/
Автор: Киплинг Р.
Теги: художественная литература на английском языке художественная литература история англии английская литература переводная литература издательство санкт-петербург
ISBN: 978-5-9603-1022-2
Год: 2024
Текст
Редьярд Киплинг
(1865–1936)
Редьярд Киплинг
Санкт-Петербург
СЗКЭО
СКАЗКИ СТАРОЙ
АНГЛИИ
Совместный проект издательства СЗКЭО
и переплетной компании
ООО «Творческое объединение «Алькор»
Иллюстрации
Гарольда Роберта Ми ллара
© СЗКЭО, 2024
© Перевод. И. Г. Гурова, наследники, 2024
© Дизайн кожаного переплета. ТО Алькор
Киплинг Р. Сказки старой Англии. — Санкт-Петербург: СЗКЭО, 2024. —
368 с.: ил.
Книга знакомит читателей с двумя сборниками английских сказок знамени-
того писателя, поэта и новеллиста Редьярда Киплинга (1865–1936) — «Пак
с холма Пука» и «Награды и феи». Тексты всех двадцати трех сказок даны
в переводе Ирины Гавриловны Гуровой. Наряду с «Книгой джунглей» ан-
глийские сказки являются наиболее известными произведениями Киплинга.
Издание украшают рисунки талантливого шотландского графика Гарольда Ро-
берта Миллара (1869–1942).
К42
ББК 84.4
УДК 821.111
К42
ISBN 978-5-9603-1022-2 (7БЦ)
ISBN 978-5-9603-1023-9 (Кожаный переплет)
Первые 100 пронумерованных экземпляров
от общего тиража данного издания переплетены мастерами
ручного переплета ООО «Творческое объединение «Алькор»
Классический переплет выполнен
из нат уральной кожи особой выделки растительного дубления.
Инкрустация кожаной вставкой с полноцветной печатью.
Тиснение блинтовое, золотой и цветной фольгой.
6 бинтов на корешке ручной обработки.
Использовано шелковое ляссе, золоченый каптал из нат уральной кожи,
форзац и нахзац выполнены из дизайнерской бумаги
с тиснением орнамента золотой фольгой. Обработка блока
с трех сторон методом механического торшонирования
с нанесением золотой матовой полиграфической фольги горячим способом.
Оформление обложки пронумерованных экземпляров
разработано в ООО «Творческое объединение «Алькор»
ПАК
С ХОЛМА ПУКА
МЕЧ ВИЛАНДА
ПЕСНЯ ПАКА
Вот чудятся две колеи,
Над ними луг цветет.
О, это пушки там везли
Испанский встретить флот.
Вон над ручьем встает гряда,
Там мельница видна.
О, в Книге Страшного суда
Записана она.
Вон той дубравы тихой сень
Ров прячет роковой.
О, Гарольд пал там в страшный день,
И саксов дрогнул строй.
Вон волны на берег бегут,
И виден Рай1 вдали.
О, викингов прогнали тут
Альфреда корабли.
Вон тянется пустырь, где днем
Порой пасут телят.
О, прежде Лондона на нем
Шумел богатый град.
Вон дождь явил на краткий миг
Вал с четырех сторон.
1
Рай — город на юге Англии.
8
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
О, лагерь некогда воздвиг
Здесь римский легион.
Вон на обрыве у реки
Дерн кое-где просел.
О, это здесь кременщики1
Выламывали мел.
Былым Уменьям и Пу тям.
Свой наступает срок,
Кровавым распрям, мирным дням
Подводится итог.
Из этого всего, смотри,
Сложилась Англия.
Волшебный остров Гранмери2
,
Страна твоя, моя.
Дети давали в Театре спектакль для Трех Коров —«Сон в Иванову ночь»,
но не целиком, а то, что знали. Длинную шекспировскую комедию их
папа переделал в короткую, а потом он и мама репетировали с ними, пока они
не выу чили все наизусть до последнего словечка.
Начинали они с того места, когда ткач Ник Основа выходит из кустов
с ослиной головой на плечах вместо человеческой и видит спящую Титанию,
королеву фей и эльфов. А потом сразу перешли к сцене, когда Основа просит
трех маленьких эльфов почесать ему голову и принести меда. Заканчивалось
представление тем, как он заснул в объятиях Титании. Дэн играл Пака, Ника
Основу и всех трех эльфов. В роли Пака он надевал суконный капюшончик
с острыми ушками, а в роли Основы бума жную ослиную маску из рождест-
венской хлопушки — но приходилось все время следить, чтобы она не порва-
лась. Уна была Титанией в венке из колокольчиков и с волшебным жезлом —
стеблем наперстянки.
Театром был луг, который назывался Длинный склон. С одной стороны,
образуя излучину, его огибала мельничная речка, неся воду мельнице через
два-три поля, а середина излучины заключала большой древний Круг Фей,
обозначенный более темной травой. Берег речки г усто зарос ивами, орешни-
ком и шиповником, и там было очень удобно ждать, когда настанет твой черед
выйти на сцену. Увидев излу чину, один взрослый сказал, что сам Шекспир не
1
Люди кремневого (каменного) века.
2
Гранмери — древнеанглийское слово, означающее «волшебство» — Чары покрываю т
остров, дела я его невидимым для человеческих глаз, там живу т феи и другие волшебные су-
щества.
9
ПАК С ХОЛМА ПУКА
мог бы пожелать лучших декораций для своей комедии. Конечно, в Иванову
ночь им бы не позволили сыграть их комедию, а вот вечером разрешили, и они
пошли на луг после ча я, когда тени уже удлинялись, и взяли ужин с собой —
крутые яйца, сухарики и соль в конвертике. Три Коровы мирно паслись — их
уже подоили, и даже в дальнем конце луга было слышно, как сочна я трава хру-
стит у них на зубах, а шум работающей мельницы был словно топот босых ног
по твердой земле. На столбе ворот сидела кукушка и повторяла свое июньское
«куку — кук!», а хлопотливый зимородок сновал между мельничной рекой
и ручьем, журчавшим по т у сторону луга. Но и все эти звуки словно окутыва-
ла густа я сонная тишина, благоухавша я таволгой и сеном.
Играли они просто замечательно. Дэн помнил все свои роли — Пака,
Основы и трех эльфов, а Уна не спу тала ни единого словечка Титании, да же
в ужасно трудном месте, где королева приказывает эльфам принести Основе
«абрикосов, зеленых винных ягод, ежевику». Им обоим так это понравилось,
что они повторили спектакль три раза с самого начала до самого конца, и толь-
ко потом расположились в середине Круга подальше от репейника, чтобы по-
ужинать яйцами с сухариками. Вот т ут-то и раздался свист в ольхе на берег у —
они даже подскочили.
Ветки раздвинулись. На том самом месте, где Дэн говорил за Пака, теперь
стоял кто-то маленький, загорелый, широкоплечий, курносый, с раскосыми
голубыми глазами и ухмылкой, котора я делила почти пополам его усыпанную
веснушками физиономию. Он приставил ладонь козырьком ко лбу, словно на-
блюда я, как Пигва, Миляга, Основа и вся остальная компания репетируют
«Пирама и Фисбу»1
, а потом голосом басистым, точно мычание Трех Коров,
когда они просят, чтобы их подоили, произнес:
Что ту т за сброд мужланов расшумелся
Так близко от царицы?
Он умолк, приложил полусогну тые пальцы к уху и со злокозненным бле-
ском в глазах продолжал:
Ба! Тут пьеса!
Ну что ж , я буду зрителем у них,
При слу чае, быть может, и актером!2
Дети смотрели, и у них просто дух захватывало. Маленький — он доставал
Дэну только до плеча — неторопливо вошел в Круг.
—
Я немножко не в голосе, — сказал он, — но мою роль следует играть
только так.
1
Древняя легенда о трагической любви юноши Пирама и девушки Фисбы.
2
Цитаты из «Сна в Иванову ночь» приводятся в переводе Т. Л . Щепкиной-Купер-
ник .
10
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Дети продолжали молча его разглядывать — от синего колпачка, похожего
на большой колокольчик, до босых волосатых ног. Он засмеялся.
—
Пожалуйста, не смотрите на меня так. Я ведь не виноват. Чего еще мо-
гли вы ждать?
— Мы никого не ждали, — ответил Дэн с запинкой. — Это наш луг.
— Вот как? — сказал их гость и сел. — Так для чего же, во имя Земли Че-
ловеческой, вы трижды сыграли «Сон в Иванову ночь» в ее канун, причем
у подошвы, у самой подошвы одного из старейших моих холмов во всей Ста-
рой Англии? Холм Пука — Холм Пака. Холм Пака — Холм Пука! По-моему,
яснее ясного.
Он кивнул на заросший папоротником склон холма Пука, который под-
нимается на том берег у мельничной речки к темному лесу. А за лесом склон
уходит все выше и выше на целые пятьсот футов, и, наконец, вы добираетесь
до голой вершины Бикон-Хилла, Сигнального холма, откуда видны низины
Певенси, и Ла-Манш, и половина безлесых Южных Даунсов.
—
Клянусь Дубом, Ясенем и Терном! — воскликнул он сквозь смех. —
Слу чись такое несколько сотен лет назад, так весь Народ Холмов вырвался бы
наружу, точно пчелы из дупла в июне.
— Мы не знали, что это нехорошо, — сказал Дэн.
— Нехорошо! — Маленький затрясся от хохота. — Нет, это очень хоро-
шо. Чтобы сотворить то, что вы сотворили сейчас, былые короли, рыцари
и чернокнижники отдали бы свои короны, свои золотые шпоры, свои кни-
ги. Помогай вам сам Мерлин, ничего чудеснее вы не совершили бы. Вы ведь
отомкнули Холмы — вы отомкнули Холмы! Тысячу лет это никому не уда-
валось!
—Мы... мы неча янно, — виновато сказала Уна.
—
Конечно, неча янно. Оттого-то у вас и полу чилось. Жаль только, что
Холмы опустели: Народ Холмов покинул их. Остался только я — Пак , древ-
нейший из Древних в Англии, к вашим услугам, если... если вы хотите со мной
дружить. Если нет, скажите только слово, и я уйду.
Он посмотрел на детей, дети посмотрели на него — и так продолжалось
почти полминуты. Глаза у Пака уже не блестели, они были очень добрые, а его
губы складывались в такую хорошую улыбку!
Уна протянула ему руку.
— Не уходите, — сказала она. — Вы нам нравитесь.
— Возьмите сухарик, — сказал Дэн, протягива я помятый пакет.
—
Клянусь Дубом, Ясенем и Терном, — воскликнул Пак, сдергива я свой
синий колпачок, — вы мне тоже нравитесь. Посоли сухарик покруче, Дэн,
и я преломлю его с тобой. Это тебе покажет, какой я. Некоторым из нас, —
продолжал он с набитым ртом, — не показана Соль, или Подкова над дверью,
или ягоды Рябины, или Проточна я Вода, или Холодное Железо, или звон
Церковных Колоколов. Но я — Пак.
На том самом месте, где Дэн говорил за Пака, теперь стоял
кто-то маленький, загорелый, широкоплечий, курносый, с раскосыми
голубыми глазами и ухмылкой, которая делила почти пополам
его усыпанную веснушками физиономию.
12
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
—
Мы, я и Дэн, — неловко сказала Уна, — всегда думали: случись такое
с нами, уж мы бы не растерялись, мы бы знали, что делать. Но... но все полу ча-
ется как-то не так.
—
Ну да, если бы мы встретили фею, — объяснил Дэн. — Только я в них
никогда не верил... то есть перестал верить еще в шесть лет.
— А я верила, — твердо сказала Уна. — Ну, почти верила, пока мы не вы-
учили «Награды и феи». Может быть, вы знаете? «Награды и феи, пришел
ваш черед. Прощайте...»
— Это? — Пак откинул крупную голову и продолжал со второй строки:
«Прощайте!» — сказали вам дети.
Неряхам в коровнике тот же почет,
Что лу чшей хозяйке на свете.
И пусть подгоняет она лежебок...
Что же ты, Уна? Давай вместе!
Пусть чистит и моет, как может,
В награду монетку в ее башмачок
Теперь уж никто не положит.
По всему лугу перекликалось эхо.
— Ну конечно же знаю, — закончил Пак.
— А еще стих про Круги, — сказал Дэн. — Когда я был маленький, у меня
от него всегда делалось грустно вну три.
—
«Кругов с волшебной муравой» — ты об этом? — голос Пака загре-
мел, как церковный орган, —
Осталось очень мало,
С тех давних пор, когда страной
Мария управляла.
Пришли Елизаветы дни
И Якова1
, — тогда
Круги покинули они,
Исчезли без следа.
Давненько я не слышал этой песни, но правде лучше смотреть в глаза : так
оно и есть. Народ Холмов покинул Холмы. Я видел, как они приходили в Ста-
рую Англию, и я видел, как они ее покидали. Великаны, тролли, келпи, бра-
уни, гоблины, бесенята; духи леса, деревьев, гор и воды; вересковый народ,
стражи холмов, писхоги, лепреконы, ночные наездники, эльфы, пиксы, гно-
1
Имеются в виду королева Мария Стюарт, королева Елизавета I и король Яков I.
13
ПАК С ХОЛМА ПУКА
мы и все-все остальные — нет их больше. Никого не осталось. Я пришел в Ан-
глию вместе с Дубом, Ясенем и Терном, и, когда исчезнут Дуб, Ясень и Терн,
с ними исчезну я.
Дэн посмотрел на луг — на дуб Уны у нижней калитки, на ясени над заво-
дью Выдр, куда мельничная речка сбрасывает свою воду, когда она не нужна
Мельнице, и на корявый, колючий боярышник , о который Три Коровы поче-
сывали шеи.
— Ну, это еще ничего, — сказал он и добавил: — Осенью я поса жу поболь-
ше желудей.
— Но если так, значит, вы старый-престарый? — сказала Уна.
—
И вовсе не старый, а просто много повидал на своем веку, как го-
ворят в здешних краях. Дайте-ка сообразить... Мои друзья ставили мне
на ночь плошку со сливками, когда Стоунхендж был еще новым. Да-да, еще
до того, как кременщики выкопали Росный пруд пониже Чанктонберий-
ского круга1
.
Уна всплеснула руками, воскликнула «Ой!» и закивала.
— Она придумала план, — объяснил Дэн. — Она всегда так вскрикивает,
когда придумывает план.
—
Я подумала... можно мы будем оставлять для вас овсянку с молоком
и ставить миску на чердаке? В детской нельзя, заметят.
—
В классной, — быстро поправил Дэн, и Уна покраснела : ведь совсем
недавно они торжественно поклялись никогда больше не называть классную
комнат у детской...
— Сердечко у тебя золотое! — сказал Пак. — Быть тебе хорошей, доброй
девушкой. Но ставить мне миску не надо. А если у меня засосет под ложечкой,
я вам обязательно скажу.
Он раскинулся на сухой траве, и дети последовали его примеру, весе-
ло болтая в воздухе босыми ногами. Они уже ничуточки его не боялись —
не больше, чем своего самого лу чшего друга, старика Хобдена, который сле-
дит за живыми изгородями. Пак не допекал их вопросами на манер взрослых,
не смеялся над ослиной маской, а просто лежал и улыбался самым дружеским
образом.
— У вас не найдется ножика? — спросил он.
Дэн протянул ему большой складной нож с одним лезвием, и Пак принял-
ся вырезать кусок дерна в самом центре Круга.
—А для Чего он вам? Для волшебства? — спросила Уна, когда Пак под-
нял квадратный кусок темно-шоколадной земли, которая резалась точно сыр.
—Для самого маленького, — ответил он и вырезал еще квадрат. — Пони-
маете, впустить в Холмы я вас не могу, потому что Народ Холмов их покинул.
Но если вы примете от меня сезин, то я сумею показать вам такое, чего здесь, на
1
Стоунхендж и Чанктонберийский круг — доисторические сооружения на терри-
тории Англии.
14
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Человечьей Земле, так просто не уви-
дишь. А вы уж точно это заслужили.
—А что значит «принять се-
зин»? — предусмотрительно спро-
сил Дэн.
—
Был такой обычай в стари-
ну, когда люди покупали и продава-
ли землю. Вырезали ком и отдавали
его покупателю. Вы не полу чали за-
конного права на землю, то есть она
не была вашей до тех пор, пока про-
дающий не давал вам в руки ее кусо-
чек — вот так! — И он протянул им
квадратики дерна.
— Но ведь луг наш, — сказал Дэн
и попятился. — Вы его заколдуете,
и он исчезнет ?
Пак засмеялся.
— Луг-то ваш, но ни вы, ни ваш отец даже не догадываетесь, сколько всего
он таит. Ну-ка! — Он посмотрел на Уну.
— Беру! — сказала она, и Дэн тотчас последовал ее примеру.
— Теперь вы оба законно вступили во владение всей Старой Англией, —
нараспев произнес Пак. — По праву Дуба, Ясеня и Терна вы вольны прихо-
дить и уходить, смотреть и узнавать то, что я буду показывать вам, и все, что вы
сами захотите. Вы увидите ТО, ЧТО увидите, и услышите ТО, ЧТО услыши-
те, пусть оно случилось три тысячи лет назад. И вас не коснутся ни Сомнение,
ни Страх. Крепче! Держите крепче все, что я вам даю!
Дети изо всех сил зажмурились, но ничего не произошло.
—
Как же так? — сказала Уна, разочарованно раскрыв глаза. — А я дума-
ла, будут драконы.
— Пусть ТО слу чилось три тысячи лет назад, — напомнил Пак и принял-
ся считать, загибая пальцы. — Нет, боюсь, три тысячи лет назад драконы уже
перевелись.
— Но ведь вообще ничего не слу чилось, — возразил Дэн.
—
Погодите, не торопитесь, — ответил Пак. — Дуб за один год не выра-
стает, а Старая Англия будет постарше двадцати поколений дубов. Ну-ка, ся-
дем да подумаем. Я мог у так просидеть хоть столетие.
— Так вы же фей, — заметил Дэн.
—
Вы слышали, чтобы я хоть раз употребил это слово? — быстро спро-
сил Пак.
— Нет. Вы говорили «Народ Холмов», а «феи» не сказали ни разу, — от-
ветила Уна. — Я еще удивилась. Вам это слово не нравится?
15
ПАК С ХОЛМА ПУКА
—
А вам бы понравилось, если бы
вас все время называли «смертные»
или «человеческое отродье»? — ос-
ведомился Пак. — А то «сын Адама»
или «дщерь Евы»?
— Мне бы не понравилось, — при-
знался Дэн. — Так в арабских сказках
говорят джинны и ифриты.
—
Вот и мне не нравится произ-
носить слово... то слово, которое я
не произношу. И вообще, те, кого вы
так называете, просто подделка, и На-
род Холмов про них слыхом не слы-
хивал — мухи эдакие с крылышками
бабочек, в газовых юбочках, со зве-
здой в волосах и жезлом в руках, ну
точь-в -точь учительская трость, чтобы
наказывать скверных мальчишек и на-
гра ждать паинек. Уж я-то точно знаю!
— Мы не про этих, — перебил Дэн. — Мы сами их терпеть не можем.
—
Вот именно, — сказал Пак. — Значит, вы понимаете, почему Народ
Холмов не желал, чтобы к нему припу тывали этих сладеньких самозванок
с раскрашенными крылышками, дурацкими жезлами и привычкой читать мо-
раль? Крылья бабочек, ха-ха! Я видывал, как сэр Хьюон со свитой отправлял-
ся из замка Тинтанджел на остров Хай-Бразилия прямо в лоб юго-западному
урагану, а т у чи брызг взлетали выше замка, и Кони Холмов бесились от страха.
В мину ту затишья они устремлялись вперед, и ржанье их было подобно кри-
ку чаек, и тут же их отбрасывало миль на пять в глубь суши, прежде чем они
успевали воспротивиться буре. Крылья бабочек! Это же была Магия, такая
черна я, какую только мог сотворить Мерлин, и все море пылало зеленым пла-
менем и кипело белой пеной, а над ним лилось пение русалок. И Кони Хол-
мов скакали по гребням волн в блеске молний! Вот как бывало в давние дни.
— Замечательно! — сказал Дэн, но Уну пробрала дрожь.
— Если так, то хорошо, что они ушли. Но что заставило уйти Народ Хол-
мов? — спросила она.
— И то, и другое, и третье, — ответил Пак. — Как-нибудь я расскажу вам
о причине самого большого бегства. Но они не ушли все сразу. А исчезали
по одному век за веком. Очень многие были чужеземцами и не выдерживали
нашего климата. Такие отправлялись восвояси очень рано.
— А когда? — спросил Дэн.
—
Парочку тысячелетий назад, а то и раньше. Дело в том, что поначалу
они были богами. Кое-кого из них привезли финикийцы, приплывая выме-
16
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
нивать олово; галлы, юты, даны, фризы и англы тоже добавляли своих, когда
высаживались. В те дни они без конца то выса живались, то их оттесняли к их
судам, но без богов они сюда не являлись. Да только Англия — вредный край
для богов. Я-то с самого начала был тем, чем собирался быть. С меня и тогда
было достаточно миски овсянки, плошки сливок да безобидных шу точек с де-
ревенскими жителями на проселках. Понимаете, я здесь свой, и весь свой век
прожил среди людей, не задира я перед ними нос. А остальные почти все же-
лали быть богами и требовали для себя храмов, алтарей, жрецов, а также жер-
твоприношений.
— Чтобы людей сжигали в ивовых корзинах? — спросил Дэн. — Как нам
рассказывала мисс Блейк?
—
Самых разных жертвоприношений, — ответил Пак. — Если не лю-
дей, так лошадей, или рогатый скот, или свиней, или кувшины метеглина.
Это такой хмельной мед. Я-то его всегда терпеть не мог. Древние, они, как
на подбор, были идолами один другого капризней. А что из этого вышло?
Люди не любят, чтобы их приносили в жертву, и не любят закалывать на ал-
тарях своих рабочих лошадок. Вот они со временем и стали держаться от
Древних подальше, кровли храмов провалились, и Древним приходилось
второпях выбираться оттуда и добывать хлеб насущный, как у кого полу ча-
лось. Одни болтались по лесам, а то забирались в могилы и стонали по но-
чам. Если стонали достаточно долго и достаточно громко, то порой напу-
ганный деревенский простак жертвовал им курицу или фунт масла. Помню
одну богиню. Бельсама ее звали. Она преобразилась в какую-то против-
ную вечно мокрую водяную нечисть и поселилась где-то в Ланкашире. Их
были сотни. Сначала они были божествами, потом присоединились к На-
роду Холмов, а затем перебирались в Другие края, потому что с жителя-
ми Англии по какой-то причине у них не заладилось. Помню только одно-
го Древнего, который честно зарабатывал свой хлеб, когда дни его величия
миновали. Звали его Виланд, и был он кузнецом у каких-то богов. Имена их
я позабыл, но он делал для них мечи и копья. Он утверждал, что состоит
в родстве с Тором скандинавов.
— С Тором из «Героев Асгарда»? — спросила Уна.
Она как раз читала эту книгу.
— Возможно, — ответил Пак. — Тем не менее, когда настали трудные вре-
мена, он не клянчил и не крал. Он трудился, и мне выпало счастье оказать ему
услугу.
— Расска жите, — попросил Дэн. — Мне нравится слушать про Древних.
Они расположились поудобнее, пожевыва я травинки. Пак приподнялся
на крепком локте и продолжал:
—
Дайте-ка вспомнить. Познакомился я с Виландом под вечер в ноябре
в низине Певенси, когда ветер закручивал вихри ледяной крупы...
— Певенси? За этим холмом? — перебил Дэн, указывая на юг.
17
ПАК С ХОЛМА ПУКА
—
Да, но в те времена там были сплошные болота до самого Хорсбрид-
жа и Хайдена я. Я стоял на Сигнальном холме, на Бикон-Хилле (тогда его на-
зывали Бруннанбург), и вдруг увидел бледное пламя — так горят соломенные
кровли. Я спустился с холма посмотреть. Какие-то морские разбойники по-
дожгли береговую деревушку, и деревянный идол Виланда, большой, черный,
с янтарными бусами на шее, торчал над носом черного тридцатидвухвесель-
ного судна, которое они только что вытащили на песок. Холод был страшный!
С палубы свисали сосульки, весла покрылись глазурью льда, и льдом сверка-
ли г убы Виланда. Увидев меня, он завел на своем языке длиннейшую песню,
втолковыва я мне, как он будет властвовать в Англии и как я буду обонять дым
с его алтарей от Линкольншира до острова Уайт. Я-то, конечно, пропустил все
это мимо ушей. Мне уже пришлось навидаться, как боги один за другим вры-
вались в Старую Англию! Я подождал, пока ему надоело петь себе хвалу (его
люди тем временем жгли деревню), и сказал (уж не знаю, как это мне взбрело
в голову!): «Кузнец Богов, придет время, когда я увижу, как ты занимаешься
своим ремеслом за плат у у проезжей дороги!»
— А что сказал Виланд? — спросила Уна. — Он очень рассердился?
— Осыпал меня всякими обидными ругательствами и вращал глазами, а я
ушел, чтобы разбудить людей в селениях дальше от берега. Но морские раз-
бойники все равно завоевали страну, и несколько веков Виланд был в ней са-
мым главным богом. Его храмы строились повсюду, а жертвы ему приноси-
лись ну просто возму тительные! К его чести, людям он предпочитал лошадей,
но я-то знал, люди там или не люди, лошади или не лошади, а его величию ско-
ро придет конец, как было со всеми Древними. Я дал ему много времени —
я дал ему тысячу лет, а когда этот срок истек, отправился в его храм под Ан-
довером поглядеть, как у него дела. Вижу : вот его алтарь, вот его идол, вот
его жрецы, а вот и молящиеся, и у всех вид очень довольный — то есть у всех,
18
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
кроме Виланда и его жрецов. В былые дни молящиеся чувствовали себя очень
и очень скверно, пока жрецы, наконец, не указывали, кого следует принести
в жертву, — думается, и вы на их месте не слишком бы веселились. Теперь же
церемония началась с того, что жрец подтащил какого-то человека к алтарю
и сделал вид, будто разбивает ему голову золоченым топориком, а мужчина
рухнул наземь и сделал вид, будто убит. Тут все завопили: «Жертва Виланду!
Жертва Виланду!»
— Но ведь на самом деле этого человека не убили? — спросила Уна.
— Ничу точки. Все понарошку, ну, как за кукольным чайным столом. Затем
привели великолепного белого коня, жрец отрезал десяток волосков из его
гривы и хвоста, а потом сжег их на алтаре с криком: «Жертва принесена!»
И человек и конь считались как бы убитыми. Сквозь дым я разглядел лицо
бедняги Виланда и не сумел сдержать смех: такой обиженный и такой голод-
ный был у него вид, а ему предлагали насытиться одним только мерзким за-
пахом паленых волос. Совсем как чай, который пьют куклы! Я счел за лучшее
пока ничего не говорить, это было бы нечестно, а когда через пару сотен лет
снова отправился в Андовер, то не нашел там ни Виланда, ни его храма. Те-
перь там была христианская церковь, и в ней служил епископ. Никто из Наро-
да Холмов не мог ничего мне сказать про Виланда, и я решил, что он покинул
Англию. — Пак оперся на другой локоть и некоторое время молчал.
—
Дайте-ка сообразить, — сказал он наконец. — Думается, прошло еще
сколько-то там лет, и года так за два до нормандского завоевания я вернулся
сюда, на холм Пука, и как-то вечером слышу, как старый Хобден говорит что-
то про брод Виланда.
—
Если вы про старого Хобдена, который следит за изгородями, так ему
всего семьдесят два. Он мне сам так сказал, — перебил Дэн. — Он наш очень
близкий друг.
—
Ты совершенно прав, — ответил Пак. — Про брод я услышал от пра-
прадеда Хобдена, — только еще девять «пра» прибавь. Он был углежогом
в здешних местах. Я так долго знаю их род — от отца к сыну, от отца к сыну, —
что иной раз немножко пугаюсь. Моего Хобдена звали Хоб из Дена, а жил
он при кузнице. Чуть он помянул про Виланда, я, конечно, навострил уши
и бегом через лес к броду, вон туда, за Лесное болото. — Он мотнул головой
в т у сторону, где долина сужается между лесистыми холмами с хмельниками
на крутых склонах.
— Так это же Уиллингбродский мост! — сказала Уна. — Мы туда часто хо-
дим, когда гуляем. Там живет зимородок.
—
В то время это был брод Виланда, голубушка. И с вершины холма, где
зажигали сигнальные костры, т уда вела дорога. Ох и скверна я же она была!
А склон покрывала г уста я дубрава, и в ней водились олени. Виланда я нигде
не углядел, но ту т вижу : по дороге под дубами съезжает с холма на лошади тол-
стый старик крестьянин. Его лошадь потеряла подкову в вязкой глине, так он
19
ПАК С ХОЛМА ПУКА
спешился у брода, достал из кошеля пенни, положил на камень, привязал ко-
нягу к дубу и крикнул: «Кузнец! Кузнец! Тут для тебя работенка есть!» А сам
сел на камень, да и заснул. Ну, вы понимаете, что я почувствовал, когда из-за
дуба тихонечко вышел седобородый, сгорбленный кузнец в кожаном фартуке
и начал подковывать лошадь. Я до того изумился, что выскочил из кустов и за-
кричал: «Во имя Земли Человеческой, что ты т ут делаешь, Виланд?»
— Бедненький Виланд! — Уна грустно вздохнула.
—
Он отбросил со лба длинные волосы — сначала-то он меня не узнал,
а потом сказал : «Уж тебе ли не знать! Ты же сам предсказал, Древний. Под-
ковываю лошадей за плат у. И я да же не Виланд теперь. Они меня кличу т Вей-
ланд-Кузнец».
— Бедняга! — сказал Дэн. — А что вы ответили?
—
А что я мог ответить? Он поднял глаза от копыта, которое зажимал
в коленях, и сказал с улыбкой: «Помнится, было время, когда я не принял
бы этого одра и в жертву, а теперь вот рад подковать его за пенни». — «А ты
никак не можешь вернуться в Валгаллу, или откуда ты там?» — спросил
я. — «Боюсь, что нет», — буркнул он, подтачивая копыто. У него на лоша-
дей рука была на редкость легкая. Старый коняга тихонечко ржал, у ткнув-
шись ему в плечо. А он продолжал: «Может, ты помнишь, что в мои Дни,
в мое Время, в моей Силе я не был добрым богом. И буду я отпущен, только
если смертный человек искренне пожелает мне всего хорошего». — «Неу ж-
то этот крестьянин не будет тебе благодарен? — сказал я. — Ты вон подковал
его одра на все четыре копыта». —
«Да, — сказал он. — И мои гвозди
продержатся от одного полнолуния
до другого. Только вот эти крестья-
не очень уж холодные и кислые, как
глина Уилда». Поверите, когда кре-
стьянин проснулся и увидел, что его
коняга подкован на славу, он уехал
и даже спасибо не сказал. Я до того
рассердился, что повернул его коня
да и отвел назад на три мили к Сиг-
нальному холму, просто чтобы нау-
чить старого грешника хоть чу точку
вежливости.
—
А вы были невидимы? —
спросила Уна, и Пак ва жно кивнул.
— В те дни на Бикон-Хилле всег-
да был сложен костер на слу чай, если
французы высадятся в Певенси и
надо будет подать сигнал. И я водил
20
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
да водил конягу вокруг и около всю летнюю ночь. Крестьянин вообразил, буд-
то его околдовали — да так , конечно, и было! — и давай молиться и вопить.
А мне нипочем! Я ведь христианин не хуже него, как легко убедиться в любой
базарный день. Но только часа в четыре утра из монастыря, который прежде
стоял на Бикон-Хилле, вышел юный послушник ...
— А что такое послушник? — перебил Дэн.
— По-настоящему, слово это означает, что человек готовится в монахи, но
в те времена люди отправляли своих сыновей в монастыри учиться, вот как
теперь в школы. Этот юноша несколько лет проводил по три-четыре месяца
во французском монастыре, а теперь завершал обучение в монастыре по со-
седству с родным домом. Звали его Хью, и он встал до рассвета, чтобы поудить
рыбу. Вся долина принадлежала его семье. Хью услышал крики крестьянина
и спросил у него, что с ним приключилось. Старикан т у т же сплел ему чудес-
ную сказочку про фей, и гоблинов, и ведьм, но я-то знал, что видеть ему в эту
ночь довелось только кроликов да оленей. Мы, Народ Холмов, в таких делах,
как выдры — захотим и пока жемся на глаза людям, а не захотим, так никто нас
и не увидит. Но послушник был неглуп. Он взглянул на копыта коняги и уви-
дел на них новехонькие подковы, прибитые так, как это умел только Виланд.
(Виланд по-особому загибал гвозди, и люди называли загнутые таким мане-
ром гвозди «замочком Кузнеца».)
— Хм! — сказал послушник. — Где ты подковал свою лошадь?
Крестьянин сначала запирался, потому что священнослужители не терпе-
ли, чтобы люди имели дело с Древними. Но в конце концов признался, что
подковал его лошадь Кузнец. «А сколько ты ему заплатил?» — спросил по-
слушник. —
«Пенни», — сердито буркнул крестьянин. —
«Христианин
взял бы с тебя дороже! — заметил послушник. — Но хоть спасибо ты ему
в придачу сказал?» — «Нет, — ответил крестьянин. — Ведь Вейланд-Куз-
нец язычник!» — «Язычник он или не язычник, — возразил послушник, —
но ты принял его помощь, а пользуясь чьей-то помощью, за нее надо благода-
рить». — «Чего? — рявкнул крестьянин (он прямо задыхался от ярости, по-
тому что я столько времени заставлял старого коня кружить). — По-твоему,
олух ты желторотый, выходит, я еще должен говорить спасибо даже сатане,
если он мне поможет?» — «Хватит тебе болтаться т ут и спорить со мной, —
сказал послушник. — Поезжай назад к броду и поблагодари Кузнеца, не то
пожалеешь!» И пришлось крестьянину тащиться назад. Я вел коняг у под узд-
цы, хотя меня никто не видел, а послушник шел рядом со мной, полы его рясы
сбивали сверкающую росу, а удочку он нес на плече, словно копье. Когда мы
добрались до брода (было только пять часов, и под дубами еще висел т уман),
крестьянин уперся и не желал говорить спасибо. Он грозил, что пожалуется
настоятелю — дескать, послушник заставлял его поклоняться языческим бо-
гам. Тут Хью, послушник, вспылил. Он только крикнул: «Ну-ка!», ухватил
крестьянина за толст ую ногу и сдернул с седла на траву. Тот еще не успел при-
21
ПАК С ХОЛМА ПУКА
встать, как Хью вцепился ему в шею и начал трясти его, точно крысу, пока кре-
стьянин не пробурчал: «Спасибо тебе, Вейланд-Кузнец».
— А Виланд все это видел? — спросила Уна.
— Еще бы! А когда крестьянин плюхнулся на землю, он испустил свой ста-
рый боевой клич. Просто в восторг пришел. А послушник повернулся к дубу
и сказал: «Эй, Кузнец Богов! Я стыжусь этого грубого мужика, но за все, что
ты по доброте и великодушию сделал для него и для других людей, я благо-
дарю тебя и желаю тебе всего хорошего!» Тут он подобрал свою удочку —
ну точь-в -точь длинное копье! — и зашагал дальше по вашей долине.
— А что сделал бедный Виланд? — спросила Уна.
—
Он смеялся и плакал от радости, потому что наконец-то был освобо-
жден и мог отправиться, куда захочет. Но он был из тех Древних, что блю-
дут свою честь. Ему пришлось работать ради хлеба насущного, и он не хо-
тел оставаться в долгу. «Я сделаю этому послушнику подарок, — сказал Ви-
ланд. — Такой подарок, который хорошо послужит ему в широком мире,
а после него — Старой Англии. Раздуй-ка огонь в моем горне, Древний, пока
я подберу железо для моей последней работы». И он выковал меч — темно-
серый меч, весь в волнистых линиях, а я раздувал огонь, пока он ковал. Кля-
нусь Дубом, Ясенем и Терном, Виланд поистине был Кузнецом Богов! Он
дважды остудил его в вечерней росе и положил под лунными лу чами, и про-
изнес над ним магические заклятия, и вырезал Пророческие Руны на лезвии.
«Древний, — сказал он мне, у тирая лоб, — такого меча Виланд еще не выко-
вывал. Даже тот, кто будет владеть им, так до конца и не узнает всей его силы.
А теперь — в монастырь». Мы вошли в общую спальню, где крепким сном
спали монахи, а среди них и юный послушник. Виланд вложил меч в его руку,
и помню, как радостно тот его сжал, хотя глаз так и не открыл. Затем Виланд
переступил порог часовни (сделать еще один шаг он не посмел) и швырнул
на пол весь свой кузнечный инструмент — молот, молотки, щипцы и напиль-
ники — в знак того, что они ему больше не понадобятся. Все это загрохотало,
словно упали рыцарские доспехи, и монахи, толком не проснувшись, кину-
лись в часовню. Им почудилось, что на монастырь напали французы. Первым
туда вбежал послушник, размахивая своим новым мечом и испуская боевой
клич саксов. Увидев кузнечный инструмент, монахи не знали что и подумать,
но ту т послушник попросил разрешения говорить и рассказал, как обошел-
ся с крестьянином, что сказал Вейланду-Кузнецу и как , хотя в спальне горе-
ла лампада, он увидел рядом с собой в постели чудесный меч с вырезанными
на нем рунами.
Настоятель покачал было головой, но потом засмеялся и сказал: «Хью,
сын мой, я и без знамений языческих богов понимаю, что монахом ты никог-
да не станешь. Возьми свой меч, сохрани свой меч, иди в мир со своим мечом
и будь столь же милосердным, как ты силен и у чтив. А инструмент Кузнеца мы
повесим в часовне, ибо каким бы ни был Кузнец Богов в старину, нам ведо-
22
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
мо, что он честно зарабатывал свой хлеб
и приносил дары Матери-Церкви». Тут
они все снова отправились спать — все,
кроме послушника, а он сидел в галерее
и любовался своим мечом. У конюшни
Виланд сказал мне: «Прощай, Древний!
Правда твоя: ты видел, как я появился
в Англии, и видишь, как я ее покидаю.
Прощай!»
И он спустился с холма к опушке Боль-
шого леса (Лесного уголка по-нынеш-
нему) — к тому самому месту, где он когда-
то высадился, и минуту-другую я слышал,
как он ломится сквозь кусты в сторо-
ну Хорсбриджа. И все. Вот как это было.
Я видел своими глазами.
Дети перевели дух.
— А что было дальше с Хью, с послуш-
ником? — спросила Уна.
— И с мечом? — спросил Дэн.
Пак посмотрел на луг, такой тихий и прохладный в тени холма Пука. Где-то
неподалеку покрикивал коростель, а над ручьем уже толклись мошки, и из во-
ды выпрыгивали мелкие форели. Из ольховника зигзагами вылетела большая
серебристая ночна я бабочка и пролетела над самыми головами детей, а над
ручьем чу ть-чу ть курился вечерний туман.
— Вам правда интересно? — спросил Пак.
— Очень! — хором воскликнули они. — Очень-очень!
— Отлично! Я ведь обещал, что вы увидите ТО, ЧТО увидите, и услыши-
те ТО, ЧТО услышите, пусть ОНО случилось три тысячи лет назад. Но сей-
час, сдается мне, вам надо вернуться домой, не то вас пойдут искать. Я прово-
жу вас до калитки.
— А когда мы опять придем, вы здесь будете?
— Ну конечно, — ответил Пак. — Как-никак я здесь не первый день. По-
годите-ка!
И он протянул им по три листка — один с Дуба, другой с Ясеня, третий
с Терна.
— Пожуйте их, — сказал он. — Не то вы начнете рассказывать дома о том,
что видели и слышали, и, насколько я знаю людей, к вам тут же позовут докто-
ров. Ну-ка!
Они вонзили зубы в листики и увидели, что рука об руку бег ут к нижней
калитке. На нее опирался их отец.
— Ну, как прошел спектакль? — спросил он.
И он выковал меч — темно-серый меч,
весь в волнистых линиях...
24
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
— Замечательно! — ответил Дэн. — Только потом, по-моему, мы заснули.
Очень жарко было и тихо. Ты не помнишь, Уна?
Уна мотнула головой и промолчала.
— О -о! — сказал отец. — Понимаю!
Кильмени утром вернулась домой,
Но Кильмени стала как будто немой.
Ведь что она видела и где была,
Поведать она никому не могла.
Но, дочка, разве в твоем возрасте еще жуют листья? Это так вкусно?
— Нет. Я не поэтому, — сказал Уна. — А почему, мне никак не вспомина-
ется.
Ни она, ни Дэн так ничего и не могли вспомнить, пока...
ПЕСНЯ ДЕРЕВЬЕВ
Не счесть деревьев в Англии,
Но твердо знаю я,
Что с древних дней их всех важней
Дуб, Ясень, Терн, друзья.
Ведь в Дубе, в Терне, в Ясене
Ее частица есть,
И этим трем мы воздаем
Особенную честь.
Дуб, полный сил, на холме царил
Прежде, чем Рим возник.
Ясень в долине рос, как и ныне,
Когда Цезаря нож настиг.
Терн видел, как строят Новую Трою,
Где Лондон шумит теперь,
Дуба, Ясеня, Терна года
Попробуй-ка измерь.
Тис у ворот погоста растет,
Крепок из тиса лук.
А из Ольхи режь башмаки,
Хорош для мисок Бук.
Но дичь убита, миска разбита,
Упал башмак с ноги.
25
ПАК С ХОЛМА ПУКА
И к Дубу, Ясеню, Терну вновь
За помощью беги.
Красавец Вяз, отрада глаз,
Коварный нелюдим,
Тяжелый сук уронит вдруг
На спящего под ним.
Но трезв ты, иль пьян, иль тоской обуян
В своей тени приют
Наш Дуб, наш Ясень и наш Терн
Тебе всегда дадут.
Священник в том не захочет помочь,
Он скажет, что это зло,
Но... мы в лесу колдовали всю ночь,
Чтоб лето к нам пришло!
Счастливую весть приносим мы —
На юге в заветный час
С Дубом, Ясенем, Терном из тьмы
Солнце встало для нас!
И летним днем мы воспоем
Дуб, Ясень, Терн, друзья!
Они ей оплот, ими живет
Старая Англия.
Несколько дней спустя они удили рыбу в овражке, который ручей за дол-
гие века промыл в мягкой почве долины. Деревья смыкались над ними
в плотный свод, и солнечный свет проникал сквозь густые сплетения веток
прихотливыми пятнами и узорами. Чего только не было в сумрачном т унне-
ле! Песчаные и галечные пляжики, клубки узловатых корней и старые ство-
лы, уку танные мхом или выкрашенные в рыжий цвет железистой водой, тяну-
щиеся к свет у робкие цветочки, неспособные существовать без влаги и густой
тени. По заводям разбегалась рябь — ее поднимали форели, стремительно
броса ясь то в одну сторону, то в другую. А заводи (разумеется, не в дни павод-
ка, когда по овражку несся клубящийся бурый поток) соединялись мелкими
протоками, разделявшимися на десятки струек , и они посмеивались, перели-
ваясь за темный поворот.
Это было самое любимое тайное убежище детей, а узнали они про него от
своего друга — старого Хобдена. И никто на всем широком жарком пастбище
ни за что не догадался бы, какая игра ведется форелями в зеленом овра жке —
разве что зашуршит удилище, скользнув по ветке низкой ивы, или вдруг вско-
лыхнется молода я листва ясеня, захлестнутая леской.
—
Полдесятка есть, — сказал Дэн через час. Он промок и изнемогал от
жары. — Давай переберемся в Каменную бухту и поудим в Длинной заводи.
Уна кивнула — она разговаривала больше кивками, — и они побрели
по сумрачным т уннелям к маленькой запруде, где накапливается вода, чтобы
вертеть колесо мельницы. Берега ту т низкие, голые, и в лу чах клонящегося
к западу солнца Длинна я заводь за плотиной блестит так , что глазам больно.
Когда они выбрались из кустов, то чуть было не упали от удивления. Из за-
води, морща хвостом зеркальную воду, пил огромный серый конь, и рябь у его
морды сверкала, точно расплавленное золото. В седле сидел седой старик, обла-
ченный в широкую и длинную кольчугу из мелких блестящих колечек. Голова
у него была ничем не покрыта, но с луки седла свисал железный шлем, формой
напоминавший половинку лесного ореха. Поводья в его руке были из крас-
ной кожи, шириной дюймов в шесть, красиво вырезанные по кра ям, а высо-
МОЛОДЫЕ ЛЮДИ
В МЭНОРЕ
27
ПАК С ХОЛМА ПУКА
кое, подбитое волосом седло с красной
подпругой удерживалось на месте спе-
реди и сзади нагрудником и подхвост-
ником тоже из красной кожи.
—
Ты погляди! — воскликну-
ла Уна, будто Дэн и так уже не гля-
дел во все глаза. — Прямо как кар-
тинка в твоей книге «Сэр Изумбрас
у брода»1
.
Всадник повернул к ним худое,
длинное лицо, и оно оказалось таким
же добрым и ласковым, как у рыцаря с
детьми на этой картинке.
—
Они вот-вот придут, сэр Ри-
чард, — донесся бас Пака из зарослей
иван-ча я.
—
Они уже тут, — сказал рыцарь
и улыбнулся Дэну, взглянув на связ-
ку форелек у него в руке. — Мальчи-
ки как будто не очень изменились с тех
пор, как мои удили в этом ручье.
— Если твой конь напился, нам всем будет удобнее побеседовать в Кругу, —
сказал Пак и кивнул детям, будто неделю назад вовсе не он заклял их память.
Мог у чий конь повернулся и одним прыжком взлетел по откосу на пастби-
ще, так что из-под его копыт посыпались комья земли.
— Прошу прощения, — сказал сэр Ричард Дэну. — Когда эти земли были
моими, я не любил, чтобы всадники переезжали ручей, где им вздумается. Для
этого был вымощенный брод. Но моего Стрижа му чила жажда, а я хотел по-
знакомиться с вами.
— Мы очень рады, сэр, — сказал Дэн. — А что берег немножко осыпался,
так это чепуха.
Он трусил рядом с конем, держась поближе к мечу, который свисал с пояса
сэра Ричарда — замечательному тяжелому мечу с железной рукоятью. Уна шла
позади с Паком. Она уже помнила все.
—
За листья извини, — сказал он, — но ведь было бы хуже, если бы вы
пришли домой и рассказали, правда?
—
Пожалуй, — сказала Уна. — Только вы ведь сказали, что все фе... весь
Народ Холмов покинул Англию.
1
Сэр Изумбрас — герой средневекового романа, благородный рыцарь, который пе-
ренес много бед, но в старости обрел счастье, нашел жену и детей, которых считал про-
павшими навсегда. Известна картина английского художника Джона Милле, изображаю-
щая сэра Изумбраса с двумя детьми верхом на коне.
28
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
—
Верно. Но я же сказал еще, что вы вольны приходить и уходить, смо-
треть и узнавать, ведь так? Ну, рыцарь ведь не фея. Это сэр Ричард Далинг-
ридж, старый мой друг. Он прибыл сюда с Вильгельмом Завоевателем и очень
хочет познакомиться с вами.
— Но почему? — спросила Уна.
— Вашей великой мудрости и у чености ради, — ответил Пак с самым се-
рьезным видом.
— Вы про нас? — сказала Уна. — Так я даже таблицу умножения не до кон-
ца выучила и то и дело ошибаюсь. А Дэн с дробями так путается, что стыдно
сказать! Нет, это не о нас.
— Уна! — крикнул Дэн через плечо. — Сэр Ричард говорит, что расскажет
нам про меч Виланда. Он у него! Вот здорово, правда?
— Нет-нет, — сказал сэр Ричард, спешива ясь возле Круга в излу чине мель-
ничной речки. — Рассказывать будете вы. Я слышал, что малые дети в нашей
нынешней Англии у ченостью не уст упят самым у ченым монахам моего вре-
мени. — Он извлек мундштук изо рта Стрижа, закинул красные поводья ему
на спину, и умный конь, отойдя в сторонку, принялся щипать траву.
Сэр Ричард (они заметили, что он немножко прихрамывает) отстегнул
свой тяжелый меч.
— Это он! — шепнул Дэн Уне.
—
Этот меч Вейланд-Кузнец выковал брат у Хью, — объяснил сэр Ри-
чард. — Однажды Хью отдал его мне, но я не взял, да только в конце концов
он все-таки стал моим после такого боя, какого еще не вел ни один христи-
анский воин. Взгляните! — он наполовину вытащил меч из ножен и повер-
нул его у них перед глазами. С обеих сторон прямо под рукоятью, где руни-
ческие знаки трепетали как живые,
по т усклому смертоносному железу
тянулись две глубокие канавки. — Кто
мог оставить этот след? — сказал ры-
царь. — Мне неведомо, но вы, быть
может, знаете.
— Поведай им все с самого начала,
сэр Ричард, — перебил Пак. — Как-
никак это касается их земли.
—
Да, с самого-самого начала, ну
пожалуйста, — попросила Уна. До-
брое лицо и ласковая улыбка рыцаря
снова напомнили ей «Сэра Изумбра-
са у брода».
Они сели поудобнее, готовясь слу-
шать. Сэр Ричард подставил седую
голову солнечным лу чам и поигры-
29
ПАК С ХОЛМА ПУКА
вал мечом, держа его обеими руками, а серый конь пасся за пределами Кру-
та, и всякий раз, когда он вскидывал голову, притороченный к седлу шлем нег-
ромко позвякивал.
—
Ну хорошо, раз это касается вашей земли, — сказал сэр Ричард, — я
расска жу с самого начала. Когда наш герцог отправился из Нормандии, чтобы
покорить Англию, знатнейшие рыцари (вы, может быть, слышали об этом?)
съехались усердно послужить ему, ибо он обещал им здесь земли, а за знат-
ными последовали и простые рыцари. В Нормандии моя семья была небо-
гатой, но мог ущественный рыцарь Энжерар Орел — Энгенульф де Аквила,
родич моего отца, последовал за знаменем графа Мортэна, который последо-
вал за знаменем герцога Вильгельма, а я последовал за знаменем де Аквилы.
Да, с тридцатью дружинниками моего отца и новеньким мечом я отправил-
ся покорять Англию через три дня после того, как меня посвятили в рыцари.
Тогда я не знал, что Англия покорит меня. Мы подошли к Сенлаку со всеми
остальными — наше войско было очень большим.
—
Сенлак — это то же, что Гастингс, где была битва в тысяча шестьдесят
шестом году? — шепнула Уна, и Пак кивнул, чтобы не перебивать рассказчика.
—
У Сенлака вон там за холмом, — он указал на юго-восток в сторону
Фэрлайта, — нас встретила армия Гарольда. Мы сражались весь день. К ве-
черу неприятель обратился в бегство. Мои дружинники вместе с воинами
де Аквилы бросились в погоню убивать и грабить. В схватке Энжерар Орел
был убит. Знамя поднял его сын Гилберт и повел воинов дальше. Узнал я это
после — Стрижа ранили в бок, и я остановился промыть ему рану у ручья
под терном. Тут какой-то сакс окликнул меня по-французски, и мы вступили
в бой. Мне бы узнать его голос, а мы сошлись в поединке! Долгое время мы би-
лись на равных, но затем совсем
слу чайно у него подвернулась
нога, и меч выпал из его руки.
А меня совсем недавно посвяти-
ли в рыцари, и мне больше все-
го хотелось показать себя учти-
вым и достойным славы, а пото-
му я не нанес ему удара и сказал,
чтобы он поднял меч. «Чума на
мой меч! — ответил он. — Из-
за него я проиграл свой первый
бой. Ты пощадил меня. Возь-
ми его». Он протянул мне меч,
и я уже хотел взять его, но меч
застонал, как человек , сра жен-
ный в бою, и я отпрыгнул с кри-
ком: «Колдовство!»
30
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Дети уставились на меч, словно ожидая, что тот заговорит, а сэр Ричард
продолжал:
— Тут появился десяток саксов и, увидев одного нормандца, они кинулись
на меня и убили бы, но мой сакс крикнул, что я его пленник, и прогнал их. По-
нимаете, он спас мне жизнь. Потом посадил меня на коня и вел его на поводу
через лес целых десять миль до этой долины.
— Сюда? — переспросила Уна.
— В эт у самую долину. Через Нижний брод под Королевским холмом вон
там. — И он указал на восток, где долина расширялась.
— И это был сакс Хью, послушник? — спросил Дэн.
— Да, и это еще не все. Он провел три года в монастыре в Беке под Руаном,
откуда (ту т сэр Ричард засмеялся) аббат Эрлуин поторопился меня выгнать.
— Но почему? — спросил Дэн.
— Потому что я въехал верхом в трапезную, когда школяры сели ужинать.
Надо же было показать сакским олухам, что нас, нормандцев, никакой аббат
не испугает. А подбил меня этот самый сакс Хью, и с того дня мы не виделись.
Мне с самого начала его голос показался знакомым, несмотря на то что я был
в шлеме. Ну и хотя наши сюзерены воевали, мы радовались, что не убили друг
друга. Он шел рядом со мной и рассказывал, будто меч ему подарил какой-то
языческий бог, но прежде он ни разу не слышал его голоса. Помнится, я посо-
ветовал ему беречься колдовства и всяких чар. — Сэр Ричард улыбнулся сво-
им словам. — Молод я был тогда, так молод!
Когда мы добрались до его дома, то уже почти позабыли о нашем поедин-
ке. Близилась полночь, и зала была полна мужчин и женщин — все ждали из-
вестий с поля битвы. Там я впервые увидел его сестру, леди Элуеву, про кото-
рую он нам рассказывал во Франции. Она гневно закричала на меня и при-
казала тотчас меня повесить, но ее брат сказал, что я пощадил его (о том, как
он спас меня от саксов, Хью промолчал) и что победил наш герцог. Они еще
спорили из-за моего бренного тела, как вдруг он упал без чувств от своих ран.
«Это ты виноват, ты!» — крикнула мне леди Элуева и, опустившись ря-
дом с ним на колени, закричала, чтобы поскорее принесли вина и полотно для
перевязок .
«Знай я, так шел бы пешком, а он бы ехал на коне, — ответил я. — Но он
сам подсадил меня в седло и не упомянул, что ранен, а шел рядом со мной
и всю дорог у весело разговаривал. Молю Бога, чтобы из-за меня ему не ста-
ло худо».
«Да, молись, молись, — сказала она, закусывая нижнюю г убу. — Если он
умрет, тебя повесят».
Хью отнесли в его опочивальню, а меня трое дюжих слуг связали и с петлей
на шее усадили под балкой. Другой конец веревки они перекинули через бал-
ку, а сами расположились у очага и стали ожидать, останется ли Хью жив или
умрет. И тем временем грызли орехи, разбива я скорлупу рукоятками ножей.
31
ПАК С ХОЛМА ПУКА
— Но как вы себя чувствовали? — спросил Дэн.
—
Очень усталым. Хотя я и правда молился о моем школьном товари-
ще со всем усердием. Ближе к полудню по долине разнесся конский топот,
трое слуг развязали меня и убежали, а во двор въехали воины де Аквилы.
А во главе их ехал Гилберт де Аквила. Он гордился тем, что, как и его отец,
не забывает ни единого из тех, кто ему служит. Он был невысок , в отца, но
страшен — нос, как клюв орла, и глаза золотые, как глаза орла. Ездил он всег-
да на высоких боевых конях гнедой масти, он их сам выращивал, и не тер-
пел, чтобы его подсаживали в седло. Он увидел свисающую с балки веревку
и захохотал, и его воины тоже захохотали, потому что я совсем закостенел
и не смог встать на ноги.
«Не самый радушный прием, какой приличествует оказывать норманд-
скому рыцарю, — сказал он, — но будем благодарны и за такой. Юноша, ука-
жи, кому ты обязан этим, и мы ту т же достойно вознаградим их».
— Что он собирался сделать? Убить их? — спросил Дэн.
—
Конечно. Но я поглядел на леди Элуеву, окруженную ее девушками, на
ее брата, который стоял рядом с ней. Воины де Аквилы согнали их всех в залу.
— Она была красивая? — спросила Уна.
—
Я жил долго, но так и не увидел женщины, достойной расстилать ка-
мыш под ногами леди Элуевы, — ответил рыцарь простосердечно и негром-
ко. — И, глядя на нее, я решил, что, может быть, мне удастся спасти ее и всех
остальных удачной шуткой. Я сказал де Аквиле: «Я ведь приехал без преду-
преждения, совсем неожиданно, и более учтивого приема мне оказать не мо-
гли бы». Но голос у меня дрожал: шутить с маленьким рыцарем было очень
опасно... И стало совсем тихо. Пока де Аквила не засмеялся. «Посмотри-
те-ка, свершилось чудо, — сказал он. — Битва только-только окончилась,
мой отец еще не предан земле, а самый молодой наш рыцарь уже хозяйнича-
ет в своем мэноре1, и его саксы — это же по их лицам видно! — успели при-
знать его своим господином! Клянусь всеми святыми, — добавил он, поти-
рая нос, — вот уже не думал, что покорить Англию будет так просто! Мне
остается только отдать мальчику то, что он уже взял. Мэнор этот твой до тех
пор, пока я опять не приеду или пока тебя не убьют. А теперь на коней и за
мной. Мы следуем за нашим герцогом в Кент, чтобы короновать его англий-
ским королем».
Он увлек меня с собой за дверь, куда подвели его коня — поджарого гне-
дого повыше моего Стрижа, но поуже в плечах.
«Слушай, малый! — сказал он, натягива я рукавицы. —
Мэнор, кото-
рый я тебе дал, это осиное гнездо саксов, и думаю, не пройдет и месяца, как
тебя убьют. Однако если ты сумеешь до моего возвращения сохранить кры-
шу на доме и амбарах и плуг в борозде, то и дальше будешь управлять мэно-
ром от меня. Герцог обещал нашему графу Мортэну все земли вокруг Певенси,
1
Мэнор, или манор, — феодальное поместье в средневековой Англии.
32
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
а Мортэн отдаст мне из них столько же, сколько дал бы моему отцу. Одному
Богу известно, доживешь ли ты и доживу ли я до того времени, когда Англия
будет покорена. Но помни, малый, что махать мечом здесь и сейчас — боль-
шая глупость. — Он взял поводья. — Только хитростью, только умом!»
«Увы, хитрости во мне нет», — сказал я.
«Покуда нет, — ответил он, вложив ног у в стремя, взлетел в седло и ткнул
носком сапога брюхо гнедого, — покуда. Но по-моему, ты обзавелся хорошим
наставником. Прощай. Сохранишь мэнор, будешь жить. Потеряешь мэнор,
будешь висеть в петле», — сказал он и пустил коня рысью, только заскрипели
ремни щита у него за спиной.
Вот так, дети, я, совсем еще мальчик, через какие-то два дня после битвы
при Сенлаке остался с тридцатью моими дружинниками в краю, о котором
ничего не знал, среди людей, на чьем языке не говорил, — остался держать
землю, которую отнял у них.
— И это было здесь, у нас дома? — спросила Уна.
— Да, здесь. Вот посмотри! От Верхнего брода, брода Виланда, до Нижне-
го с запада на восток земли мэнора протянулись на пол-лиги. От Брутанбур-
га позади нас они на юг и на север простирались на целую лиг у1
. И все густые
леса, а в них полно беглецов с поля битвы, сакских воров, нормандских граби-
телей и местных разбойников, охотившихся на оленей королевским законам
вопреки. Да уж, подлинное осиное гнездо!
Когда де Аквила уехал, Хью начал было меня благодарить за то, что я спас
им всем жизнь, но леди Элуева сказала, что я хотел получить мэнор и только.
«Откуда же я знал, что де Аквила отдаст его мне? — возразил я. — А ска-
жи я ему, что провел ночь в твоей петле, от дома сейчас остались бы уже одни
головешки».
«Накинь кто-нибудь петлю на шею мне, — сказала она, — от его дома
и головешек не осталось бы, прежде чем я стала бы договариваться с ним».
«Да уж , договориться с женщиной нелегко», — сказал я и засмеялся,
а она заплакала и сказала, что я насмехаюсь над ней, беспомощной пленницей.
«Леди, — сказал я, — в этой долине пленниц нет, а пленник всего один,
и он не сакс».
Тут она вскричала, что я нормандский вор и сыплю лживыми сладкими
словами, а сам с самого начала задумал выгнать ее из родного дома в поля про-
сить милостыню. В поля! Она никогда не видела лика войны!
Я рассердился и ответил:
«Хотя бы это я опровергну ть мог у, ибо клянусь (на рукоятке своего меча
я поклялся на том самом месте), что не переступлю порога господского дома,
пока сама леди Элуева не прикажет мне войти».
Она удалилась, ничего больше не сказав, а я вышел наружу, и Хью захромал
за мной, грустно насвистыва я (такая уж у англичан привычка), и мы увидели
1
Лига — мера длины, равна я приблизительно трем милям.
Тут она вскричала, что я нормандский вор и сыплю лживыми сладкими
словами, а сам с самого начала задумал выгнать ее из родного дома в поля
просить милостыню.
34
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
трех саксов, которые накануне связали
меня. Теперь их связали мои дружин-
ники, а позади, угрюмо насупившись,
стояли слуги и крестьяне и ожидали,
как все обернется. Их было с полсотни.
Из леса доносилось чу ть слышное пе-
нье воинов де Аквилы, и вскоре оно за-
мерло в направлении Кента.
«Повесить их?» — спросили мои
дружинники.
«Тогда мои люди попробуют их от-
бить», — шепнул мне Хью, но я велел
ему спросить у этих троих, надеются ли
они на пощаду.
«Нет, — ответили они.
—
Она
приказала повесить тебя, если наш го-
сподин умрет. И мы бы тебя повесили.
Так о чем говорить?»
Пока я раздумывал, из дубравы вон
там, за Королевским холмом, выбежала
женщина с криком, что нормандцы уго-
няют свиней.
«Нормандцы ли, саксы ли, но мы
должны их проучить! — сказал я. —
Не то они будут грабить нас каждый
день. Хватайте какое есть у вас оружие,
и на них!»
Я развязал тех трех саксов, и мы все ринулись в дубраву — мои дружинни-
ки и саксы с крючьями и топорами, которые прятали в кровле своих хижин.
Их вел Хью. На склоне Королевского холма мы увидели подлого пикардий-
ца — в лагере герцога он торговал вином, а ту т со щитом павшего рыцаря вер-
хом на краденой лошади с десятком таких же бездельников колол и рубил сви-
ней. Мы побили их и спасли наше стадо. В этой великой битве мы спасли сто
семьдесят свинок! — Сэр Ричард засмеялся. — Вот так мы в первый раз по-
трудились вместе, и я попросил Хью сказать его людям, что таким же образом
я разделаюсь с любым, кто украдет хоть одно яйцо из нашей долины, будь он
рыцарь или простолюдин, нормандец или сакс.
А когда мы возвращались, Хью сказал мне: «Нынче вечером ты много сде-
лал, чтобы завоевать Англию». А я ответил: «Значит, Англия должна быть
и твоей и моей. Помоги мне, Хью, обходиться с этими людьми, как надо. Втол-
куй им, что де Аквила, если они убьют меня, уж конечно, пришлет воинов
убить их, а на мое место посадит человека похуже меня». — «Так ведь это чи-
35
ПАК С ХОЛМА ПУКА
стая правда, — сказал он и протянул мне руку. — Лу чше знакомый дьявол, чем
незнакомый, пока мы не отправим вас, нормандцев, восвояси!» Это же сказа-
ли и его саксы, и они хохотали, пока мы гнали свиней с холма в долину. Но, ду-
мается мне, некоторые среди них уже тогда перестали меня ненавидеть.
— Мне нравится брат Хью, — тихонько сказала Уна.
—
Так ведь он и был самый безупречный, учтивый, доблестный, добрый
и мудрый рыцарь, каких только видел мир, — ответил сэр Ричард, поглажи-
вая меч. — Он повесил свой меч — вот этот меч — на стене залы, сказав, что
по праву он мой, и ни разу не снимал его, пока не вернулся де Аквила, о чем
я не замедлю рассказать. Три месяца его люди вместе с моими охраняли до-
лину, и все разбойники и ночные воры скоро поняли, что поживы от нас нет
никакой, кроме ран да петли. Бок о бок отбивались мы от всех незваных го-
стей — иной раз трижды в неделю — и от грабителей, и от безземельных ры-
царей, присматривающих себе мэнор. А когда нас более или менее оставили
в покое, я с помощью Хью начал управлять долиной — ведь вся ваша доли-
на была моим мэнором, — как подобает рыцарю. Я берег крышу господского
дома и амбаров, но... Англичане люди смелые. Саксы Хью смеялись и шу тили
с ним, а он с ними, и если — для меня это было дивом — если самый послед-
ний из них говорил, что то-то или то-то обычай мэнора, тотчас Хью и те ста-
рики, которые оказывались поблизости, бросали все, чтобы обсудить, так это
или нет. Я видывал, как они останавливали мельницу с еще не помолотым зер-
ном! И если оказывалось, что таков был обычай или таково было неписаное
правило, т у т все и кончалось, да же если это шло прямо наперекор желанию
Хью и его распоряжениям. Диво!
— Ага, — сказал Пак , в первый раз нарушив молчание. — Обычай Старой
Англии существовал до нормандских рыцарей и пережил их, хотя они с ним
боролись.
— Они, но не я, — сказал сэр Ричард. — Я дозволил саксам делать все по-
своему, но когда мой дружинник, нормандец, не пробыв в Англии и полуго-
да, вдруг возразил мне и сослался на обычай страны, вот тогда я рассердился.
А какие это были дни! И какие люди! Я любил их всех.
Рыцарь раскинул руки, словно стара ясь обнять всю милую его сердцу до-
лину, и Стриж, услышав позвякивание кольчужных колец, вскинул голову
и негромко заржал.
—
И вот, — продолжал сэр Ричард, — прошел год таких трудов, усилий,
а порой и принуждения, когда в долину приехал де Аквила — один, не извес-
тив заранее. Я вдруг увидел его у Нижнего брода. Его и мальчонку свинопаса,
которого он посадил на седло перед собой.
«Можешь не докладывать мне, как ты управлял мэнором, — сказал он. —
Я уже знаю все от этого малыша». И добавил, что карапуз остановил его вы-
сокого коня у брода: размахивал веткой и кричал, что тут дороги нет. «А раз
один голыш в такие дни смело охраняет брод, значит, ты преуспел», — сказал
36
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
он, отдува ясь, и утер лицо. Потом ущипнул малыша за щеку и оглядел наших
коров в низине у речки.
«Жирка хватает и тут и там, — сказал он, потирая нос. — Такая работа
мне по сердцу. Что я сказал тебе, малый, когда уезжал?»
«Сохранить мэнор или висеть в петле», — ответил я, потому что ни на
мину ту об этом не забывал.
«Верно. И ты его сохранил». — Он слез с коня, острием меча вырезал ку-
сок дерна и протянул его мне, когда я преклонил колено.
Дэн посмотрел на Уну, а Уна посмотрела на Дэна.
— Это сезин, — шепнул им Пак.
«Теперь ты законно владеешь этим мэнором, сэр Ричард, — сказал он,
в первый раз назвав меня так, — ты и твои наследники. Пока достаточно
и этого, а потом королевские писцы изготовят для тебя грамоту на пергамен-
те. Англия вся наша — и останется нашей, если мы сумеем ее сохранить».
«Какие будут мои повинности?» — спросил я, вне себя от гордости.
«Рыцарские, малый, рыцарские! — ответил он, подпрыгива я возле свое-
го коня на одной ноге (упоминал ли я, что он был невысок ростом и не терпел,
чтобы его подса живали в седло?). — Шесть конных дружинников или двенад-
цать лу чников будешь ты присылать ко мне, когда у меня будет в них нужда.
И... откуда у тебя эта рожь? — спросил он, потому что подходило время жат-
вы, и рожь стояла у нас высоко. — Такой золотой соломы я в жизни не виды-
вал. Будешь присылать мне три мешка этого зерна ежегодно, ну и в память на-
шей предыдущей встречи, когда ты сидел с петлей на шее, каждый год я буду
два дня гостить со своими людьми в твоем доме!»
«Увы! — ответил я. — Значит, мой мэнор уже не мой. Я поклялся не пе-
реступать порога господского дома!» — И я рассказал ему о клятве, которую
дал леди Элуеве.
—
Так, значит, вы с тех пор так ни разу в дом и не входили? — спросила
Уна.
— Ни разу, — ответил сэр Ричард с улыбкой. — Я построил себе деревян-
ную хижину на холме. И там я держал суд и спал... Де Аквила повернул коня,
и щит у него на спине затрясся. «Ничего, малый, — сказал он. — На первый
год этот долг вассала я тебе прощу».
— Он хотел сказать, что в первый год сэр Ричард может не угощать его обе-
дом у себя в мэноре, — объяснил Пак.
—
Де Аквила остановился в моей хижине, и Хью, который умел читать,
писать и считать, показал ему книгу мэнора, в которой были записаны назва-
ния всех наших угодий и имена всех наших людей, а он задал тысячу вопросов
о земле, строевом лесе, паст бищах, мельнице и рыбных садках и о том, чего
стоит каждый житель долины. Но он ни разу не произнес имя леди Элуевы
и не упомянул про господский дом. Ночью он попивал вино с нами в хижине.
Да, он сидел на связках соломы, точно нахохлившийся орел, его золотисто-ко-
Прошел год, когда в долину приехал де Аквила. Я вдруг увидел его
у Нижнего брода. Его и мальчонку свинопаса, которого он посадил
на седло перед собой.
38
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
ричневые глаза сверкали над краем кубка, и в беседе он, как орел, схватывал
то одно, то другое, и всегда стремительно. Помолчит-помолчит, раскинувшись
на своем ложе, а потом зашуршит соломой и заговорит так, будто он сам ко-
роль Вильгельм, и уже рассказывает какую-нибудь историю или притчу, а если
мы сразу не ухватим ее смысла, тычет нас в ребра мечом в ножнах.
«Вот что, юноши, — сказал он, — я родился не в свое время. Пятьсот лет
назад я бы сделал Англию такой страной, какую не завоевали бы ни дат чане,
ни саксы, ни нормандцы. Через пятьсот лет я стал бы таким советником ко-
ролей, какого свет не видывал! Это все здесь, — сказал он, пост укива я себя
по лбу, — но в этом темном веке пригодиться не может. Хью — человек полу ч-
ше тебя, Ричард». — Это он сказал хрипло, будто ворон каркнул.
«Верно, — ответил я. — Если бы не Хью, не его помощь, дружба и долго-
терпение, я не сумел бы сохранить мэнор».
«Да и жизнь тоже, — сказал де Аквила. — Хью тебя спас не один раз, а сто
и больше. Помолчи, Хью, — прикрикнул он. — Знаешь ли ты, Ричард, почему
Хью спал и теперь спит рядом с твоими нормандцами?»
«Чтобы быть поближе ко мне», — ответил я, потому что и впрямь так ду-
мал.
«Дурак! — говорит де Аквила. — Да потому что его саксы умоляли его
выст упить против тебя и освободить долину от всех нормандцев. Не важно,
откуда я знаю. Это так. И Хью сам отдал себя в заложники за твою жизнь: он
ведь знал, что стоит саксам поднять на тебя руку, и твои дружинники распра-
вятся с ним без пощады. И его саксы это знают. Так, Хью?»
«Не совсем, — сказал Хью пристыженно. — То есть полгода назад было
так. Но теперь мои саксы руки на Ричарда не подниму т. По-моему, они его хо-
рошо узнали. Но я рассудил, что лишняя предосторожность не помешает».
Слышите, дети, как поступил этот человек, а я и не догадался! Ночь за но-
чью он ложился спать среди моих дружинников, зна я, что заплатит жизнью,
если хоть один сакс вздумает замахну ться на меня ножом. «Да, — сказал де Ак-
вила. — И он к тому же без меча. — И де Аквила указал на пояс Хью. Ведь Хью
убрал свой меч (не помню, упомянул ли я об этом) на другой день после того,
как тот вылетел у него из руки в бою. И ходил теперь только с коротким кин-
жалом и длинным луком. — Нет у тебя ни меча, ни земли, Хью, а говорят, что
ты родич графа Годвина. — Хью и правда был из рода Годвина. — Мэнор, ко-
торый был твоим, отдан навеки этому юноше и его детям. Сядь-ка прямо и по-
проси о милости, он ведь может выгнать тебя, как собаку».
Хью ничего не сказал, но я услышал, как скрипнули его зубы, и я крикнул
де Аквиле, моему сеньору, чтобы он замолчал, а не то я вобью эти слова ему
в глотку. Тут де Аквила захохотал и перестал хохотать, только когда у него по-
текли слезы.
«Я предупреждал короля, — сказал он затем, — что полу чится, если он
отдаст Англию нам, нормандским ворам. Вот ты, Ричард: еще и двух дней
39
ПАК С ХОЛМА ПУКА
не прошло, как ты был у твержден владельцем мэнора, и уже восстаешь на сво-
его сеньора. Что нам с ним делать, сэр Хью?»
«Я человек без меча, — сказал Хью. — Не смейся надо мной!» — Он у тк-
нулся головой себе в колени и застонал.
«Тем больший ты дурак, — сказал де Аквила, и голос у него стал совсем
другим. — Ведь я вот уже полчаса, как даровал тебе мэнор Даллингтон на хол-
ме». И он ткнул в Хью ножнами через солому.
«Мне? — сказал Хью. — Я сакс и, хотя люблю Ричарда, в верности нор-
мандцам не клялся».
«С Божьего соизволения придет время, до которого я за грехи мои не до-
живу, — сказал де Аквила, — когда в Англии не будет ни саксов, ни норман-
дцев. Если я что-то понимаю в людях, ты и без клятвы будешь куда вернее, чем
десятки нормандцев, которых я мог бы назвать. Бери Даллингтон и, коли тебе
так угодно, завтра присоединись к сэру Ричарду, чтобы восстать против меня!»
«Нет, — ответил Хью, — я не ребенок и, если принимаю дар, то плачу
за него службой!» — И он вложил сложенные руки между ладонями де Акви-
лы и поклялся быть верным, и, помнится, я поцеловал его, а де Аквила поце-
ловал нас обоих.
Потом мы сидели перед хижиной, пока разгоралась заря, и де Аквила смо-
трел, как наши крестьяне идут работать в поля, и говорил о священных пред-
метах и о том, как нам следует управлять нашими мэнорами, и о мудрости
и неразумии короля — говорил с нами так , словно мы были его кровные бра-
тья. Потом ко мне подобрался сакс — один из трех, которых я не повесил год
назад, — и заорал (у саксов это считается шепотом), что леди Элуева жела-
ет поговорить со мной в господском доме. Каждый день она прог уливалась
по мэнору и присылала сказать мне, куда думает пойти, а я отряжал лучников
сопровождать ее (один шел впереди, другой — сзади). Очень часто я сам пря-
тался в лесу и следил, чтобы с ней ничего не слу чилось.
Я поспешил туда, и, когда приблизился к большой двери, она открылась из-
нутри. На пороге стояла леди Элуева, и она сказала мне: «Сэр Ричард, не угод-
но ли вам войти в свой дом?» — и заплакала, но мы были там совсем одни.
Рыцарь надолго умолк и, отвернувшись к долине, улыбался.
—
Как хорошо! — сказала Уна и тихонечко захлопала в ладоши. — Она
хотела попросить прощения и попросила.
— Да, она хотела попросить прощения и попросила, — сказал сэр Ричард,
очнувшись от своих мыслей. — Очень скоро (хотя он объявил, что прошло
два часа) к дверям подъехал де Аквила. Он потребовал угощения и назвал
меня бесчестным рыцарем, который задумал уморить своего сеньора голо-
дом. Затем Хью громогласно объявил, что в этот день никто работать не бу-
дет, и наши саксы дули в рога, ели, пили, состязались в беге, плясали и пели;
а де Аквила взобрался на прист упку, с которой садились на лошадей, и обра-
тился к ним с речью на их языке — так он утверждал, — но только никто ниче-
40
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
го не понял. Вечером мы пировали в зале, а когда арфисты и певцы разошлись,
мы вчетвером засиделись за высоким столом. Помнится, ночь была тепла я,
светила полна я луна, и де Аквила велел Хью снять меч со стены ради чести
Даллинг тонского мэнора, и Хью снял меч с радостью. Рукоятка покрылась гу-
стой пылью — я увидел, как он ее сдул. Мы с леди Элуевой сидели чуть в сто-
роне, разговарива я между собой, и нам почудилось, будто вернулись арфисты:
зала вдруг наполнилась музыкой. Де Аквила вскочил, но только лунный свет
рисовал узоры на полу.
«Чу! — сказал Хью. — Это все мой меч!» — Он пристегнул его к поясу,
и музыка оборвалась.
«Боже сохрани, чтобы я повесил себе на пояс такой меч! — сказал де Ак-
вила. — Что он пророчит?»
«Ведомо это только богам, сотворившим его. В прошлый раз он заговорил
при Гастингсе, когда я потерял все свои земли. Думается, он снова запел, пото-
му что у меня есть новые земли и я опять человек», — сказал Хью.
Он вытащил меч из ножен и радостно вновь задвинул его до рукоятки,
а меч ответил ему тихо и нежно, как... как женщина говорит с мужчиной, по-
ложив ему голову на плечо.
Вот так во второй раз в жизни я услышал, как пел этот меч...
—
Поглядите! — сказала Уна. — Мама спускается по Длинному склону.
Что она ска жет сэру Ричарду? Она ведь его обязательно увидит!
— А Паку нас сейчас не заколдовать! — воскликнул Дэн.
— Ты так думаешь? — сказал Пак. Он наклонился к сэру Ричарду и что-то
зашептал ему. Рыцарь с улыбкой кивнул.
—
Но о том, что было дальше с мечом и моим братом Хью, я расска жу
в другой раз. Оле, Стриж!
Мог у чий конь зарысил через луг совсем близко от матери Уны и Дэна. Они
услышали ее голос :
— Дети, старый конь Глисона опять пасся на лугу. Где он на него пробрался?
—
Чуть ниже Каменной бухты, — ответил Дэн. — Он там на берегу це-
лый обвал устроил. Мы только что заметили. А рыбы наловили сколько! Весь
день удили.
Они и правда так думали. И не обратили внимания на листья Дуба, Ясеня
и Терна, которые Пак тайком бросил им на колени.
ПЕСНЯ СЭРА РИЧАРДА
На Англию герцог позвал нас в поход,
Землею, богатством и славой маня.
Но все полу чилось наоборот,
Но Англия нынче пленила меня!
На пороге стояла леди Элуева, и она сказала мне: «Сэр Ричард, не угодно
ли вам войти в свой дом?» — и заплакала, но мы были там совсем одни.
42
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Я юн был, и радость искал я в бою,
И вольное сердце скрывала броня.
Но песню я нынче другую пою,
Но Англия нынче пленила меня.
Скажите отцу моему, что он тщетно
Ждать будет сына день изо дня.
Час он припомнит свой давний, заветный.
Так Англия нынче пленила меня.
И мать моя, что из высокой светлицы
Правит отцом моим, кротость храня,
Ей ли не вспомнить о власти девицы!
Так Англия нынче пленила меня.
Брат мой, он паж беззаботный в Руане,
Шутит, смеется, лютней звеня,
Но день настанет сердечных страданий —
Так Англия нынче пленила меня.
Сестричка моя на лу жайках зеленых
Резвится, не ведая в сердце огня.
Скажите ей, юность — время влюбленных,
Так Англия нынче пленила меня.
Пусть те, с кем я рядом сражался, смеются,
Товарища выбор с насмешкой браня
И зная, что наши пути разойду тся —
Ведь Англия нынче пленила меня.
Бароны и рыцари в знатном собранье,
Не хмурьтесь, юнца в безрасс удстве виня.
Но прежде услышьте мои оправданья,
Да, Англия нынче пленила меня!
Здесь самый могу чий бессилен, поверьте!
Ведь две не отпустят, однажды пленя:
Никто не уйдет от Любви и от Смерти.
И Англия держит Любовью меня!
ПЕСНЯ ДАТЧАНОК
ПОД АРФУ
Что вам жены? Пусть жарко очаг ваш пылает,
Жду т поля, но Седая к себе призывает,
К ней спешите, что вдовами нас оставляет.
Не согреет она и в постель не уложит,
Есть для всех у нее только общее ложе,
Что под солнцем белесым льды белые гложет.
Не обнимет Старуха вас нежно руками,
А травой обовьет, укачает волнами
И холодными где-то укроет песками.
Но всегда, чу ть над льдами повеет весною,
И березы готовы одеться листвою,
Вы извечной своею томитесь тоскою.
Снова манит вас сечи кровавая нега,
Вы стремитесь туда, где под скалами брега
Ваш корабль восстает из-под зимнего снега.
Забываете смех наш, и дом свой богатый,
И коней, и скотину, но, страстью объяты,
Конопатите швы и смолите канаты!
И плывете. Плеск весел вдали затихает,
Только ветер под тучами с пеной играет,
Только сердце надолго в груди умирает.
РЫЦАРИ
СЛАВНОГО ДЕРЗАНИЯ
44
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Что вам жены? Пусть жарко очаг ваш пылает,
Жду т поля, но Седая к себе призывает,
К ней спешите, что вдовами нас оставляет.
Было так жарко, что хотелось спрятаться от солнца, и Дэн попросил их дру-
га, старого Хобдена, перетащить плоскодонку из Нижней заводи в ручей
за садом. На носу у нее было написано «Астра», но, когда они отправлялись
в дальние плаванья, она звалась «Золотая Лань», или «Морской Змей», или
еще как-нибудь в том же духе. Дэн орудовал багром (для вёсел ручей был узко-
ват), а Уна отталкивалась от дна обломком шеста из хмельника. Когда они утк-
нулись в мель («Золотая Лань» имела осадку в целых три дюйма!), то высади-
лись, протащили ее за чалку волоком по гальке, а добравшись до высоких, зарос-
ших ивняком берегов за садом, пошли против течения, подтягиваясь за ветки.
Они собрались открыть Нордкап, как «Отер, славный мореход» в сборни-
ке стихов, который Уна захватила с собой, но из-за жары решили предпринять
путешествие вверх по Амазонке и к истокам Нила. Даже в тени у воды воздух
был густым от сонных ароматов и горячим, а кое-где сквозь ветки было видно,
что пастбище пылает на солнце, точно костер. Зимородок спал на своей сторо-
жевой ветке, а дрозды при их приближении разве что лениво перепархивали на
соседний куст. Только стрекозы деловито кружили и метались зигзагами, нару-
шая дремотный покой, а иногда мелькали камышницы. И один раз к воде на-
питься спустился большой красный адмирал, взмахивая узорчатыми крыльями.
В Заводи Выдр «Золота я Лань» уютно села на мель, и они разлеглись под
плотным пологом из листьев, следя, как лишняя вода из мельничной речки пе-
реливается через плотину и по обомшелому кирпичному стоку течет в их ру-
чей. Большая форель — давняя их знакома я — высунулась из воды по жабры,
целясь в муху, которая выплыла из-за мыска. Вода чу ть-чу ть приподнималась
у ка ждого камешка, и они видели, как от вздоха ветра подрагивают макуш-
ки деревьев, а сквозь шелест листьев звучали голоски быстрых водных струек.
—
Словно тени разговаривают, правда? — сказала Уна, даже не пытаясь
читать. Дэн лежал на носу, болтая руками в воде. На галечной косе, далеко
вдающейся в заводь, захрустели шаги, дети повернули головы и увидели, что
над ними наклоняется сэр Ричард Далингридж.
— Опасное было плавание? — спросил он с улыбкой.
—
Все время цепляли дно, сэр, — ответил Дэн. — В это лето вода стоит
очень низко.
—
Да, ручей был и глубже и шире, когда мои дети играли в датских мор-
ских разбойников. Вы тоже разбойники?
—
Нет-нет, мы уже много лет назад перестали играть в разбойников, —
пояснила Уна. — Мы теперь почти всегда пу тешественники. Плаваем вокруг
света, ну, вы понимаете.
45
ПАК С ХОЛМА ПУКА
—
Вокруг? — повторил сэр Ричард. Он точно в кресле удобно располо-
жился между узловатыми корнями старого ясеня. — Как так — вокруг?
— А разве у вас про это не было в учебниках? — удивился Дэн. Он на по-
следнем уроке как раз занимался географией.
—
Я не умею ни читать, ни писать, — ответил рыцарь. — А ты умеешь,
дитя?
— Ага, — ответил Дэн. — Кроме очень длинных слов.
— Удивительно! Так почитай мне, чтобы я услышал своими ушами.
Дэн смущенно покраснел, но открыл книгу и начал читать, немножко за-
пинаясь, «Открытие Нордкапа».
Отер, славный мореход,
Стран неведомых достиг.
Королю Альфреду он,
Помня, сколь король у чен,
В дар привез моржовый клык.
—
Но... но я же знаю это! Об этом была старинна я песня. Я слышал, как
ее пели. Истинное чудо! — перебил его сэр Ричард. — Нет, продолжай. — Он
наклонился вперед, и тени листьев заскользили по его кольчуге.
Был я пахарем. Ко мне
Забредали моряки.
Слушая рассказы их
О скитаниях морских,
Я изведал вкус тоски.
Ладонь рыцаря легла на рукоятку тяжелого меча.
—
Все верно! — вскричал он. — Ведь так слу чилось и со мной! — И он
принялся в восторге отбивать ритм — строфу за строфой.
Берег, — Отер продолжал,
— Круто повернул на юг.
Все на юг он вел меня,
Вот как оказался я
В безымянном море вдруг.
— В безымянном море! — повторил рыцарь. — Вот так и я... Вот так и мы
с Хью!
— А куда вы плавали? Расскажите, пожалуйста, — попросила Уна.
— Потом, потом. Дай мне дослушать.
И Дэн прочел маленькую поэму до самого конца.
46
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
—
Отлично, — сказал сэр Ричард. — Это сказание об Отере! Я слышал,
как его пели моряки на датских кораблях. Не этими чудесными словами, но по-
хожими.
— А вы исследовали север? — Дэн захлопнул книгу.
— Нет. Мне довелось плавать на юг. Далеко на юг, куда еще никто не доби-
рался. Мы с Хью отправились туда с Виттой и его язычниками. — Он поста-
вил меч перед собой и оперся на него обеими руками, но глаза его смотрели
мимо детей куда-то вдаль.
— А я думала, вы все время оставались тут, — робко сказала Уна.
—Да, пока была жива моя леди Элуева. Но она умерла. Она умерла. А мой
старший сын стал уже взрослым мужчиной, и я попросил у де Аквилы разре-
шения поручить мэнор ему, чтобы я мог отправиться пу тешествовать... или
в паломничество... чтобы забыть... Де Аквила, которого Вильгельм Второй1
назначил сенешалем Певенси вместо графа Мортэна, был уже очень стар, но
все ездил на высоких гнедых конях и в седле был похож на белого кречета. Ког-
да Хью услышал про это, он послал за моим вторым сыном, которого считал
своим наследником, потому что сам так и не женился, и с разрешения де Ак-
вилы поручил ему держать мэнор Даллингтон до своего возвращения. А сам
отправился со мной.
— Но когда это слу чилось? — спросил Дэн.
—
На этот вопрос я мог у ответить точно, назвав даже самый день, ибо,
когда мы ехали с де Аквилой под стенами Певенси (я уже говорил, что он
был лордом Певенси и многих зе-
мель?) к бордоскому кораблю, кото-
рый каждый год привозил ему вина
из Франции, к нам подбежал бедняк ,
живший на болоте, и закричал, что
видел большого черного козла с мер-
твым королем на спине и что козел
говорил с ним человечьим голосом.
В тот же самый день Вильгельм II Ры-
жий, наш король, сын Завоевателя,
был убит на охоте в лесу потаенной
стрелой. «Негодное начало для пу-
тешествия, — сказал де Аквила. —
Если Вильгельм почил, мне, может
быть, придется отстаивать свои зем-
ли мечом. Повремените».
Но моя леди умерла, и ни знаме-
нья, ни дурные приметы не пугали
1
Вильгельм Второй по прозвищу Рыжий — сын Вильгельма Завоевателя, король
Англии (1087–1100).
47
ПАК С ХОЛМА ПУКА
Хью. И мы сели на корабль, чтобы плыть в Бордо, но ветер стих, когда Пе-
венси еще не скрылся из вида. Нас оку тал г устой туман, и течение повлекло
нас на запад вдоль береговых обрывов. На корабле во Францию возвращались
разные купцы с грузом шерсти, а к борту цепочками были прикованы шесть
длинноногих охотничьих собак. Хозяином их был рыцарь из Артуа. Имени
его я так и не узнал, на щите его сиял герб — золотые кольца на червленом
поле, и он хромал, вот как я, от раны, которую получил в юности при осаде.
Он служил герцог у Бургундскому, воевавшему с маврами в Испании, и воз-
вращался на войну со своими собаками. В эт у первую ночь на море он пел мав-
ританские песни и почти убедил нас поехать с ним. Я отправился в паломни-
чество, чтобы забыть, но никакое паломничество забвения не приносит. Ду-
маю, я бы выбрал Испанию, но...
Вот посмотрите, как сразу меняется жизнь и судьба человека! Под утро
датский корабль, бесшумно скользивший на веслах, в т умане наткнулся
на наш, нас швырнуло кого куда, а Хью, который прислонялся к перилам, упал
за борт. Я прыгнул за ним, мы оба свалились на гребцов дат чанина, и нас схва-
тили и связали прежде, чем мы успели подняться на ноги. А наш корабль ис-
чез в т умане. Думается мне, рыцарь золотых колец накинул плащ на морды
своих собак, чтобы их лай не выдал, где они — во всяком случае, я услышал,
как собаки внезапно умолкли.
Мы лежали, связанные, между скамьями гребцов до рассвета, а тогда датча-
не втащили нас на помост у кормила, и их начальник — Витта его звали — но-
гой перевернул нас на спину. Золотые браслеты унизывали его руки от локтя
до плеча, а рыжие волосы, длинные, точно у женщины, были заплетены в косы.
Он был коренастый, с кривыми ногами и длинными руками. Он забрал все,
что было на нас, но когда положил руку на меч Хью и увидел руны на клинке,
то отпрянул. Однако алчность взяла верх, и он опять попробовал забрать меч,
и опять. На третий раз меч запел так громко и гневно, что гребцы оперлись
на весла, прислушиваясь. А потом заговорили все вместе, хрипло крича, точ-
но чайки, а на помост поднялся Желтый Человек, каких я прежде не видывал,
и развязал нас. Он был желтым — и не от болезни, но от природы, — желтым,
как мед, а глаза у него дыбились.
— Как это? — спросила Уна, опираясь подбородком в ладонь.
— Вот так , — ответил сэр Ричард, прижал пальцы к внешним уголкам глаз
и потянул вверх, пока глаза не превратились в щелочки.
— Вы же совсем как китаец! — воскликнул Дэн. — Так он был китаец?
—
Я не знаю, что это такое. Витта нашел его почти мертвого во льду
на берегу Московии. Мы с Хью приняли его за дьявола. Он низко нам по-
клонился и принес еду на серебряном блюде, которое эти морские волки, уж
конечно, похитили из какого-то аббатства, а Витта собственными руками
наливал нам вино. Он немножко говорил по-французски, немножко на язы-
ке южных саксов и свободно на языке северян. Мы попросили его высадить
48
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
нас на берег и обещали ему выкуп больше того, что он выручил бы, продав
нас маврам, как случилось с одним знакомым мне рыцарем, который плыл
из Флашинга.
«Нет, клянусь головой Гугрума, моего отца! — ответил он. — Боги посла-
ли вас на мой корабль как залог удачи». Меня пробрала дрожь, я ведь знал,
что дат чане все еще приносят пленников в жертву богам, чтобы те послали им
хорошую погоду.
«Чума на твои длинные руки и ноги! — сказал Хью. — Какая тебе может
быть выгода от двух стариков-паломников, которые не могу т ни работать, ни
сражаться?»
«Да не допустят боги, чтобы я затеял сражаться против тебя, бедный па-
ломник с Поющим Мечом! — ответил Витта. — Поплывешь с нами и больше
не будешь бедным. У тебя вон зубы редкие, а это значит, что судьба тебе — пу-
тешествовать и разбогатеть».
«А если мы не хотим?» — спросил Хью.
«Тогда отправляйтесь вплавь в Англию либо во Францию, мы как раз меж-
ду ними. А коли вы решите не топиться, так на моем корабле с вашей головы
ни единый волос не упадет. Мы думаем, вы принесете нам удачу, и я знаю, что
руны на Мече — хорошие руны». — Он повернулся и крикнул, чтобы поста-
вили парус.
С этой минуты мы свободно ходили по всему кораблю, а он был полон вся-
ких чудес.
— И какой он был? — спросил
Дэн.
—
Длинный, низкий и узкий,
с одной мачтой и красным пару-
сом на ней и с пятнадцатью весла-
ми по каждому борту, — ответил
рыцарь. — У носа был помост, под
которым спали гребцы, а на кор-
ме — еще один, отделенный от ска-
мей раскрашенной дверью. Там
мы с Хью спали рядом с Виттой
и Желтым на коврах, мягких, точ-
но пух. Помнится, — тут он засме-
ялся, — едва мы вошли туда в пер-
вый раз, как раздался громкий го-
лос : «Мечи наголо! Мечи наголо!
Бей! Бей!» Мы даже попятились,
а Витта захохотал и ткнул паль-
цем в большую серую птицу с алым
хвостом. Потом посадил ее себе
Я прыгнул за ним, мы оба свалились на гребцов датчанина,
и нас схватили и связали прежде, чем мы успели подняться на ноги.
50
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
на плечо, и она хрипло потребовала хлеба с вином и просила, чтобы он ее по-
целовал. И все-таки она была глупой птицей и больше ничего. Но... вы про это
знаете? — спросил он, глядя на их улыбающиеся лица.
— Нет-нет, мы не над вами смеемся, — поспешно сказала Уна. — Ну а это,
конечно, был попугай. Они все говорят что-нибудь такое.
—
Да, как мы узнали после. Но вот еще одно чудо. У Желтого была ко-
ричневая шкатулка, а в ней синяя чаша с красными метками по краю. В чаше
же на тоненькой нитке висела полоска железа не толще травинки, а длиной
с мою шпору, но только совсем пряма я. В этом железе, сказал Витта, обита-
ет злой Дух, которого Желтый колдовским способом забрал из своей страны,
а она лежит на юге, и плыть до нее три года. Злой Дух день и ночь рвется к себе
на родину, а потому железна я игла все время показывает на юг.
— Как на юг? — вдруг перебил Дэн и сунул руку в карман.
—
Я это видел своими глазами. Каждый день с утра до ночи и с ночи до
утра, пусть корабль качало, пусть солнце, луну и звезды прятали т у чи, слепой
Дух в железе знал, где лежит его страна, и тянулся к юг у. Витта называл иглу
«Мудрое Железо», потому что она указывала ему путь по неведомым во-
дам. — Вновь сэр Ричард внимательно поглядел на детей. — А по-вашему как?
Было т ут колдовство?
— А вот на это похоже? — Дэн вынул из кармана старый медный компас,
который обитал там бок о бок с перочинным ножиком и ключами. — Стекло,
правда, треснуло, но стрелка вертится, сэр.
Рыцарь испустил изумленное восклицание.
—
Да-да! Мудрое Железо подрагивало и поворачивалось точно так же.
А, остановилось! И показывает на юг.
— На север, — возразил Дэн.
—
Нет, на юг. Вон же юг! — сказал сэр Ричард, и тут они дружно засмея-
лись. Ведь действительно, когда один кончик прямой компасной стрелки ука-
зывает на север, другой кончик обязательно ука жет на юг.
Сэр Ричард прищелкнул языком.
—
Если ее носит при себе ребенок, значит, колдовства в ней нет. Но куда
же она все-таки показывает — на юг или на север?
—
Папа говорит, что этого не знает никто, — ответила Уна. Сэр Ричард
с облегчением вздохнул.
—
Что ж , может быть, это все-таки колдовство, как думали мы тогда. Вот
так мы и плыли. Когда дул попутный ветер, мы поднимали парус и ложились
у наветренного борта, щитами укрыва я спину от брызг. Когда же ветер стихал,
гребцы рассаживались по скамьям и налегали на длинные весла, Желтый си-
дел возле Мудрого Железа, а Витта правил. Вначале меня пугали огромные рас-
цветающие белой пеной валы, но когда я увидел, как умело Витта ведет свой
корабль между ними, то осмелел. А Хью это пришлось по вкусу с самого на-
чала. Я же не создан для воды. А уж скалы и водовороты, каких мы насмотре-
51
ПАК С ХОЛМА ПУКА
лись у французских Западных островов, где весло зацепилось за камень и пере-
ломилось, мне и вовсе не по нутру. Мы плыли на юг по бурному морю и, ког-
да в прореху между туч проглянула луна, увидели, как фламандский корабль
вдруг перевернулся и ушел на дно. Хью всю ночь помогал Витте, но я лежал
под навесом рядом с говорящей птицей, и мне было все равно, жить или уме-
реть. На море случается болезнь, которая длится три дня и хуже всякой смер-
ти! Когда мы в следующий раз увидели сушу, Витта сказал, что это Испания,
и отвернул в море. Около этого берега кишмя кишели корабли из-за войны
герцога Бургундского с маврами, и мы опасались, что люди герцога нас повесят
или мавры продадут в рабство. А потому мы скрылись в бухточке, про которую
знал Витта. Ночью туда явились люди с нагруженными мулами, и Витта менял
северный янтарь на маленькие слитки железа и бусы в глиняных горшках. Гор-
шки он поставил под помостами, а слитки разложил на днище, прежде побро-
сав за борт камни и гальку, служившие нам балластом. Купил он и вина в обмен
на комочки душистого серого янтаря — за кусочек величиной с ноготь на боль-
шом пальце давали целый бочонок вина. Но я заговорил, как купец.
— Нет-нет! Расскажите, что вы ели, — попросила Уна.
— Мясо, провяленное на солнце, и вяленую рыбу, и фасоль погрузил на ко-
рабль Витта. И камышовые корзины со сладкими мягкими плодами, которые
любят мавры. Они похожи на паст у из винных ягод, но только косточки тон-
кие и длинные. А , да! Они называются финики.
«А теперь, — сказал Витта, когда погрузка кончилась, — совет ую вам,
чужеземцы, как следует помолиться вашим богам, потому что отсюда наш
путь — путь неведомый». Он и его люди принесли в жертву черного коз-
ла, заколов его на носу. А Желтый
достал маленького улыбающего-
ся идола из тускло-зеленого кам-
ня и за жег перед ним курения. Мы
с Хью поручили себя Бог у, свято-
му Варраве и Богородице, особен-
но дорогой сердцу моей леди. Мы
были немолоды, но, думается, нет
стыда в том, что, покинув тайную
бухту и поплыв по тихому морю, мы
преисполнились радости и запели,
как пели рыцари, когда плыли с на-
шим великим герцогом в Англию.
Но ведь нашим вождем был разбой-
ник-язычник , а вместо гордого фло-
та у нас была одна перегруженная
галера, и пу ть нам указывал колдун-
идолопоклонник, а отец Витты Гу-
52
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
трум один раз в жизни прошел на веслах вдоль берега Африки до страны, где
голые люди меняли золото на железо и бусы. Там он наменял много золота
и немало слоновьих клыков, и вот туда-то с помощью Мудрого Железа надеял-
ся сплавать Витта. Он не боялся ничего — кроме бедности.
«Отец рассказывал мне, что от этого берега в море уходит Велика я Мель,
и нужно три дня, чтобы ее обогну ть, а к юг у от мели начинался Лес, который
растет прямо из моря. К юго-востоку от Леса мой отец достиг кра я, где муж-
чины прячут золото в волосах, и весь этот край, говорил он, кишит дьявола-
ми, которые живут на деревьях и разрывают людей на куски. Что ска жете?»
«Золото не золото, — ответил Хью, поглажива я меч, — но дерзание это
славное. Переведаемся с твоими дьяволами, Витта!»
«Дерзание, — повторил Витта кисло. — Я всего лишь бедный морской
разбойник. И доверяю свою жизнь волнам и этой жалкой посудине не ради
славы или дерзаний. Вот вытащу корабль на берег в Ставангере, обовьют мне
шею руки жены, и хватит с меня дерзаний. С кораблем куда больше хлопот,
чем с женой или скотиной».
Он спрыгнул к гребцам, понося их за малые старания и большие желудки.
Однако Витта в бою был волком, а хитростью не уст упал лисице.
Буря увлекла нас на юг, и он три дня и три ночи не выпускал из рук кор-
мила и вел галеру между валами. А когда море совсем разбушевалось, он вы-
лил на волны бочонок китового жира, который на диво усмирил их. И на этой
умащенной воде он повернул корабль по ветру и бросил за борт связанные ве-
ревкой весла — как якорь, сказал он. Нас удерживало на месте, и, хотя гале-
ру сильно качало, мы оставались сухими. Хитрость эту он перенял у своего
отца Гу трума. И еще он знал «Лекарскую книг у Бальда», мудрого врачева-
теля, и «Корабельную книгу» женщины по имени Хлаф — той, что грабила
Египет. И он знал все, что только можно знать о кораблях.
После бури мы увидели гору, вершина которой была покрыта снегом и ухо-
дила в облака. Собранные под этой горой травы, если их отварить и съесть, хо-
рошо лечат воспаленные десны и распухшие ноги. Мы стояли там восемь дней,
пока люди в звериных шкурах не начали кидать в нас камни. Когда стало очень
жарко, Витта натянул над гребцами ткань, распялив ее на согнутых жердях. Меж-
ду Островом Горы и африканским берегом к востоку ветра не было. Мы шли на
веслах вдоль песчаного берега на расстоянии трех полетов стрелы от него. Там
мы видели китов и еще рыб, формой похожих на щит, но длиннее нашего кора-
бля. Одни спали, другие щерили на нас пасти, а третьи словно плясали в горя-
чей воде. Да, вода была горячей и чуть не обжигала опущенную в нее руку, а небо
пряталось в жарких серых туманах. Из них сыпалась мелкая пыль, выбеливая
по утрам наши волосы и бороды. И еще там рыбы летали по воздуху, как пти-
цы. Они падали на колени гребцам, и, выходя на берег, мы жарили их и съедали.
Рыцарь смолк, проверяя, не сомневаются ли дети в его словах, но те толь-
ко спросили, что было дальше.
53
ПАК С ХОЛМА ПУКА
—
Слева от нас простиралась желтая суша, справа — серое море. Хоть я
и рыцарь, но и я греб наравне с другими. Я вытаскивал из волн водоросли,
сушил их и заку тывал в них горшки с бусами, чтобы они не разбились. Ры-
царский сан — для суши, а в море человек — это всадник без шпор на лошади
без узды, понимаете? Я нау чился связывать веревки крепкими узлами — о, да,
а еще сращивать концы веревок так, что да же Витта лишь с трудом различал,
где они соединяются воедино. Но Хью, Хью постиг морских хитростей вде-
сятеро больше, чем я... Витта поручил ему начальство над гребцами по лево-
му борту. Торкильд из Боркума — он носил легкий нормандский шлем, а нос
у него был сломан — командовал правым бортом, и оба борта состязались
в гребле и пении. Ни один человек не сидел сложа руки. Поистине, твердил
Хью, а Витта посмеивался над ним, корабль требует больше забот, чем мэнор.
Почему? А вот почему. Воду приходилось брать на берег у, где нам удава-
лось ее найти. И лесные плоды, и травы, и песок — оттирать настилы и ска-
мьи, чтобы содержать их в чистоте.
Иногда мы вытаскивали галеру на берег какого-нибудь невысокого остров-
ка, выгружали из нее все, даже железные слитки, и тростниковыми факелами
опаляли водоросли, которыми она успевала обрасти, а помещения под насти-
лами окуривали камышом, вымоченным в соленой воде, как указывает Хлаф
в своей «Корабельной книге». Как-то раз, когда галера лежала днищем квер-
ху, а мы были раздеты по пояс, говорящая птица крикнула: «Мечи наголо!»,
словно увидела врага, и Витта поклялся свернуть ей шею.
— Бедненький попугайчик! — сказала Уна. — Он его правда убил?
— Нет, конечно. Это же была корабельная птица. Она знала всех гребцов
по именам... Хорошие это были дни для человека, потерявшего жену... С Вит-
той и его язычниками за краем света. Много недель спустя мы достигли Боль-
шой Мели, котора я, как и рассказывал отец Витты, уходила далеко в море. Мы
огибали ее, пока у нас головы кругом не пошли и не заболели от одного вида
бурунов, от их грохота, а когда мы снова приблизились к берегу, то нашли там
голых людей с черной кожей, которые обитали в лесу, и за один железный сли-
точек они натаскали нам множество плодов, и трав, и яиц. Витта чесал перед
ними в голове, показывая, что купил бы золота. Золота у них не было, но знак
они поняли (все тамошние торговцы прячут золото в своих г устых волосах)
и указали дальше на юг. И еще они начали бить себя по груди кулаками, что
было грозным предупреждением, да только мы этого не знали.
— Но против чего? — спросил Дэн.
—
Терпение. Скоро услышишь. Мы плыли вдоль берега на восток шест-
надцать дней, отсчитывая дни по зарубкам на корме, а тогда увидели лес, рас-
тущий прямо в море. Деревья там поднимались над илом на тонких длинных
корнях, и повсюду под деревьями в темнот у уходили полосы мутной воды.
Тут мы потеряли солнце. Мы плыли по извилистым протокам между деревья-
ми и там, где грести было невозможно, цеплялись за обросшие мхом корни
54
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
и подтягивали галеру. От воды шел смрад, и нас допекали огромные блестя-
щие мухи. По у трам и вечерам над илом повисал голубой туман, который пло-
дит лихорадки. Четверо наших гребцов заболели, и их привязали к скамьям,
чтобы они не выпрыгнули в ил, где их пожрали бы прячущиеся там чудовища.
Желтый лежал в горячке рядом с Мудрым Железом, ворочал головой и что-
то бормотал на своем языке. Только птица чувствовала себя отлично. Сидела
на плече у Витты и кричала в этом смрадном беззвучном сумраке. Да, пожа-
луй, больше всего мы страшились этой мертвой тишины.
Он помолчал, прислушиваясь к привычным уютным звукам ручья.
— Когда в этих темных болотах и протоках мы совсем потеряли счет вре-
мен, то вдруг услышали, что где-то вдали словно бьют в барабан, и вскоре вы-
плыли в широкую бурую реку и увидели хижины на расчистке среди тыквен-
ных полей. Мы поблагодарили Бога, что нам было дано вновь увидеть солнце.
Жители деревни встретили нас приветливо, а Витта почесал перед ними голо-
ву, объясняя, что ему нужно золото, и показал им железо и бусы. Они подбе-
жали к воде — мы не сходили с корабля — и начали показывать на наши мечи
и луки (возле берега мы всегда держали оружие наготове). Вскоре они прине-
сли из хижин золото в слитках и в виде песка, а также несколько огромных по-
чернелых слоновьих клыков. Все это они сложили на берег у, словно соблазняя
нас высадиться, и делали знаки, как бы нанося удары в бою, указыва я на вер-
шины деревьев и на лес. Потом их начальник, а может, главный колдун, стал
бить себя кулаком в грудь и скрежетать зубами.
И тогда сказал Торкильд из Боркума:
55
ПАК С ХОЛМА ПУКА
«Они хотят, чтобы мы забрали все это силой оружия?» — И он наполо-
вину извлек меч из ножен.
«Нет, —сказал Хью. —Думается, они хотят заключить с нами союз про-
тив каких-то своих врагов».
«Не нравится мне это, — вдруг сказал Витта. — Отваливаем на середину!»
Мы отошли от берега и замерли, глядя на черных и золото, которое они
сложили на берег у. Вновь из леса донесся бой барабанов, и люди побежали
к своим хижинам, бросив золото без охраны.
Хью на носу молча махнул рукой, и мы увидели, что из леса вышел боль-
шой дьявол. Он прижимал ладонь над глазами и облизывал губы розовым
языком. Вот так.
— Дьявол! — сказал Дэн со сладким ужасом.
—
Да. Ростом выше человека, обросший рыжей шерстью. Он долго рас-
сматривал наш корабль, а потом принялся бить кулаками по груди, и она за-
гремела, точно барабан, а он подошел к воде, опира ясь на длинные руки и рас-
качива я туловище взад-вперед, и заскрежетал зубами.
Хью пустил стрелу, и она пробила шею дьявола. Он взревел и упал, а из
леса выбежали еще три дьявола и втащили его на высокое дерево, где их укры-
ла листва. Вскоре они бросили вниз окровавленную стрелу и хором причита-
ли за пологом веток. Витта не спускал глаз с золота на берегу. Как ему было
расстаться с ним?
«Люди! — сказал он. — Вон лежит то, ради чего мы проделали такой дол-
гий путь и положили столько трудов, чтобы его найти. Лежит прямо перед
нами. Так подойдем же к берегу, пока дьяволы оплакивают своего родича,
и заберем хотя бы столько, сколько успеем!»
Смел, как волк, хитер, как лиса, был Витта. Он поставил на носу четы-
рех лу чников, чтобы они стреляли в дьяволов, если те спрыгну т с дерева —
до него от берега было совсем близко. Он посадил по десять гребцов с каждо-
го борта и, наказав им следить, какие знаки он будет подавать — грести впе-
ред или отворачивать на середину, — заставил их подойти к самому берег у.
Но спрыгнуть на землю никто не захотел, хотя до золота было десять шагов.
Какой же человек торопится на виселицу? Они поскуливали над веслами, точ-
но побитые псы, а Витта от гнева кусал пальцы.
И тут Хью воскликнул: «Слушайте!»
Мы было подумали, что это жужжат над водой блестящие мухи, но жужжа-
ние становилось все громче, все яростнее, и все люди услышали...
— Что услышали? — хором спросили Дэн и Уна.
— Это пел Меч! — Сэр Ричард похлопал по гладкой рукоятке. — Он пел,
точно датчанин перед битвой.
«Я пойду! — сказал Хью и прыгнул с носа прямо на золото. Я похоло-
дел от страха, но, устыдившись, прыгнул за ним, а за мной прыгнул Торкильд
из Боркума. И никто больше.
56
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
«Не вините меня, — крикнул Витта у нас за спиной. — Я должен оставать-
ся с моим кораблем».
У нас троих не было времени ни винить, ни хвалить. Мы наклонялись над
золотом и кидали его через плечо, одну руку держа на мече и одним глазом на-
блюда я за деревом, ветви которого почти нависали над нами.
Не знаю, как дьяволы спрыгнули вниз и как начался бой. Я услышал, что
Хью вскричал: «Бей! Бей!» — словно при Сенлаке; я увидел, как огром-
ная волосатая рука сшибла шлем с головы Торкильда, и почувствовал, как
мимо моего уха просвистела стрела с корабля. Потом говорили, что Витта
вытащил свой меч, и только тогда гребцы все-таки подвели галеру к бере-
гу. И каждый из четырех лу чников утверждал потом, что это его стрела по-
разила дьявола, который дрался со мной. Не мне судить. Я был в кольчуге,
и она спасла мою шкуру. С мечом и кинжалом дрался — я за свою жизнь
с дьяволом, у которого и ноги были руками — он вертел меня то так, то
эдак, точно сухой сук. Обхватил за пояс, прижал мне руки к бокам, но ту т
стрела с корабля пронзила его между плечами, и он ослабил хватку. Я два-
жды проткнул его мечом, и он скорчился между своими длинными рука-
ми, кашляя и испуская стоны. Еще мне вспоминается Торкильд из Борку-
ма: с непокрытой головой, улыба ясь, он прыгал перед дьяволом, который
тоже прыгал и скрежетал зубами. Потом мимо мелькнул Хью. Меч он дер-
жал в левой руке, и я удивился, как это я прежде не замечал, что он — лев-
ша. А больше я ничего не помню, пока вдруг не ощутил, что мое лицо мо-
кро от брызг. Я открыл глаза и увидел над головой солнце, а вокруг море.
Было это двадцать дней спустя.
— Что произошло? Хью погиб? — спросили дети.
—
Ни один христианин не вступал в такой бой, — сказал сэр Ричард. —
Стрела с корабля поразила моего дьявола. А Торкильд из Боркума отступал
от своего дьявола, чтобы лу чники осыпали его стрелами с близкого расстоя-
ния. Но дьявол, напавший на Хью, был хитер и укрывался среди деревьев, где
стрелы не могли его достать. И там тело к телу одной лишь силой меча и руки
Хью сразил его. Умира я, Мохнатая Тварь сомкнула зубы на лезвии меча. Вот
поглядите сами, что это были за зубы!
Сэр Ричард снова повернул меч так, чтобы дети увидели две большие чет-
кие вмятины с обеих сторон лезвия.
—
Эти же зубы сомкнулись на правой руке и на боку Хью, — продолжал
сэр Ричард. — А что со мной? Всего лишь сломанная нога да лихорадка. У Тор-
кильда было прокушено ухо, но рука и бок Хью просто иссохли. Он лежал, по-
сасывая круглый плод, который держал левой рукой. От него остались толь-
ко кожа да кости, волосы побелели целыми прядями, а уцелевшая рука была
вся в синих прожилках, точно у женщины. Этой левой рукой он обнял меня
за шею и прошептал : «Возьми мой меч. Он был твоим со дня Гастингса, брат
мой, а мне его больше уже никогда не держать».
А Торкильд из Боркума отступал от своего дьявола,
чтобы лучники осыпали его стрелами с близкого расстояния.
58
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Мы лежали бок о бок на высоком настиле и говорили о Сенлаке да и, по-
жалуй, обо всех днях после Сенлака, и кончилось тем, что мы оба заплакали.
Я очень ослабел, а от него осталась лишь тень.
«Нет, — сказал Витта у кормила. — Золото любому человеку прекрасно
заменит правую руку. Поглядите, поглядите же на золото!»
И он велел Торкильду показать нам золото и слоновьи клыки, словно мы
были малые дети. Он забрал все золото с берега и добавил к нему вдвое боль-
ше — жители деревни принесли ему еще много слитков за то, что дьяволы
были убиты.
«Они поклонялись нам, как богам», — сказал Торкильд, а одна из старух
подлечила искалеченную руку Хью.
— Сколько всего золота вы получили? — спросил Дэн.
—
Откуда мне знать! Когда мы плыли т уда, под ногами гребцов лежа-
ли железные слитки, а на обратном пути под досками были спрятаны золо-
тые слитки. Мешочки с золотым песком были уложены там, где мы спали,
и вдоль борта, а наискось под скамьями мы привязали почерневшие слоно-
вьи клыки.
«Я бы предпочел всему этому здоровую руку», — сказал Хью.
«Ахей! Вина моя! — сказал Витта. — Мне бы взять с вас выкуп и высадить
во Франции, когда вы свалились на мой корабль десять месяцев назад».
«Жалеть об этом теперь поздновато!» — ответил Хью и засмеялся.
Витта подергал себя за длинную косу.
«Но ты подумай! — сказал он. — Отпусти я вас — чего, клянусь, никогда
не сделал бы, потому что люблю вас больше, чем кровных братьев, — так вас
бы, может, изрубили мавры, враги герцога Бургундского, либо зарезали раз-
бойники на суше, а то, глядишь, скосила бы чума в придорожной харчевне.
Подумай об этом, Хью, и не вини меня сверх меры. И знаешь, я возьму толь-
ко половину золота».
«Я тебя вовсе не виню, Витта, — ответил Хью. — Было это славное дерза-
ние, и мы, все тридцать пять, сколько нас т ут есть, совершили то, чего до нас
никто не совершал. Если я доберусь до Англии живым, то на свою долю по-
строю себе в Даллингтоне каменный донжон1».
«А я накуплю скота, янтаря и теплого красного сукна для жены, — сказал
Витта, — и буду держать всю землю у дальнего конца Ставангерского фьорда.
Теперь у меня будет много дружинников. Но сначала нам надо поверну ть на
север, и теперь, когда мы везем честно добытое золото, я молю богов, чтобы
нам не повстречаться с разбойничьими кораблями».
Мы не засмеялись. Мы преисполнились осторожности. Мы боялись поте-
рять да же крупинку золота, за которое сражались с дьяволами.
«А где колдун?» — спросил я, потому что Витта нагнулся над Мудрым
Железом в чаше, а Желтого рядом не было.
1
Донжон — главна я башня средневекового замка.
59
ПАК С ХОЛМА ПУКА
«Ушел в свою страну, — ответил Витта. — Встал ночью, когда мы еще вы-
бирались из Леса-на-Иле, и сказал, что видит ее вон там, за деревьями. Он
прыгнул в ил и не отозвался, когда мы ему кричали. Потом мы перестали кри-
чать. Мудрое Железо он с собой не взял, а мне только оно и нужно... И погля-
дите, Дух все так же показывает на юг».
Мы испугались, как бы Мудрое Железо без Желтого не предало нас, а ког-
да убедились, что Дух по-прежнему служит нам верно, начали страшиться
слишком крепких ветров и мелей и всех людей на всех берегах, где мы выса-
живались.
— Почему? — спросил Дэн.
— Из-за золота, из-за нашего золота. Золото делает людей другими. А вот
Торкильд из Боркума остался прежним. Он смеялся над страхами Витты
и смеялся над нами, когда мы попросили Витту сверну ть парус при самой лег-
кой качке.
«Уж лучше прямо пойти на дно, — сказал Торкильд из Боркума, — чем
быть прикованным к грузу желтого песка!» Своей земли он не имел и побы-
вал в рабах у какого-то восточного властителя. Дать бы ему волю, так он выко-
вал бы из золота длинные полосы, чтобы обить ими весла и нос галеры!
Но как Витта ни тревожился из-за золота, Хью он выха живал, точно забот-
ливая женщина, подставляя ему плечо, когда корабль качало, и натянул между
бортами веревки, чтобы Хью мог держаться за них. «Ведь если бы не Хью, —
говорил он, — и с ним соглашались все его люди, — им бы золота не добыть».
Еще помнится, Витта изготовил тоненькое золотое кольцо, чтобы наша птица
могла в нем качаться.
Три месяца мы гребли и шли под парусом, и выбирались на берег запастись
плодами или очистить галеру. Когда мы увидели диких всадников, которые
скакали среди дюн, размахива я копьями, то поняли, что перед нами мавритан-
ская земля, и повернули на север к Испании; крепкий юго-западный ветер че-
рез десять дней пригнал нас к высокому берегу в рыжих обрывах, мы услыша-
ли охотничий рог, трубящий среди желтого дрока, и поняли, что это Англия.
«А теперь сами ищите Певенси, — сказал Витта. — Не по вкусу мне это
узкое море, где полно всяких кораблей».
Он выставил на носу высушенную засоленную голову дьявола, которого
убил Хью, и все встречные корабли бежали от нас. Но из-за золота мы страши-
лись их куда больше, чем они нас, и крались вдоль берега ночью, пока не зави-
дели меловые утесы с востока от Певенси. Витта отказался сойти с нами на бе-
рег; хотя Хью обещал ему в Даллингтоне столько вина, что хоть купайся в нем.
Ему не терпелось свидеться с женой и, едва зашло солнце, как он причалил, вы-
садил нас в Марше, выгрузил нашу долю золота и уплыл с тем же приливом. Он
ничего не обещал, не давал никаких клятв, не ждал благодарности, но Хью, од-
норукому калеке, и мне, колченогому старику, которых можно было бы просто
выбросить за борт, он протягивал слиток за слитком, мешочек за мешочком зо-
60
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
лотого песка, пока мы не отказались
взять еще хотя бы один. Когда он пе-
регнулся через борт, чтобы попро-
щаться с нами, он стащил все брасле-
ты с правой руки и надел их на ле-
вую руку Хью, а потом поцеловал его
в щеку. По-моему, когда Торкильд из
Боркума приказал гребцам отчали-
вать, мы чу ть не плакали. Да, Витта
был язычник и морской разбойник ,
да, он много месяцев насильно дер-
жал нас на своем корабле, но я полю-
бил этого кривоногого синеглазого
человека за его великую храбрость,
его хитрость, его сноровку, а главное,
за его простоту.
— Иондобралсядодома,иуне-
го все было хорошо? — спросил Дэн.
—
Не знаю. Мы видели, как он
поднял парус и галера заскользила
прочь по лунной дорожке. Но я по-
молился, чтобы он нашел свою жену
и детей живыми и здоровыми.
— А что сделали вы?
— Мы ждали в Марше до зари, я остался сидеть около золота — оно было
увязано в старую парусину, а Хью отправился в Певенси, и де Аквила дал нам
лошадей.
Сэр Ричард скрестил ладони на рукоятке меча и поглядел на ручей, струя-
щийся в теплом сумраке.
—
Целый корабль золота! — воскликнула Уна, поглядев на крохотную
«Золот ую Лань». — Но я рада, что не видела этих дьяволов.
— А я не верю, что это были дьяволы, — шепнул ей Дэн.
— А? — сказал сэр Ричард. — Отец Витты предупреждал его, что они на-
стоящие дьяволы. Верить же должно своим отцам, а не своим детям. Так что
же такое, по-твоему, мои дьяволы?
Дэн покраснел от смущения.
—
Мне... мне подумалось... — произнес он, запина ясь. — Просто у меня
есть книжка «Охотники на горилл». Продолжение «Кораллового острова»,
сэр. Ну, и там написано, что гориллы — это очень большие обезьяны, сэр, —
все время грызут железо.
—
И не все время, а только два раза они его погрызли, — поправила Уна.
«Охотников на горилл» они читали в яблоневом саду.
Колдун прыгнул в ил и не отозвался, когда мы ему кричали.
Потом мы перестали кричать.
62
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
— Ну, во всяком слу чае, собира ясь наброситься на людей, они всегда били
себя кулаками в грудь, точь-в -точь как рассказал сэр Ричард. И еще они строят
себе жилища на деревьях.
—
Ха! — Сэр Ричард широко раскрыл глаза. — Наши дьяволы и прав-
да строили себе на деревьях жилища вроде гнезд, и их дьяволята посматрива-
ли на нас оттуда. Сам я их не видел, после боя я долго не приходил в себя, но
про них мне рассказал Витта. Так вы и это знаете? Чудеса! Значит, наши дья-
волы были всего лишь большими обезьянами, живущими на деревьях? Что же,
в мире совсем не осталось колдовства?
— Не знаю, — ответил Дэн растерянно. — Я видел, как один человек вы-
таскивал из своей шляпы кроликов, и он сказал, что мы поймем, каким обра-
зом он это делает, если посмотрим внимательно.
— Только мы все равно не поняли, — вздохнула Уна. — А! Вот и Пак!
Между стволами ольхи просунулось загорелое улыбающееся лицо. Пак
кивнул и соскользнул по откосу к ним в прохладную тень.
— Колдовства не осталось, сэр Ричард? — он засмеялся и изо всех сил по-
дул на белый шар сорванного одуванчика.
— Они говорят, что Мудрое Железо Витты было игрушкой. Мальчик но-
сит в кармане точно такое же. Они говорят, что наши дьяволы были больши-
ми обезьянами, которых называют гориллами! — воскликнул сэр Ричард с не-
годованием.
—
Таково колдовство книг, — сказал Пак. — Я ведь предупреждал тебя,
что они — мудрые дети. Каждый человек может стать мудрым, если будет чи-
тать книги.
— Но всегда ли книги правдивы? — Сэр Ричард нахмурился. — Мне чте-
ние и письмо совсем не по душе.
—
Да-а ... — Пак вытянул руку с одуванчиком, оставшимся без своей пу-
шистой шапки. — Но если надо вешать всех, кто пишет ложь, так почему же
де Аквила не начал с писца Гилберта. Уж он-то лгал, как настоящий предатель!
—
Бедный коварный Гилберт! Однако на свой лад он был смел, — сказал
сэр Ричард.
— А что он сделал? — спросил Дэн.
—
Писал, — ответил сэр Ричард. — Как по-твоему, годится ли эта исто-
рия для детских ушей? — он посмотрел на Пака.
—
Нет, расскажите, пожалуйста, расскажите! — хором закричали Дэн и
Уна.
ПЕСНЯ ТОРКИЛЬДА
Надолго ветры улеглись,
Весла взять, ждет Ставангер!
63
ПАК С ХОЛМА ПУКА
Дружно все, ждет Ставангер!
Поднимем ясеневый бриз,
Разом все, ждет Ставангер!
Навались, ждет Ставангер!
Корабль бьет радостная дрожь,
Навались, ждет Ставангер!
Он северный почуял дождь!
Навались, ждет Ставангер!
Он северный почуял снег,
И мы его ускорим бег.
Почуял приближенье тьмы
Нам милой северной зимы.
Он весь звенит — домой скорей!
Мы с ним устали от морей.
Взываем мы ко всем богам,
Чтоб бурю ниспослали нам.
Пусть смотрят, как сквозь ветра вой
Под парусом летим домой!
Но... всюду ветры улеглись.
Навались, ждет Ставангер!
Поднимем ясеневый бриз!
Навались, ждет Ставангер!
—
Обезьяны или дьяволы т у т ни при чем, — продолжал сэр Ричард
вполголоса. — Речь пойдет о де Аквиле — другого такого смелого,
хитроумного и стойкого рыцаря мир не знавал. И не забудьте, в то время он
был уже старым, очень старым.
— В какое время? — спросил Дэн.
— Когда Витта высадил нас в Англии.
— А что вы сделали с вашим золотом? — спросил Дэн.
—
Имей терпение. Кольчугу собирают звено за звеном. Я обо всем рас-
ска жу по порядку. Золото мы отвезли в Певенси на лошадях — в трех вьюках.
А потом втащили его в северный покой над залом замка Певенси, где зимовал
де Аквила. Он сидел на постели точно маленький белый кречет и быстро по-
ворачивал голову то к Хью, то ко мне, пока мы рассказывали, что с нами было.
Джехан, старый угрюмый дружинник по прозвищу Краб, охранял лестницу
за его дверью, но де Аквила приказал ему спуститься и стоять внизу, а оба ко-
жаных занавеса на дверях задерну ть поплотнее. Трех лошадей на берег де Ак-
вила прислал с Джеханом, и Джехан один навьючивал на них золото. Когда
мы кончили наш рассказ, де Аквила поведал нам о событиях в Англии — мы
ведь словно очнулись после годового сна. Рыжий король умер — был убит (вы
не забыли?) в тот самый день, когда мы сели на корабль, и в Англии воцарил-
ся его младший брат Генрих, перехватив престол у своего старшего брата, Ро-
берта Нормандского — совсем так же, как Вильгельм Рыжий после смерти на-
шего великого Вильгельма. В ярости, что во второй раз упустил свое королев-
ство, Роберт Нормандский послал в Англию войско, но его воины отступили
и снова сели на свои корабли в Портсмуте. Возвратись мы чу ть раньше, и Вит-
те пришлось бы пробираться между ними.
«И теперь, — сказал де Аквила, — половина могущественных баронов
севера и запада поднялась против короля и стоит лагерем между Солсбери
и Шрусбери, а половина оставшейся половины выжидает, куда подует ве-
тер. Они говорят, что Генрих слишком уж обангличанился — взял в жены
англичанку, ну, она и улестила его верну ть нашим саксам их старинные зако-
СТАРИКИ В ПЕВЕНСИ
65
ПАК С ХОЛМА ПУКА
ны. — Он щелкнул пальцем по столу,
где поблескивала лужица вина, и про-
должал: — Вильгельм после Сенлака
нарезал нам, нормандским баронам,
вдоволь акров доброй английской
земли. Я тоже полу чил свою долю. —
Он хлопнул Хью по плечу. —
Ноя
предупреждал его, предупреждал еще
до восстания Одо1
, что надо было по-
требовать от баронов, которые по-
желали стать английскими лордами,
отказа от земель и титулов в Нор-
мандии. И вот теперь они ведут себя
в Англии и в Нормандии почти как
принцы — псы, которые стоят лапа-
ми в одной миске и не спускают глаз
с другой! Роберт Нормандский по-
слал им весть, что он, если они не вы-
ступят на его стороне в Англии, раз-
грабит и опустошит их земли в Нор-
мандии. Вот почему восстал Клэр,
восстал Фиц-Осборн, восстал Монтгомери, которого наш первый Вильгельм
сделал английским графом. Даже д'Арси собрал своих вассалов — отец его,
помнится, был захудалым рыцарем. Если победит Генрих, бароны уплывут
в Нормандию. А если Генрих будет побежден, Роберт обещал добавить им зе-
мель в Англии. Чума, чума на Нормандию! Потому что еще много лет она бу-
дет проклятием нашей Англии!
«Аминь! — сказал Хью. — Но как ты думаешь, война доберется до нас?»
«Не с севера, — ответил де Аквила. — Но море — всем открытый пу ть.
Если бароны возьмут верх, Роберт конечно же пошлет в Англию новое вой-
ско, и на сей раз, думается мне, он высадится здесь — там же, где высадил-
ся его отец Вильгельм Завоеватель. Пол-Англии в огне, а т ут (он пнул ногой
слитки под столом) золота хватит, чтобы в христианском мире обнажились
все мечи».
«Так что нам делать? — сказал Хью. — В Даллингтоне у меня нет замка, да
и кому мы можем довериться, чтобы спрятать золото?»
«Мне, — сказал де Аквила. — Стены Певенси крепки, и ни одна жива я
душа, кроме Джехана, а он мой верный пес, не знает, что укрыто в них». — Он
отдернул занавеску и показал нам круглый колодец в толще стены.
1
Одо, один из ближайших соратников Вильгельма Завоевателя, в 1088 году поднял
восстание против нового короля Вильгельма Рыжего. После поражения восстания он
был лишен всех титулов и изгнан из Англии.
66
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
«Я искал питьевую воду, — сказал он, — а нашел соленую, и она поднима-
ется и опускается вместе с приливом и отливом. Слышите? — Мы услышали,
как журчит и плещется вода на дне. — Подходящее место?» — спросил он.
«Выбирать нам не из чего, — ответил Хью. — Наши жизни в твоих ру-
ках».
И мы спустили золото в колодец, но прежде наполнили ларчик у постели
де Аквилы — нет, не для того, чтобы воспользоваться им в слу чае чего, просто
де Аквилу восхищал его вес и цвет.
Утром, когда мы собирались уехать к себе, он сказал:
«Я с вами не прощаюсь, потому что вы вернетесь и останетесь здесь. Не из
любви, не от тоски, но чтобы быть возле золота. Поберегитесь, — добавил он
со смехом, — как бы я не употребил его, чтобы стать Папой Римским! Лучше
не доверяйте мне, а вернитесь».
Сэр Ричард молча грустно улыбнулся.
—
Через семь дней мы вернулись из наших мэноров... из мэноров, кото-
рые прежде были нашими.
— С вашими детьми ничего плохого не случилось? — спросила Уна.
—
Мои сыновья были молоды.
Земля и управление землей по пра-
ву принадлежит молодым.
—
Сэр
Ричард говорил словно бы сам с со-
бой. — Их бы убило, если бы хозя-
евами наших мэноров опять стали
мы. Они встретили нас радостно, но
мы увидели, я и Хью, что наше время
прошло. Я был колченогим, а он одно-
руким. — Он покачал головой и до-
кончил, повысив голос : — А потому
мы вернулись в Певенси.
— Мне так жалко, — сказала Уна,
потому что рыцарь казался опечален-
ным.
—
Мила я девочка, все это мино-
вало давным-давно. Они были мо-
лоды, мы были стары. Мы оставили
их властвовать в мэнорах. «Эге! —
крикнул де Аквила из своей амбразу-
ры, когда мы сошли с коней. — Верну-
лись в нору, старые лисы?» Но когда
мы поднялись в его покой над залой,
он обнял нас за плечи и сказал: «До-
бро пожаловать, призраки! Добро
67
ПАК С ХОЛМА ПУКА
пожаловать, бедные мои призраки!» Вот так вышло, что были мы сказочно
богаты... и одиноки. И одиноки!
— Но что вы делали? — спросил Дэн.
—
Следили, не задумает ли чего Роберт Нормандский, — ответил ры-
царь. — Де Аквила, как и Витта, не терпел безделия. Мы разъезжали верхом
по окрестностям иногда с соколами, иногда с гончими (в низинах и на холмах
водилось много крупных зайцев), но все время поглядывали на море, не пока-
жутся ли нормандские корабли. В плохую погоду де Аквила расха живал вдоль
парапета башни, хмурясь под дождем, то и дело указывая на что-то. Его все
еще му чила досада, что Витта причалил к берегу и уплыл восвояси без его ве-
дома. Когда ветер стихал и корабли бросали якоря, он спускался на пристань
и, опираясь на меч, среди гниющей рыбы, расспрашивал моряков, что нового
во Франции. Но другой его глаз был устремлен в глубь страны, откуда он ждал
вестей о войне Генриха с баронами.
А известия ему приносили всякие люди — жонглеры, арфисты, коробей-
ники, купцы, монахи и многие другие. И хотя в малых делах он был очень
скрытен, когда их новости оказывались ему не по вкусу, он принимался бра-
нить нашего короля Генриха, называ я его глупцом или младенцем, и не обра-
щал внимания, где он это говорит и перед кем. Я своими ушами слышал, как
возле рыбачьих лодок он кричал, что на месте короля Генриха сделал бы то-то
и то-то. А когда я отправлялся проверить сигнальные костры — правильно ли
они сложены и из сухого ли хвороста, — он часто кричал мне из амбразуры:
«Эй, Ричард! Не бери примера с нашего слепца-короля. Огляди все своими
глазами и пощупай своими руками». Думается, он не ведал страха. Вот так мы
и жили в маленьком покое над залой.
Одна жды в бурный вечер слуга доложил, что внизу ждет королевский го-
нец. Мы простыли в т умане, пока ездили в сторону Бексли, где очень удобно
высаживаться на берег с кораблей, и де Аквила велел передать гонцу, что он
может или поужинать с нами, или подождать, пока мы не поужинаем. Вско-
ре Джехан крикнул с лестницы, что гонец потребовал своего коня и ускакал.
«Чума на него! — сказал де Аквила. — У меня хватает дел без того, чтобы дро-
жать от холода в зале ради ка ждого побродяжки, которого присылает король.
И он ничего не сказал?»
«Ничего, — ответил Джехан (он был с де Аквилой при Сенлаке), — толь-
ко буркнул, что раз старый пес новым шу ткам не у чится, пора очистить ко-
нуру».
«Ого! — сказал де Аквила, потирая нос. — И кому же он это сказал?»
«Собственной бороде, ну и еще боку своей лошади, пока подтягивал под-
пругу. Я вышел за ним следом», — ответил Джехан Краб.
«А какой герб у него на щите?»
«Золотые подковы на черном поле», — сказал Краб.
«Человек Фулка», — сказал де Аквила.
68
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
—
Золотые подковы на черном поле — герб не Фулка, — негромко пере-
бил Пак. — Герб Фулка...
Рыцарь величаво поднял ладонь.
— Тебе известно подлинное имя этого черного человека, — ответил он. —
Но я назвал его Фулком, ибо дал ему слово не рассказывать о его злодействе
так, чтобы можно было отгадать, о ком идет речь. В моем рассказе я изменил
все имена. Ведь, может быть, дети его детей еще живут здесь.
—
Верно, верно, — сказал Пак, мягко улыбаясь. — Держать слово — это
по-рыцарски... даже и через тысячу лет.
Сэр Ричард учтиво наклонил голову и продолжал.
«Золотые подковы на черном поле? — сказал де Аквила. — Я слышал,
что Фулк присоединился к баронам, а если так, значит, наш король берет
верх. Но не важно, все Фулки предатели. И все-таки я бы не отослал гонца
голодным».
«Он ел, — ответил Джехан. — Гилберт, писец, принес ему из кухни мяса и
вина. Он ел за столом Гилберта».
Гилберт этот был монахом — писцом из аббатства Битвы, и он вел книги мэ-
нора Певенси. Был он высокий, бледный, а молитвы свои отсчитывал по мод-
ным четкам из больших бурых орехов. Они висели у него на поясе рядом с пе-
налом и чернильницей и постукивали по ним, когда он шел куда-нибудь. По-
мещался он в арке большого очага. Там стоял его стол, и там он спал по ночам.
И очень боялся собак, остававшихся на ночь в зале. Они подходили, ища ко-
сточки, или сворачивались клубком в теплой золе, а он отмахивался от них чет-
ками, точно женщина. Когда де Аквила держал в зале суд, или взымал штра-
фы, или отдавал землю в держание, Гилберт записывал все в книг у мэнора. Но
не ему было кормить наших гостей или провожать их без ведома его господина.
И де Аквила сказал, когда Джехан спустился вниз:
«Хью, ты когда-нибудь говорил Гилберту, что умеешь читать латинскую
скоропись?»
«Нет, — ответил Хью. — Он не друг ни мне, ни Одо, моему псу».
«Не важно, — сказал де Аквила. — Пусть он и дальше не знает, что ты
умеешь различать буквы, а еще, — он ткнул нас в ребра ножнами, — следите
за ним. Оба. В Африке, как я слышал, вроде бы водятся дьяволы, но клянусь
всеми святыми, в Певенси есть дьяволы и почище!»
И больше он ничего не сказал.
Слу чилось так, что через малый срок нормандский дружинник захотел
взять в жены девушку из мэнора. Родители ее были саксы, и Гилберт, мы следи-
ли за ним неусыпно, не сумел разобраться, свободные ли они или рабы. Сво-
бодным невестам де Аквила давал в приданое хорошее поле, а потому дело это
было доложено ему, когда он судил в зале. Сначала говорил отец девушки, по-
том говорила ее мать, а потом они заговорили все вместе, пока в зале не загре-
мело эхо и не зала яли собаки. Де Аквила вскинул руки.
«Пиши ее свободной, — крикнул он Гилберту у очага. — Во имя Божье,
пиши ее свободной, пока я от ее воплей совсем не оглох!»
70
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
«Пиши ее свободной, — крикнул
он Гилберту у очага. — Во имя Божье,
пиши ее свободной, пока я от ее во-
плей совсем не оглох! Да-да, — ска-
зал он девушке, которая стояла перед
ним на коленях, — ты сестра Седри-
ка и племянница королевы Мерсии1
,
только замолчи! Через пятьдесят лет
не будет ни нормандцев, ни саксов,
а только англичане, — сказал он. —
Они уж постараются!» Он похлопал
дружинника, племянника Джехана,
по плечу, поцеловал девушку и зашур-
шал подошвой по камышу в знак того,
что разбирательство закончено. (Хо-
лод в зале всегда был лютый.) Я стоял
рядом с ним, а Хью у очага, за спиной
Гилберта, играл со своим умным кос-
матым Одо. Он сделал знак де Акви-
ле, и тот послал Гилберта отмерить новое поле для новобрачных. Гилберт по-
спешил наружу с женихом и невестой, и при каждом шаге четки на его поясе
пост укивали. Зала опустела, и мы втроем сели у огня.
Хью нагнулся к очаг у и сказал:
«Я заметил, что этот камень качнулся под ногой Гилберта, когда Одо об-
нюхивал его. Поглядите!»
Де Аквила пошарил в золе ножнами, камень приподнялся. Под ним лежал
сложенный пергамент с надписью: «Слова, говоренные лордом Певенси про-
тиву Нашего Короля. Втора я часть».
Там оказались записаны (Хью читал нам шепотом) все шутки де Аквилы
с упоминанием короля, и все, что он кричал мне из амбразуры, и все, что он,
по его словам, сделал бы на месте английского короля. Да, день за днем его
речи, в которых он не стеснялся, записывались Гилбертом так, что истинный
их смысл искажался и подменялся, однако столь хитро, что никто из знавших
де Аквилу не мог бы отрицать, что да, он говорил такие слова. Понимаете?
Дэн и Уна кивнули.
— Да, — сказала Уна. — Ведь важны не сами слова, а то, что ты под ними
подразумеваешь. Ну это как назвать Дэна свиньей понарошку. Только взро-
слые не всегда это понимают.
«И он писал это день за днем прямо у нас на глазах?» — сказал де Аквила.
1
Седрик (или Кедрик) — англо-саксонский король VI века. Мерсия — одно из ко-
ролевств, существовавших на территории Англии в раннем Средневековье. Возникло
в VI веке, а в X веке было присоединено к другому королевству — Уэссексу.
71
ПАК С ХОЛМА ПУКА
«Нет, час за часом, — ответил Хью. — Да же когда де Аквила вот сейчас го-
ворил про саксов и нормандцев, я увидел, как Гилберт написал на пергамен-
те, который подложил под книгу мэнора, что де Аквила сказал, дескать, в Анг-
лии скоро не останется ни одного нормандца, уж его дружинники об этом по-
заботятся».
«Святые мощи! — сказал де Аквила. — Где уж чести и мечу тягаться с пе-
ром! Куда Гилберт спрятал свою писанину? Он ее съест!»
«У себя на груди, когда выбегал из зала, — ответил Хью. — Потому-то
я и поискал тайник, где он держит исписанные листы. Когда Одо поскреб
по камню лапой, я заметил, как Гилберт переменился в лице. И я все понял».
«А он не робкого десятка! — сказал де Аквила. — Надо отдать ему спра-
ведливость. На свой лад Гилберт очень смел».
«Слишком уж , — ответил Хью. — Вот послушайте». —И он прочел: —
«В День святой Агаты лорд Певенси, лежа в верхнем покое, одетый в свой
второй меховой плащ, подбитый кроликом...»
«Чума на него! Что он — хранитель моего гардероба?» — сказал де Акви-
ла, и мы с Хью захохотали.
«...подбитый кроликом, увидев туман на болотах, разбудил сэра Ричарда
Далингриджа, своего пьяного собутыльника (тут они посмеялись надо мной),
и сказал : “Погляди-ка, старый лис, Бог на стороне герцога Нормандского”».
«Ну да, я это сказал. Туман был такой густой, что Роберт мог бы высадить
десятитысячное войско, а мы бы ничего не заметили. А пишет ли он, как мы весь
день ездили по болотам и как я чуть
не угодил в зыбучие пески, а потом
десять дней кашлял, точно хворая
овца?» — вскричал де Аквила.
«Нет, — ответил Хью. — Но
вот прошение Гилберта его госпо-
дину Фулку».
«А-а! — сказал де Аквила. —
Так я и знал, что тут замешан Фулк.
Так чего же стоит моя кровь?»
«Гилберт молит, чтобы, когда
лорд Певенси лишится своих зе-
мель на основании вот этих улик,
которые Гилберт собрал в страхе и
в поте лица своего...»
«В страхе и в поте лица — это
верно, — сказал де Аквила и втя-
нул щеки. — Но какое превосход-
ное оружие — перо! Надо мне поу-
читься владеть им».
72
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
«Он молит, чтобы Фулк возвысил его из нынешнего смиренного поло-
жения до почетной монастырской должности, как обещал. И на слу чай, если
Фулк позабыл, он приписал дальше: „Быть ключарем в аббатстве Битвы“».
Тут де Аквила присвистнул:
«Человек, предающий своего господина, может предать и следующего.
Когда у меня от берут мои земли, Фулк снесет глупую голову Гилберта. Тем не
менее аббатству Битвы нужен новый ключарь. Говорят, аббат Генрих совсем их
там распустил».
«Аббат подождет, — сказал Хью. — В опасности наши головы и наши
земли. Этот пергамент — втора я часть. А первая отправлена Фулку, а значит,
и королю, который теперь всех нас считает изменниками».
«Без всяких сомнений, — сказал де Аквила. — Первую забрал гонец Фул-
ка в тот вечер, когда Гилберт его накормил. А наш король терпит столько досад
от своего брата и баронов, что сходит от недоверия с ума — нельзя его и ви-
нить! Фулк имеет дост уп к нему и льет ему в уши яд. Очень скоро король от-
даст ему мои земли и ваши. Стара я история!» — Он откинулся и зевнул.
«И ты отдашь Певенси без единого возра жения, без единого удара? —
спросил Хью. — Тогда мы, саксы, поднимемся против твоего короля. Я поеду
предупредить моего племянника в Даллинг тоне. Дай мне лошадь!»
«Хватит с тебя детской погремушки, — ответил де Аквила. — Положи
пергамент на место и разровняй золу. Если Фулк полу чит мой Певенси, воро-
та Англии, что он сделает ? В сердце своем он нормандец, и сердце его в Нор-
мандии, где он может убивать крестьян, как ему заблагорассудится. Он откро-
ет ворота Англии нашему лежебоке Роберту, как попытались открыть их Одо
и Мортэн. И будет нова я высадка, и новый Сенлак. Следовательно, отдать Пе-
венси я не мог у».
«Добро!» — сказали мы оба.
«Нет, погодите! Если королю с помощью доноса Гилберта внушили не-
доверие ко мне, он пришлет сюда своих воинов, и пока мы будем сражаться
с ними, ворота Англии остану тся без охраны. И кто первый войдет в них? Кто,
как не Роберт Нормандский? Поэтому я не могу сра жаться против моего ко-
роля!» — И он погладил свой меч — вот так.
«Сказано и ту т же взято назад в истинно нормандском духе, — буркнул
Хью. — А наши мэноры как же?»
«Я думаю не о себе, — ответил де Аквила, и не о нашем короле, и не о ва-
ших землях. Я думаю об Англии, о которой не думают ни король, ни бароны.
Я не нормандец, сэр Ричард, и не сакс, сэр Хью. Англичанин — вот кто я!»
«Сакс, нормандец или англичанин, — сказал Хью, — наши жизни при-
надлежат тебе, чем бы ни обернулась игра. Когда мы повесим Гилберта?»
«Никогда, — ответил де Аквила. — Как знать, он еще может стать ключа-
рем аббатства Битвы, ибо, надо отдать ему справедливость, пишет он хорошо.
А мертвецы — безъязыкие свидетели. Погодите!»
73
ПАК С ХОЛМА ПУКА
«Но король может отдать Певенси Фулку. А значит, и наши мэноры, —
сказал я. — Мы предупредим моих сыновей?»
«Нет. Король не станет ворошить осиное гнездо на юге, пока не выкурит
пчел на севере. Он может думать, что я изменник, но он видит, что я не высту-
пил против него. А каждый день, пока я сижу тихо, играет ему на руку в его
войне с баронами. Если он мудр, то не станет обзаводиться новыми открыты-
ми врагами, пока не кончится эта война. Но, думается, Фулк нашепчет, чтобы
он послал за мной, и если я отка жусь, то Генрих сочтет это доказательством
моей измены. Но одни слова, о которых доносит Гилберт, в наши дни не до-
казательство. Мы, бароны, следуем за Церковью и, подобно Ансельму1, гово-
рим, что думаем. Так вернемся же к нашим дневным заботам и ничего Гилбер-
ту не скажем».
«И ничего делать не будем?» — сказал Хью.
«Будем ждать, — ответил де Аквила. — Я стар, но для меня все еще нет
дела тяжелее этого».
Да, ждать было тяжко, но де Аквила оказался прав.
Позднее, в том же году, из-за гребня холма показались вооруженные всад-
ники — позади королевского знамени развевалось еще одно — с золотыми
подковами. Де Аквила выглянул из окна нашего покоя и сказал:
«Ну, что я вам говорил? Вон едет сам Фулк тайком обозреть свои новые
земли, которые король обещал ему, если он представит доказательства моей
измены».
«Откуда ты знаешь?» — спросил Хью.
«На месте Фулка я пост упил бы именно так, но привел бы с собой больше
дружинников. Ставлю моего гнедого против твоих старых башмаков, — ска-
зал он, — что Фулк везет мне королевский приказ покину ть Певенси и отпра-
виться на войну». — Он втянул щеки и забарабанил пальцами по краю колод-
ца в стене, и вода отозвалась глухими звуками.
«Мы едем?» — спросил я.
«Едем! В это время года? Безумие! — сказал он. — Заберите меня из Пе-
венси, чтобы я рыскал и скакал по пустошам и лесам, и через три дня днища
кораблей Роберта избороздят певенсийские илистые отмели, высажива я де-
сятитысячное войско! И кто их остановит ? Фулк?»
Снаружи загремели рога, и Фулк прокричал перед дверью приказ короля
де Аквиле прибыть со всеми своими конными и пешими воинами в королев-
ский лагерь в Солсбери.
«Ну, что я вам говорил? — сказал де Аквила. — Между Певенси и Сол-
сбери нашлось бы двадцать баронов, готовых доблестно послужить королю
Генриху, но Фулк убедил его послать на юг за мной — за мной! — и отозвать
меня от Ворот Англии, которые его враги готовятся протаранить. Позаботь-
1
Ансельм (1033–1109) — знаменитый средневековый философ, архиепископ Кен-
терберийский.
74
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
тесь, чтобы людей Фулка устроили в большом южном амбаре, — сказал он. —
Дайте им вина, а когда Фулк поест, мы будем пить в нашем покое. Зала слиш-
ком холодна для старых костей».
Едва спешившись, Фулк пошел с Гилбертом в часовню возблагодарить
Бога за то, что в дороге с ним не случилось ничего дурного, а когда он насы-
тился — он был очень дороден и жадно выпу чил глаза на наших жареных сус-
секских куропаток, — мы отвели его в маленький покой наверху, куда уже под-
нялся Гилберт с книгой мэнора. Помнится, когда Фулк услышал, как прилив
вздыхает и посвистывает в колодце, он попятился, его длинные башмаки с за-
гну тыми кверху носами запу тались в камыше на полу, он споткнулся, и Дже-
хан, шедший за ним, без всяких хлопот ударил его лбом об стену.
— А вы знали, что так будет ? — спросил Дэн.
— Ну, конечно, — ответил сэр Ричард с ласковой улыбкой. — Я наст упил
на его меч и снял с него кинжал, но он еще довольно долго не различал, день
сейчас или ночь. Он лежал, закатив глаза, на губах у него пузырилась пена,
и Джехан опутал его веревкой, как теленка. На нем были новомодные доспе-
хи, которые мы называли «ящеричными», потому что были они не из колец,
как моя кольчуга, — сэр Ричард пост учал себя по груди, — а из маленьких
бляшек кованого железа, наложенных друг на друга и закрепленных на тол-
стой коже. Доспехи мы с него сняли (не годится мочить хорошие доспехи),
и под бармицей де Аквила нашел тот самый сложенный лист пергамента, ко-
торый мы положили назад в тайник в очаге.
75
ПАК С ХОЛМА ПУКА
Тут Гилберт бросился к двери, но я положил ему руку на плечо. Ничего
другого не понадобилось. Он весь дрожал и принялся перебирать свои четки.
«Гилберт, — сказал де Аквила, — вот еще примечательные слова и дела
лорда Певенси, кои тебе надо записать. Так бери же перо и чернильницу, Гил-
берт. Ведь мы все не можем стать ключарями аббатства Битвы».
А Фулк сказал с пола:
«Ты связал посланца короля. За это Певенси будет сожжен дотла».
«Быть может. Видел я одну его осаду, — ответил де Аквила. — Но не пе-
чалуйся, Фулк. Обещаю тебе, что повешен ты будешь лишь под конец осады,
среди пламени, даже если мне придется поделиться с тобой последним лом-
тем хлеба. А этого Одо не сделал бы, когда мы голодом понудили его и Мортэ-
на сдаться».
Тут Фулк приподнялся, сел и посмотрел на де Аквилу долгим хитрым
взглядом.
«Клянусь всеми святыми! — сказал он. — Почему же ты с самого начала
не открыл, что ты на стороне герцога?»
«А я на его стороне?» — сказал де Аквила.
Фулк засмеялся.
«Никто из верных королю Генриху не посмел бы так обойтись с его по-
сланцем. Когда ты перешел к герцог у? Развяжи меня, и мы все уладим между
собой», — он ухмыльнулся, кивнул и подмигнул.
«Да, мы все уладим, — сказал де Аквила, сделал мне знак, и мы с Дже-
ханом подняли Фулка — ну и тяжел же он был! — и спустили его в колодец,
но так, чтобы он не встал на наше золото, а болтался над ним на веревке, про-
пущенной у него под мышками. Прилив только начался, и вода доходила ему
до колен. Он молчал, но видно было, что его пробирает дрожь.
Тут Джехан ударил Гилберта по запястью кинжалом в ножнах.
«Стой! — крикнул он и добавил : — Свои четки вздумал глотать!»
«Яд, должно быть, — сказал де Аквила. — Полезна я шт ука для тех, кто
знает слишком много. Я вот уже тридцать лет ношу его при себе. Дай-ка мне!»
Тут Гилберт заплакал и завыл. Де Аквила пропустил четки между пальца-
ми. Последний орех — я ведь говорил, что были сделаны они из крупных оре-
хов, — раскрылся на две половинки, а вну три лежала скрученная полоска пер-
гамента. На ней было написано: «Старый Пес отправился в Солсбери полу-
чить по заслугам. Конура у меня. Не мешкай».
«Это похуже яда, — сказал де Аквила еле слышно и втянул щеки. Тут Гил-
берт рухнул на колени и рассказал нам все, что знал. Послание, как мы и дога-
дались, было от Фулка герцог у (и оно было не первым!). Фулк дал его Гилбер-
ту в часовне, а Гилберт собрался у тром отнести его на рыбачью лодку, котора я
плавала между Певенси и французским берегом. Гилберт был предатель, но,
ст уча зубами и трясясь, он все-таки выбрал минуту поклясться, что хозин лод-
ки ничего не знает.
76
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
«Он обзывал меня бритой ма-
кушкой, — сказал Гилберт, — и
швырял в меня рыбьими потрохами,
но все равно он не изменник».
«Я не потерплю, чтобы моего
писца оскорбляли действием или
словом, — сказал де Аквила. — Этот
моряк полу чит плетей у собствен-
ной мачты. Напиши письмо от меня,
и завтра утром отнесешь его на лод-
ку вместе с приказом о плетях».
Тут Гилберт кинулся поцеловать
руку де Аквилы — он ведь не надеял-
ся дожить до утра, — а когда перестал
трястись, написал письмо герцогу,
будто от Фулка, что Конура (так они
обозначали Певенси) крепко заперта,
а Старый Пес (то есть де Аквила) си-
дит перед ней, и что все известно.
«Напишите кому хотите, что все
известно, — сказал де Аквила, — и
даже сам безгрешный Папа будет
спать плохо. Верно, Джехан? Если бы тебе кто-нибудь шепнул, что все извест-
но, что бы ты сделал?»
«Сбежал бы, — ответил Джехан. — А вдруг, и правда?»
«Хорошо сказано! — молвил де Аквила. — Пиши, Гилберт, что мог уще-
ственный граф Монтгомери помирился с королем, а коротышку д’Арси, кото-
рого я ненавижу, повесили за ноги. Пусть-ка Роберт прожует все это. Напиши
еще, что сам Фулк заму чился от водянки».
«Нет, — крикнул Фулк , болта ясь в колодце. —
Утопи меня сразу, но
не шути надо мной».
Тут Фулк застонал, потому что совсем замерз и сказал:
«Я хочу во всем пока яться».
«Вот это по-соседски, — ответил де Аквила, наклоняясь над колодцем. —
Ты читал о моих словах и делах — во всяком случае, первую их часть — и хо-
чешь отблагодарить меня собственными делами и словами. Бери перо и чер-
нильницу, Гилберт. Вот работа, котора я не будет тебе в тягость».
«Отпусти моих людей, не чиня им вреда, и я признаюсь в своей измене ко-
ролю», — сказал Фулк.
«Отчего он вдруг стал так нежен к своим людям?» — шепнул мне Хью.
Фулк ведь никогда не слыл милосердным начальником. Добычу своим дру-
жинникам он уделял, но жалости — ни капли.
77
ПАК С ХОЛМА ПУКА
«Так, так, — сказал де Аквила, — но твою измену уже обличил Гилберт.
Этого хватит, чтобы повесить самого Монтгомери».
«Да, но пощади моих людей», — простонал Фулк, и мы услышали, что он
плещется, точно рыба в садке. Прилив поднимался быстро.
«Всему свое время, — сказал де Аквила. — Ночь еще молода, вино ста-
рое, и нам не хватает только веселого рассказа. Так поведай нам о своей жизни.
Начни с того, как ты мальчиком рос в Туре. Ничего не упускай».
«Меня жжет стыд», — сказал Фулк.
«Значит, мне удалось то, что было не по силам ни королю, ни герцогу. Так
начинай же и не забудь ничего».
«Отошли своего слугу», — сказал Фулк.
«Это я сделать могу, — сказал де Аквила, — но помни, что я, как и дат-
ский король Кану т1
, не могу остановить прилив».
«Долго еще он будет подниматься?» — спросил Фулк и снова заплескался.
«Три часа, — ответил де Аквила. — Достаточно времени, чтобы поведать
о всех твоих добрых делах. Начинай же, а ты, Гилберт, — я слышал, ты бы-
ваешь порой небрежен, — не переиначивай его слова так , чтобы они теряли
истинный смысл».
И вот, страшась смерти во тьме, Фулк начал свой рассказ, а Гилберт, не зна я,
кака я судьба ждет его самого, записывал за ним слово в слово. Много слышал
я всяких историй, но ни одна не идет в сравнение с повестью о черной жизни
Фулка, которую он поведал нам хриплым голосом, вися в колодце.
— Така я она была скверная? — спросил Дэн с благоговейным ужасом.
—
Сверх всякой меры, — ответил сэр Ричард. — И все же много в ней
было такого, что да же Гилберта разбирал смех. А мы трое до того хохотали,
что у нас бока разболелись. В одном месте зубы у него так заст у чали, что мы
ничего не могли толком расслышать, и мы спустили ему кубок вина. Тут он во-
шел во вкус и стал гладко описывать все свои подлости, злые дела и предатель-
ства, свою дерзкую смелость — а он был отчаянно смел; как он отступал, пре-
давал и фальшивил — а был он и непостижимо труслив ; как потерял гордость
и честь, как тосковал из-за их потери; к каким средствам и хитростям прибе-
гал благопристойности ради. Да, он размахивал перед нами грязными лоску-
тами своей жизни, точно это было благородное незапятнанное знамя. Когда
он умолк, мы в свете факелов увидели, что вода подст упила к самым его г убам
и он тяжело дышит через нос.
Мы вытащили его и хорошенько растерли; завернули в теплый плащ
и дали ему вина, а сами, наклонившись, смотрели, как он пьет. Его бил озноб,
но бесстыдство его не знало предела.
1
Канут Великий (995–1035) — король Дании, а с 1016 года и Англии, по преданию,
приказал приливу остановиться, а когда прилив его не послушался, произнес знаменитую
фразу : «Хотя деяния королей и могут казаться людям великими, они ничто перед вели-
чием божественной силы».
78
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Вдруг мы услышали, что Джехан,
спавший на лестнице, вскочил, но
какой-то мальчик успел проскочить
мимо него и встал перед нами. В во-
лосах у него запутались камышинки,
и он толком не очнулся от сна.
«Отец! Отец! Мне приснилось,
что нас предали!» — крикнул он и
забормотал что-то бессвязное.
«Здесь нет предателей, — от-
ветил Фулк. — Иди!» — мальчик
повернулся, так толком и не прос-
нувшись, и Джехан за руку увел его
в залу.
«Твой единственный сын! —
сказал де Аквила. — Зачем ты при-
вез малыша сюда?»
«Он мой наследник. Я не по-
смел доверить его брат у», — отве-
тил Фулк, и вот тут его охватил стыд.
Де Аквила ничего не сказал. Он си-
дел, сжимая кубок обеими рука-
ми, — вот так.
Потом Фулк потрогал его за ко-
лено.
«Отпусти мальчика в Норман-
дию, — сказал он, — и делай со
мной что хочешь. Хоть повесь меня
завтра с моим письмом к Роберту на шее, но отпусти мальчика».
«Помолчи, — сказал де Аквила. — Я думаю об Англии».
Мы ждали, что измыслит лорд Певенси, и по лбу Фулка струился пот.
Наконец де Аквила сказал:
«Я слишком стар, чтобы кого-то судить или кому-то доверять. Твоих зе-
мель я не желаю, хоть ты и возжелал моих, а лучше ли ты или хуже всех прочих
черных душой разбойников из Анжу, пусть разбирается твой король. Посему
возвращайся к своему королю, Фулк».
«И ты не расска жешь о том, что здесь было?» — спросил Фулк.
«А зачем? Твой сын останется у меня. Если король вновь захочет, чтобы
я покинул Певенси, который я должен оборонять от врагов Англии, если ко-
роль пошлет против меня отряд, как против предателя, или если я услышу, что
король в постели перед сном думает дурно обо мне или о моих двух рыцарях,
твой сын будет висеть вот за этим окошком, Фулк».
79
ПАК С ХОЛМА ПУКА
— Так ведь его сын тут был ни при чем! — воскликнула Уна в растерян-
ности.
—
Но разве могли мы повесить Фулка? — сказал сэр Ричард. — Он был
нам нужен, чтобы помирить нас с королем. Ради этого мальчика он предал бы
половину Англии, в этом мы не сомневались.
— Не понимаю, — сказала Уна. — Но, я думаю, что это ужасно.
— Но Фулк так не думал. Он был очень доволен.
— Как? Потому что его сына собирались убить?
—
Нет. Потому что де Аквила показал ему, как он может спасти жизнь
мальчика, а также свои земли и титулы. «Я это сделаю, — сказал он. — Кля-
нусь, что сделаю. Я доложу королю, что ты не изменник, но самый верный, до-
блестный и безупречный из всех нас. Да, я тебя спасу!»
Де Аквила все еще смотрел на дно кубка, где плескались остатки вина.
«Да, — сказал он. — Имей я сына, думается, я бы его спас. Но только не го-
вори мне, как ты за это возьмешься!»
«Нет, нет, — ответил Фулк , умудренно кивая головой. — Это моя тайна.
Но будь спокоен, де Аквила, ни единый волосок не упадет с твоей головы, и ты
не лишишься ни единого клочка своей земли», — и он улыбнулся, как чело-
век , обдумывающий благое дело.
«И советую тебе с этих пор, — сказал де Аквила, — служить одному го-
сподину, а не двум».
«Как! — воскликнул Фулк. — Мне больше нельзя честно торговать с обе-
ими сторонами в наши беспокойные времена?»
«Служи Роберту или королю, Нормандии или Англии, — сказал де Акви-
ла. — Мне все равно кому, но выбери здесь и сейчас!»
«В таком случае — королю, — сказал Фулк. — Ему, как вижу, служат луч-
ше, чем Роберту. — Надо ли мне дать клятву?»
«Нет нужды, — сказал де Аквила и положил ладонь на пергамент, испи-
санный Гилбертом. — Мой Гилберт в наказание будет переписывать благоухан-
ную историю твоей жизни, пока у нас не наберется десяти, двадцати, а то и ста
копий. Как, по-твоему, сколько коров даст епископ Турский за эт у повесть?
Или твой брат ? Или монахи Блуа? Менестрели переложат ее в песни, и твои
собственные крепостные саксы будут распевать их, идя за плугом, а дружин-
ники — проезжа я через твои нормандские города. Отсюда и до Рима, Фулк,
будут люди хохотать над этой повестью и над тем, как Фулк рассказывал ее,
болта ясь в колодце, будто утопленный щенок. Вот такая ждет тебя кара, если я
узнаю, что ты опять ведешь двойную игру со своим королем. А до тех пор пер-
гаменты остану тся здесь с твоим сыном. Его я верну тебе, как только ты поми-
ришь меня с королем. А пергаменты — никогда».
Фулк спрятал лицо в ладонях и застонал.
«Святые мощи! — сказал де Аквила со смехом. — Глубоко же ранит перо!
Мечом я бы никогда не исторг у тебя такого вопля!»
80
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
«Но до тех пор, пока я тебя не прогневаю, моя история останется тай-
ной?» — спросил Фулк.
«Ровно до тех пор, — ответил де Аквила. — Ты у тешен, Фулк?»
«А какое еще у тешение ты мне оставил?» — сказал он и вдруг заплакал
беспомощно, как ребенок, уткнувшись головой в колени.
— Бедный Фулк, — сказала Уна.
— И мне было его жаль, — сказал сэр Ричард.
«После шпор — овес», — сказал де Аквила и бросил Фулку три слитка зо-
лота, которые достал из ларчика у постели.
«Знай я это, — ахнув, сказал Фулк, — я бы никогда не покусился на Пе-
венси. Дела мои оборачивались скверно только потому, что у меня не хватало
этих желтеньких».
Уже занялась заря, и спящие в зале внизу просыпались. Мы отправили до-
спехи Фулка вниз, чтобы их хорошенько начистили, и, когда в полдень он уез-
жал под своим знаменем и под королевским, вид у него был очень величест-
венный, прямо-таки великолепный. Он разгладил длинную бороду, подозвал
сына к стремени и поцеловал. Де Аквила проводил его до самой Новой Мель-
ницы. Нам прошла я ночь показалась сном.
Сэр Ричард улыбнулся.
Король не прислал в Певенси второго приказа и не потребовал ответа,
почему де Аквила не подчинился первому. Да, это была работа Фулка. Уж не
знаю, как он уладил дело, но уладил
он его ловко и быстро.
— Значит, вы ничего плохого его
сыну не сделали? — спросила Уна.
—
Мальчику? Вот был бесенок!
Весь замок вверх дном перевернул,
пока жил у нас. Пел скверные песни,
которых наслушался в военных лаге-
рях, глупый несмышленыш; устраи-
вал собачьи драки в зале, поджег ка-
мыш на полу — дескать, в нем много
блох развелось; замахнулся кинжа-
лом на Джехана, и тот спустил его
с лестницы; скакал на своей лошадке
по колосящимся полям и среди овец
на лугах. Но когда мы его выдра-
ли, да показали ему охоту на волков
и оленей, он ходил за нами, старика-
ми, как щенок, который ждет не до-
ждется, чтобы его взяли побегать,
и величал нас дядями. Отец приехал
Глупый несмышленыш замахнулся кинжалом на Джехана,
и тот спустил его с лестницы.
82
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
за ним на исходе лета, но мальчишка не хотел уезжать, ведь как раз началась
охота на выдр. И он остался, пока не пришел конец лисьим травлям. Я пода-
рил ему коготь выпи, чтобы его стрелы летели метко. Такой был бесенок!
— А что было с Гилбертом? — спросил Дэн.
—
Он даже плетей не попробовал. Де Аквила сказал, что предпочтет са-
мого неверного писца, который знает книгу мэнора, самому верному дураку,
которого придется обучать всему с самого начала. И к тому же, сдается мне,
что с той ночи Гилберт любил де Аквилу не меньше, чем боялся его. Во вся-
ком случае, он не хотел нас покидать — да же когда Вивьен, королевский кан-
цлер, вознамерился сделать его ключарем аббатства Битвы. Предатель, но сме-
лый на свой лад.
— А Роберт все-таки высадился в Певенси? — не отст упал Дэн.
— Пока Генрих сражался со своими баронами, мы неусыпно охраняли бе-
рег, а через три-четыре года, когда в Англии воцарился мир, Генрих сам спла-
вал в Нормандию и так отделал брата у замка Теншебре, что Роберт излечился
от любви к дракам. На эт у войну многие рыцари Генриха отправлялись из Пе-
венси. Помнится, прибыл и Фулк, и мы вновь вчетвером сидели и пили в ма-
леньком покое. Де Аквила был прав : нельзя судить людей. Фулк был веселым
человеком. Всегда веселым — но по-своему.
— А что вы делали потом? — спросила Уна.
—
Толковали между собой о былых временах. Это все, что остается лю-
дям, когда они становятся старыми, мила я девочка.
Из-за луга, замирая, донесся звон обеденного колокола — подошло вре-
мя чая. Дэн лежал на носу «Золотой Лани», Уна сидела на корме с открытой
книгой стихов и читала вслух «Сон раба» Лонгфелло.
Вновь средь теней и туманов сна
Край он видит родной...
— А я не слышал, как ты начала, — сонно сказал Дэн. На средней скамейке
рядом с соломенной шляпой Уны лежали листок Дуба, листок Ясеня и листок
Терна, наверное, упавшие с деревьев над ручьем. А ручей посмеивался на ка-
мушках, как будто мину ту назад видел и слышал что-то очень забавное.
РУНЫ НА МЕЧЕ ВИЛАНДА
Кузнец сковал меня,
Чтоб в первой битве я предал
Моего бойца.
83
ПАК С ХОЛМА ПУКА
Добыть Золото
На краю света
Послан я.
Золото это
Плывет в Англию
По глубокой воде.
И рыбкой сверкнув,
Спустилось оно
В глубокую воду,
Добыто оно
Не для трат,
Но для Дела.
Золото это
Король возжелал,
Чтобы зло сотворить.
Золото это
Подняли
Из глубокой воды.
Рыбкой сверкнув,
Ушло оно вновь
В глубокую воду.
Добыто оно
Не для трат,
А для Дела.
Города, Державы и Страны
Для Времени — как цветы,
Что распускаются рано
И вянут до темноты.
Опять украсит изгибы аллей
Новых цветов череда,
На изможденной старой Земле
Вновь встают города.
Не знают зацветшие розы,
Какие в минувшем году
Случайности, бури, морозы
Цветник обрекли на беду.
О, им никому невдомек,
Что снова наступит зима
И семидневный их срок
Для них точно Вечность сама.
А Время с его добротой,
В песок превращая гранит.
Нас той же дарит слепотой
И смелостью той же дарит.
Да, так же наш короток день,
Скоро и нас погребут,
Но тени шепчет гордая тень :
«Взгляни, он вечен — наш труд»!
ЦЕНТУРИОН
ТРИДЦАТОГО ЛЕГИОНА
85
ПАК С ХОЛМА ПУКА
Дэн наделал ошибок в латинском задании, и его не пустили гулять, так что
Уна ушла в Дальний лес одна. Больша я рогатка Дэна и свинцовые пульки,
которые изготовил для него Хобден, были спрятаны среди мощных корней
толстенного бука у западной опушки. Название для бука они взяли из «Пе-
сен Древнего Рима».
Из высокой Волатерры1
,
Где гигантов руки тот
Для царей богоподобных
Грозный возвели оплот...
Они с Дэном были «богоподобными царями», а когда старый Хобден
уложил между узловатыми коленями Волатерры симпатичные вязанки хворо-
ста, он тотчас был объявлен «руками гигантов».
Уна проскользнула через их собственный тайный лаз в изгороди и неко-
торое время сидела, изо всех сил хмурясь как можно суровей и величествен-
ней: ведь Волатерра — очень важная сторожевая башня, и поднимается она
над Дальним лесом, как сам Дальний лес поднимается по склону холма над
долиной. Ниже были видны холм Пука и все извивы ручья, который, выбе-
гая из Уиллингфордского леса, петляет между хмельниками, исчеза я из вида
за домом старого Хобдена на Кузнечном холме. С голого гребня, где стоит ве-
тряная мельница, налетел юго-западный ветер. А когда ветер бродит по лесу,
он точно обещает, что вот-вот случится что-то ужасно интересное. Вот поче-
му в ветреные дни в Волатерре всегда хочется вскочить на ноги и выкрикивать
строки из «Песен» в лад его шуму.
Уна достала из тайника рогатку Дэна и приготовилась оказать достойную
встречу войску Ларса Порсенны2
, крадущемуся по осеребренному ветром
осиннику у ручья. По долине прогремел сильный порыв ветра, и Уна произ-
несла нараспев:
До Остии Вербенна
Опустошил весь край,
Астур взял Яникулум,
Герои пали, знай!
Но ветер не бросился атаковать лес по-честному, а метнулся в сторону и за-
шумел листьями одинокого дуба на пастбище Глисона. Потом сделался совсем
маленьким и спрятался между травами, помахива я их метелками, как кошка
помахивает хвостом, готовясь прыгну ть.
1
Расположенный в горах Этрурии и окруженный высокими стенами, этот город
в античные времена был неприступной крепостью.
2
Ларс Порсенна — этрусский царь, воевавший с Римом в VI веке до н. э .
86
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
—
Привет, о Секст! К пенатам, —
пропела Уна, — вернулся ты своим! По-
что ж ты отвернулся? Ведь вот дорога
в Рим!
Она выстрелила в самое сердце зати-
шья — пусть-ка трусливый ветер выйдет
на бой, и за терном на паст бище кто-то
удивленно охнул.
— Да никак я пощекотала глисонов-
скую корову! — воскликнула она.
—
Ах ты раскрашенна я зверюш-
ка! — раздался чей-то голос. — Я нау-
чу тебя, как пускать в ход пращу против
своих господ!
Она осторожно поглядела вниз и
среди позднего вереска увидела молодо-
го человека в блестящих бронзовых до-
спехах. Особенно Уне понравился ог-
ромный бронзовый шлем с рыжим ло-
шадиным хвостом, которым играл ветер. Она услышала, как шуршат длинные
жесткие волосы, задева я посверкивающие оплечья.
—
А Фавн еще убеждал меня, будто раскрашенный народец переменил-
ся! — сказал молодой человек сам себе и вдруг увидел золотистую головку
Уны. — Ты не видела ту т раскрашенного метателя свинца? — крикнул он.
— Не-е-ет, — сказала Уна. — Но если вы видели пульку...
—
Видел? — воскликнул он. — Да она просвистела совсем рядом с моим
ухом.
— Так это я. Извините меня, пожалуйста.
— А разве Фавн не предупредил тебя, что я приду? — он улыбнулся.
— Нет. То есть если вы про Пака. Я подумала, что вы — глисоновская ко-
рова. Я ведь не знала, что вы... что вы... А кто вы?
Он весело засмеялся, показав ровный ряд великолепных зубов. Лицо
у него было смуглое, глаза темные, а брови смыкались над крупным носом
в одну мохнат ую черную черту.
— Зову т меня Парнезий. Был я цент урионом Седьмой когорты Тридцато-
го легиона — «Ульпия Виктрикс». Это ты метнула пульку?
— Да. Из рогатки Дэна, — ответила Уна. — Это наша катапульта.
— Катапульта! — повторил он. — Я в них кое-что понимаю. Ну-ка, покажи!
Зазвенев доспехами, щитом и копьем, он перескочил через неказист ую ог-
раду и поднялся в Волатерру молниеносно, как тень.
— Праща из раздвоенного сучка. Понятно! — воскликнул он и оттянул ре-
зинку. — Но эта растягивающаяся кожа — какой удивительный зверь дает ее?
87
ПАК С ХОЛМА ПУКА
— Это резинка. Пульку вкладываешь сюда и натягиваешь изо всех сил.
Он оттянул резинку, и она больно хлестнула его по ногтю большого пальца.
— Ка ждому свое оружие, — сказал он очень серьезно, отдава я рогатку. —
С большой машиной я справляюсь получше. Но игрушка занятна я. Волк,
правда, посмеется над ней. Ты разве не боишься волков?
— Тут их нет, — ответила Уна.
— Не верь этому! Волк , он как Крылата я Шапка — приходит, когда его не
ждут. Разве здесь не охотятся на волков?
— Мы вообще не охотимся, — сказала Уна, вспомина я слова взрослых. —
Мы фазанов оберегаем. Вы их видели?
— Я? — молодой человек снова улыбнулся и закричал по-фазаньи так по-
хоже, что из леса ему ответил настоящий фазан.
—
Фазан такой глупый расфуфыренный болт ун, — сказал он. — Ну про-
сто как некоторые римляне!
— Но ведь вы же и сам римлянин, правда? — сказала Уна.
— И да и нет! Я один из тысяч и тысяч, кто Рим видел только на картинах.
Моя семья много поколений жила на Вектисе. На Западном острове, вон там.
В ясную погоду его отсюда видно.
—
Вы про остров Уайт? Перед дождем он словно поднимается из моря,
и он хорошо виден с Даунсов.
— Вот-вот. Наша вилла на южном берегу острова, у Крутых Обрывов. По-
чти всем постройкам уже триста лет, а коровник с конюшней, где жил наш
предок, когда только поселился на острове, наверное, лет на сто старше. Ни-
как не меньше, потому что землю ему дал Агрикола1 при основании колонии.
Недурное местечко, хоть и маленькое. Весной фиалки цвет ут до самого пляжа.
Сколько раз я собирал там водоросли для себя и фиалки для матери под над-
зором нашей старой няни.
— А ваша няня была римлянкой?
— Нет, нумидийкой. Да будут боги к ней благосклонны! Милая коричневая
толстуха с языком, как коровий колоколец. Она была свободной. А ты, девочка?
—
Совсем-совсем, — ответила Уна. — Пока не позовут пить чай. Но ле-
том наша г увернантка не очень нас бранит, если мы опаздываем.
Молодой человек снова засмеялся — необидным сочувственным смехом.
—
Ах так! — сказал он. — Потому-то ты и в лесу! А мы прятались на об-
рывах.
— У вас тоже была гувернантка?
— Еще бы! И к тому же гречанка. Когда она искала нас среди дрока, то так
смешно подбирала платье, что мы не выдерживали и хохотали. А она грозила,
что выпорет нас. Но никогда пальцем нас не трогала, да будут боги к ней бла-
госклонны! Агла я была молодец, хоть и очень ученая.
— Но что вы у чили, когда... когда были маленьким?
1
Гней Юлий Агрикола — римский полководец, жил в I веке.
88
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
—
Древнюю историю, произведения классиков, арифметику и все такое.
Мы с сестренкой были тупицы, но мои два брата — старший и младший —
очень все это любили, а мат ушка, конечно, умом и знаниями могла потягаться
с кем угодно. Она была высокой, почти одного роста со мной и очень походи-
ла на новую стат ую у Западной дороги — на Деметру Корзинщицу, ну, ты зна-
ешь. И выдумщица! Как она умела нас рассмешить!
— Чем?
—
Особыми шу тками и присловиями, какие есть у любой семьи. Ты же
знаешь!
— Я знаю, что у нас они есть, но что и у других тоже, я не знала, — ответи-
ла Уна. — Расскажите про свою семью, ну пожалуйста!
— Дружные семьи все похожи. Матушка по вечерам сидела за пряжей, Аг-
лая читала у себя в уголке, отец проверял счета, а мы четверо бегали по дому.
Если мы очень шумели, отец говорил : «Тише! Тише, дети! Или вы не слыша-
ли, какие права есть у отца над детьми? Он может убить их, милые вы мои, за-
рубить мечом, и боги смотрят на это весьма одобрительно!» Тут матушка над
колесом прялки хмурила свой милый лоб и говорила: «Гм! Боюсь, в римские
отцы семейства ты не годишься!» Тут он свертывал свитки со счетами, кри-
чал: «А вот я тебе покажу!» — и... поднимал возню похуже нас всех.
—
Отцы это умеют... когда хотят, — сказала Уна, и глаза у нее искрились
смехом.
— Но ведь я же сказал, что все дружные семьи очень друг на друга похожи.
— А что вы делали летом? — спросила Уна. — Играли, как мы?
— Да. Ездили в гости к друзьям. На Вектисе волков нет. У нас было много
друзей, и мы могли ездить верхом сколько душе угодно.
— Как хорошо! — сказала Уна. — И так было без конца, правда?
— Не совсем, девочка. Когда мне исполнилось шестнадцать лет, у отца ра-
зыгралась подагра, и мы все поехали на воды.
— Какие воды?
— В Акве-Сулис. Туда все ездят. Попроси, чтобы ваш отец как-нибудь сво-
зил и вас.
— Но где это? Я не знаю, — сказала Уна. Молодой человек поглядел на нее
с удивлением.
— Акве-Сулис, — повторил он. — Лу чшие бани в Британии. Не уступают
римским, как мне говорили. Старые обжоры сидят в горячей воде, сплетнича-
ют, беседуют о политике. По улицам проходят военачальники в сопровожде-
нии стра жи, высокопоставленных чиновников несу т на носилках, а сзади ша-
гают их чванливые телохранители. Куда ни поглядишь, гадальщики, и золотых
дел мастера, и купцы, и бродячие философы, и продавцы перьев, и истинно
римские британцы, и истинно британские римляне, и замиренные т уземцы,
напускающие на себя цивилизованность, и евреи-проповедники, и... и еще
всякие интересные люди. Мы, молодежь, политикой, конечно, не интересова-
Это резинка. Пульку вкладываешь сюда и натягиваешь изо всех сил.
90
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
лись. Подагра нас не му чила. Сверстников у нас там было хоть отбавляй. И мы
не ску чали.
Но пока мы бездумно развлекались, моя сестренка познакомилась с сыном
важного чиновника с Запада — и через год вышла за него замуж. Мой млад-
ший брат, который всегда интересовался всякими растениями и корешками,
познакомился с первым врачом легиона из Города Легионов и решил стать во-
енным врачом. По-моему, это не занятие для человека благородного рожде-
ния, но... но ведь я не мой брат. Он уехал в Рим учиться медицине, и теперь
он — главный врач одного из египетских легионов — в Антиное, по-моему,
но я давно не полу чал от него известий.
Мой старший брат свел знакомство с греческим философом и сказал отцу,
что хочет жить в поместье и вести жизнь земледельца и философа. Видишь
ли, — молодой человек весело улыбнулся, — это был длинноволосый философ.
— А я думала, что все философы лысые! — сказала Уна.
—
Вовсе нет. Она была очень красива я. Я его ничуть не виню. И меня
очень обрадовало, что старший из нас решил жениться и остаться дома. Ведь я
сам мечтал о военной службе и всегда опасался, что мне придется сидеть дома
и управлять поместьем, а мой старший брат будет носить вот это!
Он пост у чал по своему большому блестящему щиту, который, казалось,
нисколько ему не мешал.
—
Так что мы были довольны, мы, молодежь, и ехали назад в Клаусент ум
по Лесной дороге тихо и спокойно. Но когда мы добрались до дома, Агла я,
наша наставница, сразу увидела, что с нами произошло. Помню, как она стоя-
ла в дверях, держа над головой факел, и смотрела, как мы поднимаемся по кру-
той дорожке от лодки. «О-о! — сказала она. — Уехали вы детьми, а вернулись
трое мужчин и одна женщина!»
Тут она поцеловала матушку, и мат ушка заплакала. Вот так, девочка, по-
ездка на воды решила судьбу нас всех.
Он встал и прислушался, опира ясь на щит.
— По-моему, это Дэн, мой брат, — сказала Уна.
—
Да. А с ним Фавн, — добавил он, глядя, как Дэн с Паком пробирают-
ся по роще.
— Мы пришли бы раньше, — крикнул Пак , — но красоты твоего родного
языка, о Парнезий, заставили сего юного гражданина на время забыть об играх.
Недоумение на лице Парнезия не исчезло, да же когда Уна объяснила:
—
Дэн сказал, что множественное число от «доминус» будет «доми-
но». А когда мисс Блейк покачала головой, ответил, что еще правильнее будет
«шашки». Ну и ему пришлось переписать весь урок два раза. Чтобы не дер-
зил, понимаете?
Дэн, запыхавшийся и красный, забрался на Волатерру.
—
Я почти всю дорог у бежал, — сказал он. — А потом меня перехватил
Пак. Как поживаете, сэр?
91
ПАК С ХОЛМА ПУКА
— Благодарю тебя, я здоров, — отве-
тил Парнезий. — Погляди-ка, я хотел на-
тяну ть лук Одиссея, но... — и он отогнул
большой палец.
— Очень больно было? Наверное, вы
отпустили слишком быстро, — сказал
Дэн. — Но Пак предупредил, что вы на-
чали рассказывать Уне историю...
—
Продолжай, о Парнезий, — пе-
ребил Пак, который тем временем рас-
положился на сухом суку над ними. —
Я буду изображать хор. Он тебя совсем
запутал, Уна?
— Ничу точки, вот только... Я не зна-
ла, где Ак... Ак... как-то там?
—
А! Акве-Сулис! Это Бат, где при-
думали батские сухарики. Но пусть герой
сам расска жет свою повесть.
Парнезий сделал вид, что хочет про-
нзить копьем ногу Пака, но Пак нагнул-
ся, ухватил конский хвост и стащил шлем с его головы.
—
Спасибо, потешник, — сказал Парнезий, встряхивая темными ку-
дрями. — Так прохладней. И будь другом, повесь его... — Он повернулся к
Дэну. — Я рассказывал твоей сестренке, как решил пойти в армию.
— А офицерский экзамен вы сдавали? — поспешно спросил Дэн.
— Нет. Я просто пошел к отцу и сказал, что хочу поступить в дакскую кон-
ницу (в Акве-Сулис я видел даков). Но он ответил, что службу мне следует на-
чать в римском легионе. А я, как и многие мои сверстники, не очень-то любил
все римское. Офицеры и чиновники, уроженцы Рима, смотрели на нас, уро-
женцев Британии, точно на варваров. Я так и сказал отцу.
«Я знаю, — ответил он, — но помни, мы все — побеги от старого корня
и должны служить Империи».
«Которой из двух? — спросил я. — Вы раскокали Орла до моего рожде-
ния».
«Что это за воровские выра жения?» — сказал отец. Он терпеть не мог
жаргонных словечек .
«Так ведь, отец, у нас есть император в Риме, — сказал я, — и уж не знаю
сколько их время от времени вдруг появляется в приграничных провинциях.
Так какому же мне служить?»
«Грациану, — сказал отец. — Он хотя бы смелый охотник».
«А как же! — ответил я. — Ведь он, кажется, уже совсем превратился
в скифа, любителя сырого мясца?»
92
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
«Где ты слышал такое?»
«В Акве-Сулис», — ответил я. И это была чистая правда. Наш замеча-
тельный император Грациан сделал своими телохранителями скифов, и они
разг уливали в меховых плащах, а он совсем на них помешался и одевался на их
манер. И это в Риме! Невообразимо! Ну как если бы мой отец выкрасился го-
лубой краской, точно т уземец какой-то.
«Одежда — это пустяки, — сказал отец. — Беда не в ней. А началась беда
до твоего рождения и до моего. Рим забыл своих богов и несет кару. Великая
война с раскрашенным народцем началась в тот самый год, когда храмы наших
богов были отстроены заново. А если обратиться к более далекому прошло-
му...» И он добрался до времен Диоклетиана1
. Послушав его, можно было во-
образить, будто сам Вечный Рим вот-вот погибнет потому лишь, что горстка
людей стала чуть шире смотреть на вещи.
Я об этом ничего не знал. Аглая истории нашей родины нас не учила. Для
нее, кроме ее древних греков, ничего не существовало.
«Для Рима нет надежды, — сказал отец в конце концов. — Он отринул
своих богов. Но если боги простят нас, живущих здесь, быть может, мы сохра-
ним Британию. Для этого мы должны усмирять раскрашенный народец. А по-
тому, Парнезий, я говорю тебе как отец : если ты хочешь служить в армии, твое
место на Стене среди мужчин, а не в городах среди женщин».
— На какой стене? — хором спросили Дэн и Уна.
—
Отец говорил про Адрианову Стену. О ней я расска жу вам позже. Ее
очень давно построили поперек Северной Британии от моря до моря, что-
бы закрыть все пути раскрашенному народцу — пиктам, как вы их называете.
Отец сражался в Большой войне с пиктами, котора я длилась более двадцати
лет. И он знал, что значит сражаться. Феодосий, один из великих наших пол-
ководцев, отогнал раскрашенных зверюшек далеко на север еще до моего ро-
ждения. На Вектисе, конечно, мы о них думать не думали. Но раз мой отец за-
говорил так, я поцеловал ему руку, готовый исполнить его приказания. Мы,
римляне, рожденные в Британии, почитаем своих родителей.
— Если бы я поцеловал папе руку, он бы засмеялся, — сказал Дэн.
—
Обычаи меняются, но, если ты перечишь отцу, боги этого не забудут.
Можешь не сомневаться. Убедившись, что я говорю серьезно, отец отправил
меня в Клаусент ум проходить муштру в казармах вспомогательных войск —
вторую такую компанию разных немытых и небритых варваров, отчищавших
песком панцири, найти в лагерях было бы затруднительно. Чтобы как-нибудь
их построить, каждого требовалось ткну ть палкой в живот и щитом в под-
бородок. Когда я освоился, инструктор поручил мне манипулу галлов и ибе-
рийцев (буянов из буянов), чтобы ошлифовать их перед отправкой на посты
вну три страны. Я старался изо всех сил, и как-то ночью, когда на вилле по со-
седству вспыхнул пожар, моя манипула самой первой добралась т уда и начала
1
Гай Аврелий Валерий Диоклетиан был императором с 284 до 305 года.
93
ПАК С ХОЛМА ПУКА
тушить огонь. Я заметил, что на лужайке, опираясь на палку, стоит какой-то
очень спокойный человек и смотрит, как мы передаем друг другу ведра от пру-
да до горящих стен. Наконец он спросил меня: «Кто ты?»
«Новобранец, жду назначения», — ответил я, понятия не имея, кто он
такой.
«Родился в Британии?» — говорит.
«Да, как ты в Испании», — говорю. Речь у него походила на ржание ибе-
рийскиго мула.
«А как ты себя называешь?» — спрашивает он, посмеива ясь.
«Как когда, — отвечаю. — То так, то эдак. А сейчас я занят». Он больше
ничего не говорил, пока мы не спасли пенаты — богов домашнего очага (хозяе-
ва виллы были людьми почтенными), а тогда пробурчал из-за лавровых кустов:
«Слушай, желторотый То-Так-То-Эдак. В будущем называй себя: центу-
рион Седьмой когорты Тридцатого легиона Ульпия Виктрикс. Это мне помо-
жет запомнить тебя. Твой отец и еще двое-трое называют меня Максим».
Он бросил мне отполированную палку, на которую опирался, и ушел. А я
стоял, совсем ошалев, точно он этой палкой ст укнул меня по лбу.
— Но кто он был? — спросил Дэн.
—
Сам Максим! Наш полководец.
Начальник над всеми войсками в Бри-
тании. Права я рука Феодосия в Пикт-
ской войне! И он не только самолично
дал мне жезл цент уриона, но и поднял
на три ступени в славном легионе! Но-
вичок обычно начинает с Десятой ко-
горты своего легиона, а потом уж под-
нимается до Девятой и выше.
—
Вы были довольны? — спросила
Уна.
— Очень. Я ведь думал, что Максим
отличил меня за мой подтяну тый вид и
красивую маршировку, но когда я при-
ехал домой, отец сказал мне, что слу-
жил под начальством Максима во вре-
мя Большой пиктской войны и попро-
сил его оказать мне покровительство.
— Какой же ты был еще ребенок! —
сказал Пак со своего насеста.
— Что так, то так, Фавн, — ответил
Парнезий. — Не упрекай меня за это.
Ведь скоро, свидетели боги, я забыл
про игры!
94
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
И Пак кивнул, подпирая коричневый подбородок коричневой рукой,
а его большие глаза не смеялись.
— Вечером перед моим отъездом мы принесли жертву нашим предкам —
простое скромное семейное жертвоприношение, но никогда еще я с таким
усердием не молился Добрым Теням. А у тром отправился с отцом на лодке
в Регнум, а отт уда через меловые холмы в Андериду. Вон там.
— Регнум? Андерида? — дети, задрав головы, посмотрели на Пака.
—
Регнум это Чичестер, — ответил он, указывая в сторону ветряной
мельницы. — А Андерида, — он махнул рукой на юг у себя за спиной, — это
Певенси.
— Опять Певенси! — воскликнул Дэн. — Где высадился Виланд?
—
И Виланд, и кое-кто еще, — сказал Пак. — Певенси немолод, даже
в сравнении со мной!
—
Тридцатый квартировал летом в Андериде, но моя когорта, Седьма я,
была на Стене, далеко на севере. Максим инспектировал вспомогательные
войска в Андериде, и мы жили у него, потому что они с отцом были старые
друзья. Но уже через десять дней я полу чил приказ отвести в мою когорту
тридцать солдат. — Он весело засмеялся. — Можно ли забыть первый по-
ход? Когда я вывел свою манипулу из северных ворот лагеря и мы отдали честь
страже и алтарю Победы перед ним, я был счастливее любого императора.
—
Как, как вы отдали честь? — воскликнули Дэн и Уна. Парнезий улыб-
нулся и встал, сверка я доспехами.
—
Вот так! — и он неторопливо проделал все великолепные движения
римского приветствия, которое завершается глухим звоном щита, возвраща-
ющегося на свое место за плечами.
— Хей! — сказал Пак. — Тут есть над чем подумать.
—
Мы вышли в полном вооружении, — сказал Парнезий, садясь, — но
когда дорога нырнула в Великий лес, мои люди полагали, что повесят там
щиты на вьючных лошадей.
«Нет! — сказал я. — Можете одеваться точно женщины в Андериде,
но пока вы со мной, доспехи и оружие вы будете нести сами!»
«Так ведь жарко же! — сказал кто-то. — А с нами нет лекаря. Что, если нас
свалит солнечный удар или лихорадка?»
«Умирайте! — ответил я. — Рим без вас обойдется. Щиты держать выше!
Копья тоже! Затяну ть ремни сандалий пот уже!»
«Не воображай, будто ты уже император Британии», — крикнул тот же
наглец. Я сбил его с ног тупым концом копья и объяснил этим римскорожден-
ным римлянам, что еще одно слово, и в манипуле на одного человека станет
меньше. И клянусь Светом Солнца, я сделал бы, как сказал! Мои необучен-
ные галлы в Клаусентиуме никогда себе такого со мной не позволяли.
И тут бесшумно, точно облачко тумана, из папоротника выехал Максим
(а за ним — мой отец) и остановил коня поперек Дороги. На нем был пурпур-
95
ПАК С ХОЛМА ПУКА
ный плащ, точно он уже стал
императором, а на ногах сапо-
ги из белой оленьей кожи с зо-
лотыми шнурками.
Мои солдаты попадали,
как... как куропатки.
Некоторое время он мол-
чал и щурился. Потом согнул
указательный палец, и мои
солдаты отошли... то есть от-
ползли в сторону.
«Встаньте на солнышке,
детки», — сказал он, и они
построились на мощеной до-
роге.
«Что бы ты сделал, не будь здесь меня?» — спросил он, глядя мне в глаза.
«Убил бы его», — ответил я.
«Так убей его сейчас, — сказал Максим. — Он не пошевелится».
«Нет, — сказал я, — при тебе я не начальник над моими солдатами. И буду
просто твоим палачом, если убью его теперь».
— Ты понимаешь, почему я так сказал? — Парнезий поглядел на Дэна.
— Да, — ответил Дэн. — Не знаю почему, только это было бы нечестно.
—
Вот и я так подумал, — сказал Парнезий. — Но Максим нахмурился.
«Ты никогда не будешь императором, — сказал он. — И даже военачальни-
ком не будешь».
Я промолчал, но мой отец был как будто доволен.
«Я приехал посмотреть на тебя напоследок», — сказал он.
«И посмотрел, — сказал Максим. — Твой сын мне никогда больше не по-
надобится. Он будет жить, и он умрет офицером легиона, а мог бы стать пре-
фектом одной из моих провинций. Теперь поешь и выпей с нами, — сказал
он. — Твои люди подождут, пока ты не кончишь».
Мои злополучные тридцать солдат стояли на жарком солнце, блестя, точ-
но винные бурдюки, а Максим отвел нас т уда, где его слуги приготовили еду.
Вино он смешивал сам.
«Через год ты будешь вспоминать, что сидел вот так с императором Бри-
тании и Галлии».
«Да, — сказал мой отец. — С двумя мулами ты справишься — с Галлией
и Британией».
«Через пять лет ты будешь вспоминать, что пил — он протянул мне в чаше
голубоват ую настойку бурачника, — с императором Рима!»
«Нет, с тремя мулами тебе не справиться. Они разорву т тебя на куски», —
сказал мой отец.
96
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
«А ты на Стене среди вереска будешь лить слезы, потому что твое понятие
о справедливости оказалось для тебя ва жнее милости римского императора!»
Я сидел и молчал. Полководцу, облаченному в императорский пурпур,
не возражают.
«Я не гневаюсь на тебя, — продолжал он. — Я слишком многим обязан
твоему отцу...»
«Ты мне ничем не обязан, кроме советов, которым никогда не следо-
вал», — вставил мой отец.
«...чтобы обойтись круто с кем-либо из вашей семьи. Я даже думаю, что
из тебя выйдет хороший трибун, но в той мере, в какой это зависит от меня, ты
будешь жить на Стене. И на Стене ты умрешь», — сказал Максим.
«Весьма возможно, — сказал отец. — Но очень скоро пикты, а с ними и их
друзья прорвутся на юг. Забрав все войска из Британии, чтобы они сделали тебя
императором Рима, ты не можешь рассчитывать, что на севере будет тихо».
«Я следую своей судьбе», — сказал Максим.
«Так следуй ей, — сказал отец, — и умри, как умер Феодосий».
«А! — сказал Максим. — Моего старого начальника убили, потому что он
служил Империи слишком уж верно! Да, меня мог ут убить — но не по этой
причине», — и он улыбнулся серой улыбкой, от которой у меня кровь похо-
лодела.
«Ну и мне пора следовать за моей судьбой, — сказал я. — Вести моих лю-
дей на Стену».
Максим посмотрел на меня долгим взглядом и слегка наклонил голову
к плечу на испанский манер.
«Следуй за ней, мальчик», — сказал он. И все.
Я был только рад поскорее убраться оттуда, хотя и собирался передать
всем домашним всякие приветы. Мои солдаты стояли, как стат уи, да же с ноги
на ногу в пыли не переступали, и я тут же увел их, а спину мне, точно вос-
точный ветер, все еще леденила эта страшная улыбка. Я не устроил ни одного
привала до заката, а тогда (он обернулся и посмотрел на холм Пука у себя за
спиной) мы остановились на ночлег вон там, — он указал на неровный зарос-
ший папоротником склон Кузнечного холма за домом старого Хобдена.
—
Там? Но ведь там нет ничего, кроме места, где прежде стояла кузница
и изготовлялись всякие вещи из железа, — объяснил Дэн.
— Прочные, хорошие вещи, — невозму тимо сказал Парнезий. — Мы по-
чинили там три ременные пряжки и укрепили наконечник копья. Кузницу
арендовал у властей одноглазый кузнец из Карфагена. Помню, мы называли
его Циклоп. Он продал мне ковер из бобровых шкур для моей сестренки.
— Но ведь кузницы там не могло быть! — настаивал Дэн.
—
А вот была! От алтаря Победы в Андериде до Первой кузницы в Лесу
двенадцать миль семьсот шагов. Это все есть в «Книге дорог». А свой первый
в жизни переход никто не забывает! По-моему, я мог у перечислить тебе все
97
ПАК С ХОЛМА ПУКА
дорожные посты отсюда и до... — Он
наклонился вперед, и в глаза ему удари-
ли лучи заходящего солнца.
Оно коснулось вершины холма Чер-
ри-Клак, лучи его пронзили Дальний
лес, а между стволами в самом его сер-
дце можно было увидеть багрянец, золо-
то и чернот у. А доспехи Парнезия слов-
но запылали огнем.
—
Погодите! — сказал он, подни-
ма я руку, и солнечный свет заискрился
в стеклянном браслете на ней. — Пого-
дите! Я вознесу молитву Митре!
Он встал и простер руки к западу,
произнося звонкие, как медь, велико-
лепные слова.
Запел и Пак голосом, как гремящий
колокол. Продолжа я петь, он скользнул
с Волатерры на землю и сделал знак де-
тям следовать за собой. Они послуша-
лись. Эти два голоса словно увлекали их вперед, и они шли под коричнево-
золотистыми лучами, прорывавшимися сквозь буковую листву, а Пак, шагая
между ними, пел что-то вроде:
Cur mundus militat sub vana gloria
Cujus prosperitas est transitoria?
Tam cito labitur ejus potentia
Quam vasa figuli quæ sunt fragilia.1
Они очутились перед маленькими запертыми воротами в изгороди, обе-
регавшей лес.
Quo Cæsar abiit celsus imperio?
Vel Dives splendidus totus in prandio?
Dic ubi Tullius...
2
1
Отчего мир, процветание которого преходяще,
Воюет, движимый тщеславием?
Могущество его столь же непрочно,
Как хрупкие глиняные горшки (лат.).
2
Куда ушел от власти своей Цезарь?
Или богач от роскошной трапезы?
Скажи, где Тулий... (лат.)
98
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Продолжа я петь, Пак взял Дэна за руку и повернул его к Уне в тот момент,
когда она вышла из калитки. Калитка захлопнулась за ней, и Пак тотчас бро-
сил над их головами листья Дуба, Ясеня и Терна, усыпляющие память.
— Ну и долго же ты! — сказала Уна. — Неужели не мог выбраться раньше?
—
Так я же все быстро переписал, — сказал Дэн, — и сразу пошел сюда,
но... но я не заметил, что уже так поздно. А ты где была?
— В Волатерре. Ждала тебя.
— Ну, прости, — виновато сказал Дэн. — Все эта противна я латынь.
БРИТАНО-РИМСКАЯ ПЕСНЯ
(406 год нашей эры)
В тебе не побывал мой дед,
Не кланялся камням твоим,
И мне тебя не видеть, нет,
Священный Рим —
Сын времени и мощных сил,
Людей творенье и богов.
Какое племя ты взрастил
Среди холмов!
Тех, чей теперь настал черед,
Мы, веруя в их стойкость, ждем.
Пусть доблесть римская живет
Всегда, во всем.
По всей Империи в сей час
Мы помним и средь бед лихих,
Что кровь твоя струится в нас,
Сынах твоих.
И от Семи Холмов вдали
Мы, умирая за тебя,
Огонь имперский сберегли,
Служа, любя.
Когда ради Лейлидж покинул я Рим
Военной дорогой на Римини,
Клялась, ее сердце будет моим,
Неси со щитом его хоть в Римини.
(Покуда Орлы еще в Римини!)
Во многих походах я побывал,
Британию с Галлией я повидал
И Понтийский брег, где падает снег,
Белый, как шейка Лейлидж.
(Холодный, как сердце Лейлидж!)
Британию с Галлией я потерял,
(Поющий словно обрадовался.)
Да это еще б ничего —
Я Рим потерял! Но хуже всего —
Я потерял Лейлидж!
Они услышали эт у песню у калитки Дальнего леса. И ту т же бросились
к своему тайному лазу. Проскользнули сквозь изгородь и чу ть было не
свалились на сойку, которая что-то склевывала с ладони Пака.
— Легче-легче! — сказал Пак. — Куда вы торопитесь?
— Так ведь Парнезий ждет! — ответил Дэн. — А мы только сейчас вспом-
нили вчерашнее. Это нечестно!
Пак , посмеиваясь, поднялся на ноги.
— Прошу прощения! Но перед тем, как дети, которые провели половину
дня со мной и римским центурионом, отправятся пить чай со своей гувернан-
ткой, им непременно следует принять успокоительную дозу магии. Э -эй, Пар-
незий! — крикнул он.
НА ВЕЛИКОЙ СТЕНЕ
100
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
— Я здесь, Фавн, — донесся ответ со стороны Волатерры.
Они увидели мерцание бронзовых доспехов у широкого комля бука и при-
ветственный блеск вскинутого огромного щита.
—
Я выгнал британцев! — Парнезий хохотал, как мальчишка. —Я занял
их высокие крепости. Но Рим милосерден. Взбирайтесь сюда!
Все трое последовали его приглашению.
—
А какую песню вы сейчас пели? — спросила Уна, не успев усесться по-
удобнее.
—
А! Да «Римини». В Империи все время где-нибудь рождаются такие
песенки. Полгода-год зара жают всех, как морова я язва, а потом, глядишь, ле-
гионы на марше поют уже какую-нибудь другую.
—
Расскажи-ка им про ваши марши, Парнезий. Нынче люди редко про-
ходят эту страну пешком из конца в конец, и уж тем более не одни раз, — ска-
зал Пак.
— Тем хуже для них. Что может быть прекраснее долгого марша, конечно,
когда ноги у тебя закалены! Выходишь с первым утренним туманом, а останав-
ливаешься через час после заката.
— Ну а ели вы что? — тут же осведомился Дэн.
—
Жирную свинину, фасоль и хлеб, а запивали тем вином, которое име-
лось в придорожных харчевнях. Но солдаты всегда всем недовольны. В пер-
вый же день мои люди принялись жаловаться на нашу молот ую водяными
мельницами муку. Дескать, она не така я сытна я, как грубая мука с римских
мельниц, где жернова вращают волы. Однако им пришлось и сходить за ней,
и есть ее.
— Сходить? Куда? — спросила Уна.
— На недавно изобретенную водяную мельницу под Кузнечным холмом.
—
Это же Кузнечная мельница! Наша мельница! — Уна поглядела на
Пака.
— Да, ваша, — сказал Пак. — А сколько ей лет, по- твоему?
— Не знаю. Но ведь сэр Ричард Далингридж говорил про нее, правда?
—
Конечно. И она была старой даже в его время, — ответил Пак. — На-
считывала без малого семь сотен лет уже тогда.
—
Ну, в мое время она была новой, — сказал Парнезий. — Мои солда-
ты глядели на муку, насыпанную в их шлемы, точно на гнездо гадюк, — что-
бы позлить меня. Но я поговорил с ними, и мы стали друзьями. Если уж при-
знаваться начистоту, они научили меня римскому шаг у. Понимаете, муштру я
ведь прошел с быстро марширующей вспомогательной пехотой. А легионер-
ский шаг — это совсем другое. Длинный неспешный шаг, который не меняет-
ся от восхода до захода солнца. «Римская кровь — римский шаг», как гласит
поговорка. Двадцать четыре мили за восемь часов, не меньше и не больше. Го-
лова поднята, копье у плеча, щит за спиной. Кожаный ворот открыт на шири-
ну ладони — вот как носят Орлов через Британию.
101
ПАК С ХОЛМА ПУКА
— А какие-нибудь приключения у вас были? — спросил Дэн.
— К юг у от Стены приключений не бывает, — ответил Парнезий. — Один
раз уже на севере мне пришлось предстать перед судьей. Вот, пожалуй, самое
страшное, что со мной слу чилось в пути. Какой-то бродячий философ насме-
хался над Орлами. Но я сумел доказать, что старик нарочно встал у нас на до-
роге. И судья сказал ему — по-моему, попрост у взяв из своей священной кни-
ги, — что молиться он может каким угодно богам, но Цезарю обязан возда-
вать должное почтение.
— И что вы сделали? — спросил Дэн.
—
Пошел дальше. Ну к чему мне раздумывать о подобных вещах? Мое
дело было добраться до моего поста. На это мне потребовалось двадцать дней.
Конечно, чем дальше на север, тем пустыннее становятся дороги. И вот
выходишь из лесов и поднимаешься на голые холмы, где в развалинах наших
былых городов воют волки. И ни красивых девушек, ни обходительных чи-
новников, которые в юности знавали твоего отца и приглашают тебя остано-
виться у них, никаких новостей ни в храмах, ни в придорожных гостиницах,
кроме скверных новостей о расплодившихся диких зверях. Тут встречаешь
охотников и звероловов, которые ведут скованных цепями медведей и волков
в намордниках, чтобы продавать их циркам. Твоя лошадь шарахается, и сол-
даты смеются.
Меняется и облик домов. Вместо окруженных садами красивых вилл —
маленькие крепости со сторожевыми башнями из серого камня и огромные
обнесенные каменными стенами овчарни, охраняемые вооруженными брит-
тами с северного побережья. За голыми домами среди голых холмов, где в бе-
гущих тенях облаков чудятся скачущие на тебя всадники, видны клубы чер-
ного дыма, поднимающегося над рудниками. А мощена я дорога все тянется
и тянется впереди, и ветер посвистывает у гребня твоего шлема, а по сторо-
нам — алтари давно забытых легионов и полководцев, и разбитые стат уи
богов и героев, и тысячи могил, из-за которых на тебя поглядывают лисицы
и зайцы. Раскаленный летом, ледяной в зимнее время огромный край лилово-
го вереска и разбитых камней!
И вот, когда тебе кажется, что ты уже достиг конца мира, ты видишь дым,
простирающийся с востока на запад насколько хватает глаз, а вскоре под
ним — тоже насколько хватает глаз — уже можно различить храмы, жилые
дома и театры, казармы и житницы, разбросанные, точно игральные кости,
прямо позади непрерывной, невысокой, то ныряющей вниз, в долину, то взбе-
гающей вверх по склону, то исчезающей, то видимой вновь линии башен. Это
и есть Стена!
— Ой! — сказали дети и перевели дух.
— Тут и правда можно ойкнуть, — заметил Парнезий. — Старые ветера-
ны, которые следовали за Орлами с ранней юности, говорили, что во всей Им-
перии нет ничего чудеснее первого взгляда на Стену.
102
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
—
Но ведь это какая-то ограда, — сказал Дэн. — Как кирпична я вокруг
огорода?
— Что ты! Это СТЕНА! По ее верху расположены башни с помещениями
для стражи, а между ними башни поменьше. Да же в самых узких местах по ней
мог ут пройти бок о бок три человека, сомкнув щиты. А по внешнему краю на-
стоящей, толстой стены тянется стенка высотой по шею человеку среднего ро-
ста, и издали видно, как над ней взад и вперед движутся шлемы часовых, точ-
но бусинки на нитке. Высота Стены — тридцать футов, а вдоль северной ее
стороны, обращенной к пиктам, тянется ров, где в землю вкопаны сломанные
лезвия старых мечей, обломки копий и железные ободья с колес, соединенные
цепями. Маленький народец тайком пробирается в ров, чтобы красть железо,
а потом делать из него наконечники для своих стрел.
Но не менее удивителен и город позади Стены. В давние времена с южной
стороны тоже были валы и рвы, и там никому не разрешалось ничего строить.
Но теперь валы по всей ее длине выровнены и застроены — узенький город
протянулся на восемьдесят миль. Нет, вы только представьте себе — шумя-
щий, бурлящий город петушиных боев, волчьей травли и конских состязаний
от Итуны на западе до Сегедунума на холодном восточном берег у! По одну
сторону вереск, леса и развалины, где прячу тся пикты, а по другую — город,
длинный, как змея, и опасный, как змея. Да-да, змея, нежащаяся у нагретой
солнцем стены.
Моя когорта, сказали мне, стояла в Хунно, где Большая северна я дорога
ведет сквозь Стену в провинцию Валенсия! Мы направились по дороге в го-
род Хунно и просто окаменели от изумления. Это была сущая ярмарка, где со-
брались люди со всех концов Империи. Кто у частвовал в конских бегах, кто
смотрел, как медведя травят собаками, и множество народу толпилось во рву,
где дрались пет ухи. Юноша, немногим старше меня, придержал лошадь рядом
с моей — я понял, что он офицер — и спросил, чего я ищу.
«Мой пост», — ответил я и показал ему свой щит.
Парнезий поднял широкий щит. Три «X» на нем напоминали буквы на
бочонке с пивом.
«Счастливое предзнаменование! — сказал юноша. — Твоя когорта зани-
мает башню, соседнюю с нашей, но сейчас они все смотрят пет ушиный бой.
Тут веселое местечко. Пойдем, обмоем Орлов!» Он приглашал меня выпить
с ним вина.
«Только когда я устрою своих солдат», — ответил я. Меня мучили гнев
и стыд.
«Скоро ты забудешь всю эт у чепуху, — ответил он. — Но не мне гасить
твои надежды. Поезжай до стат уи богини Ромы. Ты ее сразу увидишь. У Боль-
шой дороги в Валенсию!» — он засмеялся и отъехал.
Я увидел статую примерно в четверти мили дальше, и мы направились
туда. Некогда Больша я северная дорога проходила сквозь арку под ней, но те-
Это и есть Стена!
104
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
перь из-за пиктов арка была замурована, и кто-то написал на глухой стенке:
«Конец!» Мы словно вошли в пещеру. Мы одновременно ударили древками
копий о землю — моя манипула из тридцати человек, — но никто к нам не вы-
шел. Сбоку виднелась дверь с нашим номером на ней. Мы вошли и наткнулись
на спящего повара. Я разбудил его и приказал приготовить нам еду, а сам под-
нялся на верх Стены и оглядел край пиктов по т у ее сторону. И я... я задумал-
ся, — сказал Парнезий. — Замурованна я арка и «Конец» на замкнувшей ее
кладке ошеломили меня. Ведь я еще был почти мальчик.
—
Бедненький! — сказала Уна. — Но ведь вы опять почувствовали себя
счастливым, правда? После того, как хорошо по... — Дэн толкнул ее локтем.
—
Счастливым? — повторил Парнезий. — Когда легионеры моей ко-
горты вернулись с пет ушиного боя даже без шлемов, держа под мышкой сво-
их птиц, и спросили, а кто я такой? Нет, я не почувствовал себя счастливым,
но и моя нова я когорта тоже!
Мат ушке я писал, что очень счастлив, но, друзья мои, — он прижал ладони
к обна женным коленям, — даже худшему враг у не пожелаю страдать так, как я
страдал в первые месяцы на Стене. Вспомните хотя бы то, что среди офицеров
там мало нашлось бы таких (кроме меня, но ведь и я впал в немилость у Мак-
сима, моего полководца, в чем я не сомневался), кто не был бы повинен в чем-
то скверном или преступно глупом. Либо он убил кого-то, либо брал взятки,
либо непристойно вел себя перед судьей, либо богохульствовал, за что и был
отправлен на Стену, укрываться там от позора или страха. И солдаты были та-
105
ПАК С ХОЛМА ПУКА
кими же. Вспомните, что охрану Стены несли люди, набранные со всех угол-
ков, из всех племен Империи. Башни, да же соседние, говорили на разных язы-
ках и поклонялись разным богам. Лишь в одном мы были равны: к какому бы
оружию мы ни привыкли прежде, на Стене все мы стали лу чниками, как ски-
фы. Пикт не может убежать от стрелы или поднырну ть под нее. Он сам лу ч-
ник. Так ему ли не знать!
— Наверное, вы все время сражались с пиктами! — сказал Дэн.
— Пикты сражаются редко. Первого незамиренного пикта я увидел толь-
ко через полгода. Ру чные пикты говорили, что те все ушли на север.
— Какие ручные пикты? — спросил Дэн.
— Это пикты (и таких много), которые немножко говорят на нашем языке
и пробираются за Стену с лошадьми или волкодавами для прода жи. Человек
без лошади, собаки, а главное, без друга, неминуемо погибает. Боги ниспосла-
ли мне всех трех, и нет дара выше, чем дружба. Вспомни про это, — Парнезий
повернулся к Дэну, — когда вырастешь. Ибо судьбу твою определит первый
настоящий друг.
— Он тебе втолковывает, — вставил Пак, ухмыляясь, — что ты, когда вы-
растешь, найдешь себе неплохих друзей, если сам будешь расти неплохим че-
ловеком. А если ты поросенок, то и друзья твои будут свиньи. Слушайте поу-
чение благочестивого Парнезия о дружбе!
— Ну, не так уж я благочестив! — ответил Парнезий. — Но я знаю, что та-
кое истинная добродетель, а мой друг, хотя у него и отняли надежду, был в де-
сять тысяч раз лу чше меня... Перестань смеяться, Фавн!
—
О Юность Вечная и Всеверяща я! — воскликнул Пак, покачива ясь на
суку над ними. — Так расскажи им про своего Пертинакса.
—
Это друг, которого ниспослали мне боги, — юноша, который указал
мне дорогу в тот день, когда я добрался до Стены. Годами он был лишь нем-
ногим старше меня и командовал когортой Августы Виктории в соседней
башне, а также нумидийцами. Но в добродетели он превосходил меня бес-
конечно.
— Так почему же он служил на Стене? — быстро спросила Уна. — Они же
там все совершили что-то дурное, вы сами сказали!
—
Его отец умер, а его дядя в Галлии, очень богатый, притеснял его мать.
Когда Пертинакс вырос и узнал про это, дядя поспешил хитростью и силой
спровадить его на Стену. Мы познакомились на церемонии в нашем храме.
В полной тьме. Принесение в жертву быка, — докончил Парнезий, обраща-
ясь к Паку.
—
А-а! — Пак повернулся к детям. — Вам это трудно понять. Парнезий
хотел сказать, что познакомился с Пертинаксом в церкви.
—
Да. В нашей Священной пещере, и оба одновременно получили сте-
пень грифона. — Парнезий поднес руку к шее. — Он уже два года жил на Сте-
не и хорошо знал пиктов. Он научил меня носить вереск.
106
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
— Как это? — спросил Дэн.
— Ходить на охот у в край пиктов с ручным пиктом. Можно ничего не опа-
саться, пока ты его гость и носишь веточку вереска, приколот ую так , чтобы ее
было хорошо видно. Тот, кто отправился бы на охот у один, был бы непремен-
но убит — если бы прежде не угодил в трясину. Только пикты умеют выбирать
дорог у среди черных неприметных трясин. Старик Олло, одноглазый сухонь-
кий пикт, у которого мы покупали местных лошадок, стал нашим хорошим
другом. Вначале нам просто хотелось немножко отдохну ть от этого мерзко-
го города, поболтать о доме, о родных. Но потом Олло научил нас охотиться
на волков и на мог у чих благородных оленей с рогами, как еврейские семисвеч-
ники. Римскорожденные офицеры морщились, но мы предпочитали вереск
их забавам. Поверь мне, — Парнезий опять повернулся к Дэну, — пока маль-
чик скачет на лошади за оленем, ему не угрожает никакая скверность. Пом-
нишь, о Фавн, — он посмотрел на Пака, — маленький алтарь, который я воз-
двиг лесному Пану у сосняка за ручьем?
—
Который? Каменный со строкой из Ксенофонта?1 — спросил Пак но-
вым голосом.
—
Нет. Что я знаю о Ксенофонте? Тот поставил Пертинакс, когда пора-
зил стрелой своего первого зайца. А мой я сложил из круглой гальки в па-
мять своего первого медведя. Я потратил на его постройку целый счастливый
день. — Парнезий быстро повернулся к детям. — Вот так мы и жили на Сте-
не два года: редко-редко стычки с пиктами, и часто — охота в краю пиктов
со стариком Олло. Он порой называл нас своими детьми, и мы привязались
и к нему и к его варварам, хотя не позволяли им раскрасить нас на пиктский
манер. Узоры эти человек носит до смерти.
— А как это делается? — спросил Дэн. — Вроде татуировки?
—
Они прокалывают кожу, пока не проступит кровь, и втирают раз-
ноцветные соки растений. Олло ото лба до лодыжек был голубым, зеленым
и алым. Он говорил, что этого требует его религия (Пертинакс очень интере-
совался такими вещами), а когда мы лу чше узнали друг друга, он начал расска-
зывать нам, что происходит в Британии к юг у от Стены. А у нас за спиной в те
дни творилось немало всякого. И клянусь Светом Солнца, — произнес Пар-
незий с жаром, — маленький народец чего только не ведал! От Олло я узнал,
когда Максим отправился в Галлию после того, как объявил себя императором
Британии, и какие войска и каких переселенцев он взял с собой. Известия об
этом на Стене мы получили только пятнадцать дней спустя. От Олло я узна-
вал, какие войска Максим ка ждый месяц забирает из Британии, чтобы завое-
вать Галлию. И каждый раз цифры оказывались точными. Поразительно. А те-
перь я расскажу еще об одной странной вещи.
Он сплел пальцы на коленях и откинул голову на изгиб щита за спиной.
1
Ксенофонт — древнегреческий писатель, историк и полководец, жил в V–IV ве-
кахдон.э.
107
ПАК С ХОЛМА ПУКА
—
На исходе лета, когда грозят
первые заморозки и пикты убива-
ют своих пчел, мы втроем отправи-
лись на волчью травлю с новыми со-
баками. Ру тилиан, наш начальник,
дал нам десятидневный отпуск, и мы
выехали за Вторую Стену, за преде-
лы провинции Валенсия1
. Ещедопо-
лудня мы добыли волчицу, и Олло,
снимая с нее шкуру, вдруг погля-
дел на меня и сказал: «Когда ты бу-
дешь начальником Стены, дитя мое,
об этой утехе тебе придется забыть!»
С тем же успехом меня могли бы
сделать префектом Нижней Галлии,
а потому я сказал со смехом: «Подо-
ждем, пока меня не сделают началь-
ником». Но Олло ответил: «Нет,
не жди! Послушайте моего совета,
вы оба, и отправляйтесь домой!»
«У нас нет дома, — сказал Пер-
тинакс. — И ты знаешь это не хуже
нас. Мы оба конченые люди. Боги
повернули большие пальцы вниз2
. Только люди без надежды решатся рискну ть
жизнью и ездить на твоих лошадях». Старик коротко засмеялся, как в обычае
у пиктов — точно лисица лает морозной ночью. «Вы мне оба по сердцу, —
сказал он. — Ну и конечно, тому немногому, что вы знаете об охоте, обучил
вас я. Послушайте моего совета и возвращайтесь домой».
«Мы не можем, — ответил я. — Я в немилости у моего полководца,
а у Пертинакса есть дядя».
«О его дяде я ничего не знаю, — сказал Олло, — но на твою беду, Парне-
зий, твой полководец думает о тебе слишком хорошо».
«Богиня Рома! — воскликнул Пертинакс и сел прямо. — Неужто, старый
барышник, ты способен догадаться, о чем думает Максим?»
Но т у т (вы же знаете, как эти зверюги умеют подкрадываться, когда чело-
век ест) позади нас вдруг выскочил матерый волк, и наши собаки кинулись
за ним, ну а мы — за ними. Он бежал прямо на закат и увел нас далеко от зна-
комых мест. Наконец впереди показались длинные мысы, вторгающиеся в из-
вилистый залив, а на серых песках прямо под нами мы увидели вытащенные
1
Валенсия — провинция в Римской Британии, о ее месте ученые до сих пор спорят.
2
Этот жест означает немилость. Так зрители в цирке приговаривали гладиаторов
к смерти.
108
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
из воды корабли. Сорок семь насчитали мы — не римских галер, но кораблей
с вороновыми крыльями, кораблей с Севера, где Рим не правит. На кораблях
сновали люди, и солнце вспыхивало на их шлемах — крылатых шлемах рыже-
волосых людей с Севера, где Рим не правит. Мы следили за ними, мы считали,
и мы дивились, ибо хотя до нас доходили слухи о Крылатых Шапках, как их
называли пикты, но видеть их нам прежде не доводилось.
«Уезжайте! Уезжайте! — сказал Олло. — Мой вереск здесь вам не защита.
Нас всех убьют!» — колени у него дрожали, как и голос. Мы поскакали обрат-
но — через вересковые пустоши, залитые лунным светом, а перед зарей наши
бедные лошади наткнулись на какие-то развалины.
Когда мы проснулись, совсем окостенев от холода, Олло разбалтывал муку
в воде. В краю пиктов костры зажигают только рядом с селениями. Они все
время сигналят друг другу дымами, и неизвестный дым выгоняет их на вереск,
точно рассерженных пчел. А уж жалить они умеют!
«То, что мы видели вчера, был торг, — сказал Олло. — Просто торг».
«Не люблю ложь на пустой желудок, — сказал Пертинакс. — И наверное,
вон там (глаза у него были орлиные!) тоже торг?» — он указал на дым, подни-
мавшийся над вершиной дальнего холма. Шла «перекличка пиктов», как мы
выражались: клуб дыма, двойной клуб, двойной клуб и клуб! Для этого пикты
то накрывают костер мокрой шкурой, то поднимают ее.
«Нет, — сказал Олло, убирая миски в сумку. — Это для вас и для меня.
Судьба ваша решилась. Едем».
Мы поехали. Когда носишь вереск, то слушаешься своего пикта — но этот
гнусный дым поднимался в двадцати милях от нас у самого восточного бере-
га, день же был жаркий и душный, точно баня.
«Что бы ни произошло, — сказал Олло под фырканье наших лошадей, —
я хочу, чтобы вы меня помнили».
«О, я не забуду! — ответил Пертинакс. — Ты оставил меня без завтрака».
«Что для римлянина горсть толченого овса? — сказал Олло и засмеял-
ся своим смехом-несмехом. — Что бы ты делал, если бы ты был горстью овса
и тебя растирало бы между верхним и нижним жерновами мельницы?»
«Я Пертинакс, а не отгадчик загадок», — сказал Пертинакс.
«Ты глупец, — сказал Олло. — Твоим богам и моим богам угрожают чу-
жие боги, а ты только смеешься!»
«Те, кому грозят, живу т долго», — сказал я.
«Молю богов, чтобы это было так, — сказал он. — Но я еще раз прошу вас
не забывать меня».
Мы поднялись на последний дышащий жаром холм и увидели в трех-четы-
рех милях перед собой восточное море. Там на якоре стояла небольша я тор-
гова я галера, какие строят в Северной Галлии, сходни были поставлены, па-
рус полуспущен, а прямо под нами в лощине, держа за повод низкорослую ло-
шадь, в полном одиночестве сидел Максим, император Британии! Одет он
109
ПАК С ХОЛМА ПУКА
был как охотник и опирался на пал-
ку, но я сразу узнал эту спину и пре-
дупредил Пертинакса.
«Ты обезумел даже больше
Олло! — сказал он. — Вам обоим
солнце голову напекло!»
Максим не шевельнулся, пока
мы не остановились перед ним.
А тогда он оглядел меня с головы до
ног и сказал:
«Опять ты голоден? Видно, мне
судьба кормить тебя при каждой на-
шей встрече. У меня с собой кое-ка-
кие припасы. Олло приготовит нам
поесть».
«Нет,
—
ответил Олло.
—
Вождь в своей стране не прислужи-
вает странствующим императорам.
Я накормлю двух моих детей без
твоего дозволения», — и он начал
раздувать тлеющие угли костра.
«Я ошибся, — сказал Пертинакс. — Безумны мы все. Так говори же, о бе-
зумец, именующий себя императором!»
Максим улыбнулся своей страшной улыбкой, не разжимая г уб, но два года
на Стене от у чают человека бояться взглядов и улыбок. И я не испугался.
«Я назначил тебе, Парнезий, жить и умереть цент урионом на Стене, —
сказал Максим. — Но, судя вот по этому, ты умеешь не только рисовать,
но и думать», — он порылся у себя на груди и вытащил свиток писем, которые
я посылал домой с рисунками пиктов, медведей и разных людей, встреченных
мною на Стене. Матушка и сестренка всегда любили мои рисунки.
Он протянул мне рисунок, который я подписал : «Солдаты Максима».
Над подписью тянулся ряд толстопузых винных бурдюков, и старикашка
врач из лазарета в Хунно обнюхивал их. Всякий раз, когда Максим забирал
войска из Британии, чтобы вести завоевание Галлии, он присылал гарнизо-
нам вино — наверно, чтобы они не роптали. На Стене мы называли бурдюки
«Максимами». Да-да! И я увенчал их императорскими шлемами.
«Не столь давно, — продолжал он, — о таких, как ты, доносили Цезарю
за более безобидные шу тки!»
«Твоя правда, Цезарь, — сказал Пертинакс. — Но ты забыл, что это было
до того, как я, друг твоего друга, нау чился метать копье без промаха!»
Он не прицелился копьем в Максима, но покачивал его на ладони — вот
так!
110
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
«Я говорил о днях былых, — сказал Максим, да же бровью не поведя. —
В нынешние времена можно только радоваться, если находятся мальчики,
способные думать сами за себя... а также их друзья, — он кивнул на Пертинак-
са. — Письма мне, Парнезий, одолжил твой отец, так что тебе меня опасать-
ся не надо».
«Совершенно не надо», — повторил Пертинакс, погла живая наконечник
своего копья.
«Я был вынужден уменьшить гарнизоны в Британии, потому что мне нуж-
ны войска в Галлии. Теперь я приехал снять войска со Стены».
«Желаю тебе всяческого удовольствия от них, — сказал Пертинакс. —
Мы — мусор Империи, люди без надежды. Я бы скорее доверился пригово-
ренным к смерти преступникам».
«Ты так считаешь? — спросил Максим совершенно серьезно. — Но ведь
это лишь до тех пор, пока я не завоюю Галлию. Всегда приходится рисковать
своей жизнью, или своей душой, или душевным покоем... или еще каким-ни -
будь пустяком».
Олло принес от костра шипящее оленье мясо. И первым подал его нам.
«А! — сказал Максим, ожидая своей очереди. — Вижу, вы т ут у себя. Что
же, вы это заслужили. Мне говорили, что у тебя среди пиктов много привер-
женцев, Парнезий».
«Я с ними охочусь, — ответил я. — Может, у меня найдется два-три друга
на вересковых пустошах».
«Среди всех вас, закованных в доспехи, только они нас понимают», —
сказал Олло и начал длинное восхваление наших редкостных достоинств.
Как, например, мы год назад спасли одного из его внуков от волка.
— А вы спасли? — спросила Уна.
—
Да, но не о том речь. Пестрый старичок ораторствовал, как Цицерон.
Превознес нас до небес. А Максим не отрывал взгляда от наших лиц.
«Довольно! — перебил он. — Я послушал, что Олло говорит о тебе, а те-
перь хочу послушать, что ты скажешь о пиктах».
Я рассказал ему все, что мне было известно, а Пертинакс добавлял. От пик-
та не надо ждать ничего плохого, если потрудиться узнать, чего он хочет. На нас
они озлоблены только потому, что мы сжигаем их вереcк. Два жды в год весь
гарнизон Стены торжественно выжигал вереск на десять миль к северу. Рути-
лиан, наш начальник, называл это очищением края. Пикты, разумеется, успе-
вали бежать, а мы в конечном счете только уничтожали летом цветки, с кото-
рых их пчелы собирают мед, а весной разрушали овечьи загоны.
«Верно-верно, — сказал Олло. — Как можем мы делать свое священное
вересковое вино, если вы сжигаете пастбища наших пчел?»
Разговаривали мы очень долго. Максим задавал въедливые вопросы,
и было ясно, что он знает о пиктах много, а думает о них еще больше. Затем он
спросил меня: «Если я поручу тебе править провинцией Валенсия, сумеешь
111
ПАК С ХОЛМА ПУКА
ты добиться, чтобы среди пиктов не было недовольства, пока я не завоюю Гал-
лию? Повернись так, чтобы не видеть лица Олло, и говори, что думаешь сам».
«Нет, — ответил я. — Эту провинцию восстановить нельзя. Пикты слиш-
ком долго оставались свободными».
«Оставь им их советы старейшин и пусть набирают своих воинов сами, —
сказал он. — Вожжи ты натягивать не будешь, я знаю».
«Да же и так — нет, — сказал я. — Во всяком слу чае, сейчас. Слишком дол-
го мы их угнетали, и они еще многие годы будут чураться всего римского».
У меня за спиной старик Олло пробормотал: «Умница!»
«Так что же ты посовет уешь, — спросил Максим, — чтобы держать Север
мирным, пока я не овладею Галлией?»
«Оставить пиктов в покое, — ответил я. — Не выжигать вереск и — они
зверюшки незапасливые — присылать им иногда корабль-другой с зерном».
«И пусть его распределяют их собственные люди, — вставил Перти-
накс, — а не какой-нибудь вороватый писец-грек».
«Да. И разреши им приходить в наш лазарет, когда они болеют», — до-
бавил я.
«Но они предпочт ут смерть, разве нет ?» — сказал Максим.
«Нет, если их приведет Парнезий, — сказал Олло. — В двадцати ми-
лях вокруг я мог у назвать тебе двадцать пиктов, побывавших в волчьих зубах
и медвежьих ког тях. Но Парнезий должен остаться с ними в лазарете, не то
они сойдут с ума от страха».
«Так-так! — сказал Максим. — Как всегда в этом мире, всю работ у дол-
жен делать один человек. И по- мо-
ему, человек этот — ты».
«Мы с Пертинаксом одно», —
сказал я.
«Как тебе угодно, при условии,
что работа будет делаться. Олло, ты
знаешь, что я не злоумышляю на
твоих соплеменников. Оставь нас
поговорить с глазу на глаз», — ска-
зал Максим.
«К чему? — возразил Олло. —
Я зерно между верхним и нижним
жерновами. И должен знать, что за-
думал нижний жернов. Эти дети го-
ворили правду — в той мере, в ка-
кой она им известна. Я, вождь, скажу
тебе остальное. Меня тревожат севе-
ряне», — он скорчился, точно заяц
в вереске, и покосился через плечо.
112
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
«И меня, — сказал Максим. — Иначе меня здесь не было бы».
«Слушай, — сказал Олло. — Давным-давно Крылатые Шапки, — он го-
ворил про северян, — приплыли к нашим берегам и сказали: „Рим шатается!
Опрокиньте его!“ Мы восстали против вас. Вы прислали войско. Мы были
разбиты. И тогда мы сказали Крылатым Шапкам: „Вы лжецы! Воскресите на-
ших воинов, которых убил Рим, и мы вам поверим!“ И они уплыли, присты-
женные. А теперь они дерзко вернулись и рассказывают нам т у же старую сказ-
ку — и мы начинаем ей верить, — что Рим шатается!»
«Дай мне три года мира на Стене, — вскричал Максим, — и я покажу тебе
и всем воронам, как они лг ут!»
«И я хотел бы того же! И я хотел бы спасти оставшееся зерно от жерновов.
Но вы пронзаете стрелами нас, пиктов, когда мы приходим взять немножко же-
леза из Железного Рва. Вы грозите нам вашими огромными катапультами. А по-
том укрываетесь за Стеной и сжигаете нас греческим огнем. Как же я заставлю
наших юношей не слушать Крылатых Шапок , и особенно зимой, когда мы го-
лодаем? Мои юноши скажут : „Рим не в силах ни сражаться, ни управлять. Он
забирает своих воинов из Британии. Крылатые Шапки помогут нам опроки-
нуть Стену. Скажем им тайные пути через трясины!“ Я ли хочу этого? Нет! —
он зашипел и плюнул, как гадюка. —-
Я сохраню тайны моего народа, пусть
меня жгут живьем. Эти дети здесь сказали правду. Оставь нас, пиктов, в покое.
Умиротворяй, лелей, подкармливай нас издали, спрятав руки за спину. Парне-
зий нас понимает. Поставь его начальником над Стеной, и я удержу моих юно-
шей, — он начал загибать пальцы. — Первый год без труда, второй год с трудом,
третий год... быть может! Видишь, я даю тебе три года! Если и тогда ты не пока-
жешь нам, что Рим силен воинами и грозен оружием, Крылатые Шапки, говорю
тебе, нападут на Стену с обоих морей и будут сражаться, пока не встретятся на ее
середине, и вам придет конец. Об этом я горевать не стал бы, но я слишком хо-
рошо знаю, что тогда нам, пиктам, тоже придет конец. Крылатые Шапки сотрут
нас вот так!» — и он подбросил в воздух горстку пыли.
«О богиня Рома! — сказал Максим про себя. — Всегда всю работ у должен
делать один человек — всегда и везде!»
«А жизнь одного человека тоже одна, — сказал Олло. — Ты император,
но ты не бог. Ты можешь умереть».
«Об этом я тоже думал, — ответил он. — Ну хорошо. Если этот ветер не
стихнет, к у тру я буду у восточного конца Стены. Значит, завтра я увижу вас
и назначу начальниками Стены».
«Погоди, Цезарь, — сказал Пертинакс. — У каждого человека есть своя
цена. Я еще не куплен».
«И ты тоже начинаешь с того, что торгуешься? — сказал Максим. — Ну?»
«Рассуди меня с моим дядей Исением, дуумвиром1 Дивиона в Галлии».
1
Дуумвиры — так назывались в Древнем Риме два человека, которым государство
поручало выполнять какое-нибудь дело совместно. Вместе они составляли дуумвират.
113
ПАК С ХОЛМА ПУКА
«Ты просишь всего лишь одну
жизнь? Я думал, речь пойдет о деньгах
или должности. Конечно, ты ее полу-
чишь. Напиши его имя на этой таблич-
ке. На красной ее стороне. Другая — для
живых!» — и Максим протянул ему та-
бличку.
«Мертвый он мне ни к чему, — ска-
зал Пертинакс. — Моя мать вдова. А я
далеко. И не знаю, выплатил ли он ей
всю ее вдовью часть».
«Не важно. Моя рука достаточно
длинна. Мы проверим счета твоего дяди,
когда придет время. А теперь прощайте,
начальники Стены. До завтра!»
Мы смотрели, как он идет через ве-
реск к галере, становясь все меньше.
Справа и слева от него за камнями пря-
тались пикты — десятки и десятки их.
Но он смотрел прямо перед собой. Га-
лера повернула на юг, подставив развер-
ну тый полностью парус вечернему бри-
зу. Мы смотрели, как он выходит в море, и молчали. Мы понимали, что земля
редко рождает таких людей, как этот человек.
Потом Олло привел лошадей и держал их, ожида я, пока мы сядем в седло.
Никогда прежде он этого не делал.
«Подожди немножко», — сказал Пертинакс и, нарезав куски дерна, по-
строил из них маленький алтарь, усыпал его цветками вереска, а сверху поло-
жил письмо девушки из Галлии.
«Что ты делаешь, друг мой?» — спросил я.
«Приношу жертву моей мертвой юности», — ответил он, а когда пла-
мя пожрало письмо, растер пепел каблуком. Мы сели на лошадей и поехали
к Стене, начальниками которой должны были стать.
Парнезий умолк. Дети сидели тихо-тихо и даже не спросили, что было
дальше. Пак кивнул и махнул рукой в сторону изгороди.
— Прошу прощения, — шепнул он, — но уходите.
— Мы его рассердили? — спросила Уна. — Он стал какой-то далекий и...
и... задумчивый.
— Нет, что ты! Погодите до завтра. Это недолго. И не забудьте, что вы иг-
рали в «Песни Древнего Рима».
И едва они нырнули в свой лаз, над которым росли Дуб, Ясень и Терн, как
в их памяти ничего другого не осталось.
114
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
ПЕСНЯ МИТРЕ
Митра, Бог Утренний, снова трубы гремят на Стене.
Рим многих народов превыше, но Ты надо всем в вышине.
Окончена перекличка, и мы разошлись по постам.
Митра, Ты тоже воин, на день этот силы дай нам.
Митра, Бог Полуденный, пламя лучи Твои льют.
Шлемы нам лбы обжигают, сандальи нам ноги жму т.
Сейчас, когда дрема сковала весь вересковый край,
Митра, Ты тоже воин, нам клятвы нарушить не дай!
Митра, Бог Предвечерний, в конце дневного пу ти
На Запад уходишь бессмертным, чтоб снова бессмертным взойти.
И вот составлены копья, вино разливать пора.
Митра, Ты тоже воин, с нами пребудь до у тра.
Митра, Бог Полуночный, заколот могу чий бык,
Сынов своих узри во мраке, их жертву прими в этот миг.
Много дорог Ты создал, и свет может каждый узреть.
Митра, Ты тоже воин, достойно нам дай умереть!
Следующий день принес им, как они выражались, вольные часы. Папа
и мама отправились с визитами, мисс Блейк отправилась на велосипед-
ную прог улку, и до восьми часов они остались без надзора.
Когда они вежливо проводили своих дорогих родителей и свою дорог ую
наставницу за порог, садовник дал им сверну тый капустный лист, полный ма-
лины, а Эллен — припасы для вольного чая. Малину они съели т у т же, чтобы
не передавить ягоды, а капустным листом думали поделиться с Тремя Коро-
вами в Театре, но по дороге наткнулись на мертвого ежа, которого ну просто
необходимо было похоронить, и капустный лист оказался т ут очень кстати.
Они пошли дальше к Кузнечному холму, и старик Хобден оказался дома,
как и его сын, Пчелинец, у которого в голове не все ладно, но зато он может
брать пчелиный рой голыми руками. И Пчелинец научил их стишку про ве-
ретеницу :
Будь у меня две пары ног,
Никто б меня поймать не смог!
Они пили чай все вместе около ульев, и Хобден сказал, что мясной пирог,
который дала им Эллен, почти такой же удачный, какие пекла его жена, и он
показал им, на какой высоте надо ставить силки на зайцев. Про силки для кро-
ликов они уже знали.
Потом они поднялись по Длинной канаве до нижней опушки Дальнего
леса. Она грустнее и темнее, чем опушка Волатерры — из-за выемки, где пре-
жде копали мергель и теперь стоит черная вода, а с засохших ольховых и ивовых
стволов свисают пряди мха. Но на сухие ветки прилетают птицы, а Хобден го-
ворил, что горькая ивовая вода для больных тварей очень хорошее лекарство.
Они сели на поваленный дуб в тени буковой поросли и начали скручивать
петли из проволоки, которую им дал Хобден, как вдруг увидели Парнезия.
—
Как вы тихо ходите! — сказала Уна, подвига ясь, чтобы ему удобнее
было сесть. — А где Пак?
КРЫЛАТЫЕ ШАПКИ
116
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
—
У нас с Фавном вышел спор, надо ли мне рассказать вам мою историю
до конца или нет.
— Я только сказал, что вы не поймете, если он расскажет все, как было, —
перебил Пак, выпрыгива я из-за поваленного ствола, словно белка.
—
Ну, я не совсем все поняла, — сказала Уна, — но мне очень интересно
слушать про маленьких пиктов.
— А я не понял только одного, — сказал Дэн. — Откуда Максим все знал
про пиктов, когда воевал в Галлии.
—
Тот, кто объявляет себя императором где бы то ни было, должен знать
все про все, — ответил Парнезий. — Это мы услышали от самого Максима по-
сле игр.
— Игр? Каких игр? — спросил Дэн.
Парнезий выставил руку перед собой и опустил большой палец вниз.
—
Гладиаторских, вот каких, — ответил он. — В его честь были устроены
двухдневные игры, когда он неожиданно прибыл в Сегендунум у восточного
конца Стены. Но, думается мне, самому Максиму опасность грозила даже боль-
ше, чем беднягам на песке арены. В былые дни легионы в присутствии импера-
тора хранили молчание. А мы так нет! Рев волной катился вдоль Стены на за-
пад, пока его носилки, колыхаясь, двигались сквозь толпы. Солдаты беснова-
лись вокруг, вопя, дурачась, требуя платы, перевода на другие квартиры — ну,
словом, орали все, что ни взбредало в их дикие головы. Носилки плыли словно
утлая лодчонка среди бурных валов, ныряли, проваливались и вновь появля-
лись, когда ты уже зажмуривался, — вздрогнув, сказал Парнезий.
— Они на него сердились? — спросил Дэн.
117
ПАК С ХОЛМА ПУКА
— Не больше, чем сердятся волки в клетке, когда туда входит укротитель.
Если бы он хоть на миг повернулся к ним спиной, хоть на миг перестал дер-
жать их во власти своего взгляда, на Стене в тот же час был бы провозглашен
новый император. Так это было, Фавн?
— Да, так. И будет так всегда, — ответил Пак.
Поздно вечером он прислал за нами вестника, и мы отправились к храму
Победы, где он остановился у Рутилиана, командующего гарнизоном Стены.
Рутилиана я прежде видел очень редко, но он всегда давал мне отпуск, когда я
хотел приколоть вереск. Был он большой обжора, держал пятерых азиатских
поваров и происходил из семьи, верившей в предсказания оракулов. Входя, мы
ощутили запах богатого пира, но столы были уже убраны. Он храпел на ложе.
Максим сидел в стороне, обложенный свитками. Дверь за нами закрылась.
«Вот твои подчиненные», — сказал Максим Рутилиану, а тот раздвинул
веки подагрическими пальцами и уставился на нас рыбьими глазами.
«Теперь я буду их знать, Цезарь», — сказал он.
«Очень хорошо, — сказал Максим. — Но слушай! Ты не передвинешь на
Стене ни единого человека, ни единый щит, пока эти мальчики не дадут тебе
указания. Без их разрешения ты можешь только есть. Они — голова и руки.
А ты — желудок!»
«Как угодно Цезарю, — пробурчал старик. — Если моя плата и доходы
урезаны не будут, можешь сделать моим господином хоть Оракула моих пред-
ков! Был Рим, был!» — он перевернулся на другой бок и заснул.
«Он понял, — сказал Максим. — А теперь перейдем к тому, что нужно мне».
Он развернул полные списки всех солдат и всех припасов на Стене —
в них значились даже больные, лежавшие в этот день в лазарете Хунно. Ах, как
я стонал, когда его стило помечало одну за другой наши лучшие, наши наиме-
нее скверные центурии. Он забрал у нас две башни скифов, две башни север-
ных британцев из вспомогательных войск, две нумидийские когорты, всех да-
ков и половину бельгов. Словно орел раздирал падаль.
«А теперь, сколько у вас катапульт?» — он развернул новый список, но
Пертинакс прикрыл его ладонью.
«Нет, Цезарь, — сказал он, — не искушай богов чрезмерно. Бери людей
или бери машины. Но не вместе, или мы отка жемся».
— Машины? — спросила Уна.
— Катапульты со Стены. Гигантские сооружения — высотой сорок футов,
когда они взметывают свой рычаг, швыряя камни или железные дротики. Им
ничто не может противостоять. В конце концов катапульты он нам оставил,
но половину наших людей забрал беспощадно. Когда Максим свернул списки,
мы были полой скорлупой.
«Будь здрав, Цезарь! Мы, идущие на смерть, приветствуем тебя! — сказал
Пертинакс со смехом. — Если теперь какой-нибудь враг прислонится к Сте-
не, она рухнет».
118
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
«Дайте мне три года, о которых говорил Олло, — ответил он, — и вы по-
лу чите двадцать тысяч человек, которых сами от берете. Но сейчас это игра
в кости с богами, и ставка — Британия, Галлия и, может быть, Рим. Вы будете
играть на моей стороне?»
«Мы будем играть, Цезарь», — ответил я, потому что не встречал челове-
ка, подобного этому.
«Хорошо. Завтра, — сказал он, — я объявлю вас начальниками Стены пе-
ред войсками».
И мы вышли в лунный свет, где шла уборка после гладиаторских игр. Мы
увидели величавую стат ую богини Ромы на Стене. Шлем ее был подернут ине-
ем, а копье указывало на Северную звезду. Мы увидели мерцающие костры
у всех сторожевых башен и ряд черных катапульт, уходивших вдаль, становясь
все меньше и меньше. Зрелище это давно нам приелось, но теперь мы смотре-
ли на Стену новыми глазами, так как знали, что на следующий день будем рас-
поряжаться всем этим.
Солдаты приняли новость очень хорошо, однако, когда Максим отплыл
с половиной наших сил и мы должны были распределять оставшихся по опу-
стевшим башням, а жители города стонали, что торговля гибнет, и начались
осенние бури, для нас двоих пришло черное время. Но Пертинакс был боль-
ше чем моей правой рукой. Он родился и вырос среди богатых галльских зем-
левладельцев и находил нужные слова для всех, начина я от римскорожденных
центурионов до непотребных собак Третьего легиона — ливийцев. И с ка-
ждым он говорил так, словно тот был равен ему благородством помыслов.
Я же видел только то, что необходимо сделать, и забывал, что сделать что-то
можно лишь с помощью людей. И это была больша я ошибка.
От пиктов я ничего дурного не ждал — во всяком случае, в ближайший
год, но Олло предостерег меня, что скоро с моря явятся Крылатые Шапки
к обоим концам Стены, чтобы показать пиктам, как мы слабы. Поэтому я на-
чал спешные приготовления — и только-только успел. Я перевел на концы
Стены наших лучших людей, а на берег у втайне установил катапульты. Крыла-
тые Шапки приплывали со снежными шквалами — по десять-двадцать кора-
блей — к Сегендунуму или Итуне в зависимости от ветра.
Перед тем как высадить людей на берег, корабль должен свернуть парус.
И если выждать, когда моряки поднимут нижний его конец, то катапульта мо-
жет опрокину ть вну трь паруса полную сетку камней (дротики т у т не годят-
ся — они просто пробьют ткань насквозь). Тогда корабль переворачивает-
ся, а море довершает все остальное. Какое-то число воинов может добраться
до берега — но очень малое... Работа нетрудная, если бы не ожидание в вих-
рях песка и снега. Во всяком случае, так мы разделывались с Крылатыми Шап-
ками в первую зиму.
Ранней весной, когда восточные ветры режут кожу, точно ножи для све-
жевания шкур, Крылатые Шапки вновь подошли к Сегендунуму на многих
Будь здрав, Цезарь!
Мы, идущие на смерть, приветствуем тебя!
120
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
кораблях. Олло сказал мне, что они
не успокоятся, пока не возьму т баш-
ню в открытом бою. Бесспорно, сра-
жались они открыто. В течение долго-
го дня мы разделались с ними полно-
стью, а когда все было кончено, один
человек нырнул с обломка своего ко-
рабля и поплыл к берегу. Я стоял, вы-
жида я, и волна выбросила его к моим
ногам.
Нагнувшись, я увидел на нем тот
же талисман, какой ношу сам, — Пар-
незий поднес руку к шее. — А пото-
му, когда к нему вернулась речь, я за-
дал ему некий вопрос, ответить на
который можно было только одним
способом. Он ответил заветным сло-
вом — словом, принадлежащим сте-
пени грифона в учении Митры, мое-
го Бога. Я прикрывал его щитом, пока
он не поднялся на ноги. Как видите,
я не мал ростом, но он был выше меня на голову. Он сказал: «Что теперь?»
Я сказал: «Останешься или уплывешь, мой брат, как тебе будет угодно».
Он поглядел на прибой. Там виднелся один уцелевший корабль, вне дося-
гаемости наших катапульт. Я приказал, чтобы катапульты не заряжались, и он
махнул, чтобы корабль подошел ближе к берег у, и тот помчался на зов, точно
охотничий пес, которому свистнул хозяин. Когда корабль приблизился к бе-
регу на сто шагов, он откинул волосы и бросился в море. Его втащили на борт,
и корабль уплыл. Я знаю, Митре поклоняются многие люди разных племен
и народов, а потому не придал слу чившемуся никакого значения.
Через месяц я видел Олло с его лошадьми — у храма Пана, о Фавн! — и он
дал мне большое ожерелье из золота и кораллов.
Я было подумал, что это взятка от какого-нибудь купца, предназначенна я
для старика Ру тилиана. «Нет, — сказал Олло, — это подарок от Амаля, Кры-
латой Шапки, которого ты спас на берегу. Он говорит, что ты — Человек».
«Он тоже Человек. Передай ему, что я мог у надеть его подарок».
«Амаль просто молодой дурак. Но, между нами, разумными людьми, ваш
император совершает в Галлии такие великие дела, что Крылатые Шапки хо-
тят стать его друзьями, или — что еще лу чше — друзьями его слуг. Они дума-
ют, что вы с Пертинаксом можете повести их к победам!»
«Олло, — сказал я, — ты зерно между двумя жерновами, так довольствуй-
ся тем, что они мелют ровно, и не всовывай руку между ними!»
Крылатые Шапки вновь подошли к Сегендунуму на многих кораблях.
Бесспорно, сражались они открыто. В течение долгого дня
мы разделались с ними полностью.
122
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
«Я? — сказал Олло. — Я одинаково ненавижу Рим и Крылатых Шапок,
но если Крылатые Шапки уверятся, что вы с Пертинаксом можете в будущем
объединиться с ними против Максима, они оставят вас в покое, чтобы вы по-
размыслили на досуге. Время — вот что нужно нам: вам, и мне, и Максиму.
Разрешите я передам Крылатым Шапкам приятную для них весть — такую,
чтобы им было ради чего собрать совет. Мы, варвары, все на один лад. Про-
сиживаем полночи, обсужда я любое слово, которое обронит римлянин. А?»
«У нас нет людей. Мы должны сражаться словами, — сказал Пертинакс. —
Предоставь это Олло и мне».
И Олло передал Крылатым Шапкам, что мы не будем сражаться с ними,
если они не будут сражаться с нами, и они (по-моему, им уже надоело терять
и терять людей в море) согласились на подобие перемирия. Думается мне,
Олло, лошадиный барышник, любил ложь и вдобавок сказал им, что в один
прекрасный день мы можем поднять восстание против Максима, как Максим
поднял восстание против Рима.
И правда, они пропустили корабли с зерном, которые я в то лето отпра-
вил пиктам на север, и да же не пытались их перехватить. Поэтому зимой пик-
ты ели досыта, и я радовался, ведь в каком-то смысле они мне были вроде де-
тей. На Стене у нас было всего две тысячи человек, и я много раз писал Мак-
симу, прося, умоляя, чтобы он прислал мне одну только когорту моих воинов
с севера Британии. Но они были нужны ему самому. Чтобы одерживать еще
победы в Галлии.
Затем пришло известие, что он победил и убил императора Грациана, и, ду-
ма я, что уж теперь-то его положение укрепилось, я снова написал ему, прося
прислать еще людей. Он ответил : «Знай, что я наконец свел счеты со щен-
ком Грацианом. Умирать ему не было нужды, но он запу тался и потерял голо-
ву, что для любого императора очень скверно. Ска жи своему отцу, что с меня
довольно управлять двумя мулами. Если только сын моего старого начальни-
ка не убежден, что судьба назначила ему уничтожить меня, я останусь импе-
ратором Галлии и Британии, и тогда вы, два моих сына, очень скоро полу чите
столько войска, сколько вам нужно. Но пока я не мог у уделить вам даже одно-
го человека».
— Сын его старого начальника — это он про кого? — спросил Дэн.
— Про Феодосия, императора Рима, который был сыном полководца Фе-
одосия, под чьим начальством Максим сражался в старой Пиктской войне.
Они всегда друг друга не любили, и, когда Грациан сделал младшего Феодосия
императором Востока (во всяком слу чае, так я слышал), Максим перенес вра-
жду на второе поколение. В этом была его судьба. И в этом была его погибель.
Но император Феодосий был хороший человек. Я это знаю.
Помолчав, Парнезий продолжал:
—
Я написал Максиму в ответ, что на Стене у него пока мир, но я был
бы рад полу чить подкрепление и несколько новых катапульт. Он ответил:
123
ПАК С ХОЛМА ПУКА
«Вам придется еще некоторое время укрываться под сенью моих побед, пока
я не выясню намерений молодого Феодосия. Он может приветствовать меня
как брата-императора, и он может готовить войско. В любом случае я не мог у
пока уделить вам ни одного человека».
— Так он же все время только это и писал! — заметила Уна.
— Но оно так и было. Он не придумывал благовидных предлогов. Однако,
как он и указал, благодаря вестям о его победах у нас на Стене все было спокой-
но долгое-долгое время. Пикты среди вереска толстели, как их собственные
овцы, а все мои уцелевшие солдаты научились хорошо владеть своим оружием.
Да, Стена выглядела мощной. Но я-то знал, как мы слабы. Я знал, что сто-
ит дойти до Крылатых Шапок да же ложному слуху о поражении Максима,
и они возьму тся за нас всерьез. А тогда... тогда Стена падет! Пикты меня ни-
когда не тревожили. Но за эти годы я кое-что узнал о силе Крылатых Шапок.
И силу эт у они умножали с ка ждым днем. А я не мог умножить число моих
людей. Максим оголил Британию позади нас, и я чувствовал себя как человек,
который стоит с гнилой палкой перед сломанной изгородью, готовясь отго-
нять быков.
Вот так, друзья мои, мы жили на Стене и ждали, ждали, ждали подкре-
плений, которых Максим так и не прислал. От него пришло письмо, что он
собирает войско против Феодосия. Он писал (а Пертинакс читал у меня че-
рез плечо в нашей комнате): «Скажи своему отцу, что моя судьба принуждает
меня управлять тремя мулами или дать им разорвать меня на клочки. Я наде-
юсь за год покончить с Феодосием, сыном Феодосия, раз и навсегда. Тогда ты
получишь в управление Британию, а Пертинакс, буде он пожелает, — Галлию.
Сейчас я очень сожалею, что вы не со мной, чтобы подтяну ть мои вспомога-
тельные войска. Прошу, не верь слухам о моей болезни. Моему старому телу
иногда недужится, но я быстро излечу его, въехав в Рим».
Тогда Пертинакс сказал: «Для Максима все кончено. Он пишет как чело-
век без надежды. Я, человек без надежды, понимаю это. А что он добавил вни-
зу свитка?»
Добавил он вот что: «Ска жи Пертинаксу, что я познакомился с его покой-
ным дядей, дуумвиром Дивиона, и что он дал мне правдивый отчет об иму-
ществе его матери. С подобающей охраной, ибо она мать героя, я отослал ее
в Никею, где климат теплый и здоровый».
«Вот и доказательство, — сказал Пертинакс. — От Никеи до Рима неда-
леко, если ехать морем. В дни войны живущая там женщина может легко сесть
на корабль и укрыться в Риме. Да, Максим предвидит смерть и одно за другим
исполняет свои обещания.
Но я рад, что мой дядя встретился с ним».
«Нынче ты думаешь черно», — сказал я.
«Я думаю, не обманываясь. Богам надоела игра, которую мы затеяли про-
тив них. Феодосий уничтожит Максима. Тут все кончено».
124
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
«Ты ему так и напишешь?» — спросил я.
«Смотри, что я ему напишу», — ответил он, взял стило и написал письмо,
бодрое, как солнечный свет, нежное, как письмо женщины, и полное шуток.
Даже я, чита я через его плечо, у тешился... пока не увидел его лица.
«А теперь, брат мой, — сказал он, запечатыва я письмо, — мы с тобой два
мертвеца. Пойдем в храм».
И мы помолились Митре там, где много раз молились прежде. А потом мы
жили день ото дня среди зловещих слухов, пока снова не настала зима.
Одна жды утром мы отправились верхом на восточный берег и нашли на
песке совсем замерзшего светловолосого человека, привязанного к каким-то
обломкам. Перевернув его на спину, мы по пряжке на поясе поняли, что он —
гот из Восточного легиона. Неожиданно он открыл глаза и громко крикнул:
«Он мертв! Я вез письма, но Крылатые Шапки потопили корабль», — с эти-
ми словами он умер у нас на руках.
Мы не спросили, кто мертв. Мы знали. И поскакали в снежных вихрях
к Хунно, дума я, что, может быть, найдем там Олло. Да, он ждал у нас на ко-
нюшне и сразу понял по нашим лицам, что мы знаем.
«Это было в палатке у моря, — пробормотал он. — Феодосий его обез-
главил. Максим послал вам письмо, написанное в ожидании казни. Крылатые
Шапки перехватили корабль и забрали письмо. Весть эта летит по верескам,
как огонь. Не вините меня! Мне больше не удержать наших юношей».
«Ах, если бы мы могли сказать это же о наших солдатах! — воскликнул
Пертинакс со смехом. — Но, слава бо-
гам, зато им некуда убежать!»
«Что вы будете делать? — спро-
сил Олло. — Я принес приказ... весть
от Крылатых Шапок — присоединяй-
тесь к ним с вашими людьми, чтобы
отправиться на юг и разграбить Бри-
танию».
«Мне очень грустно, — сказал
Пертинакс, — но нас поставили здесь
не допускать подобного».
«Если я вернусь с таким ответом,
они убьют меня, — сказал Олло. —
Я все время обещал Крылатым Шап-
кам, что вы присоединитесь к ним,
как только Максим падет. Я... я не ду-
мал, что он падет».
«Увы, мой бедный варвар! — ска-
зал Петринакс, все еще смеясь.
—
Но ты продал нам столько недурных
125
ПАК С ХОЛМА ПУКА
лошадей, что негоже выдавать тебя на расправу твоим друзьям. Мы тебя схва-
тим, хоть ты и посол».
«Да, так лу чше всего», — ответил Олло, протягивая конский повод. Мы
связали его совсем не т уго, он ведь был старик.
«Крылатые Шапки явятся сюда узнать, куда ты подевался, а это даст нам
еще немного времени. Нет, посмотрите, как в человека въедается привычка
выигрывать время!» — сказал Петринакс, завязывая последний узел.
«Нет, — сказал я. — Время может оказаться полезным. Если Максим на-
писал это письмо в плену, значит, корабль с этим письмом послал Феодосий.
А если он может посылать корабли, то может послать и солдат».
«Но какая польза от этого нам? — сказал Петринакс. — Мы служим
Максиму, а не Феодосию. Если боги сотворят чудо и Феодосий пришлет
с юга войско и спасет Стену, мы может ожидать лишь той же смерти, что
и Максим».
«Наше дело защищать Стену, какой бы император ни умирал или ни уби-
вал», — сказал я.
«Слова, достойные твоего брата философа, — сказал Петринакс. — Сам
я человек без надежды, а потому не говорю зву чных глупостей. Поднимай
Стену!»
Мы вооружили Стену на всем ее протяжении. Офицерам мы сказали, что
есть слух о смерти Максима и на нас мог ут напасть Крылатые Шапки, но, ко-
нечно, даже если это правда, Феодосий ради спасения Британии пришлет нам
подкрепление. А потому мы должны держаться... Нет ничего страшнее, чем
наблюдать, как принимают люди дурные вести! Часто прежде сильнейшие ста-
новятся слабейшими, а слабейшие, так сказать, выпрямляются и крадут силу
у богов. Так было и с нами. Оказалось, что мой Пертинакс за прошедшие годы
шутками, у чтивостью и настойчивостью научил воинскому умению и воин-
ской доблести нашу жалкую горстку воинов куда больше, чем я счел бы воз-
можным. Да же наши ливийцы — Третья когорта — стояли твердо в своих сте-
ганых панцирях и не хныкали.
На третий день явились семеро вождей и старейшин Крылатых Шапок.
Среди них был высокий молодой человек — Амаль, которого я встретил
на берег у. Он улыбнулся, увидев мое ожерелье. Мы приняли их приветливо,
ведь они пришли как послы. Мы показали им Олло — живого, но связанного.
Они полагали, что мы его уже убили, и, как мне показалось, это бы их не рас-
сердило. Олло был того же мнения и огорчился. Потом мы прист упили к пе-
реговорам в наших комнатах в Хунно.
Они сказали, что Рим обессилен и мы должны присоединиться к ним.
Они предложили мне стать правителем всей Южной Британии, после того
как они возьмут с нее дань.
Я ответил : «Терпение. Эта Стена не взвешивается, как добыча. Дайте мне
доказательство, что мой полководец мертв».
126
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
«Нет, — сказал один из старей-
шин, — дай нам доказательство, что
он жив». А другой добавил хитро:
«Что ты нам дашь, если мы прочтем
тебе его последние слова?»
«Мы не купцы, чтобы торговать-
ся! — вскричал Амаль. — К тому же
я в долгу у него за свою жизнь. Он
получит доказательство, которого
требует!»
И он бросил мне письмо (как хо-
рошо я знал эту печать!) от Максима.
«Мы взяли его на корабле, кото-
рый утопили. Я не умею читать, но
один знак мне понятен, и его доста-
точно».
И он показал мне темное пятно
на обертке, и мое налитое свинцом
сердце поняло, что это доблестна я
кровь Максима.
«Читай! — сказал Амаль. — Чи-
тай, а потом мы услышим от тебя, чьи вы слуги!»
А Пертинакс, пробежав свиток глазами, негромко сказал:
«Я прочту его всем. Слушайте, варвары!»
И он прочел то, что с той минуты я ношу у себя на сердце.
Парнезий вынул из-за нагрудника сложенный, покрытый пятнами кусок
пергамента и начал тихим голосом:
«Парнезию и Пертинаксу, достойным начальникам Стены, от Максима,
прежде императора Галлии и Британии, а ныне пленника, ожидающего смер-
ти в лагере Феодосия у моря, — привет и слова прощания!»
«Довольно, — сказал молодой Амаль. — Вот вам доказательство! Теперь
вы должны пойти с нами!»
Пертинакс долго молча смотрел на него, пока этот сильный муж не покрас-
нел, точно девушка. И Пертинакс продолжал читать:
«Много раз в своей жизни я радостно чинил зло тем, кто желал зла мне,
но, если я когда-нибудь сделал зло одному из вас, я сожалею и прошу у него
прощения. Три мула, которыми я пытался управлять, разорвали меня в кло-
чья, как и предсказал твой отец. Обнаженный меч у входа в палатку готовится
предать меня смерти, которой я предал Грациана. И посему я, ваш полководец
и ваш император, шлю вам почетное увольнение с моей службы, на которую
вы пост упили не ради денег или должностей, но — и мысль об этом греет мне
сердце — потому, что любили меня!»
127
ПАК С ХОЛМА ПУКА
«Клянусь Светом Солнца! — перебил Амаль. — Это тоже по-своему был
Человек. Возможно, мы ошиблись в его слугах».
И Пертинакс продолжал читать:
«Вы дали мне время, которое я просил. Если я не употребил его с пользой,
не сет уйте. Мы с дерзкой смелостью играли против богов, но кости их фальши-
вые, и я должен заплатить проигрыш. Помни: я был, но Рим есть, и Рим пребу-
дет. Скажи Пертинаксу, что его мать в безопасности в Никее, а имуществом ее
заведует префект Антиполиса. Передай мои приветы своему отцу и матери, чья
дружба была для меня великим даром. Моим маленьким пиктам и Крылатым
Шапкам пошли такие вести, какие способны понять их дубовые головы. В этот
самый день, обернись все хорошо, я послал бы вам три легиона. Не забывайте
меня. Мы вместе работали. Прощайте! Прощайте! Прощайте!»
Таким было последнее письмо моего императора. (Дети услышали шорох
пергамента под панцирем, куда Парнезий вновь его убрал.)
«Я ошибся, — сказал Амаль, — слуги такого человека продают и покупа-
ют только мечом. Я рад», — и он протянул мне руку.
«Но Максим дал вам увольнение, — сказал кто-то из старейшин. — И вы,
бесспорно, вольны служить кому вам угодно... управлять кем угодно. Присое-
диняйтесь — не покоряйтесь, но присоединяйтесь к нам!»
«Мы благодарим вас, — ответил Пертинакс. — Но Максим повелевает
послать вам такие вести, какие способны понять... простите меня, я только
повторяю за ним его слова... ваши дубовые головы». — И он указал за дверь
на подножье взведенной катапульты.
«Мы понимаем, — сказали старейшины. — Стену можно полу чить, толь-
ко уплатив за нее свою цену».
«Мне очень грустно, — сказал Пертинакс со смехом, — но полу чить ее
можно лишь так!» — И он угостил их нашим лучшим южным вином.
Они выпили и утерли свои рыжие бороды в молчании, а потом поднялись,
чтобы уйти, и т ут Амаль, потягива ясь (они ведь были варварами), сказал:
«Доброй будет наша встреча! Знать бы, с кем из нас разделаются вороны
и хищные рыбы до того, как растает снег!»
«Лу чше поразмысли над тем, что может прислать Феодосий», — сказал
я, и они засмеялись, но было заметно, что мои слу чайно оброненные слова их
встревожили.
Только старый Олло замешкался.
«Вы сами видите, — сказал он, подмигива я и подмаргивая, — я всего
лишь их собака. Когда я пока жу им тайные пути через трясины, они прогонят
меня, пинками, как собаку».
«Раз так, я бы не торопился показывать им эти пу ти, — сказал Перти-
накс, — пока не убедился, что Риму не удержать Стены».
«Ты так думаешь? Горе мне! — сказал старик. — Ведь я хотел всего
лишь мира для моего народа!» — Он вышел и побрел, спотыкаясь, в кру-
128
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
жащем снег у следом за Крылатыми
Шапками.
Вот каким образом медлен-
но, день ото дня надвигалась на
нас война, что очень скверно, когда
войско колеблется. Вначале Крыла-
тые Шапки ринулись с моря — как
прежде, мы встречали их катапуль-
тами, и приходилось им солоно. Од-
нако долгое время они не решались
ст упить своими у тиными ногами на
сушу, и думается мне, когда речь за-
шла о нарушении племенных тайн,
маленькие пикты из стыда или стра-
ха не показали им все пути через ве-
рески. Узнал я это от пленного пик-
та. Они были и нашими врагами,
и нашими лазу тчиками, ибо Кры-
латые Шапки угнетали их и отня-
ли у них зимние запасы. Глупый ма-
ленький народец!
Затем Крылатые Шапки начали теснить нас с обоих концов Стены. Я по-
сылал гонцов на юг узнать, какие известия полу чены в Брии, но в эту зиму
волки совсем осмелели между покину тыми постами, откуда Максим забрал
войска, и ни один из посланных не вернулся. Трудно нам было и с кормом
для лошадей.
Я держал их десять, как и Пертинакс. Мы жили и спали в седле, скача то
на запад, то на восток, а наших загнанных лошадей мы съедали. Доставляли
нам хлопоты и жители города, пока я не собрал их всех в одно место позади
Хунно. Мы сломали Стену справа и слева, соорудив подобие цитадели. Наши
люди лу чше сражались в сомкнутом строю.
К концу второго месяца мы провалились в войну, как человек провалива-
ется в сугроб или тяжкий сон. По-моему, мы и сра жались во сне. Во всяком
слу чае, бывало, что я поднимался на Стену, а потом сходил с нее, не помня,
что было в промежутке, хотя голос у меня садился, словно от громких команд,
и я видел, что мой меч извлекался из ножен.
Крылатые Шапки дрались по-волчьи — единой стаей. Там, где они несли
наибольшие потери, они и нападали с наибольшим исступлением. Это было
тяжко для нас, но это же мешало им ворваться в Британию.
В те дни мы с Пертинаксом записали под аркой на заложенных воротах
Валенсии названия башен, а потом рядом указывали дни, когда теряли их одну
за другой. Мы хотели оставить какую-то память.
«Мы понимаем, — сказа ли старейшины. — Стену можно получить,
только уплатив за нее свою цену».
130
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
А сражения? Сеча бывала наи-
более жаркой справа и слева от ог-
ромной стат уи богини Рома вбли-
зи дома Рутилиана. Клянусь Све-
том Солнца, старый обжора, про
которого мы и думать забыли, про-
сто помолодел среди рева труб!
Помнится, он утверждал, будто его
меч — Оракул. «Ну-ка, посовету-
емся с Оракулом, — говаривал он,
прижима я рукоятку к уху, и мно-
гозначительно кивал.
—
И этот
день дано будет Ру тилиану про-
жить!» — за являл он, закутывался
в плащ и, пыхтя и кряхтя, дрался от-
лично. Да на Стене хватало шу ток,
заменявших нам еду!
Мы держались два месяца и де-
вятнадцать дней — и все время, все
время нас с трех сторон сжимали на
все более тесном пространстве. Не-
сколько раз Олло присылал тайную
весть, что подмога близка. Мы не
поверили, но наши солдаты воспря-
нули духом.
Конец наст упил не под ликую-
щие вопли, но, как и все остальное, точно во сне. Крылатые Шапки внезапно
оставили нас в покое на целую ночь и весь следующий день, а такого срока из-
му ченные люди выдержать не могли. Мы уснули — вначале только задремы-
вали, готовые вскочить при первой тревоге, а потом погрузились в мертвый
сон, ка ждый там, где прилег. Да не будет у вас никогда нужды в подобном сне!
Когда я пробудился, башня была полна неизвестными вооруженными людь-
ми, которые стояли и смотрели, как мы храпим. Я толкнул Пертинакса, и мы
оба вскочили.
«Как? — сказал молодой человек в начищенных доспехах. — Вы хоти-
те сразиться с Феодосием? Посмотрите же!» Мы посмотрели на север —
на красные снега. Крылатых Шапок там не было. Мы посмотрели на юг —
на белые снега и увидели Орлов двух сильных легионов, разбивающих лагерь.
На востоке и на западе мы увидели пламя и дальние битвы, но вокруг Хунно
все было тихо.
«Не тревожьтесь более, — сказал молодой человек. — Р ука Рима длинна.
А где начальники Стены?» Мы ответили, что они — это мы.
Крылатые Шапки дрались по-волчьи — единой стаей. Там, где они
несли наибольшие потери, они и нападали с наибольшим исступлением.
132
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
«Но вы же старые и седые! — воскликнул он. — А Максим говорил, что
они еще мальчики».
«Так оно и было несколько лет назад, — сказал Пертинакс. — Какая судь-
ба ждет нас, мой бравый и сытый ребенок?»
«Я Амбросий, один из секретарей императора, — ответил он. — Пока жи-
те мне некое письмо, которое Максим написал в палатке в Аквилейи, и, может
быть, я поверю».
Я достал письмо со своей груди, а он, прочитав, отдал нам честь и сказал:
«Ваша судьба в ваших руках. Если вы решите служить Феодосию, он даст
вам легион. Если вы предпочтете верну ться к себе домой, мы устроим вам
триумф».
«Я предпочт у баню, вино, еду, бритвы, мыло, масло для умащивания и бла-
говония», — смеясь, ответил Пертинакс.
«Теперь я вижу, что ты и правда мальчик, — сказал Амбросий и повернул-
ся ко мне. — А чего хочешь ты?»
«Мы не таим злобы на Феодосия, — сказал я. — Но на войне...»
«На войне, как и в любви, — перебил Пертинакс. — Хороша она или дур-
на, но лу чшее свое отдаешь один раз и только одной. А когда лу чшее отдано,
не остается ничего, что стоило бы отдать или взять».
«Это так, — сказал Амбросий. — Я был при Максиме перед его смертью.
Он предупредил Феодосия, что вы не будете служить ему. И честно говоря,
мне жаль моего императора».
«У него для у тешения есть Рим, — ответил Пертинакс. — Прошу тебя
по доброте сердечной: отпусти нас домой, чтобы наши ноздри избавились
от этого запаха».
Тем не менее триумф они нам устроили!
— Он был заслужен, — заметил Пак, бросая какие- то листья в неподвиж-
ную воду в выемке. Дети смотрели на расходящиеся от них черные масляни-
стые круги.
— Я хочу узнать еще ужасно много, — сказал Дэн. — Что слу чилось со ста-
рым Олло? Вернулись ли Крылатые Шапки? Что было с Амалем?
—
А со старым толстым Рутилианом и пятью его поварами? — спросила
Уна. — И что сказала ваша мама, когда вы вернулись домой?..
—
Она ска жет, что вам нехорошо так долго сидеть у старой ямы, да еще
вечером! — зазву чал у них за спиной голос старого Хобдена. — Ш-ш-ш! —
шепнул он и замер, потому что в каких-то двадцати шагах великолепный лис,
присев на задние лапы, поглядывал на детей, словно они были его старинны-
ми друзьями.
—
Э-э, мистер Рыжий, мистер Рыжий, — еле слышно пробормотал ста-
рый Хобден. — Знай я, что прячет твоя головушка, так знал бы славные
вещи! Ну-ка, мастер Дэн и мисс Уна, идемте, надо мне получше запереть мой
курятник.
133
ПАК С ХОЛМА ПУКА
ПЕСНЯ ПИКТОВ
Рим идет, не склоняя лица,
Не взглянув, попирает он
Наши плечи и наши сердца
И не слышит наш жалкий стон.
Он шагает, а мы за спиной
У него без щитов и мечей
Ищем, как завладеть нам Стеной
Только с помощью хитрых речей.
Малый народец, кто будет его
Ненавидеть или любить?
Малый народец мы, но ничего,
Мы Великого можем свалить!
Мы — гнильца под дубовой корой!
Мы — пчелиный невидимый рой,
Мы — шипы под зеленой листвой!
Мы недуг незаметный, но злой!
Крысы, у лодки грызущие дно,
Омела, что сушит дуб,
Моль, превратившая в дыры сукно, —
Как труд этот тайный им люб!
Малый народец, мы, как они,
В тени неприметны для вас,
Трудимся долгие ночи и дни,
Приближая заветный час.
Да, слабее нас не найти,
Но мы знаем тех, кто сильны.
Тайные мы им откроем пути,
Лишь бы вы были побеждены.
Чуть вы падете, покрыты стыдом,
Под ярмо угодим мы опять?
Да, но прежде, ликуя, придем
На могилах ваших плясать!
Пророков всюду боятся и чтут,
Но только не в их селенье родном.
В детстве на них насмотрелись тут
И не желают забыть о том.
Пророков юных досада берет,
Обида такая сводит с ума
(Как всякий заметит, кто их прочтет!),
Что, впрочем, Пророкам полезно весьма.
Пусть Ниневия внемлет тебе
(Иль тебя в чреве возят киты),
Твоей земляки не дивятся судьбе,
Им все равно, чем прославился ты.
Пусть от других велика тебе честь,
Они тебя знают, каков ты есть.
Дождик загнал Дэна и Уну на Малую мельницу играть в пиратов. Если вас
не смущают крысы на балках под кровлей и мякина в башмаках, то лучше
приюта, чем мельничный чердак с крышками люков и надписями по стенам
о наводнениях и милых девушках, вам не сыскать. Освещался он оконцем, ко-
торое звалось «Утиное окно» и выходило на ферму «Липки» и на то самое
место, где был убит Джек Кэд1
.
Когда дети вскарабкались на чердак по приставной лестнице («Крепкой
грот-мачте» — это название они взяли из «Баллады о сэре Эндрю Бартоне»,
и Дэн взобрался по ней «быстро и ловко», как говорится в балладе), они уви-
дели, что в Утином окне на подоконнике сидит какой-то человек, одетый в си-
1
Джек Кэд — вождь крестьянского восстания в Англии в 1450 году.
ХЭЛ
РИСОВАЛЬЩИК
135
ПАК С ХОЛМА ПУКА
зого цвета камзол и такого же цвета чул-
ки-трико. Он что-то быстро рисовал
в альбоме с красным обрезом.
—
Сядьте-ка! Сядьте-ка! — крик-
нул Пак с балки наверху. — Полюбуй-
тесь, что значит быть красавцем! Сэр
Гарри Доу... Хэл, прошу прощения!..
говорит, что лицом я точь-в -точь похож
на чудище, каким украшают водостоки!
Незнакомец засмеялся, приподнял
темную бархатную шапочку, здорова-
ясь с детьми, и его седеющие волосы
буйно вырвались на волю. Он был ста-
рый — лет сорока, не меньше, — но гла-
за у него, окруженные смешными мор-
щинками, были молодыми. С его ши-
рокого пояса свисала сумка из цветной
кожи, очень по виду интересная.
—
Можно нам посмотреть? — ска-
зала Уна, подходя к нему.
—
Бесконечно, бесконечно! — ответил он, подвинулся на подоконнике
и снова взялся за карандаш с серебряным кончиком. Пак сидел так, словно ух-
мылка была навеки приклеена к его лицу, а они следили за быстрыми уверен-
ными пальцами, которые переносили ее на бумаг у. Затем незнакомец вынул
из сумки камышовое перо и принялся обстругивать его ножичком с ручкой
из слоновой кости в форме рыбки.
— Замечательный ножик! — воскликнул Дэн.
—
Побереги пальцы! Лезвие очень острое. Я сам его сделал из лу чшей
арбалетной стали, какую привозят из Нидерландов. И рыбку тоже. Когда ее
спинной плавник отодвигается к хвост у — вот так! — она проглатывает лез-
вие, совсем как кит — старичка Иону1
. Да, а это моя чернильница. Ее я укра-
сил четырьмя серебряными святыми. На жми на голову Варнавы2
. Она откры-
вается, и... — он обмакнул очиненное перо и смелыми четкими штрихами
начал рисовать выдубленное непогодой лицо Пака, только чу ть намеченное
серебряным острием.
Дети ахнули — портрет, казалось, возникал сам собой. Художник рисовал
под шелест дождевых капель на черепичной крыше и говорил — то громко
и ясно, то бормотал, то умолкал совсем, хмурясь или улыба ясь на свою рабо-
ту. Он рассказывал им, что родился на ферме «Липки», и отец бил его за то,
1
Историю о проглоченном китом Ионе можно прочитать в Библии, в Книге про-
рока Ионы .
2
Апостол Варнава — христианский святой, живший в I веке.
136
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
что он все время что-то рисовал вместо того, чтобы что-то делать, но потом
старик священник отец Роджер, который рисовал красивые буквы в книгах
для богатых людей, уговорил честного земледельца отдать ему сына в подруч-
ные — может, и выйдет из него живописец. И он отправился с отцом Родже-
ром в Оксфорд, где чистил посуду и таскал плащи и башмаки школяров, обу-
чавшихся в колледже, называвшемся Мертон.
— Вы же, наверное, терпеть этого не могли? — спросил Дэн среди множе-
ства других вопросов.
—
Я об этом не думал. В Оксфорде тогда строились новые колледжи,
а старые подновлялись, и там собрали искуснейших мастеров всего христи-
анского мира — королей в своем ремесле, почитаемых королями. И я знал
их. Я работал для них. Чего же мне больше? И неудивительно... — Он умолк
и засмеялся.
— Ты стал великим человеком, Хэл, — сказал Пак.
— Так говорили, Робин. Даже сам Браманте1 сказал так.
— Почему? Что вы делали? — спросил Дэн. Художник посмотрел на него
странным взглядом.
—
И то и се из камня и еще всякое в разных местах Англии. Ну да про те
мои работы ты слышать не мог. А если взять поближе, так я перестроил нашу
церковку Святого Варнавы. Стоила она мне больше хлопот и всяких печалей,
чем все остальное, вместе взятое. Зато урок был неплохой.
— Хм! — сказал Дэн. — Мы все у тро сидели за уроками.
— Уроками я тебе докучать не стану, малый, — сказал Хэл, а Пак взвыл от
смеха. — Но странно все-таки, что церквушка эта была перестроена, покры-
та заново и изукрашена благодаря богобоязненным суссекским литейщикам,
бристольскому морячку, чванному ослу, которого прозвали Хэл Рисовальщик,
потому что он все время что-нибудь рисовал или чертил, и еще... — он произ-
нес эти слова очень медленно, — и еще благодаря шотландскому пират у.
— Пират у? — повторил Дэн и затанцевал, как рыба на крючке.
— Тому самому сэру Эндрю Бартону, про которого ты сейчас пел на лест-
нице, — он снова обмакнул перо в чернильницу и, затаив дыхание, провел
кривую линию, словно забыв обо всем.
— Но пираты же церквей не строят! — сказал Дэн. — Или строят все-таки?
— Очень сильно помогают их строить, — Хэл засмеялся. — Но ты же все
утро просидел над уроками, Джек Школяр!
— Так ведь пираты же не уроки. А учили мы про Брюса и про его глупого
паука. Но почему сэр Эндрю Бартон вам помог?
— Да он навряд ли про это знал, — сказал Хэл, и в глазах у него запрыга-
ли веселые искры. — Робин, как мне объяснить этим невинным душам, к чему
приводит грешная гордость?
1
Донато Браманте (1444–1514) — великий итальянский архитектор, его сама я из-
вестна я работа — базилика Святого Петра в Ватикане.
137
ПАК С ХОЛМА ПУКА
—
Ну, про это мы знаем! — возразила Уна. — Если начнешь задаваться,
то есть важничать, так получишь свое.
Хэл задумался, подняв перо, а Пак произнес несколько длинных слов.
—
Ага! Так со мной и было! — воскликнул Хэл. — Как ты сказала? Зада-
ваться? Бесспорно, вел я себя неподобающе. Гордостью надувался, ну, напри-
мер, из-за портиков, — а особенно из-за Галилейского портика в Линкольне.
И потому что Торриджано1 обнял меня за плечи, и потому что был пожало-
ван в рыцари, когда нарисовал вызолоченные фигуры для «Государя» — ко-
рабля нашего короля. Но отец Роджер, сидючи в библиотеке Мертоновско-
го колледжа, не забыл про меня. В дни самой большой моей гордости, когда
мне, а не кому-нибудь другому дано было построить портик в Линкольне, он
ткнул в меня грозным перстом и приказал верну ться к моим суссекским гли-
нам и за свой счет отстроить заново мою собственную церковь, где нас, Доу,
покоилось уже шесть поколений. «Вон! Сын моего искусства, — сказал он, —
побори дьявола в своем доме, прежде чем станешь человеком и мастером!»
Меня обуял ужас, и я поехал... Ну-ка, Робин, что скажешь? — И он показал
Паку завершенный набросок.
— Я! Просто вылитый я! — ответил Пак , гримасничая, словно перед зерка-
лом. — Эгей! А дождик-то перестал! Терпеть не могу сидеть днем под крышей!
— Ура! Отдыхаем! — воскликнул Хэл, спрыгива я с подоконника. — Пош-
ли в «Липки». Потолкуем там.
Они соскользнули по лестнице вниз и обогнули мокрые ивы у залитой
солнцем мельничной плотины.
—
Вот так так! — вскричал Хэл, глядя на хмельник, где бутоны уже раз-
ворачивались в цветки. — Что это такое? Виноградные лозы? Нет, не лозы,
и вьются они по-другому. — Он начал рисовать в своем альбоме.
—
Хмель, — ответил Пак. — Сажать его начали уже после твоего време-
ни. — Это лозы Марса, а засушенные цветки придают элю особый вкус. У нас
есть присловие:
Индюшки, ересь, хмель и пиво, господа,
В один и тот же год явились к нам сюда.
— Что такое ересь, я знаю. Хмель я вижу сейчас — возблагодарим Господа
за эт у красот у! Но что это за индушки?
Дети засмеялись. Они были хорошо знакомы с индюшками «Липок»,
и едва они поравнялись с фруктовым садом на холме, как отт уда на них рину-
лась вся ста я.
Альбом Хэла немедленно был раскрыт.
1
Пьетро Торриджано (1472–1528) — итальянский скульптор, долгое время рабо-
тал в Англии. Первыми подлинными произведениями итальянского Возрождения в этой
стране стали его бронзовые и мраморные скульптуры.
138
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
— Ого-го-го! — вскричал Хэл. — Да это же само Чванство в расфуфырен-
ных перьях! Сердита я надменность и роскошество плоти! Как они зовутся?
—
Индюшки! Индюшки! — вопили дети, а старый индюк грозно кулды-
кал и пламенел у сизых чулок Хэла.
— Весьма признателен, ваше великолепие, — сказал тот. — Нынче я нари-
совал две превосходные новинки! — И он снял шапочку перед бормочущей
птицей.
Затем они прошли по траве к пригорку, на котором расположены «Лип-
ки». Старый дом, стены которого почти до земли укрыты черепицей, в лу чах
клонящегося к западу солнца стал почти рубиново-красным. Голуби поклевы-
вали известку между кирпичами печных труб, пчелы, селившиеся под черепи-
цей чу ть ли не с первого же дня, наполняли жаркий авг устовский воздух ба-
систым г удением, а запах самшитового куста под окном молочной мешался
с запахом земли, влажной после дождя, хлеба, только что из духовки, и дре-
весного дыма.
К двери подошла жена фермера, придерживая младенца одной рукой, за-
слонила ладонью глаза от солнца, нагнулась, чтобы сорвать веточку розмари-
на, и пошла к яблоневому саду. Старый спаниель в бочке, служившей ему ко-
нурой, тявкнул разок-другой, показывая, что пустой дом оставлен под его ох-
рану. Пак скрипнул калиткой.
—
Чего же удивляться тому, как я люблю все это! — шепнул Хэл. — Что
понимают горожане в деревенских домах... и в земле?
Они уселись рядком на старой дубовой скамье в саду «Липок», глядя че-
рез долину ручья на заросшие папоротником выемки и складки Кузнечного
139
ПАК С ХОЛМА ПУКА
холма за домом Хобдена. Старик рубил хворост у себя в саду возле ульев. То-
пор опустился, но прошла почти целая секунда, прежде чем звук удара достиг
их ленивого слуха.
— Э -э! — сказал Хэл. — Помнится, там, где стоит старикан, была Нижняя
кузница — литейна я мастерская Джона Коллинза. Сколько ночей от ударов
его большого молота дрожала моя постель т у т внизу. Бу -ум-битти! Буум-бит-
ти! А если ветер дул с востока, я слышал, как кузница мастера Тома Коллин-
за в Стокенсе отвечает его брат у. Буум-ууп! Буум-ууп! А между ними молоты
сэра Джона Пэлема в Блайтлинге начинали сту чать, точно свора школяров,
и говорили они по-латыни «хик-хек-хок!» да «хик-хек-хок!», пока я не засы-
пал. В долине полно было кузниц и плавилен, точно в майской роще — куку-
шек. А теперь все травой заросло!
— А что там изготовляли? — спросил Дэн.
—
Пушки для кораблей короля — и кое-что еще. Серпантины и бомбар-
ды1 по большей части. Когда пушки были отлиты, т у т же являлись королев-
ские офицеры и забирали наших волов, чтобы дотащить их до моря. Погляди-
те-ка! Вот один из самых первых и лу чших мастеров мореходства!
Хэл перелистнул альбом и показал им голову молодого человека. Под ней
стояла подпись по-латыни: «Себастианус».
—
Он приехал с королевским заказом на двадцать серпантин (ну и опас-
ные же это были пушечки!) для кораблей, снаряжаемых в дальнее плавание.
Нарисовал я его, когда он сидел у нашего очага и рассказывал мат ушке, ка-
кие новые земли он разыщет у края света. И ведь он их разыскал! Нос, ви-
дите, прямо создан, чтобы резать неведомые волны. Кабот он звался2
. Родом
из Бристоля, хотя наполовину иностранец. Очень мне нравился. И он поспо-
собствовал мне с моей церковью.
— А я думал, вам помог сэр Эндрю Бартон, — сказал Дэн.
— Сначала фундамент, а крыша уже потом, — ответил Хэл. — Себастьян
первым показал мне, как следует взяться за дело. Я ведь приехал сюда не по-
служить Богу, как подобает мастеру, а показать родным и соседям, какой я ве-
ликий умелец. А они (так мне и надо!) и гроша ломаного не дали бы ни за мое
мастерство, ни за мое величие. Да какое у меня право, говорили они, трогать
старика Варнаву? Церковь стоит себе в развалинах со времен Черной Смер-
ти3, и будет стоять так и дальше, а я могу хоть повеситься на моих новеньких
веревках для лесов! Знатные и простые, богатые и бедные — Хейсы, Фаулы,
Феннеры, Коллинзы — все стакнулись против меня. Только сэр Джон Пэлем
вон там, в Блайтлинге, подбодрил меня и посоветовал продолжать. Да толь-
1
Серпантины, бомбарды, кулеврины (упоминаются позже) — виды артиллерийских
орудий, изготавливались в XIV и XV века х.
2
Себастьян Кабот (1474–1557) — английский мореплаватель, по происхождению
итальянец. Исследовал берега Северной и Южной Америк.
3 Так называли чуму.
140
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
ко что я мог? Попрошу у мастера Коллинза волокушу, чтобы подвезти брев-
на, а волы как раз отправлены в Льюис за известью. Он обещал мне железные
скрепы для крыши. Так я их либо вовсе не получал, либо оказывались они пе-
рекошенными или треснутыми. И так — во всем и со всеми. Помалкивать по-
малкивали, но и не делали ничего, если я не стоял у них над душой, а тогда де-
лали тяп-ляп. Я уж думал, ту т колдовство какое-то.
— Бесконечно, — заметил Пак , подтягивая колени к подбородку. — И ты
никого да же не подозревал?
—
Нет, пока Себастьян не приехал за своими пушками и Джон Коллинз
устроил ему такую же подлость, как и мне со скобками. Неделя за неделей две-
три серпантины отливались с изъянами и годились, как ему втолковывали,
только в переплавку. Тут Джон Коллинз качал головой и клялся, что и поду-
мать не может, чтобы отправить на королевские корабли какие-нибудь пушки,
кроме самых безупречных. Святый Боже! Как бушевал Себастьян! Уж мне ли
не знать! Мы сидели на этой скамье и дружно сетовали на все помехи и досады.
Себастьян протомился полтора месяца в «Липках» и полу чил ровнехонь-
ко шесть серпантин, а ту т Дрэк Брензетт, шкипер «Лебедя», прислал мне
письмо, что кусок мрамора, который он вез из Франции для нашей новой ку-
пели, ему пришлось выбросить за борт, чтобы облегчить корабль, потому что
Эндрю Бартон гнался за ним до самого Райского порта.
— А -а! — сказал Дэн. — Пират!
— Он самый. А пока я рвал на себе волосы из-за этой новости, ко мне при-
шел Тисхерст Уилл — лучший мой каменщик, весь трясется и говорит, что
на него из колокольни кинулся сам Дьявол — с рогами, с хвостом и весь в це-
пях, а потому никто там больше работать не будет. Ну, снял я их с фундамен-
та, который мы укрепляли, и пошел в харчевню «Колокол» выпить кружечку
эля. А мастер Джон Коллинз мне и говорит : «Кончено, делай по-своему, ма-
лый, да только я на твоем-то месте не пренебрег бы этим знамением и не трогал
бы старую церковь!» И они все закивали своими грешными головами и под-
дакнули ему — хотя боялись меня куда больше Дьявола, как потом я убедился.
Когда я вернулся с моей приятной новостью в «Липки», Себастьян белил
в кухне балки — помогал мат ушке. Он полюбил ее, как сын.
«Не унывай, парень, — говорит он. — Бог-то там, где Ему быть положе-
но. А вот мы с тобой, выходит, самые распоследние ослы! Нас надули, Хэл,
и позор мне, моряку, что я раньше не догадался! Тебе, значит, надо держать-
ся от колокольни подальше, потому что там Дьявол колобродит, а я никак
не мог у полу чить мои серпантины, потому что Джон Коллинз никак их тол-
ком не отольет. А тем временем Эндрю Бартон рыщет у Райского порта. А для
чего? Да чтобы забрать те самые серпантины, которых никак не может полу-
чить бедняга Кабот. Ставлю под заклад мою долю в новых землях, что указан-
ные серпантины припрятаны сейчас в колокольне церкви Святого Варнавы.
Ясно, как ирландское побережье в погожий день!»
141
ПАК С ХОЛМА ПУКА
«Да не посмеют они, — говорю я. — Продажа пушек врагам короля —
это черна я измена, и положены за нее виселица и штраф».
«А прибыль кака я?.. Ради нее люди и виселицы не побоятся. Я и сам был
торговцем, — говорит он. — Надо нам их посрамить ради чести Бристоля!»
Сидит он на ведре с побелкой и придумывает план. Так вот : мы сказа-
ли, что во вторник едем в Лондон, и попрощались со всеми нашими друзья-
ми — а с мастером Джоном Коллинзом в особицу. Да только в Уодхерстском
лесу мы повернули, поехали обратно по заливным лугам, спрятали лошадей
в ивняке у подножия церкви. Густой туман, а сквозь него изредка луна про-
бивается.
Не успел я запереть за нами дверь, как Себастьян растянулся в темноте
во весь рост.
«Чума меня побери, — говорит он. — Ноги поднимай повыше, пошарь
пониже, Хэл. Мне и раньше доводилось спотыкаться о пушки!»
Я пошарил и одну за другой — внутри колокольни темно было, хоть глаз
выколи — насчитал двадцать серпантин, уложенных на соломе. Да же не при-
крыли их ничем!
«С моего конца лежат две кулеврины, — говорит Себастьян, шлепая ла-
донью по металлу. — Для нижней палубы Эндрю Бартона. Честный... чест-
ный Джон Коллинз! Значит, это его склад, его оружейна я, его арсенал! Теперь
ты понимаешь, почему твой строительный пыл вызвал Дьявола в Суссексе?
Ты уже столько времени вставляешь палки в колеса честным сделкам Джо-
на! — И он захохотал, так и лежа на пушках.
В нижнем этаже колокольни холод всегда лютый, и мы поднялись по лест-
нице в звонницу, и там Себастьян опять споткнулся — о целую коровью шку-
ру с хвостом и рогами.
«Ага! Твой Дьявол бросил т ут свой наряд! А мне он к лицу, Хэл?»
Натягивает он на себя шкуру и давай прыгать и скакать в полосках лунно-
го света — ну сущий Дьявол. А потом плюхнулся на ст упеньку и пошлепыва-
ет по ней хвостом. И вид у него сзади даже пострашнее, чем спереди, а тут еще
прилетела сплюшка1 и заверещала на его рога.
«Не хочешь Дьявола впустить, так крепче дверь запирай! — вдруг шепнул
Себастьян. — Вот еще одна лживая поговорка, Хэл, потому что, слышишь,
внизу дверь открыли».
«Я же ее запер! У кого, чума на них, есть еще ключ?»
«Да у всего прихода, если судить по их топот у, — отвечает он, а сам щурит-
ся в темноту. — Ш-ш-ш! Ш-ш-ш, Хэл! Слышишь, как они кряхтят? Мои сер-
пантины тащат, голову даю на отсечение. Одна... втора я... третья... Всего четы-
ре! Да Эндрю вооружается, что твой адмирал! Всего — двадцать четыре сер-
пантины!»
И словно эхо до нас донеслись слова Джона Коллинза:
1
Сплюшка — небольшая сова.
142
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
«Двадцать четыре серпантины
и две кулеврины. Весь заказ сэра Эн-
дрю Бартона».
«Учтивость спины не ломит, —
шепчет Себастьян.
—
Уронить на
него мой кинжал?»
«В четверг отправим их в Рай
в повозках с шерстью. Под тюками.
Дрэк Брензетт встретит их в Удимо-
ре, как раньше», — говорит Джон.
«Господи! До чего же налажен-
на я торговля! — шепчет Себас-
тьян. — Бьюсь об заклад, во всей де-
ревне только мы с тобой, дурачки, не
имеем своей доли в барышах!»
Внизу их собралось человек двад-
цать, и все орут, точно на Роберт-
сбриджской ярмарке. Мы их по го-
лосам пересчитали.
Речет мастер Джон Коллинз:
«Здесь в следующем месяце сложим
пушки для французской каракке1.
Уилл, когда этот безмозглый молоко-
сос (то есть я, с вашего позволения!)
вернется из Лондона?»
«Да чего там, — слышу, отвеча-
ет Тисхерст Уилл, — клади их, куда
тебе желательно, мастер Коллинз. Мы все сейчас до того Дьявола перепугали-
сь, что к колокольне и на сто шагов не подойдем», — и долговязый мошенник
захохотал.
«Да уж тебе, Уилл, вызвать Дьявола проще простого!» — говорит еще
один, Ральф Хобден с Кузнечного холма.
«А-а -м-и-и -нь!» — вдруг рявкнул Себастьян и, прежде чем я успел его ух-
ватить, поскакал вниз по лестнице самым дьявольским образом, жутко при
этом завывая. Он только-только успел ст укну ть одного, так быстро они улепе-
тывали. Боже святый, как они улепетывали! Мы услышали, что они заст учали
кулаками в дверь «Колокола», и сами припустили бегом.
«Что дальше? — спрашивает Себастьян, а сам намотал свой хвост на руку
и знай прыгает через чертополох. — Я почистил зубы честному Джону Кол-
линзу».
1
Каракка — большое парусное судно XV–XVI веков, распространенное во всей Ев-
ропе.
143
ПАК С ХОЛМА ПУКА
«Едем к сэру Джону Пэлему, — говорю я. — Он один меня одобрял».
Мы поскакали в Брайтлинг мимо сторожек, и лесники чу ть нас не под-
стрелили, думали, мы к оленям подбираемся. Мы затребовали сэра Джона,
и он сел в свое судейское кресло, а когда мы ему все рассказали и показали ко-
ровью шкуру, в которую Себастьян все еще кутался, он хохотал так, что даже
заплакал.
«Ну и ну! — говорит он. — Я прослежу, чтобы правосудие свершилось
еще до рассвета. На что вы жалуетесь? Мастер Джон Коллинз мой старый
друг».
«Но не мой! — воскликнул я. — Только вспомню, как он и его подручные
на каждом шаг у мешали мне, водили меня за нос, всячески не допускали от-
страивать церковь!» — я захлебнулся от ярости.
«Да, но ведь теперь ты видишь, что она им самим требовалась», — гово-
рит он сладким голосом.
«Как и мои серпантины, — вскричал Себастьян. — Я бы мог уже наполо-
вину пересечь Западный океан, будь мои пушки готовы в срок. Но твой ста-
рый друг продал их шотландскому пират у!»
«Как ты это докажешь?» — говорит сэр Джон и поглаживает бороду.
«Я о них чу ть ноги не переломал! И я слышал, как Джон распоряжался,
куда их везти».
«Слова. Одни только слова, — говорит сэр Джон. — А мастер Коллинз
и вообще приврать любит».
Говорил он до того серьезно, что я было подумал, что и он причастен к этим
тайным делишкам, и во всем Суссексе нет ни единого честного литейщика.
«Во имя разума! — кричит Себастьян и хлещет коровьим хвостом по сто-
лу. — Чьи же все-таки эти пушки?»
«Твои, — отвечает сэр Джон, — т ут и спору нет. Ты привозишь коро-
левский заказ на них, и мастер Коллинз отливает их. А если ему благоугодно
было привезти их с Нижней кузницы и сложить под колокольней, так отту-
да же ближе к большой дороге, и тебе везти их на один день меньше. Столько
шуму поднимать, малый, из-за доброй соседской услуги!»
«Боюсь, я отплатил ему черной неблагодарностью, — говорит Себастьян,
поглядыва я на костяшки своего правого кулака. — Ну а кулеврины? Мне бы
и они сгодились, но в королевском заказе о них ничего не сказано».
«Доброта, доброта сердечна я! — отвечает сэр Джон. — Несомненно, рев-
ностно служа королю и любя тебя, мастер Джон добавил эти две пушки в по-
дарок. Ясно, как Божий день, олух ты морской!»
«А ведь и верно! — говорит Себастьян. — Эх, сэр Джон, сэр Джон! И по-
чему ты в море не ходишь! На берегу тебе себя показать негде!» — и он по-
смотрел на него с большой любовью.
«Стараюсь, как могу, где я поставлен, — сэр Джон гладит бороду и своим
зву чным судейским голосом произносит вот что: — Но вы, двое молодцов,
144
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
затеяв ночную забаву — разбирать какую, я не стану, — шлялись по кабакам
и напугали мастера Коллинза, когда... — ту т он задумался, — он творил свое
доброе дело втайне. Напугали, повторяю, жестоко».
«Верно, сэр Джон. Видел бы ты, как он бежал!» — говорит Себастьян.
«А вы сломя голову скачете ко мне со сказкой про пиратов, повозки с шер-
стью и коровьи шкуры. По-человечески она меня рассмешила, но оскорбля-
ет мой разум как судьи. А посему я провожу вас к колокольне, пожалуй, при-
хватив кое-кого из моих людей да три-четыре повозки, и ручаюсь, мастер Се-
бастьян, что мастер Джон Коллинз самолично передаст тебе твои серпантины
и кулеврины, — т ут он перешел на свой обычный голос. — Я же давным-дав-
но предостерегал старого Лиса и его соседей, что все эти продажи на сторо-
ну и темные сделки до добра не доведут. Но не можем же мы перевешать по-
ловину Суссекса за не всегда законную торговлю пушками. Ну как, юноши, вы
удовлетворены?»
«За две кулеврины я готов на любую измену!» — сказал Себастьян, поти-
рая руки.
«Так ты уже за эт у самую взятку прикрываешь изменническое деяние, —
говорит сэр Джон. — А посему — на лошадей и за пушками!»
—
Но ведь мастер Джон Коллинз с самого начала делал эти пушки для
сэра Эндрю Бартона, правда же? — спросил Дэн.
— Все конечно, — сказал Хэл. — Но он их лишился. Мы нагрянули в де-
ревню с зарей. Сэр Джон на коне, в панцире. На копье развевается его зна-
чок. За ним тридцать крепких брайтлингских молодцов по пятеро в ряд,
за ними четыре повозки, а за повозками четыре трубача для пущего весе-
лья трубят «Наш король в Нормандию сбирался». Когда мы остановились
да начали выкатывать звенящие пушки из дверей колокольни, мне вспомни-
лась картинка французской осады, которую отец Роджер нарисовал в молит-
веннике королевы.
— А что сделали мы... то есть наша деревня? —спросил Дэн.
—
Все держались лу чше некуда! — воскликнул Хэл. — Хоть они меня
и надували, я гордился ими. Вышли из домов, посмотрели на наш отряд, точ-
но он был ту т расквартирован, и пошли заниматься своими делами. Ни сло-
вечка! Ни единого сжатого кулака! Да они лу чше бы погибли, чем позволили
Брайтлингу взять над нами верх. А злодей Тисхерст Уилл, хлебнув утреннего
эля в «Колоколе», чу ть не угодил под коня сэра Джона.
«Поберегись, Дьявол», — кричит сэр Джон и натягивает поводья.
«Ох, — говорит Уилл. — Да никак ярмарка? То-то сюда пригнали бычков
из Брайтлинга!»
За это я не разделался с ним, как собирался, с наглецом бесстыжим!
Но с Джоном Коллинзом никто потягаться не мог. Он как раз проходил
мимо (подбородок у него был замотан шарфом, там, где Себастьян оставил
ему памятку), когда мы вытаскивали из церковной калитки первую кулеврину.
145
ПАК С ХОЛМА ПУКА
«Тяжеленько вам придется, — говорит он. — Если заплатите, я вам одол-
жу волокушу для бревен. Как бы пушка в повозке кататься не начала».
В первый и последний раз я видел, как Себастьян растерялся. Он только
рот молча разевал и закрывал, точно рыба.
«Я же от чистого сердца, — говорит мастер Джон. — Досталась она тебе
дешево, так я и подумал, что ты не пожалеешь пенс-другой, если я помогу тебе
перевезти ее». Да, с ним никто потягаться не мог! Говорят, эта у тренняя рабо-
та обошлась нашему Джону в двести фунтов, а он и глазом не моргнул — да же
когда увидел, как все его пушки увозят в Льюис.
— Ни тогда, ни потом? — спросил Пак.
—
Только один раз. После того как пожертвовал церкви Святого Варна-
вы набор колоколов. (А! Тогда уж и Коллинзы, и Хейсы, и Фаулы, и Феннеры
просто не знали, что бы им такое сделать для церкви! «Только ска жи, и все
тебе будет!» — вот какую песенку они теперь пели.) Колокола мы повесили,
а Джон поднялся на звонницу вместе с Черным Ником Фаулом, который по-
жертвовал нам алтарную ограду. Так вот, старик одной рукой ухватил верев-
ку, а другой чешет себе шею. «Пусть лучше она колокольный язык затягивает,
чем мою шею», — говорит. И все! Это был Суссекс — благословенный наш
Суссекс во веки веков!
— А что было потом? — спросила Уна.
— Я вернулся в Англию, — медленно ответил Хэл. — Я полу чил полезный
урок против гордости. Но, говорят, из церкви Святого Варнавы сделал жем-
146
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
чужину, настоящую жемчужину! Ну-ну! Сделано это было для моих земляков,
и — отец Роджер был прав — с тех пор я ни разу не испытывал ни столько
трудностей, ни подобного торжества. Такова уж природа вещей. Милый, ми-
лый край! — Он опустил подбородок на грудь.
— Вон ваш отец на Кузнечном холме. О чем он толкует со стариком Хоб-
деном? — спросил Пак, раскрывая ладонь, на которой лежало три листка.
Дэн поглядел в сторону дома Хобдена.
— Знаю! Про старый дуб, который упал поперек ручья. Папа все время го-
ворит, что его надо выкорчевать и распилить.
Бас Хобдена далеко разносился по тихой долине.
— Это уж как хотите, — говорил он. — Да только его корни берег держат.
Выкорчевать — почему не выкорчевать, только берег осыплется, и в полово-
дье ручей его вовсе размоет. Но это уж как хотите. Хозяйка, она все не налю-
буется, каким папоротником он оброс.
— Ну-у, я подумаю, — сказал папа.
Уна засмеялась журчащим смехом.
—
А это что за дьявольщина? — спросил Хэл с ленивым смешком. — Го-
лос вроде бы Хобдена.
— Так ведь этот дуб — просто мост для кроликов между Трехакровым по-
лем и нашим лугом. Самое лу чшее место для силков на всей ферме, говорит
Хобден. У него и сейчас они там стоят, — ответила Уна. — И он ни за что не
позволит, чтобы его выкорчевали!
—
Ах, Суссекс, благословенный наш Суссекс во веки веков, — пробор-
мотал Хэл, и в следующий миг голос их отца, позвавшего с того берега ручья,
нарушил чары, а маленькие куранты на колокольне Святого Варнавы отби-
ли пять.
ПЕСНЯ КОНТРАБАНДИСТОВ
Если ночью цокот ты услышишь вдруг,
Не беги к окошку, не смотри вокруг.
Кто молчать умеет, тем не буду т врать,
Едут джентльмены, детям надо спать!
Двадцать пять лошадок
Укрывает мрак:
Коньячок священнику,
Причетнику — табак.
Кружева для дамы, для шпиона весть,
Спи усни, малышка, джентльмены здесь!
«Тяжеленько вам придется, — говорит он. — Если заплатите,
я вам одолжу волокушу дл я бревен. Как бы пушка в повозке
кататься не начала».
148
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Если от дождя ты, спрятавшись в сарай,
Споткнешься о бочонки, крик не поднимай,
Положи обратно их укрывший хлам
И уйди, а утром пусто будет там!
Если вход в конюшню невзначай открыт,
Если там весь в мыле чей-то конь стоит,
Если чинит мама чей-то рваный плащ,
Ты на пятна бурые глазки не таращь!
Если после завтрака, убегая в сад,
Короля Георга встретишь ты, солдат,
Отвечай: «Не видела!», а ушки навостри,
Ни о ком ни слова не скажи, смотри!
Стук, шаги у дома, чей-то свист в ночи —
Раз молчат собаки, то и ты молчи!
Верный тут, Кусака тут, и они молчат:
Едут джентльмены, а собаки спят!
Если будешь слушаться, вовремя уснешь,
Куколку из Франции поутру найдешь,
Из бархата и кружев платьице на ней:
Подарок джентльменов умнице моей!
Двадцать пять лошадок
Укрывает мрак:
Коньячок священнику,
Причетнику табак.
Кто молчать умеет, тем не буду т врать,
Едут джентльмены, детям надо спать!
ПЕСНЯ ПЧЕЛИНЦА
Пчелки жужжат, а ты понимай:
«Ты от соседей, что хочешь, скрывай,
Но все ты поведай пчелам своим,
Или мы меду тебе не дадим!»
Невеста, в день венчанья
Все пчелкам ты открой!
Ведь, не простив молчанья,
Покинет улей рой!
Покинет, вовсе сгинет,
Исчезнет навсегда,
А все расскажешь пчелкам,
И не придет беда.
Похороны, свадьбы,
Весть из-за морей —
Пчелкам все узнать бы
Хочется скорей!
Приходи веселым,
С горестью в груди,
Но со злобой к пчелам
Лучше не ходи!
Не неси им бремя
Ненависти злой,
Иль наступит время
Расстаться им с тобой.
Расстаться и спасаться,
Не оставаться ту т!
ДИМЧЕРЧСКОЕ
БЕГСТВО
150
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Но пчелок не предашь ты —
Они не предаду т!
Под вечер на сборщиков хмеля начал сеяться тихий сентябрьский дождь.
Матери покатили под крыши колясочки с веселыми младенцами, кор-
зины были унесены, подсчеты закончены. Парочки расходились восвояси —
по двое под одним зонтом, а одинокие парни шли позади и посмеивались.
Дэн с Уной, собиравшие хмель после уроков, отправились печь картошку в су-
шильне, где старик Хобден с Синеглазой Бесс, своим верным ларчером1, весь
сентябрь наблюдал, как сушится хмель.
Они, как обычно, устроились на застеленной мешками кровати перед топ-
кой, глядя на пласты раскаленных углей, чей беспламенный жар поднимался
в темный дымоход старомодной пузатой печи.
Хобден неторопливо разломал кусок угля на кусочки поменьше и бес-
трепетными пальцами уложил их именно в те места, где они могли прине-
сти побольше пользы. Потом медленно протянул руку за спину, и Дэн по-
ложил картофелины в его ладонь. Хобден аккуратно разложил их возле
углей и на миг застыл черным силуэтом на фоне багрового свечения печи.
Когда он закрыл дверку печи, в сушильне словно бы сразу сомкнулась ве-
черняя тьма, и, хотя снаружи было еще светло, он за жег свечу в фонаре. Де-
тям все это очень нравилось, особенно потому, что они заранее знали, что
и как он сделает.
В сушильню, точно тень, проскользнул сын Хобдена — Пчелинец, у ко-
торого в голове не все ладно, хотя для работы с пчелами лу чше него никого
не найти. Дети поняли, что он т ут, только когда Бесс завиляла обрубком хво-
ста, щекоча им ноги.
Снаружи под дождем гулкий бас пропел:
Старушка Лейдинвул в земле почиет целый год,
Но хмель поспел, и вот она из гроба восстает.
—
Так вопить умеет на всем свете только один дуралей! — воскликнул,
оборачива ясь, старик Хобден.
Все парни, с кем я хмель рвала, красотка хоть куда,
Небось уж там, вот и бегу...
В дверях появился человек.
— Ну-ну! Говорят, на сбор хмеля да же покойники приходят, и, как погля-
жу, верно говорят. Ты же Том? Том Сапожник? — Хобден опустил фонарь.
1
Ларчер — порода охотничьих собак .
151
ПАК С ХОЛМА ПУКА
— Долгонько же ты, Ральф, старых приятелей не узнаешь! — И в сушиль-
ню широким шагом вошел загорелый великан. Он был дюйма на три выше
Хобдена, с седыми бакенбардами на обветренном лице и ясными голубыми
глазами. Они обменялись рукопожатием, и дети услышали, как зашуршали
друг о друга мозолистые ладони.
— Р ука-то у тебя такая же крепкая, — сказал Хобден. — Голову ты мне на
Писмаршской ярмарке проломил сорок лет назад или тридцать?
— Всегошеньки тридцать, а разбитыми головами нам считаться вроде не-
чего. Ты же со мной поквитался жердью из хмельника. А как мы домой доби-
рались в т у ночку? Вплавь?
— А так же, как фазаны попадают в сумку Габбса, — маленько удачи и мно-
го старанья, — старик Хобден захохотал так, что у него в груди отдалось.
—
Вижу, ты не разу чился бродить по лесу. Все еще этим балуешься? —
и гость прицелился из невидимого ружья.
В ответ Хобден быстро покрутил рукой, словно закрепляя кроличий силок.
—
Нет, мне только вот это и осталось. Старость не радость. А ты-то что
поделывал с той поры?
—
В Плимуте я был и даже в Дувре был! Эх, вдосталь я по белу свету по-
бродил! — весело пропел гость. — И думается, про Старую Англию я знаю
побольше всякого там! — Он обернулся к детям и лихо им подмигнул.
— Ну уж и вранья ты там наслушался! Я тоже побывал кое-где, аж в Уилт-
шире. И меня там на редкость облапошили с парой садовых рукавиц, — ска-
зал Хобден.
152
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
—
Насчет приврать, для этого далеко ездить не надо. Да уж ты к родным
местам прикипел, Ральф.
—
Старое дерево пересади, оно враз засохнет, — Хобден засмеялся. —
А я помирать хочу не больше, чем ты поспособствовать мне с хмелем.
Великан прислонился к кирпичной стенке печи и раскинул руки.
—
А ты меня найми! — только и сказал он, и оба, хохоча, поднялись
по лестнице наверх.
Дети услышали, как их совки зашаркали по холстине, на которой были
рассыпаны шишки хмеля, и их сладкий дремотный дух разлился по всей су-
шильне.
— А кто это? — шепнула Уна Пчелинцу.
— Коли вам невдомек, так уж где мне, — ответил он и улыбнулся.
Голоса наверху переговаривались, посмеивались в такт грузным шагам,
а затем в воронку пресса посыпались сухие шишки, набиваясь все плотнее.
«Бух!» — ухнул пресс, и груда шишек превратилась в плотный брикет.
— Поосторожней! — донесся вопль Хобдена. — Полегче, Том, а то сокру-
шишь его. Силу свою показываешь, прямо глисоновский бык. Спускайся-ка
и садись к огню. Сейчас и передохну ть можно.
Они спустились вниз, и Хобден открыл заслонку — посмотреть, как там
картошка, а Том Сапожник сказал
детям:
—
Посолите ее покруче. Это
вам покажет, какой я человек! —
Он снова подмигнул, и Пчелинец
снова засмеялся, а Уна посмотрела
на Дэна .
—
Уж я-то знаю, какой ты чело-
век , — буркнул Хобден, отгребая
картофелины от углей.
— Да неужто? — и Том продол-
жал у него за спиной: — Кому-то из
нас не показаны Подковы, или Ко-
локола, или Проточная вода... Так
вот о воде, — он обернулся к Хобде-
ну, который отодвинулся от печи. —
Помнишь наводнение в Робертс-
бридже, когда подручный мельника
утоп посреди улицы?
—
Да уж не забыл, — старый
Хобден опустился на ку чу угля воз-
летопки. — Явтомгодусмоейхо-
зяйкой женихался там внизу. Я воз-
«Уж я-то знаю, какой ты человек», — буркнул Хобден,
отгребая картофелины от углей.
154
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
чиком был у мистера Плама, полу чал в неделю десять шиллингов. Она-то
у меня с Ромни-Марша.
— Удивительное это местечко, Ромни-Марш, — сказал Том Сапожник. —
Слыхал я, что мир делится на Европу, Азию, Африку, Америку, Австралию
и Ромни-Марш.
— Там они все так и думают, — сказал Хобден. — Сколько я свою хозяй-
ку уламывал, чтобы она согласилась за меня пойти, — все не хотела оттуда
уезжать.
— А родом она откуда, Ральф? Я что-то позабыл.
— Да из Димчерча под Стеной, — ответил Хобден, взяв картофелину.
— Так, значит, она Петт... или Уайтгифт?
— Уайтгифт. — Хобден разломил картофелину и принялся за нее с особой
аккуратностью человека, привыкшего обедать на ветру. — Пожив в Уилде, она
маленько образумилась, а в первые двадцать эдак лет всякие за ней странности
водились. А уж на пчел у нее рука была! — Он отрезал кусочек картофелины
и выбросил его за порог.
—
То-то я слышал, что Уайтгифты в жернов заглядывают поглубже про-
чих, — сказал Том. — И она тоже?
—
К черному колдовству она никакого касательства не имела, — сказал
Хобден. — А только всякие знамения понимала — по птичьему полет у, или
там падуча я звезда с неба скатится, или пчелы зароятся. Ну и всякое такое.
И еще не спала, а все слушала, не покличут ли, — так она говорила.
— Это ничего не значит, — сказал Том. — У них там в Марше все контра-
бандой занимались, с времен незапамятных. У нее это в крови было: лежать
по ночам и слушать.
— Что так, то так, — ответил старый Хобден, ухмыляясь. — Помнится, де-
лом этим занимались и поближе к нам. Но у моей старухи другое было. Несус-
ветица всяка я, — он понизил голос, — про фейков.
— Да, я слышал, что в Ромни-Марше в них верят, — Том поглядел на заво-
роженные лица детей рядом с Бесс.
— Фейков? — воскликнула Уна. — Ах, про фей!
—
Народ Холмов, — пробормотал Пчелинец, бросая за порог половину
картофелины.
—
Во-во! — сказал Хобден, кива я на него. — У моего сынка и глаза ее,
и всякие ее способности. И она их так вот и называла.
— А ты что про все это думал?
— Хм-м -м, — протянул Хобден. — Когда человек, вот как я, привык в тем-
ноте ходить и по лугам, и по лесам, так он только лесников опасается.
— Ну а все-таки? — не отступал Том. — Я ведь видел, как ты сейчас выбро-
сил Приветный Кусок. Так веришь ты или что?
— Да нет, в этой картошке глазок совсем почернел! — с негодованием воз-
разил Хобден.
155
ПАК С ХОЛМА ПУКА
— Я что-то не разглядел. Вот и показалось, будто бросил ты его... Всякому,
Кто Нуждается. Ну а все-таки? Веришь ты или нет?
— Я ничего сказать не мог у, потому как ничего не слышал и ничего не ви-
дел. А только если ты скажешь, что в лесу ночью помимо людей, шерстки, пе-
рышек и чешуи может найтись и еще что-то, пожалуй, что вруном я тебя не об-
зову. А сам-то ты как? А, Том?
— Я как ты, я ничего не говорю. Но расскажу тебе одну историю, а уж ты
сам реши, что там к чему.
— Несусветица всякая, — проворчал Хобден, однако набил трубку.
—
В Марше про это говорят «Димчерчское бегство», — неторопливо
продолжал Том. — Может, ты слыхал?
—
Моя хозяйка рассказывала, да не один раз. Я уж вроде бы и верить на-
чал. Так, иногда.
При этих словах Хобден подошел к фонарю и всосал в трубку его желтый
огонек. Том уперся мог учим локтем в мог учее колено, устраиваясь поудобнее
на куче угля.
— А ты в Марше бывал? — спросил он у Дэна.
— Только в Рае, и то один раз, — ответил Дэн.
— Так это же самый краешек. А дальше-то там колокольни у ка ждой церк-
вушки, и старухи-знахарки сидят у дверей, и море подпирает сушу, и утки со-
бираются в стаи в канавах. Марш, можно сказать, весь изрезан канавами, да
шлюзами, да шлюзовыми воротами, да приливными затворами, да водоспу-
сками. И слышно, как вода ворчит и бурлит, когда в них прилив бьется, а по-
том слышно, как море гремит слева и справа вдоль всей Стены. Земля там —
как стол ровна я, в Марше, видел? Небось думаешь, что и пройти его из конца
в конец проще простого? Ан нет! От канав да водоспусков дороги там закру-
чены, что колдовская кудель на веретене. Даже при свете дня человека там так
водит, что он пойдет в одну сторону и, глядишь, уже прямо назад шагает.
— Это потому, что они воду в канавы собрали, — сказал Хобден. — Когда
я со своей хозяйкой женихался, камыш зеленый стоял... О-хо-хо... Камыш зе-
леный стоял, и Смотритель Болот всюду себе путь находил, как т уман.
— А кто это? — спросил Дэн.
— Да маршский трясун, лихорадка то есть. Он раза два меня по плечу хло-
пал, пока начало меня всего трясти. Теперь вот, когда воду в канавы отвели,
лихорадкам конец пришел, и там все шутят : дескать, Смотритель Болот шею
себе в канаве сломал. А для пчел да у ток место просто замечательное.
—
И древнее к тому же, — подхватил Том. — Плоть и Кровь там обита-
ют со Времен Незапамятных. Ну и люди там между собой говорят, будто
со Времен Незапамятных фейки со всей Старой Англии особенно облюбо-
вали Марш. А уж им ли не знать. Ведь от отца к сыну, от отца к сыну они там
все что-нибудь да провозили тайком из-за моря — с тех самых пор, как у овец
спина шерстью обросла. И говорят, дескать, в Марше всегда фейки показыва-
156
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
лись, и не так чтоб их мало было. И нахальные — хуже кроликов. То пляшу т
посередь дороги посередь бела дня, то мигают зелеными огоньками по кана-
вам в темноте, будто честные контрабандисты. А то, глядь, запрут церковные
двери, и ни священнику, ни причетнику хода туда нет.
—
Ну, это контрабандисты там припрятывали кружева, не то коньячок,
пока случа я не будет вывезти их дальше. Я уж хозяйке моей толковал, — ска-
зал Хобден.
—
Да, как послушаешь, лу чше Марша местечка для фейков не было, пока
батюшка королевы Бесс не устроил свою... как ее там?.. Реформацию1
.
— Парламентский закон, что ли? — спросил Хобден.
— Ага! В Старой Англии ведь ничего сделать нельзя без закона, ордера или
судебного предписания. Батюшка королевы Бесс вот заполу чил закон с дозво-
лением, и говорят, он приходскими церквями распоряжался, ну, стыд и срам.
Просто выпотрошил, уж не знаю, сколько их. Одни люди в Англии пошли за
ним, а другие по-своему смотрели на это дело, ну и разделились, и давай жечь
друг друга, чья сторона верх возьмет. Фейки все насмерть перепутались: для
них-то мир и спокойствие среди Плоти и Крови самое главное, а раздоры —
хуже всякой отравы.
—
Вот и у пчелок тоже, — вставил Пчелинец. — Когда в доме ненависть,
пчелки там не останутся.
—
Верно, — сказал Том. — Эти самые реформации напугали фейков до
смерти, чисто как жнец кроликов, когда он до середки поля добирается, где
1
Король Англии Генрих VIII, отец королевы Елизаветы I, разорвал отношения с Па-
пой Римским и сам был провозглашен главой англиканской церкви.
157
ПАК С ХОЛМА ПУКА
еще колосья стоят. Нахлынули они в Марш отовсюду и говорят : «Худо ли, хо-
рошо ли, а надо нам бежать, потому как Веселой Англии конец пришел, а нас
числят среди идолов».
— И что же, они все на том стояли? — спросил Хобден.
—
Все, кроме одного, Робин он звался, ежели ты про него слышал. А ты-
то чего смеешься? — Том повернулся к Дэну. — Заботы фейков Робина не так
чтобы касались, потому как он к людям прикипел. И Старой Англии он по-
кидать не собирался, нет уж, ну, его и послали к Плоти и Крови вестником,
да только Плоть и Кровь все больше о своих делах думают, и Робин не мог
до них докричаться, понимаете?
— А чего вам... чего фе... фейкам было надо? — спросила Уна.
—
Да суденышко, что же еще. Где им было перелететь пролив на своих
крылышках, попадали бы в волны, как усталые бабочки. Нужно им было ка-
кое-никакое суденышко с матросами, чтобы перевезти их во Францию, где
тогда идолов еще не крушили. Не могли они больше слышать, как злые кентер-
берийские колокола звонят до Бульверхита, зову т жечь еще и мужчин и жен-
щин, и как надменный королевский вестник скачет с приказом крушить идо-
лов. Терпеть этого они никак не желали. Но и суденышко с матросами, чтобы
бежать, они не могли найти без Дозволения да Доброго Напу тствия Пло-
ти и Крови. А Плоти и Крови своих хлопот хватало, и в Марше уже кишмя
кишели фейки со всей Старой Англии и изо всех сил старались докричаться
до Плоти и Крови, рассказать о своей великой нужде... Уж не знаю, слышали
ли вы, что про фейков говорят, будто они — что цыплята?
— Это и моя хозяйка говаривала, — сказал Хобден, скрещива я загорелые
руки.
—
Так оно и есть. Ну а ежели собрать много цыплят вместе, земле вроде
недужится, их судороги корчат, и они все умирают. Вот и когда фейки в од-
ном месте собираются, они-то не умирают, да только Плоти и Крови среди
них быть опасно: чахнут и в могилу сходят. Они-то ничего такого не хотят,
а Плоти и Крови про то неизвестно, и все ж так оно и есть... Фейки напуганны
да еще стараются всем скопом докричаться со своей мольбой, и не могли они
не воздействовать на воздух и на нат уру Плоти и Крови.
Марш словно черный туман оку тал. По ночам люди видят — их церкви мер-
цают блуждающими огнями; видят — их скот разбегается словно его вспугну-
ли, а рядом ни единого человека; овцы сбиваются в кучу, а рядом ни единого че-
ловека; лошади все в мыле, а рядом ни единого человека. В канавах они видели
множество зеленых огоньков — никогда еще их не бывало так много; они слы-
шали вокруг дома топоток маленьких ножек — никогда еще он не был таким
громким; ночью и днем, днем и ночью им чудилось, будто к ним подбирается
кто-то и чего-то от них хочет, да только не может сказать толком. Да уж , об за-
клад побьюсь, лежали они в холодном поту! Мужчина ли, девушка ли, женщи-
на ли, ребенок — всем им было не по себе неделю за неделей, пока Марш кишел
158
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
фейками. Но они были Плотью и Кровью, а первее всего — жителями Марша.
Думалось им, что знаки эти предвещают беду для Марша. Или море перельется
через Димчерчскую Стену и утопит их. Или что чума идет. И они искали тол-
кования в море и в тучах — далеко и высоко. И даже не подумали поглядеть по-
ближе и пониже собственных колен, и то ведь они там ничего не увидели бы.
Ну а в Димчерче под Стеной жила бедна я вдова, не было у нее ни мужа,
ни достатка, и потому у нее больше времени оставалось для чувствования.
И почувствовала она, что у ее дверей ждет Беда, побольше и потяжелее все-
го, что доводилось ей переносить. Было у нее два сына — один слепой от ро-
ждения, а другой стал немым, когда несмышленышем упал со Стены. Они уже
в возраст вошли, но ничего не зарабатывали, и она их кормила — пчел держа-
ла и отвечала на вопросы.
— Какие вопросы? — спросил Дэн.
— Ну, где найти потерянное, да что надеть на шейку младенца, ежели она
у него крива я, да как помирить жениха и невесту. И чувствовала она Беду
в Марше, как угорь чувствует грозу. Была она знахаркой.
—
Моя хозяйка тоже на погоду отзывалась, удивительное дело, — сказал
Хобден. — Я сам видел, как перед грозой у нее под щеткой из волос искры ле-
тели, точно от наковальни под молотом. Но на вопросы она ответы не давала.
— А эта женщина была Искательница, а Искатели и Искательницы — они
иногда находят. И вот как-то ночью лежит она на постели в жару и в боли,
и тут пришел Сон, постучал к ней в окошко и сказал: «Вдова Уайтгифт! Вдо-
ва Уайтгифт!» Поначалу из-за крыльев и посвиста она подумала, что это пе-
ночка, но потом все-таки встала, оделась, открыла дверь и почувствовала всю-
ду вокруг Беду и Стенания, сильные, как лихорадка или трясавица. И закрича-
ла: «Что это? Ах, да что это?»
И тут будто все ляг ушки в канавах заквакали, будто все камыши в кана-
вах зашелестели, зашуршали, и огромная приливная волна ударилась о Стену,
и она ничего не могла расслышать.
Трижды она спрашивала, и трижды волна заглушала все. Но она выбрала
мину тку затишья и крикнула : «Что за Беда уже месяц лежит на Марше, гне-
тет мое сердце, а поутру просыпается с моим телом?» Тут она почувствова-
ла, что ее за юбку ухватила маленькая ручка, и она нагнулась, чтобы высвобо-
дить юбку.
Том Сапожник растопырил большущие пальцы перед огнем и, улыбаясь,
продолжал:
«Море утопит Марш?» — спрашивает она. Ведь прежде всего она была
жительницей Марша.
«Нет, — отвечает маленький голосок. — Спи спокойно, если тебя это тре-
вожит».
«Чума идет на Марш?» — спрашивает она. Других зол она не знала.
«Нет. Спи спокойно, если тебя это тревожит», — говорит Робин.
159
ПАК С ХОЛМА ПУКА
Она было повернулась к двери, но
голоски стали такими пронзительными
и горестными, что она опять обернулась
и крикнула : «Если это не беда для Пло-
ти и Крови, что могу я сделать?»
Тут фейки со всех сторон нача-
ли кричать, чтобы она дала им суде-
нышко, — они уплывут во Францию и
не вернутся.
«На Стене стоит рыбачья лодка, —
говорит она, — но столкнуть ее в море я
не могу, а и столкнула бы, так я не умею
ею править».
«Одолжи нам твоих сыновей, — го-
ворят все фейки. — Дай им Дозволенье
и Доброе Напутствие, чтобы они отвез-
ли нас, мат ушка, о матушка!»
«Один немой, другой слепой! — го-
ворит она. — И для меня потому еще
дороже, а вы их пог убите в широком море». Тут голоски ну прямо насквозь
ее пронзили, а голоски-то детские. Она все противилась, но уж этому воспро-
тивиться не могла и сказала: «Если уговорите моих сыновей перевезти вас,
я им мешать не стану, а большего от Матери вы требовать не можете».
Она увидела, как зеленые огоньки затанцевали, закружились, пока у нее
в глазах не зарябило; она слушала топоток тысяч маленьких ног; она слыша-
ла, как злые кентерберийские колокола звонят до Бульверхита, и она слыша-
ла, как приливная волна бьет в Стену. А фейки тем временем творили Сон для
ее сыновей, и, пока она кусала пальцы, эти двое ею рожденных вышли за дверь
и прошли мимо нее, словечка не сказав. Она пошла за ними, жалобно плача,
до старой рыбачьей лодки на Стене, и они ухватили лодку и спустили ее в море.
Когда они поставили мачт у и укрепили парус, слепой сын сказал:
«Мат ушка, мы ждем твоего Дозволенья и Доброго Напу тствия, чтобы пе-
ревезти Этих за море».
Том Сапожник откинул голову и прищурился.
—
О-хо-хо! — сказал он. — Хорошая она была и смела я женщина, вдо-
ва Уайтгифт. Стояла, закручивала пряди своих длинных волос вокруг паль-
цев и дрожала, как тополек, никак не могла решиться. Фейки вокруг у тихо-
мирили своих деток, а сами молчали и ждали. Она была вся их надежда. Без ее
Дозволенья и Доброго Напутствия они уплыть не могли, ибо была она Мать.
И дрожала она, как осинка, никак решиться не могла. Но вот вытолкнула сло-
во сквозь зубы: «Плывите, — сказала. — Плывите с моего Дозволения и До-
брого вам Пути».
160
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
И ту т я увидел... и ту т, рассказывают, пришлось ей откину ться, чтобы
устоять на ногах, точно бродила она по колено в приливной воде — фейки
хлынули мимо нее к лодке, уж не знаю, сколько их, — и все с женами, деть-
ми и с имуществом, все спасаются бегством из злой Старой Англии. Слышно
было, как позванивает серебро, как падают малюсенькие узелки с пожитками
на дно лодки, и побрякивают связки малюсеньких мечей и щитов, и пальчи-
ки на руках и ногах царапают борт лодки, чтобы перебраться через него. Тут
ее сыновья оттолкнулись от берега. Лодка оседала все ниже и ниже, но вдова
видела в ней только своих сыновей, которым как будто что-то мешало свобод-
но передвигаться там. Подняли они парус и поплыли, сидя в воде низко-низ-
ко, точно баржа, и ушли в прибрежный туман, а вдова Уайтгифт села на Стене
и горевала до утренней зари.
— Вроде бы я не слышал, что она там сидела совсем одна, — сказал Хобден.
—
А-а! И правда, с ней остался тот, который зовется Робином, так мне
рассказывали. Но она в таком горе была, что не слушала его посулов.
— Ага! Я же всегда говорил моей хозяйке, что ей бы прежде договор с ним
заключить! — воскликнул Хобден.
— Нет. Она одолжила своих сыновей из чистой любви, потому как почув-
ствовала Беду в Марше и по доброте сердечной хотела отвратить ее! — Том
негромко засмеялся. — И отвратила. Да-да! От Хита до Булверхита замучен-
ные мужчины и девушки, недужные женщины и вопящие дети — все полу-
чили облегчение от перемены в воздухе, едва фейки бежали. По всему Мар-
шу люди выходили из дверей бодрые и сияющие, ну прямо как улитки после
161
ПАК С ХОЛМА ПУКА
дождя. А вдова Уайтгифт все сидела на Стене и горевала. Она могла бы пове-
рить нам... могла бы поверить, что ее сыновей пришлют к ней назад живыми
и здоровыми! И когда через три дня их лодка вернулась, она прямо места себе
не находила от радости.
— Ну и конечно, оба ее сына совсем исцелились? — сказала Уна.
—
Не-ет. Поперек природы не пойдешь. Вернулись они к ней такими же,
какими она их напу тствовала. Слепой не видел ничего, что было, а немой, уж
конечно, не мог рассказать про то, что видел. Думается, потому-то фейки и вы-
брали их в перевозчики.
— Но что вы... что Робин обещал вдове? — спросил Дэн.
—
Что же он такое ей обещал? — Том притворно задумался. — Твоя хо-
зяйка, Ральф, была ведь Уайтгифт? Неужели она ничего про это не говорила?
—
Несусветицу всякую — вот когда он родился, — Хобден показал на
сына. — Дескать, среди них всегда будет такой, кто видит в жернове глубже,
чем другие.
—
Я! Это про меня! — сказал Пчелинец так неожиданно, что они все за-
смеялись.
—
Вспомнил! — Том хлопнул себя по колену. — Пока род Уайтгифтов
не кончится, обещал ей Робин, всегда будет такой с ее кровью в жилах, кого
Беда не коснется, кому Девушка не улыбнется, кого Ночь не устрашит, кому
Страх не повредит, кого Вред не понудит согрешить и кого ни одна Женщина
вокруг пальца не обведет.
— Так это же я, верно? — сказал Пчелинец. Он сидел в серебряном квадрате
лучей, которые огромная сентябрьская луна лила в открытую дверь сушильни.
—
Эти самые слова она мне и сказала, когда мы поняли, что он не такой,
как другие. Только ты-то откуда их знаешь? — спросил Хобден.
— Эге! Значит, у меня под шапкой не одни только волосы! — Том со сме-
хом потянулся. — Вот я провожу ребяток домой, и мы с тобой, Ральф, поси-
дим ночку, потолкуем про то про се, верно? Где вы живете-то? — он с серьез-
ным лицом обернулся к Дэну. — И как, мисс, ежели я вас провожу, ваш папа-
ша не угостит меня кружечкой?
Их разобрал такой смех, что они бегом выскочили из сушильни. Том под-
хватил их, посадил на широкие плечи и зашагал через поросшее папоротни-
ком пастбище, где в лунном свете шумно дышали коровы, и из ноздрей у них
поднимались клубы молочной дымки.
—
Ой, Пак, Пак, я сразу вас узнала, чуть вы сказали про соль. И как это
у вас получается? — воскликнула Уна, в восторге покачиваясь у него на плече.
— Полу чается. Да что получается-то? — спросил он, поднимаясь на пере-
лаз под развесистым дубом.
—
Ну изображать Тома Сапожника, — сказал Дэн, и они с Уной пригну-
лись под ветками двух молоденьких ясеней у моста через ручей. Том теперь
почти бежал.
162
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
—
Так это же мое прозвище и есть,
мастер Дэн, — ответил он, припуска я че-
рез безмолвную посеребренную лужай-
ку, где под терном возле крокетной пло-
щадки сидел большой кролик. — Вот вы
и дома!
Он вошел в кухонный двор и поста-
вил их на землю, как раз когда из двери
вышла Эллен и начала задавать вопросы.
—
Я помогал в сушильне мистера
Спрея, — сказал он ей. — Нет, я тут не
чужой. Края эти я знал, когда еще ваша
мамаша не родилась... Ага, от такой ра-
ботки в горле пересыхает, мисс. Спасибо
вам, не откажусь.
Эллен пошла за кувшином, а дети по-
бежали к себе — вновь зачарованные Ду-
бом, Ясенем и Терном.
ПЕСНЯ, ДЕЛЕННАЯ НА ТРИ
Любовь свою отдал я этим троим:
Даунсам, Маршу, Уилду моим!
Во всем для меня совершенно равны вы,
Марш, и Уилд, и из мела обрывы!
В лощине под склонами, где плещет родник,
Укрыл мое сердце папоротник.
Хмель золотистый и сизый дымок!
Кому б еще сердце доверить я мог?
О Ромни! О Брензетта темный камыш!
Как много ты мысли моей говоришь!
Марш, что древнейших монархий древней,
Тайны вверяешь ты мысли моей.
Травы холмов мою душу хранят,
Где колокольцами овцы звенят.
Дитчлинг и Ферл, даль морской синевы!
Душу мою сберегите и вы!
ПЕСНЯ
ПЯТОЙ РЕКИ
Когда у Райского Древа
Пробились Четыре Реки,
Каждой назначен был
Правитель ее и князь.
А после (гласит легенда)
Явился смуглый Израиль,
Рек же было четыре,
И ему Реки не досталось.
Но Тот, Кто Сама Справедливость,
Сказал ему : «Брось на землю
Горсточку желтой пыли,
И по Земле заструится
Втайне Пятая Река,
Всех Четырех сильнее.
Доступна ее будет тайна
Только тебе и твоим.
Так оно и свершилось.
Питаемый родниками,
Что силы даруют рынку
И мощь царей истощают,
Пятый Поток родился
В недрах земных глубоко.
Как и предсказано было —
Золота тайный Поток!
КЛАД И ЗАКОН
164
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Израиль сложил свой скипетр,
Сложил он корону на бреге
Реки, чьи волны сверкали,
Вздуваясь или мелея,
Иль под землей исчезали,
Чтоб снова в свой срок заструиться.
Причины того открыты
Израилю одному.
Он Владыка Последней,
Дивной Пятой Реки.
Он слышит ее теченье
И песню в своей крови.
Он скажет : «Она обмелеет»,
Ибо ему известно,
Какой родник иссыхает
В каких горах за пустыней
К югу в тысяче лиг.
Он скажет : «Она разольется»,
Ибо ему известно,
Какие снега нынче солнце
На каких хребтах растопило
К северу в тысяче лиг.
Он чует грядущую сушь,
Он чует грядущие ливни,
И что принесу т они, знает,
На пользу себе обращая.
Князь, меча не носящий,
Владыка, лишенный трона,
Израиль блюдет свой жребий.
В каждой земле он гость,
Во многих землях — правитель,
И ни в единой — Царь.
Но Пятой Реки Великой
Тайна из тайн открыта
Израилю одному,
Как предначертано было.
165
ПАК С ХОЛМА ПУКА
Шла третья неделя ноября, и в лесах гремели выстрелы по фазанам. Но
т ут, среди крутых теснящихся холмов, охотились только деревенские
бигли, которые частенько покидали свои будки, чтобы на свой лад приятно
провести денек. Дэн и Уна перехватили такую парочку в огороде, где они го-
нялись за кошкой из прачечной. Азартные песики без возра жений отправи-
лись на поиски кроликов, и дети пробежали с ними через пастбища у ручья
во двор «Липок», откуда их с позором изгнала стара я свинья, а потом вверх
по склону до затопленной выемки, где собаки подняли лисицу. Она увлекла
их в Дальний лес, и они распугали всех фазанов, спрятавшихся там от рьяных
охотников, рыскавших на противоположном склоне. Затем вновь заговорили
жестокие ружья, и дети ухватили биглей, чтобы те ненароком не угодили под
выстрел, отправившись на поиски добычи в ту сторону.
—
Вот бы не хотел быть фазаном... в ноябре... ни за какие коврижки, —
пропыхтел Дэн, удерживая Франта за загривок. — Чего ты смеешься, да еще
так ехидно?
—
Я не смеюсь, — ответила Уна, оседлав Флору, толстенькую четвероно-
гую барышню. — Посмотри! Глупые какие — летят в свой лес, а не в наш, где
их никто не тронет!
— Не тронет, пока вам не вздумается их поубивать! — Из заросли падубов
у Волатерры вышел старик, такой высокий, что казался просто великаном.
Дети да же подпрыгнули, а собаки легли
на землю точно сеттеры. Старик кутался
в широкий плащ из темной толстой ма-
терии, подбитый желтым мехом и с та-
кой же опушкой. Он поклонился им
так низко, что их охватила гордость —
но и стыд тоже. Потом он посмотрел на
них — долго и внимательно, а они смо-
трели на него без сомнения и страха.
—
Вы не боитесь? — спросил ста-
рик , проводя ладонью по пышной седой
бороде. — Не боитесь, что эти люди вон
там, — он кивнул на рощу внизу, где тре-
щали выстрелы, — покалечат вас?
—
Ну-у...
—
Дэн любил точность,
особенно когда его одолевала застенчи-
вость, — старый Хоб... один мой друг
рассказал мне, что какого-то загонщи-
ка на той неделе подперчили... то есть
ему в ногу попала дробинка... Понимае-
те, мистер Мейер всегда палит по кроли-
кам. Но он дал Гарнет у фунт, и тот ска-
166
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
зал Хобдену, что он и за половину таких денег согласился бы, чтобы его под-
перчили из обоих стволов.
—
Он не понимает! — воскликнула Уна, глядя на бледное испуганное
лицо. — Вот если бы...
Она не договорила, потому что падубы зашелестели, из них вышел Пак
и быстро заговорил с незнакомцем на каком-то иностранном языке. Пак тоже
был в длинном плаще (начинало подмора живать), который совершенно изме-
нил его внешность.
—
Нет же, нет! — сказал он наконец. — Ты не понял мальчика. По не-
счастной слу чайности — и только! — вольный человек был слегка ранен
на охоте!
— Знаю я эти случайности! А его господин? Засмеялся и наехал на него ко-
нем? — с горькой усмешкой сказал старик.
— Ранил его твой соплеменник, Кадмиэль. — Глаза Пака злокозненно за-
блестели. — А потом он дал этому вольному человеку золот ую монет у, на чем
дело и кончилось.
— Еврей пролил кровь христианина, и дело на том и кончилось? — вскри-
чал Кадмиэль. — Быть того не может! Когда его запытали?
—
Ни один человек не будет заключен в тюрьму, лишен имущества или
казнен, иначе как по законному приговору равных его! — возразил Пак. —
В Старой Англии для евреев ли, для христиан ли есть только один Закон —
тот Закон, который был подписан на лугу Раннимед.
—
Да это же Великая хартия вольностей!1
—
шепнул Дэн. Это была одна
из немногих исторических дат, которые сохранились у него в памяти. Кадми-
эль повернулся к нему, зашуршав пряно пахнущим плащом.
— Ты об этом знаешь, дитя? — воскликнул он, в изумлении вскинув руки.
— Да, — твердо сказал Дэн.
Иоанном Хартия эта дана,
И попрана Генрихом Третьим она.
А старый Хобден говорит, что не будь ее, так лесники держали бы его
в Льюисской тюрьме круглый год.
Пак снова перевел его слова Кадмиэлю на непонятный, но торжественный
язык, и, наконец, Кадмиэль засмеялся.
—
Уста младенца учат нас мудрости! — сказал он. — Но ответь мне, и не
младенцем назову я тебя, но рабби, почему король подписал этот Новый За-
кон? Он же был король!
Дэн покосился на сестру. Это был ее черед.
1
Велика я хартия вольностей была подписана королем Иоанном Безземельным
в 1215 году. Она ограничивала королевскую власть и предоставляла определенные права
и привилегии свободному населению .
167
ПАК С ХОЛМА ПУКА
— Потому что ему некуда было девать-
ся, — тихо сказала Уна. — Его принудили
бароны.
—
Нет, — Кадмиэль покачал голо-
вой.
—
Вы, христиане, всегда забывае-
те, что золото может больше меча. Ваш
добрый король подписал закон потому,
что не мог больше занимать деньги у нас,
злых евреев. — Он ссутулился. — А ко-
роль без золота — это змея с перебитым
хребтом! — Его нос насмешливо дернул-
ся вверх, а брови, нахмурясь, опустились
вниз. — Перебить же хребет змее — дея-
ние благое. И его совершил я! — торжест-
вующе вскричал он, взглянув на Пака. —
Дух Земли, засвидетельствуй, что его со-
вершил я! — Он выпрямился во весь свой
гигантский рост, и его слова гремели, точ-
но труба. Голос его менял тональность так
же, как опал меняет цвет, и то громыхал
басом, то тоненько стонал, но слушать себя заставлял всегда.
—
Засвидетельствовать это могу т многие люди, — ответил Пак. — Рас-
ска жи этим малышам, как все произошло. Помни, Учитель, они не ведают ни
Сомнения, ни Страха.
—
Я так и понял по их лицам, когда заговорил с ними, — сказал Кадми-
эль. — Но ведь их конечно же у чат оплевывать евреев.
— Что? — спросил Дэн с интересом. — А зачем?
Пак со смехом отст упил на шаг.
—
Кадмиэль думает о царствовании короля Иоанна, — объяснил он. —
В те времена с его соплеменниками обходились очень скверно.
—
Ну, про это-то мы знаем! — ответили они и (очень-очень невоспитан-
ное поведение, но они не сумели удержаться!) заглянули в рот Кадмиэлю, про-
веряя, целы ли его зубы. В их памяти запечатлелось обыкновение короля Иоан-
на вырывать у евреев зубы, чтобы они не скупились давать ему деньги взаймы.
Кадмиэль понял этот взгляд и горько улыбнулся.
—
Нет, ваш король не выдернул моих зубов, но вот я, пожалуй, выдернул
его ядовитые зубы. Так слушайте! Родился я не среди христиан, а среди мав-
ров... в Испании, в белом городке у предгорий. Да, мавры жестоки, но хотя бы
у них у ченые люди осмеливаются думать. При моем рождении было напро-
рочено, что мне суждено дать Закон народу с неведомой речью и грубым язы-
ком. Мы, евреи, все время ждем пришествия Князя и Законодателя. Почему
бы и нет ? Мои соплеменники в городке (нас там было очень мало) смотрели
168
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
на меня, как на дитя пророчества — Избранного из Избранных. Мы, евреи,
о стольком грезим. Глядя, как мы пробираемся среди мусорных ку ч в нашем
квартале, вы бы никогда этому не поверили. Но вот день кончается, двери за-
перты, свечи зажжены — и мы вновь становимся Избранными.
Говоря, он прохаживался между деревьями. Ружейный треск не смолкал,
и собаки, повизгивая, распластывались на опавших листьях.
—
Я был Князем. Да-да! Представьте себе, маленький Князь, который
у себя дома не слышал ни одного неласкового слова, отдается на попечение
бородатого, бранящегося раввина, и его дерут за уши и щелкают по носу, что-
бы он учился, учился, учился быть Царем, когда придет его час. Хе! Такой ма-
ленький был этот Князь! Один глаз он не спускал со швыряющихся камнями
мавританских мальчишек, а другим высматривал на улицах, не откроется ли
там его Царство. А когда за ним гонялись по этим улицам, он научился пла-
кать совсем тихо. Он научился все делать бесшумно. Он играл под отцовским
столом, когда зажигали Великую Свечу, и слушал, как слушают дети, разгово-
ры отцовских друзей за этим столом. Они приходили из-за гор со всего све-
та, ибо отец маленького Князя был их советчиком. Они приезжали из земель,
лежащих за спиной победоносных войск Салах ад-Дина: из Рима, из Вене-
ции, из Англии. Они пробирались по нашему проулку, они тайно ст учались
в нашу дверь, они снимали рубища, они облачались в чистую одежду и бесе-
довали с моим отцом за кубком вина. По всему миру язычники воевали друг
с другом. И они привозили известия об этих войнах, и мой маленький Князь,
тихонько игра я под столом, слушал, как эти убого одетые люди решали между
собой, как , когда и на какой срок один король обнажит свой меч против дру-
гого короля и один народ восстанет на другой. Почему бы и нет ? Война не мо-
жет вестись без золота, а мы, евреи, знаем, как движется золото Земли согласно
времени года, и собранной жатве, и ветрам, — кружа, петляя, широко разли-
ваясь, обращаясь в узкую струйку, точно река, сказочна я подземная река. От-
куда знать про это глупым королям, покуда они воюют, и крадут, и убивают ?
Дети старались не отстать от высокого старика, примеривались к его ши-
рокому шаг у, поворачивались вместе с ним, но по их лицам, по их удивленным
глазам было видно, что они не имели представления ни о чем подобном. Он по-
правил плащ на плечах, и сквозь мех, точно звезда сквозь бег ущие ту чи, вдруг
сверкнула квадратная пластинка из золота, усаженная драгоценными камнями.
— Не ва жно, — сказал Кадмиэль. — Но, поверьте, мой маленький Князь
слышал, как вопрос быть миру или быть войне решался — и не один раз — па-
дением монеты, подброшенной евреем из Бери или еврейкой из Александрии
в доме его отца, когда горела Велика я Свеча. Вот какую власть имели мы, ев-
реи, жившие среди людей другой веры. Так стоит ли удивляться тому, как бы-
стро учился этот маленький Князь!
Он забормотал себе под нос, а потом продолжал:
— Ремеслом моим стало врачевание. Когда я обучился ему в Испании, то от-
правился на Восток искать свое Царство. Почему бы и нет? Еврей свободен, как
Но вот день кончается, двери заперты, све чи зажжены —
и мы вновь становимся Избранными.
170
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
воробышек... или как пес. Он идет сюда, а его гонят. На Востоке я нашел библи-
отеки, где люди осмеливались думать, медицинские школы, где они осмелива-
лись обретать знания. Я преуспел в моем ремесле. И потому представал перед
владыками. Я был братом князей и товарищем нищих и ходил между живыми
и мертвыми. Но в этом не было прибыли. Я не нашел моего Царства. И на де-
сятый год странствований, достигнув самого восточного моря, я вернулся в дом
моего отца. Господь чудесным образом сохранил моих близких. Никто не был
убит, никто даже не был изувечен, и лишь немногие подверглись бичеванию.
Вновь я стал сыном в доме моего отца. Вновь зажигалась Великая Свеча, вновь
убого одетые стучались в нашу дверь с наступлением темноты. И вновь я слы-
шал, как они взвешивают, быть миру или войне точно также, как взвешивали зо-
лото на нашем столе. Но я был не богат — не очень богат, а потому, когда иму-
щие власть и знания беседовали между собой, я сидел в тени. Почему бы и нет?
Однако мои блуждания убедили меня в одном: любой владыка без денег —
это копье без наконечника. Он неспособен причинить большой вред. А пото-
му я сказал Элии, великому среди наших людей: «Почему мы все даем и даем
деньги царям и королям, которые нас угнетают?» — «А потому, — ответил
Элия, — что откажи мы им, они натравят на нас свой народ. Народ же, поверь
мне, в сто раз более жесток, чем любой владыка. Если ты сомневаешься, так от-
правляйся со мной в Англию, в Бери, и поживи, как живу я!» Я увидел лицо
моей матери за пламенем свечи, и я ответил: «Я поеду с тобой в Бери. Быть
может, мое Царство — там».
И я отправился с Элией во тьму и жестокость Бери в Англии, где не было
ученых людей. Ибо как может человек обрести мудрость, если он полон нена-
висти? В Бери я вел счетные книги Элии и видел, как там у башни убивали ев-
реев. Нет, на Элию никто не смел поднять руки. Он одалживал деньги коро-
лю, и милость короля оберегала его. Ни один царь, ни один король не отни-
мет жизни, пока останется хоть сколько-нибудь золота. Этот король... да-да,
Иоанн, жестоко угнетал своих подданных, потому что они не давали ему де-
нег. Однако земля его была хорошей землей. И дай он ей отдых, так мог бы все
время обстригать ее, как христианин обстригает свою бороду. Но он и такой
малости не знал, ибо Господь лишил его понимания, и король поражал народ
мором, гладом и отчаянием. А его подданные вымещали все на нас, евреях —
псах в глазах ка ждого народа. Почему бы и нет ? Наконец бароны и народ вме-
сте восстали против короля из-за его жестокостей. Нет-нет, бароны народу
не сострадали, но они поняли, что король, расправившись с простым людом,
потом расправится и с баронами. Вот они и объединились, как могу т кошки
объединиться со свиньями, чтобы убить змею. Я вел счетные книги и внима-
тельно следил за тем, что происходило, ибо помнил Пророчество.
В Бери во множестве съехались бароны (почти все они занимали у нас
деньги), и там после долгих споров и тысяч тайных переговоров они состави-
ли Новые Законы, собира ясь навязать их королю. Если он поклянется блю-
171
ПАК С ХОЛМА ПУКА
сти эти законы, они дадут ему малую толику денег. Таков был бог этого ко-
роля — деньги, чтобы швырять их на ветер. Деньги им одолжили мы. Нам
были известны все их решения — нам, евреям, дрожавшим за нашими две-
рями в Бери, — внезапно он вскинул руки. — Мы не требовали, чтобы дол-
ги нам возвращали целиком деньгами. Мы искали Власти... Власти... Власти!
В пленении нашим богом была она — Власть, чтоб использовать ее ради дела.
Я сказал Элии: «Новые законы — благие законы. Не одалживай больше
денег королю: ведь пока у него будут деньги, он не перестанет лгать и убивать».
«Нет, — ответил Элия, — я знаю этот народ. Он жесток до безумия.
Уж лучше один король, чем тысяча мясников. Я одолжил немного денег ба-
ронам, не то они подвергли бы нас пыткам, но остальные я отдам королю. Он
обещал мне место при своем дворе, где я и моя жена будем в безопасности».
«Но, — возразил я, — если принудить короля соблюдать эти законы,
в стране настанет мир и наша торговля будет процветать. Если мы дадим ему
деньги, он снова начнет войну».
«Кто это назначил тебя законодателем Англии? — сказал Элия. — Я-то
знаю этот народ. Пусть псы грызу тся с псами! Я одолжу королю десять тысяч
золотых монет, и пусть он воюет с баронами в свое удовольствие!»
«Нынешним летом во всей Англии не наберется двух тысяч золотых мо-
нет», — сказал я, потому что вел счета и мне было известно, как течет зем-
ное золото, эта дивна я подземная река. Тогда Элия задвинул засовы на ок-
нах и, прикрывая рот ладонью, поведал мне, как он, торгуя дешевым товаром
с французского корабля, попал в замок Певенси.
— А! — воскликнул Дэн. — Снова Певенси! — и посмотрел на Уну, а она
кивнула и запрыгала на одной ножке.
172
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
—
Там какие-то молодые рыцари, распотрошив тючки с товаром в зале,
самого Элию уволокли в верхний покой и опустили в колодец в стене, где со-
лена я вода поднималась и опускалась с приливом. . Они дразнили его Иоси-
фом1 и швыряли ему на мокрую голову зажженные факелы. Почему бы и нет?
— Ну, конечно же! — воскликнул Дэн. — Разве вы не знаете, что это...
Пак предостерегающе поднял ладонь, и Кадмиэль продолжал, ничего
не заметив :
—
Когда вода спала, он было подумал, что стоит на обломках старых до-
спехов, но, подцепляя носком ноги, он начал поднимать слитки золота. Ка-
кой-то кровавый клад был укрыт там в давние времена, а память о нем обру-
блена мечом. Мне доводилось слышать о подобном.
— И нам тоже, — шепнула Уна. — Только никакой он не кровавый!
Элия забрал несколько слитков, и с тех пор трижды в год он приходил в Пе-
венси как коробейник , торгуя дешево, не гонясь за прибылью, лишь бы ему до-
зволили переночевать в пустой каморке, а там он нырял, нащупывал и украд-
кой уносил два-три слиточка. Только их
там почти не убывало, и, все время думая
об этом кладе, он у же считал его своим.
Но теперь, прикидывая, как вытащить его
весь и увезти, мы ничего не смогли приду-
мать. Было это до того, как Слово Божье
осенило меня. Неприступная крепость
в руках нормандцев, и там со дна сорока-
футового колодца поднять и тайком выне-
сти груз золота, который и трем лошадям
не увезти... Безнадежно. И Элия заплакал.
Горько плакала и его жена Ада. Она-то уже
видела, как будет стоять рядом с христи-
анскими прислужницами королевы, когда
король даст им место при дворе, как обе-
щал. Почему бы и нет? Она ведь родилась
в Англии — препротивнейша я женщина.
А мы успели попасть в беду, ибо Элия
по великой глупости своей уже пообещал
королю вооружить его золотом. А по-
тому король в своем военном лагере за-
творил слух и от баронов и от простого
люда. А поэтому что ни день погибали
все новые люди. Ада до того возмечтала
о месте при дворе, что умоляла Элию от-
1
Согласно Библии (Бытие, глава 37), Иосиф, один из двенадцати сыновей патриарха
Иакова, был брошен братьями в ров, а потом продан ими в рабство.
173
ПАК С ХОЛМА ПУКА
крыть королю, где спрятан клад, — пусть король заберет его силой, а они... ну,
они будут уповать на его благодарность. Почему бы и нет? Элия наотрез отка-
зался, ибо привык считать это золото своим. Они ссорились и плакали за ужи-
ном, а глубокой ночью пришел некий Лэнгтон, почти ученый священник, за-
нять еще денег для баронов. Элия и Ада уже поднялись в свои покои.
Кадмиэль презрительно усмехнулся в бороду. Выстрелы по ту сторону доли-
ны стихли — охотники направились на новые позиции для последнего захода.
— Вот почему я, а не Элия, — продолжал он негромко, — убедил Лэнгто-
на внести изменение в сороковую статью Новых Законов.
— Какое изменение? — быстро спросил Пак. — Сороковая статья Вели-
кой хартии вольностей гласит : «Никому не будем продавать права или право-
судие, никому не будем отказывать в них или мешкать с ними».
— Верно.Нобаронысначаланаписали«ниодному свободному че-
ловеку». Изменение это обошлось мне в две сотни золотых монет. Лэнгтон —
священник, он понял. «Пусть ты еврей, — сказал он, — но изменение это
во благо, и, если когда-нибудь христианин и еврей станут в Англии равными,
за это твой народ должен будет возблагодарить тебя». Затем он ушел, таясь,
как та ятся все люди, имеющие дело с Израилем по ночам. Думается, мой дар
он потратил на свой алтарь. Почему бы и нет? Я говорил с Лэнгтоном. Он был
таким человеком, каким мог бы стать и я, если бы... если бы мы, евреи, были
единым народом в своей стране. И все же во многом он оставался ребенком.
Я слышал, как Элия и Ада ссорятся в своем покое, и, зная, что из них двоих
она была сильнейшей, я понял, что Элия расска жет королю про золото, и ко-
роль будет упрямиться еще больше. И я понял, что золото надо спрятать там,
где оно будет недоступно для людей. И внезапно меня осенило Слово Божье:
«Дошла напасть до тебя, житель земли!»1
Кадмиэль вдруг остановился. Черный силуэт на фоне бледно-зеленого
неба за лесом — мог у чая фигура в мантии, точно Моисей на картинке в Би-
блии для детей.
— Я встал и вышел, а когда я затворял дверь Дома Глупости, женщина вы-
сунулась из окошка и прошептала: «Я уговорила мужа рассказать королю!»
Я ответил: «В том нет нужды. Меня ведет Господь!»
В этот час Господь вразумил меня, как и что нужно мне делать, и Рука Его
была мне защитой. Сначала я поехал в Лондон к врачу, тоже еврею, и у него ку-
пил некие снадобья, которые мне требовались. Вы сейчас узнаете зачем. Отту-
да я поспешил в Певенси. Всюду на моем пути люди воевали между собой, ибо
в этой непотребной стране не было ни правителей, ни судей. Но, увидев меня,
они вопили, что я — Агасфер, еврей, по их легенде, осужденный жить вечно,
и всюду они убегали от меня. Так Господь сберег меня для моего предназначе-
ния. В Певенси я купил лодку и причалил ее на илистой отмели у Водяных во-
рот замка. И ту т меня тоже умудрил Господь.
1
Книга пророка Иезекииля, глава 7, стих 7.
174
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Он говорил невозму тимо, словно речь шла о ком-то другом, и голос его
раскатывался по обнаженному леску, как гремящая музыка.
—
Я бросил (его ладонь поднялась к груди, и опять блеснуло странное
украшение) подготовленные снадобья в колодец замка, из которого брали
воду для питья. Нет, никакого вреда я никому не причинил — мы, врачи, чем
больше знаем, тем меньше вреда причиняем. На коже у них высыпала зудящая
сыпь, но я знал, что через пятнадцать дней она пройдет сама собой. Я не пося-
гал на их жизнь. Но все в замке решили, что это предвестие чумы, и они бежа-
ли, забрав с собой даже собак.
Врач-христианин, признав во мне еврея и чужестранца, поклялся, что это
я привез страшную хворь из Лондона. В первый и последний раз довелось
мне услышать, как христианский лекарь сказал о болезни что-то верное. Тог-
да меня избили, но милосердна я женщина сказала : «Не убивайте его сейчас.
Заприте лу чше в нашем замке вместе с его чумой, и если она и вправду прой-
дет через пятнадцать дней, как он говорит, мы сможем убить его тогда». По-
чему бы и нет? Они загнали меня по подъемному мост у в замок и разбежались
по своим конурам. Вот так я остался наедине с кладом.
—
Но разве вы заранее знали, что все слу чится так, как надо? — спроси-
ла Уна.
—
Мое Пророчество гласило, что я дам Закон народу с грубым языком.
Я знал, что избегну смерти. Я промыл свои раны. Я нашел колодец в стене, и
от субботы до субботы я нырял и копался в иле пропахшей христианским духом
крепости. Хе! Если бы они знали! По ночам я грузил собранные слитки в свою
лодку. Прежде там хранился и золотой песок, но приливы унесли его почти весь.
—
А вы никогда не задумывались, кто положил его т уда? — спросил Дэн
и покосился на спокойное смуглое лицо Пака под капюшоном плаща. Пак по-
качал головой и крепко сжал губы.
—
Очень часто, — ответил Кадмиэль. — Ведь золото это было для меня
новым. Я знаю золото в разных его видах и умею различать их в темноте
на ощупь. Но это было более тяжелым, чем то, с которым мы имели дело. Быть
может, это было золото Парваима1
. Почему бы и нет ? У меня сердце надрыва-
лось, когда я вытаскивал его из ила, но ведь останься это зло на прежнем месте
или хотя бы останься надежда отыскать его, король не подписал бы Новые За-
коны, и страна погибла бы.
— О чудо! — чуть слышно сказал Пак, шурша сухой листвой.
—
Когда лодка была нагружена, я вымыл руки семь раз и вычистил под
ногтями, ибо не хотел оставить себе хотя бы крупицу золота. Я пробрался че-
рез малые ворота, куда выбрасывают из замка мусор. Паруса я не поставил,
опасаясь, как бы кто-нибудь меня не углядел, но Господь приказал отливу бе-
режно унести меня, и к рассвет у я был уже далеко от берега.
1
Согласно Библии (Вторая книга Паралипоменон, глава 3, стих 6), из Парваима до-
ставляли золото царю Соломону для строительства Иерусалимского храма.
Они загнали меня по подъемному мосту в замок.
176
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
— А вам не было страшно? — спроси-
ла Уна.
—
Чего я мог бы страшиться? В лодке
же не было христиан. На восходе солнца я
помолился и бросил золото — все, все зо-
лото — в пучину морскую! Королевский
выкуп... нет, нет — выкуп целого наро-
да! Когда я выбросил последний слиток,
Господь приказал приливу отнести меня
в бухточку в устье реки, а отт уда я прошел
через пустынные болота в Льюис, где жи-
ву т мои братья. Они открыли дверь и по-
том рассказали, что я — а я два дня ничего
не ел, — что я упал через порог с криком:
«Я у топил в море войско с конницей!»1
— Новыжене... — началаУна. — Да-
да, я поняла! Вы говорили про то, на что
король Иоанн потратил бы это золото,
правда?
— Истинно так, — ответил Кадмиэль.
У них за спиной опять затрещали выстрелы — на этот раз довольно близ-
ко. Над вершинами ельника замелькали взлетевшие фазаны. На одном конце
линии охотников они увидели молодого мистера Мейера в новых желтых ге-
трах, веселого и возбужденного, и услышали, как падают на землю подстре-
ленные птицы.
— Но как же Элия из Бери? — спросил Пак. — Он ведь обещал деньги ко-
ролю!
Кадмиэль угрюмо улыбнулся.
—
Я послал ему из Лондона весть, что Господь на моей стороне. Когда он
услышал, что в замке Певенси появилась чума и что в нем заперли какого-то
еврея лечить ее, он понял, что я говорю правду. Они с Адой кинулись в Льюис,
чтобы призвать меня к ответ у. Он все еще считал это золото своим. Я рассказал
им, где спрятал золото, и дал разрешение поднять его со дна морского... Эхе-хе!
Избежать проклятий глупца и дорожной пыли не дано ни одному умному че-
ловеку... Но мне было жаль Элию! Король гневался на него за то, что он не мог
дать ему золота; бароны гневались на него, прослышав, что он обещал золото
королю, и Ада гневалась на него, потому что была препротивнейшей женщи-
ной. Они сели на корабль в Льюисе и отплыли в Испанию. Это было разумно.
— А ты? Ты видел, как подписывалась Хартия на лугу Раннимед? — спро-
сил Пак, и Кадмиэль беззву чно засмеялся.
1
Намек на описанную в Библии (Исход, глава 14) гибель в морской пу чине войска
фараона, которое преследовало уходящих из Египта евреев.
177
ПАК С ХОЛМА ПУКА
— Нет. Кто я такой, чтобы вмешиваться в дела, слишком для меня высокие?
Я вернулся в Бери и одалживал деньги под осенний урожай. Почему бы и нет?
Вверху послышался шум крыльев. Подбитый фазан упал почти прямо на
них, подняв вихрь сухих листьев. Флора и Франт кинулись на птицу, дети бро-
сились их оттаскивать, а когда отогнали и пригладили фазану перья, Кадми-
эль уже исчез.
— Так что вы об этом думаете? — негромко сказал Пак. — Виланд сотво-
рил Меч. Меч сотворил Клад. Клад сотворил Закон. Все естественно, как рас-
тущий дуб.
—
Я не понимаю! Разве он не знал, что это золото сэра Ричарда? — ска-
зал Дэн. — И почему сэр Ричард и брат Хью оставили его в колодце? И... и ...
—
Потом как-нибудь, — вежливо сказала Уна, — вы ведь позволите нам
еще приходить и уходить, смотреть и узнавать, правда, Пак?
—
Может быть, может быть, — ответил Пак. — Брр! Холодно, да и час
поздний. А ну, бегом домой, кто быстрее!
Они сбежали в укрытую от ветра долину. Солнце почти спустилось за Гер-
ри-Клак, истоптанную землю у ворот для скота уже подмораживало, и пробу-
дившийся северный ветер нес на них из-за гряды ночной мрак. И они припу-
стили вовсю через побуревшее паст бище, а когда остановились, запыхавшись,
окутанные туманом собственного дыхания, позади кружили опавшие листья.
В этой осенней метели доля Дуба, Ясеня и Терна была такой большой, что ее
хватило бы, чтобы зачаровать тысячи воспоминаний. И дети побежали к ручью
в конце луга, обсуждая, почему Флора и Франт упустили лисицу у затопленной
выемки. Старый Хобден как раз кончил приводить в порядок изгородь, и они
увидели в сумерках его белую куртку — он собирал в кучу спиленные ветки.
—
Зима идет, мастер Дэн! — окликнул он их. — Тяжелое время до самой
Кукушкиной ярмарки. Да, все мы обрадуемся, когда Старуха-зима выпустит
из корзинки кукушку и начнется в Англии истинна я весна.
Они услышали треск веток , топот и всплеск, словно где-то совсем рядом
ручей переходила стара я корова.
Хобден сердито затрусил к броду.
—
Опять глисоновский бык бесчинствует по всей ферме, точно Робин!
Поглядите-ка, мастер Дэн, вон его след — с целую миску будет! Удержу ему
нет. Воображает себя то ли человеком, то ли... кем-то...
С другого берега ручья донесся гулкий бас:
Кто, если водит Пак его,
Плащ наизнанку вывернет?
Огням болотным никого...
И дети пошли дальше, во весь голос распева я «Награды и феи». Они со-
вершенно позабыли, что даже не попрощались с Паком.
178
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
ПЕСНЯ ДЕТЕЙ
Отчизна! Наш прими обет :
Любовь и труд грядущих лет
Тебе мы дружно посвятим,
Гордясь наследием своим.
Отец Небесный, нам пребудь
Покровом и наставь на путь,
Как дар отцов преумножать
И этот дар не запятнать.
Ты нау чи смиренью нас,
Наш долг блюсти уже сейчас,
Чтоб Правду мог постичь любой,
Народам данную Тобой.
Нас нау чи собой владеть,
И жертву принести суметь,
И честь хранить, чтоб жертва та
Была достойна и чиста.
Нас нау чи, что Судия
Нам Ты один, а не друзья.
Дай за Тобой идти, презрев
Толпы и милости, и гнев.
Дай в Силе той найти оплот,
Что слабым бед не принесет,
Но будет их оберегать,
Тем, кто бессилен, помогать.
Нас нау чи служить мечте
И радость черпать в простоте,
Прощать, обиды не таить
И в мире всех людей любить!
О Родина! Отцов любовь,
Тебе свою отдавших кровь!
Твоими будут до конца
Наш ум, и руки, и сердца!
НАГРАДЫ
И ФЕИ
ЗАГОВОР
Горсть английской взяв земли,
Ты молитву сотвори.
Но молись ты не за тех,
Кто знал славу и успех.
Ты в молитве помяни
Тех, чьи скромны были дни,
Тех, чьи жизнь и смерть равно
Мир забыл давным-давно.
Землю положи на грудь
И про хворь свою забудь!
Тело ли, душа ль болит —
Та земля их исцелит,
Снимет вялости недуг
С мозга и умелых рук.
На короткий срок прервет
Бедствий вечный хоровод.
Силой этой сможешь стать
Ты самим собой опять.
Из цветов английских ты
Эти собирай цветы:
Рви подснежники весной
И шиповник в летний зной,
Мальвы в дни осенней тьмы
И морозник в дни зимы —
В Сретенье их сбор начнешь,
К Рождеству всё соберешь.
182
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Власть дана цветам простым
Зренье возвращать слепым.
Сила их в урочный час
Пелену снимает с глаз.
Ты тогда увидишь клад,
Что твои поля таят,
Что очаг твой прячет тут,
Что творит твой честный труд.
Тайну хочешь знать? Изволь:
Каждый человек — король!
Водин прекрасный день Дэну с Уной, брату и сестре, которые жили в сель-
ской Англии, выпала неслыханная удача : с ними подружился Пак, он
же Робин Добрый Малый, он же Ник из Линкольна, он же Лоб, Греющийся
У Очага, последний уцелевший в Англии из тех, кого люди называют эльфами
и феями. Хотя, конечно, истинное их наименование — Народ Холмов. И Пак
волшебством Дуба, Ясеня и Терна наделил детей властью «увидеть ТО, ЧТО
они увидят, и услышать ТО, ЧТО они услышат, пусть ОНО случилось хоть
три тысячи лет назад».
Вот почему с тех пор они время от времени встречали в разных местах
на ферме и в ее окрестностях всяких довольно интересных людей и разгова-
ривали с ними. Например, с рыцарем времен Нормандского завоевания, или
с молодым цент урионом римского легиона, располагавшегося в Британии,
или с зодчим времен короля Генриха VII и так далее и тому подобное, что я
и попытался описать в книге «Пак с холма Пука».
Примерно год спустя дети снова встретились с Паком, и, хотя они стали
старше, умнее и уже не бегали все время босиком, а носили ботинки, Пак по-
прежнему дружил с ними и продолжал знакомить их с пришельцами из прош-
лого.
Конечно, он всякий раз накладывал заклятье на их воспоминания об этих
прогулках и разговорах, но в остальном не вмешивался, и Дэн с Уной встреча-
ли в саду и окрестных рощах самых неожиданных людей.
Вот об этих-то людях я и попытался рассказать в историях, которые вы
сейчас прочтете.
ВСТУПЛЕНИЕ
Когда Дэн и Уна сговаривались пойти пог улять до завтрака, они да же не
вспомнили, что наст упило у тро Иванова дня. Им просто хотелось пона-
блюдать за выдрой: старик Хобден сказал, что она вот уже чу ть ли не два ме-
сяца ловит рыбу в их ручье. Ну а увидеть выдру легче всего рано поутру. Ког-
да они на цыпочках вышли из дома в удивительную тишину, Куранты на цер-
кви отбили пять ударов. Дэн прошел несколько шагов по седой от росы траве
и оглянулся на черные отпечатки своих подошв.
—
По-моему, надо пожалеть наши бедные ботинки, — сказал он. — Они
же насквозь промокну т!
Это было их первое лето в ботинках, и они питали к ним ненависть, а по-
тому быстро разулись, повесили ботинки на шею и радостно зашагали по ро-
систому лугу поперек теней, которые тянулись не в привычную вечернюю сто-
рону, а совсем наоборот.
Солнце уже поднялось довольно высоко и начинало заметно припекать,
но над ручьем еще курился ночной туман. В иле под обрывчиком они увидели
след выдры и пошли по нему между камышами под изумленный щебет птиц.
Потом след отвернул от ручья и превратился в сплошную полоску, точно т ут
волокли толстое полено.
Они прошли по нему до луга Трех Коров, а отт уда — через мельничную
плотину к Кузнечному холму, обогнули огород старого Хобдена и зашагали
вверх по склону, пока след не затерялся среди папоротника на холме Пука.
В лесу у себя за спиной они услышали крики фазанов.
—
Ничего не выйдет! — сказал Дэн, описывая круги, точно озадаченный
пойнтер. — Роса высыхает, а старый Хобден говорит, что выдры пробегают
много миль.
—
Совсем как мы сейчас! — Уна обмахивалась шляпой, точно веером. —
И ветра совсем нет. Ну и жарища будет! — Она поглядела в долину, где ни над
одной печной трубой не поднимался дым.
— Хобден уже встал, — заметил Дэн, кива я на открытую дверь домика. —
Как по-твоему, что у него на завтрак?
ХОЛОДНОЕ
ЖЕЛЕЗО
185
НАГРАДЫ И ФЕИ
— А вот что! —Уна показала на фазанов, величаво спускающихся к ручью
напиться.
Через несколько шагов почти прямо из-под их босых ног выскочила лиси-
ца, тявкнула и затрусила прочь.
—
Э, мистер Рыжий, мистер Рыжий! — Дэн повторял присловие старо-
го Хобдена. — Знай я, что прячет твоя головушка, так знал бы славные вещи!
—
Послушай, — Уна понизила голос, — бывает такое чувство, будто
все это уже не в первый раз. Так мне показалось, когда ты сказал «мистер
Рыжий».
— Мне тоже... — начал Дэн. — Но почему?
Они смотрели друг на друга, замира я от волнения.
—
Погоди! Сейчас вспомню... Что-то такое с лисой в прошлом году, вер-
но? Просто на языке вертится! — воскликнул Дэн.
—
Помолчи! — Уна да же приплясывала от возбуждения. — В прошлом
году было что-то еще до лисы. Холмы! Отомкну тые Холмы... спектакль в Теа-
тре... Увидите то, что увидите...
— Вспомнил! — завопил Дэн. — Это же яснее ясного: Холм Пука — Холм
Пака... Пак!
— И я вспомнила, — сказала Уна. — А сегодня ведь тоже Иванов день!
Молодые папоротники на пригорке зашелестели; и появился Пак, поку-
сывая камышинку.
— С добрым вас Ивановым у тром, — сказал он. — Рад вас видеть!
Они принялись трясти друг другу руки и сыпать вопросами.
— Перезимовали вы недурно, — под конец сказал Пак, оглядыва я их с го-
ловы до ног. — Все у вас хорошо, как поглядеть.
—
Вот ботинки заставляют надевать, — пожаловалась Уна. — Погляди-
те, у меня ступни совсем белые, а пальцы жму тся друг к другу, ну просто ужас.
—
Да, от ботинок хорошего не жди! — Пак покрутил коричневой широ-
кой волосатой ст упней и, за жав одуванчик между большим пальцем и сосед-
ним, сорвал его.
— У меня тоже так получалось... в прошлом году, — уныло сказал Дэн, ког -
да его попытка не увенчалась успехом. — А уж на дерево в ботинках никак не
влезешь!
—
Однако от них, наверное, должна быть и польза, — заметил Пак. —
А то зачем бы люди их носили? Пойдем вон т уда, ладно?
Они неторопливо спустились к калитке у дальнего конца склона и остано-
вились там, точно коровы, подставляя спину теплым солнечным лу чам и при-
слушиваясь к г удению насекомых в лесу.
— В «Липках» уже проснулись, — заметила Уна, положив подбородок на
верхнюю жердь изгороди. — Видите дым над трубой?
— Сегодня ведь четверг? — Пак повернулся и поглядел на старый темно-
розовый дом по т у сторону долины. — А по четвергам миссис Винси печет
186
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
хлеб. Тесто в такую погоду должно хорошо подниматься. — Он зевнул, и, гля-
дя на него, дети тоже зевнули.
Папоротник вокруг шелестел, шуршал, подрагивал. Им показалось, что
мимо кто-то крадется, да не один.
— Будто... э... Народ Холмов, правда? — сказала Уна.
—
Просто птицы и зверье возвращаются в лес, пока люди еще не на но-
гах, — объяснил Пак совсем так, словно он был Ридли, лесник.
— Мы знаем. Я хотела сказать, что похоже.
—
Ну, насколько я помню, Народ Холмов поднимал больше шума. Они
готовились встретить день, как лесные пичуги встречают вечер. Правда, это
было во времена, когда власть принадлежала им. О -хо-хо! Какие только дела
мне не доводилось творить и в каких у частвовать! Вы не поверите!
— Не поверим? — воскликнул Дэн. — После всего, что вы нам показыва-
ли в прошлом году?
— Да только заставляли все позабыть, когда уходили!— добавила Уна.
Пак засмеялся и покачал головой.
— И в этом году покажу! Я дал вам сезин Старой Англии, и я убрал ваши
Сомнение и Страх, но ваши воспоминания я буду припрятывать там, где ста-
рый Билли Тротт прятал свои сетки, — так, чтобы их было сподручно доста-
вать и еще сподручнее прятать, как уж потребуется. Уговорились? — И он
подмигнул.
— Уговорились! —Уна засмеялась. — Мы ведь не можем заколдовать вас в
отместку. — Она скрестила руки и прислонилась к калитке. — Ну а если бы вам
захотелось заколдовать меня, превратить, например, в выдру, вы бы сумели?
— Пока на шее у тебя ботинки — нет.
— Я их сниму. — Она бросила ботинки на траву, и Дэн тотчас последовал
ее примеру. — А теперь? Давайте! — сказала она.
— Теперь тем более. Ты ведь мне доверилась. А там, где есть доверие, колдов-
ство ни к чему! — Медленная улыбка расползлась по всей физиономии Пака.
— Но при чем ту т ботинки? — спросила Уна, уса живаясь на калитке.
—
В них есть Холодное Железо, — ответил Пак, уса живаясь рядом
с ней. — Гвозди в подметках. А они многое меняют.
— Как это?
— А ты сама не чувствуешь? Ты ведь не захотела бы все время бегать боси-
ком, как в прошлом году, правда? Если по-честному?
—
Не-е -ет. Пожалуй, нет. То есть не все время. Я ведь скоро буду боль-
шой, — объяснила Уна.
— Но вы же сказали нам в прошлом году на Длинном Склоне, что вам Хо-
лодное Железо не мешает, — сказал Дэн.
— Мне-то нет, но люди в домах, как их называл Народ Холмов, подчиня-
ются Холодному Железу. Люди в домах рождаются под Холодным Железом.
Ведь оно есть в каждом человеческом доме, верно? Люди каждый день сопри-
187
НАГРАДЫ И ФЕИ
касаются с Холодным Железом, и оно так или иначе решает, какой будет их
судьба — счастливой или несчастливой. Вот как заведено у Плоти и Крови,
и воспрепятствовать этому не дано никому.
— Я что-то не понял, — сказал Дэн. — Как так?
— Чтобы объяснить подробно, нужно много времени.
— Так ведь до завтрака еще долго! — воскликнул Дэн. — А перед уходом
мы заглянули в кладовку, — он вытащил хлебную горбушку, — и Уна тоже.
Они ту т же поделились с Паком.
—
Испечено в «Липках», — заметил он, откусывая кусок белыми зуба-
ми. — Р уку миссис Винси я всегда узнаю! — Он жевал медленно, двига я челю-
стями из стороны в сторону, совсем как старый Хобден, и, как Хобден, не об-
ронил почти ни крошки. Окна «Липок» вспыхивали, отража я солнце. Ветра
не было, и безоблачное небо над долиной становилось все жарче.
—
Так, значит, Холодное Железо... — сказал наконец Пак, когда они уже
совсем изнывали от нетерпения. — Люди в домах, как их называл Народ Хол-
мов, стали небрежничать с Холодным Железом. Прибьют подкову над парад-
ной дверью, а над черным ходом позабудут. Тут Народ Холмов улу чит мину т-
ку, проберется внутрь, увидит младенца в колыбели в углу и...
—
Знаю, знаю! Украдут его, а взамен подложат оборотня! —воскликнула
Уна.
— Нет! — твердо ответил Пак. — Россказни про оборотней люди напри-
думывали, чтобы скрыть собственную небрежность. Будь моя воля, я бы таких
привязывал к задку повозки и драл бы кнутом.
— Теперь больше так не делают! — возразила Уна.
—
Кну том не дерут или детей без присмотра не бросают? Хм! Некото-
рые люди, как и некоторые поля, ни в чем не меняются. Ну, как бы то ни было,
а Народ Холмов кражами и подменами не занимался. Войдут себе на цыпоч-
ках и начнут водить хоровод вокруг младенца в уголочке и напевать — то ку-
сочек заклятия, то строчку колдовской песенки — ну, будто чайник запел.
Да только потом, когда младенчик начинал приходить в разум, вырастал он
не таким, как другие вокруг. А в этом ничего хорошего нет ни для юноши,
ни для девушки. И потому я с детьми моих людей ту т ничего подобного не до-
зволял. Так прямо сэру Хьюону и сказал.
— А сэр Хьюон, это кто? — спросил Дэн. Пак посмотрел на него с тихим
изумлением.
—
Сэр Хьюон из Бордо, преемник короля Оберона. Некогда он был до-
блестным рыцарем, но исчез по дороге в Вавилон в давние времена. Ты когда-
нибудь слышал «Сколько миль до Вавилона?»?
— Ну конечно, — ответил Дэн, краснея.
—
Когда сочинили эту песенку, сэр Хьюон был молод. Так вот, о шут-
ках, которые играли с младенцами смертных. Я сказал сэру Хьюону вот
здесь в папоротниках в точно такое же утро, как сегодня: «Коли ты хочешь
188
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
управлять жизнью людей в домах, а я знаю, что таково твое желание, то
почему бы тебе не взять человеческого младенца честным обменом и выра-
стить его в стороне от Холодного Железа — как в былые дни делал Оберон?
Тогда ты мог бы наградить его большим богатством и отослать назад в мир
людей».
«Былые дни — на то они и былые, — говорил сэр Хьюон. — Не думаю,
чтобы у нас это полу чилось. Во-первых, взять его можно, только если от того
не будет ущерба ни мужчине, ни женщине, ни ребенку. Во-вторых, он должен
родиться в стороне от Холодного Железа, в таком доме, где Холодного Желе-
за нет и никогда не бывало, а в-третьих, все время, пока мы не отошлем его ис-
кать свою судьбу, надо будет следить, чтобы он не приблизился к Холодному
Железу. Нет, это слишком трудно», — сказал он и уехал, задумавшись. Види-
те ли, сэр Хьюон когда-то был человеком.
Слу чилось мне в следующий день Вотана, то есть в следующую среду1
, по-
бывать на ярмарке в Льюисе, где продавали рабов, — ну как теперь на ярмар-
ке в Робертсбридже продают свиней. Только у свиней кольцо в носу, а у рабов
кольцо было на шее.
— Какое кольцо? — спросил Дэн.
—
Кольцо из Холодного Железа, шириной в четыре пальца, толщиной
в большой палец, ну совсем как те, что набрасывают в игре на колышки, но
только с застежкой, чтобы закреплять его на шее раба. Здешняя кузница бой-
ко торговала такими кольцами и отправляла их, упаковав в дубовые опилки,
во все концы Старой Англии. Но я отвлекся. Дело же было в том, что фермер
из Уилда купил женщину с младенцем на руках, а потом сказал, что его надули:
как она с такой-то помехой будет кормить его скотину?
— Сам он скотина! — заявила Уна и брыкнула калитку босой пяткой.
— Он принялся ругать торговца. «Да малыш и не мой вовсе, — вдруг го-
ворит женщина. — Его мать померла вчера на Страшном холме, вот я и взя-
ла младенца». — «Ну, так я отнесу его в храм, — говорит фермер. — Матерь
Церковь сделает из него монаха, а мы домой отправимся».
Уже темнело, и он украдкой пробрался к церкви Святого Панкратия да
и положил маленького у двери бокового придела. Я дохнул на его согну тую
шею, и... и, как я слышал, его с тех пор никакой огонь согреть не мог. А смог
бы, так я бы очень и очень удивился! Потом я подхватил малыша на руки и по-
летел домой, сюда, точно лет у ча я мышь на свою колокольню. На росистой
заре четверга — это собственный день Тора (а утро выдалось такое же, как
нынче) — я положил маленького перед этим Холмом, и весь Народ высыпал
наружу, и у всех глаза на лоб полезли от удивления.
1
Дни недели в английском языке содержат в своем названии имена языческих богов.
Вотану (Одину), верховному богу у древних германцев и скандинавов, достался четвер-
тый день недели считая от воскресенья — Wednesday, то есть среда, а Тору, бог у грома —
пятый день, Thursday, то есть четверг
189
НАГРАДЫ И ФЕИ
«Так ты его все-таки принес?» — спрашивает сэр Хьюон, таращась на не-
го, будто простой смертный.
«Да, а он принес с собой свой рот», — отвечаю. Малыш плакал, требуя
завтрака.
«А кто он?» — спросил сэр Хьюон, когда женщины унесли малыша в Холм
накормить. «Возможно, о том ведают Полная Луна и Утренняя Звезда, — го-
ворю. — А я не знаю. Насколько я мог судить при лунном свете, на нем нигде
нет клейма, и все у него безупречно. Готов ручаться, что он родился в стороне
от Холодного Железа, ибо рожден он был под деревом на Страшном холме,
и я взял его, не причинив ущерба ни мужчине, ни женщине, ни ребенку, ибо
он сын умершей рабыни».
«Все к лучшему, Робин, — сказал сэр Хьюон. — Тем меньше будет у него
желания покину ть нас. Да, мы дадим ему великую судьбу, и он будет управлять
жизнью людей в домах и воздействовать на нее, как мы всегда желали». Тут
к нам подошла его леди и увела в Холм полюбоваться на младенчика.
— А кто была его леди? — спросил Дэн.
—
Леди Эсклермонда. Когда-то она была женщиной, но последовала за
сэром Хьюоном через папоротник, как у нас говорится. Ну, мне любоваться
на младенцев не такое уж удовольствие — я их на своем веку навидался, а по-
тому не пошел за ними. И вскоре услышал в кузнице, вон там, ст ук молота, —
Пак кивнул на дом Хобдена. — Для кузнеца и его подручных час был еще ран-
ний, и вдруг я сообразил, что наст упает собственный день Тора. Поднялся
неторопливый северо-восточный ветер, дубы закачались, зашумели, и ту т я
вспомнил, от чего так бывает. А потому тихонько спустился с Холма, чтобы
увидеть то, что увижу.
— И что вы увидели?
— Кузнец ковал что-то из Холодного Железа. Закончив, он взвесил изде-
лие на ладони (он стоял спиной ко мне) и мог у чим броском швырнул его да-
леко в долину. Я увидел, как Холодное Железо блеснуло на солнце, но толком
не разглядел, где оно упало. Но мне было все равно: я знал, что рано или позд-
но кто-нибудь его найдет.
— Откуда вы знали? — сразу же спросил Дэн.
—
Так ведь было известно, какой кузнец его выковал, — негромко отве-
тил Пак.
— Виланд? — подсказала Уна.
—
Нет. С Виландом я бы потолковал о том о сем. Этот был совсем дру-
гой. А потому, — Пак начертил в воздухе странный полумесяц, — я пересчи-
тывал травинки у себя под носом, пока ветер не стих и он не исчез — и он,
и его Молот.
— Значит, это был Тор? — тихонько шепнула Уна.
—
А кто же еще! — Пак повторил свой знак. — Ни сэру Хьюону, ни его
леди я не рассказал о том, что видел. Тревоги бери себе, коли хочешь, а соседу
190
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
не одалживай! К тому же я ведь мог и ошибиться. Вдруг да Кузнец ковал про-
сто для развлечения, хотя такое за ним не очень водилось, или просто выбро-
сил какое-нибудь негодное изделие. Ничего ведь нельзя у тверждать навер-
ное. А потому я держал язык за зубами и радовался малышу. Он был чудес-
ным ребенком, и Народ Холмов так к нему привязался, что меня и слушать
никто не захотел бы. А он меня полюбил просто на удивление. Едва нау чил-
ся ходить, как начал разгуливать со мной по всему моему Холму — ведь па-
дать на папоротники так мягко! Он всегда знал, когда наверху рассветало:
сразу топ-топ-топ, будто кролик в норе, и давай твердить: «Отклой!», пока
кто-нибудь из знавших заклинание не выпускал его. А тогда начиналось «Ро-
бин! Робин!» — вокруг да около сарая Робин Гуда, как мы говаривали, пока
он не разыскивал меня.
— Какой милый! — сказала Уна. — Как бы мне хотелось с ним поиграть!
— Да, он был хороший мальчик. А потом настало время у чить слова — за -
клинания и все такое прочее, — и он уса живался где-нибудь на Холме, вспо-
минал кусочки заговоров и заклинаний и пробовал их на всем вокруг. И ког-
да к нему подлетала пичужка или дерево наклонялось — просто из любви
к нему (на Холме его тоже все любили), он кричал: «Робин! Погляди-посмо-
три! Погляди-посмотри, Робин!» И лепетал какой-нибудь заговор, пу таясь,
или не с того конца, и у меня не хватало духа сказать, что чудо сотворяла за-
ключенная в нем прелесть, а не слова. Когда он разобрался в словах и мог уже
чародействовать с толком, как мы говорим, его все больше и больше начали
манить предметы и люди в наружном мире. Люди, конечно, всегда его привле-
кали. Он ведь был смертным до мозга костей.
Ну и потому, что он мог свободно ходить среди людей в домах и под
Холодным Железом и через него, я начал брать его с собой на ночные про-
гулки туда, где он мог смотреть на людей, а я — помешать ему дотронуться
до Холодного Железа. Это было не так трудно, как может показаться, пото-
му что в домах и кроме Холодного Железа найдется много интересного для
мальчика. Ну и озорничал же он! Никогда не забуду, как взял его в «Лип-
ки» — первая его ночь под крышей. Запах горящих свечей и свиного сала
под балками ударил ему в голову — а они к тому же набивали перьями пери-
ну, и моросил теплый дождичек. Не успел я его остановить (мы прятались
в пекарне), как он взметнул столб огня, да с молниями и с голосами! Хозяе-
ва с воплями повыскакивали в огород, и одна служанка опрокинула там це-
лый улей, ну и — он ведь до тех пор не знал, что не такой уж он неприкосно-
венный, — пчелы принялись его жалить, и домой он вернулся с лицом, как
шишковата я картофелина.
Попробуйте представить себе, до чего сэр Хьюон и леди Эсклермонда раз-
гневались на бедного Робина! Они сказали, что запрещают мальчику гулять
со мной по ночам, — только на их запрет он обратил внимания не больше, чем
на пчелиные укусы. Ночь за ночью я прислушивался, пока из росистого папо-
191
НАГРАДЫ И ФЕИ
ротника не доносился его свист, и до зари мы навещали людей в домах — он
задавал вопросы, а я отвечал, как умел. Ну а потом мы опять попали в передел-
ку! — Пак так затрясся от смеха, что калитка заст у чала.
—
В Брайтлинге мы увидели, как фермер в огороде колотит жену палкой.
Только я собрался перекинуть грубияна через его же поленницу, как мальчик
перескочил через изгородь и набросился на него. Женщина, конечно, вступи-
лась за мужа, и, пока тот му тузил малыша, она все лицо ему исцарапала.
Только когда я заплясал среди капусты, точно пламя сигнального костра
на Брайтлинге, они оставили его и убежали в дом. Щегольской зеленый с зо-
лотом костюм мальчика был изодран в клочья, на теле не меньше двадцати си-
няков от палки, а уж о царапинах я и не говорю! Вид у него был, как у сборщи-
ка хмеля у тром в понедельник.
«Робин, — сказал он, когда я начал его оттирать пучком сена, — Робин,
не понимаю я людей в домах! Я ведь хотел помочь старухе, а она меня удари-
ла, Робин!»
«Чего еще ты ждал? — спросил я. — Самое время тебе было пустить в ход
заклинание или заговор, чем накидываться на того, кто тебя втрое тяжелее».
«Я не подумал, — говорит он. — Но один раз я ему в ухо дал, а это получ-
ше всяких заклинаний! Ты видел, как я ему съездил, Робин?»
«Ты лу чше своим носом займись, — говорю. — Приложи к нему подо-
рожник , не утирай рукавом!» — Я-то знал, что ска жет леди Эсклермонда.
Ну а ему было все равно! Радовался, точно цыган, укравший лошадь, а у са-
мого золотая курточка спереди вся в крови и травяных пятнах — ни дать ни
взять древняя жертва на алтаре!
Ну и конечно Народ Холмов обвинил во всем меня. Мальчик, по их мне-
нию, никогда ничего плохого не делал.
«Вы же растите его управлять жизнью людей в домах и воздействовать на
нее, — сказал я. — Так почему же, когда он этим занялся, вы стыдите меня?
Мне стыдиться нечего. Просто природа влечет его к подобным ему».
«Но мы не хотели, чтобы он начинал так! — сказала леди Эсклермонда. —
Мы предназначаем ему блестящую судьбу, а не твое ночное озорство, прыжки
через изгороди и прочие цыганские шуточки».
«Я тебя ни в чем не виню, Робин, — говорит сэр Хьюон, — но, мне кажет-
ся, ты все-таки мог бы полу чше присматривать за мальчиком».
«Я шестнадцать лет оберегал его от Холодного Железа, — отвечаю. — Вы
ведь не хуже меня знаете: чу ть он в первый раз дотронется до Холодного Же-
леза, то сразу обретет свою судьбу, что бы вы там для него ни предназначали.
И за это вы у меня немножко в долгу».
Сэр Хьюон как мужчина готов был признать мою правот у. Но леди Эсклер-
монда, Мать всех Матерей, сумела настоять на своем.
«Мы очень благодарны, — сказал сэр Хьюон, — но нам кажется, что по-
следнее время ты слишком уж часто встречаешься с ним на Холме».
192
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
«Хоть это и сказано, — говорю, — но даю вам время передумать». — Мне
не понравилось, что мне указывают, чем я мог у заниматься на собственном
моем Холме, а чем не могу. Я и это-то стерпел только ради мальчика.
«Нет, нет! — говорит леди Эсклермонда. — Когда он один или со мной,
то ведет себя примерно. Это ты виноват!»
«Сказано! — ответил я. — Теперь выслушайте меня! Отныне и до тех
пор, пока мальчик не найдет свою судьбу, какой бы она ни была, клянусь всем
моим Холмом, Дубом, Ясенем и Терном, и еще клянусь Молотом Тора, — Пак
снова начертил в воздухе странный полумесяц, — что вы можете не включать
меня ни в какие ваши замыслы и планы!» И я исчез, — он щелкнул пальца-
ми, — точно огонек задутой свечи, и как они ни звали, как ни кричали, все
было попуст у. Однако обещание не следить за мальчиком я не давал. И я сле-
дил за ним, глаз с него не спускал!
Когда он узнал, что они заставили меня сделать, он им много чего наго-
ворил. Но они все принялись его целовать, уговаривать, плакать, а он ведь
был просто мальчик и потому начал думать на их лад и назвал меня черствым
и неблагодарным. И кончилось все новыми зрелищами, спектаклями и вся-
кими чарами, лишь бы отвлечь его от людей в домах. Он учился слагать пес-
нопения (учителя у него и ту т были хорошие!), но пел он их спиной к Холму
и лицом к людям. Я-то знал. Я сидел в одном кроличьем прыжке от него и го-
ревал, что он горюет. Потом он принялся изу чать высокую, низкую и сред-
нюю магию. Он обещал леди Эсклермонде, что не подойдет к домам людей,
а потому творил он зрелища и тени, только чтобы давать пищу собственным
мыслям.
— Какие зрелища? — спросил Дэн.
— Всего только мальчишескую магию, как мы говорим. Я вам как-нибудь
покажу. Некоторое время это его развлекало и никому не вредило, никого
не пугало, разве что припозднившихся пьяниц, когда они брели из харчев-
ни домой. Но я-то знал, что все это означает, и крался за ним, точно горно-
стай за кроликом. Славный мальчик , каких поискать! Я видел, как он гуля-
ет с сэром Хьюоном и леди Эсклермондой, точно повторяет их шаги, чтобы
не наст упить на след Холодного Железа в борозде, или обходит стороной
кострище, потому что человек оставил там цеп или лопату. А ведь его сер-
дце все время изнывало от желания пойти к людям в домах. Такой хоро-
ший мальчик! Они намеревались найти для него блестящую судьбу, но у них
не хватало духа позволить, чтобы он начал поиски сам. Я слышал, что их
многие предостерегали, но они не хотели слушать предостережений, и про-
изошло то, что произошло.
Как-то в жаркую ночь я увидел, что мальчик бродит вот здесь и весь пы-
лает яростной тоской. Молнии пронизывали т учи — одна за другой, одна за
другой, и по долине проносились тени — одна за другой, одна за другой, пока
леса не наполнились его лающими гончими, а лесные тропы — рыцарями
193
НАГРАДЫ И ФЕИ
в полном вооружении, скачущими в ночные т уманы, — одна только его магия
и ничего больше. А позади них грозные замки медленно и величественно вы-
растали на арках лунного света, и у окон прекрасные девицы махали рыцарям
вслед. И вдруг все превращалось в ревущие потоки, и мрак его юного сердца
стирал все видения. Но мальчишеская магия меня не тревожила — как и ма-
гия Мерлина, если на то пошло. Я следовал за мальчиком по вспышкам и огню
его яростной тоски — и как же я мучился от жалости к нему! Как мучился! Он
бросался из стороны в сторону, точно бычок на незнакомом паст бище — то
один, то по пояс скрытый тенями-гончими, то во главе своих теней-рыцарей
на коне с соколиными крыльями спешил на выручку своим теням-девицам.
Я и представления не имел, что он владеет подобной магией! Но с мальчика-
ми так часто случается.
Едва сова вернулась к себе в дупло во второй раз, вижу, сэр Хьюон и леди
Эсклермонда съезжают с моего Холма, где никака я магия, кроме моей, не по-
ощряется. Они были очень довольны магией мальчика — вся долина просто
пылала от нее, и я услышал, как они спорят, какую блестящую судьбу угото-
вить ему, когда у них достанет духа позволить, чтобы он управлял жизнью лю-
дей в домах. Сэр Хьюон полагал, что его надо сделать великим монархом того
или иного государства, а его леди хотела, чтобы он стал дивным мудрецом, ко-
торого все восхваляли бы за его искусство и доброту. У нее было очень доброе
сердце.
И тут вдруг мы увидели, что молнии его яростной тоски унеслись в т учи,
а тени-гончие перестали лаять.
«Там магия ведет бой с магией! — вскричала леди Эсклермонда, натяги-
вая поводья. — Кто выст упил против него?»
Я бы мог ей ответить, но не мое дело говорить о появлениях и исчезнове-
ниях Тора.
— Но откуда вы знали? — спросила Уна.
—
Задул неторопливый северо-восточный ветер, дубы закачались, зашу-
мели — совсем так, как мне помнилось. Призрачное пламя взметнулось в по-
следний раз сплошной стеной и угасло, словно задули светильник, и посыпал-
ся жалящий град. Мы услышали, как мальчик ходит по Длинному склону —
там, где я с вами и знакомился.
«Сюда, иди сюда!» — звала леди Эсклермонда, простирая руки в темноту.
Он медленно приближался, но вдруг споткнулся — он же был смертным.
«Что бы это могло быть такое?» — спросил он самого себя, но мы, трое,
его услышали.
«Погоди, малый, погоди! Берегись Холодного Железа!» — крикнул сэр
Хьюон, когда они, точно два козодоя, понеслись вниз.
Я бежал у стремени сэра Хьюона, но было уже поздно. Мы ощутили, как
мальчик где-то во тьме дотронулся до Холодного Железа, ибо лошади Холмов
прянули в сторону, испуганно фыркая.
194
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
«Что бы это ни было, — сказал я, — он к нему прикоснулся. И теперь нам
надо узнать, к чему он прикоснулся, ведь это его судьба».
«Иди сюда, Робин! — закричал мальчик, едва услышал мой голос. — Я не
знаю, за что я ухватился!»
«Ухватился? — крикнул я в ответ. — Опиши нам, какое оно — твердое,
холодное, уса женное драгоценными камнями? Ибо таков королевский ски-
петр».
«Нет, нет, что-то совсем другое», — ответил он, нагнулся и пошарил
в темноте. Но нам все было слышно.
«Есть у него рукоять и два режущих кра я? — крикнул я. — Ибо таков ры-
царский меч».
«Нет, — отвечает он. — И это не лемех, не нож, не серп, не багор. Ничего
похожего я у людей не видел», — он уже раскапывал землю, чтобы вытащить
свою находку.
«Что бы это ни было, ты, Робин, знаешь, кто положил его там, — сказал
мне сэр Хьюон, — иначе ты не задавал бы таких вопросов. Тебе следовало бы
сразу же меня предупредить!»
«А как ты — или я — мог бы возобладать над Кузнецом, что выковал это
и бросил туда, чтобы он его нашел?» — спросил я и шепотом рассказал сэру
Хьюону, что я видел у кузницы в день Тора, когда мальчика только-только взя-
ли в Холм.
«Прощайте, наши мечты! — сказал сэр Хьюон. — Это не скипетр, не меч,
не плуг! Но быть может, это книга мудрости с железными застежками? Она
тоже порой сулит блестящую судьбу!»
Но мы знали, что просто тешим себя пустой надеждой, как прямо и сказа-
ла леди Эсклермонда, потому что она была женщиной.
«Тор, помоги! — воскликнул мальчик. — Оно круглое, без конца, из Хо-
лодного Железа, шириной в четыре пальца, а толщиной в большой палец, и по
всей ширине надпись».
«Прочти написанное, если у тебя хватит познаний!» — крикнул я.
К этому времени густая тьма рассеялась, и сова уже вновь летала над папо-
ротниками.
Мальчик ответил, читая руны:
Мало кто видит
Дальше, чем дитя,
Когда оно встречает
Холодное Железо.
Он стоял в ясном свете звезд, и на его гордой шее сверкало новое, тяжелое
блестящее кольцо раба.
«Оно для этого?» — спросил он.
195
НАГРАДЫ И ФЕИ
«Для этого», — ответил я. Однако он еще его не защелкнул.
«Какую судьбу оно ему сулит? — спросил сэр Хьюон, а мальчик все трогал
и трогал кольцо. — Ты, проходящий под Холодным Железом, можешь объяс-
нить нам и нау чить нас!»
«Объяснить я мог у, нау чить — нет, — сказал я. — Сила кольца лишь
в том, что с этих пор он должен жить среди людей в домах, делать то, что захо-
тят они, или то, в чем они будут нуждаться, и так везде в Старой Англии. Ни-
когда он не будет собственным господином, и уж тем более господином дру-
гих. Он будет полу чать половину того, что отдает, и отдавать вдвое больше,
чем полу чает, до последнего своего вздоха. А если сложит свое бремя до этого
последнего вздоха, весь его труд окажется напрасным».
«Жестокий, злой Тор! — вскричала леди Эсклермонда. — О, взгляните,
посмотрите, все вы! Застежка еще открыта! Он ее не защелкнул! Он еще мо-
жет его снять. Он еще может верну ться. Вернись!» — Она подошла к нему так
близко, насколько осмеливалась, но наложить руки на Холодное Железо она
не могла. Мальчик еще мог бы его снять, да. Мы ждали. Но он поднял руку,
и застежка защелкнулась.
«Но что еще мог бы я сделать?» — сказал он.
«Что сделано, то сделано, — сказал я. — Скоро утро, и, если вы трое хо-
тите попрощаться, поторопитесь, потому что с восходом солнца твоим влады-
кой станет Холодное Железо».
И они сели рядом, мокрой щекой к мокрой щеке, и прощались до рассве-
та. Хороший был мальчик каких мало.
— А что с ним слу чилось дальше? — спросил Дэн.
—
Когда рассвело, его владыкой и судьбой стало Холодное Железо, и он
начал работать на людей в домах. А вскоре встретил девушку себе по душе,
и они поженились и народили полон дом детей, как говорится. Может быть,
в этом году вы познакомитесь с кем-нибудь из его потомков.
— Спасибо! — сказала Уна. — Но что делала бедна я леди Эсклермонда?
— А что можно сделать, когда Тор положил Холодное Железо на пу ти ма-
лыша? Их с сэром Хьюоном у тешала мысль, что они дали мальчику немалый
запас знаний, чтобы управлять жизнью людей в домах. Потому что он прав-
да был очень славный мальчик! А не пора ли вам идти завтракать? Я немнож-
ко вас провожу.
Когда они оказались в самой середине сухих папоротников, Дэн толк-
нул Уну локтем, и она, остановившись, быстро натянула ботинок на одну
ногу.
—
Тут, — сказала она, — вам негде взять листьев Дуба, Ясеня и Терна,
и, — она с трудом балансировала на одной ноге, — я стою на Холодном Желе-
зе! Что вы сделаете, если мы так тут и останемся!
—
Эгей! До чего же смертные нахальны! — сказал Пак, потому что Дэн
тоже в одном ботинке ухватил сестру за руку, чтобы не упасть. Пак обошел
196
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
вокруг них, и плечи у него тряслись от восторга. — По-вашему, без горстки
сухих листьев я уже ничего не могу? Вот что значит забрать ваши Сомнения
и Страх! Но я вам покажу!
***
Мину ту спустя они влетели к старому Хобдену, который скромно завтра-
кал холодным жарким из фазана, и закричали, что в папоротниках чу ть не на-
ст упили на осиное гнездо, так , может, он пойдет выкурит ос?
—
Для осиных гнезд рановато, а Холм я копать не стану и за целый шил-
линг, — ответил старик безмятежно. — У вас заноза в ноге, мисс Уна. Са-
дитесь-ка и наденьте второй башмак. Барышням не годится бегать босиком
на пустой желудок. Ну-ка, подкрепите его моей курочкой.
ХОЛОДНОЕ
ЖЕЛЕЗО
Золото для дамы, служанке серебро,
Медь для оружейника. Рек барон: «Добро,
В них я не нуждаюсь, было б мне дано
Холодное Железо — всех трех сильней оно».
Поднял он восстанье, клятве изменил,
Королевский замок с войском осадил.
«Нет! — пушкарь промолвил, стоя на стене. —
Холодное Железо, вас оно сильней!»
Головы барону, видно, не сносить,
Ядра его рыцарей начали косить.
В плен он взят, на сердце у него черно:
Холодное Железо, его сильней оно!
Но его Владыка повел такую речь:
«Дать тебе свободу и вернуть твой меч?»
Рек барон: «Не смейся над судьбой моей —
Холодное Железо, всех оно сильней!»
Слезы — доля труса, пощады молит раб,
Ждет петля того, кто оказался слаб.
«Нет надежды, горе ждет меня одно:
Холодное Железо, правит здесь оно!»
«Вернись!» — Она подошла к нему так близко, насколько осмеливалась,
но наложить руки на Холодное Железо она не могла.
198
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Но сказал Владыка: «Ты от горя слеп.
Сядь со мной за ужин, вот Вино и Хлеб.
Ешь и пей во имя Матери Моей.
Холодному ль Железу быть всего сильней?»
Дал благословенье Хлебу и Вину,
И Своей Рукою подал их ему. —
Вот пробиты Руки, бедро прободено
В знак, что Царь — Железо, что всех сильней оно.
«Раны тем, кто бьется, свет и тьма — глазам,
А сердцам скорбящим — целительный бальзам.
Я простил измену, искупил твой грех,
Холодное Железо ведь сильнее всех!»
Скипетр — дерзновенным, полководцу — рать,
Трон и власть для тех, кто их сумеет взять!
Барон пал на колени: «Все Тобой дано!
Холодное Железо, сильнее всех оно,
Распятия Железо, сильнее всех оно!»
ДВА КУЗЕНА
Доблесть, Юность вместе
Путь избрали чести.
Смерти и позора дарит он венец.
Жребий их решен,
Как завиден он —
Безвестный и божественный конец!
На заре румяной
Кубок жизни пряный
К жаждущим губам не поднесли.
Сами юных лет
Оборвали цвет
И себя на гибель обрекли.
Верность — их отрада,
Смерть — вот им награда.
Но ковать железо надо — куй!
И в небытие
Унесли ее —
Унесли Бельфебы1 поцелуй!
Ивнячок — огороженную рощицу, где стоят индейские вигвамы, сложен-
ные из садовых шестов и реек, Дэну и Уне, когда они были еще совсем ма-
ленькими, отдали в полное владение, как их собственное заповедное королев-
ство. Став постарше, они сумели оградить его от всех посягательств — да же
1
Бельфеба — богиня-охотница, персонаж поэмы английского поэта XVI века Эд-
мунда Спенсера «Королева фей», олицетворяет королеву Елизавету I.
ГЛОРИАНА
200
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Филлипс, садовник, спрашивал у них разрешения войти в ограду всякий раз,
когда ему требовалась рейка для фасоли, а старый Хобден и не подумал бы
ставить там силки для кроликов без дозволения, которое возобновлялось ка-
ждую весну, как не подумал бы сорвать с большой ивы плакат, провозглашав-
ший черной тушью: «Взрослым без приглашения вход в Королевство строго
запрещен!»
Теперь вы поймете, как они вознегодовали, когда под вечер в июньский ве-
треный день, направляясь т уда печь картошку, вдруг увидели, что между дере-
вьями кто-то ходит. Они перемахнули через калитку, рассыпав половину кар-
тошки, а пока ее подбирали, из ближайшего вигвама вышел Пак.
— А, так это вы! — сказала Уна. — А нам почудилось, что люди.
—
Я понял, что вы разозлились, — по вашим ногам, — ответил он с ух-
мылкой.
—
Так ведь это же наше собственное королевство... не счита я, конечно,
вас.
— Отчасти поэтому я и пришел. Вас желает увидеть одна дама.
— А зачем? — осторожно спросил Дэн.
—
Ну, по поводу королевств и всего такого прочего. Она знает толк в ко-
ролевствах.
И правда, возле изгороди стояла дама в длинном темном плаще, который
прятал все, кроме туфель на высоких красных каблуках. Верхнюю часть ее лица
скрывала черна я шелкова я маска с бахромой, но без выпуклых стекол. И вооб-
ще казалось маловероятным, что она приехала сюда в автомобиле.
Пак подвел их к ней с церемонным поклоном. Уна сделала самый лу чший
реверанс, какой только выу чила на уроках танцев. Дама ответила ей медлен-
ным, очень глубоким и грациозным.
— Как я слышала, ты королева этого королевства, — сказала она, — и мне
остается только воздать должное твоему сану, — она внезапно обернулась к за-
смотревшемуся на нее Дэну. — О чем ты думаешь, малый! Где твои манеры?
— Я только думал, как чудесно вы сделали этот реверанс, — ответил он.
Она засмеялась довольно пронзительным смехом.
—
О, уже придворный льстец! А ты что-нибудь понимаешь в танцах, де-
вочка... или я должна была сказать — королева?
— Я брала уроки, но танцевать по-настоящему у меня не полу чается, — от-
ветила Уна.
— Так учись! — и дама шагнула к ней, словно намереваясь тут же заняться
ее обучением. — Женщина, одна среди мужчин... или врагов, танцуя, успева-
ет обдумать, как победить... или проиграть. Женщина может работать, только
когда мужчины развлекаются. Хейхо! — И она села на пригорке.
Старичок Мидденборо, пони, которого запрягали в газонокосилку, лег-
кой трусцой пересек огороженное пастбище и свесил печальную голову через
ограду.
201
НАГРАДЫ И ФЕИ
—
Приятное королевство! — сказала дама, оглядываясь. — Надежно за-
щищенное. А как твое величество им управляет ? Кто твой министр?
Уна не совсем ее поняла.
— Мы так не играем, — сказала она.
— Играем? — Дама всплеснула руками и засмеялась.
— Оно наше общее, — объяснил Дэн.
— И вы никогда не ссоритесь?
— Иногда. Но мы про это не рассказываем.
Дама кивнула.
— Своих детей у меня нет, но я знаю, как важно, чтобы королевы и их ми-
нистры хранили общие секреты от посторонних ушей. Ay de mi!1 Но при всем
уважении к твоему величеству, сдается мне, что государство сие невелико,
и посему должно соблазнять и людей, и четвероногих тварей. Например, —
она указала на Мидденборо, — неужто сей старый одер с мордой испанского
монаха никогда сюда не врывается?
— У него ничего не выходит. Старый Хобден сразу заделывает все дырки
в нашей изгороди, — объяснила Уна, — а мы позволяем ему ловить кроликов
в Ивнячке.
Дама рассмеялась как-то по-мужски.
—
А-а! Хобден ловит длинноухих... кроликов для себя и поддерживает
в порядке ваши оборонительные сооружения для вас. А от ловли кроликов он
получает большой доход?
— Мы не спрашиваем, — сказала Уна. — Хобден наш особый друг.
— Вздор! — сердито начала дама и тут же засмеялась. — Но я забыла: это
твое королевство. Знавала я некогда девушку, которой приходилось оборо-
нять королевство побольше, и, пока ее люди заделывали все дырки в ограде,
она им тоже вопросов не задавала.
— Она выращивала цветы?
—
Нет, деревья, крепкие деревья. А ее цветы все увяли! — Дама подпер-
ла голову рукой.
— Так всегда бывает, если за ними не ухаживать. У нас т ут есть немножко.
Хотите, я сорву вам букетик? — Уна побежала в тень за вигвамом и вернулась
с пучком алых цветов. — Красивые, правда? — сказала она. — Это виргин-
ска я гвоздика. Она из Виргинии.
—
Из Виргинии! — повторила дама и поднесла цветы к бахроме своей
маски.
— Ну да. А эта ваша девушка их сажала?
—
Сама нет. Но ее молодые люди отправлялись в опасные путешествия
по всему свету рвать или сажать цветы для ее короны. Думали, что она их
достойна!
— А она была достойной? — весело спросил Дэн.
1
Испанское горестное восклицание.
202
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
— Quien sabe?1 По меньшей мере, пока ее молодые люди трудились в даль-
них морях, она трудилась в Англии, чтобы дом их оставался в безопасности и
им было куда верну ться.
— А как ее звали?
— Глориана... Бельфеба... Елизавета Английска я... — при ка ждом слове ее
голос изменялся.
— Вы про королеву Бесс?
Дама чуть наклонила голову в сторону Дэна.
— Ты не слишком почтительно ее называешь, юный Бэрли!2 Что ты о ней
знаешь?
— Ну-у... Я... я видел зеленые т уфельки, которые она оставила в Брикуолл-
Хаусе. Там дальше по дороге, знаете? Они хранятся под стеклом. Такие ма-
ленькие-маленькие!
— Ах, Бэрли, Бэрли! — она засмеялась. — Такой юный — и уже придвор-
ный!
— Но это же правда, — не отступал Дэн. — Очень маленькие, просто ку-
кольные. А вы хорошо ее знали?
— Хорошо. Я всю жизнь провела при ее дворе. Да. И помню, как она тан-
цевала после парадного обеда в Брикуолле. Говорят, в тот день она оттанцева-
ла у Филиппа Испанского новенькое с иголочки королевство. Недурная цена
за пару старых туфель, а?
Дама выставила туфельку и внимательно посмотрела на широкую сверка-
ющую пряжку.
—
Вы слышали про Филиппа Испанского, многострадального Филип-
па? — спросила она, не отрыва я взгляда от переливающихся разноцветны-
ми огнями камней. —Даже вообразить трудно, чего только мужчины не тер-
пят от женщин! Будь я мужчиной и попробуй какая-нибудь женщина играть
мной, как Елизавета играла Филиппом, я бы!.. — Она отломила цветок от сте-
бля и сжала его между большим и указательным пальцами. — И все же, — она
принялась обрывать лепестки один за другим, — говорят, что Филипп ее лю-
бил. — Она отбросила ощипанную гвоздичку.
— Я что-то не поняла, — сказала Уна.
—
И не дай Бог тебе понять, девочка! — Дама смахнула цветы с колен
и поднялась на ноги в вихре теней, которые ветер гнал по рощице.
— Ну а туфельки? — сказал Дэн. — Мне бы хотелось узнать, что было с т у-
фельками?
—
Узнаешь, Бэрли, непременно узнаешь, если посмотришь на меня. Это
будет лу чше всякого спектакля.
— Мы ни одного спектакля еще не видели, — сказала Уна.
1
Кто знает? (исп.)
2
Уильям Сесил Бэрли (1521–1598) — самый влиятельный из министров королевы
Елизаветы I, осторожный политик и ловкий придворный.
203
НАГРАДЫ И ФЕИ
Дама посмотрела на нее и засмеялась.
—
Ничего, я сыграю для вас целый спектакль. Смотрите! Для начала во-
образите, что она — Глориана, Бельфеба, Елизавета — отправилась посетить
свой верный город Рай, чтобы избавиться от сердечной печали (девушки ча-
сто грустят), и пока отдыхает в Брикуолл-Хаусе, и селение... как бишь оно на-
зывалось? — Она пнула ногой Пака.
— Норгем, — хрипло ответил он и сел на корточки возле вигвама.
— Селение Норгем верноподданно развлекает ее спектаклем театра масок
и латинской речью, которой потчует ее местный поп, путаясь в родах и числах
до такой степени, что меня бы в детстве выпороли и за половину его ошибок.
— Выпороли? Вас? — сказал Дэн.
—И крепко, малый, крепко! Она проглатывает оскорбление, нанесенное
ее ученым ушам, и изъявляет свою милостивую благодарность, разомкнув
зубы. Вот так. — Дама зевнула. — О, королева может всем сердцем любить
своих подданных и безмерно уставать от них душой и телом! Изъявив благо-
дарность, она садится, —всколыхнув юбками, она вновь опустилась на тра-
ву, — обедать под Брикуоллским дубом. Ей прислуживают... Как звали пет уш-
ков, которые служили Глориане за столом?
— Фруенс, Кортхоуп, Фуллер, Хасси, — стал перечислять Пак.
— Избавь меня от дальнейшего! — она подняла руку, блеснув перстнями. —
Юноши из знатнейших домов Суссекса, а потому особенно неуклюжие в обра-
щении с блюдами и тарелками. Так вообразите, — она с забавной миной поко-
силась через плечо, — как Глориана в зеленом с золотым кружевом платье тре-
петала от страха, что эти толкающиеся за ее плечами юнцы из чистого усердия
обольют его соусом или вином! А платье к тому же было подарком Филиппа!
И в эту счастливую минуту по дороге во весь опор скачет запыленный, забрыз-
ганный грязью гонец и вручает ей, — она хихикнула, — письмо от доброго, про-
стодушного, изнывающего испанского кавалера по имени... дон Филипп.
— Это кто? Филипп, испанский король? — спросил Дэн.
—
Он самый. Говоря между нами, юный Бэрли, короли и королевы очень
похожи на простых мужчин и женщин и, как я слышала, пишут друг другу
нежные глупые письма, которые их министрам не след бы вскрывать.
— Неужели министры королевы Елизаветы вскрывали ее письма? — спро-
сила Уна.
— Еще как! Но ведь и она вскрыла бы любые их письма и бровью не пове-
ла. Далее представьте себе, что Глориана (говорят, у нее были очень красивые
руки) извиняется перед обществом (ведь королевы никогда себе не принадле-
жат) и под заигравшую музыку читает письмо Филиппа — вот так! — Она вы-
нула из кармана письмо и отодвинула его почти на длину руки, точно старая
почтальонша в деревне, когда читала телеграммы.
— Хм! Хм! Хм! Филипп, как всегда, пишет с безграничной любовью. Он
говорит, что его Глориана холодна, и по этой причине он пылает на протя-
204
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
жении целой страницы! — Она перелистнула ее. — А здесь что? Филипп
жалуется, что некие ее джентльмены выступили против его полководцев
в Нидерландах. Он молит ее незамедлительно повесить их, едва они вер-
нутся в Англию. (Хм, это как сказать!) А вот между двумя пылкими клятва-
ми в обожании вставлен списочек сожженных судов. Ах, бедный Филипп!
В море его адмиралов — троих, не меньше и не больше! — взяли на абор-
даж , ограбили и пустили на дно, хотя плыли они мирно законными пу тями,
некие английские моряки (их он джентльменами называть не желает!), кото-
рые ныне безнаказанно продолжают чинить разбой в Американском океане,
каковой дал ему Папа (так пусть бы они с Папой и охраняли свой океан!).
Филипп слышал, хотя его обожающие уши отказываются этому поверить,
будто Глориана потворствует злодеяниям этих гнусных негодяев, полу чает
долю награбленной добычи и — о, позор! — даже предоставляет им коро-
левские корабли для грешного разбоя. А посему он требует (слово, которо-
го Глориана терпеть не может!)... требует, чтобы она повесила их, когда они
вернутся в Англию, а затем дала ему отчет о награбленных ими товарах и зо-
лоте. Такая настоятельная просьба влюбленного! Если Глориана не желает
стать невестой Филиппа, так пусть она будет его торговым агентом и пала-
чом! А если она и дальше не откажется от своего упрямства — взгляните,
как тут перо рвало ни в чем не повинную бумагу! — то он и может, и наме-
рен отомстить ей. Ага! Вот теперь мы добрались до испанца в подлинном
его обличии! — Она весело взмахнула письмом. — Слушайте внимательно!
Филипп навлечет на Глориану погибель с запада, куда более страшную, чем
та, на которую Педро де Авила обрек г угенотов. И он остается и пребывает,
целуя ей ноги и руки, ее рабом, ее врагом или ее победителем — в зависимо-
сти от того, как она с ним обойдется.
Дама спрятала письмо под плащом и продолжала свою игру, но голос ее
стал мягче:
—
А все это время — прислушайтесь! — ветер шелестит листвой Бри-
куоллского дуба, музыка играет, все вокруг не спускают глаз с королевы Ан-
глии, а она должна разгадать, что означает это письмо. Имя Педро де Авилы
ей ничего не говорит, она не помнит, ни что он сделал с гугенотами, ни когда,
ни где. Она словно бы сквозь мрак различает какие-то черные замыслы, зрею-
щие в мрачном мозг у Филиппа, ибо никогда еще он не писал в такой манере.
Она обязана улыбаться этому письму, словно получила какие-то хорошие но-
вости от своих министров, и от такой улыбки стынут губы и бедное сердце.
Что ей делать?
Вновь голос дамы изменился.
—
Теперь вообразите, что музыка внезапно затихает. Крис Хэттон, ка-
питан ее телохранителей, весь красный и взъерошенный, выскочил из-за
стола, и слух Глорианы уловил звон шпаг за оградой. Суссекские мамаши
принялись пересчитывать своих цыплят — то есть боевых петушков, кото-
205
НАГРАДЫ И ФЕИ
рые прислуживали ей. И правда, двое изящных юношей уединились в Бри-
куоллском саду, чтобы шпагой и кинжалом разобраться в каком-то вопросе
чести. Их втащили назад через калитку, разоруженных, сверкающих глаза-
ми друг на друга — ну просто парочка Купидонов, вдруг преобразившихся
в двух бледных задыхающихся Каинов. Кхе-кхе! Глориана грозно подзыва-
ет их — вот так они приближаются, ожидая приговора. Их жизни, их иму-
щество зависят от одного ее слова, а они оскорбили ее вдвойне — и как ко-
ролеву, и как женщину. На что только не способны глупые молодые люди
ради девушки!
—
Почему? — спросила Уна. — Что она сделала? И что такого сделали
они?
— Ш-ш-ш! Ты прерываешь спектакль! Глориана догадалась о причине ссо-
ры. Оба были красивые мальчики. А потому она хмурит брови и приказыва-
ет им оставить ребяческие глупости и предупреждает : если они т ут же не об-
меняются дружеским поцелуем, она прикажет Крису Хэттону разложить их
на скамье и выпороть березовыми розгами, как заведено в недавно открытой
школе в Харроу. (Лицо Криса становится кислым.) Напоследок — ведь ей
нужно обдумать письмо Филиппа, которое жжет ей карман, — она изъявля-
ет желание потанцевать с ними, дабы нау чить их у чтивым манерам. И присут-
ствующие, вздохнув с облегчением, призывают благословение небес на мило-
стивую государыню. Крис с другими готовит Брикуолл-Хаус для танцев, а она
тем временем прогуливается по саду среди тщательно подстриженных тисов
между этими двумя очаровательными юными грешниками, которые готовы
от стыда провалиться сквозь землю. Они признают свою вину. Оказывает-
ся, старший (они кузены), когда подавали жаркое, решил, что королева взгля-
нула на него особенно милостиво. Младший, посчитав, что взгляд этот был
обращен на него, после обмена горячими словами назвал старшего лжецом.
Ну и, как она догадалась, последовал поединок.
— А на кого она посмотрела? — спросил Дэн.
—
Да ни на кого! Разве что жела я, чтобы они держались подальше. Она
ведь все время опасалась, что они обольют ее платье. Так она и сказала бедным
цыплятам, чем окончательно их сокрушила. Поджарив их хорошенько, она
говорит : «Так вы бы обагрили кровью свои девственные шпаги ради меня...
ради меня?» Клянусь, они снова сцепились бы, если бы она продолжала их
поддразнивать. Но их шпаги — как мило они это сказали! — уже раза два об-
нажались ради нее!
«Где это было? — спрашивает она. — Когда вы скакали на деревянных ло-
шадках и еще ходили в платьицах?»
«На моем корабле, — отвечает старший. — Мой кузен был вице-адмира-
лом на своем пинасе1. Мы не хотели бы, чтобы ваше величество считали нас
повздорившими детьми!»
1
Пинас — парусно-гребное судно XVI века.
206
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
«Да-да! — подхватывает младший, и щеки его пламенеют, ну просто как
тюдоровские розы. — Испанцы, во всяком случае, так о нас не думают!»
«Адмирал Дитя, — говорит Глориана, — вице-адмирал Младенец! Про-
шу вас простить меня. В жару нынешних времен детишки старятся так, что
уследить мне за ними невозможно. Однако у нас с Испанией мир. Так где же
вы нарушили мир вашей королевы?»
«В море, называемом Испанским, хотя оно принадлежит испанцам не бо-
лее чем мой камзол», — отвечает старший. Вообразите, как согревают эти
слова уже тающее сердце Глорианы! Она не терпела, чтобы в разговоре с ней
моря называли «испанскими».
«Почему мне не доложили? Какую добычу вы привезли и где ее укрыли?
Признавайтесь! Вам грозит виселица за морской разбой».
«Топор, всемилостивейшая государыня, — отвечает старший, — ибо мы
благородной крови». Он сказал правду, но женщины не терпят возражений.
«Вздор! — говорит она и надавала бы им оплеух, если бы вовремя не вспом-
нила о своем королевском сане. — Будет вам и виселица, и колодки, и навоз-
на я телега, если я пожелаю».
«Если бы королева узнала о нашем плавании заранее, Филипп мог бы по-
ставить ей в упрек кое-какие пустяковые наши деяния на море», — пролепе-
тал младший.
«А что до сокровищ, так мы вернулись живыми, но и только. Мы потер-
пели кораблекрушение на Кладбище Гасконцев, где единственным нашим
обществом в течение трех месяцев были только выбеленные скелеты людей
де Авилы».
Мысли Глорианы тотчас вернулись к последнему письму Филиппа.
«Де Авилы, который истребил гугенотов? Что вы о нем знаете?» — гово-
рит она. Тут в доме призывно заиграла музыка, и все трое пошли назад между
тисами, подстриженными в форме разных фигур.
«Только то, что де Авила напал на поселение французов на этом берег у и
чисто по-испански повесил их всех как еретиков — человек восемьсот. На сле-
дующий год Доминик де Торг, гасконец, неожиданно напал на отряд де Ави-
лы и правосудно повесил их всех как убийц — человек пятьсот. Сейчас там не
найти ни единого христианина, хотя это добрая земля к северу от Флориды».
«А далека ли она от Англии?» — спрашивает осмотрительна я Глориана.
«При попу тном ветре плыть до нее шесть недель. Говорят, Филипп скоро
опять приберет ее к рукам», — это сказал младший и посмотрел на нее угол-
ком невинно-простодушного глаза.
Крис Хэттон, бесясь, встречает ее и ведет в парадную залу Брикуолл-Хау-
са, и там она танцует — вот так. Женщина выигрывает время, чтобы подумать,
пока танцует. Чтобы подумать. Я вам пока жу. Вот, смотрите!
Она медленно сняла плащ и выпрямилась в платье из голубовато-серого
атласа, расшитом жемчужинами, которые в мелькающих тенях переливались,
207
НАГРАДЫ И ФЕИ
точно бег ущая вода. Продолжая говорить — не столько с детьми, сколько
с собой, — она поплыла в величавом танце, слагавшемся из гордых выст упле-
ний, надменных поворотов и кружения, из исполненных бесконечного досто-
инства реверансов и торжественных поз, и все это сплеталось в единое целое
сложных переходов и фигур.
Дети, затаив дыхание, подались вперед, чтобы не упустить ни единой под-
робности чудесного зрелища.
— Стал бы испанец, — начала она, глядя в землю, — грозить местью, если
бы не подготовил этой мести? Нет. Однако мужчина может пригрозить жен-
щине в надежде, что тогда он добьется ее любви. Такое бывало! — Она мед-
ленно пересекла полосу солнечного света. — Погибель с запада может озна-
чать, что Филипп задумал напасть на Ирландию. Но тогда бы мои ирланд-
ские шпионы что-нибудь у же проведали бы. Ирландцы тайн не хранят. Нет...
тут не Ирландия. Так почему же, почему... — красные каблу чки щелкнули
и замерли, — Филипп упоминает Педро де Авилу, полководца в его Амери-
ках?.. Не значит ли это, — она повернулась чу ть быстрее, — не значит ли это,
что погибель он готовит из Америк? Назвал ли он де Авилу, чтобы сбить ее
с толку, или против обыкновения его черное перо предало его черное сердце?
Мы... — она выпрямилась во весь рост, — Англия должна опередить Филип-
па. Но не открыто, — она опять наклонила голову. — Мы еще не можем вы-
ступить против Испании открыто. Пока еще не можем. Пока, — она сделала
три шага, словно отбрасывая туфельками со сверкающими пряжками какие-
то силки. — Сумасшедшие джентльмены королевы могу т драться с бедными
адмиралами Филиппа, где они им попадутся, но Англия, но Глориана, дочь
Гарри, должна соблюдать мир. Или Филипп все-таки ее любит — как многие
и многие му жчины и мальчики? Это может помочь Англии. Ах, что, что мо-
жет помочь Англии?!
Она запрокинула лицо в маске — лицо, которое, казалось, не замечало
усердно танцующих ног, и посмотрела прямо на детей.
— Мне почему-то жу тко! — Уна вздрогнула. — Лу чше бы она перестала!
Дама протянула сверкающие пальцы, словно становясь в общий хоровод
и беря чью-то руку.
— Может корабль незаметно достичь Кладбища Гасконцев и ждать там? —
спросила она пустот у и проплыла дальше, зашелестев атласом.
— Она делает вид, будто спрашивает кого-то из них? — шепнул Дэн, и Пак
кивнул.
А она уже плыла обратно в безмолвном колышущемся призрачном тан-
це. Они увидели, что под маской она улыбается. Дыхание у нее стало преры-
вистым.
— Я не мог у дать вам для этого плавания свои корабли, это станет извест-
но Филиппу, — прошептала она через плечо, — но пушек и пороха дам столь-
ко, сколько вы попросите, если только не попросите слишком... — она повы-
208
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
сила голос и трижды топнула ногой. — Громче, музыка! Эй, музыканты на га-
лерее! О-о! Я порвала свою т уфлю!
Она подобрала юбки и начала склоняться в реверансе. — Вы отправитесь
на свой страх и риск , — шептала она, глядя прямо перед собой. — О завидна я
и восхитительна я юность! — Ее глаза в прорезях маски сияли. — Но преду-
преждаю вас, вы об этом пожалеете. «Не надейтесь на князей...»
1
и на коро-
лев тоже. Корабли Филиппа разнесу т вас в щепу. Вы не боитесь? Мы погово-
рим об этом, когда я вернусь из Ра я, милые мальчики.
Великолепный реверанс завершился. Она выпрямилась и замерла, только
тени струились по ее платью.
—
Вот какой был конец, — сказала она детям. — Почему вы не рукопле-
щете?
— Но конец чего? — спросила Уна.
— Танца, — ответила дама оскорбленно. — И пары зеленых т уфель.
— Я ничегошеньки не поняла, — сказала Уна.
— Э? А что понял ты, юный Бэрли?
— Я точно не знаю, — начал Дэн, — но...
— Имея дело с женщиной, ничего точно знать нельзя. Но?..
—
Но, по-моему, Глориана хотела, чтобы кузены вернулись на Кладбище
Гасконцев, где бы оно ни находилось.
—
Потом эт у землю назвали Виргинией. Виргиния — ее колония. На-
званная так по одному из ее прозвищ : Королева-Девственница, но по-
латыни.
— Значит, чтобы они вернулись в будущую Виргинию и помешали Филип-
пу забрать ее себе. Ведь она же сказала, что даст им пушки?
— Верно. Но не корабли.
—
И по-вашему, получается, что они обещали ей плыть как бы по соб-
ственному желанию, чтобы не поссорить ее с Филиппом. Я правильно по-
нял?
— Вполне достаточно для министра королевы. Но помни: она дала маль-
чикам достаточно времени передумать. В Рае она провела три длиннейших
дня — возводила в рыцарский сан толстяков мэров. Когда она возвращалась
в Брикуолл, эти молодые люди встретили королеву за милю от него, и она чув-
ствовала, как их взгляды жг ут ее маску для верховой езды. Крис Хэттон, бед-
ный дурачок , очень рассердился.
«Ты не захотел дать им березовых розог, когда я представила тебе такую
возможность, — говорит она Крису. — А теперь изволь устроить мне с ними
полчаса уединения в Брикуоллском саду. Ева соблазнила Адама в саду. И пото-
ропись, не то я мог у передумать!»
—
Она же была королева. Так почему она не послала за ними сама? —
спросила Уна.
1
Псалом 145, стих 3.
209
НАГРАДЫ И ФЕИ
Дама покачала головой.
— Таких дорог она никогда не выбирала. Я видела, как к собственному зер-
калу она подходила кружным пу тем, а женщина, неспособна я подойти к нему
прямо, безнадежна. Ее никакими молитвами не исправишь. Но вы все-таки
помолитесь за нее. Что еще... что еще во имя Англии могла она сделать? —
На мгновение она прижала руку к горлу. — Ах да! — воскликнула дама. —
Я совсем позабыла про зеленые туфли. Она оставила их в Брикуолле. Да-да.
И помнится, она дала ногемскому попику — Джон Уизерс его звали? — текст
для проповеди: «На Едома простру сапог Мой»1
. Очень уместно, да только
он не догадывался почему.
— Я не понимаю, — сказала Уна. — А как же кузены?
— Ты жестока, как женщина, — сказала дама. — Моей вины тут нет. Я же
сказала, что дала им время передумать. Клянусь честью, я сначала попроси-
ла у них не так уж много — просто некоторое время постоять у того берега,
у Кладбища Гасконцев... просто помедлить там, если их корабли окажутся по-
близости, — у них же был только один большой корабль и пинас... Просто по-
медлить там, последить и привезти мне известия о том, что замышляет Фи-
липп. За Филиппом необходимо было следить все время. Какое право имел
он устраивать там колонию? В сотне лиг к северу от пути его кораблей в Ис-
панию и в каких-то шести неделях от Англии? Клянусь душой моего грозного
отца, никакого! Слышите — никакого! — она снова топнула красным каблу-
ком, и дети да же попятились.
—
Нет-нет. Вы не должны от меня отворачиваться! Она все честно объ-
яснила мальчикам среди тисов в Брикуоллском саду. Если Филипп пришлет
флот, сказала я им (а чтобы создать колонию, меньшим он обойтись не мог),
их жалкие лодчонки ока жу тся бессильны. Они ответили со всей почтительно-
стью, что вст упать в бой или не вст упать, это уже их дело. Она снова растолко-
вала им, что конец может быть только один: либо быстра я смерть в море, либо
медленная смерть в темнице Филиппа. Но они не желали ничего лучшего, чем
принять смерть ради меня. Многие люди умоляли меня о жизни. Я им отказы-
вала — и крепко спала потом. Но когда мои люди... такие благородные моло-
дые люди на коленях молят о разрешении умереть за меня, я была потрясена...
потрясена до мозга моих старых костей.
Дама ударила себя по груди, словно по доске.
—
Она растолковала им все. Я сказала, что сейчас не время для откры-
той войны с Испанией. Если каким-нибудь чудом они одержали бы победу
над флотом Филиппа, Филипп призовет меня к ответ у. И ради Англии, что-
бы избежать войны, я вынуждена буду (я так им и сказала) отдать ему их мо-
лодые жизни. Если они потерпят неудачу, но опять-таки каким-то чудом из-
бег ут руки Филиппа и доберутся до Англии, еле сохранив жизнь, они мог у т
ожидать — я все, все им сказала — только моей королевской немилости. Она
1
Псалом 59, стих 10.
210
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
не увидит их, не назовет их имен, не шевельнет и пальцем, чтобы спасти их
от виселицы, если Филипп потребует их казни.
«Пусть будет виселица!» — сказал старший. Я расплакалась бы, если бы
мое лицо уже не было накрашено.
«Так или иначе это плавание — смерть. Ее вы не боитесь, я знаю. Но это
ведь не просто смерть, а еще и бесчестие!» — вскричала я.
«Но наша королева в сердце своем будет знать, как это было», — говорит
младший.
«Милый, — сказала я, — у королев сердца нет».
«Но она еще и женщина, а женщина не забудет, — говорит старший. —
Мы отплываем!» — и они преклонили передо мной колени.
«Нет, милые мальчики, — вот сюда! — сказала я и открыла им объятия
и поцеловала их. — Послушайте меня, — сказала я. — Для надзора за Кладби-
щем мы найдем какого-нибудь просмоленного старого урода-адмирала, а вас
я беру ко двору».
«Нанимайте кого вам угодно, — говорит старший, — мы послушны вам
телом и душой». А младший, который трепетал да же сильнее, когда я их це-
ловала, шепчет белыми губами: «Мне кажется, у вас есть власть сделать чело-
века богом».
«Оставайтесь при дворе и сами убедитесь», — сказала я.
Они покачали головами, и я поняла... я поняла, что они отправятся в это
плавание. Если бы я не поцеловала этих мальчиков, то, может быть, и сумела
бы их уговорить.
— Так зачем же вы их целовали? — сказала Уна. — По-моему, вы сами не
знали, чего вы хотели.
— С дозволения твоего величества, — дама низко склонила голову, — эта
Глориана, которую я представила для вашего удовольствия, была женщиной
и королевой. Вспомни о ней, когда ты обретешь свое королевство.
Уна нахмурилась, а Дэн спросил :
— Так кузены все-таки отправились на Кладбище Гасконцев?
— Да, — сказала дама.
— А они вернулись?.. — начала Уна, но Дэн ее перебил:
— Они остановили флот короля Филиппа?
Дама торопливо обернулась к нему.
— Ты думаешь, они пост упили правильно? — спросила она.
— Так другого же им ничего не оставалось, — ответил Дэн, подумав.
— Ты думаешь, она пост упила правильно, послав их? — Голос дамы дрогнул.
— Ну-у... — сказал Дэн, — ей тоже ничего другого не оставалось, ведь вер-
но? А как они помешали королю Филиппу захватить Виргинию?
— Это-то и есть самое грустное. В ту же осень они отплыли из Рая, и даже
обрывка каната не нашлось, чтобы поведать об их судьбе. Дули ветры, но они
с ними не вернулись. Что ты скажешь, юный Бэрли?
«Нет, милые мальчики, — вот сюда!» — сказа ла я
и открыла им объятия и поцеловала их.
212
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
— Наверное, они у тонули. Но Филипп ведь не победил, верно?
—
Глориана свела счеты с Филиппом, но позже. А если бы Филипп побе-
дил, ты обвинил бы Глориану в том, что она напрасно пожертвовала жизнью
этих мальчиков?
— Конечно, нет. Она обязана была его остановить.
Дама кашлянула.
— Ты умеешь распознать су ть. Будь я королевой, я сделала бы тебя мини-
стром.
— Мы в эту игру не играем! — сказала Уна, думая, какая эта дама против-
на я — така я же противна я, как шум, который поднимал ветер, продира ясь че-
рез Ивнячок.
—
В игру! — воскликнула дама со смехом и театрально вскинула руки.
Солнце заиграло в драгоценных камнях ее перстней, и они так заискрились,
что у Уны заслезились глаза и ей пришлось их протирать. Тут она увидела,
что Дэн на коленях подбирает картофелины, которые они рассыпали у ка-
литки.
— А в Ивнячке никого нет! — сказал он. — Нам просто почудилось.
— Я ужасно рада, что только почудилось! — сказала Уна.
И они занялись картошкой.
ЗЕРКАЛО
Королева Бесс была дочь Гарри!
Королева ночью в спальне ходит взад-вперед без сна,
Золотом парчи блистает, бархатом шуршит она.
На ее лице морщины, ей тоска сжимает грудь,
И в жестокое не смеет зеркало она взглянуть.
Никогда не отразится в глубине его стекла
Молодая чаровница, та, какой она была!
Королева ночью в спальне поднесла к губам питье,
Призрак встал Марии Стюарт1 за спиною у нее.
«Ходишь ночью ты по спальне и не можешь ты уснуть,
Буду рядом, чу ть решишься в зеркало свое взглянуть.
Никогда не отразиться в глубине его стекла
Столь красивой, столь несчастной, как когда-то я была!»
1
Мария Стюарт (1542–1587) — королева Шотландии и претендентка на англий-
ский престол, соперница Елизаветы I. Была обвинена в заговоре против королевы Ели-
заветы и казнена.
213
НАГРАДЫ И ФЕИ
Королева ночью в спальне горько плакала теперь,
Призрак Лестера1 явился и поскребся тихо в дверь.
«Буду я ходить с тобою и не дам тебе уснуть,
Буду ждать, чтобы ты решилась в зеркало свое взгляну ть.
Никогда не отразиться в глубине его стекла
Столь жестокой и коварной, как со мною ты была!»
Королева ночью в спальне пред лицом грехов своих
Гордо призракам сказала, оглядев надменно их :
«Англии я королева, Гарри царственная дочь!»
К зеркалу оборотилась, страх сумела превозмочь,
Посмотрела — и сказало ей жестокое стекло:
«Красота твоя увяла, лето красное прошло».
Призрак иль живой любимый так не могут ранить зло
Сердце женщины, как ранит зеркала ее стекло!
1
Роберт Дадли, граф Лестер (1532–1588) — фаворит королевы Елизаветы I, кото-
рого она то приближала, то отдаляла от себя.
ПРАВДИВАЯ ПЕСНЯ
Каменщик
Правдивый слушайте рассказ!
Конечно, убедит он вас,
Что время в наше ремесло
Новинок много не внесло.
Год назад это было. Мы строили дом
У Хайд-Парк-Корнер... Так вот, как-то днем
Молодой человек к нам залез на леса —
Худощавый брюнет, — и пошли чудеса!
Какой ему не покажешь прием,
Он тут же докажет, что знает о нем.
Инструментом — кельма иль там мастерок —
Не хуже нас всех он орудовать мог.
Трубу для горячей воды уложил
Водопроводчик, а после спросил:
«Вот запросто с нами сидите вы тут,
Так ска жете, может, как вас зову т?»
И отвечает с улыбкою тот :
«Мафусаил или, может быть, Лот,
Не то Моисей (но противен мне он!)1
По правде ж — великий я фараон!
1
Мафусаил — один из библейских праотцов, прославившийся своим долголетием :
он прожил 969 лет (Бытие, глава 5, стих 27); Лот — библейский персонаж, племянник
праотца Авраама (Бытие, глава 12); Моисей — еврейский пророк и законодатель, жив-
ший в ХШ веке до н. э. Его библейская история описана в Книге Исхода.
ТО,ДАНЕТО
215
НАГРАДЫ И ФЕИ
И я перемены не вижу большой:
Ну, трубы другие, раствор не такой,
Но месяца два мне бы вас поучить,
И вы пирамиды могли б возводить».
Моряк
Правдивый слушайте рассказ!
Конечно, убедит он вас,
Что время в наше ремесло
Новинок много не внесло.
Мы в доке Блэкуоллском позавчера
На барке китайском возились с у тра.
Вдруг на борт взошел седовласый толстяк,
Расспрашивать начал, что ту т да как.
А после сноровку свою показал —
Узлы он получше, чем все мы, вязал.
Зачем этот шкот, топенант или брас1
,
Знал он не хуже любого из нас.
Шпаклевщик, оставив в покое насос,
Такой старикану задал вопрос:
«Вот запросто с нами сидите вы тут,
Так ска жете, может, как вас зову т?»
Ответил толстяк (а мы все молчим!):
«Быть может, Иафет, а может быть, Сим
Иль Хам (но он черным остался навек!),
По правде же — Ной я, водил я Ковчег2
.
И я перемены не вижу большой:
Кормило другое, насос не такой,
Но дайте неделю, и в этом году
На вашей лохани весь свет обойду».
1
Шкот, топенант, брас — снасти парусного судна.
2
Иафет, Сим, Хам — сыновья Ноя, вет хозаветного патриарха, спасшегося во время
Всемирного потопа (Книга Бытия, главы 5–10).
216
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Оба
Правдивый слушайте рассказ!
Конечно, убедит он вас,
Что время в наше ремесло
Новинок много не внесло.
Дэн рьяно мастерил модели парусников, но после того, как он замусорил
классную комнату стружками и опилками в надежде, что Уна ее подметет,
его выгнали из дома, и он со всеми своими инструментами перебрался во двор
мистера Спрингетта на холме, зная, что там может мусорить сколько его душе
угодно. Мистер Спрингетт был строителем, подрядчиком, водопроводчиком,
и во дворе у него, выходившем в проулок, было полно всяких интересных ве-
щей. А в дальнем конце лестница вела на длинный чердак, где он хранил оби-
тые железом доски для лесов, банки с краской, блоки для талей и всякую вся-
чину, которую подбирал в старых Домах. Он часами сидел у окна, наблюда я,
как внизу во дворе нагружают и разгружают его повозки, а Дэн рядом строгал
и пыхтел за верстаком. Мистер Спрингетт и Дэн были давними приятелями:
мистер Спрингетт прожил столько лет, что помнил, как строились железные
дороги в южных графствах Англии и как людям разрешалось запрягать собак
в тележки.
И там в тихий жаркий день, когда от рубероида на крыше исходил запах
просмоленного каната, Дэн в одной рубашке обстругивал нос новой шхуны,
а мистер Спрингетт повествовал о домах и амбарах, которые построил на сво-
ем веку. Он утверждал, что помнит ка ждое бревно, каждый камень, которые
прошли через его руки, — и ка ждого мужчину, женщину или ребенка, с кото-
рыми был знаком. Но в этот день он особенно гордился зданием обществен-
ного клуба у въезда в селение — он закончил его совсем недавно.
— И вот что я вам скажу, мастер Дэн, — объявил он, — клуб этот будет по-
следней моей постройкой. Я и десяти... нет, и пяти фунтов на контракте не за-
работал, но мое имя высечено на краеугольном камне — «Ральф Спрингетт,
строитель», а камень покоится на четырех футах отличного бетона. И коли он
хоть чу ть сдвинется за пятьсот лет, я, всеконечно, перевернусь в могиле. Так я и
сказал лондонскому архитектору, когда он приехал надзирать за моей работой.
— А он что сказал? — Дэн обрабатывал наждачной бумагой правый борт
шхуны.
—
Да ничего. Для него-то наш клуб — так, пустячок, не то что для меня;
и мое имя вырезано на камне прямо напротив улицы — надеюсь, на веки веч-
ные. А для дырочки в бушприте вам требуется круглый напильничек... Кто
там? — Мистер Спрингетт с трудом повернулся в кресле.
Чердак перегора живал длинный штабель досок для лесов. Дэн поглядел
и увидел над досками взлохмаченную голову Хэла Рисовальщика.
217
НАГРАДЫ И ФЕИ
—
Клуб здешний — твоей постройки? — спросил Хэл у мистера Сприн-
гетта.
— Моей. Но если тебе работа требуется...
Хэл засмеялся.
—
Нет-нет, — ответил он. — Просто клуб этот построен на славу. Такую
хорошую честную кладку редко встретишь. А будучи здешним уроженцем
и слывя мастером среди каменщиков, я позволил себе смелость изъявить по-
чтение собрат у строителю.
— Кха-кха! — важно откашлялся мистер Спрингетт. — За давностью вре-
мени я кое-что и подзабыл, но давай-ка я тебя испытаю!
Он задал Хэлу несколько въедливых вопросов, и ответы, видимо, при-
шлись ему по вкусу, потому что он пригласил Хэла присесть. Хэл прошел,
по-прежнему прячась за досками, так что видна была только его голова, и сел
на козлы в темном углу за конторкой мистера Спрингетта. На Дэна он даже не
посмотрел, а т ут же завел с мистером Спрингеттом разговор о кирпиче, и це-
менте, и свинце, и стекле, а потому Дэн снова занялся своей работой. Но он
знал, что мистер Спрингетт доволен, — ведь он поглаживал седую, лишь кое-
где рыжеват ую бороду и часто попыхивал трубкой. Он и его собеседник слов-
но бы во всем соглашались, но взрослые, когда соглашаются между собой, пе-
ребивают друг друга не реже, чем ссорясь. Хэл сказал что-то о рабочих.
—
Так я же это самое и толкую! — воскликнул мистер Спрингетт. — Че-
ловек, который ничего не умеет, кроме чего-то одного, почти такой же дурень,
как тот, который не умеет ничего. Вот в чем ошибка профсоюзов.
— Вот-вот! — Дэн услышал, как Хэл хлопнул себя по ноге, т уго обтяну той
чулком. — В свое время я натерпелся от этих цехов — вы их теперь профсою-
зами называете. Болтать языком о тайнах своего ремесла они горазды, а про-
ку-то что?
— Да никакого! Это ты в самую точку, — сказал мистер Спрингетт и боль-
шим пальцем примял тлеющий в трубке табак.
— Взять хотя бы искусство резьбы по дереву, — продолжал Хэл. Он про-
тянул руку за доски и ухватил большую киянку. Другой рукой он пошарил,
словно чего-то ища, и мистер Спрингетт молча протянул ему широкое долото
Дэна. — Ага! Вот для примера резьба по дереву. Коли ты умеешь обращаться
с деревом и нарисовал то, что думаешь вырезать, так , во имя Божье, бери ин-
струмент да и прист упай к делу! Твоя собственная рука тебя скоренько обучит
всем, ха-ха, тайнам резьбы по дереву!
Киянка ударила по долоту, и под ним закудрявилась стружка. Мистер
Спрингетт следил за Хэлом, точно старый ворон.
—
Все искусство в самом человеке! — говорил Хэл между ударами по до-
лот у. — И ждать, чтобы другой кончил...
—
...т вою работ у — одна глупость! — подхватил старый мастер Сприн-
гетт. — Это самое я и твержу тому мальцу, — он кивнул в сторону Дэна. —
218
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Это самое я говорил в одна тысяча восемьсот семьдесят втором году, когда по-
ставил новое колесо на Брустерской мельнице.. Я же знал, что уж как-нибудь
сам соображу и не надо человека из Лондона везти. Ну и к тому же работ у де-
лить — так без прибыли сидеть.
Хэл засмеялся своим зву чным басистым смехом, мистер Спрингетт присо-
единился к нему, и Дэн, не выдержав, тоже засмеялся.
—
Инструментом, как погляжу, ты владеешь, — сказал мистер Сприн-
гетт. — Думается, раз ты со мною схож , так тебе много насолили эти самые...
цеха, что ли? Мы-то их профсоюзами зовем.
— Еще как! —Хэл потрогал белесый шрам на скуле. — Это памятка от це-
хового мастера каменщиков, что колледж Магдалины строили. Я, видите ли,
посмел без их разрешения резать по камню! Они объяснили, что кирпич слу-
чайно свалился с карниза.
—
Знаю я эти слу чайности! И ведь ничего не докажешь! А с карнизов не
только кирпичи валятся, — пробурчал мистер Спрингетт.
Хэл продолжал :
—
Видел я, как на лесах доска приподнялась и сбросила чересчур умно-
го резчика на каменный пол часовни. С тридцатифутовой высоты. И веревка
может перетереться... — ...будто сама по себе. И известь негашеная человеку
в глаза брызнет, а нигде ни ветерка, — добавил мистер Спрингетт. — А кто до-
кажет, что т ут не несчастный случай?
—
Но кто все это делает ? — спросил Дэн, выпрямляясь и переворачивая
шхуну в тисках, чтобы заняться кормой.
— А такие, кто не хочет, чтобы другие работали сноровистее их да и быст-
рее, — проворчал мистер Спрингетт. — Полегче с тисками, мастер Дэн! Про-
ложите тряпочку, не то покорежите борта! И хуже того, — он опять повернул-
ся к Хэлу, — если у рабочего на тебя зуб, так профсоюз ему помогает напако-
стить тебе.
— Мне ли не знать! — сказал Хэл.
— А они злопамятны и уж в покое тебя не оставят. Знавал я шт укатурщи-
ка в одна тысяча восемьсот шестьдесят первом году. Из французов. Вот уж был
враг так враг!
— И у меня такой имелся. Итальянец по имени Бенедетто. Познакомился
я с ним в Оксфорде на постройке колледжа Магдалины — я тогда еще у чился
своему ремеслу, а вернее, ремеслам. Как ты сказал, был он враг так враг, но по-
том стал самым добрым моим другом! — Хэл положил киянку и сел поудобнее.
— А он-то что умел? Штукатурить? — спросил мистер Спрингетт.
— Вроде бы. Он, как мы это называем, писал фрески. Картины по свежей
штукат урке. Ну, рисовать он умел, в этом ему не отка жешь. Возьмется за длин-
ную стену придела, разровняет мастерком и пишет святых да подстриженные
деревья, и так быстро, точно сукно ткет. Да, Бенедетто рисовать умел, но че-
ловек он был мелочный, делал вид, будто ему ведомы особые секреты о соста-
219
НАГРАДЫ И ФЕИ
ве красок иди штукатурки (на самом-то деле ничего в них нового не было!),
и знай одно твердил — дескать тот-то или тот- то украл у него тайны ремесла.
—
Знаю я таких, — сказал мистер Спрингетт. — С ними в мире не про-
жить и не помириться. А ведь они почти все лентяи отпетые.
— Верно. Да же его земляки смеялись над тем, какой он завистливый. И мы
чу ть не с самого начала друг друга невзлюбили. Я тогда был еще мальчишкой.
Может, и наговорил ему лишнего про его работу.
—
А вот этого не надо! — Мистер Спрингетт покачал головой. — Такие
этого не прощают.
— Верно! А уж Бенедетто и вовсе. Как он меня возненавидел! Ну, в люльке
или на лесах я всегда ухо держал востро. И очень рад был, когда он повздорил
со старшиной своего цеха, сунул краски под мышку и ушел, задрав нос. Но, —
Хэл наклонился вперед, — когда ненавидишь человека или человек тебя нена-
видит...
— Уж я-то знаю! Обязательно с ним снова встречаешься, — перебил мистер
Спрингетт. — Извините, сэр, — он высунулся в окно и начал кричать на воз-
чика, укладывавшего кирпич на телегу. — У тебя что, совсем мозга за мозг у за-
шла? Куда ты их столько навалил? Сними-ка сотню! Лошади же надорвутся.
Снимай, кому говорят! Сделаешь еще ездку. Извините, сэр. Так вы говорили?..
— Я говорил, что еще до конца года отправился в Бери укрепить свинцо-
вый переплет в восточном окне тамошнего славного аббатства.
—
Вот чего мне делать не доводилось, того не доводилось. Но помнится,
в одна тысяча восемьсот семьдесят девятом году можно было дешево съездить
на экскурсию в Чичестер, и я поехал и засмотрелся, как они меняли переплет
в окне Чичестерского собора. Я перед ним так все время и простоял до отъе-
зда. Кружечки две за весь день пропустил, не больше.
Хэл улыбнулся.
— Ну и конечно, в Бери я встретился с моим врагом Бенедетто. Он писал
картину по шт укат урке на южной стене трапезной — прекрасное место для
прекрасного творения. Писал пророка Иону.
—
А, Иону с китом! До Бери я никогда не добирался. А ты, гляжу, поез-
дил, — сказал мистер Спрингетт, не спуская глаз с возчика внизу.
—
Нет. То есть без кита. Иону с высохшим растением. Но изобразил Бе-
недетто надутого седобородого старикашку, скорчившегося в длинном бала-
хоне под растением на деревянной шпалере. Растение, высохшее-то, он напи-
сал ну просто как живое. А вот полный яростного гнева Иона, под палящим
солнцем, под угрозой смерти, негодующий, что бездушное его пророчество не
сбылось, Иона, пристыженный, слышащий, как уже бегу т из Ниневии дети,
чтобы посмеяться над ним, — вот такой Иона у Бенедетто не полу чился!
— Уж лу чше бы остался при ките! — заметил мистер Спрингетт.
—
Кит у него тоже не получился бы! Снимает он мокрый холст с фрески
и показывает мне картину. Я ведь тоже был мастер, понимаете?
220
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
«Хороша, — говорю я. — Да только глубже шт укатурки она не проникает».
«Что?» — говорит он шепотом.
«Будь сам своим судьей, Бенедетто, — отвечаю. — Проникает она глубже
штукат урки?»
Он пошатнулся и прислонился к стене, где она была суха я.
«Нет, — говорит, — и я это знаю. Я тебя, Хэл, вот уже пять лет ненавижу
так, что сильнее нельзя. Но я попробую, если жив буду, я попробую».
С этим он ушел, а мне его жалко стало. Но я сказал правду. Его картина
глубже шт укатурки не проникала.
— А! — сказал мистер Спрингетт, вдруг побагровев. — Ты так быстро го-
ворил, что я сначала не понял, к чему ты гнешь. Видывал я, как люди, в своей
работе искусные, брались за работу себе не по силам. И не выполняли ее как
следовало бы. И знали это, и у них просто сердце надрывалось. Конечно, сэр,
вы были в своем праве сказать, что о его работе думаете, но, если вы меня про-
стите, хорошо ли эдак-то?
—
Я плохо поступил, — ответил Хэл. — Бог да простит мне, я тогда был
молод! А он и сам был мастером и понимал, когда у него ничего не получалось.
Но в конечном счете он со мной поквитался. Да, кстати, ты когда-нибудь слы-
шал про Торриджано?1 Про Торрисани, как мы его называли?
— Вроде бы незнакома я фамилия. Он из французов, что ли?
—
Нет, хвастливый, острый на язык итальянский зодчий с длинной шпа-
гой, чванный, как павлин, сильный, как бык, но, заметь, мастер из мастеров.
И даже больше: он мог самого нерадивого заставить работать со всем усердием.
—
Это от Бога. У меня был такой десятник-каменщик, — сказал мистер
Спрингетт. — Он их в спину острой кельмой тыкал, так они чудеса творили!
—
Я видел, как Торрисани одной оплеухой свалил подмастерье наземь, а
второй поднял на ноги — и все, чтобы сделать из него настоящего каменщи-
ка. Я работал под его началом в Лондоне — мы часовню строили, а в ней гроб-
ницу для короля.
—
Что-то я не слышал, чтобы короли особо в часовни ходили, — сказал
мистер Спрингетт, — но я всегда ува жал человека (и не важно, кто он такой),
который сам заботится о своем погребении. Не то дело, чтобы на близких пе-
рекладывать, когда прочт ут завещание. Гробница-то хороша была?
—
Во всей Англии лучше не найти. У Торриджано на ее постройку был
подряд, говоря по-вашему. Он набрал лу чших мастеров где мог — и в Англии,
и во Франции, и в Италии, и в Нидерландах. Ему все равно было, откуда они,
лишь бы свое дело знали. И погонял же он их! Ну, прямо как... как гонят сви-
ней на ярмарку в Брайтлинге. Нас, англичан, он только свиньями и величал.
Мы терпели, потому что мастер он был дивный. Если ему не нравилась чья-то
работа, так он своими ручищами ее выламывал и рушил у нас у всех на глазах.
1
Пьетро Торриджано (1472–1528) — итальянский скульптор, долгое время рабо-
тал в Англии
221
НАГРАДЫ И ФЕИ
«Ах ты, свинья, английская ты свинья! — кричит прямо в лицо бедняге. —
Ты мне смеешь отвечать? Ты на меня смотришь? Ты про меня думаешь? Идем
со мной в придел! Я тебя сам научу резьбе! Я тебя самого вызолочу с ног до го-
ловы!» Но отведет душу, обнимет его за шею и даст совет, который дороже зо-
лота. Тебя бы, мастер Спрингетт, прямо маслом по сердцу помазало бы, коли
бы ты увидел, как две сотни нашего брата — каменщики, резчики, позолотчи-
ки, ювелиры, кузнецы и все прочие — трудятся, что твои ангелочки, а этот су-
масшедший итальянец, как овод, кружит от одного к другому по всей часовне.
Да, уж ты порадовался бы!
—
Видно, что так, — сказал мистер Спрингетт. — Помнится, в одна ты-
сяча восемьсот пятьдесят четвертом году вели в Гастингс железную дорог у.
Две тысячи землекопов там работало — все молоды, все крепыши. И я один
из них. Охо-хо-нюшки! Извините меня, сэр, а ваш враг с вами работал?
—
Бенедетто? А как же! Он за мной по пятам ходил, что твой влюблен-
ный. Расписывал в часовне потолок — висел под ним в люльке. Торриджано
взял с нас слово, что мы не станем драться, пока работа не будет завершена.
Мы оба были мастерами, и он в нас нуждался, понимаете? Тем не менее я по
утрам, перед тем как подняться наверх и взяться за дело, проверял каждую ве-
ревку и каждый узел. Мы все время находились неподалеку друг от друга. Бе-
недетто, пока штукат урка сохла, точил нож о подошву — вжик! вжик! вжик!
Я обкалываю капитель колонны, а сам слушаю, и мы друг дружке киваем, точ-
но лучшие приятели. Нет, Бенедетто был мастер, но ненависть мешала и его
руке, и его глазу. Помнится мне вечер, когда я кончил модели святых для гроб-
ницы. Торриджано обнял меня перед всеми, кто был в часовне, и позвал с со-
бою поужинать. А ухожу от него и встречаю на крыльце Бенедетто — на губах
у него пена, точно у бешеного пса!
—
Разжигал себя, а? — сказал мистер Спрингетт. — Тут он с тобой и по-
говорил начистоту?
—
Нет-нет! В тот вечер он сдержал клятву, которую дал Торриджано.
Но мне было его жаль. Да что уж тут! Ну а теперь я должен признаться в соб-
ственной глупости. Мне и раньше самомнения не занимать было, а уж когда
Торриджано обнял меня за шею, я... я ... — Хэл расхохотался. — Думается,
я гордостью надулся, что твой воробышек!
— Что же, и я когда-то был молоденьким, — сказал мистер Спрингетт.
—
Стало быть, ты знаешь, мастер Спрингетт, что не может человек пить,
играть в кости, одеваться щеголем и водить компанию с теми, кто выше него,
да чтобы при том не начать работать хуже.
—
Щегольства-то я никогда не любил, но... ты верно сказал! Все самые
скверные ошибки я по понедельникам делал, — ответил мистер Спрингетт. —
Все мы дурака валяли, ка ждый на свой лад. Мастер Дэн, мастер Дэн, возьми-
те стамеску поменьше, не то вы всю корму начисто стешете. Вы что, не видите,
что это дерево не для долота?
222
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
—
Ну, всеми своими глупостями я вам докучать не буду. Только был один
человек по имени Бригандин, Боб Бригандин, смотритель кораблей, малень-
кий такой, кругленький, хлопотливый и почище любой женщины умел за-
ставить поработать задаром — уговаривал, улещивал, просто заслушаешься.
Очень он меня обхаживал, а потом попросил, чтобы я ему нарисовал резные
золоченые фигуры для носа одного из королевских кораблей — «Государь»
было ему название.
— Военный корабль? — спросил Дэн.
— Да, военный. А женщина, которую звали Катерина Кастильская, поже-
лала, чтобы король подарил его ей для развлечения. Тогда-то я этого не знал,
но она требовала, чтобы Боб заказал фигуры и установил их — пусть король
посмотрит. Ну, я ему нарисовал их за час — развеселившись после ужина. Тут
тебе и дельфины, и Нептун в колеснице, запряженной морскими конями с пе-
репончатыми лапами вместо копыт, а сверху еще Арион1 с арфой. Высотой
группа вышла фута двадцать три, а шириной примерно девять — раскрашен-
на я и вызолоченная.
— Любо-дорого посмотреть было, а? — спросил мистер Спрингетт.
—
Тут-то вся загвоздка и есть. Скверна я она полу чилась, дальше некуда.
Я из-за своей гордыни лучше не придумал, как показать ее Торриджано в ча-
совне. Он ноги расставил, нож заложил за спину и посвистывает, что твой бу-
ревестник в снежном вихре. А позади него — Бенедетто. Я же сказал, что мы
всегда оказывались рядом. «Это работа свиньи, — говорит Торриджано. —
Свинская работа. Сделай еще такую вещь, и сколько ты при дворе ни ужинай,
отправишься отсюда на все четыре стороны».
Бенедетто облизнулся, точно кот на сливки.
«Учитель, — говорит, — да неужто так скверно полу чилось? Жалость какая!»
«Да, — говорит Торриджано. — Даже у тебя сквернее не полу чается. Так
уж и быть, покажу».
И он тут же потолковал со мной. Ни крика, ни проклятий (слишком уж
плох был мой замысел!), но обстоятельно, убедительно, чтобы было что про-
жевать и запомнить. А потом посадил меня рисовать железные ворота — что-
бы избавить меня, сказал он, от привкуса моих непотребных дельфинов. Же-
лезо — чудный материал, если его не му чить, и ковать его одно удовольствие:
линии чистые, верные, и для каждой завит ушки, для ка ждой полоски есть
цель и опора. Через неделю я совсем оправился, и учитель позволил мне за-
няться ковкой, и в кузнице у меня вместе с потом вышла еще немала я толика
моего глупого чванства.
— Хорошее железо — славна я шт ука, — сказал мистер Спрингетт. — В одна
тысяча восемьсот шестьдесят третьем году были мне заказаны ворота для парка...
1
Арион — древнегреческий поэт и музыкант, живший в VII–VI веках до н. э. По ле-
генде, Ариона спасли от гибели дельфины, когда моряки, желая завладеть сокровищами
поэта, выбросили его за борт.
223
НАГРАДЫ И ФЕИ
— Ах да, я забыл сказать, что Боб Бригандин забрал мой рисунок корабель-
ного носа и не отдавал на переделку. Он сказал, что и этот хорош. Но за рабо-
той он у меня совсем из головы вылетел. Ну и работал же я в ту зиму и над во-
ротами, и над бронзовыми фигурами для гробницы! Ни раньше, ни после так
не трудился. Худым стал, точно щепка, но зато жил полной жизнью! — Хэл
посмотрел на мистера Спрингетта мудрыми глазами, окруженными смешли-
выми морщинками, и мистер Спрингетт улыбнулся ему.
—
Ой! — вскрикнул Дэн. Он обрабатывал кормовую палубу шхуны, ста-
меска сорвалась и рассадила подушечку большого пальца на левой руке, оста-
вив рваную треугольную ранку.
—
Руку надо держать твердо! — сказал Хэл спокойно. — И не брызгай
кровью на свою работу. Нет, пожалуйста, твори кровью сердца, да только
не показывай ее.
Он встал и посмотрел в дальний угол чердака.
Мистер Спрингетт тоже встал и смёл с балки завиток пау тины.
—- Ну-ка, приложи, — только и сказал он. — А сверху обмотай платком.
Через мину ту подсохнет. Теперь ведь не болит, а?
— Конечно, нет! — возму тился Дэн. — Вы же знаете, так уже сто раз бы-
вало. Я сам перевяжу. Простите, что перебил вас, сэр.
—
И еще сто раз случится, — сказал Хэл, дружески ему кивнув, и снова
сел. Но заговорил, только когда палец Дэна был как следует забинтован.
— Как-то в сумрачный декабрьский день, такой темный, что цвета нельзя
было толком различать, мы сидели у огня в часовне и разговаривали — чего
только из таких разговоров не узнаешь! — как вдруг вбегает Боб Бригандин
и верещит : «Хэл, за тобой прислали!» Я сидел у ног Торриджано на куче
досок для лесов, вот как сейчас, и поджаривал селедку, насадив ее на кончик
ножа. Нашему Учителю из всего английского только селедки и нравились.
«Я, — кричу, — занят своим искусством».
«Каким еще искусством? — говорит Боб. — Нос для „Государя“ — вот
твое искусство. Иди же!»
«Грехи наши находят нас, — говорит Торриджано. — Иди с ним, узнай».
Я пошел за Бобом и краем глаза заметил, что за мной крадется Бенедетто,
точно черное пятно, которое плавает в усталом глазу.
Боб бежит по улицам, затянутым сырым туманом, проскальзывает в ка-
кую-то дверь, торопится вверх по лестнице, по каким-то коридорам и, нако-
нец, вталкивает меня в холодную каморку, увешанную уродливыми фламанд-
скими гобеленами. Мебели никакой — только стол, а на нем мой рисунок для
«Государя». Тут Боб меня оставил, а через мину ту-другую является смуглый
длинноносый человек в меховом плаще.
«Мастер Гарри Доу?» — спрашивает.
«Он самый, — отвечаю. — А куда, чума его побери, девался Боб Бриган-
дин?»
224
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Его узкие брови поднялись, а потом опять сомкнулись в прямую полоску.
«Он пошел к королю», — отвечает.
«Все одно. А что тебе от меня угодно?» — спрашиваю, а сам весь дрожу,
потому что в каморке этой был лютый холод.
Он кладет ладонь на мой рисунок и говорит :
«Мастер Доу, а ты знаешь, во что по нынешним ценам обойдется позоло-
та твоих непотребных фигур?»
Тут я понял, что это какой-то прижимистый чиновник, ведающий по-
стройкой королевских кораблей, а потому я назвал ему цену позолоты. Сей-
час-то я ее позабыл, но в целом на вырезывание, позолот у и установку выхо-
дило тридцать фунтов. «Тридцать фунтов! — говорит он, будто я зуб у него
выдрать собрался. — Тебя послушать, так тридцать фунтов на земле валяют-
ся, нагнись да подбери! Но при этом, — говорит, — нарисовал ты настоящую
красоту».
А я, чуть вошел, все время рассматривал свой рисунок, и теперь он мне по-
казался да же еще более мерзким, чем в первую мину ту. Понимаете, за эти ме-
сяцы работа с железом очистила мой глаз и мою руку.
«Теперь я получше нарисую», — сказал я. Чем больше я рассматри-
вал моих брюхатых Непт унов, тем меньше они мне нравились. А на Ариона
над дельфинами мне и смотреть было стыдно.
«Так ведь новый рисунок — новый расход», — говорит он.
Боб мне за первый ничего не заплатил. И хоть об заклад побиться, за вто-
рой тоже платить не будет. «Королю, — говорю, — если я новый сделаю, это
ни во что не встанет».
«Женщина желает, чтобы это было сделано побыстрее, — говорит он. —
Так что остановимся на твоем первом рисунке, мастер Доу. Но тридцать фун-
тов — это тридцать фунтов. Обойдись деньгами поменьше».
А все новые и новые погрешности этого рисунка так и бьют, так и бьют
меня между глаз. Нет, думаю, любой ценой надо его забрать и переделать. Он
нетерпеливо бурчит что-то, и т ут меня осеняет отличная мысль и приносит
мне спасение. Совершенно честная при том.
—
Одно другому не обязательно сопу тствует, — сказал мистер Сприн-
гетт. — Как же ты вывернулся-то?
—
С помощью правды. Я говорю мистеру Меховому Плащу — вот как
тебе сейчас : «Ты как будто человек знающий, — говорю я ему, — так я тебе
кое-что открою. Будет „Государь“ до скончания века стоять на Темзе-реке или
плавать по морю?»
«Нет, — говорит он поспешно, — король не держит кошек, которые не
ловят мышей. Он будет плавать по морям, мастер Доу. Будет возить купцов
с товарами. И во всякую погоду. А что?»
«Да то, — говорю, — что первая же высокая волна, в которую он сунет
свой нос, обдерет половину фигур, а втора я унесет остальные. Если быть ему
225
НАГРАДЫ И ФЕИ
кораблем для увеселительных прог улок, отдай мне рисунок, и я изображу
тебе красивую, легкую новую фигуру, и при том дешевую. Если же ему ходить
по морям, так брось рисунок в огонь. Такого груза на носу он не выдюжит!»
Он глядит на меня, прищурившись, и дергает себя за нижнюю г убу.
«Это, — говорит, — твое честное откровенное мнение?»
«Клянусь! Да ты поспрашивай, — говорю. — Любой моряк тебе то же ска-
жет. Я тебе совет ую к своей прямой невыгоде, а уж почему — мое дело».
«Не совсем, — говорит он. — Оно отчасти и мое. Ты мне сберег тридцать
фунтов, мастер Доу, и ты дал мне веские доводы против упрямой женщины,
которая требует себе в игрушку мой новый корабль. Мы ничего на носу уста-
навливать не будем!» — И лицо у него просияло чистой радостью.
«Так пригляди, чтобы тридцать фунтов, которые ты сберег, честно попали
к королю, — говорю я. — И держись подальше от женщин. — Я забрал свой
рисунок, смял его и сунул под мышку. — Если я тебе больше не нужен, я пой-
ду, — говорю. — Я тороплюсь».
Он поворачивается и шарит в углу. «Так торопишься, что и рыцарский
сан тебе полу чить некогда, сэр Гарри?» — говорит он и, улыба ясь, идет ко мне
с проржавевшим мечом, на одну треть обломанным.
Чем хотите поклянусь, но до этой минуты я и не догадывался, что он — ко-
роль. Я опустился на колено, а он ударил меня мечом по плечу.
«Встань, сэр Гарри Доу, — говорит он и на одном дыхании добавляет : —
Я тоже тороплюсь!» — и скрывается за гобеленом, а я стою, как бычок, кото-
рого ст укнули обухом по голове.
И ту т вдруг мне так горько стало! Я, мастер, отдавал все силы души и тела,
чтобы часовня и гробница короля стали бы чудом на все века, однако в рыцари
меня возводят не за то, над чем я трудился, чему отдал и сердце, и всего себя,
а без всяких экивоков за то, что я сберег ему тридцать фунтов и избавил от бра-
ни Катерины Кастильской (это она просила себе корабль). И пока я склады-
вал свой рисунок, у меня вну три все переворачивалось. И ту т же — может, вы
поймете почему — я начал ухмыляться. Мне припомнилось, как простодуш-
но этот человек — король, следует мне сказать — обрадовался из-за того, что
я сберег ему деньги: он ведь улыбался так , будто завоевал половину Франции!
Мне припомнилась собственная моя глупа я кичливость и заносчивые на-
дежды, что когда-нибудь он воздаст мне честь за мое мастерство. Мне вспом-
нился обломок меча, который он отыскал за гобеленами, грязь холодной ка-
морки и его ледяные глаза, озабоченные собственными его делами, — он ведь
на меня даже толком не посмотрел! И наконец, мне вспомнился великолеп-
ный свод часовни, бронзовые фигуры величественной гробницы, в которой
он упокоится, и — вы понимаете — сумасшедшая нелепица, редкостна я по-
тешность всего этого представились мне так ясно, что я сел на верхнюю сту-
пеньку лестницы в конце темного прохода и захохотал. Смеялся я, пока сов-
сем не обессилел. Но что мне еще оставалось?
226
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Его шагов у себя за спиной я не расслышал — он всегда ходил тихо, точно
кошка, — и его рука обхватила меня за шею и притянула мою голову к нему на
грудь, а его левая рука прижала нож прямо к моему сердцу. Бенедетто! Но я
все равно продолжал смеяться — справиться с собой не мог — и смеялся, пока
он скрежетал зубами у меня над ухом. Он на время совсем обезумел.
«Смейся! — сказал он. — Отсмейся до конца! Я твоего смеха обрывать
не буду. А теперь отвечай, — он дернул меня за голову, — почему король ре-
шил воздать честь тебе... тебе... блюдолиз-англичанин? У меня теперь терпе-
ния много — после стольких лет!» Тут он затараторил про своего Иону в тра-
пезной в Бери, о том, что я сказал про эту картину, и про свои картины в часов-
не, которые все хвалят и никто не повернется взглянуть на них во второй раз
(как будто это была моя вина!). И говорил, говорил, не жалея ни слов, ни злоб-
ных взглядов, которые копил против меня все эти годы.
«Расслабь руку, — говорю я. — Мне не положено умереть от удушья, ведь
меня, Бенедетто, только что возвели в рыцари!»
«Расска жи, и я тебя исповедую, сэр Гарри Доу, рыцарь. Впереди у тебя
длинная ночь. Рассказывай!» — говорит он.
Ну я и рассказал (он упирался подбородком в мою макушку), все расска-
зал. Так подробно и так забавно, как не рассказывал веселых историй даже
за столом Торриджано. Я знал, что Бенедетто поймет : ведь и в безумии, и в пе-
чали он оставался мастером. Я думал, это последняя история, которую мне
доведется рассказать в сем мире, и мне неуместно было бы завершить свой
земной пу ть скверной работой. Все искусства — одно искусство, как я всегда
говорю. Ненависти к Бенедетто я не питал. Видите ли, мною овладело торже-
ственное, возвышенное чувство, и все земные соблазны казались мне малень-
кими и жалкими, словно бы они были где-то далеко внизу подо мной — вот
как городские дома, когда смотришь на них с лесов собора. Я рассказал ему,
что произошло и что я об этом думаю. Я точно изобразил голос короля: «Ма-
стер Доу, ты сберег мне тридцать фунтов», и как он недовольно кряхтел, пока
искал меч, и как на меня с фламандского гобелена, ухмыляясь, пу чили барсу-
чьи глаза фигуры Славы и Победы. Клянусь, история полу чилась прекрасна я
и, как я думал, это было мое последнее творение на земле.
«Вот как и почему король воздал мне честь, — сказал я. — За то, что ты
меня убьешь, тебя повесят, Бенедетто. А раз убьешь ты меня в королевском
дворце, тебя четвертуют, но ты так обезумел, что тебе все равно. Однако при-
знай напоследок, что лучше истории ты не слыхивал!»
Он ничего не ответил, но я чувствовал, что он весь трясется. Моя голова
на его груди подпрыгивала, его права я рука ослабела и опустилась, левая уро-
нила нож, всеми десятью пальцами он вцепился мне в плечи и трясся, трясся!
Он онемел от хохота — честного смеха мастера. Я впервые видел, как он сме-
ялся. Зашелся хохотом, от которого нечем дышать и дрыгаешь ногами, хвата-
ясь за живот. Вот что происходило с Бенедетто.
Его рука обхватила меня за шею и притянула мою голову
к нему на грудь, а его левая рука прижала нож прямо к моему сердцу.
Бенедетто!
228
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Когда у него из груди вырвался рев, лай, кашель, я вытащил его на улицу,
а там мы прислонились к стене и повторили все сначала — махали руками,
трясли головами, пока к нам не подошли стражники посмотреть, сильно ли
мы напились.
Бенедетто говорит торжественно, что твой филин: «Ты сберег мне трид-
цать фунтов, мастер Доу», — и опять закатывается. Мы действительно были
пьяны без вина. Я — потому что милая жизнь была мне возвращена, а он —
потому что (как он объяснил потом) смех разбил и смыл былую корку ненави-
сти, сжимавшую его сердце. У него даже лицо стало другим.
«Хэл! — кричит он. — Я тебя прощаю. Прости и ты меня, Хэл. Ох уж вы,
англичане! А ты очень оскорбился, Хэл, увидев ржавчину на грязном мече?
Хэл, расска жи еще раз, как король похрюкивал от радости. Пойдем расска-
жем Учителю!»
И мы, пошатываясь, ввалились в часовню, обхватив друг друга за шею —
Учитель было подумал, что мы деремся. Мы все ему рассказали. Да, мы все рас-
сказали Торриджано, и он хохотал, пока не свалился на холодный каменный
пол. А потом столкнул нас лбами.
«О вы, англичане! — воскликнул он. — Вы хуже, чем свиньи, вы — ан-
гличане! Вот теперь ты достойно наказан за своих скверных рыб. Брось рису-
нок в огонь и больше такого не рисуй. Ты дурак, Хэл, и ты дурак, Бенедетто,
но мне нужны ваши творения, чтобы угодить этому замечательному англий-
скому королю...»
«А я-то хотел убить Хэла, — говорит Бенедетто. — Учитель, я хотел убить
его за то, что английский король сделал его рыцарем!»
«А! — говорит Учитель и грозит ему пальцем. — Бенедетто, если бы ты
убил моего Хэла, я бы убил тебя. Но ты мастер, и я убивал бы тебя, как мастер —
целый час, найдись у меня время!» Вот каким был Торриджано, наш Учитель!
Когда Хэл умолк, мистер Спрингетт некоторое время сидел неподвижно.
Потом побагровел; потом начал раскачиваться; потом закашлялся, захрипел
так, что слезы потекли. Дэн-то знал, что это он смеется, но Хэл сначала расте-
рялся.
—
Извините, сэр, — сказал мистер Спрингетт, — только мне конюшня
припомнилась, которую я построил для одного джентльмена в одна тысяча
восемьсот семьдесят четвертом году. Из голубого кирпича — особа я это была
работа. Может, самая моя лу чша я. Но супруге этого джентльмена — она была
из Лондона, и они только-только поженились — приспичило провести через
парк декоративный ров, как она выражалась, а по-нашему, просто канаву с жи-
вой изгородью. Солидна я работенка, и подряд был бы моим — она пришла
в библиотеку, где я сидел с ее супругом, и все мне выложила. Только я ей отве-
тил, что там, где она эт у канаву задумала, много подземных родников, и они
весь парк затопят, если там копать.
— А родники там были? — спросил Хэл.
229
НАГРАДЫ И ФЕИ
— Да ведь они всюду есть, только копни поглубже, разве не так? Но у нее-
то мои слова от били охоту копать рвы, и вместо того она решила построить
молочную, выложенную белым кафелем. Зато когда я принес последний счет
за конюшню, джентльмен заплатил, даже не прочитав, а я ничего не упустил,
можете быть спокойны. Мало того: он в библиотеке сует мне в руку две пя-
тифунтовые бума жки и говорит : «Ральф! — он меня всегда по имени назы-
вал. — Ральф, — говорит, — вы меня осенью избавили от ку чи хлопот и расхо-
дов». Я ничего не сказал. Знал, конечно, что ему уродовать парк канавами хо-
телось не больше, чем мне, но я ничего не сказал. Ну а он ничего не сказал про
мою конюшню из голубого кирпича, хотя лу чше и добротнее я редко когда
строил. Нет, он мне дал десять фунтов за то, что я его уберег от домашних свар.
Как погляжу, время и место разные бывают, а в остальном все одно и то же.
Они с Хэлом дружно засмеялись. Дэн некоторое время работал, не под-
нима я головы.
А когда поднял, то увидел, что мистер Спрингетт утирает глаза зеленым
платком в желтый горошек.
— Да никак я вздремнул, мастер Дэн, — сказал он. — И сон видел, от ко-
торого меня смех разобрал. Давненько я так не смеялся. Только вот толком
не помню, что мне привиделось, а ведь говорят, если старики начинают во сне
смеяться, так, значит, уже готовы для того мира. Ну а вы-то по-честному пора-
ботали, мастер Дэн?
—
Еще бы! — сказал Дэн, вынима я шхуну из тисков. — И палец себе ма-
ленькой стамеской рассек. Видите?
—
А-а! К нему паутины бы приложить... — сказал мистер Спрингетт. —
Так вы же и приложили, как посмотрю. Дело, мастер Дэн, дело!
КОРОЛЬ ГЕНРИХ VII
И КОРАБЕЛЬНЫЕ ПЛОТНИКИ
Король наш Гарри Лондон свой покинул. Втайне он
Без свиты в Хемулл поскакал, что в графстве Сау тгемптон.
Корабль «Мария» в Хемулле был должен зимовать,
И честны ль плотники его, король хотел узнать.
Лишь графу Арунделу он свой замысел открыл,
И непохож на короля по виду вовсе был:
В заплатках куртка и чулки, заплаты на штанах,
Плащ из дерюги, точно он писец или монах.
Когда же въехал в Хемулл он, то был прилив высок,
И он увидел, как веду т «Марию» в зимний док.
230
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Крепки борта, рангоут цел и такелаж хорош...
Тут плотники на борт взошли, и начался грабеж.
Грот-мачту кинулись пилить, а старший записал,
Что, мол, сгнила она и вот — не выдержала шквал.
(Но досок хватит из нее не на одну кровать:
И женам плотников с детьми удобно будет спать!)
А Слингуэй, известный плут, по трапу вниз сбежал,
Крича: «Сюда, друзья! И здесь набедокурил шквал!
Не только мачту он сломал, но в довершенье зол
Унес и миски, и горшки, и этот вот котел!»
На голову котел надев, по трапу вверх с ним — шасть,
А остальные вниз спешат чего-нибудь украсть.
Но Боб Бригандин не стерпел, он честный йомен был,
За пояс Слингуэя взял и бросил в жидкий ил.
«Без дозволенья короля по-портсмутски тащу
Канаты, доски, гвозди я и вору не спущу!
Рук чистых в деле не найти, но бережем мы честь :
Кради да меру знай! Во всем, запомни, мера есть!»
«Э, йомен! — наш король сказал. — Совет твой недурен!»
Он с шеи снял большой свисток, и трижды свистнул он.
Услышав, точас поспешил лорд Арундел на зов.
За ним — саутгемптонский мэр и старшины цехов.
Связали плотников они с кастрюлями в руках,
Те ждут решенья короля, томит их смертный страх.
Сказал король: «Кровати есть и наступает ночь,
Во имя ваших жен и чад пошли отсюда прочь!»
И так сказал король, когда был выдран Слингуэй:
«Отныне, Бригандин, ты — мой Смотритель Кораблей.
Рук чистых в деле не найти, но, соблюдая честь,
Кради и меру знай! Во всем такая мера есть».
«Марию», «Государя», «Приз» Господь благослови,
И «Гарри Бристольского», и другие корабли,
Что в дальних плавают морях и что в портах стоят :
Пусть меру с королем блюдут и Англию хранят.
ПУТЬ ЧЕРЕЗ ЛЕС
Здесь дорога вела через лес
Тому уже семьдесят лет.
Но темны и густы поднялись здесь кусты,
И ее затерялся след.
Где дорога вела через лес,
Там подснежник цветет голубой;
Зеленеющий дерн и разросшийся терн
Ее погребли под собой.
Знают лишь лесники,
Что под сводом берез,
Где живу т барсуки,
Тут дорога вела через лес.
Но приди летним вечером в лес
Под немолчную птичью свирель,
Когда выдры свистят, подзывая выдрят,
А в заводях плещет форель.
(Редко люди заходят в тот лес,
И зверье непугано там.)
Вдруг вблизи зазву чит топот конских копыт,
Платья край зашуршит по кустам,
С них сбивая росу.
В эту пору чудес
Кто-то скачет в туманном лесу,
Где дорога ведет через лес...
Но дороги здесь нет через лес.
МАРКЛЕЙСКИЕ
КОЛДУНЫ
232
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Когда Дэн принялся строить модели кораблей, Уна упросила миссис Вин-
си, жену фермера, владельца «Липок», научить ее доить коров. Летом
миссис Винси ходит доить на пастбище, а это совсем не то что доить в коров-
нике: ведь коровы не привязаны и, пока хорошенько с тобой не познакомятся,
стоять тихо не будут. Но через три недели Уна уже выдаивала Рыжулю и корот-
корогую Китти досуха, и у нее да же руки не болели. Тогда она позволила Дэну
посмотреть. Но Дэн не нашел ничего занимательного в том, как доят коров,
и Уне было приятней проводить время на тихом паст бище только с миссис
Винси, которая разговаривала с ней ласково и негромко. А потому вечер за ве-
чером Уна убегала в «Липки», вытаскивала свой табурет из папоротника воз-
ле упавшего дуба и бралась за работ у, за жимая ведерко между колен и крепко
упира ясь лбом в коровий бок. Очень часто миссис Винси доила норовист ую
Ромашку в другом конце луга и приходила отт уда, только когда наступало вре-
мя процеживать и сливать молоко.
Как-то в самый разгар дойки Китти отвесила Уне хвостом полновесную
пощечину.
—
Свинья ты старая! — Уна чуть не плакала, потому что коровий хвост
хлещет больно.
— Но, дитя, почему ты его не подвязала? — раздался голос позади нее.
— Я хотела, но передумала, потому что ее заму чили бы мухи, а она вот что
сделала!
Уна оглянулась, думая увидеть Пака, но увидела кудрявую девочку, немно-
гим выше нее, хотя и постарше, одет ую в бледно-зеленую амазонку с непри-
вычно высокой талией, стоячим воротником, широкой пелериной и поясом,
застегну тым стальной пряжкой. Желтая бархатная шапочка и светло-корич-
невые перчатки с раструбами довершали ее наряд. В руке она держала настоя-
щий охотничий хлыст. Лицо у нее было бледное — только на щеках двумя кра-
сивыми розовыми пятнышками проступал румянец, а говорила она с легким
придыханием в конце каждой фразы, точно долго бежала и запыхалась.
—
Доишь ты совсем недурно, дитя, — сказала она и улыбнулась ровными
жемчужинками зубов.
— А вы умеете доить? — спросила Уна и покраснела, услышав смех Пака.
Он вышел из папоротников и сел, придержива я хвост Китти.
—
О молоке мисс Филадельфия знает все, — сказал он. — А уж о масле
и яйцах и подавно. Она замечательна я хозяйка.
—
А! — сказала Уна. — Простите, что я не могу подать вам руки, но она
вся в молоке. И еще миссис Винси обещала попозже нау чить меня сбивать
масло.
—
О! А я на лето уеду в Лондон, — сказала девочка. — К моей тет ушке
в Блумсбери!
Покашлива я, она начала напевать: «Чудный город, чудна я столица!»
— Вы простужены? — сказала Уна.
233
НАГРАДЫ И ФЕИ
— Ах нет! Просто мой глупый кашель. Но по сравнению с зимой он почти
прошел. Лондонский воздух совсем его излечит. Так все говорят. Тебе нравят-
ся врачи, дитя?
— Не знаю, — ответила Уна. — Я с ними не знакома. Но, думаю, что ско-
рее нет.
— Считай себя счастливицей, дитя... Прошу прощения. — Девочка засме-
ялась, потому что Уна насупилась.
— Я не дитя, и зовут меня Уна, — сказала она.
—
А меня — Филадельфия. Но все кроме Рене называют меня просто
Фил. Я дочь сквайра Бакстида, владельца Марклейка — это вон там. — Она
дернула круглым подбородком на юг в сторону Даллингтона. — Ты, конечно,
знаешь Марклейк?
— Мы один раз ездили на пикник в Марклейк-Грин, — сказала Уна. — Там
ужасно красиво. И такие милые дороги, которые никуда не ведут!
—
Они ведут к нашему поместью, — сухо сказала Филадельфия.
—
А до почтового тракта всего четыре мили. Из Грина можно поехать куда угод-
но. В прошлом году я ездила в Льюис на бал! — Она повернулась, сделала не-
сколько танцевальных па, но остановилась, прижав ладонь к боку.
— Немножко колет, — объяснила она. — Но не ва жно. В лондонском воз-
духе все пройдет. Это новейшая французская фигура в кадрили, дитя. Меня ей
нау чил Рене. Ты ненавидишь французов, Уна?
—
Ну, французский я, конечно, ненавижу, но мадемуазель мне даже нра-
вится. Она никогда зря не придирается. А Рене — твоя французская гувер-
нантка?
Филадельфия засмеялась, пока снова не закашлялась.
—
Нет-нет! Рене — пленный француз. Из тюрьмы его освободили под
честное слово. То есть он обещал не бежать, а ждать, пока его не обменяют
на англичанина, как положено. Но он всего только врач, и я надеюсь, что для
обмена его сочт у т недостаточно важным. Мой дядя в прошлом году захватил
его на капере «Фердинанд» у Бель-Иля, и он вылечил дядю от жуткой зубной
боли. После этого мы не могли допустить, чтобы его заперли с остальными
пленными французами в Рае, вот он и живет у нас. Он из очень древнего рода,
бретонец, а от этого, говорит мой отец, рукой подать до истинного британца.
И волосы он завязывает, но не пудрит. Очень элегантно, правда?
—
Я не понимаю, о чем... — начала Уна, но Пак подмигнул ей над ведер-
ком, и она продолжала доить.
—
Когда война кончится, он станет знаменитым французским врачом.
Сейчас он вырезает мне коклюшки, чтобы вязать кружева — у него золотые
руки. И он лечил бы наших людей, только наш врач — доктор Брик — ему
не доверяет. А вот няня говорит...
—
Няня! Но ты же совсем большая. Зачем тебе няня? — Уна кончила до-
ить и повернулась на табурете, а Китти принялась щипать траву.
234
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
— Я просто не могу от нее избавиться. Сисси нянчила мою маменьку и го-
ворит, что будет нянчить и меня, пока жива. Ты только подумай! Все время
меня допекает. Думает, будто у меня слабое здоровье. Понимаешь, у нее уже ум
за разум заходит. Бедная Сисси просто сумасшедша я старуха.
— По-настоящему сумасшедша я? — спросила Уна. — Или просто глупая?
—
Просто безумная, если судить по тому, что она вытворяет. Право, я не
знаю, куда деваться от ее забот. Ведь я храню все ключи в усадьбе, кроме клю-
чей от пивоварни и арендаторской кухни. И выдаю прислуге припасы, белье,
серебро.
— Как интересно! Я ужасно люблю кладовые и выдавать из них, что нужно.
—
Да, но это больша я ответственность — ты узнаешь это, когда дожи-
вешь до моих лет. В прошлом году папенька сказал, что я слишком утомляюсь,
и да же хотел, чтобы я отдала ключи старухе Эмур, нашей экономке. Но я не со-
гласилась. Я ее ненавижу. И я сказала: «Нет, сударь, хозяйка Марклейк-Холла
я и останусь ею до конца моих дней, потому что замуж не пойду, и буду распо-
ряжаться нашими припасами и бельем, пока не умру!»
— А что сказал твой папа?
—
Ну, я пригрозила, что пришпилю кухонную тряпку к его фалде, и он
убежал. Папеньку все боятся, кроме меня. — Филадельфия топнула ногой. —
Только подумать! Если я не сумею вести дом отца, хотела бы я посмотреть
на женщину, котора я сумеет! Уж я бы... я бы всю шкуру с нее спустила!
Она взмахнула длинным хлыстом. Китти вздернула хвост и зарысила
прочь.
—
Прошу прощения, — сказала Филадельфия. — Но это меня бесит. Ты
тоже, наверное, ненавидишь противных старух в перьях и локонах, которые
приезжают обедать и называют тебя «дитя», когда ты сидишь на своем закон-
ном месте за столом!
—
Ну, я не всегда обедаю со взрослыми, — призналась Уна. — Но я не-
навижу, когда меня называют «дитя». Пожалуйста, расскажи про кладовые
и как ты выдаешь припасы и всякие вещи.
—О, это больша я ответственность! Особенно когда старая кошка Эмур
заглядывает через плечо в списки. А прошлым летом слу чился такой ужас!
Бедная безумна я Сисси, моя няня, про которую я тебе говорила, взяла три
столовые ложки литого серебра!
— Взяла? Но это же не значит украла! — воскликнула Уна.
—
Ш-ш-ш! — Филадельфия понизила голос и оглянулась на Пака. —
Я сказала только, что она взяла их без моего разрешения. Я потом положи-
ла их на место. Как говорит папенька — а он мировой судья, — по закону это
прест уплением не считается, а только пособничеством преступлению.
— Жуть какая-то, — сказала Уна.
— Вот именно. Я была в таком бешенстве! Ключами я заведывала уже де-
сять месяцев, и у меня еще ни разу ничего не пропадало. Сначала я промолча-
235
НАГРАДЫ И ФЕИ
ла, ведь в большом доме так легко положить вещь не на место, а потом она на-
ходится — «вываливается из подветренного шпигата1», как выражается мой
дядя. Но через неделю я заговорила о пропаже с Сисси, когда она причесы-
вала меня перед сном, а она ответила, чтобы я не беспокоилась по пустякам.
—
Они все так! — не выдержала Уна. — Видят, как ты волнуешься из-за
чего-то по-настоящему ва жного, и говорят «не надо волноваться», как будто
это поможет!
— Совершенно с тобой согласна, душечка, ну совершенно! Я сказала Сис-
си, что ложки литого серебра стоят сорок шиллингов и если вора разыщут, то
покарают по всей строгости закона.
— Повесят? — спросила Уна.
—
И поделом бы! Но папенька говорит, что теперь присяжные за кра-
жу в сорок шиллингов уже не вешают. А ссылают на каторжные работы в са-
мые дальние концы земли за моря до конца их жизни. Я так Сисси и сказала,
и вижу в зеркале, что она задрожала. А потом заплакала, обхватила мои коле-
ни, а я ничего понять не мог у, так она рыдает. Душечка, ты никогда не догада-
ешься, что сделала эта бедна я безумица! Я только к полуночи разобралась, что
произошло. Она отдала ложки Джерри, гриновскому Главному Колдуну, что-
бы он меня заговорил! Меня!
— Заговорил? А зачем?
—
Я так ее и спросила. И вот тут-то я и поняла, что бедная Сисси сошла
с ума. Все мой глупый кашель! Он пройдет, как только я приеду в Лондон.
Так она из-за него перепугалась, и еще потому, что я такая худенька я, а Джер-
ри, сказала она, обещал ей, если она принесет ему три серебряные ложки, за-
говорить мой кашель и сделать так , чтобы я стала толст ушкой — «наг уляла
мясца», как она выразилась. Я не могла не рассмеяться. Но это была ужасная
ночь! Мне пришлось уложить Сисси в мою постель и гладить ей руки, пока
она не выплакалась. Но что еще я могла сделать? Когда она проснулась, а я
кашлянула... Мне кажется, я могу кашлять в собственной спальне! Так она ска-
зала, что убила меня, и уж лу чше пусть ее повесят в Льюисе, лишь бы не отсы-
лали на край земли далеко от меня!
— Какой ужас! А что ты сделала, Фил?
—
Сделала? В пять у тра я поскакала побеседовать с мистером Джерри
и взяла новый хлыст. О, я была просто в бешенстве! И будь он хоть Главный
Колдун, хоть нет, я все равно собиралась...
— А Главный Колдун — это как?
—
Главный над ведьмами, вот как. Я в ведьм не верю, но люди говорят,
что в каждой деревне их наберется парочка-другая, и Джерри был главным
над всеми нашими в Марклейке. Прежде он был контрабандистом, служил
на военном корабле, а теперь делает вид, будто он плотник и столяр — руки
у него золотые, — но на самом деле он белый колдун. Лечит людей травами
1
Шпигат — отверстие в борту для стока воды.
236
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
и заговорами. Он их вылечивает, когда доктор Брик говорит, что сделать ни-
чего нельзя. Когда я была маленькой, он мастерил для меня игрушечные те-
лежки и сводил у меня бородавки. — Филадельфия растопырила изящные
пальцы с блестящими ноготками. — Говорят, что коли его рассердить, беды
не миновать, но я-то Джерри никогда не боялась. Я увидела, что он копается
у себя в огороде, и огрела его хлыстом по плечам через изгородь. И ту т, ду-
шечка, в первый раз с тех пор, как папенька мне его подарил, мой Трубадур
(ах, если бы ты видела, какая он прелесть!) шарахнулся в сторону, и я упала
прямо на живую изгородь. Так неуклюже! Джерри снял меня на свою сторо-
ну и отряхнул с меня листья. Я ужасно исцарапалась, но мне было все равно.
«Вот что, Джерри, — сказала я, — сейчас ты у меня попляшешь, а потом от-
правишься в Льюис. И ты хорошо знаешь почему!» — «А! — сказал он и сел
среди своих ульев. — Так , значит, ты ту т из-за старушки Сисси?» — «Все
кончено, — ответила я. — И отойди от ульев, мне там до тебя не добрать-
ся!» — «Потому-то я и останусь на месте, — говорит он. — С вашего разре-
шения, мисс Фил, в мои годы угощаться хлыстом перед завтраком вредно».
Он высокий дюжий мужчина, но, усевшись на земле между ульев, он выглядел
так смешно, что я... напрасно, я знаю... но я не удержалась от смеха. И он тоже
засмеялся. Я всегда смеюсь не вовремя. Но я ту т же поглядела на него с вели-
чавым достоинством и сказала: «В таком слу чае верни мне то, что ты заста-
вил украсть бедную Сисси!»
«Ваша бедная Сисси, — говорит он, — хоть кого доконает. Но вы их по-
лу чите, мисс Фил. Они уже давно вас ждут...» Поверишь ли, старый грешник
вытаскивает из своего грязного кармана три мои ложки и обтирает их об об-
шлаг! «Вот они», — говорит и отдает их мне так спокойно, будто я приехала
к нему заговаривать бородавки! Хуже нет, когда люди знали тебя маленькой.
Но я сохранила невозмутимость. «Джерри, — сказала я, — так что же нам де-
лать? Если бы тебя поймали с этими ложками, то повесили бы!»
«Знаю, — говорит он. — Да ведь теперь они у вас».
«Но ты заставил Сисси украсть их!»
«Вот уж нет! — отвечает он. — Ваша бедная Сисси уж не знаю сколько
недель ела меня поедом, чтобы я вас заговорил, мисс Фил, излечил бы ваш ка-
шель». «Да, Джерри, я это знаю — и чтобы я нагуляла мясца, — сказала я. —
Весьма тебе обязана, но ведь я все-таки не свинья в твоем хлеву».
«А, так она вам проболталась, — говорит он. — Да она не давала мне про-
хода, и, совсем ошалев от ужаса (очень я старух боюсь), я задал ей такую за-
дачу, какая, думалось, ее охладит. Откуда же мне было знать, что стара я кар-
га ради вас сунет голову в петлю, мисс Фил? А она сунула. Украла, даже глазом
не моргнула. Когда она в переднике притащила мне эти ложечки, у меня аж
ноги подкосились».
«Так ты что же, затеял все это, чтобы искушать мою бедную Сисси?» —
закричала я на него.
Но я-то Джерри никогда не боялась. Я увидела, что он копается у себя
в огороде, и огрела его хлыстом по плечам через изгородь.
238
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
«А для чего же еще, душенька? — говорит он. — Мне красть не для чего.
Земля это моя, собственна я, и деньжата в банке у меня водятся. Но чтобы я
еще когда-нибудь доверился женщине! Глупая баба! Ведь она, право слово, ута-
щила бы часы сквайра с цепочкой, вели я ей».
«Значит, ты злой, злой старик», — сказала я и так рассердилась, что да же
заплакала, ну и поэтому закашлялась.
Джерри страшно перепугался. Взял меня на руки, отнес в свой дом (у него
там полным-полно всяких заморских редкостей), заставил съесть и выпить
что-то и сказал, что готов хоть ка ждый день идти на виселицу, если я захочу.
И сказал, что даже готов просить у Сисси прощения. А для Главного Колдуна,
знаешь ли, это большое унижение.
Мне было стыдно, что я была такой глупенькой, и, утерев глаза, я сказала :
«Самое меньшее, что ты можешь сделать теперь, это дать бедной Сисси
какой-нибудь заговор для меня».
«Верно, так будет по-честному, — сказал он. — Ты знаешь имена двенад-
цати апостолов, душенька? Так называй эти имена одно за другим перед от-
крытым окном своей спальни, дождь ли, буря ли, пасмурно ли, вёдро ли, пять
раз на дню и натощак. Но запомни: между именами вдыхай через нос, так,
чтобы воздух до самых твоих хорошеньких ножек дошел, и так долго, так глу-
боко, сколько сил хватит, а выдыхай медленно через свой хорошенький ро-
тик. Если эти имена произносить так, они будут целебными для твоего кашля.
И я дам тебе что-то, что ты можешь видеть. Вот палочка из клена, самого те-
плого дерева в лесу...»
— Это правда, — перебила Уна. — Когда его тронешь, кажется, что он те-
плый, как твоя ладонь.
«Длина ее по дюйму на каждый твой год, — говорит Джерри. — Значит,
всего шестнадцать дюймов. Ты поставь ее под раму на своем окне, и пусть она
так стоит, дождь ли, вёдро ли, пасмурно ли, ясно ли, весь день и всю ночь. Я на-
шептал над ней слова, которые пользительны для твоей хвори».
«Никакой хвори у меня нет, Джерри, — сказала я. — Это только, чтобы
Сисси успокоилась».
«Я и сам знаю, душенька», — говорит он. И... и вот и все, что вышло из
моего намерения отхлестать его. Я даже думаю, а не он ли заставил Трубаду-
ра шарахну ться, когда я полоснула его хлыстом? У Джерри есть свои способы
сводить счеты с людьми.
— Конечно, — сказала Уна. — А заговор как? Ты попробовала?
—
Вздор какой! Рене я, правда, рассказала, потому что он врач. И бу-
дет знаменитым врачом. Вот почему наш доктор его ненавидит. Рене сказал :
«О- о! С вашим мистером Таммом стоит познакомиться!» И он поднял бро-
ви — вот так. Он все превратил в шутку. Ему видно мое окно из плотниц-
кого сарая, где он работает, и, если кленова я палочка падала, он делал вид,
будто дрожит от страха, пока я снова не подставляла ее под раму. И все вре-
239
НАГРАДЫ И ФЕИ
мя спрашивал, правильно ли я назвала всех апостолов и глубоко ли дышала.
Да! Он на следующий же день, хотя много раз и раньше бывал там, надел но-
вую шляпу и нанес Джерри Гамму торжественный визит — как собрат у-вра-
чу. Джерри так и не понял, что Рене над ним подшу чивает, а потому рассказал
ему про то, как он вылечивал людей травами, когда доктор Брик объявлял, что
они не выздоровеют. Джерри знал французский контрабандистов, а я обучи-
ла Рене английскому — могла бы и больше, если бы он не был таким стесни-
тельным. Они называли друг друга «мосье Гамм» и «мусью Ленек», ну про-
сто как джентльмены! Наверное, бедного Рене это забавляло. У него же не
было никаких занятий — только коротать время в плотницкой. Он, как и все
французские пленные, все время изготовлял всякие безделушки. А у Джерри
есть маленький токарный станок, ну и... ну и Рене начал проводить с Джерри
гораздо больше времени, чем я могла одобрить. Дом ведь такой большой и та-
кой пустой, когда папенька в отъезде! А со старухой Эмур я ни за что сидеть
не буду — она такие гадости говорит про всех и особенно — про Рене.
Боюсь, я была груба с Рене. И поплатилась за это. Так ведь всегда слу чается.
Видишь ли, папенька поехал в Гастингс засвидетельствовать почтение генера-
лу, который там командовал бригадой, а потом привезти его к нам. Папенька
сказал мне, что он отличился в Индии — он стал полковником, командиром
полка папеньки, Тридцать девятого пехотного, после того как папенька вышел
в отставку, и тогда он сменил свою фамилию Уэлсл1
, на Уэллесли, а может быть,
наоборот, и папенька сказал, чтобы я для него достала все серебро. А это зна-
чило, что обед будет парадным. Поэтому я послала к морю за ранней макре-
лью, и такое утро провела на кухне и в кладовой! Старуха Эмур чуть не рас-
плакалась.
Однако, душечка, все приготовления я кончила заблаговременно. Но вот
рыбу не прислали — так всегда бывает! И я хотела, чтобы Рене съездил в Пе-
венси и привез ее. А он, конечно, ушел к Джерри, как всегда, если я заранее
не предупреждала, чтобы он остался. Не мог у же я посылать за Рене всякий
раз, когда он мне понадобится. Он должен быть на месте! Только, дитя, никог-
да не делай того, что сделала я, потому что благовоспитанным барышням надо
соблюдать приличия. Но... но один наш лес доходит почти до огорода Джер-
ри, и если влезть (это неприлично, но я умею лазить, как кошка!) на старый ду-
плистый дуб у хлева, то видно и слышно все, что делается внизу. Нет, правда,
я отправилась т уда просто, чтобы сказать Рене про макрель, но увидала, что
они с Джерри сидят на скамье и играют с деревянными игрушечными труба-
ми. Тогда я забралась на дуб, уняла кашель и прислушалась. Мне Рене эти ма-
ленькие трубки не показывал, ну ни разу!
—
Игрушечные трубки? Но ведь ты уже большая, зачем они тебе? — ска-
зала Уна.
1
Артур Уэлсли (1769–1852), впоследствии герцог Веллингтон, английский полко-
водец.
240
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
— Они были не настоящие трубки, потому что Джерри расстегнул ворот,
и Рене прижал широкий конец трубки к его груди, а к другому приложил ухо.
Потом Джерри прижал свою трубку к груди Рене и слушал, а Рене глубоко ды-
шал и кашлял. Я даже испугалась, что тоже закашляю.
«Вот эта из падуба самая лу чшая, — сказал Джерри. — До чего же удиви-
тельно слышать, как душа человека шебаршит у него в ну тре! Но, мусью Ле-
нек, если только у меня в ушах не гудит, то у вас там шумит так же, как у стари-
ка Гаффера Маклина — но не так громко, как у молодого Коппера. Вроде бы
прибой разбивается о рифы, только вдалеке. Компроне?1
—
Отлично понял, — ответил Рене. — Меня несет на рифы. Но прежде
чем разбиться на них, я, может быть, с помощью моих трубочек спасу сотни,
тысячи, миллионы людей! А теперь ска жите, какие звуки вы слышали в груди
старого Гаффера Маклина, а какие — в груди молодого Коппера?
Джерри чуть ли не четверть часа описывал больных в деревне, а Рене за-
давал вопросы. Потом он вздохнул и сказал: «Вы отлично объясняете, мосье
Гамм, но будь у меня возможность выслушивать их самому! Как вы думаете,
мне эти бедные люди не разрешат послушать их через мою трубочку — за не-
большие деньги? Нет ?»
А Рене беден, как церковная мышь!
«Они вас убьют, мусью. Я и то еле-еле их уламываю, а ведь я — Джерри
Гамм!» — Джерри очень гордится своим положением.
«Так, значит, эти бедные люди встревоженны? Да?» — сказал Рене.
«Они уже давно затаили на меня зуб, потому что я испытывал ваши тру-
бочки на всех недужных, и в трактире они все чаще поговаривают, что, дескать,
больше такого терпеть не станут. Когда я проходил мимо, Том Данч и его за-
кадычные дружки нализались как раз в меру, чтобы начать буянить. Это дура-
чье, мусью, верует в заговоры да заклятия, в красные шерстяные нитки да чер-
ных куриц, но то, что им может настоящую пользу принести, они почитают
дьявольщиной. На вашем месте я бы ушел домой, пока они сюда не за яви-
лись», — негромко сказал Джерри, но Рене пожал плечами.
«Я пленный, отпущенный под честное слово, мосье Гамм, — сказал он. —
У меня нет дома».
Со стороны Рене это было не очень хорошо: мне он очень часто повторял,
что Англия стала для него домом. Наверное, дело ту т во французской учти-
вости.
«Тогда поговорим о ва жном, — сказал Джерри. — Имен называть не бу-
дем, мусью Ленек, а какого вы мнения не про старика Гаффера Маклина и
не про молодого Коппера, а про вам известно кого? Дела там лу чше или хуже?
— Покуда что лучше, — ответил Рене. (Он хотел сказать «пока что», но
мне никак не удавалось втолковать ему, когда какое выражение употребля-
ется.)
1
Понимаете? (искаж. фр.) .
241
НАГРАДЫ И ФЕИ
«Вот и по-моему так, — говорит Джерри. — Но потом-то как?»
Рене покачал головой и высморкался. Ты даже представить не можешь себе,
до чего смешно выглядит мужчина, когда сморкается, если смотреть на него
сверху. «Вот и у меня та же мысль была, — сказал Джерри, таким глухим басом,
что я его еле расслышала. — Мне это не так чтобы важно, я-то стар. Но вы мо-
лоды, мусью, вы молоды!» — И он положил ладонь на колено Рене, а Рене на-
крыл ее своей ладонью. Я и не знала, что они стали такими друзьями».
«Благодарю вас, mon ami1
, — говорит Рене. — Весьма вам обязан. Но зай-
мемся нашими трубочками... Ах, я же забыл, что вы нынче ждете гостей!» —
И он встал.
С дуба проулок не виден, но т ут калитка открылась, и вошел низенький
толстенький доктор Брик, у тира я лоб, а за ним ввалилось полдесятка наших
арендаторов, все очень пьяные.
Ах, если бы ты видела, как Рене умеет поклониться! Так изящно!
«На пару слов, Лаэннек2
,— сказал доктор Брик. — Джерри затеял какую-
то дьявольщину с этими беднягами, и они попросили меня быть арбитром».
«Уж не знаю, что это такое, но сдается мне, что это побезопасней будет,
чем попросить вас быть доктором», — сказал Джерри, и Том Данч — он воз-
чик — захохотал.
«И не стыдно тебе, Том? — говорит Джерри. — Как-никак доктор Брик
прошлой зимой избавил тебя от занозы в боку!»
Жена Тома умерла под Рождество, хотя доктор Брик пускал ей кровь два-
жды в неделю. И теперь доктор просто заплясал от бешенства. «Не о том
речь, — сказал он. — Эти добрые люди готовы показать под присягой, что ты
бесстыдно посягал на Божьи тайны с помощью каких-то папистских приспо-
соблений, которыми тебя снабдил этот человек. — Он указал на Рене. — Так
вот же они!» (Рене вертел в руке трубочку.)
Тут все они заговорили наперебой. Они сказали, что старик Гаффер Ма-
клин помирает от спазм в боку, куда Джерри прикладывал трубку — дьяволь-
ское ухо, как они ее называли. И ухо это, сказали они, оставляет красные кол-
довские круги на человеческой коже и му тит людям глаза, заставляет их каш-
лять кровью и бросает их в пот. Они жуткие вещи говорили. И такой крик
подняли! Я даже позволила себе покашлять.
Рене и Джерри стояли спиной к хлеву. Джерри сунул руку в большие на-
кладные карманы и вытащил пару пистолетов. Видела бы ты, как они шарахну-
лись, когда Джерри взвел курок одного! Второй он протянул Рене.
«Погодите! Погодите! — воскликнул Рене. — Я все объясню доктору,
если он разрешит!» — Он протянул ему трубочку, а те все уже от калитки за-
вопили: «Не трогайте ее, доктор! Не касайтесь до нее!»
1
Мой друг (фр.) .
2
Рене Теофиль Гиацинт Лаэннек (1781–1826) — знаменитый французский врач,
изобретатель стетоскопа.
242
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
«Ну послушайте! — сказал Рене. — Вы же не такой дурак, каким представ-
ляетесь, правда?» Доктор Брик пятился к калитке, не сводя глаз с пистолета
Джерри, а Рене шел за ним с трубочкой, точно нянька, забавляющая ребенка,
и приставлял эту глупую шту чку к уху, показывая, как ею надо пользоваться,
и говорил что-то про la Gloire, и l’Humanite, и la Science1
, а доктор Брик тара-
щился на пистолет Джерри и ругался.
Я чуть не рассмеялась вслух.
«Ну послушайте же! Да послушайте же! — твердил Рене. — Это наполнит
ваши карманы деньгами, мой дорогой confrere2
. Вы станете богатым».
Тут доктор Брик сказал что-то про проходимцев, которые у себя в стра-
не не мог ут честно заработать на хлеб, и втираются в дома приличных людей,
и пользуются доверчивостью джентльменов, чтобы обогащаться с помощью
гнусных интриг.
Рене уронил свою нелепую трубочку и отвесил изящнейший поклон.
Я поняла, что он очень рассердился, потому что он раскатил «р» на фран-
цузский лад :
«Очень хор-р -р -ошо! — сказал он. — Мне доставит большое удовольст-
вие убить вас здесь и сейчас. Мосье Гамм (ту т он отвесил поклон Джерри), ока-
жите любезность, одолжите ему свой пистолет. Или он может взять мой. Даю
слово, я не знаю, какой из них лу чше, и, если он выберет секунданта из своих
друзей возле калитки (еще один поклон в сторону пьяных мужланов), мы сра-
зу же и начнем».
«Это по-честному,—говорит Джерри.— Том Данч, твоя пряма я обязан-
ность послужить доктору секундантом. Поставь его в позицию».
«Нет уж, — говорит Том и мотает головой. — Я в господские ссоры не ме-
шаюсь!» — И ушел, а остальные следом за ним.
«Погодите! — кричит Джерри. — А как же ваш уговор в трактире? Вы же
хотели проверить, нет ли на мне дьявольских меток, собирались бросить меня
в пруд и повытаскивать все из моего дома! Что с вами приключилось? Неужто,
Том, тебе не хочется свидеться со своей старухой?»
Но они даже не оглянулись и помчались, как зайцы, к деревенскому трак-
тиру.
«Обойдемся без этих мерзавцев, — сказал Рене, застегивая сюртук, чтобы
рубашка не проглядывала. (Папенька говорит, что перед дуэлью джентльмены
всегда застегиваются — а он пять раз дрался.) — Вы будете его секундантом,
мосье Гамм. Дайте ему пистолет».
Доктор Брик взял пистолет, будто он был раскален докрасна, и сказал, что
готов все забыть, если Рене оставит свои поползновения. Рене поклонился
еще изящнее. «Что до этого, — сказал он, — не будь вы дрему чим невеждой,
то знали бы, что предмет ваших намеков не для живых».
1
Слава... человеколюбие... наука (фр.) .
2
Собрат (фр.) .
243
НАГРАДЫ И ФЕИ
Не знаю, каков был предмет намеков, но говорил Рене просто ужасным го-
лосом, а доктор Брик совсем побелел и сказал, что Рене лжец. Тут Рене схватил
его за горло и так сжал, что он совсем почернел.
И, душечка, будто столь восхитетельной сцены было мало, незнакомый го-
лос вдруг произнес за изгородью:
«Что? Что такое, Бакстид?» И вижу : в проулке верхом папенька и сэр Ар-
тур Уэлсли, а Рене придавил доктора коленом, а я сижу на дубе и слушаю во
все уши.
Но, видно, я слишком наклонилась вперед и вздрогнула от неожиданно-
сти — во всяком случае, я потеряла равновесие и еле успела соскочить на кры-
шу хлева, а отт уда — потому что черепица проломилась — на стену и слете-
ла в огород за спиной Джерри, а в волосах у меня полно коры! Ты только во-
образи!
— Так все и вижу! — Уна залилась таким смехом, что чуть не упала с табу-
рета.
—
Папенька говорит : «Фи-ла-дель-фия!» А сэр Артур Уэлсли сказал :
«Клянусь Богом!» А Джерри наступил на пистолет, который уронил Рене.
Но Рене был неподражаем! Он развязал галст ук доктора Брика и осведомил-
ся, не полегчало ли ему.
«Что слу чилось? Что случилось?» — спрашивает папенька.
«Спазм! — отвечает Рене. — Боюсь, мой confrere стал жертвой спазма.
Но не беспокойтесь. Он приходит в себя. Не пустить ли вам немножко кро-
ви, милейший доктор?» Но и доктор Брик был очень недурен. Он ответил:
«Чрезвычайно вам обязан, мосье Лаэннек, но я совершенно оправился».
Тут сэр Артур сказал: «Довольно, довольно, Бакстид. Ни слова больше. Они
оба — джентльмены». Он снял треуголку и кивнул Рене и доктору.
Но бедный папенька никак не мог успокоиться и все повторял :
«Филадельфия, что все это значит ?»
«Сударь, — отвечаю, — я только-только т ут очу тилась. Мне кажется, у до-
ктора Брика вдруг схватило горло». Это была чистейша я правда — видела
бы ты, как Рене его схватил! Сэр Артур засмеялся. «Тут, Бакстид, ты ничего
не добьешься. Она же леди, истинна я леди!»
«Бог свидетель, по ее виду этого не скажешь! — вздохнул бедный папень-
ка. — Филадельфия, отправляйся домой!»
Ну я и отправилась домой, душечка... Не смейся так!.. Прямо под носом
сэра Артура — огромным носом! И чувство у меня было такое, будто мне две-
надцать лет и меня сейчас высекут. Ах, прошу прощения, дитя!
—
Ничего, — сказала Уна, — мне уже почти тринадцать. Меня никогда
не секли, но я понимаю, как ты себя чувствовала. Но все равно, это, наверное,
было очень смешно!
— Смешно! Слышала бы ты, как сэр Артур то и дело поминал имя Божье
всуе (они ехали позади меня), а бедный папенька говорил: «Честное слово,
244
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Артур, я не мог у понять!» Ах, как горели у меня щеки, когда я поднялась к себе
в спальню. Но Сисси уже разложила на кровати мое лучшее вечернее платье —
из белого атласа, отделанное по подолу серебряными розетками, а на левом пле-
че оборки прихвачены жемчужной нитью. Я накинула кружевную шаль бедной
маменьки и заколола волосы ее гребнем с маленькой короной.
— Счастливица! — шепнула Уна. — И перчатки?
— Лайковые французские, душечка! — Филадельфия погладила ее по пле-
чу. — И серебряные атласные т уфельки, и веер из серебряного и золотого кре-
па. Это вернуло мне спокойствие... Красивые вещи всегда меня успокаивают.
Волосы я начесала на лоб, а один локон — над левым ухом. И когда я спуска-
лась по лестнице en grande tenue1
, старуха Эмур сделала мне книксен, и можно
было пройти мимо, даже не посмотрев на нее.
Ведь, увы, в обычные дни я себе этого позволить не мог у. Сэр Артур, ду-
шечка, остался очень доволен обедом: макрель все-таки привезли вовремя.
Мы достали и поставили на стол все марклейкское серебро, и он предложил
тост за мое здоровье и спросил меня, куда спряталась моя маленька я сестрич-
ка, разорительница птичьих гнезд. Я знаю, он меня поддразнивал, а потому,
душечка, я посмотрела ему прямо в лицо и сказала: «Сэр Артур, когда я при-
нимаю гостей в Марклейк-Холле, то ее всегда отправляю в детскую».
— Ой, как наха... как находчиво ты ответила! А что он сказал? — спроси-
ла Уна.
—
Он сказал : «Тут, Бакстид, ничего не добиться, клянусь Богом!» —
и снова выпил за мое здоровье. Они заговорили о французах, и о том, как пло-
хо, что сэр Артур командует всего только бригадой в Гастингсе, а он рассказы-
вал папеньке про сражение в Индии возле места, которое называется Ассайе.
Папенька сказал, что это была страшна я битва, но сэр Артур описывал ее точ-
но партию в вист. Ну, может быть, потому что в присутствии леди...
— Ну конечно же ты была настоящей леди. Как бы я хотела посмотреть на
тебя тогда! — сказала Уна.
—
И я бы этого хотела, душечка. А после обеда меня ждал такой успех!
Пришли Рене и доктор Брик. Они совсем помирились и сказали мне, что
питают друг к другу величайшее уважение, а я засмеялась и сказала: «Я ведь
на дереве слышала каждое ваше слово!» Таких перепуганных мужчин ты
в жизни не видела! А когда я спросила: «Так что же это за “предмет ваших
намеков”, Рене?», они оба не знали, куда девать глаза. О, я подшучивала над
ними немилосердно! Ты ведь помнишь, они же видели, как я слетела на кры-
шу хлева!
— Но все-таки на что они намекали? — спросила Уна.
— Доктор Брик объяснил, что речь шла об одном профессиональном спо-
ре, так что в смешном положении оказалась я! А вдруг это было что-то не для
ушей благовоспитанной барышни? Какой ужас! Но к моему успеху это от-
1
В полном вечернем туалете (фр.) .
245
НАГРАДЫ И ФЕИ
ношения не имело. Папенька попросил меня сыграть на арфе. Говоря между
нами, дитя мое, я как раз разу чила новую песню, присланную из Лондона, —
я ведь не все время живу на деревьях. Несколько недель ее разу чивала и спела
им в качестве сюрприза.
— А кака я она? — спросила Уна. — Спой, пожалуйста!
— «Сердце отдал цветку». Аккомпанемент простенький, но сколько чув-
ства!
Филадельфия откашлялась.
— Для моего возраста и роста, — сказала она, — голос у меня очень низ-
кий. Контральто, знаешь ли. Но не очень сильное.
И она запела. На чуть розовом фоне догорающего заката лицо ее казалось
совсем темным.
Сердце отдал навеки цветку я,
Хоть он скоро покинет меня,
Хоть я знаю, скорбя и тоскуя,
Он увянет до нового дня!
Очень трогательно, правда? А последний куплет (душечка, как жаль, что
у меня нет здесь арфы!) требует самых низких нот, на какие я только способ-
на! Она опустила подбородок и сделала глубокий вдох :
О холодные ветры, прошу я,
Моей милой не троньте пока!
Ей одною, одною дышу я,
А разлука так страшно близка!
— Как красиво! — сказала Уна. — А им понравилось?
—
Понравилось? Они были потрясены—ассаЫёз, как выражается Рене.
Душечка, если бы я этого не видела, то никогда бы на поверила, что мне уда-
лось вызвать слезы на глазах четырех зрелых мужчин. Но так было! Рене про-
сто не выдержал! Он ведь полон французской чувствительности. Закрыл лицо
руками и простонал: «Assez, mademoiselle! C’est plus fort que moi! Assez !»1
Сэр Артур высморкался и сказал: «Клянусь Богом, это хуже, чем Ассайе!»
У папеньки слезы так и текли по щекам.
— А доктор Брик?
— Он встал и сделал вид, будто смотрит в окно, но я видела, как дергают-
ся его толстенькие плечи — словно на него напала икота. Это был настоящий
триумф! Уж его-то я в чувствительности никак не подозревала.
—
Как жалко, что я этого не видела! Как бы я хотела быть на твоем ме-
сте! — воскликнула Уна, сжимая руки. Пак с шелестом поднялся из папорот-
1
Довольно, мадемуазель! У меня нет сил! Довольно! (фр.) .
246
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
ников в ту самую секунду, как большой неуклюжий майский жук ударился
о щеку Уны.
Когда она кончила тереть ушибленное место, миссис Винси, подходя к ней,
сказала, что Ромашка совсем раскапризничалась, не то бы она давно пришла
помочь ей процедить и слить молоко.
—
Ничего, — сказала Уна. — Я так хорошо посидела ту т! А это Ромашка
топочет на нижнем паст бище?
—
Нет, — ответила миссис Винси, прислушива ясь. — Больше похоже на
лошадь — словно она мчится галопом через лес. Но ведь там нет дороги. На-
верное, жеребчик мистера Глисона сбежал из загона. Проводить вас домой,
мисс Уна?
—
Ну что вы! Спасибо. Что со мной может слу читься? — сказала Уна,
спрятала табурет за дубом и отправилась домой через проломы в изгородях,
которые старик Хобден сделал специально для нее.
БРУКЛЕНДСКАЯ ДОРОГА
Себя самым умным я почитал,
Был я гордый и строгий,
Покуда девушку не повстречал
На Бруклендской дороге.
У самого дна, у самого дна,
Где пляска земных огней.
Из девушек всех нужна мне одна,
А ей не бывать моей!
Жарким и душным час полночи был,
И гром громыхал вдали,
Но там, где ступала она, исходил
Волшебный свет из земли.
Мне улыбнулась, молчанье храня,
Исчезла с улыбкой во тьме,
И сердце разбилось в груди у меня,
И я помешался в уме.
Бруклендский колокол в церковь зовет,
Но в звоне я слышу беду,
Старый Гудмен скорее из моря придет,
Чем с другой под венец я пойду.
247
НАГРАДЫ И ФЕИ
Старый Гудмен морское распахивал дно
Тысячу тысяч дней,
Но прежде пшеницей заплещет оно,
Чем любви изменю моей.
Фэрфилдский храм окружает вода
Зимою и ранней весной,
С невестой не прежде войду я туда,
Чем станет болото горой.
По дороге Бруклендской вновь
Пройду под летним дождем.
И может, увижу мою любовь,
Когда ударит гром.
У самого дна, у самого дна,
Где пляска зеленых огней.
Из девушек всех нужна мне одна,
А ей не бывать моей!
Дети на месяц уехали к морю и поселились в каменной деревушке на от-
крытых всем ветрам меловых Даунсах. Они подружились со старым пас-
тухом мистером Дадни, который знавал их папу, когда их папа был маленьким
мальчиком. Он говорил совсем не так, как их друзья в суссекском Уилде, и вся-
кие предметы на ферме называл по-другому, но он понимал их и брал с собой.
У него был маленький домик примерно в полумиле от деревни. Там его жена
готовила напиток из тминного меда и лечила заболевших ягнят возле очага,
в котором пылал уголь, а Старый Джим, папаша овчарки Дадни, лежал у две-
ри. Дети приносили Старому Джиму говяжьих костей (давать овчаркам бара-
ньи кости нельзя ни в коем случае!), и если они не заставали мистера Дадни
дома, миссис Дадни приказывала старому псу отвести их в холмы к мистеру
Дадни, и он их провожал т уда.
Как-то днем в августе, когда по деревушке проехал водовоз и улица запахла
совсем по-городскому, они, по обыкновению, пошли к старому пастуху, и Ста-
рый Джим, по обыкновению, перебрался через порог и взял их под свою опе-
ку. Солнце было жарким, пожухлая трава была очень скользкой, а дали очень
далекими.
—
Совесем как море! — сказала Уна, когда Старый Джим остановился
в тени сложенного из камней сара я на голом склоне. — Видно, куда ты идешь...
и идешь туда, а вокруг все одно и то же.
Дэн сбросил башмаки.
— Когда вернемся домой, я из леса не выйду, — сказал он.
—
Вуф! — сказал Старый Джим, показывая, что он готов продолжать
путь, затрусил по дерну с пригорка на пригорок и вскоре потребовал свою го-
вяжью кость.
— Э, нет! — возразил Дэн. — А где мистер Дадни? Где хозяин?
Старый Джим посмотрел на них, как на сумасшедших, и опять потребо-
вал кость.
—
Ни в коем случае не давай! — воскликнула Уна. — Я не хочу, чтобы
меня бросили выть посреди безлюдной пустыни!
НОЖ
И ГОЛЫЙ МЕЛ
249
НАГРАДЫ И ФЕИ
—
Ищи, малый, ищи! — приказал Дэн, потому что холмы выглядели пу-
стыми и голыми, как его ладонь.
Старый Джим вздохнул и затрусил дальше. Вскоре вдали на фоне неба они
заметили темное пятно — шапку мистера Дадни.
—
Хорошо! Молодец! — сказал Дэн. Старый Джим неторопливо повер-
нулся, аккуратно взял кость в истертые зубы и возвратился в тень своего са-
рая — ну вылитый волк. Дети пошли дальше. Над ними, перекрикиваясь,
кружили две пустельги. Над белым краем мелового обрыва, лениво взмахивая
крыльями, летела чайка. Очертания холмов чуть колебались в жарком мареве,
как и далекая голова мистера Дадни.
Они шли очень медленно и внезапно очутились у подковообразной впа-
дины глубиной около ста футов — ее круглые склоны были все в кружеве ове-
чьих следов. На дне впадины паслись овцы под охраной Молодого Джима,
а мистер Дадни безмятежно вязал, удобно усевшись на краю впадины. Свой
паст ушеский посох с крюком на верхнем конце он за жимал между коленями.
Они рассказали ему, что выкинул Старый Джим.
— Так ведь он думал, что раз он меня видит, так и вы тоже. Чем ближе вы
к дерну, тем больше видите. А вид у вас распаренный! — сказал мистер Дадни.
— Да уж! — сказала Уна, валясь на траву. — И мы устали.
—
Садитесь-ка поближе ко мне. Тень скоро станет длиннее, а т у т и вете-
рок жаркий повеет, и вам глаза словно шерстью укроет.
—
Но мы не хотим спать, — негодующе возразила Уна и, еще не догово-
рив, уютно устроилась в первой полоске послеполуденной тени.
—
Не хотите, не хотите! Вы же пришли потолковать со мной, как прежде
ваш папаша. Да только ему не требовалось собаки, чтобы найти дорогу к Нор-
тонской Яме.
— Так он-то был здешний, — заметил Дэн и тоже растянулся на траве.
— Что так , то так. И хоть убейте, не пойму, зачем ему понадобилось пере-
бираться в Уилд под дурацкие деревья. Ведь мог бы остаться т ут и смотреть
вокруг, насколько глаз хватает. А от деревьев проку нет. Они притягивают
молнии, а овцы прячутся под ними от дождя — и глядь, после грозы полде-
сятка ярочек не досчитаешься! Э-хе-хе! Ваш-то папаша это знал.
—
Деревья вовсе не дурацкие! — Уна даже приподнялась на локте. —
А дрова? Мне вот уголь ничу ть не нравится.
—
Э? Легла бы ты чу ть повыше, так тебе удобнее будет, — сказал мистер
Дадни со своей нарочитой улыбкой глухого. — А теперь повернись лицом
вниз и понюхай! Это сау тдаунский тмин — благодаря ему другой такой бара-
нины, как наша сау тдаунская, на всем свете не сыскать. И тмин, мне еще мать
говорила, он все, что хочешь, излечит, кроме не то разбитой головы, не то раз-
битого сердца, уж точно не помню.
Дети понюхали раз, другой и остались лежать, прижимаясь щекой к мяг-
кой тминной подушке.
250
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
— В Уилде-то у вас ничего такого не найти, а? Одни камыши! — сказал ми-
стер Дадни.
— Зато у нас есть вода! Целые речки, где можно в жару плавать на плоско-
донке, — возразила Уна, рассматрива я раковину улитки, желтую с лиловыми
полосками, которая лежала возле ее глаза.
— Речки разливаются. И овец тогда надо перегонять дальше, а уж о копыт-
ной гнили из-за этого и говорить нечего. Нет уж, росный пруд куда способнее.
— А как делают росные пруды? — спросил Дэн и сдвинул шляпу на глаза.
Мистер Дадни начал объяснять.
Воздух затрепетал, точно ветерок не знал, то ли соскользнуть вниз в Яму,
то ли упорхнуть в открытые просторы. Но конечно, путь вниз всего легче,
и одно за другим душистые дуновения, вея над склоном, нежно щекотали со-
мкну тые веки детей. Тихий шепот моря далеко внизу под обрывами сливался
с шепотом ветерка в траве, г удением пчел в тмине, шорохами и топотком овец
внизу и глухим странным ропотом в толще мела под ними. Мистер Дадни за-
кончил свои объяснения и мирно вязал.
Их разбудили голоса. Тень уже наполовину накрыла крутой склон, уходя-
щий в Нортонскую Яму. На самом краю спиной к ним сидел Пак рядом с по-
луголым мужчиной, который трудился над чем-то. Ветерки замерли, и из этой
воронки ка ждый звук , ка ждый шумок доносился до них, ну... ну, как бывает,
когда шепчу т в водопроводную трубу.
— Отлично! — сказал Пак. — Как искусно ты придал ему нужную форму!
— Да, но разве хрупкий кремневый наконечник может остановить Зверя?
А! — Он небрежно бросил что-то через плечо. И между Дэном и Уной упал
изящный наконечник стрелы из синего кремня, еще хранящий теплот у рук
мастера.
А тот уже подобрал другой камень и возился с ним, точно дрозд с ракови-
ной улитки.
— Работа с кремнями — работа для дурней, — сказал он наконец. — Об-
калываешь кремни, потому что так положено, но, когда надо встать против
Зверя, какой от них толк! — Он мотнул косматой головой.
— Со Зверем разделались давным-давно. Он исчез, — сказал Пак.
—
Вернется в пору окота. Уж я-то его знаю! — Он ударял часто, резко,
и кремень попискивал.
— Нет. Теперь дети весь день спокойно лежат на Мелу и возвращаются до-
мой вечером целые и невредимые.
— Вот как? Ну что ж , назови Зверя его истинным именем, и тогда я пове-
рю!
—
Ну конечно! — Пак вскочил, приложил руки рупором ко рту и закри-
чал : — Волк! Волк!
Сухие стены Нортонской Ямы отозвались эхом: «Вов! Вов!» — точно за-
лаял Молодой Джим.
251
НАГРАДЫ И ФЕИ
— Видишь? Слышишь? — сказал Пак. — Никто не отозвался. Серый Па-
ст ух исчез. Шаги В Ночи затихли навсегда. Волков больше нет.
—
Чудеса! — Мужчина у тер лоб, точно ему вдруг стало очень жарко. —
А кто прогнал их? Ты?
—
Сделали это многие люди на протяжении многих лет, каждый в своем
краю. И ты был одним из них, — ответил Пак.
Мужчина спустил с плеч накидку из овечьей шкуры и молча указал на свой
бок в зигзагах и розетках шрамов. Его руки от плеча по локоть тоже были все
в ямочках — жу тких белесых ямочках.
— Вижу, — сказал Пак. — Печать Зверя. Чем ты от него от бивался?
— Р уками, рубилом, копьем, как наши отцы до нас.
—
Да? Так как же... — Пак приподнял край бурой накидки, — так как
же кременщик обзавелся вот этим? Покажи-ка! — и он протянул маленькую
руку.
Мужчина вытащил из-за пояса длинный темный железный нож — почти
короткий меч — и, подышав на него, протянул рукояткой вперед Паку, а тот
наклонил голову набок, как делают, чтобы загляну ть в механизм карманных
часов, прищурился на длинное лезвие, а потом осторожно провел по нему
указательным пальцем от рукоятки до острого кончика.
— Отличный! — произнес он с удивлением.
— Как же иначе? Его делали Дети Ночи, — сказал мужчина.
—Да, я вижу по железу. А чем ты за него уплатил?
—
Этим! — Мужчина поднес руку к щеке, и Пак присвистнул, как уилд-
ский скворец.
— Клянусь Великими меловыми кольцами! — воскликнул он. — Ты упла-
тил такую цену? Повернись к солнцу, чтобы я мог рассмотреть полу чше, и за-
крой глаз!
Он взял мужчину за подбородок и повернул его лицо к детям, лежавшим
выше на склоне. Они увидели, что правое веко сморщилось и запало в глазни-
цу, словно она была пуста. Пак т ут же отпустил подбородок, и они снова сели.
— Ради овец. Овцы ведь тоже люди, — сказал мужчина смущенным голо-
сом. — Что еще я мог сделать? Ты ведь знаешь, Древний!
Пак вздохнул.
— Возьми нож. Я слушаю.
Мужчина опустил голову, вогнал нож в дерн и произнес, пока лезвие еще
дрожало:
— Он свидетельствует, что я говорю правду. Я говорю между моим Ножом
и Голым Мелом. Коснись!
Пак положил ладонь на рукоятку. Нож перестал дрожать. Дети подобра-
лись поближе.
—
Я из кременщиков, людей, обрабатывающих кремни. Я единственный
сын жрицы, продающей ветер людям моря. Я — Купивший Нож, Хранитель
252
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Людей, — начал мужчина громко и напевно. — Такими именами называют
меня в Краю Голого Мела, что лежит между Деревьями и Морем.
— Твой край велик, и велики твои имена, — сказал Пак.
— Не всякий голод утолишь именами и песнями! — Мужчина ударил себя
кулаком по груди. — Лу чше, куда лу чше, когда твои дети сидят в безопасности
у огня рядом со своей матерью!
— Э -эй! — сказал Пак. — Сдается мне, это очень старая повесть.
— Я греюсь и ем у любого огня, который выберу, но нет той, котора я раз-
водила бы огонь и стряпала еду только для меня. Это я продал за Магический
Нож для моих людей. Негоже, чтобы Зверь властвовал над человеком. Что
еще мог я сделать?
— Я слышу, я знаю, я слушаю, — сказал Пак.
—
Когда я подрос и занял свое место среди сторожей овец, Зверь обгла-
дывал наш край, точно за жат ую в зубах кость. Он подбирался к стадам в часы
водопоя и подстерегал их у росных прудов ; он проскакивал в овчарни между
нашими коленями в дни стрижки; он проха живался возле пасущегося стада
и выбирал себе добычу, хотя наши мальчики швыряли в него кремнями; по но-
чам он прокрадывался в хижины и утаскивал младенца из рук матери; он со-
зывал своих товарищей и среди бела дня подстерегал мужчин на Голом Мелу.
Нет, так было не все время. И в том — его хитрость. Он вдруг уходил, чтобы
мы про него забыли. Год или два мы не чуяли его запаха, не слышали и не виде-
ли его. А когда стада наши приумножались, когда наши люди переставали все
время оглядываться, когда малые дети начинали играть за оградой, когда жен-
щины уже ходили за водой одни, вот тогда назад, назад возвращался Серый
Паст ух, Проклятие Мела, Шаги В Ночи — Зверь, Зверь, Зверь!
Он смеялся над нашими ломкими стрелами и жалкими т упыми копьями.
Он нау чился подныривать под рубило. По-моему, он знал, когда кремень был
с изъяном. А изъян этот часто становился явным, только когда ты наносил
удар по его морде. Вот тогда — бряк! — предательский кремень разлетается
на осколки, и ты уже сжимаешь в кулаке только деревянную рукоятку рубила,
а свирепые зубы впиваются тебе в бок! Я их чувствовал в своем теле, я знаю.
А росистым вечером или в т умане завязки наконечника слабеют, пусть да же
ты весь день прятал копье под накидкой. Ты один, но так близко от дома, что
останавливаешься затяну ть сухожилья пот уже руками, зубами и обломком де-
рева, подобранного у моря. Ты нагибаешься — вот так. И настает минута, ради
которой он выслеживал тебя, едва за жглись звезды. «Ар-р -р!» — говорит он.
«Вурра!» — говорит он. (Эхо в Нортонской Яме зарычало в ответ, точно вол-
чья ста я.) И он уже на твоем плече — и подбирается к кровяной жиле у тебя
на шее и... может быть, твои овцы побег у т дальше без тебя. Драться со Зверем
просто, но чувствовать, что Зверь дерется с тобой, презирая тебя, — это слов-
но почувствовать его зубы у себя в сердце! Древний, почему люди желают так
сильно, а сделать мог ут так мало?
Мужчина опустил голову, вогнал нож в дерн и произнес,
пока лезвие еще дрожало: «Он свидетельствует, что я говорю правду».
254
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
— Не знаю. И ты желал сильно?
—
Я желал одержать победу над Зверем. Негоже, чтобы Зверь властвовал
над человеком. Но мои люди боялись. Даже моя мать, жрица, испугалась, ког-
да я сказал ей, чего хочу. Мы привыкли бояться Зверя. Когда меня посвятили
в мужчины и девушка — она была жрицей — поджидала меня у росных пру-
дов, Зверь покинул Мел. Может, причиной была болезнь, может, он отправил-
ся к своим богам узнать, как лу чше чинить нам вред. Но он ушел, и мы вздох-
нули свободнее. Женщины снова пели, детей меньше охраняли, стада паслись
далеко от овчарен. Я свое гонял вон т уда! — Он указал в сторону от моря, где
в жарком мареве начинался Уилд. — Там молода я трава была сочнее. Они па-
слись и двигались все дальше на север, пока мы не оказались близко-близко
от Деревьев, — он понизил голос, — совсем близко к мест у, где обитают Дети
Ночи. — Он снова указал на север.
—
Да, я вдруг вспомнил! — сказал Пак. — Объясни мне, почему твои
люди так боялись Деревьев?
— Потому что Боги ненавидят Деревья и пора жают их молниями. Мы ви-
дели, как они горят день за днем вдоль Мела. К тому же на Мелу все знают, что
Детям Ночи, хотя они и поклоняются нашим богам, ведома магия. Если чело-
век попадет в их край, они подменяют его дух: они вкладывают в его рот чу-
жие слова, они превращают его в говорящую воду. Но голос у меня в сердце
велел мне идти на север. Пока я пас там овец, я вдруг увидел, что три Зверя го-
нятся за человеком, который бежал к Деревьям. По этому знаку я понял, что
он Сын Ночи. Мы, кременщики, боимся Деревьев больше, чем Зверя. У него
не было рубила. У него был нож вроде этого. Зверь прыгнул на него, он взмах-
нул ножом, и Зверь упал мертвым. Остальные два Зверя с воем убежали — как
никогда не убежали бы от кременщика. Человек ушел под Деревья. Я подошел
к мертвому Зверю. Он был убит по-новому — одной глубокой раной с ров-
ными краями, котора я разделила надвое его злое сердце. И больше ни ушиба,
ни царапины. Чудеса! Тут я понял, что нож у него магический, и начал думать,
как добыть такой нож. Думать и думать, как добыть его.
Когда я пригнал овец для стрижки, моя мать, жрица, спросила меня: «Что
за новое ты увидел? Я вижу это в твоих глазах!» Я ответил: «Это моя печаль».
А она сказала: «Все новое всегда несет печаль. Сядь на мое место и вкуси пе-
чаль». Я сел на ее место у огня, где зимой она говорит с духами, и в моем сер-
дце зазву чали два голоса. Голос сказал : «Попроси у Детей Ночи Магический
Нож. Негоже, чтобы Зверь был владыкой над людьми». Я услышал этот голос.
И голос сказал : «Если ты войдешь под Деревья, Дети Ночи изменят твой
дух. Ешь и спи здесь!» А другой голос сказал: «Попроси Нож». Я услышал
этот голос.
Утром я сказал моей матери: «Я пойду искать нужное для людей, но я не
знаю, вернусь ли я в своем облике». Она ответила: «Будешь ты жив, будешь
ты мертв или изменишься, я твоя мать».
255
НАГРАДЫ И ФЕИ
—
Истинно! — сказал Пак. — Сами Древние не мог ут изменить мать,
даже если бы захотели.
—
Возблагодарим же Древних! Я поговорил с моей девушкой, жрицей,
которая поджидала меня у росных прудов. Она тоже наобещала чудесные
вещи. — Он засмеялся. — Я ушел т уда, где видел колдуна с ножом, и два дня
пролежал в короткой траве, прежде чем решился войти под Деревья. Доро-
гу перед собой я нащупывал палкой. Я боялся страшных шепчущих Деревьев.
Я боялся духов на их ветках, мягкой земли под ними, рыжей и черной воды.
А больше всего я боялся изменения, и оно наступило!
Он снова у тер лоб, и они посмотрели, как вздуваются сильные мышцы
у него на спине, пока он не положил ладонь на рукоятку ножа.
—
В голове у меня пылал костер без пламени, во рту был скверный вкус,
веки обжигали глаза, дыхание обжигало губы, а руки казались чужими. Что-
то заставляло меня петь песни и насмехаться над Деревьями, хотя я их боялся.
И я словно видел, как я смеюсь, и мне было очень жаль этого молодого челове-
ка, которым был я сам. А! Дети Ночи умеют колдовать!
— Мне думается, сотворили это Духи Тумана. Они меняют человека, если
он засыпает среди них, — сказал Пак. — Ты спал в тумане?
—
Да... Но сделали это Дети Ночи, я знаю. Через три дня я увидел крас-
ный свет за Деревьями и услышал грохот. Я увидел, как Дети Ночи выкапы-
вают из ямы красные камни и кладут их в костры. Камни та яли, точно сало,
а люди били по размяг ченным камням тяжелыми молотами. Я хотел загово-
рить с этими людьми, но слова изменялись у меня во рту, и выговорил я толь-
ко: «Не гремите так. Голове больно». И я понял, что заколдован. И я хватал-
ся за Деревья и просил Детей Ночи, чтобы они сняли с меня чары. Они были
злые. Они задавали мне много вопросов и не давали ответить на них. Они ме-
няли слова у меня во рту, пока я не заплакал. Тогда они отвели меня в хижину,
насыпали на пол раскаленные камни и плескали на них водой, и пели закли-
нания, пока с меня не начал ручьями лить пот. И я заснул. А когда проснулся,
мой собственный дух — а не чужой, неведомый, вопящий — вернулся в мое
тело, и я был как сверкающий холодный камушек среди гальки между морем
и солнечным сиянием. Колдуны и колдуньи сошлись выслушать меня, и у них
у всех были Магические Ножи. Ушами и Устами им служила жрица.
Я заговорил. Я сказал много слов, и они следовали друг за другом плавно,
точно овцы, когда паст ух, стоя на пригорке, может пересчитать и тех, которые
проходят мимо, и других в отдалении, которые еще только собираются пойти
следом за остальными. Я попросил Магических Ножей для моих людей. Я ска-
зал, что мои люди принесут мясо, молоко, шерсть и положат их на короткой
траве перед Деревьями, если Дети Ночи положат там Магические Ножи для
наших людей. Они остались довольны. Их жрица сказала: «Ради кого ты при-
шел?» Я ответил: «Овцы — люди. Когда Зверь убивает наших Овец, наши
люди умирают. И я пришел за Магическим Ножом, чтобы убить Зверя».
256
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Она сказала : «Мы не знаем, позволят ли наши боги нам торговать с людь-
ми Голого Мела. Погоди, пока мы их не спросим».
Когда они вернулись из Места Вопрошения (их боги — наши боги), жри-
ца сказала: «Бог у нужно доказательство, что твои слова правдивы». Я сказал:
«Какое нужно доказательство?» Она сказала : «Бог говорит : если ты пришел
ради своих людей, то ты отдашь ему свой правый глаз, и он его вынет, но если
ты пришел не поэтому, глаза ты не отдашь. Решение — между тобой и богом.
А мы сожалеем».
Я сказал : «Это трудное доказательство. Нет ли другой дороги?»
Она сказала: «Есть. Если хочешь, ты можешь верну ться к своим людям
с обоими своими глазами. Но тогда ты не полу чишь Магических Ножей для
своих людей».
Я сказал : «Было бы легче, если бы я знал, что меня должны убить».
Она сказала : «Наверное, Бог знал и это. Взгляни, я раскалила свой нож!»
Я сказал : «Так не мешкай!»
Ножом, раскаленным на огне, она вырезала мой правый глаз. Она сделала
это сама. Я сын жрицы. Она была жрица. Дело это не для простого человека.
—
Правда, истинная правда, — сказал Пак. — Дело это не для простого
человека. А потом?
— Потом я больше ничего этим глазом не видел. И еще я узнал, что один
глаз обманывает, и ты неверно судишь о расстояниях. Попробуй сам.
Дэн т у т же зажал глаз ладонью, протянул руку к кремневому наконечнику
в траве и промахнулся на несколько дюймов.
— Это правда, — шепнул он Уне. — С одним глазом расстояния пу таются!
Пак , видимо, тоже попробовал, потому что его собеседник усмехнулся.
— Я знал, что будет так, — сказал он. — Даже и теперь я не всегда уверен,
правильно ли наношу удар. Я оставался у Детей Ночи, пока мой глаз не зажил.
Они сказали, что я сын Тира, бога, который положил правую руку в пасть Зве-
ря. Они показали мне, как растапливают красные камни и делают из них Ма-
гические Ножи. Они нау чили меня заклинаниям, которые пели над кострами
и когда ст учали молотами. Я мог у спеть много заклинаний! — И он засмеял-
ся, точно мальчик. — Я вспомнил, как возвращался домой, — объяснил он, —
и как удивился Зверь. Он вернулся на Мел. Я увидел его, у чуял его логово,
едва вышел из-под Деревьев. Он не знал, что у меня есть Магический Нож —
я спрятал его под накидкой. Нож, который дала мне Жрица. Хо-хо! Тот счаст-
ливый день оказался таким коротким! Вот послушайте. Зверь учуял меня.
«Вуф! — говорил он. — Вот и мой кременщик!» Он приближался длинными
прыжками, задрав хвост ; он катался по земле; он клал голову на лапы от радо-
сти, что отыскал себе теплое мясо. Он прыгал и... О, какими становились его
глаза, когда в прыжке он видел, что его ждет нож! И нож пронзал его шкуру,
как камышинка — кусок творога. Часто он да же не успевал завыть. Времени
на то, чтобы снимать шкуру с убитых Зверей, я не тратил. Порой я промахи-
Зверь приближался длинными прыжками, задрав хвост;
он катался по земле; он клал голову на лапы от радости,
что отыскал себе теплое мясо.
258
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
вался. Тогда я брал свое кремневое рубило и разбивал ему голову, потому что
он все равно трусливо жался к земле. Он не вступал в бой. Ему был известен
Нож. Но Зверь хитер! К вечеру все Звери у чуяли кровь на моем ноже и разбе-
гались от меня, точно зайцы. Они все понимали! А я шел, как должен идти че-
ловек — Владыка Зверя!
И я вернулся в дом моей матери. Надо было убить ягненка. Я рассек его по-
полам моим ножом и рассказал матери все, что со мной было. Она сказала мне:
«Так может только бог!» Я засмеялся и поцеловал ее. Я пошел к моей девушке,
которая поджидала меня у росных прудов. Надо было убить ягненка. Я рассек
его моим ножом пополам и рассказал моей девушке все, что со мной было. Она
сказала: «Так может только бог!» Я засмеялся, но она оттолкнула меня и убе-
жала прежде, чем я успел ее поцеловать — убежала вправо, со стороны моего
слепого глаза. Я пошел к мужчинам, сторожившим овец у водопоя. Надо было
убить овцу им в пищу. Я рассек ее пополам моим ножом и рассказал им все, что
со мной было. «Так может только бог!» — сказали они. Я сказал: «Мы слиш-
ком много говорим про богов! Подкрепим силы, будем веселы, а завтра я отве-
ду вас к Детям Ночи, и каждый человек найдет свой Магический Нож».
Я был рад снова у чуять наших овец, увидеть широкое небо от кра я до кра я
земли, услышать море. Я уснул под звездами, завернувшись в накидку. А сто-
рожа разговаривали между собой. На следующий день я повел их к Деревьям,
взяв мясо, шерсть и творог, как обещал. Магические Ножи лежали на тра-
ве, как обещали Дети Ночи. Они следили за нами из-за Деревьев. Их жрица
окликнула меня и сказала: «Как тебе с твоими людьми?» Я сказал: «Их сер-
дца изменились. Я уже не вижу их сердец, как раньше». Она сказала : «Это
потому, что у тебя только один глаз. Пойдем со мной, и я буду твоими глаза-
ми». Но я сказал: «Я должен показать моим людям, как употреблять их ножи
против Зверя. Как ты показала мне». Я сказал это потому, что Магический
Нож ведет себя в руке не так, как кремневый. Она сказала: «То, что ты сделал,
ты сделал ради женщины, а не ради своих людей». Я спросил ее: «Так почему
же бог принял мой правый глаз и почему ты так рассердилась?» Она ответила:
«Потому что всякий человек может обману ть бога ложью, но ни один мужчи-
на не может обмануть ложью женщину. И я на тебя не рассердилась. Я толь-
ко скорблю о тебе. Погоди, и ты увидишь своим одним глазом, почему я скор-
блю». И она скрылась.
Я пошел назад с моими людьми, и ка ждый нес свой Нож и заставлял его
петь в воздухе—дззз, дззз! Кремень не поет. Он бормочет — амп, амп. Зверь
услышал. Зверь увидел. Он понял. И везде убегал от нас. Мы шли по траве,
и брат моей матери — вождь мужской стороны — снял с себя ожерелье вождя
из желтых морских камней...
— Э? Что за... А, да! Из янтаря, — сказал Пак.
—
...и хотел надеть мне на шею. Я сказал : «Нет, я радуюсь. Что для меня
один глаз, если второй видит жирных овец и толстеньких детей, которые бе-
259
НАГРАДЫ И ФЕИ
гу т по лугу, ничего не боясь?» Брат моей матери сказал им: «Я говорил вам,
что такого он не возьмет». Тут они запели песню на древнем языке, «Песню
Тира». Я было запел с ними, но брат моей матери сказал: «Это твоя песня,
о Купивший Нож. Дозволь нам петь ее, Тир».
Но даже тогда я не понял. И только когда увидел, что никто из них не на-
ступает на мою тень, только тогда я понял, что они видят во мне бога, такого
же, как бог Тир, который отдал правую руку, чтобы одержать победу нал Ве-
ликим Зверем.
— Клянусь огнем, укрытым в нутре кремня! Значит, так оно было? — бы-
стро произнес Пак.
— Клянусь моим Ножом и Голым Мелом, так оно и было! Они давали до-
рог у моей тени, точно жрице, идущей к Холму Мертвых. Я испугался. Я сказал
себе: «Моя мать и моя девушка знают, что я не Тир». И все-таки я боялся —
боялся, как человек, который упал на бегу в выломанную в мелу яму с отвесны-
ми стенками и чувствует, что выбраться из нее будет нелегко.
Когда мы вернулись к росным прудам, там собрались все наши люди. Муж-
чины показали свои ножи и рассказали, как все было. Сторожа овец видели,
как Зверь бежал от нас. Зверь убегал на запад через реку — и выл! Он знал, что
к Голому Мелу наконец- то пришел Нож. Наконец-то! Уж он-то знал! Я сделал
свое дело. И я поглядел на мою девушку среди жриц. Она поглядела на меня,
но не улыбнулась. Она сделала мне тот знак, который положено делать, ког-
да приносят жертвы Древним Мертвым в могильных холмах. Я хотел загово-
рить, но брат моей матери сделал себя моими устами, словно я уже был одним
из Древних Мертвых в могильниках, за которых в то у тро, когда солнце пово-
рачивает на север, с нами говорят жрецы.
— Помню. Так же хорошо, как помню утро летнего солнцеворота! — ска-
зал Пак.
— Я рассердился и ушел в дом моей матери. Она хотела опуститься пере-
до мной на колени. Тогда я рассердился еще больше, но она сказала: «Толь-
ко бог мог заговорить со мной так, со мной — жрицей! Человек испугался
бы гнева богов!» Я поглядел на нее и засмеялся. И не мог оборвать своего
горького смеха. Они позвали меня из-за дверей, называя Тиром. Молодой
человек , с которым я сторожил мое первое стадо, и обкалывал мой первый
наконечник для стрелы, и отбивался от моего первого Зверя, называл меня
этим именем на Древнем Языке. Он просил меня дозволить ему взять в жены
мою девушку. Глаза его были опущены, ладони прижаты ко лбу. Он был полон
страха перед богом, но меня, человека, он не побоялся просить об этом. Я его
не убил. Я сказал: «Позови девушку!» Она тоже пришла без страха — та са-
мая, что поджидала меня, что говорила со мной у росных прудов. Она была
жрица, а потому подняла на меня глаза. Она смотрела на меня, как я смотрю
на вершину холма или на облако. Она заговорила на Древнем Языке, на кото-
ром жрицы возносят молитвы Древним Мертвым в могильниках. Она про-
260
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
сила дозволения разжечь огонь в хижине моего товарища — просила благо-
словить их будущих детей. Я не убил ее. И услышал, как мой голос, пустой
и холодный, произнес: «Да будет по вашему желанию!» И они ушли, дер-
жась за руки. Сердце у меня стало пустым и холодным, в ушах у меня гремел
ветер, мой глаз заволокла чернота. Я сказал моей матери: «Может бог уме-
реть?» И услышал ее слова: «О чем ты? О чем ты, мой сын?» И провалился
во тьму, где гремели молоты.
— Бедный... бедный бог! — сказал Пак. — А твоя мудра я мать?
—
Она поняла. Едва я упал, она поняла. Когда мой дух вернулся, я услы-
шал, как она шепчет мне на ухо: «Будь ты живой, будь ты мертвый, будь ты
измененный — я твоя мать». Это было хорошо. Даже лучше воды, которой
она меня напоила, и лу чше возвращения из тьмы. Мне стало стыдно, что я
упал, но я радовался. И она радовалась. Мы не хотели лишиться друг друга.
Ведь для сына есть только одна мать. Я развел для нее огонь, и задвинул засов
на двери, и сел у ее ног, точно так же, как прежде, а она расчесывала мне во-
лосы и пела.
Наконец я сказал:
«Что делать с людьми, которые говорят, что я — Тир?»
Она сказала:
«Тот, кто совершил богоподобное деяние, должен поступать, как бог.
Иного я не вижу. Люди теперь — твои овцы, пока ты не умрешь. И тебе их не
прогнать».
«Такой тяжелой овцы мне не поднять», — сказал я. А она сказала :
«Со временем она покажется тебе легче. Со временем, быть может, ты уже
не согласишься обменять ее ни на какую девушку. Будь мудр, будь очень мудр,
мой сын, ибо для тебя остались лишь одни слова, лишь песнопения и прекло-
нение, как перед богом».
—
Бедный бог! — сказал Пак. — Однако само по себе все это не так уж
плохо!
—
Да, я знаю, но я обменял бы их все, все, все на одного ребенка, моего
собственного ребенка, перемазавшегося в золе домашнего огня.
Он выдернул нож из дерна, сунул его за пояс и встал.
— Но что еще я мог сделать? — сказал он. — Овцы ведь люди.
— Это очень древняя повесть, — ответил Пак. — Я слышал подобные ей
не только на Голом Мелу, но и под Деревьями — под Дубом, Ясенем и Терном!
Предвечерние тени заполнили тихую пустоту Нортонской Ямы. Дети
услышали у себя над головой овечьи колокольцы и деловитый лай Молодого
Джима. Они выбрались на меловую равнину.
— Мы дали вам поспать, — сказал мистер Дадни, когда овцы шарахнулись
от них. — Только время уже к чаю идет.
—
Поглядите, чего я нашел! — Дэн показал маленький наконечник для
стрелы из синего кремня, блестящий и чистый, словно его только что обкололи.
261
НАГРАДЫ И ФЕИ
— Вот-вот! — сказал мистер Дадни. — Чем ближе к траве, тем больше уви-
дите. Я такие частенько нахожу. Кое-кто говорит, будто их феи делали, а я ска-
жу : нет, никакие не феи, а люди, такие же, как мы, только давным-давно. Если
их хранить бережно, они приносят удачу. А под деревьями вашего папаши
сколько бы вы ни спали, толку бы никакого не было, не то что на Голом Мелу,
верно?
— В лесу спать не хочется, — ответила Уна.
— Тогда кака я от него польза? — возразил мистер Дадни. — Все одно, что
в сарае просидеть до вечера. Ну-ка, Джим, собери их!
Холмы, которые казались такими голыми и жаркими, когда они шли сюда,
теперь были в восхитительных ямочках теней. Запах тмина и соли мешался
в накатывающихся с моря волнах юго-западного ветра. Глаза им слепило скло-
няющееся к горизонт у солнце, и высока я трава казалась золотой. Овцы зна-
ли дорог у в овчарню, а потому Молодой Джим вернулся к хозяину, и они все
вчетвером неторопливо зашагали домой. Головки скабиозы щекотали их ло-
дыжки, а их тени вытягивались позади них в тени великанов.
ПЕСНЯ МУЖСКОЙ СТОРОНЫ
Завидев Зверя, мы бежали во всю прыть,
Хоть был в разгаре день.
Владыкою людей негоже Зверю быть,
Но не берет его кремень.
С презреньем смеется он днем над копьем
И над рубилом тож.
Погляди, нож у каждого, Зверь, есть теперь,
А это — Купивший Нож!
Тени его не коснись — расступись!
В след не ступи его ног!
Это Купивший Нож , и нас бьет дрожь,
Он Тир — великий бог!
Долго раздумывал Тир, как врага убить.
Он знал — нехорошо
Владыкой над людьми всю жизнь их Зверю быть,
И к Детям Ночи он пошел.
— Магический Нож нужен нам — и я дам
Все, на что хватит сил.
— Хочешь нож ты купить у нас — отдай глаз!
И цену он уплатил.
262
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Женской кричи стороне — и сильней!
Пусть бегут со всех ног.
Это Купивший Нож — и нас бьет дрожь,
Он Тир — великий бог.
Дети, женщины могу т по Мелу гулять:
Мы знаем, не выпрыгнет Зверь,
И мы можем на стрижку овец пригонять
Без тревог и потерь.
И не надо вертеть головой за едой,
Можно сладко на солнышке спать.
Серый Пастух убежал, он страшится Ножа,
Дикий Пес не вернется опять!
Сумерек Дух бежит от людей (Хей, Тир, э-эй!),
Ноги в ночи не верну тся опять.
Тени его не коснись — расступись!
В след не ступи его ног!
Это Купивший Нож , и нас бьет дрожь!
Он Тир — великий бог!
Это был их последний день на морском берегу. Пока вещи укладывались
в чемоданы, они предпочли отправиться пог улять и пошли в сторону ту-
склого вечернего моря. Был отлив, и под меловыми обрывами маленькие мор-
щинистые волны тоскливо лизали песок от Ньюхейвена слева и до длинного
серого Брайтона справа, дымы которого тянулись через Ла-Манш.
Они дошли до Пролома, где меловая стена обрывов понижается до не-
скольких футов. На краю Пролома установлена лебедка, чтобы поднимать
гальку с пляжа. Чуть дальше из-за ограды домиков береговой охраны на них
взирал деревянный турок в тюрбане — фигура с носа старинного корабля.
— Завтра в это время мы будем уже дома! — сказала Уна. — Ненавижу море.
— По-моему, на середине оно ничего, — сказал Дэн. — И скверное толь-
ко у берегов.
Кордери, служащий береговой охраны, вышел из домика, навел подзорную
трубу на рыбачьи суденышки, сложил ее с громким щелчком и пошел по краю
обрыва, становясь все меньше и меньше — аккуратные пирамидки мела через
каждые несколько ярдов ясно обозначают тропу даже в самую темную ночь.
— Куда это он идет ? — спросила Уна.
— К Ньюхейвену, — ответил Дэн. — На полдороге он встретит охранни-
ка из Ньюхейвена, и оба повернут назад. Кордери говорит, что без береговой
охраны т у т опять вовсю разг уляются контрабандисты.
Внизу под обрывом голос весело запел:
Над Телском-Тай взошла луна,
То темной ночью было.
Контрабандистов трех она
Вдруг серебром облила!
По кремнистой тропке зашаркали подошвы. По ней поднимался смуглый
человек с худым лицом в аккуратной коричневой одежде и башмаках с широ-
кими тупыми носами. За ним шел Пак.
Б РАТ
ТУПОНОСЫЙ БАШМАК
264
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Три шхуны из Дюнкерка там...
—
Ш-ш-ш! — перебил Пак незнакомца. — Ты шокируешь этих благово-
спитанных детей!
— Да неужели? Mille pardons!1
Он пожал плечами, так что они почти коснулись ушей, развел руками и за-
тараторил по-французски.
—
Не компрене? Не понимаете? Так попробуем по-немецки. — И он пе-
решел на другой язык, настолько изменив и голос, и манеру держаться, что по-
казался им совсем другим человеком. Но его темные, точно коричневые бу-
сины, глаза все также искрились смехом на худом лице, и дети почувствова-
ли, что глаза эти никак не сочетаются с табачно-коричневым кафтаном самого
простого покроя, коричневыми панталонами до колен и широкополой шля-
пой. Волосы у него были завязаны в короткую косичку, и она ехидно вздерги-
валась всякий раз, когда он поворачивал голову.
— Ну, довольно! — сказал Пак со смехом. — Выбери что-то одно, Фараон.
Будь либо французом, либо англичанином, либо немцем, хотя разницы осо-
бой нет.
—
Есть! — быстро сказала Уна. — Немецкого мы еще не начинали, а...
французский будем продолжать в будущем году.
—
Но вы же англичанин? — сказал Дэн. — Мы слышали, как вы сейчас
пели.
—
Ага! Это моя суссекска я кровь. Папаша женился на французской де-
вушке из Булони, и она оставалась француженкой до смертного часа. Понят-
но, она была из Ореттов. Мы, Ли, все больше женимся на Ореттах. Может, вы
слышали:
Как пара горошин в стручке,
Схожи Оретты и Ли:
Нет контрабанды такой,
Чтоб доставить они не смогли.
— Так вы контрабандист ? — воскликнула Уна.
— Вы много провозили контрабанды? — спросил Дэн.
Мистер Ли ва жно кивнул.
— Я, собственно, — сказал он, — не совет ую людям избирать это ремесло:
оно по большей части им не по зубам. Однако меня, можно сказать, растили
для него, ведь у нас в роду оно давно семейным стало на обоих (он махнул ру-
кой на юг) берегах Пролива. Переходило от отца к сыну, как и игра на скрип-
ке. Оретты чаще подвозили товар из Булони, а мы, Ли, укрывали его т ут и до-
ставляли в Лондон безопасными пу тями.
1
Тысяча извинений (фр.) .
265
НАГРАДЫ И ФЕИ
— А где вы жили? — спросила Уна.
— При нашем ремесле жить лу чше подальше от мест, где трудишься. Нашу
рыбачью лодку мы держали в Шорреме, а так мы, Ли, все были честными арен-
даторами в Уормингхерсте под Уошингтоном, в сторону Брамбера, в старом
поместье Пенна.
— А! — сказал Пак, усажива ясь у лебедки. — Помнится, слышал я стишок
про Ли в Уормингхерсте:
В Уормингхерсте говорят :
«Ли — цыгане все подряд!»
А ведь это правда, Фараон, как погляжу!
Фараон засмеялся.
— Коли это правда, — сказал он, — так моя цыганска я кровь успела силь-
но поразбавиться: я ведь на жил и сохранил порядочное богатство.
— Контрабандой? — спросил Дэн.
— Нет. Торговлей табаком.
— Неужели вы ушли из контрабандистов, чтобы торговать в табачной ла-
вочке? —Лицо Дэна так вытянулось от разочарования, что они все засмеялись.
—
Прошу прощения, но ведь табаком торгуют на разный лад, — ответил
Фараон. — Как по-вашему, вон до той посудины с заплатой на форселе1 сколь -
ко отсюда будет ? — Он указал на рыбачью лодку
— Миля, не больше, — ответил Пак, едва взглянув.
—
Верно. А под килем у нее семь фатомов2
, дно песчаное. Там мой дядя
Оретт топил бочонки с коньяком из Булони, а мы их выуживали, доставляли
на веслах сюда к Пролому, где ждали лошадки. Ну и в туманную ночку в ян-
варе девяносто третьего папаша, дядя Лот и я приплыли из Шоррема на на-
шей лодке, а дядя Оретт и Лестранжи, мои двоюродные братья, уже ждали
нас на своем люгере3 с новогодними подарками от материнской родни в Було-
ни. Помнится, мне тет ушка Сесиль прислала вязаный красный колпак, и я его
ту т же нахлобучил на голову, потому что у французов как раз была революция,
и красные колпаки вошли в моду. Тут дядя Оретт говорит, что они отрубили
голову своему королю Людовику, а форты Бреста к тому же обстрелял англий-
ский военный корабль. Новости были свежие — еще и недели не прошло.
«Значит, опять война, а мы только-только попривыкли к миру, — взды-
хает папаша. — И почему солдаты короля Георга и короля Людовика не мо-
гут надеть мундиры да и драться между собой, а мы чтобы в стороне оста-
вались?»
1
Форсель-фок , главный парус на фок-мачте.
2
Фатом — единица длины, равна я 6 футам, или 182 см.
3
Люгер — небольшое быстроходное парусное судно, которое часто использовалось
для перевозки контрабанды.
266
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
«Я и сам того же хотел бы, — говорит дядя Оретт. — Но они начнут на-
сильно вербовать тех, кто полу чше их. Вербовщики уже орудуют на нашем бе-
регу. Так вы на своем поостерегитесь».
«Когда отвезу этот товар, придется пожить на берег у и сажать капуст у, —
говорит папаша и перелезает через борт люгера с новогодними подарками под
мышкой, а младший Лестранж светит ему фонарем. — Эх, если бы эти молод-
цы, которые так легко затевают войны, возили бы товар всю зиму — пусть
даже раз в месяц! Это бы их научило, что такое честна я работа!»
«Ну, я тебя предупредил, — говорит дядя Оретт. — А теперь мне пора,
пока не появился ваш таможенный катер1. Передай привет сестрице и зай-
мись бочонками. К юг у туман сгущается».
Помню, он помахал нам, а Стивен Лестранж задул фонарь. К тому време-
ни, когда мы выудили бочонки, т уман стал совсем густым, и папаша побоялся
отправить с товаром в ялике меня — мы уже слышали, как лошадки топчутся
на берег у. А потому они с дядей Лотом сами сели на весла, а меня оставили,
чтобы я играл на скрипке — указывал им обратный пу ть.
Почти сразу я услышал пушки. Две рявкали, как трехфунтовки дяди Орет-
та. Он в море безоружным после темноты не выходил.
Потом еще выстрелы — капитан Гидденс с таможенного катера. Он на та-
кие комплименты не скупился, но обязательно хотел заряжать пушечку соб-
ственноручно. Я опустил скрипку, прислушался и услышал в т умане окрики
по-французски — и над нашей палубой навис бушприт. Времени раздумывать
у меня не было. Помню, лодка начала крениться, а я стою на планшире2 и упи-
раюсь ладонями в борт корабля, словно надеюсь его оттолкну ть.
И ту т прямо перед моим носом показался открытый иллюминатор, за ко-
торым горел фонарь. Я оттолкнулся от нашего планшира, а он уже уходил
под воду, и нырнул через иллюминатор внутрь французского корабля вместе
со своей скрипкой.
— Ой! — воскликнула Уна. — Какое замечательное приключение!
— И никто не заметил, как вы забрались на корабль? — спросил Дэн.
—
Там никого не было. Я пролез в иллюминатор нижней палубы, под ба-
тарейной, — вообще-то его не полагалось держать открытым. А весь экипа ж
стоял у меня над головой. В темноте я дополз до каких-то мешков и заснул
на них. Когда проснулся, вокруг меня переговаривались люди, называли свои
имена, стонали, ну точь-в -точь как насильно завербованные в прошлую вой-
ну, — мне про это папаша рассказывал. Я скоро понял, что вербовщики толь-
ко что свезли их на корабль и предоставили самим разбираться между собой.
Корабль назывался «Эмбюскад» — тридцатишестипушечный фрегат Фран-
цузской республики. Командовал им капитан Жан-Батист Бомпар. Вышли
1
В XVIII–XIX веках так называли быстроходные одномачтовые парусники, кото-
рые использовались береговыми службами.
2
Горизонтальный деревянный или металлический брус в верхней части борта.
267
НАГРАДЫ И ФЕИ
они из Гавра два дня назад и должны были доставить в Соединенные Шта-
ты французского посла по фамилии Жене. Они всю ночь простояли у пушек,
потому что слышали в тумане пушечные выстрелы. Значит, дядя Оретт и ка-
питан Гидденс усердно палили друг в друга где-то возле Ньюхейвена, а фре-
гат прошел в тумане мимо. На нем никто даже не заметил, что они потопили
нашу лодку. Ну, раз они ту т друг друга в лицо не знают, решил я, так не заме-
тят, что в их полку прибыло. А потому я сдвинул красный колпак тетушки Се-
сили на затылок , руки сунул в карманы и, как выражаемся мы, французы, делал
променад, пока не нашел камбуз.
«Ого! — говорит кок. — Нашелся, значит, такой, кого морска я болезнь не
скрутила. Ну-ка, отнеси завтрак гражданину Бомпару!»
Я пошел с подносом в капитанскую каюту, но не назвал этого Бомпара
«гражданин». О, нет! «Mon capitaine»1
, я назвал его (как дядя Оретт, когда
служил на военном корабле короля Людовика).
Бомпару пришлось это по вкусу. Он взял меня своим вестовым, и никто
никаких вопросов мне после этого не задавал, а я хорошо ел и особо не у тру-
ждался до самой Америки. Он много разглагольствовал про политику, и его
офицеры тоже, а когда посол Жене оправился от качки и начал после обеда
пускаться в рассуждения, ни один грачиный парламент не смог бы их пере-
кричать. Прислуживая за обедом и слушая эти разговоры, я скоро узнал очень
много про всех тех, кто устроил во Франции революцию. Одна из наших носо-
вых шестифунтовых пушек называлась «Дантон», а другая «Марат». Я завел
привычку сидеть между ними на кабестане2 и упра жняться на скрипке. День
за днем Бомпар и мосье Жене толковали о том, что совершила Франция и как
Соединенные Штаты присоединятся к ней, чтобы покончить с Англией. Мо-
сье Жене говорил, что он заставит Соединенные Штаты драться за Францию.
Был он грубый простолюдин, но слушать их мне нравилось. И я всегда по-
могал им пить за чье-нибудь здоровье — а особенно за здоровье гра жданина
Дантона, который отрубил голову королю Людовику.
Впрочем, это не спасло меня от корабельной лихорадки за неделю до того,
как мы высадили мосье Жене в Чарльстоне, а то, что осталось от меня по-
сле кровопускания и пилюль, было обречено на ужасы жизни между палуба-
ми. Корабельный врач, Караган его звали, держал меня там, чтобы я помогал
ему с его пластырями — слабость не позволяла мне вернуться к обязанностям
вестового. О следующих неделях у меня никаких воспоминаний не осталось,
пока я не почувствовал запах сирени и не выглянул в иллюминатор. Мы стоя-
ли у пристани, а дальше виднелся город с красивыми садами и домами из крас-
ного кирпича. И вся Божья зелень там ждала меня и манила.
1
Мой капитан (фр.) .
2
Кабестан (в морском деле также шпиль) — механизм для передвижения груза, со-
стоящий из вертикально установленного вала, на который при вращении наматывается
цепь или канат.
268
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
«Где мы?» — спросил я у старика Пьера Тифеньи, лазаретного служителя.
«В Филадельфии, — говорит Пьер. — Да только ты припоздал: мы на сле-
дующей неделе отплываем». А я отвернулся и даже заплакал, так мне хотелось
побывать среди всей этой сирени.
«Коли ты из-за этого убиваешься, — говорит старый Пьер, — так иди
прямо на берег. Остановить тебя некому. Они тут будто все с ума посходили,
что французы, что американцы. У меня о войне другое понятие!» Пьер начал
служить еще при старом короле Людовике.
Колени у меня подгибались, но я все-таки поднялся на верхнюю палубу,
а там — ну прямо ярмарка. По всему фрегат у разг уливают нарядные дамы
и господа. Поют и размахивают французскими флагами, а капитан Бомпар,
его офицеры и даже кое- кто из матросов произносят речи о войне с Англией.
А кругом кричат : «Долой Англию!», «Да здравствует Франция!» У меня го-
лова пошла кругом, и я думал только, как бы мне выбраться из этого водоворо-
та шпаг и юбок и полежать где-нибудь на лугу. Один господин спросил у меня:
«Твой колпак — это настоящий фригийский колпак Свободы?» Он спраши-
вал про красный колпак тети Сесили, который к этому времени изрядно по-
износился. «О да, — говорю я. — Прямехонько из Франции». — «Я тебе
за него дам шиллинг», — говорит он, и с этой монетой в кулаке и со скрип-
кой под мышкой я пробрался к сходням. А на берег у, ну прямо сон: луга, дере-
вья, цветы, птицы, дома, люди — все какие-то непохожие. Я сел на лугу и не-
множко поиграл на скрипке, а потом пошел бродить по улицам, глядел, нюхал,
трогал, словно собачонка на ярмарке... Люди сидели на белых каменных кры-
лечках своих домов, и кака я-то девушка бросила мне ветку сирени, а когда я,
не подумав, сказал «Мерси!», она сказала, что любит французов. Весь город
по ним с ума сходил! В Филадельфии я увидел куда больше трехцветных фла-
гов, чем мне доводилось видеть в Булони, и все вопили, призывая к войне с Ан-
глией. Толпа кричала «ура» вслед нашему французскому послу — тому само-
му мосье Жене, которого мы высадили на берег в Чарльстоне. Он ехал верхом
и вел себя так, словно город принадлежит ему, и приказывал всем встречным
и поперечным драться с англичанами. Но мне-то это на корабле успело надо-
есть. Я вышел на широкую улицу, где джентльмены устроили конские состяза-
ния. Я люблю лошадей. И им никто не мешал, а прохожий сказал мне, что ули-
ца так и называется — улица Скачек.
Потом я пошел за какими-то неграми — их я прежде никогда не видел
так близко. Но бросил их и побежал за высоким гордым меднолицым чело-
веком с перьями в волосах. Прохожий сказал мне, что это настоящий крас-
нокожий индеец и зовут его Красная Куртка. Я свернул за ним с улицы Ска-
чек через проулок на Вторую улицу, где слышались звуки скрипки. Я люблю
скрипку. Индеец остановился у пекарни — Конрада Герхарда, если судить
по вывеске, — и купил сахарных пряников. Услышав цену, я тоже хотел ку-
пить пряников, но индеец вдруг спросил меня по-английски, не хочу ли я есть.
269
НАГРАДЫ И ФЕИ
«Очень!» — сказал я. Вид у меня, наверное, был тощий-претощий. Тут он от-
крывает дверь, а за ней лестница, и он ведет меня наверх. Мы вошли в грязную
комнат ушку, а в ней полно флейт и скрипок, и у окна какой-то толстяк игра-
ет на скрипке, а запах сыра и лекарств такой, что с ног сшибает. И меня сши-
бло — толстяк вдруг встрепенулся и ударил меня прямо в подбородок. Я ст ук-
нулся о старый спинет1
, а на нем стояли коробочки с пилюлями, и все пилюли
посыпались на пол. Индеец даже бровью не повел.
«Подбирай пилюли! Подбирай пилюли!» — верещит толстяк. Я начал
подбирать — сотни и сотни — а сам смотрю, как мне проскочить под рукой
у индейца, но у меня так закружилась голова, что я сел на пол. А толстяк опять
заиграл на скрипке.
«Тоби, — говорит индеец через некоторое время, — я привел мальчика
сюда, чтобы его накормили, а не валили на пол».
«Как? — говорит Тоби. —Я думал, это Герт Шванкфельдер. — Он поло-
жил скрипку и уставился на меня. — Himmel!2
—
говорит он. — Я ударил
не того мальчика. Это не новый мальчик! Почему ты не новый мальчик? Поче-
му ты не Герт Шванкфельдер?»
«Не знаю, — отвечаю я. — Меня привел этот джентльмен в розовом
одеяле».
«Он голоден, Тоби, — говорит индеец. — Христиане всегда кормят голод-
ных. И я привел его к тебе».
«Так бы сразу и сказал», — говорит Тоби и придвигает ко мне тарелки.
А индеец кладет на них хлеб и свинину и наливает в стаканчик мадеры. Я ска-
зал им, что я с французского корабля, а попал я на него, потому что у меня
мать француженка. Вообще-то, если подумать, это была почти чистая правда,
а я ведь заметил, что французов в Филадельфии очень любят. Тоби с индейцем
начали шептаться, а я — снова подбирать пилюли.
«Тебе пилюли нравятся, да?» — говорит Тоби.
«Нет, — говорю. — Наш корабельный врач слишком много их скатывает».
«Хо! — говорит он и показывает мне на две бутылки. — Ну-ка, что это?»
«Каломель, — говорю. — А в другой сенна».
«Верно, — говорит он. — Целую неделю я у чил Герта Шванкфельдера раз-
нице между ними, а он их все так же путает. А скрипку ты любишь?»
«Еще бы!» — говорю.
«Ого! — говорит он. — А кака я это нота?» — и ведет смычком по струне.
Он хотел взять «до», я ему так и сказал.
«Мой брат, — говорит он индейцу, — по-моему, это рука Провидения.
Я предостерег этого Герта, что он кое-что от меня услышит, если будет шлять-
ся по пристаням. Посмотри на этого мальчика и скажи, что ты думаешь.
1
Спинет — небольшой клавишный музыкальный итструмент, разновидность кла-
ве сина .
2
Господи! (нем.)
270
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Индеец смотрел на меня чу ть не пять мину т — на стене висели часы, а ког-
да они били, из дверцы выскакивали куколки и танцевали. Они танцуют, а он
смотрит на меня. «Хороший, — говорит он наконец. — Мальчик хороший».
«Вот и хорошо, — говорит Тоби. — Сейчас я буду играть на скрипке,
а ты споешь свой гимн. Мальчик, спустись в пекарню и скажи им, что ты Герт
Шванкфельдер, который был. Лошади в сундучке Дэви Джонса. Если будешь
задавать вопросы, услышишь от меня кое-что!»
Они начали петь гимн, а я спустился к старому Конраду Герхарду. Он ни-
чу точки не удивился, когда я сказал ему, что я — Герт Шванкфельдер, кото-
рый был. Он-то знал Тоби. Его жена без дальнейших слов увела меня на зад-
ний двор, вымыла, подстригла мне над тазиком волосы и уложила спать.
И я спал — как я спал! — в каморке за печью с окошком, выходившим на цвет-
ник! Я не знал, что Тоби отправился на «Эмбюскад» и выкупил меня у до-
ктора Карагана за двенадцать долларов и дюжину бутылок сенекского масла1
.
Карагану требовалось обновить галуны на кафтане, и он подумал, что я
долго не протяну, а потому записал меня как «уволенного по болезни».
— Мне нравится Тоби, — сказала Уна.
— А кто он был? — спросил Дэн.
— Тобиас Херт, аптекарь, — ответил Фараон. — Дом сто восемнадцать по
Второй улице, прославился сенекским маслом и по полгода живал среди ин-
дейцев. Но разрешите мне рассказать свою историю на собственный лад —
вот как его гнеда я кобыла сама выбирала дорогу в Ливан2
.
— Тогда почему же он держал ее в сундучке Дэви Джонса? — спросил Дэн.
—
Это была его шутка. Держал он ее под шляпочной лавкой Дэви-
да Джонса во дворе трактира «Олень», и его индейские друзья оставляли
там своих лошадей, когда приезжали навестить его. Я ухаживал за лошадь-
ми, когда кончал скатывать пилюли на крышке старого спинета, а он играл
на скрипке, и Красная Куртка пел духовные гимны. Еда была хорошей, ра-
бота легкой, да еще и новая одежда, и музыки вдоволь, и спокойные улыбчи-
вые соседи-немцы, которые позволяли мне сидеть у них в саду. В первое же
воскресенье Тоби повел меня в церковь в Моравском переулке, и она тоже
стояла в саду. На женщинах были чепчики с языками, закрывавшими уши,
и платки на шее. Они входили через одну дверь, а мужчины через другую,
и там стоял медный подсвечник , в который можно было смотреться, точно
в зеркало, а меха органа раздувал черный мальчишка. Я нес скрипку Тоби,
и он играл, как ему вздумается, все больше не в лад с органом. Он был един-
ственный, кому они это дозволяли. У них имелось обыкновение мыть друг
другу ноги на чердаке, «чтобы учиться смирению», в чем, Бог свидетель, им
нужды не было.
— Как странно! — сказала Уна.
1
Нефть, которую индейцы племени сенека считали целебной.
2
Здесь это название американского города.
«Himmel! — говорит он. — Я ударил не того мальчика».
272
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
В глазах Фараона замерцали веселые искры.
— Встречал я многих людей и многое повидал, — сказал он, — но до сих
пор не сыскал еще других таких хороших, мирных и терпимых людей, как бра-
тья и сестры этой церкви в Филадельфии. И я никогда не забуду своего пер-
вого воскресения там — в ту неделю служба шла на английском языке. В окна
льется благоухание цветов из сада пастора Медера, где растет большое перси-
ковое дерево, а я гляжу на всю эту незнакомую чистоту и вспоминаю о лаза-
рете «Эмбюскада», и уже не верится, что всего шесть дней назад я еще лежал
там. Я был мальчиком, и мне казалось, что так было всегда и так будет даль-
ше. Но тогда я еще не знал Тоби. Едва в ту воскресную ночь часы с танцорами
пробили полночь (я лежал под спинетом), я услышал скрипку Тоби. Он толь-
ко что кончил ужинать — ужинал он всегда поздно и плотно. «Герт, — гово-
рит он, — приведи лошадей. Свобода и Независимость во веки веков! Цветы
одевают землю, и настает пора певчих птиц. Мы едем в мою деревенскую оби-
тель в Ливане».
Я протер глаза и привел лошадей из конюшни «Оленя». Красная Кур-
тка уже седлал там свою лошадь, и, когда я упаковал седельные сумки, мы все
трое при свете звезд поехали по улице Скачек к парому. Так мы отправились
странствовать. Этот край немецких селений между Филадельфией и Ланкас-
тером и обилен, и гостеприимен. Небольшие дома и огромные переполнен-
ные амбары, упитанный скот и дородные женщины — и мир, точно на Небе-
сах — если там тоже возделывают землю. Тоби продавал лекарства из седель-
ных сумок и сообщал французские военные новости людям, жившим у дорог.
Он и его зонт с длинной ручкой были там столь же привычны, как почтовые
кареты. Он собирал заказы на прославленное сенекское масло, секрет которо-
го полу чил от племени Красной Куртки, а ночевал в домах друзей-фермеров.
Но окна он всегда закрывал, и потому мы с Красной Курткой спали снаружи.
Опасность была только одна — змеи, но и они торопятся уползти, если пошу-
меть в кустах.
— Вот бы и мне так! — сказал Дэн.
— Да, хорошие были деньки! В прохладе рассвета поет каролинский пере-
смешник — его стоит послушать. А запах дикого винограда в сырых лощинах,
куда спускаешься после долгой езды под жарким солнцем, — ничто не срав-
нится с ним сладостностью! Как и аромат соснового бора после полудня. За-
ходит солнце — и запевают лягушки, а позже в кукурузе начинают танцевать
жуки-светляки. Танец светляков в кукурузе — это чудо! В дороге мы провели
дней десять, переезжая из одного места в другое — Ланкастер, Вифлеем-Ефра-
фа — «и ты, Вифлеем-Ефрафа»1
. А по мне, хоть и дольше — до того приятное
было пу тешествие.
Вот так мы и въехали трусцой в Ливан, сонное селение у Синих гор. Там
у Тоби был домик с фруктовым садом, где чего только не росло. Он каждый
1
Книга пророка Михея, глава 5, стих 2.
273
НАГРАДЫ И ФЕИ
год ездил на север за целебным сенекским маслом, которое изготовляли для
него сенеки. Никому другому они это масло не продали бы. А он лечил их
пилюлями Свитена1
, которые они ставили выше своего масла. Он мог делать
с ними что хотел, ну, и конечно, постарался сделать их моравскими братья-
ми. Сенеки — почтенные мирные люди, а за время войн столько натерпелись
от белых — и американцев, и англичан, — что предпочитали такими и оста-
ваться. Жили они уединенно в резервации у своего озера. Тоби свозил меня
туда, и они обходились со мной, как с кровным братом. Красна я Куртка ска-
зал, что мои ноги оставляют следы, неотличимые от индейских, и что походка
у меня почти така я же.
—
Может, тебе помогала капелька цыганской крови в твоих жилах? —
предположил Пак.
— Порой и я так думал. Как бы то ни было, — продолжал Фараон, — Крас-
на я Куртка и Хранитель Кукурузы — второй сенекский вождь — дозволили
принять меня в члены племени. Конечно, это просто знак ува жения, но Тоби
страшно рассердился, когда я явился с лицом в боевой раскраске. Дали мне
они и второе имя, которое на их наречии означает «Два Языка». Это потому,
что я говорю и по-английски, и по-французски.
У них было свое мнение и о французах, и об англичанах. Во время вой-
ны они натерпелись от них всех и хотели только, чтобы их оставили в покое.
Но о президенте Соединенных Штатов они были самого высокого мнения.
Хранитель Кукурузы имел с ним дело во время какой-то французской вой-
ны на западе, когда генерал Вашингтон был еще юношей. Они всегда назы-
вали его Большая Рука, потому что кулаки у него были большие, и он казал-
ся им именно таким, каким, по их представлениям, следует быть белому во-
ждю. Хранитель Кукурузы, бывало, заку тается в одеяло, я набью ему трубку,
и он начинает : «В давние-давние дни, когда краснокожих воинов было мно-
го, а одеял мало, Большая Рука сказал...» Если Красная Куртка соглашался,
что да, было так, он выпускал струйку дыма уголком рта. А если нет, то выпу-
скал дым через ноздри. Тогда Хранитель Кукурузы умолкал, и дальше гово-
рил Красная Куртка. Из них двоих Красная Куртка говорил лу чше. Я часами
лежал и слушал их. Да, они хорошо знали генерала Вашингтона! Хранитель
Кукурузы встречал его у Эппли — в большом зале для танцев в городе. Его
потом купил Уильям Николс, окружной маршал. Они рассказывали мне, что
Вашингтон всегда был рад их видеть и выслушивал до конца, если их что-то
тревожило. А в те дни им тревог хватало. Я-то разобрался во всем этом мало-
помалу, после того как меня приняли в племя. В то лето и в Ливане, и повсю-
ду только и разговоров было что о войне французов с англичанами и о том,
выступить ли Соединенным Штатам на стороне французов или же заклю-
чить с Англией мирный договор. Тоби хотел мира, чтобы спокойно ездить
1
Герард ван Свитен (1700–1772) — австрийский врач и просветитель голландско-
го происхождения.
274
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
в резервацию и покупать свое масло. Но большинство белых хотело войны,
и они сердились, что президент ее не объявляет. В газетах писали, что люди
сжигают чу чела президента Вашингтона на кострах и выкрикивают всякую
брань, когда он проезжает по улицам Филадельфии. Вы бы просто диву да-
лись, сколько два старых благородных вождя знали о подоплеке всех этих
дел. О политике я знаю мало, но всему тому, что знаю, нау чился у Храните-
ля Кукурузы и Красной Куртки в резервации. Тоби читал газету «Аврора».
Он был, как они выражались, «демократ», хотя наша Церковь против того,
чтобы братья занимались политикой.
— Я тоже ненавижу политику, — сказала Уна, и Фараон засмеялся.
—
Я мог бы и сам догадаться, — сказал он. — Но вот кое-что не о поли-
тике. Как-то в жаркий вечер на исходе авг уста Тоби читал газет у на крылечке,
Красна я Куртка курил под персиковым деревом, а я играл на скрипке. Вдруг
Тоби бросает свою «Аврору».
«Я человек в годах, — говорит он, — и дорожу своими удобствами. Я по-
еду в церковь — в Филадельфию. Мой брат, одолжи мне запасную лошадь.
Я должен успеть т уда завтра к вечеру».
«Хорошо! — говорит Красная Куртка, поглядывая на солнце. — Мой
брат будет там. Я съезжу с ним и отведу лошадей назад».
Я пошел укладывать седельные сумки. Задавать вопросы Тоби меня от-
учил. К тому же индейцы редко задают вопросы, а я хотел быть похожим
на них во всем.
Когда лошади были готовы, я вскочил в седло.
«Слезай, — говорит Тоби. — Оставайся, следи за домом, пока я не вер-
нусь. Господь возложил сей долг на меня, а не на тебя. Но мне было бы куда
легче, избери он другого».
И он умчался по Ланкастерской дороге, а я сел на порог и гадал, что вдруг
на него нашло. Потом подобрал газет у, чтобы заверну ть струны его скрипки,
и кое-как разобрал, что в Филадельфии свирепствует желтая лихорадка и все
бег ут из города. Я перепугался, потому что привязался к Тоби.
Мы почти не разговаривали, но вместе играли на скрипках, а музыка для
тех, кто понимает, да же лу чше разговоров.
— И Тоби умер от желтой лихорадки? — спросила Уна.
— Ну нет! В мире еще есть справедливость. Он уехал в город и опять пу-
скал кровь десяткам и сотням. Красная Куртка, вернувшись, передал, что-
бы в слу чае войны или если он умрет, я привез масло в город. А до тех пор
чтобы я работал в саду, а Красная Куртка присмотрит за мной. В душе все
индейцы считают, что копать землю дело женское, а потому ни он, ни Хра-
нитель Кукурузы, когда сменял его, много от меня не требовали. Мы наня-
ли черного работать за нас — ленивый был бездельник, только и знал, что
ухмылялся. Когда я узнал, что Тоби, приехав в город, не скончался в ту же
минуту, то по-мальчишески сразу перестал беспокоиться за него и все вре-
275
НАГРАДЫ И ФЕИ
мя проводил с моими индейцами. Какие это были деньки в Канаседаго, что
дальше к северу! Состязания в беге, игра в кости с Сенеками, поиски меда
диких пчел в лесах, ловля рыбы на озере! — Фараон вздохнул и посмотрел
в морскую даль. — Но лучше всего стало, — внезапно продолжил он, — по-
сле первых заморозков. Вылезешь из-под одеяла и видишь: все листья, вче-
ра еще зеленые, за ночь стали красными и желтыми, и не у отдельных де-
ревьев, а на протяжении сотен и сотен миль — точно картина заката, по-
ставленная вверх ногами. Вот в такой-то день — клены пылали багрянцем
и золотом, а кусты сумаха были еще алее — Хранитель Кукурузы и Красная
Куртка вышли в полном боевом наряде. Рядом с ними и листва бледнела: во-
енные головные уборы из перьев, желтые мокасины из кожи лани с бахро-
мой и кистями, а лошадиные поводья тоже украшены бахромой, ракушками
и бусами. Я было подумал, что началась война с англичанами, но тут заметил,
что на их лицах нет боевой раскраски, и никакого оружия при них нет —
только хлыст на запястье. Тут я начал напевать «Янки-дудл». Они сказали
мне, что едут навестить Большую Руку и узнать твердо, намерен ли он при-
соединиться к французам в войне с англичанами или заключить с Англией
мирный договор. Думается, эти двое вышли бы на тропу войны по одному
кивку Большой Руки, однако они знали, что, начнись война между Англи-
ей и Соединенными Штатами, их племени будет доставаться с обеих сторон
как во всех прошлых войнах.
Они попросили меня поехать с ними, чтобы держать лошадей. Я даже рас-
терялся — они же всегда оставляли лошадей в «Олене» или у Эппли, когда
ездили повидать генерала Вашингтона в городе, а держать лошадей — дело
чернокожих. Да и одет я был неподходяще.
— Вы были одеты индейцем? — догадался Дэн.
Фараон немного смутился.
—
Дело же было не в Ливане, — сказал он, — а севернее, в резервации,
и в то время не всякий отличил бы меня от молодого сенеки: и одеяло, и по-
вязка на волосах, и мокасины, и темный загар — все у меня было таким же.
Можете смеяться (он разгладил длинные полы своего коричневого кафтана),
но я ведь сказал вам, что сразу перенял их обычаи. Я промолчал, хотя меня так
и подмывало испустить боевой клич, которому меня научили молодые воины.
— Очень хорошо! И здесь, пожалуйста, его не испускай, — перебил Пак,
опередив Дэна. — Ну, продолжай же, брат Квадратный Башмак.
—
Мы поехали. — В узких темных глазах Фараона плясали огоньки. —
Мы ехали по сорок , пятьдесят миль в день — мы, трое воинов. И как вы-
сокий индеец умудряется ехать рысью по лесу, не повредив ни единого пе-
рышка в боевом головном уборе, я объяснить не могу, хоть убейте! Меня по
глупой голове то и дело хлестали ветки, а они не задевали ни единой, точ-
но бегущий лось. Каждый вечер мы пели духовные гимны, а перед этим они
посылали дым своих трубок на четыре стороны света. Куда мы ехали? Я вам
276
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
скажу, но не вините меня, если вы из этого ничего не почерпнете. Мы от-
правились по старой военной тропе от южного края озера по берегу Саску-
эханны через край Нантего прямо к форту Шамокин на реке Сеначсе. Мы
перебрались через Джуниату у форта Гранвилл, добрались до Шиппенсбер-
га через горы по Очвикской тропе, а оттуда к переправе Уильямса (очень
опасной). И дальше на Шейндор и через Синие горы по ущелью Эшби, а от-
туда на юго-восток , пока не нашли президента на дальнем краю его планта-
ций. Вот уж не хотел бы я, чтобы индейцы когда-нибудь всерьез шли по мо-
ему следу. Они поймали президента, точно куропатку. Оставив лошадей, мы
пробрались через лесок, ползли все медленнее и медленнее (под конец, сто-
ило моим мокасинам скользнуть по земле, как Красная Куртка оборачивал-
ся и хмурил брови). Я услышал голоса (мосье Жене в том числе) задолго
до того, как хоть что-то увидел. Замерли мы у края поляны, где несколько
чернокожих в серо-красных ливреях держали под уздцы лошадей, а полдю-
жины джентльменов — среди них был и Жене — беседовали возле повален-
ных деревьев. Думается, они встретили Жене в пути, его саквояж был при
нем. Я спрятался между двух лежащих стволов, и до беседующих было вот
как до этой старой лебедки. Кто здесь Большая Рука, я понял сразу. Он сто-
ял неподвижно, чуть расставив ноги, и слушал Жене, французского посла,
у которого манеры были хуже, чем у лудильщика из Бошема. Жене чуть ли
не приказывал ему тут же на месте объявить войну Англии. Я эту чушь слы-
шал еще на борту «Эмбюскада». Он говорил, что поднимет все Соединен-
ные Штаты на войну с Англией.
Большая Рука выслушал его до самого конца. Я оглянулся — мои два вождя
исчезли, как облачко дыма. Большая Рука сказал: «Изложено весьма сильно,
мосье Жене». — «Гражданин! Гражданин! — шипит мужлан. — Я во вся-
ком случае истинный республиканец!» — «Гражданин Жене, — продолжа-
ет Больша я Рука, — будьте уверены, что я рассмотрю вопрос со всем внима-
нием». Гражданин Жене вроде бы опешил. Он уехал, бормоча себе под нос,
а чернокожему не дал ни пенни. Нет, джентльменом он не был!
Тут остальные окружили Большую Руку, и каждый на свой лад повто-
рил все, что наговорил Жене. Они доказывали ему : Франция воюет с Ан-
глией, причиняя ущерб Соединенным Штатам, и они ни с кем не счита-
ются. Французы обыскивают американские корабли под предлогом, что те
помогают англичанам, а на самом деле для того, чтобы забрать груз. Англи-
чане проделывают то же самое, только под прямо противоположным пред-
логом, а сверх того насильно вербуют американских моряков в английский
военный флот, ссылаясь на то, что они якобы английские подданные. Его
джентльмены изложили Большой Руке все это с чрезвычайной убедительно-
стью. Им, сказали они, непонятно, что выигрывают Соединенные Штаты,
стараясь не ввязываться в драку, ведь в результате им достанется и от фран-
цузов, и от англичан. Они сказали, что девятеро из десятерых американцев
277
НАГРАДЫ И ФЕИ
так и рвутся в бой с англичанами. Они не берутся судить, хорошо это или
дурно, но просто хотят, чтобы Большая Рука задумался над этим. И он за-
думался — на несколько минут. Я увидел, что Красная Куртка и Хранитель
Кукурузы следят за ним с противоположного конца поляны. А как они там
очутились — еще одна загадка. Затем Большая Рука выпрямился и расплю-
щил тех джентльменов в лепешку.
— Избил их? — спросил Дэн.
—
Нет. И ругательств он не употреблял. Он... он испепелил их самыми
простыми словами. Он раз шесть их спрашивал, достаточно ли у Соединен-
ных Штатов военных кораблей, чтобы вести хоть какую-то войну с кем бы то
ни было. А если они считают, что эти корабли у страны есть, так пусть отдадут
их ему, и они уставились в землю, словно ища корабли там. Он указал им, что
корабли кораблями, но считают ли они, что их страна готова и может выдер-
жать еще одну большую войну? Ведь Соединенные Штаты всего несколько лет
назад завершили войну с Англией, и у них полон трюм своих забот. Как я го-
ворил, неопровержимость его слов разбила их в пух и прах, и, когда он умолк,
стало тихо-тихо, точно в лесу после бури. Плюгавый человечек — впрочем,
все они казались плюгавыми — заверещал, точно птенец грача в свалившемся
с дерева гнезде: «Тем не менее, генерал, вас, видимо, вынудят выст упить про-
тив Англии!» Большая Рука ту т же набросился на него: «Что в моем прош-
лом наводит вас на мысль, что я боюсь сражаться с Великобританией?»
Тут все засмеялись, кроме него. «Ах, генерал, — говорят они, — вы нас со-
вершенно не поняли!» — «Надеюсь! — говорит он. — Но я знаю свой долг.
Мы должны поддерживать с Англией мир».
«Любой ценой?» — спрашивает человечек с грачиным голосом.
«Любой ценой, — отвечает он слово в слово. — Наши корабли будут обы-
скивать. Наших граждан будут насильно вербовать, но...»
«Ну а как же Декларация независимости?» — спрашивает кто-то.
«Думайте о фактах, а не о фантазиях, — говорит Большая Рука. — У Сое-
диненных Штатов нет возможности воевать с Англией».
«Но подумайте об общественном мнении, — начинает другой. — В одной
только Филадельфии страсти накалены до предела!»
Он поднял свою большую руку. «Господа, — говорит он (медленно гово-
рит, но голос разносится далеко), — я обязан думать о нашей стране. Разре-
шите заверить вас, что договор с Великобританией будет заключен, пусть да же
все города в Штатах сожгут мое чучело».
«Любой ценой?» — опять проверещал первый. Он смахивал на актера.
«Договор будет заключен на условиях Великобритании. Что мне еще оста-
ется?»
Он поворачивается к ним спиной, они переглядываются и тихонько отхо-
дят к своим лошадям, оставляя его одного. Тут Красная Куртка и Хранитель
Кукурузы выезжают на поляну с дальнего ее конца, словно только сейчас сюда
278
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
свернули. Больша я Рука расправил плечи, вскинул голову и сделал шаг вперед
с громким вздохом облегчения — так он обрадовался. Величественная была
встреча — трое мог учих мужчин, и двое из них среди многоцветных листь-
ев выглядят точно две украшенные драгоценностями стат уи. Я увидел, как го-
ловные уборы моих вождей начали опускаться — все ниже и ниже. А потом
они сделали знак, какой ни один индеец не делает вне вигвама шамана (правая
рука у земли, левое колено одновременно сгибается, и гордые орлиные перья
почти касаются отворотов его сапог).
— А что это означало? — спросил Дэн.
—
Что означало! — вскричал Фараон. — Ведь так ты... так мы... так вер-
ховные вожди рассыпают кукурузную муку перед... Ну, это часть индейского
церемониального поклона и означает, что ты находишься перед великим во-
ждем.
Большая Рука посмотрел на них сверху вниз. И сказал очень тихо: «Мои
братья знают, как нелегко быть вождем!» Потом его голос стал громче: «Дети
мои, — говорит он, — о чем ваши мысли?»
«Мы приехали спросить, будет ли война с людьми короля Георга, — гово-
рит Хранитель Кукурузы. — Но мы слышали, что наш отец сказал своим во-
ждям. Мы унесем его слова в наших сердцах и передадим нашим людям».
«Нет, — говорит Большая Рука. — Оставьте все эти слова позади себя:
они были для белых и между белыми, но передайте от меня вашим людям вот
что: „Войны не будет“».
Его джентльмены ждали, а потому вожди не стали задерживать президен-
та, но Хранитель Кукурузы все-таки сказал, назвав его старым прозвищем:
«Больша я Рука, ты видел нас среди деревьев?»
«Конечно, — ответил он. — Ты же сам нау чил меня заглядывать за дере-
вья, когда мы оба были молоды». И он тронул коня.
Оба мои вождя молчали, пока мы снова не сели на лошадей, и продолжали
молчать еще полчаса, пока ехали по тропе, котора я вела домой. Потом Храни-
тель Кукурузы сказал Красной Куртке: «В этом году мы устроим Танец Куку-
рузы. Войны не будет». Вот и вся история.
Фараон встал, словно кончил свой рассказ.
—
Да, — сказал Пак, тоже вставая. — А что из всего этого вышло в кон-
це концов?
—
Дозволь мне рассказать свою историю на мой лад, — последовал от-
вет. — Глядите-ка, я и не заметил, что час уже поздний. Вон как на той лодке
к ужину спешат.
Над проливом сг ущались сумерки. Лодка подняла на мачт у фонарь и мед-
ленно двигалась на запад, где на Брайтонском пирсе мерцали огни. Когда дети
обернулись, вокруг было пусто.
—
Наверное, все вещи уже упаковали, — сказал Дэн. — Завтра в это вре-
мя мы будем дома.
279
НАГРАДЫ И ФЕИ
ЕСЛИ1
...
Если ты в обезумевшей, буйной толпе
Можешь выстоять, неколебим,
Не поддаться смятенью — и верить себе,
И простить малодушье другим;
Если выдержать можешь глухую вражду,
Как сраженью, терпенью у чась,
Пощадить наглеца и забыть клевету,
Благородством своим не кичась, —
Если веришь мечте, но не станешь рабом
Даже самой прекрасной мечты,
Если примешь спокойно Триумф и Разгром,
Ибо цену им ведаешь ты;
Если зная, что плу т извратил твою цель,
Правда стала добычей враля
И разрушено все, что ты строил досель,
Ты готов снова строить с нуля, —
Если, бровью не дрогнув, ты можешь опять
Достояньем добытым рискнуть,
Все поставить на карту и все проиграть,
Не жалея об этом ничуть;
Если даже уставший, разбитый в бою,
Вновь собрать ты умеешь в кулак
Силы, нервы, и сердце, и волю свою
И велеть им держаться — «Вот так!» —
Если прямо, без лести умеешь вести
Разговор с королем и с толпой,
Если дружбу и злобу встречая в пути,
Ты всегда остаешься собой;
Если правишь судьбою своей ты один,
Каждый миг проживая как век,
Значит, ты — настоящий му жчина, мой сын,
Даже больше того — Человек!
1
Перевод Г. Кружкова.
КОЛЫБЕЛЬНАЯ СВЯТОЙ ЕЛЕНЫ
Близко ль до Святой Елены мальчугану за игрой?
Но зачем об этом думать? Ведь тебе весь мир открыт!
Мать, окликни сына снова, позови его домой.
(О зиме не помнят, если май царит!)
Близко ль до Святой Елены от парижских площадей?
Мне не до ответа в реве захлебнувшихся атак.
Вот заговорили пушки, смерть пошла косить людей.
(Первый шаг решает и последний шаг!)
Близко ль до Святой Елены от высот Аустерлица?
Я молчу — слова любые заглушает пушек гром.
Близко, если не с умеешь вовремя остановиться.
(Кто наверх взберется, падает потом!)
Близко ль до Святой Елены императору в венце?
Я совсем ослеп от блеска королев и королей.
В вихре празднеств неуместно даже думать о конце.
(Выпадает снег после ясных дней!)
Близко ли к Святой Елене Трафальгарский мыс встает?
Далеко еще, пожалуй, — десять лет ведь не пустяк.
Остров этот в дальнем море под звездой зашедшей ждет.
(То, что сделать не успеешь, бросишь так!)
Близко ль до Святой Елены от снегов Березины?
Холодный пу ть, тяжелый пу ть — ломаясь, льды трещат.
Но недалекий пу ть для тех, кому советы не нужны.
(Раз нельзя идти вперед, иди назад!)
СЛУЖИТЕЛЬ БОЖИЙ
СЕБЕ ВОПРЕКИ
281
НАГРАДЫ И ФЕИ
Близко ль до Святой Елены от смятенья Ватерлоо?
Путь и близкий и прямой — и корабль у же готов.
Лучше места нет, когда время отдыха пришло.
(Вечер плод приносит у тренних трудов!)
Близко ль от Святой Елены до высоких Райских Врат?
Этого никто не знает, и никто не может знать.
Ты порядком нарезвился, все твои игрушки спят.
Так скрести на сердце ручки — время спать!
На следующий день после возвращения с моря они отправились про-
верить, все ли осталось прежним за время их отсутствия. Вскоре они
обнаружили, что старый Хобден заложил все их лу чшие лазы в живых из-
городях колючим хворостом и подстриг ветки там, где начинали созревать
ягоды.
— Но ведь для цыган рано! — сказала Уна. — Лето только-только кончи-
лось.
—
В Нижней роще вроде бы курится дымок, — сказал Дэн, втягивая но-
здрями воздух. — Пойдем поглядим!
Они пошли через луга к тонкой струйке дыма, поднимавшейся над рощи-
цей в овражке, который протянулся вдоль дороги на Королевский холм. В дав-
ние времена там был карьер, а потом кто-то засадил его деревьями. Туда очень
удобно заглядывать с кра я Крутого луга.
—
Так я и думал! — шепнул Дэн, когда они подошли к жердяной изгоро-
ди у лиственниц. Цыганский фургон — не ярмарочный, а старинный, черный,
с окошечками под крышей и барьерчиком поперек двери, чтобы маленькие
дети не падали, — готовился покину ть место ночлега. Мужчина растреножи-
вал лошадей, старуха нагибалась над костром, в котором догорали обломки
жердей из изгороди, а на ст упеньках фургона сидела молоденька я девушка
и пела, укачива я на коленях младенца. Умудренного вида тощий пес обнюхи-
вал клочок пушистого меха на земле, но старуха т у т же подобрала мех и акку-
ратно положила его в костер. Девушка пошарила позади себя в фургоне и бро-
сила ей бумажный сверток. Сверток тоже попал в костер, и до них донесся за-
пах паленых перьев.
— Куриные перья! — сказал Дэн. — Уж не кур ли старого Хобдена?
Уна чихнула. Пес заворчал и отполз к ногам девушки, старуха замахала
шляпой, раздувая огонь, а мужчина завел лошадей в оглобли. Все они двига-
лись быстро и бесшумно, точно змеи во мху.
— А! — сказала девушка. — Я тебя проучу! — И принялась бить пса, ко-
торый как будто не ждал ничего другого.
— Не надо! — крикнула Уна сверху. — Он же не виноват!
282
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
— Почем ты знаешь, за что я его бью? — ответила девушка.
—
За то, что он нас не учуял, — сказал Дэн. — Но ведь он стоял в дыму,
даиветердулнанас,анеотнас.
Девушка перестала бить пса, но старуха замахала шляпой еще усерднее.
— Вы так машете, что перья разлетаются, — заметила Уна. — Вон длинное
перо из хвоста упало возле каштана.
— Ну и что? — огрызнулась старуха, поспешно подбира я перо.
—Да ничего, — ответил Дэн. — Только я слышал, что иногда перья от хво-
ста будут поопаснее самой птицы.
Так говорил старый Хобден о фазанах. И сам он есть садился не раньше,
чем сжигал все перья или пушист ую шкурку.
— Едем, мат ушка, — пробормотал мужчина. Старуха забралась в фургон,
и лошади вытащили его из изрытого колеями овражка на твердую дорог у.
Девушка замахала им и что-то крикнула, но они не разобрали слов.
—
По-цыгански это значит «большое спасибо вам, Брат и Сестра», —
объяснил Фараон Ли.
Он стоял у них за спиной со скрипкой под мышкой.
— Ох, как вы меня напугали! — сказала Уна.
—
А вы напугали старую Присциллу Сейвил, — крикнул Пак снизу. —
Спускайтесь, посидим у их костра. Ей бы его погасить, а не бросать так!
Они скатились по заросшему папоротником крутому склону. Уна сгребла
угли в плотную ку чку, и Дэн уложил на них гнилой дубовый сук, который го-
рит без пламени. Они следили за курящимся дымком, а Фараон принялся на-
игрывать старинную, все время меняющуюся мелодию.
—
Это же та самая, которую девушка пела маленькому! — сказала Уна
удивленно.
—
Знаю. — Он кивнул и продолжал: — «Ай Думай, Думай, Лулудиа!
Ай Лулудиа!»
Он переходил с одного неведомого мотива на другой, забыв про детей. На-
конец Пак попросил его рассказать, как дальше ему жилось в Филадельфии
и среди сенеков.
—
Но я же рассказываю, — отозвался Фараон, глядя прямо перед со-
бой. — Неужто ты не слышишь?
— Может быть, и слышу, но им-то это не дано. Расскажи словами.
Фараон потянулся, положил скрипку возле себя и начал :
—
Ну, значит, мы с Красной Курткой и Хранителем Кукурузы отправи-
лись в обратный пу ть, после того как Большая Рука сказал, что войны не бу-
дет. Этого было достаточно. Мы верили Большой Руке и поехали домой —
мы, три воина. В Ливане нас ждал Тоби — жилет болтался на нем, точно на ве-
шалке, так усердно он выхаживал больных желтой лихорадкой. Он надавал
мне оплеух за то, что я сбежал с индейцами, но оно того стоило — я страш-
но обрадовался, а когда мы на зиму вернулись в Филадельфию и мне рассказа-
283
НАГРАДЫ И ФЕИ
ли, как он совсем себя не жалел и думал только о больных, я уже не сомневал-
ся, что в мире другого такого человека не найти. Нет, вру! В этом я и раньше
не сомневался.
А желтая лихорадка в тот год бушевала — жутко подумать.
Был уже декабрь, а люди только начинали возвращаться в город. Повсюду
дома стояли пустые, и чернокожие их обчищали. Но не помню, чтобы среди
моравских братьев хоть кто-нибудь умер. Выходило вроде, что они занима-
лись своими заботами, а милосердный Господь заботился о них. В ту зиму...
ну да, в зиму девяносто третьего года братья купили печку для церкви. Тоби
выст упал за нее, потому что замерзшими руками на скрипке не очень-то по-
играешь, однако многие указывали, что про печной жар в Библии ничего
не говорится, а еще некоторые приносили в церковь жаровни с тлеющими
углями (особенно хорошие дает гикори) и грели себе ноги — так эти ничего
не говорили : ни «за», ни «против». В конце концов решили бросить жре-
бий — это вроде монетку подбрасывать. После лета с Сенеками церковные
печки меня не очень-то занимали, и я зачастил к французским эмигрантам,
которых в Филадельфии было не счесть. Мой французский и скрипка очень
мне т ут способствовали, понимаете? Они ехали и ехали из Франции, где все
вроде бы убивали всех любыми способами. Селились они в городе повсю-
ду, но больше в тупике Дринкера и в тупике Эльфрита, и в ожидании лу ч-
ших времен брались за всякую работу. Но при этом они оставались людьми
благородной крови и не позволяли себе ни жалоб, ни сетований. Поигра-
ешь на скрипке у кого-нибудь из них на званом вечере, очень бедном и очень
светском, так после братья кажутся пресными и старомодными до зеленой
скуки. Пастору Медеру и брату Гусу не нравилось, что я играю на скрип-
ке за плату, но Тоби сказал, что я соблюдаю Божий завет, если зарабатываю
себе на хлеб своим талантом, а не зарываю его в землю. Он не позволял, что-
бы меня утесняли.
В феврале девяносто третьего... Или нет, в марте, — ведь тогда же из Фран-
ции прибыл новый посол по фамилии Фоше, но такой же грубиян, как Жене,
старый посол... Значит, в марте из резервации приехал Красная Куртка и при-
вез известия о всех наших тамошних друзьях. Я гулял с ним по городу, и мы
видели, как генерал Вашингтон ехал верхом сквозь толпу, а люди вопили, тре-
буя начать войну с Англией. В выра жениях они не стеснялись, но он смотрел
между ушей своего коня и словно ничего не слышал. Его стремя задело ло-
коть Красной Куртки, и Красная Куртка прошептал: «Мой брат знает, что
вождем быть нелегко?» Больша я Рука бросил на него один-единственный
взгляд и кивнул. Тут позади нас ухватили кого-то, кто не поносил Вашингтона
во весь голос, как им хотелось. Мы ушли, чтобы не ввязываться в драку. Инде-
ец старается не попасть в положение, когда его могу т ударить.
— Ну а если его все-таки ударят, что он сделает ? — спросил Дэн.
— Убьет, что же еще? Вот почему у них такие хорошие манеры.
284
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Ну и когда мы возвращались домой по тупику Дринкера, чтобы по доро-
ге забрать новую рубашку, которую я отдал супруге французского виконта вы-
стирать, чтобы она стала мягкой (я люблю хорошее белье), какой-то хромой
француз протянул нам картонку с пуговицами. Он совсем недавно прибыл
в Соединенные Штаты, так не окажем ли мы любезность купить его пуго-
вицы? Вид у него был самый жалкий — кафтан разорван, физиономия в сса-
динах. Но его руки не дрожали, и я понял, что горячительные напитки т ут
ни при чем. Он назвался Периньи и объяснил, что его избили в толпе возле
Дома независимости.
То да се, и мы отвели его к Тоби, как Красная Куртка год назад отвел к нему
меня. Похвалы, которые он отпускал мадере Тоби, покорили сердце стари-
ка — во всяком случае, он распечатал вторую бутылку и поведал мосье Пери-
ньи все подробности великого спора о печке для церкви. Тут как раз пришли
пастор Медер и брат Адам Гус, и хотя они придерживались насчет печки пря-
мо противоположных взглядов, однако этот мосье Периньи умудрился дать
понять каждому, что именно он и прав. Мосье Периньи сказал, что до отъезда
из Франции был священнослужителем. Он восхитился игрой Тоби на скрип-
ке, а поглядев на Красную Куртку, который молча сидел у спинета, осведомил-
ся, не простодушный1 ли он г урон. Сенеки, конечно, не г уроны, а ирокезы —
ему Тоби так и сказал. Ну потом он встал и попрощался с нами с такой любез-
ностью, что нам всем почудилось, будто это он оказал нам честь, а не мы его
накормили. Такого человека мне еще видеть не приходилось. Мы тут же при-
нялись его обсуждать, но так ничего понять и не смогли. Красна я Куртка по-
шел проводить меня во французский квартал (я должен был играть на званом
вечере), и, снова проходя по т упику Дринкера, мы увидели освещенное окош-
ко без занавески. В комнат ушке сидел наш торговец пуговицами, мосье Пери-
ньи, и играл сам с собой в кости — права я рука против левой.
Красна я Куртка, отст упив в темноту, сказал: «Погляди на его лицо!»
А я уже смотрел. Нет, я не испугался, как испугался, когда Большая Рука
говорил со своими джентльменами. Я... я только смотрел и только удивлялся
тому, что глупые бездушные кости решаются выпасть не так, как того желает
это лицо.
Оно было... оно было — ЛИЦО.
«Он плохой человек, — сказал Красная Куртка. — Но он великий вождь.
Французы прогнали великого вождя. Я подумал так, пока слушал его ложь,
а теперь я знаю».
Но меня ждали, и я попросил его зайти за мной, когда я кончу — мы вме-
сте вернемся к Тоби петь гимны.
«Нет, — говорит он, — ска жи Тоби, что сегодня вечером я не христианин.
А индеец с головы до ног». Бывали у него такие затмения.
1
Намек на философскую повесть Вольтера «Простодушный», в которой действует
«благородный дикарь» — наивный индеец-г урон, оказавшийся в Париже.
285
НАГРАДЫ И ФЕИ
Мне же хотелось узнать про мосье де Периньи побольше, а для этого зва-
ный эмигрантский вечер самое место. К моему рассказу это, конечно, не отно-
сится, но от эмигрантских званых вечеров просто комок в горле поднимался.
Мужчины, у которых ты покупал яблоки на Рыночной улице, парикмахеры,
учителя фехтования или французского языка — все они при свете свечей пре-
ображались в тех, кем были на родине, и можно было услышать их настоящие
фамилии. В прачечной тесновато, а потому я сидел на крышке котла для кипя-
чения белья и играл им песенки, которых они требовали — «Si le Roi m’avait
donne Paris la grande ville!»1 и другие детские мотивчики. Иногда они плака-
ли. И мне, когда вечер кончался, было тяжело брать у них деньги. Нет, прав-
да. Ну, про мосье Периньи я кое-что узнал. Негодяй он оказался препорядоч-
ный. Никто из них о нем доброго слова не сказал — кроме маркизы, которая
содержала французский пансион на Четвертой улице. Как я понял, настоящее
его имя было граф Талейран де Перигор2
— и действительно, был он священ-
нослужитель, только все его величие в прошлом осталось. Но года два-три на-
зад он был послом короля Людовика в Англии — до того, как французы отру-
били королю голову. И как я понял, голова эта еще в корзину толком не упала,
а он уже помчался в Париж и убедил Дантона — того самого человека, кото-
рый совершил это убийство, — снова отправить его в Англию послом Фран-
цузской республики! Этого англичане не снесли и вышвырнули его вон осо-
бым постановлением парламента, после чего он сбежал в Америку без денег,
без друзей, без надежд. Это все я услышал в прачечной. Некоторые там очень
потешались над этой историей. И ту т-то французска я маркиза сказала: «Дру-
зья мои, вы рано смеетесь. Этот человек окажется на той стороне, котора я вы-
играет, раньше нас всех».
«Я не знал, маркиза, что вы так любите попов», — говорит виконт. Его
супруга стирала мое белье, как я вам рассказывал.
«У меня есть на то причины, — говорит маркиза. — Он отправил моего
дядю и двух моих братьев на Небеса через маленькую дверцу. (Одно из назва-
ний, которые эмигранты напридумывали для гильотины.) Он будет среди вы-
игравших, даже если ему придется пожертвовать жизнью всех друзей, какие
только у него есть».
«Но тогда почему он здесь? — спрашивает кто-то. — Мы ведь проиграли
нашу игру».
«Боже мой! — говорит маркиза. — Он узнает, если это вообще возможно
узнать, намерен ли каналья Вашингтон помочь нам воевать с Англией. Жене
(посол, с которыми я плыл на «Эмбюскаде») потерпел неудачу и был с позо-
ром отозван. Фоше (новый посол) тоже ничего не добился, но наш аббат все уз-
нает и сумеет извлечь выгоду из чего угодно. Такой человек не проигрывает».
1
Если бы король отдал мне Париж , великий город! (фр.) .
2
Шарль Морис де Талейран-Перигор (1754–1838) — французский политик и ди-
пломат, мастер политической интриги, в течение трех лет был епископом.
286
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
«Начал он неудачно, — говорит виконт. — Нынче его немножко потрепа-
ли на улице, потому что он не поносил вашего любимого Вашингтона».
Тут все засмеялись, и кто-то сказал: «Но на что бедняга живет?»
Наверное, он проскользнул через черный ход, потому что вдруг проходит
мимо меня и вст упает в разговор, невозмутимый, как кусок льда.
«Ка ждый занимается, чем может, —говорит он. — Я продаю пуговицы.
А вы, маркиза?»
«Я? — она поднимает свои бедные нежные ручки, все в ожогах. — Я ку-
харка, и очень скверна я, к вашим услугам. А мы только что говорили о вас».
Теперь они над ним не смеялись. А попятились и стоят как каменные.
«О, значит, я многого лишился, — говорит он. — Но последний час я про-
вел за игрой в кости — всего лишь на пуговицы, маркиза, — с благородным
дикарем, доподлиннейшим гуроном».
«Надеюсь, ваша обычна я удача вас не покинула?» — говорит она.
«О, разумеется, — отвечает он. — Теперь я не мог у себе позволить проиг-
рывать даже пуговицы».
«Так, полагаю, дитя природы не догадывается, что обычно вы играете
фальшивыми костями, отец Tout-a -tous»1
, — продолжает она. Я не понял, об-
винила ли она его в мошенничестве, но он только поклонился.
«Пока еще нет, мадемуазель», — говорит он и продолжает чаровать бе-
седой остальное общество. Вот так я узнал, что наш мосье Периньи был граф
Шарль Морис де Талейран-Перигор.
Фараон умолк, но дети ничего не сказали.
— Вы о нем слышали? — сказал Фараон.
Уна покачала головой.
—
Индеец, с которым он играл в кости, был Красна я Куртка? — спросил
Дэн.
— Он самый. Красна я Куртка, когда мы снова встретились, рассказал мне,
как они играли. Я спросил, не мошенничал ли хромой. Красна я Куртка ска-
зал, что нет — играл он честно и как мастер. А Красная Куртка знал, что гово-
рил. В резервации я много раз видел, как он проигрывал все свое имущество,
а потом снова его отыгрывал. Тут я рассказал Красной Куртке все, что услы-
шал про Талейрана в тот вечер. «Я не ошибся, — говорит он. — Я увидел его
лицо, когда он думал, что рядом никого нет. Вот почему я сел играть с ним. Он
великий вождь. Они говорили, зачем он приехал сюда?»
«Сказали, что он хочет вызнать, начнет ли Больша я Рука войну с англича-
нами», — сказал я.
Красна я Куртка крякнул. «Да, — говорит. — Он меня и об этом спросил.
Будь он маленький вождь, я бы ему солгал. Но он великий вождь. Он знал, что
я тоже вождь, а потому я сказал ему правду. Я сказал ему, как Большая Рука
сказал Хранителю Кукурузы и мне на поляне: «Войны не будет». Я не уви-
1
Все для всех (фр.) .
287
НАГРАДЫ И ФЕИ
дел, что он подумал — я не мог заглянуть за его лицо. Но он великий вождь.
Он поверит мне».
«А поверит он, что Большая Рука сумеет удержать своих согра ждан от вой-
ны?» — спросил я, вспоминая толпы, которые поносили Большую Руку вся-
кий раз, когда он проезжал по улицам. «Он такой же плохой человек, какой
Большая Рука — хороший, но он слабее Большой Руки. Когда он будет гово-
рить с Большой Рукой, в сердце своем он это почувствует. Французы выгнали
великого вождя. Вскоре он вернется и заставит их бояться».
Не забавно ли? Француженка, которая его знала и ему была обязана поте-
рей близких, и индеец, который подобрал его на улице избитого, в грязи, и иг -
рал с ним в кости, одинаково понимали, что Талейран — сам по себе что-то,
внешности вопреки.
— А был он что-то сам по себе? — спросила Уна.
Фараон засмеялся, но ту т же оборвал свой смех.
—
На мой взгляд, — сказал он, — в нашем мире Талейран один из трех
людей, которые были что-то сами по себе. На первое место я ставлю Большую
Руку. Потому что видел его.
—
Угу, — сказал Пак. — Очень жаль, что Стара я Англия его лишилась.
А на второе кого ты поставишь?
— Талейрана... может, потому, что я и его видел, — ответил Фараон.
— А третий кто? — сказал Пак.
— Бони... хотя я и его видел.
Пак присвистнул.
— У ка ждого человека свой вес и рост, но странно же ты их оцениваешь!
—
Бони? — переспросила Уна. — Неужели вы были знакомы с Наполео-
ном Бонапартом?
— Ну вот! Так я и знал, что вы начнете меня подгонять, стоит мне прого-
вориться! Но все-таки не торопитесь. Дня через два Талейран заглянул в сто
восемнадцатый дом — поблагодарить Тоби за его доброту. Про кости я про-
молчал, но заметил, что из-за Красной Куртки Талейран вдруг очень заин-
тересовался индейцами... Хотя иначе как гуроном его не величал. Тоби, как
сами понимаете, про их обычаи и нравы знал все. И любил про них пого-
ворить, если находился слушатель. Братья индейцами особо не интересуют-
ся — только теми, кто принимает их веру, — но Тоби-то с ними знакомство
водил. Вот так из вечера в вечер Талейран закладывал здоровую ногу за хро-
мую, а Тоби принимался ораторствовать. Меня сенеки приняли в племя,
и потому я помалкивал, но Тоби иногда спрашивал у меня подтверждения
своим словам, и благодаря этому, а также умению втягивать людей в разговор
Талейран понял, что и я кое-что знаю о благородных дикарях. Тогда он пу-
стился на хитрость. Когда мы возвращались со званого вечера, он пригласил
меня загляну ть в его лавочку и со смехом заметил, что ведь и я ездил с индей-
цами к Большой Руке. Я ему про это не говорил. Не говорил и Красная Кур-
288
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
тка, а Тоби так и вовсе про это не знал. Значит, Талейран просто догадался.
«Видите ли, — говорит он, — мой английский и его французский одинаково
очень скверны, а потому я не уверен, насколько правильно понял, что все-та-
ки сказал президент простодушному гурону. Не будете ли вы столь любезны
и не повторите ли еще раз?»
Я повторил ему от слова и до слова все, что ему говорил Красная Куртка,
но и только. У меня были кое-какие подозрения — я ведь возвращался с того
же званого вечера, где маркиза, по обыкновению, ненавидела его и хвалила.
«Весьма обязан, — сказал он, — но Красная Куртка так и не сумел толком
объяснить мне, что президент сказал мосье Жене, а также своим американ-
ским спутникам, когда мосье Жене уехал».
Я видел, что Талейран опять только догадывается. Ведь Красна я Куртка
о разговорах белых ему даже не заикнулся.
— А почему? — спросил Пак.
—
Потому что Красная Куртка — вождь. Он рассказал Талейрану, что
президент сказал ему и Хранителю Кукурузы, но он не стал повторять то, что
говорили между собой белые, — ведь Больша я Рука велел ему об этом забыть.
— А! — сказал Пак. — Понимаю. Ну а что ты сделал?
— Я было хотел сплести какую-нибудь басню, но Талейран тоже был вождь.
И я ответил: «Как только я полу чу от Красной Куртки разрешение рассказать
вам и об этом, я буду счастлив освежить вашу память». Что еще мог я сделать?
«Только-то? — говорит он со смехом. — Позвольте прежде мне освежить
вашу память. Через месяц я смог у вручить вам сто долларов за ваше изложе-
ние этого разговора».
«Предложите пятьсот», — говорю я.
«Хорошо, пятьсот», — отвечает он.
«Вот и прекрасно, — говорю я. — К тому времени Красная Куртка по-
бывает в городе, и едва он даст мне дозволение, я сейчас же явлюсь за день-
гами».
Ему нелегко было сохранить учтивость, но он все-таки любезно улыбнулся.
«Мосье, — говорит он, — прошу у вас прощения столь же искренне, сколь
завидую благородному гурону, которому вы столь верны. Сделайте мне честь,
присядьте, пока я объясню».
Стульев там других не было, и я сел на ящик с пуговицами.
Он был умный человек. До него дошли слухи, что президент решил заклю-
чить мирный договор с Англией любой ценой. Он узнал (думается, от Жене),
кто был с президентом в тот день, когда с ним встретились два индейских во-
ждя. Он прослышал, что у Жене вышла стычка с президентом и он уехал, взбе-
шенный, так ничего и не добившись. И теперь ему требовалось выяснить —
улещиваниями, хитростями, — какие именно слова сказал президент сво-
им джентльменам о мирном договоре с Англией после того, как Жене уехал.
Он убеждал меня, что я, если помог у ему в этом, тем самым помогу трем вели-
289
НАГРАДЫ И ФЕИ
ким странам, да и всему человечеству. А в комнат ушке да же второго стула нет!
Но мне не было смешно.
«Очень сожалею, — сказал я, когда он у тер лоб. — Как только Красная
Куртка позволит...»
«Вы мне не верите?» — перебил он.
«Ни единому словечку, — говорю. — Верю я только тому, что вы буде-
те среди выигравших. Не забудьте, я много месяцев играл на скрипке всем ва-
шим друзьям».
Ну, ту т он потерял власть над собой и принялся ругать меня на все кор-
ки. «Погоди, ci-devant1. Во время Французской революции (1789— 1793)
так называли людей, принадлежавших к прежним привилегированным сосло-
виям, — наконец вставил я словечко. — Конечно, я наполовину англичанин,
а наполовину француз, но человек я целый, и ска жу тебе что-то, что слышал
от индейцев. Ты видел президента?»
«О да! — насмешливо отвечает он. — У меня к этому почтенному старцу
были письма от лорда Лансдауна».
«В таком слу чае, — говорю я, — ты поймешь. Красна я Куртка сказал, что,
встретившись с президентом, ты почувствуешь в сердце своем, что он сильнее
тебя!»
«Уходи! — шепчет он. — Пока я тебя не убил, уходи!»
И лицо у него было такое, что я ушел.
— Но почему ему было так ва жно это узнать? — спросил Дэн.
—
Сдается мне, знай он твердо, что Вашингтон заключит с Англией этот
мирный договор любой ценой, он бы оставил беднягу Фоше прохла ждаться
в Филадельфии, а сам отправился бы прямехонько во Францию и сказал бы
старине Дантону : «Не тратьте времени и надежд на Соединенные Штаты —
драться на вашей стороне они не стану т. У меня есть доказательства!» Тогда
Дантон из благодарности мог бы дать Талейрану место — ведь от того, знаешь
ли ты твердо, кто твой друг, а кто враг, может зависеть очень многое. Посмо-
трите хотя бы на нас, бедных лавочников.
— А когда Красна я Куртка приехал, он позволил вам рассказать?
—
Нет, конечно. Он сказал: «Когда Хранитель Кукурузы и я спросим
у тебя, что Большая Рука сказал белым, тогда скажешь и Хромому вождю.
Этот разговор остался там, в лесу, как приказал Больша я Рука. Скажи Хро-
мому вождю, что войны не будет. Он может отвезти во Францию эти слова».
Мы с Талейраном долго не встречались, только иногда видели друг друга
на званых вечерах. Когда я передал ему слова Красной Куртки, он только по-
качал головой. Он разбирал пуговицы у себя в лавочке,
«Я не мог у вернуться во Францию с заверениями невежественного дика-
ря», — ответил он.
«А президент разве вам ничего не сказал?» — спросил я.
1
Бывший (фр.).
290
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
«Он сказал все, что обязан сказать человек его положения, но... но если бы
только мне было известно, что он сказал членам своего кабинета, когда Жене
уехал, я мог бы изменить судьбы Европы или да же всего мира!»
«Мне очень жаль, — говорю я. — Но может, вы это сделаете и без моей
помощи».
Он пристально посмотрел на меня.
«Либо ты наделен наблюдательностью, редкой в твоем возрасте, либо ты
позволил себе дерзость».
«Это ведь был комплимент, — говорю я. — Но не ва жно. Через несколько
дней мы отправляемся в наше летнее путешествие, и я пришел попрощаться».
«Я тоже отправляюсь в дорог у, — говорит он. — Если мы когда-нибудь
встретимся, можешь быть уверен, что я постараюсь отплатить за все, чем я
тебе обязан».
«От чистого сердца, надеюсь?» — говорю я.
«Разумеется, — говорит он. — Засвидетельствуй мое уважение вашему
восхитительному доктору Панглоссу1 (это прозвище он дал Тоби) и гурону».
Так мне и не удалось втолковать ему разницу между Сенеками и гуронами.
Тут сестра Хейга зашла за дюжиной «пилюльных пуговичек», как мы их
называем, и больше я Талейрана в тех местах не видел.
—
Но ведь потом вы встретились с Наполеоном, правда же? — сказала
Уна.
—
Имей терпенье, душенька. Потом мы с Тоби поехали в Ливан и в ре-
зервацию, а так как я стал постарше и нау чился к нему подлаживаться, то
провел очень приятное лето — играл на скрипке, по-всякому развлекался.
Когда мы вернулись, братья стали допекать Тоби — дескать, я не обучаюсь
никакому полезному ремеслу. И ему еле удалось не отдать меня в у ченики
Хельмболду и Гейеру, типографщикам. Тогда бы нам уже не музицировать
вместе, нет! А едва мы избежали этой беды, как старик Мэтте Руш, кожевен-
ник за углом, вбил себе в голову, будто я прямо создан обрабатывать шкуры.
Но и эта беда нас миновала. Под Рождество приходит большой запечатан-
ный конверт из банка, а в нем извещение, что некий мосье Талейран положил
пятьсот долларов (пятьдесят фунтов) на мое имя, и я могу ими распоряжать-
ся, как мне угодно. Приложена была записочка от него — без адреса. Он бла-
годарил меня за мою доброту к нему и за веру в его будущее, которое, сказал
он, выглядит в те минуты, когда он пишет, весьма туманно. Я хотел поделить-
ся этими деньгами с Тоби. В конце концов я всего только привел Талейрана
в дом сто восемнадцатый. А доброта вся была Тоби. Но Тоби сказал: «Нет!
Свобода и Независимость во веки веков! Все, что мне нужно, у меня есть,
сын мой». Ну, я подарил ему новые скрипичные струны, а братья перестали
допекать нас. Только пастор Медер произнес проповедь об обманчивом бле-
1
Персонаж философской повести Вольтера «Кандид», наставник юного Кандида,
считающий, что «все к лучшему в этом лучшем из миров».
291
НАГРАДЫ И ФЕИ
ске богатства, да брат Адам Гус сказал, что в слу чае войны англичане, у ж ко-
нечно, сотрут банк с лица земли пушечными ядрами. Я-то знал, что войны
не будет, но все равно деньги из банка забрал и по совету Красной Куртки ку-
пил лошадей, которых перепродал Бобу Бикнеллу для балтиморских почто-
вых карет. Так я за год удвоил свой капитал.
— Цыган ты, настоящий цыган! — засмеялся Пак.
—
А что? Честна я покупка — честная продажа. Ну то, другое, третье —
и через несколько лет я уже заложил основу недурного состояния, занявшись
табачной торговлей.
— Э -эй! — вдруг воскликнул Пак. — Дозволено ли спросить, ты хоть раз
послал о себе весточку твоей родне в Англии или во Франции?
— А как же! После того как я нажил деньги на лошадях, я начал писать ак-
куратно каждые три месяца. Мы, Ли, не любим возвращаться домой с пусты-
ми руками. Пусть хотя бы репка или яйцо, все-таки что-то! Да, я писал часто
и много дяде Оретту, и — папаша читать не горазд — дядя тайком плавал
в Ньюхейвен и рассказывал папаше про новости в табачной торговле.
— Понимаю! «Как пара горошин в стручке схожи Оретты и Ли!» Про-
должай, Брат Тупоносый Башмак! — сказал Пак. Фараон засмеялся и про-
должал:
—
Талейран, как и я, тоже в гору пошел. Он опять вернулся во Францию
и одно время был большим человеком в правительстве, но потом его выгна-
ли — кака я-то история со взятками от американских судовладельцев. Все
наши бедные эмигранты говорили, что уж на этот-то раз ему конец, но мы
с Красной Курткой так не думали — ну разве он отдал бы душу Бог у. Большая
Рука заключил-таки мирный договор с Англией, как и говорил, так что тор-
говля между Англией и Соединенными Штатами пошла вовсю — для тех, ко-
нечно, кто готов был рискну ть, что его судно обыщет английский или фран-
цузский военный корабль. Англия с Францией дрались, и — как твердили
Большой Руке его джентльмены — Соединенным Штатам доставалось с обе-
их сторон. Если английский военный корабль останавливал американский,
то насильственно забирал с него половину лучших матросов — дескать, они
английские подданные, и все ту т! По правде сказать, так оно часто и было.
А французы забирали груз — дескать, он может поспособствовать англича-
нам в их войне. А попадись американское судно голландцу или испанцу (эти
цеплялись за юбку Англии), один Бог знал, чего от них ждать! Тут я понял,
что мне для табачной торговли надобны быстроходное судно и человек, кото-
рый мог быть и французом, и англичанином, и американцем — это уж как по-
требуется. К счастью, ни за тем, ни за другим мне не надо было далеко ходить.
И вот на исходе сентября девяносто девятого года отплыл я из Филадельфии
со ста одиннадцатью бочонками доброго виргинского табака на бриге «Берта
Оретт» — назвал я его в честь моей мат ушки ее девичьим именем в надежде,
что это принесет мне удачу. Но не принесло... хотя и принесло тоже.
292
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
— А куда ты направлялся? — спросил Пак.
— Э... да в любой порт, окажись он удобным. Тоби и братьям я ничего не
сказал. Они в тонкостях торговли табаком не разбирались.
Пак слегка кашлянул и подбросил щепку босой ногой.
—
Тебе легко сидеть и осуждать! — вскричал Фараон. — Лу чше бы по-
думал, сколько всего нам приходилось терпеть! Мы развернули крылья и по-
мчались через широкую Атлантику, будто курица через конскую ярмарку.
И все равно на третий день нас остановил английский фрегат. Послал шлюп-
ку и забрал семь матросов. Я сказал, что несправедливо у теснять честных
купцов, а офицер ответил, что они дерутся со всем миром и у него нет вре-
мени рассуждать о справедливости. От следующего английского фрегата мы
улизнули — ядро нам только корму задело. Затем два дня и одну ночь за нами
гонялся французский капер, паля в нас между шквалами, а английский деся-
типушечный бриг, который его отогнал, нагло забрал у нас еще пятерых. Вот
так мы добрались до Ла-Манша — двенадцать человек команды из тридцати
пяти насильственно завербованы, возле румпеля дыра от восемнадцатифун-
тового ядра, по гроту француз так полоснул, что на него смотреть страшно,
а в проливе кишмя кишат английские корабли, которые спят и видят, как бы
пополнить убыль в экипаже. Пожуй-ка все это хорошенько, а уж потом вор-
чи на цену табака!
И в довершение всего, пока мы старались заделать течи, на нас из вечерних
сумерек выскочил французский люгер. Мы просигналили, чтобы он держал-
ся от нас подальше, но он подошел к самому нашему борту, и шайка красно-
колпачников полезла к нам. У нас сил больше не было терпеть — ну никаких.
И мы встретили их всем, что под руку попадалось. Кончилось это быстро —
их пятьдесят с лишним, а нас — двадцать три. Вскоре я услышал, как кортики
падают на палубу и кто-то заорал, требуя этого чертого шкипера!
«Вот я, — говорю. — Вам, ворам, конечно, все равно, но это американ-
ский бриг “Берта Оретт”».
«Моя тет ушка! — говорит он и хохочет. — Почему его так назвали?»
«А вы кто?» — спрашиваю. Было темно, но голос мне показался знако-
мым.
«Второй лейтенант Эстеф Лестранж!» — отчеканил он, и мои последние
сомнения рассеялись.
«А! — говорю. — Между нами, родственниками, говоря, ты неплохо по-
работал, Стивен!»
Он хватает фонарь и светит мне в лицо. Это был мой двоюродный брат,
младший из Лестранжей, которого я не видел с той ночи, когда наша лодка
утонула у Телском-Та я. С тех пор шесть лет прошло.
Он присвистнул. «Так вот почему он назван в честь тет ушки Берты! И ка-
кая твоя в нем доля, Фараон?»
«Я совладелец, но груз весь мой».
293
НАГРАДЫ И ФЕИ
«Жаль-жаль, — говорит он. — Я сделаю, что смогу, да только зря вы ока-
зали нам сопротивление».
«Стив! — говорю. — Да неужто ты такую стычку в донесении боем назо-
вешь? Таможенный катер только посмеялся бы!»
«И я бы посмеялся, не служи я в республиканском военном флоте! —
говорит он. — Но у нас двое убиты, видишь ли, и придется мне отвести вас
в Гавр на усмотрение призового суда»1
.
«И мой табак конфискуют ?» — спрашиваю.
«До последней унции. Но я-то больше про бриг. Отличное из него вый-
дет суденышко для республиканского флота, если призовой суд отдаст его
мне», — говорит он.
Тут я понял, что надеяться мне не на что. Я его не осуждаю — человек обя-
зан заботиться о себе, но я-то вложил в бриг и в груз все свои доллары до по-
следнего, а Стив знай повторяет : «Зря вы нам оказали сопротивление».
Ну, значит, люгер отвел нас в Гавр — как раз когда английский фрегат
оказался бы очень кстати, нам ни единый не повстречался. В призовом суде
мой кузен заст упался за нас, как мог. Он признал, что не имел права брать
нас на абордаж , раз мы несли флаг Соединенных Штатов, но мы ведь уложи-
ли двоих, и суд постановил конфисковать и судно и груз. В милосердии сво-
ем они нас не арестовали, просто отпустили нищими на все четыре стороны,
а молодой Лестранж полу чил «Берту Оретт» — переоснастить ее для фран-
цузского военного флота.
«Я отвезу тебя в Булонь, — говорит он. — Мамаша и все прочие будут тебе
очень рады, и ты сможешь проскользнуть в Ньюхейвен с дядей Ореттом. А хо-
чешь — оставайся служить у меня, как решили твои люди, и вместе пощиплем
купчишек короля Георга. Добычи на всех хватит», — говорит он.
Как ни был я зол, а расхохотался.
«Хватит с меня пощипываний и добычи! — говорю. — А куда это они мой
табак забирают ?» (Его как раз сгружали на баржу.)
«Отвезут по Сене в Париж и продадут, — отвечает. — Из этих денег ни
тебе, ни мне не видать ни гроша!»
«Попроси, чтобы меня отпустили с ними, — говорю я. — Попытаю спра-
ведливости у нашего американского посла».
«В мире со справедливостью плоховато, — говорит он. — Разве что у тебя
есть военный флот!» Но разрешение он для меня полу чил и дал на дорог у де-
нег. Табак этот был все мое добро, и я следовал за ним, как пес за костью, кото-
рую у него отняли. Пока мы плыли вверх по реке, я немножко играл на скрип-
ке — и чтобы подбодриться, и чтобы подружиться с солдатами, охранявши-
ми груз. Они ведь только исполняли свой долг. А в остальном приятнейшие
были люди. И надо мной даже не думали насмехаться. Вот так мы и приплыли
1
Призовые суды страны проверяют законность захвата иностранных судов и нахо-
дящегося на них имущества своими военными кораблями.
294
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
по реке в Париж в ноябре, который французы перекрестили в брюмер. Они
переименовали все месяцы, а после такой вопиющей их глупости нечего было
и ждать, чтобы они занялись моими правами, да тем, как меня ограбили. Так
оно и вышло. Баржу поставили ниже церкви Нотр-Дам под охраной сторожа,
и он позволил мне ночевать на ней, после того как я целый день бегал из од-
ной канцелярии в другую, ища справедливости и восстановления моих прав
и полу чая в ответ разглагольствования о свободе. Меня никто и слушать не хо-
тел. Теперь, вспомина я, как все было, я их не осуждаю. Денег у меня нет, оде-
жда грязна я-прегрязная (белье я больше месяца не менял) — и притом ника-
ких доказательств, кроме корабельных бумаг, а их, они говорят, я и украсть
мог. Воры! Привратник американского посольства (я не то что посла — да же
секретаря не видел!) заявил, что я для американского гражданина что-то уж
очень бойко по-французски изъясняюсь. Хуже того — видите ли, я все день-
ги потратил и начал играть на скрипке на улицах, чтобы немножко подрабо-
тать, а владелец корабля со скрипкой под мышкой... Нет, я их не виню в том,
что они мне не верили.
Как-то я вернулся на баржу — брюмера этого уже больше половины прош-
ло, — совсем нос повесив. А старик Мэньон, сторож, развел огонь в ведерке,
селедку жарит. «Courage, mon ami!1
— говорит. — Обед подан!»
«Я не могу есть, — говорю. — Я больше ничего не могу. Это свыше моих
сил!»
«Э! — говорит он. — Нет ничего свыше сил человека. Возьми хоть меня.
Еще двух лет не прошло, как я взлетел на воздух вместе с „Ориентом“ в Абу-
кирской битве, но тут же порхнул вниз в воду, что твоя фея. Ну, ты посмо-
три на меня! — говорит. (Смотреть-то особо было не на что — у него остал-
ся только один глаз и одна нога, но веселее и бодрее его человека не нашлось
бы.) — Это ж куда хуже, чем потерять сто одиннадцать бочонков табака, — го-
ворит он дальше. — А ты ведь молод. Чего бы я не отдал, чтобы быть молодым
вот сейчас в этой нашей Франции! Ты же всего можешь добиться, — говорит
он. — Земля у твоих ног, точно мячик, так бей по ней! — говорит он и бьет
деревянной ногой по старому ведру. — Возьми к примеру генерала Бонапар-
та! — продолжает старик. — В сравнении со мной он еще младенец, а ты по-
смотри, сколько он уже сделал! Египет завоевал, и Австрию, и Италию — ну,
пол-Европы! А теперь вот возвращается в Париж и плывет в Сент-Клу вон
там, ниже по реке... И на глазах у всех этих болт унов-адвокатов и гра ждан де-
лает себя консулом, а это почти что король. Еще чу ть-чу ть — и он королем бу-
дет. Королем Франции, королем Англии и всего мира! Думай про это, — кри-
чит он. — И ешь селедку!»
Тут я кое-что сказал про Бони. Ведь не задерись он с Англией, я бы моего
табака не лишился, верно?
«Молокосос, — говорит Мэньон, — ты ничего не понимаешь!»
1
Мужайтесь, друг мой (фр.) .
295
НАГРАДЫ И ФЕИ
В это время до нас донеслись приветственные крики. По мост у ехала каре-
та, а в ней сидели двое.
«Вон он сам! — говорит Мэньон. — И скоро он даст им повод орать по-
громче!» — А сам старик выпрямляется и отдает честь.
«Кто это с ним в черном?» — спрашиваю я, а меня просто дрожь бьет.
«А! Хитрюга один. Ты про него скоро услышишь. Подлец-епископ, а фа-
милия ему Талейран».
«Он! — говорю, прямо со скрипкой бросаюсь вверх по сходням и бегу
за каретой, а сам кричу: — Abbe, abbe!» Солдат хватил меня по спине
саблей плашмя так, что я даже дышать перестал, но мне достало ума бе-
жать за каретой, пока она не остановилась, а у дверей целая толпа собра-
лась! Наверное, я чу ть-чуть умом тронулся, не то разве бы я заиграл «Si le
Roi m’avait donne Paris la grande ville», чтобы ему напомнить? «Хорошее
предзнаменование!» — говорит он Бони, который сидит весь нахохлив-
шись, и посмотрел прямо на меня. «Abbe, abbe! — говорю я. — Неужто вы
не помните Тоби и сто восемнадцатый дом на Второй улице?» Он ни сло-
ва не сказал, только когда опускали ст упеньки кареты, согнул длинный бе-
лый палец и поглядел на часового у дверей, и я проскочил в дверь, и ее за-
хлопнули перед носом толпы. «Иди туда!» — говорит солдат и вталкива-
ет меня в пустую комнату, где я наконец-то смог отдышаться. И тут слышу
в соседней комнате позвякивают тарелки (двери между ними были легкие,
раздвижные), а вот хлопнула пробка.
«Вот что, — кричит кто-то с набитым ртом. — Во всем виноват надутый
осел Сийес. Положение спасла только моя речь перед Советом пятисот!1»
«И мундир ваш спасла? — говорит Талейран. — А я слышал, что они его
слегка порвали, когда вышвыривали вас вон. Не пускайте мне пыль в глаза.
Возможно, вы близки к победе, но еще не одержали ее».
Тут я догадался, что второй там Бони. Он топнул ногой и выругал Талей-
рана.
«Вы забываетесь, консул, — говорит Талейран. — А вернее, ты вспомнил,
кто ты такой, корсиканец!»
«Свинья!» — говорит Бони, и еще кое-что похлеще добавил.
«Император!» — говорит Талейран, но так, что слово это прозву чало
хуже всяких ругательств. Кто- то из них, видно, толкнул плечом двери, потому
что они распахнулись — а посреди комнаты сижу я. Бони выхватил пистолет
прежде, чем я успел вскочить.
«Генерал! — говорит ему Талейран. — У этого господина есть манера
заставать нас, плебеев, в не слишком пристойном виде. Положите писто-
лет».
1
Эммануэль-Жозеф Сийес (1748–1836) — французский политик , видный деятель
Великой французской революции. Совет пятисот — одна из палат французского нацио-
нального собрания в 1795-1799 годах.
296
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Бони положил пистолет на стол, и я понял, кто ту т главный. А Талей-
ран жмет мне руку. «Я в восторге, что снова вас вижу, Кандид, — говорит
он. — А как поживают обворожительный доктор Панглосс и благородный
гурон?»
«Очень хорошо. Во всяком слу чае, когда я с ними прощался, — гово-
рю. — Аявотнеочень».
«А! Теперь пуговицы продаете вы? — говорит он и наливает мне вина! —
Мадера, — говорит он. — Хотя и похуже той, какую мне доводилось пить!»
«Шут! — кричит Бони. — Вышвырните это вон!»
(Он да же не сказал «этого человека», но Талейран, как природный ари-
стократ, продолжал, будто не заметив.)
«Фазаны, разумеется, уст упают свинине, — говорит он, — но они к ва-
шим услугам, если вы сделаете мне честь сесть за мой стол. Передайте ему чи-
ст ую тарелку, генерал». И провалиться мне на этом месте, если Бони не толк-
нул по столу ко мне чист ую тарелку, словно рассерженный ребенок. Был он
фитюлька с длинными прямыми волосами и землистой кожей, нервный, точ-
но кошка — и такой же опасный. Я это всем телом почувствовал.
«А теперь, — говорит Талейран, закидывая хромую ног у на здоровую, —
не расскажете ли мне, что с вами приключилось?»
Я вовсе растерялся, но рассказал ему почти все, что было после того, как
он оставил мне пятьсот долларов в Филадельфии, и кончил тем, как в Гавре я
лишился и своего брига, и своего груза. Бони вначале слушал, но вскоре по-
грузился в свои мысли, иногда поглядыва я из-за оконного занавеса на толпу
у подъезда. Когда я замолчал, Талейран окликнул его.
«А? Сейчас нам необходим мир на ближайшие три-четыре года», — от-
вечает Бони. «Совершенно верно, — говорит Талейран. — А пока мне нуж-
но консульское распоряжение гаврскому призовому суду о возвращении мое-
му другу его судна».
«Вздор! — говорит Бони. — Из сентиментальности отдать бриг из дуба
водоизмещением в двести семь тонн? Ну уж нет! Его надо вооружить для
моего флота десятью... нет, четырнадцатью двенадцатифунтовыми пушка-
ми и двумя тяжелыми. Он достаточно крепок , чтобы нести на носу тяжелую
пушку?»
Я мог поклясться, что он меня не слушал, но его поразительный ум словно
бы от бирал все сведения, которые могли оказаться ему полезными.
«О генерал! — говорит Талейран. — Вы волшебник — волшебник без
нравственного чувства. Но бриг бесспорно американский, а оскорблять Сое-
диненные Штаты больше, чем совершенно необходимо, нам не следует!»
«Но нужно ли вообще об этом говорить?» — спрашивает он, даже не
взглянув на меня, но я знал, что у него на уме — хладнокровное убийство, по-
тому что я ему мешал. И он распорядился бы отделаться от меня с такой же
легкостью, с какой приказал бы подать карет у.
«Шут! — кричит Бони. — Вышвырните это вон!»
298
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
«Заставить замолчать всех вы не можете, — сказал я. — Кроме меня есть
еще двадцать два человека!» Я чувствовал — еще немного, и я заверещу, как
заяц в силках.
«Корабль бесспорно американский, — продолжает Талейран. — Вы кое-
что выгадаете, если вернете бриг — с изъявлением самых дружеских чувств,
которое будет напечатано в „Мониторе“» (это французска я газета вроде фи-
ладельфийской «Авроры»).
«Хороша я мысль, — говорит Бони. — В таком послании можно многое
сказать».
«Да, из этого нетрудно извлечь пользу, — говорит Талейран. — Так я на-
бросаю?» — И что-то пишет в карманную книжечку.
«Да. Вечером я добавлю, что потребуется. „Монитор“ напечатает сегод-
ня же».
«Разумеется. Подпишите, пожалуйста», — говорит Талейран и вырыва-
ет листок.
«Но это же распоряжение о возвращении брига! — говорит Бони. —
А нужно ли его возвращать? Почему я должен терять добротный корабль? Раз-
ве мало я их уже потерял?»
Ни на один из его вопросов Талейран отвечать не стал. Тут Бони боком
подскакивает к столу и тычет перо в чернильницу. А потом опять отдергива-
ет руку от листка.
«Одна моя подпись бесполезна, — говорит он. — Нужны подписи осталь-
ных двух консулов — Сийеса и Роже Дюко. Мы должны соблюдать закон».
«К тому времени, когда мой друг предъявит это распоряжение, — говорит
Талейран и поглядывает в окно, —достаточно будет одной подписи».
Бони улыбнулся. «Это мошенничество!» — говорит он, но подписал
и перебросил листок через стол.
«Вручите председателю призового суда в Гавре, — говорит Талейран, —
и он вернет вам ваш бриг. С грузом я улажу сам. Вы мне сказали, во сколько он
обошелся вам. А какую прибыль вы надеялись получить?»
Ну, т у т я должен был признаться ему, как мужчина мужчине, что собирал-
ся провезти табак в Англию без ведома таможни, а потому не мог у по совести
определить, какую прибыль полу чил бы.
— Я с самого начала так думал, — сказал Пак.
В Уормингхерсте Ли с незапамятных пор
Контрабандисты все как на подбор!
Дети засмеялись.
— Теперь-то это смешно, — сказал Фараон. — Но тогда я не смеялся. А Та-
лейран через минуту-другую говорит : «Счетовод я плохой, а сейчас у меня
на руках несколько расчетов. Скажем, двойна я стоимость груза?»
299
НАГРАДЫ И ФЕИ
«Ска жем?» Я слова выговорить не мог. Дыхание у меня сперло, и я только
головой кивал, как китайский болванчик, пока он писал распоряжение своему
секретарю уплатить мне... не ска жу сколько, вы все равно не поверите.
«Да благословит вас Бог, abbe! Да благословит вас Бог!» — выдавил я из
себя наконец.
«Да, — говорит он, — я служитель Божий вопреки себе, однако теперь
меня называют епископом. Так примите же это с моим епископским благосло-
вением!» — и он протянул мне листок.
«Эти деньги он украл у меня! — говорит Бони через мое плечо. — Да, мы
ведь еще должны создать Французский банк! Вы что, с ума сошли?» — закри-
чал он на Талейрана.
«Вот именно, — говорит Талейран и встает. — Но успокойтесь. Вам этот
недуг не грозит. Название ему — благодарность. Этот господин нашел меня
на улице и накормил, когда я был голоден».
«Так-так! Он устроил из этого трогательную сцену, и вы, видимо, с ним
разочлись. А Франция пока ждет!»
«Ах, бедна я Франция! — говорит Талейран. — Прощайте, Кандид, — го-
ворит он мне. — Да, кстати, — говорит он, — получили вы дозволение Крас-
ной Куртки рассказать мне, что сказал президент своему кабинет у, когда мо-
сье Жене уехал?»
Говорить я не мог и только помотал головой, а Бони — так ему не тер-
пелось заняться своими делами — налетел на меня и прямо-таки вытолкал
за дверь. Вот так все и кончилось.
Фараон встал и опустил скрипку в широкий карман кафтана, точно это
был мертвый заяц.
— Но вы же еще о стольком не рассказали! — воскликнул Дэн. — Как вы
добрались домой, и что сказал старик Мэньон на барже, и как удивился ваш
двоюродный брат, когда ему пришлось верну ть «Берту Оретт», и...
— Расска жите еще про Тоби! — воскликнула Уна.
— Да, и про Красную Куртку, — сказал Дэн.
— Ну расска жите еще! — попросили они хором.
Пак пнул дубовый сук в костре, их окутало дымом, и они расчихались.
А когда кончили, в овра жке никого не было, а к ним из лиственниц спускался
старый Хобден.
—
Цыгане эти двух у тащили, — сказал он. — Черную мою курочку и пе-
строго петушка.
— Я так и подумал, — ответил Дэн, подбирая перо из хвоста, которое ста-
руха не заметила.
—
Куда они поехали? В какую сторону поехали разбойники? — спросил
Хобден.
—
Ну, Хобби! — сказала Уна. — Тебе разве понравится, если мы будем
рассказывать леснику Ридли про то, куда ты ходишь и зачем?
300
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
ЧЕСТНЫЕ БЕДНЯКИ
Виргинский табак
Купит не всяк.
Шиллинг — ладно, гинею ж платить не с руки.
Вы послушать должны,
Как из дальней страны
Честные его вам везу т бедняки.
Например, с мыса Код
Бриг товар заберет,
Но едва отойдем мы от тех берегов,
Наш английский корвет,
Изловив нас чу ть свет,
Завербует десяток честных бедняков.
Если ж пасмурным днем
Мы от них улизнем
(Ведь удача порой улыбнется и нам!),
Ка ждый встречный фрегат
В нас палить будет рад,
Что совсем не по вкусу честным беднякам.
Вот опять и опять
Надо парус латать,
И корму, и борта среди пляски валов.
Ну а дальше — Азоры,
Где мусью, и сеньоры,
И голландцы хватают честных бедняков.
Приплываем туда,
Где держат суда
Бонапарта блокаду английских портов.
Им особая сласть
Табачок наш украсть
И утехи лишить всех честных бедняков.
Но вам скажет любой,
Мы не ввяжемся в бой,
А стреляем — так чтобы уйти от врагов.
Меткий выстрел — и вот
301
НАГРАДЫ И ФЕИ
Обрывается шкот,
Тут уж им не догнать нас, честных бедняков.
Показался утес...
Слишком сильным был снос:
Ждем Лендс-Энд, но маячит среди облаков
Уэссан, а там флот
Королевский нас ждет,
Не пускает к французам честных бедняков.
Курс на север берем:
Может быть, удерем?
Да, пристроившись в хвост каравану судов,
Без помехи мы Силли,
Наконец, проскочили
Любимым путем всех честных бедняков.
Груз доставили свой
Под обрыв меловой,
Авотгде,авоткак—неоткроюявам.
После долгого дня
Над водой два огня
Все, что надо, укажут честным беднякам.
Но, увы, стерегу т
Соглядатаи ту т,
Знать желают, какой привезли мы улов.
Угомону им нет!
Наш бесшумен ответ,
И винят в их убийстве честных бедняков!
За тяжелый наш труд
Только беды нас ждут :
Пасть от пуль, у тонуть — уж наш жребий таков.
Но с какой это стати
(Мы ж не воры, не тати!)
Еще вешать публично честных бедняков?
ВСЕНОЩНАЯ ЭДДИ
Оповестил в Сочельник
Приход свой добрый Эдди,
Что всенощную будет
Служить на Манхуд-Энде.
Но праздновали саксы,
И шторм разбушевался.
Звонил усердно Эдди —
Никто не отзывался.
— Да, скверная погода! —
Сказал печально Эдди,
— Но все равно я буду
Служить на Манхуд-Энде.
На аналое свечи
Зажег он, и вошел,
На огоньки их глядя,
Иззябнувший осел.
Ломилась буря в окна,
Ревя, как дикий зверь,
И вол, роняя брызги,
Протиснулся сквозь дверь.
— Не мне судить, о братья,
Кто здесь велик, кто мал!
Про то Отец наш знает, —
Так Эдди им сказал.
ОБРАЩЕНИЕ
СВЯТОГО ВИЛЬФРИДА
303
НАГРАДЫ И ФЕИ
— Но где собрались трое,
Там Бог меж ними есть.
Внемлите, я вам, братья,
Несу благую весть!
Волу о Вифлееме
И яслях он сказал,
Ослу — кто на осляти
В Иерусалим въезжал.
Как будто это были
Епископы пред ним,
Божественное Слово
Втолковывал он им.
А с них вода стекала,
И пар от шерсти шел,
Когда ж рассвет забрезжил,
Ушли осел и вол.
Смеялись саксы, Эдди ж
Им отвечал теперь :
Ни перед кем не смею
Закрыть Его я дверь!
Вдеревне они купили леденцов и возвращались домой мимо церквушки
Святого Варнавы, как вдруг увидели, что малыш Джимми Кидбрук, сын
плотника, пинает кладбищенскую калитку, изо рта у него торчит стружка,
а по щекам катятся слезы.
Уна извлекла стружку и вложила на ее место леденец. Джимми объяснил,
что ищет дедушку (отец словно бы оставался за кругом его внимания), и они
прошли между старыми могилами под роняющими листья липами к дверям
церкви. Джимми шмыгнул вну трь, оглядел пуст ую церковь и завизжал, точно
ржавые петли калитки.
С колокольни донесся голос молодого Сэма Кидбрука — от неожиданно-
сти они да же подскочили.
— Джимми! — охнул он. — Откуда ты взялся? Сходи за ним, папаша.
Старый мистер Кидбрук протопал вниз по лестнице, вскинул Джим-
ми себе на плечи, поглядел на детей из-под очков в медной оправе и затопал
вверх по лестнице. Они засмеялись — мистер Кидбрук всегда вел себя толь-
ко так.
304
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
— Все хорошо! — крикнула Уна вверх. — Джимми мы привели, Сэм. А его
мама знает, где он?
— Он тайком ушел. Она уже, наверное, с ума сходит, — ответил Сэм.
— Так я сбегаю, скажу ей, — и Уна умчалась.
— Спасибо, мисс Уна. Мастер Дэн, не хотите поглядеть, как мы чиним ко-
локольные балки?
Дэн взлетел по лестнице и увидел, что молодой Сэм лежит на животе в со-
вершенно восхитительном местечке среди балок и веревок, почти рядом с пя-
тью большими колоколами. На полу под ним старый мистер Кидбрук обстру-
гивал плашку рубанком, а Джимми поедал стружки, едва они отваливались.
Старик не глядел на Джимми, Джимми ел себе и ел, а на фоне беленой сте-
ны звонницы широкий золоченый ма ятник церковных курантов качался себе
и качался.
Дэн заморгал, смигива я опилки, которые сыпались на его задранное квер-
ху лицо.
— Позвоните в колокол, — попросил он.
— Звонить не положено, а вот поговорить он у меня поговорит, — ответил
Сэм и пост учал кулаком по толстому краю самого большого колокола. Раздал-
ся низкий гул, похожий на стон, и заметался верх и вниз по колокольне, так
что спина холодела, будто от страха. И в тот миг, когда гудение почти начало
причинять боль, оно замерло, рассыпавшись красивыми горестными возгласа-
ми — как хрустальный бокал, если его потереть влажным пальцем. Маятник
звякнул: бесшумный полет по дуге и громкое звяканье. Снова и снова.
Дэн услышал, что Уна вернулась от миссис Кидбрук, и побежал за ней
вниз. Она стояла у купели и глядела на коленопреклоненную фигуру у алтар-
ной ограды.
— Это дама, которая играет на органе? — шепнула она.
—
Нет. Она уже поднялась к органу. И ведь она всегда в черном, — отве-
тил Дэн.
Фигура поднялась с колен и оказалась седовласым стариком в длинном бе-
лом одеянии. Его шею обвивал шарф (или что-то похожее на шарф), один ко-
нец которого был переброшен через плечо. Широкие длинные рукава были
расшиты золотом; когда он направился к ним по центральному проходу, ши-
рока я полоса золотой вышивки по низу его одеяния колыхалась и блестела
при ка ждом шаге.
—
Идите же познакомьтесь с ним, — послышался у них за спиной голос
Пака. — Это всего только Вильфрид.
— Вильфрид... А фамилия? — сказал Дэн. — Так идемте вместе.
—
Вильфрид — святой покровитель Суссекса и архиепископ Йоркский.
Нет, я подожду здесь, пока он меня не подзовет. — Пак сделал им знак идти.
Их подошвы попискивали на старинных могильных плитах центрального
прохода. Архиепископ поднял руку с розовым перстнем и сказал что-то по-
305
НАГРАДЫ И ФЕИ
латыни. Он был очень красивым, а его худое лицо выглядело почти таким же
серебристым, как и венчик жидких волос.
— Вы одни? — спросил он.
— Нет. Здесь еще Пак, — ответила Уна. — Вы его знаете?
— Теперь я знаю его много лу чше, чем когда-то. — Он призывно помахал
рукой над плечом Дэна и снова что-то сказал по-латыни. Пак торопливо заша-
гал к ним, прямой как стрела. Архиепископ улыбнулся.
— Добро пожаловать, — сказал он. — Привет тебе.
— Привет и тебе, о князь Церкви, — ответил Пак.
Архиепископ наклонил голову, пошел дальше и замерцал в сумраке возле
купели, точно бела я ночная бабочка.
— Вид у него ужасно княжеский, — сказала Уна. — А назад он уже не вер-
нется?
— Конечно, вернется. Он просто осматривает церковь. Церкви его всегда
очень интересовали, — сказал Пак. — Но что это?
За перегородкой дама, играющая на органе, что-то говорила мальчику,
приводившему в движение меха.
— Тут нам будет неудобно разговаривать, — шепнул Пак. — Пошли в Па-
намный уголок .
Он повел их в конец южного придела, где на чугунной плите странными
длиннохвостыми буквами было написано: «Orate p. annema Jhone Coline»1
.
Вот дети и назвали этот у толок «Панамным».
Архиепископ медленно двигался по маленькой церкви, разглядыва я ста-
ринные мемориальные доски и новые витра жи. За перегородкой дама, кото-
рая играет на органе, выдвигала регистры и перебирала ноты духовных пес-
нопений.
— Вот бы она сыграла те нежные кружевные мелодии. Ну просто как мед
на овсянке! — сказала Уна.
—
А мне больше нравятся трубные, — возразил Дэн. — Посмотрите-ка
на Вильфрида! Он старается закрыть алтарные врата!
— Ска жите ему, что это нельзя делать, — невозмутимо посоветовал Пак.
—
У него все равно не полу чится, — буркнул Дэн и вышел из Панамного
уголка на цыпочках. Архиепископ все нажимал и нажимал ладонями на резные
створки, которые т ут же раскрывались. — Ничего не выйдет, сэр, — зашептал
Дэн. — Старый мастер Кидбрук говорит, что алтарные врата — это единствен-
ные врата, которые ни одному человеку не закрыть. Он сам их такими сделал.
Голубые глаза архиепископа весело заблестели. Дэн понял, что ему все про
это известно. — Прошу прощения, — сказал Дэн, запинаясь от смущения
и злясь на Пака.
— Да, я знаю. Таким их сотворил Он! — Архиепископ улыбнулся и пошел
в Панамный уголок, куда Уна уже притащила для него мягкое кресло.
1
Молитесь за душу Джона Колина (лат.) .
306
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Орган играл тихо и нежно.
— О чем говорит музыка? — спросил архиепископ.
Уна почти нечаянно заговорила нараспев:
—
«О, все вы, творения Господа, благословите вы Господа, славьте Его
и величие Его вовеки». Мы даже название придумали: «Ноев ковчег», пото-
му что в этой молитве столько всего перечисляется — звери, и птицы, и киты.
Понимаете?
— Киты? — быстро повторил архиепископ.
— Ну да. «О, вы, киты, и все, что движется в водах, — пропела Уна, — бла-
гословите вы Господа». Словно волна опрокидывается, правда?
—
Святой отец, — сказал Пак смиренным голосом, — а маленький тю-
лень тоже из тех, кто «движется в водах»?
—
Э? Да... о да! — Он засмеялся. — Тюлень в водах движется удивитель-
но. А тюлени все еще приплывают к моему островку?
Пак покачал головой.
— Все эти островки море давно смыло.
— Да-да. Приливы там свирепые. Ты знаешь землю морских телят, девочка?
— Нет... Но тюленей мы видели — в Брайтоне.
—
Архиепископ говорил про места чу ть дальше по побережью, ближе
к Чичестеру, где он обращал в христианство южных саксов, — пояснил Пак.
—
Да-да. Только, пожалуй, южные саксы обратили меня, — сказал архи-
епископ с улыбкой. — В первый раз я потерпел кораблекрушение именно
у этих берегов. Когда наше суденышко село на мель и мы попытались стащить
его, помнится, старый толстый тюлень поднялся по пояс из воды и почесал го-
лову ластом, словно хотел сказать: «И что затевает этот хлопот ун с шестом?»
Я совсем вымок, было мне очень скверно, но я не мог не засмеяться, а т ут яви-
лись туземцы и напали на нас.
— И что вы сделали? — спросил Дэн.
—
Во Францию возвратиться было невозможно, а потому следовало как-
то убедить их мирно вернуться на берег. Южные саксы от рождения привыкли
грабить корабли, терпящие бедствия, ну просто как мои собственные нортум-
брийцы. Я вез кое-что для моей старой церкви в Йорке, и т уземцы стали хва-
тать священные сосуды и... и боюсь, я дал волю гневу.
—
Говорят... — голос Пака был злоехидно кротким, — будто завязалась
отчаянная драка...
—В молодости я был неразумен! — Теперь архиепископ произносил сло-
ва, как уроженец английского севера. Он кашлянул, и вновь его голос стал се-
ребряным. — Никакой драки не было. Мои люди оглушили кое-кого из них,
но из-за сильного ветра прилив поднялся высоко на полчаса раньше обычно-
го, и ту т мы уплыли. Но я вспомнил про это, потому что вокруг всюду плава-
ли толстые тюлени и глазели на нас. Мой добрый Эдди, капеллан, твердил, что
это демоны. Да-да. Вот так я познакомился с южными саксами и их тюленями.
307
НАГРАДЫ И ФЕИ
— Но ведь вы попадали в кораблекрушения не один раз? — спросил Дэн.
— Увы, да! И на море и на суше моя жизнь была словно непрерывна я цепь
крушений! — Он уставился на чугунную плит у Джона Колина, как старый
Хобден иногда смотрел на огонь. — Но что поделать!
—
А еще с тюленями у вас какие-нибудь приключения были? — немного
погодя спросила Уна.
— Да-да, с тюленями! Полезные создания. Да-да! Я вернулся к южным сак-
сам через двенадцать... через пятнадцать лет. Нет, не морем, а по суше, прямо
из моей Нортумбрии — посмотреть, чего я сумею добиться. От тамошних ту-
земцев многого не добьешься, разве что принудить их больше не убивать друг
друга и себя...
— Но почему они убивали себя? — спросила Уна, подперев кулаком под-
бородок.
—
Потому что были язычниками. Когда им надоедало жить (как будто
кроме них такого ни с кем не бывает!), они бросались в море. Называли это —
«вознестись к Вотану». И по большей части вовсе не от голода... Мужчина го-
ворил, что сердце у него стало серым, или женщина жаловалась, что впереди
у нее только долгие дни, и они уходили по илу от берега в час отлива... И об-
ретали свой конец, бедняжки, если кому-нибудь не удавалось их остановить.
Бежать приходилось во весь дух, но нельзя позволить, чтобы люди накладыва-
ли на себя руки оттого лишь, что сердце у них серое! Да-да! Непонятные люди
южные саксы. Порой нельзя было понять, как к ним подступиться... А что она
говорит теперь? (Орган перешел на другую мелодию.)
— Просто духовный гимн для следующего воскресенья, — сказала Уна. —
«Иисус — основа церкви». Но, пожалуйста, расска жите еще, как вы бегали
по илу. Как бы мне хотелось посмотреть на вас тогда!
— Это можно понять. А как я умел бегать в те дни! Король Этельвальч дал
мне пять-шесть приходов в Селси у моря, и вот в первый же раз подъезжаем
мы с моим добрым Эдди к Манхуд-Энду и видим, что в шуге среди тюленей
бродит какой-то мужчина. Мой добрый Эдди терпеть не мог тюленей, но не
стал тратить время на возра жения, и помчал т уда, как заяц.
— А почему? — спросил Дэн.
—
Да по той же причине, что и я: мы подумали, что кто-то из нашей пас-
твы задумал утопиться. И мы с Эдди сами чуть не у тонули в подводных ямах,
пока добежали до него... Короче говоря, мы перемазались с головы до ног,
совсем запыхались, а нас на отличной латыни тихо высмеял весьма у чтивый
человек. Нет, он совсем не собирается вознестись к Вотану. Он ловит рыбу
на своем берег у. И он показал нам вешки и пирамидки из дерна, которые обо-
значали границу между его землей и церковной. Он пригласил нас в свой дом,
угостил превосходным обедом с совсем уже превосходным вином, дал мне
проводника до Чичестера и стал одним из лу чших и приятнейших моих дру-
зей. Звался он Меон, происходил с западной окраины королевства и был че-
308
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
ловек у ченый, а образование по странному совпадению полу чил в Лионе, где
учился и я. Он много пу тешествовал, добрался даже до Рима и был несрав-
ненным собеседником. Мы насчитали десятки общих знакомых. Выяснилось,
что он один из мелких вождей, подчинившихся Этельвальчу, и, сдается мне,
король его побаивался. Южные саксы не доверяют тем, кто говорит слишком
уж гладко... Ах да, самое главное в этой истории я и забыл упомянуть! У него
жил большой старый тюлень с совсем седой мордой, которого он когда-то вы-
кормил собственноручно. Назвал он его Падда в честь одного из моих при-
четников. Он и правда был немножко похож на толстого простодушного ста-
рика Падду. Тюлень следовал за Меоном повсюду и чу ть было не сбил с ног
моего доброго Эдди при нашем первом знакомстве. Эдди его боялся и чувст-
вовал омерзение. А тюлень завел привычку обнюхивать его тощие ноги и каш-
лять на него. Сам я на Падду внимания не обращал (особой любви к живот-
ным я не питал), но одна жды ко мне является Эдди и начинает подробно опи-
сывать, к каким колдовским чарам прибегает Меон. Вечером, перед отходом
ко сну, он посылает Падду на берег узнать, кака я завтра будет погода. Когда он
возвращается, Меон может сказать рабу: «Падда думает, что завтра ветер по-
крепчает. Вытащите лодки повыше!» Я как-то к слову спросил у Меона, что
стоит за этой историей. Он засмеялся и объяснил, что по шерсти и дыханию
тюленя умеет определить, кака я перемена погоды надвигается. Что же, это
вполне возможно. Не следует приписывать все, что тебе непонятно, продел-
кам злых духов... да и добрых, если уж на то пошло! — Он кивнул в сторону
Пака, и тот весело закивал в ответ.
—
Говорю я так потому, — продолжал он, — что отчасти стал жертвой
этой моей привычки. Вскоре после того как мы обосновались в Селси, король
Этельвальч и королева Эбба повелели всем своим подданным креститься. Бо-
юсь, я слишком стар, чтобы поверить, будто по повелению короля весь народ
может разом перемениться, и догадывался, что на самом-то деле они надея-
лись таким образом полу чить хороший урожай. Два, если не все три года сто-
яла засуха, но едва мы завершили крещение, как хлынули дожди, и все говори-
ли, что свершилось чудо.
— Но это правда было чудо? — спросила Уна.
— В жизни все — чудо. Но... — архиепископ повертел тяжелый перстень
на своем пальце, — я не спешил бы, нет, совсем не спешил бы уверовать, буд-
то некие чудеса случаются всякий раз, когда ленивые и беззаботные люди на-
чинают жить по-новому, если им за это заплатят. Мой друг Меон послал сво-
их рабов к купели, но сам не пришел, и я, когда снова навестил его, чтобы
вернуть рукопись, которую брал почитать, взял на себя смелость спросить,
что ему помешало. Он ответил со всей откровенностью. В пост упке короля
он усматривал просто языческую хитрость: заручиться таким способом ми-
лостью христианского бога через мое — архиепископа — посредство, а это
ему претит.
309
НАГРАДЫ И ФЕИ
«Милый мой, — сказал я ему, — пусть даже так, но ведь ты, человек уче-
ный, конечно же веришь в Вотана и прочую бесовщину не больше, чем Пад-
да?» — И я показал на старого тюленя, который лежал за креслом своего го-
сподина на подстилке из бычьей шкуры.
«Пусть и не верю, — ответил он, — но почему я должен оскорблять па-
мять богов моих предков? Я прислал тебе для крещения сто трех моих без-
дельников. Неужели этого мало?»
«Да, мало, — ответил я. — Мне нужен ты!»
«Я? Что об этом думаешь ты, Падда? — Он дернул тюленя за усы так, что
тот откинул голову и рыкнул. — Нет, — сказал Меон, дела я вид, будто перево-
дит, — Падда говорит, что пока подождет креститься. Еще он говорит, что ты
останешься поужинать, а завтра отправишься со мной на рыбную ловлю, по-
тому что переутомился и тебе надо отдохну ть».
«Лу чше бы ты держал своего зверя там, где ему положено быть», — сказал
я, и Эдди, мой капеллан, согласился со мной.
«Так я его там и держу, — сказал Меон. — Я держу его у себя в сердце. Он
неспособен лгать и умеет любить меня одного. И ничего не изменилось бы,
если бы я умирал на илистой отмели, верно, Падда?»
«Оуф! Оуф!» — сказал Падда и положил голову ему на колени — мол,
почеши.
Тут Меон принялся дразнить Эдди:
«Падда говорит, что если бы Эдди увидел, как его архиепископ умирает
на илистой отмели, то подобрал бы полы своего одеяния и пустился нау тек.
А Падда знает, что бегать Эдди умеет! В прошлое воскресенье Падда заглянул
в Виттерингскую церковь — весь мокрый — послушать музыку, и Эдди убе-
жал!»
Мой добрый Эдди потер ладонями по бедрам и покраснел. «Падда — сын
дьявола, а он — отец лжи!» — крикнул капеллан и т у т же попросил моего
прощения за то, что позволил себе заговорить. Я его простил.
«Да, ты глуп как раз в меру для музыканта, — сказал Меон. — Но вот он
перед тобой. Спой ему духовный гимн и посмотри, стерпит ли он его. Возьми
мою маленькую арфу, она возле очага».
Эдди, а он прекрасный музыкант, играл и пел добрых полчаса. Падда сполз
с подстилки, приподнялся перед ним на передних ластах и слушал, откинув
голову. Да-да! Забавное было зрелище. Меон, кое-как удерживаясь от смеха,
спросил Эдди, удовлетворен ли он.
Чтобы заставить моего доброго Эдди выбросить из головы какую-то
мысль, требуется немалое время. Он только поглядел на меня.
«Так почему бы тебе не побрызгать на него святой водой и не посмотреть,
улетит он в трубу или нет? Почему бы не окрестить его?» — спросил Меон.
Эдди был возмущен до глубины души. Да и по-моему шу тка эта была доволь-
но дурного вкуса.
310
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
«Это несправедливо, — сказал Меон. — Вы браните его демоном и бе-
сом потому лишь, что он любит своего хозяина и ему нравится слушать музы-
ку. А когда я даю вам возможность доказать это, вы ее отвергаете. Послушай-
те! Предлагаю вам сделку : я крещусь, если вы окрестите Падду. Он куда боль-
ше человек, чем многие мои рабы».
«В таких высоких делах сделки неуместны... как и шу тки!» — сказал я.
Он и правда зашел слишком далеко!
«Бесспорно! — ответил Меон. — Мне не понравится, если кто-нибудь
начнет шу тить над Паддой. Падда, сходи к морю и принеси нам завтрашнюю
погоду!»
Видимо, моего Эдди слишком утомили дневные труды.
«Я служитель Церкви! — вскричал он. — Мой долг спасать души, а не як-
шаться и нянчиться с проклятыми тварями!»
«Держись за свою слепот у, — сказал Меон.
—
Падда, останься!» —
И старый тюлень тотчас уполз на свою подстилку.
«Вот послушанию у этой твари люди могли бы поучиться», — сказал
Эдди, слегка устыдившись. Христианам не должно проклинать.
«Не начинай извиняться, едва ты начал мне нравиться, — сказал Меон. —
Завтра Падду мы с собой не возьмем — из уважения к твоим чувствам. А те-
перь идемте ужинать. Завтра нам рано вставать».
Утро выдалось по-осеннему чудесное — прохладное, но ясное. Провоз-
вестник дурной погоды, если бы я взял себе труд подумать, но так приятно
было на полдня забыть про королей и новообращенных! Мы отправились
только втроем на самой маленькой из лодок Меона и нашли косяк возле осто-
ва разбитого корабля эдак в миле от берега. Меон умел распознавать все зна-
ки, и рыба клевала на славу. Да-да! Утро, просто созданное для рыбной лов-
ли. И кто более епископа имеет право рыбачить? — Он снова покрутил пер-
стень. — Мы слишком задержались, а когда начали поднимать камень, нас
окутал туман. Потолковав, мы решили грести к берегу. А уже начался прилив,
и нас потащило, как щепку.
— Селси-Билл, — произнес Пак словно про себя. — Течения там яростные.
— Охотно верю, — сказал архиепископ. — Мы с Меоном еще много вече-
ров спорили, куда именно нас у тащило. Я знаю только, что внезапно мы очу-
тились в каменистой бухточке, котора я вдруг возникла вокруг нас из т умана.
Волна швырнула лодку на камни, она переломилась у нас под ногами, и мы еле
успели пробраться через водоросли, до того как накатила следующая волна.
Вода поднималась очень быстро.
«Жаль, что вчера мы не послали Падду к морю, — сказал Меон. — Он бы
предупредил нас».
«Лу чше предаться рукам Божьим, чем рукам демонов», — сказал Эдди
и, ст у ча зубами, начал возносить молитву. Как раз поднялся северо-западный
бриз и заметно похолодало.
311
НАГРАДЫ И ФЕИ
«Вытащим то, что осталось от лодки, — сказал Меон. — Обломки нам мо-
гу т пригодиться». — И нам снова пришлось подставить себя волнам, чтобы
вытащить несколько досок.
— Но зачем? — спросил Дэн.
— Для костра. Мы не знали, когда сможем оттуда выбраться. Эдди захва-
тил с собой огниво и кремень, мы нашли сухие чаячьи гнезда и развели ко-
стер. Он у жасно дымил, и мы загородили его досками, поставив их между
камнями. Путешествуя, привыкаешь к таким происшествиям. К несчастью,
я был не так крепок, как прежде. Боюсь, я обременил моих друзей заботами.
К полуночи разразилась настоящая буря. Эдди выжал свой плащ и хотел за-
ку тать меня. Но я запретил, напомнив ему об обете послушания, который он
дал. Но всю первую ночь он держал меня в объятиях, а Меон просил у него
прощения за свою шу тку накануне — ну, что Эдди убежал бы, найдя меня
на отмели. Вы помните, конечно.
«Что же, половина твоего пророчества сбылась, — сказал Эдди. — Одея-
ние свое я подобрал повыше! (Ветер забросил его ему на голову.) А теперь воз-
благодарим Бога за его милости».
«Хм, — сказал Меон. — Если буря скоро не кончится, как бы мы не умер-
ли от голода!»
«Если Бог у угодно, чтобы мы остались живы, Он нас накормит, — отве-
тил Эдди. — Так помоги же мне петь Ему!» Ветер почти заглушил его слова,
но он уперся спиной в скалу и начал петь псалмы.
Я рад, что никогда не сомневался, что Эдди был намного лу чше меня.
Хотя в свое время я старался — очень старался! Да-да! Мы провели на
островке еще утро и еще вечер. В углублениях скапливалась дождевая вода.
Как священнослужитель я умею поститься, но признаюсь, нас му чил голод.
Меон подкладывал в костер по щепочке, чтобы он горел подольше, и они
насильно усадили меня ближе к огню, мои милые друзья, когда от слабо-
сти я уже не мог возражать. Вторую ночь меня держал в объятиях Меон —
словно мать ребенка. Мой добрый Эдди немного помрачился в уме и воо-
бражал, будто обучает пению Йоркский хор. И был с ними восхитительно
терпелив.
Я услышал, что Меон шепчет : «Если буря не уляжется, мы все отправим-
ся к нашим богам. Не знаю, что скажет мне Вотан. Он не может не знать, что я
в него не верю. С другой стороны, я не могу сделать того, что Этельвальч про-
делал с такой легкостью: в последнюю минуту заискивать перед твоим богом
в надежде обрести спасение — как это у вас называется. Епископ, что ты по-
совет уешь?»
«Милый мой, — сказал я, — если ты искренне так думаешь, то я возь-
му на себя смелость сказать, что тебе не следует заискивать ни перед какими
богами. Но если тебя удерживает только твоя гордыня, то приподними меня,
и я успею тебя окрестить».
312
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
«Лежи спокойно, — сказал Меон. — Если бы я сидел сейчас у своего оча-
га, то мог бы рассуждать иначе. Но покинуть богов своих предков, да же не
веря в них, в разгар бури — как-то не... А что бы ты сделал на моем месте?»
Я лежал в его объятиях, и жизнь мне сохраняла теплота его большого му-
жественного сердца. Мне казалось, что для доводов сейчас не время и не ме-
сто, и я ответил: «Нет, я ни за что не отрекся бы от своего Бога!»
Право не знаю, что еще я мог бы сказать.
«Благодарю тебя. Я не забуду этого, если останусь жив», — сказал Меон,
а я, видимо, вернулся к своим грезам о Нортумбрии и прекрасной Франции,
потому что был уже день, когда я услышал, как он взывает к Вотану, испу-
ская пронзительный завывающий языческий клич, который мне столь от-
вратителен.
«Лежи спокойно, — приказал он. — Я даю Вотану возможность показать
себя».
И наш милый Эдди подковылял поближе, все еще дирижируя невидимым
хором.
«А-а! — воскликнул он. — Призывай своих богов и увидишь, какую по-
мощь они тебе окажу т. Может, они отправились странствовать или охотятся!»
Поверьте, он еще не договорил, как с гребня свинцового пенного вала ска-
тился старый Падда, перебрался через увитые водорослями камни и остано-
вился прямо перед нами с треской в зубах. У Эдди лицо стало такое, что я не
удержался от улыбки.
«Чудо! Чудо!» — вопиет он и падает на колени, чтобы выпотрошить
треску.
«Долго же ты нас разыскивал, сын мой, — сказал Меон. — А теперь лови
рыбу, лови рыбу во спасение всех нас. Мы умираем от голода, Падда!»
И старичок перекувырнулся через спину, точно лосось, в кипящий котел
волн между рифами, а Меон сказал: «Мы спасены. Когда ветер стихнет, я от-
правлю его за помощью. Ешьте и будьте благодарны».
В жизни я не едал ничего вкуснее трески, которую мы вытаскивали из пас-
ти Падды и кое-как поджаривали на костре. Падда все нырял и нырял, а в про-
межу тках подползал к Меону, мурлыкал, а по морде у него катились слезы.
Я и не знал, что тюлени способны плакать от радости... как плакал я.
«Без сомнения, — сказал Эдди с набитым ртом. — Господь сотворил тю-
леня самым чудесным из Своих водных созданий. Вы только посмотрите, как
Падда грудью разрезает течение! Рассекает его, точно утес. А теперь последите
за пузырями, пока он плывет под водой. А теперь... вон его мудра я голова под
выст упом скалы. Будь благословен, маленький брат мой Падда!»
«А ты говорил, что он — сын дьявола!» — Меон засмеялся.
«Я согрешил, — ответил мой бедный Эдди. — Позови его, и я попрошу
у него прощения. Бог прислал его сюда в бурю, чтобы нау чить смирению меня,
дурака!»
«Чудо! Чудо!» — вопиет Эдди и падает на колени,
чтобы выпотрошить треску.
314
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
«Я не могу допустить, чтобы ты якшался и нянчился с проклятой тва-
рью, — отрезал Меон не без жестокости. — Не предположить ли нам, что он
был послан накормить нашего епископа, как вороны были посланы кормить
вашего пророка Илию?»
«Истинно так , — ответил Эдди. — И я запишу это, если сподоблюсь вер-
нуться домой». «Нет-нет! — сказал я. — Лу чше нам, трем бедным смертным,
преклонить колени и возблагодарить Бога за Его милость».
Мы опустились на колени, а старик Падда вылез на берег и просунул голо-
ву под мышку Меона. Я возложил на нее ладонь и благословил его. Эдди сде-
лал тоже.
«А теперь, сын мой, — сказал я Меону, — мне тебя окрестить?»
«Еще нет, — ответил он. — Погоди, пока мы не поднимемся к моему
дому и не войдем в него. Ни один бог ни на одних небесах не скажет, что
я пришел к нему — или покинул его, — потому что вымок и замерз. Я по-
шлю Падду к моим слугам, чтобы они приехали за нами. Это колдовство,
Эдди?»
«Ну, конечно, нет! Падда, я думаю, доберется до них и потащит к морю
за полы одежды, как он тащил меня в Виттерингской церкви, когда хотел, что-
бы я спел. Но только я тогда боялся и не понял», — сказал Эдди.
«Теперь ты понимаешь», — сказал Меон, махнул рукой, и Падда тот-
час поплыл из бухточки, оставляя след, как боевая ладья, пока завеса дождя
не скрыла его от наших глаз. Слуги Меона несколько часов не могли добрать-
ся до острова, да и потом кружили между рифами и водоворотами. Я так
окоченел,что не мог пошевелиться, и меня отнесли в лодку на руках, а Падда
плыл позади нас, ла ял и кувыркался до самого Манхуд-Энда.
— Молодчага Падда! — пробормотал Дэн.
—
Когда мы отдохнули и надели чистую одежду, и все его люди собра-
лись в зале, только тогда и ни минутой раньше Меон пожелал принять кре-
щение.
— И Падду тоже крестили? — спросила Уна.
—
Нет. Меон просто шу тил. Но он сидел на своей бычьей шкуре посре-
ди залы и моргал. Когда же Эдди (который думал, будто я ничего не вижу) на-
чертал святой водой крестик на его влажной морде, он поцеловал Эдди руку.
За неделю до этого Эдди ни за что на свете не прикоснулся бы к нему. Вот это
и было истинное чудо, раз уж вам так хочется! Но, говоря серьезно, вы даже
представить себе не можете, как я был рад, что обратил Меона. Редкостна я,
благороднейшая душа его отринула прошлое, отринула... — Архиепископ по-
лузакрыл глаза.
— Но отче, — почтительнейше сказал Пак, — ты ведь не упомянул о том,
что сказал Меон после обряда? — Прежде чем епископ успел ответить, Пак
обернулся к детям и продолжал: — Меон созвал в залу всех своих рыбаков,
пахарей и пастухов и сказал им: «Слушайте, люди! Два дня назад я спро-
315
НАГРАДЫ И ФЕИ
сил у нашего епископа, достойно ли мужчины отречься от богов своих пред-
ков в час опасности. Наш епископ ответил, что недостойно. Нет, не вопите
так , вы ведь все уже христиане! Люди с моей красной боевой ладьи знают,
как близки к смерти были мы трое, когда Падда привел их к скале еписко-
па. Вы можете рассказать всем другим, что даже в таком месте и в такое вре-
мя, на самом краю гибели, среди водорослей и холодной воды наш епископ,
христианин, посоветовал мне, язычнику, не отступиться от богов моих пред-
ков. И я говорю вам теперь, что Бог, который печется о том, чтобы каждый
человек хранил свою веру, даже если он может, предав ее, спасти душу, та-
кой Бог — истинный Бог. А потому я верую в христианского Бога и в Виль-
фрида, его епископа, и в Церковь, которой управляет Вильфрид. Вас всех у же
крестили по указу короля, и я не стану крестить вас еще раз, но если я узнаю,
что опять старух посылают к Вотану, что опять какая-нибудь девушка тай-
ком пляшет перед Бальдуром, что опять кто-нибудь поминает Тора или Локи
или остальных, я собственноручно нау чу вас, как хранить веру в христиан-
ского Бога! А теперь идите без лишнего шума. На берегу вы найдете две бы-
чьи туши». Ну, ту т, конечно, они завопили «хурра!», а это значит «Тор по-
моги нам!» и... Отче, ты засмеялся?
— Мне кажется, ты все запомнил да же чересчур хорошо, — ответил архие-
пископ с улыбкой. — Для меня это был радостный день. На скале, где отыскал
нас Падда, я понял очень многое. Да-да! Надо быть добрым ко всем Божьим
тварям и ласковым с их хозяевами. Но знание приходит поздно.
Он встал, и его расшитые золотом рукава тихо зашуршали.
Орган крякнул и тяжело задышал.
—
Погодите! — шепнул Дэн. — Она будет играть трубные. Для них тре-
буется накачать как можно больше воздуха, сколько получится. А слова по-ла-
тыни, сэр.
— Другого языка для этого нет, — ответил архиепископ.
— Это не псалом и не гимн, — объяснила Уна. — Она играет его на заедки,
когда поупражняется. Она ведь не настоящий органист. Просто иногда приез-
жает сюда из Альберт-Холла.
— Чудо, а не голос, — сказал архиепископ.
Голос этот внезапно вознесся из темной арки раздробленных звуков, и ка-
ждое слово произносилось до самого конца.
Dies irae, dies illa
Solvet saeclum in favilla
Teste David cum Sibylla1
1
День гнева, день тот
Обратит мир в прах ,
Как свидетельствуют Давид и Сивилла (лат.) .
316
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Архиепископ затаил дыхание и сделал несколько шагов вперед.
Некоторое время музыка сама себя питала.
— Теперь она отзывает весь свет из окон, — шепнула Уна Дэну.
—
По-моему, это больше похоже на ржание боевых коней в сра жении, —
шепнул он в ответ. А голос воззвал:
Tuba mirum spargens sonum
Per sepulchral regionum...
1
Все басистее и басистее гремел орган, но ниже самой низкой ноты они раз-
личили голос Пака, подхватившего заключительную строку :
Coget omnes ante thronum2
Они с изумлением взглянули на него: могло показаться, что это глухим гро-
мом отозвалась колонна, но он повернулся, и его невысокая фигура скрылась
за южной дверью.
— А теперь грустная часть, но такая красивая! — Уна поймала себя на том,
что обращается к пустому креслу перед собой.
— Что это ты? — спросил Дэн у нее за спиной. — И так вежливо!
— Не знаю... Мне почудилось... — сказала Уна. — Смешно!
— Что-о? Тебе же эта часть нравится больше всего, — буркнул Дэн.
Музыка стала нежной, множество легких звуков чередой кружили на кры-
льях над широким тихим потоком главной мелодии. Но голос был в десять раз
прекраснее мелодии.
Recordare, Jesu pie,
Quod sum causa Tuae viae,
Ne me perdas illa die!3
И все. Они медленно вышли в центральный проход.
— Это вы? — окликнула их органистка, закрыва я крышку. — Мне послы-
шались ваши голоса, и я сыграла для вас.
—
Большое-пребольшое спасибо, — сказал Дэн. — Мы так и надеялись,
и поэтому подождали. Идем, Уна, а то к обеду опоздаем!
1
Труба рассыплет дивные звуки
Над гробницами всех царств... (лат.)
2
Призовем всех к престолу (лат.)
3
Вспомним, Иис усе милосердный,
Что путь свой ты прошел ради меня,
И не дай мне погибнуть в день тот! (лат.)
317
НАГРАДЫ И ФЕИ
ПЕСНЯ КРАСНОЙ БОЕВОЙ ЛАДЬИ
Оттолкнись и греби ровнее!
Эй, табань! А не то захлестнет.
Если снос одолеть не сумеем,
Ее в бухте перевернет.
Отлив, скоро ночь, море злится,
В белой пене все мели опять,
Мы плывем (Эй вы, там! Навалиться!)
Своего господина искать.
Разбеда—имывэтомедины—
Будь то меч иль девятый вал,
Выручай своего господина:
Ему клятву быть верным ты дал.
Этот вечер с другими не сходен,
Волны буйный затеяли пляс!
Господина прогневал Один,
И гнев Одина встретил нас.
В переделках мы всяких были,
Но такая нова даже нам.
Боги знают, что их забыли,
А мы вызов бросаем богам!
По гребням она пролетает,
Меж ними вдруг ухает вниз.
Ей пена глаза застилает :
Выгребай! Эй, сильней навались!
Швыряет ее ошалело,
Взбесилась ветров круговерть.
Отвали! Или жизнь надоела?
Не удержим, и тут же нам смерть!
Гром грохочет, мол, людям спора
Затевать с ним нельзя никак.
Вот обрушился Молот Тора,
Пополам разбивая мрак.
Мимо! Сердце в груди упало.
Воет ветер: «Круши! Губи!»
Греби! Убегай от шквала!
Ради шкуры своей — греби!
318
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Тор-Громовник! Мы вышли в море
Не победу искать в бою,
Не богатым купцам на горе
И не силу пытать твою.
Мы бы рады остаться дома
И не спорить с яростью вод.
Только в море средь молний и грома
Господин наш подмоги ждет.
Раз беда — все мы в этом едины,
И таков же богов закон —
Выручай своего господина,
Жив покуда ты или он.
Вот и все. Ты же делай, что хочешь,
Снова Молотом тяжким бей.
Ну а мы, как ты там ни грохочешь,
Не даем опрокину ться ей.
Отливай! Не поднимется выше,
Так хребет ей сломает волна...
Кто сказал, будто ветер стал тише
И редеет ту ч пелена?
Стерты руки, болит все тело,
Куртки соль пропитала насквозь.
Ничего — заря заалела,
И волнение поулеглось.
Ставьте мачту. Вычерпывать воду
Можно кончить, и весла прочь.
Бриз несет нас. Хлебнем-ка меду.
Да, лихая выдалась ночь!
Раз беда — и уж тут мы едины!
Убедились, в бурю гребя.
Выручай своего господина,
И выручат боги тебя!
ПЕСНЯ АСТРОЛОГА
На дивные светы
Небес ты взгляни!
Златые планеты —
Нас любят они.
К чему опасенья?
Что мор нам и глад?
Коль звезды спасенье.
Нам верно сулят.
И все, что нам с вами
Изведать дано,
Одно с их огнями,
Мы с ними — одно.
Все мысли, все чувства
Они нам дают,
Наш труд и искусства
Их силой живу т.
Ты, смертный, напрасно
Гордишься собой!
Им небо подвластно
И камень любой.
Законы Вселенной
Их силой сильны,
Тебе ль, дерзновенный,
Ключи к ним даны?
Земля, содрогаясь,
Вас ставит в тупик.
ДОКТОР
МЕДИЦИНЫ
320
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Но все Мирозданье
Владуснейвсеймиг.
И с ним в единенье
Слепая Земля
Дрожит в устремленье
К Владыке ея.
Пришел непогоды
Назначенный срок ,
Подъемлются воды,
Бушует поток.
И не укротится
Их ярость никак,
Пока не склонится
К заходу их Знак.
Где в безднах безмерных
Созвездий парад,
Там жребии смертных,
Их бремя творят.
Но мы тоже часть их,
И, странствуя там,
Упорство в несчастьях
Дарят они нам.
Беды самой черной
Лишь временна власть,
Отступит покорно
Пред тем, чья мы часть.
Под звездною твердью
Свой срок есть всему,
Предел Милосердью
Не дан одному.
Предвечный счастливый
Назначил нам пу ть,
Так пой, боязливый,
Сомненья забудь:
«К чему опасенья?
Что мор нам и глад?
Коль звезды спасенье
Нам верно сулят?»
321
НАГРАДЫ И ФЕИ
После чая они вооружились велосипедными фонариками и пошли играть
в прятки. Дэн повесил свой фонарик на яблоню за клумбой морозника
в обнесенном стеной саду и пригнулся у куста крыжовника, готовый рвану ть-
ся с места, едва Уна его обнаружит. Он увидел, как ее фонарик вплыл в калит-
ку и исчез, потому что она спрятала его под плащиком. Он прислушивался к ее
шагам, как вдруг кто-то (они не усомнились, что это Филиппе, садовник) каш-
лянул в углу возле грядок, засяенных травами.
—
Да ладно, — крикнула Уна через спаржу. — Не тронем мы твоих гря-
док, Филиппе!
Она направила туда луч своего фонарика, и в кружке света они увидели че-
ловека в черном плаще и шляпе с высокой тульей, немножко смахивающего
на чу чело Га я Фокса1
. Он шагал по дорожке рядом с Паком, и они бросились
навстречу. Человек говорил про какие-то миазмы. Мало-помалу выяснилось,
что он опасается, как бы они не прост удились в такой сырости.
— Вы ведь и сами немножко прост ужены, правда? — сказала Уна, когда он
завершил наставления новым припадком кашля.
Пак засмеялся.
—
Дитя, — ответил незнакомец, — если небесам благоугодно поразить
меня недугом...
—
Нет, нет, — перебил Пак, — девочка просто тебе посочувствовала. —
Я-то знаю, что чаще ты кашляешь, чтобы поймать на крючок вульгарных не-
вежд. И очень жаль. В тебе достаточно честности, Ник , чтобы обходиться без
сипения и хрипов.
—
Добрые люди! — Незнакомец пожал худыми плечами. — Невежды
не любят истину без прикрас. А потому мы, философы, вынуждены облекать
ее в пышные одежды, дабы привлечь к ней их взоры и... кха-кха!.. их слух.
— А что об этом думаешь ты? — торжественно спросил Пак у Дэна.
— Не знаю, — ответил тот. — Похоже на уроки.
— Ну что же! Уроки давали люди и похуже Ника Калпепера. А где бы мы
могли посидеть, но только чтобы не в доме?
— На сене рядом со старичком Мидденборо? — предложил Дэн. — Он не
будет против.
—
А? — Мистер Калпепер разглядывал бледный цветок морозника, ос-
вещенный фонариком Уны. — Так достопочтенный Мидденборо нуждается
в моих скромных услугах?
— Да ни в коем случае! — сказал Пак. — Он всего лишь лошадь и близкий
родственник осла, как ты не замедлишь убедиться. Идемте!
1
Гай Фокс — у частник так называемого Порохового заговора против короля Яко-
ва I. Он должен был 5 ноября 1605 года зажечь фитиль, ведущий к наполненному поро-
хом помещению под палатой лордов, где ожидалось выступление короля. В англоязыч-
ных страна х 5 ноября отмечается «Ночь Гая Фокса», при этом сжигается соломенное чу-
чело заговорщика.
322
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Их тени прыгали и скользили по фруктовым деревьям. Они миновали
сонно похрюкивающий свинарник, квохчущий курятник и вышли к сараю,
где живет Мидденборо, старый пони, возящий газонокосилку. Когда они по-
ложили фонарики на куриную поилку и протиснулись мимо него в загородку
с сеном, его глаза замерцали зелеными огоньками. Мистер Калпепер, ссу ту-
лившись, остановился на пороге.
— Только ложитесь осторожнее, — предостерег Дэн. — В сене полно ко-
лючек.
—
Входи же, входи! — сказал Пак . — Тебе, Ник, доводилось лежать
в местах и похуже! А-ах! Не будем укрываться от звезд! — Он указал на яс-
ное небо. — Где-то там планеты, с которыми ты беседуешь! А как твоя муд-
рость истолкует блуждающую звезду, которая мерцает вон там между сучья-
ми яблони?
Дети улыбнулись. Вниз по крутому склону сводили хорошо им знакомый
велосипед.
— Где? — Мистер Калпепер поспешно вытянул шею. — Вон там? Фонарь
какого-нибудь крестьянина.
—
Ошибаешься, Ник! — Пак засмеялся. — Это одиночна я яркая зве-
зда Девы сходит к дому Водолея, распорядителя вод, недавно награ жденного
Близнецами. Я верно говорю, Уна?
Мистер Калпепер презрительно фыркнул.
—
Да нет. Это патронажная сестра спускается к мельнице — там неделю
назад появились близнецы. Сестра! — крикнула Уна, когда огонек остановил-
ся под склоном. — Мне скоро можно будет посмотреть моррисовских близне-
цов? И как они?
—
Наверное, в следующее воскресенье. Все хорошо, — ответила патро-
нажная сестра и под позвякивание звоночка унеслась за поворот.
— Ее дядя — ветеринар где-то около Бенбери, — объяснила Уна. — А ког-
да ночью дергают ее звонок, так он звенит прямо у нее над кроватью, а не в пе-
редней. Тут она сразу вскакивает — у нее на каминной решетке всегда стоит
пара сухих сапог — и едет, куда ее вызывают. Мы иногда помогаем ей прота-
щить велосипед сквозь изгородь. И почти все ее младенцы раст ут крепеньки-
ми, она нам так сама говорила.
—
Ну так , без сомнения, она читала мои трактаты, — негромко сказал
мистер Калпепер. — Близнецы на мельнице! — пробормотал он, словно рас-
суждая сам с собой. — И вновь говорит он: «Возвратитесь, сыны челове-
ческие»1
.
—
Вы доктор или священник? — спросила Уна, и Пак с воплем переку-
вырнулся на сене. Но мистер Калпепер с глубочайшей серьезностью объяс-
нил им, что он — лекарь-астролог, то есть врач, которому ведомы свойства
не только всех целебных трав, но и все пу ти звезд. Он сказал, что Солнце,
1
Псалом 89, стих 4.
323
НАГРАДЫ И ФЕИ
Луна и Пять Планет, именуемые Венера, Марс, Меркурий, Сатурн и Юпи-
тер, управляют в мире всем и вся. А обитают они в Домах (указательным
пальцем он уверенно начертал некоторые из них на фоне мрака) и движу т-
ся из одного в другой, точно шашки на доске. И любят и ненавидят друг дру-
га по всей небесной шири. Если вы разбираетесь в их привязанностях и вра-
жде, сказал он, то можете понудить их исцелить вашего пациента и повредить
вашему врагу, и открыть тайные причины событий. Об этих Пяти Планетах
он говорил так, словно они принадлежали ему, словно он играл с ними в бес-
конечные игры. Дети, зарывшись в сено по подбородок , вглядывались через
дверь в величественное усыпанное звездами небо, и им уже начинало казать-
ся, будто они падают в него вниз головой, а мистер Калпепер все говорил
и говорил об «аспектах», и «противостояниях», и «сочетаниях», и «сим-
патиях», и «антипатиях» важным тоном, который вполне соответствовал
всему этому.
Между ногами Мидденборо прошмыгнула крыса, и старый пони сердито
ударил копытом по полу.
—
Мид ненавидит крыс, — заметил Дэн, бросая ему охапочку сена. —
С чего бы это?
— Божественная Астрология дает нам объяснение, — сказал мистер Кал-
пепер. — Лошадь, будучи животным войны, ибо она несет человека в битву,
принадлежит, естественно, Марсу, красной планете, Владыке Войны. Я бы по-
казал вам его, но он уже заходит. Крысы и мыши, творящие свои дела по но-
чам, принадлежат царству нашей владычицы Луны. А между Марсом и Луной,
красным и белой, горячим и холодной, ну и так далее, существует, как я уже
сказал вам, естественна я антипатия, или, по вашему выра жению, ненависть.
Каковую ненависть перенимают и принадлежащие им животные. Потому-
то, добрые люди, вы и видите и слышите, как ваша скотина сту чит копытами
в стойлах по вышеуказанным причинам, предначертанным движением звезд
по неизменному лику Небес. Кха-кха!
Пак лежал, раскинувшись, и жевал какой-то листик. Они почувствовали,
что он затрясся от смеха, и мистер Калпепер возмущенно выпрямился на сене.
— Я сам, — сказал он, — спасал жизнь людям, причем многим и многим,
наблюда я в надлежащее время... — ибо, заметьте, есть время всякой вещи под
Небом — итак, наблюда я столь крохотную тварь, как крыса, в соединении
со столь великим, как сей величественный и грозный свод над нами. — Он об-
вел рукой небо. — И все же, — продолжал он кислым тоном, — находятся не-
которые в почтенных летах, но без знаний.
— Верно! — заметил Пак. — Нет дурака глупее старого дурака.
Мистер Калпепер плотнее заку тался в плащ и замер без движения. Дети
смотрели на Большую Медведицу над гребнем холма.
— Дайте ему время, — шепнул Пак, прикрывая рот ладонью. — Он пово-
рачивается точно волокуша для бревен — разом и целиком.
324
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
— Кха-кха, — внезапно подал голос мистер Калпепер. — Я это вам дока-
жу. Когда я был лекарем в конном полку Сейя и сра жался с королем...
1
вернее,
с человеком, звавшимся Карл Стюарт, в Оксфордшире (сам я обучался в Кем-
бридже), вокруг нас свирепствовала чума. И тот, кто ска жет, например, будто
я ничего не знаю о чуме, сядет в лужу.
—
Мы это не оспариваем, — торжественно произнес Пак. — Но к чему
разговоры о чуме в такую редкостную ночь?
—
Для подтверждения сказанного мной. Эта оксфордширска я чума, до-
брые люди, зародившись среди рек и канав, обладала сырой, водянистой при-
родой. А посему излечивалась погружением больного в холодную воду и заво-
рачиванием его в мокрые тряпки. Во всяком слу чае, так я вылечил некоторых
из них. Заметьте это! Ибо т у т есть связь с тем, что произошло потом.
—
А ты, Ник, заметь, — перебил Пак, — что мы не премудрая коллегия
врачей, но всего лишь мальчик, да девочка, да удрученный годами простак.
А потому говори попроще, о иссоп, из стены вырастающий!2
— Говоря попроще и на вашем наречии, полу чил я пулю в грудь, когда со-
бирал целебный чистец на берег у ручья в окрестностях Тейма, и королевские
солдаты отвели меня к своему полковнику не то Блэгг у, не то Брэгг у, и я чест-
но предупредил его, что всю прошлую неделю провел среди наших, сра жен-
ных чумой. Он приказал бросить меня в коровник, вроде вот этого, чтобы
мне, как я понимаю, умереть там. Но их священник прокрался т уда ночью
и перевязал мне рану. Он был из Суссекса, как и я.
— Кто это был? — неожиданно перебил Пак. — Зак Татшом?
— Нет. Джек Маргет, — ответил мистер Калпепер.
—
Джек Маргет из Нового колледжа? Веселый маленький заика? Какая
чума занесла заику Джека в Оксфорд?
—
Приехал из Суссекса в надежде, что король сделает его епископом, когда
победит мятежников. Он так обзывал сторонников парламента. А его колледж
одолжил королю какие-то деньги. Только они их и видели, как, впрочем, и про-
стофиля Джек — свое епископство. Когда мы с ним встретились, он королевски-
ми обещаниями был сыт по горло и хотел только одного: верну ться к жене и де-
тишкам. Ну, желание его исполнилось сверх всяких ожиданий, потому что едва я
смог стоять на ногах, как этот Блэгг под тем предлогом, что я ухаживал за чумны-
ми, а Джек ухаживал за мной, вышвырнул нас обоих из своего лагеря. Джек ко-
ролю больше не требовался, коль скоро его колледж прислал ему деньги, а врач
Блэгга меня не терпел — не мог же я молча смотреть, как он губит больных, а он
был членом факультета. А потому, как я сказал, Блэгг вышвырнул нас вон, не жа-
лея бранных слов, как парочку чумных болтунов и нечистых на руку шарлатанов!
1
Имеется в виду английска я революция в 40-х годах XVII века, когда армия парла-
мента, возглавляема я Оливером Кромвелем, вела войну против короля Карла I.
2
О вырастающем из стены иссопе говорил царь Соломон в Третьей книге Царств,
глава 4, стих 33.
325
НАГРАДЫ И ФЕИ
—
Ха! Обозвал тебя шарлатаном, Ник? — Пак подскочил. — Ну а что
было дальше с тобой и честным Джеком?
—
Мы вынуждены были держаться друг друга. Я хотел вернуться домой
в Спайтелфилдс, а он — в родной свой приход в Суссексе. Но только чума
уже расползалась по Уилтширу, Берксширу и Гемпширу, и он просто с ума
сходил от страха, что она могла добраться до его дома. Ну, я и решил соста-
вить ему компанию. Он ведь постоял за меня в час моей нужды, так я должен
был отплатить ему тем же. И я, кстати, вспомнил, что у меня есть родственник
в Грейт-Уигселле, что по соседству с приходом Джека. Ну, мы прошагали т уда
из Оксфорда — ряса и коричнева я куртка бок о бок — в твердой решимости
с этих пор навсегда оставить войну. И то ли вид у нас был преубогий, то ли
чума смягчила людские сердца, но никто нас не тронул. Правда, на полдоро-
ге в селении у леса святого Леонарда (где, как я слышал, никогда не поют соло-
вьи) нас посадили в колодки как бродяг и мошенников, но констебль честно-
благородно вернул мне мой «Астрологический альманах», который я всегда
ношу с собой (мистер Калпепер пост у чал себя по тощей груди). Я вскрыл ему
нарыв на большом пальце. Ну и мы отправились дальше.
Не стану утомлять ваше внимание не идущими к делу подробностями. Ко-
роче говоря, мы добрались до прихода Джека Маргета под проливным до-
ждем, когда начинало смеркаться. Тут мы должны были распрощаться, потому
как я-то шел дальше в Грейт-Уигселл к моему родственнику, но Джек захотел
показать мне свою колокольню, и вдруг видим: поперек дороги лежит чело-
век , пьяный в стельку, как сказал Джек. Он еще сказал, что это некий Хебден,
его прихожанин, и прежде он вел примерную жизнь. Так что он начал горько
укорять себя как неверного пастыря, который покинул паству свою ради ве-
ликих мира сего. Но я-то уже разглядел, что это чума, да и не самое ее нача-
ло. Тут оказалось, что они выставили чумной камень — Хебден этот положил
на него голову.
— А что такое чумной камень? — спросил Дэн.
—
Когда в селении бушует чума и окрестные жители перекрывают в него
все дороги, люди выставляют выдолбленный камень, или горшок, или кастрю-
лю, в которые те, кто хочет купить припасов, кладут деньги и записочку с ука-
занием, что им требуется. А те, у кого есть что продать — ради наживы люди
ведь на многое решаются! — приходят попозже к такому месту, хватают день-
ги, а взамен оставляют просимое, как уж им их совесть прикажет. В луже я уви-
дел серебряную монетку, а рука лежавшего сжимала размокший список того,
что ему требовалось.
«Жена моя! Жена моя и детишки!» — кричит Джек, и бежит вверх по
склону. И я за ним.
Из-за амбара выглядывает кака я-то женщина и машет на нас рукой: де-
скать, в деревне чума и чтобы мы ради жизни своей бежали отсюда.
«Радость моя, — говорит Джек. — Чтоб я да убежал от тебя?»
326
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Тут она бросается к нему и говорит, что дети все здоровы. Это оказалась
его жена. Он возблагодарил Бога, ну прямо до слез, а потом говорит, что не та-
кой хотел бы оказать мне прием, но мне надо быстрее уходить отсюда, пока я
еще чист от чумы.
«Нет! — сказал я. — Бог меня покарает, если я тебя брошу в такой нужде.
Ведь с Божьего соизволения я т у т могу кое-чем помочь».
«Ах, сударь, — говорит его жена, — да неужто вы врачеватель? У нас тут
нет никого».
«Ну и посему, добрые люди, — отвечаю я, — подобает мне показать себя
через мои дела».
«А я-то, я-то, — бормочет Джек, — все это время думал, будто ты из спя-
тивших пуритан-проповедников!» А сам хохочет-заливается. И она за ним.
Ну и я с ними. Стоим все под дождем в припадке нестерпимого смеха, но он,
хоть и был неосмысленным, принес нам облегчение. В медицине мы его назы-
ваем «истерической страстью». Ну я и пошел с ними в их дом.
—
А почему ты, Ник, не направился дальше к своему родственнику
в Грейт-Уигселле? — осведомился Пак. — Всего-то тебе оставалось пройти
семь миль или того меньше.
—
Но чума-то была не там, а т ут, — ответил мистер Калпепер, кивая
на холм. — Так что же мне оставалось делать?
— А как звали детей священника? — спросила Уна.
—
Элизабет, Элисон, Стивен и Чарльз — он еще в пеленках был. Только
сначала я их не видел вовсе, потому что мы с их отцом поселились отдельно
в сарае. А мать их заставили — почти насильно — сидеть дома с ними и нику-
да не ходить. Ей и так хлопот было предостаточно.
А теперь, добрые люди, позвольте мне повести подробный рассказ. Боль-
ше всего чума свирепствовала на северной стороне улицы из-за того, что т уда,
как я доказал им, не достигали солнечные лучи, каковые, исходя от primum
mobile1
, то есть источника всей жизни (я говорю на языке астрологии), обла-
дают очищающим и оздоровляющим свойством в самой высокой степени.
Жаркой была чума и возле склада хлеботорговца, где возчики покупали корм
для лошадей, чрезвычайно жаркой у обеих мельниц и давала о себе знать еще
в разных местах кроме, заметьте себе, кузницы. И заметьте еще, что все кузни-
цы и плавильни принадлежат Марсу, точно так, как хлебные, мясные и вин-
ные лавки признают своей госпожой Венеру. И чума обошла стороной кузни-
цу на Мандейской дороге...
—
На Мандейской дороге? Так вы говорите про нашу деревню? Я так
и подумал, когда вы упомянули про две мельницы, — воскликнул Дэн. —
А где мы выложили чумной камень? Я бы на него поглядел...
—
Ну так гляди! — перебил Пак и показал на куриную поилку, куда они
положили свои фонарики. Она походила на грубо выдолбленный из камня
1
Главный двигатель, первооснова (лат.) .
Но я-то уже разгл ядел, что это чума.
328
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
овальный тазик, и Филиппе (он всему находил применение), увидав его в при-
дорожной канаве, принес для своих бесценных кур.
— Правда? — Дэн и Уна уставились на поилку как завороженные.
Мистер Калпепер нетерпеливо кашлянул и продолжал:
— Я пускаюсь в такие подробности, добрые люди, ибо желал бы, чтобы по
мере своих возможностей вы следили за ходом моих мыслей. Чума, которую, как
я вам сказал, мне пришлось лечить под Уоллингфордом в Оксфордшире, имела
водяную природу, гармонирующую с изобилующим ру чьями речным краем, где
она зародилась, и излечивалась погружением в воду. А эта, здешняя чума, хоть
и ярилась у водных потоков (на обеих мельницах никто от нее не выздоровел),
такому лечению поддаваться не могла. И я оказался в тупике. Кха-кха!
— Ну а что делалось с твоими больными? — спросил Пак.
— Мы уговорили тех, кто болел на северной стороне улицы, лечь на Хите-
ремском лугу. Там, где чума унесла одного или самое большее двух, люди от-
казывались оставить свой дом, опаса ясь, что в их отсутствии туда заберутся
воры. Они готовы были расстаться с жизнью, лишь бы умереть среди своего
имущества.
—
Человеческая природа! — сказал Пак. — Сколько раз видел я подоб-
ное. Ну и как чувствовали себя твои больные на лугу?
—
Умирали пореже, чем оставшиеся в домах, да и умирали не столько
от чумы, сколько от расстройства чувств и меланхолии. Но признаюсь, до-
брые люди, мне никак не удавалось возобладать над этой хворью — не откры-
вались мне ни ее природа, ни способ, как с ней справиться. Сказать короче,
я был ввергну т в полную растерянность свирепой злокачественностью этой
хвори, а потому сделал то, что мне следовало бы сделать раньше: отбросил все
осаждавшие меня догадки и опасения, определил по своему альманаху благой
час, закрыл рот и нос смоченной в уксусе тряпицей и посетил некоторые опу-
стевшие дома, покорно ожида я наставлений от звезд.
— Ночью? Наверно, тебя одолевал страх? — заметил Пак.
— Я смиренно уповал, что Бог, одаривший человека благородным любоз-
нательным стремлением постигать Его тайны, пощадит усердного искателя.
И в свой срок (как я уже говорил, всему под солнцем есть свое время) усмо-
трел я беловат ую крысу, опухшую, всю в парше, а сидела она под чердачным
оконцем, сквозь которое лила свои лу чи госпожа наша Луна. Пока я глядел
на крысу и на Луну, а эта последняя двигалась к старому холодному Сатурну,
своему давнему союзнику, крыса бессильно вползла в ее свет и прямо у меня
на глазах издохла. Вскоре ее подруга — или супруг — улеглась там же и издох-
ла тем же манером. Позже — за час или еще менее до полуночи — точно так же
издохла третья крыса, и опять-таки избрав для этого пятно лунного света на
полу. Сие ввергло меня в изумление, ибо, как нам известно, лунный свет бла-
годетелен для существ, принадлежащих Луне, а Сат урн, приятствуя ей, как вы
сказали бы, ежечасно подкреплял ее злое влияние. И все-таки эти три крысы
329
НАГРАДЫ И ФЕИ
сдохли прямо в лунном луче. Я высунулся из окна посмотреть, кто из Небес-
ного воинства может быть на нашей стороне, и там я узрел доброго надежного
Марса — он двигался своим предназначенным путем очень красный и очень
горячий. Я вылез на конек крыши, чтобы лу чше видеть.
На улицу вышел Джек Маргет, направляясь на Хитеремский луг у тешать
наших больных. У меня из-под ноги выскользнула черепица.
И спросил он, и голос его был горек: «Что там, стра ж ночи?»
«Ободрись, Джек! — говорю я. — Думается мне, есть у нас заступник,
а я, глупец, и не вспоминал о нем все это лето!» — Говорил я, конечно, о Мар-
се, о планете.
«Ну, так молись Ему, — говорит он. — Я тоже не вспоминал о Нем все
лето».
Он-то говорил о Боге, постоянно сурово виня себя за то, что забыл о Нем
в Оксфордшире среди сторонников короля. Я крикнул ему вниз, что он уже
искупил свой грех, ухаживая за чумными. Но он ответил, что не поверит это-
му, пока они не будут избавлены от чумы. Силы у него подходили к концу,
и меланхолия владела им больше, чем было на то причин. Мне и прежде дово-
дилось наблюдать такое у священников и излишне веселых людей. И я ту т же
понудил его выпить чашу целебной воды, какова я от чумы, конечно, не изле-
чивает, однако превосходно подбодряет смятенный дух.
— А из чего эта вода? — спросил Дэн.
—
Очищенный белый бренди, камфора, кардамон, имбирь, перец двух
сортов и анисовое семя.
— Ого! — заметил Пак. — И ты называешь это водой?
—
Джек поперхнулся, но мужественно выпил до дна и пошел рядом со
мной вниз по склону. Я направлялся к Нижней мельнице в долине, дабы обду-
мать аспект Небес. Мой разум уже предвосхищал причину нашего бедствия,
пусть пока и не средство избавления от него, но я не собирался оповещать
об этом невежд, пока сам не полу чу подтверждения. Дабы практика была без-
упречной, суждение должно быть здравым, а для того чтобы суждение было
здравым, нужны тончайшие знания. Кха-кха!
Джека с его фонарем я оставил на Хитеремском лугу среди больных. Он
все еще пользовался молитвами так называемой Церкви, справедливо запре-
щенными Кромвелем1.
—
Тебе бы донести об этом твоему родственнику в Уигселле, — сказал
Пак, — и Джека оштрафовали бы, а ты бы полу чил половину денег. Как это,
Ник, ты не исполнил своего долга?
Мистер Калпепер засмеялся — в первый и последний раз в этот вечер, —
и дети даже вздрогнули: такое громкое это было ржание.
—
В те дни, — ответил он, — людского суда мы не страшились. А теперь
послушайте меня внимательно, добрые люди, ибо то, что последует, покажет-
1
Пришедшие к власти пуритане отвергали государственную англиканскую церковь.
330
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
ся вам поразительным, хотя для меня оно таковым не было. Когда я добрался
до пустой мельницы, старый Сатурн заходил в Доме Рыб, угрожая месту вос-
хождения Солнца. Госпожа наша Луна двигалась по нему, черпая его помощь
(помните, все это я говорю астрологически). Я обвел взглядом ширь Небес
и помолился Творцу, прося просветить меня. И в сей же момент Марс, свер-
кая, удалился за горизонт. В миг его ухода, каковой я точно заметил, яркая
звезда взметнулась над его головой, будто он взмахнул мечом, и рассыпалась
в огне. По всей долине закукарекали пет ухи, возвеща я полночь, а я сел у мель-
ничного колеса, жуя листик мяты (хотя это трава Венеры) и понося себя, как
последнего осла на свете! Теперь-то все стало яснее ясного!
— Что стало? — растерянно спросила Уна.
—
Истинна я причина чумы и средство от нее. Марс, бравый малый, сра-
жался за нас во всю мочь. Хотя был слабо виден (потому-то я просмотрел его
в моих выкладках), он долее всех остальных планет не покидал Небеса, ины-
ми словами, был видим в течение какой-то части каждой ночи почти весь год.
Посему его яростное и очищающее влияние в войне с Луной достигло и убило
этих трех крыс у меня под носом и под носом их природной владычицы Луны.
Знавал я слу чаи, когда Марс наклонялся через полнеба, дабы под прикрытием
щита нанести хитрый удар госпоже нашей Луне, но никогда прежде я не видел,
чтобы его сила проявлялась столь наглядно.
— Я ничего не поняла! Вы думаете, что Марс убил крыс, потому что нена-
видел Луну? — спросила Уна.
—
Ну, это-то просто, как пинки, которые мне надавали подручные Блэг-
га, — ответил мистер Калпепер. — Но я приведу доказательства. Почему чума
не началась в кузнице на Мандейской дороге? А потому, что, как я вам уже
показал, кузницы и плавильни по своей природе принадлежат Марсу, и ради
своей чести Марс не допустит в них лунных тварей. Но как вы думаете, снизо-
шел бы он стать крысоловом ради всего ленивого и неблагодарного человече-
ства? Надо же и совесть иметь. А посему смысл сверкнувшей над ним звезды,
когда он заходил, был, как вы понимаете, очень прост : «Уничтожайте и сжи-
гайте тварей Луны, ибо они — корень ваших бед. Теперь же, добрые люди, ког-
да я показал вам мою мощь, прощайте!»
— И Марс правда все это сказал? — прошептала Уна.
— Да. И даже дважды для тех, кто имеет уши, чтобы слышать. Короче го-
воря, он открыл мне, что чуму разносят твари Луны. Луна, наша зловеща я го-
спожа, была всему причиной. Мой жалкий ум показал мне, что я, Ник Калпе-
пер, мог у спасти людей, которые поручены моим заботам, и времени терять
нельзя. Я кинулся вверх по холму и прибежал к ним на Хитеремский луг, а они,
гляжу, все молятся.
«Эврика, добрые люди! — вскричал я и швырнул наземь дохлую кры-
су с мельницы. — Вот наш истинный враг, на которого наконец-то указали
звезды!»
331
НАГРАДЫ И ФЕИ
«Но ведь я молюсь!» — говорит Джек, а лицо у него бледнее начищенно-
го серебра.
«Всему под солнцем свое время, — говорю я. — Если хотите остановить
чуму, ловите крыс и убивайте их!»
«Он обезумел, обезумел!» — говорит Джек, ломая руки.
В канаве рядом с ним валялся дюжий детина, который заорал, что уж лу ч-
ше ему обезуметь и помереть, охотясь на крыс, чем ждать, пока его запропове-
дуют до смерти на холодной стерне. Все вокруг него захохотали, но Джек Мар-
гет, гляжу, падает на колени и в гордыне возносит молитву, чтобы ему дано
было умереть для спасения его паствы. Ну и этого оказалось достаточно, что-
бы все они вновь впали в черную меланхолию.
«Ты неверный пастырь, Джек, — говорю я. — Возьми-ка палку, да убей кры-
су, если уж тебе приспичило помереть до зари. Тем ты свою паству и спасешь».
«Да-да, — забормотал он. — Возьми палку, убей крысу, возьми палку,
убей крысу...»
Повторял он это, точно ребенок, раз десять, и все они впали в истериче-
скую страсть, о коей уже была речь, и все хохотали так, что хотя бы согрели
свою охладевшую кровь в тот самый час, в час пополуночи, или немного по-
зже — когда огни жизни горят слабее всего. Поистине для всего есть время,
и врач должен соотносить с ним свои действия, или — кха-кха! — лечение
его не пойдет больным впрок. Сказать покороче, я убедил их всех, больных
и здоровых, постараться вывести в деревне крыс. Но для всего есть и причи-
на, хотя мудрому врачу не к лицу болтать о них направо и налево. Imprimus, то
есть во-первых, сама охота эта, котора я длилась десять дней, заметно вывела
их из меланхолии. Поглядел бы я, как сам Иов многострадальный вопиял бы
и чесался, выгоняя крыс из риги. Secundo, то есть во-вторых, усердные движе-
ния, коих требовала эта травля, она же война, вызвали отворение пор и обиль-
ную испарину или, выража ясь на языке толпы, заставили их хорошенько про-
потеть, что, в свою очередь, освободило их от черной желчи, матери всех бо-
лезней. В -третьих, когда мы сжигали убитых крыс, я посыпал хворост серой,
и собравшиеся вокруг подверглись обильному окуриванию. А представь я это
просто как врачебное дело, у меня ничего не полу чилось бы: они бы решили,
что на них накладывается заклятье, и не дались бы. Более того: мы вычистили,
залили известью и выжгли сотню гнусных выгребных ям, мусорных ку ч, помо-
ек и скоплений хлама в домах и дворах по всей деревне, и по счастливой слу-
чайности (заметьте, Марс пребывал в противостоянии с Венерой!) лавка хле-
боторговца сгорела дотла. Марс Венеру не любит. Уилл Ноукс, шорник, охо-
тясь там на крыс, уронил фонарь на связку соломы...
— А ты, Ник, слу чайно, не попотчевал Уилла своей укрепляющей настой-
кой? — спросил Пак.
— Стаканчик, ну, может, два, и никак не больше. Однако, скажу кратко, что
я, когда мы перебили крыс, собрал пепел, шлак и золу в кузнице и жженой зем-
332
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
ли от обжига кирпичей (я рассудил, что печь для обжига тоже принадлежит
Марсу), смешал все это и с помощью лома забил смесь в крысиные норы, гне-
зда и в подполье во всех домах. Лунные твари ненавидят все, чем пользовал-
ся Марс для чистых своих целей. Например, крысы никогда не грызут железо.
—
А как вытерпел все это бедный заика Джек? — спросил Пак с усмеш-
кой.
— Он пропотел так, что меланхолия вышла через кожу, а он схватил про-
ст удный кашель, который я излечил электуариями1 в согласии с искусством
врачевания. Беседуй я с равными, то не преминул бы указать, что яд чумы
трансму тировался, то есть преображался и испарялся, иначе говоря, выходил
из тела через сильное обложение и хрипот у в горле и груди, а также тяжесть
головы. (Узнайте с помощью моих книг, какие планеты управляют оными ча-
стями человеческого тела, и мрак вашего невежества, добрые люди, развеет-
ся, кха-кха!) Но так или иначе, чума пошла на убыль (после мы потеряли всего
троих, причем двое уже были при смерти) с утра того самого дня, когда Марс
просветил меня на Нижней Мельнице, и исчезла.. — И он разразился тор-
жествующим, почти трубным кашлем. — Так было доказано... — просипел
он. — Так я доказал мое утверждение, что с помощью Божественной Астро-
логии и смиренных поисков истинных причин явлений сыны мудрости мог ут
успешно сразиться даже с чумой.
— Хм! — хмыкнул Пак. — А я вот убежден, что простая душа...
— Моя? — перебил мистер Калпепер. — Проста я?!
—
Очень проста я душа и стойкое мужество, подкрепленное здравой
и упрямой самоуверенностью, сильнее всех звезд на их пу тях. А потому от все-
го сердца признаю, что ты спас деревню от чумы, Ник.
—
Я упрямый? Я самоуверенный? Так я же у тверждал, что всеми своими
смиренными успехами с Божьего соизволения обязан Божественной Астро-
логии. Не мне за них хвала и слава! А ты прямо-таки повторяешь то, что ми-
лейший слезливый осел Джек Маргет наговорил в проповеди, которую про-
изнес перед тем, как я вернулся к своим трудам в «Красном Льве» в Спател-
филдсе.
— А? Значит, заика Джек проповедовал? Говорят, на кафедре его заикание
исчезало?
—
Вместе с его рассудком. Когда чуме был положен конец, он произнес
прямо-таки идолопоклонническую проповедь. Текстом взял «Он спас своей
мудростью этот город».
— Но с какой стати ты-то пошел в церковь слушать его? — перебил Пак. —
Твоим законно назначенным проповедником был ведь Уэйл Эттерсол, ску ч-
нейший глупец!
Мистер Калпепер смущенно поежился.
1
Электуарий — кашка; лекарство, в котором действующее на болезнь вещество вхо-
дит внутрь пасты с сиропом или медом.
333
НАГРАДЫ И ФЕИ
—
Люди невежественные, — пробормотал он, — старухи и... кха-кха...
дети, Элисон и прочие силком затащили меня в приют язычников. Я подумы-
вал, не донести ли, что Джек не оставил ложные обряды так называемой Цер-
кви, каковые, как я не замедлю показать вам, опираются просто на старинные
россказни...
— Ограничься своими травами и планетами, — со смехом перебил Пак. —
Да, Ник, ты должен был донести, чтобы Джека оштрафовали. И вновь я тебя
спрашиваю: почему ты пренебрег прямым своим долгом?
— Потому что... потому что я стоял на коленях, и молился, и плакал с ними
вместе у алтарной ограды. В медицине это называется истерической страстью.
Может быть, и так... может быть, и так...
— Может... не может... — сказал Пак, и они услышали, как он заворочал-
ся на сене. — Ну и сено же у вас, — добавил он. — Точно живую изгородь об-
кашивали. Неужто вы думаете, что для лошади нет корма лу чше листьев дуба,
ясеня и терна?
Дзинь, дзинь, дзинь, — протренькал велосипедный звонок за поворотом
дороги. Патрона жна я сестра возвращалась с мельницы.
— Там все хорошо? — крикнула Уна.
— Отлично, — ответила сестра. — Крестины в следующее воскресенье.
— Что? Что? — Уна с Дэном оперлись на приоткрытую дверь. Она не вы-
держала, и дети, облепленные сеном и листьями, вывалились наружу.
—
Бежим! Надо же узнать, какие им дадут имена! — скомандовала Уна,
и они помчались вверх по склону, окликая сестру сквозь живую изгородь, так
что она поехала помедленнее и ответила на их вопрос.
Когда они вернулись, оказалось, что старичок Мидденборо выбрался
из стойла, и десять веселых мину т они загоняли его назад при свете звезд.
ОДИН ИЗ ТЫСЯЧИ
Один из тысячи, рек Соломон,
Твой друг, и он ближе брата.
Чтобы сыскать такого, как он,
Полжизни — малая плата.
Девятьсот девяносто девять ждут,
Чтоб взвешен ты был и измерен.
Тысячный — пусть тебя все предаду т —
Тебе останется верен.
Опорой будет и в бурю, и в тишь,
В дни мира, в час битвы кровавой.
Девятьсот девяносто девять прельстишь
Улыбкой, подвигом, славой.
Друг друга найти — и вам все равно,
Хвалит вас мир иль бесчестит.
Тысячный вместе с тобою на дно
Пойдет или выплывет вместе.
Легко берешь из его кошелька,
Ссужаешь без слова его ты.
Услуга любая невелика:
Меж вами — какие счеты?
Девятьсот девяносто девять счет
Всему ведут неизменно.
Один из тысячи — это тот,
С кем ты говоришь откровенно.
Горе его на себя ты берешь,
Не уклоняясь лукаво.
САЙМОН-ПРОСТАК
335
НАГРАДЫ И ФЕИ
За право его против всех ты встаешь,
Затем что его это право.
Девятьсот девяносто девять стыда,
Насмешек не стерпят в страхе,
Но тысячный, он с тобою всегда:
У виселицы и на плахе.
По крутой дороге на волокуше, запряженной пятеркой лошадей, спу-
скался Лисавоз. Возле поленницы у задних ворот он остановился. На-
стояща я его фамилия была Брейбон, но когда дети в первый раз его увиде-
ли — давным-давно это было, — он им объяснил, что он и его лошадки лес
возят, и это вышло так похоже на «лисавоз», что они только так его и на-
зывали.
— Э -эй! — крикнула Уна с вершины поленницы, откуда они следили за до-
рогой. — Куда это вы? И почему нам ничего не говорили?
— Так за мной только сейчас послали, — ответил Лисавоз. — У них брев-
но увязло на Кроличьем холме, вот и... — Он щелкнул кну том над спинами ло-
шадей. — Вот, значит, они за мной и послали.
Дэн и Уна скатились с поленницы прямо под морду вороному Моряку. Ли-
савоз не позволял им садиться на толстый брус, из которого, собственно, со-
стоит волокуша, предназначенна я для перевозки бревен, но они прицепились
сзади, и зубы у них сразу застучали.
За ручьем Лесна я дорога т у т же углубляется в лес на склоне, так что видны
спины всех лошадей, уходящие вверх, точно ступеньки. Лисавоз шагал впере-
ди в стяну том на животе кожаным ремнем фартуке из мешковины, какие но-
сят лесорубы. А когда он оглянулся, в его бороде цвета мешковины растяну-
лись в улыбке красные г убы. Кепка у него тоже была из мешковины и поверну-
та козырьком назад, чтобы кора и веточки не сыпались ему за шиворот. Он вел
лошадей между лужами, и брызги обдавали лица детей; он вел лошадей между
молодыми березками, которые хлестали их по ногам, а когда они натыкались
на трухлявый, усеянный поганками пенек, невозможно было предугадать, то
ли он рассыплется ливнем гнилушек, то ли от толчка их зубы выбьют совсем
уж от ча янную дробь.
На вершине Кроличьего холма в сырой ложбине возле сорокафутового ду-
бового бревна стояли шестеро человек и лошадина я упряжка. Земля вокруг
была взрыхлена и исполосована лошадиными копытами, а перед комлем взды-
бился вал грязи.
— Чего это вы его закапывать вздумали? — сказал Лисавоз. Он взял топор
и прошел вдоль бревна, постукивая по нему.
—
Увязло, с места не строну ть, — ответил Кролик Льюнор, хозяин вто-
рой упряжки.
336
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Лисавоз выпряг пять своих мудрых лошадок. Они насторожили уши, огля-
делись и встряхнулись.
— По-моему, Моряк все сам знает! — шепнул Дэн Уне.
—
Конечно, знает! — сказал человек позади них. Как и все, он был одет
в мешковину и опирался на топор, но дети, которые знали всех лесорубов,
никогда его прежде не видели. Ростом и волосатостью он походил на Кро-
лика Льюнора почти как брат-близнец, но его карие глаза были ласковыми,
как у спаниеля, а черна я кругло подстриженна я борода, начинавшаяся почти
под глазами, почему-то напомнила Уне моржа из стихотворения «Плотник
и Морж» в «Алисе в Зазеркалье».
— Да как же ему не знать? — произнес он, смущенно перемина ясь с ноги
на ногу.
—
Ну конечно. «Лесина, коли ее Лисавоз не сумеет с места сдвинуть, не
иначе как корни пустила!» — Дэн всего несколько дней назад слышал эти
слова от старого Хобдена.
В эт у секунду появился Пак, ловко пробираясь между бочажками черной
воды.
—
Осторожней! — крикнула Уна, броса ясь к нему навстречу. — Он вас
увидит, Пак!
— Да нет, мастер Робин и я не первый день знакомы! — сказал незнакомец
с улыбкой, котора я заставила их т ут же забыть про моржей.
—
Это Саймон Чейнис, — начал Пак и покашлял. — Кораблестроитель
в порту Рая и тамошний городской советник, а также единственный...
—
Поглядите! Да поглядите же! — воскликнул Саймон Чейнис. — Он
дело знает.
Лисавоз припряг своих лошадей к верхнему концу ствола и заворачивал
их, щелкая кнутом, пока они не встали под прямым углом к нему и морда-
ми к спуску. Затем Лисавоз крякнул, лошади, начиная с Моряка, который был
ближе всех к стволу, натянули постромки, точно при перетягивании каната,
и почти опустились на колени. Ствол шевельнулся в вязкой грязи с таким зву-
ком, словно великан причмокнул.
—
Сдвинулось! Сдвинулось! — Саймон Чейнис хлопнул себя по коле-
ну. — Тяните, тяните, детки, не то вам с ним не совладать!.. Ох!
Заднее левое копыто Моряка скользнуло по кустику вереска. Лесоруб,
стоявший рядом, сдернул фартук из мешковины и подстелил под ногу Мо-
ряку. Они увидели, как конь нащупал новую опору и удержался. Однако
ствол замер, и упряжка, натужно кряхтя, налегала на постромки без всяко-
го толка.
—
Но-о! — крикнул Лисавоз и два жды ожег круп Моряка грозным кну-
том — казалось, прогремело два выстрела. Конь с каким-то взвизгом выложил
последнюю унцию сил, о которой даже не подозревал, верхний конец ство-
ла вырвался из грязи и шаркнул по сухому гравию. Комель повернулся, точно
337
НАГРАДЫ И ФЕИ
буйвол в луже. С быстротой опускающегося топора Льюнор припряг свою пя-
терку, и, скользя, взрывая землю, гремя сбруей и фырка я, они вытащили весь
ствол на вереск.
— Я в первый раз видел, чтоб ты по-настоящему хлестнул Моряка, — ска-
зал Льюнор.
— Так это первый и есть, — ответил Лисавоз, легонько проводя ладонью
по двум вздувшимся рубцам. — Я бы и родного брата огрел не хуже, не то
бы все насмарку пошло. А теперь спустим его с холма, оно правильно лежит,
да и отвезем на место по нижней дороге. Моих лошадок на это хватит, Кролик,
а ты волокушу прихвати. Ну-ка!
Он что-то сказал лошадям, и те опять натянули постромки. Огромный
ствол повернулся вокруг оси и медленно уполз вниз по склону, лесорубы и во-
локуша последовали за ним. Через полминуты вокруг воцарилось полное без-
людье, и только истоптанная грязь в ложбине, чу ть покачивающиеся молодые
березки да вода, стекающая в отпечатки копыт, еще напоминали о том, что т ут
произошло.
— Слышали его? — спросил Саймон Чейнис. — Он своего коня холит, но
огрел его чуть не до крови, чтобы все не пошло насмарку.
— Только не ради своей корысти, — быстро добавил Пак , — а чтобы сдви-
нуть бревно.
—
Сдается мне, ка ждому приходит нужда сдвинуть свое бревно — коли
ты на Фрэнки намекаешь. Уж он-то никогда не бил сверх меры или без причи-
ны, — сказал Саймон.
—
Я ни слова против Фрэнки не говорил! — возразил Пак, подмигива я
детям. — А сказал бы, так хватило бы у тебя духа заспорить, коли сам ты...
— Что значит «хватило бы», коли я первый понял, какой он — Фрэнки то
есть? — И дюжий силач запыхтел на маленького невозмутимого Пака.
—
Ну да, и первый, кто взялся отравить его — Фрэнки то есть — посре-
ди океана.
Возмущение на лице Саймона сменилось виноватой ухмылкой. Он умо-
ляюще взмахнул огромными ручищами, но Пак отскочил, смеясь без всякого
милосердия.
— Дайте же я вам растолкую, мастер Робин! — умоляюще сказал Саймон.
—
Я-то эт у историю слышал. А ты лу чше растолкуй детям. Смотри, Дэн!
Смотри, Уна! — Коричневый палец Пака, прямой как стрела, нацелился
на Саймона. — Перед вами единственный человек, который пытался отра-
вить сэра Фрэнсиса Дрейка!1
—
Ох, мастер Робин! Нечестно это. Пользуетесь тем, что живете т ут уж
не знаю сколько сотен лет. Само собой, что про любого можете такого наго-
ворить!
1
Фрэнсис Дрейк (1540–1596) — знаменитый английский мореплаватель, корсар,
первый англичанин, совершивший кругосветное плаванье.
338
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Его ласковые глаза поглядели на Уну с беспомощной обидой, и она ту т же
объявила:
—
Пак, не надо его дразнить! Вы же знаете, что он ничего подобного не
делал.
— Знаю, конечно. Но ты-то, девочка, почему так в этом уверена?
—
Потому что... ну, потому что по его лицу видно! — упрямо отрезала
Уна.
— Спасибо тебе! — сказал ей Саймон. — Я... я с детьми всегда ладить умел,
и если ты меня не перестанешь допекать, хуже слепня всякого... — Он было
в шутку замахнулся на Пака топором, но сразу же сму тился пуще прежнего.
—
А где вы познакомились с сэром Фрэнсисом Дрейком? — поспешил
спросить Дэн, который был убежден, что они с Уной давно уже не «дети».
— В порту Рая, а то где же? — ответил Саймон и повторил свои слова еще
раз, заметив, что Дэн смотрит на него с недоумением.
—
Но как же так? — сказал Дэн. — Дрейк «из Девоншира был». Так
в песне поется.
—
«И по волнам девонским плыл», — подхватила Уна. — Я тоже так ду-
мала, вы только не обижайтесь.
Но Саймон Чейнис, видимо, очень обиделся — он негодующе хмурился
и молчал, а Пак корчился от смеха.
—
Враки! — наконец не выдержал Саймон. — Я эти сказки тоже слы-
шал. Ну да западный народ всегда готов нагородить вранья с три короба. Коли
не ошибаюсь, родился Фрэнки где-то позападнее наших краев, да только его
отцу пришлось бежать оттуда, когда Фрэнки еще в пеленках был, — от соседей
бежал, они его убить грозились, понимаете? Бежал он в Чатем, то есть препо-
добный Дрейк, ну и Фрэнки вырос на старой посудине, котора я догнивала под
берегом реки Медуэй. Можно сказать, научился ходить на корабле, прежде чем
ступил ногой на сушу — под Чатемом в Кенте. А Кент разве не на дороге в Сус-
секс? Вот и выходит, что Фрэнки был из Суссекса, так? То-то и оно! Из Девон-
шира! Ха! Лодки с западного побережья всегда в чужих водах рыбу ловят!
— Вы меня извините, — сказал Дэн. — Я не хотел.
—
Извиняться тебе нечего. Ты же не виноват, что тебя с толку сбили.
А с Фрэнки я познакомился в порту Ра я, когда мой дядя, он там корабли стро-
ил, столкнул меня со своей пристани на корабль Фрэнки. Фрэнки завернул по
пути из Чатема — руль у него треснул, а рулевому — это, значит, был Мун —
румпелем руку перешибло. «Возьми-ка, — говорит мой дядя, — этого маль-
ца с собой, да и у топи. И тогда я тебе руль починю из одной благодарности».
— Но почему ваш дядя хотел вас у топить? — спросила Уна.
—
Это у него просто привычка была дразниться, вот как у мастера Роби-
на. Я себе вбил в голову одну глупость: будто корабли можно строить из желе-
за. Да-да — железные корабли! Я сделал лодочку из железного листа — самого
тонкого. И на воде она держалась, ну чудо как! Вот мой дядя, городской совет-
339
НАГРАДЫ И ФЕИ
ник Ра я и строитель кораблей, и отдал меня в подручные Фрэнки — он выво-
зом занимался, — чтоб я забыл про свои глупости.
— Каким вывозом? — перебил Дэн.
—
Ну, вывозил бедных фламандцев и голландцев из Нидерландов в Ан-
глию. Испанский король, видишь ли, жег их там на кострах, чтобы сделать
из них папистов, а потому Фрэнки вывозил их в наши края, и было это дело
очень опасное. Его шкипер, пока был жив, этим заниматься не желал, да толь-
ко он скончался, а корабль завещал Фрэнки. Вот т ут-то Фрэнки и занялся вы-
возом. Уж такое трудное это было дело, что и сказать невозможно. Ночь тем-
на я, хоть глаз выколи, а мы болтаемся посреди голландских мелей и слушаем,
а не услышим ли «фришш-фришш-фришш» весел испанской галеры. Фрэнки
у румпеля, а Мун на носу дозорным, а под плащом прячет фонарь, пока в тем-
ноте не зама ячит лодка, которую мы поджидаем. Тут же ложимся в дрейф, за-
бираем на борт кого ни есть — мужчину, женщину, младенца, а потом ухо-
дим в море, и ветер у нас свистит в снастях, что твой коршун, а они спускают-
ся в трюм и благодарят Бога за счастливое избавление от бед, пока их морская
болезнь не одолеет.
Так почти год прошел, и вывезли мы... ну, не меньше сотни таких бедолаг.
Фрэнки смелым стал до отчаянности. Да и хитрым тоже он до отчаянности
был. Как-то в снежную бурю нас у песков Тергоса чу ть не у топил военный ко-
рабль. Он шел с наветренной стороны прямо на нас и палил из всех носовых
пушек. Фрэнки повернул прямо на пески, а когда вылетел на первые буруны,
бросил якорь. У нас чу ть нос не выворотило, но зато мы повернули под ве-
тер, понимаете? И сползли с песка, ну, как пьяный сползает по лавке в каба-
ке. Когда мы смогли огляну ться, испанец лежал на боку в бурунах и снег вы-
беливал его толстое брюхо. Они думали, что смогу т пройти там, где прошел
Фрэнки!
— А что слу чилось с экипа жем? — спросила Уна.
— Мы там не задержались, — ответил Саймон. — В трюме у нас был мла-
денчик, и его мать хотела побыстрее добраться до сухого и теплого места. Мы
пришли в Дувр и ничего рассказывать не стали.
— А сэр Фрэнсис Дрейк был очень доволен?
—
Да что ты, девонька, у него тогда никаких привесков у имени не име-
лось. Был он просто храбрый, стриженный в кружок озорник, за словом в кар-
ман не лез, рыскал по Проливу, туда-сюда, а на подбородке у него еще толь-
ко пушок пробился. Надо всем смеялся с у тра до ночи и всю непроглядную
ночь напролет у голландских песков и мелей держал наши жизни в ладонях.
Ну а мы ради него в любую мину ту за борт бы прыгнули — все мы, до единого.
—
Так почему же вы пытались его отравить? — ехидно спросила Уна,
и Саймон повесил голову, как застенчивый малыш.
— Это было, когда он велел мне сготовить пудинг, потому как нашего кока
ранило. Я старался ну прямо изо всех сил, да только ничего путного не полу ча-
340
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
лось. Он вроде плавал в мешочке, а потом пошел комьями. Мун пожевал свой
кусок, почавкал, и Фрэнки пожевал и почавкал, а потом, ни слова не говоря,
ухватил меня за ухо, повел на нос и с Муном давай швырять в меня кусок за ку-
ском, да метко так! — Саймон потер щеку, густо заросшую бородой.
«В следующий раз задумаешь меня угостить, — говорит Фрэнки, — пря-
мо волоки пушечное ядро, я хоть буду знать, что жую!» Но чтоб я его отра-
вил... — Саймон умолк, потому что дети заливались веселым смехом.
— Ну конечно же нет, Саймон, — еле выговорила Уна. — Вы нам ужасно
нравитесь.
—
С детьми я всегда ладил! — Его улыбка разбежалась морщинками над
бородой. — Саймон-Простак , так звали они меня из-за ворот нашей верфи.
— А сэр Фрэнсис над вами смеялся? — спросил Дэн.
— Ну нет! Он был благородного рождения. Смеяться он смеялся — ну так
он всегда смеялся, только безобидно. А я его любил. Любил, когда Англия про
него еще слыхом не слыхала, до того, как королева Бесс разбила ему сердце.
— Когда вы с ним познакомились, он ведь еще ничего не сделал, верно? —
не отступала Уна. — Ну там Армада1 и все остальное?
Саймон показал на вмятины и борозды, оставленные стволом дуба.
—
Ты меня убеди, что этот добрый корабельный дуб ни ветра не зна-
вал, ни непогоды не выдерживал, пока подрастал! Вот тогда я соглашусь, что
безбородый Фрэнки тоже ничего не сделал. Ничего? Он столько раз встре-
чал опасности, терпел невзгоды и своего добивался среди голландских мелей
за один месяц, сколько потом в дальних морях ему и за полгода не выпадало.
А что у него тогда было-то? Кабота жное суденышко: ящик из хлипких досто-
чек, да сколько-то там ярдов пеньковых канатов, — но оно не разваливалось,
они не лопались, а держались, им одним держались. Он воспламенял в нас дух,
как хорошая тяга раздувает огонь в очаге. Было в нем это и вырывалось нару-
жу всегда и по-всякому.
—
Интересно, а он когда-нибудь догадывался, кем станет ? Представлял
себе, как это будет? — спросил Дэн и покраснел.
— Думается, было и это. Так у нас у всех заведено, даже у взрослых. Но он
был — Фрэнки, а потому позаботился заранее узнать, какая ему судьба выпа-
дет. Им-то можно про это рассказать? — Саймон посмотрел на Пака, и тот
кивнул. — Мат ушка моя была просто хорошая женщина, а вот у моей тетки,
ее сестры, был дар, который по наследству достается.
— Погоди! Погоди! — перебил Пак , потому что дети смотрели на Саймо-
на в полном недоумении. — Вы помните, что обещал Робин вдове Уитгифт?
Пока в мире будет сохраняться ее кровь?
—
Да. Что в ее роду всегда будет такой, который будет видеть сквозь жер-
нов глубже, чем все другие, — немедленно ответил Дэн.
1
Великой армадой называли испанский военный флот из 130 кораблей. Фрэнсис
Дрейк разбил этот флот в Гравелинском сражении в 1588 году.
341
НАГРАДЫ И ФЕИ
—
Так вот, мат ушка тетки Саймона вышла замуж за слепого сына вдовы
в Марше, ну и тетка Саймона была избрана видеть глубже сквозь жернова. Те-
перь поняли?
—
Я же об этом и толковал, — вздохнул Саймон. — Больно уж ты шу-
стрый! Моя тетка знала, что ждет людей. Дядя, как почетный гра жданин Ра я,
все такое полагал мерзостью, да и тетка редко своим даром пользовалась, по-
тому как у нее потом неделю голова болела. Но чу ть Фрэнки прознал про ее
дар, он сразу загорелся: пусть да пусть она ему погадает. Ну, посмотрит ему
на руку и предска жет его судьбу, понимаете? Один раз, когда мы пришли в Рай,
она принесла мне на борт вторую рубаху и яблок, так он просто до смерти ее
уму чил, чтоб она согласилась.
«А женат ты будешь два раза и умрешь бездетным», — говорит она и от-
талкивает его ладонь.
«Это для женщин, — говорит он. — А ты скажи, что меня ждет? Меня?» —
И опять сует ей ладонь под нос.
«Золото, — отвечает. — Столько золота, что тебе и не снилось, — отвеча-
ет она. — А теперь отстань от меня, милый!»
«Да пусть оно ко дну пойдет, это золото! — говорит он. — Что я сделаю,
матушка?» — И начал так ее улещивать, что у всякой женщины сердце раста-
яло бы. Я видел, как они ему улыбались, да же когда морска я болезнь их скру-
чивала.
«Ну, раз уж ты так этого хочешь, будь по-твоему, — сказала она нако-
нец. — Сделаешь ты много чего, и что будешь пить и есть с мертвецом за кра-
ем света, это самое наименьшее. Ибо ты откроешь путь с Востока на Запад
и обратно, и ты похоронишь свое сердце вместе с лу чшим своим другом у при-
дорожного камня, а путь, который ты откроешь, никто не закроет, пока ты бу-
дешь лежать в своей могиле спокойно»1
.
«А если нет ?» — говорит он.
«Ну тогда, — отвечает она, — железные корабли Сима поплывут по суше.
А теперь довольно этих глупостей. Где твоя рубашка, Сим?»
Больше ему ничего не удалось у нее выведать, и, когда мы поднялись из ка-
юты на палубу, он стоял как оглушенный возле румпеля и подбрасывал яблоко.
«Горе мое! — охает тетка. — Ты видишь? Весь великий мир лежит у него
на ладони, маленький и круглый, точно яблочко».
«Так ты же его сама ему дала», — говорю я.
«Верно, верно, — отвечает. — Просто яблоко и ничего больше».
Тут она сошла на берег, прижима я руки к вискам. Когда она использовала
свой дар, ей это всегда дорого обходилось.
1
Пророчество это как раз сбывается, поскольку Панамский канал достроен, и один
его конец открывается в ту самую бухту, где был погребен сэр Фрэнсис Дрейк . Так что
суда теперь проходят по каналу, а путем вокруг мыса Горн, который первым прошел
сэр Фрэнсис, почти никто не пользуется. (Примечание автора.)
342
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Мы с ним обсуждали ее слова и так и эдак. Они ему просто врезались в па-
мять. В следующий же раз, когда мы отправились через Пролив, у песков Кале
повстречался нам корабль мистера Стеннинга, и мистер Стеннинг нас пре-
достерег: дескать, испанцы все голландские порты для нас, англичан, закры-
ли, и ихние галеоны да галеасы1 прихлопывают наши суденышки, точно блох
на спине хряка. Мистер Стеннинг, он из Шорема, ну и Фрэнки не так чтобы
поверил ему, зна я, как он завидует нашей удаче. У Дюнкерка за нами было по-
гнался огромный пузатый испанец с крестом на парусах. Но мы стали от него
уходить. Пусть себе рыщет по пустынным волнам.
«Похоже, пу ть этот скоро будет для нас закрыт, — говорит Фрэнки, во-
роча я румпелем. — И придется мне открыть тот, о котором пророчествова-
ла твоя тетка».
«А испанец-то нас нагоняет!» — говорю я.
«Да ладно! — говорит Фрэнки. — Ближе к берегу его отлив назад пота-
щит. Твоя тетка сказала, что я буду вечно спокойно лежать в могиле?»
«Пока мои железные корабли не поплывут посуху», — отвечаю.
«Это глупость, — говорит он. — Кому есть дело, сегодня ли Фрэнки
Дрейк бухнется в воду или через двадцать лет?»
Испанец ставил все больше парусов. Я ему сказал про это.
«Его отлив потащил, — только и ответил Фрэнки. — Будь он сейчас у пе-
сков Тергоса, при таком ветре мы бы от него одни косточки оставили. Я бы
сердце свое отдал, лишь бы все их большие корабли как-нибудь ночью попа-
ли в северный ураган, а я был бы с подветренной стороны! У меня тогда руки
были бы полны золота. А твоя тетка сказала, что видела, как мир лежит у меня
на ладони, Сим?»
«Да, но только это было яблоко», — говорю я, а он хохочет надо мной,
как обычно. Потом помолчал и вдруг сказал:
«А тебе никогда не хотелось спрыгну ть за борт, и пропади все пропадом?»
«Нет, — говорю. — Мне и от той воды, что через борт плещет, мокро.
А испанец против ветра поворачивает».
«Я ж тебе говорил, — отвечает и даже через плечо не посмотрел. — Те-
перь он пошлет нам папское благословение. Слезай с борта! Никто ж не знает,
куда угодит шальное ядро!»
Ну, я спрыгнул с борта и прислонился к нему, а испанец как раз развернул-
ся и открыл все пушечные порты, а вну три за ними красным-красно.
«Но что может случиться с моим пу тем, если мне не дадут спокойно ле-
жать в могиле? — спрашивает он. — Твоя тетка, верно, хотела сказать, что
мне суждено найти два пути, и оба надо будет держать открытыми? Не нра-
вятся мне эти слова о другом пути. Ты веришь в свои железные корабли,
Сим?»
1
Галеон — крупное многопалубное парусное судно с сильным артиллерийским воо-
ружением. Галеас — парусно-гребное судно, разновидность крупной галеры.
343
НАГРАДЫ И ФЕИ
Он знал, что я в них верю, а потому я только кивнул, и он кивнул в ответ.
«Всякий, кроме меня, назвал бы тебя дураком, Сим, — говорит он. — Ло-
жись! Сейчас полу чим папское благословение!»
Испанец ударил в нас на повороте из всех бортовых пушек. Ядра все по-
падали в море, кроме одного, а оно шмякнулось о планшир у меня за спиной,
и стало мне очень холодно.
«Тебя сильно задело? — спрашивает он. — Ну-ка подойди ко мне!»
«Господи помилуй, мастер Дрейк, — говорю я. — У меня ноги отнялись!»
И я замолчал на много месяцев.
— Почему? Что слу чилось? — хором воскликнули Дэн и Уна.
—
Меня ударило доской вот сюда. — Саймон неуклюже засунул руку за
спину. — Я ни рукой, ни ногой пошевелить не мог. Фрэнки взвалил меня себе
на спину и отнес в дом тетки, и я лежал пластом, и меня язык не слушался,
а она растирала меня днем и ночью, месяц за месяцем. Она верила в расти-
рание ладонями. Может, и в это она вкладывала свой дар. Под конец что-то
у меня в хребте словно поддалось, и я опять стал, каким был, да только слабым,
хуже котенка.
«Где Фрэнки?» — спрашиваю, а сам думаю, долго же я провалялся!
«Плавает среди испанцев чуть не год», — отвечает моя тетка.
«А когда я смог у отправиться к нему?» — спрашиваю.
«Теперь ты должен думать о своем городе и своем ремесле, — говорит
она. — Твой дядя в Михайлов день отдал Богу душу, а верфь завещал тебе
и мне. Так что про железные корабли позабудь».
«Как? — говорю. — Ведь ты же только одна в них и верила!»
«Может, и сейчас верю, — говорит она. — Но я сначала женщина, а уж
потом Уитгифт. Англии от нас нужны деревянные корабли. Ну и строй их!»
— Вот почему я с того дня ни разу не брал железа в руки — то есть чтобы
делать игрушечные корабли. Даже не вычертил ни единого в свободный вече-
рок, чтобы себя потешить. — Саймон улыбнулся.
— Кровь Уитгифов надо всем верх возьмет, если течет в женских жилах, —
заметил Пак.
— А вы свиделись с сэром Фрэнсисом Дрейком? — спросил Дэн.
— Да нет — то да се, а сверх того сделали меня городским советником, так
что я его двадцать лет не видел. Ну, слышал, конечно, о его славных деяни-
ях по всему миру. Все те же хитрые шт уки, которые он у голландских песков
проделывал, но только теперь-то, конечно, люди о них куда больше говорили.
Когда королева Бесс возвела его в рыцари, он прислал моей тетке высушен-
ный апельсин, начиненный всякими душистыми специями, чтоб его нюхать
от болезней. Как она над ним плакала! Винила себя — дескать, ее предска-
зания толкнули его на этот необыкновенный пу ть. Но я-то думаю, он бы все
равно его выбрал. А странно, до чего она верно все предсказала. И мир у него
на ладони, как яблоко, и своего лу чшего друга он схоронил, мастера Доу ти...
344
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
— Без мастера Доу ти мы обойдемся, — перебил Пак. — Расскажи, как ты
свиделся с сэром Фрэнсисом.
— Хм! Было это в тот год, когда я стал городским советником в Рае, а ко-
роль Филипп отправил свои корабли завоевывать Англию, не испросив на то
позволения у Фрэнки.
— Армада! — радостно сказал Дэн. — Я так и надеялся, что до нее дойдет.
—
Я-то знал, что Фрэнки ни за что не позволит им нюхну ть лондонско-
го дыма, но немало добрых людей в Рае сомневалось, когда и как это кончит-
ся. На них грохот пушек просто ужас нагонял. Ветер ведь дул прямо на нас че-
рез остров Уайт. Сначала глухой рокот был, а потом все громче и громче, так
что на исходе недели женщины на улицах криком кричали. И ту т они прошли
мимо Фэрлайта в огромной куче дыма, багровой от пушечной пальбы, а наши
корабли то появлялись из нее, то снова в нее ныряли.
Потом ту ча отползла к французскому берегу, и я понял, что Фрэнки зама-
нивает испанцев на голландские пески, где он как дома был. И говорю тетке:
«Дым что-то редеет. Об заклад побьюсь, Фрэнки выгребает из трюма послед-
ние ядра. Мне пора!»
«Только не в этой куртке! — говорит она. — Надевай камзол, который я
купила для церемонии, когда ты советником стал, а уж этот-то день куда ва ж-
нее!»
Ну, натянул я его на себя, и голландские штаны бочонками, и цепь надел.
«Я с тобой!» — кричит она из своей светелки, и является отт уда расфуфы-
ренная, что твой павлин — и юбка на каркасе, и воротник плоеный, и круже-
ва. Она была видная женщина.
— Но как вы поехали? Вы же не объяснили! — сказала Уна.
—
На моем собственном корабле, хотя наполовину он принадлежал тет-
ке. На «Энтони». И отправились мы не с пустыми руками. Я его уже три дня
грузил всем лу чшим, что у нас на верфи имелось. Ядра всех трех размеров, же-
лезные прутья и полосы для его плотников, штабелек трехдюймовых дубовых
досок и кожаные ремни для его пушек, и тюки доброй пакли, и свертки па-
русины, и все канаты, какие только имелись у нас. А что еще мне оставалось?
Я-то знал, в чем у него особая нужда будет после недельки такой работы. Я же
кораблестроитель, девонька.
У мыса Дандженесс ветер ударил нам почти в лоб, и мы еле ползли, пока он
не затих и не переменился. Испанцы сгрудились возле Кале, а наши корабли
разбрелись и чинились, словно собаки, зализывающие укусы. Иногда какой-
нибудь испанец палил из нижнего порта, и ядро прыгало на пологой зыби,
но на время обе стороны бой прекратили.
У первого корабля, мимо которого мы прошли, был разворочен борт, они
там его вовсю чинили и нас не окликнули. Следующим был черный пинас —
помпы на нем хлюпали вовсю, и нас опять не окликнули. А вот с третьего —
там дыры от ядер заделывали — нам много чего наговорили. Я спросил, где
Фрэнки взвалил меня себе на спину и отнес в дом тетки.
346
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
мне поискать мастера Дрейка, а с кормы мужчина в начищенных латах погля-
дел вниз на нас и увидел, что мы везем.
«Причаливай к борту! — командует. — Мы берем все!»
«Это для мастера Дрейка», — отвечаю, а сам отворачиваю подальше, опа-
са ясь, как бы он меня от ветра не отгородил.
«Эй! Сюда! Мы — лорд Верховный адмирал Англии! Давай к борту, не то
мы тебя повесим!» — кричит он.
Только меня не интересовало, кто он такой, раз не Фрэнки, и, пока он
грозился, я ускользнул за корабль, выкрашенный зеленой краской. У него
все планширы в щепу разбило. «Эй! — кричат с зеленого корабля. — При-
чаль к борту, честный человек, и я куплю твой груз. Я — Феннер, дрался
с семью португальцами, и у меня ни ядер, ни пуль не осталось. Фрэнки меня
знает!»
«Да я-то не знаю», — говорю и никуда не сворачиваю.
Но он был парень не промах. Как увидел, что я к нему не подойду, оклик-
нул бриджпортский хой1 чу ть дальше и как заорет : «Джордж! Джордж! Под-
стрели-ка этого г уся! Он от жира лопается!» И глядь, этот бриджпортец по-
ворачивает нам поперек носа, собира ясь остановить нас выстрелом-другим.
Моя тетка поглядела сверху на его суденышко и крикнула: «Джордж, ты
бы прежде с врагами покончил, а уж потом по друзьям палил!»
Ну, тот, который на нас пушчонку наводил, сдергивает шляпу, величает
ее королевой Бесс и спрашивает, не винцо ли она привезла промочить сухие
глотки бедных моряков. Ну, она ему ответила так, что любо-дорого. Редкост-
на я была женщина.
И тут подходит он — длинный вымпел за бортом стелется, обшивка вся
сорвана, где испанцы абордажными крючьями орудовали, а борта в са же от их
выстрелов, точно свечная копоть на бутылке. Мы зацепились баграми за ниж-
ний порт.
«Эй, мастер Дрейк! Мастер Дрейк!» — кричу я.
Он влез на кат-балку2 большого якоря — рубашка на груди расстегнута,
лицо сияет, точно солнце.
«Эгей, Сим! — говорит. Так просто — после двадцати лет! — Сим, — го-
ворит он, — с чем пожаловал?»
«С пудингом, — говорю, а сам не знаю, то ли плакать, то ли смеяться. —
Ты же велел в следующий раз вместо него ядрами обойтись, так вот они!»
Тут он их увидел. Смахнул полтора ярда испанской сажи, спрыгнул к нам
и расцеловал меня перед всеми молодыми капитанами. Его матросы уже по-
лезли из нижних портов, готовясь разгружать нас. Чуть он увидел, как я пред-
усмотрел все, что могло ему понадобиться, он меня снова расцеловал.
1
Хой — небольшое судно, перевозящее грузы и людей с берега на большие корабли
и обратно.
2
Кат-балка — устройство для поднятия якоря.
347
НАГРАДЫ И ФЕИ
«Вот друг больше брата! — говорит он. — Почтенна я, — говорит он моей
тетке, — все, что ты мне предсказала, сбылось. Я открыл путь с Востока на За-
пад, и я похоронил возле него мое сердце».
«Знаю, — говорит она. — Потому я и здесь».
«Но вот этого ты не предсказывала!» — говорит он и обводит рукой оба
боевых флота.
«Это, по-моему, не такая уж ва жность, — отвечает она, — в сравнении
с тем, что слу чается с человеком. Или не так?»
«Верно, что за делами человек забывает то, что следует помнить. Сим! —
говорит он мне. — Мы должны до у тра заманить всех испанцев до единого
за Дюнкерк на голландские пески. После этого затишья ветер поднимется
с севера, как и в те дни, и тогда они у нас в руках».
«Аминь, — отвечаю. — Я привез тебе всякую всячину, какую сумел со-
брать. А повреждения у тебя большие?»
«Ребята все приведут в порядок, когда у нас будет время», — отвечает он
и поворачивается поговорить с моей теткой, а его люди уже перетаскивают
к себе наш груз. По-моему, я среди них видел и старика Муна, но мы только
кивнули друг другу, у нас дела хватало! И все же, когда мы разгрузили «Энто-
ни», испанцы уже встали со свечами на вечернюю молитву под колокольный
звон. Двадцать две тонны всякой всячины я ему привез.
«А теперь, Сим, — говорит тетка, — хватит отнимать время у мастера
Дрейка. Он посылает нас домой на бриджпортском хое. Я хочу снова потол-
ковать с этими желторотыми сорвиголовами».
«Но ведь “Энтони” разгружен и готов к возвращению», — говорю я.
«Так я его опять загружу, — отвечает Фрэнки. — Чертовыми зельями —
смолой и серой. Мы должны загнать их за Дюнкерк, и если пушки не помог ут,
пустим на них брандеры, полыхающие огнем».
«Я подарила ему мою часть “Энтони”, — говорит тетка. — А как ты дума-
ешь распорядиться своей?»
«Она сама предложила», — говорит Фрэнки и хохочет.
«Услышь я ее, пришлось бы ей прикусить язык, — говорю я. — Пото-
му как я бы свою часть подарил первым!» — Тут я объяснил ему, как луч-
ше поставить на «Энтони» паруса, чтобы он надежнее шел по ветру, а по-
том, видя, сколько у него дела, мы перешли на бриджпортский хой и поплы-
ли домой.
Но Фрэнки был благородного рождения, а такие люди никогда не забыва-
ют, что положено другим.
Пока хой проходил у него под кормой, он стоял у борта, сняв шляпу, точно
моя тетка была его королевой, а музыканты играли на серебряных трубах —
долго играли. Господи помилуй, девонька, вот уж не хотел тебя огорчать...
Из поросли молоденьких березок вывалился Кролик Льюнор в фартуке
из мешковины и у тер лоб.
348
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
—
Ну, с этим бревнышком мы сладили! Правда, хлопот нам с ним доста-
лось. Идите-ка прокатитесь на нем домой, мастер Дэн и мисс Уна!
Они спустились с холма т уда, где гордые лесорубы стояли возле дубового
ствола, надежно закрепленного цепями на волокуше.
—
Лисавоз, а что вы с ним сделаете? — спросил Дэн, когда они уселись
верхом на тонком конце.
— Вроде бы в Рае он пойдет на киль для рыбачьей лодки. Держитесь крепче!
Лисавоз щелкнул кнутом, и огромный ствол приподнялся, опустился, на-
клонился, приподнялся — ну точь-в -точь величавый корабль на океанских
волнах.
БАЛЛАДА
О ЗАЧАРОВАННОМ ОВРАГЕ
Два молодца в полночный час,
Когда кончают пить,
В лес лорда Пелема пошли
Оленя подстрелить.
Бродил в их жилах буйный хмель,
Пьянил ночной их мрак,
Лесник проснулся, слышит смех,
Лесник спустил собак.
Убит олень, убита лань,
Опущен арбалет,
Но с ветром долетает лай
Собаки, взявшей след.
И с арбалетами бежать
Они пустились вмиг.
Вдруг с фонарем зеленым пу ть
Им преградил старик.
Какая блажь, о Плоть и Кровь,
Ведет к оврагу вас?
Зачем будить Народ Холмов
Явились в поздний час?
«Без приглашенья к лорду в лес
Пришли мы дичь стрелять.
ДРЕВО
ПРАВОСУДИЯ
350
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Чу! Слышишь лай?
Зачем бежим Ты можешь сам понять.
О, дай дорогу нам, у нас
Минуты лишней нет.
Ты слышишь сам, что волкодав
Бежит за нами вслед!»
«Ножи и арбалеты вы
Оставьте-ка в лесу!
Пусть свора вся бежит сюда,
Вас прямо здесь спас у!»
Положен нож и арбалет.
Вдруг сразу лай затих.
Земля разверзлась прямо здесь
И поглотила их.
«Что громом оглушает нас?
Спасаться нам куда?»
«О, то всего лишь ход вещей,
Событий череда».
«Что за огни пылают там
И нам глаза слепят?»
«О, то вещей круговорот
Вам затемняет взгляд».
«А почему жестка постель
И смертно холодна?»
«О, из алмазов дорогих
И золота она.
Вот вы подумайте о чем,
В кромешной лежа тьме:
Хоть вас не принял эльфов край,
Но вы и не в тюрьме!»
И думали они всю ночь,
А на заре глядят :
Уходит склон оврага ввысь,
Они на дне лежат.
351
НАГРАДЫ И ФЕИ
А рядом мертвый волкодав —
И он слетел в овраг.
Ножи и арбалеты взяв,
Зарыли пса. Вот так!
А кто был этот старичок?
Ответа я не дам.
Где правда здесь, а где здесь ложь,
Решать оставлю вам.
Был теплый сумрачный зимний день, и юго-западный ветер распевал свою
песню в Даллингтонском лесу и в рощах у подножия Бикон-Хилла. После
обеда дети отправились на поиски старого Хобдена, который подыскал себе
на три месяца работенку в Ру по ту сторону леса. Он давно уже обещал най-
ти для них гнездышко сони. В буковой роще на ветках еще сохранились крас-
ные листья, разлапистые листья каштанов устилали землю оранжевым ковром,
и багряног убые проросшие желуди усыпали лесные дороги. По своим тайным
тропкам они пробрались на опушку и услышали конский топот, как раз когда
поравнялись со старым буком, на котором Ридли, лесник, вешал вредных тва-
рей, чтобы другим неповадно было. На ветках покачивались жалкие пушистые
тельца — некоторые почти как живые, но остальные успели совсем высохнуть.
— Еще три совы, — считал Дэн, загибая пальцы. — Две ласки, четыре сой-
ки и пустельга. Целых десять с прошлой недели! Ридли просто зверюга!
—
В мое время такие деревья приносили плоды куда тяжелее! — заметил
у них за спиной сэр Ричард Далингридж, останавливая Стрижа, своего серого
боевого коня. — И в какую же игру вы играете? — спросил он.
— Ни в какую, сэр. Мы ищем старого Хобдена, — ответил Дэн. — Он обе-
щал нам сонульку.
— Сонульку? Ты хочешь сказать, соню?
— Да, сэр.
— Так-так. В низине я проехал мимо дровосека. Вон там! — Он повернул
коня и указал в просвете между стволами на пеньки буков, каштанов, лещины
и березок, которые старый Хобден намеревался до весны превратить в дро-
ва, в жерди для хмельников, в рейки для гороха и в растопку. Старик трудил-
ся, точно бобр. Из-за терна донесся смех, и к ним вышел Пак, прижимая па-
лец к губам.
— Гляньте-ка, — шепнул он. — Вон за бересклетом! Ридли вот уже полча-
са сидит там в засаде!
Дети посмотрели туда, куда указывал его палец, и увидели в старой су-
хой канаве лесника Ридли, который следил за Хобденом, точно кошка за мы-
шонком.
352
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
—
Пф! — фыркнула Уна. — Хобден свои силки обходит еще до завтрака.
И прячет кроликов в вязанки хвороста, которые ему разрешено уносить до-
мой. Завтра он нам все про них расска жет!
—
Такие были и в мои дни! — сказал сэр Ричард, тихонько тронув коня.
Дети зашагали справа и слева от него, а Пак — возле конской морды.
—
И что вы с ними делали? — спросил Дэн, когда они проходили мимо
страшного дерева Ридли.
— А вот что! — Сэр Ричард кивнул на покачивающихся сов.
—
Ну нет! — вмешался Пак. — Ты все-таки был не настолько норман-
дцем, чтобы повесить бедняка за убитого оленя.
— Я... Меня слишком уж донимали причитания их вдов! Но почему я еду
верхом, когда вы идете? — Он легко спрыгнул на землю, похлопал Стрижа
по груди, и умный конь просто попятился, вместо того чтобы попробовать
повернуться на узкой тропе, а его хозяин возглавил маленькую процессию.
Он шел так, словно все леса принадлежали ему.
— Я частенько напоминал моим друзьям, — продолжал он, — что король
Вильгельм Рыжий был не единственным нормандцем, которого нашли мер-
твым в лесу, где он охотился.
— Это ведь сын Вильгельма Завоевателя? — спросил Дэн.
—
Да, — ответил Пак, поддавая ногой компанию красных поганок на
упавшем стволе.
—
Вот, ска жем, был один рыцарь, недавно из Нормандии, — продолжал
сэр Ричард, — которому наш король Генрих пожаловал мэнор в Кенте. Ему
вздумалось повесить сына своего же лесничего накануне охоты, которую он
устраивал для развлечения короля.
— Когда же это было? — спросил Пак, задумчиво почесыва я ухо.
— Летом того года, когда король Генрих разбил своего брата Роберта Нор-
мандского при Теншебре. Наши корабли как раз грузились в Певенси всяки-
ми военными припасами.
— Но что слу чилось с этим рыцарем? — напомнил Дэн.
—
Его нашли пришпиленным к стволу ясеня тремя стрелами, пробивши-
ми его кожаный колет. Я на его месте надел бы в тот день кольчугу.
— И вы видели его всего в крови? — не отступал Дэн.
—
Нет. Я был с де Аквилой в Певенси. Пересчитывал подковы, связки
стрел и бочонки с элем в трюмах наших кораблей. Войско ждало только, чтобы
наш король повел его против Роберта в Нормандию, но он прислал де Аквиле
известие, что перед отплытием во Францию желает поохотиться с ним здесь.
—
Но почему королю так захотелось охотиться? — спросила Уна с инте-
ресом.
— Отплыви он во Францию сразу после убийства кентского рыцаря, люди
бы сказали, что он испугался, как бы и его не постигла та же судьба. Его долгом
было выказать доверие и благоволение своим английским подданным, как дол-
353
НАГРАДЫ И ФЕИ
гом де Аквилы было проследить, чтобы с ним в это время не случилось ничего
худого. И нелегко же нам пришлось! Де Аквила, Хью и я покинули порт и ос-
мотрели весь Орлиный феод — все земли де Аквилы, чтобы устроить поте-
ху, достойную короля и, главное, совершенно для него безопасную. Взгляните!
Тропа повернула и вывела их на вершину холма. Сэр Ричард указал на пе-
реливающуюся золотом и багрецом, точно грудь фазана, опушку Даллингтон-
ского леса, видневшуюся на противоположном склоне долины.
— Вы знаете этот лес? — спросил он.
— Видели бы вы, какие там весной колокольчики! — воскликнула Уна.
—
Я видел, — ответил Ричард, указыва я рукой туда, куда был устремлен
его взгляд. — Нам с Хью предстояло, во-первых, осторожно согнать в Дал-
линг тон оленей из других лесов и удерживать их там до прибытия короля. За-
тем отобрать триста загонщиков, которые направят оленей к королевскому
помост у на расстояние полета стрелы. Тут-то и возникала главна я трудность!
В суматохе загонщик, крестьянин-сакс, и нормандский король могли оказать-
ся в слишком близком соседстве. Завоеванные не начинают т ут же питать лю-
бовь к завоевателям. А потому нам требовались надежные люди, за которых
их деревня или родичи отвечали бы жизнью, скотом и землей, упади хоть во-
лос с головы нашего короля. Вы понимаете?
—
Если бы кто-то из загонщиков послал стрелу в короля, — объяснил
Пак, — сэр Ричард наказал бы его деревню, а потому односельчане старались
выбрать человека понадежнее.
— Да! Так оно и было. Но чтобы наша задача не оказалась чересчур уж лег-
кой, король за убийство кентского рыцаря ответил столь страшной карой (по-
весил двадцать шесть человек, как я слышал), что наши люди с ума сходили
от страха еще до того, как мы начали отбор. А легче выкопать барсука из норы,
чем добиться толка от сакса, который вдруг стал глухонемым от страха и зло-
бы. И конечно же снова воскрес слух, будто Гарольд, последний король саксов,
жив и принесет им избавление от нормандцев. Со времени битвы при Сенла-
ке такие слухи ходили каждую осень.
— Но ведь король Гарольд был уже убит при Гастингсе! — возразила Уна. —
Да, так говорили, и мы, нормандцы, в этом не сомневались, однако наши саксы
не переставали верить, что он еще вернется. Ну и нашу задачу это не облегчало.
Сэр Ричард широким шагом спустился по склону туда, где деревья начина-
ли редеть. Дети, точно завороженные, следили, как ловко он умудряется не за-
путаться длинными шпорами в побуревшем вереске.
— Но мы с ней справились! — сказал он. — В конце-то концов женщина мо-
жет гнать зверя не хуже мужчины, а одни слова про оленей поставили на ноги ка-
лек и омолодили старух. Де Аквила расхохотался, когда Хью показал ему списки
загонщиков. Половину составляли женщины, а остальные в большинстве были
духовными лицами — и саксы, и нормандцы. Но нам с Хью было не до смеха
целых восемь дней, пока наконец де Аквила, лорд Певенси, не встретил наше-
354
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
го короля и не проводил его к первому помосту — у мельницы на опушке. Мы
с Хью — дело это было не для горячих голов и не для тяжелых рук — затаились
с нашими загонщиками у края Даллингтона, чтобы следить и за ними, и за оле-
нями. Когда прогремел большой рог де Аквилы, мы двинулись вперед цепью
длиной в пол-лиги . На это стоило посмотреть! Дородные писцы пыхтят и во-
пят во всю глотку, почтенные мельники бьют по кустам палками, а между ними
крестьянская девушка рука об руку со своим дружком верещит, точно сойка,
и на бегу перепрыгивает через папоротник , радуясь такой забаве.
— Э -эй! Охо! Охо-эй! Ого-го-го! — внезапно завопил Пак , и Стриж рва-
нулся вперед, насторожив уши и раздув ноздри.
— У-лю-лю-лю-у -у! — звонко закричал в ответ сэр Ричард.
Их голоса слились в единой катящейся волне звука, и из зарослей краснота-
ла внизу у ручья поднялась цапля, описывая круг за кругом. Стриж вздрагивал
и хлестал пышным хвостом. Пак и сэр Ричард умолкли точно на одной ноте.
Откуда-то из-за голых стволов донесся ответный хриплый крик.
— Старый Хобден! — сказала Уна.
— И неудивительно! Это же у него в крови! — заметил Пак. — А ваши за-
гонщики так кричали, сэр Ричард?
— Клянусь, они позабыли обо всем на свете! Спокойнее, Стриж, спокойнее!
Забыли, где ждет король со своей свитой, и двинулись за оленями на поляну, так
что первые пущенные охотничьи стрелы просвистели у них над головами. «Бе-
регись стрелы! Берегись стрелы!» — закричал я, но ту т несколько молодых ры-
царей, совсем недавно из Нормандии, которые отошли от помоста, разом повер-
нулись к нам и просто из баловства принялись стрелять по нашей цепи с криком :
«Берегись сенлакских стрел! Берегись сенлакских стрел!» В шу тку, я не спорю,
но не к месту. Кто-то из наших загонщиков ответил по-сакски: «Берегись стрел
Нового леса! Берегись стрел Вильгельма Рыжего!», а потому я решил положить
конец всем шу точкам, и, когда юнцы увидели мою старую кольчугу (отправля-
ясь на охоту с теми, кто мне неизвестен, я собираюсь, как на войну), они переста-
ли стрелять. Так что все обошлось, и мы дали нашим загонщикам эля угасить их
гнев. Их можно было извинить! Они усердствовали, чтобы ублажить наших го-
стей, а в награду полу чили охотничьи стрелы, которые никому не по вкусу, и хуже
того — грубую насмешку над упорной и с честью проигранной давней битвой
при Гастингсе! А потому перед вторым заходом мы с Хью собрали загонщиков
и устроили перекличку, чтобы успокоить их. Почти всех мы знали, но среди лю-
дей из Нетерфилда я увидел дряхлого старика в одежде паломника.
Нетерфилдский писец объяснил, что он хорошо известен в этих местах.
Полоумный паломник, который вот уже двадцать лет без устали обходит все
святилища в Англии. Старик сидел по-сакски — зажав голову между кулака-
ми. Мы, нормандцы, подпираем подбородок ладонью.
«Кто его поручитель? — спросил я. — Если он нарушит свой долг, кто за-
платит за него пеню?»
355
НАГРАДЫ И ФЕИ
«Кто заплатит за меня пеню? — сказал паломник. — Я спрашиваю это
у всех святых Англии вот уже сорок лет без трех месяцев и девяти дней! Но они
не отвечают!»
Когда он поднял исхудалое лицо, я увидел, что он одноглаз и слаб как тро-
стинка. «Однако, отец, — сказал я, — кому ты поручил себя?» — Он покачал
головой, и я спросил на языке саксов: „Чей ты человек?“»
«У меня вроде есть грамотка Рейхира, королевского шута, — сказал он,
но не сразу. — Наверное, я человек Рейхира».
Он достал из сумы пергамент, и Хью, подойдя, прочел, что было там напи-
сано. А написано там было, что паломник — человек Рейхира и что Рейхир —
шут короля. На обороте было начертано что- то еще по-латыни.
«Что это еще за заклинание, чума на него! — сказал Хью, вертя перга-
мент. — Пум-куум-сум ок-окк. Магия?»
«Черная магия, — ответил нетерфилдский писец (он был монахом из аб-
батства Битвы). — Говорят, Рейхир больше священник , чем дурак , и больше
колдун, чем то и другое. Вот т ут написано имя Рейхира, а ниже его знак —
красный пет ушиный гребень — для тех, кто не умеет читать». — И он ехид-
но посмотрел на меня.
«Так читай! — приказал я. — Пока жи свою ученость».
Это был тщеславный коротышка, и после всяких пустых рассуждений он
наконец перешел к делу :
«Заклинание это, заимствованное, мнится мне, у волшебника Вергилия,
гласит : „Когда ты умрешь и Минос (такой судья у язычников) приговорит
тебя, ни хитрость, ни красноречие, ни добрые дела тебе не помогу т!“ Велика я
гнусность, ибо отрицает милость к душам человеческим!»
«Она годится? — спросил паломник , дергая Хью за плащ. — Скажи, че-
ловек королевской крови, она меня охраняет?»
Хью был в родстве с графом Гудвином, и весь Суссекс это знал, хотя ни
один сакс не осмеливался напомнить об этом в прису тствии нормандцев.
В стране может быть только один король.
«Охраняет, — ответил Хью. — Но день будет долгим и жарким. Лу чше от-
дохни здесь. А нам пора идти вперед».
«Нет, я пойду с тобой, родич», — сказал старик , точно ребенок. Но и прав-
да, дряхлость вернула его в детство.
Цепь продвинулась на полет стрелы, и т у т большой рог де Аквилы протру-
бил привал, и вскоре молодой Фулк (сын нашего Фулка-Предателя, да-да, тот
самый бесенок , который поджег солому в замке Певенси) прискакал галопом
по лесной тропе.
«Дядя, — сказал он, все так же называя меня дядей, хотя давно стал
взрослым, — эти нормандские желторотые дурни, которые у тром пускали
в вас стрелы, твердят, будто твои загонщики выкрикивали изменнические
слова против короля. Это дошло до длинных ушей Гарри, и он приказыва-
356
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
ет, чтобы ты ответил. В глазах у него угроза, но я с тобой, дядя, до самого
конца».
Когда мальчик умчался назад, Хью сказал мне:
«„Берегись стрелы Рыжего Вильгельма!“ — крикнул полоумный человек
Рейхира. Я его хорошо расслышал — и нетерфилдский писец тоже».
«Значит, Рейхиру и отвечать перед королем за своего человека, — ответил
я. — Не отпускай его от себя, пока я не пришлю за ним».
И я поспешил к королю.
Он был с де Аквилой на большом помосте над бродом вон в той долине.
Его придворные рыцари и дамы, блистая нарядами, расположились на краю
поляны. Я поклонился, как подобает, но Генрих посмотрел на меня холодно.
«Как слу чилось, что твои загонщики выкрикивали угрозы против ме-
ня?» — сказал он.
«В пересказе все приумножилось, — ответил я. — Один полоумный ста-
рик крикнул: „Берегись стрелы Рыжего Вильгельма“, когда молодые рыцари
пустили в нас стрелы. Два загонщика ранены».
«Мое правосудие не замедлит, — сказал наш король. — Чей он?»
«Рейхира», — ответил я.
«Рейхира? — повторил Генрих. — Так мой дурак обзавелся своим дураком?»
Я услышал за помостом звон бубенчиков, над задней его стенкой взвилась
красна я нога, а следом за ней черная. Очень медленно Рейхир, королевский
шут, уселся на стенку верхом и поглядел на нас сверху вниз, потирая подборо-
док. Долговязый, коротко остриженные волосы, печальное лицо священника,
которое он умел сжимать и растягивать, как полоску мокрой кожи, под колпа-
ком с пет ушиным гребнем. И глубоко посаженные глаза.
«Нет, нет, братец, — сказал он, — если я дозволяю тебе держать дурака,
так и ты уж дозволь мне держать моего!»
И это он выговорил медленно-медленно прямо в разгневанное лицо коро-
ля! Богом клянусь, королевский шу т должен быть храбрее льва!
«А теперь рассудим, — продолжал Рейхир. — Пусть эти двое доблестных
рыцарей повесят моего дурака, потому что он остерег короля Генриха не го-
няться за оленями саксов в лесу, где полно саксов. Клянусь, братец, если бы
твоего братца, рыжего Вильгельма, ныне, будем уповать, пребывающего сре-
ди святых, вовремя предупредили о некоей стреле в Новом лесу, один дурак
из нас четверых не был бы нынче у тром коронованным дураком Англии. А по-
сему, рыцари, да будет дурак дурака повешен!»
Заметьте, как хитро он это устроил! Рейхир сам приказал нам повесить
старика. Ни один король не решился бы подтвердить приказ шута такому мо-
гу чему барону, как де Аквила, и король это знал.
«Как? Вешать вы не собираетесь? — сказал Рейхир после некоторого мол-
чания. — Ну так, во имя Бога милосердного, убейте какого-нибудь зверя!
Продолжайте охот у!»
357
НАГРАДЫ И ФЕИ
И он зевнул, растянув губы от уха до уха.
«Гарри! — говорит он и снова зевает. — В следующий раз, когда я усну,
не донимай меня своими глупостями!» — И свалился за помост.
Видывал я смеющееся мужество де Аквилы и Хью, но мне и в голову
не приходило, что бывает смелость чистого безумия — такая, как смелость
Рейхира.
— А что сказал король? — спросил Дэн.
—
Он открыл было рот, но т ут молодой Фулк, который поднялся на по-
мост с нами, вдруг захохотал и по-мальчишески, раз начав, уже не мог оста-
новиться. Он было преклонил колено, чтобы испросить прощения, но т ут же
повалился на бок, еле выговорив: «Ох, не мог у! Его ноги! Как они дрыга-
лись — красные, длинные, когда он слетел спиной вперед!» И словно налете-
ла гроза — наш великий король засмеялся, он трясся и топал ногами от смеха,
так что помост заходил ходуном. Да, словно гроза пронеслась!
Потом он у тер глаза и кивнул де Аквиле, что пора продолжать охот у.
Когда на поляну выбежали олени, мы радовались, что наш король стреля-
ет с помоста и не скачет за подранками, как поскакал бы Вильгельм Рыжий.
И скверно же стреляли его рыцари и бароны!
Де Аквила не отпустил меня от себя, и Хью я увидел только вечером. У нас
с ним был шалаш возле королевских шатров, и, зайдя туда умыться перед ве-
черним пиром, я услышал, что Хью тяжело вздыхает на своей постели.
«Устал, Хью?» — спросил я.
«Немного, — говорит он. — Весь день я гнал сакских оленей под стрелы
нормандского короля, а в моих жилах еще достаточно крови графа Гудвина,
чтобы мне от этого стало очень скверно. Подожди, не за жигай факела!»
Я подождал, и мне почудилось, что он борется с рыданиями.
— Бедненький Хью! Он так сильно устал? — воскликнула Уна. — Хобден
говорит, что загонщикам нелегко приходится.
—
По-моему, эта история прямо как лес, — пожаловался Дэн. — Чем
дальше, тем темнее и запу таннее!
Сэр Ричард говорил на ходу, и детям, хотя они и думали, что знают лес как
свои пять пальцев, стало немножко не по себе.
—
Да, история темная, — сказал сэр Ричард. — Но конец у нее не весь
черный. Мы умылись и пошли прислуживать королю на пиру в большом ша-
тре. Перед тем как трубы возвестили приближение короля и все приглашен-
ные встали, долговязый Рейхир подошел к Хью, выпячивая грудь, и ударил его
своим бычьим пузырем.
«Сердце-то тяжеловато для веселого пира! — говорит он. — Но ка ждому
человеку положен свой черный час, а то какой толк был бы от смеха? Послу-
шай совета дурака, пойди посиди с моим человеком. Если король вспомнит
про тебя, я придумаю шутку тебе в извинение. Этого я не сделал бы и для ар-
хиепископа Ансельма!»
358
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Хью посмотрел на него тяжелым взглядом. «Рейхир — королевский
шут? — говорит он. — Святые мученики, кака я кара моему королю!» —
И бьет кулаком по ладони.
«Иди... Иди разберись в этом под покровом ночи, — говорит Рейхир, —
и пусть твои сакские святые вознаградят тебя за жалость к моему дураку!»
Он вытолкал его из шатра — Хью брел, пошатыва ясь, как пьяный.
— Но почему? — спросила Уна. — Я не понимаю.
—
Да почему! Поживи подольше, девочка, и полу чишь ответы на многие
«почему»! — Сэр Ричард улыбнулся. — Я сам дивился, но мой долг был при-
служивать королю за Высоким столом среди блеска и суеты.
Он поблагодарил меня за потеху, которую я помогал устроить для него, и,
узнав от де Аквилы кое-что о моих родных и нашем замке в Нормандии, ми-
лостиво изволил сочинить, будто знает и любит моего младшего брата. За Вы-
соким столом сидело много славных мужей — король избрал их за ум и наход-
чивость, а не за знатность. Я забыл их имена, лица видел только в тот вечер.
Но, — сэр Ричард обернулся к ним, не замедляя шага, — но Рейхира, черно-
алого, пламенем мелькавшего среди гостей, но его запавшие покрасневшие
от вина щеки — долговязого хохочущего Рейхира и горькую печаль на его
лице, когда он не строил гримас, — Рейхира я не забуду никогда.
Потом король встал из-за стола и удалился в малый шатер со своими пре-
мудрыми епископами и двумя знатнейшими баронами, и де Аквила велел мне
следовать за ним. Мы приготовили для развлечения двора жонглеров и плясу-
нов, но король Генрих любил вести серьезные беседы с серьезными людьми,
а де Аквила рассказал ему о моем плавании на край света. В жаровне горели
яблоневые поленья, душистые, как ладан, а занавес на двери был откинут, так
что мы слышали музыку и видели блеск кольчуг и дорогих нарядов.
Рейхир улегся за креслом короля. Вопросы, которыми он засыпал меня,
были острыми, как язычки пламени. Я рассказал ему про нашу битву с горил-
лами, как вы их назвали, на краю света.
«Но где рыцарь-сакс, который плавал с тобой? — спросил Генрих. — Он
должен подтвердить все эти чудеса».
«Он занят, — сказал Рейхир. — Подтверждает новое чудо».
«На сегодня довольно чудес! — сказал король. — Ты спас свою длинную
шею, Рейхир. Пойди приведи сакса».
«Клянусь чумой! — воскликнул Рейхир. — Какой дурак согласится быть
королевским шутом? Так и быть, приведу его, братец, если ты присмотришь,
чтобы твои доморощенные епископы не пригубливали моего вина, пока меня
ту т не будет». И, зазвенев бубенчиками, он проскользнул между двумя стра-
жами у входа.
Король Генрих назначил в Англии много епископов без разрешения Папы
Римского. Я толком не знаю, что и как там было, но шу тить над этим смелости
хватало только у Рейхира. И мы ждали, что скажет король.
359
НАГРАДЫ И ФЕИ
«Думается мне, Рейхир завидует вам, — сказал он, улыба ясь, Найджелу,
епископу Эли, и Уильям Эксетерский, второй епископ, которого саксы про-
звали Жадна я Лапа, разразился смехом. — Рейхир в сердце своем священно-
служитель. Не сделать ли мне его епископом, де Аквила?» — говорит король.
«Пожалуй, можно сделать выбор и похуже! — ответил лорд Певенси. —
Рейхир никогда не сделает того, что сделал Ансельм».
Этот Ансельм, епископ Кентерберийский, отправился в ярости жаловаться
Папе, потому что, творя епископов, наш король не спрашивал у него разреше-
ния. Я толком не знаю, что там вышло, но де Аквила знал, и король засмеялся.
«Ансельм ни о чем дурном не помышляет. Ему бы монахом быть, а не епи-
скопом, — сказал он. — Я не стану ссориться ни с Ансельмом, ни с Папой,
пока они первые не поссорятся с Англией. Если мы сумеем сохранить коро-
левский мир до тех пор, пока бразды правления не перейдут к моему сыну,
то мало кому тогда захочется ссориться с нашей Англией».
«Аминь! — сказал де Аквила. — Но королевский мир кончается с кончи-
ной короля».
Это верно. Королевский мир кончается с кончиной короля. По обычаю,
все законы теряют силу, и люди творят, что хотят, пока не будет избран новый
король.
«Я это изменю! — с жаром сказал король. — Я сделаю так, что, если даже
король, его сын, его внук будут убиты в один день, королевский мир все равно
пребудет во всей Англии! Что такое один человек, чтобы его смерть обрекла
на сму ту народ? Нам нужен Закон!»
«Воистину!» — сказал Уильям Эксетерский, но он сказал бы это на лю-
бое слово короля.
Два знатных барона не сказали ничего. Это им было явно не по вкусу. Ведь
когда королевский мир кончается, мог ущественные бароны начинают войну
и увеличивают свои земли. И в эту минуту мы услышали голос Рейхира. Он
распевал непотребную песенку саксов, высмеивающую Уильяма Эксетерского:
Жадная Лапа знал, как поднажиться,
И выклянчил митру у короля.
И под наш хохот Рейхир ворвался в шатер, одной рукой обнимая Хью,
а другой — старого паломника из Нетерфилда.
«Вот тебе твой рыцарь, братец! — сказал он. — А для развлечения чест-
ной компании еще и мой дурак. Уймись, сакский Самсон, ворота Газы выво-
рочены с корнем!»1
Хью вырвался, весь белый, и, шата ясь, подошел ко мне. Старик моргал, об-
водя взглядом людей в шатре.
1
Библейский богатырь Самсон унес ворота филистимского города Газы, где его ка-
раулили недруги (Книга Судей, глава 16, стих 3).
360
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Мы поглядели на короля, но он улыбался.
«Рейхир обещал мне после ужина забаву за свою утрешнюю вину, — ска-
зал он де Аквиле. — Значит, вот это и есть твой человек, Рейхир?»
«Поистине, — ответил Рейхир, — он мой человек и принял мою защиту
с того самого дня, когда я нашел его под виселицей у Стэмфордского моста —
он втолковывал коршунам на ней, что он... Гарольд Английский!»
После этих двух немыслимых слов стало очень тихо. Хью спрятал лицо
у меня на плече, точно женщина.
«Это жестокая правда, — шепнул он мне. — Старик доказал мне, кто он,
еще в лесу, когда ты ушел, а потом у нас в шалаше. Это Гарольд, мой король!»
Де Аквила осторожно обошел вокруг старика и перевел дух.
«Святые мощи!» — пробормотал он, не спуска я с него глаз.
«Не так уж редко слу чайно пущенна я стрела точно находит цель!» — ска-
зал Рейхир.
Старик вздрогнул, словно пораженный этой стрелой. «За что вы меня му-
чаете даже теперь? — сказал он на языке саксов. — Да, на каких-то мощах ка-
кого-то святого я обещал отдать мою Англию великому нормандскому герцо-
гу. — Он обернулся к нам всем и визгливо закричал: — Лорды, он схватил
меня в Руане — с тех пор прошла целая жизнь. Если бы я не обещал, я и сейчас
бы томился там. Что мне оставалось? И все равно я влачу мои дни в темнице.
Не надо бросать в меня камни!» Он, дрожа, заслонил лицо руками.
«Теперь его безумие опять овладевает им, — сказал Рейхир. — Эй вы, но-
вые епископы, изгоните из него беса!»
Уильям Эксетерский изрек: «Гарольд был убит в Сенлакской битве. Это
знает весь свет!»
«Но он, думается мне, позабыл, — ответил Рейхир. — Утешься, отец. Тебя
ведь убили при Гастингсе сорок лет тому назад без трех месяцев и девяти дней.
Скажи об этом королю».
Старик отнял руки от лица.
«Я думал, они начнут бросать камни, — пробормотал он. — Я не знал, что
говорю перед королем». — И он выпрямился во весь рост, когда-то сильный
мужчина, а теперь дряхлый до невероятности.
Король повернулся к столу и протянул ему собственный кубок с вином.
Старик выпил и, не оглядыва ясь, сделал знак рукой. И перед всеми нами, нор-
мандцами, мой Хью принял у него пустой кубок, преклонив колено по обы-
чаю саксов.
«Это Гарольд, — сказал де Аквила. — Его собственная упрямая кровь ко-
ленопреклоненно прислуживает ему».
«Пусть так, — сказал король Генрих. — Так садись же, Гарольд Англий-
ский».
Безумец сел, и суровый темный Генрих уставился на него прищуренными
глазами. А мы все глядели на них, как т упые волы, — все, кроме де Аквилы,
а он следил за Рейхиром так, как следил за дальним парусом в море.
«Вот тебе твой рыцарь, братец! — сказал он. — А для развлечения
честной компании еще и мой дурак».
362
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
От вина и тепла старика сморил сон. Седа я голова опустилась, руки пови-
сли. Единственный глаз его, правда, был открыт, но разум замкнулся. Он вытя-
нул ноги, и мы увидели, что они все в мозолях и ссадинах, как у раба.
«Рейхир! Рейхир! — вскричал Хью. — Зачем ты открыл, кто он? Лучше бы
ты дал ему умереть, чем опозорить его и меня!»
«Опозорить тебя? — сказал король. — Кто из моих баронов преклонил
бы передо мной колено, будь я безумен, низложен и одинок, а на моем троне
сидел бы Гарольд?»
«Никто, — ответил Рейхир. — Я единственный дурак, который мог бы
сделать это, братец. Разве что (он кивнул на де Аквилу, которого впервые уви-
дел в этот день) вот этот старый нормандский краб составил бы мне компа-
нию. Однако, сэр Хью, я не думал его опозорить. Он, быть может, понес нака-
зание без особой своей вины».
«Но он солгал моему отцу, Завоевателю», — сказал король, и дремлющий
старик вздрогнул.
«Так-так, — сказал Рейхир. — Но твой брат Роберт, чье горло мы намере-
ны вскоре перерезать собственноручно...»
«Э-эй! — возразил король со смехом. — Роберт, когда я его поймаю, оста-
нется моим гостем до конца своих дней. Роберт не ищет навредить мне, это
все его проклятые бароны».
«И все же, — заметил Рейхир, — Роберт может сказать, что ты, когда дело
шло об Англии, не всегда говорил ему чист ую правду. Я бы не стал вешать лю-
дей на этом суку, братец».
«И верно, — сказал Хью, — что дать обещание великому герцог у Гароль-
да (он указал на старика) вынудили». «Приложив много усилий», — добавил
де Аквила, который никогда не одобрял пост упки герцога Вильгельма в отно-
шении Гарольда до битвы при Гастингсе. Но, как он сам повторял, из одних
прямых бревен дома не построишь.
«Как бы его ни вынуждали, дело в другом, — сказал король Генрих. — Ан-
глию моему отцу Вильгельму обещал Эдуард Исповедник1
. Ведь так? (Уильям
Эксетерский кивнул.) Гарольд подтвердил это обещание, поклявшись перед
моим отцом на святых мощах. Потом он нарушил клятву и хотел захватить
Англию сильной рукой».
«О-о -о! — Рейхир закатил глаза, словно девица. — Только подумать, что
Англию захватили бы сильной рукой!»
Ведь Вильгельм Рыжий, а после него Генрих именно так отобрали Англию
у Роберта Нормандского, и мы не знали, куда глаза девать, но де Аквила нас
выручил, быстро сказав :
«Как бы там ни давались и ни нарушались обещания, но Гарольд чу ть
было не разбил нас, нормандцев, при Сенлаке».
1
Эдуард Исповедник (1003–1066) — предпоследний англосаксонский король Анг-
лии. Последним стал Гарольд II, убитый в битве при Гастингсе.
363
НАГРАДЫ И ФЕИ
«Да же так?» — спросил король.
«Соломинка могла бы склонить победу на ту или другую сторону, — отве-
тил де Аквила. — Его дружина стояла, точно скала под дождем. А где ты был,
Хью? С ними?»
«С дружиной Гудвина, пока ваши ряды не попятились и мы не бросились
за ними», — ответил Хью.
«Но я же приказал вам стоять на месте! Я приказал стоять! Я знал, что это
хитрость!» — Гарольд проснулся и наклонился вперед, точно мертвец, гово-
рящий из могилы.
«А! Теперь мы видим, как предатель предал сам себя!» — воскликнул Уи-
льям Эксетерский в чаянии королевской улыбки.
«Я сделал тебя епископом, чтобы ты проповедовал, когда я укажу, — бурк-
нул король Генрих и обернулся к Гарольду. — Расскажи нам, как твои люди
сражались с нами, — сказал он. — Их сыновья теперь выст упают со мной про-
тив моего брата Роберта».
Старик опасливо помотал головой.
«Нет! Нет! — крикнул он. —Я не так глуп! Всякий раз, когда я рассказы-
ваю об этом, в меня швыряют камни. Но, лорды, я расскажу вам о более важ-
ном. Слушайте!» — И он сообщил нам, сколько шагов надо пройти от святили-
ща одного сакского святого до другого и сколько назад — до аббатства Битвы.
«Да, — сказал он, — я столько раз проходил этот путь, что и на десять ша-
гов не ошибусь. Я очень быстр. Гарольд Норвежский знает это. Как и Тостиг,
мой брат. Они покоятся себе у Стэмфордского моста, а от Стэмфордского мо-
ста до аббатства Битвы будет...» — Он забормотал какие-то цифры и забыл
про нас.
«Да, — задумчиво произнес де Аквила, — этот человек разбил Гароль-
да Норвежского у Стэнфордского моста и чуть не сломил нас при Сенлаке —
и все за один месяц».
«Но как он уцелел в Сенлакской битве? — сказал король. — Спросите
у него. Он тебе говорил об этом, Рейхир?»
«Никогда. Он говорит, что его всегда побивали камнями, когда он начи-
нал рассказывать про это. Но зато он может весь день напролет перечислять
сакские и нормандские святилища», — ответил Рейхир, и старик кивнул с ве-
ликой гордостью.
«Клянусь верой! — сказал король, помолчав. — Думается, даже мой отец,
великий герцог, сжалился бы над ним, если бы увидел его сейчас!»
«А что, если он видит?» — вставил Рейхир.
Хью закрыл лицо своей единственной рукой.
«Зачем, зачем ты его опозорил?» — снова крикнул он Рейхиру.
«Нет... нет... нет... — старик протянул руку и ухватился за плащ Рейхи-
ра. — Я человек Рейхира! Теперь никто не бросает в меня камни!» — И он на-
чал играть с нашитыми на плаще бубенчиками.
364
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
«Что, если бы ты сразу привел его ко мне, когда нашел?» — спросил ко-
роль Рейхира.
«Ты бы опять запер его в темнице. Как прежде великий герцог», — отве-
тил тот.
«Верно, — сказал наш король. — Он ничто, не считая его имени. Но люди
посильнее могли бы воспользоваться его именем, чтобы поднять смуту в моей
Англии. Да, я сделал бы его моим гостем на всю жизнь — как сделаю Роберта».
«Я это знал, — сказал Рейхир. — Но пока он в безумии бродил по доро-
гам, никто не слушал, как он себя называл».
«Я нау чился умолкать до того, как начинали лететь камни», — сказал ста-
рик, и Хью застонал.
«Вы слышали! — сказал Рейхир. — Безумный, безземельный, безымян-
ный и, если не считать меня, беззащитный, он все еще может ожидать своей
судьбы под вольным небом!»
«Так для чего же ты привел его сюда на посмеяние и позор?» — вскричал
Хью вне себя от горя. «Заслуженные насмешки и справедливый позор!» —
объявил Уильям Эксетерский.
«Не знаю, — пробормотал Найджел, епископ Эли. — Я вижу, я трепещу,
ноянесмеюсьиянесужу».
«Хорошо сказано, Эли! — Рейхир впал в шутовской тон. — Я буду мо-
литься за тебя, когда стану монахом. Ты ведь благословил войну между наих-
ристианнейшими братьями. (Он подразумевал войну между нашим Генрихом
и Робертом Нормандским.) Ответь мне, братец, — продолжал он, подскаки-
вая к королю, — смеешься ли ты над моим дураком?»
Король покачал головой, и следом за ним покачал головой никогда не те-
ряющийся Уильям Эксетерский.
«Де Аквила, ты смеешься над ним?» — Звеня бубенчиками Рейхир пры-
гал от одного к другому, и старик улыбался.
«Нет, клянусь святыми мощами! — ответил лорд Певенси. — Я знаю, как
он чу ть было не сломил нас при Сенлаке».
«Сэр Хью, ты освобождаешься от ответа. Но вы, доблестные, верные, бла-
городные и преданные бароны, творящие правосудие в своих владениях, сме-
етесь вы над моим дураком?»
Он потряс пузырем-погремушкой у самого носа этих баронов, чьи имена
я позабыл.
«Нет, нет!» — ответили они и нелепо замахали на него руками.
А он бежит к кивающему, моргающему Гарольду и говорит из-за его ст ула:
«Никто не смеется над тобой. Кто здесь судит этого человека? Генрих Ан-
глийский... Найджел... де Аквила! Поклянитесь спасением своей души и от-
вечайте!»
Никто не ответил. Нас всех, включа я и самого короля, ошеломил и пода-
вил этот страшный, ало-черный шу т-колдун.
365
НАГРАДЫ И ФЕИ
«Тем лучше для ваших душ! — сказал он, утирая пот со лба, и тут же
вскрикнул, точно женщина: — Скорее ко мне!» — И Хью подбежал, чтобы
подхватить Гарольда, который поник на ст уле.
«Слушай! — сказал Рейхир, обнимая Гарольда за шею. — Король, его епи-
скопы, его рыцари и все фигуры на безумной шахматной доске мира не смеются
над тобой и не судят тебя. Унеси это утешение с собой, Гарольд Английский!»
Хью поставил старика на ноги, и он улыбнулся.
«Истинное у тешение, — сказал Гарольд. — Повтори! Я понес наказа-
ние...»
Рейхир еще раз прокричал это ему в уши, его голова упала на грудь, и мы
услышали вздох. Найджел, епископ Эли, шагнул вперед, творя молитву.
«Прочь! Нормандец мне не нужен!» — произнес Гарольд ясно, вот как я
сейчас, приник к здоровому плечу Хью, вытянулся и замер.
— Умер? — сказала Уна, повернув к нему в сумерках бледное лицо.
— Это было для него благом. Умереть в присутствии короля на груди сво-
его самого благородного, самого верного рыцаря! Некоторые из нас ему поза-
видовали, — сказал сэр Ричард и, замедлив шаг, взял в руки поводья Стрижа.
—
Поверните налево! — крикнул из-под дуба обогнавший их Пак. Они
свернули на тропку, петлявшую по г устой поросли молодых ясеней.
Дети припустили бегом, но за поворотом налетели на вязанку терновых
веток, которую нес на спине старый Хобден, направляясь к себе домой.
— Эгей! — сказал он. — Личико поцарапали, мисс Уна?
— Извините! Нет, ничего, — ответила Уна, потирая нос. — Много кроли-
ков изловили сегодня?
—
Много будешь знать, скоро состаришься! — ответил старик, вскиды-
вая вязанку повыше. — Как бы мистера Ридли не схватил ревматизм! Сколь-
ко же он времени пролежал в канаве, подсматривая, не ставлю ли я силочки.
Вы только подумайте!
И он принялся рассказывать, а они прыскали от смеха.
—
А когда он уполз, в лесу кто-то заулюлюкал, словно на охоте с гончи-
ми, — сказал он. — Вы разве не слышали? Значит, крепко уснули, не иначе.
— Ну а соня? Вы же обещали нам показать! — напомнил Дэн.
—
Вот она, и вместе со своим домиком! — Хобден засунул руку в колю-
чие недра вязанки и извлек гнездышко сони, искусно сплетенное из травинок
и листьев. Заскорузлые пальцы бережно приоткрыли вход, точно отодвигая
занавес из бесценных кружев, и, подставив его угасающему свет у, старик по-
казал им крохотную пушистую рыжую зверюшку, котора я уютно свернулась
там, укрыва я хвостом глаза, смежившиеся на всю зимнюю спячку.
— Давай возьмем ее домой. Но только не дыши на нее! — сказала Уна. —
А то она согреется, проснется и т ут же умрет, правда, Хобби?
—
Только, по-моему, это куда лу чше, чем просну ться и увидеть, что тебя
заперли в клетку на всю жизнь. Нет уж! Положим ее вот т ут под этим кустом.
366
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
Вот так! И никаких ей больше тревог, пока не придет весна! Ну а нам всем
пора домой.
РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ПЕСНЯ
Тот, по чьему веленью вол
Приветствовал Царя,
На землю снег и лед низвел,
Их до весны даря.
Земле их до весны даря,
Воистину, друзья.
И знает всяк, должно быть так,
А Богу кто судья?
Дрожь пробирает бедняков,
Мороз на двор пришел,
И дерева мы слышим стон —
То лопнул звонкий ствол.
То лопнул ночью звонкий ствол
От холода, друзья.
Но знает всяк, должно быть так,
А Богу кто судья?
Годится только на дрова
То дерево теперь,
Чтоб жили мы в тепле, пока
Весна не стукнет в дверь,
Не стукнет в нашу дверь весна
Вся в зелени, друзья.
И знает всяк, должно быть так,
А Богу кто судья?
Благослови, Господь, сей дом
И в нем живущих всех!
Нас от пиратов охрани,
Не дай нам впасть во грех!
В словах, и в мыслях, и в делах
Храните честь, друзья.
Воздастся нам по тем делам,
А Богу кто судья?
СОДЕРЖАНИЕ
ПАК С ХОЛМА ПУКА
Меч Виланда.......................................................................7
Молодые люди в мэноре ......................................................... 26
Рыцари славного дерзания ....................................................... 43
Старики в Певенси .............................................................. 64
Центурион Тридцатого легиона .................................................. 84
На Великой стене ................................................................ 99
Крылатые Шапки ............................................................... 115
Хэл Рисовальщик ............................................................... 134
Димчерчское бегство............................................................ 149
Клад и закон .................................................................... 163
НАГРАДЫ И ФЕИ
Заговор ......................................................................... 181
Вступление ..................................................................... 183
Холодное Железо ............................................................... 184
Глориана ....................................................................... 199
То, да не то ..................................................................... 214
Марклейские колдуны .......................................................... 231
Нож и Голый Мел .............................................................. 248
Брат Тупоносый Башмак ........................................................ 263
Служитель Божий себе вопреки ................................................. 280
Обращение святого Вильфрида ................................................. 302
Доктор медицины .............................................................. 319
Саймон-Простак ............................................................... 334
Древо правосудия .............................................................. 349
Редьярд Киплинг
СКАЗКИ СТАРОЙ АНГЛИИ
ООО «СЗКЭО»
Телефон в Санкт-Петербурге: +7 (812) 365-40-44
E-mail: knigi@szko.ru
Интернет-магазин: www.сзкэо.рф
Сдано в печать 19.02.2024
Объем 23 печ. листа
Тираж 3000 экз.
Заказ No 27139
На основании п. 2.3 статьи 1 Федерального закона No 436-ФЗ от 29.12.2010
не требуется знак информационной продукции, так как данное издание
классического произведения имеет значительную историческую,
художественную и культурную ценность для общества
Компьютерная верстка,
обработка иллюстраций
Р. Уткина
Дизайн обложки,
подготовка к печати
А. Яскевича
Гарнитура Гарамонд Премьер Про
12 кегль
Бумага
Сыктывкарска я книжна я кремова я офсетная 60 г/м2
библиотека мировой литературы
Том 244
Отпечатано в типографии ООО «ЛД-ПРИНТ»,
196643, Россия, г. Санкт-Петербург, п. Сапёрный,
ш. Петрозаводское, д . 61, строение 6,
тел. (812) 462-83-83, e-mail: office@ldprint.ru .