь было также немало значительных и ярких творческих достижений.
Особенно широкое распространение в конце века получил жанр
40 Rousseau J. J. Oeuvres complet. Т. 13. Paris, 1793. Р. 26.
41 Возрожденная уже в советское время мелодрама Е. И. Фомина неоднократно с успехом исполнялась на концертной эстраде у нас и за рубежом.
42 См.: Арапов П. Летопись русского театра. Спб., 1861. С. 161.
367
камерной лирической песни с сопровождением типа романса, известной в то время под названием «российской песни». Это определение было дано ей в отличие от иностранных, преимущественно французских и итальянских песен и арий, распевавшихся в светских салонах. «Российская песня» означала не что иное, как песня на слова русских поэтов.
Истоки «российской песни» восходят к середине века. В 1759 г. был издан сборник под названием «Между делом безделье», включавший 17 песен на стихи А. П. Сумарокова и близких ему поэтов-лириков (Н. А. Бекетов, И. П. Елагин) для одного или двух голосов с инструментальным сопровождением. Автором сборника, скрывшимся под инициалами Г. Т., был один из просвещенных государственных деятелей елизаветинского времени, академик, литератор и любитель музыки Г. Н. Теплов43. Сборник был выпущен вторым изданием в 1776 г., а отдельные песни из него перепечатывались без указания источника до конца века.
Стилистически песням Теплова присуща еще известная двойственность, и самая форма их изложения на трех нотных строчках сохраняет связь с традицией рукописных сборников. Большинство песен выдержано в форме популярных в то время светских танцев (менуэт, гавот, куранта), мелодика их порой манерна, лишена непосредственности выражения и носит скорее инструментальный, нежели собственно песенный характер. Вместе с тем следует отметить внимательное отношение к поэтическому тексту, точность декламации. Правда, А. П. Сумароков остался недоволен сборником Теплова и даже пе-чатно протестовал против «самовольного» использования его стихов44, но это надо отнести, вероятно, за счет уязвленного авторского чувства самолюбивого поэта.
В 1781 г. петербургским книгоиздателем Ф. Мейером был напечатан сборник под названием «Собрание наилучших российских песен», вышедший пятью выпусками по шесть песен в каждом. Этот сборник демократичнее тепловского, проще и доступнее по изложению, а ряд песен проникнут искренним, задушевным чувством. Все песни даны анонимно, без указания на авторство текстов и музыки.
Исследователю русской вокальной музыки XVIII в. О. Е. Левашовой удалось установить принадлежность десяти стихотворных текстов (из общего количества 30!) М. И. Попову45, что позволяет думать о какой-то его причастности к самому изданию. Большинство текстов мейеровского «Собрания» мы находим в известных сборниках М. Д. Чулкова, Н. И. Новикова, а также в популярных песенниках конца века. Отдельные песни перепечатывались полностью, с нотами.
По сравнению со сборником Теплова в «Собрании» Мейера расширяется круг музыкальных жанров. Появляется пастораль с типичным для нее хороводным ритмом, встречаются и песни менуэтного типа, но ритмическая основа их более свободна, движение замедленно, мелодический голос отличается мягкой певучестью. В некоторых песнях ощущается веяние нарождавшегося сентиментализма. Таков, на
43 См.: Б у л и ч С. К. Прадедушка русского романса // Музыкальный современник. 1916. Сентябрь; Римский-Корсаков А. Н. Г. Н. Теплов и его музыкальный сборник «Между делом безделье» (первый русский песенник XVIII в.) // Музыка и музыкальный быт старой России. Л., 1927.
44 См. его заметку в журнале «Трудолюбивая пчела» (1759. Ноябрь).
45 Русская вокальная лирика XVIII века / Публикация О. Левашевой (В сер.: Памятники русского музыкального искусства. Вып. I). М., 1972. С. 362—366. Комментарии.	.....
368
пример, маленький шедевр «Поля, леса густые» на слова В. В. Капниста с выразительными «вздохами» в верхнем голосе и тщательно разработанной аккомпанирующей партией фортепьяно.
Расцвет камерной вокальной музыки, наступивший в конце XVIII в., связан с именами Ф. М. Дубянского и О. А. Козловского, творчество которых является характерным выражением сентименталистских тенденций в области песенного творчества.
Из произведений Ф. М. Дубянского до нас дошли только шесть песен, которые напечатаны в «Карманной книжке на 1795 г.» музыкального издателя И. Д. Герстенберга, а затем много раз воспроизводились анонимно в печатных и рукописных сборниках. Они подкупают своей мягкой выразительностью, пластичностью мелодии, иногда напоминающей обороты русской народной песни («Бывало я с прекрасной» на анонимный текст). Особую популярность завоевала песня «Стонет сизый голубочек» на стихи И. И. Дмитриева, названные В. Г. Белинским квинтэссенцией «нежновздыхательной сентиментальности». Более углубленный характер носит музыка песни на слова Капниста «Уже со тьмою нощи», близкой по настроению скорбно мечтательной лирике Н. М. Карамзина и раннего В. А. Жуковского.
Поляк по происхождению, О. А. Козловский вошел в русскую музыкальную культуру как мастер широкого творческого диапазона. Особенно прославился он в начале XIX в. созданием музыки к трагедиям В. А. Озерова, А. А. Шаховского, П, А. Катенина. С его именем связано утверждение полонеза в русской официально-торжественной и бытовой клавирной музыке. Ему же принадлежит несколько десятков «российских песен» и романсов на французские тексты, большая часть которых была написана и издана в 90-е годы XVIII в. и не раз перепечатывалась позднее.
В отличие от мягкой чувствительной лирики Дубянского песни Козловского характеризуются подчеркнутой напряженной экспрессией. Иногда небольшое лирическое стихотворение он превращает в развернутый драматический монолог с бурными эмоциональными взрывами и контрастами настроений (например, «Прежестокая судьбина» на анонимный текст, «Прости, мой свет, в последний раз» на стихи А. П. Сумарокова). В песне «Где, где, ах, где укрыться» широко развитое фортепьянное сопровождение приобретает черты орке-стральности, изображая гром, молнию и подземное гудение. Это приближает ее к жанру романтической баллады, утвердившемуся в русской музыке лишь в XIX в.
В таких произведениях проявляется музыкальное мышление О. А. Козловского как театрального композитора. Но у него есть и простые, непритязательные песенки элегически чувствительного («Я птичкой быть желаю») или легкого анакреонтического характера («Пчелка» на стихи Г. Р. Державина), песни в народном духе («Выйду ль в темный я лесочек»). Мелодия его песни «Лети к моей любезной» стала народной и в различных трансформациях, в соединении с .разными текстами, продолжала жить до конца XIX в.
Вокальное творчество О. А. Козловского, обозначившее высшую точку в развитии «российской песни», несет на себе печать предроман-тических тенденций.
Русскими композиторами не было создано в XVIII в. крупных форм инструментальной музыки симфонического плана. Задатки русского национального симфонизма мы можем усмотреть в оперных увертюрах Е. И. Фомина, В. А. Пашкевича — к «Я.мщикам на подставе» или «Санктпетербургскому Гостиному двору», где композиторы
13 Очерки русской культуры XVIII века 369
сочетают принципы западной классической музыки с народными темами, как бы предвосхищая идею М. И. Глинки, воплощенную им в «Камаринской». В увертюре к «Орфею» Фоминым был создан замечательный образец драматического симфонизма классического типа.
Самостоятельное же инструментальное творчество ограничивалось сравнительно скромными по масштабу произведениями, рассчитанными в основном на любительское музицирование. Одним из излюбленных его жанров были вариации на темы русских народных песен. К простейшим образцам этого рода произведений относятся два вариационных цикла В. Ф. Трутовско-го — придворного гусляра, составителя первого нотного сборника русских народных песен46. Темы взяты компози-
Д. С. Бортнянский	тором из собственного сборни-
ка и разработаны с помощью несложных приемов, так что играть его вариации можно было на любом клавишном инструменте (клавесин, клавикорды, фортепьяно) и на гуслях. Более интересны и разнообразны вариации В. С. Караулова, который привносит в народную песню черты сентиментальной патетики. Идя навстречу вкусам широкого круга любителей, вариации на темы народных песен писали и иностранные музыканты, работавшие в России-
Среди многочисленных сочинений этого жанра особое место занимают скрипичные вариации И. Е. Хандошкина. Сын оркестрового музыканта и внук крепостного, он прославился как замечательный скрипач, которого сравнивали с знаменитейшими европейскими виртуозами того времени. Об уровне исполнительского мастерства Хандошкина можно судить по его собственным произведениям, требующим высокоразвитой техники владения инструментом.
И. Е. Хандошкиным было создано несколько десятков сочинений в форме вариаций на народные темы. Мелодии он записывал сам у
народных певцов, поэтому они часто представлены в его сочинениях в особых вариантах и отличаются от общеизвестных редакций, напечатанных в сборниках Трутовского или Львова-Прача. Вариации Хандошкина разнообразны как по своему образно-эмоциональному строю, так и по технике развития мелодии. В трактовку минорных лирических песен он вносит черты элегической чувствительности, близкой к сентименталистским тенденциям. В то же время, обращаясь к темам
46 «Собрание русских простых песен с нотами» В. Ф. Трутовского было издано четырьмя выпусками в 1776, 1778, 1779 и 1795 гг.
370
эпического характера («Что пониже было города Саратова», «Не бушуйте ветры буйные»), Хандошкин достигает в их разработке подлинной мощи и широты. Полны веселья и задора вариации на тему плясовой песни «Ах, по мосту, мосту». Проявляя большую изобретательность и остроумие, Хандошкин заставляет скрипку звучать то как балалайка, то как свистулька.
Кроме множества вариаций И. Е. Хандошкину принадлежат также три сонаты для скрипки соло и одна для скрипки с аккомпанементом. В целом примыкая к классическому типу сонаты, они отличаются большей свободой построения, а порой и известной импровизацион-ностью. Наиболее значительна по содержанию, драматически взвол^ нованная, первая соната соль минор. Первой частью ее служит скорбно-патетический траурный марш, за которым следуют бурно-стремительное аллегро и вариации на тему элегически-песенного характера. Все три части связаны единством замысла, несмотря на смелые контрастные сопоставления и разнообразие выразительных оттенков.
Высокого уровня достигает в XVIII в. хоровое искусство, которому всегда принадлежало большое место в русской музыкальной культуре. И в этой области дают о себе знать новые тенденции.
Хоровое творчество русских композиторов в последней трети XVIII в. развивалось по двум направлениям. Одно из них, тесно связанное с народной песней, получило развитие главным образом в рамках оперного жанра. Выше уже говорилось о замечательных хоровых обработках народных песен в «Ямщиках на подставе» Е. И. Фомина, «Санктпетербургском Гостином дворе» В. А. Пашкевича. Другое направление сохраняло связь с церковным пением, но также испытывало влияние общего «духа времени» и нередко далеко выходило за пределы узкокультового значения.
Среди композиторов, в творчестве которых хоровые жанры занимали преобладающее место, наиболее значительны М. С. Березовский и Д. С. Бортнянский. Оба они — выходцы с Украины, где получили первоначальное музыкальное образование, затем были взяты в Пе-тербугскую певческую капеллу и после успешного завершения учебного курса направлены для совершенствования в Италию. В дальнейшем, однако, судьба их сложилась по-разному. Березовский, успешно сдавший в 1771 г. экзамен в Болонской филармонической академии на звание академика-композитора, не нашел на родине достойного применения своим силам и способностям и покончил с собой на тридцать втором году жизни. Бортнянскому, напротив, удалось сделать блестящую карьеру. Он стал руководителем Придворной капеллы, занял почетное место в музыкальном мире.
Творческая деятельность обоих композиторов не ограничивалась сочинением хоровой церковной музыки, которую они обязаны были писать как служащие капеллы. М. С. Березовский во время своего пребывания в Италии создал оперу «Демофонт» на итальянский текст, поставленную в Ливорно в карнавальный сезон 1773 г., а по некоторым данным также и во Флоренции. Полная партитура оперы не сохранилась, известны только четыре арии из нее. Музыка их, выдержанная в традициях итальянской «серьезной» оперы, не отличается большой оригинальностью, но привлекает мелодической выразительностью, тонкостью фактуры. В ней чувствуется рука одаренного, хотя, может быть, еще не нашедшего свой путь мастера. Недавно была най-
13*	371
«Собрание русских народных песен» И. Прача. Спб., 1790. Титульный лист
Титульный лист сборника песен И. Е. Хандошкина на русские народные темы. Спб., 1796
дена рукопись скрипичной сонаты Березовского, написанной в стиле раннего Моцарта47, с которым русский композитор мог встречаться в Италии, так как они в одно и то же время проходили испытание в Болонской академии.
Д. С. Бортнянский, проведший за границей целое десятилетие, по* ставил в Венеции и Модене три свои оперы на итальянские либретто: «Креонт», «Алкид» и «Квинт Фабий» (сохранились две последние). В целом, как и «Демофонт» Березовского, они носят традиционный характер, но содержат интересные творческие находки. Особенного внимания заслуживает «Алкид»48, где проявляются новаторские искания, присущие и некоторым итальянским композиторам того времени: стремление к созданию больших, целостных сцен, проникнутых непрерывным драматическим развитием, к усилению роли оркестра и хора. Последнее особенно характерно для будущего мастера хорового письма.
Вернувшись в Россию, Д. С. Бортнянский одновременно с работой в капелле руководил музыкальными развлечениями «малого двора» наследника престола Павла Петровича. В обязанности композитора входило сочинение и разучивание опер, исполнявшихся силами высокопоставленных актеров-любителей в Гатчине и Павловске, а также занятия музыкой с супругой Павла. Д. С. Бортнянским было написано для «малого двора» три оперы на французские тексты Ф.-Г. Лафер-мьера49, библиотекаря наследника, а также ряд инструментальных ансамблей, фортепьянных сонат и других пьес. Все эти сочинения остались неизвестными за пределами узкого круга лиц, близких к «малому двору», и были возрождены только в недавнее время.
Сочетанием нежной чувствительности и легкого, порой игривого юмора привлекает опера «Сокол» (1786), сюжет которой восходит к одной из новелл Бокаччо50. Написанная годом позже опера «Сын-соперник» (1787) близка по характеру к сентиментальной драме с морализующей тенденцией. Поэт и актер-любитель И. М. Долгоруков, участвовавший в спектакле, писал: «Музыка сочинена Бортнянским еще трогательнее и лучше, нежели для первой...»51 (оперы «Сокол»). Сюжет оперы напоминает о судьбе испанского инфанта дон Карлоса, послужившей основой и для драмы Шиллера. Но драматическая коллизия оперы получила счастливую развязку: благородный отец дон Педро, узнав о несчастной любви сына, отказывается от руки своей невесты и дает благословение на ее брак с Карлосом.
Среди инструментальных произведений Д. С. Бортнянского особенно выделяется по своему масштабу и блеску изложения Концертная симфония для ансамбля из семи инструментов, которые поочередна выступают в качестве солирующих. В светлом темпераментном характере музыки и мелодическом строе отдельных эпизодов отразились итальянские впечатления композитора.
Но основной вклад М. С. Березовского и Д. С. Бортнянского а
47 Соната издана в Киеве в 1982 г. под редакцией композитора М. Г. Степаненко.
48 Партитура оперы издана в Киеве в 1985 г. под редакцией М. Бердениикова: Бортнянский Д. Аклид. Опера в трех действиях. Киев, 1985.
49 См. о нем: Розанов А. С. Франц-Герман Лафермьер, либреттист Д. С. Бортнянского И Музыкальное наследство. Т. IV. М„ 1976.
50 Опера идет в настоящее время на сцене Московского камерного музыкальнрго театра. Партитура опубликована под редакцией А. С. Розанова в серии: Памятники русского музыкального искусства. Вып. 5. М., 1975.
51 Записки князя И. М. Долгорукова. Пг., 1916. С. 129.
373
русскую музыку связан с их хоровым творчеством. Они были создателями нового типа хорового концерта, вобравшего в себя и оперную мелодику, и элементы классической инструментальной музыки, а порой и интонации песенно-романсного характера. П. И. Чайковский, подготовивший к печати полное собрание духовных сочинений Бортнянского, признавал, что в некоторые из его концертов «вошли совершенно светские, даже сценические оперные приемы»52.
По своему содержанию духовные сочинения Д. С. Бортнянского и М. С. Березовского далеко выходят за пределы чисто богослужебной музыки. Композиторы сумели выразить в них глубокие гуманистические идеи с помощью доступных, понятных широкому кругу людей музыкальных средств. В наше время эти сочинения заняли надлежащее им место на концертной эстраде рядом с мессами Баха и Бетховена, реквиемами Моцарта и Верди.
Из произведений Березовского до нас дошли немногие. Но именно ему принадлежат первые образцы нового хорового письма, вытеснившего уже отживший к тому времени барочный стиль партесного многоголосия. Первые его произведения концертного жанра обратили на себя внимание еще в середине 60-х годов. В камер-фурьерском журнале под 22 августа 1766 г. записано: «Пет был концерт, сочиненный музыкантом Березовским». Вершиной творчества М. С. Березовского является монументальный концерт «Не отвержи мене во время старости», в котором высокое мастерство многоголосного хорового изложения соединяется с глубиной мысли и яркой напряженной экспрессией. Одного этого произведения было бы достаточно, для того, чтобы поставить Березовского в ряд с крупнейшими представителями русской художественной культуры XVIII в.
Талант Д. С. Бортнянского был более мягким, лиричным. Ему меньше свойственны мужественная, суровая скорбь и драматизм, с такой силой проявившиеся у его старшего современника. Связанный со многими видными русскими поэтами и художниками, Д. С. Бортнянский отразил в своем творчестве некоторые общие тенденции развития отечественной культуры последнего десятилетия XVIII в. Его концерты и другие хоровые произведения можно отнести к жанру «философической лирики», в основе которой лежала идея нравственного самосовершенствования личности, проповедь добродетели ’ и любви к ближнему. В этом смысле допустима параллель между Д. С. Бортнянским и М. М. Херасковым, на слова которого написано едва ли не самое популярное его сочинение — гимн «Коль славен в Сионе». Есть сведения о том, что Бортнянский, как и Херасков, был связан с масонством и на музыку этого гимна исполнялись масонские гимны53.
Стилистически творчество Д. С. Бортнянского представляет собой своеобразный синтез классицизма и сентиментализма. Ясная уравновешенность, гармоничность целого соединяется в его музыке с проникновенней чувствительностью. Бортнянскому не чужд был и пафос возвышенного торжественного величия. Но такие моменты в его произведениях, при всей внешней эффектности, наименее индивидуальны, композитор пользуется при их создании общепринятыми, порой тра
52 Из письма ректору Киевской духовной академии от 29 сентября 1892 г. // Чайков-ковский П. И. Поли. собр. соч. Литературные произведения и переписка. Т. XI.
с М, 1965. С. 234.
53 См.: Финдейзен Н. Предполагаемый масонский гимн Бортнянского // Русская музыкальная газета. 1917. № 29—30. Стб. 472—475; Лип а ев И. Братья гармонии // Там же. Стб. 467.
374
фаретными приемами. Гораздо выразительнее у него эпизоды светлого, спокойно-созерцательного или элегически-скорбного характера. Нередко в такого рода эпизодах слышатся, самые простые интонации песенно-романсного типа. И именно благодаря своей близости к бытовым жанрам музыка Бортнянского смогла завоевать широкую и длительную популярность.
Возникновение национальной композиторской школы, стоящей на уровне передовых требований своего времени, представляется важнейшим итогом развития русской музыкальной культуры в XVIII в. Была создана русская опера, тесно связанная с народной песней и образами русской действительности. Народная мелодика проникает в сферу инструментальной музыки. В лучших, наиболее ярких своих образцах творчество Е. И. Фомина, И. Е. Хандошкина, Д. С. Бортнянского и других талантливых композиторов становится в один ряд с выдающимися произведениями современной им русской литературы, живописи, зодчества. И хотя от гениальных классических творений М. И. Глинки их отделяло целое поколение, русскими композиторами второй половины XVIII в. были заложены прочные основы новой русской музыки и определен путь развития, на котором ей суждено было достигнуть широкого международного признания.
ПРОИЗВЕДЕНИЯ
РУССКИХ КОМПОЗИТОРОВ XVIII ВЕКА
Березовский Максим Созонтович (ок. 1745— 1777)
Опера «Демофонт», либретто П. Метастазио (на итал. яз.). Поставлена в Ливорно в 1773 г. Сохранилось 4 арии, находятся в библиотеке Флорентийской консерватории им. Дж. Верди. В переложении для голоса и фортепиано опубликованы 2 арии: «Misero pargoletto»//Келдыш Ю. В. Очерки и исследования по истории русской музыки. М., 1978. Приложение; «Mentre il cor con meste voci»//История русской музыки в нотных образцах/Под ред. С. Л. Гинзбурга. Т. 1. Изд. 2-е. М., 1968.
Хоровые концерты и другие духовные сочинения для хора. Большинство не сохранилось. Неоднократно издавался концерт «Не отвержи мене во время старости», последнее издание: История русской музыки в нотных образцах. Т. 1. Изд. 2-е. М., 1968.
Соната для скрипки и клавесина (1772 г.). Киев, 1983.
Бортнянский Дмитрий Степанович (1751—1825)
Опера «Креонт», либретто М. Контеллини (на итал. яз.). Поставлена в Венеции в 1776 г. Не сохранилась.
Опера «Алкид на распутье», либретто П. Метастазио (на итал. яз.). Поставлена в Венеции в 1778 г. Издана: Киев, 1985.
Опера «Квинт Фабий», либретто А. Дзено (на итал. яз.), в оригинале «Лючио Папирио диктатор», автор переработки неизвестен. Поставлена в Модене в 1778 г. Не издана, партитура находится в Государственном центральном музее музыкальной культуры им. М. И. Глинки в Москве.
Опера «Празднество сеньера» (на франц, яз.).
376
Поставлена в Гатчине в 1786 г. Рукопись находится в ЦГИА. Ряд отрывков опубликован в работе: Розанов А. С. «Празднество сеньера», опера Д. С. Бортнянского//Музыкальное наследство. Т. 3. М., 1970.
Опера «Сокол», либретто Ф. Г. Лафермьера, сюжет из Боккаччо (на франц, яз.). Поставлена в Павловске в 1786 г. Издана в серии: Памятники русского музыкального искусства. Вып. 5. М., 1973.
Опера «Сын-соперник, или Новая Стратоника»^ либретто Ф. Г. Лафермьера (на франц, яз.). Поставлена в Павловске в 1787 г. Не издана, партитура находится в Государственной публичной библиотеке им. М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде.
Более 60 хоровых концертов и другие произведения духовной музыки для хора. Наиболее полное издание: Бортнянский Д. С. Полное собрание сочинений /Под ред. П. И. Чайковского. М.х 1882.
«Ave Maria» для дуэта женских голосов в сопровождении струнных инструментов и двух валторн; «Salve Regina» для контральто в сопровождении струнных инструментов, гобоя и двух валторн (1775 г.). Не изданы, партитура находится в*. Ленинградском государственном институте театра,, музыки и кинематографии.
Концерт для клавесина с оркестром до мажор.. Не издан, местонахождение рукописи в настоящее время неизвестно.
Концерт для клавесина с оркестром ре мажор. Киев, 1985.
Концертная симфония для двух скрипок, виолы да гамба, виолончели, арфы, фагота и фортепиано. М., 1976.
Квинтет для скрипки, виолы да гамба, виолончели, арфы и фортепиано. М., 1951.
Квартет. Не издан, местонахождение рукописи: в настоящее время неизвестно.
8 сонат для клавесина или фортепиано. Соната № 3 издана впервые в Киеве в 1932 г., неоднократно переиздавалась. Местонахождение остальных сонат неизвестно.
Recueil de romances et chansons composees ... par D. Bortniansky. Спб., 1793. Переиздание: Русская вокальная лирика XVIII века/Публ. О. Е.Ле-вашевой. Сер.: Памятники русского музыкального искусства. Вып. 1. М., 1972.
Дубянский Федор Михайлович (1760—1796)
6 российских песен на слова И. И. Дмитриева,, В. В. Капниста, Ю. А. Нелединского-Мелецкого и
377
других поэтов. Опубликованы в издании: Карманная книга для любителей музыки на 1795 г. Иждивением книгопродавца И. Д. Герстенберга и товарищи. Спб. Переиздание: Русская вокальная лирика XVIII века. М., 1972.
Козловский Осип Антонович (1757—1831)
30 российских песен на слова А. П. Сумарокова, Г. Р. Державина, Ю. А. Нелединского-Мелецкого и других поэтов. 10 французских романсов. 2 итальянские канцоны. Рукописный сборник. 2 экземпляра рукописи хранятся в ГБЛ и Ленинград-•ском институте театра, музыки и кинематографии. Отдельные песни публиковались в периодических изданиях и сборниках конца XVIII в. Полное издание: Русская вокальная лирика XVIII века. М., 1972.
Обработка украинской народной песни «На бережку у ставка» для хора с сопровождением. Спб., 1791.
Полонезы для хора и оркестра, для оркестра и для фортепиано, около 70. Издавались в конце XVIII — начале XIX в. 2 полонеза — «Гром победы раздавайся» на слова Г. Р. Державина (1791 г.) и «Росскими летит странами» (на коронацию Александра I, 1801 г.) переизданы: История русской музыки в нотных образцах. Т. 3. М., 1969.
Пашкевич Василий Алексеевич (ок. 1742—1797)
Опера «Февей», либретто Екатерины II. Поставлена в Петербурге в 1786 г. Издана в переложении для голоса и фортепиано в 1789 г. Переиздана нотоиздателем П. И. Юргенсоном в конце XIX в.
Опера «Несчастье от кареты», либретто Я. Б. Княжнина. Поставлена в Петербурге около 1779 г. Не издана, рукопись находится в Центральной музыкальной библиотеке Ленинградского театра оперы и балета им. С. М. Кирова.
Опера «Скупой», либретто Я. Б. Княжнина. Поставлена в Петербурге около 1780 г. Издана в серин: Памятники русского музыкального искусства. Зып. 4. М., 1973.
Опера «Как поживешь, так и прослывешь, или Санктпетербургский гостиный двор», либретто М. А. Матинского. 1-я ред. поставлена в Петербурге в 1782 г., не сохранилась. 2-я ред. — там же в 1792 г. Издана в серии: Памятники русского музыкального искусства. Вып. 8. М., I’OSO.
Опера «Федул с детьми» (совместно с испан
378
ским композитором В. Мартин-и-Солером). Поставлена в Петербурге в 1791 г. Издана в переложении для голоса и фортепиано в 1789 г.
3 хора к театральному представлению «Начальное управление Олега», пьеса Екатерины II. Поставлена в Петербурге в 1790 г. Партитура издана в 1791 г.; в переложении для пения и фортепиано напечатана П. И. Юргенсоном в конце XIX в.
Соколовский Михаил Матвеевич
(годы рождения и смерти не установлены)
Опера «Мельник — колдун, обманщик и сват», либретто А. А. Аблесимова. Поставлена в Москве в 1779 г. Издана в серии: Памятники русского музыкального искусства. Вып. 10. М., 1984.
Теплое Григорий Николаевич (1717—1779)
Между делом безделье, или Собрание разных песен с приложенными тонами на три голоса. Спб., 1759. Переиздание: Русская вокальная лирика XVIII века. М., 1972.
Трутовский Василий Федорович (ок. 1740 — ок. 1810)
Вариации на русские песни для клавицимбала или фортепиано. Спб., 1880.
Хор «Кружка» на слова Г. Р. Державина. Напечатан в журнале «Санктпетербургский вестник», 1780, сентябрь.
Фомин Евстигней Ипатович (1761—1800)
Опера «Новгородский богатырь Боеславич», либретто Екатерины II. Поставлена в Петербурге в 1786 г. Сохранились только оркестровые партии, находятся в Центральной музыкальной библиотеке Ленинградского театра оперы и балета им. С. М. Кирова.
Опера «Ямщики на подставе», либретто Н. А. Львова. Сведения о постановке противоречивы. Издана в серии: Памятники русского музыкального искусства. Вып. 6. М., 1977.
379
Опера «Американцы», либретто И. А. Крылова, написана в 1788 г., поставлена в 1800 г. Издана в переложении для голоса и фортепиано в 1800 г., переиздана П. И. Юргенсоном в конце XIX в.
Опера «Клоринда и Милон», либретто В. В. Капниста. Поставлена в Петербурге в 1800 г. Музыка не сохранилась.
Опера «Золотое яблоко», либретто И. Иванова. Поставлена в Петербурге в 1803 г. Партитура сохранилась частично, находится в Центральной музыкальной библиотеке Ленинградского театра оперы и балета им. С. М. Кирова.
Мелодрама «Орфей», слова Я. Б. Княжнина (1.792 г.). М., 1947.
Хандошкин Иван Евстрафиевич (1747—1804)
6 русских песен с приложенными к оным вариациями для одной скрипки и альта-виолы, сочиненные в пользу любящих играть сего вкуса музыку Иваном Хандошкиным. Спб., 1783.
6 российских песен с вариациями для двух скрипок. Спб., 1794.
7 русских песен с вариациями для двух скрипок. Спб., 1796.
18 русских песен с вариациями для скрипки и баса. Рукописный сборник. Опубликован в приложении к книге: Ямпольский И. Русское скрипичное искусство. М.; Л., 1951.
3 сонаты для скрипки соло. Соната для скрипки и баса. Спб., не позднее 1806 г.
Все указанные произведения Хандошкина имеются в позднейших изданиях советских музыкальных издательств.
СПИСОК СОКРАЩЕНИИ
‘ВЭО — Вольное экономическое общество.
ГБ Л —Государственная библиотека им. В. И. Ленина. М.
ГИМ — Государственный исторический музей. М.
ГПБ — Государственная публичная библиотека им.
М. Е. Салтыкова-Щедрина. Л.
ГТГ — Государственная Третьяковская галерея. М.
ИОРЯС — Известия Отделения русского языка и словесности Академии наук СССР.
МГЗПИ — Московский государственный заочный педагогический институт им. Н. К. Крупской.
ПСЗ — Полное собрание законов Российской империи.
Сб. РИО — Сборник Русского исторического общества.
ЦГАДА — Центральный Государственный архив древних актов. М.
ЧОИДР — Чтения в Обществе истории и древностей Российских при Московском университете.
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Аблесимов А. О. 238, 319, 327, 340, 359
Абраамов Ф. 218
Абу-л-Гази 155
Адодуров В. Е. 30, 32
Адрианова-Перетц В. П. 322
Аксаков К. С. 105, 298, 299
Аксаков С. Т. 117
Алейников А. 194
Александр Македонский 304
Александр Невский 159
Александр I, император 248, 334
Александров В. А. 86, 90, 100, 101
Алексеев А. И. 111
Алексеев М. П. 87
Алексеев Ф. Я- 324
Алексей Михайлович, царь 91, 124, 134, 156, 302, 305, 306
Алексей Петрович, царевич 156, 170
Алпатов М. А. 137
Алтуфьев И. 91
Алымова Г. И. 351
Амвросий, архиепископ 178
Аммон И. Ф. 347
Ананьина М. 319
Ананьина О. 319
Андреевский С. С. 57, 62, 66, 68, 70, 74
Андрей Боголюбский, князь 156
Аничков Д. С. 30, 114, 119, 148, 177, 178
Анна Ивановна, императрица 33» 101, 174, 347
Анна Петровна, царевна 347
Антонский А. А. 47
Аполлодор 127
Аполлоний 26
Арайя Фр. 347, 348, 349, 350
Арапов П. А. 305, 310, 311, 334, 335,
339, 342, 367
Арескин Р. К- 115
Аристотель 8, 30, 219, 323
Арнольд Н. К. 41
Архангельский Г. В. 84
Асеев Б. Е. 316, 321
Аскольд, князь 142, 159
Асмус В. Ф. 150
Астраханский В. С. 62
Атласов В. 89
Афонин М. И. 45, 47
Аш Г. 76
Бабкин Д. С. 266
Багдасарьян С. М. 60
Базанов В. Г. 251
Байер Г. 3. 131, 137, 138, 144
Байков Ф. 91, 92
Бак И. С. 192
Бакмейстер Л. 14
Барков И. С. 141, 142, 143
Барсук-Моисеев Ф. И. 77
Бартольд В. 96
Бархударов С. Г. 279
Варченко И. П. 67
Басов А. А. 109, 140
Бассевич 346
Батурин П. С. 203
Батюшков К- Н. 116
Бах И. С. 374
Бахерахт А. Г. 69, 71, 77
Бахрушин С. В. 86, 92
Башилов С. 141
Бейль П. 133
Бекетов Н. А. 368
Беккариа Ч. 185
Бекович-Черкасский А. 96
Белинский В. Г. 211, 215, 221, 224, 232» 235, 251, 263, 266, 290, 320, 321, 335» 342, 359, 369
Белицкая Е. Я- 68
Белобородова Н. Л. 56
Белов М. И. 110
Белоградская Е. 349
Бельмонти 329
Белявский М. Т. 162, 176, 178, 192
Беляев И. Е. 12
Беляев И. И. 12
Бенюмов Р. Я. 67
Берг Л. С. 89, 107
Бергман П. 95
Бердников 373
Березовский М. С. 37U 373, 374, 376
Беринг В. 89, 98, 99—103, 111
Беринг X. 99, 111
Берков П. Н. 244, 247, 291, 292, 362
Бернулли Д. 10, 13, 16, 17, 29, 32, 38, 44, 73, 101
Бернулли И. 16
Бергольц Ф. В. 247
Бестужев А. А. 236
Бетховен Л. ван 373
БеХер И. И. 42
Бецкой И. И. 56, 205
Беэр Ф. С. 138
382
Бибиков А. И. 194
Бидлоо Н. Л. 50—52, 58, 72
Билау Е. 319
Биллингс И. 111
Бильбасов В. А. 184
Бильфельд Я. Ф. 185
Бильфингер Г. Б. 38
Бирон Э. И. 174
Благой Д. Д. 295
Бланкард С. 52
Блек Д. 16
Блюм А. В. 80
Блюментрост Л. 8
Богданов П. И. 144
Богоявленский С. К. 305
Боден Ж. 149
Бодлок Ж. Л. 77
Бокаччо Дж. 373
Болотов А. Т. 47, 77, 331, 332
Болтин И. Н. И, 75, 115, 133, 142—
144, 146—150» 152, 153, 157, 158, 311
Бомарше П. О. 339
Борзин Б. Ф. 126
Борис, князь 157
Борисов А. И. 117
Борисов П. И. 117
Борн И. М. 208, 266
Бородин Н. К. 61
Бородулин В. И. 51
Бортнянский Д. С. 352, 370, 371, 373—
375, 376
Борщова Н. С. 351
Боссюэ Ж. Б. 154
Бочкарев В. 77
Браге Тихо де 32, 33, 135
Братковскии И. 12
Бредихин Ф. А. 37
Брюс Я. В. 32, 33, 94, 95
Бу ало Н. 221, 322, 323
Бужинский Г. 115, 122, 123, 126, 218
Буини М. 364
Булавин К. 171
Булаховский Л. А. 295
Булгаков Я. И. 113, 312
Булич С. К. 368
Бурденко Н. Н. 51
Бурхаве Г. 73
Буш И. Ф. 73
Бьюкен У. 77, 79
Бэкон Ф. 9, 219
Бюффон Ж. 45, 46, 148
Вавилов С. И. 25
Валериани Дж. 324, 347
Валукинский Н. В. 63
Вальтон В. 102
Ван-Свитен Г. 73
Вапуро В. Э. 262
Варениус Б. 32, 94, 105
Василий III, великий князь 123, 126
Васильев А. И. 57
Васильев К. Г. 66, 67, 69, 70
Вашингтон Дж. 208
Вега Лопе де 325
Вейман Р. 160
Вейсман Э. 276
Вельцин И. В. 68
Вениаминов П. Д. 47, 69, 178
Венюков Н. 92
Верди Дж. 374
Веревкин М. М. 75, 257, 332, 339
Вигель Ф. Ф. 328
Виен И. Н. 66
Виланд X. М. 209
Вилейтяер Г. 29
Виноградов В. В. 259, 272, 273, 276, 281, 300
Винокур Г. О. 284
Винтер Э. 219
Витсен Н. 88, 92
Вишняков И. Я. 324
Владимир Святославич, князь 157, 159, 307
Волгин В. П. 183, 185
Волков Б. 12
Волков Гавр. 318
Волков Григ. 317, 319
Волков Л. В. 88
Волков Ф. Г. 316—321, 324, 328, 329, 331, 340
Волконский М. 333
Волынский А. П. 137, 172, 174, 175
Вольта А. 38
Вольтео 16, 150, 154, 173, 179, 181, 182, 184, 191, 192, 310, 338
Вольф X. 9, 14, 16, 46, 133, 198
Воробьев Я. С. 358
Воронов Д. 171
Воронцов А. И. 333, 338
Воронцов А. Р. 201, 258
Воскресенский Н. А. 164
Всеволодский-Гернгросс В. Д. 338
Выгодский М. Я- 27
Выродов И. 196
Вяземский А. А. 194
Вяземский П. А. 116, 231, 245, 249
Гавранек Б. 278
Гайдн И. 351
Галилей Г. 8, 30, 135
Галли-Биббиена К. 324
Галлупи Б. 349
Гамалея С. И. 203
Гвоздев М. 98
Гельвеций К. А. 191
Гемп К. П. 90
Гендель Ю. Ф. 351
Геннин В. И. 47
Георги И. И. 43, 45, 109
Георгиевский А. Г. 70
Герасимова-Персидская Н. О. 346
Герберштейн С. 92
Герман Я. 28
Герстенберг И. Д. 369
Герцен А. И. 334
Герценштейн Г. М. 61
Гершель В. 36
Гете И. В. 243, 257, 261
Гибнер И. 94
Гидеон Криновский 21
Гизель И. 307
Гиларовский П. И. 30
Гильденштедт И. А. 48, 107, 109
Гильфердинг Г. 308
Глазов М. 194, 196
Глеб, князь 157
Глинка М. И. 361, 370
Глинка С. Н. 264, 341, 375
383
Глушковский А. П. 333
Глюк, пастор 8
Гмелин И. Г. 13, 45, 101, 103
Гмелин С. Г. 107, 108
Гнучева В. Ф. 95, 100
Гоббс Д. 164
Гогин Е. Е. 51
Гоголь Н. В. 245, 265, 337
Голиков И. И. 146, 147
Голицын А. Д. 16
Голицын А. М. 191
Голицын Д. А. 146, 186, 191, 192
Голицын Д. М. 115, 172
Головин Б. Н. 273
Головин М. Е. 14
Головин Н. Ф. 101
Головкин А. Г. 9
Головкина, княгиня 333
Гольбах П. А. 73, 204
Гольберг Л. 316
Гольдбах X. 28
Гольденберг Л. А. 101, 225, 180, 244
Гольдзанд Л. Л. 61	*
Гоман И. Б. 99
Гонзаго П. 324, 333
Гораций 219
Гороховский М. 76
Горшков А. И. 268, 294
Горький А. М. 245, 247
Готшед И. 309
Грабарь В. Э. 166
Гоффман Ф. 73
Гравезанд В. Я. 12
Градицци П. 324, 347
Градицци Фр. 324, 347
Грацианский П. С. 146, 151
Грегори И. Г. 302
Греков И. И. 59
Грессе Ж- Б. Л. 244
Грибоедов А. С. 245, 265, 334
Григорович-Барский В. Г. 114
Гридин П. 194
Гримм Ф. М. 191
Гродницкий Д. 76
Громбах С. М. 70, 72, 74, 78, 80
Гроти 329
Гроций Г. 135, 164
Груздев В. Ф. 83
Грязнов А. Ф. 63
Гудзий Н. К. 219
Гуковский Г. А. 114, 245, 264, 347
Гулем Ж. 81
Гуме Д. 141
Гуревич А. Я- 85
Гурьев М. М. 14
Гурьев С. Е. 29, 32
Гус Ян 135
Гюбнева Г. Е. 258
Гюйгенс X. 9, 32, 33, 94
Гюйсен Г. 125
д’Аламбер Ж- 16, 181
Далольо Д. 348
Данилов С. С. 313
Дарвин Ч. 46
Даудов В. 96
Дауркин Н. 110, 111
Дашкова Е. Р. 14, 15, 16, 18, 287
Девиер А. 216
Дегтярев С. 352
Дежнев С. И. 89, 97
Декарт Р. (Картезий) 29, 37, 135, 219, 321
Делиль Г. 96
Делиль Ж. Н. 33, 36, 37, 96, 101
Демидов Н. А. 114
Демидовы 63
Демич В. Ф. 81, 82
Державин Г. Р. 116, 232, 247—250, 252, 262, 264—266, 287, 289, 290, 297, 316, 352, 365, 369
Державина О. А. 314
Десницкий С. Е. 114, 146, 148, 151, 178, 197 198
Детуш Ф. Н. 316, 320
Дефо Д. 116, 237
Дженнер Э. 71
Дидро Д. 16, 181, 191, 204, 244, 339
Дильтей Ф. Г. 145, 154
Димитрий Ростовский 217, 317, 319, 320, 356
Димсдейл Ф. 71
Дир, князь 142, 159
Дмитревский И. А. (Нырков) 317, 319, 320, 322, 324, 327, 333—335, 338, 339, 341
Дмитриев И. И. 116, 300, 369
Дмитрий Донской 158
Добролюбов Н. А. 199, 239, 255, 343
Доброславин А. П. 68
Добрушкин Е. М. 133
Долгоруков И. М. 373
Дружинин Н. М. 184
Дубянский Ф. М. 369, 377
Дулов А. В. 86
Дынник Т. А. 305, 333
Дюбо Ж. Б. 115, 139, 149
Евдокия, царица 129
Евреинов И. М. 98
Ежевский Н. 324
Екатерина I, императрица 172, 306
Екатерина II, императрица 25, 45, 55, 57, 68, 71, 140, 142, 147, 148—150, 153, 158, 183, 189, 191—194, 196— 201, 205, 316, 327, 331, 334
Елагин И. П. 191, 201, 327, 368
Елизавета Петровна, императрица 35, 156, 183, 187, 188, 305, 306, 319
Емельянов Л. И. 157
Енгалычев П. Н. 77
Ермак Тимофеевич 86, 89, 116, 156
Еропкин П. М. 137, 174
Есаков В. А. 87, 96, 109
Ефимов А. И. 300
Ефимьев, драматург 343
Жеребцов И. 146, 195
Жихарев С. П. 335
Жуковский В. А. 263, 369
Жуковский В. С. 70
Журден Л. 81
Забелин И. Е. 313, 314, 317
Заблудовский П. Е. 72, 73
Западов А. В. 229, 255
Захаров Я. Д. 14, 43
Зварыкин А. А. 91
384
Зикеев П. Д. 55
Зорина А. М. 319
Зуев В. Ф. 10, 45, 48, 74, 106, 108—
ПО, 119
Зыбелин С. Г. 47, 59, 69, 71, 73, 74, 79, 114, 178
Иван III, великий князь 134, 135, 152
Иван IV, царь 135, 141, 142, 156
Иван V Алексеевич, царь 305
Иванов И. И. (Каллиграф) 312, 330
Игорь, князь 142
Изволов А. 35
Иконников Е. 103
Иллерицкий А. Н. 152
Иноходцев П. Б. 18, 30, 36, 119
Исленьев И. И. 113
Ишучин Д. 319
Кавендиш Г. 38
Каверзнев А. А. 46, 203
Каганович А. А. 159
Калмыков П. П. 12
Каменецкий Н. К. 57
Каменский С. М. 332
Каневский 3. 91
Кант И. 209
Кантемир А. Д. 16, 21, 33, 172—174, 212, 219—225, 229, 234, 239, 284, 285, 348
Канунова Ф. 3. 260
Капнист В. В. 204, 325, 338, 343, 352, 369
Карамзин Н. М. 75, 114, 116, 157, 159, 203, 209—211, 251, 257—267, 295, 297—300, 369
Карамышев А. М. 45
Карасик В. М. 76
Каратыгин А. В. 341
Караулов В. С. 370
Каржавин В. 180, 203
Каржавин Е. 180, 203
Карин Ф. Г. 28’1, 288, 289
Карл XII, король 166
Карпинский Н. К. 57, 60, 65, 66
Катенин П. А. 369
Каффенгауз Б. Б. 169
Кашин Д. 351
Квашнин П. А. 217, 281
Квинт Курций 127
Келдыш Ю. В. 341, 345, 346, 357, 365, 376
Кеплер И. 8, 26
Керестури Ф. Ф. 58, 68
Керцели И. И. 359
Кий, князь 311
Кипенский В. 194
Киприянов В. О. 32, 94
Кирилов И. К. 94, 101, 104, 105, 125, 144
Кислягина Л. Г. 210
Кларк С. 38
Клеро А. 36
Клингштет Т. И. 198
Ключевский В. О. 203, 216, 245, 246
Книппер К. 327, 358, 361
Княжнин Я. Б. 204, 258, 287, 312, 323, 325, 335, 336, 338, 340, 343, 357, 361, 366, 367
Ковалева-Жемчугова П. 352
Коган Ю. Я. 180
Кожин А. И. 96
Козельский Я. П. 14, 19, 22, 30, 32, 180, 195
Козловский О. А. 369, 378
Кокс У. 61
Колумб X. 98
Колычев В. П. 339
Комаров В. А. 89	'
Комаров М. 355
Кондоиди П. 3. 57, 66, 69
Кондырев Ф. С. 102, 194
Кони Ф. А. 322, 341
Кононов А. К- 14
Копелевич Ю. X. 9
Коперник Н. 8, 33, 88, 135
Копиев А. Д. 338
Копыревский И. 99
Корецкий В. П. 132
Корнеев В. М. 64
Корнева И. И. 130
Корнель П. 309, 320, 338
Коробьин Г. 146, 195
Коровин Г. М. 46
Костров Е. И. 247
Котельников С. К. 8, 14, 18, 26, 29,32, 109, ИЗ
Котцов К- 91
Котцов П. И. 91
Кошелев И. Н. 102
Коштоянц X. С. 44
Кранц Г. 154
Кранц Э. 321
Красильников А. Д. 30, 36, 113
Крафт Г. В. 14, 32
Крашенинников С. П. 11, 13, 18, 45, 89, 101, 103, 104, 115, 121, 137
Крекшин П. К. ЮЗ	*
Креницын IL К. ЮЗ
Крестинин В. В. 16, 24, 144, 146, 147
Крижанич Ю. 89
Кролик Ф. 218
Крузенштерн И. Ф. 111, 119
Крутицкий А. М. 337, 341, 358
Крылов И. А. 204, 208, 234, 241, 289, 293—295, 300, 352, 357, 358, 366
Крылов Н. Л. 51, 62, 180
Крюйс К. И. 99
Кузаков В. К. 88
Кузьмин А. Г. 133
Кузьмин В. Д. 220
Кузьмин М. К- 50, 66
Кузьмина В. Д. 314, 355
Кук Дж. 104, 111
Кулакова Л. И. 255, 257, 362
Кулешов В. И. 340
Кулибин И. П. 12
Кулон Ш. 38
Кулябко Е. С. 131, 154
Кунст И. 303—306, 329, 347
Куприянов В. В. 58, 59, 70
Куприянова Е. Н. 265
Куракин Б. И. 9, 124, 281
Кур ас Г. 154
Курбатов А. А. 166, 216
Курганов Н. Г. 30, 36
Кювье Ж. 46
385
Лавуазье А. Л. 42
Лагранж Ж. 18
Лазаревич Э. А. 106
Лаксман Э. Г. 42, 43
Ланжевен Л. 18, 41
Лапорт Ж. де 118
Лаптев Д. Я. 102
Лафермьер Ф. Г. 373
Лахтин М. 61
Лебедев Д. М« 87, 96, 106, 109
Левашева О. Е. 368
Левашов Е. 361, 362
Левашов М. 103
Левек П. 153
Левицкий Д. Г. 351, 352
Левшин В. А. 237
Легрен М. А. 316
Лейбниц Г. 9, 27, 31, 38
Леклерк Н. 143, 147, 153
Лексель А. И. 29, 36
Лемпель Н. М. 68
Ленин В. И. 133, 134, 152, 161, 171, 176, 270 273
Лепехин И. И. 11, 24, 45, 46, 48, 77, 83, 107, 109, 114, 119, 158
Лепехин М. 103
Лермонтов М. Ю. 116
Лесаж А. Р. 237
Лесков Н. С. 334
Лессинг Г. Э. 181, 339
Ливанова Т. Н. 226, 341, 346, 353, 365
Лилло Дж. 339
Линней К. 16, 45
Липаев И. 374
Лисянский Ю. Ф. 111, 119
Лихачев Д. С. 85, 212, 219
Ловиц Т. Е. 43
Ловмяньский X. 138
Лозанова А. Н. 355
Локателли Ж- Б. 328, 329, 349
Локк Дж. 179
Лолли А. 350
Ломоносов М. В. 5, 10, 11, 13, 14, 16— 20, 22—24, 26, 31, 33, 34, 36—43, 45, 46, 48, 49, 54, 55, 58—60, 63, 73, 74, 76, 78, 83, 84, 105—107, 109, 110,113, 116, 119, 120, 131, 135, 137—139,141, 154, 157, 159, 175, 176, 178, 214, 220, 222, 223, 228—230—232, 234, 247, 249, 251, 252, 264, 267, 272, 285—289, 310— 312, 346
Лопухин С. 194
Лосенко А. 159
Лосовиков И. 12
Лужин Ф. Ф. 98, 99
Лужин В. И. 257, 316, 339—341
Лукина Т. А. 80
Лукреций Кар 178
Луппов С. П. 129
Львов Н. А. 142, 217, 266, 354, 365, 370
Любавский М. К. 77
Люберас И. 96
Любимов Н. А. 37
Людовик XVI 210
Мабли Г. Б. 182, 205, 252
Магеллан Ф. 98
Магницкий Л. Ф. 8, 17, 25, 32, 95, 279
Мадонне Л. 348
Майер И. Т. 36
Майков В. И. 143, 212, 236, 247, 267, 288, 323, 324, 339
Майков Л. Н. 348
Макарова Р. В. ПО
Макогоненко Г. П. 289
Максимиллиан I, император 126
Максимов Ф. 276
Максимович-Амбодик Н. М. 47, 58, 6J, 73, 79, 83
Малыгин С. Г. 19, 102
Мальгин Т. С. 155
Мамай, хан 158
Манкиев А. Я. 124, 140, 154, 155
Манштейн Ф. Э. 53
Манфредини В. 352
Мареш И. 352
Маркелов А. 171
Маркс К. 27, 133, 147, 150, 152, 179, 180—182
Мармонтель Ж- Ф- 192
Мартин-и-Солер, композитор 362
Мартос И. П. 159
Марцинкевич Г. 349
Маслов А. 195, 196
Масловский А. 57
Масса И. 87
Матвеев А. А. 127, 302
Матинский М. А. 238, 327, 341, 362
Маяковский И. Л. 126, 128
Медокс М. И. 329, 330, 341, 358
Мейер Ф. 368
Мендрина Г. И. 80, 82, 83
Меншиков А. Д. 35, 216, 345
Меркатор Г. 87, 88
Мерсье Л. С. 339
Мертенс К- 71
Мессершмидт Д. Г. 44, 97
Метастазио П. 309
Метелкин А. И. 66, 70
Мещерякова Г. П. 64
Мид Р. 77
Миллар Дж. 150
Миллер Г. Ф. 11, 89, 100, 101, 103,130, 131, 137, 138, 141, 142
Милославский И. Д. 302
Милюков П. Н. 50
Минин В. А. 102
Минин К- 159
Миних Б. К. 54
Миронович В. 76
Михайлов Г. 341
Михайлова В. М. 341
Моисеева Г. Н. 142, 151, 157, 158, 215, 220
Молодший В. Н. 27
Молчанов А. Е. 319
Мольер Ж. Б. 305, 309, 313, 316, 320, 325 338
Монтескье Ш. Л. 115, 150, 173, 181—
183, 185, 188
Мопертюи П. 16, 32
Мориджи П. 348
Морисон Ж. 99
Моряков В. И. 151
Москвитин И. Ю. 89
Москвичева Г. В. 220, 376
Мохнаткин В. 103
Моцарт В. А. 351, 373, 374
386
Мочалов С. Ф. 341
Мстислав, князь 134
Музалевский В. И. 357
Мультановский М. П. 53
Муравьев М. Н. 257
Мусин-Пушкин А. А. 43
Мусин-Пушкин А. И. 143, 144
Мусин-Пушкин П. И. 174
Мусина-Пушкина А. М. 312, 319
Мушенбрек И. 12
Мушенбрек П. 12
Нагаев А. И. 104
Наковольнин С. Ф. 106
Нартов А. Н. 12
Нарышкин С. К. 77, 249, 352
Наталья Алексеевна, царевна 305
Натансон В. 357
Неверов О. Я. 127
Невский В. А. 68, 70
Нейбер К. 308
Некрасов Н. А. 255
Немчинов И. 174
Нерон, император 127
Нестор, летописец 141, 145, 154
Нечаев Н. В. 62
Нечкина М. В. 122
Николаева А. Т. 142, 143
Николев Н. П. 283, 324, 335, 357, 359
Николаи Ф. 209
Ниренбах М. 308
Новиков Н. И. 76, 77, 117, 130, 142,
198, 199, 203, 207, 208, 213, 232, 234,
238, 239, 241, 289, 291—294, 311,319, 320, 326, 332, 334, 339, 342, 368
Новикова В. Б. 358
Новлянская М. Г. 125
Ньютон И. 18, 25, 27, 31, 37, 39
Обнорский С. П. 268, 269, 279
Оборин Н. А. 51, 60
Овидий 127
Овцын Д. Л. 102
Одоевский В. Ф. 361
Ожогин А. Г. 312, 338, 358
Озерецковский Н. Я. 14, 18, 19, 24, 45,
77, 106, 109, 119
Озеров В. А. 369
Окулов А. 74
Олег, князь 142
Опочкин А. 194
Оппель В. А. 73
Оришин А. Д. 287
Орлов А. Г. 249
Орлов В. 75, 159
Орлов П. А. 257
Орреус Г. М. 69
Ортелиус А. 88
Остерман А. И. 115, 216
Остолопов Н. Ф. 244
Осьмова Н. И. 91
Павел I, император 25, 60, 71, 234,334, 373
Павленко Н. И. 164, 171, 184
Павлов Н. Ф. 334
Павлович С. Э. 260
Павлов-Сильванский Й. П. 167
Пазухин С- 96
Пазухин Б. 96
Палкин Б. Н. 51, 53, 54, 57, 59—61, 63, 64, 66, 69, 70, 71
Паллас П. С. 10, 24, 45, 46, 49, 84,100, 107—110, 114, 117
Панзиелло Дж. 349
Панин Н. И. 186—189, 191, 200, 201, 244
Панин П. И. 249, 294
Панкевич М. И. 30, 32
Панченко А. М. 213, 219
Паткуль И. 125
Пашкевич В. А. 340, 359, 361, 362, 364, 369, 371, 378
Пекарский П. П. 97, 98, 124, 130, 155, 213
Пекен М. 75, 76, 77
Пекен Хр. 77, 80
Перевощиков Д. М. 37
Перезинотти А. 347
Перов В. 60
Петлин И. 91, 92
Петр I, император 7—12, 17, 20, 24, 44, 47, 50, 53, 54, 66, 72, 94—98, 105, 123—126, 128, 129, 132, 134, 135, 141, 146, 156,	163—167, 169, 171—175,
205, 212, 215, 216, 218, 221, 223,224, 231, 274, 275, 281, 303—307, 309, 331,' 345, 347
Петр III, император 156, 184
Петрей П. 124
Петров А. А. 203
Петров А. Н. 113
Петров Б. Д. 67, 70, 81, 82
Петров Е. 64
Петров И. П. 358
Петров К. А. 319
Петров Л. А. 219
Петроний 178
Пештич С. Л. 124—126, 147, 153, 157
Плавильщиков П. А. 312, 313, 324, 333, 339, 340, 358
Плавт 325
Плениснер Ф. X. 110
Плеханов Г. В. 186, 190, 191, 311
Плещеев С. И. 114
Плиний 92
Плишкин С. 103
Пнин И. П. 208, 266
Погожев В. Н. 319
Погорецкий П. И. 69, 73
Пожарский Д. М. 159
Позднеев А. В. 354
Покровский А. А. 99
Покровский Б. А. 362
Покровский Ф. И. 92
Полевой Н. А. 160
Полежаев Т. 356
Поленов А. Я. 146, 193
Поликарпов Ф. 123, 124, 276
Политковский Ф. Г. 47, 59
Полторацкий М. 349
Полунин Ф. А. 113
Померанцева'А. А. 341, 358
Помпоний Мела 88
Пономарев Г. П. 81
Поп А. 179
Попов А. И. 319
Попов Г. 60
387
-Попов М. И. 237, 238, 313, 317, 340, . 341, 358
Попов Н. И. 36
Поповский Н. Н. 19, 109, 114, 119
Попугаев В. В. 208, 266
Посошков И. Т. 168—171, 197, 198, 279
Поспелов Г. Н. 243
Постников П. В. 9
Потемкин Г. А. 189, 249
Потулов Г. 99
Похвиснев А. 194, 196, 198
Поярков В. 89
Прасковья Федоровна, царица 305
Прач И. 352, 354, 370, 372
Прево А. Ф. 237
Пройдошин И. 103
Прокофьев В. А. 362
Прончищев В. В. 101, 102
Прончищева Т. Ф. 102
Протасов А. 194, 196
Протасов А. П. 8, 17, 45, 58, 77, 80, 109
Протасов И. В. 63, 64
Прянишников Ф. С. 102
Птолемей 32, 33, 96
Пугачев Е. И. 152, 156, 188, 196, 197, 201, 202, 355
Пуньяни Г. 350
Пуфендорф С. 122, 123, 126, 135, 164, 280
Пушкин А. С. 104, 116, 232, 236, 246, 247, 253, 300, 303, 335, 355
Пыпин А. Н. 87, 88
Радищев А. И. 6, 25, 83, 151, 152, 160, 180, 183, 205—207, 208, 211, 213,214, 228, 239, 241, 252—257, 264—266,289, 293, 295—299, 355
Разин С. Т. 152, 156, 355
Разумовский К. Г. 38, 154, 310
Расин Ж- 309, 310, 320, 338
Раупах Г. 349
Рейналь Г. Т. 16, 151, 204
Ремезов С. У. 92, 93
Реньяр Ж.-Ф. 320
Реомюр Р. 16
Рижский И. 110
Римский-Корсаков Н. А. 368
Рихман Г. В. 16, 38, 48
Ричардсон С. 257
Робертсон У. 16, 150
Рогов А. И. 345, 353
Розанов А. С. 361, 373
Романовы 159
Рост X. 77, 78
Рубан В. Г. 144, 155
Ругелл X. 95
Румовский С. Я- Ю, 11, 18, 20, 27, 29, 34, 36, 113
Румянцев П. А. 54, 250
Руссо Ж. Ж. 79., 179, 181, 182, 243, 257, 367
Рыбаков Б. А. 125, 133
Рылеев К. Ф. 251
Рычков П. И. 16, 79, 106, 152
Рюбель И. Ф. 77
Рюйш Ф. 72
Рюрик, князь 134, 139, 158, 335
Салтыков Ф. С. 9, 123, 125, 167, 168, 171
Самойлович Д. С. 19, 47, 57—59, 69, 70—72, 74, 77
Сандунов С. Н. 333, 338
Сандунова Е. С. 338, 351, 358
Саншес Р. 83
Саполович Я. О. 57, 60
Сарычев 99, 104, 111
Саушкин Ю. Г. 93, 105
Сафронов М. 12
Сахаров А. М. 115, 122, 139, 147, 152
Свифт Д. 116
Севастьянов А. Ф. 119
Севергин В. М. 14, 43, 48, 60, 109, 119
Сегал А. Е. 66, 67, 69, 70
Семевский В. И. 191, 196
Семена С. А. 53
Сериньи 308
Сивков К- В. 127
Симеон Полоцкий 215, 356
Сиповский В. В. 258, 261
Ситников Л. А. 63
Сичкарев Е. 313, 319
Скворцов Л. И. 274
Скориченко 57
Скорняков-Писарев Г. Г. 8, 30, 124
Смирнов А. А. 220
Смирнов Н. А. 278
Смит А. 16, 114, 150
Смоленский С. 357
Соболевский А. И. 47, 88
Соймонов Ф. И. 94, 96, 97, 104, 106, 174
Соколов Н. П. 14, 17, 43, 44, 109
Соколовский М. М. 359, 379
Соломони Д. Н. 333
Сопоцко А. А. 99
Спафарий Н. Г. 92
Спалланцани Л. 73
Стеллер Г. В. 13, 45, 103
Степаненко М. Б. 373
Степанов М. Л. 236
Стерн Л. 116, 117, 257
Стефан Яворский 217
Стефанович-Донцов Я. 57
Столыпин 333
Страхов П. И. 312
Стриттер И. 153, 158
Суворов А. В. 54, 250
Суворов В. И. 199
Сумароков А. П. 116, 117, 154, 157,158, 186, 189, 190, 201, 205, 219, 221—223. 228, 232—236, 241, 245, 247, 264, 283, 288, 289, 310—313, 317, 319, 321, 322, 324—326, 331, 334, 3'35, 337, 339, 343, 347, 349, 354, 368, 369
Сухомлинов М. И. 131, 153, 156
Сухопрудский И. 194
Сушков М. 258
Сытин П. В. 67, 69
Талызин М. 155
Тальман Е. М. 130
Тальман П. 225, 284
Татищев В. Н. 9, 10, 17, 20, 21, 35, 47’, 62, 63, 94, 105—107, 115, 131—140, 143, 144, 154, 172—175, 219
Татищев Л. 319
Теплов Г. Н. 8, 115, 352, 368, 379
Тереховский М. М. 47, 73
Тессинг И. 95	s
388
Тимофеев Л. 217
Тирютин Ф. Н. 12
Тиссо А. И. (Тиссот) 78, 80
Тит Ливий 123
Титов А. 92
Титов В. 345
Титов Н. С. 329, 339
Тихонравов Н. С. 293
Толстой Д. А. 154
Толстой П. А. 127, 281
Траэтта Т. 349
Тредиаковский В. К. 135, 220, 221—223, 225—228, 234, 235, 284, 309, 311,346г 353, 354, 356
Третьяков И. А. 176—178
Трифонов Е. 155
Троепольская Т. М. 312, 320, 322
Троицкий С. Н. 125
Трусов И. 99
Трутовский В. Ф. 355, 370, 379
Тургенев И. П. 203
Турчанинов П. 99
Тюммиг Л. Ф. 14
Уиклеф Р. 135
Ульянов П. 319
Урусов В. А. 96
Урусов В. П. 329, 358
Успенский Б. А. 269, 270
Устрялов Н. Г. 125
Уткина Н. Ф. 23
Ушаков М. 102
Ушаков Ф. Ф. 54, 252
Фальк И. П. 107, 109
Фальковский Н. И. 69
Фаренгейт Д. Г. 12
Федин К- А. 265
Федоров И. 98
Федоров Н. П. 80, 82, 83
Федорова С. Г. 103
Федосов И. А. 122, 163
Фенелои Ф. 227
Феофан Прокопович 7, 8, 20, 115, 123— 125, 127, 128, 157, 165, 166, 213,218— 220, 280, 283, 288, 306, 307, 309, 310
Ферма П. 32
Филин Ф. П. 271
Филиппов И. 129
Финдейзен Н. Ф. 346, 374
Фишер И. Б. 56
Фишер И. Э. 131, 137
Фомин А. И. 16, 23
Фомин Е. И. 340, 352, 359, 364-367, осп 471 47А 47Q
Фонвизин’д. Й. 180, 188, 200, 204,207, 213, 235, 241, 243—247, 251, 264, 265, 287, 289, 292—294, 312, 313, 321, 325, 327, 335—338, 341, 343
Фонтенель Б. 21, 33, 34, 173
Фортунатов С. П. 64, 84
Фрадкин Н. Г. 83, 103, 104, 109
Франклин Б. 16, 38, 204
Фридрих II, император 11
Фусс Н. И. 29
Фюрст О. (Фирст) 304—306, 347
Хабаров Е. 89
Хандошкин И. Е. 351, 370—372, 375,380
Хемницер И. И. 251, 352
Херасков М. М. 158, 186, 189, 190, 205, 241—243, 247, 257, 312, 313, 324, 328, 331, 335, 339, 374
Хлебников К. Т. 103, ПО
Ходнев А. И. 192
Хохлов И. Д. 96
Хрущов А. Ф. 174
Царт И. Д. 113
Цверава Г. К. 192
Чайковский П. И. 374
Чаплин П. А. 99, 100
Чеботарев X. А. 113, 145
Чекин Н. 102
Челюскин С. И. 102
Черепанов Н. Е. 113
Черепнин Л. В. 122, 147
Черкасов А. И. 57
Черкасская М. Ю. 346
Черкасские, князья 346
Черный Ф. 113
Чернышевский Н. Г. 255, 300
Чернявский О. 339
Чечулин Н. Д. 185
Чижов Н. Г. 11
Чириков А. И. 99, 101—103
Чистович И. 127, 128
Чистович Я. 54, 60, 61, 64
Чулков М. Д. 77, 114, 146, 147, 213, 236—238, 290—292, 368
Чумаков Ф. И. 32
Чупров И. 195
Шангин С. И. 71
Шанский Д. Н. 147
Шафиров П. П. 124, 125, 166, 170, 215, 216
Шафонский А. Ф. 69, 70
Шахматов А. А. 268, 269
Шаховский А. А. 317, 335, 369
Шаховский Н. Г. 332, 338
Шеваньгин М. И. 71
Шевырев С. П. 59
Шеин М. И. 58, 77
Шекспир В. 158, 325, 338
Шелехов В. 117
Шелехов Г. И. 111, 120
Шептаев Л. С. 156
Шереметев Б. П. 127
Шереметев Д. И. 155
Шереметев Н. П. 352
Шереметев П. Б. 332, 333, 338
Шереметевы 352
Шерешевский Г. Г. 54
Шиллер Ф. 373
Ширина Д. А. 97, 111
Шишкин И. И. 174
Шишков А. С. 300
Шлёцер А. Л. 10, 137, 140, 142, 144, 145, 148, 154, 157
Шляпкин И. А. 305
Шпанберг М. П. 99, 101
Шталь Г. 42
Штейнберг Е. Л. 96, 102
Штелин Я. 128, 131, 140, 314, 316, 348, 355, 356
Штерн А. 76
Штрейс А. И. 68
389
Штрубе де Пирмонт Ф. Г. 131, 137
Шуберт Ф. И. 29, 37
Шувалов И. И. 54
Шульгин В. С. 52
Шумахер И. Д. 137
Шумигорский Е. С. 188, 189
Шумлянский А. М. 47, 60, 73, 80
Шумский Я. Д- 313, 318—320, 328, 338,
34 L
Шушерин Я. Е. 333, 341
Щапов А. П. 160
Щеголев П. Е. 295
Щербатов М. М. 76, 77, 130, 142—144, 146—150, 152, 153, 159, 194, 196, 198, 201
Щепин К. И. 45, 58, 62, 64, 73
Щукин П. И. 129, 155
Эйлер Л. 10, 12—14, 16, 18, 22, 27-32, 34, 36—39, 44, 73, 113
Эллиот Д. 77
Эмин Ф. 133, 140, 143., 148, 149, 157, 238 257 265
Энгельс Ф. 46, 133, 147, 150, 152, 180— 182
Энестрем Г. 29
Энзель Р. 99
Эпикур 178
Эпинус Ф. У. Т. 9, 15, 34, 37—39
Эпштейн Д. М. 130
Эразмус И. Ф. 58
Юм Д. 114, 150
Юнг Т. 41
Юсти И. Г. 185
Юсупов Н. Б. 332, 333, 338
Юхт А. И. 131—133, 172
Ягельский К. О. 69, 70
Ягужинский П. И. 216, 346
Ярополк, князь 157
Ярослав Мудрый, князь 139
Япимирский А. И. 129, 155
Яцунский В. К. 144
Dvoichenko-Markoff Е. 16
Huttie-Worth J. 299
УКАЗАТЕЛЬ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ НАЗВАНИЙ
Авачинская губа 103
Австрия 324
Азия 86, 87—89, 97—99, 102, 147
Азия Восточная 86, 88
Азия Северная 86, 88
Азов, г. 96
Азовское море 8, 95, 96
Александра архипелаг 103
Алеутские Ближние о-ва 103
Алтай 70, 89
Аляска 103, ПО, 111
Америка 86, 87—89, 97, 98, 101, 103,
НО, 111, 119, 147, 152
Америка Русская 111
Америка Северная 97, 100, 101, 181
Амстердам, г. 41, 72, 88, 95, 98
Аму-Дарья, р. 91
Амур, р. 87, 98, 90
Анадырь, р. 89
Ангара, р. 97
Англия 9, 16, 141, 146, 167, 168, 191, 201, 209, 259, 294, 348
Андреяновские о-ва 103
Аральское море 91
Арктика 91, 102
Архангельск, г. 16, 102, 110, 147
Архангельская губ. 109
Архангельская обл. 91, 272
Архангельское, с. 333
Астрахань, г. 86, 96, 110
Астраханский край 45
Афганистан 96
Африка 147
Байкал, оз. 45, 109
балтийское море (Балтика) 8, 96, 104, 166
Барнаул, г. 120
Башкирия 105
Белое море 45, 86
Белоруссия 108
Берлин, г. 157, 259
Бессарабия 117
Большой Баранов мыс 102
Ботанический зал. 96
Бухара, г. 96
Венеция, г. 127, 373
Византия 127, 307
Владимир, г. 80, 159
Волга, р. 24, 45, 86
Вологодский у. 52
Воронеж, г. 332
Выборг, г. 280
Гатчина, с. 373
Гданьск, г. 129
Германия 9, 41, 304, 324
Голландия 9, 97
Дальний Восток 89, 92, 99, 101, 103, 119, 121
Дания 99, 307
Данциг, г. 97
Двина, р. 90
Двинская обл. 272
Дербент, г. 345
Дон, р. 95
Европа 16, 50, 86, 96, 113, 115, 123, 127, 139, 147, 162—164, 177, 181, 186, 194, 202, 260, 307, 350
Европа Западная 35, 70, 71—73, 83,87, 88, 92, 93, 146, 147, 162, 163, 166, 339
Елизаветград, г. 52
Енисей, р. 90, 91, 97, 102, 108
Енисейский край 86
Закавказье 109
Залахотье, д. 91
Иерусалим, г. 114
Измайлово, с. 305
Ингерманландия 306
Индигирка, р. 91
Индия 87, 88, 97, 98
Иран 64, 96
Иркутск, г. 36, 64, ПО
Иртыш, р. 91, 116, 120
Италия 9, 324, 364, 365, 371—373
Кавказ 45, 48, 120
Кавказ Северный 107, 109, ПО
Кадьяк, о-в 103
Казань, г. 86, 332
Казахстан 108
Калифорния 103
Калуга, г. 64, 80, 332
Камчатка, п-ов 13, 18, 45, 89, 100, 102—
104, 109, НО, 115, 119, 121
Камчатка, р. 99
Карское море 102
391
Каспийское море (Каспий) 8, 45, 91,96, 97, 106, 109
Кемь, р. 90
Киев, г. 142, 159, 220, 307, 310, 323,345, 373
Киль, г. 73
Китай 87, 88, 91, 92, 96—98, 100, 119
Кольский п-ов 108, 109
Колыма, р. 91, 102
Кострома, г. 80
Костромской у. 52
Крайний Север 120
Красноуфимский у. 63
Кронштадт, г. 101, 102
Крым 107, 110, 117, 121
Крысьи о-ва 103
Курильские о-ва 89, 98, 101, 102
Курская губ. 111
Кусково, с. 333
Кюстрин, г. 157
Кяхта, г. 100
Ладожское оз. 24
Ледовитый океан 86, 87, 89, 98, 99, 101, 102, 121
Лейден, г. 59, 73
Лейпциг, г. 46
Лена, р. 90, 91, 102
Ливония 306
Ливорно, г. 371
Лисьи о-ва 103
Литва 216
Лифляндия 70, 166
Лондон, г. 73, 173, 260, 319
Любек, г. 280
Матюшкино, с. 24
Мезенский у. 129
Мезень, р. 90
Миргород, г. 80
Модена, г. 373
Монголия 91, 92
Москва, г. 8, 25, 34, 46, 50, 52, 55, 56, 64, 66, 68, 69, 71, 80, 86—89, 94, 152, 271, 272, 281, 297, 302, 303, 305, 308, 312—314, 316, 323, 328—330, 333,338, 339, 343, 346, 347, 350, 351, 355, 356, 358, 359, 361, 366
Москва, р. 68
Московская губ. 112
Нарва, г. 218, 280
Нева, р. 12
Неглинная (Неглинка), р. 68, 314
Нежин, г. 80
Нижний Новгород, г. 64, 332
Новгород, г. 151, 152, 263, 306, 323
Нотебург, г. 280
Обь, р. 91, 100, 108
Омск, г. 120
Онежское оз. 24
Орел, г. 332
Оренбург, г. 64
Оренбургская губ. 16
Оренбургский край 45, 79, 105, 106
Орешек, креп. 304
Останкино, с. 333
Охотск, г. 99, 103, 111
Охотское море 89, 101
Павловск, г. 95, 373
Палестина 127
Париж, г. 15, 73, 83, 100, 225, 259, 319
Парос, о-в 114
Пекин, г. 91
Пенза, г. 313
Переяславец (на Дунае}, г. 142
Персия 45
Петропавловск-на-Камчатке, г. 103
Поволжье 108, 109, 128
Подмосковье 333
Подонье 107
Полоцк, г. 323
Польша 208
Поморье 90
Преображенское, с. 302, 305
Приамурье 89, 101
Прибалтика 96
Приморский р-н 91
Причерноморье НО
Причерноморье Северное 107
Пьяна, р. 156
Ревель, г. 101
Рига, г. 56, 80, 346
Рижский зал. 96
Рим, г. 115, 127, 135, 144, 152
Россия 5, 7—11, 13, 16—20, 22—26, 32, 33, 35—38, 42—50, 58—61, 64, 66, 71—73, 76, 77, 81, 83, 84, 86—89,91— 96, 98—101, 104—108, ПО, 113—117, 119, 122,	123,	125,	126,	128—134,
136—139, 141, 143—147, 150—154, 156, 158—160,	162—166,	168—170, 172—
175,	181,	182,	184—186,	191—193,
195—197,	199,	201,	204,	205, 208,
210—216, 218, 221, 224, 227, 252—254,. 257, 261, 276, 283, 297, 298, 303, 306—309, 313, 318—320, 334, 340, 345—348, 353-356, 364, 370
Россия Европейская 109, 119
Ростов Великий, г. 306
Рыльск, г. 111
Рязань, г. 313, 332
Саксония 307
Самара, р. 105
Санкт-Петербург (Петербург), г. 25,32, 33, 36, 37, 42, 44—46, 49, 52, 55,56,61, 64, 68, 70, 80, 83, 94, 96, 99, 101, 102, НО, 116, 167, 194, 216, 272, 296, 305, 308, 309, 312, 313, 316, 319—321, 327—329, 335, 338—340, 343, 346,347, 350, 351, 356, 361, 366
Саяны 89
Сибирь 8, 13, 45, 47, 63, 64, 80, 86,87, 89—93, 97, 99—101, 103, 108, 111, 119—121, 128, 281, 354
Сибирь Восточная 90, 103, 108, 110,117
Сибирь Западная 70, 71, 103, 109
Симбирск, г. 64
Симбирская губ. 52
Сирия 114
Смоленск, г. 80
Средняя Азия 100
Становой хребет 89
Страсбург, г. 47
392
Сыр-Дарья, р. 91
Тамбов, г. 332, 333, 365
Татария 19
Татария Восточная 88
Татария Северная 88
Тихий океан 89, 97—101, 111, 119
Тобольск, г. 15, 36, 64, 86, 92, 306,313,
332
Троя, г. 155
Тула, г. 332
Тунгуска Верхняя, р. 91
Тунгуска Нижняя, р. 91, 97
Турция 95, ПО
Углич, г. 94
Украина 61, 108, НО, 308, 371
Улахпэн, мыс 99
Урал 24, 45, 48, 62, 63, 71, 81, 85, 94,
100, 108, 109, 119, 354
Урал, р. 105, 153
Урал Южный 62, 105, 108
Уфимский край (см. Оренбургский край)
Финляндия 166
Финский зал. 96
Флоренция, г. 371
Франция 9, 17, 19, 61, 67, 139, 145, 146, 152, 153, 183, 209, 216, 220, 225, 259, 261
Харьков, г. 332
Херсон, г. ПО
Хива, г. 96
Холмогоры, г. 147
Хонсю, о-в 102
Челюскин, мыс 102
Черное море 8, 95, 96
Чудское оз. 159
Чукотский п-ов (Чукотка) 89, 99, ПО, 111
Шантарские о-ва 101
Швейцария 209
Швеция 9, 45, 124, 125, 166, 306
Шлиссельбург, креп. 24, 218, 346
Эстляндня 166
Яблоневый хребет 89
Яик, р. (см. р. Урал)
Якутск, г. 97
Япония 97, 99, 101, 102
Ярославль, г. 68, 313, 316—318, 320
спирок ИЛЛЮСТРАЦИЙ
Библиотека и научная лаборатория. Гравюра XVIII в. (Зрелища природы и художеств. Ч. IV. Спб., 1784. №2).......................................13
Е. Р. Дашкова. Гравюра XVIII в. (Научная библиотека МГУ им. А. М. Горького, ф. Ф. Ф. Вигеля)..................................................15
Л. Эйлер. Гравюра XVIII в. (Научная библиотека МГУ им. А. М. Горького, ф. Ф. Ф. Ви'еля)........................................................28
М. В. Ломоносов. Гравюра XVIII в. (Научная библиотека им. А. М. Горького, ф. Ф. Ф. Вигеля)....................................................40
Врач. Гравюра XVIII в. (Зрелища природы и художеств. Ч. IV. № 36)	52
Больница. Гравюра XVIII в. (Зрелища природы и художеств. Ч. VII. Спб. 1787. №43)..............................................................62
Аптека. Гравюра XVIII в. (Зрелища природы и художеств. Ч. IV. № 34)	65
Таблица мироздания (Книга, именуемая Брюсовский календарь, 1781—1785. С. 16)..................................................................95
Титульный лист (Крашенинников С. Описание земли Камчатки. Спб., 1755)	  104
Изображение астраханских учугов, или забоек (Г мелин С. Г. Путешествие по России. Спб.,	1771. С. 287)................................... 108
Карта Московской губернии, 1780-е годы (Книга, именуемая Брюсовский календарь. С. 33)........................................................112
Титульный лист (Ла Порт Ж. де. Всемирный путешествователь, или По-
знание Старого и Нового Света. Спб., 1778—1794)...................... 118
Титульный лист (Способ научиться самим собой географии. Спб., 1778)	118-
Встреча Г. И. Шелехова с народами Крайнего Севера. Фронтиспис и авантитул (Российского купца Г. Шелехова странствование... Спб., 1791) .	120
В. Н. Татищев. Гравюра XVIII в. (Научная библиотека им. А. М. Горького, ф. Ф. Ф. Вигеля).......................................................132
Титульный лист (Татищев В. Н. История Российская. Спб., 1768) .	136
Титульный лист (Ломоносов М. В. Краткий Российский летописец. Спб., 1760)	........................................................ 137
И. С. Барков. Гравюра XVIII в. (Научная библиотека им. А. М. Горького, ф. Ф. Ф. Вигеля).......................................................143
Титульный лист (А н и ч к о в Д. М. Разсуждение из натуральной богословии о начале и произшествии натурального богопочитания. М., 1769) .	.	.	177
Титульный лист (Поп А. Опыт о человеке. Перевод Н. Н. Поповского. М., 1757)	........................................................ 179
Н. И. Панин. Гравюра XVIII в. (Научная библиотека им. А. М. Горького, ф. Ф. Ф. Вигеля).......................................................187
Е. И. Пугачев. Гравюра XVIII в. (Научная библиотека им. А. М. Горького, ф. Ф. Ф. Вигеля).......................................................202
И. А. Крылов. Гравюра XVIII в. (Научная библиотека им. А. М. Горького, ф. Ф. Ф. Вигеля).......................................................204
Н. М. Карамзин. Гравюра XVIII в. (Научная библиотека им. А. М. Горького, ф.	Ф.	Ф.	Вигеля).................................................209
А.	Д. Кантемир. Гравюра XVIII в. (Научная библиотека им. А. М. Горького, ф.	Ф.	Ф.	Вигеля).....................................................223
В.	К. Тредиаковский. Гравюра XVIII в. (Научная библиотека им. А. М. Горького, ф.	Ф. Ф. Вигеля)................................................ 226*
А.	П. Сумароков. Гравюра XVIII в. (Научная библиотека им. А. М. Горького, ф.	Ф.	Ф.	Вигеля).....................................................232
394
В.	И. Майков. Гравюра XVIII в. [Научная библиотека им. А. М. Горького, ф. Ф. Ф. Вигеля)..........................................................235
Н. И. Новиков. Портрет художника Д. Г. Левицкого (ГТ Г)...................238
Титульный лист (Журнал «Трутень», 1769).................................. 240
М. М. Херасков. Гравюра XVIII в. (Научная библиотека им. А. М. Горького, ф. Ф. Ф. Вигеля)......................................................242
Д. И. Фонвизин. Гравюра XVIII в. (Научная библиотека им. А. М. Горького, ф. Ф. Ф. Вигеля)......................................................244
Г. Р. Державин. Гравюра XVIII в. (Научная библиотека им. А. М. Горького, ф.	Ф.	Ф. Вигеля).................................................248
И. И. Хемницер. Гравюра XVIII в. (Научная библиотека им. А. Л1 Горького, ф.	Ф.	Ф. Вигеля) ................................................251
А. Н. Радищев. Портрет работы неизвестного художника (Саратовский музей t А.	Н.	Радищева).................................................252
Титульный лист (Ра ди щ ев А. Н. Путешествие из Петербурга в Москву. Рукописный экземпляр конца XVIII в. Научная библиотека им. А. М. Горького, отдел рукописей.................................................254
Н. М. Карамзин. Гравюра XVIII в. (Научная библиотека им. А. М. Горького, ф. Ф. Ф. Вигеля)......................................................258
Титульный лист («Московский	журнал», 1791)............................ 259
Первые листы гражданской азбуки с исправлениями Петра I (ГБЛ) . .	. 275
Титульный лист (Поликарпов Ф. Лексикон треязычный. Спб., 1704) .	. 277
Титульный лист (Ломоносов М. В. Собрание разных сочинений. Кн. 2.
Риторика. Спб., 1759)............................................... 286
Ф. Г. Волков. Гравюра XVIII в. (Научная библиотека им. Горького, ф. Ф. Ф. Вигеля).........................................................317
Я. Д. Шумский. Гравюра XVIII в. (Научная библиотека им. А. М. Горького, ф. Ф. Ф. Вигеля)......................................................318
И. А. Дмитревский. Гравюра XVIII в. (Научная библиотека им. А. М. Горького, ф. Ф. Ф. Вигеля)..................................................320
Макет декорации П. Гонзаго (Государственный центральный театральный музей им. А. А. Бахрушина)..............................................324
Большой театр в Петербурге. Гравюра XVIII в. (ГИМ)........................328
Петровский театр в Москве. Гравюра XVIII в. (ГИМ).........................330
П. Ковалева-Жемчугова. Портрет работы неизвестного художника. (Останкинский дворец-музей творчества крепостных)...........................333
Я. Б. Княжнин. Гравюра XVIII в. (Научная библиотека им. А. М. Горького, ф. Ф. Ф. Вигеля)......................................................336
Титульный лист (Новиков Н. И. Драматический словарь. Спб., 1787) .	.	342
Объявление о выступлении итальянского виолончелиста Чиприани Корниера («Московская газета», 1774, декабрь)..................................351
Титульный лист (Сборник русских народных песен. Спб., 1776).............. 356
Титульный лист (Либретто оперы «Розана и Любим». М., 1781)............... 360
Титульный лист (Либретто комической оперы «Мельник — колдун, обманщик и сват». Спб., 1792)................................................. 360
Титульный лист (Либретто комической оперы «Гостиный двор». М., 1792) .	. 363
Титульный лист (Либретто комической оперы «Февея». Спб., 1786) . .	.	363
Автограф композитора Е. И. Фомина (Центральная музыкальная библиотека
Театра оперы и балета им. Цирова. Л.)...............................365
Д. С. Бортнянский. Портрет художника М. И. Бельского (ГТГ) ....	370
Титульный лист (Собрание русских народных песен И. Прача. Спб., 1790) .	. 372
Титульный лист (Сборник песен И. Е. Хандошкина на русские народные темы.
Спб., 1796)........................................................ 372
СОДЕРЖАНИЕ
5 Предисловие
7 ЕСТЕСТВЕННЫЕ НАУКИ Н. Ф. Уткина
50 МЕДИЦИНА И ЗДРАВООХРАНЕНИЕ
В. А. Ковригина,
Е. К. Сысоева, Д, Н. Шанский
85 ГЕОГРАФИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ, ЭКСПЕДИЦИИ И ОТКРЫТИЯ
Л. Б. Хорошилова
122 ИСТОРИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ
Д. Н. Шанский
162 ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ
М. Т. Белявский, Л. Г. Кис лягина
212 ЛИТЕРАТУРА
Б. И. Федоров	1
268 русский язык
А.	И. Горшков
302 ТЕАТР
|О. А. Державина Г. В. Москвичева
345 музыка
Ю. В. Келдыш
376 произведения русских композиторов XVIII ВЕКА
381 Список сокращений
382 Указатель имен
391 Указатель географических названий
394 Список иллюстраций
Научное издание
ОЧЕРКИ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ XVIII ВЕКА
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Зав. редакцией Н. М. Сидорова
Редактор
Г. В. Кошелева
Художественный редактор
М. Ф. Евстафиева
Технический редактор
Г. Д. Колоскова
Корректоры
В.	П. Кададинская, М. А. Мерецкова
ИБ № 2864
Сдано в набор 19.10.87.
Подписано в печать 22.06.88.
Л-36717. Формат 70X108/16. Бумага тип. № 1 Гарнитура литературная.
Высокая печать.
Усл. печ. л. 35,0. Уч.-изд. л. 34,07. Тираж 14150 экз. Заказ 213. Изд. № 4861.
Цена 2 р. 50 к.
Ордена «Знак Почета» издательство Московского университета.
103009, Москва, ул. Герцена, 5/7. Типография ордена «Знак Почета» изд-ва МГУ.
119899, Москва, Ленинские горы