Автор: Иммонен Х.
Теги: политические партии и движения внутреннее положение внутренняя политика жизнеописание временное правительство партия социалистов-революционеров чернов аграрное законодательство
ISBN: 978-5-94380-198-3
Год: 2015
Текст
ЭПОХА -ОИН И РЕВОЛЮЦИЙ
Ханну Иммонен
о новой
Виктор Чернов (1873-1952) - один из основателей и лидеров Партии социалистов-революционеров. Он был главным теоретиком партии, поддерживал ее террористическую политику до 1911 года, являлся создателем и защитником аграрного законопроекта эсеров. Во время революции 1917 года Чернов был министром сельского хозяйства во Временном правительстве, а затем председателем Учредительного собрания. Во время Гражданской войны он два с половиной года вел опасную подпольную жизнь, играя в прятки с большевистской властью. В 1920 году, покинув Россию, Чернов отправился в Чехословакию, а в 1938 году - в США.
Эта книга рассказывает о политической и интеллектуальной биографии В.М. Чернова, охватывая его детство, деятельность в годы революций и эмиграцию.
Ханну Иммонен - бывший научный сотрудник Академии Финляндии, сейчас на пенсии. Автор монографии The Agrarian Program of the Russian Socialist Revolutionary Party, 1900-1914. Helsinki: Finnish Historical Society, 1988 («Аграрная программа русской Партии социалистов-революционеров, 1900-1914»), Предмет его исследований в последнее время - военные отношения между Россией и Финляндией в 1870-1905 годах.
ISBN 978-5-94380-198-3
I ЕВРОПЕЙСКИЙ
PJ университет
В САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ
ЭВР
Ханну Иммонен
МЕЧТЫ О НОВОЙ РОССИИ ВИКТОР ЧЕРНОВ (1873-1952)
Санкт-Петербург
2015
УДК 329(092)
ББК 66.3(2Рос)8
И 53
Иммонен X.
И53 Мечты о новой России. Виктор Чернов (1873-1952)/Ханну Иммонен; [пер. с англ. Е. Шраги]. - СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2015. — 486 с. — (Эпоха войн и революций; вып. 8).
ISBN 978-5-94380-198-3
В.М. Чернов (1873-1952) — один из основателей и лидеров Партии социалистов-революционеров с 1900 года и вплоть до начала 1920-х годов. Он был главным теоретиком партии и последовательно поддерживал ее террористическую политику до 1911 года. Кроме того, он являлся главным создателем и защитником аграрного законопроекта эсеров, первоначально выдвигавшегося во Второй Думе в 1907 году, а затем в Учредительном собрании в январе 1918 года. Во время революции 1917 года Чернов был во Временном правительстве министром сельского хозяйства, а затем председателем Учредительного собрания, когда ПСР была самой популярной партией в России и получила большинство мест в Учредительном собрании. Во время Гражданской войны Чернов два с половиной года вел опасную подпольную жизнь, играя в прятки с большевистской властью.
Он покинул Россию в 1920 году, до 1938-го жил в Чехословакии, а в 1941-м обосновался в США. Чернов написал ряд автобиографических статей и работ, посвященных истории эсеров, которые на протяжении долгого времени были главной интерпретационной базой для создания истории этой партии.
Эта монография рассказывает о политической и интеллектуальной биографии В.М. Чернова, охватывая его детство, деятельность в годы революций и эмиграцию. В книге изучается политическая роль Чернова в революциях 1905 и 1917 годов. Автор попытается пересмотреть представление о Чернове, преобладающее в работах по истории русских революций.
УДК 329(092)
ББК66.3(2Рос)8
ISBN 978-5-94380-198-3
© X. Иммонен, 2015
© Е. Шрага, перевод на русский язык, 2015
© Европейский университет
в Санкт-Петербурге, 2015
ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие .........................................7
Глава 1. Двухпалатная система.......................11
Глава 2. Рождение революционера.....................24
Глава 3. Социализм, эмпиризм, критицизм.............38
Глава 4. Конечная цель и некоторые текущие вопросы..53
Глава 5. Террор, объединенный фронт, всеобщая забастовка.......................................71
Глава 6. Между баррикадами и парламентом............87
Глава 7. Жизнь как «мощный синтез наслаждения и творчества»...................................103
Глава 8. Закон Чернова или закон Столыпина?........117
Глава 9. Конец «затяжного революционного периода», 1907-1911 ......................................130
Глава 10. Человек с периферии .....................149
Глава 11. Мы и они ................................162
Глава 12. От объединенного фронта к коалиции.......180
Глава 13. От коалиции к конфронтации.............. 191
Глава 14. «Забытый кабинет» в июле 1917............207
Глава 15. Круг подозреваемых.......................221
Глава 16. Ноябрь 1917: Чернов или Ленин............236
Глава 17. «Распятый русский народ».................250
Глава 18. «Ваша советская власть — откровенная ложь».264
Глава 19. Разделенное сердце.......................280
Глава 20. В ожидании нового кронштадтского восстания.293
Глава 21. Социализм, национализм и единство человечества.................................... 304
Глава 22. Конец ПСР ............................ 316
Глава 23. Возвращение в революцию, ПСР и фрагменты прошлого ........................................329
Глава 24. Вечно выживающий ......................342
Заключение.......................................358
Приложение. Обзор источников и основной литературы о В.М. Чернове...................................365
Литература.......................................383
Примечания ......................................402
Список сокращений ...............................483
Summary..........................................486
ПРЕДИСЛОВИЕ
Существует школа философии истории, утверждающая, что вся история — это история современная. При этом имеется в виду не обыкновенное употребление этого слова, подразумевающее под «современной» историю относительно недавнего прошлого, а более философское: речь идет о том, что история прошлого живет в настоящем.1 С моей точки зрения, оба эти значения — и повседневное, и философское — приложимы к историографии русской революции 1917 г. и к революционному движению, ей предшествовавшему. Первые свидетельства | о революции 1917 г. принадлежат современной истории в традиционном смысле этого слова: они были оставлены участниками и очевидцами описываемых событий. Наиболее примечательны среди них Истории русской революции П.Н. Милюкова и Л. Д. Троцкого (1921—23 и 1932 гг. соответственно), «Записки о революции» Н.Н. Суханова (1918-21) и «Русская революция» У.Г. Чемберлина (1935). Эти авторы уже описали в общих чертах, как леворадикальная большевистская партия летом и осенью 1917 г. вышла на передний план политической жизни и свергла Временное правительство. Хотя с тех пор прошли годы и десятилетия, история эта не утратила своей актуальности. Собственно легитимность Советской власти, установившейся в России в результате революции и Гражданской войны, базировалась на представлении о том, что партия большевиков ликвидировала Временное правительство и установила в России социалистическую систему, осуществляя желания трудящихся. После Второй мировой войны Советская Россия, по-прежнему декларировавшая свою приверженность принципам ленинизма, стала сверхдержавой. Соответственно, история партии большевиков, начиная с ее рождения вплоть до революции 1917 г. и дальше, оставалась историей очень современной.
К моменту распада СССР в 1991 г. об этой истории были уже написаны сотни исследований. Их принято было делить на две группы —
• те, что написаны советскими авторами, и те, что написаны авторами западными, — и утверждать, что между ними существует принципиальное различие.2 Я, однако, не склонен поддерживать эту точку зрения; даже напротив, я думаю, что так дело обстоит только на поверхности. На более глубоком уровне, как мне видится, советские и западные ученые придерживаются одного и того же основного постулата, в соответствии с которым ими писалась одна и та же история. Я называв ее «Великой историей русской революции 1917 года», или просто «Великой историей».3 Ее наиболее характерная черта, сохранявшаяся и у советских, и у западных историков, — уверенность в том, что это была история исключительно большевиков (в западном варианте — история большевиков и лишь отчасти меньшевиков). Постулат, который также разделяли и западные, и советские историки, сводился к следующему: история социалистов-революционеров ни в коей мере не способна объяснить и помочь осмыслить революционные события 1905 и 1917 гг. С появлением западной ревизионистской школы в историографии представление о неизбежности победы большевиков, к тому моменту краеугольный камень советского варианта Великой истории, приобрело употребительность и в западной науке. В результате история эсеров была оставлена без всякого внимания.
Однако и в 1905, и в 1917 г. Партия социалистов-революционеров (далее — ПСР) была многочисленной. Соответственно, даже самые поверхностные рассуждения о русской революции, написанные в стиле Великой истории, все-таки включали в себя по крайней мере несколько упоминаний о ПСР. Помимо этого, существовало всего два аспекта, в рамках которых история эсеров могла оказаться включена в Великую историю. Во-первых, это дихотомия победителей и проигравших, в которой большевики были победителями, а социалисты-революционеры — проигравшими. Во-вторых, противопоставление марксистов и народников, в котором большевики являлись марксистами, а эсеры — народниками. Эти представления были положены в основу двух главных работ по истории ПСР. Первая из них — книга Оливера X. Рэдки «Аграрные противники большевизма» (Oliver Н. Radkey, The Agrarian Foes of Bolshevism, 1958), имеющая подзаголовок «Взлет и падение русских социал-революционеров в феврале — октябре 1917 года» (Promise and Default of the Russian Socialist Revolutionaries, February to October 1917). Как видно из подзаголовка, Рэдки развивает свои рассуждения непосредственно в рамках дихотомии «победители vs. побежденные». Вторая важная работа — исследование Манфреда Хильдермайера «Партия социалистов-революционеров. Агросоциализм и модернизация в царской России (1900-1914)» (Manfred Hildermeier, Die Sozialrevolutionare Partei Russlands. Agrarsozialismus und Modernisierung im Zarenreich (1900-1914)). Автор рассматривает из-
бранный сюжет в рамках противопоставления марксизма народничеству, однако исходной точкой для него все равно оказывается дихотомия победителей и проигравших.
Давайте теперь вернемся в настоящее. Если сравнить ленинскую революцию 1917 г. с современной ей революцией Ататюрка в Турции или даже с революцией Махатмы Ганди в Индии, случившейся несколько позже, станет очевидно: в то время как в Турции и в Индии прошлое действительно присутствует в настоящем, ленинская революция в России уже мертва. Если вся история — это современная история, то лучше всего с нашим днем резонирует именно мир социалистов-революционеров. Поиск демократии в авторитарной политической культуре, использование террора в политических и социальных целях, поддержание существования хрупкого коалиционного правительства, состоящего из разнородных партий, посреди социального хаоса, — все это сегодня так же актуально, как было для эсеров. Соответственно, с моей точки зрения, постленинские и постсоветские исследования русского революционного движения наиболее эффективны в перспективе истории ПСР.
За партией социалистов-революционеров встает грандиозная фигура Виктора Чернова, главного теоретика и одного из лидеров этой партии и в 1905, и в 1917 г., а также одного из самых выдающихся мыслителей русского революционного движения в период с конца 1890-х и вплоть до 1918 г., а в какой-то мере и потом. Летом 1917 г. он был министром сельского хозяйства и продовольствия, одним из главных сторонников стремительного созыва Учредительного собрания в 1917 г. и его председателем в январе 1918 г. Поскольку Чернов играл в свое время столь значительную роль в русской политической и интеллектуальной жизни, любой учебник, излагающий русскую историю 1900-20 гг., упоминает его имя хотя бы раз. В остальном же Чернов остается «без вести пропавшим» в исторических исследованиях. Даже где он в какой момент находился — никто толком не знает. Известно, что он был в Петрограде в 1917 и в начале 1918 г. Потом его видели в 1920-х и 1930-х гг. в Праге, а в 1940-х и в начале 1950-х —в Нью-Йорке. О чем именно идет речь — о его интеллектуальной деятельности, о политике или о его личной жизни — не важно: дела обстоят совершенно одинаково. Нередко искажаются даже такие элементарные факты, как, например, год рождения, который меняется с 1873 г. на 1876 г.
Начиная заниматься Виктором Черновым в середине 1980-х гг. в Хельсинки, я едва представлял себе, что это за человек. Хотя имя Чернова было if свое время известно в России всем, оно оказалось весьма эффективно стерто из коллективной памяти русского народа после захвата власти большевиками. К тому же многочисленные сочинения Чернова были если не уничтожены, то, по крайней мере,
переведены в спецхран советских библиотек. С его произведениями было проще ознакомиться в западных библиотеках, нои там они оказались покрыты слоем пыли; до Чернова действительно никому не было дела. После 1991 г. в России возродился интерес к забытой истории ПСР. Появились книги, статьи, сборники документов, касающиеся партии и самого Чернова, а также его собственные сочинения.
Поскольку история эсеров, с точки зрения Великой истории, была лишь любопытным моментом в истории революционной России, большинство рассуждений о Чернове в книгах историков этого толка велись в том покровительственно-снисходительном стиле, который впервые оформился в «Записках о революции» Н.С. Суханова. Именно от этого стиля я и стремился уйти. Соответственно, я пытался относиться к фигуре Чернова серьезно. Моей целью не было ни судить его, ни покровительствовать ему, ни морализировать по его поводу, ни писать его апологию. Я намеревался просто проанализировать его, его деятельность и его идеи. Чернов однажды написал: «Мое самоощущение таково: я прежде всего чувствую себя человеком, а потом уж — русским»,4 — так я к нему и относился. Главным центром моего исследования стал Чернов как человек и как личность. Каковы бы ни были другие аспекты темы, получившие освещение в этом исследовании (Чернов как народник, социалист, террорист, мыслитель или эмигрант), они рассматривались лишь в той мере, в которой могут что-то добавить к нашему представлению о его личности, а не о его роли. На этом фоне я пытался установить ключевые факты личной, политической и интеллектуальной жизни Чернова. В качестве результата я надеюсь представить более цельное понимание того, о ком мы говорим, рассуждая о Чернове, и через это — новое понимание революционного 1917 года.
ГЛАВА 1
ДВУХПАЛАТНАЯ СИСТЕМА
Будучи министром земледелия во Временном правительстве летом 1917 г., Виктор Чернов был широко известен как «первый “крестьянский” министр земледелия» и под другими подобными именами.1 Смысл наименования понятен: есть не только министерство, занимающееся крестьянскими вопросами, но и министр, некоторым образом сам вышедший из крестьян. Чернов активно подчеркивал свое и своей семьи крестьянское происхождение. Так, его дед по отцовской линии был крепостным, а отец, хотя всю жизнь провел на государственной службе, не уставал повторять: «Я ведь простой мужик».2 Как полагал Чернов, именно от своего отца он унаследовал «чисто плебейский склад жизни и привычек». Когда в середине 1930-х в Праге из-за тяжелой болезни он оказался в больнице, то находил утешение в мысли, что он русский крестьянин, и потому выживет, — и он выжил. По словам Рафаэля Абрамовича, давнего друга Чернова, «его речь, его лицо, его большие крепкие руки <...> весь его характер, даже его жестикуляция имели в себе след крестьянского происхождения».3 Борис Николаевский в предисловии к посмертному изданию автобиографии Чернова «Перед бурей» подтверждал, что Чернов действительно был «из крестьян», из «крестьянской, “мужицкой” России».4
Однако Чернов не имел к крестьянству даже косвенного отношения. Начиная с деда по отцовской линии и прадеда по материнской, все мужчины в его семье были государственными служащими. Дед по отцу, Николай Чернов, поступил на службу в обер-офицерском чине.5 В 1830-е гг. он жил в городке Елатьма (Блатом), на левом берегу Оки в Тамбовской губернии. Судя по всему, там он работал в местном приказе удельного ведомства. В 1840-х гг. он переехал с семьей в Пензу и продолжил службу в чине губернского секретаря, соответствующем
двенадцатому классу «Табели о рангах». У него было четыре сына, и все они были записаны в училища, которые в царствование Николая I представляли собой часть системы уездного начального образования и открывали путь к службе. Младший сын Михаил, будущий отец Виктора Чернова, родился в 1839 г., а в 1852 поступил в Пензенское училище.6
В 1856 г., отучившись четыре года, Михаил Николаевич Чернов был готов поступить на службу. Он начал свою карьеру в Тамбовской казенной палате, куда его приняли в число канцелярских служащих казначейства. В 1864 г., после восьми лет службы в финансовом ведомстве, он получил должность уездного казначея в Новоузенске, расположенном на берегу реки Узень в Саратовской губернии. Его предшественник, Николай Иванович Булатов, вышел в отставку, а сменивший его Михаил Чернов вскоре женился на его дочери, Анне Николаевне Булатовой. Это был уже второй его брак; первая жена Михаила умерла вскоре после свадьбы, не оставив детей. Семья Булатовых принадлежала к одному из старейших, хотя и мелкопоместных, дворянских родов. Дед Анны Николаевны, Иван Петрович Булатов, был родом из Камышина. Он участвовал в военных действиях против Польши, а после этого, в 1768-74 гг., в войне против Турции. Из-за болезни он в 1783 г. оставил военную службу и вернулся в родной Камышин. В 1794 г. он получил чин титулярного советника, соответствующий девятому классу «Табели о рангах», и таким образом приобрел личное дворянство. Отец Анны Николаевны, Николай Иванович Булатов (1801-1868) служил в Камышине и прилегающих районах. К 1838 г. он тоже дослужился до чина титулярного советника. В апреле 1847 г. он получил должность казначея в Новоузенске, в 1850 — чин коллежского асессора, а в 1864 — вышел в отставку.7
К тому моменту, когда родился Виктор Чернов (1873), его отец уже давно состоял на статской службе, в ходе которой получил чин титулярного советника и прилагающееся к нему личное дворянство. Хотя количество табельных чиновников в первой половине XIX века стремительно возросло, к концу 1850-х, когда Михаил Чернов начал свою карьеру, их было всего около 30 тысяч. В конце концов, Михаил Чернов получил чин статского советника, который соответствовал пятому классу и предшествовал чину, дающему потомственное дворянство.8 Как мы видим, ни семья отца, ни семья матери Чернова не имели никакого отношения к крестьянской жизни. Отнюдь не Манифест об отмене крепостного права в 1861 г., а «Табель о рангах», введенная Петром Великим как для военной, таки для гражданской службы, определила социальное бытие двух предшествовавших Виктору Чернову поколений по отцовской линии и трех — по материнской. Более того, его отец, с одной стороны, и дед и прадед по матери — с другой, обладали личным дворянством.9
1
Наконец, непосредственное окружение в первые годы жизни Виктора Чернова создавалось вовсе не крестьянской деревней, а небольшим городом. Камышин, насчитывавший 16 тысяч жителей, в то время, когда там рос Чернов, представлял собой уездный центр. В жизни города ощущалось влияние таких людей, как отец Виктора, состоявших на государственной службе, и представителей местной интеллигенции. Там не было ни заводов, ни заводских рабочих. «Внук крепостного» вырос в городской среде, в просторном доме, где все делали слуги. Круг общения семьи составляли чиновники. Михаил Чернов мог порой испытывать ностальгию по пасторальному прошлому, но уже тот факт, что он был вольнодумцем вольтерьянского толка и терпеть не мог греко-православную церковь, говорит об огромном расстоянии между ценностями, господствовавшими в его доме и в традиционном крестьянском быту. Анна Николаевна выписывала прогрессивные журналы 1860-70-х гг., такие как «Русское слово», «Дело» и «Колокол». Книги, которые она читала, также принадлежали к прогрессивной литературе того времени и свидетельствовали о ее необыкновенной культурности. Юный Виктор действительно слышал от слуг истории о Стеньке Разине, о восстании Пугачева, о превратностях крестьянской жизни. Однако если в детстве и отрочестве он хотел бы увидеть настоящую крестьянскую жизнь, то для этого ему пришлось бы специально отправиться в деревню. В 1892 г. отец Виктора не позволил своему девятнадцатилетнему сыну поехать в деревню из-за начавшейся там эпидемии тифа. Чернов писал позднее: «решающая встреча моя с мятущимся крестьянством была отложена года натри — на четыре».10 Соответственно, все, что остается от крестьянского происхождения Чернова, — это миф о «министре-крестьянине», который поддерживали Чернов и его союзники, подчеркивая, что благодаря своим якобы крестьянским корням Чернов хорошо знает крестьянство и крестьянскую жизнь.
За восемь лет (1864-72), которые Михаил Чернов прослужил в Новоузенске, у него родилось семеро детей, из которых трое умерли в младенчестве. В 1873 г. он получил аналогичную должность в Хвалынске, городе в Саратовской губернии, на правом берегу Волги, и переехал туда вместе со своей семьей. Анна Николаевна была беременна восьмым ребенком, который родился поздней осенью 1873 г. в Хвалынске; спустя несколько дней его окрестили Виктором. С датой рождения Чернова существует некоторая путаница. Въезжая в 1941 г. в Соединенные Штаты в качестве политического эмигранта, он назвал иммиграционной службе дату 7 ноября 1873 г. Позднее он говорил о 19 ноября. В XIX веке разница между старым стилем и новым составляла 12 дней, так что Чернов, скорее всего, полагал, что родился 7 ноября 1873 г. по старому, или 19 ноября 1873 г. по новому стилю.
Теперь известно, что эти данные неточны. Виктор Чернов родился в Хвалынске на берегу Волги тремя неделями позже этой даты, 25 ноября (7 декабря) 1873 г.11
Вскоре после рождения Виктора его мать снова забеременела. Она умерла летом 1875 г., родив еще одного ребенка, также умершего в младенчестве. Михаил Чернов остался с двумя сыновьями и тремя дочерьми: Владимиром (1866), Ольгой (1867), Софьей (1869), Надеждой (1871) и Виктором (1873). Старшему из них, Владимиру, было девять лет, а младшему, Виктору, — полтора. Из-за своего юного возраста Виктор не мог осознать, какая ужасная утрата постигла его семью, но Михаил Чернов был совершенно раздавлен горем. Это сказалось на его работе до такой степени, что он едва не лишился места. Выходом стал отъезд из города, где все напоминало ему о его покойной жене. Осенью 1875 г. Михаил переехал в Камышин, где жило много родственников его жены, и занял там должность казначея. После смерти Анны Николаевны за детьми сперва смотрела их бабушка. Но детям нужна была мать, и около 1877 г. Михаил Чернов женился снова. Его третья жена, Любовь Михайловна, дочь церковнослужителя, была значительно моложе своего мужа. Новая семья стала разрастаться: к 1892 г. у них уже было пятеро детей, все дочери.12
Первоначально отношения между мачехой и детьми от первого брака были вполне хорошими, по крайней мере так вспоминали старшие дети. Но все разладилось, когда она стала рожать собственных детей (то есть после 1878 г.). Она превратилась в «классическую мачеху» русских сказок. Она испытывала вражду ко всему, что напоминало ей об Анне Николаевне. Она уничтожила ее дневники и альбомы с портретами ее литературных знакомых. Из-за мачехи сократились, а потом и сошли на нет визиты крестного отца Виктора. Наконец, ей удалось избавиться и от бабушки, бывшей, как это чувствовал маленький Виктор, любящей защитницей детей. Она убедила своего мужа, что бабушке будет лучше покинуть тесный, полный детей дом. После отъезда бабушки дом разделился на два части — верхний этаж и нижний. Верхний этаж занимал отец Виктора и его новая семья, а дети от предыдущего брака жили внизу; встречались они редко, обычно во время обеда.13 Виктор был скромным ребенком, и от него дома не было никаких неприятностей, но он сбегал от своей ужасной мачехи и умирающей семьи на берег Волги. Он бывал счастлив, когда удавалось взять лодку и плыть, отдавшись своим фантазиям.14 Другим любимым занятием было ходить с отцом на рыбалку. Впоследствии Чернов описывал своего отца как типичного разночинца, который всего в своей жизни добился своими собственными усилиями. Он говорит о нем как о человеке широком (в устах Чернова это одна из высочайших похвал, если он не мог назвать человека творческим): «Он был по натуре очень
широк, весело-приветлив и добродушен». Отец любил принимать гостей — и они бывали у него часто. Он любил рыбачить, охотиться и играть в бильярд. Он был хороший чтец и любил спектакли. В детстве Чернов считал, что его отец читает лучше всех на свете.15
В 1882 г., в возрасте девяти лет, Виктор Чернов поступил в Саратовскую гимназию.16 Он получил образование в соответствии с уставом, утвержденным Министерством народного просвещения в 1871 г. Поскольку его старший современник Владимир Ульянов в то же самое время ходил в классическую гимназию города Симбирска на берегу той же реки Волги, гимназическая программа нам хорошо известна.17 Достаточно упомянуть здесь, что курс обучения, который проходили и Чернов, и Ленин, включал уроки классических языков (греческого и латыни). Благодаря этому оба они в своих позднейших сочинениях цитировали высказывания античных авторов: «внук крепостного» почти никогда не обращался к русским народным поговоркам, отдавая предпочтение классическому слову Греции и Рима. Учеба давалась Чернову легко. Он обладал пытливым и проницательным умом. Сколько он себя помнил, он любил слушать споры старших; кроме того, обнаружилось, что он обладает удивительной, практически «абсолютной» памятью (в том смысле, в каком у некоторых людей бывает «абсолютный слух»). Он еще не умел читать, но запоминал все, что слышал от старших, особенно стихи. В возрасте десяти лет (в 1884 г.), учась в Саратовской гимназии, он пережил свое «первое умственное увлечение». Предметом его был патриотизм. Дома Виктор не получил никакого религиозного воспитания, но «при переходе от младших классов гимназии к средним» пережил период, по собственному определению, «туманных мистико-религиозных увлечений». Однако это увлечение не привело его в православную церковь, скорее оно «имело точки соприкосновения с интеллигентским толстовством и народным сектантством».18
В детстве Виктор с трудом завязывал дружбу. Сбегая из дома на берег Волги, он встречал там других мальчишек, но наладить отношения со сверстниками ему не удавалось; он общался с теми, кто был младше него. Его товарищи по похождениям всегда были моложе, и это позволяло Чернову быть вождем. Одной из отличительных черт характера, присущих ему с самого детства, была замкнутость. Эта черта сохранялась за ним вплоть до самой зрелости, а может быть, и в более поздние годы.19 Из-за трудностей при общении с людьми Чернов стал интересоваться животными. Он подбирал больных и брошенных животных, приносил их домой, к себе в комнату, и выхаживал их.20 Со временем, когда Чернов перешел уже в средние классы, трудности эти не исчезли, но теперь их причина была уже интеллектуальная: ни один из его одноклассников не испытывал «того умственного интереса
и жажды знания», которые всегда играли важную роль в жизни Чернова. В частности, в нем развился интерес к поэзии. В возрасте 14 лет (в 1887 г.) он стал страстным почитателем Н.А. Некрасова; стихи его он помнил наизусть. С четвертого по шестой класс Виктор издавал гимназический рукописный журнал и писал произведения в стихах и прозе, где рассуждал обо всех аспектах человеческой деятельности.21
Возможно, именно там, на берегах Волги, где дул ветер свободы, Виктор постепенно стал видеть, что все личное одновременно является общественным, что русское общество представляет собой точную копию его родного дома. «Двухпалатная система» не только разделяла на две части семью; это было и социальное разделение. Верхний этаж посещала местная интеллигенция и чиновники: нотариус, адвокат, доктор, исправник, прокурор и земский начальник. Нижний этаж ко всем этим гостям относился оппозиционно, особенно Виктор — к земскому начальнику. Нижний этаж имел свои «чисто плебейские» связи с местными рабочими и крестьянами. Юный Виктор начинал видеть, что русское общество тоже разделено на два «этажа»: есть «верхний этаж», зачарованный злой «мачехой», занявшей место, законно принадлежащее «матери-России», а есть «нижний этаж», где живут униженные и оскорбленные. Это был «простой, черный, трудовой народ», с которым Чернов чувствовал духовную связь. Он писал: «Это был мой мир, и я вместе с ним противопоставлял себя “царящей неправде”». Так в Викторе Чернове родилась любовь к народу. Вдохновленный стихами Некрасова, он впитывал эту любовь, «как губка впитывает воду».22
Соответственно, главной движущей силой революционной карьеры Чернова стала его домашняя жизнь.
Он подчеркивал, что меньше остальных страдал от своей мачехи. Хотя он был маленьким мальчиком, ему оказались доступны ресурсы, которых были лишены его сестры. Он рос беспризорным, но предприимчивым и своевольным бродягой; лично за себя он мог бы простить мачехе все направленные против него злодеяния. Но Чернов не мог забыть и простить судьбу своих сестер, погруженных в состояние черной меланхолии, исковеркавшей их жизнь. Без «двухпалатной системы» дома, без злой мачехи жизнь Виктора могла быть совсем иной. Он писал в своих мемуарах, что «вырос бы подделкой под никчемного “барчонка”», и добавляет, что таких он много встречал в провинции.23 Вопрос о том, в какой мере крайне неблагополучная, воплотившаяся в «двухпалатной системе» семейная жизнь Чернова связана с его дальнейшей политической и интеллектуальной деятельностью, не имеет однозначного ответа, но можно выявить некоторые наводящие на размышления тенденции. И как политик, и как мыслитель Чернов постоянно стремился преодолеть дуализм во всех его возможных формах.
В философии он придерживался «монизма». В партийной политике он тяготел к центристской позиции между правым крылом и левым. В том же духе во время Первой мировой войны и во время Гражданской войны в России он отстаивал стратегию, именуемую «третьей силой». В 1921 г., защищая эту свою стратегию от обвинений С.П. Мельгунова, Чернов писал, что даже если бы «мачеха-история» оставила ему всего два варианта, он бы все равно выбрал «третий путь».24
Виктор Чернов родился поздней осенью 1873 г., накануне важного события в революционной истории России. Весной 1874 г. около двух тысяч юношей и девушек оставили города и отправились в деревню, начав таким образом «хождение в народ». Их целью было познакомить крестьян и рабочих с социалистическими учениями и объяснить им, как они нуждаются в земле и как страдают под бременем налогов. К осени 1874 г. движение сильно ослабло из-за арестов. Когда Виктор Чернов десятилетие спустя, осенью 1882 г., начал учиться в гимназии, уже произошли и убийство Александра II, и казнь главных лидеров «Народной воли». Из членов Исполнительного комитета на свободе оставались только Мария Ошанина, Лев Тихомиров и Вера Фигнер. Осенью 1882 г. Ошанина и Тихомиров уехали из России в Париж. Вера Фигнер была арестована в 1883 г. по доносу двойного агента Сергея Дегаева. К тому моменту, когда Чернов пошел в школу, «Народная воля» была уничтожена как централизованная организация; тем не менее, оставались отдельные революционеры, пытавшиеся ее возродить. В 1883 г. кружок «Народной воли» был организован в Саратове и просуществовал там до 1887 г. В нем было довольно много участников, которые имели свою типографию и вели пропаганду среди студентов и рабочих. Помимо новичков, в кружке состоял и кое-кто из второстепенных радикалов раннего периода.25
Осенью 1884 г. старший брат Виктора, Владимир, перешедший в последний класс гимназии, судя по всему, уже был участником группы народовольцев. В декабре 1884 г. в его комнате был произведен обыск и найдена запрещенная литература. Он был арестован и исключен из гимназии. Но еще прежде он успел познакомить младшего брата с некоторыми радикальными саратовскими кружками. После ареста брата центром притяжения для Чернова стала группа, организованная В.А. Балмашевым, бывшим народовольцем, который в то время работал библиотекарем «Коммерческого клуба». Судя по всему, Балмашев выступал тогда для Чернова в роли отца. Идеи толстовства были в то время в большой моде и определяли тематику разговоров в кружках, где бывал Чернов. Постоянно обсуждался вопрос о том,
можно ли противостоять злу и следует ли это делать. И это был не только моральный вопрос: он имел глубокий политический смысл. Эти разговоры начались со споров о возможности возобновить «хождение в народ» начала 1870-х гг. и закончились вопросом о том, возможно ли возобновить террористическую борьбу конца 1870-х. Вполне ясно было только одно — Чернов и его друзья чувствовали себя частью «простого, черного, трудового народа», и потому считали, что страна в первую очередь нуждается не в конституции, а в революции.26
В октябре 1888 г. группа бывших народовольцев сбежала из Сибири. Среди них был Иван Сабунаев, своего рода новое воплощение Нечаева. Многие из революционеров, знавшие Сабунаева, считали его психически неуравновешенным. Однако он был великим конспиратором и после своего бегства принялся за организацию сети революционных кружков вдоль Волги. Там он основал несколько нелегальных групп, привлекавших юных радикалов. В Саратове его представителем был А.В. Сазонов, тоже сосланный народоволец. Следуя примеру Нечаева, Сабунаев планировал выращивать из пятнадцати-семнадцати-летних юношей (таких, как Виктор) террористов. Чернов в своих воспоминаниях рассказывает, что по тем временам Сазонов воплощал в себе очень «крайние» социальные и политические взгляды. По всей вероятности, это означает, что он, в духе Сабунаева, проповедовал полномасштабное применение террора в революционной борьбе. К тому моменту Виктор уже участвовал в ряде радикальных кружков и читал революционную литературу. Однако большинство радикалов Саратова там просто «проживало». Кто-то из них уже превратился в «бывших людей», в «отработанный пар» революции, кто-то сохранял «душу живу», но «временно» ни в чем не участвовал. Сазонов от них решительным образом отличался, и Виктор был полон энтузиазма: наконец-то перед ним настоящий революционер.27
Встреча с «настоящим революционером» имела для Чернова далеко идущие последствия. Когда полиция пришла арестовывать Сазонова, Чернов был у него и тоже оказался задержан. После допроса его отпустили, но оповестили о случившемся гимназическое начальство. Его старший брат уже был исключен из школы за революционную деятельность — и «один из учителей, П.Р. Полетика, так хорошо это помнил, что то и дело, кстати и некстати, грозно восклицал: “по стопам братца пошел?”». Инспектор учебного округа, со своей стороны, пообещал, что ни одного Чернова больше никогда не примут ни в одну из саратовских школ!28 Гимназическое начальство хотело исключить Чернова, но против него не было достаточных улик. В результате 18 мая 1890 г. педагогический совет решил оставить его на второй год в седьмом классе (на 1890-91 учебный год) иудалить от общественных сборищ и от Волги.29
К этому моменту у Чернова уже развился интерес к проблемам философии и этики. Зимой и весной 1891 г. он начинает фиксировать в записных книжках свои соображения относительно прочитанного. Сохранилось 11 записных книжек, хранящихся в 4 отдельных папках, общим объемом 300 страниц. Эти записи Чернова включают в себя упоминания о прочитанных им книгах, списки заинтересовавших его книг и статей, а также некоторые его размышления. Круг его интересов отразился в библиографии, составленной им зимой 1891 г.30 Она включает несколько разделов, перечисленных здесь в соответствии с количеством упомянутых там текстов: текущая ситуация в России (51 запись), община (39), секты (30), политическая экономия (23), психология (22), артель (18), социальные вопросы (17), философия (14), обычное право (13), ремесленное производство (11) и этика (9).31
Что до текущей ситуации в России, 18-летний Чернов считал, что «современная политическая жизнь и вся европейская социальная система находится в кризисе», и в этом отношении Россия отличается от Запада меньше, чем «можно ожидать, видя крайний регресс русской политической жизни». В остальном Чернов был полностью занят проблемами соотношения субъективного и объективного в социологии и истории, а также вопросом о значении борьбы за выживание в природе и в человеческом обществе. Для Чернова задача социологии заключалась не только в собирании реальных объектов, но и в формировании отношений между ними с целью удовлетворения существующих потребностей. Объективной в социологии может быть только деятельность конкретных индивидов, поскольку только она может быть изучена с помощью статистики; однако в ее рамках действуют субъективные силы. Социологическое исследование требует не только знания экономических и юридических законов; по-настоящему необходимо исследование, сосредоточенное на самой сущности социальных связей, а именно на связях этических. Они санкционируют юридические и экономические отношения и в то же время объединяют общество в цельный организм. Поскольку социологические законы извлекаются главным образом из истории, то одна из наиболее важных задач социологии — верно осознать роль этики в истории. История как академическая дисциплина отличается от социологии. История обеспечивает практическую социологию информацией о минувших эпохах жизни человечества. Сен-Симон считал, что дальнейшее развитие общества возможно, поскольку ненависть, антагонизм между людьми вскоре исчезнет и люди объединятся «во всеобщую ассоциацию» (эти слова подчеркнуты Черновым). Для юного Чернова теория Дарвина была доказательством невозможности этого. Благодаря Дарвину наука смогла освободиться от власти теологии. Апеллируя к теологии, люди просто-напросто скрывали собственное невежество. Такие
понятия, как «план творения» и «единство плана», — всего лишь признак невежества употребляющих эти слова людей. Борьба за существование — естественный и главный закон всего живого. Целеполагание появляется в природе только тогда, когда в дело вмешивается человек. Классификация исторических феноменов определила существующую иерархию потребностей — абсолютно субъективную. В жизни животных борьба за существование может вести к появлению более развитых организмов; в человеческом мире мы не видим подобного рода результатов, хотя история показывает, что большинство людей живет в постоянной борьбе за существование. Что касается этики, Чернов полагал, что она, расчленяя моральные проблемы на элементы, а затем обнаруживая их первоосновы, уподобляется математике. Мораль выросла из бессознательного опыта. Удовольствие и страдание были изначальной основой действия.32 В записных книжках Виктора можно обнаружить цитаты из самых разных авторов, таких как О. Конт, Г. Спенсер, В.В. Лесевич, Ф. Лассаль, И. Кант, Дж.С. Милль, Дж.Г. Льюис, П.П. Лавров, А. Риль, К.А. Сен-Симон, Ч. Дарвин. Однако наиболее привлекательными для молодого Чернова были идеи Н.К. Михайловского и Н.А. Добролюбова. Как он писал позднее, он читал их книги и мгновенно проникался ощущением, что понимает их философские и социальные идеи.33
Осенью 1891 г. Чернов переехал в Тарту (Юрьев), в Эстонию, где его старший брат уже учился в ветеринарной школе. Этот город был образовательным и интеллектуальным центром Прибалтики. Население там проживало смешанное: эстонцы, немцы, русские и евреи, но вид город имел эстонский и лютеранский. Он гордился своим университетом и другими образовательными учреждениями, в том числе русской гимназией. В 1880-е гг. в прибалтийских губерниях активно проводилась политика русификации, в рамках которой бывшая немецкая гимназия была преобразована в русскую. Чтобы поступить туда, нужно было быть этническим русским. Администрацию гимназии мало интересовало, какие убеждения и взгляды имели их будущие ученики, поэтому Чернов легко поступил в восьмой класс этой школы.34 Он переехал из Саратова в Тарту, чувствуя себя политическим беженцем. Однако в Эстонии он оказался представителем великорусского народа, правящего в Российской империи. Среди других народов империи («инородцев») великороссы были привилегированным народом. Чернов чувствовал, что похож на «кающегося дворянина». Кроме того, он вскоре обнаружил, что русскому очень сложно завести дружбу с одноклассниками-эстонцами. Однако ему удалось сблизиться с ними, рассуждая о праве на самобытное развитие эстонской национальности без вмешательства России. Меньший успех имели его социальные идеи, поскольку большинство из его одноклассников про-
исходили из семей крупных землевладельцев; Чернов с удивлением обнаружил, что в Эстонии вообще не было такого социального слоя, как разночинцы.35
Когда Чернов осенью 1891 г. переехал в Тарту, на Волге уже начался голод. Крестьяне начали голодать уже летом 1891 г. К осени голод, сопровождающийся болезнями, охватил 17 губерний. В то же время очевидная неспособность правительства хоть чем-то помочь крестьянам рождала в обществе недовольство и беспорядки. Опустошительный голод послужил причиной создания в конце 1891 г. в Санкт-Петербурге политического кружка, ведшего пропаганду среди рабочих, — «Группы народовольцев». Съездив на рождественские каникулы в Петербург, Чернов встретился там с несколькими членами этой только что возникшей группы, и его взяли с собой на собрание, где-то на Васильевском острове. Здесь Чернов впервые увидел П.Б. Струве и Юлия Мартова-Цедербаума, двух светил разраставшегося социально-демократического движения в России. Струве показался ему слишком догматичным и совсем не понравился; более того, Струве критиковал доклад, который Чернову как раз пришелся по душе. Мартов-Цедер-баум был ему куда более симпатичен. Чернов пришел на это собрание не в качестве политического неофита. Хотя существовало всего несколько кружков (причем главным образом в столицах), придерживавшихся новых социал-демократических идей, которые провели резкую границу между «народничеством» и «марксизмом», однако была еще и группа тартуских студентов-поляков, принявших эту новую идеологию. Они решительно критиковали русские народнические идеи; народничество было для них явлением полуазиатским. Возражая им, 18-летний Чернов уже выступил на одном из собраний русских студентов с докладом о «свободе и необходимости» и о «роли личности в истории и субъективизме». Будучи в Петербурге, Чернов даже не собирался спорить со Струве, но когда студент А. А. Федулов, член этой группы, прочитал свой доклад о философских основах социологического знания, Чернов осознал, что это знакомая для него тема. Поэтому он вступил в обсуждение вопроса: во-первых, с точки зрения «теории научной метафизики» Алоиза Риля; во-вторых, с точки зрения первого тома «Капитала» Маркса. Встреча с этими людьми была важным событием в жизни Чернова; благодаря им он установил контакт с широким кругом студентов Санкт-Петербургского университета. Более того, именно тогда в его руки впервые попали прокламации, напечатанные действующей революционной организацией. После собрания всем участникам раздали листовки, называвшиеся «Свободное слово» и «От группы народовольцев»; Чернов их тоже получил. Много позже он узнает, что первая была написана не кем иным, как Михайловским, а вторая — Федуловым.36
Главный вопрос формулировался как «что делать?», и предметом его была ситуация, созданная голодом. С точки зрения Чернова, идти в деревню было нужно, вопрос был лишь в том, что именно делать там. Следует ли пойти по пути поколения 1870-х, с его агитацией и пропагандой, или по пути поколения 1880-х, народовольцев, пользовавшихся и агитацией, и бомбами. Вопрос можно было сформулировать и иначе: следует ли ждать или действовать немедленно? Наконец, если следует действовать немедленно, то «идти ли путем “нового террора” или “путем народного бунта”, несмотря на угрозу его “потопления в народной крови”». Чернов рассчитывал, что эти листовки дадут ему ответ. Однако анонимный автор «Свободного Слова» (Михайловский) оказался чужд духу современности. Он лишь упрекал правительство, чинившее препятствия тем, кто желал помочь голодающим, и утверждал, что для обсуждения сложившейся ситуации необходим «созыв выборных представителей земли». Вторая прокламация, «От группы народовольцев», написанная А. А. Федуловым, отстаивала идею объединения старых и новых народовольцев в одну децентрализованную революционную партию, которая воспользуется «благоприятным моментом», чтобы вступить в «открытую борьбу» с самодержавием. Чернову эта прокламация понравилась больше, хотя и в ней тоже были недостатки. Она лишь в самых общих словах говорила о формировании революционной партии и весьма уклончиво упоминала то будущее, когда можно будет начать революционную борьбу. Более того, в ней вообще ничего не говорилось о терроре. Однако она подчеркивала, что нужно организовываться. Позднее 1 Чернов напишет: «Мы были готовы откликнуться на этот призыв». Вернувшись в Тарту, он охотно поделился революционными новостями со своими друзьями, большей частью эстонцами и евреями. При этом, основываясь на своем петербургском опыте, Чернов подчеркивал необходимость создания единой организации.37
Одним из его друзей был Яков Виленский, еврей, исповедовавший православие. Чернов поделился с ним новостями о том, что происходит в Петербурге, но Виленский воспринял услышанное холодно. Он разразился речью, осуждающей всю русскую интеллигенцию, культуру и государство. Перед ним Чернов чувствовал себя «без вины виноватым». В качестве залога дружбы они в свое время обменялись фотографическими карточками. Теперь Виленский разорвал карточки, полученные от друга. Чернов был оскорблен и согласно школьному кодексу чести должен был вызвать Виленского на дуэль. Однако он категорически отказался подчиниться этому правилу.38 Как писал Чернов позднее, это была его первая встреча с «проклятым еврейским вопросом». В детстве его окружали люди разных национальностей и религий, в том числе и те, кого он называл «детьми ислама»: татары,
башкиры, киргизы. Однако в кругу его общения не было евреев.39 Спустя почти два десятилетия, в 1908 г., консервативное «Новое время» стало говорить о еврейских корнях Чернова; эта информация впоследствии появилась и в текстах других авторов.40 Однако это неправда. Согласно Д.А. Лутохину, дальнему родственнику Чернова, «только бабка была турчанка».41 Лишь теперь, почти в двадцать лет, Чернов впервые столкнулся с еврейским вопросом.
Весной 1892 г. Чернов закончил школу; домой он вернулся с революционной прокламацией, озаглавленной «Первое письмо к голодающим крестьянам». Прокламация вышла из типографии «Группы народовольцев». Только позднее Чернов узнает, что написана она была Н.М. Астыревым, автором книги «В волостных писарях» (1886), которую Чернов читал «с жадным интересом». Лето 1892 г. он провел дома из-за надвигавшейся угрозы тифа и холеры. Сорок-пятьдесят человек молодежи регулярно собиралось у Балмашева; чувствовали они себя «как бы на вулкане». Чернов сам был свидетелем нескольких холерных бунтов в их уезде. Но, как оказалось, студенты были не в состоянии «овладеть» крестьянским движением. Усталые, ошеломленные и готовые «получить жесточайший нагоняй от “старших”», юные радикалы отступили.42
ГЛАВА 2
РОЖДЕНИЕ РЕВОЛЮЦИОНЕРА
Осенью 1892 г. Виктор Чернов поступил в Московский университет на юридический факультет. Но скоро он понял, что юридические науки его совершенно не интересуют. Его захватила жизнь разнообразных кружков и студенческих организаций — землячеств. Когда выборные представители разных землячеств сформировали «Союзный совет», Чернов был избран представителем от Саратовского землячества. Там он наконец нашел компанию, которую давно искал,— активных и умственно живых студентов из всех губерний империи. Первоначально «Союзный совет» состоял из 16 землячеств, но он очень быстро разрастался; к концу следующего (1893) года их уже было 42. В итоге Совет стал самым влиятельным органом в студенческой среде. Чернов и его кружок радикалов возглавили его, изгнав более умеренных студентов во главе с В.А. Маклаковым, позднее известным либеральным политиком. Поскольку студенческие организации официально были запрещены, вступавшие в них студенты автоматически оказывались в неофициальном и нелегальном студенческом окружении. Маклаков пытался добиться легализации студенческих организаций, Чернов же подчеркивал, что никакие изменения к лучшему в университетах невозможны, пока не разрешился общеполитический кризис в России. Его целью было связать университетские организации с более широким общественным и народным движением. Косвенным последствием этого был тот факт, что «Союзный совет» придерживался весьма умеренной политики в университетских и академических вопросах. Он стремился ограничить активность студентов, дабы они не оказались втянуты в борьбу на два фронта. Считая земляческое общение слишком узким, Совет старался организовать так называемые межземляческие собрания и надземляческие соединения. Чернов организовал
первую такую группу, представлявшую Поволжье. Оглядываясь назад, он подчеркивал, что эта идея родилась из практики жизни, а не была почерпнута из каких-либо теорий. Именно на этих собраниях пришлось вступить в противостояние с марксистами, утверждавшими, что студенческая жизнь неотделима от жизни общества, а потому отдельное и независимое студенческое движение просто не может существовать. На общестуденческом съезде в Москве Чернов и его кружок одержали верх. Он был автором протокола, представлявшего собой ряд деклараций по разным вопросам, близких к решениям и лозунгам его кружка. Соответственно, съезд признал и одобрил идею Чернова о том, что организованное студенческое движение является частью движения революционной интеллигенции. Сверх того, Чернов и его круг пытались издавать нелегальный студенческий журнал.1
К юбилею Михайловского группа Чернова составила адрес «умеренно революционного содержания».2 Чернов должен был лично отвезти его юбиляру. Студент «с великим трепетом и смущеньем» позвонил в дверь Михайловского в Санкт-Петербурге. Он знал наружность Михайловского только по портретам; главным, что поразило его, «неуклюжего плебея», когда он увидел Михайловского лично, было изящество во всех движениях. Чернова зачаровали глаза Михайловского, в которых, казалось, заключалась странная магия. Создавалось впечатление, что тот видит человека насквозь. Михайловский внимательно выслушал все, что его юный гость хотел сказать о своей организации. Чернов тогда все еще был «мучительно и скрытно конфузлив» и всякое выступление на публике стоило ему внутренней борьбы; только когда Рубикон бывал перейден, он мог начать развивать свои идеи. Вопреки ожиданиям Чернова, юбиляр не разделил энтузиазма своего гостя. Михайловский говорил сдержанно и печально. Он не верил, что при его жизни произойдет народная революция; он был против террора; он, наконец, даже не считал себя революционером. Чернов пытался убедить своего хозяина, что новое поколение вовсе не против конституции как таковой, но они считают, что конституция может быть только результатом революции. Разговор с Михайловским принял столь непредвиденное направление, что многие темы, которые Чернов хотел обсудить, так и остались незатронутыми, и он ушел недовольным и разочарованным.3
В Москве интересы Чернова переместились из сферы вопросов философских к проблемам политическим и экономическим. Теперь он систематически читал работы Маркса, такие как «Капитал» и «К критике политической экономии», и вскоре освоил основы социализма по Марксу. Кроме того, он участвовал «в нескольких очень тесных кружках», «расшифровывавших» главу о «Формах стоимости» первого тома «Капитала» Маркса. В этой главе Маркс «перекокетничал
с гегелевской диалектикой и терминологией». Она была трудна для многих участников, но не для Чернова, испытывавшего благодаря этому чувство исключительного превосходства. Однако сам он не поддался новой марксистской моде, и для этого было два основания. По своей натуре он был искателем, не способным принять ту жесткую форму мысли, к которой было склонно большинство новоявленных марксистов. В немарксистских кружках он находил больше «индивидуального разнообразия, пестроты и шаткости во взглядах».
В этих кружках он со своими товарищами обсуждал такие философские темы, как теория познания и «проклятые вопросы» этики, выдвинутые Толстым и Достоевским. Молодые марксисты виделись Чернову своего рода духовным братством, объявившим непримиримую войну всем остальным. Для марксистов Чернов и его круг были, в свою очередь, архаическими утопистами и мелкобуржуазными «обомшелыми троглодитами». Согласно самому Чернову, в те времена он был марксистом в политической экономии, но в сфере социологии, с его точки зрения, Маркс нуждался в корректировке. Однако была еще одна причина не присоединяться к марксистам, хотя в своей автобиографии Чернов только намекает на нее. Речь о категорически отрицательном отношении марксистов к использованию террора в революционной борьбе. Чернов был известен не только как знаток Маркса, но и как «человек более крайних революционных воззрений» и сторонник народовольческого движения.4
Однако к началу 1888 г. «Народная воля» уже находилась в глубоком кризисе. В феврале 1888 г. состоялось отречение Льва Тихомирова. Когда на следующий год он был помилован императором и получил разрешение вернуться в Россию, казалось, что царское правительство достигло полной победы в борьбе против этой террористической организации. В начале 1890-х, когда Чернов был студентом Московского университета, бывший идеологический лидер «Народной воли» уже начал карьеру идеолога крайнего крыла русского монархизма, газеты «Московские ведомости». Уезжая за границу в начале 1899 г. (через 10 лет после его «отступничества»), Чернов все еще чувствовал, что на нем лежит «тяжкий моральный груз» — загадка Льва Тихомирова.5 На все эти события народовольцы отреагировали двояко. Продолжало существовать большинство, включавшее террористические акции в свои планы, но постоянно возрастало и меньшинство, пришедшее к отрицанию идеологической оправданности и практической перспективности террора. Они называли себя «новыми народовольцами» и подчеркивали необходимость сотрудничества с либералами в борьбе за демократические права.6 Среди тех, кто по-прежнему склонялся к политике террора, были народовольцы, которые, согласно В. Л. Бурцеву, пришли к выводу, что время одиночного, подпольного террора
прошло и что теперь террор должен быть связан с широким народным движением и использоваться как дополнение к народному восстанию. Точно так же видел ситуацию и Чернов. По его мнению, «Народная воля» совершила роковую ошибку, заключавшуюся не в политике террора, а в развиваемой тихомировским крылом концепции якобинско-бланкистской элитарной революции. Прямым следствием этой концепции было отрицание «Землей и волей» массового народного движения, которое поддержало бы организацию в кризисные моменты. Поэтому террор «Народной воли» завершился полным поражением. Чернов предлагал ставить на народное движение, использующее террор, но лишь как служебное оружие. Защищая в спорах с другими студентами практику террора, он приводил аналогии с военными действиями и сравнивал террор с «артиллерийской подготовкой». Как он писал позднее: «я очень ими <аналогиями> увлекался, и они казались мне страшно убедительными». Но какие бы аналогии он ни привлекал, все они имели одну цель. С одной стороны, он считал террор необходимой составляющей революционного движения, с другой же — полагал, что деятельность не должна сводиться исключительно к террору. Он мечтал о революции с опорой на широкое народное движение — опорой, которой не хватало «Народной воле». Будет ли это движение крестьянским или пролетарским, в любом случае оно должно было сформировать новую силу в России — «единую, плебейско-трудовую организующую силу».7
Соответственно, Чернов был среди тех, кто доказывал необходимость применения террора, но вместе с тем подчеркивал, что террор является лишь частью более широкого протестного движения. С этой точки зрения его внимание привлекали проекты, указывавшие на необходимость создания единого фронта. В то время, когда он еще только приобщился к студенческой жизни (1892-93), наиболее модной идеей среди радикальных народников был план, предполагавший объединение народнических групп только на техническом уровне (то есть они могли действовать вместе, сохраняя при этом политическую независимость). Эта программа, известная как «босяцкая», была в 1892-93 гг. в большой моде среди радикальных народников. Идея активно развивалась тверской группой, издававшей гектографированный журнал «Союз», в котором был опубликован «Проект программы объединенных групп социалистов-революционеров». С точки зрения Чернова, идея эта получила дополнительную опору, когда в России стали известны идеи Сергея Кравчинского. Однако Кравчинский шел еще дальше: он пропагандировал создание объединенного фронта всех оппозиционных сил.8 «Фонд вольной русской прессы», основанный им в июне 1891 г. в Лондоне, в качестве первой своей публикации в декабре 1892 г. выпустил брошюру Кравчинского «Чего нам нужно»,
в которой автор убеждал в необходимости широкой атаки со стороны всех действующих в России оппозиционных сил. Он говорил о том, что партии должны быть как отдельные и независимые подразделения, которые, однако, потом сольются в единую армию. Более того, он предлагал социалистам сделать первый шаг к преодолению взаимного недоверия между ними и либералами, открыто выступив в поддержку конституционного режима.9
Идеи Кравчинского получили распространение в России, когда по инициативе Марка Натансона и Н.С. Тютчева в сентябре 1893 г. в Саратове была создана Партия народного права. Программа партии была практически неотличима от идей, которые при посредстве «Фонда вольной русской прессы» распространял Кравчинский. Соответственно, члены партии стремились «объединить все оппозиционные элементы в России». Они выступали за представительное правительство, всеобщее избирательное право, свободу вероисповедания, независимость судов, свободу союзов и собраний, неприкосновенность личности и свободу самоопределения наций.10 Члены новой партии вели агитацию среди московских студентов. Старший брат Чернова Владимир и его сестра Надежда Чернова в результате вступили в эту партию. Однако Виктор, судя по всему, этого не сделал. Со своими друзьями, также придерживавшимися народовольческой традиции, он создал группу, коллекционировавшую программы прежних революционных организаций. Эта группа планировала создание новой всероссийской революционной организации. Ее членам удалось выпустить номер студенческого журнала, в который вошла статья Чернова под названием «Революционеры и либералы». Кроме того, они пытались вести пропаганду среди рабочих. П.С. Ширский, близкий друг Чернова, первый установил связь с рабочими кругами через воскресные школы, предоставлявшие светское образование рабочим, ремесленникам и крестьянам, имевшим возможность посещать школу только по воскресеньям. Однако кружок их нуждался в идейном и политическом лидере. Из возможных кандидатов Михайловский их не устраивал как «прежде всего и более всего литератор», а Натансон как «антрепренер революции».11 К апрелю 1893 г. Департамент полиции уже знал о существовании кружка. С этого момента Чернов попал под надзор московской охранки. К сентябрю 1893 г. там уже знали о связях кружка Чернова с петербургской «Группой народовольцев».12
Деятельность Партии народного права и Группы народовольцев вызывала все большие опасения у властей. 21 апреля 1894 г. полиция нанесла удар; аресты членов Партии народного права и Группы народовольцев были организованы в пяти городах. В ходе этих арестов был произведен обыск на квартире Чернова и найдена нелегальная литература. Тогда же, вместе со многими другими, были арестованы
его сестра и брат. В это время Чернов был в деревне. Узнав о случившемся, он вернулся в Москву. В Москве Чернов увиделся П.С. Ширским, которому удалось спастись от ареста, передал ему все свои контакты и «указал место хранения некоторых принадлежностей для печатания». После этого Чернов решил, что нет смысла пытаться скрыться от властей и нужно сдаться. Он вернулся к себе и стал ждать ареста; ждать пришлось недолго. После ареста его дважды допрашивал Сергей Зубатов, печально известный заместитель начальника Московской охранки. Первый допрос больше походил на дружескую беседу между следователем и его пленником. Зубатов пришел на допрос в штатском и не вел протокол; вторая встреча была уже официальной, Зубатов пришел в мундире, и был составлен протокол допроса. На первом допросе Зубатов описал Чернову ситуацию: взята главная квартира в Орле, взята типография в Смоленске, взят транспорт литературы в Москве. Больше всего беспокоило Чернова то, что охранка располагала подробной информацией практически обо всей его деятельности. Только вернувшись в свою камеру после допроса и вспомнив все сказанное, он осознал, что о некоторых поездках его все-таки не спросили. Это доказывало, что по крайней мере в ходе этих поездок принятые им меры предосторожности достигли цели, и власти ничего не узнали. Это впечатление только усилилось во время второго допроса. Уже после первого допроса Чернов решил, что на втором будет отрицать все связи с Группой народовольцев и Партией народного права. Поездку в Петербург он объяснит делами Союзного совета. Более того, он намеревался сперва отрицать и все знакомства, кроме товарищей по гимназии. Наконец, он решил, что нет смысла отрицать интерес к революционному движению, но следует постараться представить этот интерес как чисто исторический: изучал историю революционного движения и потому собирал запрещенную литературу. В таком духе он и представил свою автобиографию. Зубатов заверил своего узника, что одобряет его верность товарищам, и привел Л.А. Тихомирова в качестве примера человека, из идеалистических соображений перешедшего на сторону противника, никого при этом не предав. Однако обращение к имени Тихомирова было худшей стратегией из всех возможных: оно тут же развело их по разные стороны баррикад. Чернов почувствовал, что Зубатов ведет с ним какую-то нечестную игру, и настороженность его только возросла.13
После допросов Чернов был переведен в Петербург, в Петропавловскую крепость, где он провел около шести месяцев. К концу этого срока его отец и Д.Л. Мордовцев, известный провинциальный писатель и дальний родственник Чернова, смогли добиться его перевода из Петропавловской крепости в Дом предварительного заключения. Это было место, где политический заключенный мог содержаться годами,
ожидая суда, но режим там был менее суровым, чем в Петропавловской крепости; что особенно важно, здесь была хорошая библиотека. Чернов высоко оценил эту библиотеку, как позднее и В.И. Ульянов, прибывший в Дом предварительного заключения 9 декабря 1895 г. — почти через год после того, как Чернов его покинул. Чернов впервые прочитал здесь «Критику чистого разума» Канта, «с которой дотоле был знаком лишь из вторых рук — из “Истории материализма” Ф.А. Ланге», а также второй том «Капитала» Маркса, который он начал читать в Москве. Но самое главное — ему было разрешено писать; он отмечал позже: «С пером в руках я почувствовал себя сразу же как-то умственно сильнее».14
В своей автобиографии Чернов пишет, что был арестован «в момент тяжелых личных переживаний, характер и происхождение которых для читателей не могут представлять интереса». В этих условиях он мог «только благословлять постигшую его катастрофу». Он не упоминает никаких подробностей, но учитывая ряд фактов, можно предположить, что же именно происходило. На момент ареста Чернову было 20 лет. Он вырос и получил возможность вести независимую жизнь вне стен родительского дома. Соответственно, источники юношеского бунтарства иссякали. «Переживания», о которых он говорит, по всей вероятности, были связаны с дилеммой: следует ли ему посвятить себя подпольной революционной деятельности, хотя в ближайшее время революционного подъема не предвидится, или лучше найти работу и вести обыкновенную жизнь. Как он трижды упоминает в своей автобиографии, перед самым арестом он был в деревне, куда поехал готовиться к экзаменам. Из этого можно сделать вывод, что он стал серьезно относиться к своим занятиям. Если это так, значит, он намеревался все-таки закончить юридический факультет. А закончив его, нужно было выбирать: либо идти на государственную службу, либо делать карьеру адвоката. Едва ли он думал о государственной службе, но вторая альтернатива была для него вполне возможным вариантом. Соответственно, по всей видимости, он стоял перед выбором: продолжать ли вести жизнь подпольного революционера, или выпуститься и делать общественную карьеру. Тюремное заключение все изменило. Когда Чернова перевели из Москвы в Петербург, его поместили в неизвестное место — вскоре выяснилось, что это Петропавловская крепость. Это открытие стало для него почти религиозным переживанием. Он был как пилигрим в Святой Земле: ведь здесь отбывало тюремное заключение не одно поколение «бойцов», таких как Н.Г. Чернышевский и А.И. Желябов. В тюрьме он провел девять месяцев, которые позже сравнивал с девятью месяцами пребывания в утробе матери, и вышел из тюрьмы словно заново рожденным — революционером, полностью убежденным в своем при-
звании. Рабочие, ремесленники, крестьяне — одним словом, «низы», — которым он посвятил так много дум и мечтаний, теперь притягивали его как магнит; жадность к жизни обуревала его, как никогда. Когда отец спросил Чернова о его планах на будущее, тот ответил, что считает свое будущее предрешенным. Отец ничего ему не возразил (он чувствовал, что это высокое призвание), но напомнил сыну, что одно дело рисковать собственной жизнью, и совсем другое — жениться и подвергать опасности и жизнь своей семьи.15
В конце января 1895 г. отцу Чернова удалось освободить сына под залог тысячи рублей. Его отпустили на поруки и выслали в родной город Камышин под надзор полиции, до истечения срока его дела. В такой «провинциальной трущобе» жить Чернову было слишком душно. В городе его каждая собака знала как «красного из Петропавловки». Из-за надзора полиции было практически невозможно установить связь с «низами», с деревней. Он попытался перебраться в Саратов под предлогом лечения зрения, и в конечном счете получил разрешение от властей на временное проживание там.
В начале июня 1895 г. Чернов приехал в Саратов, окунулся в знакомую еще по гимназическим временам среду и тут же оказался вовлечен в споры о крестьянстве, капитализме и т. д.Уже через полторы недели жандармское управление велело ему уехать из Саратова в Тамбов. Дело Чернова было закрыто 22 ноября 1895 г. Он был выслан на три года (вплоть до ноября 1898 г.) и помещен под «гласный надзор» в городе Тамбове. В Тамбове Чернов поселился у либерально настроенного помещика Николая Слетова. Его сын, Степан Слетов, вскоре после прибытия Чернова уехал в Москву учиться в университете, но в 1896 г. был арестован за организацию демонстрации и приговорен к трем годам ссылки в Уфу. В 1897 г. его отцу удалось перевести его в Тамбов, чтобы он, как и Чернов, отбывал срок своей ссылки там. Степан Слетов стал одним из самых близких помощников Чернова в первые годы его политической деятельности, а его сестра, Анастасия Слетова, впоследствии стала первой женой Чернова.16
Вместе со Степаном и Анастасией Слетовыми Чернов создал в Тамбове маленький кружок, к которому примкнуло еще несколько молодых людей близких взглядов. Главной целью этого кружка было приобретение агитационной литературы и ее распространение среди крестьян. В 1871 г., почти на четверть века раньше, «чайковцы» уже создавали организацию для распространения легальной литературы с целью формирования базы для социального и политического образования; начинание это оказалось успешным. Однако все, что группа Чернова могла найти, — брошюрки времен «хождения в народ» конца 1870-х гг., которые были уже лишь отчасти приложимы к новой ситуации. Чтобы восполнить этот дефицит, Чернов с товарищами
собирали и другие тексты, близкие к крестьянской теме и к теме революции. Для этого подходили книги Беллами и Золя, а также повести и статьи о Стеньке Разине и восстании Пугачева, крестьянской войне в Германии, о французской жакерии. Кроме того, в Тамбове находился ряд учебных заведений, ученики которых вскоре прибились к этому маленькому кружку. Впоследствии Чернов решит, что можно использовать молодежь для распространения книг и прокламаций их группы. Он напишет черновик программы партии, названной им «Социалистической народной партией». Распространяя литературу и прокламации кружка, студенты выступали как ее агенты. Крестьяне принимали их хорошо, что, соответственно, увеличивало потребность в литературе, связанной с нуждами современного крестьянского движения. Когда спустя несколько лет Чернов уедет за границу, одной из его главных задач будет наладить издание и доставку литературы для нужд русского крестьянского движения.17
Группа пыталась вести и прямую агитацию среди ремесленников и крестьян. Анастасия Слетова заведовала «воскресной школой», что дало Чернову возможность встречаться с местными рабочими и ремесленниками. Однако у Слетовой возникли проблемы с местными властями, и она была вынуждена подать в отставку. В конечном счете дело дошло до суда. По словам Чернова, перед судом «продефилировал» целый ряд людей, принадлежащих к категории рабочей интеллигенции, совершенно неизвестной бюрократическому миру. Появление этих «новых людей» из деревень и рабочих кварталов имело успех. В результате суд над А.Н. Слетовой превратился в суд над провинциальной «передоновщиной».18 Чернов пытался установить контакт с крестьянами и при посредстве религиозных сект, которых в Тамбове было множество. Однако вскоре он пришел к выводу, что религиозное инакомыслие трудно превратить в политический протест: революционеры и сектанты говорили на разных языках. Проще было найти взаимопонимание с православным крестьянством, низкий духовный и культурный уровень которого был связан с нехваткой земли, бременем налогов и произволом местной администрации. Более того, в среде сектантов не было интеллигенции, которая могла бы создать яркую идеологию. Наконец, все секты имели локальное значение, на их базе создать общенациональное движение было невозможно.19
Осенью 1896 г. П.А. Добронравов, протеже Чернова, работавший в земской школе в селе Павлодар, приехал рассказать о том, что разногласия между местными крестьянами и волостным писарем переросли в борьбу. На фоне бурно развивающихся событий он вместе с крестьянским адвокатом Щербининым собрал группу из семи крестьян, решивших создать секретное общество и назвать его «Общество братолюбия». Он привез с собой устав этого общества, составленный
Щербининым. Чернов быстро убедился в том, что в Павлодаре образовалось очень ценное, активное и сплоченное ядро, «сумевшее вести за собой целую округу». Особенно важным ему виделся момент спонтанности произошедшего: крестьяне сами додумались до создания тайной организации. Приехав в Павлодар, Чернов предложил переименовать «Общество братолюбия» в «Братство для защиты народных прав». Кроме того, он переписал устав организации, сформулировав ее задачи более удачным для целей пропаганды образом. В опубликованном уставе Братство объявляло своей целью замену самодержавного правительства законодательным собранием, которое избирается народом. Политические требования излагаются там очень просто: «Добиваться, чтобы все новые законы издавались не иначе, как с согласия особых на то выборных постоянных ходоков от всего крестьянского и рабочего народа; чтобы без их согласия никто не мог облагать народ никакими податями, налогами и повинностями». В трех последних пунктах намечалось создание сети братств, которые в конечном счете сплотятся в единый союз. Параграф кончался так: «Этот союз должен будет окончательно достигнуть всех тех целей, которые поставлены в уставах братств; он в случае необходимости пустит в ход силу для того, чтобы разом одолеть народных врагов и притеснителей повсюду».20 После того как Братство было сформировано, зимой 1896-97 гг., Чернов переезжал с крестьянскими подводами (стремясь избежать слежки) из одной деревни в другую, занимаясь созданием новых «братств». Начинание оказалось успешным. К революции 1905 г. в 38 губерниях России было уже 1415 таких «братств». Они просуществовали вплоть до 1917 г.21
* # *
Идеологическая борьба между русскими радикалами и социалистами, происходившая в 1890-х гг. вокруг марксизма, социализма, капитализма, некапиталистической эволюции и других подобных вопросов, уже давно именуется борьбой между марксистами и народниками. Поскольку Чернов писал мемуары о 1890-х гг. 20 лет спустя, он тоже использовал эту концепцию, но говорил он не о борьбе между марксистами и народниками, а о борьбе между «марксистами» и социалистами — «не марксистами». Он относил себя ко второй группе и рассматривал эти группы как полярные противоположности. В своих воспоминаниях Чернов пишет, что его любимым методом борьбы с «марксистами» было использование их же собственной фразеологии. Он штудировал Маркса, имел хорошую память и знал Маркса лучше, чем «марксисты», так что мог бороться с ними их же оружием. Он был так силен в Марксе, что уже в первом семестре его учебы в универси-
тете ему предложили вести марксистский кружок. В конечном счете для Чернова это стало своего рода спортом. И в университете в первой половине 1890-х гг., и в ссылке в Тамбове во второй половине 1890-х он пользовался одним и тем же методом идеологической борьбы.22 Однако именно в этом пункте его позднейшие воспоминания и его записи дневникового толка существенным образом расходятся.
Чернов находился в Доме предварительного заключения, когда в его руки попала книга Струве «Критические заметки», вышедшая в свет в сентябре 1894 г. Струве определял русское народничество как «теорию самобытного экономического развития в России». Она основывалась, с одной стороны, на твердой вере в значение отдельной личности в историческом процессе, с другой же — на вере в особенный национальный характер и дух русского народа, в его особенное историческое предназначение. Первая идея поддерживалась западниками, вторая — славянофилами. Народники западнического толка подчеркивали значение критически мыслящих личностей и их деятельности; t народники-славянофилы указывали на значение крестьянской общины — «мирского строя», «мирского духа». Обе группы объединяла вера в «самобытное развитие»; они просто продолжали давно начавшийся спор между западниками и славянофилами. Экономическая теория народничества сводилась к идеализации и стимуляции элементарной экономической самостоятельности. Как позднее подытожил Струве, основной идеей книги было утверждение, что «Россия давно встала на путь капиталистического развития» и это «единственный путь действительно прогрессивного развития» ее экономической жизни и ее политической и культурной надстроек.23
Чернова эта книга задела за живое. Она сработала подобно «искре, брошенной в порох». Их идеи «не сходились нигде, протекая повсюду в разных плоскостях». Эта книга казалась Чернову написанной «жителем другой планеты». Хотя буквально все в этой книге раздражало Чернова, особенно его поразила развиваемая Струве защита капитализма. В 1901 г. он по-прежнему склонялся к мысли, что одним из самых существенных пунктов спора между марксистами и «защитниками идейного наследия 1870-х» был вопрос о положительных и отрицательных сторонах капитализма. Еще будучи в тюрьме, Чернов написал длинную статью, которая тогда не могла быть опубликована и в которой он возражал Струве по всем пунктам.24
Однако, вопреки этим ретроспективным свидетельствам, Чернов не критиковал Струве с «антимарксистских» позиций. Тремя годами позже, в 1897 г., он по-прежнему говорил о себе как о «горячем и искреннем почитателе Маркса», а в 1901 г. именовал социал-демократов, последователей Струве, «неомарксистами». И действительно, Чернов считал себя марксистом в том же смысле, в каком за редким исключе-
нием легальные народники продолжали считать себя марксистами.25 Будучи студентом университета, он определял свое отношение к марксизму следующим образом: он поддерживал Маркса в том, что касается «политической экономии», но не в том, что касается социологии. Быть марксистом в «политической экономии», в свою очередь, означало для Чернова (в соответствии с русской народнической традицией) придерживаться марксистской трудовой теории стоимости. В соответствии с этой традицией, он еще до приезда в Западную Европу имел стойкое предубеждение против австрийского экономиста Ойгена Бём-Баверка, который в своей книге «К завершению марксистской системы» (Bohm-Bawerk, Eugen, Zum Abschluss des Marxschen Systems, 1896) выступил против трудовой теории стоимости Маркса.26
Струве вскоре приобрел много сторонников, и так называемый «легальный марксизм» начал распространяться среди русских ради-калор. Для Чернова работа с тамбовской молодежью была полна разочарований. Отправляясь в университет, они еще находились под влиянием народнического марксизма Чернова, а когда возвращались домой на каникулы, большинство из них было заражено неомарксизмом. «И у меня сжималось сердце», — писал Чернов.27 Столь же безрадостные известия приходили и с других сторон. Хотя Чернов находился в ссылке в Тамбове, он, однако, совершал секретные вылазки в Саратов, чтобы встретиться с местными социалистами-революционерами. Саратовский кружок социалистов-революционеров, возглавляемый Андреем Аргуновым, в 1896 г. составил проект программы, назвав его «Основные положения программы союза социалистов-революционеров». Программа эта была составлена под влиянием программы 1879 г. Исполнительного комитета Народной воли, но составители, стремясь дистанцироваться от наследия народничества, умышленно выпустили такие слова, как «народ» и «община». На тот момент работа с народными массами казалась невозможной. Силами, применимыми в революционной борьбе, считались социалистическая интеллигенция и прогрессивная часть рабочих.28 Чернову программа не понравилась. Самым существенным пунктом в его споре с Аргуновым был вопрос о возможности революционной работы с крестьянством. Опираясь на свой тамбовский опыт, Чернов доказывал необходимость работы в крестьянской среде. Однако ему так и не удалось наладить контакты с саратовскими социал-революционными кружками, потому что все они были скептически настроены по отношению к идее крестьянского социализма. Из Саратова он вернулся глубоко разочарованный.29 Существенно, что именно тогда он получил протоколы съезда Немецкой социал-демократической партии в Бреслау. Оживленные дебаты вокруг крестьянского вопроса и социализма демонстрировали, что конфликт между двумя формами марксизма имел
место не только в России. Напротив, он был частью более обширных европейских споров между социалистическими партиями о крестьянах и социализме.30
С конца декабря 1895 г. Чернов официально находился под гласным надзором полиции; он получал 15 копеек в день на питание и 1,5 рубля ежемесячно на съем жилья. Сначала он пытался заработать частными уроками. В сентябре 1896 г. он подал запрос в департамент полиции, прося разрешения поступить на службу в земство. В конце октября разрешение было дано при условии, что Чернов будет работать «по вольному найму, без разъездов». До самого своего отъезда из Тамбова он не получил никакой другой работы.31 В таких обстоятельствах дополнительные средства приносили ему занятия журналистикой. Именно в Тамбове он начал свою карьеру журналиста и писателя, сперва в провинциальных изданиях — ежедневных газетах, таких как «Тамбовские губернские ведомости», «Саратовский дневник» и «Орловский вестник». Однако уже в декабре 1895 г. его статью напечатало у себя петербургское «Новое слово». Кроме того, Чернов извлек пользу и из публикации истории Слетовой. Он детально рассмотрел в «Новом слове» этот процесс.32 Когда журнал перестал выпускаться, Чернов стал посылать свои статьи в «Начало». Там он напечатал серию статей «Письма из провинции», посвященную состоянию сельского хозяйства в России, крестьянской общине и культурной жизни в Тамбовской губернии. Его статьи стали появляться и в «Русском богатстве», и в «Вопросах философии и психологии». Он печатался в этих журналах вплоть до своего отъезда из России в 1899 г.33
Трехлетняя ссылка Чернова подошла к концу в ноябре 1898 г. Соответственно, в начале декабря гласный надзор за ним был прекращен, но начался негласный. 25 января 1899 г. Чернов женился на Анастасии Николаевне Слетовой. В марте он запросил в городском полицейском управлении заграничный паспорт для себя и своей жены. Получив разрешение от начальника губернского жандармского управления, полицейское управление в начале апреля выдало Черновым паспорта. Тем временем полиция обнаружила нелегальную типографию и рассчитывала привлечь Чернова к расследованию этого дела. Но они не успели ничего предпринять — 1 мая 1899 г. Чернов с женой покинули Тамбов и направились в Западную Европу.34
Соображения, резюмирующие тамбовский опыт Чернова, появились в 1900 г. в брошюре «Очередной вопрос революционного дела». На протяжении 1890-х гг. русские социал-демократы и социалисты-революционеры подчеркивали, что революционный потенциал крестьян никак не изменился с 1870-х гг., когда они выказали полную апатию. Сквозная мысль брошюры Чернова сводилась к тому, что с 1870-х гг. крестьянство очень изменилось. Соответственно, и воз-
можности революционной работы в этой среде существенно выросли. Деревня уже перестала быть патриархальной и обычно оказывалась разделена на два лагеря: с одной стороны — администрация и деньги, с другой — крестьяне. В то же время Чернов подчеркивал, что работать в крестьянской среде не означает все внимание сосредоточить только на ней, уйдя из городов в деревню. Он хотел лишь добиться, чтобы революционное движение перестало недооценивать значение крестьянства. Однако он отмечал, что революционная работа среди крестьян хотя и необходима, но сложна, поскольку одновременно должна быть культурной, образовательной и революционной. Первая задача в деревне — наладить контакт с интеллигенцией и наиболее сознательными представителями крестьянства, которые смогут продолжать начатое дело. Особое внимание следует уделить деревенским учителям, врачам и земским агрономам. Затем Чернов отмечал, что программа новой революционной партии должна быть составлена таким образом, чтобы представлять и фабрично-заводской рабочий класс, и массы трудового крестьянства. Он подчеркивал, что такой союз интеллигенции и народа может преобразовать стихийные народные движения в сознательное действие и направить их в разумное русло. Наконец, только «союз рабочих людей города и деревни» мог бы стать той реальной силой, которая окажется способной сломить существующий порядок; такой союз является предварительным условием для торжества идеалов социализма и революции. Вывод Чернова был следующим: «Без всякой опоры в крестьянстве — а тем более против его воли — никакая революционная партия не сможет нанести в России серьезного, решительного удара буржуазно-капиталистическому режиму...»35
ГЛАВА 3
СОЦИАЛИЗМ, ЭМПИРИЗМ, КРИТИЦИЗМ
Постфактум Чернов назовет ряд мотивов для заграничной поездки, в том числе такие, как издание и распространение революционной литературы, специально ориентированной именно на крестьян, более глубокое изучение споров по аграрному вопросу между западными социалистами, исследование современных философских течений. Однако самой существенной была другая причина. Как он сам писал, он «буквально изголодался по авторитетному человеку старшего поколения». Чернов надеялся на «сочувственный интерес» к его революционной деятельности в Тамбове и Саратове. По дороге за границу он посетил в Петербурге Михайловского, рассказал ему о своей работе с крестьянами и «обо всем, что лежало на сердце», но Михайловский не выказал особого интереса к предмету разговора. Он лишь попросил Чернова присылать статьи в «Русское богатство».1 Однако в Западной Европе были русские революционные кружки, которые могли заинтересоваться планами Чернова. В Париже жил П.Л. Лавров и существовала возглавляемая им «Группа старых народовольцев», в которую входила Мария Ошанина, единственный член бывшего Исполнительного комитета «Народной воли» за границей, а также другие народовольцы — И.А. Рубанович, Э.А. Серебряков, Галина Чернявская (Боха-новская) и Н.С. Русанов. Более того, в Лондоне существовал «Фонд вольной русской прессы», основанный С.М. Кравчинским. Хотя Крав-чинский давно умер, там все еще были Феликс Волховский, Н.В. Чайковский и Леонид Шишко — все ветераны революционного движения. Наконец, в Берне существовал «Союз русских социалистов-революционеров за рубежом» во главе с Хаимом Житловским, в который входили Шарль Раппопорт, М.М. Розенбаум и Семен Акимович Анс-кий (Соломон Раппопорт). Житловский и его группа были не так известны
русской аудитории, как Лавров, живший в Париже, и лондонские революционеры-эмигранты; тем не менее начиная с 1894 г. его группа публикует журнал «Русский рабочий», предназначавшийся как для рабочих, так и для крестьян. Хотя этот журнал доставлялся в Россию нерегулярно и незначительным тиражом, некоторые его номера попали в руки Чернова и показались ему и его друзьям так близки, что они считали Житловского и его журнал «своими». Более того, в 1898 г. Житловский издал книгу «Социализм и борьба за политическую свободу», представлявшую собой ответ на книгу Плеханова «Социализм и политическая борьба» (1883). В своей книге Житловский рассматривал проблему социализма и политической борьбы в очень близком Чернову ключе.2
Однако Чернов отнюдь не кинулся встречаться с этими людьми и кружками. Первым, к кому он обратился за границей, был «отец русского марксизма» Георгий Плеханов, живший в Цюрихе. Чернов приехал туда в мае 1899 г., и П.Б. Аксельрод сначала отнесся к планам Чернова с серьезным интересом и «абсолютно без всякого предубеждения». Он даже познакомил Чернова с Плехановым, в надежде, что они найдут общий язык, однако дело очень быстро кончилось спором. Более того, вслед за Черновым из России приехали В.И. Ленин, Л.О. Мартов и А.Н. Потресов; с их приездом отношения, которые Чернов пытался строить с Аксельродом, совсем испортились. Из встречи с Плехановым ничего путного не получилось, но Чернов не поехал дальше в Берн, Париж и Лондон, где он мог надеяться встретить более благожелательную аудиторию. Вместо этого он остался в Цюрихе, где никто не разделял его взгляды. Судя по всему, он не рассматривал Лаврова и прочих даже как запасной вариант на случай, если встреча с Плехановым не принесет ожидаемых результатов. Такое странное поведение не будет казаться столь уж необъяснимым, если мы будем помнить, что он все еще считал себя марксистом.3
Именно тогда в Цюрих с лекцией приехал Житловский. Он приехал из не слишком отдаленного Берна, но Чернову показалось, что он прибыл из другой галактики; для Чернова приезд Житловского был «настоящим подарком судьбы». Чернов рассказал Житловскому о своем опыте работы с крестьянами и о своих планах, особенно подчеркнув необходимость «создания за границей в крупном масштабе обслуживающей назревающее аграрное движение литературы». Наконец-то Чернов нашел человека из старшего поколения, оказавшегося доброжелательным слушателем. Житловский пообещал не только опубликовать в своем журнале «Устав» братства, который Чернов перевез через границу в ботинке, но и начать кампанию среди русских социалистов-эмигрантов для привлечения их внимания к «очередному вопросу момента»: «перенесению массовой организации с передового
пролетариата городов на отстающее от него трудовое земледельческое население деревень». Но это было далеко не все, что он мог предложить Чернову. Житловский хорошо разбирался в современных философских тенденциях, в том числе в разнообразных неокантианских школах. В беседах с Черновым он легко переходил от одной школы к другой. Более того, Житловский был десятью годами старше Чернова и показался последнему человеком, способным воплотить его мечты об апостольском преемстве, — человеком старшего поколения, который окажет доверие его планам. Как Чернов писал позднее, он глядел на Житловского снизу вверх, как на «учителя», и во многих вопросах ожидал от него «откровений». Кроме того, он был очарован личностью Житловского. Когда Житловский выказал «живой интерес» и «готовность заразиться» планами’Чернова, тот решил: «Се — человек!» Уезжая в Берн, Житловский пригласил с собой своего нового ученика, и тот с радостью последовал за ним.4
Что произошло потом — оставалось тайной. В воспоминаниях «Перед бурей» Чернов говорит, что вскоре между ним и Житловским возник разлад, и по этой причине, якобы, Чернов и отправился в Париж. Такой ход рассуждений противоречит другим источникам, свидетельствующим о том, что Чернов и Житловский продолжали свое сотрудничество и после отъезда первого в Париж. Но куда более важно, что это противоречит исходной рукописи самого Чернова, в которой не идет речи ни о каком разладе. В этом сильно отредактированном отрывке Чернов говорит, что он обнаружил в личности Житловского «элементы серьезного расхождения», тогда как в оригинале было написано, что он обнаружил «элементы серьезной дисгармонии». «Дисгармония» эта была сопряжена с тем, что Житловский ранее полностью поддерживал тихомировское крыло «Народной воли». Только по приезде в Швейцарию (1887) он стал отходить от своей элитистской позиции.5 Эта «дисгармония» никак не мешала Чернову и Житловскому работать вместе. Кружок Житловского опубликовал «Устав» в виде отдельной брошюры с небольшим предисловием. Более того, когда «Северный союз» А. Аргунова опубликовал брошюру «Наши задачи», Житловский написал для нее послесловие. В противовес самому тексту брошюры он подчеркивал значение крестьянства в революционной борьбе. С его точки зрения, уже были свидетельства (такие как «Устав» и само братство) возрастающей социальной и политической сознательности крестьянства. В связи с этим он указывал и на черновский опыт работы в крестьянской среде.6 Между Черновым и Житловским было лишь одно серьезное расхождение. Пока Чернов мог свободно пользоваться библиотекой Житловского, включавшей в себя труды по философии и социологии, и ежедневно вести с хозяином разговоры о современных философских
проблемах, он был счастлив; он вспоминал об этом времени как о «медовом месяце» их дружбы. Однако Житловский получил степень доктора философии в Бернском университете, а Чернов был всего лишь недоучившимся студентом Московского университета, и ему казалось, что его новый наставник придает докторскому диплому «преувеличенное значение». Соответственно, когда Житловский посоветовал Чернову записаться в Бернский университет, чтобы получить систематическое знание философии и докторский диплом, их «медовый месяц» закончился.7
В этот самый момент к Чернову обратился Семен Акимович Ан-ский (Соломон Раппопорт), ветеран «Хождения в народ». Он был членом кружка Житловского, а кроме того, работал секретарем Лаврова в Париже. Ан-ский рассказал Чернову о плане создания совершенно независимой от существующих эмигрантских групп организации, которая будет под руководством Лаврова управлять крестьянским движением из-за границы. Все еще страдавший застенчивостью Чернов нашел в Семене Акимовиче человека, с которым очень легко свести знакомство. В итоге Раппопорт стал его близким другом, и что что еще важнее — новым авторитетом для него. Однако когда Чернов прибыл в Париж, Лавров был уже на смертном одре, и Чернов мог лишь помогать Раппопорту ухаживать за Лавровым в последние дни его жизни. На руках у Раппопорта и Чернова Лавров и скончался 6 февраля 1900 г.8
В последние дни жизни Лаврова Чернов рассказал ему об идее создания специальной Аграрно-социалистической лиги. Цели, которые ставились перед этой новой лигой, Чернов вынашивал еще со времен учебы в Московском университете. Предполагалось, что лига будет помогать разнообразным социал-демократическим группам преодолеть их фракционные разногласия для достижения общей практической цели; в данном случае такой практической целью было издание и распространение революционной литературы для крестьян. По словам Н.С. Русанова, Лавров не только приветствовал эту идею, но и дал свое благословение на ее осуществление.9 Похороны Лаврова состоялись в середине февраля 1900 г. Из Лондона попрощаться с умершим приехали Леонид Шишко, Феликс Волховский и Егор Лазарев — так Чернов, наконец, встретился с ними. Все они согласились создать новую организацию под названием Аграрно-социалистическая лига (АСЛ). Основателями ее стали И. Рубанович, Ф. Волховский, Е. Лазарев, X. Житловский и В. Чернов. Они принимали участие в учредительном съезде АСЛ в июле 1902 г. и подписали декларацию АСЛ, которая была опубликована в изданной Лигой брошюре «Очередной вопрос революционного дела». Были и другие люди, такие как Л. Шишко, Н. Чайковский, С. Раппопорт и Давид Владимирович Соскис, не подписывавшие
декларацию, но принимавшие участие в деятельности Лиги с самого ее основания. Кроме того, на учредительном съезде присутствовали Анастасия Чернова, Михаил Гоц, Д. Хилков и С. Слетов. Отказался только Н.С. Русанов, не веривший, что крестьянство может сыграть сколь-либо активную роль в грядущей революции.10 Целью АСЛ было издание и распространение среди русских крестьян революционной литературы. Во главе Лиги стоял комитет, отвечавший за отбор и редактирование рукописей. Он же отвечал и за административную деятельность. Поскольку члены Лиги жили в разных странах, рукописи перевозились от одного к другому, из страны в страну. Путь их обычно начинался в Лозанне в Швейцарии, Женеве и Берне; потом, побывав в Вене, они пересылались в Лондон, а затем возвращались в Швейцарию. С самого начала Чернов, его супруга Анастасия и Хаим Житловский принимали активное участие в деятельности новой Лиги. В обязанности А. Черновой и Е. Лазарева входило написание популярных брошюр. Первой вышла брошюра Лазарева «Воля царская и воля народная», а затем брошюра Анастасии Черновой «Венгерские крестьяне». Среди первых изданий была и книжка А. Баха «Царь-Голод».11
« ’Х «
Чернов приехал в Западную Европу в самый подходящий момент для студента, интересующегося спорами западных социалистов. Книга Э. Бернштейна «Проблемы социализма и задачи социал-демократии» (Die Voraussetzungen des Sozialismus and die Aufgaben der Sozial-demokratie) вышла в свет всего через несколько месяцев после его приезда. Ее появление обострило критику, которой в 1890-е гг. подвергалась со стороны Социал-демократической партии Эрфуртская программа. Кроме того, в ней были изложены основные принципы политической и социальной теории, которая к 1901 г. будет известна как ревизионизм. Часть этих споров была связана с крестьянством, крестьянской политикой и аграрной программой. Они велись не только внутри Немецкой социал-демократической партии, но и в ряде других западноевропейских социалистических партий.12 Чернов рассматривал этот вопрос в двух циклах статей, изданных в 1900-1901 гг. Первый цикл, «Типы капиталистической и аграрной эволюции», начал печататься в «Русском богатстве» в апреле 1900 г. и публиковался на протяжении почти года. Второй, под названием «Страничка из истории развития социалистической мысли», Чернов опубликовал под псевдонимом Борис Оленин в издававшемся в Лондоне эмигрантском журнале «Накануне». Этот цикл выходил с июля 1900 вплоть до мая 1901 г.13 Статьи из «Накануне» постепенно оформились в сборник «Марксизм и аграрный вопрос», выпущенный в 1906 г. Работы,
напечатанные «Русском богатстве», посвящены главным образом политическим спорам вокруг аграрного вопроса в западных социалистических партиях во второй половине 1890-х гг. Чернов очень подробно рассматривает эту тему. Он пишет о партийных дискуссиях, происходивших не только в Германии и Франции, но также в Австрии, Венгрии, Италии, Бельгии и Голландии. Согласно позднейшим воспоминаниям Бориса Николаевского, Чернов привел больше фактической информации относительно истории аграрного вопроса и Интернационала, чем любой другой автор. В.И. Ленин, внимательный читатель статей Чернова, писал в июле 1901 г. Плеханову: «Чернов цитирует какого-то, прямо воюющего с марксистами, Gerolamo Gatti <...> Не знаете ли, что это за птица, стоит ли читать?»14
Первоначально Чернов ознакомился со спорами западноевропейских социалистов относительно аграрного вопроса на примере дебатов на съезде партии в Бреслау, которые уже свидетельствовали о том, что разногласия между русскими марксистами и народниками не были принадлежностью исключительно России. Дальнейшее изучение западноевропейской литературы по аграрному вопросу только усилило это впечатление. Чернов испытывал своего рода дежавю: западные социалисты прямо говорили о негативном влиянии капитализма на развитие сельского хозяйства, в точности как русские народники. Последние традиционно критически относились к марксизму, а русские легальные марксисты считали такой взгляд на капитализм одним из проявлений того, что они называли «реакционным утопизмом народников». Однако, учитывая западные дискуссии относительно крестьянской политики, можно было говорить о том, что русские народники уже давно обнаружили в марксизме, а особенно в Марксовом анализе капитализма, существенное слабое место, наличие которого западные социалисты только начинают осознавать. Соответственно, в русском контексте проблема переставала сводиться к вопросу социальной и экономической самобытности в том смысле, в каком легальные марксисты критиковали идеи народничества. Напротив, Россия оказывалась европейской страной, и все другие страны Европы также обладали своей национальной спецификой. Россия не была исключением в этом отношении. Существование в России капитализма являлось одним из признаков ее «европейскости». Соответственно, Чернов не видел смысла опровергать утверждение легальных марксистов о том, что капитализм уже существует в России. Однако теперь он видел настоящую проблему в том, какие выводы делаются из этого факта. Так, легальные марксисты от народнического антикапитализма перешли к другой крайности и стали доказывать реформистскую природу капитализма.15
К моменту приезда Чернова споры об аграрной политике между западными социалистами разгорелись с новой силой — на этот раз
между Карлом Каутским и Фридрихом Отто Герцем, австрийским сторонником Бернштейна; поводом для них стало новое издание книги Каутского «Аграрный вопрос». В этой работе Каутский, хоть и с некоторыми оговорками, придерживался Марксовой теории концентрации, как в промышленности, так и в сельском хозяйстве. Когда в 1899 г. появилось новое издание этой книги, оно получило крайне негативную оценку со сторЬны Герца, небольшая брошюрка которого «Аграрные вопросы в связи с социализмом» (Die Agrarischen Fragen im Verhaltnis zum Sozialismus) с предисловием Бернштейна появилась в том же году в Вене.16 В противовес Каутскому, Герц подчеркивал (как видно уже из названия книги), что не существует единого для всех стран аграрного вопроса. Напротив, на сельское хозяйство оказывают заметное воздействие природа и исторические факторы, а потому аграрные проблемы могут (и должны) быть рассмотрены как часть конкретной национальной системы. Чернову идея Герца представлялась последним словом современного социализма в аграрном вопросе. Соответственно, в своих статьях Чернов развивал мысль о том, что капитализм не имеет никакой единой, универсальной формы; он существует в разных сферах национальной экономики исключительно в формах национального капитализма.17
Более того, Чернов полагал, что в России наиболее существенное разногласие между «так называемыми марксистами» и «защитниками наследия 70-х» заключается в вопросе о положительных и отрицательных сторонах капитализма. Он признавал, что в капитализме можно обнаружить и «разрушительные», и «созидательные» силы, «темные» и «светлые», «отрицательные» и «положительные» стороны. Вместе с тем он делал две оговорки, в корне менявшие сущность вопроса. С точки зрения Чернова, «созидательные», «положительные» стороны капитализма, строго говоря, принадлежат не капитализму «как таковому», а крупному машинному производству и коллективным формам труда; они появились при капитализме, но тем не менее совершенно независимы от него. Соответственно, их положительное значение можно сохранить без всякого капитализма. Кроме того, именно потому, что не существует никакой универсальной формы капитализма, соотношение отрицательных и положительных его сторон не одинаково в разных странах и в разных сферах производства. Чтобы еще более прояснить вопрос, Чернов рассматривает капитализм с точки зрения «формы» и «содержания». «Форма» капитализма представлена машинами, инструментами, деньгами, зданиями и т.д. «Содержание» же капитализма включает в себя крупномасштабное производство. В этой перспективе капитализм — это всего лишь один из способов создания крупномасштабного производства. Согласно Чернову, «форма» и «содержание» капитализма находятся в конфликте друг с другом.
Чем больше разрастается каждая из сторон, тем существеннее противоречие между ними. Чернов считал, что нет оснований полагать, будто рост «формы» и «содержания» капитализма происходит абсолютно симметрично. Они могут сочетаться по-разному, что в конечном счете может привести к победе одного или другого. Более того, капитализм «как таковой» не обладает никакими положительными сторонами; при ближайшем рассмотрении эти положительные стороны оказываются функциями капиталистического «содержания» в промышленности, а отнюдь не его «формы». Чернов полагал, что русские марксисты перепутали «содержание» капитализма и «форму». Соответственно, чем больше доля сельского хозяйства в национальной экономике страны, тем менее благоприятно соотношение отрицательных и положительных сторон капитализма. В сельском хозяйстве «форма» капитализма подавляет его «содержание», что, в свою очередь, приводит к существенному преобладанию отрицательных сторон капитализма над положительными — процесс, о котором, как отмечает Чернов, Маркс говорил в своем «Капитале». Когда централизация происходит в сельском хозяйстве, «форма» капитализма поглощает его «содержание». Это означает, что капитализм уничтожает среднее производство. По своей природе капитализм, с точки зрения Чернова, может выступать и как паразитический фактор, и как фактор развития культуры. Между этими крайностями существуют промежуточные формы. Если сравнивать с Англией, Францией, Германией и Италией, то в России в большей, чем где бы то ни было, степени получил развитие тот тип капитализма, который можно назвать капиталистическим паразитизмом. Это отчуждение непосредственных производителей капиталом без соответствующей реорганизации производства из мелкого примитивного в крупное машинное, основанное на новейших технологиях. Соответственно, созидательная, способствующая европеизации роль буржуазии в России, так высоко ценимая Струве, находится в прямой зависимости от развития положительных сторон капитализма и в обратной зависимости от развития отрицательных.18
Работая над своим циклом статей, Чернов намеревался наметить теорию некапиталистической эволюции в сельском хозяйстве в целях защиты интересов крестьян. Он стремился представить в своих работах новую точку зрения, отличающуюся от русской народнической традиции, причем не столько в аспекте собственно содержания, сколько в аспекте его обоснования. Он хотел убедить своих читателей, что нет ничего народнического, и тем более «русского», в идее некапиталистической эволюции в сельском хозяйстве. Она полностью выводится из того, что написано, с одной стороны, Марксом и Энгельсом, а с другой — теми социалистами, которые, с точки зрения Чернова, наиболее прогрессивным образом развивали идеи Маркса относительно
сельского хозяйства: бельгийцем Эмилем Вандервельде, голландцем В.Х. Флигеном (Vliegen), итальянцем Джероламо Гатти и австрийцем Ф.О. Герцем. Чернов стремился доказать, что идея некапиталистического развития сельского хозяйства не противоречит марксистским идеям, и при этом указывал на существование двух течений в марксизме. Есть старый, первоначальный марксизм, который как в теории, так и на практике признает историческую неизбежность и универсальность капитализма. Однако в марксизме появилось и другое течение, представленное Вандервельде, Флигеном, Гатти и Герцем: оно требует защищать интересы крестьян. С этой целью была выстроена новая теория аграрной эволюции, включающая в себя идею некапиталистического развития сельского хозяйства. Соответственно, и Гатти, и Вандервельде признают существование двух форм экономической эволюции: капиталистическую и некапиталистическую. Последняя в данном случае основывается на поддержке разнообразных форм коллективного хозяйствования. Чернов в этой статье указывал на бельгийские земледельческие кооперации, которые, с его точки зрения, представляли собой примеры обобществления, инициированного снизу, в противовес обобществлению, вводимому государством сверху. Чернов полагал, что наличие сельской поземельной общины может быть полезно, особенно в тех областях, где она еще существует; то же касается и психологических атрибутов этой формы земельной собственности. Он не уточнял, о каких именно «областях» идет речь. Далее он подчеркивал, что это проблема не одной только России. Чернов просто задает вопрос, возможно ли хоть в какой-то стране сохранить сельскохозяйственную общину (если подобного рода институт или хотя бы его базовые формы вообще существуют) до того момента, когда условия для некапиталистического развития окажутся более благоприятными, чем в настоящее время. В конечном счете он подчеркивал, что полемика о роли коммуны между русскими марксистами и народниками не является полемикой между «западниками» и «славянофилами» соответственно. В 1890-е гг. идея сохранения общины нашла себе место в программах многих западноевропейских социалистических партий и получила поддержку со стороны их лидеров, в том числе и упомянутых выше Флигена, Гатти, Вандервельде, а также Георга фон Фольмара. Соответственно, идея защиты общины от негативных влияний родилась не из убежденности в самобытности развития России; напротив, в 1890-е гг. «европейский» опыт доказал, насколько несостоятельно отрицательное отношение к крестьянской общине и артели. В итоге Чернов требовал, чтобы роль крестьянской общины в экономическом развитии России оценивалась на основе западноевропейского опыта.19
Для Чернова крестьянская община и другие формы кооперации были всего лишь знаками возможности некапиталистической эволю-
ции в сельском хозяйстве. Кроме того, он подчеркивал, что для него и его поколения вопрос о роли крестьянской общины в социальном и экономическом развитии был проблемой не эмоциональной, а научной. Соответственно, вопрос о том, полезна ли крестьянская община с точки зрения аграрного социализма, не должен решаться «априори», как это делали русские социал-демократы, но путем «индукции», на основе конкретного исследования.20 Несколько лет спустя, после долгой дискуссии о том, что Маркс сказал о русской крестьянской общине, и что социал-демократическая «Искра» написала по этому вопросу, и в какой степени это противоречило сказанному Марксом, Чернов пришел к выводу, что ответа на вопрос, как существующая община может быть использована в реформировании сельского хозяйства, нельзя найти в цитатах из Маркса и Энгельса. Тогда он написал:
Нечего говорить, что крестьянская община для нас вовсе не есть какая-то мистическая общественная форма, имманентно «из себя» продолжающая неизменное движение — в сторону ли развития в социализм, в сторону ли собственного разложения... Перед нами гораздо более реальный и конкретный вопрос, решаемый не априорными соображениями, а чисто индуктивным исследованием: данное, исторически реальное крестьянство, при данных культурных и социально-политических условиях, организованное в поземельно-общинные ячейки, обнаруживает ли : способность к переорганизации окружающих и своих собственных поземельных отношений на наиболее широких, исторически-про-грессивных началах?21
В конечном счете, для Чернова разница между капиталистической и некапиталистической эволюцией в сельском хозяйстве свелась к разнице между дедуктивным и индуктивным умозаключением. Марксизм для него был полностью дедуктивной системой. Маркс изучал не эмпирические факты, но только обнаруживающиеся в них тенденции, которые потом могут проявиться в самых разнообразных формах. Соответственно, исследование Маркса оказывалось «односторонним», поскольку он не обращал внимания на участвующие в социальном и историческом развитии факторы, такие как, например, климат, раса, географическая ситуация и исторические моменты. Он изучал лишь развитие общества с точки зрения зависимости между «экономическими стимулами» и ростом производительных сил. И главный труд Маркса «Капитал» представляет собой классическое высказывание социологической дедукции. Более того, характерной чертой марксизма, с точки зрения Чернова, являлось стремление вычертить схему эволюции, единую для разных сфер производства и разных стран. При
таком раскладе марксизм оказывался всего лишь односторонней реакцией на гегельянство. Гегель представлял нации как неподвижные, самодостаточные и непреходящие типы. Марксизм ставил экономические и социальные факторы в зависимость от единой обязательной схемы развития. Соответственно, система Маркса представляет собой тот же тип метафизического абсолютизма, что и гегельянство, только с противоположной стороны. Марксизм утверждал абсолютное единство исторического развития отдельных государств точно так же, как гегельянство утверждало абсолютную независимость развития всех имеющих историческое значение наций. Таким образом, марксизм двигался от общего к частному, а гегельянство, напротив, от частного к общему.22
В начале XX века последним словом в области индуктивных исследований русской крестьянской общины была книга Карла Качоров-ского «Русская община». В 1888 г., в возрасте 18 лет, Качоровский начал заниматься революционной деятельностью. В1890 г. он был арестован, а в 1892 выслан в Омск, но через год амнистирован. Во время ссылки он начал работать со специалистом по статистике В.Н. Григорьевым над проблемами крестьянской жизни и экономики, а также изучать крестьянскую общину. Его не устраивала уже существующая земская статистика, но он посылал свои вопросники волостным писарям и земским статистикам. В результате он смог собрать больше материала, чем кто бы то ни было до него. Его первая статья появилась в «Русской мысли» в 1893 г., но главный труд, «Русская община», вышел только через семь лет — в 1900 г.23 Предполагалось, что этот первый том будет лишь предисловием к последующим, в которых с опорой на статистический материал планировалось провести детальный анализ разных сторон крестьянской коммуны. К 1916 г. Качоровский подготовил еще три тома, но из-за войны они не были опубликованы.24 Соответственно, все, что в результате было опубликовано, кроме первого тома, — это труд П. Вениаминова «Крестьянская община», основанный на материале Качоровского. Рассматривая вопрос об отношении крестьянской общины к некапиталистической эволюции, Чернов не стал ссылаться на работу Качоровского, поскольку ожидал появления следующих ее томов, где вопрос будет рассмотрен подробнее.25
Еще со времен учебы в университете Чернов интересовался «строгим направлением философского эмпиризма». Как сторонника этого направления, его постепенно перестало удовлетворять то, как философские вопросы рассматриваются в России. Адепты марксизма придерживались «диалектического метода» Энгельса. Те, кто разоча-
ровался в материализме, вернулись через Гоголя и Достоевского к славянофильству. Модное неокантианство с его теорией познания привлекалось лишь в аспекте его познавательного скептицизма, и только искателями безусловной истины и трансцендентального постижения помимо опыта, при посредстве «крылатой» интуиции. Еще в ссылке в Тамбове Чернов на публичной лекции В.В. Лесевича услышал об эмпириокритицизме, новой форме эмпиризма, но только за границей он прочитал об этом больше. Согласно Л. Колаковскому (1927-2009), это понятие связано с довольно широким кругом философов и физиков, главным образом немецких и австрийских, среди которых наиболее выдающимися были Эрнст Мах и Рихард Авенариус. Они работали независимо друг от друга и выводы их не были одинаковы, но мысли текли в сходном направлении, хотя и выражались в разных терминах. Авенариус поставил себе целью разрушить все филрсофские концепции и трактовки, которые превращали мир в тайну, утверждая, что существует разница между воспринимаемыми феноменами и «истинной» реальностью, лежащей под или за ними. Более же всего Авенариус стремился опровергнуть эпистемологический идеализм, выраставший из разграничения между «представлениями» и недостижимыми «вещами в себе».26
Эмпириокритицизм обладал тремя особенностями, которые оказались крайне привлекательными для Чернова. Это была философия, основывавшаяся исключительно на опыте; она категорически уходила от всякой метафизики; это была монистическая философия.27 С его точки зрения, последнее свойство создавало мост между эмпириокритицизмом и системой Михайловского и Лаврова, поскольку их система, умалявшая роль дуализма, была также монистической. Как отмечал Чернов, ключевой особенностью их системы был синтез реального и идеального, субъективного и объективного, теории и практики. Соответственно, точки отсчета для Михайловского и Рихарда Авенариуса были очень сходны, а потому, по мнению Чернова, идеи Авенариуса и Эрнста Маха были созвучны идеям Михайловского и Лаврова. В результате из всех современных Чернову философских систем задачам, поставленным Михайловским, наиболее полно отвечал именно эмпириокритицизм. Таким образом, западноевропейская мысль в самых важных своих проявлениях подтверждала учение русской субъективной социологии.28
Чернов подчеркивал, что философия постепенно приобрела самостоятельное поле деятельности, и это поле собственно научное. В отличие от философских систем прошлого, которые центрировались неким метафизическим духом, современная наука обладает отчетливо республиканским и демократическим характером. Между наукой и философией теперь уже не существует никаких качественных раз-
личий и никаких различий в принципе. Как следствие, дуализм науки и философии приходит к концу. Более того, перед современной философией стоит и вторая задача. Философия ведет постоянную борьбу против всех возможных спекулятивных метафизических систем. Против них она борется оружием современной науки. По своей природе философия коллективна и безлична (или сверхлична). Будучи таковой, современная философия создает синтез между теорией и практикой, объективным и субъективным. Для Чернова окончательный синтез субъективного и объективного происходил в вопросе о правде. Это связано с тем, что русское слово «правда» означает одновременно и теоретическую правду—«истину», — и практическую правду — «справедливость». Михайловский ссылался на слово «правда» как на свидетельство нераздельности моральной и теоретической правоты и права нравственного сознания играть определяющую роль в социальных вопросах. Чернов всем сердцем принял идею Михайловского о «правде-справедливости» и считал, что основной задачей современной философии является создание синтеза между этими двумя формами правды — истиной и справедливостью.29
С точки зрения Чернова, марксизм является философской системой, принадлежащей прошлому. Он только делает вид, что его взгляд на мир структурирован, завершен и последователен. Однако марксизму чужд многосторонний и глубокий синтез, основанный на последних достижениях современной философской мысли. Напротив, марксистский метод по-прежнему прибегает к грубым упрощениям и по-прежнему верит в «отжившую ветошь», давным-давно сданную в архив философии. Вот где на самом деле «нищета философии»! С самой смерти Маркса его социологическая теория не получила никакого развития. Энгельс, по словам Чернова, смог произвести только «доктрину наивно-догматического материализма», где оказались смешаны «равно устарелые элементы “материализма” и “диалектики”». Результатом стала «примитивная философия а 1а Энгельс». Это, однако, не мешало ему демонстрировать свою «философскую ограниченность», высокомерно отзываясь обо всех новых философских системах как об «умственном опиуме», которым буржуазия хочет затемнить сознание пролетариата.30
Чернов полагал, что единственным выходом из этого теоретического тупика является развитие в марксизме идеалистических элементов, то есть «решительное устранение из системы совершенно нефилософского этического скептицизма, всех пережитков фаталистической терминологии, всякой метафизической и узко материалистической догматики». Только таким путем можно добиться «цельного социалистического мировоззрения». Достигнув его, социализм сможет стать влиятельным идеалом и философской силой. Он может
быть действительно революционным мировоззрением и одновременно философией реальности и поступка.31 Эмиль Вандервельде уже указывал на то, что концепция «материалистического понимания истории» должна быть заменена «реалистическим пониманием истории». Чернов поддержал эту мысль. С его точки зрения, реалистическое йонимание истории включает в себя критический метод и глубоко монистическое содержание. Однако этот монизм не должен быть односторонним: это отнюдь не то же самое, что Чернов называл «материалистической метафизикой» и к чему причислял и экономический материализм. Поскольку речь шла об изучении материальной и экономической стороны социальной жизни, то экономические и материальные аспекты, разумеется, при этом преобладали. Однако Чернов был против идеи превратить материальную сторону жизни в единственное и исчерпывающее объяснение. Реалистическое объяснение истории должно соединять объективные и субъективные моменты. Первичные объективные условия исторического развития включают в себя такие аспекты, как природа, география, климат и почва. Первичные субъективные условия исторического развития — человек как биологический и антропологический тип с его тенденцией умножать свои потребности. Это исходные точки. Взаимодействие между этими субъективными и объективными моментами даст ключ к пониманию экономического, идейного, психологического, политического и юридического развития общества. Чернов подчеркивал, что не существует независимых, отдельных процессов — правового, экономического и интеллектуального, — что они являются разными сторонами единого процесса социального развития.32
В 1901 г. Чернов был уверен, что за школой эмпириокритицизма будущее философии.33 Однако он не нашел поддержки своим идеям среди членов партии социалистов-революционеров. Их занимали вопросы, поставленные неокантианской философией. С другой стороны, к идеям эмпириокритицизма обратились некоторые из членов партии большевиков, причем это были ведущие ее теоретики, в том числе Александр Богданов и Владимир Базаров (В.Л. Руднев), занятые конструированием марксистской этики, и Анатолий Луначарский, совместно с Максимом Горьким развивавший идеи новой социалистической «религии». Только двое заметных участников этого движения не вошли в Партию большевиков после раскола Российской социал-демократической партии в 1903 г.: П.С. Юшкевич и Н. Валентинов. Соответственно, Плеханов и его последователи сочли русскую школу эмпириокритицизма философией большевизма и обратили внимание на аналогии и связи между ленинским субъективизмом и волюнтаризмом, с одной стороны, и идеализмом и феноменализмом эмпириокритицизма — с другой. Их интерпретация оказалась настолько успеш-
ной, что ее принял даже Die Neue Zeit. Однако называть идеи эмпириокритицизма в России «философией большевизма» ошибочно в двух смыслах. Во-первых, это неверно, потому что лидер большевиков В.И. Ленин активно противостоял эмпириокритицизму и даже написал книгу, направленную против него.34 Во-вторых, первым попытался связать эмпириокритицизм с русскими социальными и философскими идеями Чернов, стремясь доказать, что некоторые из мыслей, развитых Р. Авенариусом и Э. Махом, высказал еще Михайловский. Большевистские сторонники эмпириокритицизма опубликуют свои книги и статьи только к революции 1905 г., статьи же Чернова, впервые напечатанные в 1901 г., в 1906 уже будут переизданы. Парадокс заключается в том, что Чернов, придерживавшийся идей эмпириокритицизма, так и не найдет последователей в своей партии. Ленин же эмпириокритицизму активно противостоял, однако многие его сторонники поддерживали эти философские идеи.
ГЛАВА 4
КОНЕЧНАЯ ЦЕЛЬ И НЕКОТОРЫЕ
ТЕКУЩИЕ ВОПРОСЫ
К концу 1901г. Чернов уже серьезно задумался о возвращении в Россию. Главная цель пребывания за границей (публикация и распространение литературы, ориентированной на нужды крестьян) была достигнута, эта деятельность шла полным ходом. В начале 1901 г. Аграрно-социалистическая лига опубликовала первую свою брошюру, к концу года число изданий достигло шести наименований общим тиражом 10 тысяч экземпляров.1 Покинув Россию весной 1899 г., Чернов, помимо всего прочего, проводил время в западных библиотеках, штудируя новейшие труды по социологии и философии, а также сочинения социалистов, касающиеся аграрного вопроса. Осенью 1901 г. он начал читать лекции в Париже, в новой Русской высшей школе общественных наук, основанной известным русским социологом Максимом Ковалевским.2 Он много писал в народнические журналы в России и за границей, и его статьи нашли своего читателя. Осенью 1901 г. Григорий Гер-шуни рассказывал Чернову о том, что его статьи читаются молодежью с огромным интересом; позднее это подтвердит В.М. Зензинов. Консервативная газета «Новое время» тоже читала Чернова и с удовольствием отмечала, что статьи его демонстрируют: «так много нашумевшему “марксизму”, по-видимому, приходит конец».3 Чернов стал использовать первый свой псевдоним — «Борис Оленин». Если бы он привязался к этому своему псевдониму так же сильно, как В.И. Ульянов к имени «Ленин», то двух главных участников русской революционной истории звали бы, соответственно, Оленин и Ленин.
Тем временем в России ряд маленьких революционных групп, наследовавших русской революционной традиции, сделали существен-
ные шаги в направлении слияния. Весной 1900 г. на юге России уже была создана объединенная организация — Партия социалистов-революционеров. Из-за программных различий располагавшийся в Москве Северный союз, а также еще одна группа, Рабочая партия политического освобождения России, еще некоторое время оставались в стороне.4 Чернов не принимал активного участия в процессе объединения, однако с самого начала все эти группы оценили литературный талант Чернова. Когда Северный союз начал в 1900 г. выпускать свою газету «Революционная Россия», Чернова пригласили в ней публиковаться; когда в мае 1901 г. Северный союз договорился с Н.С. Русановым об издании революционного журнала в Париже, он тоже был туда приглашен. Летом 1901 г. Русанов выпустил первый номер нового журнала, называвшегося «Вестник русской революции». Осенью того же года объединительный процесс в России был приостановлен. В сентябре русской полиции удалось обнаружить местонахождение типографии «Революционной России», газета была конфискована, а большинство членов Северного союза — арестованы.5 Оставшиеся на свободе его представители, Евно Азеф и Мария Селюк, уехали за границу, чтобы установить связь с находящимися там эмигрантскими организациями; так же поступил Григорий Гершуни, но как представитель Южной партии. В октябре они приехали в Берлин, где переговоры об объединении продолжились.6
Поздней осенью 1901 г. Чернов приехал в Берн, чтобы пообщаться с Житловским. Именно там он впервые встретился с Григорием Гершуни, который как раз только что приехал из России с новостями относительно объединения социалистов-революционеров. Гершуни ворвался в жизнь Чернова «внезапно, наподобие того, как падают с неба на нашу землю блуждающие метеориты». Гершуни рассказал о новой организации, созданной русскими группами социалистов-революционеров, и привез с собой соглашение между Северным союзом и Южной партией; теперь он предлагал эмигрантским организациям тоже стать частью этой новой партии. Более того, Гершуни не хотел ничего слышать о возвращении Чернова в Россию. Напротив, у него было для Чернова задание: Чернов должен был стать теоретиком партии, составить для нее программу, продумать ее стратегию и тактику. Чернов чувствовал, что это «поворотный момент» его жизни, и дал свое согласие.7 Последние переговоры об объединении состоялись во второй половине января 1902 г. в Берлине; Чернов принимал в них участие. В результате большинство эмигрантских групп присоединились к соглашению русских социалистов-революционеров и вместе сформировали объединенную Партию социалистов-революционеров (ПСР). «Революционная Россия» Северного союза стала партийной газетой. Об объединении было коротко заявлено на первой странице
номера, вышедшего в январе 1902 г.8 Согласно Чернову, лозунг новой партии «В борьбе обретешь ты право свое» (Im Kampfwirst du dein Recht erlangen), изначально взятый из Фихте, стал известен в России благодаря влиятельной книге Рудольфа фон Иеринга «Борьба за право» (Der Kampf urn’s Recht, 1872).9
Первоначально Аграрно-социалистическая лига раскололась надвое: молодые ее члены — сам Чернов, М.Р. Гоц и С.Н. Слетов — были готовы вступить в новую партию, тогда как старшее поколение настороженно отнеслось к этому слиянию. Несколько месяцев спустя, летом 1902 г., опасения рассеялись; Ф.В. Волховский и Л.Э. Шишко присоединились к новой партии. Только один человек остался в стороне. Когда Чернов, надеясь, «что тут-то получит возможность развернуться Житловский во всю величину своего литературного дарования, многообразных знаний, живости, остроумия и богатства аргументации», предложил ему присоединиться к партии, тот отказался. Однако Житловский оставался членом АСЛ и по-прежнему был готов принимать участие в политических дискуссиях и читать лекции от имени новой партии, если возникнет такая необходимость.10 Летом 1902 г. АСЛ заключила с ПСР федеративный договор; формально обе группы сохраняли полную независимость в организационных вопросах, но в то же время практическая деятельность, особенно распространение изданной литературы, велась ими совместно.11 В результате в 1902 г. существенно увеличилось число опубликованных брошюр. ПСР, благодаря своим растущим связям в России, обеспечивала их распространение. К весне 1903 г. издательская деятельность ПСР сосредоточилась в Швейцарии. Однако формально вплоть до лета 1903 г. обе организации оставались независимыми друг от друга.12
С начала 1902 и вплоть до осени 1905 г. редактирование партийной газеты «Революционная Россия» (далее — РР) оставалось основным занятием Чернова. Газета была основана как орган Северного союза, два ее номера успели появиться в России до того, как полиция обнаружила типографию.13 Ближайшим товарищем Чернова по этой работе был Михаил Рафаилович Гоц, выходец из богатой еврейской московской семьи. В студенческие годы он оказался вовлечен в подпольную деятельность «Народной воли». В 1885 г. его арестовали и сперва приговорили к тюремному заключению, но потом выслали в Сибирь. Там Гоц принял участие в вооруженном восстании, в ходе его был ранен, впоследствии отбывал заключение в сибирских тюрьмах (Акатуй, Зе-рентуй). Именно там он начал писать статьи сперва для местных газет, а потом (под псевдонимом М. Рафаилов) для «Мира Божьего» и «Русского богатства». По причине слабого здоровья Гоцу было позволено в 1898 г. вернуться в европейскую часть России, а спустя два года — выехать за границу.14 Впервые Чернов встретился с ним осенью 1901 г.
в Берне. Они провели вместе всего два-три дня, но за это время достигли полного взаимопонимания в самых разнообразных социальных и политических вопросах. Помимо них, основными авторами РР были Г.А. Гершуни, А.И. Потапов-Рудин, Ф.В. Волховский, С.А. Ан-ский и Л.Э. Шишко. С конца 1901 г. Русанов начинает издавать в Париже «Вестник русской революции» (БРР), который, как планировалось, должен был стать журналом теоретическим, тогда как РР должна была сосредоточиться на вопросах практической политики. Разделение на теоретический и практический журналы восходило к Александру Герцену, основавшему «Полярную звезду» как платформу для теоретических споров, а «Колокол» (1857) — для обсуждения текущей политики.15
Хс
С момента появления в 1911 г. «Заключения судебно-следственной комиссии по делу Азефа» хорошо известно, что в начале 1902 г. ПСР состояла из двух частей, имевших крайне несходные взгляды на применение террора. Южные социал-революционные группы считали, что революция в России может осуществиться лишь при участии народных масс; они делали акцент на пропаганде и агитации и, соответственно, были против террора или готовы были признать его полезность лишь в некоторых условиях. С другой стороны были сторонники террора — члены Северного союза, а также Житловский и его Союз русских социалистов-революционеров за границей. Они не очень верили в народные массы и революционную работу с ними и считали террор одним из основных методов борьбы. А поскольку новая Партия социалистов-революционеров с самого начала объединяла в себе идеологически гетерогенные элементы, то между ними были люди и группы, придерживавшиеся очень разных взглядов на применение террора — от тех, кто его одобрял, до тех, кто не считал его нужным или даже был его решительным противником.16 Если таким образом описывать структуру партии, то Виктор Чернов в ее составе с самого начала был одним из ключевых сторонников террора.
Народовольческая традиция привлекала Чернова еще в школьные годы. Будучи студентом Московского университета и планируя свою деятельность против самодержавной системы, он всегда включал в эти планы применение террора в той или иной форме. Впервые разговаривая с Михайловским, он так резюмировал свое отношение к террору: «Конечно, кровь — есть ужас; но ведь и революция — кровь. Если террор роковым образом неизбежен, то значит — он целесообразен, он соответствует жизненным условиям». Для Чернова вопрос об использовании террора как средства борьбы не был вопросом принци-
пиальным, а «вопросом удобства, вопросом обстоятельств и целесообразности».17 Анализируя в сентябре 1901 г. происходящий процесс объединения социал-революционных групп, Чернов рассматривал его с точки зрения того, насколько эти новые группы близки к традиции «Народной воли» или далеки от нее. Он разделил их на «левых» и «правых», где левые наследуют «Народной воле», а «правые» относительно слабо связаны с этой традицией. Соответственно, с точки зрения Чернова, «левые» — это Северный союз Аргунова, а «крайне левые» — базирующийся в Париже «Вестник русской революции» и лондонский журнал «Накануне», в котором была напечатана его статья.18 «Правое крыло» в объединительном процессе было, со своей стороны, сформировано Южной партией. Хотя Чернов возводил происхождение ПСР к 1860-м гг. и к организации «Земля и воля», однако для него было само собой разумеющимся, что ПСР является прямой наследницей «Народной воли». И действительно, ПСР была реинкарнацией «Народной воли». В статье для ВРР, написанной после создания ПСР, Чернов подчеркивал, что партия очень высоко ценит революционный дух руководителей «Народной воли», но следует духу, а не букве этой организации.19 Свою статью, написанную в апреле 1902 г., Чернов завершает словами: «Мы твердо убеждены, что не только полное достижение социалистического идеала, но и осуществление нашей экономической программы-минимум, возможны только через Народную Волю в своих значениях этих прекрасных слов: при свободе народа и по воле народа».20 Согласно В.Л. Бурцеву, и Чернов, и некоторые из его соратников говорили парижским эмигрантам-народникам, что они взяли имя «социалистов-революционеров» только временно и намерены вернуться к старому названию «Народная воля», как только партия окрепнет.21
Чернов был сторонником террора, практиковавшегося «Народной волей», однако, как отметил Хильдермайер, программа АСЛ, составленная Черновым, вообще не упоминала о политическом терроре.22 В этом отношении она противоречила и «Нашим задачам» Северного союза, и «Нашей программе» парижских социалистов-революционеров, которые прямо поднимали вопрос о терроре как об одной из форм борьбы.23 Однако 2 февраля 1910 г. Чернов заявил Следственной комиссии, что это был вопрос исключительно приличий. В 1890-е гг. среди молодых радикалов преобладало мнение, что следует избегать разговоров о терроре. В то время очень популярно было высказывание, выражавшее эту позицию: «Террор делают, но о терроре не говорят!» Хотя Чернов вел себя впоследствии прямо противоположным образом — бесконечно говорил о терроре, но никогда его не «делал», — в тот момент он все еще разделял это мнение. Он сказал Комиссии: в 1902 г. ему казалось, что включение «этого вопроса» в программу будет
«возможно, целесообразно и произведет надлежащее впечатление только тогда, когда фактически образуется отряд, который будет вести террористическую борьбу».24 Когда была создана ПСР, то же мнение разделяли М. Гоц и Г. Гершуни. В начале 1902 г. все основатели партии полагали, что следует избегать разговоров о терроре, пока новая партия им еще не занялась. Соответственно, в январе 1902 г. третий номер РР определил отношение новой партии к террору всего одной короткой фразой: «Признавая в принципе неизбежность и целесообразность террористической борьбы, партия оставляет за собой право приступить к ней тогда, когда (при) наличности окружающих условий, она признает это возможным».25 Согласно Чернову, в то время вокруг Гершуни существовала некая «инициативная группа», состоявшая примерно из 12-15 человек. По мысли Гершуни, эта группа должна была сперва осуществить «крупный террористический акт», и только после этого можно будет внести террор в программу партии.26
Не прошло и четырех месяцев после официального слияния со-циал-революционных групп, произошедшего в начале 1902 г., как новая Партия социалистов-революционеров добилась впечатляющего успеха. Второго апреля 1902 г. молодой студент Степан Балмашев, сын саратовского библиотекаря Валериана Балмашева, одетый в офицерскую форму, застрелил министра внутренних дел Д.С. Сипягина. С точки зрения эсеров это был неполный успех, поскольку нападения на обер-прокурора Священного Синода К.П. Победоносцева и на градоначальника Петербурга генерала Н.В. Клейгельса провалились, однако правительство и общество были потрясены этим убийством.27 Отчасти такая реакция была обусловлена тем, что атака была совершена внезапно и тихо; ей не предшествовали ни громкие угрозы, ни оглашение смертного приговора, вынесенного ПСР. Отчасти потрясение объяснялось тем фактом, что это было уже второе нападение такого рода. Годом раньше, 2 февраля 1901 г., П.В. Карпович убил министра образования Н.П. Боголепова. Действуя независимо от какой бы то ни было партии, он тем не менее называл себя «социалистом-революционером». Новый террористический акт, совершенный от имени объединенной ПСР, только усилил созданное убийством Боголепова впечатление, что началась новая эра террора.28
Несмотря на успех первого террористического акта (а также совместную работу над статьей, в которой излагались цели и принципы социал-революционного террора), взгляды Чернова и Гершуни на то, как следует организовать террористическую деятельность, кардинальным образом различались. Гершуни делал ставку на маленькую элитную группу, обладающую самостоятельностью в рамках партии. Соответственно, партия будет строго разделена на две части, и боевые действия будут отделены от всей остальной деятельности.29 Михаил
Гоц разделял взгляды Гершуни. Чернов же считал идею создания маленькой боевой группы подпольщиков, ведущих борьбу против правительства, повторением ошибки «Народной воли». Он предпочитал систему, при которой местные партийные группы в России могли бы сами, наряду с прочей своей деятельностью, формировать боевые дружины. Эти дружины впоследствии должны были объединиться в сеть террористических организаций, которая, в свою очередь, действовала бы в соответствии с инструкциями Центральной партийной организации. Таким образом, террористические акты будут связаны с остальными формами революционной борьбы, а сам террор станет одним из вспомогательных ее методов. Террористические акты будут максимально связаны с народным движением, они будут расти из нужд этого движения. Целью всего этого было создать то, что Чернов называл «революционным синтезом борьбы и в городах, и в деревнях, и в интеллигенции, и в массах, и в обществе, и в войске». Борьба станет синтезом открытой и массовой оппозиции, конспиративных методов и партизанской войны; она будет проявляться в демонстрациях и забастовках. Чернов представлял, как вооруженные выступления естественным образом вырастут из террора. В благоприятных условиях борьба вооруженных групп может перерасти в массовую борьбу. Чернов жаждал «широкой и смелой программы действий».30
Когда в 1902 г. социалисты-революционеры начали свою террористическую деятельность, взгляды Гершуни и Чернова объединились в общую партийную стратегию и теорию. В этих рамках Гершуни и начал создавать партийную террористическую группу. После убийства Сипягина в апреле 1902 г. новая Боевая организация (БО) ПСР перестала скрываться и приступила к своему делу.31
РольБО была определена следующим образом: руководители партии будут давать ей общие инструкции относительно того, против кого следует провести террористическую акцию, а также в течение какого периода она должна быть проведена. Предполагалось, что в остальном (в том, что касается организации, состава, финансов и собственных источников дохода) БО будет совершенно независима.32 При этом Чернов подчеркивал, что удары направлены не против отдельных людей как таковых, но против людей, олицетворяющих собой всю систему и «наиболее полно выражающих всю ее отвратительную гнусность». Более того, в мае 1909 г. на Пятом съезде партии Чернов сказал, что хотя террористическая деятельность и связана с массовым движением, это отнюдь не значит, что она все время должна идти с ним в ногу. Когда ПСР в 1902 г. начала свою террористическую кампанию, была надежда, что в обществе существует скрытое недовольство, которое при посредстве террористических актов обнаружится и превратится в «кинетическую энергию».33
Объявляя о создании БО, новая партия публично признала, что убийство Сипягина не будет единственным, что за ним с большой вероятностью последуют другие убийства. Это было дурной новостью не только для властей, но и для того, кто хотел бы вступить в эту партию, но, как уже отмечалось, отрицательно относился к террору. Именно для таких людей Чернов постарался идеологически обосновать новую практику террора. При этом он апеллировал к «героической борьбе» «Народной воли» и к «историческому долгу», который должен быть «оплачен», и это был вопрос не только морального права, но и моральной ответственности. Более того, он разработал трехступенчатую программу, которая должна была доказать, что террористические акты не только «нужны» и «целесообразны», но и «необходимы и неизбежны». Соответственно, он подчеркивал (в духе С.М. Кравчинского), что основной целью террора является самозащита от террора правительства. За этим должна последовать реакция смятения. И только после прохождения этих двух этапов будет достигнута последняя и действительная цель террористической деятельности. В качестве эвфемизма для обозначения этого этапа Чернов использовал слово сторонников террора из «Земли и воли» — «эффект дезорганизции» (“the disorganizing effect”).34
Когда в начале 1902 г. была создана ПСР, ее основатели — Гершуни, Гоц и Чернов — решили, что помимо заграничного центра, ответственного за теорию, партии нужен координационный центр в России. Для этой цели Гершуни выбрал саратовский комитет партии. Екатерина Брешко-Брешковская приехала в Саратов осенью 1900 г., и с тех пор саратовский комитет стал главным центром распространения революционной литературы. Согласно Чернову, в состав саратовской группы, ставшей Центральным комитетом партии, входили Н.И. Ракитников и его супруга И.И. Ракитникова-Альтовская, Леонид Буланов, П.П. Крафт и Михаил Мельников. Карл Качоровский выступал «консультантом» группы. Брешко-Брешковская и Гершуни также были ее членами, но они перемещались по России, создавая новые партийные группы. Однако уже в ноябре 1902 г. полиции удалось арестовать почти весь Комитет. На свободе остались только Ракитников, Гершуни и Екатерина Брешко-Брешковская.35 Несколько позже к Центральному комитету присоединились Н.С. Тютчев и Евно Азеф. После убийства Плеве (1904) число членов Центрального комитета стало возрастать. Комитет имел право кооптировать членов и использовал его, избирая в основном ветеранов движения. Поскольку это вызывало недовольство среди молодых членов партии, Центральный комитет кооптировал и кое-кого из них, пока состав Комитета не достиг тридцати человек.36 Одновременно с этим в Швейцарии был создан организационный центр, состоящий из двух комитетов — Заграничного ко-
митета (ЗК) и Заграничной организации. Высшее руководство деятельностью партии лежало на Заграничном комитете. Он ежегодно избирался из представителей местных групп и отвечал за контакты между отдельными партийными организациями, находящимися в России, руководил деятельностью за границей и представлял собой центральный орган партии.37 К весне 1903 г. вся заграничная издательская деятельность ПСР сосредоточилась в Швейцарии. Редакция РР была идеологическим центром партии, но поскольку состав ЗК примерно совпадал с составом редакции РР, то редакция оказалась еще и организационным центром; более того, исполнительный орган Заграничной организации ПСР располагался на квартире М.Р. Гоца.38
Помимо БО, Центрального комитета и редакции РР, в партии эсеров существовал и специальный «узкий круг», руководивший террористическими операциями. Он не являлся официальной частью партии и его существование может быть обнаружено только post festum. Постоянными членами группы были руководители БО — Григорий Гершуни, Евно Азеф и Борис Савинков — и два руководителя партии — Михаил Гоц и Виктор Чернов. Это был тот узкий круг, который планировал, организовывал и контролировал террористическую деятельность ПСР в тот период, когда партия ею занималась, то есть с 1902 по 1911г. Время от времени в эту группу входили и другие члены партии, в данный период занимавшиеся этими вопросами. Как мы увидим, в группе вовсе не было единогласия; напротив, ее члены имели очень разные взгляды на то, как, против кого и когда должен использоваться террор, и это только самые существенные предметы споров.
* * *
Еще не затихли отзвуки первой успешной террористической атаки, как перед глазами Чернова начали разворачиваться новые и не менее страшные события. Среди южнорусских крестьян не утихали волнения. Мечты Чернова сбывались. Новая партия социалистов-революционеров существовала меньше шести месяцев, у нее не было ни партийной организации, ни фактических членов, ни партийной программы, однако ей уже удалось «убрать» (как это определил Чернов) министра внутренних дел, а теперь на революционную сцену вышли еще и крестьяне.39 Летом 1902 г. Чернов написал в специальном выпуске РР о том, что крестьянское восстание создало совершенно новую ситуацию. Соответственно, старые программы должны быть тщательно пересмотрены. Главное требование крестьянского движения заключалось в том, чтобы земля перестала быть чьей бы то ни было частной собственностью. Следовательно, использование земли должно основываться на справедливости и труде. Поскольку крестьянское
движение уже приобрело «полусоциалистический» характер, от ПСР требовалось просто дать ему «рациональную, научную формулировку» и связать с социализмом. Более того, революционная работа в крестьянской среде стала теперь крайне важной. До этого момента ею занимались лишь отдельные люди и группы; теперь же ее следовало организовать и превратить в систематическую деятельность, проходящую под надзором партии и в соответствии с ее указаниями.40
Летом 1902 г., когда Чернов начал работать над программой партии, его первой задачей было разделить текущие политические и социальные требования ПСР и ее конечную цель. Чтобы достичь этого, он выделил программу-минимум и программу-максимум. Такое разделение на программу-минимум и программу-максимум, на демократическую и социалистическую, на настоящую и будущую, было произведено в 1891 г. в Эрфуртской программе Немецкой социал-демократической партии, написанной Карлом Каутским. Она и послужила Чернову примером для подражания. Он писал о том, что уже прошли те дни, когда революционный социализм надеялся одним ударом достичь своей конечной цели. Он отмечал, что в настоящее время социалисты всех стран уже не хотят «впадать в утопизм». Они категорически отказываются строить детальные проекты «государства будущего». Поскольку программа социалистов-революционеров еще только обсуждалась, Чернов подчеркивал: программа-максимум описывает те формы деятельности, которые будут применяться, когда партия будет обладать достаточной силой для того, чтобы воплотить в жизнь свой идеал — «социалистическую систему». Согласно Чернову, «конечная цель» — это не абсолютный конец, а лишь некий простой общий принцип, суммирующий отдельные цели. Точно так же, «конечная цель» не может в «наше время» сводиться к метафизической идее «начала всех начал», но лишь к «совокупности частных, единичных причин».41
План Чернова выделить программу-минимум мгновенно встретил отпор со стороны ближайшего его товарища. Н.И. Ракитников доказывал, что отдельная программа-минимум подходит для партии меньшинства, каковым социал-демократы и являются в преимущественно аграрной стране. Однако ПСР представляет интересы не только крестьянства, но и пролетариата. Следовательно, партия должна стремиться непосредственно к некапиталистическому развитию в соответствии с программой-максимум. Саратовская группа уже написала такую программу и опубликовала в своей газете «Крестьянское дело». Это была одна из первых социал-революционных газет, ориентированных именно на крестьян. Хотя вышло всего два номера, напечатанная там программа получила хождение среди эсеров и попала в руки Гершуни, который затем переслал ее Чернову. Тот не одобрил
взгляды Ракитникова на программу-максимум. На этой стадии Ракитников сам приехал в Швейцарию.42 После этого был сформирован комитет, состоящий из Григория Гершуни (арестован 13 мая 1903 г.), Михаила Гоца, Осипа Минора, Н.И. Ракитникова, А. Рудина (А.И. Потапова), С.Н. Слетова и В. Чернова. Было представлено на рассмотрение два разных проекта программы, один из них — проект Чернова, в структурном отношении связанный с социалистическими программами западноевропейских партий. Дискуссия завершилась компромиссом. Программа, не противореча ни Чернову, ни Ракитникову, состояла из «трех этажей». В ее составе была и программа-минимум, и программа-максимум, но была еще дополнительная третья часть, некоторым образом связывавшая первые две воедино. Согласно Ракитникову, она напоминала Готскую программу немецких социал-демократов 1875 г. Проект программы был отправлен на дальнейшее рассмотрение партийным комитетам, находящимся в России. По словам Чернова, проект был подвергнут строгой критике, в частности на том основании, что в нем оказалась размыта граница между програм-мой-минимум и программой-максимум. Кроме того, Чернов ожидал проектов программы из Парижа, от Н.С. Русанова и И.А. Рубановича, и из Петербурга, от А.В. Пешехонова и В.А. Мякотина. После года ожидания редакция РР в составе Чернова, М.Р. Гоца и Л.Э. Шишко написала новый проект программы, ориентируясь на первоначальный двучастный план Чернова. Он был опубликован в РР 5 мая 1904 г.43
$ * *
Начиная со своей первой программной статьи «Очередной вопрос», вышедшей в 1900 г., Чернов развивал идею «союза крестьян и рабочих». Этот вопрос он поднимал и в 1901 г., при создании ПСР, и в 1902. Весной 1901 г. он подчеркивал, что новая партия будет выражать единство интересов «всего трудящегося, рабочего народа», в том числе пролетариата, крестьянства и ремесленников. Более того, новая партия будет учитывать значение революционной интеллигенции. В результате получится «социалистическая армия», выражающая все оппозиционные, освободительные и прогрессивные тенденции русского общества. Наконец, он подчеркнул, что русское революционное движение должно быть целостным, «интегральным», «в полном смысле этого слова».44 Вплоть до весны 1902 г. его единственная оговорка сводилась к тому, что только пролетариат и революционная интеллигенция могут служить «отправным пунктом революции». В апреле 1902 г. он писал так: «мы приветствуем революцию, выходящую из фабричных ворот, но мы поведем ее к союзу с революцией, растущей и крепнущей в деревне». Однако он подчеркивал, что это отнюдь
не доктрина; напротив, крестьянская деревня должна сама подать сигнал, чтобы эсеры стали учитывать ее в своих планах.45 Такой сигнал поступил уже весной-летом 1902 г. в форме крестьянских волнений.
Соответственно, когда в мае 1904 г. появился проект программы ПСР, он был обращен уже ко «всем слоям трудового и эксплуатируемого населения» и призывал их осознать себя «единым рабочим классом». Позднее Чернов определит понятие рабочего класса как «совокупность трудящихся и эксплуатируемых». Он подчеркивал, что партия социалистов-революционеров ставит себе задачей отстаивать «только интересы рабочего населения».46 В 1906 г. он понимает «народ» как «совокупность трудящихся классов». Позднее он объяснит, что определяя «народ» таким образом, а не как «нацию», он лишь следовал за Н.К. Михайловским.47
Спустя годы Чернов в своих «Записках» будет утверждать, будто еще студентом Московского университета он считал, что революционная интеллигенция входит в авангард общего национального революционного движения. Более того, той же идеи он якобы придерживался и в конце 1890-х гг., несмотря на то, что в качестве авангарда революционного движения мог действовать пролетариат 48 Это звучит несколько странно, учитывая, что Чернов вообще никогда (не говоря уже о 1890-х!) не пытался создать целостную теорию авангарда революционной борьбы. В проекте программы 1904 г. Чернов говорил о «рабочем классе», который «выступает прежде всего как инициативное революционное меньшинство, как боевой авангард трудящихся масс». Однако итоговый вариант партийной программы, утвержденный в январе 1906 г., вообще отказывается от понятия «авангард» и вместо этого говорит о совокупности пролетариата, трудящегося крестьянства и революционной социалистической интеллигенции как о главной движущей силе революции. В остальном рассуждения Чернова по поводу авангарда сводятся к нескольким случайным высказываниям 49
Подчеркивая «единство рабочего класса», Чернов отмечал, что само понятие «класса» нельзя рассматривать как некую метафизическую сущность, неделимую и безусловную, как целостность. Напротив, социальные классы в своем политическом проявлении дробятся снова и снова; кроме того, у этого разделения есть не только экономические приметы. Более развитые социальные формы представляют собой сложный комплекс, простирающийся в разных направлениях. Соответственно, классовый анализ социальной и экономической реальности «вещь чрезвычайно сложная». Учитывая антагонистическую структуру современного общества, Чернов полагал, что «всякая одинаковость интересов лишь относительна».50 То же касается и классовой борьбы. В 1908 г. в Лондоне он говорил о том, что для него наиболее «уязвимым пунктом» социалистического учения Маркса была не клас-
совая борьба как политическая деятельность, а представление о классовой борьбе как о чем-то исчерпывающем все содержание истории.51 Соответственно, он считал марксистскую теорию классовой борьбы незавершенной и ошибочной. Будучи применена к практической политической жизни, она ведет к ошибкам. Единственным же необходимым условием социальной борьбы является «братский союз двух этих элементов трудовой России».52 С точки зрения Чернова, общество превратится в арену борьбы двух мощных сил. Это будет «единая и неделимая» армия труда и «единая и неделимая» армия эксплуататоров труда. Первая армия стремится к «уничтожению всяких классов» и вместе с ними и классовой борьбы. В конечном счете это приведет к «торжеству общечеловеческого идеала» над национальными, государственными и классовыми формами.53
До тех пор процесс преобразования России будет происходить под руководством несоциалистических сил. Как утверждалось в проекте программы, это и было основанием для выделения программы-мини-мум. В нее были включены требования полной свободы слова, печати, собраний, неприкосновенности личности и жилища, требование полной свободы совести, полного отделения церкви от государства, обязательного всеобщего светского образования, а также минимальной заработной платы и государственного страхования. Затем в ней выдвигалось требование ввести прогрессивный налог на доходы свыше определенного уровня и на наследство; отказаться от косвенных налогов (за исключением налогов на предметы роскоши), протекционистских пошлин и всех общих налогов, возложенных на трудящееся население. Однако на более общем уровне проект программы предполагал: «установление демократической республики, с широкой автономией областей и общин, как городских, так и сельских; возможно более широкое применение федеративного начала к отношениям между отдельными национальностями; признание за ними безусловного права на самоопределение».54 Это требование включало в себя три разных, хотя и связанных между собой, задачи, а именно: достижение политической свободы, превращение России в федеральную республику и проведение аграрной реформы. Все три требования были включены в программу-минимум, но если рассматривать их с чернов-ской точки зрения, то каждое из них распространялось на программу-максимум и представляло собой также и конечную цель.
Чернов подчеркивал, что идея поместить требование политической свободы в центр программы-минимум в России была впервые высказана «Народной волей», а теперь выросло новое поколение, готовое снова поднять то же «славное знамя» в качестве «первой и неотложной» задачи русского революционного социализма. Однако существовали и явные различия. Одной из существенных особен-
ностей русского народничества было его недоверие к собственно политической демократии, тогда как для Чернова достижение политической свободы являлось вполне самодостаточной целью. Чернов подчеркивал, что политическая свобода является частью самой идеи социализма. Соответственно, программа-минимум ПСР включала в качестве одного из центральных пунктов задачу достижения политической свободы во имя «общего великого социалистического идеала». Позднее Чернов отмечал, что в других странах политические и гражданские свободы могут быть достигнуты буржуазно-либеральными или демократическими партиями, но в России это возможно лишь при «вмешательстве революционного социализма».55 Таким образом, для Чернова требование политической свободы было одновременно и минимальным, и максимальным. Оно было включено в программу-минимум как один из шагов, который должен быть осуществлен при первой возможности. Одновременно оно было и требо-ванием-максимум в том смысле, что в будущей социалистической России политическая свобода останется одним из краеугольных камней общества. «Народная воля» доказывала, что созыв Учредительного собрания, избранного народом, будет главным этапом в передаче власти в руки народа. Того же мнения придерживалось и поколение народовольцев 1880-х гг. Позднее Н.К. Михайловский призывал к созыву Земского собора.56 Следуя этой традиции, Чернов уже осенью 1902 г. выдвинул идею всероссийского Учредительного собрания. В проекте 1904 г. говорилось, что ПСР будет добиваться созыва Земского собора, но в итоговой партийной программе эта формулировка была заменена на «Учредительное собрание».57
Федералистские идеи получили широкое распространение среди русских народников. Александр Герцен примерял к Российской империи швейцарскую идею федерации самоуправляемых кантонов. П.Л. Лавров подчеркивал, что предпочитает разделение нации ее единству. «Народная воля» в качестве одной из своих ближайших политических целей видела разделение Российского государства на автономные области, вместе представляющие собой общерусский союз. С.М. Степняк-Кравчинский представлял себе федеральный союз, который включит практически все территории Российской империи. Право выхода он оставил только Финляндии, Центральной Азии и Кавказу. Все остальные народы империи должны будут войти в федеральный союз.58 Соответственно, Чернов ничуть не был оригинален, когда в одном из своих первых программных выступлений планировал обратиться к принципу федерализма и широко применять его как в развитии самоуправления, так и в культурной автономии народностей. Поскольку эти сферы наиболее близки народу, будет разумно оставить в его ведении все, что может осуществляться без обращения к более
широким и общим вопросам.59 Более того, Чернов подчеркивал, что в России важнее, чем где бы ни было, бороться за самоуправление и децентрализацию, поскольку народ здесь лишен возможности участвовать в принятии законов. В такой ситуации местное самоуправление может играть роль «начальной школы» политики. Она даст народу возможность впоследствии участвовать и в делах общегосударственных.60
На Первом съезде партии при рассмотрении этой проблемы основное внимание было уделено вопросу о том, должно ли право на самоопределение быть безусловным, как настаивал Чернов. Некоторые из делегатов хотели отказаться от термина «безусловное». Чернов протестовал, доказывая, что именно это определение проводит границу между социалистами-революционерами и «яростными центристами» — социал-демократами. Точка зрения Чернова была поддержана большинством делегатов съезда, против проголосовал только один. Соответственно, принятая программа требовала: создания демократической республики; предоставления широкой автономии городским и сельским областям, а также деревенским общинам; организации межнациональных отношений на федеральной основе в той мере, в которой это возможно; предоставления нациям безусловного права на самоопределение. Кроме того, переходя к более конкретным фактам, Чернов указывал, что со времен Александра Герцена «русская социал-революционная мысль» признала право Польши на отделение в том случае, если польский народ этого захочет. Такое же право теперь принадлежит Финляндии, которую генерал-губернатор Н.И. Бобриков и министр внутренних дел В.К. Плеве превратили во «вторую Польшу». Право на отделение принадлежит всем нациям, угнетенным в царской России. Наконец, и евреи, разбросанные по разным местам, обладают тем же правом на самоуправление и независимое культурное развитие, признанное за другими национальностями. Но хотя сторонники Чернова намеревались уважать народную волю, это отнюдь не значило, что они одобряли автоматическое разделение. Напротив, они сохраняли за собой право, до того как произойдет какое-либо разделение, прибегнуть к убеждениям, дабы было достигнуто «более целесообразное решение». Более того, на случай, если отделившаяся нация после отделения установит собственную автократию, ПСР сохраняла за собой право «революционного вмешательства».61
Подобно требованию политической свободы, план создания федерации был одновременно и программой-минимум, и программой-максимум. Это требование относилось к минимальным как один из шагов, которые следовало предпринять сразу же по достижении политической свободы. Одновременно это было и требование програм-мы-максимум в том смысле, что конечная цель, социалистическая Россия, должна быть федеративным государством. Однако планы
Чернова шли еще дальше. Впервые высказав идею о федеративном устройстве России, он одновременно упомянул о том, что его конечная цель — сделать весь мир «общечеловеческим», таким, в котором все лучшие национальные черты станут «общенациональным достоянием». При этом нужно будет освободить народ от всех «узких, исторически сложившихся ограничений», а «государство» является одной из основных форм ограничений такого рода. Чернов представлял, как в будущем вся планета Земля станет местом «мирного, братского сожития всех народов». Они будут создавать «истинно общечеловеческую культуру» и «сведут к минимуму национальные перегородки».62 Поскольку для Чернова федерализм был лишь трамплином к некому большему, общечеловеческому союзу, а для большинства других эсеров — конечной точкой, дальше которой они не хотели двигаться, то между ним и остальными лидерами партии возникло некоторое расхождение. Чернов решил эту дилемму уже в 1903 г., разделив площадки, на которых он высказывал свои воззрения. В качестве редактора РР он писал статьи, соответствующие общему мнению, а свои собственные идеи развивал в лекциях.63
Помимо требования политической свободы и превращения России в федеративное государство, программа-минимум включала в себя еще и третью мысль, а именно — идею социализации земли. Летом 1902 г. Н.И. Ракитников и Е. Брешко-Брешковская создали в России Крестьянский союз ПСР, чтобы руководить деятельностью партии в деревне. Союз написал Манифест, адресованный «всем работникам революционного социализма в России». В Манифесте была сформулирована и новая идея «социализации земли», первоначально предложенная К.Р. Качоровским. Манифест был опубликован в июне 1902 г. в РРс исправлениями Чернова.64 На встрече АСЛ, прошедшей летом 1902 г., Хаим Житловский хотел разграничить идею социализации и идею национализации не при посредстве программы-минимум и про-граммы-максимум, но осмыслив их как противоположно направленные реформы — сверху и снизу соответственно. Таким образом, национализация предполагала земельную реформу в рамках существующего бюрократического и основанного на частной собственности государства, тогда как «социализация» («обобществление») земли должна была произойти посредством изъятия земли из рук частных собственников и «перехода ее в общественное, товарищеское, уравнительное пользование трудящихся».65 Чернов отметил тогда, что социализация земли также подразумевает и широкое экономическое самоопределение и децентрализацию, что является полной противоположностью бюрократической регламентации.
Итоговая программа 1906 г. декларировала социализацию земли, предполагавшую «изъятие ее из товарного оборота» и превращение
«из частной собственности отдельных лиц и групп» в «общенародное достояние». Как Чернов отмечал на Первом съезде партии, первые проекты программы требовали превращения земли, находящейся в частных руках, в «общественное владение» и передачи ее «в руки демократических, то есть бессословных общин и других территориальных, общественно-правовых союзов». На первом же съезде партии Марк Вишняк подверг критике идею передачи «в распоряжение», поскольку невозможно сделать так, чтобы земля находилась «в распоряжении» одновременно и местных, и центральных органов. Вместо этого Вишняк предлагал сделать так, чтобы и местные, и центральные органы управления заведовали землей. Чернов поддержал эту идею. Соответственно, в программе 1906 г. говорилось о том, что все земли поступают в заведывание центральных и местных органов народного самоуправления, начиная с демократически организованных общин, которые будут открыты на бессословной основе во всех деревнях и городах, и кончая институциями центрального и областного уровня.66
Социализация земли не предполагала социализации сельскохозяйственной продукции и не являлась, таким образом, социалистической мерой. Соответственно, социализация земли сама по себе не могла определить форму сельскохозяйственного производства, поскольку использование земли оставалось индивидуалистическим. По этой причине требование социализации было включено в программу-минимум. Как Чернов ответил на Первом съезде партии, не нужно преувеличивать значение этого шага. Хотя земля будет социализирована, ее эксплуатация капиталом не будет полностью прекращена: капитал найдет свой путь в деревню. Однако в результате социализации земли одно из необходимых условий производства окажется в общем распоряжении, а значит, будет упразднена одна из наиболее вредоносных и тягостных частных монополий.67
* * *
24 октября 1904 г., через шесть месяцев после публикации (в апреле 1904 \) проекта программы социалистов-революционеров, в Петербурге умер Н.К. Михайловский. Чернов со школьных лет был увлечен его идеями.68 Более того, уехав в Западную Европу в 1899 г., он пришел к выводу, что Михайловский был предвестником некоторых важных западноевропейских социологических и философских теорий. Важным тезисом Чернова в серии статей 1901 г. было соображение о том, что философские и социологические взгляды Михайловского предвосхитили идеи эмпириокритицизма. В то же время он нашел сходство между идеями Михайловского и таких западноевропейских мыслителей, как Карл Маркс и неокантианцы Генрих Риккерт и Вильгельм
Дильтей.69 Лично Чернов встречался с Михайловским дважды: впервые — еще будучи студентом Московского университета, второй раз — по пути в Западную Европу в 1899 г. Обе встречи не оправдали его ожиданий. Михайловский оказался крайне далек от тех вопросов, которые казались Чернову безотлагательными. При второй встрече в 1899 г. Чернов был потрясен, увидев, насколько Михайловский обессилен и духовно надломлен. Кроме того, Михайловский разделял скептицизм старшего поколения народников относительно новой Партии социалистов-революционеров и не участвовал в ее деятельности. Он не верил в возможность крестьянской революции и был противником террора. Поэтому он отклонял предложения социалистов-революционеров поддержать их партию.70 Уже будучи за границей, Чернов узнал, что одна из тех брошюр, что он видел в Петербурге в 1891 г. на заседании революционного кружка, была написана Михайловским. Называлась она «Свободное слово» и Чернову тогда не понравилась. Интересно, что в 1919-1920 гг., скрываясь от большевиков в Москве и работая над своими «Записками», Чернов все-таки включил в них целых шесть страниц критики политических взглядов Михайловского, как они были изложены в «Свободном Слове».71
глава;
ТЕРРОР, ОБЪЕДИНЕННЫЙ ФРОНТ, ВСЕОБЩАЯ ЗАБАСТОВКА
Проект программы ПСР появился в мае 1904 г., прямо во время войны между Россией и Японией. Для Чернова война означала моральную и психологическую дилемму. Как революционер, он поддерживал террор и, соответственно, не был против жестоких способов достижения политических целей; как социалист, он был решительным противником войны. Однако для Чернова революция стояла на первом месте, а социализм на втором. Он помнил из исторического опыта «Народной воли», как предыдущая война с Турцией 1877-78 гг., несмотря на победы русских, способствовала подъему революционного движения. Эта историческая аналогия говорила о том, что вне зависимости от исхода война приведет русский абсолютизм к «трагическому финалу».1 Чтобы это произошло, нужна новая террористическая кампания. После объединения в 1902 г. взглядов Чернова и Гершуни в единую политику террора, БО продолжила свою деятельность. Через пять месяцев после первого покушения, 29 июля 1902 г., состоялось второе — на губернатора Харькова И.М. Оболенского, но он в результате был только ранен. Почти год спустя, 6 мая 1903 г., было совершено убийство губернатора Уфы Н.М. Богдановича. Однако неделей позже в Киеве был арестован Гершуни. Суд над ним состоялся почти через год, 18-25 февраля 1904 г., в Петербурге. Военный трибунал приговорил Гершуни к смертной казни, но Николай II помиловал его и заменил приговор на пожизненную каторгу. Место Гершуни как руководителя БО занял Евно Азеф. В 1894 г. он вступил в Союз русских социалистов-революционеров за границей, который возглавляли Хаим Житловский и его супруга. К моменту ареста Гершуни Азеф уже 10 лет работал в раз-
личных социал-революционных группах за границей. Он очень быстро стал известен как решительный сторонник террора. Впервые Чернов встретился с Азефом в кружке Житловского, незадолго до объединения ПСР. После этой первой встречи Чернов спросил у Житловского: «Что это за подозрительный господин такой?» Однако вскоре Азеф произвел на Чернова впечатление своей сдержанностыр; он говорил редко, но если все-таки вступал в дискуссию, то обращался к самым сложным вопросам, таким как террор. После второй встречи с Азефом Чернов уже смотрел на него как на одного из незаменимых в партии людей. В том же кружке Чернов познакомился с Борисом Савинковым, еще одним будущим руководителем БО. Это случилось в 1900 г., на лекции Житловского. По-прежнему придерживавшийся социал-демократических взглядов Савинков отправился в Россию. Там в 1902 г. он был арестован, а на следующий год выслан в Вологду, где попал под влияние Екатерины Брешко-Брешковской. Он бежал из ссылки в Женеву в июле 1903 г., вскоре после ареста Гершуни. В августе его представили Евно Азефу — и он был принят в БО. Гершуни всегда сам руководил террористическими операциями, Азеф же передал Савинкову практическую подготовку и проведение покушений, и тот сразу же занял важное место в организации.2
Главной мишенью БО был министр внутренних дел В.К. фон Плеве, занявший этот пост после того, как был убит Сипягин. Плеве был включен в список приговоренных, как только занял пост министра внутренних дел. Но успел пройти год с того момента, когда Азеф возглавил БО, прежде чем ей удалось убить Плеве (15 июля 1904 г.). Убийство совпало со встречей Зарубежной организации ПСР, проходившей под Женевой. Сообщение о смерти Плеве вызвало бурю эмоций. Одно то, что был убит всемогущий министр внутренних дел, было уже большим событием. Однако существовали и дополнительные обстоятельства. После убийства Александра II Плеве получил пост директора Департамента государственной полиции и очень успешно уничтожил остатки «Народной воли». По словам Чернова, среди эсеров его помнили как «победителя и палача Народной Воли». Казалось, месть народовольцев наконец настигла свою жертву. Одним удачным террористическим актом Азеф не только продемонстрировал способность БО наносить удар там, где она хочет, но и встал в один ряд с террористами «Народной воли». Ничего удивительного, что Екатерина Бреш-ко-Брешковская, «маленькая бабушка» русской революции, не любившая Азефа, тем не менее по старой русской традиции поклонилась ему за организацию дела Плеве.3
Покушаясь на жизнь Александра II, «Народная воля» воспользовалась новоизобретенным нитроглицерином. Это открытие облегчило производство маленьких по размеру, но эффективных бомб. Хотя тер-
рористическая организация перестала существовать, умение делать бомбы получило распространение. Так, старший брат Ленина А.И. Ульянов, казненный в 1887 г., был именно специалистом по взрывчатке. В революционной карьере К.Р. Качоровского тоже был эпизод, когда он участвовал в создании лаборатории по производству взрывчатки.4 Однако когда ПСР в 1902 г. начинала свою террористическую деятельность, ее БО бомбы делать не умела. Следовательно, эсеры были вынуждены ограничиться револьверами, а из револьвера можно попасть в цель только с близкого расстояния. Гершуни мог лишь мечтать об использовании динамита в террористических актах. Убийство Плеве стало возможно только благодаря введению в использование бомб. Главными специалистами по созданию бомб в ПСР были М. Швейцер и Л.И. Зильберберг, но с точки зрения Чернова, прежде всего для организации производства бомб был необходим Азеф, инженер по специальности. Чернов был настолько впечатлен знаниями Азефа, что не прислушался к словам Савинкова, который после убийства Плеве говорил Чернову, что Азеф плохо руководил операцией.5 Даже впоследствии Чернов был готов поставить в заслугу Евно Азефу планирование и организацию атаки на министра, однако редакторы книги «Перед бурей» вычеркнули имя Азефа, и теперь этот текст читается так, словно Азеф вовсе не участвовал в убийстве Плеве.6
После успешного покушения эмоции среди руководства ПСР били ключом еще недели и месяцы. Конни Циллиакус, финский радикал-националист, летом 1904 г. искавший поддержки своей идее организовать съезд всех оппозиционных сил России, встретился с руководством эсеров в августе, на конгрессе Социалистического Интернационала в Амстердаме. Циллиакус обнаружил, что лидеры партии думают только о терроре. Позднее он писал об этом так: «К моему великому удивлению, и желательность новых терактов, и возможные их объекты — все это обсуждалось в моем присутствии, хотя я был не членом партии, а тем более не членом их БО. Это никого нисколько не смущало».7 Поскольку политический террор оказался столь удачным, некоторые из эсеров стали задаваться вопросом, не пора ли обратить террор против землевладельцев, непосредственных эксплуататоров народа. Идея эта была отнюдь не нова: она восходила к истокам русского революционного движения. Во второй половине 1870-х гг., когда революционеры, участвовавшие в «хождении в народ», обратились к террору, некоторые из них стали обсуждать возможность террора против землевладельцев. «Земля и воля» пыталась начать экономический террор в деревне в качестве альтернативы атакам против властей.
«Народная воля» сделала своей главной задачей цареубийство, однако были и «радикалы», настаивавшие на необходимости эконо-
мического террора, непосредственно сопряженного с агитацией и народными требованиями. После уничтожения «Народной воли» П.Ф. Якубович, создавший осенью 1883 г. Молодую партию «Народная воля», подчеркивал необходимость найти террору поддержку в широком народном движении. Убийства членов правительства и шпионов полиции не оказывали никакого воздействия на трудящихся, из чего он делал вывод, что террор должен быть скорее народным, «фабричноаграрным», а не сугубо политическим. И действительно, надеясь создать более тесную связь между революционной интеллигенцией и народными массами, новые народовольцы стали отдавать предпочтение «экономическому» террору (как альтернативе «политическому», с которым стало ассоциироваться имя «Народной воли»). Уже в 1883 г. ими было принято решение применять «аграрный» и «фабричный» террор в противовес политическому террору, направленному против самодержавия и его чиновников.8 В контексте деятельности социалистов-революционеров вопрос об аграрной террористической деятельности впервые обсуждался летом 1902 г. на съезде Аграрно-социалистической лиги. Чернов был там основным докладчиком и высказал много критических замечаний относительно тактики аграрного террора. Такого рода акции, с одной стороны, трудно контролировать, с другой же — затруднительно брать на себя за них ответственность. Он считал, что революционная партия не может активно поддерживать программу аграрного террора и считал нужным оставить подобного рода деятельность и ответственность за нее местным крестьянским организациям. Партия же будет рекомендовать им прибегать к жестокости только в случае крайней необходимости. Однако, несмотря на категорический отказ от аграрного террора как метода революционной борьбы, Чернов все же хотел, чтобы эта возможность оставалась открытой. Год спустя, в августе 1903 г., на Втором съезде АСЛ была принята резолюция, в которой аграрный террор рассматривался как одно из средств борьбы трудящегося крестьянства, в то время как в массовых изданиях АСЛ было запрещено даже косвенно подстрекать к нему.9
Постфактум Чернов потратил много сил на то, чтобы доказать, что он с самого начала был решительно против аграрного террора. Он доказывал, что этот вопрос был поднят в ПСР только после убийства Плеве и что сторонники аграрного террора не принадлежали к руководству партии. Согласно Чернову, это были 20-25 молодых людей, главным образом рабочих из западных регионов России, особенно из Белостока. Возглавлял их Евгений Лозинский (Устинов), теоретик этой группы, относящей себя к анархосиндикализму, «расцветавшему тогда во Франции». Другой важной фигурой в этой группе был М.И. Соколов (Медведь), бывший студент Мариинского земледельческого
училища близ Саратова. Дискуссию 1904 г. Чернов проинтерпретировал в поколенческих терминах — как дуэль между опытными «отцами» и нетерпеливыми «детьми». Все это подводило к тому же выводу. Как Чернов описывал это позднее, существовало две противостоящих друг другу группы — руководство партии (в том числе и он), которое было против аграрного террора, и группа юных фанатиков на периферии партийной жизни, аграрный террор поддерживавшая. Интересно, что статья Чернова, в которой он впервые сформулировал свою биполярную теорию дебатов по вопросу об аграрном терроре и на которой основывается текст «Перед бурей», появилась в феврале 1910 г. Тогда же, в феврале, он дал показания Следственной комиссии. Как очевидно теперь, показания Чернова относительно этой дискуссии в существенных моментах противоречат тому, что он изложил в своей статье. Поскольку его показания Следственной комиссии совпадают с показаниями, данными в 1902 г., они представляются более правдоподобными, чем тактика всеобщего отрицания, которой Чернов следует в статье. Согласно показаниям, данным Следственной комиссии, вопрос этот обсуждался в 1904 г. в Женеве, и партийное руководство не имело тогда общего мнения. Азеф был категорически против аграрного террора; ему возражали Мария Селюк и Степан Слетов, считавшие, что молодым должна быть дана полная свобода защищать свои взгляды в партийных кругах, хотя им и запрещено писать воззвания к народу в этом духе. Чернов и Михаил Гоц были где-то посередине между двух этих лагерей и, очевидно, придерживались мнения «с одной стороны — но, с другой стороны...». «Дети», выступавшие за аграрный террор, хотели ехать в Россию. Прежде чем уехать, они достигли некоторого компромисса с «отцами». Им предоставили полное право выражать свои взгляды, но запретили агитацию среди народа и собственно проведение аграрного террора. Азеф был против такого решения, но Центральный комитет этот компромисс поддержал и помог фальшивыми паспортами и деньгами. Вскоре, однако, руководство партии стало получать из России информацию о том, что Соколов и его последователи открыто пропагандируют не только «аграрный террор», но также и промышленный саботаж и денежные конфискации, и что эта тактика встретила поддержку со стороны партийного комитета в Екатеринославе и региональных комитетов на Северо-западе. Чернов в своей статье утверждал, что руководство ПСР в Швейцарии было «предано» аграрными террористами. Однако куда более правдоподобным будет иное предположение: получая противоречивые указания от «отцов», Соколов и его сторонники думали, что поступают точно так, как, по их мнению, «отцы» сами бы поступали, если бы у них хватило мужества. Соколов не оставлял попыток обратить к аграрному террору Крестьянский союз ПСР в России, но в апреле 1905 г.
полиция совершила налет на съезд этого Союза в Курске, где присутствовали и главные пропагандисты аграрного террора. Соколов и некоторые из его сторонников были арестованы, остальные подчинились партийной дисциплине. Однако Е. Лозинский продолжал развивать эти идеи за границей. Летом 1905 г. он создал группу, известную как «Молодые социалисты-революционеры». Она начала издавать свою собственную газету «Вольный Дискуссионный Листок» (поэтому члены группы именовались еще и «дискуссионистами»).10
Только к весне 1905 г. Чернов стал решительным противником аграрного террора. Он пришел к выводу, что это устаревший и примитивный способ борьбы, представляющий собой спонтанные атаки без какой-либо специальной боевой подготовки и организации. Задача эсеров не сводились к призыву забрать землю в свои руки, для них важна была еще и идея социализации земли. А социализация могла быть достигнута лишь революционным крестьянским движением.11 Впоследствии, с ростом революции, Чернов мотивировал свое отрицательное отношение к аграрному террору общим классовым анализом. Согласно ему, самодержавие обладает диктаторской властью над тремя социальными классами, а именно над бюрократией, дворянством и буржуазией. Землевладельцы поддерживают самодержавную систему, однако они в основном являются просто нейтральной стороной в борьбе между революционерами и самодержавием. Соответственно, как объяснял Чернов на Пятом съезде партии в мае 1909 г., если некий человек является эксплуататором, это еще не дает партии «морального основания для покушения на его жизнь». Пока этот человек придерживается нейтральной позиции в борьбе между правительством и эсерами, ПСР, с точки зрения Чернова, должна ценить его нейтралитет. ПСР может пересмотреть эту позицию только в ситуации, когда эти пассивные участники окажутся активно вовлечены в борьбу. В том же духе он мотивировал отказ от террора против «идеологических представителей реакции». Наконец, обращаясь к Пятому съезду партии в мае 1909 г., Чернов доказывал, что террор не должен быть направлен непосредственно против социальных классов, а должен применяться для того, чтобы уничтожить «боевые и защитные механизмы этих классов».12 В январе 1906 г. Первый съезд ПСР наложил вето на аграрный и фабричный террор, а в июле 1907 г. Третий съезд подтвердил этот запрет. На съезде партии в Лондоне в августе 1908 г. проект резолюции Центрального комитета, устрожавший запрет, был принят без существенной дискуссии.13 Чернов убедил руководство ПСР в том, что следует отказаться от аграрного террора, однако те эсеры, что работали в деревне, неохотно подчинялись партийным решениям. Крестьяне же им не подчинялись вовсе. Как отметил М. Перри, опрос, проведенный партией среди крестьян в 1907-1908 гг.,
показал, что крестьяне пользовались всеми теми методами сопротивления, которые эсеры классифицировали как аграрный террор: поджоги, разрушение частных домов, захватурожая, запасов провизии, кормов, незаконная вырубка леса и выпас скота. То есть выяснилось, что аграрный террор являлся основным методом борьбы крестьян с землевладельцами во время революции 1905-1907 гг.14
* * *
Убийство В.К. Плеве было не только удачным террористическим актом, устранившим ненавистного министра внутренних дел и отомстившим за уничтожение «Народной воли»; оно привело к изменениям в государственной политике. В 1902 г. убитый Д.С. Сипягин был мгновенно замещен Плеве, продолжившим политику своего предшественника. Убийство Плеве произошло в середине июля; более чем через месяц, 25 августа 1904 г., было объявлено, что министром внутренних дел станет князь П.Д. Святополк-Мирский; в должность он официально вступил еще спустя три недели, 16 сентября 1904 г. После этого новый министр внутренних дел начал умеренные реформы, в том числе объявил частичную амнистию и смягчил цензуру. Эти реформы вызвали волну оппозиционной активности, направленной против самодержавия. В ноябре 1904 — январе 1905 г. либеральное движение организовало по всей стране банкетную кампанию в поддержку оппозиционных требований. Эбрахам Эшер уже писал о том, что революция 1905 г. началась в последние четыре месяца 1904 г., а не в январе 1905 г.15 Я вернусь назад еще на несколько месяцев и попытаюсь доказать, что революция 1905 г. началась с убийства фон Плеве, совершенного БО ПСР в июле 1904 г., что именно оно послужило катализатором социального брожения, начавшегося осенью.
Оценивая значение реформ, начатых Святополк-Мирским, Чернов рассматривал их в перспективе истории «Народной воли». Он полагал, что эти уступки правительства будут такими же временными, как уступки 1880-х, и что за этим министром придет новая реакция (Святополк-Мирский был вынужден уйти в отставку 18 января 1905 г.). Соответственно, Чернов считал, что революционным и оппозиционным группам очень важно воспользоваться этой, очевидно недолгой, передышкой максимально эффективно. Пришло время собрать силы для совместного действия, направленного против самодержавия. Для этого требуется создать единый фронт оппозиционных организаций. После ликвидации самодержавия каждая из партий объединенного фронта сможет действовать в соответствии с собственной программой.16 Когда стало организовываться либеральное движение и когда в 1902 г. начал выходить журнал «Освобождение», Чернов отметил,
что существует по крайней мере одна важная сфера, в которой возможно сотрудничество эсеров и либералов: достижение политической свободы. Более того, и эсеры, и либеральный журнал «Освобождение» поддерживали земскую систему и самоуправление. Наконец, основой для всего этого должно было стать Всероссийское Учредительное собрание. Однако ни один из этих пунктов не мог послужить базой для создания единой «партии политического освобождения». С точки зрения эсеров, достижение политической свободы должно было сопровождаться и социальными изменениями. Единственной реалистичной формой сотрудничества мог быть только временный союз; со временем пути ПСР и либералов должны были разойтись.17
Создание единого фронта приблизилось к реальности, когда восемь русских, финских и польских оппозиционных партий собрались в Париже 17-25 сентября (30 сентября — 10 октября) 1904 г. на Конференцию оппозиционных и революционных организаций Российского государства. Инициатором встречи разнообразных групп и партий, как националистических, так и социалистических, был Конни Цилли-акус, искавший поддержки Финляндии среди русских революционных и либеральных партий. Поскольку русские социал-демократы отказались участвовать в конференции, основными русскими политическими группами, присутствовавшими там, были ПСР, представленная Черновым, Марком Натансоном и Евно Азефом, и Союз освобождения в лице В.Я. Богучарского, П.Д. Долгорукого, П.Н. Милюкова и П.Б. Струве. В конце концов конференция пришла к соглашению относительно основной цели: все присутствовавшие поддерживали свержение самодержавия в России и замену его демократическим режимом, основанным на всеобщем избирательном праве. Достаточно общая и гибкая формулировка сама по себе давала свободу интерпретациям. Как объяснил Милюков, «демократический режим» может пониматься умеренными партиями как конституционная монархия, а социалистами — как республика. Более того, для поляков «демократический режим» может означать политическую независимость от России, в то время как «право на национальное самоопределение», с умеренной точки зрения, может и не означать политического отделения от России. Социальные и экономические вопросы были обойдены молчанием, поскольку участники не смогли прийти по ним ни к какому соглашению, но рассчитывали, что когда в России будет свергнута абсолютная монархия, шансы осуществить свою программу у всех существенно воз-'растут в сравнении с текущим моментом.18
Участие Чернова в Парижской конференции вызвало настоящую бурю среди русских социалистов как за границей, так и в России. Всего за два месяца до этого, на Конгрессе Социалистического Интернационала в Амстердаме, он выступал против создания коалиции с бур-
жуазными партиями. Впервые этот вопрос возник пятью годами ранее, когда во Франции в июне 1899 г. А. Мильеран вошел в состав правительства Вальдека-Руссо. На Конгрессе Социалистического Интернационала в Париже в 1900 г. большинство поддержало резолюцию Карла Каутского, разрешавшую социалистам в экстренных случаях вступать в правительство (против проголосовали только Жюль Гед и Энрико Ферри). Через четыре года в Амстердаме главным защитником этой идеи был Жан Жорес, но он остался в меньшинстве. Чернов вместе с большинством социалистических лидеров проголосовал против него. РР так описала проблему, рассматривавшуюся на Конгрессе в Амстердаме. Если социалистическая партия войдет в правительство (буржуазного) большинства, она лишится свободы действия. Хотя политика такого правительства будет прогрессивной буржуазной политикой, она, тем не менее, останется буржуазной. Участие социалистов в таком правительстве «придаст лишь более последовательности и силы либерально-прогрессивным тенденциям буржуазии».
Более того, РР подчеркивала, что хотя в отдельных случаях социалистическая партия и может поддерживать прогрессивные элементы буржуазных партий в их борьбе против реакционных сил, однако при этом обязательно должно выполняться одно условие: нельзя связывать себе руки, нельзя вступать в существующее правительство, нельзя брать на себя ответственность за правительственную политику, на которую социалистическая партия может оказывать лишь частичное влияние.19 Однако не прошло и двух месяцев, как Чернов подписал вместе с Милюковым декларацию, которую Жан Жорес тепло приветствовал в своей статье, опубликованной в L’Humanite 1 декабря 1904 г., как вклад в продвижение идеи коалиции.20 Чернов отвечал, что ПСР против коалиционной политики, но не сотрудничать с другими политическими партиями — это отнюдь не «метафизически-априорное», «возможное только для анархистов отрицание». Совсем напротив, вопрос в том, когда стоит объединить усилия против общего врага. Для Чернова результаты Парижской конференции только подтвердили правильность отношения эсеров к политическим «альянсам» и «блокам» с несоциалистическими элементами. Соответственно, все партии обладают полной свободой действия, ни одна из них не должна ничего менять в своей программе. Впоследствии Чернов подчеркивал, что речь не заходила о каких бы то ни было формах политического компромисса с либералами. Это особенно касалось таких вопросов, как социализация земли, которые вскоре могли стать точкой преткновения для эсеров и либералов.21
Этот эпизод открывает нам одну особенность политической философии Чернова, а именно его веру в тактику единого фронта. Во время конгресса в Амстердаме ПСР переживала воинственную фазу своего
развития. Убийство Плеве произошло всего за месяц до открытия конференции, состоявшегося И августа 1904 г. После этого события ПСР стала ассоциироваться с террором как в глазах общественности, так и в глазах полиции. Уже говорилось, что вступление ПСР в Социалистический Интернационал, произошедшее в Амстердаме, означало принятие социалистами методов борьбы, используемых анархистами — которые, однако, не были допущены на предыдущий конгресс. Более того, ПСР на этом конгрессе выступала за «прямую революционную борьбу».22 Однако когда с созывом Парижской конференции появилась возможность объединиться с либералами против российского самодержавия, то для Чернова она оказалась слишком соблазнительной, чтобы ее просто проигнорировать. Идею единого фронта он высказывал еще до того, как она стала популярна. Еще в начале 1890-х гг., поступив в Московский университет, он пестовал мысль, что все народнические группы должны отложить споры по теоретическим вопросам и объединиться ради решения общих практических задач. Когда в Россию просочились идеи Степняка-Кравчинского, Чернов их тоже поддержал. Как уже отмечалось, Парижская конференция, хотя «в ней не участвовали социал-демократы, во всех остальных отношениях представляла собой реализацию программы, которую так долго продвигали Кравчинский и его Фонд».23
Тем не менее, события в России развивались ускоренными темпами, ставя под сомнение идею единого фронта. В воскресенье, 9 января 1905 г., большая толпа рабочих во главе со священником Гапоном направилась к Зимнему дворцу, чтобы подать царю петицию. Они не встретились с царем и не были допущены на площадь перед его дворцом; вместо того демонстрация была расстреляна. Около двухсот человек было убито, несколько сотен ранено. Чернов был уверен: «Это народное восстание — начало, преддверие революции». Новая революционная ситуация приостановила едва начавшееся сотрудничество с либералами, и ситуация изменилась только в апреле 1917 г. В марте 1905 г. Чернов говорил о том, что существует только один ключевой вопрос, и это вопрос о вооруженном восстании, которое «устранит и монархию, и династию, чтобы передать судьбы страны в руки вооруженного народа и его Учредительного собрания».24
- Хотя Чернов сам составил проект программы 1904 г., следуя двухступенчатой революционной модели, предполагавшей, что «буржуаз-ная» революция будет предшествовать революции социалистической,
; он отнюдь не собирался быть пленником своей точки зрения. Кроме того, он поддерживал идею революционного альянса между рабочими и крестьянами. Соответственно, когда он убедился, что революция началась, он выдвинул призыв к народному вооруженному восстанию, которое должно соединить и деревню, и город в революционной
борьбе. Активизация революционного процесса весной 1905 г., казалось бы, только подтверждала прогнозы Чернова. За Кровавым воскресеньем последовали забастовки, демонстрации рабочих и стычки на городских улицах; за городскими беспорядками — крестьянские волнения, начавшиеся в феврале 1905 г. в Курской губернии и распространившиеся на прилегающие территории. Тот факт, что крестьянское движение началось как реакция на городские беспорядки, казалось, указывал на формирование рабоче-крестьянского союза, который сможет вывести революцию за пределы «буржуазной» или политической и изменить также и социальную реальность. Перед лицом все возраставшего крестьянского движения Чернов подчеркивал, что последнее решение по земельному вопросу должно принадлежать Учредительному собранию. Однако до созыва Учредительного собрания он призывал крестьян захватывать дворянские земли и изгонять местную власть. Цель всего этого состояла в том, чтобы оказались уничтожены границы частной земельной собственности.25 Чернов в своих статьях и речах указывал на пример Великой французской революции и призывал крестьян уничтожать документы, фиксирующие собственность на землю. Это «прямое действие» явочным порядком откроет дорогу созыву Учредительного собрания.26 Как отметил М.И. Леонов, Чернов и его окружение постоянно развивали в печати ту мысль, что захват земель — необходимое и неизбежное условие аграрного переворота.27
* * *
С точки зрения Чернова, главной задачей ПСР в этой новой политической ситуации должно было стать усиление террора. Поздней осенью 1904 г. общее собрание Центрального комитета и Боевой организации постановило, что их следующими жертвами станут дяди Николая II — великие князья Владимир Александрович и Сергей Александрович. Первый удар должен был упасть на великого князя Сергея Александровича, генерал-губернатора Москвы. Организация убийства была возложена на Бориса Савинкова. Оно было совершено 4 февраля 1905 г. И.П. Каляевым, который бросил бомбу в карету великого князя, когда тот проезжал мимо Никольских ворот Кремля. После 1881 г. это убийство было первым успешным покушением на члена императорской семьи. БО планировала организовать целую серию взрывов 1 марта 1905 г., после поминальной службы по Александру II, которая должна была пройти в Петропавловском соборе. Предполагаемыми жертвами были генерал-губернатор Д.Ф. Трепов, министр внутренних дел А.Г. Булыгин, товарищ министра П.Н. Дурново и великий князь Владимир Александрович. Однако план провалился. Двадцать шестого
февраля Максимилиан Швейцер, специалист по взрывчатке, погиб в гостинице «Бристоль» в Петербурге, взорвавшись при подготовке бомбы. Петербургская Охранка напала на след БО. Все ее члены (17 человек), за исключением Доры Бриллиант, которой удалось скрыться, были арестованы 16-17 марта 1905 г. в Петербурге и Москве.28 Однако это не положило конец террору ПСР. С самого основания партии в 1902 г. Чернов доказывал необходимость создания местных боевых дружин. Вскоре после Кровавого воскресенья РР опубликовала статью, в которой в духе Чернова говорилось о слиянии террора и народного движения.29 Весной 1905 г., выступив против аграрного террора, Чернов предложил заменить его местным политическим террором и доказывал, что индивидуальный политический террор в городе должен быть превращен в массовый террор против правительственных чиновников в деревне. При этом под «массовым террором» Чернов понимал террор, осуществляемый массами, а не террор против масс.30 Желание Чернова объединить террор с массовым движением нашло отклик, о котором он мог только мечтать. Первые местные боевые дружины появились на Северо-Западе уже в 1903 г., и с этого момента число таких местных террористических объединений только росло. К весне 1905 г. боевые дружины существовали практически в каждом региональном комитете партии. Кроме того, они стали появляться на заводах и в крестьянских общинах. Большинство из них было создано по инициативе местных организаций. Подчеркивалось, что местные дружины появились не в соответствии с неким центральным планом, а потому не могли контролироваться высшим руководством партии.31 Однако следует помнить, что Чернов говорил о необходимости локального террора начиная с 1902 г.
В своей неопубликованной заметке об истории партии32 Чернов писал, что процесс формирования местных боевых дружин в 1905 г. был «шагом вперед в смысле слияния террора с массовым движением». Более того, в следующем, 1906 г., «тесная связь» террористической деятельности с массовым движением была «особенно подчеркнута». Для Чернова умножение террористических групп означало демократизацию террористической борьбы, которая велась уже не только БО. «С высот оторванной от всего мира конспирации террор спускается вниз, на землю, чтобы стать формою массовой партизанской борьбы, одним из “родов оружия” революционной армии, идущей к вооруженному восстанию». Чернова особенно привлекало в этой новой форме террора то, что он шел «снизу», а не «сверху». Эсеры больше не хотели ограничивать террористическую деятельность «узкими рамками централизованной боевой организации». Чернов отдельно подчеркивал, что именно это отличает террор эсеров от террора «Народной воли». Для «Народной воли» террор был «как бы дуэлью» между революцио-
нерами и самодержавием, тогда как для ПСР — «органической частью общего движения, служебной по отношению к “плану кампании”». Предполагалось, что террор ПСР должен перерасти в вооруженную борьбу, которая в своем апогее превратится в вооруженное восстание. Уже ретроспективно Чернов по-прежнему подчеркивал, что «террор идет рука об руку с военной подготовкой масс и мерами по снабжению их оружием».33
В руководстве партии Чернов был главным защитником идеи необходимости местного террора. В январе 1906 г., на Первом съезде партии, он говорил как представитель «комиссии по тактическим вопросам», чувствующий необходимость усилить и местный, и центральный террор. Выяснилось, что ряд членов ПСР не разделял точку зрения Чернова. Как писал в 1907 г. Н.И. Ракитников, в рядах партии раздавались голоса, требовавшие положить конец местным боевым организациям. Соответственно, Второй съезд, состоявшийся в феврале 1907 г., принял резолюцию, согласно которой и центральные, и местные террористические акты, имеющие «общеполитическое значение», были переданы «в заведование» Центрального комитета. По сути дела, съезд потребовал, чтобы этими вопросами занимался не узкий круг террористов, а весь Центральный комитет. Однако следует заметить, что после съезда партии Центральный комитет во главе с Черновым отменил эту резолюцию. Он постановил (1 июня 1907 г.), что санкция Центрального комитета не требуется и что террористические акты, имеющие «общеполитическое значение», будут контролироваться так же, как контролировались прежде, то есть только узким кругом руководителей ПСР. Третий съезд партии, состоявшийся после роспуска Второй думы в июле 1907 г., вновь хотел уничтожить местные боевые дружины и заменить их «партийной милицией». Хотя ее структура и задачи никак не были описаны, очевидно, что в них не входили террор и экспроприация собственности. Центральный комитет во главе с Черновым, встретившийся после Съезда партии, вновь не хотел ничего знать о прекращении местного террора. Он лишь решил «очистить боевые дружины от непартийных элементов». Совет партии принял решение о формировании новых летучих отрядов — Центральный комитет одобрил эту идею и включил создание областных летучих отрядов в число методов усиления террора. Наконец, выступая на Съезде партии в Лондоне в 1908 г., Чернов вновь подчеркнул, что партия поддерживает местный террор.34
М.И. Леонов приводит партийную статистику относительно расширения террористической деятельности. Согласно ей, в 1905-11 гг. было совершено в сумме 216 покушений, максимальное их число (78) приходится на 1906 г. Из общего числа только 11 (меньше 5 %) было совершено БО; 47 терактов было осуществлено подразделениями
центрального и областного уровня, все остальные теракты — местными боевыми дружинами.35 Однако это была лишь вершина айсберга. Так, с февраля 1905 по май 1906 г. террористами были убиты 1068 представителей власти, в том числе 706 офицеров полиции низших рангов и 204 представителя среднего и высшего чиновничества. Сверх того, были убиты 233 и ранены 358 человек из числа случайных свидетелей.36 Хотя на эсерах лежала ответственность только за часть этих акций, тем не менее местный террор ПСР был той силой, которая стимулировала деятельность других террористических групп. Как уже отмечалось, местный террор неоднозначно воспринимался членами ПСР, и были существенные основания для негативного, в конечном счете, отношения к нему. В боевые дружины легко проникали максималисты, анархисты и другие случайные люди, использовавшие эти дружины для своих целей.37 И действительно, хотя теоретически целью террористов являлись представители власти, особенно офицеры полиции, на практике террор нередко выступал прикрытием для обычной преступности. Чернову нехватка централизованного контроля за происходящим не казалась проблемой. Он поднял эту тему на обсуждение один-единственный раз. В январе 1906 г. на Первом съезде партии он выступал как представитель «комитета по тактическим вопросам». Он не считал, что Центральный комитет должен осуществлять какой бы то ни было контроль за местными террористическими группами. Согласно Чернову, местный политический террор должен контролироваться местными комитетами; однако поскольку на настоящий момент местные комитеты ослаблены, то контроль должен осуществляться организациями областного уровня. Более сложные террористические акты должны проводиться «летучими боевыми дружинами».38 С точки зрения Чернова, террор наконец перешел в руки народа — и не нужно его больше контролировать!
* * *
Хотя ПСР и приняли во Второй социалистический Интернационал на конгрессе в Амстердаме, эта партия, с ее активными формами борьбы, включавшими террор, коренным образом отличалась от большинства партий в составе Второго Интернационала; разными были и взгляды на значение всеобщей забастовки. С точки зрения марксистов, стратегия всеобщей забастовки сдерживалась незрелостью рабочего движения. Карл Каутский резюмировал марксистское отношение к всеобщей забастовке, сказав, что эта тактика уместна на этапе окончательного ослабления капитализма.39 В свете таких суждений Чернов и стал развивать свои, сильно отличающиеся от изложенных, идеи относительно всеобщей забастовки. К лету 1903 г. он стал решительным
сторонником идеи всеобщей стачки. Он подчеркивал, что забастовки — это школа борьбы, солидарности и организованности. С этой точки зрения, всеобщая забастовка была не чем иным, как логичным продолжением «стачек солидарности», своего рода «увенчанием здания». Чернов подчеркивал, что эсеры — сторонники «большой, синтетической программы», а потому они смотрят на идею всеобщей забастовки как на один из лучших путей оказания «давления на существующий порядок». Это идеальная форма забастовки, которая в реальности может принимать самые различные формы. Чернов полагал, что в российских политических условиях всеобщая забастовка «может быть только прелюдией к политической революционной демонстрации». Он чувствовал, что в российской действительности всеобщая забастовка может возникнуть стихийно. Соответственно, она может начаться более или менее неожиданно для революционеров. По этой причине, как он доказывал летом 1903 г., всеобщая забастовка должна быть включена в общую тактическую программу ПСР, но не для того, чтобы заменить собой другие методы, а для того, чтобы поддержать их.40
Начиная 1903 г. Чернов постоянно возвращается и в своих статьях, и в своих речах к мысли о необходимости начать в России всеобщую стачку, которая послужит прелюдией к другой революционной деятельности. Его идеи упали на плодородную почву Всероссийского железнодорожного союза (ВЖС). ВЖС был создан во многом по инициативе эсера В.Н. Переверзева в апреле 1905 г. в Москве. С самого основания ВЖС находился в руках эсеров. Получив письмо, в котором сообщалось о создании Железнодорожного союза и его планах включить всеобщую забастовку в свою программу действий, Чернов пришел в восторг и тут же бросился делиться новостью с М.Р. Гоцем.41 После этого события стали развиваться все ускоряющимися темпами. Начавшаяся 19 сентября забастовка московских печатников распространилась на городские пекарни, текстильные и табачные фабрики, металлургические заводы и железные дороги. Руководство ВЖС выпустило призыв к всеобщей стачке, и хотя само оно было выведено из строя в результате арестов 9 октября, идея всеобщей стачки уже получила распространение. Тринадцатого октября 1905 г. в Петербурге был сформирован Центральный стачечный комитет, и на следующий день жизнь города была парализована забастовками 42
Исторические труды, написанные в духе Великой истории, объясняют этот всплеск революционной активности осенью 1905 г. стихийными причинами.43 Стихийность, безусловно, сыграла тут важную роль, но социалисты-революционеры приложили к происходившему руку. Во-первых, убив министра внутренних дел Плеве, БО дала толчок развитию истории. Затем всеобщая стачка, за которую так ратовал
Чернов, практически полностью остановила деятельность страны. Прекратить эту забастовку правительству удалось, только выпустив Октябрьский манифест, в котором объявлялось о проведении ряда реформ, в том числе и об учреждении Государственной думы.44 Чернов не был в восторге от сложившейся ситуации. Мы не имеем источников, документирующих его непосредственную реакцию на Октябрьский манифест, но его собственные более поздние свидетельства говорят о том, что Манифест показался ему в высшей степени сомнительным документом. Там в непосредственном соседстве можно было обнаружить обещания перемен и уверения в том, что необходима жесткость и решительность для того, чтобы подавить революцию. Манифест этот был выпущен с единственной целью — разделять и властвовать.45
Одним из результатов Октябрьского манифеста было то, что большинство «боевиков» (членов БО), арестованных в конце марта, оказались освобождены. Теперь стоял вопрос о том, что делать с БО в новой политической ситуации, сложившейся после 17 октября. По мнению Чернова, после публикации Манифеста теракты стали невозможны, но одновременно он полагал, что нельзя доверять правительству и единственной гарантией сохранения завоеванных прав является «всепобеждающая сила революции», в которой объединятся организованные массы и террор. Соответственно, Чернов не хотел распускать БО; напротив, он полагал, что ее надо держать «наготове, под ружьем» на тот случай, если потребность в ней вновь возникнет. Савинков хотел усилить БО и продолжать террор; Азеф хотел прекратить террористическую деятельность, но завершить ее предлагал взрывом здания Охранки. Вопрос обсуждался дважды. Предварительное собрание прошло в Женеве на квартире Михаила Гоца. Решающее собрание состоялось в начале ноября в Санкт-Петербурге.46 Напряжение в узком кругу руководства ПСР так возросло, что однажды Савинков, чтобы максимально ясно выразить свою точку зрения, выхватил свой револьвер и выстрелил в стену над головой Чернова.47 Несмотря на решительные возражения со стороны обоих лидеров БО — Азефа и Савинкова, — Чернов одержал победу, и оба собрания приняли его решение держать БО «под ружьем». Азеф, со своей стороны, объявил ее распущенной. Савинков несколько позже писал, что позиция Чернова была «чисто теоретической», и добавил, что такое предложение могло поступить только от человека, «совершенно незнакомого с технической стороной террористической борьбы».48 Интересно отметить, что «боевики» поступили именно по формуле Чернова. Хотя БО была распущена, они не рассеялись, а оставались вместе в тайных убежищах в Финляндии — так сказать, «под ружьем», ожидая новой волны террора.49
ГЛАВА 6
МЕЖДУ БАРРИКАДАМИ
И ПАРЛАМЕНТОМ
Весной-летом 1905 г. Чернов агитировал за принятие ультрареволюционной программы. Он говорил о том, что аграрный террор должен превратиться в политический массовый террор в деревне; он был впечатлен распространением местных террористических групп, убеждал крестьян захватывать земли помещиков и уничтожать документы, фиксирующие права на землю; наконец, он призывал и к началу всеобщей стачки. Когда ВЖС объявил забастовку, революционные надежды Чернова окрепли, но всеобщая стачка не переросла в «синтетическую» атаку с участием и рабочих, и крестьян, и террористов, единая сила которых должна была свергнуть самодержавие. Стачка осталась отдельным инцидентом, а революция — делом будущего. В результате радужные надежды Чернова на перспективы революции начали тускнеть. Когда Леонид Шишко, на встрече руководства партии за границей, высказался в пользу такого рода тактик, которые не будут форсировать события, Чернов поддержал его — к изумлению многих присутствовавших.1
Во второй половине 1905 г. и Чернов, и все заграничное руководство ПСР уже начали нервничать из-за того, что находятся далеко от России, где события как раз развивались ускоренными темпами. После выхода Октябрьского манифеста Чернов подготовил последний выпуск РР, опубликованный 15 октября 1905 г., — и уехал в Россию. По дороге он сделал себе в Лондоне фальшивый паспорт, но это была излишняя предосторожность: как раз за несколько недель до его приезда, 12 октября 1905 г., было прекращено его полицейское преследование.2 По приезде Чернова в Россию в конце октября его социальные и полити-
ческие взгляды претерпели серьезные изменения в сравнении с первой половиной 1905 г. Теперь ключевыми словами для него стали умеренность и сдержанность; он подчеркивал, что революционеры должны «избегать форсирования событий». В соответствии с этой позицией, он выступил в Петербургском совете против предложения большевиков немедленно ввести восьмичасовой рабочий день на заводах и фабриках Петербурга, хотя против он был лишь с тактической точки зрения.3 Однако большинство в Совете, в том числе оба крыла социал-демократов, проголосовали за резолюцию, устанавливавшую 31 октября в качестве даты введения на всех заводах и фабриках 8-ча-сового рабочего дня как революционной меры. Потерпев тут поражение, Чернов отправился в Москву, где, также безуспешно, пытался убедить эсеров не начинать стачку.4 Всего однажды за всю осень 1905 г. он высказал суждение, противоречившее общей концепции умеренности и сдержанности. Это случилось, когда он вскоре после своего приезда в Россию выступал на Втором съезде Крестьянского союза, проходившем 6-10 ноября 1905 г. Он говорил так: «Партия не может согласиться, что следует возложить на Учредительное собрание разрешение всех назревших вопросов. Рабочие и интеллигенция не ждут осуществления своих прав Учредительным собранием, а сами осуществляют эти права немедленно». Он подчеркивал, что роль Учредительного собрания заключается в том, чтобы просто закрепить уже достигнутые права. Основная цель ПСР — решать эти вопросы мирным путем, но партия может прибегнуть и к насильственным мерам, если ее к этому вынудит правительство.5
Кампания социал-демократов за 8-часовой рабочий день не принесла желаемых результатов, а Московское восстание было подавлено — события как будто бы подтверждали обоснованность осторожности Чернова.6 Вполне правдоподобно, что Чернов, как он позже сам говорил, переформулировал свою социальную и политическую программу, опираясь на наблюдения, сделанные уже на месте событий. Три года спустя, на Лондонском съезде партии, он так резюмировал ситуацию осени 1905 г.: «Первая великая победа, одержанная освободительным движением над царским абсолютизмом, была одержана в кредит». Она не была результатом деятельности в обществе революционных элементов и была достигнута лишь потому, что правительство было не готово к произошедшему.7 Но помимо всего сказанного выше, остается еще один фактор, который следует принять во внимание, чтобы понять поведение Чернова по приезде в Россию. Направляясь туда, он намеревался начать выпускать всероссийскую газету и организовать публикацию партийной литературы. Проблема заключалась в том, что у него не было денег и практически не было знакомых в Петербурге. Уезжая из России в Западную Европу в 1899 г., он заехал
повидать Н.К. Михайловского, тогда же он кратко виделся с А.В. Пе-шехоновым и В.А. Мякотиным, коллегами Михайловского по «Русскому богатству» (РБ). После смерти Михайловского Пешехонов вошел в редакционную коллегию РБ, которая теперь состояла из писателя В.Г. Короленко, историка Мякотина и земского статистика Н.Ф. Анненского. Приехав в Россию, Чернов сразу же отправился в редакцию РБ и заявил там о своем намерении организовать газету, которая будет открыто издаваться от имени партии. Несмотря на одобрение со стороны Пешехонова и Мякотина, Анненский выдвинул несколько предварительных условий какого бы то ни было дальнейшего сотрудничества. Его оговорки касались двух вопросов: во-первых, природы партии эсеров, а именно ее политики террора; во-вторых, черновской пропаганды захвата земель. Анненский требовал полного отделения ПСР от террористической борьбы, а также превращения нетеррористического состава ПСР в открытую и легальную партию. Чернов был против идеи Анненского превратить ПСР в открытую партию и на протяжении революции 1905 г. сопротивлялся разделению ее на две части — легальную и отдельную конспиративную, поскольку это превратило бы единую партию в две. Но тут решался вопрос о запуске новой газеты, и Чернов в той или иной мере все-таки зависел от благосклонности редакции РБ, а значит, должен был прийти с ними к какому-нибудь соглашению. Поскольку он не мог принять их требований в том, что касалось конспиративной природы ПСР, следовало договориться с ними хотя бы по второму вопросу. Анненский критиковал идеи Чернова относительно захвата земель, которые тот излагал в РР, и настаивал на том, что вопрос должен решаться в рамках закона. Чтобы удовлетворить Анненского, Чернов начал отходить от своих прежних заявлений. Он провел тонкую грань между «захватом», с одной стороны, и «явочным порядком действия» — с другой. Под второй альтернативой Чернов подразумевал следующее: некоторые юридические нормы должны устанавливаться на основе уже произошедших захватов земель. Компромиссный лозунг, поддержанный Черновым, был сформулирован Пешехоновым: «не грабьте, не уничтожайте, не жгите, не расхватывайте... берите во временное управление». Благодаря этой уступке Чернов получил то, чего хотел. Когда на заседании «Сына Отечества» Чернов высказался в пользу временной умеренности и сдержанности, то такая его позиция «чрезвычайно понравилась» и Мякотину, и Пешехонову, как отмечал потом Чернов в своих мемуарах.8
Радикальная непартийная газета «Сын Отечества», распространявшаяся по всей России, — это было именно то, чего хотел Чернов. С 15 ноября 1905 г. новая редакция газеты состоит из Чернова, представлявшего ПСР, В.Я. Мякотина и А.В. Пешехонова, представлявших
РБ. Издателями газеты были С.П. Юрицын и Г.И. Шрейдер. «Сын Отечества» выходил под эсеровским лозунгом «В борьбе обретешь ты право свое». Сокращенное, популярное издание газеты, выходившее под лозунгом «Земля и Воля», редактировалось Пешехоновым. Жизнь у этой газеты была недолгой: она просуществовала всего две недели. Второго декабря газета была закрыта, поскольку напечатала «финансовый манифест», выпущенный совместно эсерами, социалистами-демократами и другими группами, убеждавшими народ требовать выплат монетами, изымать вклады из банков, также требуя уплаты всей суммы золотом, отказаться платить подати и налоги. К этому моменту Чернова уже успели арестовать и освободить. Его задержали 26 ноября вместе с председателем Петербургского Совета, Г.С. Хрусталевым-Носарем, и еще несколькими делегатами, когда Чернов пришел вместе с русскими и иностранными журналистами встретиться с председателем и узнать последние новости относительно политической ситуации. Чернов был по случайности в тот же день освобожден, но дальше вынужден был скрываться.9 Таким образом, его легальное положение в России длилось недолго — с 12 октября по 26 ноября 1905 г. За арестом Хрусталева-Носаря последовал арест всего Петербургского Совета. Десятого декабря в Москве появились первые баррикады и началось открытое противостояние. Особенно яростно сражалась Красная Пресня. Контрнаступление началось 15 декабря 1905 г., когда прибыл генерал Г.А. Мин с Семеновским полком и приказал стрелять по восставшим без всякой жалости. Вскоре восстание было подавлено.10
Первый съезд ПСР состоялся 29 декабря 1905 г. — 4 января 1906 г. в маленькой гостинице «Туристен» в Иматре, в Великом княжестве Финляндском. На съезде собрались все поколения революционеров — представители «Хождения в народ» (1873-76), «Земли и Воли» (1876-78), «Народной воли» (1878-81) и «молодежь». Ветераны движения были представлены Николаем Чайковским, Марком Натансоном, Осипом Минором и Ильей Рубеновичем. На праздновании Нового года Натансон делился воспоминаниями о печально известном Сергее Нечаеве. Для Чернова этот съезд был политическим и личным триумфом. По словам Марка Вишняка, Чернов «был главным докладчиком и оппонентом от имени Ц. К. партии, автором почти всех резолюций и редактором протоколов, в которых его речи появились в литературно отделанном, исправленном и дополненном виде».11 Проект программы партии, над которым работал Чернов, теперь содержал его федералистские идеи и требование социализации земли. Проект был принят вечером 2 января 1906 г., при всего лишь одном воздержавшемся делегате от максималистов. После этого Рубанович, председательствовавший на съезде, выразил благодарность Чернову, охарактеризовав его как
«молодого гиганта, который пять лет несет на своих плечах всю тяжесть теоретической разработки нашей программы». Съезд поддержал эту речь «несмолкаемыми аплодисментами». Позднее Чернов так вспоминал об этом: «Мне даже и сейчас... трудно дать понять, какую бурю противоречивых чувств подняли во мне и эти слова, и этот прием собранием. Тогда я от них просто СБЕЖАЛ».12 Число членов Центрального комитета было сокращено до пяти, они избирались, но обладали правом кооптировать еще пятерых. Съезд выбрал первых пятерых: Чернов получил максимум голосов (56 из 64), за ним следовали Марк Натансон, Н.И. Ракитников, А.А. Аргунов и Евно Азеф (52,49,48 голосов из 64 возможных соответственно).13 Серьезная неудача у Чернова была только одна. Осенью 1905 г., договорившись с редакцией РБ вместе издавать газету, он убедил себя, что все разногласия между ними исчерпаны. Однако Анненский, Мякотин и Пешехонов выдвинули Съезду, по словам Чернова, «ультиматум», требуя, чтобы ПСР была преобразована в «широкую, легальную, для всех открытую партию», таким образом удостоверив, что она больше не собирается участвовать в террористической борьбе. Съезд, однако, отклонил их «ультиматум» (против такого решения высказался всего один делегат) — и группа РБ покинула съезд. Соответственно, осенью 1906 г. они создали свою партию. Это был шаг, который Чернов всегда считал «большой ошибкой и неудачей». И действительно, это можно сопоставить с тем расколом, который произошел в партии социал-демократов, распавшейся на большевиков и меньшевиков.14 Разделение эсеров и народников из РБ, произошедшее во время революции 1905 г., повторилось и в 1917 г. и продолжало чувствоваться в эмиграции в 1920-е гг.
На съезде партии Чернов сделал обзор новой политической ситуации, сложившейся после подавления Московского восстания. Ясно было, что правительству удалось сплотиться, не было никаких признаков замешательства и деморализованности. К началу съезда Чернову казалось, что политическая реакция достигла своего пика. Он видел, что пролетариат проявил себя минувшей осенью «авангардом революционного движения» и смог добиться блестящей победы. Он подчеркивал, что ключом к победе русской революции может быть только «синтез», в котором объединятся силы рабочих, трудящихся крестьян и «авангардные удары террора», и в результате вооруженные силы и гражданская оппозиция окажутся беззащитны перед «революционной заразой». Только такое единство всех составных элементов движения сможет привести к радикальному повороту в политической и социальной жизни России. Как Чернов заявил перед съездом партии, он чувствовал, что весна принесете собой полную ликвидацию старого режима. Согласно этому плану, революция откладывалась до весны 1906 г.15
Позиция Чернова показывает, что после подавления Московского восстания его представление о приближающейся революции изменилось. Вплоть до весны 1905 г. он представлял себе будущее ее развитие в соответствии с двуступенчатой моделью: сперва буржуазная революция, а потом социалистическая. Когда русская революция начала набирать силу, Чернов скорректировал свою мысль, сказав, что Россия уже выходит из буржуазной фазы и вступает в фазу переходную к социалистической.16 После подавления Московского восстания Чернов вновь пересмотрел свои взгляды и стал подчеркивать синтетическую природу происходящей в России революции. Начиная с Великой французской революции, в Западной Европе революции происходили с некоторой периодичностью — в 1830, в 1848 и 1870 гг. Каждая из этих революций имела свой собственный характер. Россия же теперь одновременно проходит через все эти разные революции: через борьбу с остатками социального рабства, через борьбу за политическую свободу, через аграрную революцию и пролетарское социальное движение. Все это и придает русской революции ее «синтетический» характер.17 Французский революционный опыт был поучителен для Чернова и еще с одной точки зрения. Великая французская революция длилась много лет; почему же русская революция должна закончиться за несколько месяцев? В январе 1906 г. на съезде партии Чернов представил новую концепцию революционного процесса, назвав его «затяжным революционным периодом». Русская революция не прошла еще первую свою фазу, а впереди этих фаз еще много. Социальный кризис так глубок, что буржуазное правительство не может преодолеть его только при посредстве половинчатых реформ; соответственно, революционный кризис приобретает затяжную природу.18 Обращаясь к концепции «затяжного революционного периода», Чернов мог вплоть до весны 1911г. доказывать, что революция все еще не закончилась, что какие бы препятствия ни встречал революционный процесс, все они временны, что новый революционный подъем уже недалеко и что приблизить его может только террор (см. ниже). Таков был план Чернова и на весну 1906 г.
Соответственно, программа Чернова на эту весну состояла из двух пунктов: организации сил и интенсификации террора. Как он подчеркивал, целью является «слияние нашего городского рабочего движения с революционным движением в среде нашего трудового крестьянства», что сделает возможной борьбу более решительную, чем осенью 1905 г. Необходимо создавать новые резервы, мобилизовать трудящееся крестьянство, начать в России «широкое крестьянское движение» под революционным флагом «Земли и воли». Чернов напомнил, что городской пролетариат не должен забывать: только крестьянское восстание ради освобождения земли может создать внуши-
тельную политическую и экономическую базу для освобождения «нашего рабочего класса». С его точки зрения, следующим шагом было неизбежное слияние городского рабочего движения с революционным движением крестьян. Только «тесный союз» рабочего движения городов с «надвигающимся восстанием трудового крестьянства» может послужить ключом кдальнейшим событиям. Единственное время года, когда крестьяне могут бастовать, — весна; они не могут делать это осенью. Поэтому в интересах революции не ускорять течение событий. Вопрос заключался лишь в том, следует или не следует ПСР заранее начинать призывать крестьян к активным действиям. Чернов придерживался осторожной позиции: партия должна подготовиться к восстанию, в том числе технически и организационно, но она не может и не должна призывать к вооруженному восстанию, поскольку нет никаких гарантий успеха. При последующем голосовании точка зрения Чернова была поддержана 32 голосами, 19 участников были против. Однако было и несколько заметных членов партии, в их числе ближайшие сподвижники Чернова Н.И. Ракитников, В.М. Руднев и М. Натансон, которые хотели двигаться вперед немедленно. Группа, прозванная Черновым «сейчас или никогда» отстаивала ту точку зрения, что партия должна начать атаку тотчас же, призвав крестьян к восстанию, которое состоится будущей весной. Если партия упустит эту возможность, то проиграет революцию.19
Тактика Чернова, кроме всего прочего, предполагала интенсификацию террора. Соответственно, в январе 1906 г. Первый съезд партии принял решение о продолжении террористической деятельности.20 Вместе с Азефом Савинков немедленно начал восстанавливать БО. Это было несложно, поскольку боевики находились «под ружьем» в Финляндии. Весной 1906 г. в БО появилось несколько новых членов, в том числе Абрам Гоц, младший брат М.Р. Гоца. Центральный комитет поручил БО совершить четыре покушения. Предполагаемыми жертвами были министр внутренних дел П.Н. Дурново; генерал-губернатор Москвы адмирал Ф.В. Дубасов; Г.А. Мин и Н.К. Риман — два московских офицера, жестоко подавивших восстание в Москве. Эти убийства следовало совершить в конце апреля, до созыва Думы. Вскоре БО выяснила, что покушение на Дурново невозможно из-за принятых правительством мер предосторожности. Дубасов казался менее защищенным, но БО удалось только ранить его; не увенчались успехом и остальные покушения (на Мина, Римана и Акимова).21 За все это время единственным человеком, погибшим от рук БО (и то в какой-то мере случайно), был священник Гапон, символ начала революции 1905 г. После Кровавого воскресенья Г. Гапон при помощи П.М. Рутенберга выехал в Швейцарию, где его политическая наивность и эксцентричное поведение привели в замешательство все революционное сообщество. В январе
1906 г. он вернулся в Россию и оказался вовлечен в интриги П.И. Рач-ковского. Рутенберг, его бывйий помощник и друг, был убежден, что только убийство священника может быть выходом из этого тупика. В начале февраля Рутенберг приехал в Хельсинки и там встретился с членами узкого круга руководства партии эсеров — Черновым, Азефом и Савинковым. И Азеф, и Чернов были против покушения только на Гапона, поскольку боялись, что это вызовет скандал, ведь Гапон все еще пользовался популярностью. Они полагали, что в такой ситуации необходимо двойное убийство; если вместе с Гапоном окажется убит и ненавидимый всеми Рачковский, то скандала можно будет избежать. Рутенбергу было поручено совершить это убийство при поддержке БО, но Рачковского убить ему не удалось, и тогда он решил убить одного Гапона. Он собрал группу товарищей по партии, снял тихую дачу в Озерках, на севере Санкт-Петербурга, рядом с финской границей, и пригласил Гапона на эту дачу. Вся сцена выглядела так, словно трибунал рабочих приговорил Гапона к смерти и дача стала местом исполнения «приговора»; Гапону связали руки и повесили его на вбитом в стену крюке для одежды.22 Труп был найден только 30 апреля 1906 г., когда все были поглощены созывом Первой думы. Чернов написал некролог, где называл Гапона «полным, абсолютным анархистом», который никогда не был и не был способен быть членом партии.23 Дума начала свою работу 27 апреля 1906 г., и Центральный комитет решил приостановить террор на время ее сессии. Официальное решение было принято Советом партии, но Центральный комитет имел право, если сочтет необходимым, возобновить деятельность БО. Террористическая деятельность БО до созыва Первой думы была совершенно провальной: убийство Гапона стало единственным удавшимся покушением. Дубасов был ранен, остальные же акции закончились ничем. Члены БО (в том числе Савинков) все чаще задавались вопросом, действительно ли это невезение связано исключительно с неблагоприятными обстоятельствами, или для него есть иные, скрытые причины, о которых члены организации не знают.24
* * *
Октябрьский манифест обещал созыв Государственной думы на основании всеобщего избирательного права и, что более важно, обещал наделить этот орган реальными законодательными полномочиями: ни один закон не должен был вступить в силу без согласия Думы. Однако с момента публикации манифеста (17 октября) прошло немало времени, прежде чем 12 декабря 1905 г. был опубликован исправленный избирательный закон. И только 12 февраля 1906г.по распоряжению царя был подготовлен декрет, объявлявший дату начала работы Думы —
27 апреля 1906 г.25 Анализируя на Первом съезде партии, в начале января 1906 г., сложившуюся ситуацию, Чернов выражал сомнения в том, что Дума вообще будет созвана, по крайней мере в том виде, в каком была обещана в Октябрьском манифесте. Он полагал, что созыву может помешать не только революция, но и реакция. Чернов считал, что даже если Дума соберется, то наложенные на нее ограничения, и юридические, и фактические, в конце концов сделают ее похожей на Булы-гинскую думу августа 1905 г., имевшую только законосовещательные полномочия и очень ограниченный электорат.26 И даже если бы Дума собралась в форме, напоминающей западные парламенты, Чернов очень сомневался в ее эффективности. С его точки зрения, существует два типа народного правления. Первый — «представительная демократия», к которой сводится сущность буржуазных парламентов. В этом отношении планируемая Дума не отличалась от существующих европейских парламентов. Чернов предпочитал второй тип, который он называл «прямой, или непосредственной демократией». В соответствии с ним, выбранные делегаты всегда могут быть отозваны и заменены, законопроекты регулярно выносятся на референдум и инициатива, исходящая от народа, играет решающую роль при создании новых законопроектов.27
Когда в августе 1905 г. было объявлено о созыве Булыгинской думы, Чернов доказывал, что это пародия на идею парламентаризма, «украшение, которое царь надевает и снимает, когда хочет», то есть «фальсификация народной воли», и предлагал решительно эту Думу бойкотировать. В январе, на съезде партии, Чернов, предчувствуя, что грядет новая Булыгинская дума, призывал к бойкоту выборов в эту Думу; решение о бойкоте принималось анонимно. При этом Чернов поддерживал участие ПСР в предвыборных митингах, поскольку их можно было использовать в целях агитации против Думы. Он говорил о том, что при первой возможности бойкот должен быть превращен в широкое массовое движение, направленное на революционную борьбу. Если это окажется невозможно, то бойкот должен ограничиться тем, чтобы «разоблачать выборщикам истинную сущность Думы». Предложение Чернова не было принято, против него высказалось 28 человек, тогда как за — только 20. Съезд принял решение бойкотировать и саму Думу, и предвыборные митинги.28 Однако бойкот Думы со стороны эсеров и других радикальных партий не встретил поддержки среди крестьян и сельской интеллигенции. Они высказывали мнение, что трудящиеся должны создать собственную группу, совершенно независимую от всех существующих политических партий.29 Два года спустя, в 1908 г., когда вопрос о бойкоте обсуждался на Лондонском съезде партии, Чернов вынужден был признать, что ПСР осталась в изоляции из-за своего призыва к бойкоту. Однако он не отнесся к слу-
пившемуся достаточно серьезно: «Мы с нашим лозунгом остались одиноки. Нас не страшило это, мы знали заранее, что горький опыт готовящейся собраться Думы покажет крестьянству, кто был прав». Два года спустя он высказывался по этому вопросу еще более категорично: «Массы хотели идти в первую Думу; мы не пошли в нее, зная, что в данный момент мы идем вразрез с настроением масс, но зная, что будущее покажет, кто был прав, и это будущее научит массы ценить нас, как своих истинных друзей, которые не подлаживаются к своему другу и советуют ему то, что ему нужно, а не то, что ему хочется».30
Когда выбранные делегаты, представлявшие разные «союзы трудящихся», прибыли в Петербург, стали проясняться контуры Трудовой группы, в которую в конечном счете вошло более 100 человек. Решение расширить группу, дабы открыть ее для всех трудящихся, было принято до середины апреля. После принятия решения о бойкоте руководство ПСР придерживалось политики «блестящей изоляции» от думских выборов. Создание Трудовой группы не изменило их тактику. Соответственно, руководство ПСР разработало план, согласно которому на первом заседании Думы ПСР при помощи некоторых делегатов от крестьян объявит о том, что партия не хочет иметь ничего общего с недемократически избранной Думой, и покинет заседание. Первый совет партии, собравшийся 23 апреля 1906 г., позволил делегатам от эсеров (их было избрано трое) выразить свои взгляды на необходимость созыва Учредительного собрания и ликвидации частной собственности на землю.31 Однако этой тактике помешала партия кадетов. Кадеты не бойкотировали выборы, и партия одержала на них победу; 179 делегатов из 524 были ее представителями, составляя таким образом самую многочисленную группу в Думе. 4 мая 1906 г. кадеты объявили, что намерены вынести на рассмотрение Думы проект земельной реформы, и представили его четыре дня спустя, 8 мая. Когда эсеры узнали о планируемой кадетами земельной реформе, им стало очевидно, что они должны представить некое альтернативное предложение, дабы делегаты от крестьян не попали под влияние кадетов. В итоге неделю спустя Чернов и еще несколько эсеров создали группу, занявшуюся разработкой проекта земельного закона для трудовиков. Эта группа состояла из 30 специалистов по аграрному вопросу от ПСР, РБ и Крестьянского союза.32 К этому моменту Чернов уже стал превращаться из революционера в парламентария. Начиная с лета 1905 г., он постоянно призывал к бойкоту сперва Булыгинской, а потом и Государственной думы. Чернов подчеркивал, что он не только против Думы в том виде, в каком она состоялась, но что у него есть серьезные претензии ко всей парламентской системе, как она существует в Западной Европе. Более того, в начале января Центральный комитет во главе с Черновым начал новую волну террора против правительства,
как на центральном, так и на местном уровне. А теперь он обсуждает проект земельного закона с парламентской группой. Еще два года спустя, в 1908 г., Чернов заявит, что «только в законодательном порядке может быть разрешен вопрос об установлении “нового права” на землю».33 Однако весной 1906 г. он совершает лишь первые шаги по дороге, ведущей его от баррикад к парламенту.
Двадцать третьего мая 1906 г. трудовики представили свой проект земельного закона, подписанный 104 депутатами. Он был написан в соответствии с предложениями, выдвинутыми представителями РБ; главным лицом, стоявшим за этим проектом, был Пешехонов. Целью проекта было создание системы, согласно которой земли крестьянских общин и земли, не превышающие трудовую норму, должны остаться в собственности их нынешних владельцев. Должны быть конфискованы только государственные и церковные земли, а также земли, превышающие базовую трудовую норму. «Вознаграждение» за конфискованные частные земли должно выплачиваться государством; размеры компенсации и условия ее выплаты будут определены позднее.34 Конфискованные земли должны войти в специальный земельный фонд. После того как земли, необходимые для государственных и социальных нужд, будут переданы из земельного фонда под юрисдикцию соответствующих центральных институций, оставшаяся земля станет доступна всем, кто готов на ней работать; предпочтение будет отдаваться местным крестьянам перед приезжими и не крестьянами. Там, где земли будет достаточно, максимальный размер надела будет регулироваться «трудовой нормой», фиксирующей максимальный объем земли, который может быть выделен в использование отдельным людям или группам людей; если же земли в данном районе мало, то, чтобы гарантировать хотя бы «потребительную норму» (объем, необходимый для существования семьи), государство осуществит переселение жителей в районы с большим количеством земли. Управление землевладением будет осуществляться местными правительственными инстанциями, сформированными посредством четырехступенчатых выборов.35
Более того, 24 мая 1906 г. с подачи Чернова 35 членов Думы выдвинули предложение немедленно создать комитеты на местах, которые будут участвовать в подготовке земельной реформы; эти комитеты должны были быть созданы посредством четырехступенчатых выборов и, соответственно, объединить в себе все жизнеспособные силы страны. Чернов, кроме того, подчеркивал, что пока эти комитеты не собраны, аграрный вопрос в Думе не должен рассматриваться. Выбирая своих делегатов в Думу, люди не могли свободно выражать свое мнение по земельному вопросу в духе лозунга «Земля и воля» — в противном случае они были бы немедленно арестованы.36
Первая дума углубила разрыв между ПСР и группой РБ, или, на более личном уровне, между Черновым и Пешехоновым. Разлад возник еще на Первом съезде партии, когда Пешехонов и группа РБ покинули встречу. В Первой думе эта ситуация только усугубилась. Большинство трудовиков поддерживали Пешехонова.37 Однако Чернов продолжал сотрудничество с такими левыми трудовиками, как Г.К. Ульянов, В.М. Онипко и С.В. Аникин. Через две недели после представления трудовиками своего проекта, 6 июня 1906 г., эсеры представили свой собственный проект аграрного закона, составленный К. Качоровским и подписанный тридцатью тремя членами Думы. Он требовал ликвидации всякой частной собственности на землю и признания прав всех граждан, мужчин и женщин, на пользование землей. В первом параграфе излагались основные положения предлагаемого земельного закона: полная ликвидация частной собственности на землю; объявление всей земли, с ее недрами и водой, «общей собственностью всего населения Российского государства»; предоставление всем гражданам равных прав на использование земли, которая будет распределяться собранием, избранным путем четырехступенчатых выборов. Осуществление этого закона предписывалось доверить демократически избранному местному правительству. Каждому должна быть гарантирована «потребительная норма» в качестве минимального и «трудовая норма» в качестве максимального надела земли; земля может использоваться как индивидуально,так и коллективно; аналогичные возможности будут предоставлены для строительства, заготовки строительных материалов и топлива, рыбной ловли, охоты, собирательства и освоения минеральных ресурсов. Откровенно говоря, проекты, предложенные трудовиками и эсерами, во многих пунктах совпадали. Проект трудовиков утверждал, что вся земля с ее полезными ископаемыми и водными ресурсами должна принадлежать всему народу и все должны иметь равное право на использование сельскохозяйственной земли, если они сами на ней работают. Однако в проекте закона также прямо говорилось, что крестьяне сохранят за собой свои земли, в земельный фонд поступят только земли крупных землевладельцев, а также церкви и государства. И тогда опять-таки крестьяне будут основными бенефициариями земельного фонда. Земельный закон, предложенный эсерами, говорил о том, что только «частная собственность» на землю будетустранена; это подразумевало, что другие формы землевладения, в том числе и крестьянское, никак не будут затронуты. Более того, всем будет гарантирована «потребительская норма» как минимум и «трудовая норма» как максимум землепользования. Этот проект закона, однако, не содержал в себе требования создания земельного фонда. Вместо того, он утверждал, что земельная реформа будет осуществляться демократически избранными местными правительственными
органами. Это условие не заключало в себе никаких обещаний, обращенных непосредственно к крестьянам. После пленарного обсуждения проект трудовиков, подписанный 104 делегатами, был отправлен в думскую Аграрную комиссию для дальнейшего рассмотрения. Проект от эсеров, подписанный тридцатью тремя делегатами, до Аграрной комиссии не дошел. Против него выступили и кадеты, и октябристы. В результате он был отклонен: за него проголосовало 78 делегатов, а против — 104.38
# * *
После открытия Первой думы правительство умерило репрессии, и это дало ПСР возможность 2 мая 1906 г. начать выпускать новую петербургскую газету «Дело Народа». Она редактировалась и издавалась группой, в которую входили А.И. Гуковский, Н.С. Русанов, Н.И. Ракитников и С.П. Швецов. Ответственным редактором и издателем был член Государственной думы Г.К. Ульянов.39 Издание этой газеты оказалось очень трудной затеей. Тиражи ее, как правило, конфисковывались (из 55 номеров, опубликованных за время работы Первой думы, было конфисковано 30), а название газета меняла три раза. После нескольких конфискаций «Дело Народа» появилось как «Народный Вестник», затем как «Голос» и, наконец, под названием «Мысль». Поскольку Чернов находился на нелегальном положении, его имя не могло быть указано среди редакторов газеты; кроме того, он не мог и регулярно появляться в редакции. Но хотя он не значился ни главным редактором, ни издателем ни одной из этих газет, для Департамента полиции не было секретом, что именно он был настоящей движущей силой «Дела Народа» и газет-преемниц. Кроме того, он опубликовал статьи в ряде газет, история которых свелась к одному выпуску. Среди них были такие, как «Благо Народа», «Воля и Земля», «Известия», «Народный голос», «Родное дело» и «Обзор».40
Правительство распустило Думу 8 июля 1906 г. В ночь перед этим петербургская полиция начала закрывать все радикальные газеты и арестовывать лидеров эсеров и социал-демократов.41 Чернов, весь Центральный комитет ПСР и еще несколько заметных политических деятелей оказались в редакции «Мысли», когда туда нагрянула полиция. Чернов спасся, выскочив из окна второго этажа, но 16 человек были арестованы, среди них его брат Владимир. В течение нескольких дней полиция была уверена, что им удалось поймать самого Виктора Чернова.42 Сильно хромая, Чернов скрылся в толпе и направился в дом в Терийоки, недалеко от русской границы, но уже на территории Великого княжества Финляндского, где русская полиция не могла до него добраться. Это было место встреч Центрального комитета эсеров, но
поскольку большая часть членов комитета была арестована, встретились тут лишь его жалкие остатки. Помимо Чернова, из членов Центрального комитета там был Евно Азеф, из числа других эсеров — Владимир Зензинов и И. Бунаков-Фондаминский. К ним присоединился и один из лидеров трудовиков — Ф.М. Онипко.43 В таких обстоятельствах именно Чернов 9-10 июля 1906 г. инициировал решение начать подготовку к открытому восстанию. План заключался в том, чтобы сперва поднять восстание на военно-морских базах и на флоте, что, в свою очередь, послужит сигналом для всей России. После заседания Центрального комитета лучшие агитаторы партии были отправлены в Кронштадт, Таллинн, Свеаборг, Киев и Севастополь.44 Условие удачной революции, как оно представлялось Чернову, а именно одновременное восстание заводов, деревень и казарм, было практически достигнуто в июле 1906 г., не хватало только рабочих. Джон Бушнель доказывал, что и эсеры, и большевики полагали, будто крестьянское восстание напрямую зависит от сезонных изменений и от ритма крестьянских работ; однако он отметил, что крестьянские восстания 1905 и 1906 гг. не демонстрировали никакой сезонной зависимости: они начинались как реакция на городские события, влиявшие на крестьянское представление об авторитетности режима. Правительство успешно и без особого труда подавило восстания в Свеаборге и Кронштадте. Крестьянские волнения, продолжавшиеся весной и ранним летом 1906 г., пусть и в более скромных масштабах, чем в 1905 г., начали утихать в июле.45
В день созыва Думы (27 апреля 1906 г.) Совет ПСР прекратил на время ее работы деятельность БО, но, тем не менее, уполномочил Центральный комитет в любой момент возобновить ее, если это будет признано необходимым. Первая дума еще действовала, когда Центральный комитет приказал БО вернуться к своей работе. Как Чернов объяснял делегатам партии в 1908 г. в Лондоне, Столыпин оказался намечен в качестве очередной жертвы сразу после убийства адмирала Г.П. Чух-нина 29 июня 1906 г., в то время, когда Первая дума все еще действовала.46 Прежде чем БО успела что-то предпринять, 12 августа 1906 г. на даче премьер-министра на Аптекарском острове, возле Петербурга, взорвалось две бомбы. Столыпин не пострадал, но погибли 27 человек и 70 были ранены, в том числе дочь и сын премьер-министра.47 За этим терактом стояли террористы-максималисты. Сразу после Первого съезда партии в январе 1906 г. М.И. Соколов собрал конференцию, дабы заложить основание независимой организации максималистов. И хотя эта попытка успехом не увенчалась, максималисты, тем не менее, создали свою собственную Боевую организацию. В октябре — ноябре 1906 г. полиция арестовала и Соколова, и его ближайших товарищей по оружию. Утратив руководителей, плохо организованный Союз мак-
сималистов быстро распался. Все последующие попытки его возрождения оказались неудачны.48
Результаты деятельности БО ПСР после роспуска Первой думы были столь же незначительны, как и до ее созыва. Столыпин был первым среди запланированных жертв. За проведение операции отвечал Азеф. Однако после взрывов на Аптекарском острове премьер-министр переехал в Зимний дворец и теперь казался совершенно неуязвимым. Более того, полиция столь явно следила за членами БО, что они сочли невозможным проведение каких бы то ни было терактов.49 Двадцатого ноября 1906 г. организация распалась из-за внутренних противоречий. Это поставило под угрозу террористические операции ПСР, поскольку привело к расколу узкого круга руководства партии. Евно Азеф и Борис Савинков уехали за границу. Михаил Гоц к этому моменту уже умер. Григорий Гершуни сбежал из Акатуйской тюрьмы в Сибири осенью 1906 г., но, поскольку ему нужно было возвращаться через Китай и Северную Америку, он приехал в Западную Европу только в начале 1907 г. Тем временем единственным членом узкого круга руководства ПСР, остававшимся в России и на свободе, был Виктор Чернов — и он начал активную подготовку к возобновлению террористических операций. В качестве помощников он избрал Н.И. Ракитникова и М. Натансона. Ракитников, специалист по сельскому хозяйству, никогда не участвовал в террористической деятельности, но был одним из самых доверенных товарищей Чернова. Что касается Натансона, он был ветераном русского революционного движения, недавно (в 1905 г.) вошедшим в ПСР, однако с лета 1906 г. он критиковал БО за использование «аристократических» методов террористической борьбы и рассматривал это обстоятельство как главную причину всех ее проблем. Вместе с Ракитниковым и Натансоном Чернов начал собирать бывших членов БО. Им удалось убедить две группы продолжить ее работу. Первая из них — «Боевая организация», которую создал в конце октября 1906 г. из бывших членов БО ПСР Л.И. Зиль-берберг. Эта группа базировалась в Иматре, в Финляндии, и подчинялась непосредственно Центральному комитету. Второй группой руководил латышский революционер А.Д. Трауберг («Карл»), Чернов лично поддерживал эту группу, созданную уже летом 1906 г. Северным областным комитетом ПСР. В октябре она была приписана к Центральному комитету ПСР и именовалась «Летучим (боевым) отрядом Карла».50 Группа Трауберга состояла из убежденных, аскетичных и дисциплинированных юных террористов. Они базировались на Карельском перешейке в Келломяки (сегодня — Комарове), тогда бывшем частью Великого княжества Финляндского. Как указывал Столыпин, их база находилась «в 26 верстах от резиденции императора». Группа планировала свои действия в Финляндии, направлялась в Петербург,
совершала там стремительное нападение, а затем возвращалась в Финляндию, где до них не могла добраться российская полиция.51 Когда эти новые группы начали действовать, результаты их оказались существенно лучше, чему ранее существовавшей БО. В конце декабря 1906 г. группа Зильберберга убила В.Ф. фон дер Лауница, градоначальника Санкт-Петербурга. Неделю спустя был убит В.П. Павлов, главный военный прокурор России, затем — генерал А.П. Игнатьев, в 1905 г. бывший «председателем особых совещаний об охране государственного порядка и по вопросам вероисповедания». Были и другие покушения, в том числе были убиты генерал Г.А. Мин (которого до этого безуспешно преследовала БО), а также начальник Дерябинской тюрьмы Гудима и начальник Алгачинской тюрьмы Бородулин.52 В мае 1909 г., описывая новый этап террористической борьбы участникам Пятого совета партии, Чернов говорил о нем как о времени, когда «кровь лилась рекой». Как он подчеркивал, эти убийства не были работой БО и не был убит ни один из министров. Однако перед выборами во Вторую думу «это был огромный фактор для сознания масс».53
ГЛАВА?
ЖИЗНЬ КАК «МОЩНЫЙ СИНТЕЗ НАСЛАЖДЕНИЯ И ТВОРЧЕСТВА»
Летом 1906 г. Виктор Чернов достиг вершины своего политического и интеллектуального влияния. Ему было тридцать три года. Длинноволосый шатен, среднего роста (2 аршина и 6,5 вершков, то есть 170,6 см), курносый, с широким затылком,1 Чернов сам себя описывал так: «По натуре я был “русак” до мозга костей, со всеми слабостями восточнославянского типа, сдобренного финско-монгольскими примесями». С самого детства он был застенчивым, и даже достигнув зрелости, все еще страдал от своей стеснительности. Ему было трудно знакомиться с новыми людьми и трудно называть людей по имени. До самого конца жизни он очень официально обращался к своим товарищам по партии.2 Айно Малмберг, финская радикальная националистка, познакомившаяся с Черновым летом 1906 г. (вскоре после его прыжка со второго этажа), позднее писала: «В первую очередь я заметила, что Чернов крайне стеснителен и едва способен вымолвить хоть слово». Ему нужно было вновь «перейти Рубикон» для того, чтобы начать свободно говорить и даже петь. Однажды вечером финские радикальные националисты устроили маленькую вечеринку для своих русских друзей, приехавших в Хельсинки. Айно Малмберг сидела рядом с Борисом Савинковым. Он с восхищением отзывался о прекрасном голосе Чернова и спрашивал, приходилось ли ей когда-нибудь слышать, как Чернов поет. Вот что она рассказывает:
После обеда мы попросили его спеть, и он сразу согласился. Я никогда не забуду то впечатление, которое он на нас произвел, спев первую свою песню о реке Волге. Его прекрасный баритональный
тенор передавал печаль русских равнин и тоску по свободе лучше, чем любые слова. Песни лились одна за другой, то грустные, то веселые, но неизменно прекрасные. Лед был разбит, тем вечером мы познакомились с настоящим Черновым. После этого мы поняли, что его слава веселого и умного человека вовсе не была преувеличением.3
Всю свою жизнь Чернов отличался отменным здоровьем и феноменальной трудоспособностью: он мог работать целыми сутками, вообще без перерывов на сон. В школе в младших классах его называли «Медведем», или «Мишкой». В кругах эсеров он считался самым сильным человеком в партии. Кроме того, он умел быстро писать. Марк Вишняк, оказавшись в 1906 г. в редакции «Дела Народа», с изумлением узнал, как легко Чернов пишет для газеты передовицы и полемические статьи, не нуждающиеся в последующей правке. Память у него тоже была исключительная. По словам Р.А. Абрамовича, Чернов помнил имена даже находящихся далеко в России партийных секретарей. Д.А. Лутохин, дальний родственник Чернова, говорил, что особенно хорошая память у того была на имена и тексты. Прочитав однажды стихотворение, он мог повторить его и через десять лет. Однако и его память была не абсолютна. Купив на базаре сливы, он уже через минуту забывал, сколько заплатил за них.4 Более того: как утверждала падчерица Чернова, он обладал одним специфическим свойством: он всегда был занят только настоящим. Если что-то менялось, складывалась какая-то новая ситуация, он совершенно забывал о людях и вещах, которые волновали его только что. Для него жизнь существовала только в настоящем.5
Заграничная агентура Департамента полиции в донесении от 1914 г. описывала Чернова как находчивого и умного человека, окружившего себя надежными людьми и способного поддерживать их доверие и симпатию, столь ему необходимые. Сэр Джордж Бьюкенен, посол Великобритании в России в 1917 г., писал впоследствии, что Чернов имел вид человека, наделенного сильным характером и внушительными способностями, но подчеркивал, что его обычно считали опасным и ненадежным. Евно Азеф отзывался о Чернове как об одаренном и умном человеке, но лгуне.6 Отчасти ощущение ненадежности Чернова было следствием уже упомянутого факта: он жил только настоящим и, казалось, забывал людей и вещи, как только они выходили из поля его зрения. По словам Лутохина, который встречался с Черновым в 1920-х гг. в Праге, он производил впечатление человека, существующего в двух формах—личной и публичной: «без униформы» он был очень приятным человеком, а «в униформе» едва разговаривал с эмигрантами. Второй причиной ненадежности Чернова была, как
отмечает Лутохин, особенность его мышления —эмоционального и не систематического; это было мышление поэта. В ситуации, требующей классификации или любого иного применения правил, он терялся.7 Пример, относящийся к 1917 г., приводит А.А. Демьянов. Предлагая своим коллегам-министрам законопроекты, Чернов мог внезапно поменять уже заявленный текст. Если кто-то критиковал проект, он отвечал: «Вы возражаете против текста, который уже изменен». Спустя некоторое время никто уже не понимал, что было изменено и было ли изменено хоть что-нибудь.8
Как уже отмечалось, русская интеллигенция всегда испытывала восторг перед идеей принесения в жертву интересов отдельной личности во имя блага коллектива.9 Жизненная позиция Чернова кардинально отличалась от этой. Айно Малмберг, встречавшаяся летом 1906 г. с ним, тогда 33-летним, позднее писала: «Чернов известен своим громким и искренним смехом. Не поддаться его веселости невозможно; и даже если все тревоги вселенной лежат грузом на твоих плечах — ты все-таки начинаешь улыбаться, когда Чернов закидывает голову и закатывается звонким смехом».10 В те же годы сам Чернов описывает жизнь очень гедонистически: «Наше миросозерцание жизнерадостно, оно зовет человечество брать от жизни здесь, в этом мире, все возможное, умеет ценить мир, всю его красоту, все его богатство, проникать во всю сложность его запутанности, оно учит человечество развивать в себе все новые и новые, все более и более сложные и утонченные потребности и соответствующие им силы». В завершение он добавляет: «Жизнь — это мощный синтез наслаждения и творчества, наслаждения творчеством и творчества новых высших наслаждений». Наиболее привлекательными для Чернова чертами социализма были именно деятельность и joie de vivre. Социализм должен положить в основу всего общества принцип труда, «лишив труд той печати проклятия, которая на него наложена общественным строем, разорвавшим труд и наслаждение и в самом труде оторвавшим безмысленно-физи-ческую сторону от элемента осмысленности и искусства». Такое понимание жизни наиболее остро было выражено бельгийским поэтом Э. Верхарном, который, по мнению Чернова, «является поэтом современности, между прочим, именно благодаря могучему поэтическому синтезу обеих этих сторон жизни».11 Чернов не только восхищался поэзией Верхарна, но и перевел некоторые из его стихотворений на русский. По словам Б.И. Николаевского, его переводы были хорошо приняты специалистами.12
Когда Чернов осенью 1905 г. отправился из Женевы в Россию, его супруга Анастасия не поехала с ним, оставшись вместе с детьми в Женеве. Время от времени она получала от мужа весточки о том, что он жив и здоров. В сентябре 1906 г. полиция, разыскивавшая Чернова,
выследила его на съемной квартире в Терийоки. Более того, полиция отметила, что живет он там «с какой-то пожилой женщиной, именующейся, кажется, “Анастасией”, но которая не есть его жена».13 Женщину, о которой здесь идет речь, звали Ольга Елисеевна Колбасина. Ее биография уходит корнями в литературные и революционные круги. Отец Ольги — Е.Я. Колбасин, известный литературный критик 1850-60-х гг., — был вторым супругом ее матери, Марии Михайловны Савиновой.14 Сын Марии Михайловны от первого брака, Василий Иванович Сухомлин, был известным деятелем революционного движения. Он вступил в «Народную Волю», когда ему было двадцать три года; проходил по делу об убийстве Александра II (так называемому «делу двадцати одного»), хотя и не участвовал непосредственно в покушении на императора, был приговорен к смерти военным трибуналом. В последний момент смертный приговор заменили на пожизненное заключение. После этого он был выслан в Сибирь, где работал на рудниках. В первые годы ссылки он женился на А.И. Гальпериной. В 1885 г. в Сибири у них родился сын — Василий Васильевич Сухомлин.15
Ольга Елисеевна Колбасина вышла замуж за художника Митрофана Федорова, ученика Репина. У них было трое детей: сын Вадя (1901) и дочери-двойняшки Наталья и Ольга, родившиеся в 1903 г. Супруги развелись год спустя. В 1906 г. Ольга Колбасина работала в редакции газеты «Дело народа», которую редактировал Чернов; там-то они, по всей вероятности, и познакомились. Судя по описанию ее дочери, Ольга была куда более женственной, чем большинство женщин-революционерок. У нее были прекрасные медно-рыжие волосы, нежная белая кожа и ясные зеленые глаза.16 Ольга Колбасина (в дальнейшем — Ольга Чернова) позднее утверждала, что они с Черновым были женаты, но с точки зрения закона это был гражданский брак. Чернов все еще состоял в браке с Анастасией Черновой, официально расторгнутом тольков 1917 г. Департаменту полиции потребовалось много лет,чтобы установить личность Ольги Черновой, да и то им это удалось не вполне. При официальной регистрации брака установление ее личности не представляло бы никакой сложности.17
Чернов жил со своей новой семьей в финском городе Выборге. В 1907 г. они переехали в большую квартиру в самом центре города. Дом всегда был полон гостей. Время от времени тут жил кто-нибудь из членов Центрального комитета ПСР и других членов партии. Одна из комнат была специально отведена для Веры Фигнер, понемногу приходившей в себя после 20-летнего заключения в печально известной Шлиссельбургской крепости. Жизнь всего дома вращалась вокруг нее. Фигнер, как и многие образованные люди того времени, терпеть не могла игры. Чернов и его товарищи любили сыграть в шахматы, а порой даже в вист. Играя в карты, они прятались от Веры Фигнер,
как школьники. Одним из частых посетителей дома в Выборге был Евно Азеф. Однажды он оказался в доме как раз тогда, когда партия в вист была в самом разгаре. Вера Фигнер внезапно заглянула в комнату, где шла игра. Ольга Чернова-Андреева вспоминает:
Азеф воскликнул: «Вера Николаевна, посмотрите на них! Играют в ваше отсутствие!» Он приподнял скатерть и указал ей на карты, которые игроки бросили под стол. Мама была в шоке и закричала на Азефа: «Вам должно быть стыдно! Вы настоящий провокатор!» ...Иван Николаевич (Партийный псевдоним Азефа. — X. И.) разразился дьявольским хохотом. «Провокатор! Провокатор!» — повторял он между спазмами безудержного смеха. Мама спустя много лет будет говорить, что смех Азефа все еще звенит в ее ушах.18
В годы революции Чернов много говорил и писал о земле, пользовании землей, распределении земли, земельной реформе, земельной собственности, уничтожении земельной собственности, социализации земли и т. д. Спустя десять лет он напомнит, что даже для вечности единственное, что нужно человеку, — это клочок земли.19 Однако один из древнейших взглядов на природу земли принадлежит древнегреческим философам. С этой точки зрения, существуют четыре стихии: огонь, земля, воздух и вода. В этой перспективе земля отнюдь не самая близкая Чернову стихия, его стихия — это вода. Детство и юность он провел в Камышине на реке Волге, разделявшей Самарскую и Саратовскую губернии. О себе он говорил как о «коренном волгаре».20 Да и сама идея социализации земли вряд ли могла быть изобретена где-то, кроме как на реке Волге. Река вечно течет своим путем, никто ею не владеет, и всякий может пользоваться. Говоря о том, что земля должна принадлежать всем, Чернов думал о земле так, как если бы это была вода.
Чернов был страстным рыболовом. По словам Айно Малмберг, среди революционеров ходила шутка: Чернову не следует доверять никакой ответственной работы, если поблизости озеро и есть где достать удочку. Малмберг сама была свидетельницей следующей сцены. Она вместе с Черновым и еще тремя русскими была за городом в Финляндии. Рядом как раз находилось прекрасное озеро, можно было взять лодку и наживку. Однажды рано утром Чернов исчез. К обеду он не вернулся — и Малмберг уже начала беспокоиться, но русские товарищи уверили ее, что нет причины для беспокойства. Чернов вернется, когда проголодается. В конце концов они отправились искать его, прихватив с собой бутербродов. Через час Чернова нашли. Он сидел в лодке и ловил рыбу. К этому моменту он был уже голоден и очень обрадовался бутербродам, позволившим не прерывать рыбалку. Вернулся
он только поздно вечером, мокрый и грязный. Если Чернов не имел возможности рыбачить (как это было, когда он жил в Праге после Первой мировой войны), он неизменно жаловался на это в письмах. По словам Д. Гавронского, это была не столько любовь к рыбалке, сколько, так сказать, «философия рыбы».21
Историй о любви Чернова к рыбалке и воде вообще огромное количество. При этом нет ни одной, в которой бы говорилось о его интересе к сельскому хозяйству. В своих «Записках» Чернов особенно подчеркивал свои «связи» с деревней. Будучи школьником, он жил в деревне на летних каникулах. Лето 1891 г., последнее перед отъездом в Тарту, он провел в большом селе Щербакове. У него было много друзей среди крестьян. На деньги, собранные гимназическим кружком, он организовал там библиотеку.22 Однако участвовал ли он в сельскохозяйственных работах, был ли хоть раз на сенокосе, ездил ли на лошади? Чернов ничего об этом не пишет. Единственное смутное упоминание о его интересе к сельскому хозяйству, найденное мной, принадлежит его падчерице и относится ко времени перед Первой мировой войной, когда они жили в Алассио на Итальянской Ривьере. Там Чернов увлекся садоводством. По словам его падчерицы, «с помощью нашего соседа и садовника Доменико Виктор сажал цветы и кусты вокруг дома». Вместе с Доменико они устроили огород, где росли помидоры, кабачки и салат.23
* * *
Накануне революции 1905 г. Чернов был несколько обеспокоен тем, что ПСР будет делать в условиях политической свободы. До 1905 г. наиболее характерной чертой партии была террористическая деятельность. Социал-демократы высказывались в том духе, что как только будет достигнута политическая свобода, потребность в терроре исчезнет и ПСР рассыплется как карточный домик. Однако предсказание не сбылось; даже напротив, популярность ПСР только возросла. В феврале 1907 г. руководство партии подсчитало, что в ней (не считая территории Украины) состоит 50 тысяч человек. М. Перри и М. Хильдер-майер пришли к выводу, что к осени 1906 г. партия насчитывала от 42 до 60 тысяч человек. Другими словами, эсеры превышали числом большевиков и меньшевиков, взятых по отдельности, хотя и уступали всей РСДРП целиком (около 81 тысячи человек). Более того, у ПСР было еще приблизительно 300 тысяч сторонников; впрочем,Хильдермайер полагает, что эта цифра вряд ли достоверна.24 Результаты выборов во Вторую думу в рабочей курии были неожиданностью для революционеров. Социал-демократы получили 46,8 % голосов (в общей сложности 115-120 выборщиков); эсеры — 36,1 % (в общей сложности 60-65
выборщиков), но настоящим победителем была все-таки ПСР. Эти выборы подтвердили, что ПСР глубоко укоренилась в среде городского рабочего класса. И дело было не только в том, что рабочие внезапно отдали свои голоса столь большому числу кандидатов от эсеров; особенно важно то, что «народники» получили поддержку большинства на крупных заводах — оплотах наиболее революционной, классово осознанной части пролетариата. Хильдермайер особенно подчеркивал: широко распространенное мнение, будто ПСР была партией крестьянства, а социал-демократы партией рабочего класса, — это упрощение ситуации.25
Социальное происхождение членов и сторонников ПСР хорошо соответствовало теории, которой Чернов придерживался начиная с 1900 г., если не ранее, и которая заключалась в признании важности союза между рабочими и крестьянами в революционной борьбе. Но хотя теоретически Чернов был сторонником рабоче-крестьянского союза, его революционный опыт был связан исключительно с крестьянством; контакты его с городскими рабочими были немногочисленны. Еще будучи студентом в Москве, он короткое время участвовал в агитации среди рабочих.26 Однако когда он уезжал в 1899 г. за границу, его основной целью была организация производства и распространения революционной литературы, ориентированной именно на русское крестьянство. Хотя Аграрно-социалистическая лига была основана не как крестьянская организация, ее издательская деятельность сделала очевидным существующий перевес в сторону крестьянства. Как отметил К. Райс, только две брошюры из всех выпущенных Центральным комитетом в течение 1902-1903 гг. были посвящены непосредственно проблемам городским рабочих. Та же тенденция различима, хоть и менее очевидна, в РР.27 И действительно, к 1907 г. библиография изданий ПСР насчитывала всего две брошюры о рабочих и для рабочих. Как отметил М.И. Леонов, из 24 млн экземпляров книг и брошюр, изданных эсерами в 1905-1907 гг., подавляющее большинство посвящено крестьянам и аграрному вопросу.28 Приехав в Петербург осенью 1905 г., Чернов вместе с Н.Д. Авксентьевым и И.И. Фондаминским несколько раз посещал такие крупные заводы, как Путиловский, Обуховский и Семянниковский, бывшие оплотами социал-демократов. Однако даже там его, судя по всему, больше всего интересовало, поддерживают ли рабочие идею немедленной передачи земли трудящемуся народу.29
Прокрестьянский уклон был наиболее очевиден в руководстве партии. В руководящих кругах было несколько специалистов по сельскому хозяйству. Чернов и Ракитников были членами Центрального комитета. Однако П. А. Вихляев (одно из наиболее значимых лиц, участвовавших в формировании аграрной теории и политики эсеров,
см. ниже) не состоял в Центральном комитете. Кроме того, Чернов упоминает таких людей, как Н.Н. Суханов-Гиммер, К. Качоровский, И. Грей, Л. Зак, С. Зак и Н.Ф. Новожилов. Впоследствии он напишет еще и о Н.Н. Черненкове, который провел статистическое исследование относительно природы крестьянского труда в крестьянской экономике, Н.А. Карышеве, изучавшем крестьянскую аренду, и А.В. Пешехонове, занимавшемся «обследованием полярных явлений кулачества и батрачества». Чернов подчеркивал, что, хотя Качоровский никогда активно не участвовал в работе партии, Пешехонов во многих отношениях эсерам противостоял, а Черненков был членом партии кадетов, однако мнение каждого из них было принято во внимание при обсуждении дальнейшего развития аграрной теории эсеров.30 Интересно, что даже постфактум Чернов не упоминает ни одного человека, с кем он лично общался и чьи идеи помогли ему определиться с политикой в отношении труда городских рабочих. Отсутствие в окружении Чернова специалистов по городскому труду лучше, чем что бы то ни было, демонстрирует его отношение к этим вопросам. Если бы он ими интересовался, он вполне мог бы пригласить специалистов, способных ему помочь, как пригласил специалистов по сельскому хозяйству.
Во время революции 1905 г. ПСР контролировала Всероссийский железнодорожный союз, председателем которого был В.Н. Переверзев. Кроме того, она держала под контролем Союз почтово-телеграфных служащих; практически все его местные организации поддерживали ПСР. Осенью 1905 г. ВЖС объявил всеобщую стачку, идею которой так поддерживал Чернов; она практически парализовала деятельность всей страны. К концу 1905 г. ПСР имела в Центральном бюро ВЖС больше мест, чем любая другая организация. К моменту третьего съезда Союза (декабрь 1906 г.) в нем состояло 29 железных дорог по всей империи и общим счетом около 15 тысяч человек.31 В начале января 1906 г. Первый съезд ПСР принял Программу партии социалистов-революционеров, ориентированную на «рабочий класс в городе и деревне». Она включала в себя такие меры, как введение 8-часового рабочего дня в большинстве сфер производства, минимальную заработную плату, государственное страхование во всех его видах (и от несчастных случаев, и по старости), законодательную охрану труда всех рабочих и их организации в союзы, запрещение работы малолетних до 16 лет, запрещение женского труда в определенных отраслях производства.32 Однако на Первом съезде партии вопрос о профессиональных союзах не обсуждался и никак не был прокомментирован партийными теоретиками. По предложению Чернова, он был перенаправлен на обсуждение в местные отделения партии, а Совет партии или ее Центральный комитет должны были впоследствии выработать инструкции относительно того, как все члены партии должны отно-
ситься к профсоюзам и их связям с партией. Только в июле 1907 г. Чернов вмешался в процесс, осознав отношения между революционной партией и профсоюзами как равноправное партнерство. Обе формы организации были признаны «равно ценными и равно необходимыми» «отрядами одной и той же революционной армии труда». Обе они имели одну и ту же отправную точку, а именно, что существующий порядок должен быть изменен, и стремились к одной и той же цели — социалистическому обществу. Разница заключалась только в подходе, в средствах, которые они использовали для достижения своих целей. Чернов обобщил все эти различия следующим образом: профсоюз является скорее «школой жизни», чем «школой мысли». Он развивается не благодаря тому, что придерживается некой имеющей научную базу программы, но благодаря тому, что накапливает опыт, получаемый из ежедневных «уроков жизни». Профсоюз открыт не только для полностью сознательного меньшинства, но и для всех, кто только пробудился к классовой борьбе. Роль партии заключается в том, чтобы разъяснять опыт профсоюзов, предугадывать и объяснять их миссию и воплощать их цели.33 Однако шесть месяцев спустя, в декабре 1907 г., Чернов писал, что до сих пор партия была занята уточнением аграрной программы и рабочий вопрос начинает рассматриваться только сейчас.34 К этому моменту руководство ВЖС уже подверглось жестокой атаке со стороны правительства. К середине 1907 г. железнодорожный союз перестал функционировать как общенациональная организация. В конце года Центральный комитет ПСР восстановил Викжель (Всероссийский исполнительный комитет железнодорожного профсоюза), просуществовавший совсем недолго; новая волна арестов в начале 1908 г. прекратила существование этого союза как всероссийского вплоть до 1917 г.35
Накануне создания ПСР (в апреле 1901 г.) Чернов представлял организацию революционной партии как демократическую, гармонично соединяющую в себе свободу личности и дисциплину организации. Он подчеркивал, что правила и законы партии будут обязательны для всех ее членов. Все будут обязаны подчиняться этим правилам «не только за страх, но и за совесть». Тактические решения будут приниматься в соответствии с мнением большинства, а меньшинство к ним присоединится.36 Для Чернова в тот момент главными характеристиками партийной организации были демократия и дисциплина. Интересно отметить, что его рассуждения никак не касаются руководства партии. Как представлялось Чернову, партийная дисциплина будет заменять собой отсутствующее партийное руководство. Члены партии могут иметь разные мнения, однако партия будет действовать как единая сила. В этой схеме партийная дисциплина выступала своего рода мостом между свободной дискуссией и единым действием. Все
вопросы обсуждаются в ходе свободных дискуссий — и выясняется точка зрения большинства. А тут вступает в действие партийная дисциплина, которая гарантирует, что меньшинство подчинится решению большинства. В результате осуществляться будет единое партийное решение. Эта схема не подразумевала отдельного партийного лидера, навязывающего другим членам партии свою волю. Даже постфактум Чернов подчеркивал, что, как правило, в социалистических партиях было много руководителей; так было с меньшевиками, у которых Мартов был «вождь действующей армии», Аксельрод — «начальник генерального штаба», а Плеханов — «военный теоретик партии». Только в фашистских партиях руководство оказывалось в руках одного человека (например, Муссолини).37
Когда в начале 1902 г. ПСР была создана, руководство новой партией было поделено, как уже говорилось, между тремя «отцами-основателями». Гершуни занялся террористической деятельностью, Михаил Гоц — организационными вопросами, включающими и политику террора, а Чернов — идеологией. С начала 1902 и вплоть до осени 1905 г. Чернов был редактором печатного органа партии. РР была основана как орган Северного союза, два ее выпуска появились в России до того, как полиция обнаружила типографию; с начала 1902 и почти до конца 1905 г. вышло в общей сумме 76 номеров. Роль Чернова как редактора журнала была огромной. Большинство передовиц для РР написал он, равно как и множество других напечатанных там статей.38 Избранные статьи из РР публиковались впоследствии отдельными сборниками — в 1903 и в 1908 гг. В обоих сборниках были широко представлены статьи Чернова. Более того, несколько сборников, состоящих исключительно из его статей, вышли во время революции 1905 г., а один или два — уже в 1917 г.39 Все это гарантировало его статьям широкую читательскую аудиторию в России. Если РР, печатавшаяся в Западной Европе и нелегально доставлявшаяся в Россию, доходила далеко не до всех возможных читателей, то сборники статей уже могли на это рассчитывать. Более того, в 1906 г. Чернов опубликовал сборник статей под названием «Марксизм и аграрный вопрос», куда вошли статьи, напечатанные в 1899 г. в лондонском журнале «Накануне». За год до этого он опубликовал еще один сборник — «Философские и социологические этюды» (1907). Это было в основном переиздание серии статей, вышедшей в 1901 г. в РБ под названием «Субъективный метод в социологии и его философские предпосылки». В 1908 г. Чернов опубликовал еще один сборник — «Социалистические этюды».40
Помимо своих редакторских обязанностей, Чернов взял на себя руководство дискуссиями между русскими студентами-иммигрантами в Берне в 1901 г., еще до создания ПСР. Эта его работа длилась вплоть до осени 1905 г., когда он вернулся в Россию. Существенная
часть дискуссий была посвящена вопросам противостояния марксистов и народников, обсуждаемым эсерами и социалистами-демократами. Главными темами для дискуссии обычно были аграрный вопрос и террор. Борис Николаевский, участвовавший в этих дискуссиях, был поражен познаниями Чернова в аграрном вопросе и крестьянской жизни, а также убежденностью, с которой тот высказывал свое мнение; это производило большое впечатление и на присутствовавших социал-демократов. В первую очередь интеллектуальным и идеологическим лидером партии Чернов оставался и на протяжении революции 1905 г. В период Первой думы он редактировал партийные газеты. После роспуска Первой думы партийная пресса вновь ушла в подполье, но один маленький журнал все-таки продолжал выходить под названиями «Народный вестник», «Сознательная Россия», «Новая мысль». Начиная с октября 1906 г. центральный печатный орган партии вновь выходит нелегально под названием «Партийные известия» тиражом от 8 до 25 тысяч экземпляров. В июле 1907 г. главным печатным органом становится «Знамя труда» (ЗТ), заменив собой «Партийные известия». Статьи Чернова опять-таки есть во всех этих изданиях.41
К 1906 г. Чернов стоял во главе партии эсеров и сохранял эту позицию вплоть до весны 1911 г., — сохранял, несмотря на то, что не представлял ни одно из двух ключевых внутрипартийных течений. С одной стороны, партия сохраняла преемственность по отношению к временам раннего народничества. Теренс Эммонс охарактеризовал эту часть партии как «непрерывно самовосполняющуюся элиту, неразрывно связанную с классическим народничеством 1870-х гг.».42 В эту группу входили Е. Брешко-Брешковская, Ф.В. Волховский, Л.Э. Шишко, Н.С. Русанов, М. Натансон и многие другие. В ходе революции 1905 г. старая гвардия все еще была в силе, но влияние их все-таки уменьшалось из-за их уже немолодого возраста, болезней и смертей. К 1917 г. от старого поколения остались всего трое, чье мнение имело вес. Это были Екатерина Брешко-Брешковская, Н.С. Русанов и Марк Натансон, по чистой случайности представлявшие собой на тот момент три фракции ПСР: Брешковская — правое крыло, Русанов — прочерновский центр, а Натансон — левое крыло. С другой стороны, в партии было много новичков, дебютировавших на поле революционной деятельности во время событий 1905 г., но сделавшихся значимой политической силой только десять лет спустя, во время революции 1917 г. Среди них были такие известные деятели ПСР, как Н.Д. Авксентьев (1878), В.М. Зензинов (1880), И.И. Фондаминский (1881), В.В. Руднев (1879), М. Вишняк (1883) и младший брат Михаила Гоца — Абрам (1882). Они во многих отношениях представляли собой довольно тесную компанию.43 Кроме Зензинова, все они были евреями. Марк Вишняк, Абрам Гоц и Фондаминский встретили Авксентьева и Зензинова
за границей. Все они учились в немецких университетах и к концу жизни стали очень близкими друзьями.44 Однако ни один из них не был близким сподвижником Чернова. В контексте партийного руководства в целом позиция Чернова была несколько изолированной. Он не принадлежал ни к одной из этих возрастных групп, а скорее к поколению 1870-7S гг., которое было в основном поколением социал-демократов. К нему принадлежали 52 % партийного руководства социал-демократов, в том числе такие светила, как Ленин (1870), Мартов (1873) и Троцкий (1879). Соответственно, группа родившихся в 1865— 1875 гг. в ПСР была существенно меньше, чем аналогичные у социалистов-демократов и кадетов, и вторая по малочисленности в собственной партии.45 И в самом деле, Чернов был единственным из выдающихся русских революционеров, кто родился в период с 1870 по 1875 г. и не состоял при этом ни в одной из социал-демократических партий.
>Х # sx
Будучи избран в Центральный комитет на Первом съезде партии, Чернов оказался в весьма меланхоличной компании. Во время революции 1905 г. большинство членов Центрального комитета не смогли перейти на легальное существование Они остались в подполье, преследуемые полицией как лидеры террористической партии. Согласно Следственной комиссии (1911), семь членов Центрального комитета были арестованы в период с декабря 1905 по конец 1907 г.; двое из них были высланы в Сибирь (одному удалось бежать из ссылки). Для некоторых из них сложившаяся ситуация оказалась настолько трудной, что им пришлось прибегнуть к помощи профессионала, чтобы справиться со своими психологическими проблемами.46 Чернов же, со своей стороны, казалось, был всем совершенно доволен. Его не было нигде, и одновременно он был везде. Его нигде не было: он жил со своей семьей в Финляндии и оставался таким образом недоступен для русской полиции. Время от времени он пересекал границу и оказывался в Петербурге. Там он жил на квартирах, точный адрес которых знали в каждый конкретный момент только один-два человека. Однако Чернов был везде: он печатал статьи и в легальных, и в подпольных газетах, часть которых сам и редактировал. Выходили его книги и сборники статей. Он встречался с членами партии на всевозможных съездах и конференциях как государственного, так и местного масштаба. Случались и внепартийные съезды — съезды Учительского союза, Союза железнодорожников, Крестьянского союза, — а также профессиональные конференции, в том числе и студенческие. Более того, Чернов принимал участие и в легальных конференциях (например,
агрономов или статистиков). На всех этих мероприятиях он имел возможность встречать товарищей по партии. Он признавался, что не знает лично всех членов партийных комитетов уездного уровня. Однако наиболее важных деятелей уездов он все-таки знал и очень быстро узнавал обо всех происходящих там изменениях.47 Никто другой в ПСР не имел столько контактов с членами партии, как Чернов.
К 1906 г. Чернов вышел далеко за рамки своей изначальной роли главного теоретика партии и оказался вовлечен в принятие решений относительно общей политики партии, в частности террористической тактики. Поскольку история террористической деятельности эсеров писалась с точки зрения БО, в качестве руководителей этой деятельности в 1905-1907 гг. фигурировали Евно Азеф, как глава БО, и Борис Савинков, как его ближайший сподвижник.48 Однако о них следует говорить как о руководителях, в первую очередь, террористических операций. Они следили за планированием и проведением атак; они отвечали за маршруты транспортировки, убежища, отбор боевиков и производство бомб. Во время революции 1905 г. перед эсерами встали более глобальные вопросы, как-то: когда нужно прибегать к террору, а когда нет, и следует ли вообще? Должна ли партия продолжать террористическую деятельность, если правительство пошло на уступки (как считали Савинков и боевики), или террор должен быть прекращен, хотя бы временно (как было сделано перед созывом Первой и Второй думы)? Должна ли партия поддерживать аграрный террор, противостоять ему или занимать нейтральную позицию? Как относиться к местному террору? В каждом случае ПСР склонялась к точке зрения, которую можно обозначить как «черновскую», — той, которую отстаивал Чернов. Так, ПСР была против аграрного террора, поддерживала местный и время от времени прекращала централизованный террор. Вывод очевиден: человеком, стоявшим за террористической кампанией ПСР 1905-1907 гг., был Чернов. Более того, он был не только вдохновителем и главным творцом этой террористической кампании, но еще и преобразователем террора. Центральный политический террор БО очень походил на тактику Исполнительного комитета «Народной воли». В обоих случаях речь шла о том, что маленькая элитарная группа террористов под руководством лидеров партии покушается на жизнь царя, членов его семьи или высших военных и статских чинов. С минимальными поправками БО продолжала деятельность Исполнительного комитета.49 Споры об аграрном и промышленном терроре тоже возникли задолго до создания ПСР; соответственно, немногочисленные «аграрные» и «промышленные» эсеры-террористы продолжали работу своих предшественников. Даже местный террор как децентрализованная форма, которую Чернов поддерживал с самого создания ПСР, не был абсолютным новшеством. Большая часть
группы Богораза-Оржиха в 1885 г. доказывала необходимость «систематического» террора, который они определяли как «непрерывное повторение террористических актов». Революционные группы должны убивать государственных чиновников, когда бы и где бы ни возникала такая возможность.50 Но идея Чернова о том, что в деревне должны существовать сотни, если не тысячи, маленьких террористических групп, целью которых станет гражданская администрация, ни разу прежде не была опробована.
К.Н. Морозов доказывал, что разница между местным и центральным террором достаточно условна, поскольку некоторые акции БО по характеру своему были местными, в то время как некоторые местные группы проводили акции, которые можно охарактеризовать как «центральные».51 И действительно, если проводить различие исходя из результатов — кто именно становился жертвой террора, — разница между центральным и местным террором практически исчезает. Однако если основываться на том, как была организована террористическая деятельность, то становится понятно, что БО и местные террористические группы представляли собой два совершенно различных типа деятельности. В историческом контексте это еще более очевидно. Практика местного террора была предложена партии Черновым. Среди руководства ПСР, и особенно среди руководителей террора, он был наиболее последовательным, если не единственным, кто отстаивал значение местного террора. И действительно, именно он был «крестным отцом» местной террористической кампании, развернувшейся в России во время революции 1905 г. Соответственно, Чернов был главным создателем террора эсеров, проведшим различие между аграрным и локальным террором; именно он настоял на прекращении террора перед созывом Первой думы, несмотря на то, что боевики были категорически против такого решения.52 Постфактум Чернов сделал все возможное, чтобы дистанцироваться в глазах потомков от своего террористического прошлого. Однако свидетельства 1905-1907 гг. демонстрируют, что конечные решения относительно политики террора ПСР принимались при активном участии Чернова.
ГЛАВА 8
ЗАКОН ЧЕРНОВА ИЛИ ЗАКОН СТОЛЫПИНА?
Приехав в 1899 г. в Западную Европу, Чернов был полон энтузиазма по поводу заинтересованности западных социал-демократов в крестьянском вопросе.1 Начиная с 1902 г. он работает над планом социализации земли, черпая вдохновение в спорах социалистов о сельском хозяйстве и крестьянах, и высказывает свои идеи в РР в категориях марксистско-народнических споров — «капитализм vs социализм», «класс», «классовое деление», «крестьянство vs пролетариат», «некапиталистическая эволюция» и т. д. Как следствие, аграрные программы эсеров, большевиков и меньшевиков были во многом сходны между собой.2 Однако к 1900 г. точка зрения догматического марксизма на аграрный вопрос была принята главными социал-демократическими партиями, особенно в Германии и Франции, и ревизионистское противоречие оказалось очевидно. Соответственно, к 1904 г. западные социалистические партии отказались от своей прежней крестьянской политики и стали подчеркивать важность традиционной социалистической точки зрения, в соответствии с которой крестьяне должны сперва пройти период пролетаризации и только после этого могут быть включены в политику социалистических партий. Если социалисты как-то снисходили к собственническим требованиям крестьянства, они обвинялись в «оппортунизме».3 Из множества лидеров социализма, чьи имена Чернов с благосклонностью упоминал в своей серии статей 1900 г., к 1905 г. остались только двое, кого он все еще ценил. Это были лидер бельгийских социалистов Эмиль Вандервельде и итальянский социалист Джироламо Гатти. Вандервельде поддерживал идеалистические элементы в марксизме, а Гатти был специалистом
по аграрному вопросу и подчеркивал роль коопераций в качестве альтернативы капиталистическому развитию. Чернов не только одобрял их взгляды, но и содействовал публикации их книг в России.4
В июле 1905 г., когда революционные события уже стремительно набирали силу, РР напечатала анонимную статью «Крестьянский вопрос прежде и теперь».5 Она располагалась после редакторских статей и выглядела как исторический обзор. Однако автором статьи был не кто иной, как Чернов, и ее появление означало не больше не меньше, как начало полной переработки аграрной программы эсеров. Откинув пережитки западного социализма, как в его марксистском, так и в его ревизионистском изводах, и проведя некоторые параллели между 1860-ми гг. и современностью, Чернов представил требование социализации земли как центральное для русской народнической мысли, а у его истоков поставил А.И. Герцена и Н.Г. Чернышевского. В этой перспективе социализация, основанная на идее всеобщего права на землю, оказалась главной целью эсеров. Как Чернов сказал на Первом съезде партии, а потом повторял многократно, с его точки зрения «право человека на существование» является основополагающим правом, которое может быть реализовано только в социалистическом государстве. «Право на землю» представляет собой частный его случай.6 Славянофилы уже противопоставили друг другу традиционное и римское право. Крестьянская община представлялась им противоположностью римскому праву, формализму, протестантскому религиозному индивидуализму, стяжательству буржуазии.7 В русле этой традиции Чернов заявил Первому съезду партии, что право частной собственности развивалось в России очень медленно и слабо. Римское право достигло России позднее, чем других стран, и повлекло за собой лишь поверхностные изменения. Ему не удалось проникнуть в самую жизнь народа и еще в меньшей степени удалось повлиять на народное представление о земле. Русский народ продолжал чувствовать, что земля является общим достоянием и должна использоваться только теми, кто на ней работает. Следовательно, в России правовые формы социализма появились тогда, когда буржуазные правовые принципы еще не успели взять верх над народными трудовыми правовыми воззрениями. В этом заключается главная сила социалистов. Чернов подчеркивал, что народническая точка зрения теперь станет основой, на которой будет формироваться будущее социалистическое право. Используя идеи «обычного права», социалистическое право избежит влияния римского. Чернов утверждал, что, отказываясь от слова «национализация» и прибегая к новому термину «социализация земли», эсеры освобождаются таким образом от идей римского права.8
Чернов сознавал, что если речь идет о существующей крестьянской общине, реализация права на землю еще оставляет желать лучшего.
В принципе, большинство общин признает равное право своих членов на использование общинных земель; однако далеко не во всех из них этот принцип реализуется на практике, для чего есть много причин — например, нехватка земли и отсутствие уважения к справедливости. Однако Чернов верил, что нехватка интереса к реализации права на землю может легко превратиться в «тягу к земле», как было описано в книге К. Качоровского «Русская община». Чернов подчеркивал, что, несмотря на преобладание индивидуалистических черт, русскому законодательству не удалось уничтожить существовавшее в крестьянской общине единство частных и общественных функций и преобразовать эту слитность в частное право. И традиционная крестьянская община, и сельское общество, созданное в ходе освобождения крестьян, оказались одним и тем же. Чернов подчеркивал, что ПСР рассматривала крестьянскую общину, а равно и другие проявления «народного права», как естественную комбинацию элементов частного и общественного права. Целью является эмансипация «социальной и правовой функции», замкнутых друг на друга в крестьянской общине. «Трудовая конституция», преимущественно существующая в крестьянских общинах, должна вырасти в систему, основанную на равенстве и труде. И впоследствии она уже будет регулировать использование земли во всех сферах точно так же, как существующая крестьянская община регулирует разделение земли между отдельными крестьянскими хозяйствами.9
sX
Вскоре после роспуска Первой думы Чернов пересмотрел свои взгляды на бойкот. В январе 1906 г. он доказывал необходимость бойкотирования Первой думы, исходя из предположения, что еще до созыва правительство превратит ее в совещательный орган, напоминающий Булыгинскую думу лета 1905 г. Однако Первая дума не превратилась в инструмент императорского правительства, а напротив, оказалась настолько непокорной, что всего через несколько месяцев после созыва правительство было вынуждено ее распустить. Таким образом, Дума оказалась, вне всякого сомнения, революционным институтом. Соответственно, Чернов начал готовиться к участию эсеров в выборах во Вторую думу. В октябре 1906 г. Второй совет партии дал новой политике «зеленый свет», но право принять конечное решение было передано Экстренному съезду партии, состоявшемуся 12-15 февраля 1907 г. в финском городе Тампере.10 Двадцать пятого января, еще до съезда партии, ПСР уже официально заключила предвыборный союз с социалистами-демократами и народными социалистами. Это в результате привело к формированию левых блоков
в таких городах, как Санкт-Петербург, Нижний НоЬгород, Пермь, Ека-теринослав, Саратов, Астрахань, Самара, Воронеж и Тула. Вместе с народными социалистами Центральный комитет ПСР создал общую предвыборную организацию «Земля и воля». Ее пропаганда была в первую очередь ориентирована на представителей либерально-народнической интеллигенции." На Съезде партии, точно также, как и перед созывом Первой думы, Чернов выступал за то, чтобы партия приостановила террор на время законодательной сессии. Однако на этот раз его аргументация оказалась недостаточной. Создание новых террористических групп осенью 1906 г., достигнутые ими результаты и появление на Съезде партии Григория Гершуни, харизматичного руководителя террористической деятельности, — все это, казалось, указывало на то, что можно взять реванш за неудачи, постигшие БО в 1906 г. Только вмешательство самого Гершуни заставило участников съезда согласиться на прекращение террора на время работы Думы. По существу, Гершуни представил проект резолюции совершенно в духе Чернова: согласно ему, террористические акты будут прекращены на время думской сессии, но террористы при этом будут находиться в состоянии боевой готовности (так сказать, «под ружьем»), так что партия сможет продолжить террор в любой момент, если это потребуется.12
Дума начала свою работу 20 февраля 1907 г. Группа ПСР насчитывала 34 делегата. Первой задачей Чернова было создание специального аграрного комитета для выработки земельного закона, который эсеры собирались представить во Второй думе. Он послал приглашения В.А. Мякотину и А.В. Пешехонову, но те в ответ выдвинули, как выразился Чернов, «неприемлемые ультиматумы» и в результате остались в стороне. Помимо Чернова, в состав комитета вошли Н.И. Ракитников и Н.Н. Суханов, но наиболее выдающимся из его членов был земский статистик П.А. Вихляев.13 Чернов и Вихляев познакомились поздней осенью 1905 г. в Москве, где Чернов дискутировал по аграрному вопросу с М.И. Герценштейном и П.П. Маловым. Это было удивительное знакомство. И Чернов, и Вихляев работали независимо и мало знали о деятельности друг друга. Весной 1906 г. Вихляев даже не имел понятия, что эсеры разрабатывают идею социализации земли. Но анализируя крестьянское движение 1905 г., они пришли к одним и тем же выводам. Они полагали, что целью этого движения было доказать «право на землю», и чувствовали, что продолжают дело Герцена и Чернышевского. Как писал позднее Чернов: «Мы быстро установили с П.А. в социально-экономической области полнейшую, до мелочей доходящую солидарность». Чернов пытался привлечь Вихля-ева в ряды ПСР, но тот не был готов к столь решительному шагу. Однако он написал несколько статей для газет, которые редактировал
Чернов, и принял участие в деятельности аграрного комитета, разрабатывавшего проект аграрного закона для Второй думы.14 О создании комитета было объявлено 13 марта 1907 г. Им был отрецензирован ряд брошюр и проектов, но наиболее существенным из рассмотренных был проект Вихляева «Как уравнять собственность на землю».15 Вскоре Чернов обнаружил, что Вихляев «был человеком крупных административных и конструктивных способностей. Его мысль всегда вращалась в сфере практически-созидательной политики, ища для нее широких теоретически-руководящих принципов».16
В результате 3 мая 1907 г. думская группа эсеров выдвинула законопроект, подписанный 104 делегатами Думы.17 В этом законопроекте было по крайней мере одно решительное нововведение. Согласно ему, «всякая собственность на землю» в Российском государстве (за исключением Финляндии и Польши) «отныне и навсегда отменяется». Представленные прежде (как эсерами и трудовиками, так и народными демократами) программы социализировали и национализировали только «частную собственность на землю». Программа эсеров 1906 г. социализировала землю «из частной собственности отдельных лиц и групп». Аналогично законопроект 33-х, представленный эсерами в Первой думе, требовал «полной отмены частной собственности на землю». Законопроект трудовиков, представленный в Первой думе, тоже касался только земли, находящейся в частном владении. Наконец, и Чернов летом 1906 г. писал, что социализация земли означает уничтожение частной земельной собственности.18
В отличие от всех упомянутых выше программ и законопроектов, земельный закон, предложенный эсерами в 1907 г., прямо говорил о том, что все формы земельной собственности будут уничтожены отныне и впредь. В качестве дополнительной меры законопроект объявлял всю землю с ее водными ресурсами и недрами «достоянием всего населения Российского государства». Каждый будет иметь равные права «на пользование этим достоянием». Другими словами, законопроект 104-х предоставлял право на землю каждому, а не только нуждающимся в земле крестьянам. Действительно, и Чернов, и Вихляев подчеркивали, что они намерены рассматривать право на землю как субъективное публичное право. В их работах 1906-1907 гг. можно обнаружить множество отсылок к теории субъективного публичного права, как она сформулирована Георгом Еллинеком в его книге «Общее учение о государстве» (Jellinek, Georg, Allgemeine Staatslehre, 1900). Чернов подчеркивал, что теория субъективного публичного права предоставляет отдельным личностям в их отношениях с государством те же права, которыми они обладают в межличностных отношениях. До этого момента теория субъективного публичного права реализовывалась лишь в наиболее прогрессивных буржуазных государствах,
и даже в них — только в политической жизни, а не в сферах, имеющих отношение к социальной и экономической деятельности. Последнее же может осуществиться лишь в социалистическом обществе.19
Однако, согласно этому законопроекту, право на равное землепользование будет регулироваться посредством применения разного рода норм. «Трудовая норма» определит максимум земли, которая может быть выделена для использования отдельным людям или группам людей. С другой стороны, «потребительная норма» будет определять минимум земли, которая должна быть предоставлена в пользование отдельному человеку или группе людей. Более того, законопроект упоминал еще и промежуточную норму, или «общегражданскую норму», но не разъяснял ее смысл. Наконец, он обрисовывал административную систему, которая будет выступать хранителем социализированной земли. Главным распорядителем всей земли с ее водными ресурсами и недрами будет Собрание народных представителей. На местном уровне ту же роль будут играть органы местного самоуправления. Самым мелким органом самоуправления будет территориальная община, включающая одно или несколько поселений. Осуществление равного права на использование земли будет возложено населением на государство при посредстве местных органов самоуправления и центральных органов власти.20
Две особенности законопроекта эсеров — отмена собственности на землю и признание права на землю субъективным публичным правом — были настолько новым шагом, что даже вызвали недовольство со стороны наиболее консервативных народников. А.В. Пешехонов написал длинный критический разбор законопроекта 1907 г.21 Однако взгляды Чернова и Пешехонова не были совершенно полярны друг другу. Эсеры намеревались признать право на землю субъективным публичным правом каждого гражданина России, но даже их законопроект выделял крестьян как первых получателей земли. Каждый гражданин будет иметь возможность получить землю из народного земельного достояния, однако сельскохозяйственная земля будет использоваться только теми, кто обрабатывает ее сам. Наемный труд можно будет использовать лишь в исключительных случаях и согласно правилам, утвержденным местными органами самоуправления.22 Однако был и еще один вопрос, в котором взгляды эсеров и народных социалистов действительно заметно расходились. Это был вопрос о компенсации. Законопроект эсеров просто декларировал, что земля будет отчуждена без всякой компенсации. Напротив, законопроекты трудовиков (как 1906, так и 1907 г.) предполагали, что «вознаграждение» за конфискацию земли, находившейся в частной собственности, будет выплачиваться государством; размеры вознаграждения и его условия должны были быть оговорены на следующих этапах.
Входе работы двух Дум, 1906и 1907 гг., различие во взглядахмеж-ду эсерами и народными социалистами, или трудовиками, обрело следующую форму. ПСР хотела уничтожить всяческую собственность на землю и признать право на землю субъективным публичным правом; более того, ПСР отвергала любую компенсацию за конфискованную землю. Пешехонов и трудовики, напротив, хотели ограничить социализацию исключительно землями, находящимися в частной собственности. Крестьяне выступали у них основными получателями земли. Кроме того, трудовики были готовы предоставить некоторую компенсацию за конфискованное. В рамках ПСР законопроект 104-х удовлетворял и традиционалистов, и модернистов. Традиционалисты были рады тому, что требование социализации земли оказалось укоренено в русской народнической традиции, восприняв ключевой концепт «права на землю» из идей А.И. Герцена и Н.Г. Чернышевского. Модернисты, со своей стороны, оценили попытку связать этот концепт с современными представлениями о субъективном публичном праве. Когда А.В. Пешехонов критиковал законопроект, возражал ему Марк Вишняк, один из новых членов ПСР.
Третьего июля 1907 г. Вторая дума была распущена правительством. Тогда же был обнародован новый избирательный закон, существенно ограничивавший право представительства. ПСР вернулась к политике бойкотирования Думы. Соприкосновение Чернова с парламентской жизнью было недолгим, но крайне важным. В первые дни и месяцы после Кровавого воскресенья он придерживался ультрареволюционной программы. Он призывал крестьян захватывать земли дворянства и изгонять местную власть. Целью этого призыва было уничтожить границы частной земельной собственности. Ориентируясь на модель Французской революции, Чернов призывал крестьян уничтожать все официальные документы, касающиеся частной собственности. Это должно было установить новый порядок еще до созыва Земского собора.23 Однако две Думы основательно изменили социальные и политические взгляды Чернова. Законопроект эсеров во Второй думе нашел сторонников во всех фракциях. Более того, его поддержали делегаты от крестьян из всех фракций. Чернов подчеркивал, что это обстоятельство сделало очевидной позицию ПСР как массовой партии в среде крестьянства — там у ПСР не было соперников. Для Чернова этот законопроект стал своего рода точкой объединения научной социалистической мысли и правовых взглядов народа. Результатом такого синтеза и стало представленное в законодательной форме требование социализации земли.24
Для Чернова успех во Второй думе земельного закона эсеров был свидетельством того, что, когда выборы в законодательный орган (будь то Дума, Земский собор или Законодательная ассамблея) станут
свободными и всеобщими, крестьяне составят там большинство делегатов. Даже если ПСР как политическая партия не получит на выборах абсолютного большинства, она все равно окажется ведущей силой, как только речь зайдет о новом проекте земельного закона, точно так же, как это было во Второй думе. Чернов начал видеть возможности законодательной системы. Сразу после роспуска Второй думы и после решения ПСР бойкотировать выборы в Третью он напоминал соратникам, что Парламент все-таки является одним из полей политической деятельности и что парламентская группа или фракция является одним из необходимых элементов партийного механизма. В декабре 1907 г., шесть месяцев спустя, он уже писал о кризисе социалистической политики в отношении парламентов, который вел к «переоценке всех ценностей» — революции, всеобщей забастовки, законности, парламентской деятельности, профсоюзов, взаимоотношений между конечной целью и текущей борьбой и программы-минимум.25
В то время, когда Чернов был занят подготовкой проекта земельного закона эсеров для Второй думы, в России как раз получили распространение идеи синдикализма. Они ставили акцент на значении воли, веры и мифа в осознании рабочими их коллективных желаний. Революционный синдикализм призывал скорее к насильственным изменениям, чем к парламентским реформам.26 Именно в спорах с синдикалистами Чернов окончательно сформулировал свои идеи относительно значения парламентской деятельности в трансформации общества и демократической природы социализма эсеров. Он подчеркивал, что ПСР высоко ценит роль сознательного и инициативного меньшинства. Однако, с точки зрения ПСР, меньшинство может осуществлять свою деятельность лишь «для народа и через народ». Более того, ПСР никогда не потребует для этого меньшинства преимущественного права решать жизненные вопросы. В заключение Чернов добавлял: «Мы всегда, до мозга костей останемся в этом смысле демократами».27 И будучи демократами, эсеры приходили к выводу, что «вопрос об установлении “нового права” на землю» может быть разрешен только в законодательном порядке.28
Так Чернов покинул баррикады ради парламента. В вопросе о борьбе против самодержавной системы он по-прежнему был на баррикадах. Но первым шагом после того, как самодержавная система будет уничтожена революцией, должен будет, в его представлении, стать созыв Учредительного собрания. В состав его войдут представители всех уголков России. Большинство из них составят крестьяне. После созыва Учредительного собрания крестьянское большинство примет земельный закон эсеров и план эсеров по превращению России в федеративное государство. Существует предложенная Богданом Кистя-ковским интересная оценка «правового поворота», произошедшего
с Черновым в ходе революции 1905 г. В1909 г. Кистяковский был одним из авторов «Вех», где всячески осуждал нехватку правового сознания в среде русской интеллигенции, подчеркивая, что та никогда не уважала закон и не видела в нем никакой ценности.29 Хотя его статья была направлена против интеллигенции как целого, он выделил несколько человек, которые, с его точки зрения, были особенно яркими представителями неуважения к закону. Интересно, что из современных ему левых он назвал лишь двоих — Плеханова и Ленина. Имя Чернова в этой статье не упоминается. К этому моменту Кистяковский уже отметил и поддержал интерес Чернова к законности. В 1906 г. он обратил внимание на статью Чернова, в которой тот пытался обосновать значение субъективных публичных прав в вопросе социализации земли. Кистяковский отметил, что Чернов основывается главным образом на идеях Георга Еллинека, и критиковал Чернова лишь за то, что тот остановился на полпути и не уделил внимания книге Еллинека «Система субъективных публичных прав» (System der Subjectiven offentlichen Rechte, 1892), а также работе Отто Гирке о правовой природе общины.30
* * *
Между тем, в период между Первой и Второй думами правительство ввело в отношении крестьянской общины новую политику. Вплоть до революционных событий 1905-1907 гг. оно исходило из предположения, что община обеспечивает в деревне социальную стабильность и противостоит радикальным и революционным веяниям. После крестьянских волнений лета 1905 г. русские землевладельцы быстро пересмотрели свое мнение. В октябре — ноябре этого года бывшие горячие поклонники общины «буквально за одну ночь», как отметила Роберта Томсон Мэннинг, изменили свое мнение и стали требовать ее уничтожения.31 Когда П.А. Столыпин летом 1906 г., после роспуска Первой думы, стал премьер-министром, принципы этой аграрной реформы уже были в основном выработаны. Столыпинская аграрная реформа началась с указа 9 ноября 1906 г., разрешившего свободный выход крестьян из общины. Реформа начала постепенно осуществляться в 1907 г., когда для этого был подготовлен административный аппарат, а крестьян уведомили об их новых правах. Однако число желающих выйти из общины, довольно внушительное в 1908-1909 гг., затем быстро сократилось.32 Интенсивный выход крестьян из общины в 1908-1909 гг. совпал с Лондонским съездом ПСР в 1908 г. и Пятым советом партии в мае 1909 г. На этих собраниях, а равно и в газетах эсеров того периода, с тревогой обсуждали, что случится, если эта тенденция получит развитие и крестьянская община исчезнет.33 Чернов не принимал участия в придумывании апокалипсических сценариев
исчезновения общины. Он чувствовал, что закон Столыпина не принесет ничего нового. Русская крестьянская община имела специфический правовой характер, совершенно отличный от индивидуалистической природы русского гражданского права. Она всегда оставалась явлением незаконным с точки зрения господствующего законодательства. Мир всегда признавал равное право на использование земли за каждым членом общины. Это было явление настолько уникальное, что оно никак не могло быть включено в рамки русского гражданского права (10-я часть Свода законов Российской империи). Закону была известна только собственность юридического лица. Крестьянскую же общину отличало то, что ее члены были наделены коллективной ответственностью и обладали коллективным же правом на существование, труд и продукты своего труда. Согласно этим взглядам, земля признавалась необходимым условием существования, а как следствие, общим достоянием: тем, что принадлежит всем, чем каждый имеет право пользоваться.34
Внимание Чернова в это время было сосредоточено не на деревне, а на Думе. Двадцать второго ноября 1907 г. столыпинский указ был вынесен на рассмотрение аграрного комитета Третьей думы. В октябре 1908 г., почти год спустя, он вновь был рассмотрен на пленарном заседании Думы. На то, чтобы две палаты Третьей думы приняли наконец (14 июля 1910 г.) декрет от 9 ноября 1906 г., а Николай II утвердил его в качестве закона, потребовалось чуть ли не два года. Закон 1910 г. принудительно реформировал общины, где с 1861 г. не было переделов земли. Все домовладельцы объявлялись наследственными собственниками сельскохозяйственной земли, находившейся на момент публикации закона в их пользовании. Более того, они получали право на долю не разделенных пастбищ и лесов. Реформа завершилась принятием еще одного закона в мае 1911 г.35 Поскольку Дума приняла закон 1910 г. лишь незначительным большинством голосов, то Чернов, судя по всему, рассчитывал, что новый закон она не примет вовсе. В1911 г. он писал, что принятый Третьей думой аграрный закон был «сюрпризом» для ПСР.36 Два года спустя он мог уже сделать некоторые выводы. Столыпин выбрал несколько деревень в качестве арены для своей «земельной революции наоборот», поскольку огромная крестьянская масса, игравшая роль «главной армии, идущей за пролетарским авангардом», могла сыграть и «поистине роковую роль для судеб старого порядка». Чернов подчеркивал, что правительство планировало колоссальную аграрно-административную реформу, имевшую целью «распылить» трудящихся крестьян. Правительство пыталось создать в деревне ядро экономически сильного крестьянства, которое впоследствии могло бы распространить свое влияние на всю деревню и, более того, было бы способно бороться с «разрушительны-
ми» тенденциями. Кроме того, предполагалось, что эта часть крестьянства будет лояльна к правительству. Однако число выходов из общины сперва, как мы уже говорили, достигло своего максимума, а потом стало неуклонно сокращаться. Чернов подчеркивал, что центробежная сила в рамках крестьянской общины оказалась весьма незначительной. В результате правительство так и не смогло создать в деревне влиятельного частнособственнического ядра. Это удалось лишь там, где можно было создать политически консервативную группу. Эта группа потом покидала общину — что, однако, приводило к серьезному конфликту с остальными ее членами. Более того, влияние этой группы на «мир» явно ослабевало, потому что, выходя из общины, эти люди становились «изгоями и отщепенцами». В целом выход из общины для большинства простого крестьянства обернулся страшным разочарованием.37
Хотя крестьянская община сохранила свое главенствующее положение, атака Столыпина против нее продемонстрировала, что какое-то количество крестьян все-таки готово ее покинуть. В 1905-1906 гг. Чернов разрабатывал аграрную программу эсеров на основе идеи «права на землю». Именно крестьянская община послужила источником вдохновения для его новых правовых представлений. Однако факты выхода из общины (пусть и меньшинства крестьян) говорили против его новых взглядов. Решение этой идеологической дилеммы было предложено Карлом Качоровским в книге «Народное право», вышедшей в 1906 г. Появление этого труда свидетельствовало о растущем интересе русских этнографов, юристов и политических писателей к русскому обычному праву.38 Качоровский предпринял систематический анализ гипотезы относительно разницы между формальным и обычным правом в России. Он намеревался представить в систематической форме «неписаный» народный закон, как он существует в народной жизни, а особенно в крестьянской общине. Согласно Качо-ровскому, «неписаный» народный закон состоит из двух разных, но взаимосвязанных элементов: первый подчеркивает значение практически индивидуалистического «права труда», второй — коллективное «право на труд», которое как раз и главенствует в крестьянских общинах. Оба аспекта «неписаного» закона, согласно Качоровскому, базируются на распространенном в народе мнении, что общественная правовая система должна основываться на труде, а не на собственности. Однако, признавая, что каждый имеет право пользоваться результатами своего труда, тот принцип общего права, который подчеркивал «право труда», подразумевал некоторую индивидуалистическую составляющую, которая в более конкретной форме выражалась в России в подворном владении. Будучи последовательно примененным, этот элемент общего права вел от коллективного землепользо-
вания к частному мелкому землепользованию или даже к полноценной частной собственности на землю. В любом случае результат — даже в самых благоприятных условиях — мог быть лишь отчасти коллективным. Однако, отрицая капиталистическое землевладение, при котором владелец земли на ней не работает, этот элемент общего права оставался по своей природе демократическим, пусть и не коллективистским. Второй аспект этих основанных на труде народных воззрений, «право на труд», был по своей природе и коллективистским, и демократическим. Он основывался на той идее, что всем в равной степени должны быть предоставлены средства, необходимые для удовлетворения человеческих потребностей.39
Согласно Качоровскому, русская крестьянская община возникла как компромисс между двумя элементами народных правовых взглядов — индивидуалистическим и коллективистским — и, таким образом, представляет собой их комбинацию. Однако это не статичная комбинация: в общине постоянно идет борьба между сторонниками и противниками равного землепользования. Первые отстаивают право каждого члена общины на производительный труд и равное право на землю. Последние, со своей стороны, считают, что каждый член общины имеет право на личное землевладение и индивидуальное использование выращенных на этой земле продуктов. Если одерживали победу сторонники равного права на землю, крестьянская община развивалась; если сильнее оказывались их оппоненты — чахла. Следовательно, принцип «права на труд» мог быть применен лишь там, где уже существовало коллективное землевладение и где уже осуществлялось равное распределение земли.40 Чернов полностью принял идею Качоровского относительно роли «права труда» и «права на труд». Поместив ее в контекст идей Герцена и Чернышевского, Чернов доказывал, что «право на землю» — это личное право. Более того, это одно из проявлений более общего права — «права на труд», которое в еще более широком смысле является «правом на существование». Чернов подчеркивал, что оно должно рассматриваться как одно из субъективных публичных прав. Частично «право на землю» оказалось реализовано в крестьянской общине. Распространение этого права на всю территорию России будет означать социализацию земли. Современная крестьянская община, будучи преобразована, может стать органом будущей всероссийской крестьянской общины, «демократически самоуправляющейся и широко применяющей федеральное начало».41
По оценкам Дороти Аткинсон, к 1915 г. в европейской части России насчитывалось около 15 млн крестьянских хозяйств, выросших из общинных хозяйств 1905 г. И если из них 2,5 млн вышли из общины, то 9 млн в ней остались. Этот предварительный подсчет свидетельствует
о том, что в коммуне осталось порядка 61 % всех крестьянских хозяйств европейской части России; это существенно меньше, чем изначальные 77 % 1905 г., но все-таки безусловное большинство. Так что, хотя столыпинская реформа и сократила объемы общинного землевладения, община оставалась очень важной частью сельской жизни накануне революции 1917 г.42 В 1907 г., за десять лет до революции, Столыпин распустил Вторую думу и не дал хода аграрному законопроекту эсеров. Десять лет спустя, летом 1917г., Чернов — к тому времени уже министр сельского хозяйства — положил конец столыпинской аграрной реформе. Тогда же министерство сельского хозяйства во главе с Черновым стало перерабатывать земельный законопроект эсеров от 1907 г., чтобы представить его Учредительному собранию.
ГЛАВА 9
КОНЕЦ «ЗАТЯЖНОГО РЕВОЛЮЦИОННОГО ПЕРИОДА», 1907-1911
Для Чернова роспуск Второй думы 3 июля 1907 г. вовсе не ставил крест на революции; напротив, он означал лишь новую фазу того, что Чернов начиная с весны 1906 г. называл «затяжным революционным периодом», ведущим к вооруженному восстанию. Теперь важной задачей было вновь привести в действие революционные силы, и самым коротким путем к этому опять оказывался террор. Именно тогда идея цареубийства стала поддерживаться узким кругом руководителей ПСР. В декабре 1907 г. Чернов полагал, что атака на «центр центров» в этот исторический момент более, чем что бы то ни было другое, «могла бы ускорить течение событий».1 Исторический прецедент уже был—убийство Александра II террористами «Народной воли» 1 марта 1881 г. Это убийство имело самые плачевные последствия для «Народной воли», которая была практически полностью уничтожена, однако сама идея цареубийства как способа достичь революции осталась жить среди русских революционеров. Зимой 1886-87 гг. несколько петербургских радикальных студенческих групп независимо друг от друга пришли к выводу, что единственной осмысленной целью политической деятельности является цареубийство, за которым должны последовать убийства крупнейших чиновников. Кружок народовольцев запланировал покушение на Александра III на 1 марта 1889 г. Остановила их лишь необходимость изготовления для этого небольшой и одновременно эффективной бомбы.2 Когда в 1902 г. была создана БО и составлен список ее потенциальных жертв, царя в нем не было. В рас-
поряжении БО не было взрывчатых средств, а значит, не было смысла даже пытаться покушаться на жизнь царя. Более того, позднее Чернов подчеркивал, что террор «Народной воли» был «дуэлью» между революционерами и царем, тогда как главной задачей эсеров было «приближение террора к массам».3 Однако убийство фон Плеве при помощи бомбы сделало вопрос о цареубийстве более реалистичным. После удачного покушения на великого князя Сергея Александровича в феврале 1905 г. РР опубликовала прокламацию Центрального комитета, в которой говорилось о том, что это убийство было «вторым приговором». Первый «приговор» (убийство Александра II) был осуществлен «Народной волей»; в прокламации ставился вопрос отнюдь не риторического свойства: когда же будет осуществлен третий и последний «приговор» самодержавию.4
Но какие бы планы ни имели эсеры, арест членов БО весной 1905 г. заставил отложить их выполнение. Более того, после Октябрьского манифеста централизованный террор был вообще прекращен, и хотя террористическая деятельность возобновилась в январе 1906 г., БО была не в состоянии добраться даже до самых скромных своих жертв, не говоря уже о премьер-министре П.Н. Дурново. По словам Чернова, вопрос о цареубийстве вновь возник летом 1906 г., после Первой думы. Именно тогда этот вопрос стал обсуждаться Центральным комитетом предельно конкретно — не столько как «политическая», сколько как «техническая» проблема. Единогласия не было (Марк Натансон был против), но Чернов идею решительно поддерживал.5 Однако идея эта жила и независимо от Центрального комитета, в рамках отдельных групп, осуществлявших в Петербурге террористические акты от имени Центрального комитета. В начале 1907 г. была арестована группа эсеров, планировавшая убийство Николая II в Петергофе. Первого июля 1907 г. Столыпин запросил у Думы разрешение на привлечение к следствию 55 депутатов и на арест еще 15. Дума организовала комиссию для расследования дела, но довести расследование до конца ей не дали. После роспуска Второй думы 7-15 августа 1907 г. состоялся военный суд над восемнадцатью из двадцати восьми заговорщиков. Чернов и Ширский, глава думской фракции эсеров, категорически отрицали подозрения Столыпина.6 Год спустя, на Лондонском съезде партии в августе 1908 г., Чернов также отрицал существование группы заговорщиков, стремившихся организовать покушение на царя. Но то, что он говорил, было весьма двусмысленно. Он сказал, что не было никакой «организованной группы», которой было бы поручено совершить цареубийство. Строго говоря, так все и было. Чернов сказал, что во время сессии Второй думы существовала группа, целью которой было покушение на Столыпина и на великого князя Николая Николаевича, но что ей не поручалось совершать цареубийство. Более того, Чернов
доказывал, что все «дело о заговоре» было лишь маневром правительства в преддверии роспуска Думы и последовавшего за этим государственного переворота.7
После роспуска Второй думы вопрос о цареубийстве с новой силой стал обсуждаться Центральным комитетом ПСР. Встреча состоялась в июне 1907 г. в Финляндии. Гершуни решительно отстаивал необходимость цареубийства, Чернов его полностью поддерживал. Марк Натансон был против, но остался в одиночестве. Центральный комитет постановил, что убийство царя должно быть совершено как можно скорее, санкционировал подготовку к покушению и принял решение вновь сформировать БО.8 Когда в начале июля появился первый номер партийной газеты «Знамя труда», цели террора эсеров были изложены там прежним образом; утверждалось, что на царскую семью террористическая деятельность распространяться не будет. Однако 31 июля 1907 г. Центральный комитет объявил, что, вопреки заявленному, отныне террор распространится и на членов царской семьи.9 После того как летом 1907 г. была арестована группа Зильберберга, группа Карла Трауберга перешла в подчинение Центрального комитета, под руководство Азефа и Гершуни. Планы изменились: главной мишенью террористов стал Николай II, среди других возможных жертв значились великий князь Николай Николаевич и министр юстиции И.Г. Щегловитов. Окончательное решение восстановить БО было принято на заседании Центрального комитета в октябре 1907 г. в Выборге. Было решено воссоздать ее в той форме, в которой она существовала прежде, и передать руководство ею Азефу и Гершуни. В цели новой БО входила подготовка цареубийства, но эта задача осложнилась в связи с арестом в декабре 1907 г. группы Трауберга.10 Тогда же Марио Кальвино (Всеволод Лебединцев), руководитель Летучего боевого отряда Северной области, начал планировать новую атаку на все правое крыло Государственного совета — министра юстиции Ще-гловитова, великого князя Николая Николаевича и самого императора. Эта группа была арестована в феврале 1908 г., еще не успев ничего предприняты11
После роспуска Второй думы (3 июля 1907 г.) Чернов вплоть до весны 1908 г. находился главным образом в Финляндии. Осенью 1907 г. он совершил путешествие на Урал. В марте 1908 г. члены Центрального комитета ПСР собрались в Петербурге. Перед отъездом за границу каждый из них отправился в поездку по России. В это время Чернов находился в Баку. Он покинул Россию в июне 1908 г.; его семья последовала за ним чуть позже. Поселились они в Париже.12 Выступая на съезде ПСР, состоявшемся в августе в Лондоне, Чернов утверждал, что революция еще не закончилась, а напротив, можно констатировать проявившийся теперь «длительный, затяжной характер русской рево-
люции»; в конце концов происходящие события должны привести к вооруженному восстанию и триумфу революции. С его точки зрения, ПСР была повержена только как организация, а не как массовое движение. Он особенно подчеркивал, что партия не переживает кризиса ни в отношении программы, ни в отношении тактики; временный «триумф реакционных сил» никак не повлиял на то мировоззрение и программу, с которыми ПСР пришла в революцию. То, что происходит, — это лишь психологический кризис, затронувший часть интеллигенции и в меньшей степени некоторые слои пролетариата, а в еще меньшей степени — крестьянство. Поскольку рабочие и крестьяне испытали лишь внешнее влияние этого кризиса, они сохранили свою веру в революцию и дружелюбно настроены по отношению к партийным работникам и организациям. Те, кто был недавно в России, говорили о том, что местные организации ПСР, состоящие из рабочих и крестьян, полны энтузиазма. Чернов рассказал о своей поездке осенью 1907 г. на Урал. Там он видел целый ряд рабочих организаций, функционировавших без всякой помощи со стороны интеллигенции. Они сами открывали типографии и сами составляли прокламации. И не важно, что в этих прокламациях много ошибок; важно, что они полны жизни. Более того, и интеллигенция, особенно эсеры, начинает уже приходить в себя. Прекратились выходы из партийной организации за рубежом и есть даже признаки обратной тенденции. В качестве доказательства того, что момент худшего упадка прошел и что различим уже новый подъем, Чернов приводил рост переписки между партийными организациями и издательской активности местных организаций. В «социальной атмосфере» также можно было вновь заметить «признаки жизни». С точки зрения Чернова, начинался новый период, но весь прежний опыт сейчас должен был быть использован максимально эффективно. «Теперь мы оправились от парализа и с надеждами глядим в будущее», — сказал он.13
Как и прежде, Чернов полагал, что кратчайший путь к новому революционному подъему — это террор. На первом месте для него стояла подготовка цареубийства. Участникам Лондонского съезда он сказал: массы настроены таким образом, что удачная атака, направленная партией против центра, может послужить точкой отсчета для новой фазы русской революции. Более того, удар по «центру центров» может спровоцировать небывалую атаку против всех контрреволюционных сил. Однако он осознавал, что шансы на успех покушения на «центр центров» решительным образом сократились за последние шесть месяцев. В марте 1908 г. умер Гершуни; группы Зильберберга, Трауберга и Кальвино были арестованы; ПСР перенесла свою деятельность за границу. Чернов чувствовал, что проект стал куда более трудным, чем прежде. На Лондонском съезде партии он отметил, что
партия, по мнению Центрального комитета, недостаточно вооружена. Однако он не видел оснований для того, чтобы полностью отказаться от задуманного цареубийства. Съезд партии в конечном счете принял черновский проект, предполагавший «синтез» поддержки террора на центральном и местном уровнях и подготовки народа к боевым действиям.14 Однако покушение на царя закончилось неудачей, и роль Азефа в этой неудаче вызывала вопросы. В.Л. Бурцев полагал, что Азеф сделал все от него зависящее, чтобы покушение удалось. Б.И. Николаевский был того же мнения и доказывал, что Азеф действительно планировал убить царя. Однако Р.А. Городницкий категорически отрицал возможность того, чтобы во время визита царя в Таллинн БО могла планировать его убийство. Впрочем, Дж.Ф. Дали говорит, что Азеф не стал уведомлять власти о Кронштадтском заговоре и Николай II спасся по чистой случайности.15 Таких сложностей не возникает, когда предметом рассмотрения становится позиция Чернова. Чернов был решительным сторонником цареубийства с момента роспуска Первой думы, если не с начала своей карьеры революционера-террориста. Хотя планы узкого круга руководства ПСР не были реализованы, необходимо, тем не менее, отметить: если бы все пошло так, как того хотел Чернов, Николай II не пережил бы революцию 1905 г.
Ко времени Лондонского съезда террористическая деятельность эсеров была в глубоком кризисе. Когда Евно Азеф в 1903 г. принял на себя руководство БО, она за короткий промежуток времени осуществила два очень существенных террористических акта — убийство Плеве в 1904 г., а затем великого князя Сергея Александровича в 1905. Даже впоследствии Чернов характеризовал оба покушения как «два блестящих дела».16 Но с тех порБО как будто утратила свою силу. Когда в январе 1906 г. была возобновлена террористическая деятельность, ей удалось лишь ранить Ф.В. Дубасова (впрочем, ранение оказалось настолько тяжелым, что ему пришлось прекратить всякую общественную деятельность). После роспуска Второй думы деятельность БО столкнулась с почти непреодолимыми трудностями. Полиция все время шла по ее следу, словно предчувствуя заранее все, что та намеревалась совершить. Эти трудности привели к роспуску БО осенью 1907 г. Еще до приезда Чернова в Лондон, в мае 1908 г., журналист Владимир Бурцев, по собственной инициативе расследовавший случаи проникновения полиции в ряды революционеров, доложил членам Центрального комитета ПСР, уже находившимся на Западе: у него есть веские основания подозревать, что в БО эсеров есть агент-провокатор, передающий в Департамент полиции информацию о планируемых терактах и выдающий полиции имена эсеров-террористов, чтобы она могла арестовать их. Самым сенсационным моментом было то, что Бурцев
подозревал не кого-нибудь, а самого Евно Азефа. Для расследования этого дела Центральный комитет сформировал Следственную комиссию. Но хотя комиссия действительно нашла свидетельства проникновения полиции в ряды партии, она не обнаружила подтверждений слухам, ходившим об Азефе еще до Лондонского съезда, и завершила свою работу, признав его невиновным.17 На съезде партии вопрос о провокации поднимался лишь в связи с требованиями усилить центральный контроль над местными партийными организациями, дабы затруднить проникновение в них провокаторов. Чернов выступил против этой идеи. Он признал существование провокации, но заметил, что, судя по всему, это не настолько распространенное явление, чтобы из-за него жертвовать партийной демократией.18 Однако Бурцев не оставлял своих обвинений против Евно Азефа. На Лондонском съезде Центральный комитет ПСР принял решение вызвать Бурцева на «суд чести». Позже Чернов писал, что первым идею партийного суда выдвинул Марк Натансон. Однако настоящей движущей силой проекта был сам Чернов. Если бы он присоединился к Борису Савинкову, настроенному решительно против этой идеи, то никакого суда не состоялось бы. Однако поскольку обвиняемым был Бурцев, а не Азеф, Чернов был уверен, что Бурцева признают виновным, а БО никак не пострадает. Чернов поддержал идею партийного суда, отвергнув все возражения Савинкова, и увлек за собой Азефа.19
Чернов полагал, что Азеф с успехом выйдет из сложившейся ситуации; для этой уверенности было несколько причин. Во-первых, подозрительные слухи об Азефе ходили всегда. Если верить Савинкову, то один из членов партии еще в 1902 г. обвинял Азефа в провокации. Следственная комиссия состояла из А.В. Пешехонова, Н.Ф. Анненского и А.И. Гуковского. Они нашли обвинения безосновательными и отпустили Азефа с извинениями. В конце 1903 г. Чернов получил из России анонимное письмо с не слишком определенными сведениями из полиции. Радикальный публицист Н.А. Рубакин поделился своими подозрениями с М.Р. Гоцем весной 1904 г. Осенью 1905 г. Леонид Меньшиков, служащий Департамента полиции, послал анонимное письмо руководству ПСР за границей. Вновь была сформирована следственная комиссия, состоявшая на этот раз из Чернова, Савинкова, Н.С. Тютчева и А.Н. Баха. Хотя в письме упоминалось имя Азефа, ему удалось перевести подозрение на Николая Татарова, молодого революционера, завербованного шефом полиции П.И. Рачковским весной 1905 г., за несколько недель до взрыва в гостинице «Бристоль». Соответственно, комиссия сочла обвинение против Азефа полностью лишенным оснований; все трое — Тютчев, Савинков и Чернов — сошлись на том, что главный виновник — Татаров. В феврале 1906 г. Савинков обнаружил Татарова в Варшаве, в доме его родителей. Он хотел действовать
немедленно и обратился к Чернову за одобрением. Чернов не только пообещал санкционировать убийство Татарова, но и согласился принять в нем участие. Савинков даже добыл для Чернова револьвер. Однако в последний момент Чернов уклонился от участия в убийстве, сославшись на то, что не получил телеграмму Савинкова. БО убила Татарова в марте 1906 г. в Варшаве. Незадолго до своей смерти Татаров предоставил Департаменту полиции информацию, позволившую арестовать нескольких руководителей ПСР, а также раскрыл планы относительно убийства великого князя Владимира Александровича и еще ряда крупных правительственных чиновников.20 Когда весной 1908 г. слухи относительно Азефа возобновились с новой силой, Чернов был уверен, что распространяет их Департамент полиции с целью деморализации партии, а Бурцев лишь случайный человек, делающий грязную работу. Кроме того, остро стояла и проблема времени. На съезде в Лондоне Чернов призывал усилить террор, потому что, по его мнению, только новая удачная террористическая кампания могла вновь активизировать революционный процесс. Для этого БО должна была находиться в полной готовности. И именно в этот момент появляется Бурцев со своей клеветой, ставившей под угрозу последнюю возможность возобновить террористическую деятельность. В январе 1909 г., после того как разразился скандал с Азефом, Чернов на встрече Парижской группы социалистов-революционеров сказал, что до Центрального комитета многократно доходили слухи о провокатор-стве Азефа, но ни разу не обнаружилось никаких доказательств этим обвинениям; более того, члены БО всегда защищали Азефа, а ведь они знали его лучше, чем кто бы то ни было!21 В.М. Зензинов, один из членов БО, позднее писал об Азефе: «Мы любили его и уважали, как одного из руководителей нашей партии, как незаменимого и неуловимого главу нашей Боевой Организации». А Борис Савинков отзывался о нем так: «В моих глазах он был даровитым и опытным революционером и твердым и решительным человеком».22
Чернов тоже стал видеть в Азефе одного из основателей партии эсеров. К этому моменту М.Р. Гоц и Гершуни, те, кто действительно ее основали, уже были мертвы. Для Чернова Гоц был «старшим братом»; и даже слово «брат» было «слишком бледным и слабым» для определения сложившихся между ними отношений. Гершуни умер в марте 1908 г., всего за несколько месяцев до начала суда. После его смерти Чернов чувствовал себя очень одиноко.23 Более того, ему не удалось найти себе преемников и последователей среди младшего поколения революционеров. Азеф был единственным, кто остался от команды 1902 г. Наконец, Чернов и Азеф попросту были друзьями. В начале 1909 г. Азеф говорил Чернову: «Мы жили сколько лет душа в душу». Более того, после того как в 1912 г. Бурцеву удалось обнаружить Азефа,
Чернов писал: «...Искреннее поздравление и большое вам спасибо за разыскания нашего “старого приятеля”, которого я горел надеждой когда-нибудь увидеть». Однако на первый взгляд Азеф обычно производил плохое впечатление. Чернов подчеркивал, что надо «хорошенько всмотреться в его открытое лицо, и в его чистых, чисто детских глазах нельзя не увидеть бесконечную доброту».24 Чернов и Азеф были полными противоположностями, но они дополняли друг друга. По словам Анны Гейфман, Азеф был от природы человеком ярким, обладал сильным аналитическим умом и явными способностями к учебе, а к тому же хорошей памятью. В то же время он никогда не интересовался теорией, оставив эту сферу Чернову. Чернов ценил в Азефе технического новатора, вновь возродившего производство взрывчатых веществ, технология которого была утрачена после распада Народной воли; это сделало возможными наиболее удачные политические покушения, а именно убийства фон Плеве и великого князя Сергея Александровича.25
Суд приступил к работе в начале октября 1908 г. в Париже, сперва в библиотеке Лаврова, затем на квартире Савинкова. Ветераны революционного движения — Г.А. Лопатин, П.А. Кропоткин и В.Н. Фигнер — были назначены судьями, Чернов и Натансон — обвинителями. Азеф не присутствовал на заседаниях, выбрав своим представителем Савинкова. Суд заседал каждый день на протяжении почти всего октября. Чернов начал первое заседание, произнеся 4-часовую речь, которая закончилась требованием к суду признать Бурцева виновным в клевете. Бурцев писал, что на протяжении всего суда он чувствовал недоброжелательство Чернова и Натансона, не скрывавших своего желания уничтожить его и спасти Азефа. Как следствие, судьи сперва отказались верить аргументам Бурцева. И только когда его совсем приперли к стенке, он воспользовался последним своим козырем. Он заявил суду, что все им сказанное имеет надежный источник в лице бывшего директора Департамента полиции А.И. Лопухина, который подтвердил ему, Бурцеву, что Азеф действительно был платным агентом полиции. Ранее Бурцев держал эту информацию в тайне, потому что обещал Лопухину полную конфиденциальность. Это откровение не произвело никакого впечатления на Чернова и Савинкова, лишь удвоивших усилия по защите Азефа, однако произвело некоторое впечатление на судей. Хотя Вера Фигнер все еще верила в Азефа, Лопатин и Кропоткин уже заколебались. Чернов, Савинков и Натансон были практически готовы к прямому конфликту с судом. Они категорически отказывались подозревать Азефа.
Суд зашел в тупик, и, чтобы выйти из него, в Петербург был отправлен Андрей Аргунов, твердо веривший в невиновность Азефа; он должен был лично встретиться с Лопухиным. Приехав туда, Аргунов
навел справки о бывшем шефе полиции. Судя по собранным сведениям, Лопухину можно было верить; это не могли быть интриги полиции против ПСР. Все свидетельствовало о том, что Лопухин давно порвал все свои связи с правительством. Кроме того, Аргунов выяснил, что незадолго до его приезда, 10 (23) ноября 1908 г., Азеф встречался с Лопухиным. То ли от Чернова, то ли от Савинкова Азеф узнал, что наиболее опасной уликой против него было свидетельство Лопухина, и поспешил в Петербург, чтобы переговорить с бывшим шефом полиции. Когда 1 декабря 1908 г., после встречи с Лопухиным, Аргунов вернулся в Париж, он был уже совершенно уверен в виновности Азефа, о чем и доложил Центральному комитету. Но это не произвело на Центральный комитет должного впечатления. Напротив, Чернов, Натансон и Савинков торжествовали. Лопухин назвал несколько конкретных дат, и у них появилась возможность проверить выдвинутые против Азефа обвинения. Например, Лопухин утверждал, что Азеф был в Берлине в начале ноября. Члены Центрального комитета, однако, знали, что именно тогда он ездил в Мюнхен к своей любовнице, некой «г-же N». Он провел в Мюнхене с «г-жой N» 10 дней, а затем вернулся в Париж. Другими словами, Азеф не мог в это время быть в Берлине. Центральный комитет хотел лишь уточнить даты приезда и отъезда Азефа, чтобы уверенно утверждать, что Лопухин ошибается. Вопреки их ожиданиям, выяснилось, что Азеф лгал. По свидетельству «г-жи N», Азеф провел в Мюнхене пять дней, а следующие пять дней — в Берлине, не уведомив об этом Центральный комитет. Все было ровно так, как говорил Лопухин.26
Тогда Центральный комитет решил провести секретное расследование дела Азефа. 3(16) декабря 1908 г. Лопухин приехал из Петербурга в Лондон. Неделю спустя, 10 (23) декабря 1908 г., бывший шеф полиции встретился с представителями верхушки руководства ПСР — Черновым, Савинковым и Аргуновым. Встреча состоялась в небольшой гостинице около Чаринг-кросс. Лопухин рассказал о ноябрьском визите Азефа в Петербург и о его деятельности как агента полиции в целом. Чернова потрясло не столько то, что сказал Лопухин, сколько то, как он это сказал. Даже пятнадцать лет спустя Чернов хорошо помнил, каким «тоном брезгливого презрения» бывший шеф полиции говорил об Азефе.27 После возвращения Чернова, Савинкова и Аргунова в Париж вопрос о вине Азефа уже никак нельзя было обойти стороной. Решающее заседание состоялось 24 декабря 1908 г. (5 января 1909). В этот день родилась дочь Виктора и Ольги Черновых — Ариадна. Утром Евно Азеф пришел к Чернову с поздравлениями и принес огромный букет роз. Помимо Чернова, на заседании присутствовали Савинков, Аргунов и еще девять членов Центрального комитета и БО (в том числе М. Натансон, Н.И. Ракитников, В. Фигнер, И.А. Рубанович,
В.М. Зензинов, И.И. Фондаминский, С. Слетов, Э. Лапина и некоторые другие). Большинство из них на этот раз признали Азефа виновным и вынесли ему смертный приговор. Потом оказалось — и это Чернов подчеркивает в своих мемуарах, — что только четверо (и Чернова среди них не было) потребовали, чтобы приговор был приведен в исполнение немедленно.28 Чернов сформулировал мнение большинства, согласно которому Азефу нужно было дать шанс оправдаться. Вечером того же дня Чернов, Савинков и еще один человек, член БО, отправились к Азефу. Чернов, судя по всему, все еще смутно надеялся, что если только Азеф захочет говорить — инцидент будет улажен. Он ссылался на пример Сергея Дегаева, печально известного двойного агента времен распада Народной воли, который на момент суда над Азефом жил в Америке и работал профессором математики под именем д-р Александр Пелл.29 Согласно письму Азефа, отправленному в Центральный комитет ПСР двумя днями позже (7 января 1909 г.), Чернов выдвинул ультиматум в следующих словах: «Сознавайся или мы тебя убьем».30 Другими словами, если бы Азеф честно рассказал о своих отношениях с Департаментом полиции, Чернов отпустил бы его с миром и тот мог бы вести жизнь второго Сергея Дегаева. Азеф говорил Чернову: «Виктор. Мы жили столько лет душа в душу. Мы работали вместе. Ты меня знаешь... Как мог ты ко мне прийти с таким... с таким гадким подозрением». Чернов не смягчился, но сказал Азефу, что у того есть время подумать над предложением до полудня следующего дня. После этого Чернов, Савинков и некто третий покинули квартиру Азефа. Азеф скрылся 25 декабря 1908 г. (6 января 1909) в половине четвертого утра.31
Центральный комитет (еще до бегства Азефа) намеревался поступить с Азефом так же, как в свое время поступил с Гапоном. Андрею Аргунову было поручено найти подходящую виллу в Италии, а Чернову и Савинкову — заманить туда Азефа и убить. Хотя Савинков подозревал, что Азеф в Италию не поедет, он, тем не менее, хотел быть уверенным в поддержке со стороны Чернова и в его соучастии в убийстве ; он уже выдал Чернову револьвер. Для Чернова сама мысль о том, что ему придется убивать Азефа, должна была казаться ночным кошмаром, так что спешное исчезновение последнего, вероятно, принесло ему только облегчение. Это тем более похоже на правду, что на протяжении всего скандала с Азефом Чернов не был до конца уверен в его предательстве. И хотя исчезновение служило лишь новым подтверждением тому, Чернов продолжал колебаться. Через несколько дней после исчезновения Азефа Чернов все еще ругал Бурцева за то, что тот не предоставил неопровержимых доказательств предательства Азефа. Более того, существовало опасение, что поспешное убийство Азефа повлечет за собой раскол в партии. Эта мысль была высказана
на заседании 24 декабря 1908 г. большинством участников, полагавшим, что не следует убивать Азефа немедленно. Чернов уже получил письмо из Петербурга от П.В. Карповича, близкого товарища Гершуни и Азефа; тот обещал расстрелять весь Центральный комитет, если только кто-нибудь посмеет тронуть Азефа. Карпович в 1901 г. начал террористическую кампанию эсеров, убив министра образования Н.П. Боголепова, так что его слова никак нельзя было счесть просто фигурой речи. Такого же рода угроза поступила и от боевиков, которые продолжали защищать Азефа и говорили Чернову, Натансону и Савинкову, что если те хоть пальцем дотронутся до Азефа, то сами будут расстреляны. Смертный приговор был вынесен, но исполнять его было некому. Верхушка руководства ПСР теряла всякий профессионализм, когда дело доходило до необходимости убивать самим. Чернов за свою жизнь не убил ни одного человека; Савинков носил при себе револьвер и часто им размахивал, но его биограф Ричард Б. Спенс отмечает: нет свидетельств тому, что он хоть раз стрелял из него в человека. Соответственно, ни Чернов, ни Савинков, ни, собственно, сам Азеф никогда никого своими руками не убивали. А те, кто были настоящими профессионалами в этом деле, то есть члены БО, не только отказались как бы то ни было участвовать в убийстве Азефа, но и угрожали убить всякого, кто посмеет поднять на него руку. Наконец, И.А. Рубанович, представитель ПСР в Социалистическом Интернационале, также предупреждал о возможных последствиях убийства Азефа для социалистического сообщества.32 Тихо исчезнув в ночи, Евно Азеф непреднамеренно оказал большую услугу руководству ПСР — он вывел их из той западни, в которую они сами себя загнали, опрометчиво вынеся ему смертный приговор.
26 декабря 1908 г. (7 января 1909), на следующий день после исчезновения Азефа, Центральный комитет ПСР официально объявил его «провокатором», распустил БО, решил как можно скорее организовать общий съезд партии и избрать судебно-следственную комиссию из 3-5 человек, не являющихся членами Центрального комитета и обладающих безупречной революционной репутацией. В задачи комиссии входило оценить меру ответственности людей и организаций, вовлеченных в это дело, а также проверить деятельность тех членов партии, которые имели связи с Азефом. Все это делалось для того, чтобы очистить организацию от результатов провокации. В остальном Чернов и прочие руководители ПСР пытались продолжать партийную работу так, словно ничего существенного не произошло. Чернов, впервые публично высказываясь о случившемся, подчеркивал, что нет ни малейших оснований говорить о крахе и гибели партии. Будущее ее он видел так: «Когда пройдет первое ошеломляющее влияние события, жизнь партии станет интенсивнее и здоро-
вее», — и подчеркивал, что «партия жива и будет жить».33 Выступая в мае 1909 г. на Пятом съезде партии, Чернов еще заметнее преуменьшал значение произошедшего.
В то самое время, когда история с Азефом достигла своей кульминации, Леонид Меньшиков, отставной чиновник Департамента полиции, сбежал за границу и в начале 1909 г. приехал в Париж. Он предоставил революционерам длинный список имен секретных агентов, внедрившихся в их ряды.34 Это только утвердило Чернова в мысли, что перед ним палка о двух концах: не только полиция внедряет своих агентов в ряды террористической организации, но и эсеры имеют теперь возможность заглянуть за кулисы и проникнуть в тайны деятельности полиции.35 Как он напишет позднее, только в середине 1930-х гг., когда были опубликованы мемуары бывшего главы Петербургского охранного отделения, «окончательно выяснилась общая картина катастрофы», постигшей боевую работу ПСР.36
В январе 1909 г., когда еще только-только исчез Азеф и была распущена БО, Савинков стал формировать новую БО.37 Чернов полностью поддержал это начинание. На своем первом после исчезновения Азефа публичном выступлении он отметил, что многие говорят, будто террор как метод борьбы себя скомпрометировал. Он сам, однако, был категорически не согласен с этим мнением. Да, скомпрометировали себя отдельные люди и способ организации террористической борьбы. Однако Чернов решительно подчеркивал, что террор как таковой, как метод борьбы, никак не был дискредитирован. Он возник отнюдь не вместе с Азефом, а потому падение последнего никак не подрывает и не компрометирует террор. Как отметил Чернов на Пятом съезде партии, в мае 1909 г. террор дал партии вовсе не все, на что он способен. И действительно, если, находясь в столь «печальном положении», террор эсеров все-таки смог нанести множество ударов правительству, то насколько большего можно ожидать от новой террористической организации, которая будет работать в куда более благоприятных условиях.38 Чернов решительно настаивал на восстановлении террористического аппарата партии. Далее он подчеркивал, что идея «нового террора» отнюдь не нацелена на уничтожение исключительно таких личностей, как Столыпин и Николай II. Речь идет о том, чтобы просто организовать новую террористическую кампанию. Более того, воодушевленный информацией Меньшикова, Чернов подчеркивал, что «рационально веденная террористическая борьба должна была прежде всего использовать это наше знание закулисных сторон их механизма». Целью было внести «дезорганизацию» в механизм, а затем открыть террористическую кампанию, начав с задач более легких, а потом перейдя к более трудным.39 План этот как будто бы реализовывался. Эсер по имени А.А. Петров многократно бывал арестован
и заключен в тюрьму, часто скрывался в подполье и в Европе. Он грабил банки и бросал бомбы. Из-за случайного взрыва он лишился ноги. Его арестовали вместе с О.С. Минором в январе 1909 г. Будучи в тюрьме, Петров согласился стать информатором полиции, и полиция облегчила ему выход на свободу. После этого он поехал за границу, якобы для того, чтобы восстановить свое положение в ПСР, вместо чего во всем признался своим товарищам по партии. Чернов теперь видел возможность внести дезорганизацию в закулисный механизм. Был создан план, согласно которому Петров оправдает себя, убив шефа охранки А.В. Герасимова. В конце ноября 1909 г. Петров отправился в Петербург, везя с собой динамит, которым его снабдил Савинков, в сопровождении двух эсеров и под присмотром русской полиции. Однако в октябре 1909 г., еще до приезда Петрова в Россию, Герасимов взял продолжительный отпуск и на его место заступил С.Г. Карпов. Вскоре Петров добился настолько полного доверия Карпова, что тот организовал специально для Петрова секретную квартиру в Выборгском районе Санкт-Петербурга, где Петров и установил под столом в гостиной бомбу. Когда Карпов 17 декабря приехал на секретную квартиру, Петров эту бомбу взорвал. Карпов был убит, а Петров — немедленно задержан на улице полицией.40
Савинков подчеркивал необходимость использования новых технологий в террористической борьбе. Зимой 1906-1907 гг. он вместе со Львом Зильбербергом счел технический уровень БО довольно низким. За несколько лет до этого Зильберберг ввел в употребление взрывчатые вещества, но этим дело и ограничилось.41 Чернов не разделял энтузиазма Савинкова относительно новых технологий. Выступая на Лондонском съезде партии в августе 1908 г., он не отрицал значения технического прогресса и указывал партии на необходимость как можно скорее предоставить достаточно материалов для задач террористической деятельности, но когда кто-то сказал, что самое необходимое сейчас — это технологический прогресс, аналогичный тому, который когда-то позволил перейти от револьверов к взрывчатке, Чернов счел идею преждевременной. Указывая на опыт террористических групп зимой 1906-1907 гг., он отметил, что ими был совершен ряд удачных покушений без применения каких бы то ни было новых технических средств; более того, они продемонстрировали, что возможности существующих еще далеко не исчерпаны.42 Однако выступая на Пятом совете партии почти год спустя (через пять месяцев после скандала с Азефом), Чернов пересмотрел свое мнение и склонился к идее, что только применение новых технологий может снова оживить террористическую борьбу. «Наши способы ведения террористической борьбы должны стоять на высоте современной технологии», — сказал он. Сравнивая террор с войной, Чернов отметил, что
сейчас война ведется на суше и на воде, но уже скоро она будет вестись и под землей, и в воздухе. В завершение он сказал, что террор будет террором в истинном смысле этого слова, только когда станет «революционным применением наивысшего для данного момента технического знания».43 Дальнейшие свои слова он сам же и вычеркнул, редактируя протокол для публикации в новом журнале «Социалист-революционер» (СР). В изначальном протоколе Чернов сделал следующее сильное заявление: «Мы должны стремиться к воссозданию нашего боевого террористического аппарата и к развертыванию его действий в надлежащей последовательности по отношению к имеющимся перед нами задачам, или это, или ничего». Позднее он доказывал, что террор должен быть объединен с «военной работой». Если вместе они приведут к «нарастанию нового общественного подъема», это послужит доказательством, что ПСР не ошиблась, применяя террор в революционной борьбе.44
Еще до скандала с Азефом внутри Парижской группы ПСР возникла оппозиция. Когда все узнали о случившемся, оппозиция потребовала всестороннего расследования дела, а также отставки всех партийных руководителей, работавших с Азефом или поддерживавших его. Однако уже в начале марта 1909 г. оппозиция потерпела поражение на состоявшейся в Париже Третьей конференции заграничных групп содействия ПСР. Когда в мае 1909 г. собрался Пятый совет партии, его контролировало старое руководство. Соответственно, если какие-то изменения и произошли, то чисто косметические и отнюдь не существенные. Распустить старый Центральный комитет партии предложили сами его члены — Чернов, А.А. Аргунов, Н.Д. Авксентьев, М. Натансон и Н.И. Ракитников. Когда был избран новый Центральный комитет, он состоял в основном из членов партии, никогда ничем особо не выделявшихся. Единственным известным человеком — и в то же время единственным, кто лично знал Азефа, — был в нем Владимир Зензинов. Было решено, что члены нового Центрального комитета будут находиться в разных местах. Те, кто отправились в Россию, были вскоре арестованы полицией. Фактическая власть в результате была передана Заграничной делегации, вновь созданной в 1908 г. Старое руководство продолжило свою работу в новом виде.45 Однако далеко не весь Совет партии поддерживал Чернова в его пропаганде террора. Главным его противником в этом вопросе был старый подпольщик Б.Г. Биллит, утверждавший, что террор скомпрометировал себя задолго до Азефа, что период «революционной романтики» давно миновал, что для возобновления террористической деятельности нет никаких фактических оснований и, более того, нет оснований верить, что новый террор реабилитирует партию. Однако Чернова поддержало большинство — и Пятый совет партии принял решение продолжить
террор. Расследование дела Азефа было передано специальной Судебно-следственной комиссии.46
Когда в мае 1909 г. собрался Совет партии, новая БО все еще находилась в процессе формирования. Когда Савинков занялся ее воссозданием, о желании участвовать в ней заявили двадцать восемь человек, из них он предварительно принял двенадцать. Окончательный состав БО определился лишь к лету 1909 г. Весной этого года главной целью было убийство царя, но в планы также входило и покушение на министра И.Г. Щегловитова. Однако судьба БО с самого начала была непростой; еще в марте 1909 г., когда Савинков только начал отбирать ее будущих членов, двое из претендентов оказались провокаторами. Они были арестованы другими членами формирующейся Организации и отданы под суд; судьями выступили Чернов и Л.Э. Шишко. Провокаторы были приговорены к смертной казни, но вскоре помилованы. В конечном счете Савинкову все-таки удалось сформировать новую БО. В ноябре 1909 г. основные ее силы были направлены в Россию, но полиция, проникшая в ряды боевиков, портила всю работу. В декабре 1909 —январе 1910 г. Савинков из разных источников получал информацию о том, что личности членов БО известны полиции и та постоянно следит за ними. В начале марта 1910 г. он распустил БО — но, не отчаявшись, собрал новую. Формирование ее происходило в катастрофических финансовых условиях. Чернов попытался собрать денег, организовав в марте 1910 г. в Париже вечер для местных эсеров. Там было собрано 300-400 франков. Однако это не помогло; деятельность БО сошла на нет осенью 1910 г. Члены ее находились в Париже, и практически все они были известны Департаменту полиции. Однако в ноябре 1910 г. Заграничная агентура все еще сообщала в Департамент полиции о чрезвычайно секретной встрече, которая вскоре должна состояться и в которой будут участвовать Савинков, Бунаков, Натансон, Аргунов и Чернов. Говорить они по-прежнему собирались о том, возможно ли организовать покушение на Николая II и на Столыпина. Предполагалось, что Савинков сможет дать ответ на этот вопрос.47 Из этих разговоров ничего не вышло.
Тем временем Следственная комиссия, сформированная в мае 1909 г. Пятым советом партии, начала работу. Членами комиссии были избраны ветераны революционного движения: А.Н. Бах, С.А. Иванов, С.М. Блеков и В.В. Лункевич 48 Бах был избран председателем. Фактически комиссия приступила к работе в начале октября 1909 г. Она допросила 31 человека, включая руководителей ПСР, в том числе и Виктора Чернова. Все они должны были предоставить комиссии письменные отчеты. До публикации «Заключения» бывшие члены Центрального комитета получили возможность внести в него свои до-
полнения и исправления.49 Результаты своей работы Комиссия опубликовала в начале апреля 1911 г. под названием «Заключение судебно-следственной комиссии по делу Азефа». Комиссия пришла к выводу, что руководство ПСР поддалось «коллективному гипнозу». Первая следственная комиссия, созданная Центральным комитетом в 1908 г. в Париже, не отнеслась с достаточной серьезностью к ходившим об Азефе слухам. Разоблачив Азефа, Владимир Бурцев оказал неоценимую услугу ПСР, а равно и всему русскому освободительному движению. После разоблачения Азефа на всей деятельности Центрального комитета лежала печать «растерянности и нерешительности». Однако Комиссия не нашла следов каких-либо других провокаторов, кроме Азефа; более того, она не сочла нужным обвинить кого бы то ни было в бездействии и призвать к ответственности за то, что было сделано или не сделано.50
«Заключение судебно-следственной комиссии» было опубликовано в начале апреля 1911 г., всего через несколько месяцев после провала последних попыток возобновить деятельность БО эсеров. Оно немедленно было раскритиковано членами БО.51 Но вне зависимости оттого, как негодовали Чернов, Савинков и члены прежней БО по поводу расследования, проведенного Комиссией, и полученных ею результатов, Заключение лишь умножило оскорбительность вынужденного прекращения террористической деятельности. Для Чернова, Савинкова и боевиков был один наиболее унизительный момент в «Заключении»: оно было написано так, словно ПСР все еще применяла террор. В «Заключении» не только критиковалась прежняя деятельность ПСР, но и приводились советы по ведению террористической деятельности в будущем.52 Однако у террора эсеров не было никакого будущего. Весной 1911 г., впервые за свою десятилетнюю историю, ПСР оказалась без собственной террористической организации, и шансы восстановить ее стремились к нулю.
Начиная с весны 1906 г. Чернов постоянно говорил о том, что происходящее в России — это Великая русская революция, подобная Великой французской революции 1789 г. Русская революция включала в себя множество революций и освободительных движений. Чернов подчеркивал, что пройдет много лет, прежде чем будет достигнута победа. Борющихся будут ждать взлеты и падения, и весь этот процесс можно охарактеризовать как «затяжной революционный период». Эту точку зрения он отстаивал на Лондонском съезде в августе 1908 г.; почти год спустя, на Пятом совете партии в мае 1909 г., он вновь ее озвучил. И еще годом позже, в 1910 г., Чернов напишет, что все произошедшее являлось только «прологом», а может быть, даже «прологом пролога» революции.53 Но для того чтобы превратить «пролог» в настоящую революцию, с точки зрения Чернова, требова-
лось применить «агрессивную тактику». Как он отметил на Пятом совете партии, «агрессивная тактика» необходима для того, чтобы немедленно вызвать новый революционный кризис. Чернов не видел никаких серьезных оснований ни для полного, ни для временного отказа от террора. На кону стояла репутация ПСР как революционной партии. Террор можно временно приостановить, что и было сделано перед выборами в Первую и Вторую думы, но полный отказ от террора «грозил бы партии очень существенной опасностью».54 Однако весной 1911 г. это все-таки произошло, и не осталось ни малейшей надежды на возобновление террористической деятельности. Для Чернова прекращение террора означало и конец революции. Для социал-демократов, и большевиков, и меньшевиков, которые значительно раньше признали, что революция окончена, это означало (и на уровне организации, и на уровне теории) возвращение к старым позициям предреволюционного времени. Для Чернова ситуация была куда сложнее. Когда в начале 1902 г. ПСР еще только создавалась, она создавалась как террористическая партия; и до этого Чернов мечтал о революционной партии, использующей террор. Для него ПСР без террора была просто немыслима. Когда он осознал, что дни террора сочтены, а значит, «затяжной революционный период» подошел к концу, у него не осталось выбора. Он немедленно вышел из Заграничной делегации ПСР и из редакции газеты «Знамя труда» и принял решение не участвовать в партийной работе. Он согласился остаться редактором СР, но лишь до того момента, когда будет избран новый редактор.55
Весной 1911 г., менее чем за два месяца, с Черновым произошла полная личная и политическая метаморфоза, и он покинул подпольный мир революционеров и конспираторов ради мира подцензурной издательской деятельности. В этом новом для него деле у него было два союзника и помощника — Максим Горький и известный журналист и беллетрист А.А. Амфитеатров. Амфитеатров был выслан в 1902 г. из-за написанного им фельетона и жил в эмиграции в Итальянской Ривьере. В январе 1911 г. он открыл в Петербурге новый журнал «Современник», чтобы продолжить начатое его знаменитым предшественником дело. Программа нового журнала выдвигала в качестве основной своей идеи «реализм». Амфитеатров пригласил к участию в издании журнала Горького; однако Горький счел, что Амфитеатров один не сможет выпускать журнал, и взялся за его реорганизацию и создание редколлегии.56 Приглашение Горького Чернов получил именно в тот момент, когда отошел от партийной работы. 22 апреля 1911г. он выехал из Парижа на Капри. В мае новая редколлегия наконец собралась; в нее вошли Амфитеатров, Чернов, В.С. Миролюбов и М. Горький.57 В июне 1911г. Чернов представил Горькому свою программу из
трех пунктов для крестьянского раздела «Современника». Во-первых, он считал, что «трудящееся крестьянство» должно быть «органически» соединено с пролетариатом; затем он предлагал энергично бороться против аграрных законов правительства; и наконец, настаивал на том, чтобы журнал оставался вне дискуссии политических партий по вопросу о Думе.58
Переезд Чернова в Италию завершился, когда позднее той же весной к нему приехала его семья. Сперва они поселились в Феццано, небольшой рыболовецкой деревушке около города Специя, где жил Амфитеатров. Летом 1912 г. Чернов купил участок земли и строящуюся виллу в предместьях Алассио. Деньги на эту покупку он получил от Марии Колбасиной, матери Ольги Черновой. В октябре 1912 г. Чернов вместе со своей семьей переехал жить на эту виллу. Дом назвали «Вилла Арианна» в честь младшей дочери Ади. Вилла на берегу Средиземного моря была современной постройки: никакихлишних украшений на фасаде, прямые линии. Весь верхний этаж занимал кабинет Чернова, три окна которого смотрели прямо на море. На полках стояли журналы, книги о политике, брошюры, классическая русская и восточноевропейская литература. По почте из России приходили новые книги и толстые журналы — «Русское богатство», «Русская мысль», «Аполлон». Чернов любил писать стоя, поэтому у него был не только обыкновенный письменный стол, но и бюро, за которым можно было работать не садясь. Кроме того, в комнате стоял диван, на котором можно было отдохнуть.59
Сотрудничество Чернова с «Современником» продлилось недолго. Обнаружилось, что работать с Амфитеатровым он не может, поскольку их представления о «реализме» просто не совпадают. Более того, Чернова не устраивала авторитарная позиция Амфитеатрова по отношению к редколлегии. Чернов покинул редакцию «Современника» 1 ноября 1911 г., за ним последовал Миролюбов. Тогда же Чернов окончательно ушел из Заграничной делегации ПСР, из редакции ЗТ и с поста редактора СР. Он уже думал о том, чтобы открыть вместе с Максимом Горьким совершенно новый журнал. В ноябре 1911 г., вернувшись из Парижа в Итальянскую Ривьеру, Чернов писал Горькому, что работает над планом журнала, который будет состоять из нескольких разделов. Он думал и над тем, кто будет писать для каждого из этих разделов. Первоначально главной проблемой было финансирование, но в конце ноября 1911 г. Заграничная агентура Департамента полиции уже имела информацию о том, что Чернов получил от кого-то из Москвы 15 тыс. рублей.60 Поскольку члены редколлегии нового журнала жили за границей, а сама редакция находилась в Петербурге, то Чернову нужен был человек, способный выполнять функции редактора литературной секции журнала и одно-
временно литературного представителя. Выбор пал на Иванова-Разумника, которому в январе 1912 г. он и послал приглашение. Иванов-Разумник согласился. Оставался открытым вопрос о названии нового журнала. Первоначально Чернов хотел назвать его «Слово», но такой журнал уже существовал, поэтому в конце концов было выбрано название «Заветы». «Заветы» стали выходить в марте (апреле) 1912 г. Издателем выступала С.А. Иванчина-Писарева, а номинальным редактором — П.П. Инфантьев, однако фактическими редакторами политического и социального разделов журнала были Чернов и Миролюбов соответственно. Литературный раздел «Заветов» с самого начала оказался связан с именем Иванова-Разумника.61
ГЛАВА 10
ЧЕЛОВЕК С ПЕРИФЕРИИ
Во время последней встречи, 24 декабря 1908 г., Чернов почти обещал Азефу оставить его в покое, если тот будет говорить искренне. Азеф не принял предложение и предпочел исчезнуть. Два года, проведенные в попытках скрыться и от полиции, и от революционеров, дали ему достаточно времени на размышление. Осенью 1910 г. он послал письмо жене, выражая готовность к суду партии, при условии, что на протяжении процесса ему гарантируют безопасность. Жена Азефа передала письмо лидерам эсеров в Париже. После исчезновения Азефа Чернов поддерживал дружеские отношения с его семьей, и вполне возможно, что он получил информацию о письме непосредственно от жены Азефа. Однако вскоре он оставил руководство партией и переехал в Италию. Лишь год спустя, осенью 1911г., оставшееся партийное руководство отдало письмо В.Л. Бурцеву и снабдило его другими необходимыми материалами. Летом 1912г. Бурцев тайно ездил на ветре -чу с Азефом во Франкфурт-на-Майне, предварительно заверив его, что не откроет место, где тот прячется. Когда вопрос стал обсуждаться публично, Чернов снова задумался, что если бы Азеф заговорил, проблему можно было бы решить. Он планировал новый партийный трибунал, и поскольку он считал лучшими кандидатами на пост председателя Германа Лопатина, Веру Фигнер, П.А. Кропоткина и В.Л. Бурцева, он думал в категориях первого партийного трибунала: первые три предполагаемых председателя занимали этот пост в 1908 г., новым в списке был лишь Бурцев. Однако 9 сентября 1912 г. Центральный комитет ПСР объявил, что не имеет намерения снова открывать дело. Чернов продолжал попытки привлечь Центральный Комитет. В конце года Н.И. Ракитников в сжатой форме ответил ему: «Мой совет — бросьте это дело!» Для Чернова такой конец стал источником
раздражения и разочарования. В его глазах предстоящий процесс был «не только необходимым, но и неотложным делом», но теперь он осознал, что является человеком с периферии, который, несмотря на свое неотъемлемое моральное право добиваться рассмотрения дела, не имел на это формального права.1
В апреле 1912 г., в разгар конфликта, когда письмо Азефа уже было известно в партийных кругах, но до его личной встречи с Бурцевым, появился первый номер «Заветов» Чернова. Журнал открывался романом Н. Ропшина «То, чего не было», продолжение которого напечатали в следующих номерах. Главные герои истории — три брата, чья жизнь показана на фоне террористического движения с 1904 г. Затрагиваются такие события, как Цусимское сражение и Московское восстание, революционные митинги и политические убийства. Также поднимается проблема измены в среде террористов.2 Выход романа вызвал бурную реакцию, которая лишь усилилась, когда стало известно настоящее имя автора. Это был не кто иной, как Борис Савинков, и выяснилось, что в 1909 г. он уже опубликовал роман «Конь бледный» на сходные темы.3 В ноябре 1912 г. «Заветы» напечатали письмо, подписанное «двадцатью двумя друзьями и союзниками партии СР», направленное против публикации романа. Они сочли его «крайне неверной картиной пережитого Россией движения, тенденциозно освещенной, с совершенно чуждой нашему направлению точки зрения». В самом деле, они решили, что подобный труд нельзя публиковать в «Заветах». Среди протестующих были такие ветераны эсеровского движения, как Ф. Волховский, А. Фейт, Е. Лазарев, М. Натансон и зять Чернова Степан Слетов, а также его давний политический соратник Н.И. Ракитников. Однако протесты эмигрантского сообщества представляли собой лишь верхушку айсберга: члены СР в России направили Чернову письма протеста в массовом порядке.4
Поскольку Чернов был основателем «Заветов» и избирал остальных членов редколлегии, не стоит полагать, как делают некоторые комментаторы, что текст Савинкова мог появиться в первом номере «Заветов» и публиковаться частями весь 1912 и вплоть до весны 1913 г. без его личного одобрения.5 Напротив, Чернов не только публиковал роман Савинкова, но и защищал его. Основа защиты состояла в постоянной апелляции к свободе слова. Ответ редактора «двадцати двум друзьям» уже указывал в типично черновском стиле, что одна из важнейших частей наследия движения — «широкая действительная, а не фиктивная, свобода мысли и критики».6 Рассуждая об этой истории в первую годовщину «Заветов» и спустя четыре месяца после того, как Ракитников напрямую велел ему замолчать, Чернов снова ссылался на принцип «широкой свободной дискуссии». Также в пользу поддержки им Савинкова говорит тот интересный факт, что среди «двад-
цати двух друзей» были А.Н. Бах, С.М. Блеклое и В.В. Лункевич, трое из четверых членов бывшей Следственной комиссии. Теперь оказалось, что если они критиковали террористическую деятельность ПСР, то оказались всего на полпути по сравнению с тем, как далеко хотели зайти писатель Савинков и его издатель Чернов. Как отмечал Чернов, редакторы были «левые», и тем не менее, они не боялись «критиковать тактические ошибки революционного времени».7 Более того, с начала деятельности ПСР Чернов считал террор на местах лучшим способом объединить террор и массовое движение. БО была основана в 1902 г. лишь потому, что не предвиделось никакого массового движения. Как убедился Чернов после ситуации с Азефом, именно отход от идеи местного децентрализованного террора привел к катастрофе. БО копировала методы старого народнического террора. В результате она сосредоточилась на индивидуальных нападениях на отдельные лица. Новый роман Савинкова доводил эти темы дологического конца. Соответственно, когда роман стал печататься в «Заветах», Чернов критиковал его лишь весьма сдержанно. Он напечатал рецензию на предыдущий роман Савинкова «Конь бледный», но намеревался рассуждать о нем sine ira et studio (без гнева и пристрастия. — лат.). Год спустя Чернов вполне открыто сказал, что, публикуя рецензию, хотел защитить Савинкова. Лишь на собрании узких партийных кругов он пошел дальше и сказал, что описания Савинкова неверны и что типы, обрисованные в романе, «прямо-таки чудовищны и не могли быть терпимы в революционной среде».8
Выпуская свой предыдущий журнал, «Социалист-революционер», в 1910 г., Чернов ожидал новой вспышки террористической борьбы против самодержавия. Он был готов письменно извиниться за такую политику — но, как оказалось, скандал с Азефом также положил конец эсеровскому террору. В итоге Чернов стал рассуждать о терроре на страницах СР несколько иначе, чем собирался вначале. СР стал форумом, на котором Чернов в 1910 г. начал отмежевание от террористической политики эсеров, пытаясь написать вторую главу о ней до того, как кто-либо напишет первую. Чернов начал переписывать историю террора ПСР, «характеризуя» движение максималистов, которое в революцию 1905 г. было одной из фракций ПСР. Сочетая социологический анализ с автобиографическими фрагментами, он свел возникновение аграрных террористических идей в ПСР к 1904 г. и подчеркнул, что эти идеи исходно появились вне партии и были подхвачены несколькими молодыми членами; следовательно, спор об аграрном терроре был спором опытного старшего поколения и нетерпеливого молодого. Чернов также утверждал, что ПСР никогда не включала аграрный террор в свою программу. Это было странное утверждение с учетом того, что в предыдущих программах ПСР вообще не упоминалась никакая
форма террора. Чернов также безо всяких фактических подтверждений заявлял, что летом 1902 г. Первый съезд Аграрной социалистической лиги уже полностью отвергал аграрный террор. Чернов утверждал, что лишь Первый съезд партии запретил его.9
Чернов уже сказал Следственной Комиссии, что, хотя Гершуни и Азеф руководили БО совершенно противоположным образом, у них был общий знаменатель. Они оба рассматривали БО едва ли не как свое личное шоу, без участия Центрального Комитета. Теперь Савинков подтвердил эту позицию.10 Чернов появился в «То, чего не было» под именем Арсения Ивановича. Персонаж описывался как один из основателей партии, невероятно гордившийся тем, что его отец — крестьянин. В романе также содержалась резкая критика Арсения Ивановича, описанного как любитель поговорить о терроре, никогда не рискующий собственной жизнью. Решение Арсения Ивановича остановить централизованный террор перед созывом Первой думы критиковалось как подвергающее жизни террористов опасности. Более того, Арсений Иванович описан как трус.11 Весьма нелестно для Чернова, но это еще не все. С другой точки зрения он был изображен как чистый теоретик, никоим образом не вовлеченный в террористическую деятельность. Он противостоял террору до созыва Первой думы, и это нанесло ущерб БО. Соответственно, этот случай стал дополнительным доказательством, что Чернов ничего не понимал в терроре. Наконец, заклеймив Чернова как «труса», роман Савинкова лишь еще больше отгородил его от мира терроризма и конспирации.
Близкие политические соратники Чернова никогда не забывали о его террористическом прошлом. Во время празднования его 60-летия в 1933 г. Н.С. Русанов, вспоминая о юбиляре, описал его как «горячего защитника революционной инициативной личности и политического террора».12 Однако к этому времени Чернов сам себя характеризовал совершенно иначе — как, например, в книге «The Great Russian Revolution». В ней все элементы террора и революционной деятельности, связанной с ним, были опущены. Чернов писал о себе в третьем лице как о «скорее теоретике, ораторе, писателе, которому привычны письменный стол и трибуна, чем профессиональном политике. Истинно славянская натура, определенная гибкость и приспособляемость сочетались в нем со склонностью уходить в мир идей, общественных диагнозов и прогнозов, интеллектуальной инициативы и творческого воображения и оставлять другим конкретную организацию текущей работы».13 В отличие от многих других дел, которыми Чернов занимался с очень скромными результатами (а то и вовсе без результата), задача сокрытия собственного террористического прошлого и террористического прошлого ПСР была решена неожиданно успешно. Три года спустя после его смерти американский историк, имевший доступ
лишь к его печатным трудам, сделал вывод: «Чернов и его последователи не отвергали терроризм, но минимизировали его роль в партийной тактике».14 С тех пор историкам было очень трудно разобраться с террором ПСР. Книга Манфреда Хильдермайера «Партия социалистов-революционеров. Агросоциализм и модернизация в царской России (1900-14)» (Die Sozialrevolutionare Partei Russlands. Agrarsozialismus und Modernisierung im Zarenreich (1900-14), 1978) включала в себя главу, посвященную террору, но это был скорее постскриптум, так слабо связанный с другими темами книги, что в 2000 г., при издании на английском языке, глава была опущена. Соответственно, английская версия книги, охватывающая период существования ПСР (1902-14), когда партия была беспрецедентно активно занята террористической борьбой и на централизованном, и на местном уровне, содержит лишь отдельные разрозненные упоминания террора. М.И. Леонов и К.Н. Морозов в своих книгах выделили террор как одну из основных тем, но поскольку Леонов занимался партийной историей 1905-1907 гг., а Морозов — 1907-14 гг., ни один из них не представил связный анализ эсеровского террора от начала до конца. Наконец, Р.А. Городницкий совершенно в черновском духе утверждал, что «после смерти М.Р. Гоца, последовавшей в августе 1906 г., в руководстве ПСР не остается ни одного убежденного представителя безоговорочного принятия террора как способа борьбы».15 Это утверждение согласуется с тем, как переписывал историю Чернов. Но Чернову не всегда удавалось быть последовательным: в 1910 г. он сказал Следственной Комиссии: «Что касается террора, то я всегда к нему относился положительно».16
Большая часть написанного Черновым на протяжении всей жизни — это фрагменты дебатов с его интеллектуальными и идеологическими оппонентами. До революции 1905 г. это были в первую очередь большевики и меньшевики, и он вел с ними спор в рамках противостояния марксистов и народников. Революция 1905 г. изменила ситуацию, и позднее Чернов прошел три круга идеологических дебатов с синдикалистами и максималистами и группой «Вехи». Первые дебаты, против синдикализма (см. выше), в целом завершились к 1910 г., но за ними последовали появление сборника «Вехи» (1909) и, год спустя, публикация «Из дневника максималиста» Г. Нестроева (1910). Снабженный предисловием В.Л. Бурцева, «Дневник максималиста» выдвинул на первый план максималистские разногласия, которые впервые проявились в 1904-1905 гг. по поводу программы-минимум ПСР. Чернов спорил с обеими этими публикациями. В результате он отказался от самой прославленной теории русской народнической мысли — теории особого пути России.17
На протяжении революции 1905 г. Чернов утверждал, что в России имеет место Великая русская революция, подобная Великой француз-
ской революции 1789 г. В работах, написанных после 1905 г., он начал искать ответ на вопрос, почему русская революция 1905 г. не развилась в Великую русскую (социалистическую) революцию в духе Великой французской. Как он теперь подчеркивал, ключевым фактором была природа предреволюционного общества. Еще до Революции французская буржуазия создала в рамках феодального общества новый мир, эмбрион нового общества. Ко времени Революции оно уже существовало, а она «расчистила» основание для свободного развития этого нового организма. Без буржуазной культуры, уже существовавшей внутри старого общества, Французская революция не стала бы Великой революцией, открывшей новую эпоху. Она оставалась бы «колоссальным потрясением» для существующего государства и привела бы к большому кровопролитию, истощившему силы старого и нового мира. Аналогично, французский рабочий класс уже завершил в недрах буржуазного общества свою «органическую работу». Следовательно, он развил собственные учреждения, механизмы защиты и нападения, укрепленные позиции. Его собственная пролетарская социалистическая культура возникла в форме синдикатов, кооперативов и пр. Когда «шумные события потрясли государство», движение рабочего класса могло развиться в главную разрушительную силу, но природа этой силы определялась суммой его культурного капитала. В недрах старого общества французские рабочие уже создали собственный культурный капитал — рабочие организации и учреждения, которые образовали прочную основу любого государственного переустройства. Уже в 1910 г. в Германии Чернов пророчески заметил, что этот вид общественного переустройства нельзя вызвать к жизни простым актом воли, революционными декретами, даже если они исходят не от кучки людей, а от обширной коллективности.18
По мнению Чернова, в России недоставало такой развитой полноценной социалистической субкультуры, какая в европейских странах уже имела долгую историю, различные классовые организации и их центры. В России профсоюзы были вызваны к действию «революционной заразой» как чисто боевые объединения на краткий период обострения борьбы. В большинстве развитых государств профсоюзы были совершенно иным явлением — стабильными органами борьбы за текущие интересы рабочего класса и «ступенями к возникновению новой социалистической культуры». По мысли Чернова, в России еще не было достаточного количества объективных материальных условий для водворения социализма. Развитие производительных сил отставало, и не было такого сосредоточения, которое смогло бы сформировать основу для коллективной инициативы. Более того, не было достаточно интенсивных процессов производственной деятельности и, соответственно, никаких достаточно развитых общенациональных
связей между различными производителями. Безотносительно того, существовали ли на данный момент или нет все субъективные и психологические предпосылки социализма, Чернов подчеркивал, что количество элементов, необходимых для немедленного внедрения планового общественного хозяйства, было «строго ограничено».19
Не заявляя об этом открытым текстом, Чернов таким образом отвергал наиболее прославленную теорию русской народнической мысли — идею особого пути России. Эта теория, восходящая к славянофилам и Герцену, гласила, что общественные учреждения русского крестьянства были примитивной формой протосоциализма, и когда крестьянство наконец устроит революцию, то более или менее спонтанно возникнет социалистическое общество — на подъеме, или же будет рождено в результате сочетания народного инстинкта и политического лидерства интеллигенции. Интеллектуальный ментор Чернова Н.К. Михайловский все еще рассуждал в категориях «типов» и «уровней», что организм, очевидно менее развитый, нежели другой организм, мог тем не менее демонстрировать развитие более высокого типа. Так, взрослая собака развита лучше, чем новорожденный ребенок, но ребенок все равно представляет высший тип. Эта теория также объясняла, почему жизнь русских крестьян, основанная на равенстве и солидарности, представляла, несмотря на свои недостатки, более высокий тип, чем западное общество неравенства. Было необходимо вырастить этот тип организации до высокого уровня путем сочетания преимуществ западного типа конкурентной экономической системы с избеганием ее недостатков.20
В 1900 г. Чернов уже дистанцировался от теории особого пути, но с 1906 г. связывал требование социализации земли с русской крестьянской общиной, утверждая, что община содержит в себе ядро новой законодательной системы. Однако и после он писал, что даже со своей крестьянской общиной русские дальше от социализма, чем народы Западной Европы без нее.21 На самом деле Чернов пошел еще дальше и утверждал, что за исключением Александра Герцена идея «само-бытничества» не имеет отношения к русской народнической мысли. С точки зрения Чернова, ее две основных темы — ревизионизм и западничество. Русские народники всегда пересматривали свое политическое наследие. Теперь он видел историю русского народничества как последовательность версий неонародничества. Поколение народовольцев пересмотрело идеи землевольцев, которые до того пересмотрели идеи мирных пропагандистов 1860-х гг., а те в свою очередь пересмотрели наследие западников 1840-х, в особенности их двусмысленный радикализм. Поколение Чернова уже дважды пересматривало наследие радикалов. Сначала они переосмыслили наследие «старого народничества», после чего их отношение к русскому
ортодоксальному марксизму долго еще характеризовалось как «ревизионизм слева». Соответственно, эсеры и западные ревизионисты критиковали ортодоксальных марксистов с противоположных позиций. Вторая важная черта русской народнической мысли — западничество. В 1870-х гг. социалистическая демократия России была просто отрядом социалистической демократии всей Европы, она вступила в Первый Интернационал и воспроизвела все нюансы разделения европейских социалистов на фракции. Словом, русский социализм старых времен дышал тем же идеологическим воздухом, что и Западная Европа. За падением Народной Воли последовал период перерыва в «органическом единстве русского социализма» с социализмом Западной Европы. Он длился почти двадцать лет. В это время интернациональный социализм двигался вперед. Времена Первого Интернационала с его борьбой между сторонниками Прудона, Бакунина, Маркса и Бланка сменились образованием национальных трудовых партий. Социализм стал практичнее и уравновешеннее, и его влияние в массах росло. Современный западный социализм ежедневно вел борьбу посредством профсоюзов; более того, он оказывал влияние на трудовое законодательство. В результате западноевропейский марксизм приобретал все более эволюционный характер, который в кристаллизованной форме был заложен в ортодоксию, сочетающую непримиримость теоретических расхождений с большой практической гибкостью. Сама терминология социализма развивалась и дифференцировалась.
Все это едва ли затронуло традиции русской социалистической мысли. Когда приверженцы немецких социал-демократических идей появились на русской почве, «последние из могикан» движения предыдущих поколений почувствовали, что они говорят на другом языке. Пионеры русского марксизма стремились добить последние остатки надежды «перескочить буржуазную фазу развития», считая ее проявлением нелепого «самобытничества» и «истинно-русского социализма», под каковым понималось «все, что не было описано в современных немецких книгах», включая такие примеры, как «общинный дух», артель и кустарные промыслы. Они спешили «открыть окно в Европу». Но их новые оппоненты, включая Чернова, встретили новый марксизм на равных. Они говорили на том же языке и тоже чувствовали, что России нужно «окно в Европу». Кроме того, они считали, что необходимо установить связи с международным социалистическим движением. Маркс был их учителем в не меньшей степени, чем Лавров и Михайловский. Они также критиковали появление немецкого ревизионизма. Они считали, что партийное собрание в Бреслау ответило на вопрос об общине в программе партии. Чернов завершал обзор западных истоков русской народнической мысли лингвистическим
анализом. Согласно ему, слово «народник» было переводом слова «демократ». Более того, социалистическое народничество было синонимом западноевропейского выражения «социалистическая демократия». Когда поколение народников, к которому принадлежал Чернов, назвали новыми народниками, или народниками-социалистами, он подумал, что это русские синонимы западного «социал-демократа».22
После того, как Чернов покинул пост лидера ПСР, Заграничная делегация осталась ведущим партийным учреждением. В ноябре 1911г. в нее входили Марк Натансон, И.И. Фондаминский, Н.И. Ракитников, А.А. Аргунов, Л.Д. Варенов, Б.Н. Моисеенко и В.В. Лункевич, а, возможно, и другие. Натансон, ветеран народнического движения с 1870-х гг., вступил в ПСР в ходе революции 1905 г. и теперь занимал видное положение, но, несмотря на рост влияния в партийных делах, его позиция не могла сравниться с той, что занимал Чернов до ухода. Когда в апреле 1911 г. он внезапно порвал с ПСР и уехал в Италию, это вызвало подавленность у многих членов партии, особенно его сторонников, потерявших своего теоретического и интеллектуального вождя. В самом деле, пустота, оставленная Черновым, скоро начала заполняться с другого направления. Это случилось, когда Н.Д. Авксентьев, И.И. Бунаков-Фондаминский, С.Н. Слетов, В.И. Лебедев и Б.Г. Биллит начали защищать новую политику ПСР, состоящую в отторжении революционной и террористической части программы и в сосредоточении на законодательной активности, такой как участие в выборах в Четвертую думу.23 Поскольку группа, известная под названием «Почин», вышла из подполья уже после того, как Чернов прекратил работу в партии (Авксентьев и Фондаминский представили свою платформу Заграничной делегации 4 ноября 1911 г.), он никак не комментировал идеи группы.24 Молчание Чернова по данному поводу могли заметить все читатели ЗТ (и «Заветов»), которые теперь видели, что Чернов в самом деле покинул партию в очень и очень непростом положении. Более того, со стороны казалось, что Чернов, который отказался от партийной работы и стал публиковаться легально, следовал идеям группы «Почин». Или, если выстроить факты в хронологическом порядке: именно Чернов 4 апреля 1911 г. ушел из партии ради легальных публикаций; лишь затем, в конце 1911 г., группа «Почин» бросила вызов руководству партии. В самом деле, разве они не последовали по пути, который указал Чернов своим примером? Верно, что Чернов не отказался от революционных взглядов, но можно объяснить, что его «до-Починовской группе» не хватило смелости пройти весь путь от революционного прошлого до легального настоящего; лишь его последователи были готовы к этому.
К этому времени партия эсеров в России уже начала восстанавливаться в организационном плане. В 1910 г. существовали различные
«автономные группы», а к 1914 г. ПСР наладила работу партийной базы в таких городах, как Санкт-Петербург, Москва и Баку. Кроме того, были партийные организации в шахтах Урала, на текстильных предприятиях окрестностей Владимира, организации моряков Черноморского флота в Одессе, Киеве и на Дону. По К.Н. Морозову, развитие новой партии повторяло ситуацию конца 1890-х — начала 1900-х гг. Существенной чертой периода 1910-1914 гг. было появление нового поколения партийных работников и членов партии; кроме того, они не были связаны с партийным руководством за границей.25 Из значительных фигур появился А.Ф. Керенский. В отсутствие Чернова Керенский смог собрать в России эсеровскую организацию, намного более сильную, чем когда-либо начиная с 1907 г.26 Керенский не просто пытался перестроить ПСР, которую Чернов возглавлял с 1906 по 1911 г. Он хотел объединить эсеров с другими поборниками революционного народничества, трудовиками и народными социалистами.27
Тем временем Чернов редактировал «Заветы». Журнал готовили в двух местах: Чернов и В.С. Миролюбов в Алассио и редколлегия в Санкт-Петербурге (в первую очередь Р.В. Иванов-Разумник, литературный редактор и главный представитель журнала в Петербурге). Со временем в столице сложилась редколлегия вокруг С.П. Постникова, секретаря журнала. «Заветы» легко превратились в журнал Чернова. Несмотря на наличие коллектива редколлегии, Чернов заполнял журнал своими статьями, рецензиями и комментариями, как делал’ в каждом журнале и газете, какие до сих пор редактировал. Роль Чернова и его свободная речь на страницах журнала вызвали критику в петербургской редакции «Заветов». Постников требовал, чтобы журнал следовал более четко обозначенной партийной линии. В 1913 г. Миролюбов вышел в отставку из-за конфликта с петербургской редколлегией, а Постников и Иванов-Разумник продолжали работать по-прежнему.28
После разоблачения Азефа среди членов ПСР развилась шпионо-фобия. В течение некоторого времени в эмигрантских кругах ходили слухи, что сам Чернов — тайный агент Охранки; кто-то даже сообщал, что видел его в полицейской форме. Также ветеран террора «Николай», один из трех эсеров, навещавших Азефа в ночь побега, попал под подозрение летом 1909 г. Страх был особенно силен в 1907-10 гг., но и после этого не исчез полностью.29 В январе 1914 г. Бурцев сообщил Заграничной делегации ПСР в Париже о слухах, касающихся секретного агента, внедренного в редколлегию «Заветов» в Петербурге. Бурцев больше ничего об этом не знал. В Париже была сформирована следственная комиссия под началом Г.Б. Биллита. В конце января Заграничная делегация направила Чернову письмо с просьбой предоставить информацию об одном члене редколлегии (супруге секретаря
журнала Постникова). В параноидальной атмосфере вокруг Заграничной делегации мысль о том, что Чернов каким-то образом, пусть и не напрямую, замешан, также нашла поддержку. Чернов счел это столь оскорбительным, что ему было трудно даже сесть и написать ответ Делегации. Он обвинил руководство партией в создании ситуации, в которой между ним и Заграничной делегацией существовали лишь «климатические отношения», то есть словно два погодных фронта, временные и случайные.30
Заграничная агентура департамента полиции в Париже годами следила за деятельностью Чернова. Для нее оценить смысл нового стиля жизни, принятого Черновым в апреле 1911 г., стало серьезной проблемой. Действительно ли он прекратил партийную работу, или это был лишь ловкий трюк, чтобы отвлечь внимание Агентуры? Для надежности Агентура придерживалась второго варианта и тщательно следила за Черновым в Алассио. В самом деле, на вилле бурлила жизнь еще до окончания строительства. Гости из России, приезжавшие нелегально после бегства с каторги в Сибири, жили в доме Черновых. Старший брат Чернова Владимир долго жил в Алассио, как и семья старшего сводного брата Ольги Черновой: Василий Иванович Сухомлин и его жена Ольга Марковна. Их сын Василий Васильевич был одним из ближайших друзей Ольги Черновой. Борис Давидович Кац (партийный псевдоним — Камков), друг молодого Сухомлина, также бывал в Алассио и вскоре стал другом семьи. Среди других гостей — Наташа (Наталья) Климова, известная эсерка-максималистка, которая вместе с одиннадцатью другими осужденными бежала из тюрьмы в Москве, и Герман Лопатин. Еще в марте 1911 г. Департамент полиции отмечал в циркулярном письме, что Чернов «поддерживает близкие отношения со всеми наиболее видными и активными партийными работниками».31 Согласно С.П. Постникову, в 1912-13 гг. Чернов пытался взять под свой контроль петербургскую партийную организацию, направив туда в качестве своих представителей двух своих наиболее верных соратников, В.В. Сухомлина и Б.Д. Камкова, а с ними А.Н. Ростовцева, но они не добились успеха. Однако в конце февраля 1914 г. Заграничная агентура полностью изменила свои оценки. Согласно ее отчету, Чернов был в Италии и полностью отошел от партийной работы. Члены Парижской группы больше не говорили о нем. Отчет завершался выводом, что, похоже, у Чернова нет связей с группой эсеров. Также рассматривалась возможность его возвращения в Россию. Весной 1914г. Чернов был действительночеловекомспериферии.Он все еще был редактором «Заветов», которые легально печатались в России, и его имя имело вес в эсеровских кругах и в России, и за границей. Впоследствии Чернов считал, что журнал очень помог сохранить и распространить эсеровские идеи в России. Но с точки зрения партийной
организации Чернов был изгоем.32 Его отношения с находящейся в Париже Заграничной делегацией ПСР были на грани разрыва, и у него не было контактов с зарождающимися партийными организациями в России. Можно назвать другого русского революционного лидера, чье положение близко напоминало положение Чернова. В 1914 г. В.И. Ленин тоже был загнан в угол своими многочисленными оппонентами в партии с помощью Бюро Интернационала.33
Анализируя политическую ситуацию в России после Революции 1905 г., Чернов отмечал, что она не вернулась к временам Сипягина и фон Плеве с некоторыми псевдоконституционными учреждениями. Соответственно, бок о бок с Scheinkonstitutionalismus, воплощенным в государственных думах, появилось также реальное «участие в управлении» некоторых «избранных слоев населения». Правительство постаралось организовать национальную систему консервативных сил и одновременно дезорганизовать оппозиционные демократические силы. В результате появилась общенациональная классовая организация этих «слоев», и она была в равной мере необходима для обоих этих слоев и правительства. «Слои» были убеждены, что правительство недостаточно защищает их интересы, что им нужно принимать участие в управлении. Правительство, в свою очередь, было убеждено, что в качестве поддержки необходимо иметь в стране более оптимистичную и организованную позицию, чем просто пассивные объекты под его законодательной и административной защитой. Крушение профсоюзов укрепило позиции буржуазии, которая складывалась как общественная сила. В будущем ей предстояло искать пути ослабления рабочего движения. Одним из основных способов была синдикализа-ция капитала, облегченная процессом его концентрации. Когда роль концентрации и синдикализации капитала в экономике возросла, их представители смогли вести борьбу с рабочими на более общем уровне и легче, чем ранее было возможно в отдельных частных случаях. Это было особенно справедливо для ситуаций, когда задействовалось мощное оружие — локаут.34 В июле 1912 г. Чернов оспаривал утверждение, что в России установилось «политическое равновесие». Напротив, Россия была на перепутье. Чернов считал, что это «тягостное переходное время, чреватое началом новых волнений, брожения и кризисов. Общественное настроение является верным барометром нашего положения».35
С 1912 г. Чернов жил со своей семьей в Алессио. В семье было четверо детей. К моменту переезда в Алессио старшему, Вадиму, исполнилось одиннадцать, сестрам-близнецам Ольге и Наталье — девять, а младшей дочери Ариадне четыре года. Пусть и в Италии, но дом был русский. Говорили на русском языке, регулярно получали по почте русские книги, газеты и журналы, приезжали друзья, поддерживавшие
связь семьи с Россией.36 Весной 1911 г. Вадим заболел плевритом. В'дальнейшем его здоровье ухудшалось, пока не настало очень жаркое лето 1914 г. Из Франции и Швейцарии для консультации пригласили русских и иностранных врачей. Доктор Мунухин, который лечил Горького на Капри, порекомендовал смену климата, но с учетом состояния Вадима об этом не могло быть и речи. Тетя Соня присылала ему из России дорогие подарки и книги. В последние недели жизни Вадима Чернов был заботлив и полон выдумки, спал на стуле рядом с его кроватью. Утром он записывал перьевой ручкой сны Вадима. 10 июля 1914 г., утром прекрасного дня, Вадим умер. 2 августа, менее чем через месяц, началась война.3716 сентября 1914 г., шесть недель спустя, власти Петербурга «навсегда» закрыли «Заветы».38
ГЛАВА П
МЫ и они
К тому моменту, когда разразилась война, Чернов уже больше трех лет прожил на Итальянской Ривьере в добровольном политическом изгнании, постепенно сокращая контакты с другими членами партии. Однако новая политическая ситуация изменила его планы. Он приурочил свое возвращение в политику среди вождей эсеровской эмиграции к собранию, которое они проводили 22 августа 1914 г., сразу после начала войны, в Божи-сюр-Кларан близ Женевы. По В.В. Рудневу, целью Чернова было вернуть себе ведущее центральное положение попыткой объединить правую и левую части собрания. Как писал сам Чернов, он все еще пытался сохранить эту позицию на новом собрании в Лозанне в ноябре. Если бы речь шла о чем-нибудь другом, Чернову удалось бы образовать «центр» между двумя крыльями партии. Однако в вопросах войны и революции его взгляды были весьма далеки от центристских. Он подчеркивал, что две предыдущих войны — с Турцией в 1877-78 гг. и с Японией в 1904-1905 гг. — способствовали революционному движению, следовательно, надо было не останавливать революционную работу во время войны, а напротив, активизировать ее. Оказалось, что Марк Натансон — единственный вождь эмиграции, который одобрял позицию Чернова. Большинство лидеров эсеровской эмиграции, включая А.А. Аргунова, Н.Д. Авксентьева, И.И. Бунакова-Фондаминского и В.В. Руднева, занимало дефенсистскую провоенную позицию, желая, чтобы социалисты прекратили всю социалистическую и революционную деятельность на время войны. Поэтому Чернов и его оппоненты не могли прийти к соглашению и шли разными путями.1
После заседания в Божи Чернов уехал в Париж и прибыл туда в начале сентября. Весной 1911 г. он покинул город, потому что закон-
чился «затянувшийся революционный период». Теперь город наполовину опустел. Ожидая, что наступающие немецкие войска начнут осаду, многие жители, включая русских эмигрантов, уехали. Чернов начал организовывать собрания, посвященные обсуждению влияния войны на социалистов и революционеров и тому, какую им следует занимать позицию по данному поводу. На первом собрании (4 октября 1914 г.) было уже шестьдесят два участника, за ним последовали другие. В конце октября 1914 г. в отчете Заграничной агентуры департамента полиции содержался вывод, что Чернов смог объединить не только своих последователей: его собрания также посещают члены различных партий — И.О. Мартов, А. Луначарский и другие.2
С самого начала войны Чернов сделал вывод, что победа Союзников (Антанты) более вероятна, чем победа «Центральных держав». По его мнению, лучшим исходом в ойны стало бы ее скорейшее окончание без победителей и побежденных. Если это невозможно, победа Союзников стала бы предпочтительнее, чем обратный исход. В самом деле, если бы Россия была одной из Центральных держав, Чернов, не тратя время на пророчества, согласился бы со вторым по оптимальности исходом после ее немедленного окончания, более или менее открыто склоняясь в пользу победы Союза. Однако Россия была одной из стран Союза и, стало быть, по мнению Чернова, определенно в дурной компании. Он считал, что заявленные большинством стран Союза цели войны — культурные и демократические, но Россия в этом отношении выделяется. В случае Российской Империи стоял лишь вопрос неприкрытого империализма: Россия пыталась расширить свои территории. Соответственно, перспектива победы Союза также увеличивала возможность победы России и ее союзников. Если для Чернова возможность победы Германии уже считалась худшим исходом войны, победа России и Союза представляла собой настоящий судный день. В последующие недели и месяцы Чернов обращался к этой ужасной проблеме на различных закрытых партийных собраниях и изучал различные пути ее решения. Обращаясь к соратникам вскоре после прибытия в Париж, он говорил, что победа Союзников облегчила бы начало революции в России. Соответственно, ему казалось, что поражение Германии привело бы также к поражению России. Но для русских революционеров лучшим исходом войны было бы «падение и поражение» России. Обращаясь к соратникам 19 декабря 1914 г. в Лондоне, Чернов, согласно отчету полиции, порекомендовал им не бояться поражения, потому что это будет лишь «материальное, а не физическое поражение». Как сказал Чернов в другой связи, это будет лишь «внешнее поражение», удар по правительству, а «не колоссальное кровопускание всему народу, всей стране!»3
В ноябре и декабре 1914 г. Чернов также подчеркивал необходимость «прямого и активного вмешательства» социалистов в России и необходимость «организованности и боевой готовности». В январе 1915 г. он поднял ставки и писал в своих работах, что «всякая тактика должна быть достаточно гибкой и эластичной». Он ссылался на «формы борьбы», которые использовали и «Народная Воля», и ПСР, и отмечал, что такая борьба была одновременно «централизована и локализована». Как ему теперь казалось, такую тактику надо чередовать периодами. Первый — период «дезорганизации», или «агрессивный» и «революционно агрессивный». Второй должен был заключаться в периодах «выжидания», «стояния под ружьем».4 Обращаясь в декабре 1914 г. к соратникам в Лондоне, Чернов не был вынужден прибегать к эзопову языку, каким он пользовался в своих трудах. Согласно отчету Заграничной агентуры, он открыто заявил, что террор сейчас необходим больше, чем когда-либо.5
К тому времени Чернов и Савинков уже стали врагами. Говорили, что их пути начали расходиться еще в 1905 г.6 Несмотря на личную вражду и словесные оскорбления, которые они использовали друг против друга в спорах с 1905 г., настоящие разногласия между ними были лишь по тактическим и организационным вопросам. Другими словами, разногласие было не в том, следует ли в принципе ПСР использовать террор. Напротив, они имели общую фундаментальную позицию — что террор является необходимым инструментом. Поэтому, когда подвергалась риску сама суть эсеровского террора, как случилось в ходе партийного трибунала в конце 1908 г. или во время Пятого съезда партии в мае 1909 г., они без труда оказались на одной стороне, защищали Азефа от обвинений Бурцева и отстаивали продолжение террора, несмотря на все произошедшее. Когда началась война и Чернов вернулся из изгнания, первыми, чьего общества он искал, чтобы изложить им свои взгляды, стали его бывшие соратники по террору Савинков и П.В. Карпович. Именно им Чернов в первую очередь обрисовал свое видение новой ситуации — что война может стать масштабной катастрофой для (социалистического) Интернационала, социализма, демократии и, в более общем плане, для всей европейской цивилизации. Война не могла быть «нашей» войной. Для социалиста было бы равносильно моральному и идеологическому самоубийству быть на стороне любой из воюющих сторон. Социалист также должен бороться с военным психозом.7 Да, они вскоре оказались по разные стороны; Чернов, как «последний террорист», все еще думал, что война — это причина активизировать террористическую деятельность, а Савинков высказывался против террора в военное время. В декабре 1914 г. Савинков и Борис Моисеенко направили письмо в новую газету Чернова «Мысль», подчеркивая, что необходимо прекратить по-
литическое подстрекательство на время войны. Большинство бывших эсеровских террористов примкнуло к этой позиции, тем самым окончательно разойдясь с Черновым.8
Три года спустя (5 июня 1917 г.), обращаясь к Всероссийскому совету рабочих и крестьянских депутатов в Петрограде, Чернов категорически отрицал, что вообще когда-либо разделял большевистское убеждение, что пролетариат всех стран должен надеяться на поражение своего правительства. Пятнадцать лет спустя, в книге «Великая русская революция» (Great Russian Revolution) он описывал эту идею как «парадоксалистскую». Строго говоря, Чернов говорил правду: он никогда не утверждал, что пролетариат всех стран должен содействовать поражению своих правительств. Он лишь говорил, что русский пролетариат должен бороться за поражение Российской Империи. Это применимо и к другому высказыванию Чернова. В книге под названием The Great Russian Revolution (1936) он писал о себе в третьем лице: «В своей литературной деятельности (курсив мой. — X. И.) во время Мировой Войны Чернов всегда вел решительную полемику с пораженчеством».9 Хотя он и не вел решительной полемики с пораженчеством, однако с его стороны не было и решительной защиты пораженчества. Из-за цензуры он лишь намекнул на это. На основании статей Чернова Михаэль Мелансон уже делал вывод, что в первые месяцы войны Чернов был очень близок к формированию революционной пораженческой позиции.10 Я полагаю, что Чернов занимал ультрапораженче-скую позицию. Он не только желал поражения России, буде таковое возможно, но и не погнушался бы поднять в России волну террора, как централизованного, так и на местах, чтобы понизить ее боеспособность. Как оказалось, Чернов не просто высказывался о терроре. Уже в середине октября 1914 г. сорок два эсера в России собрались, чтобы обсудить войну, и выпустили резолюции, призывающие к террору и другим крайним антиправительственным мерам. Также были отдельные инциденты, когда рекруты из крестьян отказывались идти на войну в разгар страды. Многие крестьяне участвовали в местном, или аграрном, терроре в революцию 1905 г. Теперь они уничтожали поля и амбары, взрывали мельницы и не давали поставлять продовольствие в города. Немцы нашли все это «очень полезным».11
С началом войны доходы Чернова от литературной деятельности начали сокращаться, и у него возникли финансовые затруднения. Вилла в Алассио была заложена, семья питалась тем, что выращивала на огороде.12 В таких обстоятельствах он был готов принять приглашение либеральной газеты «День» в Санкт-Петербурге и писать для нее статьи о войне. Позже он давал понять, что из-за условий, навязанных цензурой, вся идея была похоронена, так и не начавшись.13 Однако на самом деле было не совсем так. В течение нескольких
месяцев, с 12 сентября 1914 по 6 мая 1915 г., в газете появилось в общей сложности шестнадцать статей за подписью «Виктор Чернов» или «В.Ч.». Будучи военным корреспондентом газеты в первый год войны, Чернов имел возможность встречаться с французскими военными и бывать на линии фронта. В середине ноября он запустил в Париже новую газету. «Мысль» стала выходить ежедневно, кроме понедельника, благодаря чему он практически в режиме «онлайн» озвучивал свои идеи и соображения касательно войны. Его основными сотрудниками были Н.И. Ракитников, Б. Камков и М. Натансон; его супруга Ольга Чернова и жена Ракитникова также принадлежали к этому кругу. Как уже отмечал М. Мелансон, «Мысль» все время своего существования отстаивала дело революции.14 В результате у нее вскоре возникли проблемы с французской цензурой. К середине марта 1915 г. Чернов и его сотрудники изменили название с «Мысли» на «Жизнь», но это не помогло; сложности с цензурой возросли. Как писал Чернов, номера газеты стали напоминать карту Африки с белыми пятнами и надписями «terra incognita». Редакция газеты не хотела дожить до момента, когда придется выпускать абсолютно белые листы и брать за них пять сантимов. В июне 1915 г. они перевели «Жизнь» в Женеву и стали выпускать ее раз в неделю, а не каждый день. К этому времени Чернов также перестал писать для «Дня». Готовя статьи в «День», он пытался держаться в рамках, навязанных цензурой, и прекращение публикаций, вероятно, было вызвано в числе прочего тем, что война длилась, «День» принял дефенсистскую позицию и начал поддерживать участие России в войне. Однако в то самое время, когда Чернов редактировал «Мысль» в Париже, пропагандируя необходимость революции в России и намекая на пораженческие идеи, он также делал легальную карьеру журналиста в России. «Жизнь» продолжала выходить осенью 1915 г. К этому времени французские власти сумели воспрепятствовать распространению журнала во Франции. Это означало, что он потерял большую часть читателей, которые жили во Франции. Лишь небольшая часть потенциальных читателей-социалистов была в Швейцарии, и журналу теперь не хватало читателей и средств. «Жизнь» выходила до начала 1916 г., последний выпуск датируется 2 января.15
По очевидным причинам статьи Чернова в «Мысли» и «Дне» затрагивали войну с совершенно разных точек зрения, но была одна тема, присутствующая во всех органах печати, бывших в его распоряжении. С начала войны некоторые русские социалисты, среди которых был его зять и один из основателей ПСР Степан Слетов, пошли добровольцами во французскую армию. «Мысль» осуждала это как попрание дела Интернационала и социализма. Чернов подошел к этому более прагматично на закрытом партийном собрании в Париже: все еще
категорически возражая против добровольного вступления во французскую армию, он тем не менее советовал тем, кто так поступает, ходить на различные военные курсы в Париже, поскольку на этих курсах можно было научиться стрелять из винтовки и узнать, как вести себя на войне, — это могло пригодиться позже, в России. Наконец, в «Дне» он рассматривал проблему с культурно-антропологической точки зрения, подчеркивая разницу между прошлым и настоящим. Для него настоящее было «материалистическим и грубо прозаическим веком», сочетающим национальный эгоизм с властью денег. Больше не существовало рыцарей свободы и борцов за свободу вроде Гарибальди. Современная война стала делом профессионалов, на ней не было места героическим дилетантам и импровизации, зато требовалась сложная техническая и организационная подготовка. «Романтизм русской натуры» качался, словно маятник, между иллюзиями и разочарованиями.16 Для Чернова эта война не имела исторического прецедента, с точки зрения военной теории она представляла собой поворотный момент. Он выделил два аспекта войны, которые отличали ее от всех предыдущих вооруженных конфликтов. Во-первых, армии воюющих наций не имели принципиальных отличий друг от друга; соответственно, возросла роль национальной экономики каждой страны. Хорошо функционирующая национальная экономика теперь была не менее армии важна для хорошего функционирования механизмов обороны нации. Во-вторых, возросло значение технологий на войне. Из-за этого роль инженеров, традиционно второстепенная, стала более значительной. В ноябре 1914 г. Чернов писал, что первые победы наступающих немецких войск над французской обороной были фактически одержаны инженерами. Для социалистов это состояние дел означало, что простые агитационные лозунги отныне недостаточны. Чернов считал, что оно должно было привести к «переоценке всех ценностей» по всем стратегическим вопросам.17
До войны Чернов не проявлял особого интереса к международной деятельности социалистических партий. Когда ПСР вошла во Второй Интернационал в августе 1904 г., он принял участие в съезде в Амстердаме, но с того времени не бывал на съездах Интернационала и практически не обсуждал в других местах связанные с ним вопросы. Лишь когда Съезд Социалистического Интернационала в Копенгагене (1910) решил, что в случае войны поставит вопрос о забастовке солдат, он счел этот шаг прогрессивным.18 Однако Второй Социалистический Интернационал стал одной из первых жертв войны, разразившейся 1 августа 1914 г. Взаимная солидарность различных социалистических партий не возобладала, и они продолжали поддерживать военную политику своих стран. Лишь после крушения Второго Интернационала Чернов с энтузиазмом неофита заговорил о необходимости созда-
ния абсолютно нового Интернационала и о беспощадном анализе недостатков предыдущего. Он проследил истоки проблемы вплоть до Социалистического Съезда в Брюсселе в 1891 г. Именно там изначально было сформулировано отношение Социалистического Интернационала к войне. С того времени Интернационал преуспел лишь в выдвижении «платонических протестов» против войны. В критические минуты ему недоставало решительности, сил и способности согласовывать. Чернов чувствовал, что в нужный момент Интернационал не нашел в себе «ни согласия, ни решимости, ни силы. Он спасовал». Оказалось, что судьба Интернационала уже не в его собственных руках: «захваченный вихрем событий, он оказался участником кровавого хоровода истории. Оказалось, что вместо “баз буржуазного общества” война прежде всего успешно подкопалась под базы самого рабочего Интернационала».19 Он возлагал вину на немецких и австрийских социалистов. В декабре 1914 г. в Лондоне он сказал своим слушателям, что когда бы ни поднимался на съездах Интернационала вопрос о практических мерах по предотвращению войны, немецкие социалисты заявляли: «ни шагу дальше, иначе мы уходим». Обычно этого хватало, чтобы дискуссия прекратилась, поскольку немецкие социалисты преобладали на съездах Интернационала, имея огромный административный аппарат.20 Как только разразилась война, Чернов написал в открытом письме Виктору Адлеру, что когда угроза войны была уже очень близка, французские социалисты поддержали идею общей забастовки, а немецкие отказались от нее; и те, и другие действовали вполне ожидаемо. Виктор Адлер не согласился и не опроверг это. Более того, Адлер молчал об ультиматуме, который Германия выдвинула Сербии. Чернов заключал свое письмо: «Немножко больше уступчивости со стороны Австрии — и мир был бы действительно на этот раз спасен».21 Следовательно, Чернов считал, что старый Интернационал закончен. В 1914-15 гг. его речи и статьи подчеркивали: социалистическим силам необходимо объединиться так, чтобы они могли оказать давление на ход переговоров о мире. Лишь при этом условии пролетариат мог быть услышан. Это, в свою очередь, вело к необходимости формирования нового Интернационала. Более того, Чернов, читая газету в феврале 1915 г. в Лондоне, думал, что единство социалистов необходимо и на случай победы России, чтобы умерить ее «аппетиты».22
Раскол, разделивший ПСР на пораженцев (интернационалистов) и дефенсистов, не являлся чем-то специфичным только для этой партии. Похожее разделение случилось в среде русских социал-демократов. В результате эсеры-дефенсисты стали искать сотрудничества с социал-демократами, придерживающимися аналогичных взглядов, и группа, состоящая из Н.Д. Авксентьева и И.И. Бунакова-Фондамин-
ского (от эсеров) и Г.В. Плеханова и Г.А. Алексинского (от социал-демократов), в сотрудничестве с некоторыми социалистами, стоящими на той же позиции, начала издавать в Париже газету «Призыв».23 Возможность- более близкого сотрудничества между пораженцами-черновцами (интернационалистами) и ленинистами-пораженцами также была лишь вопросом времени. Согласно данным Заграничной агентуры, в конце 1914 г. Чернов вел переговоры в Лондоне с представителями большевистской фракции о союзе против российского правительства. Далее в отчете говорилось, что большевики выразили интерес к сотрудничеству с эсерами-черновцами (интернационалистами) и что этот интерес разделял В.И. Ленин. Впоследствии, однако, Чернов скептически смотрел на возможность успеха этих переговоров. Обращаясь к своим сторонникам, он чувствовал, что теперь даже еще меньше шансов на объединение революционных партий, чем раньше. Он выделял террор как главный камень преткновения и весьма сомневался, что большевики приблизятся к его собственной точке зрения. Отчет Заграничной агентуры от января 1915 г. оповестил Департамент Полиции, что дискуссии не привели ни к какому ощутимому результату, потому что Чернов потребовал уступок касательно террора, а большевики на них не пошли.24
Однако после Объединенного Съезда социалистов в Лондоне (февраль 1915 г.) Чернов продолжил дискутировать с большевиками. 15 марта 1915 г. (по новому стилю) в Лозанне он сделал доклад перед своими сторонниками. По его мнению, у дискуссии было две цели. Во-первых, стоял вопрос о формировании блока по вопросу войны между эсерами-черновцами и большевиками-ленинцами. Далее, он был заинтересован в использовании этого блока как отправной точки для объединения всех интернационалистски ориентированных партий. Чернов считал таковыми британскую лейбористскую партию, сербских социалистов, немецких социалистов-оппозиционеров и, с некоторыми ограничениями, французскую Трудовую конфедерацию. Он считал, что есть хорошие шансы для блока начать эксплуатировать усталость народных масс от войны. Главной целью предложенного им блока было агитировать за мир, но не при существующих правительствах; в России мир мог быть установлен лишь Учредительным собранием, а в других местах на социалистов возлагалась ответственность за ведение мирных переговоров. Инициатива создания такого блока могла исходить лишь от русских, которые занимали активную интернационалистскую позицию. Согласно планам, которые Чернов строил в середине марта 1915 г., конечной целью было собрать конгресс всех социалистов, наделенный полномочием по созданию такого блока. А до того, по мнению Чернова, должны были пройти партийные собрания всех участвующих партий консультативного уровня. После
этого стало бы возможно провести партийный плебисцит в зарубежных и русских организациях. В результате этого плебисцита в России советы партий смогли бы создать блок из партий эсеров и социал-демократов. Впоследствии этот блок предложил бы конгрессу социалистов зарубежных организаций расширить идеи интернационалистского блока.25 Перспектива возможного сближения между эсерами-черновцами и большевиками и возможность создания ими объединенного блока беспокоили Департамент полиции в Петрограде. В середине июня 1915 г. он направил запрос в Заграничную агентуру касательно происходящего: действительно ли что-то было, или все оставалось на уровне «академических дискуссий» между партийными лидерами. Месяц спустя Заграничная агентура смогла направить ответ с разуверениями. Это и в самом деле были «академические дискуссии» партийных лидеров, и идея создания черновско-ленинского блока отошла на задний план.26
На протяжении 1915 г. Чернов также принял участие в собраниях социалистических партий: в январе — в Съезде четырех социалистических партий нейтральных стран в Копенгагене, в феврале — в Объединенном съезде социалистов, организованном Э. Вандервельде в Лондоне. Отправной точкой для Чернова было то, что съезды должны были внести в повесткудня вопрос о кризисе Интернационала «во всю его величину». Он ожидал, что будут обсуждаться средства преодоления текущего кризиса и пути установления «реального, а не фиктивного, не внешне-поверхностного единства» социалистического движения. Но результаты не были многообещающими. После Копенгагена Чернов заметил, что идея провалилась, поскольку повестку дня намеренно сузили. Лондонский съезд был не лучше. Резолюция съезда содержала призыв к победе союзников над немецким милитаризмом. Для Чернова это была «идеализация войны». Вместе с Натансоном он предложил контррезолюцию, но они остались в меньшинстве. Их контррезолюция критиковала правые социалистические лозунги и защищала «разоружение социалистов» и «гражданский мир во время войны». Она подчеркивала, что лишь народное движение всех воюющих наций может установить стабильный мир на основе прекращения тайной дипломатии, договоров, союзов и вооружения. Для этой цели рекомендовалось пересмотреть единство рабочего класса и координировать действия всех социалистов посредством нового Интернационала.27 Когда с 5 по 9 сентября 1915 г. проходил съезд в Зиммервальде, социалисты были представлены куда шире; они приехали из одиннадцати стран и представляли все основные течения русского социализма: эсеры Чернова и Натансона, большевики Ленина и Зиновьева, меньшевики Аксельрода и Мартова, левые социал-демократы Троцкого.28 Но Зиммервальд также разочаровал Чернова. Он критиковал принятый съездом мани-
фест за одностороннее описание войны как «продукта империализма». Россия не была в полном смысле слова империалистической страной. Это была наполовину колония для западного империалистического культуртрегерства, но в то же время внешняя политика России также выражала экспансионистские тенденции. Следовательно, природа русского экспансионизма была более примитивна, она несла на себе от-печатокдокапиталистической эпохи. Поэтому для русских социалистов борьба с абсолютизмом была приоритетной, в то время как для западных борьба с монархизмом не была первоочередной задачей. В феврале Чернов уже потребовал, чтобы Лондонский съезд провел разграничения между победой Англии и Франции и победой России. Съезд отказался. Зиммервальдский манифест, казалось бы, следовал этомуже пути: назначая виновных в развязывании войны, он в равной мере указывал на монархии и на республиканские правительства. Манифест полностью игнорировал тот факт, что существовало три особенно реакционных милитаристских государства — Австрия, Германия и Россия, и что их роль в начале войны следовало особенно подчеркнуть. Соответственно, Чернов и Натансон пытались изменить манифест, ссылаясь на «пережитки прошлого», «абсолютизм и полуабсолютизм», как на вторичную причину развязывания войны. Наконец, Чернов критиковал Зиммервальдский манифест за то, что тот был всецело сосредоточен на проблеме городского пролетариата, в то время как в России тяжелее всего пришлось более чем ста миллионам крестьян. Он заметил, что не время заниматься теоретической дискуссией о крестьянах как экономической категории, потому что такие разграничения не делаются в агитационной литературе. Теперь было важно обратиться к главной силе трудового народа.29
Организуя съезд в Зиммервальде, Роберт Гримм не ставил цели трансформировать Интернационал, он собирался лишь восстановить то, что поддавалось восстановлению; однако съезд расколол Интернационал и сделал его окончательный распад более вероятным. Ленин оказался единственным лидером, получившим от этого преимущества.30 Съезд также вскрыл расхождения между Черновым и Натансоном. С начала войны они плечом к плечу противостояли лидерам эсеровской эмиграции, ориентированным на дефенсизм, и в Лондоне в феврале 1915 г. еще работали вместе на съезде и выпустили контрдекларацию против проекта декларации, принятого большинством участников съезда. На съезд в Зиммервальде они уже прибыли по отдельности.
Натансона направило «интернационалистское большинство Заграничной делегации Центрального комитета», Чернова — газета «Жизнь». Чернов голосовал за Манифест, но отказался его подписать; Натансон не только голосовал за него, нои вместе с Лениным и Аксель-
родом подписал документ. Впоследствии Натансон даже издал специальное объявление, подчеркивающее его превосходство над Черновым, поскольку лишь его направила Заграничная делегация.31
В дальнейшем Чернов говорил, что «изоляция росла на протяжении Мировой войны».32 Отчуждение между Черновым и Натансоном во второй половине 1915 г. было частью этого процесса. Во второй половине 1915 г. Чернов быстро отходил от политических позиций, занятых им в начале войны. В самом деле, его политическое поведение в 1914-15 гг. представляет интересные параллели с его поведением за десять лет до того, в 1905 г. В первые месяцы 1905 г. Чернова захватили события надвигающейся революции, и он принял ультрареволюционную позицию, защищая захват земель и уничтожение документов, касающихся землевладения. Когда его первоначальный энтузиазм истощился, то и политические взгляды несколько поменялись. Десять лет спустя Чернов снова в первые месяцы Первой Мировой войны принял ультрапораженческую позицию, ратуя не только за поражение России, но и за необходимость подорвать ее военные ресурсы; однако впоследствии его взгляды существенно откорректировались, и случилось это во второй половине 1915 г. В начале войны Чернов полагал, что она будет недолгой и приведет к победе одной из сторон. Он верил, что победа Союзников над Центральными державами более вероятна, чем противоположный исход, и его худшим кошмаром был победоносный выход Российской Империи из войны в качестве одной из стран Союза. В конце 1915 г., год спустя, ситуация была несколько иной. Война продолжалась, и конца ей не предвиделось. Соответственно, взгляды Чернова на военную ситуацию коренным образом изменялись, потому что больше невозможно было ее обсуждать в категориях победы и поражения. Анализируя ситуацию после съезда в Зиммер-вальде, он отмечал, что «затянувшаяся война» может привести к полному взаимному истощению. Как он заключал, в такой ситуации социалистическая партия не могла спокойно смотреть на перспективу продолжения кровопролития и убийства людей в ожидании «каких-то мистических моментов наступления подготовленности к социальной революции».33 Именно теперь, осенью 1915 г., он ввел новое понятие — «третья сила». Он и раньше выступал за необходимость социалистической кооперации ради оказания воздействия на ход мирных переговоров. Теперь нужно было не ждать окончания войны, а работать над тем, чтобы вмешательство интернационального социалистического движения прекратило войну.34 «Третья сила» не означала отказа от революционных чаяний. Напротив, агитация за революцию стала важнее, чем когда-либо. По мнению Чернова, теперь было необходимо воспользоваться всевозможными «революционными выступлениями», чтобы парализовать братоубийственную войну.35 Со-
ответственно, к осени 1915 г. авторы «Жизни», как замечал Михаэль Мелансон, «превратили призыв к революции в барабанный бой».36
Когда в начале января 1916 г. прекратилось издание «Жизни», Чернов обратился к легальным публикациям в России. Его статьи появлялись попеременно в «Русских записках» (ранее РБ) и «Северных записках» в октябре 1915 г., в январе, апреле, ноябре и декабре 1916г., феврале-марте 1917 г.37 Более того, «Северные записки» сообщали в номере за июль-август 1916 г., что не смогли напечатать статью Чернова «Иеропатриотизм» по «не зависящим от редакции причинам». Для Чернова одной из причин смены основного форума были финансовые затруднения: он нуждался в гонорарах, чтобы содержать семью. Более того, теперь он рассуждал о теоретических вопросах социализма и социалистического движения; это можно было делать и на страницах легальных изданий в России, чтобы получить максимально широкую аудиторию. Также стоит отметить, что смена Черновым «базы» указывала на его смещение с левой к центристской позиции. Справа от него была группа дефенсистов, слева — группа Натансона — Камкова, которая отмежевывалась от него и издавала собственные газеты.
К 1916 г. прошло менее двух лет после весны 1914 г., когда Чернов был полностью уверен в единстве международного социализма и говорил об истории социалистического движения в России как о части западного социализма. С тех пор разрыв между русскими и западными социалистами лишь расширился. Социалистический Интернационал рухнул, социалисты стали кто друзьями, кто врагами, а попытки создать новый революционный Интернационал провалились. Для Чернова причины этого восходили к национальной экономике разных стран и к влиянию экономики на политику. Соответственно, главной чертой, характеризующей текущую капиталистическую систему, был ее индустриоцентризм. По мнению Чернова, открыто индустриоцен-трическая природа экономики вела к отделению промышленности от сельского хозяйства, а в более широком контексте — к разграничению города и деревни. Логично, что разделение промышленности и сельского хозяйства теперь перешло с национального на интернациональный уровень, зачем последовало превращение национального рынка в международный. В ходе этого процесса городские территории стали «городами-спрутами» в отношении других территорий и превратили их в колонии и «сферы влияния» или же развились как метрополии и капиталистические промышленные «солнца», окруженные теми, кто экономически зависим от них. Результатом стала гипертрофия промышленности в сравнении с сельским хозяйством и сельскохозяйственной экономикой. Односторонняя роль промышленности в национальной экономике соответствовала возникновению односто-
роннего социализма в политике. Следовательно, западное социал-демократическое движение понимало подчинение деревень городам и эксплуатацию первых вторыми как прогрессивный феномен, поскольку оно следовало «экономической неизбежности».38
Все это восходило к идеям Маркса. По мнению Чернова, марксизм представлял собой односторонний промышленный социализм, заявляющий, что в любой стране лишь промышленность — движущая сила социализма. Соответственно, подчеркивалась роль индустриальных стран и недооценивалась роль стран аграрных. Сельское хозяйство и страны, в которых оно преобладало, рассматривались лишь как следующие по тому же пути, что и те, в которых шло промышленное развитие. Аграрные нации были «сиротами» истории, и целью развитых индустриальных государств было «заняться их переработкой и обработкой».39 Старый марксизм рассматривал крестьянство как класс докапиталистического общества и считал, что в революционной борьбе необходимо лишь, по выражению Каутского, «нейтрализовать его». Большинство социалистов снабжало пролетариат собственной исторической миссией. Отсюда следовало, что пренебрежительное отношение к крестьянству во внутренней политике превращалось в аналогичное отношение в политике внешней — к аграрным народам относились как к отсталым. Для Маркса индустриальные страны были революционны, аграрные — контрреволюционны. Разделяя нации на «активные» и «пассивные» и таким образом стравливая их друг с другом, социализм утратил свой интернациональный характер. Когда Чернов просматривал в швейцарских книжных магазинах новые памфлеты немецких социалистов о войне, он обнаружил, что там очень заметно разделение на «нас» и «их». В подтексте чувствовалось гегелевское разделение народов на «исторические» и «неисторические», а то и библейского свойства учение об «избранных народах социализма», которым «Бог велел взять под свою высокую руку, взять в опеку страны и народности неисторические, то есть земледельческие».
Для Чернова псевдоинтернациональная природа марксистского пролетарского социализма обладала одной особенностью: он полностью игнорировал существование национального вопроса. Он полностью отметал права отдельных наций на свободное развитие, на культурное и политическое самоопределение. Маркс и Энгельс даже противодействовали формулированию такой программы. Они оба были за централизацию, в духе своего места и времени. В качестве псевдоинтернационалистского движения и идеологии марксизм был интернационален лишь постольку, поскольку он полностью отметал любые выражения национального шовинизма. Тем не менее, он одновременно выражал шовинистические интересы больших прогрессивных индустриальных наций, когда те сталкивались с интересами
отсталых народов. В 1848 г. Маркс и Энгельс как особого рода «революционные шовинисты» выражали интересы Запада в его конфликте с Востоком. Из-за своего индустриального социализма они были против славянского мира. Энгельс утверждал, что у славян нет ни прошлого, ни будущего. Для Маркса Германия представляла «законную цивилизацию» против «варварского Востока». Снова это была война «города» против «деревни», теперь расширившаяся до мирового масштаба. В результате социализм утратил свою универсальность и стал «локализован», превратившись в односторонний индустриальный пролетарский социализм. Следовательно, старая теория социализма достигла своего логического завершения как «социалистический империализм». В большей степени социализм развитых государств следовал империалистическим интересам соответствующих наций; аналогично, социализм отсталых стран поднимал в ответ флаг политической и экономической «обороны». Первая альтернатива развилась в социалистический империализм, вторая — в особый социалистический протекционизм. Все это было применимо также к Социалистическому Интернационалу. Для Чернова главной проблемой старого Интернационала была идеологическая гегемония немецкой социал-демократии с ее «научной» теорией общественного и экономического развития. Формальная верность теории была сохранена, но все революционные усилия сосредоточились на «проекте будущего», пока не настанет момент, когда международные противоречия капиталистической системы и ее внешняя мощь достигнут апогея. Вся партийная тактика немецких социал-демократов была нацелена на этот момент. Считалось, что прежде достижения этой цели нет нужды препятствовать национальному подъему капитализма («выжидательный момент»). По мнению Чернова, война вскрыла бессилие немецкой социал-демократии и положила конец ее идеологической гегемонии в Интёрнационале.
Для Чернова марксизм еще не был «истинным, полным интегральным социализмом». Это был все еще односторонний индустриальный социализм и односторонний интернационализм развитых промышленных государств; как таковой он легко мог превратиться в социалистический империализм. Теорию социализма было необходимо очистить от влияния односторонней индустриальной и национальной империалистской фазы, которая вела его к крайнему эволюционизму, оппортунизму и вызывала его «государственно-националистическое перерождение». Чернов подчеркивал, что Новый Интернационал более не мог обладать гегемонией в плане идеологии. Вместо «торжественных парламентских речей, социализма праздных платонических демонстраций и доктринальной пропаганды должен был возникнуть творческий и конструктивный, организованный социализм и
«социализм учреждений». Еще до войны этот тип социализма был апробирован левым синдикализмом, однако тот был заинтересован лишь в создании профессиональных синдикатов. Теперь его здоровая основа могла развиться в более общую и универсальную форму. Прежний социализм должен был смениться новым, который меньше верит в безличную эволюцию, и больше — в собственные творческие силы и в непосредственное экономическое и общественное творчество снизу силами объединенной и организованной трудовой демократии.
Необходим был социализм, который поставил бы своей ближайшей целью «пробивание брешей» в цитадели буржуазной справедливости, в которой таился «нервный центр» новой справедливости, основанной на труде и земельной коммуне. Более того, перерождение социализма могло начаться лишь с самокритикой пролетариата. В ходе этого процесса пролетариат должен был утратить все претензии на статус подлинно революционного класса. Вместо этого он должен был принять роль «первого среди равных». Пролетариат остался бы авангардом трудовой демократии, но именно авангардом, не пытающимся заменить всю армию. В результате пролетариат больше не мог быть единственным классом, на который опиралось бы будущее социалистическое общество. Оно должно было основываться на пролетариате, крестьянстве и интеллигенции, взятых вместе. Следовательно, Чернов требовал переоценки всех ценностей социалистической теории, ее освобождения от всех глубоко въевшихся влияний, восходящих к односторонней индустриальной и империалистической фазе капиталистического развития. Стало быть, социализм нужно было поднять на новый уровень, на «высшую ступень», развить в «более интегральный, более синтетический — а потому и более интернациональный» социализм. Наконец, во всех своих работах Чернов требовал отмены границ между городом и деревней, промышленностью и сельским хозяйством; соответственно, новый социализм также должен был стать попыткой синтеза интересов города и деревни.40
В1916 г., когда Чернов писал статьи для русских журналов, В.И. Ленин заканчивал рукопись «Империализм как высшая стадия капитализма».41 Работа вышла год спустя в Петрограде. Если сравнить идеи Ленина с идеями Чернова, выраженными в статьях 1916-17 гг. и в более ранних (1900), оказывается, что по ряду вопросов они мыслили сходно. Оба теперь считали, что национальный фактор в высшей степени важен. В 1900 г. Чернов заявлял, что капитализм выражает себя лишь как «национальный капитализм». Шестнадцать лет спустя Ленин писал, что империализм породил феномен «национальной эксплуатации». В 1900 г. Чернов утверждал, что отношения между положительным и отрицательным аспектами империализма неодинаковы для разных стран и сфер производства; чем больше доля сельского
хозяйства в национальной экономике, тем менее благоприятно соотношение отрицательного и положительного. Шестнадцать лет спустя Ленин сказал, что одно из выражений империализма — неравномерность развития промышленности и сельского хозяйства. В 1900 г. Чернов писал, что капитализм мог действовать и как «паразитический фактор», и как фактор, способствующий развитию культуры; кроме того, между этими крайностями имелись промежуточные стадии, и в России — более, чем где-либо еще — возник особый тип капитализма: «капиталистический паразитизм». Шестнадцатью годами позже Ленин выдвинул «капиталистический паразитизм» в качестве ключевого фактора в описании империализма. Далее, в 1916 г. они оба смотрели с глобальной перспективы. Чернов утверждал, что вопрос войны города с деревней расширился до мирового масштаба. Ленин считал, что мир разделился на горстку «государств-арендаторов» и подавляющее большинство «государств-должников». Наконец, и Чернов в 1900 г., и Ленин в 1916 г. понимали: то, о чем они пишут, уже нельзя напрямую вывести из текстов Маркса. В1900 г. Чернов решил эту проблему, сказав, что есть два направления марксистской мысли. Был «старый марксизм», проповедующий однонаправленное развитие капитализма, и «новый марксизм», представленный некоторыми социалистами-новаторами, выражающими более многосторонние взгляды. Аналогично, Ленин теперь разграничивал старую и новую формы капитализма. Был «капитализм старого типа», характеризующийся свободной конкуренцией. Однако этот тип уходил в прошлое, сменяясь «новой формой капитализма», в которой всем заправляли монополии.42 Старый капитализм был досконально изучен Марксом. Анализ нового капитализма можно было лишь вывести из различных его сочинений.
В1916г., чем больше Чернов отходил от политической деятельности, тем больше о его местонахождении ходило разных слухов. В январе 1916 г. Заграничная агентура проинформировала Департамент полиции, что Чернов, Натансон, Борис Кац (Камков) и некоторые другие эсеры собираются вернуться в Россию. Они подделали паспорта, а Чернов получил визу в Генеральном консульстве России в Женеве. Поездка должна была состояться ориентировочно в конце января 1916 г. В мае 1916 г. в американских эсеровских группах ходили слухи, что Чернов собрался в лекционный тур по главным городам Соединенных Штатов. Когда П.А. Александрович (о нем см. ниже) весной 1916 г. приехал в Россию, он сказал там, что Чернов собирается вернуться в Россию нелегально. Более того, согласно информации из австро-германских источников за август 1916 г., Чернова видели в Париже. По сведениям от его соратников, он теперь планировал легальную поездку в Россию. В декабре 1916 — январе 1917 г. агент
«Люси» в Нью-Йорке сообщал, что снова ожидается поездка Чернова в Нью-Йорк для сбора денег на ПСР. Более того, в Италии рассказывали о его планах уехать в Норвегию. В январе 1917 г. Департамент полиции получил сообщение, что Чернов уже приехал в Россию.43
Тем временем Чернов находился то в Париже, то в Женеве, то в Алассио. Хотя в 1916 и начале 1917 г. он писал по преимуществу легально, от революционной деятельности он не отказался. 24-30 апреля 1916 г. он, видимо, принимал участие в съезде в Кинтале, хотя не был включен в список участников и впоследствии намекал, что участвовал лишь в съезде в Зиммервальде.44 Когда группа эсеров (интернационалистов) в марте 1916 г. начала раз в две недели публиковать журнал «Отклики жизни», Чернов написал для него несколько статей, но больше не входил в редколлегию. Самой противоречивой частью деятельности Чернова в 1916 г. является его участие в организации, известной как «Комитет помощи русским военнопленным», образованной женевскими эсерами в конце 1915 г.45 Чернов был непосредственно задействован, когда Комитет печатал и распространял его памфлеты явно с его одобрения (а скорее всего, и при его личном участии). В результате многие статьи, написанные Черновым для «Мысли» и «Жизни», вышли в 1915 и 1916 гг. в составе следующих сборников: «Чужими путями», «Интернационал и война», «Истинные и мнимые пораженцы», «Война и третья сила».46 Комитет также начал печатать «На чужбине» для военнопленных. Сборник вышел в 13 выпусках в 1916 и 1917 гг.; первый выпуск — 14января 1916 г. Чернов не принадлежал к редколлегии, но статью для сборника написал.47 Поскольку сборник распространялся в народе и среди военнопленных, русское правительство неоднократно требовало, чтобы швейцарские власти закрыли «На чужбине», но правительство Швейцарии отказывалось. После революции 1917 г. документы Департамента полиции свидетельствовали о немецких субсидиях в Комитет.48
В этом месте я хотел бы распрощаться с устойчивым в историографии мифом, согласно которому Чернов (один или вместе с Марком Натансоном) весной 1916 г. участвовал в отправке некоего П.А. Александровича (Петра Александровича Дмитриевского) в качестве своего личного представителя в Россию.49 Если критически рассмотреть исторические свидетельства, окажется, что точно известно лишь о прибытии Александровича в Петроград летом 1916 г. и о том, что он общался там с эсерами и рассказал им эту историю. Все прочее — спекуляции. Согласно этой истории, которую никто не смог подтвердить, Александрович приехал в Петроград из Женевы через Стокгольм. Чернов с соратниками снабдили его рекомендательными письмами к эсерам России. Однако во время путешествия Александрович был вынужден уничтожить письма и другую партийную литературу. Тем
не менее, ему удалось запомнить один адрес в Петрограде, и туда-то он и обратился. Петроградские эсеры (например, Владимир Зензинов, который общался с Черновым за границей), почувствовали фальшивку и прозвали приезжего «черновиком».50 В самом деле, когда Чернов ранее, в 1913-14 гг., пытался завладеть санкт-петербургской партийной организацией, он послал в качестве своих представителей В.В. Сухомлина, который был членом семьи, и Бориса Камкова, который не только был ближайшим политическим соратником Чернова, но и гостил на его вилле в Алассио. П.А. Александрович не принадлежал к ближнему кругу Чернова: его нет среди тех, кто принимал участие в редактировании «Мысли» и «Жизни», его имя не появляется в полицейских рапортах о Чернове и тех, с кем он общался. Согласно С.П. Постникову, Чернов даже не знал Александровича лично. В сентябре 1915 г., перед отъездом в Россию, Александрович переписывался с Лениным, а не с Черновым, а в России внедрился в революционное подполье в Петрограде и имел дело с зарождающейся фракцией левых эсеров.51
ГЛАВА 12
ОТ ОБЪЕДИНЕННОГО ФРОНТА К КОАЛИЦИИ
К началу Февральской революции Чернов был в Париже. Перед отъездом в Петроград он ненадолго заехал в Алассио. Там было принято решение, что он уедет сразу, а семья последует за ним несколько позже. Чернов собирался ехать через Великобританию, но когда он прибыл туда, британское правительство депортировало его обратно во Францию. Лишь объединившись с Н.Д. Авксентьевым, И.И. Бунаковым-Фондаминским, Б. Моисеенко и Б. Савинковым, известными членами ПСР и сторонниками продолжения войны, он сумел добраться до Северной Шотландии. Ему заказали койку в каюте судна, направляющегося в Норвегию, но он уступил место старшему товарищу по партии, П.В. Карповичу, инициатору террористической кампании 1901 г. Судно затопила немецкая подводная лодка, и Карпович погиб. Если бы Чернов был на борту, утонул бы он. За десять лет до этого, в 1907 г., В.И. Ленин едва не утонул в районе Финского архипелага по дороге из России.'Если бы Ленин утонул в 1907 г., а Чернов в 1917, русская история могла бы сложиться совсем иначе, но так распорядилась судьба. Чернов прибыл в Петроград 8 апреля 1917 г., пятью днями позже Ленина и примерно через шесть недель после начала Революции. К тому моменту люди, учреждения и организации, которым было суждено в ближайшее время сыграть важную роль в революционной России, уже определились. Советы возникли сразу же после первых революционных вспышек. Местные советы по стране находились в процессе формирования и по большей части, как и в Петрограде, под руководством эсеров и меньшевиков. После отречения Николая II (3 марта 1917 г.) было сформировано Временное правительство, состоящее из
либеральных политиков, и заключено так называемое соглашение о двоевластии между Советами и Правительством. Министр-социалист Керенский, восходящая звезда политики, был воплощением двоевластия. Отмена цензуры оживила прессу, и главный орган ПСР «Дело народа» выходил с 15 марта 1917 г. Могучий рост ПСР, начавшийся сразу после революции, шел полным ходом.2
Революция очень способствовала приобретению Черновым политической уверенности в себе. С начала войны он отстаивал необходимость немедленно начинать революцию в России, не дожидаясь конца боевых действий. В ходе внутрипартийных споров за рубежом эсеры — сторонники войны заклеймили черновцев как «фантазеров» и утопистов, утративших связь с реальностью. Но теперь русский народ решил сам устроить революцию, не дожидаясь окончания войны. Для Чернова именно его группа выглядела наиболее реалистично оценивающей устремления народа России. Теперь он был, к тому же, абсолютно убежден, что следует применить оставшуюся часть концепции «Третьей силы», которую он отстаивал начиная со второй половины 1915 г. Говоря о России на Третьем съезде партии, Чернов высказался следующим образом: «Это первая цитадель новой жизни, нового права, новой Европы». Соответственно, Чернов полагал, что Русская революция не останется отдельным инцидентом в ходе войны, а скорее станет исходной точкой для начала международных революционных действий. Россия была «Рыцарем Революции». Она подала пример, которому должны были следовать революционеры повсюду. В результате империалистические цели войны должны были отступить. Более того, Чернов не сомневался, что будет также основан новый революционный Интернационал.3
Тем не менее, прежде чем это могло бы случиться, было необходимо защитить революционную Россию. Именно по вопросам обороны России в войне взгляды Чернова претерпели после Революции радикальные изменения. До революции он сначала отстаивал поражение России, и, если бы имел такую возможность, запустил бы в России большую террористическую кампанию, чтобы свернуть военную активность страны. После того как его взгляды стали более умеренными, он защищал необходимость международного сообщества социалистов в качестве «Третьей силы», способной остановить войну. Однако же после революции русские солдаты более не защищали «вотчину Романовых»: они обороняли границы русской революции.4 В конце мая, обращаясь к Третьему съезду партии, Чернов настойчиво подчеркнул необходимость создания «крепкой, народной, революционной армии». Это было даже еще более важно, поскольку «новая Россия» нуждалась в независимой международной политике, которая могла быть независимой лишь при поддержке сильной армии. Новая рево-
люционная армия была необходима не только против армий Гинденбурга, но и как «голос революционной России», которая заняла бы твердую позицию в отношении врагов, нейтральных стран и союзников. Летом и ранней осенью 1917 г. Чернов снова и снова отстаивал на различных собраниях необходимость создания сильной революционной армии для защиты русской революции. Он говорил об этом на собрании первого Всероссийского Крестьянского Совета 5 мая; месяц спустя 5 июня 1917г.; более того, 4 сентября 1917 г. он поднял вопрос на Демократическом съезде, а пятью неделями позже, 20 октября 1917 г., — в Совете Республики.5 В июле он также начал кампанию по вопросам армии в прессе; эта кампания продолжалась в августе и сентябре. Затем он собрал несколько своих статей в отдельную брошюру и летом же 1917 г. издал ее. В результате лишь одна часть исходной программы Чернова, отстаивающей мир, осталась нетронутой летом 1917 г. Он все еще был убежден, что войну нельзя продолжать до «полной победы», все еще подчеркивал, что не должно быть победителей и побежденных, никаких аннексий и контрибуций.6 Именно по этим вопросам он противостоял внешней политике Первого Временного правительства по прибытии в Россию.
Выработанная министром иностранных дел П.Н. Милюковым внешняя политика Временного правительства предполагала, что в конце победоносной войны пролив Босфор будет аннексирован в пользу России. Это была прямая противоположность принципам Чернова. 10 апреля, сразу по прибытии в Россию, Чернов развернул активную кампанию в прессе против внешней политики нового Временного правительства и в особенности против Милюкова. У Чернова были две цели: первая — отставка Милюкова из Министерства иностранных дел, вторая — радикальная переориентация внешней политики России и поиск «прежде всего сближения с США для основанной формулировки предложения союзникам пересмотреть декабрьскую ноту». В 1915 и 1916 гг. президент Вильсон и его главный советник Эдвард М. Хаус вышли с предложением «мира без победителей и побежденных». Теперь Чернов желал союза между Россией, США и Францией. Он также требовал, чтобы, подобно Штатам, Россия четко заявила, что решительно отказывается от любых аннексий. Публикация Правительственной декларации от 27 марта о целях войны была первым шагом к этой цели. Временное правительство и Советы с большими трудностями достигли взаимопонимания по проблеме, выраженной в Декларации Временного правительства от 27 марта о целях войны.7 Декларация была опубликована при условии, что она будет использована исключительно на территории России. Чернов настаивал по прибытии в Россию, что правительство должно использовать декларацию как налагающую обязательства дипломатическую ноту. 18 апреля 1917 г., то есть
неделю спустя, Милюков сдался и направил Декларацию союзникам. Однако за ней последовала нота, в которой министр иностранных дел подтвердил, что Россия все еще ведет войну до «победного конца» и делает это «с полного согласия союзников».8 После того как Советы потребовали объяснений, Временное правительство 22 апреля сделало официальное заявление, в котором дистанцировалось от двух пунктов ноты9.20-21 апреля 1917 г., прежде чем было дано объяснение, рабочие Петрограда начали манифестации. 26 апреля 1917 г., когда кризис углубился, Керенский пригрозил уходом из Правительства, если Милюков не перейдет в Министерство народного просвещения. В то же время он настаивал, чтобы представители социалистических партий немедленно вошли в состав правительства. Милюков отказался принять портфель Министерства народного просвещения и вышел из состава Кабинета 2 мая 1917 г.10 Начались переговоры о формировании коалиционного правительства либералов и социалистов.
К тому времени Чернов был в Москве. Вызванный телеграммой, он приехал в Петроград, когда переговоры подходили к концу, и получил приглашение на пост в новом правительстве. Чернов предпочитал Совет; с момента своего прибытия в Россию он хорошо сработался с Петроградским Советом. Его избрали как в Исполнительный комитет (Исполком) Совета, так и на пост одного из его зампредов. Ираклий Церетели был человеком, к которому помимо линии партии он испытывал «почти инстинктивную симпатию». Он также был столь высокого мнения о меньшевике Н.С. Чхеидзе, лидере Совета, что не считал необходимым требовать председательства в Совете для ПСР, хотя у партии было больше сторонников, чем у меньшевиков. Более того, Чернов полагал, что у Совета больше политического веса, чем у правительства.11 И все же был ряд причин для его участия в новом коалиционном правительстве. Во-первых, формирование большой коалиции или объединенного фронта, соединяющего всех, от либералов до социалистов, в общей борьбе против самодержавия, было одной из основ политической философии Чернова. Эта позиция была выражена в лозунге «маршировать поодиночке — ударить вместе».12 Строго говоря, отречение Николая II и формирование Совета уже завершили период «совместного удара», и снова наступило время «маршировать поодиночке». Вернувшись из Москвы в Петроград, Чернов сделал вывод, что революция затронула Россию лишь поверхностно; Москва уже сильно отстала от Петрограда по части революционного пыла, а губернии — тем более. В России было не только «двоевластие» в виде Временного правительства и Совета; революционная Россия отличалась также «двоецентрием» в том смысле, что «цензовая Россия» все еще сохраняла власть в провинциях, пусть и постепенно сдавая позиции революционной России. Коалиционное правительство могло
скорее не столкнуть старую гвардию со всем социалистическим правительством, а нейтрализовать ее. Кроме того, ситуация была сложнее, чем когда-либо прежде в российской истории. Страна шла к тотальной промышленной и финансовой катастрофе. В такой ситуации социалисты не могли быть пассивными созерцателями, им было необходимо стать активными участниками.13 Более того, в понимании Чернова Временное правительство было действительно временным — учрежденным, чтобы быть у власти лишь до созыва Учредительного собрания. Пусть и не была назначена точная дата выборов или созыва Собрания, первое Временное правительство уже выразило намерения заняться подготовкой к созыву и сформировало с этой целью электоральную комиссию.14 Чернов был за скорый созыв Собрания, чтобы выборы прошли в ближайшие полгода и Собрание могло начать работу в сентябре или начале октября 1917 г. Тогда выборы определили бы на неконкурентной основе позиции различных политических партий во власти. Тогда стало бы возможным формирование полностью социалистического правительства.15
Когда Чернов вошел в Коалиционное правительство, он ожидал, что будет занимать должность не более шести-семи месяцев. Хотя социалисты составляли меньшинство и в стране, и в правительстве, Чернов считал, что количество министерских постов менее важно, нежели политические способности министров и значимость занимаемых ими постов. Обращаясь в мае 1917 г. к Третьему съезду партии, он подчеркнул, что министры-социалисты должны «составить солидарную, организованную группу». Он выделил в правительстве три ключевых поста: министров труда, сельского хозяйства и снабжения. Для ПСР важнейшими были министерства труда и сельского хозяйства. По мнению Чернова, министерство труда можно было оставить социал-демократам (меньшевикам), поскольку эсеры и меньшевики во многом разделяли одни и те же взгляды; эсеров более всего беспокоило министерство сельского хозяйства. К тому же было важно сохранить министерство снабжения в руках социалиста.16 На этих условиях Чернов принял пост министра сельского хозяйства в новом коалиционном Кабинете. У него было только два требования: чтобы Церетели вошел в правительство и чтобы министерство снабжения было передано социалисту. Церетели назначили министром почты и телеграфа; согласно Чернову, это на самом деле означало, что он стал «министром без портфеля и влияния на общую политику». А.В. Пешехонов стал министром снабжения. Кандидатура Чернова столкнулась в последний момент с противодействием партии кадетов. Однако Чернова поддержали не только эсеры, но и меньшевики и Крестьянский Совет; когда А.Р. Гоц объявил это кадетам, им оставалось лишь согласиться с Черновым.17
Коалиция была провозглашена утром 5 мая. Премьер-министр Первого Временного правительства князь Г.Е. Львов остался премьер-министром и министром внутренних дел, хотя и согласился на заместителя-меньшевика И.В. Годнева. В.Н. Львов остался Обер-прокурором Синода, А.И. Коновалов — министром торговли и промышленности. М.И. Терещенко, бывший министр финансов, возглавил министерство иностранных дел, А.И. Шингарев перешел из министерства сельского хозяйства в министерство финансов. Кроме Шин-гарева, трое министров были выдвинуты Центральным Комитетом партии кадетов — А.А. Мануйлов (просвещение), Н.В. Некрасов (транспорт) и князь Д.И. Шаховской (государственное призрение). Шестеро социалистов включали А.Ф. Керенского (армия и флот), П.Н. Переверзева (юстиция), А.В. Пешехонова (продовольствие), В.М. Чернова (сельское хозяйство), И.Г. Церетели (почта и телеграф) и М.И. Скобелева (труд). За исключением Переверзева, лидера Всероссийского железнодорожного союза в 1905 г., остальные министры-социалисты были поддержаны Советом. Декларация Нового Коалиционного правительства от 5 мая гласила, что оно отвергает идею сепаратного мира, видит цель нового правительства в восстановлении общего мира без аннексий и контрибуций, и основанного на праве наций решать свои собственные дела. Формирование Коалиционного правительства было поддержано как Петроградским Советом, так и Крестьянским Советом и, несколько запоздало, в начале июня, Третьим съездом партии эсеров.18
Третий съезд ПСР проходил в течение десяти дней (25 мая — 4 июня 1917 г.) в Москве. К тому времени партия уже вошла в фазу впечатляющего роста в плане численности как ее членов, так и сторонников, и эта тенденция после Съезда Партии только продолжилась. Летом 1917 г. организации ПСР насчитывали около миллиона членов.19 Чернов считал, что быстрый рост численности партии делает ее сильнее, но имеет и оборотную сторону. Когда партия «разбухла от притока новых членов», Чернов «смотрел с тайным ужасом, ожидая, что случится, когда старая гвардия растворится в политически неопытной доверчивой массе». Для Чернова делегаты партийного съезда представляли собой «пеструю массу» людей, незнакомых друг с другом. Покинув совещание, он жаловался на отсутствие на этом съезде «того крепкого и интимного сердечного товарищеского единства», но ожидал, что на новом собрании ситуация улучшится. Однако ко времени Третьего съезда ПСР уже разделялась на различные фракции. Согласно ретроспективному рассказу Чернова, левое крыло представляли 50-60 делегатов, правое — 10-12, а между ними был центр партии, объединяющий от двух третей до трех четвертей всех делегатов.20 Три партийных фракции играли роль на всех стадиях
собрания. Когда на вечерней сессии первого июня состоялись выборы в Центральный комитет, они выдвинули свои партийные списки для рассмотрения на пленарном заседании. Только Чернов, А.Р. Гоц, Н.И. Ракитников и еще два человека были во всех трех списках. Керенского выдвинула центристская фракция. Когда началось голосование, левый делегат от ПСР П.П. Деконский прервал собрание сообщением о новом декрете, только что выпущенном министром обороны («Приказ по армии и флоту о применении оружия против дезертиров»). Декрет боролся с дезертирством на фронте путем напоминания войскам о том, что законы царистского времени, допускающие применение крайних форм наказания, все еще в силе. Деконский заявил, что из-за этого декрета Керенского нельзя избирать в Центральный комитет.
Воцарился сущий ад, и после нескольких минут всеобщего смятения Чернов, дабы восстановить порядок, взял слово и предложил зачитать декрет. Обсуждение декрета и ответственности Керенского не было разрешено. Съезд продолжал процедуру выборов. Керенский проиграл: за него было 134 голоса, против — 136.21
Друзья разочарованного Керенского сосредоточились на Чернове. Екатерина Брешко-Брешковская вышла из состава Центрального комитета. Впоследствии О.Х. Рэдки намекал, что именно Чернов стоял за всей интригой.22 Однако в это трудно поверить. Чернов впервые защищал Керенского, когда того едва не погубил апрельский кризис. В тот момент он написал письмо Совету, которое Керенский опубликовал; в письме объяснялись причины его входЗ в состав первого Временного правительства. На Третьем съезде партии Чернов, как он сам рассказывал, «от всей души поддержал Керенского в левой фракции, которая бушевала против него, и произнес умиротворяющую речь».23 Борис Камков, один из левых делегатов, саркастически заявил Съезду партии, что «редкое счастье выпало на долю А.Ф. Керенского — иметь такого защитника, как В.М. Чернов». В самом деле, инициатива по озвучиванию декрета согласовалась крайне левой позицией. Деконский был провокатором царской полиции, которого разоблачили в октябре. Он был делегатом от крайне левых и протеже Марии Спиридоновой.24 Соответственно, инициатива по нападкам на Керенского исходила, скорее всего, оттуда же. Но в итоге отношения Чернова и Керенского так и не возобновились, и Керенский не простил свою «родную партию» за этот удар в спину.25
Выборы Центрального комитета испортили отношения между Черновым и Керенским. До этого связи Чернова с зарождающимся левым крылом уже были разорваны, и случилось это, когда на повестку дня был вынесен проект объявления войны. Эта история произошла месяцем раньше, на рубеже апреля-мая, когда в Москве заседал Чет-
вертый совет ПСР. Целью этого двухдневного собрания была разработка программы предстоящего партийного съезда. Совет партии поручил партийным лидерам подготовить предварительные наброски резолюции для представления съезду. А.Р. Году было поручено подготовить проект объявления войны. Чернова не привлекали к решению какой-либо конкретной задачи. Вместо этого ему велели подготовить набросок «текущего момента».26 Поскольку «текущий момент» подразумевал, очевидным образом, и продолжающуюся войну, это значило, что Чернов тоже должен был затронуть в своем проекте резолюции военную тему.
Проект резолюции о войне, подготовленный Гоцем, был представлен Съезду 28 мая 1917 г., когда Чернов все еще работал над своим докладом.27 К моменту окончательного голосования Чернов завершил свой проект резолюции. Поскольку он касался тех же вопросов, что и проект Гоца, Чернов и Н.Д. Авксентьев посовещались и совместно решили перенести пересекающиеся места в проект Гоца, переписав их так, чтобы они более соответствовали взглядам Чернова, чем исходный проект Гоца. Они завершили свою работу раньше, чем проекты в своей окончательной форме были предложены на окончательное голосование.28 Переработанная резолюция Гоца «об отношении к войне» была вынесена на обсуждение и голосование 31 мая 1917 г.; ее сопровождал проект Чернова, который носил предварительное заглавие «О современном историческом моменте и задачах партии», но фактически был о войне. Финальная версия резолюции Гоца выдвигала империалистические устремления как основную причину войны; она отстаивала восстановление Интернационала и дважды подчеркивала, что мир следует заключить без аннексий и контрибуций, побуждала Россию обратиться к союзникам с мирной программой, требовала ликвидации тайных соглашений и подчеркивала необходимость новой революционной армии; напоминала, что у союзников общий фронт, и подчеркивала необходимость подъема боевого духа армии и «создания из нее силы, способной к активным операциям во имя осуществления задач русской революции и ее международной политики». В своей окончательной форме резолюция Чернова о «Текущем историческом моменте и задачах партии»29 глубже, чем резолюция Гоца, затрагивала роль империализма как главного фактора, вызывающего войну. Она также утверждала, что внешняя политика России должна регулироваться депутатами Совета рабочих и крестьян. Затем она поднимала три вопроса, которые должны были стать центральными для внешней политики России. Первым было создание Интернационала; второй отменял все захватнические планы; третий подчеркивал необходимость «поставить в мировом масштабе вопрос о ликвидации войны совокупным действием мировой демократии».30
Для левых делегатов, которые находились под очарованием былого пораженчества Чернова и его революционного интернационализма, его поведение — поддержка резолюции Гоца против левой резолюции и его проект, выглядящий отголоском резолюции Гоца, — выглядело загадочно. Это чувство усилилось, когда им стало известно о встрече Чернова и Авксентьева. Единственным логическим заключением, которое они могли сделать, было то, что Чернов каким-то образом «подавил» свои собственные взгляды на войну. Его выступление укрепило эти подозрения. Чернов не хотел подробно рассказывать о своем идеологическом переходе от крайнего пораженчества к революционному дефенсизму. Он говорил лишь о технической стороне вопроса — как были перекомпонованы параграфы и страницы в ходе работы. Соответственно, левые потребовали, чтобы Чернов представил «оригинальный проект».31 Один из левых делегатов, М. Коган-Бернштейн, даже пытался противопоставить резолюции Гоца и Чернова друг другу, но его предложение было отклонено (159 голосов против 99). После длительных дебатов резолюция Гоца была вынесена на голосование и стала резолюцией о войне, принятой съездом партии (190 голосов против 33, 35 воздержавшихся). Черновская резолюция о «текущем историческом моменте и задачах партии» уже была принята ранее.32
Случай с черновской «пропавшей резолюцией о войне», исходно подготовленной левыми делегатами на съезде ПСР, был позже пересказан Н.С. Сухановым в его «Записках». Он также был первым, кто ретроспективно развил соображение, исходно выдвинутое левыми эсерами, — что летом 1917 г. Чернов был «заблудшим циммерваль-дцем», и первым, кто противопоставил А.Р.Тоца Чернову на Третьем съезде партии.33 О.Х. Рэдки в своей книге «Аграрии против большевизма» переформулировал мысль левых эсеров и Суханова о том, что Чернов скомпрометировал свои революционные интернационалистические принципы на дебатах Третьего съезда партии о войне. Рэдки создал очень личное психологическое повествование об этих событиях и настаивал, что Чернов попал под влияние А.Р. Гоца, что «просто на место шофера села более сильная личность» и Чернов стал действовать в соответствии с пожеланиями центристской камарильи вопреки собственным самым благим намерениям.34
Странно, но, похоже, ни Суханов, ни Рэдки не знали, что проекты и Гоца, и Чернова были опубликованы первого июня 1917 г. в левой газете «Земля и воля».35 Более того, они были опубликованы в той форме, которую имели до переработки Черновым и Авксентьевым, то есть в первоначальной. Я прочел оба оригинальных проекта резолюции такими, какими они появились в «Земле и воле», и окончательные версии, попавшие в протоколы Третьего съезда партии СР. Я также
сравнил изменения, которые были внесены. Мой вывод таков: все основные моменты изначального проекта Чернова были включены в переработанную резолюцию Года. Единственный момент, который был удален из окончательной редакции черновского проекта и не появился в проекте Гоца, — обращенное к Временному правительству требование «пересмотреть договоры, заключенные с союзниками, в духе аннулирования» из них всего, что противоречило «лозунгам мира без аннексий и контрибуций [и] на основе самоопределения наций».36 Общая суть резолюции Гоца точно отражала идеи, которые Чернов выдвигал после приезда в Россию. В самом деле, ввиду того, что в резолюцию Гоца были внесены существенные изменения, я полагаю, что единственным ее пунктом, не соответствующим взглядам Чернова, была отсылка к «общему фронту с союзниками».37 Но даже это не в полной мере расходилось с новыми воззрениями Чернова. Когда 3 июня 1917 г. был собран Первый Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов, Мартов хотел, чтобы в ультимативной форме было заявлено: союзники должны начать переговоры о мире на основании всеобщего перемирия; если они не подчинятся, он рекомендовал разрыв с союзниками и ведение сепаратной войны в случае нападения немцев. Чернов не согласился с этим и подчеркнул, что нет необходимости пытаться двигаться быстрее, чем в русле «интернационального, социалистического, демократического, рабочего, классового действия». Демократические силы медленно формировались на Западе; пока цели русской революции не стали общими целями всех воюющих наций, оставалось фактически лишь «вести войну и поддержать вашу армию».38
В заключение скажу, что во время Третьего съезда партии Чернов не «подавлял» своего видения войны, но О.Х. Рэдки, несомненно, подавлял исторические свидетельства. Чернов три раза подчеркивал на Съезде, что России нужна сильная боеспособная революционная армия, однако Рэдки полностью это проигнорировал. Сходным образом он пропустил свидетельство в «Земле и воле», где были опубликованы резолюции Гоца и Чернова в первоначальном виде. Вместо этого он основывал свои выводы на вымышленном документе, который он назвал «утраченным проектом резолюции Чернова по вопросам войны».39 Выводы, сделанные Рэдки на основании этого мифического документа, прямо противоречат фрагментам, которые Чернов удалил и которые по этой причине не вошли в его резолюцию. Соответственно, рассказ Рэдки о Чернове в его книге «Аграрии против большевизма» и ее продолжении «Серп под молотом» основан наложной предпосылке. Рэдки телеологически умозаключил, что Чернов в течение всего 1917 г. оставался все тем же пацифистом-пораженцем, каким он был в его начале, пока еще не знал о русской революции. Как следствие,
в своем исследовании Рэдки упорно рисует Чернова-пацифиста, а когда тот отклоняется от позиции, приписываемой ему автором, Рэдки изобретает странные психологические объяснения, чтобы подогнать взгляды Чернова под свою теорию. Доходит до следующего. Вопреки Суханову и Рэдки, между Черновым и Гоцем на Съезде партии не было существенных разногласий по вопросам войны. Оба считали, что Россию необходимо оборонять (по крайней мере, на тот момент). Соответственно, центристская группировка не распалась на две части — «левый центр» Чернова и «правый центр» Гоца. В самом деле, ко времени Третьего съезда даже «левого центра» Чернова не существовало. По собственному признанию Чернова, прошло шесть месяцев, с весны до осени 1917 г., прежде чем «левый центр» приобрел собственное политическое лицо.40
ГЛАВА 13
ОТ КОАЛИЦИИ К КОНФРОНТАЦИИ
Когда Чернов принял Министерство сельского хозяйства, его первой задачей было выработать проект закона о земле для Учредительного собрания. Тогда закон стал бы легальным основанием аграрной реформы. Чернов начал подбирать помощников для совместной работы в министерстве. Прежде всего он выбрал П.А. Вихляева, и назначил его товарищем министра сельского хозяйства уже 6 мая. Его особой задачей было выработать необходимые рекомендации по поводу аграрной реформы. Он также замещал Чернова в случае отсутствия министра и возглавлял административный аппарат министерства. Помимо него, Н.И. Ракитников, один из ближайших соратников Чернова начиная с 1890 г., также стал товарищем министра сельского хозяйства.1 Чернову и его помощникам не пришлось начинать работу с нуля.Уже существовал законопроект эсеров о земле, представленный Второй думе в 1907 г. Выступая в Народном Университете Шанявско-го вскоре по возвращении в Россию, Чернов пообещал, что этот законопроект будет доработан.2 Соответственно, основная работа по составлению различных статей закона была уже выполнена. Теперь необходимо было применить закон к различным регионам страны. Поэтому Чернов и Вихляев собирались опираться на максимально точную перепись населения. Для этого Министерство сельского хозяйства организовало специальную перепись земель и сельского хозяйства, основанную на материалах статистики русского земства. Она должна была быть дополнена лучшей зарубежной сельскохозяйственной статистикой — для Чернова таковой была статистика Соединенных Штатов.3 9 мая, то есть через четыре дня после назначения Чернова министром, его помощник Вихляев издал приказ об организации национальной переписи земли, сельского хозяйства и городского
населения. Она должна была быть проведена по всей территории России, за исключением Финляндии. Как земельная, так и сельскохозяйственная перепись должна быть проведена Всероссийским конгрессом земства, муниципальных и правительственных специалистов по статистике и представителей статистической науки 18-21 апреля 1917 г. и одобрена министром сельского хозяйства. Расписание переписи было предложено в соответствии с графиком спешного созыва Учредительного собрания. Поэтому в декрете Вихляева говорилось, что обе переписи необходимо начать после посева основных зерновых культур и завершить между 15 августа и 1 сентября. После этого, но не позже 15 сентября, предполагалось провести предварительный подсчет результатов в соответствии с программой, утвержденной Статистическим съездом 18-21 апреля 1917 г. и одобренной министром сельского хозяйства. Первой целью сельскохозяйственной переписи был сбор материала для подготовки генерального плана продовольственного снабжения на 1917-18 сельскохозяйственный год. Второй целью было собрать материалы для плана аграрной реформы.4 Исходно черновское министерство сельского хозяйства планировало самостоятельно провести перепись, однако статистический подход вызвал отклик либеральных министров Правительства. Они были убеждены, что все основные вопросы, касающиеся сельскохозяйственной продуктивности и возможного перераспределения земли, все еще неясны, и полагали, что перепись покажет справедливость этой позиции. Чернов, напротив, считал, что перепись докажет его правоту и что имеющихся земельных ресурсов достаточно для проведения земельной реформы.5 Соответственно, 25 мая 1917 г., менее чем две недели спустя, на совместном представлении министерств снабжения, сельского хозяйства и финансов Временное правительство приняло решение провести перепись и распространить ее также на городское население. Летом 1917 г. перепись прошла в двадцати пяти губерниях европейской части России.6
В соответствии с правительственным постановлением от 5 мая 1917 г., министерству сельского хозяйства было поручено обеспечить максимальное производство зерна и утилизировать земли согласно экономическим интересам страны. Летом 1917 г. самой насущной заботой министерства стал урожай зерновых. 25 марта Первым Временным правительством была объявлена монополия на зерно, и резолюция от 11 апреля отдала все посевные территории под защиту местных властей.7 И Чернов, и Вихляев подчеркивали, что как только будет принято решение передать землю всем и предоставить всем равные возможности в ее использовании, это повысит производительность сельского хозяйства. И все же увеличение крестьянского землепользования посредством уничтожения крупного землевладения не было
основой реформы. В соответствии с этим планировалось, что частные поместья станут образцовыми хозяйствами, управляемыми государством, земствами или местными кооперативными сообществами.8 16 июля 1917 г. Чернов в своем циркулярном письме к земельным комитетам настаивал, чтобы они защищали экспериментальные сельскохозяйственные станции и свои земли. Комитеты отвечали также за охрану образцовых ферм как от незаконных действий крестьян, так и от «эгоистических действий» владельцев.9
5 мая 1917 г., когда Чернов вошел в состав Временного правительства, он полагал, что это по-настоящему временное правительство, которое должно руководить грядущим созывом Учредительного собрания. В соответствии с декларацией Первого временного правительства от 27 марта, оно обещало предпринять все возможные усилия, «чтобы выдвинуть ближайшую реальную дату созыва Учредительного собрания в Петрограде».10 Однако эта идея была выражена более как декларация принципа, нежели как руководство к действию. Выступая 15 июня перед Исполнительным комитетом Крестьянского совета, Чернов сказал, что, входя в состав правительства, министры-социалисты сделали своей главной задачей ускорение созыва Учредительного собрания. Соответственно, они договорились, что датой открытия Собрания будет 30 сентября 1917 г. Следовательно, работа министерства сельского хозяйства была основана на предположении, что выборы в Учредительное собрание пройдут в сентябре и что вскоре состоится и созыв Собрания.11 Одним из краеугольных камней Великой Истории, как в советском, так и в западных вариантах, было ленинское заявление, в соответствии с которым эсеры, поддерживая идею Учредительного собрания, хотели «перенести» земельную реформу на неопределенный срок.12 Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что «перенос» включает три взаимосвязанных момента. Летом 1917 г. первой целью Чернова было добиться, чтобы контролируемое эсерами министерство сельского хозяйства переработало проект закона от 1907 г. в проект закона о земле для Учредительного собрания. Второе: даже если эсеры и не получили бы большинство в Собрании, в любом случае партия оказалась бы крупнейшей группой. Таким образом, она стала бы главной силой, как и во Второй думе. Под ее предводительством Собрание со своим крестьянским большинством провело бы эсеровский закон о земле и закон, делающий Россию федеральной республикой.13 Третий пункт программы Чернова был таков: после созыва Собрания необходимо сформировать новое правительство. Оно должно быть основано на результатах выборов в Собрание, и, следовательно, эсеры, по всей вероятности, должны были оказаться в нем наиболее значительной группировкой. Соответственно, вера Чернова в Учредительное собрание диктовалась не только его
политической философией, подчеркивающей необходимость демократии, но и его политическими расчетами. Стало быть, идея «передачи» земельной реформы Учредительному собранию, которое предполагалось созвать в начале октября 1917 г., на самом деле включала трехступенчатую программу, в которой на каждой стадии должна была доминировать ПСР.
После назначения 5 мая 1917 г. министром сельского хозяйства Чернов не терял времени даром. Согласно Н.И. Суханову, именно в первую неделю своей работы он выдвинул предложение о законодательном «воспрещении земельных сделок, ретроспективно действующем с 1 марта 1917 г.».1412 июля того же года, шесть с лишним недель спустя, когда предложение о законе было одобрено «Забытым Кабинетом» (см. ниже), целью закона было объявлено прекратить спекуляцию землей и предотвратить фиктивные земельные сделки. Поскольку эта точка зрения преобладала, когда Чернов изначально предложил законопроект, многие его современники пришли к выводу, разделяемому позднейшими историками, что он предполагал своего рода ситуативную меру, проистекающую из положения дел. Соответственно, им казалось, что главная цель законопроекта — успокоить опасения крестьян по поводу фиктивных сделок. В самом деле, Ираклий Церетели, к тому времени один из ближайших политических соратников Чернова, в работах более позднего времени подчеркивал этот момент.15
Однако вопрос этот новым не был. Партийная программа эсеров, принятая в 1906 г., определяла социализацию земли как «изъятие ее из товарного оборота». Двумя годами позже, в 1908 г., Чернов более детально разъяснял, что первым шагом по пути к социализации земли должно быть изъятие земли из коммерческого оборота. Как он утверждал, лишь эта мера означала бы, что земля вышла из области действия «современного частного права». 23 июня 1917 г. именно в таком ключе он сообщил Петроградскому совету, что будущая земельная реформа должна быть разделена на две последовательные стадии. Первой была «негативная фаза», «изъятие из товарного оборота», второй — «позитивная фаза» — «передача» земли в руки трудового народа.16 После того как законодательное воспрещение земельных сделок было одобрено «Забытым кабинетом», либеральная газета «Русские ведомости» написала, полностью подтверждая точку зрения Чернова: «Теперь земля теряет ценность, перестает быть товаром, а вместе с тем владелец ее теряет всю свою кредитоспособность».17 Соответственно, по замыслу Чернова, законопроект о прекращении операций с землей согласовывался с «негативной фазой», а окончательное решение Учредительного собрания по земельным вопросам — с «позитивной фазой». В самом деле, «позитивная фаза»
в таком случае представляла бы собой полную отмену понятия «земельная собственность». 13 мая 1917 г. Чернов сообщил Петроградскому совету, что существует много способов использования земли в будущем: частными лицами, ассоциациями, кооперативами и т. д., но собственности на землю больше не будет.18
Вскоре после того, как Чернов предложил законопроект о воспрещении земельных сделок, министры-кадеты осознали, что это революционный декрет первостепенной важности.Уже Юмая 1917 г.«Дело народа» опубликовало информацию о спорах в правительстве по этому вопросу.19 Чернов попытался противостоять кадетам путем выхода к широкой аудитории. Он использовал в этих целях различные форумы, в том числе 13 мая — Исполнительный комитет Совета, 24 мая — Съезд Всероссийского Крестьянского совета, а через день после этого — Третий съезд ПСР. Там он заявил, что вопрос уже практически решен. Он также отказывался отправиться на фронт поднимать боевой дух солдат, пока не добился возможности показать людям кое-какие аграрные законы. Более того, после совещания с другими министрами-социалистами и представителями Крестьянского Совета, министр юстиции П.Н. Переверзев 17 мая 1917 г. телеграфировал административный приказ ведущим нотариусам, требующий временного прекращения всех операций с землей. Однако кадеты составляли большинство в правительстве, и когда законопроект был вынесен на обсуждение всему Кабинету, его передали совещанию представителей четырех министерств, Земельных Банков, ассоциаций взаимного кредитования и кооперативов. Там он был, как позже выразился Чернов, «положен под сукно».2015 июня, две недели спустя, Чернов появился перед крестьянским Исполнительным комитетом. Когда его спросили, почему законопроект не был опубликован, Чернов ответил, что он будет опубликован «на днях», но также и отметил сильное противодействие со стороны не только землевладельцев, но и банков. Однако 23 июня 1917 г., неделей позже, распоряжение Переверзева было вынесено на обсуждение всем Кабинетом, и кадетское большинство отменило его.21
Таким образом, кадетское большинство смогло оставить чернов-ский законопроект об операциях с землей без рассмотрения, но вскоре перед комитетами по земле встал новый дискуссионный вопрос. 21 апреля 1917 г. Первое Временное правительство выпустило декрет об образовании земельных комитетов. Главный земельный комитет был сформирован в Петрограде, а под его началом учреждены повсюду местные комитеты на уровне губерний и уездов. Волостные земельные комитеты не были обязательны, их можно было учреждать по инициативе уездных комитетов или местного населения. Первой задачей комитетов было подготовиться к земельной реформе и выработать внутренние решения насущных земельных проблем в ожи-
дании созыва Учредительного собрания. Главный земельный комитет отвечал за выработку проекта закона и земельной реформы, основанного на собранных им данных и материалах, предоставленных земельными комитетами более низкого уровня. Комитет включал 25 назначенных членов и представителей провинциальных земельных комитетов, крестьянских организаций, политических партий, государственных агентств и ученых экономических обществ; кроме того, представители правительственных учреждений и приглашенные эксперты могли участвовать на правах совещательного голоса. На собраниях присутствовало более 22 человек. Внешне все выглядело консервативно и нереволюционно. Было лишь три совещания: 19-20 мая, 1-6 июля и 25-29 августа. Однако прежде чем Первое Временное правительство начало расширять сеть земельных комитетов в сельской местности, крестьяне уже начали образовывать собственные деревенские комитеты. В некоторых местностях они появились сразу после Февральской революции. Они принимали в разных местах несколько разные формы, но все были органами демократии прямого участия и, по сути, представляли собой расширение сельской коммуны до волостного уровня и координировали действия местных крестьян. Состав комитетов, способ избрания в них и их названия сильно различались в разных местах.22
В начале июня князь Львов уже был настроен все более и более против земельных комитетов. И июня 1917 г. он сделал специальный доклад во Временном правительстве о массе «революционных» декретов, которые, согласно его утверждениям, были выпущены местными органами народного управления в обход законных прав землевладельцев. Львову казалось, что в деревне распространяется анархия, и по сути вопроса Чернов с ним согласился. Однако Львов приписывал причину разъяснительной работе, которую вело, по его мнению, министерство сельского хозяйства, и в первую очередь Чернов. Для Чернова причина состояла в противоположном явлении — в неспособности Правительства выпустить новые законы для села, которые разработало министерство сельского хозяйства. Эти законы были отложены после того, как, покинув письменный стол в министерстве сельского хозяйства, были направлены на первичное рассмотрение на многих межведомственных совещаниях — например, на совещании представителей земельных банков. В ходе этой процедуры законы застряли. В результате политика министерства сельского хозяйства по изданию новых законов не была реализована, и деревня осталась без законов, указывающих, как действовать в революционной ситуации.23
Первый тезис Львова, а именно: что министерство сельского хозяйства восстанавливает крестьян против землевладельцев, был аб-
сурден. Чернов покинул баррикады ради парламента уже в ходе революции 1905 г. В 1908 г. он обрисовал принципы этого нового синтеза, заявив, что «только в законодательном порядке может быть разрешен вопрос об установлении “нового права” на землю».24 Соответственно, в первые месяцы по прибытии в Россию он использовал разные площадки, чтобы осудить захваты земли, имевшие место после начала революции. Эти площадки включали в мае Первый Всероссийский Съезд Крестьянского совета, в мае-июне Третий съезд ПСР, а в июне — Первый Всероссийский съезд Совета рабочих и солдат и его полемику с князем Львовым по вопросам аграрной политики Временного правительства. На всех этих форумах Чернов противостоял захватам земли, подчеркивал важность легальных мер и напоминал, что цель — общенациональная аграрная реформа «на общественных и правовых основаниях». В самом деле, выступая в мае на первом заседании Главного земельного комитета, Чернов заявил, что сельскохозяйственные волнения — это наследие прошлого и поэтому носят временный характер.25
Однако другой тезис, выдвигаемый Львовым, был ближе к истине. Он обвинял Чернова в пропаганде партийной программы эсеров. В самом деле, Чернов пытался превратить Временное правительство в средство продвижения их аграрной программы. Когда его предшественник А.И. Шингарев сформировал систему земельных комитетов и министерство сельского хозяйства, он предусмотрел разделение труда между министерством и земельными комитетами. В соответствии с этим, министерству поручались краткосрочные вопросы; среди них наиболее неотложным было сохранение сельскохозяйственной продукции. С другой стороны, земельные комитеты должны были собрать материал для Учредительного собрания и выработать для него проект Закона о земле. В апреле 1917 г., когда Временное правительство сформировало систему земельных комитетов, оно подчеркнуло, что цель — «спокойно ждать нового земельного устройства».26 Это также было основой Правительственной Декларации от 6 мая, назначающей министерство сельского хозяйства ответственным за поддержание сельскохозяйственного производства. В то же время Главный Земельный Комитет, как ожидалось, должен был продолжить работу над проектом земельного закона для Учредительного собрания. Однако когда Чернов возглавил министерство сельского хозяйства, у него был уже собственный законопроект — законопроект ста четырех. Хотя он внес незначительные предложения, касающиеся непосредственных шагов, которые он собирался вынести на одобрение всего правительства, ситуация с общей земельной реформой, о которой говорил Чернов и над которой работало министерство, была совершенно иной. Как он впоследствии писал, министерство сельского хозяйства «было
совершенно независимо от Временного правительства», когда разрабатывало «законодательную базу для создания нового порядка землепользования посредством радикальной аграрной реформы».27 Следовательно, за исключением Чернова никто в правительстве не мог контролировать то, как на самом деле министерство сельского хозяйства пытается перевести общие замечания Чернова об уничтожении собственности на землю в конкретные параграфы законодательства. Более того, Чернов настаивал на скорейшем созыве Учредительного собрания: в сентябре или начале октября 1917 г.
Первое Коалиционное правительство просуществовало не более недели к тому моменту, как Чернов и кадеты уже пошли на конфликт. Единственной точкой соглашения между ними было формирование поместного земства. Одной из целей русских либералов было расширить институт земства от губернского до волостного уровня и учредить волостное земство. Чернов полностью поддерживал эту идею. 13 мая 1917 г., выступая перед Петроградским Советом, он описал волостное земство как институт, наиболее близкий к населению. По его словам, все население волости работало в волостных земствах и обладало равенством прав, вне зависимости от пола. Соответственно, он намеревался включить формирование волостного земства как первоочередную задачу своего министерства в реформирование местного управления. Закон, устанавливающий волостное земство, был подтвержден Правительством 21 мая 1917 г.28 После подтверждения Чернов представлял себе будущую систему землепользования, приписывая первоочередное право на распоряжение всему населению. Впоследствии оно распоряжалось бы землей через демократические органы самоуправления, начиная с волостного земства и заканчивая центральной народной властью. Однако новые учреждения вызвали у крестьян меньший энтузиазм, чем рассчитывало правительство.29 Также было достигнуто частичное соглашение касательно окончания земельной реформы Столыпина. 28 июня правительством была принята резолюция, прекращающая выпуск сертификатов на частную собственность на основании всех предыдущих законов (включая статью 65 Постановления о погашении долга и закон от 14 июня 1910 г.) и завершающая передачу в собственность общинной земли согласно закону от 29 мая 1911 г. и другим законодательным актам. Земельные организационные комитеты были распущены. Однако лишь после того, как кадеты покинули правительство, «Забытый кабинет» 19 июля 1917 г. принял закон.30 Коалиционное правительство, сформированное 5 мая 1917 г., за одну неделю превратилось в «Конфронтационное». Оно было парализовано и не могло предпринять никаких действий по общественно значимым вопросам из-за взаимного недоверия между Черновым и кадетами. 10 июня 1917 г., когда анархисты на-
пали на редакцию газеты «Русская воля» и за этим последовали демонстрации, Чернов, обращаясь к Центральному комитету партии эсеров, подчеркнул: главная проблема — в том, что у страны нет «компетентного, полностью народного правительства». Он чувствовал, что преобладающее правительство в какой-то степени «самочинно».31 В то же время кадеты всего лишь искали предлога, чтобы избавиться от Чернова и правительства.
Помимо споров с кадетами, Чернов участвовал еще в одной дискуссии по вопросам аграрной политики, тянущейся с 1906-1907 гг. Именно тогда разошлись пути ПСР и Партии народных социалистов. Хотя в политическом смысле Партия народных социалистов как в 1906, так и в 1917 г. оставалась на обочине политической жизни России, она собрала в своих рядах определенное количество интеллигентов-народников. Исходно они были скептически настроены по отношению к ПСР из-за ее социалистического радикализма и терроризма. В 1905— 1907 гг. их особенно беспокоила идея Чернова о социализации земли с ее глобальной целью превращения всей земли в «ничейную» собственность и признания права на землю как субъективного публичного права. В 1917 г. граница между ПСР и народными социалистами в этом отношении размылась. Теперь по обе стороны баррикад находились специалисты-аграрии, критикующие Чернова. В 1917 г. наиболее влиятельными из этих специалистов были Н.П. Огановский, С.Л. Маслов и Н.Я. Быховский. Уже в 1906 г. и Быховский, и Огановский совместно работали под началом Карла Качоровского. Совместно с ним они опубликовали «индуктивное статистическое» исследование, озаглавленное «О захвате, капитале и труде в земледелии и землевладении». Позднее, в 1910-1911 гг., Огановский опубликовал свой главный труд: «Закономерность аграрной эволюции». Маслов до 1917 г. завершил научные работы по статистике и экономике сельского хозяйства. После 1913 г. он сосредоточился на практической работе в кооперативах. В 1917 г. Огановский был народным социалистом, в то время как Быховский и Маслов формально состояли в партии эсеров, но вместе они представляли умеренные позиции, между центром и правым флангом. Маслов работал на должности первого заместителя профессора А.С. Посникова, председателя Главного земельного комитета. Он также редактировал газету Комитета, «Известия Главного земельного комитета», и «Землю и волю» в Москве. Помимо этого, он состоял в бюро Всероссийского Совета крестьянских депутатов и был главой секции «переходных мер» в Крестьянском совете. В октябре 1917 г. он «унаследовал» от Чернова пост министра сельского хозяйства в последнем Коалиционном правительстве. Н.Я. Быховский был редактором газеты крестьянского совета «Известия». В 1917 г. Огановский был взят на работу Главным земельным комитетом.32
Между ними и сторонниками Чернова из партии эсеров были некоторые расхождения, но наиболее долгим было разногласие по вопросу о том, является ли право на землю субъективным. Это было верно как для 1907 г., так и десятилетием позже. И Чернов, как в 1907, таки в 1917 г., считал, что это действительно субъективное публичное право. «Законопроект ста четырех» Второй думы был разработан в соответствии с этим принципом, и законопроект, над которым работало министерство сельского хозяйства в 1917 г., снова вынес на передний план право на землю как субъективное публичное право. Сообразно этому, и в 1907, и в 1917 г. Чернов требовал социализации всей земли. Законопроект, подготовленный министерством сельского хозяйства летом 1917 г., объявлял: право на земельную собственность «отныне и навсегда отменяется». В результате «вся земля с земными недрами, лесами и водами, стала народным достоянием».33 По этим вопросам оппоненты-народники выразили резкое несогласие с Черновым. Уже в 1906 г., когда группа трудовиков в составе Первой думы выдвинула свой законопроект, он ограничивал социализацию лишь землей, находящейся в частной собственности. В 1917 г. народники — оппоненты Чернова высказывали свое мнение по-разному, но всегда отстаивали более ограниченную земельную реформу, чем эсеры-чер-новцы. В октябре 1917 г. предложенный С.Л. Масловым законопроект подразумевал социализацию правительственных земель, бывших уделов, таких находящихся в частном владении земель, которые в течение нескольких предыдущих лет сдавались в аренду, и, наконец, невозделанных земель. Более того, оппоненты Чернова хотели ограничить количество тех, кому было доступно землепользование. Маслов предлагал следующий порядок очередности: исцытывающие земельный голод крестьяне, за ними сельхозрабочие и, наконец, безземельные крестьяне.34
Были также другие точки расхождения. Эсеры-черновцы считали, что управлять социализированной землей будут народные институты местной и центральной администрации. В 1917 г. законопроект, выработанный министерством сельского хозяйства, особенно подчеркивал роль местного самоуправления как части федеральной системы. Оппоненты Чернова предпочитали формирование «временного арендного фонда». Наконец, стоял вопрос о том, следует ли платить компенсации за конфискованную землю. Чернов и его соратники придерживались той точки зрения, что никакой компенсации землевладельцам быть не должно. Законопроект о земле, находящийся в работе в министерстве сельского хозяйства, категорически утверждал: «отчуждение всей земли следует проводить без компенсации». Оппоненты Чернова не исключали компенсацию полностью. Законопроект трудовиков от 1906 г., подготовленный Пешехоновым, позволял госу-
дарству делать выплаты. В 1917 г. Пешехонов поддерживал компенсации для землевладельцев.
В 1917 г. и Чернов, и его оппоненты-народники разделяли представление о том, что Учредительное собрание — это место, где должно быть принято окончательное решение по поводу землепользования. Однако у них были совершенно различные взгляды на то, как это должно произойти. Чернов поддерживал быстрый созыв Собрания (в конце сентября или начале октября 1917 г.). Его оппоненты находили эту дату нереальной. В начале июля Н.П. Огановский сообщил Второй сессии Главного земельного комитета, что прежде чем закон о земле будет представлен Учредительному собранию, он будет долго рассматриваться в различных комиссиях Главного земельного комитета и, наконец, на его пленуме. Он считал, что закон возможно подготовить лишь к концу 1918 г.35 Соответственно, они также совершенно по-разному представляли, что следует сделать до созыва Собрания. Чернов считал, что все операции с землей следует прекратить в ожидании созыва, который должен состояться как можно скорее. Тем временем министерство сельского хозяйства подготовит законопроект о земле. Напротив, его оппоненты полагали, что система земельных комитетов должна быть назначена хранителем «земельного фонда» до созыва Совета. Они предпочитали систему, в которой земельные комитеты и крестьянские советы совместно работали бы под руководством Главного земельного комитета. Ключевым моментом их программы было представление о том, что «земельный фонд» следует передать под управление земельных комитетов вплоть до созыва Собрания.36
Весной 1917 г. идея о переводе земель под управление земельных комитетов была представлена, таким образом, некоторыми агрономами-народниками правого крыла. Когда они вынесли ее на обсуждение, их целью было успокоить крестьянское движение весны 1917 г. Их очень беспокоили захваты земли, происходившие в первые месяцы революции. С другой стороны, они считали, что Учредительное собрание будет созвано еще очень нескоро. Они полагали, что если в течение этого неопределенного срока часть земель землевладельцев перейдет в ведение земельных комитетов, это успокоит крестьянское движение. Соответственно, они видели необходимость передачи всей необработанной земли в ведение земельных комитетов.37 Таковы были их взгляды весной 1917 г., и таковы же они были осенью, когда крестьянские волнения усилились.38
Н.Я. Быховский позже утверждал, что наказы, которые делегаты от крестьян принесли на Первый съезд крестьян в мае 1917 г., уже включали требование «немедленной передачи земли земельным комитетам». В мае 1917 г., по его словам, Крестьянский Совет принял
в своей резолюции требование передачи земли в ведение земельных комитетов.39 Однако я не могу разделить точку зрения Быховского. Как отмечал А.А. Луцкий, после Февральской революции первые крестьянские наказы все еще выражали идеи предыдущего революционного периода, 1906-1907 гг. Они отражали требования эсеров, такие как созыв Учредительного собрания и передача земли в руки трудящихся, и фразеологию эсеров: «общенародное достояние», «достояние всего народа» и «вся земля должна быть передана в руки народа».40 Крестьянские делегаты, прибывшие на Первый всероссийский съезд крестьянских депутатов, привезли наказы, составленные у них на родине. Некоторые наказы также были присланы непосредственно на съезд. Затем их передали в редакцию крестьянских «Известий». Эту газету редактировал Н.Я. Быховский, и он со своими сотрудниками впоследствии сделал выборку из 242 наказов. Однако они не только отобрали тексты, но и подготовили сводку. Эта сводка легла в основу «Примерного наказа».41 Как представляется сейчас, сводка и основанный на ней наказ были не точным отражением отдельных наказов, но отредактированной и «разбавленной» их версией, соответствующей взглядам оппонентов Чернова, народников. В этом отношении очень показательна одна часть инструкции. Она включала требование, обращенное к Временному правительству: Правительство должно выпустить особый декрет о «немедленном формировании... земельных комитетов (местных и главного комитета», пока не созвано Учредительное собрание.42 Поскольку Первое Временное правительство уже выпустило 21 апреля 1917 г. декрет о формировании земельных комитетов, это предполагает, что по крайней мере приведенная часть наказа была написана до указанной даты. В противном случае не было бы необходимости требовать от Правительства формирования земельных комитетов, когда оно уже объявило, что собирается их учредить. Соответственно, эта часть инструкции была написана не менее чем за две недели до Всероссийского съезда крестьянских депутатов, начавшего работу 4 мая 1917 г. в Петрограде.43 Так что появилась она не в селе, а в кабинетах специалистов-аграриев из числа народных социалистов. Здесь же была впервые озвучена мысль о передаче земли в ведение земельных комитетов, причем озвучена как способ противодействия захватам земли.44
В целом спор между Черновым и народниками можно свести к двум цифрам — соответственно, 104 и 242. Первая цифра (104) относится к эсеровскому законопроекту о земле, первоначально представленному Второй думе в 1907 г. Десять лет спустя он был переработан в министерстве сельского хозяйства, и Чернов наконец представил его Учредительному собранию 6 января 1918 г., в четыре часа утра. Вторая цифра (242) относится к наказам, которые крестья-
не подготовили до созыва Крестьянского совета в мае. Тогда из них было отобрано 242 и подготовлен свод, якобы на них основывающийся. Свод был представлен Крестьянскому совету в качестве примерного наказа.45 Одна часть этого наказа в конечном счете вошла в ленинский Декрет о земле в октябре 1917 г. В 1917 г. принцип 104 отстаивал отмену любой собственности на землю и признавал право на землю как субъективное публичное право; он исключал любые компенсации землевладельцам и подчеркивал необходимость скорейшего созыва Учредительного собрания, на котором должен был быть принят всеохватывающий закон о земле, чтобы создать законодательную базу для земельной реформы. Напротив, принцип 242 отстаивал ограничение социализации и подчеркивал, что в первую очередь от реформы должны были выиграть крестьяне; он допускал выплату компенсаций за конфискованную землю и подчеркивал, что должно пройти достаточно много времени, прежде чем будет созвано Учредительное собрание. Соответственно, тем временем часть земли должна была быть передана в ведение земельных комитетов. В организационном плане опорой для сторонников 104 было министерство сельского хозяйства, а для людей 242 — Главный земельный комитет с его административным аппаратом и Исполнительный комитет Крестьянского совета со своим административным аппаратом.
Первый всероссийский съезд крестьянских депутатов проходил с 4 по 8 мая в Петрограде. Конгресс выдвинул Исполнительный комитет из 250 членов, состоящий частично из тех, кого выбрали непосредственно на съезде, и частично из представителей губерний.46 Хотя эсеры явно доминировали, даже беглый взгляд на список членов показывает, что это всего лишь видимость. Большая часть членов ПСР никогда не участвовала в формулировании эсеровской аграрной политики или программы. Н.Д. Авксентьев, эсеровский председатель Исполнительного комитета со времен Первого съезда в мае 1917 г., изучал философию в Германии и писал диссертацию по Фридриху Ницше. Марк Вишняк, другой эсер — член Исполнительного комитета — позже подчеркивал, что был очень удивлен, когда его избрали в Комитет большинством голосов. Чернов и Вихляев были главными специалистами-эсерами в комитете, но Вихляев был занят в министерстве, и у Чернова было немало дел. Более того, Исполнительный комитет создал ряд отделов. Вопреки своему численному меньшинству в Исполнительном комитете, 242 играли более важную роль в этих отделах. Быховский, к примеру, был редактором газеты Совета, крестьянских «Известий».
В результате резолюция, выпущенная Съездом, следовала идеалам 242, но развивала их с помощью фразеологии 104. Соответственно, она требовала «перехода всех земель — государственных, монастыр-
ских, церковных и частновладельческих — в общенародное достояние для уравнительного трудового использования без выкупа».47 Другими словами, резолюция повторяла две ключевых идеи системы 104, подчеркивая, что «вся земля» будет передана во всеобщее владение. Однако было и добавление, набранное мелким шрифтом. Под «всей землей» в резолюции понимались земли государства, церкви, монастырей и частных собственников. Это означало, что крестьянские земли не должны были быть затронуты. В результате представление о «всей земле» было разным для 104 и 242. При определении концепта «вся земля» язык 104 следовал взглядам Чернова и буквально подразумевал, что социализировать нужно всю землю до последнего клочка. На языке 242 подразумевалось более ограниченное представление, охватывающее земли государства, монастырей, церкви и частных собственников. И все же, поскольку оно охватывало все таким образом определенные земли в совокупности, оно подразумевало их целиком — как всю землю. Соответственно, на языке 242 «вся земля» относилась к более ограниченной территории, чем на языке 104, где это выражение действительно подразумевало всю землю без остатка. Было и другое различие. Согласно резолюции, «вся земля» (в понимании 242) должна была перейти во всеобщее пользование без выкупа. Однако там не было сказано, что эта передача должна осуществляться без вознаграждения. Следовательно, резолюция Крестьянского съезда следовала идеям 242 и в этом вопросе. 104 отменяли любые формы компенсации.
Из-за разницы во взглядах между 104 и 242 после завершения работы съезда разразился конфликт. Тогда Главный земельный комитет взялся за разработку законопроекта о рередаче земли (в духе 242) в ведение земельных комитетов. Законопроект был подготовлен комиссией Главного земельного комитета под руководством Н.П. Ога-новского при участии секции Исполнительного комитета Крестьянского совета. Министерство сельского хозяйства сообщило комиссии, что не одобряет ее деятельность. Вопреки этому 12 июня 1917 г. комиссия завершила свою работу. Она отстаивала передачу «земли» (в понимании 242) в использование земельным комитетам под их временное ведение.48 Тогда Чернов воспользовался своей министерской прерогативой и удалил этот пункт из законопроекта. В итоге 29 июня 1917 г., когда Главный земельный комитет подтвердил проект, тот более не содержал упоминания о передаче земли в ведомство земельных комитетов.49 Тогда Главный земельный комитет рассмотрел на своих пленарных заседаниях различные наброски, касающиеся этих законопроектов, но ни один из них не был вынесен на обсуждение на заседаниях правительства, пока Чернов был министром сельского хозяйства.50
Как уже было отмечено, споры между Черновым и его оппонентами-народниками (между людьми 104 и 242) отражали их весьма различные взгляды на то, когда следует созвать Учредительное собрание. Чернов боролся за скорейший его созыв: в конце сентября — начале октября 1917 г. В конце июня, когда он удалил параграф о передаче земли в ведомство земельных комитетов, до созыва Собрания, по его расчетам, оставалось только три месяца. Следовательно, не было ни необходимости, ни времени заниматься передачей земли до созыва Собрания. Эсеровский законопроект о земле от 1907 г., который министерство сельского хозяйства перерабатывало для Учредительного собрания, уже включал параграф, в соответствии с которым это должно было произойти лишь после социализации земли. К тому времени владение уделами, государственными, церковными и монастырскими землями должно было быть немедленно прекращено, и заве-дывание этими землями передано земельным комитетам. С другой стороны, оппоненты Чернова не верили в скорый созыв Собрания. Они считали, что законопроект будет готов к выносу на Собрание не менее чем через год. Поскольку предполагался столь длительный срок, они отстаивали способ решения, при котором по меньшей мере часть земли перешла бы в ведение земельных комитетов; в качестве дополнительной меры Главный земельный комитет должен был быть сделан ответственным по земельным отношениям в России вплоть до созыва Собрания.
16 июля 1917 г. окончательная позиция Чернова по этому вопросу была выражена в циркулярном письме, разосланном министерством сельского хозяйства по местным земельным комитетам. В своем циркуляре Чернов подчеркнул, что земельные комитеты на всех уровнях (волость, уезд и губерния) должны считать себя органами государственной власти; соответственно, им следует во всех действиях руководствоваться государственными интересами. Он также заявил, что «Комитеты могут далеко идти в удовлетворении справедливых требований трудового крестьянства». Однако он отметил, что это ни при каких условиях не должно вести к дезинтеграции национальной экономики, рассеянию производительных сил, разрушению образцовых хозяйств и уменьшению и потере столь необходимого России урожая. В этих рамках комитеты могли рассчитывать на «энергичную поддержку» со стороны министерства сельского хозяйства.51 Быховский не был удовлетворен циркулярным письмом Чернова. Главная причина этого — отсутствие в письме «волшебных слов»: передача земли в ведение земельных комитетов. И все же он признал, что, несмотря на эти недостатки, письмо фактически легализует деятельность земельных комитетов на местах и что в их руки так или иначе переходит часть земель, прежде принадлежавших частным лицам.52 В самом деле,
к этому времени было практически забыто, что изначально Первое Временное правительство, в котором большинство составляли кадеты, создало систему земельных комитетов. С тех пор кадеты отказались от этой системы, за исключением Главного земельного комитета. С другой стороны, к этому моменту Чернова все больше воспринимали как человека, который поддерживает земельные комитеты и, более того, создал всю эту систему. Ситуация парадоксальная: если историки, пишущие в духе «Великой истории», вообще вспоминают о работе Чернова на посту министра сельского хозяйства, они неизменно утверждают, что он пытался передать земли в ведение земельных комитетов; в действительности он добивался совершенно противоположного!53
ГЛАВАМ
«ЗАБЫТЫЙ КАБИНЕТ» В ИЮЛЕ 1917
Когда Чернов приехал в Россию, он был так уверен, что русская революция распространится на другие страны, что пытался убедить Альбера Тома, находившегося в России французского министра военного снабжения, придерживавшегося социалистических взглядов, будто революция в Германии неизбежна. Даже ретроспективно Чернов отмечал, что после мартовской революции казалось вполне возможным скорое установление мира без победителей и побежденных.1 В качестве первого шага к этой цели Советы планировали съезд социалистов в Стокгольме с целью пропаганды окончания боевых действий и всеобщего перемирия. 25 апреля 1917 г. Исполнительный комитет Совета создал комитет политических лидеров, которому поручил подготовку встречи. Кроме Чернова, туда вошли Н.С. Чхеидзе, И.Г. Церетели, М.И. Скобелев, Ф.И. Дан, Ю.О. Мартов, П.Б. Аксельрод, Н.И. Суханов и некоторые другие. Стокгольмская встреча, изначально намеченная на 3 мая, вскоре была отложена на начало сентября. Впоследствии она не состоялась вовсе, поскольку правительства Франции, Великобритании и Италии отказались выдать лидерам социалистов паспорта, необходимые для поездки в Стокгольм.2 В начале мая Чернов уже заподозрил, что к России может быть применено старое изречение: «либо революция пожирает войну, либо война пожирает революцию». В конце мая он заявил Третьему съезду партии, что «демократизация на Западе» будет «медленным и длительным процессом».3 В начале июня Чернов уже рассматривал русскую революцию как «трагедию». Из всех европейских государств, принимающих участие в мировом конфликте, самым экономически отсталым было то, где произошла первая победоносная революция. Демократические движения рабочих и трудящихся в заметно более
продвинутых государствах, чем Россия, все еще отставали от русского движения.4
Подчеркивая в конце мая на Третьем съезде партии необходимость обороны, Чернов сделал это с одной оговоркой: «я отрицаю наступление в защите».5 Однако вскоре после первого заседания 3 июня Первый съезд советов одобрил подавляющим большинством голосов наступательные действия русской армии.6 К этому времени Чернов также пересмотрел свое мнение. Когда 18 июня (1 июля по н. ст.) 1917 г. началось летнее наступление и «русская революционная армия билась с немецкой реакционной армией», ему казалось «вполне понятным», что русская армия не может просто ждать, пока «немецкая армия» выберет наиболее благоприятное время для мощной атаки. Как он подчеркивал, Россия действует не ради достижения победы в войне и ни одна капля крови не должна быть пролита за империалистические цели войны. Вся операция должна быть нацелена на скорейшее прекращение боевых действий.7
Через двенадцать дней после первых побед над австрийцами, 30 июня (13 июля), российское наступление было прекращено. 6 (19) июля немецкие и австрийские силы перешли в контрнаступление. Они легко прорвали российскую линию обороны, и деморализованные русские войска побросали оружие и бежали. Паническое отступление прекратилось только после того, как была потеряна Галиция и вражеские атаки прекратились.8 Перед лицом этой катастрофы министерство обороны 11 июля 1917 г. предложило Кабинету восстановить смертные приговоры на линии фронта. Вопрос был сочтен столь неотложным, что, хотя Кабинет министров формально не принял решения, высшему военному командованию телеграфировали, что министры в принципе одобряют эту меру. Лишь на следующий день, 12 июля 1917 г., Кабинет принял формальное решение. Оно восстанавливало смертную казнь на период боевых действий и учреждало военно-революционные суды, состоящие из солдат и офицеров. Чернов присутствовал на обоих заседаниях Кабинета.9 К тому моменту его семья уже прибыла в Россию, и Ольга Чернова включила в свои мемуары описание его возвращения домой с того самого заседания Кабинета:
Виктор пришел домой совершенно изможденный и взвинченный. Той ночью состоялось долгое заседание. «Что-то случилось?» — привычно спросила я. «Да, они восстановили смертную казнь в зоне боевых действий!» — хрипло прошептал он. Эта новость была как гром среди ясного неба. «Смертную казнь? Боже милостивый, и ты не протестовал? Всегда думала, что ты против». — «Это так, но пока идет эта кровопролитная война, приходится держать людей под контролем любой ценой».10
К моменту своего выступления десять дней спустя (23 июля 1917 г.) Чернов уже пришел в себя. Он сказал слушателям, что Правительство действительно вновь ввело смертную казнь, но это «исключительная хирургическая мера», и призвал поддержать программу Временного правительства. Он считал, что успех России в войне имел бы «огромное значение» для всего мира.1'В мае 1917 г. Чернов еще был готов предоставить автономию военно-стратегическим решениям. Тогда ему казалось, что политики не должны вмешиваться в область стратегии, а военные — в политику.12 Но через два месяца, в конце июля, после военной катастрофы России, он полностью изменил взгляды. Теперь он считал, что лишь «реабилитация всего командования армией» может сработать как «центробежная сила» для торжества «единой боевой воли». Более того, он полагал, что лишь армейское командование имеет достаточный авторитет, чтобы элиминировать эксцессы, проявившиеся в ходе попыток демократизировать армию, «явочным путем» смелых, но рискованных импровизаций.13
Летнее наступление русских уже началось, но контрнаступление немцев и австрийцев было еще впереди, когда рано утром 2 июля 1917 г. министры-кадеты, за исключением князя Львова, вышли из состава правительства. В тотже день представители гарнизона Петрограда потребовали, чтобы Центральный комитет большевиков поднял восстание против Временного правительства. После начала демонстраций лидеры Военной организации большевиков и Петроградский комитет, за которыми запоздало последовал Центральный комитет, публично одобрили демонстрации. В течение последующих дней, 3-5 июля 1917 г., в Петрограде прошли масштабные выступления.14 4 июля 1917 г., когда события развивались по нарастающей, группа кронштадтских моряков явилась в Таврический дворец, где проходило совместное совещание Исполнительного комитета Советов и министров-социалистов, чтобы арестовать министра юстиции В.Н. Переверзева.15 Около 6 часов вечера Таврический дворец был плотно окружен со всех сторон вооруженной толпой кронштадтцев и рабочих. Присутствовали также частично третий и сто семьдесят шестой резервные полки.16 Ф.Ф. Раскольников, большевик, лейтенант Балтийского флота, привел моряков из Кронштадта на демонстрацию. Затем он вместе с членами Организационного комитета вошел во дворец.17 Министра Переверзева там не было, но матросы пробились к двери. Чернов находился во дворце, и его попросили задержать моряков. Полагаясь на свою популярность, Чернов вышел из дворца успокоить толпу. Его окружили матросы, крича: «Вот это один из тех, которые стреляют в народ!» Затем моряки попытались обыскать Чернова на предмет оружия, но он заявил, что в таких обстоятельствах ни слова не скажет. Толпа угомонилась.18
Затем Чернов произнес речь, в которой обрисовал причины текущего «кризиса власти», и добавил, что Совет вскорости выяснит свое отношение к кризису в ходе текущего заседания. После речи по инициативе члена большевистского комитета Петрограда Чернова спросили, почему еще не издан закон о воспрещении земельных сделок и почему декларация о передаче земли народу тоже еще не опубликована. Чернов ответил, что эти законы представлены Временному правительству на обсуждение и что это и есть причина «кризиса власти». Когда затем кто-то из толпы заявил, что их требования должны быть донесены до Совета, «поскольку Советы должны не решать сами, но прислушиваться к голосу народа», Чернов сказал, что Совет прекрасно знает об этом, но он готов еще раз поставить его в известность. К этому времени группа неизвестных собралась у двери и окружила Чернова. Один матрос схватил его за руки и закричал: «Стой, куда идешь, больно скоро хочешь». Тут же из Таврического дворца вышло несколько членов Исполнительного комитета (ВЦИК), среди них большевики Д.Б. Рязанов и М. Стеклов. Они попытались привести окруживших Чернова матросов в чувство, но были грубо оттеснены. После этого появились другие участники заседания, но матросы отогнали их прикладами винтовок. Раскольникову вскоре сообщили, что кронштадтские моряки арестовали министра Чернова. Когда Раскольников вышел из дворца, он увидел, что министра уводят в стоящую неподалеку машину. Раскольников сделал попытку защитить Чернова, но никто его не слушал. Согласно рассказу Чернова, записанному по свежим следам событий, его действительно втолкнули в машину. По его же более позднему свидетельству, его пытались увезти, но не смогли, поскольку толпа стояла очень плотно. Раскольников пробился к арестованному Чернову сквозь толпу и шепнул ему на ухо, что тот ни при каких обстоятельствах не должен сопротивляться аресту, а потом принялся успокаивать толпу. В этот момент из дворца к машине прошел Троцкий. Обращаясь к кронштадтцам как к «гордости и славе» революции, он призывал их не применять насилие к отдельным лицам. Он также сказал, что они не должны препятствовать возвращению «министра-социалиста» в здание. Троцкий закончил свою речь словами о том, что «здесь никто не защищает насилие», и попросил всех, кто с ним не согласен, поднять руки; не поднялась ни одна рука. Чернов вернулся во дворец. После этого инцидента Раскольников попросил матросов-кронштадтцев вернуться на базу. Члены группы, схватившей Чернова, «удалились с недовольным видом». Впоследствии кронштадтские моряки раскаивались. Григорий Смолянский, председатель кронштадтского комитета ПСР, появился перед Советом, чтобы осудить «постыдный акт насилия», совершенный над Виктором Черновым, «ветераном и почетным революционером». Его поддержали почти единодушно.19
После ухода кадетов князь Львов заявил, что тоже покинет свой пост, если не будет организована новая коалиция на базе решительной борьбы с анархистами и большевиками, а в конечном счете — с анархистскими тенденциями по стране в целом. Его условия не были приняты,иЛьвов последовал примеру своих коллег.8июля 1917 г.Керен-ский был назначен новым премьер-министром. В то же время он сохранил за собой пост министра армии и флота. Н.В. Некрасов был назначен его товарищем. Церетели, министр почты и телеграфа, также принял министерство внутренних дел. Чернов остался министром сельского хозяйства, М.И. Скобелев — министром труда, А.В. Пешехо-нов — министром снабжения, М.И. Терещенко — министром иностранных дел, И.В. Годнее — государственным контролером, а В.Н. Львов — прокурором Синода. Несколько дней спустя, И июля, только что образованная радикально-демократическая партия решила войти в состав правительства. Изначально она была создана в марте 1917 г., но в полной мере сформировалась лишь в ходе июльского кризиса. Ядро партии состояло из бывших депутатов Прогрессивной группы Четвертой думы, но получало поддержку крупных и средних промышленников, купцов и буржуазной интеллигенции. В июле партия выпустила декларацию, в которой, в отличие от кадетов, подчеркивала непреходящее значение коалиционного принципа и сотрудничества с Коалиционным правительством. В соответствии с этим три члена партии, И.Н. Ефремов, А.А. Барышников и М. Славинский, вошли в состав Кабинета министров. Ефремов, лидер партии, стал новым министром юстиции.20
Правительственная декларация от 8 июля была подготовлена Черновым, за исключением части, посвященной сельскому хозяйству, которую разработал Главный земельный комитет. Затем она была отредактирована Некрасовым — действующим главой правительства в отсутствие Керенского. Главная часть декларации уже содержала три пункта, отчетливо выдающие взгляды Чернова. Во-первых, в ней утверждалось, что революционная армия может вступать в бой лишь в том случае, если станет полностью очевидно, что ни одна капля крови русского солдата не будет пролита ради целей, чуждых «правосознанию русской демократии, провозгласившей открыто, перед лицом всего мира, свои мирные лозунги». Во-вторых, в декларации прозвучало обещание: в августе правительство пригласит союзников на конференцию «для определения общего направления внешней политики союзников и согласования их действий при проведении принципов, провозглашенных русской революцией». На съезде Россию будут представлять не только профессиональные дипломаты, но и «представители русской демократии». И, наконец, в соответствии с графиком, предложенным Черновым по прибытии в Россию, декларация опре-
деляла дату выборов в Учредительное собрание — 17 сентября 1917 г. Более того, аграрная часть, пусть и исходящая от Главного земельного комитета, тем не менее, затрагивала типично черновские темы. Она утверждала, что основа будущей аграрной реформы — переход земли в руки трудящихся. Она также содержала перечисление других целей — окончание столыпинской реформы и внесение законопроекта о воспрещении земельных сделок. Влияние Чернова на декларацию было столь очевидно, что П.Н. Милюков в своей «Истории русской революции» утверждал: правительство «капитулировало* перед Черновым.21
С момента отставки министров-кадетов 2 июля до отставки Чернова 20 июля прошло почти три недели. Историки, работающие в духе «Великой истории», обычно называют этот период «июльскими днями» и «углублением революционного кризиса», или просто видят в нем переходный период от первого Коалиционного правительства ко Второму. Соответственно, пока еще никто не пытался написать о Кабинете министров, каким он остался после ухода кадетов. Назову его «Забытым кабинетом». Позвольте мне также быть первым, кто опишет его решения и действия. Далее следует не полный список, а лишь описание основных моментов. Именно в этот трехнедельный период Кабинет прекратил беспорядки в Петрограде. На заседании 6-7 июля он распорядился, чтобы невоенные подразделения, участвовавшие в июльских выступлениях, были разоружены и расформированы; специально упомянул о необходимости арестовать и поместить под стражу В.И. Ленина, Г.Е. Зиновьева и Л.В. Каменева; назначил комиссию для изучения беспорядков. Забытый кабинет, в числе прочего, выпустил правительственную декларацию, осудившую захват земли крестьянами, выразил согласие с законопроектом о воспрещении земельных сделок, опубликовал закон, отменяющий земельную реформу Столыпина, восстановил смертную казнь в зоне боевых действий и назначил дату выборов в Учредительное собрание. Забытый кабинет также распустил националистически настроенный парламент в Хельсинки, в котором преобладали социалисты, и распорядился о проведении там новых выборов. За этим последовало Первое указание украинской Раде, определяющее границы Украины как можно уже, сокращающее число департаментов Генерального секретариата до семи и требующее, чтобы по меньшей мере четыре из них возглавили не украинцы.22 Забытый кабинет также серьезно размышлял над объявлением России республикой и над роспуском Государственной думы. Согласно И.Г. Церетели, имело место общее решение трех министров-социалистов (Чернова, Скобелева и Церетели) воздержаться от этого по причине случившейся военной катастрофы.23 Учитывая не более чем трехнедельный срок и количество принятых решений и предпринятых действий, Забытый кабинет — или, по определению Милюкова,
«правительство, капитулировавшее перед Черновым», — был, несомненно, самым активным российским правительством за время коалиционного периода!
Приведенный выше перечень включает два законопроекта, которые легли под сукно из-за кадетской оппозиции в период первой Коалиции. Законопроект, отменяющий столыпинский закон о земле, был одобрен Первой коалицией, но кадеты вплоть до этого момента задерживали его обнародование. Законопроект Чернова о воспрещении земельных сделок был в центре споров между ним и кадетами.24 Законопроект получил одобрение правительства 12 июля 1917 г. Исходно Чернов отстаивал полный запрет на операции с землей. Поскольку такие решительные меры встретили противодействие со стороны Керенского и С.Н. Прокоповича, ему пришлось согласиться лишь на отмену с определенными условиями. Следовательно, операции с землей могли осуществляться, но все случаи смены земельными участками владельцев должны были получать одобрение губернских земельных комитетов и министра сельского хозяйства.25 Однако уступки Чернова были в значительной мере отменены решением Правительства назначить дату выборов в Учредительное собрание на 17 сентября, а созыв Собрания — на 30 сентября, то есть всего через два месяца. Со времени своего прибытия в Россию Чернов ратовал за скорейший созыв Учредительного собрания.26 Теперь, когда созыв Собрания стал весьма близкой перспективой, необходимость любых мер по передаче земли, таких как законопроект об отмене операций с землей, значительно понизилась.
Что интересно, Забытый кабинет принимал решения не только относительно реформ, но и по вопросам сохранения закона и порядка, и самой решительной из таких мер было возобновление смертной казни в зонах боевых действий. Перед своей отставкой князь Львов дважды пытался заставить Чернова согласиться с правительственной декларацией, осуждающей анархию на селе. Чернов дважды отказывался. Второй инцидент привел к отставке Львова.27 Но на следующий день Чернов подготовил проект правительственной декларации, включающий осуждение захвата земли. Позже Чернов объяснял этот парадокс ссылкой на опыт Первой коалиции. Он писал, что «правительство было парализовано своим союзом с буржуазными националистами. Ему приходилось уравновешивать свои уступки равной терпимостью к левому экстремизму. Другими словами, ему приходилось быть слабым по обоим фронтам».28 Таким образом, летом 1917 г. в вопросах поддержания закона и порядка умеренно социалистическое правительство могло придерживаться более твердой политики, чем когда-либо могло Коалиционное правительство, имеющее в своем составе кадетов. Умеренно социалистическое правительство имело возмож-
ность уравновешивать свои решения по вопросам закона и порядка продвижением социальных реформ, в то время как в Коалиционном правительстве кадеты противостояли любым попыткам начать социальные реформы, а социалисты в свою очередь блокировали политику закона и порядка. В конечном счете встал вопрос: придерживаться ли политики кнута и пряника, как требовал Чернов, или только кнута, как хотелось Керенскому и кадетам.
Когда П.Н. Милюков вспоминал об «июльских днях» в своей «Истории русской революции», он описал сцену, в которой Чернов говорил с толпой, собравшейся вокруг Таврического дворца. Согласно Милюкову, речь Чернова прервали крики, и «рослый рабочий» размахивал кулаком у его лица и яростно кричал: «Принимай, с.с., власть, коли дают».29 Описание Милюкова заметно отличается от описания самого Чернова, которое я цитировал выше. Главное различие — в том, что, согласно Чернову, когда он вышел из дворца, многие кричали на него, но как только он заговорил, толпа умолкла. Лишь после того, как он завершил свою речь, член большевистского комитета Петрограда обратился к нему с вопросом о законопроекте, касающемся воспрещения земельных сделок. В отличие от Милюкова, Чернов был участником событий; Милюков же если и был свидетелем, то враждебно настроенным по отношению к Чернову.30 Кроме Чернова, воспоминания оставили трое очевидцев: Л.Д. Троцкий, Ф.Ф. Раскольников и Н.С. Суханов.31 Все они находились во дворце, когда Чернов говорил, и не могли сами слышать его речь. Однако все они вышли, как только услышали об аресте Чернова. Стоит отметить, что никто из них не упоминает о «рослом рабочем», о котором Милюков написал в своей «Истории». Суханов знал, что когда Чернов завершил речь, «какой-то инициативный человек из толпы требовал, чтобы министры-социалисты сейчас же объявили землю народным достоянием и т. п.».32 В самом деле, когда Троцкий включил этот, по его собственному определению, «анекдот» в свою «Историю русской революции», он не мог найти больше ни одного подтверждения и вынужден был процитировать Милюкова. Как оказалось позже, Троцкого интересовало не столько то, была ли эта история правдивой или нет, сколько хорошая история сама по себе, «с грубой точностью выражающая суть июльской ситуации».33 Следовательно, происхождение «анекдота» весьма сомнительно. Он не основан на свидетельствах непосредственного очевидца. Единственная его версия записана человеком, враждебно настроенным по отношению к Чернову; более того, никаких других подтверждений просто не имеется. Единственное «подтверждение» появилось, когда историки, пишущие в манере «Великой истории», принялись пересказывать этот эпизод один за другим, словно постоянное повторение увеличивало его достоверность как исторического
факта. Никого не озадачил такой парадокс: отчего рабочий из толпы, открыто враждебной по отношению к Чернову, хотел передать ему власть?
Стало быть, история Милюкова о рабочем, кричащем на Чернова, является вымыслом и должна быть исключена из любого серьезного исследования о революции 1917 г. Это не значит, что вопрос о причинах, по которым Совет не принял власть, также следует забыть. Я возражаю лишь против фикций, задействованных учеными школы «Великой истории». В своей речи, обращенной к толпе, Чернов, в числе прочего, распрощался с министрами-кадетами. Теперь, когда они покинули правительство, он не желал их возвращения. Обращаясь в декабре 1917 г. к Четвертому съезду партии, он подчеркнул, что выход кадетов из состава Кабинета министров был важным шагом вперед.34 Это подтверждает его позднейший рассказ о том, что после выхода кадетов из состава правительства он первым делом задумался о правительстве, по его собственным словам, базирующемся на оси «Чернов — Церетели». Это было бы правительство «узкой коалиции», объединенный фронт демократических партий. Он мог включить эсеров, меньшевиков, трудовиков, народных социалистов и отдельных диссидентов из числа правых, таких как Некрасов, и социалистов, таких как Красин.35 Однако победа над кадетами была практически тут же «погашена» тем, что Чернов называл «анархо-большевистским выступлением», которое совпало с катастрофой на фронте. Именно в этой «атмосфере гражданской войны» должен был быть решен вопрос о «передаче власти во всей ее полноте в руки трудовой социалистической демократии», и ответ на этот вопрос был дан отрицательный. Соответственно, 4 июля, готовя статьи для «Дела народа», Чернов написал, что Совет не может принять власть «при таких обстоятельствах, в такой момент».36
Обращаясь к Четвертому съезду партии в декабре 1917 г., Чернов полностью возложил вину за срыв формирования меньшевистско-эсеровского правительства на меньшевиков, которые не хотели принимать власть в союзе с одними лишь эсерами. Им казалось, что такое правительство будет разрываться не только справа, но и слева. Что касается большевиков, когда бы ни поднимался вопрос об участии в исключительно социалистическом правительстве, они всегда давали отрицательный ответ; они были готовы поддержать эсеровско-меньшевистское правительство лишь «постольку, поскольку». При таких обстоятельствах меньшевики объявили эсерам, что не намереваются участвовать в формировании правительства, которое состоит из относящегося к Советам большинства, то есть исключительно из эсеров и меньшевиков. Если бы такое правительство было сформировано в момент военной катастрофы, оно возложило бы всю ответственность
за поражение на социалистов.37 Чернов разделял эту точку зрения. Как он позже писал, ему казалось, что формирование подобного правительства в тот момент дискредитировало бы эсеровско-меньшевистское большинство, поскольку правительство столкнулось бы с решительным противостоянием буржуазных партий, а тылы остались бы незащищенными; в критический момент ему пришлось бы получить удар в спину со стороны демагогического и безответственного большевизма и проложить путь диктатуре меньшинства (большевики и левые эсеры). Формирование исключительно эсеровского правительства не нашло поддержки среди эсеров.38 Лишь несколько лет спустя, в начале 1920-х гг., Чернов спустил меньшевиков с крючка. Теперь его критика была обращена в основном на эсеров. Они не проявили «решимости и дееспособности». Февральская революция повергла ПСР в хаос.39 Позже Чернов сузил направленность критики и возложил всю вину на Центральный комитет ПСР. Именно в Центральном комитете, избранном на Третьем съезде, он встретил сопротивление, едва ли ожидаемое после резолюций, принятых на съезде. Партийное руководство оставалось в этом неопределенном состоянии вплоть до Корниловского заговора.40
Летом 1917 г. Чернов жил во дворце великого князя Андрея Владимировича на Галерной улице. Эсеры снимали дворец у великого князя (в отличие от большевиков, которые жили в особняке Кшесин-ской, захваченном солдатами, когда его владелица бежала за границу). Во дворце также располагался Центральный комитет ПСР и редакция партийной газеты «Дело народа». Семья Чернова переехала туда во время июльских событий. Квартира министра показалась Ольге Черновой «роскошной, но проще украшенной и менее грандиозной, чем большинство помещений дворца». Она решила, что изначально это была комната для гостей. Каждое утро Чернову и его супруге звонили в шесть часов, и к четверти седьмого министр уже был внизу в приемной, где встречался с крестьянами, солдатами и ремесленниками, которые хотели лично с ним пообщаться. После переезда Ольга Чернова работала секретарем, в ее задачи входило записывать жалобы и решать, чьи требования достаточно важны, чтобы обсудить их в ходе личной встречи. Она приехала в тот момент, когда распоряжение Переверзева о немедленном воспрещении земельных сделок было отменено (23 июня), а новое распоряжение Переверзева и законопроект Чернова о земле еще не были одобрены правительством (12 июля). Один крестьянин сообщил, что крестьяне ждут исполнения инструкции Чернова, но землевладельцы признают лишь новое распоряжение министра юстиции, а затем спросил министра: «Так что же с этим делать?» Ольге Черновой показалось, что крестьянин говорил «со злобным торжеством во взгляде». Она подумала, что Чернов знает, как
говорить с крестьянами — он использовал простые ясные предложения, понятные каждому. Соответственно, все в приемной слушали его внимательно, и Ольге Черновой показалось, что в конце ему удалось их убедить; и все же нервы министра сдавали. Как рассказывает Ольга Чернова, «Виктор утер лоб, он сильно вспотел. “Ты слышала этого последнего? — спросил он. — Они все прекрасно понимают. Они знают, что у меня нет всей полноты власти, и это хуже всего. И ты видишь, какое действие произвело [новое] распоряжение [Переверзева] — любые дальнейшие отсрочки могут стать роковыми для правительства. Наша партия, похоже, делает все, чтобы восстановить крестьян против себя”».41
Днем Чернов посещал заседания правительства. Во времена Первой коалиции заседания проходили в Мариинском дворце. Когда Керенский стал премьером (в июле), он переехал в Зимний дворец и перенес заседания в Малахитовый зал. Заседания проходили дважды в день, в четыре и в девять часов (16 и 21), однако начинались с большим опозданием и продолжались до восьми (дневные) и до поздней ночи (вечерние). Вторая половина последних была обычно закрытой, канцелярские служащие на ней не присутствовали. Министры всегда приходили на заседания совершенно измученными. Что же касается дискуссий, было решено не протоколировать их, не отмечать разницу в голосовании и не фиксировать в малейших деталях противоположные мнения.42 Министерство сельского хозяйства было во многом плодом трудов А.В. Кривошеина за его долгий (1907-15) министерский срок. Когда он умер, Чернов, обращаясь к «тем, кто знает», писал, что при подборе штата министерство не обращало внимания на партийность кандидатов, а лишь на их способности.43 Однако, поработав министром, Чернов осознал силу административной машины: в России она была «колоссальна». Министр мог выдавать распоряжения, но они оставались «ударами шпаги по воде», если административная машина их саботировала. Выступая 5 августа 1917 г., вскоре после образования Второй коалиции, в Таллинне, Чернов говорил о том, как политическое разделение в правительстве оказалось также и культурным разделением. Во времена самодержавия людей вообще не допускали до исполнительной власти. После первых побед революции рабочий класс скоро столкнулся с трудностями, не будучи готов к административной работе. Классы собственников набрались административного опыта в Думе и городском правительстве, они вошли во Временное правительство с готовыми списками кандидатур на все административные посты. Рабочие не могли в этом с ними состязаться и, более того, не имели столько специалистов по всем необходимым направлениям. Наконец, как сказал Чернов на Четвертом съезде партии, революционным вождям, которые долгие годы провели
в подполье, было трудно выйти оттуда и занять посты в администрации и министерствах.44
С начала войны Чернов был категорически против нее, сначала как пораженец, а затем как интернационалист, считающий, что совместные усилия всех социалистических партий должны положить войне конец. После своего прибытия в Россию он лишь укрепил полемикой с Милюковым о целях войны свою репутацию убежденного интернационалиста из левого крыла ПСР. Когда в начале мая была создана Первая коалиция, они отстаивали кандидатуру Чернова на пост министра иностранных дел.45 Месяц спустя на Третьем съезде партии левое крыло эсеров больше не было уверено в отношении Чернова. Он провалил испытание, которое навязали ему левые, по части резолюции о войне, и поддержка Керенского во время выборов в Центральный комитет оказалась «последним гвоздем в крышке гроба», заколоченного левыми эсерами. Борис Камков, один из ближайших политических соратников Чернова до прибытия того в Россию, так прокомментировал ситуацию: «Когда Чернов работал за границей и выдвинулся как социалист-интернационалист, мы были с ним, и если он продолжит быть таковым, мы будем с ним, а поскольку он отошел от этого, мы будем против него».46
После съезда партии отношения между Черновым и его бывшими сторонниками из левого крыла начали портиться. 9 июля 1917 г. газета левых эсеров «Земля и воля» напечатала декларацию, выпущенную организационным бюро левого крыла ПСР, избранным левой фракцией на Третьем съезде партии и фракцией левых эсеров в Исполнительных комитетах Петроградского совета и Совета крестьянских депутатов. Одновременно газета опубликовала письмо, подписанное Б.Д. Камковым, А.Л. Колегаевым и В.А. Альгасовым. В нем сообщалось, что политика лидеров ПСР «отчуждает от партии наиболее сознательную часть трудящихся масс». Чернов отреагировал быстро и решительно. С его подачи Центральный комитет решил исключить группы, подписавшие декларацию, потребовал расследования в газете «Земля и воля» и собрал региональный комитет, чтобы в отведенные сроки изменить направленность газеты. За исключением Марка Натансона, все остальные члены Центрального комитета поддержали Чернова. В начале войны Чернов и Натансон были на одной стороне, но позже оказались в разных группах и в итоге стали непримиримыми противниками. Впоследствии, 13 июля 1917 г., Первый Петроградский съезд ПСР, все еще стоявший за единство партии, решил созвать Четвертый съезд, чтобы сформулировать эти различия.47
В то же время, когда левые эсеры формировались в качестве единой группы, правое крыло эсеров тоже объединяло свои усилия. Эта группа была организована накануне Третьего съезда партии 30 апре-
ля 1917 г.48 Наиболее заметными фигурами этой группы были ветераны партии Андрей Аргунов и Екатерина Брешко-Брешковская, которая по крайней мере частично финансировала газету, а также Борис Савинков и старший брат Чернова Владимир. К этому моменту Брешко-Брешковская была одним из самых ярых противников Чернова. Она считала его напрямую ответственным за выход Керенского из Центрального комитета и дала волю своим чувствам против Чернова, появившись на Седьмом партийном совете 6-10 августа 1917 г.49 Согласно Чернову, некоторые правые эсеры в конце Третьего съезда партии переместились в центр. Это были Н.Д. Авксентьев, В.В. Руднев, И.И. Фондаминский и М.В. Вишняк. И все же они чувствовали солидарность с правым крылом.50 В результате летом 1917 г. центр партии начал разделяться на античерновский правый центр и черновский левый центр. Право- и левоцентристы были за продолжение Россией войны совместно с союзными силами до победного конца. Чернов хотел прекратить вооруженный конфликт как можно скорее. Он не хотел, чтобы Россия отказывалась от обязательств перед союзниками, но тем не менее считал, что ей надо бороться независимо. Правый центр также желал отложить все социальные реформы до конца войны, тогда как Чернов подчеркивал, что их нужно начать немедленно.
Летом партийная газета «Дело народа» была средоточием разногласий между право- и левоцентристами. Она была запущена в печать, когда провозгласили свободу прессы. Изначально она представляла взгляды эсеров-центристов. Как только в апреле 1917 г. в Россию приехал Чернов, он вошел в редколлегию газеты и скоро стал в ней лидером. Как вспоминает М. Вишняк, различные части газеты вскорости были заполнены полемикой Чернова с правым крылом, кадетами и «буржуазией». Лишь несколько дней прошло без публикаций о его взглядах на войну и мир, революцию и социализм.
В противоположность этому летом 1917 г. газета «Дело народа» собрала форум, на котором центр партии эсеров начал разделяться на черновцев-левоцентристов и античерновцев-правоцентристов. У газеты не было помещения под редколлегию, были лишь редакторы и секретарь, С.П. Постников. Центральный комитет ПСР назначал членов редколлегии. Соответственно, редакторы не были единой группой. Летом редколлегия разделилась на две подгруппы. Была черновская группа, включающая Н.С. Русанова, В.В. Лункевича и Иванова-Разумника. Более того, секретарь газеты Постников был бывшим секретарем черновских «Заветов» и верным приверженцем Чернова. Таков же был и В.В. Сухомлин, которого считали восходящей звездой партии и который отвечал за зарубежный раздел в газете. Другую сторону представляли Вишняк, В.М. Зензинов, Д.С. Розенблюм-Фирсов и Иван Полежаев. Соответственно, в газете бок о бок появлялись статьи,-
противоречащие друг другу.51 Согласно Чернову, партийная линия отклонилась вправо на протяжении полугода (с июня по ноябрь). Хотя от левых эсеров в Центральном комитете был только один человек (Натансон), а собственно правое крыло вообще не имело формального члена, у него было несколько тайных союзников, и, соответственно, в комитете преобладали правые.52 Все зашло настолько далеко, что серия предостерегающих статей Чернова не была опубликована в центральных органах партии даже в качестве его личного мнения. Центральный комитет решил, что партия привыкла считать статьи Чернова официальной позицией, и их отличие от решений Центрального комитета могло вызвать замешательство.53
Хотя Чернов по большей части вел борьбу с правым крылом, это не уменьшило его настороженности в отношении подъема левого экстремизма в России. С самого начала революции он усматривал в ленинском большевизме черты диктатуры. В мае на Третьем съезде партии он назвал Ленина и отстаиваемую тем систему «диктатурой столь крайнего человека, как товарищ Ленин». В середине июня Чернов защищал большевизм как «русскую форму бланкизма», имеющую одну характерную черту: «захват власти и установление диктатуры». Соответственно, Ленин шел к цели путем, о котором сказано во французской поговорке: Je пе sais pas, ой je vais, mats j’y vais resolument («Я не знаю, куда я иду, но я иду туда без колебаний»).54 Хотя Чернов прекрасно понимал диктаторскую природу большевистской доктрины, он был в равной мере убежден, что большевизм представляет лишь маргинальные идеи. В апреле 1917 г., сразу по приезде в Россию, он подумал, что Ленин — типичное порождение «ненормальных политических условий», существовавших в России вплоть до настоящего времени. Более того, в начале июня, когда Ленин предложил арестовать 50-100 владельцев фабрик, Чернов нашел эту идею «откровенно смешной».55 В апреле он подытожил, что нет необходимости «недолжным образом бояться политических эксцессов Ленина». Чернов был полностью убежден, что опасность, которую мог представлять из себя Ленин, «очень ограниченная и местного масштаба». Чернова также «смешили страхи», что может произойти откат назад и Ленин разрушит новую жизнь в России.56 Когда 10 июня большевики и анархисты напали на редакцию «Русской воли», Чернов был все еще полностью убежден, что большевизм — лишь маргинальное явление. Он отмечал, что в Петрограде лишь в одном районе (Выборгском) большевики могли с гордостью называть себя хозяевами положения. Он подчеркивал, что «игра с огнем» была начата анархистами, а затем подхвачена большевиками. Согласно Чернову, ленинский большевизм распространялся «на всех парах» и двигался к политическому самоубийству.57
ГЛАВА IS
КРУГ ПОДОЗРЕВАЕМЫХ
Кадеты едва успели покинуть Кабинет министров, когда Керенский начал с ними переговоры о возвращении в правительство. 12 июля 1917 г. Центральный комитет партии кадетов уточнил условия, на которых они были готовы снова войти в правительство, и главным условием стало удаление Чернова из Кабинета. Хорошо известно, что, по мнению кадетов, Чернов сознательно стремился разрушить общественный порядок на селе и подорвать сами принципы государственности, которую они пытались установить.1 Однако впоследствии Чернов утверждал, что добивался совсем иного и что это в равной мере противоречило кадетской концепции государственности. Это была его идея федерализма. На протяжении всей своей политической карьеры Чернов был убежденным федералистом, и к 1917 г. его энтузиазм не угас. В конце мая 1917 г., обращаясь к Третьему съезду партии, он провел разграничение между тем, что называл «федерирование вовне» и «федерирование внутри». Первый вариант охватывал весь мир. Чернов стремился к созданию «федерации в виде Соединенных штатов Европы и всего мира», образованной суверенными государствами. Второй, «федерирование изнутри», включал многонациональные государства, такие как Австрия, Россия и Великобритания. С точки зрения Чернова, лишь «одновременный процесс федерирования внутри и федерирования вовне» мог обеспечить «настоящий выход из того положения, которое существует» и «дать разрешение национального вопроса, разрешить который не способен был прежний буржуазный строй».2 Хотя Чернов таким образом склонялся в пользу федерирования изнутри, он не хотел поощрять сепаратизм. Он разделял эсеровские взгляды, выраженные Марком Вишняком: Польша должна была стать независимой по очевидной
причине — 5 ноября 1916 г. Центральные державы уже объявили независимость Польши. Что касалось других территорий, таких как Украина и Финляндия, где были сильны националистические чувства, Чернов хотел, чтобы решение было принято Учредительным собранием. Он считал, что стремления к отделению шли от времен самодержавия, когда народы насильственным путем лишали самобытности, как в случае Украины.3 Однако к 1916 г. его федералистские идеи прошли определенную эволюцию. Немцы решили использовать открывшиеся возможности для активной поддержки российских нацменьшинств и укрепления связей между Германией и националистическими движениями в России. Центральные державы субсидировали публикацию бернского еженедельника Bulletin des Nationalites Russie. В нем шла речь о грядущей независимости народов Восточной Европы — украинцев, латышей, поляков и других, кто, как было сказано, из чувства благодарности к Центральным державам станет их союзниками.4
И все же кадеты были против Чернова не только поэтому. Во время «Июльских дней» Керенский приказал министру юстиции В.Н. Переверзеву опубликовать имеющиеся в распоряжении министерства материалы о связях Ленина с немцами. Чернов одобрил эту публикацию. На самом деле, уже в апреле он обвинил Ленина в том, что тот вернулся в Россию через Германию вместе с представителями таких партий, чьи страны находились в состоянии войны с Россией. Соответственно, 6 и 7 июля газетные заголовки сообщали, что грядет «Вторая и Великая Азефовщина».5 Как вскорости оказалось, Чернов «швырялся камнями, живя в стеклянном доме». Вскоре после его прибытия в Россию В.В. Савинков, В.С. Панкратов, Е.А. Сталинский, Н.С. Тютчев и некоторые другие совместно написали письмо в «Дело народа», критикуя Чернова в первую очередь за поощрение антипатриотических чувств. С тех пор полковник Никитин доносил, что Чернов — немецкий агент. Более того, в ходе июльского кризиса эта информация просочилась в патриотическую газету «Без лишних слов» — утверждалось, что Чернов писал статьи (на самом деле, всего одну) для журнала, субсидируемого немецким правительством и распространяемого среди русских военнопленных.6 Это было концом длинного перечня обвинений, которые кадеты предъявили Чернову, не желая входа того в новое правительство. Для кадетов Чернов был не только «поджигателем села», но и немецким шпионом, разрывающим Россию на части своими федералистскими идеями. И все это он делал, как позже писал В.Д. Набоков, со своими «типично вульгарными гримасами, сладкой улыбкой и жеманством». Однако кадеты не имели намерения напрямую добиваться отставки Чернова, они собирались стимулировать эту отставку по частным каналам. Античерновская кампания в прессе,
проводимая преимущественно некадетскими газетами, была запущена 13 июля 1917 г.7
Поскольку кампания, направленная против него, шла по нарастающей, Чернов подал в отставку 20 июля 1917 г. Он направил Керенскому письмо, в котором ссылался на «губительные слухи», которые пускали его политические противники, и «на подлейшие и не менее губительные источники в полиции и жандармерии». Далее он просил Керенского принять его отставку, чтобы он получил «полную свободу действий» для защиты своей «политической чести» и «преследования по закону частных лиц».8 В тот же вечер Чернов объявил на совместном заседании Совета о слухах, согласно которым у В.Л. Бурцева и П. Ще-голяева имелись какие-то компрометирующие документы. Однако, . насколько знал он сам, Щеголяев видел в архиве Департамента Полиции документы, имеющие отношение к деятельности Чернова в 1914-15 гг. Это были, очевидно, те самые документы, копиями которых я воспользовался ранее (когда речь шла о периоде 1914-16 гг.). Они были собраны Иностранным агентством, которое затем направило их оригиналы в Департамент Полиции в Петрограде и сохранило копии в своем архиве в Париже. Этот архив (так называемый «Архив охранки») был открыт в 1957 г., в Архиве Гуверовского института. Документы эти, очевидно, также были опубликованы полицией в 1917 г., но не получили широкого хождения.9 Стоит отметить, что П.Н. Милюков, один из столпов кампании против Чернова, даже во время публикации своей «Истории русской революции» (1921-23) не был в курсе деталей. Он мог разве что ссылаться на «смутные домыслы», «некоторые документы» и «отдельные интерпретации». Милюков также опирался на статьи Чернова в его парижской газете «Жизнь» и в «Комитете Интеллектуальной Помощи Российским Военнопленным в Германии и Австрии». Тем не менее, цензура обычно не пропускала пораженческие идеи Чернова на страницы его публикаций; более того, с Комитетом у него были лишь поверхностные связи, и Милюков мог ссылаться только на «близких соратников» Чернова, организовавших Комитет (в число этих соратников входили Марк Натансон и Борис Камков).10
Хотя Чернов ушел из правительства, он все еще пользовался поддержкой Совета и популярностью среди народа в провинции. Именно оттуда пришла поддержка министру сельского хозяйства, когда стало впервые известно о его возможной отставке.11 Вся ситуация лишь укрепила положение Чернова в Крестьянском совете и временно свела воедино сторонников принципов 104 и 242.23 июля 1917 г. Н.Я. Быховский заявил Исполнительному комитету крестьянского совета, что «аграрная политика Чернова та же, что и у Крестьянского совета. Чернов лишь пытался осуществить то, чего требовали крестьяне».12
И все же с этой точки зрения у отставки Чернова было одно непроизвольное последствие: она ускорила возвращение кадетов в правительство. На следующий день (21 июля 1917 г.) вышел в отставку Керенский, за ним — М.И. Терещенко, И.В. Годнее, И.Н. Ефремов, В.Н. Львов и Н.В. Некрасов. Поскольку страна осталась без правительства, у кадетов был лишь один выход. На следующий день (22 июля 1917 г.) в Зимнем Дворце состоялось большое совещание. На нем собрались представители пяти важнейших партий (эсеры, кадеты, меньшевики, трудовики и радикальные демократы), а также Временного комитета Думы, Исполнительных комитетов Совета рабочих и солдатских представителей и Крестьянского совета. За исключением Чернова, у Керенского появились сотрудники для формирования нового правительства. Затем он неохотно восстановил Чернова в должности министра сельского хозяйства, и кадетам тоже пришлось его принять. Керенский остался премьер-министром, но также возглавил и Министерство армии и флота. Второе Коалиционное правительство получило власть 24-25 июля 1917 г. В отличие от Забытого кабинета, оно пришло без декларации намерений, разве что министры «отвечали лишь перед своей совестью».13
В сентябре 1917 г., составляя обзор последних нескольких месяцев в политической жизни России, Чернов сделал вывод, что текущая революция в России обладает одним фундаментальным отличием от всех предшествующих. Предыдущие революции были, по сути, неослабной борьбой за. власть, а текущая, напротив, представляла собой «торжество властебоязни».14 Пора вспомнить черновскую идею «вла-стебоязни», чтобы показать, что политическое поведение партии кадетов летом 1917 г. является ее примером. Когда в начале мая была собрана Первая коалиция, кадеты настаивали, чтобы социалисты оставались в правительстве меньшинством. Тогда меньшевики приняли это с готовностью, а эсеры — скрепя сердце.15 Однако два месяца спустя, 2 июля 1917 г., своим выходом из состава правительства кадеты добровольно отказались от большинства в нем. В результате социалистическое меньшинство «прокатилось за чужой счет» и получило два вопроса из черновской программы, вызывавших наиболее активное возражение кадетов: законопроект о воспрещении земельных сделок и спешный созыв Учредительного собрания были сочтены решениями правительства. Таким образом, выход кадетов из состава правительства был грубым политическим просчетом. Пока они еще находились там, законопроект о воспрещении земельных сделок был «положен под сукно», а грядущий созыв Собрания считался не руководством к действию, а лишь декларацией принципа. Когда они ушли, вопрос о Собрании повис в воздухе, и когда четыре недели спустя они вернулись, до выборов в Собрание оставалось менее двух месяцев. В то же
время черновское министерство сельского хозяйства добивалось, чтобы законопроект о земле, предполагающий социализацию всех земельных территорий России и признание права на пользование землей субъективным публичным правом любого гражданина России, был вынесен в Собрание. Правда, 9 августа Вторая коалиция отложила выборы в Собрание почти на восемь недель; соответственно, новая дата выборов приходилась на 12 ноября 1917 г., а на 28 ноября, две недели спустя, — открытие Собрания. С точки зрения Чернова, это была большая задержка: он предполагал, что крайним сроком созыва Собрания будет конец октября. Однако, по мнению кадетов, задержка была вызвана техническими, а не политическими причинами, поскольку все это время они хотели, чтобы созыв Собрания был отложен до конца войны.16 Это не стало концом проблем для кадетов. Одной из их главных целей было избавиться от Чернова. Однако Чернов сохранял свое влияние, когда была образована Вторая коалиция, и первым пунктом в повестке нового правительства была его реабилитация. 24 июля 1917 г., выслушав доклад министра юстиции И.Н. Ефремова, правительство «с удовольствием» подтвердило заключение председателя совета министров А.Ф. Керенского «о злонамеренном характере слухов, касающихся деятельности В.М. Чернова за границей, в последнее время распространившихся в газетах и в обществе». Правительство выразило Чернову полное доверие.17
И наконец, было еще циркулярное письмо Чернова. 16 июля 1917 г. он направил циркуляр в местные земельные комитеты. Хотя позже Чернов высказывался в том духе, что отправка письма была его новаторским шагом, идея принадлежала Церетели. После того как кадеты покинули правительство, он предложил Чернову, Пешехонову и лидерам Совета, чтобы каждый министр направил циркулярное письмо и в нем в общих чертах обрисовал работу, проводящуюся в его министерстве. Целью было показать народу, что, несмотря на кризис власти, Временное правительство продолжает работу. Поэтому Чернов и Пе-шехонов направили свои циркуляры 16 июля 1917 г., а Церетели — на следующий день. В противоположность тому, что позже писал Чернов, циркуляры Церетели и Пешехонова не были опровержениями его письма. Главное противодействие исходило от нового министра юстиции, И.М. Ефремова, крупного помещика и промышленника. Ефремов обвинял Чернова в превышении полномочий власти и угрожал ему судебным преследованием. Накануне отставки Чернова Кабинет обсуждал, следует ли министерству юстиции формально обвинить министерство сельского хозяйства в превышении полномочий.18 В конечном счете все разногласия вращались вокруг того, действуют ли еще законы империи или нет. Вся система земельных комитетов, задуманная Первым Временным правительством, основывалась на
понимании того, что они работали и действовали строго в рамках существующего законодательства. Чернову казалось, что революция теперь распространилась и на село; соответственно, обязанностью министерства сельского хозяйства было идти в ногу с революцией и не отставать от нее. Чтобы добиться этой цели, Чернов и его министерство также запланировали ряд законов второстепенной значимости, которые должны были быть выработаны, пока земельное законодательство «ста четырех» проходит переработку в министерстве. Однако по прошествии первой недели Первой коалиции Чернов и кадеты вступили в конфликт по вопросам законопроекта о воспрещении земельных сделок, и кадеты не дали Чернову провести какие-либо другие законы. В результате Первая коалиция была полностью парализована с первой же недели своей работы и не смогла провести ни один закон и ни один декрет для села. Циркулярное письмо Чернова к земельным комитетам было его очередной попыткой обеспечить действие хоть каких-то правил посредством санкционирования практик, уже широко принятых на селе.19
После формирования нового Коалиционного правительства Юридическое совещание Временного правительства на трех последовательных собраниях 22-27 июля 1917 г. все еще разбирало циркуляр. Оно сделало несколько критических замечаний о юридическом языке, понятиях и административных практиках, использованных в циркуляре. В итоге Юридическое совещание потребовало, чтобы циркуляр прошел «существенную переработку».20 1 августа 1917 г. циркуляр вернулся на пленарное заседание нового Кабинета. Кадеты все еще делали попытки отменить его, но Чернов не позволил, в первую очередь благодаря тому, что убедил Кабинет: в связи с отсутствием нового законодательства циркуляр является единственным документом, обеспечивающим по крайней мере хоть какую-то законность.21 Более того, с разных сторон приходила помощь от землевладельцев. В начале июля генерал Л.Г. Корнилов, командующий Юго-западным фронтом, потребовал, чтобы все аграрные беспорядки на вверенной ему территории были прекращены. Судебное преследование нарушителей также предполагалось: их ожидали штрафы и тюремное заключение. Когда в конце месяца Корнилов стал верховным главнокомандующим армией, его приказ распространился на всю страну, и на всех уездных и губернских комиссаров была возложена ответственность за его исполнение. Только в июле и августе было арестовано и посажено в тюрьму почти 2000 членов земельных комитетов.22
И все же российские землевладельцы уже впадали в отчаяние. На заседании Московского государственного собрания (12-14 августа 1917 г.) лидер российских аграриев сказал, что предпочел бы «черный передел» «черновскому переделу».23 Логика этого довольно странно-
го утверждения, скорее всего, базировалась на вере в то, что если крестьяне захватывали земли, они должны были что-то оставить и землевладельцам, в то время как Чернов собирался отобрать у них всю землю подчистую. В этой ситуации кадеты пытались противостоять Чернову по всем возможным фронтам. Это было возможно, поскольку отношения между Черновым и Керенским ухудшались и дошли почти до точки разрыва. В этом процессе можно выделить два переломных момента. Для Керенского это были выборы на Третьем съезде партии, на которых он не попал в Центральный комитет. С точки зрения Чернова, это Керенский «выталкивал» Церетели из правительства после образования Второй коалиции. Как позже писал Чернов, «он был жестоко разочарован» в Керенском.24 Более того, Керенский никогда не разделял взглядов Чернова на срочность и масштаб земельной реформы, необходимой России. Это не был просто вопрос разных взглядов на то, как следует проводить реформу; более существенно, что для Керенского весь аграрный вопрос не обладал первостепенной важностью.25 Даже ретроспективно он не считал его значительным. С позиции Чернова, в таком случае новое Коалиционное правительство было точной противоположностью правительства Чернова — Церетели, которое он считал приоритетным. Второго июля он распрощался с кадетами, покидающими правительство, но они вернулись. Более того, Керенский выдвинул Савинкова на должность товарища министра обороны. Таким образом, Чернов не только потерял И.Г. Церетели, своего единственного верного союзника, но и получил среди коллег опасного противника. И.Н. Ефремов, представитель радикальной демократической партии, первым начавший судебное преследование Чернова за превышение министерских полномочий и в дальнейшем вынужденно поддержавший его реабилитацию, также не мог считаться другом.
19 августа 1917 г., более чем три недели спустя после образования Второй коалиции, правительство посвятило аграрному вопросу отдельное заседание. Чернов выступил с двухчасовым докладом, вызвавшим противодействие кадетов. Поскольку приближался Московский городской съезд, вопрос был надежно закрыт. Чернов пытался противостоять этому выходом к широким массам. Он появлялся на различных собраниях и конференциях, его речи печатали в газетах. Он настоятельно подчеркивал опасность, заключенную в задержке выработки аграрного законодательства. Вместе с тем он считал, что продолжать работать в правительстве не имеет смысла; наоборот, его присутствие в Кабинете обернулось кошмаром. Он ежедневно получал анонимные угрозы. Несколько раз он выражал в Центральном комитете ПСР желание уйти из правительства, но каждый раз ему отвечали, что это стало бы катастрофой.26 И все же на селе пока было спокойно.
В начале июня на втором заседании Главного земельного комитета Чернов подчеркнул, что русское крестьянство и русская деревня продемонстрировали «огромную политическую стабильность и равновесие». Это было тем более верно при сравнении с другими критическими примерами в истории России и других стран. Хорошим примером было аграрное движение во время Великой французской революции, когда по всей Франции пылали замки феодалов. По сравнению с этим русская деревня и русский народ, по мнению Чернова, таили в себе «огромные резервы политического и государственного здравого смысла», на который могли положиться реформаторы.27 Позже и Ольга Чернова, и ее дочь Ольга Андреева-Чернова подтвердили, что главной причиной, по которой Чернов временно оставался в министерстве, было именно его желание добиться принятия эсеровского законопроекта; как писала Ольга Чернова, «это было главной целью его жизни».28
Хотя Чернова реабилитировали при формировании Второй коалиции, это не рассеяло подозрений вокруг его фигуры. 3 августа генерал Корнилов прибыл в Петроград для доклада правительству. Во время встречи с Кабинетом министров Савинков передал ему записку, настаивающую на том, что не стоит упоминать никаких «стратегических планов», поскольку информация может просочиться в Совет, а значит, и к немцам. После совещания Савинков объяснил Корнилову, что Чернов, мог проинформировать лидеров Совета, и некоторые из них в свою очередь сообщили бы немцам. Неделю с лишним спустя на Московском городском собрании генерал Каледин, атаман донского казачества и представитель от всех двенадцати казацких полков, заявил: «Пораженцам не должно быть места в правительстве». Все посмотрели на Чернова. Он попытался ответить, но говорить ему не позволили. Соответственно, министры-эсеры не только разделились на левоцентристов, правоцентристов и правых, но и образовали круг подозреваемых. Керенский подозревал Корнилова, Савинков и Корнилов все сильнее подозревали Чернова, а Чернов подозревал кадетов и Савинкова.29
23 августа министры рассматривали законопроект Чернова о земле, но кадеты затянули процесс. Позже в тот же день у Чернова состоялась личная встреча с Керенским. Он сказал премьер-министру, что представители партии кадетов саботируют «положительную творческую работу» правительства с очевидной целью «обеспложивания» его. Результатом станет отрыв правительства от масс. В качестве примера подрывной деятельности кадетов он назвал арест членов земельных комитетов и судебное преследование его самого как главы Главного земельного комитета, начатое министром юстиции И.Н. Ефремовым. Для Чернова было очевидно существование военного за-
говора и неоднозначное отношение к этому заговору кадетов. Он заподозрил, что в партии даже могут оказаться элементы, полностью осведомленные о существовании заговора. Целью было нарушить работу правительства и проложить путь военному правлению.30 Два дня спустя (25 августа 1917 г.) Чернов обратился к Центральному комитету ПСР. Он указал кадетам на дверь и заявил, что партия не может покинуть правительство, поскольку в таком случае на ее месте появится кадетский Кабинет при поддержке «штыков» и арестует эсеров.31
На следующий день, 26 августа, Чернов снова сказал эсеровской фракции совета о своем желании выйти в отставку. Фракция не поддержала его.32 Вечером того же дня министры проводили заседание в Малахитовом зале Зимнего дворца, когда Керенский прервал его и сообщил об «измене» Корнилова. В доказательство он зачитал вслух разговор по телетайпу, который этим же вечером состоялся между ним и генералом, и предложил всем взглянуть. Как утверждал Чернов, сообщение Керенского об ультиматуме генерала Корнилова и информация о движении Третьего кавалерийского корпуса к Петрограду «произвело эффект разорвавшейся бомбы». Затем Керенский попросил других министров предоставить ему неограниченную власть в борьбе с контрреволюцией, и потребовал, чтобы все министры предоставили свои портфели в его распоряжение. Он заметил, что развивающаяся ситуация может потребовать «реструктуризации Кабинета». Министры-кадеты, объявляя о своей отставке, сказали, что они полностью в распоряжении премьер-министра. Далее Керенский попросил министров продолжать работу. Ф.Ф. Кокошин был единственным, кто подал в отставку сразу. Впоследствии Чернов резко критиковал дезинтеграцию правительства во время корниловской эпопеи. Когда 26 августа подали в отставку все четыре министра-кадета, они таким образом буквально выполнили распоряжение Генштаба. По мнению Чернова, тогда, во время конфликта, имела место лишь единоличная власть министра-президента, фактически, диктатура личности. Это последнее официальное совещание Второй коалиции затянулось до четырех утра. Договорившись встретиться в полдень 27 августа, министры разошлись по домам, все еще не будучи уверенными, что их не поместят под арест. Они собрались вечером того же дня. На этом совещании около полуночи было предложено наделить коллегию из пяти человек (Керенский, Некрасов, Терещенко, Церетели и Кишкин или Скобелев) верховной властью. Остальные члены Временного правительства должны были стать просто директорами отдельных департаментов без права принимать важные решения. Начиная с этого момента, Временное правительство более не существовало в прежней форме.33 Это было также и концом министерской карьеры Чернова. Его отставка состоялась 28 августа 1917 г.34
Следующие дни были наполнены работой, и Исполнительный комитет совета заседал несколько раз. Поздно вечером 1 сентября Керенский объявил о формировании Директории. Она состояла из него в качестве премьер-министра, министра иностранных дел М.И. Терещенко, министра обороны генерала А.И. Верховского (относительно прогрессивного офицера), министра флота контр-адмирала Д.Н. Вер-деревского и министра почты и телеграфа А.М. Никитина (ничем не примечательного правого меньшевика). Рано утром 2 сентября 1917 г. Исполнительный комитет Совета «временно» объявил Директорию.35
Покидая правительство, Чернов намеревался вернуться в Совет. Весной его избрали в Исполнительный комитет Совета (Исполком), а теперь он надеялся более активно использовать это положение.36 С момента зарождения в марте Президиум исполнительного комитета был представлен в основном эсерами и меньшевиками. Помимо Чернова, там были Н.С. Чхеидзе, И.Г. Церетели, Ф.И. Дан, М.И. Скобелев и А.Р. Гоц. Он думал, что в их компании сможет действовать так, как не смог в правительстве. Однако 31 августа в Совете большинство проголосовало за большевистскую политическую программу. Поскольку присутствовало менее половины наделенных правом голоса, руководство эсеров и меньшевиков объявило о своем намерении выйти в отставку, если результат голосования не будет отменен и им не будет выдан вотум доверия. 9 сентября прошло контрольное голосование по процедурам реорганизации Президиума, и большевики выиграли с незначительным перевесом. Когда были объявлены результаты, Чернов и его коллеги, составлявшие старый Президиум, вышли, и 25 сентября руководство Петроградского совета было полностью реорганизовано; председателем избрали Троцкого.37 Менее чем за две недели Чернова вышвырнули и из правительства, и из Совета. В это время он начал кампанию в прессе против Керенского и коалиционной политики. 3 сентября в «Деле народа» появились четыре редакторских колонки и одна подписанная статья. Чернов критиковал всю политику коалиционного правительства и намекал, что Керенский в сговоре с Корниловым.38 Его заметки попали по болевым точкам эсеров. Хотя Керенский, на которого была направлена критика, ответил быстро, статус Чернова был таков, что Центральный комитет на трех заседаниях (4,6 и 7 сентября 1917 г.) не смог заставить себя осудить его поведение и в конце концов решил «завершить этот инцидент молчанием». И все же, вопреки всему, что он написал и еще собирался написать против Керенского, Чернов отказался сотрудничать с левыми эсерами 10 сентября 1917 г., когда они потребовали ампутации правого крыла партии на Седьмом съезде ПСР.39
Покинув правительство, последующие дни и недели Чернов повторял в разных местах, что коалиция с кадетами невозможна.40 Это
было также его позицией на Демократическом съезде, открывшемся вечером 14 сентября в Александрийском театре. Обсуждалось формирование нового правительства. Обращаясь к присутствующим, Чернов потребовал, чтобы была сформулирована «программа действий» и конкретная программа, которая будет применена после созыва Учредительного собрания. Это должна была быть не социалистическая, а просто демократическая программа. Соответственно, он считал, что следующим шагом было бы формирование нового Временного правительства, в котором министры взялись бы выполнить такую программу. Только это могло бы вывести Россию из тупика. Как он подчеркнул, это не было бы социалистическое правительство, даже если бы все министры оказались из числа социалистов; оно бы не произвело никакой социализации вплоть до созыва Учредительного собрания.41 На Демократическом съезде ПСР представляли три фракции (правые, центристы и левые); соответственно, в начале Съезда Центральный комитет признал право всех этих фракций голосовать независимо.42 К этому времени левые эсеры почти оформились в отдельную партию. В течение второй недели сентября они приобрели контроль над местным комитетом партии в Петрограде. Затем они избрали Центральный комитет и одобрили резолюцию против коалиции с «политикой ценза». Вместо этого они подчеркнули необходимость создания полностью социалистической власти, ответственной за центральные органы революционной демократии. Одновременно была запущена кампания за созыв национального Съезда Советов. В качестве следующего шага вечером 23 сентября левые эсеры ушли с Демократического съезда, а вместе с ними ушли 25-30 голосов и образовался незначительный перевес в пользу коалиции. Так называемая Третья коалиция была создана на Демократическом съезде, о чем объявили 25 сентября. Керенский остался премьер-министром, а М.И. Терещенко — министром иностранных дел. Новым министром обороны стал А.И. Верховский. Д.Н. Вердеревский был назначен новым морским министром. Новая коалиция представляла собой смесь социалистов и беспартийных, а также включала четверых кадетов 43
С точки зрения Чернова, формирование нового правительства было подлинным выражением «торжества властебоязни». За исключением Керенского, крупные лидеры политических партий отсутствовали, и в правительстве были лишь политики второго ряда. Чернов планировал начать «систематическую критику ошибок советских центросоциалистических партий» серией статей в «Деле народа».44 Однако 25 сентября появилась лишь первая статья, и она уже обеспокоила редакторов. Соответственно, 28 сентября по инициативе В.М. Зензинова Центральный комитет ПСР решил прервать публикацию серии. На следующий день (29 сентября 1917 г.) Комитет (в от-
сутствие Чернова) решил одобрить утверждение, подчеркнув, что в своей политической деятельности Комитет должен выглядеть «как единое целое». После каждого голосования решение большинства связывало всех членов Центрального комитета без права меньшинства защищать свою точку зрения. Неопубликованные статьи Чернова увидели свет два года спустя, в 1919 г., как «Листки из политического дневника» в сборнике «Из недавнего прошлого». Второй раз их напечатали в 1991 г.45
Когда Чернов в своем «Политическом дневнике» назвал себя «самым ярым и талантливым сторонником коалиции»,46 он всего лишь подтвердил мое мнение, что формирование большой коалиции, объединяющей против общего врага всех, от либералов до социалистов, было ключевым моментом его политической философии. Он изначально выдвинул эту идею в 1890-х гг. как идею Объединенного фронта. Во время Парижского съезда в 1904 г. Объединенный фронт стал превращаться в коалицию. Как позже писал Чернов, он был одним из организаторов парижской встречи в 1904 г. и тем самым придал импульс русскому движению в направлении коалиции. Он добавил, что «от несения ответственности за него никогда не уклонялся» и что «в свое время со спокойной совестью перенес за то бесконечное множество нападок» на себя. Соответственно, в марте — апреле 1917 г., когда его первоначальные сомнения рассеялись, Чернов поддержал образование Коалиционного правительства. Хотя первичная цель, борьба против самодержавной власти, была уже достигнута, революция затронула страну лишь поверхностно; остатки самодержавия еще сохранялись. И все же с мая по август 1917 г. Коалиционное правительство оказалось рецептом политической катастрофы. Главной проблемой, согласно Чернову, был не сам принцип коалиции, но большая коалиция — от либералов до социалистов. Осенью 1917 г. он, таким образом, предпочитал формирование более ограниченного правительства, которое включало бы в себя умеренные социалистические партии и некоторых представителей партий буржуазных. Он называл это «реальной коалицией» и «демократической коалицией». Такое правительство, о каком он думал, уже существовало в июле 1917 г. — «Забытый кабинет».47
Осенью 1917 г. русские левые лидеры делились на две больших группы — «утописты» и «реалисты». Утопистами были ярые приверженцы каких-то моментов идеологии, как Церетели, и большинство меньшевиков, твердо верящих, что происходит буржуазная революция; стало быть, коалиция с кадетами была высшим достижением этой революции. Вторым типом утопистов были большевики-ленинцы, убежденные, что весь мир на грани социалистической революции. По сравнению с такими взглядами мысль Чернова, что революция явля-
ется буржуазно-демократической, но в одной области, в сельском хозяйстве, она должна пойти дальше, по крайней мере, выглядела реалистично. Тот же реализм получил отражение и в его идее, представленной Демократическому съезду: пора сформировать правительство вокруг программы. Это было бы правительство, которое рассматривало бы проблемы как таковые, а не на предмет соответствия какому-то догматическому принципу. В свете программы было бы не так важно, из кого состоит правительство и какие партии представлены.48 Тот же реализм отличал Мартова, поддерживавшего на Демократическом съезде образование «общедемократического правительства», то есть правительства, состоящего только из представителей «демократии» и осуществляющего широкую программу.49
К осени 1917 г. уже почти забыли, что в апреле того же года систему земельных комитетов предложили кадеты и министр сельского хозяйства А.И. Шингарев. С тех пор кадеты обернулись против созданной ими же системы, за исключением консервативного Главного земельного комитета. С другой стороны, после того как Чернов направил циркулярное письмо земельным комитетам 16 июля 1917 г., на него стали смотреть как на создателя всей системы.50 И все же на протяжении своей карьеры министра Чернов видел роль земельных комитетов лишь как вспомогательную организационную. Он подчеркивал, что их целью было собрать предварительные материалы для аграрной реформы и что они были теми местами, где реформу мог обсудить народ.51 По мнению Чернова, все это было необходимо, чтобы гарантировать, что министерство сельского хозяйства не навязывает систему крестьянам сверху. Он полагал, что работа над новым законодательством, сама его подготовка должны были исходить снизу, от земли, от самого народа.52 В своем циркуляре Чернов далее подчеркнул роль комитетов как органов государственной власти; он также пытался разграничить области ответственности земельных и продовольственных комитетов.53 Однако в конце августа на третьем заседании Главного земельного комитета он все еще настаивал, что земельные комитеты — это лишь вспомогательные учреждения и в качестве таковых наделены двойной функцией. Первая — «текущая ежедневная работа», вторая — выработка законопроектов, касающихся аграрной реформы, для Учредительного собрания. Без тщательной предварительной работы Собрание грозило превратиться во «всероссийский митинг», как выразился сам Чернов.54
Передача земли, частичная или полная, в ведение земельных комитетов отсутствовала в планах Чернова в период его пребывания на посту министра сельского хозяйства. Лишь когда он покинул министерство, то стал пересматривать свои взгляды на роль земельных комитетов. 14 сентября 1917 г., через две недели после выхода
в отставку, на Демократическом съезде он уже говорил в соответствии с «переходным положением» перед созывом Учредительного собрания. Все еще придерживаясь мнения, что окончательное решение о землепользовании может вынести лишь Собрание, он теперь утверждал, что надо что-то сделать уже перед его созывом. В конце сентября он прямо призвал передать землю в ведение земельных комитетов. До этого, 10 сентября 1917 г., Шестая петроградская конференция ПСР выпустила резолюцию о «переходе всей земли со всем инвентарем в ведение земельных комитетов». Более того, позднее Н.И. Ракитников подчеркивал, что передача земли в ведение земельных комитетов стояла во главе их требований. Одновременно Чернов продолжил кампанию в прессе за немедленную передачу земли в ведение земельных комитетов и их легализацию.55
Ни одного министра сельского хозяйства не назвали, когда объявили новую и последнюю коалицию, и все же правительственная декларация от 25 сентября 1917 г. была создана в соответствии с принципами 242. В ней отмечалось, что «земельные отношения» следует «возложить» на земельные комитеты; подчеркивалась роль комитетов в осуществлении управления «земельным фондом»; утверждалось, что необходимо разработать особый закон для помещения земельных отношений «в ведение» земельных комитетов. Далее, говорилось, что если земли обладают «сельскохозяйственной ценностью», они «могут быть переданы» земельным комитетам, которые в состоянии использовать их более полно «для спасения народного хозяйства от окончательного разрушения». Однако все это не должно было затрагивать существующие формы землевладения.56 Н.П. Огановский и С.Л. Маслов, два кандидата на пост министра сельского хозяйства, были также заметными фигурами в группе 242. После того как Огановский снял свою кандидатуру, кандидатура Маслова была одобрена Центральным комитетом (в отсутствие Чернова) 4 октября 1917 г.57 Когда Маслов принял министерство 9 октября 1917 г., его уже ждал набросок законопроекта о передаче земли в ведомство земельных комитетов, потому что Чернов его не одобрил. (В декабре 1917 г., на Четвертом съезде партии, Маслов сказал, что ему нужна была одна неделя для переработки законопроекта.) Затем законопроект был одобрен Центральным комитетом ПСР и обсужден в Исполнительном комитете Крестьянского совета. Поскольку делегаты Главного земельного комитета от правого крыла партии подвергли его резкой критике, Временное правительство передало законопроект на переработку в специальный комитет. После этого 22 октября 1917 г. Кабинет министров в ходе заседания утвердил первую часть закона — о переходе земли к земельным комитетам; он также установил временные нормативы, которые должны применяться до созыва Учредительного собрания.
Вторая часть закона, «Правила об урегулировании земельными комитетами земельных и сельскохозяйственных отношений», не была одобрена Кабинетом.58
Ситуация в сентябре и октябре 1917 г. была такова, что Чернов и его сторонники приняли идею 242. Правительство придерживалось исходной позиции 242 и подчеркивало, что (лишь частично) земли «могут быть переданы» земельным комитетам в случае, если это не нарушит существующие формы землевладения. Наконец, Н.Я. Быховский, первым начавший отстаивать передачу земли в ведение земельных комитетов, уже дистанцировался от этого требования. 2 октября 1917 г. в Исполнительном комитете Крестьянского совета он поддерживал идеи, которые ранее выразила газета «Известия Всероссийского совета крестьянских депутатов», и в итоге, в свете приближающегося созыва Учредительного собрания и скорой зимы, вопрос потерял свою «остроту и срочность». Как полагал Быховский, единственной проблемой, беспокоившей всех, было теперь спасение страны от немцев. Все остальное могло просуществовать в текущем состоянии до созыва Учредительного собрания.59
ГЛАВА 16
НОЯБРЬ 1917:
ЧЕРНОВ ИЛИ ЛЕНИН
Ближе к концу осени Чернов был настроен все более пессимистично. В своем «Политическом дневнике» он описал кампанию в прессе как «отчаянную» и сказал, что смотрел в будущее «безрадостно». Он думал, что политика Центрального комитета эсеров не соответствует решениям Третьего съезда партии. Поэтому он обсуждал с некоторыми из своих политических союзников — Д.Ф. Раковым, Евгенией Ратнер, Б.О. Флеккелем, А.Ю. Фейтом, В.Н. Рихтером — и с петроградской организацией возможность создания собственной партийной организации. И все же они решили дождаться созыва Четвертого съезда партии. Летом и осенью давление на Чернова возросло, и он пытался отвлечься на вечерах, где были, как водится, алкоголь, песни и женщины. Чернов пил, пел куплеты и ухаживал за дамами. В разгар вечеринки он вполне мог повалять дурака. В конце сентября 1917 г. Леонид Андреев побывал на таком мероприятии. К тому времени все уже поняли, что ситуация тяжелая. Однако когда подали напитки, все распевали студенческие песни, Чернов солировал. Когда затем он начал ухаживать за женщинами, один из присутствовавших эсеров испуганно зашептал Андрееву: «Смотрите, совсем как Гришка [Распутин]!»1
Чернов не хотел присутствовать на Втором съезде Советов, назначенном на 25 октября 1917 г. Он считал, что «как дисциплинированный член партии» не имеет права отстаивать собственную точку зрения, а еще меньше желания имел защищать позицию Центрального комитета. В середине сентября 1917 г. на Седьмом Петроградском съезде ПСР он сказал, что работа на местах — главный фактор углу-
бления революции; демократических сил не хватало, и он хотел отправиться туда. 5 октября 1917 г. Центральный комитет позволил ему уехать на месяц. Из-за нарастающих слухов о возможном захвате власти большевиками Чернов отложил отъезд на 22 октября. Вечером этого же дня он уехал из Петрограда в Минск через Москву. Там заседал Съезд Крестьянской секции Южного фронта, и его пригласили из-за стремительной атаки большевиков и их союзников.2
Чернов был в Минске, в Штабе Южного фронта, когда большевики захватили власть в Петрограде. 25 октября 1917 г. новости о свержении Временного правительства достигли Минска; Чернов и председатель Съезда Крестьянской секции призвали делегатов «не поддерживать большевистское восстание». Чернов также выпустил две резолюции, первую — осуждающую петроградское восстание, вторую — подчеркивающую необходимость решить аграрный вопрос в Учредительном собрании (выборы должны были состояться вскоре, 12 ноября). Его поддержало подавляющее большинство: 257 голосов за, 23 против и 16 воздержавшихся. Съезд закрылся в тот же день, и Чернов направился в Могилев, где располагалась Ставка Верховного главнокомандующего и главные солдатские организации. 27 октября он прибыл во Псков.3
На Северном фронте было три армии — Вторая, Третья и Двенадцатая. Из них ближе всего к Петрограду располагалась Двенадцатая. Это была также единственная армия Северного фронта, которая не попала сразу же под контроль большевиков. Пятый съезд Двенадцатой армии был намечен на 28 октября 1917 г. В качестве места был выбран Венден (Цесис). Оказалось, что съезд проходил через два дня после октябрьских событий. Ставки теперь были выше, чем когда-либо, и лидеры правящего блока эсеров и меньшевиков решили вызвать Чернова, который находился неподалеку, во Пскове. Он прибыл туда и в первый день Съезда произнес четырехчасовую речь. В результате 28 октября большевики их союзники добились лишь незначительного i преимущества (248 против 243). Власть наконец перешла в руки большевиков лишь 14 ноября 1917 г., но еще до того они достигли своей цели: предотвратили использование врагами Двенадцатой армии в качестве силового ресурса.4
Тем временем Центральный Исполнительный комитет Всероссийского союза железнодорожников (Викжель) выдвинул большевикам ультиматум о расширении партийного состава правительства. Так называемые переговоры Викжеля начались 29 октября. В качестве основы для этих переговоров Викжель использовал формулу образования коалиционного правительства всех социалистических партий — от большевиков до народных социалистов; большевики-примиренцы под предводительством Л.Б. Каменева одобрили ее, Центральный
комитет меньшевиков присоединился к переговорам. На них активно фигурировало имя Чернова. Уже в августе и сентябре, когда в Совете имел хождение список возможных министров, Чернова называли в качестве премьер-министра. Теперь, когда список министров был подготовлен, его хотели сделать премьером нового правительства. С другой стороны, Ленина в списке не было, а Троцкого оттуда вычеркнули.5 В то же время Общеармейский комитет при ставке, избранный всеми солдатскими организациями, видел Кабинет министров чисто социалистическим и под руководством Чернова. Он был во Пскове, когда получил приглашение Генерального комитета армии незамедлительно прибыть в Могилев. Чернов дал согласие, и переговоры «о создании единого “общесоциалистического правительства”» прошли с 4 по 11 ноября 1917 г. Кроме Чернова, в них участвовали А.И. Верховский, министр обороны в Третьей коалиции, А.Р. Гоц, Н.Д. Авксентьев и Б.О. Богданов. Целью было определить перспективы формирования чисто социалистического правительства без большевиков. Соответственно, 8 ноября Генеральный комитет армии выпустил обращение, в котором предлагал взять инициативу на себя и сформировать новое правительство, выдвинув Чернова в качестве его главы.6
Важнейшей'чертой этих планов была попытка перенести приближающийся Второй Всероссийский съезд крестьянских делегатов из Петрограда в Могилев. Когда в мае 1917 г. прошел Первый съезд, было решено, что Второй состоится 20 августа 1917 г. или несколько позже, но по меньшей мере за месяц до созыва Учредительного собрания. Поскольку Московская государственная конференция проходила с 12 по 14 августа 1917 г., Съезд крестьянского совета был отложен, а когда произошли октябрьские события, оказалось, что фиксированной даты нет. После октябрьских событий левые эсеры стали настаивать на немедленном созыве Второго крестьянского съезда. В начале ноября 1917 г. они создали специальное бюро для созыва этого съезда и начали рассылать приглашения в местные крестьянские советы. Поскольку они работали через голову собственно Исполнительного комитета, это создало хаос на местах: стало совершенно непонятно, кто же организует Съезд. Левые эсеры продолжали требовать созыва съезда к 8-10 ноября 1917 г. Поскольку за столь короткое время было невозможно провести всю оргработу, комиссия Исполнительного комитета договорилась с левыми эсерами, что состоится предварительная встреча представителей местных крестьянских советов, чтобы для начала решить вопрос о власти. Собственно Съезд крестьянских советов должен был открыться 30 ноября 1917 г.7
Именно в это время Общеармейский комитет при ставке обратился к Крестьянскому съезду. 8 ноября 1917 г. он направил Чернову и М.Р. Гоцу телеграмму, в которой пригласил Крестьянский съезд
переместиться в Могилев, поскольку «в связи с переживаемыми событиями» делегатам лучше встретиться не в Петрограде. Сначала приглашение обсудили в Президиуме Исполнительного комитета Крестьянского совета, и идею поддержали. Затем вопрос вынесли на обсуждение на пленум Исполнительного комитета. После долгих дебатов пленум большинством в четыре голоса (27 против 23) решил перенести заседания в Могилев. Однако после обсуждения проблемы даже некоторые из делегатов, одобривших переезд, выразили сомнения относительно этого шага. Главная проблема носила технический характер: было невозможно заранее сообщить всем делегатам о новом месте. Следовательно, в любом случае кто-то оказался бы в руках Смольного в Петрограде. Более того, некоторые представители большинства разделяли мнение оппозиции, что такое передвижение скомпрометирует Съезд в глазах крестьянских и солдатских масс. Поэтому было решено открыть заседания в Петрограде, а затем разобраться, переносить ли съезд в Могилев.8 Предварительный Крестьянский съезд открылся 10 ноября в присутствии от 150 до 200 делегатов, и количество это увеличивалось с каждым днем. Около половины участников были делегатами от дивизий, а половина — от крестьянских советов на селе. Именно теперь было необходимо принять окончательное решение о месте проведения съезда. Большевики и левые эсеры, составлявшие оппозицию, яростно протестовали против переноса съезда в Могилев. Однако события в Могилеве приняли неожиданный оборот. Могилевский совет решил арестовать генерала Духонина, а Ставку заняли революционные солдаты. Это положило конец стараниям Чернова и Общеармейского комитета при Ставке. Чернов написал в Петроград, что собирается приехать туда, и это разрешило спор о переносе заседаний в Могилев: совещания продолжались в Петрограде.9
Чернов прибыл 11 ноября 1917 г. По приезде его задержал Военный революционный комитет и направил в Смольный. После короткой беседы его отпустили с рекомендацией не рассматривать произошедшее как арест, несмотря на присутствие вооруженной охраны. До приезда Чернова старый Исполнительный комитет Крестьянского совета потерпел поражение в вопросе выбора президиума и в знак протеста покинул Ассамблею. Оставшиеся участники съезда объявили себя Чрезвычайным крестьянским съездом и избрали левоэсеровский президиум с Марией Спиридоновой в качестве председателя. Теперь Чернов хотел, чтобы ушедшие вернулись на совещание, и решение об этом было принято. Более того, было решено предложить выбрать Чернова почетным председателем собрания. Надеялись, что это усилит влияние его сторонников. На следующий день (12 ноября 1917 г.) Чернов появился в собрании в сопровождении тех, кто ранее уходил. Большинство
встретило его бурными аплодисментами, большевики освистали. Эсе-ры-черновцы предложили избрать его почетным председателем. Большевики были категорически против. Лидерам левых эсеров пришлось объявить перерыв, чтобы призвать своих людей к порядку. Когда те вернулись, то сказали, что предложение не поддерживают, и собрание приняло их позицию. После этого с подачи большевиков левые эсеры выдвинули встречное предложение лишить членов старого Исполнительного комитета права голоса. Проголосовали 155 против 137, пятеро воздержались. Старый Исполнительный комитет объявил ультиматум: они уйдут, если результаты не будут пересмотрены. Президиум не стал этого делать и перешел к следующему вопросу. Тогда члены прежнего Исполнительного комитета и их сторонники, члены губернских и армейских советов и часть представителей уездных и дивизионных советов, покинули Зал собраний и ушли на собственное совещание. Далее проходили одновременно два отдельных совещания, пока на следующий день Чрезвычайный съезд не закончился полнейшей сумятицей. 10
Когда Второй Всероссийский съезд крестьянских делегатов открылся в Петрограде 26 ноября 1917 г., не прошло и двух недель с 13 ноября, с развала Чрезвычайного съезда. Однако в революционной России даже две недели могли означать для политики целую вечность. Именно в промежутке между этими съездами, 12-14 ноября 1917 г., прошли выборы в Учредительное собрание. С момента своего прибытия в Россию в апреле 1917 г. Чернов был главным сторонником срочного созыва Учредительного собрания. Именно по его инициативе в июле Забытый кабинет назначил дату выборов на 17 сентября. С того момента выборы и созыв были отложены на восемь недель, и выборы перенесли на 12 ноября, а созыв — на 28 ноября. Чернов перестал быть министром сельского хозяйства в конце августа, когда до выборов оставалось десять недель. Однако после ухода из министерства он главным образом отстаивал передачу земли в ведение земельных комитетов. Парадоксально, но чем ближе были выборы в Учредительное собрание, тем активнее Чернов и другие лидеры эсеров занимались переходными мерами, которые, как они считали, необходимо принять до созыва Собрания. В то же самое время Собрание словно исчезало за политическим горизонтом. После захвата власти большевиками Чернов испугался, что это приведет к их сокрушительной победе на выборах. Эсеры продолжали готовиться к выборам, но Чернов все больше задумывался о том, что надо будет делать, если Собрание будет состоять из большевизированных делегатов.11
Если бы Ленин просто аннулировал выборы в Собрание, Чернов, конечно, выразил бы протест, но в глубине души почувствовал бы облегчение. Однако у Ленина таких намерений не было. С середины
сентября 1917 г. он питал иллюзию, что большевики представляют большинство русского народа.12 Эта иллюзия стала для него поводом требовать немедленного захвата власти меньше чем затри недели до первых общенациональных выборов в русской истории. 26 октября, сочиняя Декрет о земле, новый советский вождь впал в то же заблуждение. Он описал новое правительство как «демократическое» и как «правительство рабоче-крестьянской революции». Он писал: «Все содержащееся в этом наказе, как выражение безусловной воли огромного большинства сознательных крестьян всей России».13 Поэтому Ленин торопился с выборами, которые стали для большевиков политической катастрофой. Менее трех недель спустя после захвата власти большевики набрали лишь 25 % голосов из 44-50 млн.14 Около 50 % были за эсеров разных направлений (общее число включало делегатов от левых эсеров, которые уже заключили соглашение с большевиками, но все еще находились в партийном списке). Для левых эсеров это был неловкий момент. Они разрывались между волей народа, представленной всеобщим голосованием, но уже отдали предпочтение Советской власти, представляющей «трудящиеся классы».15 Более того, партия эсеров разделилась не только на левое и правое крыло, но и по национальному признаку. Украинские эсеры составляли существенный процент делегатов, и значение этого факта можно было оценить лишь в дальнейшем. Чернова избрали от Тамбовской губернии.16 Голосование за меньшевиков катастрофически упало. Кадеты были единственной правоцентристской партией, получившей сколько-нибудь значимую поддержку. И все же 80 % населения проголосовало за ту или иную социалистическую партию, но не за большевиков.17
Результат выборов также показал, что ленинский Декрет о земле полностью провалился. Выдержанный в эсеровской терминологии и распространенный огромными тиражами, он не принес кандидатам от большевиков поддержки со стороны крестьянства. В самом деле, в противоположность тому, что до сих пор писали о ленинском декрете, я считаю, что он был выпущен в первую очередь для того, чтобы обеспечить большевикам поддержку крестьянства на предстоящих выборах в Учредительное собрание. Это вполне очевидно любому, кто не просто повторяет старые клише, но действительно читает Декрет о земле. В нем утверждалось, что «частное землевладение», включая удельные земли, земли монастырей и церквей, должно быть «отменено». Сначала эти земли следовало «передать в управление делегатов волостных земельных комитетов и уездных крестьянских советов». Тогда они владели бы землей «впредь до Учредительного собрания». Далее Ленин утверждал, что Декрет был временным законом «впредь до Учредительного собрания». Более того, он считал, что до окончательного решения Учредительного собрания относительно того, как
следует предпринимать большую земельную реорганизацию, она должна базироваться на наказах 242, в том виде, в каком они были опубликованы в крестьянских «Известиях». В самом деле, Ленин три раза сказал в своем Декрете о земле, что окончательное решение по вопросу о землевладении и землепользовании будет принято Учредительным собранием. Еще раз эта мысль повторялась в части «примерного наказа», прилагавшейся к Декрету о земле.18
Позже Ленин утверждал, что к моменту Октябрьского переворота большевики приняли «целиком, без единого изменения, эсеровскую аграрную программу».19 И все же это не соответствовало действительности. Напротив, имелось два пункта, в которых Декрет резко отклонялся от эсеровской программы. Во-первых, Декрет о земле лишь «отменял помещичью собственность на землю». Ленин все еще утверждал, что земли «простых крестьян и простых казаков» не будут конфискованы. В соответствии с замыслом эсеров, предполагалось ликвидировать любую собственность на землю. Эсеры считали так уже в 1907 г., когда их законопроект о земле со 104 подписями крестьян был представлен Второй думе; то же было написано и в законопроекте, над которым работало министерство Чернова. В самом деле, это отличие впервые проявилось в 1906-1907 гг., когда эсеры требовали отмены любой собственности на землю, а трудовики и народные социалисты считали, что крестьянские земельные наделы трогать нельзя. В 1917 г. это было одним из фундаментальных различий между программами 104 и 242. В этом отношении ленинский Декрет о земле был куда более умеренным, чем законопроект эсеров, подготовленный в министерстве сельского хозяйства для представления Учредительному собранию. Вторым важным отклонением было решение вопроса о компенсации землевладельцам за конфискованные у них земли. С1906-1907 гг. эсеры безоговорочно отвергали идею компенсации, но ленинский Декрет о земле носил в этом плане двойственный характер. Сам Ленин не признавал компенсаций и ясно говорил об этом, но пассаж из «примерного наказа», который он добавил к Декрету, звучал несколько двойственно. Там содержалась одна оговорка: земля «отчуждается безвозмездно», но выкуп «подлежит рассмотрению Учредительного собрания». Более того, один фрагмент Инструкции проводит разграничение конфискованной земли и скота. Там сказано, что конфискованная земля должна быть направлена в земельный фонд для разделения между «теми, кто на ней работает» (то есть крестьянами); с другой стороны, скот отходит государству. Также говорилось, что за скот не полагается компенсации, а вот о земле в этом отношении ничего определенного не утверждалось. Стало быть, подтекст Декрета был вполне очевиден: землевладельцам следует выплачивать какую-то компенсацию за конфискуемую у них землю!20
Принимая этот фрагмент наказа в своем Декрете о земле, Ленин таким образом принял фальшивые деньги за настоящие. Когда примерный наказ был опубликован 19-20 августа 1917 г. в «Крестьянских Известиях», он был полон энтузиазма. Он думал, что эти требования смогут выполнить лишь большевики.21 Однако Ленин не был осведомлен, что наказ — не подлинный, что это отредактированная и разбавленная версия, составленная в редакции «Крестьянских Известий». Как я уже показал, она была составлена с учетом мнения редакторов. Они не принимали идею эсеров, в соответствии с которой право использования земли было субъективным публичным правом, принадлежащим всем. Они предпочитали систему, в которой от реформы Выигрывали в первую очередь крестьяне; соответственно, они требовали, чтобы была социализирована лишь земля крупных помещиков, и были готовы рассматривать компенсацию за конфискованную землю. Эту точку зрения они заложили и в примерный наказ. То, что Ленин счел подлинным гласом народа, было, таким образом, голосом нескольких правых народников, специалистов-аграриев.
Второй причиной, по которой провалился ленинский Декрет о земле, был «контрдекрет», изданный прежним Исполнительным комитетом Крестьянского совета для всех местных крестьянских советов, с рекомендацией крестьянам поддержать кандидатов-эсеров.22 И наконец, Ленин просто опоздал со своим декретом. Если бы он выпустил его в мае или июне 1917 г., в нем еще был бы какой-то смысл. В мае Первый съезд всероссийского крестьянского совета потребовал, чтобы Временное правительство издало Декларацию по земельному вопросу и «простым языком» объяснило, что правительство не позволит никому противостоять воле народа.23 Главный земельный комитет на своем первом Общем собрании (19-20 мая) также потребовал от правительства опубликовать инструкцию по переводу «всех земель сельскохозяйственного назначения в пользование трудового земледельческого населения».24 Более того, на заседании 15 июня 1917 г. Исполнительный комитет крестьянского совета спросил Чернова, когда будет выпущена «ясная и недвусмысленная декларация», излагающая пункты резолюции Первого съезда крестьянского совета. То же отношение преобладало и перед тем, как Забытый кабинет договорился о законе, прекращающем операции с землей. Еще раньше представители от крестьян часто спрашивали Чернова, когда будет опубликован закон о прекращении операций с землей. Никто не спрашивал его, будет ли этот закон принят. В России 1917 г. значение имела только публикация закона. Представители от крестьян ожидали, что частые публичные заявления правительства подтвердят: оно идет к главной цели, передаче земли крестьянам. Форма этих заявлений была не столь важна, будь то декрет или что-либо другое. У Чернова
не вызывала энтузиазма идея о публикации особого декрета. Напротив, он предпочитал систему, при которой правительство уже перед созывом Собрания не только опубликует, но и запустит специальные законы. Он считал, что это покажет крестьянам решимость правительства более убедительно, чем общие утверждения.25 Более того, Генеральная декларация от 8 июля и публикация закона о воспрещении земельных сделок соответствовали этому требованию. Когда эсеры — делегаты в Учредительное собрание прибыли в Петроград, их больше не удовлетворяли декреты и заявления. Они хотели закона о земле.26
Наконец, один из мифов, созданных «Великой историей» вокруг ленинского Декрета о земле, гласит, что тот стал мостом, по которому левые эсеры перешли в лагерь большевиков. Однако когда этот вопрос рассматривается вновь в свете исторических свидетельств, получается совсем другая картина. 4 ноября 1917 г., когда проходило заседание Исполнительного комитета совета, три левых эсера (А.Л. Калегаев, В.А. Карелин и И.М. Малкин) резко критиковали саму практику выпуска декретов. Калегаев, будущий нарком сельского хозяйства, считал, что декреты появляются, «как горячие буханки из пекарни». Карелин лишь использовал другое сравнение и говорил, что декреты похожи на блины — новая порция каждое утро. Более того, он жаловался, что отдельные декреты противоречат друг другу или вызывают другую путаницу. Например, Декрет о земле отменял частную собственность на землю, но декрет о земельных комитетах, опубликованный вскорости, не говорил об этом ничего. Наконец, Ф.М. Малкин говорил вполне в духе Чернова, что невозможно «установить новые общественные отношения декретом, их необходимо развивать постепенно, в процессе борьбы за социализм».27
Второй всероссийский съезд крестьянских делегатов открылся 26 ноября в Петрограде, в Александровском зале Городской думы. Первым пунктом повестки дня были выборы временного президиума и председателя и комиссии для проверки мандатов. Голосовали два раза, поднятием руки и выходом из зала через ту или иную дверь. Первый подсчет дал Чернову 233 голоса, а Марии Спиридоновой 246 (всего 479), второй — Спиридоновой 269, а Чернову 230 (всего 499). В результате избрали Спиридонову. Крестьянский съезд открылся за два дня до этого, 28 ноября 1917 г., и сперва предполагалось, что это будет день открытия Учредительного собрания. К тому времени в общих чертах были известны результаты выборов. В день предполагаемого открытия Собрания избранные в него делегаты-эсеры, которые уже приехали в Петроград, образовали фракцию эсеров. При таких обстоятельствах эсеры-черновцы решили поднять вопрос об Учредительном собрании и сделать его главной темой крестьянского съезда. Однако большинство, сформированное большевиками и левыми эсерами, решило, что
пора вскрыть «ошибки» старого Исполнительного комитета. Следующие три дня (26-30 ноября 1917 г.) съезд занимался этой проблемой. Затем дебаты были прерваны; 1 декабря 1917 г. эсеры-черновцы выдвинули резолюцию по вопросу Учредительного собрания. Проголосовали 305 против 287. Когда 26 числа началось голосование за временного председателя, всего было подано 499 голосов. Пять дней спустя, первого декабря, общее число голосов выросло до 592. После первичного голосования еще почти сто делегатов способствовали решению в пользу черновского большинства. Это был поворотный момент съезда. Начиная с Предварительного съезда крестьянского совета эсеры-черновцы теряли голоса, но теперь ситуация изменилась.28
До этого момента Ленин жил иллюзией, что Декрет о земле выражал «безусловную волю огромного большинства сознательных крестьян всей России».29 К1 декабря 1917 г. катастрофа, ожидавшая большевиков на выборах в Учредительное собрание, уже обозначилась, а теперь ее дополнила победа Чернова в Крестьянском совете. В результате этих событий в ночь с 1 на 2 декабря ленинским иллюзиям пришел конец. Стало очевидно, что большевики являются лишь партией меньшинства, лишенной весомой поддержки населения. В ходе этого жестокого столкновения с реальностью Ленин расстался с иллюзиями, которые питал, составляя Декрет о земле, и резко настроился против Учредительного собрания. В то же время он отверг требования Вик-желя об образовании коалиционного правительства, в котором имели бы представительство все социалистические партии. 4 ноября 1917 г. за этим последовал отказ Каменева и еще четырех комиссаров опротестовать его нежелание идти на компромисс по вопросу о расширении Кабинета.30
2 декабря Ленин появился перед Крестьянским советом. В своем Декрете он рассматривал возможность победы эсеров на выборах в Учредительное собрание. В случае, если бы это произошло, по словам Ленина, «и если даже крестьяне пойдут и дальше за социалистами-революционерами и если они даже этой партии дадут на Учредительном собрании большинство, то и тут мы скажем: пусть так. Жизнь — лучший учитель, а она укажет, кто прав, и пусть крестьяне с одного конца, а мы с другого конца будем разрешать этот вопрос».31 Жизнь преподала Ленину два урока: катастрофа на выборах и победа Чернова на Крестьянском съезде. Поэтому, обращаясь ко Второму всероссийскому съезду крестьянских делегатов, он говорил сдержанно. Однако он подчеркнул, что Советы выше любых парламентов и конституционных собраний; ранее Учредительное собрание проложило дорогу буржуазной республике. Революция, произошедшая в России, не имела прецедента в истории. Советы были сформированы в России уже в ходе Революции 1905 г. и вновь появились в феврале 1917 г. Более
того, они основывались не на индивидуальных решениях, но «по воле народных масс, снизу».32 Затем Чернов ответил Ленину. Он подчеркнул, что когда людям дали возможность выражать свою волю на выборах, которые подразумевали четырехпалатный принцип и участие обоих полов, более полного выражения воли народа просто не было. Соответственно, оставалось лишь «склониться» перед ней. Чернов также отрицал, что между Учредительным собранием и Советами были какие-либо противоречия, заявленные большевиками. Это были две «цитадели трудового народа и достижение Революции», Собрание на три четверти состояло из крестьян. Это была «опора и верный защитник крестьянства и всего трудового народа, и потому крестьянство должно грудью своею защищать его от всех, кто осмеливается посягать на него, и насилия Совета Народных Комиссаров над членами Учредительного собрания».33
По воспоминаниям Чернова, Ленин также высказал то, что, очевидно, считал ультиматумом. Он заявил, что отдает судьбу Совета народных комиссаров в руки Крестьянского съезда; «если ему не будет выражено доверия, он уйдет».34 Тогда Чернов высказал контрпредложение о «вручении» всей полноты власти Учредительному собранию и правительству, которое то «вызовет к жизни».35 Соответственно, когда началось голосование, ставки были высоки как никогда. Первоначально три проекта резолюции исходили от эсеров-черновцев, левых эсеров и большевиков. А раз ставки были столь высоки, большевики, чтобы не терять голоса, придержали свой проект и затем присоединились к левоэсеровскому проекту резолюции. Оставался выбор между двумя проектами резолюции, черновским и левоэсеровским. Поскольку это было крайне важное голосование, оно проходило поименно. Результаты объявили лишь к ночи 2 декабря; как оказалось, за Черновцами стояло большинство, их проект получил 359 голосов против 321 за левоэсеров. Таким образом, всего голосовало 680 человек.36 На предыдущем голосовании было 592, стало быть, новый результат был на 88 голосов больше, чем прежнее общее количество голосов. Этот рост подчеркнул, что делегаты, которые приехали позже и теперь тоже голосовали, включали незначительное большинство сторонников Чернова. Всего за три недели до этого на Втором заседании Петроградского совета Л.Д. Троцкий отправил эсеров на свалку истории. С того времени эсеры уже успели совершить политическое возвращение на выборах в Учредительное собрание. Теперь, несмотря на ленинский Декрет о земле, несмотря на его личное появление на Крестьянском съезде и просьбу о доверии, большинство указало советскому вождю на дверь!
Однако Ленин ни в коем случае не имел намерения склоняться перед волей народа. Для большевиков главным было взять под кон-
троль уже нанесенный ущерб. Когда на следующее утро (3 декабря) появилась Мария Спиридонова, она не принесла ленинского письма об отречении; вместо этого она объявила, что это не обязательное голосование, но всего лишь «основание» для такового. После этого большевикам осталось только одно решение: прекратить процедуру как можно скорее. Черновская атака состоялась, хотя большевики с помощью левых эсеров контролировали президиум и комиссию по проверке мандатов. Теперь открылась тревожная перспектива: если эта тенденция с поддержкой Чернова продолжится, он сможет превратить Съезд в митинг в защиту Учредительного собрания. Поскольку захват власти в Октябре был осуществлен во имя Советской власти, Ленин просто не мог распустить Второй всероссийский съезд Крестьянских делегатов, высший представительский орган всех крестьянских советов, хотя тот не выразил доверия своему правительству. Единственным способом избавиться от него было прервать процедуру изнутри. Шанс для этого представился на следующий день, 4 декабря. Эсеры-черновцы потребовали голосования за постоянный президиум и объявили, что Чернов — их кандидатура на пост председателя. Тогда большевики и левоэсеры убедили всех делегатов, каких смогли, не голосовать ни за собственных кандидатов, ни даже против Чернова, а просто воздержаться. Соответственно, перевес был в пользу Чернова (332 голоса), но 362 человека воздержались (всего 694). Это в итоге прервало совещание. Для левоэсеров опять наступил неловкий момент. Они были главной силой в ускорении созыва Съезда. Теперь большевики потребовали, чтобы они свернули собрание. Давление на левоэсеров проявилось в их истериках, которые сделали любые рациональные дискуссии с эсерами-черновцами невозможными. Те покинули помещение, распевая «Марсельезу».37
Эсеры-черновцы продолжили дебаты в Сельскохозяйственном музее на Фонтанке, где заседал Центральный исполнительный комитет крестьянских делегатов. 6 декабря большевики и левоэсеры объявили, что их заседания в Городской думе — единственное законное представительство крестьянских советов. Два дня спустя, 8 декабря, их съезд соединился с контролируемым большевиками Всероссийским центральным исполнительным комитетом. 11 декабря Спиридонова подписала приказ членам Черновского съезда и бывшего Исполнительного комитета освободить здания. Для исполнения распоряжения явились вооруженные солдаты, и так штаб-квартира крестьянского движения перешла в руки ее партии. Однако левоэсерам совершенно не удалось заставить Второй всероссийский съезд крестьянских делегатов поддержать новое Советское правительство. Вместо того чтобы объявить ленинское правительство новым законным правительством России, съезд завершился всеобщим смятением и тем самым вскрыл
ошибочность главного пункта ленинского Декрета о земле: что большинство сознательных крестьян его поддерживает. Невзирая на это, левоэсеры помогли большевикам расколоть крестьянское движение; в награду 18 ноября 1917 г. им был отдан Комиссариат сельского хозяйства. Они избрали на пост главу крестьянского совета Казанской губернии А.Л. Калегаева. Лишь 12 декабря, после длительных переговоров, левоэсеры добились своей второй цели — комиссариата юстиции, вместе с пятью постами меньшего значения (а большевики сохранили за собой одиннадцать). И.З. Штейнберг стал комиссаром юстиции, В.А. Карелин — государственной собственности, П.П. Про-шьян — почт и телеграфов, В.Е. Трутовский — местного самоуправления, Александра Измайлович — дворцов Республики. Портфели комиссаров юстиции и сельского хозяйства были важны, но они не привели левоэсеров к истокам власти.38
Позже Чернов утверждал, что большевики и левоэсеры наводнили Крестьянский съезд делегатами от фронтовых организаций, тыловых гарнизонов и флота за счет настоящих крестьян.39 Но это более сложный вопрос, чем кажется. В соответствии с конечными результатами, было 489 крестьянских представителей, избранных сельсоветами, и 294 человека в форме. Это в сумме составляет 789 представителей.40 Однако общее число делегатов, принявших участие в голосовании, было меньше общего числа зарегистрированных делегатов. В ходе первого голосования за временного председателя, проведенного путем поднятия рук, было зарегистрировано 479 голосов, в ходе второго (выход через разные двери) — 499. Следующее голосование, по поводу черновской резолюции об Учредительном собрании, принесло 592 голоса. «Прощальное» голосование за Ленина собрало 680 голосов. Наконец, в голосовании о прекращении участвовали 694 человека. Последнее голосование было наиболее представительным, и все же даже в нем участвовали не все 789 официально зарегистрированных делегатов. Число голосующих росло, и эти присоединившиеся поддерживали Чернова почти до конца. Лишь последнее голосование, перед которым большевики и левоэсеры «обработали» максимальное число потенциальных участников, превзошло более раннее черновское большинство.
С 1960-х гг. так называемая Западная ревизионистская школа изучения истории русской революции заняла твердую позицию, выраженную Александром Рабиновичем в предисловии к его книге: «В октябре цели большевиков, как их понимали массы, пользовались большой народной поддержкой».41 Но какой бы поддержки ни добились большевики, ее нельзя назвать тактической поддержкой. Их поддерживали во многих областях, в Петрограде и Москве, в армии, на заводах, сыгравших ключевую роль в захвате власти большевика-
ми. Но когда октябрь сменился ноябрем, оказалось, что «тактическая» поддержка не «всеохватна». Вскоре после захвата власти большевиками, 12-14 ноября, состоялись общенациональные выборы в Учредительное собрание. За ними последовал 26 ноября и 2 декабря созыв Второго всероссийского крестьянского съезда в Петроград. Крестьянский съезд привлек делегатов из крестьянских советов по всей стране и из числа «юношей в погонах» из сердца революции — Петрограда. Вместе Собрание и Крестьянский съезд оказались двумя немного различными проверками популярности нового большевистского правительства. Как выяснилось, обе были провалены. Результаты выборов в Учредительное собрание оказались катастрофическими для партии большевиков. Созыв Второго крестьянского съезда довершил все. «Великая история» породила множество апологетической литературы об участии большевиков в выборах в Учредительное собрание. Главная их тема такова: большевики не ожидали получить в нем большинство; соответственно, результат лишь подтвердил их прогноз. Однако в России был человек, который считал победу большевиков в голосовании вполне возможной. Это был Виктор Чернов. Он серьезно задумывался о возможности Собрания, состоящего из большевизированных крестьян. В начале ноября Чрезвычайный съезд крестьянских советов, завершившийся победой большевиков и левоэсеров, отчетливо об этом напомнил. Но даже если у большевиков и был шанс, они его упустили. Одной из причин стал непродуманный ленинский Декрет о земле, использующий лозунги некоторых правых аграриев-народников и подразумевающий, что крупным помещикам может быть выплачена некоторая компенсация за конфискованную у них землю. Крестьянский съезд заседал примерно через месяц после октябрьских событий в Петрограде, в сердце большевистской революции, и, соответственно, также через месяц после выхода ленинского Декрета о земле. Большевики и левоэсеры контролировали мандатную комиссию и преуспели в выборе большевистско-левоэсеровского руководства. Но вопреки всем этим манипуляциям Чернов сумел повернуть ситуацию так, что союз большевиков и эсеров был вынужден прервать совещание, на котором большинство уже сказало Ленину, что тот чересчур задержался.
ГЛАВА 17
«РАСПЯТЫЙ РУССКИЙ НАРОД»
Партия эсеров провела свой Четвертый съезд одновременно со Вторым крестьянским советом, с 26 ноября по 5 декабря, в Петрограде. Позже Чернов описывал партийный съезд как свой личный и политический триумф: в новом Центральном комитете большинство составляли его сторонники.1 Однако эсеры — делегаты Учредительного собрания, уже приехавшие в Петроград, сформировали Делегацию. 9 декабря 1917 г. Делегация избрала Бюро, состоящее из двадцати пяти членов и представляющее собой исполнительный орган. Поскольку большую часть Делегации составляли члены правого крыла партии, Чернову было непросто добиться избрания в Бюро.2 Это случилось лишь к концу декабря, когда в Петроград приехало больше делегатов. Как утверждал Марк Вишняк, «Чернов был единственный левый в Бюро». Поскольку А.Ф. Керенский и Н. Д. Авксентьев прятались от большевиков и не могли присутствовать, лидирующая роль в Бюро принадлежала В.В. Рудневу; другими лидерами были А.Я. Гендельман, Е.Н. Тимофеев, И.И. Фондаминский и А.Б. Ельяшевич.5 Когда были избраны все члены Бюро, завершилось также формирование Делегации. С этого момента существовало две организации — Центральный комитет и Делегация с Бюро, обеспечивающие основу «двоевластия», которое расшатывало ПСР весь 1918 г.
Когда Временное правительство в августе установило дату выборов в Учредительное собрание, оно также решило, что Собрание будет открыто через десять дней после выборов, то есть 28 ноября. 26 ноября 1917 г., за два дня до этой даты, Советское правительство назначило М. Урицкого комиссаром по всероссийским делам и Учредительному собранию. 2 декабря Ленин сказал Крестьянскому совету, что большевистское правительство намеревается открыть Собрание при условии
присутствия 400 делегатов. Однако лишь почти через неделю, 6 декабря, Совет народных комиссаров объявил, что созыв Собрания действительно будет организован.4 В результате успеха на выборах политическая уверенность Чернова существенно возросла. 26 ноября 1917 г. на Четвертом съезде партии он выразил сомнение, что власть большевиков сможет продержаться дольше нескольких месяцев.5 Соответственно, 12 декабря 1917 г. он подчеркнул, что нет необходимости торопить созыв Собрания. Лучше было подождать явных результатов внутренней и внешней политики нового Советского правительства, а пока что было самое время для активной агитации за Собрание. Точка зрения Чернова превалировала, однако неделю спустя оказалось, что члены Центрального комитета лишь терпели его мнение, но не разделяли его. 19 декабря 1917 г., в отсутствие Чернова, Комитет спешно решил, что наиболее желательная дата Собрания — Рождество. 20 декабря 1917 г. Совет народных комиссаров решил, что созыв состоится 5 января, в случае, если наберется кворум — 400 делегатов. Центральному комитету партии эсеров оставалось лишь утвердить эту дату.6
И Центральный комитет партии эсеров, и Делегация считали, что наиболее вероятным исходом работы Собрания будет, в конечном итоге, его роспуск. Когда стали известны результаты выборов, Чернов подумал, что катастрофа, постигшая большевиков на выборах, с неизбежностью должна привести к роспуску Собрания, но лишь в конце декабря партийное руководство окончательно уверилось в такой перспективе. Даже тогда они не могли предвидеть день и час, когда это могло случиться. Тем временем они готовились к «длительной и упорной» борьбе за Собрание. Для этой цели Делегация партии эсеров сформировала особый «Комитет первого дня», предназначенный служить направляющей силой.7 С самого дня захвата власти большевиками мысль о вооруженной защите Собрания также нашла поддержку, особенно среди мобилизованных во время войны молодых людей, наладивших связи с армейскими демократическими организациями. Сторонники вооруженного сопротивления утверждали, что борьба между большевиками и Собранием неизбежна, следовательно, необходимо защитить Собрание с оружием в руках; что это найдет отклик у широких масс трудящихся, в армии и у гражданских лиц. Они говорили, что в Петрограде Семеновский и Преображенский полки все еще сохранили военную дисциплину и боеспособность и готовы поддержать Собрание. Имелась также бронедивизия. Но партийные лидеры были против; они подчеркивали, что большевики уже скомпрометировали себя вооруженным восстанием. Если большевики посягнут на Собрание, это лишь еще больше скомпрометирует их в глазах страны и трудящихся масс и ускорит их падение. Учредительное собрание —
«высшая форма истинного народоправства» и, соответственно, должно опираться на правосудие, а не на силу.8
В этом ключе Чернов и обратился к Учредительному собранию 5 января 1918 г. Для него сам созыв Собрания означал «конец гражданской войны между народами, населяющими Россию, единение трудовых масс России», «углубление и создание творчески созидательного характера Великой Русской революции». Учредительное собрание представляло «законную волю большинства населения». Она была выражена в ходе голосования в соответствии с системой, «являющейся самой совершенной из всех существующих в мире». Для Чернова Учредительное собрание являлось «живым единством» всех народов России.9 Соответственно, выступая в конце декабря на заседании Съезда железнодорожников, он потребовал, чтобы Совет народных комиссаров немедленно отдал захваченную им власть в руки Учредительного собрания. На случай отказа Чернов обрисовал способ достижения этой цели «не путем насилия или гражданской войны, но путем непосредственного обращения ко всем гражданам Российской Республики с вопросом, поручат ли они Совету народных комиссаров управление России и разгон Учредительного собрания, или же вся полнота власти должна принадлежать Учредительному собранию». Речь Чернова встретили громкими аплодисментами.10
Отклоняя вооруженную оборону Собрания, лидеры эсеров планировали оказывать ему лишь моральную поддержку посредством манифестаций в день открытия. Этот вопрос был решен на совещании 3 января 1918 г. Присутствовало не только руководство партии, но и представители промышленных предприятий, социалистических партий и демократических организаций.11 Пусть вооруженное сопротивление и было исключено, эсеры планировали большие демонстрации в поддержку Собрания. Поскольку Преображенский и Семеновский полки выпустили резолюции в пользу Собрания, они обещали явиться при условии поддержки со стороны бронедивизии, которая также неоднократно выражала готовность поддержать Собрание в случае любых насильственных действий против его участников. Соответственно, в день открытия Собрания одна часть демонстрантов должна была проследовать к Таврическому дворцу, месту заседаний Собрания, мимо казарм Преображенского и Семеновского полков, а другая колонна, состоящая из безоружных рабочих, подошла бы с другой стороны. По приходе демонстрантов в пункт назначения Собрание оказалось бы окружено живым щитом. Эсеры специально попросили демонстрантов прийти без оружия. Если бы вооруженные силы разогнали безоружную толпу, это легко привело бы к кровопролитию, способному оказать обратное моральное воздействие на нападающих, как в феврале 1917 г. случилось с антицаристскими манифестациями.12
Тем временем работа над эсеровским законопроектом о земле была передана особой Аграрной комиссии. Та уже начала работу 9 ноября 1917 г., то есть до выборов в Учредительное собрание. На рассмотрении находилось два предложения — от Чернова и от его преемника С.Л. Маслова. 18 декабря 1917 г. законопроект Маслова был принят в качестве основы эсеровского закона для представления в Учредительное собрание. Он ограничивал область земельной реформы лишь незасеянной землей и той, которую собственники обычно сдавали в аренду, и предусматривал компенсации за конфискованную землю; в выигрыше от реформы должны были оказаться в первую очередь крестьяне — согласно установленным категориям, они должны были получить конфискованную землю. Первые 29 параграфов наброска, «Проект основного закона о земле», были напечатаны в партийной газете «Дело народа» десять дней спустя, 28 декабря 1917 г., а оставшиеся параграфы 30-49 — 3 января 1918 г. Однако к тому времени делегаты-эсеры из регионов Черноземья уже прибыли и выразили неодобрение проекту Маслова.13 В итоге, когда собрались все делегаты, большинство голосовало за предложение Чернова и Вихля-ева, и оно было принято как законопроект для представления Учредительному собранию. Изначально оно было обнародовано в мае 1907 г. на Второй думе, но летом 1917 г. переработано в министерстве сельского хозяйства. В результате к закону был приложен большой список приложений. Как и в 1907 г., новый законопроект распространял социализацию на всю землю. Как итоговая мера планировалось признание права на землю как субъективного публичного права любого жителя России. Закон ставил социализацию земли под контроль системы народного самоуправления начиная с местного уровня и вплоть до общенационального. Он также запрещал любые компенсации за конфискованную землю.14
Утром 5 января 1918 г., в 10 часов, эсеровская делегация встретилась на расстоянии около версты от Таврического дворца. Начало заседания Собрания было намечено на полдень, но когда делегаты прибыли, оказалось, что дворец окружен солдатами, а Зал собрания пуст. Более того, план эсеров по поддержке Собрания не сработал. В ночь перед открытием группа рабочих-большевиков саботировала броне-дивизию, обездвижив машины. В то же время в эсеровский Комитет первого дня стали поступать из разных концов города обескураживающие новости. Колонны, марширующие в сторону дворца, были оттеснены в сторону вооруженных отрядов и засад. Эсеры в Зале собрания получили информацию о стычках между сторонниками Собрания и солдатами, в которых погибло несколько демонстрантов. Для партии эсеров становилось все более очевидным, что заседание уже обречено. К четырем часам улицы были под контролем большевиков, и Ленин
мог отдать приказ о начале заседания. Большевики и левые эсеры прибыли в зал Собрания. Чернову показалось, что эсеры — «пленники в осажденной крепости». Впечатление усиливалось тем, что вооруженные солдаты и матросы по приглашению Урицкого заняли свободные места в зале.15
Комитету первого дня было трудно смириться с Черновым в роли председателя Собрания. Его отношения с правым крылом партии уже практически пришли к разрыву, но популярность «селянского министра» среди крестьянских масс была неоспорима. Когда стало ясно, что большевики поддерживают Марию Спиридонову, также пользующуюся поддержкой эсеров, оказалось, что на выборах с ней может соперничать только Чернов. Следовательно, утром 5 января 1918 г. Комитет предложил его в качестве своей кандидатуры на пост председателя. Вдобавок была выбрана тройка, состоящая из В.М. Зензинова, А.В. Ельяшевича и В.В. Руднева. Их посадили на первый ряд, чтобы они руководили действиями эсеровской группы.16 Первым пунктом в повестке дня Собрания были выборы председателя. Ранее, на Крестьянском съезде, Чернов проиграл Спиридоновой, но теперь одержал победу — 244 голоса за него и 151 против, в то время как Мария Спиридонова получила лишь 153 голоса за и 244 против. Марка Вишняка избрали секретарем Собрания. Общее количество голосов за и против Чернова было 395, за и против Спиридоновой 397. Следовательно, общее число присутствовавших делегатов не могло превысить 400. Интересно, что количество это совпало с кворумом, который пришлось установить Ленину перед открытием Собрания. Поскольку за Чернова было 244 голоса и столько же против Марии Спиридоновой, можно предположить, что делегатов-эсеров было примерно 244. Однако, по словам Чернова, он получил больше голосов, чем ожидали эсеры. Соответственно, за него голосовал кто-то из левых.17
Чернова усадили на массивное старинное председательское кресло на трибуне. Представители правого крыла партии эсеров ожидали, что Председатель Учредительного собрания в своей вступительной речи представит декларацию демократических принципов и покажет, как большевистский режим попрал каждый из них. Вместо этого Чернов говорил о том, как Русская революция родилась с «миром на устах», и рассуждал об общественных проблемах так, что из аудитории кричали: «Это большевистская программа!»18 У.Г. Чемберлин подытожил: «Чернов произнес несколько рыхлую речь, в которой напрасно пытался успокоить присутствовавших большевиков, подчеркивая свои антивоенные взгляды и желание передать землю крестьянам».19 Однако эта оценка основана на ложной предпосылке. Чернов обращался не к «враждебному большевистскому лагерю», а в первую очередь клевым эсерам. Вся его речь была попыткой вбить клин между большевиками
и левыми эсерами, и в какой-то степени ему это удалось. Заговорив в первую очередь о мире, он уже сумел расколоть левых. Часть их встретила его первые замечания смехом, часть — аплодисментами. Разница, по всей вероятности, та, что большевики смеялись, а левые эсеры аплодировали. После этого Чернова более не прерывали, когда он говорил об общих перспективах войны и мира или о солидарности социалистов. Лишь когда он начал рассуждать о более частных социал-революционных вопросах, таких как федеральная структура будущей России, законопроект эсеров о земле или Учредительное собрание как высший законодательный орган, снова послышались реплики с мест.20 Единственную положительную оценку его речи, не являющуюся просто выражением мнения, но более весомую, дал И.И. Штейнберг, левоэсеровский министр юстиции, который отозвался так: «Это была искусная речь, которая в тот момент могла смутить многих».21
За вступительной речью Чернова последовало пленарное заседание. После этого партия эсеров планировала провести дискуссию о войне, эсеровском законопроекте и, наконец, по вопросу нового правительства для России. Большевики, с другой стороны, требовали, чтобы дискуссию построили вокруг декларации прав трудящихся, выпущенной Совнаркомом. Эсеровское предложение выиграло: 236 голосов за, 146 против.22 По сравнению с выборами Председателя собрания партия эсеров потеряла восемь голосов. Поскольку при избрании его председателем Чернов получил чуть больше голосов, чем ожидала партия, 236 — это цифра, очевидно, более точно отражающая количество эсеров, в том числе украинских, в Собрании. Восемь голосов, потерянных эсерами, ушли, однако, не к большевикам; напротив, большевики и левые эсеры потеряли семь голосов. Итого пропали пятнадцать голосов. Можно с должным основанием предположить, что это были голоса левых эсеров или делегатов, воздержавшихся от голосования. Поскольку общее число делегатов на тот момент едва ли превышало четыреста, за эсерами (включая украинских) был незначительный перевес. При таком результате голосования лидеры большевиков и левых эсеров потребовали двухчасовой перерыв, чтобы обсудить новую ситуацию на совещаниях групп. Перерыв начался в одиннадцать. Ленин принял участие в совещании группы большевиков. Они решили, что группа больше не вернется в зал Собрания. Соответственно, по окончании перерыва левые эсеры вернулись, а большевики — нет. Вместо этого Ф.Ф. Раскольников прочел декларацию, написанную Лениным, в которой эсеры были представлены как «вчерашний день Революции». Затем в Таврическом дворце состоялось совещание Совета народных комиссаров. Ленин написал свои тезисы о роспуске Собрания, и они были одобрены на совещании в половине второго ночи 6 января 1918 г.23 Тем временем, поскольку пленарная
дискуссия о мире завершилась, Чернов предложил провести поименное голосование, чтобы избиратели могли знать по именам, как голосовали кандидаты. Поскольку это был метод, требующий временных затрат, он предложил провести процедуру голосования в конце совещания. А тем временем делегаты могли начать пленарную дискуссию об эсеровском законопроекте о земле. Левые эсеры воспротивились, но большинство пересилило их и решило, что голосование о мире и земле должно проходить по поименным спискам и лишь в конце заседания. Ход Чернова поставил левых эсеров в неловкое положение между эсерами и большевиками. Эсеровский законопроект о земле они не могли ни поддержать, ни отвергнуть. Вожди левых эсеров решили проблему, предложив группе покинуть Собрание. Согласно Чернову, левоэсеровские делегаты из крестьян, которым было велено уйти именно тогда, когда должно было начаться обсуждение законопроекта о земле, восприняли это так резко в штыки, что лишь когда один из группы внезапно выхватил револьвер и пригрозил им другому, они согласились покинуть свои места. Это случилось в половине третьего ночи.24
Вскоре после того, как левые эсеры покинули совещание, комиссар П.Е. Дыбенко отдал приказ А.Г. Железнякову, главе караула Таврического дворца, закрыть Собрание. Около полутора часов спустя, в четыре утра, Марк Вишняк, секретарь Собрания, заметил, как на возвышении, где сидели они с Черновым, появился неизвестный моряк, и постоял там какое-то время, словно раздумывая, что же ему делать. Чернов только что начал читать первый параграф эсеровского законопроекта о земле, в соответствии с которым «право собственности на землю в пределах Российской Республики отныне (и) навсегда отменяется». В этот момент матрос коснулся руки председателя и сказал ему: «Я получил инструкцию, чтобы довести до вашего сведения, чтобы все присутствующие покинули зал заседания, потому что караул устал». Тогда Чернов спросил, что это за распоряжение и кто его отдал. Железняков сказал, что он начальник караула Таврического дворца, а распоряжение исходит от комиссара Дыбенко. Тогда Чернов ответил: «Все члены Учредительного собрания также очень устали, но никакая усталость не может прервать оглашения того земельного закона, которого ждет Россия. (Страшный шум. Крики: Довольно, довольно!) Учредительное собрание может разойтись лишь в том случае, если будет употреблена сила! (Шум.) Вы заявляете это». Железняков повторил: «Я прошу [немедленно] покинуть зал заседания».25
К моменту появления Железнякова собрание длилось уже двенадцать часов. Все это время Чернов имел дело с враждебной и неуправляемой аудиторией. С балкона двое матросов-кронштадтцев целились в него из винтовок. Время от времени его перебивали криком
«Довольно!» или «Выведем его, товарищи!», а солдаты постоянно угрожали ему винтовками. Вопреки такой ситуации Железняков, судя по протоколу и воспоминаниям Чернова и Вишняка, вел себя мирно. Он действительно передал сообщение под крики «Пора кончать! Довольно! Очистить здание! Сейчас гасим электричество!», но обращался к Чернову вежливо, на «вы», и использовал выражения типа «довести до вашего сведения». Более того, сказав все необходимое, он исчез. В протоколе нет следов его дальнейшего присутствия. Ни Чернов, ни Вишняк никоим образом не намекают, что Железняков сказал или сделал еще что-нибудь. Чернов не последовал переданному Железняковым приказу и продолжал работать еще сорок минут. После того, как были приняты десять параграфов закона о земле, вожди эсеровской делегации передали ему записку с просьбой завершить заседание. Чернов уступил. Остальные параграфы были переданы на обсуждение особой комиссии Учредительного собрания. Наконец Россия была объявлена республикой. Оставался еще вопрос о том, когда состоится следующее заседание. Чернов предложил полдень, но некоторые делегаты считали более подходящим временем пять вечера. Было проведено голосование, и оказалось, что за пять вечера большинство. Это было решение, которое подтвердил Чернов. Председатель закрыл собрание в четыре сорок утра. Когда Чернов покинул здание, к нему подошел человек, назвавшийся большевиком, и предупредил, чтобы тот не пользовался машиной, вокруг которой уже ждала толпа матросов, чтобы убить его. Чернов ушел пешком, изменив маршрут. Когда, довольно-таки нескоро, он прибыл домой (он жил близ Миллионной улицы), уже распространились слухи, что он и Церетели убиты.26
Если бы Чернов утонул в апреле 1917 г., переплывая Северное море по пути в Россию, не было бы созыва Учредительного собрания 5 января 1918 г. и, соответственно, Ленину нечего было бы распускать. В марте 1917 г. Первое Временное правительство упомянуло созыв Собрания в Правительственной декларации, но не назвало конкретной даты. Кадеты с радостью отложили бы созыв до окончания войны. Керенский разделял их точку зрения. Меньшевики никогда не были большими энтузиастами созыва.27 Если бы министрам-меньшевикам предоставили решать, они бы не настаивали на скорейшем созыве Собрания. Большевики не были особенно заинтересованы в Собрании, коль скоро в феврале 1917 г. возникла система Советов. Левые эсеры также сделали выбор в пользу Советов. Эмигрировав в США, И.И. Штейнберг, левоэсеровский министр юстиции в ленинском правительстве, все еще пугал своего друга-социалиста Сидни Хука, рассказывая, что насильственный роспуск Собрания Лениным был правильным шагом.28 Чтобы что-то поменять, нужен был Виктор Чернов. Со времени своего приезда в Россию в апреле 1917 г. он постоянно
поднимал вопрос о срочном созыве Собрания. Он также считал необходимым установить конкретную дату, конец сентября или начало октября. Наконец, он привел с собой в правительство министров-меньшевиков. В результате Забытый кабинет установил точную дату выборов в Собрание. Как только была поставлена цель, последующие правительства уже не считали политически возможным отменить это решение. Вторая коалиция отложила выборы и созыв, но всего на восемь недель, а не до конца войны. Даже ленинское правительство, желая базировать свое существование на Советах, не аннулировало выборы: лишь после катастрофы на выборах оно не видело иного пути, кроме роспуска Собрания. Все еще существует ленинистский аргумент, особенно усиленно отстаиваемый О.Х. Рэдки, что посредством роспуска Собрания «Ленин уничтожал тело, которое, вероятно, обрушилось бы под собственной тяжестью».29 И все же вопрос более сложен, как показывают два отдельных момента — федеральная структура России и эсеровский законопроект о земле.
Что касается вопроса о федеральной структуре России, Учредительное собрание было действительно в большом затруднении. Летом 1917 г. Чернов подчеркнул важность одновременного «федерирования изнутри и снаружи». Он предпочитал первую возможность — образование суверенными нациями «Соединенных Штатов Европы и всего мира». Вторая возможность, «федерирование изнутри», привлекала многонациональные государства — Австрию, Россию и Великобританию. Выражаясь более конкретно, Чернов хотел даровать независимость лишь Польше. Что до других частей Империи, стремившихся к независимости, он подчеркивал, что обсуждать это надо в Учредительном собрании. Эсеровская группировка в Собрании выдвинула законопроект о федеральном устройстве России и описала его как «неразрывный союз народов и областей». Она также заявила, что эти народы и территории будут суверенны в границах, установленных федеральной конституцией.30 Чернов в своей речи, обращенной к Собранию, определял Россию не как «неразрывный союз», но как «живое, прочное моральное и политическое единство», «Россия для народов, ее населяющих».31 Но все же позиция эсеров, черновская или нет, противостояла центробежным силам в России. До созыва Учредительного собрания Финляндия не только провозгласила себя независимой, но и успела получить признание ленинского правительства, а Украинская Рада провозгласила независимость Украины через неделю после роспуска Учредительного собрания, 11 (24) января 1918 г. Их примеру последовали и другие регионы.
Однако что до эсеровского законопроекта о земле, здесь дело обстоит совсем иначе. После появления А.Г. Железнякова первым заговорил А.И. Стрельцов, представитель левых эсеров Украины. У укра-
инских эсеров была собственная левая группировка, и она разделяла взгляды левых эсеров Великороссии. Однако, в отличие от последних, украинские левые эсеры не разошлись, и их представитель заявил, что теперь у них еще меньше намерения отделиться.32 Присутствие 400 делегатов (кворум) было условием, при котором Советское правительство позволяло открыть Учредительное собрание. Соответственно, даже после того как большевики и левые эсеры удалились, в зале осталось все равно несколько больше 200 делегатов — эсеров России и Украины, левых и нет. Большинство делегатов все еще присутствовало, и это большинство провело десять параграфов эсеровского закона о земле; если бы они смогли продолжить заседание, то, несомненно, одобрили бы законопроект во всей его полноте. Что интересно, Железняков появился именно тогда, когда Чернов начал зачитывать параграфы эсеровского законопроекта о земле.
Первые десять параграфов эсеровского закона, принятые Учредительным собранием, были опубликованы 7 января 1918 г. в партийной газете «Дело Народа» под названием «Закон о земле». 13 января 1918 г., неделю спустя, эсеровская газета «Земля и труд» (бывшие «Известия Всероссийского Совета») напечатала весь законопроект с обширными приложениями.33 В следующий раз первые десять параграфов появились в 1930 г., когда были опубликованы Протоколы Учредительного собрания. Законопроект в полном виде оставался в архивах до распада СССР.34 В 1930 г., ко времени публикации Протоколов Учредительного собрания и первых десяти параграфов законопроекта, У.Г. Чемберлин уже настолько запутался в этом вопросе, что заявил, будто десять параграфов «копировали в общих чертах советский декрет по тому же вопросу».35 Почти тридцать лет спустя О.Х. Рэдки запутался еще больше. Чемберлин еще признавал, что эсеры на самом деле представили в Учредительное собрание десять параграфов закона о земле, пусть и всего лишь «копии». Рэдки пошел дальше и заявил, что черновское министерство сельского хозяйства не произвело ничего, кроме бесконечных общих мест. «У них был удивительно привлекательный девиз, но никакой конкретной программы, никаких действий».36 И все же дело обстояло совершенно иначе. Исходно эсеровский законопроект о земле был задуман весной 1907 г. П.А. Вихляевым и некоторыми другими аграрными специалистами из эсеров. Затем его внесли со 104 подписями крестьян во Вторую думу. Десять лет спустя, летом 1917 г., законопроект был переработан в министерстве сельского хозяйства. Целью было разработать исчерпывающие правила применения закона, чтобы его можно было ввести в действие по всей России, не подвергая риску сельскохозяйственное производство.
Полная абсурдность утверждений Рэдки становится очевидной, если вспомнить, что к концу 1917 — началу 1918 г. не было недостатка
в эсеровских законопроектах о земле. В самом деле, любая значительная фракция этой партии, центристы, правые и левые, имели собственные законопроекты. Законопроект Чернова — Вихляева, представленный Учредительному собранию, был центристским. С.Л. Маслов, преемник Чернова на посту министра сельского хозяйства, ранее выдвигал законопроект о земле, представляющий правое крыло. Проект был представлен Временному правительству и находился на рассмотрении, когда захват власти большевиками отбросил Правительство в сторону. С этого момента он начал фигурировать как законопроект, который делегация эсеров собиралась представить Учредительному собранию. Затем он был заменен законопроектом Чернова — Вихляева. Третий эсеровский законопроект был выдвинут А. Л. Колегаевым, левоэсеровским комиссаром сельского хозяйства в ленинском правительстве. Этот закон был утвержден Всероссийским центральным исполнительным комитетом (ВЦИК) 27 января 1918 г.37
В конечном итоге все эти законопроекты были задуманы десятью годами ранее, в 1906-1907 гг., когда трудовики и эсеры внесли свои законопроекты в Первую и Вторую думу соответственно. Предложение Маслова ушло от этих законопроектов дальше всего. Оно содержало такие темы, типичные для трудовиков, как забота о благе в первую очередь крестьян и установление категорий, согласно которым они должны были получить конфискованную землю. Также предусматривалась компенсация за конфискованную землю. Однако ограничивая область земельной реформы лишь незасеянной землей и в некоторой степени землей, сдаваемой владельцами в аренду, он радикально отличался от своих прототипов. Колегаевский закон о земле восходил к идеям эсеров и трудовиков. Он говорил о характерной для программы трудовиков отмене лишь частной собственности на землю, о благе в первую очередь для крестьян и о создании земельного резерва. Однако были эсеровские мотивы: никаких компенсаций не предусматривалось.38
Колегаевский закон, отменивший лишь частную собственность, был в этом отношении более умеренным, чем законопроект о земле, который Чернов предложил Учредительному собранию. Тот отменял любую собственность на землю. По иронии судьбы Ленин сначала распустил Учредительное собрание, которое было занято принятием земельного закона, отменяющего любую собственность на землю отныне и навсегда, а затем сам внес законопроект, отменяющий лишь частную собственность на землю. Более того, перерабатывая земельный законопроект 104 от 1907 г. для представления в Учредительное собрание, черновское министерство сельского хозяйства приложило много усилий к разработке правил приложения, чтобы закон был применим в разных регионах России. В рамках этой работы оно начало
перепись, которая к концу лета прошла в двадцати пяти губерниях. В мае 1917 г., когда Чернов сказал о своей работе в Совете Петрограда, Троцкий осмеял его и заявил, что тот оказался «министром аграрной статистики», когда был необходим «министр аграрной революции», способный заставить крестьян забрать землю в свои руки под руководством Совета крестьянских депутатов.39 И все же закон Колегаева молча признавал, что Россия — большая страна, и предполагал разделение аграрной России на столько зон, сколько существовало систем земледелия. Он также устанавливал необходимость собственной переписи.40
Если бы В.И. Ленин утонул в 1907 г., а Чернов уцелел в апреле 1917 г., захват власти большевиками 25 октября 1917 г. не состоялся бы. Выборы в Учредительное собрание прошли бы 12-14ноября 1917 г., а Учредительное собрание приступило бы к работе 28 ноября. Самой крупной группировкой в нем были бы эсеры. Собрание также приняло бы эсеровский законопроект о земле. Касательно его эсеры-центристы, левые эсеры и большинство украинских эсеров пришли бы к консенсусу, лишь правые эсеры, кадеты и несколько отдельных группировок были бы против. Созыв Собрания также положил бы конец коалиции Керенского с кадетами. Со времени своего прибытия в Россию в апреле 1917 г. Чернов утверждал, что как только пройдут выборы в Учредительное собрание, будет сформировано новое чисто социалистическое правительство, отражающее результаты выборов. Это было бы социалистическое коалиционное правительство, состоящее из эсеров-черновцев, меньшевиков Мартова, большевиков-примиренцев и некоторых других социалистов. Это правительство ввело бы в действие эсеровский закон о земле, который обеспечил бы законодательную базу для перехода России непосредственно, без военного коммунизма и гражданской войны, к новой экономической и общественной ситуации, которая в общих чертах напоминала бы период НЭПа.
Соответственно, 25 октября 1917 г. большевики вырвали власть не у Временного правительства. Последнее коалиционное правительство более не обладало властью, которую можно было бы захватить. Организовав захват власти менее чем за три недели до выборов в Учредительное собрание, большевики захватили ее у самого Собрания. В конечном итоге, они отобрали власть у русского народа. Выбор был между правлением большинства, представленного Собранием, и правлением меньшинства, представленного большевиками. Поскольку большевики представляли меньшинство, они могли получить власть лишь путем захвата. С первых дней захвата власти они противопоставили себя правлению большинства. Поэтому новое большевистское правительство начало уничтожать оппонентов, сразу же развернув-
шись против правого крыла и кадетов. С другой стороны, в течение нескольких недель после октябрьских событий большевики проявили достаточно лояльное отношение к небольшевистским левым силам, поскольку в этот период В.И. Ленин все еще жил иллюзией, что партия большевиков представляет подавляющее большинство населения России. Именно тогда Ленин написал Декрет о земле, позволил провести выборы в Учредительное собрание и продолжить переговоры о формировании коалиционного правительства с другими социалистическими партиями. Период этот завершился к концу ноября, когда Ленин встретился с реальностью. С этого момента он пошел против учреждений и личностей, представлявших как раз большинство населения России.
К началу декабря 1917 г. о катастрофе большевиков на выборах в Учредительное собрание стало уже известно. За ней последовало поражение Ленина на Втором съезде крестьянских делегатов, когда, вопреки его ультиматуму, большинство проголосовало против него. В результате большевикам пришлось избавиться от всех представительских учреждений, где черновские делегаты из крестьян были в большинстве. Соответственно, Ленин прервал Второй съезд крестьянских делегатов, поскольку не мог быть уверен, что собрание будет следовать намеченному курсу и не пойдет за Черновым по пути к Учредительному собранию. Ордер на арест Чернова был выдан 22 декабря 1917 г.41 Поздней осенью 1917 г. он уже ушел в подполье. Он принимал участие в разных политических совещаниях, особенно часто посещая собрания рабочих. И все же он принимал серьезные меры предосторожности и появлялся лишь чтобы произнести речь, после чего тут же исчезал.42 Когда началось Собрание, большевики и левые эсеры снова оказались в меньшинстве. Большевистские делегаты покинули Собрание мирно, но левые эсеры ушли лишь тогда, когда один из них пригрозил расправой не желающим уходить. Затем последовал роспуск Учредительного собрания. После этого 10 (23) января 1918 г. силы большевиков подавили собрание черновской части Третьего всероссийского съезда крестьянских делегатов, на котором присутствовало 300 делегатов. В связи с этим был уничтожен архив Крестьянского совета. Он включал 242 крестьянских наказа, сформировавших основу Примерного наказа, часть которого вошла в ленинский Декрет о земле.43
В 1907 г. эсеровский законопроект о земле так и не появился на пленарном заседании Думы, потому что премьер-министр Столыпин распустил ее раньше. Десять лет спустя, в 1918 г., обсуждения эсеровского законопроекта были вновь прерваны, поскольку Ленин, следуя примеру Столыпина — новые лидеры, старые привычки, — теперь в свою очередь распустил Учредительное собрание. В 1907 г. закон
о выборах был изменен так, что Третья дума оказалась консервативнее своих предшественниц. В 1918 г. закон снова изменили, чтобы право участия различных партий в советах было урезано. Третий съезд советов, начавшийся 8 января 1918 г., был чисто большевистским и левоэсеровским. Затем съезд признал Совнарком законным правительством страны.44
С лета 1917 г. Чернов все больше беспокоился, что революция началась не в хорошо подготовленной Западной Европе, а в самом экономически отсталом из европейских государств. Вследствие этого в России возникла новая максималистско-социалистическая теория, подчеркивающая необходимость превращения русской революции в насильственную социалистическую революцию. Хотя это должно было произойти в экономически наиболее отсталой стране, тем не менее, оно должно было подтолкнуть к революции остальную Европу. Обращаясь к Четвертому съезду партии в декабре, Чернов отметил, что изначально это была чисто большевистская идея, но в последнее время она нашла сторонников среди тех, что называли себя социалистами-революционерами, но по сути были максималистами; как таковые они могли вступить в союз с большевиками. Эти эсеры-максималисты хорошо понимали, что Россия не дозрела до социалистического строительства и что попытка продавить это строительство путем максималистской революции приговорит страну к катастрофе. Но что делать, если страны с гораздо более благоприятными предпосылками для социалистического строительства воюют и не в силах оправиться от столбняка, а вместе с тем самая отсталая страна находится в авангарде революции? Появилась черта, которую Чернов назвал «течением голгофизма». Видя, что их политика неизбежно приведет к разрухе, эсеры-максималисты все равно были готовы взойти на «Голгофу истории», героически пытаясь осуществить полную максималистскую социалистическую революцию. Даже если это означало уничтожение России, даже если революция могла захлебнуться, даже если бы это ввергло Россию в гражданскую войну, их это не заботило — при условии, что русские продержатся достаточно, чтобы их пример потряс социалистическое сознание западных пролетарских масс и зажег там революцию. Чернов включил в свою речь слова, которые, по его мнению, заключали в себе суть теории максималистской социалистической революции: «Русская революция падет, но падет как искупительная жертва Европы и всего мира! Она распнется на кресте, и русский народ будет народом крестовым и, хотя сам погибнет, но другим даст жизнь вечную».45
ГЛАВА 18
«ВАША СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ -ОТКРОВЕННАЯ ЛОЖЬ»
После роспуска Учредительного собрания 6 января 1918 г. Чернов ратовал за его немедленное возобновление путем переноса заседаний на Семеняковский завод. Большинство делегатов-эсеров, однако, сочло, что это слишком рискованно. Чернов также хотел превратить демонстрацию 9 января (памяти жертв большевистских расстрелов в первый день работы Учредительного собрания) в массовый протест против большевистского режима. Но большинство членов Центрального комитета запретило любые антибольшевистские выступления. Соответственно, 7 января 1918 г. было рекомендовано отменить забастовку гражданских служащих, как это тогда называлось. Теперь важнее всего было скорее продолжить работу Учредительного собрания за пределами Петрограда. После того как было отвергнуто несколько мест на Украине и на Дону, стало очевидно, что о немедленном возобновлении Собрания не может быть и речи. В то же время стало сложнее вести партийную работу в Петрограде. Партийная газета «Дело народа» уже несколько раз закрывалась большевистскими властями, но продолжала выходить под несколько измененным названием. 14 января 1918 г. ее закрыли навсегда. Та партийная собственность, что не была еще конфискована большевиками, была продана, и партийная деятельность по большей части ушла в подполье. При таких обстоятельствах оставалось лишь перенести Центральный комитет из Петрограда туда, где нет немецких войск, — в Москву, где с 11 марта 1918 г. располагалось и Советское правительство, и рассмотреть возможность вторичного открытия Учредительного собрания именно там.1
После захвата власти большевиками перед эсерами снова встал вопрос о терроре. В 1914-15 гг. Чернов был «последним террористом», все еще оправдывавшим террор, когда остальные эсеры давно оставили такие планы. 15 ноября 1917 г., через три недели после захвата власти большевиками, Чернов уже давал понять, что террор — это оружие, которое снова можно пустить в ход.2 Но победа эсеров на выборах в Учредительное собрание полностью изменила ситуацию. 12 декабря 1917 г., после переноса Четвертого съезда партии, Центральный комитет запретил использовать террор для защиты Собрания, но также сделал важное напоминание, заявив, что террор как метод борьбы в такое время (курсив мой) «совершенно недопустим».3 После роспуска Учредительного собрания этот вопрос снова встал перед чернов-ским Центральным комитетом. Согласно тому, что сказали в 1922 г. на допросе по делу эсеров К.С. Буревой и Н.И. Ракитников, оба члены Центрального комитета, вопрос обсуждался на совещании Комитета то ли в конце февраля, то ли в начале марта 1918 г. По словам Буревого, который сам был сторонником террора, большинство высказывалось «за». По словам Н.И. Ракитникова, противника террора, большинство было «против». Однако при любом соотношении сил Чернов был, несомненно, в лагере сторонников террора. Д.С. Розенблюм, бывший член Центрального комитета, встретил его в Москве в мае или июне 1918 г. На допросе в 1922 г. он сказал, что Чернов якобы назвал террор методом, «своевременным» в отношении Советской власти. Однако же Чернов не собирался использовать террор против Ленина, Троцкого или других членов правящей верхушки. В 1905-1907 гг. он был «крестным отцом» местного террора, и сейчас это положение возобновилось. По рассказу Буревого (1922 г.), Чернов подчеркивал, что террор мог революционизировать массы, будучи нацелен на кого-либо из советских комиссаров, спровоцировавшего народное негодование превышением полномочий. Согласно Буревому, в этом контексте звучало одно конкретное имя — некий Антонов, советский комиссар обороны в Харькове на Украине.4
Однако маловероятно, что эти планы когда-либо осуществились. Н.В. Святский, член эсеровской группы в Учредительном собрании, 19 марта 1922 г. рассказал во время предварительного следствия, что, насколько ему известно, Центральный комитет весной 1918 г. не вынес формального решения по поводу использования террора.5 Была группа во главе с Григорием Ивановичем Семеновым, но ее более всего занимала экспроприация.6 Семенов и его соратница Л.В. Коноплева позже утверждали, что Центральный комитет поручил этой группе убить какого-то крупного большевистского лидера, возможно, Ленина или Троцкого.7 Даже если такое поручение имело место, оно не могло исходить от Чернова, поскольку он был за убийство большевиков на
местах. Более того, в апреле 1918 г. Чернов утратил контроль над Центральным комитетом, а два месяца спустя, в июне, уехал в Саратов. Летом 1918 г. друг за другом последовали три направленные террористические атаки: 20 июня — убийство наркома В. Володарского, 6 июля — убийство посла Германии в России графа Вильгельма фон Мирбаха-Гарфа, и 30 августа — покушение на Ленина. Убийство Мир-баха-Гарфа было подготовлено левыми эсерами, но впоследствии приписано ПСР. Все эти нападения произошли уже после того, как Чернов уехал в Саратов и, следовательно, выходят за пределы предмета моего исследования.8
После прибытия в Россию в апреле 1917 г. Чернов уже отошел от пораженческой и интернационалистической позиции в сторону ре-волюционно-дефенсистской, но все еще подчеркивал необходимость сотрудничества со всеми социалистическими партиями до конца войны. Несмотря на провал попытки провести съезд в Стокгольме в сентябре 1917 г., он упорно верил, что созыв съезда всех социалистических партий, осуждающих войну, мог бы подать сигнал и способствовать антивоенному подъему трудящихся масс.9 Далее, Чернов считал, что в России Учредительное собрание — то самое место, где можно продвигать такую идею. 17 декабря 1917 г. он писал, что большевистский переворот перечеркнул попытки установления мира. Без «азартной игры», которую вели большевики, у России давно было бы Учредительное собрание. Тогда оно смогло бы авторитетно заявить о мире, сначала союзникам, и в то же время делая попытки вести дискуссии во всех миролюбивых социалистических демократиях. Соответственно, делегация эсеров в Учредительном собрании подчеркнула, что лишь Собрание наделено властью и моральным правом обсуждать мир с союзниками и с противником. В речи, обращенной к Собранию, Чернов дал понять, что в качестве первого шага следовало созвать предварительный съезд социалистов всех стран с конечной целью возрождения Интернационала.10 Наконец, важнейшей целью Чернова все еще был мир «волей народной» всего демократического мира, мир справедливый и демократический, «мир без победителей и побежденных». Лишь такой мир стал бы кратчайшим путем к окончанию кровавой вражды народов.11
Когда 1 сентября 1917 г. была объявлена Директория, генерал А.И. Верховский, командующий Московским военным округом, был назначен новым министром обороны. 11 сентября 1917 г. он сделал на закрытом заседании двух комитетов Предпарламента доклад, в котором заключал: военная ситуация настолько критическая, что России скоро придется просить перемирия.12 Чернов, хоть его и впечатлила аргументация Верховского, был против прекращения боевых действий и сепаратного мира. Такова была его позиция в мае 1917 г.,
на Третьем съезде партии, и девять месяцев спустя, 5 января 1918 г., в Учредительном собрании. Соответственно, эсеры-черновцы хотели окончить войну лишь «как только возродится народная власть». Поэтому 26-27 декабря 1917 г. Центральный комитет партии эсеров поручил партийной делегации в Учредительное собрание внести законопроект о формировании новой добровольческой армии и демобилизации старой.13 Позже Чернов объяснял, на чем основывалась его логика. В основе ее лежала идея, что Россия больше не может содержать более чем десятимиллионную армию, но способна измотать противника за счет обширных территорий, впустив туда немецкие войска. Чем дальше зайдет противник, чем больше его армия, тем труднее ей придется. Чернов считал, что в революционной стране армия оккупантов неизбежно распадется. С другой стороны, психология русского солдата, сражающегося на границе, на территории Латвии, Литвы, Польши и Галиции и его же психология при столкновении с врагом на исконно русских землях очень различаются. Чернов считал, что эти условия вызовут взрыв спонтанного народного подъема и гнева. Он признавал, что замысел впустить вражескую армию на территорию России казался святотатственным представителям либерального национализма. Однако Чернов думал, что иногда «кутузовская» тактика отступления более рациональна, чем «наполеоновская». В любом случае, он считал, что исход войны должен решаться не на востоке, а на западе, и поддерживал убеждение генерала Верховского, что война еще не проиграна.14
Когда Восьмой съезд партии эсеров собрался в Москве на полулегальных основаниях во вторую неделю мая, уже произошла важная политическая эволюция, которая, казалось, бросила тень сомнения на долговечность большевистского режима. Лишь посредством значительных уступок Германии ленинское правительство смогло добиться подписания мирного договора 3 (14) марта 1918 г. В результате союз большевиков и левых эсеров распался. В середине марта 1918 г. на Четвертом съезде советов левые эсеры вышли из правительства, хотя и продолжили сотрудничать с большевиками во многих советах по всей стране. Эсеры-черновцы просто выразили свое критическое отношение, назвав большевистскую мирную политику авантюристской и «капитуляцией Совета народных комиссаров перед правительствами Берлина и Вены». Они напомнили, что войну можно закончить лишь заключением всеохватывающего мира между всеми странами-участниками.15 Но война вошла в новую фазу, обозначенную высадкой союзных сил в марте в Мурманске, а в апреле — на Дальнем Востоке. Именно в свете этих событий Совет партии обсуждал политическую и военную обстановку. Окончательная резолюция приветствовала вторжение союзников постольку, поскольку они участвовали в борьбе
с Германией и Центральными державами. Однако она включала поправку Чернова, подчеркивающую, что когда речь шла о «немедленной ликвидации диктатуры Партии», «трудовая демократия» не могла основывать свою деятельность на поддержке иностранных, пусть даже союзных, сил.16
Одним из последствий Брест-Литовского мирного договора было изменение положения чешских военнопленных, захваченных еще царской армией. После того как большевики заключили мир с Центральными державами, они организовали эвакуацию пленных из России во Францию через Владивосток, В мае 1918 г, Троцкий приказал чехам сдать оружие, в ответ на что те подняли восстание. Одновременно со съездом партии эсеров во вторую неделю мая отряды Чехословацкого легиона взбунтовались против большевиков и принялись захватывать города — от Самары до Владивостока. Восстание спровоцировало менее значительные выступления различных местных антибольшевистских организаций. Ко второй половине мая и началу июня на востоке России было сформировано несколько антибольшевистских правительств; самые значительные из них располагались в Самаре и Омске.17 Перед созывом Съезда партии Чернов утратил контроль над Центральным комитетом в пользу правых эсеров. Когда его проинформировали, что на Волге собирается группа эсеров-антибольшевиков, у него появились планы переехать туда. Москва, где он жил, была не самым гостеприимным местом для эсеров. На выборах в Учредительное собрание большевики получили там 48 процентов голосов. Саратов, где он вырос, всегда был твердыней эсеров, и он решил отправиться туда и забрать с собой семью. Далее, было решено, что Ольга Чернова и дети поедут в Саратов первыми и найдут подходящее укрытие для всей семьи. Чернов оставался в Москве на некоторое время, чтобы потом последовать за ними. Когда Ольга Чернова с детьми приехала в Саратов, город был все еще завален снегом. 4 июня 1918 г. Центральный комитет партии эсеров направил Чернова в Поволжье, чтобы организовать там «небольшое партийное совещание». Чернов вскорости уехал и в первой половине июня прибыл в Саратов, все еще находящийся в руках большевиков.18
Весной 1918 г. некоторые делегаты бывшего Учредительного собрания приехали в Самару и жили там на конспиративном положении. Когда Чешский легион захватил Самару (8 июня), они вышли из подполья. Возглавляемые В.К. Вольским, они образовали Комитет членов Учредительного собрания.19 Комитет рос, приезжали все новые делегаты. Наконец их стало больше сотни, почти все — эсеры. К началу августа 1918 г. фактически вся территория от Волги до Владивостока была в антибольшевистских руках. Однако, хотя части Саратовской губернии были также захвачены противниками большевиков, сам
Саратов и его окрестности оставались под большевистским контролем.20 Так Чернов оказался в ловушке в Красной зоне, преследуемый ЧК. Ему пришлось покинуть городской дом и переехать в рыбацкую избу, а затем искать укрытия в доме старого рабочего-социалиста. Поскольку вести подпольную жизнь в Саратове становилось все труднее и труднее, Чернов решил уехать в Самару, где происходили основные события. К этому моменту Комитет членов Учредительного собрания распространил свою власть на Самару, Симбирск, Казань и Уфу с губерниями и некоторые уезды Саратовской губернии. Он также сформировал рудиментарную администрацию и начал создавать ар-1 мию, известную как Народная армия. Запланированная Черновым поездка была сопряжена с определенными трудностями: пришлось ехать через линию фронта. Он выехал из Саратова в июле 1918 г. и после второй, успешной попытки пересечь линию фронта прибыл в Самару два месяца спустя, в сентябре 1918 г.21
Весной 1918г. Чернов потерял большинство в Центральном комитете правых эсеров, которые в свою очередь образовали с левыми кадетами, народными социалистами и меньшевиками рыхлую коалицию и назвали ее «Союз возрождения России». Целью Союза было установить всероссийскую представительскую Директорию, состоящую из трех национальных деятелей, для координации борьбы с большевизмом и Германией вместе с союзниками. Их мандаты должны были действовать до созыва нового Учредительного собрания. К августу 1918 г. большая часть членов Центрального комитета приехала в Самару. Впоследствии в Самаре, по сути, существовало эсеровское двоевластие, представленное не поддерживающим Чернова Центральным комитетом и преимущественно черновским Комитетом членов Учредительного собрания, каждый Комитет имел свою политическую программу. Античерновский комитет собирался создать Директорию, а черновский был за немедленный повторный созыв Учредительного собрания. В сентябре 1918 г. разногласия между ними вышли на первый план на Государственном съезде в Уфе.22
Съезд состоялся, пока Чернов все еще пробирался через линию фронта на пути в Самару. Он планировался как совещание различных местных правительств, зародившихся накануне коллапса советской власти в мае — июне 1918 г. в Сибири. Съезд открылся 8 сентября и продолжался около трех недель. По различным оценкам, количество делегатов составляло от 147 до 170. В количественном отношении крупнейшей группой был Комитет членов Учредительного собрания (73 делегата). Другим важным участником было Временное правительство Сибири из Омска, представляющее правое крыло.23 По Н.Д. Авксентьеву, наиболее фундаментальные разногласия между «левыми» и «правыми» в Уфе касались Учредительного собрания.
Правое крыло хотело избавиться от Учредительного собрания, созванного 5 января 1918 г. Они думали, что это абсолютно большевизированный орган. В случае созыва любого Учредительного собрания предполагалось отстранить от совещаний большевиков и левых эсеров и вместо этого создать Директорию из пяти человек как орган верховной власти, а позже созвать совершенно новое Учредительное собрание. С другой стороны, левые противодействовали новым выборам и считали, что главный вопрос — это новый созыв Собрания, распущенного 6 января 1918 г. Левые хотели сформировать Директорию при условии, что вплоть до нового созыва Собрания она будет отвечать за то, чтобы Комитет членов Учредительного собрания в конечном счете стал новым Учредительным собранием.24 С 8 по 17 сентября на четырех пленарных заседаниях участники пришли к компромиссному решению. Новые выборы не были назначены, но Директорию наделяли верховной властью на ближайшие три с половиной месяца, до 1 января 1919 г. Затем Директория должна была передать власть кворуму из 250 делегатов бывшего Учредительного собрания или, если столько делегатов не наберется, 1 февраля 1919 г. меньшему кворуму из 170 членов.25 Директория состояла из пяти человек, среди них — двое членов партии эсеров: Н.Д. Авксентьев и В.М. Зензинов.26
Достигнутый компромисс выглядел честной сделкой. Однако квоты для восстановления Учредительного собрания были столь высоки, что соблюсти их было практически невозможно. Учредительное собрание, созванное 5 января 1918 г. в Петрограде, насчитывало чуть более четырех сотен делегатов. Почти половину из них составляли левые эсеры и большевики. Если их исключить, оставалось примерно двести человек. Некоторые из них были украинские эсеры. Поскольку Украина объявила о своей независимости, украинских делегатов более не интересовало российское Учредительное собрание. С другой стороны, Комитет членов Учредительного собрания состоял из 73 делегатов в Уфе, и существенного прироста не предвиделось. Соответственно, трудно было представить, чтобы к январю 1919 г. количество делегатов могло достичь 250 (или 170 к февралю). Поскольку установленные в Уфе квоты, необходимые для созыва Учредительного собрания, были практически нереальны, это означало полную победу сторонников Директории. В результате идея о новом созыве Учредительного собрания была забыта.
Когда Чернов приехал в Самару 19 сентября, пленарные заседания Государственного съезда уже завершились, но документ не был еще одобрен и подписан.27 Найдя ближайшую исправную телефонную будку, он позвонил членам партии эсеров в Уфе и безуспешно пытался уговорить их не входить в состав Директории. Когда он приехал в Уфу
накануне прихода наступающей Красной Армии (Самара была взята 24 сентября 1918 г.), Директория, в состав которой входило двое эсеров, уже переместилась в Омск. С другой стороны, центральный комитет партии эсеров и члены Комитета Учредительного собрания, принимавшие участие в уфимском съезде, были еще там. Весной Чернов утратил контроль над Центральным комитетом, но когда он приехал в Уфу с двумя преданными друзьями (Н.И. Ракитников и Д.Ф. Раков), то снова получил его. Чернов считал итоги уфимского съезда самоубийственными.28 Эсеры проявили ту же слабость, что и раньше, летом 1917 г. Они были готовы разделить власть со всевозможными «союзниками» и «попутчиками». Весь съезд был «искусственным совещанием», которое «кончилось совершенно нежизнеспособным компромиссом». Хотя на выборах в Учредительное собрание эсеры получили абсолютное большинство, в Директории им была отведена второстепенная роль. На Уфимском съезде победа осталась за Союзом возрождения России. Из пяти членов Директории трое (Н.В. Астров, В.Г. Болдырев и Н.Д. Авксентьев) были официальными кандидатами и членами Союза. П.В. Вологодский, четвертый член, придерживался еще более правых взглядов. В глазах Чернова Директория была маской, за которой скрылись силы реакции, чувствуя себя еще недостаточно сильными, чтобы добиваться своего в открытую. Наконец, съезд принял на себя роль, принадлежавшую лишь Учредительному собранию и его президиуму. Только у них было право назначать дату нового созыва, выбирать место и устанавливать правила заседания, повестку дня и кворум.29
Выбрав Омск в качестве своей резиденции, Директория совершила большую ошибку. Черновский левый фланг все время требовал, чтобы центр противостояния большевикам был в Самаре. Целью было собрать все военные силы тыла для наступления, используя Самару как отправной пункт. Тогда наступление началось бы в сторону Самарской, Тамбовской и Пензенской губерний с целью атаковать линию Рязянь — Москва. Это означало набор кадров из крестьян Центрального Поволжья, где реквизиции в пользу Красной Армии и формирование комбедов вызвали ряд местных восстаний. И все же лишь после перемещения Директории в Омск до Чернова стали доходить тревожные вести. Во имя централизации власти Директория решила аннулировать все губернские правительства. В Туркестане, Башкирии и Киргизии это означало конец трех достаточно демократичных левых правительств. Более того, Сибирское правительство также формально аннулировало кадетское правительство в Екатеринбурге, хотя то оставалось действующим министерством в рамках Директории, будучи организацией, которая «властвовала, но не управляла». Наконец, так называемый Административный совет Сибирского правительства
потребовал, чтобы Директория поддержала его решение распустить местную Думу.
Именно в ответ на эти тревожные вести 22 октября 1918 г. Центральный комитет партии эсеров выпустил циркулярное письмо, впоследствии известное как «Черновская грамота», для распространения в местных партийных группах на Волге, Урале и в Сибири. Манифест обещал Директории поддержку в борьбе со властью комиссаров и против «реакционно-авантюристских групп». Однако манифест также возвышал Комитет членов Учредительного собрания наравне с Директорией, поскольку это было «преддверие» созыва Учредительного собрания; следовательно, Комитет должен был быть средоточием всех демократических сил. Манифест также ставил перед Комитетом несколько задач. Чернов хотел вовлечь его в разработку законопроектов для Учредительного собрания и в их широкое обнародование. Комитет также должен был создать план организации федерального устройства России. Во имя защиты Учредительного собрания деятельность Комитета членов Учредительного собрания должна быть направлена на мобилизацию демократических сил в обществе. В случае посягательства сил правого крыла Комитет Учредительного собрания должен стать центром организации обороны. Ключевым моментом этих планов была мобилизация сил партии. Манифест требовал, чтобы партийные силы были «мобилизованы», прошли «военную подготовку» и были вооружены. Лишь таким путем они смогли бы противостоять нападкам контрреволюционеров, организующих гражданскую войну в тылу антибольшевистского фронта. Наконец, Манифест — нехарактерно для Чернова — требовал очистки партии от чуждых элементов.30
При проголосовании за резолюцию в Центральном комитете, большинство (шесть голосов) было за, два голоса против и один воздержался. Резолюция была принята. Затем Манифест вынесли на обсуждение на совещании Комитета членов Учредительного собрания. Большинство делегатов, 30-40 человек, поддержали Чернова и его манифест, но была и значительная группа (10-12 человек), поддерживавших Директорию. Они не только отвергли манифест, но и пошли дальше, начав формировать собственную группировку.31 Полная дезинтеграция Комитета членов была предотвращена лишь наступлением большевиков. Чернову и его соратникам пришлось покинуть Уфу 15 (28) октября 1918 г., через три дня после выхода манифеста, и отправиться на восток. Они уехали из Уфы на поезде и утром 1 ноября прибыли в Екатеринбург. Там черновский манифест просочился в прессу, и разразился скандал. Пресса восприняла его как предложение эсеров начать гражданскую войну. Как только о манифесте узнали в Омске, военное руководство пришло в ярость. Генерал Альфред Нокс, глава британской военной миссии, заявил, что Чернова следует
расстрелять. Прежде чем что-либо можно было сделать, случилось то, о чем Чернов все время предупреждал. Ночью с 17 на 18 ноября отряд сибирских казаков организовал переворот в Омске и арестовал социалистов — членов Директории. Вместо нее была установлена военная диктатура. Адмирал А.В. Колчак, который оказался на тот момент в Омске, был объявлен верховным правителем России. Он также принял титул Главнокомандующего всей Российской армии и флота.32
Когда Чернов и его ближайшие соратники узнали 18 ноября в Екатеринбурге о событиях в Омске, они разослали приглашения рабочим дружинам ближайших фабрик и заводов прийти на помощь. К этому моменту было все более очевидно, что самая «взрывоопасная» часть Черновского манифеста, требование мобилизации и вооружения всех партийных сил, была пустыми словами. Теперь, когда они были особенно нужны, у партии не было сил, которые можно было бы мобилизовать. На следующий день (19 ноября 1918 г.) Чернов и его соратники получили информацию о подготовке офицерами-черносотенцами штурма отеля Пале-Рояль, где жили Чернов, его четверо телохранителей и соратники. К девяти часам вечера 19 ноября отель был окружен стрелками 25-го Сибирского армейского стрелкового корпуса и несколькими офицерами из других подразделений. Раздались выстрелы, и один из спутников Чернова был смертельно ранен. Тогда войска ворвались в главный вход и на лестницу. Кто-то кричал: «Помните, номер третий, самый главный... хорошенько там поработайте штыками!» Чернова заранее перевели в другой номер, но это не помогло; все номера обыскали, и Чернов, Ракитников, Вольский и еще 16 эсеровских лидеров были арестованы. Их пересчитали, и один из офицеров, подойдя к Чернову, сказал: «А, так вот где он, кто погубил Россию! А мы уже думали, что он сбежал... да, жаль, что не нашли сразу». В другом месте все еще находились около 50 членов Комитета Учредительного собрания, и их тоже арестовали. Чернова и других арестованных эсеров провели по улицам к Штабу сибирской дивизии. Их вполне могли убить, если бы о случившемся не узнал комендант города, генерал Радола Гайда. Гайда (настоящее имя Рудольф Гайдль) родился в 1892 г. в австрийском приморском городке Катаро (Котор) и славянизировал свое немецкое имя перед Первой мировой войной. Он служил под началом адмирала Александера, начальника штаба у Колчака, позже — командующего одной из чешских армий в Сибири. Перед Гайдой стояла непростая дилемма. У него уже были честолюбивые планы на высокий пост на русской службе, и он не мог позволить себе ссору с Омском. С другой стороны, сдать эсеров — значило подвергнуть риску их жизни. Гайда приказал отвести арестованных обратно в отель Пале-Рояль. Комитет членов Учредительного собрания также был отправлен в гостиницу, на тот момент занятую чешскими солдатами и окруженный войском Колчака.33
На следующее утро (20 ноября 1918 г.) пришел приказ генерала Гайды отпустить членов Комитета и позволить им уехать в Челябинск при условии, что они уедут без Чернова. Чернова Гайда приказал арестовать, и его отвели вниз на книжный склад. Он там провел два-три часа: «делал моральный смотр всей своей жизни», «подводил итоги», «готовился поставить точку». Он «ни о чем не жалел» и «чувствовал какую-то своеобразную высшую удовлетворенность». Приказ Гайды взволновал эсеров. Члены Чешского национального совета убедили их, что произошло недоразумение. Гайда не отказывался предоставить Чернову безопасность, а лишь требовал, чтобы тот ехал отдельно и в Екатеринбурге предстал перед генералом Яном Сыровым. Как Чернов позже рассказывал У.Г. Чемберлину, был «один типично романтический эсер по фамилии Чайкин» (член Центрального комитета эсеров), который угрожал Гайде, что застрелится и об этом узнает весь мир, если Чернова не отпустят. Гайда согласился отпустить Чернова в Екатеринбург с остальными эсерами; поздно вечером Чернову сообщили об этом. После того как было принято решение о его освобождении, вся группа, около семидесяти членов Комитета Учредительного собрания и Центрального комитета партии эсеров, была отправлена на вокзал. Там их посадили в теплушки (товарные вагоны) и в ночь с 20 на 21 ноября перевезли в Челябинск, центр чешских сил в Сибири. Когда эсеры прибыли в Челябинск, генерал Сыровый предложил поселить их в Щадринске, городке, расположенном сравнительно недалеко от Челябинска. Он обещал им охрану из чехов. Однако агент Колчака Дитерихс разработал план, в соответствии с которым партию Чернова повезли в Шадринск через Омск. Лишь в последний момент Чернов с помощью Чехословацкого национального совета смог предотвратить осуществление этой схемы и сделать так, чтобы поезд повернули к Уфе, где можно было рассчитывать на более дружественное отношение. Комитет членов Учредительного собрания отправился в последнее путешествие как единая организация. Оказавшись снова в Уфе, большая часть соратников Чернова была размещена в гостинице у Волги. Однако поздно вечером 2 декабря они узнали, что из Омска на вокзал Уфы прибыл особый эшелон — очевидно, с поручением подавить Комитет. На следующий день, 3 декабря 1918 г., к полудню стало очевидно, что местный чешский генштаб получил приказ от генерала Сырового соблюдать строгий нейтралитет. Когда четыре часа спустя сибирские войска подошли к гостинице, Чернов и его ближайшие соратники уже освободили помещения. Для Чернова это был «второй роспуск Учредительного собрания». Первый роспуск осуществил Ленин, второй — «правофланговый большевик» Колчак.34
После «второго роспуска» Чернов ушел в подполье. В Уфе он переезжал с одного места на другое, преследуемый агентами Колчака, чьей
целью было привести его к своему предводителю живым или мертвым. Появлялись телеграммы с сообщением, будто Чернов уже арестован и казнен, но он продолжал срывать планы своих преследователей, оказываясь всегда на шаг впереди. Именно в подпольных квартирах проходили бурные дебаты Чернова и его ближайших соратников о том, что же делать дальше. Все сходились на том, что необходимо прекратить вооруженную борьбу с большевиками и сконцентрировать все силы на противодействии Колчаку. Согласно Чернову, они решили организовать кампанию против Колчака точно так же, как против самодержавия, то есть при возможности они были готовы использовать все средства, включая террор и вооруженную борьбу. Но этим ограничивалось то, о чем они смогли договориться. За поражением Германии и окончанием Первой мировой войны 30 октября (11 ноября) 1918 г. последовали окончание действия ненавистного Брест-Литовского соглашения и начало революции в Германии; все это повлияло на некоторых соратников Чернова. Еще до переворота в Омске они начали задумываться, что пора попытаться прекратить Гражданскую войну путем соглашения Учредительного собрания с большевиками. Настроения эсеров и трудящихся Уфы благоприятствовали такому соглашению, и это чувство было также сильно у членов других эсеровских организаций. «Второй Роспуск» убедил их, что без предварительного обсуждения с большевиками проблема эсеров станет практически неразрешимой. Важно, что эта группа включала в числе прочих ближайших политических соратников Чернова. Это были в первую очередь Н.И. Ракитников, многолетний член Центрального комитета партии эсеров и политический союзник Чернова с 1890-х гг., а также К. Буревой, не столь давний член Центрального Комитета, В.К. Вольский, инициатор и лидер Комитета членов Учредительного собрания, и двое его ближайших соратников — Н. Святский и Н. Шмелев. Эта группа считала, что руководство партии эсеров должно дождаться прибытия в Уфу Красной Армии и начать переговоры за коалиционное правительство, состоящее из большевиков, левых эсеров, меньшевиков и эсеров-черновцев. Чернов не полностью исключал возможность переговоров с большевиками, но именно эта идея ему не нравилась, поскольку он считал, что она не даст возможности провести такие переговоры на равных. Поэтому он предложил альтернативный план — использовать Максима Горького в Москве как посредника между эсерами и большевиками, чтобы выяснить, есть ли шансы у такой попытки. Когда силы большевиков подошли к Уфе (город был взят ими 31 декабря 1918 г.), Чернов уехал — не только чтобы не попасть к ним в руки, но и чтобы наладить контакт с последними возможными союзниками, какие могли еще найтись у эсеров в борьбе с Колчаком.35
После взятия Уфы большевиками группа эсеров-сецессионистов начала переговоры с местным большевистским революционным комитетом. «Уфимская делегация», как теперь называлась уфимская группа, обратилась от имени Комитета членов Учредительного собрания к солдатам Народной армии с призывом прекратить вооруженную борьбу с Советской властью и направить оружие против армии Колчака. Всем, кто подчинится, была обещана амнистия. Призыв сработал: практически все подразделения Народной армии перешли на сторону большевиков. Чернов и представления не имел об этих переговорах, пока не прочел в Оренбурге в местной большевистской газете воззвание к солдатам Народной армии. Содержащийся в нем призыв прекратить борьбу с большевиками и обратить оружие против Колчака устраивал Чернова, но его поразило, что Уфимская делегация признавала Совет народных комиссаров единственной существующей в России революционной властью. Таким образом, Делегация отрекалась от Учредительного собрания, что для Чернова означало просто капитуляцию перед большевиками. Поскольку он уехал из Уфы, чтобы наладить контакты с возможными союзниками, он провел следующие три месяца (с января по март 1919 г.) в степной области между Уфой и Оренбургом и в самом Оренбурге, но, как сам позже утверждал в мемуарах, искать союзников было уже поздно. Одна из последних групп, сочувствовавших эсерам, была сформирована среди башкир. Это был заговор против атамана А.И. Дутова, верного сторонника Колчака; однако как раз перед приездом Чернова в Оренбург заговор был раскрыт группой башкирских офицеров, и все его участники задержаны.36
Тем временем Уфимская делегация перебралась в Москву для переговоров на более высоком уровне. За этим последовал съезд партии в начале февраля 1919 г.: в Москве собрались делегаты эсеровских партийных организаций с подконтрольной большевикам территории. Но съезд оказался чисто черновским предприятием, хотя самого Чернова и не было поблизости. Отрицая возможность свержения Советской власти путем вооруженной борьбы, съезд отражал точку зрения и Чернова, и Уфимской делегации. Он также был против вторжения иностранных сил во внутренние дела России и протестовал против непосредственной помощи, которую эти силы оказывали белым. Но совершенно в духе Чернова резолюция съезда гласила, что партия «резко осуждает» шаги, предпринятые Уфимской делегацией, и приказывала ей отказаться от «переговоров с советской властью о политическом соглашении в общепартийном объеме». Вопреки этому с 9 по 19 февраля Уфимская делегация провела очередной круг переговоров с Советской властью, правда, не добившись никакого результата. Однако Учредительный съезд Третьего Интернационала (Коминтерна)
был намечен на начало марта (2-6 марта 1919 г.). Советское государство, которое может также похвастаться легально действующей социалистической оппозицией, — очень кстати в такой ситуации. Хотя переговоры зашли в тупик, 19 февраля 1919 г. Центральный комитет Коммунистической партии принял легализацию правых социалистов-революционеров. Декрет об этом был выпущен верховной властью 26 февраля 1919 г. Но 4 марта, прежде чем завершился Учредительный съезд Коминтерна, Сибирская армия генерала Гайды перешла в весеннее наступление. Решение легализовать партию эсеров было принято до начала наступления; как только оно началось, произошел коллапс Советского фронта. Соответственно, после этих событий для большевиков было еще важнее заручиться поддержкой эсеров в своей борьбе. Чернов в Оренбурге получил через друга приглашение в Москву. Не желая иметь дело с большевиками и Делегацией, он отправился в Москву, чтобы выяснить, что там происходит, используя «старые, традиционные способы революционеров-подпольщиков».37
С самого начала Чернов скептически относился ко всей истории с легализацией. Он убеждал членов партии использовать законные возможности в полной мере, но при этом всячески стремиться сохранить тайну партийной организации38.20 марта 1919 г. вышел первый номер «Дела народа». Если большевики и питали какие-то надежды, что изменившееся отношение Чернова к союзу с ними в борьбе против Колчака повлечет за собой более положительное отношение к Советскому правительству в целом, они были разочарованы. Чернов опубликовал сокрушительную критику и Ленина, и Колчака; он отверг ленинскую идею о диктатуре пролетариата и упрекнул Уфимскую делегацию за капитуляцию перед большевистской диктатурой. Далее Чернов объявил: «Мы верим в народ, потому что мы верны народу, потому мы — с народом».39 За несколько дней тираж «Дела народа» достиг ошеломляющей цифры в 100000 экземпляров. Крестьяне потянулись в Москву из губерний, чтобы встретиться с Черновым и получить газету. Вышло лишь десять номеров (с 20 по 30 марта 1919 г.), потом ее закрыли, и период существования партии эсеров в качестве «легальной оппозиции» завершился. Последовали аресты членов партии. Чернов спасся, поскольку за два дня до этого переехал и обзавелся новым паспортом.40 5 апреля 1919 г., менее чем через неделю после закрытия «Дела народа», черновский Центральный комитет собрался в Москве. Завершение легального периода большевиками не изменило понимания Черновым политической ситуации. Согласно подготовленному им заявлению, партия эсеров должна была приостановить вооруженную борьбу с большевиками, поскольку у нее не хватает сил бороться на два фронта. В сопроводительном письме Центрального комитета (написанном Черновым) появилось название этого принципа — «Третья
сила». Письмо рекомендовало партии вложить все силы в пропаганду и организацию работы в массах. Принципы «Третьей силы» были подтверждены на Девятом съезде партии эсеров 18-20 июня 1918 г. в Москве. Согласно резолюции съезда, решение партии отказаться от вооруженной борьбы с большевиками было лишь тактическим решением. Его не следует понимать как одобрение большевистской диктатуры, даже с оговорками.41
После съезда партии эсеры представили (в июле 1919 г.) большевикам свое «предложение мира». Как позже писал Чернов, оно не задумывалось как признание Советской власти, но обрисовывало условия, на которых партия эсеров будет готова ее признать. Большевикам необходимо было прекратить террор и диктатуру партии. Нужны были настоящие выборы, свободные от давления и запугивания. В случае, если выборы в Советы основывались бы на четырехпалатном принципе, эсеры были готовы доверить им решение международных проблем, касающихся демократии. «Предложение мира» упоминало такие вопросы, как прекращение огня на всех фронтах, окончание Гражданской войны и созыв Учредительного собрания.42 По воспоминаниям Чернова, он не ожидал, что большевики согласятся на такие условия. Как оказалось впоследствии, большевики даже не ответили на предложение. Невзирая на это, эсеры объявили, что решение партии прекратить вооруженную борьбу с большевиками остается неизменным.43 Девятый совет партии стал также тем местом, где были отвергнуты идеи «Уфимской делегации». В результате Н.И. Ракитников и К.С. Буревой вышли из состава Центрального комитета. В августе 1919 г. В.К. Вольский начал издавать газету «Народ». 25 октября 1919 г. Центральный комитет партии эсеров разогнал ее редколлегию. В ответ на это 30 октября 1919 г. группа сообщила в Центральный комитет, что выходит из состава партии и образует собственную организацию под названием «Меньшинство партии эсеров». Газета «Народ» выходила нерегулярно с декабря 1919 по декабрь 1920 г.44
К концу 1918 г. прошел год с момента захвата власти большевиками. Чтобы отметить эту дату, Чернов и еще некоторые эсеры опубликовали книгу статей «Год русской революции (1917-1918 гг.)». Чернов в этой связи рассуждал о роли Советов. Его статья подводила итог нескольких тем, по которым он писал раньше.45 Рассматривая ситуацию в апреле 1918 г., он пришел к выводу, что старый пролетариат, авангард революции, распался. Вместе с тем произошел развал промышленности. Отсюда проистекал, по выражению Чернова, «осадок», который составил Красную Гвардию большевизма — новое привилегированное сословие. Это была особая форма «ленивого» коммунизма, заинтересованная лишь в уравниловке, но не в производстве. Она жила сегодняшним днем.46 Для Чернова большевизм был не твор-
ческим, но деструктивным движением. Он разрушил сами основы экономической жизни, приведя к катастрофической безработице и погубив рабочий класс. Большевизм оказался диктатурой вождей и по своим методам. Это было глубоко контрреволюционное движение. Вместо того чтобы привести к диктатуре рабочего класса, он привел к диктатуре одной политической партии и к личной диктатуре своих лидеров.47
Более того, в 1919 г. Чернов отправил открытое письмо Ленину. В своем письме он не хотел обвинить Ленина в том, что тот «вор в прямом вульгарном смысле этого слова». Но все же не было такой формы политической фальсификации, которую Ленин был бы не готов использовать, если считал ее полезной для реализации своих замыслов. Чернов назвал Ленина «человеком аморальным до самых глубин своего существа». Затем он использовал в качестве примеров два события недавнего прошлого — выстрелы в сторону рабочих Петрограда 5 января 1918 г. во время мирной уличной манифестации и роспуск Учредительного собрания. С.Г. Нечаев с присущим ему революционным иезуитством учил, что для нужд революции приемлемы ложь и клевета, подлог и шантаж, убийство и насилие. Ленин состоял в духовном родстве с Нечаевым. Затем Чернов выдвинул в своем письме три обвинения против Ленина: «Ваш коммунистический режим — ложь; Ваша “Советская власть” есть сплошь ложь; Ваша пресса развращена до мозга костей возможностью лгать и клеветать».48 Затем он сделал вывод, что, когда власть опирается на глубинную ложь и предательство, вызванная ею зараза распространяется на все общество.
ГЛАВА 19
РАЗДЕЛЕННОЕ СЕРДЦЕ
Покидая Саратов в июле 1918 г., направляясь за линию фронта в Самару и Уфу, Чернов планировал взять семью с собой. Из соображений безопасности он уехал первым, а Ольга Чернова с детьми должна была последовать за ним несколькими днями позже. Они собирались встретиться в Хвалынске (на родине Виктора Чернова), в верхнем Поволжье. Однако Ольга Чернова успела добраться только до деревни на полпути к Хвалынску, когда ее младшая дочь заболела испанкой. Ей пришлось остановиться и вместе с детьми жить там вплоть до выздоровления дочери. Когда Ольга Чернова узнала, что красные подходят к Хвалынску, она забрала семью назад в Самару. Поскольку наступающая Красная армия угрожала Самаре^ она села на последний пароход до Саратова.1 Несмотря на это, Чернов не остался без спутницы. Он путешествовал с Идой Сырмус, подругой Ольги Черновой. Позже Чернов описывал их совместное путешествие так, будто она сопровождала его в качестве «личного секретаря».2
Ида Самойловна Сырмус, урожденная Пыдер (1887-1959) была эстонкой по национальности. В юности она была большевичкой. Дочь Ольги Черновой, Ольга Чернова-Андреева, позже рассказала две противоречащих друг другу истории о том, как Ида Сырмус впервые познакомилась с семьей Черновых. Согласно ее воспоминаниям, опубликованным на русском языке в 1975-76 гг. в «Новом Журнале», первая встреча состоялась в 1916 г. в Париже. Ида Сырмус жила там с мужем, скрипачом в эстонской колонии, вращавшимся в артистических и богемных кругах; там с ними познакомилась Ольга Чернова. Вторая версия содержалась в воспоминаниях Ольги Черновой-Андреевой, опубликованных в 1977 г. на английском языке. Согласно этой версии, первая встреча состоялась годом позже, в 1917 г. Ольга
Чернова с детьми как раз направлялась домой, в Россию. Сначала она познакомилась с Идой Сырмус в Лондоне, где они жили с ней в одном пансионе. К тому времени муж Иды Сырмус оставил ее, и она тяжело переживала расставание. Именно тогда Ольга Чернова обещала позаботиться о ней.3 Доподлинно известно, что, независимо от противоречащих друг другу трактовок, в июле 1917 г. Ида Сырмус прибыла в Россию вместе с Ольгой Черновой и ее семьей. Тогда она жила вместе с Черновыми и, как выразился сам Чернов, стала ипе proche соп-naissance de toute notre famille (близким другом всей нашей семьи. — фр.)-4 В июне 1918 г. она приехала с Виктором Черновым в Саратов, а затем сопровождала его в путешествии, которое закончилось в марте 1919 г. в Москве. Эта южнорусская одиссея также включала романтическую интерлюдию. Чернов и Ида Сырмус поженились в декабре Л 918 г. в Челябинске — по крайней мере, так они впоследствии говорили французским и американским чиновникам, занимающимся вопросами иммиграции.5 В силу особенностей времени, вероятно, не было настоящей церемонии бракосочетания (разумеется, гражданской), а может даже, в указанный день их вовсе не было в Челябинске. Ясно одно: отношения между Черновым и его «личным секретарем» были уже давно отношениями любовников, а теперь, после свадьбы, — и супружескими. Однако же, как бы страстно Чернов ни полюбил Иду Сырмус, он не забыл и Ольгу. Как только «новобрачные» вернулись из «медового месяца» в Москву в марте 1919 г., Чернов отправил письмо Ольге, которая жила с детьми в Саратове, и предложил ей приехать. Она прибыла в Москву и встретилась с Черновым «в гостиной Жени Ратнера». Они часами рассказывали друг другу о своих «приключениях».6
Затем Виктор и Ольга Черновы решили снять виллу в окрестностях Москвы и перевезти туда из Саратова детей. Они нашли пустой дом посреди соснового леса примерно в двух часах от Москвы в окрестностях железнодорожной станции «Брянск» близ деревни Молоденово. Чернов переехал вместе с Ольгой Черновой и Идой Сырмус; детей с некоторыми затруднениями перевезли из Саратова, где они ходили в школу. Старший брат Чернова Владимир также поселился на вилле. Его арестовали в Петрограде в 1918 г. как члена редколлегии газеты «Воля народа». Весной 1919 г. его выпустили по ходатайству Максима Горького. Поскольку вилла находилась за пределами Москвы и Чернов с семьей жили под вымышленными именами, они были, по крайней мере временно, в безопасности. У них были друзья из числа крестьян близлежащей деревни. Однако с самого начала на вилле царила гнетущая обстановка. Основной причиной была разыгрывавшаяся там семейная драма. После появления Ольги Черновой и детей Ида с неизбежностью потеряла часть влияния. Она изливала свой гнев
не непосредственно на Чернова, но на его несчастного брата Владимира, который все еще не оправился от тюремного заключения. В августе семье стало известно, что ЧК знает их место жительства и скоро туда явится. Чернов и Ида Сырмус тут же уехали в Москву. Ольга и дети последовали за ними некоторое время спустя. Там друзья из ПСР помогли Чернову найти комнату на первом этаже домика, занятого эсером. Дом находился у Яузских ворот в Москве, недалеко от Таганской площади. Чернов с семьей жил в этой комнате до февраля 1920 г. Было довольно тесно: Чернов жил там с Ольгой, Идой Сырмус и детьми. Близнецам Ольге и Наташе было по шестнадцати лет, а Ариадне (Аде) девять. Они мало с кем виделись — большая часть их друзей и знакомых боялась встречаться с семьей Черновых.7
Именно в это время Чернов начал писать свои мемуары («Записки социалиста-революционера»).8 На первой странице рукописи он написал слово «народ» в кавычках: для Чернова народ превратился в «народ».9 Описывая студенческие годы в Московском университете и свое участие в студенческом движении, Чернов включил один тактический постулат, который, как он сам утверждал, приобрел для него с тех пор первостепенное значение. Это может соответствовать или не соответствовать действительности, но постулат действительно содержит в себе важную деталь его философии политического действия. Он писал: «Выжидать благоприятного момента, когда можно будет выступить разом всем университетам, с шансами превратить это общеуниверситетское движение в общегражданское, широко-общественное и даже народное — таков был наш лозунг».10 В самом деле, таков был принцип Чернова: ждать благоприятного момента в политике и обществе, чтобы можно было связать зарождающееся оппозиционное движение с каким-то более широким общественным движением, пока их объединенные силы не принесут ожидаемый результат. Пока что такой момент не настал.
Кроме работы над автобиографией, Чернов занимался историческими изысканиями в Историко-революционном архиве, куда каждый день приходил переодетым. Поскольку в то время директором архива был Б. Николаевский, риск был не столь велик, как могло бы показаться.11 Ольге Черновой удалось получить паспорт на свою девичью фамилию (Колбасина), и она читала курс истории и литературы для взрослых в «Желябовском народном доме» близ Таганской площади. С каждым днем питание становилось все более скудным. Чернов получил аванс за «Записки» от издателя З.И. Гржебина, но его существенно сократила быстрая инфляция. Время от времени ему удавалось получить еду в одном из рабочих кооперативов. К концу 1919 г. у семьи не осталось практически ничего, что можно было бы продать или обменять. Ольга Чернова-Андреева вспоминала: «Мы медленно умирали
в голодной и холодной Москве». Холод, вероятно, был еще хуже голода. Семья спала, завернувшись в пальто и ковры.12
К концу 1919 г. ЧК всерьез принялась разыскивать членов Центрального комитета ПСР. Отовсюду неслись слухи, что Чернова ищут по всему городу. Его семья жила в каждодневном страхе быть обнаруженными. В начале января члены ЧК явились арестовать Чернова. Его спасло лишь то, что он вышел в окно, которое не закрывали даже зимой — на всякий случай. Он вышел из окна в одной рубашке в двадцатиградусный мороз. Ольга Чернова нашла какую-то одежду, которую бросила в окно Чернову: тот все еще стоял там и просил, чтобы ему дали рукопись, над которой он работал. Ольга Чернова закрыла окно в тот самый момент, когда агенты ЧК вошли в прихожую. Обыск и допрос продолжались всю ночь. Пять дней спустя ЧК сняла охрану. Тем временем Чернов был вынужден перемещаться по городу, ночуя каждый раз в новом месте. Ольга часто оставалась там вместе с ним. Как она позже писала, иногда это были «роскошные квартиры с промерзшим центральным отоплением и в плачевном состоянии разгрома». Иногда их принимали и в пригородах «рабочие, дружески расположенные к нам и желающие нам добра, несмотря на разгорающийся террор». Когда Чернов, наконец, решил, что уже можно вернуться домой, он продолжал соблюдать осторожность. Ида Сырмус также вернулась и жила вместе с ними.13
Голод заставил Черновых задуматься о том, чтобы покинуть город. В конце января 1920 г. Чернов упомянул возможность перевезти семью в Башкирию. Казалось, что это более безопасное место, посколькутам были эсеры, и им симпатизировал глава республики. В феврале 1920 г. семья предприняла попытку выехать из Москвы в Башкирию. Ида решила, что из соображений безопасности первыми должны уехать Ольга с детьми. Она и Чернов должны были последовать за ними несколько дней спустя. Однако буран на некоторое время задержал поезд, в котором должна была ехать Ольга. Они остались в вагоне, и Ольга собиралась использовать задержку, чтобы уладить кое-какие дела и навестить мужа. Они должны были встретиться на «Профсоюзной», в тихом и пустынном по вечерам месте. Очевидно, первым должен был явиться Чернов. Позже он рассказал Ольге Черновой, что уже собирался открыть дверь, когда смутное предчувствие заставило его на миг задержаться. Затем он увидел невдалеке машину, и ему показалось, что в одном из окон мерцает свет; он сразу же ушел. Также Чернов позже говорил Ольге Андреевой-Черновой, что перед тем как войти в дом, он огляделся. Он заметил на снегу свежие следы шин и отпечатки тяжелых сапог. Вокруг не было никого, и он быстро развернулся и пошел по первой же улице, не заканчивавшейся тупиком. Ольга Чернова не умела так быстро распознавать опасность и без колебаний
вошла в дом — прямо в ловушку, расставленную ЧК. Ее тут же арестовали. Детей скоро тоже задержали и отправили в тюрьму на Лубянке, где их официально поместили под арест.14
Арест семейства впоследствии был описан всеми членами семьи в воспоминаниях. Хотя их рассказы отличаются друг от друга некоторыми подробностями, все сходятся в том, что кто-то выдал Виктора и Ольгу Черновых и сообщил об их предполагаемой встрече в ЧК.15 Ольга Чернова не обвиняет никого конкретно. Ее дочь Ольга Чернова-Андреева, однако, напрямую говорит о слухах, ходивших среди эмигрировавших членов партии, будто Осип Минор, одна из наиболее уважаемых в партии фигур, подозревал Иду Сырмус.16 В самом деле, мотивы для предательства у нее были. Как только Ольга и дети оказались за решеткой, сложный «брак втроем» закончился. У нее также были знакомые со времен большевистской юности, через которых она могла передать информацию. С другой стороны, если она была в этом замешана, это был огромный риск: Чернов тоже оказался бы в большой опасности. Лишь «шестое чувство» позволило ему избежать ловушки. В самом деле, если бы инцидент организовала Ида, ей понадобилось бы заранее намекнуть Чернову о предстоящем, чтобы тот не попался. Лишь в случае, если она и Чернов были соучастниками, Ида Сырмус могла быть виновна. Однако в подобное двуличие Виктора Чернова невозможно поверить.17 Поэтому дальнейшие события изложены согласно его объяснениям. В тот же день, несколько ранее, он опоздал на свидание с Ольгой Черновой. Тогда она позвонила по телефону кому-то из друзей и спросила, не знают ли они, почему Чернов не пришел. Человек, которому она звонила, находился под наблюдением ЧК, и телефон прослушивался. Чернов подозревал, что в ходе этого телефонного звонка ЧК узнал о предстоящей встрече.18 В ответ на арест своей семьи Чернов сочинил саркастическое письмо Ленину. В нем он поздравил Совнарком с «крупным успехом на внутреннем фронте» — успешно осуществленным арестом его жены и трех дочерей, старшим из которых было по семнадцать, а младшей — девять.19 Письмо Чернова получило широкое хождение, и скоро всю историю стали воспринимать так, будто ленинское правительство держит семью Чернова в заложниках. В то время, когда все зависело от пропаганды и общественного мнения, для Ленина и его правительства это была очень плохая реклама. Месяц спустя после ареста детей выпустили и поместили под опеку Е.П. Пешковой, бывшей жены Максима Горького. Ольга Чернова осталась в тюрьме.20
После того, как в марте 1919г. ПСР перестала быть легальной, партийные организации ушли в подполье. Центральный комитет по-прежнему находился в Москве, а местные — во многих регионах Советской России. Подпольное существование уменьшило возможности
партийной работы, но не пресекло их полностью. Однако подпольное существование ПСР было не единственной причиной, по которой партия ушла на задворки политической жизни Советской России. ПСР все еще твердо придерживалась принципа перемирия с большевиками в борьбе против реакции и реставрации. К 1920 г. Гражданская война в Сибири уже была готова завершиться победой большевиков, но в апреле 1920 г. разразилась новая война — между Россией и Польшей. Пока продолжалась Гражданская война, «Третья сила» Чернова обрекла ПСР на выжидательное положение.21 При таких обстоятельствах роль Центрального комитета по большей части свелась к написанию циркуляров, всевозможных меморандумов, деклараций по вопросам экономической и общественной политики партии, пересмотру партийной программы и подготовке к созыву Десятого совета партии.22 Когда Центральному комитету стало известно, что делегация британских социалистов собирается посетить Советскую Россию, было решено подготовить для них декларацию и привлечь к этой работе Чернова. Центральный комитет в предназначенной для него инструкции подчеркнул, что ПСР признает Советскую власть только как фактическое правительство России, но не признает в качестве «законного и правомочного» правительства страны. Соответственно, ПСР заодно с Советской властью боролась с иностранной интервенцией на русской земле, но также вела борьбу с Советским правительством за установление демократического режима. Чернов выполнил то, о чем его просили, и 4 мая 1920 г. его декларация была одобрена на совещании Центрального комитета.23
Британская делегация состояла из одиннадцати членов, ее сопровождало несколько журналистов (среди них — Бертран Рассел). Девять делегатов представляли Британский Конгресс Профсоюзов и Лейбористскую Партию, два — Британскую Независимую лейбористскую Партию (ILP). Задачей делегации было произвести «независимое беспристрастное исследование индустриальных, политических и экономических условий в России». Делегация провела в России месяц и вернулась в Англию во второй половине июня и июле 1920 г. несколькими отдельными группами. В Москве делегацию пригласили посетить совещание, организованное Московским профсоюзом печатников, в котором еще не получили преимущества большевики. Совещание проходило 23 мая 1920 г. в большом зале Московской Консерватории, заполненном народом.24 Очевидно, в последнюю минуту Чернов принял решение лично появиться на совещании. Он без труда вошел в зал, поскольку никто не ожидал его прибытия, кроме доверенных помощников, которые должны были обеспечить безопасность его прихода и ухода. Совещание уже подходило к концу, когда меньшевик Федор Дан, сидящий в зале, заметил мужчину среднего роста с длинной
бородой почти до пояса, пробивающегося от одной из боковых дверей к возвышению, и обратился к председателю, который объявил, что право голоса передается представителю социалистов-революционеров. Только когда этот человек заговорил, Дан с изумлением понял, что это Чернов. Борода сыграла свою роль.25
Чернов в своей речи сравнивал развитие русского коммунизма с христианством. Оно возникло как религия тружеников и обездоленных. Сначала это была братская религия с почти коммунистическим подходом к собственности, но позже оно развилось в религию власти с соответствующей церковной иерархией. Служители церкви больше не были с народом — они были над ним. Бывшие рыцари свободного духа стали деспотами, палачами, искоренителями ересей, инквизиторами совести. То же самое случилось и с большевизмом. Более того, большевизм означал возвращение к бюрократическим и милитаристским методам старого режима. Чернов уже сравнивал в мае 1918 г. ленинский коммунизм и деятельность А.А. Аракчеева по преобразованию подразделений российской армии в самодостаточные военные колонии. Аракчеев создал сеть хорошо организованных, дисциплинированных и полностью себя обслуживающих поселений, которые на пике своего развития включали около 400 000 мужчин с семьями, то есть треть всей армии. Однако жестокое насаждение задуманной с благими намерениями утопической схемы скоро привело к тому, что офицеры и население возненавидели колонии и их администратора. Колонисты видели, как обещанные экономические преимущества отходят на задний план, а их жизнь наполняет бесконечная тягостная и мелочная регламентация. В речи, обращенной к британской делегации, Чернов заявил, что большевистская партия перешла от стадии «Ленин-Пугачев» к стадии «Ленин-Аракчеев», то есть от той фазы, в которой она была движима первобытной деструктивной силой «пугачевщины», она развилась в военно-бюрократическую форму социализма.26
Распознав в ораторе Чернова, члены ЧК подумали, что теперь будет достаточно «сорвать с него маску». Поэтому, когда речь была закончена, большевики принялись кричать: «Как зовут докладчика, пусть представится!» Председатель отказался назвать имя, поскольку партия эсеров объявлена вне закона. Чернов, однако, появился у переднего края возвышения и сказал: «Хотите знать мое имя? Я — Чернов!» Результат оказался вовсе не таким, какого ожидали большевики. Их крики «арестуйте его» потонули в громких овациях, которыми публика встретила Чернова. В создавшейся суматохе он исчез так же незаметно, как и появился.27 Все, что смогли сделать чекисты, — заметить, что Чернов покинул здание.
Появление Чернова на собрании Союза печатников подняло дух эсеров и других оппозиционных партий. Ф. Дан писал в своих вое-
поминаниях, что, придя на митинг, Чернов «очень рисковал», учитывая, что ЧК следила за ним.28 Десять лет спустя С.П. Постников, чьи отношения с Черновым дошли к тому моменту фактически до точки разрыва, тем не менее, характеризовал его действия как «смелое и боевое выступление настоящего революционера».29 Впечатляющее выступление Чернова было также освещено в ведущих европейских газетах. Скандал был тем более губителен для коммунистов, что им пришлось признать: ЧК пыталась схватить Чернова. После его выступления Союз печатников был распущен, а в ночь на 17 июня большая часть бывших членов его правления арестована. Впоследствии другие профсоюзы были вынуждены подчиниться более строгому контролю, а за несколько следующих месяцев в Советской России были ликвидированы последние остатки политической свободы.30
После собрания Чернов тайно встречался с представителем британской делегации. Гость из Великобритании спросил Чернова, верны ли заявления большевиков, что ПСР замешана в готовящемся вооруженном перевороте с целью свержения Советской власти. Чернов ответил: «пока идет борьба с контрреволюцией — ни одна вооруженная рука социалиста не поднимается на коммунистов». Однако когда минет «контрреволюционная опасность», будет «народное восстание». В этом случае эсеры будут с народом, чтобы ввести восстание в «организованное русло».31 Дискуссии Чернова с британским гостем высветили дилемму, с которой он столкнулся во время Гражданской войны, следуя политике «Третьей силы». К концу 1919 г. «Третья сила» Чернова потерпела политическое крушение. Она не нашла поддержки у населения и привела лишь к дальнейшей дезинтеграции сил эсеров. Для него, однако, это была по-прежнему единственная открытая возможность. Даже непрямые ассоциации с белыми силами стали бы для черновской ПСР «поцелуем смерти». Это стало бы колоссальной победой большевистской пропаганды. По мнению Чернова, Гражданская война на 75 % состояла из пропаганды и лишь на 25 % — из боевых действий. Более того, любая ассоциация с белыми силами скомпрометировала бы партию эсеров в глазах западных социалистов. Соответственно, к концу 1919 г. казалось, что Чернову больше ничего не остается делать, кроме как заявить о безнадежности собственного положения и уйти со сцены. Однако он видел ситуацию иначе. С начала войны в 1914 г. вплоть до Февральской революции его идея «Третьей силы» осмеивалась товарищами по партии, которые гордились своим реалистическим видением политической ситуации. Но идея Чернова была ближе всего к чаяниям русского народа. Когда Гражданская война переросла в схватку между большевиками и белыми, с точки зрения Чернова, это была борьба двух диктатур, которые не могли в долгосрочной перспективе обеспечить себе поддержку населения.
Это могла осуществить только в полной мере демократическая сила. Вот в такое время и должна была возродиться «Третья сила».
В 1920 г. печатная деятельность ПСР в России практически закончилась. Национализация всех печатных станков и бумаги сделала их использование практически невозможным. К тому времени ЧК также удалось внедриться в ряды эсеров, чтобы положить конец подпольной печатной работе. Поскольку вся деятельность Чернова была основана на написании и публикации текстов, его присутствие в России больше не имело смысла. Уже в начале 1920 г. Центральный комитет постановил создать новый печатный центр в Эстонии и начать издание центрального органа уже там. В то время было также принято решение вывезти Чернова за границу, чтобы он возглавил эту работу.32 Именно тогда Ида Сырмус навестила дочерей Чернова, которых отдали на воспитание Екатерине Пешковой. Она сказала девочкам, что они с Виктором Черновым решили покинуть Москву и нелегально отправиться в Эстонию, а поскольку им нужны деньги, она пришла просить у детей, чтобы они отдали ей спрятанные драгоценности Ольги Черновой. Дети отказались, и в итоге состоялся бурный спор, но драгоценностей она не получила.33 Примерно полгода спустя Чернов и Ида Сырмус наконец пересекли границу. Перед отъездом из России (в сентябре) Чернов все же смог дать в Петрограде интервью корреспонденту «Воли России». Затем он уехал по паспорту умершего эстонца, который для него достали эстонские друзья.34
Когда Чернов в сентябре 1920 г. покинул Россию, с момента «Первого роспуска» Учредительного собрания 6 января 1918 г. прошло два года и девять месяцев. В этот период большая часть Центрального комитета эсеров сидела в тюрьмах. Двадцать членов партии были избраны в Центральный комитет в декабре 1917 г., на Четвертом съезде партии.35 С того момента четверо из них заключили мир с Советской властью или собирались это сделать (Н.И. Ракитников, К.С. Буревой, И.А. Прилежев, М.И. Шумгин). Двое уехали за границу (В.М. Зензинов и Н.С. Русанов). Одиннадцать были арестованы (Д.Ф. Раков, М.А. Лихач, М.А. Веденяпин, А.Р. Гоц, А.Я. Гендельман, Ф.Ф. Федорович, Е.Н. Тимофеев, Л.Я. Гернштейн, Д. Донской и Е.М. Ратнер). Двоих вскоре ждал арест (А.М. Рихтер и В.А. Чайкин).36 Кроме того, был самый разыскиваемый из них — Виктор Чернов!
После «Первого роспуска» Учредительного собрания Чернова разыскивали и ЧК, и агенты Колчака. В начале лета 1918 г., когда он жил с семьей в Саратове, ЧК впервые преследовала его всерьез. Он постоянно переезжал, чтобы его не выследили. Тогда он пересек линию фронта между белыми и красными по дороге на конференцию в Уфу. Его арестовали в ноябре 1918 г., в начале колчаковской эпопеи, но выпустили. С тех пор агенты Колчака преследовали его, пока он не
покинул Уфу летом 1918 г. После легализации ПСР он тайно прибыл в Москву и редактировал партийную газету, но переехал как раз перед окончанием легализации и потому избежал ареста. Хотя в конце 1919г. ЧК начала серьезное преследование вождей ПСР, Чернову удавалось ускользать. Его супруга находилась под арестом, но сам Чернов все еще был на свободе. В конце 1920 г. вопреки всему он выехал за рубеж. К этому времени адмирал Колчак, один из его наиболее упорных преследователей, был казнен большевиками, а Чернов — все еще жив.
Существует несколько факторов, помогавших ему успешно уходить от преследования. Во-первых, у него был опыт революционного подполья начиная с отроческих лет. Он еще учился в школе в Саратове, когда с ним приключились первые неприятности такого рода: его взяли под арест жандармы, пришедшие брать А.В. Сазонова. Юный Чернов к тому времени уже усвоил, как избегать наложенных на него санкций. Позже в тамбовской ссылке он снова избегал надзора полиции, совершая нелегальные поездки в Саратов и участвуя в революционной работе среди крестьянства. Во время революции 1905 г. его постоянно преследовал Департамент полиции. Он жил то в Финляндии, то в Петрограде, где время от времени менял квартиру. Лишь один-два человека знали, где он живет. В июне 1906 г. он скрылся от полиции, которая явилась обыскивать редколлегию «Мысли», выпрыгнув из окна второго этажа. Тринадцать лет спустя, в 1919 г., он жил в Москве в одноэтажном доме. Соответственно, на этот раз он ускользнул через окно, уже имея опыт. Тот же опыт он использовал после выступления в Московском Союзе печатников, когда тайно встречался с представителем британской делегации. Кроме Чернова, британский гость встречался также с двумя другими членами Центрального комитета СР, Д.Ф. Раковым и М.С. Цейтлиным. Как только британский гость их покинул, ЧК арестовала и Ракова, и Цейтлина. Чернов, однако, принял такие меры предосторожности, что ЧК не смогла его арестовать, хотя и он был на той же встрече с англичанином.37
Вторая причина, по которой Чернов смог уцелеть в Гражданской войне, — опыт предательства. Эпизод с Азефом научил его, что предать может даже ближайший друг и союзник. Во время Гражданской войны в России Чернов разработал метод, который можно определить как «нулевое доверие». Применяя этот принцип, он всегда чувствовал, что окружен врагами. Встречая какого-нибудь члена партии, которого в последнее время не видел, он автоматически предполагал, что со времени их последней встречи тот стал его врагом. Человек должен был снова доказать, что он по-прежнему друг Чернова, чтобы тот снова смог ему доверять. Это сделало его практически неуязвимым перед попытками ЧК завербовать его бывших союзников в качестве информаторов. Чернов также имел мощную поддержку в народной среде.
Всегда были крестьянские дома, готовые приютить его. Согласно Борису Николаевскому, Чернов обладал «типично русской внешностью», и это позволяло ему скрываться среди народа.38 Прибыв в июне 1918 г. в Саратов, он сбрил бороду и совершенно не выделялся в толпе.39 Потом он снова отрастил бороду, еще раз сбрил, и отращивал до тех пор, пока к моменту совещания Союза печатников она не отросла до пояса.40 По той же причине он стриг волосы, снова их отращивал, красил, если только была возможность, и снова стриг. Весной 1920 г. он явился в Союз печатников совершенно лысым. К тому времени его преследовали, сменяя друг друга, царский Департамент полиции, ЧК и агенты Колчака. Но в течение всей жизни Чернов лишь один раз попал в тюрьму — в 1894 г., когда сдался добровольно. После этого его дважды арестовывали, сначала в декабре 1905 г., потом в ноябре 1918, но оба раза он ускользал. Он был просто непобедим.
Пока Чернов весной 1920 г. все еще находился в России, Центральный комитет ПСР узнал о крестьянском сопротивлении большевистскому режиму.41 В мае 1920 г. он начал вырабатывать план взятия зарождающегося крестьянского движения под контроль. Это должно было осуществиться путем следования черновской организационной модели, предполагавшей формирование сетц параллельных крестьянских организаций. Должна была быть непартийная крестьянская организация, которая собрала бы все действующие силы оппозиции. Одновременно ПСР должна была сформировать параллельную сеть партийных организаций. Создание параллельной сети партийных ячеек было призвано обеспечить идеологическое господство над непартийной организацией. Но ПСР не хотела «раскачивать лодку» в ходе войны с «реакцией». Соответственно, в мае 1920 г. Чернов в циркуляре потребовал от крестьян повсеместного «терпения, выдержанности и самодисциплины». Далее он подчеркнул важность «планомерных действий», равно как и «спокойного и выдержанного характера» всего предприятия.42 Вопреки столь осторожным взглядам, инициатива Центрального комитета встретила энергичную поддержку, особенно в Тамбовской губернии. Вскоре после отъезда Чернова осенью 1920 г. «зеленое» восстание в центральной России разрослось в обширную крестьянскую войну против Советского государства. Известное также как Антоновское восстание, оно длилось с сентября 1920 по весну и лето 1921 г.Центром его был Тамбов. Как отметил Кристофер Рид, это было подлинно крестьянское движение под предводительством радикальных народников и при поддержке широких рабоче-крестьянских масс России. Причиной, спровоцировавшей его, было продолжение вооруженной реквизиции 1920 г. Оно отразило серию крестьянских волнений того же периода, особенно в Западной Сибири. Отличалось оно наличием зачаточного армейского движения сопротивления, ко-
торое могло упорядочить изначально спонтанные вспышки. Вот что позволило ему продержаться дольше, чем обычные крестьянские бунты, которые сравнительно легко подавлялись.43
Для Чернова и руководства ПСР тамбовское восстание началось в неподходящий момент. В сентябре 1920 г. в своем интервью Чернов упоминал отношение в духе «поживем — увидим» со стороны ПСР, наблюдавшееся всю вторую половину Гражданской войны. Он сказал, что такая политика будет прекращена лишь по окончании конфликта с Польшей. Только после этого можно применить против большевистской диктатуры более агрессивную тактику. Он также выдвинул эту точку зрения в статьях, опубликованных в новой РР, которую он запустил в декабре 1920 г. Он подчеркивал, что борьба против большевиков должна нарастать в массах под строгим контролем. Затем она должна продолжиться в забастовках и, наконец, во всеобщей забастовке, которая придаст борьбе импульс.44 До того как вышла статья Чернова, Центральный Комитет ПСР уже запретил в циркулярном письме от 1 октября 1920 г. любые формы вооруженного сопротивления большевикам в ближайшем будущем. В противном случае ПСР была бы виновна в «конспирационном авантюризме». Контрреволюция еще не была побеждена. Соответственно, в письме подчеркивалось, что на данный момент партия должна сконцентрироваться исключительно на организационной работе. Когда крестьянские волнения в Тамбове достигли апогея, Центральный комитет 25 февраля 1921 г. вновь подчеркнул, что «Третья сила», одобренная Девятым партийным советом (1919) все еще была по большей части в действии. Центральный комитет испытывал сомнения относительно возможности того, что крестьянское движение будет подхвачено «индивиду-алистически-демократическими» течениями. Ситуация в целом была такова, что он убеждал эсеров «не форсировать активных выступлений». Партийным организациям было дано задание предостерегать крестьян насколько возможно воздерживаться от разрозненных и стихийных выступлений. По-настоящему необходима была непрестанная борьба с контрреволюцией 45 После ареста членов Центрального Комитета его работу продолжило Центральное организационное бюро в Москве. Оно поддержало прежние установки. 7 мая 1921 г. Бюро выпустило заявление, в котором подчеркнуло, что борьба с большевизмом должна быть отложена, поскольку демократические силы слабы и плохо организованы. Наконец, в июле 1921 г. Бюро отделило себя от Зеленого восстания, назвав его «полубандитским движением» 46 Ту же идею выдвинул Десятый (и последний) совет ПСР в августе 1921 г. Хотя в резолюции подчеркивалась необходимость революционного свержения большевистской диктатуры, она утверждала, будто большевики могут оставаться у власти лишь потому, что массы
не организованы и политически безграмотны. Задачей ПСР было организовать массы.47
В.Н. Бровкин утверждает, что когда Центральный комитет и Центральное бюро ПСР упорно защищали сдержанность, они занимались само цензурой: если бы ПСР открыто одобрила вооруженный мятеж, это было бы равнозначно самоубийству в условиях Советской России. Соответственно, политики ПСР нашли намного более тонкий подход — подчеркнули в своем обращении к членам партии необходимость организации масс. Согласно Бровкину, отсылка к будущему означала не нерешительность СР, а осторожность. Теоретически их невозможно было преследовать за планы на будущее.48 Хотя Бровкин убедительно отстаивает свою точку зрения, меня он убедил не полностью. С другой точки зрения можно утверждать, что имеется большое сходство в политическом поведении Чернова в начале 1906 и весной 1920 г. В обоих случаях он утверждал, что необходимо ускорить развязку, тем временем партийную работу следует сконцентрировать на организации сил. Более того, черновская философия политического действия была основана на ожидании «благоприятного момента», когда под руководством ПСР хорошо организованная кампания, состоящая из самых широких общественных масс, численно превзойдет противника, будь то царь или большевики. В заключение могу сказать: когда Иван Ишин, эсер из Тамбова, казненный большевиками, в ноябре 1920 г. заявил, что их проинформировали, будто Чернов одобрил восстание, это было совершенно неубедительно.49 Даже О.Х. Рэдки заходит слишком далеко, когда пишет, что «Чернов сочувствовал восстанию и желал его успеха».50 Чернов не сочувствовал тамбовскому движению и не желал его победы. Для него главной задачей было предотвратить зарождение «белой» реставрации в случае крушения советской власти, и он чувствовал, что тамбовское восстание серьезно угрожает этим усилиям.51
ГЛАВА 20
В ОЖИДАНИИ НОВОГО КРОНШТАДТСКОГО ВОССТАНИЯ
Едва Чернов приехал на Запад, как в январе 1921 г. в Париже состоялся Съезд членов Учредительного собрания, в котором участвовали 33 бывших члена Учредительного собрания. Заседание было организовано совместно эсерами и левыми кадетами. Чернов получил от Организационного комитета два письма с приглашениями, на французском и на русском языке. В обоих бывший председатель Собрания был подчеркнуто назван всего лишь «членом Учредительного собрания».1 «Член» отплатил им сполна. Он принял участие в первом заседании, но отказался участвовать в дальнейшей работе съезда на том основании, что как председатель бывшего Учредительного собрания он не может принимать участие в таких «частных группах», каковой, по его мнению, несомненно являлся съезд. Однако он принял участие в заседаниях фракции эсеров. Более того, декларации съезда составлялись с его одобрения. Поведение Чернова вызвало критику со стороны и правых, и левых эсеров. Марк Вишняк, представитель правого крыла, в своих мемуарах все еще критиковал поведение Чернова как «демонстративное». В России Центральный комитет ПСР осудил Парижский съезд и потребовал, чтобы члены партии, выбранные в Исполнительный комитет, вышли из его состава. В феврале 1921 г. Чернов направил письмо в Центральный комитет, побуждая его пересмотреть решение — в противном случае мог случиться разрыв не только с правым крылом эмигрировавших эсеров, но и с центристами. Письмо его не возымело действия на Центральный комитет. Даже после того как его членов арестовали и посадили в тюрьму, их позиция не изменилась. Помимо этого, письмо было перехвачено и опубликовано большевиками.2
Но каковы бы ни были разногласия между Черновым и другими эсерами-эмигрантами, обе стороны вскорости зарыли топор войны, по крайней мере отчасти, из-за идущих по нарастающей событий, начавшихся 28 февраля 1921 г. на морской базе в Кронштадте. Для Чернова кронштадтские события были сигналом «к дружному, всенародному подъему — порыву к воле, к освобождению». С 1905 г. Кронштадт уже в третий раз дал сигнал к свержению «гнета тирании». Теперь Кронштадт восстал «не за себя, а за всех». Отбросив свои постоянные поиски «третьего», Чернов подчеркивал, что здесь не место третьей силе, что выбор стоит так: «за Кронштадт» или «против Кронштадта». В соответствии с этим, он подтвердил, что они с Кронштадтом, «который восстал против своих угнетателей и палачей».3 Центральным пунктом для общих инициатив эсеров-эмигрантов был «Административный центр» «Внепартийного объединения» в Праге. В июле 1920 г. учредительный съезд Ассоциации создал Административный центр для выплаты субсидий, направляемых Керенскому французским правительством через чехов. Им управлял Совет из пятидесяти членов, в котором состояли, за исключением одного меньшевика, только эсеры, преимущественно правые. Во время Кронштадтского восстания Чернов засыпал Центр письмами и телеграммами, требуя, чтобы тот обеспечил восставших продовольствием и денежной помощью. Более всего он настаивал на том, чтобы все имеющиеся силы эсеров направили на Балтийское море. Целью было формирование из Северо-западной армии в Эстонии вооруженных подразделений, способных бороться с большевиками.4 Согласно его планам, организовать три отделения по триста человек каждое было сравнительно легко. Эти подразделения должны были подойти к Ямбургу (Кингисепп), Пскову и Гдову. В этих городах были довольно большие оружейные склады. Соответственно, была возможность вооружить местное население и организовать вооруженные силы, не говоря о партизанских отрядах. Чернов думал, что с большой вероятностью это движение зайдет далеко на восток. В то же время, подобно дамоклову мечу, Кронштадт нависал над Петроградом.5 Чернов также обращался к матросам Кронштадта с частного парохода близ морской базы. Он сказал им, что как председатель Учредительного собрания лично готов предоставить свою власть и авторитет на службу народной революции. 6 марта 1921 г. он также позвонил в Революционный комитет Кронштадта и предложил свои услуги.6 На особом заседании Революционный комитет заметным большинством отверг предложение Чернова и также решил сохранить это предложение и принятое решение в тайне.7
16 марта 1921 г. началась атака М.И. Тухачевского на Кронштадт, в результате чего морская база была захвачена войсками.8 Для Черно-
ва Кронштадтское восстание в корне отличалось от всех прочих. Соответственно, ему он посвятил себя полностью. Не шло и речи о том, чтоы «не ускорять события», о «Третьей линии». Он писал: «Никогда в своей жизни я не переживал такого трудного времени, как те памятные тринадцать кронштадтских дней». И все же в то самое время, когда надо было действовать, эсеры были парализованы, в первую очередь, недостатком денежных средств. Для Чернова ситуация ставила вопросы в двух направлениях. Во-первых — вопрос публичности. Об эсерах не просто знали в Западной Европе. Задачей первостепенной срочности он считал возможность поручить нескольким эсерам готовить русский материал в какой-нибудь западной социалистической газете. Вторым был военный вопрос. Теперь было важно организовать военные штабы в нескольких буферных государствах: Финляндии, Эстонии и Латвии. В любом случае, Эстония должна была стать местом основных событий. С другой стороны, Польша и Бессарабия были «в деликатном международном положении» и решали острые территориальные вопросы. Следовательно, для подобной деятельности они не подходили. И все же случилось обратное. Осенью 1921 г. деятельность «внепартийного объединения» была свернута вследствие финансовых трудностей. Формальное завершение имело место в апреле 1922 г.9
Кронштадтское восстание, как и другие крестьянские восстания 1920-21 гг., усилило страх Советского правительства перед оппозицией. С другой стороны, к лету 1921 г. большая часть эсеровских лидеров была арестована. 28 декабря 1921 г. Центральный комитет большевиков решил отдать Центральный комитет ПСР под суд за измену.10 24 февраля 1922 г. Президиум ГПУ постановил вынести обвинение членам Центрального комитета ПСР 1917, 1918 и всех последующих годов. Первыми десятью в списке были: 1) А.Р. Гоц, 2) Н.И. Ракитников, 3) Н.С. Русанов, 4) В.Г. Архангельский, 5) В.М. Чернов, 6) М.А. Веденяпин, 7) Д.С. Розенблюм (Фирсов), 8) В.В. Лункевич, 9) М.Я. Гиндельман (Ген-дельман), 10) В.Н. Рихтер. Всего список включал 140 человек.11 Большая часть обвиняемых (83 человека) были недосягаемы для правосудия. Из них 42, включая Чернова, были за границей, оставался лишь сорок один, из которых 34 были лидерами эсеров. Оставшиеся были вожаками меньшевиков, народных социалистов и кадетов.12
Процесс начался с медиа-атаки на ПСР в виде брошюры, изданной в феврале 1922 г. в Берлине. Г.И. Семенов был лидером БО ПСР в начале 1918 г., и его брошюра «Военная и боевая работа ПСР в 1917— 1918 гг.» повторяла аргументы обвинения, будто ПСР соучаствовала в планировании и осуществлении нападения на советских лидеров. Вдобавок другая брошюра, «Работа эсеров за границей», задействовала материалы из архивов Административного центра, украденные ГПУ.13 В марте 1922 г. в противовес этому Заграничная делегация ПСР
организовала комиссию, чтобы провести кампанию в рядах членов партии. Она подготовила материалы для групп эсеров в Париже, Лондоне, Таллинне, Риме, Брюсселе и Нью-Йорке. Главной ее работой было издание отредактированного Черновым тома отчетов тех, кто пережил советские тюрьмы и лагеря. Он вышел в 1922 г. в Германии и появился на разных языках.14
Процесс над ПСР проходил в июне-августе 1922 г. Террор и конфискации, осуществляемые БО ПСР, по словам Семенова и его сотрудников, были главным обвинением, но имелись и другие преступления, также приписываемые обвиняемым. Как уже было отмечено, большая часть этих обвинений либо была ложной, либо подпадала под амнистию 1919 г. Более того, обвинительный акт был составлен согласно уголовному кодексу, принятому в июне 1922 г., после того как обвиняемых продержали в тюрьме от одного до трех лет. 7 августа 1922 г. пятнадцать эсеров были приговорены к смерти, а большинство оставшихся — к тюремному заключению. Смертные приговоры были позже заменены тюремным заключением с целью удерживать заключенных как заложников против деятельности их партии.15 Год спустя, в 1923 г., распространился слух, что большевики готовы обменять заключенных членов Центрального комитета СР на видных эсеров-эмигрантов. Чернов, В.М. Зензинов, Н.С. Русанов, С.П. Постников, Г.И. Шрейдер, А.Ф. Керенский и Е. Брешко-Брешковская объявили, что готовы добровольно отправиться в Москву. Как позже оказалось, слухи были ложные.16
Чернов и эсеры также пытались запустить контрпроцесс над большевиками на Западе. Чернов впервые попробовал осуществить это уже в феврале 1921 г. Артур Хендерсон, секретарь Британской рабочей партии, предъявил обвинение Г. Красину, представителю Советского Союза в Британии. Чернов заявлял, что Красин распространял ложь о совещании Московского союза печатников в апреле 1920 г. 2 февраля 1921 г. Чернов направил открытое письмо Хендерсону и потребовал, чтобы Красин предстал перед судом.17 Это не сработало, но открылась новая возможность. 26 февраля 1922 г. вышедший в Берлине «Новый мир» повторил обвинения против эсеров, публикуемые советской пропагандой. Было включено обвинение в нападении на большевистских лидеров и в получении финансирования от германского Генерального штаба, русских епископов и французской миссии. В октябре 1922 г. Чернов вызвал Курта Керстена, редактора газеты, в суд. Немецкий социалист Курт Розенфельт был его адвокатом. 30 октября 1922 г. немецкий суд приговорил Керстена к штрафу в 10 000 марок. Но Чернова интересовали не деньги, а контрпроцесс против большевиков. Дело перешло в апелляционный суд. Однако тот отказался посягать на права русского правительства. Дело закрыли 30 апреля 1923 г.; оно не
имело никакого продолжения, и Чернов не смог достичь своей цели.18
Различные группы эсеров-эмигрантов, причастных к Кронштадтскому восстанию и обеспечивавших деньгами и информацией процесс над эсерами в Москве, собрались на «частный съезд» в Берлине в декабре 1922 г. Однако дискуссии скоро выродились в споры о Зиммер-вальде, Деникине, за и против коалиции. Согласие имелось лишь в одном: любой момент прошлого и настоящего вызывал разногласия.19 После безуспешных попыток объединения в декабре 1922 г. в Берлине эсеры-черновцы в Праге и парижские эсеры постоянно конфликтовали друг с другом. Центром парижских эсеров были «Современные записки», основанные в 1920 г. и просуществовавшие двадцать лет.20 Этот журнал с самого начала вызывал гнев Чернова. Его главные организаторы, Н.Д. Авксентьев, И.И. Бунаков-Фондаминский, М.В. Вишняк, А.И. Гуковский и В.В. Руднев были, по его мнению, главными фигурами правого крыла ПСР. Двое из них, Авксентьев и Бунаков, были членами группы «Почин», и все они были идеологическими и политическими оппонентами Чернова с 1914 г. и далее. В июне 1921 г. Чернов пожаловался в Центральный комитет ПСР, что журнал публикуют «без всякого контроля». Более того, ему казалось, что этот журнал «положительно вреден для партии». В 1928 г. он все еще говорил об антипартийном характере некоторых зарубежных эсеровских изданий, включая «Современные записки».21
Разногласия касались сначала истории — от споров пораженцев и дефенсистов в начале Первой мировой войны до споров о коалиционной политике в 1917 г. и, наконец, о роли Чернова в Гражданской войне. В.В. Руднев в своей рецензии на книгу Чернова «Рождение революционной России» (1934) подчеркивал, что лично Чернов мог бы включить информацию о пацифистской роли своей группы и нескольких подобных групп во время Первой мировой, и критиковал его за отсутствие внимания к пораженческой пропаганде. Затем Руднев ставил вопрос: «Найдет ли Чернов в себе достаточно мужества, чтобы критически отнестись к собственной своей политике в семнадцатом году?»22 Хотя Чернов неоднократно дискутировал по этим вопросам с парижскими эсерами, С.П. Мельгуновым и А.С. Изгоевым, его наиболее строгие критики не были вовлечены в дела партии.23 Также имелись разногласия по текущим вопросам. По словам Чернова, парижские эсеры, включая Авксентьева, Руднева, Бунакова и Керенского, были за полный пересмотр партийной программы и поддерживали коалицию с демократами — не социалистами. После завершения большевистской диктатуры их целью было возвращение к «чистому капитализму».24 Наконец, стоял вопрос о языке. В одной из своих полемических статей, критикуя взгляды парижских эсеров, Чернов писал: «Мы — варвары друг другу. Мы давно уже подозревали это». Выражение
восходило к Фердинанду Лассалю и использовалось в дискуссиях западноевропейских социалистов. Ранее Чернов употреблял его в дебатах с Бердяевым в 1901 и 1907 гг., затем применил его в 1913 г., без каких-либо оскорбительных коннотаций, имея в виду всего лишь: оппоненты разошлись настолько, что даже язык используют по-разному.25 Парижские эсеры не имели опыта в проведении социалистических дебатов. Они восприняли упоминание Черновым «варваров» буквально и заявили, что он назвал их варварами. Согласно Керенскому, это был «очень болезненный и серьезный» ярлык,26 что доказывало: две группы действительно были «варварами друг другу», они более не могли найти общий язык.
Покинув Россию в конце 1920 г., Чернов и Ида Сырмус сначала поселились в Эстонии. В декабре 1920 г. Чернов запустил в Таллинне главный орган ПСР под старым названием «Революционная Россия». Эстония была практически идеальным местом для организации новой базы эсеров за пределами Советской России. Ида Сырмус была эстонка, а Чернов знал страну, поскольку учился в школе в Тарту. Более того, он пользовался если не прямой поддержкой, то по крайней мере симпатиями руководства новой Эстонской Республики. Премьер-министр Эстонии (Яан Тыниссон, 1919-1920) был его одноклассником в Тарту.27 К тому времени Ольга Чернова все еще была в тюрьме, а детей держали в детской колонии на окраине Москвы. В октябре 1921 г. ее наконец выпустили и позволили ей выехать с детьми за рубеж. 7 октября 1921 г. они прибыли в Таллинн. Однако заметная роль Чернова в Кронштадтском восстании настолько раздражала Советское правительство, что оно оказало давление на Эстонию, требуя его депортации. Эстонское правительство дало согласие. 25 марта 1921г. министерство иностранных дел Эстонии приказало департаменту полиции Таллинна депортировать Чернова и его супругу. Однако департамент полиции действовал медленно. Все состоялось лишь год спустя, весной 1922 г.; редколлегия РР и типография журнала были перемещены в Берлин. Летом семья Чернова, включая теперь Ольгу с детьми, отправилась следом. В Берлине семья прожила вместе один год. После этого Ольга Чернова с детьми уехала в Париж и поселилась там. Чернов и Ида Сырмус (теперь — Ида Чернова) переехали в Прагу, где оставались до кануна Второй Мировой. «Федеральная семья», как теперь называл ее Чернов, жила в разных местах, и контакты между ними были весьма редки.28
После роспуска Учредительного собрания в январе 1918 г. одним из первыхдействий черновского Центрального комитета было послать двух членов партии, Н.С. Русанова и В.В. Сухомлина, за границу и там организовать партийную базу.29 Они оба были верными соратниками Чернова. Русанов был с ним с революции 1905 г., а Василий Васильевич
Сухомлин был членом семьи. В марте 1918 г. они вместе с Д.О. Гаврон-ским совершили путешествие через Финляндию в Швецию. Именно там они создали Заграничную делегацию ПСР. После прибытия Чернова Заграничная делегация переместилась в Берлин.30 В конце 1923 г. она двинулась дальше, в Прагу. В конечном счете в ее состав вошли Чернов, Русанов, Сухомлин, Г.И. Шрейдер, С.П. Постников, М.Л. Слоним и Е.А. Сталинский.31 Делегацию строго контролировал Чернов. Помимо Русанова и Сухомлина, Постников был одним из черновских редакторов «Дела народа» в 1917 г. Теперь он стал ответственным редактором РР. Шрейдер также был черновцем. Будущий литературовед Марк Слоним и Е.А. Сталинский представляли младшее поколение. В 1917 г. Сталинский принадлежал к группе дефенсистов вокруг «Воли народа». Вместе с Сухомлином и В.И. Лебедевым они публиковали в Праге ежемесячный журнал «Воля России». Изначально он был газетой, но изменил формат и с сентября 1922 г. стал ежемесячником. Черновская группа в Праге состояла из двадцати четырех человек.32
Чернов один редактировал первые десять номеров РР. В августе 1921 г. Десятый (последний в истории) съезд ПСР в России признал РР официальным органом партии и обещал ей поддержку. 30 сентября 1921 г. Центральное бюро, наследовавшее арестованному Центральному комитету, попросило Чернова назвать троих человек, которые могли бы стать редколлегией газеты. 27 октября 1921 г., месяц спустя, Центральное бюро назначило Чернова, Сухомлина и Постникова членами редколлегии. Помимо этого Центральное Бюро учредило расширенную коллегию, состоящую из Русанова, Шрейдера, Сталинского и В.А. Архангельского. Таким образом, Черновцы решительно преобладали во всей коллегиальной системе. Это создало рамки, в которых газета существовала до ноября 1926 г.33 Запуская РР, Чернов определил две основные задачи журнала. Первой было разоблачить «все ужасы, все гадости, все прорехи большевистского режима» и «вывести [их] на свет Божий». Второй целью было провести четкое разграничение с антибольшевистской пропагандой. Все в газете должно было основываться на достоверных свидетельствах, будь то документы или другие источники. Чернов собирался сделать газету настолько информативной, чтобы без нее даже Ленин не знал, что происходит в его «коммунистической вотчине». Более того, большое значение придавалось теоретической проверке программы партии. По мысли Чернова, «положительная программа эсеров» в области национальной экономики и финансов должна была систематически рассматриваться и сопоставляться с западноевропейской мыслью и практическим опытом. Более того, все социалистические планы, выраженные в набросках и исходящие из России, должны были подвергаться тщательному анализу. Программе большевиков и методу социалистического строитель-
ства должна была быть противопоставлена другая программа, не менее разработанная, содержащая другие методы применения. Чернов подчеркивал, что его миссия — создать журнал, который будет влиятелен и в России.34
В Советской России за процессом над ПСР в 1922 г. последовал Всероссийский съезд простых социалистов-революционеров 18-20 марта 1923 г. в Доме Профсоюзов в Москве. На нем присутствовало 55 делегатов, представляющих 850 бывших эсеров. На съезде было объявлено о роспуске партии социалистов-революционеров, и ее бывшим членам предложили объединиться «на факте признания разложения партии и воплощения истинных социально-революционных принципов в Российской коммунистической партии». Всероссийский съезд простых социалистов-революционеров также назначил Исполнительный комитет, которому поручили собрать всех бывших эсеров на подписание декларации Съезда. В феврале 1924 г. Исполнительный комитет свернул свою деятельность, сообщив, что двести эсеров присоединились к «бывшему движению». Более того, многие другие объявили, что поддерживают решения, принятые на Съезде.35 Но процесс и «бывшее движение» не закрыли деятельность эсеров в Советской России. Закрытому Центральному комитету наследовало Центральное бюро, которое работало до весны 1925 г. В декабре 1922 г., по оценкам Чернова, все еще существовало десять эсеровских нелегальных изданий, выходивших в 1922 г.36 Несколько позже в Берлине и Праге отметили, что в Советской России еще есть шесть нелегальных печатных станков и что Зарубежная делегация получала девять различных изданий. До апреля 1923 г. РР привозилась в Советскую Россию массовыми тиражами. РР также установила с читателями такой контакт, что они присылали критические замечания о содержании и стиле.37
В первой половине 1920-х гг. организационная структура ПСР напоминала соответствующую ситуацию в начале истории партии в 1902-1905 гг. Она отражала мнение Чернова, в соответствии с которым истинный центр партии — Центральный комитет — должен был находиться в России, а задачей иностранных организаций — Зарубежной делегации и редколлегии РР — было лишь помогать ему. Была, однако, и значительная разница. До 1905 (на самом деле — до 1917 г.) самодержавие в России было главным врагом ПСР. Все силы партии, включая террор, были направлены на борьбу с ним. В советский период ситуация была сложнее. С начала существования Советской России Чернов считал, что она однажды сама себя погубит. Было лишь неясно, когда это случится.38 В декабре 1922 г. он обрисовал три возможности: а) эволюцию большевизма; б) его катастрофическое падение; в) трансформацию большевизма в олигархию. Чернов полагал второй вариант более вероятным и на протяжении первой половины
1920-х гг. придерживался этой точки зрения.39 Чернов считал: очевидная победа большевиков, которой завершилась Гражданская война в России, ни в коей мере не уменьшила опасность надвигающейся правой контрреволюционной угрозы. Всю первую половину 1920-х гг. это была угроза контрреволюции в большевистской России, которую Чернов считал основным противником.40 В апреле 1925 г., обращаясь к финским лидерам социал-демократов в Хельсинки, он особо отметил опасность правой контрреволюции в случае падения большевистского режима. Он подчеркнул, что реставрация монархии станет наиболее вероятным исходом, но также считал, что опасность бонапартизма отнюдь не исключена. Чернов сказал своим слушателям, что ПСР готова при необходимости сделать все возможное, чтобы не дать «реакции» захватить власть в России.41
Более всего Чернов ждал нового Кронштадтского восстания. После окончания Кронштадтского восстания в газетном интервью он подчеркнул, что значение его крылось в первую очередь в его спонтанности. Главным его уроком было, что большевики будут сброшены демократией, но не реакцией. Вопреки поражению восстания, оно нанесло большевизму смертельный удар. Теперь Троцкий мог сказать: «Еще одна такая победа, и я погиб». В соответствии с информацией, которую Чернов получал от своих источников в Советской России, чувства рабочих и крестьян в Советской России были «вулканическими». Большие массы народа все еще помнили дооктябрьскую революцию, «времена Керенского», как говорили крестьяне. Соответственно, Чернов был полностью убежден, что новое движение уже зарождается.42 В октябре 1926 г. он рассчитывал, что новое событие в духе Кронштадта и Тамбова только и ждет, чтобы разрастись во всероссийское восстание.43
С начала Первой мировой войны Чернов активно отстаивал необходимость сформировать полностью новый Революционный Интернационал вместо дискредитировавшего себя Второго Интернационала. В начале марта 1919 г., когда ПСР переживала краткий период легального существования, Третий Интернационал (Коминтерн) был сформирован в Москве. Впоследствии, в июне 1919 г., совет партии эсеров охарактеризовал новый Интернационал как «анархическую охлократию против социалистической демократии», которая в России «дискредитировала социализм более, чем это могли сделать все его открытые враги».44 Примерно год спустя, в марте 1920 г., ПСР вышла из Второго Интернационала. Вместе с другими центристскими партиями, которые также покинули Интернационал, она решила сделать усилие и восстановить то, что было названо «действительным революционно-социалистическим Интернационалом».45 Согласно черновскому анализу в январе 1921 г., Второй Интернационал был
откровенно традиционным и консервативным, а Третий, напротив, — ультрареволюционным. Он потребовал нового типа синтеза между Первым и Вторым Интернационалами. Целью нового Интернационала было соединить демократическую природу Второго Интернационала с революционной инициативой Первого. Наконец, в этом Третьем Социалистическом Интернационале будущего не было бы места большевикам. Нехарактерно для себя, Чернов заключил, что «третьего пути» здесь быть просто не могло.46
В феврале 1921 г. новый Интернационал был основан в Вене. Этот так называемый «Венский» или «Второй с половиной» Интернационал включал из числа русских партий меньшевиков и левых эсеров. ПСР не спешила присоединяться к новому Интернационалу: сначала партия хотела изучить основополагающий документ. Вопреки некоторым разногласиям по аграрному вопросу, месяц спустя (23 апреля 1921 г.) Центральный комитет ПСР направил прошение о присоединении к новому Интернационалу. Как оказалось теперь, оно не могло быть принято, поскольку новых членов можно было принимать лишь на общем съезде.47 Тем временем аресты эсеровских лидеров в России и предстоящий процесс изменили ситуацию. Эсеры за рубежом пытались привлечь интерес западных социалистов к этому делу. В результате переговоров между тремя Интернационалами на Берлинском объединенном съезде в апреле 1922 г. было заключено соглашение с представителями Советской России: дефенсистов не будут казнить. Более того, Эмиль Вандервельде и Йозеф Ваутерс из Второго Интернационала и Теодор Либкнехт и Курт Розенфельд из Венского Интернационала были допущены присутствовать на процессе. Но в Москве присутствию западных социалистов на процессе всемерно воспротивились. В результате Вандервельде и его товарищи решили самоустраниться. Лишь посредством голодовки им в конечном счете удалось добиться, чтобы их выпустили из Москвы в Западную Европу.48 Однако все это подчеркнуло ненормальность ситуации: ПСР, защищавшая свою идеологическую чистоту, даже не была членом какого-либо из западных Интернационалов. Когда в мае 1923 г. в Гамбурге был основан Социалистический Интернационал, ПСР присоединилась к нему. В.В. Сухомлин представлял партию в Исполнительном комитете, а Е.А. Сталинский был его помощником. В Бюро Исполнительного комитета было лишь одно место для русских, и его отдали меньшевикам, а ПСР получила совещательный голос. Новый Интернационал провел свой съезд в августе 1925 г. в Марселе. На Восточной комиссии съезда обсуждался «русский вопрос». Чернов и Церетели утверждали, что агрессия Советов — это главное зло. Чернов подчеркнул, что большевизм неразрывно связал войну и революцию и надеется на новую мировую войну, за которой последует революция. Новая революция
приведет к гражданской войне между буржуазными капиталистическими и социалистическими государствами. Роль оппонентов Священного Союза теперь принадлежала большевикам. Большевизм представлял «особый род воскрешенного якобинизма». Большевики хотели, чтобы все выбирали между ними и фашизмом — третьего не дано. Вся речь Чернова была попыткой предупредить социалистов Запада о том, как опасны большевики, и подвергнуть критике их идеализацию. Однако Отто Бауэр считал, что главная проблема — желание Англии ослабить Советский Союз в Восточной Европе и отвлечь его от Дальнего Востока. В конце концов съезд одобрил смягченную резолюцию.49
Размышляя около 1930 г. о прошедшем десятилетии, Чернов пришел к выводу, что ПСР применила «выжидательную тактику», готовясь к новой эпохе национального и общественного подъема.50 В свете общественного подъема роль ПСР состояла в том, чтобы чутко отслеживать любую попытку контрреволюционных сил воспользоваться ситуацией. Но к 1930 г. власть Советов консолидировалась настолько, что исключала всякую опасность, которая могла бы исходить от «контрреволюционеров». Поэтому Чернов признал, что власть большевиков теперь сильнее, чем раньше была власть самодержца. Борьба народа и армии на баррикадах стала абсолютно бессмысленна с учетом того, что армия имела в своем распоряжении аэропланы, пулеметы, броневики и танки. Лишь война могла теперь изменить ситуацию. Чернов полагал, что в случае войны разоруженные жертвы большевизма получат оружие, которое смогут направить против вышестоящих. Однако советское правительство очень хорошо знало об этом и потому придерживалось теперь политики «социализма в отдельно взятой стране».51 На протяжении всей Гражданской войны и в первой половине 1920-х гг. Чернов подчеркивал, что одно из коренных различий между ПСР и меньшевиками, по крайней мере в принципах, — то, что ПСР признавало право восстать против Советского режима, а меньшевики — нет.52 Однако оказалось, что это разница лишь в теории, а не в политической активности.
ГЛАВА 21
СОЦИАЛИЗМ, НАЦИОНАЛИЗМ И ЕДИНСТВО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
Поселившись в Эстонии осенью 1920 г., Чернов приступил к работе над «большой книгой» о социализме, которую собирался опубликовать в Германии под названием Streitfragen des Sozialismus («Спорные вопросы социализма»). Его целью было сделать эсеровскую версию социализма более известной на Западе. К тому времени он уже перечислил названия некоторых глав, которые в итоге вышли в 1925 г., в своем «Конструктивном социализме».1 Однако, как он вскоре обнаружил, интерес к этим идеям проявляли главным образом в России. Затем он продолжил работу на русском языке, сначала опубликовав главы в виде отдельных статей в РР. Первый том вышел в 1925 г.2 Было по меньшей мере две попытки напечатать продолжение. Первая состоялась практически сразу после выхода первого тома. Продолжение пошло в печать, но публикация была отложена по причинам, точно установить которые по архиву Чернова не представляется возможным. Вторая попытка относится к весне 1935 г., в Риге, но том так и не вышел.3 От первой попытки остались корректуры восьмидесяти начальных страниц (предисловие автора и первые три главы) и страницы 77-96 (четвертая глава) от 25 ноября 1925 г. Кроме того, имеются другие фрагменты рукописи. В 1997 г. этот материал был положен в основу московского издания двух томов «Конструктивного социализма».4
Черновский «Конструктивный социализм» органически произрастал из тех идей, которые он впервые выдвинул в 1916 г., подчеркнув основное противоречие марксистской позиции: приверженцы марксизма считали его универсальной формой социализма, но его харак-
терной чертой была крестьянофобия. Марксистский социализм предполагал, что движущей силой социалистической эволюции может быть лишь город, откуда следовало, что только пролетариат мог стать де-миургической силой социализма. Возникновение капиталистического империализма также означало расширение гегемонии города над деревней и промышленности над сельским хозяйством. Но марксистский социализм рассматривал это лишь как логическую фазу эволюции экономической и общественной жизни в сторону социализма. В будущем, как его видел Чернов, результатом стал бы «гиперимпериализм», обозначенный разделением мира на urbi et orbi (город и мир), или, в гегельянских терминах, на исторические и неисторические народы. В число последних вошли бы народы, находящиеся между Европой и Азией. Пересматривая этот вопрос десятилетие спустя, Чернов заявлял, что имеется новый фактор в эволюции одностороннего промышленного социализма: он развивается в две стадии. Сначала был, по словам Чернова, «индустриоморфический социализм», который подчеркивал главенство промышленности над сельским хозяйством, но прилагал к деревне выжидательную тактику. Его эволюция к «индустриоцен-трической» фазе была связана с «победой пессимистических представлений о деревне». Большевизм был неизбежным результатом одностороннего индустриоцентрического социализма в типичной аграрной стране. Соответственно, большевистская национализация городской промышленности «была основана на систематическом “переливании крови” крестьян и деревни в советские фабрики».5
Работая над «Конструктивным социализмом», Чернов ставил себе цель показать его как часть континуума, начинающегося утопическим социализмом и идущего через научный социализм к современности. Исходно в 1912 г. Чернов называл свой социализм «творческим».6 Во время Гражданской войны в России он начал противопоставлять свой «творческий» социализм «деструктивному» социализму большевиков. В ходе работы над книгой Чернов заменил «творческий» «конструктивным» и представил «конструктивный социализм» как полное отрицание того, что он называл «деструктивным социализмом», подразумевая под ним большевистский вариант.7 Когда название книги перевели на английский, Чернов снабдил его подзаголовком «Систематическая критика теории и практики коммунизма». Этот момент был еще более подчеркнут в рукописи «Итоги марксизма», которую он завершил к концу 1933 г. Согласно циркулярному письму Вл. Пши-ходского, одного из сотрудников Чернова, рукопись была «систематическим изложением» опыта рабочих движений мира. Вместе с «Конструктивным социализмом» она образовала «тяжелую артиллерию» для обороны позиций демократического социализма, на который нападали и слева, и справа.8
Наконец, черновский «Конструктивный социализм» был сильной защитой демократии. Чернов был демократом с самого начала своей политической карьеры, однако в его политических взглядах были моменты, не присущие настоящему демократу. Партийная программа 1906 г. затрагивала вопрос о формировании «временной революционной диктатуры» в случае необходимости. Конечно, Чернов подчеркивал, что это должно быть временным явлением. Он утверждал, что после победы революции целью диктатуры должно быть всего лишь «уничтожение остатков сопротивления, ликвидация гражданской войны для того, чтобы уступить место нормальному правопорядку в новом народно-трудовом государстве».9 Однако на съезде ПСР в сентябре 1920 г., рассуждая о пересмотре старой партийной программы, Чернов не захотел полностью отбросить идею «временной революционной диктатуры» и сказал, что диктаторские методы будут нравственно приемлемы лишь в случае их использования против восстания привилегированного меньшинства.10 В апреле 1921 г., пересматривая набросок экономической программы партии, Чернов также мыслил в категориях трудовой повинности. По его мнению, она должна была применяться в ситуациях, когда количество наемных рабочих уменьшается и армия трудящихся «совершенно исчезает». В таком случае государство посредством применения трудовой повинности смогло бы производить работу, необходимую для нужд общества, в больших объемах.11
В начале 1920-х гг. идея, впервые выдвинутая левыми эсерами осенью 1917 г., начала привлекать внимание эсеров-эмигрантов. К осени 1917 г. левые эсеры попытались отграничиться от большевистской идеи «диктатуры пролетариата» и заменить ее «трудовой».12 В первой половине 1920-х гг. часть эсеров-эмигрантов обнаружила, что эта идея совпадает с определением Н.К. Михайловского «народ как совокупность трудящихся классов». Они сочли ее лучшей альтернативой большевизму. Соответственно, некоторые авторы, пишущие для РР, подчеркивали, что народовластие должно быть заменено «трудовластием».13 Принимая участие в этом споре как принципиальный противник левоэсеровских взглядов, Чернов отбросил все, что еще его связывало, и выступил как убежденный демократ. Он начал свою полемику на страницах РР и продолжил ее во втором томе «Конструктивного социализма». Он писал, что стало модным противопоставлять «власть народа» «власти труда», но подчеркивал, что это ложное разграничение. Фактическое трудовластие или полную власть трудовой демократии следовало реализовать в законодательной сфере народовластия. Он подчеркивал, что если «трудовая армия» духовно не созреет для использования своей численности в форме народовластия, то недостаток политической зрелости нельзя будет
заменить никакой «политической акробатикой». Чернов подчеркнул, что «трудовая демократия» по версии левых эсеров исключала неработающих из числа полноправных граждан, и заявил, что законодательно поделить народ на тружеников и не являющихся таковыми непросто. Для Чернова всеобщее право голоса было принципом человеческого индивидуализма. Принцип демократии заложен в социализме, поскольку социализм есть экономическая демократия. Поэтому Чернов резко возражал против лишения политических прав тех, кто не работает, — он считал это допустимым лишь применительно к душевнобольным.14
Наконец, Чернов отметил, что различные формы демократии могут быть разделены на полные и неполные демократические системы, но не на «буржуазные» и «трудовые» демократии соответственно.15 Во втором томе «Конструктивного социализма» Чернов далее подчеркивал роль преобладающей парламентской системы как последнего слова демократии. Тот, кто хотел выйти за пределы парламентской системы, не являлся демократом. Всеобщее тайное голосование было краеугольным камнем демократии. Вместо деспотизма большинства оно выдвигало волю большинства. Именно здесь в сознании Чернова сливались западные демократические идеи и русские идеи народничества. Он отмечал, что демократия также давала гарантии меньшинствам и всякого рода неотчуждаемым индивидуальным правам. Основой демократии была личность, свободная и равная всем остальным личностям.16 Для Чернова демократия была также государственным устройством будущего. В 1924 г. он подчеркивал, что после Мировой войны роль демократии в мире возросла. То, что он называл «третьей силой» или «демократией рабочей силы», начинало стабилизироваться в Великобритании и Франции, в Бельгии, Швеции, Дании, Австрии и Венгрии. Влияние ее также росло в Италии и Испании. С другой стороны, победы демократии на Западе были лишь частичны и не давали всего того, что они могли дать, без укрепления демократии на Востоке. В самом деле, возможности демократии все еще относились к сфере будущего.17
Когда вышел первый том черновского «Конструктивного социализма», в Советской России как раз появлялись признаки того, что его идеи могли найти отклик. Во время Гражданской войны Н.И. Бухарин восхвалял «пролетарское слияние во всех его формах». К моменту публикации «Конструктивного социализма» он коренным образом пересмотрел свои взгляды. Для него главным вопросом была теперь смычка рабочего класса и крестьянства. Более того, теперь он говорил о крестьянстве в целом, как о недифференцированном классе, таким образом отметая ортодоксальное большевистское разделение крестьянского слоя на попутчиков на селе и врагов. Стивен Коэн, биограф
Бухарина, зашел весьма далеко, утверждая, что его понимание смычки рабочих и крестьян как дружественных «трудящихся» не было вопросом «дурного впадения в русское народничество». Напротив, это была «попытка адаптировать городской марксизм к условиям российской крестьянской реальности, и потому с неизбежностью вновь возникли домарксистские темы».18 Но взгляды Бухарина на этот вопрос полностью совпадали со взглядами Чернова. Идея недифференцированного класса крестьян, образующего целостный класс трудящихся, была основой социальной философии Чернова. Соответственно, в феврале 1926 г. он поддержал план Бухарина. Как отмечал Б.К. Ярцев, в середине 1920-х гг. был период, когда стало возможно найти платформу, пользующуюся поддержкой всех трех левых движений —большевиков, меньшевиков и эсеров.19
Возвышение Сталина положило конец этим попыткам. С конца 1920-х — начала 1930-х черновская идея конструктивного социализма нашла определенный отклик в Средиземноморье, у евреев Палестины. В конце 1934 г. Чернов отправился в Палестину вместе с Эмилем Вандервельде, Леоном Блюмом и другими политическими союзниками. Все они были членами Международного комитета защиты рабочих Палестины. Чернов провел там более полугода и читал лекции в ряде мест по темам, связанным с актуальными проблемами международного рабочего движения.20 По его мнению, палестинские евреи нашли собственный путь к социализму. Палестинский социализм начался в деревне, и Чернов полагал, что он все еще может осуществить давнюю мечту русского народничества: перескочить капиталистическую фазу развития и сразу перейти к социализму. В Палестине это могло быть осуществлено путем сочетания экономики, базирующейся на труде, и эволюции кооперативов. Он также подчеркнул различия между киб-буцем и колхозом. Во время поездки в Палестину Чернов заметил, что многие молодые члены системы киббуцев считали киббуц и колхоз примерно одним и тем же учреждением и потому одобряли политику Сталина. Чернов, однако, подчеркивал, что между ними имеется принципиальное различие. Колхоз — форма опеки города над деревней, киббуц — подлинный символ автономного развития.21 Однако имелась еще одна форма социализма, наиболее близко соответствующая чер-новской концепции конструктивного социализма. Это была социал-демократическая система в Швеции. В первую очередь она представляла собой «последовательно демократический социализм», отвергший путь к диктатуре. Более того, это была форма социализма, объединившая все слои трудового населения, которые эксплуатировались буржуазной системой. Наконец, она обладала всеми характеристиками, соответствующими чертам черновского конструктивного социализма: антидогматизмом, экспериментальностью, гуманитарным и паци-
фистским социализмом. Также это был активный социализм и «социалистический планизм».22
В 1925 г., после завершения первого тома «Конструктивного социализма», Чернов впервые в жизни попытался устроиться на работу. Он подал заявление в Институт изучения России в Праге. ИИР был основан в 1924 г. чехословацким Министерством иностранных дел, которое возглавлял Эдвард Бенеш, и президентом Томашем Г. Масариком, и задумывался как институт «изучения жизни русского народа во всех формах его самовыражения». Устав института предполагал «строгую объективность» и «свободу» как ключевые моменты исследовательской работы. Институт был разделен на несколько кабинетов. Глава каждого из них был независимым ученым, вместе они образовывали ученую коллегию. Работой отдельных секций управлял Совет, возглавляющий институт. Средства поступали из Земгора (Объединение российских земских и городских деятелей в Чехословацкой Республике) и, в конечном счете, от чехословацкого правительства по программе «Русское действие». ИИР систематически отслеживал общественную, экономическую и культурную жизнь Советской России. Эта огромная область была разделена между независимыми научными сотрудниками института на 23 подсекции. Подсекции далее делились на 214тем. Советские научные и периодические издания являлись основными источниками. Целью было создание базы данных. Информация хранилась в виде картотеки. Работа началась еще в 1913 г. Кроме картотеки, у института была библиотека из 1000 книг. Он обслуживал население, предоставляя ответы на заданные в письменной форме вопросы. Чехословацкие правительственные учреждения получали информацию бесплатно.23
В феврале 1925 г. Чернов обратился в ученую Коллегию ИИР, сообщая, что хотел бы вести исследовательскую работупо русским общественным и политическим движениям. В марте Совет по рекомендации Ученой Коллегии пригласил его в ИИР как независимого ученого и поставил во главе новой Секции общественно-политических исследований, основанной в апреле 1925 г. Помимо этой секции, к концу 1920-х гг. имелось четыре других: Секция государственного строительства и городского управления (руководитель Г.И. Шрейдер), Секция экономической жизни и экономической политики (А.В. Пеше-хонов), Секция сельского хозяйства и кооперации (С.С. Маслов) и секция духовной культуры (Н.Ф. Новожилов). Сверх того, имелся Сибирский отдел (И.А. Якушев). Черновская секция приступила к работе в апреле 1925 г. Четверо младших научных сотрудников, А.И. Цыганков, Е.А. Сталинский, Е.Н. Вагнер и Н.Ф. Новожилов, работали под его началом. Приоритетным направлением секции была работа с массовыми движениями, зародившимися в период 1917-20 гг. Отчет о кре-
стьянском движении при Временном правительстве был завершен одним из первых. Второй областью исследований стал так называемый «черный передел» в 1918 г. в России и в начале 1920-х гг. на Украине и в Белоруссии. Научная работа также распространялась на местные и национальные варианты движения. Более того, началось изучение религиозных движений в этот период. В частности, изучались сектантские движения и попытки обновления церкви. Антирелигиозная пропаганда Комсомола также входила в число тем. Только намечалась работа над солдатскими движениями на фронте, Белой армией и различными повстанческими движениями, среди которых были возглавляемые Нестором Махно и Антоновым и партизанские.24
Согласно С.П. Постникову, НИР в 1924-28 гг. был в числе наиболее активных учреждений, финансируемых Земгором. К 1928 г. он опубликовал три тома исследований — «Записки Института изучения России». Первые два тома вышли на русском языке, третий — на чешском. Недостаток финансирования не позволил продолжить публикации, но сборник хорошо приняли русские и чешские издания. Более того, вместе с Экономическим кабинетом С.Н. Прокоповича Институт организовывал заседания по экономическим проблемам и серию лекций по теории и практике статистических исследований в экономике. С 1924 г. чехословацкий вклад в Земгор уменьшался год от года.25 К концу 1920-х гг. денежный приток в ИИР иссяк, и в итоге институту пришлось прекратить работу. К тому моменту уже была закрыта большая часть секций. Последние две, продержавшиеся до закрытия института, — секции Чернова и Шрейдера. После закрытия ИИР Шрейдер уехал в Париж, а Чернов остался в Праге. Помимо исследовательской работы в ИИР, он в 1920-30-е гг. был профессором социологии Украинского социологического института в Праге.26 В декабре 1931 г. институт сделал его почетным доктором социологии и общественной политики за его «выдающиеся исторические заслуги, оказанные в течение 35-летней деятельности в области теоретической и прикладной социологии, социальной философии и политики, а также в области общественно-организационной деятельности».27
Сотрудничая с ИИР во второй половине 1920-х гг., Чернов был профессиональным «наблюдателем за Россией» — иными словами, ранним представителем того, что позже назвали советологией. Область его научных интересов охватывала ключевой период в современной истории России, от смерти Ленина до возвышения Сталина, или от НЭПа до первой пятилетки. Чернов обсуждал свои мысли о происходящем не только в своей РР и других эмигрантских изданиях; он написал несколько статей и для американского журнала Foreign Affairs.
Начав с главы Советского государства, Чернов счел, что Ленин обладал выдающимся умом, но это был ум одномерный, более того,
однолинейный. Это был человек односторонней воли, следовательно, с приглушенным нравственным чувством. Интеллект Ленина был энергичным, но холодным, проницательным, но не широким, изобретательным, но не творческим. В первую очередь он был ироничен, саркастичен и циничен. У Ленина никогда не было искренней любви к свободе, которая, по Чернову, свойственна независимому творческому духу. Он был начисто лишен творческого гения, лишь искусно развивая теории других мыслителей — умелый тактик и «блестящий оппортунист». У Ленина был воинственный темперамент, огромные ресурсы энергии и недюжинная сила воли, на самом деле превосходящая его ум. Он проявил целеустремленность, направленную на идею-фикс — захват власти. Ленин руководствовался чисто азиатской концепцией монополии прессы, слова, правосудия и мысли, руководимых единственной правящей кастой. Имея дело с врагами, Ленин неизменно ставил себя за пределами человеческой совести. Его любовь к пролетариату была столь же деспотична, требовательна и безжалостна. Для Чернова Ленин был «типичным параноиком», а большевики представляли «специфический политический аморализм и, более того, нравственный нигилизм» (ип specifique amoralisme politique ои plutot encore un nihilisme moral). Для Ленина высшей целью было Salus prole-tarii — suprema lex («Благо пролетариев — высший закон»).28
Русская традиция самодержавия повлияла на социалистов. «Коммунистическая государственная диктатура» приняла государственную машину из рук старого самодержавия. В результате старая восточная идея вотчинного государства возникла в модернизированной форме. В самом деле, когда из большевизма испарилось все коммунистическое содержание, осталась лишь голая диктатура. Большевизм не открыл путь к новой высшей форме мировой революции. Это была просто форма «авантюристских революций безвыходности».29 Идеологически и морально большевизм был загипнотизирован величественностью военной катастрофы. Для Ленина политика была всего лишь замаскированным продолжением войны. Будучи марксистом, он верил в «классовую борьбу». Его личным вкладом в эту теорию была убежденность, что гражданская война — неизбежный пик классовой борьбы. Большевики отклоняли не войну, а лишь ее империалистскую форму. Они хотели преобразить империалистскую войну в гражданскую, которая стала бы затем мировой войной социализма против буржуазных государств. Уже во время войны большевистская идеология породила особый «революционный шовинизм», включающий элемент «красного империализма», сводящего счеты с капиталистическим империализмом буржуазных государств. Военный коммунизм был далек от социализма, как небо от земли. Однако он соответствовал большевистской психологии.30 Такое легализованное варварство существо-
вало в Европе лишь в самых реакционных правых диктатурах, таких как фашистская Италия, Испания и Венгрия Миклоша Хорти. Государство иезуитов в Парагвае соответствовало большевистским идеям. Большевистские лидеры хотели реализовать утопию Игнатия Лойолы. Для Чернова советская система была пародией на социализм.31
Анализируя ситуацию в советском государстве сразу после смерти Ленина, Чернов думал, что Коммунистическая партия начинает переживать судьбу своего вождя — постепенно превращаться в живой труп, погружаясь в повседневную жизнь и снова подвергаясь дезинтеграции. Два года спустя, в октябре 1926 г., Чернов в своей лекции утверждал, что «текущий кризис» советской компартии — это конфликт представителей «романтики и будничной прозы». Пересматривая этот вопрос год спустя (1927), он пришел к выводу, что партийная оппозиция воплощала конфликт большевистской романтики с повседневной реальностью. В результате она терпела одно поражение за другим. В силу своих внутренних противоречий партийная оппозиция была не в состоянии выработать общую положительную программу. Как считал Чернов в январе 1927 г., Сталин и его группа были реалистами от большевизма. По его мнению, «программа Сталина намного реалистичнее и показывает лучшее понимание натуры крестьянина»; она намного лучше приспособлена к жизни, осторожно, оппортунистически балансируя между тенденцией к индустриализации и сложностями ее воплощения. В1930 г. Чернов полагал, что сердце «правой угрозы» — не вожди, но рядовые ее члены. Вожди бывшей левой оппозиции были во главе движения. Правая оппозиция была иной: вожди тащились в хвосте, колебались, отказывались двигаться. Их толкал вперед сам ход событий. Согласно Чернову, правое крыло имело больше поддержки в управлении, чем внутри партии. Он заключал: «Правая оппозиция, в духе старой привычки ПСР, хочет полагаться на мелкие крестьянские хозяйства и их свободные кооперативные учреждения, вместо насильной “полной коллективизации” сельского сообщества она собиралась работать снизу, но не сверху».32
Сталин отдавал свои силы развитию коммунистических «ячеек» и росту их влияния на работу всей государственной машины. Верховная власть в Советском государстве была всего лишь узницей «ячейки». Все органы советской администрации — словно гигантская паутина или круги Дантова ада, посреди которых находится Политбюро. Чернов считал совершенно очевидным, что советское правление является олигархией. Советская Коммунистическая партия достигла статуса правящей партии в смысле, незнакомом западному миру. Это была система кастовой автократии партии или олигархический абсолютизм.33 Соответствующая экономическая структура СССР представляла собой государственный капитализм. Большевики были загипно-
тизированы силой современной промышленной механизации, заставившей их забыть о человеке. Сталин не был продуктом совпадения: он пришел как результат тенденций капиталистического развития государства. Чернов был скептически настроен по отношению к способности советской государственной машины достичь намеченного результата. Он полагал, что невозможно построить современное прогрессивное хозяйство при угнетаемом, голодном и заброшенном населении на спартанской диете и при низком стандарте культурных потребностей.34
Что ждало СССР в 1930 г. — эволюция или революция? Чернов считал, что правая большевистская оппозиция оказалась за пределами общих тенденций исторического развития, следовательно, ее ряды покидали своих вождей и стремились уже не к реформам, но к революционным позициям вне партии. В 1933 г. Чернов считал, что за прошедшие несколько лет произошел «отрыв компартии от остального населения». Старая коммунистическая гвардия распалась, ее заменили чиновники, готовые исполнять приказы, но лишь формально. Без свободы социальные группы (рабочие и крестьяне) смотрели на партию не как на свободный политический союз, но как на привилегированное сословие. Как заключал Чернов в 1930 г., история пока не сказала своего последнего слова. Но равновесие решительно склонилось в пользу не равномерной эволюции, а пути, богатого катаклизмами и пертурбациями.35
Чернов всегда был федералистом и интернационалистом. Глядя на Россию на рубеже 1920-30-х с этой точки зрения, он пришел к выводу, что великороссы, несомненно, создали великую национальность, однако не смогли образовать вместе с украинцами, белорусами и другими великую единую нацию. Во время Мировой войны солдаты определяли себя так: «мы из Тамбова, мы из Рязани». Вся атмосфера в русской армии была вполне братской. Советская власть вопреки своему анационализму и коммунистическому всенационализму проявляла черты специфического всесоюзного, всесоветского патриотизма. Это чувство поддерживалось постоянным напоминанием народу, что СССР окружена буржуазными государствами, во главе которых Лига Наций. Поскольку СССР позиционировал себя как окруженный буржуазным миром, это положение дел вызывало интерес населения к внешней политике и заставляло его воображать, что оно-то ее и определяет. Но сменяющие друг друга агиткампании со слоганами типа «руки прочь от Китая» или «наш ответ Чемберлену» показывали, сколь многое изменилось с тех пор, когда русские описывали себя словами «мы из Рязани, мы из Тамбова». Чернов также ставил вопрос о том, сможет ли СССР образовать сложную нацию (или, если угодно, сверхнацию), которая включит в себя различные национальности. Он
давал и отрицательный, и положительный ответ одновременно. Ему казалось несомненным, что вопреки своему заявленному характеру федерации и конфедерации, Советский Союз лишь маскирует свой олигархический центризм, а федерализм — лишь внешний механизм, используемый централизованной партийной олигархией, истинным субъектом власти. Хотя СССР был неспособен сформировать новую «супернацию будущего», по мнению Чернова, ему все же удавалось образовать некую «суррогатную супернацию».36
Чернов впервые обрисовал свои федералистские идеи в 1903 г. как часть партийной программы эсеров. Уже тогда он зашел намного дальше, утверждая, что его конечная цель — сделать мир «общечеловеческим г и, соответственно, устроить так, чтобы «все лучшие черты всех национальностей» принадлежали всем; освободить людей «от всех узких исторически сложившихся ограничений». В обществе будущего нужно было выявить формы братского и мирного совместного бытия народов, ведущие к рождению подлинно «общечеловеческой культуры». В результате «национальные перегородки» будут сведены к минимуму.37 Годы шли, и энтузиазм Чернова по поводу «всечеловеческого сообщества людей» лишь рос. Во второй половине 1920-х гг. он писал, что будущее принадлежит «наднациональному суверенитету всего объединенного человечества».38 Нация не сможет состоять из одной национальности, а скорее будет сверхнацией. Тогда она будет находиться в таком отношении к национальности, в каком она находилась к народности. Соответственно, нация будет выше национальности точно так же, как современная национальность выше прежних народностей. Чернов подчеркивал роль развития технологии и победы человечества над природой. Такие современные изобретения, как аэропланы, телеграф и радио, открывали совершенно новые перспективы. Все формы культурных и общественных систем революционизировались со все возрастающей скоростью. Чернов считал, что все это вызывает тенденции к «человеческому объединению».39
В качестве первого шага к этой цели Чернов отстаивал формирование сложного Союза, который распространился бы от границ Европы на Восток и образовал бы Великую Евразийскую Нацию. Он надеялся, что это случится «в ближайшем историческом будущем». «Великая Евразийская Нация» сложилась бы на базе «свободного союза национальностей», гарантировала бы каждому участнику «независимость и государственное бытие», которое бы творчески способствовало развитию и экономической, и культурной мощи. Чернов также считал, что если этот союз будет основан на полном и подлинном равенстве партнеров, он решит и основную проблему: как примирить национальную самобытность с организованным и систематическим сотрудничеством всех. Образование «Великой Евразийской Нации»
было бы, однако, лишь первым шагом на пути формирования более крупного единства, которое Чернов называл «супрагосударстве иным сочетанием». Оно было бы основано на подлинной демократии, а не только на внешних абстрактных формах. Подлинная демократия была бы внедрена в быт и психику населения. Такая демократия могла быть реализована лишь социализмом. Конечной целью было еще более крупное единство, «великая сверхнация — организованное Человечество».40
В августе-сентябре 1917 г. В.И. Ленин завершил работу над рукописью «Государства и Революции», книги, которая была опубликована в 1918 г. Ее называли самым анархическим его трудом, выражающим воинствующую антигосударственность.41 Интересно, что две главные фигуры российского левого движения, Чернов и Ленин, писали о ликвидации не только Российского государства, но и всех государств мира. Они подходили к этой теме с разных сторон. Для Чернова это была интер-нация, которая вышла бы за пределы любых государственных и иных границ, превратив мир в подлинно глобальное социалистическое сообщество. Для Ленина именно структура государства была продуктом классового антагонизма, которому суждено было исчезнуть с рождением коммунистического общества. В конечном счете, оба опирались на наследие русской народнической мысли. Одной из характерных ее черт была антигосударственная направленность. Чернов черпал из этого источника напрямую, Ленин — посредством применения марксистских категорий.
ГЛАВА 22
КОНЕЦ ПСР
После процесса над ПСР в Советской России в 1924 и 1925 гг. прошли массовые аресты членов партии эсеров, преимущественно левых, которые все еще находились на свободе. К концу 1925 г. большинство правых и левых эсеров были арестованы или изгнаны из страны. Когда в мае этого года были арестованы члены еще существующего Центрального Бюро ПСР, в Праге появились слухи о якобы имевшей место провокации, способствовавшей падению эсеровских организаций в России.1 Ей предшествовала провокация некоего Петра Александровича Селецкого (также известен как Игорь Романюк). Он приехал из России в Гамбург как делегат от ПСР на съезд Социалистического Интернационала. Заграничная делегация вскоре сочла его подозрительным и не сообщила ему имена и адреса эсеров в России. После возвращения в Россию Селецкий отправился в Приволжье руководить партийной работой. За его отъездом оттуда последовали массовые аресты (около 200 человек). 25 мая 1923 г. Заграничная Делегация ПСР объявила Селецкого провокатором. В результате в апреле 1924 г. Центральное Бюро, направившее его в Западную Европу, было расформировано и вскорости образовано новое. Члены нового Центрального Бюро были арестованы в мае 1925 г.2 Из-за этих событий в начале 1926 г. в Праге была созвана Комиссия по расследованию. Она подготовила отчет к 10 мая 1926 г. Комиссия не нашла убедительных доказательств провокации, но и полностью отрицать ее не могла. Однако она категорически отрицала причастность к ней Л.В. Росселя, изначального обвиняемого. Комиссия подвергла резкой критике Заграничную Делегацию за небрежное отношение к конспиративной работе. Более того, над Делегацией не стоял ни один партийный авторитет, который мог бы проконтролировать ее исполнительный ап-
парат. Комиссия рекомендовала реорганизовать Делегацию, чтобы создать над ней партийный контроль. Это было необходимо, поскольку в ближайшее время было невозможно собрать съезд партии.3
16 июня 1926 г. Заграничная делегация обсудила рекомендации Комиссии по расследованию. Сообразно этим рекомендациям, С.П. Постников, В.В. Сухомлин, Марк Слоним и Е.А. Сталинский, представлявшие большинство, потребовали, чтобы над Делегацией поставили особое деловое бюро из трех человек. Чернов резко возражал против этого, но его поддержали лишь двое, В.Я. Гуревич и Г.И. Шрейдер. Соответственно, Чернов остался в меньшинстве. За этим последовала серия конфликтов, и летом 1926 г. Чернов и двое его сторонников вышли из состава Заграничной делегации.4 В результате РР, которую редактировал Чернов, оказалась в руках его оппонентов. Чернов потерпел поражение от большинства. Однако в январе 1927 г. Н.С. Русанов, его неизменный соратник, сообщил большинству, что никогда не выходил из состава Делегации, хоть и не принимал активного участия в ее заседаниях (Русанов жил в Берне). Он считал, что решение большинства «неправильное» и «недостаточно авторитетное».5 В феврале 1927 г. Сухомлин и Постников вышли из редколлегии РР и сняли с себя всю ответственность за нее; вместе со Слонимом и Сталинским они основали новый журнал, «Социалист-революционер», который начал выходить в октябре 1927 г. в Париже. РР, таким образом, снова оказалась в руках Чернова. В августе-сентябре 1927 г. было объявлено, что Чернов — не только редактор, но и издатель журнала. Более того, Русанов и Шрейдер были названы его ближайшими сотрудниками. Это был тот же выпуск за август-сентябрь, в котором Чернов писал о кризисе партии и назвал статью, вслед за Александром Герценом, «Very dangerous (Чрезвычайно опасно)». Более того, 15 декабря 1927 г. Чернов в циркулярном письме к своим сторонникам резко отрицал, что в партии имеется какое-либо «меньшинство» или «большинство». Был лишь раскол Заграничной Делегации на две части, и если им приходилось действовать совместно, это было возможно лишь на паритетных основаниях.6
Одним из последствий партийного раскола было объединение противников Чернова из Праги с парижскими эсерами. В начале 1927 г. они образовали особую «Соглашательную комиссию». В мае Н.Д. Авксентьев от имени парижских эсеров и оппонентов Чернова признал, что Заграничной Делегации ПСР не существует. Они также согласились, чтобы Сухомлин продолжил представлять ПСР в Социалистическом Интернационале, а Сталинский был его заместителем.7 В ответ в марте 1928 г. была создана группа Чернова, новая Зарубежная Лига. Помимо Чернова, в ней состояли его ближайшие соратники — В.Я. Гуревич, Н.С. Русанов, Г.И. Шрейдер, В.И. Пшиходский, Ф.С. Мансветов,
И.С. Алко, К. Антонов, Е.З. Зильберберг, П.А. Дзень, а также супруги Чернова, Пшиходского и Шрейдера. Членом Лиги был и Е.Г. Шрейдер, сын Г.И. Шрейдера. Новая Лига занималась изданием РР. 6 ноября 1928 г. Чернов и его соратники направили письмо в Исполнительный комитет Социалистического Интернационала. Они потребовали, чтобы Комитет выпустил заявление, согласно которому Сухомлин потерял бы право представлять ПСР в Интернационале. Чтобы разобраться с этим вопросом, Исполнительный комитет организовал подкомитет, в котором председательствовал Ф. Адлер. Чернова представлял его друг Франтишек Соукуп, председатель Чехословацкого Сената, Сухомлина — Джузеппе Модильяни, брат знаменитого художника. Обе группы выпустили свои меморандумы. Исполнительный комитет вынес решение в мае 1930 г. в Берлине. Было постановлено, что Чернов будет представительствовать, а Сухомлин — замещать его. Ни одна из противоборствующих групп не одобрила это решение, и в течение нескольких лет место оставалось вакантным. В 1934-35 гг., после прихода Гитлера к власти, Чернов пытался наладить разрушенные связи с Интернационалом. Сухомлин хотел помешать его избранию в Исполнительный Комитет, сообщив через Рафаила Абрамовича, что Чернов больше не представляет никого, кроме самого себя, и менее всего является представителем политической партии. Чернов, однако, был избран в Исполнительный комитет Интернационала.8
Когда начался раскол, оппоненты Чернова попытались убедить и его, и себя, что вопрос яйца выеденного не стоит. В ноябре 1926 г. Постников писал Сухомлину: «Я не нахожу и никаких серьезных причин расхождения, ибо в течение ряда лет и по сегодняшний день “Воля России” и РР проводили одну и ту же строго партийную линию и никаких теоретических или тактических разногласий между ними не было». Сухомлин писал в своем «Меморандуме», что говорил Чернову: «Я понял бы Вас, будь тут большая политическая борьба, на широкой арене... Но в Праге, среди 20-30 эмигрантов, по “земгорским” поводам. ИЗ-ЗА ЧЕГО?» В самом деле, раскол усилился в 1925 г., когда прервались последние связи между Пражской группой и эсерами России.9 Для Чернова это было значительное событие. Эмигрировав в 1899 г., он до сих пор никогда не терял контакта с Россией. Все газеты, которые он редактировал за границей, доходили до российских читателей, и до последнего времени так же обстояло дело с РР. Его твердое убеждение, что РР закладывает основы нового 1905 или 1917 года, или нового тамбовско-кронштадтского восстания, и было причиной, по которой он редактировал газету, нелегально ввозимую в Советскую Россию. Более того, на протяжении всей своей политической жизни Чернов придерживался мнения, что настоящие вожди ПСР — русские эсеры и Центральный комитет в России, а задача зарубежных эсеровских
организаций — лишь оказывать им поддержку. На самом же деле ситуация часто была иной, иностранные организации оказывались во главе движения. Но даже минимальная партийная организация в России помогала поддержать убеждение Чернова, что это настоящий центр партии и что зарубежные лидеры — лишь его представители. Поэтому он с убежденностью заявлял, что РР — «официальный орган» партии. Теперь, когда партии эсеров в России больше не было, Чернов мог лишь составить себе политический капитал, ссылаясь на принцип «апостольского наследования»: последний Центральный комитет в России передал Чернову и его ближайшим соратникам — Н.Д. Гав-ронскому, В.Я. Гуревичу, Н.С. Русанову и Г.И. Шрейдеру — право продолжать партийную работу за границей. Но другие группы эсеров эта логика не убеждала. После представления Комиссией по расследованию отчета в мае 1926 г. А.Ф. Керенский, М.Л. Слоним, Е.А. Сталинский, В.В. Сухомлин и С.П. Постников более не признавали РР главным органом ПСР. С их точки зрения, группа Чернова была лишь одной из зарубежных эсеровских групп.10
Хотя разочарование, вызванное ситуацией как таковой, может быть сочтено главной причиной раскола («годы раздора»), была также более частная причина: Социалистическая Лига Нового Востока, которую Чернов формировал начиная с осени 1926 г. Неважно, на каком форуме его противники озвучивали свою критику, будь то в журнале СР или в их Меморандуме к Социалистическому Интернационалу, или на Втором съезде Зарубежной организации СР в Париже (2 апреля — 6 мая 1928 г.), вопрос о Лиге и федералистских и интернационалистских взглядах Чернова с неизбежностью оказывался в центре обсуждения.11 Идея формирования Лиги происходила из панъевропейских идей, циркулировавших на Западе в 1920-30-е гг. Зачинателем панъевропейского движения был граф Рихард Куденхове-Калерги. Он родился в 1894 г. в Токио. Отец его был японец, мать — гречанка. Куденхове-Калерги основал движение, названное «Панъевропейская Лига». Движение было нацелено на формирование Соединенных штатов Европы; с 1924 г. оно выпускало свой журнал «Рапеигора». У него были местные отделения в разных странах Западной Европы. Оно также организовывало конгрессы, из которых наиболее значительным был конгресс 1932 г. в Брюсселе. Куденхове-Калерги издавал книги: трехтомное исследование Kampfum Рапеигора («Борьба за Панъевропу», 1925-28) и Helder oder Heiliger (Герои или святые, 1927). Французский министр Аристид Бриан активно поддерживал эти идеи, во Франции существовала соответствующая организация — «Лига европейского союза». Вдохновленный этими идеями, Чернов начал формировать аналогичную организацию «Социалистическая Лига Нового Востока» — с целью формирования объединенного фронта славянских народов Восточной Европы.12 Пред-
верительное совещание состоялось в октябре — ноябре 1926 г. Участвовавшие в нем В.М. Чернов, В.Я. Гуревич, Г. Шрейдер, Ф.С. Мансветов, М.Е. Шаповил, Н. Григорьев, М. Мандрыка, Т. Гриб и П. Кржевский представляли российскую, украинскую и белорусскую эсеровскую эмиграцию. Первому заседанию предшествовали статьи Чернова в РР. По его мнению, славянский мир представлял собой буфер между Западом и Востоком, что требовало от него «сложения сил». В ближайшем будущем исторической задачей славянского мира было сыграть «роль соединительного звена и мирского посредника между Европой и Азией». 1 ноября 1926 г., на первом заседании, Чернов отметил, что в основе всего — идея Объединения Восточной Европы — «пан-Европы». В русской истории уже было подобное очень влиятельное движение. Чернов подчеркнул, что панславизм давно прекратил существование. Н.Я. Данилевский был его последним крупным теоретиком. Славянофильство, в свою очередь, связывало все устремления с русским самодержавием, считая его силой, способной создать единство государственной формы, и с Православной церковью как источником «духа» этого «земного предприятия». В этом была его трагедия. Неославизм, представленный П.Б. Струве и П.Н. Милюковым, исчез еще быстрее, чем славянофильство. Чернов подчеркнул, что новое единство славян могло быть достигнуто лишь постепенно. Он перечислил следующие шаги. Сначала — вопрос таможенного союза, за которым последовало бы единство валюты. Далее были бы заключены экономические договоры и, наконец, принято общее законодательство и гражданские права. Чернов подчеркнул, что славянский мир не нуждается в едином официальном языке, и потому не предполагается гегемонии русского языка. Вместо панславизма Чернов желал пангуманизма.13
Лига Нового Востока была основана летом 1927 г. Среди основателей были русские, украинские, белорусские и армянские социалисты-эсеры. Пражскую группу представляли Чернов, Гуревич и Шрейдер. Согласно планам Лиги, СССР должен был быть разделен на семь независимых национальных государств. Кроме России, это были бы Армения, Белоруссия, Грузия, Украина, Туркменистан и Узбекистан. Они образовали бы Надгосударственное объединение вместе с Польшей, Финляндией и государствами Прибалтики. Более того, Лига поддерживала право народов, проживающих на территории Советской России, на национальное самоопределение. Лига также выпустила два номера своего журнала — «Вестник Социалистической Лиги Нового Востока». Первый номер вышел в мае 1928 г., второй — год спустя, в 1929 г. Деятельность Лиги завершилась в том же году. Эсерам-центристам было непросто свыкнуться с мыслью, что поскольку Финляндия, страны Прибалтики и Польша объявили о своей независимости, новая Россия, образованная после ликвидации большевизма, будет
меньше по размеру, чем имперская. Идеи Чернова о разделе СССР на семь частей вызвали противодействие пражских эсеров. Ведущая роль в оппозиции Чернову принадлежала В.В. Сухомлину, который считал, что целостность России имела значение. Идеи Чернова противоречили программе и решениям съездов партии эсеров. В 1928 г. Сухомлин отметил, что Третий съезд партии в мае 1917 г. не одобрил дарование Финляндии «полной независимости». Споры тогда перешли в диспут о возможном праве Финляндии, государств Прибалтики и Польши на независимость.14
Помимо группы Чернова, в Праге была еще одна группа эсеров, известная как «Крестьянская партия». Наиболее видными представителями ее были А.А. Аргунов и С.С. Маслов. Аргунов был ветераном эсеровского движения с первых дней существования партии, одним из основателей «Лиги социалистов-революционеров» в 1894-96 гг. В годы Первой мировой войны он занял твердую дефенсистскую по-зициюилетом 1917 г. редактировал правофланговую «Волю Народа»; эмигрировал в Чехословакию в 1918 г. Он никогда не был связан с делами крестьянства или аграрной политикой ПСР, но С.С. Маслов (которого не следует путать с С.Л. Масловым, занимавшим после Чернова пост министра сельского хозяйства в сентябре — октябре 1917 г.) был выдающимся агрономом и работал с Черновым в ИИР в 1920-х гг. Аргунов и Маслов вышли из состава партии в 1922 г. и основали «Крестьянскую Россию». Пять лет спустя, в 1927 г., она была преобразована в «Крестьянскую трудовую партию». Главной задачей новой политической партии была помощь крестьянам России в их борьбе за свободу от коммунистической власти. Их целью была борьба за «свободную национальную, правую и демократическую Россию».15
Чернов не вел политических дебатов с «Крестьянской партией», но его сердил уже сам факт существования такой группы. В апреле 1922 г. он вместе с Г.И. Шрейдером участвовал в запуске ежемесячного журнала «Нужды деревни». Его публикация была попыткой возродить «толстые журналы» 1890-х гг. в традициях «Отечественных записок» и «Сына отечества», но журнал закрылся уже в сентябре 1922 г.16 В сравнении со злополучными «Нуждами деревни» издания Крестьянской партии процветали. В 1922-24 гг. партия выпустила шесть книжечек (девять выпусков) Сборника «Крестьянской России». За этим последовал «Вестник Крестьянской России», выходивший в 1925-33 гг. в Берлине. До 1928 г. это был орган Центрального бюро Зарубежных групп «Крестьянской партии». Потом он стал центральным органом Крестьянской партии. К тому моменту было выпущено сорок пять номеров. С 1933 по 1939 г. новым центральным органом Крестьянской партии стал журнал «Знамя России». До Второй мировой войны вышло 112 номеров.17
Хотя ПСР как организация перестала существовать в СССР к 1925 г., ее наследие все еще играло там большую роль. В конце 1920-х гг. ее базой был Наркомзем (1917-29). В 1920-е некоторые ведущие специалисты Московского комиссариата были видными эсерами или принимали политику ПСР до и во время 1917 г. Многие из этих эсеров либо остались на своих постах в Гражданскую войну, либо вернулись в государственное управление, когда в 1921-22 гг. оказалось, что коммунисты зашли достаточно далеко в приспособлении эсеровской политики к своим нуждам. Со времени своего основания в 1917 г. до декабря 1929 г., когда Сталин лишил его власти, организовав атаку на «аграрный фронт», Московское Главное отделение Наркомзема всегда было в числе государственных служб с минимальным процентом сотрудников-коммунистов или представителей трудящегося населения и с самым большим количеством «буржуазных специалистов» и «пережитков прошлого» в основном штате.18
К1930 г. все остатки черновских, народно-социалистических или левоэсеровских влияний в раннесоветском аграрном законодательстве были уничтожены введением Первого пятилетнего плана. С другой стороны, в эмиграции более традиционная и консервативная форма народнических дискуссий по аграрным вопросам принималась существенно лучше, чем черновский «Конструктивный социализм». Различия между Черновым и Крестьянской партией были приблизительно те же, что во время Первой думы между законопроектом трудовиков (104) и эсеровским законопроектом (33). В 1917 г. это было различие между эсеровским законопроектом (104) и традиционным народническим подходом (242).19 Теперь снова возникала демаркационная линия между попыткой Чернова сочетать русское народничество и западноевропейский социализм в едином «конструктивном социализме» и более традиционной народнической попыткой сконцентрироваться только на русской традиции. Как оказалось, черновский конструктивный социализм не нашел приверженцев ни в Советской России, ни среди русских эмигрантов. Единственным местом, где проявляли к нему интерес, была Палестина. Среди русских эмигрантов наиболее распространено было традиционное народничество.
Ко второй половине 1920-х гг. Чернов все более заметно расходился с молодым поколением эмигрантов. Его интернационалистские идеи не подходили молодым людям, настроенным в духе более традиционного национализма. В марте 1924 г., в годовщину Февральской революции, он прочел в Праге две лекции на тему «Февральская революция и ее крушение». Как написали в местной студенческой газете, он не сказал ничего нового, лишь повторяя то, что уже написал в статьях. В конце первой лекции Чернов отвечал на вопросы «весьма
демагогически», используя свои «шаблонные полемические приемы». К концу лекции аудитория заскучала, и «зал начал катастрофически быстро пустеть». Первая лекция Чернова собрала тысячу слушателей, вторая — всего триста.20 Разрыв между поколениями был также причиной спора между Черновым и В.В. Сухомлином. РР, которую редактировал Чернов, была для Сухомлина «далекой от жизни», «скучным органом», «ни теоретическим, ни политическим», «не следящим даже за основным для ПСР».21 Как Чернов сказал Американской федерации в 1933 г., молодое поколение эсеров было немногочисленно.22 С другой стороны, Крестьянская партия была полна жизни. У ее газеты были представители в большинстве европейских стран, в Северной Америке, Аргентине, Японии, Маньчжурии, Китае и Турции. В 1930 г. у нее было 22 зарубежные группы и несколько групп в СССР. Среди русских эмигрантов партия привлекала молодежь.23
Поскольку эсеровское движение в Европе безнадежно распалось на противоборствующие фракции и влияние Чернова падало, он принялся изучать возможности перенесения своей политической работы на новый континент, в Северную Америку. Партийная работа эсеров началась здесь уже в 1903 г., когда ПСР организовала группу своих сторонников, формально являющихся частью Заграничной Делегации. В 1904 г. на заседании Зарубежного комитета ПСР Чернов твердо отстаивал необходимость самостоятельного партийного учреждения в Северной Америке. Он подчеркивал, что правила для него могли выводиться лишь в самой Америке, но никак не в Женеве. В соответствии с его идеей, Комитет тогда решил образовать автономную организацию русских социалистов-революционеров в Америке. В 1904 г. Хаим Житловский уехал в США. В 1905 г. он стал главой эсеровской группы в Америке. Более того, ПСР направила в 1904 г. Екатерину Брешко-Брешковскую в «тур доброй воли» по США. Вернувшись в Европу, она привезла с собой 50000 долларов, которые пошли на распространение литературы и поддержку первого выпуска РР. Поездка Гершуни по США в 1906 г,, по пути в Россию, также обернулась триумфом и большими денежными сборами.24 За делом Азефа последовала дезорганизация в Америке. Февральская революция привела там в партийную организацию новых членов, но в 1919 г. группа ПСР оказалась зажата между коммунистами и правым крылом, в результате чего партийная работа по большей части прекратилась.25
В декабре 1928 г. Чернов получил визу в США и провел там более года, после чего вернулся в Европу в июне 1930 г. За это время он провел два лекционных тура в эсеровские колонии. Первый состоялся весной 1929 г., после его приезда, по Восточному побережью и Среднему Западу; второй, в начале 1930 г., привел его на Западное побережье.26 Лекциям Чернова препятствовали местные коммунисты,
пытавшиеся помешать ему говорить. Его называли «белогвардейским контрреволюционером» и «закоснелым фашистом». Это происходило с молчаливого согласия Э. Броудера, главы Коммунистической партии Америки. Худший инцидент имел место в Сан-Франциско. Эсеровская газета назвала его «побоищем». В результате один полицейский попал в больницу больше чем на три месяца.27 После этого случая Лос-Анжелесская организация ПСР направила открытое письмо Эптону Синклеру, известному своими коммунистическими симпатиями, и связалась с представителем местного отделения Американского союза гражданских свобод. Синклер выразил свое «резкое осуждение» коммунистов.28
Группа ПСР в Нью-Йорке поддержала В.В. Сухомлина и его союзников при расколе партии. Поэтому по прибытии Чернова ждал весьма холодный прием. Чернов, однако, подчеркивал, что в Америке необходима партийная группа, полностью независимая от европейских эсеровских групп. Он рисовал картины нового начала партийной работы в большем масштабе через федерацию партийных организаций. Тогда партия могла отвоевать позиции, которые были уже, по всей видимости, утрачены. Большая часть представителей нью-йоркской группы не сочувствовала этим взглядам, но имелось заметное меньшинство, включавшее Григория Исааковича Слуцкого, ветерана группы, члена партии с 1904 г. Это меньшинство вышло из состава нью-йоркской группы и образовало Американскую федерацию ПСР с несколькими другими эсеровскими группами, которые по всей Америке получили второе дыхание в результате черновских лекционных туров. Исполнительный комитет Американской федерации был сформирован 25 марта 1930 г., и за этим последовало формирование самой Федерации в мае 1930 Местные отделы Федерации были созданы в крупных центрах русской эмиграции. Вскоре имелось уже пять отделов — в Нью-Йорке, Филадельфии, Чикаго, Детройте и Калифорнии. Чернов также пытался восстановить организацию, прежде известную как Общество друзей русской свободы, под названием «Общество друзей свободы в СССР». Первый выпуск «Бюллетеня Американской федерации ПСР» вышел в июне 1930 г., а до окончания лета появился и второй, третий же находился в работе. С июня 1930 по январь 1931 г. Федерация опубликовала семь выпусков Бюллетеня на русском языке. Один специальный выпуск был также напечатан на английском. Когда Чернов вернулся в Европу в начале лета 1930 г., в разных частях США имелись активные секции Американской федерации. У них были финансовые ресурсы, сделавшие возможным издание Бюллетеня. Чернов также получил фонды для возобновления РР. Поэтому он планировал вернуться в США следующей осенью.29 Однако сам успех работы уже содержал в себе семена ее крушения.
Весной 1929 г. агроном, состоявший в дружеских отношениях с нью-йоркской группой эсеров, проводил исследование в Южном Техасе и Северной Мексике по поручению американских духоборов русского происхождения, пытаясь определить, насколько этот регион пригоден для их переселения. Он сообщил Чернову о том, что туда вполне могли бы переселиться и их беженцы из России. Чернов посетил Техас осенью 1929 г. и убедился, что тот заслуживает внимания. Поскольку он не мог сам заняться операцией, то порекомендовал эсерам направить приглашение члену его группы в Праге, Ф.С. Мансветову, приехать в США. Мансветов состоял в ПСР с 1903 г. и был активным политическим лидером в своей родной Сибири. В Праге он был одним из членов комитета «Земгор» и его секретарем. Мансветов ненадолго приезжал в США, когда Чернов все еще был там, но лишь после того, как Чернов покинул Штаты в июне 1930 г., Мансветов прибыл (в августе того же года), чтобы приступить к работе. Он связался с представителями духоборов; один из них, П.П. Верегин, заинтересовался планом. Он поручил своему юристу м-ру Нею (Nei) связаться с сенатором Хакни, который, как было известно, интересовался вопросами колонизации. Он также побуждал своего юриста изучать возможности совместной колонизации духоборов с Мансветовым. Духоборы также оказали Мансветову финансовую поддержку, чтобы он мог осуществить этот план.30
Американские эсеры мыслили в категориях кооперативной организации, которая была бы приспособлена к практической реализации планов переселения. Чернов также подчеркивал это в своем меморандуме. Однако в октябре 1930 г. Мансветов основал трастовую холдинговую компанию. Он стал ее председателем. Б. Иоффе был секретарем, а членами правления — Б. Беккаревич, Терещенко, м-р Ней, юрист, представлявший духоборов, и Шапиро, который также являлся юристом компании. Иоффе был членом Американской федерации ПСР и ее Исполнительного комитета. Б. Беккаревич также являлся членом Федерации. Оба были старыми сибирскими знакомыми Мансветова. Чернов не имел никакого отношения к основанию трастовой компании. Осенью 1930 г. Мансветов и Иоффе отправились в Мексику, где их встретила делегация духоборов. Они собирались совместно провести переговоры с мексиканским правительством. Однако вскорости местная пресса сообщила, что духоборы решили осуществить свои планы по колонизации независимо от трастовой компании Мансветова. Членам нью-йоркской федерации эсеров с самого начала было ясно, что трастовая компания, основанная Мансветовым, не имеет ничего общего с кооперативной или общественной ассоциацией, о которой они думали. Однако лишь несколько месяцев спустя, после встречи с представителями духоборов, федерация эсеров узнала о под-
линной причине, по которой духоборы покинули трастовую компанию. Они сочли подозрительным то, как Мансветов ведет свои дела, назначая представителей, скомпрометировавших себя в глазах эсеров и духоборов. После образования трастовой компании Мансветов лишь один раз обратился к эсеровским колониям с планами переселения: попросил их помочь продать на рынке доли компании, составляющие в сумме 55 млн долларов.31
Хотя Американская федерация ПСР не участвовала в компании Мансветова, он на протяжении всей своей деловой карьеры в США намекал, что эсеровская группа и сам Чернов были становым хребтом этого предприятия. С другой стороны, Чернов публично не отрекался от мансветовского бизнеса, хотя Слуцкий и просил его об этом. Поэтому когда весной 1931 г. компания рухнула, некоторые рассерженные инвесторы, потерявшие серьезные деньги, угрожали подать на Мансветова в суд и привлечь такие материалы, которые могли бы свидетельствовать о причастности Чернова.32 Вся эта история нанесла Чернову сильный удар. Обрисовывая ситуацию в марте 1931 г. в письме Шапиро, С.П. Постников сообщал, что Чернов «так озлоблен своей неудачей, что не знает границ в обливании грязью всех партийных] товарищей]». Более того, к этому добавилось оскорбление. Оппоненты Чернова в Праге испытывали злорадный интерес к делу. Летом 1930 г., перед второй его поездкой в США, пражская оппозиция предупреждала насчет Мансветова. Летом 1931 г. Е.М. Слуцкая, жена Г.Р. Слуцкого, приехала в Европу. Она связалась с противниками Чернова в Праге и сказала им, что «ряд товарищей из Американской] Федерации ПСР были вовлечены в это дело благодаря их доверию к товарищу] В.М. Чернову». 29 февраля 1932 г. на заседании Американской федерации было зачитано гневное письмо Чернова. Он хотел знать, кто те члены группы, которые оказались вовлечены в историю с трестом. Для Г.Р. Слуцкого и пражских оппонентов Чернова главным злодеем в этой истории был Мансветов. Однако Чернов не соглашался с ними. 16 июня 1932 г., рассуждая об этой истории в длинном письме, обращенном к Г.И. Шрейдеру, он пришел к выводу, что группа капиталистов захватила трастовую компанию. Знали Слуцкие об этом или нет, но «объективно» они действовали как агенты тех капиталистов, которые также оплачивали путевые расходы г-жи Слуцкой. У нее на это не было денег.33
По причине этих событий публикация Бюллетеня прервалась. Последний выпуск появился в январе 1931 г. Деятельность Американской федерации также подошла к концу. В мае 1932 г. Г.Р. Слуцкий вышел из состава ее нью-йоркской группы. До этого, в феврале-марте 1931 г., вышел последний номер РРс «Обращением к цивилизованному миру», подписанным членами Заграничной делегации ПСР —Гуревичем, Ру-
сановым, Шрейдером и Черновым.34 В 1900 г. Аграрно-социалистическая лига была первой политической организацией, которую основал Чернов. Она должна была собрать материал, подчеркивающий необходимость некапиталистической эволюции сельского хозяйства. Американская федерация ПСР была последней политической организацией, которую он основал, и она рухнула из-за спекуляций в цитадели Мирового Капитализма.
После начала партийного раскола «Воля России» стала форумом, который использовали оппоненты Чернова. В 1928 г. она переместилась в Париж. Публикация прервалась в июле 1932 г. СР, который оппоненты Чернова основали в 1927 г., прекратил существование в апреле того же года. К 1930 г. парижские эсеры и Крестьянская партия в Праге были единственными оставшимися в Европе эсеровскими группами.35 Впервые с 1902 г., когда Чернов начал выпускать первую РР, он оказался без форума, где мог бы озвучивать свою позицию, и, что еще важнее, на страницах которого он мог бы обратиться к своим сторонникам — тем, кто еще оставался у него. После закрытия РР он мог лишь писать циркулярные письма к своим сторонникам в Европе и Америке.36 Кроме того, он публиковал статьи в нескольких газетах, включая “Forverts”, “Dos Coort”, “Dos Wort”, “Przeglqd Wschodni”, в Эстонии “Paevaleht” и “Aeg” и др. С 1934 г. началось его тесное сотрудничество с еврейским журналом «Давар» в Палестине.37 Что касается партийной работы, оставались лишь курсы лекций в молодежном клубе социалистов под руководством Чернова. Для него они были новым поколением эсеров.38
Конец ПСР за рубежом сопровождался новыми репрессивными мерами против «бывших» эсеров в СССР. В феврале 1931 г. ОГПУ направило в местные органы распоряжение покончить со всей активностью эсеров, работавших в экономических учреждениях страны. Конспиративные центры ПСР были «открыты» не только в Ленинграде и Москве, но и в Курске, и люди, подозреваемые в связях с нелегальными организациями, были арестованы. Новые волны репрессий последовали к концу 1930-х, во многих местах были «раскрыты» совместные с меньшевиками, «правистами» (бухаринцами), троцкистами и белогвардейцами заговоры эсеров. Их обвиняли в попытках свергнуть Советскую власть. Более того, им также вменяли в вину подготовку терактов против вождей партии и Советского государства. В 1920-30-е гг. более трех миллионов людей было осуждено по политическим мотивам, из них 14% (416 932) —в 1920-е и 86 % (2 663 642) в 1930-е.39 Среди погибших были члены первой семьи Чернова и некоторые его бывшие соратники. Н.И. Ракитников, близкий соратник Чернова с 1890-х по 1920-е гг., был казнен в 1938 г. А.Р. Гоц, младший брат Михаила Гоца, сотрудничал с ПСР с самого начала. Он умер
в лагере в 1940 г. В.К. Вольский, сторонник Чернова в 1918 г., позже ставший его оппонентом, был казнен в 1937 г. М.А. Веденяпин, поддерживавший Чернова в период Гражданской войны, погиб в 1938 г.40 Из всех значимых фигур бывшей ПСР лишь один сумел устроиться в сталинской России: А.Н. Бах, участвовавший в народовольческом движении 1884-87 гг. Он никогда формально не состоял в ПСР, но был председателем Комиссии по расследованию дела Азефа и членом нескольких других комиссий по расследованию. Он также был членом Заграничной делегации СР в послеазефовский период. Он вернулся в Россию в 1917 г. и вскоре стал ярым поборником большевистского режима. В 1928-29 гг. он активно участвовал в нападках коммунистов на Академию Наук и в 1929 г. был избран членом Академии. В 1935 г., в возрасте 78 лет, он основал Институт биохимии и стал его директором. В декабре 1937 г. писатель Илья Эренбург посетил церемонию открытия Верховного Совета. Старейший член Совета, восьмидесятилетний академик А.Н. Бах, читал по бумажке торжественную речь, окончившуюся именем Сталина. Раздался гром рукоплесканий.41
ГЛАВА 23
ВОЗВРАЩЕНИЕ В РЕВОЛЮЦИЮ, ПСР И ФРАГМЕНТЫ ПРОШЛОГО
Весной 1931 г. Чернов заканчивал рукопись по истории русской революции. Он писал по-русски, но собирался издать книгу по-английски в США. Завершенная рукопись была отправлена в издательство Харрисона-Смита, и началась работа над переводом, но к моменту его завершения издательство обанкротилось. Лишь с величайшими сложностями к исходу осени 1932 г. Чернов смог вернуть рукопись своему литературному агенту Борису Иоффе в Нью-Йорк. Два года спустя, летом 1934 г., профессор Ф.Э. Мосли взял на себя перевод рукописи и обещал найти для нее американского издателя.1 Поскольку публикация на английском оказалась настолько трудной задачей, некоторые из соратников Чернова начали планировать издание рукописи на русском и, возможно, также на идише. Они создали в Нью-Йорке «Комитет по публикации “Великой русской революции”». Членами комитета были X. Житловский, Н. Хальдеман и Б. Беляев. Однако в июне 1934 г., до того как рукопись Чернова попала к проф. Мосли, комитет прекратил свою деятельность и перенес свои денежные фонды в Прагу, где был образован «Юбилейный комитет по публикации работ В.М. Чернова» (по случаю его недавнего шестидесятилетия).2 Пражский комитет решил опубликовать рукопись Чернова о революции 1917 г. в двух томах по-русски и попросил Чернова добавить еще несколько глав к рукописи 1931 г. Таким образом, осенью 1934 г. Мосли в Нью-Йорке урезал рукопись так, чтобы можно было опубликовать однотомник по-английски. В то же время Чернов в Праге расширял ту же самую рукопись до двух томов. Всю осень 1934 г. Мосли и Чернов стремились в своей работе к противоположным целям. Чернов гордился, что его
рукопись — попытка «объективного научного обследования событий, а не— как это часто бывает у участников — апология себя или полемика против политических конкурентов». Он сравнивал свою будущую книгу с книгой У.Г. Чемберлина («История» Чемберлина вышла в мае 1935 г.) и пытался включить информацию из большинства современных советских изданий.3 Мосли не разделял энтузиазма Чернова. Он считал, что «самое заметное в книге — Чернов, а не количество цитат, которыми он набил и затянул ее». Когда Чернов затем сообщил Мосли о своем новом издательском плане на русском и предложил, чтобы некоторые дополнения были включены также в англоязычную версию, Мосли вышел из себя. Он жаловался литературному агенту Чернова Борису Иоффе: «Теперь, когда до предполагаемой отправки книги издателю остался месяц, мне абсолютно безответственно сообщают, что книгу тем временем переделали и что я должен фактически начать работу сначала. Моим первым побуждением было бросить мой перевод в огонь и вернуть оригинал». По некотором размышлении, однако, Мосли решил написать Чернову и «сказать столько, сколько вообще возможно, учитывая его возраст, высокое положение, научную значимость и несомненно благородные намерения». Получив письмо Мосли, Чернов отказался от задумки дополнить книгу и дал Мосли и А.М. Гурвичу карт-бланш по части любых новых сокращений.4 Американская версия в итоге была опубликована в 1936 г., через два года после русской.
Первый том русского издания, «Рождение революционной России», был напечатан в ноябре 1934 г. в Париже. Второй том, который Чернов называл то «От Февраля к Октябрю (коалиционный период революции)», то «Демократическая республика в России и ее падение», был, по утверждениям Юбилейного Комитета, уже готов. Комитет ожидал, что опубликует его, когда соберет достаточно средств с продажи первого тома и из других источников. Эмигрантская кооперативная типография собиралась напечатать второй том. Однако В.Б. Сосинский, зять Чернова и совладелец типографии, вышел из нее, оставив там «белогвардейское большинство», не заинтересованное в публикации работ Чернова.5 В результате второй том так и не вышел. Практически все главы первого тома были частью оригинальной рукописи 1931 г. и через два года также вышли по-английски.6 Из восемнадцати глав «Рождения революционной России» пятнадцать были из рукописи 1931 г. и лишь три написаны Черновым специально для нее. Это были: введение «Что такое революция?» и две последних главы — «К психологии и логике революции» и «Параллели и контрасты». К тому же книга включала две главы из рукописи 1931 г., не вошедшие в американское издание, касающиеся социальной базы абсолютизма и революции. Второй том книги, который планировал издать Юби-
лейный Комитет, так и не появился, за исключением оглавления в первом томе. Согласно этому оглавлению, второй том должен был состоять из семнадцати глав. Двенадцать были, очевидно, частью рукописи 1931 г. Десять из них вошли в американское издание. Две главы из рукописи, не вошедшие в англоязычную книгу, все еще лежат в архиве.7 Стало быть, лишь пять глав не были опубликованы ни по-английски, ни по-русски: «Под знаком коалиции», «Революционная и иностранная политика», «Коалиция в опасности», «Ленин» и «Канун Гражданской войны».
Наряду с печатными версиями его истории революции 1917 г. Чернов с начала 1930-х гг. работал над более крупным проектом, охватывающим и Гражданскую войну в России. Осенью 1931 г. он сообщал Б. Николаевскому и М.С. Шнеерову, что работает над большой рукописью «История Гражданской войны и большевистского строя в России».8 Два года спустя, в октябре 1933 г., он писал Ф.Э. Мосли, что практически завершил рукопись «Октябрьский переворот и Гражданская война в России». Она заканчивалась главой о Ленине. Три недели спустя Чернов подтвердил, что действительно пишет исследование «История Гражданской войны в России» от большевистского переворота до ликвидации Врангеля и русско-польской войны. Год спустя (1934) Чернов в циркулярном письме к Американской федерации снова заявил, что ждет гранок третьего и четвертого тома «Истории русской революции». Однако к тому времени он заболел; последнее упоминание о работе относится к ноябрю 1937 г. и содержится в письме к жене, Иде Черновой.9
На протяжении революции 1905 г. Чернов считал, что в России происходит Великая русская революция по образцу Великой французской революции. В рукописи 1931 г., охватывающей период с февраля по октябрь 1917 г., он все еще придерживался французской революционной модели. Само название рукописи, «Великая русская революция», уже содержало в себе идею, что Великая французская революция представляла собой универсальный тип революции — антимонархическая, антиклерикальная, антифеодальная, буржуазная и крестьянская, но также содержащая в себе зерно пролетарской революции, выраженное в «Заговоре равных» Бабефа. Этот универсальный тип был воспроизведен в России. Более того, революции 1905 и 1917 г. также характеризовались синтетической натурой. К тому времени большая часть европейских стран уже пережили целую серию революций. Большинство их было одноэлементными: антицерковные (Реформация), крестьянские, аграрные, антифеодальные (восстание Уота Тайлера в Англии, Жакерия во Франции, Крестьянская война в Германии, восстание Пугачева в России), буржуазная антифеодальная революция третьего сословия; демократическая революция, несущая
с собой политическую эмансипацию от абсолютизма; революция национально-освободительная; антибуржуазная антикапиталистическая революция наподобие восстания парижского пролетариата в июне 1848 г. или Парижской Коммуны.10 Великая русская революция сочетала в себе все эти черты.
Однако завершая рукопись «Рождения революционной России» несколько лет спустя, в 1934 г., Чернов существенно пересмотрел свои взгляды. Он все еще придерживался мнения о синтетической природе русской революции, но внедрение в 1929 г. сталинскими методами Первого пятилетнего плана выводило русскую революцию на совершенно неизведанную территорию. Соответственно, теперь Чернов отказался от Французской революции как модели для объяснения революции 1917 г. в России. Он писал, что аналогии между французской и русской революциями были «субъективными иллюзиями», и даже пошел дальше, предупредив, что выведение аналогий — это «опасная игра ума». Более того, Французская революция 1789 г. и Русская революция 1917 г. теперь казались Чернову противоположными по своему отношению к войне. Революция и война всегда противостояли друг другу, следовательно, в конечном счете или война должна была «поглотить» революцию, или революция — войну. Но, в противоположность французскому опыту, внутреннее развитие и углубление революции в России усилило общественные противоречия настолько, что они выплеснулись в Гражданскую войну. В этом случае революция «поглотила» войну. Вопреки сказанному, Чернов не отбросил сравнительный метод изучения революций. Он лишь отметил, что сравнение должно проводиться не с Французской революцией, которая ушла в историю. Теперь точкой отсчета была Русская революция, а сравнивать ее следовало с немецкой, австрийской, венгерской революциями, случившимися после Первой мировой войны. Это сравнение прояснило бы, что нового и оригинального в Великой русской революции.11
Для Чернова духом русской революции был максимализм. Изначально максималистские идеи появились в среде ПСР в революцию 1905 г. К тому времени глашатаи революционного максимализма воздали, как он выразился, «радостное почтение иррациональному фактору революции». С их точки зрения, было достаточно привести толпу в состояние «революционного экстаза», распространяющегося в массах как эпидемия, и все остальное случится само.12 Особенностью революции 1917 г. было то, что тогда максимализм проявился в иных формах. Был «пацифистский максимализм» солдата, готового вонзить штык в землю и обнять бывшего врага. Был «пролетарский максимализм», требовавший, чтобы Советы перестали щадить буржуев. «Националистский максимализм» был готов, невзирая на последствия, сломать Россию, вчерашнюю «тюрьму народов». Более того, был наи-
вный «аграрный максимализм» мужика — разделить земли помещика между близлежащими деревнями и хозяйствами, не дожидаясь сложной правительственной земельной реформы. Второй характерной чертой было то, что любому такому максимализму противостоял «контрмаксимализм» по другую сторону баррикад. Наконец, был «максимализм русской контрреволюции» — большевизм правых. Он был не менее требователен, не менее зачарован мечтой, но обращен в прошлое, а не в будущее. Эта максимальная концентрация противоборствующих сил привела к пароксизму два максимализма, питаемых абсолютно противоположными общественными и политическими чувствами: максимализм правых и максимализм левых. В результате русская предреволюционная история закончилась так же, как и началась, — предельно острым конфликтом между свободой и властью.13
К тому времени, как Чернов завершил рукопись The Great Russian Revolution, он уже пересмотрел несколько вопросов, связанных с русским народничеством. В начале партийной работы в 1902 г. он четко отмежевался от народнического наследия, признав политическую свободу как самодостаточную цель. В революцию 1905 г. он ушел с баррикад в парламент, впоследствии отказался от теории особого пути экономического развития России. В упомянутой работе Чернов пересмотрел первооснову русской народнической мысли: веру в народ. Наряду с этим он подверг сомнению также центральную идею народнической экономической мысли: веру в примат распределения над производством. Наконец, Чернов также скептически переосмыслил историческую роль русской интеллигенции.
После того как Чернов подвергся нападению толпы (4 июня 1917 г.), в его трудах появилось новое понятие: «охлократия», то есть власть мнения улицы.14 Но лишь ретроспективно он более полно разработал это понятие. В «Записках социалиста-революционера», написанных в 1918-19 гг. в Москве, он определил охлократию как «деспотизм неорганизованной черни», который «прямым путем вырождается в деспотизм просто — в диктатуру лица или котерии».15 В рукописи 1931 г. Чернов провел дальнейшее разграничение пролетарского «демоса» и пролетарского «охлоса». Последнее понятие относилось к огромной массе деклассированных, нищих, люмпен-пролетариата, «поверхностной армии индустриального резерва» в капиталистическом обществе. «Охлос» отражает деструктивные, но не конструктивные аспекты капитализма. Эксплуатируемый и униженный, он полон горечи и отчаяния, соответственно, он не обладает традициями и потенциалом организации, нового сознания, нового закона и новой культуры, отличавшим подлинный «наследственный» пролетариат.16
Как теперь заключал Чернов, настоящая движущая сила общественных движений — не столько неудовлетворительный уровень
жизни или прямая эксплуатация, сколько обострение социальных противоречий, поражающее воображение масс. Атмосферу революции создавало в меньшей степени рациональное осознание материальных, экономических классовых интересов, чем «иррациональное чувство», согласно которому ситуация была невыносима. Массы стремились к осуществлению своих смутно осознаваемых устремлений, внезапно представленных в виде отчетливых формулировок с «научной» аурой, не вполне понятных, но впечатляющих. Они вдруг поверили этим формулировкам фанатично и будто под гипнозом. Большевизм (и, отчасти, анархизм) был вынужден конкурировать с этими формулами за влияние на восставшую толпу. Спорадически она легко могла одолеть пролетарское ядро столицы, теперь психологически нестабильное и растворенное притоком чужеродных элементов. Чернов считал, что во время революции Ленин ушел от Маркса к Бакунину: сдвинул главную точку опоры с общественно зрелого промышленного пролетариата на деклассированную толпу, многоликую и ненадежную «улицу».17 Однако если Ленин сместил взгляды в сторону Бакунина, то Чернов утратил веру в народ. В своих «Записках» (1918-19) он уже ставил слово «народ» в кавычки. В «Рождении революционной России» Чернов делал вывод: «Народ, увы, совсем не похож на пастушков и пастушек с картин Ватто. Всем идеализаторам русского мужика — как и позднейшим идеализаторам пролетариата — революция рано или поздно доказывает это с убедительностью, поистине, беспощадной».18
Второе переосмысление Черновым прежней концепции касалось примата распределения над производством, центрального момента русской народнической мысли начиная с Чернышевского и вплоть до эсеров.19 Ранее Чернов был убежденным сторонником этой идеи. Защищая ее, он прошел три круга дебатов. Первый состоялся в 1902— 1903 гг. между ленинской «Искрой» и РР по поводу ленинского утверждения, что крестьянство в целом принадлежит к мелкой буржуазии и что крестьянское движение 1902 г. буржуазно по своему характеру. Чернов возражал против этого на том основании, что решающий момент в определении классовой позиции — источник прибыли, то есть, в конечном счете, представление о том, что обмен предшествовал производству. Следовательно, лишь часть крестьянства принадлежала к буржуазии.20 Второй круг дебатов имел место в 1906-1908 гг. между Черновым и синдикалистским движением с совершенно противоположной позицией. Третий круг состоялся после публикации сборника «Вехи». Н.И. Бердяев критиковал русскую интеллигенцию за пренебрежение производством и акцент на распределении и уравнивании. Чернов во всех этих дебатах твердо придерживался взглядов, подчеркивающих первенство распределения над производством,21 и даже определял их как свой социологический идеал.22 Лишь в книге The Great
Russian Revolution Чернов пересмотрел свои взгляды по данному вопросу, назвав идею уравнивания земельной собственности «одержимостью». Затем он продолжил прятаться за маской безучастного наблюдателя: лучшее будущее для крестьянина изображалось не как результат технического развития и растущей производительности. Проблема производства полностью затенялась проблемой равного распределения земли. От этого решения ждали чудес, люди считали его чудодейственным способом достижения крестьянами счастья и процветания.
В конечном счете переоценке подверглась историческая роль русской интеллигенции. Теперь Чернов счел негативное отношение к ней «Вех» отчасти справедливым. Он писал о том, что интеллигенцию часто осуждали за разрыв с древними историческими традициями России, за отсутствие «духовного отечества», за эгоистическое самодовольство, граничащее с манией величия, — и пришел к выводу, что во всех этих обвинениях есть доля правды.23
Таким образом, Чернов пересмотрел основные моменты народнической политической и общественной мысли. Он даже проявил некоторое сочувствие к бывшим русским помещикам, понимая, что «чувство изоляции и беспомощности их парализовало».24 Но был один вопрос, который он не пересматривал в своих поздних работах, — терроризм как политически и нравственно оправданная форма борьбы против самодержавия. В 1929 г. Фридрих Адлер попросил Чернова написать историческую статью о ПСР для планируемой энциклопедии социализма и рабочего движения (Nouvelle encyclopedic du socialism et du mouvement ouvrier), которую он редактировал. Энциклопедия так и не вышла, но статья Чернова, написанная примерно в то же время, что и рукопись The Great Russian Revolution, сохранилась.25 He без гордости он перечислил в ней главные достижения эсеровского террора с 1902 по 1907 г. В списке, как он отметил, значились: один член императорской фамилии, два министра, тридцать восемь градоначальников, вице-губернаторов, губернаторов и генерал-губернаторов, четырнадцать высших военных чинов, пятьдесят два шефа полиции и офицера полиции в губерниях и уездах, двенадцать высших чинов жандармерии и Охранки, двадцать четыре члена тюремной администрации, сорок шпионов, провокаторов, жандармов и агентов охранки, двенадцать нижних полицейских чинов начиная с надзирателей, лидеры черносотенцев, восемь военных и пять «прочих». Чернов отметил, что тринадцать нападений на видных деятелей были работой БО. Кроме того, шестьдесят пять были делом рук различных «летучих отрядов», а сто двадцать девять — местных боевых соединений, или, как выразился Чернов, «совершенно демократических местных “боевых дружин”».26
Чернов писал свою историческую справку за несколько лет до выхода автобиографии А.В. Герасимова, главы Санкт-Петербургской охранки в годы азефовщины. Следовательно, Чернов лишь бегло упомянул, что с 1905-1906 гг. БО была парализована «центральной провокацией» Азефа. И все же даже после выхода мемуаров бывшего шефа полиции Чернов не отказался от мысли, что террор — действенная форма борьбы. Теперь его огорчало лишь, что провокация Азефа состоялась именно тогда, «когда Б.О. по планам партии должна была довести свои атаки на царский режим до максимальной энергии».27
После дела Азефа Чернов также пытался сконструировать нравственное оправдание терроризма, и сделал это в рамках философии Л.Н. Толстого. Он отмечал, что толстовские идеи непротивления злу насилием полностью исключали использование силы, включая революционную деятельность и терроризм. Таким образом, они представляли собой этический максимализм. Чернов не пытался отбросить толстовский этический максимализм. Вместо этого он в основном утверждал, что цель оправдывает средства. Соответственно, он подчеркивал, что использование силы, включая революцию и терроризм, может быть допустимо там, где оно является шагом на пути к идеалу. Для него эта позиция представляла этический минимализм, а нравственный минимум, по его мнению образовывал мост к максимальному идеалу.28 В книге The Great Russian Revolution он продолжал писать об этом в рамках толстовских идей, но теперь представлял русский революционный терроризм как явление, параллельное толстовскому пацифизму. В их основе лежало нравственное отвращение и непобедимая ненависть ко всякого рода насилию. Исходя из этого, толстовские идеи непротивления злу развивались с неумолимой логикой. Но этот постулат также был выражен в резко противоречивой форме — борьба с револьвером и бомбой в руках как борьба за народ. Для революционных террористов это создавало психологическую дилемму. Они были отравлены сознанием, что политически необходимое является нравственно недопустимым: ни человек, ни государство не вправе отнимать то, что не может вернуть, — жизнь. Конечное решение этой дилеммы было таково: отдать свою жизнь, совершая теракт, или не просить о милосердии после ареста.29
Книга А.Ф. Керенского «Распятие свободы» была издана в 1934 г., приблизительно тогда же, когда и книги Чернова.30 «Рождение революционной России» тоже вышло в 1934 г., The GreatRussian Revolution — двумя годами позже. Керенскому удалось рассказать свою историю, ни разу не упомянув Чернова. Однако у Чернова во второй из названных работ содержалось несколько отсылок к Керенскому. Теперь Чернов писал, что Керенский жил воображением. Он был «неврастеником» и «временами был очень близок к настоящей истерии». Он решил
337
войти в первое Временное правительство «любой ценой» и для достижения своей цели выбрал «очень неоднозначные средства». Его политической базой в период Четвертой думы была группа трудовиков, «незначительно проникнутая полусоциализмом». Все же, как выразился Чернов, «по некой неизвестной причине Керенский считал себя эсером, и партия разделяла его заблуждение». Но политика Керенского противоречила всей эсеровской платформе. Чернов «возлагал надежды на Керенского» и «долгое время» не желал отрекаться от этих надежд. Лишь после того, как «Керенский выдавил Церетели из правительства», Чернов «жестоко в нем разочаровался». Более того, ожидали, что Керенский подкорректирует «в левую сторону» работу правого правительства, но он, по собственному признанию, оказался «самым консервативным министром». Керенский в конечном счете сосредоточил свою ненависть на Чернове, потому что он «не мог мыслить как государственный деятель». 27 августа, во время Корниловского мятежа, Керенский потребовал «письменные заявления об отставке» у министров своего Кабинета. Борьба между «людьми Корнилова» и «людьми Керенского» стала борьбой личностей, но не идей. Керенский и Корнилов располагали не разными программами, а лишь разными методами реализации одной и той же программы. После «корниловской истории» Чернов начал считать связь с Керенским «роковой для партии».31
К середине 1930-х гг., когда были опубликованы труды Чернова по истории революции 1917 г., он уже был занят работой над историей ПСР. Как только завершилась партийная работа, появилась идея написания истории партии. Поскольку с окончанием партийной работы первыми столкнулись оппоненты Чернова, именно в их среде и начала оформляться идея исторического труда. В начале 1930-х С.П. Постников обрисовал план двухтомной истории, частично хронологической, частично собственно исторической. Целью было привлечь несколько авторов, которые написали бы отдельные части. Чернов в эти планы не входил, поскольку с ним было трудно работать. Постников рассчитывал обойтись несколькими авторами и двумя редакторами в лице Осипа Минора и В.В. Сухомлина.32 Но идея написания истории ПСР без Чернова была обречена на провал. В 1934 г. в Праге была создана новая инициативная группа, состоящая из Чернова, Постникова, Н.С. Русанова, В.Я. Гуревича, Е.Е. Лазарева, В.Г. Архангельского и некоторых других. Цель по-прежнему заключалась в том, чтобы создать коллективный труд в двух или трех томах.33 Но вскоре планы коллективной работы отошли в тень, и Чернов фактически взял на себя весь проект. В своем циркулярном письме, относящемся примерно к осени 1934 —весне 1935 г., он заявил, что пишет историю ПСР с момента основания до окончания Московского процесса («История
партии социалистов-революционеров, 1898-1923»). Для Чернова написание истории ПСР не могло означать лишь фиксацию прошедших и завершенных событий. Как он заявил в циркулярном письме, временные рамки описываемого им образовывали первый «цикл» истории ПСР. Этот цикл завершился, и теперь настало время для нового «цикла». В самом деле, в новом циркулярном письме в конце 1935 г. он писал, что ситуация в Советской России и в Европе такова, как будто они «накануне» чего-то.34
Черновский проект истории партии получил новый толчок в 1936 г. Бориса Николаевского назначили главой парижского отделения базирующегося в Амстердаме Международного Института Социальной Истории (IISH). В феврале 1936 г. он сообщил директору института проф. Н. Постумусу о готовности Чернова начать переговоры с институтом о переносе архива ПСР и партийной библиотеки (так называемой «библиотеки Лаврова — Гоца») в Амстердам. Чернов поставил условие: ему должны дать три года на работу с правом использования этих материалов.35 В июле 1937 г. Николаевский подготовил проект договора, согласно которому следующие три года Чернов должен был работать в Париже над историей ПСР, и финансировать это должен был Институт. Библиотека отправлялась прямо в Амстердам, архив — в Париж, а через три года тоже в Амстердам. Оставалась одна проблема: партийного архива, который должен был лечь в основу работы Чернова, нигде поблизости не было. В сентябре 1924 г. его передали в Русские исторические архивы в Праге. Из-за недостатка места архив сперва поместили в редакции журнала «Воля России». Во второй половине 1920-х гг., когда разгорелся диспут между Черновым и его оппонентами, «Воля России» стала их базой. Соответственно, партийный архив попал в их руки. В 1934 г. В.С. Минахорян, партийный активист, член оппозиции Чернову, переехал в Белград и, вопреки бурным протестам Чернова, увез архив с собой. Чернов особенно боялся различных белогвардейских групп в Югославии, из-за которых архив мог оказаться в опасности.36 9 октября 1938 г., когда наконец было достигнуто соглашение между Черновым и Институтом, было решено, что архив поместят в ведение филиала IISH в Париже. В декабре 1938 г., после получения согласия Постникова и Сухомлина, партийный архив с большими затруднениями был перевезен из Белграда в Амстердам. В то же время партийная библиотека и личная библиотека Чернова были перевезены из Праги также в Амстердам. В марте 1939 г. в Амстердаме Чернов заключил соглашение с Институтом о написании истории ПСР в течение ближайших трех лет и о жаловании в 1200 гульденов в год.37
Черновская история ПСР так и не была завершена, но удивительным образом его наследие преобладает в исторических трудах.
В 1917 г,, как хорошо известно, ПСР разделилась на три основных фракции — левую, центр и правую. Именно так Чернов впоследствии разделял и послереволюционную ПСР. Лишь в одной рукописи, известной как «Комментарий к протоколам Центрального комитета ПСР за 1917 г.», он ввел новое определение — «левый центр». Однако в 1930 г. в своей исторической справке о ПСР для упомянутой выше энциклопедии он лишь единожды воспроизвел это разделение ПСР на правые, левые и центристские фракции.38 Только в первой половине 1930-х гг. он сопоставил политические пристрастия делегатов Третьего и Четвертого съездов партии в 1917 г. и написал восемь страниц «Избирательной статистики». В этой рукописи Чернов пришел к выводу, что в 1917 г. ПСР не просто разделялась на обычные три фракции. Вдобавок к основным группам (правые, левые, центристы) появились особые группы правоцентристов и левоцентристов. Более того, были еще левые и крайне левые.39 «Избирательная статистика» — один из документов, которые Чернов показал О.Х. Рэдки в 1934 г. в Праге. Рэдки позаимствовал его классификацию для своих книг об эсерах (не цитируя источник) и продолжал делить ПСР образца 1917 г. прямо по Чернову — на правых, правоцентристов, левоцентристов, левых и крайне левых.40
Чернов начал писать свою автобиографию, когда скрывался от большевиков в Москве в 1919-20 гг. Она охватывала его жизнь с середины 1880-х по начало 1899 г., когда он уехал из России в Западную Европу. Книга вышла в 1922 г. в Берлине под названием «Записки социалиста-революционера».41 До того Чернов уже завершил свое краткое жизнеописание «Мои мытарства в Советской России», охватывающее период Гражданской войны. В 1921 г. оно было выпущено на шведском, немецком и французском языке, а в 1922 — на чешском. В 1923 г. он также напечатал рассказ о революции 1905 г. начиная со своего приезда в Россию до Московского восстания. В 1925 г. он опубликовал весьма полемическую статью о своей деятельности в 1917 г. в ответ на обвинения со стороны С.П. Мельгунова.42
В книге «Великая русская революция» Чернов также писал о своей деятельности во время революции 1917 г. Он ставил своей целью объективность, пытался сохранить определенный уровень беспристрастности, называя себя в третьем лице. Вопреки этому (а может, и вследствие этого) он включил очень личные моменты, которых больше нигде не найти. Он описал себя как лидера партии социалистов-революционеров. Он был социалистом на посту министра сельского хозяйства. Будучи великороссом, он тем не менее был убежденным федералистом. Он был наиболее «целостным» политиком в партии эсеров. Он отстаивал свои цели изобретательно, проявляя стойкость и порой горячность, и все же далеко не всегда проявлял эти качества
в повседневных политических делах. В ретроспективе он увидел, что это требовало большей концентрации воли, меньшей склонности разбрасываться, чем было свойственно его «типично русской натуре». Более того, для профессионального политика он был слишком демократ во всех отношениях и не обладал выраженной любовью к власти и почестям, которую теперь считает «важной на политической арене». Он был полностью доволен литературными и ораторскими успехами, а теперь думает, что они были «политически легковесны». Он доверял людям больше, чем пристало политику. Он был теоретиком движения. В этом отношении интересно, что он считал себя автором лишь «военной доктрины» партии. Наконец, он был «скорее человеком слова, литературы, письменного стола и лекторской кафедры, чем профессиональным политиком. Истинно славянский размах натуры, известная приспособляемость сочетались в нем со склонностью уходить в мир идей, социальной диагностики и прогностики, интеллектуальной инициативы и творческого воображения и оставлять другим конкретную организацию текущей работы.43
Я уже касался последней части этой характеристики, когда писал о роли Чернова в эсеровском терроре. Здесь я лишь в общем плане замечу, что эта часть картины соответствовала действительности. Чернов в самом деле был «склонен уходить в мир идей и оставлять другим конкретную организацию текущей работы». Но описывая себя как «скорее человека письменного стола и лекционной аудитории», он искажал картину. Будь он и правда таким человеком, он просто не выжил бы в те три года подполья в охваченной Гражданской войной России.
В последние годы жизни Чернов также приступил к работе над воспоминаниями, но здоровье не позволило ему завершить работу. И все же, даже не будь проблем со здоровьем, он едва ли управился бы. Причина в самой его личности. Я уже цитировал мнение его падчерицы: Чернов всегда жил настоящим. Соответственно, прошлое он видел как собрание настоящих времен. В результате его работы полны жизни, читатель оказывается в гуще противоречий, в эпицентре действия. В то же время это весьма нелаконичный способ рассказа о прошлом. В 1923 г. Чернов опубликовал рассказ о своей жизни в начале революции 1905 г. Текст назывался «От “Революционной России” к “Сыну Отечества”».44 Был охвачен период с 15 октября, когда вышел последний номер РР, по 15 ноября, когда он вошел в редколлегию «Сына отечества». На это у Чернова ушло тридцать две страницы. Поскольку серия «Летопись Революции», в которой напечатали рассказ Чернова, выходила в большом формате, на странице было сорок восемь строк. С другой стороны, в формате издания «Перед бурей» на странице умещалось только сорок строк. Если бы воспоминания Чернова
поместили сюда, ушло бы тридцать восемь страниц. А если бы он написал столь же подробно о своем революционном опыте с ноября 1905 до конца 1908 г., получилось бы в сумме 1444 страницы. «Перед бурей» толщиной в 400 страниц: трех таких книг было бы недостаточно. Если же он продолжил бы до своего отъезда из России осенью 1920 г., страниц оказалось бы 5472, а томов — шестнадцать. Те части будущей биографии, которые Чернов успел завершить, подробны именно в такой степени. Соответственно, к моменту смерти он находился лишь в начале работы. В 1949 г. он опубликовал краткий рассказ о своем детстве. Д.Н. Шуб впоследствии собрал мемуары Чернова из опубликованных автобиографических книг, а также опубликованных и неопубликованных статей, и подготовил к печати.45 Оригинальная рукопись Чернова называлась «Из недавнего прошлого». Опубликованную автобиографию несколько странно и нелогично назвали «Перед бурей», хотя предшествующие «буре» (предположительно, революция 1917 г. и Гражданская война) события занимали всего 176 страниц из 412-ти, остальные же описывали собственно «Бурю».46
ГЛАВА 24
ВЕЧНО ВЫЖИВАЮЩИЙ
Когда Чернов покинул Россию осенью 1920 г., Борис Викторович Чернов, его двадцатилетний сын от первого брака (с Анастасией Слетовой-Черновой), остался на родине. Еще подростком его привлекли в эсеровскую политическую деятельность. Когда его впервые арестовали в связи с организацией Петроградского союза молодых социалистов, он уже был редактором подпольной газеты петроградского комитета эсеров. Один ветеран партии, знакомый и с отцом, и с сыном, писал о Борисе Викторовиче: «новое, второе, исправленное и дополненное издание Чернова». На протяжении 1920-х гг. Борис Викторович пережил серию арестов, тюремных заключений, ссылок и новых арестов. Последний арест состоялся осенью 1930 г. Некоторые из ближайших соратников Чернова в Праге планировали на 1933 г. празднование его шестидесятилетия и сорокалетия политической деятельности. Прежде чем начались торжества, Чернов узнал (в сентябре 1933 г.), что Борис умер у реки Обь в возрасте 33 лет от приступа малярии, поразившей мозг. Чернов никогда не терял надежду, что сможет забрать сына из Советской России и сделать своим ближайшим помощником и наследником своих дел. Смерть сына стала для него сокрушительным ударом. Годы спустя он все еще недоумевал: «Что хуже — ужасный конец или ужас без конца?»1
Сам Чернов всю жизнь отличался крепким здоровьем. В тамбовской ссылке в конце 1890-х гг. он тоже переболел малярией, но для ссыльных царского времени эта болезнь не была настолько опасна, как в более прогрессивный советский период. Во время визита в США в больнице Маунт Синай в Нью-Йорке у него удалили доброкачественную опухоль горла.2 Проблемы со здоровьем начались летом 1935 г., после возвращения из Палестины. Он некоторое время страдал от про-
блем с предстательной железой. Летом 1935 г., когда он обратился за медицинской помощью, его состояние было настолько серьезным, что врачи боялись развития уремии. Было запланировано две операции. Первая, экстренная, должна была обеспечить хотя бы минимальный отток мочи, необходимый для нормального функционирования организма. Затем должна была пройти другая операция по удалению расширенной предстательной железы. Однако после первой операции у Чернова неожиданно случился инфаркт правого легкого. Затем то же легкое было поражено пневмонией и плевритом. Четыре недели он сплевывал кровь. В качестве лечения был прописан постельный режим и полная неподвижность: даже разговаривать было запрещено. К концу августа жар спал, и его состояние начало стабилизироваться. Он провел в клинике пять месяцев. В начале декабря 1935 г. он переехал в санаторий для реабилитации и шесть недель спустя должен был вернуться в больницу на операцию, но ее отложили. Поскольку у Черновых не хватало денег, они не торопили события, и 1936 г. Чернов провел все еще страдая от своих недомоганий. Когда в конце сентября 1936 г. он приехал в санаторий Бад-Графенберг, Ида Чернова пересмотрела недавнюю историю болезней своего мужа: инфаркт, плеврит, желтуха, отравление.3 Когда операцию снова отложили, она забеспокоилась. Летом 1937 г. она наконец узнала, что профессор Клик, их лечащий врач, не хотел оперировать пациента, боясь, что тот не выживет. Тогда Ида начала лихорадочно искать другое решение. Наконец она нашла в Брно другого хирурга, который осмотрел Чернова и был готов его оперировать. Мучения, длившиеся два с половиной года, закончились.4
В начале 1930-х гг. Чернову удалось возобновить некоторые контакты с Советской Россией. Его циркулярные письма включали такие формулировки, как «согласно нашим запросам», и отсылки к «нашим источникам» и «нашим информантам». Из-за болезни большая часть этих связей была утрачена. Когда прекратилась деятельность ИИР и Чернов потерял работу, он все еще продолжал служить профессором социологии в Украинском социологическом институте, пока тот не ликвидировали нацистские оккупанты. Кроме того, русские эмигранты получали небольшое пособие от чешского правительства, но к концу 1930-х гг. оно уменьшилось. Чернов пытался напечатать свою историю русской революции в Германии и в ряде других стран. Возвышение нацизма в Германии перекрыло для него все пути публикации там. Наконец, к исходу 1930-х гг. из-за давления со стороны СССР у него появились проблемы с чешской прессой и даже с публичными лекциями.5 Только Соединенные Штаты казались местом, где он мог что-то напечатать и где все еще был интерес к его работам. После возвращения из Палестины он опубликовал в еврейском ежедневнике Forverts (Нью-Йорк) свои впечатления от этой страны, и собирался
также написать книгу на ту же тему.6 Во второй половине 1930-х гг. болезнь и потеря практически всех возможностей публиковаться в Чехословакии так сильно уменьшили его политическую роль, что после ввода в действие мюнхенского соглашения касательно концлагерей и ареста члена ПСР В.А. Ригана власти даже не подумали искать Чернова, ошибочно полагая, что он скончался от тяжелой болезни уже несколько лет назад!7 При таких обстоятельствах материальное положение Чернова и его жены стало еще труднее. Они сняли квартиру в кооперативном доме, состоящую из двух комнат и кухни. Еще у них была скромная дача, где они выращивали овощи (огурцы, помидоры, капусту). На зиму они заготавливали брюссельскую капусту.8 Однако все увеличивающиеся счета за лекарства сделали их экономическое положение невыносимым. Если бы не верные друзья (например, Анна Зельцер и Циля Шапиро), которые снабжали их деньгами, Чернов оказался бы в отчаянном положении. Именно на эти средства он смог жить в санаториях и оплачивать операции. Лишь к самому концу 1930-х гг., когда стала более реальной перспектива написать историю ПСР, Чернов смог надеяться, что финансовое положение улучшится.
После 1931 г., когда Чернов потерял РР, у него не осталось способа регулярно озвучивать свое мнение по текущим вопросам. Для него в 1930-е гг. основными проблемами были нацизм и фашизм, консолидация коммунизма в Советской России, дилемма диктатуры и демократии, права меньшинств. Он обсуждал эти темы в различных газетах, находившихся в его распоряжении, и в циркулярных письмах к членам Американской федерации, еще не покинувшим ее. После выздоровления он также читал лекции (1937-38) в Чехословакии, Польше, Латвии, Литве и некоторых других странах. Более того, в середине 1930-х гг. он начал работу над новой книгой — «Диктатура, социализм и демократия», — но в связи с болезнью она была еще не закончена к 1940 г., когда ему пришлось бежать от нацистов, бросив все.9
По мнению Чернова, фашизм и коммунизм обладали рядом сходных черт. Коммунизм был прототипом того, из чего развились фашизм и нацизм (которые, таким образом, были лишь подражанием большевизму). Сходным образом, фашизм копировал готовый пример Советского Союза — диктатуру коммунистической партии. Фашизм и коммунизм также рассматривали насилие как творческую силу истории. Однако была и принципиальная разница. Фашизм был национален, коммунизм интернационален; вместо классовой основы общества фашисты подчеркивали роль расы. Более того, фашизм и большевизм исключали друг друга: невозможно было одновременно быть фашистом и коммунистом. Наконец, в тех странах, где не было места фашизму, не было места и коммунизму. Большевики утверждали, что
у Европы лишь два пути: к большевизму или к фашизму. Однако Чернов отстаивал третий путь. Хотя фашизм распространялся по югу Европы, и в Юго-Восточной Европе «были возможны сюрпризы», запад и север принадлежали устойчивым демократиям.10
Еще в «Конструктивном социализме» Чернов затронул тему меньшинств в демократическом обществе.11 Но только в конце 1920-х — начале 1930-х он стал акцентировать эту тему в своих статьях и выступлениях. Он опровергал взгляды, согласно которым демократию часто определяли как «самодержавие народа». Чернов подчеркивал, что в этом случае идея «народа» наделяется тем же комплексом прав, какие Бог даровал самодержцу. Из этого недопонимания следует искажение, трактующее демократию как «деспотизм большинства». Чернов подчеркивал, что демократия не только подразумевает права большинства, но и гарантирует права личности и меньшинства. В связи с этим Чернов отмечал два момента. Первый следовал западной политической теории роли меньшинств в демократическом процессе. Второй позволял рассмотреть вопрос с точки зрения русского народничества. Согласно первой концепции, права меньшинства должны были быть гарантированы, чтобы «завтра» оно могло стать большинством по воле народа. Однако Чернов также подчеркивал, что историческое развитие демократического режима находится в неразрывной связи с гарантией соблюдения некоторых основополагающих прав личности. Оно также связано с защитой прав меньшинства посредством децентрализации власти национально-корпоративной или профессиональной, вне зависимости от территории. Чернов называл это «функциональной демократией». Соответственно, второй тезис Чернова восходил к идее творческого меньшинства П.Л. Лаврова. Чернов подчеркивал, что «большинство» всегда «косно, традиционно и недоверчиво». В самом деле, вся инициатива и любое движение к новым горизонтам были всегда делом смелого и творческого меньшинства, плывущего против течения. Демократия была формой общежития, при которой существовали самые широкие возможности для проявления творческой деятельности индивидов, групп и всего общества.12
Для Чернова различие между демократией и диктатурой было примерно таким же, как между миром и войной. Война и диктатура неразрывно связаны друг с другом. Задача социализма — решительно ликвидировать все идеи войны и диктатуры меньшинства, включая диктатуру пролетариата. В самом деле, диктатура пролетариата не являлась нормальной политической системой в переходный от капитализма к социализму период. Социализм должен был реализовать свою творческую сторону. Следовательно, он мог победить лишь как конструктивный социализм, в противном случае его победа переносилась в неопределенное будущее. Пацифизм напрямую не следовал
из программ социализма, но был универсальным явлением. Поэтому антидемократический и антипацифистский «фаши-большевизм» был диаметрально противоположен гуманному пацифизму.13
Виктор Чернов поселился с женой в Праге в начале 1920-х гг., и они прожили в этом городе почти двадцать лет. Чернов лично знал лидеров Чехословацкой Республики: президента Томаша Масарика и министра иностранных дел, впоследствии президента Эдварда Бенеша. Более того, Франтишек Соукуп, председатель Сената, был его личным другом. Но вся жизнь Чернова была проникнута ощущением преходящее™. В середине 1920-х гг. он считал, что его судьба и природа чехословацкого правительства могут измениться как угодно. В апреле 1935 г., в конце путешествия по Палестине, Ида Чернова писала: «Через две недели мы будем в Праге, но где мы будем через год — никто не знает».14 В Чехословакии отчетливо чувствовалось наследие Гражданской войны в России. Чешские легионеры, особенно те, кто воевал в Гражданскую, были популярными героями в обществе и политике. Генерал Радола Гайда, который когда-то держал в своих руках жизнь Чернова, был одним из наиболее значительных лидеров легионеров. После возвращения Гайда занялся политикой, причем особенно его привлекала модель итальянского фашизма. Осенью 1925 г. с его участием была основана правая организация чешских легионеров (Независимый союз легионеров) в противовес Чехословацкому объединению легионеров под предводительством Масарика. Гайда также поддерживал чешские фашистские организации, такие как Национальное движение, в начале 1926 г. влившееся в Фашистское национальное общество. Как офицер, Гайда не мог быть членом ФНО, но во многом, к отчаянию сторонников Масарика и Бенеша, поддерживал его деятельность. В 1926 г. Гайда, к тому моменту действующий нач-штаба Чехословацкой Армии, был смещен со своего поста и осужден за ряд изменнических действий по отношению к Чехословацкому государству. Дело затянулось до 1928 г.13 За Черновым установили слежку также ОГПУ и НКВД, и о каждом его движении докладывали в Москву. Агент «Лорд» выкрал бумаги из его дома в Праге, включая протокол первого заседания Учредительного собрания. Более того, некоторые правые эмигранты планировали убрать Чернова. Для защиты он взял полицейскую собаку по кличке Фери. Однако покушение так и не состоялось.16
К началу 1930-х гг. появились другие поводы для беспокойства. Чернов отмечал, что Центральная Европа погрузилась в хаос. Италия, Венгрия и Германия географически не соприкасались, следовательно, Австрия и Чехословакия образовывали мост между ними.17 Более того: политические события, казалось, повторяли знакомую модель. Как отмечал Чернов в 1933 г., в немецком парламенте ни одна партия не
проголосовала против планов Гитлера. В результате немецкая демократия была ликвидирована политически правыми. Лишь немецкие социал-демократы были против Гитлера. Коммунистическая тактика провалилась, и немецкие коммунисты теперь играли ту же роль, что политически правые в России 1917 г. Немецких социал-демократов ждала катастрофа в духе 1914 г. После прихода Гитлера к власти получила распространение идея объединенного фронта социал-демократов и коммунистов. Чернов возражал против нее. В 1933 г. он требовал борьбы на два фронта, против коммунизма и фашизма. Получилось так, что теперь пражские эсеры-черновцы и парижские эсеры нашли общую тему. Они в равной мере противостояли идее объединенного фронта с коммунистами. 23 марта эсеры-черновцы в Праге выпустили декларацию по этому поводу. Пражские оппоненты Чернова придерживались другого мнения. После того как парижская группа выпустила декларацию против объединенного фронта, часть их (теперь также ставшие оппонентами парижской группы) — Марк Слоним, Е.А. Сталинский, В.В. Сухомлин, В.А. Издебский, Л.В. Россель и А.С. Сизов — вышли из состава Центральной организации ПСР. Некоторые оппоненты Чернова пошли дальше объединенного фронта и присоединились к «Российскому эмигрантскому оборонческому движению». Подобно аналогичной группировке времен Первой мировой, оно настаивало, что Россию следует защищать от агрессоров независимо от господствующей в ней государственной системы. Поскольку агрессивные намерения Германии по отношению к СССР были теперь очевидны, члены организации считали, что главная цель всех эмигрантов — защитить Отечество. В группу входили В.И. Лебедев, Ф.Е. Махин и В.С. Минахорян. В 1934-36 гг. они выпустили в Париже три сборника под общим названием «Проблемы». С начала 1936 г. Марк Слоним был одной из ведущих фигур движения.18 Чернов испытывал некоторое сочувствие к своим оппонентам. Он объяснял их просоветские симпатии глубоким разочарованием в чехах, оставивших их на милость сил Генлейна и Гитлера. В то же время на первомайских демонстрациях в Москве прозвучали лозунги, побуждающие поднять оружие на защиту Чехословакии. Это сработало как массовый гипноз: как в социалистической, так и в буржуазной прессе лишь очень редко появлялось что-либо против Сталина.19 К тому времени Чернов также пересмотрел свои взгляды на проблему объединенного фронта. Теперь он был готов поддерживать объединенный фронт с коммунистами, но подчеркивал, что это лишь тактическое решение: ПСР перестанет быть собой, если ее принципиальное отношение к большевизму изменится. Он говорил, что демократия в своем глубоком и подлинном смысле является неотъемлемой составляющей «государства будущего или социалистического идеала».20
Мюнхенское соглашение от 30 сентября 1938 г. между Германией, Францией, Британией и Италией допускало аннексию Германией Судет в Западной Чехословакии. После заключения соглашения Чернов почувствовал, что земля готова вспыхнуть у него под ногами. Русские друзья Чехии «почти физически чувствовали» надвигающееся вторжение. Приближалось чрезвычайное совещание Исполнительного комитета Социалистического Интернационала (18-19 октября 1938 г.) в Брюсселе. Чернов полетел самолетом — только так можно еще было выбраться из Праги. Он чувствовал себя обязанным сообщить Исполнительному комитету от имени Чешской социал-демократической партии о сложном положении Чехословакии. Со своей стороны Чернов подчеркивал, что после Мюнхена уже поздно мечтать спасти человечество от войны, Интернационал мог разве что думать, как не потерять остатки человечности в «тяжелых поражениях этой войны»). На последнем заседании Исполнительного комитета Чернов представил проект резолюции, подчеркивавшей необходимость союза между США, Великобританией, Францией и Советским Союзом. Он полагал, что это единственный способ помешать агрессивным намерениям оси Рим — Берлин — Токио, но его предложение не нашло поддержки и даже не было вынесено на голосование. Заседание Исполнительного комитета еще не завершилось, когда Чернов получил телеграмму от Франтишека Соукупа, который предупреждал его, что близится конец, и советовал не возвращаться в Прагу.21 Соответственно, после окончания заседания Чернов заключил договор с Международным институтом социальной истории в Амстердаме о написании истории ПСР при финансовой поддержке института. На работу было запланировано отвести три года. Также договорились, что архив ПСР предоставят в распоряжение Чернова в парижском филиале института.22 Но работа над историей ПСР была как никогда далека от его помыслов. Имело значение лишь настоящее. Приехав в Париж, Чернов обнаружил, что эсеровское движение там в упадке. Было две группы эсеров: левоцентристская под руководством Г.И. Шрейдера, коллеги Чернова по ИИР, и правая под руководством В.В. Руднева и Н.Д. Авксентьева. Кроме того, была срединная группа, склоняющаяся к большевизму. Ни одна из этих групп фактически не вела никакой работы. В Париже было немало эсеров, но за двадцать лет в партии не появилось ни одного нового члена; группы посещали лишь отцы, но не дети.23
Приехав в Париж, Чернов прочел две лекции. Первая была о значении чешской трагедии, вторая — об идеологических истоках антисемитизма. По его мнению, это были лишь вариации одной и той же темы. В гитлеровской «природной иерархии рас» последние два места были отданы славянам и евреям. Следовательно, их общей судьбой была война до их уничтожения. Чернов читал свои лекции в знакомой
обстановке, в зале Музея социализма. Там же почти сорок лет назад он писал статьи для РБ о некапиталистическом развитии сельского хозяйства. Зал на его лекциях был полон; присутствовал и Владимир Бурцев, с которым он не виделся почти тридцать лет. Не пришли лишь эсеры-«моржи», по выражению Чернова. Он также планировал создать клуб социалистов. У меньшевиков в Париже был клуб, насчитывающий около 80 посетителей и более ста зарегистрированных членов. Чернов хотел создать клуб для социалистов разного толка, в том числе и зарубежных. Он также мечтал о международном журнале социалистов, который выходил бы в Европе по-французски и в английском переводе в США. Чернов оптимистически полагал, что для эсеровского социализма настало время из чисто русского явления превратиться в международную силу, подобно большевизму и троцкизму, у которых были последователи по всему миру. Как ему казалось, социализм переживал идеологический кризис. Имелось два пути решения. Первый — принять марксизм, доведенный в большевизме до абсурда. Второй — для тех многих, кто разочаровался в большевизме и теперь искал нового синтеза. Были и представители довоенного ортодоксального социализма, также искавшие новых форм социализма. Чернов считал, что эти два потока критики, исходящие от разочаровавшихся в большевизме и довоенных социалистов, теперь могут быть объединены. Точкой встречи могла стать лишь идеология и программа ПСР, поскольку эта программа не оправдывала Гражданскую войну и диктатуру. Чернов был твердо убежден, что возрождение эсеровского движения и идеологии уже близко; он требовал возобновления умственного и духовного энтузиазма и повторял девиз «Колокола»: Vivos voco («зову живых». — лат.).24
В конце октября 1938 г., улетая в Брюссель, Чернов все еще думал, что вернется в Прагу; соответственно, Ида осталась там. Она провела зиму 1938-39 гг. в Праге одна и в тревоге. В конечном счете она едва успела уехать перед началом немецкой оккупации. После пяти месяцев разлуки с мужем она приехала в Париж. Он выглядел похудевшим, но, как обычно, жизнерадостным, только приходил в ярость от мысли, что все человеческое разрушается, а он не может этому противостоять.23 Примерно полгода спустя, 23 августа 1939 г., Германия и Советская Россия заключили Пакт о ненападении. Через неделю немецкие войска напали на Польшу, и она была разделена между Германией и СССР. После начала войны Чернов выпустил меморандум, в котором заявлял, что самый смертоносный удар по Германии может быть нанесен с юга, особенно с Балкан. Он также предлагал услуги своих политических соратников для создания среди балканских славян такой атмосферы, которая помогла бы это осуществить. Однако его план не встретил понимания на Западе.26 Когда в конце ноября 1939 г. совет-
ские войска напали на Финляндию, Чернов хотел приехать в Финляндию, чтобы по радио передавать пропаганду, нацеленную на русских солдат. Он сказал в письме г-ну Вяйно Таннеру, министру иностранных дел Финляндии и своему знакомому по Социалистическому Интернационалу: «Я один из тех, кто имеет больше прав говорить от имени русского народа, чем кто-либо». Для большей убедительности он перечислил далее список постов, которые занимал ранее, начиная с Учредительного собрания. В марте 1940 г. Чернов принял участие в последнем заседании Исполнительного комитета Интернационала в Брюсселе. Он вернулся в Париж накануне гитлеровского нападения на Норвегию (8-9 апреля 1940 г.). В мае 1940 г. по инициативе Зарубежной делегации меньшевиков состоялось совместное заседание меньшевиков и эсеров. Чернов принимал в нем участие. Все присутствующие без труда нашли общий язык.27
Чернов и его жена оставались в Париже, пока не пришли немецкие войска (14 июня 1940 г.). За два дня до их вступления в Париж шестидесятисемилетний Чернов и его пятидесятилетняя супруга покинули город пешком. Сложными путями они добрались до острова Олерон в Атлантическом океане. Чернов отправился туда, потому что по планам премьер-министра Франции это было временным местом размещения французского правительства. Если бы борьба против немецких захватчиков оказалась невозможна, остался бы шанс эвакуировать правительство в Африку. Чернов планировал действовать согласно этим планам. Однако остров скоро заняли немецкие войска, и Чернов оказался заперт на нем. Более того, туда же прибыла Ольга Чернова с детьми. Ее семья прожила там всю войну. С помощью друзей Чернов перебрался в город Дакке — нидерландский морской курорт недалеко от демаркационной линии между оккупированной Францией и территорией вишистов. Однако получить документы, необходимые для отъезда, оказалось трудно. Тогда Ида Чернова совершила рискованную нелегальную поездку в Париж, где с помощью друзей достала документы. В то же время Чернов связался с французскими контрабандистами, и с их помощью они выбрались на территорию вишистов, в Марсель.28 Оттуда Чернов писал в феврале 1941 г. Циле Шапиро: «Все потеряли, но головы на плечах остались— и то ладно».29 Ко всему прочему, гестапо захватило все его бумаги, неопубликованные рукописи, материалы для будущих книг, весь его архив и большую библиотеку. Чернов назвал три работы, которые были в процессе подготовки, когда ему пришлось покинуть Париж: «Демократия, диктатура и социализм», «Историческая готовность России к демократии» и «Историческая роль евреев в развитии русской цивилизации».30 В феврале 1941 г. Госдепартамент США выдал срочные гостевые визы Виктору Чернову и его жене Иде. Два месяца спустя,
в апреле 1941 г., они покинули Марсель. Еще два месяца они провели в транзите через Испанию и Португалию и ждали в Португалии места на корабле. Они взошли на борт португальского лайнера S/SMushino и, переплыв Атлантику, 21 июня в 10 утра по местному времени прибыли в порт Нью-Йорка. На следующее утро войска Гитлера начали вторжение в Россию.31
До прибытия Чернова эсеры-ветераны, включая Н.Д. Авксентьева, М. Вишняка и В.М. Зензинова,уже перебрались в Нью-Йорк.32 Они все давно состояли в ПСР и теперь образовали основу нью-йоркской группы Русской социалистической революционной партии. Однако никто из них не был политическим сторонником Чернова. Соответственно, его неожиданный приезд не стал счастливейшим днем в их жизни. 11 июля 1941 г. Авксентьев рассказал Зензинову о переговорах, которые он вел с Черновым о вступлении того в группу. Кандидат поставил условие, согласно которому предполагалось принять также тех, кто его поддерживал (А. Гуревича, Ф.С. Мансветова и других). Группа придерживалась правил, согласно которым каждый кандидат должен был вступать индивидуально. Чернов сказал Авксентьеву, что если условия таковы, он вовсе воздержится от вступления в группу. Однако неделю спустя, 18 июля 1941 г., он все же вступил в нее, но на этот раз потребовал изменить правила так, чтобы все члены партии имели допуск. Нью-йоркская группа снова ответила отказом. В.М. Зензинов записал в дневнике, что намерения Чернова вполне очевидны. Он хотел получить большинство на своей стороне, чтобы «взорвать группу». Все это делалось «с именем партии на устах». Зензинов заключил: «Приезд и появление В. Чернова — явная угроза».33
Однако былые и нынешние противоречия оказались в тени исторических событий. Приезд Чернова в Соединенные Штаты состоялся как раз перед нападением Германии на Советскую Россию и быстрым наступлением ее на советскую территорию. После этого нью-йоркская группа заняла просоветскую позицию. Уже 25 июня 1941 г. она напечатала резолюцию, в которой заявляла, что крайне важно «прийти на защиту России». Чернов считал так же. В начале июля 1941 г. он поддержал помощь стран Запада Советской России. Он подчеркивал, что не время пытаться свергнуть советское правительство; в самом деле, пораженчество такого рода должно было быть отвергнуто. Чернов считал, что правительства приходят и уходят, а люди остаются. Поддерживая оборону Советской России, группа не принимала эту позицию безоговорочно. Она заявляла, что если Советское правительство хочет быть в состоянии биться с врагом, оно должно прекратить войну против собственного народа, особенно против крестьян. Первым шагом стала бы «общая политическая амнистия». Чернов подчеркивал, что подобная мера создала бы в стране «новую моральную атмосфе-
ру».34 С середины 1930-х гг. он предрекал, что рано или поздно развяжется война между Японией и США.35 После нападения японцев на Перл-Харбор он провел параллель с нападением Японии на Россию в 1904 г. Назвав Японию «страной с расовым мышлением» и «Пруссией Дальнего Востока», он продолжал: «нет необходимости придерживаться каких бы то ни было правил и процедуры, когда решается судьба белого мира. Своей атакой на мирно спящий русский Порт-Артур они смогли обезвредить несколько русских военных кораблей в самом начале конфликта, не понеся при этом никаких потерь».36
Весной 1942 г. Чернов затрагивал уже более привычные темы, чем патриотизм и национализм, о которых преимущественно писал раньше. К тому времени он считал, что сможет прочувствовать войну как свою собственную только в том случае, если она будет вестись за демократию и социализм и против тоталитаризма и «этатизма». Под этим словом Чернов подразумевал прямую противоположность децентрализованного федерального государства. С его точки зрения, советский социализм был прежде всего «этатизмом». Статья Чернова выз вала возражения, но они лишь побуждали его более решительно и остро защищать свои интернационалистские идеи. Соответственно, в июле 1942 г. он утверждал, что национальность — «неотчуждаемая и необходимая» форма человеческой культуры, в то время как содержание этой культуры «общечеловечно». Год спустя, в мае 1943 г., Чернов говорил на собрании членов ПСР о том, как представляет себе послевоенный период. Он сказал об образовании «федерации Европы и мира» «в связи с предыдущими попытками установить организованное единство цивилизации».37 Чернов отмечал, что многие социалисты считали: социализм — международное движение, и потому он должен придерживаться собственной внешней политики. Однако горькие уроки недавних исторических событий продемонстрировали, что эта позиция включала две иллюзии. Первая — иллюзия пассивного автоматического пацифизма, выродившегося в недальновидный нейтрализм и изоляционизм. Вторая — преобладающая у социалистов левого крыла надежда, что всеобщая антивоенная забастовка станет решительным способом предотвращения всеобщей мобилизации и таким образом сделает войну невозможной. Результат оказался совершенно противоположным и выявил полное бессилие социалистических партий предотвратить развязывание войны. Такое положение дел заставило многих социалистов принять утешительную теорию «войны как локомотива истории». Чернов заключил, что социализм сам по себе не сможет спасти мир от войны. Поэтому он предложил политику «интегрального пацифизма». Целью было сократить внешнюю политику любой страны лишь до пассивной самообороны. Тогда за этим последовала бы согласованная деятельность всех социалисти-
ческих партий в едином направлении: чтобы обеспечить нормализацию международных отношений. Не должно быть иной дипломатической деятельности, кроме пассивного выражения самозащиты. Чернов подчеркивал, что поддержание вечного мира предполагало создание надгосударственного авторитета. Более того, речь шла о создании международного права и средств его обеспечения. Разоружение отдельных наций тогда осуществлялось бы под эгидой международного законодательства и верховной власти. Следующим шагом стало бы постепенное создание конфедераций таможенных союзов. Чернов предполагал, что эти союзы помогли бы: 1) сравнять уровни национальных экономик мира; 2) добиться мирового разделения труда; 3) обеспечить всем нациям доступ к мировым запасам сырья; 4) уравнять стандарты жизни и установить плановую экономику на мировом уровне посредством постепенного слияния отдельных стран и взаимного приспособления национальных и сверхнациональных экономических планов.38
Если по прибытии в Нью-Йорк Чернова поначалу ждал весьма холодный прием со стороны товарищей по партии, то была и другая группа социалистов, которая встретила его появление бурными аплодисментами. Еврейская федерация Американской социалистической партии включала Союз еврейских социалистов, представлявший антибольшевистское меньшинство. Союз (Verband) находился в центре большой сети еврейских трудовых организаций, включая Arbeiter Ring, богатое сообщество взаимопомощи.39 Чернову удалось бежать из Марселя в США благодаря помощи этих кругов, и там его ждал теплый прием.40 Также благодаря этим связям он познакомился с Арнольдом Д. Марголиным, который был когда-то адвокатом в нашумевшем деле Бейлиса в 1911 г. в России.41 За прошедшие годы Марголин эмигрировал в США. В 1940 г. он организовал в Нью-Йорке «Комитет по распространению демократии». Вскоре по прибытии Чернов вступил в европейский филиал комитета. Вместе с украинцем Никифором Григорьевым и Ф.С. Мансветовым он принадлежал к числу ближайших добровольных сотрудников и консультантов Марголина. В декабре 1941 г. в нью-йоркском журнале The Hour вышла статья «Фашисты в продемократической группе», в которой Чернова назвали — уже не впервые в жизни — фашистом и немецким агентом. В статье излагалась точка зрения, что он пользуется комитетом как прикрытием для своей подлинной деятельности. Журнал The Hour не принадлежал к желтой прессе, но появление статьи было частью кампании по дезинформации, затеянной местными коммунистами против Чернова с целью добиться его депортации из США. Поскольку с момента приезда по 1947 г. он жил по срочной гостевой визе, которую приходилось периодически обновлять, любое обвинение в «связях с фашистами»
немедленно ставило его под угрозу депортации. Когда на местной радиостанции рассказали примерно то же самое, Чернову пришлось обратиться в суд — который, вполне понятно, решил вопрос в его пользу.42
Во второй половине 1920-х гг. В.В. Сухомлин был наиболее ярким противником федералистских и интернационалистских теорий Чернова. К тому времени он уже заинтересовался советским экспериментом. Согласно Б.И. Николаевскому, поворотный момент в его взглядах относится уже к 1932 г., периоду эксперимента с колхозами. В это время некоторые харьковские газеты опубликовали статьи его отца Василия Ивановича Сухомлина, восхваляющие достоинства колхозной системы.43 В июле 1941 г., после приезда В.В. Сухомлина в Нью-Йорк, в среде русских эмигрантов появились слухи, что на самом деле он советский шпион. Из-за этих слухов нью-йоркская группа ПСР созвала Комиссию по расследованию (последнюю в истории партии), состоящую из В. Зензинова, Г. Слуцкого и секретаря группы А.И. Чернова (не состоящего в родстве с В.М. Черновым). Комиссия представила свои заключения 28 октября 1941 г. Она нашла слухи совершенно безосновательными и пришла к выводу, что нет причины считать Сухомлина советским агентом. Возник риск двурушничества. Он начал сотрудничать с коммунистами, но скрывал это от товарищей по ПСР. Дело закрыли 2 февраля 1942 г., нью-йоркская группа ПСР выпустила резолюцию о невиновности Сухомлина.44 Однако 16 февраля 1942 г., неделю спустя, Сухомлин вместе с М. Слонимом, Е.А. Сталинским, В. Лебедевым и некоторыми другими объявил о своем выходе из группы. В январе — феврале 1942 г. эта история привлекла внимание, когда Сухомлин напечатал «Открытое письмо» в газете «Новое русское слово». Он нападал на ПСР, обвиняя ее в тайном пораженчестве. После своего формального выхода из ПСР он начал сотрудничать с коммунистами, в 1947 г. принял советское гражданство, в 1954 г. вернулся в СССР и в 1962 г. стал членом советского Союза писателей.45
По прибытии в Нью-Йорк Виктор и Ида Черновы жили по нескольким временным адресам до октября 1945 г., когда переехали в квартиру на Верхнем Бродвее (Бродвей, 3605), которая стала их постоянным жильем. Обустроившись, Чернов скоро занялся журналистикой. В мае 1941 г. нью-йоркская группа СР выпустила новый журнал — «За свободу». Чернов вскоре после приезда вошел в его редколлегию. Затем туда же вошли М.В. Вишняк, Н.Д. Авксентьев, В.М. Зензинов и М.И. Левин. Чернов также состоял в редколлегии еврейского ежедневника Forverts, выходившего на идише. Он ежедневно писал для этой газеты статью и получал оклад в 25 долларов. Редакторы были так им довольны, что в начале 1947 г. собирались поднять оклад. В 1947 г. в письме Ольге Черновой он описывал свою рабочую нагрузку так: «При-
шлось работать как белому негру». В 1947 г. Чернову выдали постоянную визу, и он получил статус «регулярного иммигранта». Он не собирался подавать на гражданство, будучи доволен статусом иммигранта, позволявшим ему работать и обезопасившим от коммунистов. Однако с его точки зрения такая виза имела один недостаток. Ему пришлось собрать для чиновников по иммиграции огромное количество различных документов, в том числе тот, который сам Чернов называл «официальной биографией». Согласно ей, Чернов и Ида Сырмус поженились 28 декабря 1918 г. в Челябинске. Когда Ольга Чернова после войны собралась посетить Америку, Чернову это не понравилось. Он боялся скандала в духе Горького и Андреевой, и визит так и не состоялся.46
В июле 1945 г. Исполнительный комитет нью-йоркской группы русской партии социалистов-революционеров включал В.М. Чернова, И.Н. Коварского, М. Мунвеса, Г.И. Слуцкого и В.М. Зензинова. Секретарем был А.И. Чернов. Последний номер «За свободу» вышел двумя годами позже, в июле 1947 г. После этого деятельность ПСР в Америке прекратилась. Кое-кто из эсеров собрался вместе в последний раз в 1951 г.47 Именно на фоне закрытия ПСР последнего отделения в Нью-Йорке в 1948 г. идея написания истории партии снова заинтересовала Чернова. Два года спустя, в 1951 г., эта идея превратилась в план собрания документов по истории партии. В 1948 г. Борис Николаевский попытался перевезти в США собрания амстердамского Института Общественной Истории, включая те, что по его поручению содержались в Париже. Чернов также сделал две попытки, в 1948 и 1951 гг.; он писал профессору Н. Постумусу, директору Амстердамских Архивов, с просьбой, чтобы библиотеку «его друга и учителя» П.Л. Лаврова и его собственный архив вместе с архивом партии переслали в Соединенные Штаты 48 Вопреки этим просьбам, архив и библиотека остались в Европе. В 1948 г. Чернов издал сборник статей о еврейских лидерах ПСР. Книга появилась на идише. Комментируя Б.И. Николаевскому статьи, которые он подготовил для книги, Чернов писал: «У меня сердце не на месте, когда я думаю, что они выйдут в свет не на том языке, на каком они написаны».49
Десятилетиями одной из основных черт характера Чернова было то, что по-французски называется joie de vivre. Д.А. Лутохин, дальний родственник, познакомившийся с Черновым в 1920-е гг. в Праге, удивлялся, в чем источник этого, казалось, «неиссякаемого запаса жизнерадостности». Р.А. Абрамович вспоминал, что на протяжении всей жизни Чернов был удивительно свежим и беззаботным человеком. На вечерах он читал стихи, рассказывал анекдоты и истории. На новогодних праздниках он пел русские песни, на праздновании своего пятидесятилетия в Берлине в 1924 г. танцевал казачок. Двадцать лет
спустя, когда в 1943 г. в Нью-Йорке отмечали его семидесятилетие, он все еще выглядел жизнерадостным и энергичным. Банкет в его честь собрал около сотни друзей из международного социалистического сообщества. После этого годы начали брать свое. Согласно Абрамовичу, Чернов в последние годы жизни серьезно болел. Временами его мозг прекращал работать нормально, он впадал в паралич и терял сознание. Потом все более или менее восстанавливалось. В периоды ремиссии он вел долгие интересные дискуссии о текущих проблемах; потом болезнь одолевала его, снова давая облегчение лишь ненадолго. Однако он сохранил живой интерес к политической жизни США и к жизни русских эмигрантов. Он также продолжал участвовать в различных политических и общественных событиях, если только позволяло здоровье.50
Для Чернова социализм был не только экономической или социальной теорией, но также философией жизни. Он включал триединство мировоззрения, мирочувствования и миродействия. Целью его было дать ответы на все вопросы жизни, кроме псевдовопросов, на которые не существует рациональных ответов. Для него социализм как «Религия Труда» был совершенно земной философией. Он был неразрывно связан с жизнью и не содержал в себе глубинных религиозных элементов. Поскольку предполагалось, что социализм станет новой философией жизни для человечества, он также должен был сделать ненужными прежние религиозные верования. В вечных вопросах жизни социализм в корне отличался от церкви. В этом споре он стоял за свободу индивидуальной мысли, критическое отношение ко всему и применение научных методов. Церкви были за власть авторитета, святость и нерушимость догмы. Вопрос бессмертия души был делом вкуса. Социализм вел борьбу за все формы эмансипации, стало быть, и за эмансипацию духа. Помимо политических и общественных задач, он также противостоял религиозному абсолютизму.51
Для Чернова «рабочий класс в широком смысле слова» был главным агентом социализма. На заре партийной работы он писал, что тот становится все более и более значимой общественно-политической силой в современной истории, более того, ведущей интеллектуальной и нравственной силой. Вокруг него сосредоточилось «все лучшее, честное и отзывчивое». Рабочий класс собирал вместе интеллектуальные силы различных классов, положений, сословий. Рабочий класс должен был стать основой всего высокого, подлинно человеческого и благородного в общественной жизни. Он должен был стать движением, которое оказалось бы крупнейшим и наиболее общечеловеческим в истории. Всю жизнь Чернов мечтал о большой социалистической партии в России, которая объединила бы всех социалистов-демократов. Это была бы партия, подразумевающая полную
свободу мнений и критики вместе с дисциплинированным согласованным действием.52
В 1947 г., когда Борис Николаевский создал Лигу борьбы за народную свободу (также известную как Лига свободной России), «чтобы объединить все силы русской демократической, социалистической и несоциалистической эмиграции (старой и новой)», Чернов посетил первое собрание 9 мая 1948 г. и принял участие в большинстве заседаний Лиги. Новый шаг к объединению русских социалистов был сделан весной 1952 г. 18 марта 1952 г. в Нью-Йорке и Париже была опубликована декларация от имени четырнадцати партий и фракций русских социалистов, желающих создания единой социалистической партии. Чернов был среди подписавших ее.53 Это был его последний политический акт. Менее месяца спустя, 15 апреля 1952 г., Виктор Чернов умер в Нью-Йорке в возрасте 78 лет. К тому времени он столько раз избегал смерти, что когда она настигла его в преклонные годы, это казалось совершенно невероятным. Похороны состоялись три дня спустя, 18 апреля 1952 г. Ираклий Церетели отдал должное его жизни и работе. Также произнесли речи Филип Э. Мосли, Марк Вишняк и П.А. Абрамович. Кроме родных и близких, присутствовали представители различных учреждений и идей, к которым был причастен Чернов. Среди них были проф. Н. Григорьев, говоривший на украинском, главный секретарь Arbeiter Ring И. Баскин, П. Сольский от польских социалистов, Х.И. Грипенгер от трудового движения Израиля и Л. Фогельман от газеты Forverts. Последним слово предоставили Борису Николаевскому от имени Лиги борьбы за народную свободу. Среди скорбящих был и сын Евно Азефа, Валентин, который пришел почтить память покойного.54
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
К моменту смерти Виктора Чернова в 1952 г. со времени его прошлой эмиграции прошло почти тридцать лет. За этот период он обзавелся множеством новых знакомых в Чехословакии и Соединенных Штатах. Если бы кто-нибудь сказал им, что этот доброжелательный седой старик когда-то был «мозгом» террора, с беспрецедентным размахом развернувшегося в 1905-1906 гг. в России, они бы не поверили. И все же уже подростком Чернов принял самый крайний путь борьбы с правительством Российской Империи. Он полностью влился в «Народную волю» и придерживался идеи, что террор политически полезен и морально безупречен в борьбе с имперским правительством. Соответственно, до революции 1905 г. он представлял ПСР как новых народовольцев и размышлял, как та, настоящая «Народная воля» могла бы действовать в аналогичной ситуации. Лишь в революцию 1905 г., когда ПСР привлекла широкие слои населения и ее террористическая деятельность приобрела децентрализованную форму террора на местном уровне, ПСР в глазах Чернова обрела собственную жизнь.
Отстаивая самые крайние способы противостояния правительству Империи, во всем остальном Чернов не был сторонником крайностей или ультрареволюционером. За время своей революционной карьеры он лишь дважды занимал крайнюю позицию. Сначала это случилось в начале революции 1905 г., во второй раз — в начале Первой мировой войны. В обоих случаях он быстро дистанцировался от этой позиции и отстаивал затем более умеренную политику. В начале партийной работы в 1902 г. в одном из своих первых заявлений он противопоставил революцию эволюции и сказал, что они друг другу не противоречат. Для него социальная и политическая эволюция была естественным путем развития обществ. Однако если эволюционный путь останавливался, требовалось применить «хирургическое вмешательство», чтобы он снова продолжился. Чернов повторил эту идею трид-
цать лет спустя в своей книге «Рождение революционной России»; это была одна из важнейших черт его политической философии.1
Поначалу эти две темы — оправдание террора и оправдание социальной эволюции — были почти что взаимно противоречивыми пунктами политической программы Чернова. Лишь во время революции 1905 г. он нашел «синтез» между ними. Когда он начал путь с баррикад в парламент, они стали двумя последовательными пунктами его программы. Он был на баррикадах, пока шла борьба против имперского режима. В этой борьбе он был готов применить любые крайние меры, включая террор. Однако когда революция сместила бы правительство Империи, настало бы время начать социальную и политическую эволюцию. Его целью стала бы демократическая Россия в плане политики, социалистическая Россия в плане экономики и федеральная Россия в согласии со всем миром.
Чтобы достичь этой цели, Чернов всю жизнь искал тотальности и объединения фронтов. В политическом смысле его интересовал объединенный фронт между либералами и социалистами ради их общей борьбы с самодержавием. В то же время он был за «объединенный фронт» крестьян, рабочих и интеллигенции и за объединение российских социалистических партий в единую партию. Он также представлял себе ПСР как «объединенный фронт», состоящий из различных частей. Более того, он поддерживал «объединенный фронт» Европы и США или же евразийский объединенный фронт. В конечном счете, он был за «объединенный фронт», образующий «Великую Сверхнацию Объединенного Человечества».
Хотя в своем политическом и интеллектуальном поведении Чернов то и дело совершал попытки преодолеть дуализм в любых формах, его личность была в некотором смысле предрасположена к дуализму. Он был пацифистом, ненавидевшим войну, но в то же время горячим приверженцем террора. Будучи таковым, он применял самые крайние средства для ускорения революционного процесса. С другой стороны, он был эволюционист и считал, что эволюция — основная форма общественного развития. Более того, он был партийным теоретиком, «человеком лекционной аудитории и письменного стола». В то же время он был умелый конспиратор и подпольщик, что и применял в трудные периоды жизни. Он также был глубоко предан интеллектуальному наследию русского народничества, но большую часть жизни занимался пересмотром основ русской народнической мысли.
После смерти Чернова его часто изображали лидером ПСР. Но он никогда не претендовал на звание вождя всей партии; в самом деле, среди членов эсеровского движения никто никогда не приписывал себе такую роль. Позже Марк Вишняк утверждал, что в ПСР в 1917 г. было несколько лидеров, а значит — ни одного лидера. В то же время
в 1917 г. сам Марк Вишняк подготовил для Третьего съезда ПСР план будущего обустройства России. В своем плане Вишняк отвергал пример Соединенных Штатов, считая, что в руках американского президента сосредоточено слишком много власти. Вишняк предложил швейцарскую модель с ее переходом президентства от одного члена Кабинета министров к другому как подходящую для России.2 Точно также, когда Комитет членов Учредительного собрания был образован весной 1918 г., лидер не был избран. Вместо этого пять человек было избрано в президиум комитета. Срок работы президиума определили в один месяц. После этого избирался новый президиум. Поскольку В.К. Вольский три раза служил Председателем президиума, он занимал положение лидера, формально таковым не являясь.3
Итак, коль скоро эсеры искореняли лидерство везде, где замечали его, в этом не было ничего специально черновского. Напротив, одной из характерных черт членов ПСР был их почти патологический страх перед лидерством. Они выросли в обществе, управлявшемся самодержцем, следовательно, не желали, чтобы партийный лидер навязывал им свою волю. Невзирая на это, к 1906 г. Чернов достиг абсолютных высот в партийном лидерстве. Михаил Гоц умер в этом году, а Григорий Гершуни был в тюрьме. Он вышел в 1907 г., но в 1908 г. умер. Однако скандальное дело Азефа лишило Чернова лидерства в партии. К этому добавился отход от всех форм партийной деятельности. Хотя позже Чернов пытался совершить возвращение в политику, сначала в начале Первой мировой войны, потом в начале Февральской революции в России, он так и не смог достичь высоты положения, которое принадлежало ему раньше.
С начала Первой мировой войны взгляды Чернова эволюционировали от ультрапораженчества к интернационализму. Приехав в Россию в 1917 г., он уже занимал позицию революционного дефенсизма. Летом 1917 г. он поддержал наступление на Центральные державы и принял в итоге возвращение смертной казни в зоне боевых действий. Его главной целью был скорый созыв Учредительного собрания — в конце сентября или начале октября, — поэтому он считал, что Временное правительство пробудет у власти не более полугода. В это время министерство сельского хозяйства было занято переработкой законопроекта о земле (104) от 1907 г. для представления его в Собрании. В качестве первичной меры Чернов отстаивал закон о запрещении земельных сделок ретроспективно с 1 марта 1917 г. Он также пытался провести несколько второстепенных законов для частных нужд аграрной России, но не преуспел в этом.
О.Х. Рэдки в книге «Аграрии против большевизма. Надежды и поражение русских социалистов-революционеров с февраля по октябрь 1917г.» (The Agrarian Foes of Bolshevism. Promise and Default of the Russian
Socialist Revolutionaries February to October 1917. NY, 1958) не смог правильно осветить ни один из этих вопросов. Рэдки утверждал, что изучил «практически все важные источники за тот год»,4 но он не был знаком с двумя ключевыми источниками. Во-первых, он не изучил газету «Земля и воля» (1 июня 1917 г.); прочитав ее, он не утверждал бы, что на Третьем съезде партии проект резолюции Чернова «отсутствовал». Более того, он не читал эсеровскую газету «Земля и труд» (ранее «Известия Всероссийского совета») за 13 января 1918 г. Если бы он ознакомился с газетой, в которой был напечатан земельный законопроект эсеров для Учредительного собрания, он не заявлял бы, что Чернов смог породить лишь «лозунги». Наконец, он безо всякой опоры на источники утверждал, что министерство Чернова взялось подготовить закон о передаче земли в ведение земельных комитетов. Соответственно, вот три главных момента в его книге, касающихся Чернова: 1) был заговор, из-за которого Чернов молчал о мирной политике; 2) у Чернова не было плана реализации замысла социализации земли; 3) передача земли в ведение земельных комитетов была основным пунктом министерской программы Чернова. Все эти три момента выведены либо без привлечения ключевых источников, либо вообще без опоры на источники!
В самом деле, в своей книге «Аграрии против большевизма» Рэдки исказил до неузнаваемости значительную часть истории эсеров летом 1917 г. Он также изуродовал характер Чернова как человека. Лучше, чем любому сталинскому очернителю эсеров, Рэдки удалось тривиализировать ПСР в западном историческом сознании. Еще до выхода книги в свет западные историки, следующие традиции «Великой истории», заключили, что история эсеров по большей части не имеет отношения к объяснению событий 1917 г. и не может помочь их понять. После выхода труда Рэдки и его продолжения «Серп под молотом. Русские социалисты-революционеры в первые месяцы советского правления» (The Sickle under the Hammer. The Russian Socialist Revolutionaries in the early Months of Soviet Rule. NY; L., 1963) сначала появилась их критика,5 но ею легко пренебрегли, и книги Рэдки скоро ассимилировались в «Великую историю». Его весьма пристрастная спекулятивная манера письма была легко принята, поскольку, помимо прочего, два тома его писаний подтвердили, что все «достижения народнической теории — это бахвальство интеллектуалов, а более — ничего».6 Затем он добавил, что «учитывая все вышесказанное, вполне естественно, что большевики выиграли, а эсеры проиграли».7 После выхода книг Рэдки история эсеров превратилась в бестолковую и ненужную часть истории. Более восьмисот страниц, написанных Рэдки, убедили читателя, что «там», за пределами «Великой истории», ничего нет. В результате эсеры полностью исчезли из западных исторических
трудов. Если о них и писали что-то, то в покровительственно-снисходительной манере в пределах «Великой истории». Появление ревизионистской школы истории с неизбежностью вынесло на передний план победу большевиков и еще больше маргинализировало эсеров.
Наиболее красноречивый аргумент в поддержку этой идеи — состояние исторической науки на Западе со времени распада СССР в 1991 г. В России за ним последовало возрождение исследовательской работы и документальных собраний, касающихся забытого прошлого, включая ПСР и другие оппозиционные партии. Хотя другие стороны русского революционного движения широко изучались западными историками, ренессанс изучения ПСР — чисто русское явление. Западных работ просто нет, за исключением технической и финансовой помощи в публикации некоторых собраний документов. Если бы эсеры были в 1917 г. незначительной партией вроде меньшевиков, лакуны в западной науке были бы вполне понятны. Но в 1917 г. ПСР представляла широкий поток политического и общественного действия, следовательно, эта странность объясняется западным вариантом «Великой истории» и всепроникающим влиянием книг О.Х. Рэдки.
Фундаментальной особенностью западного варианта «Великой истории» является стойкая вера в неизбежность победы большевиков в 1917 г. Так, в новой «Кембриджской истории России» (Cambridge History of Russia, 2006) C.A. Смит утверждает, что «мрачным, но подлинным историческим фактом» является вставший перед русским народом к 1918 г. выбор: анархия или некая форма диктатуры. Если бы Совет Петрограда добивался власти в марте 1917 г., согласно Смиту, у него мог бы быть шанс. После этого поезд неумолимо понесся к Октябрьской станции.8 В результате «Великая история» вошла в порочный круг. Поскольку победа Ленина в октябре предполагается самоочевидной, как бы вовсе не остается ничего достойного изучения, а поскольку исследования не ведутся, ситуация подтверждает предположение, что и в самом деле ничего интересного не было. Полностью исключая все, что противоречит парадигме неизбежности, «Великая история» покидает мир исторических свидетельств и превращается в закостенелую систему верований, по сути — в новый «Краткий курс» понимания революции 1917 г. Приверженцы таких убеждений теперь наполняют свои труды утверждениями вроде того, что отстаивание Учредительного собрания эсерами вызвано их желанием отложить или отменить решение аграрного вопроса и всех прочих вопросов; что у эсеров не было плана социализации земли; что как только кадеты покинули правительство, «эффективного» правительства (что бы это ни означало) уже не было; что Примерный наказ, якобы основанный на 242 крестьянских наказах, отражал подлинные чаяния крестьян; что ленинский Декрет о земле содержал мастерски составленный по-
литический план. Если Чернова вообще упоминают, то как карикатурного персонажа, который пытался, но не смог передать землю в ведение земельных комитетов (никакого фактического основания), на которого 4 июля 1917 г. наорал «рослый рабочий» (вымышленная фигура), которому утром 6 января А.Г. Железняков сказал, что «караул устал». Действительно, было четыре часа утра, и караул, естественно, устал, но историки снабдили эту банальность глубоким метафорическим содержанием. Для них все эти утверждения — неопровержимые факты и в качестве таковых кочуют из одного исследования в другое. Но если рассмотреть эти «факты» пристальнее, они немедленно испаряются и исчезают из виду. Первый «Краткий курс» был продуктом цензуры и искажений. Новый «Краткий курс» основан на соглашении ученых. Как теперь понятно, соглашение может оказаться губительнее для правды, чем цензура и искажения. Цензура налагается на ученое сообщество извне, и едва она кончается, ученое сообщество свободно преследует свои цели. С другой стороны, соглашение ученых основано на общности мнения всех, кто в нем участвует. В долгосрочной перспективе оно может развиться в самообман, предполагающий первичность старых интерпретационных рамок в понимании исторического процесса.
«Великая история» не только предложила односторонний взгляд на революцию 1917 г., но и породила столь же однобокое понимание революции 1905 г. Рассуждая о революционной истории, предшествующей революции 1917 г., такие историки пишут в обратном порядке. Для них победа Ленина телеологически предопределила исход 1917 г., и предыдущая революционная история также изучается с этой точки зрения. В особенности революция 1905 г. рассматривается как показательное выступление социал-демократов. Если они не были задействованы, например, в разжигании первой общей стачки в октябре 1905 г., тогда в этом по определению не может быть задействован никто из радикалов или революционеров. Для доказательства этого не требуется эмпирическое исследование. Полностью выпускается из виду, что революция 1905 г. была в первую очередь «показательным выступлением» эсеров. Эсеры были повсюду, от местных террористических групп до залов Собрания в Думах.
Наконец, «Великая история» в своем ревизионистском варианте также резко разграничила «дни Октября» в 1917 г. и начало Гражданской войны в России в мае 1918 г., если не утверждая, то по крайней мере не отрицая, что между ними не имеется логической или причинной связи. В 1976 г. Александр Рабинович в своей книге «Большевики приходят к власти» подчеркнул, что в «Октябрьские дни» партия большевиков и внутренне, и по своим методам действия была демократична и толерантна. Лишь когда большевики прошли сквозь
«страшные годы» Гражданской войны, «демократический характер» партии был утрачен.9 Четверть века спустя, в 2000 г., Рекс А. Уэйд сузил временные рамки, в которые большевики утратили демократизм. Для него это был роспуск Учредительного собрания, выведший большевиков «на путь диктаторского правления».10 Но эти события были лишь следствиями октябрьского захвата власти большевиками. Именно захватив тогда власть, большевики встали на путь диктатуры. Захват власти состоялся менее чем за три недели до того, как в России могли пройти первые в истории страны общенародные выборы. Но утверждая подобное, сторонники «Великой истории» также вынуждены противоречить всей «Истории», потому что по своей сути она является апологией захвата власти большевиками.
ПРИЛОЖЕНИЕ
ОБЗОР ИСТОЧНИКОВ и основной
ЛИТЕРАТУРЫ О В.М. ЧЕРНОВЕ
В.М. Чернов написал свою первую автобиографию в 1894 г., в возрасте 20 лет, когда был арестован по делу партии «Народного права». Это автобиографическое заявление было написано по требованию начальника охранного отделения, а затем отослано московскому обер-полицмейстеру. Когда в 1922 г. под эгидой М.Н. Покровского начал издаваться новый советский исторический журнал «Красный архив», автобиографическая заметка Чернова была опубликована в первом же номере. Копия этого документа хранилась в архиве московской Охранки, и именно по ней он и был опубликован издателями «Красного архива» (1).
(1) «К истории партии Народного Права», Красный Архив, 1922, № 1, с. 282— 288; см. также «Предисловия»,Красный архив, исторический журнал 1922-1941. Аннотированный указатель содержания, сост. Р.Я. Зверев, под ред. проф. В.В. Максакова. М., 1960, с. 3-12.
К тому времени В.М. Чернов уже опубликовал свою автобиографическую книгу — вскоре после того, как уехал из России на Запад осенью 1920 г. В ней он описал свою подпольную жизнь в охваченной Гражданской войной России в 1919-20 гг. Текст описывает период с приезда Чернова в Москву в марте 1919 г. до его отъезда из России (2). Это сочинение предназначалось для западной аудитории и было опубликовано в 1921 г. на французском, немецком и шведском языках. В следующем году оно было переведено еще и на чешский.
(2) TschernovV.,Me;ne Schicksale in Sowjet-Russland. Berlin, 1921; TchemovV., Mes Tribulations en Russie Sovietique. Paris, 1921; Tzernov V., Mina oden in Sovjet-Ryssland. Stockholm, 1921.
В 1922 г. Чернов опубликовал автобиографическую книгу «Записки социалиста-революционера», ориентированную на русского читателя (3). Она была посвящена его молодости. При этом Чернов начинает повествование не с детства, а с того времени, когда он, по его собственному определению, вступил в «сознательную жизнь», то есть с конца 1880-х гг. Соответственно, «Записки...» охватывают время с 1889 по 1899 г.; Чернов обозначил этот период как «годы безвременья». Повествование об этой эпохе открывается следующей фразой: «Жила только легенда о “социалистах” и “нигилистах”, ходивших бунтовать “народ” и показывавших наглядно пример, как бороться со всеми властями и законами, божескими и человеческими — кинжалом, бомбами и револьверами» (с. 13). Существенная часть этой рукописи была написана Черновым в 1919 г. в Москве, так что для осмысления своего прошлого он располагал на тот момент временной дистанцией в 20- 30 лет. Интересно отметить, что Чернов тут берет в кавычки такие слова, как «социалист», «нигилист» и «народ», таким образом занимая по отношению к своему прошлому позицию среднюю между историком и мемуаристом. Большая часть книги посвящена его юности — университетской жизни и тамбовской ссылке. Повествование заканчивается на том моменте, когда Чернов впервые уезжает из России в Западную Европу весной 1899 г. В 1923 г. Чернов опубликовал небольшой мемуарный отрывок «От “Революционной России” к “Сыну Отечества”». В этом сочинении рассказывается об осени 1905 г. — о кратком периоде между публикацией Октябрьского манифеста и первым появлением Чернова в Петроградском совете в начале ноября (4).
(3) Чернов В., Записки социалиста-революционера, кн. 1. Берлин-Пе-тербург-Москва, 1922.
(4) Чернов В., «От “Революционной России” к “Сыну Отечества”», в: Летопись Революции, кн. 1. Берлин-Петербург-Москва, 1923, с. 66-98.
Тогда же Чернов написал несколько статей для выходившей в Праге «Воли России» — печатного органа ПСР. Две из них были некрологами, а одна содержала полемику с идеологическими оппонентами, однако все они включают в себя автобиографические моменты (5). Одна из этих статей — «Мир, меч и мир» — была сугубо автобиографической. Она охватывала тот же период, что и черновские «Записки...». Как писал сам Чернов, «перечитывая страницы книжечки г. И. Ильина “О сопротивлении злу силой” (Ильин И., О сопротивлении злу силой. Берлин, 1925), я вживую вспомнил свои полуюношеские, полудетские годы. Тогда, на рубеже восьмидесятых и девятидесятых годов прошлого века, возбужденные проповедью Льва Толстого, мы днями и ночами спорили, можно ли, с моральной точки зрения, совершать насилие, есть ли разница между силой и насилием, и т. д., и т. д.» (6).
(5) Чернов В., «Страницы из жизни А.И. Гуковского», Воля России, 1925, № 2, с. 89-108; Чернов В., «Савинков в рядах ПС-Р», Воля России, 1924, № 14-15,с. 154-163; Чернов В., «Историк илиистерик», Воля России, 1925, №3, с. 92-119.
(6) Чернов В., «Мир, меч и мир», Воля России, 1925, № 7-8, с. 154-175 (цитату см. на с. 154).
В 1920-30-е гг. Чернова интересовала не столько его собственная биография, сколько история революции 1917 г. К 1931 г. он закончил свой труд, посвященный революции. Эта рукопись была опубликована по-русски в 1934 г., а спустя несколько лет — по-английски с некоторыми изменениями. Английская версия была переведена на русский и опубликована в 2007 г. (7). Хотя эти книги главным образом посвящены общим вопросам произошедшей в России революции, однако английская версия содержит и ряд автобиографических моментов, о чем свидетельствует подзаголовок ее русского перевода: «Воспоминания председателя Учредительного собрания 1905-1920». Однако этот заголовок в какой-то степени вводит в заблуждение, поскольку в самой книге речь идет главным образом о событиях 1917 г. и повествование завершается описанием Корниловского мятежа и его последствий.
(7) Чернов В., Рождение Революционной России (Февральская революция). Париж; Прага; Нью-Йорк, 1934; Chernov V., The Great Russian Revolution, transl. and abridged by Philip E. Mosely. New Haven 1936; Чернов В., Великая русская революция. Воспоминания председателя Учредительного собрания. 1905-1920, пер. с англ. Е.А. Каца. М., 2007.
После Второй мировой войны Чернов начал писать мемуары. Однако сначала он опубликовал книгу воспоминаний о восьми евреях — лидерах партии СР. Эта рукопись была переведена на идиш и опубликована в Нью-Йорке в 1948 г. Только в 2007 г. А.П. Новиков и К. Хузер издали в Санкт-Петербурге оригинальный русский текст (8), включив, кроме того, в это издание еще одну автобиографическую рукопись Чернова — «Мои дороги и тропинки к еврейству», — хранившуюся в Собрании Николаевского в архиве Гуверовского института. Эта автобиографическая статья рассказывает главным образом об учебе в эстонской гимназии. В своих воспоминаниях Чернов говорит о М.А. Натансоне, Х.О. Житловском, С.А. Ан-ском, И.А. Рубановиче, М.Р. Гоце, Г.А. Гершуни, О.С. Миноре, А.Р. Гоце; Евно Азефа среди них нет. В воспоминания о своих соратниках-евреях Чернов неизменно включал автобиографические элементы.
(8) Чернов В.М., В Партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах, публ., вступ. ст., подг. текста и коммент. А.П. Новикова и К. Хузера. СПб., 2007.
Затем, в 1949 г., в «Новом Журнале» Чернов опубликовал статью с подзаголовком «Глава из воспоминаний». Эта статья начиналась такими словами: «Я родился в Заволжьи, в краю необозримых степей — в городе Новокузнечное Самарской губернии» (9). Однако в рамках этой статьи Чернов успел рассказать совсем немного. В 1953 г., уже после смерти Чернова, в Нью-Йорке вышла его книга «Перед бурей». Она начиналась теми же словами, что и статья в «Новом Журнале», и описывала жизнь Чернова начиная с детства и вплоть до конца Гражданской войны (10). Однако появлением книги «Перед бурей» дело публикации автобиографических рукописей Чернова не ограничилось. В 1960 г. в «Новом Журнале» была напечатана статья, составленная на основе текста, в котором Чернов в очередной раз говорил о своем детстве. По словам редакторов, они получили «этот черновой набросок из автобиографии В.М. Чернова» от редактора «Перед бурей» Д.Н. Шуба (11).
(9) Чернов В.М., «“Волга, Волга, мать родная” (глава из воспоминаний)», Новый Журнал, 1949, № 22, с. 80-91 (цитату см. на с. 80).
(10) Чернов В.М., Перед бурей. Воспоминания. Нью-Йорк, 1953.
(11) [Чернов В.], «Сообщения и заметки. Из детства В.М. Чернова», Новый Журнал, 1960, № 60, с. 281-284 (цитату см. на с. 281).
К моменту смерти Чернова в 1952 г. большинство его политических единомышленников тоже были мертвы. Марк Вишняк (1883-1977) принадлежал к следующему поколению. Он никогда не был очень близок к Чернову, но в эмиграции посвятил себя сохранению и документации прошлого ПСР, а Чернов в значительной степени был частью этого прошлого. В 1958 г. Вишняк опубликовал в «Новом Журнале» критический отзыв на книгу Оливера Рэдки The Agrarian Foes of Bolshevism (12).
(12) Вишняк M.K., «К истории февральской революции. (По поводу книги Оливера Рэдки)», Новый Журнал, 1958, № 54, с. 200-215.
Вишняк не остановился на достигнутом — и в 1967-68 гг. опубликовал в четырех выпусках «Русской мысли» серию под названием «К истории партии социалистов-революционеров. Неопубликованная глава из воспоминаний» (13). Это была одна из глав рукописи Чернова, не вошедшая в результате в книгу «Перед бурей»; она называлась «За границей» и описывала 1899 г. — первый год Чернова за рубежом. В тот год Чернов сначала жил в Цюрихе и общался с группой Плеханова, а потом переехал в Берн, где плотно общался с Хаимом Житловским. В опубликованной Вишняком главе эти встречи подробно описаны. Особенно Вишняка беспокоило то, что наследие эсеров незаслуженно обходится вниманием в сравнении с наследием меньшевиков. В1959 г. в США был запущен межуниверситетский проект, посвященный исто-
рии меньшевистского движения. Средства на него выделялись Фондом Форда и рядом американских университетов. В рамках этого проекта было напечатано около тридцати работ на русском языке, посвященных эмигрантам-меньшевикам, а также несколько монографий на английском. Как отметил Вишняк, у эсеров нет фонда, который бы поддерживал сохранение наследия ПСР, есть только книги Оливера Рэдки. Таким образом, публикация этой статьи была в том числе и попыткой привлечь внимание к истории ПСР.
(13) М.В. [Вишняк М.], «К истории партии социалистов-революционеров. Неопубликованная глава из воспоминаний. I. За границей», Русская Мысль, 1967, № 2666 (21 дек.), с. 4; № 2667 (28 дек.), с. 4; 1968, № 2668 (4 янв.), с. 4; № 2669 (И апр.), с. 4.
Однако за этим, в 1970 г., последовала публикация в «Новом Журнале» показаний Чернова, сделанных им для следственной комиссии по делу Азефа (14). Журнал получил этот документ «из архива известного писателя и журналиста Томаса П. Витии (Tomasa Р. Vitii)» и, по словам редактора, напечатал его «с любезного разрешения владельца» (с. 80). Более того, черновские «Записки социалиста-революционера» были переизданы в 1975 г. в серии «Oriental Research Partners Memoir» (15).
(14) «Из истории Партии С.-Р. Показания В.М. Чернова по делу Азефа в следственной комиссии партии С.-P.», Новый Журнал, 1970, № 100, с. 280-305; № 101, с. 172-197.
(15) Чернов В., Записки социалиста-революционера. Columbia University, 1975. (Oriental Research Partners Memoir Series.)
В начале 1920-х гг., когда В.М. Чернов писал свои первые автобиографические сочинения, его супруга Ольга Чернова опубликовала воспоминания о времени, проведенном ею в советских тюрьмах. Ольга Чернова была арестована в январе 1920 и освобождена осенью 1921 г. За это время ее успели несколько раз перевести из тюрьмы в тюрьму, о чем она и рассказывает в своих мемуарах, вышедших в 1921 г. (16). Спустя более чем десятилетие она расширит свои мемуары и начнет свое повествование с революции 1917 г. Ольга Чернова описала жизнь своей семьи летом 1917 г. и их подпольное существование в 1918-19 гг. Затем следовало описание ее опыта тюремной жизни и последующего освобождения осенью 1921 г. Эти воспоминания были опубликованы в 1936 г. во французском и английском переводах (17).
(16) [Чернова-Колбасина О.Е.], Воспоминания о советских тюрьмах. [Париж]: Изд. Парижской группы содействия партии социалистов-революционеров, [1921].
(17) Tchernoff, Olga, New Horizons. Reminiscences of the Russian Revolution, transl. from French by Crystal Herbert, reprint of the 1936 ed. Westport, Connecticut, 1975.
У Ольги Черновой были две дочери-близняшки, обе они оставили воспоминания о своей жизни. Ольга Чернова-Андреева опубликовала в 1978 г. книгу воспоминаний «Холодная весна в России» (18). Эта книга охватывает период с революции 1905 г. вплоть до конца Гражданской войны. За это время Виктор Чернов и Ольга Колбасина успели встретиться и создать семью, пережить вместе революцию 1917 г. и нелегальное положение 1918-19 гг. В книге описывается жизнь детей после ареста матери в январе 1920 г. Изложение заканчивается воссоединением семьи осенью 1921 г. Книга сопровождалась предисловием известного американского драматурга Артура Миллера, который подчеркивал ее значение как точки зрения, альтернативной той, что акцентирует значимость победы большевиков (р. IX-X). Та часть рукописи, в которой рассказывалось о жизни семьи Чернова в годы Гражданской войны, была опубликована в 1975-76 гг. по-русски в трех номерах «Нового Журнала». Однако, как отметили издатели журнала, во втором и третьем выпуске воспоминания были напечатаны с некоторыми сокращениями (19).
(18) Chernov Andreyev О., Cold Spring in Russia, transl. by Michael Carlisle, foreword by Arthur Miller, introduction by Michael Carlisle. Ann Arbor, 1978. (19) Чернова О., «Холодная зима 1919-1920 г. в Москве», Новый Журнал, 1975, № 121, с. 144-162; 1976, № 122, с. 167-182; 1976, № 124, с. 184-218.
Когда летом 1922 г. Виктор Чернов и Ольга разошлись, Ольга с детьми поселилась в Париже. Там они много общались с русским писателем Алексеем Ремизовым. В 1980 г. опубликовала свои мемуары другая дочь Ольги Черновой — Наталья Чернова-Резникова; ее воспоминания главным образом были посвящены Алексею Ремизову, но включали в себя элементы автобиографии. Эти фрагменты охватывают длительный период, начиная с того времени, когда семья жила до Первой мировой войны в Алассио, и вплоть до начала 1950-х гг. Однако основное внимание уделяется 1920-30 гг., когда семья жила в Париже (20). Ольга Раевски-Хьюз написала к этой книге предисловие, в котором речь тоже идет о жизни Черновых в Париже (с. 13-15).
(20) Резникова Н.В., Огненная память. Воспоминания о Алексее Ремизове, introduction by Olga Raevsky-Hughes. Berkeley, 1980. (Modern Russian Literature and Culture. Studies and texts. Vol. 4.)
Дочь Ольги Черновой-Андреевой — Ольга Андреева-Карлайл — первые свои воспоминания опубликовала в 1980 г., рассказав о жизни своей матери и сестер во время Второй мировой войны (21). В 2000 г. она выпустила новую книгу воспоминаний, в которой описывала жизнь своей семьи в Париже после того, как ее бабушка Ольга Чернова разошлась с Виктором Черновым (22). За год до этого она вместе со своим мужем Генри Карлайлом опубликовала роман о русской революции
«Идеалисты»; прототипом героя — Василия Невского — был Виктор Чернов (23). В.В. Сухомлин, племянник Ольги Колбасиной-Черновой, в своей статье, опубликованной в 1965 г. в «Новом мире», тоже кратко упоминает о жизни семьи Черновых в годы Второй мировой войны (24).
(21) Carlisle Andreyev О., Island in Time: A Memoir of Childhood. NY, 1980.
(22) Carlisle Andreyev 0., Far From Russia. A Memoir. NY, 2000.
(23) Carlisle H., Carlisle Andreyev, 0., The Idealists. NY, 1999.
(24) Сухомлин В., «Гитлеровцы в Париже», Новый мир, 1965, № 11, с. 111— 156; № 12, с. 96-138; интересующая нас тема поднимается в первой статье.
Тем временем в России тоже стали публиковаться материалы, посвященные личности Виктора Чернова. В первом выпуске журнала «Советские архивы», вышедшем в 1969 г., Н.С. Архангородская и А.А. Бо-гачик опубликовали несколько писем Максима Горького к В.М. Чернову (25). Издатели прокомментировали публикацию так: «В фондах ЦГАОР СССР сохранилось семь писем А.М. Горького, которые являются частью его большой переписки с литераторами и издателями о сотрудничестве в разных журналах» (с. 96). Фактически же речь шла о семи письмах Горького к Чернову, написанных в период с ноября 1911 по январь 1912 г., в которых обсуждались вопросы, связанные с «Современником» и «Заветами» (с. 98-101). Письма сопровождались примечаниями, в которых Чернов был охарактеризован следующим образом: «Чернов, В.М. (1876-1952) — эсер, в то время член редколлегии “Современника”. После Октябрьской революции эмигрант» (с. 101).
(25) «Из переписки А.М. Горького», Советские архивы, 1969, № 1, с. 97-102.
Следующая публикация пришлась на 1988 г. Тогда в серии «Литературное наследство» вышел том «Горький и русская журналистика начала XX в. Неизданная переписка», редактором тома был И.С. Зиль-берштейн. В этом томе, в разделе под редакцией И.И. Вайнберга, была опубликована переписка Горького с Черновым — те самые письма, которые публиковались в 1969 г. в «Советских архивах». Кроме того, Вайнберг включил в раздел и письма Чернова к Горькому (26). В результате в подборку вошли десять писем Чернова к Горькому, шесть писем Горького к Чернову и одно письмо Горького к Чернову и В.С. Ми-ролюбову. Эта переписка датируется апрелем 1911— мартом 1913 гг. Учитывая, что Чернов за свою жизнь написал сотни, если не тысячи писем, эта публикация все равно оставалась каплей в море. Характерная черта писем Чернова — отсутствие дат; все даты в этой публикации устанавливались редактором.
(26) «Переписка с В.М. Черновым. Вступительная статья, публикация и комментарии И.И. Вайнберга», в: Литературное наследство. Горький и
русская журналистика XXвека. Неизданная переписка, отв. ред. И.С. Зиль-берштейн, Н.И. Дикушина. М., 1988, с. 582-640.
В 1993 г. З.Е. Гусакова сообщила о том, что в Госархиве Саратовской области (ГАСО) хранятся документы, касающиеся Чернова и его семьи (27). Затем последовали статьи А.И. Аврус, З.Е. Гусаковой и А.П. Новикова. В этих статьях можно найти дополнительную информацию о месте рождения Чернова и о ГАСО. Самое же главное — то, что авторами были опубликованы новые материалы, касающиеся родословной Чернова (28).
(27) Гусакова З.Е., «Новые сведения о В.М. Чернове и его семье», Отечественные архивы, 1993, № 4, с. 111-112.
(28) Аврус А.И., Гусакова З.Е., Новиков А.П., «Когда и где родился В.М. Чернов?», Исторический архив, 1998, № 3, с. 211-212; Новиков А.П., Гусакова З.Е., «Документы ГАСО о В.М. Чернове», Отечественные архивы, 1998, № 5, с. 74-76; Аврус А.И., Гусакова З.Е., Новиков А.П., «Материалы к родословной В.М. Чернова», Исторический архив, 2002, № 3, с. 170-185.
В 1996 г. М.И Леонов опубликовал четырехстраничную автобиографию Чернова (29). По утверждению Леонова, Чернов описал свою жизнь вплоть до конца 1907 г. для планировавшегося к изданию «Нового энциклопедического словаря» (с. 214). Кроме того, А.И. Аврус и А.П. Новиков опубликовали в 1999-2000 гг. три статьи, посвященных саратовскому периоду жизни Чернова. А в статье «От Хвалынска до Тамбова. (Путь в революцию В.М. Чернова)» описывалась жизнь Чернова от рождения до ссылки в Тамбовской губернии (30).
(29) Чернов В.М., «Автобиография В.М. Чернова» (публ. М.И. Леонова), Исторический архив, 1996, № 4, с. 214-217.
(30) Аврус А.И., Новиков А.П., «Виктор Михайлович Чернов в саратовской гимназии», в: Освободительное движение в России, вып. 17. Саратов, 1999, с. 107-114; Аврус А.И., Новиков А.П., «Саратовский период жизни В.М. Чернова», в: Саратовское Поволжье. История и современность. Материалы науч, конф., поев. 200-летию Саратовской губернии. Саратов, 1999, с. 91-97; Аврус А.И., Новиков А.П., «От Хвалынска до Там-бова. (Путь в революцию В.М. Чернова)», в: Освободительное движение в России, вып. 18. Саратов, 2000, с. 127-138; Аврус А.И., «Неточности в биографических сведениях о В.М. Чернове», Вопросы истории, 2006, № 7, с. 175.
Одновременно с этими статьями и книгами в 1996-2001 гг. выходило издание «Партия социалистов-революционеров. Документы и материалы». Оно состоит из трех частей и четырех томов. Составителем, автором предисловия и комментариев ко всем томам был Н.Д. Ерофеев. Издание охватывает время с 1900 по 1925 г. (31). Оно посвящено главным образом партии социалистов-революционеров как целому, а Чернов был ее центральным идеологическим, а отчасти и полити-
ческим лидером, так что это собрание документов можно считать в определенной степени посвященным Чернову. В издание вошли протоколы всех заседаний партии за указанный период, на которых Чернов неизменно присутствовал и выступал, отрывки из партийных документов, которые Чернов редактировал, и т. п. Это собрание документов с великолепными редакторскими комментариями дает нам ключ к пониманию политической деятельности Чернова в то время.
(31) Партия социалистов-революционеров. Документы и материалы. Политические партии России. Конец XIX — первая треть XX века, сост., автор предисл., введения и коммент. Н.Д. Ерофеев. Т. 1:1900-1907 гг. М., 1996; т. 2: июнь 1907 г. — февраль 1917 г. М., 2001; т. 3, ч. 1: февраль-октябрь 1917 г. М., 2000; т. 3, ч. 2: октябрь 1917 г. - 1925 г. М., 2000.
Кроме того, можно отметить еще отдельные ценные источники, касающиеся истории 1917 г. В 1924 г. в «Красном Архиве» М.Г. Флеер опубликовал черновики заявления Временного правительства от 8 июня 1917 г., которое составлял Чернов (32). Эту информацию дополнила публикация Г.И. Злоказова 1999 г., включающая в себя среди прочего показания Чернова, данные им 19 августа 1917 г. «особой следственной комиссии» по поводу событий 4 июля 1917 г. (33). Затем, в 2000 г., Ю.Г. Фелыптинский и Г.И. Чернявский опубликовали протоколы ЦК ПСР от 1917 г. с позднейшими комментариями Чернова (34). Первая часть публикации представляет собой комментарии Чернова, написанные в форме воспоминаний, затем следуют протоколы заседаний ЦК ПСР с июля 1917 по март 1918 г. (35).
(32) Флеер М.Г., «В. Чернов в июльские дни», Красный Архив, 1924, № 5, с. 268-270.
(33) Злоказов Г.И., «Материалы особой следственной комиссии Временного правительства об июльских событиях 1917 года», Отечественная история, 1999, № 5, с. 73-79; показания Чернова см. на с. 78-79.
(34) «Протоколы заседаний ЦК партии эсеров (июнь 1917 — март 1918 г.) с комментариями В.М. Чернова», Вопросы истории, 2000, № 7, с. 3-31; № 8, с. 3-29; № 9, с. 3-18; № 10, с. 3-35, с предисл. Ю.Г. Фельштинского и Г.И. Чернявского (№7, с. 3-5).
(35) Комментарии Чернова см.: Вопросы истории, 2000, № 7, с. 3-28; № 9, с. 3-18. Протоколы ЦК ПСР см.: Вопросы истории, 2000, № 9, с. 18-30; № 10, с. 3-35.
Хотя сегодня мы располагаем указанным выше собранием документов по истории ПСР, а также рядом других источников, не следует забывать и о собрании документов «Великая октябрьская революция. Документы и материалы», опубликованном в Москве в 1957-63 гг. Оно главным образом посвящено истории партии большевиков; тем не менее, в него включены документы, существенные для понимания истории ПСР вообще и личности Чернова в частности (36).
(36) Великая октябрьская социалистическая революция. Документы и материалы, гл. ред. А.Л. Сидоров. М., 1957-1963.
Осенью 1917 г. Чернов написал серию статей для партийной газеты «Дело народа». Однако редакторы газеты отказались их печатать. В 1919 г. эти статьи были опубликованы под заглавием «Из политического дневника» в сборнике «Из недавнего прошлого» (37). Эта публикация сохранилась в очень незначительном количестве экземпляров. И только когда «Политический дневник» был переиздан в 1991 г., историки наконец смогли понять, чему же он на самом деле посвящен (38). Речи Чернова как председателя Учредительного собрания стали достоянием общественности в 1930 г., когда под редакцией М.Н. Покровского и Я. А. Яковлева были опубликованы протоколы заседаний Учредительного собрания (39). В 1993 г. был издан еще один мемуарный текст Чернова — «Борьба за Учредительное собрание и его разгон», где речь шла о Втором Всероссийском съезде крестьянских депутатов и заседании Учредительного собрания (40). Этот автобиографический текст сохранился среди документов Чернова, которые тот был вынужден оставить, покидая в 1941 г. Париж, куда вот-вот должны были войти немецкие войска. По словам издателя данного текста Ф.Л. Федорова, «этот очерк вместе с другими документами и рукописями поступил в Государственную библиотеку им. В.И. Ленина из Германии в 1946 г., а затем был передан в Центральный государственный архив Октябрьской революции (ныне Государственный архив Российской Федерации), где хранится в настоящее время» (с. 118).
(37) Чернов В.М., «Из политического дневника», Из недавнего прошлого, сб. статей. Пг., 1919, с. 249-268.
(38) Чернов В., «Страницы из политического дневника. Взгляд из прошлого», Вопросы истории КПСС, 1991, № 6, с. 114-128.
(39) Всероссийское учредительное собрание. Архив Октябрьской революции 1917 г. в документах и материалах, под ред. М.Н. Покровского и Я.А. Яковлева. М.-Л., 1930.
(40) Чернов В.М., «Борьба за Учредительное собрание и его разгон», Кентавр, 1993, №3, с. 116-133.
История ПСР во время Гражданской войны уже была освещена в сборнике документов 1989 г., составленном и прокомментированном Марком Янсеном (41). И хотя опять-таки это издание посвящено всей партии эсеров, Чернову в нем уделяется много внимания. Издание открывается историческим очерком, который был составлен Черновым в Праге в конце 1929 г. (42). Кроме того, в сборник включены многочисленные политические заявления и речи Чернова. В 2006 году Ю.Г. Фельштинский и ЕЮ. Чернявский опубликовали рукопись Чернова «“Черновская грамота” и “Уфимская директория”», сохранившуюся
в Собрании Николаевского в архиве Гуверовского института (43). Наконец, было опубликовано письмо Чернова к Ленину, написанное им в связи с арестом его жены и детей в 1920 г. (44).
(41) Партия социалистов-революционеров после октябрьского переворота 1917 года. Документы из архива ПСР, собрал и снабдил примечаниями и очерком истории партии в пореволюционный период М. Янсен. Амстердам, 1989.
(42) Чернов В., «История П.С.-Р.» [Прага, около 1930 г.], Партия социалистов-революционеров после октябрьского переворота 1917года, с. 5-12. (43) «“Черновская грамота” и Уфимская директория» (публ. Ю.Г Фельштнского и Г.И. Чернявского), Вопросы истории, 2006, № 2, с. 6-13; №4, с. 3-8,12-14.
(44) «Из истории общественной мысли. Письмо В. Чернова В. Ленину (1919)» (публ. Р.М. Янгирова), Русская мысль, 1991, № 3862 (18 янв.), с. 13-14.
В 1990-е появились исследования по истории ПСР. Книги М.И. Леонова посвящены ПСР во время революции 1905-1907 гг. Это вершина политической деятельности Чернова в ПСР, что Леоновым подчеркивается. Он полагает, что одной из причин этого было центристское положение Чернова в партии (45). Книга К.Н. Морозова посвящена 1907-14 гг. (46): это конец Первой русской революции, эпизод с Азефом, отказ Чернова от партийной работы в 1911 г. Соответственно, Чернов здесь появляется совершенно в другом окружении, чем в книге Леонова.
(45) Леонов М.И., Партия социалистов-революционеров в 1905-1907 гг. М., 1997, с. 71.
(46) Морозов К.Н., Партия социалистов-революционеров в 1907-1914 гг. М., 1998.
Исследование Манфреда Хильдермайера первоначально было опубликовано по-немецки в 1978 г., английский перевод вышел только в 2000 г. (47). Книга Хильдермайера посвящена деятельности ПСР с самого ее появления и вплоть до Первой мировой войны (1900-14). В этом исследовании Чернов предстает главным образом как идеологический лидер ПСР. Однако эта книга описывает систему, а не хронологию, и к последней обращается только в случае крайней необходимости, в поворотных точках повествования. Соответственно, не вполне ясной остается эволюция мировоззрения Чернова в этот период. Майкл Мелансон изучает историю ПСР в годы Первой мировой войны. Это было время, когда Чернов вернулся из своего изгнания, в которое отправился после скандала с Азефом. Мелансон отмечает, что в начале войны Чернов высказывал практически пораженческие идеи (48).
(47) Hildermeier, Manfred, The Russian Socialist Revolutionary Party before the First World War. NY, 2000.
(48) Melancon, Michael, The Socialist Revolutionaries and the Russian Anti-War Movement, 1914-1917. Columbus, 1990.
Книга Оливера Рэдки «Аграрные противники большевизма» — это на текущий момент самое детальное исследование деятельности ПСР в 1917 г. Однако опубликовано оно еще в 1958 г. Соответственно, Рэдки не имел доступа ни к новейшим сборникам документов, ни к таким важным архивам, как Собрание Николаевского из архива Гуверовско-го института, ни к личным бумагам Чернова, которые хранятся в Международном институте социальной истории. С этой точки зрения, книга Рэдки устарела; то же можно сказать и о ее продолжении (49). В последней книге Рэдки Чернов появляется лишь как периферийный персонаж, поскольку она посвящена локальному событию Гражданской войны — Тамбовскому восстанию (50). Однако здесь Рэдки уже мог воспользоваться такими источниками, как документы из Собрания Николаевского и из Архива Троцкого, хранящегося в Библиотеке Хьютона Гарвардского университета. Кроме того, Рэдки собирал материалы для своего исследования в Советском Союзе, но часть их была украдена из его машины, когда та была припаркована напротив одной из главных гостиниц Москвы (р. 8).
(49) Radkey, Oliver Н., The Agrarian Foes of Bolshevism. Promise and Default of the Russian Socialist Revolutionaries February to October 1917. NY, 1958; Radkey, Oliver H., The Sickle under the Hammer. The Russian Socialist Revolutionaries in the early Months of Soviet Rule. NY; London, 1963.
(50) Radkey, Oliver H., The Unknown Civil War in Soviet Russia. A Study of the Green Movement in the Tambov Region 1920-1921. Stanford, 1976.
В 1967 г. американский ученый Труман Кросс написал в Университете Индианы диссертацию «Виктор Чернов: Разум и воля в этике революции» (Viktor Chernov: Reason and Will in a Morality for Revolution). Эта диссертация так и не была издана, но в том же году он опубликовал статью «Цели революции: Чернов и 1917 год» (51). Кросс отмечал, что в одном из своих ранних политических сочинений Чернов уже проводил различие между конечными целями и политическими средствами и на первый план выдвигал требование политической свободы. Затем Кросс задавался вопросом: «Если Чернов “проиграл” революцию, то хотел ли Ленин ту революцию, которую он “выиграл”?» (р. 353, 361).
(51) Cross, Truman В., “Purposes of Revolution: Chernov and 1917”, The Russian Review, 1967, vol. 36, p. 351-360.
В середине 1990-х Б.К. Ярцев написал три статьи, посвященных социальным и политическим идеям Чернова в 1920-е гг. (52). Согласно Ярцеву, Чернов настаивал на «гуманистическом характере своего социализма». Ярцев отмечал, что конструктивные идеи Чернова «не
имеют ничего общего с диктатурой, насилием, авторитаризмом». В конечном счете, автор приходит к выводу, что «Чернов многие вопросы, стоявшие в начале XX века перед Россией, понял лучше, чем другие социалисты» («Социальная философия В. Чернова», с. 129, 132).
(52) Ярцев Б.К., «Социальная философия В. Чернова», в: Был ли у России выбор? (Н.И. Бухарин и В.М. Чернов в социально-философских дискуссиях 20-х годов. М., 1996, с. 94-141; Ярцев Б.К., «Политико-экономическая платформа российского неонародничества в 20-е гг.», в: Был ли у России выбор? с. 142-175; lartsevV. [ЯрцевБ.К.], «Чернов, эсеры и большевистский режим: Эволюция неонароднических оценок», Свободная мысль, 1994, т. 5, №2, с. 82-98.
Когда 15 апреля 1952 г. В.М. Чернов умер, появилось несколько некрологов, рассматривавших его жизнь с биографической точки зрения (53). Из них самым значимым оказался некролог, написанный Б.И. Николаевским и впоследствии опубликованный еще и в качестве предисловия к книге Чернова «Перед бурей». В своем тексте Николаевский подчеркивал, что Чернов «омолодил» народничество и наложил «настолько сильную печать своей индивидуальности на всю идеологию народничества начала XX в., что весь этот период в истории последнего вообще следует называть «черновским»». Кроме того, Чернов был «пионером в деле пропаганды среди крестьян» и создал в 1890-е гг. первые «крестьянские братства» (во многом под влиянием сицилийского крестьянского движения). Наконец, Николаевский отмечает, что начиная с 1906 г. в мировоззрении Чернова сильны стали элементы «эволюционного социализма», которые нашли свое предельное выражение в книге «Конструктивный социализм» (54).
(53) Вишняк М.В., «Памяти В.М. Чернова», Социалистический вестник, 1952, №4, с. 74.
(54) Николаевский Б., «В.М. Чернов (19 ноября 1873 — 15 апреля 1952)», в: Чернов В.М., Перед бурей. Воспоминания. Нью-Йорк, 1953, с. 5-16; Nico-laievsky В., “V.M. Chernov (November 19,1873 — April 15,1952)”, Bulletin of the Institute of Social History, 1952, p. 169-180.
Полная биография Чернова не была написана вплоть до середины 1990-х гг. Единственное, где в отношении него применялся биографический подход, — это общие и исторические энциклопедии. Поскольку роль Чернова в событиях 1917 г. была исключительно важной, то его имя упоминалось практически во всех энциклопедиях, опубликованных в Советской России, Западной Европе и США. Одно из самых подробных описаний было дано в первой же такой статье — в Энциклопедическом словаре Русского библиографического института Гранат. Эту энциклопедию начали составлять еще до революции, но закончили только в советское время (55). Статья о Чернове была написана после того, как он навсегда покинул Россию, повествование в ней за-
канчивается 1920 годом. Там рассказывается об участии Чернова в революционных группах в годы учебы в гимназии, о его учебе в Эстонии, о студенческих революционных кругах и о заключении в Петропавловской крепости, о тамбовской ссылке, об организации крестьянских братств, а также о его писательской деятельности в этот период. В этой статье допущена одна-единственная ошибка: там написано, что Чернов уехал из России в Западную Европу в 1882 г., тогда как на самом деле это произошло в 1899 г. Далее в статье говорится о том, что Чернов опубликовал брошюру «Очередной вопрос революционного дела». Кроме того, там упоминаются его статьи в «Русском богатстве» и тот факт, что он был редактором «Революционной России». В статье говорится о том, что Чернов приехал в Россию в 1905 г. и покинул ее в 1908, но никак не комментируется, чем он занимался в эти годы. Согласно этой статье, после революции 1905 г. Чернов был редактором газеты «Знамя труда», а после скандала с Азефом редактировал «Современник» и «Заветы». Во время Первой мировой войны Чернов принял участие в Циммервальдской и Кинтальской конференциях, в 1917 г. был министром земледелия во Временном правительстве. Статья заканчивается словами: «Был председателем Учредительного собрания (5 января 1918 г.), участвовал в интервенции. Ныне в эмиграции». К статье прилагается библиография, в которой указаны брошюры, опубликованные Черновым в 1906-1908 гг.
(55) «Чернов, Виктор Михайлович», Энциклопедический словарь Русского библиографического института Гранат, 7-е изд., т. 45, ч. 3. М., 1936, ст. 746-747.
Общий тон этой статьи подчеркнуто нейтральный и аналитический, особенно в сравнении с короткой статьей о Чернове в Большой советской энциклопедии 1957 г. (56). В последней неверно указан год рождения Чернова, а кончается она словами: «В своей практической литературной и публицистической деятельности выступал как враг социалистической революции, Советской власти». Однако то же нейтральное отношение, которое продемонстрировал Энциклопедический словарь Гранат, мы вновь увидим в Большой советской энциклопедии 1978 г. (57). Здесь исправлен год рождения Чернова, а статья кончается так: «За границей издал воспоминания: “Записки социалиста-революционера” (т. 1,1922), "Перед бурей” (1953)». Однако в этом издании добавлено одно необоснованное утверждение: «Вовремя 2-й мировой войны 1939-1945 участник Движения сопротивления во Франции». Когда в 1939 г. разразилась война, Чернову было уже 65 лет, он симпатизировал Движению сопротивления, но не участвовал в подобного рода деятельности. Единственное, чего он тогда хотел, — это скрыться от войны.
(56) «Чернов, Виктор Михайлович (1876-1952)», Большая советская энциклопедия, 2-е изд., т. 47. М., 1957, с. 168.
(57) «Чернов, Виктор Михайлович (псевд. — Ю. Гардении и др. (19.11. (1.12.)1873)», Большая советская энциклопедия, 3-е изд.,т. 29. М., 1978, с. 139.
За это время, в 1961-76 гг., в Москве успела выйти Советская историческая энциклопедия. Статью о Чернове для нее написал Л. Чертков, и для нее характерен аналогичный нейтральный тон. Заканчивается она следующим образом: «Оставил мемуары: “Записки социалиста-революционера” (т. 1, Берлин; М.; П., 1922) и “Перед бурей” (Нью-Йорк, 1953)». Статья сопровождается библиографией, в которую включены основные брошюры, написанные Черновым в 1907-1908 гг., а также книга «Рождение Революционной России» (58).
(58) «Чернов, Виктор Михайлович», Советская историческая энциклопедия, т. 15. М., 1974, с. 850.
В 1978 г. Морин Перри опубликовала статью о Чернове в «Новейшей энциклопедии русской и советской истории» (59). Эта статья по подробности изложения сопоставима только со статьей в Энциклопедическом словаре Гранат. Кроме того, в статье Перри идет речь о периоде Гражданской войны и черновском принципе «третьей силы». В заключении излагаются черновские идеи 1920-х гг., легшие в основу его книги «Конструктивный социализм», и подчеркивается их демократическая природа.
(59) Perrie М., “Chernov, Viktor Mihailovich (1873-1952), Social revolutionary leader and theoretician”, Modern Encyclopedia of Russian and Soviet History, 1978, vol. 7, p. 4-7.
В1991 г. статью о Чернове опубликовала Д.А. Колесниченко. Эта статья вышла в сборнике, посвященном историческим личностям (60), и обозначает собой переход от энциклопедических статей к небольшой биографии. 38-страничная статья стала самым подробным на тот момент изложением биографии Чернова, хотя повествование практически заканчивается на Гражданской войне и содержит всего несколько фактов из дальнейшей жизни Чернова. Как бы то ни было, это была первая статья в русской историографии, где дается положительная оценка деятельности и личности Чернова.
(60) Колесниченко Д.А., «Виктор Михайлович Чернов», в: Россия на рубеже веков: исторические портреты. М., 1991, с. 296-334; сборник «Россия на рубеже веков: исторические портреты» включает в себя 10 статей о русских исторических личностях.
После этого, в 1995 г., Сергей Б. Соссинский защитил в Бостонском университете США так впоследствии и не опубликованную диссертацию, посвященную жизни Чернова (61). Четыре года спустя К.В. Гусев опубликовал свою книгу о Чернове (62). Соссинский — внук Виктора
Чернова, К.В. Гусев — выдающийся историк ПСР, написавший множество книг и статей по истории партии эсеров (63). Соссинский и Гусев написали очень похожие тексты: политическую биографию, построенную по сходной схеме и заканчивающуюся около 1920 г. (64). Ни один из них не претендовал на анализ или синтез жизни и идей Чернова. Диссертация Соссинского называлась «Страницы из жизни и деятельности лидера эсеров». Книга Гусева — «Штрихи к политическому портрету». Гусев мог пользоваться всеми документальными публикациями и архивными источниками, на тот момент уже доступными в России. Кроме того, он переиздал «Политический дневник» Чернова (65). Однако он не имел доступа к документам, хранившимся в иностранных архивах. Соссинскому же были доступны документы в том числе и из западных архивов.
(61) Sossinsky, Sergei В., Pages from the Life and Work of an SR leader. A Reappraisal of Victor Chernov. Boston University, 1995.
(62) Гусев K.B., В.М. Чернов. Штрихи к политическому портрету. М., 1999. (63) Гусев К.В., «Из истории соглашения большевиков с левыми эсерами», История СССР, 1959, № 2, с. 73-94; Гусев К.В., Крах партии левых эсеров. М., 1963; Гусев К.В., Ерицян Х.В., От соглашательства к контрреволюции (очерки истории политического банкротства и гибели партии социалистов-революционеров). М., 1968; Гусев К.В., Партия эсеров: от мелкобуржуазного революционаризма к контрреволюции. М., 1975; Гусев К.В., «Советские историки о крахе партии эсеров», в: Великий октябрь в работах советских и зарубежных историков. М., 1971, с. 68-109.
(64) В целом такой же подход можно обнаружить и в новой книге: Тгаре-znik Е., V.M. Chernov: Theorist, Leader, Politician. New Castle, 2007.
(65) Гусев K.B., В.М. Чернов. Штрихи к политическому портрету, с. 82-100.
В 1997 г. в Москве была переиздана книга Чернова «Конструктивный социализм». Первую часть этой книги Чернов опубликовал в 1924 г. Вторая же ее часть так и не нашла тогда издателя. В издание 1997 г. вошло все, что сохранилось от рукописи второй части, то есть только сейчас эта книга стала доступна читателям в том объеме, в каком ее задумывал автор (66). В качестве предисловия к книге выступает 9-страничная «Краткая биографическая записка» Марка Янсена (т. I, с. I—IX). Автор при ее написании опирался на свой опыт изучения судебного процесса 1922 г. и связанные с ним архивные источники (367). Это была первая биография Чернова, в которой освещалась, пусть и очень сжато, вся его жизнь вплоть до смерти в 1952 г. в Нью-Йорке. Кроме того, к статье прилагается библиография из 20 опубликованных сочинений Чернова.
(66) Чернов В., Конструктивный социализм, т. I—II. М., 1997.
(67) lansen М., A Show Trial under Lenin: the Trial of the Socialist-Revolutionaries, Moscow 1922. The Hague, 1982.
В 2004 г. в Саратове под общей редакцией доктора исторических наук профессора А.И. Авруса был опубликован сборник «В.М. Чернов: Че-
ловек и политик. Материалы к биографии» (68). Это был настоящий прорыв сразу во многих отношениях. Прежде всего, там был «биографический очерк», написанный А.И. Новиковым (с. 6-65). Этот биографический очерк охватывает всю жизнь Чернова; речь там идет даже о таких периодах его жизни, как Вторая мировая война и последние годы, о которых очень мало известно. Поскольку автор имел теперь доступ к источникам, хранящимся в Гуверовском архиве и в Архиве Амстердама, то ему удалось представить в своей статье много действительно новой информации о жизни Чернова с начала до конца. Кроме того, в этом сборнике опубликовано 14 писем Чернова (с. 69-149). Затем следует раздел «Виктор Чернов глазами друзей и соратников» (с. 165-251). И письма, и отзывы друзей тщательно отобраны и действительно углубляют наше понимание биографии Чернова. Наконец, здесь приводится максимально полная, состоящая из 765 пунктов, библиография опубликованных работ Чернова в хронологическом порядке вплоть до 2003 года (с. 262-302). Кроме того, в книге можно найти список псевдонимов Чернова (с. 316).
(68) В.М. Чернов: Человек и политик: Материалы к биографии, под общ. ред. А.И. Авруса. Саратов, 2004.
Столь же революционной была и книга О.В. Коноваловой, вышедшая в 2009 г. (69). Хотя Чернов рассматривается здесь как «идеолог и теоретик неонародничества» (с. 32), книга, тем не менее, освещает всю жизнь Чернова самым подробнейшим образом. Она опирается на целый ряд источников, как опубликованных, так и архивных, причем автор изучал как русские, так и иностранные архивы. К этому моменту уже опубликовано очень много материалов по истории ПСР и по биографии Чернова, часть из них — самой же Коноваловой (70).
Эта книга разделена на пять глав. В первой рассматриваются основы теоретического и методологического мировоззрения Чернова; вторая сосредоточена на роли Чернова в революции и Гражданской войне 1917-21 гг.; в третьей речь идет о «Конструктивном социализме» Чернова как альтернативе той модели, что была предложена большевиками; четвертая сопоставляет политические идеи Чернова с советской действительностью; в пятой рассматривается отношение Чернова к подъему фашизма, к роли СССР во Второй мировой войне и к Холодной войне. Кроме того, в этой книге приводится список источников и организованная в хронологическом порядке библиография опубликованных работ Чернова, расширенная вплоть до 2008 г. Эта библиография дополняет собой ту, что уже была опубликована А.И. Новиковым. Библиография, составленная Коноваловой, включает в себя 863 пункта, то есть расширяет ту, что была предложена Новиковым, на 100 пунктов. Наконец, в книге Коноваловой приво-
дится список псевдонимов Чернова, опять-таки расширяющий тот, что мы видели в книге Новикова.
(69) Коновалова О.В., В.М. Чернов о путях развития России. М., 2009.
(70) Коновалова О.В., «В.М. Чернов о демократии и социализме. Тезисы. Вторая половина 1930-х гг.», Исторический архив, 2001, № 4, с. 3-10; Коновалова О.В., «В.М. Чернов и аграрная программа партии социалистов-революционеров», Отечественная история, 2002, № 2, с. 43-60; Коновалова О.В., «В.М. Чернов об аграрной политике большевиков. Глава из рукописи 2-го тома книги “Конструктивный социализм”. 1920-е гг.», 1997, № 5-6, с. 122-140; Коновалова О.В., «В.М. Чернов о тоталитаризме. Статьи конца 1930-х —начала 1940-х гг.», Исторический архив, 2008, № 1, с. 3-23; Коновалова О.В., «К истории Гражданской войны в России: В.М. Чернов, эсеры и директория», Отечественная история, 2006, № 5, с. 49-64.
ЛИТЕРАТУРА
А. АРХИВЫ
Гуверовский институт войны, революции и мира (Hoover Institution on War, Revolution and Peace), Стэнфорд, Калифорния
Архив Б.И. Николаевского (СН)
Кор. 8-12, 27, 28, 88, 163, 198, 206, 289, 290, 377-386, 388, 389-392, 476,496,512,525,610,616,632,633.
Архив Императорской русской секретной полиции (Архив Охранного отделения, АО)
XVI с f. 9; XVII g f. 2; XVIII g f. 9; XVIb(3) f. 9; XVIb (3) К.; XVI d f. 2;
XXIVkf. 1.
Бахметьевский архив русской и восточноевропейской истории и культуры (BakhmeteffArchive of Russian and East European History and Culture), Нью-Йорк Фонд В.М. Зензинова
Кор. 1 (письма В.М. Чернова); 3 (рукописи В.М. Чернова); 10-17 (рукописи В.М. Зензинова); 18 (различные статьи В.М. Чернова); 37-38 (Лига борьбы за народную свободу); 41-42 (история эмиграции); 43 (протоколы заседаний ПСР 1917-1918); 44 («За Свободу»).
Документы Партии социалистов-революционеров за 1904-1939 гг.
Кор. 1 (В.М. Чернов: Каталогизированная переписка, рукописи, фотографии); 2-3 (Систематизированная переписка); 4 (Рукописи и протоколы); 5 (Финансовые отчеты); 6-7 (История партии).
Фонд Алексея Гольденвейзера
Кор. 1 (Переписка), 29 (Комитет по защите демократии).
Фонд А.А. Титова
Кор. 1 (Переписка).
Фонд Филиппа Эдварда Мосли
Кор. 1 (Переписка).
Международный институт социальной истории (International Institute of Social History), Амстердам
Фонд В.М. Чернова
Кор. I: 2, 7, 8; II: 11-15; III: 16-18; IV: 19-21; V: 22; VI: 23-24; VII: 25-26; VIII: 27; IX: 28-31; XI: 37-43; XII: 44-45.
Фонд Партии социалистов-революционеров
Кор. 31, 87-89, 156, 172-193 , 195-198, 200-203, 209-211, 258-263, 298, 303-315,364 а+Ь, 366-372,374-384,441 -451,494/1-IV, 583,603-605,654-667, 685, 690-693, 707-714,785-797, 2001.
Национальный архив Финляндии (Kansallisarkisto), Хельсинки
Фонд трудовиков
Кор. 1-4
Фонд Айно Малмберг и Эйно И. Парманена
Кор. 1
Архив Министерства иностранных дел Финляндии (Ulkoasiainministerion arldsto), Хельсинки
Ryhma 109 С4 Tshernov Viktor
Два письма Виктора Чернова Вяйно Таннеру (2 янв. и 9 фев. 1940)
Б. ДОКУМЕНТЫ
В.М. Чернов
«Автобиография В.М. Чернова» (публ. М.И. Леонова), Исторический архив, 1996, №4, с. 214-217.
Вайнберг И.И., «Переписка с В.М. Черновым», в: Горький и русская журналистика начала XXвека. Неизданная переписка, отв. ред. И.С. Зильберштейн, Н.И. Ди-кушина. М., 1988, с. 582-640.
«В.М. Чернов об аграрной политике большевиков. Глава из рукописи II тома книги “Конструктивный социализм”. 1920-е гг.» (публ. О.В. Коноваловой), Исторический архив, 1997, № 5-6, с. 122-140.
«В.М. Чернов о демократии и социализме. Тезисы. Вторая половина 1930-х гг.» (публ. О.В. Коноваловой), Исторический архив, 2001, № 4, с. 3-10.
«В.М. Чернов о тоталитаризме. Статьи конца 1930-х — начала 1940-х гг.» (публ. О.В. Коноваловой), Исторический архив, 2008, № 1, с. 3-23.
Злоказов Г.И., «Материалы особой следственной комиссии Временного правительства об июльских событиях 1917 года», Отечественная история, 1999, № 5, с. 73-87.
«Из истории общественной мысли. Письмо В. Чернова В. Ленину (1919)» (публ. Р.М. Янгировой), Русская мысль, 1991, № 3862 (18 янв.), с. 13-14.
«Когда и где родился В.М. Чернов?» (публ. А.И. Авруса, З.Е. Гусаковой, А.П. Новикова), Исторический архив, 1998, № 3, с. 211-212.
«Материалы к родословной В.М. Чернова» (публ. А.И. Авруса, З.Е. Гусаковой, А.П. Новикова), Исторический архив, 2002, № 3, с. 170-185.
«Сообщения и заметки. Из детства В.М. Чернова», Новый журнал, 1960, № 60, с. 281-284.
«Протоколы заседаний ЦК партии эсеров (июнь 1917 — март 1918 г.) с комментариями В.М. Чернова»,Вопросы истории, 2000, № 7, с. 3-31; № 8, с. 3-29; № 9, с. 3-18; № 10, с. 3-35. Предисл. Ю.Г. Фельштинского и Г.И. Чернявского, Вопросы истории, 2000, № 7, с. 3-5.
Флеер М.Г., «В.М. Чернов и июльские дни», Красный архив, 1924, № 5, с. 268-270.
Чернов, Виктор, «Страницы из политического дневника. Взгляд из прошлого», Вопросы истории КПСС, 1991, №6, с. 113-128.
«“Черновская грамота” и “Уфимская директория”» (публ. Ю.Г. Фельштинского и Г.И. Чернявского), Вопросы истории, 2006, № 2, с. 6-13,2006, № 4, с. 3-8,12-14.
Прочие документы
«Биографические справки», в: Судебный процесс над социалистами-революционерами (июнь-август 1922 г.). Подготовка. Проведение. Итоги. Сб. док., сост. С.А. Красильников, К.Н. Морозов, И.В. Чубкин. М., 2002, с. 832-942.
Великая Октябрьская социалистическая революция. Хроника событий, т. 2: 7.5.1917-25.7.1917. М., 1959.
«“Все члены эсеровского бюро арестованы и дали показания”. Докладная записка начальника Управления НКВД по Курской области. 1938» (публ. Г.А. Салтыка), Исторический архив, 2002, № 6, с. 211-213.
Всероссийское учредительное собрание. Архив Октябрьской революции 1917 г. в документах и материалах, ред. М.Н. Покровский, А.Я. Яковлев. М.; Л., 1930.
Заключение судебно-следственной комиссии по делу Азефа. Издание центрального комитета П.С.-Р. Б.м., 1911.
Горький и русская журналистика начала XX века. Неизданная переписка, отв. ред. И.С. Зильберштейн, Н.И. Дикушина. М., 1988. (Литературное наследство, № 95.)
Государственная Дума. Второй созыв. Стенографические отчеты 1907 год, сессия вторая, в 2 т. СПб., 1907.
Государственная Дума. Второй созыв. Законодательные заявления, внесенные на основании ст. 55 Учреждения Государственной думы. СПб., 1907.
Декреты Советской власти, в 2 т. М., 1957.
Деятели революционного движения в России, в 5 т. М., 1927-1931.
Добавление к протоколам первого съезда партии социалистов-революционеров.
Издание Центрального комитета ПСР, 1906.
«Доклад председателя Самарского комитета членов Учредительного собрания В.К. Вольского на заседании 9-го Совета партии правых эсеров о политике эсеров и их соглашении с большевиками» (публ. С.А. Павлюченкова), Исторический архив, 1993, №3, с. 123-147.
«Журнал “Современник” по документам департамента полиции» (публ. Л.С. Пустильник), в: Горький и русская журналистика начала XX века. Неизданная переписка, отв. ред. И.С. Зильберштейн, Н.И. Дикушина. М., 1988, с. 476-485.
Журналы заседаний Временного правительства, т. 2: май-июнь 1917 года, отв. ред. тома Б.Ф. Додонов, сост. Е.Д. Гринько, О.В. Лавинская. М., 2002.
Журналы заседаний Временного правительства, т. 3: июль-август 1917года, отв. ред. тома Б.Ф. Додонов, сост. Е.Д. Гринько. М., 2004.
«К истории разоблачения Азефа», Каторга и ссылка, 1927, № 3 (32), с. 102-107.
Кронштадт 1921. Документы о событиях в Кронштадте весной 1921 г., сост. В.П. Наумов, А.А. Косаковский. М., 1997. (Россия. XX век.)
Меньшевики в 1917 году, т. 3, ч. 2: От корниловского мятежа до конца декабря, отв. ред. 3. Галили, А. Ненарокова. М., 1997.
Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде, отв. ред. Г.Н. Галиков, ред. И.А. Булыгин, Л.С. Гапоненко и др. М., 1957.
Партия социалистов-революционеров. Документы и материалы, сост., автор предисл., введения и коммент. Н.Д. Ерофеев, т. 1:1900-1907 гг. М., 1996. (Политические партии России. Конец XIX — первая треть XX века. Документальное наследие.)
Партия социалистов-революционеров. Документы и материалы, сост., автор предисл., введения и коммент. Н.Д. Ерофеев, т. 2: июнь 1907 — февраль 1917 г. М., 2001. (Политические партии России. Конец XIX — первая треть XX века. Документальное наследие.)
Партия социалистов-революционеров. Документы и материалы, сост., автор предисл., введения и коммент. Н.Д. Ерофеев, т. 3, ч. 1: февраль-октябрь 1917 г. М., 2000. (Политические партии России. Конец XIX — первая треть XX века. Документальное наследие.)
Партия социалистов-революционеров. Документы и материалы, сост., автор предисл., введения и коммент. Н.Д. Ерофеев,т. 3, ч. 2: октябрь 1917-1925г. М., 2000. (Политические партии России. Конец XIX — первая треть XX века. Документальное наследие.)
Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов в 1917 году. Протоколы, стенограммы и отчеты, резолюции и постановления общих собраний, собраний секции, заседаний Исполнительного комитета, Бюро Исполнительного комитета и фракций, т. 3:6 мая — 2 июля 1917 г. М., 2002.
Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов в 1917 году. Протоколы, стенограммы и отчеты, резолюции и постановления общих собраний, собраний секции, заседаний Исполнительного комитета, Бюро Исполнительного комитета и фракций, т. 4: 3 июля — 25 октября 1917 года. М., 2003.
Протоколы делегатского совещания всероссийского крестьянского союза 6-10 ноября 1905 г. в Москве. М., 1906.
Протоколы первого съезда Партии социалистов-революционеров. Б.м., 1906.
Революционное движение в России в апреле 1917 г. Апрельский кризис, отв. ред. Л.С. Гапоненко, ред. В.Е. Полетаев, М.Д. Стучебникова, Д.А. Чугаев. М., 1958.
Революционное движение в России в мае-июне 1917 г. Июньская демократия, отв. ред. Д.А. Чугаев, ред. И.Н. Владимирцев, Д.А. Коваленко и др. М., 1959.
Революционное движение в России в июле 1917 г. Июльский кризис, отв. ред. Д.А. Чугаев, ред. Л.С. Гапоненко, М.Д. Стучебникова и др. М., 1959.
Революционное движение в России накануне октябрьского вооруженного восстания (1-24 октября 1917 г.), отв. ред. Д.А. Чугаев, ред. Л.С. Гапоненко, ЕЕ. Рейхберг, М.Д. Стучебникова. М., 1962.
Революционное движение в России в сентябре 1917 г. Общенациональный кризис, отв. ред. Д.А. Чугаев, ред. Л.С. Гапоненко, ЕЕ. Рейхберг, М.Д. Стучебникова. М., 1961.
Советы крестьянских депутатов и другие крестьянские организации. Материалы по истории советского строительства, ред., автор предисл. А.В. Шестаков, т. 1, ч. 1: март-октябрь 1917 г. М., 1929.
Стенографические отчеты Государственной думы. Сессия I. СПб., 1906.
Судебный процесс над социалистами-революционерами (июнь-август 1922 г.). Подготовка. Проведение. Итоги. Сб. док., С.А. Красильников, К.Н. Морозов, И.В. Чубкин, сост. М., 2002.
«Сын вольного штурмана» и тринадцатый «смертник» процесса с.-р. 1922 г: документы и материалы из личного архива В.Н. Рихтера, К.Н. Морозов, И.Ю. Морозова, Т.А. Семенова (Рихтер), сост., коммент. М., 2005.
Триумфальное шествие советской власти, ч. 1, отв. ред. Д.А. Чугаев, ред. И.Н. Владимирцева, Л.С. Гапоненко и др. М., 1963.
Bericht derRussichen Sozial-Revolutiondren Partei an den Internationalen Sozialisten-kongress zu Stuttgart (August, 1907). S. 1., 1907.
Bunyan, James, Intervention, Civil War and Communism in Russia. April-December 1918. Documents and Materials. Baltimore, 1936.
Bunyan J., Fisher H.H., The Bolshevik Revolution 1917-1918. Documents and Materials. Stanford, 1934. (Hoover War Library Publications N 3.)
Golder, Frank Alfred, Documents of Russian History 1914-1917, transl. by Emanuel Aronsberg. NY, 1927.
The Debate on Soviet Power. Minutes of the All-Russian Central Executive Committee of Soviets. Second Convocation October 1917 — January 1918, transl. and ed. by J.L.H. Keep. Oxford, 1979.
The Making of Three Russian Revolutionaries: Voices from the Menshevik Past, ed. by L.H. Haimson in collaboration with Z.Y. Garcia,R. Wortman. Cambridge, 1987.
The Russian Provisional Government 1917. Documents, ed. by R.P. Browder, A.F. Kerensky, vol. I—III. Stanford, California, 1961.
The Socialist-Revolutionary Party after October 1917. Documents from the P.S.-R. Archives, selected, annotated and with an outline of the history of the party during the post-revolutionary period by Marc Jansen. Amsterdam, 1989.
В. ЧЕРНОВ: КНИГИ И СТАТЬИ
Чернов В.М. (Чернов В.; Чернов, Виктор)
[анонимно], Очередной вопрос революционного дела. Лондон, 1900.
«Типы капиталистической и аграрной эволюции», Русское богатство, 1900, №4-8,10.
[Оленин Борис], «Страничка из истории развития социалистической мысли», 4.I-VII, Накануне, 1900-1901, № 19-25,27.
«К вопросу о “положительных” и “отрицательных” сторонах капитализма», Русское богатство, 1901, № 4, с. 222-254.
[Гардении Ю.], «Конечная цель и повседневная борьба революционного социализма», Вестник Русской Революции, 1901, № 1 (июль), с. 127-128.
[Гардении Ю.], К. Маркс и Ф. Энгельс о крестьянстве. Историко-критический очерк. Б.м., 1905.
Маркс и Энгельс о крестьянстве. М., 1906.
Марксизм и аграрный вопрос. Историко-критический очерк. СПб., 1906.
Пролетариат и трудовое крестьянство. М., 1906.
Философские и социалистические этюды. М., 1907.
К вопросу о социализации земли, сб. ст., вып. 2: Социализация земли. М., 1908.
«Теоретики романского синдикализма», в: Луи, Поль, История синдикализма во Франции, 1889-1906, пер. с франц, под ред. Д. Самойлова. М., 1908, с. V-CLX.
«К характеристике максимализма», Социалист Революционер, 1910, № 1,с. 174— 307.
[Вечев Я.], «Правовые идеи в русской литературе», в: «Вехи» как знамение времени. М., 1910, с. 174-260.
[Юрьев Б.], «Научная философия и философствующая мистика», в: «Вехи» как знамение времени. М., 1910, с. 38-101.
[Крайний С.Р.], «Социализация земли как тактическая проблема», Социалист Революционер, 1911,№ 3, с. 161-201.
«Дела и дни: Упразднение народничества», Заветы, 1914, № 6, с. 88-124.
Война и третья сила, сб. ст. Женева, 1915.
[Гардении Ю.], Интернационал и война, сб. ст. Женева, 1915.
[Гардении Ю.], Истинные и мнимые пораженцы, сб. ст. Б.м., 1915.
[Гардении Ю.], Чужими путями, сб. ст. Женева, 1916.
Аграрный вопрос и современный момент. [Извлечение из лекции, прочитанной 30 апреля в Университете Шанявского в Москве.] М., 1917.
Война и «третья сила», сб. ст. Пг., 1917.
Германская социал-демократия на распутье. Пг., 1917.
Империалистические мечты и действительность. Пг., 1917.
Интернационал и война, сб. ст., 2-е изд. Пг., 1917.
Истинные и мнимые пораженцы, сб. ст., 2-е изд. Пг., 1917.
Марксизм и славянство (К вопросу о внешней политике социализма). Пг., 1917.
Речь министра земледелия В.М. Чернова .произнесенная им у вокзала при приезде в г. Ревель 5 августа. Б.м., 1917.
Собрание сочинений Виктора Чернова, в 2 т. Пг., 1917-1918.
Че-ка. Материалы по деятельности чрезвычайной комиссии. Берлин, 1922 (редактор).
«Разрушение вместо созидания (Полное собрание сочинений В.И. Ленина)», Воля России, 1924, № 1-2, с. 165-182.
«Страницы из жизни А.И. Гуковского», Воля России, 1925, № 2, с. 89-108.
«Историк или истерик», Воля России, 1925, № 3, с. 92-119.
«Мир, меч и мир (Ильин, Бердяев и другие)», Воля России, 1925, № 7-8, с. 154-175.
Конструктивный социализм, в 2 т. М., 1997.
Совместные публикации
Бойе Вл., Чернов В., Военная реформа, ч. 1: Генеральный штаб. Пг., 1917.
Бойе Вл., Чернов В., Сквозь туман грядущего. Пг., 1917.
Г. ПЕРВИЧНЫЕ ИСТОЧНИКИ
Андреев Л., S.O.S. Дневник (1914-1919), Письма (1917-1919), Статьи и интервью (1919), Воспоминания современников (1918—1919), ред. и вступ. ст. Р. Девис, Б. Хеллман. М.; СПб., 1994.
Бурцев Вл., «Азеф и ген. Герасимов», Новый журнал, 1961, № 63, с. 204-221.
Быховский Н.Я., Всероссийский Совет крестьянских депутатов 1917, с предисл. С.М. Дубровского. М., 1929.
Вениаминов П., Крестьянская община (что она такое, к чему идет, что дает и что может дать России), по материалам, с введ. и под ред. К. Качоровского. М., 1908.
«Вехи» как знамение времени, сб. ст. М., 1910.
Вихляев П.А, Аграрный вопрос с правовой точки зрения. Критические заметки по аграрному вопросу. М., 1906.
Вихляев П.А., Право на землю. М., 1906.
Вихляев П.А., «Какуравнять пользование землей»,Журнал для всех, 1906, № 5, с. 284-290; 1906, № 6, с. 349-355.
Вихляев П.А., «Развитие сельскохозяйственных производительных сил при социализации земли (Доклад Всероссийскому совету крестьянских депутатов)», в: П.А. Вихляев, Как уравнять пользование землей. Пг., 1917, с. 26-32 .
Вишняк М.В., Всероссийское учредительное собрание. Париж, 1932.
Герц Ф.О. [Hertz], Аграрный вопрос, пер. с нем. под ред. и с предисл. приват-доцента Московского ун-та А.А. Мануйлова. М., 1900.
Год русской революции (1917-1918 гг.): сб. ст. М., 1918.
Григорович С. [Житловский, Хаим], Социализм и борьба за политическую свободу. Историко-критический очерк. Лондон, 1898.
Записки Института изучения России, II. Прага, 1925.
Иванов-Разумник [Иванов, Разумник Васильевич], История русской общественной мысли. Индивидуализм и мещанство в русской литературе и жизни XIX в., т. II. СПб., 1907.
Календарь русской революции, общ. ред. В.Л. Бурцев. Пг., 1917.
Качоровский К., Русская община I. Возможно ли, желательно ли ее скорейшее развитие? (Опыт цифрового и фактического исследования.) СПб., 1900.
Качоровский К., Народное право. М., 1906.
Кистяновский Б.А., «Государство правовое и социалистическое», Вопросы философии, 1990, № 6, с. 141-159.
Ленин В.И., Поли. собр. соч., изд. 5-е: в 55 т. М., 1960-1965.
Ленинский сборник, под ред. Л.В. Каменева, 2-е изд. М.; Л., 1924.
Маслов П.П., «Народническая партия. Партия социалистов-революционеров», в: Общественное движение в России в начале ХХ-го века, ред. Л. Мартов, П. Маслов, А. Потресов, т. III, кн. 5: Партии — их состав, развитие и проявление в массовом движении, на выборах в Думе. СПб., 1914.
Маслов, Сем[ен], Новый закон о крестьянском землевладении. СПб., 1910.
Маслов, Семен, Крестьянское хозяйство. Очерки экономики мелкого земледелия, 2-е изд., переработанное и дополн. М., 1915.
Маслов С.Л. Земельный вопрос и партии во второй Государственной думе. Б.м., 1917.
Милюков П.Н., История второй русской революции, в 3 т. София, 1921-1923.
Николаевский Б.И., История одного предателя. Террористы и политическая полиция. М., 1991.
Огановский Н.П., Прошлое и настоящее земельного вопроса. (Доклад Всероссийскому съезду Крестьянских депутатов.) Пг., 1917.
Огановский Н.П., Закономерность аграрной эволюции. Теория капиталистического развития: в 2 т. Саратов, 1909-1911.
Памяти Леонида Эммануиловича Шишко. Париж, 1910.
Памяти Степана Николаевича Слетова. Париж, 1916.
Пешехонов А., «На очередные темы. Аграрный законопроект с.-p.», Русское богатство, 1907, № 5, с. 187-209.
По вопросам программы и тактики. Сб. ст. из «Революционной России», вып. 1. Типография Партии С.-Р., 1903.
Постников С.Р., Русские в Праге: 1918-1928. Прага, 1928.
Ропшин В. [Савинков Б.], То, чего не было: Роман. М., 1990.
Сборник статей Антонова, А. Баха, Е. Брешковской, Ю. Гарденина, Г. Гершуни, М. Гоца, И. Каляева, Н. Максимова, П. Новобранцева, Б. Савинкова, Тарасова, вып. 1. М., 1908.
Спиридович А.И., Революционное движение в России, вып. II: Партия социалистов-революционеров и ее предшественники. Пг., 1916.
Струве П.Б., Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России, т. 1.СП6., 1894.
Суханов Н. [Gimmer], Земельная рента и основы земельного обложения. К вопросу о социализации земли, с предисл. В. Чернова (с. 7-12). М., 1908.
Танин Я. «Трудовая группа первой Государственной думы», Северные записки, 1913, май—июль, с. 259-285.
Kerensky, Alexander, The Crucifixion of Liberty, transl. by G. Kerensky. L.,1934.
Kistiakovsky, Bogdan, “On defence of Law. The Intelligentsia and the Legal Consciousness”, in: Vekhi. Landmarks. A Collection of Articles about the Russian Intelligentsia, transl. and ed. by M.S. Shatz, J.E. Zimmerman, with a Foreword by M. Raeff. NY, 1994, p. 91-112.
Lavrov, Peter, Historical Letters, transl. with an Introduction and Notes by J.P. Scanlan. Berkeley; Los Angeles, 1967.
Miliukov (Milyoukov), Paul, Russia and its Crisis. Chicago, 1905.
Miliukov, Paul N., The Russian Revolution, vol. I: The Revolution Divided: Spring, 1917, ed. by Richard R. Stites, transl. by T. Stites, R. Stites. Gulf Breeze FL., 1978.
Miliukov, Paul N., The Russian Revolution, vol. II: Kornilov or Lenin ?—Summer, 1917, ed., transl., introduction by G.M. Hamburg. Gulf Breeze FL, 1984.
Miliukov, Paul N., The Russian Revolution, vol. Ill: The Agony of the Provisional Government, ed., transl., introduction by G.M. Hamburg. Gulf Breeze FL, 1987.
Parmanen, Eino L, Taistelujen kirja. Porvoo, 1937.
Trotsky, Leon, The History of the Russian Revolution, transl. by M. Eastman. NY, 1992.
Д. ГАЗЕТЫ И ЖУРНАЛЫ
Былое. Журнал, посвященный истории освободительного движения. СПб., 1906-1907.
Вестник крестьянской России. Издание центрального комитета трудовой крестьянской партии. Прага, 1928-1933.
Вестник русской революции. Социально-политическое обозрение, под ред. К. Тарасова (Н. Русанова). Женева; Париж, 1901-1905.
Воля Народа. Литературно-политическая газета, издаваемая под ред. членов партии социалистов-революционеров. Пг., 1917.
Воля России. Журнал политики и культуры, под ред. В.И. Лебедева, М.И. Сло-мина, Е.А. Сталинского и В.В Сухомлина. Прага; Париж, 1922-1932.
Вольный дискуссионный листок. Издание группы социалистов-революционеров. Париж, 1905.
Вопросы философии и психологии. СПб., 1897.
Голос. Политическая и литературная ежедневная газета. СПб., 1906.
Дело Народа. Политическая и литературная ежедневная газета. СПб., 1906.
Дело Народа. Орган Партии социалистов-революционеров. Ежедневная политическая и литературная газета. Пг., 1917.
День. Пг., 1914-1915.
Жизнь. Литературный, научный и политический журнал. СПб., 1898.
За Свободу. Издание Нью-Йоркской группы партии социалистов-революционеров, под ред. В. Зензинова. Нью-Йорк, 1941-1947.
Заветы. Ежемесячный историко-политический журнал. СПб., 1912-1914.
Земля и воля. Издание Петроградского областного комитета партии социалистов-революционеров. Ежедневная народная газета. Пг., 1917.
Знамя труда. Центральный орган Партии социалистов-революционеров. Париж, 1907-1914.
Мысль. Политическая и литературная ежедневная газета. СПб., 1906.
Мысль. Политическая, общественная и литературная газета. Париж, 1914-1915.
Накануне. Социально-революционное обозрение. Ежемесячный журнал. Лондон, 1899-1901.
Народный вестник. Политическая и литературная ежедневная газета. СПб., 1906.
Народный вестник. Общественно-политический и литературный еженедельый журнал. СПб., 1906.
Новое русское слово (Novoye Russkoye Slovo). Нью-Йорк, 1952.
Новое слово. Журнал научно-литературный и политический. СПб., 1895,1897.
Новый журнал. Нью-Йорк, 1942-1977.
Партийные известия. Издание центрального комитета партии социалистов-революционеров. СПб., 1906-1907.
Пути (“Roads"). Ежемесячник политики и культуры. Нью-Йорк, 1933.
Революционная Россия. Издание Союза социалистов-революционеров (1900,
№ 1-2), Партии социалистов-революционеров (1902-1905). Куоккала—Томск—Женева— Лондон—Париж, 1900,1902-1905.
Революционная Россия. Центральный орган Партии социалистов-революционеров. Прага, 1920-1931.
Русские записки. Ежемесячный литературный, научный и политический журнал. Пг., 1914-1917.
Русский рабочий. Двухнедельный журнал, посвященный вопросам рабочей политики и рабочего движения, орган рабочей комиссии при центральном комитете П. С.-Р., 1918.
Русское богатство. Ежемесячный литературный и научный журнал; с мая 1906 г. — ежемесячный литературный, научный и политический журнал. СПб., 1901-1914.
Северные записки. Литературно-политический ежемесячник. Пг., 1915-1916.
Социалист-революционер. Трехмесячное литературно-политическое обозрение под ред. В. М. Чернова. Париж, 1910-1912.
Современник. Ежемесячный журнал литературы, политики, науки, истории, искусства и общественной науки. СПб., 1911-1915.
Современные записки. Ежемесячный общественно-политический и литературный журнал, при ближайшем участии Н.Д. Авксентьева, И.И. Бунакова, М.В. Вишняка (А.И. Гуковского) и В.В. Руднева. Париж, 1920-1940.
Сознательная Россия. Сборник на современные темы. СПб., 1906.
Социалист-революционер, под ред. членов заграничной делегации П. С.-Р. С.П. Постникова, М.Л. Сломина, Е.А. Сталинского и В.В. Сухомлина. Париж, 1927— 1932.
Студенческие годы. Прага, 1924.
Сын Отечества. 2-е изд. Ежедневная общественная, политическая и литературная газета. СПб., 1905.
ES-ER. Bulletin d’information de la Delegation a I’Etranger du Parti Socialiste Revolutionnaire Russe. Prague, 1924-1925.
Foreign Affairs. NY, 1924,1927,1929,1930,1935.
La Tribune Russe. Bulletin bimensuel du mouvement Socialiste-Revolutionnaire en Russie. Paris, 1904-1905.
Russian Daily News “Rassvet”. Chicago, 1930-1931.
Suomen Sosialidemokraatti. Helsinki, 1925.
Zhizn. Daily — Weekly. Paris; Geneva, 1915-1916.
E. РАБОТЫ АВТОБИОГРАФИЧЕСКОГО ХАРАКТЕРА
Чернов В.М. (Чернов В.; Чернов, Виктор)
Tchernov V., Mes Tribulations en Russie Sovietique, traduit par V.O. Paris, 1921.
Записки социалиста-революционера. Берлин; Петербург; Москва , 1922. (Летопись революции.)
«К истории партии Народного права», Красный архив, 1922, № 1, с. 282-288.
«От “Революционной России” к “Сыну Отечества”», в: Летопись Революции, кн. 1. Берлин[; Петербург; Москва], 1923, с. 66-98.
Рождение революционной России (Февральская революция). Юбилейный комитет по изданию трудов В.М. Чернова. Париж; Прага; Нью-Йорк, 1934.
The Great Russian Revolution, transl. and abridged by Ph.E. Mosely. New Haven, Conn., 1936.
«Н.Д. Авксентьев в молодости», Новый журнал, 1943, № 5, с. 344-352.
«Волга, Волга, мать родная», Новый журнал, 1949, № 22, с. 80-91.
Перед бурей. Воспоминания. Нью-Йорк, 1953.
«Из ;,етства В.М. Чернова», Новый журнал, 1960, № 60, с. 281-284.
«К истории партии социалистов-революционеров. Неопубликованная глава из воспоминаний. I. За границей», Русская мысль, 1967, № 2666 (21 дек.), с. 4; № 2667 (28 дек.), с. 4; 1968, № 2668 (4 янв.), с. 4; № 2669 (11 апр.), с. 4.
«Из истории Партии С.-Р. Показания В.М. Чернова по делу Азефа в следственной комиссии партии С.-P.», Новый журнал, 1970, № 100, с. 280-305; № 101, с. 172-197.
«Борьба за Учредительное собрание и его разгон», Кентавр, 1993, №3, с.118-133.
«История П. С.-Р», в: PSR (1989), с. 5-26.
Великая русская революция. Воспоминания председателя Учредительного собрания. 1905-1920, пер. с англ. Е.А. Каца. М., 2007.
Другие авторы
Аргунов А., «Азеф в партии С.-P.», На чужой стороне, 1924, № VI, с. 157-203; № VII, с. 47-80.
Аргунов А., «Из прошлого партии социалистов-революционеров», Былое, 1907, № 10, с. 94-112.
Буланова-Трубникова О., «Леонид Петрович Буланов», Каторга и ссылка, 1929, №55, с. 152-157.
Бурцев В.Л., Борьба за свободную Россию. Мои воспоминания (1882-1912 гг.), т. 1. Берлин, 1923.
Вишняк, Марк, Дань прошлому. Нью-Йорк, 1954.
Вишняк, Марк, Годы эмиграции, 1919-1969. Воспоминания. Париж: Нью-Йорк; Стэнфорд, 1970.
Вишняк, Марк, «Современные записки»: Воспоминания редактора. Блумингтон, 1957.
Герасимов А.В., На лезвии с террористами. Париж, 1985.
Дан Ф., Два года скитаний (1919-1920). Берлин, 1922.
Демьянов А.А., «Моя служба при Временном правительстве», в: Архив русской революции, 1922, № IV, с. 55-120.
Зензинов В., Из жизни революционера. Париж, 1919.
Зензинов В., Пережитое. Нью-Йорк, 1953.
Лазарев Е.Е., «Бабушка Брешковская. К восьмидесятилетию со дня ее рождения», Воля России, 1924, № 3, с. 75-84.
Мартов Л., Записки социал-демократа. М., 1922.
Мейснер Д., Миражи и действительность. Записки эмигранта. М., 1966.
Николаевский Б., «В.М. Чернов (19 ноября 1873 — 15 апреля 1952), в: Чернов В.М., Перед бурей. Воспоминания. Нью-Йорк, 1953, с. 5-16.
Постников С., «К истории партии социалистов-революционеров», Социалист-революционер, 1931, № 3 (янв.), с. 4-7.
Ракитников Н.И., Сибирская реакция и Колчак. М., 1920.
Резникова Н.В., Огненная память. Воспоминания о Алексее Ремизове. Беркли, 1980.
Русанов Н.С., В эмиграции, под ред., с предисл. и прим. И.А. Теодоровича. М., 1929.
Савинков Б.В., Воспоминания. М., 1990. (Содерж.: Воспоминания террориста; Почему я признал советскую власть?)
Спиридович А.И., Записки жандарма, с предисл. и под ред. С. Пионтковского, изд. 2-е. М.; Харьков, 1928.
Сухомлин В., «Гитлеровцы в Париже», Новый мир, 1965, № 11, с. 111-156; № 12, с. 96-138.
Святицкий Н.В., «Война и предфевралье», Каторга и ссылка, 1971, № LXXV, с. 7-50 [1931].
Святицкий Н.В., «Фракция партии С.-Р. Учредительного собрания и ее деятельность», в: ПСР 3/2, с. 261-270.
Церетели И.Г., Воспоминания о Февральской революции, в 2 т. Париж, 1963.
Чернов, Ольга, «Холодная зима 1919-1920 гг. в Москве», Новый журнал, 1975, № 121, с. 144-162; 1976, № 122, с. 167-182; № 124, с. 184-218.
Breshkovskaia, Katerina, Hidden Springs of the Russian Revolution. Personal Memoirs of Katerina Breshkovskaia, ed. by L. Hutchinson. Stanford, 1931.
Buchanan, George (Sir), My Mission to Russia and Other Diplomatic Memories: vol. 1-2. L„ NY, Toronto, 1923.
Chernov-Andreyev, Olga. Cold Spring in Russia, transl. and introduction by M. Carlisle, foreword by A. Miller. Ann Arbor, 1978.
Ehrenburg, Ilja, Ihmisid, vuosia, eldmdd II. Helsinki, 1980.
Hook, Sidney, Out of Step. An Unquiet Life in the 20th Century. NY, 1987.
Kerensky, Alexander F., The Catastrophe: Kerensky’s Own Story of the Russian Revolution. NY, 1927.
Kerensky, Alexander F., The Crucifixion of Liberty. L., 1934.
Kerensky, Alexander, The Kerensky Memoirs. Russia and History’s Turning Point. L., 1966.
[Nabokov V.D.], V.D. Nabokov and the Russian Provisional Government, 1917, ed. by V.D. Medlin, S.L. Parsons, introduction by R.P. Browder. New Haven; L., 1976.
Reed, John, Ten Days That Shook the World, introduction by A.J.P. Taylor. L., 1978.
Slonim, Mark, “An Autobiographical Fragment: the Birth of a Socialist Revolutionary”, ed. by C. Andreyev, in: Sbornik 4: Papers of the Fourth International Conference of the Study Group on the Russian Revolution, held at the University of Birmingham, England, January 1979. Leeds, Winter 1978-79, p. 47-80.
Sorokin, Pitirim A., Leaves from a Russian Diary — and thirty years after. Boston, 1960.
Struve P., “My Contacts and Conflicts with Lenin”, Slavonic Review, 1934, vol. XII, N 36 (April), p. 573-595; vol. XIII, N 37 (July), p. 66-84.
Tchernoff Olga [Chernova-Kolbasina Ol’ga E.], New Horizons. Reminiscences of the Russian Revolution, transl. by C. Herbert. Westport, Connecticut, 1975 (reprint of the 1936 ed., London).
Trotsky, Leon, My Life. An Attempt at an Autobiography. Penguin Books, 1984.
Zilliacus, Konni, Fran ofdrdstid och oroliga dr. Finlands-svenskt bibliotek 12. Tammerfors, 1960.
Ж. ИССЛЕДОВАНИЯ
Аврус А.И., «Неточности в биографических сведениях о В.М. Чернове», Вопросы истории, 2006, № 7, с. 175.
Алексеева Г.Д., Гусев К.В., Маныкин А.В., «Чернов», в: Политические деятели России 1917. Биографический словарь, глав. ред. П.Б. Волобуев. М., 1993.
Бакушкин А.Ю., «Одиссея Леонида Меньшикова, или Азеф наоборот», Отечественная история, 2004, № 5, с. 167-168.
Гинев В.Н., Аграрный вопрос и мелкобуржуазные партии в России в 1917 г.Кисто-рии банкротства неонародничества. Л., 1977.
Гинев В.Н., Борьба за крестьянство и кризис неонародничества 1902-1914. Л., 1983.
Городницкий РА., Боевая организация партии социалистов-революционеров в 1901^1911 гг. М., 1998.
Городницкий Р.А., «Б.В. Савинков и судебно-следственная комиссия по делу Азефа», Минувшее, 1995, № 18, с. 198-242.
Гусакова З.Е., «Новые сведения о В.М. Чернове и его семье», Отечественные архивы, 1993, №4, с. 111-112.
Гусев К.В., В.М. Чернов. Штрихи к политическому портрету. М., 1999.
Ерофеев Н.Д., Народные социалисты в первой русской революции. М., 1979.
Ерофеев Н.Д., «А.В. Пешехонов», в: Политическая история России в партиях и лицах. М., 1994.
Колесниченко Д.А., Трудовики в первой русской революции. М., 1985.
Колесниченко Д.А., «Виктор Михайлович Чернов», в: Россия на рубеже веков: исторические портреты. М., 1991.
Колесниченко Д.А., «Возникновение и деятельность “Трудовой группы”», в: История СССР. М., 1967, т. 4, с. 76-89.
Коновалова О.В., «В.М. Чернов и аграрная программа партии социалистов-революционеров», Отечественная история, 2002, № 2, с. 43-60.
Коновалова О.В., «К истории Гражданской войны в России: В.М. Чернов, эсеры и Директория», Отечественная история, 2006, № 5, с. 49-64.
Кострикин В.И., Земельные комитеты в 1917 году. М., 1975.
Леонов М.И., Партия социалистов-революционеров в 1905-1907 гг. М., 1997.
Леонов М.И., «Партия эсеров: середина 90-х годов XIX века — 1907 год», в: Политические партии в российских революциях в начале XX века, ред. Г.Н. Севостьянов. М., 2005, с. 401-413.
Луцкий А.А., «Крестьянские наказы 1917 г. о земле», в: Источниковедение истории советского общества, 1968, вып. 2, с. 113-161.
Меньшиков К.П., Охрана и революция. К истории тайных политических организаций в России, т. 1: Годы реакции 1885-1898. М., 1925.
Минц И.И., История Великого Октября, т. 2: Свержение временного правительства. Установление диктатуры пролетариата. М., 1968.
Морозов К.Н., «Б.В. Савинков и Боевая организация ПСР 1909-1911», в: Минувшее. Исторический альманах. М.; СПб., 1998, вып. 18, с. 243-314.
Морозов К.Н., «Особенности, парадоксы и итоги судебного процесса социалистов-революционеров 1922 года», Отечественная история, 2006, № 4, с. 12-25.
Морозов К.Н., Партия социалистов-революционеров в 1907-1914 гг. М., 1998.
Морозов К.Н., «Политическое руководство партии социалистов-революционеров в 1901-1921 годах», в: Политические партии в российских революциях в начале XX века, ред. Г.Н. Севостьянов. М., 2005, с. 475-487.
Новиков А.П., «Издательско-публицистическая деятельность В.М. Чернова в Эстонской республике (1920-1922)», в: Биографика I. Русские деятели в Эстонии XX века. Тарту, 2005, с. 149-182.
Новиков А.П., «В.М. Чернов: Биографический очерк», в: Материалы к биографии. Саратов, 2004, с. 6-65.
Новиков А.П., Гусакова З.Е., «Документы ГАСО о В.М. Чернове», Отечественные архивы, 1998, № 5, с. 74-76.
Першин П.Н., Аграрная революция в России, кн. 1: От реформы к революции. М., 1968.
Салтык Г.А., «Эсеры центрального Черноземья в 1905-1907 годы», Отечественная история, 2004, № 1, с. 55-69.
Сидельников С.М., Образование и деятельность Первой Государственной думы. М., 1962.
Фелыптинский Ю.Т., Большевики и левые эсеры: октябрь 1917 — июль 1918. На пути к однопартийной диктатуре. Париж, 1985.
Фигуровская Н.К., «Банкротство “аграрной реформы” буржуазного Временного правительства», в: Исторические записки, 1968, № 81, с. 23-67.
Фролова Е.И., «Административный центр эмигрантского Внепартийного объединения и Кронштадтское восстание 1921 г.»,Вопросы истории, 2007, № 9,с. 33-49.
Шалагинова Л.М., «Эсеры-интернационалисты в годы Первой мировой войны», в: Первая мировая война, ред. А.Л. Сидоров. М., 1968.
Широкова В.В., Партия «Народного Права». Саратов, 1972.
Юрьев А.И., «Последние страницы истории партии социалистов-революционеров», Отечественная история, 2001, № 6, с. 129-135.
Ярцев Б.К., «Социальная философия В. Чернова», в: Был ли у России выбор? (Н.И. Бухарин иВ.М. Чернов в социально-философских дискуссиях20-х годов). М., 1996.
Ярцев Б.К., «Политико-экономическая платформа российского неонародничества в 20-е гг.», в: БыллиуРоссии Выбор?(Н.И.Бухарин иВ.М. Чернов в социальнофилософских дискуссиях 20-х годов). М., 1996.
Abraham, Richard, Alexander Kerensky: The First Love of the Revolution. L., 1987.
Allison, Anthony P., “Siberian Regionalism in Revolution and Civil War, 1917-1920”, Siberica, 1990, N 1, p. 78-97.
Andreyev, Catherine, “Introduction”, to: Marc Slonim, “Autobiographical Fragment: the Birth of a Socialist Revolutionary”, ed. by Catherine Andreyev, in: Sbomik 4. Papers of the Fourth International Conference of the Study Group of the Russian Revolution held at the University of Birmingham, England, January, 1979. Leeds, Winter 1978-79, p. 47-51.
Ascher, Abraham, Pavel Axelrod and the Development of Menshevism. Cambridge, Mass., 1972.
Ascher, Abraham, The Revolution of1905: Russia in Disarray. Stanford, 1988.
Ascher, Abraham, The Revolution of 1905: Authority Restored. Stanford, 1992.
Ascher, Abraham, PA. Stolypin: The Search for Stability in Late Imperial Russia. Stanford, 2001.
Atkinson, Dorothy, The End of the Russian Land Commune, 1903-1930. Stanford, 1983.
Avrich, Paul, Kronstadt 1921. Princeton, 1991 [1970].
Baron, Samuel H., Plekhanov. The Father of Russian Marxism. Stanford, 1963.
Basil, John D., The Mensheviks in the Revolution of 1917. Columbus, Ohio, 1984.
Berk, Stephen M., “The Democratic Counter-Revolution: Komuch and the Civil War on the Volga”, Canadian-American Slavic Studies, 1973, N VII, p. 443-459.
Berkhofer, Rober F. Jr., Beyond the Great Story. History as Text and Discourse. Cambridge, Mass., 1997.
Billington, James, The Icon and the Axe. An Interpretative History of Russian Culture. NY, 1970.
Billington, James, Mikhailovsky and Russian Populism. Oxford, 1958.
Boucek, Jaroslav, “Jan Slavic — A Czech Historian of the Russian Revolution”, Russian History, 2000, vol. 27, p. 223-232.
Brovkin, Vladimir N., Behind the Front Lines of the Civil War: Political parties and social movements in Russia, 1918-1922. Princeton, 1994.
Brovkin, Vladimir N., The Mensheviks after October: Socialist Opposition and the Rise of the Bolshevik Dictatorship. Ithaca; London, 1991 [1987].
Brower, Daniel R., Training the Nihilists. Education and Radicalism in Tsarist Russia. London, 1975.
, Burbank, Jane, Intelligentsia and Revolution. Russian Views of Bolshevism 1917-1922.
NY, 1986.
Bushnell, John, Mutiny amid Repression. Russian Soldiers in the Revolution of1905-1906. Bloomington, 1985.
Chamberlin, William Henry, The Russian Revolution 1917-1921, vol. 1-2. NY, 1960.
Christoff, Peter K., K.S. Aksakov. A Study in Ideas. Volume III of an Introduction to Nineteenth-Century Russian Slavophilism. Princeton, 1982.
Cohen, Stephen F., Bukharin and the Bolshevik Revolution. A Political Biography, 1888-1938. NY, 1975.
Collingwood, Robin George, The Idea of History, ed., introduction by Jan van der Dussen, revised edition with lectures 1926-1928. Oxford, 1994.
Confino, Michael, “Russian Customary Law and the Study of Peasant Mentalites”, The Russian Review, 1985, vol. 44, p. 35-43.
Cross, Truman B., “The Purposes of Revolution: Chernov and 1917”, The Russian Review, 1967, vol. 26, p. 351-360.
Dahlmann, Dittmar, DieProvinz Wdhlt. Kbln; Weimar; Wien, 1996.
Daly, Jonathan W., Autocracy under Siege. Security Police and Opposition in Russia 1866-1905. DeKalb, 1998.
Daly, Jonathan W., The Watchful State: Security and Opposition in Russia 1906-1917. DeKalb, 2004.
Duignan, Peter, The Hoover Institution on War, Revolution and Peace: seventy-five years of its history. Hoover Institution, Stanford University, 1989.
Emmons, Terence, The Formation of Political Parties and the First National Elections in Russia. Cambridge, Mass., 1983.
Etkind, Alexander, Eros of the Impossible. The History of Psychoanalysis in Russia, transl. by N. Rubins, M. Rubins. Boulder Colorado, 1997.
Ferro, Marc, The Great War, 1914-1918, transl. by Nicole Stone. L.; NY, 2002 (1969).
Figes, Orlando, A People’s Tragedy. NY, 1997.
Footman, David, Civil War in Russia. L., 1961.
Frankel, Jonathan, Prophecy and Politics: Socialism, Nationalism and the Russian Jews, 1862-1917. Cambridge, 1981.
Galai, Shmuel, The Liberation Movement in Russia, 1900-1905. Cambridge, 1973.
Galili, Ziva, The Menshevik Leaders in the Russian Revolution: Social Realities and Political Strategies. Princeton, 1989.
Gay, Peter, The Dilemma of Democratic Socialism: Eduard Bernstein’s Challenge to Marx. NT, 1962.
Geifman, Anna, Entangled in Terror: The Azef Affair and the Russian Revolution. Willmington, Delaware, 2000.
Geifman, Anna, “The Exposure of Azef, A Modern ‘Judas’: Facts and Legends”, Canadian-American Slavic Studies, 1997, vol. 31, p. 33-50.
Getzler, Israel, Kronstadt 1917-1921: theFateofa Soviet Democracy. Cambridge, 1983.
Getzler, Israel, Martov. A Political Biography of a Russian Social Democrat. Cambridge, 1967.
Gill, Graeme J., Peasants and Government in the Russian Revolution. L., 1979.
Gleason, Abbot, “The Emigration and Apostasy of Lev Tikhomirov”, Slavic Review, 1967, vol. 26, p. 414-429.
Gleason, Abbot, Young Russia. The Genesis of Russian Radicalism in the 1860s. Chicago; L., 1983.
Good, Jane E., Jones, David R. Babushka. The Life of the Russian Revolutionary Ekaterina K. Breshko-Breshkovskaia (1844-1934). Newtonville, Mass., 1991. (Russian Biography Series, N 9.)
Haimson, Leopold H., The Russian Marxists and the Origins of Bolshevism. Boston, 1955.
Haimson, Leopold, Russia's Revolutionary Experience, 1905-1917, two essays with an introduction by D. McDonald. NY, 2005.
Haltzel, Michael H., “The Baltic Germans”, in: Russification in the Baltic Provinces and Finland, 1855-1914, ed. by E.C. Thaden. Princeton, New Jersey, 1981, p. 111-178.
Hamburg, Michael G., “The London Emigration and the Russian Liberation Movement: The Problem of Unity, 1889-1897”, fahrbiicher filr Geschichte Osteuropas, 1977, Bd. 25, S. 322-324.
Hammer, Darrel P., “Russia and the Roman law”, American Slavic and East European Review, 1957, vol. 16, p. 1-13.
Harding, Neil, Leninism. Basingtoke; L., 1996.
Hardy, Deborah, Land and Freedom. The Origins of Russian Terrorism, 1876-1879. NY, 1987.
Hasegawa, Tsuyoshi, The February Revolution. Seattle, 1981.
Heinzen, James W., “ ‘Alien’ Personnel in the Soviet State: The People’s Commissariat of Agriculture under Proletarian Dictatorship, 1918-1929”, Slavic Review, 1997, vol. 56, p. 73-100.
Hildermeier, Manfred, The Russian Socialist Revolutionary Party before the First World War. NY, 2000.
Hildermeier, Manfred, “The Socialist Revolutionary Party of Russia and the Workers, 1900-1914”, in: Workers and Intelligentsia in Late Imperial Russia. Realities, Representations, Reflections, ed. by R.E. Zelnik. Berkeley, 1999, p. 206-227.
Hildermeier, Manfred, Die Sozialrevolutiondre Partei Russlands. Agrarsozialismus und Modernisierung im Zarenreich (1900-1914). Koln, 1978.
Hildermeier, Manfred, “The Terrorist Strategies of the Socialist-Revolutionary Party in Russia, 1900-1914”, in: Social Protest, Violence and Terror in Nineteenth and Twentieth Century Europe, ed. by W.J. Mommsen, G. Hirschfeld. L., 1982, p. 80-87.
Hollingsworth, Barry, “David Soskice in Russia in 1917”, European Studies Review, 1976, N 6, p. 77-78.
Hosking, Geoffrey, Russia: People and Empire, 1552-1917. L., 1997.
Hunink, Maria, De Papieren van de Revolutie. Het Internationaal Instituut voor Sociale Geschiedenis 1935-1947. Amsterdam, 1986.
Hussain, Athar, Tribe, Keith, Marxism and the Agrarian Question, vol. II: Russian Marxism and the Peasantry 1861-1930. Hong Kong, 1981.
Hafner, Lutz, Die Partei der linken Sozialrevolutiondre in der russischen Revolution von 1917/18. Beitrage zur Geschichte Osteuropas, Bd. 18. Koln; Weimar; Wien; Bohlau, 1994.
Hafner, Lutz, “The Assassination of Count Mirbach and the ‘July Uprising’ of the Left Socialist Revolutionaries in Moscow, 1918”, The Russian Review, 1991, vol. 50, p. 324-344.
Immonen, Hannu, The Agrarian Program of the Russian Socialist Revolutionary Party, 1900-1914. Helsinki, 1988.
Jansen, Marc, A Show Trial under Lenin. The Trial of the Socialist Revolutionaries, Moscow 1922, transl. from the Dutch by J. Sanders. The Hague, 1982.
Jasny, Naum, Soviet Economists in the twenties. Names to be remembered. Cambridge, 1972.
Johnston, Robert H., “New Mecca, New Babylon Paris and the Russian Exiles, 1920-1945. Kingston; Montreal, 1988.
Judge, Edvard H., Plehve: Repression and Reform in Imperial Russia, 1902-1904. NY, 1983.
Kassow, Samuel D., Students, Professors, and the State in Tsarist Russia. Berkeley, 1989.
Kelly, Aileen M., “A Bolshevik Philosophy?”, in: A.M. Kelly, Toward Another Shore. Russian Thinkers between Necessity and Chance. New Haven; L., 1998, p. 257-284.
Kelly, Aileen, “Self-Censorship and the Russian Intelligentsia, 1905-1914”, Slavic Review, 1987, vol. 46, p. 193-213.
Kindersley, Richard, The First Russian Revisionists. A Study of‘Legal Marxism’ in Russia. Oxford, 1962.
Kingston-Mann, Esther, Lenin and the Problem of Marxist Peasant Revolution. NY, 1983.
Kline, George L, Religious and Anti-Religious Thought in Russia. Chicago, 1968. (The Weil Lectures.)
Kotsonis, Yannis, “Arkhangel’sk, 1918: Regionalism and Populism in the Russian Civil War”, The Russian Review, 1992, vol. 51, p. 526-544.
Kristof, Ladis K., “B.I. Nicolaevsky: The Formative Years”, in: Revolution and Politics in Russia. Essays in Memory of B.I. Nicolaevsky, ed. by A. Rabinowitch, J. Rabinowitch, L.K.D. Kristof. Bloomington, 1972, p. 3-32.
Kujala, Antti, “March Separately — Strike Together”, in: Motojiro Akashi, Rakka ryusui; Colonel Akashi’s report on his secret cooperation with the Russian revolutionary parties during the Russo-Iapanese War. Helsinki, 1988.
Lande, Leo, “The Mensheviks in 1917”, in: The Mensheviks from the Revolution of 1917 to the Second World War, ed. by L.H. Haimson. Chicago; L., 1974, p. 1-72.
Landis, Erik-C., “Between Village and Kremlin: Confronting State Food Procurement in Civil War Tambov, 1919-20”, The Russian Review, 2004, vol. 63, p. 70-88.
Lane, David, The Roots of Russian Communism. A Social and Historical Study of Russian Social-Democracy 1898-1907. Pennsylvania State Univ. Press, 1975.
Lehmann, Hans-Georg, Die Agrarfrage in der Theorie und Praxis der deutschen und internationalen Sozialdemokratie. Vom Marxismus zum Revisionismus und Bolschewismus. Tiibingen, 1970.
Levin, Alfred, The Second Duma. A Study of the Social Democratic Party and the Russian Constitutional Experiment. Hamden, Conn., 1966.
Lewin, Moshe, “Customary Law and Russian Rural Society in the post-Reform Era”, The Russian Review, 1985, vol. 44, p. 1-19.
Liebich, Andre, “Mensheviks, Then and Now”, The Russian Review, 1989, vol. 48, p. 67-79.
Lyandres, Semion, “The 1918 Attempt on the Life of Lenin: A New Look at the Evidence”, Slavic Review, 1989, vol. 48, p. 432-448.
Malia, Martin, Alexander Herzen and the Birth of Russian Socialism, 1812-1855. Cambridge, Mass., 1961.
Malia, Martin, History’s Locomotives: Revolutions and the Making of the Modern World, ed., foreword by T. Emmons. New Haven; L., 2006.
Mallory, James A. Jr., Good, Jane E., “Duma”, in: MERSH, vol. 10, p. 39-51.
Manning, Roberta Thomson, The Crisis of the Old Order in Russia. Gentry and Government. Princeton, 1982.
Manouelian, Edward, “From Pis’ma to Pis’mena: Ideological contexts of Remizov’s Documentary Project”, The Russian Review, 1996, N 1, p. 1-20.
Mathers, William L., “Sunday School Movement”, in: MERSH, vol. 38, p. 41-45.
McKinsey, Pamela Sears, “Populists, Workers, Peasants, and the Beginning of Worker Organization in Saratov”, in: Politics and Society in Provincial Russia: Saratov, 1590-1917, ed. by R.A. Wade; S.J. Seregny. Columbus, 1989, p. 49-72.
Melancon, Michael, “The Socialist Revolutionaries from 1902 to 1907: Peasant and Workers’ Party”, Russian History/Histoire Russe, 1985, N 10, p. 2-47.
Melancon, Michael, The Socialist Revolutionaries and the Russian Anti-War Movement, 1914-1917. Columbus, 1990.
Mendel, Arthur P., Dilemmas of Progress in Tsarist Russia. Legal Marxism and Legal Populism. Cambridge, Mass., 1961.
Mosely, Philip E., “Boris Nicolaevsky: The American Years”, in: Revolution and Politics in Russia. Essays in Memory ofB.L Nicolaevsky, ed. by A. Rabinowitch, J. Rabino-witch, L.K.D. Kristof. Bloomington, 1972, p. 33-38.
Naarden, Bruno, Socialist Europe and Revolutionary Russia: Perception and Prejudice, 1848-1923. Glasgow, 1992.
Naimark, Norman N., Terrorists and Social Democrats. The Russian Revolutionary Movement under Alexander III. Cambridge, Mass., 1983.
Nation, Craig R., War on War. Lenin, Zimmerwald Left, and the Origins of Communist Internationalism. Durham; L., 1989.
Offord, Derek, The Russian Revolutionary Movement in the 1880s. Cambridge, 1986.
Owen, Launcelot A., The Russian Peasant Movement 1906-1917. L., 1937.
Pearl, Deborah L., “Political Economy for Workers: A.N. Bakh’s Tsar-Golod”, Slavic Review, 1991, vol. 50, p. 767-778.
Perrie, Maureen, The Agrarian Policy of the Russian Socialist Revolutionary Party from its Origins through the Revolution of1905-1907. Cambridge, 1976.
Perrie, Maureen, “The Peasants”, in: Society and Politics in the Russian Revolution, ed. by R. Service. Worchester, 1992, p. 12-34.
Perrie, Maureen, “Political and Economic Terror in the Tactics of the Russian Socialist-Revolutionary Party before 1914”, in: W.J. Mommsen, G. Hirschfeld, Social Protest, Violence and Terror in Nineteenth and Twentieth Century Europe. L., 1982, p. 63-79.
Perrie, Maureen, “The Russian Peasantry in 1907-1908: A Survey by the Socialist Revolutionary Party”, transl., with an introduction and notes, by Maureen Perrie, History Workshop [Great Britain], 1977, N 4, p. 171-191.
Perrie, Maureen, “The Social Composition and structure of the Socialist-Revolutionary party before 1907”, Soviet Studies, 1972, N 24, p. 223-250.
Pipes, Richard, Russia underthe Bolshevik Regime, 1919-1924. L., 1994.
Pipes, Richard, The Russian Revolution. NY, 1990.
Pipes, Richard, Struve: Liberal on the Left, 1870-1905. Cambridge, Mass., 1970.
Polvinen, Tuomo, Vendjdn vallankumous ja Suomi 1917-1920.1, helmikuu 1917 — toukokuu 1918. Porvoo, 1967.
Pomper, Philip, Peter Lavrov and the Russian Revolutionary Movement. Chicago, 1972.
Rabinowitch, Alexander, The Bolsheviks Come to Power. The Revolution of 1917 in Petrograd. NY, 1976.
Rabinowitsch, Alexander,“Foreword”, in: Revolution and Politics in Russia. Essays in Memory of B.I. Nicolaevsky, ed. by A. Rabinowitch, J. Rabinowitch, L.K.D. Kristof. Bloomington, 1972, p. VII-XI.
Radkey, Oliver H., The Agrarian Foes of Bolshevism. Promise and Default of the Russian Socialist Revolutionaries February to October 1917. NY, 1958.
Radkey, Oliver Henry, Russia Goes to the Polls. The Election to the Russian Constituent Assembly of 1917, with a Foreword by Sheila Fitzpatrick. Ithaca; L., 1989.
Radkey, Oliver Henry, The Sickle under the Hammer. The Russian Socialist Revolutionaries in the Early Months of Soviet Rule. NY; L„ 1963.
Radkey, Oliver Henry, The Unknown Civil War in Soviet Russia. A Study of the Green Movement in the Tambov Region 1920-1921. Stanford, 1976.
Raeff, Marc, “Our First Reader: David Shub and His Times”, Biblion. The Bulletin of the New York Public Library, 1995, N 3, p. 109-125.
Raeff, Marc, Russia Abroad. A Cultural History of the Russian Emigration, 1919-1939. NY, 1990.
Raeff, Marc, Understanding Imperial Russia. State and Society in the Old Regime, transl. by Arthur Goldhammer, foreword by John Keep, University of Toronto. NY, 1982.
Raevsky-Hughes, Olga, “Introduction”, in: Резникова H.B., Огненная память. Воспоминания о Алексее Ремизове. Беркли, 1980, с. 9-15.
Raleigh, Donald J., Experiencing Russia’s Civil War: Politics, Society, and Revolutionary Culture in Saratov, 1917-1922. Princeton, 2002.
Read, Christopher, From Tsar to Soviets: the Russian People and their Revolution, 1917-21. L., 1996.
Revolution and Politics in Russia. Essays in Memory of B.I. Nicolaevsky, ed. by A. Rabi-nowitch, J.Rabinowitch, L.K.D. Kristof. Bloomington, 1972.
Rice, Christopher, Russian Workers and the Socialist-Revolutionary Party through the Revolution of 1905-07. Hong Kong, 1988.
Rosenberg, William G., Liberals in the Russian Revolution. The Constitutional Democratic Party, 1917-1921. Princeton, 1974.
Rubenstein, Richard E., Comrade Valentine. NY, 1994.
Sablinsky, Walter, The Road to Bloody Sunday. Father Gapon and the St.-Petersburg Massacre of1905. New Jersey, 1976.
Sakwa, Richard, Soviet Communism in Power. A Study of Moscow during the Civil War, 1918-21. Basingstoke, 1988.
Scanlan, James R, "Populism as a Philosophical Moment in 19th century Russia: the Thought of P.L. Lavrov and N.K. Mikhailovskii”, Studies in Soviet Thought, 1984, vol. 27, p. 209-223.
Schafly, Daniel L. Jr., “Arakcheev, Aleksei Andreevich (1789-1894)”, in: MERSH, vol. 2, p. 73-77.
Schleifman, Nurit, Undercover Agents in the Russian Revolutionary Movement: the SR Party, 1902-1914. Hong Kong, 1988.
Senese, Donald, S.M. Stepniak-Kravchinskii: The London Years. Newtonville, Mass., 1987.
Senese, Donald, “S.M. Kravchinskii and the National Front against Autocracy”, Slavic Review, 1975, vol. 34, p. 507-510.
Senn A.E., The Russian Revolution in Switzerland 1914-1917. Madison, 1971.
Service, Robert, Lenin. A Biography. L., 2000.
Simms, James Y. Jr, “The Famine and the Radicals”, in: Modernization and Revolution. Dilemmas of Progress in late Imperial Russia. Essays in Honor of Arthur P. Mendel, ed. by E.H. Judge, J.Y. Simms, Jr., foreword by W.G. Rosenberg. NY, 1992, p. 13-42.
Smele, Jonathan D., Civil War in Siberia: the anti-Bolshevik government of Admiral Kolchak, 1918-1920. Cambridge, 1996.
Smith, Stephen A., “The Revolutions of 1917-1918”, in: The Cambridge History of Russia, vol. Ill: The Twentieth Century, ed.by R.G. Suny. Cambridge, 2006, p. 114-139.
Spence, Richard B., Boris Savinkov: Renegade on the Left. NY, 1991.
Steila, Daniela, Genesis and Development of Plekhanov's Theory of Knowledge. A Marxist between Anthropological Materialism and Physiology. Dordrecht, 1991.
Stites, Richard, The Women’s Liberation Movement in Russia. Feminism, Nihilism, and Bolshevism, 1860-1930. Princeton, 1990.
Sukiennicki, Wiktor, “An Abortive Attempt at International Unity of the Workers’ Movement (The Berlin Conference of the Three Internationals, 1922)”, in: Revolution
and Politics in Russia. Essays in Memory ofB.I. Nicolaevsky, ed. by A. Rabinowitch, J. Rabinowitch, L.K.D. Kristof. Bloomington, 1972, p. 204-242.
Tokmakoff, George, P.A. Stolypin and the Third Duma. An Appraisal of Three Major Issues. Washington, D.C., 1981.
Treadgold, Donald,Lenin and his Rivals. The Struggle for Russia’s Future, 1898-1906. L., 1955.
Turpeinen, Oiva, Keisarillisen Venajan viranomaisten suhtautuminen jaakdriliikkee-seen. Helsinki, 1980. (Helsingin yliopiston historian laitoksen julkaisuja, N 7.)
Verner, Andrew M., The Crisis of Russian Autocracy. Nicholas II and the 1905 Revolution. Princeton, 1990.
Vihavainen, Timo, “A Note on a Spurious Source: Finskii Vestnik”, The Russian Review, 1985, vol. 44, p. 69-70.
Vucinich, Alexander, Empire of Knowledge. The Academy of Sciences of the USSR (1917-1970). Berkeley and Los Angeles, 1984.
Vucinich, Alexander, Social Thought in Tsarist Russia. The Quest of General Science of Society, 1861-1917. Chicago; L., 1976.
Wade, Rex A., The Russian Revolution, 1917. Cambridge, 2000.
Walicki, Andrzej, Legal Philosophies of Russian Liberalism. L., 1992.
White, Elizabeth, “The Socialist Revolutionary Party, Ukraine, and Russian National Identity in the 1920s”, The Russian Review, 2007, vol. 66, p. 549-67.
Williams, Robert C., Culture in Exile. Russian Emigres in Germany 1881-1914. Ithaca; L„ 1972.
Williams, Robert C., The Other Bolsheviks. Lenin and His Critics, 1904-1914. Bloomington; Indianapolis, 1986.
Wolin, Simon, “The Mensheviks under the Nep and in Emigration”, in: The Mensheviks from the Revolution of 1917 to the Second World War, ed. by L.H. Haimson. Chicago; L., 1974, p. 241-348.
Wortman, Richard, The Crisis of Russian Populism. Cambridge, 1967.
Yedlin, Tovah, Maxim Gorky. A Political Biography. West Port, 1999.
Zayer Rupp, Susan, “Conflict and Crippled Compromise: Civil-War Politics in the East and the Ufa State Conference”, The Russian Review, 1997, vol. 56, p. 249-64.
Zorach, Jonathan, “The Enigma of the Gajda Affair in Czechoslovak Politics in 1926”, Slavic Review, 1976, vol. 35, p. 683-698.
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРЕДИСЛОВИЕ
1 Collingwood, Robin George, The Idea of History, Revised Edition with Lectures 1926-1928. Oxford, 1994, p. 201-202.
2 Подобного рода оценку можно найти и в недавних работах: Malia, Martin, History’s Locomotives: Revolutions and the Making of the Modern World. New Haven; L., 2006, p. 254.
3 Cm.: Berkhofer, Rober F. Jr., Beyond the Great Story. History as Text and Discourse. Cambridge, Mass., 1997.
4 Чернов В., «Уроки прошлого», РР, 1925, № 2 (апрель), с. 19,
ГЛАВА 1
1 Быховский, ВСКД, с. 95.
2 Чернов, Виктор, Записки социалиста-революционера. Берлин; Петербург; Москва, 1922, с. 86. В книге Чернова «Перед бурей» эта цитата звучит следующим образом: «Я ведь мужик, мужиком родился, мужиком и умру» (Чернов, Виктор, Перед бурей. Воспоминания. Нью-Йорк, 1953, с. 30). В его неопубликованной автобиографии эти слова выглядят так: «Я ведь, по сути дела, мужик, мужиком родился, мужиком и умру» (Чернов, Виктор, «Мои дороги и тропинки к еврейству», (рукопись), с. 23-24, Гувер, ин-т, СН, кор. 381, ед. хр. 14 (далее — 381-14)).
3 Чернов, Записки, с. 87; Абрамович Р.А., «Виктор Чернов: Очаровательный тип русского социалиста», некролог Виктора Чернова, пер. на рус. Б. Шапиро, Forverts (Jewish Daily Forward), April 22,1952, p. 3. Переведенный некролог хранится в: Гувер, ин-т, СН, 390-10, опубл, в: Материалы к биографии, с. 244-248.
4 Николаевский Б., «В.М. Чернов (19 ноября 1873 — 15 апреля 1952)», в: Чернов, Перед бурей, с. 5,15.
5 Обер-офицерские чины —военные и гражданские чины, соответствовавшие XIV-IX классам «Табели о рангах» (Байбурин А., Беловинский Л., Конт Ф., Полузабытые слова и значения. Словарь русской культуры XVIII-XIXвв. СПб.; М., 2004, с. 307).
6
7
8
9
10 И
12
13
14
15
16
Чернов, Перед бурей, с. 27; Новиков А.П., «В.М. Чернов: Биографический очерк», в: Материалы к биографии, с. 6, 261 (сн. 92); Гусакова З.Е., «Новые сведения о В.М. Чернове и его семье», ОА, 1993, № 4, с. 111; «Материалы к родословной В.М. Чернова», ИА, 2002, № 3, с. 170-185, табл. 12; Raeff, Marc, Understanding Imperial Russia. State and Society in the Old Regime. NY, 1982, p. 157.
Новиков А.П., Гусакова 3.E., «Документы ГАСО о В.М. Чернове», ОА, 1998, № 5, с. 75; Новиков, «В.М. Чернов: Биографический очерк», с. 6-8; Гусакова, «Новые сведения о В.М. Чернове и его семье», с. 111.
Чернов, Записки, с. 87; Гусакова, «Новые сведения о В.М. Чернове и его семье», с. 111; Новиков, Гусакова, «Документы ГАСО о В.М. Чернове», с. 75; Новиков, «В.М. Чернов: Биографический очерк», с. 6-8; «Табель о рангах», в: Энциклопедический словарь, изд. Ф.А. Брокгауз, И.А. Ефрон. СПб., 1901, т. XXII, с. 439-441; Hosking, Geoffrey, Russia: People and Empire, 1552-1917. L., 1997, p. 85,154-155; Brower, Daniel R., Training the Nihilists. Education and Radicalism in Tsarist Russia. L., 1975, p. 53.
Кроме того, можно заметить, что Департамент полиции всегда почтительно упоминал Виктора Чернова как «потомственного дворянина», ср.: Справка, в которой Чернов аттестован как «потомственный дворянин Саратовской губернии, православный» (Гувер, ин-т, АО, XVIIg, ед. хр. 2; далее — «Справка» (1909)).
Чернов, Записки, с. 87, 95-96, 245, 247; Он же, Перед бурей, с. 17, 27-30.
Новиков, Гусакова, «Документы ГАСО о В.М. Чернове», с. 75; а также: Ав-рус А.И., Гусакова З.Е., Новиков А.П., «Когда и где родился В.М. Чернов?», ИА, 1998, № 3, с. 211 -212; Новиков, «В.М. Чернов: Биографический очерк», с. 8; Chernov, Victor, “Affidavit of Birth and Marriage, sworn and subscibed to before Irving Schach, commisioner of the City of New York, 17th of May, 1945”, Гувер, ин-т, CH, 390-3. Ту же дату (7 ноября) Чернов указывает в своем Заявлении, данном в Охранке в 1894 г. (там же, 390-6, л. 1), и в рукописной автобиографии (там же, 616-1). Дата 19 ноября 1873 г. названа Черновым в статье о его детстве: «Сообщения и заметки из детства В.М. Чернова», НЖ, 1960, № 60, с. 281. Однажды в качестве года своего рождения он указал 1874-й («Автобиография В.М. Чернова» (1907), ИА, 1996, № 4, с. 214). Эта автобиографическая записка относится к 1907 г. 1876 год, нередко появляющийся в энциклопедиях и документальных источниках, не верен. Также Чернов по ошибке указал в качестве места рождения Новоузенск, хотя на самом деле он родился в Хвалынске: Чернов, Перед бурей, с. 17.
Чернов, Перед бурей, с. 19,27-28, 30-32; Чернов, «Сообщения и заметки из детства В.М. Чернова», с. 281-284; «Материалы к родословной В.М. Чернова», с. 184, табл. 12; Гусакова, «Новые сведения о В.М. Чернове и его семье», с. 111-112; Новиков Гусакова, «Документы ГАСО о В.М. Чернове», с. 75; Новиков, «В.М. Чернов: Биографический очерк», с. 8.
Чернов, Перед бурей, с. 19, 27-28, 30-32; Он же, «Сообщения и заметки из детства В.М. Чернова», с. 281,282; «Материалы к родословной В.М. Чернова», с. 184, табл. 12.
Чернов, Перед бурей, с. 19, 20, 22-23, 37.
Чернов, Записки, с. 86; Он же, Перед бурей, с. 27,29, 32.
Гусакова, «Новые сведения о В.М. Чернове и его семье», с. 111-112; за год до этого он начал учиться в подготовительном классе гимназии; Чернов,
Рукописная автобиография; Новиков, «В.М. Чернов: Биографический очерк», с. 9.
17 См.: Service, Robert, Lenin. A Biography. L., 2000, p. 37-41.
18 Чернов, Записки, с. 15-16; Он же, Перед бурей, с. 18; Он же, «Сообщения и заметки из детства В.М. Чернова», с. 281; Он же, «Мои дороги и тропинки к еврейству», с. 2.
19 Чернов, Записки, с. 125; Он же, Перед бурей, с. 21,116; Он же, «Сообщения и заметки из детства В.М. Чернова», с. 281.
20 Chernov-Andreyev, Olga, Cold Spring in Russia. Ann Arbor, 1978, p. 50.
21 Чернов, Виктор, «К истории партии Народного Права», Красный Архив, 1922, № 1, с. 282-283; Чернов, Записки, с. 14, 17-18; «Автобиография В.М. Чернова» (1907), с. 214. Гимназический журнал назывался «Искорка», см.: Чернов, Рукописная автобиография; Новиков, «В.М. Чернов: Биографический очерк», с. 10-11.
22 Чернов, Записки, с. 41; Он же, Перед бурей, с. 21, 32-33; Он же, «Сообщения и заметки из детства В.М. Чернова», с. 281.
23 Чернов, Перед бурей, с. 19, 27-28, 30-32, 34.
24 Чернов В., «Историк или истерик», ВР, 1925, № 3, с. 117.
25 Naimark, Norman N., Terrorists and Social Democrats. The Russian Revolutionary Movement under Alexander III. Cambridge, Mass., 1983, p. 42, 54, 117-118; Offord, Derek, The Russian Revolutionary Movement in the 1880s. Cambridge, 1986, p. 17; McKinsey, Pamela Sears, “Populists, Workers, Peasants, and the Beginning of Worker Organization in Saratov”, in: Politics and Society in Provincial Russia: Saratov, 1590-1917. Columbus, 1989, p. 71; Nicoll, G. Douglas, “People’s Will Party”, in: MERSH, 1982, vol. 27, p. 169.
26 Чернов, Записки, с. 22-24, 35-38, 41; Он же, «Мир, меч и мир», ВР, 1925, № 7-8, с. 154-155; Новиков, «В.М. Чернов: Биографический очерк», с. 9-11.
27 Чернов, Записки, с. 20,46-47; Он же, Заявление, с. 1; Naimark, Terrorists and Social Democrats, p. 223, 226; Гусакова, «Новые сведения о В.М. Чернове и его семье», с. 111-112.
28 Чернов, «Мои дороги и тропинки к еврейству», с. 12; Naimark, Terrorists and Social Democrats, p. 227.
29 Новиков, «В.М. Чернов: Биографический очерк», с. 12.
30 Чернов В.М., «К истории партии Народного Права», Красный Архив, 1922, № 1, с. 282; Он же, Записки, с. 18-19, 21; Записные книжки Чернова, 1-10, IISH, ф. В.М. Чернова, кор. 2.
31 Записная книжка Чернова, 3, л. 137-142.
32 Записные книжки Чернова, 5-6, л. 44-46, 57; там же, 9, л. 103-105; там же, 10, л. 116,121.
33 Чернов, Записки, с. 53,125; Записные книжки Чернова.
34 Чернов, Записки, с. 53-54; Новиков, «В.М. Чернов: Биографический очерк», с. 12-13; Haltzel, Michael Н., “The Baltic Germans”, in: Russification in the Baltic Provinces and Finland, 1855-1914. Princeton, New Jersey, 1981, p. 168-178.
35 Чернов, «Мои дороги и тропинки к еврейству», с. 24; Он же, Записки, с. 54-55, 61-62.
36 Чернов, Записки, с. 54-55, 61-64; Мартов Ю., Записки социал-демократа. Берлин, 1922, с. 98-99; Naimark, Terrorists and Social Democrats, p. 223; Hil-dermeier, Manfred, The Russian Socialist Revolutionary Party before the First World War. NY, 2000, p. 27; Figes, Orlando, A People’s Tragedy. NY, 1997, p. 157.
37 Чернов, Записки, с. 63-73 (здесь же полемика с текстом Михайловского: с. 65-68); Naimark, Terrorists and Social Democrats, p. 223; Mendel, Arthur P., Dilemmas of Progress in Tsarist Russia. Legal Marxism and Legal Populism. Cambridge, Mass., 1961, p. 95-96.
38 Чернов, «Мои дороги и тропинки к еврейству», с. 16-17, 19-21; Чернов, Записки, с. 87.
39 Чернов, «Мои дороги и тропинки к еврейству», с. 1,5,23.
40 Ред. коммент. № 26, в: Материалы к биографии, с. 253; Лутохин Д.А., «Зарубежные пастыри. В.М. Чернов», в: Материалы к биографии, с. 198.
41 Лутохин Д.А., «Зарубежные пастыри. В.М. Чернов», с. 198.
42 Чернов, Записки, с. 92-96; Simms, James Y. Jr., “The Famine and the Radicals”, in: Modernization and Revolution. Dilemmas of Progress in late Imperial Russia. Essays in Honor of Arthur P. Mendel. NY, 1992, p. 19; Naimark, Terrorists and Social Democrats, p. 234.
ГЛАВА 2
1 Чернов, Записки, с. 97,109,110,114-122;Kassow,SamuelD., Students, Professors, and the State in Tsarist Russia. Berkeley, 1989, p. 73, 77.
2 Михайловский родился 15 ноября 1842 г. Соответственно, юбилей его был в ноябре 1892 г.
3 Чернов, Записки, с. 125-127, 131-134.
4 Чернов, «К истории партии Народного Права», с. 283; Он же, Записки, с. 105-109, 142-143, 228,232.
5 Gleason, Abbot, “The Emigration and Apostasy of Lev Tikhomirov”, Slavic Review, 1967, N 26, p. 428; Naimark, Terrorists and Social Democrats, p. 103; Чернов, Перед бурей, с. 120.
6 Naimark, Terrorists and Social Democrats, p. 215-217,229.
7 Чернов, Записки, с. 142-144, 335-336; Он же, «К истории партии социалистов-революционеров. Неопубликованная глава из воспоминаний. I. За границей», РМ, 1967, № 2667 (28 дек.), с. 4; Он же, Перед бурей, с. 120; Чернов на Лондонском съезде партии в 1908 г., в: ПСР 2, с. 191; Бурцев В.Л., Борьба за свободную Россию. Мои воспоминания (1882-1912 гг.). Берлин, 1923, т. 1,с. 54.
8 Чернов, «Неопубликованная глава», № 2669, с. 4; Он же, Записки, с. МО-141, 181; Naimark, Terrorists and Social Democrats, p. 231; Спиридович А.И., Революционное движение в России. Пг., 1916, вып. II, с. 29.
9 Hamburg, Michael G., “The London Emigration and the Russian Liberation Movement: The Problem of Unity, 1889-1897”, Jahrbucher fur Geschichte Ost-europas, 1977, N 25, p. 322-324; Senese, Donald, “S.M. Kravchinskii and the National Front against Autocracy”, Slavic Review, 1975, N 34, p. 507-510.
10 Чернов, Перед бурей, с. 108; Широкова В.В., Партия «Народного Права». Саратов, 1972, с. 62—63; Hamburg, “The London Emigration”, p. 327; Senese, “S.M. Kravchinskii and the National Front”, p. 510; Galai, Shmuel, The Liberation Movement in Russia, 1900-1905, Cambridge, 1973, p. 65.
11 Чернов, Записки, с. 182,190,195-196; Он же, Перед бурей, с. 76-77,79; Спиридович, Революционное движение, вып. II, с. 34-47; Широкова, Партия «НародногоПрава», е.91; Mathers, William L.,“Sunday School Movement”, in: MERSH, vol. 38, p. 41-45.
12 Меньшиков К.П., Охрана и революция. К истории тайных политических
организаций в России. М., 1925,т. 1: Годы реакции 1885-1898,с. 198;Примеч. к гл. X, с. 405-406; Широкова, Партия «Народного Права», с. 129.
13 Чернов, Записки, с. 196-209,212-217; Он же, «К истории партии Народного Права», с. 282-288; Широкова, Партия «Народного Права», с. 30; Nai-mark, Terrorists and Social Democrats, p. 237.
14 Чернов, Записки, с. 217-219, 232-235; Gleason, “The Emigration and Apostasy of Lev Tikhomirov”, p. 417; Service, Lenin, p. 108, 109; «Мордовцев, Даниил Лукич (1830-1905)», в: Энциклопедический словарь Гранат, 1914, т. 29, с. 299; «Мордовцев, Даниил Лукич», в: Большая Советская Энциклопедия, М„ 1974,т. 16, с. 571.
15 Чернов, Записки, с. 70,196,201,203,217-220,228-229,232,235-236,243-244, 247-248; ср.: Kassow, Students, Professors, and the State in Tsarist Russia, p. 59.
16 «Автобиография В.М. Чернова» (1907), с. 214; Чернов, Записки, с. 235-236, 246, 248; «Справка» (1909); Гусакова, «Новые сведения о В.М. Чернове и его семье», с. 111; Новиков, «В.М. Чернов: Биографический очерк», с. 21-22; Широкова, Партия «Народного Права», с. 134; Колесниченко Д.А., «Виктор Михайлович Чернов», в: Россия на рубеже веков: исторические портреты. М., 1991, с. 298.
17 Чернов, Записки, с. 250, 266-273, 300, 330-332; Он же, «От “Революционной России” к “Сыну Отечества”», в: Летопись Революции, кн. 1. Берлин; СПб.; М., 1923, с. 87; «Из показаний С.Н. Слетова», в: ПСР 1, с. 138; Памяти Степана Николаевича Слетова. Париж, 1916, с. 5-9; Venturi, Franco, Roots of Revolution: A History of The Populist and Socialist Movements in Nineteenth Century Russia. L., 1983, p. 482-493; Perrie, Maureen, The Agrarian Policy of the Russian Socialist Revolutionary Party from its Origins through the Revolution of 1905-1907. Cambridge, 1976, p. 16,49.
18 «Из показаний С.Н. Слетова», в: ПСР 1, с. 138; Чернов, Записки, с. 249-265; Mathers, “Sunday School Movement”, p. 41-45; Perrie, Agrarian Policy, p. 15.
19 Чернов, Виктор, «Этика и политика», Заветы, 1912, № 2 (май), с. 67-68. Из-за количества сект Тамбов иногда называли «Тамбог»: Billington, James, The Icon and the Axe. An Interpretative History of Russian Culture. NY, 1970, p. 179-180.
20 Чернов, Записки, с. 310-321, 324-325; Дискуссия Николаевского с Черновым в Брюсселе 7 августа 1928 г., Гувер, ин-т, СН, 525-4, л. 32-33 (машинописная с. 19); «Устав крестьянского союза “Братство для защиты народных прав”», в: ПСР 1, с. 45-48; Perrie, Agrarian Policy, р. 19-20.
21 Речь министра земледелия В.М. Чернова, произнесенная им у вокзала при приезде в г. Ревель 5 августа [1917 г.]. Б.м., 1917, с. 12; Чернов, «Неопубликованная глава», № 2666 (21 дек.), с. 4; Chernov, GRR, р. 143; Гинев В.Н., Борьба за крестьянство и кризис неонародничества 1902-1914. Л., 1983, с. 138-139; «Автобиография В.М. Чернова» (1907), с. 217, примеч. ред.
22 Чернов, Записки, с. 98, 100, 102, 104, 107, 123, 141, 274-275; Чернов, Перед бурей, с. 55.
23 Струве П.Б., Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России, т. 1. СПб., 1894, с. 2, 28-30,124,131,166-167, 245-247, 279; Struve Р., “Му Contacts and Conflicts with Lenin, I”, The Slavonic and East European Review, 1934, vol. 12, N 36 (April), p. 581; Pipes, Richard, Struve: Liberal on the Left, 1870-1905. Cambridge, Mass., 1970, p. 84-85, 103-116; Billington, James, Mikhailovsky and Russian Populism. Oxford, 1958, p. 170-171.
24 Чернов, Записки, с. 234-235; Он же, «К вопросу о “положительных” и “от-
рицательных” сторонах капитализма», РБ, 1901, № 4, с. 222-223; свою рукопись Чернов назвал «Философские изъяны доктрины “экономического материализма”», впоследствии он так отзывался о ней: «Я дал ей такое же длинное и неуклюжее заглавие, как длинна и неуклюжа была она сама» (Чернов, Записки, с. 234).
25 Чернов В., «Экономический материализм и критическая философия», ВФП, 1897, № 39 (сентябрь-октябрь), с. 618; Он же, «Экономический материализм под защитой критического реализма», в: Чернов В., Философские и социологические этюды. М., 1907, с. 79; Он же, «К вопросу о “положительных” и “отрицательных” сторонах капитализма», с. 238, 239; Masaryk, Tomas Garrigue, The Spirit of Russia: Studies in History, Literature and Philosophy. NY, 1968, vol. II, p. 372-373; Леонов М.И., Партия социалистов-революционеров в 1905-1907 гг. М., 1997, с. 92; Mendel, Dilemmas of Progress, p. 153-154; Kindersley, Richard, The First Russian Revisionists. A Study of ‘Legal Marxism'in Russia. Oxford, 1962, p. 154.
26 Чернов, Записки, с. 105; Он же, «Мнимые “противоречия” трудовой теории стоимости», Жизнь, 1899, № 1, с. 60-71.
27 Чернов, Записки, с. 274; Kolakowski, Leszek, Main Currents of Marxism: The Founders, the Golden Age, the Breakdown. NY, 2005, vol. II, p. 362.
28 Гусакова, «Новые сведения о В.М. Чернове и его семье», с. 111; Слетов С., К истории возникновения партии, с. 69, 72; «Наши задачи (Основные положения программы Союза социалистов-революционеров)», в: ПСР 1, с. 21-24.
29 Чернов В., «Из истории», НЖ, 1970, № 100, с. 280, 300-301; Он же, Записки, с. 248, 332-333.
30 Чернов, Записки, с. 336-337; Он же, Перед бурей, с. 100.
31 «Автобиография В.М. Чернова» (1907), с. 214; Чернов, Записки, с. 235-236, 246, 248; Циркуляр, Гувер, ин-т, ОА, XVII д; Гусакова, «Новые сведения о В.М. Чернове и его семье», с. 111; Новиков, «В.М. Чернов: Биографический очерк», с. 21-22; Широкова, Партия «Народного Права», с. 134; Колесниченко, «Виктор Михайлович Чернов», с. 298.
32 Чернов, «Из Тамбова (по поводу дела А.Н. Слетовой)», Новое слово, 1897, № XI (август), с. 96-120.
33 «Автобиография В.М. Чернова» (1907), с. 215; Чернов, Записки, с. 265; Коновалова, О.В., «В.М. Чернов и аграрная программа партии социалистов-революционеров», ОИ, 2002, № 2, с. 44.
34 Чернов, Записки, с. 296; Новиков, «В.М. Чернов: Биографический очерк», с. 21, 26; Колесниченко, «Виктор Михайлович Чернов», с. 301; Гувер, ин-т, АО, XVIb(4)-l; «Справка» (1909).
35 [Чернов В.] (анонимно), Очередной вопрос революционного дела. Лондон, 1900, с. 9-14, 19, 20, 22, 23, 26-27.
ГЛАВА 3
1 Чернов, «Неопубликованная глава», № 2666, с. 4; Он же, «Из истории», № 100, с. 280, 301; Он же, Записки, с. 337-339.
2 Чернов, «Неопубликованная глава», № 2667, с. 4; Русанов Н.С., В эмиграции. М., 1929, с. 188-189, 192; Спиридович, Революционное движение, вып. II, с. 38-41; Frankel, [onathan, Prophecy and Politics: Socialism, Nationalism and the Russian Jews, 1862-1917. Cambridge, 1981, p. 276-277; Hamburg, “The London Emigration”, p. 325. Мария Ошанина после отъезда за границу в 1881 г.
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
взяла имя Мария Полонская. Во времена «Народной воли» она была известна под фамилией своего первого мужа — Ошанина, а кроме того, как Мария Олевенникова и Мария Баранникова: Hardy, Deborah, Land and Freedom. The Origins of Russian Terrorism, 1876-1879. NY, 1987, p. 68, 98, 141. Чернов, «Неопубликованная глава», № 2666, с. 4.
Там же; Он же, Перед бурей, с. 104-105. Чернов цитирует Евангелие от Иоанна, 19:5.
Чернов, Перед бурей, с. 105, 106, 112; Чернов, «Неопубликованная глава», № 2667, с. 4; Frankel, Prophecy and Politics, p. 266-269.
Григорович С., [«Послесловие»], в: [Аргунов А.А.], Наши задачи. Б.м., 1905, с. 63-84, особенно с. 63-64.
Чернов, «Неопубликованная глава», № 2666, с. 4. Первоначально Чернов писал, что Житловский придавал докторской степени «очень важное (оказалось, преувеличенное) значение» (там же). Слово «преувеличенное» впоследствии вычеркнуто, см.: Чернов, Перед бурей, с. 105.
Чернов, Перед бурей, с. 111-118,117-125,147,191; Он же, «Ан-ский Семен Акимович», в: В. Чернов, В Партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах. СПб., 2007, с. 130.
Изложение целей Лиги, включающее в себя декларацию ее основателей, см.: «Вместо предисловия. К товарищам по мысли и по делу», в: [Чернов,] Очередной вопрос, с. 2; Чернов, «Из истории», № 100, с. 280-281, 303; Русанов, В эмиграции, с. 241.
Декларация была подписана Рубановичем, Волховским, Лазаревым, Жит-ловским и К. Терешковичем, см.: Очередной вопрос революционного дела; Первый съезд Аграрно-Социалистической Лиги, причем в ней имеется подзаголовок: «Первый съезд Аграрно-Социалистической Лиги»; копия этой брошюры сохранилась в IISH; там же можно найти список участников съезда, который впоследствии дополнялся от руки: ПСР, 451; «Автобиография В.М. Чернова» (1907), с. 215; Чернов, Перед бурей, с. 124-125; Памяти Леонида Эммануиловича Шишко. Париж, 1910, с. 25; Лазарев, Егор, «В редакции “Нашего времени” I (2 января 1933)», Гувер, ин-т, СН, 10-16; Hollingsworth, Barry, “David Soskice in Russia in 1917”, European Studies Review, 1976, N 6, p. 77-78; Русанов, В эмиграции, с. 241.
Чернов, «Неопубликованная глава», № 2669, с. 4; Лазарев, «В редакции “Нашего времени”»; Спиридович, Революционное движение, вып. II, с. 92. Pearl, Deborah L., “Political Economy for Workers: A.N. Bakh’s Tsar-Golod”, Slavic Review, 1991, N 50, p. 767-778.
Lehmann, Hans-Georg, Die Agrarfrage in der Theorie und Praxis der deutschen und intemationalen Sozialdemokratie. Vom Marxismus zum Revisionismus und Bolschewismus. Tubingen, 1970, S. 78-82, 94-96, 136, 171-174,192-194, 200-202, 229, 253-255, 271-272; Hussain, Athar, Tribe, Keith, Marxism and the Agrarian Question. Hong Kong, 1981, vol. II, p. 87,94,110.
Чернов В., «Типы капиталистической и аграрной эволюции», РБ, 1900, № 4-10; Он же, «К вопросу о капиталистической и аграрной эволюции», РБ, 1900, №11; Оленин, Борис (Чернов, В.), «Страничка из истории развития социалистической мысли», Накануне, 1900, № 19 (июль) — № 24 (декабрь), 1901, № 25 (январь) — № 29 (май). В РБ Чернов опубликовал одну статью анонимно (РБ, 1900, № 5), четыре — под именем «Виктор Чернов» (РБ, 1900, №4,10,11; РБ, 1901, №4), две — за подписью «В.М. Чернов» (РБ, 1900, № 6, 7), и одну — за подписью «В. Чернов» (РБ, 1900, № 8).
14 Чернов, «Типы капиталистической и аграрной эволюции, VI», РБ, 1900, № 10, с. 252-254; Он же, «К вопросу о капиталистической и аграрной эволюции», РБ, 1900, № 11, с. 232-234; интервью Б.И. Николаевского в: Haim-son, Leopold Н., Galili у Garcia, Ziva, Wortman, Richard, The Making of three Russian Revolutionaries: Voices from the Menshevik Past. Cambridge, 1987, p. 261; Ленин — Г.В. Плеханову (13 июля 1901), Ленин — П.Б. Аксельроду (21 июля 1901), в: Ленин, ПСС, т. 46, с. 124-125. С той же целью Ленин пишет Плеханову 25 июля 1901 г. и Аксельроду 21 июля 1901 г., см.: Ленинский сборник, 1925, ч. 3, с. 214, 215; ленинские черновики и критические замечания относительно Чернова и Ф.О. Герца см. в: Ленинский сборник, 1932,ч. 19,с. 135-159,212.
15 Чернов, «Типы капиталистической и аграрной эволюции. Статья первая. Типы национального капитализма», РБ, 1900, №4, с. 131,138-139; Он же, Перед бурей, с. 235.
16 Kindersley, The First Russian Revisionists, p. 173; Lehmann, Die Agrarfrage, S.253.
17 Чернов, «Типы капиталистической и аграрной эволюции. Статья первая. Типы национального капитализма», с. 130,133,138,140,142,143,154-155; Он же, «Типы капиталистической и аграрной эволюции, VI», с. 257.
18 Чернов, «К вопросу о “положительных” и “отрицательных” сторонах капитализма», с. 222, 225, 250, 225, 231, 241-242, 245, 252-254; Он же, «Типы капиталистической и аграрной эволюции. Статья первая. Типы национального капитализма», с. 139-140,141,156-157; Он же, «Типы капиталистической и аграрной эволюции. Типы аграрной эволюции, II», РБ, 1900, № 6, с. 209-210, 231-232; Он же, «Типы капиталистической и аграрной эволюции, V», РБ, 1900, № 8, с. 226, 211, 228; Он же, «Чему нас учит социалистическое движение в Венгрии и Италии?», ВРР, 1902, № 2, с. 165-172, 208, 210; Он же, Конструктивный социализм: в 2 т. М., 1997, т. 1, с. 111 (далее — Чернов, КС).
19 Чернов, «Типы капиталистической и аграрной эволюции. Статья первая. Типы национального капитализма», РБ, 1900, № 4, с. 131; [Он же] (анонимно), «Типы капиталистической и аграрной эволюции. Статья вторая. Типы аграрной эволюции, I», РБ, 1900, № 5, с. 45,47-48; Он же, «Типы капиталистической и аграрной эволюции, IV», РБ, 1900, № 7, с. 158-160; Он же, «Типы капиталистической и аграрной эволюции, VI», с. 229, 232-234, 249, 251-256; Он же, «К вопросу о капиталистической и аграрной эволюции», с. 239-240; Он же, «К вопросу о “положительных” и “отрицательных” сторонах капитализма», с. 227, 248-249, 253; Он же, «Крестьянин и рабочий как категории хозяйственного строя», в: На славном посту. СПб., 1900, с. 195; Lehmann, Die Agrarfrage, S. 95-96; Hussain, Tribe, Marxism and the Agrarian Question, vol. 1, p. 95,98-100; Чернов В. (анонимно), “Pro domo sua”, BPP, 1902, № 2, c. 100.
20 Чернов, «Типы капиталистической и аграрной эволюции, VI», с. 249, 255— 256; [Чернов], Очередной вопрос, с. 10-11; Он же, «Типы капиталистической и аграрной эволюции. Статья первая. Типы национального капитализма», 134; Он же, Философские и социологические этюды, с. 14; [Чернов на Первом съезде партии], в: ПСР 1, с. 281.
21 Гардении, Юрий [Чернов В.], К. Маркс и Ф. Энгельс о крестьянстве. Историко-критический очерк. Б.м., 1905, с. 75-78, 86-98; Чернов В., Марксизм и аграрный вопрос. Историко-критический очерк. СПб., 1906, с. 220.
22 Чернов В., «По поводу новой книги об экономическом материализме», РБ, 1899, № 12, с. 172-174; [Чернов на Первом съезде партии], в: ПСР 1, с. 280.
23 Качоровский К., «Предисловие», в: Качоровский К., Русская община I. Возможно ли, желательно ли ее скорейшее развитие? (Опыт цифрового и фактического исследования). СПб., 1900, с. XI—XII; Спиридович,Революционное движение, вып. II, с. 17, 21; Вишняк М., Дань прошлому. Нью-Йорк, 1954, с. 129; Offord, The Russian Revolutionary Movement, p. 76; Naimark, Terrorists and Social Democrats, p. 224-225, 229.
24 Качоровский, Русская община I, с. 131; Храневич К., «Юбилей К.Р. Качоров-ского», в: Вестник крестьянской России, 1932, № 7-8 (38-39) (июль-август), с. 20.
25 Чернов, «Типы капиталистической и аграрной эволюции, VI», с. 249.
26 Чернов, Записки, с. 268, 271; Чернов, «Неопубликованная глава», № 2666, с. 4. Отрывок, в котором Чернов рассказывает о своем интересе к традиции философского эмпиризма, был удален из итогового текста «Перед бурей»; соответственно, присутствующее там рассуждение о философских интересах Чернова не отражает его реальных взглядов, см.: Чернов, Перед бурей, с. 104; Чернов, Философские и социологические этюды, с. 102; Kolakowski, Main Currents of Marxism, vol. II, p. 424.
27 Чернов, Философские и социологические этюды, с. 23, 43, 55, 58, 102, 111— 112,296, 305.
28 Чернов В., «Субъективный метод в социологии и его философские предпосылки», РБ, 1901, № 7, с. 254; 247-249; Он же, Философские и социологические этюды, с. 6,17, 85-86,179,190, 206-208, 222-224, 226-227; Юрьев Б. [Чернов В.], «Научная философия и философская мистика», в: «Вехи» как знамение времени. М., 1910, с. 55; Гардении Ю. [Чернов В.], «Н.К. Михайловский (к 20-летию со дня смерти)», ВР, 1924, № 3 (февраль), с. 52.
29 Чернов, Философские и социологические этюды, с. 7, 63; Он же, «Субъективный метод в социологии и его философские предпосылки», РБ, 1901, № 7, с. 234; Юрьев Б. [Чернов В.], «Научная философия и философствующая мистика», в: «Вехи» как знамение времени, с. 43-47; Kline, George L., Religious and Anti-Religious Thought in Russia. Chicago, 1968, p. 84; Scanlan, James P., “Populism as a philosophical Moment in 19th century Russia: The Thought of P.L. Lavrov and N.K. Mikhailovskii”, Studies in Soviet Thought, 1984, N 27, p. 213.
30 Чернов, Философские и социологические этюды, с. 29, 38-39, 72, 78, 79.
31 Чернов В., «Экономический материализм и критическая философия», ВФП, 1897, № 39 (сентябрь-октябрь), с. 630-631; [Он же] (анонимно), “Pro domo sua”, ВРР, 1902, № 2, с. 102; [Он же] (анонимно), «К вопросу о теоретическом основании социализма», РР, 1903, № 36 (15 нояб.), с. 5.
32 [Чернов В.] (анонимно), «К вопросу о теоретическом основании социализма», с. 2-3; Он же, Философские и социологические этюды, с. 360, 370, 372; [Чернов на Первом съезде партии], в: ПСР 1, с. 309-310; Гавронский Д., Виктор Михайлович Чернов. Кего семидесятилетию [1943], БА, ф. В.М. Зензинова, кор. 43, ед. хр. “SR Party — New York Group (1940’s)”, л. 7.
33 Чернов, Философские и социологические этюды, с. 102.
34 Williams, Robert С., The Other Bolsheviks. Lenin and His Critics, 1904-1914. Bloomington; Indianapolis, 1986, p. 42; Kelly, Aileen M., “A Bolshevik Philosophy?”, in: Kelly A.M., Toward Another Shore. Russian Thinkers between Necessity and Chance. New Haven, L., 1998, p. 258; Steila, Daniela, Genesis and Development of Plekhanov’s Theory of Knowledge. A Marxist Between Anthropological Materialism and Physiology. Dordrecht, 1991, p. 60.
ГЛАВА 4
1 Чернов, Перед бурей, с. 124-125,135. Если бы Чернов вернулся в Россию, он был бы вынужден сделать это нелегально, поскольку дело против него было закрыто только 12 ноября 1905 г., см.: Гувер, ин-т, АО, XVIb(4)-l, а также «Справка» (1909). В 1900 г. во Франции Чернов находился под надзором, хоть и частичным, французской секретной полиции, см. донесения агента Ференбаха: 10 документов от июня 1900 г., Гувер, ин-т, АО, XVIIg-2; Perrie, Agrarian Policy,p. 67-68.
2 Чернов В., [Рукописная автобиографическая записка], Гувер, ин-т, СН, 616-1; черновики лекций Чернова, прочитанные в рамках курса «Элементы общественной науки» хранятся в: Гувер, ин-т, СН, 10-10. Школа Ковалевского действовала в 1901-1905 гг., см.: Vucinich, Alexander, Social Thought in Tsarist Russia. The Quest of General Science of Society, 1861-1917. Chicago; L., 1976, p. 156; Колесниченко, «Виктор Михайлович Чернов», с. 302. 11 декабря 1902 г. Мартов писал Ленину, что Чернов приглашен читать лекции в Школе и ожидается его прибытие в Париж: Ю. Мартов — Ленину, в: Ленинский сборник, 1925, ч. 4, с. 183.
3 Чернов, Перед бурей, с. 135; Письмо В.М. Зензинова, в: Материалы к биографии, с. 75; «Среди газет и журналов», Новое время, 1900, № 8894 (29 нояб.), с. 3.
4 О процессе объединения ПСР см.: Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 30-36.
5 Чернову предложили написать статью для первого выпуска «Революционной России». Статью он прислал, но она «погибла при арестах»: Чернов, «Из истории», № 100, с. 281; Он же, Перед бурей, с. 147; Аргунов А., «Из прошлого партии социалистов-революционеров», Былое, 1907, № 10, с. 110-111; Слетов С., К истории возникновения партии социалистов-революционеров. Пг., 1917, с. 73-75; А.Р. Гоц привез рукопись РР в Берлин, откуда она была переслана М.Р. Гоцу в Париж: Зензинов В., Пережитое. Нью-Йорк, 1953, с. 76.
6 Разговор Николаевского с Черновым 7 августа 1928 г., см.: Записная книжка, Гувер, ин-т, СН, 525-4, л. 32-33 (машинописная с. 19); Мария Селюк приехала в Берлин 25 октября 1901 г., Евно Азеф с супругой немного позже: «Из дополнительных показаний М.Ф. Селюк», в: ПСР 1, с. 63; Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 44.
7 Чернов, Перед бурей, с. 129-133,135-136; о жизни Гершуни см.: Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 42-43,379; Спиридович, Революционное движение, вып. II, с. 34-37.
8 Разговор Николаевского с Черновым 7 августа 1928 г., Записная книжка, л. 3-33 (машинописная с. 19). Объявление о создании партии см.: РР, 1902, № 3; Чернов, «Из истории», № 100, с. 282; Спиридович, Революционное движение, вып. II, с. 81; о «Революционной России» см.: Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 32.
9 Чернов В., «Литературные воспоминания», Современник, 1911, № 9 (сентябрь), с. 159; Зензинов, Пережитое, с. 275; Walicki, Andrzej, Legal Philosophies of Russian Liberalism. L., 1992, p. 261.
10 Чернов В., «История Партии социалистов-революционеров» (рукопись), Гувер, ин-т, СН, 384-13, с. 9; Чернов, Перед бурей, с. 128,158-159; Памяти Л.Э. Шишко, с. 26-27; Памяти Степана Николаевича Слетова, с. 10-11;
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
Чернову казалось, что Житловский в связи с произошедшим объединением чувствовал себя обойденным. Его собственная группа ревностно блюла свою независимость; кроме того, и Житловский, и Хоне (Шарль) Раппопорт считали «революционный социализм» своим изобретением и своей собственностью. Когда Гершуни приехал из России с новостями об объединении социалистов-революционеров, оказалось, что ни Житловский, ни Раппопорт практически ничего об этом не знали: Чернов, «Неопубликованная глава», № 2667, с. 4, № 2669, с. 4. Житловский остался членом АСЛ, см.: Члены Аграрно-социалистической лиги (сентябрь 1903), IISH, ф. ПСР, 298. В 1904 г. Житловский вместе с Екатериной Брешко-Брешков-ской уехали в США.
«Федеративный Договор между Партией Социалистов-революционеров и Аграрно-социалистической лигой», IISH, ф. ПСР, 451; Спиридович, Революционное движение, вып. II, с. 114-117.
Чернов, Перед бурей, с. 128; Он же, «Из истории», № 100, с. 283; Памяти Л.Э. Шишко, с. 26; Спиридович, Революционное движение, вып. II, с. 114— 117; Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 47; Perrie, Agrarian Policy, p. 67.
О работе РР до Чернова см.: Слетов, К истории возникновения партии, с. 73; Аргунов А., «Азеф в партии С.-P.», На чужой стороне, 1924, № VI, с. 163; Николаевский Б.,История одного предателя. Террористы и политическая полиция. М., 1991, с. 53-55.
Отец М.Р. Гоца был зятем Вульфа Высоцкого, владельца известной чаеторговой фирмы «Высоцкий и К0»: Русанов, В эмиграции, с. 246, 248-253; [б.а.?], «Гоц, Михаил (Мойше) Рафаилович», в: ДРДР, III, с. 937-941; Nai-mark, Terrorists and Social Democrats, p. 108-109; Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 44-45, 379.
Чернов, Перед бурей, с. 148-149; Он же, «Вместо юбилея», РР, 1931, № 77-78, с. 32; Русанов, В эмиграции, с. 242; Venturi, Roots, р. 102.
Заключение судебно-следственной комиссии по делу Азефа. Б.м., 1911, с. 9-10; см.: Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 41; Городницкий P.A., Боевая организация партии социалистов-революционеров в 1901-1911 гг.М., 1998, с. 97.
Чернов, Записки, с. 131-132,185.
Оленин Б. [Чернов В.], «По вопросам дня. Социал-демократы и социалисты-революционеры», Накануне, 1901, № 33 (сентябрь), с. 399.
[Чернов В.] (анонимно), «Наши задачи в деревне», в: По вопросам программы и тактики. Сб. ст. из «Революционной России». Б. м., 1903, вып. 1, с. 41 (первоначально опубликовано в: РР, 1902, № 6 (апрель), с. 6-7; [Чернов на Первом съезде партии], в: ПСР 1,с. 378; Чернов В., «К характеристике максимализма», СР, 1910, № 1, с. 178; Он же, Перед бурей, с. 295.
«От крестьянского союза партии социалистов-революцонеров ко всем работникам социализма в России», РР, 1902, № 8 (25 июня), с. 11; [Чернов] (анонимно), «Наши задачи в деревне», в: ПСР 1, с. 39.
Бурцев, Борьба за свободную Россию, с. 123.
Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 40.
[Аргунов A.A.], Наши задачи, с. 24-25, «Наша программа», в: ПСР 1, с. 58. Чернов, «Из истории», № 100, с. 301. Впервые фразу «Террор делают, но о терроре не говорят!» Чернов услышал в Тарту: Чернов, Записки, с. 57-58. На конференции Партии социалистов-революционеров, проходившей в
феврале 1907 г. в Тампере, один из делегатов предложил включить в черновик прокламации следующие слова: «Террор будет применяться вплоть до центральной фигуры». На это Чернов возразил: «Я против этой поправки. Такие поправки надо вносить делами, а не словами», в: ПСР 1, с. 540.
25 [Б.а.], «Неотложная задача», РР, 1902, № 3, с. 8. Того же мнения, согласно Чернову, придерживался и Гершуни: Чернов, «Из истории», № 100, с. 286. Комментарий Чернова (под именем «тов. Я») в заключении Комиссии: Заключение судебно-следственной комиссии по делу Азефа, с. 100.
26 Чернов, «Из истории», № 100, с. 284; БО была создана осенью 1901 г., см.: Городницкий, Боевая организация, с. 44.
27 Чернов, Перед бурей, с. 163-164; Городницкий, Боевая организация, с. 41; Geifman, Anna, Entangled in Terror: The Azef Affair and the Russian Revolution. Willmington, Delaware, 2000, p. 52; Спиридович, Революционное движение, вып. II, с. 125. Военный суд над Балмашевым состоялся 26 апреля 1902 г. Он взял на себя ответственность за теракт, но не признал себя виновным. В тот же день его приговорили к смерти и через неделю, 5 мая 1902 г., повесили в Шлиссельбургской крепости: Judge, Edvard Н., Plehve: Repression and Reform in Imperial Russia, 1902-1904. NY, 1983, p. 222.
28 Perrie, Maureen, “Political and Economic Terror in the Tactics of the Russian Socialist-Revolutionary Party before 1914”, in: Mommsen W.J., Hirschfeld G., Social Protest, Violence and Terror in Nineteenth and Twentieth Century Europe. L., 1982, p. 65; Pipes, Richard, The Russian Revolution. NY, 1990, p. 8. Карпович был приговорен к ссылке. В 1907 г. он бежал с места ссылки и стал одним из ближайших сподвижников Евно Азефа: Бурцев В., «Азеф и генерал Герасимов», НЖ, 1961, № 63, с. 210.
29 «Свобода. Издание Рабочей партии политического освобождения России», в: ПСР 1, с. 38-39; эта брошюра была написана Клячко и отредактирована Гершуни, см.: коммент, ред. № 3, в: ПСР 1, с. 628; Спиридович, Революционное движение, вып. II, с. 128-129; Городницкий, Боевая организация, с. 58-59; Чернов, Записки, с. 144.
30 [Чернов В.] (анонимно), «Террор и массовое движение», РР, 1903, № 24, с. 1-3; [Чернов] (анонимно), «Наши задачи в деревне», с. 25-26; Подолянин [Чернов В.], «Насущные вопросы современной революционной стратегии», в: Сборник статей Антонова, Е. Брешковской, Ю. Гарденина, Г. Гершуни, М. Гоца, И. Каляева, Н. Максимова, П. Новобранцева, Б. Савинкова, Тарасова, вып. 1. М., 1908, с.48,52-53 (первоначально опубликована в: РР, 1904, № 50, с. 3-8); Гардении Ю. [Чернов В.], «Прежде и теперь», в: Сборник статей Антонова и др., с. 89 (первоначально опубликована в: РР, 1902, № 6, с. 3-6); [Чернов В.] (анонимно), «Как отвечать на правительственные зверства», в: По вопросам программы и тактики, с. 91 (первоначально опубликована в: РР, 1902, № 12, с. 1-3); [Чернов В.] (анонимно), «Еще о критиках террористической тактики», РР, 1903, № 26, с. 1-4; Гардении Ю. [Чернов В.], «Студенчество и революция», в: Сборник статей Антонова и др., с. 267-288; Чернов, Перед бурей, с. 165, Спиридович, Революционное движение, вып. II, с. 131-132.
31 Статья «Террористический элемент в нашей программе» объявляла о создании БО и оговаривала отношения между БО и Центральным комитетом партии: ПСР 1, с. 87-88; Чернов (под именем «тов. Я») сказал Следственной комиссии, что статья была написана им, но потом переработана при
участии Гершуни: Заключение судебно-следственной комиссии по делу Азефа, с. 11; Чернов, «Из истории», № 100, с. 285, 303-305; Чернов, Перед бурей, с 164.
32 [Чернов В.] (анонимно), «Террористический элемент в нашей программе», с. 88.
33 [Чернов] (анонимно), «Еще о критиках террористической тактики» (июнь 1903), По вопросам программы и тактики, с. 134; [Чернов на Пятом съезде партии], в: ПСР 2, с. 323; Оленин [Чернов], «Заметки о терроре», ЗТ, 1909, № 19, с. 6-11; см. также:, «Малозагадочная метаморфоза. По поводу книги Бурцева “Борьба за свободную Россию”», ВР, 1924, № 12-13, с. 124.
34 Городницкий, Боевая организация, с. 97; [Чернов] (анонимно), «Террористический элемент в нашей программе», с. 88. Подоплеку своих размышлений Чернов раскрывает в: Заключение судебно-следственной комиссии по делу Азефа, с. 11; а также: Чернов, «Из истории», № 100, с. 303. Слово «дезорганизация» было кодовым словом «Земли и воли», обозначавшим террор: Hardy, Land and Freedom, p. 48, 50,113-114; Venturi, Roots, p. 574; Naimark, Terrorists and Social Democrats, p. 10.
35 Чернов, «Из истории», № 100, 283; Чернов, «Неопубликованная глава», № 2669, с. 4; Чернов — Николаевскому (без даты, приблизительно апрель 1931 г.), Гувер, ин-т, СН, 206-6; Чернов, Иерей бурей, с. 197; Буланова-Трубникова О., «Леонид Петрович Буланов», Каторга и ссылка, 1929, № 55, с. 63; Breshkovskaia, К., Hidden Springs of the Russian Revolution. Personal Memoirs of Katerina Breshkovskaia. Stanford, 1931, p. 287; Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 104.
36 Чернов В., «Из истории Партии С.-P.», НЖ, 1970, № 101, с. 176, 178, состав Центрального комитета см.: там же, с. 180; Буланова-Трубникова, «Леонид Петрович Буланов», с. 163; Зензинов, Пережитое, с. 107; Аргунов, «Азеф в партии С.-Р», с. 178.
37 См.: Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 47,111; idem, Die Sozialrevolutiondre Partei Russlands. Agrarsozialismus und Modernisierung im Zarenreich (1900-1914). Koln, 1978, p. 121-122.
38 См.: Чернов, Перед бурей; Аргунов, «Азеф в партии С.-Р», с. 175; Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 47, 111; idem, Agrarsozialismus undModernisierung, S. 121-122.
39 [Чернов] (анонимно), “Pro domo sua”, c. 102; [Б.а.], «Неотложная задача», с. 7; Chernov, GRR, p. 11-12; Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 48.
40 [Чернов] (анонимно) «Крестьянское движение», РР, 1902, № 8 (25 июня), с. 1-5; «Из партийной деятельности», РР, 1902, № 8 (25 июня), с. 25-27.
41 Гардении Ю. [Чернов В.], «Конечная цель и повседневная борьба революционного социализма», ВРР, 1902, № 1, с. 60-61, 63; Чернов В., «Программные вопросы. Социализация земли и кооперация в сельском хозяйстве»^: Сборник статей Антонова и др., с. 172-173; Harding, Neil, Leninism. Basingtoke, L., 1996, p. 56-58.
42 Чернов, «Из истории», № 100, с. 304-305; Н.М. [Ракитников], «Социализация земли и наша программа минимум», СР, 1911, № 3, с. 266-267; Ракитников под именем Базарова на Первом съезде партии, в: ПСР 1, с. 392,406; Леонов М.И., «Партия эсеров: середина 90-х годов XIX века — 1907 года», в: Политические партии в российских революциях в начале XX века. М., 2005, с. 402.
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
55
56
57
«Программные вопросы. Пересмотр партийной программы. (Доклад В.М. Чернова на конференции Р.С.-Р., состоявшейся в сентябре 1920 г.», в: ПСР 3/2, с. 2, 14-15; «Проект новой партийной программы. Статья первая», РР, 1924, № 33-34, с. 14-15; Чернов, «Из истории», № 100, с. 305; Н.М. [Ракитников], «Социализация земли и наша программа минимум», с. 255-257.
Оленин Б. [Чернов], «По поводу последних петербургских прокламаций», Накануне, 1901, № 26-27 (февраль-март), с. 314; Он же, «По вопросам дня. Социал-демократы и социалисты-революционеры», там же, № 34-35 (октябрь-ноябрь), с. 412.
[Чернов] (анонимно), «Наши задачи в деревне», с. 27-28.
«Проект программы партии социалистов-революционеров», РР, 1904, № 46, с. 2; [Чернов на Первом съезде партии], в: ПСР 1, с. 269, 375, 392.
Чернов В., Крестьянин и рабочий как экономические категории. М., 1906, с. 6; Чернов В., «Дела и дни. Упразднение народничества», Заветы, 1914, № 6, с. 120. Вследствие крестьянских волнений весны и лета 1902 г. у Чернова состоялась жаркая дискуссия с социал-демократической «Искрой» относительно классовой природы крестьянства и природы крестьянского движения 1902 г. Поскольку Чернов вел эту дискуссию с позиций марксиста-народника, то каждый нюанс этого спора был тщательно изучен историками, пишущими в стиле Великой истории и ошибочно убежденными в том, что из него можно вывести «классовую теорию» эсеров, см.: Haimson, Leopold Н., The Russian Marxists and the Origins of Bolshevism. Boston, 1955, p. 150-152; Perrie, Agrarian Policy, p. 79-81,197; Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 63; idem, “The Socialist Revolutionary Party of Russia and the Workers, 1900-1914”, in; Workers and Intelligentsia in Late Imperial Russia. Realities, Representations, Reflection. Berkeley, 1999, p. 206-227; Hussain, Tribe, Marxism and the Agrarian Question, vol. II, p. 65. Чернов, Записки, с. 97, 109,110, 114-122, 227, 248, 335-336; Он же, «К истории», № 100, с. 280, 300.
«Программа партии социалистов-революционеров», в: Протоколы первого съезда Партии социалистов-революционеров. Б.м., 1906, с. 360; Чернов В., «Прошлое и настоящее», в: ПСР 1, с. 184; Чернов в Лондоне, в: ПСР 2, с. 145-147; Вечев Я. [Чернов В.], «Дела и дни: Современные примиренцы и “алгебраическая формула” нашего политического положения», Заветы, 1913, № 1 (январь), с. 109-110.
Чернов, Марксизм и аграрный вопрос, с. 157-158; «Чернов в Лондоне», в: ПСР 2,с. 140-141.
Чернов в Лондоне, ПСР 2, с. 140.
Чернов В., К теории классовой борьбы. М., 1906, с. 150.
Чернов, Марксизм и аграрный вопрос, с. 159; «Проект программы партии социалистов-революционеров», с. 272-278.
«Программа партии социалистов-революционеров (выработана редакцией центрального Органа и подлежит рассмотрению и утверждению ближайшего съезда Партии)», РР, 1904, № 42 (5 мая), с. 6.
Гардении ГО. [Чернов В.], «Конечная цель и повседневная борьба революционного социализма», с. 62-63, 71-72; Venturi, Roots, р. 35,623.
Venturi, Roots, р. 702-703; Naimark, Terrorists and Social Democrats, p. 13; Wortman, Richard, The Crisis of Russian Populism. Cambridge, 1967, p. 82-84. [Чернов] (анонимно), «Русский либерализм и дворянство как сословие»,
58
59
60
61
62
63
64
65
66
67
68
69
РР, 1902, № И, с. 6; «Программа партии социалистов-революционеров (выработана редакцией центрального Органа и подлежит рассмотрению и утверждению ближайшего съезда Партии)», с. 6; «Проект программы партии социалистов-революционеров, выработанный редакцией “Революционной России”», в: ПСР 1, с. 119-125 (первоначально опубл, в: РР, 1904, № 46 (5 мая), с. 1-3).
Malia, Martin, Alexander Herzen and the Birth of Russian Socialism, 1812-1855. Cambridge, Mass., 1961, p. 418; Lavrov P, Historical Letters. Berkeley, Los Angeles, 1967, p. 260-261, 263; Venturi, Roots, p. 702; Senese, Donald, S.M. Stepniak-Kravchinskii: The London Years. Newtonville, Mass., 1987, p. 33.
Гардении IO. [Чернов B.M.], «Национальный вопрос и революция», в: Сборник статей Антонова и др., с. 311.
[Чернов на Первом съезде партии], в: ПСР 1, с. 365,372, 374; Чернов, Марксизм и аграрный вопрос, с. 196.
Добавление к протоколам первого съезда партии социалистов-революционеров. Издание Центрального Комитета П.С.-Р., 1906, с. 8, 9-10,13,14; Антонов [Чернов В.], «Национальное порабощение и революционный социализм»,РР, 1903, № 18 (15 февр.),с. 1-4; «Программа партии социалистов-революционеров», в: Протоколы первого съезда, с. 365.
Антонов [Чернов], «Национальное порабощение и революционный социализм», с. 1-4.
Чернов В., «Единообразие или шаблон», СР, 1911, № 3, с. 158.
Редакция РР внесла лишь незначительные исправления в Манифест: Чернов, «Из истории», № 100, с. 303-304; «От Крестьянского Союза Партии Социалистов-Революционеров ко всем работникам революционного социализма в России», РР, 1902, № 8 (июнь), с. 5-14; [Чернов] (анонимно) «Крестьянское движение», с. 1-5; Крайний С.Р. [Чернов В.], «Социализация земли как тактическая проблема», СР, 1911, № 3, с. 196; Леонов, ПСР в 1905-1907гг., с. 112; Perrie, Agrarian Policy, р. 60-66.
Первый съезд Аграрно-социалистической лиги (экземпляр этой брошюры с позднее добавленным рукописным списком участников сохранился в IISH), IISH, ф. ПСР, 451; Гинев В.Н., Аграрный вопрос и мелкобуржуазные партии в России в 1917 г. К истории банкротства неонародничества. Л., 1977, с. 35.
«Программа партии социалистов-революционеров», в: Протоколы первого съезда, с. 363-364; [Чернов на Первом съезде партии], в: ПСР 1, с. 282; Вишняк, Дань прошлому, с. 120.
[Чернов В.] (анонимно), «Социализация земли и программа минимум», РР, 1904, № 42, с. 3-4; Чернов В., «Программные вопросы. Социализация земли и программа-минимум», в: Пролетариат и трудовое крестьянство, М., 1906, с. 62; Он же, «Вульгарный социализм», Мысль, 1906, № 5, с. 2-3; [Чернов на Первом съезде партии], в: ПСР 1, с. 367-368; Perrie, Agrarian Policy, р. 154-155.
Чернов, Записки, с. 21.
Чернов В., «Субъективный метод в социологии и его философские предпосылки», РБ, 1901, № 7, с. 254,247-249; Он же, Философские и социологические этюды, с. 17, 85-86, 179, 190, 206-208, 222-224, 226-227; Юрьев Б. [Чернов В.], «Научная философия и философствующая мистика», в: «Вехи» как знамение времени, с. 55; Гардении Ю. [Чернов В.], «Н.К. Михайловский (к 20-летию со дня смерти)», ВР, 1924, № 3 (февраль), с. 52.
70 Mendel, Dilemmas of Progress, p. 6-8,96-97; Billington, Mikhailovsky, p. 173-174; Чернов, Записки, с. 339.
71 Чернов, Записки, с. 63-68.
ГЛАВА 5
1 [Чернов В.] (анонимно), «Симптомы кризиса», РР, 1904, № 39, с. 1-3; Он же, «Воля или мир?», РР, 1904, № 39, с. 8-9; Он же, «Социалисты-революционеры и несоциалистическая демократия», РР, 1904, № 56, с. 4; Он же, «В мире переотражений», РР, 1928, № 63-64, с. 3-7; Он же, «Вопросы программы и тактики. Пораженчество в легенде и в действительности», РР, 1928, №63-64, с. 18-27.
2 Чернов, «Из истории», № 100, с. 291-292, № 101, с. 194-195; Он же, Перед бурей, с. 171, 187; Савинков Б.В., Воспоминания. М., 1990, с. 30; Спиридович, Революционное движение, вып. II, с. 130-131; Городницкий, Боевая организация, с. 52, 69-70, 72-73; Geifman, Entangled in Terror, p. 36, 52, 55; Daly, Jonathan W., Autocracy under Siege. Security Police and Opposition in Russia 1866-1905. DeKalb, 1998, p. 136, 139; Spence, Richard B., Boris Savinkov: Renegade on the Left. NY, 1991, p. 28. Гершуни сперва содержался в Шлиссельбургской крепости, но после Октябрьского манифеста его приговор был заменен на 20 лет заключения в Сибирской Акатуйской тюрьме. В декабре 1905 г. он был туда переведен.
3 Тучкин В. [Чернов В.], «Евгений Азеф», ЗТ, 1909, № 15, с. 4; Чернов, Перед бурей, с. 164, 280; Он же, «История партии социалистов-революционеров» (рукопись), Гувер, ин-т, СН, 10-6, с. 25; Judge, Plehve: Repression and Reform, p. 234-235, обо всем эпизоде см.: р. 230-237; Daly, Autocracy under Siege, p. 41, 127, 149; Городницкий, Боевая организация, с. 95; Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 100, 107-108; Николаевский, История одного предателя, с. 96. В.К. фон Плеве возглавлял Департамент государственной полиции в период с 1881 по 1884 г.
4 Footman, David, The Alexander Conspiracy: A Life of A.I. Zhelyabov. LaSalle, 1974, p. 227; Naimark, Terrorists and Social Democrats, p. 142, 223-225, 229.
5 [Чернов на Пятом съезде партии], в: ПСР 2, с. 324; Заключение судебноследственной комиссии по делу Азефа, с. 46; Чернов В., «История партии социалистов-революционеров», Гувер, ин-т, СН, 10-6; Он же, «Из истории», № 101, с. 194; Он же, Перед бурей, с. 174, 176-178. См., как Зензинов описывает партийную школу в Женеве для тех, кто хотел делать бомбы: Зензинов, Пережитое, с. 186-191; Daly, Autocracy under Siege, р. 149; Городницкий, Боевая организация, с. 93, 127; Hildermeier, Die Sozialrevolutionare Partei Russlands, p. 362; Spence, Boris Savinkov, p. 39.
6 Первоначально Чернов писал: «Убийство Плеве было организовано Азефом, а активное участие в нем принимали члены Боевой Организации Борис Савинков и Иван Каляев». Редакторы исправили этот текст следующим образом: «В убийстве Плеве активное участие принимали члены Боевой Организации Борис Савинков и Иван Каляев». Рукопись Чернова с этими исправлениями хранится в: Гувер, ин-т, СН, 379-2. Соответствующий отрывок см.: Чернов, Перед бурей, с. 187.
7 Zilliacus, Konni, Fran ofardstid och oroliga ar. Tammerfors, 1960, s. 105-106, Циллиакус сказал, что следующей жертвой должен стать уже сам царь, но Азеф был категорически против этой идеи (там же, с. 106-107).
8 Venturi, Roots, р. 579, 640, 656; Naimark, Terrorists and Social Democrats, p. 59-60; Offord, The Russian Revolutionary Movement, p. 61.
9 Первый съезд Аграрно-Социалистической Лиги, IISH, ф. ПСР, 451; в этом экземпляре имена участников добавлены позднее от руки. См. также: [Б.а.], «Первый Съезд АСЛ», РР, 1902, № 12 (октябрь), с. 21-23; [Б.а.] «Краткий отчет о втором съезде АСЛ», РР, 1903, № 31 (сентябрь), с. 24; Perrie, Agrarian Policy, р. 92-94; idem, “Political and Economic Terror”, p. 70.
10 [Чернов на Первом съезде партии], в: ПСР 1, с. 289-292; Чернов В., «К характеристике максимализма», СР, 1910, № 1, с. 185-190, 194-199; Он же, «Из истории», № 101, с. 176-177, 196-197; Он же, Перед бурей, с. 215-216, 219; Спиридович, Революционное движение, вып. II, с. 176-177, 287; Daly, Autocracy under Siege, p. 161; Perrie, Agrarian Policy, p. 70-71; Чернов дал свои показания 20 февраля 1910 г., см.: Чернов, «Из истории», № 100, с. 280-305, № 101, с. 172-197. Первый выпуск «Социалиста-революционера», где была напечатана статья Чернова, вышел 25 февраля 1910 г.
И Гардении Ю. [Чернов В.], «Реакционная демагогия и революционный социализм», в: Сборник статей Антонова и др., с. 250 (первоначально опубликована в: РР, 1905, № 67, с. 1-5).
12 [Чернов в 1908 г. в Лондоне], в: ПСР 2, с. 194; [Чернов на Пятом съезде партии в мае 1909 г.,] в: ПСР 2, с. 334-337.
13 «Протоколы первого съезда партии социалистов-революционеров», в: ПСР 1, с. 430-433; «От Центрального комитета П.С.-Р. по вопросу об аграрном и фабричном терроре», в: ПСР 2, с. 35; [Декларация об аграрном и фабричном терроре], в: ПСР 2, с. 298, 303; Чернов, РРР, с. 5-69; Леонов, ПСР в 1905-1907 гг, с. 237; Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 303.
14 [Тов. «Рязанцев» в Лондоне в 1908 г.], в: ПСР 2, с. 92; Морозов К.Н., Партия социалистов-революционеров в 1907-1914 гг. М., 1998, с. 328; Perrie, “Political and Economic Terror”, p. 71-73.
15 Ascher, Abraham, The Revolution of 1905: Russia in Disarray. Stanford, 1988, p. 58; Verner, Andrew M., The Crisis of Russian Autocracy. Nicholas II and the 1905 Revolution. Princeton, 1990, p. 107, 109; Dahlmann, Dittmar, Die Proving wahlt. Koln, Weimar, Wien, 1996, S. 65.
16 [Чернов В.] (анонимно), «Социалисты-революционеры и несоциалистическая демократия», РР, 1904, № 61, с. 2; Он же, Перед бурей, с. 318.
17 Гардении Ю. [Чернов В.], «Конечная цель и повседневная борьба революционного социализма», БРР, 1902, № 1, с. 62; [Чернов В.] (анонимно), «Состав либеральной партии», в: По вопросам программы и тактики, с. 170— 182; Он же, «Новое выступление русских либералов», в: Там же, с. 159; Он же, «Русский либерализм и дворянство как сословие», в: Там же, с. 169.
18 «Протокол и декларация конференции российских оппозиционных и революционных партий (30 сентября — 4 октября 1904)», в: ПСР 1, с. 158— 161; В. Т. [Чернов В.], «Столыпин об Азефе», ЗТ, 1909, № 15, с. 14-18; Чернов, «Из истории», № 101, с. 172; Он же, Перед бурей, с. 210-211, 318; Miliukov (Milyoukov), Paul, Russia and Its Crisis. Chicago, 1905, p. 526; Galai, The Liberation Movement, p. 214-217; Kujala, Antti, “March Separately — Strike Together”, in: Akashi, Motojird, Rakka ryusui. Helsinki, 1988, p. 125.
19 Чернов В., «Траурная годовщина», Северные записки, 1915, № 10 (октябрь), с. 157, 163-164; Гардении Ю. [Чернов В.], «Жорес как революционер», Жизнь, 1915, № 8 (70) (8 авг.), с. 1-2; Русанов, В эмиграции, с. 279, 280; Galai,
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
The Liberation Movement, p. 214-219; Naarden, Bruno, Socialist Europe and Revolutionary Russia: Perception and Prejudice, 1848-1923. Glasgow, 1992, p. 116-118.
Ред., «Международный социалистический конгресс в Амстердаме», в: Сборник статей Антонова и др., с. 65 (первоначально опубликована в: РР, 1904, № 51 (август), с. 1-6).
Гардении Ю. [Чернов В.], «Нашим обвинителям», ВРР, 1905, № 4, с. 408; [Чернов] (анонимно), «Социалисты-революционеры и несоциалистическая демократия», с. 7.
Naarden, Socialist Europe, р. 153-155; Ред., «Международный социалистический конгресс в Амстердаме», с. 65.
Senese, Donald, “S.M. Kravchinskii and the National Front”, p. 522.
[Чернов В.] (анонимно), «Преддверие революции», РР, 1905, № 58, с. 2; «Некоторые итоги Парижской конференции», РР, 1905, № 61, с. 4; Perrie, Agrarian Policy, р. 101, 112.
Гардении [Чернов], «Реакционная демагогия и революционный социализм», с. 1-2.
Чернов В., «Теоретики романского синдикализма», в: Луи, Поль, История синдикализма во Франции, 1889-1906. М., 1908, с. XCVIII-XCIX; Он же, «От “Революционной России” к “Сыну Отечества”», с. 84.
Леонов, ПСР в 1905-1907 гг.,с. 160.
Николаевский, История одного предателя, с. 108; Спиридович, Революционное движение, вып. II, с. 187-188, Николаевский говорит, что встреча состоялась в Париже; согласно Спиридовичу, она проходила в Женеве; Городницкий, Боевая организация, с. 98; Daly, Autocracy under Siege, p. 156-157, 161.
[Б.а.], «К Оружию!» (20 янв. 1905), в: ПСР 1, с. 172.
Гардении Ю. [Чернов], «Реакционная демагогия и революционный социализм», с. 250-252.
Морозов, ПСР в 1907-1914 гг., с. 332-333; Салтык Г.А., «Эсеры центрального Черноземья в 1905-1907 годы», ОИ, 2004, № 1, с. 58.
Чернов писал этот обзор истории ПСР в 1929 г. по просьбе Фридриха Адлера, см. ниже.
Чернов В., «История партии социалистов-революционеров» (рукопись), Гувер, ин-т, СН, 10-14, 25-27, 37, 39.
Протоколы первого съезда, с. 418; [Ракитников] (анонимно), «Задачи партии в деревне. Статья вторая», ЗТ, 1907, № 4 (30 авг.), с. 5; Морозов, ПСР в 1907-1914 гг., с. 285; Пункт А Проекта резолюции, принятого на Съезде партии в Тампере, см.: ПСР 7, с. 538; «Из Партии. Резолюция о тактике современного момента и о бойкоте Государственной Думы 3-го собрания Совета партии», ЗТ, 1907, № 2, с. 19; [Чернов на Лондонском съезде партии], ПСР2, с. 261; Морозов, ПСР в 1907-1914 гг., с. 335, 339-340.
Леонов, «Партия эсеров: середина 90-х годов XIX века — 1907 год», с. 409. Daly, Autocracy under Siege, p. 157.
Rice, Christopher, Russian Workers and the Socialist-Revolutionary Party through the Revolution of 1905-07. Hong Kong, 1988, p. 69-70.
[Чернов на Первом съезде партии], в: ПСР 1, с. 418.
Harding, Leninism, р. 69.
Гардении Ю. [Чернов В.], «Всеобщая стачка», в: Сборник статей Антонова и др., с. 124-125 (первоначально опубликована в: РР, 1903, № 29, с. 1-3;
см. также: Чернов, СС, т. II, с. 59-68, 128—131); Чернов, «От “Революционной России” к “Сыну Отечества”», с. 70.
41 Чернов, «От “Революционной России” к “Сыну Отечества”», с. 70; Rice, Russian Workers and the Socialist-Revolutionary Party, p. 122,187; Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 170.
42 Verner, The Crisis of Russian Autocracy, p. 226; Bushnell, John, Mutiny amid Repression. Russian Soldiers in the Revolution of 1905-1906. Bloomington, 1985, p.67.
43 Я процитирую здесь только Джона Бушнела, писавшего, что «революционные партии были против всеобщей стачки до того самого момента, как она началась» (Bushnell, Mutiny amid Repression, p. 67). Тезис Бушнела прекрасно иллюстрирует то, что я называю «зеркальной парадигмой» Великой истории. Он утверждает, что история ПСР — это всего лишь отражение истории русских социал-демократических партий; соответственно, если большевики и меньшевики в чем-то не участвовали, следовательно, в этом по определению не могла участвовать и ПСР, никакого дальнейшего исследования не требуется.
44 Ascher, Revolution of 1905: Russia in Disarray, p. 228-229.
45 Чернов В., «К переживаемому моменту», Сын Отечества, 1905, № 230 (16 нояб.), с. 1-2; [Чернов на Первом съезде партии], в: Добавление к протоколам первого съезда партии социалистов-революционеров. Издание Центрального Комитета П.С.-Р., 1906, с. 22; Чернов, «От “Революционной России” к “Сыну Отечества”», с. 74-75; Он же, Перед бурей, с. 226-227. Согласно Чернову, именно Михаил Гоц смог убедить его, что документ, обещающий гражданские свободы и созыв законодательного собрания, все-таки является знаком настоящих перемен.
46 Тучкин [Чернов], «Евгений Азеф», с. 5; Он же, «От “Революционной России” к “Сыну Отечества”», с. 75; Савинков, Воспоминания, с. 193-196; Николаевский, История одного предателя, с. 134.
47 Spence, Boris Savinkov, р. 49.
48 Чернов, «Из истории», № 101, с. 172, 196-197; Он же, Перед бурей, с. 228; Савинков, Воспоминания, с. 194-197.
49 Зензинов, Пережитое, с. 206, 281; Савинков, Воспоминания, с. 203, 212.
ГЛАВА 6
1 Чернов, «От “Революционной России” к “Сыну Отечества”», с. 75.
2 Чернов, «К характеристике максимализма», с. 208; Он же, Перед бурей, с. 237; Леонов, ПСР в 1905-1907 гг., с. 194, 206-207; Bushnell, Mutiny amid Repression, p. 128; «Справка» (1909); Сразу после убийства Плеве Чернов начал планировать поездку в Россию, чтобы организовать там издательский центр, но Центральный комитет решил, что это слишком опасная затея. См.: Чернов, «От “Революционной России” к “Сыну Отечества”», с. 66, 68-69, 78, 96-97.
3 Чернов, «Теоретики романского синдикализма», с. XCIX; Проект программы эсеров заключал в себе не требование введения восьмичасового рабочего дня, а требование «возможно большего сокращения рабочего времени в пределах прибавочного труда», в: ПСР 1, с. 119-125. Итоговая программа, принятая в январе 1906 г., включала в себя это требование, см.: «Протоколы партии социалистов-революционеров», в: Протоколы первого съезда, с. 362-363. Выступая перед Всероссийским крестьянским сою-
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
зом 9 ноября в Москве, Чернов упомянул требование 8-часового рабочего дня как одну из самых насущных задач, которая должна быть решена еще до созыва Учредительного собрания. Однако с точки зрения тактики это требование не могло быть выдвинуто в качестве революционной меры, см.: [Речь Чернова], в: Протоколы делегатского совещания Всероссийского Крестьянского Союза 6-10 ноября 1905 г. в Москве. М., 1906, с. 88.
Чернов, «К характеристике максимализма», с. 208; Он же, «От “Революционной России” к “Сыну Отечества”», с. 66, 68-69, 78, 96-97; Он же, Перед бурей, с. 237; Леонов, ПСР в 1905-1907 гг., с. 194, 206-207; Bushnell, Mutiny amid Repression, p. 128; «Справка» (1909).
Протоколы делегатского совещания, с. 88; Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 136.
Чернов, «Теоретики романского синдикализма», с. XCIX; [Речь Чернова], в: Протоколы делегатского совещания, с. 88.
Чернов на Лондонском съезде партии в 1908 г., в: ПСР 2, с. 140-141; Чернов, «К характеристике максимализма», с. 207. См. также: Он же, «От “Революционной России" к “Сыну Отечества”», с. 94-95; Он же, Перед бурей, с. 282.
[Чернов на Первом съезде партии], в: ПСР 1, с. 256; Чернов, Записки, с. 198; Он же, «От “Революционной России” к “Сыну Отечества”», с. 83-85, 97; Он же, «Страницы из жизни А.И. Гуковского», ВР, 1925, № 2, с. 89; Он же, «Историк или истерик», с. 94; Он же, Перед бурей, с. 239; Ерофеев Н.Д., «А.В. Пешехонов», в: Политическая история России в партиях и лицах. М., 1994, с. 145-173; Ascher, Revolution of 1905: Russia in Disarray, p. 282.
Чернов В., «Политический юмор», Сын Отечества, 1905, № 242 (29 нояб.), с. 3; «Автобиография В.М. Чернова» (1907), с. 214; Чернов, «От “Революционной России” к “Сыну Отечества”», с. 92-93; Он же, «Страницы из жизни А.И. Гуковского», с. 90; Он же, Перед бурей, с. 262; Зензинов, Пережитое, с. 205; Леонов, ПСР в 1905-1907 гг., с. 197; Ерофеев, «А.В. Пешехонов», с. 162, Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 133-137; Ascher, Revolution of 1905: Russia in Disarray, p. 298.
Werner, The Crisis of Russian Autocracy, p. 274, 279, 291; Daly, The Watchful State: Security and Opposition in Russia 1906-1917. DeKalb, Illinois, 2004, p. 14-15; Hildermier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 238. Bushnell, Mutiny amid Repression, p. Ill, 128-131.
Фотографию гостиницы «Туристен», позднее сгоревшей, см.: Parmanen, Eino I., Taistelujen kirja. Porvoo, 1937, II, s. 379; Зензинов, Пережитое, с. 267; Вишняк, Дань прошлому, с. 123.
«Протоколы первого съезда партии социалистов-революционеров», с. 378-381; Рубанович на Первом съезде партии, ПСР 1, с. 406; Чернов В., «Воспоминания о И.А. Рубановиче», Гувер, ин-т, СН, 381-1.
«Протоколы первого съезда партии социалистов-революционеров», с. 429. П.П. Крафт был кооптирован вскоре после съезда партии; умер 12 мая 1907 г. В.М. Зензинов был кооптирован позже. Аргунов, «Азеф в Партии С.-Р», с. 180; Брешковская Е., «Павел Павлович Крафт (умер 12 мая 1907 г.)», Партийные известия, 1907, № 10 (24 мая), с. 1-3; Зензинов, Пережитое, с. 269; Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 187. См.: Чернов, «От “Революционной России” к “Сыну Отечества”», с. 97; Он же, «Страницы из жизни А.И. Гуковского», с. 90; Он же, «Историк или истерик», с. 93; «Протоколы первого съезда партии социалистов-революци-
онеров», с. 343-349; Леонов, ПСР в 1905-1907 гг., с. 239; Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 135-136; Ерофеев Н.Д., «Народные социалисты в избирательной кампании во II Государственную Думу», Вестник Московского ун-та, 1976, № 6, с. 47. (Серия IX: «История».)
15 [Чернов на Первом съезде партии], в: ПСР 1, с. 415,417-419,429; Добавление к протоколам первого съезда партии социалистов-революционеров, с. 20-21, 37; Чернов В., «Прошлое и настоящее», в: ПСР 1, с. 183-185,193— 194; [Чернов в Лондоне], в: ПСР 2, с. 192.
16 Чернов В., К вопросу о ближайших задачах наших социалистических партий, Отдельный оттиск из РР, 1905, № 77, вып. 3 (декабрь), с. 2-4; См. также: ПСР1,с. 176-182.
17 [Чернов на Первом съезде партии], в: Добавление к протоколам первого съезда партии социалистов-революционеров, с. 23-24; ПСР 1, с. 318-319; Чернов В., «Типы рабочего синдикализма» (февраль 1906), в: Чернов, СС, т. II, с. 4; [Чернов в Лондоне], в: ПСР 2, с. 139.
18 Чернов В., «Прошлое и настоящее», в: ПСР 1, с. 183-185, 193-194; [Чернов на Первом съезде партии], в: там же, с. 417; Добавление к протоколам первого съезда партии социалистов-революционеров, с. 37; [Чернов в Лондоне], в: ПСР 2, с. 192.
19 Чернов В., «К вопросу о ближайших задачах наших социалистических партий», с. 6-7; см. также в: ПСР 1, с. 176-182; [Чернов на Первом съезде партии], в: Добавление к протоколам первого съезда партии социалистов-революционеров, с. 20-21,37; «Протоколы первого съезда Партии социалистов-революционеров», с. 415, 418-419, 429; Чернов В., «Прошлое и настоящее», в: ПСР 1, с. 183-185,193-194; [Чернов в Лондоне], в: ПСР 2, с. 140; Чернов, «К характеристике максимализма», с. 208; Вишняк, Дань прошлому, с. 120; Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 138-139; Bushnell, Mutiny amid Repression, p. 147.
20 «Протоколы первого съезда Партии социалистов-революционеров», с. 418.
21 Савинков, Воспоминания, с. 212-213, 269; Зензинов, Пережитое, с. 222, 279-280, 316; Hildermeier, Die Sozialrevolutionare Partei Russlands, S. 371; Perrie, “Political and Economic Terror”, p. 66; Geifman, Entangled with Terror, p. 56-57.
22 О предыстории дела Гапона, см.: Sablinsky, Walter, The Road to Bloody Sunday. Father Gapon and the St. Petersburg Massacre of 1905. New Jersey, 1976, p. 310-319; Савинков, Воспоминания, с. 260, 262, 266, 267.
23 Ленуар В., [Чернов В.], «Г. Гапон. Из личных воспоминаний», ДН, 1906, №4, с. 2.
24 Савинков, Воспоминания, с. 269; Николаевский, История одного предателя, с. 172-173.
25 Verner, The Crisis of Russian Autocracy, p. 247, 289; Malloy, James A. Jr., Good Jane E., “Duma”, in: MERSH, vol. 10, p. 39.
26 [Чернов на Первом съезде партии], в: Добавление к протоколам первого съезда партии социалистов-революционеров, с. 23; «Протоколы первого съезда партии социалистов-революционеров», с. 239, 244.
27 [Чернов В.] (анонимно), «Новые события и старые вопросы», РР, 1905, № 74, с. 1-6; Он же, «К спорам о социализации земли», РР, 1905, № 75, с. 4-7; Он же, «Еще о государственной думе», РР, 1905, № 76, с. 6; Он же, «Типы рабочего синдикализма» (февраль 1906).
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
[Чернов] (анонимно), «Внешний мир и внутренняя война», РР, 1905, № 73, с. 1-5; Он же, «Еще о Государственной думе», с. 1-6; «Протоколы первого съезда партии социалистов-революционеров», с. 239,244; [Ответы Чернова делегатам], в: ПСР 1, с. 245; Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 160-161; Леонов, ПСР в 1905-1907 гг., с. 245-246; Perrie, Agrarian Policy, p. 168.
Танин Я., «Трудовая группа первой Государственной думы», Северные записки, 1913, май-июль, с. 263; Колесниченко Д.А., «Возникновение и деятельность “Трудовой группы”», История СССР, 1967, № 4, с. 78.
[Чернов в Лондоне], в: ПСР 2, с. 127; [Вопрос о терроре на V совете ПСР (май 1909 г.)], в: там же, с. 331.
Чернов, «Страницы из жизни А.И. Гуковского», с. 95; Танин, «Трудовая группа первой Государственной думы», с. 266; [Б.а.], «Члены Государственной Думы первого, второго и третьего созыва», в: Энциклопедический словарь Гранат, т. 17, с. 3-76; Маслов П.П., «Народнические партии. Партия Социалистов-Революционеров», в: Общественное движение в России в начале ХХ-го века. СПб., 1914, т. III, кн. 5: Партии — их состав, развитие и проявление в массовом движении, на выборах в Думе, с. 116; Сидельников С.М., Образование и деятельность Первой Государственной думы. М., 1962, с. 201; Treadgold, Donald, Lenin and his Rivals. The Struggle for Russia’s Future, 1898-1906. L., 1955, p. 153; Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 162.
Dahlmann, Die Provinz wahlt, S. 98, 99, 106, 108, 132, 139; Emmons, Terence, The Formation of Political Parties and the First National Elections in Russia. Cambridge, Mass., 1983, p. 293; Колесниченко Д.А., Трудовики в первой российской революции. М., 1985, с. 55; Он же, «Аграрные проекты трудовой группы в I Государственной Думе», в: Исторические записки, 1968, т. 82, с. 49; Леонов, ПСР в 1905-1907 гг., с. 285. В конце концов в группу вошло около 30 членов, в том числе Чернов, Ракитников, Кочаровский, Пешехонов, Мякотин, И.И. Бунаков, В.В. Водовозов, Н.Ф. Анненский и представители Крестьянского союза.
Чернов, «Теоретики романского синдикализма», с. XCIX.
Atkinson, Dorothy, The End of the Russian Land Commune, 1903-1930. Stanford, 1983, p. 49-50; Perrie, Agrarian Policy, p. 169.
«Проект основных положений земельного закона», в: ГДСО, сессия I, т. II, с. 560-562; Ерофеев, «А.В. Пешехонов», с. 163; Леонов,ПСРв 1905-1907гг., с. 289; Atkinson, The End of the Russian Land Commune, p. 49-50.
ГДСО, сессия I, т. II, c. 588-590; Чернов В., «Страхи катедер-политиков», Народный вестник, 1906, № 18, с. 2-3; Леонов, ПСР в 1905-1907 гг., с. 285; Ерофеев, «А.В. Пешехонов», с. 103-104.
Ср.: Ерофеев, «А.В. Пешехонов», с. 164.
Чернов, КС, т. II, с. 432; «Проект основного земельного закона», в: ГДСО, сессия I, т. II, с. 1153-1156; Колесниченко, «Виктор Михайлович Чернов», с. 320; Perrie, Agrarian Policy, р. 170-171; Леонов, ПСР в 1905-1907 гг., с. 289-290.
См. титульный лист первого номера газеты: ДН, 1906, № 1 (2 мая).
Bericht der Russichen Sozial-Revolutionaren Partei an den Internationalen Sozi-alistenkongress zu Stuttgart, 1907, S. 40; «Справка» (1909); Чернов, «Страницы из жизни А.И. Гуковского», с. 89-108; Он же, Перед бурей, с. 261-262, 264; «Автобиография В.М. Чернова» (1907), с. 215.
41 Ascher, The Revolution of 1905: Authority Restored. Stanford, 1992, p. 198.
42 «Справка» (1909); Чернов подробно описывает этот инцидент в: «Страницы из жизни А.И. Гуковского», с. 98-105; Аргунов рассказывает ту же историю в; «Азеф в партии С.-Р», с. 189-190.
43 Зензинов, Пережитое, с. 340.
44 Речь министра земледелия В.М. Чернова, произнесенная им у вокзала при приезде в г. Ревель 5 августа [1917 г.], с. 1; Зензинов, Пережитое, с. 340; Леонов, ПСР в 1905-1907 гг., с. 314-316; Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 145.
45 Bushnell, Mutiny amid Repression, p. 224-223; Perrie, Agrarian Policy, p. 171-172; Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 145-146.
46 [Чернов в Лондоне], в: ПСР 2, с. 127-128; Герасимов А.В., На лезвии с террористами. Париж, 1985, с. 84; Spence, Boris Savinkov, р. 61-62; см. также: Спиридович, Революционное движение в России, вып. II, с. 244-246; Николаевский, История одного предателя, с. 189.
47 Ascher, Abraham, Р.А. Stolypin: The Search for Stability in Late Imperial Russia. Stanford, 2001, p. 138-139.
48 Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 122-123; Rice, Russian Workers and the Socialist-Revolutionary Party, p. 65.
49 Савинков, Воспоминания, с. 298; Николаевский, История одного предателя, с. 190,192,194; Герасимов, На лезвии с террористами, с. 85.
50 Чернов, «Из истории», № 101, с. 181; Городницкий, Боевая организация, с. 108-110, 112-113, 133-134; Леонов, ПСР в 1905-1907 гг., с. 376; Spence, Boris Savinkov, р. 64; Николаевский, История одного предателя, с. 210.
51 [Столыпин в Думе 05(18).05.1908], в: ГДСО, сессия 1, т. III, ст. 2928; Герасимов, На лезвии с террористами, с. 118-119.
52 Николаевский, История одного предателя, с. 217-218; Geifman, Entangled in Terror, p. 100; Stites, The Women’s Liberation Movement in Russia. Feminism, Nihilism, and Bolshevism, 1860-1930, p. 271-272; Daly, The Watchful State, p. 51.
53 [Вопрос о терроре на V Совете партии СР (май 1909 г.)], в: ПСР 2, с. 326.
ГЛАВА 7
1 Циркуляр Департамента полиции от 18 марта 1914 г., Гувер, ин-т, АО, XVI(4)-1; XVIb(3) — SR 1 В; Колесниченко, «Виктор Михайлович Чернов», с. 301.
2 Чернов, Записки, с. 80, 125-127, 131-134; Он же, Перед бурей, с. 116; Морозов К.Н., «Политическое руководство партии социалистов-революционеров в 1901-1921 годах», в: Политические партии в российских революциях в началеXX века. М., 2005, с. 483.
3 Malmberg, Aino, “Personal Remini(s)cences about Three Russian Cabinet Ministers”, KA, Фонд Айно Малберг и Эйно И. Парманена, кор. 1:5.
4 Чернов, Записки, с. 80, 125; Гавронский, Виктор Михайлович Чернов. К его семидесятилетию, с. 3; Абрамович Р.А., «Виктор Чернов», в: Материалы к биографии, с. 245; Вишняк, Дань прошлому, с. 127; Лутохин, «Зарубежные пастыри. В.М. Чернов», с. 198, 199-200.
5 Chernov-Andreyev, Cold Spring, р. 50-51.
6 Заграничная агентура — в Департамент полиции, 6 (19) сент. 1914, Гувер, ин-т, АО, XVIIg-1; Buchanan G., Му Mission to Russia and Other Diplomatic
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
Memories. L., NY, Toronto, vol. II, p. 136; Городницкий, Боевая организация, с. Ill; Он же, «Б.В. Савинков», с. 213.
Лутохин, «Зарубежные пастыри. В.М. Чернов», с. 198,199-200, 201.
Демьянов А.А., «Моя служба при Временном правительстве», в: Архив русской революции, 1922, № IV, с. 110.
Williams, The Other Bolsheviks, p. 53.
Malmberg, “Personal Remini(s)cences about Three Russian Cabinet Ministers”.
Чернов, «Теоретики романского синдикализма», с. LXXIII; Юрьев Б. [Чернов В.], «Научная философия и философствующая мистика», в: «Вехи» как знамение времени, с. 79-80; Он же, «"Производство” против “потребления”», в: Чернов, СС, т. II, с. 106.
Чернов В., «Из Эмиля Верхарна», РБ, 1909, № 3, с. 4-58; Viktor [Чернов В.], «Из Эмиля Верхарна. V. Море», Заветы, 1913, № 7 (июль), с. 126-128; Чернов В., «“Восстание” Верхарна», Новая мысль, 1906, № 1, с. 41-45; Николаевский, «Предисловие», в: Чернов, Перед бурей, с. 6.
Анастасия Чернова (Женева) — Агнии Степановой-Любавской, для Г.С. Слетовой (Тамбов), 19 февр. 1906 (н. ст.), перехваченное письмо, Гувер, ин-т, АО, XVIIg-1; Заграничная агентура — в Департамент полиции, 12 (25) сент. 1906, дополнение к более ранней телеграмме от 9 (22) сент 1906, Гувер, ин-т, АО, XVIb(4)-l; Новиков, «В.М. Чернов: Биографический очерк», с. 64.
Сухомлин В., «Гитлеровцы в Париже», Новый Мир, 1965, № 11, с. 121; Cher-nov-Adreyev, Cold Spring, p. 25; Резникова H.B., Огненная память. Воспоминания о Алексее Ремизове. Беркли, 1980, р. 32-33.
Министерство внутренних дел — посольствам и консульствам (4апр. 1915, ст. ст.), Гувер, ин-т, АО, XVIIg-1; см. также: Заграничная агентура — в Департамент полиции (без даты, 1915), Гувер, ин-т, АО, XVIIIg-1; Ольга Елисеевна Федорова, урожденная Колбасина, была сестрой Василия Ивановича Сухомлина: «Сухомлин, Василий Васильевич (1885-1963)», в: Судебный процесс, с. 926.
Chernov-Andreyev, Cold Spring, р. 25-26, 36; Резникова, Огненная память, с. 32-34.
Chernov-Andreyev, Cold Spring, p. 26,180; Министерство внутренних дел — посольствам и консульствам (4 апр. 1915, ст. ст.), Гувер, ин-т, АО, XVIIg-1; см. также: Заграничная агентура — в Департамент полиции (без даты, 1915), Гувер, ин-т, АО, XVIIIg-1.
Chernov-Andreyev, Cold Spring, p. 25,29- 31, 33,34.
Речь министра земледелия В.М. Чернова, произнесенная им у вокзала при приезде в г. Ревель 5 августа [1917 г.], с. 11.
Чернов, «Из детства», с. 281; Он же, Перед бурей, с. 193.
Malmberg, “Personal Remini(s)cences about Three Russian Cabinet Ministers”; Циркулярное письмо Чернова к его сторонникам, БА, Документы ПСР, кор. 1; Гавронский, Виктор Михайлович Чернов. К его семидесятилетию [1943].
Чернов, Записки, с. 92-93.
Chernov-Andreyev, Cold Spring, p. 49.
[Чернов на Первом съезде партии], в: Добавление к протоколам первого съезда партии социалистов-революционеров, с. 28-29; ПСР 1, с. 424; Hildermeier, Manfred, “The Socialist Revolutionary Party of Russia and the Workers, 1900-1914,” in: Workers and Intelligentsia in Late Imperial Russia. Realities,
Representations, Reflections. Berkeley, 1999, p. 218-219; Perrie, Maureen, “The Social Composition and Structure of the Socialist-Revolutionary Party before 1907”, Soviet Studies, 1972, N 24, p. 227: по подсчетам Перри, число членов ПСР (включая украинских) составляло 55-60 тысяч. Хильдермайер в своей истории ПСР склоняется к оценке 42-45 тысяч (Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 248); см. также: Rice, Russian Workers and the Socialist-Revolutionary Party, p. 63; Lane, David, The Roots of Russian Communism. A Social and Historical Study of Russian Social-Democracy 1898-1907. Pennsylvania State Univ. Press, 1975, p. 13.
25 Hildermeier, “The Socialist Revolutionary Party of Russia and the Workers, 1900-1914”, p. 221-222, 224; idem, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 168; idem, Die Sozialrevolutionare Partei, S. 299.
26 Чернов, «Из истории», № 100, с. 305; Он же, Записки, с. 195.
27 См.: Perrie, Agrarian Policy, р. 67-69; Rice, Russian Workers and the Socialist-Revolutionary Party, p. 177.
28 Леонов, ПСР в 1905-1907гг., с. 112.
29 Чернов, Перед бурей, с. 256; [Чернов на съезде Крестьянского союза 9 ноября 1905 г.], в: Протоколы делегатского совещания, с. 83.
30 Чернов В., «Предисловие», в: Суханов Н. [Gimmer], Земельная рента и основы земельного обложения. М., 1908, с. 7-12; Чернов В., «П.А. Вихляев», РР, 1928, №65 (март), с. 31-32.
31 Hildermeier, “The Socialist Revolutionary Party of Russia and the Workers, 1900-1914”, p. 213-214; idem, Die Sozialrevolutionare Partei Russlands, S. 186; Rice, Russian Workers and the Socialist-Revolutonary Party, p. 122,188.
32 «Программа партии социалистов-революционеров», в: Протоколы первого съезда, с. 362-363.
33 Чернов В., «Наша позиция», ЗТ, 1907, № 2 (12 авг.), с. 2-3; Чернов В., «“Инициативное меньшинство” и “масса”» (1908), в: Чернов, СС, т. II, с. 221; Rice, Russian Workers and the Socialist-Revolutionary Party, p. 184-185.
34 «[Чернов на Первом съезде партии]», в: ПСР 1, с. 433; [Чернов В.] (анонимно), «К переживаемому моменту», ЗТ, 1907, № 8, с. 3; Леонов, ПСР в 1905-1907 гг., с. 109.
35 Melancon, Michael, “The Socialist Revolutionaries from 1902 to 1907: Peasant and Workers’ Party”, Russian History/Histoire Russe, 1985, N 10, p. 32.
36 О. [Чернов В.], «Библиография»,Накануне, 1901, № 28, т. HI (апрель), с. 343-344; ср.: Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 178-179.
37 Чернов В., «Отклики прессы», РР, 1923, № 32 (декабрь), с. 19; [Чернов В.] (анонимно), «П.Б. Аксельрод» (некролог), РР, 1928, № 66-67 (май-июнь), с. 2.
38 О РР до Чернова см.: Аргунов, «Азеф в партии С.-P.», с. 163; Николаевский, История одного предателя, с. 53-55; Николаевский, «Предисловие», в: Чернов, Перед бурей, с. 6; Гавронский, Виктор Михайлович Чернов. К его семидесятилетию [1943], с. 2.
39 По вопросам программы и тактики (1903); Сборник статей Антонова и др. (1908).
40 Чернов, Марксизм и аграрный вопрос. СПб., 1906; Он же, Философские и социологические этюды- Он же, Социалистические этюды. М., 1908.
41 Колесниченко, «Виктор Михайлович Чернов», с. 302-303; Зензинов, Пережитое, с. 178-179; [Интервью с Борисом Николаевским], в: The Making of three Russian Revolutionaries: Voices from the Menshevik Past, p. 261; Спиридо-
вич, Революционное движение, вып. II, с. 251-253; Perrie, Agrarian Policy, р. 186.
42 Emmons, The Formation of Political Parties, p. 422.
43 В эту группу входили и менее известные люди, такие как Дмитрий Гав-ронский, Герман Коген, Мария Турмакина и М.О. Цетлин, см.: Чернов, Перед бурей, с. 194.
44 Чернов, Перед бурей, с. 192-194; Вишняк, Дань прошлому, с. 34, 195, 199; Зензинов, Пережитое, с. 74-75,101-103.
45 Emmons, The Formation of Political Parties, p. 69, 71, figure 1.
46 Чернов, Перед бурей, с. 257; Заключение судебно-следственной комиссии по делу Азефа, с. 73; Etkind, Eros of the Impossible. The History of Psychoanalysis in Russia, 1997, p. 119. «Профессионалом», о котором идет речь, был Борис Синани (1851-1920), увлекавшийся политикой психиатр-гипнотизер. Для членов Центрального комитета ПСР он был советчиком и доверенным лицом.
47 [Чернов на Пятом совете партии, Протокол IV (3 мая 1909 г.) Совета], в: IISH, ф. ПСР, 792; [Чернов на Лондонском съезде партии в 1908 г.], в: ПСР2, с. 122.
48 Ср.: Спиридович, Революционное движение в России, вып. II (1916); Николаевский, История одного предателя (1931, 1991); Hildermeier, Die Sozialrevo-lutionare Partei Russlands (1978); Hildermeier, “The Terrorist Strategies of the Socialist-Revolutionary Party in Russia” (1982); Perrie, “Political and Economic Terror”; Schleifman, Nurit, Undercover Agents in the Russian Revolutionary Movement: theSRParty, 1902-1914. Hong Kong, 1988; Spence, Savinkov (1991); Rubenstein, Richard E., Comrade Valentine (1994); Городницкий, Боевая организация (1998); Geifman, Entangled in Terror (2000).
49 В.Л. Бурцев отмечает этот момент в своих мемуарах: Бурцев, Борьба за свободную Россию, с. 157.
50 Naimark, Terrorists and Social Democrats, p. 100.
51 Морозов, ПСР в 1907-1914 гг., с. 329.
52 Городницкий, Боевая организация, с. 111; Spence, Boris Savinkov, р. 49.
ГЛАВА 8
1 Статьи Чернова в: РБ, 1900,№4,6-8,10-11; 1901,№4.
2 Treadgold, Lenin and his Rivals, p. 232-233; Kingston-Mann, Esther, Lenin and the Problem of Marxist Peasant Revolution. NY, 1983, p. 89; Ascher, Abraham, Pavel Axelrod and the Development of Menshevism. Cambridge, Mass., 1972, p. 388; Ярцев Б.К., «Социальная философия В.Чернова», в: Был ли у России выбор? (Н.И. Бухарин и В.М. Чернов в социально-философских дискуссиях 20-х годов). М., 1996, с. 124-125.
3 Lehmann, DieAgrarfrage, S. 219, 228-229, 236, 262.
4 Чернов под псевдонимом К. Терескович перевел брошюру Вандервельде «Идеализм в марксизме» (М., 1906), а под псевдонимом Ю. Гардении написал к ней послесловие. Книга Гатти появилась под названием: Гатти Дж., Аграрный вопрос и социализм, вступ. ст. Ж. Сореля, пер. Биллита [Билмета], Черновой (М., 1906).
5 [Чернов В.] (анонимно), «Крестьянский вопрос прежде и теперь», РР, 1905, № 71 (15 июля), с. 2-5.
6 [Чернов на Первом съезде партии], в: ПСР 1,с. 368; Чернов В. «К аграрному вопросу (что такое социализация земли?)», Народный вестник, 1906, № 2,
с. 6-23; Он же, «Социализация земли с юридической точки зрения», в: Чернов В., К вопросу о социализации земли. М., 1908, с. 18, 58; Он же, «Дела и дни. Упразднение народничества», Заветы, 1914, № 6, с. 119; Коновалова, «В.М. Чернов и аграрная программа», с. 53; Venturi, Roots, р. 85, 94, 147, 150-151.
7 Gleason, Abbot, Young Russia. The Genesis of Russian Radicalism in the 1860s. Chicago, L., 1983, p. 40; Christoff, Peter K., K.S. Aksakov. A Study in Ideas. Volume III of An Introduction to Nineteenth-Century Russian Slavophilism. Princeton, 1982, p. 359.
8 [Чернов на Первом съезде партии], в: ПСР 1,с. 363, 367; Чернов, «Социализация земли с юридической точки зрения», с. 16,66.
9 Чернов В., «Социализация земли и община», в: Чернов, К вопросу о социализации земли, с. 80, 88, 94-95; Вечев Я. [Чернов В.], «Правовые идеи в русской литературе», в: «Вехи» как знамение времени, с. 222; Чернов, КС, с. 281-282; см.: Качоровский, Русская община I. Возможно ли, желательно ли ее скорейшее развитие? (Опыт цифрового и фактического исследования), с. 315-353.
10 «Об участии в выборах во II государственную думу. Резолюция II Совета партии (октябрь 1906 г.)», в: ПСР 1, с. 217-218; Партийные известия, 1906, № 2 (25 нояб.): II Собрание Совета ПСР, с. 1-2; Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 162-163; Леонов, ПСР в 1905-1907 гг., с. 345-346.
11 Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 164; Ерофеев Н.Д., Народные социалисты в первой русской революции. М., 1979, с. 54, 57, 59; Леонов, ПСР в 1905-1907гг., с. 356-358.
12 «Протоколы второго (экстренного) съезда», в: ПСР 1, с. 458; [Гершуни в Тампере], в: там же, с. 538; Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 164.
13 [Чернов в Лондоне], в: ПСР 2, с. 129; «Черновская грамота» и «уфимская директория», Гувер, ин-т, СН, 10-5; Коновалова О.В., «В.М. Чернов и аграрная программа», с. 50; Чернов В., «П.А. Вихляев», РР, 1928-1929, № 65 (март), с. 31.
14 Чернов, «П.А. Вихляев», с. 31-32; Jasny, Naum, Soviet Economists in the twenties. Names to be remembered. Cambridge, 1972, p. 208; Вишняк, Дань прошлому, с. 112-113; Вихляев П.А., Право на землю. М., 1906, с. 3, первоначально опубликовано как: Вихляев П., «К вопросу о реформе крестьянского землепользования», Народное хозяйство, 1905, № 3, (май-июнь), с. 1-25; Он же, Аграрный вопрос с правовой точки зрения. М., 1906.
15 Вихляев П., «Какуравнять собственность на землю»,Журнал для всех, 1906, № 5, с. 284-290; № 6, с. 349-355; см.: Immonen, Hannu, The Agrarian Program of the Russian Socialist Revolutionary Party, 1900-1914. Helsinki, 1988, p. 116-119; Колесниченко, Трудовики в первой российской революции, с. 254-255, с. 312, сноска 86.
16 Чернов, «П.А. Вихляев», с. 31-32.
17 «Проект основных положений земельн. закона (Мушенко от имени группы соц.рев.)», ГДСО, II, с. 122; Государственная Дума. Второй созыв. Законодательные заявления, внесенные на основании ст. 55 Учреждения Государственной думы. СПб., 1907, с. 203-208. Согласно подсчетам эсеров, проект земельного закона был подписан 104 делегатми, в числе которых было 38 членов ПСР, 58 трудовиков, 6 народных социалистов, 1 социал-демократ и 1 внепартийный крестьянин. Оценки русских историков варьируют между
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
96 и 105 делегатами, см.: Колесниченко, «Виктор Михайлович Чернов», с. 324-325; Леонов, ПСР в 1905-1907 гг., с. 142; поскольку Чернов всегда говорил о 104 подписях, я буду использовать эту цифру.
Чернов В., «К аграрному вопросу (что такое социализация земли?)», Народный вестник, 1906, № 1-2, с. 8-9.
Вихляев, Аграрный вопрос, с. 40-41; Чернов, «К аграрному вопросу (что такое социализация земли?)», с. 5-21; Walicki, Legal Philosophies, р. 368-374.
«Проект основных положений земельн. закона (Мушенко от имени группы соц.рев.)», с. 122; Государственная Дума. Второй созыв. Законодательные заявления, с. 203-208; [Чернов на Первом съезде партии], в: ПСР 1, с. 371; Гардении Ю. [Чернов В.], К Маркс и Ф. Энгельс о крестьянстве, Б.м., 1905, с. 85-86; Чернов, Марксизм и аграрный вопрос, с. 206-207; Чернов, «Социализация земли с юридической точки зрения», с. 28-30.
Пешехонов А., «На очередные темы. Аграрный законопроект С.-P.», РБ, 1907, № 5, с. 187-209; Вишняк, Дань прошлому, с. 149-150.
«Проект основных положений земельн. закона (Мушенко от имени группы соц.рев.)», с. 122; Государственная Дума. Второй созыв. Законодательные заявления, с. 203-208.
Гардении [Чернов], «Реакционная демагогия и революционный социализм», с. 3; Он же, «От “Революционной России” к “Сыну Отечества”», с. 84; Чернов, «Теоретики романского синдикализма», с. XCVIII-XCIX.
Чернов, «Социализация земли и община», с. 66-67,75; [Чернов в Лондоне], в: ПСР 2, с. 143; Вечев Я. [Чернов В.], «Правовые идеи в русской литературе», в: «Вехи» как знамение времени, с. 225; Чернов, КС, т. II, с. 30, Он же, Перед бурей, с. 283-284.
[Чернов В.] (анонимно), «Наши антибойкотисты», ЗТ, 1907, № 3 (1 авг.), с. 4; [Чернов В.] (анонимно), «К переживаемому моменту», ЗТ, 1907, № 8 (декабрь), с. 2.
Чернов, «Теоретики романского синдикализма», с. V-CLX, предисловие Чернова занимает в книге около 150 страниц; Williams, The Other Bolsheviks, p. 85, 90.
Чернов В., «Синдикализм и демократия» (1908), в: Чернов, СС, т. II, с. 18; Он же, «“Инициативное меньшинство” и “масса”» (1908), в: Чернов, СС, т. II, с. 218; Он же, «Синдикализм и демократия», с. 197; Он же, «Теоретики романского синдикализма», с. XCIX, CLXIV, CXLVIII, CLXXVII.
Чернов, «Теоретики романского синдикализма», с. XCIX.
Kistiakovsky, Bogdan, “On Defence of Law. The Intelligentsia and the Legal Consciousness”, in: Vekhi. Landmarks. NY, 1994, p. 91-112.
Кистяковский Б., «Государство правовое и социалистическое», Вопросы философии, 1990, № 6, с. 158. Речь здесь идет о статье Чернова «К аграрному вопросу (что такое социализация земли?)», Народный вестник, 1906, №2, с. 6-23.
Manning, Roberta Thomson, The Crisis of the Old Order in Russia. Gentry and Government. Princeton, 1982, p. 220.
Atkinson, The End of the Russian Land Commune, p. 75-76.
В то время среди эсеров существовало несколько мнений относительно столыпинской реформы. На основе статей, опубликованных в «Заветах», О.В. Коновалова выделила три точки зрения, а К.Н. Морозов — пять, см.: Коновалова, «Чернов и аграрная программа», с. 51-52; Морозов, ПСР в 1907-1914 гг., с. 499-500.
34 Чернов, «Социализация земли и община», с. 82, 87. (Первоначально опубликовано в: Народное знамя, 1907, № 1.)
35 Atkinson, The End of the Russian Land Commune, p. 61 -62; Robinson G.T., Rural Russia under the Old Regime. NY, 1961, p. 213; Tokmakoff, George, PA. Stolypin and the Third Duma. An Appraisal of Three Major Issues. Washington, D.C., 1981, p. 35-36.
36 Крайний [Чернов], «Социализация земли как тактическая проблема», с. 162.
37 Вечев Я. [Чернов], «Дела и дни: Современные примиренцы», с. 109.
38 Lewin, Moshe, ’’Customary Law and Russian Rural Society in the post-Reform Era”, The Russian Review, 1985, vol. 44, p. 5.
39 Качоровский К., Народное право. М., 1906, с. 79, 135, 151, 160, 200; Он же, Русская община, с. 216-217; Суханов Н., «На два фронта», Заветы, 1913, № 4, с. 129; «Качоровский, Карл Романович», в: Энциклопедический словарь Гранат, т. XXIV, с. 17; Вишняк, Дань прошлому, с. 130.
40 Вениаминов П., Крестьянская община (что она такое, к чему идет, что дает и что может дать России). М., 1908, с. 54, Качоровский, Народное право, с. 200.
41 Чернов В., «К характеристике максимализма», с. 296; Вечев Я. [Чернов В.], «Правовые идеи в русской литературе», в: «Вехи» как знамение времени, с. 219; Крайний [Чернов], «Социализация земли как тактическая проблема», с. 194-195; Чернов В., «Дела и дни. Упразднение народничества», Заветы, 1914, № 6, с. 112; «Отчет о речи В.М. Чернова на заседании всероссийского совета крестьянских депутатов 16 мая 1917 г.», в: ПСР 3/1, с. 126-127; Чернов, КС, с. 120-121; Чернов, РРР, с. 80-81.
42 Atkinson, The End of the Russian Land Commune, p. 81-83.
ГЛАВА 9
1 [Чернов В.] (анонимно), «К переживаемому моменту», ЗТ, 1907, № 8 (декабрь), с. 4.
2 Naimark, Terrorists and Social Democrats, p. 141, 219.
3 Чернов В., «История партии» (рукопись), Гувер, ин-т, СН, 10-14, с. 25-27, 37,39; Чернов, Перед бурей, с. 165; Николаевский, История одного предателя, с. 227.
4 «Народная Революция» (прокламация Центрального комитета ПСР), в: ПСР1,с. 173-175.
5 Чернов, «Из истории», № 101, с. 175; Николаевский, История одного предателя, с. 288; Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 304.
6 Герасимов, На лезвии с террористами, c. 105; Николаевский, История одного предателя, с. 234; Леонов, ПСРв 1905-1907гг., с. 373; Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 303-304; Daly, The Watchful State, p. 64, 67.
7 [Чернов в Лондоне], в: ПСР 2, с. 130-132; Морозов, ПСР в 1907-1914 гг., с. 381.
8 Городницкий, Боевая организация, с. 139; Николаевский, История одного предателя, с. 242-244.
9 Заявление Центрального комитета (ПСР) от 31 июля 1907 г.
10 Николаевский, История одного предателя, с. 249, 251, 256, 259-260; Спиридович, Революционное движение, вып. II, с. 363; Hildermeier, Die Sozial-
и
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
revolutiondre Partei Russlands, S. 377; Городницкий, Боевая организация, с. 137-140; Spence,Boris Savinkov, р. 68; Морозов, ПСРв 1907-1914гг.,с. 377. Спиридович, Революционное движение в России, вып. II, с. 403; Городницкий, Боевая организация, с. 134; Николаевский, История одного предателя, с. 256-257.
Чернов — Николаевскому, б.д., [1931], Гувер, ин-т, СН, 206-6; Чернов, [Рукописная автобиографическая записка]; [Чернов в Лондоне], в: ПСР 2, с. 189; Чернов В., «Неделя в Финляндии», ВР, 1925, № VI, с. 143; Chernov-Andreyev, Cold Spring, р. 36-38; Аргунов, «Азеф в партии С.-P.», На чужой стороне, 1924, № VII, с. 51-53.
[Чернов в Лондоне], в: ПСР 2, с. 97,107,140-141,145-147,189,191-192.
[Чернов в Лондоне], в: ПСР2, с. 102,110,147-151,205,206,210; Чернов, «Из истории», № 101, с. 175.
Бурцев, «Азеф и ген. Герасимов», с. 209, 211-212; Николаевский, История одного предателя, с. 283-285; Городницкий, Боевая организация, с. 143— 147; Daly, The Watchful State, p. 80.
Чернов, Перед бурей, с. 214.
Чернов, «Из истории», № 101, с. 188,191; Савинков, Воспоминания, с. 339; Бурцев, Борьба за свободную Россию, с. 219-221,239; Зензинов, Пережитое, с. 414; Geifman, Entangled in Terror, p. 107-108.
[Чернов в Лондоне], в: ПСР 2, с. 145, 147, 236-238.
Чернов, Перед бурей, с. 285; комментарии Чернова относительно с. 84, 93 «Заключения Следственной комиссии», см.: Заключение судебно-следственной комиссии по делу Азефа, с. 107; ответ Комиссии см.: там же, с. 107-108; Савинков, Воспоминания, с. 344, 345, 352-353; Бурцев, Борьба за свободную Россию, с. 243-244, 255; Николаевский, История одного предателя, с. 285-286.
Чернов, «Из истории», № 101, с. 184-187; Савинков, Воспоминания, с. 140-147, 174, 188, 243-251, 339; Зензинов, Пережитое, с. 195-196, 198-199; Бакушкин А.Ю., «Одиссея Леонида Меньшикова, или Азеф наоборот», Отечественная история, 2004, № 5, с. 167-168; Городницкий,Боевая организация, с. 95,107-108; Spence, Boris Savinkov, р. 57; Daly, The Watchful State, p. 21,148.
Кроме того, Чернов ссылался на Гершуни, полагавшего, что эти слухи распространяются полицией: Чернов, «Из истории», № 101, с. 192-193; Савинков, Воспоминания, с. 354; Зензинов, Пережитое, с. 414; Морозов, ПСР в 1907-1914 гг., с. 511; Заграничная агентура — в Департамент полиции, 6(19) января 1909 г., Гувер, ин-т, АО, XVIc-9.
Зензинов, Пережитое, с. 277-278; Савинков, Воспоминания, с. 344.
Заграничная агентура — в Департамент полиции, 6 (19) января 1909 г., Гувер, ин-т, АО, XVIc-9; Чернов В., «Н.Д. Авксентьев в молодости», НЖ, 1943, № 5, с. 347; Он же, Перед бурей, с. 146,153, 278; Chernov, GRR, р. 393; Николаевский, История одного предателя, с. 59, 263; Зензинов, Пережитое, с. 413.
Савинков, Воспоминания, с. 373; Письмо Чернова Савинкову, см.: «К истории разоблачения Азефа», Каторга и ссылка, 1927, № 3 (32), с. 107; Письмо Чернова Бурцеву, процитированное Бурцевым, см.: Бурцев, Борьба за свободную Россию, с. 265; Chernov-Andreyev, Cold Spring, р. 33.
Geifman, Entangled in Terror, p. 21; Тучкин [Чернов], «Евгений Азеф», с. 3; Бурцев, Борьба за свободную Россию, с. 259-260.
26 Савинков, Воспоминания, с. 345, 352-355, 357, 361-362; Бурцев, Борьба за свободную Россию, с. 257, 259, 260, 261, 267; Аргунов, «Азеф в партии С.-Р.», № VII, с. 69-70; Заключение судебно-следственной комиссии по делу Азефа, с. 83; Николаевский, История одного предателя, с. 286, 287-289, 292; Geifman, Entangled in Terror, p. 112-113; Городницкий, Боевая организация, с. 151.
27 Чернов В., «Подражатели Судейкина», РР, 1924, № 35-36, с. 13; Савинков, Воспоминания, с. 62; Бурцев, Борьба за свободную Россию, с. 276; Николаевский, История одного предателя, с. 293; Geifman, Entagled with Terror, p. 115; Городницкий, Боевая организация, с. 152.
28 Чернов в своих мемуарах упоминает другую дату — 26 декабря (6 января): Чернов, Перед бурей, с. 285; Chernov-Andreyev, Cold Spring, р. 31-32, 38; Савинков, Воспоминания, с. 362-367; Spence, Boris Savinkov, р. 72.
29 Савинков, Воспоминания, с. 366-373; Pipes, Richard, The Degaev Affair. Yale, 2003, p. 1-7, 110-125.
30 Письмо Азефа цитируется в: Николаевский, История одного предателя, с. 295; Савинков, Воспоминания, с. 373, 375; вся дискуссия излагается: Там же, с. 368-373.
31 См.: Николаевский, История одного предателя, с. 344.
32 Чернов, Перед бурей, с. 285-286; Аргунов, «Азеф в партии С.-P.», № VII, с. 74-75; Савинков, Воспоминания, с. 367-368; Бурцев, Борьба за свободную Россию, с. 277, 284; Geifman, Anna, “The Exposure of Azef. A Modern ‘Judas’: Facts and Legends”, Canadian-American Slavic Studies, 1997, vol. 31, p. 38; Городницкий, Боевая организация, с. 135; Spence, Boris Savinkov, p. 72.
33 «От Центрального комитета П.С.-Р. Объявление о провокаторстве Е.Ф. Азефа» (от 26 дек. 1908 г.), в: ПСР 2, с. 309; [Чернов В.] (анонимно), [редакторская статья без названия], ЗТ, 1909, № 15 (февраль), с. 1-2; Чернов, Перед бурей, с. 285; Савинков, Воспоминания, с. 376-385; Центральный комитет даже считал нужным избрать временный Центральный комитет, пока общий съезд партии не изберет его заново, однако этот план не был реализован.
34 Бакушкин, «Одиссея Леонида Меньшикова, или Азеф наоборот», с. 162, 170; Заграничная агентура — в Департамент полиции, от 21 дек. 1910 (3 янв. 1911), Гувер, ин-т, АО, XVIIg-1.
35 [Чернов на XV заседании Пятого съезда партии, 11 мая 1909 г.], IISH, ф. ПСР, 792, л. 12. Этого пассажа нет в печатной версии протокола, см.: ПСР 2, с. 344.
36 Чернов, Перед бурей, с. 272; Gerassimoff, Alexander, DerKampfgegen die erste russische Revolution (1934), издана на русском языке: Герасимов, На лезвии с террористами (1985).
37 Савинков, Воспоминания, с. 393-394; Городницкий Р.А., «Б.В. Савинков и судебно-следственная комиссия по делу Азефа», Минувшее, 1995, № 18, с. 184-185,193-194; Морозов, 77СР в 1907-1914гг., с. 494.
38 [Чернов] (анонимно), [редакторская статья без названия], ЗТ, 1909, № 15 (февраль), с. 1; [Чернов на Пятом съезде партии], в: ПСР 2, с. 324-325.
39 [Чернов на Пятом съезде партии, XV заседание, 11 мая 1909 г.], IISH, ф. ПСР, 792, с. 13; см. также: ПСР2, с. 344.
40 Daly, The Watchful State, p. 105-106; Герасимов, На лезвии с террористами, с. 174-175.
41 Савинков, Воспоминания, с. 269,320,393.
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
55
56
[Чернов на Лондонском съезде партии], в: ПСР 2, с. 105-106.
«Вопрос о терроре на V Совете Партии С.-Р. (май 1909 г.)», в: ПСР2, с. 345. [Чернов на Пятом совете партии, заседание XV (11 мая 1909 г.)], IISH, ф. ПСР, 792, л. 13; ср.: ПСР2, с. 344.
«Пятый Совет Партии», в: ПСР 2, с. 315; Морозов, ПСР в 1907-1914 гг., с. 230, 485; Spence, Boris Savinkov, р. 78-79, 398; Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 315-316; Городницкий, Боевая организация, с. 196-197.
Пятый совет партии, заседание XIII (10 мая 1909), IISH, ф. ПСР, 792, л. 12-14; заседание XIV (10 мая 1909), там же, л. 14, 34; Perrie, “Political and Economic Terror”, p. 67; спор между Черновым и Биллитом продолжился на страницах «Знамени труда», см.: Борисов [Биллит Б.Г.], «Нужен ли еще террор? Письмо в редакцию», ЗТ, 1909, № 19 (июль), с. 4-5; ответ Чернова: Оленин, «Заметки о терроре», с. 6-11; Городницкий, Боевая организация, с. 195-196; Он же, «Б.В. Савинков и судебно-следственная комиссия по делу Азефа», Минувшее, 1995, № 18, с. 198.
Городницкий, Боевая организация, с. 193-195, 199-200, 202, 216, 217, 219, 221-222; Заграничная агентура — в Департамент Полиции, 6 (19) апр. 1910 г., Гувер, ин-т, АО, XXVb-1; Заграничная агентура — в Департамент Полиции, 2 (15) нояб. 1910 г., Гувер, ин-т, АО, XVIb (4)-1.
Заключение судебно-следственной комиссии по делу Азефа, с. 5; Городницкий, Боевая организация, с. 195-196; Он же, «Б.В. Савинков и судебно-следственная комиссия по делу Азефа», с. 198.
Заключение судебно-следственной комиссии по делу Азефа, с. 5,7,8; показания Чернова были опубликованы: Чернов, «Из истории Партии С.-Р. Показания В.М. Чернова по делу Азефа в следственной комиссии партии С.-P.», НЖ, 1970, № 100, с. 280-305; 1970, № 101, с. 172-197; оригинал хранится в: БА, ф. В.М. Зензинова, кор. 41, ед. хр. «SR-Party — Azef Affair Emigrant History»; Заключение судебно-следственной комиссии по делу Азефа содержит комментарии Чернова, отмеченные буквой «Я», см.: «Дополнения», в: Заключение судебно-следственной комиссии по делу Азефа, с. 100-108; Городницкий, «Б.В. Савинков и судебно-следственная комиссия по делу Азефа», с. 198-242, 199-200.
Заключение судебно-следственной комиссии по делу Азефа, с. 92-94.
Городницкий, Боевая организация, с. 230-231; Морозов, ПСР в 1907-1914 гг., с. 237-241; Schleifman, Undercover Agents, р. 107, 110-113; Hildermeier, Die Sozialrevolutiondre Partei, S. 390-391.
Заключение судебно-следственной комиссии no делу Азефа, с. 95-96.
[Чернов на Пятом совете партии], в: ПСР2, с. 341, 345; Вечев Я. [Чернов В.], «Правовые идеи в русской литературе. Вместо предисловия», в: «Вехи» как знамение времени, с. 199; Чернов В., «Страницы из жизни А.И. Гуковского», Воля России, 1925, № 2, с. 96.
[Чернов на Пятом совете партии], в: ПСР2, с. 330, 345.
Заграничная агентура — в Департамент полиции, 14 (27) апр. 1911, Гувер, ин-т, АО, XVII-2.
Вишняк, Дань прошлому, с. 160-161; Daly, Autocracy under Siege, p. 112-113; Yedlin, Tovah, Maxim Gorky. A Political Biography. West Port, 1999, p. 91; Вайнберг И., «Переписка с В.М. Черновым. Вступительная статья», в: Литературное наследство, т. 95, с. 58; «От редакции», Современник, 1911, № 1 (январь), с. 3.
57 Письма Чернова к Горькому от 19 апреля и 11,12 ноября 1911 г., в: Горький и русская журналистика начала XX века. Неизданная переписка. М., 1988, с. 588-589, 593-594; Чернов В., Рукописная хронологическая автобиография, Гувер, ин-т, СН, 616-1; Заграничная агентура — в Департамент полиции, 14(27) апр. 1911 г., Гувер, ин-т, ОАXVIIg-1; Вайнберг, «Переписка с В.М. Черновым», с. 588; члены редколлегии (в том числе А. Амфитеатров, М. Горький, В.С. Миролюбов и В.М. Чернов) были поименованы в: Современник, 1911, № 7 (июль).
58 Чернов — Горькому (ориентировочно 17 июня 1911 г.), в: Горький и русская журналистика начала XX века, с. 591, письмо 3.
59 Герман Лопаткин — Горькому (24 мая 1911), в: Горький и русская журналистика началаXXвека, с. 798; Горький — Амфитеатрову (2 авг. 1912), в: Там же, с. 405; Заграничная агентура — в Департамент полиции, И (24) июля 1911, Гувер, ин-т, АО, XVIIg-1; Заграничная агентура — в Департамент полиции, 23 нояб. (6 дек.) 1912, Гувер, ин-т, АО, XVIb(4)-3; Chernov-Andreyev, Cold Spring, p. 39-40,49; Резникова, Огненная память, с. 32; Колесниченко, «Виктор Михайлович Чернов», с. 327.
60 Чернов — Иванову-Разумнику (6(19) янв. 1912), цит. по: Горький и русская журналистика начала XX века, с. 716-717; Горький — Чернову (10 или 11 нояб. 1911),там же,с.593,Амфитеатров —Горькому (14нояб. 1911),там же, с. 370; Заграничная агентура — в Департамент полиции, 13 (29) ноября 1911, Гувер, ин-т, АО, XVIIg-2, doc. К; Заграничная агентура — в Департамент полиции, 12 (25) окт. 1911, Гувер, ин-т, АО, XVIIg-1; Заграничная агентура — в Департамент полиции, 16 нояб. 1911, Гувер, ин-т, АО, XVIb(3) SR 9; Морозов, ПСР в 1907-1914 гг., с. 550-552; Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 260, note 42.
61 Чернов — Иванову-Разумнику (6 (19) янв. 1912), цит. по: Горький и русская журналистика, с. 716-717; Иванов-Разумник — Горькому (18 (31) янв. 1912), в: там же, с. 715-716; Чернов — Горькому (ориентировочно 28 янв. 1912), в: там же, с. 606; Перехваченное письмо от Ольги Черновой — Марку Натансону (между 2 и 22 апр. 1912); Иванов-Разумник — Чернову, в: Заграничная агентура — в Департамент полиции, Гувер, ин-т, АО, XVIIg-1; Вайнберг, «Переписка с В.М. Черновым», с. 586; Manouelian, Edward, “From Pis’ma to Pis’mena: Ideological contexts of Remizov’s Documentary Project”, The Russian Review, 1996, vol. l,p. 10.
ГЛАВА 10
1 [Заявление Центрального комитета ПСР], ЗТ, 38 (октябрь 1911), с. 1; «От центральн. Комитета П.С.-Р», ЗТ, № 45 (сентябрь 1912), с. 32; Николаевский, История одного предателя, с. 284, 309; Козьмин Б.П., «К истории разоблачения Азефа», с. 107, примеч. 3; Городницкий, Боевая организация, с. 175; Geifman, Entangled in Terror, p. 147; Морозов, ПСР в 1907-1914 гг., с. 568, 570-572; Schleifman, Undercover Agents, р. 172,190,191.
2 См.: Ропшин Н., «То, чего не было (Три брата)», Заветы, 1912, № 1, с. 64-82; № 2, с. 33-55; № 3, с. 31 -46; № 4, с. 5-43; № 5, с. 5-20; № 6, с. 5-41; № 7, с. 5-47; № 8, с. 5-40; 1913, № 1, с. 83-112; № 2, с. 12-33; № 4, с. 11-48.
3 Kelly, Aileen, “Self-Censorship and the Russian Intelligentsia, 1905-1914”, Slavic Review, 1987, vol. 46, p. 201.
4 Волховский Ф. и др., «В редакцию “Заветов”», Заветы, 1912, № 8, ч. 2,
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
с. 144-145; Морозов, ПСР в 1907-1914 гг., с. 556-568 (здесь можно найти подробный обзор писем из России).
А.М. Келли и Р.Б. Спэнс говорят о роли Чернова так, словно он был лишь наблюдателем, см.: Kelly, “Self-Censorship and the Russian Intelligentsia”, p. 201-202; Spence, Boris Savinkov, p. 94.
[Ответ редакторов], в: «В редакцию “Заветов”», Заветы, 1912, № 8, с. 144-145.
Вечев Я. [Чернов В.], «Дела и дни: Pro domo sua», Заветы, 1913, № 4 (апрель), с. 210, 242, 243, 245; Чернов В., «Савинков в рядах ПСР», ВР, 1924, № 14-15, с. 160; Он же, Перед бурей, с. 294.
«Две бездны», Заветы, 1912, № 8 (ноябрь), с. 115; Вечев [Чернов], «Дела и дни: Pro domo sua», с. 247; «Реферат Виктора Чернова на тему “Нравственная проблема в романах Ропшина ”», Заграничная агентура — в Департамент полиции, 5 (18) дек. 1912, Гувер, ин-т, АО, XVIIg-2, doc.m.pp. 5-6. Чернов В., «К характеристике максимализма», с. 103,166,194-195; Он же, Перед бурей, с. 217-219.
Чернов, «Из истории», № 100, с. 286, 101, 182; Заключение судебно-следственной комиссии по делу Азефа, с. 22; Морозов, ПСР в 1907-1914 гг., с. 489; Geifman, Entangled in Terror, p. 52.
Ропшин В. (Савинков Б.), То, чего не было: Роман. М., 1990, с. 22, 27, 69, 72, 185.
Русанов Н., «К шестидесятилетию В.М. Чернова», в: Материалы к биографии, с. 210.
Chernov, GRR, р. 398-399.
Treadgold, Lenin and His Rivals, p. 66.
Городницкий, Боевая организация, с. 131.
Чернов, «Из истории», № 100, с. 301.
Спор Чернова с «Вехами» вошел в сборник «“Вехи” как знамение времени», а его полемика с Гр. Нестроевым («Из дневника максималиста») — в его длинную статью: Чернов, «К характеристике максимализма», СР, 1910, № 1,с. 175-307.
Чернов, «К характеристике максимализма», с. 244-245.
Там же, с. 245-248, 259.
Walicki, Andrzej, The Slavophile Controversy. History of a Conservative Utopia in Nineteenth-Century Russian Thought. University of Notre Dame Press, 1989 (Oxford 1975), p.436,601; Malia, Alexander Herzen and the Birth of Russian Socialism, p. 311; Gleason, Young Russia, p. 46; Mendel, Dilemmas of Progress, p. 26-27.
Вечев Я. [Чернов В.], «Правовые идеи в русской литературе», в: «Вехи» как знамение времени, с. 218-219.
Чернов В., «Дела и дни. Упразднение народничества», Заветы, 1914, № 6, с. 97-101,117-119.
Вишняк, Дань прошлому, с. 122; Морозов, ПСР в 1907-1914 гг., с. 542-543, 599; Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 318-320; Колесниченко, «Виктор Михайлович Чернов», с. 327.
Постфактум Чернов подчеркивал, что он не критиковал группу «Почин» за неповиновение партийной дисциплине, поскольку внутри партии царила «свобода защиты своих мнений», см.: Чернов, Перед бурей, с. 292. Морозов, ПСР в 1907-1914 гг., с. 78, 82, 83, 87.
Более подробно см.: Abraham, Richard. Alexander Kerensky: The First Love of the Revolution. L., 1987, p. 81.
27 Abraham, Alexander Kerensky, p. 90.
28 Морозов, ПСР в 1907-1914 гг. ,с. 555,580; Chernov-Andreyev, Cold Spring, р. 59.
29 Морозов, ПСР в 1907-1914 гг., с. 52-53, 83; Он же, «Б.В. Савинков и Боевая организация ПСР, 1909-1911», в: Минувшее. Исторический альманах. М.; СПб., 1998, вып. 18, с. 138.
30 [Переписка между Черновым и Зарубежной делегацией], в: IISH, ф. ПСР, 714; Schleifman, Undercover Agents, р. 171.
31 Заграничная агентура — в Департамент полиции, 30 окт. (12 нояб.) 1911г., Гувер, ин-т, АО XVIb(3) SR 9; Заграничная агентура — в Департамент полиции, 23 нояб. (16 дек.) 1911 г., Гувер, ин-т, АО XVIIg-2, док. L; Циркулярное письмо Департамента полиции (18 марта 1913), Гувер, ин-т, АО XVIb(4)-l; Chernov-Andreyev, Cold Spring, p. 43-44, 51, 151; Сухомлин, «Гитлеровцы в Париже», с. 128; Морозов, ПСР в 1907-1914 гг., с. 579.
32 Оттиск статьи Постникова «В годы мировой войны», см.: Гувер, ин-т, СН, 11-8; Чернов, Перед бурей, с. 286; Заграничная агентура — в Департамент полиции, 26 февр. (11 марта) 1914 г., Гувер, ин-т, АО XVIIg-2, док. q. О Петербургской группе эсеров см.: Морозов, ПСР в 1907-1914 гг., с. 322-323.
33 Williams, The Other Bolsheviks, p. 172; Naarden, Socialist Europe, p. 266; Harding, Leninism, p. 75.
34 Вечев Я. [Чернов], «Дела и дни: Современные примиренцы», с. 105, 108— 111.
35 Вечев Я. [Чернов В.], «Дела и дни: “Бессмертно-мещанское”», Заветы, 1912, № 4 (июль), с. 124.
36 Chernov-Andreyev, Cold Spring, р. 51-52; Резникова, Огненная память, с. 32-35.
37 Tchernoff, Olga [Chernova-Kolbasina Ol’ga E.], New Horizons. Reminiscences of the Russian Revolution. Westport, Connecticut, 1975, p. 62; Chernov-Andreyev, Cold Spring, p. 40.
38 Морозов, ПСР в 1907-1914 гг., с. 555; Abraham, Alexander Kerensky, p. 81.
ГЛАВА 11
1 Чернов, Перед бурей, с. 305-306; Руднев В., «Двадцать лет тому назад», в: ПСР 2, с. 473; Melancon, Michael, The Socialist Revolutionaries and the Russian Anti-War Movement, 1914-1917. Columbus, 1990, p. 22-28; Hasegawa, Tsuyo-shi, The February Revolution. Seattle, 1981, p. 135. Три оппонента Чернова — Н.Д. Авксентьев, И.И.Бунаков и В.В. Руднев — были до войны основными фигурами в группе «Почин».
2 Заграничная агентура — в Департамент полиции, 3 (16) сент.; 20 сент. (3 окт.); 29 окт. (11 нояб.) 1914 г., Гувер, ин-т, АО XVIIg-2. Второе собрание состоялось 11 ноября (н. ст.) 1914 г., в нем участвовали 65 человек; третье собрание состоялось 18 ноября 1914 г.
3 Заграничная агентура — в Департамент полиции, 20 сент. (3 окт.) 1914 г., Гувер, ин-т, АО XVIIg-2; Заграничная агентура — в Департамент полиции, 13 (26) дек. 1914 г., Гувер, ин-т, АО XVIIIg-1; Гардении Ю. [Чернов В.], «В ожидании развязки», Мысль, 1914, № 31 (20 дек.), с. 1; Он же, «Свободная трибуна. Надо ли нам желать сильного врага», Мысль, 1915, № 51 (15 янв.), с. 1-2; Он же, «Свободная трибуна. На кого, на что нам надеяться», Мысль, 1915, № 52 (16 янв.), с. 1-2; Чернов В., «На темы дня. Европейское равновесие и фиаско большевизма», РР, 1922, № 20, с. 1.
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
Ю.Г. [Чернов В.], «Положение русского социалиста. (Несколько тезисов)», Мысль, 1914, № 10 (26 нояб.), с. 2; Гардении Ю. [Чернов В.], «В ожидании развязки», Мысль, 1914, № 31 (20 дек.), с. 1; Он же, «Новый год — новые песни», Мысль, 1915, № 40 (1 янв.), с. 1.
Заграничная агентура — в Департамент полиции, 22 дек. 1914(4янв. 1915), Гувер, ин-т, АО XVIIg-2: этот отчет дополняет отчет от 13 (26) дек. 1914 г. Биограф Савинкова Роберт Б. Спэнс переоценил значение разногласий между Черновым и Савинковым относительно террора и пришел к выводу, что их отношения были окончательно испорчены еще во время революции 1905 г.; впоследствии, однако, Спэнс сталкивается с трудностями и не может понять, почему Чернов и Савинков, несмотря на все расхождения, по-прежнему создавали «внезапные временные союзы», см.: Spence, Boris Savinkov, р. 39, 49, 79, 95, 97.
Чернов, «Савинков в рядах ПСР», с. 154-163. В этой статье, опубликованной в 1924 г., Чернов писал, что, после того как разразилась война, он «специально посетил Савинкова и Карповича». Эта статья почти дословно вошла в книгу Чернова «Перед бурей». Однако конкретно это предложение было изменено и теперь читалось так: «Я встретился с Б. Савинковым и П. Карповичем», — получалось, что встреча эта была случайной, ср.: Чернов, «Савинков в рядах ПСР», с. 160-161; Чернов, Перед бурей, с. 304.
Это письмо было опубликовано в: Мысль, 1914, № 20 (8 дек.), с. 2; а также воспроизведено с опровержением Чернова в: Гардении Ю. [Чернов В.], Чужими путями: Сб. ст. Женева, 1916, с. 11; Spence, Boris Savinkov, р. 101; Abraham, Alexander Kerensky, p. 80-81.
[Речь В.М. Чернова на I Всероссийском съезде советов рабочих и солдатских депутатов 5 июня 1917 г.], в: ПСР 3/1, с. 637; Chernov, GRR, р. 236, 394.
Melancon, Michael, The Socialist Revolutionaries, 1914-1917, p. 24.
Melancon, The Socialist Revolutionaries, 1914-1917, p. 64; Abraham, Alexander Kerensky, p. 80; Turpeinen, Oiva, Keisarillisen Vendjdn viranomaisten suhtautu-minen jadkariliikkeeseen. Helsinki, 1980, s. 169: О. Турпейнен опирается на архивы Министерства внутренних дел Германии (Auswartiges Amt).
Chernov-Anderyev, Cold Spring, p. 67; Заграничная агентура—в Департамент полиции, 4 (17) марта 1915 г., Гувер, ин-т, АО XVIIg-1.
Чернов, «Савинков в рядах ПСР», с. 161; Он же, Перед бурей, с. 305. «День» — либеральная ежедневная газета, выходившая в Петрограде в 1912— 1918 гг.; в ней публиковались статьи многих крупных либералов, народников и эсеров. До войны редакторы этой газеты были среди самых яростных критиков царского правительства, см.: MERSH, vol. 9, р. 59; Визитная карточка Чернова “Victor Tschernoff. Correspondant Militaire “Degne” (Petrograd)” («Виктор Чернов. Военный корреспондент [газеты] “День”». — фр.), Гувер, ин-т, СН, 377-7.
Заграничная агентура — в Департамент полиции, 29 янв. (11 февр.) 1915, Гувер, ин-т, АО, XVIb(3) SR 9; Melancon, The Socialist Revolutionaries, 1914-1917, p. 28-31.
[Чернов В.] (анонимно), «К нашим читателя и друзьям», Жизнь, 1915, № 62 (6 июня), с. 1; Senn, The Russian Revolution in Switzerland 1914-1917, p. 78-79; Melancon, The Socialist Revolutionaries, 1914-1917, p. 34-36; MERSH, vol. 9, p. 59.
16 Melancon, The Socialist Revolutionaries, 1914-1917, p. 27; Заграничная агентура — в Департамент полиции, 3 (16) сент. 1914 г., Гувер, ин-т, АО XVII g-2; Чернов В., «Волонтеры во Франции», День, 1915, № 17 (18 янв.), с. 4.
17 В.Ч. [Чернов В.], «Ставка на выносливость (От нашего специального корреспондента)», День, 1914, № 307 (И нояб.), с. 3; Он же, «Побеждают инженеры», День, 1914, № 321 (24 нояб.), с. 4; Виктор [Чернов В.], «Военные заметки I. Переоценка ценностей», Мысль, 1914, № 1 (15 нояб.), с. 2.
18 Чернов В., «Этика и политика», Заветы, 1912, № 7 (октябрь), с. 94; Он же, Перед бурей, с. 150, 201-202. Делегацию эсеров на Конгрессе социалистического Интернационала в Штутгарте в 1907 г. и в Копенгагене в 1910 г. возглавлял Ф.В. Волховский, который был против войны, см.: Melancon, The Socialist Revolutionaries, 1914-1917, p. 21.
19 Гардении Ю. [Чернов В.М.], Интернационал и война, сб. ст. Женева, 1915, с. 19.
20 Гардении Ю. [Чернов], Интернационал и война, с. 3, 8, 16, 19, 40-41; 19 декабря 1914 г. (н. ст.) в Лондоне Чернов прочитал лекцию на тему «Война и социализм», см.: Заграничная агентура — в Департамент полиции, 13(26)дек. 1914 г., Гувер, ин-т, АО XVIIIg-1.
21 Чернов В., «Открытое письмо Виктору Адлеру», в: Гардении Ю. [Чернов], Интернационал и война, с. 21-24 (первоначально опубл, в: Мысль, 1914, № 7 (22 нояб.), с. 1).
22 Гардении Ю. [Чернов В.], «Накануне новых задач», Мысль, 1915, № 45 (8 янв.), с. 1; [Чернов] (анонимно), «На пути к третьему Интернационалу», Жизнь, 1915, № 15 (77) (26 сент.); Чернов В., «Перед созывом Интернационала», ДИ, 1917, № 38 (2 мая), с. 1; Святицкий Н., «Война и пред-февралье», Каторга и ссылка, 1971, № LXXV, с. 12-13; Заграничная агентура — в Департамент полиции, 13 (26) дек. 1914 г., Гувер, ин-т, АО XVIIIg-1; 17 февр. (2 марта) 1915 г.; 13 (26) марта 1915 г., Гувер, ин-т, АО XVIIg-2.
23 Чернов, Перед бурей, с. 307; Melancon, The Socialist Revolutionaries,1914-1917, p. 39.
24 Заграничная агентура — в Департамент полиции, 9 (22) дек. 1914 г., 22 дек. 1914 г. (4янв. 1915 г.), Гувер. HH-T,AOXVIIg-2; 7 (20) янв. 1915 г., Гувер, ин-т, AOXVId-1.
25 Заграничная агентура — в Департамент полиции, 23 апр. (6 мая) 1915 г., Гувер, ин-т, АО XVId-2; р. 1-4.
26 Заграничная агентура — в Департамент полиции, 13 июня 1915, Гувер, ин-т, АО XVId-2; Заграничная агентура — в Департамент полиции, 23 июля (5 авг.) 1915 г., Гувер, ин-т, АО XVId-1.
27 [Чернов В.] (анонимно), «Будущая конференция», Мысль, 1915, № 63 (29 янв.), с. 1; Он же, Перед бурей, с. 372; Гардении Ю. [Чернов В.], «Ошибка, которой не надо повторять», Мысль, 1915, № 65 (31 янв.), с. 1; Чернов В., «Три конференции», в: Гардении Ю. [Чернов], Интернационал и война, с. 32; Он же, «Наши декларации», в: Гардении Ю. [Чернов], Интернационал и война, с. 37-39; Senn, The Russian Revolution in Switzerland, p. 35-37; Melancon, The Socialist Revolutionaries, 1914-1917, p. 32-33.
28 Nation, Craig R., War on War. Lenin, Zimmerwald Left, and the Origins of Communist Internationalism. Durham, L., 1989, p. 66-67, 85, 92, 93, 264-265.
29 Гардении Ю. [Чернов В.], «Мои отчеты», Жизнь, 1915, № 15 (77) (26 сент.), с. 4; Он же, «Мои отчеты», в: Чернов В., Интернационал и война, с. 51, 56-
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
57; Он же, Перед бурей, с. 309-310; Senn, The Russian Revolution in Switzerland, p. 35-37.
Nation, War on War, p. 66-67, 85, 92, 93, 264-265.
Чернов В., «Наши декларации», в: Гардении [Чернов], Интернационал и война, с. 37,68; Гардении Ю. [Чернов], «Мои отчеты»,Жизнь, 1915, № 15 (77) (26 сент.), с. 4; Кубов А. [Аргунов], «По поводу одного заявления», в: ПСР2, с. 503-504, 562, ком. 449; Melancon, The Socialist Revolutionaries, 1914-1917, p. 41; Senn, The Russian Revolution in Switzerland, p. 92.
Chernov, GRR, p. 393-394.
Заграничная агентура — в Департамент полиции, 10 (23) окт. 1915 г., Гувер, ин-т, АО XVII-2, р. 3-4.
Гардении Ю. [Чернов В.], «О народнической конференции», в: Чужими путями, с. 83; Гардении Ю. [Чернов В.], «Еще о народнической конференции», Жизнь, 1915, № 14 (76) (19 сент.), с. 1-2; Чернов В., «На теоретическом перепутье», Русские записки, 1916, № 4 (апрель), с. 52.
Заграничная агентура — в Департамент полиции, 10 (23) окт. 1915 г., Гувер, ин-т, АО XVII-2, р. 3-4.
Melancon, The Socialist Revolutionaries, 1914-1917, p. 36-37.
Чернов В., «На теоретическом перепутье», Русские записки, 1916, № 3-4 (март), 47-75; Он же, «Марксизм и славянство (к вопросу о внешней политике социализма», там же, № И (ноябрь), с. 103-127; Он же, «Марксизм и славянство (к вопросу о внешней политике социализма» (окончание), там же, № 12 (декабрь), с. 70-94; Он же, «Польский вопрос перед судом марксизма», там же, 1917, № 2-3 (февраль-март), с. 42-76; Зензинов В., «Февральские дни» (рукопись), БА, ф. В.М. Зензинова, кор. 10: «Рукописи Зензинова», ед. хр. «Февральские дни», л. 15.
Гардении Ю. [Чернов В.], «Империализм и капитализм», Жизнь, 1915, № 7 (69), (1 авг.), с. 2; Чернов В., «На теоретическом перепутье», Русские записки, 1916, № 4 (апрель), с. 60, 67-68, 70; Он же, Германская социал-демократия на распутьи. Пг., 1917, с. 48.
Гардении Ю. [Чернов В.], «Корни социалистического империализма», Жизнь, 1915, № 44 (15 мая), с. 1, Он же, «Империализм и капитализм», с. 3, Он же, Германская социал-демократия на распутьи, с. 45; Он же, Марксизм и славянство. Пг., 1917, с. 73,101.
Чернов, Марксизм и славянство, с. 18, 34, 44, 50, 90, 91, 94-95, 100, 102; Гардении Ю. [Чернов В.], «Не сотвори себе кумира», Мысль, 1914, № 26 (1 дек.), с. 1-2; Он же, «Корни социалистического империализма», Жизнь, 1915, N® 44 (15 мая), с. 1-2; Он же, «Мар кс, Энгельс и славянство», Жизнь, 1915, № 52, (23 мая), с. 1-2; Он же, «Траурная годовщина», с. 167,169-170; Он же, «На теоретическом перепутье», Русские записки, 1916, № 4 (апрель), с. 71; Он же, Германская социал-демократическая партия на распутьи, с. 47, 51; Он же, «Польский вопрос перед судом марксизма», Русские записки, 1917, № 2-3 (февраль-март), с. 64, 72-76; Ю.Г. [Чернов В.], «Война и социалистический “пересмотр”. (Несколько тезисов)», Мысль, 1914, № 3 (18 нояб.), с. 1; Он же, Сквозь туман грядущего. Пг., 1917, с. 18, 19, 36-37; [Чернов В.] (анонимно), «Типы капиталистической и аграрной эволюции. Статья вторая. Типы аграрной эволюции I», РБ, 1900, № 5, с. 40; Чернов, Марксизм и аграрный вопрос, с. 62; [Чернов на Первом съезде партии], в: ПСР 1, с. 397.
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
Ленин В., «Империализм как высшая стадия капитализма (популярный очерк)», в: Ленин, ПСС,т. 27, с. 294-426.
Ленин, ЯСС, т. 27, с. 334-335, 359-360, 364,385,391,398-399,400-401,416-417; Harding, Leninism, 1996, р. 129,203, 204,210.
Заграничная агентура — в Департамент полиции, 8 (21) янв. 1916, Гувер, ин-т, АО XVIb(3), SR 1 В; Заграничная агентура — в Департамент полиции, 4(17) мая 1916, Гувер, ин-т, АО XVIIg-1; Заграничная агентура — в Департамент полиции, 31 окт. (13 нояб.) 1916, Гувер, ин-т, АО XVIIg-1; Заграничная агентура — в Департамент полиции, 28 дек. 1916 г. (10 янв. 1917 г.), Гувер, ин-т, АО XVIb (3) SR 5; Заграничная агентура — в Департамент полиции, 26 янв. 1917 (ст. ст.), Гувер, ин-т, АО XVIIg-2; Святицкий, «Война и предфевралье», с. 49; Melancon, The Socialist Revolutionaries, 1914-1917, p. 43, 54.
Шалагинова Л.М., «Эсеры-интернационалисты в годы Первой мировой войны», в: Первая мировая война, под ред. А.Л. Сидорова. М., 1968, с. 328; см. также: «Доклад, представленный делегатами ПСР (интернационалистами) на вторую цитмервальдскую конференцию», в: ПСР 2, с. 504-508; «В бюро Международного объединения социалистических партий. Кинталь», в: ПСР 3/2, с. 725; Melancon, The Socialist Revolutionaries, 1914-1917, p. 52; Nation, War on War,p. 136,273; Chernov, GRR,p. 393-394; Чернов, [Рукописная автобиографическая записка], л. 2; в своей автобиографии Чернов рассказывает об участии в Циммервальдской конференции, но вовсе не упоминает Кинталь, см.: Гувер, ин-т, СН, 390-6.
Melancon, The Socialist Revolutionaries, 1914-1917, p. 34, 47; Chernov, GRR, p. 246.
Заграничная агентура — в Департамент полиции, 26 февр. (10 марта) 1916 г., Гувер, ин-т, АО XVIV(k)-l.
Гардении Ю. [Чернов В.], «Болгария и Россия», На чужбине, 1916, № 2, с. 15-23.
Chernov, GRR, р. 246; Melancon, The Socialist Revolutionaries, 1914-1917, p. 47; Senn, The Russian Revolution in Switzerland, p. 136-137; Милюков П.Н., История второй русской революции. София, 1922, т. 1, вып. 2, с. 30-31.
Radkey, Oliver Н., The Agrarian Foes of Bolshevism. Promise and Default of the Russian Socialist Revolutionaries February to October 1917. NY, 1958, p. 130; Шалагинова, «Эсеры-интернационалисты в годы Первой мировой войны», с. 332; Abraham, Alexander Kerensky, р. Ill; Melancon, The Socialist Revolutionaries, 1914-1917, p. 192; Hafner, Lutz, Die Partei der linken Sozialrevolu-tionare in der russischen Revolution von 1917/18. Beitrage zur Geschichte Osteuropas, Vol 18. Koln; Weimar; Wien; Bohlau, 1994, S. 27.
Святицкий, «Война и предфевралье», с. 40; Зензинов, «Февральские дни», с. 18-19; Melancon, The Socialist Revolutionaries, 1914-1917, p. 192, 319-320. Постников С., «В годы мировой войны» (гранки статьи), Гувер, ин-т, СН, 11-8. Согласно Н. Святицкому, Александровича в Россию послал Борис Камков, см.: Святицкий, «Война и предфевралье», с. 40; Ленин — Александровичу (19 сент. 1915 г.), в: Ленин, ПСС, т.49, с. 151-152; Melancon, The Socialist Revolutionaries, 1914-1917, p. 43, 192; Hafner, Die Partei der linken Sozialrevolutionare, S. 27.
ГЛАВА 12
1 Заграничная агентура — в Департамент полиции, 28 дек. 1916 (10 янв. 1917), Гувер, ин-т, АО, XVIb(3) SR 5; Чернов, Перед бурей, с. 311; Tchernoff, Olga, New Horizons, p. 22; Chernov-Andreyev, Cold Spring, p. 65-66, 69-70; Ленин — Я.С. Ганецкому (30 марта 1917), в: Ленин, ПСС, т. 49, с. 419; Service, Lenin, р. 185-186.
2 Суханов Н., Записки о революции. М., 1992, кн. 3, с. 145,148; Abraham, Alexander Kerensky, р. 145-146; Galili, Ziva, The Menshevik Leaders in the Russian Revolution: Social Realities and Political Strategies. Princeton, 1989, p. 63; Basil, John D., The Mensheviks in the Revolution of 1917. Columbus, Ohio, 1984, p. 35, 43-45; о ПСР в России во время Первой мировой войны и после Революции см.: Морозов, ПСР в 1907-1914 гг., с. 78, 82-83, 87-88; Melancon, Michael, The Socialist Revolutionaries, 1914-1917, p. 84, 250; Abraham, Alexander Kerensky, p. 81, 90, 111; Rice, Russian Workers and the Socialist-Revolutionary Party, p. 189,202; Hasegawa, The February Revolution, p. 135-136.
3 «Речь В.М. Чернова на I Всероссийском съезде советов рабочих и солдатских депутатов 5 июня 1917 г.», в: ПСР 3/1, с. 637-638; [Чернов на Третьем съезде партии], в: ПСР 3/1, с. 204, 208, 231-232, 234; [Чернов В.] (анонимно), «Перед созывом интернационала», ДН, 1917, № 38 (2 мая), с. 1; Он же, «Открытые вопросы социализма. II. Кабинетные архимеды и мещане социализма», ДН, 1917, № 39 (3 мая), с. 2; Чернов В., [Предисловие], Интернационал и война, 2-е изд. Пг., 1917; Чернов В., [Предисловие], Война и третья сила. Пг., 1917.
4 Чернов В., [Предисловие], в: Истинные и мнимые пораженцы. Пг., 1917.
5 [Чернов на Третьем съезде партии], в: ПСР 3/1, с. 232, 324-325, 327, 329; «Отчет о речи В.М. Чернова на дневном заседании Всероссийского Совета крестьянских депутатов 5 мая 1917 г.», в: ПСР 3/1, с. 108-114; «Речь В.М. Чернова на I Всероссийском съезде советов рабочих и крестьянских депутатов 5 июня 1917 г.», в: ПСР 3/1, с. 640-641; «Отчеторечи В.М. Чернова на заседании ВЦИК 2 сентября 1917 г.», в: ПСР 3/1, с. 750-751; «Отчет о речи В.М. Чернова на Демократическом совещании 4 сентября 1917 г.», в: ПСР 3/1, с. 773-774; «Отчет о речи В.М. Чернова на заседании Совета Республики 20 октября 1917 г.», в: ПСР 3/1, с. 854-855; Алексеева Г.Д., Гусев К.В., Маныкин А.В., «Чернов», в: Политические деятели России 1917. Биографический словарь. М., 1993, с. 349.
6 Бойе В., Чернов В., Военная реформа. Пг., 1917, ч. 1: Генеральный штаб; [Чернов] (анонимно), «Милюков завоеватель», ДН, 1917, № 25 (15 апр.); [Чернов на Третьем съезде партии], в: ПСР 3/1, с. 316; Chernov, GRR, р. 395.
7 [Чернов] (анонимно), «Милюков завоеватель», с. 1; Он же, «Коалиционное правительство и война», ДН, 1917, № 34 (27 апр.), с. 1; Он же, «На две стези», ДН, № 30 (22 апр.); «Отчет о совместном заседании петроградских организаций партии С.-Р. по вопросу о вступлении С.-Р. в коалиционное Временное правительство» (3 мая 1917 г.), в: ПСР 3/1, с. 100; [Чернов на Четвертом съезде партии], в: ПСР 3/2, с. 63; Чернов В., Записки социалиста-революционера. Берлин; Пг.; М., 1922, с. 16: именно в ходе этого спора Чернов впервые назвал Милюкова «Милюковым-Дарданельским»; Chernov, GRR, р. 197-198, 291-292; Суханов, Записки о революции, т. III, с. 286, Abraham, Alexander Kerensky, р. 174. О предложении Вильсона см.: Ferro, Marc, The Great War, 1914-1918. L„ NY, 2002, p. 125 (1969).
8 «Декларация Временного правительства о задачах войны (27 марта 1917)», в: РДР (1957 А), с. 444-445; RPG, vol. II, с. 1045-1046; «Нота Временного правительства союзных держав (“нота Милюкова”) (18 апреля 1917)», в: РДР (1958), с. 726; [Чернов на Четвертом съезде партии], в: ПСР3/2, с. 63; Chernov, GRR, р. 97-198; Суханов, Записки о революции, т. III, с. 286, Abraham, Alexander Kerensky, р. 174.
9 «Резолюция Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов о признании удовлетворительным разъяснения Временным правительством ноты от 18 апреля», в: РДР (1958), с. 762; «Разъяснение Временным правительством “ноты Милюкова” (21 апреля 1917), в: РДР (1958), с. 761; “The Explanation of the Provisional Government”, in: Golder, Frank Alfred, Documents of Russian History 1914-1917. NY, 1927, p. 336; Chernov, GRR, 202.
10 Kerensky, Alexander, The Kerensky Memoirs. Russia and History’s Turning Point. L., 1966, p. 247-248; Милюков, История второй русской революции, т. I, с. 88; Galiii, The Menshevik Leaders, p. 186.
11 Чернов В., «Н.С. Чхеидзе», в: РР, 1926, № 49-50 (июнь-июль), с. 7-8; Chernov, GRR,p. 206-207; Он же, Перед бурей, с. 314; Руднев В., «Виктор Чернов. Рождение революционной России (февральская революция)», в: Современные записки, 1935, № 58, с. 492-493; Церетели И.Г., Воспоминания о Февральской революции. Париж, 1963, т. I, с. 141.
12 Постфактум Чернов упоминал о Парижской конференции 1904 г. как о серьезной предпосылке для коалиции 1917 г.: Чернов В.,«Н.Д. Авксентьев в молодости», НЖ, 1943, № 5, с. 349; Он же, Перед бурей, с. 108, 318; Он же, Записки, с. 336.
13 [Чернов В.] (анонимно), «Новое Временное правительство. II. (Речь на Совещании петроградской организации партии социалистов-революционеров 3 мая», в: ПСР3/1, с. 104; Он же, «Двоецентрие (Речь на совещании партии социалистов-революционеров)», ДН, 1917, № 42 (6 мая), с. 2-3; [Чернов на Третьем съезде партии], в: ПСР3/1, с. 207, 209, 210-211, 235-237; [Чернов на Четвертом съезде партии], в: ПСР 3/2, с. 63.
14 «Декларация Временного правительства о его составе и задачах (3 марта 1917)», в: РДР (1957 А), с. 419; «Постановление Временного правительства об образовании Особого совещания для проекта положения о выборах в Учредительное собрание», в: РДР(1957 А), с. 441-442; см. также воззвание Первого временного правительства от 26 апреля 1917 г., в: РДР (1958), с. 830-832.
15 [Чернов на Северной областной конференции], ДН, 1917, № 56 (24 мая), с. 2.
16 Отчет о совместном заседании петроградских организаций партии С.-Р. по вопросу о вступлении С.-Р. в коалиционное Временное правительство (3 мая 1917 г.)», в: ПСР 3/1, с. 105, 107; «Отчет о речи В.М. Чернова на вечернем заседании Всероссийского Совета крестьянских депутатов 5 мая 1917 года», в: ПСР 3/1, с. 113, 115-118; [Речь Чернова на Северной областной конференции], в: «Северная областная конференция партии С.-Р. Второй день. Доклад по аграрному вопросу [Чернов]», ДН, 1917, № 56 (24 мая), с. 2; «Речь В.М. Чернова на I Всероссийском съезде советов рабочих и солдатских депутатов 5 июня 1917 г.», в: ПСР 3/1, с. 644; «Отчет о докладе В.М. Чернова на заседании исполкома совета крестьянских депутатов 15 июня 1917 г.», в: там же, с. 659; [Чернов на Третьем съезде
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
партии], в: ПСР3/1, с. 325; [Чернов на Четвертом съезде партии], в: ПСР3/2, с. 63; ср.: Galili, The Menshevik Leaders, p. 202.
Чернов, «Историк или истерик», с. 94-95; Chernov, GRR, р. 206-208; Церетели, Воспоминания, т. I, с. 163; Быховский, ВСКД, с. 61; Abraham, Alexander Kerensky, р. 190.
Abraham, Alexander Kerensky, p. 190; Chernov, GRR, p. 199, 208; «Декларация первого Временного правительства о своей программе (5 мая 1917 г.)», в: РДР (1959 А), с. 229-230; RPG, III, р. 1276-1278; Великая Октябрьская социалистическая революция. Хроника событий. М., 1959, т. 2: 7.5.1917 — 25.7.1917, с. 61; Быховский, ВСКД, с. 72-73; ПСР3/1, с. 501.
Морозов, ПСР в 1907-1914 гг., с. 4.
[Чернов на Третьем съезде партии], в: ПСР 3/1, с. 550-551; Чернов В., «Комментарий», ВИ, 2000, № 7, с. 7; Chernov, GRR, с. 120; Он же, Перед бурей, с. 324; Суханов, Записки о революции, т. III, с. 149.
«Третий съезд», в: ПСР 3/1, с. 483, 492-493; Чернов, «Историк или истерик», с. 96-98; Чернов В., «Избирательная статистика», БА, ф. В.М. Зензинова, кор. 43, ед. хр. «S-R Party — Minutes of Meetings»; Вишняк, Дань прошлому, с. 293; Abraham, Alexander Kerensky, р. 207, 209; Hafner, Die Partei der linken Sozialrevolutiondre, S. 66.
«Заявление Центрального комитета ПСР по поводу письма Е.К. Бреш-ковской об отказе от обязанностей члена ЦК из-за неизбрания в ЦК А.Ф. Керенского», в: ПСР 3/1, с. 669-670; Abraham, Alexander Kerensky, р. 209; Good J.E., Jones D.R., Babushka. The Life of the Russian Revolutionary Ekaterina K. Breshko-Breshkovskaia (1844-1934). Newtonville, 1991, p. 126— 127; Radkey, The Agrarian Foes, p. 229.
Chernov, GRR, p. 205, 399; Чернов, PPP, c. 372; В.В. Руднев подтвердил, что это письмо действительно написал Чернов; поскольку в 1917 г. и впоследствии Руднев был самым решительным оппонентом Чернова, этому свидетельству можно доверять. См.: Руднев В., «Виктор Чернов. Рождение революционной России (февральская революция)», с. 491.
[Борис Камков на Третьем съезде партии], в: ПСР 3/1, с. 332; «Протоколы Центрального комитета Партии социалистов-революционеров с комментариями В.М. Чернова», в: ВИ, 2000, № 10, с. 23-24.
Abraham, Alexander Kerensky, р. 209; Вишняк, Дань прошлому, с. 284.
«Отчет о VI Совете партии социалистов-революционеров и Постановление
VI Совета партии С.-Р. о партийном съезде», в: ПСР3/1, с. 90-91.
ПСР 3/1, с. 334-336.
[Авксентьев на Третьем съезде партии], в: ПСР 3/1, с. 445-446,456.
«Об отношении к войне», в: ПСР 3/1, с. 599-600.
Проект Чернова «О современном историческом моменте и задачах партии», в: ПСР 3/1, с. 443-445, 596-598.
[Чернов на Третьем съезде партии], в: ПСР 3/1, с. 441-442; [реплика неизвестного делегата], там же, с. 441; [Коган-Бернштейн на Третьем съезде партии], там же, с. 445.
ПСР 3/1, с. 445, 445; [проект Гоца], в: ПСР 3/1, с. 456-458; [дебаты и голосование по проекту Гоца], там же, с. 458-483; [проект Чернова], в: там же, с. 483; [дебаты и голосование по проекту Чернова], там же, с. 446-455.
Суханов, Записки о революции, т. III, с. 144, 146, 149, 201; т. IV, с. 105, 203; т. VI, с. 203.
Radkey, The Agrarian Foes, p. 197,199-201, 202, 224, 295,414.
35 Земля и Воля, 1917, № 56 (1 июня), с. 2-3.
36 Там же.
37 Там же.
38 «Речь В.М. Чернова на I Всероссийском съезде советов рабочих и солдатских депутатов 5 июня 1917 г.», в: ПСР 3/1, с. 639; «Отчет о речи В.М. Чернова на заседании Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов 20 июня 1917 г.», там же, с. 668; Rabinowitch, Alexander, The Bolsheviks Come to Power. The Revolution of 1917 in Petrograd. NY, 1976, p. XXX; Abraham, Alexander Kerensky, p. 210; Getzler, Israel, Martov. A Political Biography of a Russian Social Democrat. Cambridge, 1967, p. 152.
39 Radkey, The Agrarian Foes, p. 199-201, 201 (note 45).
40 Чернов В., «Комментарий», ВИ, 2000, № 7, с. 8.
ГЛАВА 13
1 Министерство земледелия было создано в 1894 г., но свое название получило только после того, как А.В. Кривошеин, министр в 1908-15 гг., был вынужден уйти со своего поста, см.: Yaney, George, The Urge to Mobilize: Agrarian Reform in Russia, 1861-1930. Urbana; Chicago; L., 1982, p. 133-138; MERSH, vol. 22, p. 151; «Первый отчет В.М. Чернова как министра земледелия на заседании Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, 13 мая 1917 г.», в: ПСР3/1, с. 119-120; «Заседание Исполнительного комитета 13 мая (1917). Отчет газеты “Дело народа” об общем собрании», в: Петроградский совет, т. 3, с. 66.
2 Чернов В., Земельный вопрос. Доклады министра земледелия Всероссийскому Совету крестьянских депутатов. Пг., 1917, с. 42-43; Owen, Launce-lot A., The Russian Peasant Movement 1906-1917. L., 1937, p. 161; Cross, Truman B.,“The Purposes of Revolution: Chernov and 1917”, The Russian Review, 1967, N 36, p. 356. О Народном Университете Шанявского см.: Vandalovs-kaia M.G., “Aleksandr Aleksandrovich Kizevetter”, in: Historiography of Imperial Russia. The Profession and Writing of History in a Multinational State. NY, 1999, p. 299.
3 Быховский, ВСКД, c. 95; «Первый отчет В.М. Чернова как министра земледелия на заседании Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов 13 мая 1917 г.», в: ПСР 3/1, с. 119; «Отчет о речи В.М. Чернова на заседании Всероссийского Совета Крестьянских депутатов 16 мая 1917 г.», в: ПСР 3/1, с. 121-127; [Чернов на Втором заседании Главного земельного комитета, 1-6 июля 1917], в: RPG, vol. II, р. 546-547; «Отчет о выступлении В.М. Чернова на частном совещании представителей фронта в совете крестьянских депутатов, 2 августа 1917 г.», в: ПСР 3/1, с. 708; Чернов, КС, т. I, с. 417-423; Chernov, GRR, р. 235.
4 RPG, vol. II, р. 536-538.
5 Rosenberg, William G., Liberals in the Russian Revolution. The Constitutional Democratic Party, 1917-1921. Princeton, 1974, p. 144-145; «Заседание Исполнительного комитета 13 мая (1917). Отчет газеты “Дело народа” об общем собрании», с. 65
6 ЖЗВП, т. 2, с. 135; Петроградский совет, т. 3, с. 81, ред. коммент. № 7.
7 RPG, vol. Ill, с. 557, 1277; Golder, Documents of Russian History 1914-1917, p. 353-355; Perrie, Maureen, “The Peasants”, in: Society and Politics in the Russian Revolution. Worchester, 1992, p. 25.
8
9
10 И
12
13
14
15
16
17
18
19
20
«Развитие сельскохозяйственных производственных сил по социализации земли (Доклад П.А. Вихляева Всероссийскому Совету крестьянских депутатов)», ДН, 1917, № 43 (7 мая), с. 2; «Всероссийский совет крестьянских депутатов. Речь В.М. Чернова (на заседании 16 мая)», в: ПСР 3/1, с. 122, 124, 126-127; Чернов В., «Речь во Всероссийском учредительном собрании 5 января 1918 г.», в: ПСР3/2, с. 291-292; Chernov, GRR, р. 236, 253. «Инструкция министра земледелия В.М. Чернова земельным комитетам по вопросам сельского хозяйства и земельных отношений (16 июля 1917)», в: РДР (1959 В), с. 305-306; Gill G.J., Peasants and Government in the Russian Revolution. L., 1979, p. 95, 101.
RPG, vol. Ill, p. 1277,1278.
«Доклад министра земледелия В.М. Чернова в Исполнительном комитете, заседание 15 июня (1917)», в: Советы крестьянских депутатов и другие крестьянские организации. М., 1929, т. I, с. 233-234; [Чернов на втором заседании Главного земельного комитета, 1-6 июля 1917], в: RPG, vol. II, р. 544-547; «Отчет о выступлении В.М. Чернова на частном совещании представителей фронта в Совете крестьянских депутатов 2 августа 1917 г.», в: ПСР3/1, с. 707-709.
Ленин, ПСС, т. 34, с. 428; этот ленинский аргумент довел до логического завершения О.Х. Рэдки, утверждавший, что стратегия эсеров заключалась в делегировании всех основных проблем Учредительному собранию: Radkey, The Agrarian Foes of Bolshevism, p. 248; ср. аналогичную оценку в: Chamberlin, William Henry, The Russian Revolution 1917-1921. NY, 1960, vol. I, p. 189-190.
«Отчет о совместном заседании III городской и областной Петроградской конференции партии с.-р. по вопросу об отношении к коалиционному правительству (23 мая 1917 г.)», в: ПСР3/1, с. 138; Chernov-Andreyev, Cold Spring, р. 77.
Суханов, Записки о революции, т. IV, с. 101; Церетели, Воспоминания, т. I, с. 458-459; Гинев, Аграрный вопрос и мелкобуржуазные партии, с. 108.
ЖЗВП, т. 3, с. 87; Церетели, Воспоминания, т. I, с. 227; т. II, с. 352,354; Он же, «Российское крестьянство и В.М. Чернов в 1917 году», НЖ, 1952, № 29, с. 231-237; Kingston-Mann, Lenin and the Problem of Marxist Peasant Revolution, p. 153.
«Программа партии социалистов-революционеров (утвержденная съездом партии)», в: Протоколы первого съезда, с. 363; Чернов В., «Социализация земли с юридической точки зрения», в: К вопросу о социализации земли. М., 1908, с. 16-18; «Отчет о докладе В.М. Чернова на Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов 23 июня 1917 г.», в: ПСР 3/1, с. 673.
Русские ведомости, 1917, № 172 (29 июля), с. 1 (цит. по: RPG, vol. II, р. 557). [Чернов на Петроградском совете, 13 мая 1917 г. Отчет газеты «Речь» об общем собрании], в: Петроградский совет, т. 3, с. 79.
Церетели, Воспоминания, т. I, с. 459-462; Гинев, Аграрный вопрос и мелкобуржуазные партии, с. 107-108.
«Заседание Исполнительного комитета. Отчет газеты “Дело народа” об общем собрании, 13 мая (1917)», в: Петроградский совет, т. 3, с. 66; [Чернов на Третьем съезде партии], в: ПСР 3/1, с. 234-235; Chernov, GRR, р. 236-237; Церетели, Воспоминания, т. I, с. 227,459-460; Выхов ский, ВСЖД, с. 115,
119; Суханов, Записки о революции, т. IV, с. 102; Гинев, Аграрный вопрос и мелкобуржуазные партии, с. 108; Abraham, Alexander Kerensky, р. 143.
21 Совет крестьянских депутатов и другие крестьянские организации, т. I, с. 234; Быховский, ВСКД, с. 150; Gill, Peasants and Government in the Russian Revolution, p. 94; Atkinson, The End of the Russian Land Commune, p. 127-128.
22 «Постановления Временного правительства о создании земельных комитетов (21 апреля 1917)», в: РДР (1958), с. 316-317; Кострикин В.И., Земельные комитеты в 1917 году. М., 1975, с. 103-104; Першин П.Н., Аграрная революция в России. М., 1968, кн. 1: От реформы к революции, с. 294; Минц И.И., История Великого Октября. М., 1968, т. 2: Свержение временного правительства. Установление диктатуры пролетариата, с. 496; Atkinson, The End of the Russian Land Commune, p. 123, 150; Read, Christopher, From Tsar to Soviets: the Russian People and their Revolution, 1917-21. L., 1996,p. 102.
23 [Речь В.М. Чернова (3 июля 1917) на съезде представителей министра земледелия при губернских комитетах (приведена в заседании Борисоглебского уездного комитета)], в: Советы крестьянских депутатов и другие крестьянские организации, т. I, с. 236; Chernov, GRR, р. 237; Церетели, Воспоминания, т. I, с. 462; Он же, «Российское крестьянство и В.М. Чернов в 1917 году», с. 233; Быховский, ВСКД, с. 146.
24 Чернов, «Теоретики романского синдикализма», с. XCIX.
25 [Чернов на Третьем съезде партии, 1 июня 1917 г.], в: ПСР 3/1, с. 508; [Речь В.М. Чернова на I Всероссийском съезде советов рабочих и солдатских депутатов 5 июня 1917 г.], в: ПСР 3/1, с. 632-633, 644-645; «Заявление В.М. Чернова по поводу письма Г.Е. Львова», в: Земля и воля, 1917, № 88 (13 июля), с. 3; [Чернов на первом заседании Главного земельного комитета, 19-20 мая 1917 г.], в: RPG, vol. II, р. 476, 542; Великая Октябрьская социалистическая революция. Хроника событий, т. 2, с. 109; Быховский, ВСКД, с. 95, с. 115; Церетели, Воспоминания, т. I, с. 465-466; Милюков, История второй русской революции, т. 1, с. 167-168; Гусев К.В., В.М. Чернов. Штрихи к политическому портрету. М., 1999, с. 67; Алексеева и др., «Чернов», с. 48.
26 Фигуровская Н.К., «Банкротство “аграрной реформы” буржуазного Временного правительства», в: Исторические записки, 1968, № 81, с. 29.
27 Chernov, GRR, р. 234.
28 [Чернов на Петроградском Совете, 13 мая 1917 г. Заседание Исполнительного комитета. Отчет газеты “Дело народа”. Известия об общем собрании], в: Петроградский совет, т. 3, с. 57-59, 66; ЖЗВП, т. II, с. 91-123; Atkinson, The End of the Russian Land Commune, p. 150.
29 [Платформа по аграрному вопросу, предложенная В.М. Черновым всероссийскому съезду советов рабочих и солдатских депутатов 21 июня 1917 г.], в: ПСР 3/1, с. 670; Atkinson, The End of the Russian Land Commune, p. 150.
30 ЖЗВП, t. Ill, c. 18-20, 124-127; Кострикин, Земельные комитеты в 1917 году, с. 116; Atkinson, The End of the Russian Land Commune, p. 129-130; Chernov, GRR, p. 237. Церетели ошибочно утверждал, что законы, завесившие столыпинскую земельную реформу, единственные были единогласно приняты правительством — из всего того, что выдвигалось Министерством земледелия во время первой коалиции; см.: Церетели,Воспоминания, т. И, с. 460.
31 Из архива Рихтера, с. 142; Чернов В., «Игра с огнем», ДН, 1917, № 72 (И июня), с. 1.
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
Вишняк, Дань прошлому, с. 129-134; Першин, Аграрная революция в России, кн. 1, с. 295-296; Гинев, Аграрный вопрос и мелкобуржуазные партии, с. 150.
«Проект основного закона о земле. Фракции социалистов-революционеров Учредительного собрания», в: ПСР 3/2, с. 295-296; Чернов В., «Речь во Всероссийском учредительном собрании 5 января 1918 г.», в: ПСР 3/2, с. 290-291.
[Земельный законопроект Маслова, регулирующий сельскохозяйственные отношения и полномочия Земельных комитетов], в: RPG, vol. II, р. 577-578; Гинев, Аграрный вопрос и мелкобуржуазные партии, с. 167; Фигуровская, «Банкротство “аграрной реформы” буржуазного Временного правительства», с. 62.
Кострикин, Земельные комитеты в 1917 году, с. 114.
Огановский Н.П., Прошлое и настоящее земельного вопроса (Доклад Всероссийскому съезду крестьянских депутатов). Пг., 1917, с. 12, 18-19; Быховский, ВСКД, с. 94, ИЗ, 143.
Быховский, ВСКД, с. 52-53, 94; Огановский, Прошлое и настоящее земельного вопроса, с. 1, 12,17; «Примерный наказ, составленный на основании 242 наказов, доставленных с мест депутатами на I-й Всероссийский съезд Советов крестьянских депутатов в Петрограде в 1917 году», в: Советы крестьянских депутатов и другие крестьянские организации, т. I, с. 156-157.
[Сообщение газеты “День” о беседе министра земледелия С.Л. Маслова с представителями печати о проекте закона о земельных отношениях и о деятельности земельных комитетов (18 окт. 1917 г.)], в: РДР (1962), с. 209; Гинев, Аграрный вопрос и мелкобуржуазные партии, с. 157-158,160.
Быховский, ВСКД, с. 90-91, 317.
Луцкий А.А., «Крестьянские наказы 1917 г. о земле», в: Источниковедение истории советского общества. М., 1968, вып. II, с. 124,126,139.
Быховский, ВСКД, с. 50-51 (см. прил. 2, с. 365-374); Луцкий, «Крестьянские наказы 1917 г. о земле», с. 115,154.
«Примерный наказ...», с. 155-156.
[Постановления Временного правительства о создании земельных комитетов (21 апреля 1917 г.)], в: РДР (1958), с. 316-317; Gill, Peasants and Government in the Russian Revolution, p. 121-122; Atkinson, The End of the Russian Land Commune, p. 153.
Ср.: Луцкий, «Крестьянские наказы 1917 г. о земле», с. 133-134. Chamberlin, The Russian Revolution 1917-1921, vol. I, p. 248.
Gill, Peasants and Government in the Russian Revolution, p. 121-122; Atkinson, The End of the Russian Land Commune, p. 153; Keep, John L.H., The Russian Revolution: A Study in Mass Mobilization. L., 1976, p. 229; Chamberlin, The Russian Revolution 1917-1921, vol. I, p. 248; Вишняк, Дань прошлому, с. 260.
«Резолюции I Всероссийского съезда крестьянских депутатов по аграрному вопросу (25 мая 1917 г.)», в: РДР (1959 А), с. 154.
Быховский, ВСКД, с. 139; [Чернов на Четвертом съезде партии], в: ПСР 3/2, с. 152-153; Кострикин, Земельные комитеты в 1917году, с. 116.
Огановский И. [Н.П.], «Единство фронта», Воля народа, 1917, № 128 (26 сент.), с. 1; Ракитников Н.И., «Наша тактика в земельном вопросе», ДН, 1917, № 215 (21 нояб.), с. 1; Кострикин, Земельные комитеты в 1917 году, с. 116-117.
50 Минц, История Великого Октября, т. 2, с. 499; Гинев, Аграрный вопрос и мелкобуржуазные партии, с. 153; Кострикин, Земельные комитеты в 1917 году, с. 117; РДР (1959), с. 323-326.
51 [Чернов на Четвертом съезде партии], в: ПСР 3/2, с. 52-199; «Инструкция министра земледелия В.М. Чернова земельным комитетам по вопросам сельского хозяйства и земельных отношений (16 июля 1917 г.)», в: РДР (1959 В), с. 305-309; RPG, vol. II, р. 487-502; Кострикин, Земельные комитеты в 1917 году, с. 236. Впоследствии Чернов утверждал, что инструкция рекомендовала земельным комитетам удовлетворять требования крестьян лишь отчасти: Chernov, GRR, р. 244.
52 Быховский, ВСКД, с. 164.
53 Эта путаница восходит к О.Х. Рэдки, совершенно ошибочно утверждавшему, что министерство Чернова намеревалось издать закон, передающий землю в руки земельных комитетов: Radkey, The Agrarian Foes of Bolshevism, p. 214-215, 252-261,293.
ГЛАВА 14
1 Чернов В., «На темы дня. Европейское равновесие и фиаско большевизма», РР, 1922, № 20 (июнь), с. 1-6; Abraham, Alexander Kerensky, р. 176.
2 Суханов, Записки о революции, т. IV, с. 85; Abraham, Alexander Kerensky, р. 204, 228-229; «Социалистическим партиям и рабочим организациям всех стран. Воззвание ЦК ПСР и Фракции с.-р. Учредительного собрания», в: ПСР3/2, с. 320.
3 Чернов В., «Двоецентрие (Речь на совещании партии)», ДН, 1917, № 42 (6 мая); [Чернов на Третьем съезде партии], в: ПСР3/1, с. 229-230.
4 «Речь В.М. Чернова на I Всероссийском съезде советов рабочих и солдатских депутатов 5 июня 1917 г.», в: ПСР 3/1, с. 628-629; «Отчет о речи В.М. Чернова на заседании петроградского совета рабочих и солдатских депутатов 20 июня 1917 г.», в: ПСР 3/1, с. 668; Речь министра земледелия В.М. Чернова, произнесенная им у вокзала при приезде в г. Ревель 5 августа [1917 г.], с. 4-5; Чернов В., «Речь во Всероссийском Учредительном собрании 5 января 1918 г.», в: ПСР3/2, с. 286.
5 [Чернов на Третьем съезде партии], в: ПСР3/1, с. 326.
6 Haimson, Leopold, Russia's Revolutionary Experience, 1905-1917. NY, 2005, p. 40-46.
7 «Отчет о выступлении В.М. Чернова на Всероссийском съезде рабочих и солдатских депутатов 19 июня 1917 г.», в: ПСР 3/1, с. 664; «Отчет о речи В.М. Чернова на заседании петроградского совета рабочих и солдатских депутатов 20 июня 1917 г.», в: ПСР 3/1, с. 668; «Из отчета газеты “Дело народа” об общем собрании 20 июня (1917)», в: Петроградский совет, т. 3, с. 343.
8 Abraham, Alexander Kerensky, р. 216-217.
9 ЖЗВП, т. 3, с. 77, 85-86; «Постановление Временного правительства о введении смертной казни на фронте и об учреждении военно-революционных судов (12.7.1917 г.)», в: РДР (1959 В), с. 300-301; RPG, vol. II, р. 982-984.
10 Tchernoff, Olga, New Horizons, p. 44.
11 «Историческое заседание», Воля народа, 1917, № 73 (23 июля), с. 4.
12 «В.М. Чернов о наступлении», ДН, 1917, № 53 (19 мая): краткое резюме
речи Чернова, произнесенной накануне вечером во Временном правительстве.
13 «Вопрос жизни или смерти», в: ПСР 3/1, с. 689-691; Чернов В., «Вопрос жизни или смерти», в: Бойе, Чернов, Военная реформа, ч. 1: Генеральный штаб, с. 42.
14 Rabinowitch, The Bolsheviks Come to Power, p. 11,17-38.
15 Злоказов Г.И., «Материалы особой следственной комиссии Временного правительства об июльских событиях 1917 года», ОИ, 1999, № 5, с. 78: на основании свидетельства Чернова от 19 августа 1917 г.
16 «Информационное сообщение министра-председателя Г.Е. Львова губернским, областным и городским комиссарам Временного правительства о демонстрации 4 июля в Петрограде и ее подавлении (5 июля 1917 г.)», в: РДР (1959 В), с. 42; «Запись разговора по прямому проводу военного и морского министра А.Ф. Керенского с товарищем военного министра Г.А. Якубовичем об июльской демонстрации в Петрограде и мерах ее подавления (5 июля 1917 г.)», в: РДР (1959 В), с. 39.
17 «Из постановления следственной подкомиссии по делу об участии частей и команд Балтийского флота в июльской демонстрации (5 сентября 1917 г.)», в: РДР (1959 В), с. 96.
18 Злоказов, «Материалы особой следственной комиссии Временного правительства», с. 78; Chernov, GRR, р. 424.
19 Злоказов, «Материалы особой следственной комиссии Временного правительства», с. 78-79; «Из постановления следственной подкомиссии по делу об участии частей и команд Балтийского флота в июльской демонстрации (5 сентября 1917 г.)», с. 96; Chernov, GRR, р. 424; Getzler, Israel, Kronstadt 1917-1921: The Fate of a Soviet Democracy. Cambridge, 1983,p. 125-126.
20 Rosenberg, Liberals in the Russian Revolution, p. 179; [Чернов на Четвертом съезде партии], в: ПСР 3/2, с. 153; ЖЗВП, т. 3, с. 62, 70-83; Минц, История Великого Октября, т. 2, с. 614-616.
21 ЖЗВП, т. 3, с. 64-68; «Декларация Временного правительства с изложением программы своей деятельности (8.7.1917)», в: РДР (1959 В), с. 295— 297; Флеер М.Г., «В. Чернов и июльские дни», Красный Архив, 1924, № 5, с. 268, 270; Милюков, История второй русской революции, т. 2, с. 20.
22 РДР (1959 В), с. 201-326; Rabinowitch, The Bolsheviks Come to Power, p. 28-32; Abraham, Alexander Kerensky, p. 257, Polvinen, Tuomo, Venajan vallankumous fa Suomi 1917-1920. Porvoo, 1967,1: helmikuu 1917 — toukokuu 1918, s. 91-93. И Рабинович, и Эбрахам утверждают, что в период со 2 по 23 июля не было никакого действующего правительства, см.: Rabinowitch, The Bolsheviks Come to Power, p. 55; Abraham, Alexander Kerensky, p. 226. Однако и тот, и другой упоминают ряд действий, предпринятых этим несуществующим правительством!
23 Церетели, Воспоминания, т. II, с. 356-357; соответственно, обвинять Чернова (как делает Оливер Рэдки) в том, что тот не предложил объявить Россию республикой, абсурдно, см.: Radkey, The Agrarian Foes of Bolshevism, p. 291-293.
24 [Чернов на Четвертом съезде партии], в: ПСР 3/2, с. 64; Chernov, GRR, р. 242-243.
25 ЖЗВП,т. 3, с. 87; Golder, Documents of Russian History 1914-1917, p. 378-379; Гинев, Аграрный вопрос и мелкобуржуазные партии, с. 108-109; Gill, Peasants and Government in the Russian Revolution, p. 94; Atkinson, The End of the
Russian Land Commune, p. 128; Кострикин, Земельные комитеты в 1917 году, с. 120-121.
26 ЖЗВП, т. 3, с. 128-137; [Чернов на Четвертом съезде партии], в: ПСР 3/2, с. 152; Chernov, GRR, р. 408.
27 Chernov, GRR, р. 237-238; Быховский, ВСКД, с. 146.
28 Chernov, GRR, р. 427.
29 Милюков, История второй русской революции, т. 1, с. 244; Miliukov, Paul N., The Russian Revolution. Gulf Breeze FL., 1978, vol. 1: The Revolution Divided: Spring 1917, p. 202.
30 Нерасположение по отношению к Чернову очевидно в «Истории второй русской революции» Милюкова.
31 Trotsky, Leon, Му Life. An Attempt at an Autobiography. Penguin Books, 1984, p. 323-325: здесь можно найти отрывок из статьи Раскольникова; Суханов, Записки о революции, т. IV, с. 422-427.
32 Суханов, Записки о революции, т. IV, с. 423.
33 Trotsky, Leon, The History of the Russian Revolution. NY, 1992, vol. II, p. 40.
34 Амфитеатров-Кадашев В., «Страницы из дневника», Минувшее, 1996, т. 20, с. 485; [Чернов на Четвертом съезде партии], в: ПСР3/1, с. 64.
35 Chernov, GRR, р. 304-305, 399-400.
36 [Чернов на Четвертом съезде партии], в: ПСР 3/2, с. 64; Чернов В., «Демагогия — сестра провокации», ДН, 1917, № 92 (5 июля), с. 1; Hafner, Die Partei der linken Sozialrevolutionare, S. 74.
37 [Чернов на Четвертом съезде партии], в: ПСР 3/2, с. 64-66.
38 Chernov, GRR, р. 283; [Чернов на Четвертом съезде партии], в: ПСР 3/2, с. 64-66.
39 Оленин Б. [Чернов В.], «Гипноз успеха», РР, 1921, № 2 (январь), с. 3-5; «Программные вопросы. Пересмотр партийной программы. (Доклад В.М. Чернова на конференции Р.С.-Р., состоявшейся в сентябре 1920 г.)», в: ПСР 3/2, с. 1,114.
40 Chernov, GRR, р. 400,409.
41 Tchernoff, Olga, New Horizons, p. 31,39,41-43; Chernov-Andreyev, Cold Spring, p. 74; Вишняк, Дань прошлому, с. 257; Rabinowitch, The Bolsheviks Come to Power, p. 8.
42 Tchernoff, Olga, New Horizons, p. 44; V.D. Nabokov and the Russian Provisional Government, 1917. New Haven, L., 1976, p. 69, 72-73.
43 [Чернов В.] (анонимно), «Новые министры», Жизнь, 1915, № 5 (26 марта), с. 1.
44 Речь министра земледелия В.М. Чернова, произнесенная им у вокзала при приезде в г. Ревеле 5 августа [1917 г.], с. 5-6: в качестве примера Чернов привел министерство финансов, контактирующее с международными финансовыми рынками; Чернов В., «Комментарий», ВИ, 2000, № 8, с. 4; [Чернов на Четвертом съезде партии], в: ПСР 3/2, с. 76-77; те же соображения Чернов высказывал и впоследствии, см.: Chernov, GRR, р. 118-119.
45 Hafner, Der Partei der linken Sozialrevolutionare, S. 41.
46 [Камков на Третьем съезде партии], в: ПСР 3/1, с. 331.
47 Чернов, «Комментарий», ВИ, 2000, № 8, с. 17-18; Чернов, КС, т. II, с. 416; Минц, История Великого Октября, т. 2, с. 906-907.
48 Воля Народа. Литературно-политическая ежедневная газета, издаваемая под ред. членов партии социалистов-революционеров; Chernov, GRR, р. 395; Sorokin, Pitirim A., Leaves from a Russian Diary — and thirty years after. Boston, 1960, p. 41, 58-59.
49 Good, Babushka, р. 107,136-137; [Отчет о работе VII Совета партии С.-P.] в: ПСР 3/1, с. 715-723.
50 Чернов, «Комментарий», ВИ, 2000, № 7, с. 7.
51 Вишняк, Дань прошлому, с. 288-291; [Центральный комитет ПСР 9 июня и 21 авг. 1917 г.], в: Из архива Рихтера, с. 141,172.
52 Чернов, «Комментарий», ВИ, 2000, № 7, с. 7.
53 Chernov, GRR, р. 402.
54 [Чернов на Третьем съезде партии], в: ПСР 3/1, с. 235; Чернов В., «Анархический бланкизм», в: ПСР 3/1, с. 655,658.
55 “Chernov on Lenin”, in: RPG, vol. Ill, p. 1209; «Речь В.М. Чернова на I Всероссийском съезде рабочих и солдатских депутатов 5 июня 1917 г.», в: ПСР 3/1, с. 629.
56 “Chernov on Lenin”, р. 1209: в этой статье Чернов высмеивает тех, кто считал Ленина Антихристом. Некоторые комментаторы, однако, ставят все с ног на голову, утверждая, что сам Чернов сравнивал Ленина с Антихристом, см.: Вишняк М., «К истории февральской революции», НЖ, 1958, № 54, с. 208.
57 Чернов В., «Игра с огнем», ДН, 1917,№72 (11 июня), с. 1; PRG, vol. Ill, doc. № 1135, р. 1319.
ГЛАВА 15
1 RPG, vol. Ill, p. 1402-1403; Rosenberg, Liberals in the Russian Revolution, p. 145-146,182; Abraham, Alexander Kerensky, p. 236.
2 [Чернов на Третьем съезде партии], в: ПСР 3/1, с. 531-532; позднейшие замечания Чернова по этому вопросу см.: Чернов, «Комментарий», ВИ, 2000, № 7, с. 9; см. также: Гардении Ю. [Чернов В.], «Государство и патриотизм нового времени», Мысль, 1915, №41 (3 янв.), с. 1; Он же, Империалистические мечты и действительность. Пг., 1917.
3 [Марк Вишняк и Чернов на Третьем съезде партии], в: ПСР 3/1, с. 420,437, 533; «Отчет о речи В.М. Чернова на заседании петроградского совета рабочих и солдатских депутатов 20 июня 1917 г.», в: ПСР 3/1, с. 668; [Чернов В.] (анонимно), «Ложный вывод из правильной предпосылки», ДН, 1917, № 75 (15 июня' ‘Ferro, The Great War, p. 113.
4 Ferro, The Great War, p. 112-113.
5 Минц, История Великого Октября, т. 2, с. 606; Великая октябрьская социалистическая революция. Хроника событий, т. 2, с. 527; Rabinowitch, The Bolsheviks Come to Power, p. 18.
6 Spence, Boris Savinkov, p. 109; Abraham, Alexander Kerensky, p. 237.
7 Милюков, История второй русской революции, т. 1, вып. 2, с. 30-31; V.D. Nabokov and the Russian Provisional Government, 1917, p. 121; Rosenberg, Liberals in the Russian Revolution, p. 183; Быховский, ВСКД, c. 165; Chernov, GRR, p. 246.
8 «Письмо В. Чернова А.Ф. Керенскому с просьбой об отставке с поста министра земледелия (20 июля 1917 г.)», в: ПСР3/1, с. 692; PRG, vol. Ill, р. 1417; Гусев В.М. Чернов, с. 79.
9 «Отчет о выступлении В.М. Чернова на ночном совместном заседании ЦИК совета рабочих и солдатских депутатов и Исполком всероссийского совета крестьянских депутатов с объяснением причины своего ухода с поста министра земледелия», в: ПСР 3/1, с. 694; Бурцев, Борьба за свободную Россию, с. 363; Duignan, Peter, The Hoover Institution on War, Revolution and
Peace: seventy-five years of its history. Hoover Institution, Stanford University, 1989, p. 12.
10 Милюков, История второй русской революции, т. 1, вып. 2, с. 30-31.
11 Chernov, GRR, р. 246; Быховский, ВСКД, с. 166; [Отчет газеты «Голос солдата» о заседании солдатской секции 21 июля (1917)], в: Петроградский совет, т. 4, с. 66.
12 Быховский, ВСКД, с. 166-167.
13 ЖЗВП, т. 3, с. 366-367; [ЦК ПСР], ВИ, 2000, № 10, с. 6; Из архива Рихтера, с. 157; Мтц, История Великого Октября, т. 2, с. 617, 619; Abraham, Alexander Kerensky, р. 238, 266; Rosenberg, Liberals in the Russian Revolution, p. 191; Galili, The Menshevik Leaders, p. 348.
14 Чернов В., «Страницы из политического дневника», Вопросы истории КПСС, 1991,№6,с. 117, 118.
15 Abraham, Alexander Kerensky, р. 189.
16 [ЦК ПСР 5 авг. 1917 г.],ВИ, 1917, № 10, с. 10; Вишняк, Дань прошлому, с. 301; Вишняк М., Всероссийское учредительное собрание. Архив Октябрьской революции 1917 года в документах и материалах. М.; Л., 1930, с. 79; Rosenberg, Liberals in the Russian Revolution, p. 144-145.
17 «Временное правительство о В.М. Чернове», Воля Народа, 1917, № 74 (25 июля), с. 4.
18 [Чернов на Четвертом съезде партии], в: ПСР 3/2, с. 146; Chernov, GRR, р. 243-245; Церетели, Воспоминания, т. II, с. 367-370.
19 Быховский, ВСКД, с. 164-165; Першин, Аграрная революция в России, кн. 1, с. 383, 385; Демьянов А.А., «Моя служба при Временном правительстве», Архив русской революции, 1922, № IV, с. 103.
20 «Заключение юридического совещания при Временном правительстве по предложениям Министерства земледелия об упорядочении земельных отношений (27.7.1917)», в: РДР (1959 В), с. 323-326.
21 ЖЗВП, т. 3, с. 215; [Чернов на Четвертом съезде партии], в: ПСР3/2, с. 146.
22 Atkinson, The End of the Russian Land Commune, p. 157; Chernov, GRR, p. 343.
23 Чернов В., «Программные вопросы. На второй день после ликвидации ^бльшевизма», РР, 1921, № 4 (март), с. 10; Junior [Чернов В.], «Буржуазная реставрация и революционное народничество», ВР, 1923, № 19, с. 53; Чернов, КС, т. II, с. 424; Chernov, GRR, с. 261; Церетели, Воспоминания, т. I, с. 458.
24 Chernov, GRR, р. 399.
25 См.: Kerensky, Alexander F., The Crucifixion of Liberty. L., 1934, p. 262-264.
26 Chernov, GRR, p. 249; Гинев, Аграрный вопрос и мелкобуржуазные партии, с. 117-118,121-122; «Отчет о речи В.М. Чернова на съезде представителей министерства земледелия при губернских земельных комитетах 2 августа 1917 г.; Отчет о второй речи, произнесенной В.М. Черновым 2 августа 1917 г. на съезде представителей министерства земледелия при губернских земельных комитетах», в: ПСР 3/1, с. 710-711.
27 [Чернов на втором заседании Центрального земельного комитета, 1-6 июля 1917 г.], в: RPG, vol. II, р. 546; см. также более поздние рассуждения Чернова по этому вопросу: Chernov, GRR, р. 144-149.
28 Tchernoff, Olga, New Horizons, p. 72; Chernov-Andreyev, Cold Spring, p. 77.
29 [Чернов на Четвертом съезде партии], в: ПСР 3/2, с. 66, 53; [Чернов в ЦК ПСР, заседание 19 августа 1917 г.], в: Из архива Рихтера, с. 168; Милюков, История второй русской революции, т. 1, вып. 2, с. 111-112; Abraham, Alex-
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
ander Kerensky, р. 249-250; Spence, Boris Savinkov, p. 132; Rabinowitch, The Bolsheviks come to Power, p. 108.
[Чернов на Четвертом съезде партии], в: ПСР 3/2, с. 66; Чернов В., «Страницы из политического дневника. Взгляд из прошлого», Вопросы истории КПСС, 1991, № 6, с. 122; Abraham, Alexander Kerensky, р. 266.
[Чернов в ЦК ПСР, заседание 15 августа 1917 г.], в: Из архива Рихтера, с. 175.
[Отчет газеты “День" о заседании фракции эсеров, меньшевиков, большевиков], в: Петроградский совет, т. 4, с. 221.
[Чернов в ЦК ПСР, заседание 27 августа 1917 г.], в: Из архива Рихтера, с. 177; Он же, «Комментарий», ВИ, 2000, № 7, с. 10-11; Chernov, GRR, с. 350, 367; Милюков, История второй русской революции, т. 1, вып. 2, с. 175-176; Rabinowitch, The Bolsheviks Come to Power, p. 125; Abraham, Alexander Kerensky, p. 274, 287.
Как сам Чернов объяснял свою отставку, см.: Chernov, GRR, р. 250, 306, 356, 367, 368, 396. Согласно Гиневу, временно (на период с 28 августа по 3 октября 1917 г.) на посту министра земледелия Чернова сменил П.А. Вихляев: Гинев, Аграрный вопрос и мелкобуржуазные партии, с. 154.
Rabinowich, The Bolsheviks Come to Power, p. 153-154; Abraham, Alexander Kerensky, p. 279-280; [ЦК ПСР], ВИ, 2000, № 10, с. 14; Golder, Documents of Russian History 1914-1917, p. 538.
Chernov, GRR, p. 356; Он же, Перед бурей, с. 314, 321.
«Отчет газеты “Известия” об общем собрании», в: Петроградский совет, т. 4, с. 404; Суханов, Записки о революции, т. VI, с. 35-37; Rabinowitch, The Bolsheviks Come to Power, p. 174-175.
[Чернов В.] (анонимно), «Совет партии», «Курс зигзагов», «Орган демократического контроля», «Мед и деготь», ДН, 1917, № 145 (3 сент.), с. 1; Abraham, Alexander Kerensky, р. 289.
[ЦК ПСР], ВИ, 2000, № 7, с. 14, № 10, с. 15; см. также: Из архива Рихтера, с. 181; Hafner, Die Partei der linken Sozialrevolutionare, S. 394.
[Чернов в ЦК ПСР, заседание 25 августа 1917 г.], в: Из архива Рихтера, с. 176; [Чернов на заседании ВЦИК 2 сент. 1917 г.], в: ПСР 3/1, с. 749;
[Чернов на Шестой петербургской конференции ПСР], в: ПСР 3/1, с. 754, 756.
[Чернов на Демократической конференции], в: ПСР 3/1, с. 756, 759-762, 774-775, 785; RPG, vol. Ill, р. 1679-1681.
[ЦК ПСР 18 сент. 1917 г.], ВИ, 2000, № 10, с. 18-19.
Rabinowitch, The Bolsheviks Come to Power, p. 165-166; Быховский, ВСКД, с. 248; список министров см.: Golder, Documents of Russian History 1914-1917, p. 558.
Чернов, «Комментарий», ВИ, 2000, № 8, с. 14; Он же, «Страницы из политического дневника», с. 117-118.
Чернов В., «Уроки совещания. 1. Битва народов», ДН, 1917, № 161 (22 сент.), с. 1;[ЦКПСР28и29сент. 1917 г.], ВИ, 2000,№ 10, с. 21. Чернов присутствовал на первом заседании и отсутствовал на втором; Чернов, «Страницы из политического дневника», с. 113-128; Гусев В.М. Чернов, с. 82-100.
Чернов, «Страницы из политического дневника», с. 117.
Чернов В., «Н.Д. Авксентьев в молодости», НЖ, 1943, № 5, с. 349; Он же, Перед бурей, с. 108, 318; Он же, «Страницы из политического дневника», с. 120.
48 [Чернов на Десятой петербургской конференции ПСР], ДН, 1917, № 213 (18 нояб.), с. 2; [Чернов на Четвертом съезде партии], в: ПСР3/2, с. 71-73.
49 Haimson, Russia’s Revolutionary Experience, 1905-1917, p. 69; Rabinowitch, The Bolsheviks Come to Power, p. 25.
50 «Сообщения газеты “Украинский рабочий” о съезде представителей волостных и поселковых Советов крестьянских депутатов и Советов рабочих депутатов Усть-Юрюзань-Катавского округа (Украинская губерния) (11 октября 1917 г.)», в: РДР (1961), с. 198.
51 [Чернов на Третьем съезде партии], в: ПСР 3/1, с. 310-331; [В.М. Чернов на заседании Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов 13 мая 1917 г.], в: ПСР 3/1, с. 119-120; [Чернов на Северной областной конференции ПСР], ДН, 1917, № 56 (24 мая), с. 2; [Чернов на Всероссийском Совете крестьянских депутатов. 18-й день], ДН, 1917, № 57 (25 мая); [В.М. Чернов на Всероссийском съезде Советов рабочих депутатов 23 июня 1917 г.], в: ПСР 3/1, с. 673.
52 Чернов, Земельный вопрос. Доклады министра земледелия, с. 21-22, 34; «Отчет о речи В.М. Чернова на пленуме исполнительных комитетов советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов 25 июля 1917 г.», в: ПСРЗ/1,с. 701-702; Речь министра земледелия В.М. Чернова, произнесенная им у вокзала при приезде в г. Ревель 5 августа, с. 12.
53 «Инструкция министра земледелия В.М. Чернова земельным комитетам по вопросам сельского хозяйства и земельных отношений (16 июля 1917)», в: РДР (1959 В), с. 305-309; RPG, vol. II, р. 487-502.
54 «Третья сессия гл. земельного комитета. Речь В.М. Чернова», ДН, 1917, № 137 (26 августа), с. 2.
55 Чернов В., «Единственный выход», в: ПСР 3/1, с. 824-825; Отчет о VI Петроградской конференции партии С.-P., в: ПСР3/1, с. 758; Ракитников Н.И., «Наша тактика в земельном вопросе», ДН, 1917, № 215 (21 нояб.), с. 1.
56 «Декларация Временного правительства нового состава (25 сентября 1917)», в: РДР (1961), с. 235; Быховский, ВСКД, с. 255.
57 Sorokin, Leaves from a Russian Diary, p. 95; [ЦК ПСР], в: ВИ, 2000, № 10, с. 22; [Краткий отчет о работе Четвертого съезда партии социалистов-революционеров (26 ноября — 5 декабря 1917 г.)], в: ПСР3/2, с. 148.
58 [Маслов на Четвертом съезде партии], в: ПСР 3/2, с. 148; Гинев, Аграрный вопрос и мелкобуржуазные партии, с. 155; Быховский, ВСКД, с. 264; Минц, История Великого Октября, т. 2, с. 855-856; Кострикин, Земельные комитеты в 1917 году, с. 323, 327.
59 Гинев, Аграрный вопроси мелкобуржуазные партии, с. 151-152.
ГЛАВА 16
1 Андреев Л., S.O.S. М.; СПб., 1994, с. 76 (дневник), 435 (письмо Андреева к жене от 30 сент. 1917 г., процитированное в редакторском примечании).
2 «Доклад В.М. Чернова. Отчет о VI Петроградской конференции партии с.-p.», в: ПСР 3/1, с. 754; [Отчет о речи В.М. Чернова на Демократическом совещании 4 (правильно 14. — Х.И.)сет. 1917 г.], в: ПСР3/1, с. 771; Чернов, «Страницы из политического дневника»,с. 122,126; Он же, «Единственный выход», в: ПСР 3/1, с. 824-825; [Чернов на Четвертом съезде партии], в: ПСР 3/2, с. 152; Чернов, «Комментарий», ВИ, 2000, № 8, с. 15, 18; Chernov, GRR, р. 251, 402; Чернов, Перед бурей, с. 345; [ЦК ПСР 5 окт. 1917 г.], ВИ, 2000, № 10, с. 23.
3
4
5
6
7
8
9
10
И
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
Минц, История Великого Октября, т. 3, с. 150, 374-375, 378, 379; Алексеева и др., «Чернов», с. 349, 350.
Radkey, Oliver Henry, The Sickle under the Hammer. The Russian Socialist Revolutionaries in the Early Months of Soviet Rule. NY; L., 1963, p. 40-42,78,129; The Debate on Soviet Power. Minutes of the All-Russian Central Executive Committee of Soviets. Second Convocation October 1917 — January 1918. Oxford, 1979, p. 278.
Brovkin, Vladimir N., The Mensheviks after October: Socialist Opposition and the Rise of the Bolshevik Dictatorship. Ithaca; L, 1991 [1987], p. 21-24; Lande, Leo, “The Mensheviks in 1917”, in: The Mensheviks from the Revolution of 1917 to the Second World War. Chicago; L, 1974, p. 70, 71; «Из личного письма Ю.О. Мартова П.Б. Аксельроду 19.11 (1917)», в: Меньшевики в 1917 году. М., 1995, т. 3, с. 342; Чернов, «Комментарий», ВИ, 2000, № 8, с. 14; Милюков, История второй русской революции, т. 1, вып. 3, с. 298-299.
Чернов, «Комментарий», ВИ, 2000, № 8, с. 22; Чернов В., «Идейные позиции П.С.-Р. после октябрьского переворота в “Тезисах” 1918 г.», в: PSR (1989), р. 46; Алексеева и др., «Чернов», с. 350; Минц, История Великого Октября, т. 3, с. 319; Chamberlin, The Russian Revolution 1917-1921, vol. I, p. 346.
Быховский,ВСКД, с. 222,237-238,280,282; «Из протокола заседания ВЦИК о созыве Всероссийского крестьянского съезда (27.10.1917)», в: РДР (1963), с. 64.
Чернов В., «Идейные позиции», в: PSR (1989), р. 46; Быховский, ВСКД, с. 288-289; Hafner, Die Partei der linken Sozialrevolutionare, S. 284.
Быховский, ВСКД, с. 291-292; Алексеева и др., «Чернов», с. 350.
Чернов, Перед бурей, с. 345-346; Быховский, ВСКД, с. 295-299; Hafner, Die Partei der linken Sozialrevolutionare, S. 286; Reed, John, Ten Days That Shook The World. L., 1978, p. 260.
[Чернов на Десятой Петроградской конференции], в: ПСР 3/2, с. 50-51; конференция открылась 15 ноября 1917 г., см.: Чернов, «Комментарий», ВИ, 2000, №8, с. 16.
Ср.: Rabinowitch, The Bolsheviks Come to Power, p. 178, 203, 220.
Ленин В., «Доклад о земле 26 октября», в: Ленин, ПСС, т. 35, с. 23-27.
Radkey, Oliver Н., Russia Goes to the Polls. The Election to the Russian Constituent Assembly of 1917. Ithaca; L, 1989, p. 18-19 (таблица).
Hafner, Die Partei der linken Sozialrevolutionare, S. 243.
[ЦК ПСР 12 сент. 1917 г.], в: Из архива Рихтера, с. 183; ВИ, 2000, № 7, с. 22; «Кандидатские списки партии на выборах в Учредительное собрание», в: ПСР 3/2, с. 247, 253, 257, 259.
Read, From Tsar to Soviets, p. 187.
Ленин, «Доклад о земле 26 октября», с. 23-27.
Ленин В., «Детская болезнь “левизны” в коммунизме», в: Ленин, ПСС, т. 41, с. 57.
Ленин, «Доклад о земле 26 октября», с. 23-27.
Ленин В., «Из дневника публициста. Крестьяне и рабочие», в: Ленин, ПСС, т. 34, с. 114; Луцкий, «Крестьянские наказы 1917 года о земле», с. 155-156.
Советы крестьянских депутатов и другие крестьянские организации, т. I, с. 223; Chamberlin, The Russian Revolution 1917-1921, vol. I, p. 248.
«Резолюция I Всероссийского съезда крестьянских депутатов по аграрному вопросу (25 мая 1917)», в: РДР (1959 А), с. 154.
Першин, Аграрная революция в России, кн. I, с. 297.
25 «Исполнительный комитет. Заседание 15 июня (1917)», в: Советы крестьянских депутатов и другие крестьянские организации, т. I, с. 234.
26 Вишняк, Дань прошлому, с. 343.
27 The Debate on Soviet Power, p. 76, 81, 83.
28 [Чернов на Четвертом съезде партии], в: ПСР 3/2, с. 80; «Всероссийский крестьянский съезд. Вопрос об Учредительном собрании. Заседание 2 декабря. Речь т. В.М. Чернова», ДН, 1917, № 223 (3 дек.), с. 3; Чернов, Перед бурей, с. 348; СвятитскийН., «Фракция партии С.-Р. Учредительного собрания и ее деятельность», в: ПСР 3/2, с. 265; Быховский, ВСКД, с. 303-304, 314; Hafner, Die Partei der linken Sozialrevolutionare, S. 293; Pipes, The Russian Revolution, p. 535.
29 Ленин, «Доклад о земле 26 октября», с. 26.
30 Service, Lenin, р. 302, 310; Brovkin, The Mensheviks after October, p. 91; Минц, История Великого Октября, т. 3, с. 787.
31 Ленин, «Доклад о земле 26 октября», с. 26-27.
32 Ленин В., «Речь на втором всероссийском съезде Советов крестьянских депутатов 3(15) декабря 1917 г.», в: Ленин, ПСС, т. 35, с. 139-140; Чернов В., «Борьба за Учредительное собрание и его разгон», Кентавр, 1993, № 3, с. 119.
33 «Всероссийский крестьянский съезд. Вопрос об Учредительном собрании. Заседание 2 декабря. Речь т. В.М. Чернова», ДН, 1917, № 223 (3 дек.), с. 3; Быховский, ВСКД, с. 324-325.
34 Чернов, «Борьба за Учредительное собрание и его разгон», с. 119; ленинский «ультиматум» не был включен в публикацию этой речи, см.: Ленин, ПСС, т. 35, с. 139-142.
35 Чернов, «Борьба за Учредительное собрание и его разгон», с. 119.
36 Быховский, ВСКД, с. 326-327; Чернов, «Борьба за Учредительное собрание и его разгон», с. 119; Pipes, The Russian Revolution, p. 536.
37 Чернов, «Борьба за Учредительное собрание и его разгон», с. 119; Быховский, ВСКД, с. 328, 330; Pipes, The Russian Revolution, p. 536.
38 Быховский, ВСКД, с. 330, 331, 340, 347; Pipes, The Russian Revolution, p. 536-537.
39 Чернов, «Комментарий», ВИ, 2000, № 9, с. 8-9; Hafner, Die Partei der linken Sozialrevolutionare, S. 298-299.
40 Pipes, The Russian Revolution, p. 534-535.
41 Rabinowitch, The Bolsheviks Come to Power, p. XVII. Это характерный пример труда, написанного в стиле Великой истории. Рабинович завершает свое повествование захватом власти в Петрограде. Он лишь походя упоминает об Учредительном собрании и вовсе ничего не говорит о Втором всероссийском крестьянском съезде. Вместо этого он предлагает нам довольно общие рассуждения о том, что большевики стали жертвами «ужасных лет» Гражданской войны, см.: ibid, р. 310-311.
ГЛАВА 17
1 «Краткий отчет о работах четвертого съезда партии социалистов-революционеров», в: ПСР 3/2, с. 187, 192; Chernov, GRR, р. 396, 402; Он же, Перед бурей, с. 346.
2 Святский Н., «Фракция партии С.-Р. Учредительного собрания и ее деятельность», в: ПСР 3/2, с. 265; Вишняк, Дань прошлому, с. 341.
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
Hafner, Die Partei der linken Sozialrevolutiondre, S. 263; Вишняк, Дань прошлому, с. 341.
«Постановление Временного рабочего и крестьянского правительства от 26 ноября 1917 г. об открытии Учредительного собрания», в: ВУС, с. 144; Ленин В., «Речь на втором Всероссийском съезде советов крестьянских депутатов 3 (15) декабря 1917 г.», в: Ленин, ПСС, т. 35, с. 141; Вишняк, Всероссийское учредительное собрание, с. 79; Он же, Дань прошлому, с. 337.
[Чернов на Четвертом съезде партии], в: ПСР 3/2, с. 78.
[ЦК ПСР 12, 19 и 22 дек. 1917 г.], в: ПСР 3/2, с. 547-549; «Постановление Совета народных комиссаров от 20 декабря 1917 г. об открытии Учредительного собрания», в: ВУС, с. 144-145.
Чернов, «Борьба за Учредительное собрание и его разгон», с. 120; Вишняк, Дань прошлому, с. 248, 341-342.
Быховский, ВСКД, с. 348-349.
Чернов, «Речь на Всероссийском учредительном собрании 5 января 1918 г.», в: ПСР 3/2, с. 288, 290, 292.
«Всероссийский ж.-д. съезд. Доклад “Викжеля”», ДН, 1917, № 245 (31 дек.), с. 2.
Быховский, ВСКД, с. 348-349.
Чернов, Перед бурей, с. 356-357.
Святский, «Фракция партии С.-Р. Учредительного собрания и ее деятельность», в: ПСР3/2, с. 268-269; Кострикин, Земельные комитеты в 1917 году, с. 322-323; Минц, История Великого Октября, т. 3, с. 946, примеч. 87. «Проект основного закона о земле. Фракции социалистов-революционеров Учредительного собрания», в: ПСР3/2, с. 295-304.
Чернов, Перед бурей, с. 359-360; Вишняк, Дань прошлому, с. 353-354; Быховский, ВСКД, с. 349-350; Pipes, The Russian Revolution, p. 552.
Вишняк, Дань прошлому, с. 343-344, 365-366; согласно редакторам сборника документов, эта «тройка» в действительности состояла из пяти человек — Руднева, Гендельмана, Тимофеева, И.Н. Коварского и А.Б. Ельяшевича: ВУС, с. 203.
Чернов, Перед бурей, с. 362; ВУС, с. 9, 25.
[Вступительная речь Чернова], в: ВУС, с. 9-23; ПСР 3/2, с. 285-294.
Chamberlin, The Russian Revolution 1917-1921, vol. I, p. 369.
[Речь Чернова], в: ПСР 3/2, с. 285-294; на страницах 285-288 нет реплик с мест; вновь они появляются в конце страницы 288 и отмечаются вплоть до конца речи на странице 294; Чернов в своих воспоминаниях писал так: «Кто прочтет стенографический отчет об этом заседании, не будет иметь даже отдаленного впечатления о том, что происходило на самом деле. После каждой фразы—десятки вскриков, то иронических, то озлобленных, подкрепляемых угрожающим поигрыванием винтовками со стороны сгрудившейся, как на митинге, массы» (Чернов, Перед бурей, с. 362).
Steinberg I.Z., Als ich Volkskommissar war: Episoden aus der russischen Oktober-revolution. Munchen, 1929, S. 78; цит. no: Radkey, The Sickle under the Hammer, p. 392.
Чернов В., «Разгон Учредительного собрания 5 января 1918 года», в: БА, ф. В.М. Зензинова, кор. 18, ед. хр. «Miscellaneous short articles by V.M. Chernov», л. 8; ВУС, c. 64.
Чернов, Перед бурей, с. 364; Ленин, ПСС, т. 35, с. 227-228; ВУС, с. 216, ред. коммент. № 27, 28; Минц, История Великого Октября, т. 3, с. 943-944.
24 Чернов, Перед бурей, с. 364; ВУС, с. 106-110, 217, ред. коммент. № 31.
25 Чернов, Перед бурей, с. 365-366; Вишняк, Дань прошлому, с. 379; ВУС, с. 110, 217, ред. коммент. № 31; Pipes, The Russian Revolution, с. 553-554.
26 Чернов, Перед бурей, с. 365-366; Вишняк, Дань прошлому, с. 379; Tchernoff, Olga, New Horizons, p. 102,104; Chernov-Andreyev, Cold Spring, p. 91-92; ВУС, c. 110-111, 217 (ред. коммент. № 31).
27 Abraham, Alexander Kerensky, p. 148; Liebich, Andr., «Mensheviks, Then and Now», The Russian Review, 1989, N 48, c. 67-79; Rosenberg, Liberals in the Russian Revolution, p. 144-145.
28 Hook, Sidney, Out of Step. An Unquiet Life in the 20th Century. NY, 1987, p. 317.
29 Radkey, The Sickle under the Hammer, p. 463.
30 «Постановление, внесенное фракцией партии социалистов-революционеров и единогласно принятое Учредительным собранием о провозглашении Российского государства Российской демократической федеративной республикой», подписанное Черновым, в: ПСР3/2, с. 306.
31 Чернов В., «Речь во Всероссийском учредительном собрании», в: ПСР 3/2, с. 288.
32 ВУС, с. ПО.
33 Минц, История Великого Октября, т. 3, с. 945, 947 (примеч. 31).
34 ВУС, с. 112; «Проект основного закона о земле. Фракция социалистов-революционеров Учредительного собрания», в: ПСР3/2, с. 295-304.
35 Chamberlin, The Russian Revolution 1917-1921, vol. I, p. 310.
36 Radkey, The Agrarian Foes of Bolshevism, p. 248-249.
37 Atkinson, The End of the Russian Land Commune, p. 172. Публикация закона была отложена для того, чтобы она совпала с годовщиной освобождения крестьян — 19 февраля (фактически же 6 февраля, поскольку календарь был изменен 1 февраля 1918 г., которое стало 14-м февраля).
38 “The Fundamental Law of Land Socialization (Decree of the Central Executive Committee, February 19, 1918”, in: Bunyan J., Fisher H.H., The Bolshevik Revolution 1917-1918. Documents and Materials. Stanford, 1934, p. 673-678.
39 Getzler, Kronstadt 1917-1921, p. 71; «Первый отчет В.М. Чернова как министра земледелия на заседании Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов 13 мая 1917 года», в: ПСР3/1, с. 120; Чернов В., «Вопросы политики и тактики. Аграрный “НЭП” и полинявшее народничество», РР, 1923, № 28-29 (июль-август), с. 7; Чернов, КС, т. II, с. 423.
40 ’’The Fundamental Law of Land Socialization”, in: Bunyan, Fisher, The Bolshevik Revolution 1917-1918, p. 677.
41 «Ордер об аресте В.М. Чернова», ДН, 1917, № 239 (22 дек.), с. 2; Чернов В., «Открытое письмо в редакцию “Дела Народа”», ДН, 1917, № 240 (23 дек.), с. 1; ордер на арест от 22 декабря включал в себя имена и многих других левых социалистов, в том числе Ираклия Церетели, см.: Brovkin, The Mensheviks after October, p. 119.
42 Чернов, «Борьба за Учредительное собрание и его разгон», с. 120.
43 Быховский, ВСКД, с. 50-51, 353-355; Луцкий, «Крестьянские наказы 1917 года о земле», с. 155; Шестаков А., «Предисловие», в: Советы крестьянских депутатов и другие крестьянские организации, т. I, с. XV.
44 «Декрет ВЦИК о роспуске Учредительного собрания, принятый в заседании ВЦИК 6 января 1918 года», в: ВУС, с. 145-146; Pipes, The Russian Revolution, p. 555.
45 [Чернов на Четвертом съезде партии], в: ПСР 3/2, с. 71-73.
ГЛАВА 18
1 [ЦК ПСР 7 января 1918 г.], в: ПСР 3/2, с. 553-554; [Чернов В.] (анонимно), «Ко всем партийным организациям Обращение ЦК ПСР», в: ПСР 3/2, с. 317-318; Он же, «Комментарии», ВИ, 2000, № 9, с. 16—18; Он же, «Идейные позиции П.С.-Р. после октябрьского переворота в “Тезисах” 1918 года», в: PSR (1989), р. 49-50; Он же, «Борьба за Учредительное собрание и его разгон», с. 130; Он же, Перед бурей, с. 367-370.
2 [Чернов на Десятой Петроградской конференции ПСР, 15 ноября 1917 г.], в: ПСР 3/1, с. 50-51.
3 «Протоколы Центрального комитета Партии социалистов-революционеров с комментариями В.М. Чернова (12.12.1917)», ВИ, 2000, № 10, с. 28-29; Чернов В., «Идейные позиции П.С.-Р. после октябрьского переворота в “Тезисах” 1918 года», р. 48.
4 [Показания К.М. Буревого, бывшего члена ЦК ПСР, на допросе 16 марта 1922], в: Судебный процесс, с. 420-421, 627-628, ред. коммент. № 20.
5 Судебный процесс, с. 619, ред. коммент. № 18.
6 «Н.В. Святский на предварительном следствии 19 марта 1922», в: Судебный процесс, с. 619, ред. коммент. № 18; «Открытое письмо бывшего члена ПСР Л.В. Коноплевой лидеру ПСР В.М. Чернову о деятельности боевого отряда Г.И. Семенова (между 25 февраля и 4 марта 1922 г.)», в: Судебный процесс, с. 189-190.
7 Красильников С., Морозов К., «Предисловие», в: Судебный процесс, с. 21.
8 [ansen, Marc, A Show Trial under Lenin. The Trial of the Socialist Revolutionaries, Moscow 1922. The Hague, 1982, p. 8-9; Lyandres, Semion, “The 1918 Attempt on the Life of Lenin: A New Look at the Evidence”, Slavic Review, 1989, N 48, p. 443-444,447; Spence, Boris Savinkov, p. 207.
9 [Чернов на Третьем съезде партии], в: ПСР 3/1, с. 319,329; Чернов В., «Речь на Всероссийском учредительном собрании 5 января 1918 года», в: ПСР 3/2, с. 285-287.
10 [Чернов В.] (анонимно), «Чья победа?», ДН] 1917, № 235 (17 дек.); «Социалистическим партиям и рабочим организациям всех стран. Воззвание ЦК ПСР и фракции с.-р. Учредительного собрания», в: ПСР3/2, с. 321-322; Чернов В., «Речь на Всероссийском учредительном собрании 5 января 1918 года», в: ПСР3/2, с. 287; «Решение ЦК партии С.-Р. от 31 января 1918 г. о сборе пожертвований в “фонд международной борьбы за мир”», в: ПСР 3/2, с. 331.
11 «Резолюция, предложенная фракцией партии с.-р. и единогласно принятая Учредительным собранием, о принятии последним на себя ведения переговоров о мире», в: ПСР 3/2, с. 306-307; ВУС, с. ПО; «Социалистическим партиям и рабочим организациям всех стран. Воззвание ЦК ПСР и фракции с.-р. Учредительного собрания», в: ПСР 3/2, с. 322.
12 Чернов, «Комментарий», ВИ, 2000, № 7, с. 15; Вишняк, Дань прошлому, с. 312; Гусев, В.М. Чернов, с. 94-95; Rabinowitch, The Bolsheviks Come to Power, p. 150; Abraham, Alexander Kerensky, p. 287, 299.
13 [ЦК ПСР 26-27 дек. 1917 г.], в: ПСР 3/2, с. 550; [Чернов на Третьем съезде партии], в: ПСР 3/1, с. 319, 329; Чернов, «Речь во Всероссийском учредительном собрании 5 января 1918 года», в: ПСР 3/2, с. 285-286, 288; «Обращение ЦК партии С.-Р. (март 1918 г.) ко всем народам цивилизованного
мира, центральным комитетам всех социалистических партий», в: ПСР 3/2, с. 33S.
14 Chernov, GRR, р. 384-387; Он же, Перед бурей, с. 369-371.
15 [ЦК ПСР 6 февраля 1918 г. и 19 февраля 1918 г.], в: ПСР 3/2, с. 563-565; «Постановление ЦК ПСР и Обращение ЦК партии С.-Р. (март 1918 г.) ко всем народам цивилизованного мира, центральным комитетам всех социалистических партий», в: ПСР 3/2, с. 332-335.
16 [VII-й партийный совет ПСР], в: ПСР 3/2, с. 390-391; Резолюция по международной политике», в: ПСР 3/2, с. 390-392; Чернов, Перед бурей, с. 371— 372; Вишняк, Всероссийское Учредительное собрание, с. 132; Он же, «Современные записки»: Воспоминания редактора. Bloomington, 1957, с. 26; Он же, Годы эмиграции, 1919-1969, Воспоминания. Paris; NY; Stanford, 1970, с. 85-86; Гусев, В.М. Чернов, с. 141-143; Коновалова О.В., «К истории Гражданской войны в России: В.М. Чернов, эсеры и директория», ОИ, 2006, № 5, с. 50-51; Jansen, A Show Trial under Lenin, p. 2; Hafner, Lutz, “The Assassination of Count Mirbach and the ’July Uprising’ of the Left Socialist Revolutionaries in Moscow, 1918”, The Russian Review, 1991, N 50, p. 324.
17 Pipes, Richard, Russia under the Bolshevik Regime, 1919-1924. L., 1994, p. 25; Berk, Stephen M., “The Democratic Counter-Revolution: Komuch and the Civil War on the Volga”, Canadian-American Slavic Studies, 1973, N VII, p. 443; Hafner, “The Assasination of Count Mirbach and the ‘July Uprising’ of the Left Socialist Revolutionaries in Moscow, 1918”, p. 324.
18 [ЦК ПСР 4 июня 1918 г.], в: ПСР 3/2, с. 575; Чернов, Перед бурей, с. 377,403; Tchernoff, Olga, New Horizons, p. 106-107,117-118; Chernov-Andreyev, Cold Spring, p. 103,108-109; Abraham, Alexander Kerensky, p. 337; Kotsonis, Yannis, “Arkhangelsk, 1918: Regionalism and Populism in the Russian Civil War”, The Russian Review, 1992, N 51, p. 535; Sakwa, Richard, Soviet Communism in Power. A Study of Moscow during the Civil War, 1918-21. Basingstoke, 1988, p. 17.
19 Комитет стал известен как КОМУЧ, однако в исторической литературе этот акроним постоянно используется применительно не только к самому Комитету, но и к административной системе, созданной Комитетом, а также к территории, которую Комитет контролировал. Поскольку у меня речь идет исключительно о самом Комитете, который просуществует дольше, чем созданная им административная система, то в целях ясности я не буду пользоваться акронимом КОМУЧ. Иначе мне пришлось бы говорить о «КОМУЧе после КОМУЧа», то есть о Комитете, который продолжал существовать после того, как административная система, им созданная, распалась, а контролировавшаяся им территория была захвачена большевиками.
20 Berk, “The Democratic Counter-Revolution”, p. 447-448; Вольский В., «Доклад председателя Самарского комитета членов Учредительного собрания», ИА, 1993, № 3, с. 125, 133; Pipes, The Russian Revolution, p. 94; idem, Russia under the Bolshevik Regime, p. 25-26; Jansen, A Show Trial under Lenin, p. 2; Allison, Anthony P., “Siberian Regionalism in Revolution and Civil War, 1917-1920”, Siberica, 1990, N 1, p. 86; Raleigh, Donald J., Experiencing Russia’s Civil War: Politics, Society, and Revolutionary Culture in Saratov, 1917-1922. Princeton, 2002, p. 142,145.
21 [Чернов В.], «Второй разгон Учредительного собрания» (рукопись), БА, ф. В.М. Зензинова, кор. 18; [Автобиографическая записка], Гувер, ин-т, СП, 390-6, л. 2; Tchernoff, Olga, New Horizons, p. 119-125, 129; Chemov-An-
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
dreyev, Cola Spring, p. 110; Гусев, В.М. Чернов, с. 144; постфактум Чернов возложит всю вину за то, что он находился не в том месте, на ЦК ПСР. ЦК внес изменения в его маршрут, и вместо Самары Чернов приехал в Саратов. См.: Чернов В.,«“Черновская грамота” и “уфимская директория”», ВИ, 2006, № 2, с. 7; Он же, Перед бурей, с. 373.
Вольский, «Доклад председателя Самарского комитета членов Учредительного собрания», с. 126,137; Abraham, Alexander Kerensky, р. 337; Kotso-nis, “Arkhangel’sk, 1918: Regionalism and Populism in the Russian Civil War”, p. 535; Smele, Civil War in Siberia: the Anti-Bolshevik government of Admiral Kolchak, p. 35-36.
«Грамота Всероссийского временного правительства ко всем народам России», в: PSR (1989), р. 330-332; Sakwa, Richard, “Bolshevism of the Left and Right”, Russian Review, 1992, vol. 51, p. 421.
«Письмо Авксентьева к С.-Р. юга России», в: ПСР 3/2, с. 412; Чернов, «“Черновская грамота” и “уфимская директория”», с. 8.
«Грамота Всероссийского временного правительства ко всем народам России», с. 330-332; Smele, Civil War in Siberia, p. 45-47; Вишняк, Всероссийское учредительное собрание, с. 184-185; Pipes, Russia under the Bolshevik Regime, 1919-1924, p. 31.
В действительности от ПСР в Директорию был избран только Авксентьев, но поскольку трое из избранных отсутствовали, то В.М. Зензинов вошел в состав Директории в качестве заместителя Н.В. Чайковского, см.: «Грамота Всероссийского временного правительства ко всем народам России», с. 330.
«Грамота Всероссийского временного правительства ко всем народам России», с. 330-332; Гусев, В.М. Чернов, с. 144.
«Письмо секретаря съезда членов Всероссийского учредительного собрания (10 декабря 1918)», в: ПСР 3/2, с. 398; Tchernoff, Olga, New Horizons, p. 152; Вишняк, Всероссийское учредительное собрание, с. 192, 195; Зензинов В., Из жизни революционера. Париж, 1919, с. 113; Footman, David, Civil War in Russia. L., 1961, p. 118; Zayer Rupp, Susan, “Conflict and Crippled Compromise: Civil-War Politics in the East and the Ufa State Conference”, The Russian Review, 1997, vol. 56, p. 261.
Чернов В., «Обращение к социалистам Чехословакии [Уфа, ноябрь-де-кабрь 1918 г.]», в: PSR (1989), р. 336; [Чернов В.], «Второй разгон Учредительного собрания» (рукопись), с. 1, 3; Чернов В., «Стихия революции и политические трезвенники», РР, 1921, № 12-13 (сентябрь-октябрь), с. 4; Чернов, «“Черновская грамота” и “уфимская директория”», с. 7-10; Чернов, Перед бурей, с. 376-377.
«Ко всем партийным организациям. Обращение ЦК ПСР 22 октября 1918 г.», в: ПСР 3/2, с. 393-396; Bunyan, James, Intervention, Civil War, and Communism in Russia April — December 1918. Documents and Materials. Baltimore, 1936, p. 364-365; Чернов, «“Черновская грамота” и “уфимская директория”», с. 3-10; Он же, Перед бурей, с. 379-380.
«Письмо секретаря съезда», в: ПСР 3/2, с. 399-400; Чернов, «“Черновская грамота” и “уфимская директория”», с. 3-7.
Чернов, «Историк или истерик», с. 104-105; [Чернов B.J, «Второй разгон Учредительного собрания» (рукопись), с. 115-118; Pipes, Russia under the Bolshevik Regime, p. 39-40; Smele, Civil War in Siberia, p. 74; Footman, Civil War in Russia, p. 122-123.
33 [Чернов В.], «Второй разгон Учредительного собрания» (рукопись), с. S-6, 11; Чернов, Перед бурей, с. 392-393; «Протокол свидания Чернова с членами английской делегации», в: ПСР 3/2, с. 651; «Письмо секретаря съезда», в: ПСР 3/2, с. 401-402; Ракитников Н.И., Сибирская реакция и Колчак. М., 1920, с. 26; Chamberlin, The Russian Revolution 1917-1921, vol. II, p. 184; Smele, Civil War in Siberia, p. 164; Footman, Civil War in Russia, p. 129— 131; Zorach, Jonathan, “The Enigma of the Gajda Affair in Czechoslovak Politics in 1926”, Slavic Review, 1976, vol. 35, p. 683-684.
34 [Чернов В.], «Второй разгон Учредительного собрания» (рукопись), с. 1, 10-11; Чернов, «Обращение к социалистам Чехословакии», с. 338; Чернов, Перед бурей, с. 394-395; «Письмо секретаря съезда», с. 402,403,405; Chamberlin, The Russian Revolution 1917-1921, vol. II, p. 183; Smele, Civil War in Siberia, p. 165,194; Footman, Civil War in Russia, p. 130-132.
35 Чернов, Перед бурей, с. 382-384, 395-399,400-401; Tchernoff, Olga, New Horizons, p. 152; «Письмо секретаря съезда», с. 405; «Протокол свидания Чернова с членами английской делегации», с. 649-652; «Протокол заседания ЦК ПСР от 9 февраля 1920 г.», в: ПСР 3/2, с. 610; «Приложение к протоколу заседания ЦК ПСР от 9 февраля 1919 г. Ко всем партийным организациям», в: ПСР 3/2, с. 610-611; Вольский, «Доклад председателя Самарского комитета членов Учредительного собрания», с. 143-144; Brovkin, Vladimir N., Behind the Front Lines of the Civil War: Political Parties and Social Movements in Russia, 1918-1922. Princeton, 1994, p. 41-42; Tchernov V., Mes Tribulations en Russie Sovietique. Paris, 1921, p. 21-25.
36 Чернов, Перед бурей, с. 382-384, 396-399, 402; «Протокол свидания Чернова с членами английской делегации», с. 651; Вольский, «Доклад председателя Самарского комитета членов Учредительного собрания», с. 144; Jansen, A Show Trial under Lenin, p. 5-6; Pipes, Russia under the Bolshevik Regime, p. 44; Brovkin, Behind the Front Lines of the Civil War, p. 207-208 (здесь рассказывается о других попытках эсеров сплотить силы против большевиков).
37 Tchernov, Mes Tribulations en Russie Sovietique, p. 7, 8, 27-30; Вольский, «Доклад председателя Самарского комитета членов Учредительного собрания», с. 144; «Резолюции, принятые 8 февраля 1919 г. конференцией представителей организации партии с.-р. на территории советской России», в: ПСР 3/2, с. 421 -422; Brovkin, Behind the Front Lines of the Civil War, p. 43-44; Smele, Civil War in Siberia, p. 308-310; Service, Lenin, p. 386-388.
38 Tchernov, Mes Tribulations en Russie Sovietique, p. 30.
39 Чернов В., «Тактика “обволакивания”», в: ПСР3/2, с. 434; Он же, «Вопрос о интервенции», в: ПСР 3/2, с. 429; Brovkin, Behind the Front Lines of the Civil War, p. 53; С.П. Постников — Егору Егоровичу, 9 апр. 1929 г., Гувер, ин-т, СН, 9-16.
40 Чернов, Перед бурей, с. 446-447; Brovkin, Behind the Front Lines of the Civil War, p. 55.
41 «Тезисы о небходимой линии поведения партии по основным вопросам дня», в: PSR (1989), р. 157 (а также в: ПСР 3/2, с. 162); «Отклики. Интернационал и Лига Наций», РР, 1926, № 49-50 (июнь-июль), с. 48; «Резолюция IX Совета партии социалистов-революционеров», в: ПСР3/2, с. 459.
42 «Центральный комитет П.С.-Р ко всем», в: PSR (1989), р. 174-178; Чернов В., «“Исповедь” навыворот. А.В. Пешехонов, “Почему я не эмигрировал”», ВР, 1923, № 13 (15 июля), с. 27.
43 «Протокол свидания Чернова с членами английской делегации», в: ПСР 3/2, с. 650; Чернов, «Историк или истерик», с. 92-119; Он же, «История ПСР», в: PSR (1989), р. 7.
44 «Извещение о IX Совете П.С.Р.», в: PSR (1989), р. 168; [ЦК ПСР 30 окт. 1919 г.], в: PSR (1989), р. 211 (а также ПСР 3/2, с. 591).
45 Чернов В., «Советы в нашей революции», в: Год русской революции (1917-1918). М., 1918, с. 47-66.
46 Чернов В., «Подводные камни нашего рабочего движения», Русский рабочий, 1918, № 1 (апрель), с. 3-6.
47 [Чернов В.] (анонимно), «Ко всем партийным организациям. Обращение ЦК ПСР», в: ПСР3/2, с. 316-317.
48 «Из истории общественной мысли. Письмо В. Чернова В. Ленину (1919)», Русская мысль, 1991, № 3862 (18 янв.), с. 13-14.
ГЛАВА 19
1 Tchernoff, Olga, New Horizons, p. 138-149; Chernov-Andreyev, Cold Spring, p. 112-120.
2 Чернов впоследствии пожелает, чтобы Ида Сырмус написала собственные воспоминания под названием «Как и почему я перестала быть большевиком». Он составил план этой книги и написал короткий синопсис всех ее глав. В одной из них он планировал описать, как Ида Сырмус путешествовала в качестве личного секретаря с председателем Учредительного собрания: Чернов В., «Как и почему я перестала быть большевиком», Гувер, ин-т, СП, 27-5; см. также: Chernov-Andreyev, Cold Spring, p. 110.
3 Чернова О., «Холодная зима 1919-1920 г. в Москве», НЖ, 1975, № 121, с. 144-162; 1976, № 122, с. 167-182; № 124, с. 184-218; Chernov-Andreyev, Cold Spring, р. 70-72.
4 Tchernov, Mes Tribulations en Russie Sovietique, p. 35.
5 Лутохин Д., «Зарубежные пастыри. В.М. Чернов», в: Минувшее. Вып. 22. СПб., 1997, с. 202. Свидетельства о вступлении в брак см.: ‘‘Certificat de Marriage, Marseille, on March 5, 1941”, Гувер, ин-т, CH, 390-2, “Affidavit of Birth and Marriage, on May 17, 1945”. В последнем документе значится, что они вступили в брак 28 декабря 1918 г. в Челябинске (Гувер, ин-т, СН, 390-2).
6 Tchernoff, Olga, New Horizons, p. 149-150; Chernov-Andreyev, Cold Spring, p. 121.
7 Tchernoff, Olga, New Horizons, p. 152-153, 155; Chernov-Andreyev, Cold Spring, p. 8-11, 103, 121-123, 127-129, 137, 140, 173, 175; Чернова, «Холодная зима», НЖ, 1975,№ 121,с. 144-155.
8 Чернов, Записки, с. 55; Чернова, «Холодная зима»,НЖ, № 121, с. 152.
9 Чернов, Записки, с. 13.
10 Там же, с. 97, 109-110,114-122.
11 Tchernov, Mes Tribulations en Russie Sovietique, p. 51; Борис Николаевский был директором Историко-революционного архива в Москве с 1919 по 1921 годы: Rabinowitch A., “Foreword”, in: Revolution and Politics in Russia. Essays in Memory ofB.I. Nicolaevsky. Bloomington, 1972, p. VIII.
12 Chernov-Andreyev, ColdSpring, p. 7,14,15,180; Tchernoff, Olga, New Horizons, p. 155-156,158.
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
Tchernov, Mes Tribulations en Russie Sovietique, p. 35-40; Tchemoff, Olga, New Horizons, p. 155-159; Chernov-Andreyev, Cold Spring, p. 175-177, 185-186; Jansen, A Show Trial under Lenin, p. 13.
Tchernov, Mes Trubulations en Russie Sovietique, p. 42-43; Tchemoff, Olga, New Horizons, p. 160-169; Chernov-Andreyev, Cold Spring, p. 193-195, 209, 211,221.
Tchernov, Mes Trubulations en Russie Sovietique, p. 43-44; Tchemoff, Olga, New Horizons, p. 163; Chernov-Andreyev, Cold Spring, p. 220.
Tchemoff, Olga, New Horizons, p. 163; Chernov-Andreyev, Cold Spring, p. 220. По воспоминаниям Ольги Черновой-Андреевой, Чернов всегда был добр с ними и радовался их присутствию, см.: Chernov-Andreyev, Cold Spring, p. 25, 29-35.
Tchernov, Mes Trubulations en Russie Sovietique, p. 44.
«В.М. Чернов — Председателю Совета народных комиссаров В.И. Ульянову (Ленину)», в: Материалы к биографии, с. 69-70; Tchernov, Mes Trubulations en Russie Sovietique, p. 48-49; Chernov-Andreyev, Cold Spring, p. 235; Чернова, «Холодная зима 1919-1920 г. в Москве», НЖ, 1976, № 124, с. 205. Tchemoff, Olga, New Horizons, p. 168-169, 180; Chernov-Andreyev, Cold Spring, p. 229, 233, 247, 251, 255.
«Протокол заседания ЦК ПСР от 6 марта 1920 года», в: ПСР3/2, с. 618; «Центральный комитет П.С.-Р. ко всем организациям и членам партии С.-Р. (Москва, июнь 1920)», в: PSR (1989), р. 230-232; «Обращение ЦК ПСР», в: ibid, р. 6. [Протоколы ЦК ПСР от 31 июля, 7, 14, 26 авг., 4, 26 дек. 1919 и 25, 31 янв. 1920 г.], в: ПСР 3/2, с. 577, 578, 582, 598, 602, 607, 609; Чернов, КС, т. I, с. 276; т. II, с. 536.
[Протоколы ЦК ПСР от 25 февр., 21, 26 апр., 4 мая 1920 г.], в: ПСР3/2, с. 615, 622, 628-629; первое упоминание этой делегации находится в протоколе от 26 февр. 1920 г.
Sukiennicki, Wiktor, “An Abortive Attempt at International Unity of the Workers’ Movement (The Berlin Conference of the Three Internationals, 1922)”, in; Revolution and Politics in Russia. Essays in Memory ofB.I. Nicolaevsky. Bloomington, 1972, p. 209-210.
Дан Ф., Два года скитаний (1919-1920). Берлин, 1922, с. 14; Tchernov, Mes Tribulations en Russie Sovietique, p. 53-55.
Tchernov, Mes Tribulations en Russie Sovietique, p. 55-62; Чернов В., «К внутреннему Бресту», Русский рабочий, 1918, № 3 (май), с. 12; Schafly, Jr., “Arakcheev, Aleksei Andreevich (1789-1894)”, in: MERSH, vol. 2, p. 73-77.
Дан, Два года скитаний (1919-1920), с. 14; British Labour Delegation to Russia in 1920, Report [London, s.a.], p. 63-64, цит. no: Sukiennicki, “An Abortive Attempt at International Unity of the Workers’ Movement”, p. 210.
Дан, Два года скитаний (1919-1920), с. 14.
Постников — Егору Егоровичу, 9 апр. 1929 (фотокопия), Гувер, ин-т, СН, 9-16.
Brovkin, Behind the Front Lines of the Civil War, p. 255-256; Sukiennicki, “An Abortive Attempt at International Unity of the Workers’ Movement”, p. 210.
«Протокол свидания Чернова с членами английской делегации», в: ПСР 3/2, с. 651.
«Протокол заседания ЦК ПСР от 3 января 1920 г.», в: ПСР 3/2, с. 603-604; Чернов В., «История ПСР», в: PSR (1989), р. 8.
Chernov-Andreyev, Cold Spring, р. 256.
34 «В.М. Чернов о современном положении», ВР, 1920, № 20 (5 окт.), с. 2; Tchernov, Mes Tribulations en Russie Sovietique, p. 74-75.
35 «Краткий отчет о работе четвертого съезда партии социалистов-революционеров (26 ноября — 5 декабря 1917 года», в: ПСР3/2, с. 187-192.
36 Jansen, A Show Trial under Lenin, p. 13,14; Brovkin, Behind the Front Lines of the Civil War, p. 257; Дан, Два года скитаний (1919-1920), с. 208; «“Черновская грамота” и “Уфимская директория”», с. 7-8; «Биографические справки», в: Судебный процесс, с. 936.
37 Новиков, «В.М. Чернов: Биографический очерк», в: Материалы к биографии, с. 26.
38 Николаевский Б., «В.М. Чернов (19 ноября 1873 — 15 апреля 1952)», в: Чернов, Перед бурей, с. 7.
39 Chernov-Andreyev, Cold Spring, р. 103, 109.
40 Русанов Н.С., «К шестидесятилетию В.М. Чернова», в: Материалы к биографии, с. 211.
41 См.: Landis, Erik-C., “Between Village and Kremlin: Confronting State Food Procurement in Civil War Tambov, 1919-20”, The Russian Review, 2004, vol. 63, p. 70; Raleigh, Experiencing Russia’s Civil War, p. 165.
42 «Ко всем организациям партии С.-Р. циркулярное письмо ЦК ПСР, Москва, 13 мая 1920 г.», в: ПСР3/2, с. 637-640; [ЦК ПСР 16 апр. и 11 мая 1920 г.], в: ПСР3/2, с. 618, 636.
43 Read, From Tsar to Soviets, p. 271; Radkey, The Unknown Civil War in Soviet Russia, p. 111-127.
44 Чернов В., «На темы дня», РР, 1920, № 1 (25 дек.), с. 1-2; Burbank, Jane, Intelligentsia and Revolution. Russian Views of Bolshevism 1917-1922. NY, 1986, p. 80-81.
45 «Партия социалистов-революционеров о задачах момента. Письмо Центрального комитета от 1 октября 1920», ВР, 1920, № 79 (15 дек.), с. 1-2; «Директива ЦК Партии социалистов-революционеров местным партийным организациям эсеров на местах», в: Кронштадт 1921. Документы о событиях в Кронштадте весной 1921 г. М., 1997, с. 279-282; Jansen, A Show Trial under Lenin, p. 15.
46 Jansen, A Show Trial under Lenin, p. 15; idem, “Introduction”, in: PSR (1989), p. 227.
47 Jansen, A Show Trial under Lenin, p. 15-16; Burbank, Intelligentsia and the Revolution, p. 107.
48 Brovkin, Behind the Front Lines of the Civil War, p. 363-367.
49 Jansen, A Show Trial under Lenin, p. 94.
50 Radkey, The Unknown Civil War in Soviet Russia, p. 125-126.
51 «Чернов о положении большевистской власти», Голос России, 1920, № 259 (5 (17) нояб.), с. 4; а также: Воля России, 1920, № 57 (19 нояб.), с. 2.
ГЛАВА 20
1 Johnston, Robert Н., “New Месса, New Babylon”: Paris and the Russian Exiles, 1920-1945. Kingston; Montreal, 1988, p. 37; Abraham, Alexander Kerensky, p. 348; организационный комитет состоял из Н.Д. Авксентьева, А.Ф. Керенского и О.С. Минора. Приглашения на русском и французском языках см.: Гувер, ин-т, СН, 9-10.
2 «Меморандум большинства З.Д.П.С.Р.» (перевод с французского), СР, 1927, № 1, с. 15-19; «Письмо В.М. Чернова в ЦК ПСР о положении дел в
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
эсеровской эмиграции в 1921 г.», в: ПСР 3/2, с. 737-738, 741; Гусев, В.М. Чернов, с. 153-164 (здесь приведено письмо); Вишняк, Годы эмиграции, с. 58; Jansen, A Show Trial under Lenin, p. 98; idem, “Introduction”, in: PSR (1989), p. 645.
Летучий листок «Революционная Россия», приложение к: РР, 1921, № 4 (март), с. 1; Оленин Б. [Чернов В.], «На темы дня. Матросские дни», в: ПСР 3/2, с. 710-712; [Чернов] (анонимно), «Очередное измышление», в: ПСР 3/2, с. 718-719; Abraham, Alexander Kerensky, р. 348; Avrich, Paul, Kronstadt 1921. Princeton, 1991 [1970], p. 124.
«Меморандум большинства З.Д.П.С.Р.», с. 17; Abraham, Alexander Kerensky, p. 346; Новиков, «В.М. Чернов: Биографический очерк», с. 48-49.
В.М. Чернов — членам «Внепартийного объединения» (1921), в: Материалы к биографии, с. 78. Согласно показаниям С.К. Фалька от 24 марта 1921 г., Чернов прислал письмо, в котором обещал военную помощь. Когда вопрос обсуждался на собрании, упоминалась цифра в 500-600 человек, см.: Кронштадт 1921, с. 300-301.
Чернов В., «Очередное измышление», в: ПСР 3/2, с. 718-719; «Меморандум большинства З.Д.П.С.Р.», с. 17; Avrich, Kronstadt 1921, р. 124; Фролова Е.И., «Административный центр эмигрантского Внепартийного объединения и Кронштадтское восстание 1921 года», ВИ, 2007, № 9, с. 41.
[Отрывки из протоколов допроса Перепелкина и С.К. Фалька от 24 марта 1917 г.], в: Кронштадт 1921, с. 300-303.
Avrich, Kronstadt 1921, р. 202.
В.М. Чернов — членам «Внепартийного объединения» (1921), с. 77-80; Материалы к биографии, с. 149, коммент. № 4; Jansen, A Show Trial under Lenin, p. 96; Фролова, «Административный центр эмигрантского Внепартийного объединения и Кронштадтское восстание 1921 года», с. 43.
Jansen, A Show Trial under Lenin, p. 23, 27; Burbank, Intelligentsia and Revolution, p. 108.
«Протокол заседания Президиума ГПУ о предъявлении обвинения членам ЦК и активным членам партии эсеров в антисоветской деятельности от 24 февраля 1922 г.», в: Судебный процесс, с. 164-166.
Судебный процесс, с. 31, 32, 34, 35.
Судебный процесс, с. 22-23; Работа эсеров за границей. По материалам Парижского архива эсеров. М., 1922, Гувер, ин-т, СП, 377-14; «Заявление Заграничной делегации ПСР», в: ПСР 3/2, с. 925; Jansen, A Show Trial under Lenin, p. 95-96; Фролова, «Административный центр эмигрантского Внепартийного объединения и Кронштадтское восстание 1921 года», с. 33-39.
Че-Ка. Материалы по деятельности чрезвычайных комиссий. Берлин, 1922; La Ce-ka, Il terrore bolscevico. Opera dei socialisti rivoluzionari russi profughi in Europa. Milano, 1923.
Jansen, A Show Trial under Lenin, p. 51, 54-55, 83-10, 127, 135-139; Burbank, Intelligentsia and Revolution, p. 108-110; «Дело № 16», в: Судебный процесс, с. 620, коммент. № 20.
Морозов К.Н., «Особенности, парадоксы и итоги судебного процесса социалистов-революционеров 1922 года», ОИ, 2006, № 4, с. 19-20.
Чернов В., «Открытое письмо Гендерсону», ДР, 1921, № 118 (2 февр.), с. 1. Jansen, A Show Trial under Lenin, p. 159-160; Судебный процесс, с. 665, коммент. 48.
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
«Совещание членов П.С.-Р. Берлин, 10-15 декабря 1922 г.», в: PSR (1989), р. 690-670; «Циркулярное письмо заграничным товарищам (По вопросу о состоянии заграничной организации и предполагаемом съезде», в: ПСР3/2, с. 922, 924.
Johnston, “New Месса, New Babylon ”, р. 50.
«Письмо В.М. Чернова в ЦК ПСР о положении дел в эсеровской эмиграции в 1921 году», в: ПСР 3/2, с. 735; Сообщение Загр. Союза Партии Соц.-Рев. Приложение к «Революционной России», 1928, № 65 (март), с. 1-4; Вишняк М., «Современные записки»: воспоминания редактора. Блумингтон, 1957, с. 269-270.
Руднев В., «Виктор Чернов. Рождение революционной России (февральская революция)», с. 492-493; Вишняк М., «Февральская революция и толкования В.М. Чернова», Свобода, 1935, № 3 (июнь), с. 4-11; Гувер, ин-т, СН, 11-7/20.
Чернов, «Историк или истерик», с. 92,110, 113.
Чернов В., «История ПСР», в: PSR (1989), р. 9-10; Ярцев Б.К., «Политико-экономическая платформа российского неонародничества в 20-е гг.», в: Был ли у России выбор? (Н.И. Бухарин и В.М. Чернов в социально-философских дискуссиях20-х годов). М., 1996, с. 71.
Чернов В., «Стихия революции и политические трезвенники», РР, 1921, № 12-13 (сентябрь-октябрь), с. 7; Он же, «Отголоски прессы и жизни. Квалифицированный лжец», РР, 1921, № 9 (июнь), с. 3; Он же, «Сентиментальная этика и научная этика», Заветы, 1913, № 6 (июль), с. 86.
Abraham, Alexander Kerensky, р. 355.
Чернов, Записки, с. 55; Chernov, V., “Outline of my political and literary activities”, Гувер, ин-т, CH, 390-6, л. 5; «Заявление», СР, № 2, с. 20; сперва это было «Народное дело», а только затем «Революционная Россия» (1920, № 1- 1921, № 14-15).
РР, 1922, № 19 (май); Chernov V., “Outline of my political and literary activities”, Гувер, ин-т, CH, 390-6, л. 5; Tchernoff, Olga, New Horizons, p. 243, 252, 270-272; Резникова, Огненная память, с. 46, 60-61,69; Raevsky-Hughes О., “Introduction”, в: Резникова, Огненная память, с. 14; [Черновик письма В.М. Чернова к Ольге Черновой (в Париж) предположительно от 1947 г.], Гувер, ин-т, СН, 390-5; Новиков, «В.М. Чернов: Биографический очерк», с. 50.
[ЦК ПСР, 19 января 1918 г.], в: ПСР 3/2, с. 558; [ЦК ПСР 30 января 1918 г.], в: Чернов В., «Комментарий», ВИ, 2000, № 10, с. 29.
Постников С.П., «Эмигрантские периодические издания русских социалистов-революционеров», БА, Документы ПСР, кор. 4, ед. хр. «Manuscripts by Postnikov S.P. in the SR Party»; «Заявление по поводу состава редакции “Революционной России”», подписанное С.П. Постниковым и В.В. Сухо-млином, ВР, 1929, № 4, с. 125.
«Работа П.С.-Р. за границей», в: PSR (1989), р. 705; «Заграничная Делегация Партии социалистов-революционеров», в: ПСР 3/2, с. 799; «Выписка из протоколов ЦБ ПСР от 5.1.1922 г.», в: ПСР 3/2, с. 799; Вишняк, Годы эмиграции, с. 167.
«Письмо В.М. Чернова в ЦК ПСР о положении дел в эсеровской эмиграции в 1921 году», в: ПСР 3/2, с. 739.
РР 1920, № 1 (25 дек.) — 1921, № 10 (июль); Постников, «Эмигрантские периодические издания русских социалистов-революционеров»; «Заяв-
ление по поводу состава редакции “Революционной России”», ВР, 1929, №4, с. 125-127.
34 В.М. Чернов — членам «Внепартийного объединения» (1920), в: Материалы к биографии, с. 70-73.
35 Юрьев А.И., «Последние страницы истории партии социалистов-революционеров», ОИ, 2001, № 6, с. 129-131,133; Jansen, A Show Trial under Lenin, p. 176-177.
36 «Совещание членов П.С.-Р. Доклад В.М. Чернова об общеполитическом вопросе 10-15.12.1922», в: PSR (1989), р. 305.
37 Новиков А.П., «Издательско-публицистическая деятельность В.М. Чернова в Эстонской республике (1920-1922)», в: Биографика I. Русские деятели в Эстонии XX века. Тарту, 2005, с. 171-172; «Положение П.С.-Р. в России, 1 апреля 1923», Гувер, ин-т, СН, 9-14; «Центральное Бюро П.С.-Р. — Заграничной Делегации», в: PSR (1989), с. 706; «Ташкентец — В.М. Чернову», в: PSR (1989), с. 271; Вишняк, Годы эмиграции, с. 78.
38 «От Заграничной Делегации ПСР», в: ПСР3/2, с. 39; «Тезисы В.М. Чернова по общеполитическим вопросам», РР, № 24-25 (январь-февраль), с. 24-25.
39 «Совещание членов П.С.-Р. Доклад В.М. Чернова об общеполитическом вопросе (10-15.12.1922)», PSR (1989), с. 301; Чернов, «Историк или истерик», с. 111-112.
40 «От Заграничной Делегации ПСР», в: ПСР 3/2, с. 926; «Тезисы В.М. Чернова по общеполитическим вопросам», с. 24-25.
41 “Viktor Tshernov Venajan nykyisesta tilanteesta ja kehitysmahdollisuuksista. Venajan taloudelliselle ja poliittiselle kehitykselle demokratia valttamaton”, Suomen Sosialidemokraatti, 1925, N 89 (April, 20), s. 1, 5.
42 «М.В. (правильно В.М. — Х.И.) Чернов и ген. Козловский о Кронштадте», Голос России, 1921, № 616 (23 марта), с. 1; Чернов В., «На темы дня. Уроки Кронштадта», в: ПСР 3/2, с. 717; «Из жизни партийных организаций в Крыму», в: ПСР3/2, с. 732.
43 «Доклад В. Чернова “Кризис коммунистической партии”», Дни, 1926, 12 окт., Гувер, ин-т, СН, 10-14.
44 «Тезисы о необходимой линии поведения партии по основным вопросам дня», в: PSR (1989), с. 148-149; Чернов, Перед бурей, с. 405; [Чернов] (анонимно), «Отклики. Интернационал и Лига Наций», РР, 1926, № 49-50 (июнь-июль), с. 48; Jansen, A Show Trial under Lenin, p. 8.
45 [ЦК ПСР 23 апр. 1920 г.], в: ПСР 3/2, с. 620-621; «В Бюро Международного объединения социалистических партий», в: ПСР 3/2, с. 724-727; Jansen, A Show Trial under Lenin, p. 31; Naarden, Socialist Europe, p. 478; «Документы сентябрьской (1920 г.) конференции ПСР», в: ПСР 3/2, с. 655.
46 Чернов В., «Программные вопросы. Восстановление Интернационала», РР, 1921, №2 (январь), с. 10-11, 14-16.
47 Jansen, A Show Trial under Lenin, p. 33; idem, «Introduction», in: PSR (1989), p. 591; «В Бюро Международного объединения социалистических партий», с. 726-727.
48 Jansen, A Show Trial under Lenin, p. 64-66; Burbank, Intelligentsia and Revolution, p. 109-110.
49 Чернов В., «Вопросы программы и тактики. Социалистический интернационал и большевистский коммунизм», РР, 1925, № 45 (октябрь), с. 8,9, 13; «Две речи», в: РР, 1925, № 45, с. 31-34; Wolin, Simon, “The Mensheviks under the Nep and in Emigration”, in: The Mensheviks from the Revolution of
1917 to the Second World War. Chicago; L., 1974, p. 297-298; Jansen, «Introduction», in: PSR (1989), p. 592.
50 Чернов В., «История П.С.-Р», в: PSR (1989), р. 2.
51 Chernov, Viktor М., “Revolutionary Russia in the European scene” (MS), Гувер, ин-т, CH, 388-25, c. 5-8.
52 «Частное совещание Группы партийных работников (Прага). Доклад В.М. Чернова о положении П.С.-Р. в России (И октября 1924)», в: PSR (1989), р. 311.
ГЛАВА 21
1 Циркулярное письмо Чернова № 1 (без даты, выслано из Таллинна), БА, ф. В.М. Зензинова, кор. 1, ед. хр. “Chernov, Viktor Mikhailovich V.P. Aug-Dec. 1946 + ND to V.L. Zenzinov”. См. также: Чернов В., «Фазы социализма», ВР, 1921, № 93-95 (4-6 янв.)
2 Чернов В., Конструктивный социализм. Прага, 1925, т. 1. Интерес со стороны русских очевиден из писем к Чернову А.Р. Гоца и М.А. Веденяпина от 25 февраля и 20 мая соответственно, см.: PSR (1989), р. 273, 275-277.
3 Ида Чернова — [Максу] Мунвису, 29 апр. 1935 г., Гувер, ин-т, СН, 390-12; Циркулярное письмо от Чернова (без даты, предположительно датируемое осенью 1934 — весной 1935 г.) к членам Американской федерации и письмо Вл. Пшиходского (10 нояб. 1933), см.: Гувер, ин-т, СН, 390-12.
4 Чернов, КС.
5 Чернов, КС, с. 38-42, 44-45, 502, 521, 525, 605, 612; Он же, «Демократия, Диктатура, Социализм. К итогам Марксизма» (рукопись), Гувер, ин-т, СН, 388-21, л. 49, 61-67, 72; Он же, «Вопросы программы и тактики. Проблема империализма и аграрный мир Востока», РР, 1923, № 31, с. 4; [Чернов В.] (анонимно), «П.Б. Аксельрод», РР, 1928, № 66-67 (май-июнь), с. 3; Le So-cialisme et les Paysans. Conclusions presentees Victor Tchernoff a la conference agraire du Congres Socialiste International, in: ES-ER. Bulletin d’information de la Delegation a I’Etranger du Parti Socialiste Revolutionnaire Russe, 1925, N 10(22 aout), p. 3-4.
6 Чернов В., «Фазы социализма», BP, 1921, № 93 (4 янв.), с. 3; Он же, «Программные вопросы. Основные мотивы “гильдейского социализма”», РР, 1921, № 6 (апрель), с. 16; Вечев Я. [Чернов], «Дела и дни: “Умеренные” и “крайние”», Заветы, 1912, № 1 (апрель), с. 125; Чернов, КС, т. I, с. 3, 400; однако в своей книге Чернов иногда пользуется термином «организационный социализм»: Там же, с. 12,15.
7 [Чернов В.] (анонимно), «Ко всем партийным организациям Обращение ЦК ПСР (1918)», в: ПСР 3/2, с. 316-317; Он же, «Мы и Они. Две линии хозяйственной политики», в: ПСР 3/2, с. 436-437; Он же, «Разрушение вместо созидания. (Полное собрание сочинений В.И. Ленина), ВР, 1924, № 1-2, с. 165-182; Он же, «Вопросы программы и тактики. Социалистический интернационал и большевистский коммунизм», РР, 1925, № 45 (октябрь), с. 8, 9, 13; Он же, КС, т. I, с. 137, 147; т. II, с. 392, 400; Он же, «Демократия, Диктатура, Социализм. К итогам Марксизма», глава «Шуйца и десница».
8 “Curriculum Vitae of Victor M. Chernov”, Гувер, ин-т, СН, 390-6; Циркулярное письмо Вл. Пшиходского (10 нояб. 1933), СН, 390-12.
9 «Протоколы первого съезда партии социалистов-революционеров (29.12.1905-4.1.1906)», в: ПСР 1, с. 327.
10 «Документы сентябрьской (1920 г.) конференции ПСР», в: ПСР 3/2, с. 674.
11 Чернов В., «Проект экономической программы (Предлагается Ц.К-том ПСР на рассмотрение партийных организаций в дискуссионном порядке», в: ПСР 3/2, с. 696; Чернов впервые высказал идею «всеобщей трудовой повинности» в своей речи в Учредительном собрании 5 января 1918 г., см.: ПСР3/2, с. 291.
12 Hafner, Die Partei der linken Sozialrevolutionare, S. 166.
13 Ярцев, «Политико-экономическая платформа российского неонародничества, с. 150,153.
14 Чернов В., «Демократия и диктатура», ВР, 1921, № 126 (11 февр.), с. 2; Он же, «О демократии и трудовом цензе», РР, 1923, № 30 (сентябрь), с. 10-11, 14-15; Он же, КС, т. II, с. 562,564-565,573, 575.
15 Чернов, «Демократия и диктатура», с. 2; Он же, «О демократии и трудовом цензе», с. 10-11,14-15; Чернов, КС, т. II, с. 562, 564-565,573,575.
16 Чернов, КС, т. II, с. 566-569, 571.
17 [Чернов В.] (анонимно), “Е Pur si Muove”, РР, 1924, № 35-36 (июнь-июль), с. 3-4.
18 Cohen, Stephen F., Bukharin and the Bolshevik Revolution. A Political Biography, 1888-1938. NY, 1975, p. 133,146, 206, 209.
19 Чернов В., «Вопросы программы и тактики. Социалистический интернационал и большевистский коммунизм», с. 5-13; [пересказ речи Чернова А. Изгоевым], Гувер, ин-т, СН, 10-14; Ярцев, «Политико-экономическая платформа российского неонародничества», с. 175.
20 А.Д. Марголин — редактору “The Hour”, декабрь 1941, Гувер, ин-т, СН 390-14; Благодарственное письмо Чернова, начинающееся словами “Ich habe sagen gehort”, IISH, ф. В.М. Чернова, ед. хр. 21; Новиков, «В.М. Чернов: Биографический очерк», с. 56.
21 Чернов В., «Палестинский опыт Конструктивного социализма» (рукопись), IISH, ф. В.М. Чернова, ед. хр. 21, с. 2-3; Чернов В., «Квуца и колхоз» (рукопись), IISH, ф. В.М. Чернова, ед. хр. 21, с. 1-4.
22 Чернов В., «Северянский социализм. I. Шведский опыт», Гувер, ин-т, СН, 382-12.
23 “Curriculum Vitae of Victor M. Chernov”, Гувер, ин-т, СН, 390-6; Постников С.П., Русские в Праге 1918-1928. Прага, 1928, с. 9-10, 12-13, 16, 58-59, 60, 337.
24 Постников, Русские в Праге, с. 58-59; Чернов В., «Черный Передел в 1918 году», в: Записки Института изучения России, 1925, кн. I, с. 82-159; «Хроника Института», в: Записки Института изучения России, 1925, кн. II, с. 417-418;
25 Постников, Русские в Праге, с. 16, 58-60; «Хроника Института», с. 419-420.
26 IISH, ф. В.М. Чернова, кор. 41; “Curriculum Vitae of Victor M. Chernov”, Гувер, ин-т, СН, 390-6; Chernov V, “Outline of my political and literary activities”, Гувер, ин-т, CH, 390-6, л. 5; [Показания Виктора Чернова о местожительстве], Гувер, ин-т, СН, 390-3; [Чернов — м-ру Мейерсу (без даты, 1940-е годы), черновик письма, в котором Чернов рассказывает, что его пригласили быть профессором социологии и социальной политики в Украинском социологическом институте], Гувер, ин-т, СН, 390-14.
27 Диплом от 28 дек. 1931, Гувер, ин-т, СН, 390-1.
28 [Чернов о Ленине], in: RPG, vol. Ill, р. 1209 [Чернов В.М., «Ленин», ДН, 1917, № 26 (16 апр.)]; Чернов, «Разрушение вместо созидания. (Полное собрание
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
сочинений В.И. Ленина)», с. 174, 175; idem, Lenin”, in: The Soviet Union 1922-1962. A Foreign Affairs Reader. NY, 1963, p. 26, 28, 29, 31; Chernov, GRR, p. 418, 429, 430; Чернов, КС, т. I, с. 269; Tchernov, Mes Tribulations en Russie Sovietique, p. 24.
Чернов, «Разрушение вместо созидания. (Полное собрание сочинений В.И. Ленина)», с. 173; Он же, «Программные вопросы. Основные мотивы “гильдейского социализма”», с. 12-13; Он же, «Программные вопросы. Восстановление интернационала», РР, 1921, № 2 (январь), с. 13-14; Он же, «Новая веха большевистской эволюции», ВР, 1922, № 2, с. 4; [Чернов] (анонимно), ”Е Pur si Muove”, с. 3.
Чернов В., «Предисловие», в: Че-Ка. Материалы по деятельности чрезвычайных комиссий, с. 10-11, 15; Chernov, “Lenin”, in: The Soviet Union 1922-1962, p. 26,27; “Deklaration der Auswartigen Delegation der Russischen Sozi-alrevolutionaren Partei an den Friedenskongress im Haag, (10. Dec 1922)”, Гувер, ин-т, CH, 163-7; Чернов, «Программные вопросы. Восстановление интернационала», с. 13-14.
“Contre la barbarie”, in: ES-ER, 1924, N 2 (23 окт.); «В.М. Чернов о современном положении», Голос России, 1920, № 233 (17 окт.), с. 2-3; Чернов, «Программные вопросы. Восстановление интернационала», с. 13-14; Чернов В., «Предисловие», в: Че-Ка. Материалы по деятельности чрезвычайных комиссий, с. 16; Чернов В., «Индивидуальность и кризис культуры. Вячеслав Иванов и М.О. Гершензон», ВР, 1922, № 3 (23 янв.), с. 12, 14. Речь идет о Хосе Гаспаре Родригесе де Франсия, известном как Эль Супремо и бывшем на протяжении 24 лет (начиная с 1816 г.) диктатором Парагвая. Chernov V., “Lenin”, Foreign Affairs, 1924, N 3 (March), c. 372; idem, “Lenin”, in: The Soviet Union 1922-1962, p. 32; idem,’’Bolshevik Romance and Reality”, Foreign Affairs, 1927, N 2 (January), p. 307, 316-317, 320; idem, “Russia’s two Parties”, Foreign Affairs, 1930,N 1 (October), p.81,86,90-91;Онже, «Текущая жизнь. Романтика и проза большевизма. (Кризис компартии). Статья первая», РР, 1926, № 53 (ноябрь), с. 8; Доклад В. Чернова «Кризис коммунистической партии», Дни, 1926 (12 окт.), Гувер, ин-т, СН, 10-14.
Chernov V., “The Soviet Government and the Communist Party”, Foreign Affairs, 1929, N 2 (January), p. 251, 253-254.
Чернов В., «История П.С.-Р», в: PSR (1989), р. 10-12; Chernov V., “Revolutionary Russia in the European scene” (рукопись), Гувер. ин-т, CH, 388, л. 2. Chernov, V., “Russia’s two Parties”, Foreign Affairs, 1930, N 1 (October), p. 94; «В.М. Чернов — членам Американской федерации ПСР (1933)», в: Материалы к биографии, с. 98, 99,103.
Чернов В., «По вопросам программы и тактики. Народность, национальность, нация», РР, 1929, № 74 (апрель), с. 9-10.
Антонов [Чернов В.], «Национальное порабощение и революционный социализм», в: Сборник статей Антонова и др., с. 303-304, 307 (первоначально опубликована в: РР, 1903, № 18 (15 февр.), с. 1-4).
Чернов В., «Вопросы программы и тактики. Пан-Европа и пан-славян-ство», РР, 1926, № 51-52 (август-октябрь), с. 20.
Чернов, «По вопросам программы и тактики. Народность, национальность, нация», с. 8,10-11.
Чернов, «По вопросам программы и тактики. Народность, национальность, нация», с. 11; «Запись предварительного собеседования представителей русской партии С-Р, украинской партии С-Р, белорусской партии
С-Р по вопросу о возможности координирования совместных действий 26 октября 1926 года», БА, ф. ПСР, кор. 6, ед. хр. «Годы раздора».
41 Harding, Leninism, 1996, р. 107,151.
ГЛАВА 22
1 Юрьев, «Последние страницы истории партии социалистов-революционеров», с. 133; Jansen, A Show Trial under Lenin, p. 177; «Предварительное заключение особой следственной комиссии по выяснению причин петроградского провала в мае 1925 года», Гувер, ин-т, СН, 9-15.
2 [Б.а.], «Раскрытие провокации», РР, 1924, № 35-36 (июнь-июль), с. 4-8; [Б.а.], “Dans le parti S.-R.”, in: ES-ER, 1924, N 2 (October 23); РоссельЛ.В., «Из отчета о деятельности заграничной делегации П.С.-Р. за 1924 г.», в: PSR (1989), с. 730.
3 «Выводы особой следственной комиссии» (без даты), БА, Документы ПСР, кор. 6, ед. хр. «Годы раздора»; Протоколы ЗД, написанные Черновым (Там же); см. также: «Предварительное заключение особой следственной комиссии по выяснению причин петроградского провала в мае 1925 года», Гувер, ин-т, СН, 9-15, с. 10, 15-16.
4 Постников и Слоним — Гавронскому и Русанову, 7 янв. 1927 г., БА, Документы ПСР, кор. 6, ед. хр. «Годы раздора»; Чернов и Гуревич, Выписка из протокола ЗД ПСР, 24 июля 1926 г., Там же; [Б.а.?], «История одного раскола», СР, 1929, № 2, с. 6; PSR (1989), р. 738.
5 Русанов — Постникову (?), 14 янв. 1927 г., БА, Документы ПСР, кор. 6, ед. хр. «Годы раздора».
6 Постников, «Эмигрантские периодические издания русских социалистов-революционеров» (рукопись); Циркулярное письмоЧернова, БА, Документы ПСР, кор. 6, ед. хр. «Годы раздора»; «Заявление по поводу состава редакции “Революционной России”», подписанное В.В. Сухомлином и С.П. Постниковым, ВР, 1929, № 4, с. 124; [Чернов В.] (анонимно), «Вопросы программы и тактики. Very dangerous», РР, 1927, № 59-69 (август-сентябрь), с. 14-18. Александр Герцен в своей статье “Very Dangerous!!!” обвинял Н.Г. Чернышевского в том, что тот участвует в игре реакционеров. Статья была опубликована в журнале «Колокол» 1 июня 1859 г., см.: Venturi, Roots, р. 107, 158; The Socialist-Revolutionary Party after October 1917, p. 738; Сухомлин B.B., Постников С.П., «Заявление по поводу состава редакции “Революционной России”», ВР, 1929, № 4, с. 128.
7 «Съезд заграничных организаций П.С.-Р.», РР, 1928, № 32 (декабрь), с. 26-30; «Сообщение Заграничного Союза партии социалистов-революционеров», Приложение к «Революционной России», 1928, № 65 (март), с. 2,4; Вишняк, «Современные записки», с. 270.
8 Ф. Адлер— В. Зензинову, 21 янв. 1941, БА, ф. В.М. Зензинова, кор. 43, ед. хр. «S.R. Party — New York Group 1940’s»; Вишняк, «Современные записки», с. 270; The Socialist-Revolutionary Party after October 1917, p. 739-741; Луто-хин Д., «Зарубежные пастыри. В.М. Чернов», в: Минувшее, вып. 22, СПб., 1997. с. 203; «Меморандум З.Д.П.С.Р. В.М. Чернов, Г.И. Шрейдер, Н.С. Русанов и В.Я. Гуревич — Исполнительному комитету Социалистического Интернационала», Современные записки, 1927,№ 1,с. 13-15; «Меморандум большинства З.Д.П.С.Р.», подписанный В.В. Сухомлином, Современные записки, 1927, № 1,с. 15-19; Ида Чернова из Тель-Авива, 29 апр. 1935 г. —Максу Мунвисув
Нью-Йорк, Гувер, ин-т, СН, 390-12; “Curriculum Vitae of Victor M. Chernov”, Гувер, ин-т, СН, 390-6, л. 2.
9 Постников — Сухомлину, 24 нояб. 1926 г. (копия письма), БА, Документы ПСР, кор. 6, ед. хр. «Годы раздора»; Меморандум В.В. Сухомлина — Чернову, там же; «Заявление по поводу состава редакции “Революционной России”», ВР, 1929, № 4, с. 128.
10 Чернов, Гуревич, Шрейдер, «Заявление» (1926), БА, Документы ПСР, кор. 6, ед. хр. «Годы раздора»; «Сообщение Заграничного союза партии социалистов-революционеров», Приложение к РР, 1928, № 65 (март), с. 2; «Меморандум З.Д.П.С.Р. В.М. Чернов, Г.И. Шрейдер, Н.С. Русанов и В.Я. Гуревич — Исполнительному комитету Социалистического Интернационала», Современные записки, 1927, № 1, с. 14.
И Сухомлин, Постников, «Заявление» (1 апр. 1929), с. 128; Jansen, “Outline”, in: PSR (1989), p. 738-740.
12 Чернов, [Рукописная автобиографическая записка], л. 2.
13 «Запись предварительного собеседования представителей русской партии С.-P., украинской партии С.-P., белорусской партии С.-Р. по вопросу о возможности координирования совместных действий 26 октября 1926 года», БА, Документы ПСР, кор. 6, ед. хр. «Годы раздора»; Чернов, «Вопросы программы и тактики. Пан-Европа и пан-славянство», с. 18-22, 24; в январе и феврале 1927 г. Чернов опубликовал 30 тезисов относительно «пан-европейского движения и интересов востока Европы», см.: «Тезисы В.М. Чернова “Пан-европейское движение и интересы востока Европы”», РР, 1927, № 55-56 (январь-февраль), с. 33-34.
14 «Социалистическая Лига Нового Востока — Декларация» (без даты), Гувер, ин-т, СН, 163-7; «Меморандум З.Д.П.С.Р. В.М. Чернов, Г.И. Шрейдер, Н.С. Русанов и В.Я. Гуревич — Исполнительному комитету Социалистического Интернационала», с. 13-15; «Меморандум большинства З.Д.П.С.Р.», подписанный В.В. Сухомлином, с. 18; [Чернов] (анонимно), «Национальный вопрос. Адвокат проигранных дел», РР, 1928, № 66-67 (май-июнь), с. 18-19; Сухомлин В., «Линии Нового Востока», ВР, 1928, № 5, с. 98-99,115,103,104; Он же, «Политические Заметки: Ответ В.М. Чернову», ВР, 1928, № 7, с. 89; Сухомлин В.В., Постников С.П., «Заявление по поводу состава редакции “Революционной России”», с. 128; Jansen, “Outline”, р. 738-739; Новиков, «В.М. Чернов: Биографический очерк», с. 53; White, Elizabeth, “The Socialist Revolutionary Party, Ukraine, and Russian National Identity in the 1920s”, The Russian Review, 2007, vol. 66, p. 549-567.
15 «Аргунов, Андрей Александрович (1866-1939)», в: Судебный процесс, с. 836; Материалы к биографии, с. 158, ред. коммент. № 73; Вестник Крестьянской России. Издание Центрального комитета трудовой крестьянской партии (Прага), 1933, № 1-2 (44-45) (январь-февраль), с. 4 обложки.
16 «Меморандум З.Д.П.С.Р. В.М. Чернов, Г.И. Шрейдер, Н.С. Русанов и В.Я. Гуревич — Исполнительному комитету Социалистического Интернационала», с. 13-14; Memorandum de quatre Membres de la Delegation du Parti Socialiste Revolutionnaire Russe a L’Etranger (kopio); Pour la Seance de I’Executif de 1’ I.O.S. Londres 11-12 fevrier 1929, Гувер, ин-т, CH, 10-25; Аргунов А., «После съезда “Крестьянской России”. Нашим критикам», Вестник Крестьянской России, 1928, № 1 (13) (июнь), с. 50; Williams, Robert С., Culture in Exile. Russian Emigres in Germany 1881-1914. Ithaca; L., 1972, p. 234-235.
17 Материалы к биографии, с. 158, ред. коммент. № 73.
18 Heinzen, James W., “ ‘Alien’ Personnel in the Soviet State: The People’s Commissariat of Agriculture under Proletarian Dictatorship, 1918-1929”, Slavic Review, 1997, vol. 56, p. 73, 84-86, 90.
19 Португалов В., «Об идеологии «Крестьянской России». (Из доклада В.В. Португалова в Варшавской группе)», Вестник Крестьянской России, 1928, 23 февр., с. 54-56.
20 [Б.а.], «Выступление Чернова», Студенческие годы, 1924, № 2 (13) (март-апрель), с. 25.
21 Суханов — Чернову, 10 марта 1927 г., БА, Документы ПСР, кор. 6, ед. хр. «Годы раздора».
22 «В.М. Чернов — членам Американской федерации ПСР» (1933), в: Материалы к биографии, с. 110.
23 Материалы к биографии, с. 158, ред. примем. 73; Вестник Крестьянской России, 1933, № 1-2 (44-45) (январь-февраль) (этот номер вышел в свет 28 марта 1933 г.).
24 Hildermeier, The Russian Socialist Revolutionary Party, p. 122, 254; Морозов, ПСР в 1907-1914 гг., с. 258-260, 271; Лазарев Е.Е., «Бабушка Брешковская. (К восьмидесятилетию со дня ее рождения)», ВР, 1924, № 3, с. 82.
25 Слуцкий Гр., «Заявление» (3 мая 1932 г.), Гувер, ин-т, СН, 9-20, с. 1.
26 Чернов, [Показания о местожительстве], Гувер, ин-т, СН, 390-3; Слуцкий, «Заявление», с. 4; «Письмо Чернова», Рассвет, 1930,1 апр., Гувер, ин-т, СН, 10-4; см. также вырезки из американских русскоязычных газет, посвященные лекционному туру Чернова: Гувер, ин-т, СН, 10-14.
27 «Побоище на лекции В.М. Чернова в Сан-Франциско», Рассвет, 1930, 13 янв., Гувер, ин-т, СН, 10-4; в происшествии участовало 7 коммунистов, которые впоследствии были привлечены к суду. Заседание было назначено на 6 апреля 1930 г., но так как один из полицейских все еще находился в больнице, то суд перенесли на 26 апреля 1940 г., см.: Новое Русское Слово, 1930, 7 апр., с. 3, Гувер, ин-т, СН, 163-9; Jansen, “Outline”, р. 742.
28 «Американская Федерация П.С.-Р.»,РР, 1929, № 77-78, с. 29; “V.M. Chernov Reception Committee, New York”, IISH, Собрание Чернова, кор. 19.
29 Слуцкий, «Заявление», с. 1-2; «В.М. Чернов — членам Американской федерации ПСР (1.2.1932)», в: Материалы к биографии, с. 156, ред. коммент. № 60; «Американская федерация П.С.-Р.», РР, 1931, № 77-78 (февраль — март), с. 2,4, 29. Е.М. Слуцкая, супруга Г.И. Слуцкого, выступала в качестве секретаря и переводчика Чернова, см.: Слуцкий, «Заявление», с. 1-2.
30 Слуцкий, «Заявление», с. 3-5; Меморандум А.Д. Марголина, БА, ф. А. Гольденвейзера, кор. 29; Ф.С. Мансветов — майору Артуру Воллмеру, 29 дек. 1941, Гувер, ин-т, СН, 390-14; Постников, Русские в Праге, 1918-1928, с. 10.
31 Слуцкий, «Заявление», с. 3, 5-6.
32 Слуцкий, «Заявление», с. 5-6; речь шла о письме Чернова духоборам, в котором он одобрял план колонизации еще до формирования трастовой компании.
33 Постников — Шапиро, 17 марта 1931 (копия), БА, Документы ПСР, кор. 7, ед. хр. «Party history Project»; Слуцкий, «Заявление», с. 6-7; Чернов — Г.И. Шрейдеру, 16 июня 1932, Гувер, ин-т, СН, 169-9; после этих событий Мансветов на некоторое время обратился к карьере ученого. В период с 1931 по 1933 г. он работал в Гуверовской военной библиотеке Стэн-
фордского университета, см.: Ф.С. Мансветов — майору Артуру Воллмеру, 29 дек. 1941, Гувер, ин-т, СН, 390-14.
34 Слуцкий, «Заявление», с. 7,9; РР, 1931, № 77-78 (февраль-март).
35 Raeff, Marc, Russia Abroad. A Cultural History of the Russian Emigration, 1919-1939. NY, 1990, p. 86; Johnston, “New Mecca, New Babylon”, p. 48-49.
36 См., напр.: Циркулярное письмо Чернова из Праги от 1 февраля 1932 г., Гувер, ин-т, СН, 12-19; Циркулярное письмо Чернова из Праги от 15 янв. 1934, Гувер, ин-т, СН, 12-19; Чернов В., «После первого шквала» (машинописная копия), Гувер, ин-т, СН, 385-20; Чернов В., «Сообщение», Гувер ин-т, СН, 385-20; этот текст распространялся Американской федерацией ПСР среди местных патийных групп для чтения на собраниях; без даты, но на первой странице есть упоминание о приходе к власти Гитлера.
37 Новиков, «В.М. Чернов: Биографический очерк», с. 56.
38 В.М. Чернов — членам Американской федерации ПСР (1933), в: Материалы к биографии, с. 113; Ида Чернова из Тель-Авива, 29 апр. 1935 — Максу Мувнису, Гувер, ин-т, СН, 390-12.
39 «Все члены эсеровского бюро арестованы и дали показания». Докладная записка начальника Управления НКВД по Курской области (1938), ИА, 2002, №6, с. 211-213.
40 Новиков, «В.М. Чернов: Биографический очерк», с. 64; Судебный процесс, с. 832-942.
41 Naimark, Terrorists and Social Democrats, p. 92; Vucinich, Alexander, Empire of Knowledge. The Academy of Sciences of the USSR (1917-1970). Berkeley; Los Angeles, 1984, p. 191-192; Эренбург И.,Люди, годы, жизнь. Воспоминания, в Зт. М., 1990, т. 2, с. 159.
ГЛАВА 23
1 Чернов — Борису Николаевскому (без даты), Гувер, ин-т, СН, 206-6; Ответ Николаевского Чернову (2 мая 1931), там же, 476-21; Четыре письма Чернова Ф.Э. Мосли (31 июля 1934, 11 окт. 1934, 3 и 4 нояб. 1934), БА, ф. Ф.Э. Мосли, кор. 1; Циркулярное письмо Чернова — членам Американской федерации (без даты, приблизительно 1933 г.), в: Материалы к биографии, с. 113.
2 “A Letter from the Committee for the publication of ‘The Great Russian Revolution’ by Victor M. Chernov in Russian and Yiddish languages” (June 11, 1934) — to Mr. Alexis J. Chernoff, Гувер, ин-т, CH, 9-20.
3 Два письма и открытка Чернова Ф.Э. Мосли (октябрь 1934), письмо Чернова Ф.Э. Мосли (ноябрь 1934), БА, ф. Ф.Э. Мосли, кор. 1; Чернов — Саше-Мише (М.С. Шнеерову), первоначально без даты, позднее маркировано 1931 годом, Гувер, ин-т, СН, 2-19; Chamberlin, William Henry, The Russian Revolution, 1917-1921, 2 vols. NY, 1935. Книга вышла в мае 1935 г., предисловие датировано 19 декабря 1934 г.
4 Phillip Е. Mosely to Boris Joffe (October 23,1934), Phillip E. Mosely to Chernov (October 25, 1934); Chernov to Phillip E. Mosely (November 4, 1934), БА, ф. Ф.Э. Мосли, кор. 1, ед. хр. “Chernov corr.”.
5 Чернов В.М., Рождение революционной России (Февральская революция). Париж; Прага; Нью-Йорк, 1934 (Чернов,РРР); «Вместо предисловия»,Чернов, РРР, с. 5-6; Циркулярное письмо Юбилейного комитета (без даты, ориентировочно 1934 г.), Гувер, ин-т, СН, 390-12; Письмо Чернова к членам Американской федерации (без даты, ориентировочно осень 1934 — весна
6
7
8
9
10 И
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24 '25
26
27
28
29
30
1935), там же, л. 4; Письмо Чернова к членам Американской федерации (6 дек. 1935 или 1936), там же; Ида Чернова из Тель-Авива — Максу Мунвису, там же.
Chernov V., The Great Russian Revolution, transl. and abridged by Ph.E. Mosely. New Haven, Conn., 1936.
Гувер, ин-т, CH, 379-13. В последнюю публикацию на русском языке (Чернов В., Великая русская революция. Воспоминания председателя Учредительного собрания. 1905-1920. М., 2007) эти две главы не включены.
Чернов — Николаевскому (29 нояб. 1931), Гувер, ин-т, СН, 476-21; Чернов — Саше-Мише (М.С. Шнееров) (первоначально без даты, позднее маркировано 1931 г.), там же, 12-19.
Чернов —Ф.Э. Мосли, 11 окт. и 3 нояб. 1934, БА, ф. Ф.Э. Мосли, кор. 1,ед. хр. “Chernov corr.”; Письмо Чернова к членам Американской федерации (без даты, ориентировочно осень 1934 — весна 1935), Гувер, ин-т, СН, 390-12, л. 4; Письмо Чернова к членам Американской федерации (6 дек. 1935 или 1936), там же; Чернов — Иде Черновой (28 нояб. 1937), там же, 28-6.
Chernov, GRR, р. 446.
Чернов, РРР, с. 406,407,408-409,412,416.
Chernov, GRR, р. 435,444; Чернов, КС, с. 134-135.
Chernov, GRR, р. 435,439,446-447.
[Чернов В.] (анонимно), «Надо размежеваться», ДН, 1917, № 93 (6 июля), с. 1.
Чернов, Записки, с. 152.
Chernov, GRR, р. 414-417,425; Чернов, РРР, с. 27-28.
Chernov, GRR, р. 418-419,425-426,443-445.
Чернов, РРР, с. 24.
Иванов-Разумник, История русской общественной мысли. СПб., 1907, т. 2, с. 96-97.
Чернов, К теории классовой борьбы, с. 24-28.
Berdiaev N., “Philosophical verity and intelligentsia truth”, Vekhi. Landmarks. NY, 1994, p. 1-16; Frank, Semen, “The Ethic of Nihilism”, ibid, p. 146; Иванов-Разумник, История русской общественной мысли, т. 2, с. 96-97.
Чернов, «Теоретики романского синдикализма», с. LXIV; Он же, «“Производство” против “потребления”» (1907 g.), в: Чернов, СС, т. II, с. 97—99; Юрьев Б. [Чернов В.], «Научная философия и философствующая мистика», в: «Вехи» как знамение времени, с. 76.
Chernov, GRR, р. 442,435-436.
Chernov, GRR, р. 443.
Статья Чернова хранится в: Гувер, ин-т, СН, 10-6; последняя ее часть, в которой идет речь об истории ПСР после 1918 г., была опубликована: PSR (1989), с. 5-35. Ответ Адлера Чернову хранится в: IISH, ф. В.М. Чернова, кор. 16.
Чернов В., «История партии социалистов-революционеров», Гувер, ин-т, СН, 10-6.
Чернов, Перед бурей, с. 272.
Чернов В., «Этика и политика», Заветы, 1912, № 3 (июнь), с. 91, № 7 (октябрь), с. 81, 96; Вечев Я. [Чернов В.], «Дела и Дни», Заветы, 1913, № 9 (сентябрь), с. 111; Чернов В., «Мир, меч имир»,ВР, 1925,№7-8,с. 155,164. Chernov, GRR, р. 439; Чернов, РРР, с. 21.
Kerensky, The Crucifixion of Liberty.
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
Chernov, GRR, р. 116,124, 126,173, 282, 298, 306, 317, 352, 397, 399.
С.П. Постников — О.С. Минору (20 янв. 1930); С.П. Постников — Шапиро (17 марта 1931, копия), БА, Документы ПСР, кор. 7, ед. хр. “Party history Project”; Постников С.П., «К истории партии социалистов-революционеров», Современные записки, 1931, № 3 (январь), с. 4-7.
Чернов — Шапиро (1934), Гувер, ин-т, СН, 390-12; Постников — Зензинову (28 окт. 1934), БА, ф. В.М. Зензинова, кор. 42, ед. хр. «Русский заграничный исторический архив (Прага)».
Письмо Чернова к членам Американской федерации (без даты, ориентировочно осень 1934 — весна 1935), Гувер, ин-т, СН, 390-12, с. 4; Письмо Чернова к членам Американской федерации (ориентировочно 6 дек. 1935 или 1936), там же.
Rabinowitsch A., “Foreword”, in: Revolution and Politics in Russia. Bloomington, 1972, p. IX; The Socialist-Revolutionary Party after October 1917, p. 749.
Николаевский — Иде Черновой (12 июля 1937); Николаевский — Чернову (17 нояб. 1937), IISH, Собр. Чернова, кор. 3, ед. хр. 17; Письмо РЗИА — ЗД ПСР (30 сент. 1925), В.С. Минахорян — ЗД ПСР (12 янв. 1934), Чернов — В.С. Минахоряну (16 янв. 1934) (копия), БА, Документы ПСР, кор. 7, ед. хр. “Party Archive - Transfer to Belgrade”; The Socialist-Revolutionary Party after October 1917, p. 749.
The Socialist-Revolutionary Party after October 1917, p. 749-750; Hunink, Maria, De Papieren van de Revolutie. Het Internationaal Instituut voor Sociale Geschiede-nis 1935-1947. Amsterdam, 1986, p. 90-97, 241-243. В начале Второй мировой войны партийный архив был перевезен в Великобританию и возвращен в Амстердам по окончании войны: The Socialist-Revolutionary Party after October 1917, p. 750. Если бы первоначально архив был передан в ведение РЗИА, то после Второй мировой войны он оказался бы в Москве, см.: Boucek, Jaroslav, “Jan Slavik — A Czech Historian of the Russian Revolution”, Russian History, 2000, N 27, 223-232.
«Письмо В.М. Чернова в ЦК ПСР о положении дел в эсеровской эмиграции в 1921 г.», в: ПСР 3/2, с. Т55; «Протоколы заседаний ЦК партии эсеров (июнь 1917 — март 1918 г.) с комментариями В.М. Чернова», ВИ, 2000, № 7, с. 3-31; Чернов В., «История ПСР», в: PSR (1989), с. 5.
БА, ф. В.М. Зензинова, кор. 43, ед. хр. «Minutes of Meetings. Приложение: “Избирательная статистика”».
Из текста Рэдки следует, что классификация придумана им для обозначения разнообразных политических высказываний внутри ПСР, а рукопись Чернова упоминается им лишь как неоценимый источник сведений о фракционности партии, см.: Radkey, The Agrarian Foes of Bolshevism, p. 198, note 41, p. 486.
Чернов, Записки.
Новиков, «Издательско-публицистическая деятельность», с. 177; Tchernov, Mes Tribulations en Russie Sovietique; idem, Meine Schicksale im Sowjet-Russland. Berlin, 1921; Он же, «От “Революционной России” к “Сыну Отечества”», с. 66-98; Он же, «Историк или истерик», с. 92-119.
Chernov, GRR, р. 208, 233, 279, 393, 398-399,401.
Чернов, «От “Революционной России” к “Сыну Отечества”», с. 66-98.
Николаевский Б., «Предисловие», в: Чернов, Перед бурей, с. 16; Денике Ю., «В.М. Чернов. Перед бурей», НЖ, 1953, № 35, с. 313-315; Чернов В., «Волга, Волга, мать родная», НЖ, 1949, № 22, с. 80-91. Давид Шуб (1888-1973)
переехал в США в 1908 г.. В 1924 г. он вошел в редакцию газеты Forverts и работал там на протяжении 45 лет, см.: Raeff, Marc, “Our First Reader: David Shub and His Times”, Biblion. The Bulletin of the New York Public Library, 1995, N3,p. 123.
46 Чернов В., Перед бурей. Воспоминания. Нью-Йорк, 1953.
ГЛАВА 24
1 Циркулярное письмо Вл. Пшиходского, 10 нояб. 1933, Гувер, ин-т, СН, 390-12; В.М. Чернов — Р.А. Абрамовичу, 17 июня 1938, в: Материалы к биографии, с. 127; В.М. Чернов — членам Американской федерации ПСР в 1933 г., в: там же, с. 110; [Б.а], «В хронику гонений», РР, 1931, № 77-78 (февраль — март), с. 30.
2 Чернов, Записки, с. 235-236, 306; «Операция Виктору Чернову», Новое русское слово, 1930,23 апр., Гувер, ин-т, СН, 163-9.
3 Циркулярное письмо Чернова (ориентировочно 6 дек. 1935), Гувер, ин-т, СН, 390-12; Вл. Пшиходский из Праги — А. Черновой в Нью-Йорк (ориентировочно 18 авг. 1935; печать на марке от 29 авг. 1935), там же; Ида Чернова — Циле Шапиро, 19 окт. 1936 и 22 янв. 1938, там же, 28-6; Девять писем Чернова — С.П. Постникову, 1933-1938, БА, ф. ПСР, кор. 1, ед. хр. «Чернов, Виктор Михайлович».
4 Ида Чернова — Циле Шапиро, 22 янв. 1938, Гувер, ин-т, СН, 28-6; копия этого же письма хранится в: IISH, ф. В.М. Чернова, кор. 18; В.М. Чернов — Р.А. Абрамовичу (без даты, февраль 1939), Гувер, ин-т, СН, 589-5.
5 Чернов — членам Американской федерации ПСР (февраль 1932 и 1933), в: Материалы к биографии, с. 101, 103, 110, 126; Чернов — Р.А. Абрамовичу, 17 июня 1938, в: там же, с. 126; “Curriculum Vitae of Victor M. Chernov”, Гувер, ин-т, СН, 390-6; Три письма Иды Черновой Циле Шапиро, 30 авг. 1936, 9 окт. 1936, 22 янв. 1938, там же, 28-6.
6 Чернов — Ф.Э. Мосли, 11 окт. 1934, БА, ф. Ф.Э. Мосли, кор. 1; Чернов — Борису Николаевскому (без даты, ориентировочно апрель 1931), Гувер, ин-т, СН, 206-26; Борис Николаевский — Чернову, 16 февр. 1932, там же, 476-2; Чернов — членам Американской федерации ПСР (без даты, ориентировочно осень 1934 —весна 1935), там же, 390-12, л. 4.
7 Чернов — И.С. Шапиро (3 марта 1939), в: Материалы к биографии, с. 128; Ида Чернова — Циле Шапиро (19 окт. 1936, 22 янв. 1938), Гувер, ин-т, СН, 28-6; Чернов — Нине Петровне Титовой (1938), БА, ф. А.А. Титова, кор. 1 (переписка); Редакторы Foreign Affairs — Чернову, 18 апр. 1938, IISH, ф. В.М. Чернова, кор. 18; Благодарственное письмо Чернова, начинающееся словами “Ich habe sagen gehort”, там же, кор. 21; Чернов В., Палестинский опыт Конструктивного социализма (рукопись),тамже; А. Д. Марголин — редактору The Hour, декабрь 1941, Гувер, ин-т, СН, 390-14; Чернов планировал написать статьи для Foreign Affairs и New York Times: Ида Чернова из Грефенберга — Циле Шапиро, 19 окт. 1936, там же, 28-6.
8 Мейснер Д., Миражи и действительность. Записки эмигранта. М., 1966, с. 36-37; Лутохин, «Зарубежные пастыри. В.М. Чернов», в: Материалы к биографии, с. 199-200.
9 Чернов — С.П. Постникову (без даты, ориентировочно начало 1930-х гг.), БА, Документы ПСР, кор. 1 (письма), ед. хр. «Чернов, Виктор Михайлович»; “Curriculum Vitae of Victor Chernov”, Гувер, ин-т, CH, 390-6, л. 2; «В.М. Чер-
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
нов о демократии и социализме. Тезисы. Вторая половина 1930-х гг.», ИА, 2001, № 4, с. 5; Два письма Иды Черновой — Циле Шапиро, 19 и 27 окт. 1936, Гувер, ин-т, СН, 28-6.
Viktor М. Chernov, “Fascism” (USA 1931) (рукопись), Гувер, ин-т, СН, 388-24, с. 4; Статья без названия относительно Советской внешней политики (рукопись), там же, 382-22, с. 3; Чернов В., «На путях великого смятения», Пути, 1933, № 2 (июль), Гувер, ин-т, СН, 384-2, с. 2; «За границей. Современная международная ситуация», РР, 1925, № 41 (январь), с. 29-30; «Две речи», РР, 1925, № 45, с. 30-34.
Чернов, КС, т. II, с. 566-569, 571.
«Диспут о “Диктатуре и демократии”», Новое русское слово, 1929, № 7 (июнь), с. 3; «В.М. Чернов о демократии и социализме. Тезисы», с. 5-7.
Чернов, «На путях великого смятения», с. 3-7.
В.М. Чернов — И.С. Шапиро, 6 марта 1939, в: Материалы к биографии, с. 129; Чернов — Евгении Ивановне (Савинковой), БА, Документы ПСР, кор. 1, ед. хр. «Чернов, Виктор Михайлович»; Ида Чернова из Тель-Авива — Максу Мунвису в Нью-Йорк (29 апр. 1935), Гувер, ин-т, СН, 390-12; Ида Чернова из Парижа — Циле Шапиро (25 марта 1939), там же, 28-6; Меморандум Арнольда Марголина, БА, ф. А. Гольденвейзера, кор. 29; Лутохин, «Зарубежные пастыри. В.М. Чернов», в: Материалы к биографии, с. 206.
Zorach, Jonathan, “The Enigma of the Gajda Affair in Czechoslovak Politics in 1926”, p. 683, 685-686, 689-691, 693, 696.
Волкогонов Д., Ленин. M., 2011, с. 177-178: в документах ОГПУ и НКВД Чернов проходил под именем «Цыган»; Лутохин, «Зарубежные пастыри. В.М. Чернов», в: Материалы к биографии, с. 205.
Chernov, “Fascism” (USA 1931) (рукопись); Чернов, «На путях великого смятения», с. 2; Jansen, “Outline”, р. 743-744.
Jansen, “Outline”, р. 745-746; Andreyev, Catherine, “Introduction”, in: Sborn-ik, No 4: Papers of the Fourth International Conference of the Study Group of the Russian Revolution held at the University of Birmingham, England, January, 1978. Leeds, Winter 1978-79, p. 49; В.М. Чернов — P.A. Абрамовичу (17 июня 1938), в: Материалы к биографии, с. 126.
Протокол разговора с Р.А. Абрамовичем А. Чернова, Г. Слуцкого и В. Зензинова 27.12.1940 [в Нью-Йорке] (правильно —1941), БА, ф. В.М. Зензинова, кор. 43, ед. хр. “S.R. Party — New York Group (1940’s)”; В.М. Чернов — P.A. Абрамовичу, 17 июня 1938, в: Материалы к биографии, с. 125, 127.
В.М. Чернов — Р.А. Абрамовичу, 17 июня 1938, в: Материалы к биографии, с. 124-125; Чернов — В.М. Зензинову, БА, Документы ПСР, кор. 1, ед. хр. «Чернов, Виктор Михайлович»; «В.М. Чернов о демократии и социализме. Тезисы», с. 8; Jansen, “Outline”, р. 745.
Чернов В., Рукопись без названия, посвященная В.Л. Бурцеву, Гувер, ин-т, СН, 384-5, с. 1-2; Chernov V, “Outline of my political and literary activities”, там же, 390-6, л. 5; Новиков, «В.М. Чернов: Биографический очерк», с. 60. Jansen, “Outline”, р. 749.
Чернов — И.С. Шапиро, 6 марта 1939, в: Материалы к биографии, с. 131.
Чернов В., Рукопись без названия, посвященная В.Л. Бурцеву, Гувер, ин-т, СН, 384-5, л. 1; Чернов — И.С. Шапиро, 6 марта 1939, в: Материалы к биографии, с. 131-133; Ида Чернова — Циле Шапиро, 25 марта 1939, Гувер, ин-т, СН, 28-6; Девиз «Колокола» ‘Vivos voco’(лат. Vivos voco mortuosplango, fuigura frango — «Зову живых, оплакиваю мертвых, сокрушаю молнии»)
был выбран в память о юношеском энтузиазме Шиллера, см.: Venturi, Roots, р. 102.
25 Чернов — И.С. Шапиро, 6 марта 1939, в: Материалы к биографии, с. 128— 129; Ида Чернова — Циле Шапиро, 25 марта 1939, Гувер, ин-т, СН, 28-6; Ида Чернова (из Праги) — Р.А. Абрамовичу (в Париж), телеграмма (почтовый штемпель от 22 февр. 1939): Je vous prie aidez Victor finir demarche sans retard situation grave [Прошу вас помогите Виктору завершить его дело без промедления ситуация тяжелая Ида], там же, 589-5.
26 Новиков, «В.М. Чернов: Биографический очерк», с. 60.
27 Два письма Чернова — Вяйно Таннеру, 2 янв. 1940, 9 февр. 1940), Архив министерства иностранных дел Финляндии, 109, С4 “Tshernov Viktor”; «Речь Р.А. Абрамовича» (1952), в: Материалы к биографии, с. 240-241; Аронсон Г., «К семидесятилетию В.М. Чернова», в: там же, с. 213.
28 Показания о местожительстве Виктора и Иды Черновых, Гувер, ин-т, СН, 390-6; Chernov, “Autobiographical statement”, р. 3; Сухомлин, «Гитлеровцы в Париже», с. 132; Chernov-Andreyev, Cold Spring, р. 216, Резникова, Огненная память, с. 19, 94; А.Д. Марголин — редактору The Hour, дек. 1941, Гувер, ин-т, СН, 390-14; Новиков, «В.М. Чернов: Биографический очерк», с. 59-61.
29 Чернов (из Марселя) — Циле Шапиро, 21 февраля 1941, Гувер, ин-т, СН, 28-6.
30 А.Д. Марголин — редактору The Hour, декабрь 1941, Гувер, ин-т, СН, 390-14; Чернов, Перед бурей, с. 370; “Curriculum Vitae of Victor M. Chernov”, Гувер. ин-т, СН, 390-6, л. 2.
31 Chernov, “Autobiographical statement”, Гувер, ин-т, СН, 390-3, л. 3; Паспорта и визы Чернова, там же, 290-2; Чернов —дочери Ариадне (без даты, ориентировочно 1947-1948), там же, 390-5.
32 Johnston, “New Месса, New Babylon”, р. 23-24; Вишняк, Годы эмиграции, с. 152.
33 Zenzinov V. “Diary, 1940-1942, 1951”, записи от 11 и 18 июля 1941, БА, ф. В.М. Зензинова, кор. 10, ед. хр. “Manuscripts: Zenzinov V.M.”.
34 Chernov V., “The Russian Enigma III: Summary and Conclusions,” (рукопись) (July 1, 1941), Гувер, ин-т, CH, 391-17, л. 4; [Чернов В.] (анонимно), «На историческом повороте» (рукопись), там же, 385-17, л. 4-7, 9; Вишняк, Годы эмиграции, с. 152; Он же, Дань прошлому, с. 228; Jansen, “Outline”, р. 753; За Свободу, 1941, № 2-3, с. 1-2.
35 Материалы к биографии, с. 159, ред. коммент. № 82; «В.М. Чернов — Н.С. Грибову (15 января 1934)», в: Там же, с. 115.
36 Статья без названия о внешней политике Японии, подписанная Виктором Черновым (1941), Гувер, ин-т, СН, 385-13, с. 1-3.
37 Чернов В., «К познанию советской экономики», За Свободу, 1942, № 6-7 (март-апрель), с. 16; Чернов В., «На путях этатизма», За Свободу, № 8-9 (без даты, датировка Нью-Йоркской публичной библиотеки: 22 июля 1942), с. 6-44; Булатов В. [Чернов В.], «Государственность, национальность, социальность», За Свободу, № 8-9 (без даты, датировка Нью-Йоркской публичной библиотеки: 22 июля 1942), с. 15; В.Ч. [Чернов В.], «Венок на могилу», За Свободу, 1943, № 12-13 (май), с. 44-47; «В.М. Чернов о тоталитаризме. Статьи конца 1930-х — начала 1940-х гг.», ИА, 2008, № 1, с. 3-23.
38 Chernoff V., “Foreign Policy of Socialist parties" (рукопись), Гувер, ин-т, Собрание Сидни Хук 158-1, с. 1-2; Чернов В., «Демократия в войне» (рукопись), БА, ф. В.М. Зензинова, кор. 3, ед. хр. «Чернов, Виктор Михайлович: Демократия в войне».
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
SO
51
52
Zenzinov, Diary, 1940-1942,1951”, запись от 11 июля 1941, БА, ф. В.М. Зензинова, кор. 10, ед. хр. “Manuscripts: Zenzinov V.M.”; Liebich A., From the Other Shore: Russian Social Democracy after 1921. Harvard University Press, Cambridge, 1997, p. 179.
Chernov, “Autobiographical statement”, Гувер, ин-т, CH, 390-3, л. 2; американская виза была выдана Чернову по просьбе Еврейского рабочего комитета (Jewish Labor Committee).
Daly, The Watchful State, p. 155-156.
А.Д. Марголин — C.C. Мейерсу, 8 янв. 1945, Гувер, ин-т, СН, 390-14; “Curriculum Vitae of Victor Chernov”, p. 2; А.Д. Марголин — редактору The Hour, декабрь 1941 (к письму прилагается черновик, написанный Черновым, Гувер, ин-т, СН 390-14; А. Гольденвейзер — А.Д. Марголину, 27 дек. 1941, БА, ф. А. Гольденвейзера, кор. 29; Чернов — дочери Ариадне (без даты, ориентировочно 1947/48), Гувер, ин-т, СН, 390-5; Черновик письма Чернова — Ольге Черновой (ориентировочно 1947), там же. О визовом статусе Чернова см.: “Application for a Certificate and Preliminary Form for a Declaration of Intention” (черновик, без даты, без подписи), там же, 390-3. Zenzinov, “Diary, 1940-1942, 1951”, запись от 26 дек. 1941, БА, ф. В.М. Зензинова, кор. 10, ед. хр. “Manuscripts: Zenzinov, V.M.”; Ф. Адлер — В. Зензи-нову, 21 янв. 1941, БА, ф. В.М. Зензинова, кор. 43, ед. хр. “S.R. Party — New York Group 1940’s”.
Сухомлин, «Гитлеровцы в Париже», с. 134, 138; Вишняк, Дань прошлому, с. 290; Он же, Годы эмиграции, с. 172-173,196-197.
Вишняк, Годы эмиграции, с. 196, «Сухомлин, Василий Васильевич (1885— 1963)», в: Судебный процесс, с. 926.
[Показания о местожительстве Виктора и Иды Черновых], Гувер, ин-т, СН, 390-3; Чернов — дочери Ариадне (без даты, ориентировочно 1947/48), там же, 390-5; Черновик письма Чернова — Ольге Черновой (ориентировочно 1947), там же, 390-5; Александр Кан — Американскому консулу, Монреаль, Канада,9янв. 1947,там же, 390-3; Вишняк, Годы эмиграции, с. 152,167,194. Циркулярное письмо Чернова, БА, ф. В.М. Зензинова, кор. 1, ед. хр. “Chernov’s circular letter 3”; Вишняк, Дань прошлому, с. 120.
Два черновика писем Чернова — профессору Н. Постумусу, на немецком (1948), Гувер, ин-т, СН, 616-4 и на французском языке (6 сент. 1951), там же, 616-5; В.М. Чернов — Б. Николаевскому (1947), в: Материалы к биографии, с. 145-146; Liebich, From the Other Shore, p. 320.
Чернов B.M., Yidishe tuerin derpartay sotsialistn revolutsionern: biografishe es-eyen. NY, 1948; В.М. Чернов — Б. Николаевскому (1947), в: Материалы к биографии, с. 147.
Лутохин, «Зарубежные пастыри. В.М. Чернов», в: Материалы к биографии, с. 198; Аронсон Г., «К семидесятилетию В.М. Чернова», в: там же, с. 215; Абрамович Р.А., «Виктор Чернов: Очаровательный тип русского социалиста»; 75-летие Чернова отмечалось 2 февраля 1949 г. в Нью-Йорке, см.: Пригласительное письмо, БА, ф. В.М. Зензинова, кор. 43, ед. хр. “S.R. Party — New York Group (1940’s)”.
Чернов В., «Вопросы программы и тактики. Социализм и религия», РР, 1928, № 65 (март), с. 10-15.
Гардении Ю. [Чернов В.], «Первое мая», в: Сборник статей Антонова и др., с. 79; Он же, «Студенчество и революция», в: там же, с. 275; Он же, Марксизм и аграрный вопрос, с. 159; он же, «Дела и дни. Упразднение
народничества», Заветы, 1914, № 6, с. 124; он же, «Кооперация и социализм», СР, 1910, №2, с. 314.
53 «Лига борьбы за народную свободу» (без даты, без заголовка), БА, ф. В.М. Зензинова, кор. 37; Kristof L.K., “B.I. Nicolaevsky: The Formative Years”, in: Revolution and Politics in Russia. Essays in Memory of B.I. Nicolaevsky. Bloomington, 1972, p. 21; Moseley P.E., “Boris Nicolaevsky: The American Years”, Revolution and Politics in Russia, p. 36; Вишняк, Годы эмиграции, с. 217.
54 «К похоронам В.М. Чернова», Новое русское слово, 1952,17 апр.; «Похороны В.М. Чернова», Новое русское слово, 1952, 19 апр. Счет «Нового русского слова» за четыре траурных объявления, адресованный Р.А. Абрамовичу (16 апр. 1952), Гувер, ин-т, СН, 610-8; Geifman, Entangled in Terror, p. 223, note 30.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
1 Гардении Ю. [Чернов В.], «Конечная цель и повседневная борьба революционного социализма», в: ВРР, 1901, № 1, с. 63; Чернов, РРР, с. 9-14.
2 ПСР 3/1, с. 414,420; Вишняк, Дань прошлому, с. 278-280.
3 Вольский В.К., «Доклад председателя Самарского комитета членов Учредительного собрания», ИА, 1993, № 3, с. 134.
4 Radkey, The Agrarian Foes, p. XI.
5 Pipes, Richard, “Review of Radkey’s Agrarian Foes”, The Russian Review, 1959, vol. 18, p. 339-340; Cross, “Purposes of Revolution: Chernov and 1917”, p. 351-360.
6 Radkey, The Agrarian Foes, p. 470.
7 Radkey, The Sickle under the Hammer, p. 493,496, note 70.
8 Smith S.A., “The Revolutions of 1917-1918”, in: The Cambridge History of Russia. Cambridge, 2006, vol. Ill, p. 138.
9 Rabinowitch, The Bolsheviks Come to Power, p. 310-311.
10 Wade Rex A., The Russian Revolution, 1917. Cambridge, 2000, p. 297.
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
АО = Архив Охранного отделения (Гувер, ин-т).
БА = Бахметьевский архив русской и восточноевропейской истории и культуры (The Boris Bakhmeteff Archive of Russian and East European History and Culture), Нью-Йорк.
ВО = Боевая организация.
Быховский, ВСКД = Быховский Н.Я., Всероссийский совет крестьянских депутатов 1917. М„ 1929.
ВИ = Вопросы истории.
ВР = Воля России.
ВРР = Вестник русской революции (1902-1905).
ВУС=Всероссийское учредительное собрание. Архив Октябрьской революции 1917 г. в документах и материалах, под ред. М.Н. Покровского и А. Яковлева. М.-Л., 1930.
ВФП= Вопросы философии и психологии.
ГДСО = Государственная Дума. Стенографические отчеты. СПб., 1906-1909.
Гувер, ин-т = Гуверовский институт войны, революции и мира, Стенфорд.
ДН = Дело Народа.
Добавление = Добавление к протоколам первого съезда партии социалистов-революционеров. Издание Центрального комитета П. С.-Р. Типография Центрального комитета П. С.-Р., 1906.
ДРДР = Деятели революционного движения в России: в 5 т. М., 1927-1931.
ЖЗВП = Журналы заседаний Временного правительства. М., 2002-2004.
ЗТ= Знамя труда (1907-1914).
ИА = Исторический архив.
Из архива Рихтера = «Сын вольного штурмана» и тринадцатый «смертник» процесса с.-р. 1922 г.: документы и материалы из личного архива В.Н. Рихтера, К.Н. Морозов, И.Ю. Морозова, Т.А. Семенова (Рихтер), сост., коммент. М., 2005.
ИИР = Институт изучения России, Прага.
Ленин, ПСС = Ленин В.И., Полное собрание сочинений, изд. 5-е: в 55 т. М., 1960— 1965.
Леонов, ПСР в 1905-1907 гг. = Леонов М.И., Партия социалистов-революционеров в 1905-1907 гг. М., 1997.
Материалы к биографии = В.М. Чернов: Человек и политик. Материалы к биографии, общ. ред. А.И. Аврус, сост., автор биогр. очерка и коммент. А.П. Новиков. Саратов, 2004.
Морозов, ПСР в 1907-1914 гг. = Морозов К.Н., Партия социалистов-революционеров в 1907-1914гг. М., 1998.
ИЖ = Новый журнал.
ОА= Отечественные Архивы.
ОИ = Отечественная история.
Петроградский совет = Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов в 1917году, т. 3: 6 мая — 2 июля 1917 года. М., 2002; т. 4: 3 июля — 25 октября 1917 года. М., 2003.
ПСР 1 = Партия социалистов-революционеров: Документы и материалы, т. 1: 1900-1907 гг. М., 1996. (Политические партии в России. Конец XIX — первая треть XX века. Документальное наследие.)
ПСР 2 = Партия социалистов-революционеров: Документы и материалы, т. 2: июнь 1907 г. — февраль 1917 г. М., 2001. (Политические партии в России. Конец XIX — первая треть XX века. Документальное наследие.)
ПСР 3/1 = Партия социалистов-революционеров. Документы и материалы, т. 3, ч. 1: февраль-октябрь 1917 г. М., 2000. (Политические партии в России. Конец XIX — первая треть XX века. Документальное наследие.)
ПСР 3/2 = Партия социалистов-революционеров. Документы и материалы, т. 3, ч. 2: октябрь 1917 г. — 1925 г. М., 2000. (Политические партии в России. Конец XIX — первая треть XX века. Документальное наследие.)
РБ = Русское богатство.
РДР (1957 А) = Революционное движение в России после свержения самодержавия. М., 1957.
РДР (1957 В) = Революционное движение в России накануне октябрьского вооруженного восстания (1-24 октября 1917 г.). М., 1957.
РДР (1958) = Революционное движение в России в апреле 1917 г. Апрельский кризис. М., 1958.
РДР (1959 А) = Революционное движение в России в мае-июне 1917 г. Июньская демонстрация. М., 1959.
РДР (1959 В) = Революционное движение в России в июле 1917 г. Июльский кризис. М., 1959.
РДР (1961) = Революционное движение в России в сентябре 1917 г. Общенациональный кризис. М., 1961.
РДР(1962) = Революционное движение в России накануне Октябрьского вооруженного восстания (1-24 октября 1917 г.). М., 1962.
РМ = Русская мысль.
РР = Революционная Россия.
СН = Собрание Б.И. Николаевского (Гувер, ин-т).
СР= Социалист-революционер.
Судебный процесс = Судебный процесс над социалистами-революционерами (июнь-август 1922 г.). Подготовка. Проведение. Итоги. Сб. док., сост. С.А. Красильников, К.Н. Морозов, И.В. Чубкин). М., 2002.
Хроника событий. Том первый = Великая Октябрьская социалистическая революция. Хроника событий, т. 1: 27.2.1917-6.3.1917. М., 1957.
Чернов, КС = Чернов В.М., Конструктивный социализм, в 2 т. М., 1997.
Чернов, «Неопубликованная глава» = Чернов В.М., «К истории партии социалистов-революционеров. Неопубликованная глава из воспоминаний. I. За границей», Русская мысль, 1967, № 2666 (21 дек.), с. 4; 1967, № 2667 (28 дек.), с.4; 1968,№2668(4янв.),с.4; 1968,№ 2669(11 апр.),с.4.
Чернов, РРР = Чернов В.М., Рождение революционной России (Февральская революция). Париж; Прага; Нью-Йорк, 1934.
Чернов, СС = [Чернов В.М.], Собрание сочинений Виктора Чернова: в 2 т. Петроград, 1917-1918.
Chernov, GRR = Chernov V., The Great Russian Revolution, transl. and abridged by Philip E. Mosely. New Haven, Conn., 1936.
Hildermeier, RSRP = Hildermeier, Manfred, The Russian Socialist Revolutionary Party before the First world war. NY, 2000.
IISH = Международный институт социальной истории (International Institute of Social History), Амстердам.
KA = Государственный архив Финляндии (Kansallisarkisto = Finnish National Archives), Хельсинки
MERSH = The Modern Encyclopedia of Russian and Soviet History, ed. by G.N. Rhyne, J.L. Wieczynski, vol. 1-59. Academic International Press, 1976-1996.
PSR (1989) = The Socialist-Revolutionary Party after October 1917. Documents from the P. S.-R. Archives, selected, annotated and with an outline of the history of the party during the post-revolutionary period by Marc Jansen. Amsterdam, 1989.
RPG = The Russian Provisional Government of 1917: Documents: in 3 vols. Stanford, CA, 1961.
SUMMARY
HANNU IMMONEN
DREAMING ABOUT NEW RUSSIA: VIKTOR CHERNOV, 1873-1952
EUSP Press, 2015,486 p.
V.M. Chernov (1873-1952) — one of the founders and one of the leaders of the Russian Socialist Revolutionary Party from around 1900 to the early 1920s. He was the main theoretician of the party and strong supporter of its terror policies before 1911. He was also the main innovator and advocate of the the SR land law proposal, first introduced to the Second Duma in 1907, and then to the Constituent Assembly in January 1918. During the 1917 Revolution, Chernov was minister of agriculture in the Provisional Government, and chair of the Constituent Assembly when the PSR was the most popul ar party in Russia and had the majority of the deputies in the Assembly. During the Russian Civil War, Chernov led two and half years of perilous underground life playig hide-and-seek with the Bolshevik authorities.
He emigrated in 1920, first in Chehozlovakia where he stayed untill 1938, and then in the USA. Chernov wrote a number of autobiographical articles and histories of the SRs that have long figured as the main interpretative framework for the writing of the party history.
This book covers V.M. Chernov’s political and intellectual biography from his childhood through the revolutionary years to the final emigration. It re-exaimes Cernov’s political role during both the 1905 and the 1917 Revolutions and seeks to revise the prewailing interpretation on him found in number of text books covering the Russian Revolutions.
Hannu Immonen — former Research Fellow, Academy of Finland, now retired. Author of the monograph «The Agrarian Program of the Russian Socialist Revolutionary Party, 1900-1914. Helsinki: Finnish Historical Society, 1988. Current reserach topic — military relations between Russia and Finland, 1870-1905.
Научное издание
Ханну Иммонен МЕЧТЫ О НОВОЙ РОССИИ. ВИКТОР ЧЕРНОВ (1873-1952)
перевод с английского Е.А. Шраги
Серия «Эпоха войн и революций»; вып. 8
Редактор, корректор Е. А. Пережогина Верстка М. Ю. Виноградова Дизайн А. Ю. Ходот
Подписано в печать 05.10.2015 Формат 60х 90 716. Печать офсетная Усл. печ. л. 30,5. Тираж 700 экз.
Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге
191187, Санкт-Петербург, ул. Гагаринская, ЗА e-mail: books@eu.spb.ru
тел.: +7 812 386 7627
факс:+7 812 386 7639
Сайт и интернет-магазин Издательства:
www.eupress.ru
Заказ №1287
Отпечатано в типографии ООО «Аллегро» 196084, Санкт-Петербург, ул. Коли Томчака, д. 28 тел./факс (812) 388-9000