Автор: Сванидзе А.А.
Теги: средние века (v – xv вв) история средних веков история цивилизаций
ISBN: 5-02-009094-8
Год: 1992
Текст
Цивилизация
Северной
Европы
СРЕДНЕВЕКОВЫЙ ГОРОД
И КУЛЬТ)PHOI ИЗЧИМОД! Й< I tin
«Наука»
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИИ
Цивилизация
Северной
Европы
СРЕДНЕВЕКОВЫЙ ГОРОД
И КУЛЬТУРНОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ
6 МОСКВА "НАУКА"
1992
ББК 63.3(0)4
Ц 57
Ответственный редактор
А.А. Сванидзе
Редакционный совет:
Ю.Ю. Кахк (Таллинн), В.Ю. Меркис (Вильнюс),
И.Э. Ронис (Рига), А.О. Чубарьян (Москва)
Редакционная коллегия:
Ю. Кивимяэ (Таллинн), А. Сванидзе (Москва),
А. Тилла (Рига), У. Фенгер (Орхус)
Ответственный секретарь
А Л. Черных
Цивилизация Северной Европы. Средневековый город и культур-
Ц 57 ное взаимодействие. М.: Наука, 1992. — 134 с.
ISBN 5-02-009094-8
Истоки, условия культурно-исторической общности, издревле сложившейся в Бал-
тийском регионе, — такова тема этой книги. Ученые из Москвы, Копенгагена,
Трейфсвальда, Санкт-Петербурга, Риги, Вильнюса и Орхуса рассказывают о том,
насколько важную роль в культурном взаимодействии сыграли средневековые города,
а также об истории некоторых известных городов Северной Европы.
„0503010000—058 ..........
042(02)^92--°67-92’11 "WTOA"*
ББК 633(0)4
ISBN 5-02-009094-8
©Издательство "Наука", 1992
К ЧИТАТЕЛЮ
Представление о феномене, который можно назвать Североевро-
пейским социумом, прочно вошло в лексикон обществоведов. В немалом
числе публикаций, на симпозиумах по истории Балтики, на двусторонних и
многосторонних встречах историков и экономистов, филологов и культуро-
логов постоянно обращается внимание на формирование этой общности,
ее признаки и черты. Об этом говорилось во время дискуссий в Риге и
Москве, Таллинне и Стокгольме, Вильнюсе и Варшаве, Копенгагене и
Берлине и т.д. Изучение Балтийской общности и самой по себе, и как
части общеевропейской истории — увлекательная и перспективная за-
дача. Она далеко выходит за пределы интереса того соседства, которое
образовалось вокруг Балтийского и Северного морей, Северо-Западной
Атлантики.
В результате одной из встреч, в которой участвовали представители
Института всеобщей истории РАН, Институтов истории Академий
наук Латвии,Литвы и Эстонии, было решено развивать сотрудничество по
проекту "Цивилизация Северной Европы". Тогда же мы приступили к под-
готовке первого сборника на эту тему. В нем, помимо ученых из госу-
дарств Балтии и Москвы, участвуют специалисты из Дании и Германии.
Мы думаем, что это хорошее начало. Цивилизация Северного региона
как органичная часть европейской цивилизации нуждается в комплексном
изучении. Оно позволит увидеть своеобразие в развитии этого региона,
проанализировать его связь ^другими странами и частями континента,
понять, что история Европы— это не только и не просто сумма историй
отдельных народов и государств, но и определенная культурная
целостность, неповторимое сочетание специфического и общего, которое
наполняет историю нашего континента и мира в целом. И эта проблема
действительно может явиться предметом совместных исследований и
дискуссий.
Культурная идентичность Европы предполагает вычленение ее компо-
нентов, раскрытие того, как особенности различных регионов включались
в неповторимую и многоцветную историй) Европейского континента, со-
действуя взаимному сотрудничеству европейских народов.
Цивилизация Северной Европы — это и вопросы политической истории
и международных отношений. Что было в прошлом и как добиться се-
3
год ня, чтобы Балтийское море было зоной мира и безопасной экологии,
свободной от оружия, вражды и недоверия?
Было бы желательным, чтобы предлагаемый нами проект стал меж-
дународным, и вокруг проблемы цивилизации Северной Европы были
объединены усилия ученых разных стран, а издание трудов по балтийским
древностям, средневековью, новой и современной истории стало тради-
ционным и периодическим, так же как и проведение конференций и "кру-
глых столов" на двустороннем и многостороннем уровнях.
Редакционный совет серии предлагает всем заинтересованным учреж-
дениям и ученым вносить свои предложения и участвовать в реализации
проекта "Цивилизация Северной Европы".
А.О. Чубарьян
СОДРУЖЕСТВО УЧЕНЫХ:
НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ ИСТОРИИ
СЕВЕРОЕВРОПЕЙСКОЙ ОБЩНОСТИ
А.А. Сванидзе (Москва)
Конечно, можно изолировать себя и заниматься
самим собой, но результатом едва ли будет
культура в любом из многих современных
значений этого слова.
Уле Фенгер
Предлагаемый сборник посвящен эпохе средневековья. Именно тогда в
Североевропейском регионе образовалось большинство существующих
там ныне государств и политических структур, выросли города, распрост-
ранились христианство и характерная для всего континента! менталь-
ность. Но тогда же закрепилась и специфическая этнокультурная общ-
ность этого региона, корни которой, конечно, уходят в более далекое
прошлое.
Ареал Северного и Балтийского морей, этот естественный перекресток
между Северной, Восточной, Западной и Центральной Европой, издревле
был своего рода "кипящим котлом". В нем смешивались, соединяясь и
противоборствуя, различные, подчас изначально далекие, этносы и куль-
туры. В результате народы, населяющие земли вокруг Балтийского и
Северного морей, — скандинавы, балты, северные и западные славяне,
германцы, угро-финны — при всем своеобразии каждого из них имели
много сходных черт и даже параллелей в исторических судьбах, уровне и
темпах социального развития, в вещном мире, самобытной, традиционной
культуре. Достаточно вспомнить, например, присущие древней истории
региона формы рабства, языческого культа и первой письменности, а за-
тем сходную хронологию христианизации, складывания государств и
городов... При неизбежном тогда соперничестве и военных столкновениях
соседние народы здесь постоянно объединялись средой обитания, мирной и
военной колонизацией, торговлей, бытовыми, дипломатическими и дина-
стическими связями, деловыми, соседскими, конфессиональными и брачны-
ми союзами, верованиями, опытом материальной деятельности.
Конечно, по мере хода времени регион принимал разные контуры. Так,
во второй половине I тысячелетия (и по меньшей мере еще в XI в.) зна-
чительная культурно-историческая общность объединяла народы Север-
ной Европы и Британских островов. С разной интенсивностью и в разных
формах развивались связи и внутри региона, например между скандина-
вами и Русью, скандинавами и народами Прибалтики. Начиная с XI в.,
5
особенно с образованием Империи и по мере усиления северонемецких
княжеств, а затем благодаря подъему Ганзы и до конца эпохи, выдаю-
щуюся роль сыграло в судьбах региона немецкое влияние; в конечном
счете оно составило одну из особенностей балтийской истории.
Культурно-историческая общность реализуется и выявляется в специ-
фике вещного и духовного миров, в сфере общественных распорядков и
учреждений и, наконец, в поведении и сознании отдельных людей. Она
обнимает, таким образом, не только личную ментальность, но всю
совокупность системы человек—общество.
Поэтому при исследовании любого культурно-исторического единения
— либо, шире, взаимодействия культур вообще — приходится иметь
в виду обширный спектр направлений поиска. Из них мы выделим, во-
первых, признаки, черты, особенности данной общности: во-вторых, круг
событий, институтов, предметов и явлений, позволяющих понять историю
формирования, свойства и эволюцию данной общности; в-третьих, виды
деятельности, с помощью или в рамках которых данная общность уста-
навливается и реализуется; в-четвертых, социальные силы, которые обес-
печивают историко-культурные контакты, стабилизацию или дестабилиза-
цию данной общности: страты (слои, группы) общества, а также его
микро- и макростуктуры, его организацию, иные ячейки, в рамках кото-
рых практически осуществляется культурное взаимодействие.
В данном сборнике мы можем коснуться лишь отдельных аспектов
этого необозримого круга проблем — главным образом через призму исто-
рии средневекового города. Мощные процессы взаимодействия различных
этносов и общественных систем, различных факторов и социальных
групп проходили через средневековый город уже с его истоков. Он
отличался наибольшей плотностью и гетерогенностью населения, вбирал
многообразные сферы деятельности. Благодаря широте общения, дина-
мичному образу жизни, подвижности самих объектов и средств труда,
центральному общественному положению город и его люди служили
средоточиями, переносчиками и синтезаторами культуры1. А сравни-
тельная молодость балтийских городов, самые старые из которых едва
насчитывают тесячелетие, делает эту их роль весьма наглядной для
историка.
Разные аспекты темы ’’Культурное взаимодействие и город" неодно-
кратно затрагивались в изданиях и на форумах по истории стран Севе-
роевропейского региона2. Она особенно звучала на советско-датских
встречах историков и археологов в Копенгагене в 1986 г., в Ленинграде в
1989г.3 Участники Московского колоквиума (1989 г.) вошли в авторский
коллектив настоящего сборника. Но в целом круг его авторов шире, он
включает историков и археологов из разных стран и городов — Москвы и
Санкт-Петербурга, Копенгагена и Риги, Вильнюса и Таллинна,
Грейфсвальда и Орхуса.
При всех различиях объектов, подхода, манеры отдельных авторов
большинство из них выражает общий взгляд на процесс градообразования,
в том числе взаимодействия в нем различных культур: хотя рецепции
предшествующей урбанистической культуры (от варварских городов) в
Североевропейском регионе несомненны, между ними и собственно сред-
невековыми городами была качественная цезура — они отличались не
6
только характером населения, его занятиями или обликом города, но
самими его функциями. Такой подход позволяет уточнить этапы и содер-
жание культурного взаимодействия.
Объединяющим моментом сборника является также и широкий взгляд
на культуру, которая понимается не только как совокупность личного и
общественного сознания и отражения его в особой предметной сфере, но и
как форма существования, организации общественного бытия в целом.
Соответственно первая группа статей посвящена преимущественно
соотношению разных этнокультурных образов, традиций и новаций, а
также экономических, политических и прочих факторов на стадии скла-
дывавшегося и молодого города. Вопросы этого круга, обычно тесно
связанные с историей ранней государственности, относятся, пожалуй, к
числу наиболее дискуссионных в урбанистике, да и медиевистике в целом1 * 3 4.
Другая группа статей посвящена различным формам личных и общест-
венных связей, которые служили проводимости культурного влияния на
базе уже сложившегося города и с его помощью.
Надеемся, что издание привлечет внимание тех, кого интересует циви-
лизация Северной Европы— ее богатая внутренняя история и контакты с
соседними народами в средние века, когда закладывались основы нашего
общего европейского дома.
1 Постановку данного вопроса см.: Сванидзе АЛ. Средневековый город — центр культурного
взаимодействия (аспекты подхода) // Древнейшие государства на территории СССР.
М., 1987. С. 293—301.
^Трудно переоценить вклад, внесенный в исследование этой темы международными конфе-
ренциями по Северной Европе, которые вот уже более 20 лет организует Шведская
Королевская Академия литературы, истории и древностей. См., в частности: Die Bronzezeitt
im Ostseegebiet: Ein Rapport der Kgl. Schwedischen Akademie der Lilleralur. Geschichte und.
Altertumsforschung liber das Julita-Symposium 1986 / Red. B. Ambrosian!. Konferenser 22.
Stockholm, 1989.
3См.: Удальцова 3.B., Сванидзе АЛ. Проблемы генезиса средневековых городов на первом
симпозиуме историков СССР и Дании / Средние века. 1989. № 51. С. 315—320; Материалы
Ленинградского симпозиума см.: Взаимодействие древних культур в бассейне Балтийского
моря / Отв. ред. В.М. Массон. Л., 1989.
4К сожалению, из-за технических трудностей мы не смогли воспроизвести в полном объеме
богатый иллюстративный материал .представленный датскими коллегами, — карты, схемы,
оригиналы топонимов и др.
ЭТНОКУЛЬТУРНОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ
И ФАКТОРЫ РАННЕЙ УРБАНИЗАЦИИ
ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКИЕ ОБРАЗЦЫ
И ОБРАЗОВАНИЕ ГОРОДОВ В СТРАНАХ
БАЛТИЙСКОГО РЕГИОНА в XII—ХШ ВЕКАХ
К. Хёрбю (Копенгаген)
Монография датского историка Акселя Е. Кристенсена "Скандинавия и
продвижение ганзейцев"1, в которой он оспорил идею немецкой гегемонии
в эномическом развитии Балтики во второй половине XIII в. и, напротив,
отстаивал идею существования независимых скандинавских традиций в
организации международной торговли и мореплавания, вызвала большую
полемику. Полемика была неизбежной потому, что немецкие исследования
по истории Ганзы, проводившиеся в период между первой и второй
мировыми войнами, а также после второй мировой войны, были значи-
тельно более глубокими и тонкими, чем соответствующие датские и во-
обще скандинавские труды. В немецких работах, естественно, делался
акцент на предпосылки сильного немецкого влияния на Севере, и все схо-
дились во мнении, что ганзейские города заняли там господствующее
положение в XVI в. Отход Кристенсена от позиции немецких историков
вызвал полемеку еще и потому, что еще в 1950-х годах в датском общест-
венном мнении были сильны отзвуки тех противоречий между "датским" и
"немецким", которые имели место во время войны. Досадным их следст-
вием явилось то, что некоторые восприняли идею Кристенсена как исклю-
чительно национально обусловленную.
Свидетельства того, что в регионе Северной Европы, помимо преобла-
давшей ганзейской экономики, в средние века существовала также собст-
венная высоко развитая хозяйственная жизнь, организованная не по не-
мецкому образу, были, согласно исследованиям конца 1950-х годов,
довольно малочисленными и разрозненными. Но это были красноречивые
и надежные свидетельства. Два из них представляются А.Е. Кристенсену
особенно значительными. Это, во-первых, обнаружение шведским ис-
ториком-юристом Г. Хассельбергом следов организованных форм
мореплавания в период раннего средневековья, которые бытовали в среде
скандинавских купцов. Во-вторых, это документация, собранная шведским
историком С. Булином, относительно места Балтики в мировой экономике
IX и X вв.2 Эти материалы свидетельствуют о важности связи между
Франкским государством и Халифатом, которая осуществлялась именно
через Балтийское море и обусловливала особую роль этого региона в
международной экономике; конечно, это роль не могла быть утрачена ia
короткий период.
8
Начиная с 1950-х годов количество подобных свидетельств значительно
увеличилось. Решающее место среди них занимают находки археологами
крупных, тесно застроенных поселений в Северной Европе, датируемых
X—XI вв., т.е. задолго до того, как начали вырисовываться контуры
каких-либо немецких городских союзов. Невозможно и далее считать, что
европейский Север, где в период расцвета средневековья обосновались
ганзейцы, был до той поры экономическим вакуумом3.
То, что города торговали, очевидно. Но совсем не обязательно, что
города в строгом смысле созданы торговлей, как это долго предполагалось
в экономико-исторических исследованиях. По крайней мере, что касается
раннего средневековья, торговля в значительном объеме могла осущест-
вляться независимо от городов. И при возникновении городов какие-то
другие, нежели торговля, обстоятельства могли играть решающую роль.
Однако эти размышления имеют, конечно, самый общий характер. Ясно,
что торговля в известной мере создает города и что города создают
торговлю. Но что здесь первично, а что вторично?
Некоторых датских купцов XII в., — из тех, что торговали с дальними
странами, называли "королевскими датскими купцами", и союзы, в
которые они объединялись, не были исключительно привязаны к городам4.
Гильдия святого Кнута (Кнудстилле) в конце XII в. имела главную кон-
тору в городе Ринстеде, при находившемся там королевском монастыре
бенедиктинцев. Король Вальдемар Великий сам вступил в эту гильдию .
Рингстед — место захоронения датского королевского рода с 1170 г. —
оставался таковым до начала 1320-х годов. Об этом свидетельствует
недатированный документ, предположительно от периода между 1170 и
1182 г., который, по всей вероятности, отражает известное преобра-
зование гильдии святого Кнута, вызванное вступлением в нее короля.
Важнейшим следствием реорганизации можно считать тот факт, что до-
ходы гильдии (eleemosynae) отовсюду, где происходят праздники гильдии
Святого Кнута (conuiuium beati Kanuti celebratur)* 2 -5, отныне должны по-
ступать именно в Рингстед.
Таможенные предписания XII в. Утрехта свидетельствуют о различии в
подходе к уплате пошлин купцами из разных земель6. Так, норвежцы
освобождались там от уплаты пошлины. Фризы и саксы платили каждый
за себя деньгами или товарами. Датчане платили коллективно за корабль
(4 динара). Эти различия могут показаться случайными, если бы не
документы, свидетельствующие, что у датских купцов были твердые, в
высшей степени совершенные установления относительно того, какой во
время плавания должна быть единая корпорация.
Благодаря городскому праву Шлезвига известны некоторые основные
правила древнего скандинавского морского закона, в частности регулиро-
вавшие отношения между владельцем судна или кормчим, с одной
стороны, и командой корабля — с другой. Из них явствует, что те же
члены команды, которые в море составляли экипаж судна, по прибытии в
место назначения становились самостоятельными купцами, каждый из
*
Дело в том, что Вальдемар Великий добился канонизации своего отца, герцога Кнута Ла
варда, и вступил в гильдию его имени. — Здесь и далее примечания редактора.
2 Т.е., видимо, отовсюду, где существовали филиалы гильдии.
9
которых ехал со своими товарами, т.е. людьми, имевшими право собст-
венности на часть груза. Иначе говоря, команду судна составляли его
фрахтовщики. Правовые отношения между ними и капитаном корабля
должны были строиться с учетом этого обстоятельства. Во время пу-
тешествия они подчинялись распоряжениям капитана во всем, что каса-
лось движения судна и общей безопасности. Однако решения о том, когда
отплывать, насколько задержаться, ожидая попутного ветра или хорошей
погоды, зависели как от руководства корабля, так и от членов экипажа,
т.е. конкретных возможностей и ответственности купцов; такие решения
принимались сообща.
В XI—XII вв. датское государство в политическом и культурном
отношении ориентировалось на Западную Европу, прежде всего на
Англию, после того как там впервые было установлено датское
господство3 , и Францию — когда нормандцы завоевали Англию. Морской
путь с Севера в Южную Европу, который был наиболее надежным и
наиболее знакомым для жителей Скандинавии, проходил вдоль побережья
Фрисландии через Ла-Манш, вдоль французского, испанского и
португальского побережий Атлантического океана, а оттуда в
Средиземное море. Путь из Бретани датчане делили с норвежцами,
следовавшими на юг через Ирландское море. Истоки культурных связей с
Западной Европой восходят, таким образом, ко временам викингов. Для
этого времени характерны датское культурное влияние в Нормандии и
тесные семейные связи между датским королевским домом и государями
Фландрии, Франции, Португалии. В период сильной монархии Вальде-
маров4 со второй половины XII в. Франция служила образцом для устро-
ения королевской власти в Дании, там черпал образцы для подражания
Саксон Грамматик5 . Правящая среда, тон которой создавался и поддер-
живался архиепископами Эскильдом,. Абсалоном и Андресом Сунесеном,
сформировала многих датчан, известных тогда и за пределами Дании. Из
политической и общей культурной истории известно, сколь многое
означали для этой среды Франция и Англия. Однако то, что касается их
влияния, нельзя отнести в такой же мере к экономическому развитию
Дании.
Во Франции, подобно Фландрии и Англии, сеньориальное господство
над городами было явлением обычным. Корпоративизм горожан изна-
чально основывался на их общем отношении к определенному повели-
телю. В то же время власть епископа интегрировалась в городскую ад-
министрацию; городское управление почти поглощалось структурой собст-
венно епархии, и епископы входили в светские дела и способствовали
гармоничным отношениям общины с королевской властью, которая была
гарантом национальной церкви. Аналогичное явление можно обнаружить
в Дании, где епископские города (civitates) стали самыми крупными и
3 Как известно, колонизация английской территории данами началась еще в V в. и приоб-
* рела систематический характер с ПС в.
4 Периодом Вальдемаров в датской историографии называют столетие с середины XII до
середины Х1П в., начавшееся правлением Вальдемара I Великого и завершившееся
правлением Вальдемара II Победоносного, когда Датское государство достигло
значительной силы и влияния.
5 Датский хронист (1140—ок. 1208).
10
наиболее важными среди древнейших городов и где монетная регалия с
древних времен полностью или частично отправлялась епископом oi
имени короля7.
Иначе говоря, во Франции, Англии и в той же Дании бюргерские,
муниципальные институты первоначально не были автономными, они фор-
мировались постепенно, в ходе сложных отношений с верховной властью,
или, скорее всего, властью двух господ — князя и епископа. Если вспом-
нить пример Италии, то там в ряде городов вплоть до XIII в. все наиболее
существенные сферы деятельности были непосредственно подведомст-
венны епископу, чью епархию (по определению) составляли город с
прилежащими к нему сельскими районами8. Следует признать, что
наибольший прогресс муниципального движения в Италии оказался достиг-
нут Ватиканом, где исполнение верховной власти не было одинаково
сильным во все времена. Здесь, как и в Англии, институт парламента
развился в такой политический форум, где верховная власть в ее обязы-
ваюших проявлениях приходила во взаимодействие с подданными госу-
дарства9. Юридическое право корпораций, которое явилось средневе-
ковой модификацией римских правовых понятий — с учетом новых форм
общности, возникших в XII в., — эволюционировало преимущественно во
Франции10.
Монастыри гармонично вписывались в построение христианской франк-
ской церкви. Они часто располагались вблизи королевской усадьбы, как,
например, основанный в XII в. монастырь Фонтевро в Анжу. Монастырь
Монте-Кассино и монастырь в Туре сыграли определенную роль в так
называемом каролингском ренессансе. Трудно не учитывать тот факт, что
и ранние датские монастыри имели следующую социальную основу.
Примером может служить монастырь Всех Святых в Лунде, вблизи самой
богатой на Севере резиденции епископа, данные о котором, впрочем,
весьма ограничены, а также бенедиктинский монастырь в городе Оденсе,
родине культа Кнута Святого, короля-мученика и первого в Дании
короЛя-святого (см. ниже). В этот монастырь приблизительно в 1100 г.
Эрик Добрый пригласил англййских монахов. Монастырь всегда был тесно
связан и с королевским двором, и с епископом в Оденсе, чьим кафедраль-
ным капитулом он стал. Памятником, свидетельствующим о литера-
турном уровне этой монастырской среды, является житие канонизи-
рованного короля, составленное монахом Элнотом11. И наконец, можно
назвать бенедиктинцев в Рингстеде, которые служили новому канонизи-
рованному королю Кнуту (Лаварду) — того, с именем которого было
связано возникновение гильдии святого Кнута.
Близость между датской и французской культурой конца XII в. нашла
широкое подтверждение в новых исследованиях, касающихся архиепис-
копа Андреса Сунесена из Лунда12, и в блестящем новом датском
исследовании о Саксоне Грамматике — диссертации К. Фриис-Енсена, в
которой Саксон рассматривается как латиноязычный поэт13. Фриис-Енсен
считает вероятной идею, еще в начале 1940-х годов высказанную
Э. Йергенсеном14 относительно того, что контакты Саксона с Францией
осуществлялись преимущественно через Реймс.
Такое явление, как участие датчан в крестовых походах, также имело
свои корни в культурной общности между Данией и Францией. Энтузиазм
11
возник в Оденсе столь же быстро, как и в Клермон-Ферране. В 1095 г.
папа Урбан II в Клермоне прочитал проповедь, которая стала толчком к
первому крестовому-походу. И в том же году датский король Эрик
Добрый с соответствующими церемониями захоронил в алтаре храма в
Оденсе кости своего убитого брата, короля Кнута, что стало началом его
канонизации6 . Сразу затем тот же Эрик Добрый отправился на бого-
молье в Святую Землю, однако не достиг ее и умер на Кипре в 1103 г.
Крестовые походы способствовали возникновению в XII в. новой эко-
номики, с ее новыми функциями и новыми формами. На Средиземном
море крупные военные мероприятия финансировались итальянскими куп-
цами, которые благодаря этому значительно расширили поле своей
деятельности. Конечно, размах крестовых походов, число их участников и
расходы на них определялись все же из Западной Европы. Но
хозяйственное развитие Балтики в XII в. вполне отражает то обстоятель-
ство, что и это северное море Европы также оказалось втянутым в
международную экономическую систему крестовых походов.
Это оказалось возможным, в частности, потому, что доходы и ресурсы
церкви, которыми в крестоносном движении распоряжались князья и папы,
стали ликвидными и инвестировались в местах, значительно удаленных от
места их происхождения. Военные, церковные и коммерческие вклады
дополняли друг друга. В свете этого понятно, что значительное эконо-
мическое воздействие и последствия крестовых походов не могли ограни-
чиваться районом Средиземного моря.
Когда Дания при династии Вальдемаров, во второй половине XII в.,
превратилась в основной военный фактор района Балтийского моря,
инструментом ее действия стали крестовые походы; таким образом в
эпоху Вальдемаров и Дания превратилась в государство крестоносцев15.
Крупные королевские крепости в то время сооружались вдали от рези-
денций епископа (Рибе и Шлезвиг — исключение из этого правила), и при
них затем основывались города. Впрочем, мне кажется, что это явление
вторично и в хронологическом отношении, и по своей значимости. В
других европейских странах крупные княжеские постройки, города, кре-
пости и монастыри могли складываться как в виде единой композиции, так
и отдельно друг от друга, причем их функции более сближались в XII в.,
нежели в XIII в. В Дании же разделение города и замка (или монастыря)
было обычным явлением.
Военная активность датской королевской власти на Балтике имела
место по крайней мере до 1220-х гг. Походы короля и архиепископа
Андреса Сунесена в Эстонию в первые десятилетия XIII в. проходили с
согласия епископа Альберта Рижского и были организованы из Любека,
властелином которого в это время был Вальдемар Победоносный. Де-
тальному описанию этих событий Хенрика Латвийского, показывающему
их масштабы, соответствует описание архиепископа Андреса Сунесена
любекским летописцем Арнольдом, датированное примерно 1210 г., в
котором Андрес изображен прежде всего как крестоносный епископ16.
Процесс возникновения немецких городов вдоль южного побережья
с
Культы канонизированных герцога Кнута Лаварда и короля Кнута довольно быстро сли-
лись в единый культ св. Кнута, который стал общим для всего европейского Севера.,
12
Балтийского моря завершился в 1202 г. основанием Риги, начался же
основанием Любека в середине XII в. Когда строительство этого города в
начале XIII в. было полностью закончено, то обнаружилось, что он
содержит три четко разграниченных компонента: резиденцию епископа с
кафедральным собором на юге, княжескую крепость на северной оконеч-
ности искусственного острова и купеческий торг в центре. Все это ука-
зывает на очевидный западноевропейский образец.
Крестовые походы на Балтике воздействовали на экономическую
жизнь в регионе с середины XII в. до 1220-х гг. Они опирались на целый
ряд военных и градостроительных пунктов, однако весьма симптоматично,
что крепость в Любеке после Вальдемара Победоносного была около
1225 г. перестроена под доминиканский монастырь и никогда с тех пор не
использовалась как резиденция герцога в Любеке. Дальнейшее развитие
городов на Балтике характеризуется некоторым отступлением от западно-
европейских образцов и стремлением к автономии по типу Любека.
1 Christensen А.Е. Scandinavia and the Advance of the Hanseatics // Scandinavian Economic
-History Review. 1958. Bd. 5; To же см.: Idem. Danmark, Norden og Osterspen (Udvalgte
afhandlinger). Kobenhavn, 1976.
2 Hasselberg G. Studier rorande Visby Stadslag och dess kallor. Uppsala, 1952; Bolin S.
Mohammed, Karl den Store och Rurik // Scandia. 1939. Bd. 12; англ. изд. см.: Scandinavian
Economic History Review. 1953. Bd. 1.
$ Монография Акселя E. Кристенсена "Скандинавия и развитие Ганзы” исходит из коммен-
тариев М.М. Постана ко второму тому "Кэмбриджской экономической истории Европы"
(Boston М.М. The Cambridge Economic History of Europe. Bd. 2: The Trade in the North); cm.
особенно замечание, которое цитируется Кристенсеном: "В далеких ХП и ХШ вв. Скан-
динавские страны были, можно сказать, экономическим вакуумом. Класс местных купцов
или исчез, или еще не появился".
4 НфгЬу К. Koniglich-Danische Kaufleute: Danische Wanderkaufleute des friihen Mittelalters, ihre
korporative Organisation und ihre Beziehungen zu danischen Stadten, Handelszentren und Markten
Ц Quellen und Darstellungen zur hansischen Geschichte. 1984. Bd. 24.
5 Diplomatarium Danicum. Bd. 1. Raekke 3, N 63 (здесь датируется 1177 г.).
Ibid. Raekke 2, N 45.
1 Danmarks gamle Kpbstadlovgivning. 1951. Bd. 1.
8 Duprt-Theseider E. Vescovi e cittA nell'Italia precomunale // Vescovi e Diocesi nel Medio Evo sec.
IX—ХШ. Padova, 1964.
$ Marongiii A. П parlamento in Italia nel medio evo e nell'etA medema. Milano, 1962; Sayles G.O.
The Medieval Foundations of England. 1963; ifr.: Idem. The King's Parliament of England, где
подчеркивается правовая функция парламента — функция, которая едва ли имела такое
же значение в Италии, где авторитет мог быть диффузным или лабильным.
Ю Bost G. Studies in Medieval Legal Thoughr: Public Law and the State 1100—1322. Princeton,
1964.
11 Vitae sanctorum Danorum / Udg. M. Cl. Gertz. 1908—1912.
12 Anders Sunesen: Stormand, teolog, administrator, digter. Femten Studier / Red. af S. Ebbesen.
1985.
13 Friis-Jensen K. Saxo Grammaticus as Latin Poet // Analecta Romana Inslituti Danici. Roma,
1987. Suppl. 14.
14 Jorgensen E. Saxo // Dansk biografisk Leksikon. 1941. 2 Udg. Эту мысль же высказывает
И. Сковгор-Петерсен, толкуя исторические взгляды Саксона Грамматика (см.: Skovgaard-
Betersen 1. Da Tidemes Herre var naer. 1987).
15 НфгЬу K. Danmark of korstogene: Momenter i pavemes og kongemes politik // Festskrifl til Olaf
Olsen. Ktfbenhavn, 1988. S. 201—206.
16 Arnold af Liibeck. Chronica Slavorum Ц Monumenta Germaniae Historica, Scriptores (folio) XXL
S. 192; Henrik af Letland, Chronicon Livoniae // Scriptores rerum Germanicarum in usu
scholaruin / Udg. af L. Arbusow, Alb. Bauer. Hannover, 1955. S. 20, 43—44, 154—156.
13
ДИСКУССИЯ ОБ ЭКОНОМИКЕ И ПОЛИТИКЕ
КАК ФАКТОРАХ ДРЕВНЕЙШЕЙ УРБАНИЗАЦИИ
В ДАНИИ
X. Палудан (Орхус)
В мае 1989 г. в Оланде (Финляндия) состоялась XXI скандинавская
конференция по вопросам исторической методологии. Обычно на этих
конференциях преподаватели университетов Норвегии, Швеции, Финлян-
ди, Исландии и Дании начиная с 1964 г. обмениваются мнениями с целью
постоянного обновления предмета. В связи с 25-летним юбилеем первой
такой встречи задачей обсуждения в Оланде стала попытка определить
тенденции развития данной дисциплины за истекшую четверть столетия.
В отношении средневековья доклад сделал шведский историк Томас
Линдквист (Институт истории, Уппсальский университет). Он полагал,
что историки Скандинавских стран за эти годы значительно изменили пред-
ставления о собственной средневековой истории. Но он подчеркивал так-
же, что по зарубежным оценкам это произошло при особых обстоя-
тельствах. Постоянным негативным фактором Линдквист считает (и я с
ним согласен. — Х.П.) скудость источников по скандинавскому средне-
вековью, прежде всего письменных. Почти все они уже известны,
преимущественно зарегистрированы и описаны, многие изданы. Надежда
на большую архивную находку, если она у кого-то есть, по всей вероят-
ности, так и останется мечтой. В шведских архивах, например, хранится
меньше средневековых грамот, чем в каком-либо небольшом провин-
циальном архиве Великобритании или Италии. Положение с источниками,
касающимися Дании, лишь чуть лучше.
По оценке Линдквиста, скандинавские историки реагируют на постоян-
ную скудость источников двумя различными способами, которые, скорее
всего, противоречат друг другу: либо интенсивно обсуждают один или
несколько источников, либо занимаются общими историческими теориями
на уровне синтеза. Несомненно, на уровне синтеза представляются воз-
можности создавать нечто новое, используя новые точки зрения и
привлекая новую теорию. Что касается эмпирического уровня, то послед-
ние поколения медиевистов обогатили его, видимо, единственно за счет
обширных археологических раскопок, давших обильный материал1.
Можно заметить, что тенденции в области исследования древней Дании
вполне аналогичны. В настоящее время вышла в свет новая "История
Дании" в 16 томах под редакцией государственного антиквария У. Ульсе-
на. Он обосновал необходимость издания новой и обширной "Истории
Дании" тем, что прошло уже 25 лет после предыдущего издания. Два
парных тома "Истории Дании", охватывающие время примерно до 700 г.,
написаны археологами. Они рисуют совершенно новую картину древ-
нейшей истории страны — отчасти потому, что в последние два де-
сятилетия был сделан ряд сенсационных находок, но прежде всего потому,
что трактовки даются ими в новых теоретических рамках, заимст-
вованных у социальной антропологии. В настоящее время датские архео-
логи, кажется, стремятся к очередному обновлению своих позиций — как
14
через привлечение нового материала, так и прежде всего под влиянием
эволюционистской антропологической теории. Конечно, решение проблем
истории средневековья вряд ли является таким простым. Тем не менее
два автора, излагающие историю Дании соответственно эпохе викингов
(т. 3) и раннего средневековья (т. 4), — английский профессор П. Сэйер и
датский профессор истории права У. Фенгер — проявляют явный интерес
именно к антропологическим теориям возникновения государств и
используют сравнительно-исторический метод при рассмотрении своих
тем2.
В соответствии с главными тенденциями в области исследования сов-
ременная дискуссия вокруг древнейшей истории датских городов, кажется,
питается этими же двумя источниками: новыми раскопками и новыми
теоретическими рамками.
Традиционное научное представление о возникновении датских городов
может показаться весьма эмпирически обусловленным и мало связанным с
синтезирующими взглядами. Однако в свете появления в последнее де-
сятилетие новой школы ученых такая оценка вряд ли справедлива. Не
претендуя на полноту ее характеристики, я все же хотел бы выделить и
обсудить перспективы вклада, сделанного рядом археологов-медиевистов,
работавших под эгидой шведского университета в Лунде, в изучение
истории датских средневековых городов.
То, что шведские ученые занимаются датской средневековой историей,
вполне правомерно. Я должен напомнить, что самые южные районы
Швеции (Сконе, Халланд и Блекинге) вплоть до 1658 г. принадлежали
Датскому государству. Соответственно средневековые города на восточ-
ной стороне пролива Эресунн, который в средние века являлся важней-
шим торговым путем между Балтийским морем и внешним миром, и были
датскими. Но сегодня это территория Швеции, и изучение старых
городов там — "рабочая задача" шведских археологов. За ее решение
взялись с большой энергией и умением шведские исследователи послед-
него поколения, которые обогатили дискуссию целым комплексом ориги-
нальных точек зрения. Возможно, вследствие того что ни с одним из этих
ученых я лично никогда не встречался и сужу о них по их книгам, я
склонен говорить о них как о единой щколе или направлении в области
медиевистики.
Шведским исследователям предстояло осуществить поистине
громадные раскопки, прежде всего в Лунде — главном городе средне-
вековой области Сконе и резиденции архиепископа, а также на перешейке
у юго-западного побережья Сконе, где вокруг небольших теперь городов
Сканёр и Фальстербу в средние века собирались крупнейшие рынки Бал-
тики. Группа тогда еще весьма молодых шведских археологов-медие-
вистов приняла в 1970-х годах участие в данных раскопках. При этом их
понимание задач и методов своей науки, судя по тем введениям, которые
они потом написали к своим докторским диссертациям, было окрашено
глубоким сочувствием к научному позитивизму в связи с расправами над
ним, которые в те же годы имели место во многих странах, особенно
среди студентов и молодых академиков.
Я не могу судить, почему совпадение между новыми исследованиями и
новым пониманием задач науки оставило особенно заметные следы именно
15
в университете Лунда. По-видимому, здесь важную роль сыграл руко-
водитель молодых исследователей — профессор археологии средне-
вековья Эрик Цинтио. Один из его учеников охарактеризовал профессора
Цинтио как "мастера намеков", которого ученики вначале понимали с
трудом. Однако постепенно он научил их ценить значение углубленности.
Некоторые из трудно доступных "намеков" Цинтио содержатся в двух его
работах соответственно от 1975 и 1982 гг.3 Здесь он весьма осторожно, с
оговорками, закладывает, по-видимому, базу для радикального разрыва с
основополагающей точкой зрения на датскую, да и на всю скандинавскую
историю городов, оспаривая свойственную последней теорию "непрерыв-
ности" в том смысле, что города с начала образования имели определен-
ные, во все времена действующие функции, среди которых наиважнейшей
считалась функция торгового центра. Эта функция, согласно Цинтио,
стала характерной для городов лишь с XIII в. Он считает, что до XIII в. в
Дании не было городов в этом понимании. Примерно с 800 до 1000 г.
существовали лишь сезонные рыночные места, примерно с 1000 до
1200 г. — постоянно населенные центры, важнейшей функцией которых
была административная.
Эта теория "прерывистости" как основной черты развития городов
позволила увидеть прежние исследования урбанистов как единые в том
смысле, что они однородно полагали исконным и постоянным нервом
городов торговлю и в какой-то мере ремесло. Таким образом, города
развивались или останавливались в своем развитии в зависимости от
условий торговли. Общность и характер основополагающей установки в
определенном смысле облегчили условия исследования, а именно: не
составляло труда создать ретроспективу — например условия торговли в
1300—1500 гг., которые, как правило, отражены в письменных источ-
никах, проецируются на предшествующий период и используются чтобы
объяснить условия возникновения какого-либо города.
Такой метод не соответствует взглядам Цинтио. Работы его учеников я
понимаю как стремление утвердить для исследований более древних эпох
новые методы, основанные не на ретроспективном изучении, а на вновь
добытых результатах археологических раскопок городов, а также на
антипозитивистском совокупном мышлении.
То, что лундские ученые постепенно стали производить впечатление
единой исследовательской школы, может объясниться этой общей
исходной точкой; возможно, мое впечатление объясняется тем, что, как
уже указывалось, я лично незнаком с ними. Но мне кажется, что позиция
датских ученых, представленная, например, в обширном проекте "Средне-
вековый город" (я в нем не участвовал) в меньшей степени следует тем же
критическим образцам.
Во всяком случае, общей чертой исследователей Лундского универси-
тета можно назвать их стремление отмежеваться от исследовательской
традиции. Они рассматривают ее как анахронизм, как результат дискус-
сий периода, характеризуемого исключительной урбанизацией, которая
вполне очевидно была связана с торговлей и промышленностью, в
результате чего однозначные (для своего времени) экономические факто-
ры проецировались на время до XIII в. Согласно критикам, такое мышле-
ние приписывало торговле главную роль в историческом развитии. И в
16
этом смысле историография скандинавских городов находилась в полном
соответствии с интернациональными исследованиями. Во время дебатов
порой приводились важные примеры соответствующих тенденций. Так,
еще в 1887 г. немецкий историк Д. Шэфер рассматривал рынки в Сконе
как ранний результат немецкой предприимчивости, проявленной купцами
Ганзы4. Здесь уместно напомнить также идею М. Вебера о средневековом
городе как идеальном типе и господствовавшие в период между двумя
мировыми войнами идеи бельгийского историка А. Пиренна о торговле
как движущей сиде развития в период раннего средневековья5. Характе-
рным для такого мышления является как раз то, что оно рассматривает
торговлю как колоссальную силу, которая несовместима со средневе-
ковым натуральным хозяйством и которая в конце концов сломала его и
тем самым стала основым фактором перехода к капиталистической эко-
номике. Согласно такой позиции, товарообмен в обществах всех времен
был самостоятельно действующим фактором, а торговая политика —
важнейшей частью общей политики.
Шведские археологи-медиевисты в своих поисках опирались прежде
всего на современные представления социальной антропологии о торговле
в старых обществах. Подобным образом археологи, специализирующиеся
на доисторических этапах, опирались на схему эволюции, которая
особенно приписывается Карлу Полании6. Согласно этой схеме товаро-
обмен прошел три стадии взаимного обмена, перераспределения и, на-
конец, рыночной торговли. В этой связи решающим соображением
является то, что на первых двух своих стадиях товарообмен не имел для
тех, кто им занимался, чисто экономических мотивов, а побуждался
скорее социальными сооружениями, стремление укрепить свои позиции.
Применительно к идее Э. Цинтио о прерывистости как характерной черте
скандинавской урбанизации это означает, что рыночно-экономическая
стадия началась в Скандинавии самое раннее в XIII в. К тому же надо
помнить, что ученые всегда стремились вместить свои археологические
наблюдения о городах в общую модель развития скандинавского сооб-
щества того периода как его неотъемлемую часть.
Последнее оказалось весьма навязчивой идеей, потому что, как
выразительно сформулировал А. Андрен, в результате семилетних
раскопок в Лунде нашли нечто совершенно другое, чем ожидали7. Оказа-
лось, что древнейший Лунд имел совсем не ту топографию, которую
должен был бы иметь город средневековья согласно общепринятым пред-
ставлениям. Прежде всего средневековый город представляли как
завершенное целое, сконцентрированное вокруг центра с церковью.
Именно таким образом строились города в XIII столетии, которое в Дании
было временем особенно широкого градостроительства. Но в Лунде было
22 прихода и 22 церкви, построенных, по-видимому, до середины XII в.,
большинство из них — с 1050 по 1150 г. Объяснение этому феномену,
вероятно, можно найти в том, что некоторымиз церквей потом принад-
лежал сельский приход, расположенный вне пределов города.
Из этого был сделан вывод, что церкви в Лунде могли возводиться
сильными мира сего, каждый из которых имел свое земельное владение за
городом и желал быть представленным в городе церковью, чье
строительство в таком случае он и обеспечивал. Андрен характеризует
2. Зак. 2047
17
Лунд в этой фазе таким шведским определением, как "уплотненное сель-
ское поселение". Его жители, вероятно, как и жители других городов,
первоначально назывались соответственно их социальному положению в
обществе в целом, но не как граждане города. Едва ли в той фазе город
представлял собой некое правовое целое. Он имел несколько центров,
судя по множеству церквей, каждая из которых представляла свой,
отдельный центр на куске земли, относящейся к городу. Едва ли можно
подобное поселение юридически определять как город. В этом смысле
собственно города были результатом муниципального освобождения,
имевшего место в XIII в.
Но тогда почему возникли такие "уплотнения" в аграрном обществе,
как Лунд? Шведские археологи объясняют это прежде всего с помощью
анализа истории Европы вплоть до XII в., произведенного французским
историком Ж. Дюби, согласно которому Европа характеризуется посте-
пенным переходом от экономики грабежа, дарения и престижа к
феодальной экономике8. Феодальной экономике были присущи раличные
формы господства в виде сеньории, а также использование денег. Счи-
тается, что городские образования, подобные Лунду XI в., входят в это
большое единство признаков. Важно, что развивавшееся сеньориальное
господство включало как социальную, так и экономическую зависимость
между людьми.
XI в. характеризуется, особенно в Дании, расширением права коро-
левской верховной власти, поскольку короли стремились взять на себя
роль хранителей внутреннего мира, что приносило им большие доходы от
штрафов за проступки против мира. По-видимому, короли утвердили
также общую регалию на леса и воды, за чем последовала регалия на
новое платежное средство — монету. Однако эти королевские права
могли соблюдаться лишь при децентрализованном управлении, для чего
нужно было передать местным знатным персонам известную долю
верховной власти. Андрен полагает, что наделение знатных персон долей
верховной власти должно, вероятно, рассматриваться как предпосылка
для появления всех церквей прихода, возводившихся в городах вплоть до
1150 г.9 Церсоны, которые основывали церкви, вероятно, были при-
ближены к королю, но одновременно они господствовали над другими в
районе, принадлежавшем соответствующей церкви. Важнейшей функцией
города было исполнение различных дел для королевской власти. Так, ко-
ролевская монета чеканилась мастерами в городах. Определенный изли-
шек продукции местного земледелия также направлялся в центральное
поселение, хотя большая часть распределялась или потреблялась на
месте. Торговля продуктами в объеме, который тогда был возможен,
регулировалась господином города. Купцы тогда в основном были разъезд-
ными и состояли в услужении у какого-либо господина. Но в середине
XII в. произошло новое решающее событие: жители городов начали
торговать товарами по собственной инициативе, без указки со стороны
короля или его представителей. И лишь тогда был открыт путь для
перехода к самостоятельному городу, который стал заботиться о
собственных интересах, а не об интересах владыки города и поэтому стре-
мился к самоуправлению.
18
Тогда, одновременно с достигшей полного развития феодальной соци-
альной структурой, при которой крестьяне сдавали излишки продукции
землевладельцу, в том числе королю, по всей Дании в течение ХШ в.
возникли города, существовавшие за счет продажи этих излишков. Часть
того, что города могли поставить взамен сельских продуктов, представ-
ляли собой ремесленные изделия. Один из археологов Лунда —
А. Кристоферсен в работе о ремесленных изделиях из кости и рога в
Лунде10 пытался показать, что во второй половине XII в. произошел
настоящий взрыв в местном производстве гребней: началось их массовое
изготовление для анонимного рынка. А ведь прежде ремесленники были
по большей части странствующими или работали на определенного
господина. В связи с этим и условия для ремесла понимают так, что город
до конца XII в. в первую очередь служил целям королевской власти —
если вообще можно говорить о городах или урбанизации, когда речь идет
об уплотненном населении, живущем не с торговли и не с ремесла. За воз-
можный альтернативный критерий урбанизации, кажется, можно принять
выделение уплотненного поселения в качестве фискальной единицы. Этот
способ избирает Л. Эрсгорд в своей интересной работе 1988 г. На
основании результатов раскопок в Сканёре и Фальстербу он показывает,
что в XII в. в Сконе произошел, видимо, качественный скачок в области
лова и обработки сельди, а также в товарообороте, что сопровождалось
установлением короны мира в рыночное время11. Похоже что строи-
тельство глиняных жилищ также было ограничено жесткими рамками,
которые, вероятно, были установлены короной с фискальными целями. И
хотя такие хижины использовались для жилья лишь в течение примерно
трех месяцев в году, это "нечно”, как считает Эрсгорд, следует считать
частью урбанизации.
Таким образом, обнаруживается общее явление: находки археологов
Лунда свидетельствуют о решающем прорыве в направлении развития
тороговых и ремесленных городов среднего и позднего средневековья в
конце XII в. при этом археологи не удовлетворяются рамками внутренней
истории городов и дерзают рассматривать город как интегрирующий
элемент в развитии аграрного общества.
Именно на основе данной общей иторической перспективы школа
археологов — историков города представляется мне важной. Точки зрения
этой школы благодаря последовательному выстраиванию теории, несом-
ненно, получат большое влияние. Сам я охотно признаюсь в том, что две
мои обзорные работы по средневековой истории Орхуса и Копенгагена
вдохновлены моделями прерывистости как постоянной черты развития
старых городов12.
Однако более целесообразно говорить здесь именно об одной модели.
При других исходных точках можно прийти к другим оценкам. Очевидно,
что самым динамичным фактором в представленных здесь рамках
толкования указанной школой исследователей проблемы градообра-
зования является ускоряющееся с XII в. господство королевской власти.
Королевская власть становилась тем, что в международных дебатах
называют "первичным двигателем". В связи с этим кажется естественным
акцентировать ту основную точку зрения, которую У. Фенгер заложил в
19
новую "Историю Дании", где он описывает период примерно с 1050 до
1200 г. Я понял его так, что история Дании в течение этих двух столетий
рассматривается как одна из моделей распространения культуры,
поскольку именно тогда Дания, ранее сравнительно изолированная, стала
подвергаться континентальной европеизации во всех сферах обществен-
ной жизни. В таком контексте королевская власть предстает как
туземный и несколько старомодный институт, в то время как новое и
европейское представлено церковью. И, как полагает Фенгер, именно в
те два столетия королевская власть как бы прониклась школой церкви.
Скорее же всего именно церковь, а не король, преобразовала датское ви-
кинговское королевство в сравнительно современное средневековое госу-
дарство. Конечно, в таком случае королевская власть не может безого-
ворочно считаться той преобразующей общество динамической силой,
которая создала почву для возникновения городов. Точка зрения, согласно
которой "датские города чаще всего едва ли были основаны королями", но
короли "хотели иметь контроль над существующими и жизнеспособными
городами", также заложена У. Фенгером в новой "Истории Дании" (т. 4,
с. 248).
Возможно, эта точка зрения может повлечь за собой ревизию взгляда
на условия, в которых возникали старые города, поскольку это, очевидно,
более последовательный культурно-сравнительный тезис, нежели односто-
ронний политико-исторический, обоснование которому шведская школа
археологов хотела найти у Ж. Дюби. Часть современных исследователей
требуют пересмотреть историю городов XI—XII вв. в свете тезиса о
церкви как первичном культурном преобразователе в тот период. Воз-
можно, решение находится рядом. Разве церкви и города не были как раз
новыми феноменами для Дании в XI в.?И новые города, особенно Лунд, а
также Роскильде оказались переполненными церквями. Возможно, надо
было обосновать предположение, что возникновение церквей и городов, а
точнее, их комбинации в XI в. явились символической ценностью, которая
свидетельствовала о восприятии европейской культуры. Вероятно, в
таком случае можно в известном смысле соединить все идеи, т.е.
сохранить тезис, что некоторые города, как полагает П. Сэйер ("История
Дании", т. 3, с. 322 и др) в отношении Лунда и Роскильде, были основаны
королями, после чего они могли стать привлекательными для элиты
страны в целом, как следует из тезиса археологов Лунда. Но при этом
каждый из названных факторов — именно потому, что оба они представ-
ляли превосходящую европейскую культуру, — проявлял себя как носи-
тель силы, преобразующей общество.
Полагаю, что реализуемое археологами-медиевистами новое направ-
ление вдохновит историков на переоценку их синтетических построений с
новых исходных точек. Их исследования возникли из определенного
тезиса об основании и устройстве ранних городов. В процессе исследо-
ваний им пришлось удивиться тому, что они обнаружили. То, что новый
тезис порождает новые сомнения и вопросы, свидетельствует, что взаимо-
действие между археологией и социологией является животворным
фактором науки.
20
1 Lindkvist Th. Nordisk medeltidsforskning: FrAn odegArdar till feodalism eller mellan arkeologi
och antropologi? (1989).
2 Fenger O. Kitker, rejses alle vegne 1050—1250 // Gyldendal og Politikens Danmarkshislorie.
1989. Bd 4; Sawyer P. Da Danmaik blev Danmark // Gyldendal og Politikens Danmaikshistorie.
1988. Bd 3.
3 Cinthio E. Koping och stad i del medeltida SkAne. 1975. Idem. Den sydskandinaviska 1200—Uls
staden — et Kontinuilets-och omlandsproblem // Bebyggelsehistorisk Tidskrift. Kobenhavn,
1982. S. 33 f.
4 Scahfer D. Dar Buch des Liibeckischen Vogts auf Schonen. 1887.
5 Pirenne И. Medieval Cities: Their Origins and the Revival of Trade. 1925.
6 Polanyi K. Primitive, archaic and modem economies: Essays of Karl Polanyi. 1968.
7 AndrtnA. Lund!// Medeltidsstaden. Lund, 1980. Bd. 26: Idem. Lund: Tomtindelning// Ibid.
1984. Bd. 56.
8 Duby G. The Early Growth of the European Economy: Warriors and Peasants from Seventh lo the
Twelfth Century. 1974.
9 Andr&n A. Den urbana scenen. Siader- och samhalle i del medeltida Danmark. Lund, 1985.
10 Christophersen A. Handverket i forandring. Studier i horn og beinhandveikets utvikling i Lund d:
a 1000—1350. 1980.
11 Ersgard L. "VAr marknad i SkAne": Bebyggelse, handel och urbanisering i Skanor och Falsterbo
under medeltiden. 1988.
12 Paludan H. Aros-Ars-Arhus ca. 900—1540 // Paludan H. el al. Athus bys historic. 1984; Idem.
Byliv og herrevaelede. Kpbenhavn til Ar 1600 // Paludan H. el al. Kpbenhavnemes historic: Fra
Absalon til Weidekamp. 1985.
ВОЗНИКНОВЕНИЕ РИГИ
А.В. Цауне (Рига)
Среди историков существует два диаметрально противоположных
мнения относительно изначальной истории самого древнего и большого
города Восточной Прибалтики — Риги. По утверждению одних, Рига
возникла лишь в начале XIII в. как опорный пункт немецких торговцев и
крестоносцев1, другие же убеждены в том что Рига уже с X в. являлась
самым крупным поселением городского типа в низовье Даугавы2. Для
разрешения этой проблемы следует выяснить не только время заселения
Риги, ио и то, какие главные жизненные центры существовали в низовье
Даугавы в X—XIII вв., а также, какую роль в жизни окрестного населе-
ния играла тогда Рига.
До начала археологических изысканий древнейшие сведения об истоках
прибалтийских городов черпались из "Хроники Ливонии" Генриха Лат-
вийского. По сведениям данной летописи, в 1200 г. ливы указали епископу
Альберту перед его отъездом в Германию место (locum) для города,
которое они, ливы, называли Ригой (IV, 5). В следующей же главе Генрих
Латвийский сообщает, что летом 1201 г. был построен город Рига на
обширном поле, вблизи которого было возможно устроить корабельную
гавань (V, 1). А в 1202 г. в Ригу прибыл брат епископа Альберта Энгель-
берт вместе с первыми горожанами (VI, 2), после чего епископ перенес
свою резиденцию из Икшкиле в Ригу.
В прибалтийской немецкой историографии первоначальная история
Риги фактически сводится к вопросу об имени так называемого осно-
21
вателя Риги: она приписывает эту честь третьему Ливонскому епископу
Альберту. Есть мнение, что город был основан епископом Альбертом на
пустом, незаселенном месте, без связи с каким-либо древним ливским или
латышским поселением, или местом торга3.
В 1938 г. было начато археологическое изучение так называемого Ста-
рого города в Риге, не прекращающееся до наших дней. В течение
пятидесяти лет раскопки в Риге проводились более чем на 80 объектах4.
Они предоставили свидетельства, что заселение нынешнего Старого горо-
да началось уже в X—XI вв. и что первые жители Риги занимались как
ремеслами, так и торговлей. Однако следует напомнить, что археоло-
гические памятники X—XII вв. в низовье Даугавы, за исключением не-
больших раскопок на некоторых могильниках и одном городище, вплоть
до конца 60-х годов нашего столетия археологически не изучались. Поэ-
тому возникло ошибочное представление, что Рига уже с X в. являлась
главным центром жизни в низовье Даугавы и представляла собой большое
поселение городского типа.
С 1966 по 1975 г. в течение десяти раскопочных сезонов уже на
расстоянии нескольких километров от Риги были проведены широкие
археологические изыскания в зоне затопления Рижской гидроэлектро-
станции. Восемь археологических экспедиций изучили около 60 археоло-
гических памятников от различных периодов на территории примерно в 50
квадратных километров5. На основании этого археологически хорошо
изученного микрорайона и находок в рижских раскопках на территории
Риги можно составить представление, каким образом в течение отдельных
исторических периодов появлялись, а затем изменялись или вовсе поги-
бали поселения — экономические центры данного края, а также, как
менялся этнический состав населения.
Значительное число памятников культуры на небольшой территории
объясняется выгодным географическим положением этой местности в
низовье Даугавы, поблизости от ее впадения в Рижский залив. Благодаря
геоморфологическим условиям послеледникового периода в низовье
Даугавы образовалось два микрорайона с различной почвой и рельефом.
Поэтому интенсивность и плотность заселения на данном участке
побережья реки в 30 км длиной неодинаковы.
На расстоянии примерно 15 км от моря до о-ва Доле река протекает
по так называемой приморской низменности, образовавшейся при отсту-
плении моря в течение последних 3 тыс. лет. В этой местности имеется
много болот, озер, дюн, почва же представляет собой малоплодородный
песок. Археологических памятников X—XII вв. по берегам реки на этом
участке немного.
Возле о-ва Доле в ложе реки песок сменяется доломитом. В месте
перехода слоев грунта образуются так называемые Румбулские пороги,
уже в древности мешавшие судоходству. Выше о-ва Доле почва глини-
стая, плодородная. Древние берега реки становятся здесь выше, местами
обнажаются доломитовые скалы.
Начиная с эпохи бронзы, заселенность концентрируется на этом вто-
ром, плодородном участке реки в 15 км длиной.
Интенсивность заселения и расцвет хозяйственной жизни рассмат-
риваемого района резко изменяется с X в., когда на территории Латвии
22
возникли раннефеодальные общественные отношения. В этом важном для
экономической жизни всей территории Латвии крае, где великий водный
путь по Даугаве пересекался несколькими сухопутными транзитными пу-
тями, в X—XI вв. наблюдается наплыв нового населения. Констати-
ровано, что в то время по берегам Даугавы через каждую пару кило-
метров располагалось какое-либо поселение ливов, а рядом с ним
могильник. Всего известно 13 мест поселений, площадью 2—5 га каждое,
с множеством строений.
Главными занятиями населения в низовье Даугавы в X—XI вв. были
земледелие, скотоводство и рыболовство. Имеются также данные о
развитом ремесле (добыча железа, обработка бронзы, изготовление
предметов украшения, ткачество, гончарное производство и др.), которое
констатировано не только на городищах, но и почти в каждом поселении.
Большое значение в жизни даугавских ливов имела торговля, о чем
свидетельствуют вскрытые в ливских могильниках захоронения тор-
говцев, которые характеризуются сопровождающими их складными
денежными весами и комплектами отвесов, а также богатым набором
предметов импорта (скандинавских, древнерусских и др.).
Заселение всех упомянутых ливских памятников качалось в X—XI вв.,
они продолжали существовать вплоть до XIII в. В течение трех столетий
в жизни края менялся лишь удельный вес отдельных наиболее зна-
чительных центров6.
В X—XII вв. самыми значительными центрами жизни были городище
Даугмале с обширным поселением Лаукскола на противоположном берегу
Даугавы, группа поселений на крайней оконечности Доле (Саласпилс,
Мартыньсала, Рауши и Вампениеши) и Рига7. Далее мы остановимся на
более подробной характеристике всех трех центров хозяйственной жизни
края, сравнив добытые при раскопках материалы, связанные с ремеслом и
торговлей.
Городище Даугмале с посадом возникло на левом берегу Даугавы на
расстоянии неполных 20 км от Риги. Оно располагалось посредине уже
упоминавшегося плотно заселенного верхнего участка речной долины.
Городище устроено на мысу, образовавшемся при впадении небольшой
речушки в Даугаву. Само городище занимает площадь в 3800 м2. С трех
сторон оно ограничено долиной этой речки, протекающей по дну
глубокого (до 10 м) оврага, и крутым берегом Даугавы. На восточной
стороне, где естественные преграды отсутствуют, был насыпан вал в 7 м
высотой и 80 м длиной, перед которым выкопан ров. К городищу
примыкает посад площадью 2 га. Небольшое устье речки могло служить
причалом для лодок и небольших кораблей.
Напротив городища на противоположном пологом берегу Даугавы
располагалось поселение Лаукскола на полосе земли в 1 км длиной и 60—
100 м шириной. Оно состояло из двух селищ в 4 га площадью. Полосу
между обоими селищами примерно в 300 м длиной занимал могильник
площадью 6 га. Как свидетельствуют материалы раскопок, постройки в
селищах располагались 6—7 группами. В каждой группе находилось
примерно по 50 тесно примыкавших друг к другу построек, возведенных
параллельными рядами с наклоном к реке8.
О том, что комплекс Даугмале—Лаукскола в свое время являлся
23
Расположение археологических памятников в низовье Даугавы
1 — городище с посадом; 2 — городище; 3 — поселение; 4 — грунтовой могильник; 5 —
курганный могильник; 6 — случайные находки на территории Риги; 7 — граница песчаной
приморской низменности; 8 — пороги на Даугаве; 9 — болота; 10 — главные центры жизни
X—ХП вв.
заметным административно-хозяйственным центром, имевшим большое
значение в транзитной торговле, свидетельствуют не только обширная
площадь поселения и мощные укрепления городища, но и многие
исключительно богатые захоронения могильника, а также набор пред-
метов импорта. На могильнике и местах жительства были обнаружены
западноевропейские денарии X—XI вв., арабские диргемы, византийские
монеты, скандинавские фибулы, браслеты, дамаскированное оружие,
предметы с выгравированными рунами, как и привезенные из Руси сте-
клянные бусы, бронзовые крестики, писанки, шиферные пряслица и др?
Судя по обнаруженным древностям, этнический состав населения в
Даугмале, возможно, был смешанным — здесь жили ливы и земгалы и
могли ненадолго останавливаться викинги, русичи и представители других
народностей.
Даугмале можно считать одним из первых ранних городов или же
пригородов на территории Латвии. Но дальнейшее его развитие, как
свидетельствуют археологические данные, было прервано в середине или
третьей четверти XII в. После разрушения Даугмале жизнь здесь больше
не восстановилась. Лишь в одном из Лауксколских поселений она
продолжалась до ХШ в. Ведущее значение этого края было утрачено.
Ливские поселения на верхней оконечности о-ва Доле стали центрами
жизни микрорайона в XII в.; особенно ускорилось их развитие именно во
второй половине этого века. Однако в отличие от Даугмале ни одно из
24
них не выделилось среди прочих ни своей величиной, ни укреплениями, ни
привозными предметами. Четыре поселения здесь располагались примерно
на расстоянии 0,5—1 км одно от другого. Их местоположение на острове
посредине реки и по ее берегам обеспечивало контроль за водным путем
по Даугаве, разветлившейся за большим о-вом Доле на два рукава. Не-
подалеку, ниже поселений, начинались опасные для судоходства Рум-
булские пороги.
Комплекс памятников составляет небольшое городище в Саласпилсе на
правом берегу Даугавы и напротив него поселение площадью 4 га,
расположенное посредине реки на озере Мартыньсала (в 20 га). На
противоположном берегу на большом о-в е Доле находятся поселения
Рауши и Вампениеши площадью около 2—4 га с обширными могиль-
никами между ними10.
Во всех упомянутых поселениях, помимо сельского хозяйства и
рыболовства, население интенсивно занималось ремеслом и торговлей.
Однако по сравнению с Даугмале и могильником в Лаукскола находок
предметов импорта значительно меньше, а в Раушском и Вампениешском
могильниках относительно меньше и богатых захоронений.
"Хроника Ливонии" Генриха Латвийского всех ливов, живших между
Икшкиле и Ригой в конце XII — начале XIII в., называет саласпилскими
ливами (livones Holmensis), а единственным вождем в низовье Даугавы —
саласпилского лива Ако. По-видимому, на Мартыньсала находился
административный центр края. Подтверждается это тем фактом, что в
конце XII в., сразу же после окончания строительства каменного замка и
церкви в Икшкиле, епископ Мейнгард и немецкие торговцы совместно с
ливами возвели также и на Мартыньсала каменный замок, которым
некоторое время управляли одни ливы. Однако ни Мартыньсала, ни
Рауши, ни Вампениеши, ни городище Саласпилс не должны рассмат-
риваться как ранние города. Это были поселения, где концентрировалось
известное число ремесленников и где торговля играла значительную роль.
Одному из них — Мартыньсала были присущи также и административные
функции. Эти поселения — переходный тип от селища земледельцев к
раннему городу. Возможно, что в будущем одно из этих мест и смогло бы
сформироваться в город, однако эту роль взяла на себя Рига, геогра-
фическое положение которой более подходило такому назначению.
Древнее рижское поселение находилось на месте нынешнего Старого
города, примерно в 10 км от моря. По археологическим данным
планировку Риги в XII в. можно реконструировать следующим образом11.
На полуострове в 28 га, с .трех сторон омывавшемся двумя реками —
Ригой и Даугавой, располагались два селища: одно у естественной гавани
в устье реки Риги, другое — на берегу Даугавы. Возвышенность посре-
дине полуострова на восточной стороне нынешней Домской церкви зани-
мал могильник. Примерно на расстоянии полкилометра далее на древнем
берегу Даугавы находилось городище — упомянутый в Хронике Генриха
"Mons Antiqus", к сожалению срытый уже в XVIII в. Устье реки Риги —
древний рукав Даугавы — представляло собой удобную естественную
гавань, достигавшую 5 м глубины и около 70 м ширины.
Древнейшие находки на территории Старого города — бронзовая
крестовидная булавка, украшение из колокольчиков, односторонний кос-
25
Реконструкция планировки Риги XII в.
1 — городище; 2 — поселение; 3 — грунтовой могильник; 4 — повышение рельефа;
5 — поймы
тяной гребень и др. — датируются уже X—XI вв. Данные древности
свидетельствуют о начале заселения Риги и времени возникновения
первых поселений12.
Гораздо богаче представлены в раскопках предметы XII в. Места их
находок концентрируются в определенных кварталах Старого города.
Вместе с тем представляется возможным локализовать местонахожде-
ние и границы двух древних поселений. Синхронное существование двух
поселений на небольшом полуострове поблизости друг от друга, по-
видимому, объясняется смешанным этническим составом населения. Здесь
наряду с придаугавскими ливами и земгалами проживали и переселенцы из
Северной Курземе — венды и куронизированные курземские ливы13.
В рижском могильнике, датируемом XII — началом XIII в., судя по
встреченным предметам украшения и погребальным обычаям, были
захоронены ливы и переселенцы из Северной Курземе.
Благодаря обычаю куронизированных ливов класть в могильную яму
уголь из погребального костра появилась возможность точно датировать
вскрытые раскопками последних лет погребения возле Домской церкви
радиокарбоновым методом. Возраст самого древнего женского захоро-
нения определен в 830 ± 40 лет (ТА — 1949), т.е. 1120 г. ± 40 лет14.
Археологические находки характеризуют также занятия населения. На
всех местах раскопок в большом количестве встречаются орудия рыбной
ловли — поплавки и грузила для сетей, крючки, детали лодок, остатки
мереж и сетей. Они говорят о значении рыболовства в повседневной
жизни. Имеются также отдельные свидетельства о скотоводстве и
26
земледелии. Интересно, что орудия лова встречались в усадьбах ремес-
ленников так же часто, как и в прочих. Следовательно, проживавшие в то
время в поселении ремесленники не могли прокормиться лишь продажей
своей продукции и регулярно рыбачили на Даугаве.
Одной из важнейших отраслей ремесла была добыча местной болотной
железной руды и получение железа при помощи особых плавильных
печей. Содержание железа в болотной руде невелико, поэтому в процессе
плавки образуется много производственных отходов — шлака и окалины.
Довольно много шлака было обнаружено на месте обоих поселений15.
Наряду с кузнецами работали также ювелиры. Орудия их труда — глиня-
ные тигли, каменные литейные формы, а также сырье — бронзовые
слитки — встречались многократно. Следует отметить также находки,
связанные с косторезным ремеслом, обработкой янтаря, изготовлением
тканей. В одной небольшой срубной постройке были найдены, в част-
ности, остатки сгоревшего горизонтального ткацкого станка. Согласно
радиокарбоновой датировке возраст этого ткацкого станка достигает
740 ± 50 лет (ТА — 2104), т.е. он относится примерно к 1210 г.
(± 50 лет)16.
О значении торговли обычно свидетельствуют находки не только де-
нежных весов и отвесов, но и предметов импорта. В отличие от Даугмале
и Лаукскола здесь отсутствуют как предметы импорта X—XI вв., так и
скандинавские изделия. Среди находок преобладают привезенные с Руси
предметы XII в. — стеклянные бусы и браслеты, шиферные веретенные
пряслица, раковины каури,бронзовые крестики, перстни, браслеты. Неко-
торые из упомянутых привозных предметов на территории Латвии ь
большом количестве обнаружены лишь в Риге, например фрагменты
излюбленных русскими горожанками стеклянных браслетов17. Если в Риге
известно более пятисот их находок, то общее число фрагментов бра
слетов, обнаруженных в других латвийских археологических объектах
того времени, ограничивается лишь примерно двумя десятками.
В культурном слое Старой Риги были добыты западноевропейские из-
делия XII в. Помимо керамики, следует упомянуть изготовленные из стек-
лянной массы так называемые камни для разглаживания сукна, посуду из
стекла, орнаментированные бронзовые чаши (так называемые ганзейские)
и др.18
Другая характеризующая торговлю группа находок — местные това-
ры, на которые имелся спрос на международном рынке. В эпоху раннего
средневековья самыми ценными товарами в районе Балтийского моря
были меха, мед, воск, янтарь. Ни меха, ни мед не оставили в земле
следов, но неоднократно в раскопках встречены остатки деревянных
сосудов с воском. На пожарищах были обнаружены также остатки до-
вольно больших запасов обгорелых, сплавившихся кусков янтаря различ-
ной величины.
Что представляла собой Рига в X—XII вв. — селище или ранний город?
Планировка поселения, расположение его параллельно берегу реки,
объем площади (2—3 га), отсутствие укреплений, характер хозяйственной
жизни жителей Рижского поселения имеет много общего с прочими посе
лениями ливов в низовье Даугавы.
Для определения характера поселения в данном случае нельзя исполь-
27
зовать свидетельства о степени развития ремесла. Как уже было сказано
выше, концентрация различных ремесленников констатируется в низовье
Даугавы не только в городищах, но и в каждом относительно крупном
селище. Это указывает на то, что вплоть до ХШ в. в крае не было
какого-либо одного более крупного ремесленного центра, снабжавшего
своей продукцией широкую округу. Еще продолжало целиком господ-
ствовать натуральное хозяйство и ремесленники снабжали продукцией
только свое селище и исполняли отдельные заказы, а не производили
товары для широкого рынка, для всего края.
Полное отсутствие предметов импорта X—XI вв. в рижском археоло-
гическом материале в свою очередь свидетельствует о том, что в началь-
ном периоде Рижское поселение в низовье Даугавы не играло какой -либо
роли в торговле. Можно сделать вывод, что вплоть до XII в. оно
представляло собой рядовое селище, жители которого занимались глав-
ным образом рыбной ловлей, скотоводством, земледелием, бортничеством.
Роль Риги изменилась в XII в., в особенности во второй его половине. С
появлением на Балтийском море более крупных торговых судов с глу-
бокой осадкой, пороги на Даугаве возле о-ва Доле стали естественной
преградой для судоходства вверх по реке. Возникла необходимость найти
надежную гавань и место торга в низовье реки. Благодаря удобной
естественной гавани — устью реки Риги — таким опорным пунктом
стала Рига. Однако вплоть до XIII в. Рига не являлась ни админист-
ративным, ни хозяйственным центром края. Центры, как уже упомина-
лось, находились выше о-ва Доле. Рига во второй половине XII в. стала
местом стоянки морских кораблей и сезонного торжища, где торговцы из
русских городов, расположенных в верховьях Даугавы, в летние месяцы
встречались с торговцами с Готланда и немецкими, приехавшими из-за
моря.
Процесс образования ранних городов в низовье Даугавы, следова-
тельно начался уже в X—XI вв. В течение трех столетий наблюдалось
постепенное перемещение центра жизни ближе к устью реки. Только в
начале зрелого средневековья — в самом конце XII — начале XIII в. —
прежний густо заселенный район Саласпилс—Икшкиле постепенно поте-
рял свое значение центра хозяйственной жизни в низовье Даугавы, так
как таковым стала Рига.
1 Laakmann Н. Die Griindungsgeschichte Rigas // Baltische Lande. I: Ostbaltische Friihzeil. Leipzig,
1939. S. 350.
2 Vilsone M. Muzeia arheologiskie izrakumi Riga un io nozime pilsetas vestures izpete // Rigas
vestures un kugniecibas muzejs 1773—1973. Riga, 1973. 163—1661pp.
3 Arbusow L. Gntndriss der Geschichle Liv-, Est und Kurlands. Riga, 1918. S. 17.
4 Цауне А. Главные результаты археологического изучения Риги за 50 лет (1938—1987) //
Rigas argeologija 50: Izstddes katalogs. Riga, 1988.
5 Mugurevics E. Millelalterliche Siedlungen und Veranderungen der Siedlungsstntckur am Unterlauf
der Daugava vom 12. zum 13. Jabrhundert // Liibecker Schriften zur Archaologie und
Kulturgeschichte. Bonn, 1983. Bd 7. S. 171.
6 Ibid. S. 171—176.
7 Urtans V. Arheologiskie petijumi Daugmale // Muzeji un kulturas pieminekli. Riga, 1969.
89—96 Ipp; Zarina A. Salaspils Laukskolas libtesu ciems // Zinatniskas atskaites sesijas material!
par arheologu un etnografu 1972. gada petijumu rezultatiem. Riga, 1973. 81—84. Ipp; Snare E.
Vampeniesu 1971. gada arheologiskas ekspedicijas guvumi // Ibid. 1971. Riga, 1972. 96—99 Ipp
(Далее: Zinatniskas...); Цауне А.В. Жилища Риги ХП—XIV вв. Рига, 1984. С. 139—142.
28
8 Zarina A. Salaspils Laukskolas... 81—821pp.
Zarina A. Izrakumi Salaspils Laukskola 1975. gada //Zinatniskas... 1975. Riga, 1976. 100—104
1pp.
10 Стубав А. Археологические находки из древнего Саласпилса и хронология памятника //
Studia archaeologica in memoriam Harri Moora. Tallinn, 1970. S. 181—188; Mugurevics E.
Ciems un pils Martinsala // Zinatniskas atskaites sesijas material! par aiheologu un etnografu
1974. gada petijumu resultatiem. Riga, 1974. 54—58 Ipp; Daiga J. Doles Rausu metalapstrades
darbnicas // Zinatniskas... 1969. Riga, 1970. 28—32.1pp.
11 Цауне А.В. ЖйЛйща Риги XII—XIV вв. С. 140.
12 Цауне А.В. Вклад археологических изысканий 1938—1987 гг. в толкование первона-
чальной истории Риги // Rigas argeologija... S. 55—60.
13 Цауне А.В. Новые открытия на рижском могильнике ХП в. и их значение в толковании
первоначальной истории города // Изв. АН ЛатССР. 1988. № 10. С. 104—112.
14 Там же. С. 112.
15 Цауне А.В. Жилища Риги ХП—XIV вв. С. 69.
16 Сайпе A., Zarina A. Rigas 13. gs. horizontalie auzamie stavi // Latvijas RSR ZA Veslis. 1990.
17 Цауне А.В. Торговые и культурные связи Риги с русскими землями в ХП—ХШ вв. //
Новейшие открытия советских археологов: Тез. докл. Киев, 1975. С. 98—100.
18 Pavele Т. Latvijas 11;13. gs. bronzas // Arheologija un etnografija. Riga, 1964. N 7. 127—134
1pp.
ДРЕВНИЙ ТАЛЛИНН НА ПУТЯХ МЕЖДУ ЗАПАДОМ
И ВОСТОКОМ
И.П. Шасколъский (Санкт-Петербург)
Вопрос о времени и обстоятельствах возникновения Таллинна, одного
из старейших городов Восточной Прибалтики, давно является предметом
острой дискуссии. Как известно, в старой прибалтийско-немецкой исто-
риографии господствовало представление, что основание городов*Прибал-
тики являлось исторической заслугой немецкого и (для Таллинна) датского
рыцарства.
По давней, еще средневековой, традиции официальным временем осно-
вания Таллинна считался 1219 год: отмеченная в знаменитой "Хронике
Ливонии" Генриха Латвийского дата захвата датским королем Вальде-
маром II Северной Эстонии и возведения замка на таллиннском
Вышгороде, который в сильно перестроенном виде существует и ныне в
центре эстонской столицы. "Старые" немецкие ученые и публицисты дол-
гое время строго придерживались этой традиции1. Сведениям источников
о более раннем существовании здесь поселения не придавалось значения.
В 1920-е и 1930-е годы прибалтийско-немецкие историки Ф. Рёриг,
К. Редлих, П. Йохансен и X. фон цур Мюлен2, сохраняя все ту же общую
идею об основании Таллинна пришельцами с более культурного Запада,
несколько изменили позицию. Они стали связывать основание Таллинна
уже не с высадкой войска датских рыцарей в 1219- г., а с событиями
1230 г., когда немецкие рыцари Ордена меченосцев, временно отнявшие у
датчан Северную Эстонию, пригласили 200 немецких и шведских горо-
жан — купцов и ремесленников — с острова Готланд переселиться на
берег Таллиннской бухты, у подножия Вышгорода. Пришельцы там
29
расселились и стали (по мнению названных историков), таким образом,
основателями Нижнего города — главной торгово-ремесленной части
Таллинна. Будучи специалистами по развитому средневековью, эти исто-
рики в понятие "город" вкладывали представление об уже достаточно
развитом западноевропейском городском поселении — с бюргерами,
ратушей, строящимися городскими стенами и т.д.; раннесредневековое
городское поселение, каким и был первоначально Таллинн, они не считали
городом3.
Такая точка зрения имеет сторонников и сегодня. Например, эстонский
археолог Э. Тынниссон считает, что Таллинн стал городом только с
1230 г., после переселения 200 горожан с Готланда на берег Таллиннской
бухты.
В то же время некоторые прибалтийские историки еще до второй
мировой войны стали пересматривать традиционные построения и искать
доводы в пользу более ранней даты возникновения Таллинна. В 1934 г.
прибалтийско-немецкий историк О. Грейфенхальген высказал гипотезу,
что старейшая в Нижнем городе церковь св. Олая существовала еще до
прихода датских завоевателей (до 1219 г.), поскольку она первоначально
находилась вне городских стен: район был обнесен стеной4 лишь в начале
XIV в. Развивая эту мысль, эстонский историк А. Сювалеп стал разра-
батывать новое построение, согласно которому начало истории Таллинна
было положено возникшим в XII в. поселением скандинавских (прежде
всего готландских) купцов у церкви св. Олая5. Наиболее полное выра-
жение эта обновленная концепция получила уже в первые послевоенные
годы в объемистом труде эмигрировавшего в Западную Германию
прибалтийско-немецкого историка П. Йохансена6. Автор считает, что
именно шведы еще XI—XII вв. основали крупнейший город и порт
Эстонии и открыли путь туда для широкого западного влияния. Однако
Йохансен не приводит сколь-нибудь веских доказательств в пользу своей
концепции, кроме все того же аргумента, что церковь св. Олая в
ХШ в. находилась вне городских стен Таллинна. Но ведь вне город-
ских стен первоначально находилась вообще вся территория Нижнего
города.
Со временем в трудах этих ученых стали проявляться попытки и более
углубленного поиска достоверных сведений о самой ранней истории
Таллинна.
П. Йохансен, например, изучив текст "Хроники Ливонии" Генриха
Латвийского и другие ранние источники, установил, что у Таллиннской
бухты в начале ХШ в. образовался узел сухопутных дорог, сходившихся к
бухте (из внутренней части Северной Эстонии), где и возник торговый
пункт7. А. Сювалеп обратил внимание на встречающееся в архивных
документах Таллиннского магистрата XIV в. упоминание о старой русской
церкви, располагавшейся у башни городской стены неподалеку от сов-
ременной улицы Пикк и церкви св. Олая, и указал на возможность
существования этой русской церкви еще до прихода датских завое-
вателей8.
Эстонский археолог А.К. Вассар, раскапывающий расположенное вбли-
зи Таллинна древнее (с VI в.) эстонское городище Иру и убедившийся, что
оно перестало существовать около 1000 г., высказал мнение, чт;о Иру
30
было племенным центром прибрежной североэстонской области Ревелэ и
оставившие его жители переселились к морю на берег Таллиннской бух-
ты, на Вышгородский холм, где возник новый племенной центр и начал
существовать древнейший Таллинн9. Это мнение было тогда же
поддержано эстонским историком Р. Кенкмаа10.
Углубленное научное исследование проблем древней истории Таллинна
началось, по сути, лишь в послевоенные годы, когда эстонские ученые
объединили свои усилия с историками и археологами Ленинграда и
Москвы.
Два пленума Института истории материальной культуры АН СССР
(1949 и 1951) были специально посвящены археологии Прибалтики. В
своем докладе "Древнейшее прошлое Таллинна" на пленуме 1949 г. я
впервые попытался сформулировать позиции советской науки по данной
проблеме и указал на необходимость начать археологические иссле-
дования в старейших частях города11. Это предложение было поддержано.
В 1952 и 1953 гг. московский археолог С.А. Тараканова и эстонский
ученый О.В. Саадре провели раскопки на Вышгороде и Ратушной пло-
щади Таллинна. Им удалось полностью подтвердить мнение о глубокой
древности поселения на месте Таллинна, о его существовании еще в XI и
XII вв., о вероятности его возникновения еще в X в. и об эстонском
характере первичного поселения (в ходе раскопок были найдены типично
эстонские ремесленные изделия XI—XII вв.)12. На месте современной
Ратушной площади уже тогда находился рынок, где торговали эстонские
ремесленники, а вокруг рынка формировалось торгово-ремесленное посе-
ление городского типа.
Возглавлявший эстонскую археологическую науку академик Х.А. Моо-
ра поддержал выводы исследователей13.
Так появилась новая постановка вопроса: возникновение Таллинна не
было следствием случайных событий — волеизъявления датского короля
или переселения группы скандинавских и немецких горожан с Готланда.
Оно произошло в результате социально-экономического развития самой
Северной Эстонии, связанного с процессами, протекавшими во всей
Восточной и Северной Европе X—ХШ вв. Дальнейшие исследования
подтвердили правильность этой позиции.
Наиболее ранние сведения о Таллинне дают многочисленные клады и
отдельные находки восточных и западноевропейских монет (более 20
находок) X—XII вв., обнаруженные в XIX—XX вв. в окрестностях города.
Все находки монет были сделаны или в ближайших окрестностях
Таллиннской бухты, или у ее берега, что позволяет предположить ввоз и
вывоз этих монет через Таллиннскую гавань. Расположение и характер
кладов и отдельных находок свидетельствуют, что на берегу Таллиннской
бухты в X—XII вв. был важный центр торговли с западно- и восточ-
ноевропейскими странами.
Самые ранние клады и находки отдельных монет (числом 13) целиком
или в основном содержат восточные серебряные монеты, отчеканенные во
владениях Арабского халифата и ввозившиеся через Восточную Европу
на берега Балтики (и далее на запад). Все они относятся к X в., сле-
довательно, торговый центр у Таллиннской бухты возник еще в X сто-
летии14.
31
Самые ранние письменные сведения о Таллинне содержатся в трудах
арабского географа Идриси4Н54 г.), жившего в созданном норманнскими
завоевателями Сицилийском королевстве15. Сочинение Идрисй и состав-
ленная им карта мира основаны преимущественно на рассказах людей,
побывавших в разных странах Европы. В разделе, содержащем описание
района Балтийского моря, упомянута страна Astlanda, т.е. Эстланда,
Эстландия, и говорится:"К городам Астланды относится также город
Колуван (Quoluwany). Это маленький город вроде большой крепости.
Жители его землепашцы, и их доход скуден, но у них много скота"16.
Сведения эти явно заимствованы Идриси из рассказов каких-то
мореходов, бывавших на Балтике, возможно, норманнов, так как в сле-
дующем, тексте упоминается город Holmgar — древнее скандинавское
название Новгорода-17. И речь у Идриси явно идет о Таллинне: его
информаторы отметили запоминающуюся особенность "Колувана" —
большое укрепленное городище, высящееся на холме над бухтой.
Напомним, что Колывань, одно из древних названий Таллинна, извест-
ное и по русским летописям с начала XIII в., сохранялось в русском языке
как официальное название. Таллинна до начала XVIII в. И приведенный
выше текст Идриси особенно ценен тем, что в нем древнее название
"Колывань" точно датировано серединой XII в., т.е. временем задолго до
прихода датчан и немцев, и что этим названием обозначено укрепленное
городище на Вышгородском холме в Таллиннской бухте — одна из
основных частей будущего Таллинна.
Само по себе слово "Колывань" — нерусского происхождения.
Исследователи полагают, что оно связано с именами эпических героев
Калева и его сына Калевипоэга. В самой поэме Вышгородский холм, на
котором возник Таллинн считается могилой Калева. Соответственно
русское "Колывань" происходит, скорее всего, от Kaleven или Kalevan —
древнеэстонской формы родительного падежа слова "Kalev", городище
называлось, возможно, "Kaleven linna" или "Kalevan (Kalevan) litha" —
"город Калева"18. Таким образом, отразившееся в эпосе народное соз-
нание эстонцев, содержало представление о местных корнях их старей-
шего города.
А послевоенные исследования социально-экономического развития
народов Прибалтики в X—XII вв. подтвердили, что в то время эти народы
уже вплотную подошли к распаду первобытнообщинного строя, к истокам
формирования классового общества, т.е. к тому этапу исторического
развития, когда начинается отделение ремесла и торговли от сельского
хозяйства и появляются первые торгово-ремесленные поселения, посте-
пенно эволюционирующие в города19.
О развитии местной торговли в Северной Эстонии свидетельствуют и
наличие к началу XIII в. сети дорог, сходившихся с нескольких сторон к
Таллиннской бухте, и обилие в этой местности монетных кладов, и
находки привозных вещей.
Ведущие к Таллиннской бухте дороги вблизи ее берега со временем
образовали улицы формирующегося поселения. Первой из них стал
участок старинной дороги, шедшей от Вышгородского городища к
низменному берегу бухты, — это современная улица Пикк, которая до сих
пор сохранила извилистость древнего проселка. Ответвляющийся от нее
32
старинный путь в северовосточную область Вирумаа ("Земля Виру") и к
русской границе, превратился во вторую улицу будущего города (ныне —
улица Виру).
Установленное в результате раскопок 1953 г. на Ратушной площади
наличие в древнем Таллинне ремесленного производства доказывает, что
здесь в XI—XII вв. было постоянное население. Да и торговля,
осуществлявшаяся в одном пункте около трех столетий (с X по начало
XIII в.), неизбежно должна была привести к созданию постоянного
поселения. Древний Таллинн к началу XIII в. был стабильным торгово-
ремесленным поселением20.
Вместе с тем следует учитывать и общеисторические факторы. И
внутреннее развитие Эстонии IX—XII вв., и возникновение древнейшего
Таллинна не могут рассматриваться вне связи с процессами, происхо-
дившими на огромных просторах Северной и Восточной Европы, и юго-
западных областей Азии, подвластных Арабскому халифату.
В IX—XI вв. рядом с Эстонией, на обширных пространствах Восточ-
ноевропейской равнины — от Ладожского озера до низовьев Днепра —
происходили грандиозные социально-экономические сдвиги. Рушился пер-
вобытно-общинный строй, начало формироваться раннее классовое об
щество, возникло Древнерусское государство. Этот общественный пере-
ворот неизбежно ощутился соседями; в том числе и Эстонией, где под
воздействием сдвигов в восточнославянских землях процесс распада пер-
вобытно-общинного строя ускорился.
Важным фактором социального развития всей Восточной Европы, в
частности Эстонии, было возникновение великих водных торговых путей:
Волжского и пути "из варяг в греки". Пути эти шли от Каспийского и
Черного моря через всю Восточноевропейскую равнину, через Волхов и
Неву в Финский залив к Балтике, а затем к берегам Скандинавии и далее
на Запад. По Волжскому пути на берега Балтики, в Северную и За-
падную Европу из Средней Азии, Закавказья, Ирана и других восточных
стран привозились монеты, драгоценные металлы и изделия из них,
дорогие ткани и оружие, по днепровскому пути — ценные изделия ви-
зантийского и ближневосточного ремесел. В то время это были важные
пути мировой торговли, и в значительной мере они шли вдоль эстонского
побережья, вдоль той его части, где именно в это время — в X в. —
появилось поселение на месте будущего Таллинна. Это совпадение во
времени не могло быть случайностью. Видимо, торговые корабли,
шедшие по вновь возникшему торговому пути, стали использовать для
отдыха, пополнения запасов воды и продовольствия лучшую гавань
южного берега Финского залива — Таллиннскую бухту, в свою очередь
привлекая сюда поселенцев.
Более того, удалось установить, что место будущего Таллинна играло
особенно важную роль на том участке Великого торгового пути, который
вел из Невы в Северную Европу21. На северном берегу Финского залива
практически не найдено археологических памятников IX—XIII вв., и,
следовательно, этот берег в те времена был незаселенным; напротив, на
южном (эстонском) берегу залива (от реки Наровы на запад) найдено
много археологических памятников, и, следовательно, он был густо
заселен. Не случайно в русской былине о Соловье Будимировиче Финский
3. Зак. 2047
залив назван "море Вирянское", название происходит от имени
северовосточной прибрежной области Эстонии — Вирумаа22. Это тоже
косвенно свидетельствует, что русские мореходы лучше знали южный,
эстонский берег. В той же былине упомянут единственный населенный
пункт, лежащий на пути из устья Невы на запад — "град Леденец". На
берегу Финского залива в описываемое время существовал город с
близким названием — Линданисса, это одно из названий древнего
Таллинна. Вероятно, морской путь из Невы на запад вел вдоль эстонского
берега к городу, стоявшему на берегу Таллиннской бухты.
Сходные сведения дает и упоминавшееся нами сочинение арабского
географа Идриси. Там, как уже отмечалось, к востоку от Колывани-
Таллинна упоминается единственный город — Хольмгар(д)-Новгород.
Следовательно, в представлении информировавших Идриси мореходов, на
пути из Новгорода по морю следующим крупным пунктом была Колывань
— Таллинн.
Путь от Таллиннской бухты далее на запад может быть установлен
благодаря датскому документу от середины или третьей четверти ХШ в.,
где содержится описание морского пути из Дании в Ревель (Таллинн)23.
Если рассматривать описанный маршрут в обратном порядке, оказы-
вается, что, выйдя из Таллиннской бухты, мореходы поворачивали к се-
верному берегу Финского залива, к крупному и заметному мысу Порккала,
и далее шли на запад вдоль побережья Финляндии, вдоль южной части
Аландских островов и через Аландский пролив к берегу Швеции, а затем
на юго-запад вдоль шведского берега к Дании.
Все эти источники упоминают только один пункт на всем протяжении
берегов Финского залива, одну морскую гавань на месте будущего
Таллинна. Очевидно, что Таллиннская бухта в условиях раннего сред-
невековья была единственной на Финском заливе крупной гаванью,
пунктом поворота обычного маршрута кораблей от южного к северному
берегу залива. Этот пункт имел в своем роде выдающееся значение как
морская гавань и торговый центр на международных коммуникациях.
Итак, все указывает на то, что древний Таллинн возник как торговая
гавань, а позднее город в результате имманентного развития эстонской
прибрежной области и под воздействием Великого торгового пути.
Естественно, что в этом эстонском поселении, игравшем столь
заметную роль на пути из соседнего обширного Древнерусского государ-
ства в страны Западной Европы, еще в древности имелось какое-то число
русских горожан. Наиболее важное свидетельство тому дает булла папы
Григория IX от 20 ноября 1234 г. Описывая разыгравшуюся в 1234 г.
битву за Таллинн между немецким рыцарским орденом и вассалами пап-
ской курии и кровавую резню, которую после захвата города учинили
немецкие рыцари, Григорий IX попутно говорит, что в составе местного
населения были "новокрещеные" (т.е., видимо, эсты, уже крещеные в
католическую веру за время господства датчац и немцев, в 1219—
1234 гг.), русские и "язычники" (т.е., вероятно, эсты, оставшиеся верными
своим старым языческим верованиям)24. Из данного текста можно
заключить, что русские в начале 30-х годов ХШ в. были заметной частью
населения города, о чем стало известно даже в далекой Италии. Притом
булла относит русских именно к местному, постоянному населению города.
34
Иначе говоря, заметное русское население сохранялось в Таллинне после
прихода датчан в 20-х годах XIII в. и затем, после захвата Таллинна
немецким орденом в 1227 г., несмотря на натянутое отношение тогда Руси
к Дании и Ордену.
Очевидно, что оно появилось там, безусловно, до прихода кресто-
носцев и, скорее всего, как раз в то время, когда еще принадлежавший
эстам город у Таллиннской бухты был важным пунктом на пути из
Новгорода на Запад, т.е. в XII в. или еще раньше.
Существует предположение, что русское население внутри эстонского
города занимало отдельный квартал, или "конец". В грамоте датского
короля таллиннскому цистерцианскому монастырю св. Михаила от 5 июня
1286 г. упоминается приписанное монастырю селение Vensdevere25. Это
название трактуется исследователями, как слегка искаженное латинской
транскрипцией средневековое немецкое слово "Wendefer", что означает
"Русский конец". По мнению А. Чумикова и Н. Харузина, селение Венде-
фер являлось "русским концом" Таллинна и могло составлять одну из
упоминаемых в актах XIII в. четырех его частей26. Правда, в королевской
грамоте оно фигурирует как отдельное селение, но, вероятно, потому, что
располагалось за пределами городских укреплений (Вышгорода) и
представляло собой нечто вроде отдельной слободы.
Высказывалось также мнение, что в древнем Таллинне до прихода
датских завоевателей уже существовала русская церковь27. Однако самые
ранние сведения о ней относятся только к XIV в.28
Датское и немецкое население в Таллинне зафиксировано с 1219 г., но
могло там существовать и с более раннего времени, учитывая положение
этого места на перекрестке торговых путей Балтийского региона. Но об
этом раннем западном населении Таллинна определенных сведений у нас
нет.
Таким образом, истоки города Таллинна восходят, по всей видимости,
еще к X в. В своей древнейшей истории Таллинн рос и развивался под
влиянием ряда импульсов, шедших как из Восточной, так и из Западной
Европы, но на основе развития самой Северной Эстонии, эстонского
народа.
1 Эту точку зрения некогда разделял и я. См.: Шасколъский И.П. Таллинн // Воен.-ист.
журн. 1941. № 1. С. 121—122.
2 Rorig F. Hasische Beitrage zur deutschen Wirtschaftsgeschichte. Leipzig, 1928. S. 253—267;
Redlich C. Zur Griindungsgeschichte Revals // Sitzungsberichte des Gesellschaft fur Geschichte und
Altertumskunde zu Riga, 1930/1931. Riga, 1931. S. 1—13; Johansen P. Die Estlandiste des "Liber
census Daniae”. Tallinn, 1933. S. 749—720; Miihlen H. von zur. Studien zur alteren Geschichte
Revals. Zeulenroda, 1937. S. 10—16.
3 Тынниссон Э. Древнейший период // История Таллинна (до 60-х гг. XIX в.). Таллинн, 1983.
С. 59.
4 Greiffenhagen О. Aus der aatesten Zeit der St. Olaikirche //Revaler Zeitung. 1934. N 71.
5 Suvalep A. Muinas Tallinn ia eestlaste valiskaubandus enne iseseisvuse kautamist Ц Vana Tallinn.
Tallinn, 1938. Vol. 3. Lk. 48—66.
6 Johansen P. Nordische Mission, Revals Griindung und die Schwedensiedlung in Estland.
Stockholm, 1951.
7 Johansen P. Die Estlandliste... S. 238—263.
8 Suvalep A. Op. cit. Lk. 56.
Vassar A. Ira Lannapara // Muistse eesti linnused. I. Tartu 1939. Lk. 228.
36
10 Kenkmaa R. Kcskaegse Tallinna tekkimine ia laienemine //IV eesli loodusteadlastepaev 18 ia 19
martsil 1940. Ettckannete kokku votteid. Tartu, 1940. Lk. 9—11; Kenkmaa R., Karisto A.
Liiniiilevaade Tallinna aialoost // Tallinna juht. Tallinn, 1950. Lk. 7—11.
11 Доклад см. в отчете о Прибалтийском пленуме 1949 г.: Краткие сообщения Института
истории материальной культуры. М.; Л., 1949. Вып. 29. С. 133; см. также отчет о
пленуме 1951 г.: Там же. 1952. Вып. 42. С. 10; Изв. АН СССР. Сер. ист. и филос. 1951.
№ 4. С. 382; см. также: Шасколъский И.П. Некоторые вопросы древнейшей истории
города Таллинна // Тез. докл. на пленуме Института истории материальной культуры
АН СССР, посвященном вопросам археологии Прибалтики. М., 1951. С. 49.
12 Тараканова С.А. Археологические раскопки в Таллинне // Изв. АН ЭССР. 1952. № 4. С.
58—61; Тараканов С.А.. Саадре О.В. Результаты археологических раскопок 1952 и 1953
гг. в Таллинне // Древние поселения и городища. Таллинн, 1955. С. 31—45.
13 Моора ХА. О возникновении города Таллинна // Изв. АН ЭССР. 1953. № 2. С. 178—180;
см. также написанный им же раздел в кн.: История Эстонской ССР. Таллинн, 1961. Т. 1.
С. 94—95.
Вместе с тем эти первые советские публикации по проблеме происхождения Таллинна
вызвали резкую критику со стороны П. Йохансена, X. фон цур Мюлена и Г. Нея: Ney G.
Reva-ls uppkomst ur stadgeografisk sympunkt И Svensk geografisk arsbok. Lund, 1954. S. 103—
104; Johansen P. Hansische Geschichtsblatter, 1955. S. 248; Miihlen H. von гиг. Zur
wisscnschafllichen Diskussion uber den Ursprung Revals // Zeitschritt fur Ostforschung. 1984. Bd.
33. S. 508—533.
14 См.: Шасколъский И.П. Воникновение средневековых городов на восточных берегах
Балтики //Труды X советско-финского симпозиума историков. Л., 1988. С. 13—18.
15 Tallgren-Tuulio O.J. Du nouveaux sur Idrisi. Helsinki, 1936. P. 21; Tallgren-Tuulio О J.,
Tallgren A.M. Idrisi: La Finlande et les autres pays baltique orientaux. Helsingfors, 1940. P. 36.
16 Цит. (io: Моора X.A. О возникновении города Таллинна. С. 176.
17 Это название, как и название "Asilanda”, происходит из германских (в данном случае
скандинавских) языков.
18 Шасколъский И.П. О. первоначальном названии города Таллинна // Изв. Всесоюз. геогр.
об-ва. 1958. № 4. С. 387—390.
История Эстонской ССР. Таллинн, 1961. Т. 1. С. 83—97; История Латвийской ССР. Рига,
1952. Т. 1. С. 50—72.
20 Такая трактовка древней истории Таллинна отражена в эстонской научно-популярной
литературе (см.: Пуллат Р., Селиранд Ю. Таллинн. Таллинн, 1965. С. 3—5; Рейнсалу А.
Таллинн. Таллинн, 1971. С. 23—24; Талисте X. Таллинн. Таллинн, 1977. С. 6—7; Ром-
берг Т. Таллинн. Таллинн, 1988. С. 7—9, и др.).
21 Шасколъский И.П. Маршрут торгового пути из Невы в Балтийское море в IX—ХШ вв. //
Географический сборник. М.; Л., 1954. Вып. 3. С. 148—159; Tiik L.K. Keskaegsest
mereliiklusest Baltimerel ja Soome lahcl // Eesti geograafia seltsi aastaraamat 1957. Tallinn, 1957.
Lk. 207—224.
22 Финны долгое время называли Финский залив "Виронлахти” — "залив Виру", или
"Эстонский залив" (в финском языке название "Вирумаа" распространено на всю
Эстонию).
23 Nordenskiold А.Е. Periplus. Stockholm, 1897. S. 101—102; Шасколъский И.П. Маршрут
торгового пути... С. 150—153.
24 Hildebrand. Livonica, vemamlich aus dem 13. Jahrhundert im Vaticanischen Archiv. Riga, 1887.
N21.S. 43.
25 Liv.-Est.- und Curlandische Urkundenbuch. Reval, 1853. Bd. 1. N 508.
26 [ Чумиков А.] Когда поселились русские в Ревеле //Эстл. губ. вед. 1888. № 30; Харузин И.
Обзор доисторической археологии в Эстляндской, а также в Лифляндской и Курляндской
губерниях. Ревель, 1894. Кн. 1. С. 233.
27 Suvalep A. Op. cit. Lk. 56.
28 В документах архива городского магистрата от. 1371—1413 гг. упоминается башня
городской стены, стоявшая около "русской церкви", или "старой русской церкви". В
таллиннской городской ипотечной книге под 1413 г. упоминается "dry Erbe by der olden
russichen kerken", т.е. "наследство [наследуемый участок] вблизи старой русской церкви"
(см.: Hansen G. Die Kirchen und ehemalige Kloster Revals. Reval, 1885. S. 89). Предпо-
лагается, что церковь сгорела во время обширного пожара 1433 г. И башня и церковь
36
находились у современной улицы Сулевимяги; башня была разобрана в середине XIX в.
Под 1437 г. впервые упоминается новая русская церковь, сооруженная на другом месте;
она сохранилась там в перестроенном виде до наших дней — на улице Вене (см.: Nottbeck
Е., Neumann W. Geschichte und Kunstdenkmaler der Stadt Reval. Bd. П. Reval, 1899. S. 122;
[Чумиков А.] Когда поселились русские в Ревеле // Эстл. губ. вед. 1888. № 29, 34, 36, 37;
[Он же], Православная церковь св. Николая в Ревеле //Там же. № 39).
ТОПОГРАФИЯ ГОРОДА ВИБОРГА
В СРЕДНИЕ ВЕКА
X. Кронгор Кристенсен (Виборг)
Почти все датские города в средние века были невелики, чаще всего
имели менее 1000 жителей. Ни один из этих городов не достиг таких
размеров, чтобы его можно было сопоставить с крупными европейскими
городами. Но зато таких маленьких городов в Дании было много. Виборг
принадлежал к числу относительно крупных центров — по крайней мере в
период расцвета средневековья — и выбран здесь в качестве примера
того, каким образом датский средневековый город строился и развивался
на протяжении 500 лет.
В отличие от многих городов страны Виборг расположен в глубине
материка — в местности, характерной для большинства самых старых
датских городов1, близко к тому месту, где в последний ледниковый
период образовался своего рода "изгиб" поверхности. В этом месте
ландшафт представляет собой небольшие моренные плато, разделенные
влажными долинами, что затрудняло Сообщение и вынуждало про-
кладывать для него строго определенные маршруты.
Виборг расположен на западной стороне долины-расщелины, в том
месте, где ее дно заполнено озером, которое в настоящее время раз-
делено плотиной, образуя Северное и Южное озера. Во времена викингов
и позднее озеро также было разделено на два, однако линия разделения
проходила несколько южнее, чем сейчас. По сторонам расщелины в
результате эрозии образовался ряд небольших долин, которые ведут от
моренного плато ко дну долины.
Ландшафт в черте города делится на три зоны. Сначала довольно
плоское или равномерно идущее под уклон моренное плато, где
находятся три площади и современный центр города. Его самая высокая
точка лежит на высоте 34 м над поверхностью озер. Внизу в районе озер
местность также относительно плоская. Эти районы разделяет в
отдельных местах довольно крутой откос. В настоящее время, как уже
сказано, этот уклон испещрен множеством долин эрозийного образования,
так что создается впечатление, что город опоясан кольцом из сильно
пересеченных местностей.
Раздробленный ландшафт и водоразделы, сконцентрированные в
районе Виборга, имели решающее значение для формирования сети дорог
в Ютландии. Самая важная дорога, Хэрвэйен, могла проходить по основ-
ному водоразделу вдоль горного хребта от Шлезвига до Виборга. К се-
веру от Виборга условия были более сложные. Несколько важных дорог
37
веером расходились к северу и к югу от города и шли далее вдоль
западного берега Виборгских озер. Рукав пролива Лимфьорд — фьорд Яр-
бэк — глубоко врезается в материк, и здесь, около Ярбэка, лишь в 10 км
от Виборга, в средние века находилась городская гавань, которая
просуществовала до прошлого столетия, конечно, с переменным успехом,
что зависело от изменения условий навигации на Лимфьорде.
В связи с тем что Виборг расположен в центре ютландской сети дорог,
город стал местом проведения заседаний ютландского земского собрания
— ландстинга2. Когда здесь возник ландстинг, никто не знает, но,
вероятно, это произошло в доисторическое время. Без сомнения, в период
до нашей эры существовала тесная связь между ландстингом и свя-
тилищем, т.е. "освященным местом" (от этого и происходит название
города). И именно священность этого места способствовала тому, что
представители родов ютландской знати могли спокойно здесь встречаться.
В промежутках между проведением тингов и сопровождавшими их
рынками там было довольно пусто, но не безлюдно. К югу от улицы
Сторе-Санкт-Педер (Store Set. Peder Straede) обнаружен ряд мест,
застроенных домами еще во времена викингов. Все дома ориентированы
на восток-запад, и можно различить минимум четыре фазы строительства,
с несколько отличной группировкой домов. Материалы находок довольно
скромные. Большинство домов без очага. Вероятнее всего, это была
какая-то крупная усадьба с многочисленными специальными постройками,
целесообразно размещенными на данной территории.
К северу от улицы Сторе-Санкт-Педер обнаружены следы плуга,
которые также можно отнести к периоду викингов.
£сть основания предположить, что, помимо земледелия, в усадьбе на
улице Сторе-Санкт-Педер занимались также добычей железа. На тер-
риториях к востоку и северу от усадьбы найдено, с одной стороны, много
шлака, а с другой — огромная куча обожженных огнем камней, сажи и
древесного угля.
На восточной стороне озер, в районе Асмильда, возможно, также была
большая усадьба. Здесь найден камень с руническими письменами,
датируемый приблизительно 1000 г. Предположительно в 1100 г. он был
вмурован в самую северную из двух восточных башен церкви в Асмильде.
Из Асмильда во времена викингов, вероятно, шла дорога в Виборг. В
те времена озера была разделены косой шириной около 100 м. Естест-
венно, между этими двумя озерами был малый проток, через который без
особых трудностей можно было возвести мост.
Там, где дорога через озеро пересекает путь, идущий с севера на юг
вдоль западного его берега, существовал естественный узловой пункт.
Прямо к востоку от него в XI в. было поселение городского типа.
Различные факты свидетельствуют о том, что его история восходит к
концу X в.
Это древнейшее городское поселение, вероятно, занимало большую
часть довольно плоской местности между идущей с севера на юг дорогой
Риддергаде и Южным озером. Здесь располагался квартал ремесленников,
где в начале XI в. жили сапожники и гребенщики, деревообделочники и
резчики по металлу. Заселение, по всей вероятности, началось в конце
X в. около перекрестка, где была достаточно твердая почва. В начале
38
XI в. заселились некоторые заболоченные места к востоку. Это потребо-
вало от людей, возводивших дома на таких почвах, определенного строи-
тельного мастерства и использования при строительстве фашин и гличы,
смешанной с песком. Заселение в названном районе было довольно плот-
ным, однако следует помнить, что Виборг состоял из отдельных изоли-
рованных частей.
В западной части города около упомянутой уже улицы Сторе-Санкт-
Педер-Страде приблизительно в 1050 г. была заложена его официальная
часть — вместо устаревшего беспорядочно застроенного поселения. Сна-
чала местность выровняли путем заполнения глубокой впадины. Затем
проложили улицу, середину которой вымостили на 3 м в ширину. По обе
стороны улицы, вдоль нее, закладывались довольно одинаковые по раз-
меру фундаменты и строились дома.
Неизвестно, когда была построена первая церковь в Виборге, однако
вряд ли ее не было во времена короля Кнута Великого (1018—1035 гг.),
когда в Виборг были приглашены английские монетчики для чеканки пер-
вых монет.
Приблизительно в 1065 г. Виборг стал резиденцией епископа. Тогда
большая северо-ютландская епархия была поделена на четыре части:
Рибе, Орхус, Виборг и Вестервиг (позднее Бёрглум). Как и в большинстве
других городов епархии, в Виборге сразу же после этого приступили к
сооружению собора из камня. Этот собор конца XI в. с полной очевид-
ностью не обнаружен, но многое говорит за то, что он был расположен
там же, где нынешний (скорее всего, там, где располагается теперь
средняя часть церкви). Размеры его неизвестны, как и строительный
материал; впрочем, в качестве такового тогда широко использовался
известковый туф.
В конце XI в. в Асмильде была сооружена трехнефная церковь из
известкового туфа. Нам неизвестно, чем было вызвано это строи-
тельство, но, вероятно, во времена викингов здесь стояла усадьба какого-
то знатного человека, поместье которого вошло в резиденцию епископа в
Виборге. Можно предположить, что церковь соорудили по желанию этого
господина или Виборгского епископа. Около этой церкви в 1167 г. возник
женский монастырь, принадлежавший ордену августинцев.
Нет сомнения в том, что большинство городских церквей выросло в
XI в., однако источники такой давности не дошли до наших дней3.
Как уже сказано, первые монеты в Виборге появились во времена Кну-
та Великого, и их чеканка продолжалась затем в период правления
последующих датских королей почти в течение 300 лет. Монетный двор
стал одним из важнейших предприятий в Ютландии и, возможно, способ-
ствовал тому, что это место получило статус города4.
Король временами навещал Виборг, особенно в связи со вступлением
на престол, когда перед началом правления его приветствовал ландстинг.
Согласно давней традиции, король должен был избираться сначала в
Виборге, а затем в Лунде и Рингстеде. Возможно, в городе существовала
резиденция короля, которая использовалась им во время посещения
Виборга и где в его отсутствие жил высший чиновник короля. Можно
предположить также, что монетный двор существовал при резиденции
короля.
39
XII век отмечен развернутым строительством церквей. Наибольших
затрат требовало, конечно, возведение соборов. Именно тогда, к востоку
от церкви из известкового туфа было начато строительство алтарного
выступа, хора и поперечного нефа для церкви больших размеров,
сооружаемой из хорошо отшлифованных гранитных плит, со склепом,
расположенным под алтарным выступом и хором. Прообразом восточной
части Виборгского собора послужил, вероятно, собор в Лунде, а строи-
тельство было начато приблизительно в ИЗО г. После длительного
перерыва оно было продолжено в конце XII в. Теперь отправной точкой
послужил неф собора в Рибе.
Собор, о котором идет речь, не был единственным строящимся зда-
нием. По всей вероятности, в те же годы были сооружены некоторые из
тех 12 приходских церквей, которые находились в городе. И строились
они из таких же гранитных плит. Какие-либо более точные даты
строительства пока указать невозможно. Как в Роскильде, так и в Лунде
было множество церквей. Вообще их было особенно много в епископских
городах5. И в этом можно увидеть свидетельство английского влияния на
датскую церковь в период раннего средневековья6.
Согласно письменному преданию — "Истории Дании" Саксона
Грамматика, Виборг в период правления короля Свена Грате, прибли-
зительно в 1150 г., был укреплен земляным валом. До этого, как и
большинство других датских городов, он не был укреплен7. Это ук-
репление вокруг города можно реконструировать, на отдельных участках
можно "проложить" современные стилизованные улицы: Санкт-Йор-
генсвай, Думплен, Гравене и Ребербанен. Между двумя самыми север-
ными воротами — св. Могенса и св. Иба — земляной вал еще немного
просматривается и сегодня. Линию укрепления, естественно, проложили
там, где местность была наиболее подходящей для этой цели, и город
благодаря этому удачно развивался и расширялся в северном и западном
направлениях. В южном направлении, напротив, из-за широкой долины
около Санкт-Йоргенсвай за валом была воздвигнута церковь св. Миккеля.
Когда вал соорудили, улица св. Могенса еще не была проложена в
северном направлении, и движению с дайной стороны пришлось искать
выход через ворота св. Иба. Отсюда по улицам св. Иба, Риддергаде и
Лилле-Санкт-Миккельс-Гаде можно было проехать через весь город на
юг к выезду через ворота св. Миккеля. В XI в. движение с востока на
запад проходило по улице Сторе-Санкт-Педер, при этом расположенная
на севере улица св. Матиаса считалась закоулком. По мере роста
значения собора увеличивалось значение и улицы св. Матиаса,
расположенной к нему ближе всего.
В течение ХШ в. в Виборге было построено четыре новых монастыря.
Самым древним из них можно считать женский монастырь ордена
августинцев. Монастырь воздвигнут в первой трети ХШ в. около сущест-
вовавшей тогда церкви св. Будольфа. Точное расположение ее неизвест-
но, однако можно предположить, что она стояла на южной стороне улицы
Сторе-Санкт-Педер, вблизи того места, где эта улица сходится с улицей
св. Матиаса. Сведения об этом монастыре крайне ограничены, вероятно,
он был снесен около 1500 г.
Два ордена нищенствующих монахов, очевидно, пришли в Виборг
40
одновременно. Монастырь францисканцев был основан в 1235 г., а
монастырь доминиканцев — в 1246 г. Как правило, именно эти два ордена
"делили" между собой датские города. Оба ордена основывали свои
монастыри только в городах — центрах епархии и крупных городах8
вообще. Обычно монастыри нищенствующих монахов строились на город-
ских окраинах, где земли были и не столь привлекательными и более
дешевыми, чем в центре города. Вместе с тем монастыри часто
располагались вблизи улиц с оживленным движением, где возможность
получить подаяние с проезжих была наибольшей.
Земли доминиканского монастыря находятся в самом центре города и с
разных сторон окружены более древними строениями. Если братья-
доминиканцы смогли приобрести в этом месте довольно большой кусок
земли, то, вероятно, это объясняется тем, что речь шла о частично
изолированном холме, который в начале XIII в. не был по-настоящему
включен в городскую застройку.
Монастырь францисканцев в период своего сооружения находился на
окраине застраиваемого города, и нет уверенности в том, что улица св.
Могенса в тот период была связана с городом. Ситуация быстро менялась,
и уже в конце XV в. улица св. Могенса была главной улицей города, что,
конечно, давало преимущества монастырю.
Монастырь иоаннитов располагался в северной части города, к востоку
от улицы св. Иба. Такое расположение на окраине города довольно
типично для мужского монастыря. Из источников, относящихся к периоду
развитого средневековья, мы знаем, что монастырь конфисковал большие
площади в этой части города. Само здание монастыря представляло собой
четырехфлигельное сооружение с великолепной церковью в виде север-
ного флигеля. Сюда же относились свободно расположенные отдельные
здания, например больница и скотный двор.
В XIII в. нижняя часть города на востоке все еще играла важную роль
в его жизни, однако многое говорит о том, что в тот период средне-
вековья происходило расширение верхней части города, расположенной
вокруг собора. Самый южный конец улицы св. Могенса застраивался в
XIII в. Монастырь францисканцев был заложен, вероятно, в том месте,
которое в начале столетия находилось на окраине города. Самая северная
часть этой улицы застраивалась, скорее всего, уже в начале следующего
столетия. У нас нет точных дайных о масштабах застройки, но, возможно,
существовали незастроенные участки внутри земляного вала на севере и
на западе. Можно предположить, что не было какой-либо определенной
связи между Верхним и Нижним городом по склону холма.
В начале XIV в. сток из Виборгского Южного озера был запружен в
том месте, где сегодня находится водяная мельница (Сёндермелле). Тем
самым два озера были соединены, постоянная связь между Виборгом и
Асмильдом нарушилась и восстановлена лишь 500 лет спустя. Поскольку
уровень воды поднялся приблизительно на 2 м, часть строений около
Южного озера была затоплена. Другие части города также пострадали от
повышения уровня воды.
Запруживание, возможно, было связано со строительством водяной
мельницы, но главная причина была все же другая. После достаточно
серьезного восстания в Северной Ютландии в 1313 г., спланированного
41
ландстингом Виборга, король Эрик Менвед построил несколько крепостей
в Ютландии, среди них — одну в Виборге. Крепостной холм (крепостной
вал) находится довольно близко от озера и окружен лугами и болотами*.
При строительстве крепости был образован первоначальный бугор и
вырыт ров вокруг него. Видимо, в связи с этим озеро было запружено. И
таким образом, ценой небольших усилий был воздвигнут заполненный
водой крепостной ров.
Возведение крепости, без сомнения, было вынужденным шагом, напра-
вленным на укрепление власти короля и предотвращение будущих
волнений в ланде (области). Она относится к числу тех крепостей,
снесение которых потребовала хартия следующего короля (Кристоффера
II, 1320 г.), что и было сделано. (Во всяком случае, позднее нет никаких
упоминаний об этой крепости.)
Что же касается запруживания озера, то его последствия имели ре-
шающее значение для топографии города. Связь с Асмильдом была
потеряна, при этом идущая с севера на юг ось в городе укрепилась. Но
это не был старый путь на востоке (улица св. Иба — Риддергаде). Его
роль как раз пошла на убыль в связи с тем, что отказались от строи-
тельства вблизи озера. Теперь преимущества перешли к улице св. Мо-
генса.
Собор как институт и торговля на Старой площади вокруг собора
приобрели, естественно, решающее значение для развития этой части
города и улицы св. Могенса. Самая крайняя часть улицы, вероятно, как
уже сказано, застраивалась в течение XIV в., и самая западная часть
города (около улицы св. Матиаса), очевидно, в то же время. Дело могло
обстоять так, что люди переселялись из нижней части города на востоке в
более высоко расположенные районы и застраивали там некоторые ранее
незастроенные площади внутри вала к северу и западу от него.
Одним из наиболее существенных для города событий XV столетия
была секуляризация кафедрального капитула в 1440 г. Вместо того чтобы
жить вместе при соборе св. Марии, члены кафедрального капитула
переместились в собственные резиденции. Пробсту перешло старое епис-
копское поместье в приходе св. Николая около озера, а епископу —
монастырские здания. Здесь на северной стороне кафедрального собора
создается многоплановый комплекс епископского поместья, окруженный
стеной и, вероятно, башнями вокруг портального въезда. Старое зна-
чительное здание, расположенное поблизости от северного рукава собор-
ного креста, использовалось в разных целях и сохранялось до 1873 г.
Некоторые резиденции членов кафедрального капитула располагались
поблизости от кафедрального поместья, так что оно с севера, востока и
юга было окружено домами духовенства. К западу от собора была
площадь с ратушей, расположенной на ее южной стороне. Это было
довольно большое здание из кирпича с зубчатым фронтоном.
На северной стороне площади и по улице св. Могенса находился ряд
усадеб горожан, расположенных столь близко друг к другу, что въезд во
дворы этих усадеб мог происходить только через задние ворота со
стороны переулка Гробрёдре Киркестрэде. Въезд в большие дворы на
противоположной стороне улицы св. Могенса даже сегодня
осуществляется через маленький переулок со стороны другой боковой
42
Городские укрепления и улицы
1 — уЛ. св. Могенса; 2 — ул. св. Иба; 3 — Гробрюдре Киркестрэде; 4 — Нюторв (Новая
площадь); 5 — Гаммельторв (Старая площадь); 6 — Юльторв; 7 — ул. св. Маттиаса;
8 _ большая ул. св. Педера; 9 — Риддергаде (улица Рыцарская); 10 — Лилле-Санкт
Миккельс; 11 — ул. св. Ергенса
улочки — Лилле-Санкт-Ханс-Гаде. Далеко не весь город был столь
плотно застроен. Монастыри занимали большие площади, и многие
приходские церкви были окружены небольшими кладбищами, так что
строения находились на некотором расстоянии друг от друга. Владения
духовных лиц также придавали городу открытый характер. Резиденции
членов кафедрального капитула вокруг собора и на территории в
восточном направлении заняли довольно большие площади. То же самое
относится и к усадьбам аристократов, из которых мы с определенностью
можем судить только об усадьбе настоятеля собора и ее местоположении.
Грубо говоря, дело выглядит так: аристократия и духовенство в период
позднего средневековья преимущественно заселяли восточную часть
города, где было много места для капустных полей и яблоневых садов, в
то время как собственно горожане плотно заселяли западную часть
города.
Большая часть домов была построена из дерева или решетчатых
(плетеных и обмазанных глиной) ферм и, конечно, не сохранилась до
43
наших дней. В Виборге ряд домов был построен из кирпича, и еще сегодня
можно видеть сохранившиеся остатки 13 таких каменных домов9.
Имеющиеся данные свидетельствуют о солидном строительстве, но
ничего не известно о застройщиках. Эти дома могли принадлежать
духовенству, аристократам и горожанам. Несколько домов были
разделены внутри на меньшие жилые помещения и, вероятно, сдавались в
наем10. Такие жилые помещения, построенные из дерева или решетчатых
ферм, были обычным городским видом жилья.
Монастырь св. Будольфа, вероятно, был снесен в конце XV столетия, и
последние его монахи переселились в Асмильдский монастырь. Церковь
или приход св. Будольфа не упоминаются в источниках периода позднего
среднековья. Церкви св. Стефана и св. Виллада также, видимо, исчезли в
течение средневекового периода. Напротив, часовня св. Лаврентия,
расположенная к северу от города, приравнивалась к церкви. Другую
часовню, названную Иерусалимской и расположенную к югу от города,
нельзя локализовать точно.
Дом Святого Духа упоминается в 1476 г. и, видимо, идентичен той
больнице, которая, согласно точному тексту письма, датированного
1465 г., была построена незадолго до того времени. Она находилась в при-
ходе св. Миккеля, однако здания не удовлетворяли необходимым требова-
ниям, и горожане в 1527 г. попытались переместить ее в больницу мона-
стыря иоаннитов, которая, как они утверждали, не отвечала своему
назначению.
Городу принадлежали большие сельскохозяйственные территории, из
них наиболее близко расположенные использовались под земледелие.
Несколько площадей меньших размеров, принадлежавшие кафедральному
капитулу и епископу, были выделены как частные владения. Но большая
часть городских угодий обрабатывалась сообща горожанами. Частью
общих городских угодий владели церкви, что временами приводило к
конфликтам с горожанами.
Вокруг обрабатываемых городских угодий была огромная полоса
невозделанных земель, состоящая'из участков леса и подлеска, болот и
лугов, вересковых пустошей и пастбищ. Эти земли в конце XV в.
послужили поводом для серьезных конфликтов между городом и
соответственно кафедральным капитулом и епископом. Конфликт,
вероятно, был следствием того, что потребность в пастбище и площадках
для хранения (стогов) сена сильно возросла в связи с увеличением
экспорта быков. Границы полей были установлены в 1499 г. путем
межевания. Раздел городских владений был завершен в 1503 г. Прокладка
межей осуществлялась королевской комиссией, а раздел полей решался
королем и государственным советом.
Большие площади прилегающих к городу земель — явление, харак-
терное как для Виборга, так и для многих других старейших городов
Дании; более поздние города редко имели столь обширные угодья11.
Идеи Реформации быстро проникли в Виборг, где датский реформатор
Ханс Таусен начал свою деятельность уже в 1525 г., в приходской церкви
св. Ханса. Спустя несколько лет она оказалась тесной, и в 1528 г. горо-
жане-реформаторы заняли церковь монастыря францисканцев. В 1529 г.
король разрешил горожанам пользоваться церквами монастырей ншценст-
44
Приходские церкви Виборга
1 — св. Иба; 2 — св. Могенса; 3 — св. Николая; 4 — св. Виллада; 5 — св. Йоргена;
6 — Троицы; 7 — св. Стефана; 8 — св. Ханса; 9 — св. Матиаса; 10 — св. Будольфа;
11 — св. Педера; 12 — св. Миккеля
вующих монахов в качестве приходских церквей и дал им право сносить
прежние приходские церкви и часовни.
Впрочем, не все церкви были разрушены сразу же, а руины многих из
них простояли несколько лет. Башня церкви св. Ханса с набатным
колоколом сохранялась до 1584 г. Тогда же снесли кладбище, а его
территорию вымостили, дабы образовалось достойное место, где можно
было бы приветствовать кронпринца — будущего короля Кристиана IV.
Позднее площадь использовалась как основная. И сегодня это сов-
ременная Нюторв (Новая площадь). Другое кладбище, около церкви
св. Матиаса, также было снесено и замощено. Сегодня это Юльторв.
Вероятно, эта площадь возникла позднее, чем Нюторв.
Монастырь францисканцев вскоре после Реформации был перестроен.
В нем оборудовали покои для короля во время его пребывания в Виборге.
Восточный флигель, как бы отстраненный от основной композиции, был
удлинен и надстроен еще одним этажом с танцевальным залом. Но
45
Местоположение монастырей
1 — св. Марии; 2 — св. Будольфа; 3 — Братство доминиканцев; 4 — Госпитальеры;
5 — Братство францисканцев (кроме того, на другом берегу озера располагался монастырь
св. Асмильда)
королевские покои просуществовали недолго. Уже в 1539 г. специальная
комиссия решила дальнейшую судьбу монастыря. В 1541 г. было решено
его срединную часть использовать под больницу.
Монастырь иоаннитов после Реформации стал ленным владением
короля. Когда монастырь в 1540-х гг. был передан ленсману в Хельде,
монастырские сооружения стали использовать для различных нужд города.
Церковь, например, была передана ландстингу для здания суда. Позднее,
когда он переместился в старое епископское поместье, монастырские
постройки стали совсем ненужными, и в 1578 г, король разрешил их
46
снести, а материал использовать для реставрации кафедрального собора и
старого епископского владения.
Католический епископский двор вместе с другими епископскими
владениями в 1536 г. оказался под короной. Король приказал произвести
некоторые реставрационные работы, однако во время городского пожара
в 1567 г. постройки сгорели, и король отказался от мысли устроить здесь
королевские жилые помещения. В 1576 г. двор был передан ютландской
знати для здания суда.
Реформация, таким образом, внесла большие изменения в картину
Виборга. Тем не менее падение католической церкви не стало тем
экономическим ударом для города, какого можно было бы ожидать, зная о
доминирующей роли духовенства в Виборге. Напротив, дело обстояло
так, что свободные площади, где находились старые кладбища, довольно
быстро застраивались. За городскими воротами быстро возникали пред-
местья города. Некоторые из них позднее стали обычными кварталами
города, например, район ворот св. Могенса в 1578 г. и др.12
1 Это касается таких городов, как Лунд, Слагельсе и Рингстед. Роскильде и Хедебю /
Шлезвиг расположен на дне длинных и узких фьордов. Оденсе и Рибе расположены на
судоходных реках, вблизи побережья. Орхус — единственный из ранних датских городов,
который непосредственно находится у моря.
2 В средние века Дания была разделена на три части, каждая со своим судебным центром и
Земским собранием — ландстингом: в Виборге, Лунде и Рингстеде.
3 Положение дела лучше всего освещено относительно Лунда и Роскильде. Оказывается,
что многие церкви датируются IX в., а большинство церквей основано еще до 1200 г.
(см.: Andrin A. Den urbana scenen. Stader och samhaale i det medeltida Danmark. Malmo, 1985.
S. 207, 210, 219, 222).
4 Предполагают, что монетный двор в Лунде примыкал к королевскому двору и находился
к западу от кафедрального собора. Данные XIV и XVI вв. из Рибе говорят о том, что
монетный двор в период позднего средневековья находился в городе, а не около крепости
Риберхус.
В Шлезвиге было 8 церквей, в Рибе — 6. В Хельсингборге, Копенгагене, Рандерсс и
Слагельсе было по 4 приходских церкви. В городах, основанных после приблизительно
1200 г., обычно была одна приходская церковь (см.: Andrin A. Op. cit. S. 196—237).
6 В Лондоне было более 100 церквей, в Норидже и Винчестере — по 57, в Линкольне —
48, в Йорке — около 40. В Англии приблизительно с 1100 г. преобладают города с одной
приходской церковью (см.: Parish churches: Urban Archaeology in Britain / Ed. J. Schofield, R.
Leech // CBA Research Report. L., 1987. N 61.
7 Лунд был укреплен в 1134 г. претендентом на трон Эриком Эмуне, а Роскильде — в
середине ХП в. Свеном Грате (jBirkebek F.A. Vorting og Н. Chr. Sven Grathes void og Grav
omkring Roskilde // Historisk arbog for Roskilde amt, 1979).
& Оба ордена имели свои монастыри в епархиальных городах: Шлезвиге, Рибе, Виборге,
Оденсе, Роскильде и Лунде, а кроме того — в Хельсингёре, Нэстведе и Хальмстаде.
9 Krongaard Kristensen Н. Middelalderlige stenhuse i Set. Mogens Gade i Viborg // Hikuin.
H0jbjerg, 1987. Bd. 13.
10 В Нэстведе есть хорошо сохранившийся ряд маленьких жилых помещений средневековья
(см.: Andersen A, Middelalderbyen Naestved. Arhus, 1987. S. 63—65).
11 К группе молодых городов без городских угодий относится, например, Кёге, основанный в
1280 г. (см.: Johansen М. Middelalderbyen K0ge. Arhus, 1986).
12 Данная статья основывается на монографии Krongaard Kristensen Н. Viborg. Arhus, 1987;
см. также: Udgravningeme ved Viborg S0nders0 // Hikuin. Hojbjerg, 1988. Bd. 14. Речь идет
о результатах исследовательского проекта "Средневековый город", см.: Fenger О. et al.
Vaere have (om ret bil hus og jord i middelalderen). Arhus, 1982; Nielsen /., Schiorring O.
Medieval Roskilde — an Urban Archaeological Survey I I Journal of Danish Archaeology. 1982.
Bd. 1; Schiorring O. Arhus 900—1600 // Arhus Midtby. Bevaringsplan 1984. Arhus, 1984.
47
ДРЕВНЕСКАНДИНАВСКАЯ ТОПОНИМИЯ
ДРЕВНЕЙ РУСИ И ГОРОД
Т.Н. Джаксон (Москва)
Русско-скандинавские отношения раннего средневековья привлекают
внимание исследователей более двух веков. Походы викингов — бес-
страшных скандинавских мореплавателей — были направлены как на
запад, так и на восток. Скандинавское присутствие в Восточной Европе
совпало по времени с процессами возникновения здесь ранних государств.
Степень скандинавского участия в сложении Древнерусского государства
и поныне остается предметом оживленной научной дискуссии1.
Тот факт, что перспективы пополнения письменных источников "прак-
тически равны нулю, тогда как археология... за каждые три десятилетия
«О
удваивает количество своих источников , выдвигает археологию на пер-
вое место в решении целого ряда проблем ранней истории. В связи с этим
так называемый "варяжский вопрос" "чем дальше, тем больше становится
предметом ведения археологии"3. Материальные следы присутствия
варягов на Руси неоспоримы. Продолжаются выявление и систематизация
находок и комплексов скандинавского происхождения в могильниках и на
поселениях Древней Руси4. Накопление археологических материалов
позволяет ставить и решать такие сложные вопросы, как, скажем, перио-
дизация русско-скандинавских отношений IX—XI вв. или уточнение сфер
социально-экономической деятельности, в которых развивались эти
отношения.
Вместе с тем усовершенствование методики анализа письменных источ-
ников дает возможность несколько иного, чем это принято в историо-
графии, их прочтения и выявления содержащейся в них действительной
информации. Именно совокупный анализ письменных и археологических
материалов, равно как и данных целого ряда вспомогательных истори-
ческих дисциплин, привел исследователей к осознанию места и роли варя-
гов в протекавших в Восточной Европе социально-экономических про-
цессах5.
Не последнее место в определении характера межэтнических связей
занимают данные топонимики. Настоящая статья посвящена топонимии
Древней Руси, нашедшей отражение в памятниках древнескандинавской
письменности.
Произведения древнескандинавской письменности — скальдические
стихи, рунические надписи, саги, географические сочинения -г- донесли до
нас довольно обширный этно-, топо- и гидронимический материал, относя-
щийся к Восточной Прибалтике, Древней Руси и Русскому Северу,
особенно к городам и предгородским поселениям. При работе с назван-
ными источниками возникают известные трудности, связанные, с одной
стороны, с их жанровыми особенностями, с другой — с хронологическим
разрывом между событием и его фиксацией, достигающим порой пяти
веков6. Рунические надписи датируются в основном концом X—XI в.;
скальдические стихи, сочиненные в IX—XII вв., дошли преимущественно в
сагах, создававшихся в XII—XIII вв., но сохранившихся, как и геогра-
48
фические сочинения XII—XIV вв., в более поздних списках. Тем не менее
характер содержащихся в источниках сведений со всей определенностью
указывает на то, что в них отражена картина более ранняя, во всяком
случае, никак не позднее середины XIII в. Так, например, детальный
анализ исландских географических трактатов убеждает, что "это картина
Восточной Европы X — начала XII в. до татаро-монгольского нашествия,
до образования Литовского государства, до завоевания Орденом при-
балтийских земель"7. Что касается скальдических стихов и рунических
надписей, то изучение их топонимической номенклатуры показывает, что
она сформировалась на начальном этапе проникновения скандинавов в
Восточную Европу8 (первый период русско-скандинавских отношений
датируется исследователями 750—860-ми годами9).
Совокупное изучение древнескандинавской топонимии Древней Руси
приводит к выводу, что каждый источник (или группа источников) имеет
свою топонимическую номенклатуру. При этом хронология письменной
фиксации топонимов (хотя и со значительным "запаздыванием") соот-
ветствует последовательности их возникновения в языке древних скан-
динавов10.
На настоящем уровне исследованности восточноевропейского этно-,
топо- и гидронимического материала в различных жанрах древнескан-
динавской письменности можно говорить о наличии в Скандинавии двух
этногеографических традиций, отражающих определенную пространст-
венную и временную очередность в процессе проникновения скандинавов
в Восточную Европу и нашедших фиксацию, во-первых, в скальдических
стихах, рунических надписях и королевских сагах, во-вторых — в геог-
рафических сочинениях, скальдических тулах (перечнях) и сагах о древних
временах11.
Наиболее ранние источники — скальдические стихи и рунические над-
писи — содержат лишь названия двух городов: Ладоги (Aldeigia) и Нов-
города (H61mgartfr), а также обозначение Руси —Gardar.
Этногеография королевских саг является прямой наследницей традиции
скальдических стихов и рунических надписей. Древняя Русь — это Garfer,
хотя постепенно место этого топонима занимает новообразование Gar-
cfariki; основные города Руси — Aldeigjuborg (композит типа X-borg, от
скальдического Aldeigja) и H61mgardr, хотя в сагах второй половины
ХШ в., видимо, в силу влияния более поздней традиции упоминаются Киев
(Kaenugardt), Полоцк (Pallteskia) и Суздаль (Sudrdalariki, Stirdalar) по два ра-
за каждый12.
В географических сочинениях XII—XIV вв.13 объем сведений о Вос-
точной Европе значительно возрастает. На территории Руси (Gardariki)
фиксируются основные водные артерии и крупнейшие города, относимые
русской летописью к числу древнейших. Трактаты называют восемь
древнерусских городов: Муром (Мбгатаг), Ростов (Rostofa), Суздаль (Sur-
dalar), Новгород (H61mgardt), Полоцк (Pallteskia), Смоленск (Smaleskia),
Киев (Kaenugardt), Гнездово (Syrnes Gadar)14, при том что Ладога в них не
упоминается. Число известных географическим сочинениям рек тоже
увеличивается: помимо Западной Двины (D^na), это Днепр (Nepr), Нева
(Nyia), Волга либо Волхов (Olkoga)15.
Саги о древних временах16, зачастую развивающие сюжеты саг
4. Зак. 2047
49
королевских, содержат топонимический набор, характерный для этих пос-
ледних, в результате чего среди древнерусских городов вновь появляется
Ладога (Aldeigja, Aldeigjuborg). Однако совершенно очевидно, что в них
имеет место известная общность с этногеографией географических трак-
татов: Древняя Русь — Gardar и Gardariki с городами Hdlmgardr, Kaenu-
gardr, Мбгатаг, Radstofa, Pallteskia, Smalenzkia, Siirsdalr. Вместе с тем в
этом источнике содержатся и дополнительные топонимические данные,
происхождение которых еще ждет объяснения: в частности, это лати-
низированные обозначения Руси (Russia, Rdssaland), Новгорода (Ndgardr) и
Киева (Kio), название города Danparstadir. Под весьма противоречиво тол-
куемым исследователями Алаборгом (Alaborg), вероятно, следует пони-
мать безымянный городок IX—X вв. на реке Сясь у села Городище17.
В целом для древнескандинавской топонимии может быть прослежена
одна общая тенденция к обязательному воспроизведению фонетического
облика адекватных иноязычных географических названий с последующим
народноэтимологическим переосмыслением18. Если ситуация с названиями
городов Мбгатаг, Rostofa/RAdstofa, Smalcskia/Smalenzki Pallteskia, Surdalar/
Sursdalr прозрачна, то обозначения Древней Руси (Gardar/Gardariki), Новго-
рода (Hdlmgardr) и Ладоги(Aldeigja, Aldeigjuborg) требуют дополнительных
комментариев.
Вопрос о скандинавских наименованиях Руси в письменных памятниках
конца X—XIII в. неоднократно привлекал внимание исследователей рус-
ско-скандинавских отношений раннего средневековья19. Зачастую раз-
личия между топонимами Gardar и Gardariki не проводилось: они рассмат-
ривались как взаимозаменяемые разновидности какого-то единого имени.
Большинство историков останавливались лишь на топониме Gardiarlki,
более позднем, чем Gardar, имеющем более широкое распространение в
древнескандинавской письменности.
Наиболее верной с методической точки зрения представляется
трактовка вопроса о соотношении этих двух наименований Руси в статье
Ф.А. Брауна20. По мнению исследователя, форма Gardariki является
творением исландцев, записывавших саги (начиная с конца XII в.). До
этого времени (в X, XI и XII вв.) на всем Скандинавском полуострове
использовалась для обозначения Руси форма Gardar, и вопрос о значении
искомых топонимов надо решать не на материале позднейшего Gardhriki, а
только на основании исходного Gardar.
Совокупный анализ древнескандинавских источников показывает, что
уже в конце X в. топоним-Gardar имел распространение в древнескан-
динавском языке (самая ранняя дошедшая до нас его письменная
фиксация в висе Халльфреда Трудного Скальда — 996 г.), а в XIII в.
практически вышел из употребления, уступив место топониму Gardariki.
Использование корня gard- для оформления именно восточноевро-
пейской топонимии заставило исследователей обратить внимание на связь
древнеисландского gardr и древнерусского "город, град". Большинство
историков для сопоставления с древнеисландским gardr брали русское
слово "город" с более поздним семантическим наполнением, понимая под
''городом" отделенный от сельской местности укрепленный населенный
пункт, центр ремесла и торговли. Это приводило к выводу о
"семасиолоческом влиянии русского языка на древнескандинавский"21, о
50
"приближении” скандинавского слова к почти однозвучному русско-сла-
вянскому"22 и т.п. Однако на том основании, что gardf и "город" — слова
родственные23 и что в них выделяется одно и то же значение ("ограда,
забор, укрепление"), можно заключить, что в определенном временном
срезе они были тождественны по значению и именно в это время должна
была сложиться (применительно к Руси) скандинавская топонимия с
корнем garcT-.
Археологически скандинавы на Руси (за исключением Ладоги) просле-
живаются начиная со второй половины IX в., а первая фиксация топонима
Gardar — 996 г. Значит, скандинавское наименование Руси оформилось в
конце IX—X в. Но что дало основание скандинавским пришельцам
назвать область расселения восточных славян этого времени (точнее,
Северо-Запад Восточной Европы, поскольку в этот район скандинавы
попадали раньше всего, с ним теснее всего были связаны) Gardar? Каков
был характер поселений в указанное время на означенной территории?
Все предшествующее рассуждение приводит к выводу,что это должны
быть укрепленные поселения, но не города в более позднем понимании.
Археологические материалы со своей стороны говорят за то, что даже в
конце X— начале XI в. в Новгородской земле было всего три города
(Псков, Новгород, Ладога), при общем числе древнерусских городов не
более 2124. В то же время в Новгородской земле насчитывается (по
данным разведочных обследований) не менее 20 укрепленных поселений,
относящихся эпохе сложения Древнерусского государства25.
Анализ топографии кладов куфических монет VII—X вв.26 подтвердил
выдвигавшееся уже в науке27 положение о том, что в Ильменском бас-
сейне смыкались два важнейших торговых пути средневековья,
пересекавших Восточную Европу, — балтийско-волжский путь и путь "из
варяг в греки". Именно в этом районе, в центре складывающейся
Новгородской земли (по реке Волхов, в низовьях рек, впадающих в озеро
Ильмень, по реке Поле), и находились означенные укрепленные посе-
ления. Они служили убежищем для населения близлежащей округи, а
кроме того, были опорными и контрольными пунктами на водных дорогах,
зачастую они располагались на наиболее сложных участках водных
магистралей, что характерно в первую очередь для поселений на берегах
Волхова (Ладога, Любша, Новые Дубовики, Городище, Холопий городок,
Рюриково городище)28.
Таким образом, скандинавы, отправляясь из Ладоги по Волхову в глубь
славянской территории, встречали на своем пути цепочку укрепленных
поселений, называемых местными жителями "городами". Поэтому вполне
естественно, что на первом этапе знакомства с Русью скандинавы стали
называть страну именем Gardar — "Города (-укрепления)", создав его не
без учета фонетического облика местного обозначения знакомых им на
первых порах укрепленных поселений вдоль Волхова.
Наиболее ранний скандинавский городской топоним Восточной Евро-
пы — Aldeigja — обозначение Ладоги, зафиксированное в висе скальда
Эйольва Дадаскальда около 1010 г. Присутствие в скальдических стихах
формы Aldeigja говорит о том, что именно она являлась исходной для
этого наименования. Исследователи единодушны в признании генетиче-
ской связи между топонимами Aldeigja и "Ладога", но вопрос об их проис-
51
хождении и взаимозависимости решался в науке по-разному. Название
города производили и от наименования Ладожского озера (из фин.
*aaldokas, aallokas "волнующийся" — от aalto "волна")29, от имени реки
"Ладога" (совр. "Ладожка", из фин. *Alode-Joki, где alode, aloe— "низкая
местность" и jok(k)i — "река")30. До недавнего времени разделявший пос-
леднюю точку зрения германский филолог Г. Шрамм31 пересмотрел свое
мнение и предположил, что в основе названия города Ладоги лежит
финское имя реки, Волхов (фин. Olhava)32 или ее нижнего течения33.
Однако, как можно заметить, значительная часть восточноевропейских
городов, расположенных вблизи устьев небольших рек, получила свое
название по этим притокам (ср., например: Псков — и река Пскова,
Витебск — и река Витьба, Полоцк — и река Полота). Поэтому пред-
ставляется верным мнение, что скандинавское Aldeigja, а из него (с мета-
тезой aid — lad) и древнерусское "Ладога" произошли от финского
названия реки Ладожки34. "С несомненностью сначала возникло название
реки, затем города и, наконец, озера"35.
Используемый сагами композит Aldeigjuborg построен при помощи
корня borg, служащего для оформления древнескандинавской топонимии
Западной Европы и не типичного для обозначения городов Древней Руси.
Причина, по-видимому, кроется в известной поэтапности освоения
скандинавами пути "из варяг в греки": Ладогу, лежащую в самом начале
этого пути, варяги освоили уже во второй половине VIII в 36, на остальной
же части этого пути они археологически прослеживаются, только со
второй половины IX в.37 (о чем уже шла речь выше). Осевшие в Ладоге
скандинавы, составлявшие здесь, "вероятно, сравнительно самостоятель-
ную политическую организацию"38, создали топоним Aldeigja от финского
имени реки Ладожки, а затем дали городу имя Aldeigjuborg в соответствии
с привычной для себя топонимической моделью X-borg.
Топонимические данные блестяще коррелируют здесь с археологиче-
скими материалами. Возникновение древнерусского названия "Ладога" не
прямо от субстратного *Alode-joki, а через посредство скандинавского
Aldeigja подтверждается новейшим анализом стратиграфии, домострои-
тельства и топографии Ладоги VIII—X вв.39, который, показывает, что
первыми поселенцами в Ладоге в начале 750-х годов были выходцы из
Северной Европы, а импульс продвижения славян дал себя знать лишь к
концу 760-х годов.
Следующий по времени фиксации городской топоним — HdlmgarcTr,
впервые встречающийся в рунической надписи из Эсты первой половины
XI в. Историки последнего столетия, преодолевшие ошибочное отож-
дествление топонимов Hdlmgardr и "Холмогоры" у Тормода Торфеуса и
его последователей, склонны видеть в древнескандинавском имени
HdlmgardJ обозначение Новгорода. Тем не менее объяснения проис-
хождения и значения его различны: HOlmgardt понимают 1) и как
"Ильменский город" ("Ильмень" H61m), 2)ji как "город на острове" (от
hdlmr, "остров"), 3) и как "поселение в островной, т.е. заливаемой па-
водками местности", 4) и как "Холм-город, т.е. крепость Холм".
Два первых мнения подвергнуты анализу и критике в посвященной
скандинавскому наименованию Новгорода работе Е.А. Рыдзевской40.
Пытались доказать неправомерность третьей точки зрения в целом ряде
52
статей41, где одновременно приводится аргументация в поддержку выд-
винутого ранее исследователями42 четвертого толкования топонима
H61mgardr. Не приводя подробной аргументации, содержащейся в серии
наших статей, повторим лишь основные выводы. Топоним HOlmgardr
образовался практически в то же, время что и древнейшее скандинавское
наименование Руси Gardar (по всей вероятности, в конце IX в.), когда
корень garcT- в нем был тождествен древнерусскому "город" (в значении
"укрепленное поселение"). Поскольку вторая часть топонима была
передачей древнерусского слова, то и первая часть его не могла быть
скандинавской, а являлась транскрипцией древнерусского "холм". Тем
самым в момент своего возникновения форма HOlmgardr представляла
собой не что иное, как отражение древнейшего самоназвания некоего ук-
репленного поселения "Холмгорода" (т.е. крепости Холм), ставшего затем
составляющей Новгорода. Согласно летописным данным, "Холмом"
именовался один из районов средневекового Новгорода, носивший также
название "Славно", "Славенский конец". Не исключена, правда, возмож-
ность, что "Холмгородом" называлось сначала (во второй половине IX в.)
поселение на территории нынешнего Городища под Новгородом, и лишь
впоследствии, с переселением его обитателей на территорию будущего
Славенского конца, туда был перенесен ими привычный топоним. Однако
вопрос о возможности такой миграции топонима, послужившего прото-
типом для древнескандинавского смогут разрешить, по-видимому, только
дальнейшие раскопки обоих названных центров приильменских славян43.
Совершенно необходимо четко различать период возникновения
топонима и период его функционирования на языке. Так, в равной степени
мало правдоподобно и то, что могло возникнуть двусоставное (сканди-
навско-славянское) имя, и то, что его исходное значение могло сохра-
ниться в процессе использования топонима скандинавами (в языке
которых существовали h61mr — "остров", gardr — "усадьба, хутор", а
также имена собственные с составляющими holm- и gard-). Соответст-
венно надо полагать, что со временем народная этимология связала
H61mgardr (Холмгород) с древнескандинавским hdlmr — "остров". Саги
содержат и подтверждение тождества Холмгорода и Новгорода, и факты
восприятия Хольмграда (HOlmgardr) как островного города.
Итак, анализ древнерусского топонимического материала, прежде всего
городских топонимов, содержащихся в памятниках древнескандинавской
письменности, опровергает тезис о наличии в нем собственно скандинав-
ских наименований и говорит об ориентации скандинавских топонимов на
фонетический облик географических самоназваний, подтверждая тем
самым признанный исследователями факт, что "скандинавы рано й быстро
слились с местным населением и как этнический элемент растворились в
нем"44.
1 Детальный обзор литературы по проблеме и библиографию работ см.: Мошин В.А.
Варяго-русский вопрос // Slavia. 1931. N 10. Р. 109—136, 343—379, 501—537;
Шасколъский И.П. Норманская теория в современной буржуазной науке. М.; Л., 1965; Он
же. Антинорманнизм и его судьбы // Генезис и развитие феодализма в России: Проблемы
историографии. Л., 1983. С. 35—51; Булкин В.А., Дубов И.В., Лебедев Г.С. Русь и
варяги: Новый этап изучения // Вести. ЛГУ. Сер. 2. Ист., яз., лит. 1987. Вып. 3. С. 12—
53
Клейн Л.С., Лебедев Г.С., Назаренко В.А. Норманские древности на современном э тапе
археологического изучения // Исторические связи Скандинавии и России, IX—XX вв. Л.,
1970. С. 226.
3 Арциховский А.В. Археологические данные по варяжскому вопросу//Культура Древней
Руси. М., 1966. С. 41.
4 Булкин В.А., Дубов И.В..Лебедев Г.С. Археологические памятники Древней Руси IX—XI
веков. Л., 1978; Кирпичников А.Н. и др. Русско-скандинавские связи в эпоху образования
Древнерусского государства (IX—XI вв.) // Scando-Slavica. 1978. Т. 24. Р. 63—89; Бул-
кин В.А., Дубов И.В., Лебедев Г.С. Русь и варяги. С. 17—19.
5 Лебедев Г.С. Эпоха викингов в Северной Европе: Ист.-археол. очерки. Л., 1985;
Мельникова Е.А., Петрухин В.Я. Послесловие //Ловмяньский X. Русь и норманны: Пер.
с пол. М., 1985. С. 230—245; см. также: Джаксон Т.Н., Плимак Е.Г. Некоторые спорные
проблемы генезиса русского феодализма: (В связи с изучением и публикацией в СССР
"Разоблачений дипломатической истории XVIII века" К. Маркса)//История СССР. 1988.
№ 6. С. 40—50.
& Мельникова ЕЛ.. Глазырина Г.В., Джаксон Т.Н. Древнескандинавские письменные ис-
точники по истории Европейского региона СССР // Вопр. истории. 1985. № 10. С. 36-53.
Мельникова Е.А. Древняя Русь в исландских географических сочинениях // Древнейшие
государства на территории СССР: Материалы и исследования, 1975. М., 1976. С. 156
(Далее: ДГ).
8 Джаксон Т.Н. Древнескандинавская топонимия с корнем aust- // Скандинавский сборник.
Таллинн, 1988. Вып. 31. С. 140—145; Она же. Север Восточной Европы в этиогео-
графических традициях древнескандинавской письменности: (К постановке проблемы) //
Славяне: этногенез и этническая история: (Междисциплинарные исследования). Л., 1989.
С. 131—132. Ср. заключение Е.А. Мельниковой, что круг используемых руническими
надписями наименований "принадлежит к древнейшему пласту географических и топогра-
фических сведений скандинавов о Восточной Европе" (Мельникова Е.А. Этнонимика
севера европейской части СССР по древнескандинавской письменности и "Повести вре-
менных лет" Северная Русь и ее соседи в эпоху раннего средневековья. Л., 1982.
С. 124).
9 Лебедев Г.С. Эпоха викингов. С. 260.
W Глазырина ГВ..Джаксон Т.Н. Древнерусские города в древнескандинавской письменности
//Тез. докл. сов. делегации на V Международном конгрессе славянской археологии. М.,
1985. С. 123—124; Джаксон Т.П. Древнескандинавская топонимия; Она же. Наиме-
нования Древней Руси и Новгорода в древнескандинавской письменности: О возник-
новении топонимов Gadar и Ilolmgardr // Скандинавский сборник. Таллинн, 1986. Вып. 30.
С. 85—95.
11 Джаксон Т.П. Север Восточной Европы. С. 130—135.
См.: Древнерусские города в древнескандинавской письменности: тексты, перевод,
комментарии / Сост. Г.В. Глазырина, Т.Н. Джаксон. М, 1987.
13 См.: Мельникова Е.А. Древнескандинавские географические сочинения: тексты, перевод,
комментарий. М., 1986.
Джаксон I’.I/.S^mcs и Gadsг. Загадки древнескандинавской топонимии Древней Руси//
Scando-Slavica. 1986. Т. 32. С. 13—83.
15 Мельникова Е.А. Древняя Русь. С. 150.
Глазырина Г.В. География Восточной Европы в сагах о древних временах //ДГ, 1986.
М., 1988. С. 229—235.
См.: Джаксон Т.Н., Мачинский Д.А. Юго-восточное Приладожье в "Саге о Хальвдане,
сыне Эйстейпа" // Археология и история Пскова и Псковской земли, 1988: Тез. докл.
пауч.-практ.копф. Псков, 1989. С. 83—85.
18 Джаксон Т.Н., Молчанов Л.А. Из истории формирования древнескандинавской топопии
пути "из варяг в греки" // Археология и ис тория Пскова и Псковской земли. Псков, 1986.
С. 59—61; Они же. Древнескандинавское название Новгорода в топонимии пути "из варяг
в греки"//Вспомогательные исторические дисциплины. Л., 1990. Вын. 21. С. 226—238.
19 Обзор литературы см.: Джаксон Т.Н. О названии Руси Gardar // Scando-Slavica. 1984.
Т. 30. С. 133—143.
Braun F. Das hisiorische Russland im nordischen Schrifuum des X—XIV. Jahrhunderts //
Festschrift Eugen Mop’< zuin 70. Gcbunsiag. Halle, 1924. S. 192—196.
54
21 Рожнецкий С. Из истории Киева и Днепра в былевом эпосе //Изв. Отд. рус.яз. и словесн.
Академии наук. СПб., 19911. Т. V». кн. 1. С. 62.
22 Брим ВЛ. Путь из варяг в греки // Изв. АН СССР. Сер. 7. Отд. обществ, наук 1П31
№ 2. С. 229.
Фасмер М. Этимологический словарь русского языка / Пер. с нем. и доп. О.Н. Трубачева.
М., 1986. Т. 1. С. 443.
24 Куза А.В. Социально-историческая типология древнерусских городов X—ХШ вв. //
Русский город. М., 1983. Вып. 6. С. 21—22.
25 Булкин В А., Дубов И.В..Лебедев Г.С. Археологические памятники. С. 77.
26 Носов Е.Н. Нумизматические данные о северной части балтийско-волжского пути конца
УШ—X в. Ц Вспомогательные исторические дисциплины. JL, 1976. Вып. 8. С. 95—110.
27 Рыбаков БА. Торговля и торговые пути // История культуры Древней Руси. М.; Л., 1948.
Т.1. С. 346—349; Янин ВЛ. Денежновесовые системы русского средневековья. М., 1956.
С. 103.
28 Носов Е.Я.Поселения Приильмепья и Поволховья в конце! тыс. н.э.: Автореф. дис....
канд. ист. наук. М., 1977. С. 9,21; Он же. Волховский водный путь и поселения конца I
тыс. н.э. // Краткие сообщения Ин-та археологии АН СССР. 1976. Вып. 146.
2^ Thomsen V. Der Ursprung der russischen Staates. Gotha, 1879. S. 84; Фасмер M. Этимоло-
гический словарь ... M., 1986. T. 2. С. 448.
30 Mikkola J. Ladoga — Laatokka // Journal de la Socifete Finno-ougrienne. 1906. T. 23. P. 23;
Брим В А. Указ. соч. С. 222—223; Рыдзевская Е.А. Сведения о Старой Ладоге в
древнесеверной литературе // Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях
Ин-та истории материальной культуры АН СССР. М.; Л., 1945. Вып. 11. С. 64—65;
Роспонд С. Структура и стратиграфия древнерусских топонимов //Восточнославянская
ономастика. М., 1972. С. 53; Нерознак В.П. Названия древнерусских городов. М., 1983.
С. 101—102.
31 Schramm G. Normannische Stiitzpunkte in Nordwestrussland. Etappen einer Reichsbildung im
Spiegel von Namen // Beitrage zur Namenforschung, N.F. 1982. Bd. 17, H. 3. S. 274—278.
32 Фасмер M. Этимологический словарь... T. 1. С. 346.
33 Scharamm G. Sechs waragische Problemc //Jahrbiicher fur Geschichte Osteuropas. 1986. Bd. 34,
H. 3. S. 369—370.
З4 Mikkola J. Ladoga. P. 23; Брим В А. Путь из варяг в греки. С. 222—223.
35 Роспонд С. Структура и стратиграфия. С. 53..
36 Булкин В А., Дубов И.В., Лебедев Г.С. Археологические памятники. С. 85—90, Ряби-
нин Е.А. Скандинавский производственный комплекс VIII века из Старой Ладоги //
Скандинавский сборник. Таллинн, 1980. Вып. 25. С. 161—177.
37 Кирпичников А.Н. и др. Указ. соч.
38 Лебедев Г.С. Путь из варяг в греки // Вести. ЛГУ. Сер. 2. Ист., яз., лит. 1975. Вып. 4.
С. 4.
39 Кузьмин С Л., Мачинская А.Д. Культурная стратиграфия Ладоги VIII—X вв. Ц
Археология и история Пскова и Псковской земли, 1988. Псков, 1989. С. 29—30;Кузь-
мин СЛ. Малые дома Старой Ладоги VIH—IX вв.: (Культурная принадлежность домо-
строительной традиции)//Там же. С. 34—35.
40 Рыдзевская Е.А. Холм в Новгороде и среднесеверный Holmgardr // Изв. Российской ака
демии истории материальной культуры. Пг., 1922, Т. 2. С. 105—112.
41 Джаксон Т.Н. О названии Руси Gardar; Она же. Наименование Древней Руси и Новгорода;
Джаксон Т.Н., Молчанов АА. Древнескандинавское название Новгорода.
42 Рыдзевская Е.А. Холм в Новгороде; Янин ВЛ., Алешковский М.Х. Происхождение
Новгорода: (К постановке проблемы) // История СССР. 1971. № 2. С. 41; Янин ВЛ.
Социально-политическая структура Новгорода в свете археологических исследований //
Новгородский исторический сборник. Л., 1982. Вып. 1.(11). С. 83.
43 Янин ВЛ. Социально-политическая структура Новгорода. С. 87; Колчин Б.А.. Янин ВЛ.
Археологии Новгорода 50 лет // Новгородский сборник, 50 лет раскопок Новгорода. М.,
1982. С. 111.
44 Рыдзевская Е.А. О роли варягов в Древней Руси (1939 г.) // Рыозевская Е.А. Древняя
Русь и Скандинавия в IX—XIV вв.: (Материалы и исследования). М., 1978. С. 135 и след.;
ср..Ловмяньский X. Указ. соч. С. 98—106.
55
СКАНДИНАВЫ И ВОЗНИКНОВЕНИЕ ДУБЛИНА
К постановке проблемы1
В.Г. Безрогое (Москва)
Ранняя Ирландия предстает в историографии по преимуществу как
отсталое, примитивное общество, сохранившее еще во второй половине I
тысячелетия н.э. чрезвычайно архаический облик и сходство с перво-
бытными родовыми обществами железного века. В связи с такой общей
оценкой классической является формула, отрицающая не только сущест-
вование в раннесредневековой Ирландии городов, но и вообще наличие
какого-либо урбанического развития, — формула, которую приняли боль-
шинство исследователей различных историографических направлений.
Широко распространенной характеристикой общественного строя ранне-
ирландского социума служат слова, сказанные о нем выдающимся совре-
менным ирландским историком Даниэлем Винчи:: "Племенное, сельское,
иерархичное и общинносемейное" общество2, которому была чужда до
появления скандинавов даже сама идея города3. Данный методологический
фон уже в некотором роде предопределяет решение вопроса о роли
скандинавов в процессе возникновения ирландских городов, особенно если
учесть, что в местах, где появлялись и оседали викинги, находятся
современные крупные приморские города — Дублин, Уэксфорд, Лимерик,
Уотерфорд, Корк и др.
Как известно, викинги появились в Ирландии в 795 г. К 840—841 гг.
относится первое упоминание о фортификационных работах при викингах
на месте Дублина. Второй этап его застройки начался после 15-летнего
перерыва со времени изгнания из Дублина в 902 г. скандинавов, т.е. в
конце 10-х годов X в.4 Такой подход задает обычно нижнюю хроноло-
гическую границу возможного рассмотрения генезиса Дублина. "Сканди-
навская теория" возникновения городов в Ирландии наиболее популярна и
распространена как в специальной литературе, так и в общих трудах по
истории и культуре Ирландии. Однако замечу, что постоянное подчерки-
вание отсутствия в доскандинавской Ирландии городов, в случае, если
после этого утверждения ставится точка, не совсем верно и, на наш
взгляд, требует разъяснения, дабы избежать закрепления однозначного
стереотипа о примитивности устройства ирландского общества. Вопрос о
знании предыстории городов на острове важно и для понимания путей и
форм вторжения и деятельности там скандинавов, характера связи
местных и скандинавских центров в Ирландии.
Кроме того, данный вопрос связан с проблемой экспорта-импорта
города в так называемую негородскую среду. Такой феномен наблюдался
в различные эпохи и в разных исторических условиях, но имеет некоторые
общие условия. Одно из них, на наш взгляд, — непременное наличие
некоторого протоурбанистического местного движения, чтобы на данной
территории мог прижиться привносимый извне город или идея города. В
противном случае город долго не прививается на новой территории, если
городская цивилизация-завоеватель не подчиняет себе полностью и
тотально захваченные земли. В историографии подобное явление показа-
но на материале других регионов5.
56
Проблема возникновения самого Дублина как урбанистического центра
имеет по крайней мере две стороны:
генезис города до, при или после викингов;
преемственность или дискретность в развитии и функционировании дуб-
линского поселения.
В данной статье мы коснемся первой стороны. Проблема возникно-
вения Дублина имеет следующие возможные (и присутствующие в
исследованиях) варианты решения, так или иначе представленные в
литературе6:
а) генезис города — результат чисто местного, автохтонного доскан-
динавского развития;
б) возникновением города Ирландия обязана скандинавам, основавшим
первые городские поселения, в том числе Дублин;
в) у процесса было два источника: местный и скандинавский, причем
либо местные элементы были представлены протогородом уже к моменту
вторжения скандинавов в 795 г., либо оба ингредиента развивались
параллельно и совместно (учитывая близость уровней развития);
г) город возник в Ирландии уже после скандинавов: либо в X в., после
окончания первой волны военных набегов IX в. и окончательного утверж-
дения пришельцев с северо-востока на острове, либо в XII в. и позже, с
появлением завоевателей из Англии.
Однозначное решение данного вопроса — дело будущего. На наш
взгляд, споры о том, где лежит рубеж, с которого начинается ирландский
город, во многом искусственны и основываются на внешнеисторическом
абсолютизировании тех или иных городских черт. По-видимому, все
участники дискуссии, какого бы из четырех вариантов решения проблемы
генезиса города они ни придерживались, ведут речь об одном и том же
процессе, который, разумеется, имел различные стадии в своем исто-
рическом движении, функционировании и развитии урбанистических
центров. Наша задача не в том, чтобы дать однозначную и универ-
сальную для всех эпох дефиницию города. В данном случае интерес
направлен на изучение реальности, лежащей за более конкретным опреде-
лением, поскольку то, что мы называем термином "город", в разные эпохи
имело свой образ и функции. Опираясь на общую основу выделения
урбанистических поселений как неаграрных по доминирующим (опре-
деляющим их) функциям, необходимо понять, чем было то или иное
поселение для конкретного общества в тот или иной период истории. Ведь
то, что квалифицируется как город для одной эпохи, в другую таковым
может и не быть, и наоборот7.
Не претендуя на окончательное слово, хочется высказать несколько
соображений, показывающих сложность, неоднозначность, длительность,
многофакторность и постепенность поступательного движения. Проследим
в данной статье перетекание урбанистического процесса из одной
исторической эпохи в другую на примере начального этапа взаимо-
действия ирландцев и завоевателей-скандинавов.
Одним из истоков протоурбанистического движения стало в Ирландии
наличие постоянных мест для отправления периодических празднеств
(особенно так называемого оэнаха — общеплеменного собрания и
праздника в честь предков и для поддержания общего миропорядка)8, с
57
которыми ассоциировались торжища и ярмарки, терминологически еще не
выделенные в раннеирландском обществе, но возникшие до появления
скандинавов, под воздействием торговой деятельности которых, в свою
очередь, появился впоследствии заимствованный из континентальных язы-
ков особый термин для обозначения уже постоянного рынка — margadh.
Подобными же "концентратами неаграрных занятий9 можно считать
королевские резиденции (и иные значительно укрепленные крепости),
однако это был наиболее неустойчивый тип таких поселений, так как, с
одной стороны, он подвергался резким необратимым изменениям,
связанным с капризами политической фортуны. С другой — привлекал к
себе значительное число профессионалов, в том числе и ремесленников,
которые необязательно жили у самой крепости, но все равно вступали с ее
обитателями в сложную и постоянную систему взаимоотношений10.
В число урбанистических ядер можно также включить епископские и
монастырские поселения11 и, возможно, корабельные стоянки. Об их
значительности свидетельствуют как приводимые позднеантичными
(Клавдиан, Гильдас и др.) и раннесредневековыми (жития, анналы, саги и
проч.) источниками данные о большом количестве различных плава-
тельных средств у ирландцев, так и сведения о фортификационных и
навигацких сооружениях при них (последний род информации исходит,
правда, из архаических текстов в составе компиляции XIV в.,
называющейся "Желтая книга Лекана"), а также о частых морских
поездках из страны в страну12.
К перечисленным примыкают и некоторые другие пункты, которые в
совокупности можно было бы назвать "известными местами". Это места,
названия которых хорошо известны в ранних источниках, и явно неаграр-
ные по своим функциям (холмы, заливы, пересечения дорог, переправы,
броды и т.д.). В том числе современный Дублин, возникший между бродом
через реку Лиффи и морским заливом. Проблема, связанная с этими
локусами, серьезна и сложна. Каков характер их известности, причина
неоднократной фиксации топонимов в источниках? Есть ли свидетельства
их посредничества в ремесленной и торговой, военно-административной и
культурно-религиозной деятельности? Эти вопросы еще ждут своего
решения.
Не менее сложна и запутанна проблема возникновения самого ирланд-
ского города. Уже Клавдий Цтолемей (II в.) в географическом сочинении
говорит о наличии в Ирландии 10 городов13, называя городами, по-види-
мому, племенные центры, существование которых было известно антич-
ным мореплавателям. Не изменились принципы внешнего описания и че-
рез 900 лет: в Хронике Адемара, монаха из Ангулема (доведена до
1031 г.), Ирландия накануне 1000 г. описывается как очень богатая
страна, в которой 12 городов14. Гиральд Камбрийский (XII в.), побыва-
вший с англо-нормандскими завоевателями в Ирландии, высказывает
совершенно противоположное мнение об Ирландии как исключительно
отсталой стране15. В чем же дело? На поставленный вопрос ответ, на наш
взгляд, нужно искать во внутренних ирландских условиях.
В зоне доминирующего варварского начала город в Ирландии возникал
чрезвычайно трудно. На отсутствии (замедленности) развития городов в
Ирландии (особенно в донорманнскую эпоху) сказалос) ее островное,
58
отделенное от континента положение. Вопрос о наличии торговых иност-
ранных факторий в Ирландии до скандинавов требует особого и глубокого
изучения, поскольку прямых и бесспорных доказательств нет. Но воз
можно, что ирландцы и отплывавшие в Ирландию иноземные купцы
пользовались услугами торговых центров других, соседних стран.
Характер расселения ремесленников исключал острую необходимость
города: они или были постоянно в пределах быстрой досягаемости
(недалеко расположенные хуторские домохозяйства), либо с них взималась
регулярная дань требуемыми изделиями. Попытки определить центры
ремесленного производства по распределению археологических находок
изделий пока не дают желаемых результатов вследствие нахлеста
ареалов находок различных типов, а в металлобработке также из-за
локальной переплавки и изготовления сплавов на месте16. Определенного
прогресса добились лишь исследования распределения свободно стоящих
каменных резных крестов, где выделены некоторые мастерские,
отличающиеся по технике, графике, стилю17. Эти центры охватывали
своей продукцией районы в несколько десятков километров.
Не сразу идея города утвердилась и в ирландской церкви, церковный
"град" в виде монастырского поселения возник уже после окончания
деятельности св. Патрика (конец V в.) в связи с его смертью и был в
значительной степени интегрирован в племенное общество. Религиозный
христианский центр в Армаге в трех километрах от языческой столицы
Улада (северо-восточной части острова) Эмайн Махи Патриком еще не
осознавался как город-центр. "Апостол Ирландии" не подчеркивал особый
локус собственного местопребывания, называя своей "резиденцией" всю
страну (поскольку постоянно передвигался по ней)18. Не принесла пользы
урбанистическому процессу также и взаимоослабляющая борьба цер-
ковных и светских центров19, поскольку задерживала развитие тех и
других.
Интересно, что центры королевств и другие важные центры дольше
обычных сооружений-хуторов сохраняли магически-сакральный языческий
характер и могли быть архетипом аналогичных сооружений. Средневе-
ковый памятник Fled Ddin па nGed повествует, как король Домналл, сын
Эрк, установил дун (крепость) на берегах реки Бойн, поскольку древняя
столица острова Тара была проклята христианскими святыми. "И он
возвел семь больших валов вокруг форта по образцу Тары... и даже дома
дуна по образцу домов Тары"20. По образцу Переднего Покоя Тары был
выстроен и дом Брикриу21.
Хотя многие раннеирландские протогородские центры находились вдали
от побережья, несомненно, что морская дальнаяя торговля Ирландии сыг
рала в развитии ее экономической жизни большую роль. Внешняя22
торговля явилась стимулом для оживления внутреннего обмена товарами
в стране, она была на первых порах гораздо сильнее развита, чем
внутренняя, и пользовалась к тому же покровительством развивающейся
королевской власти23.
Итак, в конце доскандинавской эпохи Ирландия находилась в самом
преддверии урбанистического процесса.. Предпосылки уже были, однако
местное общество еще не могло в значительном объеме реализовать
заложенные в них потенции. Оставив в стороне решение проблемы о том,
59
что принесли скандинавы — город, его идею или градообразующую
структуру деятельности (заметим только, что именно с середины — конца
VIII в. в Скандинавии начинается активный рост городов24), — представим
здесь некоторые соображения о том, как же автохтонные феномены
взимо действовал и с принесенной скандинавами традицией в самый началь-
ный период их контакта. Чтобы хоть как-то высветить начальные
моменты взаимодействия ирландской протоурбанистической традиции и
пришедших в конце VIII—IX вв. скандинавов, нужно обратиться к данным
лингвистики, поскольку добытые наукой на сегодняшний день архео-
логические свидетельства раскрывают историю Дублина лишь с X в.
Данные языка, особенно этимология и семантическая интерференция,
позволяют составить хотя бы некоторое представление о характере
начального взаимодействия двух разных этнических сред, отразившегося
в языке. Выявленные черты этого взаимодействия дадут материал к
дальнейшему решению вопроса об исходном уровне развития появив-
шейся на острове в конце VIII — начале IX в. культуры викингов.
Рассмотрим генезис названия дублинского поселения, поскольку его
формирование и бытование дают нам в руки как бы слепок с конкретного
исторического процесса. Возникшее при впадении рек Лиффи и Поддла в
Ирландское море поселение имело два названия. Одно из них отражало
связанную с этим местом человеческую жизнедеятельность. Звучало оно
как Ат Клиат (Ath Cliath), что в переводе означает "Брод Плетней".
Данная форма обозначения топонимов была характерна для Ирландии, в
древнейшем слое их очень часты композиты с первым словом или первым
компонентом одного составного слова Ат, т.е. Брод25. Подобное явление
изначально было связано с семиотической напряженностью, присущей
месту у брода как сакральной границы, как некоего ритуального маги-
ческого пункта, возле которого часто и происходили различные события,
концентрировалось внимание ирландского общества. Достаточно сказать,
что место у брода служило часто пунктом встречи двух враждебных
(чаще) или мирных сторон, ибо тут заканчивалась сфера покровительства
как племенного закона, так и духов земли, завершалось с двух сторон
"свое пространство" и возникал удобный момент для общения.
Топоним "Ат Клиат" встречается в древнейших ирландских сагах
мифологического и Уладского циклов, оформившихся к концу VII в., его
настойчиво предпочитают применять и в ирландских анналах вплоть до
довольно позднего времени (по крайней мере, определенно до конца
XII в.), где с середины IX в. постоянно фигурируют "чужеземцы из Ат
Клиата", т.е. скандинавы.
При раскопках средневекового Дублина в слоях X в. найдены остатки
плетней: речные и дренажные заграждения; постройки с использованием
плетневых структур; возможно, и мощение топкой местности26. Таким
образом, данное название, казалось бы, полностью оправдывается.
Интересно, что не только первая его часть (Ат) была органична ирлан-
дским культуре и системе топонимических названий, но и вторая, по
скольку, например, одна из крепостей выдающегося ирландского героя
Бриана Бору (X—XI вв.) в графстве Лимерик носила название Дун (т.е.
крепость) Клиат.
Однако в неирландских и редких ирландских источниках со скандинав-
60
скими завоевателями (и в дальнейшем — поселенцами) связывается
другое название Дублинн (Dubhlinn, Dyflinn). Хронология его появления
также загадочна, как и этимология.
Как таковое, название впервые зафиксировано в Ирландии с IX в., а за
ее пределами — одним-двумя веками позже. Вроде бы название "Дублин"
определенно моложе Ат Клиата и посторонне, внешне ему.
Но в описании Ирландии Клавдием Птолемеем (II в.) в месте,
приблизительно соответствущюем местоположению Дублина, зафиксиро-
ван так называемый Eblana polis, что некоторыми учеными интерпрети-
руется как Dublana civitas, хотя другие оспаривают эту привязку и
помещают Эбланаполис в несколько другом месте27.
Неполностью ясна и этимология. В литературе прочно утвердилась
ирландская версия. Название города из двух частей: Dub — "черный", в
первой части композита нередко имеет в древнеирландском просто
усилительную или выделительную функцию, например, duib-ri —
"могучий правитель"28. "Дуб" — частый элемент ирландских имен собст-
венных (Дуб, Дубтах, Дубай, Дубэд, Дублекс, Дубкенн, Дублейт, Дубда,
Брандуб и др.). Он встречается и в других кельтских языках — валлий-
ском (dub, du), корнском (du), бретонском (du), галльском (река Dubis во
Франции, букв, "черная").
Вторая часть названия — linn, linne — также имеется в древнеир-
ландском языке. Это слово означает "омут, заводь, залив" и встречается
довольно рано (например, в архаизирующем трактате Auraiccept n-Eces29),
в том числе в ряде топонимов, зафиксированных в средневековых
рукописях.
Таким образом, вроде бы происхождение названия становится ясным,
если исходить из фактов древнеирландского языка и письменности.
Действительно, при впадении реки Поддл (ныне в Дублине течет под
землей) в реку Лиффи или рядом с ней в Ирландское море (какова была
точная линия древнего берега не вполне ясно) на последнем ее изгибе
перед устьем эта небольшая речка "отрыла" в илистом грунте значи-
тельную вымоину — залив, рядом с которым по одну сторону существо-
вало, по-видимому, древнеирландское монастырское поселение, а по
другую возникло укрепление викингов30.
Однако преимущественное употребление второго, более "географизи-
рованного" названия Дублина неирладскими авторами настораживает.
Почему ими было выбрано именно оно?
Слово linn присутствовало в северогерманских и финских языках в
значении "укрепление, город, замок". Мы встречаем города с названиями
Линн в Англии и Швеции, в последней также и Линчёпинг (т.е. "укреплен-
ное торговое местечко"), в Прибалтике — Таллинн и т.д. В Ирландии
существовали еще два викингских поселения с элементом "линн" — Linn
Duachaill (вполне ирландское название) и Linn Roio31.
Первый элемент также мог вызывать некоторые ассоциации, особенно
в связи со спецификой местоположения невысокого дублинского холма в
насыщенной водой низменной местности. Скандинавы произносили наз-
вание города как Дюфлинн (Dyflin), что зафиксировано в текстах саг и в
исландской Landn^mabok32 и что объясняется существовавшей в древне
ирландском языке леницией согласных, в процессе которой Dubhlinn
61
произносилось как (duvlin). Скандинавское произношение и написание
Dy flin дали впоследствии второй вариант латинизированной транскрипции
названия Duvelina наряду с Dublinia33. В шведском, норвежском,
исландском языках dy означает примерно одно и то же — "тина, ил,
илистое дно, болото, трясина, топь". По-видимому, влиянием скандинавов
объясняется наличие в шотландском языке и североанглийских диалектах
слова Dub в значении "залив, глубокий темный омут на реке", наряду с
сохранением в среднеанглийском языке в том же значении слова linn,
которое воспринималось как шотландизм (в шотландский язык, естест-
венно это слово пришло из ирландского).
Произошло очень любопытное смешение смыслов. Можно предпо-
ложить непассивную роль скандинавов в выборе употребительного в их
среде названия данного урбанистического поселения. Либо они "пристег-
нули" Dub к своему Linn, либо слово ирландского происхождения
Dub(h)lin(n) было воспринято ими легче другого, как до некоторой степени
этимологически более ясное, вызывавшее ассоциации в своей собственной
культуре, но уже урбанистического, а не топографического рода.
В ирландских триадах, памятнике IX в., возникает потребность проком-
ментировать либо забытое, либо новое, либо по каким-то причинам не-
ясное для возможных читателей второе название следующим образом:
"Три путевых прохода Ирландии ... проход Дублина, т.е. Ат-Клиата"34.
Процессы семантической лингвоинтерференции показывают напряжен-
ность и содержательность первых скандинаво-ирландских контактов,
которые, с одной стороны, как мы знаем из хроник и других документов,
имели результатом разрушение многих старых центров ирландского
общества и монастырской культуры, но, с другой стороны, привели к ис-
пользованию уже накопленных урбанистических потенций на новом
организационном уровне.
В дальнейшем скандинавы, несомненно, сыграли значительную роль в
развитии ирландского урбанизма, хотя взаимодействие пришлых и
местных элементов и поселений было сложным и противоречивым. Как
известно, в периферийной стране город суть форпост колонизации любого
типа. Далеко не случайно викинги обратили внимание на прото-Дублин в
устье реки Лиффи, поскольку он является центром наиболее плодородной
экологически благоприятной области в Ирландии35 и был выгодно распо-
ложен относительно как внутренних36, так и внеших37 путей сообщения.
Именно Дублин стал главным опорным пунктом скандинавов в Ирландии.
1 В основу данной статьи легло выступление на XI Всесоюзной конференции по изучению
истории, экономики, литературы и языка Скандинавских стран и Финляндии (Архан-
гельск, 1989).
2 Binchy D.A. Secular institutions // Early Irish society. Dublin, 1959. P. 54.
3 Binchy DA. The passing of the Old Order // Proceedings of the International Congress of celtic
Studies held in Dublin, 6—10 July, 1959. Dublin, 1962. P. 122. Cp.: O'Corrain D. Ireland
before the Normans. Dublin, 1972.
4 Wallace P.J. The origins of Dublin I Ed. by B.G. Scott. Studies on Early Ireland. Belfast, 1982.
P- 129—143; Idem. The archaeology of Viking Dublin // The Comparative History of Urban
Origins in Non-Roman Europe: Ireland, Wales, Denmark, Germany, Poland and Russia from the
Ninth to the Thirteenth Century / Ed. by H.B. Clarke, A. Simms. Oxford, 1985. P. 103—145;
? Clarke H.B. Dublin c. 840 to c. 1540: the Medieval Town in the Modem City. Dublin, 1978.
" Cm.: Oppida: the Beginnings of Urbanisation in Barbarian Europe. Papers Presented to a
Conference at Oxford, October 1975 / Ed. by B. Cnnfiffe, T. Rowley. Oxford, 1976.
6 Полный перечень публикаций был бы слишком объемным. Упомянем лишь некоторые
работы, исключив те, на которые мы ссылались раньше: Butlin RA. Urban and protourban
settlements in pre-Norman Ireland // The Development of the Irish Town. L., 1977; Delaney T.G.
The Archaeology of the Irish Towns // European Towns, their Archaeology and Early History. L.,
1977; Little G.A. Dublin before Vikings: An Adventure in Discovery. Dublin, 1957; O'Sulli
van W. The Economic History of Cork from the Earliest Times to the Act of Union. Cork, 1937,
Daly M.E. Irish urban history: a survey // Urban History Yearbook, 1986. Leicester, 1986;
Осипова T.C. Ирландский город и экспансия Англии ХП-XV вв. М., 1973; статьи в The
Comparative History..., работы Де Паоров, Бирна, Бугге, Догерти, Куллена, Кертиса,
Фитцджеральда, Гольмана и многих других.
7 Ср.: Рапов О.М. Еще раз о понятии "русский феодальный город" ://Проблемы отечест-
венной и всеобщей истории. Л., 1983. Вып. 7: Генезис и развитие феодализма в России
Проблемы1 историографии. С. 64, 65, 66, 69; Рабинович М.Г. Очерки этнографии
русского феодального города. М., 1978. С. 16—17; Ястребицкая АЛ. Западно-
европейский город в средние века //Вопр. истории. 1978. № 4. С. 96.
8 Об оэнахах см.: Hull Е. History of Ireland and her people to the close of the Tudor period. L.,
Calcutta, 1926. P. 19—20; O’Curry E. On the Manners and Customs of the Ancient Irish.
Dublin, 1873. Vol. 2—3; Morris H. Oenach Descirt Maige Ц Journal of the Royall Society of
Antiquaries of Ireland. 1928. Vol. 58; O'Rahilly T.F. Early Irish History and Mythology. Dublin,
1946; Binchy DA. The Fair of Tailtiu and the Feast of Tara // Eriu. 1955. Vol. 18. P. 113—138;
MacNeill E. Early Irish laws and institutions. Dublin, 1935; а также указатели к: Ancient Laws
of Ireland. Dublin, 1865—1901. Vol. 1—6 (Далее: AU).
9 Сванидзе А Л. Генезис феодального города в раннесредневековой Европе // Городская
жизнь в средневековой Европе. М., 1987. С 69.
10 Литература о раннеирландских крепостях обширна. Укажем несколько работ: Barry Т.В.
The archaeology of medieval Ireland. L., 1987; O'Riorddin S.P. Antiguities of the Irish
Countryside. L., 1964; Harbison P. The archaeology of Ireland. N.Y., 1976; Hillforts: Later
Prehistoric Earthworks in Britain and Ireland I Ed. by D.W. Harding. L.; N.Y., 1976; War-
ner RB. The archaeology of Early Historic Irish Kingship // Power and Politics in Early Medieval
Britain and Ireland I Ed. T. Driscoll. M.R. Nieke. Edinburgh, 1988; etc.
Doherty Ch. The monastic town in Early Medieval Ireland // The Comparative History of Urban
Origins...; Swan L. Monastic prototowns in Early Medieval Ireland: the evidence of aerial
photography plan analysis and survey // Ibid.; O'Corrdin D. The Early Irish Churches: Some
Aspects of Organisation // Irish Antiquity. Essays and Studies presented to Prof. M.J. O'Kelly.
Cork, 1981; etc.
12 Ireland in Early Medieval Europe. Cambridge, 1982; The Irish Sea Province in archaeology and
history. Cardiff, 1970; O’Rahilly C. Ireland and Wales: Their Historical and Literary Relations. L.,
1924; Crawford O.G.S. The western seaways // Cus tom is king / Essays presented to R.R.
Marett. L., 1936; Bowen E.G. Saints, seaways and settlements in the Celtic lands. Cardiff, 1969;
Little GA. Op. cit.; etc.
13 Wood-Martin W.G. Pagan Ireland. L., 1895; O'Rahilly T.F. Op. cit. Ch. 1.
14 Green A.S. The making of Ireland and its undoing 1200—1600. L., 1909. P. 1.
I3 Gerald of Wales: The history and topography of Ireland / Tr. by J.J. O'Meara. L., 1988.
Perspectives in irish archaeology: Papers presented to the 5th annual seminar of the Association of
young irish archaeologists, held in Dublin, November, 1973 / Ed. by. B.G. Scott. Belfast, 1974.
17 Erdwards N. Some observations on the layout and construction of abstract ornament in early
Christian irish sculpture // Studies in medieval sculpture / Ed. by F.H. Thompson. L., 1983.
P. 3—17.
Hughes K. The Church in early irish society. L., 1966. P. 35.
Byrne F.J. Irish kings and high-kings. L., 1973. Особенно ярко противопоставление этих
центров отражено в сочинении церковного поэта Энгуса около 800 г., где он воспевает
подъем религиозных центров (Армаг, Клонмакнойз, Глендалох) на фоне упадка светских
(Тара, Круахан, Эмайн).
2° Dillon М. The cycles of the kings. Cambridge, 1946. P. 58; The Banquet of Diin na nGed and the
Battle of Mag Rath / Ed. J. O’Donovan. Dublin, 1842. P. 6.
21 Fled Bricrend. Dublin, 1899. P. 266.
22 Для Ирландии термин "внешняя торговля" может употребляться в двояком смысле:
межплеменная и дальняя, заморская. Здесь имеется в виду последняя.
63
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
Tecosca Cormaic. Dublin, 1909.
См.: Сванидзе A.A. О сопоставлении стадий складывания государства и возникновения
городов в Швеции // Город и государство в древних обществах. Л., 1982.
Ат Габла, Ат да Ферт, Ат на Форайре, Ат Карпат, Ат Срсте, Ат Соломсет, Ат
Трайгед, Ат Кро, Ат Фейнне, Ат Луайн и др.
Wallace PJ. The archaeology...
Little GA. Op. cit. P. 25—38; O'Rahilly T.F. Op. cit.; W odd-Mart in W.G. Op. cit.: P. 594—
595; Room A. A Dictionary of Irish Plance-Names. Belfast, 1986. P. 50; MacNeill E. Phases of
Irish History. Dublin, 1968. P. 138.
Королев A.A. Древнейшие памятники ирландского языка. М., 1984. С. 147—150.
Ahlquist A. The early Irish linguist: An edition of the Canonical part of the Auraiccept na nEces.
Helsinki, 1982.
Clarke H.B. Op. cit. Map.
Shetelig H. An Introduction to the Viking History of Western Europe // Viking Antiquities in
Great Britain and Ireland. Oslo, 1940. P. 1. P. 50.
Curtis E. The English and Ostmen in Ireland // English Historical Review, 1908. Apr. P. 209.
liugge A. Contributions to the History of the Norsemen in Ireland. I. The Royal Race of Dublin.
Christiania, 1900. P. 10.
"Tri belaige Нёгепп... Belach Duiblinne. i. Atha Cliath” / Ed.K. Meyer // Triads of Ireland.
Dublin, 1906. N 50.
Характеристику местности, где расположен Дублин, см.: Evans Е.Е. The personality of
Ireland: Habitat, heritage and history. Cambridge, 1973.
O'Lochlainn C. Roadways in Ancient Ireland // Ffeil-sgribhinn Eoin mhic Nfeill. Essays and
studies presented to prof. Eoin MacNeill I Ed. I. Ryan. Dublin, 1940; Fitzgerald W. The
historical geography of early Ireland. L., 1925; etc.
См. примеч. 12.
ЛИЧНЫЕ И ОБЩЕСТВЕННЫЕ СВЯЗИ
В ГОРОДСКОЙ ЖИЗНИ
И ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ КУЛЬТУР
КУПЕЧЕСКАЯ СРЕДА И СРЕДНЕВЕКОВАЯ
БАЛТИЙСКАЯ ОБЩНОСТЬ
А.А. Сванидзе (Москва)
Предлагаемая статья построена на материале средневековой Швеции
XIV—XV вв., и речь в ней идет о купечестве — крупных профес-
сиональных торговцах, занятых преимущественно в большой внешней
торговле. То, что торговле, которую Карл Маркс образно называл
"общественным обменом веществ", принадлежит одно из ведущих мест в
сфере международного взаимодействия, не нуждается в каких-либо
обоснованиях. В Балтийском мире, как и повсюду, она обеспечивала
обмен не только опытом материальной культуры, но и духовными, в том
числе религиозными ценностями. Купцы были субъектами этой формы
деятельности и сферы общественной жизни. Какие особенности среды,
социальных связей, организации, какие были характерны для купечества
как группы взаимодействия культур? Какие микроструктуры, первичные
ячейки в среде купечества этому служили, каков был механизм их
участия?
Средневековая купеческая среда всегда была в числе этнически или
национально наиболее пестрых. Но особенностью балтийского купечества
в XIV—XV вв. был его преимущественно немецкий состав. Как известно,
с середины ХШ в. роль торговых посредников в регионе взяли на себя
бюргеры из городов вендской Ганзы: Любека, Гамбурга, Бремена,
Висмара, Магдебурга, Данцига (Гданьска), Ревеля (Таллинна) и других.
Многие из них натурализовались в Скандинавских странах и Прибалтике.
В Швеции немецкая бюргерская иммиграция приняла массовый характер
со второй половины XIV в., когда королем страны стал представитель
Мекленбургской династии1. Обычно переселенцы из ганзейских городов
приезжали в Швецию целыми семьями и профессиональными группами,
затем жили в стране подчас на протяжении нескольких поколений, в той
или иной мере перенимали ее язык и обычаи, отчасти роднились с
местными жителями2.
Натурализация немцев происходила довольно просто. Еще в XII—
ХШ вв. законы страны приравнивали немецкого переселенца к шведским
подданным, если он платил налоги, "называл себя шведом и подчинялся
законам страны"3. Затем режим ужесточился: чтобы считаться "местным
человеком", надо было уже иметь отца-шведа (Городское уложение —
Стадслаг середины XIV в.) и быть уроженцем страны (указы 1436 и
1471 гг.)4. Но купцы имели возможность на известных условиях получать
временное бюргерство в том или ином городе, а также проживать там
5. Зак. 2047 65
месяцами в качестве "летних" и "зимних" гостей5. Так или иначе, но с
середины XIV в. немецкие семьи составили основу бюргерства всех
заметных шведских городов, прежде всего портовых, так что в известном
смысле можно, видимо, говорить о "немецком купечестве шведских го-
родов". Конечно, в купеческой среде были представлены и местные семьи,
обычно менее состоятельные, — шведские, реже датские, финские. Их
число заметно увеличилось со второй половины XV в., когда в связи с
политическими обстоятельствами начался отлив немецкой купеческо-
патрицианской верхушки на континент. Однако роль в стране купцов-
немцев и после этого долго оставалась доминирующей.
Так называемый немецкий вопрос в Швеции (и Северной Европе
вообще) исследован достаточно фундаментально6. Но, поскольку в данном
случае речь идет о контактах в купеческой среде и через купеческую
среду, эти важные этносоциальные особенности северо-европейского, в
том числе шзедского, городского купечества приобретают первостепен-
ную важность — в частности, потому, что благодаря им взаимодействие в
купеческой среде региона, который обслуживался немецким купеческим
капиталом, было особенно тесным. Оно происходило не только на дело-
вом, но и на семейном уровне.
Генеалогические материалы по бюргерскому сословию, накопленные к
настоящему времени и особенно представительные по Стокгольму, а так-
же Або, Кальмару, Вестеросу, позволяют увидеть всю глубину и мно-
жественность этих родственных связей7.
Практически все купцы, проживавшие в шведских городах, имели
родственников в городах вендской Ганзы, поддерживали с ними семейные
и деловые контакты, иногда жили то в Швеции, то на родине, нередко
предпочитали кончать свои дни в старых родовых гнездах. Показательно
завещание, которое в 1367 г. составил купец из Любека Иоганн Кастелль.
Там предусмотрены вклады на бедных, на монастыри и церкви в Висбю,
Стокгольме, Або и Сигтуне, а также средства для передачи кровным
родственникам и свойственникам, в числе которых названы семьи Сэст из
Норрчепинга, Сассе из Мариенберга (в Ютландии) и жена любекского
бюргера Нильса ван Камена. Спустя полстолетия, в 20-х годах XV в., эти
фамилии обнаруживаются в муниципальных списках (Ambetsbdcker) Сток-
гольма.
Другой пример — семья Лонге. Бюргер Любека Хеннекин Лонге, или
Гедекин Лонгус (Hennekin Longe, Gedekin Longus), жена которого была из
известной семьи любекских же купцов Хиллебрандов, в 1340 г. оформил в
Стокгольме бюргерство своего сына Иоганна. Сам же с 1341 г. жил в
Нючёпинге, где и умер, после чего его жена и дети вернулись в Любек8.
Или семья Визе (Wise, Wisse), укоренившаяся в Стокгольме. Она пере-
селилась в Швецию в XIV в. В конце столетия два Визе торговали с
Любеком (откуда, видимо, происходил этот род), третий — с Фландрией.
В XV в. Визе обнаруживаются среди членов привилегированной духовной
гильдии Хельга Лекамен, один из них одновременно был заседателем
другой привилегированной гильдии — св. Гертруды. Этот последний Визе,
по имени Клаус, был очень богатым купцом. В 1458—1471 гг. он занимал
посты советника, затем бургомистра в шведской столице, неоднократно
участвовал в межсословных совещаниях, был активным политическим
66
деятелем прошведской группировки. Он женился на свояченице купца и
советника Ханса ван Ашена (Hans van Aschen), а из его четырех сыновей
один стал советником, другой — городским землевладельцем. В тех же
60—70-х годах XV в. в Любеке все еще жила немецкая ветвь Визе
(Wisse), три представителя которой вели оптовую торговлю по линии
Любек—Стокгольм9.
С главным торговым городом финского берега Або (совр. Турку) была
постоянно связана семья Фрезе (они же Frise, Freskini). С 1416 г. в
документах Або (пожалования соборной церкви города) появляется Ар-
нальдус Фрескини, который имел связи в бюргерской верхушке Ревеля10.
Его сын и тезка Арндт (Vrese) в 1427 г. оказался членом городского совета
в Ростоке, а два других сына — Фредерик и Якоб — оставались в Або,
вели широкую торговлю с Пруссией, Новгородом и Фландрией. Фредерик
был похоронен в Або в 1454 г. Якоб же, который получил в Або
бюргерство еще в 1419 г. и затем на протяжении четверти столетия был
там бургомистром (1430—1454), в весьма зрелые годы переехал в Ревель,
где женился на дочери тамошнего бургомистра, но вскоре умер (1455).
Сын Якоба Хенрик (Frise) в середине XV в. был бакалавром, а затем
магистром в Парижском университете (1450—1452), учился в Кёльне и
умер настоятелем собора в Або. Его родная сестра Биргитта Якобссон
была замужем за бургомистром Стокгольма Эрьяном (или Юргеном)
Мейдеборгом, семья которого была представлена также в Кальмаре и в
том же Або. Другая его сестра была замужем за бургомистром Ревеля.
Еще один сын Якоба Фредерик умер в Або богатейшим купцом (судя по
его завещанию). Дочери Фредерика Якобссона вышли замуж за купцов в
Або, один из которых (ван Эшен) имел связи в Выборге; другой зять, уже
упоминавшийся Ханс ван дер Аше (или ван Ашен), был уроженцем и
бюргером Стокгольма, но происходил из ганноверской бюргерской семьи.
Племянник и тезка Фредерика Якобссона был советником в Або и вторым
браком женился на Маргарите из упоминавшейся семьи Мейдеборгов.
Часть семьи Фрезе обосновалась в Стокгольме, была представлена в
столичном муниципалитете11. Таким образом, в течение первой половины
XV в. прослеживаются четыре поколения этой немецко-скандинавско-
прибалтийской семьи.
Интересны и сами фамилии купцов, которые напоминают то о немец-
ких, то о фризских и нидерландских, то о скандинавских корнях. Нередко
купцы-шведы переиначивали свои имена на немецкий лад, а немецкие
имена в Швеции получали местное звучание. Например, один любекский
купец назывался в документах Биргером Йёнссоном и оказался совет-
ником Йёнчёпинга "Биргером из Экерида" (середина XV в.).
Укоренившиеся в Швеции немцы, преимущественно купцы, роднились
со шведско-немецкими, реже — с чисто шведскими семьями. Во всяком
случае, списки членов стокгольмского муниципалитета содержат немало
имен людей, которые представительствовали то от "немцев", то от
"шведов", т.е. от разных этнических групп столичного бюргерства, что
было возможно лишь в случае смешанного происхождения этих лиц.
Купцы-шведы, в свою очередь, роднились с более богатыми, влиятель-
ными бюргерами-немцами, что позволяло им активно внедряться в
общебалтийскую среду. Так, видный политический деятель, купец и
67
бургомистр Стокгольма Бенгт Смоленнинг, видимо, швед из провинции
Смоланд, широко известный в стране в последней трети XV в., вторым
браком женился на представительнице немецкой купеческо-патрицианской
семьи Содде. Содде были родственны еще более именитой семье Вест-
фаль, о происхождении которой говорит ее фамилия. Из этой семьи в кон-
це XIV — первой половине XV в. вышли четыре бургомистра, позднее —
ряд муниципалиев шведской столицы.
Поскольку состав бургомистров и членов городского совета — род-
манов формировался в шведских городах преимущественно из купеческих
семей, бюргеры немецкого происхождения образовали также и основные
кадры городского патрициата, во всяком случае, в наиболее значительных
городах. Родственные связи, пронизывавшие эту среду, играли важную
роль в сохранении, удержании городской власти в руках патрициата, в
узком, верхушечном социальном слое бюргерства. Эта большая проблема
специально рассматривается в другой нашей работе12. Здесь же уместно
отметить обратное воздействие: принадлежность к узкому правящему
слою стимулировала брачные и деловые союзы внутри него как в самих
шведских городах, так и между городскими патрицианскими семьями
Швеции и континента. Нередко одни и те же фамилии встречаются в
правящей верхушке шведских и немецких городов. В 1413 г., например,
бургомистр готландского города Висбю Херман Свартинг вместе с бур-
гомистром Любека Симоном Свартингом и бургомистром Штральзунда
Грегориусом Свартингом финансировали постройку капеллы в соборе св.
Марии в Висбю, а для ее содержания они приобрели землю в Голш-
тинии13.
Семейные связи через патрицианскую среду в Северной Европе,
которую составляли преимущественно купцы, способствовали единению
не только бюргерской жизни, но всей культуры региона.
Важнейшими ячейками связей в купеческой среде были также деловые,
профессиональные союзы. Это прежде всего различные компаньонажи,
складничества и 'товарищества, которые в древности назывались falag, а
позднее получили наименование sallskap или matskap14. Товарищество
имело характер личного соглашения, обычно создавалось на одну или
несколько операций или поездок. Но нередко оно соединяло одних и тех
же партнеров на длительное время, побуждая их каждый раз обращаться
именно друг к другу и создавая между ними прочные отношения. Формы и
цели товариществ, как и повсюду в Европе, были самыми разнообраз-
ными: совместные закупки в городе, на промыслах или в деревне, внутри
страны или за ее рубежами; совместный сбыт товара — в таких же
условиях; вывоз определенных товаров (например, складничества торгов-
цев лесом, вином, мясом, железом, рыбой, мехами и др.)15; совместные
поездки в известном направлении, в определенный город или страну
(например, компания "плавающих на восток"^— Ostersjofarare — в Або) и
ДР-
Часто это было объединение двух-трех лиц, из которых один
предоставлял не товар или деньги, а жилье, складское помещение, услуги
по перевозке или сбыту товара и т.п.16 Иногда торговая операция велась
компаньонами целиком, т.е. от закупки до сбыта товара, иногда —
частично: например, складничество ради доставки товара в порт, совмест-
68
но го найма транспорта, хранения товара, его охраны и т.п. В Северной
Европе также существовали такие товарищества, как комиссионные, типа
коменды (т.е. объединение трактатора, обычно шкипера, икоммендато-
ра — "спящего партнера"), кредитные коменды (наем купцом капитала) и
др. Особенно частыми в шведской торговле были паевые партнерства
инвестиционного типа, т.е. соединение капиталов. Эти так называемые
простые партнерства составлялись обычно из известного числа мелких
капиталов, включали до 20 участников. Дабы избежать риска, купцы
обычно делили свои капиталы между несколькими товариществами.
Простые партнерства ганзейско-балтийского образца были характерны
также для датской, английской, голландской торговли того времени17.
Участвуя одновременно в ряде товариществ и совершая торговые
операции, купец вступал в деловые отношения с представителями разных
социальных кругов: бюргерами своего города и других городов страны, в
том числе не только с торговцами, но и с ремесленниками, домовла-
дельцами, шкиперами и др.; с торговыми крестьянами и деревенскими
ремесленниками; с горными мастерами; с представителями господствую-
щих слоев — дворянства и церкви; с королевской властью. Эти верти-
кальные и горизонтальные связи служили консолидации общества, в том
числе культурной.
Одновременно товарищества и складничества объединяли в единые
ячейки купцов из разных стран. Практика в этой области была самой
разнообразной. Для иностранцев такого рода альянсы с местными купцами
имели привлекательность еще и потому, что открывали возможности для
контрабанды: местные купцы выдавали товары зарубежных компаньонов
за свои и избавляли их тем самым от уплаты пошлин. Поэтому города и
корона строго контролировали все товарищества с чужеземцами. Согласно
Городскому уложению середины XIV в. — Стадслагу, на них требовалось
особое разрешение городского совета, которое можно было получить
только после специального ходатайства сторон и по предъявлении
иноземцем рекомендательных документов от властей родного города18.
Судя по документам Мальмё, такое же правило действовало и в Сконе,
тогда датской, пограничной Швеции области19. В 1505 г. регент Сванте
Нильссон Стуре вынужден был издать специальное предписание, чтобы
шкиперы из Любека не грузили вместе товары шведов и любечан2и.
Иногда купцы под видом своих провозили товары купцов из тех стран, с
которыми у Швеции в данный момент складывались напряженные
отношения; в таких случаях комиссионерство расценивалось как особенно
злостная контрабанда и оправдываться виновному приходилось по нормам
высшей юрисдикции, с 12 соприсяжниками21.
Вообще различные объединения купцов между собой и со шкиперами
для совместной перевозки товаров были особенно распространены.
Обычным был фрахт корабля на паях группой купцов (до 20 человек),
которые расплачивались в соответствии с долей товаров каждого в общем
грузе. При этом с товарами мог ехать только один из компаньонов —
"торговых братьев" (tradebroder)22. Вполне обычным было также, что
корабль для совместной перевозки товара нанимали купцы из разных
городов, в том числе зарубежных: например, купцы из Стокгольма и
Висбю или из Нючёпинга и Данцига23. Одной из форм интернационального
69
сообщества купцов и судовладельцев, создаваемого для крупных
перевозок, были вооруженные караваны — конвои. Как правило, они
создавались на один маршрут, для перевозки какого-либо стапельного
товара. Одним из крупнейших северных конвоев XIV—XV вв. был так
называемый байе-флот — ганзейский караван с солью из Байе, который
шел к Сконе, к открытию сельдяной путины и рыбных ярмарок, а по
дороге заходил и в другие порты, в том числе в Брюгге, датские и т.д.
Байе-флот включал до 100 с лишним тяжелых судов (водоизмещением до
800 т). В этот караван наряду с ганзейскими входили датские и гол-
ландские корабли24, участвовали купцы из Швеции и, вероятно, других
стран. Более мелкие конвои, такие, как, например, с железом из Сток-
гольма на Готланд, ходили постоянно.
Важнейшими ячейками контактов в купеческой среде были гильдии.
Происхождение самой гильдии, как и данного термина, дискуссионно.
Издавна большинство ученых ведут гильдию от языческих культовых
сборищ: северогерманский термин kilta, gildi, gille (латинская форма gilda)
означает пиршество, празднество, совместную трапезу25. Часть ученых
обращают внимание на германский термин geld (откуда саксон. gild,
англо-саксон. gield, исланд. giald), т.е. плата, выкуп, деньги — или сооб-
щество лиц, обязавшихся платить виру или взнос в общую казну (в таком
смысле термин "гильдия", возможно, пришел в Скандинавию из Англии)26.
Но в данном случае важно другое: что первоначально значительная часть
гильдий была создана именно купцами. На европейском Севере это были
либо торговавшие в Скандинавии иноземцы, либо разноязычные купцы —
торговые партнеры. Такой состав гильдии купцов засвидетельствован
двумя руническими надписями от второй половины XI в., относящимися к
городу Сигтуне. Там речь идет об организации купцов, которые име-
новали себя "кильтами" (kilta), а свою организацию — "фризской кильтой"
(frisa kilta), т.е. гильдией фризских купцов, либо купцов, торгующих с
Фрисландией27.
С распространением христианства-гильдии стали принимать имя какого-
либо святого, группироваться вокруг церквей или алтарей. Во второй
половине XII в. свою капеллу уже имела гильдия в Скаре, также объеди-
нявшая купцов28. Согласно известиям от 1177 г. на Готланде, в Висбю
появилась гильдия св. Кнута, основанная датским королем Вальдемаром в
память об его отце Кнуте Лаварде (канонизирован в 1169 г.). Характерно,
что сам герцог Кнут Лавард был олдерменом бюргерской гильдии в
Шлезвиге, которая именовалась "клятвенным союзом" или "союзом
поклявшихся" (hetslag, швед, edslag). Король Вальдемар также вошел в
основанную им гильдию св. Кнута. В начале ХШ в. там же
обнаруживается гильдия св. Якоба, основанная, видимо, купцами из Риги,
так как именно рижский архиепископ был патроном капеллы этой гильдии
в Висбю29. Впоследствии, в XIV в., там возникла немецкая Кнутсгилле.
В отличие от товарищества гильдия не требовала общности имущества
или совместных деловых предприятий своих членов. Для таких предпри-
ятий находили себе складников особо, и в составе гильдии, и вне ее. Так,
в одной из уже упоминавшихся рунических надписей о фризской гильдии
сказано, что "фризские кильты высекли эти руны по Альготу, фелагу
Слоди"30, т.е. Альгот и Слоди состояли между собой в товариществе —
70
фелаге, но при этом оба они (либо один Слоди) были членами фризской
гильдии.
Гильдии рассматривали себя как братство, они были связаны совмест-
ными трапезами, обязательствами взаимопомощи, известной юрисдикцией
в отношении своих членов31.
В XIII—XV вв. в Швеции было создано в общей сложности более 100
гильдий, каждая из которых не была долговечной: гильдии распадались,
нередко сливались. В Стокгольме существовало 20 с лишним гильдий, в
Висбю — 10, в Уппсале — 9, в Кальмаре — 8 и т.д. В одной только
области Уппланд было до 40 гильдий32, прежде всего городских.
Подавляющее большинство гильдий имело смешанный социальный
состав, и не так-то легко вычленить из них профилированные организ-
ации. Довольно условно скандинавские историки делят гильдии на не-
сколько групп: общественные — нечто вроде клубов; духовные, или
"пасторские", которые были распространены главным образом в деревне;
купеческие; ремесленные (цехи). По наблюдениям исследователей гильдии
купцов, начиная с самых ранних, чаще всего брали имена святых Улофа,
Николая, Якоба, Кнута33, которые стали распространяться уже в XIII в.;
известны также купеческие гильдии св. Марии34, Эрьянсгилле (св.
Георгия), Персгилле (св. Петра) и др.
Имя св. Улофа, по преданию часто путешествовавшего по морю,
получили в стране до 10 гильдий. В Норвегии, откуда, вероятно, пришел в
Швецию культ св. Улофа, он был связан именно с торговыми бюр-
герскими слоями. Св. Улоф был местным святым для жителей торгового
острова Готланд, в Швеции же распространился прежде всего в портовых
чёпстадах (т.е. полноправных, так называемых торговых городах)35. С
купцами, путешествующими по морю, были связаны широко распрост-
раненные на севере братства св. Николая, а также св. Якоба (Иакова,
Якоба). Якобсгилле в Висбю имела свою капеллу, пастор которой, судя по
документу от 1225 г., допускал к исповеди и отпущению грехов также
иностранных купцов36.
Гильдии св. Кнута, которые распространялись, видимо, через Сконе,
где были особенно широко представлены, также возникали преиму-
щественно в чёпстадах. Известен устав одной Из Кнутсгилле в Сконе. Это
была гильдия путешествующих по морю купцов, которые обязывались
всячески помогать друг другу, особенно в случае кораблекрушения,
потери товара, пленения в чужой земле и т.д. Причем, если обратится с
просьбой о помощи "зарубежный (frammande) брат", то ему также
надлежит помочь37, т.е. при всей известной тенденции гильдий к
корпоративной замкнутости, купеческие гильдии, во всяком случае
некоторые из них, все же в той или иной мере включали зарубежных
партнеров. Эта связь, вероятно, проявлялась и в некоторых общест-
венных гильдиях-клубах. Например, в гильдии, объединявшей немецкую
молодежь Стокгольма из купеческих семей, могли состоять "временные"
бюргеры, "зимние гости" и т.п.
В то же время состав многих гильдий внутри страны, как уже мельком
упоминалось, обладал значительной социальной широтой. Среди "братьев"
ряда купеческих гильдий, например Кнутсгилле в Стренгнесе и столичной
Якобсгилле, было немало господ и бондов38. Мариагилле, как предпо-
71
ла1 ают, включали жителей прилегающих сельских территорий. Немало
было в городах и гильдий смешанного, так сказать, общебюргерского
состава, объединенного интересом к торговле, которые, помимо собст-
венно торговцев, включали строго отобранных ремесленников, шкиперов
и т.п. Такие широко профилированные гильдии, представлявшие наиболее
состоятельные бюргерские слои, напоминали известную английскую gilda
mercatoria. Они складывались чаще в небольших городах, где не хватало
кадров для узкопрофилированных объединений. В более крупных городах
постепенно складывались отдельные гильдии купцов, ремесленников,
шкиперов и т.д., которые, впрочем, могли существовать параллельно с
широкой гильдией.
Еще более сложными по социально-профессиональному составу были
духовные братства. Самые привилегированные из них — такие, как
столичные Гертрудсгилле (со второй половины XIV в.) особенно Хельга
Лекаменсгилле, также состояли преимущественно из купцов, но включали
в свои ряды как богатых ремесленников, судовладельцев и владельцев
доходных домов, т.е. специфически бюргерские элементы, так и дворян,
высших церковнослужителей и верхушку бондов из городской округи39.
Очевидно, что гильдии были одновременно ячейками и горизонтальных,
и вертикальных социальных связей, что усиливало их роль в диалоге
культур.
Естественным каналом широких культурных заимствований издревле
являлись гражданские общности купцов в чужой стране, прежде всего их
земляческие колонии и торговые фактории. Эти организации имели более
или менее длительный характер, обрастали жилым подворьем, складскими
помещениями, церковью. Известно, что корпорации в немецких городах
типа England fahrers в Кельне (середина XII в.), позднее Bergenfahrers и
Schonenfahrers в Любеке имели свои дома в пунктах назначения: городах
Англии, Сконе, в норвежском Бергене40. Особая коллегия Stockholms-
fahrers Любека имела в Стокгольме, Скаре, Кальмаре и других шведских
городах свои конторы, агентов и гильдейские дома (например, Tyskma-
nnegillestuga в Скаре). В Стокгольме дело провинившегося немецкого
торговца было передано на рассмотрение "олдерману немецках купцов"41.
Данцигские купцы держали свою контору в Або. Немецкая купеческая
контора была в Кальмаре42. Как известно, Варяжская улица в Новгороде
с церковью св. Улофа, кладбищем и приписными лугами еще и в XIII в.
напоминали там о землячестве скандинавских купцов. "Готский двор" в
Новгороде, т.е. землячество прибывающих по морю "зимних гостей" (так
называемых Wassenfahrers) с Готланда, скорее всего объединяло преиму-
щественно купцов-немцев из Висбю. При церкви св. Николая в Новгороде
состояли маклеры, которые говорили на немецком, эстонском, шведском
языках и, видимо, посредничали между купцами этих земель43. Возможно,
отдельные местные купцы как-то подключались к иноземным земля-
чествам, особенно лица, имевшие с ними родственные или деловые
отношения.
Если внедрение приезжих купцов в местную торговую среду было
постоянным и требовало создания постоянной организации, то такая
организация сплошь и рядом начиналась с возведения церкви или алтаря.
Так же происходило и в местах постоянных стоянок торговцев. Не
72
случайно топография размещения церквей св. Николая на северном и
восточном побережьях Балтики позволяет достоверно восстановить
расположение там торговых пунктов и перевалов, в том числе по
известному торговому пути "из варяг в греки"44. Это были стабильные
центры взаимодействия купцов разных стран. Одноименные церкви в
городах — торговых партнерах, например те же церкви св. Николая в
Любеке, Стокгольме, Новгороде и Висбю, также свидетельствуют об
известном взаимодействии.
Наконец, проживая в другой стране на протяжении торгового сезона,
зимнего или летнего, приезжий купец сплошь и рядом останавливался в
домах местных бюргеров, в том числе местных купцов. По Стокгольму
данные о такой практике вполне определенны. Тот же любекский Визе
(Маттис) в 60-х годах регулярно жил у стокгольмских бюргеров в
качестве зарубежного гостя. Известно, что в доме купца могло одно-
верменно проживать до 5—6 приезжих торговцев45. В этом случае речь
идет также о контакте на столь действенном уровне, как повседневный,
бытовой.
Очевидно, что в истории культуры и культурных связей купечество
играло очень важную роль, оно было группой активного взаимодействия в
этой области. Такая роль обеспечивалась не только благодаря торговле
как таковой (о чем известно достаточно давно), но и через многообразные
формы организации купечества, его среды и образа жизни. Необык-
новенно мобильная, купеческая среда была пронизана множеством самых
разных общественных ячеек — деловых, социоэтнических, социополити-
ческих, гражданско-территориальных, не говоря уже о таких общих, как
родственные, соседские, церковно-приходские, духовные и другие. (И не
говоря также о связях по земле, по воинской организации, по кварталь-
ному распорядку и т.д.) Каждая из этих ячеек, как показывает наш
обзор, служила или при известных условиях становилась той первичной
микроструктурой, где осуществлялось непосредственное взаимодействие,
диалог культур.
' Напомним только, что первая волна немецких переселенцев в Швецию относится уже к
середине XII в.: это были саксонские рудокопы, которых "выписал" для шведских
рудников ярл Биргер согласно известному договору с герцогом Генрихом Львом
Саксонским.
Сванидзе А.А. К исследованию демографии шведского города XIV—XV вв. // СВ. 1968.
Вып. 31. С. 224, 225—226.
3 Sveriges traktater med frammande magter. Jemte andra dit hbrande handlingar. Del. 1. Stockholm,
1877 / Utg. av O.S. Rydberg. N 94.
4 Magnus Erikssons Stadslag // Samling af Sveriges Gamla Lagar / Utg. av C.J. Schlyter. Lund,
1865. Vol. 11. KgB П. Add. А, В. (Далее: MESt).
5 Например, судя по городским протоколам Йёнчёпинга, все "временные бюргеры”,
оформившие свои права в этом городе в 1460 г., были немцами-торговцами (см.:
Jonkopings suds Unkebok 1456—1548 / Utg. av A. Ramm // Meddelanden fran Norra Smalands
Fomminnesforening. Jonkbping, 1907. S. 58).
6 Bjorkander A. Till Visby stads aldsta historia. Uppsala, 1898; Stein W. Zur Geschichte der
Deutschen in Stockholm im Mittelalter // Hansische Geschichtsblatter. Jg., 1904—1905; Schiick
A. Die deutsche Einwanderung in das mittelalterliche Schweden und ihre kommerziellen und
sozialen Folgen // Hansische Geschichtsblatter. Jg., 1930; Idem. Befolkerung under medeltiden //
Nordisk Kultur, 1938. Bd. 2; Weinauge E. Die deutsche Bevolkerung im mittclalterlichen
Stockholm // Schriften zur politischen Geschichte und Rassenkunde Schleswig — Golstein.
73
Leipzig. 1942. Bd. 2; Sjddin C.C. Stockholms borgerskap under Stuietiden med sarskild hansyn
till dess politiska stallning: En studie i Stockholms stads historia. Stockholm. 19S0: см. также:
Сванидзе A.A. Средневековый город и рынок в Швеции ХШ—XV вв. М., 1980 (и
приведенную там литературу).
7 См. генеалогическое приложение в кн.: Sjbden С.С. Op. cit. (особенно: Ex. I, II. S. 218—
318) и материалы такого рода в кн.: Weinauge Е. Op.cit.; Ruuth l.W. Bidrag till Abo stads
historia under medeltiden och 1500-talet. Helsingfors, 1916. H. 3.
8 Корре IV. Lubeck-Stockholmer Handelsgeschichte im 14. Jahihundeit. Neumunster, 1933. S. 104;
Nykoping stads historia / Utg. av Nykopings kommuns stadshistoriekommitt& under red av S.
Dahlgren. Nykoping, 1973. Del. 1. S. 103.
9 Sjodtn C.C. Op. cit. S. 219—221.
10 Обычно на финский берег, прежде всего в Або, немецкие бюргеры иммигрировали именно
через Ревель.
11 Stockholm stads ambetsbok (1419—1544) / Utg. genom J.A. Almquist. Stockholm, 1927. S. 67
f.; Stockholms stads jordebocker / Utg. genom H. Hildebrand. Stockholm. 1876. Hf. 1. (1420—
1474). S. 360; Ruuth l.W. Op. cit. S. 62—64.
12 Сванидзе A.A. Патрициат и механизм удержания им власти в шведском городе XV в. //
СВ. Вып. 54; 55 (в печати).
13 Orig. perg., Riksarkivet. Stoclholm.
14 Специально о торговых общностях см.: Сванидзе А.А. Средневековый город и рынок...
Ч. 2, гл. 2: Формы профессиональных общностей торговцев.
*5 Ср.: Stockholms stads tankebocker. Hf. 1: (1474—1783) / Utg. av E. Hildebrand. Stockholm,
1917. S. 9; Hf. 2: (1483—1492) / Utg. av G. Carlsson, Stockholm. 1944. S. 19, 63, 145.
(Далее: St. tb).
16 Cp.: Bohman L. Senmedeltida stockholmsfarder // Fran Gotlands dansktid I Under red. L. Bohman
et al. Visby, 1961. S. 80.
17 Christensen AE. Dutch trade to the Baltic about 1600. Studies in the Sound toll register and dutch
shipping records. Copenhagen, 1941. S. 105, 210 f.; Postan MM. Medieval Trade and Finance.
Cambridge, 1973. P. 83 f.
18 MESt, KmB. ХХХШ; 4; St. tb. Hf. 2. S.6.
19 Malmo Stads urkundsbok: Diplomatarium civitatis Malmogiensis / Utg. av L. Welbull. Malmo,
1917. Bd. 1 (Malmo Stads Privilegiebref. Dansk tid), N 296, 307.
20 Hammarstrom I. Finansfbrvaltning och varuhandel, 1504—1549. Uppsala, 1956. S. 136.
21 St. tb. Hf. 2. S. 145, 146.
22 St. tb. Hf. 1. S. 20, 59, 126: St. tb. Hf. 2. S. 37, 40: Ruuth l.W. Op. cit. S. 106: Bohman L. Op.
cit. S. 81 et al.
23 Bohman L. Op. cit. S. 77: Nykopings stads historia. S. 108.
24 Daenell E. Die Blutezeit der deutschen Hanse // Hansische Geschichte von den Zweiten Halfte des
14. bis zum letzten Viertel des 15. Jahihundeits. B., 1905. Bd. 1. S. 29,448—450 u.a.; Bridbury
A.R. England and the Salt Trade. P. 77, 86, 97,98.
25 Hildebrand H. Medeltidsgillena i Sverige. Stockholm, 1877. S. 5. Позднее в уставе ХШ в.
одна из таких гильдий будет именовать себя convivium, т.е. ”пир’’.
26 Bugge A. Altschwedische Gilden // Vierteljahrschrift fur Sozial- und Winschaftsgeschichte.
Stuttgart; Wiesbaden, 1913. Bd. 11; Idem. Tingstdder, gilder og andre mittpunkter i de norske
bygder // Hist. Tidsskrift (Kristiania), 1918; Hildebrand H. Op. cit.
27 Upplands runinskrifter / Utg. av E. Wesson o. S.B. Jansson. Stockholm, 1940—1959. Del. 1—4.
N 379, 394 (Далее: Up); толкование надписи см.: Friesen О. fon. Ur Sigtunas aldsta historia /
Ett frisiskt handelsgille i Sigtuna pS 1000- tale t. // Upplands Fomminnes forenings Tidsskrift
(Uppsala), 1910. Bb. 6. Vol. 25. S. 12—19.
28 Wesson E. Historiska runinsktiften // KVHAAH (Filol.-Filos. serien), 1960. Del. 6. Stockholm,
1960 (IV); Ahnlung N. Medeltida gillen i Uppland // Rig. 1923. S. 2.
29 Schuck A. St.Jacobsgiller i Stockholm // Samfundet St. Eriks Arsbok. Stockholm, 1925. S. 117,
118 (Далее: SSEA).
30 Up. N 391.
31 Ср. устав гильдии ХШ в.: Gillestadga (fragment) / Utg. av R. Geete // Svenska Fomskrift-
Sallskapet. Stockholm, 1900. Arg. 57. S. 14—16 (Далее: SFS).
74
32 St. tb. Ilf. 1. S. 3, 15, 79, 210, 245, 317, 393, 408 o.a.; Sandstrom J. En gilleurkung frin
medeltidens slut // Namm och Bygd, 1914; Hildebrand H. Op. cit. S. 37 f.
В культе Св. Кнута позднее объединились имена канонизированных герцога Кнута
Лаварда и короля Кнута.
34 Ср/. Hildebrand Н. Op. cit. S. 9—10.
35 Ibid. S. 4, 10—11.
36 Schuck A. St. Jacobs gillet. S. 117, 118.
37 Hildebrand H. Op. cit. S. 11—14.
38 Schuck A. St. Jacobsgillet. S. 119.
39 Brodeme af St. Gertruds Gille i Stockholm 1484 / Utg. genom G.E. Klemming // SFS. 1882—
1883. Bd. 39, 40; Handlingar rbrande Helga Lekamens gille i Stickholm / Utg. av J. Collijn.
Stockholm, 1921—1930. Vol. 1—8 (особенно: Gillesboken 1393—1487). Cp.: BeckmanN. Op.
cit. S. 60; Brun E. de. Anteckningar rocande medeltida gillen in Stockholm // SSEA. 1917; Idem.
Guldsmederi Stockholm aren 1420—1560//SSEA. 1918.
4® Friesen О von. Ur Sigtunas aldsta historia. S. 11 f.: Postan M.M. Op. cit. P. 187—189;
Казакова НА. Из истории сношений Новгорода с Ганзой в первой половине XV в. //
Исторические записки. 1949. Т. 28; Она же. Русско-ливонские и русско-ганзейские
отношения: Конец XIV — начало XVI в. Л., 1975.
41 Ahnlund N. Sammansvarjningen i Stockholm. Ar 1536 // SSEA. 1951; Nykoping stads historia.
S. 108; Bohman L. Op. cit. S. 74—75.
42 Sylvander G.W. Kalmar slotts och suds historia. Kalmar, 1865, afd. 1. S. 68 f.; Ruuth I.W. Op.
cit. S. 74.
43 Клейненберг ИЗ. Из истории русского торгового двора в Таллинне в XV—XVI вв. // Изв.
АН ЭстССР. Сер. общ. наук. 1962. № 3. С. 255.
44 Johansen Р. Die Kaufmannskirche im Ostgebiet // Vortrage und Eorschungen. Lindau; Konsunz,
1958. Bd. 4. S. 499—525.
43 Lager B. Stockholms befolkning pi Johan Ш-е tid. Stockholm, 1962. S. 23.
ИНОСТРАНЦЫ В ДАТСКОМ ГОРОДСКОМ
ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВЕ
У. Фенгер (Орхус)
Слово "культура", заимствованное нами из французского языка,
означало первоначально "возделывание земли", "земледелие". Однако не
только земля и растения могут быть предметом культивирования. Можно,
например, культивировать знакомство, проявляя заботу о нем и развивая
его. В языковом отношении культура и культурные связи, вероятно, две
стороны одного предмета. Конечно, можно изолировать себя и заниматься
самим собой, но результатом едва ли будет культура в любом из многих
современных значений этого слова.
Если мы посмотрим на доисторические культуры на наших общих
градусах широты, то археологические находки покажут нам, каким
образом постоянно культивировались взаимные знакомства, несмотря на
большие расстояния. Регулярный контакт с иноземными племенами, наро-
дами и государствами имел не только торговое, но и культурное значение.
Например, в южноскандинавском районе нашли так много предметов
римского происхождения, начиная с первых столетий от рождества Хри-
стова, что этот период назван "римским железным веком". Большинство
из этих предметов попали сюда, конечно, как товары, в результате
75
торговли. Но многие заимствованные слова, принятие латинского ал-
фавита за основу рунического письма, а также использование римских
единиц измерения и веса, — все это явные свидетельства культурного
влияния, которое вместе с введением христианства привело к тому, что
мы называем романским стилем в церковном искусстве, архитектуре и
изобразительном искусстве вообще. А с распространением умения читать
и писать в средневековье открылась совокупность богатств книжной
культуры, что позволило эпохе еще более опереться на опыт старины.
Но пути культуры шли не только с юга на север. Интенсивные связи
времен викингов между Скандинавией и районами к востоку и к югу от
Балтийского моря подтверждаются как письменными источниками, так и
постоянно растущим числом археологических находок в Дании, например
находок продукции славянского судостроения и гончарного мастерства,
что, учитывая не такое уж малое число славянских топонимов в Дании,
говорит о мирном культурном влиянии с востока на переход от времен
викингов к средневековью.
В тот же период появляется множество городов в датском регионе,
который мы можем называть (во всяком случае, с последней части XI в.)
"Датским государством". Некоторые города, например Хедебю, Рибе и
Орхус, существовали уже во времена викингов, но в XII в. процесс
урбанизации усилился.
Много сил затрачено на формирование целесообразной дефиниции
самого города, с использованием таких критериев, как постоянное насе-
ление, известная плотность застройки по отношению к окрестным
деревням, определенная экономическая специализация, а также и адми-
нистративно-правовое отделение от окружающей среды. В данной связи
нет нужды обсуждать это, но мы можем удовлетвориться сравнением
города со слоном. Он трудно поддается определению, но когда мы видим
его, то мы не сомневаемся в том, что именно мы видим.
Все же за исходную точку я хочу принять один из указанных критериев
для города, а именно административно-правовое выделение его среди
окрестных поселений. Каждая из датских земель, или ландов, — Ют-
ландия, Зеландия и Сконе (называем хотя бы самые крупные), несом-
ненно, с незапамятных времен регулировалась системой неписанного
(обычного) права, которое для соответствующей земли было собственным
законом и имело несомненные отличия от других (о чем мы, естественно,
здесь говорить особо не можем). Многое свидетельствует о том, что все
ланды в XI в. были полностью поделены на районы — херреды.Только
лишь единая королевская власть могла заставить провести такое государ-
ственное деление, необходимое вначале, видимо, по военным соображе-
ниям, но затем использованное для административно-правовых, в том
числе финансовых, целей. Прежние торговые местечки и городские
образования были подчинены как обычному праву данной земли — ланда,
так и местной судебной власти народного собрания — тинга данного
херреда.
Мы можем представить себе, что обычное право крестьянского
общества, которое должно и могло разрешать конфликты крестьян при
посредстве тинга херреда, было не в состоянии справиться с проблемами,
возникшими в городах и характерными для них и их жителей, их взаимных
76
отношений и контактов с иностранцами, что прибывали в город как
торговцы или путешественники.
Мы считаем, что именно этими условиями объясняется то, что каждый
город либо в период роста, или с самого начала его образования оказы-
вался вне организации и более четкой системы херредов либо позднее был
выделен из нее. Поэтому именно данный элемент в определении города,
связанный с юридическим выделением его из окрестностей, его собствен-
ной администрацией и особыми экономическими правами, является нашей
исходной точкой. Благодаря этому юридическому выделению сохранилось
весьма большое количество датских городских законов и городских приви-
легий: ведь каждый из датских городов имеет свою собственную средне-
вековую правовую историю.
Попытаемся из этой достаточно необозримой мозаики создать эскиз
регулирования городскими законами правил о "гостях" (gaester) города и
"иностранцах", точнее, "чужаках" (fremmede). Оба термина используются
в источниках. Как исходное понятие "гости"* — это те желанные приез-
жие, которых принимают охотно, знакомство с ними культивируют и
укрепляют в собственных или взаимных интересах по торговым или
культурным мотивам, что различить невозможно. Иначе обстоит дело с
"чужаками", которых, если они приходят с мирными целями, согласно
христианскому долгу надо принять и укрыть на короткое время, но они
должны знать свое место, потому что в "чужой монастырь со своим
уставом не ходят".
Решающей частью правил являлась охрана прав гостей и "чужаков" -
иноземцев. В принципе только постоянно проживающие в городе могли
иметь там правовую защиту, лишь они могли обращаться в местный
суд — сессию городского тинга, который защищал их права. Поэтому
прибывающие извне получали защиту и покровительство местного суда,
если городской закон и горожане допускали это. Такое правило было
присуще не только городу: оно действовало также в судах херредов и
ландов. В связи с этим на уровне страны произошло характерное сме-
щение значения одного датского слова того времени, относящегося к
"чужаку" — "эленде" (elende). Вначале этим словом называли того, "кто
не из этого ланда" (unlaending) и, шире, человека чужеземного, живущего
в иной, чужой стране, а затем — жалкого, бедного, беспомощного,
беззащитного. Такова была принципиальная ситуация с чужеземцами.
По этому поводу церковь проповедовала любовь к ближнему, обязан-
ность христиан быть братьями и помогать друг другу. Поэтому Эльнод
(>Elnod) следующим образом хвалит в своем житии канонизированного
короля Кнута Святого, который был убит в 1086 г.:"Он заботился о
голодных и бедных, нагих и мерзнущих он одевал, сиротам и вдовам своим
милосердием он приходил на помощь, чужеземцам и терпящим нужду он
оказывал поддержку дарами милосердия". Поэтому же в предисловии к
Ютландской правде (Judske Lov) от 1241 г. говорится:"3адача хевдингов
короля и ландов соблюдать решения суда и вершить правосудие, а также
спасать тех, кто принуждается силой, например вдов и беззащитных,
детей, пилигримов и иностранцев и бедных — их чаще всего постигает
* Купцы (здесь и далее примеч. ред.).
77
несправедливость — и не позволять плохим людям, которые не хотят
исправляться, жить здесь в стране".
Со средневековым взглядом на иностранцев согласуется также
приведенная выше пословица:"В чужой монастырь со своим уставом не
ходят”. Сходная с ней пословица гласит:"Надо жить по обычаю и нравам
страны". Обе пословицы относятся как к соотечественникам, так и к
иностранцам. Фраза:"Где сядет этот незваный?" — выявляет скепсис по
отношению к иностранцу, чья ненадежность скрыта и в послови-
це:"Хорошо встретить на дорогах друга".
Однако все жители королевства, естественно, были заинтересованы в
визитах иностранных купцов, которым гарантировали свободу, жизнь и
сохранность товаров. Можно обнаружить, например, что и на монетах
королевской чеканки рекламируется торговый мир: так, на одной из монет
Нильса (1104—1134) специально объявляется о "мире порта" (havnefred).
Теперь посмотрим, как относятся к приезжим городские законы. Для
начала обратимся к праву города Шлезвига, самая старая из сохранив-
шихся версий которого на латинском языке датируется примерно 1200 г.,
а известные части, по свидетельству самого права, еще старше. Судя по
этим материалам, Шлезвиг представлял собой тогда активный торговый
город, расположенный в центре путей между Востоком и Западом. В
материалах говорится о торговцах и "гостях" из Саксонии, Фрисландии,
Исландии, о-ва Борнхольма и других мест, о транспортировке товаров на
Восток морем и на Запад — наземным транспортом до Холлингстеда, а
затем также морским транспортом. Из таможенных тарифов следует, что
среди купцов были и славяне. Эти тарифы предписывают, чтобы купцы,
желающие направиться на Готланд или в другие места за пределами
Дании, платили по общей таксе, в то время как купцы-славяне оплачивали
несколько тарифов, специализированных в зависимости от вида выво-
зимых домашних животных. Для всех действовала общая такса пошлины
за вывоз лошадей. Однако священники и пилигримы освобождались от
уплаты вывозной пошлины за тех лошадей, на которых они сами
передвигались. Если горожане покупали в Шлезвиге одежду у иност-
ранных купцов, они должны были сами предварительно проверить ее
качество. Если "гости" умирали в Шлезвиге, то король наследовал им в
случае, если они не уплатили в Шлезвиге особый налог. Городской закон
предусматривал, что иностранцы могут стать гражданами города после
пребывания там в течение "года и дня", что означало год и шесть
недель. В городском праве Рибе от 1269 г. есть правило о фальшивом
меде: если иноземный купец обвинялся в том, что он подделал мед, то он
имел право оспаривать обвинение с помощью сотоварищей по кораблю.
Местный житель мог в таком случае оправдываться с помощью 12
соседей. Таким образом, купец-иностранец ставился здесь в одинаковые
условия с горожанами.
В латинском городском праве Фленсборга от 1284 г. содержится запрет
на продажу "гостям" малых партий таких товаров, как ткани, хмель и лен;
они должны продаваться оптом. Железо ввозится из области Блекинге и
шведского города Кальмара, расположенного на побережье Балтийского
моря. Если "гость" умирает в городе без наследника, то через "год и день"
78
ему наследуют герцог* и город. В более поздней датской версии до-
бавлены процессуальные облегчения для гостей.
Итак, из городских правовых документов можно составить представ-
ление о правовом положении иностранцев, которое сложилось в процессе
установления равновесия между, с одной стороны, желательным импортом
необходимых товаров и, с другой — сбытом местных продуктов и
взысканием пошлин. То, что королевская власть могла использовать в
своих целях связи с внешним миром, повышая пошлины и налоги, следует
из хартии или обязательства короля Эрика Клиппинга от 1282 г., где он
обещает не накладывать новое бремя на купцов, посещающих его
королевство (ст. 15).
Без гарантий сохранения свободы, жизни и товаров купца ни один город
не мог ожидать посещения иностранцев. Но не только это: купец должен
был быть уверен, что проданные им товары будут оплачены прежде, чем
он уедет из города. Поэтому городские законы определяли правила
быстрого судебного преследования за долги. Если "гость" уезжает, а
горожанин задолжал ему деньги, то судья и два бюргера разыскивают дом
должника в течение трех дней, чтобы "гость" мог быть удовлетворен
(Виборг2*; Варде 2; Колдинг 5)1. Если иностранного купца обворовали в
городе, то он мог выбирать между судом над вором на месте или
разрешением помощника городского судьи и городского совета забрать из
города вора с собой (Мальмё 26; Ландскруна 8; Хальмстад 16). Если же,
наоборот, обвинение против "гостя" выдвигалось горожанином, то
рекомендовалось наложить на виновного штраф в связи с тем, что он не
мог, как постоянные жители города, найти себе заседателей, которые
отвели бы обвинение (Оденсе 11). Если возникло опасение, что "чужак"
будет спасаться бегством от суда или долга, то горожане могли задержать
его (Мальмё 2, 3, 6; привилегии сконским провинциальным городам от
1415 г.; Кёге 11). Если обиженные граждане отказывались от судебного
преследования, то городской казначей должен был возбудить дело от
имени города (Колдинг 8).
Защищаются права "чужаков" в городе, но и горожане могут, в свою
очередь, требовать, чтобы они соблюдали местные законы. Поэтому
многие городские законы предписывают более жесткие наказания, если
"гости" совершали убийства, нападения и поджоги в пределах городских
границ, причем, как правило, штрафы — возмещения пострадавшим
сопровождались соответствующими штрафами в пользу казны короля и
города (Колдинг 2, 5; Вейле 2; Варде 2; Иёринг 4).
Городские законы содержат ряд запретов для горожан и крестьян в
отношении "чужаков". Горожане не должны продавать землю "чужаку",
если он не гражданин города (Копенгаген 2), они не должны передавать
свои иски "чужакам" (Лунд 3). Горожане не должны смешивать свои
товары с товарами "чужаков", в противном случае они подлежат обло-
* п
Речь идет о герцоге — наместнике территории и исторической области Южная Ютландия
(или герцогство Шлезвиг).
2* ГТ
Приведенные в скобках здесь и далее названия городов сопровождаются тем номером,
который соответствующий городской закон, привилегия или распоряжение имеет в
издапии:"3аконодательные предписания старых торговых городов Дании" (примеч. 1).
79
жению таможенным сбором наравне с ними. Граждане данного города
имеют преимущественное или монопольное право торговать с "гостями".
Поэтому запрещается непосредственно торговать с ними как жителям
других городов (Лунд 6, 7; Ландскруна 11; Хельсингборг 7; Вэ 17; Кёге 6),
так и крестьянам (Кёге 17; Мальмё 29).
Датские города ожесточенно конкурировали из-за благосклонности
иностранных купцов. Когда в 1417 г. король приобрел Копенгаген у
Роскильдского епископа, все иностранные купцы получили там коро-
левскую защиту (Копенгаген 21) и право свободно вывозить все товары
(Копенгаген 32). В Ольборге были подтверждены все права иностранного
купечества согласно привилегиям и обычаям города. Иностранные мелоч-
ные торговцы могли "стоять" со своим товаром, как это "было заведено
обычаем с незапамятных времен" (Ольборг 4). В Роскильде "чужакам"
обещалось гражданство после трех лет пребывания в городе (Роскильд
13). Во многих местах делалось исключение из обычных запретов "гостям"
торговать непосредственно с крестьянами. Так, "гостям" разрешали выез-
жать за город с их товаром и повозками (Скаген 6; Мальмё 25; Хальмстад
16). В Хёльсингёре голландцы и другие иностранцы получили право бес-
пошлинно приобретать продукты питания для потребностей их судовых
экипажей, а в Нюборге разрешили беспошлинно вывозить те товары,
которые не были проданы в городе (Нюборг 15). В Эллехольме горожане
получили право торговать с немецкими купцами и бывать в Германии
столь же часто, как и немецкие купцы при торговле с местными
горожанами. Также и в других местах торговые привилегии иностранцев
перенимались горожанами: бюргеры Рибе могли свободно вывозить
товары во Фландрию и другие страны (Рибе 10). Бюргеры Колдинга могли
торговать с горожанами, гостями и крестьянами во всех датских торговых
городах (Колдинг 14). Хотя обычно, как говорилось, горожане имели
монопольное право на торговлю с "гостями" своего города, но горожанам
Вэ разрешили торговать с иностранными купцами в других торговых
городах Сконе, так как там с Вэ не было морского сообщения (Вэ 14).
Монополия горожан на торговлю с "гостями" означала также, что
"гости" не могли торговать с другими "гостями" (Варде 2; Виборг 1; Оль-
борг 4; Скаген 6; Копенгаген 22; Свендборг 20; Мальмё 25; Ландскрона 8;
Хельсинборг 2, 3, 4; Хальмстад 16). Однако в Холдинге "гости" могли
торговать между собой на общей ярмарке (Колдинг 5), в Виборге они мог-
ли заниматься такой торговлей после 21 сентября. Другим следствием
монополии горожан на торговлю с "гостями" были запреты на покупку ими
земли, "предварительных закупок" и перекупок "гостей" и крестьян, что
не касалось городских жителей (Колдинг 10; Ольборг 4; Копенгаген 21;
Кёге 19; Хольбек 7; Марибу 2; Сакскёбинг 3; Стуббекёбинг 1; общие
привилегии для торговых городов Зеландии и др. 3; Оденсе 11;
Кертеминде 10; Мальмё 1, 2, 3, 6, 22, 35; Ландскруна 2, 12; Истад 2,
Хальмстад 18; Роннебю 1; общие привилегии для городов Сконе). Отмечу,
что во многих городских законах указано расстояние от города, на кото-
рое распространяется запрет: 2 мили (Вейле 11; Хорсенс 8; Рингкёбинг 2;
Грено 5) или 4 мили (Орхус 17; Виборг 19; Ольборг 5, 9). Однако в
Рингкёбинге "гостям" разрешалась торговля в усадьбах дворян.
Все эти запреты и ограничения относительно торговли "гостей" поро-
80
дили потребность в контроле за их поведением в городе. Они обязывались
торговать лишь при соблюдении в городе мира и уважать этот мир.
Естественно, купцы были вооружены, когда они выходили в море с
товарами. Но во многих торговых городах был установлен общий
запрет на ношение оружия. Этот запрет был также распространен и на
иностранцев (Рибе 1; Колдинг 11; Копенгаген 2). В Хельсингёре они не
могли брать с собой оружие, сходя с корабля на берег (Хельсингёр 8); в
Ольборге иностранцы могли ходить с арбалетом и мечом лишь к месту
ночлега (Ольборг 3). При этом ночлег однозначно был определен в доме
того горожанина, где "чужак" по правилам получал питание и жилье (Кёге
17; Мальмё 22,29)*. О том, что таким образом обеспечивался контроль за
"гостями", ясно из законов Ольборга: "Этим самым предотвращается
тайная торговля без ведома хозяина постоялого двора" (Ольборг 4).
"Гости" не могли иметь в своем рапоряжении собственный дом или двор
(Копенгаген 22; Мальмё 25), если они не были купцами-"зимниками", т.е.
зимующими иностранцами; но и последние также не могли поселять
"гостей" (Мальмё 25; Ландскруна 8; Хальмстад 16). Только в Нексё
"гости" могли столоваться самостоятельно, но лишь пока продолжалась
осенняя ярмарка.
Необходимость контроля за торговой деятельностью "гостей" привела
к запрету продажи товаров с борта судна или на причале. Товары сле-
довало выгружать с судна и направлять на постоялый двор, прежде чем
речь пойдет о торговле (Ольборг 4; Скаген 6; Копенгаген 2, 22; Мальмё
25; Ландскруна 8; Хальмстад 16). Только в Мальмё делалось исключение
из этого правила — в отношении зерна, бочек и свежей селедки (Мальмё
25). После того как товары были перевезены на постоялый двор, где
остановился "гость", дом этот помечался особым знаком и лишь тогда
разрешалась торговля. "Гостям" не полагалось торговать на улице или из
окна (Копенгаген 22; Мальмё 25; Ландскруна 8).
Непосредственный контроль приводил к тому, что "гости" могли торго-
вать с горожанами лишь в очерченных городскими привилегиями рамках.
Ясно, что эти правила нарушались, например, если "гостю" удавалось
уговорить горожанина торговать от своего имени, предоставив ему свои
деньги или товары. В связи с этим было много запретов относительно
торговли горожан на деньги гостей или товарами гостей (Ольборг 4, 9;
Скаген 6; Копенгаген 22, 32; Кёге 17; Марибу 2; Кертеминне 10;
Свендборг 20; Мальмё 25, 29; Ландскруна 8, 11; Истад 2; Хальмстад 16).
В Марибу горожанам запрещалось принимать деньги иногородних для
торговли и перекупки в городе или монастыре и во вред городу (Марибу
2). В Накскове особо запрещалось священникам и рыцарям принимать
деньги иностранных купцов для скупки топоров, так как корона теряет
при этом свои таможенные доходы (Наксков 26). В Слагельсе горожане
не могли принимать деньги у немцев для перекупки. Все эти запреты,
конечно, свидетельствуют о том, что обход законов был обычным явле-
нием, несмотря на то что горожане, надо полагать, знали, какие послед-
ствия влечет за собой нечестная конкуренция.
Из ХШ в. известны примеры, когда чужаки получали право покупать
*
Имеется в виду прежде всего постоялый двор.
6. Зак. 2047
81
лишь небольшие партии товаров. В Копенгагене (1254 г.) "гости" могли
свободно покупать свежие кожи, овечьи шкуры, нескроенное сукно или
холст лишь в таком объеме, чтобы унести покупку под мышкой. Не
разрешалось покупать зерно и свиное сало шэппами*"в ущерб горо-
жанам". Этот закон повторен затем в 1294 г.: никто из "гостей" не имеет
права покупать на рынке шэппами зерно, сало, мясо или скот; если такое
случится, он теряет купленное. Тот из горожан, кто за деньги "гостей"
обманным путем купит эти товары, должен оплатить стоимость куп-
ленного. В Ольборге в 1342 г.’‘гостям1'предписывалось в ярмарочные дни
продавать лишь локтями и в розницу (Ольборг 1).
Вероятно, контроль за небольшими покупками "гостей" был безна-
дежным делом. Во всяком случае, с середины XIV в. "гостям" предписы-
вается торговать, как правило, оптом. В 1353 г. в Мальмё немецким
"гостям" предписывалось покупать шкуры или свежее сало, масло и кожу
только полными "десятками" (т.е. партиями не менее чем по 10—12 шт.) и
лишь у горожан (Мальмё 1). Это повторяется в Лунде (1361 г., Лунд 3), в
Роннебю (1387, Роннебю 1) и в привилегиях для торговых городов Сконе
(1415 г.) с тем добавлением, что ткань можно продавать лишь кусками и
большими партиями. То же самое правило вводится в 1422 г. в Копенга-
гене: ткань и холст нельзя продавать локтями, а целыми или половинами
штук, холст — по целому куску или половине куска, чулки должны про-
даваться дюжинами, пиво — бочками, а не кувшинами, соль и хмель —
бочками (Копенгаген 21).
В течение XV в. сохраняется требование, согласно которому "гости"
могут торговать в основном оптом, а право розничной торговли
сохраняется за горожанами (Колдинг 5; Варде 2; Виборг 1; Ольборг 4;
Скаген 6; Слагельсе 12; Наксков 18; Оденсе 11; Ландскруна 2, 3; Нексё
2). В 1518 г. в Мальмё устанавливается порядок для иностранных купцов,
продающих хмель, соль, муку, пеньку, лен, медь, свинец, железо и все
другие купеческие товары2 , в соответствии с которым они должны де-
лать это целыми или половинами шиппунда, а соль и муку — целыми и
половинами лэста3 ,т.е. большими партиями. В портовых городах Сконе и
на островах Зеландия, Фальстер и Мен иностранные купцы не могли поку
пать необработанные шкуры или кожу поштучно, а только целыми или
половинами сотен, а нутряное сало — целыми и половинами шиппунда.
В других местах торговля необработанными шкурами и кожей была
запрещена полностью, вероятно, в интересах местных кожевников (Ко-
пенгаген 2, 22; Мальмё 2, 3, 6). Во многих городах Зеландии "гости" не
могли покупать живой скот и свиней, а также свежее мясо и свиные туши.
Эти запреты введены с первой половины XV в. (Роскильде 5; Кёге 13;
Стурехединге 1; Рингстед 2; Хольбек 2). В общих привилегиях для
городов Зеландии и др. с 1514 г. иностранцам строго запрещалось вы-
возить топоры.
Все эти единичные и конкретные запреты могли дополняться рядом
более общих по времени и месту запретов в отношении торговли "гостей"
Skaeppa — средневековая северная оптовая мера объема и веса.
2* Kpbmandsvarer, т.е. товары, обычные для внешней торговли.
3 Шиппунд — 160 кг, лэст — 12 бочек.
82
в городах. Довольно обычным было правило, согласно которому отдель-
ный иностранный купец мог предлагать в городе свои товары лишь в
течение трех дней единожды в год (Копенгаген 22; Мальмё 25;
Ландскруна 8; Колдинг 5; Вардё 2; Виборг 1). Некоторые городские
законы требуют, чтобы товары предлагались для продажи по
меньшей мере три дня (общие привилегии для зеландских и сконских
городов 1521 г.), или минимум 8 дней (Мальмё 25; Ландскруна 8;
Хальмстад 16), или минимум месяц (Копенгаген 22). В других местах
"гости" могли торговать лишь на указанных им местных рынках (Варде 2;
Мальмё 35; Истад 2; Хальмстад 18). В Ольборге немецкие купцы могли
торговать лишь с Пасхи до Троицы и с 30 сентября до 30 ноября (Ольборг
9). Немецкие купцы не могли зимовать в Копенгагене (Копенгаген 32) и
находиться в Мальмё с 30 ноября и до первой открытой воды весной
(Мальмё 22, 29). Если они намеревались зимовать в других датских
городах, то должны были уплатить городской налог или гостевой взнос.
Несомненно, многие иностранные купцы выбирали положение купца-
"зимника". Оплатив городской налог, они уже не были обязаны
пользоваться ночлегом и питанием у горожанина. Они могли купить или
взять напрокат лавку или дом, чтобы приобрести гражданство в городе.
Если "гость" или купец-"зимник" умер в городе, не оставив там
наследников, то одна десятая часть - так называемые десятые деньги
(tiendepenge) должна была выплачиваться королю, прежде чем прямые
наследники смогут реализовать право на наследство. Такие правила
становятся обычными в 1440-е годы. Но более ранние именные
материалы, в частности, в книгах городских судебных тингов и протоколы
о гражданстве показывают, что многие датские города приняли большой
контингент иностранцев в свое гражданство.
И наоборот, многие правила городских законов о контроле за торговлей
гостей означали, что был соблазн избегать города и причаливать к берегу
там, где торговля проходила без контроля и пошлин. Бесчисленные
запреты незаконных гаваней и портов показывают, что они были
обычным явлением.
Таково положение иностранцев согласно датским городским законам
средневековья. После Реформации регулирование иммиграции и отноше-
ние к иностранцам становится задачей главным образом уже государст-
венного законодательства. Теперь особой проблемой стала необходимость
оградить себя от вторжения людей с другой верой, другим пониманием
истинной религии и правильного богослужения, нежели вера и понимание,
присущие датскому королю и его подданным. До того в средние века по
этому вопросу условия были более свободными, так как религия не делала
различий между датчанами и иностранцами; различия, впрочем, не всегда
обозначались и границами государства, если только была оплачена
пошлина.
Просмотр многих предписаний и запретов, наложенных городскими
законами на иностранных купцов и на их торговлю, не оставляет впе-
чатления, что иностранцы были обиженными и нежеланными "гостями":
они были весьма желанными, как был весьма желателен и тот ассор-
тимент их товаров, который отражен в городских законах. Что дейст-
вительно неясно, так это — сколь эффективным было множество
83
означенных правил, поскольку в средние века, как и в настоящее время,
запреты отражают лишь существование того, что запрещается.
И еще одно замечание. Несомненно, что интенсивная международная
торговля сопровождается не только материальным и правовым воз-
действием извне, но также и знакомством с иностранцами и их условиями
жизни, приводит к контактам, которые тогда, как и в настоящее время,
являются необходимым условием, чтобы мы могли понять также и самих
себя, нашу собственную культуру2.
1 Danmarks gamle K0bstadslovgivning. Bd. 1-5. K0benhavn, 1951-1961.
2 В настоящей статье использованы также следующие труды: Jorgensen P.J. Dansk Retshi-
storie. 2. und. Kpbenhavn, 1947. § 12: Byretter og Byprivilegier. S. 99—120; Matzen H.
Forelaesning over den danske Retshistorie, Offentlig Ret. Kpbenhavn, Bd. 1. 1893. § 6:
Borgerstanden. S. 77—121, spec. V: S. 108—110; Slemann Chr.L.E. Den danske Retshistorie.
Kpbenhavn, 1871. § 11: Stadsretter. S. 36—45.
СВЕТСКИЕ И ДУХОВНЫЕ ГИЛЬДИИ
КАК ФАКТОР КУЛЬТУРЫ И КОММУНИКАЦИЙ
ДАТСКИХ СРЕДНЕВЕКОВЫХ ГОРОДОВ
Т. Йекслев (Копенгаген)
Если можно говорить об особой городской культуре, значительно отли-
чающейся от культуры аграрного населения, то объяснить это можно как
различными формами производства и застройки в городах, так и влиянием
многих духовных институтов. Специализированное и разнообразное
производство в городах способствовало значительному росту товаро-
оборота, который в большой степени стал характеризовать их мате-
риальную культуру. Успехи урбанистов-археологов после второй мировой
войны привели к многочисленным находкам, раскрыли многие местные
особенности, и благодаря этому стало возможным обнаружить новые
данные о торговых связях и путях. Даже если речь идет о фрагментарных
и рассеянных находках, они все же представляют собой остатки из-
вестных типов.
Что касается нематериальной культуры, то здесь дело обстоит
хуже. Мы вынуждены обращаться к свидетельствам различных письмен-
ных источников, и несовершенство передачи ими необходимой информа-
ции затрудняет формирование четкой картины. Духовная культура сред-
невековья определялась универсальной христианской церковью, и вплоть
до XIV в. латынь имела монополию в языковой коммуникации. Наши
знания о явлениях культуры основываются прежде всего на духовных
источниках, где во всех случаях духовность преобладает. Книжное обра-
зование во времена зрелого средневековья также было предопределено
духовенством, но развитие городов и создание центральной власти посте-
пенно повлекли за собой рост потребности в умеющих читать и писать. К
концу XIV в. в письме стали проявлять свою силу народные языки.
Одновременно с этим пробила себе путь бумага. Взаимодействия путем
84
письменных акций значительно умножились по сравнению с прежними
временами.
Прирост населения, обозначавшийся, вероятно, примерно с 1000—1200
гг., был важной причиной основания многих городов. Датские города
возникали частично во взаимодействии, а частично в противовес многим
новым северонемецким городам вдоль берегов Балтийского моря на
прежней славянской территории. Весьма существенным экономическим
фактором развития в Дании были сконские ярмарки сельди.
В XII в. экономическая и демографическая экспансия была связана с
процессом образования государства, укреплением королевской власти и
церкви, но и все общество в то время находилось в сильном движении.
Необходимые для торговли мир и порядок оставались далеки от же-
лаемого: мятежи, борьба за трон и грабительские походы вендов делали
дороги и морские пути небезопасными. Как и в остальной Европе, нужно
было создавать что-то взамен семейной солидарности и семейной
ответственности, характерных для аграрного общества. Не случайно
ранние корпорации, возникшие в городе, в ряде случаев назывались
"братствами". Но чаще их называли "гильдиями". В письменных источ-
никах мы встречаем также термины sodalicia, convivium. Самые старые
гильдии были союзами, созданными для взаимной помощи, защиты и
поддержки своих членов, — в судебных делах, в случае наступившей
бедности (как следствия, например, кораблекрушения или других не-
счастий), при болезни, смерти кормильца, для устройства похорон, а
затем панихид. Хотя вначале речь о собственно купеческих гильдиях не
шла, вероятно, членство в них резервировалось за этим высшим
городским сословием. У каждой гильдии был свой святой покровитель,
причем предпочитались национальные святые. Праздничные дни своих
святых гильдии отмечали торжественно. Сверх того, в течение года
проводились и другие праздничные собрания. Наиболее известные датские
гильдии — это гильдии Св. Кнута, которые, во всяком случае, поначалу
имели в качестве святого покровителя герцога Кнута Лаварда, отца
короля Вальдемара Великого. Сохранилось письмо, написанное в 70-х го-
дах XII в. в Рингстеде, через несколько лет после канонизации Кнута
Лаварда королем Вальдемаром Великим, который взял под свою защиту
вновь учрежденную гильдию Св. Кнута в Висбю и одновременно дал
согласие быть ее членом. О деятельности и функциях гильдии нам ничего
не известно, если не считать того обстоястельства, что эта гильдия, по-
добно другим Кнутстилле в королевстве, должна ежегодно платить налог
сообществу Св. Кнута в Рингстеде. Это решение и тот факт, что письмо,
где оно изложено, сохранилось в городской книге Рингстеда, где содер-
жится также охранная грамота сына Вальдемара Великого — короля
Кнута VI, примерно от 1190 г., для всех гильдий Св. Кнута, показывают,
что святым покровителем являлся именно герцог Кнут, а не король
*
Кнут .
Именно герцог Кнут, по описанию Эльнота (а не Король Кнут), был
олдерманом "гильдии присягнувших*' (или присяжных; букв, клятвенной
гильдии, edsgilde) в городе Шлезвиге. Эти гильдии присяжных были
★
Речь идет о короле Кнуте П (1080—1086) — первом датском святом.
85
предшественниками последующих форм городского управления. В самых
старых городских законах совет известен не был, но примерно около
1300 г. появляются члены муниципального совета — родмены, или
консулы, а с середины XIV в. система как бы надстраивается бургомист-
рами, или проконсулами. Самый старый из известных гильдейских уста-
вов, примерно от 1200 г., принадлежит гильдии св. Кнута во Фленсборге;
подобно несколько более поздним земским и некоторым городским
законам, он составлен на датском языке. Более чем в 50 его параграфах
подробно говорится о деятельности гильдии, о правах и обязанностях ее
членов. Из текста следует, что женщины также имели доступ в гильдию,
но предполагалось, что они не могут распоряжаться наличными деньгами.
Мужчина должен заплатить за членство в гильдии 1 grot, в то время как
"девушка или женщина должна платить за членство две марки воска"
(§ 50).
Примерно к тому же времени, что и текст устава гильдии во Фленс-
борге, относится печать гильдии в городе Шлезвиге, с надписью: "Sigillum
confratrum sancti Kanuti ducis de Slesvic". Кроме того, есть свидетельства
от времени до XIV в. о гильдиях Св. Кнута в Висбю, Рингстеде, Фленс-
борге, Шлезвиге, Оденсе, Мальмё и Стурехеддинге. Был ли защит-
ником гильдии Кнута в Оденсе герцог или король — неизвестно, но позд-
нее оба Кнута выступают как святые Покровители и между ними не де-
лается четкого различия.
Хотя в уставах прямо об этом не говорится, гильдии св. Кнута в
течение всего средневековья воспринимаются как купеческие гильдии.
Известны датские купеческие гильдии и с другими святыми покрови-
телями, но гильдии Св. Кнута имели несравненно большее распрост-
ранение. Новгорода и Киева они не достигли, но все-таки возникли в
Прибалтике, в частности гильдия Св. Кнута была на острове Эзель. В
противоположность большому числу сохранившихся уставов и грамот мы
располагаем лишь одним поздним списком членов гильдии Св. Кнута в
Калунборге — примерно за 1480 г. Гильдии, кажется, потеряли свое
значение, и сведения из многих мест показывают, что гильдии Св. Кнута
одновременно продавали свои гильдейские дома, например, в Колдинге в
1484 г.
Следствием того, что число письменных источников в период позднего
средневековья сильно возрастает, мы имеем множество свидетельств об
объединениях иностранцев в некоторых датских городах. Как известно, в
Норвегии была лишь одна ганзейская контора — в Бергене, но ганзейцы
преобладали как на острове Готланде, так и в Стокгольме. В Дании они
не распространились в такой степени, но в ряде городов действовали
чисто немецкие компании наряду со смешанными датскими и немецкими
сообществами.
Список членов гильдии представляет собой наилучший источник для
оценки ее социального положения и состава. К сожалению, у нас сох-
ранились такие списки лишь по периоду не ранее конца XIV в. Самый
старый из них — список членов гильдии св. Лаврентия во Фленсборге —
был начат в 1377 г. и продолжен до 1518 г.
Во времена зрелого средневековья стало также обычным, что ремес-
ленники одной или нескольких профессий объединялись в цех. Наряду с
86
одинаковыми социальными и общественными целями, которые имели
гильдии и цехи, они стремились обеспечивать обучение мастерству и
устанавливать цены за выполненную работу и ее нормы.
В то время как забота о неземном в виде месс и панихид была лишь
одной из многих задач, которые взяли на себя светские гильдии, панихиды
и праздничные мессы служили главной "внешней" целью духовных
братств, выступавших частично как гильдии священников — для священ-
ников города или округа, а частично как церковные гильдии с несколько
ббльшим кругом членов. Уставы, грамоты и списки таких гильдий до
XIV в. не сохранились, но тот факт, что самые ранние духовные гильдии
уже существовали примерно на рубеже XII и ХШ вв., подтверждается
похоронными книгами (некрологиями) соборных капитулов.
Как духовные, так и светские гильдии часто имели особую связь с
определенными алтарями городских церквей, а некоторые богатые ремес-
ленные цехи располагали собственными алтарями. Если значение неко-
торых купеческих гильдий, похоже, уменьшилось к концу классического
средневековья, то их общее число тогда столь же очевидно возросло. Во
Фленсборге число гильдий достигло по меньшей мере 9, в Копенгагене —
14, а в Рибе в период Реформации было не меньше 16 гильдий, не считая
ремесленных цехов.
Из тех гильдий позднего средневековья, цели которых имели преи-
мущественно социальный и общественный характер, в ряде датских горо-
дов можно выделить гильдии, или цехи, Тела Христова (Kristi legeme, или
Corpus Christi). Наиболее известная из них была учреждена в крупнейшем
городе Северной Ютландии Ольборге в 1441 г. Она называлась также
"Цех попугаев" (Papegpjelauget) и существует еще и сегодня как стрел-
ковое общество. Это один из тех весьма редких примеров, когда
средневековый институт сохранился в Дании до наших дней. Кроме того,
эта гильдия располагает отлично сохранившимся архивом со списками
членов, начиная со своего возникновения.
Смешанная гильдия св. Люция, учрежденная в 1483 г. в Роскильде,
судя по ее деятельности, принадлежала, вероятно, к той же категории,
что и гильдии Тела Христова. Инициатором создания гильдии можно
считать епископа Олуфа Мортенсена или членов соборного капитула, так
как в сохранившейся книге гильдии ("Liber convivii sancti Lucii Roskil-
densis, continens nomina convivarum") первым числится епископ — глава
соборного капитула. Связь гильдии с кафедральным собором видна также
из того факта, что святой покровитель кафедрального собора (папа)
Люций также являлся покровителем гильдии.
Книга гильдии св. Люция — это прежде всего список ее членов с 1483
до 1524 г. Там добросовестно зафиксировано, кого в течение года приняли
в члены гильдии, кто поручился за них, какой взнос внесен каждым в
отдельности — воском или деньгами, угощали ли они (вновь принятые
лица) членов гильдии едой и пивом. Сведений не достает лишь за четыре
года. После списка членов следует ряд отчетных документов — ведо-
мостей за 1500—1532 гг., в том числе за те годы, когда поименованные
члены гильдии вносили зерновой взнос. С помощью этой книги мы можем
в определенной степени проследить за деятельностью гильдии и проанали-
зировать социальный состав ее членов. Но, к сожалению, мы не знаем
87
уставов гильдии, и, как это ни странно, у нас нет и никаких грамот, ее
касающихся.
Несмотря на то что речь идет ‘о зрелом средневековье, отчетные
ведомости велись только на латыни, в то время как списки членов — на
смеси латыни с датским языком, например: Item her Jenss Skelsk0r, presth
soluit totum, feepit gerdh — Item Oluff Kalff cum vxore sua Botilda soluit totum
et dederunt eth alter® klcede"(T.e.:"ТакжеГосподин ЙенсСксльскср, пастор,
платит столько же. Такжё Олуф Калф с женой своей Ботильдой платит
столько же и преподносят алтарное покрывало"). Если глагол "платит"
стоит в единственном числе, то глагол "дарят" стоит во множественном
числе; видимо, это указывает на то, что вступающий в гильдию мужчи-
на — в данном случае дворянин — положил деньги, что называется "на
бочку", тогда как подарок, который, как обычно, изготовила жена,
преподнесен от них обоих.
Из 625 членов гильдии, поименованных в списке, 213 — духовные лица.
В отношении 144 из них указаны духовный сан или служба, а остальные
могут быть признаны лицами духовного звания лишь на основании слова
"господин" перед фамилией. Дворян в списке немного: всего 10 мужчин, из
них 6 с женами, и 5 одиноких дворянок. Большинство членов гильдии —
это представители третьего сословия из Роскильде, некоторые из
Копенгагена и Кёге. 204 члена — горожане-мужчины, из которых 109 с
женами, и 59 — одинокие женщины. Примечательно, что среди членов
гильдии обнаруживаются слуги (19 человек), в том числе две служанки;
большинство из них служат у духовных особ.
В списке обозначено занятие 136 горожан. Особенно много среди них
сапожников и портных, но были также булочник, брадобрей, пивовар,
ювелир, горшечник, жестянщик, подмастерье, купец (mercator), мясник,
привратник, часовщик, забойщик скота, кузнец, ткач.
И хотя этот список членов гильдии, где отражен широкий крус занятий
горожан, воспринимается прежде всего как социально-исторический источ-
ник, он дает все же некоторое представление о культурной жизни города
Роскильде.
Из объектов "видимой культуры" — архитектуры и произведений при-
кладного искусства — осталось немногое: кафедральный собор с парой
средневековых часовен, построенный упомянутым епископом Олуфом
Мортенсеном, элегантная позднеготическая оружейная палата, башня
св. Лаврентия, остатки нескольких зданий и более или менее сохранив-
шиеся церковные руины, а также части действующих церквей св. Йёр-
генсбьерга и Божьей Матери. В еще большей степени, чем здания, о
связях с внешним миром кое-что рассказывает небольшое число сохранив-
шихся произведений искусства: роскильдский крест византийского типа,
который был спрятан в средневековом распятии на хорах, — один из
перлов средневековья в Национальном музее. Саркофаг королевы Марг-
реты в соборе Роскильде и сидения на хорах указывают на северонс-
мецкое влияние примерно начала XV в., а декор часовни Трех святых
королей демонстрирует высшую точку расцвета позднеготической датской
фресковой живописи.
Датская средневековая литература в целом бедна. Едва ли она может
сколько-нибудь обосновано считаться результатом городской культуры,
88
так как происхождение этой литературы обычно связано с монастырями и
соборными капитулами. Достаточно приуроченной к Роскильде как месту
своего происхождения, помимо ряда исторических работ, может считаться
лишь одна из наших средневековых медицинских книг. Судя по весьма
характерному написанию буквы "0" можно заключить, что эта рукопись
создана в монастыре св. Клары, потому что тем же писцом написаны
многие письма монастыря сразу после 1400 г.
В целом едва ли есть значительная связь между нашими народными
песнями и городами, но религиозное поэтическое творчество, возникшее в
позднее средневековье из интенсивной пропаганды культа Христа и Девы
Марии, кажется, исходит преимущественно из городов. Наконец, я хочу
коротко остановиться на примере, указывающем, что духовная культура
могла преуспевать вне пределов епархиальных городов. Речь идет о тех
висах, посвященных Деве Марии, которые сочинены священником в
Свендборге вскоре после 1500 г. и, вероятно, имеют отношение к
городской гильдии Марии Розенкранц.
Лишь в контексте более широкого значения слова "культура" гильдии
могут оцениваться как культурный фактор. Однако нет никакого сом-
нения в их культурно-посредническом вкладе благодаря тому, что их
члены путешествовали по свету и возвращались снова домой, полные впе-
чатлений о чужеземном и новыми импульсами1.
'Материалы, положенные в основу настоящей работы, см.: Nyrop С. Danmarks Gilde og
Lavsskraan fru Middelalderen. Del. 1—2. Kobenhavn, 1890 (repr. 1975).
МЕСТА И ЛЮДИ СРЕДНЕВЕКОВОГО ГОРОДА.
НАЦИОНАЛЬНАЯ И ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНАЯ
ИМЕННАЯ СРЕДА В ДАНИИ
Б. Ёргенсен (Копенгаген)
Знания о людях и местах датского средневекового города могут и
должны собираться из разнообразных источников. В датском исследова-
тельском проекте "Средневековый город" это находит живое воплощение.
Один из таких источников — именной материал: личные имена и
названия мест. Это совсем разные источники, но как языковые величины
они имеют и содержание и выражение, что позволяет использовать их для
дифференцирования нюансов между датским и недатским.
Именной материал содержится в дипломах, камеральных источниках,
списках горожан и различных членских списках. Документы составлены
большей частью в хронологическом порядке на вульгарной латыни,
немецком или датском языке. Материала по XII—XIII вв. немного, но в
последующие столетия его объем возрастает. По количеству таких доку-
ментов доминирует Копенгаген, затем идут торговые города, особенно
центры епархий. Что касается фамилий, то здесь есть основание отметить
значение Фленсборга, по которому сохранился ряд членских списков.
Топонимы, относящиеся к датским средневековым городам, — это
89
названия улиц и различных важных пунктов, частей или строений города:
мельниц, мостов, церквей, монастырей и т.д. В качестве типичного при-
мера можно взять Оденсе — центр епархии, первое упоминание о котором
относится к 988 г. К периоду вплоть до 1500 гг., кроме названия самого
города, относятся упоминания о 37 связанных с Оденсе различных наиме-
нованиях, собранные в издании "Топонимы округа Оденсе"1; из них
составлен XIV том еще далеко не завершенной серии "Топонимы Дании"2.
Девять из этих топонимов относятся к религиозным заведениям, хотя
можно спорить о том, действительно ли посвященные, например, Бого-
матери монастырь, церковь и приход Vor Frue kirke, kloster, sogn - это три
различных наименования. Девятнадцать наименований касаются улиц.При
этом часть из них включает элемент gade (улица) и относится к собст-
венно улицам. Эти наименования используются для больших транспорт-
ных артерий городов. Например, название Адельгаде (букв, "главная
улица") использовано не только в Оденсе, но и в некоторых других
средневековых датских городах. Часть наименований несет топоним
stroede и означает "переулок", т.е. используется для обозначения меньших,
подчиненных транспортных артерий. Два названия улиц Оденсе имеют
необязательный последний член: Скулькенборг — первоначально это
относилось к бургу, т.е. замку, и затем перешло на соответствующую
улицу, и Хольседоре, к которому я вернусь несколько позже. Остальные
наименования включают частицы, обозначающие строения (-hus —дом,
gSrd — двор, borg — замок), а также "ворота" и "площадь" (-port, -fort).
Наименование Флакхавен (Flakhaven) происходит от ровного ограждения,
внутри которого в 1496 г. была рыночная площадь. Некоторые наиме-
нования улиц имеют нарицательные значения, например, "та улица,
которая идет мимо дома...", но этот тип не представляет в контексте дан-
ной главы интереса (картосхему Оденсе, ок. 1238 г., см. в конце статьи).
С точки зрения этимологии этих наименований большинство их эле-
ментов (названий и мест города) — импортированный языковый материал.
Это, в частности, такие слова, как "монах" (munk), "церковь" (kirke) и
"монастырь" (kloster), "стена" (mur), "мельница" (mplle), "монета" (mpnt),
"ворота" (port) и "переулок" (stroede), которые имеют латинскую основу.
Слова "сапожник (skomager), "портной" (skroedder), "морской залив" (flak)
имеют северонемецкую основу, а слово "площадь" (torv) — древнерус-
скую. Если к этому добавить те названия, которые состоят из местного
словарного материала, но представляют собой переводное заимство-
вание*, то будет понятно, что топонимы средневекового датского горо-
да — продукт процесса интернационализации. Однако бблыпая часть упо-
мянутого языкового материала настолько широко распространена в дат-
ском средневековье, что сама по себе конкретно не свидетельствует о
присутствии иностранцев, в данном случае в Оденсе: слова натурализо-
ваны в датском языке и распространяются отечественными пользова-
телями языка.
Иначе говоря, материал городских топонимов датского средневековья
сам по себе не дает достаточных оснований для прямого заключения,
например, о присутствии в городе иностранного элемента. Единственное
Это, например, gribrpdre или sortebrpdre ("серые" и "черные" братья) — названия нищенст-
вующих монашеских орденов; Vor Frue — наша Госпожа — Богоматерь и др.
90
наименование в Оденсе, полностью удовлетворяющее данному требова-
нию, это, возможно, топоним "Хольседоре" (Holsedore), который, согласно
распространенному толкованию, происходит от "Хольстертор" (Holstertor)
в Любеке или, во всяком случае, идентично этому наименованию. Авторы
'Топонимов Дании" предпочитают, конечно, объяснить это наименование,
исходя из датского языкового материала: hoisted, holstath — "углубле-
ние" + ore древнедатское , wara — пустырь, общий выгон. Однако немец-
ко-язычное наименование со значением "Ворота Холстенеров", несомнен-
но, более подходит к месту. Объясняется ли это наименование пребыва-
нием жителей Оденсе в Любеке, жителей Любека в Оденсе или тем и
другим вместе — это неизвестно. Такие отдельные топонимы с иностран-
ной языковой формой, приспособленной к датскому языку, встречаются
также в средневековых материалах по другим провинциальным городам
Дании.
Так, в городе Рандерсе топоним Титмерскен (Tytmersken, соврем.
Ditmoersken) напоминает о Дитмаршене в устье Эльбы (1471 г., по руко-
писи XVIII в.); топоним Травн Стратэ (Trawn Strathae, совр. Trangstroede)
прямо отсылает к реке Траве, на которой стоит Любек, и городу Тра-
вемюнде у устья этой реки. В городе Кёге наименование Fenedy (1475),
Foenoedi (1494, совр. Fenediget) — это древняя нордическая форма
итальянской Venedig (Венеция); о ней.же напоминает широко распрост-
раненный исландский городской эксоним Feney.
Особый и несколько щекотливый случай — это толкование множества
распространенных наименований, которые явно заимствованы с юга. Так,
наименование Kattesund, в настоящее время зарегистрированное как наз-
вание улицы в различных местах страны, было больше распространено и
известно в старом датском языковом /айоне, граница которого проходила
между Шлезвигом и Хусумом, а также в Еккернфёрде, Хейлигенхафене,
Любеке и Кёнигсберге (совр. Калининград), что, собственно, означает это
сочетание — неизвестно. Согласно наиболее принятому и, наверняка,
правильному толкованию, оно связано с распространенным немецким наз-
ванием Каттрепель и составлено из "kat" + "sund". Пренебрежительный
или иронический смысл такого термина, как "маленький", "узкий"
(возможно? — "заморыш"), несомненно, способствовал распространению
этого наименования. Те или иные позитивные или негативные сопут-
ствующие значения обычно способствовали распространению ряда наз-
ваний, пришедших с юга.
Конечно, как указывалось выше, большая часть словесного материала
в запасе топонимов типичного датского средневекового города не выдер-
живает испытания, если предъявлять строгие национальные критерии. В
течение средневековья, особенно в XIV в., датский язык поглотил чрез-
вычайно большое число слов из немецкого, прежде всего нижненемецкого
языка, на котором говорят к югу от датской языковой границы. Мно-
жество из них, например, относится к городскому ремеслу, как и старые
датские слова, но среди этих слов обнаруживаются также наименования,
которые прямо свидетельствуют о контактах с зарубежными странами и
иностранцами.
Прямые свидетельства об иностранцах можно почерпнуть, например, из
названия такой улицы, как Тюскеманнегаде (1377, Thytheskemmanaegadae),
91
в Копенгагене: "tysk" + "mand" (немец.), т.е. "Улица немцев", Немецкая
улица. На улице Грённегаде (1352, Grpnergatoe) в Рибе, вероятно, жили
люди из нидерландского города Гронинген. Маленькая улица Ростокер-
стрэде (совр. Лармгрэнд) и городской двор Камперлейе ( в рукописи
1406 г. — Kamperoeleyoe) в Мальмё напоминают соответственно о
немецком городе Ростоке и нидерландском Кампене. Наконец, Бремер-
хольм в Копенгагене (1510, Broemerholm) свидетельствует о связи с
немецким ганзейским городом Бременом.
Иностранное влияние, наложившее свой характерный отпечаток на
именной материал провинциальных датских городов средневековья, на
датский язык вообще и на многие стороны жизни датского общества, в
первую очередь привносилось людьми. Других методов распространения
тогда практически не было.
Эти личные контакты происходили как при выездах за границу датчан,
так и при приездах в Данию иностранцев. Последний путь представляет
для нас особый интерес: уместно напомнить, что если до конца эпохи
викингов выезжали в основном сами датчане и таким образом импорти-
ровали товары и идеи (ведь, например, далеко не все викинги обосно-
вались в Великобритании и Нормандии), то в последующие столетия
наблюдалась значительная иммиграция в Данию.
Неудивительно, что самые первые постоянно проживавшие в Дании
иностранцы принадлежали к духовному званию. Все первые епископы в
Оденсе носили немецкие имена: Регинберт (Римберт), Эйлберт, Хубальд,
Герман, Рикульф, Ливо. Иноземное влияние, как церковное, так и свет-
ское, на фонд имен и фамилий в течение средневековья было колоссаль-
ным. Там, где фонд имен к началу средневековья был почти на 100%
скандинавским, там обобщенный учет тех имен, которые известны в
средние века, показывает, что лишь 55% мужских имен и 46% женских
являются скандинавскими, 25% мужских имен и 32% женских имели не-
мецкое происхождение, 9% мужских и женских имен — фризское. Каждая
из остальных языковых групп покрывает лишь несколько процентов: так,
славянская группа составляет 2%. Другие исследования показывают, что
заимствованные христианские имена, такие например, как Педер, Ниельс,
Йенс, Ларс, Катрине, Марине, Биргитте и др. (они приведены здесь в
основной датской форме), получают необычайную популярность. Они
распространялись, конечно, не только в городах, но в городах особенно, и
это хорошо доказано, в частности, некоторыми исследованиями по Фленс-
боргу (Т. Финка) и Копенгагену (Т. Йекслев)3. Так в Копенгагене немец-
кий "оттенок" имен распределялся следующим образом:
1377 г. 1402 г. 1510 г.
25% 58% 12%
В Роскильде и Рибе, по которым исследователь располагает дополни-
тельными данными, соответствующие имена немецкого типа распреде-
лялись следующим образом:
1398 г. 1403—1450 гг.
Роскильде 20% 16%
Рибе 53% 37%
92
В 1945 г. Финк поставил задачу на основе, в частности, полных списков
членов различных гильдий Фленсборга установить флюктуацию между
датской и немецкой основой имен в XV в. Он попытался определить на-
циональность, исходя из метода использования патронимии, поскольку
известно, что исконно датским является использование законных
патронимий: имя отца + s0n, sen (сын). Согласно его подсчетам, немецкий
элемент среди членов гильдии Фленсборга был равен примерно 54% в
1421—1440 гг., 40% в 1441—1470 гг., 31% в 1471—1500 гг. Среди земле-
владельцев во Флесборге в 1450—1500 гг. немецкий элемент составлял
22%4.
Финк делает вывод: "сравнительно большая часть населения, более
свободно связанного с городом (т.е. члены гильдии — землевладельцы,
занесенные в земельную книгу города. — Б.Ё.), были немцами, и они
собирались в Купеческой гильдии Божьей Матери (Vor Frue Kpbmands-
gilde). Вероятно, после захвата Фленсборга голштинцами в 1431 г. наплыв
немцев был особенно большим".
Финк предполагает, далее, что Купеческая гильдия Божьей Матери во
Фленсборге — это корпорация, которую можно сравнивать с Немецкими
компаниями (Tyske Kompagni), которые с того же времени известны в
Мальмё и Копенгагене. В Копенгагене осталось соответствующее наз-
вание улицы: Тюскеманнегаде (ср. выше).
Финк, несомненно, обнаружил важные особенности состава городского
населения тогдашней Дании. Однако не следует забывать о моментах
неопределенности, которые сопровождают такой метод исследования. И
Финк, и Йекслев сами обращают на это внимание.
Если во времена средневековья использование патронимии путем
добавления s0n или sen (сын) является показателем датского преобла-
дания, то, напротив, использование постоянной фамилии — именно
импортированный обычай. Как обязательный он закрепляется для
дворянства в 1526 г. И хотя этот факт сам по себе не представляет
какого-либо интереса для нашего сюжета, но важна дата: она может слу-
жить в качестве опорной точки. А. Томсен (1945) и Г. Сёндергор (1979 и
1984) исходят более или менее определенно из того, что именная система
дворянства являлась образцом для всего населения. Кроме того, они
датируют установление постоянных родовых фамилий горожан в XVI и
XVII столетиях5. Однако здесь необходимо возразить, что, во-первых,
большинство дворянских семей имело в 1526 г. уже солидную, много-
вековую традицию использования родовой фамилии, и, во-вторых, далеко
не бесспорно, что дворянство, которое в Дании относилось прежде всего к
сельскому населению, как-то особо воздействовало на горожан при
образовании фамилий. Кр. Хальд говорит в "Культурно-историческом
лексиконе скандинавского средневековья"6 о "рассеянных" (spredte) при-
мерах использования постоянных родовых фамилий в конце зрелого
средневековья. И я полагаю, что исследования материала некоторых
датских городов (он хотя и трудно поддается обобщению, но все же
достаточно велик) вскроют более широкое использование и там посто-
янной родовой фамилии. Во всяком случае, трудно усомниться в том, что
в период после 1500 г. отсутствие "sen" патронимии - свидетельство не-
датской принадлежности.
93
Оденсе ок. 1238 г.*
Hava.
Гидронимы
Baslebock
Byensbock
Piledam
kanal
sluse
Odense a
Fibock
Населенные пункты
и направления
Havn
Nyborg
Ejby
Svedenborg
Hunderup
Assens/Faborg
Middelfarl/F0ns
Varbierg/Baring vig
Городские и пригородные топонимы
Set. Mikael
Set. Jurgens
VorFrae
Set. Albani
Provstegatd
M^glebro
Kongstnaik
Bispegard
Knudsklosteret
Kongsgaid
Munke m011e
Borg
Кроме того, и сам именной материал, и его использование с течением
времени изменялись. Те имена, которые с большой надежностью могут
определяться для XIV в. как немецкие, а поэтому, возможно, и как имена
немцев, уже для XV и XVI вв. должны определяться лишь как "перво-
начально немецкие имена", которые могли принадлежать как немцам, так
и датчанам. В качестве примера можно назвать такие часто встречаю-
щиеся имена (именные формы), как Ганс и Клаус: немецкие по происхож-
дению, они уже в XV в. были широко распространены и среди датчан.
Источник: см. примем. 8, Thrane Н. cl al. Op. cit. S. 212.
94
Очевидно, что во избежание ошибок при исследованиях, основанных на
определении этноса лиц при помощи имени, нужно подходить к именам
более индивидуально и конкретно. Осторожность требует, например,
ограничиться констатацией наличия носителей иностранных имен или
фамилий, которые никогда не использовались в датских именных обычаях,
или факта первичного использования иностранных фамилий. Особенно
определенны наименования мест, которые, будучи использованы как проз-
вища, превратились в фамилии или непосредственно, или путем при-
соединения к имени, как своего рода "адреса".
Список членов купеческой гильдии в Ольборге "Тела Христо-
ва" (Guds Legemslav i Aalborg) примерно в октябре 1441 г. иллюстрирует
эти возможности. Прибавленные к некоторым именам и фамилиям ука-
зания afl Stettin, aff RandcrsJ Haise, van Ort, van Seden, van Holte и т.д. —
прямое свидетельство (прежнего) места жительства, адрес соответствую-
щих персон. Рандерс и Хальс расположены в Северной Ютландии,
Штеттин — известный ганзейский портовый город (совр. Щецин),
Орт, несоменно, будущий Травенорт около Любека, Сенден — город в
Вестфалии, а название Холте может относиться к длинному ряду как
датских, так и немецких мест. Но чаще всего название места становилось
кличкой или родовой фамилией. Имена такого рода также представ-
лены в списке гильдии и идентифицированы. Третья именная группа,
пригодная для определения принадлежности тех или иных жителей, — это
обозначения типа Брабантец (Brabander) и Вестфалец (Westfelingh), а
также, возможно, Скот (Skot, Skotte) и косвенно Неттельнблат (Nctteln-
blant), так как листок KpanHBbi(naeldebladet) — это геральдическое обозна-
чение Голштинии. Нанесение этих трех типов имен на обзорную
карту, вероятно, позволит в общем представить себе происхождение носи-
телей бюргерских имен в середине XV в. Но для более масштабного
обзора нужно поставить общедатскую исследовательскую задачу. И хотя
можно установить многие исходные пункты с помощью справочника
"Старые фамилии Дании", в том числе тома "Прозвища"7, к сожалению,
именно по данному вопросу эта работа менее надежна. С именными, как и
со многими другими проблемами средневековья, дело обстоит так, что,
вероятно, уже сегодня можно ответить на многие вопросы, но в немень-
шей степени представляют интерес и еще не решенные проблемы8.
Odense Amts Stednavne // Danmarks Stednavne. 1969. Bd. 14.
2Danmarks Stednavne. K0benhavn, 1922. Bd. 1—19. S. 186.
3Fink T. Flensborgs borgerskab i det 15. aarhundrede // Til Knud Fabricius. 13. August 1945.
Kpbenhavn, 1945. S. 13—29; Jexlev Th. Kgbenhavns borgere 1377 og 1510 // Historiske
Meddelelser om Kpbenhavn 1978,*K0benhavn, 1978. S. 39—59.
Fink T. Op. cit.
Thomsen A. Vore Slcedtsnavne. K0benhavn, 1945; S^ndergaard G. Bogen om personnavne
K0benhavn, 1979; Idem. Danske eftemavne. Kpbenhavn, 1984.
6Kulturhistorisk leksikon for nordisk middelalder fra vikingetid til reformationstid. K0benhavn;
Stockholm; Oslo, S. a. Bd. 16. Sp. 205—207.'
7Danmarks gamle Personnavne. Kpbenhavn, 1936—1964. Bd. 1—11.
8B настоящей работе использованы также работы: Christensen AS. Middelalderbyen Odense.
Arhus, 1988; Hornby R. Danske Personnavne. Kpbenhavn, 1978 (2 udg); Jorgensen B. Dansk
Gadenavneskik. Kpbenhavn, 1970; Matthiessen H. Gamle Gader. K0benhavn, 1917; Kousgard
Sorensen J. Patronymer i Danmark. Runetid of middelaldre. Kpbenhavn, 1984. Bd. 1; Thrane H
el al. Fra boplads til bispcby: Odense til 1559. Odense, 1982.
95
ЕВРОПЕЙСКИЕ КОНТАКТЫ КУПЦОВ ВИЛЬНЮСА
В XV—XVI вв.
3. Кяупа, Ю. Кяупене (Вильнюс)
Вильнюс, столица Великого княжества Литовского, в XV—XVI вв.
был крупным культурным центром средневосточного региона Европы. В
городе функционировали многочисленные очаги культурной жизни и
меценатства — великокняжеский двор и дворцы вельмож, резиденция
католического епископа, капитул и монастыри, протестантские общины,
магистрат, типографии, основанная в 1569 г. иезуитская коллегия, 10 лет
спустя ставшая университетом. Интенсивная культурная жизнь столицы
привлекала художников и музыкантов, печатников и врачей, юристов и
теологов всей католической и протестантской Европы. Так, например, в
первые десятилетия деятельности университета его профессорами наряду
с уроженцами Литвы были выходцы с Британских островов и Пиреней-
ского полуострова, итальянцы, немцы, скандинавы, поляки1.
Однако в данном процессе культурного обмена принимала участие
лишь определенная часть населения города — в основном дворяне, духо-
венство и немногочисленные представители интеллигенции.
Существовали и другие пути культурного взаимодействия — эконо-
мические контакты. В доиндустриальную эпоху самой действенной и
активной экономической силой общества являлась торговля. Купцы, наи-
более подвижный слой населения средневекового города, активно распро-
страняли и воспринимали достижения, опыт, новации, моды и еще многое
в той обширной сфере человеческой деятельности, которую принято
называть повседневной жизнью и в которой реализовались культурные
достижения общества. Поездки купцов, торговые и финансовые меро-
приятия в своем городе составляли часть механизма не только эконо-
мических, но и культурных взаимоотношений. Крупные города Европы
стягивали на местные рынки и ярмарки посетителей с обширных терри-
торий, приносящих свой культурный опыт. Контакты купцов непосред-
ственно влияли на быт вельмож и бюргеров (мещан), обогащали как
материальную, так и духовную культуру повседневной жизни общества.
Эти контакты способствовали тому, что нормы, культура европейского
общения снижались до уровня бюргеров и других слоев горожан.
В этом контексте небезынтересен пространственный ареал контактов
купцов определенного города, а также механизм организации и регламен-
тации таких контактов. В данной статье мы и попытаемся проследить
географию европейских контактов купцов Вильнюса, способствовавшцх
более широкому культурному взаимодействию всего Балтийского региона.
В 1323 г. великий князь Гедиминас (Гедимин) обратился к городам Ган-
зы, приглашая в столицу Литвы Вильнюс купцов и ремесленников, пообе-
щав им хорошие условия деятельности2. В 1323, 1338 и последующие
годы вплоть до 1424 г., когда в Нешаве был заключен специальный
торговый договор между Великим княжеством Литовским и Тевтонским
орденом, в течение всего периода тяжелой и упорной борьбы с
Тевтонским и Ливонским орденами, в многочисленных договорах и
перемириях — наряду с политическими и территориальными вопросами —
96
часто обсуждались и условия свободной, в том числе безопасной, торговли
между Литвой и государством орденов3. В договоре 1338 г. был обозначен
торговый путь из Риги в направлении Вильнюса. Великий князь
Альгирдас (Ольгерд), 1345—1377 гг. освободил вильнюсцев от внутренних
пошлин на территории всего государства, в его время простиравшегося от
Вильнюса до верховьев Оки и порогов Днепра. Его наследники —
Иогайла (Ягелло), Жигимонтас Кестутайтис (Жигимонт Кейстутович),
Казимерас (Казимир) подтверждали эту привилегию вильнюсцев4. 24
марта 1387 г. город получил привилей, предоставлявший ему самоуправ-
ление на основе магдебургского права5. Важнейшей функцией самоуправ-
ления было.создание самых благоприятных условий для хозяйственной
деятельности мещан, охрана и защита интересов купцов, ремесленников.
В то время Вильнюс был уже достаточно большой, разнообразной в со-
циальном, профессиональном и национальном отношении общиной мещан.
Здесь проживали купцы литовского, русского (т.е. выходцы из восточных
областей Великого княжества Литовского) и немецкого происхождения.
Данные факты — только вехи, указывающие путь становления Виль-
нюса как крупного европейского центра торговли. Из-за малочисленности,
лаконичности, а порой и отсутствия источников, детали этого пути
неизвестны. В сохранившихся источниках XIV— начала XV в., включая
договоры Великого княжества Литовского с другими государствами, как
правило, говорится о купцах Литвы собирательно, купцы Вильнюса от-
дельно не упоминаются. Но думаем, что мы вправе в таких случаях
говорить и о Вильнюсе, ибо он являлся естественным центром государ-
ства, в том числе и торговым, кроме тех случаев^ когда само направление
торговых связей исключало его участие, например на трассе Львов—
Киев.
Источники засвидетельствовали, что на стыке XIV—XV вв. купцы
Вильнюса разъезжали по соседним странам. В свою очередь, Вильнюсом
интересовались и его посещали купцы крупнейших торговых центров
региона. Великому князю Витаутасу (Витовт, 1392—1430 гг.) приходилось
заботиться о делах вильнюсских купцов в Данциге (Гданьск). И вообще,
купцы Данцига в начале XV в., как свидетельствует остальная литера-
тура, являлись постоянными партнерами купцов Вильнюса и Каунаса, и в
Данциге, и в Литве6. Уже стабильно функционировала дорога Вильнюс—
Каунас—Кёнигсберг—Данциг7 — дорога двойная, которая шла и посуху и
по воде (Нерис—Немунас—Куршский залив—Преголь—Вислинский
залив). В 1390—1403 гг. купцам Литвы было предоставлено право свобод-
ной торговли в Померании и некоторых ганзейских городах южного
побережья Балтийского моря8. В 1400 г. магистрат Риги отправил послов
в Вильнюс, чтобы разведать тамошнюю политическую ситуацию и тор-
говые возможности9. Эти факты хорошо согласуются с тезисом, что
Литва на стыке XIV—XV вв. была втянута в сферу балтийской торговли,
принадлежала к обширному Балтийскому региону10.
Но торговые контакты Вильнюса не замыкались на этом регоине. В
многочисленных договорах Великого княжества Литовского с русскими
княжествами первой половины XV в. (1427 г. и 1449 г. — с Тверью,
1431 г. и между 1440—1447 гг. — с Новгородом, 1440 и 1480 гг. — с
Псковом, 1449 г. — с Москвой) в числе прочего постоянно говорится и о
7г 7. Зак. 2047
97
торговле. Там, в частности, провозглашается право свободной торговли
на территории договаривающихся сторон, иногда содержатся намеки на
ограничения торговых прав гостей11. Эти договоры непосредственно отно-
сились и к Вильнюсу. Налаживались постоянные торговые связи также в
юго-западном и южном направлениях. В 1383 г. купцы Люблина при-
обрели привилей на свободную торговлю в Литве12, в 1403 г. Витаутас
предоставил аналогичный привилей купцам Кракова13. В годы его прав-
ления купцы Литвы достигали Новгорода на Севере, Кафы (Феодосии) на
Юге, Кракова и Врацлава на Юго-Западе14.
Таким образом, Вильнюс уже в начале XV в. предстает как один из
центров взаимодействия Балтийского региона с обширными территориями
Восточной Европы. Связи купцов Вильнюса были межрегиональными и
регулировали не только экономические, но и культурные сношения.
Очевидно, что установление ареала этих связей может способствовать
изучению роли средневекового города в культурной жизни страны и всего
региона, его вклада в развитие общественных связей. На стыке Средне-
вековья и нового времени, в XV—XVI вв., ареал связей Вильнюса, хотя
порой незначительно расширялся или сужался, в целом оставался
постоянным.
Мы постараемся привлечь материал по всему избранному нами отрезку
времени, хотя из-за состояния источников (о чем отчасти говорилось
выше) большинство фактов будет относиться к середине XVI в. Можно
различить три способа контактирования вильнюсских купцов: посещение
ими других городов и общение там с местными жителями; общение в
других городах с приехавшими туда же иностранными купцами; общение с
последними во время их вояжей в Вильнюс.
При анализе первых двух способов мы вынуждены использовать только
опубликованные источники и специальную литературу, в которой осве-
щается торговля тех стран и городов, где бывали купцы из Вильнюса, и,
таким образом, анализ зависит от этих материалов. Возможности поисков
материала по нашей теме в архивах других городов мы не имели. Что же
касается документов городского архива самого Вильнюса, то он был
уничтожен при взятии Вильнюса войсками царя Алексея Михайловича в
1655 г.15; сохранились лишь его остатки.
Положение спасает очень информативная для нашей темы группа
актовых книг так называемого Вильнюсского замкового суда, хранящихся
в Литовской метрике (ЛМ)16. Эта группа книг неоднородна, ее составляют
книги шляхетских судов вильнюсского воеводы, его наместников и судей
за 1542—1565 гг. Купцов Вильнюса судили в городских судах по магде-
бургскому праву, они не имели прямого отношения к судам воеводы. В то
же время некоторые из книг ЛМ содержат записи о разбирательстве дел
купцов, в первую очередь гостей17. Дело в том, что в Вильнюсе, скорее
всего, не существовало специального суда магдебургского права для
гостей. Кроме того, гостиный двор, в котором останавливалась часть
гостей (о нем — ниже) был, видимо, в двойном подчинении: магистрата и
воеводы. Новоприбывшие купцы должны были представиться уряднику
воеводы и заплатить определенный налог18. Отсюда известная ком-
петенция суда воеводы и урядников в решении дел гостей. Этот
интересный источник имеет, однако, существенный изъян. Мы находим в
98
нем данные только о гостях, обратившихся в суд. Но, видимо, такая
участь постигала не каждого купца, возможно даже меньшинство. Прочие
же гости остались за пределами нашего исследования: другие источники
почти ничего о них не сообщают.
* * *
Долгое время Вильнюс был открытым городом, в нем действовали
принципы свободной торговли. Однако, когда в 1442 г. купцы Данцига
предприняли обычные в то время шаги и запретили у себя торговлю
между гостями без посредничества местных купцов, города Литвы —
Вильнюс и Каунас — приняли контрмеры. К 1468 г. в Вильнюсе было
введено право посредничества (ius emporii), правда, окончательно юриди-
чески оформленное лишь привилеем Жигимонтаса Старого от 14 июля
1511 г.19. В Вильнюсе запрещалась непосредственная торговля гостей
между собой в городе и его торговой округе и предусматривалась
посредническая монополия купцов Вильнюса в этой торговле. Так уста-
новился определенный способ торговли, возникла еще одна сфера дея-
тельности мещан Вильнюса — барышничество. Барышники сводили
купцов, прибывших в Вильнюс, посредничали в их торговых переговорах,
получая за это барыш20. Так, в 1559 г. вильнюсские мещане Гришко и
Хома выступали посредниками между купцами: московским гостем Жуком,
сыном Романовым, и райцою (ратманом, т.е. членом городского совета)
Вильнюса Зеновием Зарецким; в 1560 г. вильнюсский мещанин Грыц
Степанович посредничал в сделках между купцом волошского воеводы
Григорием Ивановичем и не названным по имени "влохом" (т.е. итальян
цем)21.
Конечно, в большом по тем временам городе гостям не слишком трудно
было входить между собой в тайные сговоры, избегать не всегда прият-
ного и убыточного посредничества местных мещан. Желая усилить
контроль за гостями, мещане Вильнюса добились привилея великого князя
Александра от 10 марта 1505 г., которым разрешалось построить в Виль
нюсе гостиный двор, дабы там останавливались гости из Москвы,
Новгорода, Пскова, Твери и других земель22. Гостиный двор быстро
построили на одной из главных улиц города, близ тех его ворот, от кото-
рых начиналась дорога на Минск — Смоленск и Великие Луки —
Москву. Он стал одной из достопримечательностей Вильнюса, попал в
описания города. В атласе городов мира, подготовленном в XVI в.
Георгом Брауном и впоследствии неоднократно переиздававшемся, в
объяснении к плану Вильнюса читаем: "Также знаменита Русская аула, в
которой купцы выставляют свои товары, привезенные из Московии, а
именно прекраснейшие меха волков, лисиц (в большинстве — белых),
куниц, соболей, горностаев, леопардов и других зверей"23.
Что в этом гостином дворе останавливались русские купцы, под-
тверждается и таким фактом: в 1560 г. повздорили проживавшие в нем
купцы земли московской старечанин Васко Фокин сын, Яков псковитин,
Никифор тверчанин24. Кроме них, частыми гостями здесь бывали купцы из
стран, подвластных турецкому султану: например, в 1559 г. в гостином
дворе сложили товары купец " Турек Дадюр Зерфинганский, армянин, и
99
купец турецкий Абдюла с Персии", в 1562 г. — Александр Турчин
Ходжеевич25. Такие примеры можно умножить. И все они, как можно
заметить, касаются купцов Востока.
Западные же купцы постоянно останавливались и в домах мещан,
снимая там помещения. В 1549 г. купец из Познани Миколай Дервиллер
посылал свои товары во дозор бургомистра Вильнюса Морштына. В
1559 г. немецкий купец из Риги Марков Стылка жил у вильнюсца Инд-
рыха Блюнько. В 1552 г. товары купца из Кракова Юзефа Кезляра лежа-
ли в подвале у Тарлы, охмистра Великого князя, а Клаус Петрович "с
Гандерлянской земли" искал имущество своего покойного родича Петра
Матмясовича, сложенное в доме аптекаря Андрыяна Швадервеха. В
1564 г. Ендрих "с земли Брабантской" предъявлял права на товары по-
койного Людвига Базки,"немца с Антерфа", сложенные у вильнюсца
Стенцеля Мриглода. В 1566 г. купец из Данцига Ганус Булман остана-
вливался у бургомистра Вильнюса Данилы26. Можно предположить, что
поселяя одних купцов в гостином дворе, других — у мещан, вильнюсцы
хотели их таким образом разъединить и встать между двумя группами
купцов и двумя потоками товаров — с запада и с востока.
Вообще средневековые купцы терпели большие притеснения: много-
численные пошлины, запрет гостям вести розничную торговлю и проч.
Купец с товаром попадал в города со стапельным правом (ius stapulae), где
обязан был на определенное время выставить свой товар на обозрение и
продажу местным купцам. Есть свидетельства, датированные 1493 и
1524 г., что вильнюсцы пытались ввести у себя право склада, не пропус-
кать на Запад купцов из Руси, а на Восток — купцов из Данцига, Кракова
и других городов Польши27. Это им не удалось: воспротивились и заин-
тересованные города, и таможенники Великого княжества Литовского, не
желавшие терять платящих пошлины гостей.
Противовесом всем ограничениям торговли гостей бывали широко
распространенные ярмарки, во время которых эти ограничения не дейст-
вовали, разрешалось торговать каждому с каждым. Система ярмарок и
синхронность их проведения складывались так, что купцы, перебираясь с
одной ярмарки на другую, могли достичь самых далеких мест Европы и
вернуться назад28. И Вильнюс привилеем Казимира от 7 апреля 1441 г.
получил право проводить у себя две ярмарки ежегодно29. Они начинались
соответственно 6 января и 15 августа и продолжались по 8 дней каждая.
Ярмарки были популярны и притягивали купцов в Вильнюс. Об этом
свидетельствует хотя бы увеличение во время ярмарок или сразу после
них числа упоминаний купцов в актовых книгах судов вильнюсского
наместника, которые мы используем.
* * *
В свою очередь, западные города с популярными ярмарками притя-
гивали купцов из Вильнюса. Последние часто наведывались в Люблин, в
документах которого за 1528—1531 гг. их имена упоминаются 221 раз.
Притом здесь они заключали сделки не только с купцами Люблина, но и
Кракова (17 раз), Данцига (14), Вельска (4), Варшавы (2), Львова, Поз-
нани, Бреста (по одному разу)30. В 1598 г. на Люблинскую ярмарку через
Брест проследовали 77 повозок с товарами купцов Вильнюса31.
100
В 1557 г. купец из Вильнюса Шимко Николаевич послал свой товар на
ярмарку в Гнезно32 — следующий крупный торговый центр в западном
направлении. За 1563—1647 гг. имеется 34 упоминания в городских ак-
товых книгах Гнезно о посещении купцами Вильнюса ярмарок этого
города33. И позднее, в начале XVII в., купцы Вильнюса все еще активно
посещали Гнезно: так, в 1600 г. через гродненскую таможню проследо-
вали туда 40 купцов из Вильнюса, в 1607 г. через Августов — 45 куп-
цов34. Соседом Гнезно являлся другой крупный торговый центр, активно
посещаемый вильнюсскими кулцами,— Познань. Л. Кочы указывает, что
в первой половине XVI в. туда прибывали десятки купцов из Вильнюса,и
называет некоторых из них35. С 1503 г. в Познани побывал Васко
Хитрый, поддерживавший там торговые отношения с итальянцами
Павлом и Стефаном де Промонтарио, торговой фирмой Андрея Гранд ера
из Аугсбурга, Конрадом Зауерманном из Вроцлава, Матвеем фон Энде и
Лаврентием Кроссом из Варшавы, Бернардом фон Резени из Данцига. В
1512—1525 гг. в Познани побывал фурман из Вильнюса — Роман, та-
тарин, торговавший с купцами Берлина, Вроцлава, Торна. В 1519 г.
вильнюсец Эразм Косслер заключил крупную сделку с Эразмом Пфшугом
из Вроцлава, Ян Рудомина имел в Познани постоянные контакты с купцом
из Нюрнберга Вольфом Рюдером, Андрей Тихий — с купцом из Генуи
Антонием де Пино. Называются и другие итальянцы — партнеры купцов
Вильнюса: Августин Мацони де Промонтарио, Евстакий де Парентибус.
Несколько позже, в 1559 г., группа вильнюсских купцов отправилась на
ярмарку в Познань36.
В большинстве случаев нет данных о том, посещали ли вильнюсские
купцы города, откуда происходили их партнеры по торговле в Познани.
Но вот в 20—30-х годах XVI в. бывавший в Познани купец из Вильнюса
Петр Павлович лично торговал и в Праге и в Данциге. Достигали купцы
Вильнюса и ярмарок Франкфурта-на-Майне37. Наконец, на стыке XV и
XVI вв. вильнюсцы встречаются в Антверпене, торгуют здесь с местными
купцами и купцами из Данцига38.
Иначе обстояли дела на другой торговой трассе из Вильнюса в за-
падном направлении — в Кёнигсберг и Данциг. И литература, и наши
источники свидетельствуют, что поездки купцов Вильнюса в Данциг в
XVI в. не прекращались. В 1550 г. магистрат Данцига направил письма в
14 городов Европы, заинтересованных в торговле между ним, с одной
стороны, и Антверпеном и Англией — с другой, в том числе и Виль-
нюсу39. В 1561 и 1562 гг. в Данциг ездили купцы из Вильнюса Павел
Селятин и Громыко Степанович. Однако нет данных, что они продви-
нулись дальше Данцига, выходили в море. Правда, в 1540 г. купец из
Вильнюса Михаил Макштелевич жаловался, что его товары утонули в
море40, но, видимо, это произошло в Куршском или Вислинском заливе, по
которым ходили речные суда.
Немногочисленны сведения о посещении купцами из Вильнюса Риги,
хотя дорога на Ригу была под пристальным вниманием властей41. О
посещении же вильнюсцами Ревеля (Таллинна) имеются лишь косвенные
сведения. В конце XVI в. английский путешественник Самуэль Левкенор
проделал путь из Ревеля в Вильнюс на санях вильнюсских татар42,
перевозивших, как правило, товары купцов.
101
В Москве в XVI в. существовал гостинный литовский двор43 — сви-
детельство, что на Руси торговали купцы из Великого княжества
Литовского. В их числе были и вильнюсские торговцы: в частности,
известно решение Жигимонта Августа от 15 февраля 1571 г. о том, что
новые повышенные пошлины за московские товары купцы Вильнюса
тоже должны платить44. Притом купцы из Вильнюса совершали свои тор-
говые сделки и в провинциальных городах Руси. Так, в 1559 г. вильнюс-
ский купец Валентин Андреевич заключил торговый договор с московским
купцом Василием Жилиным в Великих Луках. Тогда же бургомистр
Вильнюса Павел Петрович торговал с полоцким купцом Сидором Есипо-
вичом и местными жителями в Смоленске. В 1560 г. вильнюсский купец
Кондрат Логвинович и грек Юрьи Василька Трапезянин договорились в
Вильнюсе о том, что завершат свою сделку в Великом Новгороде45.
Что же касается юго-восточного направления, то о торговле по нему
нам известен лишь один факт: в 1567 г. Жигимонт Август посылал "купца
нашего Иоанна Грека" торговать в Турцию46. По всей видимости,
скудные сведения источника не отражают реальной ситуации — таких
поездок должно было быть больше.
* * *
Перечень стран и городов, из которых прибывали в Вильнюс купцы, да
и самих купцов начнем с ближайших соседей, связывавших Вильнюс с
Балтийским регионом. Это так называемые Прусские города. В нашем
источнике встречаются имена купцов из Данцига47 и Кёнигсберга, причем
последних больше. В 1551 г. здесь неоднократно упоминается купец из
Кёнигсберга Кристоф Отнтендорф, в 1560—1562 гг. — Томас Кос; в то
же время Вильнюс посещают и другие кёнигсбергцы48. Купцы другого
порта Балтийского моря — Риги — тоже частые гости в Вильнюсе, среди
них названы те, кто посещал его неоднократно, например Андрых Кар-
конав (Индрых Аркунов)49.
Очень многочисленна группа купцов, называемых купцами москов-
скими, или купцами земли Московской. Среди них есть и собственно
москвичи, и купцы из других городов Руси. Кроме названных выше, это
Иван Колпачник москвитин (1550 г.), Трыфон Левонтеевич, Петр Несте-
ров сын, Степанов Михайлович, Никофор Воробей (1559 г.), Василий
Жилин (1559—1560 гг.), Павел Безмитин, Сава, Иван Курчов (1560 г.),
Меншик Мишанин, Мартюш Михайлович, Тимофей Андреевич Волков
(1561 г.), а также Васко Фофон старечанин, Васко Микитич со Пскова,
Василий Козлов псковитин, Ждан Мариянов купец смоленский (1560 г.),
Демид новгородец, Захар Бороус со Пскова, Яков Лучанин (1561 г.)...50
Столь многочисленной была другая группа купцов, тоже имевшая соби-
рательную характеристику, — купцы турецкие, купцы земли турецкой,
подданные цесяря турецкого. Это многонациональное купеческое сооб-
щество, в котором были турки, греки, армяне, евреи (караимы?). Некото-
рых мы уже называли, вот другие: Андрей, грек (1540 г.), Юрьи, грек с
Царгород а, и турчин Мустафа из Бурсы (1549 г.), турчин Махмет, тур-
кове Дейдей Челебей а Причелебей, армяне Барон а Серкиз (1550 г.),
Дмитр грек (1509—1569 гг.), Есиф, Юрьи, грек, Велил Шехмантутович,
Апостол Гречанин, Магмет Челебий (1561 г.), Шымон, гречанин с
102
Андранополя, Ангел Николович с Царигорода, Симон Попович с Констан-
тинополя, Эмир, турчин, Никола с Вавилонии, Константин Деяний, грек,
Махмет с Царигорода (1562 г.), жид с Царигорода Исая, Юрьи и Миколай,
гречины, Юрьи, гречина с Трапизону, Магомет Челебий (1565 г.)51.
Отдельно надо назвать купцов из Кафы: Иваний Баранович и Качери
Сакалыстович (1546 г.), Константин, грек (1560 г.), Андрей Тохтамыш,
армянин (1560—1566 гг.), Ян Федорович, грек, жид Марк Мойсеевич
(1562 г.), армянин Тарас Хачкович (1563 г.)52.
Соседями турецких купцов были уже упомянутый Григорий Иванович
волошанин, купец воеводы волоцкого, известный в Вильнюсе в 1560—
1562 гг.53, и купец земли Мултянской (Молдовы) Маврынц Гречина, на-
кануне 1596 г. посылавший в Вильнюс и Москву своего слугу Николу
Андреевича54.
Круг соседей Великого Княжества Литовского завершает Польское
Королевство (в границах до 1569 г.). О входившем в его состав Данциге
мы уже говорили. Посещали Вильнюс купцы и из других крупных тор-
говых центров Польши, их состав тоже был довольно пестрым: лица
немецкого и польского происхождения, евреи.
Из Кракова в Вильнюс приезжали мещане Юзеф Кезляр, Маркус
Ротер, Ян Конь (1562 г.) и евреи Давид (1557 г.), Симон Чех (1560 г.),
Израель Доктор (1560—1561 гг.), Якуб Длукгий (1561 г.)55. Жителями
Познани были уже упомянутый Миколай Дервиллер, служебник купца
Ганеса Графа Волтрецель (1560 г.) и еврей Хайм Шмойлевич (1551 г.)56.
Более многочисленны жители Люблина купец Матыс Каспарович
(1560 г.), Пилип Логвинович (1560—1561 гг.), Ян Пик, конвисар Олесь
(1561 г.), Томас Резник (1564 г.), евреи Ефзо и Саломон Мазур (1560 г.)5/.
Приезжали в Вильнюс и из малых городов Польши. Это еврей из Рат
но Зелько Абрамович, Андрей из Пильзна (1560 г.), еврей из Перемышля
Еско (1561 г.), мещанин из Опатува Ян Кропля и еврей из Калиша Марк
(1562 г.)58.
Отдельную группу городов Польши составляли города на восточной
окраине государства, на путях к Черному морю — Львов и Каменец-
Подольский. Львовяне, в то время торговавшие в Вильнюсе, — это Лу-
каш Стецкович, Каспар Вегрыновский (1560 г.), Петр Зандлиц (1561 г.),
Григорей Томозырский, армянин (1562 г.)59. Каменец-Подольский пред-
ставляли мещанин Стась, купец Якуб Костевич (1560 г.), купец Иван
Саханович, служебник турецкого купца Ганус Соканяевич Зеркизович,
армянин (1562 г.), посланец купца Захарий Иванько (1563 г.)60.
В основном через Польшу прибывали в Вильнюс купцы из Германии
или, вернее, из земель, подвластных Священной Римской империи.
Бывали и исключения. В 1574—1575 гг. в Вильнюсе дважды побывал
Иосиф Дальц, фактор антверпенского купца Аренда Фабри. Он морем
прибыл в Ригу и оттуда совершал торговые поездки в Вильнюс и другие
города61. Однако большинство немцев прибывали по сухопутью. Купцы
Нюрнберга высылали в Вильнюс своих представителей: в 1541 г. встре-
чаем здесь Франца Меллера, "слугу нюрнбергского купца Маты-
сова Бронскорно", в 1652 г. — Христоферуса Фортембаха, представи-
теля нюрнбергского мещанина Георга Эшпохера62. К упомянутому выше
Людвигу Базке, немцу из Антерфа, можно прибавить Клавдемуса
103
Демонесту (Клавса Деменесту) с Анторфа (1560 г.). В том же году в
Вильнюсе встречаем Рохлиса Франка из Ешпорка, Евита Обрахта
"недерлянта", "немца земли голштинское Ендрыха Гертмана со слугою
Даниелем О лесом"63. Немец Готярт Пальма из Колина в 1561 г. прибыл,
видимо, из Чехии64.
Таким образом, контакты купцов Вильнюса концентрировались в мно-
гоугольнике, вершинами которого являлись Антверпен, Ревель, Москва,
Константинополь, Прага и Нюрнберг. За пределами этого многоугольника
находится Северная Италия, о торговых контактах купцов с Вильнюсом
имеются лишь отрывочное сведения. Уже упоминались такие контакты с
Познанью, есть сведения о безымянном итальянском купце в Вильнюсе
(1560 г.). Позже, в 1613 г., через таможню на Немунасе в Юрбаркас из
Данцига или Кёнигсберга в направлении Каунаса и Вильнюса следовали и
купцы, названные французами: Ганс Рофантс, Ян Брода, Андрис Сатром,
Мать'.с Блоно65. Неизвестно, были ли они жителями прусских городов или
прибыли прямо из Франции.
Очевидно, что ограниченные, особенно в хронологическом отношении,
данные нашего главного источника не позволяют исчерпать тему книгами
ЛМ. Но они все же дают право на определенные обобщения.
* * *
В названном многоугольнике можно выделить несколько культурных
областей. Ближе всего к Вильнюсу лежали Пруссия и Ливония со своими
городами, основанными немецкими колонизаторами. Другой близкий со-
сед — Польша, в основном католическая, но с многонациональными
городами, в которых проживали христиане других направлений — поляки,
немцы, русины, армяне, а также евреи. Далее на Западе лежали Герма-
ния и соседствующие с ней с Востока — Чехия, с Запада — Нидерланды.
Еще дальше — Италия, Франция. Все эти разные страны объединяло
общее римско-католическое наследство.
Другой обширной культурной областью являлась православная Русь.
Под ней следует понимать и объединенное Русское государство, и вос-
точные области Великого княжества Литовского, еще не подвергшиеся
влиянию будущей Брестской унии. Мы обошли молчанием купцов этих
областей Великого княжества Литовского, полагая, что нет надобности
ввиду существования обширной литературы еще раз представлять от-
дельные факты о пребывании в Вильнюсе купцов Полоцка и Витебска,
Орши и Могилева, Слуцка и Мстиславля, Пинска и Бреста, Владимира
и Луцка.
Наконец, очень пестрая в культурном, национальном и религиозном от-
ношениях область Причерноморья — владения Турции, включая так
называемые Дунайские княжества — Валахию и Молдову. Купцы из этих
стран — турки, армяне, греки, караимы, евреи, валахи, молдаване —
были носителями своих национальных традиций и религий — ислама,
христианства разного толка, иудаизма. Они принадлежали культуре Вос-
тока, и это объединяло их в глазах других европейцев, встречавшихся с
ними в Вильнюсе.
В контексте культурного взаимодействия, которое происходило в про-
цессе контактов между купцами в распространении и рецепции культур-
104
ных достижений, наибольшее значение получили связи Вильнюса с Рус-
ским государством. Торговля,‘отношения между купцами здесь стано-
вились главным каналом культурных явлений, взаимно способствовали
формированию более адекватного представления о другой стороне.
В то же время Вильнюс в XV-XVI вв. был, пожалуй, крайней точкой в
Балтийском регионе, где так интенсивно общались люди не только из
Западной и Центральной Европы, но и из Восточной Европы, а также
Причерноморья, с его подлинным ориентализмом. Это обстоятельство в
какой-то мере обусловливало надрегиональное значение Вильнюса на сты-
ке Средневековья и Нового времени в разных сферах международных
отношений, в том числе и культурных.
I Vilniaus universileto istorija, 1579—1803. Vilnius, 1976. P. 54—56; История Вильнюсского
университета (1579—1979). Вильнюс, 1979. С. 20—21.
^Gedimino laiSkai/Parange V. Pasuta, I. Sul. Vilnius, 1966. P. 28—47.
3Ibid. P.64—75, 186—195; Rimka A. Lietuvos prekybos santykiai ligi unijos su lenkais // Lietuvos
universileto Teisiu fakulteto darbai. Kaunas, 1925. T. 2. P. 48; Remeika J. Der Handel auf der
Mamel von Anfang des 14. Jahrhunderts bis 1430 // Tauta ir zodis. Kaunas, 1928. Kn. 5.
P. 391—395, 400—403, 411, 414—416; Suziedelis S. Vytauto ekonominfe politika // Vytautas
Didusis 1350—1430. Kaunas, 1930. P. 244—246. Forstreuter K. Die Memel als Handelsstrasse
Preussens nach Osten. Konigsberg, 1941. S. 14—17; Ivinskis Z. Lietuvos prekuba su Prusais.
Kaunsa, 1934. P. 52—54.
423 сентября 1432 г. Привилей Жигимонтаса Кестутайтиса городу Вильнюс; 17 ноября
1440 г. привелей Казимира городу Вильнюсу. В нем же есть указание на привилеи Альгир-
даса и Йогайлы (см.: Dubirtski Р. Zbi6r praw i przywilejdw nriastu sutesznemu WXL Wilnowi
nadanych. Wilno, 1788. S. 5—6; Собрание древних грамот и актов города Вильны, Ковна,
Трок, православных монастырей, церквей и по разным предметам, Вильно, 1843. Т. 1. С. 2,
6-7).
5DubinskiP. Op. cit. S. 1—2; Собрание... T. 1. С. 1—2; Jurginis О., Merkys V., Tautavicius А.
Vilniaus miesto istorija nuo seniausiu laiku iki Spalio revoliucijos. Vilnius, 1968. P. 51.
6См. примем. 2, а также: Historia Gdartska T. 1—2/Red. E. Cieslaka. T. 1—2. Gdansk, 1978,
1982. T. 1. S. 401—403, 515—517, где обобщены достижения предыдущей немецко- и
польскоязычной литературы.
Bruns F., Weszerka Н. Hansische Handelsstrassen: Textband. Weimar. 1967. S. 616—619, 719—
721.
^Remieka J. Op. cit. S. 401—402.
^Русско-ливонские акты I Собранные K.E. Напьерским. СПб., 1868. С. 96—99.
MaczakA., Samsonowicz H. Z zagadniert genezy rynku europieskiego: strefa baltyka // Prezglad
historyczny. 1964. Zesz. 2. S. 211.
11 Акты, относящиеся к истории Западной России. СПб., 1846. Т. 1. С. 46—47, 51—53, 62—
67, 93—95; Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М.; Л., 1949. С. 105—106, 115-116,
321-322, 325-326.
^Samsonowicz И. Handel Lublina па przelonie XV i XVI w. // Przegl^d historyczny. 1968. Zesz 4.
S. 613.
^Suziedelis S. Op. cit. P. 248.
14Ibid. P. 250.
^Samalavixius S. Vilniaus rotuse. Vilnius, 1981. P. 47.
16Литовская метрика. Центр, гос. архив древних актов. Ф. 389 (Далее: ЦГАДА. ЛМ).
Группа включает 21 книгу, их характеристику см.: Кяупене Ю. Книги Вильнюсского зам-
кового суда XVI в. в составе ЛМ //Литовская метрика: Тез. докл. межресп. науч, конф.,
апрель 1988. Вильнюс, 1988. С. 42—45.
17ЛМ. Кн. 238,253,262 и некоторые другие. "Гости" — приезжие купцы.
Dubinski О. Op. cit. S. 18—19.
^Kiaupa Z. Sveciu (pirkliu) teise Vilniuje XV a. — XVI a. pradzioje // Lietuvos TSR Mokslu
Akademijos darbai-. Ser. A. 1983. T. 4. (65). P. 37—40.
8. Зак. 2047
105
20Ср.: Словарь русского языка XI—XVH вв. М., 1975. Вып. 1(А—Б). С. 76.
21 ЛМ. Кн. 253. Л. 32 об. — 33, 138 об. Здесь и далее имена купцов, названия городов и
стран во избежание ошибок будем давать в транскрипции, максимально приближенной к
оригиналу, откажемся только от неприменяемых ныне кириллических букв.
^Dubinski Р. Op. cit. S. 18—19; Собрание. С 17—18; Kiaupa Z. Op. cit. Р. 39—40.
^Quemadmodum et Rutenorum aula, in qua ipsi merces suas ex Moscovia allatas, distrahunt, utputa
luponim, vulpium maxime albarum, martrum, zabelarum, hermilinorum, leopardamm et nobi-
lissimas id genus alias pelles // Braun G. Urbium praecipuarum totius mundi. Liber HI: Coloniae
Agrippinae. 1616. P. 59.
24ЛМ. Кн. 253. Л. 162 об. — 163
25Там же. Л. 23—24,29—30; Кн. 262. Л. 3—3 об.
2бЛМ. Кн. 237. Л. 201 об.; Кн. 253. Л. 12, 298 об.; Кн. 262. Л. 1,126 об. — 127, 333 об.—334
об.
Kiaupa Z. Op. cit. Р. 41—42.
^Torolski J. Faktoren der Entstehungeines intemationalen Jahrmarktnetzes in Polen im 16. und 17.
Jh. Ц Studia Historiae Oeconomicae. 1970. Vol. 5. P. 101—116; Idem. Gospodaika polska a
europejaska w XVI—XVHI wieku. Poznan, 1977. S. 167—181.
^Dubinski P. Op. cit. S. 7—9; Собрание... C 7—10.
3®Samsonciwicz H. Handel Lublina... S. 616—618,625.
3iTopolski J. Gospodaika polska... S. 221.
32ЛМ. Кн. 253. Л. 49—49 об.
33 Topol ski J. Gospodaika polska... S. 196.
34Ibid. S. 220—221.
33Koczy L. Handel Poznania do polowy wieku XVI // Poznaftskie Towarzystwo Przyjaciol Nauk:
Prace komisji Historycznej. Poznart, 1930. T. 6. S. 251—280.
3бЛМ. Кн. 253. Л. 31—31 об.
31Косгу L. Op cit. S. 257—277.
38 Historia Gdartska. T. 2. S. 154—155, с указанием: Daenaerd R. Etudes Anversoises. Documents
sur le commerce international i Anvers. P., 1962. Vol. 3, N 1907,2144, 3592, 3623, 3679.
39Histotia Gdartska. T. 2. S. 115—121.
^ЛМ. Кн. 253. Л. 177—177 об., 180 об., 280—281 об.
41ЛМ. Кн. 14. Л. 335—355 об. (1527 г.)
42Leuukenor S. A discourse not altogether unpofitable, nor unpleasant for such as are desirous to
know the situation and customes of famine Cites without travelingt to see them. Containing a
discourse of all those cities wherein dae flourish at this day priviledged Universities London. L.,
1600. P. 55.
43Костомаров Н.И. Очерк торговли Московского государства в XVI и XVII столетиях //
Собр. соч. СПб., 1905. Т. 20, кн. 8. С. 234.
44ЛМ. Кн. Л. 322—323 об.
45ЛМ. Кн. 253. Л. 19—20, 26 об.—28,119—120 об.
46ЛМ. Кн. 266. Л. И.
47ЛМ. Кн. 253. Л. 93, 179.
48ЛМ. Кн. 238. Л. 681 об.—682; Кн. 243. Л. 15; Кн. 253. Л. 84—84 об., 116—116 об.; Кн.
256. Л. 364—364 об.; Кн. 259. Л. 28—28 об., 58.
49ЛМ. Кн. 238. Л. 245 об.—247; Кн. 253. Л. 192—193,276 об.—278; Кн. 263. Л. 93—§3 об.
50ЛМ. Кн. 238. Л. 498—498 об.; 546 об.—547; Кн. 253. Л. 18—20, 22—22 об.; 34 об.; 44
об.—47, 80 об.; 111 об.—112, 115, 139, 174 об.—175; 178, 179, 199 об.; 242 об.—243;
Кн. 255. Л. 158—159 об.; 309 об.—310 об.; Кн. 259. Л. 28—28 об.; Кн. 262. Л. 2—2 об.
51ЛМ. Кн. 24. Л. 67—67 об.; Кн. 238. Л. 247—247 об.; 498—498 об.; 546—547 об.; Кн. 253.
253. Л. 84 об., 179, 182—183, 197 об.; 250, 276 об.—277; Кн. 260. Л. 905 об.—909;
Кн. 262. Л. 27—27 об.; 34—35 об.; 172—172 об.; 228—230 об.; Кн. 266. Л. 253 об.—254.
52ЛМ. Кн. 47. Л. 105—105 об.; Кн. 234. Л. 28 об. - 30; Кн. 253. Л. 113—113 об.; 158
об.; 280 об.; Кн. 262. Л. 38 об., 76 об.—77.
53ЛМ. Кн. 253. Л. 121 об.—122,138 об., 280.
54ЛМ. Кн. 83. Л. 111.
106
55ЛМ. Кн. 252. Л. 279; Кн. 253. Л. 179 об.—180, 298 об.; Кн. 256. Л. 250—253 об.; 401 об.—
403; Кн. 262. Л. 14—14 об.; 20 об.; 36-37.
56ЛМ. Кн. 240. Л. 148 об.—149; Кн. 253. Л. 169.
57ЛМ: Кн. 253. Л.114 — 114 об., 119, 128 об.—129,159, 179 об.—180, 272 об.; Кн. 262
Л. 36—37, 121.
58ЛМ. Кн. 253. Л. 119,168, 224—225 об.; Кн. 262. Л. 14—14 об., 38.
59ЛМ. Кн. 253. Л. 143 об.; 223 об.—224, 256 об.; Кн. 256. Л. 250—253 об.
^ЛМ. Кн. 253. Л. 111 об.—112, 119—120 об.; 121 об.—122; Кн. 262. Л. 27—27 об., 46 об.—
47.
Дорошенко В. Торговля и купечество Риги в XVII веке. Рига, 1985. С. 71—72, со ссылкой
на:Деписё I. La Hanse et les compagnies cummerciales aux pays baltigues. Anvers, 1938. An. 4.
P. 12-34.
б2ЛМ. Кн. 229. Л. 83—86 об.; Кн. 258. Л. 67 об.—68.
б3ЛМ. Кн. 253. Л. 104 об., 165 об.—166, 168 об.—169.
^Там же. Л. 207 об.
^Рукописный отдел Научной библиотеки Вильнюсского университета. Ф. 4. Д. 13155
(1613 г.) Реестр Юрборгской таможни. Л. 1 об., 10.
ВОЕННО-МОРСКОЕ ДЕЛО В ИСТОРИИ ГАНЗЫ
Г. Краузе (Грейфсвальд)
Карл фон Клаузевиц, формулируя ставший известным тезис, что война
есть продолжение политики иными, насильственными способами, не имел,
конечно, в виду Ганзейский союз городов. Но история политики ганзей-
ских купцов подтверждает, что суждение это верно в отношении всех
стран и эпох.
Любекский бургомистр Генрих Касторп считал, что переговоры
предпочтительнее дорогостоящей войны1. Ганзейские политики были не
столько миролюбивы, сколько умудрены опытом, знанием того, с каким
риском связана война. Даже для экономически могущественной Ганзы
мобилизация необходимых для войны средств и ресурсов сопровождалась
все усложнявшимися проблемами. Этим объясняется то, что Ганза при-
бегала к войне как средству достижения экономических и политических
целей лишь в крайних случаях, когда не удавалось достичь успеха путем
переговоров, политического и экономического давления или когда сам
противник переходил к военным действиям.
Но, даже когда дело доходило до войны, ганзейцы продолжали
дипломатическую борьбу. При этом они заботились о том, чтобы вы-
глядеть защитниками законных прав и представить противника — часто
весьма обоснованно — как нарушителя мира и законов.
В интересах торговли купец стремился избежать войны, но он был
очень чувствителен к угрозе нападения и каперству. Угрозу морским
путям и проливам не всегда можно было устранить дипломатическими
методами. Поэтому вооружение судов становидось вынужденной не-
обходимостью. Когда возникала более серьезная угроза, чем пиратство,
города решительно восстанавливали свое морское владычество, без ко-
лебаний прибегая к силе как средству экономической политики.
Исследуя морские войны, которые вела Ганза, можно прийти к выводу,
107
что в ходе развития мореплавания и военно-морского дела в городах
сравнительно рано возникли начальные элементы военно-морского искус-
ства. Это искусство совершенствовалось с усилением опасности на море, а
также с дальнейшей, от войны к войне, эвлюцией кораблестроения и
вооружения в течение трех столетий. Из поколения в поколение переда-
вались описания сражений, сохранялись воспоминания о вооруженных
столкновениях на море, и тактика морского боя содержала прежде всего
практические правила и приемы его ведения.
Видимо, происходило взаимодействие практики и теории. Это пред-
положение подтверждается тем, что в ходе Северной семилетней войны
(1563—1570) любекский военно-морской контингент, входивший в состав
союзного флота, привнес новое в боевые формирования и порядки, из чего
можно заключить, что флот Ганзы и ранее использовал сходные формы и
приемы маневрирования.
Основу, постоянную команду составлял "корабельный народ" (Schiffs-
volk), который обучался военному ремеслу в бесчисленных стычках с пи-
ратами. Бравшиеся на борт бюргерские отряды с давних пор заменялись
наемными формированиями. Когда это требовалось, добавлялся допол-
нительно "военный народ", который состоял в зависимости от задач как из
наемников, так и из призванных бюргеров. На кораблях охраны, в конвое,
служили, как правило, кнехты, нанятые городами, а в случае войны на
борт брались бюргерские отряды.
В ХШ—XIV вв. "военный народ" (Kriegsvolk) состоял обычно из
бюргеров, принадлежавших к разным ремесленным объединениям. Из
призывных свитков Ростока и Гамбурга точно известно, сколько воинов
должна была выставлять каждая корпорация в том случае, если по-
требуется защищаться. Такой принцип действовал и в других ганзейских
городах. Когда Тевтонский орден, ведя войну с пиратами, готовил десант
на Готланд, прусские города также обязывались выставлять отряды.
Внутри городов определялось, сколько воинов должно было предоставить
каждое ремесленное объединение2. Из источников можно узнать, какие
отряды выставлялись разными городами и какое участие в их снаряжении
принимали ремесленники разных специальностей. Все бюргеры, способные
к военной службе, обязывались следовать призыву на воинскую службу.
Этот принцип, призванный прежде всего обеспечить защиту городов, рас-
пространялся в ганзейских городах и на способы комплектования команд
кораблей.
Бюргерская присяга предусматривала, что бюргер должен уметь вла-
деть оружием. В бою для защиты использовались шлем, нагрудник и по-
ножи.' Кроме рубящего и колющего оружия, использовались лук и стрелы.
Со временем на борт стали брать все больше и больше наемников,
которые владели огнестрельным оружием. Для найма солдат города
рассылали вербовщиков в земли, удаленные, от моря. Упоминания о
ганзейских посланцах дошли до округов Ганновера, Вестфалии, Тюрингии,
Саксонии3. С этим заданием ездили бывшие предводители наемных
отрядов. Они знакомили будущих солдат с условиями найма и сообщали
им дату смотра, который проходил обычно в одном из портовых городов.
Когда имя завербованного заносилось в список, он получал деньги на
дорогу, а в случае выбраковки — и на обратный путь.
108
Если же претендент, желая получить больше денег, например простой
кнехт выдавал себя за стрелка, то, соглано статье 14 ганзейского ко-
рабельного устава, он получал только половину положенных ему денег4.
После того как составлялся вербовочный лист, отряд проходил сов-
местный смотр: каждый завербованный сообщал место рождения, имя и
фамилию. Особое внимание уделялось вооружению, тип и состояние кото-
рого учитывались при назначении жалованья. После того как был отряд
сформирован, он приступал к выполнению оборонительных функций.
Таким образом, с XV в. в экипажи кораблей входили военные отряды
из моряков, призванных бюргеров и наемников. Командующими и коман-
дирами отдельных подразделений были, как правило, члены советов,
назначавшиеся городами. Эти флотоводцы, совершенствуясь в течение
столетий в ведении морского боя, в маневрировании, вынуждены были
постепенно выходить за рамки тактики и разрабатывать вопросы стра-
тегического развития их флота. Тем самым был сделан шаг от тех мер,
которые диктовались необходимостью защиты мореплавания, к военно-
морскому искусству, получили развитие все части этого искусства —
стратегия и тактика — в их взаимодействии и взаимообогащении.
Морское владычество Ганзы основывалось на экономическом, полити-
ческом и культурном развитии морских городов, мощь их союза была
обусловлена успехами морской торговли. Флот вырос в XIV—XV вв.
количественно и качествено. В XV в. он насчитывал 800—900, а может
быть, и 1000 кораблей грузоподъемностью 30—40 тыс. ластов5, т.е. при-
мерно 80 тыс. т. Эти данные скорее занижены, чем завышены. Штраль-
зундский торговый флот насчитывал к началу XVI в. почти 100 единиц,
любекский в 1595 г. — 253 судна, из которых примерно 50 имели грузо
подъемность свыше 120 ластов6. Таким образом, можно предположить,
что во второй половине XVI в. в семи ганзейских городах — Любеке,
Гамбурге, Данциге, Бремене, Штральзунде, Ростоке, Висмаре — на-
ходилось около 1000 кораблей.
Если исходить из того, что тогдашние торговые корабли за короткое
время могли быть переоборудованы в военные и вооружены, то станет
очевидным, что при угрозе их торговым интересам ганзейцы были
способны ввести в бой значительную флотилию.
Когда дело доходило до войны, ганзейский съезд принимал решение о
ее ведении и целях, о контингентах, которые должны были выставить го-
рода, о распределении расходов. Решение съезда ложилось в основу плана
войны. К тому же интересы городов в отношении безопасности торговли
совпадали, что гарантировало их сотрудничество и взаимодействие их
морских отрядов в реализации принятых решений, не исключая споров и
различий во мнениях, причины которых обычно коренились в финансовых
проблемах.
Исследуя морское владычество Ганзы, следует иметь в виду, что в
североевропейском регионе ганзейское кораблестроение было ведущим.
Растущая потребность в транспортных кораблях вела к его расширению,
Во всех морских городах возникли кораблестроительные площадки, так
называемые лаштадии , на которых во все возраставшем количестве
изготовлялись и ремонтировались когги.
Лаштадия — специфический нижненемецкий термин для обозначения стапеля.
109
В первой половине XIV в. в ходе совершенствования конструкции судов
на коггах появились платформы на носу и на корме, предназначенные для
размещения воинов, — кастеллы. Так возникли три боевых площадки,
включая "воронье гнездо", и с их возвышения в ближнем бою лучники и
арбалетчики обстреливали противника.
После перехода к строительству кораблей типа "кравел" были преодо-
лены ограничения, которые накладывались на габариты при строитель-
стве клинкеров. Увеличились размеры как самих кораблей, так и число
мачт; они стали мореходнее, перед оснасткой открылись новые возмож-
ности. Вследствие этого суда увеличили скорость, а после совершенство-
вания весельной оснастки стали маневреннее. Кастелы превратились в
прочные постройки. Скоро правилом стала установка трех мачт, и
кастеллы были усилены для приема большего числа вооруженных людей и
оружия. Вместо бывшей до тех пор платформы на мачте на кораблях
появился сначала марс2*, а потом и другие мачты стали нести увели-
ченную и усиленную кастеллу на топе3 **, которая могла вместить боль-
шее число стрелков. Эти соверщенствования были следствием длитель-
ных каперских войн и необходимостью конвойных плаваний. Корабелы
начали строить "марсовые корабли", появление которых означало воз-
никновение нового типа военных судов, стремясь тем самым удовлет-
ворить потребности ганзейских купцов в безопасном мореплавании. Эти
более крупные и мореходные корабли, естественно, не только увеличили
возможности морского транспорта, но и усилили боевую мощь флотских
соединений. Они непосредственно влияли на возможности стратегического
использования флота и развитие военно-морского искусства в городах.
Заслуга городского бюргерства — введение на кораблях артиллерии,
использовавшейся на суше, и правильной тактическое применение этого
нового оружия.
Со второй половины XVI в. в ганзейской корабельной артиллерии, воз-
можно, применялась картечь. В 1460 и 1461 гг. свитки городского каз-
начейства Любека отмечают закупку значительного количества стали7. В
XVI в. усиливалось вооружение судов. Среди прочего надо назвать
глиняные подобия ядер, наполненные гвоздями8. С большой вероятностью
можно сказать, что это был картечный снаряд, производивший ужасное
действие на экипаж и такелаж вражеских судов.
В первой половине XVI в. Любек обладал 1203 единицами пушек и дру-
гого огнестрельного оружия, из которых 447 находились в укреплениях, а
139 — на борту кораблей. 617 хранились в городских цейхгаузах9.
Целью артиллерии было или уничтожение противника или нанесение
ему таких людских потерь и материального ущерба, после которых он
уже не мог сопротивляться абордажу. Недальнобойность и неточность
артиллерии на протяжении всего XVI в. обусловили то, что главной фазой
боя был абордаж. В конвойном или отдельном плавании артиллерия
служила для защиты или запугивания противника.
Задача ганзейского флота в военное время состояла в том, чтобы вос-
препятствовать морскому сообщению противника и защитить собственные
2 Марс — площадка на мачте для наблюдения и управления парусами.
3*
1оп — верхняя часть вертикального рангоута.
110
морские соединения. Ганзейский съезд определял стратегические направ-
ления, формы и методы использования военного флота, цель его дейст-
вий, поскольку обеспечить господство на море одновременно во всех
местах было невозможно.
Стратегическое применение ганзейских военно-морских сил сводилось к
битвам, десантам, морской блокаде. В то время как морские сражения и
блокада относились к ганзейской военно-морской стратегии, морские де-
санты в зависимости от поставленных целей были или стратегическими,
или тактическими.
Стратегия городов в войне могла включать различные категории
военно-морского искусства и в ходе боевых действий было возможным
перерастание планировавшегося морского десанта в решающую битву с
вражеским флотом.
Флотоводческое искусство ганзейских командующих проявлялось в
формировании эскадр в единый флот, в способности сплоченным строем
подвести его к противнику, чтобы использовать успех, достигнутый в
битве, для установления господства на море.
После изучения ганзейской истории можно заключить, что военно-
морское дело, развитое городским союзом, долгое время было ведущим в
североевропейском регионе. Ганза привнесла многое в развитие сопровож-
дения на Балтике и в Северном море и обогатила военно-морское искус-
ство новыми знаниями и достижениями. Это можно показать на отдельных
примерах.
Морская блокада как категория военно-морского искусства впервые
проявилась в 1284 г. в войне против Норвегии для достижения экономи-
ческих и политических целей. Это было одно из самых ранних достижений
военно-морской стратегической мысли в ганзейских городах, которое в
дальнейшем широко использовалось.
Морские десанты ганзейцев против короля Вальдемара IV Датского в
первой и второй войнах (1361—1362 и 1367—1370) могут быть оценены
как первые амфибийные операции в североевропейской военно-морской
истории. Военно-морское дело Ганзы достигало такого уровня, что города
и их союзники смогли запланировать и реализовать операцию, сопряжен-
ную с погрузкой войсковых частей, тяжелого осадного оборудования,
лошадей для всадников и повозок, большого количества материальных ре-
зервов. Им удалось также обеспечить перевозку по морю, охрану и
поддержку высадившихся частей с моря.
В мирное время практиковалось боевое патрулирование и наблюдение
с целью обеспечения благоприятных условий для введения в действие
флота. До сих пор на флотах существует такая практика. Равное зна-
чение имела и каперская война, и поныне называется она "создание помех
морскому транспорту"10.
Практика конвоев показывает способность ганзейских флотоводцев
делать выводы и из собственного опыта каперства, и из действий против-
ника в отношении комплектования команд, вооружения и формирования
сопровождения и охраны.
Предпринятую в середине июня 1428 г. попытку ганзейского флота
уничтожить датские военно-морские силы на их базе, в Копенгагене11,
можно расценивать как первое в Северной Европе крупное военно-мор-
ское сражение, в котором корабельная артиллерия действовала с дистан-
ции. Новшеством явилась огневая поддержка со стороны моря, с находив-
шейся на плаву батареи при блокировании гавани.
Рассматривая военные операции на море, которые вели города в
течение более чем 300 лет, можно заключить, что войны Ганзы во многих
случаях достигали поставленных целей. Но есть и обратные примеры,
когда хорошо спланированное предприятие терпело крах из-за неспособ-
ности флотоводцев в короткое время превратить группировку кораблей в
единое боевое подразделение и ввести его в бой по всем правилам военно-
морского искусства. Когда же Ганза имела дело с противником, который
тоже вел боевые действия импровизированным флотом, она добивалась
успеха.
Прогресс военно-морского дела и необходимость противостояния новым
угрозам вынудила наконец Ганзу начать строительство кораблей, пред-
назначенных прежде всего для военных нужд. Момент, когда это про-
изошло в первый раз, установить точно невозможно, с некоторой веро-
ятностью можно датировать его началом XV в. Строительство постоян-
ного военного флота было делом не всего союза, а каждого города в
отдельности, тратившего на это собственные средства в зависимости от
своих потребностей и возможностей.
С уверенностью можно сказать, что военное судостроение началось в
большинстве ганзейских городов одновременно; но только из Любека
дошли более или менее содержательные сообщения о его первом этапе и
первых результатах, относящиеся к первой половине XV в.
До строительства крупных флотских соединений дело, по всей ви-
димости, не дошло. Влияние Ганзы на море ослабевало одновременно с ее
упадком и ростом морских сил в западно- и североевропейд^их государ-
ствах.
Подводя итоги, можно сказать, что Ганза привнесла много нового не
только в торговлю, кораблестроение и культуру, но и в военно-морское
искусство в эпоху его зарождения. Она переняла и развила достижения
соседних народов Балтики и Северного моря, разработала и опробовала
на практике основные приемы военно-морского искусства — морскую
блокаду, конвойную систему, морское патрулирование.
1 Schildhauer JFritze К., Stark W. Die Hanse. 6. Aufl. B., 1984. S. 230.
2Hanserezesse. Abt. 1256—1430. Bd. 1—8. (Далее : HR). Bd. I, N 424(2); 437; 438(9).
^Kloih H. Liibecks Seekriegswesen in der Zcit des Nordischen Siebenjahrigen Krieges 1563—157011
ZVLGA. Lubeck, 1923. Bd. 22. S. 121, 140, 325.
4Ibid. S. 347.
5Vogel W. Geschichte der deutschen Sceschiffahrt. B., 1915. S. 359.
^Dollinger Ph. Die Hanse. 2. iiberarb. Anfl. Siuttgart, 1976. S. 445.
7Liibecker Stadtarchiv. HS 1079. Mskr. Bruns: Kammereirollen 1407—1531.
^Вгаскёг J. Ein Wrackfund aus der Elbe bei Wittenbergen // See- und Flusshafen von Hochmiltelaller
bis zur Induslrialisierung / Hg. von H. Sloob (-Stadleforschung, Veroff. des Instituts fin
vcrgleichende Stadtegeschichle in Munster, Reihe A, Bd. 24). Koln; Wien, 1986. S. 236.
9Bremer W. Geschiitzausriisiungen der Stadt Lubeck im Jahre 1526 //ZVLG. Lubeck, 1888. Bd. 5. S.
22.
I0Militarlexikon. Dentscher Militarverlag. B., 1971. S. 357.
11 HR. Bd. 8. S. 195, 225, 232, 264, 296.
112
РЕВЕЛЬ — ЛЮБЕК — АМСТЕРДАМ:
ТОРГОВЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК
НАКАНУНЕ ЛИВОНСКОЙ ВОЙНЫ (1554—1557)
Ю. Кивимяэ (Таллинн)
Экспорт балтийского зерна в Нидерланды и торговая деятельность
голландцев на Балтике в конце XVI — начале XVII в. — излюбленная
тема европейских историков-экономистов1. Научные изыскания последних
десятилетий осветили особую роль Амстердама и Антверпена, с одной
стороны, Данцига и Риги — с другой, в этой большой торговле Восток—
Запад2.
Дальнейшие исследования дали почву для дискуссий о рефеодализации
("втором издании крепостного права"), а также образовании колониаль-
ного статуса некоторых восточноевропейских обществ в период раннего
нового времени в целом3.
Корни голландской коммерческой экспансии на Балтике восходят к
ганзейскому средневековью. Основные ее моменты относительно хорошо
описаны в ряде работ по истории Ганзы4. Однако недостаточность и
фрагментарность источников не позволяют воссоздать детальную и
количественно определенную картину голландской торговли и судоходства
на Балтике с момента появления регистров зундской пошлины и до начала
их систематического ведения (т.е. до 1560-х годов). Тем не менее анализ
некоторых параллельных источников дает дополнительные возможности
для исторического толкования.
Цель данной статьи — показать, как осуществлялись коммерческие
отношения между важными торговыми центрами и морскими портами —
Ревелем, Любеком и Амстердамом — накануне Девонской войны 1558—
1583 гг. Исследование построено главным образом на изучении пяти
бухгалтерских книг за 1554—1558 гг., принадлежавших торговой фирме
двух ливонских купцов — братьев Юргена (JUrgen Honerjeger, Ревель) и
Ханса (Hans, Дерпт, Тарту) Хонерйегеров (Honerjeger) и Гердта ван дем
Броке (Gerdt van dem Brocke) из Любека5. Используя данные из книг
Хонерйегеров в качестве ключа к неопубликованным регистрам (книге
учета) экспорта ржи (1554—1567 гг.) из Ревеля6, автор исследует объем
зернового экспорта в Амстердам и Любек в 1555—1556 гг. и представ-
ляет некоторые расчеты в связи с торговым балансом на Балтике в
середине XVI в.
ТОРГОВАЯ ФИРМА БРАТЬЕВ ХОНЕРЙЕГЕРОВ
Благодаря интересным исследованиям по ряду любекских коммерческих
предприятий в Ливонии середины XVI в., проведенных П. Жаннен,
торговая фирма братьев Хонерйегеров и ван дем Броке уже была
представлена в исторической литературе7. Жаннен подчеркивает новатор-
ский характер торговой фирмы Хермана Карстенса (Hermann Carstens),
Гердта ван дем Броке и Хенрика ван Кампена (Heinrich van Campen),
обосновавшихся в Любеке в 1549 г., и отмечает, что фирма братьев
113
Хонерйегеров и ван дем Броке была филиалом (Tochtergessellschalt'
названной выше любекской торговой фирмы в Ливонии. С тех пор
ливонская фирма представляла то же новое торговое направление, что и
фирма в Любеке. Пример братьев Хонерйегеров типичен для сотен
купеческих семей в Ливонии. Они происходят из Любека, в материалах
которого о первом известном представителе этой фамилии упоминается в
1406 г.8 Хонерйегеры, возможно, обосновались в Любеке в конце XIV в.
Готке, или Годеке (Gotke, Godeke), Хонерйегер в начале 1590 г. переехал
из Любека в Дерпт. Он был удачливым купцом и скоро стал городским
советником, а позднее — бургомистром Дерпта. Его сын Юрген Хо-
нерйегер, родившийся примерно в 1506 или 1507 г., по-видимому, переехал
в Ревель в 1540 г., в то время как его младший сын Ханс (Йоханнес)
остался в Дерпте.
Карьера Юргена Хонерйегера в Ревеле также была обычной для того
времени. Он женился на дочери довольно богатого купца Курта Хессе
(Cordi Hesse), в 1551 г. стал городским советником в Ревеле и там же умер
в начале лета 1594 г. Карьера Ханса Хонерйегера была не столь вы-
дающейся. Должность в городском совете Дерпта была уже занята стар-
шим из сыновей Готке (Годеке Хонерйегером младшим). Тем не менее
Хансу был обеспечен достойный статус среди купцов Дерпта, так как он
женился на дочери члена тамошнего городского совета. Он уехал в Ре-
вель незадолго до того, как русские войска завоевали Дерпт, жил в те-
чение нескольких лет в Риге и Любеке, вернулся в Ревель в начале 70-х
годов XVI в.
Остается неясным, когда братья Хонерйегеры начали торговую дея-
тельность. Позднее Ханс Хонерйегер упоминал в письме, что он с братом
организовал торговую кампанию (Handelsgesellschaft, Maschopei) к 1543 г.
В исследовании П. Жаннен фигурирует контракт торговой фирмы Кар-
стена—Броке—Кампена из Любека, подписанный 1 декабря 1549 г., и
контракт фирмы Броке—Хонерйегера, подписанный 2 февраля 1554 г.9
Исходя из этих дат, Жаннен и сделал вывод, что фирма Броке—Хо-
нерйегера была филиалом любекской торговой фирмы. В результате
дальнейших исследований удалось обнаружить другой контракт торговой
фирмы Броке—Хонерйегера, подписанный в Любеке в июне 1548 г., т.е.
до образования фирмы в Любеке. Очевидно, это была первая торговая
фирма Гердта ван дем Броке и братьев Хонерйегер, которая просу-
ществовала с конца 1548 по октябрь 1554 г., в то время как новая фирма,
вероятно, образовалась 1 ноября 1554 г. Все это по-новому отражает суть
любекско-ливонских торговых операций и позволяет предположить, что
фирма в Любеке была создана для упорядочения сделок между Восточной
и Западной Европой.
Первый контракт торговой фирмы братьев Хонерйегеров и Гердта ван
дем Броке, относящийся к 1548 г., содержит несколько интересных пра-
вил, отсутствующих в контракте 1554 г. Цель и основной принцип первой
(так же, как и второй) фирмы сформулированы следующим образом:"...
desse handell sail principailick Liefflandt, Liiebke und Westen gefoerett werden.
und vor sehe fordell sporen..."10. Это вполне обычная формулировка. По-
добные заявления можно обнаружить в контракте торговой фирмы В.
Брассера (W. Brasser), Г. Эдинга (G. Eding) и X. Брассера (Н. Brasser), под-
114
писанном и Любеке в 1532 г.11 Под "западом" ганзейцы обычно понимали
Амстердам, Антверпен и, возможно, другие районы Западной Европы.
Фирма начала свою деятельность с капитала в 4500 талеров (что
соответствовало 15 750 рижским маркам в ливонской валюте, хотя в
тексте контракта указано 15 800 марок), т.е. каждый из партнеров вло-
жил по 1500 талеров. Прибыль должна была делиться поровну, в соответ-
ствии с вложениями. Контракт 1548 г. включает еще одно примеча-
тельное правило:"... sail binnen Luebeck alle reckenshop geholden und geshki-
chtet werden..."12. Это может означать, что кроме местных бухгалтерских
книг братьев Хонерйегеров, существовала еще центральная бухгалтерия,
которая находилась в руках Гердта ван дем Броке, и что все балансовые
отчеты (Reckenshop) сравнивались с аналогичными в Любеке.
Остается неясным, была ли деятельность первой торговой фирмы
ограничена только четырьмя или пятью годами. Даже контракт второй
фирмы Броке и братьев Хонерйегеров не был ограничен временем.
Новый контракт обусловил более высокие инвестиции, так что каждый из
партнеров вынужден был внести по 3000 талеров. Поскольку братья
Хонерйегеры заявили о своих финансовых затруднениях, то по дого-
воренности их вклад должен был составить по 2000 талеров с каждого. В
соответствии с этим Гердт ван дем Броке получил право на более чем
одну треть от прибыли13.
Вторая торговая фирма смогла начать свою деятельность только
летом 1558 г., когда Нарва и Дерпт были заняты русскими войсками.
Достаточно отчетливая информация о том, как партнеры пытались
продолжить торговые сделки между Ревелем и Любеком после начала
войны на Балтике, отсутствует14. Гердт ван дем Броке сильно задолжал
любекской фирме ив 1561 г. бежал из Любека. Этот год еще отмечен
окончанием деятельности любекской фирмы15.
Архивы Любекской и Ливонской торговых фирм (бухгалтерские книги и
коммерческая корреспонденция) не сохранились. П. Жаннен изучал дея-
тельность любекской фирмы на основании материала тяжбы, в которую
был вовлечен Гердт ван дем Броке, увековеченной в архивах имперского
суда (Reichskammergericht) в Любеке. Кроме того, в начале 70-х годов
XVI в. Ханс Хонерйегер вел открытый судебный процесс против своего
брата Юргена из-за долгов, оставшихся от сделок их предыдущей фирмы.
С этой целью четыре бухгалтерские книги Юргена Хонерйегера были ско-
пированы, благодаря чему и сохранились. Две из этих книг можно иден-
тифицировать как так называемые журналы прихода (за 1555—1556 гг.),
а две другие — как так называемые журналы убытков: К:6 дает отчет за
1554—1556 гг., К:8— за 1557—1558 гг. Пятая бухгалтерская книга
велась Хансом Хонерйегером и подобна бухгалтерской книге Юргена
Хонерйегера. Записи в нее вносились в течение всего периода функцио-
нирования второй торговой фирмы, тогда^как бухгалтерия торговых
сделок в Дерпте, к сожалению, утеряна. Коммерческая корреспонденция
также отсутствует, хотя, судя по содержащимся в книгах записям, она
должна была быть обширной. П. Жаннен отмечал, что ведение двойного
бухгалтерского учета было одной из новаций любекской торговой фир-
мы16. Из бухгалтерской книги Юргена Хонерйегера видно, что двойной
бухгалтерский учет практиковался также и ливонской фирмой.
115
Как же функционировала ливонская фирма? Любекско-Ревельская ось
играла главную роль в коммерческой деятельности торговой фирмы.
Другими словами, Гердт ван дем Броке и Юрген Хонерйегер были дейст-
вительными лидерами фирмы. Ханс Хонерйегер в Дерпте и управляющий
Хенрик Кокерлинк (Heinrick Kockerlink) в Нарве были ответственными за
торговлю с русскими купцами, но они полностью зависели от конторы в
Ревеле, которая монополизировала весь экспорт и импорт. Почти все
известные торговые фирмы ревельских купцов опирались на принципы
торговли треугольника Ревель—Дерпт—Нарва17. С другой стороны,
через Любек и Гердта ван дем Броке коммерческие контакты торговой
фирмы проникали далеков глубь Западной Европы. Братья Хонерйегеры
имели прямые или опосредованные связи с Данцигом (факторы Ханс
Бремер и Ханс Кремер), Нюрнбергом (фактор Ханс Торнов) и Аугсбургом
(через Даниэля Лампе, а также Лабрахама Гриссбейтла, фактора фирмы
Розенбергера)18.
Амстердам, где интересы фирмы представляли два фактора — Берент
Френекинк (Berent Frenekinck) и Хенрик Болдевин (Hinrick Boldewin), имел
решающее значение для торговой фирмы Гердта ван дем Броке и
братьев Хонерйегер. Купеческая фирма "Берент Френекинк из Любека"
(Barent Frenekinck van Lubeck) обосновалась в Амстердаме к 1545 г.,
видимо переехав туда из Любека19. О Хенрике Болдевине почти нет
известий. Его имя встречается дважды среди экспортеров зерна из Ревеля
в 1554 г., но он жил в Ревеле непостоянно. Его пребывание в Амстердаме
также могло быть временным. И остается неясным, кто же представлял
торговую фирму в Антверпене. П. Жаннен утверждает, что Гердт ван
дем Броке имел шесть корреспондентов в Антверпене20. В связи с
торговыми операциями там бухгалтерские книги Юргена Хонерйегера
упоминают Петера Лудинкхузена (Peter Ludinckhusen, умер перед 2 июня
1556 г.), Хинрика ван Ахтелена (Hinrick van Achtelen, возможно, идентичен
Hinrick van der Lippe)21 и Мелгера ван дер Липпе (Melger van dcr Lippe).
Хонерйегеры имели также относительно ранние и тесные контакты с
Лиссабоном. Ребеллу (Rebello), фактор короля Португалии Жоана, посе-
щал Юргена Хонерйегера в Ревеле в 1546 г.22 Позднее зерно из Ревеля в
Лиссабон отправлялось на судах на имя Хоста Файта (Joest Fyt) и Ти-
лемана Экехорна (Tylleman Eckehoeren)23. Упоминаются в книгах и денеж-
ные переводы из Лиссабона через Любек и Ревель, при посредничестве
Арента Мейнсена (Arent Meynsen).
Эта сложная сеть управляющих — факторов и корреспондентов —
позволяет выявить основные контуры движения грузов.
ЭКСПОРТ
Журналы приходаЮргена Хонерйегера за 1555—1556 гг. позволяют
воссоздать детальную картину импорта груза, транспортных издержек и
количества перевезенных товаров в Нарву и Дерпт или продажи его в
Ревеле, объема закупок в Ревеле и экспорта из Ревеля за время навига-
ций.
Каждая запись об экспортируемом грузе содержит следующую инфор-
мацию: дату погрузки товара, имя владельца судна (иногда указывется
Иб
Таблица 1
Число грузов, отправляемых Юргеном Хонерйегером из Ревеля
Год Любек Амстердам Лиссабон
1555
1556
21 34
21 34
2
4
Источник: ТГИА. Ф. 191. On. 1. Д. 270, 271.
Таблица 2
Структура экспорта Хонерйегера из Ревеля
Товары 1555 г. 1556 г.
Любек Амстердам Лиссабон Любек Амстердам Лиссабон
Рожь (в ластах) — 365,5 66,5 — 532,5 159
Кожи и шкуры (в кусках) 10127 5525 — 10191 9432 —
Лен (в баррелях) 32* 41 — 35 34 —
Конопля (в ластах) 4 бочки (vaihe) 12 тю- ков — (рас- ке), 2 боч- ки (vathe), 23 связки (bunde) 20, 9 связок (bunde) 0,5
Жир (в 12 12 — — — —
баррелях)
Источник: ТГИА. Ф. 191. On. 1. Д. 270, 271.
* Включая 3 тюка (раске).
его постоянное место жительства), адрес следования (и соответственно
расстояние, на которое перевозится товар), имя фактора или фрах-
товщика судна, вес или количество упакованного груза, сумму фрахта и
торговую марку груза. Экспортные операции Юргена Хонерйегера
включали 57 наименований груза в 1555 г. и 59 — в 1556 г.
Подобную связь цифр можно объяснить либо как результат плани-
рования экспорта Юргеном Хонерйегером, либо, что более вероятно,
случайностью.
Анализ ассортимента экспорта Хонерйегера (см. табл. 2) обнаруживает
в нем преобладание ржи как по количеству, так и по стоимости (каль-
куляцию цен см. ниже). Более всего удивляет тот факт, что зерно
экспортировалось только в Амстердам и Лиссабон. Если сравним данные
за эти два года, то можем увидеть громадный рост (63,5%) экспорта зерна
в 1556 г. Вместо двух видов груза весом в 66,5 ластов в 1555 г., в 1556 г.
Юрген Хонерйегер экспортировал в Лиссабон только рожь (в объеме 159
ластов, или 1590 квартеров) на четырех кораблях. В 1555 г. экспорт кожи
и шкур в Амстердам вырос в 1,7 раза. Экспорт Хонерйегером льна и
конопли был незначительным, но доля, приходящаяся на Амстердам, была
несколько больше доли Любека.
117
Для получения полной картины экспорта Хонерйегера добавим не-
сколько других видов продукции, не вошедших в табл. 2. В 1556 г. два
груза воска весом в 8 шиппундов 5 маркпундов были экспортированы в
Любек. В 1555 г. 240 шкурок куниц и 280 шкурок соболей были отправ-
лены Гердту ван дем Броке, и, наконец, 2 барреля storma^en (возможно,
икры) были отправлены в Амстердам в 1555—1556 гг.
ИМПОРТ
Гораздо труднее описать структуру импорта торговой фирмы братьев
Хонерйегеров и Гердта ван дем Броке, чем их экспорт. Самое
усложняющее обстоятельство — записи в бухгалтерских книгах не
позволяют разделить сделки, осуществлявшиеся от имени фирмы, и
личные сделки компаньонов (так называемые proper Handel). Это касается,
например, тех случаев, когда Юрген Хонерйегер покупал соль непо-
средственно у владельца судна, платя наличными, или, что более
характерно, обменивал на рожь. Поэтому в таблице 3 представлены все
импортируемые товары, хотя более детальный анализ требует и более
глубокого изучения. Использование тогда различных весовых мер и
единиц измерения не позволяет привести все к общей системе.
Наиболее интересным моментом в импортных операциях Хонерйегера
является то, что почти все ввозимые товары отправлялись в Ревель
Гердту ван дем Броке через Любек. Исключением были две стопы
бумаги, которые владелец судна Керстен Вегер (Kersten Weger, возможно
Wenne) продал в Ревель через Амстердам в июне 1555 г.24 Другим
важным исключением являлся импорт соли, которую Юрген Хонерйегер
покупал или обменивал у владельцев кораблей, прибывающих в Ревель
прямо из Франции с грузом, так называемым browasi (т.е. из brouage) соли.
Но все же подавляющее большинство соли в Ревель ввозилось через
Любек. В отличие от традиционного и основного ганзейского импорта в
Ревель — соли, тканей и сельди — другие товары, импортируемые
Хонерйегером, позволяют нам видеть в Любеке крупный коммерческий
центр Центральной и Западной Европы. Через Любек венгерская медь,
богемское золото и серебро, так же как и известное богемское стекло,
экспортиоовались в Ливонию. Торговля пряностями связывала фирму с
Антверпеном. Если вес 1 oxhoft перца равнялся 270 любекским фунтам
(1 фунт = 484,7 г.), то получается, что Хонерйегер ввез около 1963 кг
перца за два года25.
Когда 12 июня 1555 г. Юрген Хонерйегер получил от судовладельца
Бартоломеуса Брунса (Bruns) шафран, отправленный Гердтом ван дем
Броке, он записал в своей бухгалтерской книге, что шафран весил в
Антверпене 44 фунта с тарой26. С Антверпенского рынка, как видим,
поступал натуральный жемчуг.
Этот короткий обзор торговой деятельности братьев Хонерйегеров и
Гердта ван дем Броке позволяет сделать вывод о их широких
коммерческих связях. Трудно сказать, насколько глубокими были и как
развивались взаимоотношения между этими двумя торговыми фирмами. И
вообще — был ли Гердт ван дем Броке партнером обеих фирм одно-
временно или же обе фирмы были общим предприятием? Сохранившиеся
118
Товары 1555 г. 1556 г.
Таблица 3
Импорт Хонерйегера
Соль (в ревельских ластах) Ткань (в штуках) Сельдь (в ластах) Медь (в месах) Олово (в любекских фунтах) Золото (в фунтах) Серебро (в фунтах) Хмель (в мешках) Бумага (в стопах) Перец (в oxhofts) Шафран (в антверп. фунтах) Имбирь (в фунтах) Жемчуг (в унциях) 460,8 1317 208,5 3 1,84 13 6 85 300 93* 43,5 537,4 1030* 39,5 392* 11,5
6 10 54,5 209,5 12 1
176
Отекло (в коробках) Roetscher4* (в ластах)
Оружие3* (в единицах) 18 6
Порох (в полутоннах) Лошади6* 2
Источник: ТГИА. Ф. 191. On. 1. Д. 270, 271
* Два тюка (раске) ткани Macheyers приравнены к 370 кускам; т.е. 912 пластин
(plauen); oxhoft — примерно 270 любекских фунтов, т.е. около 131 кг;4* сушеная рыба;
5* так называемые dubbelde hacken and stormhacken; 6* Friesische hengste.
источники позволяют предположить, что, вероятнее всего, энергичные
Гердт ван дем Броке и Юрген Хонерйегер были лидерами общей большой
торговой кампании (Ханс Хонерйегер 27 января 1558 г. писал:"... unser
Compania..."27), ориентированной на экспорт восточноевропейских товаров
через Ревель в Амстердам, функционировавшей в середине XVI в. Но
оценка торговых операций Хонерйегера требует более глубокого анализа
общего фона и других аспектов Ревельской торговли в целом.
ЭКСПОРТ ЗЕРНА ИЗ РЕВЕЛЯ В СЕРЕДИНЕ XVI в.
Пример лишь одной торговой фирмы не дает возможности определить
общий объем экспорта зерна из Ревеля. Решающая роль экспорта зерна
на Запад через Данциг убедительно показана в современных исследо-
ваниях. В сравнении с Данцигом доля Ревеля в экспорте зерна была
незначительной. Известный ревельский хронист XVI в. Валтасар Руссов
(Balthasar Russow), писал, что перед Ливонской войной из Ревеля ежегодно
экспортировались 10 000 ластов ржи28. Позднее некоторые историки
уверяли, что эта цифра не может быть реальной. Согласно Г. Миквитцу,
экспорт зерна из Ревеля в то время вряд ли превышал 3000—4000
ластов29. В. Ниитемаа преполагает, что в среднем ежегодно экспорти-
ровалось по 5000 ластов зерна30. Дж. Авенайнен приводит данные о том/
что в 1555 г. городской совет Ревеля разрешил 94 купцам экспортировать
около 2500 ластов ржи31. Странным является тот факт, что самый глав-
ный источник — портовая Книга учета экспорта (Buch der Pundtherren,
119
Таблица 4
Экспорт зерна из Ревеля
Год Число кораблей Итог* Скорректирован- ный итог Средний объем груза Доля Хонерйеге в ластах ров %
1554 105 7682 7633,7 72,7 2852* 3,7
1555 62 4712 4725,5 76,2 423 8,95
1556 87 94523 9464,9 108,8 691,5 7,3
1557 50 3916 3916,5 78,3 453 11,7
Источники: РГА, а.д. 33; ТГИА. Ф. 191. On. 1. Д. 270, 271.
* Объем зерна — в ластах, 1 ласт в Ревеле равен ок. 2065 кг в соответствии с данными
РГА, а.д. 33; 2 первые три вида груза, отправленные Юргеном Хонерйегером в 1554 г.,
трудно оценить, так как текст уничтожен.
1554—1567 гг.) из Ревельского городского архива не использовалась
исследователями. Эта ревельская портовая книга фактически учитывает
экспорт ржи (и мы ее будем называть "Книгой учета экспорта ржи", см.
примем. 6), в частности, и за 1554—1557 гг. Регистрация там каждого
корабля в книге включает следующие данные: имя владельца судна, имя
того, кто его зафрахтовал (это были преимущественно купцы), перечень
товаров в ластах (реже в шиппундах или тоннах), общий вес груза зерна
на каждом судне и итог по каждой странице и каждому году. В 1969 г.
Й. Шильдхауэр опубликовал общие данные за 1554—1556 гг., т.е. до
1557 г.32 Данных для последующих лет явно недостаточно.
Обсуждение публикации этой книги требует большой, осторожности,
потому что анализ данных не является исчерпывающим. Прежде всего
возникает ряд критических вопросов относительно самой пошлинной книги
Pfundherrenbuch. Мы не имеем доступа к подлинным бухгалтерским
книгам. Сохранились только две квитанции городских советников, эти
советники и были так называемыми Pfundherren — ответственные за сбор
пошлины с экспорта зерна и за своевременное представление материала в
городской Совет. Поэтому некоторые ошибки в расчетах неизбежны, они
базируются уже на расхождениях в самой "Книге". Несоответствия
встречаются при определении общего веса груза на корабле, так же как
при суммировании итогов на страницах за соответствующие годы. Исправ-
ленные данные представлены в табл. 4 вместе с данными, опублико-
ванными Й. Шильдхауэром. 'В качестве дополнения к ним приведены
число кораблей и среднее количество груза, так же как и доля Хонерйеге-
ров.
Судя по данным, братья Хонерйегеры были, вероятно, самыми круп-
ными экспортерами зерна в северной части Ливонии. Бухгалтерские книги
Хонерйегеров можно также использовать в качестве ключа для
критического анализа "Книги учета экспорта ржи", но доскональное
сравнение этих двух источников не является здесь нашей задачей. Однако
в основном материалы из Ревельского городского архива (а.д. 33) кажутся
относительно надежными. Тем не менее следует иметь в виду, что эта
120
Таблица 5 Экспорт зерна из Ревеля в Западную Европу
Год В Любек В Амстердам В Лиссабон
число кораблей пес груза (в ластах) % число кора- блей вес груза (в ластах) % число кора- блей вес груза (в ластах) %
1555 14 411 8,7 46 3959,5 83,8 2 355 7,5
1556 14 484,9 5,1 69 8281,5 87,5 4 698,5 7,4
Источник: РГА, а.д. 33,55; ТГИА. Ф. 191. On. 1. Ед. 270, 271.
книга содержит лишь минимум информации об экспорте ржи. Но не совсем
ясно, как такое большое количество зерна могло экспортироваться
беспошлинно. Различия в данных между бухгалтерской книгой самого
купца и "Книгой учета экспорта ржи" значительны еще и потому, что
иногда отправляемое зерно регистрировалось на имя другого купца или на
имя владельца судна, даже если общее количество груза оставалось
неизменным.
Сравнение бухгалтерских книг Юргена Хонерйегера и городского
советника Ивена ван дер Хойе (Iven van der Ноуе)33 позволило опре-
делить, куда отправлялось экспортируемое из Ревеля зерно, хотя данные
о датах отправки из Ревеля и прибытия в порт назначения в Ревельском
городском архиве (а.д. 33) отсутствуют. Мы исходили прежде всего из
того соображения, что если, нарпимер, Юрген Хонерйегер и Ивен ван дер
Хойе экспортировали рожь в Амстердам на одном корабле, то очень
вероятно, что весь груз отправлялся в Амстердам. Это предположение
основывается на практике тогдашнего мореплавания. Обычно корабли,
отплывавшие из Ревеля в Амстердам, шли без заходов, например, в
Любек34. Другое важное обстоятельство, которое было учтено при
сравнительном анализе, то, что Юрген Хонерйегер никогда не отправлял
два груза на одном корабле, аресуя один в Любек, а другой в Амстердам.
Определение порта назначения разрешает ряд вопросов, и данные
табл. 5 могут рассматриваться как итоговые. Все же основные тенденции
достаточно ясны: зерно экспортировалось через Ревель главным образом
в Амстердам, Любек и Лиссабон. Некоторые "сомнительные" грузы отно-
сятся, скорее, к Амстердаму, нежели к Любеку, поэтому доля Амстер-
дама, возможно, была более внушительной.
Даже во время столь короткого периода — четырех лет — отмечались
значительные колебания экспорта зерна из Ревеля, такая нестабильность
говорит о слабости внутреннего ревельского рынка — одного из важней-
ших торговых центров Восточной Балтики. Экспорт из Ревеля зависел от
внешних факторов и особенно от состояния рынка на Западе. На ревель-
скую торговлю в основном влияло число иностранных кораблей, заходив-
ших в Ревель во время навигационного периода. Городской совет и
купечество самого Ревеля владели лишь несколькими торговыми кораб-
лями и поэтому не могли существенно влиять на экспорт и импорт.
В те годы большое количество зерна регистрировалось в Ревеле под
именем владельцев кораблей. Бухгалтерские книги Юргена Хонерйегера
9. Зак. 2047
121
Таблица 6
Вывоз ржи из Ревеля
Объем вывозимого зерна (в ластах) Число кораблей
1554 г. 1555 г. 1556 г. 1557 г.
1—50 41 24 14 14
50—100 30 19 23 19
100—150 26 15 31 15
150—200 6 3 14 2
Более 200 2 1 5 —
Источник: РГА, а.д. 33
свидетельствуют о том, что судовладельцы иногда покупали зерно и
платили наличными деньгами, но чаще обменивали рожь на соль. Воз-
можны два объяснения: владельцы кораблей сами торговали как частные
предприниматели или действовали от имени фрахтовщиков. Когда общий
экспорт зерна из Ревеля возрастал, увеличивались и объемы зерна,
зарегистрированного под именами владельцев кораблей. В 1556 г. на долю
владельцев кораблей приходилось 40,9% (3871 ласт) от общего объема
экспортируемой ржи. В июле 1556 г. из Ревеля в Амстердам отправились
четыре корабля, весь их груз был зарегистрирован на имена судовла-
дельцев. Эту практику можно объяснить особой ситуацией в Нидер-
ландах.
Трудно определить тип кораблей, на которых экспортировалась рожь
из Ревеля в середине XVI в. Поэтому по данным табл. 6 нельзя
определить грузоподъемность кораблей, они только фиксируют объем
зерна, нельзя также определить, только ли зерно перевозил корабль. Тем
не менее данные табл. 6 могут быть использованы для оценки мини-
мальных грузовых возможностей кораблей.
При этом анализ грузов и портов назначения подтверждает результаты
недавних исследований Т. Вольфа: корабли, которые ходили только по
Балтике, были меньше голландских (или даже гамбургских), плававших в
Амстердам и Лиссабон35. При этом контраст в распределении по годам
корабелй разного тоннажа весьма интересен. Так, в 1554 и 1556 гг., когда
было экспортировано Наибольшее количество ржи, в Ревель заходили
корабли, имевшие наибольшую грузоподъемность. В 1556 г. из Ревеля
отправились 50 кораблей с грузом более 100 ластов зерна.
В 1557 г. как в общей навигации, так и экспорте зерна из Ревеля на-
ступил спад: коммерческий бум 1556 г. завершился. Экспорт ржи в 1557 г.
составил лишь 41,4% от уровня 1556 г. Сохранилась книга учета уплачен-
ной пошлины 1557 г. На основании данных этой книги только 12 кораблей
из Нидерландов посетили Ревель36. А судя по книге учета экспорта ржи
из Ревеля, их число не превысило 17. Но совершенно ясно, что эти
относительно низкие показатели не могут быть использованы для основ-
ной оценки ревельской торговой активности в XVI в.
122
СОЛЬ И РОЖЬ: ЦЕНЫ И НЕКОТОРЫЕ РАСЧЕТЫ
ТОРГОВОГО БАЛАНСА НА БАЛТИКЕ
Ревельский городской архив представляет уникальную возможность
для сравнения импорта соли с экспортом ржи в Ревель. Ревельская
"соляная книга" — так называемая Книга веса соли (а.д. 51) за 1548—
1568 гг. уже была проанализирована Г. Миквитцем в 1938 г.37 Она
содержит данные обо всех людях, получавших соль с кораблей, отправ-
ленных их торговыми партнерами, о тех, кто покупал соль или обменивал
ее на зерно или другие товары. К сожалению, имена судовладельцев и
данные о распределении товаров на кораблях отсутствуют в Ревельской
"соляной книге". Имеются также некоторые сравнительные данные для
определения достоверности "соляной книги". Счетная книга (Kammerei-
buch) Ревельского городского совета (а.д. 40) содержит сведения об общем
объеме импорта соли в Ревель в 1557 г., идентичные данным "Книги веса
соли" (а.д. 51). Данные бухгалтерских книг Юргена Хонерйегера дают
другую возможность для сравнения обоих источников за 1555 и 1556 гг.
Обнаруживаются значительные расхождения — свыше 100 ластов в
1555 г. и только 30 ластов в 1556 г. Источники этих расхождений, вероят-
но, аналогичны тем, что были рассмотрены при анализе экспорта зерна.
Нужно добавить, что братья Хонерйегеры были крупными импортерами
соли: в 1555 г. они ввезли 460,8 ласта (7,5% от общего объема импорта
соли в Ревель), в 1556 г. — 537,4 (5%) и в 1557 г. — 161 ласт (3,4%).
Табл. 7 ясно показывает, что колебания в импорте соли и экспорте
зерна параллельны. Г. Миквитц предположил, что количество соли, им-
портируемой в Ревель, должно быть параллельным экспорту зерна из Ре-
веля38, но он не обладал точными данными относительно экспорта зерна.
Возникает проблема по поводу оценки Ревельского торгового баланса
накануне Ливонской войны. Проблема в высшей степени упрощается,
если учитывать практику баланса грузов в мореплавании. Независимо от
вопроса о балласте и других товарах, баланс веса соли и ржи оставался
относительно стабильным: 1,08; 1,29; 1,13; 1,2.
Баланс общей стоимости импортируемой соли и экспортируемой ржи
требует, во-первых, сравнения средних цен. Средние годовые цены на
соль и рожь представлены в табл. 8, они базируются на данных из бухгал-
терских книг ревельских купцов Юргена Хонерйегера, Ивена ван
дер Хойе Тонниса Шмидта (Tonnis Smidt) и Тонниса ван дер Липпе (Ton-
nies van der Lippe). Данные о ценах на товары, взятые из бухгалтерских
книг купцов, вероятно, соответствуют условиям торговли Восток—Запад.
Этот четырехлетний период слишком мал для более глубокого анализа
изменения цен на зерно в Восточной Балтике. Но уже начиная с 1555 г.
мы можем заметить сначала большие изменения цен на зерно, их рост в
1556 г. и максимальный уровень в 1557 г. Отметим, что пик, достигнутый
в 1557 г., был максимальным для уровня цен на зерно до Ливонской вой-
ны: например, максимальная цена одного ласта ржи достигла в Ревеле в
июне 1557 г. 182 рижских марок. Сравнивая изменения цен на зерно в Ре-
веле, Антверпене, Утрехте, Монпелье и Гамбурге, можно увидеть нео-
бычное сходство в "кривых цен"39. Таким образом, цены в Ревеле очень
хорошо отражают голод 1556—1557 гг. в Западной Европе, и особенно в
Нидерландах.
123
Таблица?
Импорт соли в Ревель и экспорт ржи
Год Соль Рожь
объем в ластах коэффициент объем в ластах коэффициент
1554 8226 100 7633,7 100
1555 6105 74,2 4725,5 61,9
1556 10716 130,3 9464,9 124
1557 4717 57,3 3916,5 51,3
Источники: РГА, а.д. 33; ТГИА. Ф. 230. On. 1. Д. 51.
Таблица 8
Среднегодовые цены на соль и рожь в Ревеле
Год Рожь Соль
цена за ласт (в рижских марках) число пунктов коэффи- циент цена за ласт (в рижских марках) число пунктов коэффи- циент
1554 72,74 19 100 30,78 22 100
1955 59,5 26 81,8 31,36 21 101,9
1556 83,66 71 115 36,43 50 118,4
1557 132,61 47 182,3 51,15 17 167,3
Источники: РГА, а.д. 55; а.д. 44; ТГИА. Ф. 191. On. 1. Д. 268, 269, 270, 271; Ф. 230.
On. 1. Д. 18.
Рост цен на соль не сопровождался ростом цен на рожь. Максимальная
цена на соль в Ревеле была в 1557 г. Наиболее интересным обстоя-
тельством является то, что цены достигли своего максимального уровня в
1557 г., когда общий ревельский экспорт и импорт сокращался. Этот факт
поставил несколько новых вопросов, требующих дальнейшего исследо-
вания. Проще всего объяснить рост цен в Ливонии большой потребностью
в зерне у Нидерландов, как предположил в своем блестящем исследовании
А. Фриис40. Можно также предположить, что то же обстоятельство
влияло на спекулятивный рост цен на Балтике. Два интересных факта
подтверждают эту идею. В июле 1557 г., в период роста цен, Юрген
Хонерйегер и Ивен ван дер Хойе продали городскому Совету Ревеля рожь
по 90 рижских марок за ласт, а общая цена на рожь на ревельском рынке
была тогда 160 рижских марок за ласт41. Хотя мы не знаем о регу-
лировании цен городским советом в 1557 г., подобную пониженную цену
можно объяснить установлением твердой максимальной цены для внут-
ренних нужд городской экономики. Тот факт, что на 1557 г. пришелся
самый низкий уровень экспорта зерна из Таллинна, заслуживает
объяснения. Отсутствуют данные о неурожае 1556 г. в Ливонии, хотя
объем купленного Юргеном Хонерйегером зерна в конце 1556 — начале
1557 г. был неожиданно мал, но то же самое можно сказать и о рубеже
1557/58 г.
124
Таблица 9
Среднемесячные цены на рожь
Дата Ревель Амстердам
цена за ласт (в рижских марках) цена за ласт в рижских гульденах число пунктов назначения цена за ласт в рижских гульденах число пунктов назначения
1556
ноябрь 115 34,03 1 54,71 6
декабрь — — — 56,62 4
1557
январь 92,75 27,45 8 53,00 1
февраль 112 33,14 1 58,00 2
апрель 107,75 31,89 4 73,80 5
май 134,17 39,70 6 76,00 1
июнь 169,49 50,16 15 79,00 2
июль 143,3 42,41 5 81,50 2
Источники: ТГИА. Ф. 191. On. 1. Д. 269, 272; РГА, а.д. 55, а.ф. 44.
Чтобы лучше представить развитие кризиса 1556—1557 гг., сравним
среднемесячные цены на рожь в Ревеле и Амстердаме с ноября 1556 г. по
июль 1557 г., приведенные в табл. 9. Цены на рожь в Ревеле устанав-
ливались в золотых гульденах на основе обменного курса, зафикси-
рованного Юргеном Хонерйегером в его бухгалтерских книгах. В 1556—
1557 гг. 1 талер в Ливонии равнялся 3,5 рижским маркам и 29 стуиверсам
(stuivers), 1 золотой гульден был эквивалентен 28 стуиверсам, 1 рижская
марка — 0,296 золотого гульдена, и 1 золотой гульден равнялся 3,379
рижским маркам. К сожалению, отсутствуют данные о ценах в Любеке42.
Для создания более реалистичной картины различия цен в Ревеле и
Амстердаме, необходимо добавить к цене за 1 ласт ржи в Ревеле в сред-
нем по 6—8 золотых гульденов на расходы по фрахту. Примечательно
различие в ценах в Ревеле и Амстердаме во время пика кризиса.
Наконец, мы возвращаемся к расчету торгового баланса. На основе
данных об экспорте и импорте (табл. 7) и цен (табл. 8) мы сделали не-
сколько расчетов, имеющих следующие результаты. Общая стоимость
импортируемой соли составляла 45,6% от общей стоимости экспор-
тируемой ржи в 1554 г., 68,1% — в 1555 г., 49,3— в 1556 и 46,5% — в
1557 г. Из этих данных ясно, что импорт соли не мог покрыть даже
половины стоимости экспортируемой ржи. Вызывает сомнение, был ли
достигнут баланс между импортом и экспортом за счет импорта других
товаров, так как из Ревеля экспортировались, кроме зерна, другие това-
ры.
В заключение хочется отметить, что предложенные анализ и расчеты
содержат идею об активном торговом балансе Ревеля накануне Ливонской
войны. В других городах Балтики этот активный торговый баланс осно-
вывался на увеличении экспорта зерна на Запад, и особенно в Нидер-
ланды. Хотя между Ревелем, Любеком и Амстердамом торговые отно-
шения осуществлялись по формуле торгового треугольника, имели место
125
изменения этой структуры во второй половине XVI в., что свидетель
ствуст о появлении новой связи между поздней средневековой ганзейской
торговлей и растущим коммерческим капитализмом XVII в.
* * *
Я хотел бы выразить мое глубочайшее уважение Александру фон Гум-
больдту, который сделал для меня возможным закончить эти исследо-
вания. Я также признателен профессору Фридриху Вильгельму Хиннингу
и доктору Гунтраму Филиппу за их советы.
1 Возможностью исследования торговой истории этого региона мы во многом обязаны
использованию регистров зундской пошлины (Далее: РЗП). См. об этом специально:
Unger W.S. De Sontiabellen // Tijdschrift voor Geschiedenis. 1—26. Vol. 41. S. 137—155;
Christensen A.E. Die handelsgeschichtliche Wert der Sundzollregister. Ein Beitrag zu seiner
Beuneilung // Hansische Geschichtsblatter. 1934. Vol. 59. S. 28—142; Idem. Dutch Trade to the
Baltic about 1600: Studies in the Sound Toll Register and Dutch Shipping Records. Copenhagen;
Hague, 1941; Jeannin P. Les comples du Sund, comme source pour la reconstruction d'indices
gen&aux de I'activitfe Gconomique en Europe (XVIе—XVIIIе siecle) // Revue historique. 1964.
Vol. 47. P. 55—102, 307—340.
2 Bogucka M. Amsterdam and the Baltic in the First Half of the Seventeenth Century // Economic
History Review. Ser. 2. 1973. Vol. 26, N 3. P. 433—447; Faber J A. The Decline of the Baltic
Grain-Trade in the Second Half of the 17 th Century // Acta Hisloriae Neerlandica. Leiden, 1966.
Vol. 1. P. 108—131; Van der Wee H. The Growth of the Antwerp Market and the European
Economy. 14th to 16th Centuries. Louvain, 1963. Vol. 1—3; Schildhauer J. Der Seehandel im
16. Jahrhundert und die Verlagerung des Warenvetkehrs im nord- und mitteleuropaischen Raum //
Jahrbuch fur Wirtschaftsgeschichte. 1970. Bd. 3. S. 155—177; Дорошенко B.B. Торговля и
купечество Риги в XVII веке. Рига, 1985; ср.: Soom A. Der balrischen Getreidehandel im 17.
Jahrhundert. Lund, 1961.
3 Topolski J. Causes of Dualism in the Economic Development of Modem Europe (A Tentative New
Theory) // Studia Historiae Oeconomicae 3,1968. Poznart, 1969. P. 3—12; Bogucka M. Danzigs
Bedeutung fiir die Wirtschaft das Ostseeraums in det Friihen Neuzeit // Ibid. 9. 1974. Poznaii,
1974. S. 95—106; Nolte H.-H. Zur Stellung Osteuropas im intemationalen System der friihen
Neuzeit. Aussenhandel und Sozialgeschichte bei der Bestimmung der Regionen // Jahrbucher fiir
Geschichte Osteuropas. N.F. 1980. Vol. 28. S. 161—198; Wallerstein I. The Modem World
System I. Capitalist Agriculture and the Origins of the European World-Economy in the Sixteenth
Century. N-Y. etc., 1974; обобщение: Seifried P. Koloniale Abhangigkeit oder regionale
Autonomie? Der baltische Getreidehandel um 1600 und Zusammenhang der sozialokonomischen
Entwicklung Europas in der deutsch- end englischsprachigen Literatur // Weltsystem und
Geschichte: (Zur Kritik dei^Geschichtsschreinbung). Gottingen, 1985. bd. 3. S. 37—93, 155—
183.
4 Vollbehr F. Die Hollander und die deutsche Hanse: Pfingstblatter des Hansischen Geschi-
chtsvereins. Lubeck, 1930. Bd. 21; Posthumus N.W. De Oosterse Handel te Amsterdam: Het
oudst bewaarde koopmansboek van een amsterdamse vennoolschap betreffende de handel op de
Oostzee (1485—1490). Leiden, 1953; Spading K. Holland und die Hanse im 15. Jahrhundert. Zur
Problematik des Ubergans vom Fcudalismus zum Kapitalismus. Abhandlungen zur Handels- und
Sozialgeschichte. Weimar, 1973. Bd. 12.
5 Таллиннский Государственный исторический архив. Ф. 191: Большая, или Купеческая,
гильдия (Далее: ТГИА); On. 1. Д. 268, 269—272; см. также: Федеральный архив
Кобленца (Bundesarchiv, Koblenz); Ревельский городской архив. A.i. 120, под литерой А
(Далее: РГА).
6 РГА. A.d. 33: Buch der Pundtherren — регистры экспорта ржи, 1554—1567 гг.
7 Jeannin Р. Liibecker Handelsuntemehmungen um die Mitte des 16. Jahrhunderts//Zeitschrift des
Vereins fiir Lubeckische Geschichte und Altertumskunde. 1963. Vol. 43. S. 46 ff.
8 Генеалогические и биографические сведения о Хонерйегерах взяты из нашей
неопубликованной рукописи/'Хонерйегеры: Опыт генеалогического исследования
ганзейской купеческой семьи в Ливонии”.
126
9 Jeannin P. Les comples du Sund... P. 55—60.
10 РГА. B.i. 120. Fol. 77r—78v.
11 Koehler B. Das Revalgeschaft des Liibecker Kaufmanns Laurens Isermann 1532—35. Diss. Kiel,
1936. S. 62.
12 РГА. B.i. 120. Fol. 77r.
13 Jeannin P. Liibecker... S. 57.
14 В бухгалтерской книге K:8 Юргена Хонерйегера регулярные записи доведены до 20 мая.
15 Jeannin Р. Liibecker... S. 36.
16 Ibid. S. 39.
17 Mickwitz G. Neues zur Funktion der hansischen Handelsgesselschaflen // Hansische Geschich
tsblatter, 1937. Weimar, 1938. Vol. 62. S. 29 ff.
18 Hans Bremer; Hans Kremer; Hans Tomow, Daniel Lampe; Abraham Griessbeutl. По этому
вопросу см.: Kivimde J. Zur Handelsgeschichte der Fugger im spatmittelalterlichen Liyland.
Abraham Greiszbeutel in Dorpat 1552—1553 //Spripta Marcaturae. 1980. Vol. 14. N 1. S. 1—
26.
19 Elias J.E. De vroedschap van Amsterdam 1578—1795. Amsterdam, 1963. Bd. 1. S. 9 ff.
2® Jeannin P. Lubecker... S. 45.
21 Koehler B. Op. ciL S. 52.
22 Ebel W. Das Revaler Ratsurteilsbuch: (Register van affspraken), 1515—1554. Gottingen, 1952.
23 Kellenbenz H. Die fremden Kaufleute auf der Iberischen Halbinsel vom 15. Jahrhundert bis zum
Ende des 16. Jahrhunderts / Ed. by H. Kellenbenz // Fremde Kaufleute auf der Iberischen
Halbinsel. Koln; Wien, 1970. S. 326 (Tilman Eckoren or Eichhorn originated from Cologne).
24 ТГИА. Ф. 191. On. 1. D. 270. JI. 7r.
2$ Mickwitz G. Aus Revaler Handelscbuchem. Zur Technik des Ostseehandels in der ersten Halfte des
16. Jahrhunderts. Societas Scientiarum Fennica: Commentationes Humanarum Litterarum. IX. 8.
Helsingfors, 1938. S. 46—63.
26ТГИА. Ф. 191. On. 1. Д. 270. JI. 7r.
27 Там же. Д. 269, JL Юг.
28 Russow В. Chronica der Prouintz Lyffland. 2nd ed. Barth, 1584. S. 2a.
29 Mickwitz. G. Op. cit. S. 69 ff.
3 (1 Niitemaa V. Der Binnenhandel in der Politik der livlandischen Stadte im Mittelalter: Annales
Academiae Scientiarum Fennicae. Ser. B. Helsinki, 1952. T. 76(2). S. 347.
31 Ahvenainen J. Der Getreidehandel Livlands im Mittelalter. Societas Scientiarum Fennica:
Commentationes Humanarum Litterarum XXXIV. 2. Helsinki; Helsingfors, 1963. S. 160.
32 Schildhauer J. Zum See- und Handelsverkehr Revals im 16. Jahrhundert — auf der Grundlage
Revaler Hafenzoll register // Wissenschaftliche Zeitschrift der Emst-Moritz-Amdt-Universitat
Greifswald. Gesellschafts- und sprach wissenschaftliche Reihe. 1969. T. 1, vol. 18, N 3/4. S. 153,
154.
33 РГА, а.д. 55 (Schuldbuch des Iven var. der Hoye).
34 Goetze J. Hansische Schiffahrtswege in der Ostsee // Hansische Geschichtsblatter, 1975. Vol. 93.
S. 71—88.
3^ Wolf T. Tragfahigkeiten, Ladungen und Masse im Schiffsverkeht der Hanse vomehmlich im
Spiegel Revaler Quellen. Quellen und Darstellungen zur Hansischen Geschichte. N.F. Koln; Wien,
1986. Vol. 31, passim.
36 Ellinger Bang N. Tabeller over Skibsfart og Varetransport gennem 0resund 1497—1660. Del. 1:
Tabeller over Skibsfaiten. Kpbenhavn; Leipzig, 1906. S. 21; Schildhauer J. Handelsbezuehungen
bedeutender Ostseestadte den Niederlanden: Ein Beitrag zur Verlagerung des See- und
Handelsveikehrs im Ost- und Nordseeraum wahrend des 16. Jahrhunderts // The Interactions of
Amsterdam and Antwerp with the Baltic Region, 1400—1800: De Nederlande en het
Oostzeegebied, 1400—1800. Leiden, 1983. S. 23—29.
37 Mickwitz G. Op. cit. S. 47 ff.
38 Ibid. S. 70.
39 Abel W. Massenarmut und Hungerkrisen im vorindustriellen Europa. Versuch einer Synopsis.
Hamburg; B., 1974. S. 61.
Friis A. An Inquiry into the Relations between Economic and Financial Factors in the Sixteenth
and Seventeenth Centuries. 1. The Two Crises in the Netherlands in 1557 // Scandinavian
127
Economic History Review. 1957. Vol. 5, N 2. P. 193—241; Van der Wee H. The Growth of the
Antwerp Market. P. 213—222\ Abel W. Op. cit. P. 45 f.; Faber J.A. Dure tijden en hongersnoden
in preindustrieel Nederland. Amsterdam, 1976.
41 ТГИА. Ф. 191. On. 1. Д. 269. JI. 8v (27.7.1557); РГА, а.д. 55 (ca. 20. 7. 1557).
42 Cp.: Hansen J. Beitrage zur Geschichte des Getriedehandels und der Getreidepolitik Lubecks.
Veroffentlichungen zur Geschichte der Freien und Hansestadt Lubcek, Lubeck, 1912. Bd. 1. H. 1.
S. 134.
ВЕЛИКОЕ ПОСОЛЬСТВО В ДАНИЮ 1622 г.
И РУССКО-ДАТСКИЕ КУЛЬТУРНЫЕ КОНТАКТЫ
Б.Н. Флоря (Москва)
Роль дипломатической документации как материала, в котором то пря-
мо, то в зеркальном отражении запечатлелся образ "иного мира", увиден-
ный одной из вступающих в контакты сторон, давно и по достоинству
оценена исследователями культурных связей между народами. К со-
жалению, при сухом документальном характере таких источников в них
далеко не всегда имеются данные, интересные для освещения именно
историко-культурной проблематики. К числу источников, где такого рода
данные имеются, принадлежат записи о пребывании русских послов в
Дании в 1622 г., в этом отношении заметно выделяющиеся на общем
фоне русской дипломатической документации второго и начала третьего
десятилетий XVII в.
Послы, как известно, посетили Данию, чтобы добиться согласия на
брак царя Михаила Федоровича с племянницей Кристиана IV, но миссия их
не увенчалась успехом1. Стремясь смягчить впечатление от неудачи
переговоров, Кристиан IV пригласил русских послов посетить его загород-
ную резиденцию — Фредериксборг, один из крупнейших ансамблей
позднего Возрождения в Дании. Показанный послам ансамбль был, несом-
ненно, предметом гордости короля и его двора. Не случайно, предложив
послам перед прощальной аудиенцией у Кристиана IV осмотреть Фре-
дериксборг, датские приставы подчеркивали: "Делает те хоромы государь
наш своими замыслы, ни с кем с мастеры не спрашивался"2. Посольский
священник отец Иван, d котором речь пойдет ниже, также записал, что их
водили по Фредериксборгу "смыслу королевску дивитися"3. Характерно и
то, что уже задолго до интересующих нас событий, в 1601 г., Фреде-
риксборг показывали русским послам, сватавшим за датского принца
Ксению Годунову4. Однако дело посольства 1601 г. погибло, и мы можем
судить лишь о том впечатлении, которое произвел Фредериксборг на
русских дипломатов в 1622 г.
Подробные записи, включенные в текст статейного списка, хотя это
вовсе не вменялось его составителям в обязанность, являются косвенным,
но убедительным свидетельством того впечатления, которое произвел на
них ансамбль — впечатления хотя и сильного, но одностороннего. Записи
дипломатов не дают представления ни о количестве построек Фредиксбор-
га, ни о характере архитектуры, ни, наконец, о характере скульптуры, о
которой еще будет случай сказать далее.
Все внимание послов привлекли к себе интерьеры дворцовых покоев и
128
находящиеся в них предметы. Послы отметили и характер обивки стен и
потолков ("бархаты золотными и цветными и ковры шелковыми фряс-
кими"), и характер резьбы на "подволоках" — плафонах ("подволока дере-
вянная, резаны люди и травы", "на подволоках резаны люди и звери, и
птицы, и травы золочены, а деланы разными образца"). Ими подробно
описаны даже постели и мебель в отведенных им покоях ("подушки и
наволоки у изголовья и у перины золотные и простыни с круживы золот-
ными серебряными, низаны жемчугом, стулы с подушками, обиты алта-
басы золотными")5. Учитывая все сказанное, помещенное в статейном
списке единственное описание скульптуры — фонтана, находившегося в
комнате, где Кристиан IV принимал послов ("колодезь за решетками
медяными, зделан мужик серебрян литой, позолочен, а из него вода
пущена бежит из глаз, и из перста, и из грудей да птички и звери и
змейки, а из них вода ж пущена, бежит и изо рта, и из глаз, и из ноктей"6)
следует расценить как описание не скульптуры, а одного из атрибутов
придворного быта.
Глубину впечатления, несомненно, объясняет то, что русские послы
впервые имели возможность подробно и обстоятельно разглядеть ренес-
сансный дворцовый ансамбль, а односторонность их восприятия связана с
тем, что прежде всего они реагировали на то явление, что имело аналогии
в окружавшей их действительности. Хотя у нас сохранились лишь от-
дельные отрывочные сведения о дворцовом быте времен царя Михаила,
можно, однако, утверждать, что многое из того, что дипломаты видели в
Фредериксборге, имело свои аналогии на русской почве. Так, царский двор
во втором десятилетии XVII в. украшали уже не только расписные но и
литые металлические "подволоки" — плафоны, окна и двери покрывались
резьбой, стены — сукном и коврами, кроме того, стены подчас исполь-
зовались для росписи, в том числе на исторические темы, получившей
название "бытейского письма"7. Отметив, что палата, где их принимал
Кристиан IV, украшена живописью — "а писана от Бытья"8, — *юслы
употребили термин, хорошо им знакомый по их русской жизни.
Подчеркнем, что в области дворцового быта уже в то время доста-
точно широко использовались иноземные новшества; не случайно один из
излюбленных орнаментов царских покоев носил характерное название
"фряжских", т.е. итальянских "трав". Правда, до того времени, когда при
Алексее Михайловиче для росписи дворцовых покоев стали привлекать
голландских художников, было еще далеко9. Все же не исключено, что и
записи послов могли иметь определенное практическое значение, если
учесть, что в начале 20-х годов еще продолжались работы по восста-
новлению царского дворца, пострадавшего от пожара 1619 г. Разумеется,
это только предположение, однако сделанных наблюдений достаточно,
чтобы выделить сферу придворного быта в широком смысле как такую
область культуры, в которой уже в первой половине XVII в. сложились
благоприятные условия для взаимодействия русской и западноевропейской
культур.
Впечатления дипломатов — светских людей — можно сопоставить с
записями впечатлений посольского священника. Упомянутый уже посоль-
ский священник отец Иван — Иван Васильевич Наседка был одним из
наиболее образованных представителей русского духовенства первой
129
половины XVII в.10 Как близкий сотрудник архимандрита Троице-Сергиева
монастыря Дионисия Зобниновского, он в 1611 г. участвовал в состав-
лении знаменитых троицких грамот, призывавших, население России к
сопротивлению полько-литовским интервентам. Позднее, уже после осво-
бождения Москвы, он вместе с Дионисием участвовал в комиссии, зани-
мавшейся исправлением богослужебных книг, и ко времени поездки в
Данию был уже автором ряда полемических сочинений против критиков
проделанной этой комиссией работы. В состав посольства он вошел, по-
видимому, как доверенное лицо отца царя Михаила и главы русской
церкви — патриарха Филарета, который в 1619 г. сделал троицкого
книжника священником придворного Благовещенского собора в Москов-
ском Кремле. По возвращении Наседка бывал членом комиссий, назначав-
шихся патриархом для критической оценки сочинений западнопрусских
церковных писателей, а в 30-х годах занимал на Московском печатном
дворе ответственную должность "справщика" — одного из лиц, готовив-
ших к печати тексты сочинений в единственной в то время русской
типографии.
Во время поездки в Данию впервые столь образованный представитель
русского духовенства познакомился с протестантской церковью и протес-
тантским обществом, которые он имел возможность изучать во время
трехмесячного пребывания русских послов в Копенгагене. Свои впечат-
ления Иван Наседка широко использовал в написанном им еще в 20-е
годы, вскоре по возвращении из Дании11, и поднесенном патриарху Фила-
рету антилютеранском трактате "Изложение известно от божественных
писаний ветхаго закона и новыя благодати на окаянные и злоименитые
лютери". Изучение текста трактата, сохранившегося во множестве спис-
ков, позволило уже исследователям прошлого века констатировать, что
автор "неоднократно бывал в кирках во время и после богослужения и в
частных домах протестантов и хорошо знает и то и другое"12, он пишет "о
семейной жизни лютеран, их обычаях, об устройстве у них частных
домов"13. Многие места трактата содержат различные вопросы Наседки к
датчанам и их ответы — свидетельство оживленного общения священ-
ника с представителями датского общества. Этот факт можно рассмат-
ривать как доказательство явного интереса датчан к посланцам из "Мос-
ковии". (Хотелось бы выразить надежду, что материалы из датской среды
помогут пролить свет на эту сторону дела.)
Не имея возможности разбирать здесь высказывания Наседки в
совокупности, остановимся лишь на его впечатлениях от памятников
искусства (отчасти тех же самых, о которых писали послы в своем
статейном списке). Эти сопоставления показывают, сколь различными
могли быть впечатления людей даже в одной небольшой группе, впервые
столкнувшихся в 1622 г. в Дании с художественной культурой постренес-
сансного общества. Внимание отца Ивана совершенно не привлекли к
себе те виды украшения интерьеров, которые прежде всего заинтере-
совали людей светских — послов. Его пристальное внимание привлекли
как раз те особенности местной культуры, которые не имели аналогий в
древнерусских памятниках (например, ренессансная скульптура, изобра-
жавшая обнаженных людей, присутствие в храмах военных трофеев:
"икон святых угодников нет в ваших кирках, а своих королей и крулев
130
болвана^ лютых мужей и жен, блудников и блудниц нагих суще... кирки
своя украшаете"; "как которых людей побьют на рати, тех литавры, и
знамена, и копья, и иное многое кровавое оружие, и платья побитых
воевод... в кирки сносите")14.
Разница впечатлений особенно очевидна, когда речь идет об одних и
тех же памятниках. Послы в статейном списке бегло отметили, что при
осмотре Фредериксборга они "прошли сквозь кирку, а на ней полата",
указав лишь, по обыкновению, что "в кирке подволока резана по камню,
золочена"15. На Ивана же Наседку постройка произвела столь сильное
впечатление, что он посвятил ей стихотворение — один из первых опытов
русской поэзии XVII в.16 В отличие от "объективизма" дипломатов здесь
налицо отсутствовавшие в статейном списке эстетические оценки — па-
лата "украшена многою великою красотою", но притягательная сила
памятников ренессансного искусства становится одновременно и ис-
точником отрицательного к ним отношения:
Диво убо есть велика та палата видети,
Христианом же истинным зело ю достоит ненавидети
Злотом убо и сребром много устроена телеснаго та
В них же тайна блудная вся открыта срамота.
Именно "соблазнительность" ренессансных скульптур, которую отец
Иван живо ощущал, стала главным источником выражавшегося в по-
следующей части стихотворения возмущения замыслом короля,
соединившим помещение с такими скульптурами в одно целое с хрис-
тианским храмом пусть и не той "конфессии".
В толику убо гордость король он Христианус произыде
Яко же и сатана на северные горы мыслию взыде.
Горе убо устроил двоекровную палату
Долу же под нею двоимянную ропату.
Горе убо устроен в полате блуда и пианства стол.
Долу же под ним приношение насения их не божий престол.
Наконец, следует сказать о тех материалах, связанных с посольством
1622 г., которые представляют интерес для характеристики отношения
верхов датского общества к России. Здесь внимание привлекают прежде
всего вопросы относительно разных сторон русской жизни, задававшиеся
послам сначала датскими министрами, а затем и Кристианом IV во время
приема в Фредериксберге17.
Вопросам в ходе светской беседы можно было бы не придавать особого
значения, если бы не уникальность этого факта на фоне всего массива
русской дипломатической документации того времени. Ни в Бордо (где
временно находился двор Марии Медичи), ни в Вене, ни в Стокгольме, ни
в Лондоне никто подобных "неделовых" вопросов русским дипломатам не
задавал, и уже это обстоятельство вызывает к ним интерес. Как уже
говорилось, обращает на себя внимание разнообразие вопросов, отсут-
ствие связи между ними и конкретной политикой. Правда, ряд вопросов
(например, о границах "с турского царя землею и с персицким шахом",
"сколь рано ставитца лето в Астрахани" и "какие люди в Асторохани
живут") можно с натяжкой связать с планами торговли шелком, которые в
30-х годах пыталось осуществить посольство голштинского герцога, но
131
другие вопросы таким предположением не объяснить. Среди прочего,
датских собеседников интересовала природа (например, в "Сибири каковы
угодьи и какой в них зверь родитца"), культура (например, "есть ли у
государя вашего музыка"), и как живут в Москве "немецкие люди", и
каковы размеры русской столицы.
Коснемся вопросов, отражающих представления датчан о некоторых
сторонах русской жизни. Так, обращает на себя внимание настойчивый
интерес к взаимоотношениям России со странами православного Востока,
датчане хотели знать, не состоял ли константинопольский патриарх
Иеремия "в свойстве" с царем Федором Иоанновичем, как осуществляют-
ся контакты русской церкви с восточными патриархами, наконец, умеет ли
патриарх Филарет "по-гречески и в греках, де, бывал ли". Что к подобным
вопросам побуждало убеждение в существовании тесной связи между
Россией и другими частями православного мира, доказывается
свидетельством датского канцлера Кристиана Фриза, высказавшего в
ходе беседы предположение, что русские послы, даже и не гуляя, не
особенно скучают в Копенгагене, так как с ними, наверно, много не толь-
ко русских, но и греческих книг для чтения. "Греческим, де, языком, —
говорил канцлер, — чаю, многие на Москве умеют, потому что, де,
греков на Москве много"18. В представлениях датчан Россия явно оказы-
валась мостом не только к восточным рынкам, но и к греческому миру с
его богатыми культурными традициями.
Что интерес к "Московии" был в Копенгагене не общим и беспред-
метным, а достаточно конкретным, доказывают и хлопоты датчан, свя-
занные с подготовкой в России переводчиков. Первые переводчики, пос-
ланные для обучения датскими купцами, поселились в конце 80-х годов
XVI в. в Коле с разрешения воеводыАверкия Ивановича Палицына, буду-
щего знаменитого писателя Авраамия Палицына19. Если это была как бы
частная инициатива, то в 1618 г. уже сам Кристиан IV отправил в Россию
для обучения русскому языку Якова и Могенса Петерсонов20. Вопрос о
судьбе этих переводчиков поднимался на переговорах 1622 г., послы
объяснили, что датчане "живут в Ярославле и на Москве, пожалованы
государевым жалованьем и навыкли уж русскому языку и грамоте"21.
Эти отдельные наблюдения, в случае привлечения датского материала,
могли бы быть, вероятно, расширены и дополнены, позволив лучше пред-
ставить ту среду, в которой формировались взгляды автора одной из
наиболее капитальных работ, написанной современником-иностранцем о
России XVII в., — Адама Олеария.
политических аспектах переговоров см.: Флоря Б.Н. Россия и чешское восстание против
Габсбургов. М., 1986. С. 187 и сл.
2Центр. гос. архив древних актов. Ф. 53 (Сношения с Данией). 1621 г. N 3. Л. 153 (Далее:
ДГАДА).
^Цветаев Д Литературная борьба с протестантством в Московском государстве. М., 1887.
С. 88.
^Щербачев Ю.Н. Датский архив: материалы к истории древней России, хранящиеся в
Копенгагене (1326—1690 гг.) // Чтения Общества истории и древностей Российских. 1893.
Кн. 1. N 561 (Далее: Датский архив).
5ЦГАДА. Ф. 53. 1621 г. № 3. Л. 148, 151, 162.
^Гам же. Л. 183. Эта и подобные записи, возможно, могли быть использованы при работах
по реконструкции первоначального облика ансамбля.
132
13абелин И.Е. Домашний быт русских царей в XVI и XVII ст. М., 1872. Ч. 1. С. 55. 109 и сл.,
129 и сл.
8ЦГАДА. Ф. 53. 1621 г. № 3. Л. 182.
^Забелин И.Е. Указ. соч. С. 60, 111, 135.
10О биографии Ивана Наседки см.: Голубцов А.П. Прения о вере, вызванные делом коро-
левича Вольдемара и царевны Ирины Михайловны. М., 1891. С. 78 и сл.
*10 времени составления трактата см.: Там же. С. 90—91.
^Соколов И. Отношения протестантизма к России в XVI и ХУП веках. М., 1880. С. 94.
1^Голубцов А.П. Указ. соч. С. 92.
^Соколов И. Указ. соч. С. 94—95.
15ЦГАДА. Ф. 53. 1621 г. № 3. Л. 162.
^Цветаев Д. Указ. соч. С 88.
173аписи этих вопросов и ответов см.: ЦГАДА. Ф. 53. 1621 г. № 3. Л. 109—121, 156, 172—
175, 183—199.
18Там же. Л. 108.
19Датский архив. № 486—487.
20Там же. № 647, 680.
21ЦГАДА. Ф. 53. 1621 г. № 3. Л. 142.
СОДЕРЖАНИЕ
К читателю................................................................ 3
А А. Сванидзе (Москва). Содружество ученых: некоторые аспекты истории Северо-
европейской общности..................................................... 5
ЭТНОКУЛЬТУРНОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ
И ФАКТОРЫ РАННЕЙ УРБАНИЗАЦИИ
К. Хёрбю (Копенгаген). Западноевропейские образцы и образование городов в странах
Балтийского региона в ХП—ХШ веках......................................... 8
X. Палудан (Орхус). Дискуссия об экономике и политике как факторах древнейшей
урбанизации в Дании...................................................... 14
А.В. Цауне (Рига). Возникновение Риги.................................... 21
И.П. Шасколъский (Санкт-Петербург). Древний Таллинн на путях между Западом и
Востоком................................................................. 29
X. Кронгор Кристенсен (Виборг). Топография города Виборга в средние века.. 37
Т Н. Джексон (Москва). Древнескандинавская топонимия Древней Руси и город. 48
В.Г. Безрогое (Москва). Скандинавы и возникновение Дублина. К постановке проб-
лемы .................................................................... 56
ЛИЧНЫЕ И ОБЩЕСТВЕННЫЕ СВЯЗИ
В ГОРОДСКОЙ ЖИЗНИ
И ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ КУЛЬТУР
А А. Сванидзе (Москва). Купеческая среда и средневековая Балтийская общность.... 65
У. Фенгер (Орхус). Иностранцы в датском городском законодательстве....... 75
Т. Йекслев (Копенгаген). Светские и духовные гильдии как фактор культуры и ком-
муникаций датских средневековых городов.................................. 84
Б. Ёргенсен (Копенгаген). Места и люди средневекового города. Национальная и ин-
тернациональная именная среда в Дании ................................... 89
3. Кяупа, Ю. Кяупене (Вильнюс). Европейские контакты купцов Вильнюса в XV—
XVI вв................................................................... 96
Г. Краузе (Грейфсвальд). Военно-морское дело в истории Ганзы............ 107
Ю. Кивимяэ (Таллинн). Ревель—Любек—Амстердам: торговый треугольник накануне
Ливонской войны (1554—1557).............................................. ИЗ
Б.Н. Флоря (Москва). Великое посольство в Данию 1622 г. и русско-датские культур-
ные контакты............................................................ 128
Научное издание
ЦИВИЛИЗАЦИЯ
СЕВЕРНОЙ ЕВРОПЫ
Средневековый город
и культурное взаимодействие
Утверждено к печати
Институтом всеобщей истории
Российской академии наук
Заведующая редакцией Л.С. Кручинина
Редактор издательства Л.А. Зуева
Художник В.Н. Тикунов
Художественный редактор Н.Н. Михайлова
Технический редактор Т.В. Жмелъкова
Корректор Н.Л. Голубцова
Набор выполнен в издательстве
на компьютерной технике
ИБ Г 49872
Подписано к печати 03.04.92. Формат 60 X 90 1/16
Бумага офсетная N* 2. Гарнитура Таймс. Печать офсетная
Усл.печл. 8,5. Усл.кр.-отт. 8,8.'Уч.-изд.л. 11,1
Тираж 650 экз. Тип. зак. 2047
Ордена Трудового Красного Знамени
издательство ’’Наука” 117864 ГСП-7,
Москва В-485, Профсоюзная ул., д. 90
Ордена Трудового Красного Знамени
1-я типография издательства ’’Наука”
199034, Санкт-Петербург В-34, 9-я линия, 12