Автор: Сванидзе А.А.
Теги: всеобщая история средние века (v – xv вв) история европы
ISBN: 5-02-008570-7
Год: 1999
Похожие
Текст
ь 275 л,
Г ACT Tr
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
к ИНСТИТУТ ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИИ
ГОРОД
В СРЕДНЕВЕКОВОЙ
ЦИВИЛИЗАЦИИ
ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ
Том 2
Жизнь города
и деятельность
горожан
в
МОСКВА
«НАУКА»
1999
УДК 94/99
ББК 63.3(0)4
Г 70
Издание осуществлено при финансовой поддержке
Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ)'
проект № 98-01-16078
Ответственный редактор
доктор исторических наук
А.А. СВАНИДЗЕ
Редакционная коллегия:
А.А. СВАНИДЗЕ, О.И. ВАРЬЯШ,
П.Ю. УВАРОВ (ведущий редактор тома), А.П. ЧЕРНЫХ
Бригадир В.Р. НОВОСЕЛОВ
Рецензенты:
кандидат исторических наук Д.Г. ФЕДОСОВ,
доктор исторических наук В.П. ШУШАРИН
ISBN 5-02-008570-7 (т. 2)
ISBN 5-02-008554-5
© Издательство “Наука”, Российская
академия наук, 1999
СОДЕРЖАНИЕ
К ЧИТАТЕЛЮ..................................................... 5
ЧЕЛОВЕК ТОРГУЮЩИЙ.............................................. 8
* Торговля и купечество: контуры “общественного обмена веществ” за-
падноевропейского средневековья (А.А. Сванидзе)............... 8
Организация торговли и купечества............................. 26
* Торговое делопроизводство: бухгалтерия, торговые книги, перепис-
ка (АД. Ролова) ........................................ 26
О весах и мерах (Л/.А. Бойцов)............................. 30
Ярмарки (А.А. Сванидзе).................................... 33
- »Торговые компании (А.А. Сванидзе).......................... 36
| ^Средневековый купец (А.Я. Гуревич)........................... 46
“Деловые люди”: круг общения, судьба, самосознание ........... 80
Немецкая купеческая семья в Стокгольме (А.А. Сванидзе) .... 80
Купцы, “люди моря” и нобилитет в Венеции (А .А. Талызина) . 84
Купец-патриций XIV в. и корпоративный строй ганзейского Любека
(Т.С. Никулина) ........................................ 9^Й>
Деловой человек Флоренции: занятия, круг общения, общественное
сознание (И.А. Краснова) ................................. 101
МИР РЕМЕСЛА И РЕМЕСЛЕННИКОВ ................................. 118
/ Ремесло, цехи и миф (Д.Э. Харитонович)..................... 118
Д/Гсхника городских ремесел |А.Я. Шевеленко\ .................. 124
Ремесленные союзы: труд и этика.............................. 142
/Ремесленные гильдии и организация труда (Дж. Россер. Оксфорд.
Пер с англ. В.А. Ведюшкина).............................. 142
Ремесло и ремесленники в городах центральной Испании на рубеже
ХП-ХШ веков (СД. Червонов)................................ 156
Наемный труд и трудовая этика в ремесленных цехах Швеции: устав-
✓' ные принципы (А.А. Сванидзе)................................ 166
/ “Когда братья пьют вместе...” Положения о цеховых праздниках в сред-
невековых уставах датских ремесленников (Б. Йордан. Копенгаген. Рус.
текст автора) ............................................... 177
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ И ДУХОВНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ.
НАУКА И ТЕХНИКА.............................................. 197
/ Монашество в духовной жизни города (Н.Ф. Усков).............. 197
V Интеллектуалы и интеллектуальный труд в средневековом городе
(П.Ю. Уваров) ........................................... 221
Наука и практика............................................ 264
Наука и техника в средневековом городе \А.Я. Шевеленко\. 264
Лекари, аптекари, цирюльники (Е.Е. Бергер) .............. 276
ГОРОЖАНЕ И ЗЕМЛЯ ........................................... 279
Городское землевладение (Е.В. Тушина) ...................... 279
Операции с недвижимостью и социальные ориентации английского бюр-
герства и купцов в первой половине XV века (В.И. Золотов) .. 289
ГОРОДСКИЕ МАРГИНАЛЫ ........................................ 294
//“Низшие социальные слои*’: бедность и бедняки (А.Л. Ястребицкая). 294
В больницах и лепрозориях (Е.Е. Бергер)..................... 317
“Ремесло воровства” (несколько штрихов к портрету средневекового
преступника) (О.И. Тогоева)................................. 319
ЭТИ РАЗНЫЕ, РАЗНЫЕ, РАЗНЫЕ ГОРОДА........................... 325
Фрайберг - город рудокопов (В Д. Балакин)................... 325
Штральзунд - торговый город (В.Д. Балакин) ................. 328
Бристоль - город, порт, ремесленный центр (Т.В. Мосолкина).. 332
Монпелье: город и университетский центр (Е.А. Тушина) ...... 334
Географический указатель ................................... 338
К ЧИТАТЕЛЮ
“Жизнь города и деятельность горожан” - второй том коллектив-
ного труда “Город в средневековой цивилизации Западной Европы”.
Общие задачи и особенности издания очерчены в “Предисловии” к
первому тому и вкратце сводятся к следующему.
Коллектив авторов этого издания, впервые предпринятого в отече-
ственной историографии и по ряду параметров пока не имеющего ана-
логов в медиевистике, отнюдь не намеревался создать что-то вроде
учебного пособия, с равномерным и последовательным изложением
"нормативных сюжетов” урбановедения. Не ставили мы перед собой и
нереальную задачу решить все неисследованные или спорные пробле-
мы истории средневековых городов, вполне осознавая, что это практи-
чески не достижимо для одного, даже относительно объемного труда,
даже если он" опирается на наработки всего международного сообщест-
ва урбановедов. Наша цель много скромнее: представить средневеко-
вый город в качестве исторического феномена, являющегося одновре-
менно органичной системной структурой собственно средневековой
цивилизации и ступенью в трансцивилизационном, вертикальном раз-
вертывании городской истории как проявлении общественного процес-
са урбанизации в целом. Таким образом, в основе замысла предлагае-
мого труда лежит эксперимент системно-культурного подхода к сред-
невековому городу, его истории и роли.
При реализации своего замысла мы поставили перед собой ряд ог-
раничений. Прежде всего, привлечен материал почти исключительно
Западной Европы, где город в средние века получил специфическое -
в сравнении с другими регионами мира - развитие и стал одним из важ-
нейших факторов необычайного эволюционного динамизма европей-
ского Запада. Главный упор в труде сделан на времени расцвета горо-
да - на XII-XIV веках. Исходя из потребности времени, мы постарались
рассмотреть и как бы оценить имеющийся “набор” тем, сюжетов урба-
новедения и традиции подходов к ним, в результате чего обнаружили
необходимость привлечь ряд новых, нетрадиционных тем, найти новые
аспекты при рассмотрении привычных сюжетов и, конечно же, сделать
акценты на системообразующих чертах средневекового города.
Наконец, мы избрали смешанный жанр изложения материала: со-
четание обобщающих очерков, построенных на общеевропейском или
национальном материале, с локальными, подчас узкоисследователь-
< к ими авторскими разработками, представляющими примеры (понево-
»ir немногие, отдельные) многообразия урбанизационного процесса,
<’ А А. Сванидзе
городской истории и роли города в известных, судьбоносных событиях
эпохи. Соответственно построен и аппарат труда: каждому очерку при-
дан краткий список основной литературы, иногда и источников, не рас-
считанный, разумеется, на “узких” специалистов, но позволяющий по-
лучить дополнительные сведения, необходимые справки, некие исход-
ные, отправные координаты.
Подавляющая масса текстов задумана и создана отечественными
специалистами. Это дает возможность увидеть, оценить национальные
школы и подходы, но сразу же обнаруживает и ряд лакун, которые мы
пока не смогли заполнить и, видимо, вправе рассматривать как “зада-
ния на завтра”.
Труд состоит из четырех томов, каждый из которых несет свою
смысловую нагрузку. Первый том - “Феномен средневекового урба-
низма” (М., 1999) - представил город в его основных параметрах и
свойствах, включая краткие характеристики регионально-националь-
ных вариантов городского развития. Следующие три тома углубляют,
конкретизируют, дополняют постановочные разделы первого тома.
Поэтому объем конкретно-исторических разделов в них значительно
шире и по большинству сюжетов преобладает. В подготовленном тре-
тьем томе - “Человек внутри городских стен” - рассматриваются раз-
личные аспекты и особенности функционирования городской социаль-
ной системы. Четвертый том - “Extra muros: город, общество, государ-
ство” - посвящен месту города и бюргерства в средневековом общест-
ве, его взаимодействию с прочими стратами и структурами и участию в
событиях эпохи.
Настоящий, второй том - “Жизнь города и деятельность горо-
жан” - ставит своей задачей осветить многообразие и особенности за-
нятий в городе, прежде всего хозяйственных.
Наибольшее по объему место отведено здесь торговле, что объяс-
няется двумя причинами. Во-первых, и современники, и большинство
историков именно торговлю считали и считают наиважнейшим заняти-
ем горожан, определяющим городскую специфику поселения и лицо
города. Во-вторых, в силу ряда обстоятельств отечественная наука до
последнего десятилетия почти не подвергала средневековую торговлю
комплексному рассмотрению, в отличие, например от средневекового
ремесла. Мы попытались дать обобщенную картину этого феномена,
выявить специфику основных торговых зон, классифицировать формы
торговых объединений, определить особенности социальной психоло-
гии купцов, их этики, их места в обществе, а также обрисовать матери-
альные стороны их деятельности: освоение новых форм коммуника-
ций, способы ведения торговой документации, кредит.
В рассказе о ремесле мы совмещаем анализ средневековых техно-
логий с социально-психологическими характеристиками цеха, ремес-
ленника и подмастерья. Материалы городских цехов Италии, Нидер-
ландов, Англии - “шерстяного треугольника” Западной Европы
XIV-XV вв., а также некоторых цехов в развитых отраслях городского
ремесла Германии и Франции дают образцы начинающегося и в разной
мере продвинутого разложения цеха, прежде всего за счет разрушения
его эгалитарных принципов, формулы естественного слияния работни-
6
к а и средств труда и столь же естественного воспроизводства этой фор-
мулы и самих мастеров. Эти факты и материалы широко известны. Го-
раздо менее известны нашему просвещенному читателю (да и востре-
бованы в зарубежной литературе) факты, касающиеся более ранней
истории цехов и их наиболее классических форм, в полной мере отра-
жающих особенности труда, в том числе наемного, в ремесле и отно-
шения в ремесленной мастерской. Именно таким проблемам уделено
основное внимание в соответствующем разделе данного тома, что поз-
волило, в частности, на новом уровне рассмотреть дискуссионные воп-
росы о сущности цеховых корпораций и иных форм самоорганизации
ремесленников.
В томе приводится материал об организации городского контроля
»а системой мер и весов, интересный в аспекте инфраструктуры эконо-
мической жизни города.
Не обойдены вниманием и непроизводственные формы деятельно-
сти горожан, играющие в жизни города огромную роль. Новые подхо-
ды и материалы заняли заметное место в специальных очерках о труде
и статусе “интеллектуалов”, а также формах духовной деятельности,
осуществляемой, в частности, монахами в городе. Вообще ни в отече-
ственной, ни в зарубежной литературе эти проблемы ранее никогда не
становились предметом самостоятельного, целостного изучения. Более
традиционный сюжет, посвященный развитию науки и техники в горо-
де. также присутствует в томе, причем в непривычном, максимально
конкретном ракурсе.
История маргинальных слоев, проблемы бедности и преступности
в городе, напротив, подвергались за три последние десятилетия интен-
сивному изучению на Западе. Но результаты этих исследований недос-
таточно известны отечественному читателю, и соответствующий раз-
дел тома призван в какой-то мере восполнить этот пробел.
Завершает том сквозная для всего издания рубрика “Эти разные,
ризные, разные города...” В данном томе, исходя из его проблематики,
выбраны примеры “специализированных” городов: торговый (ганзей-
ский) центр, “индустриальный” город, крупный порт, университетский
центр.
Редколлегия выражает искреннюю признательность Российскому
। уманитарному научному фонду, без финансовой поддержки которого
мы вряд ли смогли бы подготовить и выпустить в свет этот труд; руко-
водству Института всеобщей истории РАН, оказывающему нам посто-
янное содействие в наших научных поисках; коллективу ученых Цент-
ра истории западноевропейского средневековья и раннего нового вре-
мени, повседневно помогавшему нам авторским участием, консульта-
циями, организационной работой.
А.А. Сванидзе
ЧЕЛОВЕК ТОРГУЮЩИЙ
ТОРГОВЛЯ И КУПЕЧЕСТВО:
КОНТУРЫ “ОБЩЕСТВЕННОГО ОБМЕНА ВЕЩЕСТВ”
ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКОГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
С'первых шагов городов торговля явилась их основной экономиче-
ской функцией. Одновременно города с самого начала - и все убыстряя
темп - концентрировали торговлю в своих пределах. По существу вся
хозяйственная жизнь города вращалась вокруг рынка.
Термин рынок, как известно, имеет два значения. Первое - сфера
общественного хозяйства, которая заключается в товарном обмене.
Второе - регулярное торжище, которое собирается в известном месте,
в известные дни и обычно подвергается известному регулированию -
либо по обычаю, либо по установлению властей.
В городе покупались и продавались продукты труда и сам труд, ре-
месленные изделия и сельскохозяйственные продукты, знания и день-
ги. Сам город представлял собой важный рынок сбыта и вообще об-
ласть применения для самых разнообразных форм деятельности: его
общественные и частные постройки, оборонительные и прочие соору-
жения, арсенал, монетная мастерская и т.д. - предъявляли спрос на лес
и кирпич, на труд строителей, художников, военных инженеров; город
нуждался в солдатах, лицах, продающих услуги, аптекарях и учителях,
нотариусах и сторожах и многих других.
В городах скрещивались разные потоки обмена продуктами де-
ятельности: между жителями города; между городом и деревней;
между разными городами; между разными регионами, нередко
дальними.
Преимущественно через городской рынок либо через городских
торговцев совершали продажу своих товаров и приобретали необходи-
мые им предметы господа и крестьяне; благодаря рынку город высту-
пал как центр товаризации деревенского хозяйства и перераспределе-
ния ренты.
В каждом городе существовала рыночная площадь, иногда не-
сколько таких площадей, где собирался рынок (базар) - один, два
или несколько дней в неделю. В городах же собирались многие
ярмарки - периодические, чаще всего сезонные торжища. Но го-
родская торговля отнюдь не ограничивалась широкими, общими
торжищами. Торговля производилась и в мастерских ремесленни-
ков, где образцы выставлялись в окне-витрине; в порту и на набе-
режной; на улицах - вразнос.
© А.А. Сванидзе
8
Путь от Лондона до Иерусалима.
Итинарий Матвея Парижского. 1252 г.
В качестве продавцов, покупателей и посредников в торговле так
или иначе участвовали все горожане со своими товарами, изделиями,
услугами. Кроме того, с рынком и портом в городе были связаны зна-
чительные группы обслуживающих эти места людей: контролеры, ве-
совщики, грузчики и возчики, таможенные сборщики и т.д.
Не только городские, но и государственные законодательства уде-
ляли большое внимание организации торговли, средствам обмена и мо-
нетной чеканке, тарифам и расценкам, торговым привилегиям и, разу-
меется, пошлинам и всякого рода торговым сборам, которые были
важным источником пополнения казны - государственной, городской,
сеньориальной.
Место торжища обычно подлежало “миру” - в числе тех публич-
ных мест, где действовали законы высшей юрисдикции. Многие госу-
дари брали рынок того или иного города под покровительство “коро-
левского мира”, под свою верховную охрану. Одновременно торговля
подвергалась жесточайшей регламентации со стороны королевской
власти, сеньоров и самих городов: строго определялись сезоны, меся-
цы, дни недели и часы торговли, ее место и порядок ведения на рынке
и ярмарке, на пристани и в других местах. Нередко регулировались це-
ны, особенно на продукты питания, от подвоза которых прямо зависе-
ло существование горожан, а также разные виды городской работы.
Обычно регламентация была направлена также на ограничение торго-
вли так называемых “чужаков”, т.е. не жителей данного города - в
пользу его собственных бюргеров. Чужакам, прежде всего иноземцам,
запрещали торговать в порту, торговать в розницу, разъезжать с целя-
ми закупки или продажи товаров по деревенским окрестностям, прово-
зить товар из города в город без пошлины и т.д.
Типология средневековой торговли порождает ряд проблем. На-
пример, современное деление на внутреннюю и внешнюю торговлю
применительно к средним векам (во всяком случае, к классическому
средневековью) справедливо лишь в отношении ограниченного числа
стран, расположенных достаточно изолированно, преимущественно
островных или полуостровных. Нечеткость государственных границ
(как, нередко, и состава государств), разобщенность областей и рай-
онов внутри каждой страны и самих городов делали “чужаком” в горо-
де любого человека, который в нем не жил постоянно. Соответствен-
но “внешней торговлей” становился обмен с любыми субъектами, не
относящимися к местному бюргерству (или к “своим” господам). Раз-
личение типов торговли в ту эпоху возможно, скорее, по другим при-
знакам: 1) торговля граждан города с местными жителями, соседями;
2) то же - с теми, кто не является местным бюргером (крестьяне, жи-
тели соседних городов и т.д.); 3) торговля подданных государя этой
страны или области с иноземцами; 4) характер торгового ассортимен-
та, тем более что многие торговцы специализировались на известных
видах товаров; 5) протяженность торгового маршрута; 6) формы и
степень регулирования; 7) формы, типы организации. Большинство из
этих признаков обычно сочетались. Так, предметы повседневного
спроса имели хождение преимущественно в ближайшей и местной
торговле, хотя фигурировали и в дальней (хлеб, соль, вино, красители,
1 л
хмель и др.). Для дальней торговли были больше характерны предме-
ты узкого спроса и высокой цены, а также весьма разнообразные ви-
ды товариществ (см. ниже). Обычно приграничная ‘‘зарубежная”
торговля отвечала принципам и ассортименту ближних связей (и, за-
метим попутно, играла большую роль в вопросах войны и мира между
ближайшими соседями). А торговля между отдаленными территория-
ми одной страны во многом велась по правилам “большой” дальней
торговли, с ее высокими ценами и прибылями, жесткой коммерческой
и охранительной организацией торговцев и т.п. Обычно дальняя
(крупная) и местная (мелкая) торговля подвергались и разным мерам
регулирования.
Уже в раннее средневековье в международной торговле Западной
I Европы начали формироваться две торговые зоны. Первая - среди-
лсмноморская, с обширными античными традициями внутризонально-
го товарообмена. В этой зоне страны европейского юга - будущие Ис-
пания и Португалия, Южная и Центральная Франция и Италия (а так-
же, конечно, Византия) активно торговали между собой, с Северной
Африкой, черноморско-азовскими портами и Малой Азией. Этот тор-
говый регион пережил ряд подъемов и спадов, связанных, в частности,
с движением арабов, крестовыми походами, захватами турок, но неиз-
менно сохранял мощный потенциал. Изначально в ту эпоху ведущие
позиции в торговле южной зоны занимала Византия; она стояла на вер-
шине торгового треугольника Ближний Восток - Константинополь -
Западная Европа. В IX-X вв. большое значение имела торговля италь-
ннского города Амальфи. Его кодекс морского права (Tabula amal-
phitensis) - один из принятых в христианском Средиземноморье. Одна-
ко после IV крестового похода и, особенно заметно, с середины XIII в.,
поднялась соперница Византии - республика Венеция. Венеция, затем,
Генуя, Пиза заняли лидирующее положение в средиземноморской тор-
говле. Через генуэзские колонии в Крыму (Сурож - Судак и Каффа -
Феодосия) и византийские (Херсонес) Западная Европа была связана с
черноморской и волжской зонами торговли. Одновременно усилились
товарные потоки в направлении Западного Средиземноморья, где за-
метную роль играли Марсель и Барселона.
Со второй половины ХШ в., с образованием огромной монголо-та-
тарской империи, итальянские города установили новые прямые связи
с Востоком, вплоть до Индии и Китая. Остров Кипр служил перевалоч-
ным пунктом на путях в ближневосточные страны.
Торговое соперничество Венеции и Генуи не раз приводило в кон-
це XIII-XV в. к столкновениям, вплоть до морских сражений. В конеч-
ном счете верх взяла Венеция. В 1365 г. она присоединила остров Кор-
фу, в XV в. покорила материковые города Падую, Брешию и Бергамо.
Расположенная на 60 островах, она не только в торговом, но и в поли-
тическом отношении стала поистине большой по значению морской
империей Срединного моря. Цепь ее торговых постов протянулась к
Леванту. Хотя население Венеции (вместе с предместьями) составляло
нс более 150 тысяч жителей, они инвестировали в торговлю до 10 млн
юлотых дукатов и в начале XV в. получали до 2500 тысяч дукатов от
гиоей дальней торговли.
11
В торговле на Черном море, с портами Крыма и Кавказа, Генуя во
второй половине ХШ в. одержала верх над Венецией, но впоследствии
последняя добилась у Византии права свободной торговли и на Черном
море.
Из Леванта и чрез Левант везли перец, пряности, лекарственные и
косметические средства, шафран и другие красители, шелк, квасцы,
дорогую древесину и драгоценные камни, сухофрукты и т.д. Из черно-
морско-азовских районов вывозили также рыбу и икру, хлеб, мех, воск
и, особенно, рабов, которых отправляли на Восток. Туда же устремлял-
ся из Европы поток других товаров: толстые сукна, янтарь, меха, желе-
зо, олово, свинец, медь, изделия из металлов.
Но* в целом для южной торговой зоны и, в первую очередь, торго-
вли с Левантом была характерна большая роль “красного” и “легко-
го” товаров, предметов узкого спроса, особенно верхушечного, в том
числе предметов роскоши. Именно поэтому левантийская торговля
создавала сверхприбыли. Но с XV в. особенно расширилось циркули-
рование внутри южной зоны таких повседневных товаров, как зерно,
соль, шерсть, иголки, ножи, шпоры, вино. Из Южной Италии, напри-
мер, сельскохозяйственные продукты шли в Центральную и Север-
ную Италию, Далмацию, Прованс, Испанию и Византию. С XII в. ак-
тивизировались связи с Северной Африкой, появились первые догово-
ры о “мире и торговле” между городами Северного Средиземноморья
и государствами Магриба. Если в Леванте особенно активными были
итальянские купцы, то в Северной Африке такую роль играли купцы
из Южной Франции. Но в торговом освоении Африки очень сильными
были позиции Лиссабона и вообще Португалии, особенно с XV в.
Многие торговые города Европы держали в Лиссабоне своих предста-
вителей.
Во второй половине XIV в. средиземноморская торговля стала
сильно страдать из-за пиратов, против которых неоднократно направ-
лялись экспедиции Генуи, Каталонии, южнофранцузских городов.
Благодаря посредничеству Венеции Левант был связан с торговы-
ми городами, в том числе ганзейскими, а также ярмарками в Брюгге, с
Лондоном и Саутгемптоном в Англии. Войны с турками, а затем пере-
мещение торговых путей на запад способствовали упадку Венеции. Но
это - уже в XVI столетии.
Уже с эпохи викингов и, особенно, с ХШ в. повышается в южной
торговле и роль Северной Европы, куда подчас уходило до 9/10 леван-
тийских пряностей. Одновременно обнаруживается все более растущее
значение северной торговой зоны как таковой.
Северная торговая зона охватывала страны Балтики и Северного
моря, Северо-Восточной Атлантики: Англию, Фландрию и Брабант,
Северные Нидерланды, Северную Францию, Северную и Централь-
ную Германию, Прибалтику, Русь, Данию, Швецию и Норвегию. В тор-
говле северной зоны основное место занимали “тяжелые” (рыба, соль,
зерно, корабельный лен, металлы и изделия из них) и “красные” (сук-
на, шерсть) товары, а также лен, пенька и воск. Здесь с ХШ в. в торго-
вле доминировали северогерманские города, купцы которых объеди-
нялись в группу союзов - Немецкую Ганзу.
12
Между южной и северной торговыми зонами существовала регу-
лярная связь через альпийские перевалы, особенно Сен-Готард и Брен-
нер, затем по Рейну и другим великим рекам, где все города были втя-
нуты в торговлю. Из сухопутных трансевропейских маршрутов были
известны “дорога франков”, которая соединяла Сиену и другие италь-
янские города с Францией, путь из Каталонии в Брюгге и др. В конце
X1II-XIV в. расширилась связь юга и севера - очень важный путь по
морю через Гибралтар. В трансрегиональном обмене большую роль
играла такая древняя форма торговли, как ярмарка - сезонное широ-
кое торжище, которое служило целям и оптовой, международной, и ме-
стной торговли.
Межрегиональные и общеевропейские торговые связи были важ-
нейшим каналом материальных и духовных заимствований, обмена
опытом. Их роль в области взаимодействия культур трудно переоце-
нить.
Вообще о местной торговле, к сожалению, мало сведений. Одна-
ко не раз высказывалось предположение, что именно в местной торго-
вле обращались основные массы товаров и реализовывалось влияние
товарного обращения на характер производства. Местная торговля со-
средоточивалась преимущественно в городах. Но во многих случаях
она велась параллельно в городе и на сельских торжищах, которые хо-
тя и уступали городским рынкам по регулярности и значимости, но
принимали на себя значительную долю товарных потоков повседнев-
ного значения. Этот вариант был характерен для северной торговой
юны, прежде всего Скандинавии, Британских островов, большинства
германских земель. Политика городов и королевской власти в отноше-
нии сельской торговли была жесткой: города боролись за свою моно-
полию в этой области, государство заботилось о соблюдении пошлин-
ного режима. В местной торговле оборот товаров шел между городом
и деревней и между соседними районами. Продовольствие, фураж, ре-
месленное и бытовое сырье предлагались здесь в обмен на другие то-
вары этого рода, ремесленные изделия и деньги. Подавляющее боль-
шинство мелких и немалое число средних городов выросли благодаря
местной торговле.
Значительный интерес представляет социальная характеристика
феодального рынка. Какие группы населения непосредственно были
представлены в товарообмене? Совершенно очевидно, что уже с нача-
ла средневековья все более расширялась категория и усиливалась роль
профессиональных торговцев. Вместе с тем их число в общем составе
торговавших лиц было ничтожным, так как основную массу товаров
сбывали их непосредственные производители - крестьяне, ремесленни-
ки, рыбаки, промысловики, а также господа-рентовладельцы (в том
числе монастыри и корона) через своих служащих1.
1 Кроме того, в самом городе масса людей так или иначе участвовала в обслуживании
торговли: моряки, грузчики и т.д. Нередко эти люди и сами подрабатывали торговлей,
вкладывая средства в торговые операции, торгуя по мелочам. Торговлей же нередко
подрабатывали замужние горожанки (например, продавая сваренное ими пиво). Обо
всем этом известно из городских постановлений, запрещающих торговые операции го-
рожан, не зарегистрированных в качестве торговцев или ремесленников.
13
Социальный характер субъектов рынка, рыночные связи оказыва-
ли огромное воздействие на судьбу крестьянско-сеньориальных отно-
шений. Они сказались, соответственно, и на эволюции уже с XIII в.,
особенно в период и после “аграрного кризиса” XIV-XV вв., поместно-
го хозяйства, сеньории в целом. Там, где господа предпочитали сами
сбывать через рынок продукты домениального хозяйства и рентные
поступления - там сохранялись натуральные повинности, возрожда-
лись или складывались наново самые “феодальные” формы крестьян-
ской зависимости и обязательств: барщина, личная крепость и т.п. Это
было-особенно характерно для Восточной и Северной Европы, для За-
эльбской Германии, но также для некоторых территорий европейско-
го Запада и Юга. Напротив, там, где рыночные связи осуществлялись
через крестьян, ускорялась коммутация ренты и ослаблялась либо во-
все исчезала личная зависимость крестьян.
Деньги все активнее участвовали в обращении товаров, причем иг-
рали в нем разнообразную роль: как платежное средство, как всеоб-
щий эквивалент и мера стоимости и, наконец, как особый товар.
В средние века - в деревне особенно, но, вероятно, также на всех
ярмарках - долго и часто практиковался прямой обмен товара на то-
вар, когда деньги в их монетной форме использовались только для
уравнивания счетов. В большой торговле в качестве “крупных денег“
были в ходу слитки драгоценных металлов, чаще всего серебра, кото-
рые оценивались по весу2. Первые золотые монеты (дукаты, затем це-
хины), необходимые при крупных сделках, были отчеканены Генуей
(начало XIII в.), Флоренцией (1250). Венецией (1284). Сохранились пря-
мые доказательства того, что в качестве денег в некоторых местах ис-
пользовались ходовые товары. В Скандинавии, согласно областным за-
конам, такими деньгами еще в ХШ в. могли служить быки, штуки сук-
на, в том числе домотканого, бруски железа. В городах, однако, обыч-
но применялись монеты, и обилие мелкой монеты свидетельствует о
размахе розничных сделок, торговли предметами повседневного, бы-
тового спроса.
Чеканенные монеты как товар ввозились обычно в страны и па
территории, где ощущалась нужда в драгоценных металлах. ПоДчас
они использовались на новом месте в качестве монетного сырья, шли
по весу и поступали в перечеканку. Но более важным моментом торго-
вли деньгами является уже рано возникший в профессиональной среде
рынок собственно денег, в том числе монет. Это прежде всего обмен-
ные операции. Ведь каждый вольный город, епископ, граф, не говоря
о короле, чеканил свою монету, разнообразие монет было чрезвычай-
ным и требовались особые менялы для перевода денег в те, которые
имели хождение в нужном купцу пункте. Функции менял постепенно
расширялись и усложнялись. Они занимались и переводом денежных
сумм со счета на счет (начало чему положила Венеция), причем распи-
ска, выдаваемая в данном случае, играла по существу роль векселя. Пе-
ревод денежных средств производился подчас на очень большие рас-
2 Известно, в частности, что купцы предпочитали в своих расчетах слитки драгоценных
металлов из-за постоянной порчи монеты.
14
стояния, что подразумевает наличие филиалов меняльно-банковского
дома. Наконец, деньги использовались в качестве кредитного средства
- под расписку или залог (товары, недвижимость и т.п.). Торговый кре-
дит имел всеобщее распространение в сфере оптовых сделок и дальних
поездок. Особенно частыми были короткие ссуды, в пределах 3-9 ме-
сяцев, которые обеспечивали быстрое обращение капитала.
Сам термин капитал (capitale, от латинского caput, голова) появил-
ся впервые в Италии примерно в ХП-ХШ вв. и в XIV в. получил там
широкое употребление в значениях: ценности; запас товаров; масса де-
нег; деньги, приносящие процент. Он встречается у Боккаччо и других
авторов. Известный сукнопромышленник и торговец из Прато (около
Флоренции) Франческо Датини в 1399 г. писал об обеспечении “под ка-
питал” (il chapitale). Из Италии термин распространился в Германию и
11идерланды, затем попал во Францию. Постепенно он свелся к обозна-
чению денежных средств купца или купеческого товарищества. Купцы,
промышленные предприниматели, вообще “деловые люди” стали раз-
личать основной капитал (движимое и недвижимое крупное имущест-
во, средства труда и природные богатства) и капитал оборотный, кото-
рый использовался в сферах производства и обращения (прежде всего
товары и сами деньги). В числе характерных особенностей основного
капитала той эпохи было очень слабое включение в него земли, зе-
мельной собственности.
Денежный кредит предоставлялся обычно под 10% годовых или
2,5% на три месяца, но были возможны и более высокие, ростовщиче-
ские условия. Денежный кредит вообще смыкался со ссудно-ростовщи-
ческими операциями, то есть торговлей деньгами. Одной из форм кре-
дитования была продажа или купля товаров в кредит. Существовала, в
частности, особая “морская ссуда”, которая давалась под очень высо-
кие проценты, так как могла быть возвращена только в случае благо-
получного возвращения должника.
Общеизвестна роль в средневековой торговле XTV-XV вв. специ-
альных банковских контор, особенно “ломбардцев”, которые соединя-
ли банковское и ростовщическое дело; последнее обычно маскирова-
лось, так как церковь запрещала давать в долг под проценты (что не
мешало монастырям широко заниматься ссудными операциями, при-
том зачастую под залог земли). Банкиры наживали свой капитал пре-
жде всего именно в сфере ссудных операций. Во многих случаях вла-
дельцы денежного капитала - банкиры сочетали торговлю деньгами с
оптовой торговлей другими товарами и вкладывали средства в круп-
ные предприятия типа горно-плавильных (яркий пример - дом Фуг-
геров).
В принципе банки существовали издревле. В средние века, в част-
ности, во Флоренции, они возникли скорее всего из взаимных услуг
торговых компаний и сообществ (крупные торговые и банковские ком-
шнши в этом городе известны уже с XIII в.). В XV в. появляются госу-
дарственные банки в Барселоне, в Генуе. Там не занимались займами и
пнинсированием, но лишь переводом денег со счетов. Главенствовал
принцип, что деньги не могут быть “мертвыми”, они должны быть все
нремя в обороте.
15
Возможно, по этой причине торговые маршруты, как правило, бы-
ли замкнутыми: из Любека в Стокгольм или из Ревеля в Або и обрат-
но, из Венеции в Александрию и обратно. Привезенные в Византию с
Востока тюки с пряностями, перцем, снадобьями, шелками реализовы-
вались на “немецком дворе”, откуда через ганзейских купцов они по-
ступали в Скандинавию и Прибалтику, а оттуда везли на юг сельдь,
медь, бруски железа, воск, меха, янтарь. За сезон купец из Любека со-
вершал несколько рейсов в Стокгольм, Лондон, Або или Ревель, что
давало его капиталу быстрый оборот. Прибыль обычно нарастала от
возвратной фазы, когда полностью учитывался местный спрос.
Торговые пути являлись одной из главных сложностей средневе-
ковой торговли. Сухопутные дороги были предметом заботы властей,
которое мобилизовывали местные общины на сооружение и ремонт
дорог и мостов (побудительные мотивы властей здесь были прежде
всего административными и военно-строительными). Несмотря на это,
дороги оставались в подавляющем большинстве случаев неухоженны-
ми, плохо оборудованными; кроме того, на них располагалось множе-
ство таможен. Все это делало сухопутные дороги мало эффективными
для торговцев. Однако все же основную массу товаров, особенно в ме-
стной и ближней торговле, перевозили больше по суху, особенно пос-
ле изобретения усовершенствованной конной упряжи, прежде всего
плечевого хомута, что произвело “тихую революцию” в сухопутных
грузовых потоках. Известны и очень далекие сухопутные маршруты,
например, в торговле через Северное Причерноморье, которую вели
Византия и Венеция с Ближним Востоком и Юго-Восточной Азией; из
Причерноморья, в частности, перегоняли крупный рогатый скот даже
на бойни Италии.
Широко использовались, в том числе крестьянами, передвижения и
перевозки по рекам и каналам. Такие реки, как Рейн, Луара, Марна,
Сена, Уаза, По, Темза были подлинными торговыми артериями. Что
касается морских первозок, то здесь господствовал каботаж, и везли
товары прежде всего купцы-оптовики. Впрочем, с XIV в. странствую-
щие крупные торговцы встречались все реже: путешествовали от пун-
кта к пункту товары с сопровождающими доверенными людьми, а не
сами купцы. 4
В каждой из двух основных торговых зон сложились свои типы су-
дов. В Средиземном море ходили длинные корабли с треугольным
(“латинским”) парусом, заимствованным позднее северянами. Венеци-
анские “круглые” торговые галеры (с начала XIV в.) водоизмещением
в 100, а затем 300 тонн, ходили на веслах и под парусом. Генуэзские ка-
раки, охраняемые лучниками и пращниками, в XV в. брали на борт
1000 и более тонн груза. Португальские баркасы и каравеллы с двой-
ным парусным оснащением, “фландрские галеры” (для плавания во
Фландрию), позволили южной торговой зоне установить прямую связь
с северной торговой зоной. Первой путь во Фландрию, в Брюгге, через
Гибралтар проложила Генуя. Северные корабли были преимуществен-
но “круглыми”; они обшивались досками внахлест и несли квадратные
паруса, что, в свою очередь, заимствовали южане. В начале XV в. пор-
тугальская каравелла несла уже две мачты - с квадратными и тре-
16
угольными парусами - и имела нашитые внахлест борта. Ганзейские
когги и нефы заходили и в Средиземное море. Обычно торговый ко-
рабль брали на паях, нанимая слуг, команду и офицеров-моряков - лоц-
мана, боцмана, капитана. Иногда капитаном был один из пайщиков.
Наем корабля был одной из форм кооперации в области торгов-
ли , которые были весьма разнообразными. Но начать все же следует с
такой организации, как гильдия или братство. Гильдии торговцев в
еще большей степени, чем ремесленные цехи, были распространены в
городах Западной Европы. Гильдия могла объединять торговцев одно-
го ранга, скажем, крупных торговцев-оптовиков или судовладельцев,
или, в небольшом городе, всех торговцев; или торговцев известными
товарами, например, суконщиков или виноторговцев; или лиц, торгую-
щих в определенном, общем для них месте: часто каждый торговец,
особенно купец имел свой ареал разъездов, привычные места получе-
ния и сбыта своих товаров. В последнем случае гильдия смыкалась с
компанией. Каждая гильдия имела своего святого покровителя, свой
алтарь или даже церковь, помещение для общих собраний. В гильдии
были выборные должностные лица, которые наблюдали за соблюде-
нием гильдийского устава, где важное место занимали пункты о взаи-
мопомощи при кораблекрушении, потере товара, гибели кормильца -
главы дома.
Помимо гильдии и наряду с ней, в средневековой торговле бытова-
ли и другие формы объединений, часто связанные между собой. Неко-
торые из них ведут историю издревле. Так, по торговым путям, на ме-
стах своих обычных стоянок купцы нередко строили свои церкви, чаще
всего Св. Николая, почитаемого покровителя странствующих, особен-
но по морю. (“Цепь” таких церквей или их останков на побережьях Се-
верного и Балтийского морей и дальше в Северо-Восточной Европе
служит сегодня для исследователей ориентиром при реконструкции
торговых маршрутов в этом регионе). Церкви служили для них цент-
ром общения и объединения. Обычно приезжие купцы селились в дру-
гих городах, в чужих странах разбросанно в гостиницах, у местных жи-
телей, у своих компаньонов, агентов или партнеров и т.д. А в ряде слу-
чаев, когда в ходе торговых отношений, в результате их регулярности
и масштаба, в тот или иной чужой город постоянно попадали значи-
тельные группы купцов-земляков, они образовывали там компактные
поселения, занимая особый квартал или улицу. Так возникало фонда-
ко - торговая колония, земляческое объединение купцов - выходцев из
одного города, из одного района и даже страны. В рассматриваемое
время известными земляческими объединениями были, в частности,
‘немецкие дворы”: “Петровский двор” в Новгороде, “Немецкий мост”
в Бергене, Венеции (Fondako dei Tedeschi, с 1228 г.), “Стальной двор”
(Steelyard, 1260) немецких купцов в Лондоне, там же подворья Любека,
Гамбурга и фламандцев, многочисленные колонии итальянских купцов
и Париже (конец ХП1 в.), в Севилье и Лиссабоне, на Востоке, колонии
купцов-иноземцев в Брюгге (немецкая - с середины XIII в., гасконская,
испанская, венецианская, генуэзская, португальская и др.), организации
английских купцов в Пруссии и в ганзейских городах (с 1404 г.), в Зе-
нпндии, Голландии, Брабанте и Фландрии (с 1407 г.), в Норвегии, Шве-
17
ции и Дании (с 1408 г.). Фондако были распространены и в торговле с
Левантом в период ее расцвета (до конца XIV в.). Купеческие земляче-
ства образовывали фондако и на шампанских ярмарках, которые пере-
двигались из города в город вслед за ярмаркой.
Фондако включал жилые помещения, административные центры,
склад, гостиницу, нередко торговые ряды и церковь. Колония имела са-
моуправление, жила по законам своего города и обычаям своей страны
и обладала известными привилегиями на торговлю в данном пункте. В
принципе приезжие купцы, которые жили в фондако, вели дела само-
стоятельно, но иногда принимали уставы колонии, регулирующие их
торговлю и быт. Там, где не было колонии, интересы купцов-соотече-
ственников защищали особые консулы, связанные с их родным горо-
дом. С Х1П в. эту должность ввела Барселона, и к концу XV в. барсе-
лонские консулы трудились уже в 50 средиземноморских пунктах, где,
вероятно, возглавляли купеческие колонии.
Другой формой купеческих объединений были сухопутные и мор-
ские караваны и конвои (караваны с охраной), которые обеспечивали
безопасность торгового предприятия и обычно регулярно курсировали
каждую навигацию. Хорошо известны, в частности, караваны итальян-
ских и ганзейских купцов. В таких объединениях сотрудничество стро-
илось обычно на паях, т.е. они были предшественниками акционерно-
го общества. Впрочем, паевое товарищество было распространено и в
производстве: мельничном деле, горнорудном и металлургическом
производстве, соледобыче и т.д., где нередко был задействован и купе-
ческий капитал.
Достаточно рано возникли и различного типа торговые компании.
Торговая компания - это организация торговцев, преимущественно
купцов, занятых во внешней или дальней крупной торговле, с разделом
прибылей между участниками пропорционально вложенному капиталу
(см. ниже).
Крупные торговцы редко ограничивали свою деятельность только
сферой обмена. Они занимались ростовщичеством, эксплуатацией не-
движимости в городе и вне его стен, операциями морского фрахта,
вкладывали деньги в ремесленное производство, организовывали про-
мысловые артели. Практически все купцы имели земельные владения,
подчас за пределами округи своего города. Земля служила гарантией
платежеспособности, эксплуатировалась и как источник феодальной
ренты, поставщик продовольствия для купеческого дома, место отды-
ха, способ сохранения капитала в условиях многих превратностей судь-
бы и, конечно, канал связи с землевладельцами высших социальных
групп, что способствовало и деловым контактам, и повышению соци-
ального статуса деловых людей. Хотя доход от земли был меньше, чем
от торговли (обычно не более 7-10%), но он был стабильным. Чем бо-
гаче был купец, тем более многообразной была его деятельность, бо-
лее широкими - деловые и социальные контакты. Но, как ни парадок-
сально, тем более замкнутой, тесной, элитарной была непосредствен-
ная среда, в которой он вращался, его “общность”.
Это был совершенно особый тип человека: инициативный, пред-
приимчивый, подвижный, с острым умом и обширным опытом. Купцы
18
обычно наследовали свой статус. Изначально они выходили из слоев
бюргерства (один из немногих известных примеров очень видного куп-
ца-предпринимателя, вышедшего из среды крестьян, - история тех же
Фуггеров. семья которых проделала путь от села под Аугсбургом через
ремесло ткача бумазеи в этом городе - к огромной фирме). Их образ
жизни был подвижным. Однако уже с XIV в. крупный купец большую
часть времени оставался в своей главной конторе и деятельно управлял
своими помощниками и служащими, в том числе доверенными агента-
ми (нередко это были молодые родичи и младшие компаньоны) в горо-
дах - торговых партнерах. Он контролировал сделки и счета, вел об-
ширную деловую переписку. Как правило, крупные купцы входили в
патрициат, в правящие слои города, особенно торгового, заправляли
его делами, представляли его интересы, что успешно использовалось
ими в интересах коммерции, вообще “дела”. Такие купцы постепенно
получали дворянство, нередко роднились со знатными господами. Во
многих городах северной торговой зоны ведущими купцами были ино-
земцы, итальянцы в Англии ХШ-XIV вв., немцы - в Дании, Швеции,
Норвегии XIV-XV вв., долго - в Прибалтике; их превалирование про-
должалось до того времени, пока в этих регионах не усилилось и в пол-
ный голос не заявило о себе национальное купечество.
Торговля и деятельность торговцев стимулировали формирование
и городах прослойки служащей интеллигенции: юристов, нотариусов,
архивариусов, экспертов, преподавателей. Сами купцы вели обширную
документацию. Известное представление об этом дают сохранившиеся
архивы, в частности, тысячи писем Франческо Датини из Прато, кото-
рые обнаруживают его обширные торговые связи; или документы
флорентийца Джанфильяцци, деловые связи которого во второй поло-
пине ХШ в. тянулись через Альпы - в Дофине, в долину Роны, а на за-
паде - к Монпелье и Каркассону; или архив семьи Мандуэлей из Мар-
селя от первой половины XIII в., в котором сохранялись документы о
коменде, доверенности, долговые обязательства, акты купли-продажи,
судебные решения, касающиеся торговли; архивы Симона Руиса из
Вальядолида; француза Жака Кёра, немецких купцов - Кёрблсров,
Фуггеров, Паумгартнеров (XI - начало XVI в.) и др.
Торговцы, в первую очередь купцы, были в высшей степени заин-
тересованы в светском обучении. Будущие купцы во Флоренции
X! V-XV вв. (но, вероятно, и раньше) изучали арифметику, счетоводст-
ио, ведение торговых книг; затем они иногда переходили в универси-
I <’т, например Болонский, чтобы изучить право. Потом наступало вре-
мя практики в лавке отца, в торговых путешествиях, в одном из фили-
aiioH семейного торгового дома. Ганзейские купцы с ХШ в. в основном
уповали на практическую подготовку, и своих детей и учеников с 12-
14 лет отправляли в свои дальние конторы. В первой половине XIV в.
появляются торговые руководства.
Торговая корреспонденция, включавшая массу ценной для купца
информации - от курса денег и цен до политической ситуации - пред-
। I виляла интерес и для властей. Не случайно путешествующим торгов-
цам нередко доверялись правительством поручения дипломатического
и агентурного характера. Немало купцов использовались государями и
19
местными правителями как финансовые советники и управляющие фи-
нансами, таможенные откупщики, кредиторы короля.
Многие купцы хорошо знали литературу и пописывали сами, раз-
бирались в искусстве, дружили с гуманистами.
Масштабы, роль торговли и купечества в жизни средневекового
общества не стоит абсолютизировать. Господство натурального хозяй-
ства, слабость техники обмена, средств и путей сообщения, сословные
привилегии, феодальный сепаратизм, масса таможен и торговых сбо-
ров, наконец, пираты на море и разбойники на суше - все эти общеиз-
вестные обстоятельства тормозили товарообмен и сужали его воздей-
ствие на социальную систему.
Однако и при этих условиях роль торговли была чрезвычайно ве-
лика. СГна способствовала росту самого купечества и, безусловно, ус-
пешному и относительно быстрому экономическому развитию Запад-
ного региона: создавала прочные хозяйственные связи, социально-эко-
номическое взаимодействие отдельных отраслей производства, рай-
онов, деревни, города, замка, монастыря, разных сословий. Этот (по
удачному выражению К. Маркса) “общественный обмен веществ” -
стал через товаризацию хозяйства и социальную перестройку - важ-
нейшим фактором развития всей средневековой системы. Отметим
здесь некоторые наиболее примечательные моменты.
Торговля в те времена еще далеко не полностью отделилась от
других видов деятельности. Как уже упоминалось, наряду с профессио-
нальными торговцами на рынок обычно выходили сами производите-
ли товаров: городские и сельские ремесленники, промысловики, кре-
стьяне, а также господа - дворяне, церковнослужители и церковные
учреждения. Королевская семья и коронные учреждения имели в горо-
дах лавки и сдавали в аренду недвижимость, отправляли свои товары на
ярмарки и базары, строили и эксплуатировали корабли, имели торго-
вых агентов, поставщиков и скупщиков из числа богатых горожан,
обычно купцов. Постоянными участниками рыночных сделок были
крестьяне, которые нуждались в ряде городских товаров, в деньгах для
уплаты ренты и государственных налогов. Они поставляли городу ре-
месленное сырье и продукты питания: ведь при всем полуаграрном ха-
рактере массы мелких городков общая нужда горожан в продовольст-
вии, фураже, топливе удовлетворялась за счет их собственного труда в
лучшем случае только на треть.
В результате деревня все больше втягивалась в товарно-денежные
отношения. Как хорошо известно, это приводило не только к росту де-
нежного обращения (и отношений вообще), не только к мобилизации
товарооборотом новых источников и центров сырья и сбыта, но и к
развитию нового типа деревенского производства, а именно торгового.
Важный показатель этого процесса - специализация на монокульту-
рах: выращивании хмеля или красителей (дрок, марена, вайда), вино-
градарстве, шерстяном овцеводстве, молочном животноводстве, льно-
водстве и многом другом.
Прямое влияние товарно-денежные отношения, непосредственно
торговля оказывали на крестьянско-сеньориальные отношения и по-
местную систему. Это особенно сказалось в период известного аграр-
20
но-демографического кризиса XIV-XV вв. Тогда европейская деревня
перестроилась таким образом, что общество, сохранив принципы фео-
дальной социальной стратификации, одновременно создало новые,
перспективные формы хозяйственных и социальных отношений.
Там, где складывался емкий рынок сельскохозяйственных продук-
тов, их сбыт брали на себя рентополучатели. При этом типе товарных
связей действовали два варианта развития структуры поместья. При
первом варианте домен ориентировался на товарное производство.
Здесь, в свою очередь, были возможны два пути эволюции поместного
хозяйства и строя. Так, например, в ряде районов Англии новое поме-
стье ориентировалось на интенсификацию домениального хозяйства и
наемный труд. В Юго-Западной Германии на территориях с монокуль-
турами (в частности, овцеводством) сельское хозяйство также стало
ориентироваться на труд арендаторов, издольщиков и наемных рабо-
чих. Все это ставило традиционных крестьян вне поместья, резко со-
кращало их слой. Напротив, в Северной и Восточной Германии укруп-
нившиеся домены опирались на труд зависимых крестьян, и там дейст-
вовала тенденция к усилению этой зависимости, что в конечном счете
(уже на следующем этапе) привело к так называемому вторичному за-
крепощению крестьян (попытки такого рода имели место и в Англии,
и в Швеции - впрочем, не реализованные). При втором варианте домен
практически разрушался, его земля раздавалась в держания под сме-
шанный, в значительной мере натуральный оброк; последний и сбы-
вался рентополучателями на рынке. При этом крестьяне нередко обре-
тали личную независимость.
Другой тип развития товарных связей был характерен для районов
с преобладающей денежной рентой. Тогда труд и риск, связанные с ре-
ализацией продуктов на рынке доставались на долю самих крестьян.
Гак было, например, во многих районах Франции, что способствовало
сохранению, даже усилению там мощного крестьянства и массы мел-
ких крестьянских хозяйств.
В большинстве стран Западной Европы были в разной мере пред-
ставлены оба типа и все варианты товарных связей деревни с рынком,
равно как обе формы ренты (примерно пополам). Так или иначе, это
вело к товаризации сельского хозяйства, складыванию иных внутрипо-
местных отношений, новой структуры или новой ориентации вотчины,
к разного рода изменениям в положении основного по массе слоя насе-
ления того времени - крестьянства. На некоторых территориях, напри-
мер, в Южной и Центральной Италии, где города вывозили сельскохо-
зяйственную продукцию по всему Северному Средиземноморью (в Се-
верную Италию, Далмацию, Прованс, Византию, Испанию и др.), сам
город непосредственно участвовал в решении крестьянских судеб. Он
освобождает, в частности, крестьян от некоторых тяжких форм личной
зависимости или выкупает сервов у сеньоров (“Райская книга” Боло-
ньи, 1257; Флоренция, 80-е годы ХШ в.), культивирует в деревне ис-
польную аренду и наемный труд.
Важным побудительным мотивом здесь было расширение земле-
владения самого города и горожан. Историки давно отмечают, что
процесс включения состоятельных горожан, прежде всего тех же куп-
21
цов, судовладельцев, банкиров в землевладельческие структуры был
характерен практически для всех крупных и средних городов Западной
Европы. Состоятельные люди вкладывали в землю прибыль от торго-
вли и других городских занятий, усматривая в приобретении недвижи-
мости гарантию сохранения своих средств в ненадежных условиях того
времени. Вообще землю в городе и городской округе имели многие го-
рожане, чаще всего используя ее для производства продуктов, нербхо-
димых им для личных нужд, но также и для сбыта на местном рынке
(огородные культуры, красители и др.)3. Но при этом развивалось так-
же городское землевладение сеньориального типа, с зависимыми кре-
стьянами и товарным использованием рент. Этот процесс шел парал-
лельно с аноблированием городской верхушки и ее сращиванием с соб-
ственно феодальной элитой. Однако он далеко не всегда способствовал
перестройке феодального поместья. Став сеньорами, горожане зачас-
тую оказывались сторонниками самых консервативых внутрипомест-
ных отношений.
Характерной чертой товарной перестройки сельского хозяйства
было усиление динамики самой земельной собственности, ее мобилиза-
ция и постепенное включение в товарное обращение. Продажа и залог
(с последующим переходом к кредитору) крестьянских держаний, осво-
бождение крестьян без земли приводили к разорению крестьянства,
вынужденному уходу многих селян из деревни, что отразилось в чрез-
вычайно жестоких законах против бродяг, которые начали принимать-
ся уже в XIV-XV вв. по всей Западной Европе. Другая часть крестьян
переходила на положение арендаторов или наемных рабочих.
Все большую подвижность постепенно приобретала и крупная зе-
мельная собст венность. В период аграрного кризиса часть господ разо-
рялась, за их счет укрупнялись и концентрировались владения тех, кто
сумел выйти из кризисной ситуации. Место тех, кто уже не мог нести
рыцарскую службу, занимали новые господа, в том числе из горожан.
Одновременно произошли изменения в характере межсеньориальных
обязательств. Рыцарская служба под воздействием все тех же товарно-
денежных отношений заменяется фьеф-рентами и просто оплатой,
что, с одной стороны, способствовало переходу феодальной земельной
собственности из условной в полную форму, с другой - стимулировало
развитие наемных армий.
Торговля играла все большую роль и в развитии средневековой
промышленности, различных ремесел. Один из важных моментов
здесь - возможность доставки сырья издалека, следовательно, отрыв
производства от сырьевой базы. Эти факторы - обмен (спрос), ассор-
тимент, производство - теснейшим образом связаны между собой. Так,
расширение с конца ХП-ХП1 в. рынка сукна привело к расцвету сукно-
делия; это подняло спрос на красители, что побудило увеличить в ряде
районов производство вайды, марены, крапа; например, во второй по-
ловине XIV и в XV в. лишь в окрестностях города Эрфурта 80 деревень
3 Очевидно, что речь здесь идет не об аграрных городах, жители которых вообще были
заняты почти исключительно сельским хозяйством - товарным и, как правило, экстен-
сивным.
7?
специализировались на производстве вайды. Спрос на рафинад, ввози-
мый Венецией с Востока, побудил ее создать обширные плантации са-
харного тростника на Кипре. Благодаря подвозу на побережье Сконе
ганзейскими караванами бискайской и другой южной соли там стал
возможным взлет сельдяного промысла. За счет английской и испан-
ской шерсти-сырца и северо-французской вайды расцвели итальянское
и нидерландское сукноделие. Чешское и саксонское серебро участвова-
ло в монетном и ювелирном производстве по всему европейскому За-
паду, и не случайно эти промыслы были на подъеме. Бочары и мисоч-
ники Любека работали с древесиной, доставляемой морем с севера, и
стимулировали тем самым скандинавский лесной промысел, и т.д.
Работа с привозным сырьем была возможна благодаря расширив-
шемуся мореплаванию, увеличению состава флота, тоннажа, размеров
и оснащения кораблей, их специализации, повышению техники судово-
ждения. Торговля в огромной мере стимулировала развитие средств и
путей сообщения, прежде всего водных. А последние потребовали но-
вых верфей, портовых сооружений, мостов, постоялых дворов, заго-
товки парусины, корабельных гвоздей, веревок, лесоматериалов, кон-
ской упряжи и многого другого.
Увеличение рыночного спроса на ряд товаров совершенствовало
их производство, в частности, энергетическую базу. Уже в ХП-ХШ вв.
произошла своеобразная революция в механике - резкий рост числа и
объема водяных и ветряных мельниц. Затем появились специализиро-
ванные мельницы - лесопильные, мукомольные, сахарные, сукноваль-
ные, руднообогатительные, позднее бумажные.
Уже говорилось о невероятной активности торговцев, которые за-
правляли городскими делами, выступали от имени бюргерства в со-
словных учреждениях, финансировали королей, выступали их советни-
ками, выполняли деликатные агентурные и дипломатические поруче-
ния. Всегда в движении, они разведывали новые территории, шли вме-
сте с армиями, а нередко впереди них в завоевательных походах. Они
были инициаторами торговых войн - и в южной зоне (см. выше), и в се-
верной, где шла ожесточенная борьба за господство на Балтийском мо-
ре. Одной из весьма результативных форм социальной активности куп-
цов было их проникновение в ремесленное производство.
В городском производстве уже с XIV в. возникли централизован-
ные мануфактуры во главе с предпринимателями: ткацкие, металлур-
гические, стекольные, судостроительные, монетные, пушечные и дру-
гие. Но еще шире развивались рассеянные мануфактуры - на базе сис-
темы скупок готовой продукции и раздачи сырья, возникшей еще до
собственно мануфактур, в том числе в деревне и в городских цехах.
Гак, в Париже шелкопряд ил ьщицы получали для обработки шелк от
галантерейщика, в Лукке шелкоторговцы с 1400 г. организуют всю вы-
работку шелковых тканей. В результате такой практики происходит
подчинение купцам независимых цехов и превращение их в рассеянные
части мануфактуры; одновременно ранее независимые мастера стано-
вятся наемными работниками этой мануфактуры. Этот процесс, как
известно, раньше всего начался в Италии, в шерстяной промышленно-
сти, а в XV в. Италия, Англия и Нидерланды образовали мощный
23
“шерстяной треугольник”, в котором производство сукна, шерсти и
тканей вообще строилось уже по мануфактурному принципу. Как из-
вестно, этот принцип первоначально возобладал именно в ткацкой
промышленности - благодаря как широкому спросу на ее изделия, так
и из-за своеобразия ее технологий, так как процесс изготовления тка-
ни распадается на множество последовательно осуществляемых, обо-
собленных процессов, притом требует соблюдения стандарта изделия.
Соответственно здесь была особенно распространена рассеянная ману-
фактура (надомничество). Но в большинстве случаев рассеянная ману-
фактура сочеталась с централизованной формой, которая обычно раз-
мещалась на завершающей стадии производства. Во главе всего дела
чаще всего стояли купцы, сочетавшие торговлю с промышленным
предпринимательством и банковско-ростовщической деятельностью.
Именно города в Италии и Англии, Фландрии и Голландии, в Ис-
пании (Барселона) и на Балканах (Константинополь) стали базой и
“рассадником” раннего капитализма. В Париже, Тулузе, городах фран-
цузской Фландрии еще в ХШ в. ткачи, сукновалы, ворсильщики, кра-
сильщики подчинялись раздатчикам сырья - так называемым сукон-
щикам. То же можно было наблюдать в североитальянских, англий-
ских (Лондон и др.), немецких (особенно рейнских) городах с XIV в.
Примечательной чертой раннекапиталистических отношений в
производстве и в соответствующей деятельности торговцев было
включение в эту сферу деревни, крестьянства - за счет сельских до-
машних промыслов и ремесел.
Вообще крестьяне и крестьянки ремесленничали всегда - и для
нужд своего мелкого хозяйства, и для приработка. Торговцы уже дав-
но освоили сельскую периферию как источник полуфабрикатов. Они
скупали на сельских торжищах и по деревням пряжу, грубые сукна, ко-
жи и прочее, что служило сырьем для городских ремесел. Затем систе-
ма усложнилась: от скупки местных полуфабрикатов торговый агент
переходит к раздаче привозного сырья деревенским жителям для про-
изводства все той же пряжи, ниток, грубой шерсти и т.д. Этими делами
постепенно стали заниматься целые поселения, жители которых те-
перь выступают в качестве кустарей-надомников, работников рассеян-
ной мануфактуры; обычно ее венчали городские мастера, дорабатыва-
ющие деревенские изделия в готовый продукт, и вся организация дела
принадлежала купцам. Так, торговцы Констанца, Равенсбурга, Санкт-
Галлена и других городов получали пряжу льна и бумазеи из внутрен-
них областей Германии и раздавали ее городским ткачам. В Тюрингии,
Гессене, областях по Нижнему Рейну под руководством купца-скупщи-
ка дорабатывались полученные в деревне красители. Во Флоренции,
центре итальянского сукноделия, компании, владевшие суконными ма-
нуфактурами и занимавшиеся крупной торговлей шерстью, в XIV в.
подчинили крестьян окрестных деревень, главным образом женщин,
составлявших основную массу прядильщиков. В Брабанте, который с
XIV в. стал главным центром сукноделия Нидерландов, многие дерев-
ни превратились в ремесленные слободы.
Формирование массы ремесленных слобод, как и торговых месте-
чек, стало основой новой волны урбанизационного процесса, образова-
24
ния - уже с конца классического средневековья и в XVI в. - массы но-
вых, главным образом мелких городов.
Если же расширить тему общего значения торговли в развитии
средневекового общества, то здесь необходимо отметить и ряд момен-
тов политического и культурного значения. Первый - объединитель-
ный характер торговли. Торговая деятельность и объединения купцов
создавали мощные связи между странами и регионами, обеспечивая
многогранное взаимодействие между ними. Второй - торговля достав-
ляла огромные пополнения в казенные финансы, без которых была не-
возможна политическая централизация государств.
ЛИТЕРАТУРА
Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм:
XV-XVin вв. / Отв. ред. Ю.А. Афанасьев. М., 1986, 1988. Т. I, II.
Бюхер К. Возникновение народного хозяйства. 5-е изд. Пг., 1923. Т. 1-11.
Дживилегов А. К. Торговля на Западе в средние века. СПб., 1904.
Карпов СП. Путями средневековых мореходов. М., 1994.
Келленбенц Г. Константинопольская торговля между Восточной и Запад-
ной Европой с XV в. до начала железных дорог / V. МКЭИ. М.,1970 (отд. от-
тиск).
Кулишер ИД. История экономического быта Западной Европы. 8-е изд.
М., 1931. Т. 1.
Маловист М. Основные черты развития материковых путей международ-
ной торговли между Балтийским морем и Карпатами в XV и первой половине
XVI в. / V. МКЭИ (отд. оттиск).
Маркс К. Капитал. Т. III, гл. 29, 36, 47 // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 25,
ч. II; Т. IV, гл. 3, 11, 15, 18 //Там же. Т. 26, ч. I; Т. 27, ч. III.
Петрушевский Д.М. Очерки из экономической истории средневековой
Европы. М.; Л., 1982.
Самаркин В.В. Историческая география Западной Европы в средние века.
М., 1976.
Сванидзе А.А. Средневековый город и рынок в Швеции: X1II-XV вв.
М., 1980.
Смит А. Исследование о природе и причине богатства народов. М.; Л.,
1935. Ч. I.
Теоретические и историографические проблемы генезиса капитализма /
Отв. ред. А.Н. Чистозвонов. М., 1969.
Феодалы в городе / Отв. ред. А.А. Сванидзе. М., 1986.
Форстен Г.В. Борьба из-за господства на Балтийском море в XV-XVI сто-
летиях. СПб., 1984.
Энгельс Ф. Закон стоимости и норма прибыли // Маркс К. и Энгельс Ф.
Соч. Т. 25, ч. II.
Attman A. Russland och Europa: En handels-historisk oversikt. Goteborg, 1973.
Bairoch P. Cities and Economic Development from the Dawn of History to the
Present. L., 1988.
Bernard J. Handel und Geldwesen im Mittelalter: 900-1500 // Europaischc
Wirtschaftsgeschichte. Stuttgart; N.Y., 1983. Bd. 1. Mittelalter.
Beveridge W. Prices and Wages in England from the twelfth to the nineteenth cen-
tury. L.; N.Y.; Toronto, 1939.
The Cambridge Economic History of European. Cambridge, 1974. V. 5.
Doren A. Storia economica dell’Italia nel Medio Evo. Roma, 1936.
25
Dyer Chr. Standards of living in the later Middle Ages: Social change in England
c. 1200-1500. Cambridge, 1990. Vol. I.
The Fontana Economic History of Europe: The Middle Ages / Ed. C.M. Cippola.
L., 1972.
Fryde F. Italian Merchants in Medieval England, c. 1270-c. 1500//Aspetti della
vita cconomica medievale: Contributi del convegno di studi Firenze-Piza-Prato, 10-
14 marzo 1984. Firenze, 1985.
Fuhrmann H. Germany in the High Middle Ages c. 1050-1200. Cambridge, 1992.
Gilchrist J. The Church and Economic Activity in the Middle Ages. L., 1969.
Heyd W. Histoire du commerce du Levant au Moyen Age. P., 1936.
Johansen P. Die Kaufmans Kirche im Ostgebiet Ц Vortage und Forschungen.
Lindau; Konstanz, 1958. Bd. IV.
Koppmann R. Die Vitalienbriider//Hanserecesse. Leipzig, 1977. Bd. 4.
Lewis A.R. The Northeme Seas: Shipping and Commerce in Northern Europe. AD
300-1100. Princeton; New Jersey, 1958.
Melis F. Aspetti della vita economica medievale. Siena, 1962.
Moneta e scambi nel alto medioevo. Spoleto, 1961.
Niitemaa V. Das Strandrecht in Nordeuropa im Mittelalter. Helsinki, 1955.
Nunez Dias M. О Capitalismo monirquico portuguds (1415-1549). Sao
Paulo, 1957.
Postan M.M. Medieval trade and finance. Cambridge, 1973.
Romano R. A propos du commerce du bld dans la Mdditerrande des XIV-е et
XV-c sidcles H Hommage й Lucien Febvre. P., 1954. Vol. II.
Romano R. Per una valutazione della flotta mercantile curopca alia fine del secolo
XVIII // Studi in onorc di Amintore Fanfani. Roma, 1962.
Roover R., de. Il Banco Medici dalla erigini al decline (1397-1494). N.Y., 1970.
Sapori A. Studi di storia economica. 3-e ed. Firenze, 1955.
Schildhauer J., Frutze K., Stark ИС Die Hanse. B., 1974.
Studi in memoria di Federigo Melis. Napoli, 1978. Vol. I-V.
Vasala M. Kontakten mellan OstersjostSdema och Medelhavsvarlden under sen-
medeltiden: en studie av handelskulturer// Nordiska historrikermotet. Uppsala, 1974.
ОРГАНИЗАЦИЯ ТОРГОВЛИ И КУПЕЧЕСТВА
ТОРГОВОЕ ДЕЛОПРОИЗВОДСТВО:
БУХГАЛТЕРИЯ ТОРГОВЫЕ КНИГИ, ПЕРЕПИСКА
О выдающейся роли средневекового купца в развитии торговли,
кредитного дела и промышленности уже сказано выше, как и о том,
что купеческая среда была в ту пору наиболее динамичной. Но при
этом купцу приходилось действовать в сложных условиях феодального
мира.
Для обеспечения своего существования и получения прибыли куп-
цам надо было соответствующим образом организовать пространство
своей деятельности, создать взаимные контакты, обеспечить своевре-
менную информацию, технику торговой деятельности и ее учет. Куп-
цы шли по неизведанной стезе, накапливали знания, проявляли смекал-
ку, ловкость и умение. Благодаря этому им удавалось не только пре-
одолевать всевозможные преграды и отстаивать свои интересы, но и
© А.Д. Ролова
26
создавать такие вспомогательные средства купеческо-банковской дея-
тельности, которые применяются еще сегодня. Первопроходцами в
этой области были итальянские купцы, о которых и пойдет речь в пер-
вую очередь. Одной из основных предпосылок достижения упомяну-
тых целей был достаточно высокий уровень образованности. Прочным
фундаментом служили знания, приобретенные в основных школах,
обучавших мальчиков чтению, письму и счету. Вступая в возрасте
10-12 лет в купеческую лавку, юноша занимался копированием писем,
ведением счетов. Впоследствии, отправляясь по заданию купца в дале-
кие путешествия, он знакомился с чужими странами и народами, раз-
личными товарами, монетными системами и т.д. Эти знания фиксиро-
вались и обобщались. Так возникли руководства по торговле.
Считается, что такие руководства существовали уже в ХП1 в. Пер-
вый из сохранившихся до наших дней и наиболее значительный труд
был написан между 1310 и 1344 годами и принадлежит перу флорен-
тийского купца Франческо ди Бальдуччо Пеголотти, работавшего на
компанию Барди и объездившего по се заданию многие страны. В объ-
емистой “Pratica della mercatura” говорится обо всем в то время знако-
мом мире от Атлантического океана до Китая. Пеголотти упоминает
330 видов товаров, которыми торговала Флоренция, останавливается
на возможностях импорта и экспорта, на качестве товаров и их цене, на
возможностях их перевозки и хранения, дает советы, как оценивать то-
вары.
Детально описаны торговые пути и время, необходимое для путе-
шествия; говорится о расходах на транспортировку товаров, о тамо-
женных правилах и календарях ярмарок. Пеголотти дает советы куп-
цам, как вести себя в каждой стране, указывает, какие где существуют
денежные единицы, меры длины и весов, как они соотносятся между
собой и с применяемыми в Италии мерами.
Наиболее известный из трактатов XV в. принадлежит перу фло-
рентийца Джованни ди Уццано (1442). В 1481 г. во Флоренции появил-
ся и первый печатный справочник, автором которого был Джованни
Киарини. В XVI в. аналогичные труды были созданы в германских зе-
млях, в Испании, Англии и Нидерландах.
Руководством купцу служили также и всякого рода учебники, ко-
торые возникли на почве практического опыта, обобщенного тем или
другим ученым. К подобного рода трудам относится “Книга о счете”
(Liber abaci) Леонардо Фибоначчи (Леонардо Пизанского), завершен-
ная в 1202 г. В ней даны примеры подсчета процентов, квадратных и
кубических корней, решения сложных уравнений. Децимальный счет,
арабские цифры и понятие нуля, известные уже раньше в ученой сре-
де, были теперь введены в купеческую практику.
Важнейшим средством распространения информации была пере-
писка. Будь он дома или в чужих краях, купец ежедневно писал письма.
В Италии тех времен говорили, что руки купца всегда должны быть за-
пачканы чернилами. До наших дней в архиве крупного купца из Прато
Франческо ди Марко Датини сохранилось около 126 000 торговых пи-
сем, не считая частных и семейных посланий. 4/5 этих писем относится
к двадцатилетию с 1390 по 1410 г. Они связывали Датини с 267 города-
27
ми из 16 государств, в том числе более 10 тысяч из Барселоны, 34 ты-
сячи из Флоренции, 7 тысяч из Венеции, столько же из Авиньона, а
также письма из Пизы и Генуи, Брюгге, Лондона и Лиссабона.
В своих письмах агенты купцов сообщали о заключенных торго-
вых сделках и об отправленных грузах - их количестве и пути следова-
ния, о ценах на товары, об условиях рынка в данной местности. В пись-
мах имеются сведения о курсе различных валют, о денежных перево-
дах и векселях, принятых к оплате, о риске на дорогах и на море, об от-
плытии и прибытии кораблей, об опоздании поставок, о погоде и ее
влиянии на морские перевозки; содержатся отчеты о деятельности и
указания, что купить, что продать. Наряду с этим в письмах встречают-
ся сведения об урожае в данной местности, о политической ситуации и
военных действиях и о влиянии этих факторов на конъюнктуру. Купе-
ческая переписка содержит и сведения литературного, религиозного,
географического характера. Письма купца были необходимым средст-
вом всякой экономической деятельности. Они давали купцу возмож-
ность сопротивляться трудностям и преодолевать их, использовать
конъюнктуру в своих интересах.
Купцы писали не только письма. Еще большее значение имели так
называемые торговые книги. Их сохранилось много в тосканских горо-
дах, так как там купцы имели обыкновение завещать их различным ду-
ховным учреждениям. В архиве Датини имеются 574 торговые книги,
которые отражают все стороны его многогранной деятельности. Пер-
вые средневековые купцы и ростовщики приходные и расходные опе-
рации записывали вперемежку. Но постепенно форма записи станови-
лась более рациональной, усложнялась, создавалось множество специ-
альных книг. Уже в конце ХШ в. появилась “двойная бухгалтерия”, ко-
торая в последующие века совершенствовалась и распространялась. О
ее применении к XIV в. имеется множество свидетельств. В XV в. во
Флоренции “двойная бухгалтерия” настолько распространилась, что
даже ремесленники пользовались ею. Появляются и фигуры професси-
ональных бухгалтеров и учителей бухгалтерского дела.
Записи торгово-банковских сделок применялись не только италь-
янцами. Имеются примеры употребления торговых книг в Южной
Франции в первой половине XIV в. Ганзейские купцы имели свои мето-
ды ведения торговых книг. Начиная с XVI в. в Германии, Нидерландах
и других странах начали распространяться итальянские формы ведения
бухгалтерского учета, причем местные купцы вносили в эту практику
свои варианты.
Первый печатный учебник по бухгалтерскому делу, составленный
Лукой Пачоли (1494), отражал уровень развития бухгалтерии в Вене-
ции. Однако бухгалтерский учет, применяемый в XV в. флорентийской
компанией Медичи, был значительно сложнее, чем тот, который опи-
сан Лукой Пачоли. Они, например, имели книги дебиторов и кредито-
ров, счетную книгу, кассовую книгу. Все книги имели страницы дебета
и кредита. Торгово-промышленные компании, связанные с производ-
ством сукна, шерсти, шелка, для каждой ветви обычно имели и книгу
покупок, и книгу продаж, книгу сырья и книгу рабочих, которая еще
делилась на книги ткачей, прядильщиц, сновальщиц и т.д. Одна и та же
28
операция нередко фиксировалась в нескольких местах с соответствую-
щими перекрестными ссылками. Наиболее важными были так называ-
емые “секретные книги”, в которых воспроизводился текст договора
компании, фиксировалось финансовое участие компаньонов, распреде-
ление прибыли и убытков, финансовое положение компании в целом.
Торговые книги итальянских купцов обычно начинались словами
"Во имя Бога и прибыли”, характерно соединяющими официальное
приличие, истинную веру и практические земные цели. Об этом же
свидетельствует “счет господа Бога”, имеющийся в торговых книгах и
означающий, что при дележе прибыли определенную часть выделяли
Богу, как любому другому компаньону. Эти деньги шли обычно в поль-
jy церквей и монастырей, на благотворительность. Купец нуждался в
помощи Бога, который охранял его от болезней, несчастных случаев, а
также избавлял от мук ада за грехи, совершенные в этой жизни. А куп-
цу было в чем каяться. Поэтому он считал себя должником Бога и ис-
кал справедливого соглашения с ним.
До XV в. страховое дело в Средиземноморском регионе находи-
лось главным образом в руках флорентийцев и генуэзцев. В XV в. этим
стали также заниматься испанцы. В XV-XVI вв. в Италии, Испании и
Нидерландах уже издавались законодательные акты, регулирующие
практику страхования.
Обычно в качестве страховщиков выступали сами купцы (и до
XVI в. не встречались отдельные люди или компании, которые бы спе-
циализировались в этой сфере деятельности). Поскольку страхование
приравнивалось к запрещенному церковью ростовщичеству, оно обыч-
но скрывалось под видом торговой сделки. В Генуе, однако, уже в
XIV в. запрет на страхование был отменен, и договоры составлялись
открытым текстом.
По обычаям того времени любая, даже малейшая сделка оформля-
лась при помощи нотариусов. Однако с ХШ в. флорентийцы начали об-
ходиться без его помощи. Ф. Мелис объясняет это тем, что представи-
тели делового мира лично знали друг друга и благодаря прекрасной ин-
формации знали все друг о друге. Тем самым во взаимоотношениях ме-
жду деловыми партнерами стало господствовать доверие. Реальная га-
рантия заменялась личной гарантией.
Купец был новатором и в организации почтового дела, возможно,
истинным создателем современной почтовой связи, которая обслужи-
вала нс только купцов, но и государство, путешественников, студен-
тов и военных и др. В частной почтовой связи уже в XIV в. утверди-
лась регулярная периодичность: курьеры отправлялись и прибывали
в определенные дни и часы. В XV в. в Италии и Германии появились
предприниматели, занятые организацией почтового дела и отвечав-
шие за его исправность. Курьеры этих хозяев перевозили почту раз-
ных лиц, и только в крайне срочных случаях купец посылал собствен-
ного человека.
Итак, купец, и в первую очередь итальянский, открыл ряд вспомо-
гательных отраслей деловой активности, сохранивших свое значение
до наших дней. Он создал двойную бухгалтерию, которая, по мнению
ряда ученых, была революцией в бухгалтерском деле и способствовала
29
экономическому росту Европы. Но он был не только новатором в тор-
гово-банковской и промышленной деятельности. Потребности торгов-
ли и купечества способствовали развитию городских школ и употреб-
ления народного языка в частной документации, освоению иностран-
ных языков и расширению кругозора.
ЛИТЕРАТУРА
Endrei W. De 1’abaque aux chiffres arabcs, leur lutte en Europe // Studi in memo-
ria di Federiqo Melis. Napoli, 1978. Vol. 1.
Roover R., de. The Rise and the Decline of the Medici Bank, 1397-1494.
N.Y., 1966.
Sulle fonti della storia economica; Appunti rascolti alle lezioni del Prof. Federiqo
Melis / A cura del Dott. Bruno Dini. Firenze, 1962/64.
Yamey B.S. Pacioli’s pioneering exposition of double entry bookkeeping: a belated
review // Studi in memoria di Federigo Melis. Napoli, 1978. Vol. 3.
О ВЕСАХ И МЕРАХ
Общеизвестно, что в средневековых городах на новый уровень бы-
ло поднято искусство измерения времени. Башенные городские часы,
появляющиеся в Италии в XTV в., стали символом нового отношения
европейцев к принципиальным основам своего существования. Менее
очевидно то обстоятельство, что умение обращаться с такой неулови-
мой сущностью, как время, могло возникнуть только на основе уже
сложившейся высокой культуры измерения.
Средневековую городскую жизнь невозможно представить без
торговли. Торговля же всегда связана с измерениями, идет ли речь о
расстоянии, на которое приходится везти товар, о разнице в весе меж-
ду монетой настоящей и фальшивой или же о порции горячительного
напитка в таверне. Проблема верной меры и верного веса постоянно
была в ряду весьма значимых для средневекового горожанина.
Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к памятникам го-
родского права. Даже в древнейших из них, обычно не отличающихся
многословием, как правило, находится место для положений, относя-
щихся к мерам и весам. На первом месте тут, разумеется, контроль В
небольшом даже по средневековым меркам Вормсе в XIII в. ежегодно
назначались 16 человек, все обязанности которых заключались в про-
верке используемых в городе мер и весов и уничтожении тех, что от-
клонялись от нормы.
Образцы принятых в городе мер и весов хранились под особым
контролем специально уполномоченных лиц, нередко городского ма-
гистрата. За определенную плату они разрешали приезжим купцам
сверить их меры с теми, что были приняты в данном городе. Со своих
бюргеров за подобную процедуру требовать мзду обычно не полага-
лось. В крупных городах, вроде Парижа, существовали профессиональ-
ные мерщики, например зерна и жидкостей. Для доступа к своему ре-
© М.А. Бойцов
30
мсслу они должны были получать разрешение властей, а кроме того
‘поклясться перед святыми”, что измерять будут честно и брать за это
установленную плату. Строгий контроль со стороны властей за состо-
янием мер и весов в городе был вызван как необходимостью защитить
интересы собственных горожан, не допустить расстройства торговли в
городе, так и тем обстоятельством, что одним из важнейших источни-
ков пополнения городской казны всегда были пошлины на ввозимый
товар. Соответственно манипуляции с мерами и весами у городских во-
рот могли нанести прямой ущерб городскому правительству, а не кос-
венный, как в случае с обычным рыночным обвесом.
По мере роста городов и расширения торговли распространяется
практика клеймения гирь, а также “приборов” для измерения длин и
объемов. Клеймо, поставленное представителями городских властей
на этих предметах, означало, что власти провели за определенную пла-
ту сравнение этих меры или веса с городким эталоном и установили их
полное соответствие. В таком сравнительно небольшом городе как
Ахен в 1394/95 г. восемь человек были заняты клеймением только мер,
которыми отпускали пиво.
Использование неправильных мер в одних городских установлени-
нх прямо приравнивалось к воровству, в других случаях хоть так и не
квалифицировалось, но все равно подлежало строгому наказанию.
()бычно оно сводилось к штрафу, иногда (особенно для чужаков) сле-
довал запрет торговать в стенах этого города. За отпуск вина непра-
вильной мерой кое-где могли вполне “по закону” швырнуть с прилич-
ной высоты в кучу навоза. Особенно изощренное наказание ожидало в
конце средневековья в некоторых городах Германии булочников, вы-
пекавших хлеб меныпего, чем положено, веса. На речном берегу уста-
навливали сооружение, подобное колодезному журавлю, на конец ко-
торого подвешивалась железная клетка с изобличенным жуликом. Эту
клетку время от времени отпускали в реку так, чтобы вода покрывала
нарушителя с головой. Частота и продолжительность таких погруже-
ний зависела от допущенного недовеса.
Хотя образцы городских мер в равной степени подлежали постоян-
ному наблюдению властей, среди эталонов были общедоступные и те,
доступ к которым в той или иной степени ограничивался. К первым,
как правило, принадлежали эталоны единиц длины. Каждый желаю-
щий мог увидеть их на стене ратуши или же главного городского хра-
ма. В городах - резиденциях государей такую же функцию главного об-
щественного здания, а значит и хранителя мер и весов, мог выполнять
королевский дворец; так было, например, в Париже. Поскольку пер-
вые из этих “престижных” городских зданий обычно выходили прямо
на рыночную площадь, то проверить сомнительную меру можно было
быстро. Так, скажем, в XV в. стену ратуши в Нюрнберге украсил же-
лезный образец местного локтя (0,645 м), такой же образец венского
локтя (0,775 м) помещался на западном портале собора св. Стефана.
Самый же старый из сохранившихся в Центральной Европе публичных
эталонов - это, по-видимому, относящийся к началу XIV в. госларский
локоть для ткани (составлялся из двух местных футов по 27,2 см), сде-
ланный из бронзы и привешенный к стене на цепи. На нем можно про-
31
читать надпись: Die est rechtelne der borgere (Это настоящий локоть
[принятый у] горожан). Нередко рядом вывешивалось несколько об-
разцов разных мер. В ярмарочные дни можно было видеть публично
выставленными не только местные единицы измерения, но также и
принятые в довольно отдаленных краях (подтвержденные печатями
“своих” магистратов). Очень богата эталонами ХШ в. стена башни хра-
ма во Фрайбурге (Брейсгау). Наряду с обычными на “выставках” тако-
го рода локтем и клафтером (саженью), там были нарисованы образ-
цы местной черепицы и даже внешний вид разных хлебов. Любопытно,
что качество хлеба для местных жителей было связано не столько с его
весом, сколько с формой. Что же до черепицы, то ей, действительно,
придавали большое значение не в одном лишь Фрайбурге. Так, напри-
мер, еще в 1342 г. в Вюрцбурге было решено изготовить новый обра-
зец черепицы, да не из чего-нибудь, а из железа. Кто осмелится отсту-
пить от этого образца, тому предстоит уплатить штраф в 1 шиллинг
пфеннингов за каждую сотню “неправильных” черепиц.
Во Фрайбурге можно было увидеть и совсем уж экзотические меры,
вроде “профиля” корзины для древесного угля, применявшейся в 1295 г.
Тут же на словах разъяснялось, что 8 таких корзин составляют телегу.
Что касается единиц веса, то доступ к ним, как правило, был за-
труднен. Образцы веса для чеканки монет, например, “серебряные
марки”, хранились чуть ли не за семью печатями. К торговым весам и
гирям добраться, конечно же, было намного легче, но, как правило,
здесь за все виды сверки и “контрольных взвешиваний” требовали пла-
ту. Во многих европейских городах сохранились улицы с характерным
названием “У весов”, свидетельствующие, что в прошлом здесь распо-
лагалось весьма важное городское учреждение, ведавшее измеритель-
ным делом. Постановлений, которыми регулировалась его деятель-
ность, было немало.
В этой области регламентировалось очень многое, вплоть до матери-
ала, из которого делались гири. Так, во Франкфурте-на-Майне специаль-
но предписывалось (1406), чтобы гири до пяти футов изготавливались из
меди или латуни, более тяжелые - из свинца или же олова. Впрочем, в ря-
де районов Европы, например, в Англии и по Балтийскому побережью до
сих пор сохранились и каменные гири, особенно для крупных партий гру-
за, предназначенных для перевозки кораблем или большими возамидКак
правило, в специально отведенном или даже построенном здании под
строгим контролем содержалось несколько типов городских весов - для
грузов разного типа и веса, от монет и драгоценностей до кип ткани и ту-
ков соли. Тут же находились и единицы объема, представлявшие собой
сосуды разной формы из дерева, железа или бронзы.
ЛИТЕРАТУРА
Alberti H.-J МаВ und Gewicht. В., 1957.
Berriman А£. Historical metrology. L., 1953.
Borst A. Computus: Zeil und Zahl in der Geschichte Europas. B., 1990.
Die historische Metrologie in den Wissenschaften / Hg. von H. Witthoft u.a. St.
Katharinen, 1986.
32
Kirch В. Scales and weights: a historical outline. New Haven; L., 1966.
Kula W. Les mesures et les hommcs. P., 1984.
Mensura: MaB, Zahl, Zahlensymbolik im Mittelalter I Hg. von A. Zimmermann.
Berlin, N.Y., 1983-1984.
Witthoft H. Umrisse einer historischen Metrologie zum Nutzen der wirtschafts-und
so/.ialgeschichtlichen Forschung: MaB und Gewicht in Stadt und Land Liineburg, im
Hanseraum und in Kurfursterrum // Konigreich Hannover vom 13. bis zum 19.
lahrhundert. Gottingen, 1979. Bd. 1-2.
ЯРМАРКИ
Как известно, термин ярмарка, бытующий в Европе с X в., проис-
ходит от немецкого наименования годичного рынка (Jahrmarkt). Дру-
гие, возможно, не менее старые названия ярмарки (messe; иногда так-
же fair, faire, feria - праздник) связаны со старинным обычаем приуро-
чивать ярмарку к большим религиозным праздникам. Очевидно, что
ярмарки впервые возникли как широкие сезонные торжища, которые
происходили между местными жителями с участием купцов, желатель-
но под защитой стен и там, где собирались значительные массы людей.
11средко они сочетались с народными собраниями. В глазах современ-
ников ярмарки имели большое значение, они всегда охранялись и нахо-
дились под защитой “мира”, сопровождались народными гуляньями,
фейерверками. На них были распространены азартные игры, находили
спрос на свои услуги гадальщики, лекари, брадобреи и зубодеры.
С X-XI вв. ярмарки распространились во всех европейских странах.
Повсюду собирались краткосрочные торжища, каждое из которых
действовало в известный сезон (или сезоны) в течение нескольких
дней. На многих территориях ежегодно собиралось по несколько се-
зонных ярмарок, нередко специализированных: по торговле скотом и
кожами, зерном, вином, фуражом и т.д. Иногда продавалось несколько
товаров; особенно широким был ассортимент осенних ярмарок. На ка-
ждой местной ярмарке могли продаваться, помимо продукции местно-
го, прежде всего крестьянского производства, также товары ремеслен-
ников и заезжих купцов. Последние нередко приезжали издалека, при-
возя с собой самые разнообразные товары. Наряду с такими местными
торжищами собирались крупные региональные и международные яр-
марки, где главными действующими лицами были купцы-оптовики.
Во Франции в VII в. сложились и действовали еще в ХП-ХШ вв. яр-
марки Сен-Дени (Париж), с конца XII в. - в городе Шалонс, с XIII в. - в
Шампани, в XV в. - Лионские и др. В разное время собирались также
ярмарки в Реймсе, около Сен-Жерменского аббатства (под Парижем),
в Бокэре, Безоне, Сен-Лодре и т.д. Из немецких были известны, осо-
бенно с XIV в., ярмарки в Лейпциге, Ахене, Франкфурте-на-Майне,
Линце, Эрфурте, Вормсе, Шпайере, Кёльне и других городах. Слави-
лись испанские ярмарки в Медина дель Кампо, венгерские в Пеште и
Дебрецене, австрийская в Вене, итальянские в Павии, Ферраре, Вене-
ции, Милане, Пьяченце, Генус; английские - в Бристоле, Эксетере, Бо-
<0 А.А. Сванидзе
2 Город..., том 2
33
стоне, Стэмфорде, Эдмондсбери, Уинчестере, Сент-Айве, Стербридже
и др.; савойские - в Женеве (середина ХШ - 60-е годы XV в., расцвет -
начало XV в.).
В северной торговой зоне важное значение имели ярмарки в Ни-
дерландах и Фландрии: в Брюгге, расцвет которых пришелся на XIV в.,
когда пришли в упадок шампанские ярмарки; в Генте, Ипре, Дуэ, Ва-
лансьене, Лилле. С XV в. выдвинулись как ярмарочные центры нидер-
ландские города Антверпен, Берген, Дордрехт, Роттердам.
Как правило, крупные ярмарки имели оптовый характер. Они со^
бирались в городах (реже пригородах), расположенных на важных тор-
говых путях, и их значение менялось в зависимости от развития и пере-
мещения торговых путей. Региональные и международные ярмарки
имели строгую организацию: особое право, привилегии торгового ха-
рактера (прежде всего монополию на торговлю в данном месте и его
округе во время ярмарки), особых должностных лиц, суд, полицию,
сборщиков пошлины и др.
Чаще всего региональные ярмарки имели известную географиче-
скую направленность, иногда и специализацию в ассортименте. Так,
ярмарка в английском Уинчестере была центром торговли Южной Ан-
глии с Францией, а Стербриджская - Восточной Англии с Фландрией.
Право на Уинчестерскую ярмарку было пожаловано королем еписко-
пу. Она собиралась 31 августа и продолжалась 16 дней. Особые чинов-
ники, приняв от городских властей ключи от города и весы на рынке
шерсти, назначали ярмарочных судей и специальных лиц для управле-
ния городом (т.е. в ярмарочные дни власть мэра, советников и судей в
городе не действовала). На холме вырастали лавки, которые группиро-
вались по землячествам купцов и предметам торговли; на время торго-
вли сюда переселялись и многие ремесленники. У ворот города взима-
лись ярмарочные пошлины с приезжих купцов. На время ярмарки объ-
являлись мир и торговая монополия.
Действующие и сегодня ярмарки в Лейпциге, которые впервые
упоминаются в 1170 г., в средние века собирались трижды в год: ново-
годняя, пасхальная и осенняя (на день св. Михаила); во время них дей-
ствовала монополия на торговлю в радиусе 15 миль от города. В 1268 г.
ярмарка получила широкие охранные и другие привилегии, а к концу
XV в. приобрела общеимперский характер. с
Общее значение для всей Западной Европы имели ярмарки в Шам-
пани (ХП - начало XIV в.) и в Брюгге (XTV-XV вв.). Апогей шампан-
ских ярмарок пришелся на 1260-1320 гг. Они находились на перекрест-
ке важнейших торговых путей: из самой Франции, из Англии, Сканди-
навии, Фландрии и Германии - к средиземноморским портам; на грани-
це с промышленными районами Фландрии, хлебными и винодельче-
скими - Южной Германии и Италии. Подвоз сюда облегчался реками
Сеной и Маасом, близкими к областям Соны и Мозеля. Ярмарки нахо-
дились под особым покровительством графов Шампанских, извлекав-
ших из этой торговли значительную выгоду; они обеспечивали безо-
пасность и монопольноегь торговли, безопасность купцов и их товаров
в пути и на месте. Вплоть до своего упадка ярмарки являлись средото-
чием не только оптового торгового обмена, но и денежных операций.
34
Шампанские ярмарки функционировали в течение почти всего го-
да. они собирались шесть раз, по шесть-восемь недель, в четырех горо-
дах графства, в раз и навсегда установленной последовательности
I Груа, Провен, Труа, Ланьи, Бар. Провен). В первую неделю распако-
вывали и раскладывали товар, затем производилась торговля “крас-
ным” товаром: сукном и другими тканями из шерсти, полотном, бума-
ге й, шелком, индийским муслином и т.д., а также коврами. Затем на-
i гупала ярмарка кож и мехового товара. В остальные дни действовали
менялы и ростовщики, которые производили значительные “опера-
ции” по обмену денег, кредитованию и взиманию долгов, переводу де-
нежных сумм. В течение всех дней ярмарки продавались и покупались
весовые товары (пряности, перец, благовония, лечебные вещества, ко-
ренья, краски, сало и соль, сырец-шелк, лен и конопля), а также скот
(особенно лошади).
Надзор и управление на ярмарке осуществляли особые кустоды
(байли) и сержанты, судьи и администрация, в том числе лица, ведаю-
щие весами и мерами. Особая печать удостоверяла подлинность соста-
вленных там документов, которые оформлялись у нотариусов. Фис-
кальные чиновники графа собирали торговые пошлины. На Шампан-
ские ярмарки съезжались торговцы из всей Западной Европы. На заку-
пленных здесь сукнах и холстах работали бесчисленные мастерские,
где доделывали, окрашивали и отделывали ткани (например, знамени-
тый цех Калимала во Флоренции специализировался на доработке се-
верных сукон). Шампанские ярмарки захирели в первой половине
XIV в. Перемещение торговых путей в Атлантику, растущий фискаль-
ный нажим французской монархии, политические неурядицы, затро-
нувшие Шампань, подъем немецкой торговли и, особенно, Ганзейско-
го союза, налаженный к этому времени маршрут на север по морю в
обход сухопутных дорог - все это способствовало упадку шампанских
ярмарок.
Им на смену пришли не менее знаменитые общеевропейские яр-
марки в Брюгге. Туда прибывали фламандский текстиль, свинец, уголь
и шерсть из Англии и Шотландии, сельдь и масло из Дании, норманд-
ская пшеница и бордосские вина, шведский металл и лес, ганзейские
“тяжелые” товары (с середины ХШ в. Ганза имела торговые привиле-
гии во Фландрии). Сюда (уже с конца ХШ в.) приплывали корабли из
Генуи, Венеции и других портов южной торговой зоны с левантийски-
ми товарами. Брюгге оказался на перекрестке разных потоков торгов-
ли в направлениях юг-север, запад-восток. Не случайно уже в 1309 г. в
Брюгге возникла товарная биржа, которая стала и центром денежной
торговли Западной Европы.
ЛИТЕРАТУРА
Дживилегов А.К. Торговля на Западе в средние века. СПб., 1904.
Сванидзе А.А. Ярмарки // Советская историческая энциклопедия. М.,
1976. Т. 16.
Houtte J.A., van. Bruges et Anvers, marches, “nationaux” ou “intemationaux” du
XlV-e ou X Vl-c sidcle // Revue du Nord. 1952.
2*
35
Ladero Quesado MA. Las ferias de Castilla: Siglos XII a XV. Madrid, 1994.
Moore E.W. The Fair of Medieval England. Toronto, 1985.
Rau V. Feiras medievais portugucsas. Lisboa, 1982.
SpifgordP. Money and its use in Medieval Europe. Cambridge, 1987.
ТОРГОВЫЕ КОМПАНИИ
Как ни отважны и информированы были средневековые купцы,
как ни свободно ориентировались они на местности, знали языки, вла-
дели оружием и имели средства для оплаты охраны и расположения к
себе властей в чужедальной стороне, их жизнь и имущество подверга-
лись постоянным и серьезным опасностям, а деятельность наталкива-
лась на трудности и препятствия. Дурные дороги, непогода на суше и
особенно на море, пираты, лихие “лесные люди”, разбойные феодалы
и отряды бродячих солдат-наемников, бесконечные таможенные пре-
грады и “береговое право”, пестрота монетных систем, мер и весов -
все это грозило разорением и прямой гибелью. Действительно, дальняя
торговля, которая привлекала высокой прибылью и являлась сферой
деятельности собственно купцов, торговцев-оптовиков, занятых в
большом торговом транзите, уносила немало их состояний и жизней. И
хотя все международные и межгородские договоры включали пункты
о защите жизни, чести и имущества купцов - “гостей” (от которых ме-
стные и центральные власти имели большую поживу в виде товаров,
пошлин и займов), это далеко не всегда выручало богатых чужаков, ка-
кими выглядели эти купцы в иных землях. Нередко (и не без основа-
ний) приезжих купцов подозревали и в шпионаже, и в мошенничестве,
и в колдовстве. Все эти обстоятельства приводили к повсеместному
распространению у профессиональных торговцев торговых объедине-
ний разного вида. Не менее важной причиной, побуждающей купца
включаться в систему известных профессиональных организаций, бы-
ла коммерческая, деловая необходимость: оказание взаимопомощи
деньгами, товарами, оружием, свидетельством в суде и т.д., особенно в
случаях кораблекрушения, болезни, притеснений и обмана при сделках
и т.д. К тому же многие торговые объединения, прежде всего стабиль-
ные, добивались для себя (как и ремесленные цехи) ряда привилегий,
прежде всего монополии или преимуществ в торговле известным Това-
ром или на известной территории.
Как уже говорилось, купцы предпочитали вступать, вкладывая имя,
деньги или товары, в несколько, а часто и многие содружества, ком-
паньонажи, что приводило к большому их разнообразию. В ряду раз-
личных землячеств, товариществ, гильдий, ганз, братств и т.д., весьма
разных в разное время и в разных странах, особое место занимали тор-
говые компании. Они различались: 1) по характеру деятельности: тор-
говые, торгово-промышленные, торгово-банковские и торгово-ростов-
щические, позднее торгово-колониальные, смешанные; 2) по составу:
семейные и родственные, семейно-коллегиальные, земляческие, состо-
ящие только из коллег по роду или ареалу торговли и т.п.; 3) по типу де-
© А.А. Сванидзе
36
ловых связей: товарищества “на вере” или по соглашению, компании
регулированные, акционерные и т.п.; 4) по длительности существова-
ния: создаваемые на одну операцию, кратковременные, постоянные и
т.п.; 5) по размерам (масштабам) и т.д. Внутри каждого типа наблюда-
лись многочисленные разновидности. Так, “чистые” торговые объеди-
нения, в зависимости от номенклатуры и характера товара, масштабов
и географического ареала своей деятельности, могли быть отраслевы-
ми, специализированными и универсальными; сухопутными или мор-
скими; рассчитанными на торговлю внешнюю (дальнюю) или внутрен-
нюю (ближнюю), оптовую или розничную и т.д. Хотя в чистом виде
указанные типы и разновидности торговых компаний наблюдались ред-
ко (обычно их черты переплетались), однако для каждой европейской
страны в общем были характерны свои типы торговых компаний.
В Италии, где сообщества купцов возникали рано и были, вероят-
но, наиболее развитыми, первым вариантом торговых компаний были
товарищества на вере - временные объединения владельцев капитала
и исполнителей, причем львиная доля прибыли отходила владельцам
капитала. Наиболее ранняя и простая форма товариществ на вере -
"морская компания” (societas maris), или коменда (commenda, “поруче-
ние”). Она возникла в Италии в X в., свое классическое развитие полу-
чила в XII в. в Генуе, но была распространена в Венеции (где чуть ли нс
все население вкладывало деньги именно в морские компании), Пизе,
Флоренции, Сиене, Милане и других итальянских городах, а также в
Германии и Южной Франции (особенно в Марселе). Эта гибкая и удоб-
ная форма ассоциации применялась как во внешней, так и во внутрен-
ней торговле, но особенно - в дальней и морской. Первоначально ко-
менда состояла из двух членов: агент, или “деятель” (tractator, com-
mendatorius), ехал с товаром и осуществлял торговое предприятие, а ос-
тающийся, или “спящий”, компаньон (commendator, socius stans) предо-
ставлял только капитал, получая затем 3/4 прибылей и оплачивая
убытки. Иногда “спящий” партнер входил в это товарищество не один,
а с несколькими коллегами, договариваясь о прибыли, расходах и
убытках. Иногда “деятель” (или владелец корабля) входил в долю или
привлекал нескольких владельцев капитала. По некоторым подсчетам,
в начале XIV в. небольшая коменда в той же Пизе могла получать при-
быль до 50% и даже более (хотя в среднем по Италии она не выходила
за рамки 10-20%). Высокая прибыль в таком партнерстве определя-
лась, видимо, его мобильностью и быстрой оборачиваемостью капита-
ла. Так или иначе, но эта форма купеческого сотрудничества, видоиз-
меняя свои условия и названия, была распространена по всей Западной
Европе и по существу пережила средние века.
Если капитал вносился обоими организаторами коменды, а при-
быль делилась пропорционально внесенному капиталу, коменда пре-
вращалась в коллеганцу (colleganza), особенно распространившуюся в
Венеции XIV в.
В Северной Германии, где товарищества на вере возникли позднее,
чем в Италии и Южной Франции, они выросли из института торговых
уполномоченных, которые со временем превращались в организаторов
коменды. Крупные заморские операции производили обычно объеди-
37
ненные торговые компании, состоявшие из 15-30 ассоциаций типа ко-
менд, совместно нанимавших корабль. Составленные таким образом
караваны насчитывали по десять и более кораблей и представляли ин-
тересы 600 и более венецианских и генуэзских бюргеров различного
состояния. К концу XIII - началу XIV в. по мере концентрации капита-
лов число участников таких объединенных торговых компаний стало
уменьшаться. В Италии в XTV в. коменда раннего типа почти не встре-
чается.
К этому времени торговые объединения усложнились, началось
привлечение посторонних капиталов, умножилось число вкладчиков со
стороны.
Возникает полное товарищество, или собственно компания, кото-
рая вначале преобладала в сухопутной внешней торговле, но затем на-
шла широкое применение в оптовой торговле всех видов, а также в
банковско-кредитном деле и крупном ремесленном производстве. Пер-
вые такие компании появились в Италии в XIII в. и сразу стали играть
заметную роль в торговле. Это было объединение нескольких (чаще
всего 3-5) человек, один из которых, внесший наибольший капитал, да-
вал компании свое имя и вел ее дела (переписку, договоры с контраген-
тами и перевозчиками, бухгалтерию и т.д.). Прочие занимались непо-
средственно коммерцией, зачастую внося и известную долю капитала.
Компания заключалась на договорных началах, обычно на срок от 3 до
12 лет, для совершения определенных операций, по окончании кото-
рых делили прибыль. Последняя зависела от конъюнктуры и колеба-
лась в пределах 10-30% (в торговле шерстью, сукном и шелком). Затем
нередко между теми же людьми заключался новый договор о компа-
нии, куда вкладывались основной капитал и прибыли предшествую-
щей. Таких циклов одной компании могло быть до десяти и более, так
что в некоторых компаниях XTV-XV вв. паи и договоренности перехо-
дили от отца к сыну в течение нескольких поколений (в частности, во
Флоренции). В отличие от товариществ на вере, члены-основатели
полных товариществ (или компаний) участвовали как капиталом, так и
трудом; убытки и прибыли делили пропорционально долям вложенно-
го капитала. Вкладчики-депозиторы не участвовали в пае, а получали
лишь небольшие гарантированные проценты с прибылей (обычно в
пределах 8%). Такие компании нередко совмещали торговлю с банков-
ско-ростовщической и (или) промышленно-предпринимательской дея-
тельностью, особенно в текстильной, горнодобывающей, металлурги-
ческой, позднее - оружейной, книгоиздательской сферах. В первом
случае это зачастую определялось финансовой необходимостью, так
как крупная зарубежная торговля уже самим своим характером была
связана с кредитными операциями, займом, переводом и обменом ва-
люты; кроме того, ростовщичество давало 20-40% дополнительной
прибыли, а депозиты - 6-10%. Во втором случае торговцы получали
возможность распоряжаться товаром - предметом своей торговли, рас-
ширять и профилировать свои обменные операции, инвестируя капита-
лы в ремесла и промыслы, подчас внедряясь и в их организацию.
Пайщиками-основателями торгово-банковских компаний (в мень-
шей мере торгово-промышленных) были, как правило, члены одной
38
гсмьи и родственных семей, и глава семьи давал компании имя. Такие
объединения, обычно приписанные к крупным цехам и оформленные
через них, вместе с группировавшимися вокруг них родственными и
дружескими семьями, также были характерны не только для Италии,
но действовали в Германии, Франции, Нидерландах, Швеции, в принци-
пе - по всей Западной Европе. Постепенно роль родственников в такой
компании несколько уменьшилась, но оставалась заметной. Так, если
известная флорентийская семья Барди в 30-е годы XTV в. держала до
4/5 долей своей компании (всего долей было 58), то крупная компания
Медичи в XV в. была представлена лишь одним членом семьи, двое же
других компаньонов были сторонними лицами. Иногда компаньонами
становились иностранцы. Например, известнейший французский пред-
приниматель Жак Кёр участвовал в создании итальянской компании
Мартини по производству и сбыту шелка, вложив туда треть основно-
го капитала.
Подобные компании были основной ячейкой торговой, промыш-
ленной и банковской деятельности, массовым и характерным явлением
экономической и политической жизни итальянских городов, особенно
Флоренции. Компании по вывозу английской шерсти известны во Фло-
ренции с XII в., несколько позднее они возникли в Лукке и Пьяченце,
но их расцвет приходится на конец ХШ-XIV в. По обычаю итальянских
городов деловой человек, возглавлявший компанию, являлся членом
какого-либо цехового (т.е. ремесленного) объединения, так что и вся
компания как бы относилась к этому цеху, была его филиалом. Но это
формальное обстоятельство никак не ограничивало формы и направ-
ления деятельности возникающей компании. Возникшие в конце ХШ в.
из рядовых фирм цеха “Калимала” всемирно известные флорентий-
ские компании Барди (существовала до 1346 г.), Перуцци (до 1343 г.),
Фрескобальди (до первой половины XIV в.), Скали (до 1326 г.), Черки,
Уццано и др. имели огромные капиталы, вели оптовую внешнюю,
гранзитную и розничную торговлю всевозможными товарами через
свои многочисленные филиалы в крупнейших городах Европы, высту-
пали маклерами, брали на откуп папские доходы, королевскую десяти-
ну, таможенные пошлины и налоги (особенно в Англии), давали займы
на разные сроки, под проценты, ссужали английских и неаполитанских
королей, вели и залоговые, и банковские операции во многих странах
Западной Европы и Леванта, занимались морским страхованием, фи-
нансировали войны (в частности, Столетнюю войну, войну Флоренции
с Пизой и др.) и, в то же время, не брезговали мельчайшими торговы-
ми сделками и частными ссудами. Основатели этих компаний ворочали
огромными капиталами, получали до 34% ежегодной прибыли, контро-
лировали сотни более мелких, различных по характеру деятельности
объединений (Дель Бене, Буонаккорзи, Антеллези, Корсики, Перандо-
ли, Датини, Корсидони, Кастеллани, Кокки и др.) и предприятий и ты-
сячи отдельных лиц, часто с мелкими капиталами. Сами или через кон-
тролируемые мелкие компании они вторгались в производство, осо-
бенно сукноделие, низводя самостоятельных мастеров в этой области
на положение наемных рабочих. Аналогичное положение наблюда-
лось в Милане и некоторых ломбардских городах, где объединения
за
купцов-оптовиков приобрели к концу XIV в. право контроля над боль-
шей частью ремесленных цехов. Так или иначе, но чисто торговых или
чисто банковских компании не только в Италии, но и в других странах
европейского Запада практически не было. Существовали специаль-
ные промышленные компании, но самые крупные из них обычно
включали и торговые операции, а подчас также банковские.
Для удобства дела крупные торгово-банковские компании создава-
ли в городах и странах своего интереса филиалы или держали там по-
стоянных агентов. Торговых фахтеров могли посылать и торгово-про-
мышленные компании. Обычно это были сыновья или другие младшие
родственники главы компании. Они получали таким образом право ве-
дения дела, заводили необходимые связи и затем нередко возвращались
домой, чтобы возглавить центр компании. Иногда в филиалах работали
служащие. Это была подвижная и эффективная структура, в которой
видны черты будущих (современных) холдинговых компаний. Некото-
рые большие компании (как, например, Беруцци в ЗО-е годы XIV в., ко-
торая имела основной капитал около 150 тысяч флоринов) держали де-
сятки филиалов и десятки служащих в городах своей страны и в чужих
землях. Филиалы снабжали центр компании информацией, облегчали
торговые и денежные операции, способствовали финансовой устойчи-
вости. Кроме того, по разным случаям и для разных операций компании
и их филиалы привлекали сторонних вкладчиков и трактаторов, увели-
чивая свой оборотный капитал и укрепляя структуру.
В Германии появление торговых компаний приходится на вторую
половину XIV-XV в., их развитие в южной и северной частях страны
протекало по-разному. В Верхней Германии преобладали товарище-
ства (Gesellschaft), по преимуществу полные, на паях (Offenen), с обяза-
тельным участием делом и капиталом. Подобно итальянским, они не-
редко вырастали из семейной фирмы, но включали и многих третьих
лиц и, подобно итальянским компаниям, имели сложный бухгалтер-
ский учет. Во главе всех южнонемецких компаний стояла богатейшая
швабская Большая Равенсбургская компания (Societas magna Alamanie,
Jos Humpus und sciuc Gesselschafi, 1380-1530). Ее ядром были торговые
дома Гумписов (Равенсбург), Мунтпратов (Констанц) и Моттелей (Бух-
горн), но позднее вокруг нее объединились более 300 пайщиков (свы-
ше 119 фамилий).
Большая Равенсбургская компания была чисто торговой, имела 13
филиалов и многочисленных агентов-комиссионеров почти во в^ех
крупных южнонемецких городах, в Северной и Центральной Италии,
Южной и Юго-Восточной Франции, Швейцарии, Нидерландах, Испа-
нии (Женева, Берн, Лион. Авиньон, Венеция, Генуя, Милан, Барселона,
Сарагоса, Валенсия и др.), сбывала продукцию местной ткацкой, гор-
но-металлургической и кузнечной промышленности, вела посредниче-
скую торговлю сахаром.пряностями и т.п. В конце XV в. она владела
имуществом в 132 тысячи флоринов. Основным конкурентом этой
компании в 1420-1660 гг. было товарищество Диесбах-Ватт (Diesbach-
Watt-Gesellschaft), торговые связи которого простирались от Испании и
Южной Франции до Польши. Оно объединяло 20 компаньонов (глав-
ные - Диесбахи из Берна,Ватты из Санкт-Галлена, купцы из Базеля и
40
Нюрнберга), имело 24 служащих. Крупные нюрнбергские фирмы
Гухсров (дела в Лионе) и Имхофов (дела в Венеции) также вели торго-
влю всеми видами товаров, но в виде исключения использовали и кре-
дитные операции.
Несомненно иной характер был у крупнейших аугсбургских компа-
ний XV - начала XVI в. - Фуггеров, Паумгартнеров, Гохштеттеров,
Пиммелей, Гервартов и др. Это были по преимуществу семейные ком-
пвнии, которые обросли “младшими” компаньонами и пайщиками, фи-
лиалами, факториями, представителями и т.п. Они имели сложный со-
став капитала, сочетали широкую международную торговлю с кредит-
ными и ростовщическими операциями, по преимуществу с Габсбурга-
ми, что открыло им путь к капиталистическому предпринимательству
п горнорудной промышленности австрийских владений императоров.
Гам торговые компании выступали как кредиторы и откупщики рега-
лий, а затем полностью овладевали горнорудными предприятиями.
Участвуя в откупе металлодобычи, торговые компании насаждали в
горном деле систему монопольной торговли и грабительской оплаты
продуктами (Trycksystem), занимались спекуляциями, использовали ме-
тоды внеэкономического принуждения и налоговую систему для пря-
мого и косвенного ограбления работников. В текстильном ремесле они
выступали организаторами мануфактур, преимущественно рассеянно-
го типа.
Аналогичным образом компании розничных торговцев сукном в
Кельне и вестфальских городах подчинили себе аппретурщиков, кра-
сильщиков и бблыпую часть портных. Торгово-промышленные компа-
нии - разнообразные по форме объединения купцов, типографов и пе-
чатников - с конца XV в. создавались здесь и в книжном деле; такие же
компании сложились в Лионе и Париже. Отдельные компании вступа-
ли между собой в соглашения о разделах рынков сбыта и регулирова-
нии цен на свои товары. Для торговых фирм было характерно сочета-
ние оптовой и розничной торговли и отсутствие специализации по ро-
ду товаров. Хотя наиболее характерным процессом в развитии торго-
вых компаний было создание торгово-промышленных компаний, ино-
гда имел место и другой путь - создание промышленно-торговой ком-
пании, когда разбогатевшие мастера подчиняли себе смежные цехи и
одновременно превращались в купцов-раздатчиков. Такой путь имел
место особенно в ткацкой промышленности. В XIV-XV вв. цех шерсто-
битов в Ахене (Wollenambacht), оставаясь в рамках цеховой организа-
ции, переродился в олигархическую компанию купцов-предпринимате-
лей. Но особенно характерным такой путь был для Флоренции XIV в.,
где промышленные компании обычно занимались сбытом продукции
своих централизованных предприятий и одновременно в качестве раз-
датчиков эксплуатировали домашнее ремесло. Здесь промышленный
капитал еще подчинен купеческому, но уже играет заметную роль.
Сложные исторические условия, феодальная среда, в которой раз-
вивались торговые компании как носители раннекапиталистических
отношений, приводили к недолговечности этих компаний. Лишь едини-
цы из них просуществовали 100 лет, редкие - 50. Их судьба, как прави-
ло, завершалась банкротством, немалую роль в котором играла не-
41
обеспеченность огромных займов, которыми торговые компании ссу-
жали представителей высших светских и церковных властей феодаль-
ной Европы. В частности, в 40-е годы XIV в. компании Барди и Перуц-
ци обанкротились в основном из-за неплатежей английской короны,
задолжавшей этим компаниям около 1,5 млн флоринов, что превыша-
ло сумму не только основных, но и оборотных их капиталов. Впрочем,
и средние компании не были долговечными, их губили невозвратные
займы, политические неурядицы, “аграрный кризис” XIV в. и другие
превратности экономической конъюнктуры. Не случайно крупнейшие
компании Италии и Южной Германии часто инвестировали часть сво-
их прибылей в землевладение, видя в превращении в земельных собст-
венников определенную гарантию от полной потери состояния.
Для Северной Германии, областей господства Ганзы, семейные
торговые компании не были характерны, хотя иногда и возникали. Там
преобладали торговые компании типа коменды, которые выросли из
института торговых агентов (уполномоченных). Эти торговые ассоци-
ации были относительно невелики и краткосрочны, создавались для
проведения серии конкретных операций в области внешней торговли.
Наиболее характерными для этих районов были торговые товарищест-
ва (типа Femhandelsgesellschaft или Offenen), которые не столько дейст-
вовали по системе “центр-фактория”, сколько объединяли двух, не-
скольких или многих купцов, проживавших в географически отдален-
ных пунктах.
Еще больше, чем в Италии, здесь были приняты объединения в
форме морского каравана. Судя по материалам Северной Европы, они
выросли из товариществ типа коллеганцы, связанных комиссионерст-
вом и, прежде всего, перевозками на кораблях. В соответствии с прин-
ципом “не складывать вес яйца в одну корзину”, купец вступал в ряд па-
евых компаний, фрахтующих корабли, каждая из которых могла на-
считывать до 20 участников (на один корабль). Именно подобные това-
рищества нередко объединялись в караваны, так называемый конвой,
поскольку такая группа судов имела вооруженную охрану. Ганзейские
караваны обычно создавались для транспортировки интернациональ-
ного стапельного товара, чаще всего одного: соли, вина, металла. Од-
ним из крупнейших конвоев своего времени был ганзейский караван с
солью из Байё - так называемый Байё-флот, который выходил, чтобы
успеть к открытию сельдяной путины и ярмарок в Сконе, а обратно вез
соленую сельдь. Иногда попутно Байё-флот заходил за ларошельским
вином, которому дал свое имя (“байё-вино”). Этот конвой включал до
100 и более тяжелогрузных судов водоизмещением до 800 тонн, при-
надлежащих не только ганзейцам, но также датским и голландским
купцам и шкиперам.
С ХП1 в. во многих странах Европы стали складываться компании
так называемых купцов-путешественников. Наиболее простая форма
образовалась в Барселоне (вторая половина ХП1 - середина XIV в.) в
виде гильдии морских купцов. Однако типичной формой стали компа-
нии типа регулированных товариществ. В указанный период они воз-
никали в больших ганзейских городах, в частности, Любеке (для торго-
вли с Великим Новгородом, Ригой, Брюгге, Стокгольмом, Лондоном и
42
т.п.), имели внутреннюю организацию, определяемую уставом. Торго-
вые компании Нидерландов (Девентера и др.) выросли именно из по-
добных гильдий путешествующих купцов. В XIV в. нидерландские ком-
пании укрупнились и начали проникать в производство. Амстердам-
ская компания суконщиков, пытавшаяся даже вести самостоятельную
торговлю в ганзейских городах, в XTV в. подчинила себе всех сукноде-
лов, низведя их на положение наемных рабочих. Аналогично развива-
лась компания лейденских суконщиков в XV в.
Во Фландрии наиболее развита была сеть объединений купцов, по-
сещавших английские порты. Эти объединения сначала сливались в
местные группы, а затем образовали обширную ассоциацию, охватив-
шую всю страну - монопольную Лондонскую ганзу, с центром в Брюг-
1*0 (она впервые упоминается в Брюггской грамоте 1240 г.). Лондонская
ганза представляла собой своеобразное соединение купеческой гиль-
дии, городского союза и системы факторий: в нее входили представи-
тели купеческих олигархий первоначально 17, позднее - 50 городов
(Амьен, Корби, Нель и др.). Входившие в эту ганзу компании вмешива-
лись в производство как раздатчики-капиталисты, подчинив себе тка-
чей, валяльщиков, красильщиков, стригалей (в Бельгии - до конца
ХШ в., в Брабанте - до конца средних веков). Сама Лондонская ганза
просуществовала до XV в., но уже во второй половине XIV в. была от-
теснена Тевтонской (Немецкой) Ганзой - огромным объединением ку-
печества многих городов Германии, возникшим еще в ХШ в., а в XIV в.
уже обладавшим четырьмя отделениями, из которых наиболее извест-
но северное, так называемая Вендская Ганза, монополизировавшая
торговлю в Северной Европе и игравшая большую политическую
роль.
Ганза могла собрать для борьбы с пиратами объединенный флот
из 1000 и более судов с вооруженной командой. Она заключала союзы
и вела войны с соседями по региону. Свои дела члены Ганзы выносили
на съезды (Hansetag), принимавшие кадровые, коммерческие и полити-
ческие решения.
Свое классическое развитие компании купцов-путешественников
получили в Англии, где в конце ХШ - начале XIV в. они приняли фор-
му привилегированных компаний (privileged companies) - род личного
товарищества, члены которого обладали торговой монополией и поль-
зовались свободой индивидуальных действий в сфере торговли, подчи-
няясь только некоторым обязательным для всех правилам (о цене то-
варов, времени отплытия, размерах взносов, порядке вступления, позд-
нее - объеме вывоза и т.п.). Обычно эти организации были замкнуты-
ми, олигархически управляемыми объединениями с наследственными
правами. Позднее в наиболее крупные из них стали входить не только
купцы, но и “новые” дворяне.
Наиболее известна компания Мелочных торговцев (выросшая из
торгового братства св. Фомы Кентерберийского), занятая торговлей
шерстью, шелком и пряностями. Одно из отделений этой компании
стало родоначальником всех последующих торговых объединений Анг-
лии: это знаменитая “Компания странствующих купцов” или “купцов-
авантюристов”, вскоре перешедшая исключительно на торговлю шер-
43
стью, а в XV-XVI вв. и позднее занимавшаяся крупными кредитными
операциями и частично связанная с мануфактурами. Она также объе-
диняла не капиталы, а купцов и торговые компании на местах - в Лон-
доне, Йорке, Норидже, Эксетере, Ипсвиче, Ньюкасле, Гулле и др., тор-
говала со многими странами Западной Европы и просуществовала, ви-
доизменяясь, с начала XV до начала XIX в. Члены компании, подобно
членам Ганзы, договаривались относительно цен, сфер влияния, объе-
ма торговли, характера товара и т.д., организовывали каравайы-кон-
вои для перевозок товара по морю, улаживали свои внутренние споры.
Но, конечно, при всем влиянии “купцов-авантюристов”, масштабы их
деятельности, экономическое и политическое значение не сравнимы с
Ганзой, которая играла роль своего рода “державы”. Связь торговли с
производством имела место и в других английских компаниях. Так еще
в XIV в. могущественная лондонская компания суконщиков, занимав-
шаяся и торговлей, получила право надзора за сукноделием в столице
и фактически по всей стране.
Торговые компании сыграли немалую роль в складывании колони-
альной системы. Уже в XII в. английские купцы прочно заняли одно из
ведущих мест в освоении, колонизации, подчинении Ирландии, завла-
дели ее ведущими городами. Немецкие, прежде всего ганзейские куп-
цы составили ведущие торговые и политические страты в городах
Скандинавских стран и Прибалтики, способствовали немецкой колони-
зации последней. В XV в. генуэзские купцы захватывали крымские
порты и даже передавали их отдельным лицам на правах феодального
владения. Пиренейские купцы активно участвовали в колониальных
захватах в Африке.
Торговые компании сыграли огромную роль в процессе аккумуля-
ции капитала, развитии торговли, в организации финансовой, промыш-
ленной деятельности, банковского дела, денежного рынка, в распро-
странении предпринимательства. Для торговых компаний, как и про-
чих объединений купцов, были характерны корпоративизм и наследст-
венное членство. Сохраняя до раннего нового времени в большинстве
случаев патриархальные формы, торговые компании были рассчитаны
на принципиально новые задачи - на расширение оборота. И хотя сами
формы торговых объединений умножались, становились все более раз-
нообразными, но при всех новациях общности торговцев очень долго
удерживали средневековые формы, с их корпоративизмом, системой
торговых монополий и привилегий, специфическим характером связей.
Это и понятно: в немалой мере они обеспечивали в условиях феодаль-
ной “войны всех против всех” гарантии жизни, имущества и чести тор-
говцев.
Однако несомненно, что торговые объединения, особенно такие,
как компании или Ганза, способствовали повышению общественного
престижа деятельности и самих “деловых людей”, которые все чаще
вливались в состав дворянства, феодальной элиты, входили в окруже-
ние знати и королей, получали государственные посты, прежде всего
связанные с организацией казенных финансов. Купеческие корпора-
ции способствовали выработке у самого купечества уважения к систе-
матическому труду и интересам партнерства. Купцы стремились учить-
44
। м, получать как можно больше знаний и навыков в самых разных об-
ластях, проявлять инициативу. Они проникались уважением к личным
пнлугам как приоритетным в глазах людей и Бога. В этой среде выра-
батываются те особенности имущественных отношений, общностей,
поведения и менталитета, которые позволили средневековому купече-
ству стать “бродилом” общественных перемен.
ЛИТЕРАТУРА
Гуковский М.А. Итальянское Возрождение. Л., 1990.
Маркс К. Капитал // К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 23-24.
Плешкова СЛ. К истории купеческого капитала во Франции в XV в.: Жак
Кёр и его деятельность, М., 1977.
Общности и человек в средневековом мире / Отв. ред. А.А. Сванидзе.
М., 1992.
Репина Л. П. Лондонские землевладельцы в начале XV в.: по данным нало-
гового списка 1412 г. И Городская жизнь в средневековой Европе / Отв. ред.
I'.B. Гутнова. М.. 1987.
Голова АД. Государственный долг и его роль во флорентийской респуб-
лике и в Тосканском великом герцогстве // Средние века. М., 1990. Вып. 53.
Савина Н.В. Южнонемецкий капитал в странах Европы и испанских коло-
ниях в XVI в. М., 1982.
Сванидзе А.А. Город и рынок средневековой Швеции: XIII-XV вв.
М., 1980.
Сванидзе А.А. Деревенские ремесла в средневековой Европе. М., 1985.
Тушина Г.М. Из истории средиземноморских морских торговых объедине-
ний: Античность и средние века // Страны Средиземноморья в эпоху феодализ-
ма. Горький, 1975. Вып. 2.
Яброва М.М. Лондонские ливрейные компании и внешняя торговля //
Средневековый город. Саратов, 1975. Вып. 3.
Agats A. Der Hansische Baicnhandel. Heidelberg, 1904.
Ashtor E. The Factors of technological and Industrial Progress in the later Middle
Ages // The Journal of European Economic History / Ed. L. De Rosa. Roma, 1989. V. 18.
Bendixen B.E. Tyskemes handel paa Horge og det hanseatiske kontor i Bergen.
Bergen, 1915. H. 1.
Ekelund R.B., Street D.R., Tollison R.D. Rent Seeking and Property Rights:
Assignments as a Process the Mesta Cartel of Medieval Mercantile Spain Ц The Journal
of European Economic History. Roma, 1997. Vol. 26. № 1.
Le Goff J. Marchands et banques du Moyen Age // Que sais-je. P., 1956.
Goldthwaite RA. The Medici Bank and the World of Florentine Capitalism // Past
and Present. 1987. N 114.
Lewis A.R. Naval power and trade in the Mediterranea. A.D. 500—1100. Prince-
Ion, 1951.
Luzzato G. Storia economica di Venezia dall’XI al XVI secolo. Venezia, 1961.
Liitge F. Deutsche Sozial- und Wirtschaftsgeschichte. B., 1965.
Melis F. Aspetti della vita economica medievale. Firenze, 1962.
Mollat M. Les affaires des Jaques Coeur й Florence // Studi in onore di Armando
Sapori. Milano, 1957. V. L.
Origo L The merchant of Prato. Harmons worth, 1963.
Postan M.M. Medieval Trade and Finance. L., 1973.
Romano R. Stroria del salari e storia economica // Rivista Storica Italiana. Napoli,
1966. Fasc. II.
Roover R.de. The Rise and Decline of the Medici Bank 1397-1494. N.Y., 1966.
45
Sapori A. Una Compagnia di Calimala ai primi del Trecento. Firenze» 1932.
Sapori A. Dalia “compania” alia “holding” Ц Della studi di storia economica.
Firenze, 1965. V. 3.
Studi in memoria di Federigo Melis. Napoli, 1978. Vol. 1-5.
Tremel F. Das Handelsbuch des Judenburger Kaufmanncs Clemens Kobler,
1526-1548. Nurnberg, 1960.
СРЕДНЕВЕКОВЫЙ КУПЕЦ*
Путь, пройденный западноевропейским купечеством на протяже-
нии* XI-XV вв., отражает важнейшие сдвиги, которые происходили ц
тот период в экономике, социальном строе и культуре Европ ы. Из за-
метного, но все же второстепенного элемента аграрного по преимуще*
ству общества, каким был купец в начале средневековья, он постепен-
но становится фигурой первого плана, носителем новых отношений;
подрывавших традиционные устои феодализма. Но нас здесь будет зах
нимать не столько хозяйственная деятельность купцов сама по себе,
сколько купец как человеческий тип. Ментальность купцов вю многой
существенно отличалась от ментальности рыцарей, духовенства и кре-t
стьян. Картина мира, исподволь складывавшаяся в сознании купечесту
ва по мере его развития, вступала в противоречие с картиной хмира дру^
гих слоев и сословий феодального общества. Профессия и оброаз жизни
деловых людей способствовали выработке новых этических устанем
вок, иного типа поведения.
Купец раннего периода - персонаж, радикально отличавшимся от
купца развитого и позднего средневековья. В этом смысле показатели
ны те торговые люди, которые действовали в Северной Евроше в эпод
ху викингов. Викинг - воин, захватчик, грабитель, смелый моореплавм
тель и колонизатор. От нападений скандинавских викингов страдал
жители Франции, Англии, Древней Руси и Средиземноморья. Там, гм
появлялись их отряды, горели деревни и города, повергались, в руини
монастыри, погибали люди и скот. Викинги захватывали богатую дЗ
бычу. В Европе возносили молитву об избавлении от нормаюнской Л
пасти. Но нельзя упускать из виду, что экспедиции викингов ббыли теЯ
но связаны с торговлей. Нередко поездка норвержца или шв*еда в Л
седнюю страну представляла собою своего рода смешанное шрсдпрЯ
ятие. Он вез с собой товары (продукты охоты и ремесла) и обме^цЯ
их на нужные ему вещи. Среди многочисленных находок вивкингоД
поры археологами найдены наряду с оружием весы с гирями, которЯ
ми пользовались скандинавские мореплаватели. Далеко не весе мноиН
численные клады серебряных и золотых монет, обнаруженныие наСЯ
вере, сложились в результате грабежей - часть денег была вьпручад^Я
* Первая публикация очерка: L’uomo medievale / A Cura di J. Le Goff. Roma; Baari, 198?
русском яэ. см.: Одиссей: 1990. M., 1991. В настоящем издании очерк публмкхуется j
значительными сокращениями. ,
и
© А.Я. Гуревич
46
Песнопения Альфонсо X. Рукопись. XIII в. Миниатюра
процессе мирного торгового обмена. Но, как явствует из исландских
саг, торговая поездка скандинава нередко завершалась его нападением
на местных жителей, и то, чего он не мог выменять, он отнимал у них
силой. Торговля и грабеж шли рука об руку.
Однако и те купцы раннего периода, которые нс занимались разбо-
ем, не были лишены воинственности. Им приходилось отправляться со
своими караванами в дальние страны, странствовать среди чужих лю-
дей и народов, встречаясь со многими и разнообразными опасностями,
от пиратов до весьма близких к разбойникам местных сеньоров, кото-
рые норовили наложить руку на их богатства, либо облагая их пошли-
нами, либо попросту отнимая товары и выручку. Купцы страдали от
морских бурь и тягот сухопутных переходов по бездорожью. Прибыль
от торговли редкими товарами могла быть весьма велика, но не мень-
шим был и связанный с ее получением риск. В “Беседе” церковного пи-
сателя и английского аббата Эльфрика (начало XI в.), в которой охарак-
теризованы разные профессии, наряду с монахом, землепашцем, тка-
чом, солеваром, рыболовом, охотником, кузнецом, назван и купец. В
его уста вложены следующие слова:
“Я полезен королю, знати, богатым и всему народу. Я вхожу на ко-
рабль со своими товарами и плыву в заморские края, продаю товар и
приобретаю ценные вещи, коих нет здесь. Я привожу их с большим ри-
ском» подчас терплю кораблекрушение, теряя все свое имущество и ед-
ва спасая собственную жизнь”. Купец привозит дорогие ткани и одеж-
ды, драгоценные камни и золото, вино и масло, слоновую кость, желе-
зо и Другие металлы, стекло и множество других вещей. Собеседник
спрашивает купца: “Ты продаешь эти вещи за ту цену, за которую ку-
пил их?” - “Нет. Что же тогда дал бы мне мой труд? Я продаю дороже,
Чем сам купил, с тем чтобы получить кое-какую прибыль и прокор-
мить жену с детьми”.
Тем не менее, по оценке Эльфрика, наиболее важным для общества
является труд пахаря, который всех кормит. “Экономическая мысль”
раннего средневековья не выходила за рамки натурального хозяйства.
Точно так же теоретики складывавшегося феодального общества, рисуя
сг0 в виде трехчленной системы во главе с монархом, называли только
духовенство и монахов (“тех, кто молятся”), рыцарство (“тех, кто сража-
ется”) и крестьян (“тех, кто пашет землю”). Городского населения, ре-
месленников и купцов они не упоминают. Не потому, разумеется, что их
роль была совершенно незначительна, а потому, что в обществе XI-
XII вв., в котором господствовала традиция, старые понятийные схемы
дО такой степени сохраняли свою былую силу, что могли игнорировать
живое многообразие конкретной действительности. Если труд земле-
дельца столь же необходим для функционирования социального орга-
низма, как молитвы монахов и клириков и ратные подвиги воинов, то го-
родские занятия и в особенности торговля оставались сомнительными и
подозрительными с точки зрения господствующей этики. Недоверие к
торговцу крестьян и пренебрежительное высокомерие знати находило
параллель и обоснование в учении церкви.
Отношение общества к купцу было очень противоречивым. С од-
ной стороны, без него трудно обойтись. Наставления, которые отец да-
48
ст своему сыну в “Королевском зерцале”, описывающем разные слои и
социальные разряды Норвегии с точки зрения образованного норвеж-
ца первой трети ХШ в., начинаются характеристикой деятельности
купца. Человек, который намеревается стать купцом, говорит отец,
подвергает свою жизнь многим опасностям как на море, так и в языче-
ских землях и среди чужих народов. Поэтому на море необходимо
уметь принимать немедленные решения и обладать большим мужест-
вом, а в чужих землях держаться осмотрительно, выказывать себя
“благовоспитанным и приятным человеком, дабы завоевать всеобщее
расположение”. Надобно тщательно изучать обычаи тех мест, где ве-
дешь торговлю, особенно торговое право. Для того чтобы преуспеть в
своей коммерции, купец должен владеть языками и прежде всего латы-
нью и французским, ибо эти языки наиболее общеупотребительны.
Купцу-мореплавателю следует разбираться в расположении светил и
смене времени суток, так же как распознавать страны света. “Не про-
пускай ни одного дня без того, чтобы не узнать что-нибудь полезное
для себя... и если ты действительно желаешь прослыть мудрым, то ты
должен постоянно учиться”. Купцу надлежит быть миролюбивым и
сдержанным, “если же обстоятельства принуждают тебя к столкнове-
нию с противником, не спеши с местью, но тщательно все рассчитай и
действуй наверняка”. Особую осмотрительность нужно проявлять при
выборе торговых компаньонов. “Часть прибыли всегда надлежит вы-
делять всемогущему Богу и святой Деве Марии, равно как и тем свя-
тым, к которым ты чаще всего обращаешься за содействием”.
При соблюдении всех этих советов можно разбогатеть. Автор
“Королевского зерцала”, сознавая большой риск, с которым связана
шморская торговля, рекомендует молодому купцу: “Когда ты уви-
дишь, что в результате торговых поездок твое богатство действитель-
но сильно увеличилось, то две трети капитала лучше всего из дела за-
брать и вложить в хорошее земельное владение, ибо такой род имуще-
ства кажется наиболее обеспеченным как для самого собственника,
гак и для его потомков”. Любопытно, что подобный совет дается в
Норвегии - стране, где отсутствовал простор для сельского хозяйства.
Но такое же вложение капиталов, созданных в торговле, в земельную
собственность наблюдалось и в странах континента Европы, от Гер-
мании до Италии. Купеческие занятия важны, но опасности всякого
рода, подстерегающие купцов, и социальный и экономический риск
профессии побуждают купцов помещать деньги в более обеспеченную
сферу землевладения.
С другой стороны, социальный престиж купцов весьма невысок.
Богач вызывает зависть и недоброжелательство, его добропорядоч-
ность и добросовестность внушают серьезные сомнения. В целом ку-
пец оставался скорее “парией” средневекового общества на ранней его
стадии. В чем, собственно, заключается оправдание его прибыли? Он
покупает за одну цену, а продает товар за более высокую. Здесь таят-
ся возможности обмана и неправедной наживы, и богословы охотно
вспоминали слова Иоанна Златоуста: “Ремесло купца неугодно Богу”.
Ибо, по словам отцов церкви, трудно, чтобы в отношениях купли-про-
дажи не затесался грех. В перечнях профессий, расцениваемых как
49
“бесчестные” и “нечистые”, - такие перечни составлялись богословами
почти постоянно - фигурировала торговля. Отвергая земной мир, обес-
ценивая его пред лицом мира небесного, духовенство не могло не осу-
ждать торговлю, занятие, преследующее цель получения прибыли.
Такова была позиция церкви до тех пор, пока ей не пришлось в
большей мере, чем прежде, принять во внимание изменившиеся усло-
вия действительной жизни. Это изменение стало ощутимым в Х1П в. Не
показателен ли тот факт, что центр тяжести деятельности церкви пе-
ремещается из деревни в город? Новые нищенствующие ордена фран-
цисканцев и доминиканцев базировались прежде всего в городах, и их
проповедь, отнюдь не игнорировавшая других слоев общества, тем не
менее в первую очередь была обращена к горожанам. Ибо, по опреде-
лению одного из церковных деятелей, в городе сконцентрирована мас-
са населения, в него тянутся и сельские жители, в нем - и это главное -
более всего существует питательная среда для греха, который здесь и
надлежит искоренять. Но и в этот период отношение к профессии куп-
ца оставалось в высшей степени противоречивым. Признавая важность
торговли для существования социума, оказывая ей по временам покро-
вительство и извлекая из нее выгоду, церковь вместе с тем сохраняла
по отношению к ней все свои предубеждения. “Торговля имеет в себе
нечто постыдное”, - писал Фома Аквинский, полностью сознававший
ее необходимость.
Эта противоречивость положения купца вполне раскрывается в
проповеди нищенствующих монахов. Нс забудем, что основатель орде-
на францисканцев происходил из семьи богатых купцов-суконщиков.
Проникнувшись идеалами евангельской бедности, Франциск Ассиз-
ский бросил имущество и порвал со своей семьей, основав братство
единомышленников, которое вскоре превратилось в монашеский ор-
ден. Перед лицом растущего недовольства народа богатствами церкви,
знати и городских верхов, недовольства, которое порождало ереси,
церковь нашла целесообразным взять нищенствующих монахов под
свое покровительство и инкорпорировать это движение в свою офици-
альную структуру. Она желала, чтобы “нагие шли за нагим Христом”
под ее эгидой, а не в русле еретических движений. Проповедь новых
орденов ставила имущих перед острой моральной дилеммой. Царство
небесное уготовано для отрешившихся от земных благ, и алчность - ис-
точник богатств - является одним из наиболее тяжких смертных гре-
хов. Проповедники не уставали метать громы на головы корыстолюб-
цев и богачей.
Особый гнев вызывали те богачи, которые ссужали деньги под
проценты. К такому способу приумножения капитала особенно часто
прибегали купцы. Вместо сопряженных с немалым риском дальних
торговых поездок (или наряду с торговлей) многие денежные люди
предпочитали ссужать деньги тем, кто в них нуждался. А в них нужда-
лись все - от государей и знати до мелких торговцев, ремесленников и
крестьян. Христианские авторы всегда осуждали ростовщичество и су-
лили ростовщикам адские муки на том свете. В 1179 г. церковь офици-
ально воспретила ростовщичество христианам. Этими запретами в
немалой мере объясняется та роль, которую играли иудеи в экономи-
50
ческой жизни Запада. Будучи инаковерующими, они могли заниматься
деятельностью, которая на практике была необходима, но решительно
осуждалась церковью как нехристианская профессия. Тем не менее ро-
стовщиками были и многие христиане.
В проповеди ХП1 и следующих столетий содержится резкая соци-
альная критика. Исходя из принципов христианской этики, монахи не-
щадно клеймят тех, кто от них отступает, а таковы практически все -
и государи, и рыцари, и горожане, и крестьяне, да и само духовенство,
безгрешных нет. Однако самые грозные инвективы обрушиваются на
головы ростовщиков. В “exempla” (“примерах”) - включаемых в пропо-
ведь кратких анекдотах, заимствованных из фольклора или литерату-
ры минувших времен и содержащих нравоучительные наставления, -
ростовщик изображен моральным монстром. “Примеры” о ростовщи-
ках неустанно'обыгрывают одну и ту же идею: ростовщик - враг Бога,
природы и человека. Неправедно нажитые деньги, положенные в тот
же сундучок, в котором хранились деньги, полученные монахами в ви-
де подаяний, буквально пожрали эти последние. Во время морского пу-
тешествия обезьяна захватила кошель ростовщика и, взобравшись на
мачту корабля, обнюхивает монеты и выбрасывает за борт все нажи-
тое при посредстве ростовщических операций. Суд над душой ростов-
щика происходит в момент его кончины, и страховидные демоны та-
щат его душу прямо в ад, при этом засовывая ему в рот раскаленные
монеты. Ростовщик - самый верный слуга дьявола, и тот подчас явля-
ется за его душой, не давая несчастному ни малейшей отсрочки для то-
го, чтобы возместить причиненный им ущерб или замолить грехи.
Вспомним сцены адских мук ростовщиков в Дантовом “Аду”. Ничто не
сможет спасти душу богача, жившего за счет процентов, кроме полной
раздачи всего неправедно накопленного богатства* тем, кого он при
жизни эксплуатировал. Никакие частичные компенсации не помогут.
Ростовщик гнусен в глазах Бога и человека прежде всего потому,
•П’о нет другого греха, который когда-нибудь не отдыхал бы: прелюбо-
деи, развратники, убийцы, лжесвидетели, богохульники устают от сво-
их грехов, между тем как ростовщик продолжает наживаться непре-
рывно. Своей деятельностью он отрицает нормальное чередование
груда и покоя. Ростовщичество разрушает связь между личностью и ее
практикой, ибо даже тогда, когда сам ростовщик ест, спит или слуша-
ет проповедь, проценты продолжают нарастать. Господь заповедал че-
ловеку добывать хлеб насущный в поте лица, тогда как ростовщик на-
живается, не трудясь. Торгуя ожиданием денег, т.е. временем, он кра-
дет время - достояние всех творений, а потому тот, кто продает свет
дня и покой ночи, не должен обладать тем, что продал, т.е. вечным све-
том и покоем.
Вызываемый ростовщичеством гнев проповедников безмерен.
Чем объенить их обличительный пыл? Почему именно в проповеди
нужно было неустанно возвращаться к ростовщику? Сомнительно,
ч тобы дело сводилось к одним только доктринальным причинам. Ско-
рее нужно предположить, что казуистическая аргументация богосло-
вов, учивших о неправедности ростовщичества, была производной, сво-
его рода ученым обоснованием той ненависти, которую питала к рос-
51
товщикам аудитория проповедников. Едва ли можно утверждать, что
все те истории о ростовщиках, которыми изобилуют проповеди, при-
надлежат авторам “exempla”. Не скрыто ли, хотя бы частично, их про-
исхождение в общественном сознании? В некоторых “примерах” про-
глядывает враждебное отношение горожан к процентщикам. Один свя-
щенник, желая продемонстрировать, что ростовщичество - занятие на-
столько постыдное, что никто не решится публично в нем признаться,
сказал во время проповеди: “Хочу дать вам отпущение грехов согласно
профессии и занятию каждого. Пусть встанут кузнецы”. Кузнецы под-
нялись со своих скамей и получили отпущение. Вслед за ними отпуще-
ние было даровано и другим ремесленникам. Наконец проповедник
возгласил: “Пусть поднимутся ростовщики и получат отпущение”. И
хотя л* было больше, нежели людей других профессий, ни один не
встал. Под всеобщий хохот ростовщики в смятении удалились. Посра-
мление ростовщиков нередко изображается в “примерах” как событие,
оказывающееся в центре городской жизни, как публичный скандал.
Так, во время брачной церемонии в Дижоне в 1240 г. один из них погиб
при входе в церковь. Ему пробил голову упавший каменный кошель с
фигуры ростовщика, избраженной на западном портале храма, где по-
лагается быть сцене Страшного суда.
Ненависть к ростовщикам была всеобщей. Хронист первой поло-
вины XI в. Матвей Парижский писал о ломбардах - так называли в
странах севернее Альп итальянских банкиров и ростовщиков: “Лом-
бардцы - большие ловкачи... предатели они и обманщики... Они пожи-
рают не только людей и домашних животных, но и мельницы, замки,
поместья, луга, рощи и леса... В одной руке у них лист бумаги, в другой
- перо, и с их помощью они обдирают жителей как липку и набивают
их серебром свои кошельки... Они жиреют на нужде других, и сами они
как волки, что пожирают людей”. Погромы и избиения итальянских
ростовщиков на Западе - столь же частое и распространенное явление
на протяжении последней четверти ХП1 и в XIV в., что и еврейские по-
громы, с тем лишь различием, что последние обосновывались, помимо
ненависти к богатым ростовщикам, еще и религиозными мотивами.
Ростовщичество губит не только души самих наживал, но и души
их детей, если они унаследовали неправедное богатство и не возмести-
ли причиненного отцами ущерба. Некто имел видение: из чрева чело-
века, ввергнутого в адское пламя, растет большое дерево, на ветвях ко-
торого висят люди, пожираемые этим огнем. Что сие означает? Нахо-
дящийся внизу - родоначальник всех этих поколений, возвысившихся
благодаря ростовщичеству, а потомки мучаются потому, что пошли по
стопам отцов. Один священник провозглашал в проповеди: “Не моли-
тесь за душу моего отца, который был ростовщиком и не пожелал вер-
нуть средства, накопленные ростовщичеством. Да будет проклята душа
его и да мучается она вечно в аду, так чтобы никогда не узрел он лика
Божьего и не избежал бы когтей бесов”.
В сословно-иерархическом обществе ценились прежде всего знат-
ность происхождения и связанная с нею рыцарская доблесть. Горожа-
нин, даже богатый купец, вызывал презрение благородных, от него не
ожидали рыцарских доблестей. В глазах знатных рыцарей и дам он ка-
52
нилья, мужик. Однако городские богачи, купцы и ростовщики, стреми-
иись добиться высокого положения именно благодаря своему богатст-
ву. Анекдот, рассказанный французским проповедником Х1П в., может
служить свидетельством того, как возвышались в глазах окружающих
нувориши. Некий покрытый паршой мальчик по имени Мартин при-
шел, побираясь, в город, где стал известен под кличкой “запаршивев-
ший”. Мальчик рос, стал ростовщиком, и но мере того как он богател,
его социальный престиж менялся. Сперва его звали Martinus scabiosus
(Мартин чесоточный), затем domus Martinus (мастер Мартин), когда же
• ш сделался одним из первых богатеев города - dominus Martinus (гос-
подин Мартин), а потом даже - meus dominus Martinus (высокочтимый
сеньор Мартин). Это латинские кальки французских титулов - maitre,
seigneur, monsegneur. В “примере” это восхождение ростовщика по со-
циальной лестнице, натурально, завершается его низвержением в ад.
Алчность неизменно расценивалась как самый отвратительный из
пороков. “Ты можешь принять крест у папы, переплыть море, сра-
жаться с язычниками, отвоевать святой Гроб, погибнуть за Божье дело
и даже лечь в святой Гроб, - обращается немецкий францисканец Бер-
гольд Регенсбургский к ростовщику, - и тем не менее при всей твоей
святости душа твоя погибла”. Ибо ничто не может спасти ростовщика,
помимо полного, до последнего гроша, возмещения причиненного им
ущерба.
Так обстояло дело в XIII в. Но отрицательное отношение церкви к
ростовщичеству сохранялось и в последующие столетия. Если в своих
теоретических трактатах архиепископ Флоренции Антонин и делал не-
которые уступки финансовой деятельности, достигшей в итальянских
юродах в XIV-XV вв. наивысшего развития, то в проповедях Бернар-
дино Сиенского рисуется впечатляющая картина осуждения умираю-
щего ростовщика всеми сакральными силами и вообще всей вселенной:
"Все святые, блаженные и ангелы в раю восклицают: “Во ад, во ад
его!”; небеса вопят своими звездами: “В огонь его, в огонь!”; планеты
взывают: “Во глубину ада, во глубину ада!”, и восставшие на него эле-
менты мира кричат: “На муки его, на муки!” И сам дом, в котором ле-
жит умирающий, все стены и балки не перестают призывать на него
кары”.
Подобные проповеди и осуждение профессии ростовщиков не мог-
ли положить предела их деятельности, хотя им и приходилось прибе-
гать к уловкам, чтобы избежать позора. Но вместе с тем было бы глу-
боко ошибочно воображать, будто эти обличения не имели никакого
шачения, - их влияние было социально-психологическое по преимуще-
ству. Сознание противоречия между прибыльной хозяйственной прак-
тикой и чрезвычайно низкой ее моральной оценкой не могло не слу-
жить источником раздвоенности духовного мира ростовщика до тех
нор, пока была сильна его религиозность.
Этика накопительства приходила в столкновение не с одной толь-
ко религиозно-этической доктриной. Она оказывалась в явном проти-
воречии и с коренными установками аристократии. Для последней доб-
лестью было наглядное и церемониальное распоряжение богатствами,
их публичное расточение. Траты, не соответствующие реальным дохо-
53
дам, служили знаком благородства и щедрости. Между тем купец не
может нс быть расчетливым и бережливым, он должен копить деньги
и с умом тратить свои средства, надеясь на прибыль. В середине XIV в.
в Англии была сочинена анонимная поэма “Добрый краткий спор ме-
жду Накопителем и Расточителем” Первый - это купец, юрист, вто-
рой же - рыцарь, аристократ. Накопитель, которого радует созерцание
собранных им богатств, восхваляет тех, кто мало тратит. Сам он умеет
жить умеренно и делать дела. Экстравагантное мотовство Расточите-
ля, проявляющееся в одежде, еде и питье, вызывает у него непонима-
ние и негодование. Перечень блюд, подаваемых на пиру в доме Мота,
- своего рода кулинарный трактат. Люди, которые, не имея ни пенни в
кармане, вместе с тем приобретают редкие меха, ценные ткани и иные
дорргостоящие предметы роскоши, внушают Накопителю недоверие и
неприязнь. Он упрекает Расточителя за то, что тот не заботиться о воз-
делывании земель и распродает орудия труда для оплаты своих воен-
ных авантюр и охотничьих развлечений. Обжорство и пьянство - при-
чина расточения наследственных владений. Накопитель тщетно при-
зывает Мота умерить траты, остеречься разорения и приучить своих
близких к труду- Он понимает: в расточении богатств аристократом
движет “высокомерие .
Со своей стороны, Расточитель упрекает Накопителя в том, что
собранные им сокровища никому не приносят пользы: “Какой толк от
этих богатств, если их не тратить? Часть ржавеет, другая гниет либо
делается добычей крыс”. Именем Христа он призывает стяжателя пе-
рестать набивать сундуки и поделиться с бедняками своим серебром.
Расточитель настаивает на тщете богатства и говорит о причиняемом
им зле: чем состоятельнее человек, тем он трусливей. Не предпочти-
тельнее ли жизнь короткая, но счастливая?
Спор между Стяжателем и Расточителем, вынесенный на рассмот-
рение английского короля, остается не разрешенным. Разумеется, уча-
стники спора не столько социально определенные типы, сколько во-
площения разных жизненных принципов и противоположных систем
ценностей.
Как было сказано выше, церковные авторы Х1-ХП вв. при харак-
теристике общества прибегали к трехфункциональной схеме “молящи-
еся-сражающиеся-пахари”. Однако в ХШ в. эта архаичная схема уже
пришла в явное противоречие с социальной действительностью. В про-
поведи нищенствующих монахов мы встречаем признание сословной и
профессиональной многоликости населения. Отказ от прежнего пони-
мания социальной структуры был связан прежде всего с подъемом го-
родского населения, и в частности торговой его прослойки. Наиболее
интересная и содержательная попытка по-новому осмыслить слож-
ность и многообразие общественной системы принадлежит уже упомя-
нутому Бертольду Регенсбургскому.
Разряды и сословия он рассматривает как своего рода аналогию
небесной иерархии, от которой земные установления получают свое
оправдание и обоснование. Девяти хорам ангельским, о которых неко-
гда писал Псевдо-Дионисий, соответствуют девять разрядов людей, вы-
полняющих разные службы. Подобно тому как низшие хоры ангелов
54
служат высшим, так и низшие разряды людей подчинены высшим. В
ангельской иерархии три высших хора, и точно так же три разряда лю-
дей возвышаются над всеми прочими, ибо сам Творец избрал их для то-
го, чтобы все другие им повиновались. Эти три высших разряда - свя-
щенники во главе с папой, монахи и мирские судьи, включая императо-
ра, королей, герцогов, графов и всех светских господ. Первые два раз-
ряда заботятся о душах христиан, а третий - об их земном благополу-
чии, защищая вдов и сирот.
Каковы же прочие шесть разрядов, представители которых долж-
ны выполнять свои должности и верно служить высшим? Отметим
прежде всего, что при их характеристике проповедник отказывается
рассматривать их иерархически: они как бы рядоположены, разверну-
ты “горизонтально”. Иерархия, сохраняющая все свое значение для ми-
ра горнего, утрачивает в его глазах свое значение для мира человече-
ского, каким в проповеди оказывается преимущественно мир город-
ской. Первый из этих шести разрядов, или “хоров*’, - все те, кто изго-
товляют одежду и обувь.
Ремесленники, работающие с железными орудиями (ювелиры, мо-
нетчики, кузнецы, плотники, каменщики), образуют второй “хор”. Тре-
тий “хор” - купцы, они привозят товары из одного королевства в дру-
гое, плавают по морю, одно доставляют из Венгрии, другое из Фран-
ции. Четвертый “хор” составляют продавцы пищи и питья, снабжаю-
щие население необходимыми припасами. Пятый “хор” - крестьяне.
Шестой “хор” - лекари. Таковы девять “хоров”. И подобно тому как де-
сятый хор ангелов отпал от Бога, предавшись Сатане, так и десятый
“хор” людей объединяет актеров и мимов, вся жизнь которых направ-
лена на дурное и обрекает их души на погибель.
Нетрудно убедиться в том, что многообразие занятий Бертольд за-
мечает лишь в городе, выделяя различные профессиональные разря-
ды, - это ремесленники, крупные купцы, мелочные торговцы. Ко всем
разрядам горожан, как и к крестьянам, Бертольд обращается с призы-
вом трудиться и служить честно и без обмана. Обособление крупных
купцов, ведущих дальнюю торговлю, от мелких торговцев - неотъем-
лемая черта средневекового города. В центре внимания проповедника
- городские профессии, и Бертольд, неустанно обрушивающий прокля-
тья на “алчных” и богачей, вместе с тем вполне оправдывает существо-
вание торговли и купечества - они необходимы для функционирования
целого, и их занятия расцениваются как призвание, предопределенное
Творцом точно так же, как и призвание земледельца, судьи или мона-
ха. Честная торговля - таков идеал Бертольда, как и других проповед-
ников XIII столетия.
Однако ориентация “социологической” мысли Бертольда Регенс-
бургского на городское население обнаруживается не только в описа-
нии социальной структуры. Не менее интересна своеобразная интер-
претация им евангельской притчи о “талантах”, вверенных господином
своим рабам. Эти дары, пожалованные человеку, суть “наша собствен-
ная персона”, которую Господь сотворил по собственному образу и по-
добию и облагородил, даровав ей свободу воли, “твое служение (долж-
ность), к которому тебя предназначил Бог, каждому человеку даровав-
55
ший его службу”, “время, отпущенное тебе для жизни”, земное богата
ство и “любовь к ближнему”. Общество состоит из людей, выполняют
щих отведенные им социальные функции, и каждая должность, высо-,
кая она или низкая, важна и необходима для существования целого. Но
существуют занятия, которые “должностью”, т.с. Богом установлен-
ным призванием, не являются - это ростовщичество, перекупка, обман
и воровство. Здесь Бертольд поносит торговцев, которые выдают воду
за вино, продают “воздух вместо хлеба”, подделывают пиво и воск и ис-
пользуют фальшивые весы и меры.
Итак, личность в понимании Бертольда представляет собой соци-
ально определенную личность, ее качества теснейшим образом коор-
динированы с ее принадлежностью к классу, сословию, общественной
груцце. Вместо призывов к аскетической пассивности и уходу от мира
францисканский проповедник настаивает на необходимости социально
полезной деятельности как основы существования общества.
Собственность - это то, что приобретено законно, честным тру-
дом. Громы, обрушиваемые Бертольдом на головы “алчных”, “воров”
и “мошенников”, вызваны не неравномерным распределением собст-
венности, а злоупотреблением ею. Ибо Господь сотворил всего доста-
точно для прокормления всех. Неравенство имутцеств и наличие бога-
тых и бедных отступают на второй план перед коренным равенством
людей перед Творцом. Все от Него исходит и к Нему в конце концов
возвратится. Поэтому проповедник не признает полного, неограничен-
ного права собственности. Имущество так же вверено Богом владель-
цу, как и его персона, время и должность, и он является лишь управи-
телем своего богатства и должен будет дать отчет за его употребление.
Среди даров, врученных человеку и составляющих главные ценно-
сти, за распоряжение коими ему придется ответить перед Всевышним,
душа не названа. Однако она присутствует в этом рассуждении в каче-
стве незримого центра, к которому стягиваются все перечисленные да-
ры Творца. Обращает на себя внимание другое: в том понятийном ря-
ду, в который поставлено в проповеди “служение”, оно является столь
же неотъемлемым качеством человека, как и сама его персона. Лич-
ность не сводится к единству души и тела, ибо включает в себя социаль-
ную функцию человека. И вполне логично среди даров Создателя ока-
зывается время человеческой жизни. Конечно, время в проповеди не
секуляризовано, не превратилось полностью из “времени церкви” во
“время купцов”, это время Господа, и перед Ним человек обязан дер-
жать отчет в том, как он потратил отпущенное ему время. Время зем-
ной жизни, время спасения, еще не стало в глазах проповедника само-
стоятельной ценностью земной, посюсторонней жизни и явно обесце-
нивается, коль скоро речь заходит о вечности. И тем не менее то, что в
проповеди “О пяти фунтах” время выдвигается в ряд центральных цен-
ностей жизни, как условие выполнения службы, призвания, высоко
многозначительно и чревато последствиями. Время рассматривается в
качестве неотъемлемого параметра личности.
Видимо, для проповедников, принадлежавших к нищенствующим
орденам и развертывавших свою деятельность в теснейшем контакте с
бюргерской средой, время начинало приобретать новую ценность, и,
56
котя эту ценность они по-прежнему осознавали в традиционном теоло-
гическом ключе, самый факт объединения категории времени челове-
ческой жизни с категориями личности и призвания был весьма симпто-
матичен. Можно предположить, что высокая оценка времени, как и
принадлежности к корпорации, естественная для торгово-ремесленных
кругов города Высокого средневековья, оказала свое влияние на про-
поведь, которая переводила и время, и должность, и богатство в рели-
гиозно-моральный план.
Обращаясь к городской пастве, Бертольд Регенсбургский уже не
мог говорить о богатстве только в негативном смысле, как то было
свойственно проповеди более раннего времени. Имущество служит
утолению потребностей человека и его семьи. Богатство настолько
тесно спаялось в сознании купцов, горожан с личностью и ее “должно-
стью”, предназначением, что “любовь к ближнему” приобрела намно-
го более анемичный и бездеятельный характер, нежели прежде.
Можно ли сомневаться в том, что в этой переоценке христианских
ценностей обнаруживается скрытое влияние новой этики труда и соб-
ственности, складывающейся в городе? Идеалы проповедника, дея-
тельность которого развертывалась преимущественно в городской
среде, радикально отличаются от традиционных монашеских идеалов.
В проповеди о “талантах” налицо определенное противоречие, своего
рода напряженное отношение между привычной теоцентрической кар-
тиной мира и исподволь складывающейся в общественном сознании
бюргерства картиной мира, в центре которой стоит человек с его зем-
ными устремлениями и интересами. Новая зарождающаяся картина
мира отнюдь нс отрицает роли Творца и в этом смысле тоже теологич-
па, но она уже заключает в себе новые возможности. Бертольд Регенс-
бургский не мог не ощутить импульсов, исходившихся из среды бюрге-
ров, купцов. Здесь нелишне напомнить, что города Южной Германии, в
которых развертывалась его проповедническая деятельность (Аугс-
бург, Регенсбург и др.), были в ХШ в. крупными торговыми центрами с
богатым купечеством.
В тот период христианство из “религии священников” становится
“религией масс”. Оставаясь богословом, проповедником, Бертольд не-
укоснительно придерживался смысла средневекового христианства. Но
самый этот смысл неприметно для современников менялся, сдвигались
акценты, и в “старые мехи” начинало вливаться “новое вино”. Эти сдви-
ги сделаются более ощутимыми в XIV столетии, но их предпосылки и
предчувствия можно обнаружить у немецкого проповедника середины
XIII в. Развиваемые им идеи давали религиозно-этическую формули-
ровку чаяньям и устремлениям людей, которые едва ли были готовы са-
мостоятельно их выразить. То, что эти потребности находили в его ре-
чах теологическое обоснование, придавало им особую силу и значи-
мость. Земные работы и материальные интересы получали высшую
санкцию, возводились в ранг выполнения божественных предначерта-
ний. Человеческая личность, которая начинала себя осознавать, прини-
мала себя самое, свое общественное и профессиональное призвание,
свою собственность и свое время за дары Бога, за “фунты”, “таланты”,
кои надлежало возвратить Творцу сохраненными и даже по возможно-
57
сти приумноженными. Личность еще не могла найти оснований в самой
себе, но в ее подчинении Создателю таился источник ее уверенности в
том, что ценности, которыми она обладает, суть ценности абсолютные.
Отстаивая их, индивид принимал личное, непосредственное участие во
вселенской борьбе между высшим Добром и метафизическим Злом.
Своей проповедью теологи, монахи нищенствующих орденов не-
мало способствовали религиозно-этическому оправданию торговли и
купечества.
ХШ и первая треть XIV в. - период расцвета купечества. Во многих
городах Европы купеческая верхушка, сконцентрировавшая в своих
руках огромные богатства, образует патрицианский слой города, кото-
рый оказывает решающее влияние на его управление. Составляя не-
значительный процент городского населения, купцы и предпринимате-
ли обладают полнотой власти. Они заполняют городские советы, про-
водят выгодную им налоговую политику, держат в своих руках суд и
местное законодательство. От них зависят массы наемных рабочих,
слуг, мелких ремесленников и торговцев. Во Флоренции эта олигархия
носит выразительное название “жирный народ” (popolo grasso), которо-
му противостоит “тощий, мелкий люд” (popolo mimito). По утвержде-
нию итальянского хрониста, “народ” - это “та часть населения, кото-
рая живет куплей-продажей”, тех же, “кто живет трудом рук своих”, он
“народом” нс считает. Немецкий хронист, поведав о восстании в Майн-
це, называет восставших “зачумленной массой”, “опасной толпой”.
Благородство рыцаря покоилось прежде всего на его происхожде-
нии. Купец тоже мог сослаться в определенных случаях на своих рачи-
тельных и удачливых предков или родителей (среди купцов были и вы-
ходцы из знати), но в основном он должен был рассчитывать на собст-
венную предприимчивость. Любекский купец Бертольд Руценберг не
без гордости писал в своем завещании (1364), что ничего не унаследо-
вал от родителей, но все богатства, какими он владеет, были добыты
напряженным трудом. Естественно, в духе эпохи удачливый купец
склонен был объяснять рост своих доходов благосклонностью к нему
Бога. Не происхождение, а способности и их умелое применение -
главное достоинство купца. Купец - self-made man.
Но что представляет собой выбившийся в число патрициев нуво-
риш? Хорошо известно, что эксплуатация крестьян благородными зе-
млевладельцами могла быть чрезвычайно суровой и что сеньоры не-
редко смотрели на подвластных им людей с нескрываемым пренебре-
жением и даже с ненавистью, отказывая им в человеческом достоинст-
ве. И все же в природу феодальных отношений входил личный момент
- то были межличностные, неанонимные отношения. Строились ли от-
ношения между денежными людьми, подвизавшимися в торговле и
промышленности, и зависевшими от них мелкими производителями по
той же феодальной модели? На этот вопрос приходится отвечать отри-
цательно. Мелкий люд, ремесленник, плебс, предпролетарские элемен-
ты средневекового города подвергались беззастенчивой и безудержной
эксплуатации. Если в аграрной области самая структура сеньориаль-
ных отношений предполагала известную патриархальность, то в сфере
средневекового города ее вытесняла погоня за чистоганом.
58
Остановимся в этой связи на одной только фигуре, впрочем, доста-
точно характерной, - на фландрском суконщике Жане Буанеброке,
умершем около 1286 г. Не было способа, к которому не прибегал бы
для увеличения своих доходов этот патриций из Дуэ. Мелкие ремеслен-
ники и рабочие, которых он нещадно эксплуатировал, были в его гла-
шх исключительно инструментами для извлечения прибыли. Обирая и
разоряя их, Буанеброк всячески унижал их, оскорблял и высмеивал, не
признавая за ними никакой человеческой ценности и используя их пол-
ную зависимость от себя. Г. Эспинас, исследователь архива Буанебро-
ка, пишет о нем: это был человек денег, стремившийся только к обога-
щению как к единственной жизненной цели, которой были подчинены
псе его мысли, слова и действия. Аморальность и циничность средств,
к которым он прибегал, вплоть до мошенничества, воровства и вымо-
гательства, абсолютно его не беспокоила. Принцип, которым он руко-
водствовался: нс платить своих долгов и присваивать то, что ему не
принадлежит. Лица и обстоятельства его не интересуют. Буанеброк ве-
дет себя как необузданный тиран, как “подлинный промышленный
бандит”, заключает исследователь, подчеркивая, что в подобной его
оценке нет никакого преувеличения. Тем не менее этот суконщик нс
мог не сознавать, что его душе на том свете уготована расплата, и в со-
ответствии с завещанием Буанеброка его наследники возместили
ущерб тем, кого он обирал при жизни.
Не будем чрезмерно обобщать, но, судя по тем взрывам ненависти,
которые сотрясали западноевропейские города на протяжении
XIII-XV вв., Буанеброк не представлял собой исключения. Таким же
неумеренным наживалой был и Бертран Морневех, головокружитель-
но быстро разбогатевший бедняк, который стал членом Любекского
совета. Он умер в том же году, что и Буанеброк, и многие богатые се-
мьи оказались должниками его вдовы.
Исключение составлял скорее Годрик из Финхале, живший на рубе-
же XI и ХП вв., - исключение, разумеется, не потому, что за короткое
время из мелкого торговца сделался крупным коммерсантом, плавав-
шим повсюду в Балтике и наживавшим большие доходы на перепродаже
редких товаров, а в том смысле, что этот удачливый нувориш в конце
концов отказался от выгодной торговли, уйдя в религиозную жизнь ра-
ди спасения своей души, и был после смерти объявлен святым. Впрочем,
и он тоже не исключение. Столетие спустя святым был провозглашен
купец Омобоне из Кремоны, занимавшийся коммерцией до конца своих
дней, но ставший святым благодаря своему завещанию. В 1360 г. купец
из Сиены Джованни Коломбини, оставив свои дела, основал нищенству-
ющий орден иезуитов. Здесь невольно вспоминается персонаж первой
новеллы первого дня “Декамерона” - сер Чаппеллетто из Прато, заведо-
мый лжесвидетель и богохульник, который, лежа на смертном одре, при
помощи ложной исповеди ввел в заблуждение монаха, так что после
смерти его признали святым. Однако не следовало бы упускать из виду,
что Чаппеллетто взял перед смертью на душу еще один грех из чувства
товарищества по отношению к флорентийским ростовщикам...
“Новые люди”, выдвигавшиеся в торгово-финансовой области, от-
личались энергией, предприимчивостью, сметкой, так же как и безза-
59
стенчивостью, эгоизмом и нсстссненностью всеми патриархальными
нормами того времени. Но обладание одним только движимым богат-
ством еще не давало почета и престижа в феодальном обществе. Вот
происшествие, характерное для понимания того, с каким презрением
благородные относились к состоятельной городской верхушке. Когда в
одном из немецких городов член городского совета позволил себе кри-
тические высказывания по адресу влиятельного рыцаря, тот восклик-
нул: “Хотя хозяин и свиньи и находятся под одной крышей, между ни-*
ми тем не менее нет ничего общего”. И точно так же, когда бюргер и^
Равенсбурга попытался в письме к рыцарю “тыкать”, подобно тому как
к нему обращался на “ты” рыцарь, последний поставил его на место(
напомнив о своем исконном благородстве и о том, что его корреспон--
дент не более чем бюргер и купец. Пусть он пойдет в пивную и узнает
о грузах из Александрии и Барселоны, а не доказывает свое происхожу
дение... В Италии грань между дворянством и патрициатом была если
не уничтожена, то размыта, в Германии же - нет. |
Понятно поэтому, что городской патрициат стремился смягчить
сословные перегородки, отделявшие его от знати. Путь “наверх” для
части купцов открывали приобретение обширных земельных владений
и смешанные браки, на которые шли обедневшие рыцари, желавшие
поправить свои дела посредством женитьбы на богатых купеческий
дочках. Кое-кому из городских богачей удавалось приобрести рыцар-
ское достоинство. Для купцов-патрициев характерно стремление жить
роскошно. С тем чтобы поднять свой престиж и произвести впечатле-
ние на общество, они строят каменные дома и дворцы, увенчанный
башнями. Позднеготическим зданиям южногерманского патрициата и
ренессансным палаццо итальянских купцов могла бы позавидовать
знать. В окнах патрицианских домов появляются стекла, покои богато
обставлены, стены увешаны гобеленами. Подобно дворянству, купцы
предаются охоте, “спорту благородных”. В одежде и украшениях они
соревнуются со знатью, так же как и в погребальных обрядах, обстав-j
ляя их с максимальной помпой. Над погребениями воздвигаются рос-|
кошные надгробия, - патрициат спешит увековечить свою славу. Неко-
торые впадают в экстравагантность. В сохранившейся от 1415 г. опис*|
расходов на свадьбу патриция из Пистойи подробно зафиксированы
его широкие траты, включая оплату свиты из восьми всадников, по-^
купку невесте шести платьев, отделанных мехом и серебром, сундуки,
драгоценности, постельное белье и пр., - за все это было уплачено це-^
лое состояние, почти 600 флоринов. |
С купеческой и предпринимательской верхушкой приходится счи-j
таться и королевской власти, которая нуждается в ее финансовой и no-i
литической поддержке. Отдельные из наиболее преуспевших купцов!
приближены ко двору. Банкир Жак Кёр, “первый финансовый магнат
Европы” (около 1395-1456), вкладывавший свой капитал во всевоз-
можные прибыльные предприятия и имевший интересы по всей Евро-
пе, делается казначеем и министром французского короля Карла VII,
участвуя в проведении государст венных реформ, так же как в военной
и дипломатической политике Франции. Беспрецедентное возвышение
и падение Кера, которому, после того как он впал в немилость, при-
60
шлось бежать из Франции и умереть в изгнании, произвели неизглади-
мое впечатление на современников. Франсуа Вийон размышлял о том,
куда после смерти попала душа Кера.
Жизнь Жака Кера полна приключений и превратностей. Но тако-
ва же и жизнь купца несравненно более скромного масштаба, каким
был его старший современник Бонаккорсо Питти (1354-1430). Он был
активно вовлечен в городские дела Флоренции и, чувствуя себя на рав-
ных с высшей аристокритией, участвовал в войнах и политических ин-
тригах, ввязывался в борьбу партий в своем родном городе. В поисках
“фортуны” Питти переезжает из Флоренции в Ниццу, из Авиньона в
Гаагу и Брюссель, из Аугсбурга в Загреб. Он выполняет дипломатиче-
ские поручения в Лондоне и Париже, при дворе императора Священ-
ной империи, занимает высшие должности во Флорентийской респуб-
лике. Расчетливый купец, он вместе с тем и азартный игрок в кости,
проигрывающий и выигрывающий суммы, которые с дотошной акку-
ратностью записывает. Питти - авантюрист, делец и писатель, оста-
вивший по себе память в созданной им “Хронике”, которую он запол-
нял сведениями о всех событиях своей богатой приключениями жизни,
о членах семьи и близких и дальних родственниках, о дуэлях и интри-
гах, в которых участвовал, но также и о политических коллизиях, сви-
детелем которых ему довелось быть.
Нигде в Европе купечество нс достигало такого экономического и
политического могущества, как в городах Италии. Нигде в торговую
деятельность не вовлекался столь широкий слой населения. Путешест-
венник, проезжавший через Венецию незадолго до Великой чумы 1348 г.,
пришел к заключению: “Весь народ - купцы”. О генуэзцах говорили:
“Генуэзец - значит купец”. Такие оценки справедливы в том смысле,
что именно крупное купечество задавало тон всей экономической, со-
циальной и политической жизни в городах Италии. В итальянских го-
родах профессия купца была морально реабилитирована, и Якоб из Ва-
раццо, архиепископ Генуэзский и автор знаменитой “Золотой леген-
ды”, уподоблял купцу самого Христа: на корабле креста Он приплыва-
ет, дабы дать людям возможность обменять земные преходящие вещи
на вечные. Богатство более не имеет отрицательного смысла, ибо, как
утверждает Якоб из Вараццо, богатыми были и библейские патриархи,
и сам Христос!
В Х1П в. и позднее было немало купцов, предпринимавших дальние
и рискованные плавания. Достаточно вспомнить о знаменитом путеше-
ственнике Марко Поло. В 1291 г. братья-генуэзцы Вивальди отправля-
ются в странствие, на которое, по словам современника, “до них никто
не отваживался”: они отплывают на запад от Гибралтара разыскивать
баснословно богатую Индию то ли в западных водах Атлантики, то ли
обогнув с юга Африку, - в любом случае они не имели ни предшествен-
ников, ни ориентиров, которыми могли бы руководствоваться. Таких
смелых первооткрывателей и путешественников, которые сочетали
погоню за наживой с любознательностью и авантюризмом, привлека-
ли Индия, Китай, страны Африки, Ближний Восток. Купец легко пре-
вращался в корсара. Вспомним 4-ю новеллу второго дня “Декамерона”:
подвергшись ограблению, купец сам принимается за пиратство и воз-
61
Песнопения Альфонсо X. Рукопись. XIII в. Миниатюра
вращается домой разбогатевшим. Купцы отплывали в торговые поезд-
ки вооруженными, в 1344 г. в Генуе был принят закон, который запре-
щал им отправляться без оружия далее Сицилии или Майорки.
Энергичный купец, который предпринимает дальние странствия за
товарами и подвергает риску свои богатства и самую жизнь, - персо-
наж многих фаблио. Отмечая доходность профессии негоцианта, авто-
ры фаблио вместе с тем подчеркивают его оборотистость, энергию,
смелость, любовь к опасным приключениям. Согласно “Сказу о куп-
цах”, купцы заслуживают всяческого уважения, ведь их услуги важны
и для церкви, и для рыцарства, и для всего общества. Подвергая себя
опасности, они, странствуя из страны в страну, из одной провинции в
другую, привозят редкостные товары. В фаблио, как и в других памят-
никах, купцы, как правило, противопоставляются прочим богатым го-
рожанам: последние ведут оседлый образ жизни, тогда как купцы - на-
род непоседливый. Богатый и уже немолодой парижский горожанин,
который в конце XIV в. составил книгу наставлений для своей молодой
жены, советует ей, если она, овдовев, снова выйдет замуж за купца,
всячески заботиться об его удобствах, ведь ему приходится странство-
вать и в дождь, и в снег, и в бурю, испытывая все невзгоды пути. Он не
сбывает упомянуть и о том, чтобы она вывела блох в своей комнате и
из супружеской постели... Не правда ли - трогательная забота о буду-
щем супруге своей спутницы жизни!
Купец должен быть готов встретиться с опасностью, которая со-
ставляла неотъемлемую сторону его профессии, и соответственно соз-
нание риска, угрозы жизни и богатству не оставляло его. Опасность
подстерегала в дальних путешествиях, в особенности морских - им гро-
зили кораблекрушения, нападения пиратов или конкурирующих куп-
цов. Опасностью грозили пертурбации на рынке. Но опасность исходи-
ла и от людей, с которыми купец вступал в те или иные отношения. По-
тому-то в записях и поучениях, вышедших из-под пера купцов-писате-
лей, столь настойчиво высказываются предостережения относительно
контрагентов, сограждан, друзей и даже родственников. Купцу реко-
мендуют быть постоянно настороже. Стареющий богач из Прато
Франческо ди Марко Датини указывал своему молодому помощнику:
“Ты молод, но когда проживешь с мое и будешь иметь дело со стольки-
ми же людьми, как я, ты поймешь, что человек таит в себе опасность и
что рискованно с ним иметь дело”. По словам другого итальянского
купца, он прожил жизнь в трудах, опасностях и заботах. Образование
торговых компаний с разделением доли риска в случае потерь между
купцом - владельцем основного капитала и купцом-мореплавателем
было в немалой мере вызвано сознанием подстерегающей людей этой
профессии опасности: первый рисковал деньгами и товарами, второй -
жизнью и более скромными средствами, вкладываемыми им в предпри-
ятие - colleganza (в Венеции), commcnda (в Генуе), Widerlegung (в Север-
ной Германии).
Но постепенно происходит смена доминирующего типа крупного
купца: странствующий по суше или воде торговец, подвергающий себя
всем опасностям и невзгодам, превращается в предпринимателя, кото-
рый сидит в своей фактории и ведет дела преимущественно при посред-
63
стве агентов и переписки. Эта трансформация имела далеко идущие
последствия для всего облика купцов, их психологического склада и
культуры.
До сих пор характеристику деловых людей, занятых торговлей и
ростовщичеством, равно как и оценку их деятельности, мы по большей
части встречали у тех, кто сами не были купцами. И это понятно, по-
скольку на протяжении длительного периода грамотность оставалась
привилегией, если не монополией, духовенства. С XIII в. положение по-
всюду, от Фландрии до Италии, начинает меняться. Торговая деятель-
ность требовала подготовки, в том числе и овладения образованием.
Неграмотный купец едва ли мог успешно вести свои дела. В городах,
притом не только крупных, но и сравнительно небольших, появляются
светские школы, в которых детей состоятельных собственников обуча-
ли чтению, письму и счету. В то время как в церковной школе изучали
священные тексты, а арифметика требовалась прежде всего для со-
блюдения календаря праздников, в новой городской школе знания при-
обретались с практическими целями.
Соответственно менялись и методы обучения, центр тяжести в об-
разовании перемещался с классического на прикладное. Потребности
купечества способствовали переходу от римских цифр к арабским, бо-
лее удобным для коммерческих счетов, и к введению нуля. Здесь закла-
дывались некоторые основы нового, более рационального подхода к
математике. Постепенно складывается “арифметическая менталь-
ность” - склонность и вкус к счету, точности, нехарактерные для пред-
шествующего периода. Арифметика развивалась не только в кельях
ученых и в королевских казначействах, но и в конторах купцов, и сати-
рик XIII в. изменяет это слово: aerismetica - “денежное искусство”. В за-
вещании одного венецианского купца (1420) читаем: его дети должны
пройти курс абака “для того, чтобы обучиться коммерции”. “Абаки” -
руководства для торговых расчетов, иногда рифмованные, что должно
было облегчить заучивание, - составлялись с XIII в. Флорентийский ку-
пец и банкир Джованни Виллани, первый автор, проявивший интерес к
статистике (И. Ренуар говорит о “литании цифр” в его хронике), насчи-
тывал в начале XIV в. в своем родном городе от 8 до 10 тысяч учени-
ков, посещавших шесть городских школ, в которых обучались матема-
тике. В Лондоне учеников золотых дел мастеров специальным стату-
сом обязывали учиться в школе. В городских школах обучали латыни,
но письма и документы уже нередко составлялись на народном наре-
чии. Наиболее древний из известных ныне текстов на итальянском
языке - фрагмент купеческого счета из Сиены - датируется 1211 г. Из-
менение характера письма, переход на протяжении ХП-ХШ вв. от “ка-
ролингского минускула” к “курсиву” были непосредственно связаны с
развитием деловой корреспонденции, в особенности купеческой.
Дети деловых людей охотно шли в университеты. Гамбургский го-
родской совет учредил стипендии для обучения сыновей бюргеров в
университете Ростока. Восемнадцать юношей, принадлежащих к трем
поколениям семьи советника из небольшого северогерманского горо-
да, посещали университет. Но далеко не все сыновья коммерсантов, по-
лучив высшее образование, возвращались к делам своих отцов. Неко-
64
торые делались духовными лицами, врачами, юристами, и в 1360 г. сын
лионского сукноторговца получил степень доктора римского права.
Другие, став членами городских советов или бургомистрами, не остав-
ляли торговли. В составе некоторых советов немецких городов насчи-
тывалось до половины людей с университетским образованием.
Немалое значение придавалось изучению иностранных языков, и
сыновья итальянских купцов осваивали английский и немецкий, а нем-
цы-ганзейцы - также и русский, необходимый для успешного ведения
дел в Новгороде, и эстонский - для общения с контрагентами в При-
балтике. Для нужд купцов составлялись словари и разговорники, вклю-
чая пособия для изучения восточных языков. Наиболее ходовыми язы-
ками международного общения были итальянский (в странах бассейна
Средиземноморья) и средне нижненемецкий (в городах Балтики).
В доме купца, богатого бюргера появляется книга - некогда моно-
польное владение духовных лиц. И хотя до конца средневековья в этой
среде книги не были широко распространены и оставались скорее
предметами роскоши, тем не менее в Сицилии, например, из 123 из-
вестных библиотек в XIV и XV вв. более ста принадлежали горожанам.
Какие же книги входили в состав купеческой библиотеки? Прежде все-
го жития святых, Библия, псалтырь, но одновременно и сочинения Бо-
эция, Цицерона, римских поэтов, ‘‘Божественная Комедия”, а затем и
Боккаччо. В распоряжении городских советов Германии уже находи-
лись солидные по тогдашним меркам библиотеки.
В своей счетной книге купец записывал наряду с расходами и дохо-
дами также и самые различные сведения о событиях, которые, на его
взгляд, заслуживали упоминания. Его кругозор расширялся теперь не
только вследствие посещения других стран и городов, но и благодаря
начитанности. Изучая европейские или восточные рынки, он заодно
знакомился и с обычаями и учреждениями разных народов и был спо-
собен сопоставить с ними историю и культуру собственного города и
государства.
Возникали практические руководства по торговой деятельности, в
которых перечислялись товары, меры и веса, указывались денежные
курсы и таможенные пошлины, равно как и способы обмана властей,
взимавших налоги с купцов; здесь же даются описания торговых путей,
образцы счетов и календари, наконец, советы по изготовлению разно-
го рода изделий. Не абстрактное и пренебрегающее повседневной жиз-
нью схоластическое знание, но сведения о конкретном, прикладном и
измеримом - вот что находится в центре внимания авторов этих руко-
водств - купцов и предпринимателей.
Деловой человек с размахом постоянно ведет переписку. Он либо
сам пишет письма, либо их записывает под его диктовку секретарь.
Грамотность - первейшее условие успешного ведения дел. Отплывая с
грузом, торговые суда постоянно увозили и купеческую корреспонден-
цию. В архиве Франческо Датини, умершего в 1410 г., сохранилось бо-
лее 150 тысяч деловых писем. Флорентиец Паоло да Чертальдо, соста-
вивший в 60-е годы XIV в. сборник наставлений, в котором благочести-
вые поучения перемежаются советами чисто практического содержа-
ния, придает деловой корреспонденции большое значение. Как только
3 Город..., том 2
65
ты получишь письма, говорит он, прочти их и в случае необходимости
немедля распорядись, пошли курьера, если они касаются купли-прода-
жи. Но доставленные тебе чужие письма не передавай, прежде чем не
распорядишься своими делами, ведь и в них могут быть сведения, кото-
рые тебе повредят.
У Паоло да Чертальдо купеческая этика выражена с большой оп-
ределенностью. Нужно уметь зарабатывать деньги, но еще важнее
уметь их правильно, разумно тратить. Ключевые слова в его сочинении
- “трудолюбивый”, “упорный”, “усердный”. Чертальдо убежден в том,
что заработанное своими усилиями богатство предпочтительнее унас-
ледованного. Чертальдо, как и другие купцы XIV в., религиозен. Но
что это за религиозность? Ад угрожает неосмотрительным людям, и
поскольку нельзя не бояться смерти, то нужно постоянно быть к ней
готовым, т.е. держать в полном порядке все дела и перед кончиной све-
сти счеты с Богом и с компаньонами. Долг перед Творцом в сознании
Чертальдо стоит в одном ряду со всеми прочими обязательствами куп-
ца. Едва ли от взора этого купца-писателя укрываются противоречия
между требованиями повседневной жизни и религиозно-этическими
идеалами, и он колеблется между этими полюсами, не переживая, од-
нако, драмы и имплицитно разрешая этот конфликт в пользу купече-
ского призвания.
Неудивительно, что в среде купцов выделяются авторы “семейных
хроник”. Остается не вполне ясным, возникали ли эти хроники под вли-
янием исторических сочинений, которые нередко составлялись (в осо-
бенности во Флоренции) опять-таки выходцами из купеческого сосло-
вия и отражали интерес “деловых людей” к экономике, статистике и
фактической точности, или же “большая история” развивалась парал-
лельно с “малой историей” семей коммерсантов, налицо единое умст-
венное движение в крупном европейском городе, связанное с подъемом
индивидуального и коллективного самосознания - наиболее развитой,
состоятельной и деятельной части его населения. Существенно то, что
“семейные хроники”, содержавшие записи о рождениях, браках, смер-
тях членов семьи, о выгодных торговых сделках и избраниях на город-
ские должности, включали в себя и сообщения чисто исторического со-
держания. Характерно название одного из таких сочинений: “Книга
Джовенко Бастари о всех делах его жизни, кредиторах и дебиторах и
достойных памяти событиях”. Дела авторов-купцов нередко прямо за-
висели от политической конъюнктуры и совершившихся в городе и в
стране событий.
К запискам Бонаккорсо Питти, которые он вел почти до последне-
го дня жизни, определение “семейная хроника” не вполне подходит, так
как в центре его записок неизменно стоит его собственная персона.
Это скорее автобиография, и эгоистическое “я” Питти заявляет о себе
с каждой страницы его мемуаров.
Не менее ярко личность и главные жизненные ценности итальян-
ского купца конца XIV - начала XV в. раскрываются в “Мемуарах”
Джованни ди Паголо Морелли (1371-1444), охватывающих период
1393-1421 гг. Этот потомок красильщиков и суконщиков не принадле-
жал к ведущим семьям флорентийской олигархии и не обладал боль-
66
Шим богатством. Купец средней руки, трудолюбием и расчетливостью
сколотивший кое-какое состояние, в своих записках, не предназначен-
ных для публикации, довольно откровенно изложил свои принципы,
ннс сомнения разделяемые многими из его соотечественников - со-
братьев по классу.
В отличие от Питти, который живет в гуще политических собы-
тий Флоренции и Европы и ввязывается в самые неожиданные интри-
ги, Морелли - человек в высшей степени осторожный и осмотритель-
ный. Он учит, как разбогатеть без риска и не гоняясь за прибылью,
если это опасно. В этом смысле Морелли, пожалуй, более представи-
телен для позднесредневекового купечества с его приверженностью к
принципу “умеренности”. Патриотизм Морелли оттеснен на второй
план любовью к собственному дому и семье. Его “Мемуары” изоби-
луют советами такого рода: старайся скрывать от коммуны размеры
своих доходов, дабы уклониться от уплаты налогов, и всячески демон-
стрируй, что у тебя лишь половина того, чем на самом деле владеешь
(вспоминается персонаж новеллы Саккетти, прикинувшийся разорен-
ным, с тем чтобы избежать уплаты налогов), всегда дружи с теми, кто
стоит у власти, и примыкай к той партии, что сильнее; никому не до-
веряй, ни слугам, ни родичам, ни друзьям, ибо люди порочны и начи-
нены обманом и предательством; там, где дело идет о деньгах или
ином добре, не найдется родственника или друга, который позаботил-
ся бы о тебе больше, нежели о себе; если ты богат, довольствуйся
тем, что покупаешь друзей на свои деньги, коль не можешь приобре-
сти их иными способами. Морелли записывает советы, как нужно от-
казывать в займах и поручительствах, как сделать, чтобы родственни-
ки не объедали, и как присматривать за слугами. Ростовщичество са-
мо по себе в его глазах не предосудительно, но опасно вследствие дур-
ной славы, которую может приобрести ростовщик. Эгоистическая
мораль беспринципного наживали выступает под пером Морелли с
предельной ясностью.
В его глазах добро отождествлено с пользой, добродетель предста-
вляет собой не что иное, как выгоды, а зло - убытки. Л.М. Баткин, ис-
следователь “Мемуаров”, обращает внимание на то, что Морелли не-
твердо помнит, сколько детей родила его невестка, но точно указыва-
ет размеры ее приданого.
Подобно купцам новой эпохи, Морелли придает большое значение
строгому бухгалтерскому учету. Но вместе с тем он не склонен сводить
знания к одним лишь практическим навыкам. Наряду с бухгалтерией и
грамматикой желательно знать Вергилия и Боэция, Сенеку и Цицеро-
на, Аристотеля и Данте, не говоря уже о Святом писании. Полезно пу-
тешествовать и знакомиться с миром. Этот меркантильный индивидуа-
лист, поставивший во главе своей системы ценностей умение нажи-
ваться, был современником широкого культурного движения, которое
не оставило его равнодушным. Способствуя развитию навыков, необ-
ходимых для предпринимательской деятельности, культура вместе с
тем доставляет ему и душевное наслаждение. Правда, мерки купца Мо-
релли привносит и в эту сферу жизни. “Ты сможешь, изучая Вергилия,
я*
67
- пишет он, - побыть в его обществе сколько заблагорассудится, и он...
научит тебя без какой-либо денежной или иной мзды”.
Вера Морелли примиряет Бога и купеческое стяжательство. Как
он вспоминает, его отец не терял ни минуты, стараясь всегда заслужить
любовь Творца и вместе с тем снискать дружбу добрых людей, богатых
и могущественных. Мудрым помогает Бог, и они сами себе помогают.
Удачливую коммерцию Морелли принимает за служение Богу. В этом
отношении он опять-таки совершенно не оригинален. В скольких дело-
вых документах, оформлявших сделки, находим мы обращение к Твор-
цу, Богоматери и святым: “Во имя Господа нашего Иисуса Христа и
святой Девы Марии, и всех святых в раю, да ниспошлют Они нам бла-
га и здоровье, на море и на суше, и да умножатся наши дети и богатст-
ва и да спасены будут наши души и наши тела!” В расчетных книгах
купцов и торговых компаний велись особые “счета Бога” (il conto di
Messer Domcneddio). Сюда вносились те суммы, которые купцы жерт-
вовали на бедных и богоугодные заведения, с тем чтобы застраховать
свои души от посмертных неприятностей. С Творцом обращались как с
членом купеческой компании, и размеры Его доли зависели от величи-
ны прибыли, полученной компанией. Таким образом, Бог был прямо
заинтересован в том, чтобы даровать предпринимателям максималь-
ный доход - вполне рациональный способ побудить Творца прислу-
шаться к молитвам купцов и банкиров. Благочестие купцов проникну-
то духом коммерции в такой же мере, в какой погоня за земными бла-
гами осознается ими как дело божье. Честное ведение торговых дел не
только не препятствует, но, напротив, способствует спасению души.
Таково, во всяком случае, убеждение авторов надписи на возведенном
в XV в. здании торговой компании в Валенсии: тот купец, который не
грешит языком своим, соблюдает данные ближним клятвы и не отдает
денег под ростовщические проценты, “разбогатеет и заслужит вечную
жизнь”. На печатях английских купцов были начертаны девизы вроде
следующих: “Десница Господа возвысила меня”, “Боже, помоги этому
лучшему человеку!” В своих завещаниях они упоминают состояния,
“которые им пожаловал Бог“.
Но возвратимся к Джованни ди Паголо Морелли. Подобно многим
своим современникам, он глубоко пессимистичен. Люди по природе
своей дурны, жизнь тяжела, судьба безжалостна - и ныне более, чем
когда-либо. Итальянские купцы того времени видели “золотой век” в
прошлом. В обществе и в делах правят обман и вероломство. Исследо-
ватель “Мемуаров” говорит о “коммерческом пессимизме” Морелли:
он рассчитывает не на прибыль и обогащение, а на то, чтобы сохра-
нить имеющееся. В этих условиях единственное прибежище - семья.
Жизнь воспринимается этим купцом как драма, как беспрерывная и
безжалостная борьба. Пессимизм Морелли весьма показателен для ми-
роощущения людей Ренессанса. Вразрез с устойчивым образом ренес-
сансного оптимизма и веры во всесилие человека, якобы впервые в ту
эпоху открывшего для себя свой внутренний мир и мир, в котором он
жил, ныне со все большей настойчивостью и аргументацией высказы-
вается иная точка зрения: люди Возрождения, близко знакомые со
смертью и всяческими невзгодами, отнюдь не были преисполнены ра-
68
дужными чувствами и праздничными настроениями. Сознание неустой-
чивости и ранимости человеческой жизни, безотрадный взгляд на при-
роду человека равно присущи как многим гуманистам, так и писате-
лям-купцам типа Морелли.
“Купеческая эпопея” Морелли возникает в обстановке сложного
социально-экономического кризиса, охватившего Италию с середины
XIV в. На фоне этого кризиса развертывался итальянский Ренессанс.
От меркантильного утилитаризма “жирного” пополана до гуманизма -
огромная дистанция. Гуманисты замкнуты в собственном искусствен-
ном универсуме культуры, тогда как купцы живут чисто земными ин-
тересами. Мир идеальных ценностей первых слабо коррелирован с
практически-деловым миром вторых. Культура, создаваемая поэтами,
художниками и мыслителями, далеко отстоит от цивилизации, выстра-
иваемой при активном участии деловых людей. И тем не менее сущест-
вовала связь между этими столь разными и даже противоположными
мирами, дело не в том, что немало гуманистов не чурались коммерче-
ского и банковского дела. Не было ли в какой-то мерс миропонимание,
сформулированное гуманистами, сублимированным и преобразован-
ным в искусстве и литературе выражением потребностей той самой
буржуазии, которая в своих интимных откровениях обнажала иной
свой облик, не идеализированный и утопический, но сугубо земной и
прозаичный? Разумеется, поле творчества гуманистов было несравнен-
но богаче и шире, нежели сфера деятельности коммерсантов или пред-
принимателей, но не эта ли прагматическая сфера служила основой
для произрастания благоухающих цветов Возрождения?
Разница между гуманистами и купцами заключалась в том, что по-
следние оставались в своем времени, тогда как первые осуществили
прорыв в вечность или в “большое время” культуры. На картинах и
портретах итальянских и фламандских мастеров богатые купцы пред-
стают перед нами нарядно-величественными и благочестивыми людь-
ми, щедрыми дарителями, основателями госпиталей, украшателями
церквей и прочих общественных зданий, тогда как в интимных записях
и “семейных хрониках” обнажаются их безжалостный эгоизм и цинич-
но-инструментальное отношение к согражданам и контрагентам ком-
мерческих сделок. У делового человека эпохи Возрождения было два
облика. Он сочетал культуру с коммерцией, религиозность с рацио-
нальностью, благочестие с аморальностью. Освобождая политику от
морали, он действительно был “макиавеллистом до Макиавелли”. Он
пытался перестроить отношения между моралью и религией таким об-
разом, чтобы вера в Бога не служила препятствием для его не слишком
чистых операций.
Последнее, правда, не всегда удавалось, и было немало купцов и
банкиров, которых страх перед геенной огненной побуждал хотя бы в
последний час раздаривать свои богатства бедным и церкви. “Меланхо-
лия” (malinconia), которая столь часто встречается на страницах фило-
софских трактатов и в искусстве Возрождения, это не сентиментальная
грусть, а, как выясняется, в частности, при чтении купеческих “семей-
ных хроник” и завещаний, куда более тягостный и неизбывный страх
перед вечным проклятьем, основанный на неверии в возможность спа-
69
стись. В конце изучаемого периода “меланхолия” становится широко
употребительным обозначением господствующих настроений в купе-
ческих кругах. Исследователи называют Ренессанс “золотым веком
меланхолии” и указывают на то, что слово “отчаяние”, которое отно-
сительно редко употреблялось в текстах предшествующего периода,
становится очень частым в текстах Ренессанса. “Нечистое сознание”
делового человека, его опасения перед превратностями земной судьбы,
усугубленные страхом загробных кар, - симптом и спутник развития
индивидуализма.
Впрочем, заботы о спасении души не служили препятствием для
средиземноморских купцов в их торговле с врагами христианства - му-
сульманами. Испанским и итальянским купцам ничего не стоило нару-
шить запрет экспорта оружия арабам и туркам. Баснословные прибы-
ли давала торговля рабами-христианами, и Петрарка в удручении пи-
сал о “грязном народце” рабов, которые заполняли улицы Венеции и
оскверняли этот прекраснейший город.
Означают ли эти цифры, что погоня за прибылью не ставила куп-
ца и финансиста в трудное положение морального разлада? Многочис-
ленные осуждения ростовщических операций побуждали флорентий-
ские власти ограничивать величину допустимого процента; ростовщи-
ческой прибылью считали такую, которая превышала 15 или 20%.
Власти Констанца запрещали гражданам взимать более 11% за ссуду.
Завещания многих деловых людей приоткрывают завесу, скрываю-
щую их муки совести и страхи перед карами: они отказывают в пользу
бедных значительную долю своего имущества. Франческо Датини в
старости обратился к покаянию, совершил паломничества, постился и
в конце концов оставил почти все свое огромное состояние (75 тысяч
флоринов) на дела милосердия, что тем не менее не избавило его от
чувства вины и “меланхолии”. Среди венецианских дожей насчитыва-
лось несколько лиц, которые сложили свои должности по моральным
соображениям, и были богачи, закрывшие свои лавки и ушедшие в мо-
настырь.
Разумеется, препятствия для безудержного накопительства не все-
ми купцами ощущались в одинаковой мере. Отмечено, в частности, что
итальянцы более активно искали путей обхода церковных запретов ро-
стовщичества, нежели ганзейцы.
Средневековье переняло у античности образ Фортуны - воплоще-
ния слепой судьбы, постоянно вращающей колесо, которое то подни-
мает, то сбрасывает уцепившихся за него искателей удачи. Пожалуй,
никому в средневековом обществе этот образ не подходил в такой же
мере, как купцу. Слово “fortuna” сохраняет два значения: “судьба, уда-
ча” и “большая сумма денег, богатство”. И это не случайно. Не остав-
ляющее купца чувство риска связано с представлением о судьбе, игра-
ющей человеком. К концу средневековья мысль о судьбе, произвольно
раздающей удачи и поражения людям, становится особенно напряжен-
ной и неотступной - как у купцов, переживающих быстрое обогащение
и еще более скорое разорение (вспомним крах крупнейших банкирских
компаний во Флоренции - Барди и Перуцци), так и у мыслителей эпо-
хи Возрождения. Разумеется, эго уже не античная Фортуна, а некая си-
70
ла, акциденция Бога. Аугсбургский купец писал, что Бог даровал его
предку “милость, удачу, прибыль” (gnad, gluck, gwin). Но в условиях на-
растающего кризиса понятие “fortuna” все более настойчиво получает
одностороннее толкование как силы разрушительной, губительной,
насыщенной смертельной опасностью, “не-судьбы”.
Для того чтобы защититься от превратностей судьбы, купцы нуж-
дались в покровителе, и таким святым, патроном торговли и морепла-
вания, считался Николай из Миры. С конца XI в. его мощи хранились в
Бари, привлекая массы паломников. Между тем венецианские купцы
утверждали, что подлинные мощи св. Николая хранятся в их городе, -
торговая конкуренция находила свое продолжение и в поклонении свя-
тому. Но св. Николай почитался патроном купцов и в северной части
Европы - во всем бассейне Балтийского моря. Отмечено, что с обост-
рением чувства экономической неустойчивости у итальянских горожан
возрастала потребность давать своим детям имена святых, которые за-
щитили бы их от жизненных невзгод. Именами святых стали усердно
наделять и торговые корабли; то была своего рода “страховка” от ги-
бели и разорения.
В связи с менее благоприятной торговой конъюнктурой часть куп-
цов, стремясь избежать риска, сопряженного с дальней торговлей, пе-
реходит к более гарантированному способу помещения денег. Не пока-
зательна ли история семьи венецианцев Барбариго? Уже купец Андреа
Старший в конце жизни предпочитал скупать земли, а его сын Никко-
ло завещал сыну Андреа Младшему вообще не вкладывать капиталов
в торговлю. И точно так же Маттео Палмьери, автор сочинения “О
гражданской жизни’* (1438-1439), восхваляя купеческую торговлю, вы-
ше всего ставит занятия сельским хозяйством, обеспечивающим спо-
койную жизнь. Отказ от торговли в пользу финансовой деятельности и
землевладения отвратил итальянских деловых людей от участия в от-
крытиях на Атлантическом океане. Географические открытия на ру-
беже XV и XVI вв. совпали с начавшимся экономическим упадком Ита-
лии, оказавшейся вдали от новых великих торговых путей.
Спад экономической активности, колоссальная убыль населения в
результате Черной смерти 1348-1349 гг. (понимаемой современниками
как проявление божьего гнева за людские грехи) послужили источни-
ком серьезного социально-психологического и морального кризиса,
охватившего и купечество. Смерть становится близкой, знакомой и по-
стоянной угрозой. Веселые истории, рассказываемые в “Декамероне”,
этой “купеческой эпопее”, едва ли можно правильно понять, если изъ-
ять их из той перспективы, в которую они поставлены Боккаччо. Жут-
кая картина причиненного чумой всеобщего опустошения и людского
отчаяния, распада всех человеческих связей, включая и родственные,
которой открывается первый день “Декамерона”, создает фон для
дальнейшего развертывания повествования. Забавные случаи и фри-
вольные приключения, какими изобилует это сочинение, рассказаны в
разгар чудовищной чумы, от которой укрылись десять девушек и юно-
шей из Флоренции. Истории, ими поведанные, — лишь одна, художест-
венно преображенная сторона действительности; но не нужно упускать
из виду той страшной изнанки жизни, которая присутствует как в пове-
71
Песнопения Альфонсо X. Рукопись. XIII в. Миниатюра
ггвовании Боккаччо, так и в сознании его современников и читателей
и которую можно обозначить как триумф смерти. В предисловии к сво-
им новеллам Франко Саккетти писал, что люди хотят слушать такие
истории, которые принесли бы им уют и утешение среди стольких не-
счастий, чумы и смерти. Для того чтобы представить себе, до какой
степени деловые люди Возрождения были одержимы идеей смерти и
следующей за нею расплаты, достаточно напомнить о сочинении друга
Боккаччо, суконщика Анжело Торини, которое посвящено описанию
бедственности и бренности человеческого существования.
В массовые покаяния, вспышки неистового благочестия и фана-
тизма, сопровождавшиеся публичными шествиями флагеллантов, ко-
торые внезапно прокатывались по странам Европы “осенью средневе-
ковья”, вовлекалась и городская верхушка. По временам она склоня-
лась и к ереси, хотя роль и удельный вес купечества в этих движениях
нс ясны. С другой стороны, богатая буржуазия неизменно была пред-
метом ненависти бедняков, которых она эксплуатировала. Вспомним
восстание чомпи во Флоренции (1378). Столетие спустя Флоренция,
только что избавившаяся от тирании Медичи, сделалась ареной высту-
пления реформатора и апостола аскетизма Савонаролы. Его идеалом
был город, превращенный в гигантский монастырь, из которого были
бы изгнаны роскошь, богатство и ростовщичество вместе со светскими
искусствами и литературой. Но это были эксцессы, предельные случаи
выражения ненависти к богачам. В целом же идеал средневековья в от-
ношении торговли скорее воплощался в мелком производстве, ориен-
тированном на ограниченный рынок, и в умеренном торговом обмене,
который подчинялся бы требованиям “справедливой цены” и “умерен-
ной прибыли”, не превышавшей возмещения затрат купца и потребно-
стей его семьи. Однако подобные идеальные требования приходили в
резкое противоречие с действительностью. Религиозность купца пере-
плеталась с жаждой наживы, со страстью обладания богатствами, и
этой жажде в конечном счете была подчинена вся его этика.
Выше были приведены слова из проповеди священника, который
просил прихожан не молиться за душу его отца, так как тот был рос-
товщиком и должен поэтому быть навеки проклят. Эти слова содер-
жатся в нравоучительном “примере”, и едва ли приходится сомневать-
ся в том, что они вымышлены. Но это вымысел, предвосхищающий
жизненную практику. Ибо в завещании флорентийского купца Симона
ди Риньери Перуччи мы находим почти дословно такое же родственное
проклятье с единственным отличием - оно обращено не сыном к отцу,
а отцом к сыну: “Да будет мой сын проклят навеки мною и Богом! Да
будет так! Если же после моей кончины он еще будет жив и я не смогу
наказать его по заслугам, то да обрушатся на него божьи кары как на
неверного и предателя!” В чем причина столь ужасного отцовского
гнева, который А. Сапори не без основания считает самым страшным
отцовским проклятьем, какое когда-либо было записано в средние ве-
ка? Сын взял из кассы отца немного денег.
Но было бы ошибочно заключать из подобных фактов, будто ку-
печеская семья не обладала прочной эмоциональной основой. Напро-
тив, именно в этой среде начинают вырисовываться контуры семьи но-
вого времени. Дело, которое ведет глава семьи, - дело всей семьи, пе-
реходящее по наследству от отцов к сыновьям. Именно в этих семьях
при признании главенства отца центром семейного ядра становится ре-
бенок - продолжатель дела отца. Семья была главным структурным
элементом в организации крупной торговли и кредита, и компании, ко-
торые доминировали в хозяйственной жизни XFV-XV вв., представля-
ли собой прежде всего семейные общества. Семьи городских богачей
наследственно владели высшими должностями в магистрате. Напри-
мер, в Кёльне в ХШ-XTV вв. выходцы из семьи Оверштольц 25 раз за-
нимали пост бургомистра. “Семейные хроники” - один из наиболее яр-
ких показателей развитого “семейного самосознания”; в них запечатле-
ны достоинства семьи, воспета семейная честь. Такие хроники состав-
лялись и в германских городах (Нюрнберге, Аугсбурге, Франкфурте), в
этих сочинениях семья и индивид, город и государство, история и сов-
ременность охватываются живым историческим сознанием. Трактат
Альберти “О семье” (1432-1441) - лишь одно из многочисленных сви-
детельств возросшего внимания к семейной жизни, упрочения внутри-
семейных центростремительных сил. Случайно ли в конце средневеко-
вья и в религиозной живописи возрастает внимание к изображению
сцен сакральной истории в виде сцен семейной жизни? Именно в это
время местом действия в живописи все чаще становится внутреннее по-
мещение дома, семейный очаг выступает в качестве притягательного
центра. Буржуазная семья - сюжет группового портрета, утверждаю-
щегося в искусстве того времени. Семейный портрет в интерьере - но-
вое явление. Стремясь увековечить себя, купцы и финансисты заказы-
вают свои портреты, и художники изображают их в конкретной обста-
новке внутри дома, в конторе, с женами и детьми.
Деятельность деловых людей, которая нуждалась в новой системе
ценностей и способствовала ее возникновению, далеко не сразу полу-
чила признание в литературе. Данте смотрел на купцов свысока и хо-
лодно, с аристократическим пренебрежением, Петрарка попросту их
не замечал.
Купеческая, городская жизнь неудержимо прорывается на страни-
цы итальянской новеллы XIV-XV вв. Известный специалист по исто-
рии итальянской литературы В. Бранка имел все основания назвать
“Декамерон” “подлинной Одиссеей торговли”. На смену прежнему но-
сителю героического начала - рыцарю, воину приходит новый герой -
предприимчивый и энергичный купец, “настоящий пионер позднего
средневековья”. Эти “рыцари торговли” закладывали основы нового
мира, и Боккаччо был первым, кто воздал им должное в литературе.
Денежное обращение трансформирует традиционную средневеко-
вую ментальность, отнюдь не склонную к меркантильному подходу к
человеку, который теперь прокладывает себе дорогу. В Италии и
Франции XV в. уже были в ходу выражения такого типа: “человек, сто-
ящий столько-то тысяч флоринов (франков)”. Мышление на купече-
ский манер, склонность видеть самые различные стороны действитель-
ности сквозь призму счета и расчета проявляются во всем. В расчетной
книге венецианца Якопо Лоредано содержится запись: “Дож Фоскари -
мой должник за смерть моих отца и дяди”. После устранения врага вме-
74
сте с его сыном купец на противоположной странице счета удовлетво-
ренно делает пометку: “Оплачено”.
Но счет и расчет проникают и в сферу потустороннего. ХШ век -
время, когда на политической карте загробного мира утверждается но-
вое царство - чистилище. Если в предшествующий период средневеко-
вья душе умершего, по тогдашним представлениям, были уготованы
(либо немедленно, либо после Страшного суда) рай или - перспектива
несравненно более вероятная - ад, то теперь перед нею открывалась
новая возможность: оказаться на небесах после более или менее про-
должительных мук в чистилище. Для того чтобы сократить время пре-
бывания в огне чистилища, служили заупокойные мессы, совершали
щедрые дарения церкви, оказывали помощь бедным. В завещаниях
XIV-XV вв. богатые собственники обусловливают, что непосредствен-
но после их кончины душеприказчики и наследники должны отслужить
огромное число месс - сотни и тысячи, - с тем чтобы их души возмож-
но скорее освободились от мук чистилища и попали в рай. Составите-
ли завещаний буквально одержимы мыслью о необходимости отправ-
ления максимально возможного количества месс. Страх перед загроб-
ными муками - один из источников распространения в конце средневе-
ковья практики завещаний. Утверждается идея пропорциональности
“добрых дел” на земле и наград на том свете. Богач, купец старается
устроиться по возможности с “удобствами” и в потустороннем мире, и,
несмотря на все трудности религиозно-этического порядка, отдельные
представители купеческой профессии уже с конца XII в. удостаивались
святости. Но то были скорее исключения, имевшие место в средизем-
номорских регионах Европы (в других ее регионах культ святых сохра-
нял аристократический характер).
Новое видение мира находит свое выражение в том, что в живопи-
си торжествует линейная перспектива, отвечающая образу пространст-
ва, организуемому индивидуальным зрением. Точка отсчета в новой,
перспективистской живописи - позиция зрителя, взор которого актив-
но проникает в глубокое, многомерное пространство, прежде всего
пространство городское.
Потребностям купцов-мореплавателей отвечали портуланы - пу-
теводители и описания портов и морских путей, карты Европы и мира
(развитию картографии и более рациональному овладению простран-
ства дали толчок путешествия и плавания XIV и XV вв.).
Посещение ярмарок, использование благоприятной конъюнктуры
для прибыльного проведения коммерческих и финансовых операций и
удачи в спекуляциях - все требовало повышенного внимания ко време-
ни. Купец мыслит днями, нс столетиями, по выражению современного
историка. Вполне естественно, что рука об руку с перестройкой про-
странства идут изменения в восприятии времени. Мы видели, что исто-
рическое время проникает в “семейные хроники”. Нюрнбергский ку-
пец и патриций Ульман Штромер пишет в самом конце XIV в. историю
своей семьи, начинающуюся упоминанием предка-рыцаря, который
жил в начале XIII в. Утверждающийся в живописи портрет - выраже-
ние стремления запечатлеть и увековечить определенный момент вре-
мени индивидуальной жизни. “Время купцов” решительно заявляет о
7<ч
своей автономии по отношению ко “времени церкви”; последняя начи-
нает утрачивать свои позиции в контроле над временем. Деловых лю-
дей уже не устраивает церковный календарь с подвижными праздника-
ми и началом года, колеблющимся между 22 марта и 25 апреля, им не-
обходима форма для более точных расчетов времени, и в связи с этой
потребностью начало года устанавливается в день обрезания Христа -
1 января.
Но купцы нуждаются и в четком и равномерном измерении малых
отрезков времени, следовательно, в часах, циферблат которых делил-
ся бы на равновеликие части. Изобретенные в конце XIII в. механиче-
ские часы устанавливаются на башнях городских ратуш и соборов: в
1300 г. - в Париже, в 1309 - в Милане, в 1314 - в Кане, в 1325 - во Фло-
ренции, между 1326 и 1335 гг. - в Лондоне, в 1344 - в Падуе, в 1354 - в
Страсбурге и Генуе, в 1356 - в Болонье, в 1359 - в Сиене, в 1362 г. - в
Ферраре... Отныне сутки делятся на 24 часа, отмечаемые боем часов
или, как в Страсбурге, криком механического петуха. Новое изобрете-
ние давало практические удобства, но, главное, символизировало пере-
ход времени на службу бюргерам, патрициям, светским властям. В
XV в. появляются механические часы для личного пользования. На
смену неточному, приблизительному времени средневековья, сакраль-
ному, связанному с литургией, приходит время секуляризованное и из-
меримое, делимое на равновеликие отрезки. “Теологическое” время
оттесняется временем “технологическим”. Обостряется ощущение хо-
да времени. Генуэзские нотарии при составлении документов отмечали
не только день, но и час их оформления.
Оценка времени повышается, и если прежде его ценили как досто-
яние Бога (в этом смысле нужно понимать слова св. Бернара: “Нет ни-
чего драгоценнее времени”), то теперь оно осознается как достояние
человеческой личности. Здесь оказывалось уместным припомнить сло-
ва Сенеки:
“Все у нас, Луцилий, чужое, одно лишь время наше. Только время,
ускользающее и текучее, дала нам во владение природа...” С этими сло-
вами перекликается рассуждение Леона Баттисты Альберти: “Есть три
вещи, которые человек может назвать принадлежащими ему”. Они да-
рованы природой и “никогда с тобой не разлучаются”. Что же это за
вещи? Во-первых, это душа, во-вторых, “инструмент души” - тело.
Третья вещь - “вещь драгоценнейшая. Она в большей мере моя, чем
эти руки и глаза... это - время”. И Альберти добавляет: все утраченное
можно возместить, но не время.
Пожилой парижский буржуа, упомянутый выше автор книги на-
ставлений, адресованных его юной супруге, напоминает ей о том, что в
мире ином каждый будет держать ответ за попусту растраченное вре-
мя. Мы знаем, что буквально то же самое проповедовал Бертольд Ре-
генсбургский. И точно так же Джанноццо Манетти, член флорентий-
ского правительства, подчеркивает, что в конце жизни каждому при-
дется дать отчет в том, как он использовал отпущенное Богом время,
причем Господь спросит каждого не только о потраченных годах и ме-
сяцах, но и о днях, часах и мгновениях. Это суждение гуманиста. А вот
совет Франческо Датини, банкира и предпринимателя: “Тот опережает
76
других, кто лучше умеет тратить свое время”. Друг Боккаччо Паоло да
Чертальдо в своей “Книге о добрых нравах” фиксирует сроки, когда
рекомендует покупать и продавать те или иные продукты. Рай и сад со-
седствует в его сочинении с ценами на зерно, масло и вино, вечность -
с периодами коммерческого годового цикла. Век спустя венецианский
купец записывает, в какие месяцы года возрастает спрос на деньги и
когда их можно с наибольшей выгодой употребить: в Генуе - в сентяб-
ре, январе и апреле, когда отправляются в плавание корабли, а в Ва-
ленсии - в июле и августе, во время урожая зерна; в Монпелье потреб-
ность в деньгах наибольшая в период ярмарок, которые происходят
здесь трижды в год... Рассчитывая свои средства и способы их приумно-
жить, купцы вместе с тем пристально следят за календарем. Время -
деньги!
Разумеется, “время купцов” - отнюдь не то же самое, что “время
гуманистов”, и деловые люди ценили время по несравненно более про-
заическим причинам, нежели поэты или философы. Но дух, пронизы-
вающий высказывания о времени и тех и других, в конечном счете оди-
наков. Время субъективируется, “очеловечивается”, и потребность
“присвоить” себе время, овладеть им в равной степени испытывают как
деловые люди, так и ученые, поэты, художники, которые дорожат вре-
менем для получения знаний, для того, чтобы “изо дня в день стано-
виться тем, чем мы не были раньше”.
Деловые люди Флоренции и других городов Италии образовывали
главную социальную базу гуманизма. Их меценатство, заказы, наряду с
заказами пап, тиранов и иных знатных господ, материально обеспечи-
вали творчество архитекторов, скульпторов и художников, возводив-
ших соборы и дворцы, украшавших их фресками и статуями. Стремясь
подражать аристократии и ассимилироваться с ней, богатые люди не
скупились на затраты по возвеличиванию родного города и тем самым
- самих себя. Приобщение к художественной жизни повышало их соци-
альный престиж и способствовало мощному расширению их духовного
горизонта. Мифологизированный, утопический мир культуры, твори-
мый мастерами Ренессанса, бросал свой отсвет на повседневную жизнь
купцов и предпринимателей и облагораживал ее. Умевшие считать и
копить деньги, эти люди умели и щедро их тратить на культивирование
вокруг себя мира высоких духовных ценностей. Образование купца не
ограничивалось узкоутилитарными науками, он находил самоценное
удовлетворение в созерцании созданий искусства и в чтении литерату-
ры. Отношения деловых людей с художниками и поэтами широко
варьировались - от преклонения до использования в качестве наемных
работников, подобных всем другим ремесленникам, занятым ручным
трудом. Но они не могли не сознавать, что искусство вносит в их прак-
тическую жизнь элемент праздничности, приподнятости, насыщает ее
высшим смыслом. Новое понимание природы, умение в нее всматри-
ваться, перспективное освоение пространства и вкус к реальной дета-
ли, глубоко изменившееся чувство времени и осознание истории, “гу-
манизация” христианства, наконец, новая высокая оценка человече-
ской индивидуальности - все это отвечало более рационалистическому
мировидению и глубинным потребностям нового класса - ранней бур-
77
жуазии. Практика купцов и творчество ренессансных гениев разделе-
ны пропастью, так же как различалось понимание личностного начала,
доблести, энергии у гуманистов и у деловых людей. Но и те и другие де-
лали общее дело - участвовали в созидании нового мира.
Положение деловых людей в средневековом обществе было в вы-
сшей степени противоречивым. Ссужая деньги аристократам и монар-
хам (чьи неплатежеспособность или нежелание платить нередко слу-
жили причиной краха крупных банков), приобретая земельные владе-
ния, заключая браки с семьями рыцарей и домогаясь дворянских титу-
лов и гербов, купеческий патрициат глубоко врастал в плоть феодаль-
ного общества и составлял его неотъемлемый и важнейший компо-
нент. Ремесло и торговля, город и финансы - органическая часть раз-
витого феодализма. Но вместе с тем деньги подтачивали традицион-
ные основы господства землевладельческой и воинственной знати, па-
уперизировали ремесленников и крестьян. В крупных предприятиях,
основанных купцами, трудились наемные рабочие. Деньги, сделавшие-
ся мощной социальной силой, широкая международная торговля, дух
наживы, двигавший купцами, в конце средневековья стали провозвест-
никами нового социально-экономического порядка, капитализма.
Сколько бы крупный купец ни старался “врасти” в феодальную
структуру, приноровиться к ней, он являл собой социально-психологи-
ческий тип, противостоявший феодальному сеньору. Это рыцарь нажи-
вы, рискующий не на поле брани, а в своей фактории, конторе, на тор-
говом корабле или в банке. Воинским доблестям и импульсивной аф-
фектированности благородных он противопоставляет трезвый расчет
и предвидение, иррациональности - рациональность. В среде деловых
людей вырабатывается новый тип религиозности, парадоксально объ-
единяющей веру в Бога и страх перед загробными карами с коммерче-
ским подходом к “добрым делам”, за которые ожидаются пропорцио-
нальные возмещения-награды, выражающиеся в материальном преус-
пеянии.
Этот социально-психологический тип уникален в мировой истории.
Если Европа к концу средневековья вырвалась из ряда других цивили-
заций мира, сумев преодолеть барьер традиционализма и архаики, и на-
чала свою всемирную экспансию, которая в конечном итоге коренным
образом изменила весь лик нашей планеты и открыла этап подлинно
всемирной истории, то среди тех, кто более всего способствовал осуще-
ствлению этого неслыханного, беспрецедентного исторического рыв-
ка, чреватого неисчислимыми последствиями, в первую очередь нужно
назвать купцов.
ЛИТЕРАТУРА
Баткин Л.М. О социальных предпосылках итальянского Возрождения //
Проблемы итальянской истории. М., 1975.
БаткинЛ.М. Итальянские гуманисты: стиль жизни и стиль мышления. М.,
1978.
Баткин Л.М. Этюд о Джованни Морелли: (К вопросу о социальных кор-
нях итальянского Возрождения) //Вопр. истории. 1962. № 12.
78
Бонаккорсо Питти, Хроника. Л., 1972.
Бранка В. Боккаччо средневековый. М., 1983.
Гуковский М.А. Итальянское Возрождение. Л., 1961. Т. 2.
Гуревич А.Я. Культура и общество средневековой Европы глазами совре-
менников. М., 1989.
Михайлов АД. Старофранцузская городская повесть “фаблио” и вопросы
специфики средневековой пародии и сатиры. М., 1986.
Alberti L.B. Della famiglia // Ореге volgari. Bari, 1960. Vol. 1.
Beck Chr. Les Machands 6crivains: Affaires et humanisme й Florence, 1375-1434.
P.; La Haye, 1967.
Borst A. Lebensformen im Mittelalter. Frankfurt a. M., 1986.
Brandt A. Mittelalterliche Biirgertestamente. Heidelberg, 1973.
Chiffoleau J. La comptabilitg de Гаи-deli: Les hommes, la mort et la religion dans
la region d’Avignon й la fin du Moyen Age (vers 1320 - vers 1480). Rome, 1980.
Delumeau J. Le рёсЬё et la peur: La culpabilisation en Occident (XIIIC-XVIIIC
siecles). P., 1983.
Espinas G. Les origines du capitalisme: I. Sire Jehan Boinebroke, patricien et
drapicr douaisien (? - 1286 environ). Lille, 1933.
Fanfani A. La ргёрагабоп intellectuelle et professionnelle a I’activitd ёсопогшцие,
en Italie, du XIV^ - au XVе siecle // Le Moyen Age. 1951. T. 57. № 3/4.
A good Short Debate between Winner and Waster: An Alliterative Poem on Social
and Economic Problems in England in the year 1352 / Ed. L. Gollancz. Oxford. 1930.
Histoire de la France urbaine. P., 1980. T. 2.
Kedar B.Z. Merchants in Crisis: Genoese and Venetian Men of Affairs and the
Fourteenth-Century Depression. New Haven; L.. 1976.
Le Goff J. La bourse el la vie: Economic et religion au Moyen Age. P., 1986.
Le Goff J. Merchands et banquiers du Moyen Age. P., 1956.
Le Goff J. Pour un autre Moyen Age: Temps, travail et culture en Occident: 18
essaise. P., 1977.
Lopez RS. Le Marchand g6nois: Un profil collectif // Annales. E.S.C. 13е A. 1958.
№3.
Man H. de. Jaques Coeur: Der konigliche Kaufmann. Bern, 1950.
Martin A. Sociologiy of the Renassance. L., 1945.
Maschke E. Die Familie in der deutschen Stadt des spaten Mittelalters //
Sitzungsberichte der Heidelberger Akademie der Wissenschaften: Philos.-hist. KI.
Heidelberg, 1980. 4. Abh.
Maschke E. La mentalit£ des marchands еигорёепв au Moyen Age // Revue d’his-
toirc dconomique et sociale. 1964. Vol. 42, № 4.
Mercanti scrittori: Ricordi nella Firenze Ira Medioevo e Rinascimento I A сига di
V. Branca. Milano, 1986.
Murray A. Reason and Society in the Middle Ages. Oxford, 1985.
Origo I. The Merchant of Prato: Francesco di Marco Datini (1335-1410). N.Y.,
1957.
Renuard Y. Les hommes d’affaires ilaliens du Moyen Age. P.. 1949.
Rorig F. Die europaische Stadt und die Kultur des Bilrgertums im Mittelalter.
Gottingen, 1955.
Sapori A. Le Marchand Italien an Moyen Age. P., 1952.
Sprandel R. Gesellschaft und Literatur im Mittelalter. Paderborn, 1982.
Thrupp S.L. The Merchant Class of Medieval London. Chicago, 1948.
Vogel W. Ein Seefahrender Kaufmann urn 1100 // Hansische Gcschichtsblatler.
1912. H. 1.
Wolff Ph. Commerces el marchands de Toulouse vers 1350 - vers 1450. P., 1954.
79
Амброджио Лорснцетти. Жизнь в городе. XIV в. Сиена
Палаццо Публико
“ДЕЛОВЫЕ ЛЮДИ”: КРУГ ОБЩЕНИЯ,
СУДЬБА, САМОСОЗНАНИЕ
НЕМЕЦКАЯ КУПЕЧЕСКАЯ СЕМЬЯ В СТОКГОЛЬМЕ
Известная в Стокгольме семья Дингстад (Дингстед, Дингстсде)
пришла в Швецию из каких-то немецких земель, вероятно, еще в XIV в.
Во всяком случае, в начале XV в. некий Хенрик Дингстад уже занимал
выдающееся положение как “немецкий родман” (советник, 1408)* и за-
седал в совете еще и в 1425 г. В числе его обязанностей был контроль
за госпиталем св. Эрьяна. Хенрик занимал большой дом в центре горо-
да, на Фискеторьст: рента за него составляла целых 7 марок в год! В
1433 г. его имя обнаруживается среди членов привилегированной ду-
ховной гильдии св. Гертруды.
О жене Хенрика ничего не известно, но у них были дочь Гертруда
и сыновья Эрик (умер в 1461) и Корт (Курт, умер в 1456) - все бюрге-
ры Стокгольма. Итак, обратимся к детям Хенрика Дингстада, по швед-
ски - Хенрикссонам.
Гертруда Дингстад вышла замуж за некоего Йенса, видимо, из
верхних страт города, так как, во-первых, сама Гертруда была членом
привилегированной духовной гильдии Хельга Лекаменс, а, во-вторых,
се дети были весьма известны в свое время. Кнут Йенссон (внук Хен-
рика Дингстада) вступил в орден францисканцев и был его наиболее
выдающимся членом “от Швеции”. Он учился в Упсале, Грейфсвальде,
Страсбурге, посещал Ревель, был лектором в Дании (в том числе в
Лунде) и в самой Швеции, в Стокгольме. В 1482 г. стал custos ордена в
“провинции Дания”, а через 13 лет фигурирует как главный лектор и
глава орденской школы в той же Дании. Впоследствии он окончатель-
но вернулся в Швецию и вступил в монастырь ордена в Сёдерчёпинге,
где умер в 1496 г.
Другой внук Хенрика Дингстада от Гертруды - Эрик Йенссон -
бургомистр Стокгольма и купец, в том числе торговал одним из важ-
нейших экспортных товаров Швеции - железом. Был в деловых конта-
ктах с рядом известных купцов Стокгольма и иностранными купцами
(в частности, Timme Swerin). В своем доме принимал и селил иностран-
ных “гостей”, с которыми имел коммерческие связи. Снимал у города
винный погребок. И вообще был очень богат: в качестве ежегодного
налога (согласно “Налоговым описям Стокгольма” - Skottebdcker) пла-
тил весьма значительную сумму - 4 марки. Владел значительной недви-
* Согласно городскому уложению середины XIV в., только половину городского совета
и бургомистров могли занимать немцы. Это делалось с целью хоть немного ограничить
роль немцев в городском, особенно в столичном управлении. Немцем считали челове-
ка, чьим отцом был немец, мать же - немка или шведка. Если же при последнем усло-
вии отец был шведом, претендент считался шведом и выступал “от шведов**. Впрочем,
судя по “Служебным книгам’* Стокгольма (Ambetsboker), из которых мы черпаем све-
дения о составе юродского муниципалитета, некоторые лица ухитрялись числиться то
“от шведов’’, то “от немцев”.
© А.А. Сванидзе
81
жимостью - в качестве собственной и арендуемой. Имел обширные
связи в Стокгольме с местными и зарубежными бюргерами, в том чис-
ле из известных на Балтике купеческих фамилий, чьи комиссии выпол-
нял, был их свидетелем, поручителем и т.д. Эрик был родманом в
1477 г. и бургомистром в 1480 г. Занимал ряд государственных должно-
стей и, соответственно, выполнял важные поручения. Так, в 1492 г. он
вместе с королевским фогдом вошел в комиссию по разрешению спо-
ра между комендантом замка Стегсборг, знатным рыцарем Эриком Ту-
рессоном (Бьелке), и одним из его свенов (младших рыцарей, не имев-
ших звания). Эрик имел влияние на внутреннюю и внешнюю политику
в сложнейший для Швеции период Кальмарской унии - во время прав-
ления патриотически, антидатски настроенных регентов из знатной се-
мьи Стуре (последняя треть XV - начало XVI в.). Он, в частности, сле-
дил за выполнением бюргерских обязательств при регенте Стене Огу-
ре Старшем. Но отношения между этими людьми нс сложились. Вме-
сте с рядом других известных шведов-муниципалиев он в конце концов
встал в оппозицию к этому регенту - победителю датчан при Брунке-
берге (1471) и из-за этого даже попал в судебные протоколы, так как
был участником споров между ним и государственным советом. Впро-
чем, эти споры имели, скорее всего, личную подоплеку, так как при
следующих Стуре Эрик был в числе их верных приверженцев и, следо-
вательно, выступал против датского режима Кальмарской унии. Он
представлял город на важных собраниях при втором Стуре - Сванте
Нильссоне и был в дружеских отношениях с последним регентом - Сте-
ном Стуре Младшим. Правда, после гибели последнего при осаде Сток-
гольма датским королем Кристианом II (1520) и последующего кратко-
временного восстановления Кальмарской унии он подписал грамоту
верности столичных жителей королю Дании, но в новый городской со-
вет не вошел. Скорее всего, Кристиан II не доверял ему и опасался его
влияния. Эрик, однако, уцелел во время бани в Стокгольме 1520 г., из-
вестной под именем “Стокгольмской кровавой бойни”, а после разры-
ва Кальмарской унии стал бургомистром Стокгольма и, судя по всему,
умер на этом посту в 1522 г., будучи уже глубоким стариком.
Эрик Йенссон женился поздно, взяв в жены Элину, вдову очень бо-
гатого купца и родмана, возможно, своего родича - Андерша Йенссо-
на, виноторговца, от которого она имела двух сыновей. Один из них
был женат на дочери родмана из Сёдерчёпинга. Были и две дочери, од-
на из которых была монахиней во францисканском монастыре св. Кла-
ры; другая же, Доротея, вышла замуж за купца Хермана Фоссера (т.е.
тоже немца), бургомистра в Стокгольме (умер в 1535). Брак Эрика и
Элины был, видимо, бездетным.
Но вернемся к Дингстадам - дядям Эрика Йенссона по матери. О
них известно немного.
Корт Дингстад (умер в 1456) был женат на некоей Эльсете, кото-
рая, овдовев, стала женой богатейшего купца Ханса Ламбертссона, од-
ного из ведущих немецких бюргеров Стокгольма второй половины
XV в., который заседал в совете как немецкий родман до своей кончи-
ны (1485). Он торговал, в частности, ботническим лососем, который
закупал в Финляндии и экспортировал в Любек. Соответственно состо-
82
ил в тесных деловых отношениях, партнерстве и товариществах (ком-
паниях) с рядом купцов как в Любеке, так и в городах собственно Шве-
ции (в частности, Арбуге). С 80-х годов он добился права для себя и на-
следников разрабатывать рудник в центре добычи серебряной руды
(Ostra Silberget, приход Tuna) и стал, таким образом, silverbergsman, т.е.
горным предпринимателем на серебряных рудниках на условии уплаты
горной подати короне. Из его завещания видно, что он владел также
плавильней (домницей, hytte) на железных промыслах в Даларне. Его
дом в Стокгольме стоил сотни марок.
Корт Дингстад и Эльсете оставили двух сыновей. Один из них, Свен
Дингстад, вступил во францисканский орден и стал очень известным
органным мастером и органистом (он жил в 1486 г.).
Его брат, другой сын Корта - Ханс Дингстад (умер примерно в
1501) в последней четверти XV в. был известным шкипером (т.е. каш-
таном, а, возможно, и владельцем) корабля и купцом в Стокгольме.
Энергичный и предприимчивый, он вел дела и внутри страны (в Арбу-
гс и в Телье), и за ее пределами с немецкими купцами; плавал в Любек,
Данциг, Росток и т.д. Экспортировал железо, медь и другие товары,
ввозил соль, вино, эль и другие товары. Известны имена его партнеров-
немцев, в том числе Хеннинг Пинноу и Хенрик Дункельгод, оба любе-
чане, но эти фамилии встречаются и среди шведского городского пат-
рициата. Занимался также какими-то денежными сделками и торгов-
лей недвижимостью, в частности продал некий дом Стене Стуре Стар-
шему. Хотя Ханс обладал неуживчивым и драчливым характером, час-
то судился и участвовал в неких сомнительных делах, в том числе раз-
личных мошенничествах, тем не менее, в 1480-х-1500-х гг. он вершил
рядом коммунальных дел. Скончался он в начале XVI в. Его женой бы-
ла Маргарита, дочь бургомистра Педера, также Йенссона, семья кото-
рого была близка к архиепископу Упсальскому и вообще к церковным
кругам. Есть сведения, что сам Ханс вступал в деловые контакты с эти-
ми кругами, в частности с епископом Стренгнесским. Маргарита пере-
жила мужа лет на 15 и в начале XVI в. платила в качестве городского
налога 1 марку, что говорит о ее принадлежности к состоятельным
кругам.
Таким образом, Дингстады, эта патрицианская, элитарная семья
немецкого происхождения была широко представлена, как и другие
семьи такого рода, в общественной жизни шведского города и страны
вообще, принимала активное участие в ее экономической и политиче-
ской жизни. Эта семья интегрировалась в разные слои, но прежде все-
го в бюргерские, а также церковно-монастырские и университетские,
возможно и в рыцарские - через аноблирование (что известно по дру-
гим семьям) и близость к верховной власти. Характерно, что семья
Дингстад, как и подобные ей семьи, входила в общий бюргерско-пат-
рицианский круг не только Швеции, но и, благодаря тесным связям с
немецкими городами, в общий интернациональный круг торгово-
бюргерской элиты Балтики, “балтийский круг“. Ясно, что этот слой
играл большую роль в культурном синтезе, в складывании общего
или родственного менталитета на Балтике, во всяком случае, в город-
ской среде.
ЛИТЕРАТУРА
Sjoden С.С. Stockholm borgerskap under Sturetiden. Stockholm, 1950. Ex. I.
Сванидзе А.А. Механизм патрицианской олигархии в средневековом швед-
ском городе, ч. 1,2// Средние века. 1991. Вып. 54; 1992. Вып. 55.
Сванидзе А.А. Купеческая среда и средневековая балтийская общность //
Цивилизация Северной Европы: средневековый город и культурное взаимо-
действие на Балтике / Отв. ред. А.А. Сванидзе. М., 1992.
КУПЦЫ, “ЛЮДИ МОРЯ"
И НОБИЛИТЕТ В ВЕНЕЦИИ
Ддж Республики св. Марка не случайно символически обручался с
морем, бросая в него кольцо: и по рождению, и по роду деятельности
большая часть венецианцев была неразрывно связана с водной стихи-
ей, с мореходством и торговлей по морю. Это обусловило престиж-
ность и перспективность занятий, имевших то или иное отношение к
транзитной торговле - основе экономического процветания правящей
элиты. Лишь во второй половине XV в. расширение османской экспан-
сии, с одной стороны, и освоение Терра Фермы - с другой, начнут по-
степенно менять ценностные ориентации и жизненные устремления ве-
нецианского нобилитета. Это будет началом краха “Венецианской ко-
лониальной империи”.
В данном очерке речь пойдет о многообразии судеб венецианских
нобилей, связавших свою жизнь с навигацией, на протяжении этого пе-
реломного XV в.
Родиться нобилем в Венеции - это уже начало карьеры, ведь прак-
тически все высшие ступени как социальной, так и должностной иерар-
хии были недоступны пополанам. Капитаны, супракомиты, патроны,
даже баллистарии (если речь идет о нобилях) - не столько профессии,
сколько должности. Профессия - прерогатива пополанов, служба - но-
билей. Впервые вступив на службу государству, молодой нобиль фак-
тически продолжает карьеру, начало которой уже было положено са-
мим фактом его рождения. И как бы ни сложилась впоследствии его
судьба - будь то деятельность в сфере “частного предпринимательст-
ва” или отправление каких-либо должностей - в любом случае речь
идет именно о продолжении этой карьеры. Ведь нобиль Республики
св. Марка с не меньшим основанием, чем Людовик XIV, мог сказать:
“Государство - это я!”.
Баллистарии, или начало пути
Положение молодых людей на галеях - тема еще недостаточно
изученная и таящая немало интересного: ведь именно с морской служ-
бы начиналась зачастую государственная деятельность юношей из
многих знатных семей. Начало карьере венецианского нобиля на фло-
те могло быть положено службой в качестве баллистария на галее.
© А.А. Талызина
84
Быстрота и, главное, надежность перевозок являлись основными
приоритетами в функционировании системы “галей линии”, что обес-
печивало важную роль баллистариев в экипаже: ведь именно от них во
многом зависела боеспособность судов. Источники отражают тенден-
цию к росту числа баллистариев на галеях: от 12 в 1350 г. до 32 в 1437 г.
Кроме того, в отдельных случаях (война, рост пиратской активности)
число баллистариев могло временно увеличиваться постановлениями
( сната. Особую труппу среди баллистариев составляли так называе-
мые “нобили кормы”. Как правило, это были молодые люди из патри-
цианских фамилий, начинавшие таким образом свою карьеру на фло-
те. Согласно постановлению Сената от 14 июня 1397 г., из общего чис-
ла баллистариев галеи, набираемых патроном, четверо могли быть но-
билями. “Инструкция капитану галей Романии” (1412) вносит опреде-
ленные коррективы: отныне патрон обязан иметь по меньшей мере
грех баллистариев-нобилей, четвертого же - по своему усмотрению.
Такие изменения вносятся Сенатом из стремления “оказать помощь
многим нуждающимся нобилям, пригодным к морской службе и не
имеющим достаточных средств для жизни”. Отчетливо прослеживает-
ся тенденция к увеличению числа нобилей-баллистариев на галеях: от
трех - четырех в конце XIV в., в начале XV в. до шести, а с 1455 г. - до
восьми. К сожалению, сведения о баллистариях, которыми мы распо-
лагаем, как правило, единичны, крайне отрывочны и дошли до нас
лишь благодаря документам, связанным с конфликтными ситуациями.
Известно, что претенденты - обычно люди в возрасте 20-40 лет -
должны были пройти специальные испытания. Отбор арбалетчиков-
пополанов осуществлялся патронами непосредственно в тире, где они
демонстрировали свое искусство стрельбы из арбалета. Что касается
испытаний “нобилей кормы”, то сохранились два регистра так называ-
емых “Проверок” возраста патронов галей и других должностных лиц
за 1430-1436 и 1444-1452 гг. В них, помимо проверки возраста, зачас-
тую фиксировались и другие моменты: законность происхождения пре-
тендента, подлинность документов, предъявляемых при освидетельст-
вовании, и т.д. Специальная комиссия, состоящая из трех адвокатов
коммуны, была призвана освидетельствовать не только патронов и
баллистариев как галей и галер, так и невооруженных судов, но и стар-
ших сыновей патрицианских семейств, входящих в Большой Совет (ми-
нимальный возраст 20 лет; законности происхождения в таком случае,
естественно, уделялось особое внимание), а также лиц, избранных на
различные государственные должности. Однако во всех случаях сама
процедура апробации идентична. Остановимся на ней подробней.
Ключевыми фигурами в процедуре проверки являлись свидетели -
родственники претендента (отец, мать, братья, жена, кормилица и т.д.),
а также посторонние лица. Иногда принимались к освидетельствова-
нию письменные документы либо признавались действительными дан-
ные предыдущих испытаний. Вообще в качестве свидетеля предпочи-
тался отец: его показания, как правило, не нуждались в дополнитель-
ном подтверждении. Во всех других случаях фигурируют либо два сви-
детеля, либо один основной свидетель (мать, жена и т.д.) и два лица, за-
веряющих его показания.
85
Посторонние лица, принимавшие участие в освидетельствовании,
могли быть как нобилями, так и пополанами, но преобладали первые.
Интересно, что среди свидетелей встречаются и бывшие рабыни. Так,
при апробации Франческо Манолессо, сына покойного Марко, были
приняты показания “Марии Манолессо, некогда рабыни названного
господина Марко, проживающей в доме Франческо, и Марины Мано-
лессо, некогда рабыни нобиля Маттео Пезаро”. Статус свободных жен-
щин, дававших показания, определялся, как правило, по мужу (напри-
мер, “госпожа Катарина, жена магистра Бернардо, ректора школы
св. Павла”). Наиболее распространены были апробации баллистариев
галей Таны, основанные на документах самих адвокатов коммуны пре-
дыдущих лет. Почти всегда в таких случаях речь идет о лицах, уже на-
ходившихся на службе у государства, обычно уже имевших опыт по-
добной работы, как правило, на галеях других маршрутов. Изложен-
ный порядок освидетельствования не являлся неизменным. Процедура
проверки была тесно связана с общей обстановкой в Средиземномо-
рье. При ее осложнении условия испытаний также становились более
жесткими.
Хотя считается, что среди претендентов на пост баллистария суще-
ствовала значительная конкуренция, в материалах “Проверок” она от-
ражения не нашла. Претенденты подчас не только отказывались от ме-
ста, выдержав испытания, но даже позволяли себе вовсе на них не яв-
ляться, что не имело никаких серьезных последствий. Достаточно час-
ты случаи замены одного баллистария другим.
Наконец, интересно отметить, что некоторые знатнейшие патри-
цианские фамилии из года в год посылали своих сыновей баллистария-
ми именно на галеи Романии; возможно, их привлекли условия службы
на этом направлении.
Помимо функции вооруженной защиты галей в случае нападения
противника, баллистарии-нобили зачастую выступали доверенными
лицами капитана, выполняя различного рода поручения, например,
осуществляли еженедельные проверки качества питания экипажа.
Очевидно, что опыт, приобретенный молодым человеком во время та-
кой службы, мог пригодиться для его дальнейшей карьеры.
Наставления начинающему купцу-мореплавателю
Кроме баллистариев, к охраняющему корабль контингенту можно
отнести и часть купцов: 16 лет - возраст, начиная с которого (и до
50 лет) купцы должны были иметь при себе арбалет и прочее оружие.
В связи с этим большой интерес представляет опубликованное Л. Фин-
кати письмо-наставление, написанное между 1474 и 1477 гг. Бенедетто
Санудо, представителем одной из знатнейших и известнейших венеци-
анских фамилий, своему младшему брату Андреа, впервые отправив-
шемуся в плавание с галеями Александрии.
Скорее всего Андреа Санудо был купцом, хотя указания на то,
что он находился в числе восьми молодых нобилей в подчинении у
капитана, позволяет предположить, что параллельно Андреа обу-
чался морскому делу. По крайней мере, основной целью этой первой
88
поездки молодого Санудо в Александрию была закупка там перца,
для чего старший брат выдал ему значительную сумму - более
3500 дукатов, причем две трети этой суммы принадлежали непосред-
ственно фамилии Санудо, а одна треть - торговой компании, кото-
рую представлял Бенедетто. Старший брат благоразумно советует
Лндреа грузить все тюки (colla) не в одну галею, а разделить их меж-
ду капитанской галеей и прочими. Вообще советы Бенедетто Санудо
касаются практически всех сторон жизни Андреа как непосредствен-
но на судне, так и в Александрии: от взаимоотношений с собствен-
ным слугой до способов избежать морской болезни. Это позволяет
воссоздать картину жизни молодого нобиля на венецианской торго-
вой галее.
Так, говоря о других (семи) нобилях, плывших на галее капитана
и равных Андреа по положению, Бенедетто явно пытается оградить
Андреа, как бы мы сегодня сказали, “от дурного влияния компании”.
Он советует брату “не сближаться с ними, но обходиться вежливо”:
«На галеях больше нечего делать, кроме как играть в карты или шах-
маты, и мне известны люди, которые только за тем туда и направля-
ются, поэтому избегай игры в карты или шахматы: ведь говорят: “Ес-
ли выиграешь один марчелло, потом проиграешь один дукат” (1 мар-
челло = 1/12 дуката - А.Т.). Когда другие играют, ты можешь почи-
тать какую-нибудь книгу из тех, что возьмешь с собой; но если когда-
нибудь тебе захочется провести время иначе, а нс читать или писать,
можешь поиграть в шахматы с мессером Пьеро Антони, капелла-
ном».
Вообще, игра на деньги и в более ранний период была сущим бед-
ствием даже на галерах. Определенное отношение к этому имеет, на
наш взгляд, параграф 36 Статута Р. Дзено (1255), запрещающий “отда-
вать оружие для уплаты какого-либо долга”. Ордонанс Педро Арагон-
ского (1340) прямо запрещал продавать оружие либо давать его под за-
лог с целью получения денег для уплаты проигрыша. Аналогичный за-
прет содержится в известном “Капитулярии по управлению галерой”
(1428).
Во время стоянок в портах брат не рекомендует Андреа Санудо
уходить далеко от судов, чтобы не остаться на берегу “к своим убыт-
кам”. В случае морской болезни Андреа лучше находиться “в средней
части галей, на настиле из матов, и не есть слишком много”. Заботли-
вый брат предостерегает Андреа и еще от одной напасти: “Имей в ви-
ду, на Корфу и Крите много продажных женщин, больных француз-
ской болезнью; ради Бога, не сближайся с ними!”
Оберегать юного господина (обслуживать Андреа и заботиться о
его вещах) был призван слуга Пьеро, вознаграждать которого следова-
ло, ориентируясь на то, что дают своим слугам другие нобили. Судя по
этому и другим советам Бенедетто, Андреа, впервые покидавший род-
ной дом для столь важного предприятия, был еще совсем юным и не-
опытным. Ему напоминают, что размещать свои вещи надо так, чтобы
ветер не унес рубашки из сундука в море (!), и советуют: “В середине
зимы следи за тем, чтобы не испытывать холода, для чего всегда тепло
одевайся и прежде всего закрывай горло”.
89
...Спустя примерно 12 лет, в 1489 г. Андреа Санудо был избран ка-
питаном галей Фландрии, одного из восьми маршрутов, по которым
осуществлялась навигация “галей линии”.
Стефано Контарини: от патрона кокки
до канцлера Венецианской республики
Обратиться к биографии Стефано Контарини побуждает прежде
всего его яркая, необычайно насыщенная событиями жизнь, к тому же
довольно полно освещенная хрониками и документами.
На протяжении долгих лет Стефано Контарини выполнял ответст-
венные поручения Венецианской республики, большей частью связан-
ные с флотом.
В 1409 г. он уже был патроном и капитаном одного из судов-кокк,
плавающих в Тану. Сведения о деятельности Стефано в этот период
довольно загадочны. В то время как назначенное на 8 апреля отправ-
ление двух кокк в Тану было перенесено на 17 апреля, постановление
Сената от 28 марта 1409 г. говорит о Стефано Контарини как о вице-
консуле Таны. В связи с этим можно лишь предположить, что С. Кон-
тарини был избран на пост вице-консула между 15 и 28 марта и что на
этом посту ему пришлось пережить не только знаменитый захват Та-
ны ханом Пул адом 10 августа 1410 г., но и плен, и заточение в тюрьму:
по свидетельству Марио Санудо, преемник Пулада Тимур-хан, с 1411 г.
удерживавший Тану, “оставил в темнице наших купцов, среди которых
был Стефано Контарини и многие другие”.
Нам не известны обстоятельства освобождения Стефано Конта-
рини (возможно, ему оказал помощь новый консул Таны Андреа Кон-
тарини, видимо, его родственник), но в 1412 г. мы вновь встречаем
Стефано - уже на посту супракомита Гольфа, в полномочия которо-
го входило обеспечение безопасной навигации венецианских судов в
Адриатике. Затем он на 8 лет исчезает из поля нашего зрения и поя-
вляется лишь осенью 1420 г. 8 октября 1420 г. Сенат принял решение
избрать капитана Гольфа и снарядить флот из 15 галер, 2 больших га-
лей и 3 кокк для борьбы с генуэзскими и каталонскими корсарами.
Капитаном Гольфа был избран Джакомо Тревизан, а Стефано Кон-
тарини вновь стал супракомитом. 26 октября 1421 г. он появляется на
Нигропонте, конвоируя захваченное в водах Родоса каталонское суд-
но, возможно, нанесшее ущерб венецианской наве. По другой версии,
захваченное Контарини судно принадлежало генуэзцам, действовав-
шим в районе Хиоса или Фамагусты. Несмотря на то, что судно это
преследовало явно корсарские цели, Синьории пришлось освободить
его, поскольку нанесение непосредственного ущерба венецианцам не
было доказано.
В декабре того же 1421 г. Стефано Контарини был назначен суп-
ракомитом галеры, оснащенной коммуной для доставки в Александ-
рию послов к новому султану аз-Захир Сайф ал-дин Татару. Чтобы по-
нять всю важность этого поручения, необходимо вернуться на несколь-
ко лет назад и показать положение, занимаемое венецианцами в Алек-
сандрии.
90
Султан ал-Му’аййад Сайф ад-дин Шейх (1413-1421) благоволил
подданным Республики св. Марка. В 1415 г. он приветливо принял ве-
нецианских торговцев в своих землях. Тем ощутимее были для венеци-
ннцев притеснения со стороны нового султана Татара. Еще Г. Астути
отмечал специфику функционирования христианских факторий в му-
сульманских землях Сирии и Северной Африки по сравнению с подоб-
ного рода образованиями, скажем, в Константинополе, на Балканах, в
)геидс и даже в Причерноморье. Договоры, заключаемые между хри-
стианами и мусульманами, носили “скорее характер перемирия, неже-
ли торгового соглашения”, что обуславливало нестабильность положе-
ния христианских купцов, значительно меньшую их организационную
автономию (неизменным атрибутом которой должны являться опреде-
ленные территориальные и персональные привилегии) и, как следст-
вие. рост зависимости от местных султанов; не случайно венецианский
консул в Александрии ежегодно получал от них значительную сумму
(1200 цехинов) в качестве своего рода жалования и, таким образом, как
бы состоял у них на службе.
Поэтому можно понять обеспокоенность Венеции, когда в декабре
1421 г. было получено сообщение о казни новым султаном Татаром 16
ближайших сподвижников ал-Му’аййад Сайф ад-дин Шейха и о конфи-
скации имущества последнего, что явно свидетельствовало о намере-
нии нового султана изменить политику своего предшественника. Под-
тверждение этому не замедлило последовать: особым декретом, текст
которого был выгравирован на мраморной плите, хранящейся в та-
можне Дамаска, Татар ограничил срок пребывания венецианских куп-
цов в его владениях четырьмя месяцами. Это нововведение было боль-
шим ударом для венецианских купцов: ведь султан в письме консулу
Александрии гарантировал им право пребывать в его землях так дол-
го, как им будет угодно. Именно в этих условиях 21 декабря 1421 г. со-
стоялось назначение двух послов к Татару, с достаточно высоким жа-
лованием - 400 золотых дукатов каждому. Послы - Бернардо Передан
и Лоренцо Капелло - должны были отправиться в Александрию с хо-
датайством отменить названный декрет или по меньшей мере расши-
рить срок пребывания там купцов из Венеции. Особую озабоченность
венецианского правительства вызывало то обстоятельство, что, стре-
мясь избежать действия декрета, некоторые венецианские купцы, по-
стоянно проживавшие в Египте, стали подданными султана, не получив
при этом, однако, полных прав (своего рода “полунатурализация”).
Миссия послов оценивалась как одна из наиболее трудных; и опасаясь
насильственных действий со стороны Татара, спустя несколько недель
после отплытия послов Большой Совет принял решение спрятать то-
вары венецианских купцов из Сирии и Египта в надежное место (во из-
бежание возможного секвестра), для чего снарядил несколько судов,
чтобы перевезти эти товары на Крит, Модон и в Венецию.
Все выше сказанное показывает, какая большая ответственность
ложилась на плечи и посланцев Республики св. Марка, и тех, кто дол-
жен был доставить их ко двору султана Татара. И не удивительно, что
выбор пал на Стефано Конарини - “сына покойного сера Никколо ...
человека мужественного и рассудительного”. В Венеции еще не знали,
91
что грозный султан Татар уже умер (30 ноября 1421 г.), так что послы
вступили в переговоры уже с его преемником а л-Ашраф Барсбаем.
Последний возобновил действие старых соглашений с венецианцами, и
том числе привилегий, предоставленных ал-Му’аййад Сайф ад-дин
Шейхом. Так благополучно для Республики св. Марка завершилась эта
опасная миссия.
Летом следующего, 1422 г. Стефано Контарини вновь в гуще собы-
тий. В июле султан Мурад оснастил флот против византийского импе-
ратора. Сенат принимает решение “не покинуть” его и направить воен-
ную помощь. Особым письмом вице-капитану Гольфа - Стефано Кон-
тарини предписывается доставить байло Нигропонта 400 дукатов для
немедленного оснащения галеры и затем направиться в Константино-
поль. Однако Венеция не хотела разжигания военного конфликта ме-
жду султаном и императором и, тем более, стремилась избежать непо-
средственного участия в нем. Поэтому Сенат отверг предложение на-
править в район Константинополя галеры капитана Гольфа для демон-
страции военной мощи республики перед лицом турецкого флота. А
Стефано Контарини предписывалось выразить императору пожелание
Венеции, чтобы тот поскорее заключил мир с Мурадом. В случае, если
Константинополь окажется осажденным, вице-капитан Гольфа дол-
жен был передать верительные грамоты байло Бенедетто Эмо. Доку-
менты эти вторично подтверждают самые миролюбивые намерения
Венеции и даже обязывают байло выступить посредником при заклю-
чении мира между Византийской империей и турецким султаном. В них
вполне определенно говорится, что Венеция не сможет направить ре-
альную помощь в Константинополь ранее весны 1423 г. В то же время
выделяются средства в размере 544 дукатов (около 1500 нерперов) для
покупки байло Бенедетто Эмо подарка султану Мураду. Самому Сте-
фано Контарини после передачи верительных грамот байло надлежит
фактически считать данную миссию законченной и дожидаться в про-
ливах возвращения галей Романии и Таны, обеспечение безопасности
которых становится его следующей задачей. Несмотря на такую пози-
цию Венеции, осажденные в Константинополе греки “сопротивлялись
со смелостью безнадежности”, и город на этот раз удалось отстоять, не
без участия, впрочем, венецианцев фактории.
Неудача раздосадовала Мурада, вознамерившегося в отместку за-
хватить “вторую столицу греческой империи” Фессалонику. Жители
города видели свое спасение лишь в том, чтобы передать Фессалонику
в руки Венеции, которая не замедлила послать туда своих провведито-
ров: Никколо Джорджо и Санто Веньера. Вместе с тем, нс желая обо-
стрять и без того напряженные отношения с турецким султаном Мура-
дом, Сенат решает послать своего представителя к его дворцу с целью
заключения мира. Как и следовало ожидать, последствия этого пред-
приятия были весьма печальными: не сумевший прийти к соглашению
с разъяренным двойной неудачей (и в отношении Константинополя, и
в отношении Фессалоники) Мурадом, посол Никколо Джорджо оказал-
ся заточенным в темнице Адрианополя. В Венеции об этом узнали из
письма байло Корфу, датированного 31 марта 1421 г. Сенат тотчас при-
нимает решение направить в район Фессалоники флот под командова-
92
нием Генерального Капитана Моря Пьетро Лоредана и Стефано Кон-
тарини, к тому времени уже капитана Гольфа. Летом - осенью 1424 г.
обстановка вокруг Фессалоники продолжала накаляться, о чем свиде-
тельствуют многочисленные предписания Сената, в которых не раз
упоминается имя капитана Гольфа Контарини. На него была возложе-
на ответственность за оборону города зимой 1424-1425 гг.
Лишь к 1427 г. враждующие стороны пришли к соглашению, но к
этому времени Венеция оказалась вовлеченной в новый конфликт, на
этот раз непосредственно на Апеннинском полуострове - борьбу с Ми-
ланом, в течение двух последующих десятилетий поглощавшую почти
все силы Республики св. Марка. Уже 26 февраля 1427 г. Совет Ста из-
брал Стефано Контарини капитаном По. 2 марта он покинул Венецию
с флотом из 27 галеонов. Затем ему, вместе с провведитором Франче-
ско Бембо, не раз приходилось участвовать в кровопролитных столк-
новениях с силами миланского герцога и его союзников. В январе
1431 г. Стефано Контарини опять был избран капитаном нового фло-
та, отправлявшегося в район По, но от этого назначения он отказался.
В 1432 г. Стефано Контарини - капитан галей Романии. И снова
ответственное поручение: на этот раз ему предстоит вести переговоры
с властями Каффы об освобождении венецианцев, заточенных в тюрь-
ме этого города. Здесь целесообразно, на наш взгляд, сделать неболь-
шой исторический экскурс во времена, непосредственно предшество-
вавшие плаванию 1432 г.
1431 г. ознаменовался новым кризисом генуэзско-венецианских от-
ношений. Несмотря на то, что зачастую такая политика не отвечала
интересам самого генуэзского купечества на Востоке, состояние войны
было объявлено (не без влияния Милана), что негативно отразилось на
торговых контактах обеих республик. 8 октября 1431 г. две венециан-
ские галеи терпят крушение у мыса Меганом в Крыму. Извещенный об
этом консул Каффы приказал собрать все имущество и товары сопер-
ников и передать их в распоряжение массарии Каффы, захваченных же
венецианцев бросить в тюрьму.
Такова краткая предыстория вояжа галей Романии 1432 г., капита-
ну которых Стефано Контарини было поручено попытаться освобо-
дить пленников, а в случае отказа напасть на генуэзские суда. Видимо,
миссия эта не увенчалась успехом, довольно любопытное подтвержде-
ние чему находим в постановлении Сената от 6 марта 1433 г.: посколь-
ку “новости, полученные из Каффы, показывают, что с заключенны-
ми венецианцами там обращаются хорошо: они могут на несколько ча-
сов в день покидать тюрьму и посещать мессу”, было решено, что “де-
лом чести Венеции является проявить подобную гуманность в отноше-
нии генуэзских узников, находящихся в Венеции: им также будет поз-
волено посещать мессу в сопровождении венецианских нобилей”.
После февраля 1436 г., когда Венеция и Флоренция выступили га-
рантами свободы и независимости Генуи от Висконти, герцога Милан-
ского, и между тремя республиками был заключен союз, произошло
новое обострение венецианско-миланских отношений. 1438 г. не был
слишком удачным для Республики св. Марка. Ее войска, высадившие-
ся на берег в районе Мантуи, начали теснить врага, но флот венециан-
93
цсв потерял возможность передвигаться, так как из-за разрушения
плотины на реке упал уровень воды, а командующий Лоредан, заболев,
вернулся в Венецию и вскоре умер (предположительно был отравлен),
В ноябре 1438 г. командование венецианским флотом По было поруче-
но Стефано Контарини, действия которого в районе Сермидо были
весьма успешны.
10 октября 1439 г. было принято решение снарядить новую экспе-
дицию из 8 галер и 4 более мелких судов, во главе которой - Стефано
Контарини, уже канцлер Республики. Начало экспедиции оказалось
неудачным для венецианцев. В начале ноября Стефано Контарини с
небольшими силами был осажден в Вероне (городе, подвластном Вене-
ции) маркизом Феррары Таддео д’Эсте, союзником Миланского герцо-
га. Вытесненный из самого города в две крепости Вероны, отряд Сте-
фано Контарини был спасен. Битва за Верону, в которой участвовал и
осажденный отряд во главе со Стефано, продолжалась 8 часов и утром
22 ноября увенчалась полным освобождением Вероны.
Но особенно отличился Стефано Контарини в 1440 г. В начале го-
да он с пятью галерами и многими барками одерживает победу над фло-
том маркиза Мантуи, берет в плен три галеры противника, обращает в
бегство остальные и занимает Рива ди Тренто (горный район к северо-
востоку от Ломбардии). 10 апреля, узнав, что поблизости находится не-
приятельский флот, он посылает в разведку одну из галер, которая
вскоре оказывается захваченной противником. С четырьмя оставшими-
ся галерами Контарини устремляется на неприятеля, освобождает взя-
гую в плен галеру, а также галеотту веронцев, захватывает пять барок
с продовольствием и берет в плен ряд генуэзцев, в том числе знатных.
Уже 12 апреля, получив известие об этом, Синьория “приказала зво-
нигь в колокола от радости”. Но доблестный Стефано Контарини не ус-
покоился. Узнав, что на вражеских судах находится большое количест-
во зерна, галет и соленого мяса, он решает захватить продовольствие. С
пятью галерами и галеоттой он решительно вступает в сражение и сно-
ва одерживает победу. А 21 июля 1440 г. Стефано Контарини силой за-
хватил и разграбил Гард (остров на границе с Брешией).
На этом сведения о нашем герое прерываются.
Яркая биография Стефано Контарини интересна во многих отно-
шениях, в частности, как подтверждение того, что зачастую служба в
торговом флоте служила отправной точкой или ступенью для военной
морской карьеры. Во всяком случае, так называемая “классическая
карьера” на торговом флоте (баллистарий-патрон-капитан) была, ко-
нечно, лишь одной из возможных для нобилей Венеции.
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА
Archivio di Stato di Venezia: Senate, Secreta, Commission!, Form u lari, IV,
F. I5r-29r: “Commissio capitanco galearum Romanie” (1412); Avogaria di Comun,
Prove (1) 177 (1430-1436) и Prove (2) 178 (1444-1452).
Fincati L. La nobilta veneziana e il commercio mariltimo I I Rivista Marittima.
1878, № 7-8; “Ricordo di Benedetto Sanudo a suo fratello Andrea pel viaggio di
Alessandria”.
94
Rerum italicarum Scriptores. Milano, 1733. Vol. ХХП: Sanuto M. Vitae Ducum
Vcnetorum; Vol. ХХШ: Navagero A. Historia Veneta.
Карпов С.П. Путями средневековых мореходов. М., 1994.
Талызина А.А. Баллистарии на венецианских галеях Романии // Византий-
ский Временник. 1997. Вып. 58 (82).
Astuti G. L’organizzazione giuridica del sistema coloniale e della navigazione mer-
cantile della citt4 italiane nel Mediocvo // Mediterrande et Осбап Indien: Travaux du 6e
Colloque international d’histoire maritime. Firenze, 1970.
Dupuigrenet Desroussilles F. Vdniticns et G£nouis a Constantinople et en Mer
Noir en 1431 // Cahiers du Monde russe et sovidtique. 1979. T. XX (1).
Sacerdoti A. Note sulle galere da mercato veneziane nel XV secolo // Bolletino de-
ll’lstituto di Storia della society e dello Stato. 1962. T. IV.
Stockly D. Le systfcme de 1’lncanto des gal£es du marchd й Venise (fin Xille -
milieu XVe siecles). Leiden; New York, Koln, 1995.
Stockly D. Les protagonistes de la navigation v6nitienne d’Etat en Mer Noir
(ХШе-XVe siecles) //Thesurismata. 1993. T. 23.
КУПЕЦ-ПАТРИЦИЙ XIV в.
И КОРПОРАТИВНЫЙ СТРОЙ ГАНЗЕЙСКОГО ЛЮБЕКА
Исследователи XIX - начала XX в. безусловно доказали, что поли-
тическая и экономическая элита ганзейских городов, включая Любек,
формировалась за счет верхушки купечества. Правда, историки 60-
70-х годов XX в. (А. фон Брандт, К. Фриндленд) сомневались в том,
можно ли вообще говорить об элите североганзейских (вендских) горо-
дов и Любека в особенности как о патрициате, поскольку там отсутст-
вовал формально закрепленный и замкнутый круг привилегированных
родов. Но критерий “формального закрепления” отнюдь не представ-
ляется мне здесь определяющим.
В настоящем очерке предлагаются итоги конкретно-историческо-
го исследования реального положения любекской элиты в XIV в.: ана-
лиз экономической деятельности людей этой страты, родственных свя-
зей, отношений с различными социальными группами внутри города,
то есть, по сути, механизмов фактической отграниченности его от дру-
гих социально-корпоративных общностей города и господства над ни-
ми. Замечу сразу: итоги исследования безусловно подтверждают, что
правящий элитарный слой Любека следует считать патрициатом.
Итак, обратимся к аргументам данного вывода и, по возможности,
выяснению особенностей северо-ганзейского городского патрициата.
Известно, что стержнем хозяйственной жизни Любека и, прежде
всего, основой экономического могущества городской верхушки была
европейская посредническая торговля. Именно крупному ганзейскому
купечеству XIV в., во главе вендского филиала которых стоял Любек,
удалось овладеть контролем над торговыми связями между Западной
Европой и такими важными сырьевыми районами, как Север (Сканди-
навия) и Восток (орденские земли, Прибалтика, Новгородская респуб-
лика). В Любеке, с его 22 тысячами жителей, этой крупной междуна-
© Т.С. Никулина
95
родной торговлей было занято 700-800 купцов. Примерно пятая их
часть (около 150 человек) и составляла любекский патрициат.
Но не только эта форма хозяйственной деятельности и накоплен-
ные благодаря ей богатства делали городскую верхушку патрициатом.
Транзитной торговлей в Европе занимались, при том весьма успешно,
и другие группы богатого любекского купечества, объединенные в
крупные корпорации “Странствующих купцов”; их насчитывалось бо-
лее 10 и они охватывали своей деятельностью всю Европу.
Главное, что отличало патрициат в хозяйственном отношении от
других слоев населения Любека в XIV в., было владение землей. Зем-
левладение являлось важнейшим условием для избрания в Любекский
городской совет (рат) и, собственно, одним из главных признаков при-
надлежности к ратманскому сословию вообще.
Полученные в сфере торговли капиталы “отцы Любека” не стре-
мились целиком вложить в торговлю, подверженную спадам и подъе-
мам, зависящую от спроса и предложения, капризов погоды, морских
пиратов и многих других факторов. Патрицианское купечество стара-
лось поместить наличные средства, полученные от купеческой дея-
тельности, в более надежные и стабильные источники доходов, пусть и
не столь высоких. К таким источникам относилась покупка земли и
рент. Это не было специфически любекским явлением: процесс приоб-
ретения земельных владений и их эксплуатация патрициями (как, впро-
чем, состоятельными бюргерами вообще) происходили повсюду в
крупных городах Германии. Но в Любеке этот процесс приобрел наи-
больший размах и привел к качественным изменениям в сфере город-
ской верхушки. Это четко прослеживается по бюргерским завеща-
ниям.
Основная черта, которая отделяет завещания патрициев от просто
бюргерских, - пункты о земле- и рентовладении. Любекские бюргер-
ские завещания XIV в. далеко не всегда прямо указывают на наличие
земельной собственности завещателя, ограничиваясь формулой:
“...движимую и недвижимую собственность своим сыновьям (или жене
и детям - Т.Н.) в равных частях” и т.п. Как правило, земельные участ-
ки указаны в завещаниях либо наиболее состоятельных патрициев, ли-
бо тех, кто имел много наследников. Но даже и это ограниченное чис-
ло завещаний дает возможность локализовать землевладение ратма-
нов по следующим районам:
1) Землевладение внутри Любека: Виггер Дарцов имел двор с па-
хотной землей у церкви св. Эгидия; Годшалк ван Аттендорн-старший
имел в собственности земельный участок, на котором стояли его жи-
лая и другие постройки; Йохану ван Бремену земельный участок в го-
роде давал ренту в 5 немецких марок.
2) Землевладение в окружающих город деревнях: Виггер Дарцов и
Эверхард Шепенстеде имели землю в деревнях Зибенбоймен и Пра-
тьяу; Годшалк ван Аттендорн-старший имел собственность в пяти де-
ревнях церковного округа Шенвальд; деревня Дункельдорф была пол-
ностью в собственности Вильгельма Варендорпа.
3) Землевладение на острове Фемарн у побережья Северной Гер-
мании; Радекин ван Цее в своем завещании назвал акровую гуфу пахот-
96
ной земли близ деревни Блишендорф в полевой марке; ратман Абра-
хам Бере указал в завещании ежегодную ренту в 18 немецких марок в
деревне Мумендорф.
4) Землевладение в других городах: уже упоминавшийся Виггер
Дарцов владел рентой с земельного участка Хинрика Зоммера в Риге;
Годшалк ван Аттендорн имел деревню Варедорф под Висмаром и зе-
мельные участки в Хаймшооп в Рейнфельде; Йохан ван Бремен также
имел участок в Висмаре.
Однако с конца XIV в. в среде любекского патрициата стали про-
исходить тс изменения, которые резко обособили его от остальной
массы любекских горожан. Речь идет о помещении части купеческого
капитала не просто во внегородское землевладение, но именно в по-
купку рент, что привело к возникновению новой социальной группы -
рантье. Исследователи, в общем, согласны с выводом крупнейшего ис-
следователя истории Ганзы и Любека начала нашего века Ф. Рёрига о
том, что появление этого нового слоя было связано с политическими и
хозяйственными переменами в Любеке после Штральзундского мира
1370 г., которым закончилась победоносная война ганзейских городов
с Данией. В частности, проникновение английской торговли сукнами в
Балтику и растущее значение северофранцузской соляной торговли с
балтийскими странами вели к потере Любеком ведущего экономиче-
ского положения в регионе.
Рента, которую получали с земли любекские бюргеры, была зама-
скированной ростовщической кредитной сделкой. Заимодавец давал
нуждающемуся в деньгах известную сумму под залог недвижимости
(дома, земли), взимая ежегодно ренту определенного размера как про-
цент с займа или его погашение. Бюргерские завещания Любека поз-
воляют установить соотношения суммы, за которую продается рента,
и самой ренты, то есть величину процента с вложенного капитала. Так,
в завещании вдовы бургомистра Эвенхарда ван Алена предписывается
исполнителям завещания (провизорам) для ежегодного поминания ее
отца, мужа и ее самой купить за 120 марок ренту в 6 марок (ежегодно).
А Петер Витте Старший в 1347 г. указывает, что 1 марка ренты долж-
на считаться за 16 марок капитала. Это дает возможность подсчитать,
что для Любека середины XIV в. прибыль с капитала, помещенного в
ренты, в среднем составляла 5-7%.
Все любекские патриции, проходившие в завещаниях этого време-
ни (1344-1360), имеют по несколько рент: Вернер Вуллепунд - 6 рент,
каждая от 2 до 6 марок (ежегодно), при общей стоимости в 500 марок;
сын бургомистра Герман Шонеке - 4 ренты от 2,5 до 9 марок; ратман
Ведскин Варендорп - 2 ренты и т.д. Всего в Любеке с 1320 по 1350 г.
было заключено около 1800 рентных сделок.
Оценка этого явления в исторической литературе неоднозначна.
Одни ученые связывают с появлением слоя рантье начало “нового и
принципиально иного периода” в экономической и политической жиз-
ни города. В растущем правовом и политическом господстве рантье,
которые, живя за счет ренты, все больше и больше отчуждались от хо-
зяйственной жизни города, они видят тенденцию к экономическому за-
стою, нарушение естественной прежде идентичности экономически и
4 Город..., том 2
97
политически ведущего слоя, что вело к вытеснению собственно купе
чества из совета и стало причиной социальных конфликтов в Любеке i
конца XIV в.
Другие исследователи (в частности, А. фон Брандт) выступаю!
против тезиса об образовании нового социального слоя рантье, проти
востоящего купцам, и не видят в этом причин социальных конфликтов.
Третьи (К. Фрице и др.) обращают внимание на негативные последст-
вия роста ростовщического капитала (займы, ренты): изымание части
торгового капитала из сферы обращения и помещение ее в непроизво
дительные сферы (домо- и землевладение) и, одновременно, проникно-
вение ростовщического капитала в ремесленное поизводство, где чет-
ко проявилась паразитическая тенденция ганзейского купеческого ка
питала.
Йе менее важным для любекского высшего слоя, чем его экономи-
ческая деятельность, являлось наличие родственных связей между ве-
дущими семьями. Г. Вегеманн к ведущим родам города относит те, из
которых вышли не менее трех членов совета и два-три поколения ко-
торых заседали в совете. В XIV в. в Любеке насчитывалось около 40
ратманских фамилий. Наибольшее число ратманов и бургомистров да-
ли следующие роды: Ван Ален, Бардевик, Варендорп, Ван Викеде,
Виттенборг, Кесфельд, Плесков, Форрад. Каждый из них дал от двух
до шести бургомистров и от трех до шестнадцати ратманов. Все рат-
манские роды имели родственные связи друг с другом. Например, род
Аленов состоял в родстве с Аттендорнами, Плесковыми, В аренд орла-
ми. В свою очередь Аттендорны были в родстве тажке с Бере, Кер-
крингами, Моркерке, которые, таким образом, оказывались в родстве
(пусть дальнем) с Плесковыми и Варендорпами.
Родство достигалось, естественно, посредством браков. Бюргер-
ские завещания дают сведения о браках патрициев между собой. В ка-
честве примера можно рассмотреть семью видного патриция Вильгель-
ма Варендорпа. Его дочь была замужем за Тидеманом ван Алленом,
сестра которого, Риксе, была женой Тидемана Блюменрода, а сестра
последнего - женой представителя рода ван Дульмен. Сын брата Виль-
гельма, Годшалка, Бруно Варендорп был женат на дочери Германа ван
Викеде, а дочь самого Бруно Грета - замужем за представителем ста-
рого ратманского рода Вернером Вулленпундом. А на второй дочери
Вильгельма Варендорпа - Гертруде был женат единственный сын рат-
мана из готландского города Висбю - Якоб Плесков, будущий бурго-
мистр Любека и глава ганзейской политики. Таким образом, путем же-
нитьбы Якоб Плесков, возможно, чужак в Любеке, оказался в родстве
с такими фамилиями, как Варендорп, Ван Ален, Блюменрод, ван Вике-
де, Вулленпунд, ван Дульмен. То есть родственные связи патрициев
Любека благодаря брачным союзам становились достаточно сложной
сетью, охватывающей всю массу патрицианских родов города, и объе-
диняли высший слой в определенную социальную общность, обладаю-
щую богатством и властью.
Теперь обратимся к политической стороне жизни патрициата -
связям его с советом: ведь участие в политическом управлении средне-
вековым городом было решающим для завоевания в нем высшего об-
98
шественного положения. Начало любекскому совету было положено
in постной грамотой Генриха Льва от 1164 г., по которой ремесленники
иг могли заседать в совете, а вся полнота власти оказывалась в руках
купечества, занятого в крупной морской торговле. Эта небольшая
। руппа богатых купцов, вероятно, к этому времени уже управляла го-
родом, а с созданием совета разделила между собой места и должности
и нем и благодаря широкой компетенции городского совета, охватыва-
ющей все стороны жизни города, определяла внутреннюю и внешнюю
политику Любека.
Ввиду отсутствия каких-либо постоянных властных структур Ган-
1Ы совет Любека на деле осуществлял в XIV в. и руководство всем со-
юзом, влиял на его экономические, внутрисоюзные и политические
действия. Вендский союз городов, руководимый Любеком с середины
XIV в., в известном смысле действовал как инструмент политики Лю-
бека, которая была интеграционным фактором в вендской Ганзе.
Механизм выборов и пополнения городского совета усиливал кор-
поративность и тесные родственные связи патрициата. В середине
XIV в. четко просматривался перевес старых фамилий над новыми в
совете, постепенно закладывались предпосылки для создания закры-
той, тесно связанной друг с другом корпоративной группы крупного ку-
печества, заседавшего в совете. Основой дальнейшего укрепления этой
группы послужило установление родственных связей новых ратманов
со старыми фамилиями. Прием в совет стал зависеть от того, имеются
ли у кандидатов связи с ведущими родами Любека через происхожде-
ние или брак. Лишь отдельные представители богатого купечества при
благоприятных условиях могли оказаться в составе городского совета
Любека. Судьба крупнейшего любекского купца Иоганна Патерно-
стермакера, отца будущего предводителя восстания 1384 г. в Любеке,
совершавшего сделки на сумму до половины миллиона сегодняшних
немецких марок и достигшего высокого социального положения в го-
роде, тому подтверждение: ни он, ни его потомки не были избраны в
совет. Среди 33 членов совета Любека в 1363-1384 гг. мы не найдем ни
одного купца, выдвинувшегося в Любеке в середине XIV в., но не име-
ющего родственных связей с патрицианскими семьями. Таким образом,
любекский совет был патрицианским, так как в нем были представле-
ны одни и те же элитарные роды, т.е. имело место родовое, клановое
представительство элиты в городском совете, а не индивидуальное. С
другой стороны, в 1351 г. в совет был избран один из богатейших лю-
бекских купцов Герман Галин, не имевший никаких связей с ратмана-
ми. Но стать членом совета еще не значило стать патрицием. (В списке
"ведущих родов” Вегеманна такая фамилия не значится). Только ком-
плекс черт, признаков, форм деятельности давал право на этот статус.
Важным для характеристики любекского патрициата представля-
ется вопрос о его связях с церковью. Взаимоотношения светской и ре-
лигиозной власти в городе были сложны и противоречивы: с одной
стороны - напряженность и конфликты по вопросам землевладения,
налогов, юрисдикции, а с другой - сближение интересов, что во многом
объясняется трудностями получения постоянных доходов в транзитной
торговле, в то время как церковь представляла собой большую мате-
4*
99
риальную силу благодаря обширному землевладению, епископской де-
сятине и другим доходам.
В XIV в. можно наблюдать сближение любекского патрициата и
церкви через родственные связи высшего духовенства с патрициански-
ми фамилиями; принятие духовного сана выходцами из ратманских се-
мей; занятие любекскими ратманами должностей в духовных братст-
вах, капитулах, монастырях; пожертвования и дарения в пользу церкви
со стороны патрициев, в том числе в связи с вступлением в монастырь
членов семьи. Бюргерские завещания дают достаточно конкретного
материала по данному вопросу. Например, в 15 ратманских семьях на-
считывалось 25 лиц духовного звания - преимущественно дочери, сест-
ры, племянницы завещателей. Рассмотренные 45 патрицианских заве-
щаний, датированных 1344—1360 гг., дают значительную информацию
по патрицианским пожертвованиям церкви, формы и размеры кото-
рых были чрезвычайно разнообразными: от нескольких марок - до 800
марок (в завещании ратмана Ведекина Варендорпа). Если же сложить
все наличные суммы в 45 патрицианских завещаниях в пользу церкви,
то итог составит 5000 марок наличными и более 100 марок ренты. И
это не считая золотой и серебряной посуды, украшений, одежды и до-
рогих тканей. Вряд ли можно объяснить такую щедрость только на-
божностью любекского патрициата: это и показатель определенных
связей патрициата и церкви в Любеке, увеличивающих отграничен-
ность городской аристократии от других социальных группировок и
осуществляющихся на основе общих экономических интересов, соци-
альной однородности их базы и общих сфер приложения капитала (в
частности, роль земле- и рентовладения). Связи любекского патрициа-
та с духовенством города привели в дальнейшем к срастанию его с цер-
ковной верхушкой, что в какой-то мере объясняет особенности любек-
ской Реформации в XVI в. - ее длительность и ожесточенность.
Итак, все-таки следует говорить не просто о купеческом “высшем
слое”, а именно о состоящей из купцов городской аристократии - пат-
рициате в Любеке, так как это была социальная группировка, концен-
трирующая капиталы, экономическую и политическую власть в горо-
де в условиях городской автономии и имеющая отчетливую выделен-
ность и замкнутость именно как господствующая группа, организую-
щим и контролирующим центром которой являлся городской совет.
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА
Regesten dcr Liibecker Biirgertestamente des Mittelalters I Hrsg A.v. Brandt.
Lubeck, 1964. Bd. I (1278-1350); Lubeck, 1973. Bd. II (1351-1366).
Ермолаев В.А. Городское землевладение на территории Нюрнбергского
бургграфства в XV в. // Средневековый город. Саратов, 1968.
Никулина Т.С. Проблемы патрициата ганзейских городов в немецкой ис-
ториографии Ц Вопросы историографии внутренней и внешней политики зару-
бежных стран. Самара, 1991.
Никулина Т.С. Любекское восстание 1380-1384 гг., его предыстория и ре-
зультаты // Средние века. М., 1992. Вып. 55.
Стоклицкая-Терешкович В.В. Основные проблемы истории средневеко-
вого города. М., 1960.
100
Brandt 4. von. Die Liibecker Knochenhaueraufstande von 1380-1384 und ihre
Voraussetzungen//ZVJA. 1959. Bd. 39.
Brandt A. von. Die Gesellschaftliche Strukturdcs spatmittelalterlichen Lubccks //
Unlersuch ungen fiir gesellschaftlichen Struktur. Konstanz; Stuttgart, 1966.
Brandt 4. von. Lubeck und die Liibecker vor 600 Jahrcn Studien zur politischen
und Sozialgeschichte / Ibid. 1978. Bd. 58.
Fritze K. Am Wendepunkt der Hanse. B., 1967.
Peters E. Das grosse Sterben des Jahres 1350 in Lubeck und seine Auswirkungen
auf die wirtschaftliche und soziale Struktur der Stadt // Ibid. 1939. Bd. 30.
Wegemann J. Die fuhreden Geschlechter Liibecks und ihre Vershwagerungen
(1158-1810)//Ibid. 1941. Bd. 31.
Wernicke H. Die Regionalen Biindnisse der Hansichen Mitglieder und deren
Stellung in der Stadtehanse von 1280 bis 1418 // JBJF. 1982. Bd. 6.
ДЕЛОВОЙ ЧЕЛОВЕК ФЛОРЕНЦИИ:
ЗАНЯТИЯ, КРУГ ОБЩЕНИЯ, ОБЩЕСТВЕННОЕ СОЗНАНИЕ
Во Флоренции купцами называли себя лица, подвизающиеся в мно-
гообразных формах деловой активности, к которым относились тек-
стильное предпринимательство, руководство банковскими филиалами
и обменом монеты, ростовщичество, управление загородными вилла-
ми и земельными участками, финансирование государства и другие ви-
ды деятельности. Принадлежность к купечеству давала возможность
отделить себя, с одной стороны, от феодально-рыцарских слоев, уде-
лом которых являлись война, грабеж и праздность, с другой стороны -
от ремесленников, непосредственно занимающихся физическим тру-
дом. Чем бы и в каких соотношениях ни занимались деловые люди
Флоренции, называющие себя купцами, коммерция в тех или иных
формах составляла универсальную и эффективную основу их деятель-
ности.
И хотя на Флоренцию распространялся обычай зажиточных город-
ских семей Италии XIV-XV вв. предназначать сыновей к разным по-
прищам деятельности, здесь им всем прививали навыки к торговле с
детства. К занятиям торговлей приобщались уже в начальных город-
ских школах “абако”, штудируя учебник, составленный флорентийцем
Франческо ди Пеголотти, а также трактат Джованни да Уццано “Кни-
га о торговле и обычаях других стран”. Представители этой среды не
отрицали необходимости знания латыни и греческого языка, но пола-
гали, что мальчику “следует немного поучиться счету”, то есть искус-
ству составления деловых писем, бухгалтерии, всему циклу ремесел,
связанных с обработкой шерсти. Но как бы ни складывались обстоя-
тельства жизни, флорентийские купцы следовали правилу: “Боттега и
есть подлинная школа”.
В этом городе почти невозможно было найти горожанина, кото-
рый так или иначе не был бы втянут в коммерческие дела разных уров-
ней и масштабов. Стремление участвовать во внешней торговле осо-
бенно заметно в XIII - первой половине XIV в. Как правило, флорен-
© И.А. Краснова
101
стабильности и коммунального единства. Джованни Медичи, отец Ко-
зимо, заявлял: “Я хочу заниматься торговлей и ничем не возвышаться
над другими горожанами. Я знаю, что торговля есть начало и основа-
ние республики нашей, что ею государство прославляется, а по имени
нашей Коммуны хвалят и наши товары, и поэтому, если я стану беден,
то и республика наша не возвысится”. Подлинный панегирик торговле
и купцам, составляющим базу, на которой основано государство, содер-
жится в “Истории Флоренции” Грегорио Дати. Кризисное состояние
своего государства они видели прежде всего в упадке торговой деятель-
ности, о чем свидетельствует купеческая литература конца XV в.
Сознание деловых людей Флоренции представляло коммерческую
деятельность не только как решающую доминанту, формирующую
правильный образ жизни, но и как основу идеала “доброго купца”
(buono mercatore). Богатый магнат Джованни Ручеллаи писал в XV в.:
“Напоминаю вам, чтобы в жизни общественной и во всех делах вы за-
служили звание истинных купцов”. Если человек не занимался торгов-
лей, он не мог соответствовать комплексу качеств “buono mercante”, и
это всегда вызывало настороженность окружающих. В архиве Франче-
ско Датини имеется письмо, в котором служащий предпринимателя из
Прато описывал их общего знакомого по имени Симоне. Этот Симоне
представал из описания как привлекательная личность: общителен, об-
разован, знаток Данте и любитель сонетов. Но автор письма убеждает-
ся в том, что “торговлей он не занимается”, живет на ренту, и сразу же
приходит к неблагоприятному выводу о моральных качествах Симоне:
“Симонс обладает большими претензиями и не совсем чист от пороков,
я думаю о нем как о противоядии, которое можно употреблять только
раз в месяц и на кончике ножа”.
Понятие “добрый купец” явно противопоставлялось иным моде-
лям поведения, одна из которых наиболее рельефно выделена в “До-
машней хронике” Донато Веллути как “куртуазия” - комплекс качеств
мота и потребителя, отказавшегося от коммерции и погрязшего в
праздности и развлечениях, свойственных феодально-рыцарским кру-
гам. Следование куртуазным образцам приводило к остановке процес-
сов накопления, непроизводительному рассеиванию средств и превра-
щению делового человека в рантье, предпочитающего комфортное и
безопасное существование полному хлопот, опасностей и упорного
труда пути наживы и приумножения состояния.
В сознании деловых людей Флоренции занятие коммерцией явля-
лось достойной уважения деятельностью, предпосылкой и исходным
пунктом нравственных добродетелей. Между тем, церковная идеоло-
гия в эту эпоху, руководствуясь положениями Фомы Аквинского, пы-
талась только оправдать купцов, признавая тем самым их деятельность
и образ жизни как бы изначально отмеченными печатью греха. Даже
св. Фома, начавший дело реабилитации тех, кто занимался коммерци-
ей, отдавал предпочтение обществу, живущему сельскохозяйственным
трудом, поскольку земледелие “чище” торговли. Однако Фома призна-
вал, что торговля нуждается в оправдании, поскольку жадность к на-
живе и устремленность к прибыли, характерные для нее, трудно совме-
стимы с нравственными установлениями христианства. Тем, кто непо-
104
средственно занимался коммерцией в торговой республике Флоренции,
нс было необходимости оправдывать свою деятельность, составляю-
щую основное содержание их жизни, более того, она становилась для
них мерилом и исходной точкой всех достоинств человека. У них не
только не появлялось сомнений в правомерности своей профессии и со-
ответствующего ей образа жизни, они возводили ее в степень идеала и
мерила достоинств и недостатков людей.
Второй по важности формой деятельности, многое определяющей
в образе жизни и менталитете флорентийских купцов и предпринима-
телей, становилось текстильное производство, развитие которого по-
ложило начало процессам накопления в этом городе. Во Флоренции
лишь немногие представители пополанской среды не имели отношения
к изготовлению шерсти, шелка или льна. Боттега по производству
шелка или шерсти являлась необходимым и желанным приобретением,
к которому стремились все деловые люди, охотно скупая помещения в
городе, чтобы непосредственно организовать там текстильное произ-
водство или сдавать их в аренду под шерстоткацкие боттеги. Помеще-
ния с соответствующим оборудованием скупались ими в 30-е годы
XIV в. по цене от 350 до 500 флоринов, а арендная плата, которую за
них взимали, составляла от 22 до 33-40 флоринов в год. Частота подоб-
ных сделок в первой половине XIV в. свидетельствовала об их выгод-
ности и активном вложении капиталов в производство тканей. При
всем том авторы купеческих записок и хозяйственных книг очень мало
внимания уделяли в них текстильному производству, даже если оно яв-
лялось основой их деятельности и благосостояния. Чаще всего дело
просто ограничивалось констатацией факта наличия, приобретения
или сдачи в аренду мастерской, с крайне лаконичным ее описанием - в
том случае, если оно вообще имелось. Это пока трудно объяснить, учи-
тывая, что в сознании деловых людей занятиям сукноделием или изго-
товлению шелка отводилась, наряду с торговлей, роль отправной точ-
ки в карьере богатого накопителя или подъеме экономического могу-
щества семьи.
Важность текстильного производства как исходного этапа карье-
ры делового человека учитывалась в системе флорентийского образо-
вания. Прохождение практики в текстильной боттеге являлось ее необ-
ходимым звеном для многих. Дати вспоминал: “Я пошел в боттегу, за-
кончив счетную школу... Было мне 13 лет”. Донато Веллути с больши-
ми надеждами взирал на будущее своего сына, который “с 9 лет был
помещен в боттегу по производству шерсти, а затем в кассу. Когда ему
исполнилось 12 лет, я дал ему в руки приходно-расходную книгу всего
нашего имущества, и он вел ее, руководил и управлял всем, словно
имел за плечами 40 лет”. Практика в боттеге предусматривала изуче-
ние циклов сукнодельческого производства (“ремесел цеха Лана”), а
также основ коммерции, бухгалтерии, систем мер и весов в Италии и
других странах, курсов монет, основ навигации и географии. Обучение
в боттеге считалось более важным, чем познания в латыни, и в возрас-
те 13-14 лет мальчика обязательно отправляли в мастерскую, даже ес-
ли он не успевал к тому времени закончить курс начальной счетной
школы, не говоря уж об училищах более высокой ступени.
Богач Джованни Ручеллаи, обеспечивший нескольким поколениям
потомков возможность безбедно жить на ренту, был убежден в том,
что даже господа, имеющие рыцарское звание, должны начинать с
производства тканей, не дающего, в отличие от торговли, ни громкой
репутации, ни баснословных прибылей в одночасье. У него брезжило
представление о том, что слава, созданная торговой прибылью, в ка-
кой-то степени “колосс на глиняных ногах’*, если не опирается на ре-
месленную производственную основу: “На самом деле вы должны
стать владельцами боттег - botthegai, то есть, как это и положено всем,
кто занимается изготовлением шерстяных и шелковых тканей, вы
должны иметь базу своих прибылей во Флоренции более, чем в торго-
вле, деньгах и кредитах вне ее”. Ручеллаи рассматривал текстильную
мастерскую как определенную точку опоры в стихии случайностей, ко-
торым подвержены капиталы в торгово-финансовой сфере. Налажен-
ное и охраняемое цеховыми уставами производство шерсти и шелка во
Флоренции представлялось также надежным якорем спасения в случае
краха или катастрофы в торговых предприятиях. В 1420-1423 гг. тор-
говля шелком в Испании у Грегорио Дати балансировала на грани бан-
кротства, Выход из критической ситуации он видел в том, чтобы “уст-
роить новую боттегу с Микеле”, и этот испытанный прием не подвел
его: “Я стал получать прибыли от изготовления тканей, и мы с Мике-
ле хорошо наживались”. Из рассуждений Джованни Медичи, образцо-
вого делового человека в городе на Арно, следовало, что обретение на-
выков в изготовлении тканей и устойчивость определенного образа
жизни, средоточием которого является боттега, зачастую важнее ко-
личества получаемых прибылей, а репутация истинного купца опреде-
ляется не только богатством, но и комплексом деятельности, реализу-
ющейся в ремесленной мастерской с элементами мануфактурного про-
изводства.
В боттеге видели спасение в периоды кризисов экономики и поли-
тических потрясений, что особенно заметно во второй половине XV в.,
когда среднегодовой выпуск продукции 270 боттег уменьшился до 200
кусков сукна. Бакалейщик Лука Ландуччи был удручен наметившейся
тенденцией к свертыванию деловой активности: “Никто не хотел рабо-
тать, боттеги закрывались, и бедные не могли найти работы ни в Лана,
ни в Сета. В скорби пребывали и головы, и члены нашего общества”.
Пессимистическим настроениям такого рода противостояло упорное
желание преодолеть отчаяние и бездеятельность, ярко выраженное в
проекте политических реформ сторонника Савонаролы Доменико
Чекки. “Надо устроить так, чтобы имел возможность открыть хотя бы
одну боттегу тот, кто этого хочет”, а если “каждый богатый откроет
2-3 боттеги и станет накапливать из года в год прибыли, то он призо-
вет тех, кто теперь неимущ, а они восславят того, кто дал им работу”.
Будущее Флоренции, когда она станет, по обещаниям Савонаролы,
“Божьим городом”, для производителя шелка Чекки, как, видимо, и
для большинства последователей реформатора, заключалось в хорошо
устроенных боттегах и развертывании предпринимательской активно-
сти. Доменико Чекки понимал, какие аргументы могут противопоста-
вить ему воображаемые оппоненты, указывающие на невозможность
106
расширения производства тканей из-за трудностей сбыта при отсутст-
вии собственного порта, но он готов был эти аргументы отразить: “Вы
увидите, как все начнет улучшаться день ото дня оттого, что мы станем
делать в два раза более материй, чем делаем сейчас. И все это мы с
Божьей помощью сбудем... не надо сомневаться в том, что при наличии
у нас готовых товаров, найдутся новые торговые пути и поднимется по-
путный ветер в наши паруса”. Таким образом, можно прийти к выводу
о том, что члены крупных торгово-финансовых компаний понимали
важность и необходимость производственной основы в деле накопле-
ния капитала. Два вида деятельности: коммерция, понимаемая также
как ростовщичество и банковские операции, и изготовление тканей в
совокупности определяли главные доминанты образа жизни и поведе-
ния, устойчивые представления и критерии этических оценок в кругах
тех, кто непосредственно ими занимался.
Кроме активных форм деятельности в сфере рыночных отноше-
ний и текстильного предпринимательства важное место в повседнев-
ной жизни деловых людей Флоренции занимало все, что было связано
с их значительными инвестициями в земельную собственность, город-
скую недвижимость и государственный долг. В рассматриваемый пери-
од - на протяжении двухсот лет - богатые жители города целенаправ-
ленно и упорно стремились расширять свою земельную собственность.
Главный принцип, которого при этом придерживались, - собрать в еди-
ный массив земли, находящиеся в каком-то определенном месте
(podere). Чаще всего этим местом был приход в контадо, откуда род на-
чинал свое происхождение. При этом часто купцам и банкирам прино-
сило удовольствие “возвращение на землю”, нравилось уподоблять се-
бя феодальному сеньору, от которого зависит целая округа. Сознание
горожан воспринимало связь с землей неоднозначно. Они не упускали
возможности обогащения за счет доходов со значительных комплексов
земель, что представлялось им менее рискованным, нежели нажива за
счет торговли и предпринимательства. Семейство Рикасоли в Тоскане,
сконцентрировав в руках 154 подере площадью 1107 стайоров, обога-
тилось от спекуляций недвижимостью и продажи продуктов питания,
заняв во флорентийском налоговом кадастре 41-е место в числе 46 ве-
дущих фамилий города. Предприниматели, успешно действующие в
сфере активных форм накопления, даже такие звезды первой величи-
ны, как Палла Строцци и братья Перуцци, никогда не пренебрегали
выгодой от торговли продуктами сельского хозяйства во Флоренции.
Однако далеко не всегда представители богатого пополанства ру-
ководствовались только возможностью извлекать прибыли из земель.
Зачастую их стремление обзавестись земельной собственностью имело
иные цели: земельные фонды играли роль гарантии капитала, вложен-
ного в торговлю и производство. На земельном имуществе основывал-
ся принцип ответственности в компаниях, они выступали в качестве за-
лога, под который брали кредит, и средства возмещения долгов, созда-
вали материальную базу репутации, необходимой для получения кре-
дита. Кроме того, виллы за городом служили показателем стабильно-
сти социального положения во флорентийском обществе, символом
возвышения в системе городской иерархии. Наконец, загородное поме-
107
стье являлось непременным атрибутом быта состоятельных флорен-
тийцев, вносило хлопотливое, но приятное разнообразие в их образ
жизни, позволяя отвлечься от городских дел и забот, связанных с про-
фессиональными видами деятельности. Горожане всегда были склон-
ны в идиллических тонах описывать свои загородные владения, прямое
подтверждение тому - картина Муджелло, созданная Джованни Мо-
релли. Даже трезвомыслящий и расчетливый нотариус сер Лапо Мац-
цей склонен был при описании вилл впадать в тон восторженной идеа-
лизации: “Я тел босиком в сверкающем радостном воздухе под звон
цепов. А токи были столь чисты и аккуратны, что мне хотелось танце-
вать и прыгать, как косуле, на горы крупных зерен, которые, казалось,
ждут пустых амбаров. Здесь нет ни цикад, ни больших мух, ни таранту-
лов, котррые причиняют столько неприятностей в других местах”. Тя-
га к земле имела в сознании горожан еще более глубокие корни: они
видели в земле источник питания, обеспечивающий им повседневное
существование, средство выживания. Участок с домом, пекарней, вино-
градником и огородом за 100 флоринов представлялся деловым людям
надежной гарантией выживания потомков при любых ударах судьбы и
неблагоприятных обстоятельствах. Кроме того, виллами за городом
обзаводились, “чтобы семье было куда убежать, если случится эпиде-
мия чумы”.
Флоренция была одним из самых богатых городов Европы, однако
в XIV-XV вв. перед ней часто вставала реальная угроза голода, а со
страниц “Книги” торговца зерном Доменико Ленци предстают мучи-
тельные трудности снабжения города и контадо продуктами питания
во время голода, когда общество, основанное на товарно-денежных от-
ношениях, превращалось в иной мир, где господствовала общая собст-
венность и принципы уравнительного распределения, утверждаемые
диктаторскими методами, поскольку коммунальное управление в это
время сосредоточивалось в руках специально избранной чрезвычайной
комиссии. Этот орган конфисковывал в городе все излишки продо-
вольствия, устанавливал на него монопольные цены и вводил специ-
альные талоны, по которым можно было купить хлеб и другие проду-
кты. Доменико Ленци описывал события 1329 г., но и по истечении
почти двух столетий картина мало изменилась, о чем свидетельствова-
ли записки Луки Ландуччи о недороде 1497 г. При таких обстоятельст-
вах участок земли действительно давал гарантию выживания в услови-
ях часто случавшихся неурожаев.
Тенденции к возрастанию прослойки рантье стали в деловой среде
Флоренции более заметны к середине XV в., и одной из причин этого
роста стало сращивание богатых олигархов с государственным аппара-
том, в частности, путем вложения средств в Монте - государственный
банк Флоренции. Из-за напряженной внешнеполитической ситуации в
конце XIV - начале XV в., приведшей к войнам с папским престолом, с
миланскими Висконти, с Пизой, государственный долг Флоренции по-
стоянно возрастал: в конце XTV в. он составлял 3 млн флоринов, а в
1425 г. уже 8 млн. А вложения в государственный банк приносили в
среднем 7-8% прибыли в год, гарантированных государством, не требу-
ющих никакого риска и напряжения сил. Монте способствовал консо-
108
лидации патрицианской верхушки, объединяя в ней старые и новые фа-
милии Флоренции. Альберти, Альбицци, Барди, Перуцци, Риччи,
( троцци делали значительные вложения в Монте и побуждали Синьо-
рию вести соответствующую их интересам политику.
В исторической литературе существует давний и нескончаемый
спор о том, какие виды деятельности преобладали в среде деловых лю-
дей города на Арно: занятия торговлей и текстильным предпринима-
тельством или стремление стать земельными собственниками и рантье.
11а наш взгляд, следует подчеркнуть тот факт, что флорентийские гра-
ждане всегда старались совмещать многие виды деятельности. Много-
образие занятий флорентийских купцов поражает исследователей
вплоть до наших дней. Никколо Альберти, глава известной фирмы, ру-
ководил торговыми и банковскими операциями в масштабе всей Евро-
пы: имея филиалы почти во всех городах Италии, Англии, Франции, на
о-ве Майорка, он стал главным кредитором папского двора, всю жизнь
выполнял важные дипломатические миссии, покровительствовал лю-
дям искусства, строил палаццо, церкви, монастыри.
Разнообразие функций, которые приходилось выполнять деловым
людям, осознавалось ими как необходимый, если не основной залог ус-
пеха деловой карьеры. Джованни Ручеллаи учил своих детей: “Добрый
отец фамилии не захочет все деньги иметь в одном месте... хранить их
надо вложенными в разные места. В случае войны или других потрясе-
ний ты потеряешь их в одном месте, но сможешь извлечь из другого;
если фортуна подведет тебя в одном месте, то будет удача в другом”.
Обращает на себя внимание тот факт, что ручной труд не исклю-
чался из комплекса занятий деловых людей: до середины XV в., как
уже говорилось, даже богатые и знатные молодые люди обучались в
боттегах всем стадиям текстильного производства. Флорентийские
купцы отделяли себя от ремесленников, как от бедных людей, вынуж-
денных заниматься тяжелым и грязным физическим трудом, как от со-
циальных низов, “младших”, занимающих невысокое место в город-
ской иерархии. Однако еще нельзя в полной мере говорить об антаго-
низме между предпринимателями и работниками, поскольку он не при-
нял еще завершенные формы. Джованни Морелли не стыдился того
факта, что его дед своими руками красил сукна, сыновья Донато Вел-
лути проходили практику в боттеге и знали весь цикл производства
сукна. С другой стороны, нельзя усматривать в настроениях флорен-
тийских купцов “средоточие ремесленного мироощущения”, поскольку
они все-таки не занимались непосредственно физическим трудом, оста-
вляя для себя лишь общее руководство процессами изготовления тка-
ней; они преодолевали узкопрофессиональные принципы ремесленно-
го разделения труда и вырывались за пределы цеховой структуры, за-
нимаясь торговлей, предпринимательством и банковским делом. И их
сознание, отрываясь от профессионально-цеховой замкнутости и тра-
диционности, было еще свободно от подчинения капиталистической
организации труда, в полной мере реализующей весь комплекс проти-
воречий между трудом и капиталом.
Многообразная деятельность, имеющая целью накопление капита-
ла, воспринималась теми, кто был ею занят, как труд, составляющий
109
содержание их земного пути. Труд представлялся им универсальной ос-
новой образа жизни не только в плане профессиональных занятий, ко-
торым следует себя посвятить, но и как постоянное преобразование
собственной несовершенной природы. Наихудшими пороками им пред-
ставлялись лень, вялость и нерадивость, и эти недостатки надо было
побороть любой ценой. Не только обогащение было целью их обшир-
ной и разнообразной работы, которая не перестает удивлять исследо-
вателей спустя столетия. Молодой Лоренцо Строцци восхищен не
столько богатством, которое накопил его дядя, сколько полнотой реа-
лизации его личности на деловом поприще: “Он был человеком с боль-
шим пониманием и смекалкой, честно ведя при этом дела нашего дома.
Собрав в руках все нити и секреты дела, он достиг в нем большого ра-
зумения и божественного совершенства, за что следует воздать ему ве-
личайшую благодарность”.
• Элементы капиталистических отношений, возникающие во Фло-
ренции, отличались спонтанным характером, не достигали зрелости, не
отливались в классические формы, поэтому в сознании деловых людей
можно наблюдать противоречия: богатые флорентийцы понимали, что
“наибольшую прибыль надо получать с возможно меньшими затрата-
ми”, но наряду с этим пониманием им не чужда была мысль о том, что
“... пусть ты и не получишь иной раз выгоды, делая [что-либо], но зато
не утратишь привычки к торговле и делам”. Клирики в этом городе,
особенно доминиканцы, развивали идеи Фомы Аквинского о ценности
труда как основного источника существования, как фактора, оправды-
вающего, обеляющего любой вид торговли ради прибыли, что особен-
но проявилось в рассуждениях Джованни Доминичи: “Если ты доста-
точно обеспечен, все равно не держи руки праздными, если можешь -
работай, если не можешь - молись”.
В их среде понятие “negotium” - профессиональный труд, ставший
содержанием земной жизни - приобретало особую ценность, ради него
следовало пожертвовать любым видом отдыха, развлечения, даже
сном и едой. Они порицали все виды азартных игр, чрезмерные развле-
чения и удовольствия. Более того, они неуклонно сокращали время, от-
водимое для молитв. Пожалуй, единственный вид досуга, который они
оценивали положительно, - занятия науками, словесностью, искусст-
вом, и они с удовольствием предавались этим занятиям, если приходи-
лось уйти от дел из-за возраста или болезни. При их напряженной, все
возрастающей деятельности особую ценность приобретало земное
время, которое они воспринимали как непрерывно текущее из прошло-
го будущее, исчисляя его ритмы не каноническими праздниками, а сро-
ками платежа, часами и днями работы или путешествия. Как туго сжа-
тая пружина, держало оно в напряжении сознание купцов, требуя по-
стоянного ускорения в делах: “Делайте свои дела вовремя, потому что
время - самая дорогая из всех вещей, которыми мы обладаем... Перед
тем, как заснуть, вспомните, что было сделано за день, и если в чем-то
обнаружили небрежность, сейчас же примите меры, ибо лучше поте-
рять сон, чем упустить время, то есть порядок и последовательность
действий. Сон, еду и прочес всегда можно наверстать, и только упущен-
ное время - нет”. За утилитарной связью “время - деньги” проступало
НО
понимание поступательного хода времени - вместо представлений о
цикличности и мгновенности земного времени, свойственных обыден-
ному сознанию средневековья. Было необходимо предусматривать,
рассчитывать и планировать дела. Бремя активного труда, заполняю-
щего земную жизнь, осознавалось деловыми людьми не как кара за
прегрешения, аг него ожидали награды на земле в виде прибыли, бо-
гатства, обеспеченной жизни, а после смерти - царства небесного. Все
виды созерцания, развлечения, как и бесцельное существование ран-
тье, ассоциировались с праздностью - матерью всех пороков, против-
ной не только людям, но и Богу. Труд и время труда ценились не толь-
ко потому, что могли обратиться в деньги; в них вкладывали опреде-
ленный морально-этический смысл, в них видели гарантию оптималь-
ного для предпринимателя и накопителя образа жизни, спасение от по-
роков, залог надежды на новые успехи и подъемы в случае неудач, в
них находили удовлетворение и радость.
В отличие от ремесленников, флорентийские купцы и сукноделы
соединяли и согласовывали различные звенья производства и сбыта,
осуществляли руководство и контроль над предприятиями и филиала-
ми, организовывали обороты торгового капитала. Квинтэссенцию сво-
его делового призвания они усматривали в тяжких обязанностях по ру-
ководству (comandare, provedere), имея в виду управление людьми и об-
стоятельствами. Они стремились взять на себя ответственность по под-
держанию порядка в том мире, который полностью зависел от их ума
и воли. Такое мироощущение искало опоры в соответствующих рели-
гиозных санкциях, в сентенциях Фомы Аквинского о богатом как рас-
пределителе (dispensatore) благ среди бедных, как руководителе (minis-
iraiorc), поставленном Богом над этими благами, чтобы греховное и
слабое от пороков человечество не расхитило, не рассеяло, не употре-
било их во зло. Эти тезисы, в частности, получили основательное раз-
витие в уже упоминавшемся трактате Джованни Доминичи. Ум управ-
ляющего, освобожденный от жестких регламентирующих норм корпо-
ративных уставов и обособившийся в какой-то мере от физического
труда, нуждался в особой степени интеллектуализации, обозначаемой в
купеческой литературе, как правило, термином “prudenza” - предусмо-
трительность, или, в более широком толковании, “здравомыслие” -
способность к рациональному упорядочиванию жизненных обстоя-
тельств в зависящем от воли руководителя комплексе дел. “Прекрас-
нейшая вещь - предусмотрительность, поэтому всегда будьте рассуди-
тельны во всех своих делах”. “Prudenza” как рациональное начало про-
тивопоставлялась в сознании флорентийских купцов эмоциональным
порывам и губительным страстям, “ибо тому, кто рассудителен, во всех
отношениях лучше, чем тому, кто поступает по страсти и первому по-
буждению”. В детях следовало воспитывать уравновешенность, подав-
лять аффекты и страсти. А в зрелом возрасте купец и предпринима-
тель должен “десять раз подумать о разного рода вещах, прежде чем
принять решение”. Иррациональные явления вызывали у них даже не-
которое раздражение: “По строгом размышлении, то, что разумно
объяснимо, нс может быть чудесным, а то, что кажется нам чудесным,
на самом деле разумно объяснимо...” Разумность возводилась в созна-
111
нии представителей пополанства в ранг моральной добродетели: “Луч-
ше уж потерпеть убыток от случая и неразумной фортуны, чем от не-
достатка собственной предусмотрительности”, - таково жизненное
кредо флорентийских купцов, на котором строилось все их поведение.
Руководитель стремился к большей самостоятельности в мышле-
нии и поступках. Флорентийцы не пренебрегали чужим опытом, но в
любом случае предпочитали действовать по собственному разуме-
нию и опираясь на “мудрость и практику старших” и лишь в послед-
нюю очередь - на книжные познания (letlerati). В семьях деловых лю-
дей очень заботились о воспитании самостоятельности, поскольку
детям с 14 до 21 года приходилось часто отправляться из дома в дале-
кие филиалы банков и торговых контор, набираться там опыта, на-
капливать капиталы. В процессе отделения руководящей деятельно-
сти от физического труда предусматривалось преобладание рацио-
нальных начал над чувственными, вырабатывались индивидуалисти-
ческие позиции, основанные на самостоятельности воли, которые,
будучи порицаемы средневековым религиозным мышлением, в соз-
нании представителей богатого пополанства начинали наполняться
позитивным содержанием.
Сфера дел, центром которой стремились стать деловые люди, ос-
мысливалась как вечная борьба с фортуной (fortuna). Это понятие упо-
треблялось в разных значениях, например, могло обозначать благо-
приятные обстоятельства. Однако чаще всего судьба представала как
фактор изменчивости и непостоянства мира и нередко воспринималась
в негативном плане - как слепая случайность, совокупность неблаго-
приятных явлений, не всегда поддающихся управлению. С точки зре-
ния Джованни Морелли вся жизнь человеческая есть вечное противо-
стояние “предыдущей и настигающей людей фортуне”. В обыденном
восприятии флорентийцев XIV-XV вв. фортуна соединялась с Божьим
промыслом лишь в таких неотвратимых случаях, как смерть, эпидемии,
стихийные бедствия. В делах же по управлению хозяйством и семьей
фортуна и воля Божья чаще выступали автономно друг от друга. Такое
понимание возникало из потребности исключить из управляемого соб-
ственной волей мира трансцендентные силы, заменяя их проявления
каверзами фортуны. Ведь Божьей воле человек противиться не может,
а злой судьбе, выражающей лишь слепое стечение обстоятельств и
случайностей, можно и должно было противостоять. Именно по этой
причине “Воспоминания” Морелли представляют не что иное, как
своеобразный учебник по борьбе с фортуной, с описанием ее ударов и
способов, какие для этой борьбы следует предпринять. Этот флоренти-
ец, переживший страшную эпидемию 1348 г., знал, что от чумы нет ни-
каких лекарств, и тем не менее заполнял множество страниц медицин-
скими рекомендациями лишь по той причине, что “лучше бороться и
все-таки применить все имеющиеся средства, чем пребывать в бездей-
ствии”.
Диапазон мер, предлагаемых для борьбы с фортуной, в образе ко-
торой чаще всего фигурировали неблагоприятные экономические об-
стоятельства, был достаточно широк: тщательный анализ и планиро-
вание всего, что касается деловой сферы, предусмотрительность и
112
умеренность, опыт и квалификация. Такое понимание отношений с
фортуной знаменовало отказ от идеи предустановленной гармонии и
подчинения всего единичного абсолютной воле, царящей над миром.
Флорентийские деловые люди были склонны к контактам, общению,
диалогу чуть ли не со всем миром. Их контакты не ограничивались
семьей, консортерией (крупное родовое объединение), цехом; значи-
тельный круг общения определялся участием в компаниях, объединя-
ющих не только родственников, но и других компаньонов, служащих
(факторов), вкладчиков, клиентов. Группы делового общения на осно-
ве компаний предполагали тесные личные контакты, от которых
очень многое зависело, особенно при отсутствии специальных орга-
нов, регулирующих торговые и финансовые отношения1, неразвито-
сти международного права и взаимодействии с представителями фео-
дальной среды, применяющей по отношению к “проклятым ломбард-
цам” право силы. Особенно возросла роль личного общения и делово-
го доверия во второй половине XIV в., когда семейные компании ста-
ли расширяться, все больше включать в себя посторонних лиц и уве-
личивать круг инвесторов. Это порождало необходимость в контактах
с людьми проверенными, надежными, о которых собирали самую пол-
ную информацию, заручались рекомендациями лиц, которым абсо-
лютно доверяли, прежде всего близких родственников. Богатый бан-
кир папского двора Филиппо Строцци почти весь персонал неаполи-
танского отделения фирмы набирал по рекомендациям матери и дру-
гих родственников.
В последней четверти XIV в. все большую роль в обществе фло-
рентийской Коммуны era ли играть политические фракции и группы,
что было связано с усилением олигархических начал в государстве.
Д. Кент, подробно рассматривая этот процесс на примере политиче-
ской группировки Медичи, пришла к обоснованному выводу, что тако-
го рода фракции основывались именно на персональных, а не на “кон-
ституциональных” отношениях, их членов связывали личные контак-
ты, амбиции и взаимные обязательства, а не единая идеологическая
платформа. Особыми сообществами являлись все чаще возникающие в
первой половине XV в. эрудитские кружки, где купцы объединялись с
учеными, прелатами и гуманистами. В 90-е годы XIV в. такой кружок
образовался вокруг богатого сукнодела из Прато Франческо Датини и
объединял любителей Данте и чтения на volgare. В него входили фак-
торы и компаньоны Датини, нотариус сер Лапо Маццей - весьма обра-
зованная и незаурядная личность, а также эрудит и знаток Данте - Ань-
оло дельи Альи из Пизы, известный новеллист Франко Саккетти. Вес-
пасиано де Бистиччи подробно рассказывал о таких кружках, образо-
вавшихся в первой и второй половине XV в. вокруг очень богатых оли-
гархов: Козимо Медичи, Палла Строцци, Никколо д’Уццано. Интерес-
но отметить, что зачастую в одной такой группе, объединенной интел-
лектуальными интересами, меценатством и любовью к искусству, мог-
ли состоять непримиримые политические противники, например, Ко-
зимо Медичи и его антагонист Ринальдо дельи Альбицци.
1 Торговый трибунал “Мерканция” был основан во Флоренции в 1406 г.
113
Отношения, которые объединяли членов компании, различных
кружков, чаще всего определялись в купеческой литературе как друж-
ба, развитию и укреплению которой деловые люди Флоренции уделя-
ли огромное внимание в повседневной жизни, о чем свидетельствуют
их записки. Процедура установления и дальнейшего поддержания дру-
жеских контактов была разработана до деталей, особенно в записках
тех деловых людей, которые по разным причинам не могли опереться
на могущественный и разветвленный семейный клан. Скрупулезность
предписаний проведения совместных пиров и подробный регламент об-
мена дарами не могут не привлечь внимание исследователей. Но, не-
смотря на это, дружеские отношения в среде деловых людей, хотя и со-
провождались сентиментальными признаниями и изъявлениями неж-
ных чувств, тем не менее не становились аналогом родственных связей,
не уподоблялись свойственным консортериям отношениям клиентелы,
покровительства, вассалитета. Стороны стремились придерживаться
паритетных начал и отнюдь не идеализировали друзей и дружбу. Пао-
ло да Чертальдо писал: «Начав одаривать друга, рассчитывай, чтобы и
дальше продолжать это. А если продолжать не сможешь, то и не начи-
най, ибо твой друг, привыкнув получать от тебя дары и вдруг не имея
их, подумает о тебе: “Он стал бедным”, или “Он слишком возвысился и
не помнит больше обо мне”». Вместе с тем, деловые люди оберегали в
дружбе свою независимость, заботились о том, чтобы друзья “не нача-
ли угнетать и подчинять” их, стремились подняться над узами дружбы,
а нс раствориться в них. Джованни Ручеллаи признавался: “Меня гораз-
до больше устраивает услужить самому, чем просить [друга] об услуге
для себя, скорее сделать друга обязанным себе, чем обязаться самому”.
“Если хочешь иметь друзей, - писал Джованни Морелли, - старай-
ся не впадать в нужду и не зависеть от них. Если будут наличные сред-
ства, то найдутся и наилучшие друзья. В любом случае сохраняй состо-
яние свободы, опирайся на собственный ум, направляй и поддерживай
себя сам”.
Дружеское расположение часто приобреталось деньгами или наде-
ждами на политическое возвышение, что особенно проявлялось в раз-
ного рода политических фракциях. Козимо Медичи открывал в своем
банке неограниченный кредит для тех, кого хотел привлечь (например,
для мессера Палла Строцци, живущего не по средствам). “Новых горо-
жан” Флоренции, недавно переселившихся в город из контадо и быст-
ро разбогатевших, он привлекал возможностью получить доступ к по-
литической карьере (Мартелли, Джинори, делла Стуфа). Однако ис-
следования той же Д. Кент показали, что даже и в том случае, когда со-
юзники Медичи были подкуплены своим патроном и очень многим ему
обязаны, они сохраняли столь свойственную флорентийцам независи-
мость мнений, часто открыто выступая против того, что было угодно
их патрону, но не согласовывалось с их убеждениями и честью. Так
Дьетисальви Нероне и Аньоло Аччайуоли отделились в 1466 г. от
фракции Медичи и составили ей оппозицию, поскольку отход от рес-
публиканских институтов и норм жизни не соответствовал их убежде-
ниям. То же самое можно сказать и о Луке да Панцано ди Фиридольфи,
представителе старой и знатной флорентийской фамилии, резко по-
114
рвавшем с представителями дома Медичи и открыто выразившем им
свое несогласие.
Второе место после дружеских в этой среде занимали добрые от-
ношения с соседями, и на этот счет также имеются подробные реко-
мендации. Сохранение добрых отношений с соседями было особенно
важно во Флоренции, поскольку гонфалоны (территориально-админи-
стративная единица города) играли очень существенную роль в поли-
тической жизни города. Во-первых, списки на высшие государствен-
ные должности Коммуны составлялись от гонфалонов, и претенденты
на эти посты стремились завоевать популярность в своем квартале,
среди соседей, чтобы их имя было внесено в списки на соответствую-
щие должности. Во Флоренции были часты ситуации, подобные той,
какую довелось пережить Маттео Строцци, который вынужден был
прервать успешно начатую политическую карьеру и отправиться в из-
гнание из-за происков враждебно настроенных к нему соседей. Во-вто-
рых, мнение соседей учитывали при составлении налоговых кадастров,
при определении такс обложений и займов, на что указывали и Джо-
ванни Морелли, и Джованни Ручеллаи, и в этом плане добрососедские
отношения были весьма выгодны для граждан.
Деловые, дружеские и соседские отношения считались идеальны-
ми, если можно было рассчитывать на полное доверие сторон. Доверие
в делах экономило время и деньги при отказе от заключения контрак-
тов у нотариусов в Мерканции, с их обременительными формулами, а
во взаимодействии с персоналом далеких филиалов без доверия нельзя
было обойтись вовсе. Стремление к доверию никогда не исключало в
высшей степени свойственной купеческому разуму осторожности, поэ-
тому круг лиц, которым можно было верить, обозначался четко: бога-
тые, удачливые и, конечно, предусмотрительные в делах люди, не зна-
ющие банкротства, о которых в купеческой среде распространяется
“добрая молва” (buona fama). Потеря репутации приносила не только
позор и нравственное крушение в узкой деловой среде, где все знали
друг друга, но великие материальные издержки - утрату кредитов. Ко-
гда дела Грегорио Дати потерпели крах в Испании, он более всего был
озабочен нс потерями капитала, а “злыми языками многих”. Таким же
образом вел себя магнат Палла Строцци: когда о нем пошла молва, что
он не сможет вернуть огромные долги, он устроил торжественную и
пышную процедуру уплаты долгов во дворе одного госпиталя при ог-
ромном стечении народа. Несомненно, что в узкой и не столь много-
численной среде деловых людей “добрая молва” играла роль своеоб-
разной рекламы, о чем не забывал предупреждать сыновей Джованни
Ручеллаи: “Напоминаю вам, дети мои, что пользующийся доброй мол-
вой купец не будет иметь отбоя от покупателей, что между мастерами
более ценится хорошая репутация, нежели богатство”. Приобретение
репутации и доверия требовало выполнения определенных правил по-
ведения, составлявших кодекс купеческой чести, которого флорентий-
цы старались придерживаться как в своем родном городе, так и за его
пределами.
Их заповеди чести еще в значительной степени сопряжены с тра-
дициями ремесленно-цеховой психологии и соображениями религи-
115
озного толка. Но наряду с духовными санкциями честного поведения
приводятся и мотивы светского характера: прибегать к ростовщиче-
ству, воровству и обману нельзя не только, чтобы не погубить свою
душу, но и потому, что в противном случае “и с тобой не будут гово-
рить прямо и честно, а станут оскорблять тебя недоверием и опасать-
ся тебя, и уже невозможно будет исправить этот вред”. Джованни Ру-
челлаи обосновывал правила честной наживы с позиций рациональ-
ного практицизма: “Чтобы найти кредиторов и не было отбоя от по-
купателей, во что бы то ни стало внушите вашим факторам желание
делать дела честно, с разумением и осторожностью, дабы избежать
ссор, разногласий и судебных тяжб”. Заповеди честной наживы соот-
ветствовали религиозным, в частности, томистским, доктринам того
времени, но их нельзя в полной мере объяснить только этим момен-
том или пережитками бюргерской добропорядочности. Кодекс чести
купца соответствовал отношениям в рыночной сфере. Такого рода
отношения в делах были позднее характерными для лиц, занятых в
процессах первоначального накопления капитала в самых разных
странах.
Судя по запискам флорентийских купцов, они испытывали под-
линную страсть к тому, чтобы вступать в диалог со всем миром, нала-
живать контакты с самыми разными людьми и устанавливать с ними
взаимопонимание. Не напрасно они стремились развивать в детях
мягкость, приветливость, общительность, любезность, умение прибе-
гать к спасительным компромиссам. Паоло да Чертальдо учил, как
следует преодолевать последствия ссор и восстанавливать испорчен-
ные отношения с людьми: “Старайся не оскорблять никакого челове-
ка, но если случится, что тебя обидят, то не демонстрируй веселого
вида, чтобы не усилить злобу твоего врага против тебя, но не будь
также раздраженным или гневным. А если случится так, что ты ос-
корбишь соседа или чужого и возникнет возможность помириться,
скажи ему, что опечален случившимся и оскорбил его непреднаме-
ренно. Избегай в таких случаях чванства”. Он учил, что даже осуждая
кого-либо, следует делать это “с большим умом, рассуждением и мяг-
костью, соблюдая время и место, говорить при этом надо с некоторой
нежностью, а не с высокомерием и надменностью, чтобы избежать
ссоры”. Джованни Морелли давал очень похожие наставления, учил
оставаться на позициях конформизма и бесконфликтности: “Будь хо-
рош со всеми. Не говори ничего против какого-либо лица и не согла-
шайся слушать, когда о ком-то говорят плохо, а если дурное скажут о
твоем враге, то либо промолчи, либо выскажись о нем хорошо, при-
выкай вести себя приветливо с каждым согражданином, старайся лю-
бить их всех и демонстрируй им свою любовь, а если не можешь, все
равно держись с ними дружественно и ровно”.
Даже с персонами “non grata” в этой среде стремились организовать
отношения конструктивно, подробнейшим образом разрабатывая, на-
пример, формы отказа назойливым просителям-должникам: говорить
с ними нужно ласково и вежливо, лицо иметь приветливое, обставить
отказ множеством оправдывающих обстоятельств. Все единодушно
требовали подавлять черты натуры, негативно влияющие на установ-
116
пение контактов: зависть, мстительность, агрессивность и порыви-
стость в отношениях с людьми. Эти этические правила реально вопло-
щались в поведении людей, стремящихся возвыситься в этом городе.
Целью диалога, в который купцы вступали с друзьями, соседями, со-
гражданами, противниками и врагами, являлось достижение компро-
мисса любой ценой как альтернативы насилию, социальной вражде и
категоричности авторитарного начала.
При этом в морально-этических наставлениях деловых флорентий-
цев имелся и не менее тщательно разработанный кодекс недоверия, оп-
ределяющий круг лиц, который признавался чужим и враждебным.
Помимо феодальных сеньоров, с которыми невозможно взаимодейст-
вовать по законам товарных отношений, поскольку они применяют по
отношению к купцам меры произвола и насилия, к “чужим” относились
лица, не соответствующие образу жизни доброго купца. Прежде всего
сюда причисляли опасных авантюристов, склонных к слишком риско-
ванным или преступным методам обогащения; наравне с ними из орби-
ты делового доверия исключались банкроты. Кроме явных преступни-
ков, предателей, фальшивомонетчиков, убийц, содомитов, клеветни-
ков и не верящих в Бога, нельзя было доверять тем, у кого эмоции пре-
валируют над рассудком. К ним добавлялись моты и растратчики, стре-
мящиеся, как уже говорилось, к куртуазному образу жизни. Наконец,
следовало остерегаться незнакомых людей.
В основу морально-этических представлений флорентийцев как
купцов и товаровладельцев в большей степени ложились факторы,
противостоящие отношениям феодального господства и подчинения,
но служащие также и препятствием мошенничеству, обману и неуме-
ренному стяжательству. Необходимость обрести свою нишу в сфере
деловых отношений препятствовала безраздельному преобладанию
обмана, произвола и насилия, к которым невозможно свести всю дея-
тельность первых купцов и предпринимателей, что дает основание не
считать сплачивающие начала в деятельности флорентийцев лишь
эфемерным идеалом.
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА
Питти Б. Хроника / Пер. с ит. З.В. Гуковской. J1., 1972.
Bisticci V. Vite di uomini illustri del sfccolo XV. Firenze, 1859.
Cavalcanti G. Istorei fiorentine. Firenze, 1838. T. 1-2.
Dati G. Istoria di Firenze dal 1380 al 1415. Norcia, 1904.
Guidi G. П govemo della citt^-Repdblica di Firenze del primo Quatrocento.
Firenze. 1981. T. 1.
Kend D. The Rise of the Medici faction in Florence 1426-1434. Oxford, 1978.
Mazzone U. “El buon govemo”: Un progetto di riforma generale nella Firenze
savonaroliana. Firenze, 1978.
Monti A. Les chronigues florentines de la premifcre r6volt£ populaire й la fin de la
commune (1354—1434) Lille, 1983.
Morelli G. Ricordi. Firenze, 1956.
Velluti D. La cronica domestica scritta tra il 1367 e il 1370. Firenze, 1914.
МИР РЕМЕСЛА И РЕМЕСЛЕНЦИКОВ
РЕМЕСЛО, ЦЕХИ И МИФ
Ремесло - мелкое ручное производство изделий - возникло задол-
го до средневековья и сохраняется по сей день. Средние века, однако, -
эпоха его расцвета. Ремесленники-профессионалы соседствовали со
всеми сословиями средневекового общества. Сельские ремесленники
имелись, как правило, в каждой деревне; специалисты - оружейники,
пекари, шорники и т.п. - обслуживали рыцарские замки и даже могли
быть неблагородными вассалами низшего ранга, получив в лен кузни-
цу или пекарню; монастыри, как более или менее замкнутые хозяйст-
венные организмы, могли, подобно светским поместьям, процветать
лишь при достаточной обеспеченности ремесленными изделиями, от-
сюда - весьма развитое монастырское ремесло средневековья. Однако
основным местом развития ремесла был город. В деревне кузнец был
единственным мастером-профессионалом, в замке и монастыре ремес-
ленники являлись обычно небольшой частью челяди или братии, в го-
родах же они образовывали немалую (если не основную) долю членов
коммуны. Именно в городах встал вопрос об организации их в самоуп-
равляющиеся коллективы - цехи, которые, впрочем, сложились не по-
всеместно: во многих городах Западной Европы ремесленники подчи-
нялись непосредственно городским властям.
Средневековые цехи - объединения городских ремесленников од-
ной или сходных специальностей - возникают, судя по всему, в X-
XI вв., фиксация их статутов относится к XII - началу XIV в. Собствен-
но, сам производящий коллектив был невелик: из-за невысокого уров-
ня разделения труда изделие не переходило из рук в руки, и один мас-
тер, пусть и с несколькими помощниками - членами семьи, подмастерь-
ями, учениками, - делал вещь целиком. Но в традиционном, сословном,
корпоративном обществе средневековья конституирование любой дея-
тельности успешнее всего происходило через объединение занимаю-
щихся этой деятельностью в признанный обществом коллектив. Поэ-
тому в большинстве городских ремесел Западной Европы главы произ-
водственных коллективов стремились объединиться в цехи. Цехи дели-
лись по профессиям, причем разделительные признаки основывались
не на характере производства, а на выпускаемой продукции, различае-
мой по функции. Так, например, технологически одинаково производи-
мые бытовые ножи и боевые кинжалы изготовлялись членами разных
цехов: ножовщиками и оружейниками соответственно. Единицей цеха
был его полноправный член - мастер, владевший мастерской. В идеа-
ле (и если это не противоречило технологическим возможностям) в
© Д.Э. Харитонович
118
рамках одной мастерской изделие должно было изготовляться полно-
стью: от подготовки материала до украшения готового предмета. Мас-
теру в его деятельности помогали подчиненные ему работники: подма-
стерья и ученики. Ученик работал за стол и кров и нередко сам (или его
родные) платил за обучение. Ученичество обычно длилось от двух до
семи лет, а в отдельных случаях даже 10-12 лет. Окончивший учение
становился подмастерьем, получавшим плату за свой труд. Однако он
являлся не столько наемным работником по образцу рабочих нового
времени, сколько помощником мастера, обычно жившим с ним под од-
ной кровлей. Подмастерье мог уже сам стать мастером, но для этого
требовалось иметь определенный достаток, часто - семью, кое-где -
предварительно постранствовать по свету, совершенствуя свое умение.
Кроме того, следовало изготовить образцовое изделие - шедевр, кото-
рое оценивалось советом цеховых старшин. Если изделие соответство-
вало установленным правилам, то подмастерье - после угощения чле-
нов цеха - становился полноправным мастером и мог участвовать в
жизни корпорации, в выборах ее руководства, в принятии внутрицехо-
вых решений и т.п. (впрочем, иногда и подмастерья обладали ограни-
ченным правом голоса в делах цеха).
Люди средневековья не знали деления своей жизни и деятельности
на производственную, общественную, частную и т.п. Средневековый
цех - сообщество не производителей, а людей, со своими мыслями, чув-
ствами, ценностями, верованиями, объединенных общим видом произ-
водственной деятельности. Поэтому главная задача цеха - регулирова-
ние не производственных, а человеческих отношений. Слово “цех” про-
исходит от немецкого “Zeche” - пирушка, т.е. производное от понятия
“пир”; таково же происхождение слова “гильдия”, которым объединя-
лись как сообщества торговцев, так и, нередко, общности ремесленни-
ков. В средневековом смысле слова “пир” - не частное развлечение, а
особая форма межличностного общения, акт социальной коммуника-
ции и даже разновидность элемента системы управления и самоуправле-
ния. Цехи - не везде, но там, где они добились официального положе-
ния в коммунах, - являлись единицами городского самоуправления, по
цехам организовывалось городское ополчение. Но центральная функ-
ция цеха - обеспечение пристойной жизни своих членов, пристойной не
только в экономическом, но даже и в бытовом смысле: руководство це-
ха следило за благонравием своих членов, особенно подмастерьев, тре-
бовало незапятнанной репутации, наблюдало за брачными связями, раз-
влечениями, одеждой и украшениями мастеров, их жен и подручных.
Цех жестко регламентировал производство: качество и количество
производимых каждым мастером изделий. Дурная, некачественная про-
дукция пятнала доброе имя цеха, потому выпускавших такую продук-
цию карали штрафами, исключением из корпорации и даже позорящи-
ми наказаниями. Качество подразумевалось не только в привычном нам
материальном смысле. Известен запрет на покупку шелка-сырца у ев-
реев, т.е. в добротность материала включалась и добротность религии
и прочих личных свойств производителя этого материала.
Пресекалось производство не только плохих либо выпущенных в
недостаточном количестве товаров, но и слишком хороших либо в
119
очень большом числе сделанных, ибо различия в объеме и качестве
выпускаемых товаров могли привести к тому, что у кого-то будут по-
купать больше, у кого-то будет ниже себестоимость продукции и, зна-
чит, он окажется богаче другого, а это вызовет расслоение и конфлик-
ты в общности. Поэтому ограничивались число подсобных рабочих
рук, т.е. подмастерьев и учеников, продолжительность рабочего дня и
т.п. Касса цеха, в которую ремесленники отчисляли долю своих дохо-
дов, предназначалась для помощи обедневшим членам цеха, их вдовам
и сиротам.
Принудительное равенство внутри цеха сочеталось с неравенством
разных цехов. Дело не только в том, что иные цехи - например, ювели-
ры - были богаче других, скажем, носильщиков, либо от одних, напри-
мер, резчиков скульптур, требовалось больше умения, чем от других,
например, скорняков. Играли роль характер и область деятельности,
“почетность” того и другого: так, медики, дававшие жизнь людям, по-
читались более мясников, отбиравших жизнь у животных.
Практически любое явление времен средневековья - государство и
сословия, болезни и стихийные бедствия, грехи и добродетели - имели
своих святых, “ответственных” за эти феномены, опекающих их, либо
отвращающих от них. Своего небесного патрона имело и каждое ре-
месло, и каждый цех. Почитатели этого святого объединялись в около-
цеховые организации - братства. В обязанности последних входили и
благотворительность по отношению к сочленам, в том числе достой-
ное их погребение и заупокойные службы, и создание церквей и часо-
вен в честь своего святого, и организация цеховых празднеств, посвя-
щенных святому - покровителю ремесла. Вся жизнь средневекового
цехового ремесленника - социальная, экономическая, производствен-
ная, религиозная, бытовая, праздничная - проходила в рамках цехово-
го братства.
О технических достижениях средневекового ремесла и позитивных
знаниях, накопленных средневековыми ремесленниками, говорится
особо (см. ниже). Собственно научные познания не были распростране-
ны в ремесленной среде. Из этого, однако, не следует, что не существо-
вало некоей “квази-теории”, объяснявшей ремесленные действия и по-
знания. Исследования дошедших до нас, правда, в небольшом числе, ре-
цептурных сборников, показывает, что ремесло было тесно связано с
магией. Применялись самые экзотические средства, вроде пепла васи-
лиска, крови дракона, желчи ястреба или мочи рыжего мальчика, при-
чем применение лишь некоторых из таких ингредиентов имеет рацио-
нальное техническое обоснование. Анализ рецептов показывает, что
за ремесленной деятельностью стоит мифо-магическая картина мира.
Производственный акт ремесленника мог рассматриваться как оско-
лок некоего магического ритуала, воспроизводящего миф, в частности,
змееборческий. Мастер-ремесленник как бы повторял в своих действи-
ях начальную борьбу космических сил, создание Космоса и полезных
для человека вещей, возводил себя к демиургу и культурному герою.
Широкое применение не одобренной церковью магии, традиционно
присутствующей в ряде ремесел, приводило к конфликтам с ортодок-
сальными религиозными воззрениями. В теологических сочинениях, в
120
том числе тех, которые относятся к “популярному богословию”, к рели-
гии масс, а нс интеллектуальных верхов (см., например, “Светильник Го-
нория Августодунского), говорится об “обманности” творчества масте-
ров. Изучение пособий для проповедников, т.е. текстов, в большей или
меньшей степени отражающих те знания, которые местное духовенство
доносило до своих прихожан, позволяет сделать вывод, что определен-
ные антично-христианские представления доходили до последних: о том,
что мир создан Богом, состоит из материи и формы, Богом же сотворен-
ных, что все, исходящее от Бога, прекрасно и т.п. В глазах ремесленни-
ка создание вещей, таким образом, осмысливалось в формах не только
архаического мифа, но и антично-христианских представлений.
С точки зрения мифа, знание о какой-либо вещи есть знание о том,
как она была создана. И, соответственно, ремесленное познание есть
познание о том, как вещь делать, а, следовательно, и о ее сути. Описа-
ние любого изделия начинается с указания на происхождение исходно-
го материала. Например, с тезиса “хрусталь есть вода, затвердевшая в
лед, а лед с течением времени превращается в камень”, начинается ре-
цепт изготовления хрустального навершия для епископского посоха.
Сведениями об украшении изделия (“укрась его насечкой из цветов, и
пусть золотой цветок непременно сменяется серебряным”) завершает-
ся группа рецептов о плавке железа. Рассуждения об украшении пред-
метов связаны в сознании ремесленника (если верить прологу к одному
из рецептурных сборников XII в.) с мыслью о том, что форма изделия
исходит от Бога; и доказательством того, что мастер верно воспроиз-
вел ее, увиденную духовными очами, или, по словам Фомы Аквинско-
го, “зачатую в недрах его разума”, служит красота изделия. Поэтому-
то, среди прочего, средневековое ремесло неразрывно связано с искус-
ством. Латинское “ars”, от которого произошли слова современных ев-
ропейских языков, означающие искусство, в средние века значило ско-
рее “умение”. И если “artes” делились на “свободные” (грамматика, ри-
торика, диалектика, арифметика, геометрия, астрономия и музыка,
причем последняя означала учение о гармонии, а не исполнительское
искусство) и “механические” (от кузнечного либо плотницкого дела до
врачевания и актерского лицедейства), то это не было делением на
“низкое ремесло” и “Высокое Искусство”, но различением умения мыс-
лить и умения делать; первое, правда, было престижнее второго.
Ремесленное знание, таким образом, являлось особым знанием-
умением, знанием, позволявшим понять суть вещей. Это знание тайное,
хранящееся в секрете, и не потому только, что обладание им позволя-
ет цеховому мастеру возвыситься над невеждой, или делать куда более
добротные изделия, но и потому, что это знание слишком сильное, что-
бы попасть в дурные руки - и это еще один аргумент в пользу обяза-
тельного “благонравия” для вступающего в цех.
При этом знание должно быть открыто всем “добрым” людям, т.е.
всем членам данного цеха, ибо внутри него ни один нс может и не дол-
жен скрывать что-либо от других: ремесленные познания должны
быть общими для всех членов цеха.
Ремесленник ощущал себя частью некоего целого - общности,
корпорации, объединяясь с ней не столько в процессе повседневной ра-
боты, сколько в жизни, связями социальными, а не узко производствен*
ными. Средневековые города были относительно невелики, число чле*
нов цеха ограничено. Все это - размеры мастерской, цеха, города - спо-
собствовало личным контактам мастеров, развитию неформальных
связей между ними. Постоянный личный контакт выражался даже и
том, что границы личности человека и даже границы “телесные’1 про*
ходили не там, где мы их проводим ныне. Цех кёльнских брадобреев за-
прещал своим сочленам подвергаться хирургическим операциям без
согласия старшин цеха, т.е. тела мастеров как бы не полностью им при-
надлежали.
Познания ремесленников были эмпирическими, добытыми трудом
многих поколений, а потому как бы независимыми от конкретного че-
ловека, но принадлежащими трудящейся общности в целом. А по-
скольку в деятельности ремесленника личное и производственное не
разделялись, то и в знаниях его, в его обыденном поведении технологи-
ческие навыки и морально-этические свойства сливались воедино. Его
знания не были наукой, но навыком и даром свыше. Это лежало поверх
конкретных сведений, зафиксированных в рецепте, и могло быть пере-
дано только путем личного общения, что опять-таки усиливало нефор-
мальные связи, а также приводило к тому, что этот навык, неотдели-
мый от человека, передавался вместе с иными его личными свойства-
ми, и наставник и ученик как бы объединялись личностями, т.е. имели,
если можно так выразиться, общие личные качества. Но объединялись
не только эти двое, но и все предыдущие наставники, так что в каждом
человеке как бы концентрировался весь цех, в том числе и мастера
прошлого. Эта “непрерывность личности” весьма способствовала не-
прерывности знания, но, вместе с тем, его консервативности.
Мастер роднился не только с собратьями по цеху, но и с производи-
мыми изделиями. Они не были безликим товаром, но как бы частью его
самого. В изделиях отпечатывается личность мастера во всей его цело-
стности, со всеми его жизненными качествами. Так что плохой человек
как бы не мог сделать хорошую вещь. Высокие моральные требования
к мастеру становятся необходимыми и для его производственной дея-
тельности. И наоборот, ремесленный трактат, содержащий указания о
том, как сделать прекрасные вещи, становится как бы трактатом педа-
гогическим, повествующим о том, как стать прекрасным человеком.
Предложенное описание ремесленника есть его “идеальный тип”,
по необходимости статичный, хотя само ремесло не оставалось неиз-
менным. Еще задолго до сложения цехов, в досредневековую варвар-
скую и раннесредневековую эпохи первый выделившийся ремеслен-
ник-кузнец был окружен почтением как маг-колдун, и этот уважае-
мый, но опасный статус сельский кузнец сохранил до нового времени.
Представления о ремесле менялись со временем, как и его организаци-
онные формы. К XIV-XV вв. жесткая регламентация быта подмастерь-
ев из патриархальной, отеческой, хотя и суровой, опеки превращалась
в средство принуждения. Присущий всему средневековому обществу
принцип наследственности распространялся и на цеховой строй. Сын
или ближайший родственник мастера легко получал доступ в цех, пере-
ходя иногда сразу из учеников в мастера. Стороннему же человеку ста-
122
повилось все труднее проникнуть в замкнутую корпорацию. К XIV в.
увеличивается число “вечных подмастерьев”, т.е. по существу наемных
рабочих. Усиливается к концу средневековья и расслоение между бед-
ными и богатыми цехами, а также внутри цехов. Сбыт продукции все
более переходит в руки торговцев, либо купцы захватывают главенст-
во внутри цеха.
Одной из причин разложения цехового строя является развитие
технологии. В текстильном производстве, например, уже в XIII в. на-
блюдается дробление цехов не по изделиям, а по операциям: появляют-
ся цехи чесальщиков шерсти, валяльщиков и т.п. (и так до 25 и более
профессий-общностей), т.е. разрывается единство мастера и вещи. И
новые, капиталистические отношения возникают впервые (в Италии и
Фландрии) именно в среде ткачей, особенно сукноделов. Расслоение -
не только социальное, но и культурное - происходит также в среде са-
мих ремесленников. Причисленные к “механическим искусствам” в
XIII-XIV вв. стремятся сблизиться с представителями “свободных ис-
кусств”. Архитекторы, входившие в цехи каменщиков, с ХШ в. объяв-
ляют себя геометрами, т.е. занимающимися “свободным искусством”.
Внутри профессии даже среди членов одного цеха выделяются тс, кто
причастны знаниям, и простые исполнители.
Формально, средневековое ремесло не знает индивидуального
творчества в современном смысле. Ремесленные знания организуются
в форме мифа, т.е. они, как и полагается мифу, неподвижны, неизмен-
ны: мастер лишь копирует божественные формы и дает им материаль-
ное воплощение. На самом деле индивидуальные проявления в ремес-
лах были достаточно велики и заметны глазу современного ученого. А
в XIV-XV вв. начинает формироваться новоевропейский индивид-лич-
ность, и резко повышается статус творчества, научного и художествен-
ного. И единое средневековое “ars” разделяется, здесь уже действи-
тельно возникает “Высокое Искусство” и “низкое ремесло”; мастер-ре-
месленник, не ставший художником, обращается в наемного рабочего
мануфактуры.
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА
Грацианский Н.П. Парижские ремесленные цехи в XIII—XIV столетиях.
Казань, 1911.
Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. 2-е изд., М., 1984.
Гуревич А.Я. Социальная психология и история: Источниковедческий аспект
// Источниковедение: Теоретические и методологические проблемы. М., 1969.
Иванов В.В. Кузнец//Мифы народов мира: Энциклопедия. М., 1982. Т. 2.
Кулишер И.М. История экономического быта Западной Европы. 7-е изд.
М.; Л., 1926. Т. 1.
Кулишер М.И. Цехи у нас и в Европе // Русская мысль. 1887. № 11, 12.
Немецкий город XIV-XV вв.: Сборник материалов / Сост. и ред. В.В. Сто-
клицкая-Терешкович. М., 1936.
Панофский Э. Готическая архитектура и схоластика // Богословие в куль-
туре Средневековья. Киев, 1992.
Полянский Ф.Я. Вопросы истории цехового ремесла. М., 1978 (деп. руко-
пись).
123
Полянский Ф.Я. Очерки социально-экономической политики цехов в го-
родах Западной Европы. М., 1952.
Регистры ремесел и торговли города Парижа / Пер. Л.И. Киселевой. Пол
ред. и с предисл. А.Д. Люблинской // Средние века. М., 1957. Вып. X; М., 1958,
Вып. XI.
Сванидзе А.А. Ремесло и ремесленники средневековой Швеции. М., 1967.
Стоклицкал-Терешкович В.В. Очерки по социальной истории немецкого
города в XIV-XV вв. М., 1936.
Стоклицкал-Терешкович В.В. Основные проблемы истории средневеко-
вого города X-XV вв. М., I960.
Стоклицкал-Терешкович В.В. Проблема многообразия средневекового
цеха на Западе и на Руси // Средние века. М.» 1951. Вып. 111.
Харитонович Д.Э. Эстетические аспекты ремесленной деятельности (на
материале средневековых ремесленных трактатов) // Культура и искусство за-
падноевропейского средневековья. М., 1981.
Харитонович Д.Э. Произведение искусства в средневековом восприятии//
К вопросу социального функционирования искусства: Теоретические и эмпи-
рические аспекты. М., 1982.
Харитонович Д.Э. Средневековый мастер и его представления о вещи //
Художественный язык средневековья. М., 1982.
Харитонович Д.Э. В единоборстве с василиском: опыт историко-культур-
ной интеграции средневековых ремесленных рецептов // Одиссей. 1989. Чело-
век в истории. М., 1989.
ТЕХНИКА ГОРОДСКИХ РЕМЕСЕЛ
Успешное развитие городского ремесла определялось четырьмя
факторами: прогрессом техники и трудового опыта, наличием подходя-
щих природных и людских ресурсов, наличием спроса на ремесленные
изделия, благоприятной социальной обстановкой. В хороших условиях
это развитие шло по нарастающей, с расширением ассортимента изде-
лий и положительными качественными в них изменениями. Но случа-
лись и срывы, с торможением либо даже упадком производства и от-
ступлением назад. Они бывали и кратковременными (в результате
людской убыли после локальной эпидемии), и более длительными
(вследствие истощения хозяйственной базы из-за долговременной
борьбы с жадными сеньорами или разрухи после региональной эпиде-
мии либо опустошительной войны), и стагнационными (как итог цехо-
вой регламентационной уравниловки). Общая линия от VI к XV в. - по-
степенный подъем ремесла, способствовавший созреванию технико-
экономических предпосылок раннекапиталистического строя. Исход-
ный же рубеж был по уровню выше там, где уцелела городская жизнь
и сохранилось больше античных традиций, т.е. в городах Средиземно-
морья.
Одну из главных ролей в прогрессе ремесла сыграли добыча ме-
таллов и металлообработка. До XII в. металлическую руду плавили в
мелких горнах сыродутным способом, используя в качестве топлива
© [а.Я. Шевеленко]
124
кости и древесный уголь. Каменный уголь добывали с IX в. в горно-
кузнечных поселках Англии (Северный Йоркшир и Южный Ланка-
шир), с X в. в германских селениях севернее р. Рур, с XI в. в Лотарин-
гии; но до XIV в. он почти не имел промышленного значения. В ХП в.
начинается процесс перехода к укрупненным горнам - домницам, уча-
стниками которого стали двуступенчатый доменный процесс с крич-
ным переделом и выплавкой чугуна и сооружение плющильных моло-
тов для его ковки. С XIV в. домницы превращаются в домны, принци-
пиально уже не отличавшиеся от наших современных, хотя технически
еще несовершенные. Достояние передовых промышленных центров,
они долго имели в большинстве городов своими спутниками и прежние
домницы, и стародавние горны при неизменном наличии во всех горо-
дах кузнечных дел мастеров - одной из самых своеобразных прослоек
населения. То были умельцы на все руки - люди с вечным ореолом вол-
шебников, которые в языках пламени под неумолчный грохот молотов
превращают ниспосланным с небес искусством Божьи дары природы в
непробиваемые латы, податливую проволоку и зубастую пилу. Скоп-
ление в одном месте десятков домен или домниц резко выделяло такой
металлургический район из сельской округи и вызывало там попутный
рост металлообрабатывающих отраслей. Так произошло в Ланкашире,
где наладили прокат черных металлов. В 1470 г. там появился первый
прокатный стан. Катали сталь, обжимая ее вертящимися валками.
Иногда в валках были выточены протоки разного сечения, выходила
проволока. При другом способе ее волочили сквозь матрицы с отвер-
стиями. Существенно способствовало расширению ассортимента про-
изводимой продукции приобретенное умение варьировать сталь бес-
скачковым нагреванием ее от 200 до 330 градусов, когда она становит-
ся последовательно желтой, коричневой, красной, пурпурно-лиловой,
темно-голубой и серовато-зеленой, что позволяло при резком отпуске
ее в холодной жидкости получать сырье для изготовления разных по
назначению предметов, от твердых, хотя и ломких, ножей и ланцетов
до мягких и пружинистых пил.
Мощный толчок разнообразию городского ремесла дали выплавка
и обработка цветных металлов, так как из них изготавливались детали
оружия, колокола, украшения, монеты и всевозможные поделки. С ни-
ми связаны жизнь и благополучие средневековых бронзолитейщиков,
серебряных и золотых дел мастеров, оружейников, работников монет-
ных дворов и тех же кузнецов. Расплавляя полиметаллическую руду на
концентрированных кострах и получая олово и свинец в золе, а отдель-
но чистое серебро, научились пускать в ход почти все добытое. Бога-
тые рудой области экспортировали ее, становясь сырьевой базой труда
тысяч ремесленников. Наметились даже постоянные потоки на основ-
ных транзитных путях поступления слитков добытого металла: из “зо-
лотой кладовой” Чехии, “серебряной кладовой” Германии, “разноме-
таллической шкатулки” Восточной Черногории, корнуоллских оловян-
ных рудников Британии, фалунских медных в Швеции и мансфельд-
ских медных в Тюрингии цветная добыча прибывала в города приаль-
пийской Савойи, шведской Далекарлии, Ломбардии, Саксонии, чтобы
затем оттуда, в свою очередь, масса видов металлургической продук-
125
ции разошлась по рукам горожан ряда стран. Всякого искусного масте-
ра по меди звали ходячим прозвищем Далекарл, равно как умелого гор-
няка - Саксонец, а оружейника - Миланец. Слабые до X в., эти тран-
зитные линии к XV в. стали постоянным явлением. Например, с 1051 г.
драгоценные металлы из чешских Кутны-Горы и Пршибрама постоян-
но направлялись в болгарскую столицу Преслав. Транзиту обязаны
своим ростом десятки поселков городского типа.
Преимущественное значение имела обработка не чистых метал-
лов, а сплавов. Во II тысячелетии существовали разветвленные катего-
рии узких специалистов: по латуни (сплав меди с цинком), бронзе (медь
с оловом), электрону (золото с серебром), припою (свинец с оловом).
Зарождалось производство будущих мельхиора, веркблея, томпака (се-
ребро со свинцом, бронза с цинком, цинк с монелем). Показательна ис-
тория монеля, т.е. сплава меди с “ничтожеством”, как звучит в перево-
де, слово “никель”, и нойзильбера (монель с цинком). Считавшийся бро-
совым отходом после плавки полимсталлов, никель к XVI в. начал за-
воевывать частичное признание и мастеров, и требовательных заказ-
чиков. Экспериментальными центрами приобретения необходимых
для всего этого знаний становились монетные дворы. При раскопках в
Страсбурге и Бонне археологи обнаружили там монетные дворы, кото-
рые функционировали уже в IX в. В покоробленных временем глиня-
ных тиглях рядом с глиняными льячками (разливными ложками) и ка-
менными формами там найдены кусочки таких сплавов, которые и ны-
не не всегда умеют применять в малых пропорциях после компактного
литья. Вершиной городского литейного искусства представляется ра-
бота с “утерянным воском” - восковой моделью внутри глиняной на-
кладки, через отверстия в которой наполняли форму горячим метал-
лом; воск таял, изделие остывало и выколачивалось из формы, а потом
его зачищали.
С обработкой цветных металлов тесно связано ювелирное дело.
Ювелиры были аристократами среди городских ремесленников, они
входили в самый зажиточный и наиболее престижный слой горожан,
наряду с меховщиками и художниками, а их изделия непрерывно про-
слеживаются на протяжении VI-XV вв. Собственно ювелиры обслужи-
вали лишь верхние и средние слои городского населения и работали
только с драгоценными металлами. В раннее средневековье это коль-
ца, браслеты, подвески, чаши, церковная утварь, кресты, фигурки свя-
тых, бляхи, рукоятки мечей, булавки, детали книжных переплетов. Все
они - с неровными краями, дурно отлиты и плохо прокованы. Драго-
ценные камни на ремнях, перстнях, застежках и венчиках - просто вы-
пуклые куски нечетких форм, слабо отшлифованные. Вместо антич-
ной пластики наблюдается христианская символическая орнаментовка.
В IX в. начинают делать эмалированные, зерненые и черненые изобра-
жения евангельских сцен, усыпанные драгоценными камнями, а также
алтари, надгробия, настенные рельефы, медальоны, металлопластику;
режут рога, черепашьи панцири, слоновую кость и мрамор. Резные
картинки становятся более реалистичными. В результате заимствова-
ний на Востоке в ходе крестовых походов совершенствуется эмальер-
ное дело, особенно в Лиможе и прирейнских городах. Утончается фи-
126
лигрань; возникают украшения на ящиках, жезлах, музыкальных инст-
рументах, в гостиных комнатах; улучшаются гравировка и чеканка.
Над коронами феодальных сюзеренов мастера трудятся сообща. Появ-
ляются школы золотого дела в Трире, Регенсбурге, Рейхенау. Рельефы
на алтарях и книжных переплетах становятся высокохудожественны-
ми. Эссекские ювелиры снабжают Европу резными шкатулками и
обильно украшенными крестами, хильдесхеймские - подсвечниками и
горельефами. Сотрудничество с резчиками по поделочному камню,
стекольщиками и металлообработчиками позволило с XIII в. изготов-
лять комбинированные по материалам сосуды, реликварии, изобра-
жать зверей и святых на обкладках, плакетках, задвижках, крышках,
бокалах, кувшинах, патенах, закладках, канделябрах, решетках, шка-
фах, сундуках, ларцах, дароносицах, ковчегах, усилить золотое, сереб-
ряное и бронзовое литье, производство окладов, рамок и статуэток.
XIV-XV вв. представлены фантастическими изображениями весьма
изощренной работы, сочетаниями драгоценных металлов, камней и
слоновой кости с гильошированием. Особенно славились этим мастер-
ские в Суасоне и Кремсмюнстере. Определилось типовое членение
ювелирных изделий на пластинчатые, цепочечные, чеканные, гравиро-
ванные, филигранные и эмалевые.
Самое типичное средневековое ювелирное изделие - кольцо, хотя
часто встречались также броши, серьги, кулоны, колье, браслеты, бу-
лавки, заколки, гребни, запонки, зажимы, столовые приборы. Для ко-
лец и перстней очень рано научились готовить отдельно шинку с на-
кладкой, дикелем или рантом и каст (т.е. обтяжку вокруг пальца с уг-
лублением для камня, его выпуклой или плоской подставкой и оправу),
по-разному гранить коронку и павильон (верх и низ камня). Во II тыся-
челетии над этими деталями трудились, уже с раздельными операция-
ми, соответственно ученики, подмастерья и мастер. Издавна бытовали
кармазиринги - кольца с крупным камнем и набором мелких вокруг.
На кольца пускали “лапидарные” металлы особой шлифовки. Шлифо-
вали пемзой из Словакии и с Липарских о-вов или на повсеместном
мелкозернистом песчанике. Полировали на свинцовой плите с толче-
ным горным хрусталем, оловянным пеплом, глиняным рухляком, пас-
той из сала с мукой и мелом, отваром мыльного корня, войлоком и ще-
тиной. С 1290 г. в Париже действовал цех шлифовальщиков. В 1327 г.
в Брейсгау завертелась шлифовальная мельница. Такие мельницы об-
рели водяной либо ручной привод. Огранщики при них работали лежа,
положив грудь и плечи на подпорку, а камни вращались в вертикаль-
ной плоскости. Сначала камни для колец были гладкими. Но по мере
развития глиптики появляются геммы и камеи. Пипин Короткий скре-
плял государственные документы камнем с изображением Бахуса,
Карл Великий - Юпитера. Стандартным типом огранки до XIV в. оста-
вался октаэдр с притупленными гранями, моду на который установили
марсельские мастера. Потом применялась так называемая плоская таб-
лица с узкими боковыми гранями, а нижний острый шип павильона
имел горизонтальный срез.
Помолившись покровителю всех ювелиров св. Эдигию, конечный
мастер приготавливал для расплава мелкий золотой песок, вырезан-
127
ную в раковине моллюска форму или вместо нее песчаную форму на
рамочной опоке, вдавливал туда модель, вставлял на место будущего
камня древесный вкладыш, посыпал известью, накрывал другой фор-
мой, пробивал каналы для вливания металла и воздушной вентиляции,
потом заполнял модель горячим расплавом. Заготовку чистил пота-
шем. Серебряное кольцо получал, сгибая тонкую металлическую лен-
ту. Нам известны также франкские медные кольца с печатками, широ-
кие бронзовые кольца со смарагдами для пап римских, золотые кольца
епископов с огромными нашлепками. Во И тысячелетии выполнялись
тематические кольца, обозначавшие этническую группу, знатность,
профессию (земледелец, охотник, рыбак), пристрастия, любовь, друж-
бу, сословие (понтифик, рыцарь, патриций, член цеха и пр.), конкрет-
ный обряд (церемония, траур, свадьба и т.д.), время (утро, вечер), сезон
года, и для разных пальцев, т.к. главное кольцо носилось на левом бе-
зымянном, откуда кровеносная артерия ведет прямо к сердцу, а осталь-
ные - на всех пальцах левой руки и на трех правой. Имели значение и
порода камней, и форма, и их расположение на перстне. Например, де-
ление натрое символизировало три добродетели - веру, надежду, лю-
бовь. Аметисты ценились духовенством, сердолик - влюбленными, ко-
ралл охранял от нечистых прикосновений, зеленый с красными кра-
пинками гелиотроп обозначал пролитую при распятии кровь Христа,
гранаты предпочитались алхимиками, кварц - астрологами. Отдельно
ювелиры продавали медикам толченый рубин как лекарство от всех
болезней, хризоберилл - против проказы, яшму - от припадков. Нако-
нец, согласно знакам Зодиака, люди носили перстни с камнями, соот-
ветствующими месяцу своего рождения.
Никакие другие ремесленники не обладали таким сложным набо-
ром рабочих инструментов, как ювелиры. Последние использовали, су-
дя по археологическим находкам, книжным иллюстрациям и отдель-
ным упоминаниям в текстах, сушильный шкаф, плавильный муфель,
графитовые и глиняные тигли с льячками, чертилку для проведения
линий, циркуль, кернер для углубления ямочек, флахайзен для правки
на плите, молотки и молоточки, представляемый при правке шперак,
конусообразный ригель для отработки колец, паяльные трубки, лёткал
для подставки при паянии, ножницы, ванны для мочения и ванночки
для отбеливания, ковши и ковшики, рашпили, напильники, надфили и
рифели, щипцы и пинцеты, клещи, плоскогубцы и круглогубцы, тиски,
пилы и пилки, сверла, иглы, шаберы для соскабливания, фигурные но-
жи, выемочные анки для стержневого закривления, резцовые штихели,
обжимки, полировальный круг, щетки, чеканы, подграверные поду-
шечные кранцы, клейма. Все это изготовляли железных и бронзовых
дел мастера, а порою сами ювелиры. Они нуждались в стали, немецком
и чешском золоте и серебре, английском свинце, шведской меди, бре-
тонском олове, сицилийской сурьме, испанской и истрийской ртути,
черногорских полиметаллах, италийском и балканском мраморе, скан-
динавском стеатите, огнеупорных породах (кварц, глина, графит, из-
вестняк), драгоценных камнях, рогах, слоновой кости и черепаховых
панцирях, цветном стекле, качественной коже и резном дереве. Им до-
ставляли по договорам индийские диаманты (алмазы) и халцедоны,
128
чешские рубины, швейцарские сапфиры, шведскую шпинель, египет-
ские смарагды (изумруды), жемчуг речной и из Красного моря, герман-
скую яшму и кварциты, испанские аметисты, альпийский горный хру-
сталь, эфиопский обсидиан, норвежские серпантин и циркон, силезские
хризолиты, лидийский сердолик, синайскую бирюзу, ирландские опа-
лы, провансальские аквамарины, цейлонские топазы, афганский тур-
малин, сицилийские агаты, корсиканские кораллы, малоазийские аль-
мандины, английский гагат, прибалтийский янтарь. В других случаях
они перекупали ювелирные трофеи у военных и у бандитов. Кроме то-
го, они получали от алхимиков кислоты для травления, ляпис для сере-
брения, селитры для флюсов при сплавах, поташ для золочения, буру
для пайки. Ради приобретения всего этого требовались большие сред-
ства, масса времени и усилий, налаживание разносторонних связей,
(.'вязи тянулись к восточным купцам, европейским рудникам и приис-
кам, в кузницы и лаборатории, во дворцы и притоны. Но главным бы-
ло многолетнее овладение сложными традициями собственного мас-
терства.
До П тысячелетия ювелиры сосредоточивались в монастырях и при
королевско-герцогских дворцах, трудясь над драгоценными металлами
и камнями нередко лишь в свободное от кузнечных занятий время. По-
том профессия дифференцировалась. Появились братства ювелиров,
переросшие в цеховые корпорации. Однако сохранялись и персональ-
но действовавшие мастера, особенно придворные. Известен составлен-
ный пражскими золотых дел мастерами в 1324 г. “Порядок братства” -
устав, требовавший единоверия, соблюдения тарифов и профессио-
нальной тайны, подчинения общему регламенту, наказаний за сквер-
ную работу. В 1346 г. эти мастера изготовили для коронования Кар-
ла IV “венец св. Вацлава” из золота с крупнейшим в мире рубином,
19 сапфирами, 47 шпинелями, 30 смарагдами и 20 жемчужинами.
С 1366 г. их изделия контролировались монетным двором, где осущест-
вляла надзор и пробировала чистоту сплавов группа специалистов во
главе с минцмастером. Пробы в разных странах Европы существовали
различные. Обычно соблюдались шесть проб для серебряных сплавов
с содержанием серебра от 960 до 750 на 1000 частей и пять для золотых.
Из сплава высшей золотой пробы 986 чеканились дукаты, из 900- про-
чие монеты, из 750 - изделия на заказ, из 585 и 375 - для свободной ры-
ночной продажи. Несовпадение проб в монетах было вечной пробле-
мой для менял во всех обменных пунктах торговых центров.
Первоначально монетчики оставались лишь разновидностью
ювелиров, поскольку монеты тогда были золотыми или серебряными
и служили не только коэффициентом обмена и мерилом ценности, но
и украшениями. От использования столетиями ходивших по рукам ан-
тичных и византийских монет перешли к чеканке своих. Отрезав и
расплющив прут толстой проволоки, мастер зажимал на верстаке
штемпель из каленого железа с формой аверса, накладывал пластин-
чатую часть отреза, сверху ставил другой штемпель, с формой ревер-
са, и бил молотком. Позднее штемпеля заменили матрицей с изобра-
жениями, а ручной молоток - прессом. Этот переворот в монетном
деле наметился в третьей четверти XV в. И вскоре же участилась пор-
5 Город.... том 2
129
ча монеты: подменяя чистый драгоценный металл сплавами, выпус-
кали суррогаты.
Хотя ювелирные изделия порою имели личные клейма изготови-
телей, до нас дошло немного их имен. Наибольшую известность сни-
скал ювелир герцога Бургундского, трудившийся в Брюгге, Л. ван Бер-
кем, которому особенно обязан алмазный промысел. До ХШ в. алмазы,
вследствие их твердости, не умели шлифовать и огранивать. В 1330 г.
это научились делать венецианцы трением камня о камень, но недоста-
точно сноровисто. В 1476 г. ван Беркем успешно применил с данной це-
лью борт (алмазный порошок). Он же стал использовать новую форму
огранки - куличевидную бриолету и отработал специфические условия
гранения, из которых в XVI в. родились непревзойденные огранки -
бриллиантовая и розой. Мастерская ван Беркема состояла из несколь-
ких помещений. В просторной светлой комнате со скошенным полом,
чтобы можно было смывать ценные остатки, он поставил поверх пола
решетчатое покрытие, сквозь которое проваливались, не теряясь, от-
ходы. В плавильном помещении избегал вредных при плавке сквозня-
ков. Там царили сумерки, чтобы мастер лучше улавливал цвет сплава.
Расплавы он отливал в изложницы, а для смазки кокилей готовил осо-
бое масло. Паял, в зависимости от необходимости, припоями различ-
ной твердости и мягкости. Умел фокусничать с камнями, превращая
нагреванием фиолетовый аметист в желтый, желтый берилл в светло-
зеленый, золотистый циркон в прозрачный. Умел так тщательно шли-
фовать и полировать корундовые камни, что в отраженном свете они
сверкали изнутри трехлучевой звездочкой, а при колебаниях - и шести-
лучевой. Такая звезда соответствовала по форме “щиту Давида”. Поэ-
тому обитатели еврейских гетто приобретали драгоценные камни
только у ван Беркема. Он умел также особой полировкой достигать
цветочных узоров в смарагдах; меняя степень нагрева и содержание
сплавов, получать желтое, красное, зеленоватое и беловатое золото;
учитывать твердость, спайность, преломляемость и многоцветие мине-
ралов; искусно делать дублеты из настоящих драгоценных камней
сверху и цветного стекла снизу; окрашивать опалы в отливающие ра-
дугой “хамелеоны**. Его фирменным изделием были амулетные муж-
ские серьги.
Производство оружия тоже было связано в первую очередь с ме-
таллообработкой, частично с резьбой по дереву и кости. С VI по XV в.
главным оружием дальнего действия оставался лук со стрелами. До
VIII в. преобладал дугообразный потомок охотничьего; его сменил уп-
рочненный сухожилиями сложносоставной лук с костяными либо ме-
таллическими накладками. И кустари-одиночки, и цеховые работники
производили тысячными партиями стрелы: со втыкаемыми в торец че-
решковыми наконечниками или насаживаемыми на древко втульчаты-
ми; с двухгранной и многогранной формой пера ромбовидного, листо-
видного, прямого, сегментовидного сечения; с гранено-бронебойным
концом, пробивающим рыцарские доспехи. Лук на стойке с винтом
превратился в дальнобойный арбалет. Стрелы дополнялись метатель-
ными дротиками, тяжелыми копьями и облегченными пиками. Турнир-
ные и боевые копья рыцарей изготавливались на заказ. Особого искус-
130
гтва достигали авторы однолсзвийных прямых палашей, изогнутых са-
бель, всевозможных кинжалов как оружия ближнего боя, а также
ударных булав и секир. Секира на копье породила алебарду. Алебарда
с выемкой для ружейного ствола стала бердышем. Почти всегда какие-
то группы оружейников специализировались на производстве рубяще-
колющих мечей, так как требовалось уметь варить для них неломкую
сталь, ковать из ее пластин пакет и обрабатывать грани. Еще сложнее
оказалось изготовление доспехов, когда от кожаных панцирей с метал-
лическими пластинами перешли во П тысячелетии к сплетенным из ко-
лечек в рубашку кольчугам, потом к латам, сплошным и чешуйчатым,
из цельноклепаных броневых листов, и к державшимся на ремнях со-
ставным стальным кирасам. Отдельно вырабатывали поножи, наручи,
плетеные из стальной проволоки рукавицы, шлемы с бармицей, тулью,
шишаком, забралом, различные по форме щиты. Тут никакой штуч-
ный специалист не мог обойтись лишь собственными силами, действо-
вали бригады умельцев. По требованию крупных феодалов или для
обеспечения нужд самих городов оружейники трудились вместе со
строителями над немассовой продукцией - осадными орудиями: пускав-
шими стрелы бриколями, метавшими камни баллистами настильного
действия и катапультами навесного действия, гигантскими машинными
пращами - рычажными фрондиболами, осадными башнями на колесах.
Принципиально иные метательные приспособления, ставшие про-
образами огнестрельного оружия, но основанные на пневматике,
впервые в Западной Европе были изобретены в ХШ-XIV вв.: фран-
цузское духовое ружье, пускавшее стрелы, и итальянская духовая чер-
боттана под дротик, годившиеся для охоты на зайцев и оленей. Другим
прообразом огнестрельного оружия явились византийские сифоны,
выплескивавшие зажигательную жидкую смесь - “греческий огонь’*;
ракеты с такой же жидкостью, пущенные кёльнскими горожанами
против отрядов архиепископа в 1258 г. и падуанцами на миланцев в
межгородском поединке 1379 г., а также удивившие свет в 1435 г. ав-
стрийские гранаты с зажигательной пастой. Но не они открыли прин-
ципиально новую эру развития средневекового ремесла, а само огне-
стрельное оружие, бывшее невозможным до изобретения пороха.
Близкие к нему составы восточного происхождения издавна употреб-
лялись европейскими соседями: дамасские арабы применяли такое ве-
щество, осаждая в конце VII в. Мекку; в начале XII в. его использова-
ли мавры при осаде Сарагосы: в ХШ в. Р. Бэкон писал о новинке уже
со знанием дела. Однако во всех этих случаях речь шла о детонирую-
щей способности состава. Газоиспускательная же способность стала
прикладной только после алхимических опытов Б. Шварца, испытав-
шего взрывчатую смесь селитры, серы, свинца и растительного масла.
Дальнейшая замена двух последних компонентов древесным углем
при общем соотношении 75:10:15 частей выявила, что эта зерненая ка-
ша, лишенная доступа воздуха, горит параллельными слоями, образуя
вышибной газовый заряд. Дело перешло от алхимиков и мастеровых
в государственные арсеналы, где наладили массовое приготовление
калиевой селитры и импорт серы. И XIV в. ознаменовался получени-
ем пушечного пороха.
5*
131
Алхимические открытия в сочетании с накопленным опытом ме-
таллургии и металлообработки породили очередные детища ремеслен-
ной техники. Во врагов полетели из труб на подставках каменные, за-
тем железные, а с XV в. и чугунные ядра. Эти трубы, извергавшие
огонь и дым кульверты сворачивали из пошовно сваренных и стянутых
обручами металлических листов. Заряд воспламеняли простейшими
приспособлениями: ручным пальником, потом фитильным и колесцо-
вым замком. Научившись сочетать детонацию пороха с ядрами, пре-
вратили их в снаряды. Аугсбургские мастера соорудили в 1370 г. мор-
тиру бомбарду с резко задранным стволом для поражения целей за вы-
сокими укрытиями. Соперничавшие с ними гентские оружейники в
1382 г. отлили короткоствольную гаубицу, посылавшую картечные
снаряды, набитые железками, за низкое отдаленное укрытие. К стенам
городов и замков стали подползать саперы, подрывая их фугасами.
Развернулось огосударствление оружейного дела, переставшего быть
приватным занятием.
Огромное социально-политическое значение нового занятия бы-
ло подкреплено созданием личного стрелкового оружия, опять-таки
перенятого у арабов. Европейские подражатели вскоре перегнали
учителей: первое настоящее ружье - пехотная длинноствольная ку-
леврина сменилась короткоствольной аркебузой и кавалерийским
мушкетоном. Уже в конце XV в. это оружие было нарезным. Чтобы
противостоять ему, создали облаченные в могучие доспехи регуляр-
ные отряды тяжелых войск - пехотных пикинеров и рыцарскую кава-
лерию. Но они себя не оправдали. Оказалось целесообразнее органи-
зовывать боевые действия, основанные на линейной тактике воин-
ских подразделений с иной подвижностью, использующих поражаю-
щий ружейно-пушечный огонь с больших расстояний и соответствен-
но маневрирующий. Постепенный закат роли метких лучников и
грозных рыцарей вызвал упадок значения труда многих людей, ко-
вавших латы и украшавших рукояти мечей. Холодное оружие теряет
изысканность, упрощается, стандартизируется, а былое искусство вы-
дающиеся оружейники демонстрируют теперь только при выполне-
нии персональных заданий. Происходит перестройка всей системы
производства оружия и воинского снаряжения. Отсюда проистекала
множественность военных реформ в европейских странах XV-
XVI вв., касающихся войны как на суше, так и на море.
От ювелирной вершины ремесленной пирамиды и ее середины с
металлистами, оружейниками, переписчиками, аптекарями, скорняка-
ми, портными и стеклодувами спустимся к основанию. Здесь, наряду со
строителями, костерезами, гончарами, игрушечниками, сапожниками,
кожевенниками и ткачами, фигурировали такие представители ремес-
ленных низов, как многочисленные деревообделочники: плотники,
столяры, бочары, тележники, плетенщики, посудники, ложкари и пр.
На их примере можно убедиться, что даже их ремесла, считавшиеся
простейшими, на деле требовали большого умения. Иллюстрации в
книжных миниатюрах свидетельствуют, что ограду, корзины, ящики,
сидения, коляски, люльки, гамаки, тачки плели из прутьев желто-зеле-
ной и серо-коричневой ивы, белотала, краснотала, вербы, чернотала и
132
бредины. Пускали в ход также тростник и камыш. Кору сдирали, про-
дергивая прутья сквозь щемилку. Кололи прутья щепалом, на которое
насаживали тонкий ствол. Уплотняли ряды в корзине зубчатым билом.
Концы прутьев загибали жамкой с крючком. Плели, вращая корзину
вокруг воткнутого в доску стержня. Круглые, овальные, прямоуголь-
ные корзины сидели на дырчатой основе. Ребра крепились к шаблон-
ным бюгелям. Плели также домовые стены, потом их обмазывали гли-
ной. Ивовую кору продавали дубильщикам кож. Из дерева резали те-
леги, сани, дуги, оглобли, корыта, ушаты, жбаны, шайки, ведра, лоха-
ни, баки, сита, решета, ложки, чашки, миски, кадки, бочки, ульи.
В принципе средневековый древесный материал подразделялся на
строительный, деловой и топливный. Самой крупной деревянной посу-
дой и тарой служили бочки. С учетом наполнения их маслом, вином,
пивом, водой, соленой рыбой и пр. использовали для приготовления
бондарных обручей, клепки и днищ деревья разных пород. Спилив не-
кривое дерево и разделав его на колоды, снимали кору, удаляли подко-
ровую заболонь, кололи по сердцевинным лучам на клепки, давали
усохнуть, зачищали. Клепками из Шампани повсеместно торговали во
Франции, Нидерландах, Германии. Днища смолили древесной масти-
кой. Ободы изготовляли из гибкого молодого леса, сгибая планки с не-
содранной корой на скобе, вбитой в стену. Собрав тело бочки из кле-
пок, вырезали в концах пазы, вставляли тело в днища, конопатили, на-
бивали обручи. Встречались клепки: английская прямоугольной фор-
мы, французская двояковыпуклая по бокам, прибалтийская неотесан-
ная. Железных обручей на бочках той поры не видно ни на иллюстра-
циях в манускриптах, ни среди археологического материала. Трудились
бочкари пилами, долотами, стамесками, напильниками, косарями,
стругами, уторниками под пазы, сверлами, молотками, клещами, на-
бойками и конопатками. Мелкую посуду резали из древесных наплы-
вов или из пластин. В решетах натягивали кожу с дырочками. На лож-
ки пускали “струистые” пневые отрубки. В городах Средиземноморья
использовали также импортное пальмовое дерево. Бочарные и им по-
добные товарищества были небогатыми.
Согласно отдельным источникам, в некоторых случаях окрестные
свободные крестьяне, как в Англии, занимаясь сезонной работой, зи-
мою поставляли в город деревянные полуфабрикаты. Либо это делали
для городских родственников - ремесленников, как во Франции, те за-
висимые крестьяне, которые не сумели стать свободными, уйдя в го-
род. Либо те селяне, как в Италии, которые, попав в зависимость от го-
родской коммуны, были обязаны ее представителям такими отработ-
ками. Наконец, в иных случаях горожане сами находили нужное им сы-
рье во владениях феодалов за плату или поставку взамен того своих из-
делий. Приобретение не только древесного, но и любого сырья всегда
оставалось для ремесленников сложной проблемой даже при коопери-
ровании их усилий, шла ли речь о бревнах и прутьях из сеньориальных
лесов, послежатвенной соломе, озерно-прудовом тростнике, глине из
раскопов или рудниковых металлах. Воюя с сеньорами, города боро-
лись не только за свою независимость, о чем можно прочитать в лю-
бом учебнике, но и за право обладать производственными ресурсами, о
133
чем обычно не пишут. Между тем, без такого права стало бы невоз-
можным материальное существование самих городов.
Строители принадлежали к племени бродяг. Типичными бродячи-
ми наемниками были артели ломбардских каменщиков, с VII в. осуще-
ствлявших кладку замковых и городских стен и опор, возведение ба-
шен и дворцов всюду, куда позовут. Более оседлыми являлись бригады
конверсов - “светских братьев”, обслуживавших строительные храмо-
вые нужды в епископских городах, и немецкие баухютте, своеобразные
компанейства каменщиков, плотников и архитекторов, свято хранив-
шие свои секреты, но тоже нс привязанные слепо к одной территории.
Правда, их обслуживали и подряжаемые в каждом очередном месте
грузчики, кузнецы, ваятели, художники, стекольщики, землекопы,
штукатуры, кирпичники, чья работа могла длиться даже десятилетия-
ми. Особенность их труда заключалась в том, что им приходилось вся-
кий раз реализовывать нетиповое задание. Поэтому консервативная
цеховая регламентация при осуществлении замысла любой стройки не
действовала.
Наряду с изделиями, изготовленными на гончарном круге, в раннее
средневековье широко использовалась лепная керамика, окончательно
вытесненная в городах в XII в., равно как вместо обжигового горна ли-
бо простого кострища появилась керамическая печь. Накопав глины,
очистив ее, размяв, измельчив, размешав с водой до мукообразного со-
стояния и удалив потом воду, смешав тесто с песком, мелом и дресвой,
придав на круге искомую форму, нанеся рисунок и обсушив, гончар об-
жигал изделие и покрывал его поливой. В авангарде этого ремесла шла
Италия. Тосканцы производили цветную посуду и облицовочные израз-
цы пористого состава. Жители г. Фаенца, смешав глину с полевым шпа-
том и обработав кислотами, поразили Европу невиданными блюдами и
чашами, так и прозванными “фаенца” (фаянс). Их соседи по Равеннской
области стали делать из непрозрачной белой глины более твердую и гру-
бую, но и более дешевую опаковую посуду. Мастера Каррары добились
успеха в выпуске плотных изделий “предфарфорового” образца. С IX в.
флорентийцы, хитроумно сплавляя по одной им известной рецептуре из-
весть, окись меди, различные соли и еще какие-то добавки, наносили эту
мешанину перед накаливанием на поверхность сосудов и получали гла-
зурь. С ХШ в., усложнив производство, они покрывают горельефы и ба-
рельефы многоцветной поливой. А в XV в. Л. делла Роббиа довел худо-
жественную глазуровку до совершенства. Сочетание итальянских и ара-
бо-испанских традиций у ремесленников о-ва Майорка отразилось на
высоком качестве изделий “майорика” (майолика). Немецкие гончары
подмешивали в глину мергель и речной ил. Их “шликерные” изделия бы-
ли покрыты расписными рисунками. Что касается посудных форм и ук-
рашений, то они, в силу своего разнообразия, с трудом поддаются систе-
матическому описанию. Легче типизировать их по назначению: во всех
городах без исключения, где жили гончары, выпускались сосуды тарные
для упаковки и перевозки содержимого, кухонные для варки пищи, сто-
ловые для ее употребления и сугубо декоративные.
Стеклоделие в Западной Европе покоилось на двух школах. Визан-
тийская повлияла на это искусство в пределах Италии, Балкан и Руси;
134
собственно римская, уйдя из Италии, обосновалась во Франкском госу-
дарстве. Ее отдаленные выученики в городах Нидерландов, Франции и
Германии изготовляли прозрачное, непрозрачное и цветное стекло из
комбинаций селитры, соды или поташа, извести, кремня с примесями
окисей металлов, глины, серы, угля и минералов. Сначала эту сложно-
составную шихту варили в металлических сосудах, используя далее по-
лучавшуюся разварную жижу. Во П тысячелетии предпочитали спе-
кать шихту в крупных чашах. Выходила фритта - застывшая масса, с
которой осторожно счищали пену и резали студень на пласты. Их вы-
держивали в подземельях месяцами и годами. Сегодняшние находки ку-
сков фритты, вызывающие недоумение у многих ученых, это вовсе не
обломки готовых изделий, а полуфабрикат. Отлежавшуюся массу пла-
вили в кирпичных печах. Городские предместья, где работали около-
печные подмастерья, часто были затянуты характерной дымкой. Рас-
плавленную массу опытные мастера выдували, раскатывали и резали
на диски, которые, как повествует Теофил в “Записке о разных ремес-
лах”, еще разглаживались потом в листы. Светильники из листового
прозрачного стекла датируются IX столетием.
Как ни странно, в производстве цветного стекла, в отличие от про-
зрачного, на Западе не наблюдалось разрыва между античной и сред-
невековой эпохами. Но городским достоянием, а не церковным, оно
стало только в ХП в., когда англичане уже вставляют его в окна част-
ных зданий. Живопись по стеклу тоже сначала была принадлежностью
монастырей. Зато потом ее подхватили и горожане, и государства.
Крупная королевская мастерская с вольнонаемными тружениками из-
вестна с 1290 г. в лесах Иль-де-Франса. Из нее выходили листы “лесно-
го” стекла черноватого и зелено-желтого оттенков. Городские стекло-
ателье появились позже. С ними связано искусство биссофании, вклю-
чавшее в себя разнообразные способы украшений: излюбленное заня-
тие обитателей купеческих домов - вычерчивание орнаментных, фло-
ристических и зооморфных контуров на стекле с последующей рас-
краской кистями из барсучьего волоса; разрисовка полотна с наклей-
кой на стекло; наведение узоров и травление их на стекле раствором
плавикового шпата, что выполнялось, конечно, в мастерских; эмаль по
стеклу, обжигаемая вместе с ним; мозаика в свинцовых рамках, собира-
емых воедино. Так готовились знаменитые витражи - многоцветные
оконные панно, настраивающие зрителя то на восторженный, то на
благочестивый лад. Сложной отраслью стеклоделия было изготовле-
ние зеркал. Венецианские мастера, посвященные в эту тайну, были
изолированы от всех контактов на о-ве Мурано в 1291 г. Там, как вы-
яснилось впоследствии, они резали выдержанную фритту на халявы -
полые цилиндры, рассекаемые потом на полосы. Их аверс полировал-
ся, реверс приобретал олово-ртутное покрытие отражательного свой-
ства. За разглашение секрета виновный карался смертью. С 1300 г. та-
кие зеркала экспортировались, триумфально шествуя по Европе. Вене-
цианцы же шлифуют с конца XIII в. специально подготовленные стек-
ла в качестве линз, а затем они приступили и к изготовлению оптики,
введенной в практику флорентинцами С. дель Армати и А. делла Спи-
на, один из которых употреблял от близорукости рассеивающие двоя-
135
ковогнутые линзы, а другой от дальнозоркости - собирательные двоя-
ковыпуклые. Нидерландцы снабдили их оправой; получились очки,
лорнеты, подзорные трубы. Богатые люди покупали увеличительные
линзы как забавные игрушки.
Большинство игрушек оставалось принадлежностью детей.
В XIV в. К. фон Мегенбург и в XV в. Э.С. Пикколомини посвятили иг-
рушкам особые трактаты. Судя по археологическим находкам, первые
средневековые вещицы, служившие забаве, были незамысловатыми,
использовались для семейных нужд и выполнялись из любых подруч-
ных материалов. Гораздо долговечнее типично городские игрушки.
Массовые их остатки содержат относящиеся к XIII-XV вв. слои раско-
пов в Любеке и Нюрнберге. Игрушечники работали с костью, метал-
лом, обожженной глиной, оставив нам фигурки кукол, всадников, вои-
нов, лошадей, коров, козлов, кубики и свистульки. Более дорогими бы-
ли “умственные” игры взрослых, в первую очередь шахматы и шашки,
и дешевыми - для азартных развлечений, особенно кости с условными
буквенными и цифровыми обозначениями на них.
Искусство офорта - украшений на оружии, резцового ювелирного
гравирования и резьбы по доскам для набойки тканей послужило осно-
вой рельефной металлографии и ксилографии, примененных в конце
XIV в. для печатания оттисковых игральных карт. Из Центральноевро-
пейского региона эти силезские, чешские, баварские и эльзасские тис-
неные картинки с королями, принцами и дамами быстро распространи-
лись повсюду, овладев частными домами, университетами, тавернами и
армиями.
Успехи тиснения послужили также предпосылкой книгопечатания.
Другой предпосылкой книгопечатания стало производство бумаги,
пришедшей на смену пергамену. Первые ее образцы применяются в
Западной Европе с IX в., а с XI в. на базе переработки тряпья уже дей-
ствовала бумагоделательная мастерская в мавританской Хативе, уси-
ленная в 1144 г. бумажной мельницей. Спустя 10 лет через Сицилию
это ремесло достигло Италии, знавшей уже бумажную толчею. Среди
горожан утвердилась новая профессия - сборщик конопельно-льняно-
го тряпья. Первые городские книги на бумаге относятся к XII в., коро-
левские документы - к XIII в. И тогда же возникли ателье по производ-
ству бумаги во Франции, Германии и Англии. Их сменили в XIV в. ма-
нуфактуры с раздельными операциями по сортировке и обработке сы-
рья, куда теперь дополнительно включали измельченную древесину,
растительную костру и хлопок. Смесь дробили, очищали от мусора,
выколачивали ногами в толчее, мыли раствором извести в содовой во-
де. Соду добывали из саликора, имевшегося возле Нарбонны, либо
сжигая водоросли, либо собирая натронные куски у оз. Балатон, либо
адресуясь к алхимикам. Промытую массу долбили молотками в ручных
(позднее - механических) ступах, разваривали в чистой воде, заливали
кашу клеем, размешивали, выливали из чанов на скользившие по ва-
лам сита. Вода уходила, студень густел, слипшиеся частицы образовы-
вали сырой пласт. Его уплотняли катком, сушили, лощили и, разрезав,
наматывали рулоном. Добавим, что, в силу привязанности к естествен-
ным условиям, специальность бумажника оставалась сравнительно
136
Богоматерь из Камника. Фреска. XV в.
редкой. Зато в каждом крупном городе встречались ориентировавшие-
ся на писцов ремесленники, изготовлявшие письменные принадлежно-
сти: кисти хорькового, куньего и беличьего волоса для раскраски гра-
мот и книг, конусовидные каламарии - роговые и металлические чер-
нильницы, пачки вороньих, пеликаньих, гусиных, лебединых, утиных,
журавлиных и орлиных перьев, разноцветные органические и мине-
ральные краски.
Хлопок же стал попадать в бумагу только после того, как марсель-
ские мастера наладили в середине ХШ в. обработку семенного пуха
хлопчатниковых коробочек. После дифференцирования этой работы
одни подмастерья трепали волокна, другие чесали их, третьи превра-
щали в нити, четвертые отбеливали. Когда в XIV в. изобрели ленточ-
ный стан, нитяное дело отчленилось в самостоятельное, причем широ-
ко использовался детский труд при наматывании нитей на палочки.
Ввиду редкости хлопка его обычно смешивали с коноплей и льном. А
нитяное разнообразие позволило наладить плетение кружев и других
сетчатых тканей из нитяных узоров. Кустари применяли при плетении
точеные деревянные коклюшки, в ателье — мандолинообразные тамбу-
ры со вставными стерженьками. Во Фландрии отдельно готовили сет-
ку как основу изделия и пяльцевые узоры, нашиваемые поверх. В Ита-
И7
лии обходились без тканой основы, ведя петельный шов и вставляя в
контур конские волосы, потом обшивавшиеся. Отделилась в самостоя-
тельное занятие и вышивка. Славилась богатая расцветкой и сложно-
стью рисунков английская вышивка. Другой нитяной отраслью стало
вязание, центрами которого были сначала Швейцария, Италия и Ни-
дерланды. Главное средневековое вязаное изделие - фуфайка. Разные
виды фуфаек изготовлялись для моряков, грузчиков, воинов (под ла-
ты), бродячих монахов (под рясы). Вязали также ковры-половики, пре-
имущественно в балканских городах.
Третье направление использования нитей - прядение волокна, в
Южной Европе - конопельного, в Северной - льняного, поступавшего
из деревни обычно тремя отдельными партиями: изгреб после грубо-
го чесания, шедший на простейшую выделку; пачеси после мягкого
чесания, шедшие на большинство тканей; тонкая кудель - для перво-
классных изделий. Различали также посконное пыльниковое волокно,
годившееся на одежду, и жесткое семенное - на веревочную пеньку,
подстилки и мешковину. Сначала пряли, вручную скручивая волокна с
початков воедино и навивая нить на снабженное пряслицем веретено.
Далее появился стояк: он освободил руку пряхи от держания орудия
труда. Резко ускорила процесс самопрялка, в которой пряха лишь вра-
щала колесо (впервые - в Италии ХШ в.), а сучение и наматывание ни-
ти шло механически, особенно при наличии ножной педали, мотовила
и шпульки (Германия XV в.). Тканье территориально отделилось от
прядения в самостоятельную работу именно в городах, хотя ткацкий
стан в элементарном виде - рама из вертикальных брусьев с горизон-
тальными планками для натягивания нитей - есть наследие деревни.
Уже в IX в. применялся и горизонтальный стан. В нем на навой - вер-
тевшуюся заднюю планку - накручивались нити основы. Это допусти-
ло изготовление тканей неограниченной длины. А продергивавшийся
сквозь кросно поперечный уток был нацеплен на челнок, который
сновал меж нитей. Разные города и цехи, без устоявшегося разграни-
чения, специализировались на тканях неодинаковых переплетений:
цевку пробрасывали и под косым углом, и под прямым, и по диагона-
ли, и клеточкой, а нити вели и плоско, и шнурком. Так выпускались
полотна на все вкусы - холсты для знамен, шатров, саванов, белья,
верхней одежды и парусов.
Использование животного волокна - шерсть, шелк - началось в
Западной Европе с козьей и овечьей шерсти, тоже поступавшей в го-
род из деревни, хотя в некоторых случаях животных стригли и на го-
родских лужайках. Случались и комбинации: первую ежегодную
стрижку осуществляли в районе выпаса, вторую - поближе к мастер-
ским. Наилучшим сырьем для сукна и шерсти считалась мериносовая -
от длинношерстных овец Испании. Но шерстяное дело обособилось в
полупромышленное производство после того, как Англия начала пре-
вращаться с ХШ в. в страну широкого разведения северных длиннохво-
стых овец-лейстеров, которых было намного больше, чем испанских
мериносов, не говоря уже о центральноевропейских короткохвостых
овец и средиземноморских козах. От семейно-домового труда шерстян-
ники двигались к поквартальному и цеховому, распределяя между со-
138
бой разбор рыхлой шерсти на тонкую и грубую, мойку и сушку, про-
питку маслом, трепание и чесание, прядение, наматывание, тканье, чи-
стку и выщипывание, ворщение. С XV в. после стрижки регулярно при-
меняется валяние войлока, особенно из шерсти осеннего настрига,
предварительным сбиванием и прокатыванием его меж валиков. Начи-
ная с 983 г., когда в Тоскане завертелась первая водяная сукновальная
мельница, постепенно сукновальни распространились по всему конти-
ненту. Наметилась специализация по странам: английские ремесленни-
ки с конца XII в. производят шерстяной мягкий драдедам на женские
платья, очень плотный бибер с двойным утком для верхней одежды и
черный ворсистый бродклос двойной ширины. Это - те сукна, которые
еще в средневековье составили славу Британии. Тонкий, шероховатый,
полупрозрачный шерстяной креп изготовляли с VII в. болонские мас-
тера. В ХШ в. французы наладили выпуск трипа - бархата с льняной
нижней основой и шерстяной верхней. Сукна разнообразились полот-
няными тканями: плотным южноевропейским конопельным пике с
рельефным узором, пуатевинским декоративным обивочным полот-
ном и североевропейским льняным рубчатым кипсром косого перепле-
тения.
Что касается шелка, то европейцы издавна завистливо взирали на
это восточное диво. Однако сами ничего толком не знали ни о выращи-
вании тутовых деревьев, ни о гранже у бабочек-шелкопрядов, ни об ин-
кубации яичек и кормлении гусениц, ни о морении и сушке коконов.
Даже когда завеса тайны раздвинулась, и она после византийцев стала
достоянием италийцев, мавританской, а позднее и христианской Испа-
нии, затем каталонцев, отсутствие исходного сырья не позволяло что-
либо предпринять в сфере производства. Попытались найти шелку за-
мену. Издревле на Пиренейском полуострове из ковыльного злака аль-
фы плели рыбачьи сети. Волоконные свойства альфы были уточнены,
когда мавры стали добавлять ее в бумажную массу. И в 1318 г. пред-
приимчивые марсельцы основали мастерскую, в которой начали обра-
батывать ковыль наподобие льна и изготавливать эспарто. Эта шелко-
подобная ткань не имела, однако, прочной производственной базы. Ре-
конкиста познакомила кастильцев и арагонцев с шелковицей, которая
с X в. культивировалась в Андалусии и позволяла создавать грубые
сорта шелка. Перестав покупать готовый альмерийский шелк, обита-
тели городов по течению Роны, опираясь также на сведения, получен-
ные в результате крестовых походов, стали вывозить из Испании смо-
танный с коконов сырец и ткать его как льняную кудель. Когда полу-
чилось, начали завозить коконы, душить куколок жарой и распаривать
оболочку, а потом разматывать шелковину, для чего приспособили
станочные филатуры. Далее перешли к выращиванию белой шелкови-
цы, сажая ее вперемежку с кустарниками, и разведению шелкопряда-
бомбикса. Его грену оживляли в грудах шерсти либо даже в навозе, а
гусениц выкармливали прямо на полу подсобных помещений. Когда
черви выпускали ценную слизь, им подставляли коконники из палочек
со стружечными завитками и добивались превращения гусениц в коко-
ны. Вся эта процедура, хлопотливая и тягучая, придала лангедокским
шелководам ореол неповторимости и надолго закрепила за Провансом
139
и Лионне отраслевую монополию, которой неплохо пользовались гер-
манские императоры, владевшие Лионом как вольным городом. Вот
почему именно там первыми создали сучилки для мулинирования ни-
тей, морильные печи под коконы и научились качественно разбирать
сырец: прочный органсин пускали на тканевую основу; обычный по до-
стоинству трам использовали на уток или отдавали басонщикам, а по-
том делили выручку; бросовые очески продавали врачам и аптекарям
на вату и сшивание ран. Параллельно развивалось полностадийное
шелкоделие в Италии и на Сицилии. Шелкоткацкие мастерские Палер-
мо и Лукки с XII в. готовили дорогие ткани - лоснящийся гладкий ат-
лас, муаровый аксамит с коротким и густым волнистым ворсом и плю-
шевый аксамит с длинным, но редким ворсом. Наконец, ускорившие
рабочий процесс шелкокрутильные станы сделали экономически не-
выгодным изготовление любых суррогатов, и марсельский эспарто
был постепенно вытеснен на рынке натуральным телком. В XIV в. по-
следние Капстинги поспешили установить королевский патронат над
шелководами и не облагали их экстраординарными налогами, введен-
ными в практику Филиппом IV, что тоже способствовало прогрессу
шелкоделия на фоне тягот, выпавших на долю прочим ремесленникам
Лионского графства.
В провонявших специфическим запахом предместьях всех городов,
где жили кожевники, невзирая на локальные различия, трудились в
принципе одинаково, преследуя цель превратить обычную шкуру в
гибкий, упругий, ноский и влагонепроницаемый покров. Для этого, от-
делив на бойне от туши животного шкуру, размачивали ее в протоке;
счищали мездру; гноили в горячих ямах; золили известью или золой;
мяли вместе со старыми древесными листьями, поливая из баков мо-
чой; растягивали на кольях и соскребали волосяной слой. Очищенный
коровий волос продавали изготовителям одеял и попон; конский - пле-
тенщикам, мебельщикам и набивщикам тюфяков; свиной - щеточни-
кам. Далее за дело брались кожемяки. Они квасили шкуры в шакше из
смеси навоза со злаковыми отрубями; смягчали, втирая в них мозги и
печень тех же животных; дубили в чанах корьем тальника или дуба; су-
шили; окуривали над кострами для придания устойчивости. Далее на-
ступала очередь непосредственно кожаных дел мастеров. На мелкие
бытовые вещи шел дубленый ольховою корой сафьян из овечьей ко-
жи. Охотники поставляли убитых оленей, ланей, косуль; из их кожи,
смягченной жирами, получалась замша для тонких изделий. Козлиные
шкуры перерабатывались в обувное шевро. На дегте выделывалась
юфть из коровьей кожи.
Во II тысячелетии от кожевенного ремесла отделилось скорняжно-
меховое, в которое входила обработка шкуры пушного зверя, ее осте-
вого покрова и пуха. Меха, наряду с солью имевшие значение валюты,
выдвинули их производителей в привилегированную группу ремеслен-
ников. Еще раньше самоопределились обувщики, никогда не подни-
мавшиеся, однако, до уровня городской элиты. Они были вынуждены
напрямую учитывать повседневные потребности своих покупателей.
Отсюда - небывалое разнообразие в обувном деле разных местностей.
Для шлепавших по городской грязи богачей выделывались целиком
140
кожаные чоботы на высоких каблуках. Для ношения в казенных до-
мах - шнурковые башмаки. Морякам и рыбакам - бахилы с затяжны-
ми голенищами до паха. Ступающим по болотам - сыромятные упаки.
Женщинам на лето - кенги в виде подошв с головками. Воинам и всад-
никам - сапоги. Больным или на зиму - вязаные волосяники. Южанам
на лето - плетеные сандалии. Для домашнего обихода - кожано-матер-
чатые карпетки. Крестьянам - долбленые из дерева сабо с кожаными
застежками либо вставные. Общедоступными были поршни из кабань-
ей кожи, загнутые по ноге и державшиеся на ременном оборе вокруг
голени. Резцы и молотки сапожники приобретали у металлообработ-
чиков. Вместо гвоздей длительное время применяли деревянные за-
клепки и клеевые составы.
Ремесло находило полнокровное отражение в городском фолькло-
ре, включая песенное творчество, плохо нам известное. Вот песня (или
детская считалка?) итальянских гончаров: “Вылепил Амо из глины ма-
му, Слепила Дапа из глины папу. Поймал маму веселый папа. Схватил
Амо печальную Дапу” (основана на игре слов: по-итальянски амо -
крючок, дапе - пища). На протяжении едва ли не всего средневековья
в семьях, допустим, тележников, портных и ювелиров каждая мамушка
задавала детям неизменно популярные профессиональные загадки:
“Две сестры бегут, две догоняют” (колеса), “Железный нос, конопель-
ный хвост” (игла с ниткой), “На одной ветке луна, на другой солнце”
(серебряная и золотая серьги).
Особую и очень интересную проблему составляет так называемая
городская народная техника. Это - уникальные устройства, нередко
повторявшиеся в силу требований сходных условий жизни, но сами по
себе изобретенные по конкретному поводу безвестными ремесленни-
ками-самородками. Авторство анонимно, а техническое решение до-
ныне вызывает восхищение. Тут и рамочная волокуша под грузы, и
разнообразные плечевые носилки, и соединительные муфты в дере-
вянных водопроводах, и лопасти мельничной турбины своеобразной
конфигурации, и клиновой пресс для маслового жома, и приспособле-
ние для целикового откалывания каменного блока с рустовой поверх-
ностью, и необычный скребок скорняка, и единственный по содержа-
нию рецепт свинцовой глазури, и стриккерная спица для быстрого за-
вязывания узелка на нити. Детальное и всестороннее изучение данной
проблемы еще впереди.
ЛИТЕРАТУРА
Возникновение и развитие химии с древнейших времен до XVII века. М.,
1980.
Кириллин В.А. Страницы истории науки и техники. М., 1994.
Лилли С. Люди, машины и история. М., 1970.
Приборы и инструменты исторического значения. М., 1968. Т. 1.
Сванидзе А.А. Деревенские ремесла в средневековой Европе. М., 1985.
Черных Е.Н. Металл - человек - время. М., 1972.
Шевеленко А.Я. Первые корабли средневековой Европы // Вопросы исто-
рии. 1981. №9.
141
Шевеленко А.Я. Технические новшества и развитие механики в Западной
Европе VI-XV вв. // Вопросы истории. 1988. № 7.
Шевеленко А.Я. Прогресс техники // История Европы. М., 1992. Т. 2» разд. 1,
гл. 2.
Шевеленко А.Я. Технология городских ремесел в Западной Европе
VI-XV вв. //Вопросы истории. 1993. № 1.
Шухардин С.В. и др. Техника в ее историческом развитии. М., 1979.
Borner Н. et al. Geschichte der Technikwissenschaften. Leipzig, 1990.
Brentjes B. et al. Geschichte derTechnik. Leipzig, 1978.
Endrei W. L’6volution des techniques du filage et du tissage du Moyen Age й la
revolution industrielle. P., 1968.
Europaische Technik im Mittelalter: 800 bis 1200 I Hrsg von U. Lindgren. B.,
1996.
Florentjis G de. Storia della tecnica. Milano, 1968. Vol. 1-2.
La formation et 1c developpement des mdtiers au Moyen Age (Ve-XIVe siecles).
Budapest, 1977.
Gimpel J. The Medieval Machine. Harmondsworth, 1977.
Great Engineers and Pioners in Technology // Ed. by R. Turner. N.Y., 1981. Vol. 1.
Histore g6ndrale des techniques. Paris, 1962-1968. T. 1-3.
A Histoiry of Technology / Ed. By Ch. Singer. Oxford, 1957-1958. Vol. 1-5.
Karger-Decker В. Wunderwerde von Menschenhand. Leipzig, 1969.
Larsen E. A History of Invention. L., 1969.
Lot G. Grandes in inventions. P., 1967.
Rousseau P. Histoire des techniques et des inventions. P., 1967.
Timm A. Kleine Geschichte der Technologic. Stuttgart, 1964.
White L. The Expansion of Technology 500-1500. L., 1972.
Wille H.H. Stemstunden der Technik. Leipzig, 1986.
РЕМЕСЛЕННЫЕ СОЮЗЫ: ТРУД И ЭТИКА
РЕМЕСЛЕННЫЕ ГИЛЬДИИ И ОРГАНИЗАЦИЯ ТРУДА
Сто лет назад организация труда в средневековом городе была
предметом оживленного обсуждения, но в XX в., за некоторыми ис-
ключениями, ею в основном пренебрегали. В ХЕХ столетии историки
различных школ полагали, что в горниле средневекового города про-
изводство было катализатором глубоких общественных перемен. Ох-
лаждение более поздних авторов к этому предмету отчасти объясняет-
ся политическими обстоятельствами (появлением и реализацией в то-
талитарных странах экстремистских программ контроля над современ-
ной экономикой). Это явление, казалось, только подтверждало взгля-
ды тех, кто с подозрением относился к монополистическим и самодос-
таточным признакам средневековых цехов. Подобные подозрения вну-
шал и более ранний тезис Маркса, что интересы жесткого протекцио-
нализма в экономике средневекового города настраивали цехи и гиль-
дии против любого предпринимательства, так что на исходе средних
веков раннекапиталистические предприятия были вытеснены из горо-
да в “вольную” округу, где произошла коммерциализация. Молчаливая
© Дж. Россер
© В.А. Ведюшкин (перевод)
142
Башмачники.
Французская
гравюра. XV в.
поддержка данного мнения выражается в концентрации исторических
трудов последних лет на сельском элементе средневековой экономики.
Ценным следствием этой тенденции стало более четкое понимание
связей, которые объединяли город и деревню и определяли их взаим-
ную зависимость. Но в последние десятилетия в работах по городской
экономике отдавалось предпочтение широкомасштабной торговле и
прославлению класса купцов-богачей, что в конце концов восходит к
Пиренну. При всем величии трудов Пиренна о средневековой торгов-
ле, следует признать, что они тоже помогли отвлечь внимание от мира
городского ремесла в средние века.
Однако совсем недавно появились признаки смещения акцентов от
космополитического размаха торговли к организации производства в
средневековом городе, и поэтому можно ожидать свежего взгляда на
вклад городов в средневековую экономику в целом. Самой важной чер-
той нового подхода является признание того, что прежние представле-
ния о средневековом городском ремесле были чрезмерно формализо-
ваны.
Консервативный образ так называемой “ремесленной системы”,
при которой цеховые уставы и чины систематически управляли жиз-
нью ремесленников (к лучшему или худшему, в зависимости от точки
зрения), все чаще считается во многом ошибочным. Эти изменения
имеют два аспекта, первый из которых пока преобладает над вторым.
Первый подход указывает на ограниченные полномочия ремесленных
организаций и обращает внимание на большой объем торговли и про-
изводства, осуществлявшийся без цехового контроля. Второе направ-
143
ление дополняет первое и строится на обратной перспективе, т.е. на бо-
лее тщательном изучении внутреннего механизма самих ремесленных
организаций разного рода. Похоже, что последние не играли той чисто
реакционной роли, в которой их традиционно обвиняли, во всяком слу-
чае не всегда и не повсеместно. Следует надеяться, что из этих различ-
ных направлений поиска со временем возникнет более цельная карти-
на жизни ремесленников в средневековом городе. Наш очерк слишком
краток, чтобы охватить бесчисленные местные особенности обширной
и сложной темы. Тем не менее я постараюсь доказать, в частности, что
более или менее формальные организации труда в средневековом го-
роде были более гибкими и творческими проявлениями социальных от-
ношений, чем обычно считалось прежде, и, следовательно, достойны
более широкого изучения.
Затянувшиеся научные дебаты об истоках цеха были связаны пре-
жде всего с политическим спором об отношении средневековых цехо-
вых организаций к государственной власти. С XIX в. “романисты” и
“германисты” стремились утвердить свои взгляды. Первые полагали,
что средневековые цехи были наследием и продолжением античных
“коллегий”, вторые - что они были спонтанными порождениями тев-
тонских общин в послеримскую эпоху. Поскольку современные иссле-
дования и археология дают гораздо более ясную картину распада пуб-
личной власти и упадка городов на территории бывшей Западной им-
перии в V-VI вв., историческая достоверность скорее должна быть
признана за той школой, которая подчеркивает разрыв, а не преемст-
венность. Тот факт, что в VIII в. лангобардские короли в Павии обла-
гали некоторые ремесла побором, или что языковая традиция визан-
тийской Равенны и послевизантийской Венеции усвоила классический
термин “schola” для группы ремесленников, еще не доказывает сохра-
нение основной римской модели на Западе. В бывшей Западной импе-
рии (Восток - дело совсем другое) само понятие сильно централизован-
ной и управляемой государством экономики исчезает как неуместное и
непрактичное. Из чего вовсе не следует, что средневековые ремеслен-
ные ассоциации, когда они возникли, стали порождением мистическо-
го “тевтонского духа”. Но необходимо подчеркнуть, что они появились
прежде всего как организации добровольные, как ответ на крайний не-
достаток организации на уровне публичной власти.
Неспокойные социальные условия и сравнительная слабость госу-
дарства в раннесредневековой Европе произвели различные формы
добровольных ассоциаций взаимопомощи, например, группы местного
духовенства в Италии в VII в., купеческие общества, созданные в целях
торговой безопасности вдоль северо-западного побережья Европы в
IX-X вв. или клятвенные союзы “Мира Божия”, распространенные в
Западной Франции в тот же период. Вначале ремесленные общества
имели тесные аналогии с этими объединениями. Однако они не появля-
ются в исторических источниках до начала ХИ в., и едва ли возникли
намного раньше этого времени. Очевидно что, как и сами возрожден-
ные города, они стали следствием роста населения и последующего
экономического подъема в Западной Европе. Но как ассоциации го-
родских жителей, занятых определенным ремеслом, они отличались от
144
союзов крупных купцов» боровшихся за политические привилегии для
защиты своих торговых интересов в Северной Италии и Северо-Запад-
ной Европе с конца XI в.
Нечто похожее на постоянный контроль над городским производ-
ством стало приоритетом для городских советов только в ХШ в.» а в
большинстве случаев и позднее. Но уже к 1200 г. ремесленные группы
нередко объединялись для решения экономических и общественных
задач, что, как правило, сопровождалось участием в духовном братст-
ве. Так произошло с лондонскими седельщиками, которые в конце
ХП в. объединились вокруг своего прихода Сент-Мартин-ле-Гранд, и с
кузнецами в Кане, тогда же вступившими в братство с соседним мона-
стырем. То обстоятельство, что общества такого рода иногда добива-
лись вспомогательной санкции от властей - подобно руанским кожев-
никам, получившим в начале XII в. подтверждение своих исконных
обычаев от Генриха I, - документ, из которого и стало известно об их
существовании - не должно убеждать нас в том, что инициатива исхо-
дила от властей.
Начиная с ХШ в. отношения между цехами и городскими правите-
лями могли быть весьма разнообразны, но даже при режимах, притя-
завших на самую обширную власть, не следует преувеличивать степень
превращения цеховых организаций в простые марионетки государства.
Конечно, оттенки были разными: венецианские цехи к середине ХШ в.
оказались в куда большей зависимости от контроля сената, чем их со-
братья в Болонье или Флоренции; да и парижские metiers также с сере-
дины XIII в. формально подчинялись прямому надзору королевского
прево, тогда как в Лондоне каждый цех сохранял сравнительно боль-
шую меру самоопределения. Однако следует признать, что порой это
лишь кажущиеся особенности; в некоторых случаях впечатление жест-
кого контроля вызвано риторикой директивного законодательства,
чье практическое применение подчас могло быть гораздо менее твер-
дым, чем предполагалось. Более того, даже постановления централи-
зованной власти хранят свидетельства (случайные, ибо это не входило
в их цели) об особом, самостоятельном характере и традициях отдель-
ных цехов. Яркий пример - ежегодная братская трапеза (pastum), упо-
минаемая в официальных регистрах постановлений венецианских це-
хов третьей четверти ХШ в. К тому же иногда этот обычай связан в ис-
точниках с религиозным празднеством, присущим данному ремеслу.
Парижская “Книга ремесел”, составленная прево Этьеном Буало
ок. 1268 г., также свидетельствует о независимых чертах ремесленных
групп, хотя и пытается свести их к стандартной системе. Скажем, когда
новый мастер-пекарь в пригороде Парижа разбивал о стену дома цехо-
вого старшины горшок с орехами и кусочками пресного хлеба, а затем
получал от него угощение вместе с другими пекарями, он тем самым
соблюдал давно установленный обряд, свойственный его ремеслу.
Большим проектам сведения всех цехов в единый порядок, как в Вене-
ции и Париже, в лучшем случае суждено было иметь лишь частичный
успех. Так, поколение спустя после создания “Книги ремесел” некото-
рые цехи, старшин которых на оптимистический взгляд Буало должен
был назначать прево, вернулись к собственным выборам.
145
Таким образом, издаваемые городскими властями документы пред-
ставляют двойную сложность. С одной стороны они обычно дают чрез-
мерно упрощенное представление о мере государственного контроля
над цехами. С другой, представляют неполную и искаженную картину
внутренней жизни и целей ремесленных ассоциаций. Будучи связаны с
цехами лишь как с источником налогов, полезным средством надзора за
ремесленниками или удобным способом для сбора военных отрядов, го-
родские правители не очень-то старались определить или описать, на-
сколько жизнь ремесленника зависела от членства в том или ином сооб-
ществе. Проблема усугубляется крайней скудостью данных о внутрен-
ней деятельности самих обществ. В таких условиях велико искушение
историка слишком доверять цеховым “уставам”, зарегистрированным
властями; итоги особенно очевидны в тех областях Северной Италии и
Южной'Франции, где регистрация таких кодексов практиковалась с дав-
них пор. Городские нотарии Болоньи, Пармы, Вероны и Монпелье, со-
ставившие в XIII в. великолепные сборники постановлений, естественно,
ввели в заблуждение историков-урбанистов, которые лишь недавно на-
чали сознавать необходимость новых сведений.
Возможно, именно Лондон, крупный центр с населением к 1300 г.
свыше 80 тысяч человек, хотя его административные документы до
этой даты почти не сохранились, представляет материал для ценного
вклада в современные исследования. Это подтверждает значительное
разнообразие и импровизаторские качества городских ремесленных
цехов в указанный период - признаки, которые сохранялись в течение
позднего средневековья в Лондоне и, надо полагать, также и в других
городах. Например, первые общины кожевников и портных появились
здесь к концу XIII в. в облике религиозных братств. Со временем эти
два влиятельных цеха сочли выгодным занять формальное место в го-
родском управлении в качестве корпораций, тогда как многие не менее
важные ремесла в позднесредневековом Лондоне так и не удосужились
получить формальное признание или зарегистрировать свои обычаи в
городском суде. Подобные группы вполне могли создавать альтерна-
тивные структуры для собраний и союзов путем основания или преоб-
разования братств: в XV в. лондонские птичники сменили братство Те-
ла Христова в приходской церкви Сент-Милдред-Поултри. Легко обна-
ружить сходные примеры и в других местах. В южнофранцузском го-
роде Корд (Тарн) кожевники образовали братство Св. Власия к 1371 г.,
но не регистрировали своих обычаев по крайней мере до 1481 г. (есть
прямая ссылка на отсутствие опубликованного устава).
Неизбежные заботы городских властей о съестных припасах и об-
щественном порядке вынуждали их к постановлениям о ценах, гигиене
и военной безопасности, и некоторые ремесла могли считаться (по при-
нятому в Париже и во Франции выражению) metiers de danger: золотых
дел мастера, цирюльники-лекари, аптекари и замочники, чья деятель-
ность касалась общественного блага и потому нуждалась во внешнем
надзоре. Эти постоянные хлопоты получили дополнительный стимул в
позднее средневековье, когда угроза неповиновения ремесленников,
обусловленная недостатком рабочей силы, привела к ужесточению
централизованного контроля над цехами со стороны многих городских
146
советов в Европе. Тем не менее повседневная производственная прак-
тика осталась в основном за пределами их интересов. Городские маги-
страты, хотя и предусматривали судебное посредничество в спорах, ко-
торые сами цехи не могли уладить, предоставляли ремесленников са-
мим себе в большей мере, чем полагали многие исследователи.
При сложности и напряженности рабочих взаимоотношений в сред-
невековом городе цехи должны были располагать изощренными и гиб-
кими средствами. Сохраненный в ностальгическом фольклоре традици-
онный образ квалифицированного самодостаточного мастера, трудяще-
гося в мастерской, которая служила домом и его семье, и ученикам, был
лишь небольшим элементом запутанных трудовых отношений. Даже в
домашнем обиходе цеховой мастер вполне мог использовать труд друго-
го рода, например, женщин, которые редко входили в цех, но часто сами
занимались более или менее квалифицированным трудом, помогая гла-
ве семьи в его ремесле и ведая домашним хозяйством. Дома могли жить
и слуги. В начале XVI в. в Ковентри почти каждый четвертый житель
подходил под это определение. Однако можно предположить, что мно-
гие из них фактически работали на владельца дома. Ибо наемный труд -
ремесленники и женщины, не бывшие работодателями или владельцами
мастерских и нанятые за плату или натуральное вознаграждение - был
обычным товаром в европейском городе, начиная с ХШ в.
Во Флоренции, которая, вероятно, может служить крайним приме-
ром, в 1378 г. от трети до половины рабочей силы составляли тружени-
ки по найму. Как правило, эти рабочие не жили в доме хозяина, в отли-
чие от подмастерьев-постояльцев. Но в позднее средневековье обе
группы все более сближались, поскольку подмастерья стали рассмат-
риваться как дешевая рабочая сила. Договоры об обучении подмас-
терьев из Северной Италии до 1300 г. отражают патриархальные отно-
шения, причем упор делался на образовании, нравственном и физиче-
ском благополучии и развитии подопечного; позже он или она превра-
щались просто в низкооплачиваемых наемников.
Сходную эволюцию можно проследить и в Париже. Не считая са-
мых сложных ремесел, где сохранялась необходимость длительного обу-
чения, подмастерья стали пополнять ряды зависимых работников. Более
или менее сезонное использование наемного труда также было повсеме-
стным во многих цехах, особенно в строительстве, не связанном с инди-
видуальной деятельностью. В тех производствах, где нормальным явле-
нием было сложное сотрудничество ряда мастерских, способность не-
большого домашнего предприятия использовать лишние руки на время
срочного заказа была весьма существенной. Между мифическим незави-
симым мастером и торговцем-предпринимателем или раздатчиком (фер-
легером), который “раздавал” работу нескольким умельцам, находился
целый спектр многообразных отношений. Воплощение этих изменчи-
вых требований и связей всегда было делом тонким.
В указанном процессе более активную роль, чем обычно принято
считать, играли различные рабочие союзы, как формальные цеховые
организации, так и неофициальные братства. Хотя в период между ХШ
и XVI вв. появилась новая категория подвижной зависимой рабочей си-
лы, которая могла бы показаться протопролетариатом, в это время по-
147
ляризация интересов мастеров и поденщиков в их трудовых отношени-
ях еще не стала столь широкой и определяющей, как полагали иные.
Частично это объясняется небольшими размерами многих городских
производств в период позднего средневековья (которые в основном и
оставались таковыми по меньшей мере до середины XIX в.). В XV в. в
Лондоне оловянщик, нанимавший восемнадцать поденщиков, был фи-
гурой исключительной. Даже флорентийские суконные мануфактуры,
которые, возможно, являлись величайшим единым промышленным
комплексом из всех городов позднего средневековья в Европе, дели-
лись на десятки малых мастерских. Конечно, дробление рабочей силы
не способствовало “классовому” сознанию в среде поденщиков и под-
мастерьев, работавших за плату. Но зато можно проследить обычные
механизмы контроля, которые регулировали эти потенциально опас-
ные отношения.
- Уставы, которые в позднее средневековье все чаще составлялись
организациями цеховых мастеров, якобы желавших ограничить доступ
к званию мастера путем увеличения поборов и требования от подмас-
терьев представить “шедевр”, обычно воспринимались как антагони-
стические и разрушительные. На самом же деле о подлинных возмож-
ностях младших членов различных цехов пока известно очень мало.
Рассуждения прежних исторических трудов о порядке повышения в
чине - не более, чем оптимистические гипотезы. Сейчас уже нельзя
подписаться под классическим мнением Зомбарта, что “подобно сту-
денту, который становится клерком-практикантом, а затем судьей,
ученик - просто будущий подмастерье, а подмастерье - будущий мас-
тер”. С другой стороны, и обратные предположения тоже могут иска-
зить факты, что доказывают хорошо документированные примеры.
В позднее средневековье многие цехи имели обычай, допускавший к
рангу мастера преимущественно сыновей действующих мастеров. Пра-
ктика же нередко зависела от обстоятельств. У гентских пивоваров в
XV в. наследственность преобладала. Но то, что цеховые уставы могут
ввести в заблуждение, показывает пример корпорации бочаров Брюг-
ге, чье ремесло обеспечивало “упаковку” для европейской торговли.
Хотя и здесь предпочтение, на первый взгляд, отдавалось детям масте-
ров, цеховой регистр 1375-1500 гг. убеждает, что данное ремесло вовсе
не стало династически замкнутым, а развивалось в противоположном
направлении. В ранний период сыновья мастеров лишь изредка состав-
ляли более 50% от ежегодного числа новых мастеров (обычно их было
пятеро), а к 1500 г. пропорция понизилась почти до нуля.
В позднее средневековье в условиях весьма подвижного рынка тру-
да цеховые правила, побуждавшие мастеров передавать свое ремесло
сыновьям, можно рассматривать не столько как олигархическую поли-
тику, сколько как реакцию на расширившиеся возможности выбора и
на привлекательность другой карьеры. Бочары Брюгге показали, что,
несмотря на подобные правила, молодежь могла рассчитывать на ус-
пех и в деле, которым их отцы не занимались. Документы этого цеха
свидетельствуют также, что, хотя в нем и выделился ряд состоятель-
ных людей, занимавших сразу несколько должностей, многие члены
цеха в течение своей карьеры могли занимать какие-либо посты. Бес-
148
спорно, каждый цех по-разному управлял этими отношениями, но в
любом случае цеховые организации предстают не столь ограниченны-
ми, как прежде казалось.
Конфликты в трудовых отношениях между горожанами, разумеет-
ся, были, но отнюдь нс сводились к простому противоречию между ма-
стерами и поденщиками, а проявлялись на всех уровнях и порождали
новые связи независимо от различия в статусе. И цеховые организации,
и братства играли видную роль в отражении этих конфликтов и парт-
нерских связей. Противоречия внутри цеха между его членами, различ-
ными по статусу, чаще отражали возрастные функции или карьерный
цикл, чем непреодолимую пропасть в положении работников. В ходе
распри среди лондонских золотых дел мастеров в 1470-е годы, когда де-
сять зачинщиков были осуждены старшинами и на время оказались в
заточении, группу бунтарей составляли поденщики до тридцати лет,
которые метили в мастера, причем четверо из них позже получили
должности в гильдии.
Очевидно, различия между мастерами, владельцами лавок и наем-
ными работниками меньше ощущались в таких немасштабных ремеслах,
как ювелирное дело, чем в более крупном производстве, где зависимый
и текучий рынок рабочей силы был существенным условием для инве-
сторов. Венецианские стекольные предприятия в Мурано с ХШ в. имели
четко стратифицированную систему, при которой меньшинство - вла-
дельцы печей (patroni) - управляло более многочисленными зависимыми
ремесленниками (maestri). Но вскоре из-за сложности положения возни-
кли стратегические возможности для того, чтобы смягчить грубую экс-
плуатацию со стороны хозяев. Цеховые старшины признали это, когда в
1305 г. они попытались установить потолок договорного жалованья, вы-
плачиваемого “патронами”. Последние, как отмечалось, уступали “угро-
зам” ремесленников, которые прибегали к возможности работать на
других, требуя повышения платы. Судебные документы базельских куз-
нецов в XV в. подтверждают, что преграды между мастером и поденщи-
ком пролегали далеко не всегда: обе группы постоянно находились во
взаимовыгодном союзе и обе нарушали цеховой устав.
Если борьба за рабочую силу порождала соперничество и раскол
среди нанимателей, то и сами работники были столь же разобщены. В
данном случае взаимная враждебность чаще всего возникала между
подмастерьями и поденщиками из местных уроженцев и возможными
конкурентами из числа иммигрантов, неорганизованных ремесленни-
ков из предместий или, в Средиземноморье, рабов. В 1252 г. боязнь не-
честной конкуренции побудила болонских кузнецов запретить своим
коллегам иметь рабов. Опасения по поводу использования сукнотор-
говцами дешевой рабочей силы из провинции нашли выражение в му-
ниципальном законодательстве Гента ок. 1300 г. Работники, родивши-
еся в данном городе, могли объединяться между собой или с мастера-
ми, чтобы вытеснить соперников-пришельцев. Такая оппозиция могла
заставить многих, прибывших на обучение в город, позже вернуться
восвояси для занятия своим ремеслом, что опять же не было редкостью
и в Англии, и во Франции в XVI-XVffl вв. Поэтому перспектива про-
движения в цехе была значительно лучше для местного уроженца, чем
149
для чужака. Взаимоотношения между различными по своим интересам
группами требовали постоянного обсуждения, признаки которого про-
слеживаются в действиях как официальных цеховых организаций, так
и неформальных братств.
Хотя цеховые организации имели иерархическую структуру, их ру-
ководство должно было добиваться согласия внутри соответствующе-
го цеха. Многие давали хотя бы ограниченное право голоса в общем
собрании тем, кто не являлся полноправными мастерами. В 1305 г. ве-
нецианские мастера-сапожники, использовавшие ежегодный цеховой
праздник с целью сбора голосов на предстоявших выборах, несомнен-
но, старались мобилизовать в свою поддержку всех членов сообщест-
ва, назависимо от права голоса, что было типично для элиты. В усло-
виях конкуренции на рынке труда всегда имело смысл добиваться по-
добной преданности. Наряду с осуждением мастера, переманившего чу-
жого работника, и поденщика, бравшегося за работу там, где ему угод-
но, законодательство, которое особенно оживилось в позднее средне-
вековье, поощряло наемных работников - например, венецианских
ткачей ок. 1275 г. - доносить о самовольных частных договорах между
собратьями по цеху и их нанимателями. Кроме того, социальные разли-
чия зачастую не были отчетливыми. В то время как в большинстве це-
хов, вероятно, имелась малочисленная элита из весьма благополучных
мастеров, обычно существовала более широкая зона, где ремесленни-
ки периодически пересекали линию между наемным трудом и незави-
симостью в обоих направлениях. Венецианский мастер-ткач, иногда
выполнявший заказы на стороне, был обычной фигурой, как и его со-
брат из Вероны, вынужденный временно покинуть город по бедности,
но желавший туда возвратиться; оба типа описаны в статутах ХШ в. За
всеми уцелевшими редакциями средневековых цеховых статутов кро-
ются до конца не разрешенные споры об изменчивых отношениях ме-
жду разными элементами рабочей силы.
По самой своей природе цеховые уставы в той сокращенной и санк-
ционированной форме, в которой большинство из них сохранилось, да-
ют в лучшем случае косвенное и неадекватное представление об объе-
динительной и представительной стратегии, доступной ремесленникам.
Иные из парижских статутов XIII в. признают существование класса ре-
месленников ниже ранга мастера, которые все же имели собственные
мастерские. Известны случаи, когда двое или более поденщиков объеди-
нялись для накопления капитала, необходимого для открытия мастер-
ской, или же там, где это воспрещалось немастерам, - для того, чтобы
один из них приобрел доступ к званию мастера, а прочие могли бы раз-
делить его привилегии по доверенности. Как уже отмечалось, цеховые
уставы постоянно указывают на разные способы, с помощью которых
поденщики могли повлиять на владельцев мастерских с целью повыше-
ния платы или сокращения рабочего дня (что давало возможность пора-
ботать на себя самого). Множество правовых норм упоминает о “загово-
рах, сообществах и клятвенных союзах”, посредством которых неприви-
легированные работники якобы проводили подобные кампании. Учиты-
вая обычную неопределенность и истеричность таких обвинений, нель-
зя все же сомневаться, что те или иные клубы были нормальным явле-
150
кием в жизни поденщиков и могли при случае представлять их полити-
ческие и экономические интересы.
Типичные для этих клубов формы и постоянно возобновляемые
попытки их закрытия воплотились во всеобщем запрете, изданном
флорентийской коммуной в 1320-е годы. Запрет был направлен против
“людей любого ремесла, особенно в выделке шерсти, в коем по отдель-
ности занято множество людей разного состояния и положения”. Ни-
кому не разрешалось “творить постановления либо уставы... под личи-
ной братств или иначе, и под предлогом или покровом веры или же
обеспечения похорон и духовных приношений, или с любою другою це-
лью, кроме как по особому дозволению консулов того цеха, под чьей
властью они состоят... И не могут они избирать себе главою ни клири-
ка, ни мирянина... И им не позволено ни иметь ни носить никаких зна-
мен”. Этот указ принимался в обстановке многолетних неурожаев и
подчеркивал социальное напряжение в городе.
В 1377 г. в Венеции поток ремесленников-мигрантов вынудил цех
ткачей (который, как и во Флоренции, нес официальную ответствен-
ность за всю отрасль) запретить общественные сходы более чем семе-
рых работников, “дабы избежать многих вопросов, ссор и раздоров,
кои каждодневно возникают”. Однако такие меры, кажется, имели
только частичный или временный эффект, как явствует, скажем, из
политических запретов на вес цеховые сообщества, принятых герман-
ским императором в 1219 и французским королем в 1306 г. Расколы
внутри городской элиты всегда могли быть использованы менее приви-
легированными работниками, а демографический кризис позднего сре-
дневековья весьма увеличил размах и влияние подобных действий.
Новый режим почти всегда старался найти поддержку на уровне
цехов. Так, в 1342 г. во Флоренции герцог Афинский пожаловал авто-
номный статус многим незначительным ремеслам, которые прежде
подчинялись крупным цехам. Если достижения флорентийских sotto-
posti XIV в. и в тот момент, и во время восстания чомпи 1378-1381 гг.
были ограниченными и преходящими, то в XV в. ремесленные братст-
ва в городе умножились. С середины XIV в. полностью обуздать эти
влиятельные союзы стало практически невозможно. В Лондоне в кон-
це XIV в. обнаружилось множество случаев, когда группы слуг и поден-
щиков при цехах, изготавливавших обувь, шпоры и седла, создали не-
легальные общества под прикрытием братств с благочестивыми целя-
ми. Замыслом всех этих ассоциаций было выступить единым фронтом
с требованием повышения платы, и их членами учреждались общие
фонды для защиты перед законом.
Сведения о деятельности такого рода подчеркивают необходимость
рассматривать братства совместно с официально признанными цеховы-
ми организациями при изучении трудовых отношений в городе. Как уже
упоминалось, многие сообщества, получившие общественный статус
цеховых организаций в XIII-XIV вв., возникли из братств с характер-
ным религиозным культом и общими трапезами, которые являлись их
атрибутом. Большинство оформившихся цехов сохраняли подобное
братство наряду с профессиональной деятельностью. В то же время те.
кто оказывался внизу цеховой иерархии, нередко пользовался выгода-
151
ми участия в братстве или вместе с мастерами, или отдельно от них.
Последняя категория, когда объединялись одни поденщики, распро-
странилась в конце XIV-XV вв., хотя в наиболее промышленных горо-
дах она встречается с XIII в. Уже до 1300 г. работников, собиравшихся
ранним утром в определенных местах в ожидании найма, обвиняли в со-
здании незаконных союзов (taquehans), чтобы повлиять на нанимате-
лей; так обстояло дело с ткачами-поденщиками Руана в 1285 г.
Во многих крупных городских волнениях конца XTV в. такие ремес-
ленные группы, хотя и нс играли определяющей роли, которую им
раньше приписывали историки, все же выросли в потенциальную силу
при обсуждении условий труда. Важным доказательством их борьбы за
общественное признание служит пример Цюриха, где в начале XV в.
было несколько организаций поденщиков, каждая во главе со своим
“королем”. Их сила в то время, когда демографические потери повы-
шали цену труда, могла быть значительной. К концу столетия пекари-
поденщики Кольмара сумели провести крупную стачку, объединив-
шись с собратьями в соседних Страсбурге и Базеле. Этот удар, как и
прочие такого рода, готовился под покровом благочестивого братства
(Bruderschaft) пекарей-поденщиков. Внешне невинное объединение в
братство всегда было излюбленным методом для выражения трудовых
интересов на всех уровнях.
Неустойчивое положение всех средневековых ремесленников и от-
сутствие государственных институтов социальной защиты стимулиро-
вали появление десятков тысяч братств (или гильдий) в городах Евро-
пы в позднее средневековье; немалая их часть была связана с опреде-
ленными ремеслами. Предусматривая взаимопомощь своих членов,
они играли столь же значительную роль в жизни ремесленников, как и
цехи с их юридическими и техническими правилами. Еще в 1112 г. са-
пожники Феррары создали “братство”, поклявшись навещать и поддер-
живать больных членов и доставлять домой собратьев, заболевших вне
города. Сходные положения включались во многие цеховые кодексы,
официально утвержденные в ХШ-XIV вв. Так, пармские кузнецы в ус-
таве 1439 г., содержавшем более ранние обычаи, условились помогать
больным членам наличными средстами; поддерживать собратьев в слу-
чае вызова в суд или дурного обращения со стороны дворян или город-
ских чинов; присутствовать на погребении умерших кузнецов и посе-
щать ежегодную мессу во спасение всех членов, живых или усопших.
Благотворительность обычно распространялась и на членов семьи
ремесленника: у веронских золотых дел мастеров смерть любого из
родных или домочадцев мастера поминалась ремесленным братством
по уставу, записанному в 1319 г.; у пармских мясников (в 1437/38 г.)
речь шла о женах, матерях, сестрах, сыновьях и дочерях. По общему
согласию парижские портные в XIII в. выделяли два из каждых пяти су
собранных цехом штрафов на помощь обедневшим членам цеха.
Немастера часто находились в невыгодном положении, не обладая
полноправием в цеховых организациях, но некоторые цехи связывали ма-
стеров и работников воедино, когда дело касалось помощи тем, кто разо-
рился по нездоровью; так поступили венецианские гончары в 1301 г. Да-
же небольшие цехи нередко принимали постоянные меры для благосос-
152
тояния своих членов. Венецианские пекари устроили приют в бедном
квартале Санта Мария дель Орто для пекарей, которые оказались инва-
лидами или временно лишились работы нс по своей вине. В то же время
и вне официально признанных гильдий многие братства оказывали точ-
но такое же содействие ремесленникам, которых цехи не защищали.
Этим занимались уже упомянутые общества поденщиков и многочислен-
ные “братства”, зарегистрированные городскими властями Брюсселя в
XV в.; они осуществляли страхование бедноты. После минимального сро-
ка членства (один год в братствах ножовщиков и сапожников, зри года у
кузнецов и цирюльников) эти клубы гарантировали выплату во время бо-
лезни одного из членов (обычно и его жены) еженедельного пособия, как
правило равнявшегося годовому взносу. В середине XV в. флорентийская
беднота, занятая в производстве шелка, просила у своего старшего цеха
позволения образовать подобное благотворительное общество.
Иностранные ремеелшшики, терпевшие всяческие притеснения от
официальных цехов, тоже создавали братства взаимопомощи, например,
фламандские и немецкие иммигранты в Лондоне и Флоренции. В позд-
несредневековом городе опасность безработицы или болезни преследо-
вала и мастеров и поденщиков, и обе группы участвовали в образовании
новой категории городских низов в этот период. Отличаясь от широко-
го слоя собственно нищих своим цеховым самосознанием, ремесленники,
временно впадавшие в нужду, представляли собой новую, “стыдливую
бедноту”, и помощь им означала спасение от страшного нищенского
унижения. Основание собственных братств было самой надежной защи-
той от такой участи, хотя в некоторых итальянских городах этот фено-
мен получил еще более широкое признание и привел к развитию обще-
ственной благотворительности в пользу poveri vergognosi.
Таким образом, в городах позднего средневековья ремесленники
создали множество ассоциаций и влиятельных групп. Не имея многих
преимуществ, что конечно же сковывало их возможности, скромные
труженики все же не были полностью лишены ни права голоса, ни вли-
яния, ни способности помочь самим себе. Чтобы верно оценить декре-
ты городских властей и постановления цеховой верхушки, их надо ин-
терпретировать не столько как заявления ex cathedra, сколько как уча-
стие в развитии диалога.
С учетом всего разнообразия цеховых организаций и братств мир
организованного труда в средневековом городе был обширен. Однако
ни один обзор данного предмета не должен пренебрегать тем фактом,
что из этого мира была исключена неопределенная, но весьма значи-
тельная часть городского населения, всегда стоявшая на более низком
социальном уровне, чем временно безработные и poveri vergognosi. Ка-
ждое общество само определяет свои границы, и жители городов позд-
него средневековья, которым все чаще угрожали безродные и необу-
ченные пришельцы, все более жестко проводили черту, за которой
оказывались мелкие преступники, проститутки, калеки и вечные без-
работные. В этом крайне неприглядном запредельном мире (символич-
но. что он существовал в основном на задворках, в городских предме-
стьях) почти не было никаких объединяющих форм, которые могли бы
смягчить ужасную действительность с ее нищетой и недугами.
153
При том, что цеховые организации обвинялись в отрешенности от
более широкого мира общественного труда в средневековом городе -
и, как я доказывал выше, напрасно, - еще чаще их упрекали в том, что
своей якобы реакционной экономической политикой они душили тех-
нологические нововведения и коммерческое предпринимательство.
Как правило, при тщательном рассмотрении, этот довод столь же не-
убедителен, как и первый. Прежде всего, цеховые организации никогда
не обладали экономической монополией. Во многих городах среднего
и малого размера вообще не имелось формальных цехов. Во всех горо-
дах существовали районы юридического иммунитета - предместья,
церковные земли - где применение цеховых уставов могло быть лишь
эпизодическим. Некоторые новые производства позднего средневеко-
вья, в частности изготовление бумаги и книгопечатание, долго действо-
вали без намека на цеховые организации. На низшем уровне городской
экономики, у уличных торговцев и продавцов пива, мелкая коммерци-
ализация проходила почти без всякого воздействия со стороны офици-
альных цеховых правил. Да и за пределами города в течение всего сре-
дневековья сохранялись более или менее неофициальные отношения
сельского рынка, подчеркивая уникальное значение городской торгов-
ли. С другой стороны, там, где цехи существовали, внимательный ана-
лиз показывает, что они могли играть любую роль, кроме чисто нега-
тивной в ее традиционном восприятии. На самом деле a priori нам сле-
довало бы ожидать от организаций, зачастую доживших как минимум
до конца “Старого режима”, определенной меры изобретательности и
гибкости.
То, что цеховые уставы не всегда сдерживали производство, можно
проследить по документам строительных ремесел в позднесредневековых
Нидерландах. Правда, во многих случаях уставы прямо запрещали круп-
номасштабные вложения, но внутри цехов все-таки четко выделялась гос-
подствующая группа “патронов”, которые делили между собой крупные
заказы, контролировали поставки сырья и распоряжались рабочей силой.
Цеховые уставы никогда не запрещали конкуренцию; они лишь пытались
ее регулировать. И хотя большинство индивидуальных предприятий оста-
вались небольшими (это давало немалое преимущество владельцам, ибо
они нс так зависели от краткосрочных рыночных колебаний), всегда мож-
но было прибегнуть к сотрудничеству между мастерскими.
Убедительный довод насчет ложности утверждения о бесплодии
производства из-за цехового регулирования можно найти в мире искус-
ства раннего Ренессанса. Стремление новейших дельцов и искусствове-
дов приписывать картины кисти известного мастера нередко скрывало
от нас реальный мир фламандских и итальянских художников XIV-
XV вв. Большой алтарь флорентийской церкви Сан Пьер Маджоре,
оконченный в 1370/71 г. и обычно приписываемый одному мастеру -
Якопо ди Чоне - при анализе документов и самой живописи предстает
вполне типичным произведением целого ряда различных авторов, ху-
дожников, резчиков и позолотчиков, так что работа должна была пе-
реноситься из одной мастерской в другую до ее окончательной уста-
новки. Тосканские живописцы и резчики полностью интегрировались в
цеховую структуру; и все же из нее могло появиться такое великолеп-
154
нос творение, как огромный алтарь Сьенского собора, завершенный
Дуччо и его соратниками в 1311 г.
Произведения искусства опять же свидетельствуют о способности
средневековых ремесленников в рамках своего цеха откликаться на по-
требности растущего рынка (при сокращении рабочей силы) и вводить
элементы массовой продукции. Технический анализ резных рам для не-
больших картин духовного содержания, которые пользовались спро-
сом в Италии в XIV в., обнаружил использование стандартных прие-
мов. В мастерских фламандских художников XV в., как известно, при-
менялись трафареты (копирование с помощью угля) для ускорения
производства. В позднее средневековье растущий у зажиточных ремес-
ленников спрос на относительно дешевые предметы обихода, вроде
оловянной посуды и расписных портьер, вполне мог вызвать похожие
процессы в соответствующих ремеслах.
Наконец, пример искусства привлекает особое внимание к треть-
ему аспекту позднесредневекового производства, к которому экономи-
ческие историки почти не обращаются - к вопросу качества. Поддер-
жание хорошего качества звучит постоянным призывом в средневеко-
вых цеховых уставах, хотя историки нередко усматривали в нем всего
лишь предлог для притязаний на монополизм. Однако качество про-
дукции в самом деле прямо связано с выбором потребителя на рынке.
Хотя контроль над качеством являлся далеко не единственной заботой
цеховой организации, он применялся на рациональной экономической
основе. Без учета этого обстоятельства местный рынок всегда мог под-
вергнуться наплыву товаров из городов-соперников.
В заключение следует подчеркнуть значительную гибкость, прояв-
ленную цеховыми организациями средневековых городов Европы.
Они не были ни монолитными, ни врожденно реакционными. Скорее,
они были более или менее приспособлены для обсуждения условий
трудовых отношений как с собственными членами, так и с внешними
группами. Признание распространенности таких рабочих ассоциаций
за пределами официальных цехов поможет нам хотя бы отчасти при-
дать практический смысл документам более поздних организаций. Че-
рез свои связи с братствами сами цехи обеспечивали своим членам ка-
питалы, кредиты и материальную и духовную безопасность. В конце
концов эти организации сохранились вплоть до XVIII в., применяясь к
новым обстоятельствам. Как я уже отмечал, необходимо освободить
историю средневековых трудовых отношений от идеологической поле-
мики. Но в то же время еще может статься, что опыт средневекового
города по согласованию определенной саморегуляции и с полномочия-
ми государства, и со свободным действием рынка каким-то образом бу-
дет полезен в конце XX столетия.
ЛИТЕРАТУРА
Barron С.М. The parish fraternities of medieval London // The church in Pre-
Reformation Society / Ed. by Barron C.M. and Harper-Bill C. Woodbridge, 1985.
Ben-Amos I K. Failure to become freemen: urban apprentices in early modem
England//Social History. 1991. Me 16.
Cohn S.K. The Laboring Classes in Renaissance Florence. N.Y., 1980.
155
Coornaert E. Les Ghildes m^didvales (Ve-XIVe 51ёс1е5): Definition. Evolution //
Revue Historiques. 1948. T. CXCIX.
Coornaert E. Les corporations en France avant 1789. 2- ed. Paris, 1968.
Corporazioni c mondo del lavoro nell ’Italia padana medievale. Bologna, 1988.
Gouron A. Le rdglementation des metiers en Languedoc au Moyen Age. G6nevo;
P., 1958.
Mackenney R 'Tradesmen and Trades. The World of the Guilds in Venice and
Europe (ca. 1250 -ca. 1650). L., 1987.
Nicholas DM. Town and Countryside: Social, Economic and Political Tensions in
Fourteenth-Century Flanders. Bruges. 1971.
Oexle O.G. Die mittelalterliche Zunft als Forschungsproblem // Blatter ftlr
deutschc Landesgeschichtc. 1982. Bd. CXVIII.
Phythian-Adams C. Desolation of a City: Coventry and the Urban Crisis of the Late
Middle Ages. Cambridge, 1979.
Pini A.l. L’associonismo medievale: comuni e corporation!. Bologna, 1976.
- Revndols S. An Introduction to the History' of English medieval towns. Oxford.
1977.
Revndols S. The writing of medieval urban histoiy in England // Thcoretische
geschiedenis. 1992. № 19.
Romano D. Patricians and Popolani: The Social Foundations of the Venetian
Renaissance State. Baltimore, 1987.
Rosser G. London and Westminster: the suburb m the urban economy in the Late
Middle Ages // Towns and Townspeople in the Fifteenth Century I Ed. by J.A.F.
Thomson. Gloucester, 1988.
Simon-Muschied K. Basler Handwerkszunfte tm Spatmittelalter. Bern, 1988.
Sosson J.P. Structures associates et r£alitd socio^conomiques dans 1’artisanal
d’art el du batiment aux Pays-Bas (XIVe-XVe sifccles) // Artistes, artisans et production
artistique au Moyen Age. P1986.
Swanson H. Medieval Artisans. Oxford, 1989.
Thrupp S.L. The guilds H Cambridge Economic History of Europe. 1963. Vol. III.
Veale E. Craftsmen in (he economy of London in the fourteenth century // The
English Medieval Town 1200-1540/Ed. by Holl R., Rosser G. L., 1990.
Veale E. The “Gract Twelve” mistery and fraternity in thirteenth-century London.
// Historical Research. 199L Vol. 44.
ремесло И РЕМЕСЛЕННИКИ
В ГОРОДАХ ЦЕНТРАЛЬНОЙ ИСПАНИИ
НА РУБЕЖЕ ХП-ХШ ВЕКОВ
Наш очерк строится на данных фуэро - кодексов обычного права
городов Центральной Испании. Образцом при составлении большинст-
ва этих памятников послужило фуэро Куэнки — города, отвоеванного у
арабов в 1176 г. и полупившего от кастильского короля Альфонсо VIII
свое законодательство на рубеже ХП-ХШ вв. С теми или иными ло-
кальными поправками эти законы действовали на протяжении всего
средневековья в нескольких десятках городов Центральной Испании, а
также оказали значительное влияние на право Саламанки, Ледесмы,
Алькала де Энарес, Мадрида и многих других городов. Таким образом,
уже по самой своем природе фуэро семейства Куэнки (так в литерату-
0 С.Д. Червонов
156
ре традиционно именуется эта группа памятников) являются важней-
шим источником по истории городского ремесла, тем более что мате-
риалы другого типа, в первую очередь документальные, крайне скуд-
ны. Кроме этого, обращение к фуэро важно и по причинам иного хара-
ктера. Сторонники точки зрения об уникальности кастильского город-
ского строя, не связанного будто бы с торгово-ремесленными сторона-
ми экономики, как правило, ссылаются на фуэро, где, действительно,
число статей, посвященных поземельным отношениям, земледелию и
скотоводству, значительно превосходит число статей, регулирующих
ремесло и торговлю. Мы считаем, что фуэро, в силу своего характера
и назначения, не может служить материалом для количественных оце-
нок такого рода и в первую очередь должно быть объектом качествен-
ного анализа. Свой вариант этого анализа мы хотели бы предварить
некоторыми источниковедческими замечаниями.
Во-первых, фуэро (в частности, фуэро Куэнки) записывались
вскоре после завоевания и заселения города. Следовательно, наиболее
актуальными задачами законодателей были наделение горожан зем-
лей для поселения и урегулирование поземельных отношений в горо-
де. В связи с этим должны были “разрастись” соответствующие разде-
лы фуэро.
Во-вторых, как и всякий законодательный свод в классовом обще-
стве, фуэро в первую очередь служили интересам определенных соци-
альных групп города, которые обладали там властью и в помощи кото-
рых нуждалась корона, производившая кодификацию права. Юридиче-
ские нормы, благодаря которым осуществлялась эта функция фуэро,
должны были быть особенно глубоко и подробно разработаны. В го-
родах Центральной Испании такой социальной группой были город-
ские кабальеро, в хозяйственных занятиях которых видную роль игра-
ло скотоводство. Нельзя не учитывать этого, объясняя большое коли-
чество статей фуэро, посвященных организации выпаса скота, его ох-
ране и т.п.
Наконец, необходимо помнить о том, что фуэро - это, в первую
очередь, судебник. В нем находили отражение главным образом те сто-
роны городской жизни,'которые были непосредственно связаны с пра-
воотношениями, пропорционально сложности последних. Поясним эту
мысль на двух примерах. Продажа земельного участка сопровождает-
ся более сложной юридической процедурой, порождает больше пово-
дов для судебного разбирательства, чем продажа, например, пары баш-
маков на рынке или их изготовление в мастерской. Работа ремесленни-
ка, изготовляющего продукцию для продажи, сама по себе не создает
правоотношения. Другое дело - работа на заказ, которая связана с сум-
мой двухсторонних обязательств ремесленника и заказчика. Соответ-
ственно вопросы регулирования торговли землей и работы ремеслен-
ника на заказ находили в фуэро более полное отражение, чем работа
ремесленника на рынок, а также производство дешевых предметов по-
вседневного спроса и торговля ими.
В силу этих соображений представляются неверными заключения
некоторых историков, которые на основании одного лишь количест-
венного соотношения статей, касающихся землевладения, скотоводст-
157
ва и ремесла, делают вывод об аграрном характере городской эконо-
мики или, сравнивая число статей, где говорится о работе ремесленни-
ка на заказ и на рынок, заявляют, что последняя не имела существен-
ного значения. Тексты фуэро, как мы увидим ниже, дают основания
для несколько иных выводов.
При разборе памятников мы стремились прежде всего получить
сведения относительно степени разделения труда между отдельны-
ми ремеслами и внутри них, технологии ремесленного производства,
его организации, связи с рынком, элементов цеховой организации,
взаимоотношений ремесленников с прочими горожанами и город-
скими властями. Информация фуэро по этим вопросам нередко
скудна, однако в целом, по нашему мнению, представляет несомнен-
ный интерес.
Ремеслу посвящена главным образом XLII глава фуэро Куэнки.
Отдельные упоминания о нем содержатся и в других разделах, а также
в таможенном тарифе, представляющем собой XLIV главу памятника.
Какие ремесленные профессии были обычными в городе? Это
ткачи, кузнецы, сапожники, портные, скорняки, строители, плотни-
ки, каменщики, кровельщики, гончары, ювелиры, мясники, дровосе-
ки, носильщики, аптекари, переписчики книг, пекари. В одной из ру-
кописей фуэро есть статья, где фигурируют, кроме того, шорники,
изготовители ножен, уздечек и шпор, рыбники. Некоторые ремесла
и промыслы упоминаются в фуэро лишь косвенно. Так, среди това-
ров, упоминаемых в таможенном тарифе, есть медь, олово и стекло,
покупателями которых были, очевидно, ремесленники соответству-
ющих специальностей; ввоз в город шелка-сырца, также упомянуто-
го в таможенном тарифе, культивация тутового дерева ради его ли-
стьев говорят о производстве в городе шелковой нити и, возможно,
ткани.
В городах имелись и оружейники, хотя они и не упоминаются в фу-
эро. Мы вправе заключить это, поскольку каждый участник городско-
го войска и ополчения, т.е. каждый домохозяин в городе, должен был
иметь оружие, номенклатура которого достаточно разнообразна. Пол-
ное отсутствие в таможенном тарифе предметов вооружения свиде-
тельствует о незначительном их импорте.
Список ремесленных профессий, обычных в городах Центральной
Испании, можно существенно расширить на основании других фуэро.
Так, среди жителей Пласенсии были изготовители арбалетов и косто-
резы, Кории - сыроделы, Мадрида - столяры, бондари и кожевники,
Сории - углежоги, Саламанки - мастера по изготовлению щитов. Сви-
детельства о некоторых ремеслах содержатся в актовом материале, где
речь идет о добыче соли в окрестностях Куэнки и Теруэля и упомина-
ются также колесники, ножовщики, старьевщики. Уже это простое пе-
речисление говорит о довольно разносторонне развитом ремесле, ко-
торое обеспечивало жителей города и округи предметами повседнев-
ного потребления.
Рассмотрим теперь сведения о технологии и организации ремес-
ленного производства. Очевидно, что городское ремесло не только
обособилось от сельского хозяйства, но и достигло заметной степени
158
специализации. Так, одни гончары делали кирпич и черепицу, другие -
глиняную посуду; фуэро Куэнки различает кузнецов, подковывавших
лошадей и мулов, и кузнецов в собственном смысле слова, которые де-
лали мотыги, лемехи и т.п. Упоминаются также ювелиры. Кроме того,
как уже говорилось, можно предположить наличие в городе оружейни-
ков, кузнецов по олову и меди. В Саламанке ferreros делали подковы и
гвозди, a ferradores производили окончательную их подгонку и подко-
вывали лошадей и мулов. В Алькала де Энарес, помимо сапожников
(zapateros), были еще abarqeros, изготовлявшие особого вида обувь из
сыромятной кожи.
На специализации в области текстильного производства источник
позволяет остановиться более подробно. Эта отрасль городской эко-
номики получила, по-видимому, особенно большое развитие. Здесь
ткали шерстяные, конопляные, льняные, возможно, шелковые ткани.
Сырье для всех этих видов текстиля могло быть как местного произ-
водства, так и привозным (упоминается в таможенном тарифе). Наи-
большее распространение здесь получило, однако, сукноделие. Кро-
ме ткачей, которые были заняты, очевидно, производством льняных,
конопляных, шелковых и простых (нс предназначенных для перера-
ботки под сукно) шерстяных тканей, фуэро упоминает сукновалов и
сукноделов. Последние ткали основу для сукна, передавали ее сукно-
валу для валяния и стрижки, а затем красили готовое сукно. Сукновал
отвечал за качество работы перед сукноделом, а сукнодел - перед за-
казчиком.
Откуда же бралась пряжа, которую получали от заказчика ткач и
сукнодел? Прямо об этом в фуэро нс сказано, однако из статьи II, 32 яс-
но, что прядение и ткачество нередко осуществлялись горожанками (и,
вероятно, крестьянками) дома, как подсобный промысел. В кастиль-
ском городе практиковалось также расчесывание и прядение шерсти за
вознаграждение.
Непосредственно о технологии текстильного ремесла в фуэро
сказано также очень немного. Сравнительно полную информацию
мы имеем лишь относительно изготовления сукна. Основу для него
ткали на четырехпедальном станке, который для того времени был
образцом передовой текстильной техники. На таком станке работали
вдвоем.
Судя по описанной в фуэро технологии, основа для сукна должна
была получаться высококачественной. После механической обработки
сукно подвергалось выделке специальным составом, куда входили жи-
ры и особый сорт глины. Затем сукно сушили на специальном станке.
После стрижки сукно красили, причем, во избежание брака, запреща-
лось в одном чане красить более трех кусков сукна одновременно. Су-
дя по таможенному тарифу Куэнки, упоминающему различные краси-
тели, можно заключить, что в городе производили синие, голубые, бе-
лые, черные, желтые, красные ткани различных оттенков. Наряду с
относительно дешевыми пигментами, которые могли изготавливаться
из местных растений (сумах, чернильный орех, шафран), использова-
лись и очень дорогие красители (индиго, кошениль и др.). Только ли
сукна изготовлялись в Куэнке? Очевидно, нет. Кроме шерстяных, там
159
делали льняные, конопляные, шелковые ткани. При арабах в Куэнке
производили шерстяные ковры высокого качества. С ХП1 в. об этом
ремесле уже не сохранилось упоминаний, однако в некоторых других
городах Центральной Испании ковры продолжали делать и после кас-
тильского завоевания. В Молине, Алькала де Энарес, Мадриде изгото-
вляли picotum - грубое сукно и другие шерстяные ткани: buriello, blan-
quet, trapo gordo.
Вопрос об организации ремесла мы уже отчасти затронули. Рас-
смотрим более подробно характер взаимоотношений мастера и заказ-
чика. Выше уже упоминалась точка зрения, согласно которой фуэро
Куэнки и родственные ему памятники фиксируют относительно низ-
кую ступень развития ремесла - работу не на рынок, а на заказ. Кроме
соображений источниковедческого характера, такому мнению можно
противопоставить и данные, содержащиеся непосредственно в тексте
фуэро. Действительно, заказчик фигурирует почти во всех немного-
численных статьях законодательства Куэнки, посвященных ремеслу.
Но какова его истинная роль в производстве? Он приглашает мастера
для строительства дома, моста, мельницы, поручает ему переписать
книгу, подковать коня или мула, изготовить ювелирное изделие, сшить
одежду, обувь, меховую вещь. Нетрудно заметить, что все это работы,
которые в силу своего характера делались преимущественно па заказ.
Однако и в этих статьях имеются указания о работе ремесленников
на рынок. Так, в статье XLII, 4 описано два типа деятельности ремес-
ленника-кузнеца: с одной стороны, он изготавливает изделие к опреде-
ленному дню, за условленную цену и, по-видимому, из материала заказ-
чика. С другой стороны, из текста ясно, что он мог делать различную
продукцию (лемехи, косы, ножи) на продажу. На продажу производят
свою продукцию и гончары-горшечники. Если латинская редакция фу-
эро Куэнки оставляет некоторые сомнения относительно характера
связи ремесленника с рынком, то упоминавшаяся уже статья Валенсий-
ского кодекса отвечает на этот вопрос совершенно определенно: она
предписывает всем ремесленникам города в рыночный день закрывать
свои лавки и отправляться для торговли на рынок. Аналогичное распо-
ряжение содержится в статье 662 фуэро Пласенсии. Явно было ориен-
тировано на рынок и бондарное производство: в Куэнке и ряде других
городов бочки - это единственный товар, на который в таможенном
тарифе специально установлена вывозная пошлина. Кроме того, в этих
городах запрещалось вывозить за пределы городского округа деревян-
ные обручи для бочек и дерево, пригодное для их изготовления, чтобы
стимулировать развитие бондарного ремесла. Очевидно, похожими со-
ображениями руководствовались и составители фуэро Мадрида, запре-
щая вывоз из города кож.
В чем была специфика взаимоотношений между мастером и заказ-
чиком в сфере текстильного производства? Нам представляется, что
схема этих отношений, описанная выше, может соответствовать трем
типам организации производства:
1. Ткань производится для собственного потребления заказчика;
предназначенная для нее пряжа или шерсть (в небольшом количестве)
покупается или же производится в его хозяйстве.
160
2. Заказчик скупает шерсть относительно крупными партиями, а
готовую ткань продает.
3. Заказчиком является крупный производитель сырья. Значи-
тельная часть изготовленной ткани в этом случае должна была про-
даваться.
К сожалению, источник не позволяет надежно сопоставить эти
возможности. Ясно, однако, что оснащение ткацких, сукновальных,
красильных мастерских таким дорогостоящим оборудованием, как
четырехпедальные станки, сукновальные мельницы, красильные ча-
ны, где можно было окрашивать три и более штук сукна сразу, за-
купка ценных красителей и т.п. требовали больших расходов. Доба-
вим также, что, судя по таможенным тарифам, в Куэнку и другие ис-
панские города в заметном количестве ввозились высококачествен-
ные импортные ткани. Ввиду всего вышесказанного, сукноделие
могло быть рентабельным, лишь располагая большим количеством
заказов. Эти соображения показывают, что первый вид организации
текстильного производства вряд ли мог быть в Куэнке основным, хо-
тя, вероятно, встречался на практике. Если же мы допустим, что сук-
ноделы имели дело с относительно крупными заказами, то сама фор-
ма работы на заказ окажется во многом иллюзорной: заказчик в
этом случае выступает лишь посредником между мастером и рын-
ком. Разумеется, ткач мог и сам продавать свою продукцию на рын-
ке. Прямые свидетельства об этом имеются в фуэро Алькала де Эна-
рес и Кории.
Важные сведения относительно организации сукноделия содер-
жатся в фуэро Теруэля. Статья 354 запрещает арендовать и затем за-
крывать сукновальные мельницы. “Это установлено потому, что в го-
роде не раз случалось, что один человек или двое арендовали все сук-
новальные мельницы, потом некоторые из них закрывали, а другие ос-
тавляли работать”. Здесь мы видим или ремесленников, стремящихся
уничтожить конкуренцию, или купцов, старающихся подчинить целую
отрасль городского производства. В любом случае результатом опера-
ции, которую стремятся запретить законодатели, является образование
подобия централизованной компании, существование которой вряд ли
возможно при низком уровне развития ремесла.
Таким образом, работа на заказ вовсе не была единственной фор-
мой организации городского ремесла в Центральной Испании. Фуэро
показывают, что таких форм было несколько: работа на заказ, на ры-
нок, домашнее ремесло и даже, как в Теруэле, стремление к монополии
в сукнодельческом производстве.
Рассмотрим теперь отношения между ремесленниками. Было ли в
Центральной Испании разделение на мастеров, подмастерьев и учени-
ков? Принимали ли участие в ремесленном производстве наемные ра-
ботники? Существовала ли в городе цеховая организация? Сведений по
этим вопросам в фуэро очень мало. Так, в статье XLI1, 1 фуэро Куэнки
ремесленник (artifex, opifex) именуется также magister (мастер). Этот
термин сам по себе не предполагает наличия учеников или подмастерь-
ев. Однако в других фуэро мы находим более точные указания. В Пла-
сенсии мастер имел право побить своего ученика и даже в случае его
6 Город.... том 2
161
смерти от побоев освобождался от наказания, если приносил клятву,
что сделал это не со зла. Часто упоминаются в фуэро наемные работ-
ники. Можно предположить, что относительно крупные мастерские,
например, текстильные, вряд ли могли обходиться без привлечения ра-
бочей силы со стороны. Вероятно также, что именно с наемными ра-
ботниками (или подмастерьями) пекарен мы встречаемся в ста-
тье П, 31, где наряду с хозяином печи упоминаются пекари.
Прежде чем ставить вопрос о наличии профессиональных объеди-
нений ремесленников в испанских городах, необходимо выяснить, дей-
ствовали ли там те же экономические факторы, которые в других го-
родах Европы, наряду с факторами социальными, вели к образованию
цехов - стремление нейтрализовать конкуренцию, стандартизовать
продукцию, создать наиболее выгодные условия для ее сбыта. Матери-
алы фуэро побуждают ответить на этот вопрос положительно. Ста-
тья XIII, 12 предписывает каждому, кто обнаружит в пределах город-
ского округа “ремесленника-чужака”, задерживать его и требовать
штраф. “Это установлено, - говорится в фуэро, - чтобы ремесленники-
горожане больше зарабатывали”. Регламентация качества продукции
отражена почти во всех статьях о ремесленниках. Как правило, за пло-
хо выполненную работу мастер подвергался штрафу. В некоторых слу-
чаях он должен был бесплатно переделывать свое изделие. Сама по се-
бе специализация ремесленников в условиях относительно узкого рын-
ка и нехватки сырья порождала тенденцию к монополизации права за-
нятия отдельными ремеслами, к складыванию особых прав и привиле-
гий отдельных профессий. Так, в Саламанке железо мог покупать
лишь тот, кто обрабатывал его в своей кузнице. С другой стороны, fer-
reros, производившие первичную обработку металла, были обязаны
продавать свои изделия только ferradores. Таким образом, устанавлива-
лась монополия мастеров, владевших своей кузницей, на металлообра-
ботку и разделение функций между двумя разрядами кузнецов.
Непосредственных свидетельств о наличии зачатков профессио-
нальных организаций в фуэро немного. Упоминается старейшина баш-
мачников, который совместно с муниципальным чиновником наблюда-
ет за качеством изготовляемой обуви. В статье XII, 11 упоминается ка-
кое-то братство (confratria). В текстах ХШ в. этот термин нередко озна-
чает “цех”. Как и везде в Европе, ремесленники одной профессии час-
то селились вместе: в Куэнке была улица Красильщиков, в Авиле -
улица Шорников и т.п.
К середине ХШ в., особенно на севере Испании, тенденция к обра-
зованию цехов стала совершенно очевидной. Тем не менее она не смог-
ла укорениться, поскольку против нее энергично выступила королев-
ская власть. Так, в “Семи Партидах мудрого короля дона Альфонсо”
осуждается такая практика, когда “ремесленники договариваются меж-
ду собой, по каким ценам они будут продавать вещи, которые изготов-
ляют. И еще устанавливают, чтобы их ремеслом не занимался никто из
тех, кого они не приняли в свои товарищества. И еще договариваются
о том, что никому не будут открывать своего ремесла, а только своим
потомкам”. Здесь мы видим отражение типичных цеховых порядков:
монополию на занятие определенным ремеслом, с которым связан
162
Zimftzwang, ревнивую охрану профессиональной тайны, передачу ре-
месленных навыков от отца к сыну.
Очевидно, такого рода объединения существовали и в городах
Центральной Испании. В 1244 г. Фернандо III приказал распустить в
Куэнке все братства и “злоумышленные сообщества”, разрешив лишь
существование религиозных братств. Членам запрещаемых организа-
ций вменялось в вину то, что они устраивают тайные сговоры и выби-
рают себе алькальдов. Антицеховые постановления иногда встречают-
ся и в фуэро. Так, в Альба де Тормес кузнецам разрешалось объеди-
няться в “компании” не более чем по двое. Во второй половине XIII в.
цехи неоднократно запрещались кортесами (1258, 1268). Таким обра-
зом, профессиональные организации ремесленников в городах Цент-
ральной Испании, не успев окрепнуть, были уничтожены совместными
усилиями короны и городской верхушки. Общее руководство регули-
рованием ремеслом окончательно перешло к муниципальным советам -
консехо; в городах Центральной Испании сложилась система, которая
в литературе именуется свободным ремеслом.
Контроль консехо в сфере профессиональной деятельности ремес-
ленников выражался в установлении системы мер и весов, а также
стандартов качества отдельных видов продукции. Обычно оценка ка-
чества продукции производилась альмутасафом - чиновником, надзи-
равшим за ремеслом и торговлей. Нередко в фуэро фиксировались и
технологические предписания относительно того, с каким материалом
и каким инструментом должен работать ремесленник.
Другая группа установлений регулирует отношения между ремес-
ленником и заказчиком. В них предусмотрена ответственность мастера
за своевременность и качество исполнения заказа, за фальсификацию
и кражу сырья, ответственность заказчика за своевременный выкуп из-
делия. В целом соответствующие статьи фуэро “производят впечатле-
ние, что они продиктованы чувством недоверия к ремесленнику и забо-
той о защите от его злоупотреблений интересов потребителя”. Как
правило, ответственность мастера в отношениях с заказчиком гораздо
более обременительна (он мог подвергнуться крупному штрафу, судеб-
ному преследованию), чем ответственность заказчика, которая, кстати,
фиксировалась далеко не всегда.
В ряде случаев фуэро нормируют оплату труда ремесленника, ко-
торая, как правило, была крайне невысока. Так, если кузнец подковы-
вал коня или мула, употребляя при этом гвозди и подковы заказчика,
он получал за это 1/2 денария, в то время как фунт рыбы на рынке сто-
ил от 6 до 12 денариев.
Наконец, как мы уже говорили, фуэро в некоторых случаях уста-
навливают порядок снабжения ремесленников сырьем, предусматрива-
ют меры по недопущению в город ремесленников-чужаков, запрещают
профессиональные организации ремесленников, регулируют вопросы
экспорта и импорта сырья и ремесленных изделий.
Следует ли оценить такое законодательство как более благопри-
ятное для развития ремесла, чем цеховые порядки? Очевидно, нет. Ра-
зумеется, в нем имелись некоторые положения, выгодные ремеслен-
никам. Однако такого рода установления практиковались и при цехо-
6*
163
вом строе. С другой стороны, фуэро включают в себя статьи, преду-
сматривающие регламентацию технологического процесса, исходя-
щую нс от самих ремесленников, а от городского совета, низкие став-
ки оплаты труда, неравноправие мастеров в отношениях с заказчика-
ми, запрет профессиональных объединений, защищающих права ре-
месленников. В этом отношении фуэро невыгодно отличаются от це-
ховых статутов.
Что касается личных и политических прав ремесленников, то сле-
дует отметить, что фуэро конца XII - начала ХШ в. не выделяют их в
особую сословно-правовую группу. Зажиточный ремесленник, у кото-
рого хватало средств для покупки оружия и боевого коня, мог, - и, бо-
лее того, был обязан - стать городским кабальеро, т.е. представителем
привилегированной прослойки горожан. Имеются свидетельства пер-
вой четверти ХШ в. об участии ремесленников в органах городского
управления. Однако это положение начало быстро изменяться с сере-
дины ХШ в. Именно в это время параллельно с запрещением профес-
сиональных организаций ремесленников в Центральной Испании про-
исходит их отстранение от административной власти в городе. Муници-
пальные должности резервировались теперь только за городскими ка-
бальеро; однако в законодательстве середины века уже специально
оговаривалось, что ремесленники не могут быть кабальеро. Кроме то-
го, специальными актами королевской власти устанавливалось, что
они не имеют права занимать важные муниципальные должности. Так,
в упомянутой уже привилегии Фернандо Ш консехо Куэнки (1244) ска-
зано, что ремесленник не вправе претендовать на пост городского су-
дьи, поскольку судья несет ответственность за городское знамя, а если
оно попадет в руки человека “бедного или подлого”, то от этого может
произойти большое бесчестье для консехо. Посему судьей может быть
только “добрый и честный кабальеро”. Примерно в это же время один
из кабальеро Авилы написал так называемую “Хронику заселения
Авилы”, где отношения кабальеро и ремесленников города определе-
ны следующим образом: «’’serranos” (так автор хроники называет ка-
бальеро - С. Ч.) считают, что именно они - истинные кастильцы, и
знать не хотят никаких ремесленников, а признают только кабальеро и
эскудсро; их всегдашнее занятие - служба в коннице, и они никогда не
вступают в браки с ремесленниками... и не будут с ними смешиваться
ни за что на свете».
К концу ХШ - началу XIV в. предписания относительно ремеслен-
ников становятся еще более жесткими. Так, в Сепульведе им запреща-
лось занимать какие бы то ни было муниципальные должности. Кроме
того, появляются нормы, дискриминирующие ремесленников уже и в
личных правах: им запрещалось возбуждать иск против консехо, а за
попытку сделать это устанавливался высокий штраф.
Таким образом, во второй половине ХШ в. происходят важные и
неблагоприятные изменения в положении ремесленников Централь-
ной Испании (и всего королевства Кастилия). Причины этих изменений
требуют отдельного тщательного рассмотрения, однако ясно, что им
способствовали некоторые внешние факторы. Так, активизация Ре-
конкисты в середине ХШ в. привела к усилению политических позиций
164
городских кабальеро - важнейшего отряда кастильской конницы; уча-
стие в военных действиях открывало путь в ряды этого слоя наиболее
зажиточным из ремесленников. Присоединение богатейших торгово-
ремесленных мусульманских городов (Кордова, Севилья, Мурсия и др.)
на некоторое время обеспечило нужды страны в ремесленной продук-
ции, а это не способствовало тому, чтобы корона заботилась о разви-
тии ремесла в “исконных” кастильских городах. Во второй половине
ХШ в. быстро растет внешняя торговля Кастилии. С одной стороны,
это ведет к усилению конкуренции местного сукноделия с продукцией
французского, итальянского и испано-мусульманского ремесла. С дру-
гой стороны, Кастилия начинает в огромных количествах вывозить за
границу шерсть, что сужает сырьевую базу местного текстильного
производства, усиливает экономические и политические позиции тех
групп населения Кастилии, которые были связаны с овцеводством
(феодалы, церковь, городские кабальеро).
Таким образом, после Великих завоеваний Кастилии и Арагона ре-
месло Центральной Испании развивается в крайне неблагоприятных
условиях. Однако не следует, по нашему мнению, экстраполировать та-
кой вывод на предшествующий период и утверждать, как это нередко
делается в зарубежной историографии, что города этого региона с мо-
мента своего возникновения в ходе Реконкисты существовали лишь
как военно-аграрные поселения. Анализ фуэро конца XII - первой по-
ловины XIII в. не дает оснований считать ремесло в городах Централь-
ной Испании слаборазвитым, зачаточным или малозначительным.
Важнейшие его качественные характеристики - уровень дифференциа-
ции, технология производства, организационные формы - вполне соот-
ветствовали тому уровню, какого достигло к этому времени ремесло в
средних и мелких городах Западной Европы.
ЛИТЕРАТУРА
Корсунский А.Р. История Испании IX—XIII вв. М., 1976.
La ciudad hispdnica. Madrid, 1985-1987. T. 1-3.
Concejos у ciudades en la Edad Media hisp&nica. Madrid, 1990.
Gautier Dale he J. Historia urbana de Le6n у Castilla en la Edad Media. Madrid,
1979.
Gonzalez J. El reino de Castilla en epoca de Alfonso VIII. Madrid, 1960.
Gutierrez Nieto J J. Tipologia de los movimientos socialcs del siglo XII en Leon у
Castilla// Hispania. Madrid, 1979. № 141.
Irradiel Murugarren P. Evolucion de la industria textil casteliana en los siglos
XIII-XVI. Salamanca, 1974.
Sanchez Albornoz Cl. Espafia. Un enigma hist6rico. Barcelona, 1973.
Valdeavellano L.G. de. Orf genes de la burguesia en la Espafia medieval. Madrid,
1969.
165
НАЕМНЫЙ ТРУД И ТРУДОВАЯ ЭТИКА
В РЕМЕСЛЕННЫХ ЦЕХАХ ШВЕЦИИ:
УСТАВНЫЕ ПРИНЦИПЫ
В наиболее развитых странах Западной Европы, где цеховые общ-
ности в городах сложились достаточно рано и повсеместно, они уже с
XIV в. стали трансформироваться, приобретая раннекапиталистиче-
ские черты в области производства, трудовых и личных отношений,
этических установок. Это было, как известно, особенно характерно
для ткацких, некоторых оружейных, кораблестроительных ремесел,
монетного и горнодобывающего производств. В Швеции, как и в дру-
гих скандинавских странах, ремесленные цехи оформились поздно
(первый цёховой устав был принят цехом портных Стокгольма в сере-
дине XIV в.), еще и в XV в. были мало распространены за пределами
столицы, да и там охватывали не все ремесла. Судя по сохранившимся
уставам цехов, отношения в них могут рассматриваться не только как
один из феноменов несколько “заторможенной” общественной исто-
рии европейского Севера, но и как своеобразное свидетельство о более
ранних, более патриархальных стадиях цеховой организации вообще.
Эти стадии менее известны, менее привлекательны для исследователей
и мало изучались ими, вследствие постоянной нехватки материала, но
также и потому, что были как бы заслонены последующим ослепи-
тельным взлетом цехового института.
К числу наиболее ярких общих, региональных и стадиальных осо-
бенностей цеховой организации и типа культуры в целом, наряду с их
общеизвестными регламентационными и эгалитаристскими установка-
ми, относятся установления относительно наемного труда и те, кото-
рые характеризуют отношение к труду вообще. Именно эти два сюже-
та и стали темой настоящего очерка.
Наиболее полные сведения по этим сюжетам можно найти в цехо-
вых уставах Стокгольма XV в. Конечно, это нормативные документы,
своего рода инструктивная модель, и, обращаясь к ним, всегда прихо-
дится иметь в виду зазор между правилами и реальностью (устранить
который, увы, почти не представляется возможным). Зато уставы от-
ражают многообразные функции ремесленной ассоциации: отношения
ремесленников между собой, с покупателями и властями, в области
производства и сбыта, найма, обучения и использования работников,
низшей юрисдикции, религиозных отправлений, благотворительности
и т.д. Поэтому цеховой устав выглядит и как “руководство о труде и
зарплате”, и как моральный кодекс городских ремесленников.
Ремесленные подмастерья
Институт подмастерьев - характерное явление городской жизни
средневековой Европы (перешедшее затем и в новое время). Он инте-
ресен в ряде аспектов, но в данном случае речь пойдет прежде всего о
том, как реализовались в этом институте характерные для эпохи, горо-
© А.А. Сванидзе
166
да, городского ремесла формы труда. К сожалению, вопросы о числе
подмастерьев в разных ремеслах, о месте подмастерьев в процессе про-
изводства и в цеховом братстве, о нормах и формах эксплуатации, зар-
плате и т.п. - эти вопросы, важнейшие для данной темы, чаще всего не
имеют точного количественного решения и могут быть освещены
лишь путем качественного анализа.
Все известные цеховые условия городских ремесленников Швеции
рассматриваемого периода включают пункты о положении и обязанно-
стях подмастерьев. В ряде цеховых уставов оговаривается и наиболь-
шее число подмастерьев у каждого мастера: не более трех у сапожни-
ка, двух - у ювелира (и еще 1-2 - на время выполнения большого и
срочного заказа), один - у мясника, один - у каменщика (но не постоян-
но, а в случае необходимости). С другой стороны, в судебных протоко-
лах Стокгольмского магистрата (Tankebocker) XV в. упоминается по са-
пожной специальности 42 мастера и лишь 7 подмастерьев, по ювелир-
ной - 25 мастеров и 6 подмастерьев, по специальности мясника - 15 ма-
стеров и 1 подмастерье. Можно высказать ряд соображений о том, по-
чему какие-то категории горожан больше отражены в судебных про-
токолах, а другие - менее. Но все же нельзя избавиться от впечатления,
что подмастерьев в городском ремесле было вряд ли больше, чем мас-
теров.
В ряде ремесленных мастерских численность подмастерьев опреде-
лялась, видимо, прежде всего (или даже исключительно) задачей вос-
полнить естественную убыль мастеров. Были, конечно, ремесла, где
труд подмастерьев был обусловлен технически. Это, в частности, ме-
таллисты - литейщики, оружейники, монетчики и др., которые по ус-
ловиям производства не могли изготовить свой товар в одиночку и, ес-
ли не имели взрослых родственников, должны были прибегать к помо-
щи наемной рабочей силы. Увеличение числа подмастерьев было неиз-
бежно также при расширении масштабов и сокращении сроков произ-
водства. Но крупных ремесленных мастерских в шведском городе до
XVI в. было мало, и я буду говорить о традиционных формах.
Итак, подмастерьев явно не хватало. Известно, что цеховые уста-
вы предъявляли к нанимаемым подмастерьям определенные, четкие
требования: иметь высокую квалификацию, пройти курс ученичества в
данном ремесле, быть законнорожденным, иметь хорошую репутацию.
Но нужда в подмастерьях оказывалась столь велика, что мастера под-
час пренебрегали двумя последними условиями. Так, некоторые сапож-
ники платили штраф за то, что предлагали работу любому “парню, ко-
торый ездит по городам и деревням и делает башмаки”, т.е. случайно-
му человеку. Конечно, причиной найма такого лица мастером могло
быть то, что он соглашался на худшие условия. Но в принципе зарпла-
та наемных лиц определялась в городах довольно четко. И скорее все-
го здесь следует видеть свидетельство нехватки, так сказать, дипломи-
рованных подмастерьев.
Каковы могли быть причины этого явления? Известно, что цехо-
вые подмастерья должны были обладать высокой квалификацией, т.е.
в профессиональном отношении были вполне подготовлены к самосто-
ятельной деятельности. Не случайно в цеховых уставах встречаются
167
запреты подмастерьям “работать на себя’5 в хозяйской мастерской. Та-
кой подмастерье мог уехать в деревню или в город, где не было цехов,
и там стать самостоятельным ремесленником. Такая свобода отправле-
ния ремесла в принципе была характерна для Швеции того времени, и
не в этом ли обстоятельстве таилась причина - или одна из причин - не-
хватки подмастерьев в городских цехах?
Вдова мастера, его дочь или сестра, стремившиеся сохранить мас-
терскую и общественное положение, часто выходили замуж за подма-
стерьев. В ряде ремесел предпочитался именно такой брак. Во многих
случаях подмастерья были отделены от мастера лишь обрядом вступ-
ления в цех. Очевидно, что такие подмастерья принадлежали к общей
с мастерами внутригородской социальной среде, и служба в качестве
подмастерья служила в цехе реальной ступенью воспроизводства мас-
теров. Конечно, подмастерья рекрутировались и из других слоев насе-
ления, но среди будущих цеховых мастеров чужаков было мало.
Однако дело обстояло не так просто, поскольку грань между мас-
тером и подмастерьем не была формальной. Ни равенства, ни механи-
ческой преемственности статуса между мастером и подмастерьем не
было. В мастерской последнему поручались обычно более простые
операции, его не допускали к организующим функциям. Социальный
статус подмастерьев был двойственным: часть из них - это будущие ма-
стера и бюргеры, но пока все они - наемные работники. Но тенденция
развития института подмастерьев вела к преобладанию именно их по-
ложения как наемных работников, а группа тех, кто попадал в мастера,
все более сужалась и имела наследственный характер.
Об условиях труда подмастерьев можно судить лишь по уставу
шорных подмастерьев. Они работали летом с 3 до 21 часа, конечно, с
паузами для еды, зимою - меньше, но работали “при свечах”. Хозяина
могли выбирать сами. Срок найма - полгода, чаще - год. “Законные
дни” найма и расчета (stempnodagh) были на Пасху и день св. Михаила
(29 сентября). Соблюдение этих сроков было обязательным для обеих
сторон: нарушитель-подмастерье терял все полугодовое жалованье,
мастер штрафовался. Рассчитавшись, подмастерье получал отпуск -
несколько свободных дней. Иногда при найме предусматривался испы-
тательный срок, например двухнедельный. Запрещалось переманивать
подмастерьев.
Подмастерье питался в доме мастера, но прочие свои нужды опла-
чивал сам, в частности, приглашенного в случае болезни лекаря. Про-
пущенные рабочие дни не оплачивались. Хозяин не должен заставлять
подмастерье работать в праздники и задерживать его зарплату. Подма-
стерье же обязывается строго соблюдать трудовую дисциплину: не
“укорачивать” рабочий день, не служить двум хозяевам одновременно,
не “помогать в работе” подмастерью другого хозяина. Он должен быть
почтительным к мастеру.
По условиям найм подмастерьев почти идентичен найму домашней
прислуги. В обоих случаях, в частности, подчеркивается незаконность
принуждения работника к найму, удержания его на работе после завер-
шения срока найма или после истечения месяца со дня предупреждения
подмастерья о своем уходе.
168
У подмастерья бывали и вычеты из зарплаты: за “пренебрежение”
работой, использование хозяйского сырья и рабочего места в мастер-
ской в своих целях. При найме, как уже говорилось, подмастерью по-
лагалось предъявить свидетельства о квалификации, о законности
рождения, в ряде ремесел - пройти испытательный срок. Таким обра-
зом, подмастерья все же рассматривались как более избранная часть
наемных работников, но зато они должны были удовлетворять и более
высоким требованиям, что, впрочем, касалось именно цеховых подма-
стерьев.
Судя по условиям найма, зарплата подмастерьев состояла из нату-
рального содержания (стол и помещение), которое приравнивалось к
одной трети или к половине зарплаты, и денежного жалованья, кото-
рое по закону должно было выплачиваться наличными. Натуральная
часть иногда выдавалась продуктами питания. Точный размер заработ-
ной платы подмастерья мне не известен. Есть лишь сведения, что его
поденная заработная плата составляла 2/3 от зарплаты мастера, т.е.
примерно столько же, сколько у поденщиков (сведения по строитель-
ным ремеслам).
Подмастерье находился в определенной личной зависимости от мас-
тера. Он как бы оказывался прикрепленным к своему мастеру, причем
не только как к главе мастерской, но и как к главе домохозяйства, что,
впрочем, в то время было неразрывно. Мастер рассматривался как хо-
зяин (husbonde) подмастерья, его “кормилец” (mathfader). Он следил за
нравственностью подмастерья (например, не разрешал ему проводить
ночь вне дома), регулировал посещение им кабачков, не позволял яв-
ляться на пирушки мастеров, требовал полного послушания. Все это
говорит о вторжении мастера в личную жизнь подмастерья, о наличии
элементов внеэкономического принуждения последнего - в патриар-
хальной форме включения работника в состав своей familia, в виде лич-
ностных связей.
Эти личностные связи имели, конечно, амбивалентный характер.
Но под их прикрытием можно все же различить признаки трансформа-
ции традиционного института подмастерьев. Данные об этом находим
в правилах приема новых мастеров, которые были нелегкими. Помимо
свидетельств о квалификации, законнорожденности и хорошей репута-
ции, а в ряде случаев также оседлости, будущему мастеру полагалось
сделать значительные вступительные взносы в цех (или цеху и городу).
Он должен был обладать известным исходным имуществом, в боль-
шинстве цехов - в 20 марок (отметим, что владение имуществом всего
в 3 марки делало человека налогообязанным и избавляло от подчине-
ния рабочему законодательству).
Если сравнить уставы стокгольмских портных середины XIV и на-
чала XVI в. (1356 и 1501 гг.), а также сопоставить предписания для ре-
месленных корпораций готландского города Висбю середины XIV в. и
стокгольмские цеховые уставы XV в., то легко заметить, что такие ус-
ловия приема в цех не были изначальными, они усложнились с течени-
ем времени и стали характерными уже для XV в. В XV столетии даже
некоторые впервые составленные уставы уже стали включать пункты
об ограничении числа членов цеха и строжайшем их отборе. В то же
169
время бросается в глаза, что члены семьи мастера при вступлении в це-
хи пользовались значительными льготами, позволявшими им наследо-
вать положение мастера и цеховое членство. Очевидно, что в XV в. уже
проявились процесс замыкания цехов и сопутствующий ему процесс
обособления подмастерьев.
Одним из проявлении этих процессов было создание подмастерья-
ми (некоторых специальностей) своих союзов. Каждый из них был
предназначен только для лиц своей специальности и отделен от прочих
союзов, созданных при других цехах. Одним из центральных пунктов
этих объединений стало право на свою пирушку (diyck), что можно
рассматривать как своеобразный способ самоутверждения и закрепле-
ния единства. В некоторых случаях объединение подмастерьев предъ-
являло определенные трудовые условия и требовало оформить их в ви-
де договора с мастерами. Так было в ремесле поясников и сумочников,
где подмастерья потребовали фиксированного рабочего дня и оплаты
положенного четырехдневного отпуска (1437). Последний пункт -
единственный из всего договора - написан по-немецки; не исключено,
что он, как и весь договор в целом, был привнесен выходцами из не-
мецких городов, столь многочисленными и влиятельными в бюргер-
ской среде тогдашней Швеции.
Однако надо иметь в виду, что цехи в Швеции не обладали моно-
польными правами в своей области и вообще нс были распространены,
а охватывали лишь ремесленную верхушку нескольких наиболее круп-
ных городов, прежде всего Стокгольма. В этих условиях, как говори-
лось, подмастерье мог стать самостоятельным ремесленником - тем
более, что материальная база подавляющего большинства тогдашних
ремесел была достаточно простой. Поэтому, хотя процесс создания по-
стоянного контингента “вечных подмастерьев”, безусловно, имел мес-
то, он не дал до конца рассматриваемого периода заметных результа-
тов. Не случайно еще в конце XVI и в начале XVII в., согласно описям,
у ремесленников Стокгольма, которых насчитывалось 231 человек,
служило всего 200 подмастерьев и слуг. При этом у одних мастеров бы-
ло по нескольку наемных работников, у других же, подчас весьма со-
стоятельных, их не было вовсе. В провинциальных городах ремеслен-
ники вообще обходились почти без наемных рук, а трудились семейно.
Недостаток подмастерьев частично возмещался за счет учеников и
слуг. Даже в уставах ремесленных цехов подмастерья (mastersvcn)
сплошь и рядом называют слугой (drcng) или прислужником-помощни-
ком (sven), работающим за плату (sven, somfore Ion thianar). Ученика на-
зывают “мальчиком”, но и “слугой”, “маленьким работником” (1аг-
dreng, larpojken, lariunghe; pill; pojken; smaa dreng и др.). Там, где уставы
включают пункты об учениках, они подчеркивают тот рубеж в поло-
жении ученика, после которого последний имеет право получать зара-
ботную плату, а мастер обязан ему платить. Окончив обучение, ученик
отрабатывал год у своего учителя в качестве подмастерья. Очевидно,
что ученики, особенно последних лет обучения, использовались в каче-
стве, так сказать, “скрытых подмастерьев”, притом, даровых, что было
возможно вследствие патриархальных связей и отношений, существо-
вавших в тогдашнем ремесле.
170
Итак, труд подмастерья как форму наемного труда в средневеко-
вой ручной промышленности отличал прежде всего подсобный харак-
тер. Этот труд был мелким, индивидуальным, раздробленным, как и са-
мо ремесло. Хотя подмастерья и являлись особой стратой в рамках го-
рода и городского производства, этот слой в Швеции было относитель-
но узок. В цеховых ремеслах значительную его часть составляли по-
тенциальные мастера, выходцы из цеховой среды. Группа “вечных под-
мастерьев” еще только складывалась. По условиям найма и положе-
нию подмастерья мало отличались от домашней прислуги. Их заработ-
ная плата включала значительную натуральную часть. Мастера огра-
ничивали личные права подмастерьев, и личное самоутверждение ста-
ло главной задачей союзов подмастерьев, хотя у них появились уже и
экономические требования. Напротив, цеховые уставы и постановле-
ния властей закрепляли личное неполноправие подмастерьев. Особен-
ности положения подмастерьев показывают, что отношения с ними
еще не имели характера свободного найма, т.е. найма, основанного
только на экономическом принуждении. Это была типичная “связан-
ная” форма наемного труда, ограниченная по всем своим параметрам,
с сильными элементами внеэкономического принуждения.
Отношение к труду
и поведенческие принципы цехового братства
Уже из отношения к наемным работникам видны некоторые осо-
бенности общего отношения в цеховой среде к своему труду. В принци-
пе отношение к труду, трудовая мораль не существуют сами по себе.
Они всегда являются частью общих этических представлений, норм об-
щественного поведения, прежде всего на повседневном уровне, умона-
строений и миропонимания своего времени, своего общества и социаль-
ной среды. Для сельского ремесленника этой средой была деревня, и
круг его представлений в принципе совпадал с крестьянским и около-
поместным. Подавляющая масса средневековых ремесленников Запад-
ной Европы собиралась в городах. И для них диктующей средой был
мир города и тех ассоциаций, в пределах которых протекала жизнь го-
рожанина, его семьи, коллег, соседей. Повседневные поведенческие
нормы, которые там господствовали, были обязательными для всяко-
го, кто не желал опуститься ниже своего социального круга. Их нару-
шение могло превратить человека в изгоя.
Наиболее полное представление о правилах общественного пове-
дения, его этике у городских ремесленников дают все те же цеховые ус-
тавы. Они позволяют создать комплексное представление о поведенче-
ских принципах ремесленной среды, в том числе об отношении к труду
и человеку труда. При этом в своих главных чертах уставы городских
ремесленных цехов по всей Западной Европе настолько сходны, что
образцом для нашего рассмотрения может стать почти любой из них. В
данном случае использован материал стокгольмских цехов XV в.
Посмотрим сначала, что говорит отраженная в уставах цеховая мо-
раль непосредственно о трудовом облике и трудовом поведении ремес-
ленника. Что цех рассматривает как исходные условия статуса, что за-
171
прещает, подвергая ослушника тому или иному наказанию, а что реко-
мендует и даже поощряет?
Исходным условием статуса самостоятельного ремесленника цех
ставит его квалификацию. Претендент на звание мастера должен не
только предъявить свидетельство о соответствующем образовании и
завершающей его практике, но прилюдно изготовить “шедевр” - об-
разцы нескольких типичных для данного ремесла изделий. В некото-
рых цехах претендента даже обязывают в течение года работать “у
дверей”, т.е. при открытых дверях, дабы его работу мог видеть каждый
желающий.
Отсюда - внимание к обучению ремесленника. Оно длится в тече-
ние строго оговоренного времени, причем ученика регулярно контро-
лируют.' У стокгольмских сапожников, например, ученика в возрасте
12 лет проверяют (“нет ли ошибки в работе”) обязательно в присутст-
вии цеховых старейшин раз в месяц, 15-летнего - уже каждые две не-
дели. По завершении учебы сдаются выпускные экзамены, и ученик
может стать подмастерьем. Подмастерье, пришедший со стороны, обя-
зан предъявить свидетельство об обучении и рекомендацию с предыду-
щего места работы.
Другим условием статуса мастера является наличие у него исходно-
го имущества: инструментов, денег, иногда сырья. Это требование так-
же вполне органично для самостоятельного ремесленника - мелкого
собственника. Его полное соединение со средствами труда резонно рас-
сматривается как хозяйственная база и необходимая предпосылка са-
мого труда.
Третьим исходным условием статуса мастера является его хорошая
репутация. Законность рождения претендента, добропорядочность,
личная честность, христианские добродетели, в частности несклон-
ность к склокам, удостоверялись документами и устными свидетельст-
вами.
Наконец, во многих цехах предусматривалось также наличие у мас-
тера городского гражданства, которое приобреталось претендентами
непосредственно до или после вступления в цех. Гражданское полнопра-
вие в этих случаях рассматривалось, следовательно, как одно из условий
или свойств статуса мастера, успешной реализации его профессии.
Удостоверившись в квалификации, хозяйственной самостоятель-
ности, добропорядочности и гражданской дееспособности мастера, цех,
тем не менее, еще и еще раз напоминает ему, угрожая наказанием, о
том, сколь безупречными должны быть его изделия, порядок работы
над ними, отношение к покупателю и заказчику.
Требования соблюдать эталоны изделия, недопустимость брака,
подделки, использования недоброкачественного сырья красной нитью
проходят через уставы. Иногда эти предписания весьма скрупулезны.
Устав сапожников, например, предусматривает штраф за каждую дыру
в изготовленных сапогах (и в зависимости от ее расположения), каж-
дый кусочек сморщенной, сожженной и вообще негодной кожи на них
и т.д., за любую “фальсификацию” сырья.
Цехи запрещают работать ночью и в праздничные дни, браться за
невыполнимые по объемам и срокам заказы, работать одновременно
172
на двух или более заказчиков, приглашать в помощь “приблудных
мальчиков” и вообще необученных людей, поручать сложную работу
подмастерью. На товаре должно быть личное клеймо мастера.
Мастеру рекомендуется - лично и с помощью подмастерья - внима-
тельно и терпеливо заниматься с покупателем или заказчиком, буть то
“мужчина, женщина, молодая девушка или их доверенный посыльный”:
показать весь товар, “разъяснить цену” и т.д. Нарушение договоренности
с заказчиком о сроке, цене, качестве товара считалось недопустимым.
Социально-экономическая основа всех этих предписаний давно вы-
яснена. Это борьба мелкого самостоятельного товаропроизводителя за
рынок, чему служили монопольные устремления цеха и необходимая
для этого качественность труда, стремление к социальной избранно-
сти, замкнутости и корпоративной защите. Но объективно эта полити-
ка цеха отражала и закрепляла также большую трудовую ответствен-
ность и вообще высокую трудовую мораль данной среды, воспитывала
уважение к труду и статусу основного работника.
В таком же ключе можно рассмотреть и оценить эгалитарные ус-
тановки цеховых уставов, тесно связанные с законами простого вос-
производства. Например, уставы совершенно откровенно поощряют
наследование дела и вообще, так сказать, семейственность в цеховых
кругах: облегчен прием в члены цеха родичей мастера (конечно, обу-
ченных); вдове или дочери мастера, стремящейся сохранить мастер-
скую, рекомендуют выйти замуж за своего подмастерья и т.д. Эти тен-
денции, характерные для корпоративной среды, объективно повышали
преемственность навыков труда и статус профессии.
Или возьмем сферу отношений с коллегами. Цех наказывает за пе-
реманивание подмастерьев, за перекупку товаров или сырья под носом
у “собрата” по цеху; “вытеснение” его с места на рынке; кражу или
порчу инструментов “собрата”; любую брань или потасовку между ма-
стерами, оскорбления в адрес коллеги, его жены и т.д. В то же самое
время цех всячески поощряет совместные, коллективные мероприятия -
от закупки сырья до праздничных месс и пирушек, а также взаимо-
помощь и благотворительность в своей общности. Средства на оплату
месс и благотворительность черпались из цеховой казны, которая со-
ставлялась из вступительных взносов и штрафов. Пирушка же и неко-
торые акты благотворительности оплачивались в складчину. Жалея
время и деньги, ремесленники нередко старались уклониться от заседа-
ний и благотворительных дел. Однако цех всячески осуждает и чаще
всего наказывает за это. Присутствие всех мастеров на цеховой мессе
дважды в год, а затем на праздничной трапезе также считалось обяза-
тельным. Особые разделы уставов посвящены участию мастеров в от-
певаниях, похоронах и поминках собратьев по цеху, помощи их осиро-
тевшим родственникам, посещению больных. Кто не делает этого, гла-
сит устав сапожников, “не считается хорошим человеком”. Из всего
этого, помимо прочего, следует, что некое исходное имущество, нали-
чие которого было одним из условий приема ремесленника в цех, бы-
ло необходимо также для того, чтобы мастер мог выполнять принятые
в его кругу обязательства, считаться “хорошим человеком”, поддержи-
вать свою репутацию.
173
Сравнительно подробны и весьма интересны для нашей темы раз-
делы цеховых уставов, где трактуется поведение ремесленников во
время коллективных пирушек. Такая пирушка или совместная трапеза
проводилась один или несколько раз в год - в соответствии с известны-
ми правилами и по принятому ритуалу. Она объявлялась старейшина-
ми, участвовать в ней чаще всего могли только мастера и их жены. Каж-
дый участник оплачивал свою долю угощения и выпитого пива в кон-
це пирушки, перед уходом домой. Можно было пригласить и посторон-
него человека, но обязательно получить на это разрешение старейшин,
оплатить угощение гостя и отвечать за его поведение. Категорически
запрещалось приводить женщин дурного поведения, а в ряде цехов -
подмастерьев и учеников. Нельзя приходить на пирушку с оружием -
боевым нбжом, топором, мечом. Нельзя устраивать там драку, бить и
таскать за волосы своего сотрапезника, оскорблять его, своими при-
ставаниями вынуждать его поменять место и вообще досаждать ему.
Нельзя нарушать тишину, которая устанавливается по сигналу старей-
шины, или не встать, если он приказывает, тем более, грубить ему, или
не удалиться, если он прикажет.
Старейшины вправе оштрафовать всякого, кто, напившись, спит за
столом, проливает пиво на стол и на пол (так, что лужа будет размером
в ладонь, или ступню, или даже больше), бьет бокалы и не может без
посторонней помощи выйти из трапезной.
Эти предписания дают достаточное представление и о тогдашних
1рубых нравах, и о мелочной цеховой регламентации. Именно с таких
позиций их обычно рассматривают историки. Но нельзя не обратить
внимания и на то, что в этих предписаниях опять-таки видна напряжен-
ная борьба общности за воспитание своих членов: стремление поднять
уровень бытового поведения, уровень нравственности, взаимного ува-
жения в цеховой среде.
Есть еще одна сторона и черта цеховой и вообще городской ремес-
ленной среды, черта абсолютно реальная, а не только нормативная, и
притом чрезвычайно важная, которая вообще не привлекала специаль-
но внимание историков. Я имею в виду договорность отношений, ин-
формация о которой заложена во всех уставах.
Действительно, все важнейшие, жизненные социальные связи в ре-
месленном кругу основаны на добровольном соглашении сторон, а по-
рядок поддерживается на основе коллегиальности и демократических
принципов. Само цеховое братство образовано как добровольное объ-
единение основателей. Совместно выработанные ими правила фикси-
ровались затем уставом и (или) постановлениями властей. На особых
собраниях мастера договаривались и выбирали своих должностных
лиц. На тех же собраниях они совместно и публично судили провинив-
шихся перед цехом собратьев.
Вопрос о статусе наемного труда в ту эпоху нами рассматривался
выше. Но в связи с настоящей темой уместно отметить лишь, что отно-
шения между мастером, с одной стороны, и учеником, подмастерьем,
заказчиком - с другой также оформлялись засвидетельствованным до-
говором, письменным или устным. Например, в договоре с подмастерь-
ем предписывается вовремя выдавать ему зарплату, не нарушать с обе-
174
их сторон сроков договора; подмастерье не должен дерзить хозяину, а
хозяин - бить его; предусмотрен испытательный срок, проверка репу-
тации подмастерья, штрафы-вычеты из его зарплаты, нормирование
его рабочего дня, надзор за его поведением в быту и многое другое.
При всей связанности тогдашнего наемного труда в ремесле личност-
ными, неэкономическими отношениями договор между мастером и
подмастерьем давал известные гарантии обеим сторонам. Уже в XV в.
возникают особые союзы подмастерьев. Когда подмастерья какого-ли-
бо цеха желали создать свое собственное братство, они не только скре-
пляли это особым договором - уставом, но включали в него своего ро-
да коллективное соглашение с мастерами. Там оговаривались размеры
и условия труда, оплаты, отпуска, личных прав подмастерьев.
Свободная договоренность, коллегиальность, демократизм обще-
ственных связей в этой среде - очень важная черта ее менталитета, как
и городского сообщества вообще. Там воспитывалось самосознание,
трудовое и, шире, общественное поведение.
Последнее, о чем хотелось бы сказать в связи с данной темой - это
меры обеспечения уставных норм, которые в уставах же и заложены.
Общеизвестно, что цехи, как и многие другие самодеятельные, добро-
вольные, но узаконенные ассоциации того времени, обладали извест-
ными правами в области низшей юрисдикции, в частности, правом на-
казывать за проступки против своей общности, нарушения правил кор-
порации. В уставах скрупулезно обозначены наказания, положенные за
нарушение каждого пункта предписания. Самое распространенное на-
казание, довольно значительное - штраф, который взимался изредка
деньгами, но, как правило, пивом (0,5-1 бочка) или воском (0,5-1
фунт). В соответствующих случаях предусматривалась конфискация
товара или сырья, отстранение от участия в пирушке, совсем редко -
исключение из цеха. Значительные штрафы налагались за действия,
которые расценивались как проступки против цеха: “нанесение вреда
цеху”, неподчинение или грубость в отношении его должностных лиц,
несоблюдение устава, непорядок на судебно-выборном собрании и не-
подчинение его решениям, грубость, подслушивание под дверями цехо-
вого собрания и сплетни.
Штраф налагался после специального разбирательства на собра-
нии мастеров и поступал в казну цеха.
Фактически цех как общность обладал внутренними, автономными
средствами поддержания порядка, которые прежде всего исходили от
самого цехового сообщества, коллектива коллег. Но в особых обстоя-
тельствах, обычно связанных с внешними сношениями цеха (отноше-
ния с чужаками, с покупателями, порядок на улицах), а также в тех слу-
чаях, когда данное ремесло не объединялось цеховой организацией, и,
конечно, в большинстве городов страны, где ремесленных цехов вооб-
ще не было, в дело вмешивались муниципальные органы, и тогда
штраф делили между цехом и городом. И, конечно, нельзя не иметь в
виду, что цеховые организации утверждались короной, а за городским
советом “присматривал” королевский фогт, так что авторитет и власть
монарха стояли за каждым пунктом устава и решениями муниципали-
тета и бургомистров.
175
В принципе уставы свидетельствуют, что “модель” отношений в
ремесленной среде сверху донизу пронизана идеями взаимопомощи, -
но обязательно и дисциплины, послушания, субординации. Почтение,
уважение, безоговорочное подчинение должны были выказывать в це-
хе все нижестоящие лица в отношении всех вышестоящих, причем
обеспечением этой субординации занимались также сами общности.
При этом все ремесленники без исключения должны были подчинять-
ся городским властям и представителям короля.
Одновременно классическая городская ремесленная среда, в пер-
вую очередь цеховая, культивировала высокую квалификацию, чест-
ность, дисциплинированность человека труда, его самоуважение и ува-
жение к нему в соответствующей социальной страте. Хотя цех состоял
из мелких собственников, собственность и непосредственный труд ко-
торых были раздробленными, но цеховая организация, действуя сог-
ласно здравому смыслу, строилась на разумном и реальном сочетании
личных и общественных интересов. В ее рамках разные сферы жизни
ремесленника, неразрывно связанные между собой, организовывались
таким образом, что его поведение в комплексе должно учитывать как
индивидуальные, так и групповые и общественные нужды. Это явля-
лось залогом нормального развития ремесленного производства и го-
родского сообщества в целом. И не здесь ли кроется одна из основных
причин высочайшего ручного мастерства средневековых городских ре-
месленников?
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА
Skrii-ordningar / Utg. av. J.E. Klemming. Stockholm, 1856.
Forme ed evoluzione del lavoro in Europa: secoli XIII-XVIII // XIII Settimana di
Studio. Instituto Intemazionale di storia economica “Francesco Datini”. Prato, 1981.
Women and Work in Preindustrial Europe I Ed. Hanawalt. Bloomingston, 1986.
Lindberg F. Hantverk och Skravasen under medeltid och aldre Vasatid. Halmslad,
1964.
Sandkief A. Hantverkecs uppkomst och forsta organisation // Sveriges hantverk.
Malmo, 1956. Del. 1.
Рынок и экспортные отрасли ремесла в Европе: XIII-XVIII вв. / Отв. ред.
А.А. Сванидзе. М., 1991.
Каждой А.П. К вопросу об эволюции форм наемного труда И Рабочий
класс и современный мир. М., 1971. № 5-6.
Общности и человек в средневековом мире / Отв. ред. А.А. Сванидзе. М.,
1992.
Предваряя союзы: Наемные рабочие и коллективные действия в Европе:
1300-1850 // International Review of Social History I Под ред. К. Лис и др. / Меж-
дународный Институт социальной истории. Амстердам. Москва, 1991. Suppl. 2.
Рутенбург В.И. Наемные рабочие в Италии XIV-XV вв. // Из истории ра-
бочего класса и революционного движения. М., 1958.
Сванидзе А.А. Ремесло и ремесленники средневековой Швеции:
XIV-XV вв. М., 1967.
Сванидзе А.А. Наемный труд и наемные работники средневековья: фео-
дальные реформы. (Городское ремесло, Швеция. XIV-XV вв.) Экономическая
история: Проблемы. Исследования. Дискуссии / Отв. ред. Ю.Н. Розалиев. М.,
1993.
176
Сванидзе А.А. Поведенческие принципы в средневековой ремесленной
среде и отношение к труду // Организация труда и трудовая этика: Древность.
Средние века. Современность / Отв.ред. В.Л. Мальков, Л.Т. Мильская. М.,
1993.
“КОГДА БРАТЬЯ ПЬЮТ ВМЕСТЕ...”
ПОЛОЖЕНИЯ О ЦЕХОВЫХ ПРАЗДНИКАХ
В СРЕДНЕВЕКОВЫХ УСТАВАХ ДАТСКИХ РЕМЕСЛЕННИКОВ
Ремесленнические объединения, известные в Дании как цехи (lav),
гильдии (gilde), товарищества (selskab), братства (broderskab), общины
(samfund), компании (kompagni) и др., оставили в своих уставах множе-
ство сведений о цеховых праздниках, бывших неотъемлемой частью их
социальной жизни и важной составляющей культуры средневекового
города. В XV в., когда организация в цехи в датских городах достигает
своего расцвета, под словом “borger” (горожанин, бюргер) часто пони-
маются ремесленник или лавочник, которые были прочно укреплены
в структуре общества, имели постоянную работу, определенный жиз-
ненный уклад и как налогоплательщики давали немалую долю город-
ских доходов. Около 1400 г. совокупный годовой налог Копенгагена
составлял 100 марок (примерно 21 кг) чистого серебра. Им облагалось
нс более 20% жителей, и, хотя налог устанавливался дифференциаль-
но, в зависимости от достатка, на каждого ремесленника в среднем при-
ходилось до 30 г серебра в год.
Разговор о месте цеховых праздников в уставах невозможен без хо-
тя бы беглого упоминания о самих этих документах и той картине раз-
вития ремесел в Дании, которая в них предстает.
Средневековые своды цеховых правил дошли до нашего времени ча-
стишю в виде оригиналов, имеющих форму пергаментных кодексов раз-
ного формата или свитков, частично в виде списков XV-XVII вв., боль-
шинство из которых было включено в так называемые городские книги.
Некоторые уставы известны только по позднейшим спискам и публика-
циям XVIII-XIX вв. Значительная их часть вошла в фундаментальное из-
дание “Уставы гильдий и цехов периода средневековья”, предпринятое
Обществом по публикации источников датской истории в 1895-1904 гг.
Выявлено 62 цеха мастеров, существовавших в Дании до Реформа-
ции. Из них лишь два относятся к ХШ в. и один к XIV в. Большинство
упоминаний принадлежит к XV в. (43) и первой четверти XVI в. (17).
В распоряжении историков находится 51 устав 43 цехов, в основном
XV в. Нами рассмотрено 47 цеховых уставов мастеров, в том числе 38
старейших и 9 обновленных во второй половине XV в. и первой четвер-
ти XVI в. Мы проанализировали также 7 уставов цехов подмастерьев,
из них шесть XV в. и один начала XVI в.
Язык основного массива уставов - стародатский, однако 15 объе-
динений, главным образом в Шлезвиге, писали на немецком. В сводах
© Б. Йордан
177
представлено 18 ремесленных профессий (без деления по специализа-
ции). К ремесленным цехам не относились корпорации пивоваров, ци-
рюльников, возчиков и носильщиков.
Сохранившиеся уставы можно разделить на группы в зависимости
от того, на какой территории действовал цех, какую отрасль ремесла
он представлял, на какой ступени социальной и имущественной иерар-
хии находилась данная категория ремесленников.
Географическое размещение датских ремесленных объединений
обширно, но наибольшее их скопление наблюдалось либо в тех горо-
дах, которые имели важное политическое значение и где были сосре-
доточены королевская власть и дворянство, либо в крупных по мас-
штабам страны купеческих городах, игравших значительную роль в
экономической жизни. Иными словами, цехи организовывались пре-
имущественно в тех центрах, где имелся наилучший доступ к сырье-
вым рынкам и сложилась обширная зона обслуживания. Такими оча-
гами сосредоточения ремесел были Копенгаген и Слагельсе на
о-ве Зеландия, Мальмё в Сконс, Оденсе и Свенборг на Фюне, Рибе в
Северной Ютландии, Фленсбург в Южной Ютландии. Из 26 городов,
где действовали цехи, уставы оставили 15, из них упомянутые 7 горо-
дов дают 77% сохранившихся текстов. Особенно процветали ремесла
в Копенгагене, все более заявляющем о себе как столица (9 уставов),
в Мальмё, большом торговом городе на Эресунне (8 уставов), и
Фленсбурге, расположенном на пути торговли крупным рогатым ско-
том (7 уставов). Напротив, в малых городах с ограниченным кругом
покупателей и значительной отдаленностью от источников сырья,
особенно привозного, ремесленники, как правило, не имели возмож-
ности создать профессиональные объединения. Всего в семи городах
центрального региона, а именно на о-вах Зеландия и Фюн, действова-
ло до Реформации 22 цеха ремесленников, включая три цеха подмас-
терьев, 15 уставов которых дошли до нашего времени. В четырех го-
родах Сконс насчитывалось 15 ремесленных объединений, в том чис-
ле один цех подмастерьев, от которых сохранилось 9 уставов. В четы-
рех городах на о-ве Фюн имелось 12 цехов, из них два - подмастерьев,
до нас дошло 10 уставов. В четырех городах Северной Ютландии, по
упоминаниям, было создано пять цехов мастеров, два устава которых
известны в настоящее время. Наконец, в семи городах Южной Ютлан-
дии существовало 15 цехов, включая один цех подмастерьев, от кото-
рых сохранилось 14 уставов.
Что касается самих ремесел, то цехи представляли наиболее специа-
лизированные из них. Примером служат кузнецы, в среде которых по-
лучают самостоятельность слесари, часовщики, котельщики, медники,
оставившие i 1 уставов 14 цехов. Высокая специализация цехов обнару-
живается в Копенгагене, где, к примеру, имелись самостоятельные
корпорации ювелиров и ременщиков (шорников), в то время как в дру-
гих городах ремесленники этих профессий объединились друг с другом
либо с кузнецами, оружейниками и др. Цехи создаются и развиваются
главным образом в тех отраслях, которые обслуживают состоятель-
ные слои населения (ювелиры, оружейники, кошельники, стекольщи-
ки-5 уставов 6 цехов, портные - 5 уставов 7 цехов) или жизненно не-
178
обходимы для всего города (сапожники - 15 уставов 24 цехов, пекари -
5 уставов 7 цехов, мясники - 2 устава 3 цехов).
Внутри сословия ремесленников наблюдалась существенная социаль-
ная неоднородность. Представление о том, как сами мастера ранжиро-
вали свои профессии по значимости, дает документ, составленный
17 февраля 1525 г. Руководство 14 копенгагенских цехов, из которых
восемь занимались ремеслом, собралось в ратуше и направило в маги-
страт письмо о приобретении участка земли. Перечисление объедине-
ний идет в следующем порядке: за купцами, лавочниками и пивовара-
ми следуют ювелиры, пекари, кузнецы, сапожники, портные, ремен-
щики и котельники, мясники, цирюльники, скорняки и кожевенники,
возчики, носильщики. Первые шесть из названных ремесел составляли
наиболее престижную группу занятий. Самое привилегированное по-
ложение имели ювелиры, профессия которых занимала промежуточ-
ное положение между ремеслом и торговлей и которые вопреки зако-
ну могли участвовать в городских советах, не порывая с делом. К нача-
лу XVI в. относятся свидетельства о членах магистрата Мальмё Якобе
Ювелире и Педере Ювелире, а также бургомистре Копенгагена Тома-
се Ювелире. Почти столь же высокое положение занимали пекари и
кузнецы, два из которых были в тот же период членами копенгагенско-
го магистрата. На более низкой ступени находились мясники, а также
не упомянутые в письме канатчики и столяры. Замыкали ряд бондари
и плотники, которые начали организовываться в цехи позднее других,
лишь к концу XV в.
Материальное положение каждой группы в целом соответствова-
ло ее социальному рангу. Хотя все мастера одинаково принадлежали к
среднему классу, наиболее высокооплачиваемые из них имущественно
приближались к свободным сословиям - рыцарству, как называло себя
датское дворянство вплоть до Реформации, и духовенству, в то время
как другие были сопоставимы с городскими низами. Однако представ-
ление о преимущественной бедности ремесленников ошибочно. Осо-
бенно это касается более раннего периода их истории. В 1377 г. по рас-
поряжению епископа Роскилле составлена Земельная книга Копенга-
гена, где учтены все городские землевладения. Книга дает имена
400 домовладельцев, определенную часть которых составляли масте-
ровые, причем некоторые из них владели одним или несколькими дво-
рами, включая дом, лавки и хозяйственные постройки, другие - участ-
ком земли с одним возведенным строением. В Земельной книге назва-
но также около 70 лавок и мастерских.
При упоминании средневековых ремесленных цехов обычно выде-
ляют их религиозную и социальную функции. Потому подчеркнем,
что, в отличие от существовавших в тех же городах общих и купече-
ских гильдий, чья деятельность носила главным образом социальный
характер, и клерикальных гильдий с их чисто духовными задачами,
датские корпорации ремесленников XV в. были в основе своей отрас-
левыми профессиональными организациями. И в то же время в их за-
конах непропорционально большое место уделено всевозможным
встречам и общим застольям по поводу религиозных и собственно це-
ховых праздников.
179
Так, в уставе преуспевающего цеха ювелиров, ременщиков (шор-
ников) и сабельщиков Свснборга, утвержденном между 1450 и 1500 гг.,
насчитывается 32 параграфа, из которых 10 посвящено торжествам и
попойкам. И это относительно скромно. У кожевенников Копенгагена,
устав которых принят 2 июня 1495 г., 9 из 16 параграфов касаются
встреч и угощений. Основательные кузнецы Слагельсе в уставе от
7 июля 1469 г. обсуждают некоторые организационные и технические
вопросы, но 14 из 33 параграфов отдают все тем же общим встречам.
Следует заметить, что слово “праздник” (fest) пришло в датский язык
лишь после 1500 г. Общие для языков германской группы понятия
“святой день” (helligdag) и “торжество” (h0jtid) имели значение христи-
анского праздника. А для обозначения регулярных цеховых встреч бы-
ла выработана целая система названий. Их многообразие и видоизме-
нение по регионам и периодам не позволяет составить полной терми-
нологической картины. Вместе с тем представляется возможным выде-
лить основные их формы. Важнейшей из них были сходы (stacvne), где
обсуждались вопросы производства. Сходы не сопровождались обиль-
ной трапезой, но на них потреблялось большое количество пива, вно-
симого членами цеха в виде штрафов. Другими формами были попой-
ки (drik, 01), пиры (gilde), дани (gerd) - угощения, устраиваемые пооче-
редно членами цеха в обязательном порядке, а также общие цеховые
застолья (stor embeds kost). Само перечисление названий демонстриру-
ет, что скандинавские ремесленнические праздники имели главным об-
разом характер трапез, проводимых в специальном цеховом доме одно-
го из членов цеха, и не превращались в общегородское событие.
Помимо этого каждый цех несколько раз в год собирался по от-
дельным поводам, которыми могли быть вступление в корпорацию но-
вого мастера (igang kost), избрание одного из членов цеха старшиной-
ольдерманом (olderman kost), принятие мастером подмастерья или уче-
ника (mester kost). Они носили разовый характер, и все связанные с ни-
ми расходы ложились на того ремесленника, который отвечал за их ор-
ганизацию.
Уставы цехов фиксируют все нюансы этой активности. Статьи ус-
тавов, относящиеся к цеховым праздникам, можно было бы подразде-
лить на три группы. Первую из них составляют “протокольные” ста-
тьи, определяющие основания и порядок проведения встреч - от дат,
распределения мест за столом и необходимости соблюдать тишину во
время произнесения речей до очередности тостов и требования сни-
мать шляпу при входе в цеховой дом. Вторая группа статей охватыва-
ет правила поведения во время праздников. Сюда относятся запреты на
сквернословие, ссоры, драки, излишнее пьянство, пение непристойных
песен, битье посуды и многое другое, что могло бы бросить тень на ре-
путацию объединения. Статьи третьей группы затрагивают организа-
цию праздничного стола, перечисляя состав подающихся в каждом от-
дельном случае блюд и напитков. Естественно, отступления от уста-
новленного порядка не допускались.
Мы попытались исследовать те причины, которые побуждали ре-
месленников столь детально отмечать в своих уставах все, что каса-
лось цеховых праздников. Разумеется, восстановить подлинные моти-
180
вы, которыми средневековый человек руководствовался в своих дей-
ствиях, невозможно. Наши построения могут рассматриваться только
как гипотетические, особенно в интерпретации проблем богатства, со-
циального статуса и престижа, поскольку их понимание тогда принци-
пиально отличалось от современного. Вместе с тем возможность опе-
реться на тексты уставов позволяет надеяться, что в этой гипотезе
присутствуют черты реальности. Некоторые наши заключения осно-
вываются также на материалах первого тома исследования “История
культуры ремесла”, фактически единственного издания по истории ре-
месел в Дании.
В ряду важнейших причин следует назвать преемственность цехов
от более древних форм общественного объединения. На ранних этапах
датского средневековья здесь получили развитие разнообразные гиль-
дии и братства, внутренняя жизнь которых регулировалась нормами,
восходящими к правовой самостоятельности нордического родового
общества. Они оказывали своим членам правовую, а в случае необхо-
димости и физическую защиту, осуществляли принцип взаимопомощи
в нужде, объединяли людей в религиозную общину и собирали их для
совместных пиров.
До наших дней дошли уставы периода высокого средневековья, ко-
гда с развитием административных органов городского самоуправле-
ния гильдии теряют часть властных функций и постепенно перерожда-
ются в чисто социальные учреждения. По своему назначению гильдии
и братства делились на две группы - церковные и светские. Внутри вто-
рой группы выделяются так называемые заступнические гильдии, наи-
более известными из которых стали гильдии Св. Кнуда, получившие
развитие в городах после положения в 1101 г. мощей короля Кнуда IV.
убитого в храме в 1086 г. и вскоре канонизированного. Эти объедине-
ния, в задачи которых входило оказание взаимной поддержки и мате-
риальной помощи, завоевали общественное признание и поощрялись
властями. К 1177 г. относится послание короля Вальдемара Великого,
в котором он заявляет о намерении взять вновь образованную гильдию
Св. Кнуда в Висбю под свое покровительство и стать ее членом. Око-
ло 1190 г. король Кнуд VI берет под свою защиту и покровительство
все гильдии Св. Кнуда в Дании.
Наиболее ранние известные уставы кнудовских гильдий в городах
Фленсбург и Оденсе относятся ко времени короля Вальдемара (до
1182 г.), несколько других - к середине Х1П в., однако все они сохрани-
лись в списках конца ХШ-XIV столетия. Уже старейший устав гильдии
Св. Кнуда во Фленсбурге содержит в общем виде те основные положе-
ния о совместных застольях, которые затем встречаем в сводах правил
ремесленнических цехов XV в., а именно обязательность присутствия
(§ 34-35), благопристойность манер (§ 26, 36), правила поведения на пи-
рах (§ 37-40,42,43), воздержание (§ 41), распорядок проведения торже-
ства (§ 46-55), число блюд на столе (§ 56). Не подлежит сомнению, что
заступнические гильдии развились впоследствии в гильдии купеческие,
а цехи ремесленников образовали самостоятельную ветвь объедине-
ний, организуемых по отраслевому признаку. И все же сопоставление
уставов показывает не просто заимствование внешнего выражения, но
181
и нередкое совпадение формулировок. Так, эвфемизмы § 41 названно-
го устава: “Если кто берет так много пива и еды, что он это возвраща-
ет, или он делает некое неудобство (нечистоты - Б.Й.), то он платит
штраф...” - буквально кочуют из одного ремесленнического устава в
другой.
В ряде случаев связь с ранними уставами сохраняет чисто формаль-
ный характер, когда воспроизводятся заметно устаревшие положения.
В качестве примера можно привести характерный для уставов ХШ в. и
первой половины XIV в., но практически не встречающийся в уставах
XV в. запрет ломать, опрокидывать или гасить свечи. Он появляется в
§ 30 устава гильдии Св. Кнуда в Оденсе ХП в. и неожиданно в трех ус-
тавах конца XV в., изданных в том же городе - портных (1492, §31), ко-
жевенников (24 февр. 1493, § 25) и кузнецов (13 мая 1496, § 33).
Главное, что роднит цеховые уставы с их ранними прототипами,
это объединительная функция корпоративного праздника. Ремеслен-
ников привлекает возможность совместно провозгласить единство чле-
нов - опытных и начинающих, богатых и бедных. И это сразу находит
отражение в нормах. Преамбула к упоминавшемуся уставу ювелиров,
ременщиков и сабельщиков Свенборга начинается словами: “И гово-
рит пророк Давид в Псалтири, как хорошо и как радостно братьям
жить вместе...” Цехи воплощают этот принцип братства, не только со-
храняя членство обнищавших ремесленников и оказывая им матери-
альную помощь, но и поддерживая их морально. Тот, кто уже не мог
прокормить себя ремеслом, не выпадал из группы и участвовал в орга-
низуемых ею увеселениях. Параграф 40 устава кузнецов Роскилле
1491 г. утверждает: “Если какой-либо брат или сестра так бедны, что у
них нет средств на участие в пире, тогда могут они пить бесплатно два
раза в год...”. Почти дословно это положение повторяется в § 42 уста-
ва кузнецов Копенгагена от 15 апреля 1512 г.
Оборотной стороной объединительной функции цехового празд-
ника была обязательность празднования. Отсутствие на общих встре-
чах и застольях, во всяком случае без разрешения ольдермана или без
веской причины, запрещалось в 34 уставах. Законными основаниями
для отсутствия сапожники Слагельсе (21 февр. 1471, § 37) признавали
“болезнь, похороны, празднование свадьбы, поиски вора...”. За нару-
шение запрета взимались солидные денежные или натуральные штра-
фы и полная или частичная плата за еду и питье. Наиболее серьезной
карой, обычно применяемой при чрезвычайных нарушениях, было ис-
ключение из цеха. Эта мера была предусмотрена § 40 названного уста-
ва за отсутствие на сходе.
Обязательность корпоративных праздников для всех членов цеха
была в немалой степени обусловлена все той же преемственностью
норм и предписаний цехов от прежних религиозных общин. Принужде-
ние и санкции основывались на убеждении, что праздник и долг его со-
блюдения установлены Богом и выражают его волю. Вместе с тем бо-
лее требовательное отношение ремесленников к участию в собственно
цеховых нежели в церковных праздниках как нельзя лучше показыва-
ет, что позднесреднековые ремесленные цехи в Дании, сохраняя ряд
религиозных функций, в целом уже не были духовными организация-
182
ми. Во всяком случае, нарушение христианских обрядов часто влекло
за собой более мягкое наказание, чем иные проступки.
Как и в других странах, датские цехи имели своих святых покровите-
лей и алтари, перед которыми в праздничные дни служились мессы.
Письмом настоятеля собора в Оденсе от 9 октября 1480 г. “старому
портняжному цеху и братству” предоставляется “на веки вечные” алтарь
в храме Св. Кнуда, разрешается проводить службы у этого алтаря, для
чего дается право пригласить прелата. В уставе цеха, утвержденном
12 годами позднее, записано: “§ 3. Также на третий день Троицы долж-
ны все братья и сестры гильдии идти на свою мессу перед портняжным
алтарем в тот час, когда она будет, и давать пожертвования.. За неуча-
стие в мессе установлен штраф воском на свечи в размере 1 марки - око-
ло 250 г. Такой же по величине штраф взимался в соответствии с § 20 ус-
тава за намеренно пролитую чашу пива. Мягкость наказания свидетель-
ствует о двойственном отношении цеха к несоблюдению религиозных
норм: с одной стороны, имеется санкция и, с другой стороны, мера взы-
скания не адекватна масштабам прегрешения.
Столь же нестрогим было отношение ремесленников и к наруше-
нию третьей заповеди: “Помни день субботний, чтобы святить его”. Ра-
бота в вокресенье и в праздничные дни категорически воспрещалась
церковью. Параграф 31 устава пекарей Фленсбурга от 1452 г. перечис-
ляет обязательные нерабочие дни, когда ремесленники не имели права
находиться в пекарне, включая все Господские и два Богородичных
дня, Новый Год, дни Св. Мартина, апостолов Петра и Павла, всех свя-
тых, а также все воскресения - всего 70 дней. Казалось бы, и другие це-
хи должны выдвигать подобные требования. Однако только три из них
предусматривают в своих уставах наказание за работу в праздники,
причем два - пекари Фленсбурга и подмастерья сапожников Оденсе -
имеют в виду все католические даты, а один - ювелиры Копенгагена -
лишь день святого покровителя цеха.
Статья 5 устава подмастерьев сапожников Оденсе (1405/06) гласит:
“Еще, если кто что-то делает в святые дни, когда народ идет в церковь,
до того как закончится праздничная месса или будут зажжены цеховые
свечи, он должен штрафоваться на марку воска, а кто тот воск не захо-
чет отдать, тот должен стать вне братства и никогда нс быть добрым
подмастерьем, как прежде”. Суровость наказания относится, таким об-
разом, не к самому проступку, а к отказу уплатить штраф. Небезинте-
ресно сравнить этот штраф за нарушение Божьей заповеди с некото-
рыми другими, принятыми в том же цехе. Такая же плата была установ-
лена за столь малозначительный грех, как хождение по улице в рабо-
чей одежде (§ 24). За невнимание к речи шафера платилось вдвое боль-
ше - 2 марки воска (§ 12). За разбитый кубок давалась марка воска и
вносился новый кубок пива (§9), столько же - за опьянение до рвоты
(§ 18), еще больше - бочка пива и 2 марки воска - за опаивание друго-
го (§ 19). Нетрудно заметить, что цехи вкладывали больший смысл в
нормы, касающиеся их материального благополучия и респектабель-
ности, нежели благочестия, представляя заботу о нем самой церкви.
В условиях Скандинавии, с недостатком солнечного света в тече-
ние значительной части года, сокращение числа рабочих дней, особен-
183
но в летнее время, влекло за собой значительное снижение производ-
ства, поэтому ремесленники искали возможности максимально исполь-
зовать праздники для работы, относя некоторые занятия к “неслужеб-
ному труду”. Отдельные цехи узаконивали в своих уставах своего рода
налог церкви за право нарушать третью заповедь. В § 2 устава сапож-
ников Слагельсе, принятого 21 февраля 1471 г.» записано: “Также
должно давать настоятелю собора каждый год одинаково 8 шилингов,
чтобы всякий, кто в этом нуждается, мог скрести свой каменный чан и
дубильный чан в Божии святые дни, чему некоторые прелаты препят-
ствуют...” Подобное же положение содержится в уставе пекарей Сла-
гельсе от 22 февраля 1471 г.: “§ 33. Также [должно давать] епископу
два хлеба... чтобы они могли просеивать зерно и замешивать тесто и
применять их ремесло по возможным святым дням”.
Однако такие ухищрения были исключением, и праздники остава-
лись обязательными свободными днями для большинства цехов. Есте-
ственно, ремесленники приурочивали к этим нерабочим дням свои ре-
гулярные встречи. Они проводились несколько раз в год, и уставы ря-
да цехов фиксируют их “предписанные дни”. В основном цеховые за-
столья были связаны с такими крупными церковными праздниками,
как Рождество (ювелиры Копенгагена, устав 1496 г.; кузнецы Истада,
устав того же года, и др.); Пасха (кузнецы Истада, 1496; ременщики,
кошельники и сумщики Копенгагена, 1514, и др.), а также Вознесение
и Троица. Особой любовью горожан пользовалась масленица (подмас-
терья кузнецов Оденсе, 1452; пекари Фленсбурга, 1452).
Празднества, хотя и не столь пышные, как в странах Западной Ев-
ропы, устраивались также и в день святого покровителя цеха или того
святого, которому был посвящен цеховой алтарь, - Иоанна Крестите-
ля (24 июня, 10 июля, 27 декабря), Св. Вальпургии (1 мая), ап. Иакова
(25 июля), Симона и Иуды (28 октября), Св. Виллегада (8 ноября),
Св. Мартина (11 ноября), ап. Андрея (30 ноября).
Максимальное число застолий, приуроченных к церковным празд-
никам, достигало пяти, но нормой было собираться два-три раза в год,
как это делали кузнецы Слагельсе (7 июля 1469, § 23): “Еще наши об-
щие цеховые попойки будут на Вознесение и масленицу”, - или сапож-
ники того же города (21 февраля 1471, § 29): “.. .на каждый день Свято-
го Мартина, масленицу и Святой четверг (Вознесение - Б.Й.)".
Вторая важнейшая причина повышенного внимания авторов уста-
вов к цеховым праздникам, была, как нам кажется, экономического
свойства. Скорее всего, ремесленники руководствовались чисто дело-
выми соображениями, когда пытались обилием традиционных для дат-
ских социальных объединений “праздничных” статей замаскировать
нежелание обсуждать в уставах вопросы производства. Всю историю
датских ремесленных цехов характеризует борьба против конкуренции
со стороны неорганизованных ремесленников в городе и селе и одно-
временно стремление избежать вмешательства городских властей в
свою экономическую деятельность.
Судя по ряду признаков, население средневековых городов не в со-
стоянии было воспроизводить себя, и для поддержания его постоянной
численности требовался приток в города жителей из сельских районов.
184
Королевская власть, заботившаяся о росте торговых городов, всячески
способствовала этой миграции, предлагая новым горожанам некото-
рые налоговые льготы. Подобные меры предпринимались еще в ХШ в.
с целью привлечь сельское население в застраивающиеся королевские
города. Так, Эрик VI на четыре года освободил от уплаты налогов каж-
дого, кто пожелает построить себе дом в городе Кёге. Единственным
условием “принятия в гражданство”, т.е. приписки к тому или иному го-
роду, была единовременная уплата незначительной суммы. Именно тог-
да ремесленники начинают принимать меры защиты от неизбежной
конкуренции - организуются в цехи и делают членство в них обяза-
тельным для всех, кто намеревается заниматься ремеслом в данном го-
роде. До начала XVI в. профессиональные объединения практически
не ограничивали своего количественного состава. Благодаря этой дос-
тупности для новых мастеров они устанавливали монополию на цены и
добивались возможности централизованно регулировать закупки и
сбыт продукции.
Важной заботой цехов были взаимоотношения с городскими вла-
стями, которые, с одной стороны, были заинтересованы в их продук-
тивности, а с другой, препятствовали превращению их во влиятельную
политическую силу. Большинство цеховых уставов - это результат
компромисса между магистратами, тяготевшими к установлению поли-
тического контроля над организациями ремесленников, и самими ре-
месленниками, с их требованием экономической самостоятельности.
Естественно, что цехи старались в этих условиях не связывать себя ни-
какими письменными обязательствами, вынося обсуждение производ-
ственных вопросов на свои сходы.
Особую остроту проблема отношений цехов с властью приобрела
после издания 15 февраля 1422 г. Городского распоряжения Эрика По-
меранского. Этот акт, направленный на усиление торговли и ремесел в
городах как средство противостояния Ганзе, в целом укрепил положе-
ние цехов, избавив их от конкуренции со стороны сельских промыслов,
а отчасти и иностранных торговцев. Но одновременно ударил по их не-
зависимости, поставив их внутреннюю жизнь под надзор магистратов.
Во-первых, с момента выхода распоряжения ремесленники законо-
дательно лишаются права участвовать в органах городского самоуправ-
ления: “Отныне нс должен никто из этих вышеназванных ремесленни-
ков в каком-либо городе быть и впредь становиться бургомистрами
или членами совета, но это должны быть другие горожане и купцы”.
Во-вторых, купеческие магистраты не только утверждают уставы це-
хов, но и “отвечают перед нами” (королем - Б.Й.) за их деятельность,
что ставит экономические интересы ремесленных объединений в опре-
деленную зависимость от интересов торговли. “Если случится, что не-
кое ремесло воспротивится и не соблюдает того, что предписано, тог-
да будут бургомистры и члены совета иметь власть принудить их с по-
мощью фогта”, - эта фраза в законе относится к снижению поборов с
рядовых членов цехов, но для нас в данном случае важен факт - право
магистратов вмешиваться в экономическую жизнь цехов.
И вот три датированных устава - кожевников, пекарей и кузнецов
Мальмё, принятые в 1429-1433 гт., начинаются с верноподданническо-
185
го приветствия бургомистрам и членам городского совета и всячески
демонстрируют законопослушание и благие намерения. При этом все
три документа, особенно устав пекарей от 28 июля 1430 г., откровенно
пронизаны стремлением упрочить свои позиции на рынке.
Счастливой находкой авторов последующих уставов (возможно, не
без влияния немецких членов соответствующих цехов) становится за-
полнение их объема “праздничными” статьями. Благодаря этому устав
цеха сапожников Фленсбурга от 24 июля 1437 г. достигает 70 статей.
Пусть Шлезвиг, к тому времени уже пропитанный немецким духом, не
вполне типичен, но и уставы о-ва Зеландия (ближайшие по времени от-
носятся к середине XV в.) буквально обрастают положениями о цехо-
вых праздниках и попойках.
Не последнюю роль в том, что цеховые традиции, в том числе
праздники, застолья, церемонии, столь детально описаны в сводах пра-
вил, могло также играть желание закрепить их для будущих поколений
ремесленников. Стереотипно предлагаемая картина, когда семья на
протяжении многих поколений была хранительницей ремесленных на-
выков и традиций, не характерна для средневековой Дании с ее не всегда
благоприятной мобильностью населения.
При высокой сменяемости группы часть мастеров принадлежала к
первому поколению представителей данного ремесла, а нередко и к
первому поколению горожан. Еще больше это касалось подмастерьев,
которые часто имели право стать членами цеха мастеров и принимать
участие в его общественной жизни. Как правило, подмастерья, на труд
которых существовал постоянный спрос, в силу недостаточной преем-
ственности поколений внутри ремесла были выходцами из окрестных
деревень или - реже - иногородцами. Дошедшие до нас имена мастеров
также свидетельствуют о чисто иногороднем или иностранном проис-
хождении.
Цехи всячески поощряли приобщение к ремеслу сыновей и зятьев
мастеров, отменяя для них вступительные взносы и предлагая другие
материальные преимущества. Однако эти меры не всегда приносили
ожидаемые плоды. Среди причин этого можно назвать введенный Го-
родским распоряжением 1422 г. запрет на совмещение в одних руках
ремесла и торговли. В результате ремесленники старались отдать ко-
го-то из сыновей в обучение к купцу, чтобы он мог затем открыть лав-
ку, в том числе и для реализации семейной продукции.
Тот же указ социально разграничил ремесло и торговлю, закрыв
для мастеровых дорогу к власти. А это должно было вызвать в их сре-
де новые честолюбивые устремления. Поскольку не существовало за-
конодательных ограничений для перехода из разряда ремесленников в
разряд купцов, наиболее состоятельные мастера активно толкали детей
на путь занятия торговлей. Привлекательной для сыновей мастеров бы-
ла также перспектива получить религиозное образование и затем по-
ступить на королевскую службу в качестве писаря или секретаря канце-
лярии. Растущая королевская администрация уже в XV в. в значитель-
ной мере рекрутировала чиновников из числа горожан. О том, что по-
добные начинания удавались, свидетельствуют имена членов магистра-
тов и бургомистров ряда городов. Так, в Копенгагене в 1447 г. имеются
186
бургомистр Ханс Переплетчик и члены совета Педер Скорняк и Вил-
лум Подковщик. В Ольборге в 1441 г. бумаги подписывают бургомист-
ры Клаус Извозчик, Йохан Кузнец, Тётлер Пекарь, член совета Севе-
рин Каменщик. Подобная же картина обнаружена нами при просмотре
материалов по городам Мальмё, Свенборг, Роскилле.
В пользу гипотезы о том, что дети ремесленников достаточно мас-
сово порывали с профессией отцов, говорит и проведенный нами ана-
лиз составлявшихся в разные годы членских списков купеческого цеха
Тела Господня в Ольборге, куда ремесленники не допускались. Под фа-
милией Портной там встречается по меньшей мере 18 человек (мы ус-
ловно приняли имена, которые повторены в нескольких списках, за од-
но имя), Кузнец - 15 человек, Плотник - 11, Бондарь - 10, Булочник -
6, Каменщик - 5, Ювелир, Скорняк, Монетчик - по 3 человека, Сапож-
ник, Жестянщик, Подковщик, Обрезчик - по 2, Стрсмянник, Мясник,
Шорник, Ремесленник - по одному человеку. Эти данные показывают,
что возможность заняться торговлей имелась у представителей прак-
тически всех ремесленных специальностей. На фоне такой динамики
желание подробно зафиксировать цеховые обычаи, тем более, что ус-
тавы торжественно зачитывались перед залом на каждой праздничной
встрече, представляется вполне осмысленным.
Существенное влияние на содержание уставов цехов оказывали
взаимоотношения ремесленников с купеческими объединениями, ос-
ложнившиеся после издания Городского распоряжения Эрика Поме-
ранского. В дальнейшем купеческие гильдии служили для ремеслен-
ных цехов образцом внутренней организации и одновременно объек-
том соперничества. Около 1425 г. датские и немецкие купцы совмест-
но основали в Ольборге гильдию, получившую название цеха Тела Гос-
подня. Статья 2 устава, принятого в 1441 г., отвергает участие ремес-
ленников в этом престижном объединении: “...никакие ремесленники,
к какому бы ремеслу они ни принадлежали ...не могут быть братьями
в этом названном цехе, так как вы не должны сталкиваться с недобро-
желательством какого-либо ремесла... в городе...*’. Нам не известно, о
каком недоброжелательстве идет речь, но факт обострения отношений
очевиден. Как очевидно и то, что купечество сознательно ставило ре-
месленников на более низкую социальную ступень. Этому в значитель-
ной степени способствовала и новая налоговая политика власти: после
1443 г. сначала в Копенгагене, а затем и в других городах бургомистры
и члены магистратов - как известно, купеческих - освобождались от
уплаты налогов, что сближало их со свободными сословиями.
Какова же была реакция ремесленников? В нашем распоряжении
имеется только один устав ремесленнического цеха Ольборга - сапож-
ников, утвержденный королем Хансом 17 мая 1509 г. Однако цех суще-
ствовал уже за несколько десятилетий до принятия этого документа
(известны два письма, касающиеся его деятельности, - от 12 марта
1470 г. и 13 сентября 1471 г.). Кроме того, король Ханс переутверждал
уставы ряда корпораций, что дает основание думать, что и у данного
цеха был более ранний свод правил, в большой мере повторенный в
версии 1509 г. Но воспользуемся известным нам уставом. Обращает на
себя внимание та серьезность, с какой в нем обсуждаются вопросы че-
187
сти и респектабельности, вплоть до норм поведения на цеховых сход-
ках и праздниках. Отстаивание своего достоинства, защита репутации
членов цеха и тем самым их социальной роли встают в ряд важнейших
задач этого объединения.
Повышаются требования к новым мастерам. Вступление в цех пре-
вращается в сложную трехступенчатую процедуру с профессиональ-
ным и социальным отбором претендентов. Параграф 1 устава не толь-
ко подчеркивает необходимость быть законнорожденным, что доста-
точно обычно для ремесленных организаций того времени, но и наста-
ивает на пред ъявлении письменного свидетельства: “Во-первых, тот,
кто желает войти в гильдию сапожников в нашем городе Ольборге,
должен иметь подтверждение того, что он или она рождены в браке и
имеют хорошую репутацию”. Авторы устава резко выступают против
всего, что могло бы этой репутации повредить, в том числе против слу-
хов’ и очернительства. Параграф 19 формулирует это так: “Если их
брат или сестра по гильдии обнаружат сплетни, которые могут навре-
дить их чести, тогда должны они это опровергнуть, ежели они хотят
пребывать в гильдии../’. Параграф 20 направлен против тех, “кто сво-
их братьев и сестер по гильдии порицает и не может этого полностью
доказать...”.
Забота о том, какое впечатление цех производит на окружающих,
стремление утвердить свою принадлежность к респектабельному об-
ществу и продемонстрировать незапятнанную репутацию проходят че-
рез множество уставов, принимавшихся на протяжении всего XV в.
Особенно важно было прилично вести себя на общих сходах и пи-
рах, на которые приглашались бургомистры, члены городского совета,
королевские чиновники, священники. Здесь и требование быть подоба-
ющим образом одетым (от шляпы у мастеров до запрета приходить в
портах и босыми ногами у подмастерьев), и тишину в зале, умеренно
пить и есть, не напаивать других “больше, чем уважительно, и сверх по-
рядка”. Воспрещались также выкрики и грубые высказывания, несо-
лидная беготня по залу, танцы без специального распоряжения, азарт-
ные игры и многое другое.
В уставе ремесленников и сумщиков Копенгагена от 3 апреля
1460 г. есть § 10, концентрирующий в себе несколько подобных требо-
ваний: “Тот, кого рвет или кто производит нечистоты в цеховом доме
или во дворе, или создает неприличия задом, или обзывает кого-то
озорником, вором или изменником, штрафуются на 1 бочку пива
братьям и 2 марки воска к мессе...”.
Особую строгость проявляют уставы гильдий подмастерьев, в со-
ставе которых преобладали молодые, необузданные сельские парни,
даже на фоне всеобщей простоты нравов отличавшиеся грубостью ма-
нер. Однако принадлежность к клану ремесленников обязывала их
ощущать себя стабильными и добропорядочными членами общества.
Так, устав подмастерьев сапожников Роскилле, принятый около
1450 г.» выдвигает следующие требования: “§ 13: Если обнаружат како-
го-либо брата в квартале потаскух, платит он два английских, а зайдет
брат в квартал потаскух, когда братья вместе пьют, платит он 3 сереб-
ряных пеннинга штрафа. § 24: Тот, кто в рубахе ходит по улице, дол-
188
жен штрафоваться на 1 марку воска. § 25: Тот, кто босым приходит на
общую встречу, должен штрафоваться на 1 шиллинг. § 26: Тот, кто в
обществе над другими насмехается по поводу танца либо по другому
поводу, штрафуется на полбочки пива и марку воска...” Список подоб-
ного рода запретов даже по одной этой гильдии можно было бы про-
должить.
В уставах ремесленных цехов насчитывается до 35 статей против
чрезмерного пьянства. И вновь здесь можно провести грань между
объединениями мастеров и подмастерьев. Если последние устанавлива-
ли наказания в основном за последствия пьянства, то у степенных мас-
теров эти статьи носят предупредительный характер. Так, запрет брать
себе больше пива, чем человек может осилить, чтобы его потом не
стошнило, появляется в 1492 г. в § 13 устава портных Оденсе и в 1493 г.
повторяется в уставе кожевников того же города. Особенно не одобря-
лось мастерами, когда после рвоты пьяный ремесленник возвращался
на свое место и продолжал пить (сапожники Фленсбурга, 24 июля 1437,
§ 37; скорняки Фленсбурга, 15 ноября 1437, § 34 и др.). Мастеров забо-
тило даже, чтобы участника праздничного застолья не стошнило по до-
роге домой, когда кто-то из горожан мог видеть столь недостойное по-
ведение (кузнецы Слагельсе, 7 июля 1469, § 14; кузнецы Роскилле,
1491, § 28).
Итак, цехи, ущемленные в правах, как бы пытаются создать собст-
венный кодекс чести. Вместе с тем, было бы неверно считать, что ре-
месленники вообще не были вхожи в купеческие и другие элитарные
объединения. В списках членов основанной в 1443 г. в Копенгагене
Датской компании, бывшей наиболее престижной гильдией своего вре-
мени, наряду с королем Кристофером Баварским, а позднее королевой
Софией и множеством придворных, рыцарей, каноников, бургомист-
ров мы обнаружили также 14 портных и обрезчиков ниток, 7 кузнецов
разного профиля, включая часовщика и слесаря, 5 ювелиров, 4 сапож-
ника, 4 пекаря, 3 каменщика, 3 бондаря, 3 скорняка, 2 стекольщика, ре-
менщика, столяра, седельного мастера. Иными словами, исключая пи-
воваров, поваров, цирюльников, около 15% общего числа членов гиль-
дии составляли ремесленные мастера. При столь массовом проникно-
вении ремесленников в купеческие объединения естественно предпо-
ложить, что многие их нормы переносились в уставы цехов.
Одной из первостепенных функций купеческих гильдий была орга-
низация совместного досуга - от корпоративных пирушек до таких тра-
диционных для германских народов празднеств, как масленичные пля-
ски, избрание майского графа (не короля — Б.Й.), стрельба по попугаю.
Ремесленные цехи, хотя и не претендовали на устройство подобных
массовых увеселений (за исключением, пожалуй, хороводов подмас-
терьев на масленицу), но во многом следовали праздничным установле-
ниям гильдий, порой пытаясь превзойти купцов в убранстве цехового
дома и роскоши стола. От более “цивилизованных” купцов они получи-
ли также новые формы обхождения, например, запрет мочиться в це-
ховом доме и дворе, в то время как их уставы лишь запрещали мочить-
ся на свое место за столом и друг на друга. Нередко заимствования но-
сили поэтапный характер. Так, положение о том, что член корпорации,
189
пригласивший на пир гостя, оплачивает его участие в застолье, впер-
вые появляется в 1382 г. в § 13 устава объединения немецких купцов в
Копенгагене - Немецкой купеческой компании, затем в 1447 г. перехо-
дит в § 5 устава Датской компании и вновь возникает в § 12 пересмот-
ренного в 1514 г. устава ременщиков, кошельников и сумщиков Копен-
гагена.
Воспроизведение норм престижных городских объединений пре-
следовало, вероятно, ту же цель, что и противопоставление себя им, а
именно, ощутить собственную значимость и повысить в глазах общест-
ва статус своего ремесла.
Выше уже сказано, что основой датского цехового праздника был
пир. Безусловно, торжество включало и мессу в церкви, иногда сопро-
вождающуюся небольшим шествием, и украшение зала - зеленью ле-
том и тканями зимой, - и торжественные речи, а у некоторых объеди-
нений также музыку и пляски в цеховом доме. Но его душой остава-
лось застолье. При чтении уставов воображение рисует образцы поис-
тине ренессансных пиршеств с необычайным обилием пищи и напит-
ков - чаще пива, но в ряде случаев и вина. Порой затруднительно даже
определить масштабы подобных пиров. Когда ювелиры, ременщики,
сабельщики Свенборга (1450-1500, § 4) указывают, что ремесленник,
организующий попойку, может пригласить гостей “не более чем на
2 блюда солонины”, не вполне ясно, сколько это человек, если учесть,
что одно такое блюдо состояло из трети свиного бока, шестнадцатой
части бычьей туши, четверти ягненка, половины гуся, одного говяжье-
го языка и одной колбасы.
Некоторые цехи оставили сведения о своей численности. Единст-
венные две корпорации, которые уже в XV в. лимитируют доступ но-
вых членов, - канатчики Мальмё (6 сентября 1412), и мясники Драгера
(22 июня 1443), - называют в уставах свой предельный состав: соответ-
ственно 24 и 25 человек. Устав кузнецов Истада 1496 г. сопровожден
списком мастеров и членов их семей, насчитывающим 40 человек.
В среднем в небольших городах в ремесленные корпорации входило от
8 до 14 мастеров, в более крупных - от 15 до 25, а вместе с женами и
вдовами членство редко доходило до 50 человек. Тогда почему же для
цеховых застолий заготавливалось столь огромное количество пищи и,
главное, почему уставы столь внимательны к составу стола?
Ответы на эти вопросы следует искать среди прочего и в реакции
населения на законодательство против роскоши. Характерная для по-
литики меркантилизма, проводимой датским правительством в XVII в.,
борьба с неумеренным потреблением фактически началась еще на не-
сколько столетий ранее. При этом экономически оправданные законо-
дательные решения принимались без какого-либо учета психологии
горожан.
Средневековые города, широко обнесенные крепостными стенами
в надежде на значительный рост населения и этих надежд не оправдав-
шие, застраивались достаточно хаотично. Мастеровые, если и жили
слободами, то лишь в более позднее время. В XV в. бедные продолжа-
ли обитать бок о бок с богатыми, ремесленники - рядом с городским
патрициатом. Желание превзойти соседей и дух соперничества побуж-
190
дали горожан не только потреблять больше необходимого, но и устра-
ивать непомерно дорогие и многолюдные застолья. На протяжении
XIV-XVI вв. городские власти, а затем и король пытаются ограничить
затраты населения как на общественные, так и на частные празднич-
ные пиры, особенно свадебные, регулируя допустимую длительность
празднования, количество гостей, число блюд на столе, надеваемых па-
радных украшений и т.д. Неоднократно делались также попытки по-
сягнуть на святая святых гильдий и цехов - их пиры.
Одну из первых таких попыток, приведшую к вооруженному бунту
жителей Копенгагена, предпринял в конце ХШ в. роскилльский епи-
скоп Йенс Краг. После христианизации Дании ее территория была по-
делена на восемь епархий, и растущий Копенгаген до 1417 г. находился
в ведении епархии Роскилле, не располагая привилегиями королевских
городов. 29 января 1294 г. только что вступивший в должность и весь-
ма косервативный епископ издает более 100 параграфов нового Город-
ского закона, где с “целью улучшения морали” запрещает “объедине-
ния копенгагенцев для организации попоек или братства, которые на-
род называет гильдиями...”. Эта мера полностью разрушала уже сло-
жившийся уклад жизни города, в котором социальная и религиозная
политика гильдий играли определяющую роль.
В ответ горожане призвали к открытому мятежу. После обстрела
копенгагенской крепости, де скрывался епископ, они собрались на
сход, составили письменную жалобу на имя короля Эрика VI, а затем
организовали шумное братское пиршество, продемонстрировав тем са-
мым, что гильдии восстановлены. Король не пожелал открытого кон-
фликта с епископом. Хотя гильдии с их пирами продолжали существо-
вать, но были конфискованы принадлежавшие им дома, земли, утварь
и введены налоги на их оставшееся имущество.
В XV и последующих столетиях законодательство против роскоши
приобретает регулярный характер. Основания для подобных мер име-
ли главным образом экономическое содержание. Стремление дворян-
ства и среднего класса подчеркнуть свое богатство, окружая себя доро-
гостоящими предметами, подрывало экономику городов и создавало
дефицит торгового баланса за счет преобладания импорта товаров над
сырьевым экспортом. С другой стороны, тяготение к роскоши проти-
воречило католической морали и религиозным представлениям о соци-
альном статусе, где идеалы бедности, целомудрия и незапятнанной ре-
путации считались важнейшими на пути к спасению души.
В соответствии с вводимыми нормами всем сословиям запрещалась
чрезмерность в одежде, украшениях, пище; каждое из них получало
свои границы дозволенного, в том числе и в проведении праздников.
Дворянство не только пользовалось преимущественным правом на но-
шение драгоценных украшений и костюмов из дорогих привозных тка-
ней, но и на организацию впечатляющих и столь подробно описанных
современниками пиров. Купечество и другие крупные горожане своим
костюмом и украшениями, а также возможностью устройства индиви-
дуального праздника отделяли себя от групп ремесленников, а те в
свою очередь пытались приблизить себя к городской верхушке и одно-
временно установить границу между собой и толпой. Роскошный цехо-
191
вой праздник призван был сообщить миру о богатстве и процветании
цеха. Эту социальную функцию ремесленных праздников следует рас-
сматривать как одну из главных.
Что же конкретно придавало особый блеск цеховым пирам? Во-
первых, наличие собственного братского дома, которыми до 1500 г. об-
ладали лишь немногие цехи, как, например, портные (1492), кожевни-
ки (1493) и кузнецы (1496) Оденсе. Во-вторых, возможность создать
приятную атмосферу - затянуть голые стены яркими тканями, поло-
жить мягкие ткани и подушки на скамьи, тепло протопить помещение
и зажечь множество свечей (кузнецы Роскилле, 1491, § 15). В-третьих,
выставленные на стол дорогие чаши, вносившиеся в большинстве це-
хов как часть вступительного взноса и непременно возмещавшиеся те-
ми, кто их разбивал. Кроме того, присутствие цехового лакея, называ-
емого в уставах дьячком, который бы разливал на попойках пиво из бо-
чек (ювелиры, ременщики и сабельщики, 1450-1500, § 4). И, главное,
те продукты на столе, которые человек среднего достатка не ел не
только в будни, но обычно и в праздники.
У портных Оденсе (1492, § 2) читаем по поводу вступительного
обеда: "... этот стол должен делиться на два полных дня, каждый день
включает 4 соленых окорока и каждый день 4 свежих подачи, каждый
день жаркое, кашу, мусс, и масло, и сыр, и хлеб, и что этому соответст-
вует, и одну чашу, а на другой день 12 шиллингов на стол. Если обна-
ружится некая нехватка еды или пива, когда что-то хорошее отсутству-
ет, тогда надлежит всем братьям сказать, в чем есть недостача”. Заме-
тим, что под подачей подразумевалось не одно, а несколько блюд, при-
готовленных из однородных продуктов - свежей рыбы, птицы, говяди-
ны и др. А кузнецы Роскилле (1491, § 6) наряду с солониной, свежим
мясом и, естественно, пивом указывают: "... и хлеб, и масло, и сыр, и бе-
лый хлеб, и булки..?’, т.е. в одной фразе хлеб назван трижды.
Свежее мясо упоминается в уставах 20 цехов - от канатчиков
Мальмё (6 сентября 1412, § 3) до кузнецов Фленсбурга (24 июля 1514,
§ 12, 14, 15), следовательно, значительность его включения в меню со-
храняется в течение всего XV в. и на всей территории Дании. Упомина-
ние пшеничного хлеба мы обнаруживаем лишь в девяти уставах доста-
точно процветающих цехов, причем ременщики и кошельники Копен-
гагена, назвав его в уставе от 3 апреля 1460 г. (§ 2), не забывают повто-
рить соответствующий пункт в обновленном и расширенном уставе от
4 августа 1514 г. (§ 4). Любопытно, что даже пекари нередко ограничи-
ваются в своих застольях ржаным хлебом.
Такое внимание ремесленников к окорокам, свежему мясу и пше-
ничному хлебу не случайно. И то, и другое было редкостью на столе
средневекового скандинава. Причиной тому нс только национальная
специфика сельскохозяйственного производства, но и экономические и
демографические кризисы позднего средневековья, охватившие Евро-
пу. В силу жестких климатических условий зимнее содержание скота
было затруднительно, и свежее мясо становилось доступно большинст-
ву населения только осенью, когда забивалась значительная часть ста-
да. И город, и деревня основную часть года существовали за счет склад-
ских припасов. Из способов заготовок применялись вяление, соление и
192
в меньшей степени копчение. Олав Магнус, шведский епископ, издав-
ший в 1555 г. книгу о быте скандинавских народов, отмечает: “Север-
ные люди едят круглый год мясо либо соленое, либо сушеное, либо
копченое, но не варят его”. Отзыв иностранца, побывавшего в Дании,
более эмоционален: “Их пища, сама по себе хорошая, скверно приготов-
лена. Большинство [блюд] соленые и дурно пахнут, когда их ставят на
стол. Но их [людей] это не заботит”.
Цены на мясо, привозимое крестьянами на городской торг, регули-
ровались магистратами. При сезонных колебаниях в ценах мясо - и го-
вядина, и свинина, и баранина - всегда оставалось относительно недо-
рогим и общедоступным продуктом. Так, килограмм говядины стоил в
середине XV столетия 10 пеннингов против 20 пеннингов за килограмм
пшеничного хлеба. Однако цены на свежее мясо, за исключением осен-
них месяцев, были, очевидны, много выше. В начале XVI в. 3 фунта
свежей говядины стоили столько же, сколько пара штанов или две па-
ры перчаток, и по цене равнялись среднему дневному заработку низко-
оплачиваемого плотника. Понятно, что присутствие свежего мяса на
праздничном столе свидетельствовало о достатке. Свинина была в сред-
нем на 25% дешевле говядины, но ее производство в течение всего пе-
риода оставалось низким. Поэтому роскошный стол непременно тре-
бовал жаркого из свинины и ветчины.
Заготовки рыбы, потреблявшейся в больших количествах, начиная
с XII в., когда было введено до 180 постных дней в году, также носили
сезонный характер. Осенью, когда знаменитая эресуннская сельдь
близко подходила к берегам, население всей страны устремлялось в
Сконе для се лова или покупки. В 1494 г. около трех пятых всех рыба-
ков на Зунде составляли горожане. Цены на рыбных базарах были сво-
бодными и очень низкими. Ни в одном из уставов блюда из столь по-
вседневной рыбы отдельно не упоминаются. Ремесленники вообще
старались избегать постных дней для организации пиров, хотя можно
предположить, что “свежие подачи” включали и пищу из необычных и
особо жирных пород рыбы.
Из зерновых культур наибольшее распространение имел ячмень.
Некоторая его часть шла на выпечку хлеба и мололась на крупу, но в
основном он использовался в пивоварении. Собственно хлебной куль-
турой была рожь. Малоурожайная в условиях Скандинавии пшеница
оставалась большой редкостью. Мера пшеницы стоила на рынке вдвое
дороже меры ржи или ячменя и вчетверо дороже меры овса. Подобное
соотношение цен на зерновые сохранялось до конца рассматриваемого
периода. Около 1524 г. пекарям Мальмё было дано распоряжение, ус-
танавливающее зависимость между весом выпекаемого хлеба и стои-
мостью четверика ржи и пшеницы, колебавшейся соответственно от 1
до 4 и от 3 до 7 шиллингов.
Кризис земледелия во второй половине XIV в., связанный с суще-
ственным сокращением численности населения и, соответственно, па-
дением спроса на продукты питания, привел к тому, что традиционный
для средневековой Дании экспорт зерна уступил место экспорту круп-
ного рогатого скота. В течение всего последующего столетия разведе-
ние хлебных культур находилось в упадке из-за острой нехватки рабо-
7 Город..., том 2
193
чей силы. В результате цены на мясо резко упали, а цены за зерно
столь же резко подскочили. Только за первую половину XV в. цена
пшеницы выросла втрое. Как ни парадоксально это звучит, но в пери-
од позднего средневековья повсеместно производимое мясо было де-
шевле хлеба, во всяком случае вдвое дешевле хлеба пшеничного. И по-
требление мясных продуктов многократно превышало потребление
зерна.
Средневековый человек в целом питался значительно менее разно-
образно, но более калорийно, чем человек нового времени. На одного
взрослого мужчину в среднем приходилось 3 кг исходных продуктов в
день, при этом баланс между мясными и хлебными продуктами в XV в.
сильно сдвинулся в сторону дешевого консервированного мяса. Днев-
ной рацидн тех, кто занимался физическим трудом, выглядел следую-
щим образом: 1 кг 750 г мяса или рыбы (в рыбные дни также 190 г по-
стного масла), 750 г хлеба, 100 г ячменной крупы, 200 г сушеного горо-
ха. Здесь не учтены овощи, которые каждая семья, включая город-
скую, выращивала на своем огороде и которыми в достаточной мере
удовлетворялась потребность в витаминах. Таким образом, хлеб на
столе, особенно белый, был показателем статуса, и когда сапожники
Слагельсе (21 февраля 1471, § 35) кроме ржаного хлеба упоминают в
своем уставе белые булки, это, как ничто другое, характеризует воз-
можности цеха.
Ежедневным питьем средневековых датчат было пиво, которое ре-
месленникам разрешалось варить дома для собственного пользования,
но не для продажи. Учитывая, что пища была невероятно соленой, а
воду из городских колодцев было опасно пить, потребление домашне-
го пива составляло 4—5 л на одного взрослого.
Для пиров и совместных цеховых попоек, участие в которых опла-
чивалось каждым ремесленником по истечении недели или двух, пиво
закупалось в огромных количествах. Цеховой распорядитель, называв-
шийся шафером, имел право назначить двоих членов цеха ответствен-
ными за его покупку (подмастерья пекарей Оденсе, 1403, § 37). В их
обязанности входило обойти город и выбрать лучшее по вкусу местное
пиво (подмастерья кузнецов Фленсбурга, 1425, § 17).
Датское пиво отличалось низким качеством. Немецкий студент,
знавший лучшие сорта этого напитка, записывает: “У них есть нечто
отвратительное - домашнее пиво, которое невозможно пить... Повин-
на ли в этом морская вода, я не могу сказать”. Поэтому во многих це-
хах вступительные взносы и штрфы платились немецким пивом, стоив-
шим вдвое дороже датского. Устав мясников Копенгагена (1496, § 6)
требует, чтобы новый мастер “сделал угощение с двумя бочками вис-
марского или четырьмя бочками датского пива”. В начале XVI в. этот
разрыв в цене становится еще большим. В 1507 г. гильдия Св. Гертру-
ды в Хеллестеде за бочку “хорошего датского пива” (объемом в 117 л)
платила 12 шиллингов, а годом позже бочка гамбургского пива обхо-
дится религиозному объединению Шлезвига в 3 марки, т.е. ровно в 4
раза дороже.
Организация вступительного обеда с обязательными дорогостоя-
щими блюдами и пятью бочками пива, как у портных Оденсе (1451,
194
§ 2), непомерным грузом ложилась на плечи новых членов цеха, осо-
бенно вчерашних подмастерьев, успешно прошедших профессиональ-
ное испытание, но в отличие от пришлых мастеров часто не располага-
ющих достаточными средствами для самостоятельного ведения дела.
Цехи в большинстве случаев считались с этим, и ряд уставов разрешал
мастерам вместо одного большого пира устроить два менее пышных -
один сразу, а второй через определенный срок. Такая практика была
принята, например, у ювелиров, ременщиков и сабельщиков Свенбор-
га (1450-1500, § 2), где новый мастер обязывался делать стол “дважды
в течение года и дня и давать каждый раз две бочки пива, соленые око-
рока и 2 свежих подачи, сыр и масло, хлеб от булочника и белый
хлеб...”. Однако совсем отказаться от вступительного пира, бывшего
частью их культуры, ремесленники не намеревались. И когда власти -
местные и королевская - в русле политики запретов на роскошь пред-
приняли борьбу против любых форм вступительных угощений и круп-
ных денежных взносов, это не могло не быть воспринято как посяга-
тельство на внутренние свободы цехов.
А подобная борьба велась уже со времени Городского распоряже-
ния Эрика Померанского от 15 февраля 1422 г. Читаем: “Отныне дол-
жен тот, кто в каком-либо городе добьется членства в одном из выше-
названных ремесел, как они называют свои цехи, давать столько же за
свое принятие в цех, сколько он дает городу, когда становится горожа-
нином, и не больше”. Три уже известных нам цеха в Мальмё, приняв-
шие свои уставы вскоре по выходе распоряжения, точно следуют его
букве и настаивают, чтобы вступивший в ремесло вносил в цех “6 шил-
лингов и бочку хорошего пива”, т.е. ровно столько, сколько он платил
магистрату. Другие же цехи - кузнецы Рибе (3 марта 1424), ювелиры
Копенгагена (1429) - словно и не замечают королевского указа.
Следующий шаг предпринимает уже в первый год своего правле-
ния Кристиан Баварский. 14 октября 1443 г. он дает Копенгагену но-
вый городской закон, через полтора столетия отменивший закон епи-
скопа Крага и ставший образцом для организации жизни многих горо-
дов Дании. Документ состоит из шести разделов, первый из которых
посвящен укреплению городских гильдий и цехов. И здесь в еще более
жестком виде повторено требование 1422 г.: “Тот, кто рожден в Копен-
гагене и знает ремесло... не должен давать больше 1 эре (восьмая часть
марки серебра - Б.Й.), когда он входит в ремесло... Рожденный вне го-
рода... должен давать столько же за вступление в ремесло, сколько он
дает, когда становится горожанином”.
Вероятно, это подействовало, так как в правилах мясников Копен-
гагена, принятых в 1451 г. и утвержденных новым королем Кристиа-
ном I, нет ни одного пункта, посвященного обедам и попойкам. Однако
позднее, уже с устава ременщиков и котельников Копенгагена 1460 г.,
где подробно описан вступительный пир, этот запрет систематически
нарушается. И в уставе кожевников Копенгагена от 2 июня 1485 г.,
подписанном королем Хансом, девять из шестнадцати параграфов от-
даны сходам и угощениям; правда, меню вступительного обеда не при-
водится, а лишь названа его минимальная стоимость - 6 грот (около
трети марки). Стоимость вступительного пира, а именно 4 марки, назы-
7*
1 ПС
вается и в следующем по времени из дошедших до нас актов цехов Ко-
пенгагена - ювелиров (1496). Но в уставе мясников, пересмотренном в
том же 1496 г., указано общее число блюд вступительного пира, хотя в
целом документы последнего десятилетия XV в. приобретают более
деловой характер и праздничные предписания даны в них значительно
лаконичнее, чем в более ранних сводах.
В дальнейшем положение ремесленников в Дании драматически
меняется. Государственная политика, направленная на централизацию
власти, лишает их профессиональные объединения того режима благо-
приятствования, которым они пользовались на протяжении более по-
лутора веков.
*
ЛИТЕРАТУРА
Danmarks Gilde- og Lavskraaer. Bd. I, 2; Danmark i tusind ir. Heming, 1986
и др.
Olaus Magnus. Centium septentrionalium historia Lib. XV. Цит. по kh: Troels-
Lund T. Dagligt liv Norden i det 16. Arhundrede. Haslev, 1969. Bd. 3, bog. 5. 6 udg.
Danmarks Gilde- og Lavskraaer fra Middelalderen I Ved c. Nyrop. K0benhavn,
1895-1904. Bd. 1,2.
Andersen S. K0benhavn i Middelalderen. Kdbenhavn, 1948.
Aktstykker til Oplysning af Danmarks indre Forhold i aeldre Tid. Kdbenhavn,
1845. Bd. 2.
Kjersgaard E. Fra Det daglige br0d. Nationalmuseet, 1976.
K0benhavn for og nu - og aidrig. Bd. 11 // Dahl. B.W., Gamrath H. Bykort,
prospekterog byens historie. K0benhavn, 1991.
Lundbak H. Sifrcmt som vi skulle vaere deres ludige borgere: R&dene i K0benhavn
og Malmo. Odense, 1985. Tabl. 1.
Hfcndvaerkets kulturhistorie. Bd. 1 // Jacobsen G. HAndvacrket kommer til
Danmark: Tider f0r 1550. K0benhavn, 1982.
Politikens Danmarkshistorie. 3. udg. K0benhavn, 1984. Bd. 4.
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ
И ДУХОВНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ.
НАУКА И ТЕХНИКА
МОНАШЕСТВО В ДУХОВНОЙ ЖИЗНИ ГОРОДА
Уже в предыдущем томе мы констатировали различие старого и
нового, нищенствующего, монашества в понимании целей монашеско-
го служения, обусловившее пассивность бснсдектинцев в их взаимоот-
ношениях с горожанами, и, напротив, активность, даже агрессивность
мендикантов в стремлении доминировать в духовной жизни города.
Это, однако, нс означает, что с появлением в ХШ в. нищенствующих
братьев храмы бенедектинских монастырей опустели. С одной сторо-
ны, их городские монастыри оставались существенными звеньями епи-
скопского стадионного богослужения, являясь в некоторых случаях и
усыпальницей прелатов.
С другой стороны, сохранялись уже установившиеся связи со знат-
ными и владетельными семействами, не обязательно проживавшими в
городе, поколения которых поминались монахами в молитвах и анни-
версариях, были похоронены в храме или на монастырском кладбище.
Такие монастыри, экономические интересы которых находились по
преимуществу в аграрном секторе, испомещавшие на своих землях де-
сятки, а иногда и сотни рыцарей-министериалов, и, кроме того, через
должность фогта юридически и имущественно связанные с крупной
феодальной знатью, служили духовному самоутверждению благород-
ного сословия, выступали хранителями родовой памяти его представи-
телей, наконец, гарантировали их земное и загробное благополучие.
Одновременно они обеспечивали достойное существование отпрыскам
знатных семейств, которые в силу болезней или каких-либо физиче-
ских недостатков, отсутствия наследства, достаточного для ведения
“благородной жизни”, а у дочерей - еще и подходящей партии, только
в монастыре могли найти престижное убежище.
Уже в раннее средневековье бенедиктинские аббатства приобрели
почти исключительно аристократический характер, который, несмот-
ря на критику реформаторов X-XI вв., цистерцианцев в XII в., сохра-
нялся и в дальнейшем. Хильдегарда Бингснская (1098-1179) объясняла
аристократическую замкнутость своей обители как ссылками на соот-
ветствие земной и небесной иерархии, так и опасением перед социаль-
ными конфликтами внутри общины: “Какой человек загоняет все свое
стадо без разбора в одно стойло, - быков, ослов, овец, баранов”. Ари-
стократизация монашества превратила его в одну из форм жизни зна-
ти с характерными, социально обусловленными стереотипами и при-
© Н.Ф. Усков
197
Джотто. Смерть св. Франциска. 1325 г.
вычками поведения. Строгая аскеза - удел лиц “подлого” происхожде-
ния, тогда как знати подобает “умеренная ноша” (jugum moderatum).
Знатность позволяла отступать не только от ограничений в пище и
одежде, но оправдывала, например, охоту и прочие увеселения. Без
преувеличения достижением учения канонистов о диспенсах являлось
утверждение известного итальянского правоведа Бальдо де Убальдиса
(1327-1400) о том, что папа может на время освободить знатного мона-
ха от обета целомудрия, если его роду грозит вымирание, и разрешить
ему жить с mulier ad tempus (женщиной на время) вплоть до появления
у нее признаков беременности {usque ad procreationem sobolis). Эта нор-
ма, однако, не распространялась на богатых горожан, продолжение ро-
да которых не обладало, с точки зрения канониста, той же обществен-
ной значимостью (salus publical). В житии патриарха Венеции Лаврен-
тия Юстиниана (1381-1456), опубликованном в 1475 г., говорилось, что
его род восходит к монаху монастыря св. Николая, Николо (ум. после
1179) из знатной венецианской семьи Джюстиниани. После гибели
братьев Николо папа Александр III разрешил монаху временно соеди-
ниться с женщиной, от которой он затем имел девять детей. Святость
этого сожительства подтверждал, по мнению агиографа, sanctitatis
propago (отросток святости) - патриарх Венеции Лаврентий. Николо
после рождения детей, “благодаря Бога и помятуя о своем монашеском
обете”, удалился вместе со своей “женщиной на время” в монастырь.
Кастовость бенедиктинского монашества определяла малочислен-
ность некоторых общин, принимавших в свои ряды к тому же не толь-
ко знатных, но и тех, кто способен был за собственный счет обеспечить
свое содержание. Так, в аббатстве Санкт-Галлен, сюзерене одноимен-
ного города и значительных владений в северо-восточной Швейцарии,
к 1411 г., когда скончался аббат Куно фон Штоффельн (1379-1411),
жили только два монаха, один из которых был “избран” аббатом, да и
то под давлением горожан, опасавшихся потерять доходы от многочис-
ленных паломников. Богослужебные обязанности при этом перекла-
дывались на так называемых капелланов, обычно беглых нищенству-
198
ющих монахов или клириков, не имевших достаточных средств к суще-
ствованию.
Реформаторы бенедиктинского монашества в XV в. стремились
вернуть, по их же словам, xenodochia nobilitatis (приюты для знати) к
первоначальным идеалам монашеского общежития, и так называемой
indifferentia benedictina, согласно которой одно лишь стремление следо-
вать Христу служит критерием приема в монастырь, а знатность опре-
деляется не происхождением, но духовными подвигами. В то же время,
например, реформаторски настроенные бенедиктинцы диоцезов Майн-
ца и Бамберга, собравшись в 1417 г. во время Констанцского собора в
городском монастыре Петерсхаузен, выработали компромиссное ре-
шение: община должна неукоснительно принимать людей любого зва-
ния и состояния лишь в том случае, если ощущается недостаток в кан-
дидатах знатного происхождения. Крупный реформатор бенедиктинст-
ва Иоаннес Роде (ум. в 1439), аббат монастыря св. Маттиаса в Трире, в
уставе, данном Санкт-Маттиасу, а также Санкт-Максимину, другому
значительному трирскому аббатству, запрещал принимать в мона-
стырь внебрачных детей, делая исключение лишь для бастардов знати.
Другой известный идеолог уже общецерковной реформы, канцлер Па-
рижского университета и деятель Констанцского собора, Жан Жерсон
(1363-1429), вообще решительно поддерживал знать в ее взаимоотно-
шениях с монастырями: любовь к ближнему берет начало в любви к се-
бе самому (amor sui ips i us), а поскольку сыновья и дочери “одной плоти
и крови” с их родителями, то дворяне поступают в согласии с “Божьим
законом”, когда предназначают основанные ими монастыри исключи-
тельно для отпрысков своих родов.
Вмесге с тем, в устах некоторых реформаторов требование равен-
ства при приеме в общину превращалось в решительную отповедь зна-
ти и апологию бюргерства. Так, Иоаннес Кек, сын каретника из Гинге-
на на Бренде, первый бюргер, вступивший в 1442 г. в до того аристо-
кратический монастырь Тегернзее под Мюнхеном, утверждал, следуя
Аристотелю, что “избыток имущества” делает знатного человека вы-
сокомерным, неукротимым, кичливым и властолюбивым, т.е. сообща-
ет ему качества, несовместимые с монашеским призванием. Кеку в
1480 г. вторит другой реформатор, Кристиан Тсзенлахер, подчеркивая,
что только в том монастыре соблюдается устав, где монахи происходят
из средних слоев, бюргерства, обладающих способностью жить “разум-
но” (rationabiliter) и в любви к ближнему, тогда как знать чванлива, а
крестьяне не образованы.
Попытка ввести indifferentia benedictina в монастыре св. Михаила в
Бамберге вызвала длительное и упорное противостояние местной зна-
ти с 1417 примерно по 1467 г. После реформы монастыря, которая ста-
ла возможной под нажимом епископа лишь в 1463 г., 66 дворян обрати-
лись с жалобой к провинциальному капитулу бенедиктинцев, заседав-
шему в Вюрцбурге. Они указывали, что монастырь был основан “толь-
ко для благородных и рожденных от щита”, и когда аббат-реформатор
принимает в морастырь братьев, “не рожденных от щита”, то вредит не
только монастырю, но и выказывает тем пренебрежение “всему благо-
родному сословию”. В другой петиции, направленной епископу Бам-
199
бергскому Хайнриху Гросс фон Троккау (1487-1501), рыцари жалова-
лись, что в монастырях, основанных некогда знатью для своих же чад,
в том числе и в Санкт-Михаэле, правят на “поругание” благородных и
в “убыток” их потомству “вознесшиеся дети сапожников и портных”.
Еще в 1503 г. франконская знать предпринимала тщетную попытку
вернуть Санкт-Михаэль под свою опеку. В других монастырях Франко-
нии аристократическая реакция на реформу оказалась более успеш-
ной, как например, в Санкт-Бурхарде в Вюрцбурге, где дворяне-миря-
не и дворяне-монахи сохранили свои “mitsipschaft und freuntschaft” (се-
мейственность и дружбу), или в Комбурге близ города Швебиш Халль,
насельники которого утверждали в 1484 г., что реформаторы хотят
лишь изгнать благородных, всегда владевших обителью, и отдать ее
“простым людям”, а именно горожанам. А ведь им тогда несправедли-
во достанется имущество братьев, некогда переданное монастырю
знатными фамилиями.
Успех или неудача реформы зависели прежде всего от того, на
чьей стороне находились территориальные властители и епископы. Го-
род, скорее, пребывал в стороне от происходящего, тем более, что ре-
форматоры в любом случае стремились к восстановлению автономии
монастыря от мира. В его владениях они видели, соответственно, не
собственность каких-либо фамилий или корпораций, вроде городской
общины, а Божье имущество, предназначенное одним Его служителям.
Стремление же восстановить киновию и закрытость монастырей от
мира немало способствовало их отчуждению от массовой религиозной
жизни. Так, монахи реформированных монастырей менее охотно уча-
ствовали в городских процессиях или вообще отказывались покидать
обитель. Например, братья Сен-Мартена-де-Шамп в Париже, ссылаясь
на то, что они “реформированы и затворились (от мира. - Я.У.)”, не
вышли в 1491 г. торжественно встречать будущую королеву Франции
Анну Бретонскую. А в 1523 г. насельники Сен-Мартена и Сен-Жерме-
на пренебрегли процессиями, организованными по причине недомога-
ния короля, не взирая даже на угрозу парламента взыскать с них тыся-
чу ливров. Подчас неприятие реформаторов вызывала и такая тради-
ционная и пользовавшаяся большой популярностью у мирян сфера мо-
нашеской деятельности как молитва за усопших. Отцы монастыря Ше-
заль-Бенон под Буржем утверждали, что монах должен посвящать се-
бя медитации и созерцанию, а не тратить время на молитвы за усопших
мирян, вследствие чего конгрегация отказывалась увеличить число по-
минаемых. В Сен-Мартене-де-Шамп в конце XVI в. ежегодно служили
20 заупокойных месс, из которых 11 были заказаны между 1500 и
1510 гг., иными словами, на оставшиеся 90 лет XVI столетия приходи-
лось всего 9 месс. В Лионе реформаторы упрекали монахов Сен-Пьера
в том, что они “смешиваются” с мирянами: посещают капеллы, хоро-
нят или отправляют поминальные службы вне монастыря. Братьям
предписывалось отныне оставаться в затворе и только там служить за-
упокойные мессы, что, безусловно, ограничивало “визуальность”, пуб-
личность монашеского заступничества за покойных.
Обычно оставшиеся переформированными монастыри превраща-
лись в каноникаты, в которых отсутствовала киновия, а за немногочис-
200
ленными насельниками из числа низшего дворянства закреплялись от-
дельные церковные бенефиции. Напротив, в реформированных мона-
стырях не только возрождались строгости киновийного уклада, но и
значительно росла численность братии, что, по-видимому, свидетель-
ствовало о существенных духовных резервах бенедиктинского мона-
шеского идеала, освобожденного от кастовой замкнутости. Так, в семи
реформированных монастырях Парижа и пригорода братия возросла в
течение XV в. со 154 до 360 человек. Из них в таких прославленных го-
родских аббатствах как Сен-Мартен-де-Шамп - с 21 до 60, а в Сен-Жер-
мене - с 24 до 50 человек.
Бенедиктинские монастыри в городах, по крайней мере высокого и
позднего средневековья, представлявшие по большей части аристокра-
тические корпорации, открытые скорее вовне, связанные с благород-
ными землевладельцами более, чем с теми или иными слоями город-
ского населения, принадлежат к сеньориальному, феодальному компо-
ненту городского пейзажа. Те случаи, когда реформа открывала мона-
стыри и представителям бюргерства, что, как мы видели выше, далеко
не всегда предполагалось, еще нуждаются в более детальном осмысле-
нии прежде всего на уровне локальных штудий. Беглый взгляд все же
оставляет ощущение некоторой элитарности, если и не социальной, то
по крайней мере интеллектуальной.
“Бенедиктинская индифферентность” тегернзейского реформато-
ра Тезенпахера, получившего степень бакалавра в Венском универси-
тете, испаряется, когда он говорит о неграмотных крестьянах, недопу-
стимых, с его точки зрения, в монастыре именно в силу их невежества.
Между тем, старший собрат Тезенпахера по монастырю, Кек, хоть и
был сыном каретника, но упоминал об этом не без кокетства в своей
речи по случаю присвоения ему Базельским университетом степени док-
тора теологии. А худородного Пауля Фольца (1480-1544), окончивше-
го Тюбингенский университет и ставшего монахом-бенедиктинцем, а
впоследствие аббатом Хугсхофена близ Шлсттштадта, Эразм Роттер-
дамский относил к тем людям, которые “наделены благочестивой уче-
ностью, ученым благочестием и не одобряют того, в чем нет благоче-
стия, соединенного с разумностью”. Этой “благочестивой учености”
как нельзя лучше соответствовал otium monasticum (монашеский досуг) -
разновидность гуманистического “досуга”, необходимого, в интерпре-
тации Пико делла Мирандолы, Кристофоро Ландино или Марсилио
Фичино, для созерцательной жизни истинного философа.
Так, парижский гуманист Жан Ролен, доктор теологии в коллеже
Наварры, вступивший в 1497 г. в аббатство Сен-Мартен-де-Шамп, про-
тивопоставлял “спекулятивной теологии” университетов “аффектив-
ную теологию” монашеской кельи, в которой в уединении и молчании,
контрастирующих с университетской суетой, мистическое созерцание
соединяется с углубленным и вдумчивым чтением, рождая не оторван-
ную от жизни науку о Боге, а внутренне прочувствованную, опытно ос-
военную, практическую теологию. Тем самым устранялся мучительно
осознававшийся, в том числе и Эразмом, разрыв между святостью уче-
ния и святостью жизни в духе популярного среди северных гуманистов
движения devotio moderna, ценностные ориентиры которого гармонич-
901
но вписывались в идиллию научной, созерцательной уединенности,
взлелеянную гуманистическим сообществом.
Не углубляясь здесь в тематику, связанную с ролью монастырей в
интеллектуальной жизни города, которая еще станет предметом осо-
бого разговора, отметим, что социокультурная характеристика рефор-
мированных аббатств XV - начала XVI в. вряд ли может претендовать
на полноту, если ограничиться одним происхождением насельников.
Это для чванливых франконских нобилей они были “детьми сапожни-
ков и портных”. Симптоматично, что Леонард, аббат одного из круп-
нейших реформаторских центров Германии, монастыря Мельк, визи-
тировавший в 1431 г. Санкт-Петер в Зальцбурге, сетуя на аристократи-
ческую замкнутость конвента, указывал, что прием в обитель исклю-
чительно людей благородного происхождения дурно сказывается на
“занятиях наукой”. Так или иначе, но храмы бенедиктинских монасты-
рей в XIV-XV вв. еще не утратили притягательности для простых горо-
жан, прежде всего в силу хранившихся там многочисленных и знамени-
тых реликвий, культ которых переживал в этот период свой новый рас-
цвет, когда, в частности, распространился обычай прилюдной демонст-
рации некогда скрытых мощей, нередко их целых коллекций, а релик-
варии обрели натуралистичность, кажущуюся порой кощунственной.
Если в реликварии и не всегда предполагалось специальное окошечко
для постоянного лицезрения священных останков, то само их оформле-
ние, вызывавшее иллюзию полной телесности образа, соответствова-
ло жажде чувственного, материального единения с неизреченным, не-
осязаемым, священным, столь заметное в позднеготическом искусстве
заальпийской Западной Европы, реализм которого порою ошибочно
связывают с ренессансными веяниями.
Исследователи позднесредневекового благочестия указывают не
только на лавинообразный рост количества самих реликвий, к кото-
рым добавились и чудодейственные образы, но также на умножение
религиозных церемоний. Среди них, в связи с культом реликвий, выде-
ляются паломничества и процессии, коммендации святым с принесени-
ем соответствующих обетов и даров, в том числе вотивов, изображав-
ших страдающие члены, грудных младенцев, палки и костыли. Их вы-
ставляли при церквах сотнями в качестве зримого свидетельства чудо-
действенной силы местных святынь. Толпы же паломников, недужных
и калек являлись непременным атрибутом любого хоть сколько-ни-
будь известного духовного центра. Насколько значительна могла быть
роль того или иного бенедиктинского аббатства в духовной жизни го-
рожан, не взирая на их происхождение и культурный уровень, говорит
свидетельство бургундского хрониста XV в. Шателлена о гробнице
св. Бертульфа в гентском аббатстве св. Петра. Шателлен сообщает,
что горожане верили, будто бы накануне опасности, угрожавшей Ген-
ту, Бертульф начинал постукивать в своем гробу “весьма часто и весь-
ма громко”, отчего, по утверждениям очевидцев, порою дрожала зем-
ля. Тогда гентцы, бросая все дела, собирались в процессии, рассчиты-
вая таким образом предотвратить неведомую им пока опасность.
В парижских хрониках с 1411 по 1461 г. фиксируется 48 процессий,
из которых 52% направлялись к монастырям внутри города или его
202
ближайшей округи: к Сен-Дени - 7, к Сен-Мартену - 5, к Сен-Женевь-
еве - 3 и т.д. А с 1521 по 1535 г., т.е. за 14 лет, известно о 34 процесси-
ях, т.е. всего на 14 меньше, чем за 50 лет XV в. Правда, из них лишь 38%
имели своей целью мощи, хранившиеся в бенедиктинских аббатствах.
Большую роль стали играть процессии к главному храму Парижа,
Нотр-Даму.
Процессия, в отличие от индивидуализированных форм почитания
святых, как правило, являлась общегородским мероприятием, симво-
лизировавшим единство всей городской общины со своим патроном
или патронами как ее заступниками перед Всевышним. Ту же идею во-
площали и многие городские печати. Так, например, в центральной ча-
сти первой городской печати Трира (ХП-ХШ вв.) помещается схемати-
ческое изображение городских стен, на которых крупными буквами
написано Sancta Treveris. Святость Трира иллюстрирует фигура Хри-
ста, словно стоящего в центре городских стен, но при этом опирающе-
гося стопами на облако в нижней части печати, что зримо воплощает
представление о единстве земного и потустороннего. Две фигуры по-
меньше расположены слева и справа от Христа. Соответственно, - это
апостол Петр и св. Эвхариий, патрон крупного бенедиктинского аббат-
ства Трира, Санкт-Эвхария - оба они, в отличие от Христа, твердо сто-
ят на трирской почве. Ведь не только св. Эвхариий - “гражданин” Три-
ра, но, согласно трирской легенде, и апостол Петр, якобы благословив-
ший проповедь святого и снабдивший его знаменитой городской рели-
квией, так называемым “посохом Петра”. Петр и Эвхарий дотрагива-
ются до ключа от Царства Небесного, зажатого в руках Христа, выра-
жая тем идею божественности церковной власти и апостольского пре-
емства от Петра к первому епископу Трира, св. Эвхарию. Горожане
также присутствуют на этой печати: их маленькие фигурки с руками,
вознесенными к “гигантам” сакрального мира и почти коснувшимися
спасительного ключа, еле выглядывают поверх городских стен.
Процессия, раздвигая границы сакрального до границ всего город-
ского пространства, утверждала тем самым его духовную и политико-
правовую цельность, - отсюда обозначение процессий, например, в не-
мецких источниках как “des rades statie”, “des rades procession”, или рас-
пространенная практика проведения таких шествий вдоль границ дей-
ствия городского права. И если духовные иммунисты в правовом отно-
шении находились вне городской общины, то их участие в процессии
хотя бы на время отменяло эту обособленность. В то же время дове-
денная до предела профанация высокого в позднесредневековом благо-
честии сказывалась на облике процессий. Так, те же гентцы, направля-
ясь на ярмарку в Хоутем, могли захватить с собой из аббатства св. Ва-
вона раку св. Ливина. Шателлен сетует, что в прежние времена мощи
святого несли самые знатные жители города “с великой торжественно-
стью и высоким почтением”, теперь же процессию составляет “толпа
бездельников и негодных юнцов”: они несут святыню пьяные, вопя и
улюлюкая, горланя песни и приплясывая, и, будучи вооруженными,
устраивают по дороге всяческие непристойности и беспорядки, пола-
гая, что из-за их священной ноши в такой день им ни в чем не должно
быть отказа.
203
Значимость для позднесредневековой религиозности всевозмож-
ных магических предметов и действ - бенедикций (амулеты, четки, за-
клинания), увеличение числа праздников, продолжительности службы,
наконец, неконтролируемое распространение всяческих стихийных ве-
рований, по словам И. Хёйзинги, “словно коростой из раковин па кора-
бельном днище”, покрывающих любую священную мистерию, раство-
ряющих сакральное в житейском, повседневном, - все это позволяло
древним бенедиктинским аббатствам, изначально ориентированным на
торжественное и длительное богослужение, иными словами, магиче-
скую, аудио-визуальную, чувственную сторону религиозного пережи-
вания, занять свое, весьма почетное место в духовном ландшафте поздне-
средневекового города.
Вообще же в сферЪ религиозного всегда находилось пространство
и для вполне житейских устремлений, что заставляет взглянуть на
крупные духовные центры и связанные с ними церемонии как на важ-
ный институт общественной жизни горожан. Духовная санкция прида-
вала любому действию оттенок благочестивости, скажем, оправдыва-
ла жадную до разгула молодежь, для которой процессия, как мы виде-
ли, - это способ весело провести время, блеснуть перед всеми своей
удалью. И не так уж принципиально, нуждался ли человек в такой
санкции для собственного душевного комфорта, либо пытался убедить
других в том, что его поступки не отклоняются от нормы, либо скрыть
от окружающих под личиной благочестия те или иные “запрещенные”
желания. Ни рынок, ни ярмарка, ни какое-либо светское зрелище, со-
биравшее толпы любопытных, не могли конкурировать со всевозмож-
ными отправлениями культа, тем более, что последние обладали не
только регулярностью, но и считались ценностно предпочтительными
и обязательными для всякого добропорядочного христианина.
Так, в церковь ходят, чтобы показать себя и на других посмотреть:
покрасоваться нарядами, подчеркнуть важность своего общественного
положения, похвастать учтивостью и изысканностью манер. Извест-
ный участник соборного движения и идеолог церковной реформы Ни-
кола де Кламанж (ок. 1360 - ок. 1440) сетовал, что молодежь редко по-
сещает храмы, да и то лишь затем, чтобы рассматривать женщин, ще-
голявших модными прическами и открытыми фасонами платьев. Еще
в куртуазной поэзии высокого средневековья были суммированы те
коллизии, которые позволяли влюбленным общаться в церкви: подать
святой воды или хотя бы тайно коснуться руки, погруженной в купель,
обменяться поцелуями “мира”, зажечь свечу, опуститься рядом на ко-
лени, не говоря уже о разного рода взглядах украдкой, обмене записоч-
ками, спрятанными в молитвенник и т.д. Наконец, нередко церковь -
это единственное место, где влюбленный может увидеть предмет сво-
ей страсти.
Паломничества, позволявшие вырваться из рутинной обстановки
своего дома, уйти от опеки родных, посмотреть мир, встретиться с раз-
ными людьми и послушать их занимательные истории, подобные тем,
которые рассказывают друг другу герои Чосера, направляющиеся к
мощам св. Фомы Бекета в Кентербери, еще в большей степени подхо-
дили для устройства любовных дел. В “Пятнадцати радостях брака”
204
жена, утомленная пятыми родами, решает развлечься со своими подру-
гами, отправившись в паломничество, “раз уж не могут во всю разой-
тись у себя дома”, да прихватив с собой кузена, “который ей ни с како-
го боку не кузен, так только для видимости говорится”. Мужа же она
уверяет, что выполняет его собственный обет, который он дал во вре-
мя ее беременности. Никола де Кламанж, вторя многим критикам па-
ломничеств, утверждает, что в праздники ходят на богомолье в отда-
ленные храмы, к святым местам не столько во исполнение обетов,
сколько для того, чтобы облегчить путь к заблуждениям. Ведь в свя-
тых местах неизменно во множестве находятся гнусные сводни, прель-
щающие девиц.
Жан Жерсон свидетельствовал, что по праздникам в храмах прода-
ют непристойные картинки, развращающие юношество, и этому злу не
могут помочь никакие проповеди. Гулящие же девки, которых, напри-
мер, в Париже называли “веселыми дочками”, а в Кёльне - “красотка-
ми”, заглядывают в храмы в поисках клиентов, что позволяет им избе-
жать уплаты налога, взимавшегося с борделей и составлявшего суще-
ственную часть муниципального бюджета. Но немаловажным было и
скопление народа, особенно в праздничные дни, тем более, что город-
ские советы, как правило, выносили бордели либо на окраины, либо в
пригороды, подальше от добропорядочных горожан.
Во всех этих примерах по большей части нет и следа намеренного
неблагочестия или грубоватого цинизма, а скорее присутствует “наив-
ная неразборчивость по отношению к религии” вследствие “беззастен-
чивого смешения ее с греховной жизнью” (Й. Хёйзинга), своего рода
одомашнивания, свидетельствующего, как и прорастание повседневно-
сти всевозможными религиозными обрядами и суевериями, о проник-
новении религии во все поры жизни человека и общества.
Разумеется, явления, типичные для благочестия эпохи, наблюда-
лись отнюдь не только в связи со старым монашеством, охватывая все
существующие церковные учреждения. Не исключением были и хра-
мы нищенствующих орденов, хотя мобильность мендикантов в миру,
отсутствие строгой киновии и ориентация на активную проповедниче-
скую и иную душеспасительную деятельность определяли особенности
положения нищенствующих братьев в духовной жизни средневекового
города. Кроме того, нищенствующих конвентов в городах было неиз-
меримо больше, чем бенедиктинских монастырей, как, собственно, бы-
ли многочисленны и сами нищенствующие ордена, что вызывало в
церкви растущее раздражение уже со второй половины ХП1 в., а осо-
бенно у идеологов церковной реформы XIV-XV вв. и поборников devo-
do moderna. Кардинал Пьер д’Айи (1350-1420) утверждал, например,
что многочисленность нищенствующих орденов приводит к различиям
в обрядах, обособленности и высокомерию, побуждая одних кичливо
возноситься над другими. Жан Молине (1435 - ок. 1500) обращался с та-
ким шутливым новогодним пожеланием к разным орденам: “Дай Гос-
подь, чтоб иаковит (здесь - доминиканец, по названию парижского мо-
настыря св. Иакова. - НУ.) / Августинцем был бы сыт, / А веревка ми-
норита / Удавила б кармелита”. Эразм Роттердамский находил, что за
спорами о преимуществах того или иного устава или обычая монахи за-
205
были о главном уставе, которому следовали и Бенедикт, и Франциск, и
Августин, а именно о Евангелии. “Евангельское благочестие”, с его
точки зрения, и есть высший критерий праведности, а не “пустяки, вы-
думанные людишками”. На том основании, что “одни питаются рыбой,
а другие - овощами и травой, а еще другие - яйцами”, монахи разных
орденов претендуют на большую святость, чем у их собратьев по про-
фессии, “не считая при этом грехом возводить напраслину на чужую
славу”. В то же время абсолютизация формальных различий, обрядно-
сти, неукротимое стремление к предельному во всяком внешнем выра-
жении и как следствие растущая дробность монашества, отражали те
же тенденции позднесредневекового благочестия, о которых речь шла
выше, и которые казались просвещенным теологам столь вульгарны-
ми и кощунственными. Лишь очень поверхностный наблюдатель со-
чтет курьезом, например, основание калабрийским отшельником
св. Франциском из Паолы (1416-1507), в самоуничижении превзошед-
шем миноритов, ордена минимитов, т.е. не просто маленьких, но мель-
чайших. Их община появилась и в Париже.
Нищенствующее монашество не знало той кастовой аристократи-
ческой замкнутости, которая была характерна для бенедиктинских мо-
настырей, не взирая на их месторасположение в городе или за его пре-
делами. Но означает ли это, что мендиканты рекрутировались из сред-
них и низших слоев горожан, как порою утверждается, однако, не на
основании соответствующих статистических данных, - таковые либо
отсутствуют, либо случайны и фрагментарны, а исходя из представле-
ний об идеологии и практике нищенствующего монашества. Лишь
обобщение комплекса всех свидетельств локального уровня, для чего в
историографии еще не созданы надлежащие условия, позволит более
корректно охарактеризовать социальный состав нищенствующих кон-
вентов, а соответственно, дифференцированно очертить те слои насе-
ления, на которые мендиканты оказывали наибольшее духовное воз-
действие, побуждая отдельных их представителей, “оставив имущество
и родных”, принадлежать “одному Христу”.
Не стоит, наверно, игнорировать и происхождение таких извест-
ных мендикантов» как францисканца Антония Падуанского из знатно-
го португальского рода, или доминиканцев, Альберта Великого - гра-
фа фон Болыптедт, и Фомы Аквинского, сына неаполитанского графа
Аквинского. В этот перечень нищенствующих аристократов можно
включить десятки других имен, менее громких или таких, которые нам
вовсе ничего не скажут. Они соседствуют с именами представителей
мелкопоместного дворянства, патрициата, выходцев из среды ремес-
ленников, городской интеллигенции, а именно врачей, нотариев и учи-
телей, которые не только не могли похвастать громкой родословной,
но часто не имели и достатка.
Состояние наших знаний о социальном составе нищенствующих
конвентов и относительность его априорных, чересчур упрощенных
характеристик иллюстрирует, например, изученный недавно случай
Трира. Из четырех мужских монастырей основных нищенствующих
орденов какой-либо информацией о социальном составе братии мы
располагаем лишь применительно к кармелитам. Но источники, содер-
206
жащие соответствующие сведения, относятся уже к середине
XIV-XV в., тогда как монастырь появился либо в 1284, либо в 1287 г.
Известно, что в 1340 г. в обители подвизались три родственника бога-
той трирской семьи, занимавшей одну из родовых башен Трира, “Фран-
кентурм”, которая в ХШ в. фигурирует как резиденция шёффенской
фамилии. Назначенный около этого же времени викарным епископом
приор кармелитов Николаус из Арлона происходил, по-видимому, из
мелкопоместного люксембургского дворянства и приходился братом
Арнольду из Арлона, финансисту и доверенному лицу Люксембургов,
короля Иоанна Богемского (1310-1346) и императора Карла IV
(1346-1378). Николаус, хоть и не мог похвастать особой знатностью, но
все же располагал довольно обширным состоянием и, судя по всему,
активно приобретал недвижимость как в Трире, так и в Арлоне. На-
пример, за одну из таких сделок он уплатил 2000 майнцских золотых
гульденов. О происхождении следующего трирского кармелита мы уз-
наем лишь в конце XIV в. Речь идет о преемнике Николауса на посту
викария, бывшем приоре трирских кармелитов, Конраде фон Алтен-
дорфе из рыцарского рода, испомещеиного под Эссеном.
Таким образом, за 50 лет XIV в. мы можем судить о происхожде-
нии лишь пяти мендикантов Трира, принадлежавших к патрициату и
мелкопоместному дворянству, в то время как численность только кон-
вента кармелитов в 1384 г. составляла 36 человек. Среди кармелитов
XV в. в 1431 г. упоминается один представитель низших слоев бюргер-
ства, семья которого уплачивала городской налог в размере 3 солидов,
а примерно через 20 лет сообщается о брате трирского золотых дел ма-
стера, одного из ведущих мастеров этой специальности в Трире (другие
члены этой семьи множество раз фигурируют в составе городского со-
вета XV в.), а еще через 20 лет - о бывшем члене трирской шёффен-
ской коллегии, выходце из эхтсрнахской семьи шёффенов и шультгей-
сов, породненной с патрициатом Трира и владевшей там недвижимо-
стью, наконец, еще через 20 лет мы располагаем данными о сыне зажи-
точного трирского торговца, одного из сильнейших в своем цехе, род-
ственника писца и делоправителя трирского рентмайстера. В 1430 г.
конвент насчитывал 31 брата, примерно столько же жило в монастыре
и в начале XVI в., что вновь, как и применительно к XIV в., делает
малоубедительными какие-либо обобщения о социальном составе бра-
тии, исходя лишь из четырех разрозненных свидетельств. Но наличие
представителя низших слоев бюргерства в компании богатых и имени-
тых фамилий городской верхушки позволяет по меньшей мере конста-
тировать социальную открытость конвента, в то же время ограничива-
ет возможности спекуляций по поводу особенностей источниковой ба-
зы, - де в источниках, каковыми является деловая документация, отно-
сящаяся к операциям с имуществом и перечислениям средств отдель-
ным братьям, естественно, фигурируют лишь представители городской
элиты. Хотя в целом это обстоятельство ни в коей мере нельзя не учи-
тывать, как и тот факт, что в источники в основном попадают те бра-
тья, которые занимали в конвенте руководящие посты. Так, исследова-
ние 168 упоминаний доминиканцев и францисканцев провинции
“Teutonia”, относящихся к ХШ в., выявило абсолютное преобладание
207
Таблица 1. Социальный состав конвентов мендикантов в Базеле.
Конец ХШ-XV в.*
Происхождение Доминиканцы до и после реформы 1429 г. Францисканцы до и после реформы 1448 г. Августинцы-ере - миты (не рефор* мированы)
Дворянство 31/0 18/1 1
Achtburger** 13/4 5/0 3
Цехи 12/14 14/2 7
Низшие слои бюргерства 3/4 1/0 3
Всего идентифицировано 59/22 38/3 14
Таблица 2. Репрезентативность данных о социальном составе
конвентов мендикантов в Базеле*
Ордена Годы Числен- ность конвен- тов Дворян- ство Achtbur- go- Цехи Низшие слои бюр- герства
Доминиканцы 1400- 1408 42 2 2 5 4
1429 29 0 — - —
1482 49 - - - -
Францисканцы 1320 20 4 - 1 -
1407 13 I — - 1
Августинцы -ере миты 1405 13 - 3 - -
Таблицы составлены по данным в статье: Neidiger В. Mendikanten zwischen
Ordcnsideal und stadtischer Realitat // Untersuchungen zum wirtschaftlichen Verhalten der
Bettelorden in Basel. B., 1981. S. 179; Anm. 14. S. 181-182.
** Обособленная группа из самых влиятельных фамилий базельского патрициата.
выходцев из дворянства и патрициата, но, практически, в каждом слу-
чае речь шла о том или ином должностном лице ордена.
Более разнообразную информацию о социальном составе менди-
кантов содержат базельские орденские архивы, позволяющие выявить
происхождение от 10 до 24% братьев трех основных нищенствующих
орденов, упоминаемых в источниках примерно с конца ХШ по конец
XV в. (кармелиты в Базеле отсутствовали).
Сравнение данных таблиц № 1-2 порождает, скорее, скепсис в от-
ношении возможностей предложить хоть сколько-нибудь убедитель-
ную картину социального состава нищенствующих конвентов Базеля.
Не менее спорной выглядела бы и попытка на основании таблицы № 1
охарактеризовать, хотя бы в общих чертах, динамику социальной базы
нищенствующего монашества. Казалось бы фактором такой динамики
могли выступить орденские реформы XV в., направленные на возрож-
дение первоначальных идеалов движения “святой бедности”, прежде
всего за счет усиления киновийного начала и соответственно устране-
ния личного имущества и индивидуальных доходов отдельных братьев.
208
После реформы среди доминиканцев и францисканцев, практически,
не встречаются представители дворянства и виднейших фамилий ба-
зельского патрициата. Но ведь уже в источниках последней четверти
XIV - начала XV в. они фигурируют реже по сравнению с концом ХШ
- первой половиной XIV в., так что рыцарство и городскую элиту вряд
ли можно признать ответственной за деградацию внутримонастырско-
го благочестия по аналогии, скажем, с бенедиктинскими монастырями.
Означает ли, с другой стороны, убывание соответствующих упомина-
ний одновременно и угасание интереса к нищенствующему монашест-
ву в среде дворян и патрициата, сказать определенно нельзя. Так, если
вернуться к скупым свидетельствам о трирских кармелитах XV в. и вы-
разить их в процентном соотношении, то мы получим совершенно не-
вероятную цифру, а именно 75% кармелитов составляли в этом столе-
тии выходцы из дворянства и патрициата. Следует далее учитывать,
что, например, францисканцы избегали назначать на руководящие по-
сты в конвентах лиц из знатных или влиятельных фамилий. Уже это
может стать причиной существенной погрешности в наших расчетах,
поскольку в случае с Базелем от 24 до 32% известных мендикантов упо-
минаются в связи с занимаемыми ими должностями приора, гвардиана
и др.
Не меняется после реформы базельских доминиканцев и францис-
канцев число братьев из низов бюргерства, что, правда, может быть
связано с отмеченными выше особенностями Источниковой базы. В то
же время множатся упоминания лиц, происходивших из цеховой среды.
Можно ли видеть в этом тенденцию расширения социальной базы ни-
щенствующего монашества или, что вероятней, следует усматривать
здесь отражение социально-политической динамики внутри самой го-
родской общины, в которой центр тяжесги уже в результате “цеховой
революции*’ XIV в. смещался в пользу цехов? Убывание упоминаний
выходцев из знати и патрициата именно в XIV в. как будто подтвержда-
ет последнее. Грань между отдельными их представителями и цеховой
верхушкой становится все более прозрачной. Во всяком случае для
XV в. противопоставление мелкого дворянства и патрициата всем це-
хам вообще, независимо от их реального веса в политической структу-
ре города, выглядит анахронизмом.
Трудности социальной характеристики нищенствующих конвентов
этим не ограничиваются. Если в бенедиктинских монастырях действо-
вал обет stabilitas loci (постоянство места), то высокая мобильность
внутри нищенствующих орденов и в особенности в рамках орденских
провинций, совпадавших с границами либо государств, либо крупных
регионов, была нормой. Это диктует необходимость изучения персо-
нального состава не столько конвентов, сколько по меныпей мере про-
винций - задача, которую вряд ли когда-нибудь ожидает успешное раз-
решение. Ясно одно, что какую-то часть братьев любого нищенствую-
щего монастыря составляли лица, никак не связанные с городом, где
этот конвент размещался. Так, ареал трирского конвента кармелитов
простирался от Амстердама на севере до Страсбурга на юге и от Брюг-
ге на западе до Касселя на востоке. Уже это обстоятельство делает
почти невероятной социальную идентификацию многих монахов, и не
209
только в силу необходимости сплошной обработки необозримого оно-
мастического материала высокого и позднего средневековья, но и по-
тому, что зачастую происхождение того или иного мендиканта можно
установить только на основании денежных субсидий, адресованных
ему родственниками, проживающими в данном городе. В Базеле из тех
нищенствующих монахов, которых удалось идентифицировать, от 60
до 80% обязаны именно такой информации, но речь в каждом из этих
случаев идет, соответственно, исключительно о происходивших из го-
рода или его ближайшей округи.
Более однозначно выглядит социальный состав женского ответ-
вления нищенствующего монашества, хотя репрезентативность дан-
ных относительно ли второго ордена в целом, отдельных конвентов
или социальной характеристики женского монашества конкретного го-
рода, также оставляет желать лучшего. В свое время мы уже констати-
ровали, что женские монастыри мендикантов были ближе традицион-
ному монашеству, жесткие же требования закрытости от мира и осед-
лости определяли достаточно высокий имущественный ценз, необходи-
мый для вступления в обитель. Функционально женские монастыри не-
редко служили престижным пристанищем для девушек из влиятельных
фамилий, которым не удавалось подыскать подходящую партию, а
также бесприданниц и вдов.
Не удивляет, например, что в доминиканском конвенте св. Екате-
рины в Трире в 1288 г. из 38 сестер все, кого удалось точно идентифи-
цировать, а именно 17 монахинь происходили из семей министериалов
собора и архиепископства или городского патрициата. Причем в ряде
случаев речь идет о двух или трех представительницах одной и той же
фамилии, которые жили в конвенте одновременно. Монахини из тех
же семей затем регулярно встречаются среди сестер св. Екатерины и
позднее, что говорит об устойчивости и традиционности установив-
шихся духовных связей конвента с отдельными городскими родами. От
случая к случаю источники позволяют констатировать корреляцию ди-
намики городских элит и социального состава монастыря, которая на
примере базельских мужских конвентов выглядела, скорее, как пред-
положение. Так, в 1288 г. в монастыре св. Екатерины фиксируются три
представительницы семьи фон Бриттенов, а в XIV в. - еще две. Фон
Бриттены принадлежали к числу министериалов соборного капитула
Трира, а в XIV и вплоть до начала XV в. многие выходцы из этой семьи
занимали видное место в шеффенской коллегии, в архиепископской
дворцовой юстиции, в гильдии менял и, наконец, в городском совете.
Аналогично выглядит судьба другой трирской семьи, Кройцов, пред-
ставители которой упоминаются в источниках первой половины XIV в.
как шеффены дворцовой юстиции и скорее всего также должны быть
отнесены к числу министериалов, но уже архиепископских. В течение
XIV в. многие Кройцы фигурируют в составе городской шеффенской
коллегии и гильдии менял. Приобретенный ими значительный имуще-
ственный и финансовый вес позволил Кройцам, в отличие от многих
патрицианских семейств, сохранить свою власть и в новом органе об-
щины, городском совете, членами которого они были вплоть до сере-
дины XV в. С 70-х годов XIV в. и до начала XVI в. упоминается шесть
210
сестер св. Екатерины, принадлежавших к фамилии Кройцов. Из них
две, - соответственно, в 1372 и 1398 гг., одна как приоресса, другая как
монахиня, три - в середине и в 70-х годах XV в., - все в качестве при-
оресс конвента, и наконец, в 1508 г. - в списке сестер названа еще одна
Кройц. Таким образом, можно предположить, что по крайней мерс че-
рез одно поколение, а в середине XV в. и чаще, женщины из семейства
Кройц пополняли ряды монахинь св. Екатерины, причем, как правило,
достигая руководящего положения в конвенте.
Следующие после 1288 г. более или менее целостные данные об
общине св. Екатерины содержит список сестер 1508 г. Общее число
монахинь, по сравнению с концом ХШ в., изменилось незначительно:
теперь в монастыре жила 31 женщина, но лишь две из них принадлежа-
ли к городской верхушке, остальные, судя по всему, происходили из не-
больших деревень и городов трирской округи. О социальном статусе
□тих женщин никаких данных нет, но очевидно, что их преобладание в
конвенте сигнализировало о падении интереса жителей Трира, почти
независимо от их социального статуса, к монастырю св. Екатерины. О
причинах такого кардинального изменения состава конвента в начале
XVI в. - ведь еще и в XV в. многочисленны упоминания представитель-
ниц трирских влиятельных фамилий, - остается только гадать. Воз-
можно, ответ вообще следует искать в изучении персонального соста-
ва других духовных институтов вне Трира, скажем, женских бенедик-
тинских аббатст в или каких-либо прославленных нищенствующих кон-
вентов, которые, возможно, обладали ббльшим духовным авторитетом
или лучшей репутацией в этот конкретный период. Любопытно, что
монастырь кларисс, основанный в 1453 г., также рекрутировался глав-
ным образом не из трирских семей. Из восьмидесяти монахинь, кото-
рые умерли к 1540 г., почти половина принадлежала знатным фамили-
ям из западных областей империи. В том числе некоторые насельницы
имели графские и княжеские титулы.
Но преобладание в конвенте св. Екатерины в начале XVI в. лиц из
деревень и городков вокруг Трира заставляет задуматься также о роли
мендикантов за пределами города, которую, по-видимому, никак не
стоит преуменьшать. Так, из всех известных нам базельских мендикан-
тов конца XIII-XV вв. выходцы из пригородов Базеля составляли: у до-
миниканцев - примерно 16%, у францисканцев - 11%, у августинцев-
сремитов - 15%. Соответственно, на сам город у доминиканцев прихо-
дилось 20%, у францисканцев - 28%, а у августинцев-еремитов - 15%.
При всей относительности этих цифр они указывают на тот значитель-
ный отклик, который получала деятельность нищенствующих братьев
в сельской округе городов. В связи с интересующей нас в данном раз-
деле проблемой сама констатация этого факта позволяет выявить до-
полнительный аспект централизаторской функции городов, притяги-
вавших и структурировавших экономически, социально, но и духовно
прилегающую к ним область. Эта функция крупных городских центров
была очевидна уже в первой четверти ХШ в. генералу доминиканского
ордена Хумберту Романскому: “Также и маленькие местечки (minora
loca), которые расположены вокруг городов, в большей степени обре-
тают свой вид (conformantur), благодаря городам, чем наоборот, а пото-
211
му плоды проповеди, читаемой в городе, скорее распространяются в
этих местах, чем наоборот”. Уже тесные связи земельной знати с го-
родскими монастырями бенедиктинцев, как и паломничества сельчан к
городским святыням, следует рассматривать именно в этом контексте.
Но и нищенствующие монастыри не ограничивались только пропове-
дью в городе, имея в его округе свои терминии, откуда осуществлялось
пастырское служение в деревнях и местечках, укрепляя, в том числе и
на персональном уровне, за счет рекрутирования новых членов или по-
жертвователей, нити притяжения между городом и регионом.
Таким образом, при данном состоянии источников и единичности
исследований, попытки определить социальный состав нищенствую-
щего монашества не могут претендовать на достаточную убедитель-
ность. Пожалуй, кроме открытости конвентов всем слоям населения,
ни одно другое наблюдение не выходит за рамки предположений. Про-
ще выглядит задача определения удельного веса нищенствующего мо-
нашества внутри городского населения. Хотя историки, конечно, не
располагают полными данными и на этот счет. Тем более, что не все
братья из списочного состава должны были обязательно присутство-
вать в своем конвенте. Они могли находиться в орденских терминиях,
опекать паломников у какой-нибудь прославленной святыни, переме-
щаться на дальние расстояния как с целью преподавания, так и обуче-
ния, наконец, ездить с проповедями, подобно знаменитому фран-
цисканцу Бертольду Регенсбургскому (1210-1272), который вообще
любил проповедовать в поле.
В крупных и некоторых средних городах в одном конвенте могло
проживать в среднем до 30 человек. Соответственно, если были предста-
влены хотя бы четыре главных ордена мендикантов, то общая числен-
ность нищенствующих монахов достигала 100-120 человек, а вместе с
женскими конвентами доходила до 150-200. В средневековых мегаполи-
сах, вроде Кёльна, мы имеем дело уже с тремя - четырьмя сотнями. Так,
один кёльнский конвент кармелитов в 1384 г. насчитывал 98 братьев.
Небольшие города, соответственно, не могли похвастаться численно-
стью нищенствующего монашества. Например, в Дюррене, имевшем
около 2000 жителей, в 1384 г. в конвенте кармелитов жили 12 братьев.
Демографические катастрофы, вроде почти постоянных эпидемий чумы
в XIV-XV вв., наносили не менее ощутимый удар по нищенствующему
монашеству. Так, скажем, “черная смерть” унесла жизни 5000 августин-
цев-еремитов. Регенерация конвентов проходила долго, прежде всего по
причине общего снижения плотности населения после пандемий.
В целом очевидна зависимость между численностью городского
населения и величиной конвентов, что диктовалось уже прозе литиче-
скими задачами орденов. Несколько мендикантов в небольшом городе,
по-видимому, были не менее заметны, чем их великие множества в та-
ких городах, как Кёльн или Париж. По удачному выражению Д. Ноул-
са, нищенствующие братья были “вездесущи”: практически вся жизнь
горожанина от рождения до смерти и погребения обслуживалась мен-
дикантами, которые создали параллельную церкви орденскую, т.е. не
связанную границами епархий и приходов, систему сига animarum (за-
бота о душах).
Самым ее заметным явлением, в буквальном смысле “родовым
признаком” была проповедь. Прочувствовать ее значение для религи-
озной жизни горожан высокого и позднего средневековья, оценить глу-
бину воздействия звучащего слова на неискушенные и невежественные
умы массы illite rati, idiotae, людям, выросшим в книжной культуре,
вряд ли удастся. Да и те, кто слышал, а затем читал проповеди просла-
вленных монахов, признавались, что едва улавливали в них смутный
образ того, о чем вещалось с кафедры. Было бы ошибкой видеть в про-
поведи нищенствующих братьев лишь апелляцию к рациональному со-
знанию паствы, противопоставляя проповедь чувственности богослу-
жения, иных религиозных церемоний, их аудио-визуальной содержа-
тельности.
Так, кармелит Петр Фома (1305-1356) переходил во время пропо-
веди от слез к смеху, понижал голос до шопота или, напротив, взрывал-
ся визгом. В спектакль вовлекались сами слушатели. Знаменитый до-
миниканский проповедник Винцент Феррер (ок. 1350-1419) редко не
заставлял паству плакать. И когда его голос грозно живописал карти-
ны адских мучений и Страшного Суда, когда раскатами грома проноси-
лись угрозы неотвратимости наказания, бросая притихших слушателей
в дрожь, когда немногих чеканных слов хватало, чтобы открыть всю
мерзость греха, когда, наконец, плавно, в лирической, певучей тональ-
ности разворачивались картины Страстей Христовых, указующие путь
правды и блаженства, - тогда все, и проповедник, и паства плакали.
Винценту Ферреру приходилось надолго умолкать, пока не прекраща-
лись рыдания и стоны. А грешники нередко бросались тут же на зем-
лю и, сотрясаемые истерикой, обливаясь слезами, словно чуя близость
Конца, спешили покаяться перед всеми собравшимися.
Винценту приписывали чудо, которое в полной мере характеризу-
ет отношение к голосу как к чему-то материальному. Однажды мимо
того места, где он проповедовал, вели осужденных на смерть. По
просьбе Винцента казнь была отложена, дабы несчастные могли услы-
шать о своих грехах. Когда проповедь окончилась, то под амвоном, где
оставили приговоренных, обнаружили лишь горстку костей, и народ
был убежден, что проповедник испепелил грешников своим словом.
Вызвав столь “глубокое” покаяние, он открыл им жизнь вечную. Впро-
чем, один итальянский проповедник, не удовлетворяясь возможностя-
ми голоса, на четверть часа в молчании застывал перед оглушенной па-
ствой в положении распятого.
Эффектность спектакля проповеди - это, безусловно, существен-
нейшая часть “проповеди примером”, которой требовали от своих пос-
ледователей и св. Доминик и св. Франциск. Вызывая сопережевания,
дрожь и судороги, смех и слезы, метания и импульсивный, неконтроли-
руемый порыв к покаянию, проповедники воздействовали на те же по-
таенные струны человеческой души, что и яркость, величественность
и сакральная таинственность богослужения. Не случайно среди просла-
вленных проповедников столь многочисленны мистики, такие как до-
миниканцы майстер Экхарт (ок. 126Q-1327), Иоганн Таулер (ок. 1300-
1361), Генрих Сузо (ок. 1295-1366) и другие. Мистика как опытный,
экстатический, чувственный способ познания потустороннего, проти-
213
воположный сухому рационализму схоластической традиции, особенно
отвечала задачам нищенствующих проповедников: передать другим
плоды монашеского созерцания.
Какой силой могли обладать проповедники над душами и умами
паствы, свидетельствует случай Джироламо Савонаролы (1452-1498),
приора доминиканского монастыря св. Марка во Флоренции. Подгото-
вив в своих проповедях свержение Медичи, фактически возглавив Фло-
рентийскую республику, он попытался воплотить тот идеал благочес-
тивой христианской жизни, который столь увлек его слушателей. Сре-
ди прочего граждане одного из крупнейших центров раннего капита-
лизма с удовольствием приветствовали разрушение кредитно-финансо-
вой сферы города. И те же граждане столицы итальянского гуманизма
и Возрождения с энтузиазмом принимались “сжигать суету”: картины,
книги, статуи, музыкальные инструменты. О чем-то подобном сообща-
ется в связи с проповедями некого брата Фомы, выдававшего себя за
кармелита, но позднее разоблаченного. Проповедуя в 1428 г. во Флан-
дрии и Северной Франции он подвиг людей к массовому сожжению иг-
ральных карт, костей, шашек, ларцов, украшений. Схожие акции из-
вестны и в Париже в 1429 г. В целом, отражая громадное возбуждение,
вызванное страстностью проповедников, “сожжение суеты” принима-
ло форму особой покаянной церемонии, которая обозначала публич-
ный отказ от мирского тщеславия и праздных удовольствий. Пропове-
ди нищенствующих монахов нередко сопровождались еврейскими по-
громами, хотя непосредственно их инициатива исходила, как правило,
от городских советов, сеньоров или государей, что было следствием на-
растания религиозной агрессии и экстремизма в высокое и позднее сре-
дневековье.
Конечно, проповедники, о которых шла речь, были явлением экс-
траординарным. Со всяческим почтением их приглашали городские
власти. Савонарола же, например, был завсегдатаем Синьории, так что
злые языки судачили, будто бы его пророчества открылись не в боже-
ственном откровении, ниспосланном ему за святость жизни и помы-
слов, а подслушаны на заседании или в кулуарах флорентийского пра-
вительства.
Известно, что разные города оспаривали друг у друга честь первы-
ми заручиться обещанием прославленного проповедника посетить
именно их город, а не соседний. Им оказывали всевозможные почести,
встречая всей общиной, во главе с советом, городским клиром и мона-
шеством, даже епископом, устраивая босые процессии, распевая гим-
ны. Знатные лица, словно оказывая почести монарху или папе, вели на
поводу мула или осла, на котором, подобно Христу, въезжающему в
Иерусалим, восседал проповедник. В дороге к нему присоединяются
толпы приверженцев, предающиеся песнопениям и самобичеванию, а
также многочисленные нищенствующие монахи всех орденов, кото-
рые помогают служить мессы и исповедовать. В окружении проповед-
ника встречаются и нотарии, поскольку все уверены, что святой муж
сможет разрешить любые тяжбы и в любом деле вынести справедли-
вое решение. Так, магистрат испанского города Ориуэла с гордостью
сообщает епископу Мурсии, что Винцент Феррер в бытность свою в го-
214
роде добился заключения 123 актов о прекращении вражды, причем в
67 случаях речь шла о кровной мести. Во время проповедей все остав-
ляют работу и к проповеднику стекается огромная толпа, которую не
способна вместить ни одна церковь. Так, легенда сообщает, что знаме-
нитый францисканец ХШ в. Бертольд Регенсбургский собирал до
200 000 человек. Если эта цифра, безусловно, плод благочестивой фан-
тазии, то известно, например, что Винцента Феррера защищали дере-
вянной оградой от напора желавших поцеловать ему руку или край
одежды. В Орлеане в 1485 г. во время проповеди Оливье Майера, прав-
да, не состоявшего ни в каком ордене, на крыши домов взбиралось
столько народу, что понадобившийся затем кровельщик представил
счет за 64 дня работы.
Если популярному проповеднику угрожала какая-нибудь опас-
ность, прежде всего вследствие обличительного пафоса его собствен-
ных речей, то народ готов был защищать своего кумира всеми возмож-
ными средствами. Так, Филипп де Коммин замечает, что некоторые
жители Флоренции, подстрекаемые папой и герцогом Миланским, ут-
верждали, будто бы Савонарола “всего лишь еретик и обманщик, кото-
рого нужно посадить в мешок и бросить в реку”. Но тут же оговаривал-
ся, что “он (Джироламо. - Н.У.) пользовался такой поддержкой в горо-
де, что никто не осмелился бы это сделать”. В конечном итоге в откры-
тый спор с доминиканцем отважился вступить лишь францисканец
Франческо Апулийский, обвинивший его в прельщении паствы. Божь-
его суда, испытания огнем, кажется, убоялись обе стороны, но больше
все же доминиканец, что, видимо, и нанесло решающий удар по его ре-
путации в народе. Парижский проповедник, францисканец XIV в. Ан-
туан Фраден, на проповеди которого был наложен запрет, оставил по
себе иную память. Когда он вынужден был затвориться в парижском
монастыре кордельеров, то женщины, опасавшиеся расправы над ку-
миром, охраняли его, снарядившись золой и каменьями. Эта манифе-
стация народной любви вызвала еще большее раздражение властей и
Фрадену велели покинуть город. Народ провожал его, “громко рыдая и
воздыхая, ибо он оставил их”.
Конечно, на обыденном уровне, не освященном ни особым красно-
речием, ни даром “внутреннего горения”, вряд ли стоит приписывать
проповеди аналогичную силу, но неосмотрительно отказывать ей в ка-
ком-либо значении вообще, как нередко поступают исследователи ло-
кальной истории, порою вообще не упоминая о проповеднической дея-
тельности братьев конкретных монастырей. Действительно, источни-
ки почти не оставляют возможности выявить воздействие тех рутин-
ных, повторяющихся изо дня в день слов на чувства и мысли паствы. Во
многом исключение составляют дневники состоятельных флорентий-
цев, которые свидетельствуют о сознательной и весьма живой реакции
их авторов на содержание проповедей. Кроме того, мы можем судить
об этом лишь по косвенным данным: притоку новых братьев или сес-
тер, динамике финансовых поступлений в пользу конвента и т.п. Одна-
ко они отражают в комплексе эффективность действий мендикантов и
во всех пр ^чих секторах религиозной практики горожан и их непосред-
ственных * кедей за городской чертой.
215
Первоначально успех проповеди оценивался сборами милостыни,
столь существенными в идеологии нищенствующего монашества как
signum paupertatis (“знак бедности”). К проповеди логически примыкали
исповедь и отпущение грехов. С широким распространением индульген-
ций в XV-XVI вв. эта связь проповеди, исповеди и отпущения грехов ос-
лабевала. Индульгенции в основном продавались нищенствующими мо-
нахами. Дело дошло до того, что в сознании как простолюдинов, так и
теологов-реформаторов индульгенция прочно вошла в расхожий образ
мендиканта, из сумки которого выглядывает целый “ворох” вечного
блаженства. Само по себе сколь массовое, столь и наивное стремление
получить материальное подтверждение собственного спасения, раство-
рить страх вечных мучений за ведомые и, в особенности, неведомые гре-
хи в формальностях вещных отношений, придать трудно уловимому вну-
треннему покаянию денежную весомость, вполне вписывается в картину
позднесредневекового благочестия. Индульгенцию можно было купить
не только в церкви, но и на людном перекрестке, в местах массовых па-
ломничеств, на рынке, просто на шумных улицах города.
Свободная продажа индульгенций делала проповедь и исповедь
второстепенными, хотя то, что они продолжали играть не последнюю
роль в практике нищенствующего монашества, сохраняя и немалую
притягательность для паствы, нс вызывает сомнения. Об этом говорят
хотя бы постоянные конфликты с приходским клиром, за которыми
отчасти стояли меркантильные соображения, как и неустанные попыт-
ки папства нащупать компромисс между новыми орденами и церковью.
Контуры такого компромисса вплоть до Тридснтского собора опреде-
ляла булла папы Бонифация VIII “Super cathedram” (1300), согласно ко-
торой мендикантам разрешалось свободно проповедовать в собствен-
ных церквях и на улицах, а в приходских храмах - с санкции священни-
ка. При этом подчеркивалось, что проповедь не должна совпадать с
воскресными или праздничными богослужениями в приходах. Если
проповедники с самого начала составляли особую группу внутри кон-
вента, каждого члена которой персонально утверждали провинциаль-
ные официалы ордена, то, согласно булле, и те братья, кто определен
для исповеди, должны пройти апробацию, но уже у местного епископа.
В то же время на протяжении всего средневековья раздавались то
скептические, то негодующие голоса многих клириков, утверждавших,
будто бы исповедь у мендикантов не имеет настоящей силы. Так, в нача-
ле XIV в. профессор теологии в Париже Жан де Поилли заявлял, что ве-
рующим, несмотря на отпущение грехов нищенствующими братьями,
все равно следует перед пасхой вновь исповедаться у своего приходско-
го священника. Хотя эти взгляды были официально отвергнуты Иоан-
ном XXII (1321), еще и в XV в. нередкими были попытки белого духовен-
ства помешать братьям выслушивать исповедь, вплоть до отлучения от
церкви тех прихожан, которые все же соблазнились “ложными” посула-
ми мендикантов обрести вечное блаженство. То же в полной м^ре отно-
сится и к проповеди. В памфлете, широко распространившемся в конце
XV в. в землях по среднему течению Рейна, среди всяческих невзгод и
унижений, которые якобы терпят приходские священники ст дьявола,
называлась и проповедь мендикантов: “Девятый демон - это зам пропо-
216
ведник. Чем более славится он наукой, тем презрительней относится к
плебану (т.е. приходскому священнику. - НУ.), и, подобно медяку, ни во
что плебана не ставит”. В проповедях же, - продолжает негодующий
аноним, - мендиканты публично обвиняют священников во всяческих
пороках, “скандализируя” народ и тем зарабатывая его любовь.
Еще в XIII в., с развитием оседлых поселений нищенствующих мо-
нахов, заметную роль в их практике начинают играть также традици-
онные для старого монашества и клира сферы деятельности, как от-
правление месс, в том числе “частных”, на заказ, соборование, помино-
вение покойных, организация погребения. Правда, в последнем случае
булла Бонифация VIII “Super cathedram” предусматривала отчисление
мендикантами четверти легата, полученного за погребение, в пользу
прихода, к которому принадлежал покойный. Очевидно, что и в этих
сферах духовной деятельности мендиканты жестко конкурировали с
приходами, причем сплошь и рядом перевес был на стороне нищенст-
вующих братьев. Так, нередки были завещания, в которых своими ду-
шеприказчиками горожанин назначал одновременно и приход, и ка-
кой-либо конвент мендикантов: избрав место упокоения на приход-
ском кладбище, он, однако, предпочитал, чтобы заупокойные мессы
служил не приходской священник, а братья того или иного нищенству-
ющего ордена, но не у себя, а близ его тела, в приходской церкви. Еще
более красноречива типичная оговорка: если между приходом и менди-
кантами возникнут споры, то все мессы следует перенести в соответст-
вующий нищенствующий конвент.
Полемика, разгоревшаяся в XIV-XV вв. по поводу действенности
исповеди и отпущения грехов у мендикантов, охватывала и все осталь-
ные таинства и обряды. Так, например, в Люксембурге приходской свя-
щенник отказал прихожанину в соборовании на том основании, что тот
желает покоиться на кладбище францисканцев. Менее решительные
пытались найти иной подход к сердцам паствы, вопрошая у прихожан,
хотят ли те, чтобы их родственники или они сами лежали в неосвящен-
ной земле, в могиле, лишенной спасительной силы. Могло ли такое
предостережение действительно поколебать авторитет мендикантов
среди горожан, сказать трудно. В ряде случаев прослеживается корре-
ляция духовной активности монахов, выражавшейся в том числе в при-
нятии орденской реформы, и отношения к ним горожан. Так, на клад-
бище парижского конвента кордельеров с 1479 по 1502 г. фиксируется
всего пять захоронений, тогда как после реформы в 1502 г. и до 1525 г.
- 22 захоронения.
Почти полное уподобление приходу обеспечивали неуклонный рост
числа орденских священников и отмена уже в ХШ в. первоначального за-
прета принимать так называемые облации во время богослужения, т.е.
регулярные денежные подношения, которые прежде лишь одни приход-
ские священники требовали приносить на алтарь церкви, где верующие
приняли крещение. В результате некоторым плебанам то и дело прихо-
дилось уговаривать прихожан хотя бы по фиксированным дням годово-
го цикла доставлять в церковь облации. В Страсбурге же каноникату
св. Тронда удалось в 1266 г. добиться от августинцев-еремитов отчисле-
ния половины всех облаций для инкорпорированного прихода св. Авре-
лиана. Порою мендиканты притязали и на сбор десятины, что, однако,
им было запрещено буллой папы Сикста IV от 1483 г.
Из Трира середины XV в. мы слышим тревожные и обиженные го-
лоса клира, которые обвиняли кармелитов в том, что они, “подобно
мимам”, увлекают народ и собирают его на собственные процессии. В
результате приходские церкви пустуют. Священники предлагали хотя
бы запретить проведение новых процессий, а существующие зарегист-
рировать по видам и названиям. Их призыв, однако, не был услышан.
Во время эпидемии 1518 г. совет Трира, напротив, вручил каждому кон-
венту мендикантов по нескольку бочек вина за их согласие участвовать
в целой веренице городских процессий. Подобно каноникатам и бене-
диктинским монастырям, женские конвенты мендикантов, разумеется,
не имевшие своей самостоятельной системы сига animarum, иногда при-
обретали права пагроната над приходами, но использовали их по преи-
муществу с целью обеспечения своего монастыря необходимыми сред-
ствами. Наконец, мы то и дело встречаем в источниках упоминания об
отдельных мендикантах как духовниках знатных персон или карика-
турные изображения “трехгрошевых” священников - нищенствующих
монахов, отбившихся от орденов и готовых служить что угодно, как
угодно и за любую плату.
Специфической сферой духовной деятельности мендикантов явля-
лась пастырская опека религиозных общин терциариев, а также все-
возможных братств мирян, образовавшихся во множестве в
XIV-XV вв. на основе общности духовных устремлений. Обе эти груп-
пы, выделившиеся внутри городского населения поначалу самостоя-
тельно, вне безусловной связи с нищенствующим монашеством, отра-
жавшие общие тенденции массовой религиозности высокого и поздне-
го средневековья, в то же время обеспечивали интенсивность проник-
новения мендикантов в среду мирян как разного социального статуса,
так и местопроживания в городе. Этому служил хотя бы отказ тех лиц,
которые объединялись в полурелигиозные общины и братства, от
вступления в уже существующие духовные организации. Будь то бене-
диктинский монастырь, не отвечавший стремлению к активной благо-
честивой деятельности в миру и одновременно накладывавший чрез-
мерно строгие ограничения на личную жизнь, как, например, обет без-
брачия. Или приход, сковывавший поиск “духовных радостей” опреде-
ленным кругом лиц и четко очерченным пространством внутри города.
Кроме религиозных братств к отдельным конвентам мендикантов в
XV-XVI вв. тяготели и профессиональные объединения, - ремеслен-
ные цехи, заключавшие с монастырями, как правило, договоры об от-
правлении нескольких месс в году для членов цеха, поминовении усоп-
ших и т.п., которые, как и прочие общецеховые мероприятия, были
призваны усилить дух корпоративности. Причем наряду с сильными це-
хами встречались и малые, стремившиеся с помощью авторитетной ду-
ховной санкции укрепить собственное положение в городе.
Ответ на вопрос, какие слои городского населения особенно тяго-
тели к мендикантам, предпочитая удовлетворять свои религиозные по-
требности именно в их храмах, представляется не менее проблематич-
ным, чем характеристика социального состава нищенствующих кон-
218
вснтов. Правда, уже реакция приходского клира на деятельность мен-
дикантов свидетельствует, что братья скорее всего пользовались успе-
хом у масс горожан. О том же говорят и примеры общего, внссослов-
ного, энтузиазма при появлении в городе прославленных проповедни-
ков. Причем не только городское население, но и мелкопоместное дво-
рянство, даже титулованная знать, проживавшие вне города, могли
симпатизировать мендикантам. Это подтверждают, в частности, много-
численные надгробия знати в церквях нищенствующих конвентов. На-
пример, во Фрибуре в монастыре кларисс покоится вдова графа Харт-
манна фон Кибург Младшего, надгробие которой имеет характерную
эпитафию: “Сестры ордена св. Клары, молитесь за меня”. Среди мно-
гочисленных почитателей трирских мендикантов из числа негородской
знати выделялся род фон Буршайдов, который в конце XTV в. пристро-
ил к церкви доминиканского монастыря капеллу, ставшую усыпальни-
цей, насколько нам известно, четырех членов семьи.
Социальный облик городских заказчиков, дарителей и покровите-
лей мендикантов выглядит, как правило, чересчур однородно, посколь-
ку главным образом лишь крупные заказы и пожертвования позволя-
ют однозначно установить статус конкретного горожанина, если о нем
не сообщается никаких дополнительных сведений. Так, рассмотренный
выше в связи с социальным составом братии трирский монастырь кар-
мелитов выступает и теперь в окружении благородных и состоятель-
ных, патрицианских фамилий города. Примерно также выглядят связи
литургического характера базельских мендикантов. Следует, по-види-
мому, предположить, что разница в социальном статусе проявлялась не
в четко очерченных предпочтениях к тому или иному типу монашест-
ва или каких-то особых формах религиозной практики, а скорее в ко-
личественных параметрах этой практики. Будь то кастовое бенедик-
тинское монашество или социально более открытое нищенствующее,
- словом, обе основные формы исторического бытования аскетическо-
го идеала в средние века, так или иначе позволяли всей массе городско-
го населения реализовать свои духовные устремления.
* * *
С переменами в религиозном сознании в XVI в., его относительной
рационализацией, распространением идей пиетизма и реформации от-
мечается постепенный упадок монашества. В реформированных стра-
нах, в том числе в городах, где власть в советах забрали протестанты,
монашество вовсе исчезает из городской жизни. Тезис бывшего мона-
ха Лютера об оправдании верой, развитый в трактате против монаше-
ских обетов (1522), переносил акцент с праведности по принуждению
на праведность по совести, с праведности поступков, на праведность
помыслов, что в конечном итоге ограничило религиозную жизнь лишь
приходской церковью с минимизированным культом и приматом чте-
ния, а также проповеди.
В католических странах в XVI в. интерес к монашеству по меньшей
мере ослабевает. Бенедиктинское монашество, реформаторы которо-
го еще в XV в. стремились к возрождению строгостей киновии и вос-
219
станавливали закрытость монастыря от внешнего мира, в новую эпоху,
в условиях бурной конфессиональной полемики, конфликтов и катак-
лизмов, оказалось на периферии духовной жизни. Большее влияние
приобрели новые ордена, такие как иезуиты, театинии, барнабиты, са-
маски, почти полностью отказавшиеся от киновии и затворничества,
сосредоточившиеся на активном пастырском служении, миссионерст-
ве, каритативной и образовательной деятельности.
Вместе с тем, упадку бснедиктинства в известной степени способ-
ствовали и критики характерных для позднего средневековья форм
благочестия. Еще идеологи церковной реформы XV в., такие как Ни-
кола де Кламанж, Пьер д’Айи. Жан Жерсон и др., с большим опасени-
ем взирали на количественное увеличение религиозных обычаев, рост
всяческих суеверий, угрожавших, по их мнению, самой сути веры, те-
рявшейся в обилии “внешних”, “формальных” проявлений. Критика же
почитания святых, нарастая уже в XV в., достигает своего апогея в
XVI в., в реформированных странах ознаменовавшегося разгромами
церквей, уничтожением или утилизацией всех предметов, связанных с
культом святых, запретом их праздников, молитв о заступничестве, во-
тивов, паломничеств и процессий.
По-видимому, правы те исследователи новоевропейской религиоз-
ности, такие как Р. Мюшанбле, К. Гинцбург, В. Фрайтаг, В. Райнхардт
и др., которые утверждают, что тенденция к рационализации культа
исходила от просвещенной элиты, пытавшейся искоренить массовую,
вульгарную религиозность, якобы кощунственную и далекую от “чис-
той” веры. Даже отцы Тридентского собора, хотя и ориентировали
церковь на поддержание и сохранение обрядности и чувственности ка-
толического культа, в то же время стремились поставить проявления
вульгарной религиозности под жесткий контроль церкви, лишить их
присущей им спонтанности и экзальтированности, приведя в четкую
систему и оформив институционально. Это вынужденное для “просве-
щенных” теологов, но в не меньшей степени и компромиссное решение
в конечном итоге позволило бенедиктинскому монашеству уже в XVII
- первой половине XVIII в. частично вернуть себе утраченные позиции
в духовной жизни мирян.
Урон, который понесло нищенствующее монашество в XVI в., был
еще более значительным. Недовольство положением дел в церкви уже
в XV в. переносилось прежде всего на мендикантов, причиной чему бы-
ла их “вездесущность” и агрессивность манеры пастырского служения.
При этом к обычным обвинениям в невежестве, ханжестве, лицемерии
и алчности (последняя якобы особо проявилась в торговле индульген-
циями) примешивались и упреки в дезорганизации пастырского служе-
ния церкви. Так, трудно сказать, действовал ли епископ Мо, Гильом
Брисонне (1470-1534), более как епископ, заботящийся о своей церкви,
или как гуманист, симпатизировавший идеям реформации, когда в
1525 г. запретил францисканцам проповедовать в своем городе. Возни-
кавшие в XVI в. новые ордена ориентировались по преимуществу не на
создание и расширение параллельных структур пастырского служения,
а стремились укрепить приходы. Но с наступлением относительной
стабилизации социальных и конфессиональных отношений в начале
220
XVII в., в особенности по мере вымывания из политических элит като-
лических стран лиц, симпатизировавших реформации, мендиканты на-
чинают вновь отвоевывать утерянные в XVI в. позиции, хотя достичь
того могущества, которым они обладали в духовной жизни XIII-XV вв.
им уже не удалось.
ЛИТЕРАТУРА
Хёйзинга Й. Осень средневековья: Исследование форм жизненного укла-
да и форм мышления в XIV и XV вв. во Франции и Нидерландах. М., 1988.
Краснова ИА. Суждения о бедности и благотворительности в купеческой
среде Флоренции X1V-XV вв. // Средние века. М., 1997. Вып. 59.
Gall J.-M. Les moines et la ville: L’exemple de Paris au d£but du XVI siecle //
Moines et monastdres dans les socidtds de rite grec et latin. Gendve, 1996.
Dubois J. Elements d’une histoire du monachisme urbaine // Lettrc de Ligugd.
1970. № 143.
Hecker N. Bettelorden und Biirgertum: Konflikte und Kooperation in deutschcn
Stadten des Spatmittelalters. Frankfurt a. M.; Bcm; Circencester, 1981.
Herzig A. Die Beziehungen der Minorilen zum Biirgertum in Mittelalter: Zur
Kirchenpolitik der Stadte im Zeitalter des Feudalismus // Die Alte Stadt. 1979. Bd. 6.
Moeller B. Kleriker als Burger // Festschrift fiir Hermann Heimpel zum 70.
Geburtstag am 19. September 1971. Gottingen, 1972. Bd. 2.
Neidiger B. Mendikanten zwischen Ordensideal und stadtischer Realitat:
Untcrsuchungen zum wirtschaftlichen Verhalten der Bettelorden in Basel. B., 1981.
(Berliner Historische Studien. Bd. 5; Ordensstudien. Bd. 3).
Renaudet A. Prdrdforme et humanisme & Paris au temps des guerres d’llalie. P.,
1952.
Schmidt H.-J. Bettelorden in Trier: Wirksamkeit und Umfeld im hohen und spaten
Mittelalter. Trier, 1986. (Trierer Historische Forschungen. Bd. 10).
Schreiner K. Monchssein in der Adelsgesellschaft des hohen und spaten
Mittelalters: Klosterliche Gemeinschaftsbildung zwischen spirituellcr Selbstbehauptung
und sozialer Anpassung. Munchen, 1989.
Stellung und Wirksamkeit der Bettelorden in der stadtischen Gesellschaft / Hrsg.
K. Elm. Berlin, 1981. (Berliner Historische Studien. Bd. 3; Ordensstudien. Bd. П).
Stiideli В. E. J. Minoritenniederlassungen und mittelallerliche Stadt: Beitrage zur
Bedeutung von Minoriten- und anderen Mendikantenanlagen im dffentlichen Leben der
mittelalterlichen Stadtgemcinde, insbesondcre der deutschcn Schweiz. Werl, 1969.
(Franziskanische Forschungen. H. 21).
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЫ И ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ ТРУД
В СРЕДНЕВЕКОВОМ ГОРОДЕ
Современный интеллектуал европейского типа - это человек, не
только занятый по-преимуществу умственным трудом, но и обязанный
своим (довольно высоким) социальным статусом этому занятию. Об-
щество официально выдает ему свидетельство об его способностях и
праве на интеллектуальный труд, который затем происходит в услови-
ях относительной свободы. Сочетание этих признаков и определяет ев-
© П.Ю. Уваров
221
ропейскую специфику данного типа деятельности. В таком случае сов-
ременным интеллектуалам следует искать свои корни в городах сред-
невековья.
Мы не будем останавливаться специально на содержании и формах
средневековой науки и образования. Частично это сделано в главе “На-
ука и техника”, частично будет рассмотрено на страницах следующих
томов. В данном случае нас интересует то, как в средневековом городе
был организован интеллектуальный труд, как обозначалась его специ-
фика “людьми знания”, на какой социальный статус они претендовали
сами и какое место в обществе им отводили современники.
, Монастырские затворники и городские интеллектуалы
До середины XI века ученых и поэтов можно было найти при дво-
ре государей (на ранних этапах каролингской Империи, в англо-саксон-
ском королевстве Альфреда Великого, при дворе императоров саксон-
ской династии). Школы, где преподавали “свободные искусства”, име-
лись при некоторых епископских соборах - Шартр, Реймс, Кёльн. Но
наибольшей славы достигли ученые из монастырей - Санкт-Галлен,
Рейхенау, Фульда, Новая Корвея, Клюни, Бек и многих других. Этот
период в истории науки и образованности с полным правом называют
монастырским.
Не следует преувеличивать степень разрыва между “монастыр-
ским” и последующим “городским” этапом. Ведь и бенедиктинский мо-
настырь долгое время мыслился как “град спасения”, упорядоченная
копия “civitas” - Иерусалима, гораздо более близкая к идеальной моде-
ли города, чем бурги, портусы и вики каролингского и посткаролинг-
ского времени. Средневековые интеллектуалы городского периода
опирались на богатое наследие предыдущей эпохи, не собираясь, кста-
ти, от него отказываться. В период, предшествовавший XII в. было ус-
воено и адаптировано к нуждам средневековья наследие позднеантич-
ной культуры, оформлена система “семи свободных искусств” (тривий
- грамматика, риторика, диалектика и квадривий - арифметика, астро-
номия, геометрия, музыка) и, главное, был обеспечен особый статус
интеллектуальной деятельности, которая понималась как нечто свя-
щенное, необходимое для спасения как отдельной души, так и всей “об-
щины верных”. Неотделенность знания от священства продолжала рас-
пространяться на грамотеев и тогда, когда их занятия носили уже впол-
не мирской характер.
И все же интеллектуальная деятельность городской эпохи рази-
тельно отличалась от предыдущего периода. Прежде всего произошел
стремительный рост числа образованных людей, приведший к качест-
венному скачку. В 1115 г. Гвиберт Ножанский писал о событиях шес-
тидесяти летней давности: “Во времена незадолго до моего детства и в
мои детские годы школьных учителей было так мало, что в маленьких
городках было почти невозможно их встретить, да и в больших горо-
дах они были редкостью. А если и удавалось случайно найти учителя,
его знания были столь скудны, что их нельзя сравнить даже с образо-
ванностью нынешних бродячих клириков”. Это свидетельство особен-
222
но ценно, если учесть пессимизм, присущий средневековым морали-
стам, постоянно жаловавшимся на упадок нравов и образованности.
Концентрация знаний в городах имела как минимум два важных
следствия. Прежде всего здесь создавалась социальная среда, способ-
ная обеспечить устойчиво благоприятные условия для развития куль-
туры, тогда как культура монастырская была фрагментарна и уязвима
- набег неприятеля, пожар, скверный нрав аббата могли пресечь разви-
тие самобытной духовной традиции. Точно так же покровительство об-
разованности при одном из правителей редко продолжалось в том же
масштабе его преемниками. Во-вторых, концентрация образованных
людей в городах вела к профессионализации. При всей своей удиви-
тельной образованности Алкуин или Лиутпранд Кремонский остава-
лись прежде всего придворными императоров. Монахи могли лечить
больных (чем они успешно занимались на протяжении всего средневе-
ковья), могли создавать великолепные рукописи в скрипториях или же
писать ученые сочинения, но все эти занятия были лишь видами мона-
шеского подвига, средством спасения души наравне с ношением вериг
или физическим трудом. Социальная значимость таких занятий была
своего рода побочным продуктом. Равно как и самые лучшие мона-
стырские школы учили только “oblati” - детей, предназначенных стать
монахами данного монастыря.
Городскими интеллектуалами двигали иные мотивы - тяга к знани-
ям, стремление нести людям свет разума, как утверждали их апологе-
ты, либо жажда мирской славы, суетное любопытство и корыстолю-
бие, в чем обвиняли их противники. Главное - что эти свои социальные
цели они стремились реализовать по преимуществу на поприще интел-
лектуального труда, ставшего их основным видом деятельности.
Кроме того, концентрация и профессионализация сопровождались
растущим разделением труда, специализацией областей знания. Энцик-
лопедичность оставалась идеалом, но на практике процесс выделения
новых сфер и новых форм умственной деятельности шел достаточно
быстро.
Эти черты были сразу же подмечены современниками. Как это ча-
сто бывает, первыми на несоответствие новых интеллектуалов старым
идеалам указали ригористы. Итальянский отшельник Петр Дамиани,
тот самый, кто объявил науку служанкой богословия, много горьких
слов посвятил суетности магистров и школяров, “ослепленных пусто-
словием наук человеческих”, тогда как Господь не нуждался в грамма-
тике, чтобы увлечь людей и распространять семена веры, он послал не
философов и ораторов, но простых рыбаков. В этих словах было нема-
ло самокритики - ведь он, сын простого крестьянина, достиг высот об-
разованности и блистал в преподавании риторики - искусства судебно-
го красноречия в школах Павии и Равенны в 30-40-х годах XI в.
Через сто лет Бернар Клервосский, посетив Париж, ужаснулся
нравам изобиловавших там студентов и магистров. Он призывал их бе-
жать из этого Вавилона и спасать свою душу в уединении монастыря -
“в лесу ты найдешь больше, чем в книгах, камни и деревья научат тебя
большему, чем любой магистр”. Другой монах-цистерцианец противо-
поставлял городскому мудрствованию идеал святой простоты: “Счаст-
223
лива лишь та школа, где сам Христос преподает в наших сердцах слова
мудрости и где без труда и учебы мы постигаем методы вечной жизни!
Там не покупают книг, не платят за обучение, нет бурления диспутов,
ни хитросплетений софизмов, решение всех проблем просто и ясно -
там постигают истинный смысл вещей”.
И еще позже, на рубеже ХП и ХШ вв. Стефан, епископ Турне рисо-
вал неприглядную картину жизни парижских школ: “Изучение священ-
ного писания пришло в постыдный беспорядок. В то время как ученики
приветствуют только различные новшества, учителя больше думают о
славе, чем об учении. Они повсюду создают свои новые маленькие сум-
мы и комментарии, которыми приманивают, удерживают и обманыва-
ют своих слушателей. Как будто мало изучаемых нами сочинений свя-
тых отцов... Новый том торжественно читается в школах и предлагает-
ся за деньги на площади под шумное одобрение орды нотариев, кото-
рые радуются, что при копировании этих подозрительных безделок
уменьшится их труд и увеличится плата... мальчишки с длинными кос-
мами бесстыдно узурпировали все профессорские должности...”
А вот свидетельство совсем иного рода: “Движимый любовью к
знаниям, ты достигаешь Парижа и обретаешь столь желанный Иеруса-
лим... обитель мудрого Соломона. Клирики столь изобильны здесь, что
превосходят многочисленное население мирян. Счастлив город, где
святые книги читаются с таким рвением, где их сложные таинства раз-
решаются благодаря дару Святого Духа, где столько знаменитых про-
фессоров, где теологическая наука такова, что его можно назвать гра-
дом образованности”.
Итак, и сторонники, и противники нового образа жизни интеллек-
туалов отмечают небывалую степень концентрации образованных лю-
дей в городах, их постоянное взаимное общение как основное условие
существования, их новые мотивации (торговля книгами и знаниями). И,
главное, - городской образ жизни.
Так может, хронологическое совпадение двух феноменов - появле-
ние европейских интеллектуалов как особой социальной группы и ста-
новление средневекового города “классического типа” - находится в
линейной зависимости (возникает город, и потребности этого нового
организма рождают новую социальную среду)? Но все было гораздо
сложнее. Отнюдь не города, особенно на первых порах, были основньь
ми потребителями труда интеллектуалов. В услугах секретарей и юри-
стов нуждались правители и их судебные курии, нарождавшаяся пап-
ская бюрократия; медики обслуживали в основном элиту феодального
общества; теологи нужны были церкви для формулирования и защиты
догматов веры. Скорее уж можно говорить о единой причине - услож-
нении социальной жизни, вызвавшем расцвет городов и породившем
интеллектуалов.
XII зек — новые школы и новые науки
Те знания, спрос на которые начал неуклонно возрастать пример-
но с середины XI в., легче всего можно было найти в городах. Здесь
были соборные школы, в отличие от школ монастырских, доступные
224
для всех желающих, здесь некоторые городские монастыри основы-
вали свои “внешние” школы (extra muros), и наконец, здесь все боль-
ше становилось частных школ. Чтобы открыть их требовалось лишь
согласие - “лицензия” канцлера собора либо аббата близлежащего
монастыря.
Итальянские города и в этом оказались впереди всех. Уже в первой
половине XI в. ученики стекались изучать основы права и красноречия
в Равенну и Павию, где блистал Петр Дамиани. Чуть позже извест-
ность приобрели школы Пьяченцы, Милана, Вероны и Болоньи. Наря-
ду со школами соборными молодые коммуны открывали и муници-
пальные, где в основном преподавали грамматику и “Ars dictaminis” -
метод писать письма и составлять документы, столь необходимый для
будущих секретарей и нотариусов.
Особый успех выпал на долю Болоньи. Этот город находился на
стыке различных правовых традиций - римской, лангобардской и ви-
зантийской. Здесь преподавал один из лучших юристов своего времени
- Ирнерий. В начале XII века, обобщив достижения своих коллег, он
совершает революцию в правоведении. Ему приписывают заслугу све-
дения отрывочных юридических пассажей в единый корпус римского
права (Corpus juris civilis), снабженный глоссами - комментариями и
разъяснениями на полях. Метод Ирнерия заключался в отыскании па-
раллелей и разночтений, в выявлении существующих противоречий и
попытках их согласования. И, наконец, он придавал большое значение
казуистике, систематически выдвигая особо запутанные, спорные воп-
росы, при разрешении которых сводятся воедино различные законы,
мнения комментариев, ссылки на прецеденты. Ученики, стекавшиеся в
Болонью со всей Европы, изучали “Дигесты” и “Новеллы”, а также
“Книгу феодов” - источник феодального права Ломбардии. Вскоре по
методу Ирнерия преподавали в школах в Оксфорде, в Монпелье, в Ор-
леане. Поколение правоведов ХП-ХШ вв. (“глоссаторы”) практически
создало гражданское право как академическую науку, высшую по от-
ношению к “искусствам”, включая риторику.
Болонье выпала честь стать колыбелью также и канонического
права. Ранее оно не было отделено от богословия. В 40-х годах XII в.
Грациан превратил каноническое право в единую систему, снабдив его
глоссами по методу Ирнерия. Среди преподавателей и студентов, изу-
чавших и преподававших каноническое (Decretum) и римское (Leges)
право в болонских школах, можно было встретить немало будущих ие-
рархов церкви, активных строителей папской бюрократии.
Применение логики произвело переворот и в богословии. В наи-
большей степени формирование теологии, опиравшейся на законы ра-
ционального мышления, связано с Парижскими школами, где в первой
половине XII века преподавали Гильом из Шампо и Абеляр. Заверше-
нием этапа становления этой науки явилось создание “Книги Сентен-
ций” Петра Ломбарда, епископа Парижского. Это был солидный сбор-
ник систематизированных мнений авторитетов по наиболее спорным
вопросам Библии, снабженный комментариями и ссылками. Противо-
речащие друг другу мнения сравнивались, подвергаясь логическому
анализу, и выносилось итоговое суждение. Несмотря на кратковремен-
8 Город..., том 2
225
ный церковный запрет, “Сентенции” вплоть до XVI в. оставались базо-
вым учебником теологов, вытесняя порой знание текста самой Библии.
Новые методы в теологии и в других науках вызвали, как мы уже
убедились, немало критики со стороны тех, кто считал главным в поз-
нании Бога мистическое самоуглубление, или тех, кого шокировали со-
мнения в словах авторитетов, умствования в делах веры. “В противоре-
чии со священными канонами ведется диспут о непостижимом божест-
ве, ...неделимая Троица рассекается на части и служит предметом спо-
ра... и каждая площадь становится местом богохульства”, - жаловался
Иннокентию III все тот же епископ Турне. Находились проницатель-
ные критики - такие как Иоанн Солсберийский или магистры Шартр-
ской школы, предвидевшие опасность подмены интереса к богатству
окружающего мира интересом к абстрактным словесным конструкци-
ям. Грамматики, в свою очередь, опасались, что забота о красоте язы-
ка и подражание древним сменится техническим жаргоном, непонят-
ным для непосвященных.
И все же рационализм победил - церкви и обществу в новых усло-
виях нужны были и четкое правовое учение, и ясное и систематическое
изложение христианской доктрины (надо было что-то противопоста-
вить множившимся ересям и обращать в христианство другие народы).
Новые принципы рациональной теологии хорошо подходили и для
нужд обучения, поэтому новый метод получил позже название “школь-
ной науки” — схоластики. Название исключительно меткое, ведь новая
система мышления и восприятия мира кристаллизовалась в лекциях и
публичных диспутах, породив особую манеру доказательств и группи-
ровки материала.
Рациональные методы преобразовали и медицину. Долгое время
она оставалась сугубо практическим занятием. Лишь в некоторых мо-
настырях переписывали медицинские трактаты, содержащие учение
Гиппократа в переложении Галена. Иногда к ним писали и толкования,
но скорее с богословскими, чем с научно-практическими целями. Лишь
на рубеже Х1-ХП вв. потребности развития госпиталей привели к необ-
ходимости соединения теоретических знаний с практикой.
На первых порах центром изучения медицины стала школа в Са-
лерно. По легенде ее основателями были латинянин, грек, иудей и
араб. Как бы то ни было, здесь, на Юге Италии эти языки были живы
еще в XII в., что облегчало восприятие античных и восточных меди-
цинских традиций врачевания. Однако на первых порах обучение шло
“от лица к лицу”, наподобие ремесленного ученичества, и имело преи-
мущественно эмпирический характер. Монах Константин Африкан-
ский, преподававший здесь в конце XI в., сыграл роль, сравнимую с Ир-
нерием. Ему приписывают авторство многих латинских переводов
арабских медицинских сочинений, объединенных в сборники-компен-
диумы, изучавшиеся в медицинских школах до конца XV в. Позже сю-
да были включены труды испанских переводчиков, однако они по-
прежнему назывались “Константиновой медициной”.
Слава Салерно угасает в ХШ в., однако именно здесь медицина
обрела контуры самостоятельной теоретической дисциплины. Цент-
ры изучения ее сместились в следующем столетии в Болонью, Мон-
226
пелье, Париж, где к “Корпусу Константина” добавились ранее неиз-
вестные Западу переводные труды Авиценны и Аверроэса. Если в
середине XII в. Гуго Сен-Викторский относил медицину еще к искус-
ствам, то через сто лет она уже прочно занимает место среди “наук”.
Начинает формироваться практика выдачи официального разреше-
ния на деятельность медика, который должен теперь не только быть
знакомым с практикой, но и знать “litteras”, быть сведущим в книж-
ной науке.
Некоторые историки медицины называют этот ее период “меди-
цинской схоластикой”. Система анализа и классификации зачастую но-
сила умозрительный характер и мало подходила для практических
нужд. Но у современников на первых порах это не вызывало возраже-
ний - почему нельзя приписать феноменам “физики” (так называли ме-
дицину) ту же стабильность и постоянство, что и метафизическим объ-
ектам? Единство и стабильность мира, связь микрокосма и макрокосма
объясняли тот факт, что, исследуя человека, медики пользовались те-
ми же методами, что правоведы, теологи и философы.
Рациональному, схоластическому осмыслению подверглись и дру-
гие области знания - риторика, грамматика. Так, уже в начале XIII в.
старая грамматика Присциана была вытеснена новым учебником -
“Детскими доктриналиями” (Doctrinale puerorum) Александра из Вила-
дье. Как и “Сентенции” Ломбарда, “Доктриналии” оставались основ-
ным учебным пособием до самого конца средневековья, заменяя собой
изучение оригинальных авторов древности.
Таким образом, в XII в; сформировались основные области знаний,
выделились “науки” - теология, право, медицина - и “искусства”. При-
чем, несмотря на гордое название “семи искусств”, главную роль игра-
ла логика, иногда, впрочем, претендовавшая на звание “философии”.
Потребности новых учебных центров вызвали волну переводов с
арабского и греческого на латынь. В программу обучения включаются
новые книги Аристотеля и комментарии к нему: “Новая логика”, “Кни-
ги о природе”, несколько позже - “Политика”. Запад заново открыл
для себя наследие перипатетиков, а через труды арабских комментато-
ров Аристотеля вновь приобщился к идеям неоплатонизма.
Формируются язык и логика науки - мистическими озарениями,
красноречивым толкованием символов и даже строгими моральными
оценками здесь трудно было кого-либо убедить. Нужна была система
доказательств, точные ссылки на источник, цепочка силлогизмов. Зна-
чение этого периода для современной науки трудно переоценить.
И самое главное, на рубеже ХИ-ХШ веков уже вполне сложилась
особая социально-культурная группа интеллектуалов, людей достиг-
ших совершенства в “искусствах” и “науках”. Далее они могли посвя-
тить себя преподаванию или, что гораздо вероятнее, занять какой-ни-
будь административный пост. Болонские и парижские доктора совер-
шают блестящие карьеры и даже занимают папский престол (Адри-
ан IV, Александр III, Иннокентий III)., Общество распознает этих ин-
теллектуалов, фиксируя их специфику терминологически. В XII в. в
большинстве случаев слова “magister” и более редкое - “doctor” означа-
ли человека, прослушавшего курс, получившего право на преподава-
8*
227
ние в одном из престижных учебных центров, которых в ту пору было
в Европе около десятка.
Некоторые из школ пользовались уже всемирной славой. Так, ар-
хиепископ кентерберийский Фома Бекет обратился за арбитражем к
парижским теологам во время своего конфликта с Генрихом П. Нс бо-
жественный дар пророчества, не святость образа жизни (увы, ригори-
сты были правы - город предоставлял слишком много соблазнов), а
компетентность лежали в основе авторитета. Это было ново.
Университетская корпорация
Когда концентрация интеллектуалов достигала в городе своей
“критической массы”, в некоторых учебных центрах на рубеже
ХП-Х1П вв. спонтанно формировались корпорации. Ранее школу без
особых проблем мог открыть каждый, кто получил от местных цер-
ковных властей разрешсние-лиценцию. Из “Металогика” Иоанна Сол-
сберийского мы узнаем об 11 таких школах в Париже, где в 30-х-40-х
годах ХП в. он учился или же преподавал сам. Никакой ассоциации ма-
гистров и студентов на первых порах не существовало.
Дж. Россер показал, как городские гильдии и иные корпорации
складывались с целью взаимопомощи, улаживания внутренних кон-
фликтов и чтобы противостоять натиску извне. Такой внешней “агрес-
сивной средой” для интеллектуалов были прежде всего горожане. Они
имели немало оснований выступать против пришлых и буйных школя-
ров, и, как это нередко бывало, распространять на студентов и магист-
ров право репрессалий (т.е. если школяр убегал с места преступления
или скрывался от кредиторов, гнев горожан мог излиться на его земля-
ков или же вообще на любого подвернувшегося под руку студента или
магистра). Естественным защитником интеллектуалов в городе была
церковь, которая и выдавала лиценции на преподавание. Но городские
власти не торопились признать верных сынов церкви в этих буйных
пришельцах, среди которых было немало мирян. Поэтому первые хар-
тии, выданные магистрам и студентам государями (Болонье в 1158 г.
Фридрихом Барбароссой, Парижу в 1200 г. Филиппом П Августом),
лишь закрепляли их местную церковную юрисдикцию и предписывали
чиновникам заботиться о спокойствии ученых. Вероятно, те и сами
проявляли какую-то инициативу, подавая, например, коллективную
жалобу суверену. Однако о корпорации можно говорить лишь тогда,
когда магистры и студенты получили высокую степень независимости
и от местных церковных властей.
В Париже эта борьба была выражена ярче, чем в других центрах.
Магистров здесь возмущала легкость, с которой канцлер собора Нотр-
Дам выдавал лиценцию магистрам, не обладавшим достаточными зна-
ниями, но щедро заплатившим. К тому же он порой требовал от лицен-
циатов вассальной присяги. Озабоченность магистров тем, что их ста-
нет слишком много и что упадет престиж парижской науки, действи-
тельно напоминает мотивации ремесленников, создающих свои корпо-
рации. Основывая свое объединение, спаянное взаимной клятвой -
“университет” (общеизвестно, что словом “universitas” на первых порах
228
обозначали любую корпорацию), магистры апеллировали в Рим. Там
их движение нашло положительный отклик. Иннокентий III (как мы
помним, сам преподававший в Болонье и Париже) тем самым усиливал
влияние папства и мог лучше контролировать более упорядоченное
преподавание. Ведь именно к нему взывал уже знакомый нам епископ
Турне.
После ряда конфликтов с парижанами, королевскими чиновника-
ми, парижским епископом и его канцлером “университет магистров и
студентов города Парижа” получил к 1231 г. окончательное оформле-
ние, подкрепленное наличием папской хартии и собственных печатей.
Новая корпорация регулировала правила преподавания и присуждения
степеней (бакалавра, магистра, лиценциата, доктора), обладала своей
юрисдикцией и получала право “сецессии” - прекращения занятий или
переноса их в другой город в случае нарушения своих прав.
Париж, Болонья, Оксфорд, Монпелье - редкие примеры спонтан-
ного образования университетов из старых центров. Многие прослав-
ленные школы XII в. так и не стали университетами - в упадок прихо-
дит преподавание в Салерно, Шартре, Лане. А подавляющее большин-
ство университетов возникли уже в результате произвольного акта: се-
цессии из соседнего центра (университеты в Виченце, Ареццо, Падуе,
Кембридже, Анжере) или учреждения церковными или светскими вла-
стями (1220 - Саламанка, 1224 - Неаполь, 1229 - Тулуза).
В ХШ в. победу городской модели интеллектуализма можно счи-
тать свершившимся фактом. Об этом, помимо прочего, свидетельству-
ет и бегство монастырской учености в города. Не только новые “город-
ские” ордена доминиканцев и францисканцев, но и вполне традицион-
ные конгрегации - клюнийцы, цистерцианцы и даже отшельники-кар-
тузианцы стремятся обосноваться при университетах, готовить здесь
кадры для своих орденов, вести преподавание.
В следующем столетии университеты продолжали распростра-
няться по Европе. В 1348 г. император Карл IV основывает знамени-
тый Пражский университет. Его примеру вскоре последовали многие
германские правители - университеты открываются в Вене, Гейдель-
берге, Эрфурте, Кёльне. Они обычно основывались в традиционных
центрах образованности, где им предшествовали соборные или орден-
ские школы. Власти, субсидирующие новую корпорацию, обычно при-
глашали опытного консультанта - ученого, имевшего опыт универси-
тетской деятельности. В большинстве случаев при этом уставы и про-
граммы Парижского университета служили моделью.
Не все университеты приживались удачно. Эфемерным оказался
университет в венгерском Пече. Университетам Вены и Кракова, осно-
ванным в 1364 г., пришлось ждать несколько десятков лет, прежде чем
действительно стать учебными центрами. Иногда основанию универси-
тета противились горожане, прикидывая возможные беспокойства от
студентов (как это было в Барселоне), иногда - королевская власть,
опасаясь, что выгоды судейской карьеры отвлекут горожан от коммер-
ции и ослабят поступления в казну (как в случае с Лионом).
XV в. некоторые называют временем упадка университетов - они
берутся под более жесткий контроль местными властями, порой утра-
229
чивают свой интернациональный характер, и не порождают мыслите-
лей первого ранга. Однако в этот период становится ясно, что ни одно
политическое формирование, претендующее на самостоятельность, не
может обойтись без своего университета.
Университеты, как, впрочем, и любая городская корпорация, нико-
гда не были полностью независимы. Во внутриуниверситетские кон-
фликты вмешивалось папство (временный запрет на преподавание по
“книгам о природе” Аристотеля, борьба с парижским аверроизмом,
конфликт университетов с “нищенствующими монахами”, борьба с
учением Уиклифа в Оксфорде), а позже - и светская власть, участвуя в
борьбе “наций” в Праге (Кутногорский эдикт 1409), или философских
школ (попытка Людовика XI запретить номинализм в Париже в
1474 в.). Но надо отметить, что всякий раз к папе или королю апелли-
ровали сами магистры, и к тому же всегда решение высших властей оп-
ротестовывалось университетами же. .
К концу XV века было основано 86 университетов. Только в еди-
ничных случаях число студентов и магистров измерялось на тысячи
(Париж, Неаполь, Болонья, Оксфорд, Саламанка). Обычно речь шла
лишь о сотнях, а то и о десятках человек. Но несмотря на многочислен-
ные различия, университеты образовывали единую систему со схожи-
ми принципами организации, унифицированными требованиями и ие-
рархией степеней, однотипными программами.
Университетские степени
4
Среди студентов можно было встретить как детей и подростков,
так и убеленных сединами старцев. Обучение обычно начиналось лет с
пятнадцати. Прослушав определенное число курсов на факультете сво-
бодных искусств (“артистическом”), студент становился сначала бака-
лавром, а потом и магистром искусств. В уставах оговаривалось, что
эту степень мог получить человек не моложе 21 года, проучившийся
уже не менее семи (в некоторых университетах - пяти) лет. Магистр
получал право на преподавание, но мог и продолжить обучение на од-
ном из высших факультетов - медицины, права, теологии. Наиболее
длительным оно было на теологическом факультете - 12-15 лет, где
последовательно обретались степени “курсора” (бакалавра-репетито-
ра), “библикуса” (комментирующего Библию), “сентенциария” (допу-
щенного преподавать по книге “Сентенций” Петра Ломбарда), бака-
лавра “формата” (участвующего во всех диспутах), лиценциата (обла-
дателя “права преподавать повсюду”) и, наконец, степень доктора тео-
логии, означавшая наивысшую компетентность. Студенты из монаше-
ских орденов получали на теологическом факультете степень по об-
легченной схеме, что рождало постоянные конфликты внутри универ-
ситета. На иных факультетах обучение длилось в среднем 7-9 лет. К
концу средневековья наметилась тенденция к сокращению сроков обу-
чения. Конечно, в действительности делалось немало уступок, позволя-
ющих сократить необходимый срок пребывания в университетах (за
взятки, из уважения к происхождению или сану соискателя или чтобы
привлечь студентов в какой-нибудь новоиспеченный университет).
230
Несмотря на бесконечное разнообразие уставов, основные принципы
преподавания были повсюду схожи. Утром читались курсорные или ор-
динарные лекции (lectio). Преподаватель зачитывал текст книги, затем
выделял основную проблему и разбивал ее на подвопросы. На вечерних,
экстраординарных лекциях уже другие преподаватели (ими могли быть и
бакалавры) растолковывали, повторяли утреннюю тему, либо же остана-
вливались на специальных вопросах. Умение выделять вопросы (questio)
считалось важнейшим. Не меньшее внимание уделялось умению вести
полемику. Обычные, ординарные диспуты (disputatio) проводились еже-
недельно. Событием, привлекавшим много публики, были диспуты “о
чем угодно” (quodlibet). Проводимые согласно особому кодексу чести,
они напоминали турниры. Часто затронутые темы носили фривольный
характер, но иногда касались злободневных политических вопросов.
С современной точки зрения университетская система образования
была поразительно неэффективна - степень “магистра искусств” полу-
чало никак не более трети студентов, записавшихся в университет, и
лишь единицы добирались до степеней на высших факультетах. Но это
нисколько не снижало привлекательности университетских степеней,
престижа и влияния университетов.
При том, что всегда существовали альтернативные формы препода-
вания и организации интеллектуальной деятельности (“Studia” монаше-
ских орденов, домашнее обучение, позже - гуманистические кружки и
академии, городские школы и др.), университеты обладали неким уни-
кальным свойством, отличавшим “Высшую” или “Всеобщую” школу
(Studia generalia) от школ местных (Studia particularia) или “незаконных”
(leninoma), не получивших хартии: “Большие различия в них происходят
от того, что в законных школах готовятся воины и господа наук увенчи-
ваются лаврами, чтобы радоваться как одеждам, так и особым свободам;
они пользуются также особым уважением как светских, так и духовных
глав не менее, чем уважением народа, и такие магистры и господа наук
титулуются похвальным образом. В незаконных школах сколько бы ма-
гистры не кормились своей деятельностью, она не связана с привилеги-
рованным титулом, из чего следует, что само имя магистра двусмыслен-
но по большей части”, - писал анонимный автор XIV века.
Главное заключалось в том, что степень, присужденная универси-
тетом, должна была признаваться во всем христианском мире (licencia
ubique docendi - называлась основная университетская степень). Гаран-
том этого выступала универсальная власть, выдавшая хартию универ-
ситету, и не признать полноценность степени значило бросить вызов
этой власти. Такой властью было прежде всего папство. Привилегии
могли выдавать и императоры, и короли (в особенности те из них, кто
считал себя “императором в своем королевстве”), но такие университе-
ты также становились полноправными “Studium generale” лишь после
обретения ими папской хартии. И хотя бывали нарушения принципа
всеобщности степеней (в Париже, например, магистров из других уни-
верситетов неохотно допускали к преподаванию без дополнительных
экзаменов), он декларировался всегда, даже тогда, когда, как принято
считать, университеты стали носить более локальный характер. Даже
если происходило установление более тесного контроля властей над
231
университетской корпорацией, они сохраняли главное - право незави-
симого присвоения степеней, что гарантировало научно-педагогиче-
ской деятельности свободу, неслыханную ни на мудром Арабском Вос-
токеуни в ученой Византии.
Важным свойством степени была ее принципиальная общедоступ-
ность. Дело не ограничивалось одними декларациями. Разветвленная
система университетской благотворительности и сравнительно с позд-
ними эпохами невысокие расходы на обучение открывали доступ в уни-
верситеты не только для представителей социальной элиты. От поло-
вины до двух третей студентов составляли выходцы из бюргерских и
патрицианских слоев, но были в университетах и дети крестьян. Хотя
некоторые привилегии знати и сохранялись в университетах, они не
были определяющими - сын рыцаря мог претендовать на то, чтобы
первым пройти экзамен, но не на то, чтобы быть от него освобожден-
”ным. Главное, что степень снимала социальные различия. И если в се-
редине ХШ в. сир Жуанвиль при дворе Людовика Святого еще мог по-
прекнуть родителями - вилланами королевского духовника Робера де
Сорбонна, основателя прославленной коллегии, то на исходе средневе-
ковья даже многочисленные враги не смели намекнуть Эразму (выпу-
скнику Монтегю - коллегии для бедных, основанной в Парижском уни-
верситете) на его сомнительное происхождение.
Мы надеемся более подробно рассмотреть внутреннюю жизнь и
быт университетов, равно как и многообразие их отношений с горожа-
нами в другом томе нашего издания. Пока отметим, что часть европей-
ской элиты, причем достаточно деятельная ее часть, проходила через
плавильный котел университетской культуры. В течение многих лет
им прививались рационалистические доктрины, умение логически
мыслить и обосновывать свою точку зрения. Кроме того, за долгие го-
ды студенты привыкали избирать ректора, прокуроров, казначеев зем-
лячеств, заслушивали их отчеты. Каждый имел право выступить и без
всякого опасения аргументировать свою позицию. Они учились отста-
ивать права корпорации и права каждого из ее членов. И когда эти
бывшие студенты получали реальную власть, они могли служить горо-
ду, или принцу, или церкви, могли быть людьми беспринципными, же-
стокими или ограниченными, но полностью вытравить из себя навыки
этой академической свободы они уже не моглц. J
Итак, университет мог придавать человеку особое социальное ка-
чество, признаваемое во всем христианском мире. Причем такой “соци-
альной магией” обладали, пусть и в весьма ограниченном объеме, даже
низшие степени. И более того - престиж, отводимый в обществе маги-
стру - лиценциату, понемногу распространялся на всех людей, занятых
умственной деятельностью.
Статус интеллектуала и умственного труда
глазами современников
Помимо горстки профессиональных магистров и нескольких де-
сятков университетских корпораций существовала обширная, но
аморфная университетская среда. Этим расплывчатым понятием мы
232
можем обозначить людей, так или иначе соприкоснувшихся с универ-
ситетской культурой. В их число могли входить те, кто когда-то учил-
ся в университете, став затем судьей или советником на королевской,
церковной или городской службе, поэты и писатели, биографически
связанные с университетом, творившие не только на латыни (как ва-
i анты), но и на национальных языках. К ним, например, можно отнести
магистра Жана де Мёна, автора необыкновенно популярной в средние
пека второй части поэмы “Роман о Розе”, или Джеффри Чосера, выпу-
скника одного из Иннов (юридических университетов) и переводчика
“Романа о Розе” на английский язык. Конечно, внешнюю грань этой
культуры определить необычайно трудно, хотя бы в силу множествен-
ности личин, в которых выступал интеллектуал (в зависимости от си-
туации он мог считать себя в первую очередь горожанином, человеком
церкви, слугой короля, юристом, любителем изящной словесности -
эти роли вполне могли уживаться в одном человеке). Поэтому невоз-
можно точно определить, когда мы имеем дело с саморефлексией уни-
верситетской культуры, а когда со взглядом на ее представителей со
стороны. Ясно, что та социальная оценка, которую общество давало
интеллектуалам, во многом была ему навязана самими людьми умст-
венного труда, благо, что возможностей для этого у них было больше,
чем у прочих групп населения.
Терминологическая определенность приходила к интеллектуалам
медленно. Наиболее радикальные из них, такие как Абеляр или авер-
роисты ХШ в., выделяя себя из остальной массы людей, предпочитали
именоваться философами. Термин “магистр” после ХП-ХШ вв. обозна-
чал не только людей, преуспевших в науках, но вполне мог относиться
к какому-нибудь владельцу ремесленной мастерской. Гораздо чаще
встречается самоназвание “клирик”, указывающее не столько на при-
надлежность к церкви, сколько на образованность. В этом смысле
Кристина Пизанская называла Карла V “хорошим клириком”, отмечая
его мудрость и ученость. Кроме того, они могли обозначаться как “лю-
ди писания” - “litterati”. На Пиренеях имя “letrados” относилось к обра-
зованным должностным лицам, главным образом из числа судейских.
Примерно таков был смысл и французского термина “gens des letters” -
как именовали адвокатов или нотариусов, но также и университетских
преподавателей, а позже - писателей, поэтов, ученых.
Уже в XII веке плата за труд признавалась естественным и закон-
ным доходом интеллектуала. “Взять на себя в то время руководство
школой меня вынудила главным образом невыносимая бедность, так
как копать землю я не имел сил, а просить милостыню - стыдился.
Итак, я должен был, вместо того, чтобы жить трудами рук своих,
вновь заняться знакомым мне делом и обратиться к услугам своего
языка”, - пишет Абеляр. И хотя в “Истории бедствий” он кается во
многих грехах, но сбор денег с учеников он стяжательством явно не
считает. За знания следует платить - “на будущий год я прочту орди-
нарный курс, но я сомневаюсь, что смогу вести курс экстраординар-
ный, ибо студенты платят плохо, они хотят знаний, но не желают пла-
тить”, - сетует болонский юрист начала ХШ в. Одоферд перед нача-
лом учебного года.
По мнению Бомануара, юриста конца Х1П в., свободный человек
тем и отличается от несвободного, что ничего не обязан делать без
платы. А постановления Падуанского университета в 1382 г. гласили:
«Мы полагаем неразумным, если трудящийся не извлекает выгоды из
своего труда. Поэтому постановляем, чтобы доктор, читающий “ответ-
ную проповедь” от имени коллегии на экзамене студента [т.е. выступа-
ет оппонентом], получил от него в знак признательности за труд на три
фунта сукна и четыре сосуда вина или же один дукат».
В этом смысле магистр мог быть уподоблен мастеру - ремесленни-
ку, живущему трудами рук своих. Любопытно, что там, где преподава-
ние было открыто для мирян (таковы были, например, факультеты
права и медицины в Италии), доктора демонстрировали столь харак-
терное для позднего цеха стремление превратиться в наследственную
касту. Правовед Аккурсий (Франческо д* Аккорсо) требовал, чтобы де-
ти докторов пользовались преимущественным правом при замещении
вакантных кафедр в Болонье. Тогда, в ХШ в. коммуна воспротивилась
этому, но такие привилегии закрепились век спустя.
Этот Аккурсий собрал неплохое состояние - его дом в Болонье
был увенчан башней, что было знаком престижа, он владел землями в
четырех деревнях и роскошной виллой в Риккардино, где у него была
водяная мельница, удивлявшая всех совершенством своей конструкции.
Вместе с другими докторами он образовал компанию, распространяю-
щую книги по всей Европе. При этом занимался ростовщичеством и да-
же вынужден был просить по этому поводу отпущения грехов у папы
Николая IV. Аккурсий был знаменитым и цитируемым глоссатором.
Эдуард Ш пригласил его преподавать право в Оксфорде. Но он отнюдь
не был “образцовым магистром” в глазах современников. Данте поме-
щает его в третий пояс седьмого круга ада, правда не как ростовщика,
а как содомита. А один из ранних сборников итальянских новелл (“Но-
веллино”) рассказывает о нем такой анекдот:
Вернувшись из Англии в Болонью, учитель Франческо обратился
в коммуну с просьбой передать ему имущество учеников. “Они стали
большими людьми и много заработали с тех пор, как я уехал от них.
Пусть же ... коммуна Болоньи соблаговолит вернуть мне права отца и
господина”, поскольку по закону отец является господином того, что
приобрели сыновья. Алчность Аккурсия столь же удивляет автора, как
и его изощренность в толковании римского права.
Йенитенциалии, учебники для исповедников, обсуждая грехи каж-
дой из профессиональных групп, пришли к выводу, что магистр может
на законном основании требовать с учеников коллекту - плату за свои
труды и стараний. Но само появление этого вопроса на страницах пе-
нитенциалиев показателен. Давняя максима гласила, что знание как
дар Божий нс может продаваться (scientia donum Dei est unde vendi non
potest). И полностью победить это предубеждение не удалось. Поэтому
плату за преподавание Бернар Клервосский называл позорным бары-
шом. Александр Ш, сам преподававший в Болонье, добился того, что-
бы решения Ш Латсранского собора (1179) предусматривали выделе-
ние церковных бенефициев для преподавателей и части студентов вы-
сших факультетов. Это избавляло от необходимости взимать плату за
234
обучение, открывало доступ к знаниям для бедных людей и существен-
но замедляло начавшееся обмирщение наук.
Только за обучение медицине и праву разрешалось брать деньги.
Эти “лукративные” науки признаны были светскими. Папа Григо-
рий IX в 1229 г. запретил изучение римского права в Париже, дабы не
сводить клириков с пути следования церкви. А “удивительный доктор”
- францисканец Роджер Бэкон утверждал, что заниматься столь гру-
бой наукой, как римское право, - значит порвать с церковью.
Нищенствующие монахи вообще заострили многие проблемы, свя-
занные с интеллектуальным трудом. Франциск Ассизский и последова-
тельные его сторонники считали занятия науками несовместимыми с
евангельской бедностью, приравнивая обладание знаниями к стяжа-
нию сокровищ, благо, что для умственных занятий требовались книги
и иные богатства. Бонавентура, лидер умеренного течения в ордене,
доказывал, что книги можно брать в пользование, а за преподавание не
брать денег. Доминиканцы, изначально ориентированные на интелле-
ктуальный труд на благо церкви, испытывали по этому поводу куда
меньше затруднений, ведь, как писал Фома Аквинский “и апостолы от-
кладывали свою работу, когда надо было проповедовать”, поэтому мо-
нах может отвлечься от физического труда, от молитв и сбора мило-
стыни, чтобы нести людям слово Божие.
Но проникновение ниществующих орденов в университет вызвало
оппозицию со стороны прочих магистров. В Париже конфликт принял
особо ожесточенные формы, и доводы докторов были подхвачены по-
этами. Рютбеф обвинял монахов в том, “что они живут чужим трудом,
хотят, не давая, брать”, “они живут незаконно”. Тогда как
Тот, кто силен, тот хлеб насущный свой
Руками добывать и головой,
Трудясь усердно, должен в жизни сей, -
пишет Жан де Мён, противопоставляя монахам ученых клириков, ко-
торые всю жизнь “трудятся в философии” (travaillent en philosophic). В
то же время Рютбеф заявляет свое кредо интеллектуала:
Свою тот душу продает,
Кто жизнь без дела проведет,
Писать всю жизнь обязан я,
Ведь труд ручной - то доля не моя.
Но университетским поэтам “работа в философии” не приносит богат-
ства. Бедность является атрибутом истинного знания.
Пришло то время новое, когда
Усердный, тот, кто все свои года
Трудился в философии, идет
В чужие земли - покорять оплот
Наук и добродетелей - и он
В отчаянную бедность погружен.
Живет он нищим, вечным должником,
Скитаясь без одежды, босиком...
Но все же в благородстве превзойдет
(Иначе пусть чума меня возьмет)
Того, кто рыщет с псами средь полей!
Более чем через сто лет мы можем встретить того же нищего, но бла-
городного оксфордского студента в “Кентерберийских рассказах” Чо-
сера:
Ему милее двадцать книг иметь,
Чем платье дорогое, лютню, снедь,
Он негу презирал сокровищ тленных,
Но Аристотель - кладезь мыслей ценных -
Не мог прибавить денег ни гроша.
И клерк их клянчил, грешная душа
Он слова лишнего не говорил
И слог высокий мудрости любил.
Короткий, быстрый, искренний, правдивый,
* Он сыт был жатвой с этой тучной нивы
И бедняком предпочитая жить.
Хотел учиться и других учить.
В то же время люди вроде Аккурсия неизменно осуждались самой
университетской культурой. Благородному студенту Чосер (сам, кста-
ти, юрист) противопоставляет юриста-стяжателя и медика, разбогатев-
шего в дни чумы. Адвокаты и врачи, торгующие своими знаниями, на-
живавшиеся на болезнях и ссорах людей, не могут считаться истинны-
ми мудрецами, с точки зрения французских университетских поэтов
ХШ в. И этот подход вполне совпадал с оценками истинной учености в
городской литературе.
Даже в предприимчивой пополанской Флоренции торговля знани-
ями не одобряется. В “Декамероне” “один молодой человек по имени
Ринальди долго учился в Париже, но не для того, чтобы потом, по при-
меру многих других, торговать своими знаниями, а чтобы, как подоба-
ет человеку благородному, к источнику знания приникнуть и в суть и
корень вещей проникнуть, вернулся тогда из Парижа во Флоренцию, и,
будучи весьма уважаем как за свое происхождение, так и за познания,
здесь обосновался и зажил на широкую ногу”.
В данном случае благородство происхождения совпадало с благо-
родством знания. Но для университетской культуры более характер-
на оппозиция благородства по крови, благородства “тех, кто охотит-
ся”, и благородства добродетелей, знания. Понятно, что предпочте-
ние отдавалось “истинному” благородству ученого. Осужденные в
1277 году тезисы парижских аверроистов гласили: “философы - ис-
тинные мудрецы мира”, “смирение - добродетель значительно менее
совершенная, чем величие души (magnanimitas)”, а близкий к аверро-
истам автор Яков из Дуэ ставил философа выше государя (Sicut
tamen alias dixi, status philosophi perfectior est statu principis). Жан де
Мён пояснял, что клирик благороднее сеньоров и принцев, посколь-
ку обладает “Vertus escrites” и, следовательно, видит в “своих книгах
при помощи знаний доказуемых, рациональных и демонстрируемых
все зло, от которого надо спасаться, и всю “сумму куртуазности”. Ко-
нечно, бывают образованные миряне, но они не могут посвятить уче-
ным занятиям должное время, поскольку у них есть и иные обязанно-
сти. Поэтому рыцарям следует брать пример с графа Робера д’Ар-
236
гуа, “мудрого, щедрого куртуазного и рыцарственного”,
Который очень клирика ценил,
Кто, разумом работая, решил
Идти по добродетелей пути,
Что в книгах удалось ему найти.
Отсюда близко до притязаний на лидирующее место в обществе. У
Роджера Бэкона во главе государства должны стоять ученые клирики,
’шатоки всех наук и, в особенности, математики. Пьер Дюбуа, легист
начала XIV в., ученик парижских аверроистов и при этом большой по-
читатель Бэкона, пытался перевести его утопию в практическую пло-
скость. Он составляет проект возвращения Святой земли и для этого
намечает всеобъемлющую реформу, призванную поставить во главе
государства ученых. Канцлер парижского университета Жан Жерсон
обосновывал исключительные права университета вмешиваться в дела
управления государством и давать советы королю в силу особой ком-
петентности корпорации, ведь университетские теологи знают законы
божественные, юристы - человеческие, а физики - природные.
Итак, клирики-ученые превосходят всех и даже рыцарей в благо-
родстве в силу своих “vertus escrites”, добродетелей особого рода. Но
также и в силу выполнения важнейшей функции хранителей законов,
основ миропорядка. Характерные метафоры университета - “храни-
тель ключей от христианства”, “страж на башне христианского мира”.
Человек стремится к благородству при помощи оружия или образован-
ности, согласно Жану де Мёну. Иногда интеллектуалам отчасти удава-
лось убеждать в этом самих рыцарей. Во всяком случае, в начале XV в.
автор “Деяний маршала Бусико” писал: “две вещи установлены по во-
ле Бога, как две опоры, поддерживающие порядок законов божествен-
ных и человеческих. Сии две опоры суть рыцарство и знание, которые
весьма подходят друг другу”. С этими соглашался даже такой “певец
рыцарства” как Фруассар.
Университетская культура щедро награждала своих представите-
лей рыцарскими эпитетами - “смелый, куртуазный, доблестный”. Муд-
рец отважно бросается осуждать всякую ересь и всякую несправедли-
вость, от кого бы она не исходила. В ХШ в. Парижский университет не
побоялся выступить против мощных “нищенствующих орденов”, век
спустя - против опасных “заблуждений” самого папы Иоанна XXII, еще
позже - против Великой Схизмы. Не удивительно, что претензии как
университетов in согроге, так и интеллектуалов вообще на участие и да-
же на верховенство в государственных делах все возрастало. Самые по-
пулярные их герои - Сенека и Боэций - оказываются неизмеримо вы-
ше своих убийц-тиранов. Задача мудреца и сводится во многом к обуз-
данию тирании. Не случайно знаменитый юрист Бартоло Сассоферато
в определение тирана включает вражду к знаниям и стремление из-
гнать из страны всех мудрых людей.
Надо отметить, что чрезмерные политические амбиции ителлекту-
алов могли вызывать и осуждение. Но исходило оно... также от интел-
лектуалов. “Я считаю, что король должен управлять народом по сове-
ту мудрых, под коими я понимаю юристов, то есть тех, кто осведомлен
237
в каноническом и гражданском праве, в кутюмах и королевских зако-
нах, по их совету должно править, а не по совету артистов [т.е. филосо-
фов], хотя они и знают принципы управления народом, а именно книги
Этики, Экономики и Политики, но они знакомы с ними в общем и не
знают практики. Они же считают, что это великая ошибка, когда мир
управляем не ими и не по их совету, а юристами, которых называют по-
литическими невежами (“yndioz politiques”).
Образ интеллектуала был исполнен противоречий. “Работа в фи-
лософии” и добывание языком и пером средств к существованию ужи-
вались с осуждением торговли знаниями. Бедность как нравственная
категория, как атрибут философа соседствовала с призывами к коро-
лям и аристократам проявлять щедрость к ученым. Интеллектуальная
элита» подчеркивала свою отстраненность от мирской суеты, но актив-
но вмешивалась в политику. Ученые осуждали претензии знати на бла-
городство, но сами награждали себя рыцарскими добродетелями. По-
добное нагромождение противоречий могло бы свидетельствовать о
незавершенности процессов формирования социального типа интел-
лектуала и конституирования умственного труда как особого вида дея-
тельности, если бы подобные противоречия не были свойствены и со-
временным интеллигентам.
В действительности, конечно, ни рыцари, ни короли, ни даже епи-
скопы не торопились отдавать интеллектуалам свои привилегии и
бразды правления. Но все же их реальный вес в средневековом обще-
стве неуклонно повышался.
Карьеры интеллектуалов
Из раздела “Наука и техника в средневековом городе” можно уз-
нать об опережающих время открытиях, сделанных магистрами уни-
верситета. Вспомним хотя бы “думающую машину” Луллия или наблю-
дения над вращением земли Орема. Но и общество, и они сами видели
свою функцию в другом. Основная деятельность ученых-схоластов
обычно презрительно игнорируется историками науки, и не без основа-
ний. Но их социальная роль заслуживает внимания.
Теологи
В сборнике “Новеллино” приводится такая история: «В одной из
школ Парижа были мудрейшие ученые и рассуждали они о небе,
именуемом Эмпирей. Долго и горячо говорили о нем и о том, что рас-
полагается оно выше других небес. Перечисляли небеса Сатурна,
Юпитера и Марса... А над ними находится Бог-отец во всем своем ве-
личии. И вот однажды, когда они так рассуждали, пришел один поме-
шанный и сказал им: “Господа, а что находится поверх головы Гос-
пода?” ...Долго искали они ответ в своих науках... но решение так и
не было найдено. Тогда они сказали: “Безумен тот, что дерзает раз-
мышлять о мире ином. И еще больший сумасброд и безумец тот, кто
ломает себе голову в попытках познать начало всех начал. И вовсе
лишен рассудка тот, кто тщится познать сокровеннейшие помыслы
238
Бога, когда столько мудрецов даже того не смогли узнать, что у не-
го на голове».
И, действительно, во второй половине XIII в. теология постаралась
отделиться от философии, поставив границы человеческому разуму.
11а пути философов, которые пытались при помощи логических мето-
дов или знания природных законов рассуждать о законах божествен-
ных, вставали как уставы корпораций, так и церковные запреты, вро-
де тех, что были приняты в Париже и в Оксфорде в 1277 г. В вопросе
о разуме и вере Фома Аквинский придерживался достаточно оптими-
стической позиции, отдавая приоритет божественным доводам над ра-
циональными, но отводя последним все же весьма важную роль в поз-
нании Бога и мира. Его противники из числа францисканских теоло-
гов-номиналистов, как и сторонники теории “двойственной истины”,
делали вывод о принципиальной непознаваемости Бога. На долю уче-
ного выпадало лишь изучение умопостигаемых вещей, совершенство-
вание логического инструментария, либо рассуждения на темы морали.
Ожесточенные споры “реалистов” (томистов) и “номиналистов”
(последователей Дунса Скотта и Оккама) иссушали творческие силы
теологии как науки. XIV-XV века уже не знали величественных всеох-
ватных произведений вроде “Суммы теологии” Фомы Аквинского. За-
то оживилась неизбежная спутница и вечный оппонент теологической
схоластики - мистика, проповедующая “ученое незнание”, напряжен-
ное самоуглубление, столь привлекательное и плодотворное на на-
чальных стадиях, но таящее немалые опасности как для культуры, так
и для общества, будучи доведенной до логического конца.
При этом само соперничество реализма и номинализма было чре-
вато весьма важными последствиями для политики, права и иных обла-
стей общественной жизни. Томизм настаивал на примате общего над
частным, тела над каждым из его членов. Номинализм видел в общем
лишь сумму отдельных сущностей. Государство, таким образом, имело
право на существование лишь как гарант интересов индивидуумов или
отдельных групп.
Не создавая шедевров, богословы XIV-XV вв. решали главную за-
дачу, стоящую перед интеллектуалами всех времен. Они объясняли,
приводили в систему и санкционировали факты социально-политиче-
ской действительности, создавая и поддерживая единую картину мира
и отвечая на вопросы, выдвигаемые временем. Теологи осуществляли
цензорские функции, разрабатывали новые формы спиритуальности,
канонизируя новых святых, и редактируя “пенитенциалии”, стараясь
реагировать на религиозные потребности эпохи. Они нашли выход из
церковной Схизмы, решили вопрос о соотношении авторитета папских
решений и постановлений Вселенских соборов. Они разработали дог-
маты о Чистилище и “церковном сокровище” (фонде добрых дел, поз-
воляющем выдавать индульгенции), заблокировали учение Иоан-
на XXII о “подалтарном ожидании” душ до Страшного суда, и, несмот-
ря на сопротивление ордена доминиканцев и папской курии, добились
принятия тезиса о непорочном зачатии Девы Марии. Они выступали
арбитрами в спорах монархов, занимаясь и глобальной политикой
(борьба с турецкой угрозой, уния с Восточно-христианской церковью и
239
др.), выступали экспертами политических процессов и в делах о ереси.
Так, теологическая экспертиза проводилась по поводу Жанны д’Арк
трижды: одни доктора дозволили ей выступить с армией, другие осуди-
ли как еретичку, третьи реабилитировали. Схоластам удалось разрабо-
тать достаточно гибкое учение о бедности, труде и собственности, ос-
мыслить новые явления экономической жизни, вплоть до коммерче-
ского кредита.
При этом теологи были людьми не очень богатыми. Даже против-
ники не обвиняли их в стяжательстве, скорее уж речь шла о непомер-
ном честолюбии или о политических пристрастиях. Хороших профес-
сионалов было сравнительно немного, в большинстве университетов
теологию вели доминиканцы или францисканцы, закосневшие в мел-
ком соперничестве (образ “наших магистров” со знанием дела раскрыт
в “Письмах темных людей” или у Эразма). Лишь в Париже, Саламанке,
-Кёльне, Оксфорде, Кембридже и в “Святой коллегии” при папской ку-
рии можно было найти специалистов высокого класса.
Приведем два произвольно взятых примера карьер теологов.
Жак Панталеон Аншер, уроженец города Труа в Шампани (леген-
да называет его сыном сапожника), учился в Париже каноническому
праву и теологии. В 1220 г. он становится доктором теологии и канони-
ком города Лана, затем занимает там пост архидьякона до 1249 г. В Ла-
не он входил в одну конфрерию с Робером Туротом, с которым его свя-
зывала долгая дружба. Став епископом Льежа, Турот пригласил теоло-
га к себе. Затем Аншер попадает в поле зрения Иннокентия IV, кото-
рый отправляет его на помощь крестоносцам. Он выполняет важные
поручения в Пруссии, где, в частности, заключил мир между померан-
ским князем Святополком и Тевтонским орденом. За заслуги папа на-
значил Аншера своим почетным капелланом, а в 1255 г. он получил ти-
тул патриарха Иерусалимского. В 1261 году кардиналы избирают его
папой под именем Урбана IV. Опыт пребывания в Шампани и Льеже,
контакты с Нидерландами (его приближенным был Жан Вийенгем,
теолог из семьи антверпенских бюргеров) познакомили его со спириту-
альностью бегинок и с формами евхаристического культа, все более
популярного в этом регионе. Урбан IV учреждает в 1264 г. праздник
Тела Господня, ставший одной из главных отличительных черт католи-
ческой литургии. Проницательный понтифик сумел оценить заслуги
парижского доминиканца Фомы Аквинского и вызвал его в папскую
резиденцию в Витербо, где тот работал над завершением своей “Фило-
софской суммы” и начал работу над “Суммой теологии”.
В 1363 г., все в той же Шампани, в многодетной крестьянской се-
мье, родился и Жан Жерсон. Он учился в Парижском университете,
где Наваррский коллеж предоставлял стипендии для выходцев из
Шампани. Выдающиеся способности позволили ему в виде исключе-
ния получить докторскую степень на пять лет раньше положенного
по уставам срока - в возрасте 29 лет. Он часто выступает от имени
университета с проповедями перед королем, а в 1395 г. становится
канцлером университета. Попытки реформирования всего препода-
вания сочетались со стремлением Жерсона поднять престиж учителя
и приходского священника. Сенсацию вызвало его желание не просто
240
получать доходы с дальнего прихода во Фландрии, но и реально ис-
полнять там пастырские обязанности. В проповедях и письмах он кри-
тиковал схоластическое пустословие, охватившее университеты, пы-
тался внедрить мистику в университетские стены, провозглашая не-
слыханный здесь тезис “лучше любить, чем знать”. Выступая как мо-
ралист, Жерсон часто поднимает проблемы семьи и брака, воспита-
ния детей, пытается разобраться в некоторых экономических пробле-
мах. Он принимает участие и в любопытной интеллектуальной поле-
мике, развернувшейся по поводу “Романа о Розе”, причем выступает
па стороне Кристины Пизанской, защищавшей достоинство женщин
от нападок Жана де Мёна. Реформаторский пыл Жерсона распро-
странялся и на дела государственные. В проповеди “Vivat гсх”, произ-
несенной перед королем в 1405 г., не только обосновывается высокое
место университета в королевстве как советника и представителя ин-
тересов всех сословий, но и содержится призыв к реформам. Некото-
рое время Жерсон пользовался покровительством могущественных
герцогов Бургундских, однако после убийства герцога Орлеанского
бургиньонами и публичного оправдания этого деяния теологом Жа-
ном Пти, позиция Жсрсона меняется. Несколько раз сторонники гер-
цога Бургундского пытались его убить, а в 1413 г., во время восстания
кабошьенов, инспирированного герцогом, парижский дом теолога
был разграблен. Зато после подавления восстания, Жерсон добивает-
ся осуждения доктрины Жана Пти епископом Парижским и пытается
добиться осуждения его на Констанцском соборе (1414—1418), в рабо-
те которого теолог принял активное участие. Захват Парижа бур-
гиньонами помешал Жерсону вернуться туда по окончании собора.
По приглашению Фридриха Австрийского он посещает Венский уни-
верситет. Затем, после 1419 г. обосновался в Лионе, где, верный про-
возглашаемым принципам, преподавал детям в школе при монастыре
целестинцев. Последним его деянием перед смертью (1429) было
письмо, где он как теолог убеждал короля и его советников поддер-
жать Жанну д’Арк.
Юристы
В сборнике “Новелино” есть рассказ и о юристах.
Фридрих Барбаросса спросил двух своих ученых - Болеро и Марти-
но: “Господа, могу ли я по вашему закону взять что-то у одного из мо-
их подданных и отдать другому, кому захочу, не объясняя причины,
только на том основании, что я государь, а закон гласит, что желание
государя - закон для его подданных”. Один из двух мудрецов ответил:
“Мессир, ты можешь так поступать со своими подданными, и за тобой
не будет вины”. А другой сказал в ответ: “Мессир, я так не думаю, ибо
высшая справедливость заключена в законе, а потому должно соблю-
дать его и подчиняться ему самым неукоснительным образом...”
Поскольку в словах и того, и другого мудреца заключалась истина,
он вознаградил обоих ...одному подарил одежду и коня, как жонглеру
за его угодливость. А тому, кто заявил, что превыше всего справедли-
вость, поручил судопроизводство.
241
Это не просто легенда (во всяком случае имена юристов соответст-
вуют действительности, как и то, что Болгеро был назначен импера-
торским викарием в Болонье). Средневековому обществу оказались
нужны как правоведы, обосновывающие абсолютную власть монарха
в духе Юстиниана, так и те, кто эту власть ограничивал законом, гаран-
тирующим права личности. При помощи юристов право обрело здесь
авторитет, равного которому не было в других цивилизациях.
Юристов было во много раз больше, чем теологов. В большинстве
университетов факультеты теологии и медицины либо влачили жалкое
существование, либо вообще отсутствовали, а факультет права был
везде, и везде юридическое образование казалось делом привлекатель-
ным. Но и преуспели средневековые юристы во многом. Следует отме-
тить огромную работу, проделанную ими по рецепции римского права,
распространенного и на область права канонического, по кодификации
. и переосмыслению норм обычного права, по созданию сводов законов
и постановлений государей. Если заслуга первого поколения правове-
дов-глоссаторов состояла в самом факте рецепции римского права, то
на долю постглоссаторов, юристов XTV в., выпала не менее величест-
венная задача по переосмыслению его применительно к принципиаль-
но новым условиям. В XV в. сформировалось и гуманистическое напра-
вление, стремящееся применять к источникам права филологическую
критику и выявлять конкретно-исторический смысл терминов законов
Феодосия и Юстиниана. Перенос античных реалий на средневековые
неизменно порождал проблемы - в средневековом обществе не было
вольноотпущенников и клиентов, император обладал совсем иными
правами, существенно отличались семейные отношения. Эти несоот-
ветствия, а также возможные противоречия с кутюмами, с нормами
феодального или церковного права порождали постоянные казусы, на
которых оттачивалась юридическая мысль.
Любопытно, что университетское правовое образование было не-
достаточным для того, чтобы юрист мог выступать в суде. Он узнавал
лишь общие основы права, теперь ему еще несколько лет надлежало
набираться практического опыта. В Англии такой разрыв теории и
практики был оформлен институционально - в Оксфорде и Кембрид-
же учили общим основам права, в иннах - реальным законам и обыча-
ям королевства. Перед средневековым юристом всегда стояла острей-
шая проблема, что предпочтительнее: общие принципы права или кон-
кретные обычаи данной местности (Equitas jus или strictus jus).
Хороший юрист-практик постоянно занимался самообразованием:
более других интеллектуалов он был привязан к своим дорогостоящим
библиотекам, ведь правоведение развивалось, все более усложняясь и
подразделяясь на новые поддисциплины - появлялись специалисты по
частному или публичному праву, канонисты и декретисты, февдисты
(знатоки феодального права), арестографы (занимающиеся сборника-
ми королевских постановлений), специалисты по кутюмам и мастера
процессуального права.
В итоге юристам удалось отделить церковное от светского в праве,
вытеснить ордалии, заменив их инквизиционным процессом (основан-
ном на расследованиях, опросах свидетелей и вынесении суждения на
242
основе законов логики), согласовать разные правовые системы, проду-
мать гибкую систему защиты имущественных и личных прав человека,
внедрить в сознание правителей и подданных уважение к жестким пра-
вовым нормам, что и отличало монархию от тирании.
Обратимся к примерам карьер юристов.
Сын брабантского рыцаря Жан Оксем изучал искусства и канони-
ческое право в Париже до 1296 г., затем изучал и преподавал римское
право в Орлеане до 1312 г. Покинув университет, он уже владел не-
сколькими церковными пребендами. В 1317 г. он стал официалом (гла-
вой епископского суда) в Льеже, руководил там же школой капитула.
Его авторитет правоведа был велик: известно, например, что жители
города Лувена много лет платили ему жалование как своему советни-
ку. Когда в 1325 г. вспыхнул конфликт между епископом и льежским
патрициатом, поддержанным частью духовенства, Оксем остался верен
епископу и вынужден был бежать. В результате его бурной деятельно-
сти и убедительных писем, рассылаемых папе, кардиналам и даже ко-
ролю Франции, междоусобицу удалось прекратить.
Вернувшись в Льеж, Оксем работал над толкованием местных ку-
тюм и феодального права. Его привлекали в качестве эксперта в реше-
нии политических споров. Наибольшую славу утраквиста (специалиста
и по церковному и по гражданскому праву) принесло ему сочинение
“Цветы обоих прав” (Flores utriusque juris), где он составил незамени-
мый для правоведов алфавитный указатель конкордаций. К сожале-
нию, другой его труд - “Цветы авторов и философов’’ - до нас не до-
шел. Главное же, что прославило имя Оксема для последующих исто-
риков, была его “Хроника епископов льежских”, где ангажированная
политическая позиция клирика и сторонника епископской власти ужи-
валась с исключительной информативностью и целостной системой
политической теории, отталкивающейся от “Политики” Аристотеля...
Бартоло Сассоферрато родился в 1313 г. в семье горожан Анконской
марки. Право он изучал в Перудже и Болонье, где получил докторскую
степень. Некоторое время практиковал и преподавал в Пизе, затем вер-
нулся в Перуджу, где составил свои прославленные Комментарии к Коде-
ксу Юстиниана. Как один из главных представителей школы постглосса-
торов Бартоло отдавал предпочтение не букве источника, а окружаю-
щим реалиям. Позднее гуманисты обрушат на него за это огонь критики,
но неоценимая заслуга Бартоло состояла в том, что он первый осмелил-
ся отказаться от имперской фикции. Император лишь де-юре остается
высшей властью, де-факто же в Италии законодателями являются ком-
муны и иные правители городов. Идеи Бартоло нашли горячий отклик не
только в Италии, но и в королевствах, настаивающих, что их король есть
“император в своем королевстве” (во Франции и на Пиренейском полу-
острове). Ему же принадлежит обоснование права подданных смещать
должностных лиц и выступать против тиранов. Перуджа направила его к
императору Карлу IV ходатайствовать о привилегиях. Бартоло оказал
помощь в составлении знаменитой “Золотой Буллы”, установившей в
Империи порядок, просуществовавший до начала XIX в. За заслуги импе-
ратор пожаловал юристу герб, что дало повод Бартоло написать одно из
первых юридических сочинений, посвященных геральдике.
243
Медики
И вновь: “Новеллино”: «Маэстро Таддео, читая своим ученикам
курс медицины, объявил, что всякий, кто в течении девяти дней будет
есть баклажаны, лишится разума. И он доказывал это на основании ме-
дицины. Один из его учеников, слушавших лекцию, заявил, что хотел
бы проверить это на себе. И принялся есть баклажаны. На девятый
день он явился к учителю и сказал: “Маэстро, то что вы утверждаете в
вашей лекции неверно, так как я проверил это на себе, а безумным не
стал”. С этими словами он поворачивается и показывает ему зад. “За-
пишите, - сказал учитель, - что все это подтверждает действие бакла-
жанов, и сделайте новую ссылку в комментариях”».
Здесь все весьма знаменательно. Таддео Альдеротто, преподавав-
ший в' 60-х годах XIII в., сопоставим по своему значению с Константи-
ном Африканским. Считают, что он завершил конституирование меди-
цины как науки. Как университетский доктор он был прав - доказы-
вать вред баклажан надо было в “научном” духе рационализма - со
ссылками на Аристотеля, Галена или Авиценну. Грубый эмпиризм сту-
дента мог свидетельствовать лишь о безумии. Но все же практике де-
лается робкая уступка - результаты “опыта” фиксируются на полях,
подвергшись соответствующему осмыслению.
Разрыв между теорией и практикой переживался медиками еще
более болезненно, чем юристами. Для того чтобы полупить разреше-
ние властей лечить больных (а такая практика распространяется по-
всеместно с середины XIV в.), университетская степень была необходи-
мым, но не достаточным условием - требовалась еще как минимум
двухлетняя стажировка под руководством опытных специалистов. Но
практика мало-помалу берет свое и в университетских стенах. Хоть и
редко, но все же вскрытия производятся в Болонье и Монпелье, где фа-
культет для этого получает от властей труп казненного. Хуан I Арагон-
ский дает такую же привилегию медикам Лериды, с начала XV в. ана-
логичный обычай устанавливается и в Париже. Все чаще врачи при-
глашаются на коммунальную службу, они закрывают общественные
бани во время эпидемий, в подозрительных случаях проводят вскрытия
или иные судебные экспертизы и даже констатируют по просьбе церк-
ви факты чудесных исцелений. Помимо многочисленных лечебников,
травников, советов по родовспоможению и иных традиционных сюже-
тов, ученые книги медиков откликаются и на новые требования эпохи.
В XV веке растет число трудов, посвященных огнестрельным ранам,
после Черной смерти появляется немало новаций в санитарно-гигиени-
ческой области. Формируются представления о врачебной этике и о
компетентности. Когда, например, Альберт Габсбург опасно заболел в
Вене, ближние советовали ему вызвать местного врача, известного
преданностью этому князю. Больной, однако, настоял на приглашении
другого медика, принадлежавшего к враждебной партии, но более по-
читаемого на местном медицинском факультете.
Тенденция к обмирщению была выражена среди медиков даже в
большей степени, чем среди юристов. Тому немало способствовала са-
ма церковь, запрещавшая священникам пролитие крови. Не только на
Юге, но и в консервативном Парижском университете с XV в. для пре-
244
подавателей-медиков целибат был не обязателен. Медики составляли
поэтому достаточно замкнутую эндогамную группу, передавая свои
шания по наследству. Дети медиков чаще всего также избирали интел-
исктуальную карьеру, оказываясь открытыми к новым веяниям в куль-
туре: сыновьями врачей были, например, Марсилио Фичино и Пара-
цельс. В отличие от правоведения, рост специализации знаний происхо-
дил в средневековой медицине медленнее (думается, что это скорее до-
стоинство, чем недостаток), кроме того, врачам требовались солидные
1нания в “свободных искусствах” - в “натуральной философии”, в ма-
тематике и астрономии или астрологии, поскольку все большую роль в
медицине играли гороскопы. Именно медики чаще других становились
алхимиками и пробовали свои силы в оккультизме.
В качестве примера можно привести колоритную фигуру Арноль-
да из Виллановы, родившегося в середине ХШ в. в Валенсии. По неко-
торым данным он принадлежал к ордену цистерцианцев. Получил сте-
пень доктора в Монпелье, был знатоком палеоарабской и неоарабской
медицины, пропагандировал опыт Салернской школы, его поэтиче-
ский труд “Салернский кодекс здоровья” посвящен традициям траволе-
чения. Ему приписываются и иные сочинения: “О винах”, “О ядах”,
О свойствах териака”. Медицинские познания он стремился связать со
своей собственной причудливой философской системой в книге “Роза-
рий философов”. Арнольд из Виллановы пытался излагать свое фило-
софско-теологическое учение в Париже, сразу же вызвав гнев местных
богословов. Только благодаря связям при дворе ему удалось вырвать-
ся из тюрьмы парижского церковного суда и укрыться в Авиньоне, где
папа Климент V оценил его медицинские способности. Арнольд из
Виллановы занимался алхимией и составил несколько рецептов изго-
товления философского камня. Он также утверждал, что изобрел эли-
ксир молодости. Но испытать на себе его действие ему не довелось - он
погиб во время кораблекрушения в 1319 г.
Неплохую карьеру сделал на медицинском поприще Георгий из Ру-
си (Юрий Котермак, или Юрий Дрогобыч), родившийся в середине
XV в. и получивший основы образования от одного из монахов Киево-
Печерской лавры. Затем он выучил латынь и поступил в Краковский
университет. Получив там в 1472 г. степень магистра искусств, он на-
правился в Болонью, где был приписан к нации “ультрамонтанов”, изу-
чавших медицину. Сохранились его письма бывшим друзьям по Кра-
ковскому университету, в которых он помимо прочего предсказывал
дни лунных затмений. С 1478 г. он сам становится доктором медицины
и философии и преподает астрономию. В 1481/82 г. он исполнял обя-
занности ректора Болонского университета. Он пользуется все боль-
шей известностью как астролог - его “Предсказания на 1482 год” бы-
ли напечатаны в Риме, а его самого приглашали ко дворам итальянских
правителей. В 1488 году Юрий Дрогобыч вернулся в Краков, где про-
должил преподавать астрономию. Как полагают, именно у него начал
занятия этой наукой Николай Коперник. Но Юрий Дрогобыч практи-
ковал и как медик. В 1492 году он получает титул “придворного врача”.
Вернувшись в Польшу, он поддерживает связи со Львовом и Дрогобы-
чем, где он входил в городской совет до самой своей смерти в 1494 г.
245
Новые типы интеллектуалов
К концу средневековья утверждается особый социокультурный
тип гуманиста. Часто в нем видят антитезу некоему “средневековому
ученому”. Вряд ли такая оппозиция корректна - ведь “средневековыми
учеными” были как Абеляр, так и Бернар Клервосский. Тем более, что
в высказываниях, приводимых как кредо гуманистов, мы обнаружива-
ем все те же постулаты университетской культуры.
Трактат Пьетро Паоло Всрджерио “О благородных нравах и сво-
бодных науках” (1402) и его переписка по праву считаются манифестом
гуманизма. “Никаких более обеспеченных богатств или более надеж-
ной защиты в жизни не смогут родители уготовить детям, чем обучить
их благородным искусствам и свободным наукам”, - полагает автор,
сам преподававший в университетах Болоньи и Падуи, взятый затем в
Римскую курию, а оттуда - на службу императору. Среди искусств он
выделяет грамматику, “прочную основу любой дисциплины”, логику,
которая “открывает путь к любому виду наук”, но особенно хвалит он
риторику. Медицина производна от естественной философии, право -
от философии моральной, богословие же “дает сознание возвышенных
причин и вещей, которые удалены от наших чувств и которых мы ка-
саемся только разумом”. Он уверен, что государства будут счастливы,
если ими будут править ученые или их правителям выпадет на долю
выучиться мудрости. Расцвет пороков тем и вызван, что рядом с тира-
нами нет людей, осмеливающихся сказать им правду. Конечно, на эту
роль может претендовать философ, поскольку он стоит выше ударов
судьбы. Он вполне может обойтись без короля, но король не проигра-
ет, воспользуясь советом таких людей.
Рисуя образ безраздельно преданного занятиям ученого, Верджс-
рио говорит о себе, рассказывая, как он поднимается до рассвета и при
свечах читает книги, затем дает две-три лекции, затем проводит время
в прогулках и беседах с коллегами. Общение значит для него почти все.
“Приезжая в другой город, я сразу узнаю, есть ли там ученые мужи,
славные своей образованностью и жизнью”, и если есть, то он идет к
ним, не смущаясь, и добивается расположения. Поэтому родной город
Каподистрия для него - пустыня, откуда бежит мысль, а Болонья -
“зеркало философов”. К сожалению, ныне многие относятся к образо-
ванности как к торговле - занимаются ею не для того, чтобы стать уче-
ными, но чтобы быть весьма богатыми и почитаемыми. Знание, дости-
гаемое из честолюбия или, хуже того, из-за денег, является недостой-
ным. При этом он сам желал бы иметь достойное содержание и, напри-
мер, получать книги в собственность, а не брать их “в прекарий”.
Трудно найти положения, под которыми не мог бы подписаться
любой средневековый городской интеллектуал. Даже рассуждения о
несовместности брака и философии удивительно похожи на пассажи
Абеляра и Элоизы, аверроистов, Жана де Мёна и Чосера.
Гуманисты вовсе не были априорно враждебны университетской
культуре. Конечно, Петрарка ругал падуанских аверроистов, и те отве-
чали ему взаимностью. Но ведь именно Парижский университет пред-
ложил короновать его лавровым венком, и поэт долго выбирал между
Парижем и Римом. Падуанский, Болонский, чуть позже и Флорентий-
246
ский университеты были включены в гуманистическое движение, за-
хватившее в XV в. и многие “заальпийские’* университеты.
Пожалуй, среди прочих “искусств” гуманисты лучшее место отво-
дили риторике, следуя стародавней традиции итальянских школ. С этих
позиций они и критиковали своих коллег - схоластов за небрежение
формами выражения, за их технический жаргон, за нараставшую
узость специализации (как не мог простить теологам их ужасную ла-
тынь Лоренцо Валла), опять же во многом повторяя нападки, слыша-
щиеся еще с XII в. Но постулаты университетской культуры не вызы-
вали у них возражений, хотя бы по той причине, что они сами были
плоть от плоти этой культуры.
Следуя необычайно важному для их эстетики принципу (varieta), гу-
манисты могли говорить и об ученом незнании, и о прелестях пасто-
рального уединения, не собираясь, однако, покидать города или отка-
зываться от университетских степеней. Но постепенно умение изящно
выражать свои мысли стало приносить все большие плоды. Собствен-
но, первой победой итальянского красноречия над парижской схола-
стикой был перенос папского престола из Авиньона в Рим. Гуманистов,
умеющих правильно и красиво писать и говорить на хорошей латыни,
стали приглашать в секретари и советники не менее, а порой и более
охотно, чем теологов или правоведов, остававшихся в рамках чисто
схоластических методов. Еще одним триумфом гуманистической рито-
рики стал победа пап в их жесткой борьбе с соборным движением. Те-
перь уже гуманисты не только брались в римскую курию составлять
документы и писать речи, но совершали головокружительные карье-
ры, становясь кардиналами, а то и папами (Николай V, Пий II). К сере-
дине XV в. знание латыни, а чуть позже - и греческого, увлечение ан-
тичными древностями, умение вести ученую беседу и владеть хорошим
слогом стали столь ценными сами по себе, что человек, преуспевший в
этих качествах, мог иметь высокий авторитет, приглашаться на муни-
ципальные или секретарские должности, даже и не имея университет-
ской степени. Джаноццо Манетти имел славу богослова, оратора и фи-
лософа, но принадлежал к купеческим кругам и до самой своей смерти
(в 1459 г.) не отошел от занятий коммерцией. 19-летний Лодовико Лац-
царелли, прошедший лишь курс “гуманистических наук”, в 1469 г. был
коронован как поэт императором Фридрихом Ш. Но переход этот со-
вершился весьма постепенно и не был предметом рефлексии современ-
ников до самого рубежа XV-XVI вв. И лишь тогда критика традицион-
ной науки и университетских порядков зазвучала громко. Но речь шла
о внедрении гуманизма в университеты и о преобразовании учебных
программ, а вовсе не об отказе от старинной убежденности, что знания
дают человеку новое социальное качество и что “только мудрец есть
воистину человек”, как писал парижский философ, богослов и гума-
нист Жан де Бовель.
Несколько иначе дело обстояло с другой личиной интеллектуала.
Из-за плеча средневекового ученого часто выглядывал чернокнижник.
Еще ученого X в. Герберта Орильякского (Сильвестра II) считали ниг-
романтом. Много позже в новеллах Франко Саккетти чернокнижни-
ком предстает и Абеляр. Люди могли бояться непонятной учености, и
247
корни этого страха уходили в такую толщу времен, куда нам никак не
проникнуть в рамках нашего исследования. Видимо, подобное воспри-
ятие было свойственно многим культурам (вспомним рассказы москви-
чей о колдуне Брюсе). Но ведь и всеми уважаемый благородный па-
рижский студент из “Декамерона”, имевший также и устойчивую славу
чернокнижника, отнюдь не отвергает эту репутацию, но использует ее
для мести жестокой даме. Уже в начале ХШ в. сложилась поговорка -
“студенты изучают право и каноны в Болонье, теологию в Париже,
черную магию в Толедо, а добрые нравы - нигде”.
Общество знало о существовании оккультных наук и не удивля-
лось, если интеллектуал появлялся в обличии мага. Этим пользовалось
немало шарлатанов - у доктора Фауста было немало средневековых
предшественников. Но и вполне уважаемые доктора, авторитетные
теологи и философы - Бонавентура, Альберт Великий, Раймунд Лул-
лий, Роджер Бэкон увлекались алхимией, астрологией, изучали насле-
дие каббалы и гностиков. Современники считали их занятия магией,
историки науки видят здесь механические и физико-химические опы-
ты, сами они стремились подчинить свои тайные знания высшим целям
(так, оптические наблюдения Роджера Бэкона были связаны с учением
о всепроникающем божественном свете). Они не афишировали, но и
особенно не скрывали своих занятий, не вписывавшихся в официаль-
ные университетские структуры и программы. Особенно много подоб-
ного рода ученых было среди медиков.
Но во второй половине XV в. тайные знания получили новый им-
пульс развития за счет оживления традиций неоплатонизма, обусло-
вившего рост интереса к трудам Гермеса Трисмегеста (известного в
средние века, но заново переведенного Марсилио Фичино), работам
гностиков и каббалистов. Различие между университетскими интел-
лектуалами и учеными герметиками было существенным. Дело не
только в рационализме первых, но и в стремлении вторых скрыть
свои знания для узкой группы посвященных, что выпадало из тради-
ций университетской культуры. Занятия каббалой или магией для
наиболее последовательных из них служили не для углубления своих
теорий и даже не для обогащения при помощи трансмутации метал-
лов, но были средством преобразования мира. Даже в самом конце
средневековья обнаружить таких людей еще очень трудно, да и име-
ют они у историков совсем иную репутацию. Джовани Меркурио да
Корреджо продолжает считаться шарлатаном, Леонардо да Винчи, в
чьем облике, по мнению Э. Гарена, отчетливо прослеживается фигу-
ра мага, остается прежде всего художником-конструктором, Теоф-
раст Парацельс или Агриппаа Неттесгеймский - учеными энциклопе-
дистами. Но они заявляли о себе все громче и, что уж совсем удиви-
тельно, порывали с существующей у интеллектуалов системой ценно-
стей - не признавая ни университетских степеней, ни гуманистиче-
ской риторики. “Неученым человеком” (uomo senza lettere) не без вну-
гренней гордости называл себя Леонардо, имея в виду словесную,
университетско-гуманистическую образованность, а Парацельс пуб-
лично сжег сочинения Галена и пытался читать в университете курс
медицины на немецком языке.
248
В настоящее время историки заново оценивают “герметический
импульс” в становлении науки нового времени, возникший на пере-
сечении (или при взаимодействии) официальной схоластической и
герметическо-магической (порой “облагороженной” неоплатоника-
ми) традиций. Но это - уже явление, выходящее за рамки средневе-
ковья.
Отметим, что и гуманисты и “маги-герметики” в той или иной ме-
рс использовали то высокое место, которое уже было ранее завоевано
и обществе интеллектуалами.
Интеллектуалы и люди искусства
От античности средневековье унаследовало весьма невысокий ста-
тус художника-раба (в отличие от поэта или философа). Схоластика,
казалось, при свойственном ей небрежении практикой, должна была
еще дальше развести искусства “свободные” и “механические”. Тем бо-
лее, что средневековая версия аристотелизма отводила искусству роль
рабского копииста, имитирующего творения природы.
Связь философско-теологической мысли и искусства интригует не
одно поколение искусствоведов. Прямых данных о контактах художни-
ков с учеными весьма немного. Однако параллелизм расцвета город-
ских готических соборов (“энциклопедий в камне”) и возникновения
ученых “сумм” и “зерцал” несомненен.
История сохранила нам рассказ аббата Сугерия о том, как идея Бо-
жественного света, знакомая ему по трактату Псевдо-Дионисия (ото-
ждествлявшегося с патроном монастыря), побудила его полностью пе-
рестроить главный собор, добывать самоцветы и заказывать их огран-
ку ювелирам. Ученые ХП в. вообще проявляли неслыханное доселе
внимание к “механическим искусствам”. В “Поликратике” Иоанна
Солсберийского им отводится особое место в воображаемом государ-
стве. Гуго Сен-Викторский дает классификацию знания, куда включа-
ет и механические искусства, правда, следуя Аристотелю, считает ис-
кусство обманом: “Работа художника притворна, потому что копирует
природу, принося, однако, дань человеческому разуму своей изобрета-
тельностью”. Такую же оценку искусства мы находим и в “Романе о
Розе”. При этом Жан де Мён, как и Гуго, как и Фома Аквинский и Род-
жер Бэкон, любят использовать для своих философских конструкций
примеры из деятельности скульпторов, ювелиров, литейщиков, чекан-
щиков, сапожников. В середине ХШ в. парижский магистр Иоанн Гар-
лянд составляет “словарь для пользы клириков”, знакомящий со все-
возможными ремеслами и искусствами города.
В XIII-XIV вв. архитекторы иногда назывались в документах “гео-
метрами”. На фасадах соборов аллегорию Архитектора трудно отде-
лить от Геометрии - в руках у него тот же циркуль, угольник и линей-
ка. Кстати, миниатюры Библий того времени часто изображали Бога с
циркулем в руке как “artifex mundi”. Порой сами ученые делали шаг на-
встречу некоторым из “механических” искусств. “Искусство архитек-
торов благороднее почти всех остальных искусств. Мы обозначаем
этим именем особенно хорошо знающих главные основы искусства и
249
Рогир Ван дер Вейден.
Святой Лука, пишущий Богоматерь. XV в.
этих художников полагаем ученее остальных”, - писал Альберт Вели-
кий. Поэтому архитектор Иземберт назван в дипломе Иоанна Беззе-
мельного “Vir utique litteratus et honestus”. Искусство без науки ничто -
“Ars sine scientia nihil est” - повторяют расхожую истину строители Ми-
ланского собора в XIV в. Отводя искусству подчиненную роль, интел-
лектуалы все же поднимали хотя бы некоторых из художников на ра-
нее недосягаемую высоту, приобщая их к миру рациональных знаний,
равняя с “litterati”.
Для Фомы Аквинского, подчеркивавшего дидактическую роль ис-
кусства, был важен абстрактный идеал соразмерности. Художник дол-
жен изображать обобщенный идеальный образ, демонстрируя в от-
дельном человеке или в жанровой сцене божественный замысел. Тяга
к натурализму и художественная условность находятся в идеальном
равновесии. Господствующий в искусстве XIII - начала XIV в. стиль
вполне соответствовал философскому реализму. Постепенно с распро-
странением номиналистического метода, утверждавшего ценность еди-
ничного и индивидуального, растет наблюдение над действительно-
стью и внимание к чувственному восприятию. Оно во все большей сте-
пени превращается в самоцель художественного творчества. Если в те-
тради эскизов архитектора середины ХШ в. Виллара де Оннекура гео-
метрическая фигура предшествует модели, то позже, в работах север-
ных художников изобразительная форма предваряет геометрическую
концепцию.
По мнению Франко Саккетти, художник Джотто удивителен тем,
что он “не только большой мастер в живописи, но мастер и во всех се-
ми свободных искусствах, а его слова - слова настоящего философа”.
250
Но Флоренции конца XIV в. образованности еще никак не ждут от ху-
дожника. И не удивительно, в отличие от гуманистов - детей нобилей
н пополанов, художники Возрождения были в основном детьми ремес-
ленников или крестьян. То, что граф Пико де ла Мирандола стал про-
фессиональным интеллектуалом, никого не удивило. Но если бы высо-
кородный человек стал художником, это вызвало бы шок. Папа-гума-
нист Николай V, тонкий ценитель искусств, регистрировал оплату ху-
дожников в той же графе, что и оплату услуг конюхов и лакеев.
Значимым для повышения статуса человека искусства оказалось
возрождение интереса к неоплатонизму, трактующему художника как
гворца, чья духовная деятельность преобразует косную материю. В
своем творчестве он “припоминает” божественные идеи. Во всяком
случае, с середины XV в. художника можно было встретить в компании
гуманистов, но это было лишь начало признания людей искусства рав-
ными “litterati”. Интересно, что и сами художники далеко не всегда
стремились в это общество, стремясь самоутвердиться по-другому,
вспомним слова Леонардо о своей “неучености”.
Но лиценциаты, гуманисты и даже редкие художники-Интел л екту-
алы были лишь самой верхушкой айсберга, если таковым считать всех
средневековых людей, занятых умственным трудом. Напомню, что две
трети, а то и три четверти всех студентов не доучивались даже до сте-
пени магистра искусств. Какова была судьба всех тех грамотеев, кто
получил либо лишь начатки университетской образованности, либо во-
все не был связан с университетской системой?
Их роль в обществе не следует преуменьшать, хотя она была куда
менее заметной, менее освещенной источниками и, следовательно, ме-
нее изученной историками.
Школьные учителя
В городах, а к концу периода и в крупных селах было немало
“школок” при приходах и иных церковных учреждениях. С ХШ в. не
только в Италии, но и к северу от Альп появляются городские шко-
лы. Во Франции первая из известных нам школ была открыта в
1220 г. в Тоннере. Во второй половине того же века муниципальными
школами обзавелись и ганзейские города. Stadt- или Ratsschulen были
открыты в Любеке в 1262, в Висмаре в 1279, в Гамбурге в 1281 году.
До самого конца средневековья между городскими и церковными вла-
стями велась борьба за контроль над ними. Чаще всего конфликты
заканчивались компромиссом. Канцлер капитула выдавал разреше-
ние на преподавание и собирал “школьные деньги” в пользу епископа
(Schulgeld), городской совет выплачивал жалование учителям (как
правило, более чем скромное), время от времени инспектируя школы,
в которых преподавали грамматику, “ars dictaminis” и основы счета.
Постепенно все больше становилось “незаконных”, частных школ, в
том числе и “школ письма и счета”, где преподавание велось на мест-
ных языках.
К началу XIV в. в среднем по величине городе, таком как Реймс,
находилось полтора десятка учителей и четверо школьных учитель-
251
ниц. В Париже, по “Книге Тальи” 1291 г., упоминается 12 школ для
мальчиков и одна для девочек, данные 1380 г. говорят уже о 40 школах
для мальчиков и 22 для девочек.
Положение учителей было поводом для ламентаций. Начиная с
ХШ в. слышны были их сетования на тупость учеников и жадность ро-
дителей, которые хотят успехов от своих отпрысков, но не желают
платить. Швейцарец Фома Платтер в своей знаменитой “Биографии”
рассказывает, как он открыл школу в Валисе (это было в начале
XVI в.) и никак не мог добиться, чтобы родители платили ему деньга-
ми, а не носили бы ему яблок, сала или молока. Его французский сов-
ременник Гильом Постель с ужасом вспоминал о времени, когда нужда
заставила его стать школьным учителем. По его словам, ученики, не-
довольные его требовательностью, дважды пытались отравить его.
Часто учителям приходилось подрабатывать, составляя, например, раз-
личные бумаги на правах публичного писца.
По данным XV-XVI вв. о судьбах бывших студентов в Чехии, очень
многие начинали свою карьеру как школьные учителя, но в девяти слу-
чаях из десяти школа была лишь кратковременным этапом их карьеры
- после они пополняли ряды низшего клира, становились городскими
писарями и секретарями, кому-то удавалось преподавать в университе-
те, а кто-то (не менее трети) уходил в коммерцию или жил на свои рен-
ты. Любопытно, что все, о ком удалось собрать сведения, обзаводились
семьей, лишь расставшись с учительствованием.
В Нюрнберге к 1485 г. положение городских учителей было более
благоприятным. Четыре старших учителя и их 12 помощников обуча-
ли в городской школе 245 детей бюргеров, за которых платили родите-
ли, и как минимум еще сотню “бедных” детей за счет города и церкви.
Причем старшие учителя считались людьми уважаемыми и играли не-
которую роль в муниципальной жизни.
В теории статус учителя был высок и в Кастилии. Во всяком слу-
чае, грамота Энрике II (1370), проявляя к их кандидатурам требова-
тельность (“чистота крови”, наличие разрешения на преподавание, вы-
данного королевским чиновником), защищала их от произвола мест-
ных властей, разрешала носить оружие и даже жаловала дворянские
почести тем, “кто 40 лет учил христианской доктрине”.
Но в большинстве случаев положение учителей было неблагопри-
ятным. Мы мало что знаем о домашних учителях, которых во все века
было много. О своем домашнем учителе с неприязнью вспоминал Гви-
берт Ножанский в начале ХП столетия. С развитием системы универ-
ситетов заработок домашнего учителя становится постоянным прира-
ботком недоучившихся студентов.
Пожалуй, наиболее удачно шли дела у тех, кто практиковал в уни-
верситетских городах. В Париже, например, существовал солидный
слой учителей, которые как бы “готовили” детей к университету, со-
держа их у себя на пансионе (так называемые “педагогии”) или грамма-
тические школы при университетских коллегиях. Их руководители -
“принципалы” вели расчеты с родителями, приглашали дополнитель-
ных преподавателей, могли заниматься своим делом многие годы и со-
ставить вполне приличное состояние.
252
Именно в парижских коллегиях и педагогиях произошло столь
важное открытие, как распределение учеников по классам в зависимо-
сти от уровня подготовки и возраста. Но подлинный переворот в поло-
жении и роли школьного учителя происходит лишь в годы Реформации
и Контррсформации.
Хирурги и цирюльники
Историки разыскали биографические сведения о 400 французских
медиках, практиковавших в XIII в., и о двух тысячах - для двух после-
дующих веков. Если дипломированные “физики” составляют в этих
списках большинство, то это лишь потому, что сведений о них дошло
заведомо больше, чем о других врачах. От старых времен еще доволь-
но долго сохранялись традиции монастырской медицины. Братья и се-
стры лечили в монастырских госпиталях. Даже в XVI в. в Нормандии в
сельской местности можно было найти немало монахов-костоправов.
В городах, наряду с владельцами университетских степеней (а их
было много лишь в университетских центрах), практиковали хирурги и
цирюльники. Уже на рубеже ХШ-XIV вв. власти в пиренейских стра-
нах и во Франции стремились взять их деятельность под контроль. Сре-
ди хирургов выделяется высший слой “хирургов робы”, получивших от
медицинского факультета “Licencia operandi”. Они проходили обучение
в школах, при университетах и были объединены в корпорации, конт-
ролируемые факультетами. Такой же университетский контроль уста-
навливается и над корпорациями аптекарей. Так постепенно преодоле-
вался разрыв между теоретической, по-преимуществу терапевтиче-
ской медициной и хирургией, которую в университетской среде долгое
время с презрением называли “наукой рук”.
Наряду с многочисленными сочинениями факультетских “физи-
ков”, появляются трактаты хирургов, написанные не по-латыни. Сочи-
нения хирургов Ги де Шолиака и Анри де Мандевиля были переведены
с французского на немецкий и английский языки в XV в. За презри-
тельное отношение к себе “физиков” хирурги-практики платили им
своей убежденностью в превосходстве практики и опыта над книжной
ученостью медиков-схоластов. Наиболее полно эти чувства в следую-
щем веке выразят Теофраст Парацельс и Амбруаз Паре.
О цирюльниках нам известно еще меньше, чем о хирургах. Их про-
фессия не относилась к числу престижных. Но те из них, кто обслужи-
вал знатных особ, могли обладать большим влиянием - ведь вверить
свою шею можно было только бритве абсолютно надежного человека.
Известно, каким безграничным доверием мнительного Людовика XI
пользовался его цирюльник Оливье. Ему поручались важные и дели-
катные дипломатические миссии. Филипп де Комин передает чувство
удивления и брезгливости, испытываемое при общении с человеком
столь низкой профессии, наделенным такой властью.
Хирурги “робы” и простые хирурги, объединялись с учеными тера-
певтами и даже с цирюльниками, когда надо было бороться против
многочисленных “кабузаторов”. Этим словом могли обозначать ярма-
рочных зубодеров, представителей народной медицины и просто шар-
253
латанов, предлагавших средства от всех болезней и ставших неизмен-
ными персонажами городского фольклора (как, впрочем, и официаль-
ные медики). Несмотря на действия корпоративной медицины, город-
ских и королевских властей, “кабузаторы” не переводились. Но все за-
претительные меры касались лишь города как пространства упорядо-
ченного, контролируемого знанием и наукой. В сельской местности
знахари и знахарки пока могли чувствовать себя в безопасности.
В медицинской и “пара-медицинской” среде было немало женщин.
Помимо многочисленных акушерок и специалисток по женским болез-
ням, порой вдова хирурга могла продолжить практику своего мужа.
Тот же Платтер рассказывал, как после скоропостижной смерти одно-
го мюнхенского врача, его вдова и ученики боролись между собой за
рецептурную книгу покойного. Книга досталась ученикам, но вдове
они дали списать рецепт слабительного из изюма, чтобы она могла
лродавать его и лечить больных, зарабатывая тем на жизнь. В италь-
янских университетах можно было встретить женщин среди студентов
и даже, хоть и крайне редко, среди преподавателей. Характерно, что
именно Кристина Пизанская, дочь врача и жена врача, получившая
всестороннее образование, первая начала отстаивать права женщин,
используя в спорах с интеллектуалами ученые доводы.
Мастера книжного дела
“Вот вещи, необходимые клирику, - писал Иоанн Гарлянд, - книги,
пюпитр, ночная масляная лампа и подсвечник, чернильница, перо,
свинцовая палочка и линейка, ножичек, пемза для стирания ошибок”.
А по мнению Аллана Лильского, “книги столь же необходимое орудие
клириков, что молот у кузнецов”.
Переход от “монастырского” бытия интеллектуалов к “городско-
му” сказался на книге с удивительной наглядностью. Если ранее книга
(как и вообще знания) была сокровищем - сакральным и роскошным
предметом литургии, то ныне это - рабочий инструмент. Для интелле-
ктуала важен теперь не инкрустированный самоцветами переплет, не
прекрасные миниатюры и не большие буквы унциала, но то, чтобы
текст был свободен от ошибок, компактен, удобочитаем, стоил сравни-
тельно недорого и быстро тиражировался. Все это способствовало раз-
делению труда в книжном деле. Обратимся здесь, как и прежде, к па-
рижскому примеру.
Мастера книжного дела считались “подданными” университетской
корпорации, приносили присягу ректору, платили небольшие взносы и
пользовались университетскими свободами. Но то была лишь элита ре-
месла, сосуществовавшая с многочисленными “свободными” мастера-
ми. В 1368 г. грамота Карла V освобождала от несения ночной стражи
“университетских подданных” - 14 книготорговце в-л ибрариев, 11 пере-
писчиков, 15 иллюминаторов, 6 переплетчиков и 18 пергаменариев.
Последние составляли самую многочисленную группу, обеспечивая ин-
теллектуалов столь необходимым для них материалом. Они прожива-
ли компактно в университетском квартале, где одна из улиц так и на-
зывалась улицей пергаменщиков. Университет обладал монопольным
254
нравом на закупку пергамена. Ежегодная ярмарка в Сен-Дени счита-
ли. открытой лишь после того, как ректор во главе депутации универ-
• и гета покупал пергамен оптом. Но у университета был и собственный
рынок - в монастыре Матюренцев, где хранилось проверенное сырье,
продававшееся по фиксированным ценам, с отчислением в фонд ректо-
ра но 4 су с каждой кипы. Поставщики бумаги вошли в число универ-
» в гстских подданных в 1415 г.
Большое число “иллюминаторов” и их концентрация в универси-
тетском квартале нуждается в пояснении, ведь университетская книга
Пыла далеко не так ярко иллюстрирована, как другие издания. Однако
их труд оставался необходимым - ведь в книгах, предназначенных для
интеллектуалов, должны были быть наглядны различия между основ-
ным текстом и комментариями, выделены логические разделы, столь
важные в схоластике. Текст, располагавшийся в университетских руко-
писях в два столбца, хорошо рубрицировался. Иллюминаторы выписы-
вали инициалы, исправляли ошибки. Их деятельность способствовала
дальнейшему разделению труда и ускорению производства книг.
А вот переписчиков, вопреки ожиданиям, университетские или го-
родские источники фиксируют довольно редко. Но это не должно уди-
влять - ведь переписыванием книг промышляли студенты и магистры,
благо этот труд почти нс требовал специального оборудования или на-
выков. Письмо под диктовку входило в метод начального обучения
грамматике и оставалось в ходу для быстрого тиражирования рукопи-
сей. Когда специальная комиссия в 1414 г. расследовала обстоятельст-
ва распространения книги Жана Пти, то она выявила вполне обычную
практику. В его келье собралось десять студентов, переписавших за не-
сколько дней весь пространный текст. Потом в несколько недель он
был размножен таким же способом.
В университетских городах была распространена и система “pccia”
- текст расшивался на отдельные тетради и переписывался сразу не-
сколькими писцами, затем собираясь заново. Такая “рассеянная ману-
фактура” позволяла в сжатый срок получить сразу несколько копий с
одного экземпляра - достаточно было распределить отдельные тетра-
ди сразу между несколькими переписчиками, в число которых, конеч-
но же, входили и студенты. Поэтому профессиональных переписчиков
было не так много в университетских городах.
Ключевой фигурой был книготорговец, или, как сказали бы в
XIX в., “книгопродавец”, занимавшийся не только распространением,
но и организацией производства книг. Книги выдавались “на прокат”
или, по выражению Верджерио, “в прекарий”. Университет требовал
установления “справедливой цены” на рукописи, обязуя книгопродав-
цев гарантировать качество экземпляров, выверку ошибок. Уставы
предписывали выставлять новые книги в монастыре Матюренцев. Ко-
миссия из четырех книгопродавцов и докторов устанавливала цены,
принимала новых членов в корпорацию “присяжных либрариев” (к
концу XV в. из было 26), инспектировала книжные лавки. Тем, кто в
корпорацию не входил, дозволялось торговать недорогими книгами и
запрещалось, по крайней мере в теории, самим производить книги. Ос-
лушникам угрожали бойкотом - “ни один магистр и ни один студент нс
255
будет вести дела с таким книготорговцем под страхом собственного ис*
ключения из университета”, - гласил устав 1275 г.
Любопытно, что в Париж книгопечатание пришло с опозданием,
лишь через четверть века после своего возникновения. Видимо, сказы*
валась эффективность старой налаженной системы производства книг.
Но первая типография была открыта в Сорбонне по инициативе док-
торов Гильома Фише и Иоанна Гейнлина. И книгопечатание в еще
большей степени стало прибежищем для интеллектуалов, пока не по-
лучивших официальных должностей или уже отказавшихся от такой
карьеры. Не один десяток ученых пленялись перспективой издавать
книги самостоятельно, выпуская новые, выверенные переводы класси-
ков (ведь главное удобство “искусства книжного тиснения” виделось в
избавлении от неизбежных искажений текста переписчиками), снабдив
их своими комментариями, привлекая к этому своих коллег. И только
с середины XVI в. экономические законы начали брать свое - хозяева-
ми производства стали те, кто обладал капиталами и возможностями
организовать распространение книг. Но и тогда интеллектуалам оста-
лось немало работы в типографиях и издательских домах, где требова-
лись корректоры, редакторы, переводчики.
От клириков к клеркам
В любом крупном городе существовал обширный слой клириков
без сана. Например, в Реймсе начала XIV в. их насчитывалось четыре
сотни. Порой они были приписаны к той или иной церкви, но таких бы-
ло отнюдь не большинство. Чем жил весь этот люд? Кое-кто искал ме-
сто викария, капеллана, прислуживал при церкви, надеялся подрабо-
тать на похоронах, на чтении заупокойных месс. Вспомним Жана Зу-
бодробителя из “Гаргантюа”: “мастак отбарабанить часы, отжарить
мессу и отвалять вечерню”.
Были и те, кто занимался вовсе не духовными занятиями - притор-
говывал, держал мастерские, бани и даже публичные дома. Немало бы-
ло и женатых клириков. Среди них, кстати, встречались бакалавры и
магистры искусств, ушедшие в коммерцию, но не расставшиеся с цер-
ковными привилегиями. С ними боролись, стараясь, уравнять в правах
с прочими горожанами, но до самого конца средневековья ликвидиро-
вать этот слой нс удалось. Хуже того, среди них попадались и преступ-
ники из числа опустившихся клириков или самозванцев, выбривших се-
бе тонзуру, надеясь на более снисходительный церковный суд.
Но в основной массе этот слой жил менее опасными занятиями.
Ведь они, пусть и в малой мере, обладали “vertus cscrites”, письменны-
ми добродетелями. Они и искали соответствующих заработков, напри-
мер, заработка публичного писца (offentliche Screiber), в чьей лавочке
задешево можно было заказать любовное послание, деловое письмо
или прошение. Очень многие кормились при судах. Вспомним церков-
ного пристава из “Кентерберийских рассказов”: владея двумя-тремя ла-
тинскими фразами, за кварту эля он мог дать любой совет по церков-
ному праву. И таких было множество, и не только при церковных су-
дах - стряпчие, секретари суда, писари. Как-то незаметно они променя-
256
пи свои клерикальные привилегии на привилегии людей юстиции. Про-
цесс эволюции был плавным и не вполне заметным современникам. В
И талии он был более выраженным, чем в других странах, но к концу
। редневековья почти везде этот люд состоял по-преимуществу из ми-
рян, сохраняя, однако, черты своего клерикального прошлого.
В Париже, Тулузе, и в ряде других судебных центров Франции в
XV в. существовали корпорации клерков, знаменитые “Базоши”, изби-
равшие своих “королей” или “герцогов”. Помимо таких атрибутов
братства, как взаимопомощь, почитание святого патрона, решение вну-
тренних конфликтов, они обладали и “рекреационно-пародийными”
функциями. До самой Революции Базошь высаживали “майское дере-
во” во дворе Дворца правосудия. Короли каждый раз издавали ордо-
нанс о разрешении доставить дерево из своих лесов. Менее благосклон-
но рассматривались традиционные фарсы, разыгрываемые клерками,
где затрагивались злободневные вопросы. Остроты по поводу брака
престарелого Людовика XII и юной Марии Английской привели к пол-
ному запрету театральных представлений, Базоши и уголовным пре-
следованиям виновников. Надо сказать, что и в малых городах инициа-
тива в проведении “шаривари” - кошачьих концертов под окнами по-
рицаемых лиц (скажем, в случае неравного брака), исходила чаще все-
го от молодых клерков.
Базошь объединяла лишь холостяков, что роднило ее с универси-
тетскими корпорациями. Думается, что большинство писарей получа-
ло какие-то начатки университетского образования, не дойдя до степе-
ней, или ограничившись степенью бакалавра. Оплата труда клерков
зависела не только от затраченных усилий: учитывался размер листа и
характер письма, но также и престиж судебной курии. Страница, испи-
санная клерком Парижского парламента, обходилась клиенту в три-че-
тыре раза дороже, чем в суде бальяжа или превотства (только на пере-
писку документов лишь к одному слушанью дела денег уходило столь-
ко, сколько стоили две-три коровы). Нехитрые меркантильные заботы
писцов сказались на внешнем виде документов. Те из них, что состав-
лялись “за счет правосудия”: различные “королевские” случаи, дела
малоимущих лиц, а также записи в регистрах судов - писались чрезвы-
чайно убористым и зачастую неудобочитаемым почерком, изобилую-
щим аббревиатурами. Зато там, где платил клиент - а таких дел было
большинство (ведь “правосудие само себя кормит”), слова далеко от-
стояли друг от друга, а между строками вполне можно было вписать
еще несколько фраз.
Проведя много лет за переписыванием судебных бумаг, клерки об-
ретали неоценимый опыт и могли действовать самостоятельно - соста-
влять прошения и бумаги частным порядком, выступать в роли стряп-
чих, изобиловавших при любом суде в любой стране.
Те из них, кому повезло более, становились прокурорами, покупа-
ли специальное разрешение и официально брали на себя ведение судеб-
ной документации клиентов. Жалования они не получали, живя за счет
гонораров, но находились под неусыпным контролем судов. Атрибу-
том прокурора был мешок - там в запечатанном виде хранились бума-
ги процесса, которые в любой момент могли быть затребованы судья-
9 Город..., том 2
257
ми для проверки. Прокуроры имели свой штат клерков и владели
“скамьей” или частью “скамьи” в здании суда. Они арендовали ее у ко-
роля, но свои права на нее могли свободно отчуждать. Там и происхо-
дили встречи с клиентами. Неоднократно предпринимались попытки
таксации услуг прокуроров, жалобы на разорительное правосудие об-
рушивались на них в той же мере, что на адвокатов и судей.
Между прокурорами и адвокатами пролегал социокультурный во-
дораздел. Адвокат, как правило, обладал степенью в римском или ка-
ноническом праве (а то и в обоих сразу), он произносил судебные речи,
блистая ораторским искусством. Прокурорам не обязательно было
иметь степень, но ведя документацию, они знали все ходы и выходы в
лабиринтах правосудия. Втайне завидуя адвокатам, они были убежде-
нье что намного превосходят их в знании практической стороны юрис-
пруденции.
Секретари
Солидную группу составляли различного рода секретари, служив-
шие как при влиятельных особах (среди них довольно много было гу-
манистов), так и в муниципальных или королевских учреждениях. В на-
чале рассматриваемого периода термин “секретарь” носил черты не-
свободного, зависимого состояния. Конечно, личные секретари коро-
лей и императоров были людьми весьма влиятельными, но ведь и сене-
шал или коннетабль этимологически были лишь рабами, облеченными
особым доверием короля. К концу средневековья роль секретарей зна-
чительно возросла, особенно тех, кто был связан с канцеляриями. Уни-
кальной была их роль в Венецианской республике, где они образовали
своеобразную влиятельную служилую касту.
Канцеляристы постепенно вырабатывают особый тип мировоззре-
ния. В конце средневековья появляются даже пособия, рисующие обя-
занности “идеального секретаря”. Среди них могли быть простые пис-
цы-канцеляристы, разогреватели сургуча и воска и прочие техниче-
ские работники, но были и уникальные специалисты - шифровальщи-
ки, переводчики, историографы.
При том, что в городах ротация муниципалитета была правилом,
да и монархи не склонны были долго оставлять важные должности в
одних руках, именно секретари обеспечивали постоянство работы уч-
реждений, накапливая столь необходимый опыт. Частыми были жало-
бы на секретарей, забравших слишком много власти. Во Франции в
конце средневековья их обвиняли в сервилизме, противопоставляя им
магистратов, стоящих на страже закона и “общественного блага”. Но и
секретари сами могли противопоставлять себя советникам - красноба-
ям. Эту их гордость уже в XVI в. выразил Франческо Сансовино, упо-
добивший достоинство секретаря ангельскому чину. Причем главной
добродетелью его было молчание при обсуждении и принятии реше-
ний, что отличало его - квалифицированного исполнителя и хранителя
секретов от советника.
Пожалуй, если искать истоки европейской бюрократии, то тип се-
кретаря подходил для этого больше, чем тип юриста-магистрата. При
258
4том секретари, несмотря на наличие у многих из них степени, оказы-
пп пись менее связаны схоластическими штампами и догмами. Их долж-
ность сплошь и рядом требовала гибкости, компетентности и умения
приспосабливаться к обстоятельствам. Поэтому на секретарской служ-
ог гак ценились гуманисты и, в свою очередь, именно канцелярии в
ри ।личных странах Европы оказывались наиболее восприимчивы к гу-
манистическим идеям и исканиям в области стиля.
Первые ростки германского гуманизма историки связывают с кру-
н)м пражской канцелярии императора Карла IV. Достаточно показа-
тельна личность Иоганна фон Неймаркта. Монах-августинец, он учил-
ги в Павии, затем стал нотарием королевской канцелярии, в 1352 г.
• тал канцлером империи, а также епископом Литомышля и Оломоуца.
I |окровительствуя своему ордену, он стремился превратить монастыри
пигустинцев в своеобразные академии. Августинская библиотека свя-
юго Фомы в Праге превосходила все университетские собрания. В кан-
целярии Неймаркт добивался совершенства стиля, введения новой,
пч ж ценной латыни. Он вел долгую переписку с Петраркой и сам соста-
влял различные компендиумы и труды мистического содержания.
У Петрарки много друзей было и среди венецианских секретарей.
Венецианцы первыми осознали необходимость специальной подготов-
ки секретаря, отличной от традиционного университетского образова-
ния. Несмотря на то, что Светлейшая республика контролировала
“свой” университет в Падуе, на Риальто в начале XV в. была основана
собственная школа для секретарей. Без королевских канцелярий труд-
но себе представить развитие гуманизма во Франции и в Англии, Ара-
гоне, Кастилии и Португалии.
Нотариусы
Сами нотариусы любили возводить историю своей профессии к
Древнему Риму. Но реально их присутствие ощущается в итальянских
городах не ранее середины XI века. В Испании, Провансе и Лангедоке
нотариусы появляются на рубеже ХП-ХШ вв., несколько позже - и в
более северных регионах.
На первых порах профессия нотариуса не отделялась от секретар-
ской. Те и другие составляли документы. Но работа нотариуса заклю-
чалась еще и в том, что он был “клятвоприимцем”. Любая свершавша-
яся сделка и любой акт, претендующий на юридическую силу, должен
был совершаться публично и по определенным правилам. Первона-
чально публичность обеспечивали соприсяжники, определенное число
свидетелей (как правило семь или четырнадцать) и представитель ко-
роля или епископа. Присутствие нотариуса сразу же значительно сни-
жало число требуемых свидетелей, а в конце средневековья кое-где и
вовсе заменило их. Нотариус как бы обеспечивал санкцию властей (ко-
роля, императора, папы, коммуны) и делал действительной принесен-
ную клятву, гарантируя аутентичность документа.
Власть давала должность нотариуса на откуп, но нотариальную
контору можно было передать по наследству или продать. Примерно
до XIV в. распространенным был смешанный тип нотариуса — они ра-
9*
259
ботали при судах и муниципальных учреждениях, королевских советах
и т.д., регистрировали принимаемые решения и гарантировали их под-
линность, мало чем отличаясь от секретарей. Но при этом они подра-
батывали в городе, заверяя сделки и иные акты клиентов.
В последние века средневековья власти стремятся объединить но-
тариусов в особые коллегии, чтобы контролировать их деятельность,
усложняется механизм апробации новых членов коллегии, от которых
требуется знание законов, грамотность, безукоризненная нравствен-
ность. Нотариусу нельзя было регистрировать акты своих родственни-
ков, друзей, соседей, личных врагов. Мошенничество нотариусов, пусть
даже мелкое, каралось необычайно строго - вплоть до смертной казни.
В этот период происходит вытеснение клириков из нотариата, оно бы-
ло заметно везде, но являлось завершенным лишь в Венеции, с конца
XIV'b.
Обладание какой-либо степенью было для нотариуса не обязатель-
ным, но желательным. Впрочем, опытные мэтры в своих сочинениях
предупреждали молодых, чтобы те не пытались щеголять своими зна-
ниями, перегружая документы красотами стиля. Здесь прежде всего
ценился опыт, а не книжные знания. “Практика среди всех прочих ве-
щей должна быть наиболее уважаемой, учитывая что она является
единственной и основной целью всех искусств и наук, например меди-
цины и грамматики. Теория же во всех науках и искусствах остается
бесплодной, если она не сопровождается практическим использовани-
ем. Посему то, что проистекает из искусства, всегда кажется более при-
влекательным, чем само искусство. И то, что сокрыто в практике,
представляет куда больше трудностей, чем то, что сокрыто в теории”,
- повторялось в многочисленных наставлениях для нотариусов.
При том, что нотариусы достаточно рано начали переходить в сво-
ей деятельности на национальные языки, их документы еще очень дол-
го демонстрировали своеобразный космополитизм и необычайную ус-
тойчивость. Формулировки, использованные итальянскими нотариями
XII в. употреблялись и в парижских конторах XVI столетия. Французы,
немцы и англичане охотно учились по итальянским учебникам, благо
что везде подчеркивалось, что приводимые формулы - не более, чем
руководство к действию.
Нотариусы нс стали такой привычной мишенью городской сати-
ры, как ловкий и жадный адвокат или напыщенный шарлатан - медик.
В целом их репутация в городе была высокой, что неудивительно, ведь
порядочность была их капиталом. Историки права только начали осоз-
навать, какую большую роль играло “альтернативное правосудие”, -
нотариусов охотно приглашали на роль третейского судьи, с их помо-
щью улаживались ссоры, гасились конфликты. Кстати, судейские
обычно недолюбливали нотариусов, лишавших их клиентов.
Услуги нотариусов были строго таксированы. Во Франции при
Карле VII за исписанный лист пергамена они брали по 11 су, а если тре-
бовалось выехать из города, то им платили еще по 20 су “подъемных”.
Парижане, ввиду своей особой квалификации, получали в полтора-два
раза больше. Отдельная плата бралась за “гроссирование”, когда сжа-
тый текст акта снабжался всеми необходимыми для проформы фраза-
260
ми. что сильно увеличивало его объем, но было необходимо, например,
для предъявления его юстиции. Труд нотариуса стоил немалых денег,
однако клиенты предпочитали платить им, а не доводить дело до суда,
чреватого полным разорением.
Степень их интегрированности в жизнь города была высокой. Не-
даром “Книгу памятных заметок” нотариуса Бернардо Маккиавелли
(отца великого Николло) считают типичным образцом пополанских
дневников. Они обычно были большими патриотами своего города.
Ведь это нотариус Лапо Мацеи посоветовал своему другу, знаменито-
му Франческо Датини, оставить свое наследство не церкви, а коммуне
родного города Прато, дабы, поощряя искусства и науки, увековечить
свое имя. Четверо городских нотариусов в Ажене начала XVI в. возгла-
вили борьбу против проворовавшихся консулов. Им удалось удержать
восставших горожан в рамках законности, спасти город от неминуемых
репрессий, а коммуну - от потери свобод и привилегий. Нотариусы до-
статочно часто сами занимали места в муниципалитетах. Так, начиная
с XIV в., они составляли заметную часть в консулате Экс-ан-Прованса,
да и прочих провансальских городов.
Роль нотариусов трудно переоценить, ведь именно они в своей по-
вседневной деятельности внедряли в жизнь новые правовые концеп-
ции, разрабатываемые высокоучеными юристами. Там, где начинали
работать нотариусы, римское право обретало второе дыхание, активи-
зировалась муниципальная жизнь, обретало свою форму городское
право и городские вольности.
Интеллектуальная элита и интеллекту алы-практики
Профессиональная деятельность, как правило, была не единствен-
ным, а то и не основным источником дохода интеллектуалов. “Жить на
одну зарплату” было уделом лишь маргиналов умственного труда: или
совсем бедных (как клерки Базоши и начинающие учителя школ), ли-
бо уж очень изощренных в своем искусстве (как прославленные гума-
нисты - секретари, или художники, которым, впрочем, часто перепада-
ли пожалования государей или церковные доходы). Собственно, интел-
лектуалы со степенью или без оной всегда получали что-то еще, кроме
гонораров с клиентов или жалования. Они владели недвижимостью,
быть может, даже ранее купцов осознав всю привлекательность и срав-
нительную безопасность инвестиций в земли и дома (Бернардо Макки-
авелли лучше прочих пополанов расписывает пасторальные прелести
своей виллы); они немного приторговывали, скупали ренты. Основные
выгоды от их деятельности носили косвенный характер. Им был обес-
печен престиж, их избирали на должности, им охотно давали в долг,
они обладали связями и владели ценной информацией. Сам интеллек-
туальный труд ipso facto окутывал их ореолом уважения, наделяя доб-
родетелями высшего порядка. И в этом была заслуга интеллектуаль-
ной элиты, университетской культуры и давних традиций сакрализации
знания.
Поэтому, сколь бы не твердили прокуроры, секретари, нотариусы,
хирурги и им подобные о превосходстве практики над теорией, мир
261
“людей знания”, людей, смотревших на “практиков” свысока, обладал
для них огромной притягательной силой. Как показывает анализ уни*
верситетских документов, “практики” напрягали все силы, чтобы их
дети “достигли знаний, мудрости и степени”.
Но и вклад “низовой” части интеллектуального айсберга в консти-
туирование умственного труда был также велик. Именно “практики”
сломали представление о греховности “торговли знаниями”. Труд
школьных учителей, хирургов, писарей, нотариусов был измерен и
таксирован, они не стыдились требовать за него законной платы, не
вызывая при этом общественного порицания.
“Высоколобые” интеллектуалы, претендовавшие на самое высо-
кое место в обществе, брали с них пример, не афишируя, впрочем, эту
практику. Так, например, если верить на слово публичным речам маги-
стратов Парижского парламента, их доходы складывались прежде все-
го из королевского жалования, носившего фиксированный характер и
выплачивающегося нерегулярно. Но реальные поступления давали го-
норары за консультации, и, главное, - “epices”, “мелочи”, в обязатель-
ном порядке взимаемые с истцов и ответчиков за беспокойство.
К исходу средневековья тип европейского интеллектуала сформи-
ровался. Он не обрел чеканной завершенности: интеллектуалы могут
выступать еще в нескольких социальных обличьях - обладателя коро-
левской должности, клирика, муниципального советника. Да и сам этот
слой был весьма разнороден, включая в себя университетских докто-
ров и гуманистов, нотариусов и поэтов, архитекторов и хирургов, бога-
тых и нищих, бунтарей и столпов общества. Но разве мы, их внуки, об-
ладаем каким-то существенно большим единством? Главное, что со-
бравшись вместе, они сами после некоторых колебаний и споров о том,
кто главнее, сошлись бы на том, что они - мэтры, “люди знания” и по-
сему, как им кажется, они выше прочих людей, как простолюдинов,
так и аристократов.
Но их роднило еще и то, что они творили в городах и в душе оста-
вались горожанами, даже если судьба забрасывала их куда-нибудь в за-
мок феодала в должности секретаря или медика. Родителями этих ин-
теллектуалов в большинстве случаев были горожане (вспомним, что
городское население редко в каком регионе превышало в ту пору 15%
от всех жителей). При том, что некоторые интеллектуалы держались
обособленно от бюргеров, они составляли неотъемлемую часть урба-
нистической социальной среды, помогая городам интегрироваться в со-
циально-политическое пространство формирующихся государств.
Логика организации интеллектуального труда удивительным об-
разом подчинялась тем же принципам, что и иные формы городской
деятельности. Бросается в глаза общность таких черт, как прогресси-
рующее разделение труда, ведущее к профессионализации и специа-
лизации, создание объединений, контролирующих высокое качество
труда и претендующих на монополию в данном виде деятельности.
Последнее, впрочем, всегда оставалось лишь тенденцией и не ликви-
дировало возможность иных, некорпоративных видов интеллектуаль-
ного творчества. Некоторые историки отмечают также своеобразное
262
" шкрытие цеха” - доступ к некоторым видам интеллектуальных про-
фессий, во всяком случае - к тем из них, которые предполагали нали-
чие университетских степеней, все более затрудняется для выходцев
и । низов общества. В тех сферах, которые оставались свободными от
целибата, нарастала характерная для многих городских ремесел эндо-
гамия.
Во всяком случае, трудно не признать, что ученые сообщества, так
же как и городские общины и корпорации, обладали на Западе высо-
кой степенью автономии и способностью к самоорганизации. Более то-
го, борьба за признание законности оплаты интеллектуального труда
(“торговли знаниями’') была столь же успешной и столь же трудной,
что и легитимизация коммерческого кредита и торговых наценок.
11ризнание это было не безоговорочным, но оно остается таковым и по
ссй день.
Указанные совпадения в организации интеллектуального труда и
торгово-предпринимательских форм городской деятельности, очевид-
ные как для средневековых мыслителей, так и для нынешних истори-
ков, скорее всего скрывают некое структурное соответствие. Но его
причины и механизмы реализации еще подлежат осмыслению.
ЛИТЕРАТУРА
Антология педагогической мысли христианского Средневековья / Под
ред. В.Г. Безрогова и О.И. Варьяш. М., 1994.
Баткин Л.М. Итальянские гуманисты: стиль жизни, стиль мышления. М.,
1978.
Городская культура: Средневековье и начало нового времени. Д., 1986.
Йейтс Ф. Искусство памяти. СПб., 1997.
Карсавин Л.П. Джиордано Бруно. Б., 1924.
Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в Средние века. Долгопрудный, 1997.
Муратова К.М. Мастера французской готики. М., 1988.
Памятники средневековой латинской литературы Х-ХП вв. М., 1972.
Петров М.Т. Итальянская интеллигенция в эпоху Ренессанса. Л., 1982.
Послушник и школяр, наставник и магистр: Средневековая педагогика в
лицах и текстах. М., 1996.
Романова ВЛ. Рукописная книга и готическое письмо во Франции
XIII-XIV вв. М., 1975.
Чаша Гермеса: Гуманистическая мысль эпохи Возрождения и герметиче-
ская традиция / Сост. О.Ф. Кудрявцев. М., 1996.
Cobban А.В. The Medieval Universities: their development and organisation. L.t
1975.
Il comportamento dell’intelletuale nella societa antica. Genova, 1980.
Universities in Society / Ed. by L. Stone. Princeton, 1974. Vol. 1, 2.
Milieux urbaines el milieux universitaires / Ed. par D. Poirion. P., 1987.
Renardy Ch. Les maitres universitaires dans le dioedse de Liege (1140-1350). P.,
1981.
Southern R.W. Western Society and the Church in the Middle Ages.
Harmondsworth, 1980.
Verger J. Les universit6s au Moyen Age. P., 1974.
263
НАУКА И ПРАКТИКА
НАУКА И ТЕХНИКА В СРЕДНЕВЕКОВОМ ГОРОДЕ
В средние века наука еще не являлась производительной силой в
современном смысле. Она только делала шаги в этом направлении, а
одной из ее особенностей была слитность различных ее областей, их
недифференцированность. Это позволяло многим тогдашним мысли-
телям щеголять энциклопедичностью знаний и отражало их поверхно-
стность. Тем не менее именно деятельность средневековых ученых,
почти каждый из которых был одновременно теологом, философом,
алхимиком, астрологом, механиком, математиком, физиком и врачом,
явилась базой, без которой стал бы невозможным научный переворот
эпохи Возрождения. Их реальные достижения и прозорливые догадки
оказались вплотную связанными с успехами хозяйства и будущим про-
грессом. При этом практика жизни постоянно шла впереди науки и
влекла ее за собой, хотя “овеществление знания” и коэффициент их
участия в общественной жизни были до XV в. еще слабыми. Прежде
чем наука начала исходит ех ге (из исследуемого предмета), она долго
исходила ex verbo (из словесного обрамления мысли, как справедливой,
так и ошибочной). Любая истина заключалась тогда в “верном слове”.
Нужно было лишь осведомиться, какой святой его изрекает, благого-
вейно внять ему и правильно услышать, чтобы оказаться сопричаст-
ным. Так родилось положение, что “грамматика есть колыбель всякой
философии” (Иоанн Солсберийский. “Металогик”, 1159). Экспери-
мент, подталкиваемый житейскими потребностями, мог иногда стать
источником теории, но еще крайне редко - критерием ее проверки. И
когда в XI в. остийский кардинал Петр Дамиани открыто провозгласил
мыслительную деятельность служанкой богословия, он лишь отразил
дух эпохи.
В период раннего средневековья растоптанная античная ученость
сохранялась и развивалась в Западной Европе беспорядочными ростка-
ми в отдельных местах, преимущественно там, где еще оставались
древние города с их культурными традициями. Ее существованию по-
могало наличие компиляций разнообразных сведений, заимствованных
из многих старинных сочинений. Особенно популярными были “20
книг начал или этимологий” севильского епископа Исидора (560-636).
Начнем с эволюции математики и физики. Наибольшее значение
для математики имели тогда арифметические счисления. Деревянная
“памятка” - бирка с насечками, сопровождавшая любого купца или уп-
равляющего поместьем, превратилась затем в счетную линейку. Об-
ломки таких линеек часто обнаруживают археологи. Из линейки полу-
чился абак - счетный прибор в виде доски, на которой отмечены пози-
ции для разрядов чисел, а вычислительные камешки выкладываются
по определенным правилам в бороздах или вдоль нанесенных линий.
Вариантом абака являлись счеты с косточками, нанизанными на пру-
тья. Лучшим западным абаком раннего средневековья признается соз-
© [л.Я. Шевеленко]
264
Красильщики.
Фламандская миниатюра. XV в.
данная в X в. Гербертом Орильякским пластина с нумерованными же-
тонами, позволявшая даже использовать десятеричное исчисление.
Этот ученый уже решал комбинации возвратного математического ря-
да. Поговаривали даже о его связи с дьяволом, поскольку он умел раз-
делить любое число. Впрочем, это не помешало ему стать папой под
именем Сильвестра II.
Бытовая же арифметика опиралась на счет по пальцам. Беда Дос-
топочтенный в книге “О системе времени’1 повествует, как вести счет,
загибая пальцы на ладонях и при помощи жестов рук (VIII в.). Правила
арифметики и геометрии давались в школьном “квадриуме". Снискал
известность учебник “Задачи для изощрения юношей”, написанный в
УШ в. Ф.А. Алкуином в Туре. Затем распространяется позиционная
арифметика.
Настоящим средоточием учености были города арабской Испании,
прежде всего Кордова X века, с ее 27 высшими школами. Там препода-
265
вали философию по Аристотелю, математику по Пифагору и Евклиду,
механику по Архимеду, астрономию по Птолемею, медицину по Гале-
ну. Туда попали с востока средневековые сочинения аль-Бируни по ас-
трономии, аль-Хорезми по математике, Ибн Сины по медицине, аль-
Хазена (аль-Хасана) по оптике, и оттуда проникли в Европу арабские
цифры (фактически индийские), включая первую из них - цифирь
(ноль). Там трудились Гебер и другие алхимики. Там продолжило свое
существование древнее искусство “гадания по земле” - геомантия, под
мистическим покровом которой реально развивались в совокупности
астрономия, математика, химия и металлургия. Там в ХП в. прагмати-
чески интерпретировал солнечные пятна Аверроэс (Ибн Рушд), пред-
ложивший материалистическое толкование наследия Аристотеля.
Позднее это учение найдет своих приверженцев в университетах Пари-
жа и Падуи. Реконкиста способствовала переносу плодов античной и
арабской мудрости из Испании в другие страны Европы, особенно по-
сле отвоевания Толедо в 1085 г. Крупные шаги в этом заимствовании и
дальнейшем развитии науки сделали в XII в. романские геоманты и пе-
реводчики с арабского на латинский провансалец Хуго Санталийский,
италийцы Герард Кремонский и Платон Тиволийский. Они в своих ма-
нускриптах перенесли во Францию и Италию многие восточные дости-
жения и отдельные открытия: описание маятника, число градусов в ме-
ридиане, хронологию на основе солнечного года и др. Благодаря им в
нашу математику вошел метод счисления, применявшийся аль-Хорез-
ми (алгоритм). Следующая волна учености хлынула в романские стра-
ны в ХШ в., когда в испанской Мурсии возникла школа для мусульман,
иудеев и христиан.
XII столетие характеризуется появлением первых сочинений для
финансистов, торговцев, чиновников, землемеров, строителей, с попу-
лярным изложением арифметики и геометрии. Обычно из страны в
страну разносили их содержание странствующие клирики, которым не
было места в церкви, но которые всегда находили приют у горожан и
сами стали своеобразным элементом городской культуры. Большую
роль в распространении технических и сельскохозяйственных нов-
шеств сыграли монахи цистерианского ордена. Их строгий устав пред-
усматривал непременное личное участие в руде и запрещал владеть
крепостными крестьянами, что побуждало монахов проявлять изобре-
тательность.
Гуго из Парижа пропагандировал в “Дидаскаликоне” “активную
математику”. Его школа в аббатстве св. Виктора слыла средоточием
учености. Джон Сакробоско из Холливуда составил энциклопедиче-
скую компиляцию “О сфере мира” и обстоятельно рассказал в “Алго-
ритме” о шести арифметических действиях. Складывается особое ма-
тематическое направление в Англии во главе с путешествовавшим по
Востоку Аделардом из Бата, пытавшимся дать математическое объяс-
нение всему сущему. Деятельность их последователей, группировав-
шихся в Оксфордском университете, тесно связана с переменами, при-
сущими всей западноевропейской науке следующего столетия.
ХШ в. примечателен сочетанием взлета научно-технической мыс-
ли и робкого эксперимента. Постепенный поворот к естественному ми-
266
ровоззрению, наметившийся тогда, прослеживается уже по находив-
шим выход в практике сочинениям многих мыслителей. Эти веяния
уловил Данте. В “Божественной комедии” Беатриче советует ему: ‘'Те-
бе бы опыт сделать не мешало; ведь он для вас - источник всех наук”.
А сам Данте довольно точно устанавливает ход суточных часов, поль-
*уясь астролого-математическими фигурами геомантов. Он писал в
своей “Монархии”, что способность разума познать мир не может быть
осуществлена одним индивидуумом или какой-то частью человечества;
она реализуется совокупностью усилий всех людей. Учившийся в Ита-
лии и преподававший во Франции, Польше и Германии доминиканец
Альберт Великий дал в “Большом зеркале” общее представление о
природе и ее различных сферах. “Следует исследовать в природе, - го-
ворил он, - не то, как Создатель творит чудеса, а то, как природа суще-
ствует по своим собственным внутренним причинам”. Популярной эн-
циклопедией тогдашних знаний служили “Тройной труд” другого доми-
никанца - Винцента из Бове, “Большой труд”, “Малый труд”, и “Тре-
тий труд” английского францисканца Роджера Бэкона. Последний спо-
собствовал развитию оптики, физики, химии, оружейного дела и пы-
тался уточнить юлианский календарь, устранив один лишний високос-
ный год через каждые 130 лет. Он наглядно показывал, как можно
применить законы математики в землемерном деле, строительстве и
при изготовлении орудий труда. Роджер Бэкон был гораздо более ори-
гинальным и углубленным из ученых своего времени и потому, вероят-
но, получил меньшее распространение, однако его фраза “Математика
- азбука философии” была широко известна.
Итальянец Леонардо Фибоначчи из Пизы в “Книге квадратов”,
“Практике геометрии” и “Книге абака” учил теории алгебры, включая
квадратные уравнения. Он же первым начал систематически употреб-
лять арабские цифры. Йордан Неморарий Саксонский в сочинениях “О
заданных числах” и “О треугольнике” ввел буквенные обозначения чи-
сел, популярно изложил Евклидову геометрию и арифметические дей-
ствия с целыми числами и дробями. Вителлий, учившийся в Италии,
Франции и преподававший в Польше (в своей работе “Перспектива”),
а также англичанин Джон Пеккам математически обосновали законы
оптики. Француз Робер Англе из Монпелье составил таблицу солнеч-
ных восходов и заходов. Альфонсо X Кастильский участвовал в созда-
нии астрономических таблиц, которые затем использовались до XVI в.
Англичанин Роберт Гроссетет из Линкольна, комментируя Аристоте-
ля, разработал методику установления фальсификаций в науке и дости-
жения истины логическим способом верификации. Герард Брюссель-
ский написал сочинение о кинематике. Все это находило затем прямое
либо косвенное применение в практике, особенно для создания новых
механизмов, и способствовало развитию механики. Крупными центра-
ми научной мысли стали библиотеки коллегий Болонского, Парижско-
го и Оксфордского университетов.
Дальнейшее развитие математики и физики “оксфордского напра-
вления” осуществляли с 1274 г. преподаватели Мертонского колледжа.
В начале XIV в. Уильям Оккам, следуя номиналистическому методу
Дунса Скотта (ХШ в.), показал научное и практическое значение чело-
267
всческих ощущений для постижения мира. Томас Брадвардин в “Трак-
тате о пропорциях” и “Трактате о континууме” исследовал сущность
скорости, понятие движения и ввел идею бесконечно малых величин.
Под влиянием этих ученых складывается “школа калькуляторов”, ре-
гулярно пользовавшихся исчислениями при изучении природных явле-
ний: Ричард Суайнсхед в “Книге калькуляций”, Уильям Хэйтсбёри в
“Правилах решения софизмов”, Джон Дамблтон в “Своде логики и фи-
зики” устанавливают физико-математические значения теплоты и хо-
лода, плотности и разреженности, кинематики и динамики. С оксфорд-
цами соперничала “парижская школа” Жана Буридана, доказавшего
суточное вращение Земли. Его ученик Никола Жак Орем, формулируя
относительность механического движения, дал теорию координат, тео-
рию ^соответствия внутренней сущности тел их внешней форме, ввел
алгебраические степени с дробными показателями, а для хозяйствен-
ной практики разработал математическую концепцию денег как сим-
вола товаров и “товара товаров”. Альберт Саксонский охарактеризо-
вал принципы свободного падения тел. Леви бен Гереон из Баньолы
тригонометрически обосновал причины небесных явлений. Парал-
лельно развивается так называемая “оптическая физика”: Петр Перег-
рин в сочинении “О действии зеркал” рассматривает способы получе-
ния зажигательных линз и отражателей; Мастер Дитрих (Теодерик
Фрейбургский) в книге “О радуге” дает теорию спектра; Тимон Иудей
внес в нее уточнения и связал с теорией тепла.
Новый шаг вперед сделали мыслители XV века. К. Кизер фон Айх-
штетт дал первое систематическое описание видов огнестрельного ору-
жия и ракет. Австрийский математик и астроном Георг Йоганн Пурбах
систематизировал десятеричную систему счисления, на основе “небес-
ной тригонометрии” составил таблицы планет и звезд. Николай Кузан-
ский исправлял юлианский календарь, стал применять математический
анализ, разработал принципы картографии, пришел к выводу о беско-
нечности Вселенной и вращении Земли. Региомонтан (Й. Мюллер из
франконского Кёнигсберга) создал таблицы эфемерид, ряд астрономи-
ческих инструментов, установил математические правила определения
долгот и широт, разделил плоскую и сферическую тригонометрию как
самостоятельные дисциплины. Чтобы опровергнуть астрономическую
систему Птолемея, в которой он усомнился, Региомонтан уехал в Ита-
лию изучить греческий язык. Там он обратился к “наиболее эллинскому
латинянину и наиболее латинскому эллину” кардиналу Виссариону, рас-
смотрел в его библиотеке Птолемеевы оригиналы, перебрался в Нюрн-
берг и на средства его бюргеров основал обсерваторию по наблюдению
за кометами, завел мастерскую для изготовления географических карт,
небесных труб, компасов и календарей. По этим нюрнбергским картам
потом плавал Колумб. Итальянцы не отставали: Паоло дель Поццо То-
сканелли наглядно показал шарообразность Земли; Леон Баггиста Аль-
берти привнес в теорию архитектуры учение о пропорциях и перспекти-
ве; Лука Пачоли ввел в геометрию и строительное дело закон “золотого
сечения”; Бруннеллески использовал при возведении соборов и, особен-
но, куполов сложные математические расчеты. Наряду с ними действо-
вали десятки других ученых, перетряхивавших багаж прошлого.
268
Обратимся к механике, вплотную связанной своими успехами с до-
• жжениями в материальном производстве. Механизацией производст-
мп служила постепенная, очень медленная в ту пору замена ручных
средств труда машинами и механизмами, которые преобразовывали
формы движения тел, их энергию и сами материалы. Поскольку тео-
рии машин и механизмов находилась тогда в зародыше и поскольку
первые машины и механизмы явились в большинстве случаев детищем
сугубо экспериментальных или порою даже неожиданных житейских
действий, механизацию повседневного производства и развитие меха-
ники в Западной Европе VI-XV вв. приходится характеризовать не как
целостный процесс, а (в соответствии с исторической реальностью) как
набор отдельных фактов, сгруппированных нами по отраслям. При
ггом изобретение новых орудий труда и внедрение необычных техно-
цогических процессов были связаны с общим прогрессом естествозна-
ния и происходили на основе непрерывного познания природы с ис-
пользованием открываемых людьми ее законов. К тому времени отно-
сятся начала таких ветвей научной механики и техники, как материало-
ведение, тепловедение, гидравлика, машиноведение и статика.
Общее наблюдение для этой эпохи заключается в том, что маши-
ны, вытеснявшие ручной труд, находили сравнительно малое примене-
ние вследствие низкого уровня научной мысли и техники. Практика
средневековья наглядно доказывает, что машина рациональна лишь в
случае, когда затраты труда на ее производство не превышают эконо-
мию труда от ее использования. Такие возможности формировались
тогда очень долго. Плюсами средневековых механизмов являлись
удобство их обслуживания и небольшая стоимость, минусами - слабая
производительность, невысокий коэффициент полезного действия, не-
равнопрочность составных частей и недостаточная жесткость конст-
рукции. Они уже состояли, как всякая настоящая машина, из двигате-
ля, передаточной части и исполнительного механизма. Двигателем слу-
жили силы тяжести или давления: человек, животные, жидкости, ве-
тер. Передачи были необычайно разнообразны. Встречались рычаж-
ные, шарнирные, зубчатые, червячные, пружинные, винтовые, кулач-
ковые, кривошипно-латунные, клиновые и ременно-цепные элементы,
обычно в простейшем виде. Рабочая часть оставалась примитивной.
Однако по функциональному назначению механизмы VI-XV вв. тоже
весьма разнообразны: весовые, грузоподъемные, нажимно-штампо-
вальные, стопорящие, рычажные, измерительные, соединительные,
захватные и вибрационные. Их внедрение особенно плодотворно ска-
залось на прогрессе добычи полезных ископаемых, металлургии, стро-
ительного и военного дела, транспорта. В книжных миниатюрах клас-
сического средневековья отражены “семь механических искусств” - аг-
рикультура, ювелирное дело, торговля, охота, строительство, хирургия
и музыка с их инструментами - косой, напильником, весами, ловчей се-
тью, циркулем, ланцетом и трубой.
Одной из сфер применения механизмов была астрология, пытавша-
яся определять судьбы людей по поведению небесных тел. Положение
светил в момент рождения человека фиксировалось. На этой основе со-
ставлялся гороскоп (“взгляд на метку”), регистрировавший, в какой
269
точке эклиптики находились светила, и “показывавший” место новоро-
жденного в мире и проистекавшее отсюда его будущее. Астрология
упиралась в наблюдения за небесными телами и тем способствовала
экспериментальному зарождению научной астрономии, а будучи тесно
связана с математикой и картографией неба и Земли, помогала также
географии и геодезии. Первый земной европейский глобус создал Мар-
тин Бехайм в Нюрнберге в 1492 году. Небесные глобусы появились
раньше: воспроизведение восточного глобуса осуществлено в 1080 г. во
Флоренции, а европейский 1444 г. был делом рук и мысли Николая Ку-
занского. Геодезические измерения осуществлялись с помощью экеров
- инструментов для визирования взаимно перпендикулярных направле-
ний и складными наугольниками для переноса углов с одного предмета
на другой. Небесные измерения выполнялись угломерами в восьмую
(октант), шестую (секстант) и четвертую (квадрант) часть диска с гра-
дусной шкалой, в центре которого высится алидада - линейка с диоп-
трами для определения угловых значений высоты светил и расстояний
между ними. Усовершенствованный прибор превратился в металличе-
скую астролябию с вращающимися алидадой, решеткой (проекция не-
бесной сферы с 12 созвездиями Зодиака и ярчайшими звездами на пло-
скость экватора со стороны Северного полушария) и неподвижными
планисферами - круглыми пластинками, рассчитанными на конкрет-
ную географическую широту, по сторонам которых вырезаны элемен-
ты неба. Алидада, решетка и планисферы помещались на общей оси.
Такой прибор позволял находить длительность дня и ночи, время, коор-
динаты небесных светил для разных стран Европы, а также высоту
крупных объектов на местности (горы, крепости, колокольни).
Успехи оптики облегчили наблюдения за светилами. Впервые сфе-
рические стекла применил с этой целью в конце X в. Герберт Орильяк-
ский внутри неизвестной нам конструкции, схематическое описание ко-
торой (если судить по тексту, получался как будто бы прототип теле-
скопа) относится к ХШ в., когда Раймунд Луллий изготовил на о-ве
Майорка “Ноктурнал” для ночных наблюдений за звездами. Ему же
принадлежала “думательная машинка”, вращая ручку которой, он по-
лучал варианты силлогизмов. Дальнейших успехов в астрономии доби-
лись англичанин Ричард Уоллингфорд, создавший в 1324 г. примитив-
ный планетарий с Землею в центре, и Региомонтан, в 1473 г. демонст-
рировавший посредством колесного приспособления движение звезд.
Важнейшим географическим прибором стал компас. Принцип его дей-
ствия описал в 1100 г. Ричард Кёр из Лиона. Прежняя тайна итальян-
ских моряков г. Амальфи, он превратился в общее достояние после то-
го, как в 1195 г. магнитная стрелка на оси была опробована в горном
деле Италии для обнаружения залежей железа. А когда в 1269 г. Петр
Перегрин из Марикура систематизировал в сочинении “Письма о маг-
ните” первые наблюдения магнитных явлений, компас получил наив-
ное теоретическое обоснование и вскоре обрел на корабельных уста-
новках рычажный механизм для арретирования стрелки. В 1302 г. Фла-
вио Джойя придал компасу современный вид.
Массовое строительство крепостей и городов потребовало меха-
низмов подъемных, дорожных и землеройных. Уже в XI в. применя-
270
пись во всей Европе такие простейшие машины, как рычаг, полиспаст,
мпин, винт и ворот. В ХП в. к ним добавились неравноплечие весы (без-
мен). Марко Поло привез с Востока известия о правилах сооружения
поенных машин. Источники упоминают о простом домкрате француза
Жерве (1250); винтовом домкрате (1270); многочисленных колесных
домкратах (XIV в.); подъемном кране на колесных ступенях (Прага
XIV в.); действовавших с 1438 г. на крупных кораблях цепных колесах
для подъема якорей; плавучем одноковшевом экскаваторе итальянца
Цж. Фонтаны 1420 г. (судя по чертежу, это была ковшедолбежная зем-
исчерпалка); очищавшем от ила каналы Венеции грейфере с грузо-
<патнои рабочей частью (XV в). Украшением строительной техники
гой поры была землеройная машина, которую в 1500 г. применил вели-
кий Леонардо да Винчи при рытье оросительной магистрали в засуш-
ливой Миланской долине. Широкое применение нашли блоки, рычаги,
пороты, ладьи, а также “малая механизация” вроде колесных тачек и
плечевых носилок. Разнообразными были ручные педальные ножные
станки: токарные по металлу (Франция, IX в.), точильные (с XI в.),
станки разных фасонов в монастырских мастерских Германии XII в.,
днухпедальные со шкивом в Шартре (1240). Неизвестный немецкий ма-
стер соорудил в 1427 г. сверлильную машину для расточки деревянных
водопроводных труб. На станках XV в. вытачивались даже фигурные
профили. Распространение рычажных прессов позволило Й. Гутенбер-
гу изобрести в XV в. печатный стан, в тимпане которого использована
схема виноградной давильни. Добавим из сферы акустики английские
педальные органы (1418); педальный клавесин (1472); и однострунный
монохорд для обучения музыкальным интервалам, ставший к XV в. че-
тырехструнным клавикордом с органными клавишами. В 1496 г. италь-
янец Ф. Гафори изобрел звуковой вибратор. Особое место среди изо-
бретений той эпохи занимают нашедший подражания в Западной Евро-
пе гидравлический автомат из Константинопольского императорского
дворца (X в.), насос Пизанелло (1456) и шлюзовый замочный замыка-
тель на Миланском канале (1497).
Наконец, назовем такие изобретения, без которых невозможно
представить себе даже современные нам машины. Они находили при-
менение преимущественно в городском хозяйстве: кривошипный на-
правляющий механизм для вращения жернова (описан в Утрехтской
псалтири 834 г.) и в шарманке (Клюни, 942), кулачковый механизм на
мельнице с приближенно-равномерным движением ведомого звена
(Тоскана, 983), кардановые подвесы (с XII в.), зубчатые передачи на
домкратах (с XIV в.), кривошипные механизмы для связи рабочего ин-
струмента с вращающимся колесом (с XIV в.), шестерни с косыми зубь-
ями (с XV в.), шатун для качения рычага и маховое колесо на мельни-
це (Германия, 1430), шплинтовая цапфа (Англия, 1483), регулирующий
клапан Ф. ди Джорджо в центрифуге (Италия, 1490).
Но принципиальную базу развития машинной индустрии составили
только мельница и часы. Более древней мельницей была водяная. Ее
колесо оборачивалось в среднем за 6 секунд. Сначала появилось ниж-
небойное колесо, погруженное в поток, с коэффициентом полезного
действия 0,3 и диаметром, превосходившим ширину напора. Его смени-
271
л о более прогрессивное среднебойное, у которого вода поступала в се»
редину конструкции, диаметр почти сравнялся с напором, а КПД под<
нялся до 0,6. Потом научились делать наливные колеса, иначе верхне-
бойные, с диаметром меньше напора и КПД до 0,75. Постав приспособ-
ления был и горизонтальным, и вертикальным. Первые европейские
водяные колеса в Европе восходят к римским. После двухвековой ла-
куны в источниках мы находим упоминания о нижнебойных устройст-
вах в Галлии (VI в.) и на р. Тибр возле Рима (536). Идентичными были
мельницы в немецком Оденвальде (732) и в Англии для помола зерна
(762). В них ящики вращались вместе с пестом, а размолотая масса сва-
ливалась в мукоссйки с ситами. “Книга Страшного суда” зафиксирова-
ла в Англии XI в. уже 5624 водяные мельницы. Цистерцианцы, обеспе-
чивав ими с XII в. каждое сооружение, часто отводили от рек каналы и
ставили на них малые вертушки.
Но в ту пору и позднее мельницы составляли неотъемлемую часть
не столько сельского, сколько городского пейзажа. Водяные мельницы
трудились в кожевенном деле (французская Роман-сюр-Изер, XI в.),
при молотах (верхнепфальцекий Шмидмюлен, 1010), для открытия во-
рот в порту (Дувр, XI в.), в железоделательном производстве (возле
Барселоны, 1104, датское аббатство Соре, 1197), в гидравлическом уст-
ройстве (шампанская Эрви, 1203, долина Среднего Рейна, 1226), на об-
точке бревен (швейцарская Юра, 1268, Тулуза, 1303, Аугсбург, 1322), в
металлообрабатывающем производстве (болгарская Добри-Лаки,
1320), для верчения токарных станков (французская Визий, 1347), на
волочильном стане (Германия, 1351), при красильных мастерских (Ита-
лия, XIV в.) и обработке сахарного тростника (Сицилия, 1449). В Поль-
ше они известны не позднее XIV века. Любопытно, что в их конструк-
ции учитывался межень - ежегодный минимальный уровень речной во-
ды. Нечастым их вариантом являлась мельница, работавшая от мор-
ских приливов и отливов (венецианская лагуна, 1044, Дувр, 1070, побе-
режье Саффолка, 1170).
Более молодой была ветряная мельница, в I тысячелетии н.э. гори-
зонтальная, во II тысячелетии вертикальная, истинное детище средне-
вековья. В ее применении держала примат с VII в. арабская Испания.
Нидерландские ветряки с X в. использовались на водоотливных уста-
новках для осушения приморских земель. Их жернова обладали тормо-
зами в виде привода с зубчатыми колесами. В других странах ветряки
прослеживаются позднее. Французский ветряк начала XII в. из мона-
стыря св. Бертина возле Сент-Омера трудился на полевом разливе во-
ды р. Аа. По-видимому, мукомольными являлись мельницы: англий-
ская 1170 г. в Суайнсхеде, польская 1330 г. и шведская 1334 года. Во
всех случаях размалывающий аппарат состоял из цилиндрических жер-
новов либо валиков.
Исключительное значение для развития техники имели часы как
первый автомат, созданный для достижения практических целей, осно-
ванный на утилитаризации физических свойств равномерного движе-
ния. Механическим часам предшествовали известные издревле водя-
ные, солнечные (вариант - лунные) и песочные. Солнечные представ-
ляли собой так называемые солярии - окружности на плитах с делени-
272
ими и центральным стержнем, отбрасывающим тень (Англия, 613),
прологии - вертикальные стелы с такой же разметкой (Ирландия), кад-
ри и ы - циферблаты с указателем азимутальной дуги и перпендикуляр-
ным гномоном (Галлия, VIII в.). В 875 г. в Англии пустили в ход часы,
и которых время исчислялось по скорости таяния восковых свеч. В
XV в. появляются переносные солярии из слоновой кости, ориентиро-
минные относительно меридиана, снабженные отвесом для приведения
н । оризонталыюе положение, установочной шкалой и магнитной мери-
дианной стрелкой. Крупная клепсидра - водяные часы - были гордо-
стью Веронского дьяконства в IX в.: вода из верхнего сосуда сочилась
п нижний, а шкала демонстрировала время по уровню накопления жид-
кости. Реже использовалась в качестве двигателя сила падения иных
жидкостей: масла, ртути, виноградного сока. Ртутные часы модельно
изобразил в 1250 г. Виллард д’Онекур, а в 1276 г. Альфонсо X Кастиль-
ский описал их действие. Песочные часы - непременный спутник моря-
ков. Их наземное воплощение с механической переверткой известно из
рассказа Франциско де Берберино от 1313 г.
Однако подлинный переворот в средневековой технике связан с
механическими часами, постепенно совершенствовавшимися и обрас-
тавшими новыми деталями. По ним прослеживаются общие успехи
технологии, опиравшиеся на повышение скорости труда, усиление ра-
бочего эффекта инструмента, уплотнение операций и сокращение
вспомогательных действий. По-видимому, начальным шагом к изо-
бретению часового механизма нужно считать изготовление в XI в. та-
ких основополагающих его частей, как веретено и коромысло для
язычка колокольчика. В ХП в. уже имелись колесные часы с боем. Ка-
кая-то серия мелких открытий была использована мастерами до
ХШ в., после чего в 1250 г. мы встречаем гиревой механизм с подтяж-
кой груза и упоминание о профессии часовщика. Составленные по
распоряжению вышеназванного Альфонсо “Таблицы” содержат под
1272 г. упоминание о храповике как регуляторе хода. В 1335 г. башен-
ные часы такого типа установили Дж. Донди на миланском дворце Ви-
сконти (их копия 1364 г. - на падуанском дворе Капитанио) и П. Лайт-
фут в сомерсетском аббатстве Гластонбери. Они быстро завоевали не-
бывалую популярность. Все лучшие города Европы стремились иметь
у себя такие же. А в XV в. часы становятся карманными (работа нюрн-
бергского мастера П. Хенляйна). Для этого ранее понадобились до-
полнительные изобретения: в 1405 г. была применена улитковидная
навойка в виде скалкообразного усеченного конуса с желобом, по ко-
торому скользит тяга; тогда же появился червячный шуруп (в часы
вставлен, по-видимому, не ранее 1480 г.); в 1459 г. - спиральная пружи-
на; в 1475 г. — шариковый регулятор вращения и фиксатор механизма
с множественными позициями. Наряду с ткацкими станами, мельница-
ми, химикалиями, домницами и оптическими приборами, часы образо-
вали тот технический фундамент, на котором возникает систематиче-
ская экспериментальная наука.
Средневековая химия берет начало от алхимии. Горожане, ожидав-
шие полезных для промышленности и торговли результатов, часто по-
могали материально алхимическим затворникам, которые в уединении
273
и соблюдая величайшую тайну, разрабатывали искусство добывании
“красного льва” - философского камня, обладающего способностью
трансмутации: превращения обычных металлов в любые благородные
(“универсальный камень”), либо в один из них (“партикулярный ка-
мень”) - и способ получения “магистерия”, т.е. эликсира, возвращаю-
щего молодость. Городское простонародье боялось алхимиков и слави-
ло их как чернокнижников. Отдельную отрась алхимии составляло
производство ядов органического или минерального происхождения.
Большинство ядовитых веществ изготовлялось в Италии, а бытовое
применение они находили чаще всего при магических действиях или н
ходе политических интриг. Реже встречаются упоминания об использо-
вании сильнодействующих веществ для обезвреживания болезнетвор-
ной з^аразы, причем обычно в сочетании с огнем. Алхимическим исчис-
лениям потребной дрожжевой массы и размеров перегонной аппарату-
ры обязано также превращение народных традиций получения алко-
гольных напитков в массовое производство. Знатные и богатые горо-
жанки покровительствовали тем мастерам, которые готовили по их за-
казам либо на продажу косметические благовония и притирания.
Зачинателем алхимии в Европе считается Гебер (Джабир ибн Хай-
ан Ал-Турусуси, 721-815), обосновавший теорию химического состоя-
ния вещества, добавивший к издревле известным четырем свойствам
тел (сухость, влажность, тепло, холод) еще три (металличность, стой-
кость, горючесть), разработавший пять методов аналитической химии
(осаждение, возгонка, очищение, фильтрация, кристаллизация) и нау-
чившийся изготовлять кислоты и щелочи. Он систематически приме-
нял в своих опытах ляпис, сулему, окись ртути и хлоридное золото. Его
продолжателем в той же Испании был Разиус (Абу Бакр Мухаммед ибн
Захарийа Ар-Рази, 865-925). Их труды были переведены с арабского
на латинский, а во II тысячелетии появились собственно западноевро-
пейские теоретики алхимии: Альберт Великий (1193-1280) - “Книжеч-
ка об алхимии”, Р. Бэкон (1214-1294) - “Зеркало алхимии”, Арнольд из
Вилановы (1235-1311) - “О ядах”, Раймонд Луллий (1235-1315) - “Пу-
теводитель по алхимии”, Дж. Рипли (1415-1490) - “Книга 12-ти врат”,
Базилий Валентин, положивший начало в 1413 г. регулярному произ-
водству соляной кислоты и сурьмяных препаратов, и др. Они и их пос-
ледователи уже осуществляли лабораторно такие действия, как фер-
ментация, сепарация, сублимация, дистилляция, растворение, коагуля-
ция и кальцинация. Исходя из бытовой практики, они сами открывали
дорогу дальнейшей практике. О том, насколько общеизвестными ста-
ли эти процедуры, свидетельствуют “Кентерберийские рассказы”
Дж. Чосера (1340-1400), содержащие в повествовании слуги каноника
детальное описание приемов химии. Ее успехам содействовало также
покровительство правящих особ, включая Генриха VI Английского и
Карла VII Французского, при дворах которых возникали хорошо осна-
щенные лаборатории.
Среди использовавшихся тогда химических приборов и оборудова-
ния главную роль играли колбы и реторты, а также появившиеся в
XI в. двойные кипятильники и металлические фляги. К XV в. освоен-
ность азотной, серной и соляной кислот вместе с производными от них
274
тлями, а также щелочей составила начальный фундамент промыш-
ленной отрасли, именуемой сегодня “основная химия”. Из препаратов,
приобретших в те столетия особое значение, назовем соединения
мышьяка (введены ок. 800 г. Гебером), купорос (Германия, 1250), селе-
дочный рассол (Нидерланды, 1260), сернистую ртуть и углекислый ам-
моний (ок. 1270), эфирное масло (Италия, 1280), аммиак (Балеарские
о па, ХШ в.), хлористый кальций (1380), разнообразные квасцы (Тоска-
на, 1470). В XV в. появились пособия по стехиометрии с указанием ко-
личества потребных для реакций различных веществ, наставления по
очистке металлов и пробирному искусству. Научились изготовлять
комбинированные зажигательные составы, и в 1360 г. небо Флоренции
осветилось первым фейерверком. Около 1100 г. служители Салерн-
ской хиругической больницы получили чистый алкоголь, а с 1320 г. в
Модене было налажено широкое его производство.
Из новых химических процедур наибольшее значение для жизни го-
рожан имели варка мыла из смеси жиров с моющими ингредиентами,
и и отопление пороха и красок. В “Записке о ремеслах” Теофила (XII в.)
краскам посвящена целая глава. Наличие конкретных красок определя-
лось природными возможностями каждой местности и торговым ассор-
тиментом. Источники содержат следующие сведения. В чернилах связу-
ющей основой служили яичный белок и камедь, собираемая с древес-
ных надрезов. Ее растворяли в воде, смешивали с железной ржавчиной,
сажей, выделениями из дубовых наростов и настаивали на отваре оль-
ховой коры. Для краснил собирали на стеблях касатика кошениль (тра-
вяную тлю), сушили ее и отваривали с белком; выходил кармин. Выва-
ривая кору боярышника и крапп (корни марены), получали сгущенный
осадок - крапплак. Менее стойкие краснила появлялись из отваров зве-
робоя, черники, ежевики, крушины, плюща и золотнянки. Любимой
красной краскою была киноварь. Сырьем для нее служили соединения
сурика или ископаемый циннобер, куски которого вывозились из место-
рождений общеевропейского значения по словенским берегам Изонцо,
баварским берегам Рейна и в испанской Альмадене. Руду прокаливали
при низкой температуре воздуха, отделившиеся кристаллы погружали в
кислотно-щелочной состав и выдерживали в подвалах. Такой краской
рисовали миниатюры (по-латыни сурик - minium).
Синила получали из настоя толченой ляпис-лазури и голубого
шпата, отваренных цветов василька и листьев вайды. На желтила шли
настой охры и отвар шафрана; на зеленила - отвар листьев бузины,
березы и манжетки. Из последней извлекали также росу, накапливав-
шуюся в воронкообразных листьях. Ее пускали на раствор для эликси-
ра молодости. Коричневую краску давал раствор болюсовой глины,
густо-коричневую - сепия (жидкость из околосердечного мешка кара-
катицы), оранжевую - сок авиньонских зерен, бурую - уксусный на-
стой самок дубового червеца, малиновую - отвар медуницы. Пурпур
получали из выделений ввозимой из Леванта улитки-мурекса: 1 г сухо-
го красителя от 8 тысяч улиток. “Серебряную” краску изготовляли из
раствора измельченных цинка и олова, “золотую” - из цинка и меди.
Когда научились получать отгонкой сырой смолы качественный ски-
пидар, а из развара смолы с льняным маслом - олифу, начали произ-
275
водить и масляные краски. В 1230 г. в Англии была написана первая
картина маслом.
Общая картина развития науки той поры свидетельствует о том,
что постепенно наука все смелее вторгалась в жизнь и сама руководст»
вовалась ею. Достижения накапливались, открытия следовали одно за
другим, и разносторонний гений Леонардо да Винчи, развернувшийся во
второй половине XV в., появился не на пустом месте, а был порожден
всей эпохой средневековья, а непосредственно - духовной атмосферой
от конца Столетней войны и краха Византии в 1453 г. до окончания Ре*
конкисты, открытия Америки в 1492 г. и морского пути в Индию вок-
руг Африки в 1498 г. - временем, наполненным рядом теоретических
инноваций и значительным сдвигом в прогрессе производительных сил.
ЛИТЕРАТУРА
Возникновение и развитие химии с древнейших времен до XVII века. М.,
1980.
Гайденко В.П., Смирнов ГА. Западноевропейская наука в средние века.
М., 1989.
Кириллин В.А. Страницы истории науки и техники. М., 1994.
Очерки истории и теории развития науки. М., 1969.
Приборы и инструменты исторического значения. М., 1968. Т. 1.
Borner Н. et al. Geschichte dcr Technikwissenschaften. Leipzig, 1990.
Brentjes S. el al. Geschichte der Naturwissenschaften. Leipzig, 1983.
Gascoine R.M. A Historical Catalogue of Scientists and Scientific Books from the
Earlest Time to the Close of the XIXth Century. N.Y., 1984.
Kibre P. Studies in Medieval Science. L., 1984.
Mappae clavicula. Philadelphia, 1974.
Piltz A. Die Gelehrte Welt des Mittelalters. K61n, 1982.
Lot G. Grandes inventions. P., 1967.
A History of Technology and Invention: Progress through the Ages / Ed. by
M. Daumas N.Y., 1969. Vol. 1-2.
Science in the Middle Ages / Ed. by D.C. Lindberg. Chicago, 1978.
A Source Book in Medieval Science / Ed. by E. Grant. Cambrige (Mass.), 1974.
ЛЕКАРИ, АПТЕКАРИ, ЦИРЮЛЬНИКИ
Врачи в средневековом городе объединялись в корпорацию, внут-
ри которой существовали определенные разряды. Наибольшими преи-
муществами пользовались придворные лекари. Ступенью ниже стояли
врачи, лечившие население города и округи и жившие за счет платы,
получаемой от пациентов. Врач посещал больных на дому. В больницу
пациентов отправляли в случае инфекционного заболевания или когда
за ними некому было ухаживать; в остальных случаях больные, как
правило, лечились дома, а врач периодически навещал их.
В ХП-ХШ вв. существенно повышается статус так называемых город-
ских врачей. Так именовались врачи, которых назначали на определен-
ный срок для лечения чиновников и бедных граждан безвозмездно за счет
© Е.Е. Бергер
276
। ироде кого управления. Городские врачи заведовали больницами, свиде-
н льствовали в суде (о причинах смерти, увечий и т.п.). В портовых горо-
лих они должны были посещать корабли и проверять, нет ли среди грузов
нно, что могло бы представлять опасность заражения (например, крыс).
II Венеции, Модене, Рагузе (Дубровнике) и других городах купцы и путе-
шественники, вместе с доставленными грузами, изолировались на 40 дней
I карантин), и им разрешали сойти на берег только в том случае, если за
но время не обнаруживалось инфекционной болезни. В некоторых горо-
цих создавались специальные органы для осуществления санитарного кон-
। роля (“попечители здоровья”, а в Венеции - особый санитарный совет).
Во время эпидемий населению оказывали помощь специальные
‘’|умные врачи”. Они же следили за соблюдением строгой изоляции
районов, пораженных эпидемией. Чумные врачи носили особую одеж-
ду: длинный и широкий плащ и специальный головной убор, закрывав-
ший лицо. Эта маска должна была предохранять врача от вдыхания
"зараженного воздуха”. Поскольку во время эпидемий “чумные врачи”
имели длительные контакты с инфекционными больными, то и в дру-
гое время они считались опасными для окружающих, и их общение с
населением было ограничено.
“Ученые врачи” получали образование в университетах или меди-
цинских школах. Врач должен был уметь ставить диагноз больному,
основываясь на данных осмотра и исследовании мочи и пульса. Счита-
ется, что главными методами лечения были кровопускание и очищение
желудка. Но средневековые врачи с успехом применяли и медикамен-
тозное лечение. Были известны целебные свойства различных метал-
лов, минералов, а главное - лекарственных трав. В трактате Одо из
Мена “О свойствах трав” (XI в.) упоминается более 100 целебных рас-
тений, среди которых полынь, крапива, чеснок, можжевельник, мята,
чистотел и другие. Из трав и минералов, при тщательном соблюдении
пропорций, составлялись лекарства. При этом количество компонен-
тов, входящих в то или иное снадобье, могло доходить до нескольких
десятков - чем больше целебных средств использовалось, тем дейст-
веннее должно было быть снадобье.
Из всех отраслей медицины наибольших успехов достигла хирур-
гия. Потребность в хирургах была очень велика из-за многочисленных
войн, ибо никто другой не занимался лечением ранений, переломов и
ушибов, ампутацией конечностей и проч. Врачи избегали даже делать
кровопускания, а бакалавры медицины давали обещания, что не будут
производить хирургических операций. Но хотя в хирургах очень нужда-
лись, их правовое положение оставалось незавидным. Хирурги образо-
вывали отдельную корпорацию, стоявшую значительно ниже, чем
группа ученых врачей.
Среди хирургов были странствующие врачи (зубодергатели, кам-
не- и грыжесечцы и т.д.). Они разъезжали по ярмаркам и проводили
операции прямо на площадях, оставляя затем больных на попечение
родственников. Такие хирурги излечивали, в частности, кожные болез-
ни, наружные повреждения и опухоли.
На протяжении всего средневековья хирурги боролись за равно-
правие с учеными врачами. В некоторых странах они добились значи-
277
тельных успехов. Так было во Франции, где рано образовалось замкну*
тое сословие хирургов, а в 1260 г. была основана коллегия св. Косьмы
Вступить в нее было и трудно, и почетно. Для этого хирурги должны
были знать латинский язык, прослушать в университете курс филосо-
фии и медицины, два года заниматься хирургией и получить степень
магистра. Такие хирурги высшего ранга (chirurgiens de robe longue), по-
лучавшие столь же солидное образование, что и ученые врачи, имели
определенные привилегии и пользовались большим уважением.
Но медицинской практикой занимались отнюдь не только те, кто
имел университетский диплом. К корпорации медиков примыкали бан-
щики и цирюльники, которые могли поставить банки, пустить кровь,
вправить вывихи и переломы, обработать рану. Там, где недоставало
врачей, на цирюльниках лежала обязанность наблюдения за публичны-
ми домами, изоляции прокаженных и лечения чумных больных.
Медицинской практикой занимались также и палачи, пользовав-
шие тех, кто подвергался пытке или наказанию.
Иногда медицинскую помощь оказывали и аптекари, хотя офици-
ально медицинская практика была им запрещена.
В раннее средневековье в Европе (кроме арабской Испании) вообще
не было аптекарей, врачи сами изготовляли необходимые лекарства.
Первые аптеки появились в Италии в начале XI в. (Рим, 1016, Монте-Ка-
сино, 1022). В Париже и Лондоне аптеки возникли гораздо позже - толь-
ко в начале XIV в. До XVI в. врачи не писали рецептов, а сами посещали
аптекаря и указывали ему, какое лекарство следует приготовить.
ЛИТЕРАТУРА
Ковнер С. Средневековая медицина. СПб., 1898. Т. 1-2.
Jacquart D., Micheau F. La medecine arabe et L’Occident Medievale. P., 1990.
Kibre P. Studies in medieval science: Alchemy, Astrology, Mathematics and
Medicine. L., 1984.
ГОРОЖАНЕ И ЗЕМЛЯ
I
ГОРОДСКОЕ землевладение
Городское землевладение - внутри города и вне его стен, землевла-
дение горожан и всего города как корпорации - характерная черта сре-
дневекового города на всех этапах его развития. Характер городского
1емлевладения, его эволюция были связаны с процессами, происходив-
шими в средневековом обществе и с самим развитием средневекового
города. Одна из типичных черт городов средневековья - гетерогенность
состава городского населения и разнообразие его занятий. Значитель-
ное место в городской среде занимали и различного рода землевладель-
цы: владевшие землей в городе и округе горожане - члены городской
общины, а также проживавшие в городе светские и церковные феода-
лы. Степень распространения городского землевладения зависела от
конкретно-исторических условий, тем не менее сам факт землевладе-
ния горожан - явление, присущее всем регионам Западной Европы.
Тесная связь с землей - характерная черта итальянского города
средневековья на всем его протяжении. Широкое распространение
здесь городского землевладения было связано с античной традицией:
античный город представлял собой корпорацию земельных собствен-
ников, владевших землей в городе и его округе. В итальянских городах
VIII—X вв. большинство горожан - от ремесленников и торговцев до
крупных купцов и городской элиты - владело землей в качестве собст-
венников или держателей. Среди городских землевладельцев этого пе-
риода можно выделить несколько групп, различных по своим социаль-
ным и экономическим характеристикам. Во-первых, это феодализиру-
ющаяся (позднее - феодальная) городская знать, патрициат, обладав-
ший обширными земельными владениями, которые обрабатывались
зависимыми держателями. Наряду с ними существовал слой мелких зе-
мельных собственников (возможно, “наследников” позднеримских по-
сессоров, лангобардских или франкских аллодистов), имевших неболь-
шие участки в городе или ближайшем пригороде и обрабатывавших их
самостоятельно или с помощью одного-двух держателей. Наконец, су-
ществовал “промежуточный слой” - владельцы нескольких земельных
участков, которые обрабатывались как сервами, так и лично свобод-
ными держателями (либелляриями). Эти группы городских землевла-
дельцев были участниками процесса феодализации, в который был во-
влечен город. В ходе этого процесса многие мелкие землевладельцы в
городе (как и в деревне), вследствие ухудшения своего материального
положения либо полного разорения, теряли свои земельные участки.
Это влекло за собой резкое ухудшение статуса (потерю независимости,
© Е.В. Тушина
279
необходимость трудиться по найму) либо переориентацию на занятно
ремеслом и торговлей. В то же время с середины IX в. происходит рас-
ширение объема собственных и арендуемых земель, принадлежавших
состоятельным горожанам, часто державшим их от церковных или
светских сеньоров на основе либеллярного договора. Что касается
“промежуточного слоя”, то для него было характерно превращение
бывших земельных собственников в держателей от крупных феодалов
на положении вассалов-бенефициариев, причем в качестве бенефиция
могло выступать либеллярное держание. Последнее, в свою очередь,
передавалось в держание другим либелляриям. В результате на землях
в городе и в пригороде распространялась многоступенчатая либелляр-
ная аренда с незначительным денежным чиншем для держателя первой
руки%и более легкими формами зависимости для остальных держате-
лей (небольшой денежный и натуральный чинш, более легкие отрабо-
точные обязательства).
К концу X в. процесс феодализации для мелких городских земле-
владельцев в Италии не был завершен: не все они оказались в зависи-
мости от феодальных сеньоров. Это было связано с экономическим и
политическим подъемом итальянских городов, с начинавшейся их
борьбой за самоуправление и экономическую самостоятельность.
Именно в городах мелкие земельные собственники, попадая в зависи-
мость к феодальному сеньору и становясь держателями чужой земли,
тем нс менее, сохраняли иногда право собственности на имевшийся у
них (помимо держания) земельный участок в городе, либо продолжали
занятия ремеслом или торговлей, либо службу в городской админист-
рации. Одновременно состоятельные горожане умножают свои зе-
мельные владения. В результате и в X-XI вв. в итальянских городах су-
ществует значительный слой мелких и средних собственников; в их
числе - ремесленники и торговцы, люди “свободных профессий”, пред-
ставители городской и королевской администрации.
Большое значение сельскохозяйственных занятий было характер-
но для ремесленников южноитальянских городов. В ходе иммиграции
сельских жителей в города часть мелких собственников становилась
там ремесленниками, сохраняя одновременно свои земельные участки.
Из общей массы ремесленников выделилась прослойка наиболее зажи-
точных, которые опять-таки вкладывали часть средств в землю. Они
расширяли свои земельные владения путем покупки или аренды земли,
а также получая ее в качестве залога при кредитных операциях. Поми-
мо ремесленников, часть прибыли в приобретение земли в южноиталь-
янских городах вкладывали купцы, особенно те из них, кто участвовал
во внешней торговле. Земельная собственность могла обеспечить им,
как и ремесленникам, более устойчивый доход, а также возвышение в
рамках социальной стратификации городского населения.
Другой вариант городского землевладения этого периода отража-
ет составленная в Англии поземельная опись 1086 г. - знаменитая Кни-
га Страшного суда. Описание в ней города и горожан свидетельствова-
ло о сложном процессе складывания средневекового английского горо-
да: о постепенном отделении его от сельской округи и, одновременно,
о тесной связи с ней. На основании этого источника можно говорить о
280
полуаграрном облике английских городов XI в., и о неполной завер-
шенности процесса превращения сельских жителей в горожан. Так, ха-
рактерным явлением для английских городов этого периода были го-
рожане (burgenses), описанные в Книге Страшного суда как жители
сельской местности, живущие в манорах, и горожане, живущие в горо-
дах, но занимающиеся сельским хозяйством и сочетающие его с собст-
венно городскими занятиями (ремеслом и торговлей). Вместе с тем, по
включению Я.А. Левицкого, сельскохозяйственные занятия горожан
нс были преобладающими! Во-первых, даже в городах, где земельные
держания горожан были достаточно крупными (Колчестер, Ноттин-
гем, Дерби, Тетфорд и др.), они были сосредоточены в руках достаточ-
но узкого слоя жителей (Тетфорд - 3%, Дерби - менее 17%, Ноттингем
21%). Во-вторых, наряду с собственно горожанами и намного превы-
шая объем их владений, в городе были представлены светские и цер-
ковные феодалы разных рангов, начиная с короля и архиепископа, аб-
батов, баронов и кончая их вассалами. Земельные участки феодалов в
юроде по способу эксплуатации и организации хозяйства вообще не
отличались тогда от земель, находившихся в сельских манорах и точно
гак же обрабатывались вилланами, коттариями и другими категориями
зависимых крестьян. По существу городские усадьбы лордов были со-
ставной частью их манориальных владений; нередко их обслуживали
проживавшие в городе иммигранты из сельской местности, над кото-
рыми сеньоры еще сохраняли некоторые права. Земельные владения
феодалов внутри города и в прилегающей сельской местности значи-
тельно превышали земельные участки горожан и играли немалую роль
в жизни английского средневекового города.
Феномен городского землевладения не был лишь проявлением не-
отделенности города от сельской местности или сохранения античных
традиций. Оно получило широкое распространение и в сформировав-
шемся феодальном обществе, где наряду с землевладением светских и
церковных феодалов, все охотнее проживавших в городах, сохраня-
лось, распространялось и приобретало новые черты землевладение
собственно горожан. Развитие итальянских городов в период расцвета
феодализма, согласно выводам Л.А. Котельниковой, “органически со-
четалось с исключительным распространением городского землевла-
дения”. В Северной и Центральной Италии особенности городского зе-
млевладения были связаны с подъемом городов-коммун. В этот пери-
од связь горожан с землей усиливалась по мерс победы коммуны над
феодалами и завоевания городом контадо. Признавшие верховенство
города-коммуны феодалы передавали ей часть своих земельных владе-
ний (обычно 1/2 или 1/3); большая доля этих земель продавалась кон-
сулами горожанам или передавалась в держания. В результате насиль-
ственных акций города по отношению к феодалам, а также вследствие
продаж, дарений, кредитных и залоговых сделок, в собственность го-
родской коммуны и отдельных пополанов в ХП-XIV вв. перешла зна-
чительная часть земель окрестных феодалов. На землях горожан и
коммуны держателями выступали либеллярии и другие наследствен-
ные держатели; встречались также колоны и сервы, прикрепленные к
земле и ограниченные в правах распоряжения ею. С конца XII и, осо-
281
бенно, в XIII-X1V вв. в городах Северной и Средней Италии распро-
страняется продуктовая рента, особенно на землях, расположенных
близко к городу. Поставка сельскохозяйственных продуктов в город н
продажа их на городских рынках отвечали потребностям города в ус»
ловиях роста городского населения и обострения проблемы снабжения
города продовольствием.
В этот период землевладение играло большую роль и в южно-
итальянских городах. Владельцами земель в крупных и средних горо-
дах этого региона (Бари, Мольфетта, Монополи и др.) были проживав-
шие там рыцари, высшие должностные лица (судьи, графы, баюлы),
богатые горожане (в том числе купцы, судовладельцы, ремесленники).
Причинами распространения здесь городского землевладения, как и в
городах Северной и Средней Италии, было стремление жителей обес-
печить собственные потребности в продуктах питания, поиск надежно-
го и прибыльного способа помещения денег: ведь спрос на сельскохо-
зяйственную продукцию в южноитальянских городах постоянно воз-
растал. В ХШ в. появляются новые моменты, побуждающие состоя-
тельных горожан вкладывать все больше средств в приобретение зе-
мель: неблагоприятные условия для внешней торговли (из-за поддерж-
ки норманнскими королями североитальянских купцов) и для ремесла
(в связи с конкуренцией более дешевых товаров североитальянских ре-
месленников, излишней регламентации ремесленной деятельности). В
результате менялась структура хозяйства горожан, повышался удель-
ный вес доходов, получаемых с земли. Одним из следствий были изме-
нения в представлениях горожан: снижение у купцов и ремесленников
чувства надежности и значимости своей профессии. Обладание обшир-
ными земельными владениями давало уверенность, подчас считалось
более почетным, чем обладание капиталом, нажитым ремеслом или
торговлей, и позволяло повысить свое социальное положение, в част-
ности, приобрести статус рыцаря.
В Южной Франции землевладению принадлежала важная роль в
хозяйстве как горожан, так и проживавших в городе светских и церков-
ных феодалов. Так, в Тулузе именно с землевладением было связано
могущество городской верхушки. Земельные владения в городе - сады,
виноградники, усадьбы и другая недвижимость - были важнейшим ис-
точником доходов и даже существования многих горожан. Горожане
становились собственниками земель путем покупки земельных участ-
ков, в результате ипотечных операций, а также через инфеодацию,
становясь держателями феодов, главным образом от церковных господ
и институтов. Приобретая земли феодалов, горожане “наследовали”
взимавшиеся с них сеньориальные повинности - денежные и натураль-
ные ренты; в ряде случаев на таких землях сохранялись сервильные от-
ношения. Горожане становились участниками вассально-ленных свя-
зей и перенимали у феодальных сеньоров некоторые нормы социаль-
ного поведения, в частности, способы обеспечения своей собственно-
сти и доходов. Богатые горожане, подобно живущим в городе дворя-
нам, становились владельцами башен и укрепленных каменных домов,
возвышавшихся над принадлежавшими им комплексами земель и обес-
печивавших их неприкосновенность.
282
В Марселе и Монпелье самая могущественная в экономическом
отношении группа горожан - купцы, судовладельцы, ростовщики и
цй ^богатевшие ремесленники - активно скупали земли или получали
их в качестве залога при кредитовании обедневших городских рыца-
рей, крестьян или горожан. Они становились получателями либо сень-
ориальной ренты, либо арендной платы. Основной отраслью сельско-
|о хозяйства в этих городах было виноградарство. Владевшие вино-
градниками крупные купцы сами сбывали вино на внешних рынках; ре-
месленники, имевшие сравнительно небольшие участки, сдавали их в
аренду, а продукция таких виноградников шла на местный рынок. Та-
ким образом, виноградарство и виноделие в Марселе, Монпелье и дру-
гих южнофранцузских городах имело в целом товарную ориентацию и
было в числе важнейших источников доходов горожан; поэтому ввоз
"чужого” вина был ограничен, а затем запрещен. Садоводство в горо-
де и в округе также давало продукцию для внутригородского рынка и
для внешней торговли. В отличие от этих отраслей сельского хозяйст-
ва, зерновое земледелие в приморских городах Южной Франции, хотя
и существовало, но не могло обеспечить потребности города в хлебе,
гак как в его окрестностях нс было достаточно удобных и плодород-
ных земель для выращивания зерновых, и эти города постоянно нужда-
лись в привозном хлебе. Горожане были также владельцами пастбищ в
окрестностях городов. Продукты скотоводства использовались в самих
городах (мясо и пр. - как важнейшие продукты питания, шкуры - в ко-
жевенном производстве и т.д.) и во внешней торговле (скот, масло,
шерсть, кожи). Таким образом, сельскохозяйственные занятия хотя и
нс были основными в приморских городах, но они давали городу про-
дукты питания, сырье для ремесленного производства и были предме-
том экспорта на внешние рынки. Доходы с земли уступали прибылям,
получаемым с торговли, однако горожане были заинтересованы в при-
обретении земель как одного из источников доходов, а также как сред-
ства самообеспечения продуктами питания.
В мелких и средних городах Юга Франции, в отличие от таких
центров торговли и ремесла, как Марсель и Монпелье, земля была
буквально основой городского общества, так как экономический об-
лик таких городов определялся аграрными занятиями. Подчас в них
владели землей до 80% горожан; рента, получаемая с земельных вла-
дений, была и основой богатства городской верхушки. В формах ис-
пользования земли преобладали типичные для этого региона наслед-
ственные держания (акапт и эмфитевзис) и фашерия (издольщина, от
1/2 до 1/8); встречались также аренда с фиксированной платой и непо-
средственная эксплуатация земель их владельцами. В аренду сдава-
лись более крупные земельные участки, мелкие и средние обрабаты-
вались самостоятельно; среди держателей земель преобладали рядо-
вые горожане.
Городское земледелие в период расцвета феодализма было харак-
терной чертой городской жизни и в других регионах. Так, во Фландрии
в течение XIII в. представители городской верхушки вкладывали в зе-
мли значительную часть своих богатств; городские ремесленники так-
же имели земельные держания в округе. Горожане владели различны-
283
ми типами держаний, включая фьефы; владельцы последних получали
от держателей своих земель денежную либо натуральную ренту. Од
ной из форм эксплуатации земель в городах Фландрии было строитель
ство домов на этих землях и сдача их в аренду. Аналогичные явлении
были характерны и для крупных городов Германии: с ХП1 в. горожане
активно участвовали в приобретении земельных владений. Основной
интерес для них представляло взимание рент, а также застройка участ-
ков и сдача в аренду жилых помещений, выгодная в условиях роста го-
родского населения.
Итак, в период расцвета феодального общества городское земле-
владение было повсеместным явлением. Причины были разнообраз-
ны: это стремление выгодно вложить и сохранить свои капиталы, не-
обходимость обеспечить себя продуктами питания, возможность уве-
личить свои доходы путем продажи сельскохозяйственной продукции,
желание повысить свой социальный уровень в обществе, где главным
критерием социального престижа были размеры и ценность земельных
владений, и даже возможность спокойно отдохнуть на природе.
XIV-XV вв. отмечены эволюцией социально-экономических стру-
ктур средневекового общества. Это отразилось и на городском земле-
владении. В этот период оно приобретает массовый характер, в него
включаются широкие слои городского населения - от городской вер-
хушки до рядовых горожан. Среди причин, побуждавших вкладывать
деньги в земельную собственность, по-прежнему оставалось стремле-
ние повысить социальный престиж и обеспечить себя продуктами пи-
тания; последний фактор приобрел в XIV-XV вв. особенное значение в
результате “аграрного кризиса” (середина XIV в.), неурожаев, эпиде-
мий, массовых военных действий, характерных для этих столетий. Не-
которые исследователи видят причину активного обращения горожан
к земле в этот период в некотором упадке городской экономики и сни-
жении доходности традиционно городских видов деятельности (хотя
эта позиция не получила распространения).
В Италии во второй половине XIV-XV в. “движение к земле” пе-
реживало пик: в него включались как крупные торгово-промышлен-
ные и банковские компании, так и рядовые пополаны. В этот период
для городского землевладения характерны структурные преобразо-
вания в отношениях собственности, в формах держаний, в рентных
отношениях. Быстрый рост землевладения горожан происходил за
счет сокращения земель церкви, нобилей и, в наибольшей степени,
вследствие разорения многочисленных мелких собственников и на-
следственных держателей. В результате более половины, а порой до
70-80% бывших земельных владений мелких собственников, церков-
ных корпораций и феодальной знати оказались в руках пополанов и
городских коммун. Параллельно с обезземеливанием мелких земле-
владельцев шел процесс концентрации земель в руках немногих со-
стоятельных пополанских семей. Это приводило к образованию до-
вольно крупных (до 10 га и более), компактно расположенных, замк-
нутых комплексов - подере.
Переход земель к горожанам приводил к изменениям и в положе-
нии держателей: либеллярные и иные наследственные держания сме-
284
ниются краткосрочной арендой - испольщиной (медзадрией) или аф-
фиктом. Объектом испольной аренды в XIV-XV вв. были прежде все-
। о подёре. В данном типе аренды имело место участие собственника зе-
мли в издержках производства, однако основные расходы по обработ-
ке подере нес арендатор. Постепенно собственник все более устранял-
ся от участия в расходах, а предоставляемые арендатору денежные сум-
мы на приобретение семян, рабочего скота и пр. рассматривал как ссу-
ду. В результате возникала задолженность арендатора, которая возрас-
тала вследствие роста платежей и повинностей. Краткосрочная аренда
(аффикт) чаще встречалась на землях церкви; ее объектами обычно
Пыли небольшие участки пашни или виноградника. Незначительные
размеры арендуемых участков, как правило, означали, что у арендато-
ра этого типа имелись и другие держания или иные виды деятельности.
('остоятельные аффиктарии могли привлекать для обработки аренду-
емых ими в разных местностях участков наемных рабочих. В этом ви-
де аренды высота арендной платы и другие условия договора в боль-
шей мере, чем в медзарии, определялись хозяйственной конъюнктурой
н потому предполагали больше возможностей для связи с рынком и для
прогрессивного развития аграрных отношений.
Тип хозяйствования на землях горожан имел некоторые варианты
в зависимости от типа землевладения. Средние пополаны - рядовые
торговцы и ремесленники, представители городской администрации и
интеллигенции - обычно владели двумя-тремя подере, что могло обес-
печить их продовольствием и повысить их социальный престиж. Сред-
няя земельная собственность горожан преобладала над мелкой и круп-
ной, однако в то же время в руках немногочисленного слоя крупных зе-
млевладельцев сосредоточились значительные земельные владения. В
XIV-XV вв. крупные торгово-промышленные и банковские компании
активно вкладывали капитал в земельную собственность. Помимо тра-
диционных мотивов приобретения земель, члены этих компаний были
заинтересованы в производстве сельскохозяйственной продукции на
продажу, а также вели различные кредитно-ростовщические операции
с землей. Крупные компании-землевладельцы, как правило, мало забо-
тились об интенсификации своих хозяйств и практически не участвова-
ли в производственных расходах. Таким образом, цели, преследуемые
горожанами-землевладельцами разного уровня, — самообеспечение
продуктами, выгодное и надежное помещение капитала, повышение
социального уровня - не вызывали необходимости изменений в систе-
ме эксплуатации земель, хотя отдельные преобразования в аграрной
структуре контадо имели место (образование подере, интенсификация
земледелия). В земельных владениях горожан утверждалась не фер-
мерская аренда, а испольщина - аренда полуфеодального-полукапита-
листического типа, в которой, однако, с конца XV в. усиливались фео-
дальные черты: возрастание дополнительных платежей (сверх “поло-
вины”), увеличение объема отработок, ограничение личной свободы
испольщика. Кроме того, на землях пополанов, переходивших к ним от
феодальных сеньоров, могли сохраняться различные формы личной и
поземельной зависимости держателей; новые владельцы земель полу-
чали “по наследству” от прежних владельцев некоторые сеньориаль-
285
ные права: баналитеты, право юрисдикции по отношению к держато*
лям и т.п. Все это обусловило специфику развития аграрного строя
Италии в последующие столетия: слабость прогрессивных изменений и
стагнацию. Происходила и определенная социальная трансформация
пополанов и сближение их с нобилями. Этому способствовали, в част*
ности, пожалования феодов богатым горожанам и включение их я
феодальную иерархическую структуру.
В XIV-XV вв. для городов Южной Франции также было харак-
терно наступление на сельскую округу и стремление подчинить ес
своему контролю, в том числе через скупку и аренду сеньориальных
земель и прав. Показателен пример Экса - столицы графства Про-
ванс. “Сельская экспансия” Экса началась еще в ХШ в. и активизиро-
валась « последующие века. Сельская территория Экса составляла
около 20 тысяч га; вблизи города располагались участки пашни, сады,
виноградники, луга. Земледелие Экса отличала традиционная систе-
ма провансальской поликультуры. В XV в. центральное место в эко-
номике Экса заняло скотоводство. Скотовладельцы относились к са-
мой богатой группе горожан и контролировали основные пути отгон-
ного скотоводства в Нижнем Провансе. Собственниками пастбищ
были зажиточные горожане: купцы, юристы и пр. В качестве “столи-
цы” отгонного скотоводства Экс был настоящим “сельским центром”.
Структура землевладения в области Экса развивалась в целом в соот-
ветствии с аграрным развитием Южной и Северной Франции: в
X1V-XV вв. здесь почти отсутствовали земли графского домена и
крупные сеньории; значительными были церковные владения - архи-
епископа, госпитальеров, доминиканцев. Во второй половине XIV в.
начинается переход к новым формам держаний: от наследственных
(акапт и эмфитевзис) к срочной аренде. Особенно заметными эти из-
менения были на землях, расположенных вблизи города. С конца
XIV в. здесь, как и на землях в округе других городов Прованса, поя-
вляются афары - крупные земельные комплексы, в среднем около
60 га, включая поля, пастбища, дом и хозяйственные постройки. На
афарах использовались издольная аренда и наемный труд; арендная
плата вносилась либо деньгами (фиксированная аренда), либо долей
урожая. Важным элементом сельской жизни становились бастиды,
которые переходили к богатым горожанам, приобретавшим или
арендовавшим их у рыцарей. По мнению исследователей, Экс в этот
период представлял собой “крупную сельскую агломерацию” с поля-
ми, садами, стадами и пастухами “внутри стен”.
Всеобщий интерес к земле характерен в этот период и для жите-
лей Арля: землевладельцами были купцы, ремесленники, юристы, а
также представители знатных семей. Землевладение являлось фун-
даментом городского общества: 85% всех арлезианских собственни-
ков, выявленных по имущественным спискам, владело землей. Осо-
бое место среди землевладельцев Арля принадлежало духовенству:
архиепископ, орден госпитальеров, аббатства и монастыри - среди
крупных городских землевладельцев. Землевладение играло решаю-
щую роль в социальном возвышении: знатность прежде всего опре-
делялась наличием земли. Показателем знатного образа жизни было
286
гпкже занятие скотоводством, которое, наряду с зерновым земледе-
лием и виноградарством, было распространено в области Арля. В те-
чение XV в. среди скотовладельцев Арля увеличилась доля купцов и
других богатых горожан; доля церковных учреждений сокращалась.
Занятия скотоводством и земледелием играли важную роль в город-
ской экономике: зерно и шерсть были предметом экспорта в арлези-
анской торговле.
Приобретение земель и сеньорий горожанами, отлив купеческо-
ю капитала в землевладение наблюдался и в других районах Фран-
ции (Лион, Пуатье, Ренн). Характерна в этом смысле деятельность
Жака Кёра - буржского купца, одного из первых богачей Франции
XV в., королевского финансиста. Его земельные владения насчиты-
вали около 40 названий и были расположены в самых плодородных
областях Франции. Он скупал земли обедневших дворян, вложив в
приобретение земель более 39 тысяч экю. Целью его инвестиций в
земельную собственность было получение ренты и реализация сель-
скохозяйственной продукции: в условиях роста цен на продукты пи-
тания (вследствие военных действий) это было выгодным вложени-
ем капитала.
Представление о землевладении в английском городе того пери-
ода дает налоговый список Лондона от 1412 г. Он содержит сведения
о владельцах земельных держаний и получателях рент в городе и на-
считывает 1106 держателей - индивидуальных владельцев, город-
ских и церковных корпораций. Горожане — собственники земли пре-
обладали по численности, однако по размерам земельных владений
они уступали другим социальным группам, в первую очередь рыцар-
ству. Среди горожан-землевладельцев преобладали представители
самых богатых торговых гильдий (бакалейщики, суконщики, торгов-
цы вином, хлебом, кожами и др.), что отражало их финансовые воз-
можности. Что касается причин инвестиций в земельную собствен-
ность, то это могла быть потребность как в надежном источнике до-
хода, так и во временном помещении свободного капитала, который
при необходимости снова направлялся на финансирование торговых
операций. Инвестиции в городскую недвижимость стимулировались
и их доходностью: они давали доход, сравнимый с выручкой от тор-
говли, который доходил до 10% годовых. И хотя прибыль от земли
чаще всего была меньше, все окупалось надежностью и постоянст-
вом этого дохода. Помимо доходности землевладения, оно привлека-
ло купеческую верхушку Лондона, как и других городов, все той же
возможностью социального подъема, обеспечивая получение титу-
ла, а также матримониальные союзы, деловое партнерство и сотруд-
ничество в местном самоуправлении и парламентском представи-
тельстве с дворянством.
Помещение части капитала в землевладение купечеством и торго-
выми компаниями было характерным явлением и для южнонемецких
городов. Ими приобретались земли в городе и за его пределами, участ-
ки леса и луга, деревни и целые сеньории, а также денежные и нату-
ральные ренты. Размеры инвестиций в землевладение зависели от со-
стоятельности купца: рост его имущества сопровождался расширением
287
земельных владений. Источники приобретения земель были традици*
онны: покупка, получение в качестве залога, а также наследовании
благодаря выгодным бракам. Распространенной формой деятельности
торгово-ростовщического капитала в сфере землевладения была куп
ля-продажа рент. Покупка ренты означала предоставление денежной
суммы лицу, обязующемуся вносить ежегодную ренту с земельного
участка, обеспечивающего заем. Операции по приобретению рент имс •
ли в XIV-XV вв. массовый характер, так как отвечали потребности и
выгодном и надежном помещении капитала. Приобретались не только
ренты, но и земельные участки, однако и они представляли для купечс
ства интерес прежде всего с точки зрения взимания рент. Приобретая
деревни и, тем более, сеньории, участники крупных торговых компа
ний выступали в качестве их феодальных сеньоров и взимали с креста
ян разнообразные платежи. Рост инвестиций в недвижимость в какой
то мерс мог быть связан с некоторыми проблемами в финансовой дея-
тельности компаний. Получение доходов в виде рент с земельных вла-
дений был более надежным и вполне рентабельным вложением кали
тала (хотя торговые и финансовые операции могли приносить боль-
шую прибыль): денежные ренты обеспечивали южнонемецким бюрге-
рам до 5% годовых, натуральные - до 10-12% в год; к тому же послед-
ние решали продовольственную проблему в больших купеческих семь-
ях. Наконец, и здесь земельные владения, как и богатство в целом, рас-
сматривались не как самоцель, но как средство достижения более вы-
сокого социального положения: приобретение недвижимости сопрово-
ждалось приобретением дворянских титулов.
Таким образом, в средневековом западноевропейском городе зем-
левладению принадлежало значительное место, обусловленное прежде
всего общими причинами исторического развития в ту эпоху - при всех
региональных особенностях экономического, социального и политиче-
ского характера.
ЛИТЕРАТУРА
Абрамсон МЛ. Характерные черты южноитальянского города в раннее
средневековье (VI-XI вв.) //Средние века. М., 1976. Вып. 40.
Абрамсон МЛ. Крупные города Апулии в ХП-ХШ вв. // Средние века. М.,
1985. Вып. 48.
Абрамсон МЛ. К проблеме типологии южноитальянского города
(ХП-ХШ вв.)//Там же. М., 1988. Вып. 51.
Гусарова Т.П. Город и деревня Италии на рубеже позднего Средневековья.
М„ 1983.
Котельникова Л.А. Некоторые особенности социальной природы италь-
янских пополанов в XIV-XV вв. // Социальная природа средневекового бюр-
герства XIII-XVII вв. М., 1979.
Котельникова Л.А. Феодализм и город в Италии в VIII—XV веках. М.,
1987.
Левицкий Я.А. Английский город в XI в. (к вопросу о происхождении анг-
лийского средневекового города) // Левицкий Я.А. Город и феодализм в Анг-
лии. М., 1987.
Стам С.М. Экономическое и социальное развитие раннего города (Тулуза
XI—XIII вв.). Саратов, 1969.
288
Chiffoleau J. L’dspace urbain et l’dspace rdgional de Cavaillon vers 1320-1340 //
Provence Historique. 1976. Fasc. 103.
Coulet N. Aix-en-Provence, dspace et relations d’une capitale (milieu XlV-milieu
XV sidcle): These. Aix-en-Provence, 1979. Vol. 1-2.
Leguay J.P. La ville de Renne au XV sidcle: These. P., 1968.
Lesage G. Marseille angevine: Recherches sur son dvolution administrative,
№momique et urbaine de la victoire de Charles d’Anjou a I’arrivde de Jeanne I
(1264-1348). P., 1950.
Nicholas DM. Town and countryside: Social, economic end political tensions in
fourteenth century Flanders. Brugge, 1971.
Poppe D. L’dconomie et la societd d’un bourg proven^al au XIV sidcle: Reillan en
Haute Provence. Wroclaw, 1980.
Routkowska-Plachcinska A. Salon-de Provence й la fin du Moyen Age: Etude
dconomique et demographique. Warschawa, 1982.
StoufL. La ville de’Arles a la fin du Moyen Age: These. Aix-en-Provence, 1979.
Thomas L. Montpellier, ville marchande: Histoire dconomique et sociale de
Montpellier. Montpellier, 1936.
ОПЕРАЦИИ С НЕДВИЖИМОСТЬЮ
И СОЦИАЛЬНЫЕ ОРИЕНТАЦИИ
АНГЛИЙСКОГО БЮРГЕРСТВА И КУПЦОВ
В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XV ВЕКА
Преимущественный интерес к “чисто городским” занятиям обычно
отодвигает в тень проблему бюргерского, в том числе купеческого земле-
владения. Между тем, обладание землей очень часто влияло на хозяйст-
венные интересы, характер деловой активности, ее цели, менталитет куп-
цов и вообще бюргеров. С одной стороны, землевладение - один из источ-
ников доходов. Применительно к первой половине XV в. имеются подсче-
ты, позволяющие оценить значение городских держаний столичного бюр-
герства. Городские земельные держания и ренты занимали, как правило,
второстепенное место в структуре собственности и доходах представите-
лей господствующего слоя горожан и не определяли их статус. В то же
время инвестиции в городскую (и не только городскую) недвижимость, ви-
димо, не в последнюю очередь стимулировались тем, что они в среднем
обеспечивали доход, сравнимый с торговой выручкой. Известно, напри-
мер, что средняя выручка бакалейщиков от торговли пряностями в XV в.
составляла 10% от вложенного капитала, в земельных сделках - от 5—10%
до 20%. И не случайно земельные владения стали одним из объектов ин-
вестиций капиталов - наряду с торговлей, производством, ростовщичест-
вом. В XV в. Столетняя война, внутренняя нестабильность общества уси-
лили роль земельного рынка страны, сделав его важным элементом хо-
зяйственной деятельности имущих слоев, рынком довольно активным.
С другой стороны, землевладение было главным источником влия-
ния и власти в феодальном обществе. И это также было стимулом для
купцов, особенно лондонских, чтобы поместить свои капиталы в покупку
© В.И. Золотов
10 Город..., том 2
289
земли. Наконец, владение землей зачастую использовалось по “прямому
назначению” - для обеспечения личного хозяйства продуктами питания
Календари грамот королевской канцелярии, оформляющих зс
мельные сделки, несмотря на лапидарность последних, достаточно им
формативны, чтобы проследить на протяжении длительного времени
операции бюргерства, прежде всего столичного, с недвижимостью. II
грамотах можно выделить следующие объекты земельных сделок: ма
норы, держания, ренты, повинности держателей (речь идет об оформ
лении прав владения или собственности); оформление сеньориально
вассальных отношений между участниками сделки или покупки комп
лекса поместья с феодальными и сеньориальными правами, включение
реципиента в межфеодальные отношения.
Следует отметить, что из-за неполноты ведения (или сохранности)
записи в регистрах распределены неравномерно. Данное обстоятельст-
во не позволяет цифровым итогам подсчетов претендовать на полную
точность и скорее показывают порядок явления, его тенденцию.
На примере характера земельных операций мерсеров, бакалейщи-
ков, сукноделов попытаемся проследить приоритеты этих групп, осо-
бенности их деятельности.
По характеру операций у мерсеров преобладает покупка земель,
маноров, усадеб (34,4% всех случаев), т.е. фактически вложение капи-
тала в землю. Столь же интенсивно мерсерами ведется покупка рент
(более 28% случаев), что обеспечивало им постоянный приток продук-
тов, сырья, денежных средств. С покупкой феодальных и сеньориаль-
ных прав, фактически покупкой комплекса феодального поместья как
ячейки феодального хозяйства, связано 14% сделок. Активное участие
в земельном рынке стало гарантией сохранения богатств через инве-
стирование в землю. Финансовое могущество компании мерсеров поз-
воляло им делать значительные инвестиции и получать немалые дохо-
ды от феодальной собственности. По всей вероятности, для мерсеров
земельный рынок - традиционная сфера вложения капиталов: при пер-
вых двух Генрихах дома Ланкастеров, и при Генрихе IV, когда Столет-
няя война начала давать англичанам больше потерь, чем выгод, совер-
шалось примерно равное число сделок. Покупка рент переживает
взлет в 30-е годы (почти половина всех случаев).
Накануне “Войны Роз”, в 40-е годы, число операций с землей сни-
жается (12,5% случаев). Возможно, мерсеры с их хозяйственным опы-
том лучше оценивали ситуацию и заблаговременно побеспокоились о
своих капиталах. Но в целом приобретения мерсеров надежны: прода-
ют они свои владения редко. Продажа земель, маноров и т.п. составля-
ет 15% от всех “продаж”, та же доля определяет продажу рент. Чаще
мерсеры “продают” вассальные права - 15% всех “продаж” (в “покуп-
ках” - немногим более 3%) и ленные держания, то есть владельческие
права - 25% (“покупка” таковых - около 11%): это та же сфера обмена
правами, но не реальной собственностью, недвижимостью.
Больше всего мерсеры продают в первое и третье десятилетия,
меньше всего - в 30-е годы. Уступают они, как правило, джентри и чи-
новникам, но не своим постоянным соперникам - бакалейщикам, хотя
знаменитый бакалейщик-гросер Томас Ноуллз и причастен к некото-
290
рым сделкам мерсеров. Если рассматривать внутригрупповые отноше-
ния в сфере земельных операций, то они сводятся к перепродаже чле-
ним своей же гильдии земель, рент и прав на них, но доля таких опера-
ций в земельных сделках мерсеров невелика1.
Таким образом, для мерсеров прежде всего характерно вложение
капиталов в покупку земель и рент. Первое гарантировало сохранение
капиталов в неспокойное время, их приумножение в условиях активно-
го земельного рынка. Немаловажны доходы от сеньориальной ренты
и других поборов. При этом мерсеры не вмешиваются в процесс аграр-
ного производства, не перестраивают его на новый лад, удовлетворя-
ясь положением представителя правящего класса, землевладельца
феодального типа2. Косвенно об этом свидетельствует и баланс поку-
пок-продаж феодальных и сеньориальных прав, то есть возможности
феодальной эксплуатации: он не в пользу приобретений. Перспектива
таких приобретений связана с аноблированием и проникновением в
управленческие структуры, втягиванием в межфеодальные отноше-
ния.
Имеются ли отличия в характере, интенсивности земельных опера-
ций у бакалейщиков, каковы их особенности, перспективы? Наиболее
активно бакалейщики приобретают феодальные и сеньориальные пра-
ва, целые феодальные вотчины (36% всех сделок), а также земли, ма-
норы, усадьбы (24%), хотя уступая мерсерам почти в 1,5 раза (у послед-
них - 34,4%). Большая доля приобретений прав землевладельца, сеньо-
ра, возможно, не случайна: стремление бакалейщиков к аноблирова-
нию более устойчиво и более осознанно, чем у мерсеров. Вероятно,
судьба семейства Ноуллзов в этом отношении типична: Ноуллзы три-
жды упоминаются в связи с покупкой земель, маноров, усадеб; дважды
- с приобретением комплекса феодальных поместий и однажды - вла-
дельческих прав на поместье. При этом относительно велика доля при-
обретения именно владельческих прав - на ренту и феодальные и сень-
ориальные полномочия (12 и 16% соответственно). Цифры могут сви-
детельствовать о меньших возможностях бакалейщиков на земельном
рынке, а также, возможно, о том, что бакалейщики отдавали предпоч-
тение операциям с движимым имуществом, т.е. сфере более быстрого
оборота капиталов.
Наиболее интенсивна деятельность бакалейщиков при Генрихе VI,
особенно в ЗО-е годы; к началу “Войны Роз” уровень ее, по сравнению
с мерсерами, падает, но незначительно.
Как выглядят на этом фоне сукноторговцы? Наибольший интерес
у них наблюдается к покупкам земельной собственности, в абсолютном
процентном отношении они в этом превосходят, хотя и незначительно,
бакалейщиков (7 из 22 случаев, т.е. 31,8%). В приобретении феодаль-
ных и сеньориальных прав они идут за бакалейщиками (более 18% слу-
1 Только у мерсеров встречаем приобретение и других феодальных прав (в партнерстве):
право на ярмарочные, рыночные, таможенные сборы в Кенте и Сэссексе, держание на
рынке в Дерби, сукновальную мельннцу с оборудованием в Миддлсексе.
2 В держание давались не территории, а определенные расходные статьи, ренты, судеб-
но-административные права и т.п., что приводило к утрате фьефом его земельного,
“реального” содержания.
10*
291
чаев). Но обходят их в долях владения этими правами (доля в покупке
рент около 14%). Цифры показывают, что по характеру операций сук
ноторговцы ближе к мерсерам, чем к бакалейщикам. Однако, что вы
деляет сукноторговцев - это приобретение угодий, поместий или пран
на них, вместе с мельницами, находящимися на их территории. Едва ли
это случайно: все же сукноторговцы теснее связаны с производством
шерстяных тканей, нежели с другими видами деятельности. В источни-
ке не указано функциональное назначение мельниц, но известно, что и
этот период сукноделие перемещается из старых городских центров к
“быстрой” воде в сельские районы, где больше возможностей для арен-
ды земли. Можно предположить, что приобретение суконщиками вла-
дельческих прав на территории с мельницами связано именно с этим
процессом, т.е. овладением сетью сельского домашнего производства и
переориентацией интересов сукноторговцев на операции с движимым
имуществом. К середине XV в. в самой Англии перерабатывалась уже
большая часть настригаемой шерсти.
Таким образом, эволюция процесса проникновения в аграрную
сферу у торговцев сукном весьма своеобразна в сравнении с таковой у
мерсеров и бакалейщиков. Овладение земельной собственностью свя-
зано у них с ориентацией на развитие шерстяного производства. Такой
выбор делает их судьбу весьма перспективной в контексте дальнейше-
го развития хозяйства Англии, после потрясений “Войны Роз”, в усло-
виях стабильности.
Итоговые результаты операций с недвижимостью членов корпора-
ций мерсеров, бакалейщиков, сукноторговцев показывают, что “лицо”
каждой из них имеет своеобразие. Могущественные мерсеры, которые
стремятся к обладанию землями и доходами от их эксплуатации, лиди-
руют в доле приобретенных маноров, усадеб, угодий и рент с них. Цель
приобретений - вложение капиталов в землю, существенная гарантия
их сохранения в неспокойное время и получение постоянного источни-
ка доходов от обладания землей, дальнейшего обогащения, в том чис-
ле за счет связей с властными структурами.
Существенна доля в приобретении земельных владений и у бака-
лейщиков, но они предпочитают стать в один ряд с феодальными соб-
ственниками земли. Именно у них наибольшая доля приобретений фео-
дальных поместий в комплексе, а вместе с правами на них - больше по-
ловины, во всей совокупности прав сеньора, как по отношению к вас-
салам, так и к крестьянам. Это прямой путь к аноблированию, попол-
нению рядов правящего класса страны, совсем не обязательно на путях
“нового дворянства”. Как и у мерсеров, полуфеодальные формы экс-
плуатации крестьян на принадлежащих им земельных владениях, права
юрисдикции и баналитетов, которыми они нередко обладали, опреде-
лили известные феодальные черты их социального облика. Этому спо-
собствовало и сближение с родовитым дворянством через браки и об-
раз жизни.
Вслед за ними в приобретении поместий или прав на них идут сук-
ноторговцы: у них высока доля приобретения рент, однако эти приоб-
ретения по возможности делаются с находящимися на них мельница-
ми, с другим оборудованием. Интерес к таким негоциям, возможно,
292
отражает наименее прочные позиции сукноторговцев на земельном
рынке и их интерес к земле как “вместилищу” определенных произ-
водственных структур; в составе же рент, доля которых уступает
лишь мерсерам, возможно присутствие продуктов шерстяного произ-
водства. Разные цели земельных операций определяют и разную пер-
спективу гильдий.
Обращение к этой малоизвестной стороне деятельности ведущих
купеческих гильдий Англии первой половины XV в. позволяет за-
ключить, что земельные интересы купцов, их присутствие на земель-
ном рынке - важный фактор их эволюции. Это столь яркая, подчас
скрытая от глаз деятельность оказывала большое влияние на повсе-
дневную жизнь гильдий, многообразие устремлений, психологию,
поведение купцов. Развитие корпораций едва ли можно представить
неуклонно поступательным, торговый капитал в условиях внутрен-
ней нестабильности мог уходить из сферы активного использования,
что отражало периоды спада в социальном развитии английского об-
щества XV в.
ЛИТЕРАТУРА
Золотов В.И. Томас Ноуллз - лондонский гросер первой половины XV в.
//Проблемы английской истории и историографии. Горький, 1989.
Косминский Е.А. Вопросы аграрной истории Англии в XV в. // Вопросы
истории. 1948. № 1.
Репина Л.П. Лондонские землевладельцы в начале XV века (по данным на-
логового списка 1412 года) // Городская жизнь в средневековой Европе. М.,
1987.
Herbert V/, The Great Livery Companies of London. L., 1837. V. I.
Home G. Medieval London. L., 1927.
Postan M. Some Social Consequences of the Hundred Year’s War // English his-
torical Review. 1942. Vol. XII.
Thrupp S. The Merchant Class of Medieval London. Chicago, 1948.
ГОРОДСКИЕ МАРГИНАЛЫ
“НИЗШИЕ СОЦИАЛЬНЫЕ СЛОИ”
БЕДНОСТЬ И БЕДНЯКИ
Историографическая перспектива
Вплоть до начала XX столетия историки рисовали романтические
картины равенства и общинного единства средневековых горожан,
йкобы единым фронтом противостоящих своим светским и духовным
сеньорам. В городах высокого средневековья видели подобие города
нового времени и одновременно его этический идеал: здесь, в отличие
от последнего, раздираемого социальными противоречиями эпохи ста-
новления промышленного капитализма, благодаря господству цеховой
системы, якобы обеспечивалось право каждого полноправного горо-
жанина на труд, здесь подавлялось неравенство, и собственность была
равномерно распределена среди ремесленного населения. Эти и подоб-
ные идеи о преобладающем и фундаментальном значении объединен-
ного в корпорации ремесленного населения и отсутствии в его среде
резких имущественных различий развивали в свое время О. Тьерри и
К. Гегель, JI. Зом и К. Бюхер, утверждавший, что “социальная органи-
зация средневекового города соответствовала интересам всех своих
бюргеров”.
Развитие с рубежа XIX-XX вв. позитивистской историографии с ее
интересом к явлениям хозяйственной и социальной жизни, к таким те-
мам, как движение народонаселения и система налогообложения в го-
родах, стремлением приложить к изучению средневековья статистиче-
ские методы нанесло сокрушительный удар по этим идеалистическим
и во многом априорным концепциям.
Исследования X. Йехта, Р. Хинтце, О. Хаймпеля - первопроходцев
изучения социальной истории средневекового города, обнаружили не
только глубокие имущественные и социальные контрасты, но и опре-
деленную зависимость степени их интенсивности от типа хозяйствен-
ной структуры, характера и масштабов рынка сбыта того или иного го-
рода (дальняя торговля, экспортные ремесла, промысловая деятель-
ность, аграрное производство). Новые исследования открывали новые
горизонты в представлениях о средневековом городе и, что особенно
важно, о его типологическом многообразии. Не обошлось и без обрат-
ных генерализирующих крайностей - утверждений о существовании в
средневековом городе накопления капитала и пролетариата (А. Дорен,
А. Пиренн, А. Допш). Но как бы то ни было, с 20-х годов интерес к изу-
чению социальных процессов в городской среде прочно утверждается
© А.Л. Ястребицкая
294
Жентиле да Фабриано. Введение во храм
в западной буржуазной историографии, подобно тому как интерес к
классовой борьбе и участию горожан в социальных движениях средне-
вековья - в исследованиях историков-марксистов.
Однако, эта первая “прививка” социологии к истории осуществля-
лась по существу еще в прежнем правовом измерении, определявшем в
ту пору массовое исследовательское историческое сознание. Поэтому п
центре внимания социальных историков начала века находились, как и
прежде, преимущественно традиционные категории горожан, облада-
тели бюргерского права и соответствующих привилегий: цеховые ре-
месленники, гильдейское купечество, патрициат. Даже марксистские
историки с их особой приверженностью к социальным низам, в том
числе и стоящему вне городских корпораций “плебсу”, по существу,
также не шли дальше общих констатаций их существования. Да и само
понятие “городская беднота” в словоупотреблении историков вплоть
до конца первой половины нынешнего столетия имело исключительно
инструментальный характер и отражало не столько специфику реалий
именно средневековья, сколько представления современной им самим
эпохи.
Ситуация начинает стремительно меняться с рубежа 50-60-х годов,
когда в поле зрения исследователей входит, и надолго, проблема низ-
ших социальных слоев и бедности как одной из важнейших ее состав-
ляющих. Это было связано не только с адаптацией историками-медие-
вистами методов обновленной социологии (в частности, “теории сло-
ев”), но и переориентацией самого исследовательского мышления и,
соответственно, интереса с экономических и социальных структур,
профессиональ*ной деятельности и имущественного положения, право-
вых “признаков” статуса самих по себе на социокультурный контекст и
формирующие его социально-психологические представления, систе-
мы ценностей, модели социального поведения и, соответственно, - си-
стемы понятий, терминологию, в которую эти представления облека-
лись. Центрами этих новых исследований, в том числе и “низших сло-
ев” городского населения, в 60-70-е годы стали семинары и рабочие
группы М. Молла (Сорбонна), Ф. Вольфа (Тулуза), А. Сапори и др.
(Флоренция), Э. Машке (Констанц) и др.
Сам по себе термин “низшие слои”, конечно, не лишен условности.
Оперируя им, историки-медиевисты имеют в виду наиболее слабую хо-
зяйственную часть городского населения, обладающую одновременно
и наименьшим социальным престижем. Обширная количественно, эта
часть горожан чрезвычайно неоднородна в правовом и социально-эко-
номическом отношении. Она включает в себя не только тех, кто счи-
тался бюргером, но и социальные меньшинства и многочисленные пе-
реходные, с правовой и экономической точки зрения, группы. Здесь и
хозяйственно несостоятельные, слабые цеховые мастера, и работаю-
щие по найму подмастерья, приказчики, возчики, поденщики, но также
мелкие нотарии и канцеляристы. Понятие “низшие слои” в историогра-
фии 70-80-х гг. вобрало в себя и весь спектр тех групп обитателей го-
родов, которые оказывались аутсайдерами в средневековом обществе
в силу действующих в нем норм и ценностей, регулировавших жизнь, в
том числе и в городах. Достаточно вспомнить то предубеждение, кото-
296
рое существовало в средневековой Европе против некоторых видов
профессиональной деятельности, связанных с “нечистотой”, кровью,
щелищами, против лиц, рожденных вне законного брака. Аутсайдера-
ми средневекового городского общества были банщики и брадобреи,
знахари, гудошники и комедианты, палачи и живодеры, очистители го-
родских клоак и обитатели лепрозориев, проститутки.
Но аутсайдеры - это еще не маргиналы, располагавшиеся в самом
низу социальный иерархии городского общества. Ими являлись те, кто
не имел постоянного места жительства, чье существование и образ
жизни воспринимались окружающими как паразитические. В отличие
от аутсайдеров, их изоляция от общества была полной, практически ис-
ключающей возможность социального возвышения. Для этих людей,
вырванных из традиционных связей - семейных, соседских, производ-
ственно-профессиональных, занимавшихся бродяжничеством, кормив-
шихся выпрашиванием милостыни, мошенничеством, город был при-
бежищем, объектом устремлений. Хотя и здесь оставались они вне
официального общества, но шансов выжить было все же больше, чем
где-либо в другом месте.
При всей разноликости групп, объединяемых исследователями под
инструментальным понятием “низшие слои”, им было присуще нечто
общее, заключавшееся в том, что все они принадлежали к социально
слабой части городского общества, и центральной проблемой их всех
являлась проблема бедности и нищеты, которую они были не в состо-
янии преодолеть без посторонней помощи и поддержки окружающих и
ценой моральной и материальной зависимости.
Изучение проблемы городской бедности затруднено состоянием
источников, особенно для ранних столетий городской истории. Все,
что касается бедных и аутсайдеров, - пишет итальянский медиевист
А. Сапори, - безвозвратно исчезает с их смертью. Убогости и безли-
кости жизни соответствует забвение. Источники становятся более
красноречивыми лишь по мере приближения к позднему средневеко-
вью. Но было бы заблуждением делать из этого вывод, что бедность
- исключительный феномен этих столетий. Конечно, структурные
процессы конца средневековья и раннего нового времени усугубляли
социальную дифференциацию и напряженность в городах и общест-
ве в целом, порождая крайние формы ее проявления: массовое обни-
щание, бродяжничество, мятежи и восстания. Но бедность в ее эко-
номическом и социальном смыслах - социальная константа средневе-
кового города во все периоды его истории. О “множестве нуждаю-
щихся” во фризском Дурстеде еще на заре городской истории, в IX в.
сообщает Римберти - автор жизнеописания св. Ансгария. О сотнях
социально “приниженных”, о “бедности” и “бедняках” - pauper,
impotens, extremus - свидетельствуют и различные источники
ХП-ХШ столетий, особенно постановления третейских судей и заве-
щательные акты горожан.
Констатируя это, современные исследователи вместе с тем призы-
вают к осторожности в выводах, обращают внимание на необходи-
мость в каждом конкретном случае уточнения того смысла, который
вкладывали в эти понятия сами современники.
297
Кто считался бедняком?
Вопрос этот далеко не праздный, ибо бедность - это не только
следствие экономической конъюнктуры или порождение социального
устройства общества, но и продукт сознания, ментальных представле-
ний, предубеждений, самовосприятия самих “бедняков”, так же как и
общества, в котором они жили. Историко-антропологические исследо-
вания последних десятилетий указывают на смысловую многогран-
ность и ценностно-этическую многоуровневость терминов “бедность”
и “бедный”, “бедняк”.
На одном из смысловых уровней бедные - это социально слабые.
Начать с того, что одной из первых иерархических схем социального
устройства, широко распространенной между V и IX ввч и дававшей о
собе знать на протяжении всего средневековья, было представление о
противостоянии двух групп, если речь шла о мирском обществе: “бога-
тых” и “бедных” - как “сильных” и “слабых”, “больших” и “малых”,
“свободных” и “несвободных”. “Бедные” в таком контексте - это те,
кто находился в тени обладавших властью и могущественных, монопо-
лизировавших в своих руках все функции духовного, политического,
экономического управления. Это те, которые подчинялись и находи-
лись в зависимости, равно как и те, что добывали пропитание тяжелым
трудом. “Бедные люди”, “бедный человек” - эти выражения могли упо-
требляться по отношению к зависимому крестьянину (крестьянам), но
также и для того, чтобы подчеркнуть смирение социально слабого или
отношения братства людей, связанных клятвой членов церковной, при-
ходской общины или корпорации. О “бедных людях” вели речь, напри-
мер, кожевники немецкого Люнебурга (XIV в.), жалуясь совету на про-
тивоправные действия сапожников, нарушавших монополию их цеха и
тем самым нанесших ущерб их мастерам. Это один из широко распро-
страненных на протяжении всего средневековья стереотипов употреб-
ления термина “бедность” и “бедняки” в цеховых жалобах и в матери-
алах их разбирательств.
Но среди тех, кого современники называли “бедными”, были лица,
никогда качеством бедности как таковой не обладавшие. Так, Коль-
марская хроника, повествуя о графе Рудольфе Габсбурге, называет его
“бедным”: таким воспринимался он хронистом в сопоставлении с дру-
гими, равными ему по положению в системе феодальной иерархии.
Аналогично и в городской среде тот, кто обладал имуществом или до-
ходами, не позволявшими ему обеспечить уровень жизни и представи-
тельства, выполнение обязательств, предписываемых ему его право-
вым статусом и общественным положением, тот считался бедным -
был или стал им.
На другом уровне речь идет о добровольной бедности: “Христо-
вы бедняки". Это был более высокий уровень восприятия состояния
бедности. Оно выкристаллизовалось в ментальном пространстве,
сформированном одержимостью людей той эпохи жаждой Спасения и
страхом адских мук, перед лицом которых отступала ценность мирских
благ. Стремление раздобыть больше, чем то было необходимо для под-
держания физического существования (пища, одежда, жилье) или об-
298
шественного ранга, приравнивалось средневековыми моралистами к
одной их самых тяжких разновидностей греха - греха гордыни. Житей-
ский идеал и принципы трудовой этики, сформулированные одним из
них, Теодулъфом, еще в Каролингскую эпоху, сохраняли свое значение
на протяжении всего средневековья: те, кто занимается негоциями и
торговлей, утверждал он, не должны желать земных выгод больше,
чем жизни вечной; Бог дал каждому его ремесло, дабы он имел с чего
жить, и каждый должен извлекать из своего ремесла все необходимое
для тела, но и опору для души, что еще более необходимо. Через не-
сколько столетий эта мысль вновь прозвучит у Фомы Аквинского
(“Свобода богословия”).’ “труд имеет четыре цели: прежде всего и глав-
ным образом он должен дать пропитание; во-вторых, должен изгонять
праздность - источник многих зол; в-третьих, должен обуздать похоть,
умерщвлять плоть; в-четвертых, он позволяет творить милостыни”.
В этом смысловом контексте бедность как умеренность и самоог-
раничение, как следование идеалу Христа-страдальца, Христа Страж-
дущего, который проповедовали монахи, занимала высшую ступень на
шкале христианских ценностей, отвечая глубинному умственному на-
строю средневекового человека и поведенческим моделям христиан-
ского смирения. И тот, кто выбрал идеалом жизни добровольную и
благочестивую бедность, заслуживал уважения и, согласно канониче-
скому праву, поддержки со стороны людей состоятельных, ибо такие
бедняки угодны Богу и их молитвы его достигают. Францисканцы и до-
миниканцы сделали в ХП-ХШ вв. из нищих духовную ценность. Возно-
ся молитвы Богу, эти “Христовы бедняки”, утверждают они, воздают
тем, кто дает им милостыню. Отношения, складывавшиеся между даю-
щими пожертвования и принимающими их, были обоюдными и актив-
ными. Строившиеся по принципу “дар-отдар”, одному из фундамен-
тальных для социальных коммуникаций средневековья, они отлича-
лись от односторонне ориентированной благотворительности - под-
держки в обществе современном.
В этой своей функции посредников и заступников перед Богом за
богатых “добровольные” “Христовы бедняки” становятся в ХП-ХШ вв.
обязательным и незаменимым функциональным элементом средневе-
кового общества и прежде всего городского, где “конфликт сознания”,
испытываемый его наиболее активной и мобильной частью - купече-
ством и предпринимателями, деятельность которых была ориентиро-
вана на извлечение осуждаемой церковью прибыли, ощущался особен-
но остро.
Одно из красноречивых свидетельств тому - бюргерские завеща-
ния, этот своеобразный пропуск для богатых к Спасению. Обязатель-
ный и центральный элемент завещательного документа, широко во-
шедшего в деловую и духовную практику горожан со второй половины
XII в., - пожертвования для обеспечения существования бедняков.
Один из типичнейших образцов их дают, например, завещательные ле-
гаты некоторых любекских бюргеров. Так, некий Радекин ван Зее ого-
варивает (1350) сумму в 80 любекских марок для раздачи беднякам та-
ким образом, “чтобы каждый получил по одному пфеннигу”, а из ос-
тавшейся суммы для них были бы куплены “башмаки и платье”. В но-
299
вом документе, составленном через пять лет, сумма увеличивалась до
ста марок с теми же уточнениями и просьбой о ежегодных поминаль-
ных мессах. Другой любекский бюргер Вихман Дрейе уточнял в своем
завещании (1360), что треть от 100 марок, завещанных им на благотво-
рительные цели, должна пойти для раздачи “бедным, просящим мило-
стыню на улице”. Любекская бюргерша Кунигунда, “родом из Зоеста”,
составила распоряжение, согласно которому тотчас же после ее кончи-
ны следует купить на шесть марок хлеб и раздать нищим, а дополни-
тельную сумму в самое ближайшее после похорон время - распреде-
лить “по одному пфеннигу между 1152 бедняками, проживающими в
Любеке”.
Почитаемые и опекаемые властями, такие “Христовы бедняки” на-
водняли города, образуя, по выражению Ж. Ле Гоффа, “привилегиро-
ванную армию безработных”. Они бродили по улицам и площадям, со-
бирая милостыню, стояли у церковных ворот, присутствовали в похо-
ронных кортежах богатых, дожидаясь завещательного пожертвования.
Для них церковь и городские власти организовывали обязательные бес-
платные раздачи одежды и хлеба. Численность их в городах с XIV в., и
особенно в позднее средневековье, строго регулировалась властями.
Но по отношению в низшим слоям городской среды можно вести
речь, как правило, только о бедности не добровольной - о бедности
как ударе судьбы. Из кого рекрутировалась такая бедность? Как ста-
новились бедными? В 1474 г. совет г. Дрездена сообщал своему терри-
ториальному сеньору, что в городе имеется 426 “имущих людей”, среди
которых много “бедных людей” и “вдов”, владеющих небольшими и
убогими строениями (жилищами). Таким образом, само по себе владе-
ние домом, как и возможность его построить, еще не делали горожани-
на состоятельным в глазах окружающих и властей. Ограничивая в 1342 г.
рост жалованья строительных рабочих, совет города Шпайера аргу-
ментировал это, в частности, тем, что дома многих “бедняков” останут-
ся недостроенными. Именно эта часть бюргеров легко оказывалась за
чертой бедности при малейших конъюнктурных колебаниях. Поэтому,
даже имея постоянный источник доходов, такой бюргер был и считал-
ся бедняком.
Бедность как результат личной судьбы, неблагоприятного стече-
ния жизненных обстоятельств носила, как показывают современные
исследования, в городах массовый характер. В каждом цехе практиче-
ски имелась группа мастеров, которые, в силу своего обнищания, не
могли выполнять обязанности, предписываемые цехом и городскими
властями (например, связанные с охраной крепостных стен, полицей-
скими функциями), так же как и выплачивать городские налоги. Имен-
но из их среды рекрутировались, в частности, те, кто в фискальных
описях городских налогоплательщиков фигурировал как “неимущие”
(лат. nihil habens, nihils; нем. habniz, франц, menus).
Эти “фискальные" бедняки отнюдь не всегда действительно ниче-
го не имели. Чаще все же речь шла о том, что имущество их оценива-
лось ниже того минимума налогообложения, который был установлен
властями данного города и в данный момент. Но сколь велика была
численность таких горожан, фактически находившихся на грани бедно-
300
сти? При всей ограниченности свидетельств статистических источни-
ков они все-таки допускают какие-то обобщения, причем уже для от-
носительно раннего периода городской истории - времени, когда, соб-
ственно, появились первые налоговые описи. Они относятся к итальян-
ским городам. Так, в конце XII в. в Пистойе было принято решение о
фискальном обложении, “уравновешивающем бедность с богатством и
богатство с бедностью”. В начале ХШ в. обложение налогом “в соот-
ветствии с богатством и бедностью” ввела Вольтерра. Вскоре эта сис-
тема была воспринята другими городами - Сиеной, Пизой, Луккой, Ге-
нуей, Венецией, и, в конце концов, она утвердилась в Италии повсеме-
стно. К середине столетия она достигла Юга Франции, а с XIV в. охва-
тила города Западной и Центральной Европы.
Как полагает М. Молла, опираясь на данные исследований списков
налогового обложения в середине XIV в., “menus” в Париже составля-
ли 42% лиц, подлежавших налоговому обложению в 1297 г. и 47% - в
1298. В Реймсе в 1328 г. этот процент по семи приходам (по которым
приведены данные), колебался между 40 и 60%. При этом в целом доля
“menus” в общем денежном объеме налогообложения в Париже соста-
вляла 5%, в Реймсе - от 2 до 5%. Близкие соотношения дает Тулуза в
1335 г. (6%). Но сколько бедняков действительно не имущих не подпа-
дали ни под какую регистрацию! Во Флоренции в 1333 г., полагает
Молла на основании свидетельств Джованни Виллани о суммах, затра-
ченных магистратом на воспомоществование бедным, их было 17 900
душ. В Люнеле (Лангедок) в 1295 г. “слишком бедные, чтобы платить
налог” составляли 18% общего числа жителей, а в Каркассоне, спустя
девять лет - 33%.
В целом, полагает М. Молла, в многолюдных европейских городах
“фискальные” бедняки и те, кто был признан “бедными”, в XIII-XIV вв.
официально составляли от 35 до 40%. Этот вывод находит подтвержде-
ние в исследованиях немецких историков - А. Фон Брандта по Любеку
(1380), И. Шильдхауэра по Ростоку (вторая половина XIV в.), Э. Маш-
ке по Базелю и Страсбургу. Анализ официальных списков об обеспе-
чении бюргеров последних двух городов запасами продовольствия
(ввиду угрозы войны с Армяньяками в 1444 г.) обнаружил, что в от-
дельных приходах (по которым имелись наиболее полные данные), до
30% их обитателей не имели средств для закупки запасов зерна или му-
ки на случай осады.
Именно из этой среды городских бюргеров, пребывавших на грани
бедности, рекрутировались и те, кто в офииальной документации го-
родских канцелярий немецких городов и в завещательных актах их
бюргеров фигурирует под термином “хаусармен” (“hausarmen”) - т.е.
бедняки, имеющие крышу над головой. Еще не деклассированные,
стыдившиеся ншцествовать открыто, они - один из постоянных объе-
ктов милосердия со стороны цехов и городских советов. Они обитали в
собственных жилищах или находились на пропитании е каком-нибудь
зажиточном бюргерском доме. Они - олицетворение “благочестивой”
бедности с той же религиозной коннотацией, что и “добровольная”
бедность, и так же как “Христовы бедняки”, они в центре внимания за-
вещателей - привилегированный объект их милосердия.
301
Завещательные акты позволяют определить и некоторые наибо-
лее характерные признаки этой группы “бедняков, живущих в доме”. К
их числу относились прежде всего впавшие в бедность по старости или
из-за болезни, увечья; утратившие или не имевшие никогда кормили-
цев; психически нездоровые люди, не способные самостоятельно обес-
печить свое существование. Среди них много “благочестивых” жен-
щин, вдов и дочерей цеховых мастеров. Это для них завещаются суммы
и создаются специальные фонды для обеспечения приданым, когда на-
ступит пора замужества, или взносом для вступления в монастырь. В
этой группе городских бедняков немало бюргеров, располагавших соб-
ственностью, а иногда и источниками дохода, хотя и временными. Они
- на самой грани бюргерского общества, хотя уважения не утратили.
Обычно их не включают в число официальных городских бедняков,
получающих обязательную милостыню (1 пфенниг в любекских заве-
щательных актах).
Городская благотворительность
Для этой категории “уважаемых бедняков” - хаусармен в первую
очередь предназначались городские институты поддержки бедных и
больных, госпитали, Божьи дома - сочетание лазарета и приюта. Тех,
кто был абсолютно беден, принимали туда без взноса, но они были
обязаны работать по хозяйству, в том числе и на сельскохозяйственных
работах, в отличие от приходских бедных, проживавших там на куп-
ленную (или пожертвованную) ренту.
Бедняки были почти единственными клиентами этих лазаретов-
приютов. “Наши сеньоры - это бедняки, наши сеньоры - это больные”
- таков был принцип, провозглашенный в XII в. госпитальерами. Неко-
торое отступление от него имело место в хосписах - для изгоев обще-
ства - больных проказой, которая не щадила и людей богатых. В XIII в.
в христианском мире, как утверждал Матвей Парижский, “было 19 ты-
сяч лепрозориев”. Они располагались вблизи городских укреплений
или непосредственно за ними, в предместье. В XTV в. в одном Париж-
ском диоцезе их было 50; более половины принадлежали сельским при-
ходам и религиозным братствам; около 15 из них давали приют не ме-
нее 35 страждущим. Постепенное отступление этой болезни (конец ХП
- середина XIV в.) сопровождалось сокращением и практики основания
лепрозориев. Институции милосердия для бедных и больных, высту-
павшие в разных регионах под различными наименованиями (шпитали,
госпитали, хосписы, Божьи дома, амонерии, где собирали и раздавали
милостыню и т.п.) варьировали также по числу своих обитателей (от
одного до нескольких десятков человек), по характеру оказываемой
помощи (ночлег, временная или постоянная госпитализация), так же
как и по общему своему количеству в городах. Особенно много их бы-
ло в городских центрах урбанизированных и промышленно развитых
областей: на Севере Франции, в Нидерландах, Италии, где они получа-
ют широкое распространение уже в XIII в. Даже в небольшом нидер-
ландском Сен-Квентине было семь госпиталей, два лепрозория, один
“бегуинаж” - приют для богомольцев и пилигримов и детский приют.
302
В больших городах типа Брюгге, Гента, Брюсселя, Милана, Генуи, Ве-
неции их было несколько десятков. Во Флоренции, согласно Джованни
Виллани, число их достигало тридцати. До 60 госпиталей и других уч-
реждений милосердия разных размеров и функций имелось в Париже,
население которого в 1328 г. оценивают в 200 тысяч человек. Они рас-
полагались в Ситэ, в густонаселенных кварталах правого берега Сены
и на ответвлениях главных торговых дорог. С коммунальными учреж-
дениями соседствовали многочисленные монастырские приюты левого
берега - аббатств Сен-Виктор, Сен-Женевьев, Сен-Жермен-де-Пре. К
странноприимным домам и амонериям, основанным в ХШ в., в начале
XIV в. добавились новые, основанные мирянами - хоспис Сан-Жюльен-
де Менетриер и Сан-Жак-о-Пелерин.
Не меньшую роль учреждения милосердия играли и в крупных не-
мецких городах, но широкое распространение их начинается здесь с
XIV в. То же самое можно сказать и об Англии, где в ХШ в. по степе-
ни оснащенности благотворительными учреждениями с континенталь-
ными городами могли сравняться лишь Уинчестер, Кентербери и Окс-
форд - епископские метрополии. Традиция госпитального гостеприим-
ства в ХШ-XIV вв. получила развитие и в городах Южной Франции (Ту-
луза, Нарбонна, Прованс и др.), и Иберийского полуострова (Валенсия,
Барселона, Севилья, Кордова и др.).
В создании госпиталей инициатива горожан в высокое средневеко-
вье сливалась с инициативой церкви и, подчас, сеньоров, как, напри-
мер, в городах Фландрии или в Провансе. На средства, собранные из
взносов на случай болезни и утраты работоспособности, организацию
погребения, ремесленные и торговые корпорации учреждали специ-
альные дома-приюты для своих обедневших и оказавшихся в несчастье
собратьев. Госпитали ткачей, прядильщиков и стригальщиков сукна
существовали в Брюсселе, Генте, Венеции; мастеров кузнечных дел -
во многих фландрских городах; строительных специальностей, боча-
ров, каретников - в Базеле. Специальные госпитали-приюты и лазаре-
ты для больных, увечных, бедных и состарившихся моряков с начала
ХШ в. известны в Ла Рошели; с начала XIV в. - в Венеции, несколько
позднее - в Лондоне и Норвике.
В 1306 г. в Брюсселе был основан госпиталь Св. Николая для обед-
невших патрициев - свидетельство, как полагает М. Молла, развития
новой категории бедных - жертв структурных нарушений, неблагопри-
ятных финансовых ситуаций, деклассирования. О новой социальной
проблеме и внушающей тревогу остроте ее свидетельствовало повсе-
местное умножение в западноевропейских городах детских приютов
(“Бон-Анфан”). Здесь не только обучали детей бедных, но и вскармли-
вали и воспитывали сирот. В немецких городах (XIV в.) увечные, в том
числе и слепые дети, находили прибежище в обычных госпиталях, вме-
сте со взрослыми, иногда, как в Висмаре, - при церкви либо в самом ее
помещении, “около органа”, либо “в темных каморах”.
Стремительно множащиеся в ХШ-XIV вв. по всей Европе город-
ские институции милосердия отражали не только углубление имущест-
венной дифференциации в среде бюргерства, но и все более остро ощу-
щаемую потребность более состоятельной его части в моральной и
303
спиритуальной компенсации нравственных издержек своей деловой ак*
тивности - их стремление смягчить своей щедростью суровость Все-
вышнего и заслужить его заступничество. Но были и сугубо житейские
мотивы, связанные с представлениями той эпохи о репутации и прести-
же. «Иметь “своих” бедняков, подобно тому, как имели “своих” вилла-
нов и “своих” слуг, - пишет в этой связи М. Молла, - означало также
иметь “своих” заинтересованных в деле отпущения твоих грехов и
обеспечения твоего Спасения». К этому, наконец, примешивались и
эмоциональные побуждения - чувство сострадания к несчастьям друго-
го и все более утверждающееся в массовом сознании восприятие мило-
сердия как нравственного долга по отношению к страждущему ближ-
нему. Именно эта поведенческая максима, оформляющаяся уже в вы-
сокое средневековье, обеспечит почву для новой, свободной от религи-
озного смысла концепции благотворительности в эпоху массовой пау-
перизации и кризиса традиционного идеала бедности - эпоху, в кото-
рую европейское общество постепенно входит со второй половины
XIV-XV в.
“Новые бедные"
Стремительное умножение численности бедных в европейских го-
родах (до 30-40% общего числа жителей) - факт сам по себе хорошо
известный. Но дело не только и не столько в цифрах, но в изменении
качества самой бедности. Наряду с бедняками, ставшими таковыми в
силу “традиционных” причин - утраты работоспособности из-за болез-
ни, несчастного случая, по возрасту, стихийного бедствия, эпидемии и
т.п., в городах получает массовое развитие и становится органической
частью их общества “новая бедность” - бедность “трудолюбивых лю-
дей”, по выражению М. Молла. Это довольно пестрая группа, в кото-
рую входили подмастерья и неквалифицированные работники, лица,
работающие по найму, поденщики. В массе не бюргеры, или пользую-
щиеся бюргерскими правами частично, они принадлежали к самой низ-
шей категории городских ремесленников и жителей. Работая не покла-
дая рук, получая сдельную или поденную плату, они располагали лишь
минимумом жизненных средств и в глазах общества были бедняками.
Буркард Цинк, рассказывая (1444 г.) о двух гезеллен, погибших под
обрушившимся фронтоном дома аугсбургского патриция Ганса Госсен-
брота, который восстанавливали после пожара, называет их “бедны-
ми” потому, что они выполняли неквалифицированную работу и полу-
чали самую низкую плату. В Нюрнберге в конце XV в. было принято
выплачивать рабочим на стройке жалованье до обеда с тем, чтобы они
могли, “если шли на суп домой”, принести деньги своим женам. Терми-
ны “рабочие” и “бедные люди” в таком контексте звучат как синони-
мы. Рабочий-строитель, живущий своим домом, а не у мастера-хозяина
на харчах, зарабатывал в день так мало, что назавтра ему не на что бы-
ло уже приобрести еду. Ж. Пиеррет, исследовавший материалы город-
ской канцеляции магистрата Лилля и счета городских госпиталей пер-
вой половины - середины XFV в., отмечает критическое положение, в
котором находились работающие по найму и их семьи в целом ряде от-
304
риелей городского производства - строительном деле, ткачестве, ого-
родничестве, садоводстве. По числу калорий, получаемых на семью в
день (менее тысячи, вместо 2500, необходимых для выживания), они
находились на грани физического существования. Нищетой было за-
тронуто в этом городе около 80% чернорабочих и подручных работни-
ков, особенно много семейных.
Но убогость существования была присуща также и половине спе-
циализированных работников. Крайняя бедность рабочих в Лилле, как
показывает исследование Ж. Пиеррета, имела следствием, в частности,
повышение брачного возраста в среднем с 25 до 35 лет, особенно в сре-
де не имевших профессиональной квалификации.
Уровень жизни “работающих бедняков” в его числовом выраже-
нии варьировал от города к городу, в зависимости от сезона, различий
в степени квалификации, от сферы приложения сил - производство или
услуги, индивидуальных условий и судеб. Но при всей широте разброса
подобных данных, добытых современными исследованиями, очевидно,
главное - зыбкость той грани, что отделяла бедность от нищеты почти
для половины трудящихся обитателей городов. Это было существова-
ние с хроническим недоеданием, отсутствием надежды на лучшее, с уг-
розой сползания в крайние формы бродяжничества и криминализации.
Причины, способствовавшие росту новой бедности в городах не-
сомненно коренились в глубине самих социально-экономических стру-
ктур христианского мира и были связаны с теми процессами кризиса и
одновременно перекройки его экономической и социальной карты, что
переживала Европа в XIV-XV столетиях. Город как центр денежной
экономики был одновременно и мотором, и одной из главных жертв
происходящих в ту эпоху преобразований. Социальное и экономиче-
ское замыкание цехов, повышение взноса за приобретение прав бюр-
герства обрекали на безработицу пришлых квалифицированных ре-
месленников, мастеров и подмастерьев. В этом же направлении дейст-
вовало и усложнение производства в новых отраслях, в частности тек-
стильного производства, особенно в сукноделии; развитие разделения
труда и кооперации в производственном процессе, складывание пред-
принимательской его организации, сопровождавшееся ужесточением и
централизацией руководства им и сбытом готовой продукции, концен-
трацией капиталов на одном полюсе и фактической утратой экономи-
ческой самостоятельности основной массой производителей - на дру-
гом. Все это имело следствием также углубление иерархии обязанно-
стей - “ролей” и соответственно - оплаты труда, равно как и монопо-
лизацию в руках отдельных групп - цеховых мастеров, купцов-пред-
принимателей, патрициата, руководства отдельными отраслями город-
ского производства, хозяйства и городского управления в целом, что
создавало социальные проблемы и напряжение.
Одним из внешних выражений этих процессов становится широкое
распространение именно с XIV столетия практики организации ритма
рабочего дня посредством ударов колокола, так же как и стремление к
жесткому часовому расписанию его. Эти и подобные инновации, запе-
чатленные постановлениями городских и цеховых властей, характерны
для всех европейских индустриальных центров, оснащающихся с этого
305
времени механическими башенными часами с боем и специальными
колоколами на звонницах, призывавшими подмастерьев к работе, си
бивавшими время полуденного перерыва и завершение трудового дни
Но удар колокола мог также послужить и знаком к восстанию. II
1361 г. властями фландрского Комена был издан закон, предусматри-
вавший наказание за попытку рабочих овладеть звонницей. И на то
имелись веские основания.
Город — надежда обездоленных
“Новая бедность”, ядро которой составляли работающие по найму,
- характерное явление для всех европейских городов, начиная с
XIV столетия, особенно со второй его половины. Город не только сам
порождал бедноту, но и притягивал к себе в надежде обрести здесь ра-
боту, пропитание и корм людей необеспеченных и впавших в нищету,
Подмастерьев и ремесленных учеников подвигало на странствия нс
только стремление к получению и совершенствованию профессио-
нального мастерства, но и элементарная потребность в заработке и ку-
ске хлеба. Уже с XIII в. фламандские и брабантские текстильщики по-
являются в Италии, Франции, Англии. С конца XIV в. мобильность ре-
месленного населения городов стремительно возрастает. Об этом сви-
детельствуют и примеры отдельных судеб. Так, некий парижский порт-
ной родом из Турне, специализировавшийся на пошиве шосс, мужских
штанов, прежде чем осесть в столице, в поисках работы побывал в Ла-
оне, Суассоне, Нойоне, Реймсе, Шартре. Не менее выразителен в этом
отношении и путь, пройденный в поисках работы парижским подмас-
терьем-портным. За три года своих странствий он искал счастья в Руа-
не, Манте, Бурже, Ле Бланкс, Компьене, Санлисе, Мондидье и других
городах. Примеры, подобные этим, дают практически все крупные, и
не очень, европейские города.
От хозяйственной ориентации города или региона зависели чис-
ленность и профессиональный состав этой мобильной рабочей силы,
как например, в портовых городах - Венеции, Генуе, Марселе, Барсе-
лоне, Бордо и Нанте, Руане и Лондоне, Брюгге и Любеке, где в зависи-
мости от купцов и судовладельцев находилась целая армия работавших
по найму плотников, шпатлевщиков, полотнянщиков, матросов разной
квалификации, грузчиков, возчиков и др. Сильное давление притока
бедных ремесленников испытывали даже небольшие городки типа, на-
пример, баварского Фалькенштайна, который, как утверждали власти
(1453), в большей части оказался “занятым бедными гезеллен, которые
были поденщиками и не имели ни поля, ни луга”. В Страсбурге власти,
стремясь как-то канализировать поток мигрантов, учредили так назы-
ваемое шультхайсбюргеррехт - облегченное право приобретения бюр-
герства, открывавшее для тех, кто не имел 10 марок, необходимых для
покупки полного гражданства, возможность добывать себе пропитание
сбором милостыни и притязать на благотворительную поддержку.
Но в числе городских мигрантов была не только ремесленная бед-
нота. С середины XIV в., неуклонно нарастая, в города устремляется
поток сельского пауперизированного населения. В Гёттингене, напри-
306
мер, по данным В. Абеля, из числа прибывших в этот город с 1330 по
1160 г. 74% составляли те, кто не имел никакой ремесленной квалифи-
мщии. Упадок цен на сельскохозяйственную продукцию выталкивал
•тих недавних крестьян из родных мест в города, где они рассчитывали
ни заработок. Из их числа пополнялась резко возросшая в позднее сре-
дневековье армия поденщиков, чернорабочих и просто нищих, доля ко-
торых в эту эпоху составляла в целом около 10% населения каждого
города (М. Молла).
Попав в город, пришлый люд устремлялся на главную рыночную
площадь, в места ярмарочного торга, к мостам и церквам. В Париже
особой славой пользовался правый берег Сены с его многочисленны-
ми торговыми рядами разнообразных ремесленных профессий; Грев-
ская площадь, где всегда был спрос на чернорабочих. Пределом меч-
таний была сдельная работа на сутки, на день, на несколько дней.
Вновь прибывавшие находили себе пристанище в кварталах, где оби-
тала беднота или где традиционно селились их земляки, например во-
круг порта (в Венеции и Генуе), по побережью, как это было в Марсе-
пе, Барселоне, Нанте, Руане, Лондоне, Антверпене, Любеке, или
вдоль реки, как в Кёльне, Генте, Брюгге и др. В Лионе пришлые рабо-
чие предпочитали остров, где находился старинный бург Сен-Низьер.
В Туре, Пуатье, Руане, Тулузе пришлые и местные бедняки располага-
лись на городской периферии, куда были вынесены из-за дурного за-
паха или создаваемого шума мастерские дубильщиков, красильщиков,
кузнечных дел и т.д.; устраивали себе жилье вблизи крепостных стен
или даже, как в Кёльне XVI в., в самих стенах. Как бы то ни было, в
каждом городе были отдельные кварталы, где селилась беднота и ко-
торые пользовались дурной славой, подобно тем, что располагались
около Санта-Кроче и Санто-Спирито во Флоренции; или картье
Д’Овиле в Сиене и де ла Гидесса в Венеции, приходам Сен-Вивиен и
Сен-Никез в Руане или о-ва Туниз в Тулузе. В центре города бедняки
располагались вблизи тех богатых фамильных кланов, от которых за-
висели. Но где бы они ни обитали, они составляли особый мир, жив-
ший сам по себе и легко приходивший в движение, как только возни-
кала опасность конкуренции или ущемлений в оплате труда. К ним от-
носились с пренебрежением, их подвергали сегрегации, но их не могли
игнорировать власть имущие.
Бедность устрашаемая и презираемая
Работавшие, но не зарабатывавшие бедняки достаточно ясно осоз-
навали печальную специфику своего положения и довольно рано обна-
ружили склонность к интеграции и социальному протесту. “Я живу тру-
дом своих рук, работаю, чтобы прокормить моих четырех детей, сов-
сем маленьких. Я - бедный пополано, вынужденный добывать средст-
ва существования собственными руками, и я не имею достаточно сил,
чтобы себя защитить”, - с такими словами обратился бедный флорен-
тийский пополано к представителю могущественной семьи Барди в хо-
де острого конфликта, разгоревшегося в 1343 г. во флорентийском сук-
ноделии.
307
чтобы иметь право на ношение знака и на документ, следовало под-
твердить в присутствии свидетелей, что сбор милостыни - единственно
возможный для этих людей источник существования. Вместе с тем, ка<
лекам, которые нищенствовали на улицах, у собора и церквей рекомеН'
довалось вести себя “скромно” и не отягощать “добрых людей лицезре-
нием увечий”. Для более действенного контроля за нищими и своевре-
менного выдворения бродяг в городах создается специальная полицей-
ская служба, часто наделявшаяся, как это было, например, в Базеле,
определенными судебными функциями для разбора правонарушений в
этой криминальной среде.
Ужесточая контроль за “местными” нищими, городские власти од-
новременно стремились ограничить приток пришлых из округи и бро-
дяг, особенно в голодные и инфляционные годы, когда он принимал
угрожающие масштабы.
Соответствующая практика Кёльна, изученная Ф. Ирзиглером, в
общем была типична для европейских городов позднего средневековья
и начала нового времени. Только раз в году - в чистый четверг, перед
Пасхой, нищим разрешалось приходить в Кёльн за подаянием. Вылов-
ленных во время облав отправляли работать грузчиками на Рейн, в га-
вань, или заставляли разносить воду и дрова в дома состоятельных
бюргеров. В 70-е годы XVI в. Совет принял решение отправлять всех
работоспособных бродяг на строительство собора Св. Северина: “но-
сить камни и землю и платить им как голодающим по 3 альбуса”. В
1610 г. трудоспособные нищие были использованы на строительстве
городских стен, другие - высланы из города. В начале XVII в. город-
ские власти предприняли не имевшую успеха попытку создать “работ-
ные дома”: на лесопильне и солодовне - для мужчин и в прядильне -
для женщин.
От страны к стране, от города к городу действия властей с теми или
иными нюансами были аналогичными. За этой и подобной практикой
стояли глубокие изменения в оценке и восприятии бедности и в отно-
шении к ней. Под влиянием устрашающего роста “нищенства здоро-
вых”, т.е. работоспособных, с середины XIV в., распространения ре-
формационных идей и критики монашеского идеала добровольной бед-
ности она постепенно утрачивала присущий ей в высокое средневеко-
вье религиозный ореол “подражания Христу”. На передний план вы-
двигается другой, социальный критерий ее оценки - труд и отношение
к труду: уважения и милосердия становится достойной лишь та бед-
ность, которая связана не с нежеланием работать, но с невозможно-
стью трудиться в силу уважительных причин, связанных с возрастом,
болезнью, увечьем.
И литературные произведения, и законодатели утверждают этот
принцип, подразделяя нищенство на “законное”, вынужденное и поэто-
му “честное”, “благопристойное”, и “фальшивое”, “лживое”, как осоз-
нанное стремление к праздности, бродяжничеству. Такое нищенство
есть “зло” и подобные “нищие миряне” суть “попавшие в сети дьявола”.
Зло, которому невозможно воспрепятствовать, должно ограничить оп-
ределенными условиями, полагали городские власти и законодатели,
издавая свои распоряжения. В сознании современников подобные ме-
310
ры, направленные на сохранение порядка, отвечали интересам всех
бедняков: “добрых” и “честных” они возвышали, дистанцируя от “зла”,
жкрепляя их права на милосердие со стороны общества, но и другим
они давали шанс обрести вновь свое место в этом обществе. И шанс
этот был связан с трудом.
В 1367 г. прево Парижа Хуго Обрио пригласил “праздных” за воз-
награждение “заботиться” о городских рвах и укреплениях. В 1395 г.
этот опыт был повторен в Тулузе. Но в Кастилии в эту же эпоху было
разрешено отдельным собственникам задерживать бродяг и использо-
вать их труд для обработки своих земель в течение месяца бесплатно.
В конце XTV в. в Кёнигсберге появилось предписание, обязывавшее го-
родских нищих с началом уборки урожая на восемь дней отправляться
“в поля”. В 1524 г. здоровые и работоспособные нищие были уже обя-
заны участвовать в сельскохозяйственных работах вообще, а не толь-
ко во время уборки урожая. Если они уклонялись от этой своей обязан-
ности, их следовало заставить или изгнать из города. Реформация спо-
собствовала утверждению этой практики в немецких городах. Те, кото-
рые умеют и могут прясть, выполнять разные службы по дому и по хо-
зяйству, словом, работать тем или иным способом и тем зарабатывать
на жизнь, говорилось в постановлении совета г. Констанца о “Мило-
стыне” (1527), обязаны работать; им запрещено просить милостыню. В
противном случае они подлежат удалению из города. Поддержки, но,
как подчеркивалось, избирательной, с учетом в каждом конкретном
случае возможности прокормить себя, заслуживают лишь те, кто не
могут зарабатывать на жизнь по старости или болезни. В городах Ан-
глии, где подобные постановления действовали уже с 1350 г., нетрудо-
способными считались достигшие возраста старше 60 лет.
Но, таким образом, одновременно утверждалась и идея принуди-
тельного труда и изоляции от общества крайних форм проявления бед-
ности. Труд бродяг использовали охотно уже в начале XV в., например,
для очистки русла рек и улу'ппения навигации в Парижском регионе, так
же как для очищения от грязи и нечистот улиц и площадей самого Пари-
жа. Ордонанс 1400 г. упоминает о “малоценных людях”, привлеченных
для отгрузки товаров. Бродяги работали на галерах Жака Кёра. В 1456 г.
в Лангедоке предписание властей об очистке области от праздношатаю-
щихся и нищих предусматривало их отправку на галеры. Но особенно
широкий размах эта практика получила в городах Средиземноморья.
Использование труда нищих для городских нужд с XV-XVI вв. укореня-
ется и в городах Империи. Один из ярких тому примеров - мероприятия
кёльнских властей, о которых уже шла речь выше.
От милосердия к благотворительности
Де сакрализация образа бедности сопровождалась десакрализацией
и самой идеи милосердия. На смену харитас и мизерикордиа высокого
средневековья приходит мирская благотворительность (филантропия).
Хотя и вскормленная библейскими образами сострадания и смиренной
бедности, персонифицированной Лазарем, евангельскими примерами,
она не содержала религиозного чувства и была инспирирована рацио-
311
нал логическими соображениями об обеспечении порядка, гуманисти-
ческими ценностями успеха и радости жизни, идеями об общественной
пользе. Переживавшая реформационные потрясения церковь больше
не имела достаточных средств для поддержания бедных. Благотвори-
тельность, преследовавшая прежде всего прагматические цели поддерг
жания социального порядка, все больше становится делом персоналу
ной “милостыни” отдельных бюргеров и светских, прежде всего город* •
ских властей, канализирующих ее посредством специальных институт1
ций, создаваемых по их инициативе и действующих под их контролем.
Типичные для эпохи примеры персональной бюргерской “мило-1
стыни” дают немецкие города. В 1386 г. люнебургский патриций Ио-1
ханн ван дер Брюгге учредил, как говорится в его завещании, специЛ
альный фонд для обеспечения в течение десяти лет бедных, “живущим
в своем доме” или в доме тех, кто их приютил, “либо платьем, либо,|
башмаками, либо рубахой”. В 1413 г. в Мюнхене некий Ульрих Залц^
керн фон Алзей “из Нового города” завещал две ренты в 101 гульден
от капитала в 2020 гульденов для “13 хаусарме, которые не занимают-
ся сбором милостыни” (т.е. нищенством). Если умрет один из них, под-
черкивал завещатель, то он должен быть заменен другим “уважаемым
хаусарме, который также не должен заниматься нищенством”. Мило-Я
стыня, таким образом, предназначалась “честным” беднякам. V
В 1428 г. франкфуртский врач Иоганн Виезебедер, завещая сумму I
для “вечной милостыни”, выразительно охарактеризовал круг тех, кто 1
мог на нее претендовать. Это, как подчеркивал завещатель, те “уважа-
емые люди”, которые тайно страдают по своимх домам и тем не менее
проводят свои дни с честью; те, которые кормятся своим трудом, одна-
ко не получают заслуженного вознаграждения; это также и те, кто
раньше обеспечивал свои потребности, но теперь, став старыми или
больными, не могут больше этого делать; это и “благочестивые хаусар-
ме”, которые обременены детьми и не могут их прокормить; наконец, -
“благочестивые бедные женщины”, которые вскармливают детей, при-
вязаны к кровати ребенка или не могут разрешиться от бремени.
Братства и “Столы” для бедных
Жертвуемые таким образом средства стекались в приходские брат-
ства и, подчас трудно от них отделимые, так называемые Столы для
бедных - институции, со второй половины XIV в. и особенно в
XV-XVI столетиях широко распространившиеся по всей Европе. Это
были учреждения, созданные мирянами и ими руководимые, ориенти-
рованные на все категории “местных” бедняков, проживавших по при-
ходам. Братства, с XIV в. наделенные каноническим статусом и правом
юридического лица, распространяли свою деятельность и на округу, и
на город (как, например, в Лионе и Лионне между 1416 и 1513 гг.). Они
известны как в больших, так и в малых городах, и их практика хорошо
освещена источниками. Распределение милостыни осуществлялось
еженедельно, а нередко, как, например в генуэзских приходах, до двух
- трех раз в неделю. Распределяя продовольствие и одежду, братства
поддерживали существование сотен бедняков, как, например, в Жене-
312
не, где братство Святой Троицы в 1439-1443 гг. кормило от двух до
грех тысяч нуждающихся ежегодно. До пяти тысяч бедняков ежегодно
подкармливало своими раздачами в XV в. братство Сен-Фуа в неболь-
шом городке Куломьсре. В то же столетие в Риме амонерию Кампо
Санто деи Тедеши (помещение для сбора и раздач милостыни) по поне-
дельникам и четвергам (дни распределения милостыни) осаждало до
двух тысяч бедняков.
Так же, как и братства, “Столы для бедных” развертывали свою
деятельность по приходам и распространяли ее на все категории бедня-
ков, там проживающих. “Столы” основывались светскими лицами и
функционировали под контролем местных властей - городских или ло-
кальных. Как и братства, они составляли один из важнейших элемен-
тов публичной жизни городов позднего средневековья и раннего ново-
го времени прежде всего высоко урбанизированных регионов, играв-
ших ключевую роль в экономической жизни Европы этой эпохи -
Фландрии и Севера Французского королевства, Италии и Иберийско-
го п-ова, областей Ганзы, по Рейну и Юго-Западной Германии.
Хорошо изученный испанскими медиевистами пример Platsdels
Pobres, действовавших в многочисленных приходах Барселоны, один
из типичнейших для этого времени. Руководство “Столами для бед-
ных” в Барселоне осуществлялось переизбираемыми ежегодно probi
homines. В своей благотворительной практике “Столы” опирались на
фонд, формируемый пожертвованиями и завещательными легатами
мирян, воскресной милостыней верующих. Их деятельность была
санкционирована и подтверждена привилегиями - королевскими и па-
пы. Она заключалась в распределении среди нуждающихся продо-
вольствия, одежды, обуви, но также и денег, в организации, преимуще-
ственно по воскресеньям, коллективных трапез. К этому прибавля-
лось также предоставление в некоторых приходах ссуд под незначи-
тельный процент работоспособным и работающим беднякам, нуждав-
шимся в единовременной поддержке. Согласно правилам, утверждае-
мым попечителями “Столов”, поддержка ими оказывалась лишь бед-
някам прихода и не распространялась на тех, кто “нищенствовал на до-
рогах”, и “порочных”. Даже в период экономических трудностей, обо-
стрения в XV в. пауперизации, число бедняков, пользовавшихся их
благотворительностью, никогда не опускалось ниже ста, достигая в
максимуме от 800 до 1000 человек ежегодно. Это были люди, обре-
мененные большими семьями, в основном ремесленники самых разно-
образных профессий.
Аналогичная схема организации и функционирования характерна
для “Столов бедных” и к северу от Альп, хотя и не без региональных
нюансов, в частности, касающихся опеки над ними со стороны город-
ских властей. Во многих городах Севера Французского королевства
она не ограничивалась номинальным назначением “администраторов”,
как в Барселоне (до XV в.). В 1377 г. городские власти Гюйи создали
специальную комиссию по расследованию “мошенничества”, похожая
ситуация зафиксирована в 1444 г. в Льеже, где виновные в злоупотреб-
лениях при распределении милостыни держали ответ перед магистра-
том. В некоторых случаях городские эшевены стремились попросту
313
распорядиться доходами “Столов”, как, например, в 1429 г. в Фоссе, где
они были использованы для обновления городских монументов.
Эти и подобные факты симптоматичны, как отражение глубинных
социально-экономических процессов, не обошедших стороной и благо-
творительную практику городов, которая все больше и органичнее
вписывалась в пространство их товарно-денежного хозяйства и отно-
шений. Благодаря завещательным легатам и вкладам-пожертвованиям
“Столы” (как, впрочем, и такие формы благотворительности, как бан-
ки (фонды) кредитования и поддержки бедных - итал. Monti frumentari,
фр. Monts-de-pietd, распространявшиеся с конца XV в., и госпитали), со
временем сосредоточили в своих руках значительные земельные иму-
щества и ренты. И чем богаче был приход, тем внушительнее они вы-
глядели. Йо “Столы” стремились не только к обладанию недвижимо-
стью, но и к приумножению. Документация этих учреждений, как по-
казывает М. Молла, в XV в. повсеместно - в Монсе, Лувене, Антверпе-
не, Льеже, как и в городах других регионов, свидетельствует о скрупу-
лезности и точности в ведении дел, касающихся управления патримо-
нием и новых приобретений. Администраторы искусно использовали
рыночную конъюнктуру и игру цен для выгодных приобретений земли
и рент, кредитных операций с уже имеющимся их фондом.
Большую часть того, что приобреталось на доходы от земли, рент,
пожертвований и распределялось в определенные дни недели и по
праздникам, составляли хлеб, одежда, обувь, мясо, вяленая рыба, го-
рох, растительное масло, вино и пиво, а также - топливо. Запасы скла-
дировались в специальных помещениях единого жилого комплекса, в
котором (как, например, в брюссельском Jhessthuis) находились также
кухня, спальня, комната и зал раздач. Количество выдаваемых продук-
тов питания, их калорийность, как показывают исследования бельгий-
ских историков, варьировали не только от города к городу, но и от при-
хода к приходу. Самыми большими раздачами в Брюсселе славился
Сент-Гудульд - главный из шести “Столов” этого города. В этом он
превосходил даже “Большой стол” в Лувене. Раздачи сильно сокраща-
лись в годы неблагоприятной конъюнктуры, неурожая, эпидемий или
военных опустошений. В таких случаях на помощь приходили город-
ские власти, проводившие специальные закупки продовольствия и рас-
пределение его среди нуждающихся. Так было, например, в последние
два десятилетия XV в. в Лейдене, Амстердаме, Брюсселе, когда тради-
ционные и постоянно функционирующие институты благотворитель-
ности оказались не в состоянии справиться с наплывом нуждающихся.
Божий дом для “честной" бедности
Но при всей своей популярности благотворительная практика рас-
пределения “милостыни” по приходам оказывалась все же недостаточ-
но эффективной ни для того, чтобы обеспечить несчастным жизнь, ни
для того, чтобы убрать их с улиц, смягчить социальную напряженность
в обществе и освободить его от лицезрения калек и нищих. Если по от-
ношению к бродягам и так называемым “здоровым” нищим этого стре-
мились достичь начиная с конца XTV в. путем принудительного труда,
314
то для “честной” бедности инструментом социальной изоляции стано-
вятся с этого же времени богадельни, приюты, госпитали и лазареты.
Исследователи фиксируют в позднее средневековье интенсивный
процесс реформирования существовавшей традиционной госпитальной
системы. Процесс этот протекал в нескольких направлениях, в частно-
сти в направлении постепенного усиления контроля за их деятельно-
стью со стороны мирских, в том числе коммунальных властей и в ко-
нечном счете - перехода к ним инициативы основания и содержания
госпиталей. Один из ярких примеров тому дает Германия, где это про-
изошло уже в XIV - начале XV в. Наибольшая активность в этом отно-
шении характерна для городов северных немецких земель и Юго-Запа-
да. Контроль или прямое управление городской администрации госпи-
талями входит в практику с XIV в. в Нидерландах; фиксируется во мно-
гих французских городах: Мерекуре, Санлисе, Сент-Омере, Турне» Ип-
ре; с XV в. - в Лилле, Каене, Ренне, Нанте. Процесс коммунализации
сопровождался здесь перестройкой уже существовавших заведений та-
кого типа, их расширением и переоборудованием, как, например, в Ди-
жоне в 1481 г. В 1500 г. обновленный Божий дом смог принять здесь
около полутора тысяч бедняков. Наряду с этим на коммунальные сред-
ства, как, например, в Эксе (1437 г.) или в Нанте (конец XV в.), созда-
вались новые учреждения такого типа.
Другое направление процесса реформирования госпитальной систе-
мы нашло отражение в постепенно усиливающейся тенденции к укруп-
нению благотворительных учреждений, их слиянию или объединению
вокруг лучше оборудованного и экипированного нового госпиталя или
более устойчивого в хозяйственном отношении уже существующего. Во
Франции, как показывает М. Молла, эта тенденция дала знать о себе уже
между 1370-1380 гг. в Экс-ан-Провансе, когда госпиталь Сен-Жак анне-
ксировал госпиталь Сент-Мари-Маддален; около 1400 г. он, в свою оче-
редь, был объединен властями с госпиталем Сен-Совер. В 1581 г. про-
изошло полное слияние госпиталей города в один большой.
Тенденция к объединению госпиталей и строительству новых
больших учреждений с XV в. фиксируется практически повсеместно и
прежде всего в крупных городах Италии и Испании. Процесс этот, как
полагает исследовавший его М. Молла, был порожден совокупным
действием многих факторов: усилением пауперизации населения и ро-
стом числа бедных в городах; стремлением властей к повышению эф-
фективности и рентабельности госпитального дела. Но к этому под-
талкивало, особенно в крупных городских центрах, и развитие систем
коммуникаций, так же как и прогресс медицины и укреплявшееся в об-
ществе сознание важности филантропии. Наличие большого центра
для приема бедных типа, например, венецианского Кампо Сант-Анто-
нио (1471), являлось предметом гордости горожан и властей и прести-
жа города. Концентрация больших госпиталей отвечала и архитектур-
ной программе ренессансного урбанизма.
Наиболее характерным со всех этих точек зрения М. Молла счита-
ет пример Милана. Инициатива создания здесь знаменитого Л’Оспеда-
ле Маджоре, исходившая от архиепископа кардинала Энрико Рампини,
была поддержана горожанами и принята Франческо Сфорца; она сни-
315
скала одобрение папы. Госпиталь мыслился как Град Милосердия
функциональный ансамбль, организованный вокруг внутреннего дяп
ра, он воспроизводил в плане форму креста. Архитектором, реал и ю
вавшим эту идею, был Антонио Аверлино - знаменитый Филарет. Та»
“бедность заняла свое место в идеальном городе Ренессанса” (М. Мол
ла). Идея госпиталя как гостеприимного Града Милосердия и Приют»
бедных нашла свое отражение в парижском Отель-Дье и в главном гос
питале Толедо; в лиссабонском Де Тодос ос Сантос и в Дель Рей Бур
госа; новые госпитали такого типа известны в баварском Ингольштад
те и в Лондоне и многих других европейских городах.
Стремление к рационализации, пронизывающее госпитальную ра
форму XV-XVI вв., нашло отражение и в углублении наметившейся
уже ранее специализации подобных учреждений, отражавшей также и
прогресс медицины, и общественные потребности. Бедные, но здоро
вые отделяются от больных и умирающих. Престарелые обычно рат
мещались в общих госпиталях, но в эту эпоху были уже и специальные
приюты для них» как, например, в Аугсбурге (1353), Бремене (1366). (’
конца XIV в. появляются хосписы для душевнобольных - в Лондона
(1370), Гамбурге (Толлкисте, 1375), Нюрнберге (середина XV в.). В
Брюсселе в конце XV в. начал действовать специальный госпиталь для
сифилитиков; в течение XVI в. подобные учреждения были открыты
в Страсбурге, Нюрнберге, Эрфурте, Люнебурге и в различных горо-
дах Италии (так называемые “госпитали для неизлечимых”). Общест-
во стремилось изолировать и моряков с асоциальным поведением.
Приюты для них известны во Франкфурте (1399), Любеке, Бамберге,
Эслингене, в Валенсии, Сарагосе и др. В госпиталях некоторых горо-
дов, как, например, в Кёльне, для них были отведены отдельные залы.
Во многих госпиталях появляются специальные помещения и для ро-
жениц.
Со второй половины XIV в. практически во всех городах, но осо-
бенно - Западной и Южной Европы получают распространение госпи-
тали для детей. Одним из первых был госпиталь Сен-Эспри-ан-Грев,
основанный в 1363 г. парижским братством для брошенных и незакон-
норожденных детей и тех, чьи родители умерли. В 1409 г. здесь насчи-
тывалось до 50 детей, веком позже - 200. Аналогичные дома (“Божьих
детей” или “Невинных”) существовали во многих других французских
городах; они известны в Генуе и во Флоренции, в Вене, Кракове, Уль-
ме, Лондоне. В XV-XV1 вв. широко распространяются профессиональ-
но ориентированные госпитали и приюты, как, например, “рыбаков” и
“работающих на галерах” - в средиземноморских городах, или “солева-
ров”- в Лондоне (1454). Подчас специализация диктовалась и специфи-
ческими местными потребностями, как, например, в Кёльне, где суще-
ствовал “приют” для евреев, принявших крещение или катехизис, или
“убежища для раскаявшихся”, известные со второй половины XIV в. в
Авиньоне, Марселе, Венеции, Страссбурге, Эрфурте, Париже и т.п.
Конечно, углубление специализации, о чем наглядно свидетельст-
вуют все эта примеры, несомненно повышало “терапевтическую” эф-
фективность госпитальной системы, так же как и социальную, но пос-
леднюю - только лишь в той ее части, в какой она была ориентирова-
316
на на “своих”, “добрых” бедняков, поскольку она оставляла за бортом
нищих и бродяг, пилигримов - всех тех, кто в высокое средневековье
составлял большую часть посетителей и постояльцев ее учреждений -
приютов, госпиталей, Божьих домов, предоставляя заботу о них поли-
ции для бедных и другим репрессивным институциям.
ЛИТЕРАТУРА
Бессмертный ЮЛ. Жизнь и смерть в средние века. М., 1991.
Стоклицкая-Терешкович В.В. Очерки по социальной истории немецкого
города в XIV-XV вв. М., 1936.
Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада / Пер. с франц. М.» 1992.
Abel W. Agrarkrisen und Agrarkonjunktur. Hambourg; В., 1956.
Etudes sur histoire de la Pauvret6 I Sous la direction de M. Molla. Р.» 1974.
Vol. 1, 2.
Geremek B. Les Marginaux parisiens aux XlV-c - XV-e siecles. P., 1976.'
Geremek B. Le Marginal // L’Homme m£di£val / Sous la direction de J. Le Goff.
P., 1989.
Graus F. Pauvres des villes el pauvres des campagnes // Annales E.S.C. 1961.
Vol. 16.
Irsigler F., Lassotra A. Bettier und Gaukler, Dimen und Henker: Randgruppen und
Aussenseiter in K61n. K61n, 1984.
Le Goff J. Metiers licites ct metiers illicites dans L’Occident mddidval // Pour un
autre Moyen Age. P., 1977.
Le Goff J. Apostolat mendiant et fait urbain // Annales E.S.C. 1968. T. 23.
Le Goff J. Ordres mendiants et urbanisation // Annales E.S.C. 1976. T. 25.
Maschke E. Die Schichtung der mittelalterlichen Stadtbevolkerung Deutsch la nds
als Problem der Forschung // Stadte und Menschen. Wiesbaden, 1980.
Maschke E. Die Unterschichten der mittelalterlichen Stadte Deutschlands Ц
Ibidem.
Molla M. Les Pauvres au Moyen Age: Etude sociale. P., 1984.
В БОЛЬНИЦАХ И ЛЕПРОЗОРИЯХ
Больницы появляются в Западной Европе примерно с VI в. и пер-
воначально создаются при монастырях; предназначены они были для
бедняков, бездомных людей, нищих. Самыми старыми являются боль-
ницы в Лионе, Монте-Касино, Париже. Сперва они строились не по оп-
ределенному плану и могли помещаться в обычных жилых домах, при-
способленных для этой цели. Но постепенно появляется особый тип
больничных зданий. Кроме помещений для больных, там были хозяй-
ственные пристройки, комната для тех, кто ухаживал за больными, ап-
тека, а также сад, где росли наиболее употребляемые лекарственные
растения.
Иногда больные размещались в небольших палатах (по две крова-
ти в каждой), чаще же - в большом общем зале: каждая кровать в от-
дельной нише, а в середине - пустое пространство, где могли свободно
передвигаться больничные служащие. Чтобы больные, даже лежачие,
© Е.Е. Бергер
317
могли присутствовать на мессе, в углу зала для больных помещалась
капелла. В некоторых больницах самых тяжелых больных изолировм*
ли от прочих.
Когда больной являлся в больницу, его одежду стирали и прятали
в надежное место, вместе со всеми ценностями, которые при нем были.
Комнаты содержались в чистоте. В парижской больнице ежегодно ис»
пользовалось 1300 метел. Раз в году мыли стены. Зимой в каждой ком*
нате разжигался большой огонь. Летом сложная система блоков и ве-
ревок позволяла больным открывать и закрывать окна, в зависимости
от температуры. В окна были вставлены цветные стекла, чтобы смяг-
чить жар солнечных лучей. Число кроватей в каждой больнице зависе»
ло от размера помещения, причем в каждой кровати лежало минимум
два, а чатце - три человека.
Больница выполняла роль нс только лечащего учреждения, но и
богадельни. Больные лежали бок о бок со стариками и бедняками, ко-
торые, как правило, охотно поселялись в больнице: ведь там им был
обеспечен кров и еда. Среди обитателей были и такие, кто, не будучи
ни больным, ни немощным, по личным причинам желал окончить свои
дни в больнице, и за ними ухаживали, как за больными.
Одной из самых тяжелых болезней средневековья считалась леп-
ра (проказа), инфекционное заболевание, которое было занесено в
Европу с Востока и особенно распространилось в эпоху крестовых по-
ходов. Боязнь заражения лепрой была настолько сильна, что для изо-
ляции прокаженных принимались особые меры там, где из-за скучен-
ности населения болезнь передавалась быстрее. Против проказы бы-
ли бессильны все известные средства: не помогали ни диета, ни очище-
ние желудка, ни даже настой мяса гадюк, считавшийся самым дейст-
венным лекарством при этой болезни. Практически заболевший счи-
тался обреченным. При появлении первых признаков проказы челове-
ка отпевали в церкви, как если бы он был уже мертв, после чего ему
давали особую одежду, а также рог, трещотку или колокольчик для
предупреждения здоровых о приближении больного. При звуках тако-
го колокольчика люди в страхе разбегались. Прокаженному запреща-
лось входить в церковь или трактир, посещать рынки и ярмарки,
мыться в проточной воде или пить ее, есть вместе с незараженными,
прикасаться к чужим вещам или к товарам при их покупке, говорить с
людьми, стоя против ветра. Если больной выполнял все эти правила,
ему предоставлялась свобода.
Но существовали и особые заведения, где содержались больные
проказой - лепрозории. Первый лепрозорий известен в Западной
Европе с 570 года. В период крестовых походов их число резко уве-
личивается. В лепрозориях действовали строгие правила. Чаще все-
го они помещались на окраине города или за городской чертой, что-
бы уменьшить контакты прокаженных с жителями города. Но ино-
гда родственникам позволялось посещать больных. Основными ме-
тодами лечения были пост и молитва. В каждом лепрозории был
свой устав и своя особая одежда, служившая опознавательным зна-
ком.
318
ЛИТЕРАТУРА
Ковнер С. Средневековая медицина. СПб., 1898. Т. 1-2.
Фуко М. История безумия в классическую эпоху. М., 1998.
Rjisman D. The Stone of Medicin in Middle Ages. N.Y., 1936.
“РЕМЕСЛО ВОРОВСТВА”
(несколько штрихов
к портрету средневекового преступника)
В последние годы, в связи с особым вниманием к социальной исто-
рии, к историко-антропологическому анализу, обострился интерес к
феномену средневековой преступности как одному из существенных
компонентов жизни общества. Ниже речь пойдет о специфических
представителях преступного мира средневековой Франции и Бургундии
- о ворах-профессионалах. Особенности их жизненной позиции будут
рассмотрены на примере нескольких банд, действовавших в Париже и
Дижоне в конце XIV - первой половине XV века, о чем свидетельству-
ют материалы судебной практики: регистры парижского Парламента и
тюрьмы Шатле и архив прокурора Дижона.
Первый вопрос, который здесь возникает: можно ли в действи-
тельности назвать воровство “городским” преступлением? Вопрос этот
отнюдь не праздный. На фоне прочих уголовных преступлений, проис-
ходивших в средневековом городе, воровство занимало вовсе не лиди-
рующее положение. Его охотно прощали, а если и наказывали, то весь-
ма умеренно. Причину такого снисходительного отношения современ-
ные исследователи видят в учете судьями бедного и даже бедственного
положения многих горожан в конце XIV - начале XV века, в следова-
нии Грациану (1140), который разрешал прощать воровство, совершен-
ное в случае “крайней необходимости”. По сравнению с воровством
“городским” преступлением следовало, скорее, назвать убийство. Если
довериться статистике, то в Париже конца XTV века на долю убийства
приходился 51 % всех прощенных преступлений (тогда как на долю во-
ровства - всего 23%). В основе убийства чаще всего лежали оскорбле-
ние, ненависть, месть - чувства, которым тесное городское существо-
вание придавало в средние века особую значимость и силу. Не менее
“городскими” можно считать и преступления, совершаемые на сексу-
альной почве, чему весьма способствовала большая концентрация жен-
ского населения: молоденьких служанок, незамужних женщин и вдов.
Что же касается воровства, то наряду с теми, кто нарушал закон слу-
чайно или по нужде, существовали профессиональные преступники -
целые банды воров, избиравшие местом действия именно город.
Проблемы городской преступности постоянно занимали умы чи-
новников, ответственных за сохранение мира и порядка в обществе. Ре-
шению этого вопроса был посвящен, в частности, ряд ордонансов кон-
ца XIV века во Франции. Оставляя в стороне экономические причины
их появления (связанные с проблемой занятости населения), рассмот-
© О.И. Тогоева
319
рим более пристально, кем же, в представлении чиновников, были лиг
ди, чье пребывание в городе (в Париже) являлось нежелательным. Во
первых, потенциальными преступниками считались те, кто отказывал*
ся работать и вел разгульный образ жизни, посещая кабаки и публич-
ные дома. Эти лентяи подавали “дурной пример” окружающим, прово-
дя все свое время за азартными играми и выпивкой под предлогом то-
го, что заработная плата недостаточно высока. Во-вторых, большая
часть этих людей, по мнению авторов ордонансов, вообще не имела ни-
какой достойной профессии (metier) и могла с полным основанием
быть выслана из города на сельскохозяйственные работы. Тем более,
что беспорядочный образ жизни, который они вели, бродяжничество
повышало возможность совершения преступления.
Важно отметить то обстоятельство, что во всех ордонансах особый
упор делается на городском образе жизни этих “преступников”. Как
-отмечал Конрад Лоренц, “скученность множества индивидов на малом
пространстве приводит к притуплению всех социальных реакций... Воз-
растающая готовность к агрессивному поведению является характер-
ным следствием скученности”. Экономические причины насильствен-
ного изгнания нежелательных элементов из Парижа и других европей-
ских городов, таким образом, сочетались со стремлением 'гиновников
свести к минимуму деятельность преступного мира внутри городских
стен.
Таково было мнение властей. Гораздо сложнее, но много интерес-
нее, взглянуть на ту же ситуацию глазами самих преступников: попы-
таться выяснить их отношение к собственной противоправной деятель-
ности, к своему образу жизни, в частности, понять причины их привя-
занности к городу.
Город представлял собой идеальное место для создания и сущест-
вования банды. На его улицах можно было встретить кого угодно. Сю-
да тянулись торговцы и ремесленники, разорившиеся в войну крестья-
не и бывшие солдаты (особенно охотно пополнявшие ряды професси-
ональных преступников). Местом встречи будущих компаньонов обыч-
но становилась таверна, церковь или просто улица; один приводил при-
ятеля, другой - брата, у третьего был знакомый слесарь или ювелир -
и дело постепенно налаживалось. Здесь же, в городе, легче было най-
ти и сбыт для украденного, и затеряться в случае опасности в толпе.
Для того чтобы было проще найти друг друга, члены банды пользова-
лись широчайшей системой опознавательных знаков: метками на оде-
жде и шапках, жестами и, конечно, жаргоном. Так, например, воры из
банды Жана ле Брюна, промышлявшей в Париже в конце XTV века,
при встрече со знакомыми скупщиками краденого должны были осо-
бым образом почесать нос, если у них имелся “товар на продажу”. А
банда Кокийяров, пойманная в 1454 г. в Дижоне, разработала свой соб-
ственный язык (“certain langaige de jargon”).
Союз скрепляла совместная трапеза, стакан вина и клятва - дейст-
вия, имевшие в глазах участников почти магическое значение. Здесь
же впервые звучали слова, в которых проявлялось отношение будущих
компаньонов к воровству - отношение к нему как к самостоятельной и
достойной профессии.
320
Обычно в клятве воровство именовалось “ремеслом”, дающим ста-
бильный “заработок”. Члены банды ле Брюна, в частности, “обещали
и поклялись друг другу, что всю свою жизнь они не станут заниматься
никаким иным ремеслом (metier), а только заработком (gaigner) везде,
где найдут. И под заработком они понимали и понимают воровство
(cmbler)...”. Один из сообщников прямо объяснял судьям, что «слово
“зарабатывать” значит - воровать». А сам Жан ле Брюн, призванный
дать показания против своих компаньонов, использовал выражение
“ремесло воровства (mestier de larrecin)”.
Таким образом, перед нами предстает весьма специфическое отно-
шение к преступлению. Причем, воровство считают не просто профес-
сией - в нем, как и в любом ремесле, наблюдается определенная специ-
ализация, известная не только самим ворам, но и судьям.
Мы обладаем весьма скромной (но тем более ценной) информа-
цией о наличии профессиональной специализации в средневековом
воровском мире. Уже в XIII веке в Париже существовала банда “гряз-
ных Бобуинов” (“li vilains Baubuins”), которые заманивали просто-
филь в собор Парижской Богоматери и, пока те глазели на скульпту-
ры Пипина и Карла Великого, срезали у них с поясов кошельки. В
банде Жана ле Брюна некоторые специализировались на кражах со
взломом (“cisei”), другие - на открывании замков (“serourges”), третьи
предпочитали скупать краденое. В одном из дел, разобранных в па-
рижском Парламенте в 1408 г., приводится целый список “многочис-
ленных воровских инструментов” для вскрытия “замков, сундуков и
замочных скважин”.
Однако наиболее полную информацию о специализации в воров-
ском мире мы можем получить из списка “профессионалов” банды Ко-
кийяров (Coquillards), который прокурор Жан Рабустель составил со
слов самих обвиняемых. Происхождение и значение слова “coquillard”,
к сожалению, не поддается точной дешифровке. Однако известно, что
позднее, в XVI веке, в Германии так назывались нищие, которые выда-
вали себя за паломников, возвратившихся из дальних странствий. При-
зывая не доверять этим попрошайкам, автор описания заявлял, что ко-
кийяры - “наполовину собаки, наполовину кошки, наполовину добрые,
наполовину злые, но по большей части - злые”.
В окончательном приговоре по делу Кокийяров упомянуто 62 че-
ловека, но только в 13 случаях судьи смогли установить прежнюю про-
фессию членов банды, в остальных они ограничились упоминанием
имени. Этот факт вовсе не случаен, он свидетельствует о том, что су-
дьи затруднялись подобрать название тому ремеслу, которым занима-
лись их “подопечные”, и что эти последние в действительности были
только ворами, то есть сделали воровство своей единственной профес-
сией. Они сами раскрыли секреты своего мастерства судьям, назвав им
следующие воровские “специальности”:
- “взломщик” (“crocheteur”) - тот, кто умеет открывать замки;
- “сборщик” (“vendengeur”) - тот, кто срезает кошельки;
- “насмешник” (“beffleur”) - это вор (“larron”), который заманивает
простофиль (“simples”) играть (в азартные игры - О.Т~)\
- “отправитель” (“envoyeur”) - убийца (с целью грабежа - О.Т.)\
11 Город..., том 2
321
- “грабитель” (“desrocheur”) - тот, кто ничего не оставляет тому,
кого он грабит;
- “кидала” (“planteur”) - тот, кто продает поддельные золотые
слитки и цепи и драгоценные камни;
- “мошенник” (“fourbe”) - тот, кто продает поддельные золотые
слитки или недоброкачественный товар и выдает себя за помощники
торговца; или тот, кто принимает на хранение вещи, (украденные) дру
гим Кокийяром, который ночевал с торговцем, священником или дру
гим (человеком);
- “совратитель” (“desbochilleur”) - тот, кто выигрывает в кости,
карты и другие игры у простофили все, что у него есть, и ничего ему нс
оставляет;
- “чистый” (“blanc coulon”) - тот, кто ночует с торговцем или дру-
гим (человеком) и крадет у него деньги, одежду и все вещи, выкиды-
вает их в окно своему сообщнику (“compaignon”), который там под-
жидает;
- “гуляка” (“baladeur”) - тот, кто заговаривает зубы священнику
или другому (человеку), которому они (Кокийяры - О.Т.) хотят про-
дать поддельный слиток, цепь или драгоценный камень;
- “шулер” (“pipeur”) - это игрок в кости и другие игры, в которые
он всегда выигрывает;
- “бретонец” (“breton”) - это вор;
- “напарник” (“conferment de la balade”) - тот, кто идет следом за
“гулякой”.
В списке Кокийяров присутствует не только информация о специ-
ализации воров, но и указания на возможность карьеры, так сказать
профессионального роста. Как и любое иное ремесло, считали члены
банды, воровство является наукой, а потому, естественно, существова-
ли те, кто ею уже достаточно овладел (“ung long... qui est bien subtil en
toutes sciences”), и те, кому нужно было еще подучиться (“ung gascatre ...
qui n’est pas encoir bien subtil en la science de la Coquille”). На самой вер-
шине иерархической лестницы стоял “мэтр” (“maistre”) - тот, кто мог
обмануть богача.
Специализация воров не только придавала профессиональный ха-
рактер их деятельности. Она создавала внутри преступного мира свое-
образный неписаный кодекс поведения, нарушив который, вор автома-
тически лишался поддержки своих собратьев. “Когда они спорят, каж-
дый предъявляет своему компаньону претензии (rcprouche) в том, что он
умеет (de quoy il scet servir) в их науке (en la science)”, - отмечалось в ма-
териалах следствия по делу Кокийяров. Помимо знания своего дела, в
жизни настоящего вора-профессионала были важны верность избран-
ному ремеслу и уклонение от других видов преступной деятельности.
Пойманный в 1389 году Жан ле Брюн отмечал в своих показаниях, что
один из его сообщников, некий Раулин дю Прэ, - “человек, имеющий
очень плохую репутацию среди компаньонов, занимающихся ремеслом
воровства”, поскольку двое его братьев были казнены в Лаоне за убий-
ства. А свидетель по делу Кокийяров характеризовал их как “работни-
ков в сфере воровства и обмана” (“ouvriers de faire les larrecins et
tromperies”) и “не смел сказать наверное, совершали ли они убийства”.
322
Факт свидетельства одного вора против другого вызывает боль-
шой интерес. В принципе, такое доказательство вины не считалось в
средневековом суде правомочным: человек, обвиняемый в уголовном
преступлении, не мог выступать свидетелем. Однако судьи поступали
так каждый раз, когда речь заходила об организованной преступности
- например, о банде воров. По всей видимости, они de facto признавали
существование в преступном мире профессиональных групп, замкну-
тых и организованных до такой степени, что только их члены могли
дать показания против собственных “коллег“.
Однако типичное свидетельство против компаньона выглядело
обычно так: “занимается по ночам недозволенными делами в обще-
стве воров и убийц, сам является опасным вором и убийцей, публич-
ным сквернословом, игроком в фальшивые кости... бродягой, кото-
рый ничем не занимается”. Здесь уже нет и намека на “профессиона-
лизм”, скорее, это весьма общая, стереотипная характеристика неко-
его человека, нарушившего определенные общепринятые нормы по-
ведения.
Последнее обстоятельство очень важно для понимания средневе-
ковой преступности и отношения к ней в обществе. Мир преступников
выступает здесь как слепок с мира обыкновенных людей, не нарушаю-
щих закон. Разграничение воровского ремесла на отдельные специали-
зации и его внутренняя структура весьма напоминают профессиональ-
ное деление традиционного городского общества, обычного ремеслен-
ного цеха. Но к этой социальной иерархии добавляются и морально-
нравственные нормы, нарушитель которых всегда считается преступ-
ником. Наличие таких норм в самом преступном мире позволяет с дос-
таточной степенью уверенности предположить, что его представители
отнюдь не считали себя “исключенными” из общества добропорядоч-
ных граждан. Напротив, они всячески старались подчеркнуть нормаль-
ность своего образа жизни, “ремесленный”, а следовательно “город-
ской” характер деятельности. Они считали себя достойными людьми, а
вовсе не маргиналами.
Собственно, ничто и не могло по-настоящему исключить их из
жизни общества. Преступники-профессионалы, как точно отметила
К. Товар, жили в “симбиозе” с городским населением, они могли даже
сотрудничать с властью, особенно со знатью, которой служили в каче-
стве наемников во время войны или в качестве слуг в мирное время.
Так же, как и остальные горожане, они обзаводились домами и семья-
ми, имели многочисленных знакомых, которые чаще всего и не подоз-
ревали о преступном характере их занятий. Ярким примером такого
“сосуществования” может служить дело Жака Бино, состоявшего на
службе во дворце французской королевы. В 1406 г. он и его банда об-
винялись в краже на сумму в 4 тысячи флоринов, были признаны ви-
новными и понесли наказание. В банду, помимо самого Бино, входили
его жена, некий Гийом ле Льевр, золотых и серебряных дел мастер, и
еще несколько человек, связанных между собой, по их собственным
словам, “узами родства и дружбы”. Известность же это дело получило
лишь потому, что кража была совершена в “гардеробе королевы” и
стоимость вещей была слишком высока. Но до этого момента никто,
11*
323
по всей видимости, и не подозревал об истинных склонностях Жака Би
но и его семьи.
К сожалению, недостаток информации не позволяет нам продол
жить на данном этапе исследование системы жизненных ценностей
средневековых преступников-профессионалов. Однако те немногие
сведения, которые содержатся в судебных документах, отражают весь-
ма любопытное видение мира и своего места в нем. Не говоря уже о
том, что оно полностью противоположно представлениям чиновником,
стоит еще раз подчеркнуть мысль о неразрывном сосуществовании и
восприятии средневековых преступников их мира и мира обычных лю-
дей. В мире воров-профессионалов действует совершенно та же систе-
ма социальных и профессиональных связей: те же нормы поведения в
коллективе, тот же кодекс чести, тс же правила “ремесленного” цеха.
, Их отношение к самим себе как к добропорядочным гражданам на-
ходит и обратный отклик, что особенно заметно на примере дела Жака
Бино. Присутствие в городе профессиональных преступников, в том
числе воров, не вызывало, по всей видимости, страха у прочих горожан,
Это были “свои” люди: знакомые, соседи по дому, прихожане той же
церкви, с ними можно было пропустить стаканчик в ближайшем кабаке
и поболтать о том, о сем. Боялись же горожане “чужих” - тех, кто при-
ходил неизвестно откуда, например, цыган, которых все поголовно счи-
тали ворами. Преступник, совершивший злое дело и заслуживающий на-
казание, по мнению городских жителей, сам горожанином не был, да и
не мог быть. Его представляли как “шпиона”, “лесного разбойника”,
“грабителя с большой дороги”. Он был выходцем из мира, лежащего за
пределами городских стен. Конечно, таинственный и ужасный мир пре-
ступников уже начинал вызывать к себе интерес - и не только утилитар-
ный, чисто правовой (об этом, в частности, свидетельствует составление
документов, подобных списку банды Кокийяров). Появлялось недоверие
к нищим и попрошайкам, и ходили слухи о том, что они воруют детей.
Но в целом городское население конца XIV - середины XV в. еще не
осознавало присутствия в своих рядах профессиональных преступных
элементов, которых на самом деле так боялось.
ЛИТЕРАТУРА
Bellamy J. Crime and Public Order in England in the Later Middle Ages. London;
Toronto, 1973.
Chiffoleau J. Les justices du Pape. Delinquance et criminalitd dans la region
d’Avignon au XlVe sifccle. P„ ' 1984.
Gouvreur G. Les pauvres ont-ils des droits? Recherches sur le vol en cas d’extrdme
nec£ssitd depuis la Concordia de Gralien (1140) jusqu a Guillaume d’Auxerre (mort en
1231), Rome; P., 1961.
Gauvard C. Violence citadinc et reseaux de solidarity L’example fran^ais aux
XlVe et XVe sidcles // Annales E.S.C. 1993. № 5. Septembre-octobre.
Geremek Br. Les marginaux parisiens aux XlVe et XVe sidcles. P., 1976?
Gontier N. Cris de haine el rites d’unitd: La violence dans les villes, Xlllc-XVIe
sifccle. Brepols, 1992?
Madero M. Manos violcntas, palabras vedadas: La injuria en Castilla у Leon (sig-
los XIII-XV). Madrid, 1992.
ЭТИ РАЗНЫЕ, РАЗНЫЕ, РАЗНЫЕ ГОРОДА...
ФРАЙБЕРГ - ГОРОД РУДОКОПОВ
Празднуя в 1986 г. свой 800-летний юбилей, Фрайберг не мог
предъявить “свидетельство о рождении” - документ, подтверждающий
факт основания города. Может быть, княжеская грамота просто не
дошла до наших дней, но, возможно, ее и не было вовсе. Известно
лишь, что после открытия в 1168 г. месторождений серебряной руды в
этой лишь недавно населенной области Мейсенской марки стал стре-
мительно развиваться горнорудный промысел. Население быстро при-
бывало, и благодаря этим новым поселенцам из деревни Кристианс-
дорф в середине 80-х годов XII в. возник город, ставший важным эко-
номическим центром. Первоначально деревня и связанное с ней торго-
во-ремесленное поселение образовали своего рода княжеский пфальц.
Маркграф Оттон Богатый повелел для обеспечения управления рудни-
ками соорудить бург, хозяйственное подворье и дома для своих слуг, а
также церковь Св. Марии. Обретение поселением статуса города про-
изошло в 1185/86 г., когда ему было пожаловано городское право. То-
гда же он получил и свое впервые документально засвидетельствован-
ное в 1218 г. название - Фрайберг, что означает “свободная гора”. В на-
звании нашел отражение тот факт, что горные разработки велись на
“свободной горе”, т.е. в области, где любой мог заниматься разведкой
и эксплуатацией рудных месторождений, выплачивая маркграфу и вла-
дельцу горной регалии соответствующие денежные суммы. Во главе
города тогда было поставлено специальное должностное лицо марк-
графа - городской фогт.
Быстрое развитие горнорудного промысла, торговли и ремесла
привело к тому, что уже к 1225 г. Фрайберг стал не только крупнейшим
городом маркграфства, но и одним из важнейших экономических цен-
тров Германии. В 1227 г. он обрел свой первый, выполненный в роман-
ском стиле герб и городскую печать. Наличие печати служило выраже-
нием самостоятельности городской общины, обладавшей правами са-
моуправления. В городском совете, с 1291 г. возглавлявшемся бургоми-
стром, заседали представители патрициата, составлявшего сравнитель-
но небольшую часть населения города. Преобладали средние бюргеры,
владевшие собственным домом, обладавшие полными правами граж-
данства, но не имевшие привилегий. В середине ХШ в. таких насчиты-
валось 600-700 семей: торговцы, ремесленные мастера, горные масте-
ра, преуспевавшие забойщики, извозчики с собственной упряжкой.
Третий, низший слой составляли поденщики, подмастерья, домашняя
прислуга и прочий люд, работавший ради куска хлеба. Но и представи-
© В.Д. Балакин
325
тели этого слоя пользовались защитой от произвола феодалов. Многие
из них, привлеченные горнорудным бумом, пришли в город, на рудни
ки и плавильни, еще не обладая никакой специальностью. Поденная
работа служила для них своего рода переходной стадией на пути обре-
тения всех прав гражданства. В период, когда горнорудная промыш-
ленность Фрайберга была на подъеме, шанс обзавестись собственно-
стью был вполне реален.
Слава города создавалась трудом его бюргеров, прежде всего
горняков. В ХШ в. на территории, примыкавшей к городу и являв-
шейся собственностью городской общины, насчитывалось до 200 руд-
ников и около 50 плавилен. Работы начинались с разведки месторож-
дения. Свобода занятия горным промыслом не только давала права,
но и налагала обязанности: начатую проходку шурфа нельзя было
прерывать, иначе разработку передавали другому. Когда находили
рудоносную жилу, докладывали горному мастеру, который и прини-
мал решение о предоставлении рудничного участка. Собственником
месторождения был владелец горной регалии, а не горняк, который
на определенных условиях мог лишь добывать руду. Поскольку раз-
работка рудных залежей требовала значительных материальных за-
трат, создавались товарищества, в которых помимо самих горняков
участвовали своими капиталами представители фрайбергского пат-
рициата. Могли иметь свои доли в горном промысле также торговцы
и ремесленники Фрайберга.
Наибольшую выгоду от эксплуатации серебряных рудников извле-
кал маркграф, получавший десятую часть всего добываемого серебра
и пользовавшийся весьма прибыльным правом чеканки монеты. Сбор-
щик десятины серебра, одновременно стоявший на страже и других
горнопромышленных прав маркграфа, и монетный мастер, исполняв-
ший обязанности княжеского эконома, по рангу были первыми чинов-
никами, к которым позднее добавился горный мастер. О чеканке моне-
ты во Фрайберге источники впервые упоминают в 1244 г. Монетные
мастера обычно принадлежали к пагрицианской верхушке. Патрициат
Фрайберга пытался отвоевать у маркграфа как можно больше уступок
и весьма преуспел в этом. Городской совет в конце ХШ в. обладал
большими привилегиями: право производить обмер горнорудных уча-
стков, устанавливать черту города, промысловый суверенитет, рыноч-
ное право, беспошлинный и беспрепятственный провоз товаров по тер-
ритории Мейсенской марки и Тюрингии, налоговый суверенитет, авто-
номия в судебных вопросах и законодательстве, касающемся города и
горнорудного промысла на подвластной ему территории. Совет города
Фрайберга исполнял функции верховного суда по делам, касающимся
горнорудной промышленности.
С 1294 г. во Фрайберге началась письменная фиксация городского
и горного права, уже давно действовавшего в качестве обычного пра-
ва. Оно обеспечивало интересы бюргеров и контроль над горнорудной
промышленностью. Городское право распространялось на всех зани-
мавшихся горным промыслом - они были гражданами Фрайберга и
пользовались правовой защитой от посягательств со стороны местных
феодалов.
326
Еще в 1263 г. Фрайберг получил ярмарочную привилегию. Пос-
кольку подобного рода документы зачастую лишь фиксируют старин-
ный обычай, вероятно, так было и в данном случае. Ярмарка во Фрай-
берге начиналась 26 июля и продолжалась две недели, занимая проме-
жуточное положение между весенней и осенней ярмарками в Лейпци-
ге. Таким образом, Фрайберг стал одним из центров региональной тор-
говли. Дефицит продовольствия, вызванный тем, что основная масса
населения была занята промыслом и ремеслами, покрывался за счет
подвоза зерна и мяса из Чехии.
На рубеже ХШ и XIV вв. добыча серебра на фрайбергских рудни-
ках достигла своего первого пика. Со временем самой большой проб-
лемой горного промысла стала все возраставшая потребность в капи-
талах. К середине XIV в., когда истощились месторождения, залегав-
шие на поверхности, горнякам пришлось углубляться на 10-14 метров.
Разработка на такой глубине была возможна лишь при условии непре-
рывной откачки воды из шахт, что существенно повышало производ-
ственные затраты. Добыча серебра на фрайбергских рудниках, дости-
гавшая в 1353-1357 гг. около 2500 кг в год, стала стремительно падать,
и в период с 1458 по 1485 г. оказалась на низшем уровне - около 170 кг
в год. Без материальной поддержки со стороны маркграфов горноруд-
ная промышленность Фрайберга, вероятно, прекратилась бы вовсе.
Но еще больше выручала город в этот трудный период транзитная
торговля, долгое время находившаяся в тени горнорудной промышлен-
ности, занимавшая подчиненное положение по отношению к этой глав-
ной отрасли хозяйства. Шесть больших и восемь менее значительных
дорог пересекались во Фрайберге, делая его перворазрядным транс-
портным узлом. Благодаря наличию привилегий (право складирования
товаров, беспошлинный и беспрепятственный провоз их по территории
всей Мейсенской марки и др.) Фрайберг стал центром транзитной тор-
говли. Его торговые связи распространялись на Южную Германию, Се-
верную Италию, Юго-Восточную Европу, Польшу, территорию Тев-
тонского ордена, ганзейские города на Балтике, Фландрию и Северную
Францию. Фрайбергские купцы занимались в основном транзитной
торговлей, так как город не имел ремесла, ориентированного на экс-
порт. Исключение составляли только сукноделие и добыча серебра,
находившаяся под контролем маркграфа. Собственное ремесло рабо-
тало на внутренний рынок. Товаров привозилось в город больше, чем
вывозилось из него, и торговый баланс был пассивным. Пока процве-
тали фрайбергские рудники и у людей были деньги, торговля тоже на-
ходилась в расцвете. Однако в период продолжительного кризиса гор-
норудной промышленности, вплоть до начала XVI в., Фрайберг в из-
вестной мере утратил значение экономического центра.
В XV в. центр тяжести все больше перемещался от горнорудной
промышленности и торговли на цеховое ремесло, которое экономиче-
ски окрепло, и возросла роль ремесленников внутри города. Число
представителей цехов (rectores manualium) среди членов городского со-
вета выросло с одного-двух в XTV в. до половины состава совета из 12
человек в середине XV в. Еще полнее были представлены ремесленни-
ки в коллегии городских шеффенов (scabini): в 1459 г. пять из семи. Ли-
327
дировали среди фрайбергских цехов суконщики. Это объяснялось, ви-
димо, тем, что сукноделие было здесь единственной отраслью ремесла,
производившей не только для внутреннего потребления, но и на экс-
порт. В середине XV в. цех сукноделов имел 4 цеховых мастера, тогда
как в других цехах (а всего их насчитывалось 20) было по 2.
Облик средневекового Фрайберга постоянно менялся из-за опусто-
шительных пожаров XIV-XV вв. Все постройки Старого города возни-
кли после 1500 г. От пригородов также ничего не сохранилось. В
XIV-XV вв. Фрайберг насчитывал около 5000 жителей. Его городские
стены приобрели законченный вид к концу XIV в. Снаружи город был
окружен рвом шириной 10 метров, наполенным водой. 39 крепостных
башен придавали городским укреплениям такую мощь, что Фрайберг
выдержал все осады вплоть до XVII в. включительно. В этом, возмож-
но, наиболее полно проявился деловой характер его бюргеров, не же-
лавших тратиться на пустяки. Вплоть до начала XVI в. в городе была
только одна школа при церкви Св. Марии, в коей обучали чтению,
письму, счету и азам закона Божьего. Единственной достопримеча-
тельностью, дошедшей до наших дней, служит романско-готический
собор, “Золотые ворота” которого (разумеется, их копию) можно ви-
деть в Музее изобразительных искусств им. А.С. Пушкина. Заверше-
ние средневекового периода в истории Фрайберга ознаменовалось ут-
ратой им своего значения одного из центров горнорудной промышлен-
ности Германии, что не было в полной мере компенсировано успехами
в иных областях экономики и культуры.
ЛИТЕРАТУРА
800 Jahre Freiberger Bergbau. Leipzig, 1970.
Geschichte der Bergstadl Freiberg I Hrsg. von H.-H. Kasper. Weimar, 1986.
ШТРАЛЬЗУНД - ТОРГОВЫЙ ГОРОД
В конце XII в., после покорения Генрихом Львом племен помор-
ских славян, на юго-западное побережье Балтийского моря устремил-
ся быстро нараставший поток крестьян-переселенцев из Нижней Сак-
сонии, Вестфалии, Гольштейна, Голландии, Фландрии. Вслед за кре-
стьянами на вендские территории потянулись купцы и ремесленники.
По соседству с княжескими бургами или в иных особенно удобных для
труда и жизни местах стали возникать купеческие и ремесленные посе-
ления, которые вскоре получали городское право. Инициаторами соз-
дания этих городских поселений были, прежде всего, купцы, заинтере-
сованные в торговле продовольствием и сырьем, поступавшими из
Прибалтики, которые можно было с большой выгодой продать в стра-
нах к западу от Эльбы. В те годы появился и Штральзунд. Сейчас это -
малоприметный город на северо-востоке Германии с населением око-
ло 70 тысяч человек, а 500 лет назад он играл в системе мировых тор-
© В.Д. Балакин
328
гово-экономических связей такую роль, на которую ныне могут пре-
тендовать разве что Гамбург и Роттердам.
Письменные источники и археологические материалы не позволя-
ют с достаточной точностью установить время возникновения Штраль-
зунда. Можно лишь предположить, что он, в отличие, например, от Лю-
бека или Ростока, нс имел в качестве предшественника славянское тор-
гово-ремесленное поселение или княжеский бург. Однако вероятно, что
на месте города или по соседству существовала славянская деревня при
паромной переправе через пролив Штрелазунд, отделяющий о. Рюген
от материка (antiquus navalis transitus, как говорится в древнейших гра-
мотах, пожалованных Штральзунду). Эта деревня, видимо, и дала назва-
ние, под которым он фигурирует в своем первом документальном упо-
минании, грамоте князя Вацлава I от 31 декабря 1234 г. о предоставле-
нии городского права, - Штралов. Одно бесспорно: Штралов-Штраль-
зунд к этому моменту уже существовал как торгово-ремесленное посе-
ление. Застройка Штральзунда началась вокруг Старого рынка в север-
ной части (так называемый Старый город), к которой примыкала тер-
ритория, первоначально принадлежавшая князю и где в ХШ-XIV вв. на-
ходилась резиденция фогтов. Штральзунд быстро разрастался в южном
и юго-западном направлениях - так возник Новый город. В 1261 г. на-
чалось строительство городской стены, объединившей Старый и Но-
вый город. Штральзунд в первые десятилетия своего существования об-
ладал большой притягательной силой как для жителей близлежащей
округи, так и для переселенцев из далеких краев. Древнейшая городская
книга, которая велась с 1270 г., свидетельствует, что в Штральзунде по-
селились выходцы из Мекленбурга, Вестфалии, Гольштейна, Нижней
Саксонии, Померании, Нидерландов, Бранденбурга, Дании, Швеции,
Пруссии, Новгорода, Норвегии, Чехии и Италии. Однако с самого нача-
ла среди его жителей преобладали немцы.
К концу ХШ в. у пролива Штрелазунд уже стоял большой по тем
временам город. Через городскую стену, увенчанную многочисленны-
ми башнями, в него вели 10 ворот - 4 со стороны суши и 6 от гавани.
Быстрое строительство свидетельствовало о хозяйственном расцвете
города. Уже в XIII в. в нем появилось свыше 60 ремесленных специаль-
ностей. Процветали ремесла, обслуживавшие торговлю и судоходство:
судостроение, производство карабсльных снастей, бочек и ящиков. В
1393 г. в городе было 8 судоверфей.
Сколь бы велика ни была роль ремесленников в развитии Штраль-
зунда, не они доминировали в хозяйственной и политической жизни го-
рода, а купцы. Прежде всего транзитная торговля обеспечила Штраль-
зунду то важное значение, которое он имел на протяжении столетий.
Основу своего процветания штральзундские купцы заложили вывозом
местной продукции сельского и лесного хозяйства. Ассортимент пере-
возившихся товаров становился все богаче, и вскоре в нем уже преоб-
ладали предметы транзитной торговли: сукна из Фландрии, металлоиз-
делия и полотно из Вестфалии, шерсть из Англии, вяленая треска из
Норвегии, сельдь из Сконе, медь и железо из Швеции, зерно и древеси-
на из Пруссии, Польши и Литвы, меха и воск из Новгорода. Штраль-
зундские купцы все больше становились торговыми посредниками, за-
329
нимавшими ключевые позиции в товарообмене между Северной, Вос-
точной, Западной и Центральной Европой. Транзитная торговля по
морю имела для Штральзунда важнейшее значение, и не случайно на
его старейшей печати изображен когг - главное транспортное средст-
во ганзейского купца.
Принадлежность Штральзунда к Ганзейскому союзу существенно
повышала его экономический и политический вес. Города Северной
Германии, первоначально конкурировавшие друг с другом, пришли к
осознанию того, что у них больше общих интересов, чем поводов для
вражды, и это подвигло их на создание прочного союза, благодаря ко-
торому экономический, политический и военный потенциал каждого
отдельного*города заметно возрастал. Важнейшим мотивом при этом
являлось совместное приобретение торговых привилегий за границей.
Так, -в 1278 г. Любек, Висмар, Росток, Штральзунд и ряд других горо-
дов заключили с датским королем договор о беспошлинной торговле
на ярмарках в Хвидангере. Спустя 5 лет было подписано соглашение,
по праву считающееся важнейшей вехой на пути создания Ганзейского
союза - Ростокский земский мир 1283 г. Для поддержания безопасно-
сти в Юго-Западной Прибалтике Любек, Висмар, Росток, Штральзунд,
Штеттин, Грейфсвальд, Деммин и Анклам заключили этот договор с
князьями, которые тем самым признали бюргеров в известной мере
равноправными партнерами. Еще важнее было то, что города получи-
ли право создавать союзы для обеспечения взаимной безопасности,
чем они и воспользовались для освобождения из-под власти князей.
К середине XIV в. численность населения Штральзунда достигла 10
тысяч человек, и по меркам того времени он стал крупным городом.
Характерной чертой его хозяйственного развития оставалось дальней-
шее расширение транзитной торговли, благодаря чему возрастали его
экономическое и политическое значение, авторитет как города, вхо-
дившего в ядро Ганзейского союза. Хотя в этот период наблюдался и
рост выгодной для Штральзунда региональной торговли, все же реша-
ющее значение для него по-прежнему имела внешняя торговля, преж-
де всего со Скандинавией, Англией, Фландрией и Вестфалией. Торго-
вые связи с вестфальскими городами, особенно с Дортмундом, доказы-
вают, что штральзундские купцы успешно вели торговлю не только по
морю, но и по суше. О торговых отношениях Штральзунда со странами
Восточной Европы в первые две трети XIV в. известно мало, а о дело-
вой активности его купцов в Новгороде источники за этот период не
сообщают ничего.
Успешно развивалось в XIV в. и ремесленное производство
Штральзунда, что нашло свое выражение в росте числа ремесленни-
ков, особенно бочаров, а это, в свою очередь, косвенно подтверждает
успехи штральзундской торговли (бочки тогда были основной тарой
для перевозки большинства товаров). Не позднее середины XIV в.
оформился цеховой строй штральзундского ремесла. Хотя и ремеслен-
ники извлекли для себя выгоду из начавшегося после победы над фео-
дальными властями экономического подъема, их политическое поло-
жение в городе не улучшилось - по-прежнему господствовал купече-
ский патрициат.
330
Со Штральзундом связано одно из важнейших событии в истории
Ганзы - заключение 24 мая 1370 г. мирного договора между объеди-
нившимися в Кёльнскую конфедерацию 1367 г. ганзейскими и гол-
ландскими городами и Данией. Этот знаменитый Штральзундский
мир положил конец почти десятилетней борьбе между городами и
датским королем Вальдемаром IV, признавшим свое поражение. Под-
писание в Штральзунде столь важного договора свидетельствовало о
возрастании роли города, особенно в рамках так называемой венд-
ской Ганзы.
Эта победа городов дала новый импульс всей ганзейской торгов-
ле, в том числе и деловой активности Штральзунд ских купцов. Наб-
людался также рост в производственной сфере, особенно в области
судостроения. XV век был временем наивысшего расцвета Штраль-
зунда. В 1400 г. город насчитывал около 13 тысяч жителей, а к концу
века - до 15 тысяч. Важнейшими отраслями хозяйства оставались
транзитная торговля и судоходство. Сеть торговых связей Штраль-
зунда в это время еще более расширилась, особенно в северо-запад-
ном и юго-западном направлениях. Торговля со скандинавскими стра-
нами достигла не виданных прежде размеров. В транзитной торговле
Штральзунда тогда было занято 350 купцов. В специализированной
розничной торговле насчитывалось около 150 торговцев, действовав-
ших как в самом городе, так и в ближайшей округе. 50 судовладель-
цев объединились в компанию “Братство Святой Марии’1. Количест-
во судоверфей достигло 13.
Ремесло в Штральзунде продолжало сохранять мелкопроизводст-
венный характер. Процесс специализации в рамках отдельных отрас-
лей в XV в. шагнул еще дальше: в городе насчитывалось 85 ремеслен-
ных специальностей, работали 850 мастеров и около 900 подмастерьев
и учеников. Ю старших цехов включали в себя более половины всех ре-
месленников, насчитывая от 30 до 80 мастеров каждый: бочары, са-
пожники, мясники, рыбаки, портные, пивовары, пекари, кузнецы, ме-
ховщики и кожевники. Большую роль в хозяйственной жизни города
играли многочисленные (свыше 2 тысяч человек) наемные работники,
не являвшиеся полноправными гражданами: моряки, портовые рабо-
чие, носильщики, извозчики.
Экономические возможности города и наиболее зажиточной части
его жителей проявились в активной строительной деятельности XV в.
Возникли мощные городские укрепления. Представители патрициата
строили себе дорогие дома, в которых под одной крышей находились
деловые, хозяйственные и жилые помещения, а также склады для са-
мых ценных товаров. Наиболее замечательным светским сооружением
того времени является ратуша, величественный северный фасад кото-
рой по праву занимает место среди шедевров северогерманской кир-
пичной готики. Впечатляющего размаха достигло в XV в. строительст-
во в Штральзунде церквей. Было завершено сооружение начатых еще
в Х1П в. соборов Св. Николая, Св. Марии и Св. Якова. Храмы украша-
лись скульптурами и настенными росписями. Зато почти ничего не из-
вестно о музыкальной культуре Штральзунда того времени. Также об-
стоит дело и с литературой. Штральзундская хронистика довольно
331
поздно берет свое начало, лишь в XV в., и не идет ни в какое сравнение
с любекской или магдебургской. Будучи одним из богатейших ганзей-
ских городов, Штральзунд не стал крупным культурным центром Гер-
мании.
ЛИТЕРАТУРА
Fritze К. Die Hansestadt Stralsund. Schwerin, 1961.
Fritze К., Schildhauer J. Die Geschichte der Hanse. B., 1985.
Geschichte der Stadt Stralsund I Fritze K., Schildhauer J., Langer H. et al. Weimar,
1985.
. БРИСТОЛЬ - ГОРОД, ПОРТ,
РЕМЕСЛЕННЫЙ ЦЕНТР
Географическое положение Бристоля как бы естественно предо-
пределило ведущее значение города в торговле Западной Англии. В
качестве морского порта Бристоль был расположен очень удачно.
Благодаря теплому течению порт никогда не замерзает, из-за внезап-
ного сжатия длинного эстуария Северна в месте впадения в него реки
Эйвон приливы достигали в высоту до 30-40 футов, что приводило во
время отлива к очищению дна от ила. А слияние рек Эйвона и Фромы
обеспечивало защищенную от приливных волн и удобную для обороны
гавань. Бристоль был практически единственным крупным портом на
западном побережье, и то, что в месте его расположения сходились
большие внутренние водные пути, позволяло городу выполнять роль
не только морских ворот страны, но и собирающего центра для това-
ров обширного региона, включающего в себя области Уэльса, Корну-
олла и части Центральной Англии. В средние века сухопутный транс-
порт был медленным и дорогостоящим, поэтому расположение Бри-
столя поставило его в очень выгодные условия. Море позволяло вести
широкую внешнюю торговлю, а река Северн с впадающими в нее ре-
ками Эйвон, Фрома, Уай делала доступными для него даже централь-
ные графства.
Своим возвышением и благосостоянием жителей город в первую
очередь был обязан морской торговле, но Бристоль и его округа на про-
тяжении всего периода существования более чем какой-либо другой ре-
гион Англии (за исключением Лондона) проявляли постоянную про-
мышленную активность, и поэтому город является одним из старейших
ремесленных центров страны. С раннего периода катализатором ремес-
ленного развития Бристоля был его порт. Кроме ремесел, которые обес-
печивали потребности жителей, наличие порта стимулировало множест-
во вспомогательных производств, таких как парусное, канатное, произ-
водство цепей, бондарное (для производства бочонков и бочек, необхо-
димых для кораблей, совершавших длительные плавания). Возможность
вести широкую экспортную торговлю, которую предоставлял порт, спо-
собствовала расширению традиционных производств.
© Т.В. Мосолкина
332
Одним из самых ранних в Бристоле и окрестностях было производ-
ство шерстяных тканей, которое сосредоточивалось в пригороде Рэдк-
лиф на южном берегу Эйвона, вокруг церквей Храма и Св. Томаса-му-
ченика. Другим старейшим производством города было мыловарение,
которое обслуживало в первую очередь нужды шерстяной промыш-
ленности. Оно было первым ремесленным процессом, использовав-
шим преимущества местных запасов угля. Кроме мыловарения боль-
шое количество угля использовалось в пивоварении, изготовлении сте-
кла, гончарном деле и производстве металла. Наличие собственного
угля наряду с существованием порта было наибольшим преимущест-
вом Бристоля. Перечисленные отрасли производства не охватывают,
конечно, все количество ремесленных профессий, существовавших в
Бристоле, в котором, как и в любом средневековом городе, их был не
один десяток. В список плательщиков тальи 1313 г. в Бристоле были
включены лица 122 специальностей.
Важное место, которое занимал Бристоль во внешней торговле
Англии, не могло не влиять на специфику занятий и образ жизни его
граждан. Большая часть населения города была так или иначе связана
с функционированием порта - это не только моряки, но и ремесленни-
ки, связанные с обслуживанием и строительством кораблей, портовые
чиновники и различные поденщики. Кроме того, значительная часть
населения участвовала в торговле, которую Бристоль вел с Ирландией,
Францией и Испанией. Речь идет не только о крупных и средних куп-
цах, но и о рядовых горожанах, поручавших небольшое число своих то-
варов владельцам кораблей или факторам более крупных купцов. Ин-
тересно отметить, что в XIV-XV вв. во внешней торговле наряду с
мужчинами начинают участвовать женщины. И хотя чаще всего это
были вдовы купцов, которые продолжали или заканчивали дела своих
мужей, все же это свидетельствовало об изменениях в психологии сре-
дневековых горожан.
В городе, который являлся собирающим и распределяющим цент-
ром и крупнейшим портом страны, наиболее богатыми людьми были
те, кто занимался торговлей. Именно они играли главную роль в упра-
влении Бристолем начиная с XIV века. Первый городской совет, из-
бранный в 1344 г. в составе 48 человек, практически полностью состо-
ял из оптовых торговцев. В первой половине XTV в. господствующее
положение в городе занимали оптовые торговцы продовольствием, а
со второй половины века лидерство перешло к экспортерам сукна, в
число которых вошли и представители семей, торговавших зерном,
рыбой или вином.
История Бристоля показывает, насколько важную роль играла
внешняя торговля в развитии промышленности, поскольку возмож-
ность широкого сбыта производимой продукции стимулировала рас-
ширение ремесленного производства. На примере Бристоля видно, что
экономическое процветание было достаточно прочным только при ус-
ловии, если торговля опиралась на развивающуюся промышленность.
Бурное развитие промышленности и внешней торговли в
XIV-XV вв. не могли не сказаться на психологии средневековых горо-
жан. Особенно наглядно это проявлялось в Бристоле с его широкими
333
международными связями. Купцы и ремесленники, ежедневно встреча-
ясь с людьми из других стран, учились воспринимать себя не только как
жителей данного города (это они никогда не забывали), но уже как ан-
гличан, в отличие от иностранцев.
ЛИТЕРАТУРА
Calendar of the Close Rolls of the Reign of Edward III. L. 1896-1913. Vol. 8-14.
Calendar of the Close Rolls of the Reign of Richard II. L., 1914-1927. Vol. 1-6.
Calendar of the Charter Rolls of the Reign of Edward III - Henry V; 1341-1417.
L., 1916.
Calendar of the Patent Rolls of the Reign of Edward III. L., 1891-1916. Vol. 8-16.
Calendartof the Patent Rolls of the Reign of Richard II. L., 1895-1909. Vol. 1-6.
Calendar of wills proved and enrolled in the court of Husting, London: A.D.
1258-1688/Ed. by R. Sharpe. L., 1889. Vol. 1-2.
The church, politics and patronage in the fifteenth century / Ed. by B. Dobson.
Gloust; N.Y., 1986.
Jenkins D.E. God, miracle and church of England. L., 1987.
Thompson A.N. The English clergy and their organization in the late Middle Ages.
Oxford, 1947.
Леонова T.A Собственность и доходы английской церкви во второй поло-
вине XIV века//Средние века. М., 1985. Вып. 48.
МОНПЕЛЬЕ:
ГОРОД И УНИВЕРСИТЕТСКИЙ ЦЕНТР
Монпелье - значительный средневековый город, с населением от
11 тысяч (XII в.) до 30 тысяч человек (XV в.). В ХП-XV вв. он был хо-
рошо известен как активный участник средиземноморской торговли и
важный центр ремесленного производства. Городская община Монпе-
лье - коммуна во главе с консулами - в полной мере управляла своими
делами и решала важные экономические вопросы. Город одновремен-
но принадлежал нескольким крупным сеньорам: в ХП в. - Магелонско-
му епископу (с кафедрой в Монпелье) и семье светских нетитулован-
ных господ - Гийомов; в ХШ - середине XIV в., наряду с епископом,
сеньорами Монпелье стали короли Арагона и Майорки, а в 1349 г. го-
род вошел в состав Французского королевства. Монпелье был не толь-
ко политико-религиозным и экономическим, но и культурным центром
Южной Франции: здесь находился старейший (наряду с Болонским, Са-
лернским и Парижским) университет в Европе, известный с ХП в. Од-
нако его оформление в Studiuni generale осуществлялось в течение века
- до конца ХШ в. В 1181г. сеньор Гийом VIII даровал право “всем, от-
куда бы они ни были, открывать медицинские школы (scolas de phisica)
в Монпелье и преподавать в них”. В 1220 г. кардинал Конрад даровал
медикам Монпелье статуты, в которых признавалось существование
ассоциации магистров и студентов, вводилось лицензирование препода-
вания медицины и медицинской практики; преподавателям и студентам
© Е.А. Тушина
334
предоставлялся статус клириков, и на них распространялась юрисдик-
ция церкви. В 1289 г. булла Николая IV “Quia sapientia” подтвердила су-
ществование университета в Монпелье, объединившего в единую кор-
порацию медицинские и юридические школы, а также школы искусств.
Особенности города Монпелье и южнофранцузского региона в це-
лом определили некоторые характерные черты монпельезского уни-
верситета. Он создавался в “урбанизированном мире”, где активное
коммунальное движение привело к созданию городского самоуправле-
ния в форме консулата, чей политический аппарат нуждался в подгото-
вленных специалистах. Специалистов в области права, способных адап-
тировать римское право к местным условиям, требовало развитие де-
ловых отношений (торговых, финансовых и т.п.) в городе. Именно с
ориентацией на реальные потребности города и региона исследователи
связывают “почти абсолютную роль права” в университете Монпелье,
а также слабое развитие факультета искусств и позднее создание тео-
логического факультета (в 1421 г.). Значение и престиж медицинского
факультета также были связаны с потребностью в изучении медици-
ны: медицинский факультет в Монпелье был своего рода “монополи-
стом” в этой сфере, так как до XV в. обучение этой дисциплине велось,
кроме итальянских университетов, лишь в Монпелье и в Париже.
Связи между городом и университетом были многообразны. Отме-
тим роль юристов - выпускников университета - в жизни города. В
Монпелье, как и в других южнофранцузских городах, юристы состав-
ляли особую группу в городском обществе; их присутствие и деятель-
ность были важным признаком городской жизни. Главными видами де-
ятельности монпельезских юристов были частная практика, препода-
вание в alma mater и административная служба. Особенностью южно-
французских городов было привлечение юристов на службу в город-
скую администрацию, где они занимали почти все должности, требую-
щие юридического образования. Типичной “продукцией” докторов
права в Монпелье были “responsiones” - юридические советы и кон-
сультации в письменном виде, которые давались по просьбе городских
властей. Нередко юристы - преподаватели или выпускники универси-
тета - использовались как посредники во взаимоотношениях между го-
родом и королевской властью. Так, в 1282 и 1285 гг. они участвовали в
переговорах о перемирии между городом и Яковом II Майоркским; в
результате город получил ряд новых привилегий. В 1293 г. доктора
права были участниками переговоров с королем Франции по поводу
приобретения им сеньориальных прав на часть города - Монпельеру.
Не менее заметной в городской жизни была роль медиков. Они, как и
юристы, нередко сочетали преподавание и практику, что превратило
Монпелье не только в центр обучения медицине, но и в центр медицин-
ского обслуживания.
Представители университета участвовали в деловой жизни города.
Во-первых, монпсльезскис юристы регулировали различные аспекты
торговых, финансовых и прочих отношений между горожанами — как с
помощью частных консультаций, так и в качестве служащих городской
администрации. Помимо этого, преподаватели и выпускники универси-
тета непосредственно участвовали в деловых отношениях: сохранились
335
нотариальные акты, свидетельствующие о покупке ими недвижимости
в городе (домов и земельных участков), об участии в торговых опера-
циях, о предоставлении ими денежных ссуд.
Университет создавал определенный интеллектуальный климат в
городе. Многообразные контакты представителей университетской
среды и горожан способствовали распространению университетской
культуры. Это происходило прежде всего благодаря повседневной дея-
тельности людей университета - медиков, юристов и пр., чьим “объек-
том деятельности” были горожане. Распространение университетской
культуры происходило и через сочинения университетских деятелей:
известны труды монпельсзских медиков (Арнольд из Вилановы) и
юристов; последние порой высказывали идеи, близкие взглядам горо-
жан. Так, (орист Пьер Антибул в “Tractatus de muneribus”, опираясь на
римское право и труды болонских и французских комментаторов, вы-
ступал против фискальных привилегий знати. Еще одним каналом рас-
пространения ученой культуры были неуниверситетские школы, в ко-
торых преподавали выпускники университета (главным образом - с
факультета искусств).
Существуют различные оценки характера взаимоотношений го-
рода и университета: высказывалось мнение об их “враждебности”;
другими они оценивались как “превосходные”. И та, и другая оценка
объяснимы: существовали и враждебность, проявляющаяся в посто-
янных конфликтах, и сотрудничество, основанное на “общих интере-
сах”. О сотрудничестве речь шла выше (участие представителей уни-
верситета в городском самоуправлении и в контактах с иными поли-
тическими силами). Отметим, что это сотрудничество имело опреде-
ленные границы: юристам Монпелье, в отличие от Тулузы, не уда-
лось получить доступ к высшим должностям в городской администра-
ции; консулы сопротивлялись участию людей университета в город-
ском управлении на высоком - прежде всего консульском - уровне.
Причин для враждебности также было достаточно. Университет, ос-
нованный церковью и папством, был “инородным телом” в городской
коммуне, а представители университетских кругов, нередко находив-
шиеся на службе у короля или церкви, т.е. у противников городских
вольностей, отождествлялись горожанами с этими политическими си-
лами. Университет представлял собой корпорацию с особыми права-
ми и привилегиями, отделявшими его от горожан - фискальными,
юридическими, военными. Среди привилегий университета финансо-
вые наиболее часто служили поводом для конфликтов: так, недоволь-
ство горожан (в котором их поддерживали консулы) вызывала приви-
легия свободного ввоза вина в город; в 1330 г. консулы ограничили ее
для студентов, сохранив лишь для ректора. Другой причиной недо-
вольства была фиксация размера квартирной платы для студентов: в
1341-1344 гг. происходили волнения горожан - владельцев сдаваемо-
го жилья; потребовалось вмешательство кардинала Бертрана де До,
выпускника университета, угрожавшего перенести Studium в другой
город; лишь после этого консулы вмешались и урегулировали кон-
фликт. Студентов обвиняли в воинственном поведении; частыми бы-
ли запреты носить и применять оружие. Отношения между студента-
336
ми и горожанами стали особенно напряженными в XV в.: источники
свидетельствуют о серьезных инцидентах с применением оружия в
1428, 1441 и 1453 гг. Особую враждебность горожан в подобных ситу-
ациях вызывали студенты-”иностранцы’\ которых было немало в
монпельезском университете (известен его “интернациональный” ха-
рактер, особенно на юридическом и медицинских факультетах: здесь
обучались студенты не только из других регионов Франции, но и с
Пиренейского полуострова, из Германии и Нидерландов).
В то же время в XV в. отмечаются и другие тенденции во взаимо-
отношениях города и университета: происходит “муниципализация” по-
следнего. Городские власти начинают проявлять больше интереса к
университету, оказывая ему некоторую финансовую поддержку (фи-
нансируя, например, в 1486 г. приглашение профессоров права) и помо-
гая в строительстве новых зданий. Представители университета более
активно выступают в роли “культурных посредников” между городом
и королевской властью, угрожавшей как городским, так и универси-
тетским привилегиям. Поворот в отношениях университета и города
отражается и в новом языке, которым университетские деятели начи-
нают разговаривать с городскими властями: обращаясь с ходатайством
к городу (в 1475 г.), университет провозглашает себя его частью, ссы-
лается на древность своего присутствия в городе и связь с его интере-
сами. Постепенно университет попадает под финансовую и админист-
ративную опеку города, что знаменует начало нового периода в исто-
рии университета Монпелье.
ЛИТЕРАТУРА
Liber instrumentorum memorialium ou Memorial des Nobles: Cartulaire de
Guillems de Montpelier / Publ. par A. Germacin et C. Chabaneau. Montpellier,
1884-1886.
Histoire des universites en France I Sous la dir. de J. Verger. Toulouse, 1986.
Histoire de Montpellier I Sous la dir. de G Cholvy. Toulouse, 1984.
Poly J.-P. Les legistes proven^aux et la diffusion du droit remain dans le Midi //
Melanges R. Aubenas. Montpellier, 1974.
Thomas L. Montpellier, ville marchande: Histoire dconomique et sociale de
Montpellier. Montpellier, 1936.
Verger J. Remarques sur Tenseignement des arts dans les universites du Midi й la
fin du Moyen Age // Annales du Midi. 1979. № 144.
Verger J. Noblesse et savoire: Etudiants nobles aux iniversitds d’ Avignon, Cahor,
Montpellier et Toulouse // La noblesse au Moyen Age. P., 1976.
Verger J. Les graduds et droit dans les socidtds urbaines du Midi de la France й la
fin du Moyen Age// Milieux unversitaires et mentalite urbaine a(i Moyen Age. P., 1987.
ГЕОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ
Аа 272
Або 16
Авила 162, 164
Авиньон 28, 40, 61, 245, 247, 316
Адрианополь 92
Адриатика 90
Ажен 261 ,
Азия Юго-Восточная 16
Александрия 16, 60, 88-91
Альба де Тормес 163
Алькала де Энарес 156, 159-161
Альмадена 275
Альпы 19,52,251,313
Амальфи 11,270
Америка 276
Амстердам 209,314
Амьен 43
Английское королевство 308
Англия 6, 12, 19, 21, 23, 24, 27, 32, 34,
35,39,43,46,54, 103, 109, 125, 133,
136, 138, 149, 234, 242, 259, 266,
271-273, 276, 280, 292, 293, 303,
306,311,329, 330, 332, 333
Восточная 34
Западная 332
Центральная 332
Южная 34
Андалусия 139
Анжер 229
Анклам 330
Анконская марка 243
Антверпен 34,307,314
Апеннинский п-ов 93
Арагон 165, 259, 334
Арбург 83
Ареццо 229
Арлон 207
Арль 286,287
Арно 106, 109
Атлантика 12,35,61
Атлантический оксан 27, 71
Аугсбург 19, 57, 61, 74, 272, 309,
316
Африка 12,44,61,276
Северная 11,12,91
Ахен 31,33,41
Базель 40,152,208-211,301,308,310
Байё 42
Балатон 136
Балеарские о-ва 275
Балканы 24, 91, 134
Балтийское море 17, 23, 71, 328
Балтийское побережье 32
Балтика 12,59,65,82,83,97, 327
Бамберг 199, 316
Баньола 268
Бар 35
Бари 71,282
Барселона 11, 15, 18, 24, 28, 40, 42,
60, 229, 272, 303, 306, 307, 313
Бат 266
Безон 33
Бек 222
Бельгия 43
Бергамо 11
Берген 17, 34
Берн 40
Ближний Восток 11,16,61 |
Блишендорф 97
Бове 267
Бокэр 33
Болонья 21, 76, 145, 146, 225, 226,
228-230, 234, 242-246, 248
Бонн 126
Бордо 103, 306
Бостон 33-34
Брабант 12,17,24,43
Бранденбург 329
Брейсгау см. Фрайбург
Бремен 316
Бреннер 13
Бренц 199
Брешия 11,94
Бристоль 33, 332, 333
Британия 125, 139
Британские о-ва 13
Брункеберг 82
Брюгге 12, 13, 16, 17, 28, 34, 35,
42, 43, 103, 130, 148, 209, 303, 306,
307
Брюссель 61, 153. 303, 314, 316
Бургос 316
338
Бургундия 319
Бурж 200, 306
Бухгорн 40
Валансьен 34
Валенсия 40, 68, 77, 245, 303, 316
Валис 252
Вальядолид 19
Вараццо 61
Варендорф 97
Вена 33,229,246,316
Венгрия 55
Венецианская лагуна 272
Венецианская республика (Респуб-
лика св. Марка) 11,84,90,91,93,
258
Венеция 11, 12, 14, 16, 17, 23, 28, 33,
35, 37, 40, 41, 61, 63, 70, 84, 86,
91-94, 144, 145, 151, 198, 260, 271,
277, 301,303,306,316
Верона 94, 146, 150, 225, 307
Вестфалия 328-330
Византия (Византийская империя)
II, 12, 16,21,92, 232, 276
Визий 272
Виладье 227
Виланова 245, 336
Висбю 98, 169, 181
Висмар 97,251,303,330
Витербо 240
Виченца 229
Вольтерра 301
Вормс 30, 33
Восток 11, 12, 16, 17, 23, 93, 95, 126,
144, 266, 271,318
Арабский 232
Вюрцбург 32, 199,200
Гаага 61
Галлия 272, 273
Гамбург 17,251,316,329
Гард 94
Гасконь 103
Гейдельберг 229
Гент 34, 149, 202, 303, 307
Генуя 11, 12, 14-16, 28, 29, 33, 35, 37,
40,63, 76, 77,93, 301, 303, 306, 307,
316
Германия 6, 15, 24, 28, 29, 31, 34, 37,
39, 40, 43, 49, 60, 65, 96, 125, 133,
135, 136, 138, 202, 267, 271, 272,
275, 284, 315, 321, 325, 328, 331,
337
Верхняя (Южная) 34, 40, 42, 57,
327
Восточная 21
Заэльбская 14
Северная 12,21,37,42,63,96,330
Центральная 12
Юго-Западная 21,313
Германская империя 308, 309, 311,
313
Гессен 24
Гёттинген 306
Гибралтар 13,16,61
Гинген 199
Гластонбери 273
Голландия 17,24, 328
Гольф 90,92,93
Гольштейн 328, 329
Грейфсвальд 81, 330
Гулль 44
Гюйи 313
Даларна 83
Далекарлия 125
Далмация 12,21
Дамаск 91
Дания 12, 18, 19, 35, 81, 82, 97, 177,
181, 182, 186, 191-193, 195, 196,
329, 330
Данциг 83
Дебрецен 33
Девентер 43
Деммин 330
Дерби 281,291
Дижон 52,315,319,320
Добри-Лаки 272
Дордрехт 34
Дортмунд 330
Дофине 19
Драгёр 190
Древняя Русь 46
Древний Рим 259
Дрезден 300
Дубровник см. Рагуза
Дувр 272
Дункельдорф 96
Дурстед 297
Дуэ 34,59,236
Дюррен 212
Европа 12, 30, 33, 39, 42, 46, 49, 58,
60, 61, 67, 71, 73, 75, 78, 96, 108,
109, 127, 129, 134, 135, 144, 147,
148, 152, 155, 162, 166, 193, 225,
228, 229, 234, 259, 266, 270-274,
278, 297, 303, 305, 312, 313, 218,
334
Восточная 330
339
Западная 5,6, II, 14 17 91 ад
35,37.39,44,95, Н»’и’. ,ад ’.а/
138, 144, 165, 166. 17? ’18?*202’
264,269,271,279,3Q1> 3^3,8 33(j
Северная 12, 14, Ч2 43 4б J38
330 ’ ’ ’
Северо-Восточная ?
Северо-Западная I45
Центральная 31, ^зо
Юго-Восточная 3£у
Южная 138,316
Египет 91
Женева 34, 40, 312-313
Загреб 61 ,
Зальцбург 202
Запад 5, 7, 14, 23, 40, 51 135 144
227,263 ’ ’
Западная империя 14<j
Зеландия 17, 178, 186
Зибенбоймен 96
Зоест 300
Зунд 193
Иберийский п-ов 303, < 3
Иерусалим 9,214,222
Изонцо 275
Иль-де-Франс 135
Ингольштадт 316
Индия 11,61,276
Ипр 34,315
Ипсвич 44
Ирландия 44, 273, 333
Испания 11,12,21,24,97 эо лл ioa
138 139 162. 259
275,278.315,333
Центральная 156^^g 1^1
Истад 184, 190
Италия 6,11,15,16, 2^ 77 70 *л
74, 77, 101, 105, 109 193 14Я—13Я
144 155, 2Ж 2341’2/3 25);
257, 266—268, 270"2 774 275
278, 280, 284, 285, пП1’
308,315,316,329 ’ 02,306,
Северная 12, 21, 40* 145—147 281
282,327 ' ’
Центральная 12, 21^ 281 282
Южная 12,21
Йорк 44
Йоркшир 125
Кавказ 12
Каен 315
Камник 137
Кан 76, 145
Каподистрия 246
Каркассон 19, 301
Каррара 134
Кассель 209
Кастилия 164, 165, 252, 259, 311
Каталония 12, 13
Каффа (Феодосия) 11,93
Кембридж 229,240,242
Кент 291
Кентребери 204, 303
Кёге 185
Кёльн 33,41,74,205,212,222,229.
240, 307, 309,310,316
Кёнигсберг 268, 311
Киево-Печерская лавра 245
Кипр 11,23
Китай 11,27,61
Клюни 222,271
Ковентри 147
Колчестер 281
Кольмар 152
Комбург 200
Комен 306
Компьен 306
Константинополь 11, 24, 91, 92
Констанц 24, 40, 70, 286, 311
Копенгаген 177-180, 182-184, 186-
192, 194-196 <
Корби 43
Корд (Тарн) 146
Кордова 165, 265, 303
Кория 158, 161
Корнуолл 332
Корфу 11,89,92
Краков 229,245,316
Красное море 129
Кремона 59
Кремсмюнстер 127
Кристиансдорф 325
Крит 89,91
Крым 11,12,93
Куломьер 313
Кутна-Гора 126
Куэнка 156-164
Лан 229,240
Лангедок 259, 301, 311
Ланкашир 125
Ланьи 35
Лаон 306, 322
Ла Рошель 303
Ле Бланк 306
340
Левант 11, 12, 18,39,275
Ледесма 156
Лейден 314
Лейпциг 33, 34, 327
Лерида 243
Лилль 34,304,305,315
Лимож 126
Линкольн 267
Линц 33
Лион 40, 41, 140, 200, 229, 241, 270,
287, 307,312,318
Лионне 140
Лионское графство 140
Липарские о-ва 127
Лиссабон 12, 17, 28, 103
Литва 329
Литомышль 259
Лозанна 309
Ломбардия 94, 125,225
Лондон 9, 12, 16, 17, 24, 28,42,44, 61,
64,76, 103, 145, 146, 148, 151, 153,
278, 287, 303, 306, 307, 316, 332
Лотарингия 125
Луара 16
Лувен 243, 314
Лукка 23, 39, 140, 301
Лунд 81
Львов 245
Льеж 240, 243, 313, 314
Любек 16, 17, 23, 42, 82, 83, 95-100,
136, 251, 300, 301, 306, 307, 316,
329, 330
Люксембург 217
Люнебург 298, 316
Люнель 301
Маас 34
Магриб 12
Мадрид 156, 158, 160
Майнц 58, 199
Майорка 63, 109, 134, 270, 334
Малая Азия 11
Мальме 178, 179, 185, 187, 190, 192,
193, 195
Мант 306
Мантуя 93, 94
Марикур 270
Марна 16
Марсель 11, 19, 37, 283, 306, 307,
316
Матюренцев м-рь 255
Меганом 93
Медина дель Кампо 33
Мейсенская марка 325-327
Мекка 131
Мекленбург 329
Мельк 202
Мен 277
Мерекур 315
Миддлсекс 291
Милан 33, 37, 39, 40,76, 93, 225, 303,
315
Миланская долина 271
Миланское герцогство 94
Мира 71
Мо 220
Модена 275, 277
Модон 91
Мозель 34
Молина 160
Мольфетта 282
Мондидье 306
Монополи 282
Монпелье 19, 77, 146, 225, 229, 244,
245, 267, 283, 334-337
Монс 314
Монте-Касино 278, 317
Мумендорф 97
Мурано 135, 149
Мурсия 165,214,266
Мюнхен 199,311
Наварра 201
Нант 306,307,315
Нарбонна 136,303
Неаполь 229, 230
Нель 43
Нигропонт 90, 92
Нидерланды 6, 15, 23, 24, 27, 28, 29,
34, 39, 40, 43, 133, 135, 138, 154,
240, 275, 302, 315,329,337
Северные 12
Ницца 61
Новая Корвея 222
Новгород (Новгород Великий) 17,
42, 65, 329, 330
Новгородская республика 95
Нойон 306
Норвегия 12,17, 19, 49, 329
Норвик 303
Норидж 44
Нормандия 253
Ноттингем 281
Ньюкасл 44
Нюрнберг 31, 41, 74, 136, 252, 268,
270, 304, 316
Оденвальд 272
Оденсе 178, 181-184, 189, 192, 194
341
Оксфорд 225, 229, 230, 234, 239, 240,
242, 303
Оломоуц 259
Ольборг 187, 188
Ориуэла 214
Орлеан 215, 225, 243
Павия 33, 144,223,225,259
Падуя 11, 76, 229. 246, 259, 266
Палермо 140
Паола 206
Париж 17,23,24,30,31,33,41,61,
76, 127, 145-147, 200, 201,205, 206,
212, 214, 216, 223, 224, 227-231,
235, 236, 238-241, 243-246, 248,
252, 255, 257, 266, 278, 301, 303,
307, 309, 311,316, 317, 319-321,335 -
Парма 146
Перуджа 243
Петерсхаузен 199
Псч 229
Пешт 33
Пиза 11,28,37,39, 103, 108, 113,243,
267, 301
Пиренейский п-ов (Пиренеи) 139,
233, 243, 337
Пистойя 60, 307
Пласенсия 158, 160, 161
По 16,93,94
Польша 40, 245, 267, 272, 327, 329
Померания 329
Португалия 11, 12, 103,259
Прага 230,259,271
Прато 15, 19, 27, 59, 63, 104, 113, 261
Пратьяу 96
Преслав 126
Прибалтика 12,16, 19,44,65,95, 328,
330
Причерноморье 16,91
Северное 16
Прованс 12, 21, 139, 259, 286,
303
Провен 35
Пруссия 17,240,329
Пршибрам 126
Пуатье 287, 307
Пьяченца 33, 39, 225
Равенна 144,223,225
Равеннская область 134
Равенсбург 24, 40, 60
Рагуза (Дубровник) 277
Ревель 16,81
Регенсбург 57, 127
Реймс 33, 222, 251, 256, 301, 306
Рейн 13, 16, 24, 36, 216, 272, 275,310,
313
Рейнфельд 97
Рейхснау 127,222
Ренн 287,315
Республика св. Марка см. Венециан*
ская республика
Риальто 259
Рибе 178, 195
Рива ди Тренто 94
Рига 42, 97
Риккардино 234
Рим 229,245-247.272,278,313
Родос 90
Романия 85, 88, 92, 93
Рона 19,139
Роскилле 179, 182, 187-189, 191, 192
Росток 64, 83, 301, 329, 330
Роттердам 34, 329
Руан 152,306,307
Рур 125
Русь 12,134,245
Рюген 329
Савойя I25
Саксония 125
Нижняя 328, 329
Саламанка 156, 158, 159, 162, 229,
230, 240
Салерно 226, 229 ’
Санкт-Бухард 200
Санкт-Галлен 24, 40, 198, 222
Санкт-Максимин 199
Санкт-Маттиас 199
Санкт-Михаэль 199, 200
Санкт-Петер 202
Санкт-Эвхариус 203
Санлис 306,315
Сарагоса 40, 131,316
Саутгемптон 12
Свенборг 178, 180, 182, 187, 190, 195
Святая земля 237
Святого Бавона м-рь 203
Святого Бертина м-рь 272
Святого Виктора аббатство 266
Святого Иакова м-рь 205
Священная империя 61
Север 46, 95, 166
Северн 332
Северное море 12,17
Севилья 17, 165, 303
Сена 16,34,303,307
Сен-Виктор 303
Сен-Готард 13
342
Сен-Дени 33, 203, 255
Сен-Женевьев 203, 303
Сен-Жерменское аббатство 33, 200,
201
Сен-Жермен-де-Пре 303
Сен-Квентин 302
Сен-Лодр 33
Сен-Мартен 200,203
Сен-Мартен-де-Шамп 200, 201
Сен-Низьер 307
Сен-Пьер 200
Сент-Айв 34
Сент-Омер 272,315
Сепульведа 164
Сермидо 94
Сёдерчёпинг 81, 82
Сиена 13,37,59,64,76,81,301,307
Сирия 91
Сицилия 63, 65, 136, 140, 272
Скандинавия (Скандинавские стра-
ны) 13, 14, 16, 34, 44, 95, 183, 193,
330
Сконе 23, 42, 178, 193, 329
Слагельсе 178, 180, 182, 184, 189, 194
Словакия 127
Сона 34
Сорё 272
Сория 158
Средиземное море 16, 17
Средиземноморье 11,46,65, 88, 124,
133, 149,311
Западное 11
Северное 12, 21
Средиземноморский регион 29
Срединное море 11
Стегеборг 82
Стербридж 34
Стокгольм 16, 42, 81-83, 166, 170
Страсбург 76, 81, 126, 152, 209, 217,
301, 306, 309,316
Стэмфорд 34
Суайнсхед 272
Суасон 127, 306
Судак (Сурож) 11
Сэссекс 291
Сэффолк 272
Тана 88,90,92
Тарн см. Корд
Тегернзее 199
Телье 83
Темза 16
Теруэль 158, 161
Тетфорд 281
Тибр 272
Толедо 248, 266, 316
Тоннер 251
Торунь 308
Тоскана 102, 107, 139, 271, 275
Трир 127, 199, 203, 206, 207, 210, 211,
218
Труа 35, 240
Тулуза 24, 229, 257, 272, 282, 296.
301,303, 307,311,336
Туниз 307
Тур 265, 307, 309
Турне 224, 226, 229, 306, 315
Тюрингия 24, 125, 326
Уаза 16
У ай 332
Уинчестер 34, 303
Ульм 316
Упсала 81
Уэльс 332
Фаенца 134
Фалькенштайн 306
Фамагуста 90
Фемарн 96
Феодосия см. Каффа
Феррара 33, 76, 94, 152
Фессалоника 92, 93
Финляндия 82
Финхале 59
Фландрия 12, 16, 17, 24,34, 35,43,64,
90, 123, 137, 214, 283,284, 303, 308,
313, 327-330
Фленсбург 178, 181, 183-185, 189,
192, 194
Флорентийская республика 61,214
Флоренция 14, 15, 19, 21, 24, 27, 28,
35, 37-39, 41, 53, 58, 61, 66, 67, 70,
71, 73, 76, 77, 93, 101, 103-110,
113-115, 145, 147, 151, 153, 214,
215, 236, 251, 270, 275, 296, 301,
303, 307,316
Фосс 314
Фрайберг 325-328
Фрайбург (Брейсгау) 32, 127
Франкония 200
Франкское государство 135
Франкфурт 74, 316
Франкфурт-на-Майне 32,33,308, 309
Франция 6, 13, 15, 21, 33, 34, 39, 46,
55, 60, 61, 74, 109, 133, 135, 136,
146, 149, 200, 243, 251, 253 , 257-
260, 266, 267, 278, 283, 287, 301,
302, 306, 315, 319, 333, 334, 337
343
Западная 144
Северная 12, 146, 214, 286, 327
Центральная 11
Юго-Восточная 40
Южная 11, 12, 28, 37, 40, 146, 282,
286, 303, 334
Французское королевство 308, 309,
313, 334
Фрибур 219
Фрома 332
Фульда 222
Фюн 178
Хаймшооп 97
Хатива 136
Хвидангер 330
Хеллестед 194
Херсонес 11
Хиос 90
Холливуд 266
Хоутем 203
Хугсхофен 201
Цюльпих 309
Цюрих 152
Черногория 125
Черное море 12
Чехия 125,252,327,329
Шалон 33
Шампань 33-35, 133, 240
Шампо 225
Шартр 222,229,271,306
Швебиш Хал ль 200
Швейцария 40, 138, 198
Швеция 12, 17-19, 21, 39, 81-83, 125,
166-168, 170, 171,329
Шезаль-Бенон 200
Шенвальд 96
Шлезвиг 177, 186, 194
Шлеттштадт 201
Шотландия 35
Шпайер 33,300
Штеттин 330
Штральзунд (Штралов) 328-332
Штрелазунд 329
Эгеида 91
Эдмондсбери 34
Эйвон 332
Экс 286, 315
Экс-ан-Прованс 261,315
Эксетер 33, 44
Эльба 328
Эрви 272
Эресунн 178
Эрфурт 22, 33, 229, 316
Эслинген 316
Эссен 207
Юг 14,244
Юра 272
Ютландия 178
Ярмут 103
Teutonia 207
Город в средневековой цивилизации Западной Европы. Т. 2.
Жизнь города и деятельность горожан. - М.: Наука, 1999. -
345 с., ил.
ISBN 5-02-008570-7 (т. 2)
ISBN 5-02-008554-5
В книге показаны многообразие и специфика занятий в городе: торговля (ее
форма и методы, социальная психология купцов, их место в обществе), ремесла
(технология, организация, образ жизни ремесленников), интеллектуальная и ду-
ховная деятельность города (наука и техника, социальные типы городских “интел-
лектуалов", роль монашества в городе), жизнь маргинальных слоев.
Для историков и широкого круга читателей.
ТП-99-1-№ 29