Автор: Сабуров А.Н.
Теги: партизанское движение военные мемуары великая отечественная война
Год: 1968
Текст
Александр Николаевич
САБУРОВ
G 6 S?h I
ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА Ц/^
ГЕНЕРАЛ-МАЙОР
А. Н. САБУРОВ
ОТВОЕВАННАЯ ВЕСНА
9(e) ЭД-
ч\г —
В ДВУХ КНИГАХ
ВОЕННЫЕ
вм
МЕМѴАРЫ
БНБііБСТЕНЛ ДОМ США
Кире вского район*
пр. Стачек і. 18,
Ордена Трудового Красного Знамени
ВОЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
МИНИСТЕРСТВА ОБОРОНЫ СССР
М О С К 3 А — 1363
цу'^ТиГДТ ' ~
КНИГА ПЕРВАЯ
ОСТАЕМСЯ
СОЛДАТАМИ
і
9(С)27
С12
В ОГНЕННОМ КОЛЬЦЕ
ТЖерная сентябрьская ночь полыхала заревами. Кро-
-^ваво пламенели низко нависшие тучи впереди, на
востоке. Совсем близко позади нас лизали темное небо
языки пожаров. Яркие всполохи рвали мрак справа и
слева. И отовсюду доносился грохот — то слабый, как от¬
даленный гром, то совсем близкий — можно было разли¬
чить отдельные выстрелы орудий и пулеметов.
— В огненном кольце, — проговорил капитан Рева.
Мы стояли с ним на высоком камне посреди реки и
следили, как вброд переправлялись бойцы. Некоторые —
вдвоем или вчетвером — осторожно несли на плечах но¬
силки с ранеными.
Мы ослабели, выдохлись. Надо вывести людей в лес,
дать им отдохнуть, в надежных руках оставить ране¬
ных... .
Переправа подходила к концу. Уже последний боец
скрылся в прибрежных камышах. Мы спустились с кам¬
ня в холодную осеннюю воду. Дружеские руки втащили
нас на крутой берег.
Намокшая шинель была непомерно тяжелой. Уста¬
лость сковывала тело: свинцом наливались ноги, смыка¬
лись веки.
Наткнулся на группу бойцов. Голые, под дождем они
выжимали промокшую одежду.
— Быстрей одеваться! На месте не стоять! — прика¬
зываю им.
Подошел исполняющий обязанности начальника шта¬
ба батальона капитан Феденко.
— Товарищ комиссар! Налицо сто двадцать бойцов,
из них двадцать семь раненых. Связь с Березанью и ком¬
батом пока не установлена. — Потом тихо добавил: —
Патронов в обрез.
5
Я подсчитал в уме: у комбата восемьдесят семь чело¬
век,— значит, всего двести семь.
— Как Островский?
‘— Плох.
Отдаю распоряжение людей вывести в лес, выставить
дозоры, послать разведку в Березань.' Медленно шли
бойцы, один за другим исчезая за деревьями. Я впервые
видел их такими. Усталые, измотанные, потерявшие
прежнюю выправку, они брели нестройной толпой.
А Рева шутил:
— Гляди, комиссар, як славно хлопцы идут, ну пря¬
мо курортники с пляжа...
Напрасно шутит капитан. Он не видел этих ребят в
бою. А я видел, как дрались они под Киевом, как десять
дней бились в арьергардных боях, сдерживая врага, раз¬
рушая за собой мосты. Мы знали, что все больше от¬
стаем от своих войск. Но таков был приказ: сражаться
до последней возможности.
Очевидно, почувствовав, как неуместна его ирония,
Рева мягко сказал:
— Ну пошли, комиссар, к хлопцам.
Павел Федорович Рева присоединился к нашему ба¬
тальону несколько дней назад, вскоре после того, как
наши оставили Киев. Обрадовался:
— Вот и добре. С вами доберусь до своей части, то¬
варищ комиссар. Не журитесь: пассажир я не тяже¬
лый — транзитный, с пересадкой.
О себе капитан докладывал отрывисто и кратко, слов¬
но анкету заполнял:
— Родился в Донбассе, в Сталино. Учился в Харь¬
кове. Работал на Днепропетровщине, в Широковской
МТС инженером-механиком. Воевал на Киевщине...—
Тут Рева замолчал, смущенно улыбнулся и добавил: —
Це, товарищ комиссар, дуже громко сказано — воевал.
Якой из меня вояка...
В армию его призвали два месяца назад и поручили
руководить автомобильной ротой. Он так и сказал: «ру¬
ководить». Очевидно, понятие «командир» никак не соот¬
ветствовало его представлению о самом себе.
Вначале все шло благополучно. Рева вывел свою ко¬
лонну из Киева, без потерь переправился на левый берег
Днепра. Но в Борисполе обнаружил, что нет машины
с запасными частями. Никому не докладывая, очертя
6
голову ринулся обратно. В Киев не пробился, отстал от
своей дивизии и, тщетно проискав ее сутки, пристал
к нам.
Был Рева человеком сугубо штатским — шинель ви¬
села на нем мешком, вечно нараспашку, пилотка дер¬
жалась на макушке. Жил надеждой, что если не сегодня,
то уж во всяком случае завтра он с нашим батальоном
непременно пробьется через линию фронта и найдет
свою дивизию...
— Товарищ комиссар, увидишь комбата, напомни
ему, чтобы приказом зачислил меня в батальон. Пусть
хоть временно. А то в беспризорных хожу. Це не гоже...
Проверив караулы, ложусь под сосной. Просыпаюсь
оттого, что по спине ползут холодные струйки дождя.
Только что перевалило за полдень, а в лесу тихо и
сумрачно. По небу бегут серые рваные тучи. С ветвей
падают тяжелые капли, глухо ударяются о плащ-палат¬
ку и мелкой водяной пылью покрывают лицо. Ну прямо
как в родном Ижевске в глухую осеннюю пору. За де¬
сять лет моей жизни на Украине впервые здесь такая
ранняя осень.
Просыпается Рева и начинает возиться с сырыми
ветками. Рядом шевелится плащ-палатка. Из-под нее вы¬
совывается помятое лицо сержанта Ларионова. Он не¬
торопливо оглядывается вокруг и снова завертывается
в плащ-палатку.
Рева нагибается над кучкой наломанных веток. Тон¬
кой струйкой вьется серый дымок. Уже язычки пламени
бегут по подсохшим ветвям. Огонь разгорается все ярче,
и вокруг разносится запах горящей влажной хвои.
— Кто костер разжег? А ну, быстро туши! — гремит
рядом голос Феденко. — Ты, Рева? Что это тебе? Табор?
Тракторная бригада?
— Ни, якой табор, — спокойно отвечает Рева. — Це
забота о человеке, товарищ Феденко.
Пожалуй, прав Рева: надо дать людям погреться,
просушить одежду.
— Товарищ капитан, костер разожгли с моего разре¬
шения,— замечаю я.
— Вы разве не спите? •— и Феденко быстро подходит
ко мне. — От комбата начхоз Козеницкий пришел с кол¬
хозниками. Ждут вас на заставе. Наши в Березани.
Выхожу на опушку.
7
— Откуда, хозяева? — спрашиваю двух мужчин, что
сидят с Козеницким.
Чуть поодаль на старом пне примостилась закутан¬
ная в платок молодая женщина.
— Были хозяева, а теперь не знаем, кем будем,—
отвечает тот, который помоложе.
Ни одна морщина не бороздит его смуглое продол¬
говатое лицо, обрамленное молодой бородкой, — он явно
только что начал отращивать ее, но взгляд серых глаз
не по возрасту суров.
Меня настораживает этот ответ. Кто он? Почему не
в армии? Что помешало эвакуироваться? Можем ли мы
вручить ему судьбу наших раненых?
Второй мужчина значительно старше: ему, пожалуй,
уже давно перевалило за пятьдесят. В руках большая
связка веревок.
— Это зачем, отец? — недоумеваю я.
— Как зачем? — ив глазах чуть хитроватая улыб¬
ка.— Спросят, неровен час, — куда идешь? Попробуй-ка
с пустыми руками ответ держать. А вот соломки при¬
хватим вязку-другую — оно вроде и поспокойнее.
— Ой, деда, много же тебе придется соломы перета¬
скать! — неожиданно вырывается у молодой женщины,
сидящей на пне, и в голосе ее столько непосредственной
искренности и добродушной иронии, что невозможно
удержаться от улыбки.
— Товарищ комбат приказал мне остаться здесь,—
доверительно докладывает Козеницкий.
Значит, комбат уже говорил с ними, проверил их.
— Толково приказано, — рассудительно замечает ста¬
рик. — Они, видать, с опытом, — и он кивает головой в
сторону Козеницкого. — А по теперешнему положению
такие нам вот как нужны. Прямо сказать — до за¬
резу.
Он, видно, наблюдателен, этот старик: Козеницкий
действительно подпольщик гражданской войны.
Договариваемся, что сегодня же ночью они распре¬
делят наших раненых по верным людям из окрест¬
ных сел.
— Только с медицинским персоналом у нас небогато:
в армию все ушли, — замечает мужчина с бородкой.
— Оставим вам медсестру, Наташу Строгову, — и
я показываю на стоящую поодаль нашу общую люби¬
мицу Наталку. — Не смотрите, что молода: лучшая в сан¬
бате, в боях проверена.
— Вот и хорошо — радостно подхватывает женщина,
сидящая на пне. — Будешь у меня жить, Наташа. За
материну племянницу. Вместе фашистов бить будем.
— Погодите, погодите, товарищи. Видать, вы уже
успели своим подпольем обзавестись? — спрашиваю
в лоб.
Старик отвечает не сразу. Неторопливо разбирая
связку веревок, медленно говорит:
— Как тебе сказать... Суди сам. Десять с лишним
лет в нашем колхозе партийная ячейка работала. Кор¬
нями народ с Коммунистической партией сросся. Не ото¬
рвешь нас от нее...
— Что же надумали?
— Как все, так и мы... Когда Гитлер еще к Киеву
подходил, в нашей ячейке людей собирали и рассказы¬
вали, что народ на Правобережье делает под фашиста¬
ми. Думаю, не отстанем от других: слово партии и для
нас закон...
— Не знаешь, где фронт, отец?
— Фронт? — помрачнев, переспрашивает он. — Фрон¬
та близко нет, сынок. Люди говорят — две недели назад
наши Полтаву отдали.
Как тяжелые камни падают его слова: вот уже два
дня мы слышим одно и то же. Значит — правда...
— Ну, спасибо за помощь. Помните, оставляем вам
самое дорогое, — и мы крепко жмем друг другу
руки.
Возвращаюсь в лагерь. Костер уже пылает. Вокруг
него бойцы, командиры, политруки. Заметив меня, вска¬
кивают, привычным жестом оправляя шинели. Будто не
было тяжелых боев, ночного перехода через болото, не¬
стройной толпы, входившей в лес... Нет, они все те же —
старые боевые друзья кадровики!
Сержант Ларионов стоит у костра и осторожно дер¬
жит небольшую серую книжечку.
— Что это ты делаешь, Ларионов?
— Сушу комсомольский билет, товарищ комиссар. —
В голосе сержанта смущение и досада. — Вот башку
спас, а билет не сберег, дурья голова...
Отвожу Реву в сторону, садимся на поваленное де¬
рево. ~
9
— Павел Федорович, Козеницкий остается с ранены¬
ми... Может, примешь его хозяйство? — предлагаю я.
— Начхозом быть?.. Ни! — решительно заявляет Ре¬
ва. — Хозяйствовать и после войны успею... Ни, ни! —
упрямо повторяет он. — Слухай, комиссдр, — и Рева, вол¬
нуясь, начинает рассказывать свою биографию.
Вначале мне кажется — она ничего общего не имеет
с темой нашего разговора, тем более, что основное мне
уже известно.
...Рос Рева с раннего детства без родителей. Стал ин¬
женером. МТС, в которой работал, держала первое ме¬
сто в Днепропетровской области. Перед войной он уже
депутат областного Совета трудящихся...
Капитан нервно потирает ладонью высокий лоб, по¬
том, помолчав, продолжает, и только тут я начинаю
понимать его мысль.
— Дивись, комиссар, як погано получилось. До вой¬
ны вроде человек человеком. А попал на войну — и вот.
Якого дурня свалял. Черт знает что... Скажи, как меня
сейчас в дивизии считают? В плену? Дезертиром? Без
вести пропавшим?.. Да ведь такое мне даже дети род¬
ные не простят, не то что парторганизация! Розуми-
ешь? — Рева торопится, словно боится не успеть сказать
всего, что его волнует. — Вот и прошу зачислить меня
в батальон. Только не на хозяйственную работу. На бое¬
вую. На передний край. Чтобы в боях вытрусить дурость
свою. Чтобы и здесь никто не смел сказать — Павел Рева
в хвосте тянется...
— Какое же назначение ты бы хотел?
— Какое?
В глазах Павла мелькает растерянность, быть может,
боязнь высказать затаенное желание и получить отказ.
Но только на мгновение.
— Вот якое... Политрук Топоров ранен... На его ме¬
сто.
Рева встает, снимает пилотку и проводит рукой по ред¬
ким белокурым волосам—так усталый человек стирает
пот после тяжелой работы.
Не сразу отвечаю Реве — надо подумать, но капитан,
очевидно, не в силах ждать.
— Верь, комиссар: трусом меня не увидишь... Детям
моим, избирателям моим стыдно за Павла Реву не бу¬
дет... Клянусь!..
10
— Хорошо. Передай начштаба Феденко мое распоря¬
жение о твоем назначении. Он скажет, что делать
дальше.
Рева, быстрым движением надев пилотку, вытяги¬
вается: >
— Есть, передать начштаба Феденко!
Проводив Реву, разворачиваю карту и снова изучаю
маршрут на Яготинскую дамбу.
Тревожит отсутствие комбата. Еще вчера на хуторе
мы договорились, что он возьмет роту, раньше меня
перейдет Трубеж, ночью выведет из строя железнодо¬
рожную станцию у Большой Березани и, захватив с со¬
бой верных людей, которым можно было бы поручить
раненых, утром придет сюда, в лес, чтобы ночью вместе
выйти на Яготин.
Порывисто, как всегда, подходит доктор Ивашгіна.
Красные от бессонницы глаза ввалились, щеки серые,
землистые: последние дни для него были особенно тя¬
желы.
— Майор Островский умер, товарищ комиссар. Бу¬
маги остались. Вот они, в сумке. Просил вам передать.
Еще вчера я понял, что Гриша Островский обречен:
тяжелая рваная рана в животе. Его несли на руках через
овраги, болота. И все же не верится, что не услышу его
голоса, не увижу до удивления ясных Гришиных
глаз...
Раскрываю сумку. В ней карта и обычная учениче¬
ская тетрадь, залитые кровью. Листы тетради слиплись.
Бурые пятна мешают читать.
«19 сентября. — Последний раз смотрю на Киев с левого берега.
Как он хорош, как он дорог мне! Почти два месяца мы обороняли
его... До свидания, Киев! Мы вернемся. Непременно.
20 сентября. — Днепр принял в свои воды пролеты последнего
моста. Дым закрыл холмы Печерской лавры. До сих пор не верится,
что это сделали мы, своими руками... Светает. Только что получили
новое задание. Трудное...
22 сентября. — Задание выполнено. Батальон отрезан. Идем на
прорыв.
27 сентября. — Бои, бои, бои. Они хотят нас раздавить — мы
огрызаемся, сами нападаем и бьем. Здорово бьем!.. Сегодня говорил
с комиссаром. Он уверен, что выйдем из кольца. Мы пробьемся!
Мы...»
Дальше разобрать не могу.
Последняя запись в дневнике датирована сегодняш¬
11
ним числом и написана другим, круглым ученическим
почерком:
«Майор Островский умер 29 сент. 1941 г. Медсестра Н. Стро-
гова».
Раскрываю карту. На ней Гриша нанес боевой путь
нашего батальона.
Вот оборона на реке Ирпень. Ликвидация прорыва
вражеской части у Сталинки. Разгром фашистской груп¬
пы в Голосеевском лесу. Обведенные пунктиром услов¬
ные знаки: здесь мы уничтожили вражеские танки. Крас¬
ные кружки с красными треугольниками внутри: здесь
мы взрывали мосты и железнодорожные станции. И весь
путь на карте — от Киева до Барышевки — залит кровью.
Подходят бойцы. Из-за моего плеча они внимательно
рассматривают карту. Складываю ее и оборачиваюсь.
Они вытягиваются, будто ждут приказаний. Ладони Ла¬
рионова крепко сжаты в кулаки...
— Товарищ комиссар!
Передо мной связной от комбата.
— Фашисты идут на Березань. Товарищ комбат при¬
казал раненых оставить в лесу и быстро выступать
в село...
Еще в лесу мы услышали перестрелку.
Ускоренным маршем выходим на опушку. Перед
нами вдоль заболоченной балки тянется с запада на во¬
сток длинная, широкая главная улица Березани. Вторая,
короткая и узкая, отходит от середины села на север,
к Жуковке, и обрывается у небольшого мостика, переки¬
нутого то ли через болотце, то ли через ручеек.
В бинокль отчетливо видно, как с запада, со стороны
Барышевки, в Березань втягивается фашистская часть.
На восточной окраине села, у железнодорожной станции
идет бой.
Попадаем на песчаный пустырь, изрезанный глубо¬
кими бороздами, очевидно подготовленный к сосновой
посадке. Голо и пусто — здесь даже бурьян не растет.
И тотчас же на нас обрушиваются жестокие пулеметные
очереди.
Прижимаемся к сырой холодной земле. Успеваю за¬
метить: пулеметы бьют справа, с двух ветряков, стоящих
неподалеку.
12
Заговорили пулеметы и со стороны дороги, по кото¬
рой движется вражеская колонна. С воем рвутся мины,
взметая перед нами песок. Не смолкая, протяжно сви¬
стят пули. Огонь нарастает, и кажется — песок вокруг
вздыбился от разрывов, ожил и обрушился на нас.
Рядом раздается хриплый прерывистый голос Ревы:
— Товарищ комиссар, разреши атаковать ветряки,
будь они неладны.
— Действуй, и за нами — в село.
Потом приказываю Скорбовскому выбить противника
из Березани.
Поднимаемся, когда Рева с группой бойцов бросается
к ветрякам. .
— Вперед! За Родину!
Как эхо, подхватывают солдаты:
— За Родину! Ура!
Гремит боевой клич, и словно вокруг уже нет ни¬
чего — ни воя мин, ни пулеметных очередей, ни вздыб¬
ленной земли, — только эти любимые, гордые, победные
слова.
Мускулы напряглись, и даже не зрением, не слухом,
не разумом — всем существом своим обостренно улав¬
ливаю малейшее биение боя.
Враг, очевидно, не ждал нашей атаки. Он нервни¬
чает. Мины падают вразброс — то справа, то слева от
нас. Пулемет на правом ветряке захлебнулся и замер.
Это Рева снял его...
Село все ближе. Меня перегоняет боец Абдурахма¬
нов. На мгновение мелькает его продолговатое лицо —он
кричит что-то резкое и злое.
Фашисты приходят в себя. Их мины уже ложатся
точнее. Бьют вражеские автоматы с окраинных усадеб
Березани. Замолчавший было пулемет на ветряке снова
ожил.
Заговорил наш «максим». К нему подключаются два
ручных пулемета. Скорбовский неудержимо прибли¬
жается к селу. Слышу, как он передает команду:
— Беречь патроны! Штыком, гранатой гадов!..
Неожиданно впереди вспыхивают березанские хаты —
одна, вторая, третья. Это фашисты пытаются прикрыться
от нас стеной пожара. Но Скорбовский уже зацепился
за первые дома. Сейчас мы ворвемся в село и соеди¬
нимся с комбатом...
13
Нет, это, оказывается, не так просто: пожар охватил
уже полсела, и огонь преграждает нам путь. Стрельба
медленно стихает — слышатся только отрывистые оди¬
ночные выстрелы. Мы окапываемся...
Вражеский залп. Это фашисты бьют, со стороны до¬
роги на Барышевку: к ним, видно, снова подошло под¬
крепление.
Рядом рвется мина. Еще... Еще... Полчаса под таким
огнем, и от нас ничего не останется...
Но что это?
Справа вдруг ярко вспыхнули ветряки. Растянувшись
цепочкой, бежит к нам группа Ревы. Бежит по ровно¬
му— без единого кустика — лугу. Вокруг нее — минные
разрывы.
— Скорей, Рева! Скорей!-—кажется, я кричу это во
весь голос.
А там, где бьется комбат, бой отдаляется, — очевидно,
и комбату приходится туго...
Подбегает Рева. Глаза яркие, сияющие.
— Сняли! К чертовой матери сняли!
— Рева, бери взвод, — приказываю я. — Ползи бал¬
кой в обход. Врывайся в село с запада. Перерезай до¬
рогу на Барышевку. Чтобы ни один фашист не прошел
оттуда в Березань... И больше шума. Больше шума, Ре¬
ва. Быстро!
Перехожу ближе к Скорбовскому. Мой КП на бу¬
горке, у самого края глинистого оврага. Тут же неболь¬
шая корявая ива зацепилась за откос, и ее переплетен¬
ные корни висят над обрывом.
Уже вечер, но вокруг светло как днем — от пожара.
Вокруг по-прежнему рвутся мины.
Фашисты сосредоточиваются на колхозном дворе.
Огонь их минометов перенесен дальше: мины пролетают
над головой. Сейчас противник пойдет в атаку на Скор-
бовского.
Начинается перебежка. Одна вражеская цепь... вто¬
рая... третья...
Скорбовский молчит.
Фашисты все ближе. Они уже поднимаются во весь
рост. Они наглеют...
Скорбовский молчит.
— Огонь, Скорбовский!
Он не слышит, не понимает, не хочет понимать? Что
14
с ним? Растерялся? Сейчас сомнут его... Он с ума со¬
шел!..
И Рева пропал...
Фашисты рядом со Скорбовским. Первую цепь отде¬
ляют от него метров двадцать — не больше.
Конец...
Вдруг бьет наш залп, за ним несется громовое
«ура» — и воздух словно раскалывается над головой.
Передние фашистские цепи падают как подкошен¬
ные. Задние в нерешительности мнутся на месте.
Снова залп. Снова «ура». Фашисты бегут. Их хлещут
в спины короткими пулеметными очередями. Высокий,
толстый фашистский офицер пытается сдержать бегу¬
щих, но солдат и офицера укладывает на землю наш пу¬
лемет...
Наступает тишина.
— Шпана! — раздается впереди спокойный голос
Скорбовского. — А еще в атаку лезут.
Молодец Скорбовский! Впервые я видел такую ред¬
кую выдержку...
В западной части села, у дороги на Барышевку,
вспыхивает перестрелка. Это Рева наконец зашумел.
Хорошо!..
— Товарищ комиссар!
Это прибыл связной от комбата: весь в глине, глаза
красные, на левой щеке кровоточащая царапина.
— Товарищ комиссар! Немцы жмут. Комбат прика¬
зывает отходить. Сбор около Жуковки.
— Где комбат?
— Прошел станцию.
Бой на станции действительно затих. Комбату, оче¬
видно, помогли наши атаки, и ему удалось оторваться
от противника.
Оглядываюсь назад. Густая фашистская цепь широ¬
кой дугой охватывает нас с севера и северо-востока, от¬
резая пути назад и к станции. Впереди, на юге, — горя¬
щее село, занятое фашистами.
На западе — Рева. Он почти рядом, но между нами
пылающие дома и на усадьбах вражеские автоматчики.
Сейчас ни к Реве, ни к комбату не пробиться.
Снова обстрел. Враг бьет упорно, методически: пере¬
лет, недолет, перелет, недолет. Вилка сужается...
Рвется снаряд. С глыбой земли падаю в овраг.
15
С трудом выкарабкиваюсь из-под тяжелой липкой
глины. Взбираюсь по крутому скользкому откосу. На са¬
мом краю обрыва исковерканная снарядом, вырванная
с корнем ива. А рядом с ней Ларионов и Абдурахманов.
Как они попали сюда? Ведь они были с Ревой...
— Захватили штаб, — докладывает Ларионов. — Пе¬
ребили фашистских офицеров. Нас взяли в кольцо и дер¬
жат. Ни туда, ни сюда...
— Как же проскочили?
— Ползком... Трех «кукушек» по дороге сняли. Гады,
на усадьбах в картофеле сидят. Все огороды заняли.
К атаке, видать, готовятся... Товарищ капитан помощи
просит.
Значит, и Рева окружен. Остается одно: ждать ночи,
чтобы пробиться к Реве и с боем выходить из села.
Но фашисты не дают ждать.
Опять огонь, опять атака.
Стонут раненые. А время, кажется, остановилось, и
никогда не кончится этот страшный бесконечный день.
— Слушай команду!
Рывок. Воют фашистские мины, бьют в упор немец¬
кие пулеметы... “
Нет, не прорвать этой огненной завесы, не соединить¬
ся с Ревой...
Вдруг огонь стихает. В непривычной тишине возни¬
кает шум моторов. Неужели немцы решили бросить про¬
тив нас танки?.. -
Что ж, остается только подороже отдать свою жизнь.
— Гранаты!
Шум моторов все ближе...
Неожиданно в перерыве между очередями издалека
доносится песня. Кажется, я слышу «Интернационал».
— Товарищ комиссар!
Лежащий рядом Ларионов крепко сжимает мою ру¬
ку. Он поднял голову, он смотрит на улицу, и глаза его
широко раскрыты.
Значит, и ему почудилось?..
Все яснее шум моторов, все резче пулеметные очере¬
ди, — и уже громко и победно гремит над Березанью:
Это есть наш последний
И решительный бой!..
По улице к нам мчится немецкая бронемашина. За
16
ней грузовик. В кузове — люди в серых шинелях. Кто-то
припал к зенитному пулемету. Очереди хлещут по ха¬
там, огородам, бегущим фашистам.
Мы бросаемся навстречу машинам и подхватываем
боевой гимн... -
— А я шо казав?! — раздается торжествующий го¬
лос Ревы. Он в кабине грузовика. Пилотка, как обычно,
на затылке, шинель нараспашку. — Не идут на пулемет!
Драпают!
Заметив меня, рапортует, но лицо по-прежнему сияет:
— Задание выполнил, товарищ комиссар. На тро¬
фейных вырвался... Яки будут новые приказания?
— На Жуковку, Рева! На прорыв!
— Есть на прорыв!.. А ну, землячки, держись креп¬
че: больше газу — меньше ям!
Взревели моторы. Снова грянул «Интернационал».
С винтовками наперевес бойцы бросаются вслед за ма¬
шинами... .
Помню только эту победную песню, сухой треск пу¬
леметов на Ревиной машине, несмолкающее «ура», тяже¬
лый топот ног, тарахтенье досок настила на мостике,
бледное лицо фашистского солдата, через перила
навзничь падающего в болото...
Пробились!
Прошло три дня — три тяжелых дня...
Сейчас мне ясно: многие наши неудачи — результат
моей неопытности. Я не знал местности, я, оказывается,
еще не научился ходить по вражеским тылам: почему-то
упорно держался больших дорог, упрямо тянулся к се¬
лам. Это приводило к неизбежным стычкам, к потере
людей, растрате времени.
Попытка прорваться на Яготинскую гать нам дорого
обошлась. Под Сгуровкой нас ждала ловушка. Про¬
биться к мосту на Быков не удалось. Комбат пропал,
словно сквозь землю провалился. Исчезла последняя на¬
дежда найти его. Нас осталось тридцать один человек...
Помню звездную ночь на 2 октября. Сижу у брошен¬
ного полуразрушенного комбайна. Передо мной по еле
приметной проселочной дороге цепочкой проходят сол¬
даты.
К рассвету мы располагаемся на дневку в нескошен¬
ном просе.
2 А. Н. Сабуров |7
тнтил шк совета
Кировского района
пр. Стачек д. 18, тед. Д-2-62-61
Лежим в небольшой лощинке. Неподалеку на холми¬
ке разместился наш дозор. Спать не хочется, но и раз¬
говор как-то не вяжется.
— Товарищ капитан! Думаю, думаю — не понимаю:
как вы тогда в Березани на машинах вызвались? —-спра¬
шивает Абдурахманов.
— Ну вот, собрался спустя лето по малину, — добро¬
душно ворчит Рева. — Яку старину вспомнил.
— Чего тут не понимать? — строго выговаривает
своему закадычному другу-приятелю сержант Ларио¬
нов. — Завели моторы, сели, поехали — вот и все... А ты
лучше, чем товарищу капитану спать мешать, свою ши¬
нель почисти, а то ходишь, как поросенок замурзан¬
ный.
То ли скучно Реве, то ли приятно еще раз вспомнить
свои березанские дела, но, помолчав, он все-таки на¬
чинает:
— Так це ж не моя идея. Це Красицкий придумал...
Помнишь, землячок, накрыли мы с тобой фашистский
штаб? Хорошо накрыли — слов нет. Вижу, во дворе две
машины стоят: грузовая и броневая. Веду бой, а думка
о машинах. Уж такой я человек уродился — люблю ма¬
шину, не могу спокойно мимо пройти, чтобы не погля¬
деть ее, руками не потрогать. А гады не дают глядеть:
взяли в кольцо и жмут — ни вздохнуть, ни охнуть... Ну,
послал вас к комиссару, а вы пропали...
— Как пропали? Не говорите такое слово, товарищ
капитан! — горячо оправдывается Абдурахманов. —
Ведь мы...
— Не тарахти, — перебивает Рева. — Откуда я знал,
где вы? Нет ни вас, ни комиссара. Всей моей территории
в Березани осталось четыре двора... Вдруг затихли фа¬
шисты. Перед атакой, видно. Дай, думаю, напоследок
взгляну на машины, сердце успокою. Гляжу — в порядке
машины. «На ходу?» — спрашивает Красицкий. «На хо¬
ду, — отвечаю, — да что толку...» А он: «Разрешите,
товарищ капитан, на броневой на прорыв пойти. Я тан¬
кист». Це идея, думаю. А потом прикинул: нет, стой, так
не пойдет. Ты прорвешься или нет — это еще бабушка
надвое сказала, а я со взводом здесь останусь? «Да¬
вай,— говорю, — землячок, лучше вместе, колонной. Оно
вернее...» Ну, сели. Хлопцы «Интернационал» затянули.
И все.
18
— Как же вас фашисты выпустили?
— А ты попробуй не выпусти... Первое — «Интерна¬
ционал»: они его боятся пуще всего на свете. Второе —
зенитный пулемет: сам знаешь — штука, браток, серьез¬
ная. От всего этого у них последние гитлеровские арти¬
кулы из головы выскочили...
Посмеялись, поговорили маленько и заснули мои то¬
варищи. Я начал было разрабатывать наш ночной марш¬
рут, как вдруг слышу — дозорные подают сигналы. Вы¬
глядываю из проса: прямо к нам идут фашистские маши¬
ны с пехотой.
— Тревога! К бою!
Скупо хлопают наши одиночные выстрелы. В ответ
несется пулеметный огонь. Мы рассыпаемся. Машины за
нами...
Большой зеленоватый грузовик идет прямо на меня.
Вокруг свистят пули. С трудом заставляю себя только
раз спустить курок: патроны в пистолете на исходе.
На мгновение оборачиваюсь. Мотор грузовика парит:
очевидно, я пробил радиатор. Круто сворачиваю впра¬
во — вдали виднеется глубокая канава.
Воет мина. Резкий удар в ногу — словно острый ка¬
мень с лета вонзается в тело. Падаю в канаву. Машина
все ближе. Осталось два патрона. Последние два. Обо¬
роняться нечем. Уйти невозможно.
Нет, плена не будет!..
И вот — бывают же на свете такие неожиданности! —
по какой-то странной, по сей день непонятной мне ассо¬
циации, перед глазами вырастает образ Куйбышева и
еще с юности запавший в памяти прочитанный эпизод
из его жизни.
...Питер. В дом стучатся жандармы. Куйбышев в са¬
ду. Он не мечется — он твердо оценивает обстановку:
«Прыгать через забор?.. Но не рано ли использовать этот
последний, такой рискованный шанс — сад может быть
окружен жандармами?» Куйбышев остается в саду.
Жандармы, обыскав дом, уходят...
Решаю: спускать курок рано — успею...
Машина совсем рядом. Резко заскрежетав коробкой
скоростей, она круто разворачивается и уходит к дороге:
то ли сочли меня убитым, то ли просто не заметили.
Тишина. Лишь издали еле доносится шум ушедших
машин, но и он постепенно замирает.
2*
19
Опускаю пистолет. Перевязываю рану разорванной
нательной рубахой. Ногу жжет. Перед глазами красные
круги...
Прихожу в себя, когда солнце уже начинает клонить¬
ся к закату. Кругом тишина и безлюдье. С трудом бреду
к холмику с высокой скирдой. ' .
Натыкаюсь на трупы наших бойцов. Вот Иванов,
Фирсов, сержант Пахомов. Рядом глубокие следы авто¬
мобильных шин на влажной земле.
Где же остальные? Спаслись?
Взбираюсь на холмик, чтобы оглядеться. Неожиданно
из скирды вылезает девушка, за ней вторая, потом по¬
жилая женщина и, наконец, старик. В его давно не бри¬
той бороде застряли сухие стебельки, на носу старомод¬
ное пенсне со шнурком, перекинутым за ухо.
Выясняется — это киевские учителя идут на восток,
к фронту. Радушно приглашают к себе.
— Спасибо, товарищи. Слишком приметна ваша
скирда. Немедленно же уходите отсюда.
— Не можем: старый учитель болен... Мы тут уже
вторые сутки. Пока ничего, благополучно. Еще день—
и тронемся дальше.
Кружится голова. Надо скорей найти пристанище,
иначе свалишься здесь, на юру.
Метрах в двухстах лежит солома, очевидно остав¬
шаяся после комбайна. Кое-как подползаю к ней, пы¬
таюсь осторожно приподнять верхний покров, чтобы под¬
лезть под него, и невольно вскрикиваю — меня крепко
схватывают за руку: из-под соломы появляется долговя¬
зая фигура Абдурахманова. ■
Солома снова шевелится. На этот раз поднимается
сержант Ларионов.
И вот они уже стоят рядом со мной, два друга-прия-
теля. Почему-то сейчас только впервые бросается в глаза:
высокий, худой, сутулый, в непомерно короткой, не по
росту, шинели Абдурахманов напоминает Дон-Кихота —
длинная тонкая шея торчит из воротника, такое же про¬
долговатое лицо, как у Ламанчского рыцаря, и даже
давно не бритая борода отросла характерным острым
клинышком.
Мы залезаем под солому. Друзья укладываются ря¬
дом со мной. Они что-то говорят, спрашивают, но мысли
мои путаются, и я словно проваливаюсь в пропасть...
20
Просыпаюсь от шума мотора. Сумрак. Надо мной ко¬
лючая солома. Рядом лежат Ларионов и Абдурахманов.
Мне почудился этот шум?
Осторожно разгребаю солому. Вечереет. Метрах в ста
стоит мотоцикл и открытая легковая машина, в маши¬
не — офицер. Чуть дальше — грузовики с фашистскими
автоматчиками.
. Офицер смотрит в бинокль. Ленивый, еле уловимый
жест, и к скирде подбегает солдат. Скирда вспыхи¬
вает.
— Там люди! Девушки!.. Убью!..
Это Абдурахманов, схватив винтовку, рвется наружу.
Мы с трудом удерживаем его.
Красные языки пламени лижут снопы.
— Звери! Ответите!.. Да здравствует Советская
власть! — несется из горящей скирды звенящий девичий
крик.
Длинная автоматная очередь прошивает скирду...
Колонна приходит в движение. Головная машина, ка¬
жется, идет прямо на нас. Ее колеса проносятся в счи¬
танных метрах... Шум моторов затихает вдали.
Вылезаем из нашего убежища. Громадным факелом
пылает скирда. Мы молча снимаем пилотки...
Втроем отправляемся на поиски товарищей. На гори¬
зонте смутно виднеется хуторок. Может быть, туда со¬
берутся наши люди?..
Полная луна то прячется за тучи, то снова заливает
землю прозрачным голубоватым светом. На выгоне, у са¬
мого хуторка, пасутся стреноженные бельгийские тяже¬
ловозы— спокойные, невозмутимые, с массивными лох¬
матыми ногами. Охраны не видно: надо полагать, она
мирно спит.
Подходим к хатам. Словно нарочно, из-за облаков
появляется луна. Чуть в стороне, у плетня, смутно вид¬
неются три фигуры.
— Наши, товарищ комиссар, — уверенно шепчет Аб¬
дурахманов.
— Хальт! — раздается испуганный гортанный окрик.
Взвивается в небо ракета, строчит автоматная оче¬
редь, выбегают немцы.
Бросаемся обратно, бежим мимо взбудораженных
коней, и вдруг справа, почти в упор, бьют выстрелы —
стреляет охрана.
21
Круто сворачиваем в сторону. Над хутором снова
вспыхивает ракета. За ней еще, еще, но выстрелы посте¬
пенно смолкают — и опять тишина...
Утро застает нас на ячменном поле. Болит рана. Вы¬
бился из сил: двое суток голода дают себя знать. Не¬
ужели мы остались одни?.. Решаем передневать в ячмен¬
ной копне, оглядеться и тогда решить, что делать...
Просыпаюсь от близких голосов. Мои товарищи спят.
Садится солнце. По ячменному полю медленно идут две
пожилые женщины, и я слышу их разговор:
— Тут они...
— Значит, приметили нас. Теперь сами найдут... По¬
шли. Как бы чего...
Не решаюсь окликнуть: уж очень внимательно при¬
сматриваются они к нашим копнам.
Стихли шаги. Тихонько вылезаю из ячменя. В той
стороне, куда ушли женщины, поднимаются к небу сине¬
ватые струйки дыма. Очевидно, там лежит село. На поле
ни души. Только в стороне понуро стоит отощавшая
лошаденка: много их видели мы на своем пути —
больных, раненых, потерявших хозяев, никому не нуж¬
ных...
Снова скрываюсь в копне — и почти тотчас же слы¬
шится шорох. Выхватываю пистолет.
Шорох все ближе, словно кто-то ползет к нам.
— Хлопцы, часом нема махорки? — раздается знако¬
мый голос.
Отбрасываю в сторону солому. Передо мной изумлен¬
ное, радостное лицо Ревы.
Мы обнимаемся так крепко, что дух захватывает.
— Чекай, чекай, комиссар, — разжав, наконец, руки,
говорит капитан. — Хлопцы, сюда! — кричит он.
— Тише!
— Да ну его к бису! Чего там? — не унимается
Рева. — Зараз вечер: наше время... Хлопцы!
Из соседней копны вылезают двое военных. Один из
них молодой лейтенант, второй — невысокий худощавый
майор.
— Знакомься, — представляет Рева. — Лейтенант Ча-
пов... Майор Пашкович, военный прокурор.
Прокурор?.. Уж очень моложав этот прокурор. Толь¬
ко серые, неулыбчивые, глубоко запавшие глаза говорят
о том, что он много пережил за свою жизнь.
22
Мы стоим у копны, и наши новые знакомые расска¬
зывают...
...Несколько дней назад Пашкович и Чапов задержа¬
лись в селе — испортилась машина. В сумерки поехали
догонять свою часть, заблудились и попали в засаду.
Машина тотчас же вспыхнула, Пашковича ранили. Им
удалось отлежаться в кустах. Потом пошли к фронту:
десятки километров по оврагам, полям, перелескам,
стычки с немцами, перестрелки, ракеты и снова пере¬
стрелки.
Вчера у Пашковича открылась рана, идти дальше
было невозможно. Решили переждать денек на ячмен¬
ном поле. Чапов отправился в село. Женщина из край¬
ней хаты снабдила его продуктами. Когда он возвра¬
щался, на него наткнулся Рева.
— Це точно, — подтверждает капитан. — Лежим, о
куреве скучаем. Вдруг вижу — голова из копны показа*
лась: не иначе, как партизаны или наши хлопцы. Дай,
думаю, погляжу, кто такие. А как увидел сапоги — ну,
тогда уже смело пошел... Что это, комиссар? — взволно¬
ванно спрашивает Рева, заметив запекшуюся кровь на
штанине. — И тебя не миновало?
— Пустяки.
— Пустяки? — недоверчиво переспрашивает он. — Да
ты сидай, сидай, комиссар, — уговаривает Рева, удобно
усаживая меня. — Сидай и слушай.
Рева рассказывает, как чудом спасся, когда нагря¬
нули машины, как, подобно мне, отправился к хутору
в надежде встретить наших, в хутор не попал, но не¬
ожиданно наткнулся на старого знакомого.
— Понимаешь, комиссар, гляжу: хлопцы в граждан¬
ском идут. Приглядываюсь — Коваленко, инженер-тепло*
техник из Кривого Рога, я его три года знаю. «Куда, —<
спрашиваю, — курс держишь, землячок? К фронту?»
«Нет, — отвечает, — мы в Киев направляемся». «Что так?
Добрые люди к своим тянутся, а ты поближе к Гитле¬
ру?» Улыбается: «Кому что положено, Павел Федорович.
Одному велено через фронт пробираться, другому — в
тыл к немцам идти». Вижу: на подпольную работу идет
и расспрашивать его — зря время терять. Все равно не
скажет... Ну и удивил же он меня! Если бы до войны
мне сказали, что он, Коваленко, этот тихоня, будет под¬
польщиком — не поверил бы...
23
Я плохо слушаю Реву. В голове одна мысль: где
фронт? Сумеем ли пробиться? Хватит ли сил?..
Расстилаю перед собой карту.
— Фронт у Брянских лесов, — словно подслушав мои
мысли, твердо заявляет Пашкович. — Таковы показания
колхозников. К тому же это очень логично — большой
лесной массив...
—• Це точно, — подтверждает Рева. — Коваленко то¬
же говорил, что армия отошла к Брянским лесам.
—■ Идти же на восток бессмысленно, — продолжает
Пашкович. — Мы с Чаповым уже пробовали. Такая кон¬
центрация сил — яблоку негде упасть.
Значит, остается одно: попытаться пробиться к Брян¬
скому лесу.
Намечаю маршрут. Красная стрелка, прорезав Не¬
жинские леса, огибает Бахмач и Конотоп с запада и упи¬
рается в южные массивы Брянского леса.
Рева внимательно следит за карандашом и мечта¬
тельно говорит:
— Добрый лес.
Добрый?.. Кто знает, что принесет нам этот неведо¬
мый лес...
Наступают сумерки. Мы готовимся в путь. Рева рас¬
стегнул шинель и возится с поясом.
— Будь он проклят, — ворчит он. — Каждый день но¬
вую дырку прокалываю, а он все болтается.
— Вы не видели, друзья, женщин в поле? Они не¬
давно были здесь, — вспоминаю я.
— А як же. Пришли, покрутились у куста, щось по¬
искали и пошли.
— Мне кажется, — задумчиво говорит Чапов, — одна
из них вчера накормила нас.
— Может, подывимся на цей куст, комиссар? — по¬
думав, предлагает Рева.
Подходим к кусту, одиноко стоящему среди поля.
Около него видим ту самую лошадь, которая с утра бро¬
дила вокруг нас. Она аппетитно жует кусок хлеба.
— Яка несвидома скотина, — укоризненно качает го¬
ловой Рева.
Быстро становится на колени, шарит под кустом,
находит узелок и разворачивает его.
— Дивись, Александр, — тихо говорит он, называя
24
меня по имени, и протягивает сало, завернутое в чи¬
стую холстинную тряпку.
— Дивись... Дивись... — повторяет он.
Новый узелок с салом, пузатый горшок с украинской
ряженкой, покрытой румяной пенкой, и еще поменьше
горшок с медом.
— Яки наши радянски жинки... Яки жинки! — взвол¬
нованно шепчет Рева и улыбается радостными влаж¬
ными глазами...
Ночь спустилась на землю. Пора в дорогу.
★
НАШ ФРОНТ - ЗДЕСЬ
Т-1 дем одни. День, второй, неделю, полмесяца.., В ночь
-“-на 17 октября достигли Середино-Будского района
Сумской области.
Когда сейчас я вспоминаю наш переход от Полтав¬
щины через Сумщину, перед глазами прежде всего вста¬
ют старики-старожилы: минуя смерть, они уверенно вели
нас заброшенными тропами, глухими оврагами, им од¬
ним известными балками. Встречались люди, оглушен¬
ные нежданно свалившимся горем, с потускневшими
лицами, глубоко запавшими, скорбными глазами — они
жили лишь запоздалыми, часто противоречивыми сведе¬
ниями о фронте, но в глубине сердец хранили нерушимую
веру в победу.
В эту ночь нас тяготила непривычная для фашист¬
ского тыла тишина: ни гула машин, ни выстрелов. В кро¬
мешной тьме шли по бездорожью. Пересекали забытые
поля — и ноги заплетались в поникшей пшенице. Пере¬
бирались через разъезженные дороги, проваливаясь в
глубокие колеи, прорытые гусеницами вражеских тан¬
ков. Взбирались на косогоры, спускались в балки, с тру¬
дом отрывали натруженные ноги от вязкой, размокшей
земли.
Наконец наступил рассвет. На горизонте по-прежнему
никаких признаков леса.
Неужели сбились с пути?
Впереди село. Сразу же за ним, словно синяя туча,—=
густой темный лес.
В селе тишина. Чапов дает два выстрела из пистоле¬
та. Ждем пять минут. Тихо. Значит, немцев нет.
Вытянувшись цепочкой, подходим к околице. Солнце,
задернутое тучами, уже поднялось, но странно, в селе ни¬
каких признаков жизни: ни дымка над крышами, ни
женщин у колодца, ни ребятишек.
26
Идем по селу. В грязи на улице разбросан домашний
скарб: серый ватник, полотенце, ярко расшитое крас*
ными петухами, сковорода, глиняная кринка.
Улица круто сворачивает вправо. Огибаем хату и не*
вольно замираем: перед нами пепелище. Сиротливо стоят
опаленные огнем деревья. Громоздятся кучи кирпича,
покрытого сажей. У остова обожженной пожаром печи
несколько обуглившихся трупов. А чуть поодаль — поло*
манный детский трехколесный велосипед. За огородом,
на лугу, в тележной упряжке пасется лошадь. Она не*
торопливо жует увядшую траву, и ее спокойный, такой
привычный вид еще резче подчеркивает безлюдье, изуро¬
дованные деревья, черные трупы.
Первым приходит в себя Рева. Резко говорит:
— Вот где наш фронт... Здесь сволочей бить...
Послышался глухой кашель. К нам подходит пожи*
лой мужчина. Рыжая борода обрамляет крупное лицо.
Мерлушковая шапка надета набок. Во рту потухшая
трубка.
Меня поражают его глаза: потускневшие, с красными
прожилками, они наполнены непомерно большим, неиз*
бывным горем.
— Добрый день, хлопцы.
Голос его звучит равнодушно. Что делает этот чело¬
век в безлюдной, выжженной деревне?
— Где фронт, отец? — спрашивает Пашкович.
— Фронт? — медленно, словно во сне, отвечает он. —
Далеко. Наши Орел сдали...
Не может быть!.. Никак не могу я в это поверить.
А собеседник уже забыл про мой вопрос. Смотрит на по*
жарище и через силу говорит:
— Пришли вчера... С черепами, с костями на рука*
вах... грабили, запалили, людей пожгли, ироды...
Выясняем у крестьянина, что это село Подлесное,
что сам он здешний житель и зовут его Максимом Сте*
пановичем. На вопросы отвечает коротко, скупо. Он
переполнен горем. Ему хочется выложить нам, красно*
армейцам, все, что наболело, что мучит его, и он снова
и снова рассказывает, как вчера в Подлесное ворвались
каратели, как народ побежал в лес, а вот Нечипоренки
не успели. Да где же им и успеть: мал мала меньше...
Когда утром односельчане послали Максима Степано*
вича в село, он услышал наши выстрелы и хотел было
27
I
снова уйти из села, но пригляделся к нам и подо¬
шел...
Больше от него ничего нельзя добиться. Он опять воз¬
вращается к своему рассказу и с болью в голосе говорит:
— Какая сила!.. Какая сила!.. Танки, пулеметы, ору¬
дия. А пехоты, как саранчи. Десять суток шли по доро¬
гам, полям. Где хоронились они в той Германии? Когда
же конец будет?..
Пашкович начинает горячо доказывать ему, что не
чудо, а борьба, самоотверженная борьба всего совет¬
ского народа победит врага, но у Максима Степановича
широко раскрыты глаза, он по-прежнему держит во рту
давно погасшую трубку и, кажется, не слышит проку¬
рора.
Страх и горе измотали, обессилили этого человека.
Много ли таких оглушенных мы еще встретим на своем
пути?..
И снова неотвязная мысль: что делать?..
Еще в Киеве я твердо знал, что по указанию ЦК пар¬
тии во всех угрожаемых районах создаются подпольные
райкомы. Они, конечно, должны быть и здесь. Только бы
связаться с ними, и товарищи помогут ориентироваться,
прорваться через линию фронта.
Пытаюсь еще раз хоть что-нибудь разузнать у Мак¬
сима Степановича.
— У вас в селе были коммунисты?
— А как же.
■— Все эвакуировались?
— Нет, зачем? Многие в армию ушли. Остальных
вместе с активом секретарь в лес увел еще до прихода
иродов.
Он явно что-то путает: уж очень это не вяжется с
элементарной конспирацией... Нет, ничего толкового не
узнаешь от него.
— А почему же вы сидите на печи? — резко спраши¬
вает Пашкович. — Почему с ними не пошли? Почему
оружие не берете?
— Оружие? — горько улыбается Максим Степано¬
вич. — Сейчас наш брат, пусть хоть с автоматом, против
ихней силы и техники, что комар против бугая: хвостом
шевельнет тот бугай, и комар даже конца своего не по¬
чувствует. Это тебе, милый человек, не гражданская вой¬
на, когда и кол от плетня в дело шел...
28
— Пошли, комиссар! — резко махнув рукой, пере¬
бивает Пашкович. — Здесь нам нечего делать.
Он прав. Наш новый знакомец ничего нового не ска¬
жет, и сейчас нам не о чем с ним говорить.
Мы поднимаемся и видим: к нам идет мужчина.
— Кто это?
— Кавера, — отвечает Максим Степанович, — быв¬
ший председатель соседнего колхоза.
Смотрим на незнакомца. Бросаются в глаза его боль¬
шие седые усы, чисто выбритый подбородок, аккуратная
добротная одежда.
— Куда идете? •—сурово спрашивает Пашкович.
— К вам иду. Вижу: свои люди...
— Откуда?
— Из Лесного. К знакомому приехал. А тут сами
видите, что творится.
Пашкович продолжает было свой строгий прокурор¬
ский допрос, но Кавера перебивает его.
— Бросьте, товарищ, — тихо говорит он, и лицо его
невозмутимо спокойно. — Что вам надо? Провести? Ска*
жите куда. Помочь? Скажите чем...
Как ушатом холодной воды обдает Кавера Пашкови-
ча, а я думаю о том, что же ему ответить... Куда мы
идем? Я сам еще не знаю куда. Однако ответить надо,
и я отвечаю, пытаясь проверить его.
— К Курску идем. Скажите, как скорее и безопаснее
пройти к линии фронта?
— Не советую туда идти, товарищи. Фашисты кри¬
чат, будто давно взяли Курск.
— Они весь мир оповестили, что и Москва взята,—
возражает Пашкович.
— Правильно. Но о Москве они врали, а вот о Кур¬
ске—не знаю. Пока у нас об этом нет точных сведений.
Неожиданно из леса к селу бегут люди.
Впереди всех старуха в длинном пальто, с непокры¬
той головой. Седые пряди волос падают на лицо, на пле¬
чи, развеваются на ветру. Рядом с ней женщина в оран¬
жевой куртке от лыжного костюма. На руках у жен¬
щины крохотная девчушка, закутанная в большой шер¬
стяной платок. Из-под платка высовываются посиневшие
от холода голые ножки.
Толпа все густеет. Как волны переливаются взволно¬
ванные крики:
29
— Помогите, люди добрые!
— Вот она, смерть, пришла...
— Спасите!
И над всем этим — разноголосый, разрывающий серд¬
це детский плач. Из кустов выбегают все новые и новые
люди с котомками, узлами, ребятишками...
— Что случилось, граждане? — раздается громкий,
властный голос Ревы.
Он стоит неподалеку от меня — спокойный, высокий,
с автоматом в руке. Во всей его могучей фигуре уверен¬
ность и сила.
Одна из женщин останавливается и протягивает ему
ребенка. Она задыхается от быстрого бега:
—• Помогите!.. Не дайте загибнуть! В лесу каратели...
Бейте их! Бейте! — Ив этом крике ужас, отчаяние, при¬
зыв...
Раздается гул моторов. Поднимаю голову: со сто¬
роны леса прямо на нас низко идут два «мессера».
— В канаву! Ложись в канаву! — приказываю я.
Женщины плотно прижимаются к земле. Чувствую,
как доверчиво приник ко мне парнишка лет четырех.
Рядом Пашкович загораживает женщину с грудным ре¬
бенком. Над головой прерывисто гудят самолеты...
«Мессеры» исчезли. Нас окружают колхозники. Вол¬
нуясь, перебивая друг друга, они рассказывают, как
столкнулись в лесу с карателями и побежали сюда.
Жадно расспрашивают о фронте, о Москве. Ждут защиты
и помощи. А мне стыдно, мучительно стыдно — я не могу
ни помочь им, ни защитить их. .
Медленно, один за другим, они расходятся по хатам,
а мы с Каверой садимся у густого орехового куста. Меня
заинтересовал этот человек. Хочется заставить его быть
откровенным, рассказать нам все, что он знает. А знает
он, кажется, немало.
— Давайте начистоту, — и я показываю ему мои до¬
кументы.
Он бросает на них быстрый внимательный взгляд
и протягивает обратно.
— Зачем это? Я и так вам верю. Разве не видно: и
форма, и оружие — все в порядке.
Кавера начинает рассказывать.
...Две недели назад фашисты объявили, что ими уста'
новлена граница между Россией и Украиной. Проходит
30
граница по лесной опушке: лес — Россия, прилегающие
к нему южные земли — Украина. За малейшую попытку
нарушения границы — смерть.
В Середино-Будский район явились две эсэсовские
дивизии. Они немедленно же выслали разведку, выста¬
вили засады на перекрестках дорог, в селах, на опуш¬
ках, на лесных просеках. Блокировали лес, обрушились
на него со сворой собак-ищеек.
Еще до прихода фашистов в лесном урочище Две
Печи обосновались Середино-Будский партизанский от¬
ряд и подпольный райком партии. Кавера 10 октября
принес сведения секретарю райкома Литмановичу и
ушел на новое задание. Больше он не видел товарищей,
В урочище нагрянули фашисты. Несколько часов шел
неравный бой. Погибли Мешков — секретарь райкома
комсомола, Ямпольцев — секретарь райкома по кадрам,
председатель колхоза Шкарин. В конце концов, Литма-
нович приказал мелкими группами, по два-три человека,
уходить в Ямпольский и ІІІосткинский леса. Но не всем
удалось уйти. Погиб и секретарь подпольного райкома
товарищ Литманович. .
Зверствуют палачи. В Середине-Буде фашисты пове¬
сили секретаря райисполкома Мирошниченко и заведую¬
щего военным отделом Бердникова. Каждый день казни,
В Буде столбов не хватает для виселиц... В Трубчевске
фашисты заперли несколько тысяч человек в сараях и
сожгли заживо... В Суземке сотни женщин и детей до
сих пор томятся под открытым небом, на холоде, за ко¬
лючей проволокой. Что их ждет — неизвестно... В селах
та же картина: врываются, хватают семьи советских ак¬
тивистов, жгут хаты; народ бежит в лес, а там облавы,
засады, собаки...
Фашисты надеются, что пожары, виселицы, рас¬
стрелы оглушат советских людей, подорвут их волю к
борьбе.
— Но борьба продолжается, товарищ комиссар! —
уверенно говорит Кавера.
— Как же нам связаться с подпольным райкомом?
•— Сейчас тяжело. Сами видите: все ушли в глубокое
подполье, закрыли пока все связи. Даже листовки со
сводками перестали раздавать. Ждать надо.
— Мы не можем ждать! — вырывается у Пашкови¬
ча.— Мы идем к фронту.
31
— Останьтесь с нами, товарищи. Помогите нам. Ви¬
дите, как трудно, — Кавера показывает глазами на опа¬
ленное огнем село.
Не сразу отвечаю ему. Передо мной снова вот этот
луг и страшная обезумевшая толпа. Седые волосы ста¬
рухи, девчушка с посиневшими от холода ножками.
В ушах стоит крик: «Бейте их! Бейте!» Это народ зовет
нас, требует помощи.
Чувствую на себе пристальный взгляд Ревы. Нетер¬
пеливыми глазами он смотрит на меня, словно заранее
знает мой ответ, ждет его, и глаза его сияют. Пашкович
отвернулся. Во всей его позе напряженность: он тоже
ждет, он предчувствует, что я скажу, и сейчас у него
сорвется резкое возражение.
— Свяжите нас с подпольем.
— Сделаю все, что смогу, — отвечает Кавера. — Не¬
давно я видел члена подпольного райкома Иосифа Дми¬
триевича Сеня, директора серединобудской школы. Он
был ранен в бою у Двух Печей, чудом спасся. Сейчас
отлежался и пытается установить связи с уцелевшими
членами райкома. Я попытаюсь устроить вам встречу с
ним. Давайте так договоримся. Около Лесного есть бо¬
лото. На болоте растет приметная сосна — она вся в
вороньих гнездах, и зовут у нас эту сосну «вороньей
деревней». Приходите к ней завтра утром — буду под¬
жидать вас.
Уточнив детали встречи, прощаемся с Каверой. У око¬
лицы стоит девушка. Ее простое русское лицо с крапин¬
ками веснушек еще сохранило следы летнего загара. Гу¬
стые каштановые пряди волос крупными кольцами упря¬
мо спускаются на лоб из-под накинутого платка. В гла¬
зах растерянность.
— Как в Лесное покороче пройти? — спрашиваю ее,
перепроверяя данные Каверы.
— В Лесное? — радостно повторяет она. — Можно
мне с вами, товарищи? Я в Брусну иду, к тетке своей.
Это по пути, прямо за Лесным. Одной боязно в лесу.
Можно? .
Вместе с девушкой мы трогаемся в путь. Я все еще
хромаю: рана, хотя и затянулась, но болит.
Через несколько часов я сижу с Пашковичем за обо¬
чиной дороги Горожанка — Середина-Буда под ветви¬
стым кленом на толстом ковре опавшей листвы.
32
Смутно на сердце. Еще вчера я никак не мог бы пред¬
положить, что сегодняшний день принесет нам еще боль¬
шую неясность. Кто знает, какие новости сообщит завтра
Кавера? Опять вынужденное ожидание, потеря времени,
каждый час которого дорог...
Пашкович мрачен. Пытаюсь убедить его, что наобум
идти глупо — надо хотя бы знать, где сейчас линия фрон¬
та. Он молчит.
— А наших нет, — тревожно замечает Рева. — Черт
ее знает, может, эта самая Кутырко сродни бисову бро¬
дяге и не к тете повела хлопцев, а к дяде?..
Меня тоже волнует эта задержка. Около полудня я
отправил Чапова, Ларионова и Абдурахманова с Таней
Кутырко — с девушкой, которая шла с нами из Подлес-
ного, — к ее тетке, Еве Павлюк. По словам Тани, живет
Павлюк в маленьком хуторке Брусна. Там всего лишь
пять-шесть домов. Теткина хата стоит на отшибе, в
лесу.
Таня подробно рассказала нам про тетю. Павлюк ро¬
дилась здесь, в Брусне. Потом вышла замуж за инже¬
нера и поселилась в Житомире. Когда началась война,
мужа взяли в армию и тетя приехала сюда. Пришли
фашисты. Где-то на дороге была убита мать Евы — та¬
нина бабушка, и теперь тетка одиноко живет в своей ма¬
ленькой хате. Правда, не так давно поселился у нее ста¬
рый друг ее мужа, но теперь и он ушел...
Еще и еще раз перебираю в памяти наш разговор с
девушкой... Нет, она не может предать: с такой молодой,
наивной непосредственностью рассказывала она о себе.
Жила она в Середине-Буде с матерью и братом Ива¬
ном. Брат старше ее, на два года. Поступил в Тимиря¬
зевскую академию. Она кончила весной сельскохозяй¬
ственный техникум. Собиралась ехать в Москву держать
экзамены и учиться вместе с ним. А тут война — и все
прахом пошло.
Брата взяли в армию. Он прислал письмо из Москвы,
три письма с фронта — и все. Не знала, что думать: ра¬
нен, в плену, убит?.. Пришли фашисты. Говорили —
Красная Армия разбита, Москва взята. Голова кругом
шла. Спасибо, соседка в Бошаровский заходила — посе¬
лок такой в лесу стоит. Там листовку читала — нашу
сводку, принятую по радио. Одно запомнила соседка:
Москва наша. А другие города перезабыла и только
3 А. Н. Сабуров
33
твердила, что показал ей листовку какой-то чудной па¬
рень с бельмом на глазу... Вот так и жила. Хотелось
что-то делать, бороться, но что делать — не знала, да и
страшно было. Часто приходила к тетке в Брусну. Та ее
уговаривала: «Ты только начни — дело покажет». Но так
ничего и не начала... Вдруг вчера пришла записка от
брата, короткая, наспех написанная: ранен, попал в
плен, его вывели из плена, он лежит в Подлесном, про¬
сит прийти. Бежала, ног под собой не чуяла. Даже
первый раз за все время громко засмеялась в лесу. А в
селе пожарище, весь этот ужас, и никто не видел Вани...
Нет, она не может быть предательницей.
— Хлопцы идут! — раздается громкий голос Ревы.
На дороге — Ларионов и Абдурахманов. Чапова нет.
— За смертью вас посылать! — набрасывается на
них Рева.
Ларионов докладывает, что они благополучно добра¬
лись, хозяйка их хорошо встретила, усадила обедать...
— Смотри, комиссар! — теперь уже не на шутку не¬
годует Рева. — Мы их ждем, пояса подтягиваем, а они
обедают!.. Чапов где? — строго допытывается он. — Ва¬
реники доедает?
Ларионов все так же невозмутимо и обстоятельно
рассказывает: когда они сидели за столом, хозяйка об¬
молвилась, будто сегодня видела на лесной дороге по¬
дорванную легковую машину с антенной. Чапов, услы¬
шав, даже есть бросил, тут же переоделся в граждан¬
скую одежду и ушел с Таней. «Раз есть антенна, значит,
и приемник», — заявил он...
— Неужели мы наконец узнаем о фронте? — выры¬
вается у Пашковича.
— А вы где задержались? — спрашиваю Ларионова.
— Хозяйка готовила вам гостинцы, — отвечает он,
протягивая небольшой мешочек. — Когда же собрались
уходить, видим — немцы во двор входят. Мы назад. Хо¬
зяйка успела нас в конюшне запрятать. Там и сидели,
пока немцы не ушли. Потом выпустила и говорит: «Ско¬
рей, скорей, они сейчас вернутся, молоко принесут кипя¬
тить». Мы и пошли... На обратном пути маленько за¬
плутали, — сконфуженно добавляет он.
Мы еще не успели приняться за гостинцы, как яв¬
ляется Чапов. На нем широченный, не по росту, пиджак
и необъятные брюки. В руках прутик.
34
— Це приемник, товарищ лейтенант? Чи только ан¬
тенна? — ехидно спрашивает Рева, показывая на прут.
— Не успел. Сняли. Самые важные части сняли, — с
грустью говорит Чапов и зло отбрасывает прут в сто¬
рону. Потом садится рядом с нами и рассказывает. —
Понимаете, товарищ комиссар, возвращаюсь от машины,
вхожу в хату, а за столом сидят два фашистских офи¬
цера. Хочу незаметно юркнуть из хаты, но один из них,
высокий такой, уставился на меня и глаз не спускает.
Стою как пень, и вид у меня, надо думать, дурацкий.
Что делать? Вдруг подходит ко мне хозяйка и ни с того,
ни с сего ругаться начинает: «И в кого только такой
уродился, прости господи! Весь день шлялся, а в хате
воды нет. Ну чего стоишь?» И сует мне с Таней два
ведра. Взяли ведра, вышли. Я воду набираю из колод¬
ца, а сам одним глазом смотрю назад. Вижу, высокий
офицер стоит на крыльце и наблюдает за мной. Рука в
кармане. Нет, не убежишь. А в хату страсть как не хо¬
чется возвращаться. Вылил воду из ведра, выругался —
грязная, мол, вода — и снова набрал. Офицер по-преж¬
нему стоит, не шелохнется. Ничего не поделаешь, вер¬
нулся, поставил ведра, а хозяйка снова на меня:
«Дрова где? Господам офицерам, может, еще обед по¬
требуется сварить, а в хате ни полена». Дает нам с Та¬
ней топор и веревку. «Сушняк, говорит, рубите. Сырья
мне не надо». Идем к лесу. Таня бледная, как смерть.
Только за первую сосенку зашли, шепчет: «Беги!» Я так
припустил, как за всю свою жизнь не бегал.
— Эх ты, радист! — дружески хлопая Чапова по
плечу, замечает Рева. — Садись, браток, подкрепись го¬
стинцами: после бега оно дуже полезно.
— Зачем, товарищ капитан? Пойдем к Еве обедать.
Она ждет нас. А начнем есть —только аппетит пере¬
бьем. Тетушка, небось, наварила, напекла.
— Да ты что, в уме, землячок? К черту в пекло
лезть?
— А шинель моя? Автомат? Ведь все там. Не могу
же я вот в этом, — и Чапов растерянно показывает на
свой костюм. — Да и немцы давно ушли, — уговаривает
он. — Не задержатся они: их двое, вокруг лес.
— А может, правда, комиссар? — говорит Рева. —
На пару фашистов счет пополним и по-людски вы¬
спимся?
3*
35
К дому Евы подходим под вечер. Он стоит среди ок¬
руженной сосняком полянки, одной стороной примыкаю¬
щей к лесной дороге. Проторенная тропинка тянется от
дороги к дому. У тропинки лежит расстеленный на тра¬
ве холст.
Несколько минут мы ждем в сосняке. Тишина. Дом
кажется нежилым.
Дверь, наконец, открывается. Из нее выходит жен¬
щина лет тридцати. Из-под короткого серого ватника
видно платье — синее в белый горошек. На ногах сапо¬
ги, измазанные глиной. В руках ведро и лопата.
Она неторопливо копает недалеко от колодца карто¬
фель и тихо напевает что-то.
Хозяйка, очевидно, одна. Даю знак Чапову.
— Ну вот, жив-здоров, значит, — радостно привет¬
ствует его хозяйка. — А мы с Таней уж всякое переду¬
мали. Заходи, заходи в хату.
Выходим из сосняка. Хозяйка приветливо здоровает¬
ся с нами. Из хаты выбегает Таня, и они наперебой рас¬
сказывают нам, как переволновались за Чапова.
-- Уж я было собралась идти за товарищем лейте¬
нантом,— говорит Таня, — да офицеры не пустили. Ис¬
пугались, видно: наспех выпили молоко и укатили.
— Да вы заходите, заходите, товарищи, — пригла¬
шает хозяйка.—Я сейчас.
Она отходит в сторону и начинает аккуратно пере¬
кладывать холст поперек тропы.
В сосняке раздается девичий голос:
— Домой, Машка! Домой!
На полянке появляется невысокая худенькая девуш¬
ка и гонит перед собой козу. Заметив нас, не здоро¬
ваясь, закрывает козу в сарае и уверенно входит в дом.
— Родственница? — спрашиваю Таню.
Она растерянно смотрит на меня:
— Нет... Первый раз вижу.
Странно. Уж очень по-хозяйски ведет себя эта де¬
вушка.
— Да что вы стоите, товарищи? Заходите, — снова
приглашает хозяйка. Она кончила возиться с холстом
и быстро взбегает на крыльцо.
Входим в хату: в первой комнате большая русская
печь, белые занавески, на окнах ярко-красные цветы
огонька, клеенчатая скатерть на столе.
36
На лежанке непринужденно полулежит девушка,
пришедшая с козой. Она уже успела снять пальто и те¬
перь читает книгу.
При нашем появлении девушка вскидывает на меня
глаза. Большие, черные, пристальные, они опушены
длинными ресницами, и над ними круто выгнутые бро¬
ви. Темные косы тяжелым узлом собраны на затылке.
Чуть приподнявшись, девушка кивает головой и сно
ва продолжает читать.
— А вы уже як дома расположились, — еле пересту
пив порог, обращается к ней Павел Федорович.
— Я дома, — холодно отвечает девушка.
— Вы дочь хозяйки? — спрашиваю я.
— Нет, сестра, — бросает она, не отрываясь от книги.
Ева подбегает к ней, порывисто обнимает и, ласково
гладя ее волосы, говорит:
— Да тут все свои. Не скрытничай, хитрунья моя...
Знакомьтесь, товарищи: Муся Гутарева, учительница из
Смилижа.
Девушка, сдвинув брови, удивленно смотрит на хо¬
зяйку. Таня растерянно переводит глаза с Евы на де¬
вушку и, не раздеваясь, садится на лавку у самого
порога.
— Располагайтесь, товарищи, — приглашает хозяй¬
ка.— Сейчас обедать будем.
Она суетится у печи и спрашивает:
— Вы, слышала, к фронту пробираетесь?
— К фронту, — отвечает Пашкович. — Не знаете, где
сейчас фронт?
— На прошлой неделе немцы взяли Вязьму и Одессу.
— Что это—фашистская листовка? — спрашивает
Пашкович, очевидно, удивленный и этим уверенным то¬
ном, и этой осведомленностью.
— Нет, зачем фашистская. Наша сводка.
— Наша? Откуда?
— Люди проходящие сказали.
— Какие люди?
— А кто их знает... Я не спрашивала, они не го¬
ворили.
Хозяйка выходит в сени. Мы невольно перегляды¬
ваемся.
— Понял, комиссар? — взволнованно шепчет Рева.—
Партизанский приемник работает, не иначе...
37
Учительница сидит на лежанке. Она делает вид, что
ей безразличен наш разговор, что она увлечена книгой,
но время от времени вскидывает ресницы и быстро огля¬
дывает нас.
— Куда путь держите, гражданочка? — спрашивает
учительницу Рева.
— В хутор Михайловский.
— Там у вас тоже знакомые? — вмешивается Паш¬
кович.
— Нет, дела, — уклончиво отвечает она.
— Какие дела, если не секрет?
— Разные.
Таня, одиноко сидевшая у порога, наконец снимает
пальто. Пытается повесить его на вешалку, но пальто
падает, и из кармана высыпаются какие-то бумажки и
фотографии. Она наклоняется поднять их. Чапов преду¬
предительно бросается на помощь.
— Это кто? — спрашивает он, внимательно рассмат¬
ривая одну из фотографий.
— Брат мой, — застеснявшись, отвечает Таня.
— А ну-ка, побачим, якой брат у Татьяны. — Рева
берет карточку, смотрит на нее и, улыбаясь, протягивает
мне. — Дивись, комиссар.
На фотографии Никитские ворота в Москве. Высо¬
кий юноша стоит у высеченного из камня Тимирязева,
закутанного в докторскую мантию. Под фотографией
подпись:
«Смотри, Татьянка: даже Клементий Аркадьевич и
тот тоскует без тебя. Ждем оба — Тимирязев и твой
Иван Смирнов».
— Нияк в толк не возьму, — глядя с хитринкой на
Татьяну, говорит Рева, отдавая ей карточку. — Твоя фа¬
милия Кутырко, а родного брата Смирновым кличут?
Таня краснеет и опускает глаза.
— Можно взглянуть? — неожиданно поднимается
учительница.
Таня неохотно протягивает фотографию.
— Як же так получилось, товарищ Таня? — пристает
Рева.
— Да ты не стесняйся, Татьяна, — улыбается хо¬
зяйка.— Какой же в этом грех... Нет, Иван не брат ей.
Это ее нареченный... ■
— Знаю твоего Ивана, — говорит учительница, кла^
38
дя фотографию на стол. — Знаю, — уверенно повторяет
она. — Он в лагере сидел, в хуторе Михайловском. Са¬
ма вывела его оттуда.
— Ты?.. Ваню?.. Как же? — и Татьяна даже припо¬
днимается на стуле.
— Как? Это уж мое дело... Ну да ладно, скажу:
о нем у меня особое письмо было... Одним словом, де¬
вушка, вместе с твоим Иваном дошла я до Подлесного.
Здесь он упросил остаться дня на три...
— Погоди, погоди, не путай, — взволнованно пере¬
бивает Татьяна. — Ваня не мог дойти. Он тяжело
ранен.
— Пустяки. В левую руку. Ходит — не угонишься.
— Вот как... Значит, одни бьются, умирают, а дру¬
гие... мужей себе добывают? — не удерживается Рева.
— Нет, не для того выводила я из плена лейте¬
нанта Смирнова, — и брови учительницы сходятся над
переносьем. •— Поважнее у него дела есть.
— От кого же у вас было письмо о лейтенанте
Смирнове? — спрашивает Пашкович.
— От Иванченкова, старосты Смилижа,
— С каких же это пор сельский староста получил
право приказывать коменданту лагеря?
— Это было заранее договорено с Павловым, бурго¬
мистром Трубчевска, — неохотно отвечает учительница.
— Так... Странно... Что-то уж больно ловок ваш
Иванченков, если он в таких тесных отношениях с фа¬
шистским комендантом и предателем бургомистром,—
резко замечает Пашкович.
— Прежде чем говорить о человеке хорошее или
плохое, — в свою очередь вспыхивает девушка, — надо
хотя бы немного знать его!
— В таком случае, кто же, по-вашему, Иванченков?
— А вы приходите в Смилиж да сами посмотрите на
него.
— Перестань, Муся!—останавливает Ева. — Пожа¬
луйте ужинать, товарищи.
Хозяйка пропускает всех в соседнюю комнату. Мы
остаемся втроем: Пашкович, Ева и я.
— Сама ничего толком не знаю об Иванченкове, —
говорит хозяйка. — Сейчас все так перемешалось. Толь¬
ко сердце почему-то подсказывает: Иванченков наш, со¬
ветский человек.
39
— В таких делах сердце не советчик, товарищ Пав-
люк, — сурово замечает Пашкович. — Этим Иванченко-
вым надо заняться.
— Только не сейчас... Скажите, Павлюк, — вспоми¬
наю я. — Нам Таня рассказывала, будто у вас жил
какой-то друг вашего мужа. .
— Как же, как же... Капитан артиллерист Илларион
Антонович Гудзенко. Он был ранен в районе Б уды, под¬
лечился и пришел ко мне. Дней пять жил. Хотел было
организовать здесь партизанский отряд, да каратели на¬
грянули, и он пока ушел в Хинельский лес, отсюда ки¬
лометров тридцать — сорок.
— Ну, а больше к вам никто не заходил? — спра¬
шиваю я. — К примеру, такой же, как Гудзенко? Или
вроде него? Скажем, подпольщик?
Ева вскидывает глаза. В них явное смущение. Она
внимательно- смотрит на меня, словно решает, смеет ли
поведать нам то сокровенное, о чем никому не должна
говорить. И наконец решается.
Ева рассказывает, что дня три назад приходил к ней
какой-то человек, ночевал у нее, настойчиво расспраши¬
вал о Гудзенко и ушел в Новгород-Северский. Сказал,
будто работает там по важному заданию из Москвы.
Обещал еще зайти и научил ее выкладывать особый
знак —холст на дорожке: не хотел, чтобы его кто-ни¬
будь видел у нее.
— Серьезный такой, обходительный, — замечает хо¬
зяйка. — Еще в гражданской войне участвовал. У него
от тех времен метка осталась: осколок снаряда щеку
повредил. До сих пор шрам виден...
— Вы осторожнее. Может, это враг.
— Не знаю. Ничего не знаю... Свои, чужие... Тяже¬
ло. Муж мой, Михаил, в первый же день войны в ар¬
мию ушел. За месяц до прихода фашистов письма пере¬
стал слать... Все может быть... Решила занять место
мужа. А что я умею? Вот и иду ощупью, как слепая.
Бывало, лежишь ночью и ворочаешься до света с боку
на бок. Страшно. Ой как страшно! А надо —сердце ве¬
лит. Иначе, как людям в глаза взгляну, что Михаилу
отвечу?..
— Тетя, картошка стынет, — приоткрыв дверь, на¬
поминает Таня.
40
Входим через темный коридор во вторую комнату...
Что это? В углу, на сене, лежат люди.
— Кто такие?
— Беженцы... Из Киева.
Люди на полу приподнимаются. Ближе всех к двери
сидит старик — худой, давно не бритый, с ярким болез¬
ненным румянцем на щеках. Рядом с ним мужчина
в сером ватнике. В углу мальчик лет семи. У него блед¬
ное, землистого цвета лицо. Из-под расстегнутого во¬
рота рубашки резко выдаются тонкие ключицы. Рукой,
такой худой, что она кажется неестественно тонкой и
маленькой, он обнимает за шею молодую девушку.
Мальчик пристально, не мигая, смотрит на мой авто¬
мат, и в его широко раскрытых глазах — нечеловече¬
ский ужас.
— Мама! Опять... Не надо! Не надо! — кричит он,
прижимается к девушке, прячет лицо на ее груди, и все
тело его трясется частой мелкой дрожью.
Девушка гладит мальчика по голове и тихо говорит:
— Вася... Хороший мой... Это свои. Это наши при¬
шли.
Пашкович садится перед ним на корточки.
— Ну что ты, Вася. Успокойся. Мы тебя никому не
отдадим. Никому. Понимаешь, малыш? — и в голосе
Пашковича такая, казалось бы, несвойственная ему,
почти материнская ласка. — Смотри, красная звезда
у нас, — и он протягивает мальчику пилотку. — Да по¬
смотри же, чудак.
Мальчик поднимает глаза. В них все тот же ужас.
Потом проводит по лицу рукой, словно хочет отогнать
от себя навязчивое, страшное, и нерешительно тянется
к пилотке. Еле касаясь своими тонкими пальцами, он
трогает красную звезду, вскидывает глаза на девушку
и чуть слышно спрашивает:
— Звезда?.. Значит, наши, мама?
•— Ну конечно наши... Наши, Васек, — и по лицу
ее текут крупные слезы. А мальчик осторожно гладит
красную звездочку и улыбается. Но улыбка у него не
детская, — улыбка много пережившего человека.
— Что с ним? — тихо спрашиваю я.
— Он видел новый порядок, — отвечает старик, си¬
дящий на полу. — И он уже побывал там, на том
свете...
41
— Да кто же вы такие, друзья? — нетерпеливо спра¬
шиваю я.
С пола поднимается мужчина в сером ватнике.
— Разрешите доложить, товарищи. Моя фамилия
Кухаренко. Я киевлянин. Член партии. Остался с груп¬
пой в киевском подполье. Нам удалось провести не¬
сколько операций. После одной из них я ушел на квар¬
тиру вот к этому старому учителю, — и он показывает
на седого старика. — К нему должны были принести
кое-какие фашистские документы и записи доклада
Эриха Коха...
— Шо це такое — Эрих Кох? — недоумевает Рева.
— Как? Вы не знаете Эриха Коха? — удивленно
спрашивает старый учитель. — Вы не осведомлены
о столь известном имени?.. Хотя, что я говорю! Ведь вы
лесные жители, и до вас еще не докатилось все это. Из¬
вольте, готов объяснить... Итак, приказом Адольфа Гит¬
лера повелителем всех занятых восточных областей на¬
значен рейхсминистр Адольф Розенберг. Полновластным
же хозяином Украины, ее генерал-губернатором, дикта¬
тором, сатрапом, палачом — называйте, как угодно, —
волею все того же фюрера стал рейхскомиссар Эрих
Кох. Теперь вам понятно?..
— Документы с вами? — перебивает Пашкович.
Кухаренко роется в своей котомке, передает Паш-
ковичу бумаги, завернутые в рыжую клеенку, и продол¬
жает:
— Взял документы, иду на явочную квартиру, где
предполагала собраться наша группа, и вдруг вижу:
у ворот шпик. Оказывается, провал — вся группа аресто¬
вана. Пришлось уходить из Киева. Я захватил с собой
старого учителя и вот эту девушку с Васькой, которые
чудом вышли из могилы, и пошел на восток, к фронту...
Здесь мы остановились на перепутье: завтра отправ¬
ляемся дальше.
— А ну сидай, землячок, сидай, — усаживая Куха¬
ренко на лавку, говорит Рева. — И все по порядку рас¬
сказывай. Мы ведь Киев с июля обороняли. Последними
ушли.
— В Киеве то же, что всюду, — мрачно отвечает Ку¬
харенко.— Виселицы, расстрелы, кровь. Но лучше про¬
чтите сами Эриха Коха — тогда поймете, что они делают
и что собираются делать.
42
Кухаренко подходит к Пашковичу и берет из пачки
бумаг ученическую тетрадь.
— Здесь записан его доклад. Правда, только от¬
рывки. Но из них можно понять многое... Слушайте.
«Дважды за это столетие победоносный германский меч за¬
воевывает украинские земли. Дважды чистая немецкая кровь за¬
ливает эти поля. Дважды, ибо в роковой 1918 год мы допустили
непростительную ошибку.
Тогда некоторые считали: стоит даровать завоеванной земле
самоуправление — и поезда с сокровищами Украины, посланные
гетманом Скоропадским, сами пойдут в Германию... Жалкая роман¬
тика! Из-за нее мы потеряли то, что было завоевано нашим мечом
и нашей кровью...
Нет, на сей раз этого не будет. Ныне над Германией реет знамя
вечной Германии. И Украина — не плацдарм для романтических
экспериментов, о которых еще сегодня мечтают беспочвенные фан¬
тазеры и некоторые полуживые эмигранты. На Украине нет места
для диспутов теоретиков о государственном праве. Ибо нет Украи¬
ны: это название осталось только на старых географических картах
мира, который мы властно перекраиваем своим мечом. Вместо Ук¬
раины есть жизненное пространство, неотъемлемая часть герман¬
ского рейха, которая должна стать житницей великой Германии.
И нет украинцев. Есть туземцы. Они должны или унавозить своими
трупами эту землю, или работать на этой земле на своих господ
и повелителей, пока не придет время их полного уничтожения...»
— Украины нема? — еле сдерживая себя, перебивает
Рева. — И украинского народа нема?.. Нет, брешет, со¬
бака!
— И великого древнего Киева нет, — неожиданно
раздается голос старого учителя.
— Шо ты сказав? — грозно переспрашивает Рева. —
Киева нема?
— Приказом рейхсминистра Розенберга Киев уже не
столица Украины. Его заменил город Ровно — местопре¬
бывание рейхскомиссара Эриха Коха.
— Ровно?.. А Киев?
— Вы не улавливаете логики, молодой человек, —*
отвечает старый учитель. — Тем не менее она налицо.
Вы ведь слышали Коха: Украины как страны, как го¬
сударства не существует. Есть всего лишь «жизненное
пространство». И украинцев нет. Есть «туземцы» — свое¬
образный вид рабочего скота. А раз нет ни страны, ни
народа, значит, нет и столицы. Есть только «местопре¬
бывание» рейхскомиссара на этом «жизненном простран¬
стве». И вот для того, чтобы «туземцы» прочно забыли
о столице Украины, о древнем Киеве, о матери городов
43
русских, этим местопребыванием выбран никому ничего
не говорящий маленький городок Ровно... Теперь вы по¬
нимаете эту нелепость, бред, сумасшествие?.. Какая чу¬
довищная глупость! Украина, советская Украина и со¬
ветский украинский народ жили, живут и вечно будут
жить!.. Мне кажется, даже сам Кох какой-то извилиной
своего фашистского мозга сознает всю бессмыслицу
своих утверждений и в животном страхе кричит о массо¬
вых казнях, о крови... Дайте сюда его доклад.
Старый учитель берет тетрадь и читает:
«Всей мощью нашей немецкой энергии мы раз и навсегда долж¬
ны заглушить бандуру Шевченко. Железом и кровью обязаны мы
утвердить наше господство. В бессловесный рабочий скот, в тре¬
пещущих от ужаса рабов должны превратить тех, кому пока даро¬
вана жизнь...
Больше крови, господа! И не просто крови. Мы имеем дело с
особой породой людей: советский строй превратил их в фанатиков.
Смерть сама по себе не страшит их. Поэтому надо сломить их волю
такой казнью, которая и не снилась до нас человечеству. Больше
суровой изобретательности в уничтожении непокорных, — и тогда
казнь одного поработит десятерых. Повторяю: больше крови и боль¬
ше изобретательности, господа!..»
— Да, морем крови залили они наш Киев, — задум¬
чиво говорит Кухаренко. — Морем крови... Уже пять¬
десят тысяч убитых. А казни идут, идут каждый день...
И какие казни... Если бы вы слышали Галину, — и он
кивает головой в сторону девушки, сидящей в углу, —
если бы вы только слышали ее... Но ей трудно
говорить: слишком близко пережитое, слишком
остро...
— Нет, я расскажу! — решительно говорит девушка.
Она поднимается и бережно прикрывает Васю: он
мирно спит, обняв обеими руками пилотку Пашковича.
— Я расскажу, — взволнованно повторяет Галина,
подходя к нам. — Пусть знают товарищи, Пусть все
знают...
— Нас привезли на рассвете к Бабьему Яру,— на¬
чинает она, смотря в темный угол, словно видит там
этот страшный рассвет. — Нас были тысячи. Женщины,
дети, старики... Погнали поодиночке живым коридором:
по обе стороны в два ряда вплотную друг к другу стояли
солдаты с дубинками. У каждого на поводке овчарка.
Огромные разъяренные собаки рычат, рвутся, хрипят.
44
Солдаты гонят нас, бьют, толкают. Не различишь, где
зверь, где человек...
Передо мной шла женщина. Ее ударили. Она упала.
Солдат спустил собаку. Овчарка вцепилась ей в горло.
Потом подняла морду. Собачья пасть была вся в крови.
Кровь капала на землю, на мертвую женщину, а сол¬
даты смеялись...
Он был бесконечным, этот коридор. Помню только
звериный оскал, собачьи клыки, злобный лай, крики,
плач, истерический смех. Все смешалось. А в голове
одна мысль: только бы не упасть, как та женщина. Толь¬
ко бы не упасть...
Галя отрывает глаза от темного угла и, словно впер¬
вые, оглядывает нас.
— Не надо, Галя... Потом, — тихо говорит Пашкович.
— Нет, нет, я все расскажу. Все... Нас подвели
к краю обрыва. Велели раздеться. Чуть в стороне от
меня стояла группа людей, пришедших до нас. Одна
женщина уже разделась, а маленькая девочка запута¬
лась в своих пуговках. Фашисты вскинули автоматы.
«Подождите! — закричала девочка. — Я умру вместе с
мамой!» Она рванула застежки, подбежала к матери
и обняла ее. Так, обнявшись, они упали в овраг... Не
помню, что произошло со мной. Я видела дула автома¬
тов, направленные на меня, но или сама на какую-то
долю секунды раньше залпа упала с обрыва, или они
промахнулись... Не знаю... Пришла в себя уже ночью.
Темно. Тихо. Лежу на чем-то липком, скользком. Вокруг
такой приторный сладковатый запах. И вдруг непода¬
леку жалобный детский голос: «Мама! Мама!»
Сразу все вспомнилось: коридор, собаки, овраг. И эта
девочка, обнявшая мать. Я поползла на крик, поползла
по мертвецам, по крови. Хотелось одного: в этой громад¬
ной страшной могиле увидеть живого человека. Но ко¬
гда Вася схватил меня за руку, я невольно вскрикнула.
А Вася прижался ко мне и шепчет: «Молчи, мама.
Молчи. Они опять придут. Уйдем отсюда скорей...» Не
знаю, как выбрались мы из этой могилы, как не наткну¬
лись на патрулей. Видно — судьба... Я постучалась в
первую хату. Открыла старушка. Она все поняла. Вы¬
мыла нас в кухне. Уложила на чердаке. А через два дня
Кухаренко вывел нас из Киева... Вот и все... С тех пор
Вася зовет меня мамой. Я не знаю, кто он и где его
45
мать. Боюсь спрашивать. Пусть будет так. Теперь он
мой сын. Мой единственный родной, любимый мальчик...
— Не береди себя, голубка, не береди, — обняв ее,
ласково говорит хозяйка. — Ну ложись, ложись, отдох¬
ни. Умаялась небось...
Галя послушно ложится рядом с малышом.
— Так живет Киев, — чуть помолчав, говорит Куха¬
ренко. — Сплошной ад. И не только казни. Фашисты
хотят сломить киевлян голодом. Ни хлеба, ни воды, ни
крупинки соли — одна кровь.
— И все же наш Киев живет, борется, не сдается! —
взволнованно говорит старый учитель. Он стоит перед
нами, гордо подняв свою седую голову. — Не сдается!..
Гремят взрывы в домах, занятых фашистами, бесследно
исчезают их патрули, рвутся машины на пригородных
дорогах, летят под откос эшелоны... Вы скажете, это
делает горсточка подпольщиков? Неправда! Слушайте,
что пишется в листовке:
О, Киев! Пускай на твоих перекрестках
. С винтовкой в руках нам придется упасть,
Но камни родные не будут нам жестки —
Жила б только наша советская власть!
Это клятва тысяч и тысяч киевлян. Каждый из них
борется по-своему — как может и как умеет. Ломает
станки в мастерских, сыплет песок в буксы вагонов,
режет покрышки автомобилей, расклеивает листовки,
саботирует все их мероприятия. И фашисты уже видят
свое бессилие. Они откровенно расписываются в нем...
Сейчас я докажу вам это их собственными документа¬
ми... Дайте нож...
Он хочет еще что-то сказать, но кашляет и отходит
в сторону. Кашель глухой, идущий из глубины груди.
— Туберкулез? — с участием спрашивает Пашкович.
— Не думаю, — отвечает учитель, вспарывая ножом
козырек своей фуражки. — Видите ли, в одно прекрас¬
ное утро меня с сотнями киевлян погнали на восстанов¬
ление разрушенного моста через Днепр. Не сговари¬
ваясь, мы решили: «Не для того взрывали, чтобы вос¬
станавливать для вас»... Ну, надсмотрщику не понрави¬
лось вполне естественное для старого учителя отсутствие
сноровки носить тяжелые бревна — он приказал избить
меня. В итоге вот это, — и старик касается рукой груди.
46
Но это всего лишь частный случай, — продолжает
учитель. Он уже вспорол козырек и вытаскивает из него
тонкие листочки папиросной бумаги. — Я о другом —
о большом и общем. Вы слышали слова Эриха Коха?
Он говорит о том, что гитлеровцы встретились на нашей
земле с особой породой людей. Для советского человека,
говорит он, смерть сама по себе не страшна. Только
массовыми чудовищными казнями надеются они сло¬
мить нашу волю к сопротивлению... Ну так вот я и хочу
показать вам, как дошли они до этого заключения и как
рушатся их надежды. — Учитель развертывает первый
листок папиросной бумаги и протягивает его Пашко-
вичу.
Перевод подлинного приказа рейхсминистра Розен¬
берга. За точность перевода ручаюсь. Прошу прочитать
вслух. Для краткости — лишь то, что подчеркнуто.
Пашкович читает:
— «На основании § 8 указа фюрера об управлении новозаня¬
тыми восточными областями от 17 июля 1941 года я приказываю:
Все жители занятых восточных областей в возрасте от 18 до
45 лет подлежат общественной трудовой повинности... Противодей¬
ствие этому распоряжению и созданным для его проведения пред¬
писаниям карается каторжными работами или тюрьмой.
Берлин, 5 августа 1941 года. Рейхс¬
министр занятых восточных обла¬
стей Розенберг».
— Так. Совершенно верно... Проходит всего лишь
одиннадцать дней, — учитель вынимает второй листок,—
и фашисты убеждаются, что приказ не дает желаемого
результата. Советские люди не слушают господина
рейхсминистра, им не страшна ни тюрьма, ни каторж¬
ные работы. Тогда Розенберг вносит дополнительный,
по его разумению, более действенный пункт. Читаю его:
«Постоянно проживающие в новозанятых восточных областях в
возрасте от полных 14 лет до полных 60 лет подлежат принудитель¬
ным работам.
Если уклонятся многие на основе общего сговора или произой¬
дет осрбо тяжелый случай, может быть применена смертная казнь.
Берлин, 16 августа 1941 года».
Вы улавливаете сущность внесенных поправок?
Прежде всего это уже не «общественная трудовая по¬
винность», а «принудительные работы». Возрастные гра¬
ницы увеличены на семнадцать лет. Идет речь об об-
47
^ yv-
щем сговоре: значит, не единицы, а весь советский народ
не желает подчиняться воле господина рейхсминистра.
А главное, введена смертная казнь — их последняя, их
единственная надежда... Но вот проходит еще семь
дней — всего лишь семь дней, и следует новое распоря¬
жение:
«Кто злобой или подстрекательской деятельностью обнаружит
враждебное Германии настроение, будет наказан смертью...
Берлин, 23 августа 1941 года. Рейхс¬
министр занятых восточных обла¬
стей Розенберг».
Как видите, снова неудача. На этот раз решающая,
роковая для них. Смерть не действует. Сильнее смерти
воля к борьбе за власть Советов. Помните?
Но камни родные не будут нам жестки —
Жила б только наша советская власть!
Фашистам приходится расписаться в собственном
бессилии. Расчеты провалились. Тогда в звериной злобе
они сжигают детей, убивают десятки тысяч в Бабьем
Яру, хотят уничтожить миллионы. Глупцы! Пигмеи!
Можно физически уничтожить меня, вас, быть может,
миллионы людей, но разве можно повернуть вспять ис¬
торию? Разве можно убить душу советского народа, по¬
корить его волю? Никогда! Она бессмертна, — это воля
к борьбе за родную землю, за советский строй, за наш
солнечный завтрашний день...
До полуночи ведем мы беседу в этом маленьком, за¬
терянном в лесу домике...
— Спать ложитесь, товарищи. Завтра чуть свет
подниму, — решительно заявляет хозяйка. — Вы, де¬
вушки, на печь залезайте, а мужчины в той комнате на
полу переночуют... Ну-ка, Татьяна, помоги мне сена при¬
нести.
Пропустив девушку вперед, Ева выходит.
— Сидай сюда, учительница. — Рева усаживает Му¬
сю на лавку рядом со мной. — Сидай и докладывай: кто
такой Иванченков, какие дела задумали?
— Сказала вам: сами приходите в Смилиж и спро¬
сите Иванченкова. Свой глаз всегда вернее, чем чужие
речи.
Девушка решительно встает и забирается на печку.
48
— От це кремень! — и Рева растерянно провожает
ее глазами.
Возвращаются хозяйка с Таней и молча укладывают
сено. Мы распределяем дежурства. Таня, пошептавшись
с Павлюк, уходит в угол и ложится лицом к стене.
Хозяйка ходит по кухне, прибирает со стола, потом
вынимает пачку белья и протягивает нам:
— Переоденьтесь, товарищи.
Вытягиваемся на мягком душистом сене. Дверь
в кухню открыта. На столе еле теплится тусклый огонек
лампы, мигает, вот-вот потухнет.
Рева и Абдурахманов — они дежурят первую поло¬
вину ночи — сидят на лавке. Рядом с ними хозяйка.
— Хвастаются, будто разбили серединобудских пар¬
тизан, разгромили райком, — говорит Ева. — Может, и
правда. Каратели в лес нагрянули, села жгут, людей
убивают, собаками травят... Такое время пришло, что
в оба глаза глядеть надо.
Хозяйка уходит в сени. Рева, подперев голову рука¬
ми, задумчиво смотрит на мигающий огонек лампы.
Вздыхает Таня в углу. Абдурахманов дремлет на лавке.
Не могу уснуть: отвык, видно, спать ночью по-чело¬
вечески. Хочется разобраться в обстановке. Пора нако¬
нец принять решение.
Что делать? Идти к фронту? Остаться здесь и на¬
чать партизанскую борьбу?
Эта мысль не дает покоя. Возникают пока неясные,
но такие заманчивые картины партизанской борьбы.
Впереди путеводной звездой сияет призыв Коммунисти¬
ческой партии...
В тылу врага уже идет напряженная борьба.
Где-то здесь, в лесу, работают подпольные райкомы.
Действуют партизанские отряды. Идет расстановка
сил — создаются новые подпольные центры и партизан¬
ские ячейки. Иванченков с Мусей Гутаревой освобож¬
дают пленных. Рация принимает сводки из Москвы, и
человек с бельмом на глазу разносит листовки. В то же
время такие люди, как Ева Павлюк, на свой страх и
риск, в полную меру своего маленького опыта, вклю¬
чаются в борьбу. Оглушенные террором люди из Под-
лесного страстно ждут тех, кто с оружием в руках вста¬
нет на их защиту.
Решение может быть только одно: если не выяснит-
4 А. Н. Сабуров
49
ся возможность быстрого перехода через линию фронта,
мы остаемся здесь и начинаем действовать.
Из кухни доносится голос Ревы. Он рассказывает
Абдурахманову о мирной жизни, которая, кажется сей¬
час такой далекой: о Широковской МТС, о семье, о сво¬
ем любимом маленьком Тольке...
— Всю Полтавщину гусеницами танков изрыли,
гады. После войны трактористам работы будет по самое
горлышко — поля в порядок приводить... Ты был на
Днепропетровщине, браток? Не был? Зря. Найкращий
край. Пшеничное поле глазом не окинешь. А машины!..
Эх, словами о них не расскажешь... Непременно после
войны приезжай ко мне, в Широковскую МТС. Будешь
ты у меня первым трактористом, и выдам я за тебя пер¬
вую раскрасавицу в районе...
Затихают голоса. Слипаются веки... Рева говорит
еще что-то о комбайнах, о полях, и невольно перед гла¬
зами встает колхоз ий'ени Першого Травня в селе Поло¬
вецком, Житомирской области, где семь лет назад я был
председателем.
Интересные, бурные заседания правления колхоза и
партийные собрания по ночам, при керосиновых лампах.
Колхозное стадо на лугу. Веселые девичьи песни. Обо¬
зы с удобрением, идущие на свекловичные поля. Не¬
оглядная ширь золотистой пшеницы. Где-то высоко¬
высоко заливается жаворонок, и, будто вторя ему, поет
и заливается Наталья Менчук, наша прославленная
звеньевая. Быстро мелькают ее загорелые руки. Словно
живые, кланяются ей до земли тяжелые колосья...
Рева поднимает нас чуть свет.
— Подъем, хлопцы, подъем! Неудобно: землячок
ждет.
Хозяйка с Таней провожают нас на крьільце. Ева
протягивает наше выстиранное и выглаженное белье.
— Зачем? Ведь мы же ваше взяли. Оставьте его
себе.
— Да что вы, что вы! На сменку вам. Про запас...
Глаза у Тани красные — то ли от слез, то ли от бес¬
сонной ночи.
Подхожу к девушке.
— Вот тебе задание, Татьяна. Разыщи того парня
50
с бельмом, который раздает людям сводки. Благо он
приметный, если не врет твоя соседка. Ну, будешь
искать?
— Буду, товарищ командир, — твердо отвечает Таня.
— Мы с ней вместе этим займемся, — добавляет
Павлюк. — Ни пуха вам, ни пера, товарищи. Заходите...
«Воронью деревню» находим без труда: она действи¬
тельно далеко видна среди низкорослого ольшаника и
ее ветви унизаны вороньими гнездами.
Внимательно осматриваем все подходы к «вороньей
деревне», потом приближаемся к ней. Издали замечаю
прислонившегося к стволу Каверу.
— Неудача, товарищи, — даже не поздоровавшись
с нами, говорит он. — Не видел я никого. Придется, на¬
верное, подождать несколько дней... Оставайтесь у нас.
Точно вам говорю — не доберетесь до фронта. Оставай¬
тесь... А если уж так не терпится, пойдите сегодня ночью
в село Страчево. Там в школе живет учитель. Не ру¬
чаюсь, но кажется мне, что он связан кое с кем. В Под-
лесном вы говорили с Максимом Степановичем. Помни¬
те? Ну так попросите его провести вас ночью в Страче¬
во: ему тут в округе все тропы известны — грибник он,
ягодник...
Кавера уходит. Мы остаемся у «вороньей деревни».
— Снова потерянные дни, — недовольно говорит
Пашкович. — Опять погоня за призраками.
— Ничего, ничего, Николай, — словно сбрасывая с
плеч давящую тяжесть, говорит Рева. — Ничего! За один
день партизан не найдешь. Быстро только котята родятся,
да и те слепые. Не журись! Каждому овощу свое время.
В сумерки приходим в Подлесное, к Максиму Степа¬
новичу. Он колет дрова во дворе.
— Вы?.. — удивленно говорит он, оглядывая нас.
Нет, он не такой, каким мы видели его первый раз.
Он уже пришел в себя после нежданного разорения се¬
ла и выглядит собранным, спокойным.
— Ну, дотолковались с Каверой? — спрашивает он.
— Не о Кавере речь, Максим Степанович. К вам
просьба.
— Ко мне?.. Ну выкладывайте, товарищи, ваше
дело.
— Знаете, как пройти в Страчево?
— Кто же. не знает дороги в Страчево?
4*
51
— Да нет, нам надо, чтобы вы без дороги провели
нас.
— Без дороги? — настороженно переспрашивает
он.— Вы что же, драчку затеваете?
— Наоборот. В школу нам надо попасть. Но попасть
так, чтобы нас никто не видел.
— В школу, — соображает он. — Ну что ж—можно.
Только уговор: без шуму. Шуметь сейчас — самому го¬
лову в петлю совать... Ладно. Пошли, — и Максим Сте¬
панович крепко перепоясывается ремнем...
Страчево вырастает темными силуэтами хат.
— Ложитесь, хлопцы. Не дышите, — приказывает
Максим Степанович. — Один сперва пойду, а то вы пого¬
рячитесь, и как бы чего...
Старик возвращается минут через десять.
— Назад!.. Назад!.. — испуганно шепчет он. — Тан¬
ки... Полный хутор танков...
— Яки танки? Где? — бросается к нему Рева.
— Везде. На улицах, на дворах... Как дома, боль¬
шие. Уходить надо.
— Уйти, землячок, проще всего, — замечает Рева.—
А вот где это видано, чтобы серьезные люди даром це¬
лую ночь топали? У них дела поважнее есть... Пойдем,
Чапов, поглядим. А ты, милый человек, — обращается
он к Максиму Степановичу, — лежи и не дыши.
У первой же хаты натыкаемся на тягачи. Вся улица
заставлена ими. Вокруг ни души, словно немцы бросили
свои машины.
— Бачишь, комиссар? — шепчет Рева. — Ты жди ме¬
ня. Я мигом тягачи заколдую, — и Павел Федорович
пропадает в темноте.
Хаты кажутся безлюдными. Лишь в одном окне шко¬
лы через щелку светится огонек. Изредка чуть слышно
звякает металл: это Рева колдует у тягачей.
К нам медленно движутся, двое. Низко пригнувшись,
Чапов идет к ним навстречу.
Один за другим гремят два выстрела. Чапов уже ря¬
дом со мной,
— Свалил двух офицеров, — шепчет он.
Вдруг одна за другой поднимаются две ракеты.
Вспыхивает яркое пламя. Рева поджег тягачи... Выстрел
и вслед за ним заливчатый собачий лай.
«Ищеек спустили», — мелькает мысль.
52
Подбегаем к нашим.
— Быстрей! Быстрей!..
Бежим. Не видно ни зги. Под ногами кочки, вязкая
земля, ямы. Сзади отблески ракет, выстрелы, далекие
голоса, и все отчетливее, все ближе собачий лай...
Впереди, на большаке Середина-Буда — Севск, раз¬
дается гул машин, вспыхивают яркие лучи автомобиль¬
ных фар. Надо полагать, наперерез нам брошен заслон
на автомашинах.
Поворачиваем в сторону и спускаемся в глубокий
овраг. Под ногами вода и редкий камыш.
— Хлопцы, не могу больше... Передохнуть бы, — за¬
дыхаясь, еле выговаривает Максим Степанович.
Поневоле приходится остановиться.
— Где твое Подлесное? — спрашиваю старика.
— Ничего не знаю... На какой земле стою — не знаю.
Со стонущим воем неподалеку рвется мина.
— Погибель... Погибель пришла... Что я вам гово¬
рил, — шепчет Максим Степанович.
— Не журись, отец, — успокаивает его Рева. — Ты
только на меня надейся — не пропадешь.
Над головой вспыхивает яркая ослепительная раке¬
та. На краю откоса со стороны Павловки вижу фашист¬
скую цепь. Снова воет мина. Лай совсем рядом.
Максим Степанович шарахается в сторону и пропа¬
дает в кромешной тьме.
Бросаемся дальше по оврагу. Надо изменить направ¬
ление: фашисты напали на след.
Поворачиваем влево и выбираемся наверх. Под но¬
гами земля вспаханного поля, а позади стрельба, соба¬
ки, голоса.
Теряю всякую ориентировку...
Вдруг впереди почти истерические крики на немец¬
ком языке.
Мы чуть было не сталкиваемся с новой группой гит¬
леровцев. Очевидно, их испугал наш топот, и фашисты
растерялись.
Круто забираем вправо... Рядом — плетень. За плет¬
нем темные силуэты хат. Оттуда бьют из автоматов.
В затухающем свете ракеты успеваю заметить оди¬
нокую хату в стороне от села. Позади нее блестит вода.
Стучу. Торопливые шаги. Открывает женщина. На
плечах наскоро накинутый платок. Входим, не ожидая
53
приглашения. Горит ночничок. Глаза у хозяйки удивлен¬
ные, ничего не понимающие. Еще бы! Даже при туск¬
лом свете наш вид необычен: грязь до ушей, по рас¬
красневшемуся лицу Ревы струйками стекает пот.
— Долго говорить некогда. За нами гонятся собаки...
— Собаки? — испуганно перебивает хозяйка. — Так
это же ищейки. Они у нас в Благовещенске были. По
следу приведут... Через болото надо уходить в лес. Тут
рядом, — и женщина бросается к постели.
— Петро! Петро! — тормошит она спящего.
Петро поднимает голову и снова валится на по¬
душку...
— Петро! — хозяйка рывком сажает мужа. — За то¬
варищами немцы с собаками идут. Надо через болото
перевести. По мосту. Ты знаешь...
Невидящими спросонок глазами Петро оглядывает
нас.
— Спать, — говорит он сонным голосом. — Спать...
— Господи! Да что же мне делать с тобой?.. Това¬
рищи дерутся, умирают... Петро!..
Хозяин протирает глаза. Он пристально оглядывает
нас и, кажется, все понимает.
— Сапоги! — соскочив с постели, торопит он. — А как
же ты, Настя?
— Не думай обо мне. Иди. Все будет хорошо... Ну,
Петро, — вскинув высоко руки, она обнимает мужа за
шею и на мгновение прижимается к нему...
Через двор выходим в поле. Бежим. Петро останав¬
ливается. Перед нами вода.
— Болото после дождей разлилось, — говорит Пет¬
ро. — Будет глубоко — не пугайтесь.
Спускаемся с берега. Хрустит тонкий ледок. Вода по
щиколотку, по колено, по пояс.
Вдали тявкает собака. За ней вторая, третья — и все
сливается в сплошной злобный лай.
— Ходу! Ходу! — торопит Петро.
Еще несколько шагов — и воде конец.
Повернув круто влево, бежим за Петром к кустам
и забираемся в самую гущу.
На том берегу собаки смолкли, — очевидно, потеряли
след. Слышим только глухие отдаленные голоса.
— Ну, товарищи, — быстро объясняет Петро, — вот
54
этой тропой идите прямо. Только вправо не сворачи¬
вайте: там поселок Василек...
— Может быть, с нами пойдешь? — предлагаю я.
— Не могу. О Насте сердце болит — как она там...
Я ведь, товарищи, всего два дня, как из плена бежал.
Потом приду.
Прощаемся с Петром. Он исчезает в кустах.
— Це операция,— глубокомысленно замечает Рева.—
В кавалерии это называется «аллюр три креста»... Да,
маленько сманеврировать пришлось.
Рассуждать некогда. Раздеваться, немедленно разде¬
ваться догола и выжимать одежду...
Холодно так, что челюсти сводит...
На том берегу, в Благовещенске, раздается одинокий
выстрел.
— Что это? — тихо спрашивает Рева. — Неужели
Настю?
Ему никто не отвечает...
Идем узкой тропой. Скоро рассвет.
— А крепко мы им всыпали! — чуть согревшись, на¬
чинает Рева. — Неделю не опомнятся!
Неунывающая душа. А у меня настроение мрачное.
Нет, так дальше нельзя. Мечемся, как слепые, по лесу.
Ходим по краю пропасти. Много так не повоюешь. Надо
что-то делать.
Без опоры на народ мы — ничто. Нужна организа¬
ция, надо искать людей. Если не можем связаться с
подпольем, должны действовать сами. Ничего, что нас
мало. Важно, что все хотят драться с врагом, без этого
не видят смысла жизни.
Вспоминаю наш батальон. Тысяча двести бойцов
было в нем. Молодец к молодцу. Ничто не могло их сло¬
мить. Они умирали непобежденными. Сейчас нас оста¬
лась горстка. Погибшие передали нам эстафету борьбы.
И мы должны ее пронести до конца. Нас мало. Но у нас
есть опыт, воинская выучка, мы научились бить врага.
Мы верим в правоту своего дела, сердца наши пылают
стремлением помочь народу. Вот наша сила. Задача со¬
стоит в том, чтобы правильно ее использовать. И выход
один: объявить себя партизанами и объединить вокруг
себя всех, кто еще не сломлен. Это наш партийный и
наш воинский долг. Этому нас обязывает присяга.
Делюсь мыслями с товарищами.
55
— От це добре! — радостно соглашается Рева.
Пашкович отзывается не сразу. Потом спрашивает:
— Ты видишь в этом единственный выход?
— Да, другого нет. Неужели ты все еще сомневаешь¬
ся. Вспомни обращение партии к народу третьего июля.
— Я его помню. Знаю и решение ЦК партии об
организации борьбы в районах, временно оккупирован¬
ных врагом. Но разве партия приказывает идти в пар¬
тизаны каждому советскому солдату, оказавшемуся в
тылу? Нет! Воинский долг обязывает нас любой ценой
пробиваться к своей части.
— Яке сегодня число? — спрашивает Рева. — Девят¬
надцатое октября, Пашкович! Тебе еще недели шагать.
Чуешь? А ведь каждый день, каждый час, проведенный
без борьбы, — дезертирство, прокурор.
— Потеря времени, говоришь? Так зачем же мы за¬
держиваемся? Зачем разглагольствуем и гоняемся за
миражами?.. Ты прав, Рева. Ни минуты задержки! Ни
секунды!..
— Який швидкий! — взволнованно перебивает Ре¬
ва.— «Ни минуты! Ни секунды!..» Ну знаешь, Пашко¬
вич, не прокурор ты, а скорый поезд. Ты что же ду¬
маешь,— тебе на каждом перекрестке фашисты зеленый
свет будут зажигать и арки строить? А на арках писать:
«Добрый путь, Николай Пашкович! Хай живе товарищ
прокурор!..» Что-то ни ты, ни я этих арок не бачили,
когда сюда топали.
— Да, арок не было. Что же из этого?
— А то, что до сих пор мы с тобою лишь чудом про¬
скакивали, а ближе к фронту еще тяжелее будет... Нет,
браток, такой путь можно шагать только в свитке. Да
и то бабушка надвое сказала... Переодеться тебе, Паш¬
кович, придется. Ну что ж, начинай. На этот сучок по¬
весь свою прокурорскую шинель. Бороду отрасти. Свит¬
ку надень. Бандурой непременно разживись и, когда
увидишь фашиста, спивай: «Ой, не ходи, Грицю, тай на
вечерныци...»
— Нет, на это я не пойду. Не могу... По своей воле,
хотя бы внешне, отречься от звания командира? Оста¬
вить оружие, чтобы не иметь возможности сопротив¬
ляться, чтобы беспомощным, жалким, безоружным по¬
пасть в плен? Нет, это не для меня... Ухожу к армии
56
в форме, с оружием, с партийным билетом, как положе¬
но советскому офицеру и коммунисту.
— Я ухожу вместе с вами, товарищ майор! — горячо
отзывается Чапов. ■
— Так, значит, вдвоем уходите, — тихо говорит
Рева. — Смотрите, хлопцы, как бы вам завтра же зря
голов своих не сложить.
— Очень может быть, Рева, — резко отвечает Паш¬
кович. — Однако напророчь ты мне хоть десять смертей,
я не изменю своему красноармейскому долгу... Товарищ
комиссар! — Он оборачивается ко мне. — Я не принадле¬
жу к твоей части, мы с тобой равны по званию, но по¬
следние дни я шел вместе с тобой и сейчас прошу твоего
разрешения мне и Чапову уйти в армию.
Сердце сжимается. Приходится расставаться. Рас¬
ставаться с обоими... Мы сблизились с ними за этот ко¬
роткий путь. Но Пашковича не переубедишь. Да смею
ли я? В конце концов, мы идем с ними к одной и той же
цели, только разными дорогами.
■— Против воли добрым партизаном не станешь, —
говорю я. — Что решено, то решено. Не будем тянуть:
долгие проводы — лишние слезы. К тебе только одна
просьба, Пашкович: пробьешься к армии — доложи, что
батальон наш задание выполнил, а мы на южной окра¬
ине Брянских лесов будем разворачивать партизанские
действия, ждем рации и указаний. Ну...
Мы крепко обнимаем друг друга.
— Путь добрый, хлопцы, — взволнованно говорит
Рева. — Будете в армии — поклонитесь ей низко от нас
и скажите: друзья остались в лесу, но не забыли, что
они бойцы Красной Армии, и поклялись ничем не опоро¬
чить этой высокой чести... Бывайте здоровы и целы.
Путь добрый! .
Пашкович и Чапов уходят в лес. Идут быстро, слов¬
но хотят скорее оторваться от нас, сократить тяжелую
минуту расставания.
★
ГОЛОС МОСКВЫ
_Юот она, матушка Нерусса! — с ласковой гордостью
-^-'говорит наш восьмидесятилетний перевозчик, еле
уловимым движением весла выбрасывая длинную уз¬
кую лодку из тихой заводи на середину полноводной реки
Неруссы, затененной густым вековым лесом.
Я забыл его фамилию, но отчетливо помню высокую,
плотную, не по возрасту стройную фигуру старика из
села Ямное. Он стоял на корме, ловко перебрасывая
свое длинное весло с борта на борт, и лодка, в которой
сидели я и Рева, казалось, такая верткая, неустойчивая,
плавно скользила по речной глади, словно одно целое
составляли с ней мы и этот седобородый старик. Старик
смотрел вдаль, где река терялась в лесной глухомани,
и слова его неслись над водой:
— Тихая, покорная, говоришь?.. Нет, ты посмотри на
нее весной, когда соберет она все полые воды, забурлит,
разбушуется, перехлестнет через берега и хозяйкой гу¬
ляет по лесу. Таким потоком несет — никакая сила не
остановит.
— А здесь много зверя, отец?
— Зверя? Зачем тебе сейчас зверь понадобился?—
удивленно переспрашивает старик, настороженно глядя
из-под насупленных бровей. — Зверя тут вдоволь, —
чуть помолчав, продолжает он. — И кабан водится,
и медведь. Только те места не каждый найдет, а най¬
дет— не всегда назад воротится... Вот ты говоришь —
весь лес исходил и зверя не видел. А в урочище Колпи-
ны был? В Пролетарском был? Не был? Ну тогда и леса
нашего не видел.
Мы уже несколько дней ищем глухие места для на¬
шей будущей партизанской базы. И на наше счастье,
старик невольно выдает нам тайны Брянского леса —
58
перечисляет его заповедные урочища, «куда пешком не
пройти и конем не проехать»: между Теребушкой и
Мальцевкой, между Колпинами и реками Сев и Нерусса,
у Пролетарского...
— А вон там, — старик показывает на противопо¬
ложный берег, — верст пятнадцать напрямки отсюда—■
медвежий угол, Ляхово... Только теперь не то время,
чтобы охотой заниматься... Или, может, она вам с руки
сейчас, эта охота? — и снова бросает настороженный
взгляд.
Я внимательно слушаю старика. Он сделал то, чего
нам так трудно было добиться без карты, без помощи
местного человека. Он, сам не подозревая этого, дал нам
первые ориентиры для поиска базы.
Зашуршав дном о песок, лодка пристает к берегу
у подножия древнего дуба-великана.
— Много повидал он на своем веку, — глядя на дуб,
задумчиво говорит старик. — О многом мог бы сказать.
Когда я еще в молодых годах, лет этак пятьдесят назад,
возил хлеб по Неруссе из курских степей на Десну, он
уже приметным стоял.
Старик не торопится уезжать. Явно желая вызвать
нас на откровенный разговор, распознать, что мы за
люди, он неожиданно, без всякого повода с нашей сто¬
роны, начинает рассказывать, как в этих местах форми¬
ровал свой полк Тимофей Черняк, как он сам видел про¬
славленного командира вот здесь, у этого дуба, как полк
Черняка выбил немцев из Трубчевска, потом соединил¬
ся со Щорсом и прошел с ним по Украине, громя кай-
зеровцев, Петлюру, польских панов.
— Настоящий был человек, — говорит старик о Чер¬
няке.— Подход к людям имел. Потому к нему и шел на¬
род. Говорят, сам Ленин послал его к нам, в Брянские
леса.
— Сегодняшние партизаны тоже собираются у этого
дуба? — не то серьезно, не то шутя спрашиваю я.
— У этого или другого, не знаю, только люди гово¬
рят, есть партизаны,— отвечает старик,—Есть,— уверен¬
но повторяет он и рассказывает, что за Десной летят на
воздух фашистские колонны, на большаке Середина-
Буда — Севск разгромлен большой обоз, на дороге Су-
земка — Трубчевск подорвана штабная машина, в Стра-
чево разбита танковая часть.
59
Мы с Ревой невольно переглядываемся, с трудом
сдерживая улыбку: нам хорошо известны эти «опера¬
ции». На большаке Середина-Буда — Севск мы отбили
всего лишь две подводы с продовольствием и оружием,
на дороге Суземка — Трубчевск неудачно обстреляли
легковую машину, а несколько сожженных нами тягачей
в Страчево, как видно, превратились в разгром танко¬
вой части.
Вот, оказывается, как быстро разносятся вести по
Брянскому лесу. Вот во что превращает народ пусть
скромные, но такие желанные стычки с врагом... Но кто
это действует там, за Десной?..
Осторожно расспрашиваем старика, пытаясь выве¬
дать у него подробности о партизанах. Нет, он ничего не
знает или не хочет говорить. Пора прощаться, но перед
этим надо оставить его в неведении о цели нашего путе¬
шествия. .
— Как отсюда попасть в Трубчевск и Суземку?
— А зачем вам туда?
— Как зачем? Дела.
Старик удивленно, пожалуй, даже неприязненно
смотрит на меня. Густые брови сурово сходятся над
переносьем. Ни слова не ответив, он садится в лодку
и сильным ударом весла отталкивается от берега. Через
минуту оборачивается, еще раз внимательно оглядывает
нас с ног до головы, словно хочет крепко запомнить,
и быстро гонит лодку прочь...
— Дуже погано подумал о нас цей дид, — тихо го¬
ворит Рева, и в голосе его сожаление о том, что не
смогли мы откровенно, по душам, поговорить с этим хо¬
рошим стариком...
Входим в лес и берем направление, указанное нашим
перевозчиком, к урочищу Ляхово.
Почти до сумерек бродим по гущине, идя напрямик.
Находим наконец глухое место, пожалуй, подходящее
для базы, и, сделав метины на деревьях, выбираемся на
заброшенную лесную дорогу.
Дорога заросла высоким, уже отцветшим молочаем,
папоротником, метелками кукушкиных слез. Под нога¬
ми шуршит желтый прелый лист, растут редкие кусти¬
ки черники и среди них подгнившие от старости и осен¬
них дождей мухоморы. Изредка поднимается молодая
березка или елочка с ладонь высотой, словно кто-то
60
нарочно посадил их здесь. И опять прелый лист, кустики
черники, трухлявые, поникшие мухоморы.
Глушь, дичь, безлюдье...
Что это? В еле заметной вмятине давно неезженной
колеи, покрытой нетронутой многолетней опавшей лист¬
вой, растет молодая вишенка. Как она попала сюда —^
в дикую брянскую глушь?
Останавливаюсь, поджидая Реву. Своей обычной
размашистой походкой шагает он по обочине, полы его
распахнутой шинели бьют по оголенным веткам.
Рева заметил вишенку. Он молча наклоняется над
ней, осторожно, чуть касаясь кончиками пальцев, гладит
маленькие пожелтевшие листочки и поднимает на меня
глаза.
— Якась жинка чернобровая ехала на телеге, вишню
ела, песню о милом спивала и обронила косточку...
Давно это было, Александр. Лет пять назад. Сейчас
у нее, может, такой же хлопчик, как мой Толька... Эх,
Толька... Любил я брать его в поле, комиссар. Бывало,
трактор забарахлит. Не могу видеть, когда машина не
в порядке — жалко, словно родной мне человек заболел.
Полезу под мотор, вожусь в масле, а Толька за мной.
Вернемся домой оба на чертей похожи — чистого ме¬
стечка не найдешь. Ну, конечно, сначала моя Инна
Павловна нам взбучку задаст. Шумит, шумит, а потом
посмотрит на Толькину мордашку — в масле, в пыли,
одни глаза ясные, чистые, вот-вот слезы из них брыз¬
нут— и рассмеется: «Эх вы, трактористы мои милые...
Скоблитесь, мойтесь, переодевайтесь — и за стол: сего¬
дня борщ ваш любимый...»
Смотри, комиссар, — показывая на вишенку, гово¬
рит Рева. — Ей пять лет, не меньше. Растет она в ко¬
лее. Значит, пять лет по этой дороге никто не ездил.
А это что значит? Значит это то, комиссар, что нашли
мы место для базы — лучше некуда: человека здесь и в
помине нет...
Далеко впереди раздается петушиный крик.
— Шо це таке? — чутко прислушиваясь, удивленно
говорит Рева. — Звидки тут ця домашня птаха? Цикаво...
А ну-ка, комиссар, побачим.
Снова идем по дороге. Впереди виднеется просвет.
У опушки, вплотную прижавшись к старым темным
елям,— густая поросль молодого сосняка, березок, ело¬
61
чек. Тут же под ногами полусгнившие пни, источенные
муравьиными ходами. Надо полагать, лет двадцать на¬
зад здесь была вырубка, и эта молодая поросль выросла
на забытой людьми порубке.
Выходим на поляну. У опушки стоит небольшой дом,
сложенный из кондового леса. Чуть поодаль — второй.
И эго все.
Нам навстречу идет мужчина лет под сорок — невы¬
сокого роста, щупленький, с черной бородой и добрыми,
ласковыми глазами.
— Здорово, землячок! — первым заговаривает Ре¬
ва.— С дороги сбились. Как в Ямное пройти?
— В Ямное?.. Да вы оттуда идете. К. нам ведь одна
дорога — из Ямного. Другой нет. В тупике живем... Как
же так получилось?
— Да вот так и получилось. Послали нас, дорогу
плохо рассказали, мы и заплутали... А это что за место?
— Ляхов. Урочище Ляхов.
— Ну вот, — и Рева сокрушенно качает головой, хо¬
тя по глазам вижу — доволен Павел. — А как в Проле¬
тарское пройти?
— Сюда надо, — мужчина показывает на север. —
Прямо по лесу километров пятнадцати не будет. Только
прямо вам одним не пройти. Ну, а через Красную Сло¬
боду — тридцать, а то и все сорок потянет... Да вы за¬
ходите в хату, переночуйте, — приглашает он. — Куда бы
ни пошли, только к утру до села доберетесь. Глядите —
уже вечереет.
За полчаса успеваем подружиться с хозяином. Зо¬
вут его Никитой Самошкиным. До войны он работал
лесником, фашистов ни в Ляхове, ни в округе до сих
пор не видел.
— И, надо полагать, до зимы не увижу, пока болота
не замерзнут. Сами знаете — дорога к нам немощеная.
— А партизаны? — спрашиваю я.
Никита оглядывается на хозяйку — она возится
у печи, готовя обед, — и, наклонившись ко мне, шеп¬
чет:
— Есть, — и глаза у него такие, как у парнишки,
сообщающего такую радостную, такую волнующую но¬
вость, о которой можно или кричать или говорить ше¬
потом.— Сам видел. В лес шли. Трубчевцы.
— Связаться с ними можно? .
62
— Куда там! Такое творится вокруг. Да разве най¬
дешь их в нашем лесу?
Хозяйка радушно приглашает к столу. Рева прино¬
сит сумку от противогаза и, явно рассчитывая на эффект,
медленно вынимает одну за другой консервные коробки
с яркими заграничными этикетками.
Хозяйка удивленно оглядывает все это богатство,
переводит глаза на Реву и сразу же мрачнеет. Куда де¬
валось ее радушие! Рывком сует она обратно в печь
только что вынутый чугунок с кашей, молча ставит на
стол вареную картошку и отходит в сторону.
— А ты что же, хозяюшка? — недоумевает Рева.—
Сидай с нами. Попробуй заморский харч.
— Благодарствуйте, — не оборачиваясь, бросает она
через плечо. — Чужое нам без надобности. Уж мы как-
нибудь своим пропитаемся. Свое-то хоть и без разносо¬
лов, зато честное, — и она решительно направляется
к двери.
— Стой! — гремит Рева, вскакивая из-за стола.—!
Стой! О якой чести говоришь? Да ты что же, хозяйка,
меня за подлеца считаешь? За Иуду? Думаешь, честь
свою продал за эти баночки, будь они неладны?.. Нет,
погоди! — Рева берет хозяйку за плечи и резко повора¬
чивает к себе. — Дивись в мои очи! Дивись!.. Ну? Та¬
кие очи у Иуды?.. Да як же ты...
Долго приходится нам убеждать хозяйку, что кон¬
сервы трофейные, что они добыты в бою, что мы свои,
советские люди.
Наконец, поверив, она садится за стол. Рева накла¬
дывает ей полную тарелку, мешая сардины, плавленый
сыр, пшенную кашу, картофель. Смущенно улыбаясь,
она пробует это страное месиво, а Рева ораторствует:
— Цей сыр из Голландии, це рыбки из Франции.
Мясо из Австрии. Сало наше. А своего, немецкого, —
ничего. Разумеешь, якие бандюки?
Хозяйка неожиданно отодвигает от себя тарелку и
настороженно смотрит на Реву.
— Шо? — удивляется тот.
— А те... бандюки за баночками не придут? — тихо
спрашивает хозяйка.
— Ни! — весело смеется Рева. —Ну, як такое может
быть, чтобы мертвяки ходили?.. Ни! Кушай себе на здо¬
ровьице, хозяюшка...
63
Следующий день выдался ясный и солнечный. Я си¬
дел у окна. В окно была видна полянка около дома, сос¬
няк и единственная дорога, ведущая в Ляхов.
Ночью, очевидно, ударил крепкий заморозок, он ско¬
вал щедро напоенную влагой землю, и осеннему солнцу
оказалось не под силу разморозить ее — полянка под¬
сохла, и только посредине блестела небольшая лу¬
жица. Солнце медленно поднималось над лесом, слов¬
но ему некуда торопиться: в эту осеннюю пору его
путь по небу был действительно короток. Приближалась
зима.
Утром хозяйка нагрела воду, я долго мылся, брился,
приводил себя в порядок и вот сейчас сижу у окна и на¬
мечаю первые вехи нашей партизанской борьбы.
Еще вчера первоочередной, главной задачей были
поиски базы. Сегодня это уже позади: на первых порах,
едва ли можно найти лучшее место, чем Ляхов — этот
поистине медвежий угол. У нас уже есть кое-какой запас
продуктов и боеприпасов. Ларионов и Абдурахманов
хранят наши трофеи у «вороньей деревни», и сегодня
на расвете Рева с Никитой отправились за ними, чтобы
привезти сюда наше богатство.
Теперь нам нужен план — план организации отряда,
план боевых действий, если, конечно, можно назвать
боевым планом то, что под силу нашей четверке, зате¬
рянной в Брянском лесу, наводненном вражескими за¬
садами, среди пожарищ, виселиц, расстрелов, жестокого
фашистского террора.
Нелегко дается мне этот план. Никак не уживаются
друг с другом время, которое не ждет, мои мечты
о маломальских серьезных боевых операциях и наши
ничтожные возможности. На пути один за другим воз¬
никают, казалось бы, безнадежные тупики. .
Я намечаю боевые операции. Мы бьем врага на боль-’
шаках, в селах, на железной дороге —и упираемся в
первый тупик: нас четверо, всего лишь четверо. Энер¬
гично собираем отряд, он численно вырастает уже в со¬
лидную, ощутимую силу — и второй тупик: чем воору¬
жить бойцов, чем накормить их? Исподволь, системати¬
чески начинаем готовиться к борьбе, подбираем людей,
налаживаем разведку, параллельно в мелких операциях
добываем оружие и продовольствие... Опять тупик: мы
не можем без меры растрачивать время.
64
Пытаюсь сузить свои мечтания, сжать сроки, найти
новые возможности, и постепенно все четче и четче вы¬
рисовывается план.
Мы все-таки должны связаться с подпольными рай¬
комами. Это сразу же выведет нас на широкую дорогу,
мы станем зрячими, обретем силу, людей, связи.
Мы обязаны — с Таней или без Тани — найти радио¬
приемник. Он позволит нам чувствовать пульс Большой
земли. Мы начнем распространять сводки среди народа,
поднимать его на борьбу, обрастать своим активом
и подпольем.
Не теряя времени, будем бить врага. Первая опера¬
ция на одном из лесных большаков: практика показа¬
ла — это под силу нам. Вторая — на железнодорожной
ветке Суземка — Трубчевск. Об этой ветке нам расска¬
зал Попов, старик железнодорожник из Суземки. Наша
армия при отходе разрушила ее. Трубчевский бурго¬
мистр Павлов решил восстановить эту ветку: он выго¬
няет на работу железнодорожников — тех, кто связан
семьей, старостью, болезнями, кому трудно уйти в лес.
На ней уже поставлены два деревянных моста, уже кон¬
чают ремонтировать паровоз. «Снимите с нас этот
грех,— говорил Попов, — разорите нашу работу». Вот
мы и сделаем это.
Вести об этих операциях, как эхо, разнесутся по
лесу — тому порукой рассказ старика-перевозчика на
Неруссе. Они вольют новые силы в народ, и к нам при¬
дут те, кто ищет руководства для борьбы. Они попол¬
нят нашу базу оружием и продовольствием...
— Военные идут! Много! — неожиданно врывается
в комнату хозяйка.
Смотрю в окно. По дороге медленно въезжает на
поляну телега. На телеге Никита. Рядом шагают Рева,
Ларионов, Абдурахманов и трое незнакомых мне воен¬
ных... Нет, один среди них знакомый... Не может быть...
Но это его шинель, его такая характерная, подтянутая
фигура, его лицо...
— Пашкович! Прокурор! — кричу я и выбегаю на¬
встречу.
Мы крепко обнимаемся.
— Здравствуй, комиссар, — говорит, наконец, Паш¬
кович. — Здравствуй, — повторяет он, и в голосе его ра¬
дость встречи и безмерная усталость.
5 А. Н. Сабуров
65
— А Чапов? — с опаской спрашиваю я и огляды¬
ваюсь на двух военных.
— Лейтенант Чапов прибыл в ваше распоряжение,
товарищ комиссар! — весело докладывает лейтенант, вы¬
ходя из кустов.
— Знакомься, — смущенно улыбается Пашкович, по¬
казывая глазами на военных. — Мои спутники и товари¬
щи по неудаче.
— Лейтенант Филипп Стрелец, — вытягивается пере¬
до мной молодой стройный офицер с худым продолгова¬
тым лицом.
— Лекпом Приходько, — представляется его това¬
рищ, низенький, полноватый, с оспенными ямками на
щеках.
— Разрешите доложить, товарищ комиссар, — отзы¬
вает меня в сторону Ларионов. — Ваше приказание вы¬
полнено. Товарищ Кутырко передает, что нашла чело¬
века, который может привести к приемнику. Товарищ
Кавера просил сказать: вечером двадцать седьмого
у «вороньей деревни» назначена встреча с товарищем
Сенем.
Какой на редкость удачливый день!..
Наши выгружают из телеги ящики с консервами, па¬
троны, два ручных пулемета, а мы с Ревой и Пашкови-
чем входим в хату.
— Ну рассказывай, прокурор.
— Рассказывать нечего, — устало говорит Пашко¬
вич. — Вышло так, как вы мне говорили; пробиться
к фронту не смог. Во всяком случае с оружием и
в форме.
— Подожди, — беспокоюсь я, заметив, как помор¬
щился Пашкович, ступив на правую ногу. — Что с то¬
бой? Ранен?
— Вот напророчил мне Павел смертей с три коро¬
ба,— улыбается прокурор. — Смерть миновала, а ца¬
рапнуть царапнули.
— Так чего ж ты молчишь? Посмотреть надо. Пере¬
вязать.
— Ерунда. Все уже сделано.
Мы садимся вокруг Пашковича и слушаем историю
его блужданий...
Пашкович прав: рассказывать нечего. Все было так,
как мы предполагали. Десятки тяжелых километров.
66
Ночевки в копнах. Ракеты. Встречи с патрулями. Пере¬
стрелки. И опять патрули, ракеты, мучительные пере¬
ходы... Возвращение назад и встреча со Стрельцом
и Приходько...
Стрелец перед войной кончил Киевское пехотное учи¬
лище. Когда бои шли у Брянских лесов, был ранен.
Его приютила старушка в селе. С лейтенантом остался
военфельдшер Приходько и выходил его. Решили про¬
бираться к фронту. Претерпели то же, что выпало
нам, вернулись к той самой старушке, от которой начали
свой путь, и встретили Пашковича с Чаповым...
— Как же вы нашли нас?
— Очень просто. Пришли на Брусну — ведь сюда
последний раз мы заходили вместе... Откровенно говоря,
надежды было мало, но когда хозяйка сказала, что под¬
жидает вас с минуты на минуту, у меня, кажется, серд¬
це перестало биться от радости.
— Говорил я тебе, дурню, — с ласковой укоризной
замечает Рева. — Говорил...
— Нет, я не жалею, что пошел, — твердо перебивает
Пашкович. — Не жалею. Я сделал то, что должен был
сделать. Собственными глазами увидел, на собственной
шкуре испытал — прорваться к армии очень сложно.
Подчас невозможно. Надо знать места перехода. А идти
так, на ощупь, — глупо: чуть оступишься, и конец... Те¬
перь всем сердцем, всей душой я с вами... Кстати, ко¬
миссар,—желая, очевидно, переменить тему разговора,
говорит Пашкович, — ты обещал Еве Павлюк быть у
нее двадцать четвертого?
— Нет. А что?
— Она говорила, будто ей Ларионов заявил: комис¬
сар непременно придет слушать радио двадцать четвер¬
того утром, так чтобы был приемник.
— Да це ж Ларионов, бисов сын! — недовольно за¬
мечает Рева.—Ты ему приказал, комиссар, поторопить
Татьяну с приемником, а он уже от себя брякнул о
твоем приходе. Перестарался хлопец. Черт знает что
получилось. Ты только послушай, комиссар, прокурора.
Пашкович рассказал, что к Еве снова приходил чело¬
век со шрамом на щеке и наговорил ей всякой всячины:
дескать, он на большой подпольной работе, связан ра¬
цией с Москвой, завтра же запросит о судьбе ее мужа—
и Ева растаяла. Тут же он огорошил ее тем, что емѵ
5*
67
известно о нашей ночевке в ее доме, и просил Еву уст¬
роить ему встречу с нами: «Я командира свяжу с Мо¬
сквой— нечего ему болтаться беспризорным в лесу».
Ева, зная от Ларионова, что мы будем у нее 24-го утром,
согласилась, и встреча назначена на вечер в Брусне,
у Богачева.
— Это кто такой?
— Мне удалось навести о нем справки у местной
учительницы, — продолжает Пашкович. — Живет он на
отшибе в поселке и сам на отшибе держится от всех.
Лет ему за шестьдесят. Поселился здесь года четыре
назад. Жена умерла. Одна дочь живет с ним, ведет хо¬
зяйство, вторая училась в Киеве, кончила институт, по¬
ступила инженером на завод в Шостке. Не так давно ее
арестовали, судили, обвинили как будто в шпионаже и,
говорят, расстреляли. Самого же Богачева не тронули.
Незадолго до войны он стал завхозом школы в Буде и
продолжал работать до прихода немцев...
— Подожди, может быть...
— Нет, ничего другого быть не может, — решительно
перебивает Пашкович. — Слушай дальше. Встреча была
назначена на двадцать четвертое. А вчера, двадцать пя¬
того, явилась учительница и сказала, что в вечер встре¬
чи в стогах сена у дома Богачева засела фашистская
засада и ушла только на рассвете. Как будто ясно?.. Но
и это не все. В тот самый момент, когда я говорил с
учительницей, — а беседу мы вели с ней в сосняке, —
снова к Еве пожаловал тот, со шрамом. Спросил, поче¬
му сорвалась встреча. Ева уже знала о засаде и, решив
раз навсегда отделаться от него, не подумав, заявила,
что вы ушли через линию фронта. Он сурово бросил:
«Хорошо. Посмотрим» — и был таков. Их разговор
длился минуту, и я, к сожалению, не застал этого
субъекта. Разумеется, Ева волнуется.
— Вот так и влипнуть могли, — задумчиво говорит
Рева и закуривает незнакомую мне трубку.
— Откуда у тебя трубка, Павел?
— Трубка? Так це .ж Ева дала, когда мы у нее в
прошлый раз были. Сказала: «От Михаила осталась.
Когда смутно будет, закурите, Павел Федорович. Авось
полегчает».
— Смутно, Павел?
68
— Смутно. Якась сволота гестаповская ходит по
земле, на добрых людей замахивается.
— Так... Что же нового о приемнике?
Оказывается, Пашкович виделся у Евы с Татьяной.
Она рассказала, что ходила недавно в поселок Завод¬
ской к своему знакомому, Ваське Волчкову. По словам
Тани, это парень бедовый, языкастый, певун, толковый,
с головой. Отправилась потому, что краем уха слыхала,
будто Васька связан с радиоприемником. Самого Ваську
в хате не застала, разговорилась с его матерью, и та
проговорилась, что у Васьки есть дружок в поселке
Бошаровском, какой-то Скворцов. У Скворцова запря¬
тан приемник. Ребята слушают сводки, переписывают их,
и второй васькин дружок — он до войны работал аген¬
том по сбору кожсырья, у него бельмо на глазу и жи¬
вет он тоже в Бошаровском — разносит эти сводки.
Когда же явился Васька и Таня заговорила с ним о
приемнике, он начисто ото всего отперся. Однако
Татьяна поняла, что Васька знает о приемнике, и, если
мы вместе с ней придем к нему, Волчков, быть может,
не станет отнекиваться.
— Своей властью я распорядился, — добавляет Паш¬
кович,— чтобы Таня пока ушла от Павлюк и ждала нас
сегодня в условленном месте.
Вот все, что принесли наши в Ляхов.
Итак, Таня ждет нас сегодня. Встреча с Сенем на¬
значена на завтра. Значит, немедленно мы выходим до¬
бывать радиоприемник, потом повидаем Сеня и наконец
Еву Павлюк: надо лично разобраться в обстановке и,
если удастся, разгромить богачевское гнездо,
Поздним вечером Таня приводит нас в поселок За¬
водской. Фашистов нет. Кое-где в хатах горят огоньки.
Окно в хате Волчкова тоже светится. За столом сидят
парни, девушки и горячо беседуют.
Открываем дверь — и картина мгновенно меняется.
Красивый стройный парень с длинными светлыми воло¬
сами, откинутыми назад, уже играет на гитаре. Высо¬
ким голосом он запевает:
Вот мчится тройка почтовая
По Волге-матушке зимой...
Все дружно подхватывают.
— Что за веселье? — резко бросает Рева. — Война
кончилась? Делать нечего?
Парень с гитарой медленно поворачивается к нам.
Вижу его озорные глаза и понимаю: передо мной сам
Васька Волчков.
— А что же делать прикажете? — говорит он, и в его
голосе явная издевка.
В хату входят Таня с Пашковичем. Татьяна что-то
шепчет Ваське — и опять будто подменили хозяев.
— Здравствуй, Татьяна!.. Что же ты сразу не пока¬
залась? — звучат доброжелательные голоса. — Садитесь,
садитесь, товарищи. Вот сюда...
Осторожно начинаю говорить о фронте, о сводках,
которых нет и никак не получишь. .
Васька Волчков авторитетно объясняет: Ленинград
держится, Воронеж наш, фронт восточнее Орла и Таган¬
рога и западнее Харькова...
— Откуда сведения? — быстро спрашиваю Ваську,
надеясь, что он попадется впросак.
— Старичок сводки приносит. Из Суземки, — не
моргнув глазом, отвечает Волчков. — У его дочери при¬
емник работает.
Пристально смотрю в глаза Волчкову. Он не отводит
глаз. Васька явно врет, но его едва ли заставишь отка¬
заться от этой лжи...
— Мы к вам, ребята, по дороге забрели, — говорю
я. — Нам в Бошаровский надо. Проводите?
— Конечно проводим, — охотно соглашается Волч¬
ков.— Даша! — обращается он к одной из девушек.—
Анатольку сюда. Мигом!
Через несколько минут в хате появляется Даша и с
нею высокий нескладный парень... с бельмом на глазу!
— Здорово, друже! — очевидно, тоже заметив это
бельмо, радостно приветствует его Рева. — Ты из Бо-
шаровского, землячок?
— Нет, зачем из Бошаровского? — невозмутимо от¬
вечает парень. — Здешний я, из Заводского, но дорогу
туда хорошо знаю.
— Як из Заводского? — упавшим голосом переспра¬
шивает Рева. — Что ж ты робил до войны?
— В кооперации служил. Счетоводом...
Анатолий ведет нас глухим лесом. Похрустывает ле¬
70
док на лужах. Неясные, смутные тени лежат на полянах.
Под ногами опавшие листья, покрытые инеем.
Всю дорогу Анатолий осторожно выпытывает у меня,
зачем мы идем в Бошаровский. Я отмалчиваюсь. Роли
в игре как-будто меняются...
Лес начинает редеть. Анатолий останавливается.
— Скоро опушка, — говорит он. — За ней поле.
Пройдете километр — и поселок... Ну, я пошел обратно.
Чувствую, наступило время выложить на стол свой
основной, решающий козырь.
— Перестанем играть в прятки. Мы все знаем.
В Бошаровском живет Скворцов. У него приемник.
Сводки ты получаешь от него. И ты вовсе не счетовод
из кооперации — ты агент по сбору кожсырья... Одним
словом, нам надо слушать Москву.
Анатолий удивленно смотрит на меня и неожиданно
улыбается. Эта улыбка сразу же преображает его лицо.
Оно становится добрым, привлекательным, чуть лука¬
вым. Даже бельмо не бросается в глаза.
— Ну, раз знаете, так что же голову нам морочили,
товарищи? — продолжая улыбаться, говорит он. — Ведь
это же у моего брата приемник. У Леньки.
— Чуешь, комиссар? — и Рева от восторга обнимает
Анатольку. — Це мы его морочили!
— Ну ладно, хватит, — торопит Пашкович. — Веди
к твоей рации.
Нет, Анатолька не согласен. Он готов взять только
одного — остальные должны остаться здесь.
Я отправляюсь с Анатолькой... .
В хате Скворцовых полумрак: на столе, мигая, туск¬
ло горит коптилка.
Ленька, брат Анатолия, еще совсем молодой парень,
высокий, худой, с нескладной угловатой мальчишеской
фигурой. Пожалуй, ему и семнадцати нет. Неужели
этот мальчик ухитряется каждый день слушать
Москву?..
Ленька неторопливо идет в угол хаты и поднимает
топором половицу. Внизу оказывается тайничок.
Парень осторожно вытаскивает из него три неболь¬
шие фанерные дощечки, скрепленные шарнирами. На
каждой дощечке смонтированы части приемника. На
одной из них — две медные пуговицы, начищенные до
блеска и обмотанные тонкой проволочкой.
71
Ленька складывает дощечки, как складывают игру¬
шечные домики, укрепляет крючками и с гордостью
оглядывает свое детище.
От ящика идут два шнура с наушниками.
— Берите, — говорит Ленька, протягивая один из
наушников. — Записывайте, — и кладет передо мной
карандаш и бумагу.
Часы показывают без пяти шесть. Не отрываясь,
смотрю на стрелки: даже секундная и та движется еле-
еле. Кажется, вот-вот остановятся часы...
Вдруг раздается голос. В первое мгновение мне ка¬
жется, что вошел какой-то человек в хату, близкий, род¬
ной человек, и стал рядом со мной.
Не помню точно первых слов, но отчетливо помню,
что среди них были сказаны именно те слова, которые
ждал, которые мечтал услышать:
«Говорит Москва. Передаем сообщение Советского Информ¬
бюро».
Первая фраза утреннего сообщения запоминается
так отчетливо, что по сей день знаю ее наизусть:
«В течение ночи на 26 октября продолжались бои на таганрог¬
ском, макеевском (Донбасс)’, можайском и малоярославском на¬
правлениях».
Дальше диктор говорит о боевых эпизодах: о части
подполковника с какой-то грузинской фамилией — на
одном из секторов Ленинградского фронта она стреми¬
тельным ударом выбила фашистов из пункта Г; о на¬
шей авиачасти, за несколько дней уничтожившей 80 не¬
мецких танков и больше 100 автомашин с пехотой и
боеприпасами; о жестоких боях на Северо-Западном на¬
правлении, где советский батальон в течение дня отбил
пять атак двух немецких батальонов.
Наступает короткая пауза, и диктор говорит о парти¬
занах... Нет, я не ослышался. Голос диктора спокойно,
уверенно передает о партизанском отряде криворож¬
ских горняков Днепропетровской области, пустивших
под откос два немецких железнодорожных эшелона, о
партизанском отряде учителя Ж-, уничтожившем маши¬
ны с фашистами и захватившем вражеские мотоциклы,
о партизанских засадах на дорогах, о смелом налете на
железную дорогу, о разгроме партизанами фашистского
кавалерийского разъезда.
72
Все существо мое приковано к наушнику. Кажется,
случись что угодно — землетрясение, пожар, появись
фашисты в хате, — я не оторвусь от него.
А диктор уже говорит о советских железнодорожни¬
ках, о том, как быстро на Северо-Донецкой дороге гру¬
зятся угольные маршруты, как машинисты Карагандин¬
ской дороги водят угольные составы со скоростью курь¬
ерского поезда...
Слушаю и теряю ощущение места и времени. Я уже
не в хате Скворцовых. Раздвинулись, исчезли стены этой
хаты — ия вижу батальон, отбивающий яростные атаки
фашистов. Вижу летящий под откос вражеский эшелон,
подорванный криворожскими горняками, и учителя, ле¬
жащего в засаде со своим партизанским отрядом. Вижу
льющуюся из ковша яркую струю расплавленного ме¬
талла и быстро идущий по заснеженной Сибири тяже¬
лый угольный состав. И за всем этим — воля нашей
партии.
В горле щекочет, и спазма перехватывает дыхание.
Передача давно кончилась, но я по-прежнему под
впечатлением сводки. Почти физически ощущаю: плечом
к плечу, локоть к локтю стоят миллионы и миллионы
советских людей, в едином порыве поднявшихся на борь¬
бу. И я боец этой монолитной, многомиллионной, непобе¬
димой армии...
— А вы все-таки, товарищ, сводки-то не записали,—
укоризненно замечает Ленька и улыбается такой же
улыбкой, как у Анатолия, — доброй, ласковой, чуть за¬
дорной.
От этих слов я наконец прихожу в себя. Бросаюсь
к Леньке и обнимаю его. В сердце ощущение твердой,
несгибаемой, непреоборимой силы. Хочется сделать боль¬
шое, важное, значительное, чтобы диктор передал из
Москвы: «Партизанский отряд, действующий в Брян¬
ских лесах, совершил смелую операцию...»
Договариваюсь со Скворцовыми, что на днях мы
зайдем за ними и возьмем их вместе с приемником
к нам...
Выходим из Бошаровского уже на рассвете.
Еще издали заметив меня, товарищи гурьбой бегут
навстречу и вдруг шагах в десяти, будто по команде,
останавливаются. Они стоят молча, настороженно.
Стараясь не пропустить ни одной детали, передаю
73
содержание сводки. Никто не перебивает. Когда я кон¬
чаю, несколько мгновений царит молчание: каждому
надо осмыслить все, что он услышал.
Неожиданно они бросаются ко мне, схватывают и
начинают подбрасывать вверх.
— Ура! — гулко несется по лесу.
Потом ставят на пенек и засыпают десятками во¬
просов.
Ларионов непременно хочет знать, на каком участке
Северо-Западного фронта сражается батальон, отбив¬
ший пять атак. Стрелец требует, чтобы я вспомнил фа¬
милию грузина подполковника с Ленинградского фрон¬
та. Рева отчаянно теребит меня за рукав и настойчиво
пристает: «Чуешь? Мои-то хлопцы днепропетровские?
Орлы!»
— Скажи, комиссар, — подходит ко мне до тех пор
молчавший Пашкович. — Ты не ослышался? Это были
действительно днепропетровские партизаны? Но ведь
там степь. Голая степь! В моем представлении не укла¬
дывается: степь и партизаны...
— Так ведь это же криворожские горняки, Нико¬
лай! — горячо перебивает Рева. — Шахтеры! Рабочий
класс! Они не отдельно по хатам сидят — одной семьей
живут. Их рабочая спайка крепкая: кровью спаяны. Не
впервой им за оружие браться. Их, браток, ничем не за¬
пугаешь. Они свою силу знают. Она десятками лет в за¬
бастовках, в революции, в гражданской войне проверена
эта шахтерская сила.
— Но если в степи это можно, — медленно говорит
Пашкович, — в голой степи, так как же мы смеем в лесу
без толку сидеть?..
Солнце уже поднялось, и солнечные блики трепещут
на желтой листве. Я думаю о прошлой ночи. Она вы¬
вела нас к радиоприемнику, связала со всей страной.
У меня такое ощущение, словно вот сейчас рядом не¬
зримо стоит весь Советский Союз: партия, армия, народ.
Мне бесконечно радостно от этого и в то же время му¬
чительно стыдно — стыдно за бездействие, за то, что до
сих пор мы по-настоящему не начали борьбы...
В тот же вечер мы — у «вороньей деревни». Из
кустов вместе с Каверой выходит мужчина. Он невысо¬
74
кого роста, плотный, в черном кожаном пальто. Чуть
одутловатое лицо его давно не брито. Небольшие, глу¬
боко запавшие глаза в красных прожилках, — видно, от
усталости и бессонных ночей.
— Товарищ комиссар? — голос у него глухой, хрип¬
лый, усталый. — Сень Иосиф Дмитриевич.
Мы садимся на оголенные корни «вороньей деревни».
Сень говорит медленно, однотонно, и только изредка
прорываются у него взволнованные нотки.
Оказывается, многое изменилось с тех пор, как мы
впервые слушали Каверу.
Правда, Сеню пока не удалось установить связи
с Трубчевским и Суземским райкомами партии — они
по-прежнему в глубоком подполье, но он узнал, что мно¬
гие бойцы Середино-Будского отряда и кое-кто из чле¬
нов райкома после боя в урочище Две Печи благопо¬
лучно ушли в Хинельские леса. Наладил он связь и с
местными подпольщиками. Их донесения говорят, что
эсэсовские дивизии только что покинули район. Очевид¬
но, фашисты считают, что очаги сопротивления разгром¬
лены, а пожары, виселицы, расстрелы привели в трепет
и повиновение советских людей. И фашисты обнаглели:
по двое, по трое ходят они по лесным дорогам, забирают
скот в селах. Больше того: фашистское командование
оголяет гарнизоны в Буде и крупных селах. По мнению
Сеня, это не только потому, что немцы считают себя
в безопасности. Снятые гарнизоны неизменно направ¬
ляются на северо-восток — в сторону Москвы. Туда же
движутся через район войска из Германии. В том же
направлении идут грузы.
— Взять хотя бы станцию Зерново,— говорит Сень.—
Это маленькая незаметная станция рядом с Будой на
магистрали Киев — Москва. Сейчас она стала тупи¬
ком— впереди еще не восстановлен мост через Неруссу.
Ну, так вот на эту станцию каждый день прибывают
эшелоны с боеприпасами и бензином. Все это перегру¬
жают на машины и гонят опять-таки куда-то на северо-
восток. Куда?..
— А что, если нам ударить на Зерново? — выры¬
вается у меня.
— На Зерново? — взволнованно переспрашивает
Сень. — Эта мысль мне самому не дает покою. Но как
ударить?.. Какими силами вы располагаете, комиссар?
75
Нетрудно подсчитать наши силы: они малы, бес¬
спорно малы. Но значит ли это, что надо отказаться?
— Со своей стороны я сделаю все, что смогу, — гово¬
рит Сень. — У меня есть люди в Буде. Они дадут вам
точные сведения о гарнизоне, о подходах...
— Как бы эти люди не оказались похожими на Бо¬
гачева, — сухо замечает Пашкович.
— Что? Вы знаете Богачева? — и Сень даже подни¬
мается от волнения. — Мерзавец! Мы слишком поздно
узнали его. Какой тихоней прикидывался! Ведь он рабо¬
тал в нашей школе. Ему было многое известно об от¬
ряде, о райкоме. У него одно время даже хранились
наши припасы. А сейчас Богачев околачивается в поли¬
ции, в Буде. Наш человек слышал, как он бахвалился
своей биографией...
Оказывается, в далеком прошлом Богачев был под¬
полковником царской армии. В начале гражданской
войны перешел на сторону Советов, вступил в партию и
в 1925 году занимал какой-то руководящий пост в Ор¬
ловском военном округе. Однако тут его карьера рух¬
нула: его любовницу, иностранную актрису, арестовали
при попытке перехода границы и нашли у нее важные
секретные материалы из штаба округа. Началось след¬
ствие. Богачеву удалось убедить следователя, что он ни
при чем, что актриса — агент иностранной разведки,
ловко подсунутый ему, но Богачеву все же пришлось
расстаться с партийным билетом, с высоким положе¬
нием. Он уехал в Брянский лес, несколько раз менял
адреса и, наконец, обосновался в тихой, неприметной
Брусне...
— Ну теперь внесена уже полная ясность, — хмуро
замечает Пашкович.— Не он ли повинен в том, что про¬
изошло у Двух Печей?
— Может быть. Очень может быть, — говорит Сень
и снова возвращается к Зернову: — Я думал через день-
два уйти в Хинельские леса и там начать собирать от¬
ряд, подполье, организовывать райком, но возможность
ударить по Зернову заставляет меня задержаться.
Мы подробно договариваемся, какие сведения нужны
нам о станции, о гарнизоне, о Буде, и около полуночи
Сень с Каверой уходят. Захватив Пашковича и Реву,
иду к Еве Павлюк: надо на месте решить, что ей делать,
и, если застанем Богачева, рассчитаться с ним.
76
Подходим к Брусне глубокой ночью. Окно Евы
темно. Стучим. Ни шороха в доме, ни огонька.
— Ну сильна же спать, — говорит Рева и, обогнув
угол дома, направляется к крыльцу.
Слышу его шаги по ступенькам, оклик «Ева!» и сно¬
ва торопливые шаги.
Рева возвращается. Он идет быстро, оглядываясь
назад.
— Двери, — взволнованно шепчет он. — Все двери
настежь...
— Значит, вышла во двор, — стараясь говорить спо¬
койно, отвечаю я, но в сердце закрадывается тревога.
Осторожно обходим дом, внимательно оглядывая
сараи. Никого.
Поднимаемся на крыльцо. Пашкович включает элек¬
трический фонарик. Батарейка на исходе, и лампочка
еле освещает половицы сеней.
Дверь в кухню действительно открыта настежь. Пе¬
реступаем порог — ив тусклом желтоватом свете уга¬
сающего фонаря видим женщину. Она лежит на полу
лицом вниз. Волосы на затылке в запекшейся бурой кро¬
ви. Такое же бурое пятно на полу. Знакомое платье:
крупные белые горошины на темно-синем фоне...
Пашкович наклоняется над мертвой и осторожно по¬
ворачивает ее голову. Фонарик освещает уже посинев¬
шее лицо Евы.
— Убили вчера... Может быть, даже позавчера, —
тихо говорит он.
Зажигаем лампу. Кухня все такая же, какой мы ви¬
дели ее в последний раз: аккуратные занавеси на окнах,
кружевное покрывало на комоде, цветы огонька, белая
клеенчатая скатерть на столе. Никаких признаков
борьбы: все стоит на своих местах, словно хозяйка
только что закончила уборку.
Нет, фашисты здесь ни при чем — они бы все пере¬
вернули, разорили. Это и не грабители: ящики комода
и сундук закрыты.
Осматриваю стол. На блюдечке грудкой лежит пепел
и около него крупинки самосада. Очевидно, убийца
мирно беседовал с хозяйкой, курил, а потом выстрелил
ей в затылок-. Около открытой чернильницы лежат два
листка чистой бумаги. Тут же небрежно брошенная
ручка и рядом с ней невытертая клякса на белой
77
клеенке. Значит, Ева что-то писала перед смертью. Или
собиралась писать и ей помешали?..
За окном слышится отдаленный стук колес. Или это
ветер шумит в лесу?..
Мы настораживаемся. Шум все ближе... Нет, это не
ветер. Это телега едет по ухабистой лесной дороге.
— Туши лампу! — приказываю я.
Темно в кухне. Стоим у стены, приготовив оружие.
Чувствую, как мурашки ползут по спине. Это не страх,
это волнующее ожидание. Почему-то кажется — вот
сейчас явится тот, кто повинен в смерти Евы.
Телега останавливается у крыльца. Шаги по ступе¬
ням. Идут трое. Идут молча, уверенно, словно их не
смущают двери, распахнутые в эту глухую ночную
пору.
— Стой! Руки вверх! — приказывает Пашкович и на¬
правляет на пришедших электрический фонарь.
Луч света вырывает из темноты испуганное лицо
Максима Степановича, рядом с ним Таню и пожилую
женщину, закутанную в теплый платок.
— Татьяна!.. Землячок! — восклицает Рева.
Услышав голос, Максим Степанович вытягивает впе¬
ред руки, словно хочет оборонить себя от чего-то страш¬
ного, и в глазах — нескрываемый ужас. Потом страх
сменяется горькой укоризной.
— Ну как можно сейчас оружие поднимать? — тихо
говорит он. — Вот человека загубили. Хорошего, чистого
человека...
Таня отзывает меня в сторону и взволнованным ше¬
потом рассказывает, что сегодня утром она зашла к Еве
и увидела ее мертвой. Побежала к Максиму Степано¬
вичу— он приходится ей каким-то дальним родственни¬
ком, — и сейчас они приехали, чтобы взять Еву и похо¬
ронить на кладбище в Подлесном.
— Смотрите, товарищ комиссар, что я нашла здесь,
на столе, — и Татьяна протягивает мне лист бумаги. На
нем твердым мужским почерком написано: «Смерть
большевикам! Лесные братья».
Ничего не понимаю: нелепость, чушь, дешевый де¬
тектив...
— Не гоже здесь о постороннем говорить, — сурово
бросает Максим Степанович. — Надо последний долг от¬
дать покойнице. Выйдите-ка отсюда: обмыть Еву надо...
78
— Когда я пришла к дяде Максиму, — продолжила
Таня во дворе наш прерванный разговор, — он уже знал
о смерти Евы. Утром по селу ходила незнакомая стару¬
ха и рассказывала, будто убили Еву военные. Убили по¬
тому, что она советский человек и жена советского офи¬
цера. Ходят эти военные по лесу, выдают себя за пар¬
тизан, а на самом деле фашистские наймиты...
— Товарищ комиссар, разрешите нам взять Бога¬
чева, — резко вмешивается Пашкович.
Они уходят. Я остаюсь с Таней.
Ясно: Еву убил Богачев и тот, со шрамом. Убили по¬
тому, что выдали себя настойчивыми просьбами
о встрече с нами и ночной засадой и поняли, что их
план разгадан. Ева больше им не нужна и, кроме того,
она им опасна. Но они пошли дальше. Они хотят сва¬
лить убийство на нас, оттолкнуть народ от партизан...
— Богачева, конечно, нет, — вернувшись, доклады¬
вает Пашкович. — В хате одна дочь: вся в черном, вы¬
сокая, худая — прямо монашенка. Твердит: «Папаша
уехал три дня назад. Куда уехал — мне не сказал...»
— Помогите покойницу вынести, — раздается с
крыльца голос Максима Степановича.
Мы кладем Еву на телегу. Стоим молча, сняв пи¬
лотки, не проронив ни слова.
Максим Степанович садится в телегу. Потом обора¬
чивается в сторону леса и грозит кулаком в темноту:
— Отольется вам наша кровь, отольется!
Телега трогается. Раздается стук колес и замирает
в темном молчаливом лесу. Ветер доносит прерывистый
гул самолета — это фашистский бомбардировщик пошел
на ночное задание...
Новое, враждебное, непредвиденное встало на пути.
Но путь наш остается прежним: скорей, как можно ско¬
рей связаться с Иванченковым, с челюскинцами, а глав¬
ное — осуществить наш замысел, провести операцию!
— Ваша фамилия?
— Иванченков.
— Кем работаете?
— Старостой.
— А до войны кем были?
— Председателем сельского Совета.
79
Передо мной за столом сидит мужчина лет сорока,
очевидно, очень высокий и очень сутулый. Поражает его
невозмутимое спокойствие: к нему поздним вечером яви¬
лись в хату вооруженные люди, а он удостоил их толь¬
ко небрежным кивком и продолжает обедать. У печи
молчаливо возится хозяйка.
— Як так? — удивляется Рева. — Из запорожца в
турка перевернулся? Це ж разница!
— Разница, конечно, — спокойно отвечает Иванчен¬
ков, продолжая хлебать борщ.
Пробую вывести его из равновесия.
— У вас живет в селе учительница?
— У нас в селе три учительницы. Которая вам
нужна?
— Мария Гутарева. Небольшого роста. Черненькая.
— Есть такая. Только она, кажется, в Трубчевск
ушла.
— В Трубчевск? А не в хутор Михайловский?
— Может, и в хутор, — безразлично бросает хо¬
зяин.— А вы к ней? Так я сейчас схожу, узнаю, дома
ли она.
Иванченков неторопливо кладет ложку и поднимает¬
ся из-за стола.
Нет, я не дам ему скрыться.
— С учительницей мы сами поговорим, а сейчас вы
нам нужны.
Хозяйка вздрагивает и резко, как на шарнирах, по¬
ворачивается к нам, словно электрический ток пронизал
ее. Порывисто берет ухват и, стараясь скрыть волнение,
сует в печь пустой чугунок.
Иванченков стоит передо мной. Он действительно
очень высок и сутул. Его узкое бледное лицо совершен¬
но спокойно. Только мелкие морщинки недовольно со¬
брались вокруг глаз: пришли, дескать, незваные, незна¬
комые, прервали обед, пристают с вопросами...
Что это? Естественное спокойствие? Чистая совесть?
Или маска?..
— Ну раз я вам нужен, — будто лениво отмахиваясь
от надоевшей мухи, .отвечает он, — давайте говорить.
Хозяин берет табуретку, садится у полуоткрытой
двери и, закурив, пускает дым в сени. Выражение лица
все то же — ленивое, равнодушное, но чувствую, как на¬
пряглись его мускулы. Неосторожное движение с нашей
80
стороны — и он исчезнет в темноте незнакомой де¬
ревни.
Неужели это не тот Иванченков, какого я так на¬
деялся встретить? Неужели это староста, предатель,
враг?
— А вы кто будете? — все так же неторопливо спра¬
шивает он.
Тянуть незачем. Сейчас неожиданным маневром за¬
ставлю его раскрыться.
Молча подхожу.
— Товарищ председатель сельского Совета! Комис¬
сар батальона прибыл за вашей помощью. Прошу про¬
верить документы.
Протягиваю удостоверение личности, открываю пар¬
тийный билет.
Иванченков смотрит на красную книжечку в моих ру¬
ках и быстро вскидывает глаза. Первое мгновение в них
мелькает буйная радость. Еле уловимым движением он
тянется ко мне, но тут же резко останавливает себя.
— Что вам от меня надо?.. А ну, мать, выйди во
двор, — коротко бросает жене.
— Останьтесь, хозяйка. Секретов нет.
— Вам нужен староста или председатель сельского
Совета? — глухо спрашивает он.
— Обращался к председателю. Значит — ошибся?
— Да... Сейчас я не председатель.
— А кто снял с тебя это звание? — горячо вмеши¬
вается Рева. — Вот я депутат областного Совета трудя¬
щихся Днепропетровщины и ни от избрания своего, ни
от своих обязанностей не отказываюсь. Як же ты...
— Выйди, мать, — настойчиво требует Иванченков.
Хозяйка, низко опустив голову, выходит в сени. По¬
даю знак Ларионову — он следует за ней.
— Теперь говори. — Рева вплотную придвигается
к хозяину. — Честно служишь народу или продался? Не
крути. Прямо говори.
Иванченков поднимает глаза. Он смотрит на Реву при¬
стально, в упор, но, кажется, обращается к кому-то дру¬
гому, перед кем нельзя кривить душой, и говорит раз¬
дельно, торжественно — будто клятву дает, будто при¬
сягу принимает:
— Честно служу народу. После войны отчитаюсь
перед ним. А сейчас — не могу: война...
6 А. Н. Сабуров
8!
Мы сидим за столом и слушаем Иванченкова. В го¬
лосе его нет ни малейшей рисовки, словно речь идет об
очень простом и очень будничном...
Война застала его председателем сельского Совета.
Сразу же наступила горячая пора: отправлял на восток
скот, колхозное имущество. Суземский райисполком
предложил ему эвакуироваться, но Иванченков медлил —
никак не верилось, что враг придет в родной Смилиж.
Враг пришел и застал врасплох. Председатель сель¬
ского Совета не успел ни уехать, ни договориться о за¬
дании.
Первые дни оккупации были самыми тяжелыми. Ка¬
залось, он шел до сих пор по ровной дороге, плечом
к плечу с друзьями, а сейчас остался один — один, как
перст.
Что делать?..
Шли слухи, будто суземский райком в лесу, в уро¬
чище Колпины. Искал их, но не нашел...
Вот тогда-то и появился Павлов.
До войны Павлов ведал брянскими лесничествами и
был как-будто на хорошем счету. Однако, заняв Брян¬
ский лес, фашисты немедленно наградили Павлова Же¬
лезным крестом и назначили бургомистром Трубчевска.
Павлов приехал в Смилиж и предложил Иванченкову
стать старостой.
— До сих пор ума не приложу, почему он выбрал
именно меня, — недоумевает хозяин. — То ли потому,
что я не скрывался и сразу вышел, когда бургомистр
пожаловал в село, то ли потому, что хотел проверить —
кто его знает? Спросил в упор: «Будешь, Иванченков,
старостой?» Я подумал: староста все равно должен
быть, так уж лучше я, чем какой-нибудь пришлый гад...
Так Иванченков стал старостой.
Сразу же начал подбирать хлопцев, запасаться ору¬
жием. Зачем? Да потому, что с первой же минуты, лишь
только фашисты заняли Смилиж, помнил приказ пар¬
тии, Сталина — создавать в тылу партизанские отряды.
Пока определенного, четкого плана не было. Может
быть, удастся сколотить собственный отряд, может быть,
пристать к партизанам или передать людей в распоря¬
жение суземского подпольного райкома — разве пред¬
угадаешь, как сложатся обстоятельства?..
Чтобы отвести от себя всякие подозрения и заслу¬
82
жить доверие фашистского начальства, предложил вос¬
становить шоссейную дорогу Суземка — Трубчевск.
Почти не веря в успех, попросил для работ военноплен¬
ных из лагеря в хуторе Михайловском. Павлов неожи¬
данно ухватился за это — надо полагать, хотел восста¬
новлением дороги выслужиться перед фашистами. С по¬
мощью Павлова Иванченков установил связь с лагерем
и по разрешению трубчевского коменданта начал вы¬
водить пленных. Никаких работ по-настоящему не вел,
а просто воду в ступе толок и до поры до времени рас¬
селил своих хлопцев у верных людей по соседним се¬
лам. Без малого двадцать человек...
— Все шло вначале гладко, — тихо говорит Иван¬
ченков.— Вдруг напасть за напастью... Прежде всего —
письмо.
Иванченков лезет за божницу.
— Иконы завел, — улыбается он. — А то нехорошо:
староста — и без икон... Вот, ■— и он протягивает листок
бумаги. На нем мелким бисерным почерком написано:
«Имею сведения, что ты с ума сходишь. Приезжай в Трубчевск.
Не бойся: образумишься — прощу. Не образумишься, пеняй на себя:
расстреляю.
ПАВЛОВ».
— Прошло два дня — и новая записка, — продол¬
жает хозяин. — Читайте.
На странице, вырванной из тетради, крупные разма¬
шистые буквы:
«Тов. Иванченков! Поскорей явись к Алексютину, а то пришлет
людей и казнит как предателя. Поторопись, друг.
ГРИГОРИИ К ».
—■ Алексютин — командир партизанского отряда, —•
объясняет хозяин. — А Григорий — это Григорий Ивано¬
вич Кривенко, из Челюскина.
— Был у Алексютина? •— спрашиваю я.
— А где его найдешь? Вывесок он на деревьях не
вешает. Все урочища исходил — никого. Побывал у Кри¬
венко. Тот тоже ничего не знает. К нему случайно за¬
глянул Алексютин и говорит: Иванченкова убить надо за
то, что он староста. Григорий Иванович сразу же напи¬
сал эту записку: думал — знаю, где его найти. А я пер¬
вый раз у него узнал, что существует такой Алексютин...
Иванченков замолчал. На его высоком лбу налилась
тугая жила. Пальцы нервно мяли хлебный шарик. Вид¬
6*
83
но, дорого дается ему внешнее невозмутимое спокой¬
ствие.
— Так и живу. Куда ни повернись — смерть...
— Да, дуже погано, — задумчиво говорит Рева.
— Сами понимаете: теперь старостой мне больше не
быть, — решительно заявляет Иванченков. — И контору
мою пора закрывать... Товарищ комиссар, может, возь¬
мете меня к себе? Со всем моим хозяйством, конечно?..
— От це дило! — радостно вмешивается Рева. — Со¬
бирайся, браток. Пошли.
— Раз так, надо мне с товарищем Черняковым по¬
советоваться, его с собой захватить.
— Это еще кто такой?
— Понимаете, товарищ комиссар, беспартийный я.
А недавно в селе появился член партии Черняков. Поло¬
жение же мое, как видите, тяжелое: легко оступиться,
недодумать чего, людей подвести. Ну так вот, Черня¬
ков — вроде моя партийная совесть, руководство, комис¬
сар, что ли, называйте, как хотите. Все ему говорю, обо
всем советуюсь.
Посылаем хозяйку с Ларионовым за Черняковым и
снова продолжаем беседу.
— Если Черняков не против, думаю, дней через де¬
сять управлюсь, — говорит Иванченков. — Прежде всего
хлопцев надо собрать: они у меня рассованы по разным
селам. Потом оружие вынуть из тайников — патроны,
автоматы, два станковых пулемета. А главное, табор
приготовить в лесу. Рано или поздно Павлов пожалует
сюда и начнет жечь село — так чтобы было, где народу
голову приклонить. Место нашел хорошее: сто лет будут
искать — не найдут. А вот шалаши еще не кончены.
— Среди твоих хлопцев есть толковые команди¬
ры? — спрашиваю я.
Хозяин задумывается.
— Разве человечью душу сразу распознаешь?.. По¬
лагаю, Лаборев таким может быть: хоть молодой,
а с понятием, серьезный. Только делом людей надо про¬
верить, товарищ комиссар... Вот, к слову сказать, какой
у меня случай произошел. Рассказали мои пленные, что
сидит в лагере наш советский командир Смирнов. Го¬
ворили — боевой хлопец: собирается бежать из лагеря
и драться с фашистами. Выправил я на него требова¬
ние, Павлов послушно подмахнул, и я отправил с бу¬
84
магой в хутор Михайловский нашу учительницу Мусю
Гутареву. Представьте, повезло ей — недавно вывела
его из плена. По дороге ко мне Смирнов упросил
остаться дня на три в Подлесном. А тут каратели нагря¬
нули, захватили его, и попал Смирнов в Трубчевск, в
госпиталь для военнопленных. Это мне точно известно...
Вот я и думаю: не он ли проболтался трубчевскому
бургомистру о моей конторе? Уж больно легко его из
лагеря выпустили... Да, пуд соли вместе не съешь — че¬
ловека не узнаешь...
Вспоминается Ева Павлюк, Таня, памятник Тимиря¬
зеву в Москве и около него высокий стройный юноша,
студент Тимирязевской академии Иван Смирнов...
— Какие у тебя еще резервы? — спрашиваю я. —
Нет, не среди пленных, — среди сельчан?
— Верными людьми интересуетесь?.. Ну, прежде
всего тот самый Григорий Иванович Кривенко, о кото¬
ром я вам уже говорил. Кто он такой? С первого взгля¬
да — самый обыкновенный старик, к тому же больной,
туберкулез у него. А по сути — большого ума человек.
Его в округе все почитают: Кривенко сказал — так тому
и быть. Последний раз говорил мне, будто в лесных тай¬
никах у него столько собрано оружия, что полк может
вооружить...
— Ну и силен же врать твой Кривенко! — переби¬
вает Рева. — Полк... Крепко размахнулся...
— Григорий Иванович на ветер слов не бросает:
раз сказал, значит, есть, — уверенно отвечает Иванчен¬
ков. — Вы сами его повидайте. Непременно повидайте...
Ну, еще могу указать одного верного старика: Струков
Егор Емельянович, из Герасимовки. Только с ним надо
поосторожнее — кипяток, остуживать частенько прихо¬
дится. Недаром про него говорят: «Родился ты, Егор, от
ерша, от ежа и от дикой кошки». А в общем у нас
в лесу много хорошего люда. Клич кликни — сотни, ты¬
сячи встанут. Однако и гады, конечно, попадаются:
и в доброй семье не без урода. Первый из них — Тишин,
староста в Красной Слободе. Подлее подлого человек.
Хозяин встает, подходит к печке, прикуривает от
уголька.
— Последний раз встретился с ним у Павлова. При¬
шел, мерзавец, к бургомистру, охрану просил и скулил,
что народ в Слободе темный, несознательный, в поли¬
85
цию не идет. Нашелся только один, но и тот ушел в
Суземку: «Боязно, говорит, в селе». Да и как не боязно.
Слобожане грозятся забить Тишина палками. Он, как
зверь, рыскает, партизан ищет. Партизан пока не на¬
шел, а наткнулся на грузовую машину, полную немец¬
кого оружия, — видно, во время боев застряла в болоте.
Павлов приказал Тишину собрать народ и привезти
оружие к нему.
— Привез? — нетерпеливо спрашиваю я.
— Черт его знает... Вернувшись тогда от Павлова,
я сразу же снарядил своих хлопцев в лес — думал
раньше Тишина перехватить. Хлопцы нашли только пу¬
стую машину. Видно, опередил нас...
Входит Ларионов. С ним пожилой мужчина.
— Черняков, — коротко рекомендуется он.
Мы знакомимся, показывая друг другу наши пар¬
тийные билеты. Иванченков рассказывает о своей мыс¬
ли перейти к нам.
— Извини, Иванченков, — подумав, говорит Черня¬
ков.— Мне надо с товарищем комиссаром особо погово¬
рить по партийным делам.
Выходим во двор, и я узнаю неожиданную, радост¬
ную новость: Черняков — представитель Суземского рай¬
кома партии. Через него райком приглядывается к
Иванченкову.
— Все-таки староста. Павлов тут замешан. Хотя, ду¬
мается, надежный он человек, — говорит Черняков.—
Так что подождать надо, товарищ комиссар. Доложу
райкому. Ведь его чуть было не казнили — Иванченкова-
то. Да меня послали...
Пытаюсь расспросить своего собеседника о райкоме,
но он отмалчивается: райком ушел было в глубокое
подполье, но сейчас разворачивает боевые действия.
И Черняков повторяет по существу то же, что говорил
недавно Сень: эсэсовцы ушли, гарнизоны редеют, фа¬
шисты чувствуют себя в лесу в полной безопасности.
— Возьмите, к примеру, лесной большак Денисов-
ка — Суземка, — рассказывает Черняков. — Каждое утро
по этому большаку ездит немецкий взвод за добром,
награбленным по селам. Ездит спокойно, без опаски,
будто у себя дома...
Договорившись с Черняковым о встрече и пароле,
мы перед рассветом уходим из Смилижа. Село спит.
86
Только неподалеку лает собака. Маленькое облачко, за¬
крывавшее луну, отбежало в сторону, и лунный свет за¬
ливает длинную улицу и высокий журавль колодца.
Впереди темной громадой стоит Брянский лес.
Я вспоминаю наш разговор с Черняковым. Он гово¬
рил о большаке Денисовка — Суземка. Что это? Указа¬
ние райкома? Проверка нас?
Чем бы это ни было, но на этом большаке мы и уда¬
рим.
Сидим у Егора Емельяновича Струкова — старика
из Герасимовки, о котором говорил нам Иванченков. Мы
пришли к нему не только потому, что хотим познако¬
миться с этим стариком. Герасимовка стоит рядом
с большаком Денисовка — Суземка, и Струков может
быть нам полезен: послезавтра, седьмого ноября, как
подобает советским солдатам, мы решили отметить день
великой годовщины боевой операцией.
Интересный человек наш хозяин. Ему перевалило за
семьдесят, но он не любит говорить о своем возрасте.
«Какое тебе дело до моих лет? — сердито ворчит он.—
Ты не с паспортом за столом сидишь, а со мной».
Действительно, не заглядывая в паспорт, ему можно
дать не больше пятидесяти. Высокий, худощавый, жи¬
листый, он пронес недюжинную силу через свою долгую
жизнь. Его смуглое лицо густо заросло черными с про¬
седью волосами, из-под мохнатых бровей смотрят ум¬
ные живые глаза. В них требовательная властность, и
трудно порой не ответить на его вопрос, когда, нетер¬
пеливо постукивая пальцами по столу, он задает его
в лоб, без обиняков, с непререкаемой внутренней убеж¬
денностью, что ты обязан на него ответить, что ты не
смеешь молчать.
Струков частенько перебивает разговор рассказами
о первой империалистической и гражданской войнах,
участником которых ему довелось быть. В его рассказе
непременно присутствует земляк Струкова, подозри¬
тельно похожий на него самого, который обычно реши¬
телен, удачлив и смел. Но это не бахвальство со сто¬
роны хозяина, тем более, что самого себя Струков
оставляет в тени. Скорее это идет от любви к родной
земле, от большого уважения к русскому человеку, от
87
искреннего желания внушить собеседнику, что нет пре¬
дела выдержке и сметке русского солдата.
Только одна черточка в поведении Струкова не вя¬
жется с его внешним обликом: излишняя торопливость,
желание все сделать сейчас же, немедленно, сию мину¬
ту. Я внимательно приглядываюсь к нему и, думается
мне, правильно разгадываю причину этой торопливо¬
сти.
Струков по своему характеру меньше всего склонен
по-стариковски лежать на печи. До сих пор энергия
бьет в нем через край, но в глубине души он сознает,
что по меньшей мере три четверти жизни уже позади,
невольно закрадывается боязнь, что ему не успеть сде¬
лать всего, чего требует его неуемное сердце, и он ни
минуты не может сидеть без дела.
Вот и сейчас старик собрал в избу весь «струков-
ский полк», как в шутку именует он свою семью, и
властно командует:
— Шагай сюда, моя копия!-—подзывает он млад¬
шую дочь.
Ей лет около двадцати. Она под стать отцу: такая
же высокая, сильная, жилистая, и такое же, чуть смуг¬
лое, продолговатое лицо с густыми черными бровями.
—■ Слушай мой приказ. Пойдешь к школе. Будешь
в оба глаза глядеть на дорогу в Денисовку. Чуть что —
ко мне. Поняла? Все! — и Струков резко ударяет рукой
по столу.
— Теперь с тобой речь, колобок.
К отцу подходит его старшая дочь, полная, белоли¬
цая девушка лет двадцати пяти.
— Тебе поручаю дорогу в Ямное. Поняла? — и сно¬
ва резкий жест рукой.
— Ну, последыш, — обращается Струков к своему
младшему пятнадцатилетнему сыну. — Беги на огород
к пеньку, что на горке стоит, и коли из него щепу. Толь¬
ко ненароком не доконай его целиком — ты на озорство-
то скор. Ну и журавлей в небе не считай, — они уже
все за море улетели. Как увидишь чужих людей, вби¬
вай в пень железный клин вот этой балдой, — и старик
показывает на увесистый молот, стоящий в углу. — Да
покрепче бей, чтобы я слышал в избе... И тебе, мать,
работа, — говорит он жене, которая молча возится у
печи. — Первое: на двор уходи — нам с командиром о
мужских делах надо перекинуться. Второе: сечки Зорьке
пора нарубить — корове на войну наплевать, ей каж¬
дый день-деньской есть положено. А третье: определяю
тебя начальником караула. Чуть что, заведи разговор со
своей Зорькой. Ругай или хвали — твое дело, но чтобы
во весь голос. Ну, все. По местам.
Молча, ничего не переспросив, словно уже не раз
выполняется этот приказ, «струковский полк» уходит из
избы. Только Настя-колобок стоит посреди комнаты,
комкая в руке тетрадь, и растерянно оглядывает пото¬
лок и стены. - .
— Ты что, словно клушка, с насеста слететь боишь¬
ся? — сурово обращается к ней отец.
— Да вот эти сводки не знаю куда девать, — и она
показывает на тетрадь.
— Давай сюда и марш маршем!
Когда за Настей с грохотом захлопывается дверь,
хозяин протягивает мне листки бумаги, исписанные
мелким почерком.
— Это я ей задание дал, командир... Тут одна жен¬
щина приходила из Суземки за продуктами и оставила
мне сводку. Сказала — Суземский райком прислал и
просил передать: не одному Струкову положено знать,
что на фронте делается, — другие тоже по правде голо¬
дают. Вот я и приказал Насте переписать для добрых
людей. .
— Значит, Суземский райком действует?
— А ты что же думал, командир: фашисты пожало¬
вали— и все нарушилось? — сурово выговаривает мне
Струков. — Нет, милый человек, наша партия, как дуб,
корнями в нашу землю вросла. Буря может ветку сло¬
мать, а дуб веки вечные простоит.
— Вы член партии, хозяин? — спрашивает Ларионов.
— Нет, беспартийный я. Но заруби себе на носу:
нашу партию люблю, верю ей и за нее готов в огонь и
в воду. Понял?..
Проглядываю сводку. Она датирована, не помню, то
ли двадцать пятым, то ли двадцать четвертым октября.
— Староваты новости, Егор Емельянович.
—■ Лучше старая правда, командир, чем молодая
кривда. Суди сам. Они на всех перекрестках трубят, —
дескать, Москва взята, наша армия разбита. А люди
прочтут и поймут: брехня у них одна... Нет, ты не го¬
89
вори: правда — старая или молодая — всегда правда и
большой резон имеет.
Струков подходит к окну и чутко прислушивается.
Тихо в селе. Только слышно, как рубит сечку хозяйка,
вполголоса разговаривая со своей Зорькой.
Хозяин снова подсаживается ко мне и неожиданно
начинает говорить о том самом большаке и о том самом
фашистском взводе, из-за которого мы пришли сюда.
— Как едут! — возмущается старик. — Сидят на под¬
воде и ногами болтают. Ну прямо, бабы на базар собра¬
лись. Никакого охранения!.. Вот вам и дело, сынки: раз¬
громите этот взвод... Да что там говорить — завтра
утром веду вас, и все.
Сказать Струкову, что мы именно за этим и явились
к нему? Или смолчать?.. Нет, уж лучше пусть считает,
что это его план.
—■ Не то говорите, папаша, — замечает Ларионов.—
Как же можно без разведки выходить? Не по-военному
это...
— Не учи воевать — молод еще, — вспыхивает ста¬
рик. — Скажи прямо: трусишь? Ну, так давай свои гра¬
наты — сам пойду. Мне недосуг ждать — годы не те,
чтобы на завтра откладывать. А фашистов я и сам
уложу.
— Погодите, Егор Емельянович, — успокаиваю Стру¬
кова.— Давайте по-серьезному. Куда собираетесь вести
нас? Просто вот так, на большак, куда глаза глядят? .
— Не позорь меня, командир, — обижается старик. —*
Я ведь тоже кое-что в военном деле смыслю... Разведка
давно без тебя проведена. Вам такое место приготов¬
лено, что гитлеряки сами в руки войдут, как караси в
мережу. Слушай... Наша армия, уходя, перекопала боль¬
шак глубоким рвом и по одну сторону рва навалила за¬
вал из деревьев. Я вас в эти ветки спрячу, а когда фа¬
шисты пойдут, вы их всех залпом — и к ногтю... Толково
придумано, командир?..
Раздается удар «балды». За ним второй, третий — и
тотчас же приходит в действие вся сложная струковская
система наблюдения.
Гневается старушка во дворе:
— Куда, непутевая? Да что ты, Зорька, очумела?
Ступай сюда. Добром говорю — сюда.
90
Вбегает колобок:
— По улице двое военных идут.
Влетает в избу запыхавшийся последыш:
— По сторонам глядят: то ли боятся, то ли ищут
кого-то.
Струков быстро выходит, бросая на ходу:
— Ждите. Без шевелений.
Расспрашиваю колобка и последыша, что за воен¬
ные,—и через минуту становится ясно: это пришли
Пашкович и Рева. Они ходили к Скворцову и Волчко-
ву, чтобы направить их в Ляхов...
На следующий день идем смотреть большак. Надо
отдать справедливость Струкову — он выбрал удобное
место для засады. Наши отступающие части оставили
на большаке завал: у противотанкового рва поперек
дороги лежат густые многолетние ели. От завала в сто¬
рону Денисовки большак просматривается километра на
три. По обеим сторонам раскинулось болото. В обход
завала идет узкая дорога, проложенная в кустах...
Утром седьмого ноября еще до рассвета выходим на
большак и занимаем места.
Поднимается солнце, золотя стволы старых сосен.
Налетает ветерок и еле слышно шумит вершинами голых
деревьев. Горячо спорят воробьи, прыгая вокруг лу¬
жицы, затянутой ледяной коркой.
Часы показывают без четверти восемь. Не отрываю
глаз от бинокля. Дорога безлюдна. Утренний холодок
забирается под шинель и невольно заставляет ежиться...
Вдруг, хотя я жду этого каждую секунду, замечаю
в бинокль крохотную, будто игрушечную телегу. Около
телеги шагают такие же крохотные солдаты.
Время тянется необычайно медленно...
Телега уже близко. На ней едут три солдата. Рядом
толпой шагают около двадцати гитлеровцев, весело пере¬
говариваясь друг с другом. Впереди офицер. Ну, точь
в точь, как рассказывал Струков.
Офицер уже в пятнадцати шагах от меня. Высокий
стройный блондин лет двадцати пяти. Одет в легкую,
ловко пригнанную шинель. На голове пилотка.
Он внимательно вглядывается в гущу завала, замед¬
ляет шаг, машинальным движением поправляет ши¬
нель, потом вынимает пистолет и закладывает его в ру¬
кав: инстинктом зверя чувствует близость охотника.
91
Офицер так близко проходит мимо меня, что кажет¬
ся, я слышу его дыхание...
Лошадь сворачивает на обходную дорогу.
Бью почти в упор. Офицер делает еще один шаг и
мягко, будто скользя, падает на землю.
Трещат наши автоматы. Фашисты разбегаются, па¬
дают, поднимаются и снова падают. Лошадь шарахается
в сторону и застревает в кустах.
Выбегаем на большак. Впереди всех Струков: он ре¬
шил в этом бою во что бы то ни стало взять трофейный
автомат.
Считаю убитых: семнадцать. Остальным, очевидно,
удалось уползти в кусты.
Наши собирают оружие.
— Немцы! — неожиданно кричит Струков.
Поднимаю голову: по большаку на рысях несется ка¬
валерия, за ней легкий танк.
Вслед за Струковым бросаемся в лес. По еле замет¬
ной тропе пробираемся в густую заросль. Отойдя кило¬
метра четыре, останавливаемся отдохнуть на небольшой
поляне. Со стороны большака раздаются одиночные вы¬
стрелы и стихают.
— Ну, командир, с великим праздником!
Струков крепко обнимает меня и трижды, по старому
русскому обычаю, целует. На сердце горделивое чув¬
ство. Радостно сознавать, что мы отметили великую го¬
довщину боевой операцией...
Подходим к Герасимовке и останавливаемся в кустах.
Струков отправляется было на разведку, но делает не
больше двадцати шагов по открытому полю, как в селе
раздаются громкие удары «балды»: это последыш до¬
кладывает отцу — путь свободен...
В хате Струкова толчея: мы все еще возбуждены
операцией, рассматриваем трофейное оружие, обсуждаем
подробности такого скоротечного и удачного боя. Только
Рева таинственно шушукается на дворе с колобком и
стариком хозяином.
— Товарищи партизаны! — обращается к нам Рева,
войдя в комнату. — Прошу освободить помещение: на¬
крываю на стол. Через пять минут — торжественный
обед. Приготовиться. Умывальник в сенях. Швидче,
швидче, землячки!
Когда мы возвращаемся в комнату, стол накрыт бе¬
лой скатертью. Перед каждым из нас лежит кусок пи¬
рога с горохом и стоит чашка, наполненная темноватой
жидкостью.
— Вино? — удивленно спрашиваю я.
^ А як же? Из партизанских подвалов, — гордо от¬
вечает Рева.
—■ Товарищи, — поднимается Пашкович. — Поздрав¬
ляю вас с великим праздником...
— Погоди, сынок, —■ перебивает Струков. — Я малень¬
ко постарше тебя, а на Руси еще дедами прадедов наших
заведено, что первое слово за столом —■ старшему.
Мы все невольно встаем.
— Выпьем, сыны мои, за советскую власть! — Стру¬
ков говорит горячо и взволнованно. — Нет на свете вла¬
сти крепче, чем она. Потому не родилась еще и никогда
не родится сила, которая могла бы сломить ее... Так вы¬
пьем же, други, за нее — за нашу родную, справедли¬
вую, могучую, непобедимую советскую власть!
Мы торжественно чокаемся. В наших стаканах чай,
настоянный на чернике, но, право же, он бодрит нас, как
старое вино.
— Товарищи, — поднимаюсь я. — Егор Емельянович
прав: нет силы на земле, которая могла бы сломить
советскую власть. Ибо советская власть — это наша
партия, наш народ, наша армия. Мы же с вами,
друзья, посланцы большевистской партии и советской
власти на землю наших отцов и дедов, которую сегодня
топчут фашисты. Это великая честь и великая ответ¬
ственность. Пью, товарищи, за то, чтобы у нас хватило
силы, мужества, уменья оправдать эту высокую честь.
Поднимаю тост за мощь партизанской борьбы! За ты¬
сячи, за сотни тысяч будущих партизан, друзья!
Один за другим следуют тосты... Я не помню более
торжественного, более взволнованного празднования ве¬
ликой годовщины, чем этот скромный обед в струковской
хате...
Снова желтый прелый лист под ногами, шум вет¬
ра в вершинах деревьев, холодный дождь с мокрым,
тотчас же тающим снегом. Мы идем на железнодорож¬
ную ветку Суземка >—Трубчевск разрушать хозяйство
трубчевского Павлова.
93
Располагаемся на привал за селом Чухрай в густом
кустарнике, на берегу затянутой тонким льдом Неруссы.
Ноябрьское солнце уже давно поднялось над горизон¬
том, но низкие свинцовые тучи закрыли его. Крупными
хлопьями падает снег. Липкие снежинки медленно ло¬
жатся на голые деревья, на неприютную холодную
землю.
Шипят сырые ветки в костре. Едкий дым окутывает
их и бесформенным облаком стелется по земле. Лишь
редкие язычки пламени на мгновение блеснут в дыму и
тотчас же исчезнут. Никак не согреешься около этого
дымного костра.
Раздаются торопливые шаги, и передо мной Чапов.
— Товарищ комиссар, немцы переправляются через
реку.
Действительно, с противоположного берега вышли на
лед восемь вооруженных людей. Очевидно, лед кажется
им непрочным, и они стараются ступать по нему как
можно легче. Нас разделяет река, густая пелена дождя
со снегом, и трудно разобрать, что это за люди. На вся¬
кий случай тушим с таким трудом зажженный костер
и залегаем в кустах.
— Фашисты, Александр... Наверняка они,— горячо
шепчет Рева. — Одну очередь. Самую короткую.
Я колеблюсь — снегопад по-прежнему не дает воз¬
можности разглядеть людей на льду, хотя они уже близко.
— Красные звезды! Це наши! Наши! — кричит Рева
и бежит к берегу.
Мы бросаемся вслед за ним —и в прибрежных ку¬
стах уже горячая радостная беседа, крепкие рукопожа¬
тия, короткие суматошные вопросы и такие же короткие,
ничего не объясняющие ответы.
Мелькает мысль: не слишком ли поспешны эти руко¬
пожатия и восторги? Но наши новые знакомые уже по¬
казывают свои удостоверения и партийные билеты. Ла¬
рионов даже успел обнаружить своего земляка из Ци-
вильска...
Постепенно картина проясняется. Оказывается, судь¬
ба свела нас с такими же, как мы, армейцами. Только
шли они не от Киева, а от Черкасс. Шли много суток,
голодали, мерзли, колесили по разбитым войной дорогам
и добрались наконец до Брянского леса, где, по их све¬
дениям, был фронт. Вел их Игнат Лаврентьевич Боро¬
94
давко — военный юрист, работавший до войны народным
судьей, бывший партизан гражданской войны и член
партии с 1918 года. Его правая рука — политрук Захар
Антонович Богатырь, недавний председатель райиспол¬
кома Львовской области. С ними лейтенант танкист
Иван Федоров. Остальные — сержанты и солдаты пехот¬
ной части...
— Нияк не розумию, куда вы идете? — спрашивает,
наконец, Рева.
— К фронту, — отвечает Бородавко. — На соединение
с армией.
Рева не успевает ответить, как в разговор горячо
вмешивается Пашкович. Он доказывает, что фронт да¬
леко, что пробиться к фронту трудно, что это может при¬
вести к напрасной потере времени — словом, приводит
те же доводы, которыми не так давно мы убеждали его
самого.
Вначале наши новые знакомые твердо стоят на сво¬
ем: «Идем к фронту». Но когда Пашкович и Рева начи¬
нают рассказывать о наших связях, об операции на боль¬
шаке, и Рева к тому же порядком приукрашивает, — на¬
строение в группе новых товарищей постепенно меняется.
Вижу, Богатырь уже убеждает своих друзей остаться
с нами. Лейтенант Федоров горячо поддерживает его.
Т^олько Бородавко занимает пока неопределенную пози¬
цию. Однако по его отдельным репликам, по вопросам,
которые он задает Пашковичу, мне становится ясно, что
еще немного — и он останется с нами.
Какая удачная встреча! Какой костяк для будущего
отряда! Восемь армейцев, крепко понюхавших пороху на
фронте, прошедших сотни километров по тылам врага,
сохранивших форму, оружие, а главное, твердое желание
воевать, — ведь это же такое пополнение, о каком мы
мечтать не смели... В группе Бородавко трое коммуни¬
стов. Вместе с ними у нас будет шесть членов партии.
Мы сможем наконец иметь свою партийную организа¬
цию, которая сцементирует весь отряд... Нет, их надо
во что бы то ни стало оставить в лесу, надо уговорить
объединиться с нами.
— Ну як же? — торопит с ответом нетерпеливый
Рева.
— Мне кажется, друзья, — говорю я, — не резон та¬
кой важный вопрос решать наспех. Предлагаю пойти
95
в Ляхов и там, в теплой хате, не спеша обо всем дого¬
вориться.
Бородавко соглашается... Значит, отложить опера¬
цию? Нет, незачем откладывать. Вчерашняя разведка
показала, что железнодорожная ветка охраняется всего
лишь небольшим патрулем, около паровоза ночует ста¬
рик сторож... Я посылаю Стрельца, Чапова, Ларионова
и Абдурахманова на ветку, и мы трогаемся в путь.
Иду рядом с Бородавко. Он еще и еще раз расспра¬
шивает о Брянском лесе, о его людях, о наших опера¬
циях...
— Пожалуй, ты прав, комиссар, — наконец, задумчи¬
во говорит он. — Разумнее остаться, организовать еди¬
ный отряд с единым командованием...
Словно гора падает с плеч...
Остается решить, кто станет командиром отряда, кто
будет комиссаром?
Бородавко провел свою группу сотни километров. Он
старый член партии, партизан гражданской войны. Кому
же, как не ему, быть командиром отряда? Я же до вой¬
ны работал комиссаром, знаю эту работу, люблю ее...
Откровенно, ничего не утаивая, говорю об этом
Игнату Лаврентьевичу. Он согласен. *
— Только на первых порах ты помоги мне, комис¬
сар, — говорит Бородавко. — Я ведь новичок в Брян¬
ском лесу.
— Конечно, Лаврентьич...
В Ляхове мы застаем нечто невообразимое: вместе
с хозяином наши новые молодые товарищи — Васька
Волчков и братья Скворцовы своеобразно осваивают
базу.
Ленька и Анатолька, еще недавно так старательно,
так мастерски прятавшие свой приемник в Бошаровском,
теперь открыто натягивают антенну между двух сосен.
Никита, очевидно, подготовляя место для заземления,
настойчиво долбит ломом мерзлую глину. Жена его льет
в яму кипяток из чайника, брызги из-под лома летят во
все стороны, но Никита в упоении не замечает, что
одежда и лицо его в грязных шлепках. Форточка в доме
открыта, из нее валят клубы белого пара и несется
96 *
голос Васвки Волчкова. Он поет с увлечением под ак¬
компанемент гитары: . :
Расцветали яблони и груши, '
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег, на крутой...
— Что за табор? — возмущаюсь я. — Неужели нель¬
зя обойтись без этих проволочных красот и сделать за¬
земление под полом?
Смущенный Ленька не успевает ответить — раздается
громкий голос Волчкова:
— Работай, Скворцов, работай! Не задерживай! Пора
с Москвой нашему ковчегу говорить.
И снова надрывается гитара:
Выходила, песню заводила
Про степного сизого орла,
Про того, которого любила...
Заметив нас, Никита бросает лом, бежит к окну, что-
то шепчет Ваське. Хлопает дверь, и на поляне появляет¬
ся сам Волчков. Вид его, по меньшей мере, странен — то
ли хулиган, то ли парижский апаш: красное кашне не¬
брежно обмотано вокруг шеи, сапоги гармошкой, на них
спускаются аккуратно выглаженные брюки, затылок поч¬
ти начисто выбрит, надо лбом залихватский кок.
— Ну и архаровец! — вырывается у Богатыря.
Развинченной походкой, словно у него ноги переби¬
ты, Волчков медленно идет к нам. На лице ни малейшего
смущения, будто ровно ничего не случилось, будто он
здесь ни при чем.
— А ты знаешь, комиссар, — внимательно пригляды¬
ваясь к Ваське, говорит Пашкович. — Из этого паренька
может выйти неплохой разведчик. Своеобразный, с изю¬
минкой. Это искусство трансформации...
— Здравствуйте, товарищ комиссар, — обращается
ко мне Волчков. — Так сказать, связываем Малую
землю с Большой. С вашего разрешения, если позво¬
лите.
Васька говорит это непринужденно, нагло. Он так
хорошо играет роль развязного франта, что трудно удер¬
жаться от смеха, и, пожалуй, громче всех смеется Захар
Богатырь.
7 А. Н. Сабуров
97
— Что? Малахольный? — спрашивает Васька, теребя
кашне и критически оглядывая сапоги гармошкой. На
этот раз в его голосе смущение за непристойный маска¬
рад и в то же время удовлетворение, что этот маскараД
удался. — Да, есть маленько. Только таких малахольных
фрицы всерьез принимают. За своих считают. Провере¬
но. Вот я и тренируюсь к заданию.
Потом Васька Волчков докладывает собранные им
местные новости. Рассказывает, как фашисты оголили
тыловые гарнизоны, как воют от страха коменданты,
требуя солдат, а им приказывают организовывать поли¬
цию и старостаты. Коменданты носятся по селам, грозят
расстрелом и пожаром, если не будет старосты в селе,
но толку мало.
— Суземский комендант переехал жить в коменда¬
туру, новый забор вокруг нее отгрохал и ставни из тол¬
стых досок повесил на окна, — смеется Волчков. — За¬
вел ночной горшок, сидит на нем, слушает квартиру фю¬
рера и ждет, когда ему скажут о победе. А фюрер одно
твердит: «С нами бог».
— О боге вспомнил? — торжествует Рева. — А куда
девался тот геббельсовский брехунец, что кричал: «Крас¬
ная Армия разбита! Последний советский полк уничто¬
жен! Последний самолет сбит!» Где он? Не бачу.
Смех несется по поляне.
И тут подходит Леня Скворцов. Он взволнован, по¬
давлен. Я догадываюсь, что Леня принял малоутеши¬
тельную сводку Совинформбюро.
— Разрешите доложить, — говорит Скворцов, поту¬
пив глаза. Леня чувствует себя так, точно это он вино¬
ват, что радио принесло тяжелые вести. — Фашисты на
Москву наступают. Бои прямо небывалые...
Охрипшим голосом Леня рассказывает, что Гитлер
бросает все новые и новые дивизии на Москву, наша ар¬
мия отстаивает каждую пядь земли, потери врага, даже
по его собственным признаниям, громадны.
— Вся Москва поднялась, — продолжает Ленька.—
Дети дежурят на крышах — тушат зажигалки. Рабочие
на Урале встали на бессменную вахту. Такое делается...
Голос Леньки обрывается от волнения.
Пашкович начинает доказывать, что массовый террор
в Брянском лесу был подготовкой наступления на
Москву: фашисты хотели обезопасить тыл, высвободить
98
местные гарнизоны для боев под Москвой, но я не слу¬
шаю его. Я беру тетрадь Леньки Скворцова и читаю за¬
писанную им сводку.
Как всегда, она скупа и лаконична... Можайск, Мало¬
ярославец, Наро-Фоминск... Враг рвется к Москве... Ге¬
роические вахты на заводах, подчас под бомбежкой,
в непрерывных воздушных тревогах... Четкая работа же¬
лезнодорожников... Эвакуированные на восток заводы
изо дня в день увеличивают выпуск продукции... Снова
названия сел и городов на дальних подступах к Москве
с юга, запада, севера... И уже кажется — в руках у меня
не тетрадь Леньки Скворцова: под рукой бьется напря¬
женный пульс родной земли.
Смолк смех на поляне. Затихли разговоры. Все смо¬
трят на меня и эту измятую Ленькину тетрадь. Знаю, они
думают то же, что и я: события стремительно нарастают,
старые планы уже не годятся, надо принимать новые ре¬
шения, принимать немедля.
Протягиваю Леньке его тетрадь:
— Прочти товарищам.
Вместе с Бородавко вхожу в дом. За нами идут Бо¬
гатырь, Пашкович, Рева. Садимся вокруг стола. Я рас¬
стилаю карту — подробную карту Брянского леса, пре¬
поднесенную мне Стрельцом. Над столом поднимаются
густые клубы табачного дыма, и начинается взволнован¬
ная беседа.
— Надо выходить на коммуникации, — предлагает
Пашкович. — Хотя бы на сутки задержать колонну врага.
— Народ поднимать! — решительно заявляет Рева.
— Надо делать прежде всего то, что по силам, —
осторожно замечает Бородавко.
Захар Богатырь внимательно слушает. Время от вре¬
мени он задает вопросы:
— Как практически задержать колонну? Что нам по
силам? Чем мы располагаем?
Потом, подумав, неторопливо говорит:
— Слов нет, мы не смеем сидеть сложа руки, когда
идут бои под Москвой. Но и бросаться из стороны в сто¬
рону глупо. Нам нужен план. Четкий план. Непременная
связь с райкомами.
Снова предложения, вопросы, горячие споры.
— Пусть знает враг, что не отделаться ему одной по¬
лицией на советской земле!
7*
99
— Мы должны создать врагу действительно невыно¬
симые условия.
—■ Кому нужна сейчас операция на лесном большаке,
в лесной деревушке?
—■ Правильно. Комариный укус.
—* Хорошо. Но что ты предлагаешь? Наметь места
удара.
— Город, — твердо заявляет Пашкович. — Железно¬
дорожная станция.
— Минирование коммуникаций, — добавляет Рева.
— Вот мое предложение, товарищи, — говорю я. —-
Первый удар нужно нанести по Зернову, по этой пере¬
валочной станции. Необходимо разгромить ее, сжечь
бензин, идущий под Москву. Потом — собрания по се¬
лам. Заставим самих старост собирать народ. И уж их
дело сообщать об этих собраниях фашистскому началь¬
ству или благоразумно промолчать.
— Добро! — радуется Рева.
— Затем удар по Суземке, — продолжаю я.—-Там си¬
дит фашистский комендант. Неприкосновенность рай¬
онного городка — этой резиденции пусть маленького,
но все же представителя фашистского командования•—
до какой-то степени незыблемый престиж «непобедимой
германской армии». Такой удар выведет врага из равно¬
весия. Не может не вывести! Весть об этом ударе мгно¬
венно разнесется по округе. О нем узнают фашистские
солдаты, идущие на фронт. Из уст в уста о нем пере¬
дадут советские люди. Он неизбежно разрушит невозму¬
тимое спокойствие фашистов, и волей-неволей они вве¬
дут в городок свой гарнизон.
Только ли в этот городок? Конечно, нет. Ведь, если,
скажем, сегодня мы нежданно нагрянем на Суземку, —
кто может поручиться, что завтра не окажется под уда¬
ром Трубчевск? Им придется напичкать своими гарнизо¬
нами все соседние райцентры. А это уже роты, быть
может, полки, отозванные с фронта. Это — наша победа,
товарищи, наша ощутимая помощь армии... По-моему,
основная, первоочередная задача-=?удар по райцент¬
рам. Твое мнение, Лаврентьич?
— Но ведь нас шестнадцать человек, — замечает Бо¬
родавко.— Шестнадцать человек против райцентра? Не
слишком ли смело?
100
— Разве обязательно захватить райцентр и держать
его долгие дни и недели? — возражаю я.
— Точно! — бросает Рева.
— Разве и в этом случае враг не поставит гарнизона
в городе, чтобы обезопасить себя на будущее? — про¬
должаю я.— Разве в конечном итоге будет другой ре¬
зультат?
— Ясно: мьг можем начать, — говорит Пашкович. —>
Мы должны начать. Даже если нас только шестнадцать.
Надо только правильно выбрать объект, хорошо разве¬
дать его, продумать все детали.
— Значит, в первую очередь райцентры? — спраши¬
вает Богатырь.
— Чекай, политрук, — перебивает Рева. — Свет кли¬
ном, что ли, сошелся на райцентрах? А железные доро¬
ги? Скажем, магистраль Киев — Москва? Там небось то¬
же не густо с гарнизонами.
— Правильно, Рева! — подхватываю я. — Будем
рвать мосты, громить мелкие станции, пускать под откос
эшелоны. Это тем более под силу нам. Ведь дело в кон¬
це концов даже не столько в том, что полетят под откос
несколько вагонов с орудиями, с фашистскими солдата¬
ми. На первых порах главный эффект будет все тот же:
враг Снимет с фронта войска для охраны дорог. Пусть
охраняют каждый мостик, каждый полустанок, каждый
километр пути. Это новые роты, новые полки!.. Итак, на¬
ша задача: навести удар на себя, заставить врага нерв¬
ничать, обороняться, ждать нападения в любом месте,
крепко-накрепко приковать как можно больше фашист¬
ских солдат к Брянскому лесу. Это наш долг перед
армией, план наших действий, наш генеральный
план.
— Ну что ж, товарищи, — заключает Бородавко. —
Предлагаю поручить комиссару от имени нашего коман¬
дирского собрания разработать этот план.
— А что, если сделать так, — обращается к Бо¬
родавко Захар Богатырь. — Созвать сегодня партийное
собрание и на нем поставить доклад комиссара?
В пределах сохранения необходимой конспирации, ко¬
нечно.
Внимательно приглядываюсь к Богатырю: этот полит¬
рук, вдумчивый, осторожный, не бросающий слов на ве¬
тер, все больше располагает к себе.
101
— Обед, партизаны! — громовым голосом объявляет
Рева.
Обед проходит шумно и весело. Остроумный Васька
Волчков неистощим в своих шутках, с ним соревнуется
Рева, и за столом то и дело вспыхивает смех.
Уже многие встали из-за стола. Разморенные теплом
и сытным обедом, они лениво ходят по хате, подыскивая
удобное место для сна. Только Ленька Скворцов с оза¬
боченным видом возится около своего приемника, гото¬
вясь принимать сводку.
Захватив Ваську, мы с Пашковичем выходим во двор:
Волчков должен связаться с Сенем, разведать каждую
пядь земли на подходах к Зернову, проникнуть на стан¬
цию, определить численность гарнизона, его распорядок
дня — одним словом, разузнать все, что нужно для
подготовки операции, — и мы напутствуем его перед
дорогой.
Возвращается с задания наша боевая группа — уста¬
лые, вымокшие, но довольные.
Стрелец коротко докладывает:
— Два моста сожжены, паровоз приведен в негод¬
ность.
Ларионов разочарованно ворчит:
— Ну какая это операция, товарищ комиссар. Ни
драки, ни трофеев. Даже стыдно людям рассказать.
Однако он все же рассказывает, как они вышли на
железную дорогу, около восстановленных мостиков не
нашли никакой охраны, и мостики дружно вспыхнули,
даже догорев при них. У отремонтированного паровоза,
стоявшего на разъезде, оказался единственный старик
сторож. Он радостно потирал руки, когда Чапов длинной
автоматной очередью продырявил котел, сам помогал
снимать какие-то части в будке машиниста, но потом
помрачнел и, словно стыдясь, попросил покрепче свя¬
зать его и положить у сторожки: «А то, не ровен час,
убьет бургомистр — он на это мастер».
Так или иначе, а железнодорожная ветка Суземка —
Трубчевск выведена из строя. (Замечу сразу же: гитле¬
ровцы так и не восстановили ее.)
Когда мы с Пашковичем возвращаемся в хату, все
члены партии в сборе. Садимся за стол. Шесть партий¬
ных билетов в наших руках. Шесть небольших алых кни¬
жечек, будто знамена, ведущие к победе.
102
Только у седьмого члена партии, Денисова, нет пар¬
тийного билета. Рассказ о том, как он лишился его, не¬
убедителен. Что делать?
Поднимается Рева.
— Я так думаю, товарищи. Если никто из членов
партии не может подтвердить его членства, если никто не
был свидетелем, как утерян или уничтожен билет, това¬
рищ не имеет права участвовать на закрытом партийном
собрании. А дальше — покажут его дела.
Денисов уходит...
Много провели мы партийных собраний за время
борьбы в тылу врага, но это первое короткое собрание
в маленькой хате Никиты, затерянной в чащобе Брян¬
ского леса, мне никогда не забыть...
Выбираем президиум для ведения собрания — Реву и
Захара Богатыря. Рева объявляет повестку: выборы сек¬
ретаря и мой доклад о задачах партийной организации.
Первый вопрос решается быстро: мы единогласно вы¬
бираем Павла Федоровича Реву секретарем нашей толь¬
ко что родившейся парторганизации.
Мой доклад длится минут двадцать. Помню, я очень
волновался: мне все казалось, что говорю недоста¬
точно убедительно, что упустил главное и товарищи не
поймут моей мысли.
После доклада высказываются все. Возражений по
существу нет. Товарищи уточняют план, еще раз указы¬
вают на необходимость как можно скорее связаться с
партийным подпольем, поднимать народ и обязуются
с честью выполнить долг коммунистов.
Собрание закрыто. Выхожу на крыльцо. По-прежне¬
му падает мокрый снег с дождем, серые тучи низко ви¬
сят над лесом, но на душе светло и радостно: мы всту¬
паем в новый период партизанской борьбы, крепко спа¬
янные партийной организацией
к
НАРАЩИВАЕМ УДАРЫ
абытый, полуразрушенный барак лесорубов. Тускло
** горят фитили в глиняных плошках, освещая лишь
небольшой, грубо сколоченный стол. Ветер гудит в печ¬
ной трубе, бьет оторванной дранкой на крыше, швыряет
в разбитое окно колючие снежинки, колеблет язычки
пламени, и на стенах движутся фантастические черные
тени.
Мы ждем Ваську Волчкова и Марию Кенину, по¬
сланных на разведку в Буду и Зерново: прошло уже два
часа, как истек крайний срок их прихода. Операция
под угрозой срыва... , •
Люди бродят по бараку, волнуются, каждый по-сво¬
ему оценивает обстановку, по-своему воспринимает пар¬
тизанские будни.
Назойливо бубнит над ухом Пашкович:
— Зачем было связывать Ваську с Кениной? Зачем?
Ведь ты же знал: ее дядя — староста.
Он предрекает, что неудача сегодняшней операции
скажется на доверии партизан к командованию, что на¬
ша группа потеряет вес в глазах населения и подполь¬
щиков.
Пашковича горячо поддерживает Бородавко: его,
очевидно, убеждают упрямые, настойчивые, с первого
взгляда как будто логичные доводы Николая. Но я не
согласен с ними — Марии Кениной я верю.
Помню, два дня назад ее нашел Богатырь в Дени-
совке, когда мы освобождали в госпитале наших тяжело¬
раненых, попавших в плен. Тогда же Кенина рассказала
о себе.
До войны она учительствовала в Денисовке. Муж,
отец и старшая сестра ушли в армию, мать живет дома.
Ее, Кенину, хорошо знает старик Струков, знает и Вась¬
104
ка Волчков. Маленькую дочку свою она отдала матери,
та охотно согласилась пестовать ее, теперь Мария сво¬
бодна и готова выполнить любое наше задание.
— Одно горе у меня, — помрачнев, сказала она. —■
Мой дядя — денисовский староста... Все вам расскажу,
ничего не скрою... Еще очень давно наша семья разо¬
шлась с ним: хоть в одном селе жили, а хуже чужих...
Припадочный он, шатучий какой-то — с кем поведется,
от того и наберется. Связался сейчас с Тишиным, со ста¬
ростой в Красной Слободе. Ну тот уже поистине под¬
лец: из богатеньких, чудом уцелел, работал до войны
по торговле, а сейчас прямо с цепи сорвался. Одна у не¬
го мысль — землю добыть и помещиком стать. Эта земля
ему днем и ночью покоя не дает. За нее готов через
любую кровь перешагнуть. Вот и мутит своего дружка,
дядю моего, манит его землей...
Кенина рассказала, как недавно повстречалась она
с обоими старостами.
— Заехали они незвано-непрошено к матери моей, к
Анне Егоровне: возвращались из Суземки после сове¬
щания у тамошнего комейданта. Выпили. Дядя на¬
чал звать меня к себе в помощники, а Тишин волком
смотрит. «Не верь, — говорит, — этой советской шушере.
Разбаловались, начальства не признают, в полицию слу¬
жить на аркане не затащишь, о заготовках даже Думать
не хотят. Ну да ничего, дай срок, вправим им мозги... Ум¬
ные слова говорил сегодня комендант: «Каждого деся¬
того расстреливать надо». «Зачем же народ убивать?»—
не утерпела я. «Землю иметь желаю! — кричит Тишин.—
Свою собственную землю. Не паршивые ваши сотки,
а десятины. Чтобы вышел на крыльцо и, куда ни взгляну,
везде мою землю вижу. Мою! Собственную! А вот та¬
кие, как ты, Марийка, мне поперек дороги стоят. Не мо¬
жем мы на одной земле рядом жить. Тесно нам. Душно.
Если я не убью вас —■ вы меня убьете. Ну, раньше не
убили, а теперь руки коротки. Сегодня моя власть при¬
шла. Кровью село залью, но землю себе добуду... А ты,
советская мошкара, брысь отсюда». И прогнал меня...
Вот, все рассказала... Если верите мне, товарищи, — по¬
шлите в Буду, — просила Мария. — Там живут мои род¬
ственники. Выспрошу, высмотрю и доложу вам.
В тот же день Кенина вместе с матерью и братом вы¬
тащила из тайника автоматы, винтовки, пистолеты, би-
105
нокль, оставленные ранеными, и с непосредственной,
искренней гордостью отдала нам это богатство...
Нет, я поступил правильно: Кенина хорошо знает
Буду, Ваське нужен был второй человек, и я послал их
обоих в разведку. Здесь нет ошибки. Но почему они за¬
держались?..
По-прежнему воет ветер за окном, гудит в трубе, бу¬
доражит нервы.
Захар Богатырь сидит рядом со мной, готовит пуле¬
мет к бою.
Рева волнуется. Ему хочется двигаться, хочется что-
то делать, пусть ненужное, но отвлекающее от мысли,
что сегодня мы не успеем в Зерново, и он то мечется по
бараку, то выходит на дорогу и на чем свет стоит кля¬
нет Ваську Волчкова.
— А ну его к бису с его разведкой! — горячо убеж¬
дает он. — Хоть обстреляем станцию — и то добре.
Сень примостился за столом и при свете коптилки
чертит план Буды. Он отмечает две школы, где располо¬
жился штаб фашистского полка, вчера прибывшего
в город, комендатуру, городскую управу, полицию. Все
это выглядит на плане, надо полагать, очень точно и во
всяком случае аккуратно, но Сень ничего не знает
о гарнизоне на станции, о том, где расположен склад
бензина, как далеко он от караульного помещения. А без
этих сведений мы не можем идти на Зерново. Надо
ждать Ваську и Кенину. А их нет...
Открывается дверь. В барак входит боец, сменив¬
шийся с поста. Он отряхивается на пороге и вор¬
чит:
— Зима, а мы в пилотках. Сапоги истрепались. Снег.
Теперь никуда не уйдешь от своих следов...
Рева набрасывается на него. Отчитав бойца и успо¬
коившись, Павел насмешливо говорит:
— Не горюй, браток. Не дрожи. Я тебе волчьи лапы
к подметкам привяжу: волки по волчьим следам никогда
не ходят.
Ревина шутка сразу же меняет настроение в бараке.
Уже раздаются бодрые голоса, уже кто-то смеется.
Только Филипп Стрелец мрачный, стоит, прислонившись
к стене, и смотрит в темное окно, где ветер кружит сне¬
жинки.
— Чему вы радуетесь? — резко бросает он. — Чему?
106
Наши под Москвой бьются, а вы сидите здесь, как исту¬
каны, и ждете у моря погоды.
И снова замыкается.
— Неблагополучно со Стрельцом, товарищ комис¬
сар,— тихо говорит мне Захар Богатырь. — Не верит он
в наше дело. Операцию считает бессмыслицей, мучится,
рвется к фронту...
Вот это действительно моя ошибка. В суете послед¬
них дней я не смог побеседовать с ним, узнать, чем он
дышит, что у него на сердце.
Подхожу к Стрельцу. С ним уже говорит Ваня Фе¬
доров.
— Пойми, Филипп, это не армия. Здесь нет ни тыла,
ни флангов. Здесь нет артиллерии и танков, которые
тебя поддержат. Ничего этого нет. А воевать надо. По¬
нимаешь — надо.
— И ты обязан показать друзьям и врагам, — добав¬
ляет Богатырь, — что воюешь на родной земле за вели¬
кое правое дело и что наша горстка советских людей
сильнее фашистского гарнизона.
— К тому же вы командир и комсомолец, товарищ
Стрелец, ■— говорю я, — и должны быть впереди...
— Нет, все это не то. Не то, — с болью вырывается
у Стрельца.
— Не то? — вскипает Рева.-—Да якой тут можег
быть разговор, комиссар? Снять с него шинель, отобрать
оружие — и бывай здоров!..
— Спокойно, Рева, — останавливаю я. — Товарищ
Стрелец, доложите командованию, в чем дело..
Стрелец молчит. Все ждут.
— Вы слышали мое приказание?
Стрелец поднимает на меня хмурые глаза.
— Товарищ комиссар, — наконец говорит он, — Раз¬
решите мне и военфельдшеру Приходько пойти к фронту.
Здесь я не вижу своего места. Мое место в армии. Там
я принесу больше пользы.
Мне нечего возразить. Но я не ждал этого. Снова
поднимается давно решенный вопрос. Как это некстати
именно сейчас, когда вот-вот сорвется операция и у лю¬
дей колеблется вера в наше дело. И в то же время я
понимаю Стрельца: трудно, очень трудно на первых по¬
рах кадровому командиру быть бойцом-партизаном, труд¬
но идти на операцию, которая кажется никчемной. Да и
107
кто смеет задержать его, раз он решил занять свое ме¬
сто в армейском строю?
Тихо советуюсь с Бородавко. Он согласен со мной.
— Хорошо, идите, — разрешает Лаврентьич.
Стрелец вытягивается, и его только что хмурые глаза
сияют.
— Разрешите выполнять?
Не успевает Бородавко ответить, как к нему обра¬
щается Чапов:
— Прошу и меня отпустить к фронту, товарищ
командир.
— Опять? Ведь вы же пробовали и вернулись.
— Теперь другое дело. Мы знаем, где фронт. Мы
пойдем наверняка. У нас есть проводник.
— Кто?
— Я их провожу, — говорит Анатолька Скворцов. —
Тут все дороги мне известны. Когда же пойдут новые
места, я опять к вам, — и он улыбается такой доб¬
родушной, такой спокойной улыбкой, будто в мирное
время собрался проводить своих друзей в соседнее
село.
Значит, они уже заранее договорились...
Тяжело отпускать их. От нас уходят два боевых
командира... Тяжело... И все же, может быть, это даже
к лучшему. Конечно к лучшему. С нами останутся
только те, кто не колеблется, кто крепко верит в наше
дело, окончательно нашел свое место здесь, во враже¬
ском тылу...
— Идите, — говорит после короткого раздумья Бо¬
родавко.
— Так як же... — начал было Рева, но, перехватив
мой суровый взгляд, смолкает.
Стрелец уходит в угол, где стоит его автомат. Все
молча расступаются, давая ему дорогу. Слышно, как шу¬
мит ветер и скрипят сосны в лесу...
Неожиданно широко распахивается дверь, и в барак
входят Васька и Мария Кенина.
Все бросаются к ним, все засыпают их вопросами.
Стрелец, Чапов, Приходько и их проводник Анатолька
Скворцов, начавшие было собираться в дорогу, в нере¬
шительности топчутся в углу. По их взглядам я понял,
что тяжело у хлопцев на душе — нелегко уходить, ког¬
да отряд идет на боевое дело.
108
— Разрешите нам участвовать в операции, а потом
уйти, — обращается к Бородавко и ко мне Стрелец.
Но тут некстати вмешивается Рева:
— Обойдемся и без них! Нехай топают...
Мы с Бородавко молчим, и Стрелец воспринимает
это как отказ...
Проходя мимо Ревы, Чапов пытается проститься с
ним, но Рева холодно бросает:
— Не мешай! Занят.
Когда хлопает за ушедшими дверь, в бараке на мгно¬
вение становится тихо...
Васька Волчков садится к столу и рассказывает.
...Он пришел на станцию под вечер, отправив Кенину
в Буду. Пришел открыто, не скрываясь, и начал прогу¬
ливаться по перрону, словно дачник в ожидании при¬
городного поезда.
В небольшом, наскоро сколоченном бараке (прежнее
станционное здание разрушено) расположен гарнизон,
но барак пустовал: все солдаты выгружали из вагонов
бочки с бензином.
Офицеру, очевидно, надо было отправить поезд до¬
темна, с выгрузкой не ладилось, и он горячился, прика¬
зал всех на перроне поставить на выгрузку. Погнали и
Ваську. Он упрямился, однако грузить все же пришлось.
Поезд ушел. На станции остался только гарнизон,
и Ваське предложили убраться вон. Но он не собирался
уходить. Правда, ему уже было известно, что на станции
примерно сто тонн бензина, что в гарнизоне семнадцать
солдат и толстый усатый офицер, но Волчков не знал
главного: как ведут себя фашисты ночью.
Отойдя шагов двадцать, Васька разложил костер,
подобрал черствые корки хлеба и начал поджаривать их
на костре. За ним внимательно наблюдал офицер. Волч¬
ков с трудом грыз противный подгорелый хлеб, когда
подошел к нему гитлеровец. Васька вынул из мешка
гитару. Офицер спросил, кто он такой. Васька врал
вдохновенно: он артист, у него голодает больная мать,
и он едет в хутор Михайловский, — может быть, удастся
выступить в концерте для господ германских офи¬
церов.
Толстяк поверил, угостил его сигаретой, предложил
спеть, и Васька вполголоса замурлыкал какой-то романс.
*— Громче пой!
109
Нет, Васька громко петь не может, он артист, он со¬
рвет голос на морозе, а голос — его единственное богат¬
ство.
Офицер забрал Ваську в барак — и Волчков пел, пел
до изнеможения.
Наступила ночь, и снова его выгнали. И снова упря¬
мился Васька: он боялся — ночью пристрелят часовые.
Махнув рукой, офицер разрешил ему переночевать в ко¬
ридоре барака.
Васька лежал и наблюдал.
До двух часов ночи по станции ходили патрули, и у
бочек с бензином стоял часовой. Потом все собрались
в бараке, пожарили картошку, поужинали и улеглись
спать. До утра на станции — ни души.
Наступило утро. Проснулся офицер. Сонными, ничего
не понимающими глазами смотрел он на Ваську. Потом
вспомнил его вчерашние песни, но все же вышвырнул из
барака: скоро придет первый поезд, и постороннему рус¬
скому не место на станции.
На этот раз Волчков не упрямился. Захватив гитару,
он медленно побрел в лес и на условленном месте встре¬
тился с Кениной.
Потом роли поменялись: Волчков отправился в Буду,
Кенина дежурила на станции. Она пробыла там до де¬
сяти часов вечера. Правда, из-за этого они опоздали
к нам, но в десять часов приходит последний поезд из
хутора Михайловского, и надо было проследить, не из¬
менилась ли обстановка после его прихода.
За сегодняшний день на станции ничего не измени¬
лось: гарнизон не пополнился, солдаты выгружали бен¬
зин и прессованное сено.
О самой Буде Кенина рассказывает скупо. Волнами
проходят через нее с юга немецкие части. Офицеры кля¬
нут итальянцев и румын: их союзники сдаются в плен,
в атаку их надо гнать пулеметами. «Теперь везде должен
быть немец», — заявил один из офицеров. Вчера немец¬
кий полк пришел в Буду — он движется в направлении
Тулы. Офицеры сумрачны: судя по репликам, на подсту¬
пах к Москве идут ожесточенные кровопролитные бои.
Вот все, что принесли наши разведчики.
С помощью Волчкова и Кениной набрасываю схему
станции. Надо торопиться: нам предстоит пройти четыре
километра лесной дорогой. Мы ударим по Зернову глу¬
110
хой ночью, когда гарнизон будет мирно спать. Операцию
проведем как можно быстрее: этот полк в Буде может
прийти на помощь зерновскому гарнизону...
Сень ведет нас глухой лесной дорогой. Морозная
ночь. Луна то выглянет из-за туч, то снова скроется.
Изредка налетит ветер и зашумит вершинами деревьев.
Издалека доносится неясный звук —■ будто мотор гу¬
дит. Или это лесной шум?
Звук все ближе, все отчетливее. Нет, это не лес
шумит — это гудят фашистские самолеты. Они уже ле¬
тят над головой. Мы не видим их — луна снова спрята¬
лась за тучи, — но, судя по шуму моторов, в воздухе
несколько эскадрилий.
В небе вспыхивает белая ракета. Она не падает на
землю — она замирает в воздухе, слегка покачиваясь на
ветру. За ней загорается вторая, третья. И уже яр¬
кая светящаяся цепочка тянется по темному ночному
небу.
— Флагман путь прокладывает, — тихо говорит
Пашкович.
— Через час они будут под Москвой, — откликается
Федоров.
Невольно вспоминается Москва, какой я видел ее
этой весной... Рассвет. Спокойная, молчаливая Красная
площадь. Замерли часовые у Мавзолея. Как в тумане,
купола Василия Блаженного. Зубцы на кремлевской
стене. И высоко-высоко красные звезды на башнях...
Над нами идет новая волна фашистских бомбарди¬
ровщиков — и новая мерцающая дорожка тянется по
небу на северо-восток, к Москве.
Наша цепочка без приказа прибавляет шаг.
Подходим к станции.
— Метров двадцать, и кустам конец, — шепчет Сень.
Через заснеженное поле выдвигаемся вперед, к оди¬
нокому сожженному дому. Отсюда смутно виден неболь¬
шой станционный барак и в стороне бочки с бензином.
Пути и перрон безлюдны —- ни постов, ни патрулей.
Пора начинать. Бородавко молча лежит шагах в трех
от меня.
■— Лаврентьич! — тихо окликаю его.
Бородавко вплотную подползает ко мне.
— Комиссар, ты разрабатывал операцию, — шепчет
он. — Командуй.
111
. Но я-то рассчитывал, что нас будет шестнадцать че¬
ловек. А с уходом Стрельца и его товарищей осталось
девять... И все же надо действовать. Разбиваю людей
по-прежнему на четыре группы. Теперь они совсем ма¬
ленькие. Первая группа —Рева и Бородавко—^нацели¬
вается на бензохранилище. Вторая — Пашкович и Яць-
ков — взрывает склад с боеприпасами. Третья — Бога¬
тырь, лейтенант Федоров и я — штурмует караульное
помещение. Четвертая группа— Ларионов и Волчков с
одним пистолетом на двоих — охраняет тыл на случай
немедленного отхода.
Первым должен начать Рева: разлить бензин, за¬
жечь его. После этого мы швырнем гранаты в казарму,
Ползем по снегу,- сжимая связки гранат. Мы уже
.у барака. Неожиданно приоткрывается дверь, из нее
высовывается чья-то голова. Фашист сейчас заметит нас.
Замираем на снегу. Что там Рева медлит!.. -
Но вот в стороне бензохранилища яркое пламя взмы¬
вает ввысь. Мы вскакиваем. Одна связка гранат летит
через голову опешившего гитлеровца в полуоткрытую
дверь, две другие — в окна барака. Грохают взрывы.
Из двери выскакивает несколько гитлеровцев. Командую:
— Огонь!
Огня нет. Оружие отказало: замерзла смазка на
морозе.
До сих пор отчетливо помню чувство бессилия,
обиды, гнева...
Первым заработал пулемет Захара Богатыря. Словно
откашливаясь, он с перерывами дает два-три коротких
выстрела и уверенно заливается длинной очередью. За
ним вступает автомат. Еще. Еще...
Ответной стрельбы нет. Над Будой вспыхивают ра¬
кеты, и трассирующие пули бороздят небо.
Ваня Федоров кидается в караульное помещение.
Возвращается с пистолетом в руке.
— За васькины песни. От офицера, царство ему не¬
бесное.
— Проверить, — приказываю Пашковичу.
А пламя уже ревет. Оно слепит глаза, но так трудно
оторваться от него...
— Комиссар, — докладывает Пашкович. — Там толь¬
ко тринадцать.
112
Рассыпаемся по станции; Залитая лунным светом,
она как на ладони, но четверо фашистов исчезли.
— Ну и черт с ними, — спокойно говорит Рева. — По¬
том добьем.
Над Будой по-прежнему ракеты и густая сеть трасси¬
рующих пуль.
■— Трусят. Оборону держат, — улыбается Богатырь.
Вдруг с той стороны, где должен быть Хутор Михай¬
ловский, доносится нарастающий шум подходящего поез¬
да: надо полагать—это Буда вызвала подкрепление.
Даю сигнал отхода. Сень ведет по снегу, без дороги,
через густой кустарник. Ямы, колдобины. Рева ворчит.
Но вот уже наша старая знакомая дорога.
Бородавко идет рядом со мной. Он шагает молча,
лишь изредка бросая на меня быстрый, настороженный
и, мне кажется, немного сконфуженный взгляд. Оче¬
видно, он смущен своим отказом от командования там,
у станции. Почему Лаврентьич сделал это?.. Поговорить
с ним?.. Нет, не стоит. Во всяком случае не сейчас: на
сердце так радостно. Операция удалась. Блестяще уда¬
лась. Такое чувство, словно мы опять в боевом строю,
локоть к локтю с армией. Хорошо!
Гаснут звезды. Скоро рассвет. Позади полыхает
пламя и раздается суматошная стрельба.
Пусть, пусть стреляют!
—■ С победой, товарищи!
Через два дня Бородавко, Богатырь, Пашкович, Ре¬
ва и я — наш «командирский совет», как в шутку назы¬
вает нас Лаврентьич, — приходим в небольшой поселок
Челюскин, что над рекой Неруссой. После долгих поис¬
ков находим парня, которого мы уже видели однажды
на лесной дороге. Тогда у него была в руках бутыль с
риванолом; он сказал нам, что отец болен, вот лекарство
ему несет. Теперь он сразу же узнает нас, рекомендует¬
ся сержантом Иваном Ивановичем Шитовым и ведет к
своему «мудреному старику».
— Зовут его Григорием Ивановичем Кривенко,—■
рассказывает по дороге Шитов. — Старый член партии,
участник гражданской войны. Организатор и бессмен¬
ный председатель колхоза. Когда наши части проходили
через Челюскин, командование поручило ему группу ра-
8 А. Н. Сабуров
из
неных. Кривенко расселил их по хатам, вылечил, и сей¬
час почти все на ногах.
На крыльце крайнего дома стоит высокий старик в
длинном распахнутом тулупе.
— Кого вам надо? — сурово спрашивает он.
— Хозяина этого дома.
— Я хозяин. Зачем пожаловали?
— Велено переночевать в вашем доме.
— Велено?.. Скажи, пожалуйста. Значит, с хозяином
дома уже договорились?
— Это свои, Григорий Иванович, — смеется Шитов.
— A-а, Иван Иванович. Не приметил тебя. Кого
привел?
— Те самые товарищи, о которых я вам рассказы¬
вал, когда ходил в Буду за лекарством.
— Так бы сразу и сказал. Ну прошу, прошу.
Приглядываюсь к хозяину. Высокий, худой. Черная
редкая борода обрамляет его длинное узкое лицо. Вни¬
мательные умные глаза. Резкие движения. И во всей
фигуре, в манере говорить, держаться, двигаться —
властность и внутреннее достоинство.
Мы знакомимся. Григорий Иванович начинает было
придирчиво расспрашивать нас, но тут же перебивает
себя:
— Воевать надо. Фашисты на Москву лезут. Ходить
сейчас по лесу некогда. Вот два дня назад партизаны
грохнули станцию Зерново. Хорошо грохнули. Пусть
теперь комендантики подумают, как на советской земле
сидеть... Слышали про Зерново?
Богатырь улыбается. Рева не может сдержаться и
красочно рассказывает о нашей последней операции.
— Значит, это вы? Правильно! — радостно бросает
хозяин. — А суземский комендант кричит: рейдирующая
часть разгромила Зерново... Да, широкий фронт у них
получится. Большой фронт. Расхвастались, что всех
партизан побили, а тут на-поди — живы. Живы!
— Воевать, Григорий Иванович, как видите, мы уже
начали, — говорю я. — Теперь ваша помощь нужна.
— Помощь? Какая помощь?
— Взрывчатки у нас нет. Надо начинать диверсии
на дорогах.
— Правильно. Взрывать гадов. Взрывать. И в горо¬
дах бить.
114
Григорий Иванович начинает ходить по комнате —
руки за спиной, полы тулупа, словно крылья, широко
развеваются за ним.
— Суземские господа лесом интересуются. Вынюхи¬
вают, выслушивают, — продолжает он. — Вот бы этих
вынюхивателей и трахнуть сейчас. А?
— Силенок у нас мало для райцентра, Григорий
Иванович, — замечает Бородавко.
— Силенок? Ты об этом не думай, командир. Только
берись. Дадим людей, боеприпасы, винтовки, пулеметы.
Взрывчатку найдем. Лишь бы все в дело пошло... Вот,
смотри, какой орел сидит, — показывает он на Шито¬
ва.— Таких у нас еще пятнадцать... Воевать пора, Иван
Иванович. Собирай свою гвардию — и в ружье... МатьІ
Входит хозяйка.
— Племяша сюда. Ваньку. Живо!—-командует он.—-
Да, бить надо. Каждый день бить. В разных местах
бить...
Входит четырнадцатилетний паренек в коротком не
по росту пальтишке. Нос пуговкой. На макушке старень¬
кая ушанка.
Григорий Иванович садится рядом со мной, ударяет
рукой о колено и, гордо поглядывая на племянника,
спрашивает:
•— Ну, сколько людей можешь вооружить?
— А сколько надо?
— Вот, видал, командир?.. Найдешь, Иван, что за¬
прятал?
— Сейчас ночь, дядя.
— Правильно. А завтра?
— Снега много. Занесло. Надо к могиле идти.
— Снег не помеха. Дам тебе стариков с лопатами.
Ты только командуй.
— Ну тогда о чем же говорить, — солидно отвечает
мальчик, явно подражая дяде.
— Хорошо. Ступай. Припомни, где что лежит. Завт¬
ра скажу, когда начинать.
Ваня уходит, а я смотрю ему вслед и вспоминаю вот
таких же хлопчиков, повстречавшихся нам в Нежинских
лесах, когда мы шли из Киева на Сумщину.
Помню, мы услышали на глухой тропе: фашисты
бьют по лесу из минометов. Бьют час, бьют два, бьют
три. Что бы это значило? Может быть, партизаны
8*
115
в лесу?.. Стрельба смолкла. Мы вперед. Ищем, ищем —
ни души. Уже собрались возвращаться и вдруг видим:
сйдят под кустом хлопцы — вот такие же, как этот Ваня.
Спрашиваем: «Партизан в лесу видели?» — «Ни, не
бачили». —г «В кого же фашисты били из миноме¬
тов?» — «А в нас». ‘— «Что же вы за вояки такие, чтобы
по вас из минометов бить?» — «А мы и есть вояки...»
Оказывается, они подобрали где-то станковый пулемет
и ротный миномет и поставили свою батарею на опушку.
Смотрят — идет вдоль опушки фашистская колонна. Под¬
пустили ее поближе, да как ударят длинными очередя¬
ми. Потом для верности миной накрыли. Гитлеровцы
вначале не на шутку испугались, а потом начали обстре¬
ливать лес из минометов. Да разве мальчишек пой¬
маешь? Они как зайцы в лес ускакали, но все же
десяток фашистов уложили...
— Ну, понял, командир, наш разговор с Иваном? —-
спрашивает Григорий Иванович.
— Нет, ничего не понял, — разводит руками Лаврен-
тьич. — Откуда у вас такое богатство?
— Оружие — моя забота. Твоя — воевать.
Смотрю на хозяина и думаю, как мог уцелеть этот
человек — такой властный, решительный, деятельный.
— Ты чего на меня так смотришь, комиссар? — улы¬
бается хозяин. — Когда эсэсовцы были — в лесу сидел.
Когда ушли — сюда вернулся... Приходили, конечно,
полицаи. Не без этого. Дней пять назад пожаловали. Ну,
я свою оборону в ход пустил. Разбежались, трусы.
— Это вы, что ли, помогли? — обращаясь к Шитову,
спрашивает Бородавко.
— Нет, — улыбается Иван Иванович. — У него своя,
домашняя оборона.
Оказывается, на крыше у хозяина, в сенях, даже
в сарае хитро расставлены полуавтоматы. К спусковым
крючкам привязаны шнуры. Все они сходятся в одном
месте. Когда пришли полицаи, Григорий Иванович начал
дергать за веревочки — и началась стрельба.
—* Что было — просто ужас! — рассказывает вошед¬
шая хозяйка. — Мой кричит: «Дергай!» Я дергаю, вокруг
палит. «Дергай, — кричит, — чаще!» А у меня руки све¬
ло от страха, и я...
—■ Довольно глупости-то молоть! обрывает Григо¬
рий Иванович.
116
— Кушать пожалуйте, — смутившись, приглашает
хозяйка.
— Да погоди ты! Не за едой пришли — за делом. Ты
лучше сбегай за Никитенко. У него, кажется, Егорин
должен быть. Пусть сюда идут... Никитенко, это наш
председатель сельсовета, — объясняет Григорий Ивано¬
вич.—А Егорин командует райисполкомом Суземки.
В подполье работает. В райкоме.
— В подпольном райкоме? — невольно вырывается
у меня.
Так вот, оказывается, как неожиданно связываемся
мы с райкомом. Наконец-то!
— Что, обрадовался, комиссар? — улыбается Кри¬
венко. — А он вас знает, Егорин-то этот.
— Как? Откуда?
— Да это уже его дело. Партийное. Спроси — может,
расскажет.
Они приходят минут через десять. Егорин действи¬
тельно здоровается с нами, словно мы давным-давно
знакомы. Без всяких обиняков и предварительных про¬
щупываний рассказывает, что Суземский подпольный
райком благополучно пережил эсэсовский террор — у них
не было ни одного провала. Сейчас отряд вышел из глу¬
бокого подполья и начал боевые действия: устраивает
засады на большаках, рвет машины, ведет разведку.
— Рации только нет. Связаться не можем с Мо¬
сквой, — сетует Егорин. — Приемник и тот дурит. Ше¬
стого ноября Сталин выступал в Москве на торжествен¬
ном заседании...
— Слушали? — взволнованно перебиваю я. В ок¬
тябрьские дни у нашего Леньки, как нарочно, разлади¬
лось его хозяйство, и мы ровно ничего не знаем о вы¬
ступлении.
— В том-то и дело, что нет. Такие помехи! Шумит,
трещит. Одно знаем: шестого выступал Сталин, седь¬
мого был парад на Красной площади.
— Ну разве это работа? — негодует Григорий Ива¬
нович. «Шумит, трещит». А ведь вести-то какие! Это же
партия с народом говорила!..
— Не береди ты душу, Кривенко! Самим тошно. Наш
радист чуть было не разбил приемник от обиды.
— Ну ладно, — успокоившись, говорит хозяин.—■
Рассказывай товарищам о своей Суземке.
117
По словам Егорина, в райцентре напряженная обета*
новка. Вместо старого коменданта явился новый — какой-
то Леу. Ходят слухи, будто до войны он долгое время
жил в Житомирской области. Во всяком случае, неплохо
говорит по-русски. Его правая рука — лесничий Онцев:
с ним нередко целыми ночами просиживает Леу. Следу¬
ющим по старшинству идет Мамоненко — бывший офи¬
цер царской армии и представитель теперешней граж¬
данской власти в районе. И наконец ставленник Леу —
агроном Землянка: ему поручено проведение какой-то
аграрной реформы в районе.
— Вот эта четверка и готовит удар на партизан,—■
продолжает Егорин. — Ждет, когда явится обещанный
им полк карателей, чтобы дать ему все данные: тропы,
наше расположение, силы. А они, судя по всему, многое
знают: Онцеву и Мамоненко леса наши известны как
свои пять пальцев... Как мы их проморгали до войны —
ума не приложу.
— Спустя лето по малину не ходят, — обрывает Гри¬
горий Иванович. — Убить их надо, пока полк не подо¬
шел. Вот и весь сказ.
— Как их убьешь: к Суземке не приступишься — гар¬
низон.
— А на кой ляд тебе гарнизон? Ты их убей, а не
гарнизон. Живут они без охраны в частных домах... Тут
у меня на примете есть Васька Буровихин. Толковый.
Был в Суземке. Говорит: «Дайте мне трех человек —
всех суземских господ перебью за ночь». Будь у меня
здоровье — сам бы с ним пошел... А ну-ка, Иван Ивано¬
вич, сбегай за Буровихиным... Ты сам с ним поговори,
командир. История его необычная, это правда, но я уже
пригляделся к нему: наш человек...
Входит Буровихин. Ему лет за тридцать. Открытое,
красивое мужественное лицо. Над большими черными
глазами густые брови. Потрепанная, видавшая виды,
командирская шинель. Такая же выгоревшая пилотка
на голове. Он явно волнуется, но говорит внешне спо¬
койно, медленно, стараясь не упустить ничего существен¬
ного, и в то же время кратко, сжато, лаконично...
...Родился в 1907 году в бедной крестьянской семье
под Сарептой на Волге. Двенадцати лет остался сиротой,
пошел батраком в семью состоятельных немецких коло¬
нистов Шульцев и научился свободно говорить по-не¬
118
мецки. Местная комсомольская организация помогла ему
вырваться из этой кабалы и пойти учиться. Рабфак
в Ленинграде, исторический факультет университета —
и он уже преподаватель истории в одной из ленинград¬
ских школ.
Наступила война. Буровихин стал политруком роты.
Его ранили в бою под Рославлем, и он пришел в себя
уже в лагере для военнопленных в Брянске.
— У меня была одна мысль, — говорит Буровихин, —
вырваться из плена и продолжать борьбу. Но как?
Бегство исключалось: следили за каждым шагом. Тогда
я выбрал такой путь: воспользовавшись тем, что сво¬
бодно говорю по-немецки, назвался рейхсдойчем и по¬
требовал свидания с лагерным начальством. Свидание
состоялось. Больше того, я был удостоен аудиенции
у начальника брянского гестапо, генерала Бернса. Моя
версия была очень проста. Я назвался Отто Шульцем —
именем умершего сына моего бывшего хозяина — коло¬
ниста. Рассказал, что при раскулачивании убежал, скрыл
свою немецкую национальность, принял русскую фами¬
лию Буровихин и под этим обличьем благополучно жил
до войны. Хотел в первом же бою перейти к своим соро¬
дичам, но был ранен и оказался в лагере. Теперь готов
служить великому фюреру, благо свободно владею рус¬
ским языком.
Меня пытались поймать, устроили очную ставку
с престарелым сарептским немцем, но я хорошо помнил
этих Шульцев, Вацев, Мейеров, я называл сарептские
улицы, у меня был выговор немца-колониста и более
чем достаточные знания истории колонизации: еще
в университете я работал над темой о немецкой колони¬
зации в России. Короче — выдержал экзамен, был об¬
ласкан самим Бернсом и получил вот эту бумажку.
Буровихин протягивает отношение, напечатанное на
немецком языке. Оно адресовано коменданту Труб-
чевска. В нем «рейхсдейч Отто Шульц — Василий Буро¬
вихин» рекомендуется как человек, вполне достойный
вести работу среди «туземцев».
— Выпустили меня на свободу, — продолжает Буро¬
вихин,— и предложили отправиться в Трубчевск, но я
ушел в лес искать партизан, наткнулся на Григория
Ивановича и по его указанию ходил в Суземку. Теперь
готов выполнить любое ваше задание... Понимаю: ника-
119
них доказательств привести не могу, но я рассказал от¬
крыто и честно, ничего не утаив...
Долго совещаемся. Долго говорит Пашкович с Буро-
вихиным. Наконец решаем: послать на разведку в Су-
земку Буровихина, Волчкова и Кенину.
Расходимся под утро. Я останавливаю Егорина.
— У меня такое впечатление, будто вы нас знаете.
Я не ошибся?
— Нет, не ошибся, комиссар, — улыбается Егорин.—
Маленько знаем... Ну хотя бы, как вас Петро через бо¬
лото переводил, когда вы сожгли тягачи в Страчево; как
вы Зерново громили...
— Откуда же у вас эти сведения?
— То есть, как откуда? Нам по штату положено
знать, что в районе делается. Иначе какой же мы под¬
польный райком?.. Да, чуть было не забыл. Имейте
в виду: райком разрешил Иванченкову перейти к вам.
Вместе с Черняковым...
Наши разведчики возвращаются через день и докла¬
дывают, что ночью по суземским улицам ходят патрули,
но квартиры коменданта и его друзей не охраняются.
Адреса этих квартир точно установлены.
— Мы даже побывали в гостях у самого Леу, —*
заявляет Волчков. — Решили представиться: все-таки
главное начальство. Пошли с Марией работы просить.
Нас выгнали, конечно...
Еще раз посоветовавшись с Егориным, принимаем
решение — завтра ночью небольшой группой пробраться
в Суземку и выкрасть все суземское начальство.
Снова лунная морозная ночь, как недавно под Зер¬
новом. Скрипит снег под полозьями. Суземка залита
призрачным светом.
Оставляем сани на опушке. В городе тишина. Улицы
кажутся безлюдными.
Останавливаемся около небольшого аккуратного
особнячка. Выставив дозоры, стучим в окно.
Через минуту за дверью слышатся приглушенные
мягкие шаги.
— Кого надо? — раздается недовольный женский
голос.
— Коменданта Леу.
120
— Ошиблись, Леу живет рядом, направо.
Зверем смотрю на Ваську. Он растерянно еще раз
оглядывает дом и удивленно пожимает плечами.
— Точно, товарищ комиссар. Вот и водосточная тру¬
ба с петушком.
На водосточной трубе красуется затейливый петух,
вырезанный из жести, но все же Васька, очевидно,
перепутал.
Подходим к соседнему дому. Это тоже особнячок, но
значительно беднее. И водосточная труба самая обычная.
Опять стук, и опять минута томительного ожидания.
На этот раз отвечает старческий мужской голос:
—• Леу живет в соседнем доме, слева. Туда и стучите.
Мы удивленно переглядываемся. Неужели из-за этой
нелепой путаницы сорвется вся операция?
Снова идем к первому дому. Женщина за дверью
отвечает сразу же — она явно поджидала нас, — но го¬
лос ее звучит повелительно и зло:
— Сказано вам — рядом Леу живет. Ступайте прочь.
Нечего будить людей по ночам.
Раздаются шаги. Женщина уходит в глубь дома. Что
делать? Где же действительно живет Леу? Решаю снова
отправиться ко второму дому: с мужчиной легче дого¬
вориться.
На этот раз ждать приходится недолго. Шлепают
туфли.
— Опять ко мне? — ив голосе за дверью еле скры¬
ваемое раздражение. — Как перед истинным богом го¬
ворю — рядом Леу живет. Вы сразу скажите, кто его
требует, а то всю ночь на морозе протопчетесь. Боится
он по ночам открывать.
Решительно иду обратно. Мой стук резко разносится
в морозном воздухе. На сердитый женский оклик от¬
вечаю:
— Офицеры из Севска. Если немедленно не от¬
кроете — вышибем дверь.
Три раза поворачивается ключ в замке. Скрипит за¬
сов, с трудом отодвигается задвижка и наконец дверь
открыта.
Через сени, где стоит женщина, быстро вхожу в пер¬
вую комнату. Огня нет, но в лунном свете, врывающем¬
ся в окна, смутно виден мужчина в фашистской форме.
Пока мы стучались, он успел одеться.
121
Вскидываю маузер.
— Руки вверх!
Богатырь включает электрический фонарик. Перед
нами высокий плотный мужчина лет сорока. Редкие
светлые волосы зачесаны на пробор. Руки медленно
ползут кверху, будто они налиты свинцом.
— Выше, Леу! Выше! — требую я.
Руки, наконец, подняты и дрожат мелкой частой
трусливой дрожью.
— Мы партизаны... Ведите к Онцеву. Пароль и про¬
пуск на сегодняшнюю ночь?
— Юнкере... Крест.
— Собирайтесь.
Леу дрожащими руками накидывает шинель. Его вы¬
водят во двор. Мы с Пашковичем на минуту задержи¬
ваемся. Прислонившись к печке, стоит жена Леу — де¬
белая рыхлая женщина с лицом белым, как полотно.
— Слушайте меня внимательно, — говорит Пашко¬
вич. — Если хотите жить, молчите, как рыба. Ни звука,
поняли?
Она молча кивает головой.
— Кажется, дошло, — обернувшись ко мне, улыбает¬
ся Пашкович. — Комендантша онемела. Пошли.
Улица по-прежнему пустынна. Медленно падает ред¬
кий снежок. Полная луна заливает голубым светом
молчаливые домики. .
Подхожу к Леу.
— Вы будете говорить с патрулем по-немецки?
— Конечно.
— Переводчика Ларионова ко мне! — приказываю я,
хотя мы с ним ни о чем не договаривались и я прекрас¬
но знаю, что Ларионов кончил всего лишь три класса
сельской школы.
— Дай свой пистолет, Ларионов... Слушайте, Леу,—
говорю я, на ходу проверяя оружие,— Патрулю скажете,
что мы офицеры из Севска, и назовете пароль. Ни одно¬
го лишнего слова и жеста. Иначе Ларионов выпустит
в вас всю обойму... Пистолет в порядке, Ларионов. Для
верности возьми мой маузер — он никогда не подводил...
Поняли, Леу?
Впереди, из переулка, выходят четверо вооруженных
и поворачивают в нашу сторону. Очевидно, патруль.
Мы замедляем шаг. Патруль тоже не торопится.
122
Шагах в десяти от нас патруль останавливается. Те¬
перь уже можно отчетливо разглядеть: трое полицей¬
ских и один немец.
— Кто идет? Пароль? — окликают нас по-русски.
— Комендант Леу. Со мной офицеры из Севска...
Юнкере.
— Крест... Проходите.
Патрулирующие попарно становятся по обе стороны
тротуара. Мы медленно идем между ними. Неожиданно
немец что-то спрашивает. Ларионов вплотную подви¬
гается к коменданту. Леу коротко отвечает. Немец и по¬
лицейские, вытянувшись, козыряют. Не торопясь, идем
дальше. Пронесло!
Патруль продолжает стоять. Судя по рассказам
Волчкова, дом Онцева рядом. Патруль может помешать.
— Слушайте, Леу, — говорю я. — Сейчас же прика¬
жите патрулю следовать в комендатуру и ждать вас.
То же самое немедля передать всем патрулям.
Леу отдает приказ. Патруль тотчас же сворачивает
в переулок.
— Пришли, — и Леу останавливается у небольшого
домика с палисадником.
— Точно, — подтверждает Васька.
— Вы, Леу, стучите в окно, — говорю я, — и назы¬
вайте себя. С вами по-прежнему офицеры из Севска.
Когда откроют дверь, оставайтесь у крыльца.
Леу послушно стучит. За дверью женский голос спра¬
шивает, кто пришел. Леу отвечает, что ему приказано.
— Сейчас... Сейчас, — слышится за дверью.
Проходит минуты три — никто не отворяет.
— Что это значит, Леу? — спрашивает Пашкович.
— Мадам Онцева привыкла встречать гостей в дол¬
жном туалете, — криво улыбнувшись, отвечает Леу.
Проходит еще минуты три. Дверь наконец откры¬
вается. Мы входим в темные сени. В комнате горит
лампа и освещает стоящую на пороге статную пышную
блондинку лет сорока. На ней вечернее платье — черное,
с яркими желтыми цветами.
Женщина отвешивает нам жеманный поклон и, ко¬
кетливо улыбаясь, быстро тараторит:
— Милости прошу, дорогие гости. Извините, что за¬
ставила вас мерзнуть, у нас небезопасно. В лесу бро¬
дят партизаны. Мой муж называет их «живыми трупа¬
123
ми». Неправда ли, остроумно? А я с детства не люблю
лягушек и мертвецов: холодные, скользкие, бр-р-р...
Простите, заболталась. Прошу вас.
Мы с Ревой входим в комнату. Женщина пристально
оглядывает нас.
— Мадам Онцева, разрешите представиться, — тор¬
жественно говорит Рева. — Перед вами настоящие «жи¬
вые трупы». Без всякой подделки.
Женщина смотрит на меня расширенными от ужаса
глазами и в обмороке падает ла пол.
В соседней комнате слышна какая-то возня. Бро¬
саемся туда. Наклонившись над кроватью, высокий
широкоплечий мужчина шарит под подушкой.
Рева, Богатырь, Пашкович наваливаются на него и
с трудом связывают руки. Онцев кричит, и Рева заты¬
кает ему рот первой попавшейся тряпкой.
Вызываю Ларионова.
— Немедленно сани сюда!
— Бугай, настоящий бугай, — ворчит Рева, поглажи¬
вая ушибленный в борьбе бок. — Пока сани подадут, его
надо запаковать поаккуратнее.
Павел внимательно оглядывает спальню. Быстро
сбрасывает простыню и распарывает одну сторону пе¬
рины. По всей спальне разлетаются белые пушинки.
— Да ну тебя к черту! — отряхивается Пашкович.
— Потерпеть придется, товарищ прокурор. Ну як же
можно господина Онцева без верхней одежды на мороз
выносить? Бронхит может получить господин Онцев.
Нехорошо...
С трудом засовываем Онцева в перинный чехол, на
добрую треть еще полный гагачьего пуха. Сани уже
у крыльца. Онцева выносят. Я задерживаюсь с Ларио¬
новым в первой комнате, где на полу неподвижно лежит
Онцева.
— Останешься здесь сторожить дамочку. Если при¬
дет в себя и начнет кричать — покрепче заткни рот. Как
только услышишь автоматные очереди, уходи в лес, на
то место, откуда мы вошли в Суземку. Если не найдешь
нас в лесу, ищи в Челюскине, у Григория Ивановича.
Выхожу на улицу. Застоявшаяся лошадь нетерпели¬
во перебирает ногами. Верхом на перинном чехле тор¬
жественно восседает Васька.
— К Мамоненко? — спрашивает он.
124
— Трогай.
Мороз крепчает. Снег громко скрипит под ногами.
Улица по-прежнему пустынна. Где-то далеко закричал
петух, ему ответил второй, третий, и в Суземке начи¬
нается петушиная перекличка.
Волчков с трудом заставляет горячую лошадь идти
шагом. Перинный чехол под ним шевелится.
Подходим к дому с синими наличниками. Нам от¬
крывает сам Мамоненко — высокий крепкий старик с
окладистой бородой.
Отрекомендовавшись начальством из Севска, грозно
набрасываюсь на него:
— Собрал теплую одежду? Где она? Почему зада¬
ние не выполнил?
— Да как же не выполнил, господин начальник? —
спешит оправдаться Мамоненко. — Двадцать полушуб¬
ков, семнадцать пар валенок у меня в амбаре лежат.
Остальные через два дня соберу и вам представлю.
— Почему до сих пор у себя держишь? — не давая
ему опомниться, гневаюсь я.— Немедленно грузи в сани.
Будешь сопровождать в Севск.
— Ночью? — недоумевает Мамоненко. — На дорогах
партизаны шалят...
— Не рассуждать! Выполняй приказание!
Жена подает мужу шубу, и он вместе с Пашковичем
выходит во двор.
За занавеской раздается шорох. Богатырь отдерги¬
вает материю. На кровати лежит молодая пара.
— Встать! Руки вверх!
Женщина вскакивает и послушно поднимает руки.
Мужчина выхватывает из-под подушки пистолет, но Бо¬
гатырь резким ударом выбивает его.
Мужчина становится рядом с женщиной.
—• Дивись, Александр, — весело говорит Рева. — Ну,
прямо, молодожены.
— Молодожены, господин хороший, молодожены, —
торопится подтвердить перепуганная хозяйка.— Это
дочка моя. Три дня, как свадьбу сыграли.
— А муженьком где разжились?—спрашивает Рева.
— Наш он, суземский, — объясняет хозяйка. — Хоть
молодой, а с большим понятием. На виду у начальства.
Господин комендант его вчера главным полицаем опре¬
делил...
— Это Леу, что ли? — перебивает Богатырь. — Вот и
хорошо. Тебя как раз Леу ищет и никак найти не мо¬
жет. Одевайся и отправишься к нему.
Рева уже достал где-то веревку и крепко связывает
руки новоиспеченному начальнику полиции.
— Зачем вы ему руки вяжете? — недоумевает хо¬
зяйка.
— А як же, мамаша? Горячий он у тебя: видала,
как пистолетом на свое начальство замахивается?..
А ты, молодуха, руки-то опусти — неудобно ведь...
Мы выходим. В доме остается Абдурахманов с тем
же заданием, что и Ларионов в доме Онцева.
Молодожена кладут на сани рядом с Онцевым.
Сверху наваливают полушубки и валенки.
Направляемся к Землянке. На этот раз Леу остается
в стороне. Стучит Мамоненко: по нашим сведениям, он
друг-приятель Землянки.
Здесь все повторяется сызнова, и через пять минут
мы выходим на улицу.
Волчков уже успел повернуть лошадь. Мамоненко
и Землянка, связанные, лежат в санях. Только один Леу
стоит на тротуаре, окруженный нашими партизанами.
Показываю Реве глазами на коменданта — и он уложен
в сани.
— Волчков! Быстро к опушке, — приказываю я.—
Там подождешь нас.
Лошадь с места берет крупной рысью. ■
Пройдя последний дом, даю две автоматные очере¬
ди—сигнал отхода Ларионову и Абдурахманову.
Над городом взвивается ракета. Медленно падает
снег.
Григорий Иванович встречает нас у входа в село.
Он внимательно вглядывается в мое лицо и крепко
жмет руку.
— С удачей, командир.
Идем по улице Челюскина. С нами приветливо здо¬
роваются колхозницы, поджидающие у своих хат. За
нами гурьбой бегут ребятишки, с завистью смотря на
Ваню, важно шествующего рядом с Лаврентьичем.
В хате нас сразу же сажают за накрытый стол. Мы
рассказываем о Суземке. Григорий Иванович крупными
126
шагами ходит из угла в угол. Потом подсаживается
ко мне.
— Добро. Теперь Суземку надо брать. Советскую
власть в ней утверждать. Понял?.. Ну да об этом по¬
том. Сейчас отдыхать — утомился небось.
Только тут я чувствую, как ломит все тело. В моем
распоряжении несколько часов. К полудню должен
прийти Васька Волчков — я отправил его обратно в Су¬
земку разузнать, как чувствуют себя фашисты после на¬
шего визита. Пашкович вернется позднее: он остался
в лесу допросить нашу «покражу».
Ложусь на хозяйскую кровать — и будто в пропасть
проваливаюсь...
Кто-то усиленно трясет меня за плечо. Передо мной
Григорий Иванович.
— Волчков пришел? — спрашиваю я и смотрю на
часы: они показывают начало пятого.
— Волчкова пока нет. Товарищ Пашкович вернулся.
Странно. С Васькой, очевидно, что-то случилось.
— Строго говоря, узнал меньше, чем предполагал,—
устало докладывает Пашкович. — Леу подтвердил, что
в Трубчевске ожидается полк. Фашисты возлагают на
него большие надежды: каратели хорошо ориентируют¬
ся в лесу, прекрасно ходят на лыжах, у них тренирован¬
ные собаки-ищейки. Однако этот полк, пожалуй, един¬
ственное, что фашисты могут снять с фронта для борьбы
с партизанами. Под Москвой дела у них идут неваж¬
но. Гитлер бросает туда все новые и новые дивизии, но
они не продвигаются ни на шаг. Госпитали в Гомеле и
Брянске переполнены ранеными. В Германии тревога...
— Со стороны Суземки движется колонна, — взвол¬
нованно докладывает Ларионов.
Выходим на окраину поселка. Спускаются зимние
сумерки. Снова падает снег. В бинокль видна вереница
подвод на дороге. Рядом с лошадьми идут люди.
Кто это?
— Ванюшка! Мигом на лошадь, и к подводам,—
приказываю я. — Если немцы, снимай шапку: «При¬
ехал,— скажи, — предупредить, что партизаны идут на
Челюскин». Только шапку смотри, не забудь снять, если
немцев увидишь.
Ванюшка мчится. Подъехав, разговаривает, но шап¬
ку не снимает. Потом неторопливо слезает с лошади и
127
1
пропадает среди подвод. Лошади останавливаются.
А сумерки делаются все гуще. Надо дотемна выяснить,
что это за люди.
— Ларионов, на коня! Как только заметишь нем¬
цев — забирай круто влево.
Снова та же картина: Ларионов вплотную подъез¬
жает к подводам, слезает с лошади и пропадает.
— Пойду, пожалуй, к встрече приготовлюсь, — гово¬
рит Григорий Иванович.
Не успеваю ответить ему, как вижу —от колонны от¬
деляется всаДник, и через несколько минут передо мной,
лихо вытянувшись, стоит Васька Волчков.
— Разрешите доложить, товарищ комиссар. Весь не¬
мецкий гарнизон дезертировал. «Лучше, — сказали,—
в дезертирах ходить, чем угодить прямо на виселицу за
пропажу начальства». Полиция разбежалась. Я вскрыл
немецкие склады, мобилизовал подводы и кое-что
привез...
Какое добро ввозят в Челюскин! Мешки с мукой,
мясные туши, полушубки, валенки...
Часть всего этого отдаем Григорию Ивановичу: он
распределит между колхозниками. Остальное поступает
в ведение Ревы. Завтра мы переправим наш неприкосно¬
венный запас на тот берег Неруссы и забазируем в тай¬
никах, но Павлу не терпится составить опись, и он дик¬
тует Ванюшке:
— Мешков с мукой шесть, мясных туш пять, полу¬
шубков двадцать семь, ящиков с гранатами два, вале¬
нок двадцать три пары...
Ванюшка сидит на бревне, добросовестно мусолит
химический карандаш. Ему холодно, он то и дело выти¬
рает рукой свой покрасневший нос, и вся его розовоще¬
кая мордашка в фиолетовых пятнах.
★
НОМЕР „ПРАВДЫ"
ГЧ нова густой, дремучий хвойный лес. Вокруг все
^ бело. Снег на земле, на ветвях деревьев. Кажется —
не было войны, тяжелых боев под Киевом, Брянского
леса. Будто я снова в Ижевске, где прошла моя
юность...
Мы с Богатырем и Ревой ходим по лесу, ищем место
для землянок. Забираемся в глушь. Передо мной — на
высокой елочке — свеженадломленная ветка. Она скло¬
нилась почти до самой земли своей мохнатой хвоей, и
на ветке — пустое птичье гнездо.
Кто сломал ее? Зверь? Нет, конечно. Случайно про¬
ходивший путник? Зачем ему забираться в такую гу¬
щину? Это явно сделано с целью. Условный знак остав¬
лен в лесу...
Внимательно осматриваю свежий надлом, ищу следы
вокруг ели, как вдруг Рева, свернув в сторону, устрем¬
ляется в кусты.
— Хлопцы! — зовет он, и по тону его голоса пони¬
маю— волнуется Рева.
Подходим с Богатырем и видим точно такую же над¬
ломленную ветку.
— Ходит кто-то, — тихо говорит он.
Еще один надлом... Еще...
— Тропу прокладывает...
Становится не по себе. Враждебное чудится в этих
знаках, и никак нельзя убедить себя, что, быть может,
это наши друзья сделали им одним понятные пометки
в заповедной глуши.
Добрый час бродим мы по лесу, стараясь разобрать¬
ся в этих знаках, понять их смысл, найти то, к чему они
ведут, и неожиданно натыкаемся на грузовую маши¬
ну: она стоит, уткнувшись радиатором в трухлявый
ствол поваленной бурей ели.
9 А. Н. Сабуров
129
— Це ж та самая... Тишинская... С оружием,—
взволнованным шепотом говорит Рева.
Невольно оглядываемся вокруг. Тихо и безлюдно.
Мы бежим к машине. Сердце бьется быстро-быст¬
ро— сейчас в наших руках будет драгоценный клад...
Иванченков прав: машина пуста. В кузове запасная
камера, обрывки немецкой газеты.
— Успел вывезти, мерзавец. Успел, — зло шепчет
Богатырь.
Обидой сжимается сердце. Ну хорошо, пусть не мы,
но как же хлопцы Иванченкова прозевали грузовик?
Рева поднимает капот и начинает возиться в моторе.
Машина оказалась новой марки, еще неведомой Пав¬
лу,— и разве оторвешь нашего инженер-механика от
сложной паутины проводов и трубочек, затейливо пере¬
плетенных вокруг мотора?
Но уж, видно, такой день выдался нам — день необыч¬
ных открытий: неподалеку от машины возвышается хол¬
мик, окруженный молодыми березками, а на нем свеже-
насыпанная могила и грубый, топором вытесанный
крест.
Могила в лесу? В этой дикой глуши? Кто похоронен
в ней? Наш армеец, погибший в бою с фашистами? Но
почему крест?..
Нет, эта могила, несомненно, связана с машиной.
Тогда почему же комья мерзлой земли на могиле? Когда
Тишин говорил Павлову о грузовике с оружием, еще не
было морозов. Значит, могила выросла позднее?..
Рева стоит рядом со мной и удивленно, внимательно
оглядывает могилу, крест, окружающие березки. Потом
решительно поворачивается, застегивает шинель и бы¬
стро шагает по мелколесью.
Догоняем его уже в хвойном бору.
— Куда ты, Павел?
— К бису! Якие тут могут быть землянки?.. Могила...
Знаки... К бису!..
Останавливаемся на привал у старой сосны с густой
кроной ветвей на голом мшистом стволе. Раскрываю
карту. На ней нанесена южная половина Брянского леса.
Синими змейками вьются по карте Знобь и Нерусса,
вливаясь на западе в Десну. Жирной черной чертой про¬
черчена железнодорожная магистраль Киев — Москва.
Еле заметным пунктиром разбегаются во все стороны
130
проселочные дороги. И почти вся карта, от кромки до
кромки, окрашена зеленой краской — цветом глухого
дремучего лесного массива. Мертвой, сухой, ничего не
говорящей казалась мне тогда эта карта. Помню, я смот¬
рел на нее и невольно вспомнилось детство.
В Ижевске друг моего отца, старый заводской фельд¬
шер, однажды показал мне схему человеческого орга¬
низма. На схеме было красное сердце и красная сеть
артерий. Расходились по телу синие вены. Пучками тон¬
ких белых линий были обозначены нервные узлы. Вол¬
нистой сероватой массой лежал мозг в черепной ко¬
робке.
Какой невсамделишной показалась мне тогда эта
схема: сердце не билось, кровь не пульсировала, легкие
не работали. Я не поверил рисунку — человек устроен
совсем иначе.
Такой же представилась мне вначале и эта карта.
Лес на ней не шумел вершинами деревьев, в нем не было
запаха сосны и ели, не пели лесные птицы, мертвыми
лежали пунктиры дорог и черные, залитые тушью, пря¬
моугольники населенных пунктов.
Сейчас ожила эта зеленая краска, обросли плотью
черные прямоугольники сел и хуторов.
Вот обозначенная пунктиром наша дорога на Зер¬
ново из заброшенного барака лесорубов. Теперь мне
знакома и близка каждая извилина, и когда я смотрю
на крохотный кружочек железнодорожной станции, мне
отчетливо представляется полыхающее пламя горящего
бензина и трусливые ракеты над Будой. Я слышу, как
выстукивает немецкий телеграфист тревожное сообщение
о рейдирующей части, прорвавшейся к станции, и как
из уст в уста в брянских селах передается радостная
весть о партизанском ударе.
Еще совсем недавно Суземка казалась фашистам
тем центром, откуда будет обрушен неожиданный удар
по брянским партизанам. А сейчас ее новый комендант
дрожит от каждого порыва ветра, от скрипа сухой сос¬
ны: боится, как бы и ему не оказаться в руках народ¬
ных мстителей.
Вот здесь, где три жирные черные черточки, а рядом
еле различимая надпись — «Смилиж», еще недавно был
староста, на которого, как на каменную гору, надеялся
предатель Павлов. Бургомистр думал: он восстановит
9*
131
дороги в районе руками «пленных рабов» и заслужит,
быть может, новую награду от своих фашистских хо¬
зяев. А позавчера мы провели собрание в Смилиже—-
и Смилиж поднялся на борьбу. К дому Иванченкова
подошли все смилижские мужчины и просили записать их
в отряд. Здесь собрались женщины, предлагая органи¬
зовать сбор продуктов и теплых вещей для партизан.
И до глубокой ночи Лаврентьич отбирал боевых хлоп¬
цев и толковал с колхозницами о валенках, перчатках,
сале, муке, полушубках.
Там, где на большаке Суземка — Трубчевск обозна¬
чено село Непарень, еще вчера злобствовал староста и
невесть откуда появившаяся содержательница трактира
в стародавние царские времена. Эта злая, непомерно
толстая старуха чувствовала себя хозяйкой в селе, тре¬
бовала, чтобы ей вернули дом, грозилась запороть тех,
кто покусился на ее добро, и староста лебезил перед
старухой, выгоняя на мороз ребятишек из «чужого»
дома. А сегодня трактирщица уже ничего не сможет
требовать, ребятишки снова вернулись в свой дом. Пос¬
ле собрания, проведенного в Непарене, мы приобрели
там новых разведчиков и друзей, и по-новому зажило
это лесное село.
Смотрю на карту и всюду вижу живых людей, гроз¬
но растущую народную силу.
Из Герасимовки сообщает старик Струков, что у него
есть «добрые солдаты на примете». В Челюскине «вста¬
ла в ружье» группа Ивана Ивановича Шитова. Не сего¬
дня-завтра к нам придет Иванченков со своими хлопца¬
ми. И везде чувствуется уверенная, направляющая рука
подпольных партийных комитетов: товарищ Черняков в
Смилиже незаметно руководит самоотверженной рабо¬
той старосты, товарищ Егорин в Челюскине держит
связь с Кривенко, Сень идет сейчас в Хинельский лес
собирать отряд, организовывать райком. И уже кажется
мне, рождаются и шумят в Брянском лесу первые ве¬
сенние ручейки. Скоро они сольются в единый могучий
поток, и он смоет с брянской земли всю нечисть, что се¬
годня поганит ее...
— Комиссар, гляди! — кричит Богатырь, отошедший
далеко от нас.
На снегу у его ног отчетливо виден свежий медвежий
132
след. Медведь прошел здесь недавно, всего лишь не¬
сколько часов назад.
Нетерпеливый Рева, конечно, готов идти по следу. Он
уже мечтает о том, как освежует медведя, , какими вкус¬
ными окороками угостит нас, какие теплые унты сошьет
для всего командирского совета.
Павел все еще мечтает, а Богатырь уже быстро идет
по следу. Рева бросается за ним, но Захар ушел дале¬
ко, и Павлу не догнать его.
Я вижу, как мелькает среди деревьев фигура Бога¬
тыря. Неожиданно он останавливается и поднимает
что-то с земли. Потом поворачивается и быстро бежит
к нам.
— Смотрите! — срывающимся от волнения голосом
говорит он. — Смотрите, что нашел. Самое важное, са¬
мое нужное, дороже чего на всем свете не сыщешь!
Богатырь протягивает мне газету.
«Правда» от 7 ноября. На первой странице крупным
шрифтом напечатано:
«Доклад товарища И. В. Сталина на торжественном
заседании Московского Совета депутатов трудящихся
с партийными и общественными организациями г. Мо¬
сквы 6 ноября 1941 года».
— С самолета, наверное, сбросили! — кричит Рева.—
Читай, Захар! Читай!..
Мне трудно передать чувства, какие мы тогда пере¬
жили. С нами говорила Родина. Теперь, когда в наших
руках был номер «Правды», мы еще глубже ощутили
тесную неразрывную связь с родной землей. Казалось,
мы сами присутствуем на торжественном заседании в
Москве, видим руководителей партии и правительства.
С нами говорит сама партия. Это она нас зовет к борьбе
и победе.
От этого сердце наполнилось еще большей решимо¬
стью, непоколебимой стала вера в то, что мы идем по
правильному пути, что мы победим.
Лишь только кончилось чтение доклада, раздалось
громкое «ура». Потом мы опять и опять перечитываем
доклад. Каждый хочет в своих руках подержать газету,
собственными глазами увидеть каждую строку...
— Товарищи! Сейчас же, не медля ни минуты, рас¬
скажем обо всем народу! .
Не помню, кто первый говорит это вслух — может
133
быть, я, а может быть, Рева или Богатырь, — но эта
мысль рождается у нас одновременно.
Мы пойдем в Красную Слободу. Да, именно в Крас¬
ную Слободу. И не только потому, что на сегодняшний
вечер там назначено собрание и в Слободе нас ждут
Бородавко и Пашкович. Мы пойдем туда потому, что
там злобствует Тишин, потому, что там страхом смерти,
пожара, разорения скована воля людей — и, быть мо¬
жет, именно слобожанам в первую очередь надо прине¬
сти слова, полные уверенности в победе.
В сумерки подходим к Красной Слободе. Ее главная
улица вытянулась вдоль привольных заливных лугов
реки Неруссы. С противоположной — северной — сторо¬
ны к ней вплотную подходит Брянский лес. Глухие лес¬
ные проселки соединяют эту деревню со Смилижем и
Чернью. На другом берегу Неруссы расположилось
большое село Денисовка. А вокруг на десятки километ¬
ров — темный густой болотистый лес.
Не впервые я в Красной Слободе. Помню, это было
примерно месяц назад. Мы с Ревой вошли в Слободу
ранним утром. Почти одновременно в село с противопо¬
ложной стороны въехали фашистские машины. Уходить
было поздно, и мы спрятались на чердаке недостроенно¬
го домика. Оттуда смотрели сквозь щель, что делается
в Слободе, прислушивались к выстрелам, гортанным вы¬
крикам.
Колеса машин, буксуя в грязи, как жернова разма¬
лывали мокрую землю, обрызгивая грязью стены акку¬
ратных домиков. Из кузовов выскакивали фашистские
солдаты и разбегались по хатам. Оттуда неслась исте¬
рическая немецкая ругань, злые отрывистые слова.
А по улице, воя моторами, шли все новые и новые
грузовики.
Потом фашисты начали грузить в машины туши
только что убитых коров, птицу, сало, теплую одежду.
И — странно — за весь день мы не видели на улице ни
одного колхозника, не услышали ни единого русского
слова: все молча сидели по хатам. Только староста Ти¬
шин вылез наружу. Он стоял поодаль, гладил рукой ши¬
рокую бороду и следил, как солдаты грузили на маши¬
ны колхозное добро.
134
Когда же ушли машины и смолк гул моторов в лесу,
слобожане вышли из хат. Они бродили по дворам, по
улице — медленно, молчаливо, словно это не их село
разорено фашистами. Даже среди ребятишек не было
слышно обычного смеха, шуток, горячих скоротечных
ссор. Значит, и веселую безмятежную ребячью душу
оглушила война.
С тяжелым чувством уходили мы тогда из Красной
Слободы. Нам казалось, здесь еще слишком сильна рас¬
терянность от первого неожиданного удара, и не скоро
избавятся от нее слобожане.
Правда, в последние дни нам говорили — изменилось
это село. Тишин уже боится ночевать в своем доме. Но
все же с волнением вхожу я сейчас в Слободу: удастся
ли Бородавко и Пашковичу заставить Тишина собрать
народ?
Лаврентьич и Николай встречают нас у околицы. Вид
их мрачен.
— Ушел, сукин сын! — сердито бросает Бородавко.
Лаврентьич рассказывает, что, поговорив с слобожа¬
нами, он решил арестовать Тишина, но перед этим за¬
ставить его собрать народ. Староста как будто охотно
согласился, пошел по хатам — и скрылся. Перерыли всю
Слободу — словно сквозь землю провалился.
— Народ собрался?
— Валом повалил. В школе яблоку негде упасть.
Все уже добрый час ждут. Почему задержались?
Богатырь молча протягивает им «Правду» — и уже
не оторвать их от газетного листа. Мы понимаем и тер¬
пеливо ждем...
Наконец трогаемся в путь. Со мной идет Пашкович
и рассказывает:
— Подлые дела творятся здесь, комиссар. Всюду
в округе школы закрыты, а в Слободе по приказу Пав¬
лова Тишин срочно отремонтировал десятилетку и тор¬
жественно открыл ее. Учителей назначает сам Павлов.
Кстати, сюда направлена им наша знакомая, Муся Гу-
тарева из Смилижа. Она рассказала мне о своем раз¬
говоре с Павловым. Когда Гутарева задала ему вопрос,
по каким учебникам учить детей, тот вначале начал
было говорить, что надо вырывать некоторые страницы
из старых учебников, но потом перестал юлить и откро¬
венно заявил: «Учите без всяких учебников. Не обяза¬
13")
тельно деревенским ребятам уметь читать, писать, счи¬
тать. Главное — войдите в доверие к ним и подробно
расспрашивайте их о родителях: что говорят, что де¬
лают, чем дышат». Обо всем велено докладывать лично
Павлову. За разглашение этого разговора — расстрел...
— Значит, не школа, а своеобразный шпионский
центр?
— Большей мерзости не представить. Использовать
доверчивых ребятишек... Сделать из них невольных
шпионов... Этой подлости названия нет.
Выходим за околицу. Чуть на отшибе, у лесной
опушки, стоят здания больницы, школы и несколько
жилых домиков. Новая школа с большими светлыми
окнами действительно только что отремонтирована. На¬
роду поистине тьма-тьмущая, класс переполнен, люди
сидят на подоконниках, в проходе, в дверях, в коридоре.
На столе, покрытом красной материей, горит лампа —
уже стемнело. Она освещает лишь передние ряды парт.
Все остальное тонет в полумраке...
Когда Богатырь читает доклад Сталина, стоит на¬
пряженная тишина. Только кто-то глубоко вздохнет или
пронесется по классу мягкий шелест, как зыбь по воде,
и затихнет в переполненном людьми коридоре.
Богатырь кончил читать, и вдруг из темноты раз¬
дается голос:
— Газетку бы посмотреть.
И сразу же несется со всех сторон:
— Газету покажите... Дайте газету... Сюда дайте...
Богатырь оборачивается ко мне, я утвердительно ки¬
ваю, но Захар, очевидно, не решается расстаться
с газетой. Развернув ее и держа перед собой, он идет
по рядам. За ним Рева с горящей лампой.
На первой парте сидит старик. Он неловко встает,
шумно стукнув крышкой, торопливо надевает очки в
простой металлической оправе и внимательно вгляды¬
вается в газету.
Все замирают. Старик продолжает смотреть. Кажет¬
ся, он никогда не оторвет глаз от газетного листа. Пе¬
ред ним в напряженном ожидании стоит Богатырь. Рева
опускает лампу.
Старик протягивает руку и осторожно, двумя паль¬
цами, щупает газетный лист. Вдруг резко повертывается
к классу и радостно кричит;
136
— Дождались! Наша, товарищи! Из Москвы!
— А як же! — на весь класс восторженно откликает¬
ся Рева.
Все вскакивают со своих мест. Стучат крышки парт.
Несутся взволнованные радостные голоса:
— Сюда, сюда, товарищи!.. Дай на «Правду» взгля¬
нуть. Истосковались...
Тянутся руки к газетному листу и неохотно рас¬
стаются с ним, а Богатырь торжественно идет по рядам
и щедро показывает всем драгоценную газету...
Сквозь толпу пробирается вперед женщина. В полу¬
мраке невозможно разглядеть лица. Она подходит к
окну. Свет падает на нее, и я вижу знакомые черные
глаза, опушенные длинными ресницами, и над ними
круто выгнутые брови.
Девушка берет «Правду» и, как знамя, высоко под¬
нимает над головой.
— Товарищи, — молодым звенящим голосом говорит
она. — Враг топчет нашу землю. Враг убивает детей.
Расстреливает близких. Жжет наши дома. Он хочет пре¬
вратить нас в рабов. Нас — советских людей! А мы си¬
дим на печи, хоронимся в лесах. Стыдно!.. Каждый,
в ком есть хоть капля горячей крови, должен драться
с врагом. Это вас партия наша зовет. Слышите — пар¬
тия!.. Записывайте меня в отряд, товарищи партизаны.
Девушка подходит к столу и раздельно говорит:
— Мария Гутарева. Учительница. Член ленинского
комсомола...
Только что смолкли последние слова Гутаревой, как
к столу потянулись люди.
— Записывайте, товарищи... Меня запишите. Меня.
К столу подходит странного вида мужчина: коман¬
дирская шинель, одна нога в сапоге, вторая в онуче и
лапте. Тяжело опираясь на палку, он обращается к на¬
роду:
— Товарищи! Вы подобрали меня на поле боя. Вы
залечили мои раны. Вы спасли меня от карателей. Спа¬
сибо вам за все... Я еще хожу с трудом, но больше не
могу ждать. Иду в строй...
Он вытягивается во фронт и четко, по-военному,
представляется:
— Старший лейтенант Казимир Будзиловский, на¬
чальник штаба зенитного полка.
137
Его сменяет седобородый старик, который смотрел
газету.
— Это Павлюченко, помощник Тишина, — кто-то
шепчет мне.
Старик говорит, что ему перевалило за шестьдесят,
но не таковский он человек, чтобы доживать свой век на
печи... Да, он стал помощником старосты. А почему? По¬
тому что хотел послужить народу: спасти колхозное
добро, отвести беду от села. Сегодня он понял, что мо¬
жет сделать больше. Он просит — нет, не просит, он тре¬
бует, — чтобы его приняли в отряд.
Начинаю уговаривать старика помолчать — после
собрания подробно поговорим с ним, но Павлюченко,
очевидно, расценивает это как недоверие и с обидой в
голосе заявляет:
— Вы что же, товарищи партизаны, полагаете, раз
меня назначили помощником старосты, так уж я и тварь
нестоющая?.. Пусть сам народ скажет, достоин я про¬
лить кровь за советскую власть или не достоин?
Гул одобрения несется по классу.
Выхожу со стариком в коридор. Сразу принять его
в отряд не решаюсь — все же он помощник Тишина —
и посылаю в Буду: пусть разведает, что делается в этом
городе, и доложит нам. Мы сличим его показания с до¬
несениями наших разведчиков и решим, как поступить
дальше.
— Раз такое дело, товарищ командир, я сейчас же
в Буду слетаю, — и старик идет запрягать лошадей.
Едва успевает уйти Павлюченко, как подходят ко
мне двое молодых мужчин. Один из них небольшого
роста, худощавый, в коротком полушубке, второй чуть
повыше, с рыжеватой бородкой. Рекомендуются Кочет¬
ковым и Петраковым. У них уже собрана группа, есть
оружие и патроны. Они просят принять их в отряд.
Отправляю их к Бородавко.
Неожиданно на улице раздается лошадиный топот.
Кто это? Если полиция или фашисты — наши дозор¬
ные у околицы подняли бы тревогу...
Выхожу. У крыльца стоит высокая сильная лошадь,
запряженная в добротные розвальни. Заметив нас, воз¬
ница, сняв шапку, низко кланяется.
— Примите, товарищи партизаны, Машку. Добрая
кобыла.
138
Оказывается, эта Машка еще недавно ходила в пу¬
леметной тачанке. Ее подобрал колхозник Марчевский
и сейчас передает нам...
— Товарищ комиссар! Из села идут вооруженные
люди. Прямо к нам.
Это докладывает боец, стоящий на посту. И почти
тотчас же из темноты вырастает Пашкович.
Странный, необычный вид у Николая. Он подходит
ко мне, словно на параде, медлительно-торжественной
походкой.
— Принимай людей, товарищ комиссар, — говорит
он.
Несколько мгновений Пашкович стоит неподвижно.
Его серые холодные глаза теплеют, Николай кладет мне
руки на плечи и почему-то тихо, почти шепотом,говорит:
•— Иванченков пришел... Пятнадцать кадровых вояк...
Ты понимаешь, что это значит?
Они уже подходят к школе. Идут попарно, с винтов¬
ками, автоматами, пулеметами, патронными ящиками.
Впереди шагает высокий, сутулый Иванченков.
Он стоит передо мной. Так же, как Пашковича, его
захватила торжественность минуты. Штатский человек,
он не знает, что ему делать — то ли по-военному рапор¬
товать, то ли попросту крепко пожать руку. В глазах
этого большого, такого сильного человека почти дет¬
ская растерянность.
Мы крепко обнимаемся. Раздается громкое «ура».
Оно гремит в рядах пришедших людей. Ему вторят мои
товарищи, выбежавшие из школы, колхозники, запру¬
дившие улицу.
— Товарищ комиссар, можно вас на два слова? —
раздается рядом тихий женский голос.
Передо мной незнакомая женщина. Вопросительно
смотрю на нее.
— Я связная от Трубчевского райкома партии, от
товарища Бондаренко, — говорит женщина. — Была на
собрании... Товарищ Бондаренко просит вас повидаться
с ним.
— Как же вы нашли нас? — вырывается у меня.
Женщина молча улыбается.
Говорю ей: согласен, жду указания места и времени.
Женщина жмет мне руку и исчезает в темноте...
Глухая ночь. Я медленно иду по улице.
139
Наши уже давно разбрелись по хатам — их напере¬
бой приглашали хозяйки — и все же то здесь, то там
слышатся веселые возбужденные голоса. Рядом с Боро¬
давко стоят два пожилых колхозника и горячо убеж¬
дают его принять их в отряд. Рева, окруженный жен¬
щинами, толкует с ними о выпечке хлеба. Посреди ули¬
цы молча проходят пятеро вооруженных. Во главе их —
Кочетков. Тихо беседуют у калитки Муся с Буровихи-
ным. Где-то далеко, на окраине села, звенит песня...
Неужели это та самая Красная Слобода — молчали¬
вая, словно вымершая, которую я видел всего лишь ме¬
сяц назад?
Еще недавно фашисты надеялись стать хозяевами
нашей земли. Им казалось это простым и легким: ура¬
ганом пронеслась их армия, оглушила народ грохотом
орудий, скрежетом танков, расстрелами, виселицами,
пожарищами. А дальше достаточно старосты в селе,
горсти подлецов с черным сердцем в груди, с белой
повязкой на рукаве — и народ, наш советский народ,
встанет на колени, будет безгласным рабом, начнет
лизать сапог фашистскому ефрейтору.
Не вышло!
Меньше месяца назад здесь свирепствовали карате¬
ли, а уже одно за другим поднимаются залитые кровью,
опаленные пожаром, казалось бы, покоренные врагом
села Брянских лесов. Вчера — Смилиж, сегодня —
Красная Слобода, завтра — Челюскин, Герасимовка,
Чухрай, Чернь.
Словно широко распахнулись двери после первых
удачных боевых операций — и народ хлынул в Крас¬
ную Слободу, которая с этих пор стала нашей штаб-
квартирой. И тут сразу же возникли непредвиденные,
на первый взгляд, непреодолимые трудности.
Прежде всего, к нам шло много невооруженных,
необученных, необстрелянных людей — они, конечно, не
могли сразу же, без подготовки, идти в бой. С другой
стороны у нас не было запасов продуктов, чтобы на¬
кормить их, не было оружия, не было даже взрывчат¬
ки, чтобы развернуть диверсии на дорогах. Достаточно
сказать — в те дни мы обладали всего лишь пятью за¬
палами для мин, .
140
Это связывало нас, отрывало от боевых дел, стави¬
ло в тупик. И сегодня, вспоминая прошлое, хочется
рассказать о простых, незаметных людях, которые по¬
могли нам преодолеть эти трудности, найти единствен¬
но правильный выход. Ими руководила только беско¬
рыстная любовь к родной земле, и многие из них до сих
пор не знают, какую неоценимую помощь они оказали
нам. Без нее, быть может, мы зачахли, захирели бы
в лесу.
На окраине Слободы Никита показал мне приметный
дом на высоком пригорке: его сруб почернел от старо¬
сти и будто врос в землю. Здесь жил тесть Никиты, и
наш проводник уговорил заглянуть к нему.
В кухне застаем сержанта Ларионова. Он только что
бренчал на балалайке, но, завидев нас, отложил ее в
сторону таким жестом, словно она случайно оказалась
здесь и мешает ему, вытянулся и рапортует:
— Занимаюсь выпечкой хлеба, товарищ комиссар.
Действительно, у необъятной русской печи хлопочет
низенькая сгорбленная старушка, и вокруг нее на лавках
бесчисленные квашни с опарой. Чуть в стороне хозяин
плетет лапти. За столом дочь переписывает сводки Сов-
информбюро.
Не помню, с чего начался разговор, но хозяин заго¬
ворил о том, что тогда больше всего волновало меня.
— Сам всю японскую войну прошел, под Мукденом
воевал, знаю, как порох пахнет, а тут прямо голова пух¬
нет. Не сразу в толк возьмешь, что с пополнением де¬
лать.
Этот щупленький низенький старичок говорит таким
тоном, будто в первую очередь именно ему надлежит
решить вопрос об организации отряда, словно это его
личное, кровное дело.
— Много народу просится воевать. Очень много. Дай
срок, еще больше будет. А народ разный. К примеру,
Иванченков из Смилижа или наш Кочетков. Этих сразу
же в бой веди — не промахнешься. А есть такие, что во¬
роны за свою жизнь не подшибли. Как с ними распоря¬
диться? Прогнать —язык не повернется. Нянчиться?
Времени нет: Москва не ждет.
Старик говорит долго, подчас путано, но в конце
концов я понимаю: он предлагает разбить наше попол¬
141
нение на две группы. В первую войдут те, которых
можно «сразу же в бой вести», во вторую относит всех
прочих, кто «еще вороны не подшиб».
— Дать вот этим необученным толкового командира
и поставить их в заграждение, — говорит старик. —
Чтобы по всему лесу стояли, вроде невода. Сунется в лес
фашист и запутается в нем, как свинья в прясле.
А партизаны ей рыло-то и отрубят... Ведь если по-умно¬
му головой раскинуть, — чуть помолчав, продолжает
он, — так тут каждое село можно крепостью сделать,
чтобы никто не шатался по лесу без пропуска. Опять же
и командиру от лишних забот освобождение: народ сам
себя прокормит, сам оружие себе найдет...
Так родилась на окраине Красной Слободы, в этом
старом доме, идея создания в селах патриотических во¬
оруженных групп.
Мы уже собрались было уходить, но старик задер¬
живает нас, ведет во двор, с трудом вытаскивает из
тайничка ящик и передает нам. В ящике — тол!
— Это мама вчера нашла, — улыбаясь, рассказывает
дочь. — Приходит из леса, становится к корыту стирать
и ворчит: «Разве это мыло? Ни чуточку не мылится —
ни в холодной воде, ни в крутом кипятке. Как же с та¬
ким мылом не завшиветь гитлерякам?» И показывает
нам брусок тола. «Эх, старая, так ведь это же сокро¬
вище!»— радуется отец. А мама даже рассердилась:
«Твоему сокровищу красная цена — две копейки с дыр¬
кой, да и то в базарный день. Целый ящик этой пако¬
сти в березовой роще лежит. Кому такое непотребство
надобно?..» Пригодится, товарищ комиссар!
Еще бы не пригодится!
Горячо поблагодарив хозяев, отправляемся к дому,
где нас ждет Бородавко.
У дома толчея, словно у призывного пункта: здесь
слобожане, колхозники соседних сел и пришедшие изда¬
лека.
Бородавко сидит один в комнате, мрачно подперев
голову.
— Видал, Александр Николаевич? — недовольно го¬
ворит он, показывая глазами на окно. — Думается, раз¬
махнулись мы с тобой не по силенкам, не по возможно¬
стям... В Трубчевске уже казармы готовят для карате¬
лей, а у нас этакий груз на ногах. Что с ним делать?
142
— Порастерялся маленько, Лаврентьич? — улыбает¬
ся Богатырь. — Пороха не хватает?
Бородавко горячо доказывает, что эта масса необу¬
ченных людей скует нас, и я наконец начинаю пони¬
мать: Игнат Лаврентьич отнюдь не склонен численно
расширять отряд. Он полагает проводить боевые опера¬
ции небольшой группой, ограничиться только этим, а
все остальное взвалить на плечи подпольных райкомов
партии.
Вместе с Захаром убеждаем командира, что пока
размахиваемся мы по своим силам, что надо только
организовать по селам вооруженные группы, и эта мас¬
са людей из обузы, которой он так боится, превратится
в наших помощников, в наши неисчерпаемые резервы.
По-прежнему хмурый, недовольный, Бородавко вы¬
зывает командирский состав и открывает совещание.
Теперь у нас в отряде уже три боевые группы.
Командирами назначены Федоров, Иванченков, Кочет¬
ков, политруками Язьков, Черняков, Донцов. Командо¬
вание четвертой — диверсионной — группы не присутст¬
вует на совещании: она вся разошлась на диверсии.
Нет и Пашковича: он ведает разведкой и ждет меня
в Пролетарском.
Предлагаю вначале провести зачисление в отряд и
начать с пришлых — их следует пропустить в первую
очередь. И перед нами один за другим проходят люди —
такие разные, такие непохожие друг на друга...
Первым входит инженер-геолог Михайлов. Война за¬
стала его в Западной Украине, у Дашавы, где он зани¬
мался разведкой газа. Уйти с армией не успел. Дважды
пытался перейти фронт, но неудачно... Чем может дока¬
зать, что он именно тот, за кого себя выдает? Вот этим
удостоверением геолого-разведывательного управления
и партийным билетом.
Кочетков записывает его в свою группу...
За инженером-геологом входит Александр Петрович
Свиридов, московский штукатур. Перед войной он забо¬
лел, лежал в Боткинской больнице, потом уехал долечи¬
ваться в Кишинев — и оказался во вражеском тылу. До¬
брался до Брянского леса, жил здесь месяц, оконча¬
тельно встал на ноги и хочет воевать.
— Я ведь Москву вот этими руками строил.
Свиридов показывает московский паспорт и отпуск¬
143
ное удостоверение. Достаточно ли этого в наше суровое
время?
— Понимаю, — догадывается он. — Прошу послать
вашего человека в село, где я жил, — оно неподалеку —
и спросить народ. Тогда решите...
На пороге высокий стройный брюнет. Его складная
сильная фигура плотно стянута полушубком.
— Артиллерист, капитан Новиков.
Капитан вступил в бой в первый же день войны:
бился под Брестом, Минском, под Гомелем. У Новго-
род-Северского был ранен, ехал санитарным поездом.
Потом поезд разбомбили фашистские самолеты. Ране¬
ных разобрали колхозники по хатам. Он лежал в Чер¬
ни. Подлечившись, бродил по лесу в поисках партизан.
Партизан не нашел, но обнаружил несколько минометов
и два орудия.
— Берусь привести их в полную боевую готов¬
ность, — коротко докладывает капитан.
Так зарождается новая группа нашего отряда —
артиллерийская...
Снова открывается дверь.
— Капитан Бессонов.
История его иная, чем у Новикова: в первый же день
войны попал в плен, убежал из лагеря, потом лесом
пробирался к фронту.
Решено зачислить капитана в группу Кочеткова...
У стола стоит старушка. Рядом с ней паренек лет
шестнадцати и молодая девушка.
— Крыксина я. А это ребята мои — Владимир и
Ольга, — неторопливо говорит старушка. — Враг землю
нашу топчет. На каторгу гонит молодых. Ну так я и по¬
думала: пусть у вас повоюют — в хозяйстве всегда лиш¬
ние руки сгодятся. А ребята у меня работящие, смыш¬
леные, скромные. Авось поскорее гадов прогоните.
— С кем же вы останетесь, бабушка?
— Да неужто я немощная такая, что нянька мне
нужна? Нет, не обижай старуху, начальник. К тому же
и ребята к вам рвутся — удержу нет... А обо мне не пе¬
чалься: русская баба двужильная — все выдюжит...
Опять открывается дверь. Входит мужчина в потре¬
панном, видавшем виды, но когда-то щегольском штат¬
ском пальто с широкими накладными карманами и за¬
мысловатой пряжкой на поясе.
144
— Лева Невинский, механик театра из Варшавы,
проше пане начальника. А тераз хочу быть партизаном.
— Кто такой? — переспрашивает Федоров.
Путая русские, польские и украинские слова, Невин¬
ский рассказывает...
Был он механиком сцены варшавского театра. При¬
шли фашисты. Начались расстрелы, аресты, пытки, го¬
лод, Кто-то сказал, что можно уехать во Францию —
там легче. Группа артистов поехала в Париж. С ними
поехал и Невинский. Они кочевали по французской
земле — Лион, Марсель, Ницца, Орлеан. Всюду было
одно и то же: расстрелы, голод, произвол. Какие-то про¬
нырливые люди вербовали их в иностранный легион,
в отряды штрейкбрехеров. Им предлагали уехать в Ис¬
панию: они выдадут себя за бойцов интернациональной
бригады и будут доносить об испанских подпольщиках.
В марсельском кабачке какой-то француз намекал, что
английская разведка не откажется от их услуг... Нет, не
понравилась польским артистам оккупированная Фран¬
ция...
— Так чего же вы, хлопцы, в тамошние партизаны
не пошли? — спрашивает Кочетков.
— То, проше пана, една организация во Франции,
ктора не зазывает, як клоун до базарного балагана, —■
отвечает Невинский. — То бардзо велика честь — быть
французским «маки». Туда подшебна заслуга, дело...
— А быть советским партизаном — не честь? — су¬
рово перебивает Ваня Федоров. — Здесь не потшебна
заслуга! Это балаган на ярмарке? Как по-твоему?
— Прошу выслухать меня, пане начальнику, — спо¬
койно отвечает Невинский.
Польские актеры решили вернуться на родину.
Судьба забросила их в Краков. Здесь Невинскому уда¬
лось наконец связаться с подпольщиками: они освобо¬
ждали из лагерей русских военнопленных и мелкими
группами отправляли в Советскую Россию. С одной из
таких групп, пробираясь к фронту, и пришел в Брян¬
ский лес механик варшавского театра Лева Невинский.
— То есть мое дело, пан начальник. Моя заслуга,—
с достоинством говорит он.
— Ой, что-то ты крутишь.
— Hex, пан начальник, вежи мне. — Невинский под¬
ходит к двери и зовет: — Ходзь тутай, панове!
10 А. Н. Сабуров
145
В комнату входят «Панове» — два бойца, раненные
еще в первый день войны и бежавшие из плена.
Снова проходит перед нами вереница людей...
Помню трех бравых коренастых сибиряков — Леси¬
на, Заварзина, Уварова. Их оставили рвать железнодо¬
рожный мост через Неруссу. Они решили ждать, когда
войдет на него неприятельский поезд. Взрыв удался,
но отходить уже было поздно: наши войска оставили
Брянск. Так подрывники оказались во вражеском тылу.
— Взрывчатки не осталось, товарищи?
— Всю израсходовали. Только две банки запалов
с нами...
— Запалы? Вот это находка! Спасибо, товарищи...
Вечереет. Прием закончен. Объявляем колхозникам,
ожидающим во дворе: пусть расходятся по своим се¬
лам— к ним придут наши представители и скажут, что
надо делать...
Еще раз договариваемся с Бородавко о предстоящей
беседе с Бондаренко. Решаем: если у секретаря райко¬
ма не будет возражений, начнем организовывать пат¬
риотические вооруженные группы по селам.
Командир приказывает Иванченкову отправиться в се¬
ло Бороденку и вывести из строя скипидарный завод.
Группа Федорова должна очистить окрестные села от
старост и полицаев и разрушить ремонтную базу, орга¬
низованную фашистами в мастерских МТС в селе Боль¬
шая Березка. Группа Кочеткова остается при коман¬
дире. Политруки разъезжают по селам и проводят со¬
брания с народом.
★
ПОДПОЛЬНЫЙ РАЙКОМ
Морозной ночью подъезжаем к Пролетарскому, зате¬
рянному в лесной глуши между Мальцевкой и ре¬
кой Десной. Выходим с Богатырем на небольшую по¬
ляну. На ней темными силуэтами смутно вырисовы¬
ваются пять домиков. '
Спит поселок, и молчаливым стоит за бревенчатым
забором высокий, крепко сбитый дом лесника Степана
Семеновича Калинникова.
На своем веку Степану Семеновичу и его жене Еле¬
не Петровне или попросту Петровне, как обычно назы¬
вают ее друзья, немало пришлось повидать людей, и су¬
ровая лесная жизнь научила хозяев с первого взгляда
почти безошибочно разгадывать гостя: с чистым серд¬
цем забрел он на огонек или, задумав недоброе, при¬
крывается ласковой речью.
Однажды глубокой осенью я наткнулся на этот дом
и с тех пор частенько бываю у Калинниковых. Здесь
удобно говорить с глазу на глаз с нужными мне людь¬
ми. Сюда приходят разведчики Пашковича. И отсюда,
из этого домика, заброшенного в брянскую глухомань,
нам слышно и видно на десятки километров вокруг.
Смотрю — в крайнем правом окне теплится огонек —
наш условный знак. Мерцающий свет ночника еле про¬
бивается сквозь заледеневшее стекло, но все же отчет¬
ливо видно, что ночничок стоит на подоконнике. Значит,
путь свободен. Но почему колодезный журавль так вы¬
соко задрал свой хвост? Мы прозвали его семафором —
вместе с ночником он открывает нам дорогу в дом. Кто
же в эту глухую пору забрел к Калинниковым?
Осторожно подходим к воротам. Раздается громкий
лай Черныша. Пес должен быть в доме, если нас ждут.
Значит — путь закрыт?..
10*
147
Скрипит дверь. Луч света освещает на крыльце зна¬
комую могучую фигуру лесника.
— Черныш! Сюда!
Взвизгнув, Черныш бросается к хозяину, но на
крыльце останавливается и рычит. Лесник насторожен¬
но вглядывается в ночную темь.
Стучим условным знаком — три удара в подворотню.
Хозяин бежит открывать калитку.
— Что это у тебя, Степан Семенович, журавль
ночью пить захотел?
— Да тут маленько неразбериха получилась. Ко мне
ваши товарищи пожаловали — Пашкович и Рева. Ну,
чайку заказали, а Тонька днем бадью заморозила, я и
опустил ее в колодец оттаять.
Рева здесь? Странно... Последние дни он был очень
занят: обучал Шитова и его группу сложному, опасному
искусству диверсий. Три дня назад надолго ушел он со
своими учениками за Десну рвать машины, пускать под
откос эшелоны. Так почему же так рано вернулся?
— Видно, дядя Андрей не оправдал себя, — неволь¬
но вырывается у меня.
— Да, сорвалось. Не дошли, — поняв мою мысль,
откликается Захар.
Входим в дом. На кухне копошится маленькая мол¬
чаливая Петровна. '
— Сейчас самоварчик взбодрю. Он, поди, еще не
больно остыл.
В комнате уже горит лампа на столе. На полу, ши¬
роко разбросав руки, лежит Рева. Рядом, с головой на¬
крывшись шинелью, спит Пашкович.
— Жалко, но ничего не поделаешь, — и Богатырь
будит друзей.
Вскоре мы уже сидим за столом, уютно поет само¬
вар, Рева попыхивает трубочкой. Дым плотными ма¬
ленькими клубочками равномерно поднимается кверху,
клубочки расплываются в воздухе, и по этой спокойной
манере курить я знаю — Павел доволен и благодушест¬
вует.
Рева рассказывает, как вышли они на шоссе
Брянск — Трубчевск. Вышли с запозданием: в послед¬
нюю минуту действительно подвел дядя Андрей — он
должен был показать удобные места подхода, но про¬
пал днем и вернулся только к вечеру. Однако все же
148
успели. Заложили четыре мины. Через час две машины
взлетели на воздух.
— Сорок фашистов як корова языком слизнула,—
бросает Павел нарочито небрежно, словно старый опыт¬
ный диверсант. — Две мины остались. Заложил их в ре¬
зерв для следующих кандидатов — завтра непременно
наскочат.
Рева докладывает, что график движения поездов по
железнодорожной ветке Почеп — Брянск подтвердился.
Он отправил туда Шитова, а сам пришел повидать нас,
— Думаю, один справится: смышленый, растороп¬
ный человек наш Иван Иванович.
Мы с Богатырем сообщаем товарищам, что едем на
связь к товарищу Бондаренко, но Пашкович, еле выслу¬
шав нас, улыбаясь, говорит:
— И у нас новость припасена.
Оказывается, в лесу, в районе Мальцевки, наши раз¬
ведчики обнаружили три украинских партизанских от¬
ряда: один пришел из-за Днепра, два других явились из
района Путивля. Ждут нас завтра утром.
Не будь заранее назначенной встречи с товарищем
Бондаренко, я бы, кажется, сейчас, ночью, помчался
к ним...
За последние дни мне не удавалось по-настоящему
поговорить с Пашковичем: мы либо не встречались друг
с другом, либо встречались наспех. И теперь я с инте¬
ресом слушаю доклад Николая.
По предварительным, еще не проверенным сведе¬
ниям, фашистский полк уже прибыл в Трубчевск, и
Пашкович послал туда Кенину и Буровихина. Васька
Волчков отправлен в Суземку: там начальником поли¬
ции назначен Богачев из Брусны, с которым еще не све¬
ден счет за Еву Павлюк. От Муси Гутаревой из Севска
пока ни слуху ни духу. Вокруг на дорогах усиливаются
диверсии...
— Це наша работа! — гордо перебивает Рева.
— Нет, Павел, не только твоя, — улыбается Пашко¬
вич. — У меня есть точные данные, что пущены под от¬
кос эшелоны на Брянской и Льговской железных доро¬
гах. Там и в помине не было твоих диверсантов.
—• Не было, так будут, — невозмутимо заявляет
Рева.
— Правильно, Павел! — смеется Богатырь. — Мы
149
тебе как раз для этого гостинцы привезли, — и Захар
передает ему запалы, полученные нами от сибиряков-
саперов.
— О це дило!
Как величайшую драгоценность, Рева начинает рас¬
крывать цинковые коробки.
А Захар уже рассказывает Пашковичу о нашей мыс¬
ли организовать вооруженные группы в селах и меч¬
тает о том, как по всей Брянщине раскинутся непри¬
ступные партизанские заставы. Я слушаю Богатыря и
думаю о том, как сдружились мы с ним за последние
дни. Вдумчивый, спокойный, осторожный, реально оце¬
нивающий обстановку и в то же время обладающий сме¬
лым большевистским размахом, он с полуслова пони¬
мает меня, и, пожалуй, пока не было ни одного серьез¬
ного вопроса, по которому мы бы разошлись с ним...
Через полчаса все уже улеглись, но мне не спится,
я хожу из угла в угол и думаю об этом проклятом пол¬
ке карателей. Как бы он не сорвал нам наши первые
диверсии, организацию групп по селам...
В кухне кто-то зашевелился. Иду туда. Петровна
поднимает от квашни глаза и ласково говорит:
— Спать пора, Александр Николаевич. Ведь, поди,
зорька скоро.
— А ты сама почему полуночничаешь?
— Такое уж мое дело хозяйское. Недосужно мне на
боку лежать... Может, тебе картошечку из печи вынуть?
Она небось еще теплая...
Какая тяжесть легла на плечи этой маленькой мол¬
чаливой женщины. Муж, четверо ребят, вечная толчея
партизан. Всех надо накормить, напоить, обстирать,
сказать каждому ласковое слово и в то же время
остаться незаметной, неслышной, будто нет ее и все
идет само собой.
Ложусь на мягкое, разворошенное Петровной сено.
Горит ночничок на столе. Спят мои товарищи.
Бесшумно проходит через комнату Петровна. На
минуту она останавливается, внимательно осматривает
спящих и заботливо поправляет шинель на Пашковиче.
Потом снова возится в кухне, что-то связывает в боль¬
шой узел и наконец ложится спать.
Тихо в хате. Только сердито гудит ветер в трубе: на
дворе поднялась пурга...
150
Просыпаюсь на рассвете. Дом еще спит. За окном
вьюга. Даже не видно густой высокой ели, что стоит
у забор .
Хлопает дверь в сенях, В кухню входит Тоня, стар¬
шая дочь Петровны. Ей всего лишь пятнадцать лет, но
она уже высокая сильная девушка — под стать отцу.
Тоня бросает на пол большую охапку дров, стряхивает
снег и быстро проходит через комнату.
Она скрывается за дверью — только косы мелькают
в воздухе. И так всякий раз: промелькнет — и нет ее.
Подхожу к окну. Во дворе Петровна запрягает ло¬
шадь. В розвальни садится Тоня. Мать кладет около
нее объемистый узел.
Куда собралась эта девушка в такую пору? Правда,
пурга стихает, но по-прежнему гуляет поземка и вихря¬
ми завивает сухой пушистый снег.
— Далеко ли, Тоня? — спрашиваю я, выходя на
двор.
Девушка молчит, вопросительно глядя на мать.
— В Мальцевку... По хозяйству, — смущенно отве¬
чает Петровна, отводя глаза в сторону.
Нет, здесь что-то не так.
Петровна объясняет, что, дескать, это чужие вещи,
отданы ей на сохранение, и вот сейчас их требуют об¬
ратно.
— Неправда! — говорит подошедший Пашкович. —
Это уже не первый раз. Мне передавали, что Тоня ме¬
няет в Мальцевке какие-то вещи на продукты, а Пе¬
тровна кормит этими продуктами нас. Хотел еще вчера
сказать тебе, Александр, да запамятовал. Нетерпимо
это, никак нетерпимо.
Развязываю узел. В нем полотно, отрез ситца, но¬
вые сапоги, какая-то цветная материя, белый пуховый
платок...
Петровна поднимает голову, и в глазах ее смущение
и обида.
— Ну, раз я, глупая, скрыть не сумела, — начистоту
надо говорить... Как же это получается, товарищи?
Одни жизнью своей расплачиваются, за народ, за род¬
ную землю отдают ее, а мы даже тряпки своей не смеем
ворохнуть? За что же такая опала на Калинниковых?
—• Слухай меня, Петровна, добре слухай, — говорит
Рева, снова завязывая узел. — Одни жизнь свою от¬
151
дают, это правда. А другие каждую минуту жизнью
своей рискуют и всю любовь свою, всю ласку, все серд¬
це и душу людям отдают. Вот за это тебе, Петровна,
низкий поклон. А за то, что, не спросив нас, последнюю
юбку на базар несешь, ругать тебя надо... Как же так,
Петровна: мы к тебе с открытой душой, а ты молчком
такие дела делаешь? Вдруг узнают в Мальцевке, зачем
ты свое добро меняешь? Что о нас люди скажут? На¬
хлебники мы? Объедалы?... Нехорошо, Петровна, ох,
как погано... А все-таки дай-ка я тебя поцелую, золотой
ты наш человек! —• неожиданно заключает Рева и креп¬
ко обнимает Петровну.
А она стоит посреди двора, недоуменно смотрит на
нас и никак не может понять, ругаем мы ее или хвалим.
Потом растерянно машет рукой и молча уходит в дом.
— Це моя вина, Александр. Только моя,— говорит
Павел.--- Як проглядел, не пойму... Ну ничего. Завтра
Петровне мешочек-другой муки подкину. У меня тут
землячок объявился, полтавчанин. Под Суземкой на
мельнице работает... У него и разживемся.
Сняв узел с саней, Рева несет его обратно в хату.
Открывается дверь, и Петровна вводит в комнату то¬
варища Антона, связного Трубчевского подпольного рай¬
кома...
Через полчаса мы едем глухой, занесенной снегом,
лесной дорогой — Антон, Богатырь, Рева и я. Машка за¬
стоялась, и Павел еле сдерживает ее. Непомерная сила у
этой лошади: сворачивает полозьями гнилые пни, лома¬
ет оглоблями сухие ветки в руку толщиной — ну вот-вот
разворотит сани и вывалит в сугроб.
Поземка стихла. Морозит. Над головой, в просветах
между деревьями, чистое голубое небо, а вокруг чащоба,
снег, тишина, безлюдье.
Неожиданно справа раздается резкий пронзительный
свист. Ему откликается кто-то слева, впереди и снова
справа. И уже бежит по лесу молодецкий пересвист,
уходя куда-то в лесную чащу. Прямо как в былине
о Соловье-разбойнике в Муромских лесах.
— Это дозор на заставу весть подает,— успокаивает
нас Антон.
Мы снова едем безлюдным, молчаливым лесом.
— Стой! Семнадцать! — гремит из-за толстой раз¬
лапистой сосны.
152
Рева осаживает Машку. Антон молчит. Только губы
его беззвучно шевелятся, словно он про себя решает
сложную задачу и никак не может решить.
— Свои, хлопцы! Свои! — кричит Рева.
В ответ из-за сосны щелкает винтовочный затвор и
раздается грозный окрик.
— Стой! Стрелять буду!.. Семнадцать!
— Пять! — радостно вырывается наконец у Антона,
— Один ко мне, остальным остаться.
— Чертов пароль. Никак не сообразишь сразу, как
из двадцати двух семнадцать отнять,— ворчит Антон
и, проваливаясь в сугробах, идет к сосне.
Из-за ствола выходит боец с винтовкой. Двухминут¬
ный разговор с Антоном — и мы снова едем по лесу.
— Це конспирация! — восхищается Рева.— А у нас —
вали комар и муха.
Да, прав Рева. Плохо у нас налажена охрана базы.
Вернемся и немедленно же выработаем с Бородавко но¬
вую систему охраны...
На маленькой полянке нас встречает застава. Один
из бойцов садится в розвальни — и через двадцать минут
мы у землянки.
Дежурный, поговорив с нами, ныряет вниз. По сту¬
пенькам поднимается высокий брюнет.
— Здравствуйте, товарищи. Кто из вас Сабуров
и Богатырь?
Мы рекомендуемся.
— Алексей Дмитриевич Бондаренко, секретарь рай¬
кома,— и он крепко жмет наши руки, вопросительно
глядя на Реву.
— Павел Рева, командир диверсионной группы.
— A-а, так это вы, значит, вторглись в наши владе¬
ния и заминировали нашу дорогу? — улыбается Бонда¬
ренко.
— Яки владения? Яку дорогу? — недоумевает Павел.
— Шоссе Брянск — Трубчевск, дорогой товарищ,—
продолжает улыбаться секретарь.— Причем две мины
удачно взорвались. Должен признать — хорошо срабо¬
тано. Чисто.
— А як же вы узнали о минах, товарищ Бонда¬
ренко? ‘—удивленно спрашивает Рева.— Яка гадюка
проболталась? Шитов? Ни... Его хлопцы? Ни... Дядя
Андрий? Ну ясно, вин. Вин!
153
— Не то слово, товарищ,— смеется Бондаренко,—
Не проболтался, а доложил: он ведь выполнял мое зада¬
ние, когда выходил с вами на дорогу... Но об этом после.
А сейчас должен извиниться. Наше заседание затяну¬
лось... Прошу к нам. Сообща послушаем, сообща потол¬
куем.
Спускаемся в просторную чистую землянку. За боль¬
шим столом сидят человек пятнадцать.
— Знакомьтесь, товарищи,— представляет нас Бон¬
даренко.— Ну, товарищ Кошелев, продолжай.
Кошелев весь какой-то красно-рыжий: красный тулуп,
опоясанный ярко-желтыми ремнями, рыжие усы, рыжий
воротник на тулупе.
=— Я все сказал. Мне больше нечего докладывать.
■— Ты ни слова не доложил о выполнении решения
райкома,— холодно говорит Бондаренко.
— А что же я докладывал до сих пор? — ив голосе
Кошелева явно слышится раздражение.— Ну что ж,
изволь: повторю еще раз. Райком поручил мне органи¬
зовать отряд. Он организован: сорок семь бойцов, из
них сорок вооруженных, остальные ждут оружия. Есть
пулемет... Что же еще?
— Тебе райком поручил организовать связь с наро¬
дом, с подпольем... Выполнил? — спрашивает плотный
седой военный.
— Я командир,— резко отвечает Кошелев.— Мое
дело воевать, а не с газетами по селам ходить, как не¬
которые,— и он бросает насмешливый взгляд в нашу
сторону.— С подпольем я путаться не буду.
— Во-первых,— холодно отчеканивает Бондаренко,-^
с подпольем не путаются, а работают. Во-вторых, парти¬
занский командир без связи с народом — не командир,
а пустое место. А в-третьих, доложи, как ты воюешь без
народа и без подполья.
— Разведка режет,— смущенно отвечает Кошелев.—
У меня всего два разведчика. Пошлешь — ни с чем вер¬
нутся: везде патрули, заставы. А без разведки как без
рук — никуда не сунешься...
— Вот что значит остаться без подполья и без на¬
рода,— сурово перебивает Бондаренко.— Поистине как
без рук...
Добрый час идет заседание райкома. Добрый час су¬
рово «прорабатывают» Кошелева. Донельзя сконфужен¬
154
ный, он стоит перед райкомовцами. Ему назначают срок
для выполнения заданий и объявляют выговор.
Заседание закрыто, но мы по-прежнему сидим за
столом и обмениваемся опытом проведенной боевой
работы.
Алексей Дмитриевич рассказывает, что у Трубчев¬
ского подпольного райкома два партизанских отряда.
Один — во главе с Кошелевым — орудует в южной части
района. Второй базируется на его северной половине. Им
командует Сенченков — тот седой плотный военный, ко¬
торый спрашивал Кошелева о подполье.
Мы с удивлением узнаем, что райкому известно
о всех наших делах. Оказывается, Бондаренко уже давно
обнаружил нас в Брянских лесах. Вначале пригляды¬
вался, а когда убедился, что нам можно доверять, дал
указание своему подполью помогать нам и докладывать
райкому о каждом нашем шаге. В довершение всего
выяснилось, что даже некоторые наши разведчики —
подпольщики райкома...
Среди новых друзей — трубчевцев — мне особенно за¬
помнился Алексей Дурнев.
Молодой, внешне ничем не примечательный, он сидел
на нарах между Богатырем и Ревой и спокойно, без
малейшей рисовки рассказывал о том, как в страшные
дни эсэсовского террора возглавил одну из подпольных
райкомовских групп в Трубчевске, как подпольщики этой
группы проникли в фашистские учреждения города,
установили связь с нашими ранеными в госпитале для
военнопленных, организовали вооруженные группы, рас¬
пространяли листовки, выпущенные райкомом, организо¬
вали массовую читку доклада Сталина.
— Вот уже три недели, как газета впервые появи¬
лась в городе, а она и по сей день путешествует из
дома в дом,— говорит Дурнев.— Прочтут, запишут
и передадут соседу.
Бондаренко рассказывает, как они нашли «Правду».
В ночь на девятое ноября над лесом кружились наши
самолеты. Трубчевцы решили — сброшен десант. Пошли
его искать и наткнулись на газету.
Постепенно выясняется, что Дурнев не только руко¬
водит подпольной группой в самом Трубчевске. Время
от времени Алексей выходит из города и бьет против¬
ника на лесных дорогах. Недавно он со своими дивер-
155
сайтами подорвал пять фашистских грузовых машин
с гитлеровскими солдатами.
— Мы с фюрером двойную бухгалтерию ведем,—
смеется Дурнев, и в голосе его чувствуется заслуженная
гордость.— Он записал, что эти вояки на фронт пошли,
так сказать, заприходовал их на передовой, а мы их же
в расход вывели. Только я так думаю — наша бухгал¬
терия вернее.
Бондаренко подходит к нему и ласково кладет руку
на плечо.
— Молодчина у нас Дурнев. Полковое фашистское
знамя отнял и к нам притащил... А вот с языком своим
до сих пор справиться не может.
Оказывается, секретарь подпольного райкома не лю¬
бит даже отдаленного намека на бахвальство.
Один за другим вступают в разговор трубчевцы.
Алексей Васильевич Савкин, начальник районной ми¬
лиции, рассказывает, как 7 ноября группа коммунистов,
^которую возглавили он и товарищ Кузьмин, уничтожила
весь вражеский гарнизон, расположившийся на ночлег
в селе Радутино.
Секретарь партийной организации Николай Коротков
сообщает о делах трубчевских подрывников: в день го¬
довщины Великого Октября коммунисты-диверсанты
Левкин, братья Карпекины, Шевченко, Белоусов обру¬
шили крупный мост, построенный гитлеровцами на боль¬
шаке Трубчевск— Брянск...
— Одним словом, дорогие соседи,— перебивает Ко¬
роткова Бондаренко,— воевать мы начали. Теперь на
очереди должна быть более значительная, более крупная
операция.
Подсаживаюсь к нему и развиваю нашу мысль об
организации групп самообороны в лесных селах. Бонда¬
ренко внимательно слушает. В нашу беседу включается
Захар Богатырь.
— Сколько народа в лесу, Алексей Дмитриевич, пока
еще ждет, примеривается, теряет попусту время. Другие,
не находя руководства и организации, просто не знают,
куда приложить свою энергию.
— Общими силами мы превратим Брянские леса
в базу неисчерпаемых партизанских резервов,— добав¬
ляю я.— Каждое лесное село — в укрепленный пункт.
— Все это, может быть, и так,— медленно говорит
156
Бондаренко, подходя к столу и проглядывая протокол
собрания.— Может быть... Но не следует думать, това¬
рищи, что каждый, живущий в Брянском лесу, сегодня,
сию минуту готов идти в бой. Кое-кто пришел сюда
просто передохнуть от первого страшного удара, прийти
в себя. Он очнется, конечно, будет воевать, но не обяза¬
тельно сегодня... Сколько может продержаться каждый
такой укрепленный пункт? — резко обернувшись ко мне,
спрашивает он. — Имейте в виду: фашистский полк идет
в Трубчевск.
— Разве он еще не пришел?
— Нет, пока явились только квартирьеры.
-— Тем более надо спешить с организацией групп,—
говорю я и ловлю себя на том, что повторяю секретарю
слова тестя Никиты о неводе, в котором запутается враг.
— Да, вы, конечно, правы,— соглашается Бонда¬
ренко.— Надо только, чтобы это движение возглавляли
сельсоветы. Но не сельсоветы мирного времени, а с но¬
вой структурой, с новыми задачами и методами руко¬
водства — нечто среднее между сельским советом и воен¬
ным штабом. Однако это только в лесных селах. В по¬
левых же, мне кажется, надо пока сохранить подполье.
В городах по возможности усилить его... Как вы счи¬
таете, товарищ Сабуров?
Я добавляю, что следовало бы объединить в один
кулак силы райкомов, отрядов, подполья и этим кулаком
ударить по райцентру или крупной железнодорожной
станции. Потом снова поотрядно заниматься диверсиями,
засадами, боевыми операциями. И снова массирован¬
ный удар. К тс-му же пора разграничить места боевых
действий отрядов, выделив каждому свой сектор.
— Правильно! — замечает Бондаренко.— Пожалуй,
приспело время собраться представителям райкомов
и отрядов, созвать нечто вроде партизанской конферен¬
ции... Возьмите-ка на себя, товарищ Сабуров, подготовку
всех этих вопросов и выступите с докладом на конфе¬
ренции. А я свяжусь с суземцами и сообщу вам место
и время нашего совещания. Ладно?
Богатырь докладывает, что к нам в лес пришли три
украинских отряда.
— Я думаю, их тоже следует пригласить?
— Конечно, конечно,— охотно соглашается Бонда¬
ренко.—Сталинский отряд я знаю. Боевой народ. Надо
157
помочь им — они из сил выбились. Непременно догово¬
ритесь с ними.
Сажусь с Бондаренко за выработку тезисов моего бу¬
дущего доклада. Рева отходит в сторону, и я слышу, как,
удивленно разводя руками, он говорит Пашковичу:
— Ну-ну! Думал, меня никто не знает в лесу. А тут,
оказывается, чихнешь, а Бондаренко слышит...
Открывается дверь, в комнату быстро входит юноша
и кладет перед Бондаренко лист бумаги.
— Так срочно? — спрашивает Алексей Дмитриевич.
— Срочно, товарищ секретарь. Очень срочно.
Бондаренко читает. Я слежу за его лицом. Строгое,
суровое, оно становится взволнованным и радостным.
— Товарищи! — поднявшись, громко говорит он.—
Товарищи! Слушайте сводку.
«В последний час...
С 16 ноября 1941 года германские войска, развернув против За¬
падного фронта 13 танковых, 33 пехотные и 5 мотопехотных дивизий,
начали второе генеральное наступление на Москву.
Противник имел целью, путем охвата и одновременно глубокого
обхода флангов фронта, выйти нам в тыл, окружить и занять
Москву...
6 декабря 1941 года войска нашего Западного фронта, измотав
противника в предшествующих боях, перешли в контрнаступление
против его ударных фланговых группировок. В результате начавше¬
гося наступления обе эти группировки разбиты и поспешно отходят,
бросая технику, вооружение и неся огромные потери...
В итоге за время с 16 ноября по 10 декабря сего года захвачено
и уничтожено, без учета действий авиации: танков — 1434, автома¬
шин— 5416, орудий — 575, минометов — 339, пулеметов — 870. По¬
тери немцев... за это время составляют свыше 85 ООО убитыми...»
— Поздравляю, товарищи! Москва выстояла! Москва
победила!
Мы вскакиваем, жмем друг другу руки.
— Дай я тебя поцелую, секретарь! — гремит Рева,
крепко обнимая Бондаренко.— А я шо казав? Ну якая
дурная башка такое придумала, что фашисты могут
Москву взять? Говори, якая?.. Стой, секретарь! — и Па¬
вел резко отодвигает от себя Бондаренко. — Стой! Где
сводка? Давай, я ее сам побачу, сам в руках подержу.
И снова мы слышим уверенные, твердые, гордые
слова:
«В результате начавшегося наступления обе эти группировки раз¬
биты и поспешно отходят, бросая технику, вооружение и неся огром¬
ные потери».
158
И опять поздравления, объятия, поцелуи.
В землянке становится тесно. Мы выходим на воз¬
дух: Мороз. Снег. Тишина. И над заснеженным лесом
уже несется нежданно вспыхнувшая песня:
Кипучая, могучая,
Никем непобедимая,
Страна моя,
Москва моя,
Ты самая любимая...
...Вечер. Сижу в доме Калинниковых. Передо мной
донесения разведчиков, политруков, план моего доклада
на предстоящей конференции. В доме тишина. Все куда-
то разбрелись. Ходики на стене монотонно отбивают се¬
кунды. За окном изредка сухо потрескивают деревья на
морозе.
Подхожу к карте, висящей на стене. Уже спустились
ранние декабрьские сумерки, и приходится пользоваться
электрическим фонариком. Скоро должен прийти Бога¬
тырь с командирами украинских отрядов.
Со двора доносится приглушенный говор. Скрипит
снег под ногами. Шаги на крыльце. Раскрывается дверь,
и на пороге появляются две незнакомые мне женщины —
обе в одинаковых пальто с воротниками под обезьяну
и новых серых валенках.
Несколько мгновений женщины молча стоят на по¬
роге, потом неожиданно сгибаются в три погибели, вы¬
тягивают, как гусыни, головы и мелкими-мелкими шаж¬
ками быстро семенят к столу.
Невольно выхватываю пистолет. Женщины отскаки¬
вают в угол, садятся на лавку и, тесно прижавшись друг
к другу, бессмысленно и глупо смеются.
Нет, это, пожалуй, даже не смех. Это какое-то идиот¬
ское хихиканье.
— Что вам надо? Кто вы? Откуда?
В ответ все тот же мелкий сумасшедший смешок.
В сенях раздаются торопливые шаги. Одна из жен¬
щин быстро оглядывает горницу и засовывает руку за
полу пальто.
— Кыш отсюда! — кричит вошедшая Петровна.—
Кыш! Чтобы духу вашего здесь не было!
Женщины вскакивают и, согнувшись и хихикая, вы¬
бегают из комнаты.
159
— Вот несчастье какое. Уже третий раз приходят,—
смущенно говорит хозяйка.
— Да кто они такие?
— Безумные. Фашисты в Погаре сумасшедший дом
распустили. Все больные и разбежались по округе. Эти
две уже пять дней бродят по Слободе. Вот так же ти¬
хонько войдут в избу, сядут на лавку и смеются. А гово¬
рить — не говорят: немые, видать. За эти пять дней
наши слобожане ни одного слова от них не слыхали.
Теперь, видишь, к нам примостились. Не иначе, как в
Масловке обосновались. Ну работай, работай, Александр
Николаевич. Не буду мешать...
Петровна уходит доить корову. Я снова один в доме.
На сердце неприятный осадок от этого посещения. Гит¬
леровцы до сих пор обычно безжалостно расстреливали
сумасшедших. А тут вдруг исключение?..
Нет, так дальше продолжаться не может. Мы до сих
пор живем беспечно, словно никакой войны нет. Это уже
моя вина: снова забыл поговорить об этом с Бородавко.
Сегодня же наладим строгую охрану. Иначе к нам по-
истине «вали комар и муха», как говорит Рева...
Примерно через час приезжают наши долгожданные
гости: во главе с Бородавко и Пашковичем шумно вхо¬
дят семеро военных.
Первым здоровается со мной пожилой коренастый
мужчина: открытое лицо, опаленное ветрами и мороза¬
ми, военная выправка, приобретенная, очевидно, долгой
службой в армии.
— Командир Сталинского партизанского отряда Бо¬
ровик,— коротко рекомендуется он.
Рядом с ним высокий стройный мужчина:
— Комиссар Волков.
Снова крепкие, до боли, рукопожатия:
— Командир Харьковского отряда Погорелов.
— Батальонный комиссар Сперанский.
Свободно, в развалку, подходит плечистый бородач
Воронцов, командир отряда имени Котовского, со своим
комиссаром Гутаревым.
Наконец, передо мной высокий худощавый юноша.
— Радист Александр Хабло.
— Я привел товарища Хабло,— тихо говорит Пашко*
вич.— У них связь с Большой землей. Он готов пере^
дать нашу радиограмму.
160
Помню, это было так неожиданно, что я не сразу
пришел в себя. Хотелось двигаться, петь, обнять этого
долговязого радиста. Потом уже Пашкович, смеясь, уве¬
рял, будто я нелепо шагал из угла в угол и улыбался.
Может быть...
— С кем связь держите? — спрашиваю Хабло.
— С товарищем Строкачем... По поручению
ЦК КП(б)У товарищ Строкач командует партизанскими
отрядами на Украине.
Ну, это уж такая удача, как в сказке!..
Набрасываю текст радиограммы: организовали пар¬
тизанский отряд, действуем в южной части Брянского
леса, ждем указаний.
Хабло спокойно берет мою записку и уходит с ней.
Его спокойствие мне кажется противоестественным...
Мы сидим за столом, как старые боевые друзья,
встретившиеся после долгой фронтовой разлуки.
Боровик широко расставил ноги, оперся ладонями
о колени, оглядывает нас большими, чуть выпуклыми
глазами и начинает рассказывать. Говорит он спокойно,
неторопливо, без тени бахвальства, хотя боевые дела
его отряда заслуживают того, чтобы гордиться ими.
Все внимательно слушают Боровика. Только Ворон¬
цов с безразличным скучающим видом оглядывает ком¬
нату.
— Наш отряд был организован Сталинским обкомом
партии еще в июле,— начинает Боровик.— Вошли в него
добрые хлопцы: донбасские шахтеры, металлурги до¬
нецких заводов. В конце июля привезли нас в Киев, ма¬
ленько подучили на семинаре, и в августе я попал на
совещание — собралось примерно двадцать командиров
и комиссаров таких же, как наш, новорожденных парти¬
занских отрядов.
Нас приняли секретари ЦК КП(б)У товарищи Корот-
ченко и Бурмистенко. Они долго беседовали с нами,
дали каждому отряду задания и, прощаясь, сказали:
«Помните, вы полпреды партии и советской власти».
Боровик приглаживает густые темные усы и про¬
должает:
— В августе за Киевом, у реки Ирпень, перешли ли¬
нию фронта и попали в Малинские леса Житомирской
области. Узнали, что в селе Белый Берег расположился
штаб фашистского полка и в ту же ночь разгромили его.
Ц А. Н. Сабуров
161
А через семь дней тем же порядком растрепали штаб
второго полка: грохнули пятьдесят солдат и офицеров,
уничтожили штабную радиостанцию, захватили все до¬
кументы... После этого и началось.
Боровик опускает голову, задумывается на мгнове¬
ние.
— Да, после этого и началось,— повторяет он.—
Привязались к нам фашисты, и добрых полтора месяца
мы не могли оторваться от противника: чуть ли не каж¬
дый день бои, стычки. Боеприпасы подошли к концу, и
в октябре мы решили прорываться через фронт, к армии.
Прошли шестьсот километров — и вот мы здесь... Со
мной пятьдесят бойцов,— заканчивает Боровик.
Мы с Бородавко засыпаем его вопросами: как они
шли эти шестьсот километров, где и как организовывали
дневки, как форсировали реки, встречали ли по дороге
партизан.
— Через Днепр переправились как нельзя лучше,—
отвечает Боровик.— Рабочий киевской электростанции
Москалец и колхозники села Ново-Глыбово просто-на¬
просто перевезли нас на рыбачьих лодках. Обошлось
без единого выстрела... Партизан видели, конечно. Осо¬
бенно на Черниговщине. Рассказывали нам, что где-то
неподалеку хорошо бьется отряд какого-то Попудренко.
А один старик под большим секретом сообщил мне, что
прибыл товарищ Федоров, секретарь Черниговского об¬
кома партии. «Теперь дело пойдет еще шибче», — гово¬
рил он. Правда, надо сказать, и тогда на Черниговщине
мы уже чувствовали крепкое подполье...
■ Начинаем расспрашивать Погорелова и Воронцова.
Их отряды сформировались в Харькове из рабочих
и служащих харьковских предприятий. Свою боевую
страду начали в сентябре на Сумщине; пускали под от¬
кос вражеские машины, рвали телефонную связь, жгли
мосты...
Командиры рассказывают о боевых делах своих от¬
рядов, и сразу же бросается в глаза, как различны эти
два человека — горячий, суетливый, все (элизко прини¬
мающий к сердцу Погорелов и неразговорчивый, замк¬
нутый Воронцов.
— Когда продвигались на север,— говорит Погоре¬
лов,— впервые узнали, что в районе Путивля действует
отряд Сидора Артемьевича Ковпака и его комиссара
162
Семена Васильевича Руднева, а где-то неподалеку от
них бьются Шалыгинский, Кролевецкий и Глуховский
отряды.
— Все это чепуха. Сущая чепуха,— выслушав Пого-
релова, бросает Воронцов.— Увлекаются крупными от¬
рядами, эффектными боями. Рано или поздно это неиз¬
бежно приведет к разгрому. Нет, партизанский отряд
должен быть прежде всего малочисленным — самое
большее двадцать бойцов. Примерно, как у нас, харь¬
ковчан. Диверсии надо проводить максимально даль¬
ше от своей базы. Тогда годы просидишь спокойно в
лесу — никто тебя не найдет.
Долго длится наша беседа.
В конце концов выясняется, что последние дни ОТ'
ряды жили впроголодь и сейчас у них нет никаких за¬
пасов. Бородавко пишет записку Ларионову, чтобы он
выдал нашим гостям продукты из суземских трофеев.
— Мне ничего не надо,— говорит Боровик.— Нас
полностью снабдил Трубчевский райком партии.
Передаем приглашение гостям на конференцию. Бо¬
ровик и ПогОрелов охотно принимают его. Воронцов
удивленно пожимает плечами.
— Конференция? Зачем это?..
★
II*
ОБЪЕДИНЁННЫЙ ШТАБ
ТЗ озвращаюсь в Красную Слободу и сразу же оку¬
наюсь в нашу будничную партизанскую жизнь.
Только что, выполнив задания, вернулись группы
Иванченкова, Федорова, и мы с Бородавко подписываем
три приказа: об итогах операций обеих групп, о разбивке
каждой группы на три взвода с расчетом на будущий
численный рост отряда, о назначении начальником
штаба Казимира Будзиловского, того самого раненного
в ногу старшего лейтенанта, который выступал на собра¬
нии в Красной Слободе. Утром, после подъема, эти при¬
казы будут зачитаны перед строем, и в группах прове¬
дут разбор обеих операций.
Будзиловский немедленно принимается за организа¬
цию нашего штабного хозяйства — надо признаться, оно
у нас с Лаврентьичем поставлено далеко не образцово.
Разрабатываем вместе формы отчетности командиров
групп, договариваемся об организации боевой разведки
при штабе. Рядом сидит Рева, невообразимо дымит своей
трубкой и с карандашом в руке громит Гитлера. Он
твердо убежден, что бои под Москвой — начало конца
фашистской армии. По его подсчетам, вражеские резер¬
вы на исходе, и еще до осени будущего года мы от¬
празднуем победу.
Помню, расчеты Ревы не вызывали среди нас ни спо¬
ров, ни возражений: мы были под впечатлением раз¬
грома немцев под Москвой. О великой битве под стенами
столицы говорила тогда вся Слобода. Председатель кол¬
хоза товарищ Гребенюк ходила из дома в дом, разно¬
сила последние сводки, принятые Ленькой Скворцовым,
уверяла, что наша армия вернется в Брянский лес еще
этой зимой и строго требовала:
— Готовьте семена, бабы: весной сеять будем...
164
Весть о победе под Москвой быстро разнеслась по
Брянскому лесу. Васька Волчков, вернувшись из Сузем-
ки, докладывал, что сведения о разгроме немецких ар¬
мий проникли и в фашистскую воинскую часть, введен¬
ную в город после кражи суземского начальства, хотя
командование делало все, чтобы скрыть истинное поло¬
жение дела. За разговоры о боях под Москвой уже
арестовано в Суземке несколько фашистских солдат.
Полицейские ходят как в воду опущенные и выпраши¬
вают у жителей партизанские листовки, чтобы узнать
правду о фронте. Только Богачев кичливо грозится не
позднее как через месяц одним ударом покончить с пар¬
тизанами. Около Богачева вертится Тишин. Он хваста¬
ется, что выдал старого Павлюченко, перехватив его в
Буде. Сейчас Павлюченко сидит в Суземке. Ему грозит
смерть. «Всю Слободу огнем пожгу, а землю себе до¬
буду!»— твердит Тишин...
Рядом со мной сидит Рева и мечтает:
— Ну вот, вернется наша армия, и спросят каждого
из нас: «Что ты, браток, делал за это время?» И при¬
дется кое-кому покаяться, что сидел он под кустом
и ждал у моря погоды. Потом вызовут Павла Федоро¬
вича Реву: «А что ты делал, землячок?» И Павел Федо¬
рович ответит...
— Погоди, Павел, погоди,— смеется Захар Бога¬
тырь.— Перед тобой непременно вызовут Ванюшку,
племянника Григория Ивановича... Ну прямо-таки ге¬
рой, этот Ванюшка! — восхищается Захар.— Ты только
представь, Александр, такую сцену. Идет десяток седо¬
бородых стариков с лопатами, во главе их этот хлоп¬
чик. Шагает, словно боевой командир. Двенадцать пуле¬
метов вытащил по частям из-под снега. И не просто
вытащил. Соберет, почистит, смажет, непременно даст
две очереди и только после этого скажет: «Принимай!»
За последним, за «максимом», в Неруссу нырял! В про¬
рубь... Ну так вот, расскажет обо всем этом Ванюшка,
а Реву спросят: «Получал оружие от Ивана? Отчитайся,
как использовал это оружие».
— А як же? Непременно спросят: Ванюшкины пуле¬
меты — первый сорт. Ну, а Павел Федорович ответит:
«Использовал, когда Трубчевск и Буду брали...» Я так
полагаю, что мы еще грохнем как следует до победы.
Правда, комиссар?
165
Неожиданно вмешивается в разговор Пашкович:
— Наш удар по Зернову и Суземке возымел свое дей¬
ствие: в Буду ввели полк, в Трубчевске вдвое увеличили
гарнизон. Полотно железной дороги патрулируется...
В комнату входит связной от Буровихипа и протяги¬
вает записку. Она немногословна:
«В Трубчевск прибыл карательный полк. Привез бе¬
лые халаты, собак, лыжи. Берегитесь двух женщин —■
«сумасшедших»: посланы к вам маршрутницами».
Так вот, оказывается, кем были эти «безумные»... За¬
чем и кто направил их к нам? Только ли шпионить?..
Во всяком случае, они принесли своим хозяевам ис¬
черпывающие сведения о нас: и в Пролетарском побы¬
вали, и в Красной Слободе несколько дней безвозбранно
бродили.
Да, мы опростоволосились. Возмутительно, непрости¬
тельно опростоволосились. Теперь, надеюсь, этого не
повторится. Бородавко с Пашковичем выработали новую
систему охраны — сложную и строгую. Мне кажется, они
даже несколько переборщили в этом направлении. Но
лучше уж переборщить, чем оставаться ротозеями.
Связной докладывает: проезжая через Чухрай, он
узнал, что там уже побывала фашистская разведка на
двух грузовых машинах и двух танкетках. Допытыва¬
лись о дороге на Смилиж и Красную Слободу. Колхоз¬
ники, не сговариваясь с нами, ответили именно то, что
следовало ответить: о силах партизан они ничего не зна¬
ют, но по дорогам ехать не советуют — все дороги за¬
минированы. Тут же какая-то старушка вдохновенно
соврала, что якобы была она в Красной Слободе, по
своей дряхлости и неграмотности сосчитать партизан не
смогла, но знает, что в каждой хате стоит примерно по
двадцать бойцов. Партизанского оружия не видала —
оно у них запрятано, однако в Слободе заметила боль¬
шущее дуло на колхозной конюшне, надо полагать,
орудие...
Итак, каратели все-таки прибыли.
Немедленно созываем наш «командирский совет».
Бородавко нервничает. Он утверждает, что свой пер¬
вый удар фашисты обрушат именно на Красную Слобо¬
ду— иначе для чего же они справлялись о дороге на
Слободу, зачем в Красной Слободе так долго сидели
«безумные».
166
Командира больше всего беспокоит, что прибывший
полк специально подготовлен для действий в лесу, что
перед нами опасный враг.
Слов нет, во всем этом прав Бородавко. Однако, по-
моему, он не учитывает одного: в нашем необъятном
Брянском лесу один полк — капля в море.
От движения по дорогам каратели немедленно отка¬
жутся, как только подорвутся на минах их первые ма¬
шины. Если же встанут на лыжи и мелкими группами
начнут прочесывать лес, они неизбежно растворятся в
его бескрайних просторах.
Значит, надо прежде всего разгадать план врага.
Для этого достаточно выдвинуть наши части на ближай¬
шие подступы к Трубчевску: первые же шаги карателей
немедленно раскроют этот план, каким бы хитроумным
он ни был. т
Смотрю на карту. Возможны только два направления
удара: через Бороденку, что стоит у самого Трубчевска,
и в обход, со стороны Суземки.
Решаем немедленно же выслать группу Иванченкова
в Бороденку, а группу Федорова — в Чухрай, на случай
движения противника через Суземку. Кочетков остается
для прикрытия в Красной Слободе. Подрывники Шито¬
ва должны быть готовы в любой момент выступить на
минирование дорог. Посланы связные к украинским
отрядам и к Бондаренко. На крайний случай решено:
если Красной Слободе будет грозить непосредственная
опасность — вывести слобожан в наши землянки.
Первая половина ночи проходит в хлопотах и забо¬
тах: надо расставить людей Кочеткова, проинструкти¬
ровать Шитова, предупредить слобожан о возможной
эвакуации.
Мы ложимся спать далеко за полночь. Пашкович
рассказывает о Мусе Гутаревбй. Без меня она заходила
в Слободу. Судя по всему, хорошо устроилась в Севске:
хозяйка ее квартиры — старая учительница, дочь хозяй¬
ки служит в городской комендатуре, в той же квартире
живет какой-то важный фашистский офицер.
Пашкович придает большое значение нашей точке в
Севске: по его мнению, Севск стоит на важном страте¬
гическом направлении, и сведения, собранные Мусей,
пожалуй, могут пригодиться Большой земле.
167
Долго не могу уснуть. На сердце тревожно. Выстоит
ли Иванченков — ведь он примет на себя первый удар...
Утром, еще раз проверив караулы, вместе с Захаром
Богатырем уезжаю в Бороденку: оттуда до сих пор ни
слуху ни духу. Нас встречает Иванченков. Он старает¬
ся быть спокойным, но это ему .плохо удается: его вы¬
дают веселые искорки в глазах...
...Все началось на рассвете: из Трубчевска в лес без
всякой разведки и прикрытия вышли машины за дро¬
вами. Иванченков встретил их сильным огнем. Ни одна
из машин не вернулась в Трубчевск.
К полудню фашисты бросили в атаку роту лыжни¬
ков. Развернувшись в цепь, она пересекла замерзшую
Десну и вышла на заснеженный открытый луг, подсту¬
павший к лесной опушке. Когда гитлеровцы были мет¬
рах в двухстах от леса, Иванченков открыл пулеметный
огонь. Вражеская рота залегла. Иванченков продержал
ее под огнем два часа. Только немногим фашистам уда¬
лось живыми уползти обратно.
— А вон там, — Иванченков показывает на правый
берег Десны, — примерно часа за полтора до вашего
приезда шел бой. Каратели спешно вернулись назад, в
Трубчевск. Прямо-таки на рысях мчались...
— Значит, и Бондаренко всыпал им? — смеется Бо¬
гатырь.
Иванченков не успевает ответить.
— Какая-то женщина идет,— докладывает боец.
Это Мария Кенина явилась из Трубчевска с донесе¬
нием от Буровихина.
— Каратели пришли вчера утром,— рассказывает
она.— Заняли школы. Собак разместили в классах. Все
стены коридоров заставили лыжами. Мины укладыва¬
ли прямо на улице, штабелями, как дрова. Буровихин
все время проводит с комендантом: такие друзья —
водой не разольешь. Мне поручил считать карателей.
Да разве это можно? Как мошкара, вьются по всему
Трубчевску. Сегодня с утра они дважды выходили в
бой. И дважды их колотили. Последний раз с правого
берега не меньше тридцати раненых привезли... Ко мне
на минуту забежал Буровихин и велел идти к вам. Сам
он задерживается. Сказал: «Один узелок хочу развя¬
зать». Передать велел, что комендант и фашистский
полковник ругаются так, что вот-вот подерутся. Полков¬
168
ник кричит: разведданные коменданта ни к черту не го¬
дятся, его подвели, комендант ответит за потери. Ко¬
мендант же кричит, что каратели не умеют воевать...
Приехал капитан Новиков. Он, как всегда, подтянут.
— Разрешите обратиться, товарищ комиссар. Доста¬
вил полковой и два батальонных миномета. Три дня
с Григорием Ивановичем по лесу бродили... Ну и ста¬
рик! Снегу по колено, а он словно летом по дорожке
шагает — не угонишься. Будто по своему родному дому
ходит. Найдет какую-то ему одному известную при¬
мету — сломленную ветку или зарубку на дереве —
и приказывает: «Копай!» Ни разу не ошибся. Оказы¬
вается, он разобрал минометы и рассовал части по лесу...
Собрали их, смазали, даже опробовали, и вот... — Нови¬
ков с гордостью показывает свое хозяйство. — К бою
готовы, товарищ комиссар! .
— Готовы? — переспрашиваю я. — А ну-ка два зал¬
па по казармам в Трубчевске!
С воем летят первые партизанские мины через Десну.
Трубчевск молчит.
Еще залп. В городе вспыхивает пожар. Густой дым
поднимается над Трубчевском. Слышны беспорядочные
одиночные выстрелы.
Спускаются сумерки. Над городом стоит зарево. Вы¬
стрелы смолкли. Тишина.
На рассвете, оставив Иванченкова и Новикова в Бо¬
роденке, возвращаюсь в Слободу.
В Слободе меня дожидаются Бородавко, Пашкович,
Рева. Начинаю рассказывать им о бое с карателями, но
Лаврентьич перебивает меня.
— Погоди, комиссар. Знаем. Читай, — и протягивает
бумажку.
«Поздравляю с победой. Каратели уходят из Трубчевска. Кон¬
ференция открывается 18 декабря в поселке Нерусса.
БОНДАРЕНКО».
— А теперь вот это читай.
Смотрю на лист бумаги, чувствую, как руки дрожат,
но не в силах унять эту дрожь. Буквы прыгают перед
глазами.
169
«Ваши действия одобрены. Все мероприятия, связанные с рас¬
ширением и активизацией партизанской борьбы, проводите смелее.
Давайте больше предложений. Желаю успеха.
С приветом СТРОКАЧ».
Перечитываю еще и еще раз, словно хочу оконча¬
тельно увериться, что это не сон и я правильно понял
смысл радостной весточки с Большой земли.
«Ваши действия одобрены... Желаю успеха...
Строкач...» Значит, стоим на верном пути...
Поднимаю глаза. На меня взволнованно смотрит
Богатырь.
— Дождались, Александр!
Ранним утром, когда солнце еще не поднялось над
горизонтом и все тонуло в предрассветной морозной
мгле, мы с Богатырем и Пашковичем подъезжаем
к дому Клавы — единственному уцелевшему дому на
разоренном разъезде Нерусса. Сегодня здесь должна от¬
крыться партизанская конференция.
Нас встречает Паничев — член бюро Суземского рай¬
кома, и ведет в «зал заседаний». Небольшая комната,
освещенная керосиновой лампой. Два стола, сдвинутых
вместе. Неизвестный мне человек покрывает их бумагой
и раскладывает тетради и карандаши против каждого
стула.
— По всем правилам готовитесь, — улыбается Бо¬
гатырь.
— А почему бы не так? Дороги занесены снегом.
Кругом заставы. Прошу располагаться и чувствовать
себя как дома.
Приезжают Алексютин, Воронцов, Погорелов, Бон¬
даренко.
— Поздравляю, товарищ Сабуров, с подкреплени¬
ем!— здороваясь со мной, говорит Бондаренко.
— Подкреплением? Каким? — недоумеваю я.
— Вчера виделся с Боровиком, Погореловым, Ворон¬
цовым. Они решили остаться в Брянском лесу. 9 не воз¬
ражал... Может быть, вы против? — и Алексей Дмитрие¬
вич хитро и радостно улыбается.
— Нет, возражений у меня нет,— смеюсь я и крепко
жму ему руку.
170
В комнату входит Егорин и укрепляет на стене крас¬
ное знамя. На нем золотом вышито: «Пролетарии всех
стран, соединяйтесь!» И голоса сразу смолкают. Все
встают и молча смотрят на это родное, близкое, каждой
складочкой знакомое знамя. Кажется, сюда, на этот глу¬
хой разъезд, затерянный среди снегов, партия прислала
его, чтобы помочь нам и еще раз напомнить о долге
перед Родиной, народом, армией.
Хлопает дверь. На пороге Боровик. Он быстро огля¬
дывает комнату и на мгновение замирает, увидев кра¬
сное знамя. Потом, ни с кем не поздоровавшись, быстро
подходит к нему. Вытянувшись по-военному, он молчит,
но, кажется, всем сердцем своим рапортует партии.
-— Откуда знамя, Егорин? Откуда? — со всех сторон
несутся вопросы.
Егорин улыбается.
— Оно всегда было, есть и будет с нами, това¬
рищи!— уверенно и твердо говорит он.
К Паничеву подходит военный и тихо докладывает:
все приглашенные прибыли. Мы усаживаемся за стол.
— Товарищи! — начинает Бондаренко, председатель
нашей конференции.— На повестке один вопрос: взаимо¬
действие партизанских отрядов и подпольных организа¬
ций. Докладывает комиссар военного партизанского от¬
ряда товарищ Сабуров.
Я говорю о том, что призыв партии создать в фаши¬
стском тылу невыносимые условия для врага должен
лечь в основу нашей партизанской деятельности.
Что мы сделали до сих пор? Чего мы добились?
Прежде всего доказали врагу, что он не может удер¬
жать занятую им территорию только силами полиции и
старост —эта мразь, предоставленная самой себе, ни¬
что перед гневом народа.
Мы доказали, что можем заставить врага снять из
лесных сел свои мелкие гарнизоны и сконцентрировать
их в районных центрах для защиты комендатуры, скла¬
дов, своего престижа, наконец.
Этим мы уже вынудили фашистов отдать нам десят¬
ки лесных сел. Теперь даже буренка сама не придет по
приказу коменданта — ее надо брать силой. Или отка¬
заться от нее.
Больше того. В ожидании нашего очередного удара
коменданты в райцентрах не могут послать на фронт ни
471
одного солдата своего гарнизона. Наоборот, они воем
воют, требуя подкреплений.
Та же картина и на коммуникациях. Враг понял: его
поезда и машины не смеют безнаказанно ходить по на¬
шим дорогам, и отныне фашисты вынуждены охра¬
нять их.
Пусть мы еще очень мало уничтожили живой силы
противника, мало вывели из строя его техники. Пусть
пока из-за наших операций ни один фашистский сол¬
дат еще не снят с переднего края. Но мы уже крепко
приковали к себе сегодняшние гарнизоны в райцентрах.
И это — наша посильная помощь фронту. _
Слов нет, все сделанное нами еще очень незначитель¬
но. Только первые шаги, разведка боем. Но она говорит
о том, что мы на верном пути.
Каким же должен быть наш план на будущее?
Прежде всего массированные удары по жизненно
важным центрам противника — по районным городам, по
основным коммуникациям. Эти удары должны преследо¬
вать двоякую цель: вывести из строя как можно больше
живой силы и техники врага и заставить его концентри¬
ровать в тех же райцентрах, на тех же коммуникациях
все большие и большие гарнизоны.
Как можно чаще наносить врагу мелкие удары, чтобы
каждый день, каждую минуту он чувствовал: мы рядом.
И ждал возмездия, нервничал, метался.
Смело расширять радиус наших боевых действий.
Выходить как можно дальше за пределы нашего, пока
еще незначительного, района операций. Пусть всюду, где
побывали наши диверсанты, где был поставлен под удар
райцентр, враг ждал наших новых ударов и снова и
снова увеличивал свои гарнизоны.
Наконец, во всех лесных селах организовать воору¬
женные группы. Превратить каждое село в крепость.
Угодно врагу поживиться колхозным добром — пусть
шлет в лес относительно крупную воинскую часть, зара¬
нее зная, что ей неизбежно придется вступить в бой.
Короче — вот наша задача: с каждым днем расширяя
район наших операций, с каждым днем наращивая
наши удары, выводить из строя все больше живой силы
и техники врага, создавать ему невыносимые условия на
все большей территории, оттягивать на себя все большие
вражеские силы. И пусть тогда фашисты сами выби-
172
рают: или отдают нам Брянский лес или шлют сюда ди¬
визии с фронта.
— А вдруг пришлют? — бросает вопрос Воронцов.
— Как вам известно, Гитлер уже попробовал послать
сюда полк, — отвечаю я. — А что вышло? Мы намылили
ему холку. При этом фашистам не удалось даже войти
в лес. Но прежде чем выступать против партизан, врагу
придется организовать надежную оборону своих объек¬
тов от партизан — хотя бы райцентров, складов, станций,
железных дорог... Вы пробовали, Воронцов, прикинуть,
во что это выливается, если взглянуть широко, не в мас¬
штабах нашего леса, а в масштабе всей временно окку¬
пированной территории?
Враг занял больше тысячи райцентров, примерно две
тысячи железнодорожных станций. Допустим, фашисты
поставят в каждом райцентре, на каждой станции по
батальону, хотя, как вы знаете, батальон ни в какой
мере не убережет их от удара. Каков же получится итог?
Попробуйте прикинуть на досуге. К тому же...
— Погодите, товарищ Сабуров, — перебивает Бонда¬
ренко.— Это стоит того, чтобы подсчитать... Итак, три
тысячи точек по батальону...
— Железнодорожные мосты не забудь, — бросает
Боровик.
-— Ладно. Пусть для начала останется три тысячи. —
Бондаренко считает в уме. — Да ведь это же больше
двухсот дивизий? Экая махина!
— И вся эта махина только против нас, грешных? —
иронически замечает Паничев.
— Отнюдь нет, — отвечаю я. — Свет на одних нас
клином не сошелся. Вам прекрасно известно, Паничев,
хотя бы из сводок, что партизаны бьются под Ленингра¬
дом, под Москвой, в Белоруссии. Здесь, среди нас, сидят
живые свидетели партизанской борьбы на Черниговщине,
где сам секретарь обкома поднимает народ. Погорелов
рассказывал, как борется Ковпак на Сумщине — о нем
там уже весь народ говорит... Нет, Паничев, мы далеко
не одни. И в этом наша сила. Великая сила. Но пока
наша слабость в том, что каждый отряд действует враз¬
брод, без связи друг с другом. Мы частенько залезаем
в секторы своих соседей, путаем их карты, мешаем им.
В разведке мы сплошь и рядом ломимся в открытую
дверь и тратим время, энергию, людей, чтобы узнать то,
173
что давным-давно известно соседям. Это снижает эффек¬
тивность борьбы, сужает размах наших операций. И как
раз в тот момент, когда мы должны смело выходить на
широкий оперативный простор... Мне кажется, пришла
пора, товарищи, организовать единый партизанский
штаб. Он будет координировать действия отдельных от¬
рядов, объединять разведку, разрабатывать и проводить
крупные совместные операции и, если потребуется, сме¬
щать и назначать партизанских командиров. Но этим ни
в какой мере не ликвидируется самостоятельность отря¬
дов. Наоборот. Вне объединенных операций каждый от¬
ряд вправе действовать самостоятельно, но в пределах
того сектора, который будет выделен ему...
— Погодите, погодите, — перебивает меня Ворон¬
цов. — Это уж слишком...
— Что тебе не нравится, товарищ Воронцов? — спра
шивает Бондаренко.
— Все не нравится. Кто поставил меня во главе мо¬
его отряда? Харьковский обком партии. Так кто же,
кроме него, посмеет сместить меня? Никто! Пойдем даль¬
ше. Обком партии наметил партизанскую тактику: дей¬
ствовать отдельными мелкими группами с сохранением
строгой конспирации. Мне же предлагают объединиться
с другими отрядами, выйти на открытую борьбу и этим
расконспирировать себя. Разве это не ревизия решений
обкома? Она неизбежно приведет к гибели наших отря¬
дов. И никто не заставит меня участвовать в операции,
даже намеченной штабом, если я считаю ее заведомо
обреченной на неудачу. Нет, уж лучше я сам, по моему
скромному собственному разумению выберу себе опера¬
цию... Теперь о секторах. Мне обещают выделить сектор:
сражайся, мол, от этой сосны вот до этой березы. А если
я убью фашиста в пяти шагах от березы за пределами
моего сектора? Что тогда? Штаб снимет меня с коман¬
дования отрядом? Глупость! Мой сектор — вся оккупи¬
рованная территория. И я буду воевать там, где сочту
для себя удобным и выгодным... Я против штаба, против
объединения, против секторов.
— Ну это ты слишком, — поднимается Бондаренко. —
Допустим, тебе и предлагалось тогда действовать от¬
дельными мелкими группами. Однако в том-то и великая
сила нашей партии, что она нигде и никогда не покло¬
нялась мертвой догме, нигде и никогда не жила по раз и
174
навсегда выработанному трафарету. Всякий раз партия
принимала решение, исходя из обстановки. Сейчас эта
обстановка в корне изменилась. Она не похожа на ту,
что была, когда Воронцов переходил фронт. И мы были
бы не коммунистами, а начетчиками, если бы не учи¬
тывали этих разительных изменений... Нет, Воронцов, не
догма и не трафарет, а победа над врагом — вот непре¬
ложное веление партии. И мы заставим каждого подчи¬
ниться этому велению и не остановимся перед тем, что¬
бы призвать к порядку тех, кто будет продолжать идти
не в ногу с партией... Ну, товарищи, кто просит слова?
Первым выступает Боровик.
— Мне кажется, правильно поставлен вопрос: надо
заставить врага перейти от наступления к обороне. И мы
тем скорее добьемся этого, чем скорее объединимся.
Боровик встает, взволнованно проходит по комнате
и останавливается против Воронцова.
— Вот ты ссылаешься на партию, на ее указания. Но
разве партия учила тебя воевать в одиночку? Разве пар¬
тия тысячу раз не указывала тебе, что вся наша сила
в единении с народом, в служении интересам всего на¬
рода, всей страны? А ты хочешь замкнуться в скорлупе
крохотного законспирированного отрядика, лишь бы
только не лишиться своей призрачной, никчемной само¬
стоятельности. Нет, Воронцов, это не партизанская
борьба. Это партизанщина, которая рано или поздно
приведет тебя к гибели. И к тому же к бесславной ги¬
бели... Я за штаб, товарищи, за удары всей мощью объ¬
единенных отрядов, за самостоятельные действия в на¬
меченных секторах. Это заставит каждого сражаться
не там, где он хочет, а там, где надо для общего
дела. И я за право штаба делать, быть может, суровые,
но необходимые выводы по отношению к каждому
из нас.
— Прав товарищ Боровик, — выступает Пашкович.—*
Пора сражаться не там, где хочется, а там, где надо на¬
шей армии. Мы в громадном, неоплатном долгу перед
ней. Она приковала к себе германские полчища, она
дала нам возможность оглядеться, собраться с силами.
Пора расставаться с кустарничеством и включаться в об¬
щий единый план борьбы.
Богатырь говорит о роли подполья в партизанской
борьбе. Захар считает, что оно ни в какой мере не впра¬
175
ве ограничиваться только вопросами пропаганды среди
населения. Подполье должно органически включаться в
боевые операции, хотя бы прежде всего обеспечением
выходов к объектам боевых и диверсионных групп.
— Пусть наши диверсанты уйдут даже на сотню ки¬
лометров от своей основной базы, — говорит Богатырь. —
Но они должны идти спокойно: подполье обязано проло¬
жить им трассу, подвести их к объекту, обеспечить про¬
ведение операции на этом объекте. И еще. Если мы
пойдем на объединение — а мы должны пойти на
него — надо централизовать и усилить политико-массо¬
вую работу среди личного состава отрядов. Каждый
партизан должен понять значение объединения сил.
Выступают Погорелов, Алексютин, Паничев. Каждый
вносит свое — конкретное, деловое.
Наконец поднимается Бондаренко.
— Мне кажется, вопрос ясен, товарищи. Общая ли¬
ния развертывания нашей боевой деятельности, необхо¬
димость новой организационной структуры, о которой
здесь шла речь, не вызвали существенных разногласий.
Разве только у Воронцова. Полагаю, и он, подумав, со¬
гласится с нами.
Итак — объединенный штаб, руководящий совмест¬
ными операциями, самостоятельные боевые действия
отрядов в намеченных секторах с предварительным, ко¬
нечно, предупреждением о них соответствующих райко¬
мов партии, усиление подполья, подчиненного требова¬
ниям боевых операций, организация вооруженных групп
в лесных селах... В каждом освобожденном от фашистов
селе мы обязаны утвердить советскую власть и органи¬
зовать боевые группы. Советские села сольются в совет¬
ские районы. И весь Брянский лес превратится в сплош¬
ной советский партизанский край.
Я отчетливо вижу, друзья, как боевые группы парти¬
занских отрядов, объединенных единым командованием,,
уходят на юг и на север, на восток и на запад рвать
мосты, пускать под откос эшелоны, громить гарнизоны —-
расширять наш советский партизанский край, делать все
возможное, чтобы своими действиями способствовать
успехам нашей армии на фронте, чтобы командование
Советских Вооруженных Сил рассчитывало на нас,
как на верных боевых помощников. Ни на минуту мы не
должны забывать, что наша основная задача, святая
176
обязанность — вместе со всем советским народом доби¬
ваться победы над врагом, создавать оккупантам невы¬
носимые условия на советской земле.
А сейчас, товарищи, приступим к выборам штаба.
Командиром объединенного отряда выбирают меня,
начальником штаба — члена Трубчевского райкома
Ивана Абрамовича, комиссаром — Захара Богатыря.
Снова поднимается Бондаренко.
— Мы немедленно доложим о наших решениях Боль¬
шой земле. Не думаю, чтобы они встретили коренные
возражения. Но как бы серьезно нас ни поправили,
важно одно: с этого момента мы уже не одиночки —>
наши боевые дела включаются в единый, мудрый, побед¬
ный стратегический план советского командования. По¬
звольте же с этим поздравить вас, товарищи.
Как боевая клятва, звучат на выжженном заснежен¬
ном разъезде слова «Интернационала».
Выходим из дома Клавы в сумерки. Разъезжаемся
в разные стороны до новых боевых встреч.
★
12
А. Н. Сабуров
КОНЕЦ МОНАРХИЧЕСКОЙ „ПАРТИИ"
Всего пять дней отделяют нас от нового 1942 года.
С Богатырем и Ревой мы возвращаемся от Саши
Хабло, радиста отряда Погорелова, и говорим о великом
переломе на фронте после боев под Москвой. Сводки по-
прежнему сообщают о продолжающемся продвижении
нашей армии, об освобожденных городах, о взятых тро¬
феях и о невиданном подъеме, охватившем страну, когда
от края и до края разнеслась по ней весть о победе под
Москвой.
По-прежнему жива добрая советская традиция: побе¬
дами провожать старый год, победами встречать новый.
И на этот раз, как всегда, молодой год подходит к нам
под знаком хороших предзнаменований.
Легко и радостно мечтается в тихом заснеженном
лесу.
К началу нового года все лесные села превратятся
в укрепленные пункты, куда будет заказан вход врагу.
В январе силами объединенных отрядов мы нанесем по¬
следовательно три удара — по Трубчевску, Суземке.
Буде. На добрую сотню километров от основной базы
разойдутся группы наших диверсантов и оседлают вра¬
жеские коммуникации...
Впереди раздается чуть слышный петушиный крик,
вьется дымок над белыми кронами сосен: скоро Красная
Слобода.
Неожиданно в стороне от дороги, в снегу, у густой
старой ели, вырастает Бородавко. В руке у него автомат.
Проваливаясь по колено в глубоких рыхлых сугробах,
он спешит к нам. Что-то случилось.
Волнуясь, Лаврентьич рассказывает, что сегодня на
рассвете вражеский отряд напал на Красную Слободу,
начал жечь село. Бородавко вынужден был отойти...
178
Подходят Кочетков, Донцов, Ларионов, и картина по¬
степенно проясняется.
Это Тишин глухими тропами привел из Суземки в
Слободу отряд карателей. Наши обнаружили их, когда
те уже были в селе. Лаврентьич, опасаясь быть отре¬
занным от леса, приказал отступить. Донцов, Ларионов
и с ними несколько бойцов то ли не слышали приказа
Бородавко, то ли не могли выйти из села —• этого так и
не удалось установить. Во всяком случае они остались,
завязали бой, и гитлеровцы, потеряв убитыми четырех
солдат, скрылись в сторону Денисовки. В Слободе ими
сожжен один дом,..
Как обухом по голове, ударяет меня это известие.
Тишин осмелился с маленькой группой в тридцать
солдат ворваться в нашу Слободу. Мы отступили. Мы
позволили ему сжечь дом... Что из того, что он выгнан
из Слободы? Но он был в ней. Это известие разнесется
по лесу. Оно подорвет веру в наше дело. О какой опера¬
ции против райцентра, о какой организации групп само¬
обороны может идти речь, когда мы не в силах защитить
даже нашей основной базы, в которой стоит боевая
группа во главе с командиром отряда?
Надо немедленно же ответить контрударом. Это дол¬
жен быть удар наверняка. И к тому же такой, который
заставит забыть наше поражение в Слободе. Это должен
быть сокрушительный удар по Суземке. Именно по Су¬
земке, откуда явились бандиты...
Лежу на диване в доме Григория Ивановича в Че¬
люскине и с нетерпением жду возвращения разведчиков.
В комнате тесно и шумно. Здесь Бородавко, Богатырь,
Егорин, Паничев, Погорелов, Рева. Идет горячий, взвол¬
нованный спор.
Паничев настаивает завтра же, не откладывая, в лоб
ударить по райцентру.
— У нас выгодное положение, Сабуров, — указывает
он. — Инженерно-техническая часть, занимавшая Су-
земку, только что покинула ее. Со дня на день ожи¬
дается прибытие какой-то изыскательской партии: фа¬
шисты решили срочно восстановить мост через Неруссу
и магистраль Киев —Москва в сторону Брянска. Сейчас
в Суземке только крупный отряд головорезов — полицей¬
ских Богачева и всего лишь с десяток фашистских сол¬
12*
179
дат... Завтра же мы должны разгромить их. Иначе нам
и носа нельзя показывать в села.
— Черт его знает, — задумчиво говорит Егорин. —
А вдруг они вызовут подкрепление, и наша операция со¬
рвется? Как бы еще больше не опозориться?
— Яке тут может быть подкрепление? —> горячится
Рева. — Пока они соберутся, мы уже будем в Суземке.
Бородавко молчит. Он явно обескуражен событиями
в Красной Слободе и тяжело переживает свой поспеш¬
ный отход. Мне предстоит сегодня же поговорить с ним.
Это будет тяжелый разговор, но он неизбежен.
Григорий Иванович шагает по тесной накуренной
комнате и хриплым басом твердит:
— Проучить... Проучить немедля...
У меня уже намечен план операции. Уверен: при всех
обстоятельствах мы ворвемся в Суземку. Но сумеем ли
захватить всю полицейскую шайку? При первой же тре¬
воге она легко уйдет в Буду и вернется с подкреплением.
Что мы будем делать в этом случае? Держать оборону?
Бессмысленно. Уходить? Нелепо и позорно... Нет, мой
план никуда не годится. Надо непременно захватить их
врасплох, сразу же зажать в кулак, чтобы ни один по¬
лицейский не мог вырваться из Суземки.
Короче: операция должна быть разработана так,
чтобы даже при учете всех возможных неблагоприятных
обстоятельств нам был бы гарантирован полный
успех.
И еще: наша операция должна быть молниеносной.
В нашей обстановке скоротечность боя — первое и обя¬
зательное требование к плану операции. Пусть мы истра¬
тим день, даже два на разработку этого плана, но сама
операция обязана проходить быстро, максимально бы¬
стро.
Итак, бить наверняка, бить молниеносно — вот непре¬
менные условия победы.
Нет, пока мой план — никудышный план...
— Скажи, командир, як же ты из Слободы дра¬
пал? — неожиданно слышится насмешливый голос Ревы.
— А откуда я знал, что у него только тридцать бан¬
дитов? — мрачно отвечает Бородавко. — Думал, чем лю¬
дей понапрасну терять, лучше отойти, собраться с си¬
лами и, пока он будет возиться в Слободе, окружить и
уничтожить. Зачем же зря на смерть идти?.. Да, в конце
180
концов, какое тебе дело? Я не обязан отчитываться
перед тобой, — сердито бросает Игнат Лаврентьевич.
— А слобожане, по-твоему, не люди? — возмущается
Паничев.—Ты думал о том, что, уходя из Слободы,
оставляешь колхозников на смерть?
— Нет, ты скажи, Лаврентьич, як же так? — при¬
стает Павел.
— Замолчи, Рева! — резко обрываю я. — Товарищи,
прошу вас уйти из комнаты: мне надо поговорить с
командиром...
С минуту после ухода товарищей Бородавко молча
сидит у стены, потом подходит ко мне и кладет мне ру¬
ку на плечо.
— Ну, комиссар, давай говорить начистоту. Без оби¬
няков. Так, чтобы ничего между нами недоговоренного
не осталось... Помнишь Зерново? — взволнованно про¬
должает он. — Помнишь, как я тебе передал командова¬
ние? Конечно помнишь! Почему я это сделал?
— Мне казалось... — начинаю я.
— Нет, погоди, сначала я скажу, — торопится Боро¬
давко.— Ты только пойми меня правильно... Человек я
тогда был новый. Операцию разрабатывал ты. Ну я и
решил, что тебе и карты в руки... Нет, нет, погоди!
Я знаю, что ты скажешь. Ты спросишь: «Почему не сде¬
лал этого раньше? Почему тянул до последнего?» Да,
здесь моя ошибка. Думал — справлюсь. Думал — по си¬
лам мне будет. И только у самого полотна, понимаешь,
комиссар, вдруг стало ясно: нет, уж лучше пусть он
командует... То есть ты... Военный. Опытный. Молодой.
Так для дела будет лучше... Много я думал об этом,
Александр Николаевич. Ночи не спал. Мучился. И те¬
перь скажу тебе прямо: в Зернове я был прав. Прав! Не
смел я рисковать первой операцией... Не смел! Хоть и не
легко мне было передать тебе командование. Ой как не¬
легко... Нет, тогда я был прав. И только в одном сглу¬
пил, смалодушествовал, что ли: не сказал этого раньше,
еще тогда, когда в бараке были, до операции... Ну вот...
Теперь ты говори, комиссар.
— Согласен с тобой, Лаврентьич. Надо было сказать
раньше. Ну да все это уже быльем поросло и не так
уж важно.
— Понимаю. Важнее другое. Во сто крат важнее, —
перебивает Бородавко. — Это я про Слободу говорю...
181
Да, отступил. Бросил село. Но почему? Шкуру свою спа¬
сал? Нет! Нет! Верь, комиссар, ни на минуту, ни на се¬
кунду этой мысли у меня не было!.. Хотел людей спасти,
от ненужной смерти уберечь. А получилось иначе. По¬
зорно, глупо получилось. Чуть было все село не отдал на
разграбление...
Бородавко замолчал.
— Ну так вот, — наконец тихо продолжает он. —
Хочу снять с себя командование. Вижу — не под силу
мне. Опыта нет. Военного опыта. Да и стар, видно... Тя¬
жело мне это говорить. Еще тяжелее сознавать. Но не
хочу, не могу губить дело из-за собственного честолюбия,
из-за дурацкого гонора. Не могу... Давай договоримся,
как бы это сделать получше.
Не сразу отвечаю Бородавко: он застал меня врас¬
плох.
— Нет, Лаврентьич, — наконец говорю я. — Мне ка¬
жется, сейчас этого нельзя. Именно сейчас. Мы слишком
молоды — отряд еще не оперился как следует. А тут эта
неудача в Слободе. Как бы бойцы не потеряли веры
в самих себя, узнав о том, что командир сменен: этот
налет Тишина на Красную Слободу может вырасти в их
глазах бог знает в какое поражение. Да и народ так же
оценит твой уход... Нет, именно сейчас этого нельзя де¬
лать. Пусть пока все останется так, как есть. Мы с Буд-
зиловским возьмем на себя разработку операций, может
быть, даже командование в бою. За тобой же останется
общее руководство отрядом, связь с народом, организа¬
ция групп самообороны... Да мало ли у нас с тобой хло¬
пот и забот!.. Нет, Лаврентьич, пока оставим все по-ста¬
рому. Дальше время покажет. Виднее будет. Может, все
и утрясется.
— Ты думаешь? — и в голосе Бородавко радостные
нотки. — Если бы ты знал, комиссар, как хочется верить
в это! В силы свои верить!.. Ну, не буду тебе мешать.
Трудись. Надо так ударить по гадам, чтобы небо им
в овчинку показалось. Спасибо, Александр.
Он крепко жмет мою руку и быстро выходит из ком¬
наты.
Мы втроем — Будзиловский, Кривенко и я — сидим
за разработкой плана операции.
182
Григорий Иванович по-прежнему шагает из угла
в угол.
— Ты обязан ударить, комиссар. Немедля обязан,—
упрямо повторяет он.
— Как ударить?
Передо мной на столе лежит карта и план Суземки.
Я веду бойцов по болотам, полям, перелескам, которые
сейчас засыпаны снегом. Пытаюсь ворваться в город
с юга и севера, с востока и запада. Подчас мне кажется,
что найдено решение, но через пять минут Будзилов-
ский без особого труда разбивает его, и я опять начи¬
наю сызнова.
— Нет, Григорий Иванович. В лоб бить нельзя —
упустим.
— Значит, надо перехитрить. А раз надо — можно.
Давай вместе думать.
И снова ведем мы бойцов перелесками, болотами,
оврагами. Разбиваем их на группы. Пытаемся с разных
сторон проникнуть в город... Безнадежно: враг неизбеж¬
но ускользнет, бой затянется...
Остается ждать разведчиков: быть может, их сведе¬
ния подскажут правильное решение...
Открывается дверь, и в комнату входят Пашкович и
Буровихин.
— Прости, комиссар. Важные известия... Доклады¬
вай, Василий.
Буровихин рассказывает, как он явился в Трубчевск,
как предъявил коменданту свое брянское удостоверение
и как комендант томил его сутки, очевидно запрашивая
Брянск. Потом сразу же переменил отношение, стал
предупредительным, ходил с ним вместе в парикмахер¬
скую, угощал обедом, а затем ни с того ни с сего заго¬
ворил о том, что в районном городке Локте организуется
«национал-социалистическая партия всея Руси», что яд¬
ро этой партии составляют царские офицеры-эмигранты
во главе с каким-то Воскобойниковым — он же Инже¬
нер, он же Земля — и что в связи с этой партией им,
Буровихиным, интересуется одно «важное лицо».
Это «важное лицо» оказалось фашистским чиновни¬
ком. Он обстоятельно расспрашивал Буровихина о Са-
репте, о Ленинграде, о тех обстоятельствах, при кото¬
рых Василий попал в плен, и, оставшись, очевидно, до¬
вольный опросом, дал ему поручение.
183
Буровихин должен отправиться в Севск. Севский
комендант свяжет его с Воскобойниковым. От Бурови-
хина пока требуется одно: войти в доверие к руковод¬
ству партии и тактично узнать, нет ли у Воскобойникова
родственников в Америке. Чиновник предупредил, что,
возможно, Буровихин услышит в Локте высказывания,
которые не совсем будут соответствовать его, Бурови-
хина, естественному уважению перед величием и зада¬
чами германского рейха, но пусть пока он смотрит на
это сквозь пальцы и обо всем докладывает лично ему...
Помню, тогда, в Челюскине, мимо моего сознания
прошел этот рассказ: все мысли были в Суземке. Я по¬
ручил Пашковичу заняться Буровихиным, а мы снова
засели за план операции.
В комнату шумно входят Богатырь и Паничев. Они
принесли только что полученные данные от суземских
разведчиков:
— Завтра утром Богачев созывает в комендатуре
совещание всего командного состава. Он задумал под
видом партизан подобраться к нам и уничтожить одним
ударом... ’
— Под видом партизан? — переспрашиваю я, и в го¬
лове уже мелькает новая, неожиданная, пока еще не
вполне оформившаяся мысль. — Завтра утром совеща¬
ние?
— В восемь часов утра.
— Очень хорошо... Вот в этот час мы и пожалуем
к ним...
— Погоди, погоди, Александр, — перебивает Бога¬
тырь. Он, очевидно, начинает понимать мой замысел. —
Но ведь в восемь часов уже светло. Нас заметят.
— А я и не собираюсь скрываться. Мы пойдем от¬
крыто. Пусть видят. В этом весь см«ысл...
Примерно через час приходит Кенина из Суземки.
Она подтверждает сведения о завтрашнем утреннем со¬
вещании в комендатуре и добавляет важную для меня
деталь: в Суземке распространился слух, будто какой-
то полицейский отряд прошел на Колпины ловить пар¬
тизан.
— Это они с отрядом Боровика спутали, — смеется
Паничев. — Он как раз в это время возвращался с опе¬
рации.
С кем бы они ни спутали, но это именно то, чего не
184
хватало в моем плане: внезапности, полной гарантии
успеха.
Срочно созываем командирский совет. Докладываю
план операции. План принят. Три отряда — наш, Сузем¬
ский и Погорелова — выступают на исходное поло¬
жение.
Рассвет застает нас в поселке Побужье. То здесь, то
там вспыхивает и замирает приглушенный разговор. Еле
слышно ворчит Джульбарс, громадная служебная
овчарка, подаренная нам в Черни. Нетерпеливо бьет ко¬
пытами Машка. В километре от нас — занесенная сне¬
гом, спящая Суземка.
Сегодня необычный вид у нашей группы. Восемна¬
дцать партизан одеты в немецкую военную форму. Это—
«конвой». Он поведет двух «пленных партизан» — двух
исконных суземцев: работника военкомата Ивана Бе¬
лина и народного судью Филиппа Попова.
«Пленным» завязывают за спину руки, завязывают
так, чтобы в любой момент они могли сами легко осво¬
бодиться от веревок. Автоматы, конечно, отобраны, но
«пленные» настойчиво требуют оружия, и в карманы им
кладут пистолеты и гранаты.
В розвальни, запряженные Машкой, Иванченков ста¬
вит ручной и станковый пулеметы, тщательно закрывает
их сеном и усаживается в качестве ездового.
Это первая группа — тот «полицейский отряд», кото¬
рый открыто, не скрываясь, поведет «пленных партизан»
в комендатуру Суземки, где сегодня утром Богачев от¬
крывает совещание.
Вторая, основная, группа во главе с Бородавко, По-
гореловым, Паничевым и Егориным под защитой желез¬
нодорожного полотна скрытно пойдет к сожженной стан¬
ции Суземки. Лишь только раздастся наш первый вы¬
стрел, эта группа должна немедленно же выброситься
к комендатуре...
На небе одна за другой гаснут звезды. Чуть брезжит
восток. Основная группа бесшумно скрывается за на¬
сыпью. Пора и нам. По широкой разъезженной дороге
мы трогаемся в путь прямо в логово врага.
Все заранее разработано и оговорено до мельчайших
деталей. Беспокоит одно — как бы еще до комендатуры
185
не опознали кого-нибудь из нас. Но Паничев уверил
меня: в Суземке известны только наши «пленные». И все
же тревога не проходит...
Впереди вырастает город. Первые дымки появляются
над крышами и отвесно поднимаются в тихом морозном
воздухе.
Последний раз повторяю Богатырю: он должен сле¬
дить, чтобы, проходя по суземским улицам, «конвойные»
ругали и били наших «пленных».
Первый дом городской окраины. Перед нами стоит
полицейский — плотный бородатый мужик с карабином
в руке. Он внимательно вглядывается в нашу группу...
— Белин! — неожиданно кричит полицейский, узнав
«арестованного». — Попался, мерзавец!
Белин поднимает голову, невольно сдерживая шаг.
— А ну, пошевеливайся! — и Кочетков толкает его
прикладом в спину.
— Стой! Погоди! — полицейский даже наклоняется
вперед — так старается он получше разглядеть нас. —
Иванченков! Ты?
Чувствую, как инстинктивно рука крепко сжимает
рукоятку пистолета в кармане.
— Твоя работа? Где поймал? — допытывается поли¬
цейский.
— Приходи сейчас в комендатуру, и тебе работа
найдется, — небрежно1 бросает Иванченков.
На этот раз пронесло. Но как трудно пройти мимо
предателя и пальцем не тронуть его...
Идем по улице. Из калиток выходят суземцы и мол¬
ча смотрят на нас.
Вот группа женщин. Одна из них, узнав, видно, «аре¬
стованных», шевелит губами, и я скорее понимаю, чем
слышу ее слова: «Сыночки, родимые».
Дряхлый седобородый старик. Опершись на длинную
суковатую палку, он стоит у ворот, из-под насупленных
бровей в упор смотрит на нас, и я физически чувствую
ненависть в его взгляде.
Неожиданно из-за угла выбегают двое мальчишек и,
увидев нас, удивленно замирают на месте. Мы с Бога¬
тырем почти вплотную проходим мимо них, и я слышу
горячий мальчишеский шепот:
— Белина стрелять ведут, гады.
— Молчи, Санька. Сейчас что-то будет...
186
Каким чутьем, каким шестым чувством мог разга¬
дать нас этот малыш?
Уже видна комендатура — длинное мрачноватое зда¬
ние. Чуть поодаль к забору привязаны лошади, запря¬
женные в розвальни и нарядные высокие сани. Во дво¬
ре шумно прогревается автомобильный мотор.
Сквозь задернутые морозным узором оконные стек¬
ла видны прильнувшие к ним лица. На крыльцо выска¬
кивают военные — они без шапок, в одних кителях.
— Поймали! Белин!.. И Попов тут же! — несутся
возбужденные голоса. — Сейчас поговорим с вами!
Наша колонна уже вытянулась против окон комен¬
датуры. Иванченков разворачивает Машку, сбрасывает
сено с пулемета...
— Огонь!
Гранаты летят в окна. Жалобно звенит стекло. На
высоких нотах заливаются автоматы. Полоснул по ок¬
нам станковый пулемет. Мимо проносится серая в яб¬
локах лошадь, волоча по снегу опрокинутые сани. На
крыльце лежат трупы убитых полицейских. Кочетков с
группой бойцов бежит во двор — окружает здание.
Оглядываюсь назад. Со стороны станции по переулку
спешат наши. Вот Бородавко, Паничев, Егорин. Корена¬
стый Ларионов еле сдерживает на поводке рвущегося
вперед Джульбарса.
Иванченковуже занял выгодную позицию: его пуле¬
мет прикрывает дорогу, ведущую из Суземки на Буду.
Врагу не уйти.
Наши подбегают к комендатуре. Глухо рвутся гра¬
наты. В перерывах между взрывами несутся из дома
истошные крики. Ответной стрельбы нет. Сбросив на
снег полушубок, Рева первым вбегает на крыльцо.
Неожиданно со двора несется громкий крик:
— Донцова убили!
Бросаюсь туда. Из низких подвальных окон бьют пи¬
столетные выстрелы. Наши открывают по окнам сума¬
тошный огонь из винтовок, пулеметов, автоматов.
— Отставить! — приказываю я. — Федоров, гранату!
Ловко брошенная граната летит в окно, но почти
тотчас же вылетает обратно и рвется на снегу.
Снова летят гранаты. Еще... Еще... .
— Ларионов, за мной! — кричит Богатырь и скры¬
вается в здании. Едва касаясь лапами земли, Джуль-
187
барс легкими пружинистыми прыжками бросается за
своим хозяином.
Наступает тишина. Только внутри дома слышится
шум борьбы, злобный собачий рев, испуганный задох¬
нувшийся крик...
Ко мне подходит Богатырь.
— Еле достали: в подвале спрятались. Джульбарс
помог. Лишь только прыгнул вниз — сразу: «Сдаемся.
Уберите собаку». Ну теперь, кажется, все, Александр.
— Да, теперь все.
Смотрю на часы. Бой длился двадцать четыре ми¬
нуты. . •
Ну что ж, это именно то, чего мы хотели.
Вхожу в комендатуру. Здесь все разбито, исковер¬
кано гранатами. У окон большой комнаты, где, очевид¬
но, шло заседание, лежат десятка два трупов. Среди
них мне показывают труп Богачева.
Возвращаюсь во двор. С непокрытыми головами пар¬
тизаны молча стоят около мертвого Донцова.
Это первая смерть в отряде — тяжелая, обидная
смерть боевого друга.
Опустившись на колени, Кочетков целует уже за¬
стывшие мертвые губы Донцова.
Мы отвезем его в Красную Слободу и похороним
там, где впервые встретились с ним и где он стал пар¬
тизаном...
Начинается кипучая своеобразная жизнь только что
освобожденного городка.
Егорин с группой бойцов занимается продовольствен¬
ными складами: надо вытрясти из них все, что успели
награбить и заготовить фашисты.
Рева грузит на машину станковые пулеметы, пуле¬
метные ленты, ящики с патронами.
Проводят пойманных в домах гитлеровцев и «бога-
чевцев», как прозвали суземцы головорезов начальника
полиции, но среди них нет ни Тишина, ни денисовского
старосты Кенина, хотя их видали сегодня на рассвете.
Вокруг возбужденная, радостная толпа. Здесь и су¬
земцы, выбежавшие из своих домов, и недавние аресто¬
ванные, сидевшие за колючей проволокой, — худые, об¬
росшие, но безмерно счастливые. Рассказывают, что два
дня назад, перед своим налетом на Слободу, Тишин сам
расстрелял Павлюченко, своего недавнего заместите¬
188
ля—того прекрасного горячего старика, кто так страстно
выступал на собрании в Красной Слободе. Суземцы жмут
руки, зовут к себе помыться, отдохнуть, перекусить.
Взобравшись на розвальни, выступает Паничев, и
люди скорее чувствуют сердцем, чем слышат его вол¬
нующие слова.
Меня окружает молодежь — просится в отряд. Тут
же Володя Попов, сын того старого суземского желез¬
нодорожника, который еще в октябре просил нас «снять
с их души грех» и разорить железнодорожную ветку Су-
земка — Трубчевск. Володя тоже хочет быть партиза¬
ном, но ему всего лишь шестнадцать лет, и я отказы¬
ваю — молод еще.
Володя отходит в сторону и упрямо бросает:
— А я все равно буду партизаном.
К вечеру в Суземку съезжаются колхозники окрест¬
ных сел. Среди них Григорий Иванович Кривенко. Он,
как всегда, в распахнутом тулупе.
— Хорошо, командир! Хорошо! — говорит он, обни¬
мая меня. — Теперь надо советскую власть закреплять
в городе. Чтобы все как полагается.
Договариваюсь с Егориным и Пашковичем: они
остаются в Суземке, организуют оборону силами своего
отряда, мобилизуют население.
Вечер. Из Суземки медленно тянется вереница са¬
ней. В них оружие, боеприпасы, мука. Обоз перегоняет
трофейная машина. Ее ведет Рева.
Сзади, над освобожденной Суземкой, гордо реет
победное красное знамя.
На нашем горизонте появляется еще один подполь¬
ный районный комитет партии: ранним утром 31 декаб¬
ря я выезжаю на встречу с представителем Брасовско-
го райкома партии в село Игрицкое — полевое село, что
лежит к востоку от Брянского леса.
Со мной едут Богатырь, Пашкович и Рева. У каж¬
дого из них свои дела.
Рева направляется в село Вовны: где-то поблизости
от него обнаружены под снегом тяжелые минометы,
орудия, снаряды, и Павел мечтает использовать это бо¬
гатство. Богатырь едет в Селечню проводить собрание.
Пашковича срочно вызвала Муся Гутарева в то же са¬
189
мое Игрицкое, где намечена наша встреча с брасовца-
ми. Нам всем по пути, и мы выезжаем вместе.
Едем под видом важных фашистских чиновников.
На нас новые щегольские полушубки, взятые в Суземке,
в карманах удостоверения севской комендатуры, мы си¬
дим в разукрашенных высоких санях, и Машка, как
именинница, в парадной сбруе. Белая шерсть ее потем¬
нела от пота, и только верх спины отливает тусклым се¬
ребром.
К полудню подъезжаем к Селечне.
Как неузнаваемо изменилось село!
Последний раз мы видели его всего лишь три дня
назад. Тогда здесь была волость, волостной старшина,
полиция. Вот так же, как сегодня, — в этих же санках,
в этих же новых полушубках — мы впервые въехали в
него. Тихи и пустынны были улицы. Редкие прохожие,
завидев сани, старались незаметно скрыться в первую
же калитку. Говорили с нами сухо, односложно, отде¬
лываясь трафаретным «не знаю».
Вечером того же дня не стало волости, волостного
старшины, полиции — не узнать сегодня Селечню.
Улица стала другой — шумной и людной. Группами по
пять-десять человек, не озираясь, не оглядываясь, идут
старики, женщины, молодежь. Слышится смех, веселый
говор, шутки. Откуда-то издалека, очевидно, с другого
конца села, доносится песня...
Равняемся с группой колхозников, шагающих по се¬
редине улицы.
— Куда путь держите? — спрашивает Рева.
Они внимательно вглядываются в нас.
— Да ведь это же наши! Партизаны! — радостно
кричит белокурая курносая девушка.
Сразу же собирается толпа: здороваются, что-то
спрашивают, благодарят.
Девушка садится к нам в сани и показывает дорогу
к клубу. А там, у крыльца, уже десятки людей поджи¬
дают начала собрания.
Я и Пашкович прощаемся с Богатырем и Ревой.
Павел уезжает отсюда в село Вовны, Захар остается
проводить собрание.
— Только поосторожнее, друзья, — напутствует нас
Богатырь. — Как бы «бобики» вам новые полушубки не
порвали.
190
(С легкой руки Павла кличка «бобик» крепко при¬
стала к фашистскому полицейскому.)
— Какие там «бобики», — спокойно отвечает Пашко¬
вич.-— В Игрицком один староста. Да и тому под семь¬
десят...
После глухих лесных дорог такими необычными
кажутся эти неоглядные полевые просторы. До са¬
мого края небес искрится снег под солнцем, и толь¬
ко где-то далеко-далеко позади синеет стена Брян¬
ского леса. ,
— Какая ширь! — задумчиво говорит Пашкович.—
А они хотят завоевать эту землю. Вот уж поистине са¬
мовлюбленная безграничная тупость!
Скрипит снег под ногами. Остро пощипывает мороз.
Радостно фыркает Машка, вырывая вожжи из рук.
— Почему Гутарева вызвала меня в Игрицкое? —
в который уже раз спрашивает Пашкович. — Ведь она
должна быть безотлучно в Севске. Что случилось?
Слепит глаза сияющий блеск залитых солнцем сне¬
жинок...
Наконец — Игрицкое.
По улице едем шагом. Улица безлюдна. Только впе¬
реди, у крыльца высокого дома, стоит группа мужчин.
— Неужели полиция?
— Не может быть,—уверенно отвечает Пашкович.—
Позавчера здесь было пусто. Да и Муся не вызвала бы
сюда.
На всякий случай кладу поближе автомат.
Медленно проезжаем мимо крыльца. Теперь уже нет
сомнений: типичные «бобики». Среди них высокий ры¬
жебородый старик.
— Стой! — раздается сзади запоздалый пьяный
окрик.
Делаем вид, будто не слышим, что приказ относится
к нам.
— Стой! — снова повелительно несется вслед.
Останавливаю Машку. Полицейские по-прежнему
стоят у крыльца.
— Приготовь документы, — шепчу Пашковичу. —
А ну, сюда! — приказываю я.
Полицейские, сгрудившись у крыльца, стоят молча.
Даже никто не пошевелился, словно не о них идет речь.
Проходит долгая томительная минута. Как быть? .
191
Поднимаюсь в санях и грозно кричу:
— Бегом!
Рыжебородый старик медленно, в развалку, идет
к нам.
— Бегом! Бегом! — тороплю я, стараясь сократить
им время для размышлений.
— Староста я, — подбежав к саням, говорит рыже¬
бородый. — А вы кто будете?
— Почему хулиганство в селе? — негодую я. — По¬
чему по селу нет свободного проезда?
— Служба, господа... А все же кем вы будете? —
настойчиво спрашивает староста.
— Это что за шакалы? — будто не слыша вопроса,
киваю в сторону крыльца.
— Не шакалы это, — чуть ухмыльнувшись, отвечает
он. — Полицейские... А как вас величать прикажете?
Нет, от него не отделаешься. Протягиваю наши сев-
ские документы. Староста внимательно разглядывает
их. Полицейские стоят молча, настороженно наблюдая
за нами.
Положение не из приятных. Смотрю на Пашковича.
Внешне он совершенно спокоен. Только жилка на виске
бьется часто-часто.
Как и следовало ожидать, староста ровно ничего не
понял из немецкого документа. Он увидел одно — хищ¬
ную птицу со свастикой на хвосте. И этого оказалось
достаточно.
— Слушаю вас, господа, — уже другим, подобо¬
страстным тоном говорит он, отдавая нам документы.—■
Чем могу служить?
Мы еще не придумали, чем может служить нам ста¬
роста, и Пашкович повторяет, как затверженный
урок:
— Почему хулиганство в селе? Почему не привет¬
ствуют?
— Полиция, — разводит руками старик. — Из Сев¬
ска приехали. По заданию. Ну вот и распоряжаются.
Рассказывают — в Суземке что-то случилось. Теперь
приказ дан у всех документы спрашивать.
— А ну, идите сюда, — приказываю полицейским.
Пятеро полицейских нехотя подходят.
— В чем дело? — продолжая грызть семечки, раз¬
вязно спрашивает нескладный мужик лет сорока.
192
—- Встать смирно, мерзавец! Почему без дела око¬
лачиваетесь?
Окрик производит впечатление, но до повиновения
еще далеко.
— Задание севского коменданта выполняем.
— Какое задание? Я сегодня был у коменданта, и
он ни о каком задании не говорил.
— Значит, не всем знать о нем положено, — на¬
смешливо бросает нескладный мужик.
Пашкович, наконец, выходит из себя и обрушивает
на полицейского такое грубое, такое замысловатое ру¬
гательство, что диву даешься, как может выговорить
его такой выдержанный, такой корректный Николай.
И сразу же обстановка меняется. Полицейские вытяги¬
ваются в струнку.
Не даю им опомниться.
— Где оружие?
— В старостате, — испуганно бормочут они.
— Почему без оружия шляетесь? Немедленно при¬
нести ко мне!
Минуты через две полицейские возвращаются с вин¬
товками. Выйдя из саней, Пашкович берет одну из них
и снова кричит:
— Ржавчина? На боевом оружии ржавчина? — Он
тычет затвором в лицо полицейскому и бьет его при¬
кладом по спине. — Хамье! Сложить оружие в сани.
Полицейские послушно выполняют приказ, и только
тут приходит в себя нескладный мужик.
— Я старший полицейский. Разрешите обратиться,
господин начальник.
— Не разрешаю хамам со мной разговаривать.
Полицейский настаивает:
— Какие указания будут?
Указания?.. Какие дать им указания?
Пашкович находится быстрее меня:
— Ждать нас в старостате. Мы скоро вернемся, и
тогда получите указания...
Приказываем старосте сесть в санки. Машка с ме¬
ста берет крупной рысью.
— Вот это по-германски! — довольно потирая руки,
говорит рыжебородый. — Распустились больно. Кричат,
ругаются, водку пьют. — «Ты, — говорят, — большевиков
укрываешь». А каких большевиков — не разъясняют...
13 А. Н. Сабуров
193
Девку с собой привезли. Она с ними здесь по одному
делу, но, вроде бы, получше их. Спасибо, надоумила
меня. «Дай, — говорит, -— им водки — они утишатся».
— Где эта девушка? — нетерпеливо спрашивает
Пашкович.
— У лесничего остановилась. Повидать ее хотите?
Вот сюда, в проулок свернуть надо. Только нет сейчас
лесничего: уехал в Камаричи деньги собирать.
— Налог, что ли?
■— Нет, указ сверху поступил: собрать деньги за лес,
что был нарублен при советах.
— Ты, конечно, все собрал? До копейки?
— Мое дело сторона: ему поручено—он и собирает...
Вот, вот его домик. С высоким крылечком...
Входим в дом. В первой же комнате на лавке си¬
дит Муся Гутарева.
— Кто вы такая? Откуда? — сурово спрашивает
Пашкович, и я чувствую: в этой суровости не только
игра, но и раздражение на Мусю за то, что вызвала его
в Игрицкое, заранее зная о полицейских.
— Пришла по делу, — смущенно отвечает она.
— Из леса? Партизанка?
Муся не успевает ответить: на ее защиту выступает
хозяйка.
— Да что вы, господин!.. Из Севска девушка. Вер¬
ными людьми рекомендована.
— А вот мы посмотрим, что это за верные люди...
Выйдем-ка на минутку, поговорим.
Выходим во двор... Если бы на нас взглянуть изда¬
ли, было бы полное впечатление, что взыскательное
строгое начальство допрашивает растерявшуюся девуш¬
ку. Во всяком случае так выглядели Пашкович и Муся.
На самом же деле Гутарева взволнованно спрашивает:
— Почему вы приехали со старостой? Видели поли¬
цию? Да? Все сошло благополучно? А я так волнова¬
лась...
— Что это значит? — сурово спрашивает Пашкович.
Муся взволнованно рассказывает, что она уже ра¬
ботает в городской управе, но три дня назад ее вызвал
комендант, приказал отправиться в Игрицкое и непре¬
менно разведать о каком-то раненом командире артил¬
лерийского полка, который скрывается в селе. Муся ре¬
шила воспользоваться этой отлучкой из Севска и по¬
194
слала вызов Пашковичу. А перед самым выходом из
города комендант неожиданно навязал ей этих поли¬
цейских. Предупредить Пашковича было не с кем и не¬
когда. И вот уже второй день Муся, нервничая, сама
не своя, ходит по хатам, делает вид, что ищет совет¬
ского офицера, и не знает, как выйти из положе¬
ния, как спасти Пашковича от неизбежной встречи с
полицией.
— Странно, — уже несколько успокоившись, говорит
Пашкович. — Почему они именно тебе поручили это
дело? Что это? Подготовка кадров? Или проверка?..
Зачем ты меня вызвала?
— В Севске такое творится — голова кругом идет...
Вы знаете, кто меня устроил в управу?.. Половцев!.. Тот
самый человек со шрамом на щеке, который приходил
к Еве Павлюк. Помните?
В памяти встает Ева, приглашение к Богачеву, ноч¬
ная засада у его хаты...
— Погоди, Муся. По порядку.
Муся рассказывает, что познакомилась с Половце¬
вым на квартире старой учительницы, где она сейчас
живет. Первый раз он заходил к тамошнему постояльцу,
полковнику Шперлингу: они, оказывается, друзья-прия¬
тели. Потом зачастил в дом. Как-то в беседе один на
один с Мусей разоткровенничался: он-де советский под¬
польщик, ведет здесь разведывательную работу по спе¬
циальному заданию, поэтому постарался войти в дове¬
рие к Шперлингу, у него есть связь с Москвой — словом,
повторил то же самое, что в свое время слышала от него
Ева Павлюк. В конце беседы пообещал Мусе устроить
ее на службу в городскую управу, при условии, что она
в случае необходимости будет выполнять кое-какие не¬
значительные поручения. Муся согласилась и без труда
была зачислена на службу. Оказывается, точно так же
месяц назад Половцев устроил в комендатуру дочь хо¬
зяйки Лиду.
— Все бы это куда ни шло, — продолжает расска¬
зывать Муся, — хотя, должна признаться, мне органи¬
чески противен Половцев: посмотрю на него — и сейчас
же вспомню Еву. Я боюсь его: у него такие холодные,
такие пустые глаза... Но дело не в этом. Недавно Шпер-
линг праздновал рождество. Была елка, игрушки, све¬
чи, даже бенгальские огни. Собрались гости. Сели ужи¬
13*
195
нать. Я сказалась больной и сидела в своей комнате.
Неожиданно вошел Половцев и начал усиленно пригла¬
шать к столу. Пришлось согласиться. Вхожу в столовую
и вижу: среди гостей — Вася Буровихин! Это было так
неожиданно, что я чуть не вскрикнула. Но, кажется, все
обошлось: сделала вид, что у меня закружилась голо¬
ва... Половцев познакомил меня с Буровихиным, а
Шперлинг посадил нас рядом за столом. Сидела, как
на иголках, не знала, что говорить, как вести себя.
Спасибо, Вася выручил. Выбрал удобную минуту, на¬
клонился ко мне и шепнул: «Держись, Муся, держись.
Сделай вид, что влюблена в меня. Так надо». Он начал
за мной ухаживать, говорил глупые комплименты, це¬
ловал руки. Словом, был совсем не таким, каким я
знала его. Мне стало не по себе, но во всяком случае
я уже поняла, что надо делать. Шперлинг внимательно
смотрел на нас и о чем-то шептался с Половцевым.
Муся замолчала.
— Это все?
— Если бы все... Кончился ужин. Я воспользовалась
этим и ушла в свою комнату. Вдруг снова входит По¬
ловцев, закрывает дверь и говорит: «Вот вам мое пору¬
чение, Муся. Мне кажется, Буровихин не тот, за кого
себя выдает. Он советский человек, но скрывает это.
Или агент гестапо. Одно из двух. Попробуйте сблизить¬
ся с ним, узнать его. Это будет нетрудно: вы, кажется,
понравились ему... Кстати, Буровихин на днях уезжает
в Локоть. Я устрою так, что вы поедете вместе с ним».
Потом подошел вплотную и тихо сказал: «Имейте в ви¬
ду — я все знаю и все вижу. Обмануть меня не удаст¬
ся... Готовьтесь к отъезду». И ушел... Теперь все. После
этого разговора я не видела Половцева, но он может
прийти каждую минуту. Поэтому и вызвала вас, това¬
рищ Пашкович. .
— Так, так. Понятно, — повторяет Николай, словно
думает вслух. — Половцев и Шперлинг действуют за¬
одно. Васька Буровихин где-то оступился. Вы оба под
ударом.
— Лиду ведь тоже устраивал на работу Половцев,—
вставляет Муся.
— Значит, вы втроем под ударом... Ну, вот что. По¬
ра кончать — мы и так слишком задержались на дворе.
Боюсь, послав тебя в Игрицкое, эти молодчики прове¬
196
ряют, что ты за человек... Слушай внимательно, £ута-
рева. Сейчас мы отвезем тебя к полицейским и при них
отправим обратно в Севск. Ты немедленно захватишь
Лиду и придешь в Селечню. Так, Александр?
— Пожалуй, ничего другого не придумаешь...
Снова едем в старостат. Полицейские терпеливо
ждут. Пашкович при всех строго приказывает Мусе:
— Отправляйтесь в Севск. Доложите коменданту,
что вас послал майор Ланге. Не забудьте передать: по¬
лицейские ведут себя непристойно и только спугнут
зверя. Я сам займусь советским офицером. Выполняйте
приказание.
Смотрю им вслед, и на сердце тревожное чувство,
словно мы сделали непростительную ошибку, отпустив
Гутареву. '
— Ну, теперь надо заняться стариком, — говорю я...
Садимся в сани вместе со старостой. Машка быстро
выносит нас за околицу. Снова снежные просторы, за¬
литые солнцем. От быстрой езды свистит ветер в ушах.
Как хороша эта снежная ширь...
Из головы не выходит севская история. Странно:
Шперлинг и Половцев как будто одинаково боятся и
агента гестапо и советского человека. Почему-то все
острее становится чувство, что мы напрасно отпустили
Мусю: не вырваться девушке из этого логова...
Однако надо кончать со старостой.
— Ты знаешь, куда мы тебя везём? — спрашиваю я.
— Никак нет.
— Расстреливать.
— Меня... За что? — и глаза у старосты растерян¬
ные, недоумевающие.
— За то, что ты староста.
— Как же так получается?.. Как же так? Одни ста¬
вят, другие стреляют?
— Ставили фашисты, а расстреливать будут парти¬
заны. Ясно?
— Партизаны? — Староста пристально смотрит на
меня. В его глазах страх. И вдруг этот страх исчезает, и
они смеются, эти только что насмерть перепуганные гла¬
за.— Ну нет, тут уж вы меня не разыграете! Хоть
я партизан и не видел, но такими они не бывают.
— Не веришь? — холодно спрашивает Пашкович. —
Смотри! ‘
197
Пашкович расстегивает полушубок, показывая свою
гимнастерку и знаки различия в петлицах.
Староста удивленно, внимательно смотрит на Пашко¬
вича, переводит глаза на меня и снова смотрит на Ни¬
колая. Наконец, уверившись, очевидно, что его не обма¬
нывают, неожиданно спокойно говорит:
— Раз такое дело, товарищи, сперва народ спросите,
надо ли стрелять. Хоть я и староста, а немцы от меня ни
шиша не получили. Вот к примеру вчерашний день.
Приехали полицаи за командиром полка, а командир-то
этот скрывается у меня в селе и обучает мой народ.
— Какой народ? Чему обучает? — сбитый с толку
неожиданным заявлением, спрашивает Пашкович.
— Обыкновенный народ. Советский... Им бы вот-вот
в лес уйти, а тут эта девка нагрянула. И настырная та¬
кая: так и шарит, так и шарит.
Староста говорит спокойно, а я смотрю на него и
никак не могу понять — правду он говорит или врет, на¬
деясь хотя бы на час продлить свою жизнь. Хитрый че¬
ловек— у него на каждый случай припасено: для нас —
командир полка, для фашистов — как будто безупреч¬
ная работа старосты.
Резко поворачиваю Машку обратно.
— Ну, старик, показывай своего командира. Если
соврал — пуля... .
Сани останавливаются у маленькой хатки. Откры¬
вает старуха. Староста шепчется с ней и приглашает
войти. Хата пуста. Минут через пять входит высокий
военный. Он слегка хромает. Мы показываем ему наши
документы. Когда он читает их, его большие черные ,
глаза сияют.
— Дмитрий Балясов, командир артиллерийского
полка! — радостно улыбаясь, громко рапортует он...
Балясов рассказывает, как ранили его, как раненого
подобрали жители, какие хорошие хлопцы в его группе
и какую базу создал ему староста из колхозных запа¬
сов— на два года хватит: мука, мясо, десять бочек
меда...
— Положим, не десять, а девять с половиной, — по¬
правляет старик. — Одну-то вы с хлопцами порядком
почали.
Простившись со старостой и захватив Балясова, вы¬
езжаем в Селечню: скоро должны приехать брасовцы...
198
Богатырь, видимо, волновался: он встречает нас
у околицы.
— А я уже за вами собрался... Все в порядке? Ну
хорошо. И у нас неплохо.
— Брасовцы пришли? — перебиваю его.
— Приходил связной. Просят к ним приехать в от¬
ряд. Обещали прислать за нами поздно ночью... Нашего
полку прибыло, Александр. Нашел-таки комиссара авиа¬
полка, которого мы разыскивали. Владимир Тулупов.
— Тулупов? Володька? — радостно переспрашивает
Балясов. — Ну и встреча! Это ведь мой старый друг.
Где он?
— Вот мы к нему и пойдем сейчас. Там небось
ждут не дождутся с вами новый год встречать.
Тулупов поджидает нас на пороге и вводит в дом.
У стола, заставленного соблазнительными яствами, суе¬
тятся Рева и старенькая морщинистая хозяйка.
— Ну як же так можно? — журит нас Павел. —
Прямо сердце на части рвалось: неужели, думаю, из-за
этих полуночников даже стопки под новый год не
выцыо?
— Володенька, будь хозяином, — обращаясь к Тулу-
пову, ласково говорит старушка. — Зови гостей к столу:
уже без десяти двенадцать.
Ровно в двенадцать поднимается Тулупов.
— Когда подбили мой самолет, и я оказался здесь,
в тылу, жизнь мне представлялась ночью, темной бес¬
просветной ночью. Потом подобрали меня люди, начал
я присматриваться. Легче стало. Наконец нашел вас...
Так поднимем же бокалы, друзья, за рассвет, за гря¬
дущую победу!
Хозяйка принесла патефон.
— Гуляйте, дорогие. Сегодня праздник у меня.
Я ведь Володю, как родного сына, выхаживала, когда
он с неба-то свалился. Лежал у меня в хате, мучился
без дела, все на лес смотрел. «Уйду», — говорит. Я к не¬
му хороших ребят стала приводить. Повеселел мой Вла¬
димир, часами с ними беседовал. А потом снова затвер¬
дил: «Ухожу. С товарищами ухожу». А куда ему ухо¬
дить, когда он и по сей день хромает? Я уж и так и
этак — все хотела его до сегодняшнего дня сберечь.
Чуяло сердце, что под новый год счастье ему выпадет.
Вот и выпало...
199
Павел возится с патефоном. Пашкович протягивает
ему пластинку. Но раздается высокий звук, словно
струна порвалась.
— Будь она неладна! Пружина лопнула, — негодует
Павел.
— Вот горе-то какое, — сетует хозяйка. —- Думала,
повеселятся ребятки... В земле, видно, долго лежала.
Пашкович, резко отодвинув стул, отходит в угол.
Рева заметил, что Николаю не по себе.
— Да черт с ней, с пружиной! — говорит он. — Я те¬
бе сам не хуже спою.
Хорошо поет Павел. Легко и свободно несется его
мягкий, чистый голос:
Ой, у полі вітер віе,
Та жита половіють...
Павел поет с душой, словно всю свою любовь к род¬
ной земле вкладывает в песню.
Подхожу к Пашковичу.
— Что с тобой, Николай?
— Зря мы Мусю отпустили. Зря. Боюсь я за нее.
И за Буровихина боюсь...
Песня несется все шире и шире:
А козак дівчину
Тай вірненько любить,
А зайнять не посміе...
Пашкович постепенно отходит. Он уже стоит у стола
и поднимает рюмку.
— Хорошие слова сказал Тулупов. Да, скоро рас¬
свет. Не знаю, когда он придет. Может быть, в этот
день будет пурга, может быть, яркое летнее солнце, но
это будет самый торжественный, самый ликующий день.
Больше всего на свете мечтаю дожиты до него и с от¬
крытым сердцем сказать себе: я сделал все, чтобы при¬
близить этот сияющий день... Вот этого желаю себе и
всем вам, друзья...
Входит Ларионов, что-то шепотом докладывает Бо¬
гатырю и, внимательно выслушав его, уходит.
— Связной пришел от Брасовского отряда, — подой¬
дя ко мне, тихо говорит Захар. — Просят приехать как
можно скорее.
Поручив Балясову и Тулупову собрать своих людей
200
и ждать нас, темной новогодней ночью мы уезжаем
к брасовцам.
Среди редкого низкорослого дубняка и чахленьких
кривых березок, в глубине Брянского леса, километрах
В трех от его восточной опушки, на песчаной возвышен¬
ности жарко пылает костер. Вокруг него толстые дере¬
вянные чурки, колоды, стволы поваленных деревьев —
словно скамейки вокруг громадной огненной клумбы.
Мы сидим у костра, ждем, когда проснется командир
отряда, и слушаем неторопливый рассказ дежурного о
том, как брасовцы круглые сутки жгут этот неугасимый
огонь и плавят снег в больших котлах.
Тихо вокруг. Только весело потрескивает костер,
разбрасывая красноватые искры. Ярким снопом подни¬
маются они ввысь и гаснут в непроглядной предрас¬
светной тьме-.
Побелел горизонт на востоке, занимается заря, ухо¬
дит ночь, и справа, из утренней морозной мглы, вы¬
растает высокая насыпь землянок. Круто вверх торчат
жестяные трубы. То тут, то там вьется над ними синий
дымок. Иногда блеснет над трубой искорка, вспыхнет
золотой язычок огня и погаснет. А костер по-прежнему
горит ярким высоким пламенем. Безлюдно вокруг. Лишь
часовой маячит вдали, да дежурный подбрасывает
в костер новые чурки...
Здесь все кажется странным, необычным, непонят¬
ным. Мы видели, как жили суземцы и трубчевцы. Там
лагерь располагался в лесной глуши, вдали от дорог,
около речушки. Дымоходы замаскированы хвоей. По но¬
чам, как правило, бодрствует добрая половина отряда.
И в помине нет этого негаснущего костра... Да, нельзя
обвинить брасовцев в излишней конспирации...
Из землянки выходит пожилой мужчина в синем ха¬
лате с ведрами в руках — надо полагать, отрядный по¬
вар. Равнодушно поздоровавшись с нами, он набирает
воду из котлов, наливает большие кастрюли и вешает
их над огнем: очевидно, завтрак пришел готовить.
— Морока с этой водой, — ворчит он.
— А кто же вас заставил здесь лагерь разбивать?—
насмешливо спрашивает Рева. — Или хуже места во
всем районе не нашли?
201
1
— Осенью была здесь вода — и ручеек, и колодец.
А сейчас, на-поди, вымерзли.
— Да у нас все так. Без внимания и разума, — за¬
мечает дежурный. — Оттого и недовольство в народе.
— Недовольство?.. Разговорчики, товарищ дежур¬
ный!— неожиданно вскипает повар. — А ты что же,
Федор, как в колхозном таборе в уборочную хочешь
жить? О патефоне скучаешь? Драмкружка не хватает?
Нет, Федор, война пришла. Не забывай, где находишь¬
ся. Не до жиру — быть бы живу. Скажи спасибо, что
еще снег есть. Неровен час, и тот отберут...
— Положим, снега от вас никто не отберет, — заме¬
чает Богатырь. — А как вообще вы живете, товарищи?
Что поделываете?
— Вот так и живем, — с обидой в голосе отвечает
дежурный. — Хлеб жуем, воду кипятим, дрова заготов¬
ляем. Иногда сводку слушаем, как люди воюют. А са¬
ми не воюем, нет. И уж не знаю, почему. То ли охоты
мало, то ли руки не доходят за этой забавой, — и он
зло швыряет в костер очередное полено. — Одна на¬
дежда: вчера бюро райкома выбрали — авось подна¬
жмет на командира.
— А что райком может сделать? — продолжает воз¬
ражать повар. — Сам видишь — зима. Пойдешь по сне¬
гу на операцию, следы за собой оставишь и непременно
за собой гостей приведешь. Вот тогда...
— Командир проснулся, — перебивает дежурный.
У землянки стоит невысокого роста мужчина в теп¬
лой шапке, в накинутом на плечи тулупе. Это Капра¬
лов— командир отряда.
— Дежурный, подъем давай! — кричит он.
Заметив нас, подходит, крепко жмет руку.
•— А мы вас только сегодня вечером поджидали...
Хорошо, что приехали. Пока завтрак будут готовить,
пойдемте потолкуем.
Мы сидим в командирской землянке. По обеим сто¬
ронам деревянные нары. В углу стоит железная бочка,
приспособленная под печь. Посредине стол. Начальник
штаба раскладывает на нем карту района. Тут же жена
командира — она, оказывается, живет в отряде.
Докладывает командир.
Нет, это не командирский доклад. Слова пустые, не¬
весомые.
202
По мнению командира, в районе все обстоит как
нельзя лучше. Отряд собран. Землянки построены. С во¬
дой вопрос разрешен: костер горит днем и ночью — де¬
журные непрерывно плавят снег. Начинает налажи¬
ваться связь с селами, даже с райцентром. Немцы ис¬
чезли. Только в самом Брасове остался крохотный
гарнизон. Правда, в Локте Воскобойников организовы¬
вает «партию», но в нее никто не идет, и она развалит¬
ся сама собой... Одним словом, в районе все блестяще.
А тут еще наша армия наступает. Говорят, партизаны
захватили Суземку...
— Короче, гроза проходит, — говорит в заключение
Капралов.—Горизонт очищается. Теперь можно начинать
действовать. Думаем завтра Игрицкое брать, — тор¬
жественно заканчивает он и, довольный собой, са¬
дится.
Я слушаю его, и во мне все кипит. Хочется разбить
это благодушие, взволновать, заставить заняться делом.
— Игрицкое? — переспрашиваю я. — А вам извест¬
но, что позавчера Игрицкое заняла полиция и в селе
обосновался крупный полицейский гарнизон?
— Вот как?.. Это для нас новость, — удивленно за¬
мечает Капралов.
Поднимается секретарь райкома.
— Должен признаться, товарищи, я новичок в пар¬
тийной работе, а в подпольной тем более: все наши
секретари ушли в армию, и мне неожиданно поручили
это дело... Трудно было в первые дни. Очень трудно.
Тем более, что недостатков — хоть пруд ими пруди. Сей¬
час как будто начинаем понемногу налаживать работу.
Вчера выбрали бюро райкома. Наметили план. Одно
горе — никак не можем договориться с командиром. Он
считает, что райком мешает ему. Поэтому и решил
встретиться с вами и просить помочь нам.
Чуть помолчав, секретарь продолжает, обращаясь
к Капралову:
— Плохо ты говорил, командир. Очень плохо. Зря
так небрежно отмахиваешься от «партии» в Локте. Уже
только тот факт, что в нашем районе появилась такая
нечисть, позор для нас обоих — для тебя, командира,
и для меня, комиссара отряда и секретаря райкома. Мне
известно, что охрана Воскобойникова состоит из старых
опытных царских офицеров. Их собрали отовсюду — из
203
I
Франции, Чехословакии, Польши. Это — ядро. И пусть
народ не идет к ним, но в Локоть потянется всякая
шваль, отбросы, накйпь, которой нечего в жизни те¬
рять... Вот, неугодно ли.
Секретарь протягивает мне «Манифест» и «Декла¬
рацию», выпущенные Воскобойниковым.
Быстро проглядываю оба документа. Это какая-то
мешанина: тут «единая неделимая Русь» и «долой боль¬
шевиков», и «священная частная собственность»,
и «права трудящихся». Вместе с офицерским ядром
«партии» все это невольно напоминает мне те заговор¬
щические «группы» и «партии», что десятками созда¬
вала на нашей земле Антанта в годы становления со¬
ветской власти...
— А что, если мы вольем в ваш отряд две боевые
вооруженные группы во главе с командиром артилле¬
рийского полка и комиссаром авиаполка? — предлагаю
я, думая о Балясове и Тулупове.
— Это было бы прекрасно! — охотно соглашается
секретарь. — Они отряд укрепят, райкому помогут.
— У нас и так командуют все, кому не лень! — не¬
довольно замечает Капралов. — А вы еще хотите на¬
чальников добавить. Скоро у нас будет больше коман¬
диров, чем бойцов.
— Зазнайство! — резко обрывает Богатырь. — Вы еще
пороха не нюхали, а разыгрываете из себя невесть что.
Останавливаю Захара и предлагаю назначить Баля-
сова заместителем командира отряда, а Тулупова коман¬
диром группы бойцов, которые будут влиты в отряд к
брасовцам.
— В свяЗй с этим хочу предложить освободить меня
от комиссарских обязанностей, — вступает в разговор
секретарь райкома, —Мне трудно быть одновременно
и секретарем и комиссаром. Да едва ли и целесообразно
такое совмещение... Может быть, назначим комиссаром
товарища Тулупова?
— Мне кажется, об этом сегодня рано говорить,—
замечает Богатырь. — Вы поближе приглядитесь к но¬
вым товарищам, они познакомятся с вами. Тогда и ре¬
шите. Тем более, это дело райкома.
Поздно вечером Захар приводит группы Балясова
и Тулупова. Начинается практическая организация
приема, и Капралов снова вскипает:
204
— К черту! Все брошу! Пусть райком коман¬
дует!
Снова приходится Захару и секретарю резко одерги¬
вать его. Наконец он успокаивается, подписывает при¬
казы, заверяет, что ничего подобного не повторится.
Поздно ночью выхожу из землянки и сажусь около
неугасимого огня. Рядом со мной пожилой партизан,
очевидно, ведающий хозяйством у брасовцев.
— Конь у вас хорош, ничего не скажешь, — любует¬
ся он стоящей неподалеку Машкой. — Лес бы ему во¬
зить. Вот зазвенели бы тогда колоды в лесу.
Завязывается разговор. Оказывается, мой собесед¬
ник— потомственный лесоруб и страстный любитель
лошадей.
Из командирской землянки доносится возбужденный
разговор. Отчетливо слышны гневные окрики Капра¬
лова. Как будто идет спор о том, ехать или не ехать
в села на заготовку продуктов.
Из землянки выходят люди.
— Сказано тебе: командир приказал не ехать,— до¬
носится голос.
— А чем людей кормить будем?
— Отставить! — несется из землянки.
— Ваш командир всегда такой грозный? — спраши¬
ваю моего собеседника.
Он медленно скручивает козью ножку и закуривает
от уголька.
— По-разному. Сегодня так, завтра этак... Вот была
у меня кобыла дб войны, — неожиданно начинает он.—
Норовистая кобыла, что и говорить. Такой по всей
округе днем с огнем не сыщешь. Бывало, едешь — все
хорошо. Но чуть что не по ней — не так вожжи натянул,
не так крикнул или, скажем, не по той дороге поехал,
какая ей по сердцу сегодня, — стоп. Ни с места. Ноги
расставит, хвост направо, морду налево — и конец. Од¬
ним словом — лукавит: может везти, а не везет. И тут
ты ей хоть кол на голове теши — не упестуешь. Словом,
деликатного воспитания была кобыла.
Старик сладко затягивается и продолжает:
— Вот еду я как-то по лесу, и что-то ей не по нутру
пришлось. А что — невдомек мне. Только стала она и
ноги врозь. Я давай ей ласковые слова говорить, кну¬
том стегать — ничего. Тут сосед меня догоняет, на стан¬
205
цию торопится. А дорога, как на грех, узкая — никак не
объедешь. Подходит сосед, смотрит, как я ее кнутом
лупцую, и говорит: «Брось, Иван. Кобыла к твоему об¬
ращению привыкла. Дай-ка я попробую». Выломал хво¬
ростину— да как вытянет ее по заду. И что бы ты ду¬
мал? Пошла! Да как пошла! Откуда только сила взя¬
лась... Вот и люди такие же норовистые бывают, —
улыбается старик. — Ты им и так и этак — они ни с ме¬
ста. А новый человек придет, проберет разумным стро¬
гим словом — и порядок...
Утром ко мне приходят Капралов, Балясов, Тулупов,
Богатырь.
— Всю ночь сидели, но кое-что сделали, — улыбает¬
ся Захар.
Они действительно многое сделали: выработали но¬
вую структуру отряда, составили план боевой учебы,
наметили ближайшие операции.
— Словом, скоро брасовцы пойдут в бой, — заме¬
чает Богатырь.
Отряд как будто прочно становится на ноги.
Наконец-то явился Буровихин!
Он все такой же — ровный, собранный, спокойный.
Только внешность его чуть изменилась: на нем новый
полушубок, мерлушковая шапка и добротные, выше ко¬
лен, бурки, отороченные желтой кожей. ,
— Подарок моего «друга», трубчевского комен¬
данта,— улыбается он.
Входит Пашкович.
— Радиограммы, Александр! — радостно говорит
он. — Целая папка.
Нет, невозможно быть спокойным, невозможно ду¬
мать о чем-то другом, когда получаешь эти вести
с Большой земли.
Пашкович протягивает первую радиограмму:
«Поздравляю взятием Суземки. Желаю новых боевых успехов.
СТРОКАЧ».
Вторая радиограмма:
«Отряды Воронцова, Погорелова, Боровика и радиостанцию
Хабло подчините лично себе. Шире развертывайте боевые действия».
206
Это ответ на сообщение о партизанской конферен¬
ции в Неруссе. Значит, мы правильно решили. Значит,
объединение действительно было необходимо...
Третья радиограмма требует усиления диверсий на
дорогах.
— Надо немедленно же расширить группы подрыв¬
ников в отрядах, — замечаю я.
— Мало взрывчатки, Александр, — жалуется Паш¬
кович. — Правда, Рева затевает выплавку тола из сна¬
рядов. Он обещает изобрести мину, которую нельзя
разрядить: обнаружив, ее можно только взорвать. Не
знаю, что выйдет из этих благих пожеланий — тебе ведь
известно, как способен увлекаться Павел.
Еще радиограмма:
«Командование Юго-Западного фронта благодарит за развед¬
данные. Усильте разведку в районе Понырей и Бобруйска».
Очевидно, танки, обнаруженные нами в Курской
области, заинтересовали командование. Там несомненно
что-то готовится.
— Мне кажется, надо послать в Поныри Крыкси-
ных, — предлагает Пашкович. — Но кого в Бобруйск?
— Может быть, Мусю?
— Если она вернется из Севска...
«Свяжитесь с партизанскими отрядами в Хинельских
лесах», — требует радиограмма.
О каких отрядах идет речь? Быть может, это Сень
организовал новый серединобудский отряд? Или Гуд¬
зенко, который ушел от Евы Павлюк в Хинельские
леса?..
— А теперь читай, — и по голосу Пашковича чув¬
ствую, что это особая, необычная, значительная радио¬
грамма.
«Укажите ваши координаты на выброску груза с самолета. Ра¬
дируйте, в чем нуждаетесь».
Нет, я, вероятно, не так понял... Перечитываю снова
и снова... Большая земля пошлет самолет нам, малень¬
кой группе людей? Пошлет сейчас, когда борьба раз¬
вернулась на тысячи километров? Когда в бой введены
миллионные армии?..
— Неужели это правда?
207
— Правда, Александр...
Помню, когда через полчаса я слушал Буровихина,
перед глазами все время стояли слова последней радио¬
граммы. Я вновь читал эти короткие строки, хотя
уже давно знал их наизусть, и по-прежнему не верил
себе...
Докладывает Буровихин, как всегда неторопливо,
останавливаясь только на главном.
Пришел в ^евск. Тамошний комендант немедленно
связал его с Боскобойниковым. Тот назначил Бурови¬
хина заместителем дежурного коменданта по охране
«центрального комитета партии». В Локте около трех¬
сот пятидесяти головорезов, в основном бывшие белые
офицеры. Они хорошо вооружены: двадцать семь пуле¬
метов, около десяти минометов, автоматическое оружие,
большие склады боеприпасов.
Что это за «партия», Буровихин точно сказать не мо¬
жет. Читал «Манифест» и «Декларацию»...
— Знаем. Дальше, — перебивает Пашкович.
Воскобойников в минуту откровенности объяснил
Буровихину, почему своей резиденцией он выбрал
Локоть.
Оказывается, земли вокруг Локтя якобы принадле¬
жали когда-то царице Марфе, жене царя Федора Але¬
ксеевича, урожденной Апраксиной. После Смерти Федо¬
ра и Марфы Петр I передал эти земли своему любимцу
графу Петру Апраксину. Впоследствии Локоть стал цен¬
тром бескрайнего великокняжеского имения. Одним
словом, за весь обозримый период русской истории Ло¬
коть был тесно связан с царской фамилией и поэтому
Воскобойников считает вполне закономерным, что имен¬
но из Локтя «засияет свет над новой, возрожденной
Россией».
— Чушь. Нелепость какая-то,— бросает Пашкович.—
Об этом нельзя серьезно говорить.
— Мне тоже кажется, что это всего лишь вывеска,—
замечает Буровихин. — К тому же аляповатая вывеска.
Суть в другом.
Воскобойников обмолвился Буровихину, что Локоть
выбран его резиденцией не только потому, что имеет
историческое значение. Он стоит на опушке Брянских
лесов — цитадели партизан, которые сегодня являются
основным врагом Воскобойникова; они мутят народ,
208
поднимают его на борьбу за советский строй, ни в ка¬
кой мере не совместимый, конечно, с будущностью «но¬
вой России».
— Ясно одно, — заключает Буровихин. — В Локте
идет сложная, непонятная мне игра: уж очень не вя¬
жется с фашистской политикой существование само¬
стоятельной «партии». А с другой стороны, быть может,
это всего лишь новая форма борьбы с партизанами
руками русских эмигрантов — ведь придумали же фа¬
шисты полицию из наших отбросов? ^
— Может быть... Но все-таки, кто такой Воскобой-
ников? — спрашивает Пашкович.
— Подставное лицо, марионетка, кукла, — уверенно
заявляет Буровихин. — Настоящий хозяин этого пред¬
приятия — полковник Шперлинг со своим подручным
Половцевым.
О них Буровихин кое-что уже успел разузнать.
Половцев в далеком прошлом белый офицер и при¬
ближенный генерала Корнилова. Отец Половцева, круп¬
ный таганрогский помещик, был закадычным другом
генерала. Вместе с Корниловым Половцев прошел весь
его путь: бои в Галиции, расстрел в Петрограде рабо¬
чей демонстрации весной 1917 года, ставка верховного
главнокомандующего при Керенском, неудачный поход
на Петроград, бегство на Дон, добровольческая армия
и последние бои на Кубани, когда Красная Армия раз¬
громила белых. Дальше, после смерти Корнилова,
в биографии Половцева провал...
Шперлингу около шестидесяти лет. Не в пример боль¬
шинству гестаповских офицеров — образован, культурен,
начитан; в совершенстве знает французский и англий¬
ский языки и свободно говорит по-русски. Изъездил весь
мир: был в Азии, Америке, немецких африканских коло¬
ниях, несколько лет жил в России...
— А известно тебе, что Шперлинг и Половцев охо¬
тятся за тобой? — и Пашкович рассказывает о нашем
разговоре с Мусей.
— Да, я заметил, они приглядываются ко мне, —
задумчиво говорит Буровихин. — Когда в ту ночь после
рождественской попойки Шперлинг прощался со мной,
он задержал мою руку и, любезно улыбаясь, сказал:
«Пользуясь правом своего возраста, я позволю себе
дать полезный совет молодому человеку. У каждого из
14 А. Н. Сабуров
209
нас есть большая или маленькая тайна. Не спешите рас¬
сказывать о чужой тайне до тех пор, пока полностью не
удостоверитесь, что тот, о ком вы говорите, не раскроет
вашей тайны. Спокойной ночи». Да, умная хитрая, опас¬
ная бестия.
— Почему он заподозрил, что ты связан с партиза¬
нами? — спрашивает Пашкович. — На чем ты спо¬
ткнулся?
— Нет, Шперлинг не думает, что я партизан, — уве¬
ренно замечает Буровихин. — Иначе он немедленно бы
арестовал меня. Шперлинг боится, что я агент гестапо.
Но почему?.. Это, конечно, связано с Воскобойниковым...
Знаете что пришло мне в голову? Может быть, Шпер¬
линг и вся эта компания замешана в каком-нибудь за¬
говоре против Гитлера? Может быть, намечается в Бер¬
лине «дворцовый переворот»? Черт его знает... Но,
как бы там ни было, они не посмеют расправиться со
мной: за моей спиной стоит гестапо. Да и не успеют...
Когда намечен удар по Локтю?
— Скоро, Буровихин. Скоро. Остаются считанные дни.
— Тем более... Нет, все будет хорошо, товарищ
командир.
Условившись о технике связи, мы прощаемся с Буро-
вихиным.
— Ни пуха тебе, ни пера, Василий.
— Не благодарю, плохая примета,—улыбается он,—
До встречи в Локте...
Проходит три дня. Я безвыездно сижу у брасовцев:
вызываю людей, отправляю их в разведку и долго про¬
сиживаю над картой — еще и еще раз изучаю дороги,
подходы к Локтю, план самого поселка.
Мне ясно: нам предстоит тяжелый и трудный бой.
И снова к этому будущему бою нужно предъявить все
те же требования, что и к нашей недавней операции в
Суземке: мы должны ударить наверняка и ударить мол¬
ниеносно.
Все больше и больше убеждаюсь: эти два условия —
непреложный закон партизанской борьбы. Грубый про¬
счет в разработке операции неизбежно приведет к за¬
тяжке боя. В сегодняшних условиях, когда нас мало,
а враг быстро может сконцентрировать в любом месте
заведомо превосходящие силы, затяжной бой таит в
себе большую опасность для нас...
210
Утром приезжают Богатырь и Рева. Докладывают,
что отряды на подходе, Иван Абрамович, наш началь¬
ник объединенного штаба, приехать не может — занят
разработкой Трубчевской операции, трубчане выделили
тридцать бойцов под командованием Кузьмина, а сузем-
цы вообще не в состоянии участвовать в операции —
в районе устанавливают советскую власть, принимают
добровольцев в отряд, держат оборону.
— Едешь по району, и сердце радуется, — рассказы¬
вает Богатырь. — Работают сельсоветы, идет сбор ору¬
жия... Наш Лаврентьич усиленно занимается организа¬
цией групп самообороны. Прямо чудеса творит: трина¬
дцать сел объездил, тринадцать групп создал. Вот, ока¬
зывается, в чем нашел себя!
К полудню мне докладывают, что прибыли отряды.
Еду к ним. Отдельными таборами расположились они
в лесу — наш отряд, трубчане, сталинцы, харьковчане.
Сто шестьдесят бойцов!
Идет, казалось бы, неторопливая, спокойная, но на¬
пряженная, сосредоточенная жизнь.
Вокруг Шитова собрались его подрывники: Иван
Иванович объясняет им устройство новой мины. Иван¬
ченко распекает бойца за пятнышко, обнаруженное на
станковом пулемете. В группах Федорова и Кочеткова
командиры придирчиво проверяют оружие.
Володя Попов, тот самый суземский хлопчик, кото¬
рый все-таки настоял на своем и стал партизаном, разо¬
брал пулемет, разложил части на потрепанной шинель¬
ке и смазывает затвор.
— Разобрать не хитро, браток, — говорит стоящий
рядом со мной Рева. — А вот соберешь ли?
— Ваше задание выполнил, товарищ комиссар, —
вытянувшись передо мной, браво рапортует Володя. —
Могу, закрывши глаза, ночью собрать.
— Добрый из него пулеметчик получается, — под¬
тверждает его командир Ваня Федоров. — Рука твердая
и глаз острый.
Горят костры. Слышатся приглушенные голоса, звя¬
кает оружие.
— Як это у Михаила Юрьевича сказано? — улы¬
бается Рева, показывая глазами на лагерь. — «Кто ки¬
вер чистил весь избитый, кто штык точил, ворча серди¬
то, кусая длинный ус...»
14*
211
Мне не дают покою Муся и Буровихин: от них до
сих пор никаких известий. Договариваюсь с Капрало¬
вым— и командир посылает в Локоть связного: он дол¬
жен повидать Буровихина и привезти от него последние
данные. Только после этого мы сможем наступать на
Локоть. Связной уходит и не возвращается в срок...
Помню, это было в сумерки следующего дня. Ко мне
в землянку входит секретарь райкома.
— Сейчас пришел подпольщик из Локтя. Связной,
посланный Капраловым к Буровихину на связь с под¬
польем, не явился, хотя есть непроверенные сведения,
будто он в Локте. Буровихин арестован...
Ждать больше нельзя. Надо спешить. Может быть,
мы еще успеем спасти Василия.
Нет, на этот раз нам, очевидно, не удастся добиться
неожиданности удара — враг предупрежден. Но ждет ли
он удара именно сегодня? Едва ли: связной никак не
мог знать, что мы выступим этой ночью. К тому же се¬
годня рождественский сочельник, и полицейские не пре¬
минут справить рождество. Тем лучше...
Созываю командиров. Один за другим они подходят
ко мне, рапортуя о количестве бойцов, и каждый до¬
бавляет:
— Все на санях.
Ставлю отрядам самостоятельные задания.
— Выступаем в двадцать четыре ноль-ноль. Движе¬
ние по маршруту в общей колонне. В ноль тридцать
выход на большак к селу Бобрик. Прошу сверить часы,
товарищи командиры.
Ночь. Звездное морозное небо. Прямо над головой
опрокинулся ковш Большой Медведицы. Ярко сияет По¬
лярная звезда.
Скрипят полозья. Слышится приглушенный говор.
Недовольно фыркает Машка, притормаживая сани: мы
только что поднялись на высокий крутой бугорок, сей¬
час медленно спускаемся с него, и отсюда видна вся
наша колонна. Ее головная походная застава теряется
далеко впереди в голубоватом лунном свете.
Смотрю на часы. Уже сорок пять минут мы на мар¬
ше. По моим расчетам, минут двадцать назад должен
быть ручеек с крутыми берегами. Ручейка нет.
212
— Остановить. Проверить маршрут,— приказы¬
ваю я.
Ларионов мчится вперед — и все наши сорок саней
остановлены.
Вместе с Бородавко иду к голове колонны. Мороз
дает себя знать. Никому не сидится в санях. Люди вы¬
скочили на снег, топчутся на месте, трут уши, борются
друг с другом. Слышатся острые шутки, смех, веселый
говор.
Кочетков, начальник головной походной заставы, до¬
кладывает, что мы действительно идем по новому мар¬
шруту: ранее намеченный путь завален снегом.
Вызываю проводника.
— Куда нас ведете?
— На деревню Тросную.
— Этой деревни в маршруте нет. Она должна
остаться на востоке. В чем дело?
— По намеченному маршруту не проедешь — снег
по пояс. А этот путь короче. Опасности никакой. В се¬
лах все спят. Если бы даже кто и захотел донести —
дорога ему в Локоть одна: через нашу колонну. Все бу¬
дет в порядке.
— По местам! Продолжать движение!
На этот раз иду впереди, рядом с Кочетковым. Про¬
ходим примерно полкилометра — навстречу бежит Ка¬
лашников из нашей разведки.
— В Тросной вражеский гарнизон! — докладывает
он. — Приехали с вечера, никого из села не выпускали
и сидели в засаде. Около полуночи сняли посты, встре¬
тили сочельник, напились и сейчас спят.
— Вот тебе и безопасный путь! — вырывается у Бо¬
родавко.
Да, нас ждут. Неожиданность как будто полностью
исключена. Но сочельник все-таки нам на руку...
Я, Калашников и Кочетков идем в село: в крайней
хате осталась наша разведка в ожидании распо¬
ряжений.
Тросная спит. Даже шавки не лают, когда мы идем
по улице.
Навстречу шагают двое мужчин.
— Кто это? — обращаюсь к Кочеткову.
— Вероятно, наши разведчики ходили в деревню.
Возвращаются. Сейчас выясню.
213
Кочетков подходит к ним, останавливается, нетороп¬
ливо беседует и совсем не спешит возвращаться.
Что за люди? О чем ведут разговор?..
Медленно идем с Калашниковым по улице. Мы уже
в десяти шагах от них. Кочетков неожиданно поворачи¬
вается и рапортует мне:
— Господин начальник! Гарнизон спит.
Первое мгновение ничего не понимаю.
— Сегодня сочельник старого рождества, господин
начальник, — чуть улыбнувшись, добавляет Кочетков.
Так вот, оказывается, в чем дело: нам встретился
патруль, и Кочетков до поры до времени не хочет под¬
нимать шума.
Патруль подтверждает, что все перепились, началь¬
ник гарнизона спит, но они готовы отвести к нему.
Нет, я не пойду к начальнику. Пусть он мирно спит.
Так лучше. Иначе начнется перестрелка, мы долго про¬
возимся в деревне и сорвем операцию.
Захватив с собой патруль, бесшумно огибаем спя¬
щую Тросную — и колонна снова на большаке.
Проходит часа полтора. Впереди вырастает село Го¬
родище— оно в двух километрах от Локтя.
Разведка докладывает: в одном из домов сидят во¬
оруженные люди и пьянствуют.
Значит, и здесь нас ждут, но, к счастью, и здесь
встречают рождество.
Подходим к дому. Часовых нет. Сквозь щель в зана¬
вешенном окне виден стол, бутылки на столе и за сто¬
лом пятеро мужчин.
Стучим. Открывает дряхлая хозяйка. В хате никого.
Только на столе остатки еды, початые бутылки.
— Кто был у тебя?
— Вечером пришли, откушали и ушли, — громко от¬
вечает старушка, а сама показывает глазами на дверь
в сеседнюю комнату. Потом переводит глаза на кровать
и внимательно смотрит на нее. .
Пашкович вытаскивает из-под кровати насмерть
перепуганного мужчину. В соседней комнате Богатырь
находит остальных. Они стоят перед нами и бессвязно
плетут о том, что, дескать, никакого отношения ни
к Локтю, ни к Воскобойникову не имеют, вечером при¬
шли из Брасова и решили вот здесь, в Городище, встре¬
тить рождество. И только тот, кого вытащили из-под
214
кровати, признается, что они посланы связными из шта¬
ба Воскобойникова: предполагается наступление парти¬
зан, в Тросную выслана засада, и, как только там
начнется бой, связные должны сообщить об этом
в Локоть.
— Откуда в Локте знают о партизанах? — допытьь
вается Пашкович.
Пленный охотно сообщает, что в штаб пришел не¬
знакомый ему человек, назвался связным Брасовского
партизанского отряда и потребовал провести его к на¬
чальнику. Через полчаса был отдан приказ об обороне
Локтя и об аресте господина Буровихина.
■— Что это значит, Александр? — удивленно смот¬
рит на меня Пашкович. — Связной брасовцев — преда¬
тель?
Рассуждать некогда. Продолжаю допрос пленного,
благо он готов сказать все, что знает, лишь бы только
спасти свою жизнь.
— Локоть вызвал подкрепление из Брасово, — до¬
кладывал пленный. — Оно должно прийти к утру.
— К утру?.. Командиров ко мне! Быстро!
Обстановка проясняется. Теперь уже нет сомнений^
нас предал связной Капралова. Нашего нападения ждут
в Локте. Но не обязательно сейчас. Сегодня же утром
из Брасово войдет в Локоть подкрепление... •
А что, если и здесь попытаться повторить то, что так
хорошо удалось в Суземке: ворваться в город под видом
этого брасовского подкрепления?..
— Знаешь пароль? — спрашиваю пленного.
— Как же не знать, гражданин начальник?.. Па¬
роль — «Царь Федор», отзыв — «Апраксин».
Тем лучше: на этот раз нам даже известен пароль.
Значит, весь вопрос только в том, кто явится раньше
в Локоть — мы или брасовское подкрепление...
Пашкович уводит четверых арестованных. Пятый —<
тот, кто так словоохотлив, остается со мной.
Один за другим входят командиры. Даю задание:
в Локоть входим под видом брасовцев. Пароль — «Царь
Федор», отзыв — «Апраксин». Войдя в город, группа
Вани Федорова должна ворваться в офицерскую ка¬
зарму, Кочеткова — штурмовать тюрьму и освободить
Буровихина, группа трубчевцев с Кузьминым во гла¬
ве— уничтожить руководство «партии»; Сталинский от¬
215
ряд прикрывает пути отхода, Бородавко с группой
Иванченкова блокирует дорогу на Брасово.
— Движение ускоренным маршем, лошадей не жа¬
леть!— заканчиваю я.
На крыльце сталкиваюсь с Пашковичем.
— Арестованный убежал, — тихо говорит он. — Б тот
лесок. В сторону Локтя.
— Ларионова с Джульбарсом сюда!
Собака нюхает след на снегу, ощетинивается и бро¬
сается в лес. За ней бежит Ларионов.
Ну, словно нарочно!.. Если беглец уйдет, нам нечего
идти в Локоть. Даже если и найдем его, провозимся
с ним слишком долго, и тогда наш план ломается: на¬
ступит утро, в Локоть войдет подкрепление из Брасова...
Крепчает мороз. Поднимается ветер. Минуты кажут¬
ся часами...
Наконец из леса появляется Ларионов.
— Все в порядке, товарищ командир. Спасибо
Джульбарсу...
Быстро бегут лошади под уклон к Локтю. Сзади,
на востоке, чуть светлеет горизонт.
— Ходу! Ходу! — несется по колонне.
Голова колонны уже въезжает в Локоть... Уже вся
колонна в городе... Даже пароль не понадобился...
Улицы безлюдны: Тишина...
Перед нами большой, занесенный снегом парк.
Наши группы молча расходятся к своим объектам.
А Локоть словно вымер. Неужели все пройдет так
гладко?..
Раздается треск автоматов. Вокруг визжат и рвутся
разрывные пули, и не поймешь, откуда стреляют. С этих
заснеженных деревьев? Из соседнего дома? Из укры¬
тия в парке?..
Стрельба нарастает с каждой минутой. Уже гремят
выстрелы в стороне тюрьмы, офицерской казармы, дома,
где живет Воскобойников. Значит, все группы вошли
в бой...
Наступает рассвет. Поднимается солнце...
На КП прибегает связной. Докладывает, что тюрьма
взята, но отступившая вначале тюремная охрана верну¬
лась и сейчас блокирует тюрьму. Группа Кочеткова
в осаде. Вместе с Кочетковым остался Пашкович.
Беру харьковчан и бросаюсь на выручку.
216
Подступы к тюрьме под огнем: бьет вражеский авто¬
матчик. Первым замечает это боец Харьковского отряда
комсомолец Вася Троянов. Вася ползет по глубокому
снегу. Вокруг него пули срезают вершины сугробов, но
Вася продолжает ползти. Он уже за углом пристройки,
в тылу у вражеского автоматчика.
Обстрел усиливается, Троянов неторопливо прицели¬
вается и дает короткую очередь. Автоматчик снят.
Троянов ползет обратно. Снова вокруг него пули
вздымают снег. Еще несколько метров — и он скроется
за выступом дома. Вдруг Вася вздрагивает и выпу¬
скает из рук автомат. На снегу расплывается красное
пятно.
Харьковчане под огнем вытаскивают тело друга.
Троянов убит пулей в сердце... Уже после боя в кармане
его гимнастерки находят заявление:
«Прошу партийную организацию принять меня в
ряды большевиков. Обязуюсь мстить врагу жестоко,
беспощадно, неустанно...»
Мы врываемся внутрь тюрьмы. В коридоре лежат
вражеские трупы. Их, пожалуй, больше пятнадцати. Не¬
ужели был так силен тюремный гарнизон? В тех сведе¬
ниях, которые принес мне разведчик Брасовского отря¬
да, говорилось лишь о пяти сторожах. О гарнизоне не
упоминалось ни словом... Как мог произойти такой гру¬
бый просчет?..
В тюрьме меня встречает Пашкович.
— Сюда, Александр, — тихо говорит он.
Идем по коридору. На полу обвалившаяся штука¬
турка, разбитое стекло, брошенный автомат, пустые па¬
тронные гильзы.
Входим в камеру. После яркого, солнечного мороз¬
ного утра первое мгновение ничего не вижу в этой серой
полутьме. Наконец на полу вырисовывается фигура.
Подхожу ближе.
Лужа крови. Клочья рваной окровавленной одежды.
Исполосованное ножом, обезображенное тело.
Буровихин... Вася Буровихин... Его тонкий нос с гор¬
бинкой. Его густые, сросшиеся у переносья брови.
— Когда я пришел сюда, — тихо говорит Пашке¬
вич, — он был еще теплый. Василия убили в тот мо¬
мент, когда мы ворвались в Локоть... Смотри.
217
Николай подводит меня к стене, зажигает спичку,
и в ее мерцающем свете я вижу слова, нацарапанные на
грязной серой стене:
«Выдал связной. Концы в Севске. Шперлинг аме...»
— Вот кто убил его, — все так же тихо, словно он
не смеет повысить голоса в этой страшной камере, го¬
ворит Пашкович. — Этого большого, честного, несгибае¬
мого человека...
Неподалеку с воем рвется мина. Бой продолжается.
Надо спешить.
У дверей с автоматом наготове стоит Ларионов. Он
ничего не говорит нам, но я знаю: Ларионов скорее по¬
гибнет, но никому не отдаст Василия...
Бой то затихает, то вспыхивает с новой силой. Тре¬
щат автоматы. Около офицерской казармы бьет стан¬
ковый пулемет. .
Стараюсь сосредоточиться, по звукам выстрелов
определить ход боя, но перед глазами по-прежнему
стоит мрачная темная камера, замученный Буровихин
и надпись на стене: «Концы в Севске. Шперлинг аме...»
Что это значит?..
Связной от Кузьмина докладывает: наши прорва¬
лись к дому, где жил Воскобойников... Минут через де¬
сять— новый связной. От него узнаем, что лидера «пар¬
тии всея Руси» срезала пулеметная очередь Леши Дур-
нева. ,
Часть дела сделана...
— Ваня Федоров в офицерской казарме! — взволно¬
ванно сообщает Петраков. — Он бьется один!..
Как выяснилось потом, у казармы дело обстояло
так.
Оставив своих бойцов в прикрытии, Ваня спокойно
пошел к дому. В предутреннем морозном тумане смутно
вырисовывалось большое каменное здание сельскохо¬
зяйственного техникума, превращенное в казарму.
Ваня почти вплотную подошел к часовому у входа
и в упор выстрелил из пистолета.
Федоров в вестибюле. Перед ним широкая лестница
на второй этаж, где расположены офицерские спальни.
Очевидно, наверху услышали выстрел у крыльца.
Тут как раз вспыхнул бой у тюрьмы, у дома Воскобой-
никова, и проснувшиеся офицеры всполошились.
— Тревога! Партизаны! — раздались голоса на вто¬
218
ром этаже, и офицеры гурьбой бросились вниз по лест¬
нице.
Вот тут-то Ваня и ударил по ним длинной очередью
из ручного пулемета. Падали убитые и раненые на сту¬
пеньки лестницы, сверху бежали все новые и новые
группы офицеров, а Ваня, спрятавшись за колонной,
продолжал бить.
Наконец офицеры опомнились. Они открыли огонь
из окон как раз в тот момент, когда группа Федорова
подбегала к крыльцу на помощь своему командиру.
Сплошной огневой завесой отрезали офицеры подход
к зданию — и группе пришлось отойти...
Когда мы подошли к дому, обстановка была слож¬
на: на втором этаже — офицеры, в вестибюле—Федо¬
ров, вокруг здания — мы. Ворваться в здание невозмож¬
но: из окон бьют пулеметы, у самого крыльца рвутся
гранаты.
Долго ли продержится Ваня в вестибюле? Хватит ли
у него патронов? И что можно сделать с этим старым
добротным каменным домом, когда в нашем распоряже¬
нии только пуля?
Вызываю на помощь группу Иванченкова: мы от¬
кроем ураганный огонь по окнам и под прикрытием его
попытаемся ворваться в здание...
Со стороны Брасово вспыхивает перестрелка. Оче¬
видно, подошло обещанное Локтю подкрепление. Там
должен быть Бородавко. От него до сих пор никаких
вестей. Посылаю к нему Богатыря и Пашковича.
У казармы разгорается тяжелый бой. Мы несколько
раз штурмуем здание — и неизменно откатываемся
назад.
— Нашел, наконец, Лаврентьича, — подбегает ко
мне Богатырь. — Говорит—трижды посылал связных,
но они не находили тебя. Просит помощи. Направил
к нему Тулупова с его хлопцами...
Все напряженнее становится огонь из окон казар¬
мы, — очевидно, офицеры готовятся к атаке.
— Александр, Пашковича ранили,— тихо говорит Бо¬
гатырь. '
Тревожно сжимается сердце.
— Тяжело?
— В живот. Навылет... Его вывели из боя, с ним
доктор из отряда Боровика...
219
Офицерские пулеметы неистовствуют. Надо во
что бы то ни стало выручать Федорова. Если толь¬
ко он еще жив... И кончать бой — он слишком затяги¬
вается...
За станковый пулемет ложится Иванченков. Длинные
пулеметные очереди хлещут по окнам. Сейчас мы пой¬
дем в решающую атаку.
— Иду к вам! — неожиданно раздается голос.
Из раскрытых дверей казармы выскакивает Ваня
Федоров, мчится зигзагами по снегу и падает в сугроб
рядом со мной.
— Цел, Ванюшка?
— Все в порядке, товарищ командир, — весело отве¬
чает Федоров. — Теперь бы нам всем туда, — и он пока¬
зывает глазами на здание.
— Иванченков, огонь!
Снова заливается станковый пулемет. Рывок—и
группа Федорова врывается в казарму. Однако еще
добрых полчаса бьются наши в коридорах и в классах
превращенного в казарму техникума, пока окончательно
ликвидируют этот главный узел сопротивления.
Теперь все. Руководство «партии» уничтожено. Офи¬
церское ядро разбито. Лишь в отдельных каменных зда¬
ниях засели вражеские снайперы...
Мимо меня медленно проезжают сани. На них, на¬
крытый тулупом, лежит Пашкович. Рядом с санями ша¬
гает доктор Сталинского отряда.
Лицо Николая бледное, без единой кровинки. Глаза
закрыты.
— Без сознания, — тихо говорит доктор. — Большая
потеря крови. Положение крайне серьезное. Приеду на
место — немедленно же сделаю операцию. Но, боюсь,
перитонит неизбежен. А тогда... Простите, товарищ
командир, надо спешить...
— Разрешите вот этих кукушек дострелять, —- обра¬
щается ко мне Иванченков, кивая в сторону дома, откуда
нет-нет да и раздастся выстрел. Рядом с Иванченковым
стоят Кочетков и Ваня Федоров и умоляюще смотрят
на меня.
Конечно, заманчиво подмести весь Локоть до послед¬
ней соринки. Очень заманчиво. Но уже один за другим
подходят связные:
— Патроны на исходе.
220
— Сталинский отряд завязал бой с подкреплением
из Камаричей.
— Со стороны Севска движется вражеская колонна.
Нет, пора кончать бой. Даю сигнал отхода. В при¬
крытии оставляю Шитова с его группой.
Наши сани медленно выползают из Локтя. Метет
пурга. На розвальнях лежит тело Буровихина, прикры¬
тое суровой холстиной.
★
ЮЗЕФ МАЙОР
ТП еснуется вьюга. Нет ни земли, ни неба — один снеж-
" ный метущийся вихрь в непроглядной ночной тьме.
Ветер слепит глаза, обжигает морозом, наметает на до¬
роге высокие рыхлые сугробы.
Сквозь бушующую пургу наша колонна с трудом
пробивается к лесу. Тяжело дышат кони. Словно защи¬
щаясь от удара, люди закрывают руками лицо. А ветер
стонет в невидимых оврагах, вихрями завивает вокруг
нас колючий снег.
Кажется, нет конца и края этой пурге, этой ночи,
этой заваленной снегом дороге...
И вдруг: ни колючего ветра, ни снежных вихрей. Мы
въехали наконец в лес, словно из бушующего бурного
моря вошли в тихую гавань. Только высоко над нами
шумят верхушки деревьев: так за молом бьются о кам¬
ни сердитые пенистые волны.
Люди расходятся по лесу, ищут сухой валежник — и
один за другим вспыхивают костры. Пламя вырывает из
темноты густые ели, золотистую кору сосен, голые оси¬
ны. В отблеске костров расступаются деревья, но еще
плотнее, еще чернее кажется за ними тьма.
Наблюдаю за людьми. Запорошенные снегом, с ле¬
дяными сосульками на воротниках тулупов, они все за¬
няты делом. Одни прибирают коней, дают им сена,
укрывают вспотевшие влажные конские, спины. Другие
протирают пулеметы, патроны, автоматы. Кто-то, оче¬
видно, смертельно усталый, молча стоит у костра, греет
над огнем замерзшую буханку хлеба и, не дождавшись,
грызет еле оттаявшую верхнюю корку, пахнущую едким
дымком.
Вначале слышится только тихий говор, лязг оружия,
довольное фырканье лошадей, потрескивание горящего
валежника. Постепенно голоса становятся громче, от ко¬
стра к костру уже летят шутки, раздается громкий смех.
222
А пламя разгорается все ярче, и все дальше отступает
мрак.
— Хорошую мы сегодня операцию провели, — раз¬
дается рядом со мной голос Богатыря. Захар говорит
громко, и его внимательно слушают бойцы. — Приказа¬
но было уничтожить Воскобойникова — и Леша Дурнев
свалил его из пулемета. Приказано было разгромить
офицерскую охрану, это ядро «партии», — и тут непло¬
хо: по моим подсчетам, около сотни врагов полегло.
Правда, все это далось нам не даром. Не успели выру¬
чить Буровихина, не уберегли Пашковича, убито четве¬
ро товарищей...
Тяжело это. Очень тяжело... Зато новые герои роди¬
лись. Взять хотя бы Ваню Федорова. Один на один
дрался с офицерами. Всю лестницу трупами завалил...
Или Кочетков. Когда его в тюрьме окружили, он перед
своим пулеметом десяток врагов уложил. Словом, каж¬
дый себя проявил в огне и соседа своего увидел под пу¬
лями. Теперь мы знаем, кто чего стоит. Есть чему по¬
учиться и чему учить других.
Мне не хочется говорить: на сердце тревожно и
смутно.
Перед глазами тюремная камера, труп замученного
Буровихина, надпись на стене, бледное лицо Пашкови¬
ча... Как-то довезут Николая к нашей Петровне в эту
страшную вьюжную ночь?.. И как получилось, что связ¬
ной Капралова оказался предателем? Больше того: он
знал то, чего не должен был знать боец, — о нашем
предполагаемом ударе на Локоть. А ведь Капралов так
горячо ручался за него...
Если бы тогда мне была известна сложная связь со¬
бытий и людей, окружавших нас, многое пошло бы
иным путем. Но все это выяснилось значительно
позднее...
— А ну-ка расскажи, браток, як ты с «бобиками»
воевал?..
Это Рева у соседнего костра спрашивает бойца Злу-
ницына, и по голосу Павла понимаю — сейчас предстоит
забавный рассказ.
— Да я уж говорил вам, товарищ капитан.
— А ты товарищам расскажи. Опытом поделись.
— Какой там опыт... Словом, это уже под конец
было. Наши из Локтя выходят, а мы с Лесиным ма-
223
ленько подзадержались: уж больно хотелось сбить одно¬
го снайпера. Сбить — сбили, но патроны поизрасходова-
ли. Догоняем наших, а вокруг офицеры, как тараканы
из щелей, повылазили. Ни туда нам, ни сюда. В сарай¬
чик забежали. Глядим, в сарайчике уже кто-то сидит.
Вначале решили — наши: в потемках-то ничего не раз¬
берешь. «Кто такие?» — спрашиваю. «Полицейские из
Брасова». Вот те раз, думаю: из огня да в полымя по*
пали. К тому же вижу — пятеро, и все вооружены. Руч¬
ной пулемет прямо на меня смотрит...
— Струсил, Злуницын?
— Маленько не по себе стало... Что, думаю, делать?
В молчанку играть вроде бы глупо. В драку лезть и того
глупее: на шум офицеры набегут. И вот тут осенило
меня. «Патроны, — спрашиваю, — есть?» — «Нет патро¬
нов. Все вышли». Отлегло от сердца, а все же сомнева¬
юсь. «Хотя бы десяток». —■ «Да говорим вам — ни едино¬
го». Совсем полегчало: раз «бобики» такие же, как мы,
пустые, значит — начхать нам на «бобиков». «Ну и черт с
вами», — говорю. Вышли мы из сарая и догнали наших...
Вот и все. Что тут интересного — не знаю...
Раздается хохот. Заразительнее всех смеется сам
Рева.
— Ну и Злуницын!.. «Начхать, — говорит, — на вас,
«бобиков»!..»
В лесу слышатся голоса, скрип саней. Это вернулось
из Локтя наше прикрытие.
Вспышка костра — и я вижу Шитова. Иван Ивано¬
вич останавливает сани. На санях сидят какие-то люди.
Кого он привез с собой? Пламя снова меркнет, и теперь
виден только один Шитов и голова его лошади.
Какая редкая выдержка у Ивана Ивановича! Слов¬
но не было бессонной ночи, тяжелого боя, этой вьюжной
морозной дороги. Будто только что вышел он из теплой
избы.
Неторопливо снимает тулуп, покрывает им коня, вы¬
таскивает из розвальней охапку сена и по-хозяйски на¬
блюдает, как довольно фыркает конь. Потом, внима¬
тельно оглядев костры, застегивает свой ватник, подхо¬
дит ко мне и докладывает, что приказание выполнено:
закрепился на окраине Локтя, приготовился к обороне,
но офицеры не наседали.
— В назначенное время начал отход, — продолжает
224
Шитов. — По балочке огибаем Локоть, чтобы выйти на
вашу дорогу, и вдруг видим сани. На санях три жен¬
щины и старик-возница. Вот, думаю, повезло: пассажи¬
ров попросим сойти, а сами на лошади вас догоним —
уж больно вьюжно было, да и устали мы порядком.
Взглянул я в сани, а там на сене офицер лежит — в по¬
гонах, как полагается. Только форма чудная: вроде не
немецкая. Я было с офицером хотел поговорить, но
толку от него не добился: пьян. Одно бормочет: «Парти¬
заны... Партизаны... Вы наши, мы ваши...» Одним сло¬
вом, привезли их...
— Так они, значит, здесь? — перебиваю его.—-Давай
сюда.
Первыми подходят три девушки. Лицо одной из них
кажется знакомым, но мне некогда разглядывать ее:
пленный офицер действительно необычен.
На нем светло-зеленая шинель. В одной руке шапка,
в другой охапка сена. Густые черные волосы взъероше¬
ны, и в них застряли соломинки. Офицер или пьян или
болен. Мутны его большие черные глаза, черты лица ка¬
жутся несобранными, размякшими.
Внимательно оглядев нас, он бросает на снег сено и
ложится, протянув ноги к самому костру, — будто он не
пленный, а пришел к своим старым хорошим знакомым,
с которыми расстался совсем недавно.
Девушки смеются. Офицер поднимает голову, смот¬
рит на них, потом вынимает из кармана кителя малень¬
кое зеркальце, оглядывает себя, поправляет волосы и не¬
сколько раз медленно проводит обеими руками по ли¬
цу — то ли хочет прогнать хмель, то ли мучительно что-
то обдумывает.
Он заметно трезвеет, берет себя в руки, и лицо его
становится другим — мужественным, волевым. Однако
хмель еще не совсем прошел: офицер крепко сжимает
голову руками и снова ложится на сено.
Нет, право же, так не может вести себя пленный:
так ведет себя равный среди равных.
— Ваша фамилия? — спрашиваю я.
— Майор, — глухо отвечает офицер.
— Фамилия, а не звание! — настойчиво требует Бо¬
гатырь.
— Фамилия Майор, имя Юзеф. Командир роты сорок
второго венгерского полка.
15 А. Н. Сабуров
225
Этот Майор, очевидно, хорошо знает русский язык,
хотя говорит не совсем свободно, с явным иностранным
акцентом.
— Откуда вы так хорошо знаете русский язык? —
спрашивает Богатырь.
— Русский язык сейчас имеет учить каждый — и друг
и враг вашего народа, — отвечает офицер. Он поднимает
голову и, смотря куда-то поверх нас, в ночную тьму, го¬
ворит медленно, словно разговаривает сам с собой. ■—
Кто хочет знать, что надо делать сегодня и что будет
завтра, кто намерен быть настоящий человек, — тот пер-
вее всего должен взять себе труд учить язык Ленина и
Сталина.
— Ну, ну, спивай, спивай. Где-то сядешь, — недовер¬
чиво бросает Рева.
Раздается смех. Офицер удивленно оглядывает нас.
Потом обращается к Реве:
— Я имею уменье спеть «Интернационал» по-русски.
Он говорит это с такой подкупающей искренностью,
что невозможно заподозрить в нем притворства.
— Ты что, коммунист?.. Коммунист? — забрасывают
его вопросами, и чувствуется — отношение к офицеру ме¬
няется.
— Я дам ответ, когда ваш начальник даст мне такой
вопрос, — с достоинством отвечает Майор. — Если есть
интерес, кто я — прошу смотреть.
Он становится коленями на снег и протягивает нам
руки. У смуглых запястьев, покрытых черными волосами,
видны старые посиневшие рубцы.
— Кандалы? — тихо спрашивает Ваня Федоров.
— Кандалы? — переспрашивает офицер, очевидно, не
поняв этого слова. — Подвешивали. За руки. На потолок.
Двадцать четыре часа.
— И ты остался жив? — совсем уж невпопад спра¬
шивает Ваня Федоров.
— Видишь: я есть совсем живой, — улыбается офи¬
цер.—Когда терял сознание, доктор давал разрешение
снимать на пол. Когда возвращал сознание, давал при¬
каз поднимать на потолок.
Офицер молча разглядывает свои руки н снова го¬
ворит:
— Это есть хорошая память. На всю жизнь. Юзеф
тогда дал себе вопрос: хочешь умереть, но умереть
226
честно, или хочешь жить, но послать на смерть това¬
рищей, потерять честь? Юзеф выбрал умереть честно.
И все-таки получил жизнь. И счастье сидеть здесь...
Он снова сжимает голову руками, болезненная гри¬
маса кривит губы.
-— Болит голова... Очень болит... Имею просьбу полу¬
чить головные капли.
— Капельки? — озорно улыбается Петраков. — Не
держим. Потому — партизанский устав болеть не разре¬
шает. К тому же от твоей болезни, браток, нужны не
капли, а огуречный рассол и стопка водки. Пока и этим
не разжились. Потерпеть придется.
— Водка? — переспрашивает офицер. — Всю жизнь
ни один раз не был пьяный Юзеф. Ни один... Сегодня по¬
лучил надежду иметь встречу с партизанами — и выпил
всю фляжку. Даете мне вопрос: почему? Чтобы иметь
большую смелость? Или по причине очень великой радо¬
сти? Нет. Юзеф выпил потому: гестапо задержит и отпу¬
стит — пьяный имеет право ходить в разные стороны.
Однако имею честность сказать: это стыд — получить
такую встречу с больной пьяной головой... Да, голова
имеет боль. Но сердце Юзефа не имеет лжи. Сердце
Юзефа честное. Он не агент немецкого гестапо, румын¬
ской сигуранцы, польской дефензивы, английского Ин-
теллиджен-Сервис. Нет! Майор Юзеф честный венгр. Он
имеет великое желание воевать за счастье своего венгер¬
ского народа.
— Так на кой же ляд, милый человек, к нам-то при¬
шел? — неожиданно спрашивает до тех пор молчавший
Шитов. — Вот бы и воевал за свой народ у себя в Вен¬
грии.
— Юзеф боролся за свой народ в Венгрии, — тихо от¬
вечает офицер. — Боролся в своем полку. Боролся, как
умел. Его вешали за это на потолок. Это есть чудо, что
он получил жизнь. Но это есть совсем понятно, что за
Юзефом смотрят сто глаз. Как бороться, когда смотрят
множественные глаза, когда слушают множественные
уши? А Юзеф не может сидеть без борьбы. И Юзеф
имеет смелость прийти к вам. Он будет бороться рядом
с вами за свой народ.
— Ишь какой! — шепчет Петраков, с удивлением
смотря на офицера. ‘ ,
15*
227
Юзеф волнуется. Он приподнялся на локте и по-преж¬
нему смотрит вверх, где на заснеженных вершинах дро¬
жат красноватые отблески костра. А я думаю о том, ка¬
кое, очевидно, большое честное сердце бьется под этим
офицерским мундиром.
Юзеф снова сжимает голову руками и спрашивает:
— Когда ваш начальник будет иметь со мной раз¬
говор?
— Вот послушаем вас, тогда и начнем разговари¬
вать.
Юзеф удивленно смотрит на меня. Наконец пони¬
мает, вскакивает, шагает прямо через костер и протяги¬
вает руку.
— Майор Юзеф, командир роты сорок второго вен¬
герского полка, •— повторяет он. — Я есть в вашем распо¬
ряжении.
— Садитесь. После поговорим. .
Мне не хочется начинать допрос — этим, пожалуй,
только смутишь его, и я обращаюсь к девушкам:
— Откуда в лес пожаловали?
— Из Середино-Будского района, — отвечает та, лицо
которой казалось мне знакомым. — А я вас знаю, това¬
рищ командир, — неожиданно говорит она. — Мы с вами
у Евы Павлюк встречались, у моей тети. Помните?
Неужели это Таня Кутырко? Как она изменилась. По¬
взрослели ее глаза, резкие морщинки легли у губ, лицо
осунулось... Неужели и нас вот так же не узнают друзья?
— Так это ты, Танюшка!.. Нашла своего Ивана?
Васька Волчков смеется и запевает:
В селе малом Ванька жил,
Ванька Таньку полюбил...
— Довольно балагурить! — обрываю я. — Ну, говори:
нашла?
— А ну его, — и брови девушки хмурятся.
— Разлюбила?
—■ Теперь такое время, товарищ командир, когда
люди по-настоящему распознаются.
— Он, значит, изменил тебе?
— Не мне, а Родине, — тихо говорит девушка.
— Рассказывай, Татьяна.
И Таня рассказывает, как узнала она, что в Труб¬
чевске есть госпиталь наших военнопленных, а в госпи-
228
тале как будто лежит ее Ваня. Одна идти побоялась и
подговорила двух подружек, соблазнив их тем, что, де¬
скать, в Трубчевске можно достать соль. Татьяна быстро
нашла госпиталь и стала расспрашивать об Иване. Ее
познакомили с приятелем Ивана, и тот очень холодно со¬
общил, что Ваня почти здоров и недавно ушел по пору¬
чению господина коменданта. Из этого разговора Татья¬
на поняла одно: Ваня даже не потрудился дать о себе
знать. Но самое страшное — Иван выполняет какие-то
поручения коменданта и, судя по всему, в хороших отно¬
шениях с гитлеровцами.
Таня с подружками отправилась домой, но на лесной
дороге им повстречалась машина с немцами. Фашисты
заподозрили в них партизанок, схватили и увезли в
Унечу,
Долго их допрашивали в Унече и уже хотели было
освободить, но пришло известие, что неподалеку парти¬
заны взорвали эшелон со скотом. Таню, ее подружек и
еще нескольких человек немцы отправили на место взры¬
ва, где был уже сформирован новый эшелон, и прика¬
зали им сопровождать скот на фронт. Таня начала было
плакать, отказываться, но ее избили и бросили в теп-*
лушку.
— Думала, конец моей жизни пришел, — рассказы¬
вает Таня.— Но не было бы счастья, да несчастье по¬
могло. Только что проехали Почеп по направлению к
Брянску, как вдруг — взрыв грохот, стрельба. Просто
ужас... Хорошо еще, что в задних теплушках были... Мы
выскочили в снег. А вокруг пули — дзинь-дзинь. Это из
кустов стреляли партизаны. И так не хотелось умирать
от своей, советской пули... Пока мы в себя пришли да
стали соображать, как от немцев уйти, партизан и след
простыл.
Подъехал аварийный поезд, потом новый паровоз —
и повезли нас в Брянск. Там несколько дней продержали
под замком, опять допрашивали и почему-то на фронт
не отправили, а отпустили домой, разрешив проехать на
поезде до Навли. В Навле мы слезли...
— Погоди, Татьяна, — перебивает внимательно слу¬
шавший Шитов.— Когда ваш поезд взорвали?
— За три дня до нового года.
— Так, так, — задумчиво повторяет Иван Ивано¬
вич,—А где это было?
229
— Я же говорю вам: на дороге от Почепа к Брянску.
— Точнее, точнее, девушка, — настаивает Шитов.
— Так как же можно точнее, когда это ночью
было? — разводит руками Татьяна. — Знаю только, что
после Калиновки, не доезжая Красного.
— Правильно, — спокойно подтверждает Иван Ива¬
нович. — Наша работа.
Таня удивленно смотрит на Шитова.
— Как ваша? — растерянно переспрашивает она.—>
Значит, вы поезд взорвали? Вы в нас стреляли?
— А вы-то сами чего уши развесили и к нам не бе¬
жали? На себя и пеняйте, — словно оправдываясь, бро¬
сает Шитов.
И тут разгорается горячий спор между Шитовым и
Васькой Волчковым. Васька утверждает, что это было не
за три дня до нового года, а, по меньшей мере, за пять,
и никакой стрельбы они тогда не открывали.
В конце концов Шитов вынимает из кармана малень¬
кий истрепанный блокнот и спокойно читает:
«Ночь на 28 декабря. Линия Почеп—Брянск. Район станции
, Красное. Взорван эшелон со скотом. Паровоз и пять теплушек ска¬
тились под откос. Обстреляна поездная бригада».
— А я что говорю? — невозмутимо, будто он все
время утверждал именно это, заявляет Волчков. — Как
раз в ту ночь и было, когда нас трубчевский Смирнов
водил.
— Какой Смирнов? — словно испугавшись, спраши¬
вает Таня.
— Ванька Смирнов. Лейтенант, — выпаливает Волч¬
ков, и тут же, испугавшись, что выболтал то, о чем гово¬
рить не положено, строго набрасывается на Таню: —
А тебе зачем знать?
— Отставить, Васька! — резко приказывает Шитов.—
А ну, девушка, говори приметы своего Ванюшки.
— Высокий он, — волнуясь, скороговоркой говорит
Таня. — Красивый. Волосы темные. Глаза тоже тем¬
ные... Только не знаю, какого цвета... Рука у него ра¬
нена...
— Твой, — решительно перебивает Шитов.
— Так, значит, солгали в госпитале? — все еще боясь
поверить, говорит Таня. — Значит, он с нами? Со всеми?
А где же он теперь? — и девушка внимательно огляды¬
230
вается по сторонам, словно у одного из этих костров она
непременно увидит своего Ваню.
— Ну, этого тебе знать пока не положено, Татьяна,—
твердо заявляет Шитов. — Достаточно на сегодня того,
что твой Иван честный человек. Неужто мало?
— Много... Очень, — счастливо улыбается Таня.-—
Только...
— Ну досказывай до конца, Татьяна, — перебивает
Захар.
— На чем я остановилась?.. Да, вылезли в Навле.
Ходим по станции и думаем с девушками, как поскорее
домой дойти. А тут этот офицер... Уж не знаю, как его
теперь звать — товарищ или господин... Одним словом,
он с нами заговорил: кто мы, куда, откуда. Мы расска¬
зали, как было. «Только боимся, говорим, через лес идти:
партизан в лесу много». Он прямо просиял: «Я вас про¬
вожу и сани достану». Подумали мы и решили — шут с
ним. Он один, а нас трое. Да и возница в придачу.
Если встретим партизан, сдадим с рук на руки. Не встре¬
тим — около Благовещенска убежим от него. К тому же
от фашистов защита... Ну, отъехали маленько, а он за
фляжку — и залпом. Свалился в розвальни и уснул. Так
почти до самого Локтя доехали. Вдруг пальбу услы¬
хали — и от греха в лес. Вот тут с товарищем Шитовым
встретились. Дальше вы сами знаете...
Возвращаюсь в Пролетарское. Пашковича нет. Его,
оказывается, привезли в Красную Слободу и тотчас же
оперировали. В записке, присланной гонцом, доктор со¬
общает:
«Операция прошла нормально, но, как и следовало ожидать,
обнаружен перитонит (воспаление брюшины), Надежды на благо¬
приятный исход почти нет. Раненый просит перевезти его к вам в
штаб, в Пролетарское. Мне кажется, этот переезд ничего не изменит
в его состоянии и только морально облегчит последние минуты».
Успеют ли его довезти к нам?..
Отряды разошлись по своим базам, но все пять домов
Пролетарского переполнены, словно пчелиные ульи. Пар¬
тизаны чистят оружие, штопают одежду, чинят обувь, и
лишь редко-редко можно увидеть бойца на улочке этого
крохотного лесного поселка.
231
Мы с Богатырем и Бородавко сидим в доме Калин¬
никовых.
— Надо бы в отряде разобрать локотскую операцию,
Лаврентьич, — предлагаю я.
Бородавко молчит. Сегодня он мрачен, неразговорчив.
— Ты что, заболел, Лаврентьич?
— Нет, здоров.
— Тогда давай вместе проведем разбор операции в
отряде. Ладно?
— Знаешь, Александр Николаевич, нехорошо полу¬
чается,— чуть помолчав, говорит Бородавко и снова
смолкает.
— Да в чем дело, наконец?
— Все в том же, о чем мы уже с тобой говорили...
Человек я прямой, вилять не умею, да и незачем. Не¬
складно как-то. Гляди. Ты командир объединения и ко¬
миссар отряда. Значит, мой начальник и мой подчинен¬
ный. К тому же сейчас не гражданская война: масштабы
другие, тактика иная. Опять же стар я... Ну, да мы уже
толковали с тобой — повторять незачем... Помнишь, ре¬
шили тогда подождать — не время было. Правильно, не
время. Да признаться, и для меня самого не все было
ясно до конца. Еще надежда жила: а вдруг все устроит¬
ся, как ты говорил? Может — справлюсь?.. После того
разговора я делал все, что мог. Всего себя наизнанку вы¬
ворачивал. Еще раз себя проверял, свои силы взвешивал.
И вот в Локте окончательно понял, нутром понял, что
командование не по мне. Хотя, как будто, никакой осо¬
бой промашки с моей стороны в бою не было. Верно,
Александр Николаевич?
— Верно, Лаврентьич.
— Ну суди сам, — волнуясь, продолжает Бородав¬
ко.— На кой ляд нам такой командир, за которого опе¬
рацию разрабатывают и в бою командуют? На кой?
А ведь это сегодня. Что же будет завтра? Не слепой я —
вижу: впереди такой разворот, что дух захватывает...
Нет, уж лучше я займусь тем, в чем силу свою чув¬
ствую: хозяйствовать буду, народ организовывать. Здесь
ведь тоже непочатый край работы. Да и не последнее
это дело в наших условиях. Большое, нужное, почетное
дело.
Лаврентьич нервно ходит по комнате и неожиданно
круто останавливается передо мной.
232
— Ты, может быть, думаешь, что я от ответственно¬
сти бегу, в кусты хоронюсь? Нет! Просто, как комму¬
нист, считаю, что каждый человек должен быть на своем
месте и занимать ему чужое — нечестно, не по-партий¬
ному. Даже если это самое место никто от него не берет
и оно любо ему и желанно... Короче — ты должен взять
на себя командование, Александр Николаевич. Тем бо¬
лее, что сейчас и время для этого подходящее. Не то,
что тогда. Крепко стоим на ногах. Шутка ли — Суземка,
Локоть!.. Ну, теперь твое слово.
Мы долго говорим втроем, говорим открыто, честно,
ничего не утаивая друг от друга. Бородавко настаивает.
Больше того, он считает, что командование отрядом дол¬
жно перейти только ко мне, а не к кому-либо другому.
Наконец подписывается приказ: командиром отряда
назначаюсь я, моим заместителем Бородавко, комисса¬
ром— Захар Богатырь. ’
Лаврентьич тотчас же уезжает в Красную Слободу:
надо перебазировать в Пролетарское нашу новорожден¬
ную артиллерию.
Через два дня в Пролетарское привозят Пашковича.
Почти тотчас же вслед за ним приезжают Григорий Ива¬
нович и Муся: Кривенко встретил ее по дороге и доста¬
вил сюда.
Николай лежит на узкой кровати у окна. В ногах
у него хмурый Рева. У раскаленной докрасна железной
печи сидит Муся Гутарева. Она низко опустила голову
и украдкой смотрит на Пашковича тревожными взволно¬
ванными глазами. Неслышными шагами проходит через
комнату Петровна, прикрывая рот концом своего голов¬
ного платка — то ли у нее болят зубы, то ли неосторож¬
ным словом боится обеспокоить больного — и так же,
как Муся, бросает на Николая встревоженно-ласковый
взгляд.
Григорий Иванович, как обычно, не снимает своего
длинного тулупа. Широко расставив ноги, он одной ру¬
кой крепко прижимает к колену меховую шапку-ушан*
ку, другой неторопливо поглаживает бороду, выбирая из
нее тонкие, как иголочки, льдинки-сосульки.
Потрескивают в печурке сухие еловые дрова. Моно-*
тонно, одна за другой, падают капли с подоконника:
в комнате жарко, и на стекле тает граненый морозный
узор.
233
Пашкович лежит на кровати, по горло прикрытый
красным одеялом. Этот яркий красный цвет еще резче
подчеркивает матовую бледность его щек. Как он осу¬
нулся за последние двое суток! Тонкие губы приобрели
какой-то синеватый оттенок. Только глубоко запавшие
глаза живут на исхудалом лице. Большие, яркие, горя¬
чие, они с такой жадностью смотрят вокруг. Иногда
Пашкович улыбается, силясь показать нам, что ему хо¬
рошо, но улыбка превращается в мучительную гримасу:
доктор предупредил нас — Николая должны мучить
острые боли.
Сейчас ему легче. Однако доктор не склонен считать
это началом выздоровления.
— Будь больной в нормальной городской больнице,—
говорит он, — еще можно было бы надеяться на благо¬
приятный исход. И то это было бы редким исключением.
А здесь, в нашей лесной глуши, где нет даже стрепто¬
цида...
Пашкович освобождает руку из-под одеяла, медлен¬
но, с громадным трудом, словно рука у него налита свин¬
цом, опирается на косяк окна, чуть приподнимает голову
и смотрит сквозь крохотную щелку в тающем ледяном
узоре: там, за окном, слышатся веселые голоса.
— Проклятый мороз, всю жизнь от меня загоражи¬
вает.
Голова его снова падает на подушку, и гримаса боли
кривит губы.
— Тяжко, Николай? — невольно вырывается у Ревы.
— Да нет, сейчас уже хорошо. Только кажется, буд¬
то в ране сотни иголок колют... А ведь смерть где-то
совсем рядом была. Разминулись мы с ней на этот раз.
Ничего, друзья. Ничего, еще повоюем...
Николай снова лежит неподвижно. Он смотрит на по¬
толок и тихо говорит:
— Знаешь, Александр, у меня все время перед гла¬
зами наш путь в Брянских лесах. Помнишь? Словно мы
по тонким перекладинам шли. А все же дошли. Не осту¬
пились... Какие люди вокруг! Какие замечательные
люди!..
— Это дают рост большевистские зерна, товарищ
Пашкович, — говорит Кривенко.— Наша партия их в на¬
род бросила. Они набухали, давали свои первые ростки,
тянулись к солнцу, а теперь буйно в poet пошли. Как
234
озимь после теплого весеннего дождя. Пройдет маленько
времени — и колоситься начнет. А там, гляди, и урожай
собирать пора.
— Хороший ты человек, Григорий Иванович, — тихо
откликается Пашкович. — С тобой легко и в горе и в
беде, — и Николай убирает со лба растрепавшиеся во¬
лосы.
Муся становится у изголовья кровати и молча приче¬
сывает гребешком светлые тонкие волосы Николая. Она
очень изменилась за последние два дня. Глаза уже не
сияют молодым задорным блеском. Обведенные синевой,
они словно присматриваются к чему-то тяжелому и
страшному, и на лбу над переносьем легла упрямая рез¬
кая морщинка.
— Александр, — говорит Пашкович. — Сегодня я, по¬
жалуй, не смогу говорить с Мусей. Возьми это на себя.
Выхожу с Гутаревой в соседнюю комнату. Она рас¬
сказывает, что благополучно добралась до Севска, доло¬
жила коменданту, как мы условились, тот разгневался
на полицейских и приказал немедленно арестовать их.
Муся с Лидой быстро оформили все дела и ушли из Сев¬
ска. Оставив Лиду у себя в Смилиже, Гутарева явилась
сюда.
— У нас в севской квартире переполох, — продол¬
жает докладывать Муся. — Пока я была в Игрипком, ге¬
стапо распорядилось арестовать Половцева. В коменда¬
туре говорили (это Лида слышала), будто он американ¬
ский агент. Половцев скрылся. Шперлинг нервничает.
Ходит сам не свой...
Так вот, быть может, где разгадка недописанного
Буровихиным слова... Однако, помню, и я тогда не пове¬
рил Мусе: во имя чего американской агентуре создавать
эту нелепую «партию»? Прошло немногим меньше года,
и в декабре в небольшом старинном городке Остроге
судьба снова столкнула меня с Половцевым. Он явился
туда на встречу со своим хозяином, резидентом амери¬
канской разведки, сброшенным на парашюте в районе
этого города. Только тогда мне стали ясны и причины
смерти Евы Павлюк, и корни локотской «партии», и роль
Шперлинга в этом деле... Но об этом будет рассказано
позже.
Возвращаемся к Пашковичу. К нему подсел Бога¬
тырь и рассказывает, что в десятках сел уже созданы
235
группы самообороны, всюду работают сельские Советы,
суземские райком и райисполком прочно обосновались в
своем районном центре.
— Рождается партизанский край, Николай... Да, по¬
следняя новость, товарищи, — вспоминает Захар. — Се¬
годня мне принесли свежую немецкую газету из Севска:
фамилия Воскобойникова в траурной каемке, славосло¬
вие покойнику, соболезнования и сетования по поводу
того, что, дескать, потеряли бдительность и не уберегли
этакое сокровище. Фашисты так печалятся, что, право ж,
создается впечатление, что они скорбят о закадычном
друге...
— Не знаю... Не думаю... Боюсь, просто дымовая за¬
веса, — устало говорит Пашкович. — Мне надо быть на
ногах. Как можно скорей на ногах. Кстати, Александр,
поройся в моей сумке. Там лежит интересное письмо.
Я взял его в планшетке убитого офицера в Локте. Успел
только бегло просмотреть...
Вынимаю несколько страничек, исписанных мел¬
ким косым почерком.
— Читай вслух, Александр.
«Дорогая Нёіёпе!
Пишу тебе второе письмо. Первое написано очень наспех. Во
Францию срочно уезжал Serge, предложил отвезти тебе посылку, и у
меня было время только запаковать ее. Отправил беличью шубку,
такую же муфточку, лаковые туфли, вязаный джемпер, шесть пар
шелковых чулок и три очень миленьких dessous '. Перечисляю по¬
сланное только потому, что не доверяю Serge’y: он хоть и граф Шу¬
валов, а на руку нечист.
Извини: вещи надеванные. К сожалению, их хозяйка не знала,
что они понадобятся тебе. Но ты можешь быть покойна: она ни
при каких обстоятельствах не потребует их обратно.
Итак, вот уже месяц, как я на родине. Подумать только — не ви¬
дел ее почти четверть века! Здесь все иное, чем в нашем Руане. Снег,
белые березы, мохнатые ели, просторы полей, сельские погосты.
Точь-в-точь, как в Марфино. Помнишь? Даже дом, в котором сейчас
помещается наш dortoir 2, такой же, как в нашей усадьбе: широкая
лестница, белые колонны, портик над ними...
Итак, я на родине. Но, кроме березок и снега, здесь все чуждое,
враждебное мне.
По приезде сюда я познакомился с молодой сельской учитель¬
ницей. Хорошенькая мордашка, стройная фигурка (не ревнуй, Hele¬
ne: ее уже нет на свете). Она родом из соседней маленькой дере¬
вушки. Дочь простого мужика. Кончила филологический факультет
1 Белье.
2 Спальня.
236
московского университета — тот самый, что кончил твой papa *. Вер¬
нулась в родное село и стала учительницей.
Представь: образованна, культурна, начитана. Защищала ди¬
пломную работу о поэмах Пушкина. Но говорили мы с ней на раз¬
ных языках.
В конце концов выяснилось: она — партизанская связная. Нет,
ты только подумай: девушка, окончившая филологический факультет
московского университета, знающая наизусть сотни строф Пушки¬
на,— партизанка! Оказывается, разговаривала со мной только пото¬
му, что хотела выведать то, чего ей знать не положено. (Кстати: все,
что я послал тебе, принадлежало ей.)
Ты думаешь, Нёіёпе, она — исключение? Нет! Теперь я понял;
здесь все или сегодняшние, или завтрашние партизаны... Странно,
когда-то я любил Дениса Давыдова, Фигнера, Сеславина. Помнишь
«Войну и мир»? Сейчас я ненавижу партизан, я их боюсь, это Мой
ночной кошмар. Пожалуй, Serge прав: с теперешним русским наро¬
дом у нас может быть только один разговор — пуля, виселица, ста¬
рая добрая казацкая нагайка.
Да, последняя сенсация! Ты знаешь, кто твой муж? Он уже
не Сумской гусар. Helas! 2. Он бывший экономист из Тамбова, за¬
стрявший здесь в первые месяцы войны. A Serge — московский адво¬
кат. Tu ries, та petite?3 Еще бы! Но таков приказ нашего шефа.
Нам всем велено стать бывшими советскими гражданами. «Эмигрант¬
ские акции даже на оккупированной русской земле никак не коти¬
руются, милостивые государи», — заявил он.
Но не грусти, Нёіёпе. Если не зевать, здесь можно хорошо под¬
работать. Да, в конце концов, не спокойнее ли небольшая вилла в
Швейцарии, чем Марфино в этой чужой, страшной России?»
— Подпись неразборчива, — замечаю я.
— Зато автор ясен. Как на ладошке, — отвечает Бо¬
гатырь.— Четверть века тосковал о родине, о белой бе¬
резе, а вернувшись, украл белье у замученной им де¬
вушки и мечтает о вилле в Швейцарии. Вот уж поистине
воронье: недаром помощник Воскобойникова именовал
себя «Вороной»... Люди без чести, без роду и племени...
— Интересно,:— задумчиво говорит Пашкович. — Им,
оказывается, приказано именоваться советскими гражда¬
нами.,. Очень интересно...
Потом виновато смотрит на меня и спрашивает:
— Как же теперь с разведкой, Александр?
— Возьму на себя. А ты лежи, отдыхай.
Входит Саша Хабло и передает радиограмму:
«В ночь на 10 января ждите самолет на выброс груза и двух
человек...»
Дальше идет точный перечень сигналов..
1 Отец.
2 Увы!
3 Ты смеешься, моя маленькая?
237
— Только подумать, что творится!.. Нет, отдыхать
теперь не время, — упрямо говорит Николай. — Я могу
руководить разведкой даже лежа в постели... Муся, по^
дойди сюда. Вот что, дорогая: немедленно отправляйся
в Смилиж и приведи сюда Лиду. Приведи во что бы то
ни стало. Я должен сам с ней поговорить. Должен знать,
кто выдал и кто убил Василия, должен распутать весь
этот узел... Нет, Александр, отдыхать я не имею права.
Да к тому же все идет на поправку.
Пашкович, забывшись, хочет повернуться ко мне—■
и закусывает губы: очевидно, даже малейшая попытка
шевельнуться приносит ему мучительную боль. Глаза его
плотно закрыты. На лбу выступают мелкие капельки
пота.
— Что с тобой, Николай?
— Пустяки... Неудобно повернулся... Пройдет,— с
трудом отвечает Пашкович и пытается улыбнуться. —■
Слышишь, Муся: сегодня же уезжай. Торопиться надо.
Время не ждет...
Раздается стук в дверь. На этот раз входит наш хо¬
зяин, Степан Семенович Калинников.
— У ворот гонец из Холмечей ждет. Из самооборо¬
ны. С донесением.
Гонец одет в широкий нагольный тулуп. За спиной
висит на ремне винтовка. Передает записку: командир
группы самообороны села Холмечи сообщает, что из
Навли на Суземку движется пешим порядком по полотну
железной дороги немецкая дивизия.
— Дивизия? — невольно вырывается у Захара. — По
полотну? Там же снег по колено... Нелепость какая!
Поистине нелепо: как может дивизия со своими обо¬
зами идти по полотну давным-давно бездействующей до¬
роги? Зачем?
Подходим к карте. Навля и Суземка стоят на желез¬
ной дороге Москва — Киев. Между ними Холмечи.
С этой стороны у нас нет никаких заслонов. Суземка
под ударом.
— Что делает ваша группа?
— Выводим народ в лес, в землянки.
— Очевидно, дело серьезное, — задумчиво говорит
Богатырь. — Надо срочно решать.
Приказываю группе Кочеткова и взводу Лаборева не¬
медля выйти к разъезду Нерусса, что стоит на той же
238
магистрали, километрах в десяти от Суземки, и в случае
появления противника тотчас же сообщить суземскому
райкому, нам, в Пролетарское, и перекрыть дорогу на
Чернь. Группа Федорова идет на помощь Суземке и ве¬
зет мое письмо к Паничеву. Рева выезжает в Холмечи.
— А тебе, Николай, придется на всякий случай пере¬
селиться в землянки. Там спокойнее.
— Я никуда не уеду, — решительно говорит Пашко-
вііч. — Мое место здесь, с вами —в штабе. Нечего созда¬
вать панику из-за моей персоны.
Николая долго уговаривают, но он стоит на своем.
— Я приказываю тебе! — наконец резко говорю я.
Пашкович подчиняется. Григорий Иванович с Петров¬
ной укутывают его тулупами, одеялами и увозят на нашу
лесную базу. С ними вместе уезжает доктор. Богатырь
уходит проследить, как собираются люди Кочеткова и
Лаборева.
— За одеждой надо приглядеть. Мороз, — беспо¬
коится Захар.
Я остаюсь один.
Сижу у карты и стараюсь разгадать, зачем фашисты
послали свою часть (в то, что это дивизия,— не верится!)
по этой мертвой, заваленной снегом железнодорожной
магистрали, проходящей через лесную глушь? Хотят уда¬
рить на Суземку? Как защитить ее? Как отвести удар от
городка — первого и единственного, которым владеем мы
в нашем, только что рождающемся, партизанском крае?..
Или, быть может, все это лишь пустая тревога?..
Проходит час. В комнату быстро входит Богатырь.
— В направлении Холмечи слышится стрельба. Сей¬
час Павел должен быть уже там. Мне кажется, Холмечи
горят.
Значит, это не пустая тревога. Может быть, вызвать
Юзефа: ведь он несколько дней назад был в Навле?..
Юзеф входит в комнату и радостно улыбается: нако¬
нец-то начальство решило говорить с ним. Но сейчас мне
некогда разговаривать с Юзефом.
— Сколько дней вы не были в Навле? — сухо спра¬
шиваю я.
— Два дня, — растерянно отвечает он.
■— Там стояла немецкая дивизия? I
— Нет. Там есть очень мало войска,
239
— По нашим сведениям, в Навле стояла дивизия, и
сейчас она идет сюда.
Юзеф удивленно смотрит мне в глаза, стараясь по¬
нять, чем вызван этот допрос. Недоверием к нему? По¬
пыткой уличить во лжи?
— Юзеф дает честное слово, — наконец раздельно
говорит он.— В Навле совсем пустяки войска.
Нет, у Юзефа больше ничего не выжмешь.
— Можете идти.
— Когда товарищ командир будет иметь со мной раз¬
говор?— настойчиво спрашивает Юзеф.
— Завтра. Вы свободны.
Снова в одиночестве путешествую по карте Брянского
леса. И опять стук: входит Калашников и с ним молодой
мужчина. На нем наша военная шинель и меховая
шапка-ушанка.
— Товарищ командир, — докладывает Калашни-,
ков. — Привел лейтенанта Смирнова из госпиталя в
Трубчевске.
Так вот он какой, этот Ваня Смирнов: высокий, строй¬
ный, подтянутый, даже несмотря на свою донельзя по¬
трепанную шинель и эту теплую ушанку. На хорошем
открытом русском лице темные внимательные глаза. Ле¬
вая рука на перевязи.
Смирнов, оказывается, явился по просьбе своих вы¬
здоравливающих товарищей из трубчевского госпиталя:
они хотят перейти к нам в отряд и прислали Смирнова
для переговоров.
Вызываю Богатыря: заманчиво иметь такое пополне¬
ние из кадровых военных. К тому же, по рассказам
Смирнова, к нам мечтает перейти группа врачей —они
захватят медикаменты, перевязочный материал, легкий
медицинский инструментарий.
Втроем обсуждаем технику их перехода, и мне стано¬
вится ясным: трудная, сложная операция, имеющая
слишком мало шансов на успех. Нет, надо подождать.
Пусть они пока осторожно готовятся и ждут команду.
— Есть, готовиться и ждать команду! — четко отве¬
чает Смирнов. Повернувшись по-уставному, лейтенант
уходит.
— Хорошие, видно, хлопцы подобрались, — говорит
Богатырь. — Погоди, Александр, — неожиданно вспоми¬
нает Захар. — Мы ему о Тане забыли сказать.
240
Поздно — Смирнов ушел...
Теперь мы вместе с Богатырем сидим у карты. Уже
намечаются неплохие варианты. И вдруг снова стук в
дверь: входит Таня.
— Легка на помине! — смеется Захар.
Мне не до шуток — злят эти бесконечные перерывы
в работе, — ия сердито кричу часовому:
— Больше никого не пускать!
Таня озадачена моим окриком.
— Может быть, я не во-время, — зардевшись от сму¬
щения, говорит она. — Пришла узнать, когда вы меня
в партизаны примете. Невмоготу без дела сидеть.
— Не сейчас, Татьяна. Подожди.
Но Таня просит, настаивает, требует. А в голове ро¬
ждается как будто удачный план действий.
— Придешь завтра, Татьяна. Не мешай работать.
У девушки такой расстроенный, такой обиженный
вид, что Захар решает, очевидно, подбодрить ее.
— Ну, Татьяна, повидала своего Ивана?
— Где ж его увидишь? — удивленно спрашивает она.
— Так ведь он десять минут назад к нам заходил.
Я думал — вы встретились.
Таня даже вздрагивает от неожиданности. Потом рав¬
нодушным, безразличным голосом говорит:
— Ну и пусть. Мне-то что от этого?.. Значит, завтра
разрешите зайти?..
— Вот и пойми после этого девичье сердце! — смеет¬
ся Захар, когда за Таней закрывается дверь...
Вариант действительно оказывается удачным. Пусть
сунутся гитлеровцы на лесные дороги...
В комнату без стука входит Рева. Его меховая шапка
заиндевела.
— Мороз! — говорит он так, будто за пустяком толь¬
ко что выходил на улицу. ■— Ну прямо дышать невоз¬
можно.
— Где дивизия? — нетерпеливо спрашиваю я.
— Дивизия? — удивляется Павел, словно впервые
слышит о ней. — Нема ниякой дивизии, —и неторопливо
начинает снимать полушубок.
— Кто же стрелял в Холмечах? Кто сжег село?
— Фашисты. Видно, погреться захотелось. Чи скучно
стало.
— Говори толком, Павел!
16 А. Н. Сабуров
241
■— Толком? А якой толк человека зря по морозу го¬
нять? Яки-то трусы злякались, а ты мерзни, — ворчит
Рева. — Ну, слухайте. Дивизии нема. Дивизия присни¬
лась. Есть штук пятьдесят, может, сто, недобитых фаши¬
стов. Идут, дурни, по железной дороге. А зачем идут,
кто их знает. Не иначе, как с фронта тикают. Ну поба-
чили Холмечи, постреляли чуток, спалили три хаты и
дальше пошли, по шпалам —к Суземке. Вот и все.
— Как же ты распорядился?
•— Ну якое же тут может быть распоряжение? — Па¬
вел уже снял полушубок и растапливает потухшую пе¬
чурку. — Первое: выругал трусов. Второе: вернул селян
в село. Третье: выслал группу самообороны Холмечей на
дорогу к Пролетарскому, чтобы фашисты часом не завер¬
нули к нам. Четвертое: предупредил Теребушки — они
ведь рядом, — чтобы не спали. Пятое: замерз, як цуцик.
Все.
Значит, напрасная паника, напрасное путешествие по
карте, напрасная трата времени. Обидно, что зря потре¬
вожили раненого Пашковича. Теперь надо терпеливо
ждать сообщения от Кочеткова и заниматься своими де¬
лами...
Снова вызываю Юзефа Майора.
Он сидит передо мной уже не такой, каким впервые
подошел к нашему костру: аккуратен, собран и взволно¬
ван, конечно. Не потому, очевидно, что беспокоится за
результаты допроса — просто его волнуют воспомина¬
ния...
Он член Венгерской коммунистической партии. Пар¬
тийного билета при себе нет, но о венгерском коммунисте
Майоре Юзефе достаточно справиться в Коминтерне: но¬
мер его партийного билета — такой-то.
Началась война. Юзеф Майор стал командиром роты
и руководителем подпольной коммунистической органи¬
зации в полку. Ее задачи ясны: подставлять под удар
своих союзников — фашистов, не упускать удобного слу¬
чая для всяческих диверсий. Если же станет ясным, что
организация вот-вот будет раскрыта, сдаваться в плен
советским войскам. Во всяком случае так представлял
свои задачи Майор Юзеф.
Организацию раскрыли. Вернее — заподозрили Юзе¬
фа, Это было в Бердичеве. Сутки провисел Юзеф под по¬
толком гестаповской камеры, но никого не выдал, ничего
242
не сказал. Его освободили —= слишком туманны были
улики, — и Юзеф Майор снова офицер венгерской армии.
Однако теперь за каждым шагом Юзефа следят десятки
глаз. Он не в силах руководить подпольем — неизбежен
провал, и Юзеф Майор решает перейти линию фронта,
благо командир полка направил его в район Брянского
леса, поближе к переднему краю. На станции Навля он
встретил наших советских девушек — и вот он здесь...
— Вы в курсе дела, Юзеф, что делается на фрон¬
те?— спрашивает Богатырь. — Известно ли вам и вашим
солдатам, что за эти считанные месяцы еще далеко не
законченной зимней кампании Красная Армия освобо¬
дила одиннадцать тысяч населенных пунктов, в том чис¬
ле шестьдесят городов, и по сей день сохраняет в своих
руках инициативу? Знают об этом ваши солдаты?
...Нет, далеко не все солдаты знают правду о фронте.
Правду от них скрывают. Вместо нее распространяют
лживые сводки главной квартиры фюрера. Для того
чтобы правда не просочилась в армию от советских лю¬
дей и вместе с правдой о фронте — «вредные идеи», фа¬
шистское командование выработало «двенадцать запове¬
дей», определяющих отношение между оккупантами и
населением.
Юзеф точно не помнит все заповеди, но в общем они
сводятся к следующему.
Германский солдат не смеет беседовать с советским
человеком — он обязан только приказывать и действо¬
вать. Отдавая приказ, не думать, как этот приказ отра¬
зится на жизни русского, а лишь о том, какая польза
последует от него для Германии. Отдав же приказ, не
выслушивать мнения, а строго требовать исполнения.
Не признавать своих ошибок: во всякой ошибке должен
быть повинен только русский. Быть замкнутым, суровым,
без жалости и сердца. Русские — славяне, а славяне —
низшая раса. Они должны работать на немцев — высшую
расу господ, пока нужна их работа, и должны умереть,
когда в их работе не будет необходимости.
«После столетий хныканья о защите бедных и уни¬
женных наступило время защищать смелых против низ¬
ших»,— так сказал сам фюрер... Нет, германцам запре¬
щено общаться с русскими.
— А як же «бобики»? — спрашивает Рева.
— Бобики?— удивленно переспрашивает Юзеф, оче¬
16*
243
видно, не поняв этого слова, которого, конечно, он не мог
найти в самоучителе русского языка.
— «Бобиками» мы называем полицейских, старост,
бургомистров, — объясняет Богатырь. — Разве с ними не
общаются немцы?
Юзеф улыбается... Да, немцы назначают полицей¬
ских, старост, бургомистров, даже городскую управу. Но
что это за люди? Это преступники, бежавшие из тюрьмы,
бывшие кулаки, эмигранты. Да, эмигранты. Их привозят
в Советскую Россию из Франции, Германии, Чехии, Вен¬
грии, Австрии — отовсюду. Они выдают себя за совет¬
ских людей, становятся во главе самоуправлений и не
смеют шага шагнуть без разрешения фашистского на¬
чальства.
— Я имел веселье читать в Бердичеве объявления го¬
родской управы, — говорит Юзеф. — Вы будете иметь по¬
нятие о никакой силе... «бобиков», — и он приводит об¬
разцы этих объявлений.
«По согласованию с бердичевским гебитскомиссаром определена
следующая такса на пользование банными шайками в городских ба¬
нях...»
«В соответствии с приказом бердичевского гебитскомиссара при-
ступлено к покупке у населения пустой тары: ящиков, мешков, кор¬
зин и т. д...»
— Ну, хорошо, — говорит Богатырь. — Фашистские
солдаты мало знают о положении на фронте. Что же они
знают о партизанах?
По словам Юзефа, фашистский солдат прекрасно
осведомлен о партизанах. Он видит, как летят под откос
поезда, взрываются машины, горят склады, гибнут гарни¬
зоны... В разговорах с Юзефом гитлеровские офицеры
очень сетовали на ленинградских и смоленских партизан.
В Венгрии сейчас формируются новые части — их по¬
шлют в Белоруссию и на Украину: там создалось угро¬
жающее положение для немцев.
В связях с партизанами фашисты подозревают весь
советский народ и стараются уничтожить весь народ —
казнями, голодом, концлагерями, высылкой в Германию.
Юзеф видел, как в Бердичеве был организован набор ра¬
бочей силы в Германию.
Вначале появились объявления: они сулили рай зем¬
ной тем, кто даст согласие выехать в германский рейх.
244
Таких не оказалось. Тогда повесили новые объявления:
фашисты грозили суровыми карами всем, кто отказы¬
вается ехать. Снова никакого результата. Наконец ко¬
мендант города получил наряд от своего начальства: к
такому-то сроку отгрузить столько-то человек в Герма¬
нию — иначе с ним будет разговаривать гестапо.
Комендант заволновался. Он послал полицейских по
кварталам ловить людей. Однако и эта мера не дала же¬
лаемых результатов: люди убегали из города в деревню
или сказывались больными. Юзеф знает молодую жен¬
щину, которая мазала свое лицо каким-то снадобьем, —
и лицо стало страшной маской, покрытой нарывами.
Юзеф знает мужчину, который обварил кипятком ноги,
чтобы только не ехать в Германию.
Тогда комендант задумал хитроумную операцию. Он
объявил о даровом киносеансе. Смысл операции был
прост: люди соберутся в зале кинотеатра — ну комен¬
данта будет хороший улов. Однако через час к комен¬
данту явился взволнованный начальник полиции и доло¬
жил: на даровой сеанс пришли только семьи полицей¬
ских, их друзья и собутыльники.
Комендант не растерялся и тут же заявил начальнику
полиции:
— Срок — три дня. Если за это время вы не соберете
народ по наряду, в Германию отправятся ваши семьи.
Юзеф не знает, чем кончилась эта кинооперация, —»
он уехал из Бердичева.
Майор говорит и о передвижениях фашистских войск.
Перед отъездом в Брянские леса он встретил в штабе
своего полка старого знакомого, немецкого обер-лей¬
тенанта. Тот под большим секретом с грустью поведал
ему, что его дивизия, до тех пор как будто прочно стояв¬
шая на южном побережье Франции, срочно перебрасы¬
вается в район Курска. Та же участь постигла дивизии
в Бельгии, Дании, Греции. Усиленно ходят слухи, будто
в ближайшее время предполагается крупное наступле¬
ние гитлеровцев в районе Среднего Дона. Во всяком слу¬
чае эти свежие, еще не участвовавшие в боях, мотори¬
зованные и танковые дивизии направляются в Курск,
Фатеж, Малоархангельск, Поныри, Щигры.
«Эти сведения надо немедленно передать в Москву»,—
думаю я.
245
— Ну як же так? — недоумевает Рева. — Як же на¬
ши союзники уши развесили? Ведь Англия с нами союз
заключила?
— Англия есть хитрый торговец, купец, — говорит
Юзеф. — Купец не знает союз. Купец знает торговую
сделку. В торговой сделке есть первый интерес — полу¬
чить прибыль. Английский купец не имеет интерес скорой
вашей победы. Он имеет интерес тянуть... Немец и рус¬
ский не должен выиграть войну. Войну должен выиграть
английский купец. Поэтому Юзеф, когда его послали
в Брянский лес, сказал «нет» и пришел к вам.
Юзеф рассказывает, что командир его полка до вой->
ны имел крупные связи с торговыми кругами Англии.
У него большие виноградники на Тиссе. Англичане были
его постоянными покупателями, и он до сих пор любит
повторять: «Английский эль1 я всегда предпочитаю ба¬
варскому пиву».
Полковник, конечно, знал, что Юзеф отнюдь не друг
фашистской Германии, и направил его в район Брян¬
ского леса к своему другу: «Поговорите с ним. Может
быть, до чего-нибудь и договоритесь. Все, что зависит
от меня, я сделаю. Вплоть до того, что устрою вам пе¬
ревод к нему. Тем более, что после бердичевской исто¬
рии вам было бы очень кстати покинуть полк». Однако
Юзеф знал, что с друзьями полковника он ни до чего не
дотолкуется, и решил перейти к партизанам.
— Кто же этот друг полковника, с которым вы дол¬
жны были встретиться? — спрашиваю я.
— Полковник гестапо Шперлинг. Имеет жизнь в го¬
роде Севске.
— Шперлинг! — одновременно вырывается у меня и
у Богатыря.
— Вы имеете знакомство с полковником? —-растерян¬
но спрашивает Юзеф.
— Да, мы имеем маленькое знакомство с полковни¬
ком,— не замечая, что говорю языком Юзефа, отвечаю
я. — Нам хотелось бы поближе познакомиться с ним.
И это должны сделать вы, Юзеф.
Юзеф разочарован. Он не хочет ехать к этому Шпер¬
лингу. Он хочет здесь, вместе с нами, бороться за сво¬
боду венгерского народа. Но мы настаиваем, и вечером
1 Эль — густое светлое английское пиво.
246
Майор Юзеф вместе с Мусей Гутаревой уезжают в
Севск.
Прощаюсь с Майором и снова задаю себе все тот же
вопрос: не слишком ли мы доверчивы, не совершаем ли
мы оплошность, посылая Юзефа к Шперлингу?
Нет, все как будто говорит за то, что ошибки нет.
Чутье подсказывает мне, что Юзеф не подослан к нам,
что он ни при каких обстоятельствах не выдаст нас.
И все же в этом, конечно, есть известный риск: интуи¬
ция — отнюдь не гарантия. А Юзеф знает наше распо¬
ложение, ему известны наши силы, с ним едет Муся. Но
мне не дает покою надпись на стене тюремной камеры:
«Концы в Севске. Шперлинг аме...» И трудно, невозмож¬
но не использовать такого исключительно благоприят¬
ного стечения обстоятельств.
Да, в конце концов, какая разведывательная работа
полностью исключает риск?..
Нет, мы поступили правильно...
Раскрываю папку разведданных: на очереди штурм
Трубчевска.
★
ТРУБЧЕВСК
Открывается дверь, и в комнату вместе с улыбающим¬
ся Бондаренко и моим заместителем по объединен¬
ному штабу, Иваном Егоровичем Абрамовичем, входит
незнакомый мне человек.
— Знакомьтесь: уполномоченный Орловского обко¬
ма партии, — представляет Алексей Дмитриевич.
— Емлютин, — крепко жмет руку пришедший.
Сразу же завязывается беседа. Емлютин говорит, что
в Брянском лесу он уже давно, «примерно ровесник Бон¬
даренко», и рассказывает о еще не известных нам пар¬
тизанских отрядах. В Навльском районе действует отряд
тамошнего подпольного райкома партии во главе с сек¬
ретарем райкома товарищем Суслиным. В Дядьковских
лесах орудует отряд Михаила Ильича Дуки.
Под Брянском бьется Ромашин. В самом Брянске
подпольщики чуть ли не каждую ночь замораживают
паровозы, и немцы бессильны помешать этому...
— Кстати о Навльском отряде и о том, как я попал
к вам, — улыбается Емлютин. — Суслин как-то мне го¬
ворит, что его бойцы задержали трех или четырех воен¬
ных, которые выдают себя за партизан отряда Сабурова
и якобы пробираются к фронту. Признаться, в ту пору
я понятия не имел о вас и как-то пропустил это мимо
ушей. Случилось так, что эти задержанные осели в от¬
ряде у Суслина. И сейчас один из них творит чудеса.
О нем даже песни поют у нас в лесу.
— Да кто же это?
— Армеец. Лейтенант Филипп Стрелец.
Так вот, оказывается, как сложилась его судьба!
Вспоминаю — барак лесорубов под Зерново, ночник на
столе, вой ветра и мрачная фигура Стрельца у стены.
Значит, все-таки остался во вражеском тылу и нашел
свое место...
248
Филипп Стрелец не раз прославится в боях. За вы¬
дающееся мужество он заслужит звание Героя Совет¬
ского Союза.
— Ну вот, — продолжает Емлютин. — Доходят до
нас слухи о ваших операциях: станции разбиваете, го¬
рода берете. И решил я познакомиться с вами. Сначала
к трубчевцам заехал, а сейчас, как видите, к вам.
Неожиданно Емлютин громко и заразительно хохо¬
чет.
— Да, нечего сказать, заехал! — сквозь смех говорит
он. — За семью замками живете, товарищи. Верблюду
легче пройти сквозь игольное ушко, чем до вас добраться.
— Нет, вы только послушайте, товарищ Сабуров, ка¬
кую он напраслину на нас возводит, — улыбается Бонда¬
ренко.
— Какая же тут напраслина? — все еще продолжая
смеяться, говорит Емлютин. — Еду к Алексею Дмитрие¬
вичу. И ведь не просто еду — по его приглашению, с его
связным, с товарищем Антоном. И вдруг заставы, свист,
пароли, всякие арифметические упражнения.
— Да, эта бондаренковская арифметика нам извест¬
на,— замечаю я.
— Что вы говорите? Неужто известна? — насмешли¬
во перебивает Емлютин. — Нет уж, не прибедняйтесь, Са¬
буров. Едем с Бондаренко к вам. Надеюсь, теперь-то
уже все пойдет гладко. Не тут-то было! Черт знает от¬
куда вылезают заставы. Какой-то парень — ну до чего
же строг! — пароль требует у Бондаренко, хотя тут же
именует его по имени и отчеству.
— Это из нашей группы самообороны,— замечаю я.
— Уж не знаю, где вы ее раздобыли, только пароль
такой сложный, что, сдается мне, тут не арифметикой
пахнет, а высшей математикой. Нет, хорошо, товарищи!
Очень хорошо! По-хозяйски... Ну, хозяин, поведайте-ка
о своем житье-бытье.
Рассказываю Емлютину о прошлых операциях, де¬
лимся нашими мечтами, планами на будущее.
— Я ведь не с пустыми руками к вам, — внимательно
выслушав нас, говорит Емлютин. — Хочу предложить
объединение партизанских отрядов в масштабах всего
Брянского леса. Как вы на это посмотрите?
Предложение неожиданное. Помню, я долго тогда
ходил по комнате и думал о том, что оно даст нам.
249
В конце концов пришел к выводу: излишняя концентра¬
ция отрядов едва ли принесет ощутимые выгоды.
— У меня другое предложение, товарищи, — наконец
говорю я. — Наши четыре отряда — мой, два Харьков¬
ских и Сталинский, — объединенные единым командова¬
нием, выходят на южную окраину Брянских лесов и раз¬
вертывают боевые действия в украинских районах — на
севере Сумщины и Черниговщины. Вы организуете новое
соединение из отрядов, действующих севернее, непосред¬
ственно в Брянском лесу. Само собой разумеется, мы
будем максимально контактировать наши действия.
И тогда весь Брянский лес — от Зноби до Навли, от Су¬
земки до Десны — будет единым партизанским краем.
Прикидываем так и этак, обсуждаем детали, прихо¬
дим как будто к окончательному решению, как вдруг
Иван Егорович Абрамович спохватывается:
— Позвольте, а как же с Трубчевском, товарищи?
— Не волнуйся, — смеется Бондаренко. — Трубчевск
твердо стоит в плане. Он вроде больного, которого уже
положили на операционный стол: при всех обстоятель¬
ствах вмешательство хирургии неизбежно. Наша же но¬
вая организационная структура вступит в силу лишь
после трубчевской операции, если, конечно, эту струк¬
туру утвердит Большая земля.
Разговор, естественно, переходит на предстоящий
штурм Трубчевска.
Бондаренко рассказывает о крепкой подпольной орга¬
низации, созданной в городе. Душа этого подполья —
Алеша Дурнев. Хозяйка подпольной квартиры — его
мать, Мария Ивановна.
Абрамович докладывает, что в Трубчевске созданы
военные боевые группы: они вступят в бой, как только
партизаны войдут в город.
•— Мы продемонстрируем фашистам новую опера¬
цию, основанную на сочетании вооруженного подполья
с партизанскими отрядами, — замечает Бондаренко.
Захар Богатырь рассказывает об установленных не¬
дели две назад связях с трубчевским госпиталем. Доб¬
рая половина раненых уже настолько оправилась, что
готова хоть сегодня вступить в бой. Во главе этой свое¬
образной подпольной группы стоят капитан Илья Ива¬
нович Бородачев и врач-хирург Александр Николаевич
Федоров...
250
На дворе раздается шум, громкие голоса. Это верну*
лись наконец Кочетков и Лаборев из-под Неруссы. Они
подробно докладывают об операции...
Еще в пути они встретили связного, посланного ко
мне группой самообороны Холмечей. Связной уточнил
данные: по полотну железной дороги идет немецкая
группа; во главе ее офицер; по всем расчетам, группа
должна быть на разъезде Нерусса в час пополудни.
Времени оставалось в обрез, и сани понеслись по из¬
вилистой лесной дороге. На санях четырнадцать бойцов.
Среди них Кочетков, Петраков, Лаборев и Михаил
Иванченков со своим неизменным карабином и пулеме¬
том.
К назначенному месту — высокой железнодорожной
насыпи — сани подлетели за сорок минут до указанного
срока. Лошадей и сани укрыли в соседней роще. Бойцы
закопались в снег...
Около половины второго впереди, на дороге, шедшей
вдоль полотна, показалось десятка полтора саней. На
санях и около них гитлеровские солдаты.
На самой насыпи вторая группа: пять солдат и высо¬
кий офицер в теплой меховой шубе и белых бурках. Вре¬
мя от времени он что-то говорил своему соседу — малень¬
кому, плюгавому офицеру, и тот послушно семенил за
ним с большой красной папкой в руке.
Кочетков предложил Иванченкову заняться санями.
Группу, шедшую поверху, он взял на себя. Бой длился
недолго. 38 фашистов были убиты. Десятка полтора убе¬
жали. Высокий офицер был взят живым. Среди тро¬
феев — четыре легких пулемета, два миномета, продук¬
ты, сигареты, папки с документами.
Сейчас фашистский офицер сидит против меня. До¬
вольно хорошо говорит по-русски.
Это адъютант генерала фон Шокка. Он возглавлял
изыскательскую партию, которая должна была- предста¬
вить проект восстановления железнодорожной магистра¬
ли Киев — Москва на участке Зерново — Брянск.
Офицер откровенен. Он признается, что восстановле¬
ние железной дороги — только ширма. На самом деле его
251
генерал, тесно связанный с американской фирмой, боль¬
ше всего интересуется марганцем.
— Эта папка — материалы изыскательской груп¬
пы?— И я показываю на красную папку, лежащую на
столе.
— Не совсем. Это выписки из «зеленой» и «коричне¬
вой» папок, утвержденных самим Гитлером. Главным
образом тех мест, которые касаются вопросов промыш¬
ленности. Ведь промышленность, как я вам докладывал,
любимый конек моего генерала. Он, повторяю, прежде
всего деловой человек и в отличие от многих своих со¬
служивцев считает, что над миром властвуют не воен¬
ные доктрины, а экономика, не меч, а золото. Ясно?
Если угодно, — продолжает он, — я переведу лю¬
бой из этих документов. Поверьте, они небезынтересны.
К тому же вам станет понятным, почему американцы
заинтересовались украинским марганцем.
— Да, мне будет угодно,— сухо отвечаю я.
— Итак, начнем с основной установки, — и офицер
роется в своей папке. — Только прошу извинить меня:
я буду переводить медленно... Так вот... «Восточные об¬
ласти предназначены не для того, чтобы развиваться и
жить собственной жизнью, независимо от Европы: они
только часть великонемецкого и европейского жизнен¬
ного пространства и вследствие этого имеют определен¬
ные задачи...» Какие же это задачи? Документы четко
отвечают на этот вопрос: «Использование подлежащих
оккупации районов должно проводиться в первую оче¬
редь в области продовольствия и нефтяного хозяйства...»
Простите, я могу закурить?
Протягиваю ему пачку сигарет, добытых Кочетковым
в его же чемодане.
— Это мои любимые сигареты, — улыбается офи¬
цер. — «Верблюд». В них англичане добавляют немного
опиума, но, право же, это даже пикантно... Но вернемся
к делу. Как видите, только нефть и сельское хозяйство.
Все остальное — ко всем чертям, как говорят русские.
Таким образом, советские земли, завоеванные немцами,
становятся, так сказать, сельскохозяйственным и нефтя¬
ным придатком великого всегерманского рейха. Поэтому
вкладывать капиталы в какую-либо другую отрасль
промышленности, по меньшей мере, рискованно. Вы уяс¬
няете обстановку?
252
Офицер развалился на лавке, с аппетитом затянулся
сигаретой. Всем видом своим дает понять: он деловой
человек, коммерсант, и поэтому с кем угодно найдет об¬
щий язык. ,
— Однако есть одно производство, в котором Гитлер
крайне заинтересован. Я говорю о марганце. В «корич¬
невой» папке сказано об этом коротко, но убедительно:
«Марганцевая руда. Восстановление разрушенных шахт
относится к необходимым задачам ввиду зависимости
всей Европы от этой руды». Гитлер прав. Марганец до¬
бывается только в Америке и на Украине. Значит, если
мы фактически завладеем украинским марганцем, мы
станем его мировыми монополистами. Неправда ли, мы
сделаем хороший бизнес? Простите, я оговорился. Мы —
это не я, конечно. Это американские друзья моего гене¬
рала фон Шокка. Вы, надеюсь, меня правильно по¬
няли?
— Я вас правильно понял. Но не рано ли вы со сво¬
им генералом и его хозяевами распоряжаетесь богат¬
ствами нашей страны? Зарубите на носу: ничего у вас
не выйдет!
Мой ответ убавил красноречие коммерсанта. Теперь
он просит об одном: сохранить ему жизнь — он может
быть очень полезен... Он знает очень много...
Выхожу во двор. У ворот раздаются веселые, воз¬
бужденные голоса. Ко мне подходит Иванченков.
— Разрешите доложить, товарищ командир. Убежав^
шие фашисты пойманы.
. Оказывается, им удалось добраться до Теребушек.
Женщина, боец самообороны, провела их в хату к ста¬
рому деду. Хозяин гостеприимно уложил беглецов на
печи. Их взяли сонными. Сейчас фашистские солдаты
входят в Пролетарское под конвоем деда и трех: воору¬
женных КОЛХОЗНИЦ. :
Так бесславно кончила свое существование изыска¬
тельская партия генерала фон Шокка...
Емлютин с Абрамовичем уезжают, а мы с Бонда¬
ренко и Будзиловским садимся за разработку плана
трубчевской операции.
Перед нами лежит на столе карта, вся испещренная
разноцветными карандашными пометками в районе
253
Трубчевска. Рядом с картой — объемистая сводка раз¬
ведданных, собранных Абрамовичем: обстоятельно, по¬
дробно она рассказывает о подходах к городу, о его ули¬
цах, домах, расположении гарнизона. Казалось бы,
мы знаем буквально все. Однако решение упорно не
дается.
Трубчевск стоит на крутой излучине реки Десны, на
ее правом, противоположном от нас, высоком берегу, и
хотя город не так уж мал —только три дороги влива¬
ются в него: дорога с Погара, дорога с Выгоничей и
полевая дорога из Бороденок. И вот по каждой из этих
дорог мы то наступаем по карте на Трубчевск, то ставим
себя на место трубчевского коменданта.
Дорога из Погара... Нет, она сразу же отпадает: при
неудаче наступления комендант без труда отрежет отход
даже небольшим огнем.
Дорога на Бороденки... Она выходит из Брянского
леса. Между лесом и городом — речная пойма и луг
шириною добрых три километра. Луг лежит значительно
ниже города и весь простреливается со стороны Труб¬
чевска. Однако я все же наступаю...
— Партизаны со стороны Бороденок! — доклады¬
вают трубчевскому коменданту.
Что сделал бы я на его месте?..
— Открыть огонь! Не допустить до города! Уничто¬
жить всех на Десне!
Слов нет — решение Правильное/Интересно, какими
огневыми средствами располагает комендант с этой
стороны?
Перелистываю справку Абрамовича: «По направле¬
нию к Бороденкам на берегу Десны построено два блин¬
дажа. Их гарнизон дежурит круглые сутки. Вооружен
станковыми пулеметами».
Нет, отсюда открыто не подойти к Трубчевску. Нас
уложат на Десне, на этом заснеженном лугу. Особенно
если мы пойдем колонной по дороге. О внезапности
удара не может быть и речи...
— Но почему обязательно по дороге? — замечает
Бондаренко. — Почему нам не рассредоточиться, не
охватить город широкой дугой?
Снова обращаемся к справке. Она бесстрастно до¬
кладывает: «Снег на лугу глубиной больше метра».
254
Без лыж не пройти. Но где взять лыжи для всего
нашего партизанского войска?
Очевидно, и от этого направления придется отка¬
заться.
— Нет, нет, надо подумать, — не сдается Бонда*
ренко. — Открыто к Трубчевску не подойти, это ясно.
А что, если попытаться скрытно достигнуть высокого
правого берега и стремительным броском ворваться на
окраину города... Что скажет на это комендант? — улы¬
бается Алексей Дмитриевич.
Мысленно сажусь в комендантское кресло. Снимаю
телефонную трубку: «Партизаны на восточной окраине!»
«Пропустить в город! Пусть идут. Им не миновать
базарной площади...»
Здесь, на площади, партизан ждет мясорубка: пло¬
щадь со всех сторон окружена высокими каменными до¬
мами.
Нет, с этой дорогой приходится тоже расстаться: она
неизбежно приведет к длительному тяжелому бою...
Остается третья и последняя дорога — со стороны
Выгоничей.
Как трудно на карте путешествовать по дороге, ко¬
торую не прошагал собственными ногами! Что я знаю
о ней?
Жирная черная линия тянется вдоль Десны. Кило¬
метрах в шести от Трубчевска, у села Усох, ее перере¬
зает, очевидно, крохотная речушка Посырь. Коричневый
узор горизонталей говорит о пересеченной местности,
а сводка Абрамовича докладывает: «На правом берегу
Десны, со стороны Выгоничей, снег еще глубже, чем на
речной пойме». А вьюга, конечно, словно метлой срав¬
няла этот снег, пригладила складки, и не заметишь,
как с головой провалишься в глубокий овраг.
Однако мы упрямо наступаем по этой дороге.
Благополучно перебираемся через Посырь, минуем
Усох и наконец подходим к одиноко стоящим зданиям
скотобойни и мельницы. Больше того — мы без труда
захватываем их: по справке Абрамовича, здесь лишь
небольшая застава, связанная телефоном с городом,—
трубчевский комендант не ждет нападения со стороны
Выгоничей.
До города осталось полкилометра ровного, как стол,
поля. Что же дальше?
255
Опять сажусь в кресло коменданта. Мне доклады*
вают: «Партизаны на мельнице и скотобойне!» — «Вы¬
бросить пулеметы на окраину! — приказываю я. — Дер¬
жать под непрерывным пулеметным обстрелом дорогу
к городу. Выдвинуть минометы и бить по занятым
объектам».
Да, комендант прикажет именно так: это решение
напрашивается само собой. Нам не пробиться к городу
сквозь пулеметный огонь. Партизаны, прикованные к не¬
большой площади скотобойни и мельницы, — прекрасная
мишень для немецких минометчиков. Ночь мы пролежим
под минами, теряя людей и безнадежно выпустив из
своих рук инициативу. Когда же забрезжит мглистый
рассвет, — подойдет подкрепление из Погара и артилле¬
рийскими залпами покончит с нами...
В комнату входит Богатырь.
— Понимаешь, Захар Антонович, ну прямо орех —
никак не раскусишь! — Бондаренко сердито показы¬
вает на черные прямоугольники у крутой излучины
Десны.
Богатырь присаживается к нам, и снова —теперь уже
вчетвером — идем мы по каждой из трех дорог и снова
не находим правильного пути. '
Примерно через час Богатырь поднимается:
— Мне пора. Совещание назначено. О личных счетах
бойцов... — говорит он, потом замолкает, прислушиваясь
к шуму на улице. — Что это?
Подхожу к окну. Сквозь оттаявшее стекло вижу, как
к воротам Калинниковых вереницей медленно подходят
сани. Целый обоз. В санях лежат винтовки и ящики
с патронами.
— Рева урожай привез! — радостно кричит Богатырь
и выбегает во двор. ,
Бондаренко: стоит у окна и смотрит на обоз.
— Если бы в Красной Слободе работала мельница,—
задумчиво говорит он, — если бы у нас не было той
«высшей математики», которой так восхитился Емлютин,
а простая застава, и на санях сидели бы немцы, пере¬
одетые колхозниками, — сани с фашистами могли бы
нежданно-негаданно оказаться у самого штаба... Так
почему бы не попробовать под видом колхозного
обоза...
256
— Подобраться к мельнице, Алексей Дмитриевич? —
подхватываю я его мысль. — Дескать, едут крестьяне
молоть зерно. Вы это хотели сказать? Так ведь это же
идея! Застава развесит уши. А когда мы без шума овла¬
деем мельницей и скотобойней, когда за несколько минут
до этого порвем телефонную связь с комендантом — пол¬
километра до города пролетим быстрее ветра и, словно
снег на голову, обрушимся на Трубчевск как раз с той
стороны, откуда нас совсем не ждут.
— Интересно, что на это скажет господин комен¬
дант? — улыбается Бондаренко.
— Заманчивый вариант. Очень заманчивый. Его надо
обдумать на свежую голову, — и мы вслед за Богатырем
выходим во двор.
На санях лежат три пулемета, пять минометов, де¬
сятки винтовок, ящики с патронами. Ухитрились неве¬
домо откуда прибуксировать сюда даже одну 45- и одну
76-миллиметровую пушки.
— Принимай, хозяин, мертвяков! — грохочет Рева.
— Что ты чушь городишь? Какие мертвяки?
— Самые что ни на есть свеженькие. Только что из
могилы выкопаны... Не веришь?.. Эх, неверующий я, а
то бы перекрестился... Ну честное слово — из могилы.
— Толком говори, Павел!
— Помнишь могилу в лесу? Ту самую, что нашли
мы около пустого грузовика? Не помнишь? Ну як же
так?.. Та самая машина, за которой охотились Иван¬
ченков и Тишин и оба проворонили? А у машины могила?
И знаки в лесу?.. Неужто забыл?.. Вишенка еще там
росла. Махонькая...
Только теперь вспоминаю лесную глушь, кем-то сло¬
манные ветки, одинокий грузовик, а неподалеку от гру¬
зовика— странная безвестная могила.
— Ну?
— Так це ж могила Григория Ивановича.
— Какого Григория Ивановича? Кривенко? Ведь он
жив, здоров...
— Ну прямо никаких сил нету с тобой говорить,
командир...
— Товарищ Рева, докладывайте! — обрываю его.
Оказывается, машину с оружием, застрявшую в лесу,
обнаружил Григорий Иванович. Ему было не под силу
перетащить содержимое грузовика поближе к Челю¬
17 А. Н. Сабуров
257
скину, оставить же такое богатство в грузовике он по¬
боялся — неровен час, кто-нибудь позарится на него, —
и Кривенко решил похоронить до поры до времени свою
находку. Старики выкопали рядом яму, аккуратно уло¬
жили в нее оружие, насыпали холмик и водрузили крест.
Ну кто будет ворошить одинокую могилу в лесной глухо¬
мани?
— Теперь скажи, командир: правду я говорил или
нет о мертвяках? — спрашивает Рева и тут же, не до¬
ждавшись ответа, решительно подтверждает: — Правду!
Эх, до чего же хорошо сейчас в лесу! Ну прямо як на
уборочной. Бригадами работают — клады под снегом
ищут. Всем Григорий Иванович заправляет. Ванюшка,
его племяш, со своими дедами впереди всех идет. Не
знаешь, кто из них лучше. Золотые люди!
Наш начальник штаба, Казимир Будзиловский, акку¬
ратен и дотошен. Неторопливо развязывает шнурки пап¬
ки (где он раздобыл эту крайне благопристойную пап¬
ку?) и протягивает мне лист бумаги. Наверху жирно
подчеркнуто красным карандашом: «Программа занятий
с личным составом по боевой и политической под¬
готовке».
Посылаю за комиссаром. Мы долго обсуждаем с За¬
харом эту программу и наконец утверждаем ее.
Занятия обязательны не только для бойцов отряда,
но и для всего командного состава штаба. Диверсионное
искусство будет преподавать Рева. Стрельбами займется
Будзиловский. Преподавание тактики беру на себя.
Богатырь, конечно, руководит всей политработой.
Три дня мирной жизнью живут наши отряды. Идут
стрельбы. Рева занимается с диверсантами, я читаю так¬
тику. Приводим в порядок полученное оружие и прини¬
маем новое: каждый день хоть одни сани, а непременно
приедут к нам из леса с винтовками, автоматами, патро¬
нами. И только диверсионные группы не прекращают
своей боевой деятельности.
Через день регулярно заезжаю в землянку к Пашко-
вичу. Его по-прежнему мучают боли, но ухудшений нет,
и доктор уже надеется, что произойдет чудо, и организм
переборет и большую потерю крови, и этот проклятый
перитонит.
258
Каждый день работаю над планом трубчевской опе¬
рации. Окончательно останавливаюсь на последнем, вы-
гоничском, варианте. В нем все как будто встало на
место. Можно начинать...
Наконец наступает тот знаменательный день, вернее
та ночь, когда мы должны ждать самолет, с Большой
земли.
Не буду рассказывать о том, как прошла эта ночь:
сколько раз был описан в книгах о партизанах прилет
первого самолета!
У нас было точь в точь, как у всех: нервное напря¬
жение на лесной поляне, волнение, что не загорятся за¬
ранее приготовленные костры, горячие споры — «приле¬
тят или не прилетят» — и хорошее доброе слово по
адресу летчиков, которые направляются к нам, в дале¬
кий тыл. Каждый звук мы принимали, конечно, за шум
авиационного мотора и, как обычно, услышали его, когда
темный силуэт машины оказался чуть ли не над головой.
Самолет пронесся над кострами и исчез.
Это были самые напряженные, самые волнующие ми¬
нуты.
Вдруг машина снова над нами. Два маленьких белых
комочка отделяются от нее, и ветер несет их вправо, в
темный, заваленный снегом лес.
Первого пассажира находим быстро —маленькую де-
вушку-радистку лет девятнадцати, одетую в меховой
комбинезон. Второй пассажир — вторая девушка-ра¬
дистка — пропал.
Всю ночь бродили по лесу, кричали до хрипоты — ни¬
кого.
Счастливцем оказался Рева. Провалившись по пояс
в яму, он, усталый и злой, громко выругался — «От, би-
сова дивчина!» — и вдруг откуда-то сверху раздался то¬
ненький обиженный голосок:
— Да когда же вы снимете меня, товарищи?..
Оказывается, наша парашютистка зацепилась стро¬
пами за густую ель и повисла на ней. Перепуганная раз¬
говорами в Москве, что летчик может ошибиться и сбро¬
сить ее не туда, куда следует, что она рискует попасть
в лапы полиции или фашистов, девушка сидела на ели
и никак не могла понять, кто же бродит по лесу — пар¬
тизаны или враги. И только реплика Ревы почему-то
утвердила ее в том, что в лесу свои.
17*
259
Одним словом, все было так, как не раз случалось
позже, когда к нам уже частенько прилетали самолеты...
Обе гостьи наконец сидят за столом. Комната пол¬
ным полна партизанами — яблоку некуда упасть. Десят¬
ки восторженных глаз смотрят на гостей с Большой зем¬
ли, и радистки не знают, что им делать: отвечать ли на
бесчисленные вопросы, расспрашивать ли нас о парти¬
занской жизни или поглощать то неисчислимое количе¬
ство яств, которые стоят перед ними на столе.
Как много нового, интересного, необычного расска¬
зывают девушки о жизни по ту сторону фронта...
...Москва стала суровой, собранной, по-фронтовому
подтянутой. Не видно блестящих стекол магазинных вит¬
рин — они заделаны щитами, завалены мешками с пес¬
ком. Милиционер, регулирующий уличное движение, не
носит теперь белых перчаток: на голове его каска, за
плечами оружие. В парках культуры и отдыха молодежь
учится стрелять из винтовок. На футбольном поле бро¬
сают связки гранат. Зенитки стоят на бульварах, у мо¬
стов, на крышах домов.
Крупные оборонные заводы столицы эвакуированы
на восток, но Москва по-прежнему кует оружие для
фронта, Фабрика ударных, инструментов, еще вчера вы¬
пускавшая пионерские барабаны, уже делает детали ав¬
томатического оружия. Завод деревообделочных стан¬
ков — минометы. Учебные мастерские технического
вуза — противотанковые ружья. Завод духовых и музы¬
кальных инструментов — гранаты.
Девушки не хотят уступать юношам: даже в литей¬
ном и кузнечном мелькают ловкие девичьи руки.
Однако мало заменить у станка отца, брата, товари¬
ща, надо работать и за ушедших на фронт и за себя,
и комсомольцы выдвигают лозунг «Работать за двоих,
работать по-фронтовому — за себя и за друга, ушедшего
на фронт».
Это не только в Москве — это всюду: в городах, по¬
селках, колхозах...
— Как завидовали подруги, когда провожали
меня! — говорит одна из девушек. — Как они любят вас,
товарищи, как уважают, как гордятся вами! — и она
передает письмо, трогательное, искреннее письмо группы
девушек оборонного завода, адресованное «самым храб¬
рым партизанам».
260
Около полудня Богатырь поднимается и приказывает
партизанам разойтись: гости устали, им надо отдохнуть.
Тем более, что завтра — поход.
1 февраля в сумерки мы выходим из леса. Перед
нами широкое снежное поле, чуть подернутое фиолето¬
выми вечерними тенями. За полем высокий правый берег
Десны. На нем разбросанные домики села Усох, что
стоит на тракте Трубчевск-—Выгоничи.
Заранее подобранные сильные кони поочередно с тру¬
дом прокладывают дорогу через глубокий снег.
Мороз градусов двадцать пять. Порывами налетает
резкий северный ветер, гонит перед собой сухие снежин¬
ки и бьет ими в лицо. На темно-синем, почти черном небе
одна за другой вспыхивают яркие, будто вымытые,
звезды. К полуночи благополучно, без выстрела и шума,
занимаем Усох и крепко-накрепко закрываем все входы
и выходы из села.
В маленькой крайней хатке мы с Емлютиным, Бога¬
тырем, Бондаренко нетерпеливо ждем Лешу Дурнева: он
ушел в Трубчевск еще днем и Должен к полуночи при¬
нести из города последние новости.
Время, как всегда перед боем, тянется бесконечно
медленно. Тускло горит ночничок, освещая только стол
посреди небольшой низкой комнаты.
Говорить не хочется — все уже давно решено и пере¬
говорено — и мы слушаем ветер, курим дурманящие си¬
гареты «Верблюд», смотрим на часы и перебрасываемся
пустыми, незначащими фразами.
Десять часов... Двенадцать... Час...
Дурнева нет... Что случилось?
Невольно вспоминается полутемная тюремная камера
в Локте и на полу — окровавленный труп Бурови-
хина...
Рывком открывается дверь. Морозный воздух клуба¬
ми врывается в комнату. Из белого облака гремит недо¬
вольный голос Ревы:
— Что делать прикажете, командиры? Спать ло¬
житься, чи шо?
И снова тихо... Потух ночничок. Темно. Часы показы¬
вают двадцать минут второго...
Тявкает собака в сенях — и в комнату входит нако¬
нец Леша Дурнев.
261
— Плохо, товарищи, — прерывистым голосом говорит
он. — Провал... Идут аресты подпольщиков... Еле ушел...
Комендант знает, что предполагается наше наступление.
На мельницу выслано крупное подразделение. Станко¬
вые пулеметы стоят на самой дороге...
Что делать? Уходить в лес? Нет!.,
— Когда начались аресты?
— В сумерки. Они очень торопились. Ждали, что на¬
ступление начнется до полуночи.
— Очень хорошо. Немедленно отправляйся обратно.
Проберись на мельницу. Следи за гарнизоном. Жди до
рассвета. На рассвете возвращайся обратно... Понял?
Леша молчит. В темноте не вижу его лица.
— Иду, товарищ командир, — наконец говорит он и
выходит из комнаты.
— Я не понял твоего приказания, Сабуров. Какой
смысл Дурневу возвращаться обратно? — медленно спра¬
шивает Бондаренко. — Что нового, кроме станковых пу¬
леметов, он увидит на мельнице? На что ты надеешься?
— На утро. На тупую фашистскую логику и фашист¬
ский шаблон, — отвечаю я. — Они ждали нашего наступ¬
ления в полночь. У них твердое убеждение, что мы по¬
ведем ночной бой. Наступления в полночь не было. Нет
его и в три часа. Ночь кончается. Они решат, что мы пе¬
редумали. Тем более, что подполье раскрыто. Фашисты
успокоятся, у них даже не возникнет предположения, что
мы рискнем на дневной бой. Не знаю, что они сделают:
лягут спать, снимут чрезвычайное положение в городе.
Не знаю. Во всяком случае, размагнитятся. Так было
в Локте. Так должно быть и здесь...
Снова тянутся томительные часы в этой темной ма¬
ленькой избе. Снова порывами налетает ветер и гудит
в трубе, бьет железным листом по крыше.
Бондаренко выходит на крыльцо: видно, невмоготу
ему ждать в избе. Он возвращается минут через десять.
— Морозит, — говорит он.
Часы показывают пять утра. Скоро рассвет... .
— Ну, вот еще и Дурнева потеряли, — ни к кому не
обращаясь, говорит Бондаренко.
Словно в ответ ему, с шумом распахивается дверь.
Опять Рева?..
— Ушли! — раздается радостный голос Леши. — Все
ушли. Только трое солдат осталось да один дряхлый ста-
262
рикашка сторож. Завернулись в тулупы и спят в про*
ходной.
— Командиров отрядов и групп — ко мне! — прика¬
зываю я.
Они собираются так быстро, будто были в соседней
комнате.
Ставлю задачу. Леша Дурнев и Вася Волчков с раз*
ведчиками втихую снимают часовых на мельнице и рвут
телефонную связь с городом. В это время наша колонна
не спеша идет к мельнице. Идет под видом колхозного
обоза — оружие должно быть убрано. Впереди обоза—*
отряд Кошелева. Миновав мельницу, Кошелев, не отве¬
чая на возможный обстрел, врывается на рысях в город,
пересекает его и занимает погарскую дорогу, чтобы при¬
крыть нас с запада. Группы Федорова, Кочеткова, Иван-
ченкова и отряд Погорелова под общим командованием
Ревы тем же аллюром движутся по ранее назначенным
улицам к тюрьме, зданиям комендатуры и полиции, окру¬
жают и штурмуют их. Отряды Сенченкова и Боровика
прочесывают город и прикрывают нас с тыла.
Мгновенно оживает молчаливое село: слышны отры*
вистые слова команды, храп лошадей, шаги.
Разведчики исчезают в предутренней мгле. Наш обоз
выходит на дорогу. На востоке, там, где темной стеной
стоит Брянский лес, уже светает.
Лютый мороз. Воротник моего тулупа сразу же по*
крывается инеем.
Еду в середине колонны. В мглистом морозном су*
мраке еле различимы головные сани Кошелева.
Вот они неторопливо подъезжают к мельнице. Так же
медленно (слишком уж медленно!) приближаются к
главным воротам... Тишина...
Что это? Остановились?..
Нет, они уже миновали ворота... На какое-то мгнове¬
ние скрываются за пристройкой. И вдруг, вырвавшись
на дорогу, мчатся к городу.
— В карьер!
Васька Волчков на сумасшедшем ходу (как только он
ухитрился!) вскакивает в розвальни, где сидим я и Бон-
► даренко.
■— Разрешите доложить. Телефонная связь перере¬
зана. Сторож лежит с кляпом во рту. Фашисты на том
свете.
263
Свистит морозный ветер в ушах, обжигает лицо. ■
— Быстрей! Быстрей!
Впереди вырастает Трубчевск.
Снежная пыль бьет в глаза. Кошелева не вижу, но,
судя по времени, он уже в городе.
■—' Ходу! — несется по колонне.
Тяжело храпят кони. Скрипит снег под полозьями.
Вот и окраина— занесенные снегом домишки, без¬
людье, тишина. Сворачиваю в сторону и круто останав¬
ливаю розвальни, пропуская мимо себя колонну. На
мгновение мелькает лицо Погорелова. Во весь рост
в распахнутом полушубке стоит в санях Рева.
В центре города гремит выстрел. Неестественно гром¬
ко разносится в морозном воздухе его эхо.
Еще выстрел. Еще. Вспыхивает беспорядочная
стрельба. Надо полагать, бьют по Кошелеву.
Неожиданно стрельба обрывается. Минуты три стоит
напряженная тишина. Значит — прорвался Кошелев!
Длинная автоматная очередь разрывает воздух.
Крики. И опять очередь. Опять.
Стрельба нарастает с каждой минутой. Она уже вспы¬
хивает в разных концах города. Это группы Ревы всту¬
пили в бой.
Выходим из розвальней и медленно идем по улице —
я, Бондаренко, Емлютин, Богатырь. .
Выстрел. Пуля свистит над головой. Еще выстрел.
Бьют рядом, из небольшого домика справа.
Бросаемся за угол ближайшего сарая.
Две фигуры мелькают у забора домика, откуда раз¬
дались выстрелы, и исчезают за высоким сугробом пали¬
садника. Что-То неуловимо знакомое в их облике. Мне
кажется, один из них — Абдурахманов. Как они попали
сюда?
Глухой взрыв гранаты. Звон разбиваемого сргекла.
Шум.
Рывком распахивается дверь — и на высокое крыльцо
выскакивают два фашистских солдата. Один из них,
словно куль с овсом, переваливается через перила и па¬
дает в снег. Второй бежит к калитке, но тут его срезает
автоматная очередь Богатыря.
На крыльце появляются Ларионов и Абдурахманов. *
— Откуда? Почему здесь? .
Ларионов мнется:
264
— Отстали, товарищ командир. Услышали выстре- •
лы. Ну, и...
Нет, он чего-то путает. Но сейчас выяснять некогда.
Потом.
— Обыскать. Взять документы.
Ларионов и Абдурахманов поспешно бросаются вы¬
полнять приказ, а я смотрю на этот домик.
Крохотный, будто игрушечный, с резными налични¬
ками, с затейливой резьбой крыльца, с петухом на воро¬
тах, и вся в белом уборе елочка у входа. Ну прямо иллю¬
страция к старой-старой русской сказке. И тут же на чи¬
стом белом снегу лежат две фигуры в грязно-зеленых
шинелях. Какими органически чужими, какими инород¬
ными кажутся они здесь...
Стрельба в городе усиливается. Уже вступили в бой
минометы.
Спешим к центру. Впереди Ларионов, сзади Абду¬
рахманов.
— Что это — охрана?—спрашивает, улыбаясь, Бон¬
даренко.
Не успеваю ответить: к нам навстречу бежит связной.
Рева докладывает, что все идет «як надо»: городская
управа занята, наш заранее намеченный КП (здание
против нее) свободен, подпольщики до прихода Ревы
окружили комендатуру и тюрьму, и Павел сейчас штур¬
мует эти здания.
— Значит, живо подполье! —■ радостно гремит Бон¬
даренко.
Когда мы подходим к КП, солнце уже поднялось —
громадный красный шар, подернутый морозной дымкой.
Мороз все такой же лютый. Стрельба не стихает. Время
от времени стонут и ухают мины.
Один за другим подбегают связные.
Погспелов ворвался в комендатуру и уже ведет тя¬
желый бой в самом здании. Просит подкреплений. По¬
сылаем к нему Боровика.
Ваня Федоров сообщает, что полицейские перебиты
и здание полиции наше.
Докладывает Кошелев: занял заранее обусловленное
место на погарской дороге, подходы к городу с запада
охраняются его отрядом.
Пока как будто все идет по плану.
— Товарищ командир, разрешите обратиться.
263
Передо мной неизвестный военный.
— Капитан Бородачев. Из госпиталя. Докладываю:
выздоравливающие готовы идти в бой. Какие будут ва¬
ши указания?
•— Всех раненых, медицинский персонал, медика¬
менты немедленно перебрасывайте к мельнице.
Бой вспыхивает с новой силой. Враг, засевший
в тюрьме, упорно обороняется. Погорелова еще до при¬
хода Боровика выбили из здания комендатуры, он занял
аптеку, что стоит напротив, и обстреливает все входы н
выходы из комендатуры.
— Минометы Новикова к Погорелову! — приказы¬
ваю я.
Как четко и быстро работает Новиков — уж слышен
характерный надрывный вой его мин.
Затрещали пулеметы. Гремит «ура». Это, очевидно,
Погорелов бросился в атаку.
Подбегает связной:
^— Новиков ранен в ногу!
Тотчас же новое сообщение:
— Беда, товарищ командир. Ранили Погорелова.
Гады жмут.
Нет, у Погорелова явно не ладится.
Оставляю Емлютина на КП и вместе с Богатырем
и Бондаренко спешу к комендатуре.
Мрачное двухэтажное здание: тяжелый каменный низ
с подвалами, массивные железные двери бывших лаба¬
зов и узкие подслеповатые окна верхнего этажа.
Боровик, приняв у Погорелова командование, уже
снова ворвался в здание и сейчас ведет бой внутри. Но
из низких подвальных окон бьют автоматы, и теперь ни¬
кому ни войти, ни выйти из дома. Ну точь в точь, как
в Локте, когда мы штурмовали офицерскую казарму.
Раненый Новиков полулежит на бревне рядом со
своими минометами, вытянув вперед забинтованную но¬
гу. Он решительно отказывается покинуть свою батарею.
— Пушку бы сюда, — морщась от боли, говорит
он. — Прямой бы наводкой.
Да, пушка бы здесь пригодилась. Но мы не взяли
своей артиллерии — побоялись тащить ее в этот скоро¬
течный бой по глубокому снегу. И кажется, сделали
ошибку.
А в здании идет тяжелый бой.
266
Я хорошо знаю, что значит биться в чужом незнако¬
мом доме: за каждой дверью таится смерть, за каждым
поворотом коридора ждет вражеский автомат.
До боли обидно стоять вот так, под защитой камен¬
ного сарая, и слушать — именно слушать, а не видеть,
как сражаются наши в этом проклятом доме. И чувство¬
вать свое бессилие помочь им: как дать очередь по ок¬
нам, когда не знаешь, кто за этими окнами — наши или
враги?..
Из здания доносятся глухие разрывы гранат. Быст¬
рая короткая очередь. Жалобно дребезжит разбитое
стекло в окне. Какой-то крик. Снова рвется граната...
Что там творится, за этими окнами?..
Опять связной:
— Лейтенант Федоров докладывает: тюрьма взята.
В камерах обнаружены пятнадцать расстрелянных под¬
польщиков. Среди них девушки. Совсем молоденькие...
Вся тюремная охрана перебита...
Немедленно группу Федорова ко мне!
Подхожу к Новикову.
— Можешь бить по подвалу?
— Толку мало, товарищ командир. Стены кулацкие-^
небось в четыре кирпича выложены. Пушку бы сюда...
•— Будешь бить из минометов. Но бить так, чтобы
мины рвались пусть у подвальных окон, но только не
выше подвала. Можешь?
:— Могу, товарищ командир.
— Иванченков, ко мне!
Он подходит, как всегда спокойный, собранный, нето¬
ропливый...
Сзади слышен скрип снега, топот ног. Это подбегает
Федоров со своими бойцами. Раскрасневшееся Ванино
лицо сияет.
— Разрешите доложить...
— Потом. Слушайте приказ. Иванченков и Новиков
открывают огонь по окнам подвала. Такой огонь, чтобы
враг головы не поднял. Потом пауза — и группе Федо¬
рова броском ворваться в здание на помощь Реве.
И чтобы через полчаса там все было кончено. Ясно?..
Мины рвутся у самых окон, засыпая их снегом и мерз¬
лой землей. Станковые пулеметы заливаются длинными
очередями.
267
— Федоров, вперед! — командую я, когда перестали
ухать минометы.
Припав к земле, «федоровцы» бросаются к зданию
и исчезают в подъезде.
Тишина. Мы чутко прислушиваемся. В здании комен¬
датуры все то же: одиночный выстрел, громкие голоса,
опять выстрел. Даже гранаты перестали рваться.
Неожиданно раздается треск, вылетает рама на вто¬
ром этаже, и в окне — фигура Ревы.
— Слухай сюда! — гремит его радостный голос. —
Кончено. Здесь одни мертвяки остались. Живые в под¬
вале. Як крысы сидят. Я их сверху прикрыл, чтобы не
дуло. А як вы, землячки?..
Снова тот же маневр: сосредоточенный огонь
по окнам подвала — и Рева с Федоровым рядом
с нами.
Полушубок Павла весь в известке. Правый рукав
изодран в клочья. На щеке черное пятно — словно в са¬
же. вымазался.
В конце концов обстановка проясняется. Два верх¬
них этажа комендатуры полностью очищены. Враг зани¬
мает только подвал. Единственный вход в него Рева
завалил досками, кирпичом, даже тяжеленным несгорае¬
мым шкафом. Выбраться из подвала невозможно.
К тому же здание окружено нашим плотным кольцом.
Но и нам не проникнуть в подвал, не разбить его камен¬
ных стен. Как быть?
— Пойдем, посоветуемся,— предлагаю я.
: Вместе с Бондаренко, Богатырем и Ревой отходим
в сторону и останавливаемся у высокого забора, окру¬
жающего одинокий домик. За нами, как тени, следуют
Ларионов и Абдурахманов.
— Итак, давайте разберемся, товарищи,— говорю
я. — Здание полиции взято. Управа тоже. Тюрьма наша.
Вражеский гарнизон в основном разгромлен. Раненые из
госпиталя отправлены в лес. Запасы муки и скот вы¬
везены. Остается вот этот подвал. Там остатки голово¬
резов....
— Стой, Александр Николаевич! — неожиданно пере¬
бивает Рева. — Стой! Забыл... Я в комендатуре с Павло¬
вым познакомился. Ну, як ты не понимаешь?.. С Павло¬
вым, с бургомистром Трубчевска. Ранили его. Хотел
взять живым — поговорить о том, о сем. А он змеей
268
в подвал. Так что она сейчас там сидит, гадюка эта.
Розумиешь?
— Тем более. Значит, товарищи...
Какой-то темный небольшой предмет перелетает через
забор и мягко плюхается в снег шагах в пяти от нас.
— Ложись! Мина! —кричит Ларионов.
Рванув меня за руку, валит в снег и падает на меня,
прикрывая своим телом.
Несколько мгновений напряженно жду взрыва. Взры¬
ва нет. Нахожу глазами неведомо откуда упавшую ми¬
ну и вижу: от нее отходит короткий тлеющий бикфордов
шнур.
Знакомый фашистский трюк — швырнуть мину вме¬
сто гранаты, чтобы сбить с толку противника: дескать,
раз мина, значит издалека.
Сбросив с себя Ларионова, вскакиваю и вырываю
шнур из детонатора.
— Все, товарищи.
Бондаренко внимательно оглядывает небольшой до¬
мик, окруженный забором, из-за которого прилетела
к нам мина.
— Ясно. Здесь живет племянница Павлова, — уве¬
ренно говорит он. — Мразь. Она уже выдала трех наших
комсомолок.
Ларионов ловко перемахивает через забор. За
ним неуклюже переваливается долговязый Абдурах¬
манов.
Прислушиваемся... Тихо — ни выстрела, ни голосов...
Друзья возвращаются минут через десять, сконфу¬
женные и злые.
— Ушли, — сумрачно докладывает Ларионов. — Дом
пустой. Следы идут от забора на огород и в переулок.
А там все затоптано.
— Два человека шли, — взволнованно добавляет Аб¬
дурахманов. — Быстро шли. Бежали. Женщина в вален¬
ках. Мужик в сапогах. Мужик сзади.
— Не мужик, — сердито обрывает Ларионов своего
друга, — а фашист. Разбираться надо. Видел, как на
следу круглые шапочки гвоздей отпечатались? Вот то-то
и оно.
— Да. Ушли. Жаль, — недовольно бросает Бонда¬
ренко.
Я говорю о том, что нужно немедленно занять под¬
269
вал. Но как его займешь? Проклятые стены! Их ничем
не возьмешь. Низкие окна подвала забраны толстой
частой железной решеткой. Даже гранаты не бросишь.
К тому же у нас только лимонки. Какой в них толк?..
— Хиба огоньку? — неуверенно предлагает Рева.
Пожалуй, это единственный выход...
Пока с трудом добывают канистру с керосином, спу¬
скаются ранние февральские сумерки. Крупными хлопь¬
ями падает снег. Из осажденного подвала изредка по¬
стреливают.
Опять в третий раз повторяется старый маневр. Под
защитой нашего огня Ларионов и Волчков пробираются
в дом. Они возятся долго, непозволительно долго (или
это только кажется мне?), и наконец первые струйки
дыма вырываются из разбитых окон.
Опять огонь — и Волчков с Ларионовым рядом
с нами.
Медленно загорается дом. Языки пламени лениво ли¬
жут переплеты рам.
— Да что вы там вылили, хлопцы? — негодует нетер¬
пеливый Рева. — Может, воду? А ну дай руку, — и Па¬
вел нюхает руку Ларионова. — Як будто бы керосином
воняет... А почему не горит? — набрасывается он на ни
в чем не повинного сержанта. — Отвечай: почему?.. Ди¬
вись! — неожиданно кричит он.
Над западной окраиной города в сумеречном небе
рассыпаются три ярких снопа зеленоватых искр. И поч¬
ти тотчас же в стороне Погара взвиваются красные ра¬
кеты. Одна, вторая, третья...
— Помощь идет. Уверен ■— это она вызвала, пав¬
ловская племянница, — зло бросает Бондаренко.
Нет, видно, не дождаться нам конца пожара.
Посылаю связного к Кошелеву: отходя, он должен
прикрывать нас с тыла. У комендатуры оставляю группу
Вани Федорова. Он уйдет отсюда в самый последний
момент, как можно дольше продержав Павлова в под¬
вале.
По глубокому целинному снегу перебираемся через
Десну. Сумерки сгущаются. Над городом поднимается
черный дым.
На высоком обрывистом берегу еле видны темные
фигуры: Кошелев отходит.
Со стороны Погара доносится рокот танковых мо¬
270
торов. Он нарастает с каждой минутой. Гремят орудий¬
ные выстрелы... Вспыхивает суматошная автоматная тре¬
скотня. Это фашисты ворвались в город со своим обыч¬
ным грохотом и шумом.
Почему же Ваня медлит? Неужели не успеет?
Ждем добрых полчаса. Стрельба в городе стихла.
Федорова нет...
Он неожиданно появляется совсем с другой стороны.
— Отрезали отход. Пришлось круг сделать.
— Комендатура?
— Горит. Когда уходили, из подвала еще стреляли.
Живы останутся, мерзавцы.
— Не уверен, — замечает Бондаренко. — Трудно бу¬
дет им выбраться из этой огненной западни. Очень
трудно. Хотя...
Идем по открытому лугу. Мороз крепчает. На этот
раз колючий ветер дует прямо в лицо. Спускается
ночь.
— Я что вам приказывал? — раздается непода¬
леку сердитый голос Ревы. — Ни на шаг от командира!
А вы?
— Так ведь мы, товарищ капитан, и не отходили.
Старались, — пытается оправдываться Ларионов.
■— Не отходили? — распаляется Рева. — А в кого
стреляли у околицы? В тебя, чи в командира? В кого
бросили мину? Может, скажешь — в тебя?
— Так ведь...
— Что ведь? Як было сказано? Ну мы еще потом по¬
балакаем, землячки, — грозно шепчет Рева, очевидно за¬
метив меня.
Так вот, оказывается, почему два друга-приятеля не¬
отступно следовали за нами...
Втягиваемся в лес. Сзади, на высоком берегу Десны,
зарево! Неужели Павлов уйдет?..
★
ПАРТИЗАНСКИЙ КРАЙ
ITерегоняю нашу колонну—-слишком медленно тя-
-•^-нется она по лесной дороге.
Вот и Пролетарское. Радостным лаем приветствует
меня Черныш. На крыльце встречает Тоня. Она одна
в доме — отец куда-то ушел, Петровна у Пашковича.
Хочется поскорей повидать его, пожать руку, рассказать
о недавнем бое. К тому же я везу с собой врача Але¬
ксандра Николаевича Федорова из Трубчевского госпи¬
таля: раненые говорят о нем, как об опытном хирурге.
Не успеваю снять полушубок, как в ворота въезжа¬
ют сани. В них Григорий Иванович в своем неизменно
распахнутом тулупе и Петровна в белом пуховом платке.
Они молча стоят у саней, поджидая меня, и в глазах
у них невысказанная горечь.
— С победой,, командир? — спрашивает Григорий
Иванович, и огоньки радости, вспыхнувшие в его гла¬
зах, тут же тухнут.
— С победой, друзья!.. Как Николай?
Оба молчат. Петровна отводит глаза в сторону.
— Ну дай-ка я поцелую тебя, — говорит наконец
Григорий Иванович, и мы крепко обнимаемся. — А о де¬
лах в хате пойдет разговор, — добавляет он.
Петровна суетится:
— Сейчас горяченьким чайком напою, теплые носоч¬
ки шерстяные наденешь и мигом от этого лютого мороза
отойдешь.
Петровна торопливо проходит в кухню.
— Что с Николаем? — спрашиваю я, войдя в хату.
Григорий Иванович молча стоит передо мной, словно
по глазам моим хочет понять, как ответить на мой во¬
прос. Я боюсь торопить его — так много суровой горести
в его пристальном взгляде.
— Умер, —вдруг резко говорит он. — Умер в тот са¬
272
мый вечер, когда шли на Трубчевск, — и голос его зву¬
чит отрывисто, будто сразу, одним ударом хочет он по¬
кончить с этой тяжелой вестью.
Невольно опускаюсь на лавку... Нет, не может быть...
Григорий Иванович молча ходит по комнате, а у
меня перед глазами Николай — такой, каким я видел
его последний раз: бледный, исхудалый, с горячими, та¬
кими живыми, такими энергичными, жадными к жизни
глазами... -
— А ты поплачь... Поплачь, Александр Николаевич...
Это Петровна неслышно села рядом со мной и с ма¬
теринской лаской гладит мои волосы,
— От слез сердцу легче...
Нет, слезами горю не поможешь, — остановившись
передо мной, говорит Григорий Иванович. — Горе сразу
прими, командир: по капельке-то оно еще горше будет...
Слушай все до конца... Ну, так вот, в сумерках прибе¬
гает ко мне доктор. «Товарищу Пашковичу, говорит,
плохо. Надежды нет. Сабурова зовет». Я за тобой по¬
слал. А вместо тебя Петровна приехала: ты уж час на¬
зад, как на Трубчевск вышел, и она не посмела вернуть...
Не ругай ее, командир: государственное дело всегда
впереди сердца идет.
Григорий Иванович снова поднимается и снова хо¬
дит по комнате, словно хочет вспомнить тот вечер, не
пропустить ни одной детали, но я уже не могу ждать.
— Он так и не приходил в себя? Ничего не сказал?
Не передал?
— Слушай меня, Александр Николаевич, — тихо го¬
ворит Петровна. — Приехала я, а он, родимый, мечется,
бредит. И все руками по одеялу ворошит, будто ищет
кого-то. Я ему свою руку подала. Схватил ее, сжал.
Рука полымем пышет, а сама белая-белая, без единой
кровиночки, миткальная вся. Почувствовал он чело¬
вечью руку, и полегчало ему. Так ласково начал гово¬
рить. Все с Танечкой разговаривал. Будто ведет ее за
ручку по городу, по Ленинграду своему. Я поначалу ду¬
мала— жену свою вспоминает. А потом поняла: нет,
Таня-то вроде девчоночка махонькая — то ли дочкой ему
доводится, то ли сестренкой младшей. Ведет он ее по
Ленинграду, а солнце пышет, и он все тревожится, как
бы Тане плохо не было, как бы не напекло ее солныш¬
ко. Все шапочку уговаривает не снимать, все в какой-
18 А. Н. Сабуров
273
то сад торопится. «Там тень, Танюша. Там я тебе сказку
расскажу, песенки спою». И все торопится, торопится
от солнца уйти...
— Жар у него был. Горел он весь, — вставляет Гри¬
горий Иванович.
—> Вестимо жар... Ну а потом вроде до сада довел
и успокоился. Песенку стал Танечке петь. Про какого-то
кота Мордана. Ласково пел, сердечно, — другая мать
так не споет. И все тише пел, все тише. Потом и совсем
замолчал. Только рукой своей по моей руке тихонько
проводит, будто Таню по головке гладит. А я сижу око¬
ло него, ворохнуться боюсь и ревмя реву....
— Да, настоящий был человек товарищ Пашкович, —з
глухо говорит Григорий Иванович. — И твердый, и лас¬
ковый. Только ласку свою на замок запер и не больно-
то часто ее показывал: весь в войну ушел...
— Пролежал он спокойненько минут этак десять, ■*-«
продолжает Петровна, — и глаза открыл. Огляделся,
словно, не узнал ни нас, ни землянки своей. «Танечка
где?» — спрашивает. Потом улыбнулся и говорит: «Сон
мне приснился... Вот и хорошо, что ты, Петровна, в го¬
сти ко мне заглянула... Где Александр?» «Трубчевск, го¬
ворю, воевать пошел». Заволновался Николай Андрее¬
вич, помрачнел, как туча, расспрашивать начал, когда
ушли и скоро ли обратно обещались. Затосковал, что
товарищи его бой ведут, а он здесь лежмя лежит. По¬
том руками зашевелил, о кровать оперся и поднялся...
Уж тут мой грех: не удержала его. Упал он снова на по¬
душку, крикнул — видно боль его доняла — и сознание
потерял. Лежит, вытянулся весь, дыхания не слышно.
Только синяя жилочка на виске ходуном ходит, да на
лбу маленькие капельки выступили, будто водой его
кто сбрызнул...
Потом снова сердешный в память пришел. Подозвал
нас к себе и тихо говорит: «Вижу, не дождаться мне
Александра. Кланяйтесь ему от меня. И Павлу кланяй¬
тесь, Захару. Скажите: желает им Николай того, чего
себе желал. Чтобы до победы они дожили». И все. По¬
том снова бредить начал. Тебя, Александр Николаевич,
звал. Так и умер...
Слушаю Петровну, и никак не укладывается в моем
сознании, что нет Николая.
— Ты, командир, не сердись на меня, говорит Гри¬
274
горий Иванович. — Это я распорядился похоронить това¬
рища Пашковича до твоего приезда. Долгие проводы —
лишние слезы. А сейчас время такое, что сердце надо
в кулаке держать и воли ему не давать... В Красной
Слободе похоронил. Рядом с товарищем Буровихиным.
О нем Николай Сергеевич хорошо отзывался: твердый,
говорил, человек, из стали отлитый...
В тот же день еду с Григорием Ивановичем в Крас¬
ную Слободу.
Вот оно, наше первое партизанское кладбище: не¬
сколько бугорков, запорошенных снегом, и над ними де¬
ревянные обелиски с красными звездами наверху... Пер¬
вая могила Донцова... Могилы партизан, убитых в Лок¬
те... Холмик Васи Буровихина. И рядом с ним могила
Пашковича...
Скромное, суровое своей солдатской простотой клад¬
бище бойцов, погибших за правое дело.
Стою около могилы Пашковича и думаю о том, что
рассказала Петровна. Николай бредил Таней. Кто
она? Дочь? Сестра?.. Как все нелепо. Долгие месяцы
шли с ним плечом к плечу, спали под одной шинелью,
вместе ходили в бой. А я ничего не знаю о его семье.
Ничего...
Кому сообщить о смерти Николая? Кому рассказать,
как воевал и умер этот большой, взыскательный чело¬
век? Кому?
Много лет я искал семью Николая Пашковича, с ко¬
торым мы начинали свой нелегкий партизанский путь.
И вот через много лет нашлись жена и дочь Николая.
Ирина Александровна Пашкович показывает мне офи¬
циальное извещение:
«Гр-ке Пашкович. Гор. Семипалатинск, ул. Калинина, 139.
Копия: Военному комиссару Семипалатинского Горвоенкомата.
г. Семипалатинск.
Сообщаю, что Ваш муж — военный юрист 3 ранга Пашкович
Николай Андреевич, находясь на Юго-Западном фронте, 18 сентября
1941 года пропал без вести, о чем нам донес военный прокурор Юго¬
Западного фронта.
На основании постановления СНК СССР № 1474 от 5 июня
1941 года и приказа НКО СССР № 220 от 13 июля 1941 года Вы
имеете право ходатайствовать о назначении пенсии детям и нетру¬
доспособным членам семьи Пашковича Н. А.
18*
275
Документы о Вашем муже нами высланы 28 апреля 1942 года
в отдел кадров Средне-Азиатского военного округа (г. Ташкент).
Ст. пом. гл. военного прокурора Красной Армии
Бригвоенюрист РЫЖИКОВ.
28 апреля 1942 г.».
Почему-то укоренилось мнение, что прокурорские
работники — люди казенного склада характера, сухие
педанты, из них, дескать, и улыбки-то не выжмешь...
Но вдова показывает мне письма. Сколько в них
нежности и тепла! Они пронизаны любовью к родному
краю, к близким людям.
Война разлучила их. Николай ушел на фронт. Жена
с двухлетней дочерью эвакуировалась из Кривого Рога,
уехала в Семипалатинск к друзьям мужа — Николаю и
Валентине Новоселовым. Пашкович часто писал им. По¬
том письма перестали приходить. И наконец — «пропал
без вести».
В одном из последних писем Николай писал:
«Здравствуй, дорогая Ируся! .
Целую тебя и Танюшу крепко, крепко! Как бы хотел видеть вас
и поцеловать на самом деле, а не в письме воображением. Не уны¬
вай! Враг будет в конце концов разбит, фашистам придет смерть.
Если со мной что-либо случится, то не поминай лихом. Знай, что
тебя и Танюшу я любил большой человеческой любовью. Воспиты¬
вай ее, и пусть она знает, что ее отец погиб геройски за ее счастье.
Ну, это на худой конец. А может, и вернусь, тогда снова заживем
вместе».
Не довелось ему вернуться. Но Ирина Александров¬
на выполнила наказ мужа. Дочь она воспитала прекрас¬
ным человеком. И сама не поддалась отчаянию. Всю
войну, не покладая рук, трудилась в госпитале. Сейчас
она живет в Ленинграде. Несмотря на преклонные годы,
продолжает работать — ныне она сотрудница Ленуни-
вермага, ударник коммунистического труда, пользуется
большим авторитетом в коллективе. Танюша ей пода¬
рила еще одну радость: появилась в семье внучка, ко¬
торой Ирина Александровна отдает всю свою нерастра¬
ченную любовь.
5 февраля созывается собрание командного состава
наших четырех отрядов. . ;
276
Докладывает Богатырь. Он начинает издалека: вспо¬
минает, как впервые встретились в Брянском лесу две
группы бойцов и командиров, оказавшихся во вражес-
ском тылу. Как ходили по лесным тропам, как связа¬
лись наконец с подпольными райкомами, с Большой зем¬
лей— и мудрость партии, опора на советских людей по¬
могли им в борьбе с врагом.
Захар говорит о нашей первой операции на больша¬
ке. Какой незначительной кажется она сегодня после
штурма Суземки, Локтя, Трубчевска!
Село за селом, район за районом освобождали пар¬
тизаны от врага — и вот наконец весь Брянский лес стал
нашим партизанским краем. Работают райкомы партии,
сельские Советы, школы. Закладываются новые базы.
Растут и крепнут группы самообороны, и во вражеском
тылу, на страже Малой советской земли стоят партизан¬
ские отряды, продолжая громить врага.
Богатырь говорит о рождении нового партизанского
соединения во главе с командиром Емлютиным и комис¬
саром Бондаренко: Большая земля дала согласие на
организацию двух самостоятельных партизанских сое¬
динений и на их новую дислокацию.
— Итак, родился партизанский край, товарищи! Ты¬
сячи бойцов поднялись на борьбу. Сотни тысяч квадрат¬
ных километров советской земли отвоеваны у врага.
В этом есть доля нашей крови, наших трудов, наших
побед, друзья. Враг почувствовал партизанскую силу!
Обсуждаем наши новые задачи. Большие, смелые.
Теперь нам по плечу крупные операции: есть и силы, и
кое-какой опыт.
После заседания идем с Богатырем по улочке Про¬
летарского, и Захар рассказывает, что недавно фашист¬
ским гарнизонам отдан строжайший приказ обстреливать
всех — будь то одиночки или группы, кто не знает еди¬
ного пароля. В приказе имеется особое примечание: об¬
стрелу подлежат и части, одетые в немецкую форму, но
не знающие этого пароля. Очевидно, фашисты боятся,
как бы партизаны не вышли переодетыми из Брянского
леса. И Захар передает мне курьезный случай, который
произошел совсем недавно.
277
К селу Алешковичи подходила немецкая часть. Как
выяснила наша разведка, она насчитывала полтораста
солдат^—все, что осталось от полка после боев под
Москвой. Шла эта разгромленная часть через Середина-
Буду на переформирование в Киев и, очевидно, то ли не
знала, то ли перепутала пароль. Во всяком случае, гар¬
низон Алешковичей открыл огонь, и началась ожесто¬
ченная перестрелка. В результате — семьдесят убитых
фашистов.
— Это еще раз подтверждает, — улыбается Бога¬
тырь,— до чего туп и квадратен фашистский ум.
— Это подтверждает и другое, Захар, — говорю я.
Враг действительно плотно стягивает свое кольцо, и про¬
биться нам будет не так-то легко...
Подходим к крайнему дому. Через полуоткрытую
дверь в сени слышится скорбная и в то же время гроз¬
ная, мужественная песня. Ее сложили сразу же после
смерти Пашковича — и мы с Богатырем так и не узнали,
кто же был автором. Долго жила эта песня в отряде.
Ее пели наши бойцы глубокой осенью, когда тыся¬
чекилометровым рейдом шло наше соединение на право¬
бережье Днепра. Не раз видоизменялся ее текст, но мне
крепко запомнились несколько строф первоначального
варианта:
Во мгле суровой небеса.
Сугробы вьюга наметает...
Простерлись Брянские леса
И нет им ни конца, ни края.
Всегда — ив бурю, и в туман —
Шумит заснеженная хвоя...
В лесу отважный партизан
В неравной схватке пал героем.
Своей печали не тая,
Над ним на снеговой поляне,
Стояли верные друзья
В суровом боевом молчанье.
. Мы разожжем огонь борьбы
За дело совести и чести.
Бушуют сосны и дубы —
Весь Брянский лес взывает к мести.
Мы знаем — правда победит,
На бой за Родину шагая...
А партизанский лес шумит,
И нет ему конца и края...
Вторая половина дня проходит в напряженной ра¬
боте.
278
Мы сидим с Богатырем и Ревой и подробно разра¬
батываем план боевых действий в новых районах. Потом
начинаем вызывать людей.
Марию Кенину с Волчковым направляем в дальнюю
разведку: они должны отравиться в Хинельские леса
для связи с тамошними партизанами.
После наших разведчиков в комнату входит Ваня Фе¬
доров. Подробно разъясняем его задачу — выйти в Семе¬
новские и Холминские леса, очищая по дороге села от
мелких вражеских гарнизонов. Федоров внимательно
слушает меня, следит по карте за намеченным маршру¬
том и, отдав честь, уходит.
В комнату входит Бородачев — тот самый капитан,
который докладывал мне в Трубчевске о выздоравлива¬
ющих из трубчевского госпиталя. Мы поручили ему ор¬
ганизовать Из них боевую группу под командованием
Вани Смирнова. И вот Бородачев докладывает, что груп¬
па обмундирована, вооружена и готова выйти на месго
своей базировки — в деревню Мальцевка.
Выходим на крыльцо. Мимо нас проходит группа Фе¬
дорова. В первом ряду шагает Володя Попов со своим
ручным пулеметом. Володя делает серьезное-серьезное
лицо, но он так счастлив, так горд, что вот сейчас идет
в первом ряду на боевое задание, — и губы его неволь¬
но улыбаются, и в глазах неуемная молодость.
Скрывается в лесу группа Федорова, но еще долго
доносится:
Страна моя, Москва моя,
Ты самая любимая...
Стройной шеренгой стоит группа Смирнова. Борода¬
чев с Богатырем медленно проходят по фронту и при¬
дирчиво проверяют оружие, одежду, обувь.
— Товарищ командир! Группа готова для выполне¬
ния задачи, — докладывает Бородачев.
— Старший лейтенант Смирнов, ведите группу!
В этот момент на крыльце соседнего дома появляет¬
ся Таня. Она идет по направлению к нам и, очевидно
заметив Ваню, резко останавливается.
Смирнов удивленно и радостно смотрит на девушку.
Еще мгновение — и он бросается к ней, забыв о строе,
о команде, обо всем на свете...
Глаза Татьяны сияют. Смирнов вырывается из объя¬
279
тий девушки и, ошалелый от счастья, подает команду
неестественно громким голосом:
— Шагом марш!..
Группа трогается четким размеренным шагом. Таня
бежит за ней, потом оглянувшись на нас, смущенно, с
зарумянившимися щеками, останавливается. Я почему-
то вспоминаю о ее вчерашнем разговоре с Богатырем.
-— Я подала заявление в партию, а мне говорят, что
надо представить две рекомендации от коммунистов, ко¬
торые знают меня не меньше года по совместной рабо¬
те,— с обидой в голосе говорила Таня комиссару. — Где
же я найду таких членов партии, товарищ комиссар?
— Придется подождать, Татьяна, — ответил Бога¬
тырь. — Мы запросили по радио Большую землю о пра¬
вилах приема в партию партизан и на днях должны по¬
лучить ответ. Потерпи маленько.
Сейчас Таня подходит к нам. Она замечает улыбки
на наших лицах и смущается еще больше. Молодость!..
— Они скоро вернутся? — с неожиданной смелостью
спрашивает Таня.
— Не ранее как через некоторое время, — отвечает
Рева.
— С операции они сюда придут? — настойчиво до¬
бивается она.
— Явятся на указанное в приказе место, — смеется
Павел. — Никак в толк не возьму: ну чего ты ими так
интересуешься, партизаночка?
— А ну вас! — отмахивается от него Таня и убегает.
К нам подходит наш новый хирург, Александр Нико¬
лаевич Федоров.
До чего же он штатский человек! Павел выглядит
перед ним гвардейцем. Высокий, сутулый, худой, он сто¬
ит перед нами в такой позе, словно мы больные, и он
сейчас спросит: «На что жалуетесь?»
— Госпиталь развернул. Не ахти какой, но лечить и
оперировать будем. Пять врачей, три сестры. Штат как
будто ничего. Прошу только включить в штатную ведо¬
мость две единицы,— улыбается он. — Две клячи срочно
требуются.
— Клячи? — недоумеваю я. — Да зачем они вам по¬
надобились, Александр Николаевич?
— Как зачем? Остро необходимы. Без них я как без
рук. Надеюсь, наш госпиталь не стационарный? Ну, вот,
280
кто же будет медикаменты возить, инструментарий и все
прочее? Нет, нет, машины не предлагайте, — и он, улы¬
баясь, так энергично отмахивается руками, словно мы
ему действительно насильно хотим всучить машину. —■
Все равно не возьму. В этих лесах и снегах машина —
чушь, фикция, нонсенс, как говорили древние латиняне.
Ну, а кляча, это... кляча, — так и не подобрав подходя¬
щего термина, улыбается Федоров. — Универсальный
двигатель, так сказать...
В лесу раздается перезвон бубенцов —и к дому Ка¬
линниковых ухарски подкатывают сани Василия Ивано¬
вича Кошелева, командира Трубчевского отряда.
Он вваливается в дом весь в снегу, перепоясанный
ремнями, молодецки закручивая усы.
— У моих чапаевцев к тебе серьезный разговор, Са¬
буров.
Я невольно улыбаюсь. Однажды кто-то обронил при
Кошелеве, будто он похож на Чапаева: «У тебя имя,
отчество и даже усы чапаевские». С тех пор Кошелев
стал играть под Чапаева: назвал свой отряд имени Ча¬
паева, растил и холил усы, терпеть не мог, когда его
именовали по фамилии, а не Василием Ивановичем, и
про своих партизан неизменно говорил — «мои чапа-
евцы».
Кошелев начинает с претензий. Его чапаевцы, дес¬
кать, недовольны: в трубчевской операции отряд поста¬
вили в прикрытие, и он не участвовал в бою. А теперь
они могли бы взять районный центр Знобь-Новгород-
скую, но горе в том, что маленько не хватает миноме¬
тов, пулеметов, патронов. Так вот, не можем ли мы вы¬
дать им самую малость с нашей базы?
— Самую малость? — насмешливо переспрашивает
Рева. — А що це таке, твоя малость, уважаемый Васи¬
лий Иванович?
Рева болезненно жаден к оружию, и для него нож
острый выдать хотя бы один автомат «на сторону».
— Да сущий пустяк, Павел Федорович, — подкручи¬
вая усы, говорит Василий Иванович. — Пяток пулеме¬
тов, пяток минометов, патрончиков тысяч двадцать...
— Що? — негодующе перебивает Павел. — Дивись,
Александр: это у него пустячок! А ты, друг ситцевый,
сам в прорубь полезь — тогда и узнаешь, що це за пу¬
стячок.
281
— Так ведь не ты же в воду нырял, Павел Федоро¬
вич, — примиряюще говорит Кошелев.
— Кто бы ни нырял, а не для тебя, — все больше
распаляется Рева.
Добрых полчаса длятся страстные пререкания, и в
конце концов я приказываю Реве выдать Кошелеву три
пулемета, два миномета, десять тысяч патронов и не¬
сколько десятков мин...
— Отпусти ты, ради бога, скорей, Павел Федорович.
Ждать недосуг, — торопит Василий Иванович.
Они идут к двери и вот тут-то, как на грех, сталки¬
ваются с Емлютиным и Бондаренко.
— Цыганишь? — внимательно глядя на Кошелева,
спрашивает Бондаренко.
— Да нет. Просто так заехал. Друзей проведать, —•
мнется Василий Иванович. — А ну пошли, пошли, Павел
Федорович. Некогда,—торопит Кошелев.
— Нет, ты погоди, — останавливает его Рева. — Вы¬
цыганил, конечно. Иначе бы его и калачом к нам не за¬
манить, друга этакого.
— Да ведь не позже как вчера я тебе, Василий
Иванович, два станковых пулемета дал. Неужели
мало? — спрашивает Бондаренко,
— Вот, дивитесь, люди добрые! — торжествует Ре¬
ва. — Нет, теперь ты ничего не получишь. Ничего! За¬
прягай свою пару гнедых и звени отсюда колокольчи¬
ком.
— Выполняй приказание, Рева!—строго обрываю
его.
До глубокой ночи мы с Емлютиным и Бондаренко
говорим все о том же: о новой организационной струк¬
туре и предстоящей перебазировке отрядов...
— Да, должен огорчить тебя, Сабуров, — уже про¬
щаясь, говорит Алексей Дмитриевич. — Трубчевский
Павлов выжил. Правда, рана серьезная, но жив... До
чего же они живучи, мерзавцы...
Этот день я хорошо помню...
В комнату без стука входит Василий Иванович Ко¬
шелев. Вид его необычен: усы опущены, голос не гре¬
мит, как всегда.
— Что случилось, Чапаев? — тревожно спрашивает
282
Рева.— Под Знобью расколотили? Мои пулеметы рас¬
терял?
Василий Иванович молчит.
*— Да не томи ты, черт усатый!
!— Нет, Знобь я взял. С налета взял, — каким-то по¬
никшим голосом отвечает Кошелев. — Весь гарнизон
расколотил. И тебе пулеметы с придачей отдам... Другое
плохо... Ваня Федоров убит. И с ним десять ваших бой¬
цов полегло...
— Як полегло?.. Врешь! — набрасывается на него
Рева. — Не такой он человек... Скажи, брешешь? — уже
с тревогой в голосе спрашивает Павел.
— Возвращаюсь из Зноби, — рассказывает Коше¬
лев. — Моя разведка доносит: в селе Кветунь окружены
партизаны и ведут бой. Бросаюсь туда, бью фашистов,
но поздно — Федоров убит! И товарищи убиты... Видно,
хорошо дрались хлопцы. Был у вас такой пулеметчик
Володя Попов...
— Володя? Убит? — вырывается у Богатыря.
—. Так вот против его пулемета я сам семнадцать
бандитов насчитал... У Попова ноги миной перебиты, и
пуля в голове. На щеке ожог, а в руке пистолет зажат.
Последнюю пулю в себя пустил парень... Я их в Крас¬
ную Слободу отвез, а сам к вам поспешил... И неудиви¬
тельно, что они попались: в Середино-Будском районе
немцев развелось, что карасей в пруду, и, как заметят
партизан — всей стаей на них бросаются. Словно цепные
собаки — никого из леса не выпускают.
— Ну як же так получилось у Федорова? Як же
так? — все еще не может прийти в себя Павел. — Да¬
вай мне хлопцев, Александр! Я задам гитлерякам, пока¬
жу карасям, где раки зимуют! Я отобью охоту на парти¬
зан руку поднимать. Слышишь, Александр, давай!..
Мы хороним товарищей морозным солнечным утром.
Шеренгами стоят вокруг свежих могил партизанские
отряды — наш, Погорелова, Воронцова, Боровика. А во¬
круг — молчаливые, суровые слобожане.
Поднимается Богатырь:
^— Товарищи! Мы прощаемся сегодня с нашими бое¬
выми друзьями, смертью героев павшими за родную со¬
ветскую землю, за великое дело родной Коммунистиче¬
ской партии. Скромны их могилы, но дела их, овеянные
славой, вечно будут жить в памяти народа...
283
Боевой салют разрывает воздух, и многоголосым
эхом откликается ему Брянский лес.
К могиле подходит Григорий Иванович.
— Да, дела их вечно будут жить в памяти народа...
Вот кончится война. С победой вернутся солдаты. Вновь
зазеленеет, заколосится наша земля. И здесь, на этом
кладбище, живые мертвым поставят памятник. Из камня
и стали. Чтобы века стоял он в Брянском лесу. И выбь¬
ют на стали имена погибших: Пашкович, Донцов, Буро¬
вихин, Федоров, Попов... Годы пройдут. Умрем мы с
вами, друзья. А памятник будет стоять. И внуки и прав¬
нуки наши, проходя мимо, снимут шапки и низко
поклонятся памяти героев. За предсмертную их муку
поклонятся. За пролитую ими кровь. За то, что мукой
и кровью своей они для внуков и правнуков добыли по¬
беду и жизнь...
Низким поклоном кланяется Григорий Иванович, по
старому русскому обычаю касаясь протянутой рукой
мерзлых комьев земли...
В строю проходят отряды — наш, Погорелова, Во¬
ронцова, Боровика. Смотрю на них, и мне до боли
отчетливо вспоминается вот такой же морозный день,
Володя Попов в первой шеренге, его гордая мальчише¬
ская улыбка и глаза, полные радости, молодой торже¬
ствующей жизни...
— Александр, давай мне людей, — подходит ко мне
Рева. — Сколько можно ждать?
— Подожди еще немного, Павел. Всему свой срок.
★
ТАЙНА АНОНИМОК
IT рислушиваюсь сквозь дрему. За окном беснуется
вьюга. Шумят под ее напором сосны.
Уже сгустились ранние зимние сумерки, а вставать все
не хочется. Тепло, уютно в доме ветеринарного фельд¬
шера Пустомолотова. Давно я так спокойно не отдыхал.
Никто меня не будит, никто не идет с докладом, как
будто партизанские будни на этот раз минуют меня
стороной. Но вдруг за окном раздается отчаянный крик
часового:
— Тревога! Воздух!..
; А затем оглушительные, частые удары по подвешен¬
ному на дереве рельсу.
Сбрасываю одеяло. Впотьмах под руку попадается
все не то, что надо. Чертыхаясь, натягиваю на себя
одежду. Ярко освещаются замерзшие стекла, над кры¬
шей поплыл шум моторов. Где-то неподалеку послыша¬
лась длинная, с перебоями, очередь.
Что происходит? Из чего стреляют? Для зенитного
пулемета очередь слишком редкая и неравномерная,
а для автоматической мелкокалиберной пушки слишком
длинная.
Нарастает вой падающей бомбы. От взрывов вздра¬
гивает земля.
Откуда взялись бомбардировщики? Как они могут
летать в такую непогодь? Темень, мороз, пурга... Не¬
ужели предательство? Неужели шпион пролез к нам?
Никак не могу заставить себя думать по-другому. В та¬
ком мраке нашли...
Тьма непроглядная. Во всех домах то ли еще не за¬
жигали, то ли все враз погасили огни. Но за околицей
села, на высоком заснеженном берегу Неруссы, в зда¬
ниях школы и больницы, где сейчас разместились пар¬
тизаны, мерцают два огонька. Не может быть, чтобы
они послужили для врага ориентирами.
285
Слышу тревожные людские голоса:
— Убили! ’
— Ранили!
— Доктора!
— Медицина, черт вас побери!..
Стараюсь перекричать шум ветра:
— Кого убили?
Мне пришлось несколько раз повторить вопрос,
прежде чем кто-то отозвался.
— Павла Федоровича Реву ранило...
— Где он? Ведите меня к нему!..
Бегу не разбирая дороги. В валенках уже полным-
полно снега.
На крыльце школы останавливаюсь в изнеможении,
одышка мешает двигаться дальше. Спрашиваю у Ла¬
рионова, кто еще пострадал.
— Не знаю, ничего не знаю, — бормочет он. — Вы¬
шел я из дома, слышу, кто-то плачет. Подбегаю. Это
наш Васильев. Спрашиваю, что случилось. Молчит, толь¬
ко плачет. Вижу, взваливает на себя Реву. А Павел Фе¬
дорович даже не стонет...
Мне стало страшно заходить в комнату. Тихо откры¬
ваю дверь. Полно народу. На полу на носилках лежит
Павел. Наш партизанский доктор Александр Николае¬
вич Федоров и медсестра Орлова туго забинтовывают
ему ногу выше колена. В углу замечаю Васильева: ссу¬
тулился и не то плачет, не то стонет.
Лицо у Павла бледное. Он то и дело закрывает
глаза. Видимо, старается скрыть нестерпимую боль, но
выдают глубокие морщины, прорезавшие лоб, и крепко,
до синевы, сжатые губы.
Встретившись со мной взглядом, он пытается улыб¬
нуться. Бросаюсь к нему.
— Что случилось, Павел?
— Да ерунда, Александр! — Он с трудом разжимает
губы. — Сам смастерил пулемет, им же и просверлил
себе в ноге дырку.
— Кость не задета, — констатирует доктор Федо¬
ров. — Но дырка, надо сказать, очень большая, ведь
патрон-то, как снаряд. Хорошо, что навылет.
Только тут я вспомнил, что Рева задумал перекон¬
струировать наш отечественный противотанковый пуле¬
мет на зенитный. Бывший инженер Павел Рева со сво¬
286
им «ассистентом» — мастером на все слесарно-токарные
работы Васильевым взялись за это с большим рвением
и, как выяснилось, только что закончили работу, когда
прилетел злополучный немецкий самолет. Друзья, ко¬
нечно, не упустили возможности испытать свое оружие.
Но впопыхах не успели как следует закрепить треногу,
и, когда Васильев повел стрельбу, она свалилась, вме¬
сте с ней упал и Васильев. Растерялся парень, уцепился
за ручки и не выпускает их. Ну пулемет и строчит во¬
всю, трясется и водит стволом из стороны в сто¬
рону.
— Уцепився за той пулемет, як мала дитына за
грудь матери. Я бегаю туда-сюда, а ствол все на меня
направлен. Ну и стрелял, пока все патроны не выпу¬
стил.
— И надо было вам открывать эту стрельбу! — не
удерживаюсь от упрека. — Не могли дождаться светло¬
го дня для ваших испытаний?
— Так немецкие литуны, как добрая мишень, сами
к нам пожаловали. Мы и обрадовались, как дурни...
Павел был верен себе: беспощадно критикуя других, не
боялся признать и свою ошибку. — Добре, что только
я один да и всего одной дыркой отделался...
Веселый голос Ревы всем принес облегчение. Друж¬
ный смех заполнил комнату. Но тут доктор Федоров, за¬
кончив перевязку, очень корректно и столь же настой¬
чиво попросил всех уйти.
Захлопала дверь, люди стали выходить, и тут вры¬
вается наш новый начальник штаба Илья Иванович Бо-
родачев.
— Да как же это так, Павел Федорович? — с порога
.кричит он.
— Техника не туда сработала, — нашел в себе силы
ответить Павел.
Наш Бородачев сугубо военный человек, штабист до
мозга костей, и затея Ревы с «реконструкцией» пулемета
в его голове просто не укладывается. Он еще отчиты¬
вал и без того убитого горем Васильева, когда в комна¬
ту вихрем влетела Мария Кенина.
После первой встречи с нами в октябре 1941 года
бывшая учительница комсомолка Мария Кенина, оста¬
вив маленькую дочку своей старой матери Анне Его¬
ровне, стала первой нашей разведчицей. Она очень при¬
287
вязана к Реве. Увидев лежащего Павла, Мария сразу
заплакала.
— Мамоньки мои... Надо ведь, ночью угодить бом¬
бой прямо в ногу, — запричитала она. — Вы живы, Па¬
вел Федорович?
— Як бачишь, живой, Мария Ивановна, только вот
встать по всей форме перед дамой не могу, — отшучи¬
вается Рева.
В дверях показывается другая наша разведчица, Му¬
ся Гутарева. Мягкими, почти неслышными шагами при¬
ближается к Павлу. Они знают друг друга давно. Когда
Муся впервые появилась в отряде и заявила, что хочет
быть разведчицей, Рева решительно запротестовал.
Боялся, что эта хрупкая красивая девушка сразу ста¬
нет жертвой гестапо: уж слишком молода и непосред¬
ственна. Поэтому между ними сохранялся холодок. Но
сейчас в ее глазах жалость и участие.
— Что это вы надумали, Павел Федорович? — гово¬
рит она. — Я спешу к вам с доброй вестью: нас на
Украине ждут... А вы?..
— Мусенька, вот порадовала!;— восклицает Павел.--?*
А главное, сама вернулась живой и невредимой.
— Я-то невредима. А вам о своем здоровье подумать
придется...
— У такого казака, как я, раны быстро рубцуют¬
ся, — бодрится Павел, пытается приподняться, но вскри¬
кивает от боли и роняет голову на подушку.
— Ну хватит, казаки-разбойники, — кладет конец
разговорам доктор Федоров.
Я велю отнести Реву ко мне в комнату: там ему
будет спокойнее. Дружеские руки подхватывают но¬
силки.
Павел лежит у меня в комнате. Но я вижу его ред¬
ко. Навалилось много работы. Радиограмма ЦК КЩб)
Украины от 24 января 1942 года обязывает нас гото¬
виться к рейду на Украину. Эта задача очень сложная,
и весь наш штаб ломает голову над ее решением.
Представляю, как сейчас трудно Павлу. Ведь он при¬
вык быть всегда в курсе всех событий и принимать в
них самое живое участие. Отрыв от партизанской хло¬
потливой жизни для него хуже любой болезни. Мне
становится не по себе. Захватив необходимые бумаги,
мчусь домой. Открываю дверь и вижу: Павел, полулежа
на диване, пьет чай, а перед ним в кресле сидит пред¬
седатель Суземского райисполкома Егорин. На стѳле
самовар, миска меду, кулебяка с капустой. Собеседники
возбуждены. Егорин раскраснелся, в голосе гнев и
обида:
— Нет, нет, ты мне объясни. Как это так вы уходи¬
те? Да и почему это вдруг на Украину? Вы же форми-
ровались-то здесь, на Брянщине!..
Никогда еще я Егорина не видел таким. Глаза так
и горят. Рыжая окладистая борода трясется.
Заметив меня, он заговорил еще громче:
— Да вы что, не слыхали, что представители Орлов¬
ского обкома партии летят к нам? Теперь все отряды
будут подчинены райкомам. А вы что — на Украину? Да
известно ли вам, что фашисты собираются напасть на
Брянский лес? Вы знаете, что это значит: сожгут все
деревни, а народ угонят в концлагеря.
Егорин сердито переводит взгляд то на меня, то на
Реву.: .
— Родственников ваших партизан кто защищать бу¬
дет? Да завтра же в ваш штаб все женщины прибегут.
Что вы им скажете?..
Егорин серьезный, уравновешенный человек. Он и до
войны был председателем Суземского райисполкома.
С приходом фашистов остался в подполье. И в том, что
партизаны вскоре полностью освободили район, сказа¬
лась и его неутомимая работа. Сейчас исполком и его
председатель олицетворяют здесь Советскую власть. Они
решают вопросы снабжения населения, охраны населен¬
ных пунктов, заботятся о больных и раненых, оказыва¬
ют помощь семьям красноармейцев и партизан.
В освобождении района наши отряды действовали
плечом к плечу с местным отрядом Алексютина. У нас
установились самые тесные отношения с подпольным
райкомом партии, который возглавляли товарищи Па¬
ничев и Петушков. Райисполком тоже привык наших
партизан считать своей опорой. Месяцы совместной борь¬
бы сроднили партизан с местным населением. Поэтому
Егорин и мысли не допускал, что вдруг останется без
нас.
Он не учитывал того, что мы помогли поднять пар¬
тизанское движение не только в этом, но еще в трех
районах Брянщины: Трубчевском, Комаричском и Бра-
19 А. Н. Сабуров
289
совском. Теперь местные отряды окрепли и стали дей¬
ствовать самостоятельно. Дальнейшее наше пребывание
в этих местах уже не вызывалось прямой необходи¬
мостью.
Пытаюсь успокоить Егорина:
s— Николай Федорович, мы имеем указание ЦК пар¬
тии Украины. Это боевой приказ, он должен быть вы¬
полнен во что бы то ни стало. И мы надеемся на ваше
содействие. Поймите, нам будет очень трудно. Здесь все
нами обжито, нас поддерживает население, мы дома
ведь в районе восстановлена Советская власть. А там
нас ждут опасности и полная неизвестность...
Действительно, в то время об обстановке на Украи¬
не мы располагали очень скупыми разведданными, ко¬
торые доходили до нас из разных источников и доволь¬
но часто резко противоречили друг другу. Говорили,
что партийное подполье в ряде областей республики
было разгромлено в первые же дни оккупации. Досто¬
верной информацией о партизанском движении на Ук¬
раине мы тоже не располагали. Знали только, что где-то
в Сумской области действует отряд Сидора Артемьеви¬
ча Ковпака, на Черниговщине развернул свою работу
подпольный обком партии во главе с первым секрета¬
рем Алексеем Федоровичем Федоровым. Было известно,
что отряды под командованием Федорова и Попудренко
осуществляют смелые боевые операции и наносят врагу
ощутимый урон.
Вот, по существу, и все наши сведения. И все-таки
в интересах общего дела мы должны были уходить на
Украину, которая по сравнению с Брянщиной была бо¬
лее глубоким тылом фашистских войск.
Мне так и не удалось переубедить Егорина. Он хму¬
ро выслушал меня, оделся и, ничего не сказав, ушел.
Рева посмотрел на меня и тихо заметил:
— Не понимаю... Приехал веселый, гостинцев при¬
вез, говорил о подготовке к посевной кампании, а стои¬
ло упомянуть об Украине, его словно какая муха уку¬
сила...
Рева был расстроен. Разговор не клеился. Вскоре он
повернулся к стене и с головой укрылся одеялом...
Ну что ж, молчи. Я и так узнаю, что у тебя на душе.
Беру с подоконника тетрадь. Рева аккуратно запи¬
сывает все, что связано с хозяйством отрядов: наличие
290
и расход боеприпасов, продовольствия, трофеи, добытые
партизанами, и как они используются, множество вся¬
ких других данных. Листы потрепанной тетрадки пест¬
рят столбиками цифр, какими-то зашифрованными по¬
метками. Но я-то знаю, что здесь не только бухгалтер¬
ские выкладки. Нет-нет да и попадаются строчки, в
которых, пусть скупо, отражаются переживания хозяина
тетрадки.
Вот ироническая запись по поводу нашего наставле¬
ния диверсантам: отвинчивать гайки и вынимать болты
на стыках рельсов. «Приказано в кузнице ковать гаеч¬
ные ключи», — пишет Рева. И горько добавляет: «Кру¬
ти, Гаврила, спасай Россию!» Да, наши хлопцы уходили
на задание не с минами, а с гаечными ключами. Не бы¬
ло взрывчатки...
И как крик души — трижды подчеркнутые слова:
«Тол надо не просить. Его надо требовать!» И дальше:
«Хотя бы тысячу килограммов тола! Тысяча килограм¬
мов тола дала бы куда больший эффект, чем десять ты¬
сяч снарядов на фронте...»
Это мнение не одного Ревы. Все мы думаем так. Но
что поделать? Где достать взрывчатку?
Тяжелые шаги отвлекли меня от раздумий. Чтобы
не разбудить Реву, выхожу в прихожую. Передо мной
командир артиллерийско-минометной группы Новиков.
Я привык его видеть всегда по-солдатски подтянутым,
до предела аккуратным.
Этого красивого с бронзовым лицом человека не ста¬
рила и ранняя седина. Теперь его не узнать: в небрежно
наброшенной на плечи тужурке, в лыжных брюках, на
ногах шерстяные носки и резиновые калоши. Он еще
припадает на раненую ногу.
— Кто вы: ездовой, повар? — набрасываюсь на не¬
го. — Что за маскарад?
Новиков смотрит на меня с усмешкой.
— Я командир. Следовательно, не конюх и не повар.
■— Почему так одеты?
■— Простите. Одежду и сапоги отдал в ремонт. А чу¬
жое не налазит. Привык к военной форме.
— Оно и видно... — пытаюсь унять раздражение. —*
Поморозиться захотелось.
— Нашему брату мерзнуть не полагается.
— Идемте, я дам вам свой полушубок.
19*
291
— Нет, нет, не надо! — останавливает меня Нови¬
ков. Он помолчал немного. Потом заговорил и голос
его дрожит:—Это правда, что вы приказали артилле¬
рию не брать на Украину? Как же это так?
Вон оно что! А я-то удивляюсь, почему наш Новиков
в таких растрепанных чувствах!
— Идем, поговорим.
Веду его в комнату, усаживаю подальше от спя¬
щего Ревы.
Новиков поспешно оправляет тужурку, застегивает
на все пуговицы. Смущенно поглядывает на меня.
Ждет, что отчитывать буду за дурацкую выходку. Во-
обще-то не мешало бы. Но не могу.
Новиков был призван в армию с первых дней войны.
Командовал батареей, попал в окружение, был ранен.
Истекая кровью, вдвоем со своим ординарцем Мушки-
ным — больше никого не осталось в живых — закопали
орудия. Низкорослый Мушкин каким-то образом дота¬
щил раненого командира до деревни Чернь. Крестьяне
приютили их, вылечили Новикова, а потом свели с пар¬
тизанами. До войны Новиков работал главным инжене¬
ром, но военная форма на нем сидела всегда ладно,
словно всю жизнь прослужил в армии. Только уставной
язык давался ему с трудом, поэтому он не раз просил
начальника штаба Бородачева не говорить с ним при¬
казным тоном. У нас он показал себя грамотным и
волевым командиром, не теряющим голову в сложней¬
ших ситуациях.
— Так что, мне, значит, опять закапывать свою ар¬
тиллерию, а снаряды брать в мешок и идти на желез¬
ную дорогу подрывать рельсы?
— Если надо, то пойдете!.. — Сознаю, что опять не
тот тон взял. Надо успокоить человека, а я ему обухом
по голове. Каково артиллеристу, всем сердцем влюблен¬
ному в свое дело, слышать такое!
— Это вас Рева так настроил, — возмущается Но¬
виков. — Вы еще приказ не отдали, на кого оставить
артиллерию, а Рева уже все снаряды у нас забрал, хо¬
чет вместо взрывчатки их пустить. Ну что ж, оставим
тут технику, и я уйду вместе с вами. Но только имейте
в виду, жизнь заставит вас уважать артиллерию.
Доказываю ему, что не можем мы в такой тяжелый
и далекий путь брать с собой пушки.
292
— Да и тактика, ты знаешь, у нас особая: избегать
открытого боя, нападать скрытно, неожиданно и тотчас
уходить, пока противник не опомнился.
— Но мы не имеем права на этом останавливаться!
В отрядах больше ста пулеметов, около сотни миноме¬
тов. Плюс артиллерия. Плюс, а не минус, товарищ
командир! С такой силой можно разгрохать любой фа¬
шистский гарнизон.
Говорит Новиков запальчиво, зло. А я чувствую все
большее уважение к этому настойчивому человеку.
Встаю, снимаю с вешалки свой полушубок и отдаю ему.
— Бери. А утром приходи ко мне, поговорим на све¬
жую голову.
Новиков отказывается брать полушубок. Пришлось
уговаривать. Наконец пустился на хитрость. Вывел в
коридор и показал висевший на гвозде хозяйский полу¬
шубок:
— Видишь, у начальства и запасной есть. Одевайся
и иди отдыхать.
Заскрипели промерзлые ступеньки крыльца. Распа¬
хивается дверь, и в комнату не входят, а врываются
наш комиссар Захар Богатырь, командиры отрядов Бо¬
ровик, Воронцов, Погорелов — он слегка прихрамывает
после ранения — и начальник штаба Илья Бородачев.
Все возбуждены. Спешат поделиться радостью.
— Наши вперед двинулись.
— По всему фронту!
Пока товарищи раздеваются, Бородачев зажигает
еще две жестяные лампы-«молнии», и сейчас все три
светят во всю свою сорокапятилинейную мощь.
Бородачев развешивает на стене огромную карту
СССР, флажками отмечает линию фронта. Цветным ка¬
рандашом наносит жирную красную стрелу, направлен¬
ную от Москвы на Смоленск.
Заклубился дым самосада. Взволнованная беседа
вертится вокруг главного вопроса: смогут ли фашисты
остановить наступление наших войск? Для нас это очень
важно. Если наши продолжат теснить врага, то фаши¬
стам будет не до нас и можно будет целыми партизан¬
скими отрядами оперировать в любом направлении.
А с другой стороны, тревожит приближение огромной
293
массы отступающих вражеских войск. Как бы они не
смяли наши отряды и не покончили с партизанским
краем, который мы создавали с таким трудом.
После сокрушительного удара под Москвой гитле¬
ровскому командованию стадо еще труднее удерживать
свой режим в оккупированных областях. Одним чинов¬
никам с малочисленными войсками жандармерии теперь
уже с этим не справиться. Выработанная фашистами
система оккупации начала трещать по всем швам. Кро¬
вавый террор и бессмысленная жестокость не спасут ее.
Страх перед репрессиями не сковал воли советских лю¬
дей. Нет, они не встали на колени, а, наоборот, день ото
дня усиливают борьбу во вражеском тылу. Фашистам
приходится концентрировать свои силы на охране важ¬
ных стратегических объектов и коммуникаций. Горькие
уроки боев с партизанами побуждают фашистское
командование не дробить карательные войска, а бро¬
сать против нас все более крупные части. Но в лесу и
они оказываются беспомощными. Мороз и глубокий
снег для партизан не новинка, а на оккупантов они
наводят страх, и их войска неохотно отрываются от
больших дорог. К тому же прочесать все леса никаких
дивизий не хватит. Тем более приближается весна с ее
распутицей.
— Весна — наш лучший союзник, — замечает коман¬
дир отряда Боровик. — Пусть Гитлер хоть целую армию
посылает в лес, распутица свяжет ее по рукам и но¬
гам.
■— Правильно, — поддерживаю я Боровика. — Вот
почему нам незачем задерживаться здесь. Надо спе¬
шить на Украину. Мы все время должны, так сказать,
размножаться на новые отряды и расширять радиус
наших действий на оккупированной врагом территории.
Что толку тесниться в лесу, и без того переполненном
партизанами?
Наша задача — создавать все новые и новые очаги
партизанской борьбы и беспрерывно наращивать удары
по врагу. Пусть гитлеровцы бросают свои войска в лес.
Тем самым они ослабят охрану железнодорожных стан¬
ций и свои гарнизоны в городах. Значит, мы сможем
«поменяться» с ними местами: они в леса, а мы в горо¬
да и райцентры.
— Да, действительно нам незачем замуровывать се¬
294
бя в этих лесах, — задумчиво сказал Боровик, по¬
правляя свои черные, густые, аккуратно подстри¬
женные усы. — Нам как воздух нужен оперативный
простор.
Богатырь с усмешкой взглянул на него:
Ты просто маятник. Качаешься то в одну сторо¬
ну, то в другую. Только сегодня ты подбивал меня за¬
держать наш уход отсюда...
Боровик чуть-чуть растерялся.
— Так ведь, товарищ комиссар, окончательного ре¬
шения пока нет. Вот мы и думаем. — Он быстро рас¬
крыл свою карту, испещренную массой пометок. В свое
время Боровик с отрядом исколесил вдоль и поперек
правобережье Днепра.
Когда враг ступил на Украину, Боровик — участник
гражданской войны — возглавил партизанский отряд,
сформированный из шахтеров Донбасса. В конце авгу¬
ста 1941 года этот отряд переправился через Днепр и
развернул действия в Житомирской области. В декабре
враг выследил партизан. Спасаясь от преследования,
Боровик вывел отряд к нам в Брянский лес. Так Боро¬
вик с его шахтерами оказался в нашей дружной парти¬
занской семье.
— Обратите внимание вот на эти метины, — продол¬
жал Боровик, скользя пальцем между линиями желез¬
ных дорог Киев — Коростень и Чернобыль — Овруч. —*
Если выходить, то надо сюда. Места мне здесь хорошо
известны, дорога моим отрядом сюда проторена.
— Говоришь, дорога проторена? Та самая, по кото¬
рой ты сюда из Малинских лесов драпал? — вдруг ото¬
звался молчаливо нахохлившийся Погорелов.
Боровик сделал вид, что не расслышал реплики, и
продолжал:
— Но двигаться надо, только когда леса распустят¬
ся. А до этого лучше переждать здесь.
— Он, пожалуй, прав, — тихо говорит мне Бога¬
тырь. — С выходом на Украину лучше повременить.
Об этом же сегодня шла речь на заседании райкома.
Ты сам подумай: наши войска наступают. Если они
возьмут Брянск, тогда наш партизанский район приоб¬
ретет особое стратегическое значение. По нему, как по
коридору, советские войска выйдут к Украине. Пони¬
маешь? Кстати, к местным партизанам прилетают пред¬
295
ставители Орловского обкома партии. Возможно, имен¬
но об этом и пойдет разговор.
Богатырь еще ниже наклонился ко мне:
•— Есть и плохие новости, командир. На Украину
в Середино-Будский район прибывают оккупационные
войска. Пущен слух: нас поджидают, кто-то выдал на¬
ши планы. В Суземский отряд пришли анонимные пись¬
ма, будто Мария Кенина и Василий Волчков агенты ге¬
стапо.
Хотя внимание всех присутствующих было сосредо¬
точено на карте Боровика и Богатырь об анонимных
письмах сказал шепотом, кто-то из присутствовавших
неожиданно загремел на всю комнату:
— В пазухе штаба двух паразитов держите?! Вот
после этого и доверяйся штабу!
Рева резко повернулся на своем диване и, сморщив¬
шись от боли, осуждающе сказал:
— Не туда клонишь, друже. Тоже нашел основа¬
ние — какие-то анонимки. Чтобы им поверить, много
ума не надо.
— Не будем спешить с выводами, — пытаюсь успо¬
коить товарищей, хотя самому приходится сдерживать¬
ся, чтобы не поддаться гневу. — Кенина и Волчков наши
лучшие разведчики. Они много сделали для нас.
— Маскировка! — не унимается сверхбдительный то¬
варищ.— В нашем деле глаз да глаз нужен. А меня
прорабатывают за то, что никого не принимаю в отряд.
Пусть прорабатывают, но я спокоен: отряд огражден
от шпионов.
Хотелось оборвать его, но уж очень претил мне раз¬
говор о всяких слухах и анонимках, к которым я и до
войны испытывал настоящее отвращение. Да и мысли
были заняты другим.
— Чего нам ждать, Захар? — спрашиваю комисса¬
ра. — Нужно выполнять директиву.
— Это ясно, — откликнулся Богатырь. Но следует
все продумать.
Он молча шагает по комнате, чуть склонив голову
и обеими руками схватившись за ремни портупеи. Я по¬
нимаю. Каждому из нас сейчас нелегко. Красная Ар¬
мия почти у ворот Орловской области. Мы так ждали
ее. И вдруг надо уходить, забираться еще глубже в
грозные дебри вражеского тыла.
296
Все молчат. Слышу, как за окном снова неистов¬
ствует вьюга, надрывно скрипит калитка. Ох, не сладко
в такую пору отправляться в далекий поход! Но надо...
Раскладываю на столе свою карту. Товарищи скло¬
няются над ней. Рассуждаю вслух:
— Значит, в Середине-Буде есть полк СС? И с фрон¬
та против нас снимают дивизию? Следовательно, на¬
шим войскам на каком-то участке будет легче. Уже это
доказывает необходимость нашего похода.
— Хватит, — вскочив как ужаленный, грохает кула¬
ком по столу один из командиров. — Никуда я не пой¬
ду: ни на Сумщину, ни в Малин. Врагов мне и здесь
хватит. Есть у меня две диверсионные группы, работой
будут обеспечены, и баста! Пусть другие до меня дотя¬
нутся, потом кивают.
Тут уж я не выдержал:
-— Нет, партизанщины мы не допустим!
Притих товарищ. ‘
— Не хорохорьтесь, — тихо, но отчеканивая каждое
слово, сказал ему Богатырь. Комиссар едва скрывал
свой гнев, но выдержка не изменила ему и на сей раз.
-Только брови насупились.— Не зазнавайтесь. Основа¬
ний нет. Дотягиваться до вас некому и, главное, неза¬
чем. В хвосте плететесь. И запомните, партийная орга¬
низация отряда вас не поддерживает. Подумайте об
этом. На волоске держитесь.
— Я давно знаю, что вы ключи ко мне подбирае¬
те, — проворчал тот. — И вы меня, пожалуйста, не запу¬
гивайте. Если вам угодно, то вот, читайте. — Он бросил
на стол радиограмму.
Захар читает вслух:
— «Оставайтесь на месте. Действуйте самостоятель¬
но. Строкач».
Реву словно вихрь подхватил. Он потребовал, чтобы
мы, невзирая на радиограмму Строкача, сняли этого че¬
ловека с должности командира отряда.
Честно говоря, у меня самого возникла та же мысль,
которую так внезапно выпалил Рева. Слишком трудно
стало работать с этим товарищем. Но я помнил, что
его отряд сформирован обкомом партии еще в сентябре
1941 года, все это время воевал неплохо. Ну бывают у
человека заскоки. А товарищи разгорячились.
297
— Тут что-то не так, — говорит Богатырь. — Надо
сделать повторный запрос в штаб.
— Тебе только со старостами воевать, — продолжа¬
ет Рева отчитывать командира отряда. Они смотрят в
упор друг другу в глаза. Оба красные, возбужденные,
вот-вот сцепятся, как петухи.
Жестом заставляю всех замолчать.
— Слушайте приказ. Отряды готовить к выходу на
Украину. Кто не подчинит себя общему делу, будет
снят с командования. Что касается радиограммы Стро-
кача, уточним все детально. Буду отвечать за все я.
Несколько мгновений в комнате царит тишина. Пер¬
вым поднимается Боровик:
— Мне ясно. Можно быть свободным?
За ним Погорелов:
— Отряд будет готов к выходу, товарищ командир!
А упрямец, который так много спорил с нами, мол¬
чит. Потом взмахивает рукой.
— Ладно! Разрешите идти?
Он уже подошел к двери, когда его остановил Бога¬
тырь:
— Я хотел бы просить вас впредь заявления о не¬
доверии к штабу бросать осмотрительнее. Командир
не может, не имеет права уподобляться безвестному
анонимщику: мое дело шлепнуть обвинение, а там пусть
расхлебывают...
Командир потоптался немного, скривил губы:
— Так это ж я насчет тех паразитов Кениной и
Волчкова. Они ж тут у вас в полное доверие втерлись.
— Ребята только что вернулись из трудной развед¬
ки. — Богатырь так тепло произнес это слово «ребята»,
что я почувствовал прилив нежности к комиссару, умею¬
щему всегда вовремя и поддержать и направить раз¬
говор. А он продолжал: — Кенина ходит на любое зада¬
ние, а дома у нее крохотная дочка Аллочка. Это ж
понимать надо... — И уже обращаясь ко мне: — Меж¬
ду прочим, это Кенина и Волчков принесли сведе¬
ния о том, что разгром немцев под Москвой до смерти
напугал трубчевского бургомистра Павлова. Он уже со¬
стряпал себе поддельные документы: будто все время
работал в совхозе на Дальнем Востоке. Стонут и семьи
полицейских. Проклинают своих горе-кормильцев, пони¬
мают, что им придется за все нести ответ.
298
— Так, товарищ комиссар, между прочим, еще до¬
подлинно не известно, кто именно ваших ребят-развед-
чиков этими данными снабжает: может, сам начальник
трубчевской полиции Павлов?
■— Слухай, так мы, по-твоему, слипи котята, що
тильки на свит появились? Чи ты у нас один такой
зрячий? — снова взрывается Рева.
— Мое дело, как говорится, напомнить. Это мой долг!
За упрямцем закрылась дверь.
!— Эх, чертяка,— с сердцем молвит Рева. —* Счита¬
ет, что его дело прокукарекать свое, а чи буде писля
того свитать, чи ни — его уже не касается...
Расходились молча. Я знаю и Марию Кенину и Ва¬
силия Волчкова. Хорошо знаю. Но я понимаю: червячок
сомнения может подточить любое доверие. В тылу вра¬
га, где опасность подстерегает на каждом шагу, от пре¬
дупреждений подобного рода не отмахнешься. По по¬
нятным причинам на них реагируют особенно остро и
даже беспощадно.
Все ушли. Остались Богатырь и Бородачев. Молчим,
но, несомненно, думаем об одном.
С ребятами пока говорить не будем, — наконец
решает Захар. — Пусть воюют. Павел правильно ска¬
зал: мы же тоже не слепые котята...
И это повторенное комиссаром доброе слово «ре¬
бята» поставило все на свое место.
В условиях вражеского тыла мы беспрерывно учи¬
лись главному — доверять людям, но при этом прове¬
рять и себя, и тех, с кем должны были спать под одной
шинелью и вместе ходить в бой. Так заставляла суро¬
вая действительность, диктовавшая свои законы, порой
до крайности жестокие.
Ушли мои друзья. А я еще долго стоял на крыльце,
вглядываясь в темноту. Вокруг дома, где расположился
штаб, пылали костры. Ярко, празднично. Разве усидишь
дома в такую ночь?
Вокруг жарких костров плотным кольцом толпятся
люди. Пришли они из окрестных и дальних деревень,
а некоторые даже из-под Курска, Гомеля, Харькова.
Среди них вчерашние узники, бежавшие из фашистских
лагерей. Много парней и девушек, чудом спасшихся от
угона в Германию. Топчутся у костров, протягивают
299
к огню озябшие руки. А на лицах радость. Их привела
сюда весть о новых победах под Москвой. Ждут своей
очереди, чтобы записаться в партизанский отряд.
Иногда улыбки исчезают. Это когда кто-нибудь рас¬
сказывает о новых зверствах фашистов. Рассказы те
скупые и точные, то многословные и сбивчивые, но все
они страшные. Мы узнаем о лагерях смерти, о массовых
расстрелах, о душегубках. От этих рассказов леденеет
кровь в жилах и испытываешь такую ненависть к врагу,
что в глазах темнеет.
От пришельцев мы узнаем также очень важные дан¬
ные: о размещении фашистских гарнизонов, о передви¬
жениях войск.
Для нашего штаба выдалась трудная ночь. Нужно
было побеседовать с каждым человеком, по возмож¬
ности выяснить о нем все и тогда решить, можно ли
доверить ему оружие, годится ли он для нелегкой пар¬
тизанской жизни.
Я не раз задумывался над тем, как народ узнает
о нашей Малой советской земле, как находит дорогу
сюда, к Красной Слободе, затерявшейся среди дрему¬
чих лесов? Но так всегда бывало — об освобожденной
партизанами территории люди узнавали за сотни кило¬
метров от нее.
У партизан так уж повелось, что за линией фронта
находится Большая земля. Там наша Москва, Красная
Армия, там вся наша огромная страна, напрягающая
все силы в борьбе с врагом.
А Малая земля — это где мы. Пусть она совсем не¬
большой островок во вражеском тылу, но это частица
нашей Родины, ее передовой бастион, вынесенный да¬
леко за линию фронта.
Не всякий на карте сможет отыскать Красную Сло¬
боду. Но именно это глухое село стало нашим партизан¬
ским центром. Здесь печатались листовки, из которых
население узнавало о положении на фронтах. Сюда сво¬
зили оружие, собранное на недавних полях сражений.
Восстановленное нашими доморощенными мастерами,
оно в боевой готовности передавалось партизанам. Здесь
работал партизанский госпиталь.
Дорогу в Красную Слободу за три месяца нашего
пребывания здесь узнали тысячи людей. Но о ней зна¬
ли и враги.
300
Не раз с помощью предателей по тайным тропам в
эту деревню пытались проникнуть каратели, но получали
достойный отпор.
В Красной Слободе разрабатывались начальные
формы партизанской борьбы, полностью оправдав¬
шие себя и заставившие оккупантов покинуть этот
район.
Еще совсем недавно на первой партизанской конфе¬
ренции на разъезде Нерусса мы спорили до хрипоты о
значении наших ударов по административным центрам
оккупационных властей. Наши споры были не о том —*
бить или не бить фашистов. Но некоторые пар¬
тизанские командиры и руководители подполья пыта¬
лись ограничиться лишь налетами на гарнизоны мест¬
ной полиции и выступали против объединения отрядов
для более сильных ударов по территориальным немец¬
ким комендатурам. Хотя все знали, что именно в руках
этих комендатур сосредоточена вся оккупационная
власть на местах, они руководят полицией и староста¬
ми, охраной жизненно важных объектов, в том числе
железных дорог, организуют грабежи, насилия, убий¬
ства.
Победили в споре сторонники объединения сил.
Жизнь доказала их правоту.
Наши удары силами объединенных отрядов по го¬
роду Трубчевску, районным центрам Суземке и Локтю
заставили врага вывести полицию из всех деревень • и
стянуть ее к своим комендатурам, чтобы днем строить
укрепления, а ночью охранять объекты.
Этот опыт мы используем и на Украине. Заставим
к там немецких комендантов и их подопечных ежеднев¬
но и еженощно ожидать наших налетов. Мы создадим
такую ситуацию, при которой фашистский комендант,
желая сохранить свою комендатуру, а заодно и свою
жизнь, вынужден будет требовать войска. Не получив
их в достаточном количестве, он пойдет на другую ме¬
ру— снимет охрану с некоторых важных объектов, и
в первую очередь, что для нас особенно важно, с же¬
лезных дорог, соберет вокруг себя всю полицию, бро¬
сив на произвол судьбы окрестные села. Оставленная
врагом территория и станет нашим партизанским опе¬
ративным простором. Так было на Брянщине, Этого мы
будем добиваться и на Украине...
30-1
‘— Ну что, Вася, едешь в Хинельский лес?
— Так точно!
— Задание получил?
— Выучил назубок.
— Документы?
!— Получил. Только они липовые, товарищ коман¬
дир, как вот эти кадушки.
Вася Волчков откидывает полог на санях и показы¬
вает свое добро. В свете луны поблескивают гладко
обструганные бока бочек. Бондари Красной Слободы
потрудились на совесть. У Волчкова на руках документ,
сфабрикованный нашим штабом на бланке трубчевского
бургомистра Павлова. Сия бумага удостоверяла, что
Василий —■ местный торговец, пользующийся покрови¬
тельством оккупационных властей.
Громко и задорно Вася расхваливает свой товар:
— Покупайте новые бочки! Хорошие бочки, граж¬
дане! Липовые бочки! Без сучка, без задоринки!..
— Получается, — одобряю я. — Молодец!
Василий стегает лошадь и лихо выезжает со двора.
Долго смотрю ему вслед. Как-то кончится его очеред¬
ная вылазка?
Захожу в комнату. Ларионов вскакивает, быстро за¬
стегивает воротничок гимнастерки, поправляет ремень.
— Сидите, — тихо говорю я.
В комнате сонное царство. Люди примостились кто
где: на полу, на стульях. Около печки на полу, широко
раскинув руки, спит Яремчук, командир отделения под¬
рывников. Целую неделю он ходил под Карачевом и вер¬
нулся сегодня ночью только после того, как ему уда¬
лось пустить под откос вражеский эшелон с техникой.
Под лавкой вижу Крыксина и моего- ездового Пет-
лаха. Петлах вдруг вскакивает:
•— Я тут!
Этот насквозь гражданский человек удивительно бы¬
стро втянулся в нашу жизнь. Более исполнительного
бойца не сыскать.
— Конь уже накормлен, товарищ командир, — до¬
кладывает он.
Петлах осторожно ступает через спящие тела, но
тут же кого-то задевает.
— Что, не видишь, медведь, голова на дороге...
302
— А ты откати ее с дороги, — чуть шепелявя, огры¬
зается Петлах.
Оглядываю людей. Исхудалые, серые лица. Устали
хлопцы. Каждый шаг в последнее время дается нам
все тяжелее. Только личико Лизы Поповой, как всегда,
сияет девичьей свежестью.
Я уже рассказывал о Поповых.
На станции Хутор Михайловский жила семья же¬
лезнодорожного кассира Попова. С первых дней войны
старшая дочь Тамара ушла с армией. Дома оставались
родители и младшие дети: Володя, Лиза и крошечный
Виталий. К нашему отряду сразу же пристал четыр¬
надцатилетний Володя Попов. Все наши попытки от¬
править мальчика к родителям ни к чему не привели.
Володя стал пулеметчиком. Он сражался как взрослый
и погиб как настоящий герой. Признаться, мы страши¬
лись разговора с родителями: не уберегли их несовер¬
шеннолетнего сына. И вот однажды в штаб пришли
мать и отец Поповы. Я и комиссар старательно готови¬
лись к встрече с ними и, честно говоря, так и не знали,
какими словами их утешить. Но утешать не пришлось.
Старики Поповы привели к нам свою дочь и сказали:
«Научите Лизу стрелять, пусть она убьет хоть несколь¬
ко фашистов за нашего Володю, за муки всех наших
людей...» Теперь Лиза была с нами...
У самого окна на лавке примостилась Муся Гута
рева. Под большой шалью, уютно свернувшись клубот
ком, она положила голову на узелок. Ее темные волоса,
обычно собранные пучком на затылке, сейчас рассы¬
пались густыми прядями. Маленькие, чуть-чуть припух¬
лые, красиво очерченные губы приоткрыты. Вздрагива¬
ют длинные ресницы под круто выгнутыми бровями.
Вся она какая-то юная, безмятежная, ну прямо школь¬
ница. И только резкая складка у рта, которую и сон не
может разгладить, говорит о том, как трудно этой де¬
вушке, каких неимоверных усилий стоила ей смертельно
опасная разведка в Севске, сложная игра с Половцевым
и полковником Шперлингом. А сейчас на ее долю выпа¬
дает новое испытание — поединок с сыном бывшего на¬
чальника штаба у Колчака полковником Сахаровым.
Жалко будить Мусю. Но легонько трогаю ее за пле¬
чо. Прошу прийти в штаб.
303
Мы втроем: комиссар, Гутарева и я. Муся веселая,
оживленная, хотя после сна голос еще слегка хрипло¬
ват и глаза щурятся от света лампы. Как обычно, до¬
кладывает сжато, точно, выделяя лишь основное, глав¬
ное. За эти две недели она побывала в Стародубе, По-
гаре, Трубчевске и Новгород-Северске. В Трубчевске
узнала, что гестапо ищет Половцева, одного из органи¬
заторов «национал-социалистской партии всея России».
Гестапо считало его своим агентом и вдруг узнало, что
он одновременно служит английской разведке. Муся и
покойный Вася Буровихин по нашему заданию неодно¬
кратно встречались с Половцевым, вошли к нему в до¬
верие.
— А знаете, в Новгород-Северске я снова с ним
увиделась.
— Ты ему сказала, что его ищет гестапо?
— Нет, товарищ командир. Но он, видимо, и сам это
чует. Чуть ли не героя из себя строит. Обрадовался
моему появлению. Был очень разговорчив. Я никогда
его таким не видела.
— Что же он рассказал? ' :
— В Северске новость: туда прилетал адмирал К,а-
нарис—начальник абвера, военной контрразведки Гер¬
мании. Застал там переполох. После того как мы в
Локте разгромили «партию всея России» во главе с Вос-
кобойниковым, у немцев начались аресты и перемеще¬
ния. Канарис все уладил. Полковника Шперлинга, го¬
ре-опекуна партии, перевели в Житомир.
По словам Половцева, в Новгород-Северске комен¬
дант Пальм рассказывал ему, что сейчас на всей окку¬
пированной территории созданы «полиция беспеки» и
части СД. Командует ими генерал доктор Томас. Заме¬
стителем у него граф Смыслов, который еще в царской
охранке занимался делами большевиков. Говорят, что
генерал Томас получил особые указания от фюрера:
любыми путями навести порядок на Брянщине.
Половцев сомневается, что Смыслов — настоящее
имя. Скорее всего, это конспиративная кличка. Но об
этом графе говорят, что он матерый разведчик. Смыс¬
лову подчинен полковник Сахаров, который должен
формировать воинские части для борьбы с партизанами.
Оба приехали сюда из какого-то Ровса. Только я, това¬
304
рищ командир, так и не поняла, что это: город или
учреждение?
Я уже знал, что РОВС — это организация. Еще во
время боев под Киевом наш начальник штаба батальо¬
на Гриша Островский выведал о ней у одного пленного.
РОВС — Русский освободительный военный союз — был
организован в 1922 году в Париже великим князем Ни¬
колаем Николаевичем Романовым. После князя на по¬
сту руководителя союза побывали многие — генерал
Кутепов, потом Миллер, за ним Туркул и, наконец, фон
Лемпке, который прочно обосновался в Берлине. Счи¬
тая себя чистокровным арийцем, фон Лемпке подчинил
эту организацию интересам фюрера и собрал в ней всю
фашиствующую белогвардейскую шзаль.
— Дальше, Муся, дальше! — в нетерпении тороплю
разведчицу.
— Говорят, что граф Смыслов уже начал действо¬
вать: подготовил и забросил шпионов к партизанам и
за линию фронта. Вот и все, — как всегда, смущенно
опустив глаза, закончила Гутарева.
«Вот и все...» Смотрю на Мусю и думаю, сколько
смелости и сноровки потребовалось от девушки, что¬
бы собрать такие сведения в самом вражеском логове.
Это под силу человеку, которым движет чистая, само¬
отверженная любовь к Родине.
Мы начинаем разговор о новой разведке. Взвеши¬
ваем все «за» и «против». Богатырь просит Мусю под¬
робнее рассказать о Сахарове.
— Он еще молодой. Полковничьи погоны получил
за бои против республиканцев в Испании. Хвастается,
что звание и награды дал ему лично сам Гитлер, а за
борьбу с партизанами здесь надеется дорваться и до
генеральского чина. Не зря ведь ему обещана всяческая
поддержка: подбрасывают целую дивизию, сулят даже
авиацию снять с фронта. Нет, что ни говорите, а игра
с ним стоит свеч...
— Боюсь, Муся, этот волк может тебя раскусить, —
не сумел комиссар скрыть своей тревоги.
— Я тоже думаю, лучше отвязаться от него... — под¬
держиваю Богатыря.
— Не могу. Этого нельзя делать. Мне он доверяет,
назначил встречу в Трубчевске. Если я не явлюсь, то
мне вообще по этой земле не ступать. И сиди, Му¬
20 А. Н. Сабуров
305
сенька, дома, и загорай на печке... Какой же я тогда
разведчик? Нет, этого никак нельзя делать.
— И все же лучше оставайся, — предлагаю я. —■
Переждем немного, посмотрим, как поведет себя Са¬
харов.
— Нет, товарищ командир, так мы только время по¬
теряем.— Гутарева говорит очень убежденно. — Ведь
я ему обещала выяснить, где партизанский штаб. Ска¬
жу так, как мы с вами уговорились: в лес пройти не
смогла, всех задерживают партизаны, кругом строят
укрепления, теперь, дескать, направляюсь к своей тет¬
ке в Стародуб, может, там что-нибудь разведаю. И дей¬
ствительно, — Муся улыбается, — все сделаю, чтобы
установить связи с черниговским подпольем и парти¬
занами.
Мы сообщаем ей, что начальник штаба отряда Бо¬
ровика Ушаков с группой партизан тоже направляются
на Черниговщину. Их задача та же самая: выяснение
обстановки и связь с местными партизанами, а попут¬
но—диверсии на железных дорогах.
— Вот это здорово! — радуется Муся. — Значит,
друзья будут рядом.
Решаем, что с ней до Стародуба поедет Шеметов.
•— Ты поедешь в Стародуб, товарищ Шеметов, отве¬
зешь Мусю Гутареву.
— Будет выполнено, — с готовностью отвечает Шеме¬
тов. — Как говорится, бог троицу любит: мы уже в тре¬
тий раз с ней на задание идем. Все будет в порядке!
В последнее время мы все чаще доверяем Шеметову
подобные поручения. Высокий, плечистый, красивый, он
производит впечатление даже на полицаев. К тому же
по образованию инженер, настоящий интеллигент, ум¬
ный, сообразительный, за словом в карман не полезет.
— Поедешь через владения отряда Чапая.
Шеметов побаивался Кошелева. К этому были очень
серьезные причины.
Осенью 1941 года, когда фашистские каратели на¬
пали на Трубчевский район, Шеметов ушел к партиза¬
нам в отряд Кошелева. В Трубчевске он оставил свою
семью — жену и двоих детей. Нужно заметить, что Ше¬
метов был исключительным семьянином и боготворил
306
свою, как он называл, «любимую троицу». И вот жену
и детей немцы взяли заложниками.
Каратели согнали во двор МТС, что находилась за
городом, сотни людей и обсыпали их фосфором. В страш¬
ных муках люди тлели заживо. Заложникам сказали:
смотрите, такая же участь ждет и вас, если не вызо¬
вете своих из лесу. Женщин и детей погнали на опушку.
Партизаны слышали отчаянные крики:
— Папочка, выходи, заяцись коменданту, а то всех
нас побьют, сожгут на огне... Завтра первой будут жечь
маму, потом нас...
Неистово кричала жена Шеметова:
— Шеметов, дорогой мой, выходи. Спаси нас...
И Шеметов не выдержал. Ушел из отряда, явился с
повинной к коменданту. В знак благодарности немцы
сразу же назначили его директором маслозавода. Но,
кроме Шеметова, никто из лесу не вышел. Эксперимент
не удался. Обозленный комендант велел привести Ше¬
метова: «Завтра поведешь войска к партизанам».
Шеметов на это не пошел. Ночью, в стужу, в буран
он увел семью за Десну. Укрылись в лесу. Теперь спа¬
сались уже и от немцев и от партизан.
Его долго искали. Вся немецкая комендатура была
поднята на ноги. Не меньше усилий на поиски Шеме¬
това затратили и партизаны: партизанским судом он
был заочно приговорен к расстрелу.
И вот однажды бойцы нашего отряда набрели на
берлогу, где скрывался Шеметов. Вместе с семьей его
доставили в штаб.
Я мало разговаривал с женой Шеметова — смуглой,
красивой женщиной, но из того, что успел услышать,
понял, сколько мук довелось перенести ей и детям во
дворе МТС.
С Шеметовым мы беседовали наедине. Государст¬
венный преступник! Он в полной мере сознавал свою
вину.
— Меня никто не помилует. — Шеметов старался го¬
ворить спокойно, и ему это почти удавалось. — Если
бы даже нашелся какой-нибудь заступник, то народ,
партизаны не позволят меня оправдать. Мое преступле¬
ние ничем не искупить. Но я должен рассказать, как
все было. В ту страшную ночь я находился на посту
один. В ушах все еще звенели голоса жены и детей,
20*
307
звали, молили о спасении. Если бы в ту минуту хоть
кто-нибудь поговорил со мной, отвлек от этих чудо¬
вищных мыслей! Нет!.. Я был один с муками моей
«любимой троицы». И я не выдержал. Бросил пост,
ушел в город, сдался на милость немцев... Я знаю, что
живу последние часы. И ни о чем не прошу, кроме од¬
ного. Пощадите, сохраните мою семью. Ради нее я по¬
шел на все это. Пусть хоть они видят белый свет. Они
очень много выстрадали, а без меня им вовсе будет
нелегко...
Я всматривался в белое лицо Шеметова, в его го¬
рящие глаза. Он не рисовался. Я верил: в этот момент
он меньше всего думал о себе.
Его увели. А мы сидели задумавшись. Да, здесь, на
оккупированной врагом земле, подобное преступление
должно караться только смертью. Но мы видели не
только преступление. Видели огромную человеческую
трагедию.
Снова конвойные привели Шеметова. В шубе, без
шапки, он стоял перед столом. Капли пота, сшибая друг
друга, ручейком стекали по щекам. В провалившихся
за ночь глазах поселилось равнодушие: было похоже,
что Шеметов находится уже по другую черту жизни.
Единственный вопрос, который он нам задал, относился
к семье:
— Скажите, товарищи... гражданин командир, перед
смертью мне дадут возможность попрощаться с детьми
и женой?
Рядом со мной сидел начальник штаба Илья Бо¬
родачев. Мы переглянулись. Я встал и медленно, тоном
самого сурового судьи изложил все обвинения, кото¬
рые мы обязаны были предъявить Шеметову.
Не последовало ни одного возражения. Мое «при¬
казываю» прозвучало в абсолютной тишине:
— ...Шеметова зачислить В головной отряд, во взвод
Петракова, вооружить автоматом. Штабу отряда предо¬
ставить Шеметову возможность в боях с фашистами
искупить совершенное им преступление перед Родиной.
Шеметов неотрывно смотрел на меня и продолжал
стоять неподвижно. Бородачев первым подошел к нему,
хлопнул по плечу:
— Ну, пошли к коменданту штаба, получишь
оружие.
308
Шеметов словно прирос к месту, потом вдруг пошел
не в дверь, а к стене, ударился об нее лбом и упал без
чувств. И, только чуть придя в себя, судорожно зары¬
дал, как будто лишь сейчас понял, что такое жизнь
и как она дорога...
Вот какой он, Шеметов. Сейчас, провожая его в до¬
рогу, я строго наказываю:
— Будьте осторожны. Переночуйте в Ново-Василь-
евске.
— Все будет в порядке, товарищ командир.
— Вы не должны попадаться ни полиции, ни нем¬
цам. В случае неудачи берите все на себя. Муся должна
быть вне подозрений. Даже смерть, Шеметов, не оправ¬
дает вас, если Муся попадет в руки фашистов.
Шеметов понимающе смотрит на меня и, как клятву,
шепчет:
— Верьте, товарищ командир, я вас никогда не
подведу. Никогда!
— Подождите, это еще не все. По приезде в Ста¬
родуб Муся сразу же исчезнет. Вы ее не ждите и о ней
не волнуйтесь. С ней никаких лишних разговоров. Если
она сочтет нужным что-либо передать, ничего не запи¬
сывайте, дословно запомните, чтобы по возвращении
могли подробно доложить.
Несомненно, обо всем этом с Шеметовым уже было
переговорено, но я не мог не повторить, не напомнить
ему об опасности.
Шеметов крепко пожал мою руку, еще раз побла¬
годарил за доверие, с улыбкой попрощался и, напут¬
ствуемый моим коротким «ни пуха ни пера», быстро
вышел.
...У крыльца стоят нарядные сани. Оглобли закруче¬
ны в новые завертки. В санках, выше козел, пучится
мягкое суходольное сено, покрытое большим теплым
одеялом. Рядом, все поправляя ладно пригнанную
сбрую, ходит Шеметов, сопровождаемый Петлахом, ко¬
торый нежно поглаживает резвого буланого жеребца
и что-то при этом нашептывает Шеметову.
В Красной Слободе едва пробуждалась жизнь, толь¬
ко-только занимался рассвет, когда юркие сани, на
которых монументально возвышался Шеметов и почти
утонула в складках одеяла Муся Гутарева, круто взяв
с места, быстро скрылись за ближайшим поворотом.
309.
Мне хотелось бы именно в этом месте, забегая не¬
сколько вперед, закончить свой рассказ о Шеметове.
Когда мы уходили на Украину, Шеметов остался в
рядах трубчевских партизан. Он хорошо воевал. Ему
доверили командовать взводом. Однажды его взвод,
при котором находилась и семья Шеметова, был окру¬
жен фашистами. Партизаны отбивали атаку за атакой,
отходя в глубь небольшого островка, затерявшегося сре¬
ди болот. Но силы были неравны, и вскоре в живых ос¬
тались только Шеметов, его жена и дети.
Вражеское кольцо сжималось. А у Шеметова уже не
оставалось патронов. Но тут раздалось партизанское
«ура»...
Шеметов жив и сейчас. Этот так много испытавший
человек по-прежнему живет в Трубчевске.
Ночью мы простились с гостеприимной Красной Сло¬
бодой. На рассвете наша колонна вползла в последнюю
деревню Российской Федерации — Горожанку. Здесь
наш начальник штаба Бородачев остается с двумя ро¬
тами и артиллерией, ждет от нас дальнейших сообще¬
ний, а мы с комиссаром, взяв с собой роту Кочеткова,
направляемся в украинское село Гаврилова Слобода.
Взбираемся по заснеженному склону. После затя¬
нувшейся вьюги морозный воздух как-то особенно про¬
зрачен. Под ярким солнцем снег играет алмазами, сле¬
пит глаза, а мороз беспощадно обжигает лицо и руки.
Тяжело дышат кони в санных упряжках. Над всей ко¬
лонной клубится пар. Подняв воротники, глубоко за¬
прятав руки в рукава, съежились на повозках парти¬
заны.
Я и Богатырь встревожены загадочной тишиной и
безлюдьем. Ни одного человека вокруг в этой белой
пустыне.
Подъем все круче. И хотя снег стал менее глубоким,
кони впереди остановились. Сходим с саней, пробираем¬
ся вперед, за нами идут командир роты Кочетков и
взводный Петраков.
На самом хребте возвышенности видим щит на двух
столбах. На обеих его сторонах написано по-русски и
по-украински: «Кто посмеет нарушить границу, будет
убит».
310
Невероятно читать такое на рубеже двух республик.
Бред, дикость...
Пока Богатырь и Кочетков с бойцами разбивают
щит, Петраков прокладывает след на другую сторону
перевала. Поскользнувшись, он падает. Поднимаясь,
уперся во что-то твердое. Быстро разгребает снег.
И вдруг кричит:
— Здесь трупы!
Перед нами окровавленное, заледеневшее тело че¬
ловека. Рядом еще и еще трупы.
Стиснув зубы, движемся по дороге, по которой, ви¬
димо, еще так недавно шли эти несчастные к своему
мученическому концу.
Что же ждет нас там, впереди? Невольно зарожда¬
ются сомнения. Может быть, стоило послушаться това¬
рищей, переждать с выходом на Украину?
С ходу даю команду: «Надеть белые повязки!» Это
означает, что дальше мы будем следовать под видом
полиции. Наш план прост: не спугнуть местное началь¬
ство.
Показалась Гаврилова Слобода. Низенькие домики
затерялись среди высоких тополей. Над крышами сини¬
ми струйками клубится дым, и эти струи словно удли¬
няют сизые, запорошенные снегом деревья. В центре
на пригорке церковь, башенки ее причудливо вырисовы¬
ваются на фоне светлого неба.
Еще совсем недавно все партизаны мечтали скорее
добраться до деревни, чтобы наконец отогреться в теп¬
лых избах и по-человечески поесть. Но теперь они
предельно осторожны, и мысли о завтраке и тепле ото¬
шли на задний план.
На окраине деревни бросаются в глаза отпечатан¬
ные типографским способом плакаты на заборах. Они
предупреждают: «Все, кто укроет бандита (партизана),
будут приговорены к смертной казни». Такие плакаты
нам встречались и раньше, и они не останавливали ни
партизан, ни наших добровольных помощников из жите¬
лей тех мест, по которым мы проходили. Но тут мы
видим и другой плакат. Это уже обещание: «Кто свое¬
временно проинформирует комендатуру о появлении бан¬
дитов, будет вознагражден центнером пшеницы».
У церкви скопление народа. Увидев вышедшую из
311
ближайших ворот женщину с ведрами в руках, спра¬
шиваю ее:
— Что у вас за праздник сегодня?
Женщина, увидев наши полицейские повязки, от¬
шатнулась и только отрицательно покачала головой.
Я более строго:
— Говорите же, что народ у церкви делает?
— Там староста пшеницу раздает.
Я ошеломлен. В мозгу молнией мелькнул только
что виденный плакат, сулящий вознаграждение центне¬
ром пшеницы. Сколько же здесь удостоилось такой на¬
грады? Неужели в селе столько предателей?..
— Слушай. Захар, — громко говорю Богатырю,—
расставляй полицейских, а я пойду к церкви. В старо-
стате встретимся.
Почти бегом направляюсь к церкви. Но спохваты¬
ваюсь: немецкие чиновники так не ходят. Они всегда
нарочито медлительные — воплощение респектабельно¬
сти и важности. В толпе меня заметили, стали огляды¬
ваться в мою сторону.
Надо действовать, пока никто не успел ничего за¬
подозрить. Рычу во весь голос:
— Что тут происходит? Это что, грабеж? Кого гра¬
бите — великую немецкую империю?
Оглушительный окрик плюс моя шикарная шуба
производят эффект. Образуется живой людской кори¬
дор, по нему я поднимаюсь на церковную паперть. Вижу,
что кое-кто, побросав мешки, кидается врассыпную.
В полутемной церкви у большой насыпи пшеницы
за столом сидит тучный мужчина. Встречает меня про¬
низывающим взглядом. Мысль работает в одном на¬
правлении: сразу же, немедленно оглушить этого чело¬
века, не дать ему опомниться. Но я замечаю, что ни
мой окрик, который, безусловно, донесся до его ушей,
ни мое грозное появление не производят на этого здоро¬
вяка должного впечатления. Во всяком случае, никакого
испуга не видно.
■— Встать, подлец! — под сводами церкви мой голос,
удесятеренный резонансом, грохает как выстрел.
Лицо старосты приобретает какой-то бурый оттенок,
на щеках играют желваки. Он медленно поднимается
со стула.
312
. — Господин начальник, не имею чести знать, с кем
я разговариваю...
— Как вы смеете! — перебиваю его.
Староста пытается что-то сказать, а я, не найдя ни¬
чего другого, неистово повторяю:
— Да как вы смеете!..
Вынимаю маузер и более спокойно спрашиваю:
— Вы всегда так встречаете начальство? Кто вам
позволил задавать вопросы, предварительно не предста¬
вившись?
— Пожалуйста, — почти в тон мне отвечает он. —
Извольте, доложу. Я староста Гавриловой Слободы Фе-
щенко. Могу ли я теперь, господин, узнать, с кем имею
честь?
Ей-богу, в этот миг мне показалось, что с церковных
образов на меня с ухмылкой смотрят все святые и по-
лусвятые и ждут, что же я отвечу этому прохвосту. Но
я не отвечаю, а разражаюсь новым приказом:
— Немедленно займитесь размещением моего поли¬
цейского отряда особого назначения. Надеюсь, мне не
нужно повторять, что мои люди должны быть устроены
в самых благоприятных условиях.
— Сию минуту приступлю к исполнению, — по-воен¬
ному рапортует староста. Вынимает из стола связку
больших ключей и шагает впереди меня. В этом круп¬
ном звере все масштабно: и ноги, и руки, и круглое от¬
кормленное лицо.
— С каких это пор и за какие такие заслуги вы
посмели раздавать зерно, завоеванное кровью немецкой
нации? — уже на ходу допрашиваю его.
— Зря горячитесь, господин начальник, — льстиво
произносит Фещенко. — Зря волнуетесь...
— Мы воюем за вашу свободу, — не даю ему опом¬
ниться, — а вы тут казнокрадством занимаетесь...
— Не извольте такими словами разбрасываться, гос¬
подин хороший, так ненароком можно и честного че¬
ловека обидеть...—-с достоинством парирует Фещенко.
— Так, может быть, это была галлюцинация у меня
или вы со своей честностью все же соблаговолили за
какие-то заслуги этих людей немецким добром одари¬
вать?
— Никаких заслуг у этого сброда нет. Мы имеем
данные, что из Брянских лесов сюда двигается банда
313
Сабурова. — С каждым словом староста говорит все
увереннее. — Вывезти пшеницу не можем, дороги нет.
Посоветовавшись с комендантом, мы решили по цент-
нерику выдать пшеничку населению, так сказать, аван¬
сом. Надеемся, наше не пропадет, а они, пока суд да
дело, запачкаются об этот центнерик...
— А вам не приходило в голову, что эти-то ваши
крестьяне пшеницу могут передать партизанам? Мы
уже имели в своей практике немало таких примеров.
— Не извольте беспокоиться. И это предусмотрено.
Под расписочку выдаем и только на хранение. А ведь
каждый мужик знает, что за горсточку зерна можно и
на груше поболтаться.
— Мне говорили, что тут проходит граница между
Россией и Украиной. Как же партизаны могут ее пе¬
решагнуть? Разве эта граница не охраняется?
— Всякая бывает охрана. А у нас там стоит щит
волшебной силы. Его не перешагнешь...
— Загадками говорите, Фещенко. Но у меня нет вре¬
мени их разгадывать, — я снова начинаю раздражаться.
— Да никаких загадок, — Фещенко улыбается во
весь рот. — Как задержим какого-нибудь прохожего, так
и пускаем его в расход. А народ мигом слух разносит:
кто границу перешагнул, тому здесь и каюк. Не повери¬
те, господин начальник, но я сам убедился: невидимая
охрана бывает сильнее самой видимой...
Внутренне содрогаюсь от негодования. (Я и сейчас
удивляюсь, как удержался и не выпустил всю обойму
моего маузера в его крутой лоб. Наверное, сдержала
мысль, что из этого мерзавца можно выудить еще не
одно подобное признание.)
— Так, говорите, насчет раздачи хлеба населению
вас наш комендант надоумил?
Видимо, в моем голосе прозвучали нотки недоверия.
Фещенко оскорбился.
— Не извольте сомневаться, господин хороший. Мы
с комендантом совет держали. Это правда. Но идея
моя. А вообще... Я здесь не для того в поте лица своего
трудился, двадцать лет при Советской власти под стра¬
хом смерти пребывал — верой и правдой служил вели¬
кой Германии, чтобы сейчас меня недоверием каз¬
нили... .... .
Мы уже подходили к зданию старостата, когда Фе-
314
щенко огорошил меня еще одной новостью: оказывается,
до войны он работал на пенькозаводе в городе Новго-
род-Северске, был коммунистом.
— Это ведь тоже уметь надо! — довольная улыбка
кривит пухлые губы.
Я потрясен. Но продолжаю наступать:
— Слушайте, Фещенко. Вы начинаете меня смешить.
Значит, немецкое командование доверило вам, бывшему
коммунисту, пост старосты? Знаете, дорогой, я не при¬
вык играть в прятки. Ей-богу, вот иду и думаю: слу¬
шать ли дальше ваши бредни или расстрелять вас на
месте?
Он резко поворачивается ко мне, я даже чувствую
его жаркое дыхание. Невольно тянусь рукой к писто¬
лету.
Фещенко, высокомерно улыбнувшись, ступает на
крыльцо и широким жестом приглашает меня в дом.
Дальнейшая наша беседа протекает уже за столом
в старостате, и она стоит того, чтобы о ней читатель
узнал подробнее.
— Вот вы сказали, меня расстрелять надо... А ведь
даже вас за это, господин начальник, по головке не
погладят. Фещенко большие заслуги перед господами
немцами имеет.
— Если не секрет, эти заслуги вами заработаны на
партийном поприще? — съязвил я.
— Да будет вам известно, что это самое широкое
поле для такой деятельности, какой я занимался. Да
знаете ли вы, что я, да, именно я, один Фещенко, по¬
садил в тюрьму не одного партийного активиста...
—■ Как же это вам удалось?
— Фещенко не сидел без дела. И все время в дви¬
жении пребывал. Сядет, бывало, на поезд, совершит
маршрутик и на каждой станции по анонимочке в ящик
опустит... Больше семисот анонимочек насочинял да
отправил. И все на начальство, а потом эти начальнички
выкручивались. Да не всем удавалось, кое-кто и в тюрь¬
ме оказывался. — На лице старосты блуждает ирониче¬
ская улыбка. — Между прочим, анонимочки и сейчас
должны сослужить вам добрую службу. — И Фещенко
доверительно сообщает мне, что ему удалось забросить
письма подпольщикам Трубчевска и предупредить, что
315
среди партизан действуют провокаторы Волчков и Ке¬
нина.
— Это кто такие? — как можно равнодушнее спра¬
шиваю я.
— Большевистские выкормыши, вот кто это. Но вы
увидите, как партизаны сами их укокошат. И пикнуть
в свое оправдание ничего не успеют...
— Может быть... Хотя, честно говоря, даже поверить
в такое трудно... Неужели так бывало?
— Бывало и будет. Пока действует пословица: «Ды¬
ма без огня не бывает...»
Ох, как у меня зачесались руки! Хорошо, что в этот
момент появился Захар Богатырь. Он быстро включился
в разговор:
— Боюсь, господин начальник, что Фещенко вам, как
говорят русские, арапа заправляет. Ну пусть назовет
хоть одну фамилию арестованного по его анонимкам
партийного активиста, а мы потом проверим, так ли
это?
Фещенко снисходительно улыбнулся. И назвал с де¬
сяток фамилий и среди них — Таратуто, который тогда
был директором пенькозавода.
Фещенко, довольный произведенным впечатлением,
спокойно отвечает на вопросы Богатыря. Оказывается,
в селе скрываются два коммуниста. Им до поры до
времени комендант Пальм разрешил сохранить жизнь.
— Пусть еще поживут немного, — закуривая, гово¬
рит Фещенко,—комендант правильно рассудил: где
есть хоть один коммунист, там обязательно будет и
организация.
— Да какая тут может быть организация, — говорю
я, — если здешнее украинское население полностью под¬
держивает немецкие порядки?
— Я вижу, господа, вы сюда недавно прибыли. Что
русские, что украинцы — одно... — Фещенко зло выру¬
гался. Извинившись, добавляет: — Живу как на вулка¬
не, каждый день могу получить пулю в спину. Не
ценят заслуг Фещенко, не ценят... Просил коменданта
прислать гарнизон солдат. Обещал, да все тянет с этим.
Так и обещанной награды не успеешь получить...
— Мы вам поможем в этом, Фещенко. Ускорим при¬
ход гарнизона. Сегодня же поговорим с Пальмом
Наше обещание действует ободряюще. !
316
— Что вы думаете делать с этими коммунистами?
— Что прикажете, господин начальник.
— Я думаю, пора с ними кончать. Сейчас же аре¬
стуйте их. Соберите всю полицию и приведите сюда ко
мне.
Фещенко вскакивает и с видимым удовольствием
бросается выполнять приказание.
Мы с Богатырем быстро договариваемся, что он с
нашими людьми займет соседний домик, куда я буду
поочередно направлять полицейских на «инструктаж».
Вскоре Фещенко и старший полицейский, подталки¬
вая прикладом, ввели в комнату пожилого человека.
Я тут же старшего полицейского направляю в распоря¬
жение моего заместителя. Стукнув каблуками, он в по¬
следний раз откозырял начальству. В соседнем доме его
ожидали наши хлопцы во главе с Богатырем.
Задаю вопрос арестованному:
— Фамилия?
— Синицкий.
— Коммунист?
На меня устремлен ненавидящий взгляд:
— А вы что, не знаете?
— Знаю. Но могу и усомниться. Это от вас зависит.
— Можете не сомневаться. Член партии большеви¬
ков с девятьсот пятого года.
— Где ваш партбилет?
— А ты мне его давал, сволочь? А еще русский
человек...
Всматриваюсь в его горящие презрением глаза и
понимаю, что это не подставное лицо. Закуриваю и
предлагаю закурить Синицкому.
— Вот за это спасибо, — коротко благодарит Си¬
ницкий. — Если позволите стакан воды, вторично скажу
спасибо. А дальше делайте что хотите, только не мучьте
и не тяните со смертью. Будьте хоть в этом человеком.
Синицкий не успел закурить и сильно закашлялся.
Нетрудно догадаться, что у этого худощавого пожилого
человека с легкими дело обстоит неблагополучно.
Заглядываю в окно. Во дворе два полицейских вво¬
дят второго арестованного. Фещенко поспешил им на¬
встречу.
Осмотревшись, замечаю, что угол комнаты отгоро¬
317
жен какой-то старомодной ширмой. Беру Синицкого
под руку и шепчу:
— Идите за ширму. И сидите молчком. Никаких
признаков жизни. Слышите, никаких признаков!..
Ширма еще не перестала дышать от прикоснове¬
ния Синицкого, как верзила Фещенко и двое полицаев
втолкнули второго арестованного, который назвался Ко-
бяковским.
— Видите, какого молодого большевика я вам до¬
ставил, — со слащавой улыбкой на лице говорит Фе¬
щенко и добавляет: — Остальные полицейские прибыли
в распоряжение вашего заместителя.
— Хорошо, господин староста, — одобряю я. — Люб¬
лю оперативность, коллега. Этих двух тоже направьте
туда же.
Фещенко незамедлительно выполняет мой приказ и,
вернувшись, удобно усаживается за стол.
— Коммунист? — спрашиваю Кобяковского.
Кобяковский стоит бледный. Руки сжаты в кулаки.
Внимательно смотрю на него и вижу, как мелкая
дрожь пробегает по его лицу. Пауза затягивается.
— Сколько лет в партии?
—■ Всю свою сознательную жизнь, — он говорит глу¬
хо, но внятно.
И вдруг я чувствую, что не могу больше продолжать
эту тяжелую игру. Выхватываю из колодки маузер. Фе¬
щенко услужливо подскакивает ко мне:
— Господин начальник! Зачем вам руки пачкать?
Это мы сами сделаем с превеликим удовольствием. Не
извольте беспокоиться: справимся. Не надо пачкать пол
этой большевистской кровью...
Как я держал маузер за ствол, так и съездил им по
щеке Фещенко. Он падает на пол, хватается за щеку.
Орет:
— Господин начальник, господин начальник, что вы
делаете?
— Какой я тебе господин начальник, фашистская
гадина! — Моей ярости уже нет границ. — Я — Сабуров!
А ты, значит, коммунистов выдаешь, анонимные письма
пишешь, .кровавые границы устанавливаешь?..
Из-за ширмы, цепляясь за стену, выходит Синиц-
кий. Ошеломленно переводит взгляд q , меня на Кобя-
318
ковского и на Фещенко. А Кобяковский замер, тоже не
веря происходящему.
Лицо Фещенко стало фиолетовым, глаза округли¬
лись от ужаса. Он что-то шепчет. До меня доносятся
только последние слова:
— Кого бог лишает разума, того он лишает и жиз¬
ни. Сыграл Фещенко в ящик...
Вскоре мы простились с жителями Гавриловой Сло¬
боды. Узнав, что мы партизаны и что мы расквитались
со старостой и полицейскими, украинцы окружили нас
своим вниманием и теплотой. С нами уходили Синицкий
и Кобяковский, ставшие потом нашими замечатель¬
ными партизанскими товарищами. Синицкий не дожил
до победы. Совсем больным мы отправили его в Москву,
в партизанский госпиталь. Он умер от туберкулеза.
Кобяковский жив-здоров, работает в Киеве в Цент¬
ральном Комитете Коммунистической партии Ук¬
раины.
Мы возвращались в отряд, удовлетворенные резуль¬
татами своей вылазки в Гаврилову Слободу. Нас горя¬
чо обрадовала первая добрая встреча с украинским
населением. В наши ряды влились два новых коммуни¬
ста, которых нам удалось спасти от верной смерти. Мы
узнали, откуда исходили анонимки, порочившие наших
боевых друзей Марию Кенину и Василия Волчкова.
И наконец, мы очистили нашу землю от шайки предате¬
лей, воздав по заслугам и Фещенко и его полицейской
своре —■ фашистским наймитам.
Случай в Гавриловой Слободе мне запомнился на
всю жизнь. Мне и после войны неоднократно доводилось
сталкиваться с анонимными письмами. Страдали от
них другие, немало пережил и я сам. И всякий раз,
когда очередные комиссии, проверявшие анонимки, до¬
искивались в них правды, я видел перед собой наглое
лицо фашистского агента Фещенко и слышал его
слова, полные цинизма: «Дыма без огня не бы¬
вает...»
Если даже на минуту допустить, что некоторые ано¬
нимные письма таят в себе какие-то правдивые сведе¬
ния, то все равно я считаю, что вообще в нашей со¬
ветской действительности анонимки не могут и не
должны иметь общественной почвы.
319
Даже относительная польза от того, что какое-то
анонимное письмо вдруг по сути окажется правдой, не
может в основе своей равняться с тем огромным со¬
циальным злом, которое несут в себе эти письма, под¬
час доставляющие многим людям тяжелые моральные
потрясения.
ДОРОГА В ХИНЕЛЬСКИЙ ЛЕС
ТТ режде чем продолжить свои воспоминания о собы-
-Ч тиях, последовавших после случая в Гавриловой Сло¬
боде, я должен обратить внимание читателей на одного
человека. С Алешей Кочетковым мы еще будем много
раз встречаться. Пусть же он останется в вашей памяти
таким, каким знали его мы, партизаны.
Когда через многие годы вспоминаешь тех дорогих
сердцу людей, кого сегодня нет среди нас, вместе с
глубочайшим уважением к их немеркнущей памяти не¬
вольно возникает и чувство досады на себя: почему так
мало тогда узнавал об этих людях, почему в душевной
беседе не порасспросил о прошлой жизни, о том, что
предшествовало их подвигу...
И только сейчас по светлым крупицам воспоминаний,
с помощью боевых друзей и родных этих погибших то¬
варищей воссоздаются образы тех, кого наш народ по
праву величает Героями Советского Союза. Среди них
и наш Алеша Кочетков.
Бывшие партизаны Брянщины, Белоруссии и Украи¬
ны хорошо помнят этого плечистого парня с русой, гу¬
стой, чуть свешивающейся на лоб шевелюрой. А вот
какие у него были глаза? Вспоминают по-разному. Толь¬
ко помнят, что какие-то смешливые, верно, потому, что
принадлежал он к числу людей неунывающих. И гово¬
рил как-то немного протяжно, с легким акцентом на
«о», как повелось в центральной полосе России, а он
ведь оттуда...
До сих пор в небольшом поселке Дачном, Братовско-
го сельсовета, Чаплыгинского района, Липецкой обла¬
сти, проживает семья Кочетковых. Не вся, конечно. Вой¬
на и этот дом не обошла стороной. А жила в том доме
21 А. Н. Сабуров
321
большая семья под крылом у матери — отец давно умер.
Четырех сыновей и трех дочерей выходила, вырастила
Марина Агафоновна — невысокая пожилая женщина,
глядящая сегодня на меня сквозь слезы с какой-то не¬
объяснимой надеждой: а может, какая ошибка произо¬
шла и жив ее Алешенька?
Но надежды сразу угасают: нет, не вернутся сы¬
новья. Погиб лейтенант Советской Армии, ставший пар¬
тизанским командиром, Алексей Гаврилович Кочетков.
Погиб его брат — командир отдельной пулеметной роты
старший лейтенант Михаил Гаврилович Кочетков. Двух
богатырей дала Родине семья Кочетковых, и об одном
из них — о нашем партизанском друге — и будет мой
рассказ.
Я теперь знаю, что Алеша мальчишкой был настоя¬
щим помощником матери, не гнушался никакой рабо¬
той и часто упрямо мотал головой, когда юные сверст¬
ники звали его с собой играть в небольшой лесок к
речке. Нужно было работать. '
Алеша родился в 1918 году, но до ухода в армию
успел пройти большую трудовую школу: был ремонтным
рабочим и грузчиком на станции Бутырский пост, Ка¬
лининской железной дороги, потом устроился слесарем
в институте горной промышленности в Москве.
В 1938 году был призван в армию. Там сразу заме¬
тили сметливого паренька и удовлетворили его просьбу:
послали на учебу в артиллерийскую школу. Спустя год
участвует в освободительном походе наших войск на
земли Западной Белоруссии и Западной Украины. Ког¬
да началась война на Карельском перешейке, он ока¬
зался здесь. Был ранен, попал в ленинградский госпи¬
таль. Беспокойный оказался больной. Не давал покоя
врачам и добился, чтобы его выписали раньше срока.
Снова на фронте. Штурмует Выборг. Там и остается
служить. В Выборге его застает Великая Отечествен¬
ная война...
Последнюю весточку от сына мать получила из Ель¬
ца. Доброе, хорошее письмо.
Старая мать показывает сложенный треугольником
пожелтевший листок. Расплылись строчки, торопливо
набросанные чернильным карандашом: много материн¬
ских слез упало на дорогое письмо.
Мать снова и снова вспоминает о детстве Алеши.
322
— Терпеливым он был. Раз случилось, наскочил Але¬
ша пяткой на косу. Рана — просто ужас. Не помню уж,
как я кожу-то приладила, кое-как перевязала ногу да
скорей сына на подводу — ив город, к доктору. Едем
это мы, а я все слезами умываюсь, глядя то на его
белое как мел лицо, то на простыни, которыми я ногу
ему обмотала: кровь бежит да бежит. И так мне вдруг
горько стало, не выдержала, запричитала. А Алешень¬
ка так меня нежно за плечи обнял.
А я гляжу, у него и губы-то до крови покусаны, но
держится, лишь бы меня успокоить. Вот какой он был:
терпеливый да упрямый, чего задумает, обязательно
добьется...
Замолкла мама. Только старые натруженные руки
нервно перебирают бахрому скатерти и вяжут, вяжут
бесконечные узелки...
Наша встреча с Алешей Кочетковым произошла, как
помнит читатель, в Красной Слободе, когда мы впервые
пришли сюда и прочитали жителям газету «Правда»,
случайно найденную нами в лесу.
После собрания к столу потянулись десятки людей
с одной просьбой: зачислить их в отряд. Среди них вы¬
делялись двое. Один — небольшого роста, худощавый,
в коротком полушубке; другой — чуть повыше, с рыже¬
ватой бородкой. Первым представился тот, что пони¬
же,— Алексей Кочетков. С ним был его друг Петра¬
ков, в прошлом архангельский лесоруб. С ними, как
выяснилось, была группа других бойцов, тоже не сумев¬
ших пробиться к своим частям. .
Спрашиваю Кочеткова: .
— Коммунист? :
— Никак нет, — отвечает. — Я комсомолец, но здесь
меня все знают как члена партии.
Меня это удивило. На оккупированной земле слово
«коммунист» грозило неминуемой смертью. Спрашиваю:
— Почему же это вас знают как члена партии?
Кочетков замялся, румянец появился на лице.
— Я так решил: действовать как коммунист. Больше
доверия будет... Авторитета, что ли...
С симпатией приглядываюсь к нему. А Кочетков уже
рассказывает, что его группа состоит из девятнадцати
человек. Хотят организовать партизанский отряд, да
21*
323
оружия всего пять винтовок. Мы предложили Кочеткову
присоединиться к нашему отряду и возглавить роту. Он
согласился. Новичкам выделили пулемет из сгоревшего
танка и десять винтовок — больше не было.
Люди военные, мы и сейчас отряд свой считали во¬
инской частью: разбили его на роты, взводы и отделения,
командиры сохраняли свои воинские звания.
Когда мы уходили, оставили роту Кочеткова в Крас¬
ной Слободе — пусть еще пополнится людьми да обу¬
чится как следует.
Но староста деревни — предатель — через несколько
дней привел из райцентра Суземки отряд полиции во
главе с тремя немецкими офицерами.
Кочетков в это время проводил занятия с пополнени¬
ем. Полиция, окружив деревню, открыла огонь. Кочетков
и его ребята еле ноги унесли. Мы их нашли только на
второй день, растерянных и подавленных. Многие наши
возмутились, потребовали: «Отнять у дармоедов ору¬
жие и распустить». Беспощадно судили прежде всего,
конечно, командира: «Сам трус, вот и бойцы такие».
Пришел ко мне комиссар и сказал:
— Посмотри на Кочеткова, совсем увял. Надо ско¬
рей решать с ним.
Вызываем его. Не узнать парня: глаза потускнели,
лицо потемнело, будто сразу постарел. Говорит с нами,
а сам в пол смотрит.
— Нелепо все получилось... Мы изучали пулемет, и
вдруг стрельба. Я дал команду отходить, думал, выско¬
чим в огороды и займем выгодную позицию. Да где там,
все побежали кто куда, едва собрал потом... Знаю, что
я виноват: плохим командиром оказался...
Мы понимали, что командирами не рождаются. Нуж¬
но время, чтобы человек стал им. Решили оставить
Кочеткова во главе роты. Надеялись, что урок этот за¬
помнит на всю жизнь. Хотя признаюсь, что не мог ото¬
гнать мысль: «А если ошибка повторится, и он опять
подведет?»
Ушел Кочетков. Я тоже вышел из штаба. И вдруг
вижу Алексея с Марией Кениной. Наша разведчица
славилась не только смелостью. Высокая, белокурая,
она была настоящей красавицей, и многие заглядыва¬
лись на нее.
324
До .меня доносятся ее слова, полные участия и неж¬
ности:
— Не падай духом, Алеша. Ты еще себя покажешь.
Я в тебя верю. Слышишь, верю!
Смотрю на Алексея. Ожило его лицо. А во взгляде,
устремленном на Марию, и боль, и надежда, и что-то
очень-очень светлое...
На войне часто теряют близких и дорогих людей.
Но даже в самые тяжкие дни я не раз наблюдал, как
среди тревог и смертельной опасности рождались и
крепли замечательные человеческие чувства. Они по¬
могали преодолевать все невзгоды.
Перед Алексеем Кочетковым и Марией Кениной
лежала большая и трудная боевая дорога, и по ней они
пошли как два настоящих друга, для которых борьба
с врагом и их большая, верная любовь слились в одно
неразрывное целое.
После этого Кочетков не упускал случая, чтобы бое¬
выми делами оправдать себя в глазах товарищей.
Это он разузнал, что в селе Большая Березка в зда¬
ниях бывшей машинно-тракторной мастерской немцы
производят ремонт танков и тракторов.
Ребята Кочеткова, внезапно напав на мастерскую,
перебили охрану и уничтожили все оборудование, а за¬
одно и ремонтировавшиеся машины.
Нам приходилось все время думать над новыми так¬
тическими приемами. Так появилась, например, знаме¬
нитая «партизанская ловушка», в которую частенько
стали попадаться гитлеровцы. Замысел ее состоял в том,
чтобы вызывать группы гитлеровцев в те места, где мы
могли с ними легче расправиться. Впервые этот прием мы
применили в хуторе Хлебороб, что в пяти километрах от
Середины-Буды. Разработал операцию наш штаб во гла¬
ве с Ильей Ивановичем Бородачевым.
Взяв с собой Кочеткова, выезжаю на рекогносциров¬
ку. По дороге я рассказываю Алексею, что комендант
Новгород-Северска Пальм превратил хутор в свою кла¬
довую: прячет здесь награбленные фураж и зерно. Муся
Гутарева говорит, что он скрывает это от своего на¬
чальства, видно, хочет себе все присвоить.
Значит, наше появление на хуторе должно его осо¬
бенно обеспокоить. Не удержится, чтобы не прислать
сюда солдат. А мы подготовим им достойную встречу.
325
Вскоре увидели стога сена. Значит, хутор близко. На¬
мечаем, где лучше расположить огневые точки. Не заез¬
жая на хутор, поворачиваем обратно.
Все наши силы подтягиваем в Горожанку, село, рас¬
положенное неподалеку от Хлебороба. Здесь скопилось
более семидесяти пулеметов, из них двадцать пять стан¬
ковых. Подвезли сюда и два 75-миллиметровых орудия,
один полковой, пятнадцать батальонных и двадцать семь
ротных минометов (Новиков все-таки добился, чтобы
артиллерия у нас сохранилась в целости!).
Рано утром разъясняем командирам задачу, догова¬
риваемся о сигналах, по которым подразделения будут
занимать свои позиции. На базе остается командовать
комиссар, а мы с Кочетковым, Петраковым и бойцами
Яркиным и Гришиным направляемся к хутору.
Мы уже знаем, что сюда зачастили две подозритель¬
ные спекулянтки. Попробуем их использовать для на¬
шей цели.
Неторопливо идем вдоль улицы, перебрасываемся
шутками, сворачиваем к первому приглянувшемуся до¬
му. Хозяева — люди средних лет, — узнав, что мы пар¬
тизаны, пугливо озираются и бесконечно повторяют:
здесь вам небезопасно. Мы настойчиво просим найти
нам торговок солью, и вскоре две полные женщины,
повязанные выцветшими платками, суетливо предлага¬
ют нам свой товар: сероватую крупную соль.
Мы, не торгуясь, закупаем весь товар — что-то около
трех килограммов — и просим достать нам еще пуд
соли. Спекулянтки с радостью принимают наш заказ.
Мы провожаем их до околицы, а возвращаемся огоро¬
дами, осматриваем все строения, которые могут послу¬
жить нам укреплениями. Облюбовали три конюшни, окна
которых обращены в сторону дороги, соединяющей
хутор с Серединой-Будой. В сараях сравнительно теп¬
ло, — значит, партизанам будет легче сидеть в за¬
саде.
С беспечным видом снова входим в понравившийся
нам дом. Хозяева со слезами на глазах умоляют нас
спасаться в лесу: «Бо оти кляти спекулянтки продадуть
вас фашистам». Смеемся над их страхами, но хозяева
твердят свое: «Ниякой соли они вам не принесут, толь¬
ко тех черных гадов на вас натравят». Седая, чуть при¬
храмывающая на левую ногу женщина причитает:
326
«О господи, на смерть лютую напрашиваетесь, чи вам
життя надоело?..»
Понимаю волнение крестьян, но не мог же я им
объяснить: нам того и нужно, чтобы немцы сюда по¬
спешили. Пусть считают, что на хуторе всего пять
безоружных партизан.
Прохаживаюсь по комнате, а в мозгу одна мысль:
сколько же эсэсовцев бросит комендант против нашей
пятерки? Вряд ли больше двух отделений, пятнадцать-
шестнадцать солдат.
Посылаю Петракова на крышу дать сигнал нашим.
А в избе уже тесно. Соседи прибежали, тоже уговарива¬
ют, чтобы мы скорее бежали, а то и сами погибнем и на
них беду навлечем.
Мы все еще успокаиваем крестьян, когда на хутор
прибывает Богатырь с ротой Кочеткова. Алексей убе¬
гает расставлять своих бойцов. Вскоре в каждой ко¬
нюшне устанавливаются пулеметы. Один «максим» пар¬
тизаны затаскивают на крышу, где обосновал свой на¬
блюдательный пост Петраков.
Ждем. Вскоре Петраков докладывает: враг показал¬
ся. Мы с Богатырем тоже взбираемся на крышу. В би¬
нокли видно: по дороге шагает колонна. Насчитали
тридцать солдат. Больше никого не видно. Немцы счи¬
тают, что взвода вполне хватит...
Внимательно следим за фашистами. Колонна оста¬
навливается. От нее отделяются два солдата, направ¬
ляются к хутору. Это нас не устраивает: заметят не¬
ладное — тревогу поднимут. И стрелять по ним нельзя:
спугнем остальных.
Пока я раз-мышляю, что делать, два немца сворачи¬
вают с дороги и по снегу ползут к одной из конюшен.
Все ближе и ближе... Как их задержать? И тут раздает¬
ся кошачье мяуканье. Немец поднимает голову и ви¬
дит: из окна на него смотрит пулемет. И вот этот эсэ¬
совец, головорез, для которого убийство стало профес¬
сией, задергался на снегу. Второй немец удивленно
трогает его за ногу и получает неожиданный пинок.
Удивленно вскрикнув, он тоже приподнимает голову и
тоже видит пулемет. Без единого звука оба автоматчи¬
ка уткнулись головой в снег и замерли.
Командир эсэсовского взвода, не получив от своих
разведчиков тревожных сигналов, по-'в'идимому, решил,
327
что вокруг все спокойно. Построившись, цепочкой, нем¬
цы двинулись к хутору. Идут спокойно, громко перего¬
вариваясь. Нетрудно догадаться, на что они рассчи¬
тывают: горстка партизан, завидя перед собой такую
силу, кинется в бегство, останется перестрелять их, как
зайцев.
Мы подпускаем эсэсовцев к самой околице и откры¬
ваем огонь из трех пулеметов. Бьем в упор. Эсэсовцы
падают как подкошенные. Но нескольким фашистам да¬
ем убежать: пусть спешат к своему командованию и
докладывают, что в хуторе партизаны с тремя пулеме¬
тами. Комендант, конечно, не примирится с неудачей.
Снова пошлет сюда солдат. Но теперь уж число их бу¬
дет больше.
Расчет оправдался. Через час на дороге вновь пока¬
зались гитлеровцы. Теперь их не менее роты.
Пока пехота разворачивается в боевой порядок, от¬
крывают огонь вражеские минометы. Мы запасаемся
терпением и не откликаемся ни одним выстрелом. Не
прекращая обстрела, немцы начинают обтекать хутор,
зажимая его в кольцо. На пути их стога с клеверным
сеном. Гитлеровцы и не подозревают, что и здесь укры¬
лись наши пулеметчики.
У кого-то из наших хлопцев сдают нервы. Раздается
длинная пулеметная очередь, хотя немцы еще метрах в
пятистах.
Эсэсовцы врассыпную кидаются к балке, которая
примыкает к хутору. Но вдоль оврага застрочили на¬
ши пятнадцать пулеметов. Гитлеровцы и не думают
вести огонь. У них одна забота — глубже зарыться в
снег. Как их оттуда выкурить?
Новиков получает долгожданный приказ пустить в
ход артиллерию. Взрывы снарядов и мин взметают зем¬
лю и снег. Фашисты забегали по полю. Здесь их на¬
стигают пулеметные очереди и осколки мин. В живых
осталось не более десятка эсэсовцев. Они убегают по
направлению к Середине-Буде. После мы узнали, что,
подняв там отчаянную тревогу, они помчались дальше —
* прямо в Севск...
В этом бою прекрасно действовали пулеметчики
роты Кочеткова. Сам Кочетков в бою был спокоен,
рассудителен, расчетлив. Он предупредил бойцов:
328
— Не спешить. Подпускать врага на тридцать —> со¬
рок метров. Впустую воздух не сотрясать!..
Он отдал приказ открыть огонь только тогда, когда
гитлеровцы приблизились на расстояние броска гра¬
наты, и сам засел за резервный пулемет. Я своими
глазами видел, как он распоряжался в бою. Вдумчиво
расставлял людей, находил возможность подбодрить
каждого. Умел найти слабые места противника и всей
силой ударить именно в эти уязвимые места.
После боя в Хлеборобе Алеша был необычно сло¬
воохотлив. Не скрывая своего торжества, он все вспо¬
минал подробности схватки, и трудно было не поддаться
его белозубой ясной улыбке, не разделить с ним радость
победы.
У меня же было вдвойне хорошо на душе. Во-первых,
оправдались тактические расчеты и противник клюнул
на партизанскую приманку, потеряв две сотни своих
солдат. А во-вторых, я радовался за Кочеткова. Не
ошиблись мы в нем, и наша семья пополнилась много¬
обещающим командиром.
Отличились и наши артиллеристы под командовани¬
ем Новикова. Это была их серьезная боевая удача. Но¬
виков под конец и вовсе отвел душу: дал пять выстре¬
лов по Середине-Буде из полкового миномета.
Мобилизовав до сотни подвод, мы вывозили из ху¬
тора награбленные эсэсовцами пшеницу, овес и сено —
они очень пригодятся в нашем хозяйстве — и совсем
не подозревали, что пять завершающих выстрелов Но¬
викова окончательно перепугают фашистское начальст¬
во в Середине-Буде и оно в панике покинет рай¬
центр. .
Целые сутки, пока не пришло большое подкрепление
из Севска, в Середине-Буде не было ни одного предста¬
вителя немецкой администрации.
К сожалению, мы об этом узнали позже и только
поэтому упустили возможность сразу захватить рай¬
центр.
Но даже эта неожиданная промашка уже не могла
испортить нам настроение.
Надо было видеть возбужденные радостью лица на¬
ших бойцов и жителей хутора, чтобы понять, как дорога
была всем эта пусть не такая уж большая в масштабе
329
1
всей войны, но такая ощутимая для нас партизанская
удача.
...Вместе с комиссаром догоняем нашу колонну на
марше. Кочетков и Петраков на своих резвых лошадях
едут бок о бок и, неистово жестикулируя, продолжают
громко обмениваться впечатлениями.
— Здорово хлопцы сработали, — говорю поравняв¬
шемуся со мной комиссару.
— Ничего не скажешь, ловко получилось, — отзы¬
вается Захар и крепко жмет мне руку.
— Что, герои, никак не наговоритесь? — прерываю
беседу двух закадычных дружков.
— «Бойцы поминают минувшие дни и битвы, где
вместе рубились они». Это еще Пушкин про нас такие
слова предусмотрел, — отзывается Кочетков.
— А что, товарищ командир, я и говорю — быть на¬
шему Кочеткову генералом, — скороговоркой выпалива¬
ет Петраков.
— А вы что на это скажете, Кочетков? — улыбаясь,
спрашивает комиссар.
— Почему бы и нет? — Кочетков приосанивается в
седле. — Говорят, плохой тот солдат, который не думает
быть генералом.
— Есть такой афоризм, но к нему есть добавление:
а еще плоше тот, который слишком много думает о том,
что с ним будет!
— А я все-таки думаю, — Кочетков с хитринкой ко¬
сится на комиссара. — Не хочу, чтобы получилось, как
у дон Карлоса. Помните, у Шиллера: «Двадцать три
года, и ничего не сделано для бессмертия...»
— Так вы и о бессмертии подумываете? — не удер¬
живаюсь я.
— Нет, до этого еще не дошел. Но вообще-то и о
бессмертии думать никому не возбраняется.
—■ «Безумству храбрых поем мы песню», — подыто¬
живает Петраков. — Так-то оно и воевать веселее.
— Что ж, мысли у вас в общем-то правильные, —
соглашается Богатырь. — Только воевать надо с головой.
Иначе безумство обернется безумием, а от него польза
только врагу.
Я не слышу ответа друзей. А может, его и вовсе не
было. От легкого укола шпор конь выносит меня впе¬
ред. ' ■ ’ ... . .
330
Мы давно должны были отправиться в Хинельский
лес на встречу с Сидором Артемьевичем Ковпаком, но
нам не везло: то Рева был ранен, то случай в Гаврило¬
вой Слободе занял наше внимание, то проводили опе¬
рацию в хуторе Хлебороб. И вот, когда мы вернулись
из Хлебороба, первым нас встретил еще прихрамываю¬
щий, но деятельный Павел Рева. Он сразу удивил меня
сообщением, что нашелся Сень. Сень был членом под¬
польного Середино-Будского райкома партии. После на¬
шей первой боевой операции — нападения на гарнизон
станции Зерново на железной дороге Киев — Москва —■
он исчез и никаких вестей о нем мы не получали.
■— Сень говорит, — возбужденно жестикулируя, рас¬
сказывает Рева, — что пришел от хинельских партизан
и что там у них под арестом находятся Васька Волчков
и Мария Кенина. Надо срочно ехать, Александр, туда.
Я тут уже все подготовил к нашей поездке...
— Подожди, Павел, ты же еще, можно сказать, ин¬
валид.
— Я тебе дело докладаю, — огорчается Павел, —
а ты на якись дрибницы смотришь.
— Ну ладно, потом поговорим, — успокаиваю друга,
и мы направляемся к нашему домику.
В комнате у окна под разлапистым фикусом на низ¬
ком стуле примостился Будзиловский, сменивший по¬
гибшего Пашковича на посту начальника разведки, и
одним пальцем отстукивает что-то на машинке.
— Дывысь, Александр, наша канцелярия нам уже
добру фашистську бумагу готовит на выезд.
А где Сень? — спрашиваю у Ревы.
— Отдыхает под охраной наших хлопцев.
— Ты что, его арестовал?
— Ну зачем сразу — арестовал? Просто окружил
вниманием...
Сеня приводят ко мне. Он в добротном кожаном
пальто и валенках, на голове новая шапка. На упитан¬
ном лице холеная бородка. Совсем мало похож на
прежнего Сеня. Становится понятным, почему Рева от¬
несся к нему с недоверием.
Сень подробно рассказывает, как после боя под Зер¬
ново он потерял нас, как долго блуждал в одиночестве
и как прибился к хинельским партизанам. Говорит, что
нас там ждут, а Кенину и Волчкова приняли за шпио¬
331
нов и, если мы сейчас же не вмешаемся, нашим ребятам
несдобровать.
Слушаю Сеня и все больше верю ему. На этот раз
Рева подозревает напрасно.
А в Хинельский лес надо ехать поскорее.
Вторые сутки мы в пути — Павел Рева, я и наш ез¬
довой Петлах. Ночь застает нас в поле. Мягко скрипит
под полозьями снег, навевая дремоту.
— Вставайте, деревня близко. — Петлах бесцеремон¬
но стягивает с нас шикарный меховой полог.
Мы откидываем овчинные воротники. Ветер притих,
перестал идти снег. На небе кое-где проглядывают звез¬
дочки, но мороз пробирается к нам даже через длинные
тулупы, натянутые поверх наших кожаных пальто.
Вьюга занесла дорогу, и наш буланый еле волочит сан¬
ки по рыхлому снегу. Не видим, а только чувствуем, что
поднимаемся на возвышенность, затем спускаемся. Еще
один небольшой подъем, и мы видим совсем близко де¬
сятки разбросанных тут и там светлячков. Деревня ря¬
дом. Сверяемся по компасу: почему-то едем на запад...
Хотя кривизна дороги бывает и в степи, но все же меня
охватывает тревога.
— Следы, Петлах, есть на дороге? — спрашиваю я.
— Нет. Были на той, другой, которую мы недавно
пересекли.
— Что ж ты молчал, — сердито ворчит Рева. —
Афонька ты гоголевский, а не партизан.
Если это была дорога на Севск, то тогда мы въез¬
жаем в деревню Страчево. Приказываю Петлаху:
— В случае чего гони карьером. Держись любой до¬
роги и на первом перекрестке сворачивай влево, а там
разберемся...
Медленно въезжаем в село. Вся улица в снежных
переметах. Наши санки то катятся вниз, то круто взды¬
маются на гребень сугроба.
— Та тут нема никого, — торжествует Рева. — Даже
поганого полицейского для забавы.
И, словно подслушав реплику Ревы, на дороге появ¬
ляется человек. В руках винтовка.
— Кто такие будете? Куда путь держите? — вопросы
звучат довольно грубо. Наше короткое приветствие
332
вояка пропускает мимо ушей. — Куда вас несет в те¬
мень-непогоду?
— Где начальство? — перебиваю его не менее гру¬
бым окриком, уже ставшим привычным при встрече с
полицией.
— Вон там, где огонь горит, — и он показывает на
избу с ярко освещенными окнами.
— А що це за начальство? — допрашивает Рева.
— Наш начальник полиции.
— Тебя о самом старшем спрашивают! — уточняю я.
— Он и есть самый старший.
— Дурак! — схватывается Рева. — Где немецкое
командование?
— Их здесь нет. — От прежней воинственности не
осталось и следа: наша грубость подействовала. Теперь
в голосе незнакомца одна почтительность: — А вы кто
будете?
Мы не спешим с ответом и задаем очередной вопрос;
— Тут должна быть рота СС. Это какая деревня?
— Порохня.
— Какая Порохня? Суземского района? — наугад
спрашиваю я.
— Нет. Это Украина. Середино-Будский район.
Я чуть было не поперхнулся.
— А где Страчево? — спрашивает Рева.
— Оно будет слева, отсюда далековато.
— А может, справа? — не унимается Рева.
— Нет, зачем же справа. Тут же близко Киевская
железная дорога.
Только этого нам и не хватало!
— А Полывотье далеко? — спрашиваю, чтобы пре¬
рвать паузу.
— То близко. Километров с десять будет.
— Ну, чего ж ты молчишь, барбос? Це ж туда дол¬
жна проследовать рота СС с акцией на партизан, —>
возбужденно говорит Рева.
— А! Тогда она прошла через Страчево, — тоже об¬
радовался полицейский.
— Ты видел? — перебиваю я.
— Нет, зачем. Вот господин начальник говорит, —
кивает полицай на Реву.
— Значит, все в порядке. Веди нас к начальству, —
приказываю я.
333
Медленно подъезжаем к дому. Полицейский семенит
рядом. Из полуоткрытых дверей несутся переборы гар¬
мошки. У крыльца несколько человек. Полицейский что-
то говорит одному из них, и тот быстро вбегает в дом.
На крыльце появляется мужчина среднего роста в
накинутой на плечи немецкой шинели. Походка виляю¬
щая, — очевидно, пьян.
— Начальник полиции. — Он как-то странно бубнит
себе под нос. — Кому имею честь представиться?
Протягиваю документ. Рева подсвечивает фонариком.
Начальник полиции старательно вычитывает немецкие
слова и наконец выдавливает из себя:
— Так, ясно. Очень приятно. Чем могу служить?
— Дорога на хутор Михайловский спокойна?
— Да как вам сказать... Всякое бывает, раз на раз
не приходится.
—■ А у вас что за сборище?
— Друзья. Время коротаем.
— Ну что ж, посмотрим, как вы время коротаете.
Надеюсь, вы не возражаете?
— Прошу простить, господа. — Начальник полиции
смущен. — Семейный праздник. Именины. Несколько
подвыпили. Сами понимаете...
Большая комната. Пахнет самогоном и потом. Стол
заставлен бутылками и всяческой едой. Заманчиво пах¬
нет жареной свининой. Уронив на стол лохматую голо¬
ву, среди луж самогона, объедков и окурков подхрапы-
вает верзила в немецком кителе. Остальные — с десяток
мужчин и три девушки — стоят и настороженно смотрят
на нас. Возглас Ревы заставляет всех вздрогнуть:
— Стул господину начальнику!
Мужчины услужливо бросаются к нам. Предлагают
раздеться, наперебой приглашают к столу пригубить
чарочку с мороза.
— Нет, мы сыты и торопимся. Только посидим не¬
много, посмотрим, как веселится молодежь.
Гармонист разводит мехи трехрядки, начинаются
танцы. Мы с Ревой приглядываемся к окружающим.
Большинство сравнительно молоды. Все в немецких ки¬
телях. Только один — маленький, щупленький —в пид¬
жаке и рубашке с открытым воротом.
Неподалеку от меня сидит пожилой полицейский.
Худое бледное лицо. Лысьщ череп. Тонкие бескровные
334
губы. Бородка клинышком неопределенного цвета. Ко¬
лючие жесткие глаза. Сколько ему лет? Может быть, за
сорок, а может, и за шестьдесят. Из породы тех людей,
чей возраст точно известен только ему самому. Он не
пьян. Положив ладони на колени, равнодушно и безраз¬
лично смотрит на танцующих. Перехватив мой взгляд,
умильно улыбается, а глаза по-прежнему холодные,
пустые.
У стены стоит девушка — невысокая, худенькая, оде¬
тая в скромное легкое платье. Нервно комкает платок.
В глазах, больших, карих, таких ясных глазах, расте¬
рянность. К ней подходит полицейский в распахнутом
кителе, с потухшей папиросой во рту и пьяным голосом
приглашает на танец. Девушка смущенно отказывается.
— Товарищ Галя, видать, приобщилась комсомоль¬
ских таинств, — раздается елейный голос того лысого,
что минуту назад сладко улыбался мне. — Ты, Федор,
чужероден ей. Оставь, не береди до смерти чистую ком¬
сомольскую душу.
Девушка вздрагивает, как от хлесткого удара кну¬
том. Съеживается, опускает голову и покорно кладет
руку на плечо полицейского. Она танцует, с трудом пе¬
реставляя ноги, поминутно сбиваясь с такта.
Что привело ее в этот дом? Страх за жизнь? Неуме¬
ние найти место в борьбе с врагом? Хочется взять Галю
за руку и увести прочь отсюда — к Лизе Поповой, к
Марии Кениной, к нашим замечательным ребятам...
Рева тяжело дышит, ерзает на стуле, перекладывает
то одну, то другую ногу. Пристально, не отрываясь,
смотрит он на Галю, смотрит так, что мне показалось:
еще секунда — и Павел ринется с кулаками на ее парт¬
нера — полицая с папиросой в зубах.
Крепко сжимаю руку Павла и невольно оборачи¬
ваюсь, поймав на себе взгляд лысого. Он, вероятно, за¬
метил странное выражение глаз Павла и мое движение.
На лице — удивление, но оно тотчас же смывается де¬
журной улыбочкой. Опасный, мерзавец. Ну что ж, пой¬
ду в разведку.
— Комсомолка? — подсев к нему, киваю головой на
Г алю.
— Да, была. Но не опасная. Жить хочет да и больно
красивая. Было немного — грех комсомольский приняла.
335
Теперь гордыню ее сокрушаем, возвращаем заблудшую
овцу на стезю добродетели.
— Что это вы таким божественным языком разго¬
вариваете?
— Привычка-с. Баптист я. Проповедником был. По
колхозам ходил, слово божье в народ нес.
— Нехитрая работа.
— Нет, почему же. Я делами мирскими не брезго¬
вал, по мере скромных сил своих. Порошочек в стойла
подсыпал, а колхозные коровки с божьей помощью дох¬
ли. Не сразу, не спеша, тихохонько, но все же, к удив¬
лению и неприятности партийного начальства, переселя¬
лись они в мир иной, в райские кущи господа вседержа-
теля. — Он смеется мелким дребезжащим смешком. —*
А чем вы бога славите, осмелюсь узнать? — неожидан¬
но спрашивает лысый и смотрит на меня острым щупаю¬
щим взглядом.
Я не успеваю ответить.
— Смеетесь? Веселитесь? — внезапно гремит тот, кто
спал у стола. Сейчас он стоит — лохматый детина с
обрюзгшим лицом и красными заплывшими глазами. —<
Заупокойную себе играете? Играйте, пойте, пляшите,
покуда топчетесь на земле.
Все бросаются к нему, стараются угомонить, усадить.
— Ваня, тише, не шуми. Господа приехали. Пони¬
маешь, господа, — старается втолковать ему начальник
полиции.
— Господа? Где? — Он довольно спокойно разводит
руки, но от этого уговаривающие разлетаются в сторо¬
ны. Замечает Реву и грузными, заплетающимися шагами
подходит к нему: — Гутен морген! Русский? Значит, из
Европы прибыли? Нет? Добро! А то понаехала эми-
грант-щи-на, — он с трудом выговаривает это сложное
для него слово, — хлеб отбивает. Наша собачья служба
не ценится, а ведь ихней-то цена — ноль... Подумай¬
те, господа начальники, ведь если я, Иван Хром-
ченко, не могу чего сделать, что же они, приезжие-то,
смогут?
•— Под охраной нашей гулять, — бросает кто-то из-за
моей спины.
— Верно, Петька. Они едут, едут, гуляют, ордена
получают, а нас скоро партизаны всех здесь переколо¬
тят. Нет, не всех... —. Он жестикулирует пальцем перед
336
самым моим лицом. — Умненькие живут в городах, хоро¬
нятся от пули, а нас вот сюда на съедение партизанам
послали.
Подходит юноша в пиджаке. Я только сейчас как
следует разглядел его: мальчишка лет семнадцати, кур¬
носый, вихрастый, глаза озорные, дерзкие.
— Скажи, Алешка, еще ты что-нибудь про нас, ду¬
рачков, — верзила кладет на его плечо свою огромную
ладонь.
— Чего тут говорить, вы сами про себя все знаете.
А за длинный язык наш брат- сам знаешь куда попа¬
дает.
— Опять крамольные речи заводите, — вскакивает
лысый. — Пропади, сгинь, рассыпься!..
Но на него обрушивается Хромченко:
— Не отдам тебе Алексея, так и знай. Хватит тебе
наших самогонных душ. Да и что нам осталось делать
на этом свете?! Только пить, и ничего больше. Алешка,
стакан! — И он залпом выпивает большую чашку само¬
гона и грохается на лавку рядом со мной.
— Вот вы, господин, не знаю вашего имени по отче¬
ству, к немецкому начальству близко бываете. Так спро¬
сите их, на кой черт они рубят сук, на котором сидят?
Мы — ихняя опора. Из тысяч людей такие, как мы, —
единственные. Остальные им горло перегрызут и осино¬
вый кол в могилу вобьют. Так зачем же нас в морду
бить, в тюрьму бросать, ногами топтать?.. Смотри! — и
он тычет грязным пальцем в рот, где не хватает двух
зубов. — Немецкий полковник выбил ни за что ни про
что. Слушай дальше. Прихожу к доктору, новые встав¬
лять. Заходит комендант, кричит: «Запрещаю этому без¬
дельнику и трусу вставлять зубы, я их все равно выбью,
если он мне не поймает партизан». Я тебя спрашиваю:
где же справедливость? Я этого борова брюхатого день
и ночь берегу, мерзну, голову под пули подставляю,
себя не жалею, а он меня по мордасам...
— А ты плюнь да уйди, — раздается звонкий голос
Алешки.
— Куда? Партизаны придут, меня первого к стенке.
Так они Митьку, кореша моего, стукнули. Он теперь
никого не боится: ни партизан, ни коменданта, ни черта,
ни дьявола...
— Да не скули ты, Ванька, и без того тошно, — бро¬
22 А. Н. Сабуров
337
сает один из полицейских. — Алексей, поднеси ему еще.
— А ну, хлопцы, хватит, — вмешивается начальник
полиции. И ласково к нам: — Не извольте гневаться,
господа дорогие, перехватили наши молодцы слегка и
речи глупые завели. Мы их сейчас быстренько спрова¬
дим, а сами посидим с почтенными людьми. — Он ки¬
вает на подошедшего баптиста. — Поговорим, новостя¬
ми фронтовыми поделимся... Сейчас стол заново накрыть
прикажем...
— К сожалению, сегодня нам некогда, — говорю я. —
Как-нибудь в следующий раз. А пока благодарим за
теплый прием. Обогрелись мы. Пора и честь знать. По¬
ехали, Павел Федорович!
Направляясь к двери, замечаю устремленные на нас
взгляды: подобострастный и настороженный лысого бап¬
тиста и полный презрения, ненависти — Алешки.
Застоявшийся буланый быстро выносит нас за околицу.
Подъезжаем к деревне Полывотье. Самой деревни
пока за бугром не видно, только витиеватыми столба¬
ми поднимается дым из труб.
После непроглядной чащи Брянских лесов снежный
простор радует глаз. Но вдруг Петлах приподнимается
на козлах, смотрит поверх дуги и восклицает:
— Шлагбаум!
Действительно, въезд в деревню перегорожен не
очень толстым длинным бревном.
— Це немцы, факт! — уверяет Рева.
— Останови коня, Петлах!
По обе стороны дороги глубокий рыхлый снег. Рева
распахивает тулуп, выходит из саней, пытаясь про¬
браться вперед. Ему приходится держаться за оглобли,
чтобы не провалиться в сугроб.
Тотчас же из крайнего домика выбегает с винтовкой
за плечом человек в желтом полушубке и меховой
шапке.
— Стой, стрелять буду!
Спешу к Реве. Из домика на крик выбежало еще не¬
сколько вооруженных. Петлах, пытаясь развернуть са¬
ни, загнал их в сугроб и вместе с лошадью барахтается
в снегу. Один за другим грохают три выстрела.
— Прекрати стрелять, скаженная твоя душа, — кри¬
чит Рева. — Давай сюда полицию, а то я вас всех из
автомата пересеку.
338
Наступающие на нас люди мгновенно рассыпались,
залегли за сугробами, выставив против нас винтовки, а
сами не перестают кричать:
— Ложись! Бросай оружие!
Пытаюсь объясниться:
— Кто вы такие?
— Ложись! Стрелять будем!
— Да ну их до биса. Сейчас пойду и набью им мор¬
ду, — зло говорит Рева и делает попытку шагнуть впе¬
ред.
Останавливаю его:
— А может, это партизаны?
И спохватываюсь. Нам сейчас и с партизанами нуж¬
но быть осторожными: увидят наши фашистские удосто¬
верения — непоздоровится.
Решаюсь представиться немецким чиновником и на¬
правляюсь к шлагбауму. Шагах в тридцати оглушает
приказ:
— Стой! Стреляю!
Над головой проносится предупредительная очередь.
Ничего не поделаешь, приходится остановиться.
— Кто такие? — сурово спрашивает низкорослый че¬
ловек в белом, перепоясанном ремнями полушубке, дер¬
жа наготове автомат.
— А вы кто?
— Вас спрашивают. Отвечать! — гневается белый
полушубок. Слева из недостроенного дома высовывается
пулеметный ствол.
Стоим друг против друга и пререкаемся... Сейчас эта
сцена кажется даже смешной, но, право же, тогда нам
было не до смеха: никак не могли распознать, кто же
перед нами, а преждевременно раскрыть себя было бо¬
лее чем опасно.
Не знаю, чем бы все это кончилось, всякое могло
быть, если бы в это время не нашелся Павел, вдруг во¬
преки всякой логике крикнувший в сторону шлагбаума:
—■ Да что вы, черти, своих не признали? Ну и зем¬
лячки...
И он, демонстративно сняв диск от автомата, направ¬
ляется на переговоры. Его окружает группа людей, и
они несколько минут ведут беседу. Вскоре раздается
радостный возглас Ревы:
— Александр, иди сюда! Свои!
22*
339
Подхожу. Здороваюсь с тем, что в полушубке.
— Оказывается, своя своих не познаша, — говорит он.
— Что не познаша, то не познаша, — ворчит Рева. —
А мы вот с первого взгляда поняли: наши. А вы: «Стой,
стреляю, подымай руки, ложись!» Яки слова непривет¬
ливые! И кому?..
— Так ведь рассудите, положение наше такое,
почти смущенно оправдывается собеседник. — Последнее
время повадились к нам всякие прохвосты, вынюхивают,
высматривают... Ну, вот и бережемся.
— С умом надо беречься, землячок. С умом, — на¬
ставительно замечает Рева. И добавляет: — А то бы еще
маленько вы покуражились, так мы могли бы и лупа-
нуть вас...
Ох уж этот Рева!..
Нас препровождают в домик заставы, приветливо
просят подождать приезда командира. В комнате нас
оставляют вдвоем: Петлах где-то в другом месте. Дверь
сразу оказывается замкнутой на запор, а за нею слыш¬
ны равномерные шаги часового.
Уходило дорогое для- нас время, а мы все сидели
взаперти, терзаясь сомнениями и предположениями...
Уже под вечер в комнату вошел человек в кожаной
тужурке. Хриплый, простуженный голос:
— Здравствуйте, товарищи! Кто из вас Сабуров?
Вы? Я — командир Севского партизанского отряда
Хохлов.
Начинается, как обычно при первом знакомстве, не¬
сколько путаная, нащупывающая беседа.
— Слышали гром сегодня на рассвете? — неожидан¬
но спрашивает Хохлов и гордо улыбается. — Гроза в
феврале...
— Слышали вашу грозу, — сухо отзывается Рева.
— Так это наши диверсанты громыхнули. Артилле¬
рийский склад в Орлии взорвали. Ловко?
— Ваши? Скажите, пожалуйста... Кто бы мог пове¬
рить? — Павел все еще не простил хинельцам неласко¬
вой встречи. Да и зависть, видно, начинает одолевать.
— Поздравляю. От души поздравляю, — стараюсь
сгладить невинную бестактность друга. — Товарищ Хох¬
лов, вам что-нибудь говорит такая фамилия — Ков¬
пак?
— Ковпак? — И Хохлов даже приподнимается на
340
стуле. — Что-нибудь, спрашиваете? Да знаете ли вы, что
за мужик наш Сидор Артемьевич?! Да как же нам его
не знать, — уже спокойнее продолжает он. — Ковпак был
здесь в декабре и ушел в Путивль, в свои леса. А вы
к нему? Или просто так интересуетесь? — И, не выслу¬
шав нашего ответа, сразу добавляет: — Фу-ты, память
девичья. Шел сюда к вам, хотел сразу спросить об од¬
ном деле. Мы тут двоих задержали. Волчковым и Ке¬
ниной назвались. Говорят, что ваши.
— Ну, — торопит Павел. — И як же?
— Да ничего.
— Что ничего?
— Пока живы.
— Не томи, браток, — почти умоляет Рева. — Прямо
скажи, как там они?
— А что, разве они у вас на подозрении? — настора¬
живается Хохлов. — Говоря откровенно, и мне так пока¬
залось. Понимаете, приходят к нам, разливаются:
в Брянском лесу партизан видимо-невидимо, в селах
Советская власть, в Суземке все наши учреждения ра¬
ботают. Прямо тысяча и одна ночь. Нет, думаю, голуб¬
чики, меня не проведешь: такого быть не может, я Брян¬
ский лес хорошо знаю... Вот и арестовали их, следствие
повели. Наши уже совет держали: как с ними покон¬
чить. А тут появился Сень...
— Какой Сень?
— Иосиф Дмитриевич. Он вас знает, и вы его дол¬
жны знать. Приходит и клянется, что это ваши верные
люди, а если и прихвастнули малость, так не по злобе,
а из хороших чувств. Словом, головой за них пору¬
чился...
— Ну що я казав?.. Що я казав, Александр? — ра¬
достно кричит Павел. — А тебе, браток, по дружбе ска¬
жу: меняй свою конституцию, а то твои хлопцы запод-
ряд всех под замок сажают да еще перед тем, как ка¬
кие-то истерички, орут: «Ложись!», «Руки вверх!»,
«Стрелять будем!» — и прочие недипломатические лозун¬
ги выкрикивают...
Я уже даже не реагирую на остроты Павла. С серд¬
ца тяжелый груз свалился: живы наши ребята! А Хох¬
лов все-таки не имеет реального представления о делах
в Брянском лесу...
341
Наш хозяин торопится в отряд и приглашает нас в
гости.
Славный дом у Хохлова: в стороне от дороги, на не¬
большой поляне, окруженной старыми елями. И внутри
хорошо — просторно, светло, уютно.
За дверью раздаются приглушенные голоса, звон по¬
суды, хозяйственная суета. Доносится запах жаркого и
какой-то острой приправы. Мы сидим в плетеных крес¬
лах и слушаем хозяина.
— Первое время скрывались поодиночке, потом со¬
брались в небольшой отряд и установили связь с секре¬
тарем подпольного комитета партии Червонного района
товарищем Куманьком. Расширять отряд было трудно,
оружия в обрез, а с маленькой группой, сами знаете, на
гарнизоны не сунешься. Вот тут-то нам и помогли Ков¬
пак и его комиссар Руднев. Слыхали о Семене Василье¬
виче Рудневе? Большой человек. С размахом, по-госу¬
дарственному решает -дела. Короче, дали они нам три
пулемета и сто винтовок. С этого и пошло. После каж¬
дого боя богатели оружием и людьми. И вот теперь в
феврале в Хинельском лесу пять крупных отрядов: в
моем — двести бойцов, в отряде имени Ворошилова —
триста, в отряде имени Ленина — не меньше трехсот, в
Ямпольском — около двухсот, и пришедший из Курской
области отряд Покровского насчитывает более трехсот
человек.
Входит женщина, что-то шепчет Хохлову.
— Нас к столу приглашают, товарищи. — Хозяин
встает, но продолжает рассказывать: — Сейчас учреж¬
ден у нас партизанский совет. Председательствует Пор-
фирий Фомич Куманек. К нему-то мы и поедем. Но сна¬
чала маленько подкрепимся. Прошу...
Большой стол накрыт по всем правилам. А у стола
рядом с хозяйкой как ни в чем не бывало сияющие
Васька Волчков и Мария Кенина.
— Разрешите доложить, товарищ командир, — вытя¬
гивается Васька. Лицо у него серьезное, а глаза веселые,
озорные. — Задержались по вполне объективным при¬
чинам в связи с проявленным местными товарищами не¬
доверием к боевым и творческим силам брянских пар¬
тизан.
342
— Вам, борцы и творцы, колеса смазывать, а не в
разведку ходить, — с суровой лаской бросает Рева.
— Извините за выражение, Волчков не виноват, —
лукаво взглянув на Реву, произнес Васька.— Вы только
послушайте про мои похождения... Вы же знаете, как я
ехал. Дали мне подводу, дохлую клячу да еще нагрузи¬
ли дюжину бочек. Вот и еду я, тарахчу на всю вселен¬
ную и в деревнях одну песню завожу: меняю бочки на
овес да на соль. И все бы ничего, но кляча моя, ей-богу,
все нервы мои вымотала, даже на палку не реагирует,
хотя я то и дело ей ребра почесываю. Наконец заезжаю
в Олешковичи. Смотрю и лишаюсь последней радости:
в центре села выстроилась вся полиция, у них, видите
ли, строевой час. Так я на виду у них остановился, и
бабоньки сразу меня окружили, давай торговаться за
те бочки. А мне бы куда-нибудь завернуть, так разве
скроешься среди белого дня. И вдруг подходит такой
высокий старикан и прямо ко мне: «Ты откуда такой
взялся?» «Из-под Суземки, — говорю, — может, слыша¬
ли, есть такой поселок Заводской. Оттуда, значит, я».
«А откуда у тебя столько бочек?» «Так это жители за¬
водские собрали, просили меня на хлеб поменять, ку¬
шать, говорю, и в войну людям охота». «А фамилия твоя
какая будет?» — пристает он ко мне. «Волчков, извини¬
те за выражение», — отвечаю. «А не Мишки ли ты Волч¬
кова сынок?» — допрашивает старикан. «Я и есть его
сын», — решил я сказать правду. «Так чего ж ты тут
торчишь, а ну-ка заворачивай ко мне».
И представляете, растолкал всех моих покупателей и
живо завернул меня в свой двор.
У него я и пересидел несколько часов — и клячу под¬
кормил и сам подзаправился. Оставил ему пару бочек,
запасся овсом и пошел громыхать дальше: из деревни
в деревню. И дела мои шли хорошо, меняла из меня по¬
лучился, не хвастаю, знатный, чуть было все бочки не
роздал; вовремя спохватился, что без них-то дальше не
проедешь, и уже под конец такую цену запрашивал, что
меня честили бабки такими словами, которые я, извините
за выражение, не могу при вас повторить.
А в Тросне меня задержали какие-то люди. Ну разве
я мог думать, что это уже настоящие партизаны. А они
меня живо облапали и нашли мой документик. А в нем
знаете что написано было: немецкий комендант разре¬
343
шает мне, то есть Волчкову персонально, торговать боч¬
ками. Ну, раз я такая персона, что сам комендант мне
все разрешает, значит, меня надлежит сцапать по всей
форме как первосортного предателя и шпиона. Видите,
товарищ командир, документация меня подвела, а тут
оказались среди партизан такие бюрократы: документу
верят, а человеку — ни на йоту. Да что говорить, за ме¬
ня чуть наша Мария Кенина не пострадала. Она на сут¬
ки позже меня сюда притопала и сразу спросила, а нет
ли здесь раба божьего Васьки Волчкова. Мной, значит,
тут же поинтересовалась. И тогда ее тоже взяли на ми¬
лый разговор: кто да что, зачем пришли? Очную ставку
нам, значит, сделали. Мы свое, а они свое. А раз я,
Васька Волчков, шпион, то кто, спрашивается, моя зна¬
комая Мария Кенина? Мы уже тут и посмеялись, и шу¬
му немного с Марией наделали, но все равно пришлось
в отсидке побыть...
— Что было, то миновало, — прерывает Хохлов. —
Сами понимаете, с такими вещами, как рекомендация
немецкого коменданта, у нас не принято шутить.
— О делах потом поговорите, — вовремя вмешивает¬
ся хозяйка. — Откушайте, гости дорогие. — И широкое
украинское гостеприимство вступило в свои -права.
Мы не заставили себя долго уговаривать: за день
зверски проголодались, а стол выглядел так, что грешно
было медлить.
Когда успели заморить червячка, хозяин с хитрин¬
кой в глазах обращается к Реве:
— Ну, Павел Федорович, как вам Хинельский лес
нравится?
Надо сказать, Рева никогда не страдал отсутствием
аппетита, но на этот раз он превзошел самого себя:
за все время ужина не промолвил словечка, — все под-
кладывал да подкладывал себе на тарелку. Очевидно,
только поэтому милостиво ответил:
— Ничего. Видать, добрая тут пасека будет.
— Только меда нема, — не поняв двусмысленности
выражения, с улыбкой вставила свое слово хозяйка.
— Позднему рою лиха беда перезимовать, — встав¬
ляет Хохлов. — Весна придет, все у нас будет.
Хорошее сравнение. Мне представился Брянский лес
тем ульем, от которого мы должны отроиться к новым
344
пасекам, а там опять размножаться, выделяя все новые
и новые рои.
— Пасека пасекой, — чуть помолчав, продолжает
Хохлов, — а вот в Севск начинают слетаться какие-то
шершни. К нашему севскому подполью хотел было при¬
строиться один матерый белогвардеец — Половцев...
— Половцев? — перебиваю его. — Со шрамом на
щеке?
— Черт его знает, не видел. Да, признаться, меня не
интересовало, где у него шрам и есть ли он вообще.
Тут другое важно. Подпольщикам удалось получить у
него как будто точные сведения: фашистское командо¬
вание затевает крупное наступление на партизан. Чуть
ли не две дивизии должны клешней охватить Хинель-
ский лес и устроить нам котел. Мы хотели у него еще
кое-что вытянуть, да Половцев неожиданно удрал в
Новгород-Северск. И там, понимаете, какой-то сотруд¬
ник абвера его пригрел, а севское гестапо за Половце¬
вым усиленно охотится. В общем, какая-то несуразица...
— Это яка така птица цей абвер? — с самым наив¬
ным видом спрашивает Рева.
— Армейская контрразведка. Похоже, что у них
тоже так получается: своя своих не познаша, — смеется
Хохлов.
Что ж, все, что говорит Хохлов, только подтверждает
наши сведения, но с Половцевым действительно еще
много неясного...
Входит связной:
— Товарищ Куманек просит к себе!
Спустился вечер. Темными, молчаливыми стоят гу¬
стые ели. Впереди между ветвей маячит бледноватый
огонек. Хохлов неторопливо идет впереди, показывает
нам дома, где разместились партизаны, пекарню, баню,
но в сгустившихся сумерках трудно что-либо разобрать.
У конторы лесничества нас встречает высокий, затя¬
нутый в шинель, плотный мужчина. Приложив руку к
фуражке, четко представляется:
— Командир Червонного партизанского отряда Ива¬
нов. Прошу следовать за мной. У нас в коридоре тем¬
новато, осторожней.
В глубине длинного и почти темного коридора он от¬
345
крывает дверь. В большой комнате разместились на
лавках военные. За столом полноватый мужчина в полу¬
военном костюме подписывает бумаги. Завидев нас, под¬
нимается, идет навстречу.
— Секретарь райкома партии Куманек. Знакомьтесь,
товарищи. Это члены нашего партизанского совета.
Последним здоровается со мной командир Вороши¬
ловского отряда — крепко скроенный мужчина лет пяти¬
десяти. Густые непокорные волосы зачесаны назад. На
петлицах гимнастерки капитанские шпалы — самодель¬
ные прямоугольнички из красной материи. По выправке,
по манере держаться чувствуется многолетняя служба в
армии.
— Здравия желаю. Капитан Гудзенко.
— Гудзенко?.. Неужели?.. — Перед глазами поселок
Брусна, домик на полянке, страшная октябрьская ночь,
и снова все тот же Половцев... — Товарищ капитан, вы
знаете Еву Павлюк?
— Так точно. В сентябре был у нее.
Не выдерживаю и сразу рассказываю о встречах
с Евой.
— Это ведь жена моего друга, — тихо говорит Г уд-
зенко. — Лучшего друга. Я даже собирался на днях по¬
слать за ней, чтобы перевезти ее в Хинельский лес... Да
вот узнал, что и она, и Михал погибли...
Вот какие бывают неожиданные встречи!
— Есть предложение, товарищ Сабуров, обменяться
опытом, — обращается ко мне Куманек. — С кого нач¬
нем? С вас?
— Я бы просил, если вы не возражаете, начать с
работы вашего партизанского совета.
— Что ж, давайте... Коротко о положении дел в Хи-
нельском лесу. Сначала здешние отряды действовали
вразнобой. Тогда и возникла мысль об объединении.
Все отряды сплотились вокруг нашего подпольного рай¬
кома. Во главе стоит партизанский совет. Председате¬
лем его являюсь я, секретарь подпольного комитета пар¬
тии Червонного района. Вас интересует структура сове¬
та? Пожалуйста. Возьмем для примера нашу недавнюю
операцию в Марчихиной Буде, проведенную силами всех
отрядов. Предложение о ней мы поставили на заседании
совета и тут же поручили одному из членов совета раз¬
работку операции. На следующем заседании заслушали
346
доклад товарища. Каждый командир вносил свои кор¬
рективы. Был избран руководитель операции.
— Простите, но у меня есть вопрос к вам, — пере¬
бивает Рева. — Если враг начнет наступать внезапно, вы
тоже будете свой совет собирать?
— Совет всегда находится в боевой готовности и в
любую минуту может развернуть свою работу.
— А оборону кто будет разворачивать?
— Решение будет принято советом, кому непосред¬
ственно держать оборону и кому руководить этой обо¬
роной.
— Ну, це не совет. Це кооператив! — насмешливо
резюмирует Рева.
Наступает тишина. Все смотрят на Павла, а он уже
понесся:
— Та що тут балакать. Враг будет наступать, а со¬
вет откроет заседание, будет протокол писать и резо¬
люции выносить. Нет, це не война, це говорильня...
Куманек тактично, но в то же время решительно оса¬
живает Павла, а я неотрывно думаю о совете. Слов нет,
это далеко не совершенная форма командования, но
все же несомненно лучше, чем ничего: совет сплачивает
отряды, организует их действия, поднимает боеспособ¬
ность, выращивает командирские кадры.
Куманек продолжает рассказывать подробно о каж¬
дом отряде, но меня особенно интересует действующий
самостоятельно отряд Ковпака и Руднева. Оказывается,
в декабре Ковпак проделал рейд из Путивля в Хинель-
ский лес и оттуда снова вернулся к Путивлю. Шел с
большим обозом, через несколько районов, наводненных
фашистскими гарнизонами. Ведь это именно то, что нам
нужно.
Пытаюсь расспросить Куманька об организации та¬
кого перехода, но он, к сожалению, детально не осве¬
домлен о ковпаковском рейде.
Подходит моя очередь. Кратко рассказываю об исто¬
рии нашего отряда, о Брянском партизанском объеди¬
нении, об отдельных операциях. Меня сразу же засы¬
пают градом вопросов, вероятно, вполне закономерных
в условиях Хинельского леса, но уже крайне наивных
для меня и Ревы.
— Неужели вы держите регулярную связь с Боль¬
шой землей?
347
— В Суземке работают райком, райисполком? Не
может быть!
— Во всей лесной части Брянщины Советская
власть?
— Трубчевск брали? Зимой? Да ведь это же боль¬
шой город!
Особенно интересует хинельцев наша суземская опе¬
рация. Хохот стоит в комнате, когда я рассказываю, как
мы воровали фашистское начальство, как под видом
полиции брали Суземку.
Споры разгораются вокруг вопроса о формах объ¬
единения отрядов, о разграничении функций райкома и
штаба. Куманек никак не может согласиться с тем, что
штаб только согласовывает свои действия с террито¬
риальным райкомом партии, а вообще-то существует са¬
мостоятельно, и секретарь райкома даже не входит в
него. Словом, Куманек за хинельский партизанский
совет.
Гудзенко, напротив, на нашей стороне: штаб должен
быть чисто военной организацией. Больше того, по его
мнению, все надо строить по типу войскового соедине¬
ния, и даже термин «объединение» он считает уже уста¬
ревшим.
Этот термин возник не случайно. Дело в том, что на
большую операцию мы объединяли несколько отрядов.
После проведения операции отряды снова начинали
действовать самостоятельно. Однако штаб объединения
продолжал держать с ними повседневную связь, полу¬
чал от них разведданные, обобщая которые давал ори¬
ентировку командирам.
— А что, если нам, товарищ Сабуров, прикинуть
примерную структуру нового штаба? — предлагает Гуд¬
зенко.
Начинается коллективное творчество. Вначале наш
штаб получается уж очень громоздким, и мы постепен¬
но уплотняем его.
Естественно, что в этот раз мы не смогли разрабо¬
тать все детали, но, пожалуй, именно здесь, в Хинель-
ском лесу, родилась идея партизанского соединения,
которая впоследствии так широко претворилась в
жизнь.
Перевалило далеко за полночь, когда я доложил о
348
цели моего приезда: о радиограмме Строкача, в которой
меня обязывали связаться с Ковпаком.
— Должен сознаться, друзья, — говорю я в заключе¬
ние, — ехал к вам, и меня сверлила мысль: нельзя ли из
ставшего для нас тесным Брянского леса перебазиро¬
ваться сюда, в Хинельский? Теперь вижу: если у нас
тесно, то у вас и того пуще. Видно, придется искать
другие места.
— Да у нас с вами, товарищ Сабуров, оказывается,
мысли-то одинаковые, — смеется Куманек. — Вы к нам
намеревались перебраться, а нам, чего доброго, к вам,
в Брянский лес, придется переходить. Похоже, что тут
скоро жарко станет, нестерпимо жарко. Примете? Ну
спасибо на добром слове. Насчет тесноты вы правы.
Завтра сами увидите. А сейчас, друзья, надо пригото¬
вить отчеты, и мы будем просить товарищей Сабурова
и Реву передать их по рации на Большую землю...
В том, что Хинельский лес действительно стал тесно¬
ват для наших друзей, мы убедились на следующий день.
Все окрестные села и хутора густо населены партиза¬
нами. Знакомимся с отрядами. Чудесные ребята. Бра¬
вые, дружные. Понравилась группа Терешина. Сам
командир — стройный, подтянутый. И бойцы у него как
на подбор.
Подружились мы с Гришей Талахадзе. О его храбро¬
сти уже складывались здесь легенды, но сам он был
крайне немногословен, скупо и просто рассказывал о сво¬
их делах, не видя в них ничего особенного.
Блеснул Гудзенко. Выкатил на поляну свою артил¬
лерию: батарею 76-миллиметровых орудий и две краса¬
вицы 122-миллиметровки. Да, этим можно гордиться.
В это время на дороге показалась колонна партизан.
Оказывается, это отряд Покровского завершает переход
из Хомутовского района, Курской области, в Хинель¬
ский лес. С саней несутся переливы гармошек и при¬
вольная партизанская песня. Впереди колонны на рез¬
вом скакуне, круто заломив кубанку с малиновым вер¬
хом, гарцует командир — статный красавец старший лей¬
тенант Покровский. Гордый, бравый вид у наших со¬
братьев по оружию. Но меня волнует мысль о том, как
они разместятся тут...
Наше пребывание у гостеприимных хильчан подхо¬
дит к концу. Пора собираться домой. Нас провожают
349
Куманек, командиры отрядов, большая группа парти¬
зан. Вдруг из леса на орловском рысаке вырывается
Гудзенко. Я невольно залюбовался всадником и его чу¬
десным конем. Признаюсь, с детства люблю лошадей
и много видал рысаков на своем веку, но этот — загля¬
денье: гордая стать, тонкие точеные ноги, он не ходит,
а кажется, будто танцует под седоком. Вот Гудзенко
подъезжает к нам, соскакивает с коня и совершенно не¬
ожиданно передает поводья мне:
— Примите, товарищ Сабуров, Чердаша в память
нашего первого знакомства. Конь добрый, недавно из
фашистской неволи высвободили...
До сих пор с чувством глубокого волнения вспоми¬
наю эти минуты, когда товарищи по оружию почтили
меня таким большим вниманием. А тогда я просто рас¬
терялся...
— Та шо ты думаешь, Александр? Бери коня, — улы¬
бается Павел.
Я крепко обнимаю друзей. Прощание длится дол¬
го — целуемся, жмем десятки рук.
И снова дорога. Замелькали поля, запорошенные
слепящим от солнца снегом. А вокруг простор, тиши¬
на... Далеко выбрасывая вперед ноги, на туго натяну¬
тых вожжах быстро мчит нас Чердаш. И сразу отстает
наш Петлах с разведчиками. Довольный Рева показы¬
вает мне через плечо на тщетные усилия Петлаха до¬
гнать нас. Не говоря ни слова, останавливаю Чердаша
и пропускаю разведчиков вперед...
★
I
КЛЯТВА
Т> Красной Слободе, где пока остается наша база,
партизаны окружили нас, радуются встрече. И вот
уже наш Рева в центре круга, сыплет шутками. Мы были
снова среди друзей, родных и близких людей.
Расталкивая всех, протискивается в расстегнутом
старомодном пальто Егор Емельянович Струков. Сер¬
дится, покрикивает, ворчит на своего друга Григория
Ивановича Кривенкова, молча следующего за ним по
пятам. Похоже, что Струков даже не замечает нас.
Взгляд его маленьких черных глаз под длинными се¬
дыми бровями обращен на Чердаша. Он открывает рот
коню, вытаскивает язык, чтобы разглядеть все зубы,
потом громко говорит Григорию Ивановичу:
— Молодой! Еще молочники не выбросил.
И вот уже два закадычных друга ходят вокруг коня,
ощупывают его, разглядывают копыта. И скороговоркой
сыплются их хозяйственные замечания:
— А грудь-то какая...
— А глаз-то какой большой.
— А пах малый...
Наш начальник штаба Бородачев с трудом уводит
нас из веселого говорливого партизанского круга.
Он встревожен.
Впервые за войну к нам послали представителя из
Центра, из самой Москвы. Был выброшен с парашютом
над нашим районом, но вот всю ночь искали его и не
нашли. И еще известие: фашистами схвачена Муся Гу-
тарева, уже пятые сутки она находится в трубчевской
тюрьме.
Расспрашиваем о парашютисте.
— Подполковник Дроздов был выброшен в районе
нашей зоны, — говорит Бородачев.
351
— Костры хорошо горели? — спрашиваю я. — Раке¬
ты давали? Кружился самолет над кострами?
— Самолет был к нам. Это подтверждает и радио¬
грамма генерала Строкача. Вот она: «Пилот описывает
ваши костры и сигналы правильно. Дроздов выбро¬
сился в квадрате Красной Слободы. Примите меры к
розыску».
— Та шо це таке? Чи вин за облако зачепився?—■
удивляется Рева.
— Погода была ясная, Павел Федорович, — маши¬
нально произносит Бородачев. — Мы хорошо видели
бортовые огни самолета. Он пролетел над самыми кост¬
рами куда-то за Неруссу, минут через двадцать вер¬
нулся, снова пролетел над нами и ушел. Больше мы
его не видели.
— Ну, для меня все ясно. Пилот что-то тут загнул. —
Рева, как всегда, прямолинеен. — Раз он над кострами
разворота не робив, значит, выбросил Дроздова за Не-
руссой, где-нибудь на Скрыпницких болотах, или, еще
чего хуже, мог пролететь дальше и направить того
Дроздова на Новгород-Северск, прямо в руки комен¬
данта Пальма.
Сомнения мучат всех нас.
— Если бы был жив, то обнаружился. На его розы¬
ски поднято все население...
— Он мог зацепиться парашютом за дерево и за¬
виснуть...
Смотрю на двор, там Григорий Иванович распрягает
Чердаша, и вдруг возникает мысль: послать нашего
друга собрать в деревнях лыжи и завтра с утра проче¬
сать весь лес вокруг Красной Слободы. Я знаю, что
Григорий Иванович выполнит любое задание. С первых
дней организации нашего отряда он безотказно помо¬
гает нам и ни разу не пожаловался ни на старость, ни
на болезнь — у него запущенный туберкулез.
Богатырь подсаживается ко мне:
— Вчера в Черни приземлился самолет. К Емлюти-
ну прилетели обкомовцы.
— Ну, рассказывайте, что там в Хинельском лесу
делается? — теребят нас Богатырь и Бородачев. — Ты
чего ж, Павел, молчишь?
— Почти то же самое, что и здесь, — отвечает Ре¬
ва, — только там к партизанам пока еще не летают ли-
352
таки и радиостанций тоже нема. Так что об их дей¬
ствиях никто на Большой земле ничего не знает, даже
не знают, что хлопцы здорово воюют...
Я рассказываю о том, что там действуют четыре
крупных отряда. При нас пришел из Курской области
еще один большой отряд под командованием Покров¬
ского. Создан партизанский совет.
— Небольшие, видимо, отряды? — спросил Бога¬
тырь.
— Э, такие, брат, отряды! — оживляется Павел. — Са¬
мый меньший отряд Гнибеды, Ямпольского района, на¬
считывает сто восемьдесят человек.
— А вооружение какое? Слабоватое? — спрашивает
Бородачев.
— Слабое? Та знаешь, Илья Иванович, что у них
есть оружие всех видов, вплоть до гаубиц. А угощение
какое — мяса сколько хочешь, бо у них свой откормоч¬
ный пункт свиней имеется. — Рева заливался от удо¬
вольствия. — И мельница, и пекарня, и хлебозавод целый
тоже на месте. Ну что ты хочешь, Захар, — обращается
он к Богатырю, — сам понимаешь, це ж Украина. Харч
так харч, просто сам в рот просится, а ты же знаешь, ка¬
кое значение имеет харч для солдатского настроения.
Подробно рассказываю товарищам обо всем, что
довелось увидеть и услышать в Хинельском лесу. Если
и на Черниговщине так, то бросок за Днепр будет не
столь уж рискованным.
Рева снова принимается перебирать наши дорожные
приключения, увлекается, и в его передаче пережитые
нами события стали приобретать явно романтическую
окраску.
Воспользовавшись тем, что за дверью послышался
громкий спор, выхожу в соседнюю комнату. Ну конечно,
наши уважаемые старики Кривенков и Струков заспо¬
рили. Егор Емельянович Струков, помните, был нашим
первым проводником, когда мы устраивали засаду на
большаке Суземка — Денисовка, да так и остался с на¬
ми. Беспокойный дед. Часа не проживет без жаркой
дискуссии.
Григорий Иванович Кривенков нападает на друга:
— Ты хоть видал, куда он задние ноги забрасывает?
На пол-аршина за след передних. Эта лошадь для бе¬
гов, а не по борозде ходить...
23 А. Н. Сабуров
353
Струков тут же перебивает его:
— Подумаешь! Великое дело — бега... Ничего с ним
не случится, если полдня плуг потаскает, походку не
испортит. А единоличником, Григорий, между прочим,
я никогда не был и не буду. Запомни это!
Вмешиваюсь в их перепалку и узнаю, что Струков
мечтает на Чердаше вспахать весной огород, а Григо¬
рий Иванович вступился за коня и в запале обозвал
Струкова единоличником.
— Вишь ты, раскипятился самовар из Герасимов-
ки, — прикрикнул Григорий Иванович, чем окончательно
рассердил Струкова.
— Егор Емельянович, — пытаюсь успокоить Струко¬
ва, — зачем сердишься, ведь был же и ты когда-то еди¬
ноличником?
— Я? Никогда в жизни!
— А до вступления в колхоз?
—■ Когда это было? Даже года того не припомнишь.
А вот ты, — взъелся он снова на Кривенкова, — ты сей¬
час раздаешь колхозную землю, тоже мне председа¬
тель!
Не могу удержаться от смеха. Объясняю Струкову,
что он зря возводит напраслину на Григория Ивано¬
вича. Тот умело организует посевную, чтобы обеспе¬
чить партизан хлебом.
— И твоей Герасимовке не мешало бы этим занять¬
ся, — басит Кривенков.
— А мы что, в фонд Гитлера будем сеять, что ли? —
парирует Струков.
Раздаются частые удары по рельсу: воздушная тре¬
вога. Григорий Иванович раскашлялся, обессилел.
Обеими руками опирается о косяки окна. Подбежал
к окну и Струков. Послышался гул. В чистом, светлой
бирюзы, небе над Слободой показался самолет. Григо¬
рий Иванович так запрокидывает голову, что борода
стала торчком и уперлась в стекло.
— Егор, смотри, как ловко маневрирует, гад, — едва
перевел дыхание Григорий Иванович.
— Эх, шандарахнуть бы из винтовки под самый жи¬
вот. Как думаешь, Григорий, будет бомбить?
— Да не волнуйся, Егор Емельянович, — проговорил
незаметно пришедший Рева. — ІДе Гитлер потерял свой
глубокий тыл и вот послал литуна разыскать его.
354
Когда затих звук улетевшего самолета, в дверях по¬
казывается Захар Богатырь. Отзывает меня в сторону.
— Уже третий раз за последние дни навещают. Вид¬
но, враг что-то затевает, возможно, будет бомбить... На¬
до, пожалуй, предупредить население, чтобы по тревоге
все уходили в лес.
— Ты прав, Захар, — соглашаюсь с ним, —Надо во
всех деревнях выставить посты ВНОС, чтобы бомбежка
не застала врасплох.
...Яркое солнышко вот-вот покинет небосклон, но оно
еще щедро освещает нашу комнату. Под окном, у кото¬
рого на обед пристроились я, Захар и Павел, в голых
кустах сирени весело шумят воробьи — им нет ника¬
кого дела до наших переживаний, людских бед и тре¬
вог. С крыши падают тяжелые капли. На улицах Сло¬
боды снова многолюдно, доносятся звонкие голоса
детворы. С прибрежных лугов Неруссы выезжают на са¬
нях партизаны. Это возвращаются с заданий диверсион¬
ные группы Шитова и Блохина. Не успевают хлопцы
соскочить с розвальней, как раздаются звуки баяна и
веселый голос подрывника Мишина затягивает лихо:
Лютый Гитлер приуныл,
Потерял глубокий тыл...
Рева улыбается.
— Поют хлопцы, значит, все в порядке!
— С диверсии на Курской дороге вернулись, — пояс¬
няет Захар.
Выходим на крыльцо. Песня все громче. В частушеч¬
ный перебор вплетается звонкий голосок внучки Гри¬
гория Ивановича:
Мой миленочек хороший,
Все танцует и поет,
А ночами партизанит —
Немцам жару поддает...
— Ишь ты, развеселилась моя Манька, видать, что-
нибудь путное сделала, — поглаживает бородку Кри-
венков.
У наших партизан уже вошло в традицию: если воз¬
вращаются с операции без потерь и выполнив задание,
организуется «музыкальная встреча». Этот обычай из¬
вестен всем. Поэтому, когда какая-нибудь группа воз¬
вращалась в лагерь без музыки, у всех становилось не¬
легко на сердце: значит, что-то не так...
23*
355
— Пойду принять рапорт, говорит Бородачев.
— Одну минуточку. — Я приглашаю его, Реву и Бо¬
гатыря в комнату, подвожу к карте. — Пока враг не
подтянул против нас свои силы, надо направить на Бла¬
говещенское под Середину-Буду роты Кочеткова и
Смирнова, придав им артиллерию. Введем противника
в заблуждение. Пусть наступает на лес с той
стороны.
— Это, пожалуй, лучше, чем ждать здесь, когда он
соизволит нас бомбить, — поддерживает меня Бога¬
тырь. — Но это еще не все. Думается, следует нам то¬
же выехать туда. Пусть фашисты зафиксируют, что наш
штаб ушел из Красной Слободы.
Пока Бородачев занимается сбором данных и вызы¬
вает командиров, продолжаем беседу с возвратившими¬
ся стариками Кривенковым и Струковым.
— Григорий Иванович, вы сможете к утру собрать
еще пар двадцать лыж?
— Думаю, можно и больше принести. Надо ехать в
Денисовку. '
— Что, полагаешь еще раз прочесать лес? — спра¬
шивает Захар.
— Да, чтобы не было сомнений.
Но тут вмешался Струков:
— Зачем вы Григорию поручаете такое дело? Он же
больной. К весне ему туберкулез просто дышать не дает.
Когда-нибудь нам придется его самого в лесу оты¬
скивать. Лыжи собирать — это же по моей части. Пара¬
шютиста хотите снова искать, пожалуйста: Струков мо¬
жет скорее найти, чем целая ваша рота. Вот только
обую на ноги лыжи, возьму с собой своего Серка, он
у меня такой дошлый пес — сразу найдет и голос по¬
даст...
— А тебе кто поручал за меня службу править? —*
хорохорится Григорий Иванович, и мы успокаиваем ста¬
риков тем, что обоих включаем в розыскные группы.
— Ну, давайте все-таки обедать, — приглашает Бо¬
гатырь.
И я и Рева после угощения хинельцев не особенно
торопимся к столу, но, заметив огорченный взгляд За¬
хара, поддерживаем компанию и приглашаем наших
строптивых стариков. Однако Струков отказывается,
спешит в дорогу:
356
— Дело есть, не могу. Задание, сами понимаете,
важнейшее. Так я поехал. — Его последние слова «До
завтра!» доносятся к нам уже с крыльца.
Струков ушел таким живым, энергичным. Кто мог
тогда подумать, что утром мы его увидим полумертвым.
...У дома кузнеца в центре Красной Слободы столпи¬
лись люди. В образовавшемся кругу на санях лежит
Струков. Мы с Богатырем вслушиваемся в его тихий
сиплый голос:
— В больницу не поеду, покуда командиру не до¬
ложу...
Он говорил еще что-то, но уже не разобрать. Сани
трогаются. Доктор Александр Николаевич Федоров на
ходу прыгает в сани, и они мчатся к больнице.
Оказалось, Струков с помощью собаки все же нашел
парашютиста. Но на обратном пути сломалась лыжа,
и старик долго барахтался в глубоком снегу, проби¬
раясь к дороге. Совсем выдохся, свалился. Стал кри¬
чать. До хрипоты сорвал голос, пока наши ребята не
подобрали его.
Мы заходим с Богатырем в ветхий дом кузнеца.
Полно народу. На столе лежит человек в гимнастерке.
Крупные черты лица, волевые дуги бровей, плотно стис¬
нутый рот.
На полу ранец с парашютом. Богатырь берет его в
руки, внимательно рассматривает:
— Парашют не раскрылся.
В углу послышался надрывный женский плач. Заще¬
мило сердце. А тут еще хозяин избы уныло запричитал:
— Видать, человек был хороший. Наверно, детишки
есть, и жена небось убивается. О господи, надо же бы¬
ло человеку решиться прыгнуть с небес...
— Товарищ командир, — обращается ко мне Кривен-
ков, — где могилу копать будем? Я распоряжусь, а сам
к своему Егорычу потопаю. Беспокойство у меня за
него сильное...
— Скажи, чтобы рядом с Пашковичем.
Да, пополняется наше партизанское кладбище. Ря¬
дом с Николаем похоронены Ваня Федоров и Володя
Попов. Теперь появится еще один скромный холмик.
Под ним будет покоиться подполковник Дроздов, чело¬
век, который так много знал и о котором мы почти ни¬
чего не знали...
Мне передают блокнот погибшего. В нем много
зашифрованных пометок. А вот размашистая за¬
пись:
«Снова в полет. Чувствую себя хорошо. Мысленно уже у С.
Думаю, будет удача».
Докладывают, что найден мешок с автоматами. Тоже
парашют не раскрылся, и оружие разбито.
— Це ко мне в штаб, — воспользовавшись моим раз¬
думьем, распоряжается Рева.
— А больше ничего не отыскали? — спрашивает Бо¬
гатырь.
— Нет.
Снова и снова разглядываю загадочные пометки, ис¬
пещрившие листы блокнота. Всматриваюсь в лицо погиб¬
шего. Нет, так и не узнать, какие вести вез нам посланец
с Большой земли.
Ничего не можем придумать, чтобы выручить Мусю
Гутареву из лап гестапо.
Трагические события последних дней удручают нас.
Снова мучат сомнения. Казалось, все решено: готовимся
к рейду на Украину. Нам надо рассредоточиться, ни в
коем случае не допускать концентрации наших сил в
этой лесной низменности. В условиях современной войны
оккупантам выгодно согнать партизан в одно место и
здесь блокировать их. Это куда легче и проще, чем иметь
дело с многочисленными подвижными партизанскими
отрядами, действующими в разных и совершенно неожи¬
данных направлениях.
Все это понятно. Но есть и другая сторона дела.
Снова вспомнились слова председателя Суземского рай¬
исполкома Егорина:
— Постой, постой... Как это так вдруг уходите? И по¬
чему это на Украину? Вы же формировались здесь, на
Брянщине. На кого ты оставишь семьи своих пар¬
тизан?..
И действительно, кто заступится за трехлетнюю доч¬
ку Аллочку и старую мать Марии Кениной? Кто выру¬
чит из беды детей и жену отважного командира роты
Иванченкова? Как поступит партизан Григорьев из
Красной Слободы, человек невоеннообязанный, но став¬
358
ший у нас главным конструктором секретных мин? А на¬
ши пулеметчики — жители этих лесных деревень? У всех
у них здесь остаются близкие люди, и случись что — фа¬
шисты расправятся с ними со всей кровожадной жесто¬
костью. И еще думалось, какие мучения ожидают сестру
Муси Гутаревой, которая, спасаясь от полиции, ночью
выскочила в окно, босая бежала по снегу и сейчас лежит
с обмороженными ногами?.. Муся все еще в трубчевской
тюрьме, к которой пока никто из наших не смог про¬
биться...
Скольким людям на Брянщине мы бесконечно обяза¬
ны! Как нам расстаться с Григорием Ивановичем Кри-
венковым? Этот пожилой, тяжело больной человек в дни
отступления нашей армии организовал сбор оружия и
спрятал его для партизан. Только нам он передал не¬
сколько десятков пулеметов и почти тысячу винтовок.
А таких преданных друзей на Брянщине у нас очень
много, мы сердцем породнились с ними...
Известие о прибытии к нам связного от Ковпака за¬
стало меня и комиссара Захара Богатыря на собрании
в деревне Смилиж. Садимся на коней, спешим в Крас¬
ную Слободу.
Саша Ларионов быстренько открыл нам ворота.
— Где гость?
— Здесь, в штабе.
— А накормить обедом хоть догадались?
— Так точно, догадались.
— Что за человек, молодой?
— Видать, за шестьдесят, а старик ловкий, живой...
— Так ему же с дороги сначала отдохнуть надо...
Резко скрипнула дверь. На крыльце появился настоя¬
щий дед-мороз. Круглое лицо обрамлено белой бородой.
Он в домотканом зипуне, сшитом по самой древней
моде.
— Зачем же сразу на отдых, Александр Николае¬
вич,— мягким голосом заговорил дед-мороз, — я ж не в
санаторий прибыл...
Крепко пожимаем руку долгожданному посланцу, по-
дружески обнимаемся. Это Алексей Ильич Коренев, ис¬
пытанный ветеран: партизанил еще в гражданскую вой¬
ну. Приглашаем гостя в дом.
359
Пришелся этот человек нам сразу по душе, и беседа
потекла непринужденная, можно сказать, братская.
— Сидор Артемьевич, — заговорил Коренев, — про¬
сил передать вам и вашим хлопцам сердечный привет.
— Как себя чувствует Сидор Артемьевич?
— Если считать по военному времени, ничего, снос¬
но. Он послал меня к вам с большой просьбой. Нельзя
ли передать по радиостанции отчет нашего отряда и
просьбы к ЦК Компартии Украины?
— А почему же нет? — весело откликается Богатырь.
Мы рассказываем о нашей поездке в Хинельский лес.
— Нам "товарищ Куманек уже говорил. Сидор Ар¬
темьевич очень жалеет, что вы нас там не застали.
Из последующего разговора узнаем, что противник
вытеснил ковпаковцев из Спасских лесов и они вынуж¬
дены были снова вернуться в Хинельский лес.
— Но и там ворог что-то затевает.
Поведали мы Кореневу о наших делах под Середи-
ной-Будой, у хутора Хлебороб. Коренев слушал молча,
видимо вбирая в себя все подробности боя, чтобы потом
доложить обо всем своему командиру.
Когда Захар начал говорить о нашем партизанском
крае, о результатах боевых действий отрядов за послед¬
ние четыре месяца, мне показалось, что Кореневу все
это уже известно. Да это и понятно, ведь до нас он ус¬
пел побывать в Суземском райкоме партии и райис¬
полкоме. А главное, проехав по одной трети нашей Ма¬
лой партизанской земли, гость не мог не заметить рабо¬
тающие сельсоветы в деревнях, отряды самообороны на
своих постах и повсюду партизан, партизан, партизан...
Коренев, этот повидавший жизнь умный человек, не мог
также не понять, что райцентр, железнодорожную стан¬
цию и до сотни деревень враг не по своей охоте уступил
партизанам.
— Концентрация сил противника в Середине-Буде и
в Севске задумана не без умысла, — делюсь своими мыс¬
лями. — Видимо, нас решили изолировать от Хинельского
леса.
— Вот поэтому мы и решили направить в Середино-
Будский район отряды Боровика и Воронцова, а также
выслать диверсионные группы вот сюда, на железную
дорогу Зерново—Конотоп, — водит по карте каранда¬
шом Богатырь.
360
— От станции Зерново до Навли все полотно уже
разобрано партизанами и мосты тоже взорваны, — до¬
бавляю я. — А им крайне нужна эта дорога, связываю¬
щая Киев с Брянском. Сейчас транспорты с живой си¬
лой и техникой враг вынужден пускать по гомельской
дороге. Хорошо бы нам сообща оседлать и эту дорогу.
Как вы на это смотрите?
— Братцы, дорогие, — Коренев отзывается с огорче¬
нием.— У нас же сейчас нет ни килограмма тола. Сидор
Артемьевич просил узнать, не сможете ли вы помочь нам
взрывчаткой и патронами.
Я молчу. Богатырь, понимая мое щепетильное поло¬
жение и хорошо зная, как тяжело обстоят у нас дела
с боеприпасами, заводит речь о том, что мы начали вое¬
вать, имея на вооружении пять винтовок и один пуле¬
мет, снятый с сожженного танка.
— А нам Воронцов говорил, что у вас заблаговре¬
менно были заложены специальные базы, — неожиданно
заканчивает свое повествование Богатырь.
— Да, но нам пришлось вести тяжелые бои, и мы
все запасы израсходовали. Поэтому и пришлось уходить
в Хинельский лес.
Как нельзя кстати появились Бородачев и Рева. Па¬
вел уже гремит с порога:
— Ну, Александр, завтра передаю зенитный пулемет
на партизанское вооружение.
—■ Еще не известно, Павел Федорович, — смеется Бо-
родачев, — что завтра пристрелка покажет.
— Я, товарищ начальник штаба, сам не беспамят¬
ный, так что, пожалуйста, без намеков. — Рева садится
рядом со мной и продолжает: — Отрегулировано, как
на аптечных весах. Осталось только попробовать.
Знакомлю Павла с Кореневым. Говорю, что наш Ре¬
ва — мастер на все руки: восстанавливает брошенные
орудия, минометы и другое оружие. Рева верен себе:
— Ты еще только не доложил, что я это оружие на
себе сначала пробую... Только я посмотрю, чи будете вы
смеяться, как Рева возьмет и организует вам целый то¬
ловый завод.
Наперебой расспрашиваем нашего друга, откуда взя¬
лась такая идея.
— Что, шутишь или правду говоришь? — не выдер¬
живаю я.
361
— Яки могут быть тут шутки, — Рева говорит почти
серьезно. — Будем выплавлять тол из снарядов. Техно¬
логию я уже разработал. Теперь ищу два больших кот¬
ла. Головки от снарядов к бису открутим, тол будем
плавить и заливать прямо в формы. Будут мины и для
эшелонов, и для танков, и для чего захочешь...
Он берет бумагу и начинает набрасывать контуры
будущего «завода».
— А артиллерию закопать решил? — спросил Бога¬
тырь.
— Нет, зачем. Будем плавить снаряды, которые к
нашим пушкам не подходят. Их полно под снегом лежит.
— Вот если сделаешь такое, ей-богу, расцелую тебя
при всем честном партизанском народе, — говорю я.
— Ты що, дивчина, чи шо, — отмахивается Павел.—•
Сам говорил, що выход шукать надо, вот Рева и шукае...
Но стоило мне только заикнуться Кореневу, что если
у Ревы дело получится, то мы сможем поделиться с ков-
паковцами взрывчаткой, как наш изобретатель уставил¬
ся на меня и потер ладонью свой широкий лоб:
— Я ж, Александр, пока только технологию нашел...
Да еще склад с боеприпасами...
И осекся. Понял, что проболтался. Вижу, что наш ра¬
чительный хозяин не собирается делиться с кем-нибудь
своим добром.
— Брось шутить, Павел, — говорю ему. —Ты что,
склад со снарядами нашел? Ну говори же!
— Да ну, чего уж тут говорить, — уже обижается Па¬
вел. — У меня еще все в проекте, а ты уже наш тол раз¬
даешь соседям.
— Павел Федорович, — ластится к нему Коренев.—
Мы же с тобой земляки и, значит, почти родственники.
Как же ты так рассуждаешь?
— Дружба, браток, дружбой, а фашистов бить и мне
самому хочется.
Хорошо знаю, что Павел не любит, когда на него ока¬
зывают давление или еще того хуже — делают это в при¬
казном порядке, но в этот момент мне нельзя было счи¬
таться с его самолюбием.
— Надо помочь ковпаковцам патронами и взрыв¬
чаткой.
— Тола нет,— сухо отвечает Рева.— А патронов мож¬
но и дать, если половину пулеметов законсервировать.
362
— И пулеметы консервировать не будем, и ковпа-
ковцам поможем, — нажимаю я.
— Патронов у нас действительно мало, — поддер¬
живает Реву Бородачев. — Ия, кстати, не думаю, что
наши пулеметчики настолько хуже других стреляют, что¬
бы оставлять их без боеприпасов.
Дискуссия в присутствии гостя приобретает довольно
негостеприимный характер. Пытаюсь положить ей ко¬
нец.
— Этими патронами, Илья Иванович, ковпаковцы
будут бить фашистов под Конотопом и Путивлем. А вы
человек военный, сами понимаете, что это и для нас
важно.
— А мы шо будемо сыдиты пид дубом и слухаты ра¬
дио Совинформбюро? — не унимается Рева.
— Мы будем здесь в это время тоже громить фаши¬
стов,— говорю ему и обращаюсь к Кореневу: — Пере¬
дайте Сидору Артемьевичу, пусть выходит сюда, помо¬
жем!
Рева, видимо, не собирается сдаваться, но Бородачев
останавливает его:
— Павел Федорович, давайте прекратим, командиру
виднее.
Мне очень хотелось во что бы то ни стало встретить¬
ся с Ковпаком, вместе обсудить наболевшие вопросы,
лучше сориентироваться на будущее, наметить планы
совместных действий и, конечно же, обменяться опытом
партизанской тактики. И я выдвигаю перед товарищами
идею созыва совещания партизанских командиров.
Коренев сразу подхватывает это предложение и обе¬
щает доложить о нем Ковпаку. Мы не раз убеждались,
что в наших условиях согласованность действий — это
половина успеха. И наоборот, сколько раз из-за недого¬
воренности с другими командирами мы даже мешали
друг другу, а от этого выигрывал только враг.
— А вы знаете, дорогой землячок, — Рева говорит
Кореневу, — тут, если в снегу добре покопаться по на¬
шим лесам, будут и патроны, будет и взрывчатка, и пу¬
леметики тоже найдутся. А после совещания можно так
всем вместе ударить, что...
Мы решили написать письмо товарищу Ковпаку о
необходимости проведения такого совещания. Тут же со¬
ставили такое послание и вручили Кореневу.
363
Гость напомнил нам о привезенных им материалах,
которые надо передать на Большую землю.
— А вы сами поезжайте на радиостанцию. Она на¬
ходится в землянке в пяти километрах отсюда. Наш че¬
ловек вас проводит.
—’ Отлично, — обрадовался Коренев.
Он дает нам ознакомиться с отчетом Ковпака и Руд¬
нева. В отряде у них около трехсот человек. Это ядро.
К нему примыкают и другие отряды, принятые под об¬
щее командование Ковпака, — Глуховский, Кролевецкий
и Шалыгинский. Все они организованы Сумским обко¬
мом партии. Самостоятельно им действовать было труд¬
но, это и привело к объединению.
Бородачев с Кореневым уходят. Рева докладывает
мне, что в районе Скрыпницких болот обнаружен склад
артиллерийских снарядов и что в отряде Погорелова есть
партизаны, которые берутся выплавлять тол.
Вскоре вернулся Бородачев. Мы садимся за подго¬
товку приказа. Отряды Боровика и Воронцова должны
будут немедленно выступить в Середино-Будский район.
Погорелов с отрядом направляется на Скрыпницкие бо¬
лота — возьмут под охрану склад артиллерийских сна¬
рядов и приступят к сооружению «завода». Заместителю
командира соединения по службе тыла Реве предписы¬
валось передислоцировать наши базы в Знобь-Новгород-
ский район, что на границе Сумской и Черниговской об¬
ластей. Составляем радиограммы в Москву:
«2 февраля 1942 года диверсионной группой Шитова пущено под
откос два эшелона противника. Диверсионной группой Блохина
8 февраля взорвано два моста на линии железной дороги Брянск —
Почеп».
«10 февраля 1942 года партизанами нашего отряда сожжен
трубчевский лесопильный завод. Вместе с лесоматериалами уничто¬
жено две тонны скипидара, три тонны смазочных масел».
И тут через порог нашей комнаты перешагнул наш
добрый знакомый, бывший начальник милиции города
Трубчевска, а теперь заместитель командира партизан¬
ского отряда, член бюро подпольного Трубчевского гор¬
кома партии Савкин. Трудно передать, с каким нетерпе¬
нием мы ожидали этого коренастого, подвижного чело¬
века. Я смотрел на его широкое, скуластое лицо с не¬
скрываемой надеждой: ведь Савкин обещал разузнать
364
все о положении Муси Гутаревой. Увидев его сияющее
лицо, я воспрянул духом.
Но оказалось, что Савкин сиял по другому поводу.
По поручению секретаря подпольного Трубчевского гор¬
кома партии Алексея Дмитриевича Бондаренко он привез
к нам гостя. Из-за широкой спины Савкина вышел муж¬
чина средних лет, одетый в военную форму.
— Разрешите представиться: полковник Балясный из
Военного совета Брянского фронта. Прибыл с группой
товарищей из Орловского обкома партии.
Шумно здороваемся, перебивая друг друга, засыпаем
полковника вопросами:
— Как наша армия?
— Какое у нее теперь вооружение?
— Есть ли авиация, танки?
Балясный отвечает охотно. Рассказывает о доблести
советских войск, о жарких боях на всех рубежах. А глав¬
ное, в тылу готовятся мощные резервы.
— Промышленность хорошо работает. Недавно я
был на Урале, принимал технику. Прямо глазам не по¬
верил. На голых пустырях выросли огромные заводы.
И народ трудится на них не покладая рук. Все подчи¬
нено нуждам фронта. Твердо можно сказать: судьба
страны находится в испытанных руках.
— А где сейчас Центральный Комитет? — вклинился
Рева.
—■ Как это — где? Конечно в Москве.
— Она сильно разрушена? А Кремль?
— Враг от Москвы отброшен. Кремль цел и невре¬
дим. Я совсем недавно проходил по Красной площади.
Куранты бьют, как всегда, точно.
— В Мавзолее были?
— Мавзолей сейчас закрыт. '
О, с каким радушием мы потчевали нашего гостя!
И полковник восторгался нашей печеной картошкой,
сдобренной салом, и отменными солеными огурчи¬
ками.
Но вместе с радостной возбужденностью в сердце
билась мысль: мало мы еще делаем, чтобы помочь на¬
шей героической армии, нашему народу. И мы откро¬
венно рассказываем о наших заботах, жалуемся, что са¬
мим приходится изобретать даже детонаторы к минам.
Ведь мы ничего не получаем с Большой земли.
365
Полковник ссылается на трудности связи. Центр по¬
лучает такие скудные сведения, что по ним невозможно
судить о подлинном размахе партизанского дви¬
жения.
— Хорошо, что вы прилетели, — говорю я полковни¬
ку. — Может, теперь наладится снабжение.
— Сейчас Емлютин расчищает аэродром, — обнаде¬
живает нас полковник. — Самолеты будут летать к вам
регулярно. Собственно, с этой миссией я и прибыл.
Мы приободрились и повеселели. Рева с ходу начал
составлять даже заявки на боеприпасы. Увидев у наше¬
го начальника штаба школьную географическую карту,
которой мы пользовались, Балясный пообещал, что обя¬
зательно обеспечит нас новыми картами.
Неожиданно полковник сказал:
— Нам стало известно, что вы собираетесь уходить
на Украину. Есть ли в этом смысл? Леса вы обжили,
народ вас тоже хорошо знает.
— Мы имеем указание ЦК Компартии Украины, —
напоминаю я. .
— Это решение будет пересмотрено. Ждите новых
распоряжений.
Заглядывая несколько вперед, скажу, что этих новых
распоряжений так и не поступило. Стало ясно, что
прежнее решение остается в силе.
Проводив Балясного, мы теребим Савкина: что он
разузнал в Трубчевске.
Утешительного мало. Мусю Гутареву выдал агент
полковника Сахарова. Ее долго и жестоко пытали. Но
гестаповцы даже имени арестованной не могли устано¬
вить, пока ее не опознал один из местных полицейских.
Гутарева продолжала молчать. Тогда из Берлина из
ведомства Гиммлера прибыл полковник.
— Сущий дьявол, — рассказывает Савкин. — Знаете,
что он придумал: завербовал мать одного полицейского
и под маской матери партизана подсадил ее в камеру
к Мусе. Если она сумеет что-нибудь выведать от нее,
получит двух коров. Теперь перед нами задача — преду¬
предить Гутареву о подсадке, чтобы не проговорилась.
— Что уже сделано? — спрашиваю я.
— Наш человек, работающий в полиции, предложил
гестаповцам подослать к Мусе и его мать. Она преду¬
предит Мусю и будет связной при организации побега.
366
— Как вы считаете, есть хоть малейший шанс на
спасение Гутаревой?
— Хорошо бы еще раз ворваться в Трубчевск. Толь¬
ко...—Савкин вздохнул,— это пока невозможно: фаши¬
сты ввели в город усиленный гарнизон да и Мусю пу¬
стят в расход при первом же нашем выстреле. Но па¬
дать духом не будем. Что-нибудь придумаем.
Он ушел. Мы остались одни и долго молчали, зано¬
во переживали все, что было связано с визитом полков¬
ника Балясного и сообщением Савкина. В гестаповском
застенке одна против разъяренной банды гестаповцев
сражалась наша Муся. О, если бы Муся услышала все
то, о чем нам рассказал посланец Большой земли! Пусть
же в трудный час тебе слышится, наша подруга, биение
сердца Родины, гордая поступь нашей армии! И пусть
благословение народа и нашей великой партии придаст
тебе силы и мужества в минуты страшных испытаний!.,
Потеплело. Чувствуется приближение марта. На по¬
ляне возле Красной Слободы снова жарко горят девять
костров. Сухая ель трещит на огне, и над кострами
роятся золотистые искры. От жара пламени оттаивает
земля и громко чавкает под сапогами партизан. Ночная
тьма то и дело взрывается от чьего-то возгласа и об¬
щего смеха. Так часто бывает у костров, когда на ка¬
кие-то минуты или часы опасность отодвигается в неиз¬
вестность: прорываются долго сдерживаемые чувства,
и люди широко и непринужденно откликаются на лю¬
бую шутку.
Только у костра, где пристроился весь наш штаб, ти¬
хо. Напряженные нервы улавливают малейший звук.
Мы снова ждем самолета с Большой земли, ждем встре¬
чи с теми, кто везет нам свежие новости и, возможно,
какие-то существенные перемены. О многом успели пе¬
реговорить в эти мучительные часы ожидания. Сейчас
все молчат. Слушают.
Уже дважды кто-то неистово вскрикивал;
— Летит! Давайте ракеты!..
Мы суетливо бросались к ракетницам, но проходили
минуты... Ни звука...
Начальник штаба Бородачев — в которой раз! — пе¬
речитывает радиограмму:
367
«Обеспечьте 1 марта в 23.00 прием самолета на выброс. При¬
земление группы товарища Плохого немедленно радируйте.
СТРОКАЧ».
Большая Медведица начала уплывать куда-то за
лес: кончается ночь. Даю команду гасить костры, всем
разойтись по своим подразделениям.
— Эх, хлопцы, а не подсчитать ли нам, сколько мы
дров пожгли, а тех литунов никак не можем дождаться,
да и предъявим счет самому генералу Строкачу. А?
Что вы на це скажете? — пробует шутить Рева.
Но никто на его шутку не отзывается. Возвращаем¬
ся мрачными и взволнованными и проводим в штабе
еще одну бессонную ночь.
С рассветом получаем совсем ошеломляющую ра¬
диограмму:
«Подтвердите прибытие группы Плохого».
Значит, самолет был и люди сброшены?
Новые волнения и мучительные поиски. А Москва
радирует по нескольку раз в день:
«Под личную ответственность предлагаем организовать розыск
группы Плохого».
Наши партизаны круглые сутки прочесывают лес,
но никаких результатов.
Неужели все четверо погибли?..
Четвертые сутки никто в нашем штабе не ложится
спать, дремлем по очереди, то прислонившись к стенке,
то припав к столу. То и дело поступают донесения. Но
все они не радуют: никого не нашли. ,
А утром доложили о прибытии Самошкина. Никита
Самошкин — хозяин нашей первой явочной квартиры
в хуторе Ляхово — тяжело ввалился к нам в комнату.
Я его даже не узнал: так осунулся и постарел.
— Мусю Гутареву убили... Отмучилась, орлица...
Никита прикрыл лицо своей потрепанной шапкой-
ушанкой.
Полоса сплошных неудач. Дроздов погиб. Бесслед¬
но исчезла группа Плохого. Муси Гутаревой больше нет
в живых. В этот отчаянный момент забылось даже то,
что сотни людей из наших отрядов находятся сейчас на
боевых заданиях: в разведке, на диверсиях, в походах,
успешно воюют, наводя страх на оккупантов. Все это
забылось. Осталось горе и сознание своей беспомощ¬
ности. Сквозь эти мрачные мысли слышу какие-то сло¬
368
ва Самошкина. Ему пришлось дважды повторить, пока
я понял: у хутора Ляхово меня ждет в шалаше жен¬
щина. Та самая, которая по поручению Савкина нахо¬
дилась в одной камере с Мусей Гутаревой.
Я посмотрел на моих товарищей. Небритые лица,
запавшие глаза. Да, порядком их потрепало за
эти дни.
— Поезжайте, Александр Николаевич, — голос Бо-
родачева вывел меня из оцепенения. — Мы здесь пока
соберем новые данные о поисках. Может, к вашему воз¬
вращению чем-нибудь и обрадуем.
Молча выхожу из комнаты. За мной выходят Са-
мошкин и Саша Ларионов. Никто из нас не проронил
ни слова до самого Ляхова...
Из шалаша вышла женщина. Наши взгляды встре¬
чаются. Какие странные у нее глаза. Вначале кажутся
застывшими, словно неживыми. И вдруг вспыхивают
изнутри горячечным блеском. И снова гаснут. Никак не
могу вспомнить, где я видел ее. И только немного по¬
годя узнаю... Нас познакомили после освобождения
Трубчевска. Но тогда она была молодая, полная сил и
здоровья. Сейчас передо мной совсем старая женщина...
— Проходите, товарищ Сабуров.
Из шалаша выскакивает девчушка, боязливо жмет¬
ся к коленям матери.
— Полежи, Леночка, поспи. Я с дядей поговорю,
и домой пойдем.
Девочка жмурится, на глазах выступают слезы.
— Иди, иди, Лена. Мешаешь, — голос женщины ста^
новится строгим.
— Ничего, пусть побудет, — говорю я, усаживаясь
на колоду у шалаша, и беру девочку на колени.
— Она всю ночь не спала, — совсем тихо роняет
женщина.
Девочка смотрит на меня благодарными глазенка¬
ми, уютно свертывается клубочком и тут же засыпает.
И снова слышу глухой голос женщины:
— Нет, не спасли вашу девушку, командир.
Тихо у костра. Только потрескивает сухой валежник.
— Надо бы ей сердце руками стиснуть, в былинку
превратиться. А она сердце свое горячее открыла, орли¬
ные крылья — враспах. Разве пробьешь камень грудью?
Вот и разбилась птица гордая...
24 А. Н. Сабуров
369
Женщина зябко вздрагивает, еще плотнее закуты¬
вается в платок.
— Кровь и муки... Еще до меня фашистский комен¬
дант подсадил ей в камеру соглядатая — мать полицей¬
ского. Черной подлостью хотела старуха заработать две
коровы. Да не вышло. Даже ее каменное сердце не вы¬
держало. Ума лишилась старуха. По сей день тряска
у нее, все криком кричит... — Женщина перевела дыха¬
ние. — Ия, видно, до самого моего смертного часа не
отойду. Все кровь перед глазами, стоны в ушах, свист
палок...
Ларионов подбрасывает в огонь дровишек. Женщи¬
на долго молчит, застывшая, неподвижная. Потом
вдруг вскидывает голову.
— А девушка выстояла! Мне и не пришлось ее пре¬
дупреждать о старухе подлой. Сама выстояла! До
последней кровинушки билась... Уже на ногах не могла
стоять, за стенки перебитыми руками держалась, а
сердце ее все в бой шло... Приведут Мусю с допроса,
бросят в камеру. Живого места на ней нет — содранная
кожа кровавыми лохмотьями висит. Глаза закрыты...
Ну, думаю, убили... А она глаза откроет и, понимаете,
смеется. Я, говорит, им ничего не сказала. Они меня
палками, а я их словами бью, в лицо им плюю, в серд¬
це их поганое — за слезы наших людей, за землю пору¬
ганную... Слышишь, командир, как боец твой в тюрьме
сражался? Слышишь?
— Слышу!..
— Потом ее опять на допрос. Железные двери еще
звоном звенят, а она уже песню свою любимую запе¬
вает: «Страна моя, Москва моя, ты самая любимая...»
Плетьми секут ее, а она поет... Нет, не сломили ее фа¬
шисты. Она их победила. А ведь вроде бы совсем моло¬
дая, жизни еще как следует не видела...
Я чувствую: слезы текут по щеке, падают на спя¬
щую Леночку.
— Вы видели, как казнили Мусю?
— До последней минуты была с ней. Правда, меня
из тюрьмы выпустили дней за пять до этого: горячка
меня свалила. Лежу пластом у себя дома. И тут при¬
шел родственник и говорит: фашисты народ на площадь
зовут. Поняла я — час Мусиной казни настал. А еще
в камере говорила мне Муся: «Знаю, тетя, что конец
370
мой скоро. Одного хочу: когда умирать буду, чтобы хоть
лицо знакомое увидеть...»
Уж и не знаю, откуда у меня силы взялись. Пошла.
Фашисты на конях народ плетками на площадь сгоня¬
ют. Бабы ревмя ревут, а их гонят, гонят... Я всю жизнь
в Трубчевске прожила и не узнала нашей площади:
пустынная она, страшная, народ к стенкам жмется.
А посредине черная виселица. Веревка на ветру качается.
Машина показалась. Тоже черная, большая. В кузо¬
ве палачи стоят, между ними Муся. Сначала даже не
узнала девочку мою: голова острижена, лицо белое-
белое, без кровиночки. Только и есть, что глаза одни —
громадные, ясные...
Смотрит Мусенька этими зоревыми глазами на на¬
род, ищет кого-то. Нашла меня — улыбнулась. Или то
мне просто показалось... Гордо подняла голову. Выше
всех стала. И услышали мы ее голос. Громкий, звон¬
кий: «Комсомол не повесите! Не плачьте, товарищи!
Комсомол им не повесить! А за Гутареву наши ото¬
мстят!»
Заметались палачи. Начали бить Мусю. А ее голос
звенит и звенит на всю площадь: «Комсомол не пове¬
сите!..»
Всколыхнулся народ, зашумел, забурлил. Фашисты
с черепами на рукавах машут плетками, конями давят
людей... А Муся с машины одно твердит: «Народ не
убьете! Сметет он вас с лица земли!»
И тогда грохнул выстрел. Второй, третий...
Зашаталась Мусенька. Упала. Не получилась казнь.
Так и не смогли ее повесить...
Не помню, что потом было. Свет в глазах помутил¬
ся, словно не в Мусю — в меня стреляли. Добрые люди
полумертвой отнесли, еле выходили меня.
Слышишь, командир, не повесили Гутареву... Испу¬
гались... До петли не дотянули... Но и мертвая она им
страшной была. Не дали ее в землю зарыть, в Десну-
реку под лед бросили...
Женщина поднимается, стоит у костра.
— Вот все тебе поведала, командир... Когда про¬
щалась я с Мусей там, в камере, наказывала она:
«Найди, тетя, моего партизанского командира. Непре¬
менно найди. И скажи ему, что боец Гутарева выстоя¬
ла, не замарала чести ленинского комсомола. Спасибо
24*
371
передай всем товарищам, что научили меня драться с
врагом...»
Женщина вплотную подходит ко мне. и властно смот¬
рит на меня глубоко запавшими глазами. Я подни¬
маюсь, держа на руках спящую девочку. Рядом встают
мои товарищи — Саша Ларионов и Никита Самошкин.
— Теперь слушай, командир, наказ от меня, став¬
шей в тюрьме старухой, от мертвой Гутаревой, от всего
народа. Всем расскажи, как сражалась, умерла и по¬
бедила геройская девушка. Чтоб никогда не дрогнула
рука у твоих бойцов, чтобы били врага, не щадя своей
жизни, чтобы вернули вот таким, как моя Ленка, сол¬
нышко, землю, радость... Клянись, командир, что не
отступишь! Клянись!
. — Клянусь!
Партизаны построились на поляне.
— «Я, гражданин великого непобедимого Советско¬
го Союза, — несутся над поляной сотни голосов, повто¬
ряя за комиссаром слова присяги. — Клянусь, что не
выпущу из рук оружия, пока последний фашист на на¬
шей земле не будет уничтожен. Я клянусь, что скорее
умру в неравном бою с врагом, чем отдам себя, свою
семью и весь советский народ в рабство кровавому
фашизму. Я клянусь, не щадя своей жизни, помогать
героически сражающейся Красной Армии...»
Как эхо, отзывается лес каждому слову клятвы, и
кажется, далеко окрест несется она и слышит ее вся
советская земля.
— «...Если же по своей слабости, трусости или по
злой воле я нарушу эту свою присягу и предам интере¬
сы народа, то пусть умру я позорной смертью от руки
своих товарищей...»
Торжественны лица людей. Руки стиснули оружие.
Взволнованно оглядываю плотные ряды своих друзей.
С виду они не похожи на солдат. Одеты во что по¬
пало •— ив шинелях, и в полушубках, и в пальто. Но
это бойцы. Знаю: никто из них не дрогнет в бою.
И, если понадобится, каждый из них свой последний
час встретит так же честно и гордо, как Муся Гутарева.
И поэтому они непобедимы, как народ, вскормивший и
вырастивший их.
★
СЫНОВЬЯ ОДНОЙ СЕМЬИ
1Т ринятие партизанской присяги мы приурочили ко
-*■*- Дню Советской Армии. Праздник этот отмечался
широко и торжественно. Мы считали себя частью нашей
великой армии, пусть и отделяли нас от нее сотни ки¬
лометров оккупированной врагом земли. И поэтому с
таким воодушевлением встретили партизаны предложе¬
ние присвоить нашему головному отряду наименование
отряда имени 24-й годовщины РККА. Громовое «ура»
долго звучало над лесом. Здесь же начальник штаба
Илья Иванович Бородачев зачитывает приказ по объ¬
единению. Перед головным отрядом имени 24-й годов¬
щины РККА (он до сих пор находился под моим коман¬
дованием) ставится новая, задача: выйти в Середино-Буд-
ский, Хильчанский, Новгород-Северский и Гремячский
районы для организации там местных партизанских
отрядов, которые должны стать в будущем опорными
центрами для создания второго партизанского края.
Мы знаем, что задача эта трудная, враг ни с чем
не посчитается, чтобы помешать развертыванию парти¬
занского движения в новых районах. И первоначальная
наша цель более скромная: опередить наступление вра¬
жеских войск, как можно скорее рассредоточить наши
отряды в возможно большем радиусе, чтобы фашистам
оказалось не под силу окружение партизан.
Учитывалось при этом следующее. Оккупационными
властями Украина была разделена на семь так назы¬
ваемых генеральных округов. В седьмой округ полно¬
стью входили Сумская и Черниговская области; управ¬
ление округа находилось в Чернигове. В распоряжении
генерального комиссара кроме воинских_и полицейских
подразделений при городских и районных комендатурах
находилась целая дивизия, которая сейчас вела дейст¬
вия против отрядов Ковпака и Федорова. Когда мы
373
вступим на Черниговщину, этой дивизии прибавится
хлопот. Ей придется метаться на огромном пространст¬
ве, всюду натыкаясь на партизанские сюрпризы...
Я еще раз окидываю взглядом строй и не могу на¬
радоваться. Сотни новых бойцов влились в наши ряды.
Это ничего, что многие из них еще не обстреляны.
Подучатся.
Рота за ротой под многоголосую лихую песню трога¬
ются в путь. Минуя Красную Слободу, они направляют¬
ся за Неруссу.
Дня через три получаем радиограмму. Строкач со¬
общает, что группа Плохого была выброшена в район
Навли и сейчас находится в штабе Емлютина. С ра¬
достью прекращаем розыск. Поисковые группы возвра¬
щаются в свои отряды. Мы с Богатырем покидаем Крас¬
ную Слободу и едем догонять свою колонну.
Ехали всю ночь. Лес стал заметно редеть, пошли
кустарники и редкие сосновые посадки. Когда забрез¬
жил рассвет, мы увидели Середину-Буду. Лесной мас¬
сив, соединяющий Украину с Россией, остался далеко
позади...
Останавливаем сани и по хрупкому 'насту подни¬
маемся на пригорок. В бинокли осматриваем Середину-
Буду. В низовье районный центр срастается с боль¬
шим селом Зерново, раскинувшимся на просторной рав¬
нине. Совсем недавно мы смотрели на Середину-Буду с
хутора Хлебороб, с запада. С той стороны райцентр
выглядел меньше, так сказать, компактнее: от наших
глаз было скрыто Зерново.
— Тихо, совсем тихо. Примолкли немцы, — говорит
Богатырь.
Да, враг затаился, носа не показывает, хотя вокруг
почти открыто расхаживают наши партизаны. Непода¬
леку, в Благовещенском, целая рота наша расположи¬
лась.
Поворачиваем на восток, чтобы попасть в это село.
Сильно пригревает солнце. Въезжаем в Благовещен¬
ское. Партизаны, встречающиеся на нашем пути, подтя¬
гиваются, поправляют ремни.
— Где Смирнов?
Нас ведут к дому в центре деревни. Командир роты
Смирнов выбегает навстречу, отдает честь. Он в гим¬
настерке — не успел одеться потеплее. Упрекаю его:
374
— Спокойно живете, Смирнов, и бойцы ваши про¬
хлаждаются, словно к теще на блины прибыли.
— Насчет тещи, товарищ командир, это не очень
справедливо. А блины мы сами горазды печь, фашисты
будут сыты ими по макушку...
— Самоуверенности, я смотрю, вам не занимать.
— У нас есть основания быть уверенными в себе...
— Ну-ка показывайте ваши основания!
■— Пожалуйста.
Накинув полушубок, Смирнов ведет нас за околицу.
На холме вырыты окопы, к ним от деревни ведут глу¬
бокие ходы сообщения. Я замедляю шаг и, едва сдер¬
живая злость, спрашиваю:
— Разве можно так строить оборону? Никакой мас¬
кировки...
— Специально так делаем.—Смирнов говорит спо¬
койно, уверенно. — Вообще-то здесь место не очень
удобное для нас. Видите, лощины с кустарниками. Они
доходят до самого центра деревни. Немцы, конечно,
воспользуются ими, чтобы окружить высотку с нашими
окопами.
— Ну и что вы тогда будете делать?
Искоса поглядываю на комиссара. Тот улыбается.
Конечно, уже все понял. Обходит окопы, трогает рука¬
ми искусно сделанные деревянные пулеметы. Возле них
чучела, наряженные в старые ватники и шапки с алыми
партизанскими лентами. У одного даже настоящий би¬
нокль прижат к глазам.
Вот черти! Ведь даже я сначала считал, что в око¬
пах бойцы мерзнут. Ложная оборона сооружена на
славу. А где же настоящая?
Смирнов показывает нам на стены сараев. Над са¬
мой землей в них вырезаны амбразуры, из которых вы¬
глядывают стволы пулеметов. Узнаем, что во время боя
все лощины будут накрываться артиллерийским и ми¬
нометным огнем.
— Секрет тут простой. — Смирнов говорит с явным
удовольствием. — Фашисты, используя все складки мест¬
ности, полезут на наши фанерные пулеметы. При этом
израсходуют добрую половину своих боеприпасов.
И только тогда пойдут на деревню. Здесь уж мы встре¬
тим их как следует. Они, конечно, попытаются укрыться
в наших ложных траншеях. А они заминированы...
375
А на крайний случай мы предусмотрели и безопасный
выход из боя: вон та траншея ведет в деревню Василек,
где расположилась рота Кочеткова.
Ничего не скажешь, придумано здорово.
— Труда, конечно, много положили, — продолжает
Смирнов. — Но иначе нельзя. У нас не хватило бы сил
одновременно удерживать и высотку и деревню.
Мне остается от души поблагодарить молодого ко¬
мандира. Радует, что бой у хутора Хлебороб многому
научил партизан. Говорю Смирнову:
— Уж если ты такой хитрец, то еще вот что пре¬
дусмотри. Немцы сразу на твою высотку скопом не
пойдут, сначала разведку вышлют. Ты ей не мешай.
Пусть доложит, что в селе никого нет. А вот когда все
они полезут, тогда бей. И опять-таки всех своих сил
не показывай. Пусть немцы считают, что партизан тут
совсем мало. Глядишь, все получится, как тогда, в Хле¬
боробе.
Мы с Богатырем задержались в Благовещенском.
Поговорили с людьми. И прониклись еще большим ува¬
жением к Смирнову. В роте образцовый порядок, каж¬
дый боец на месте и знает свое дело. Мы и не думали,
что уже в этот день увидим их в бою.
Иван Смирнов из тех командиров, которым нет нуж¬
ды дважды объяснять задание. Кадровый армейский
офицер, грамотный, инициативный и напористый, он сде¬
лает все, чтобы выполнить задачу.
Немцы, как и следовало ожидать, только создавали
видимость спокойствия. На самом же деле они лихо¬
радочно готовились к наступлению.
И вот перед нами запыхавшийся командир орудия
Картузов. Одышка мешает ему говорить:
— Со стороны Севска показался противник...
Смотрим на восток. Снег ослепительно блестит под
солнцем. По белому полю движутся большие черные
пятна. Регулирую бинокль. Теперь видно, что это ко¬
лонны солдат. Направляются к Середине-Буде.
— Разрешите ударить прямой наводкой, — просит
Картузов, командир орудия.
— Опасно. Тогда они всей силой навалятся на Бла¬
говещенское, — возражаю я.
— Пусть приблизятся к Зерново,— предлагает Смир¬
нов.— Там мы дорогу заминировали.
376
— А пожалуй, есть смысл накрыть их артиллерий¬
ским огнем, — замечает Богатырь. — Воспользоваться
тем, что они не ожидают удара.
Богатырь убедил меня. Тем более что мы уже знаем
тактику немцев. Вслепую они на нас не полезут, обя¬
зательно сначала пошлют разведку. Так что у нас бу¬
дет время подготовиться к отпору. Посылаю Картузова
за командиром артиллерийской группы. Прибегает Но¬
виков. Он сияет от радости. Так всегда бывает, когда
предстоит, как он говорит, «сыграть его оркестру» и
снова доказать, что артиллеристы не зря едят партизан¬
ский хлеб.
— Через десять минут начну бить.
Но я уточняю задачу:
— Откроете огонь, когда они подтянутся плотнее и
произойдет взрыв на заминированном участке.
Проходит полчаса. Вражеские колонны все движут¬
ся по белоснежному полю. Их три. По-видимому, полк
в полном составе. Впереди каждого батальона катятся
розвальни, запряженные лошадьми, — наверное, на них
едут офицеры.
Головная колонна приблизилась к одинокому дере¬
ву, от которого, как мы уже знаем, начинается зами¬
нированный участок. В это время сани остановились.
Сидевшие в них гитлеровцы вылезли. Колонна расстрои¬
лась. Солдаты плотной толпой окружили офицеров.
«Вот бы сейчас ударить», — подумал я и хотел было
уже подать сигнал Новикову. Но офицеры снова усе¬
лись в сани и поехали вперед. Продвинулись они всего
метров на сто, и тут мы увидели черные столбы взры¬
вов. Раскатистый грохот донесся до нас.
Когда взметенная взрывом земля осела, на дороге
мы увидели только одни сани. От второй подводы и
следа не осталось. И тут заговорили наши орудия и ми¬
нометы. Снаряды и мины сначала падали по обе сто¬
роны дороги, а потом в самой гуще вражеских солдат.
Колонны рассыпались. Черные точки усеяли поле.
Кто бежит, по пояс проваливаясь в сугробы, кто пол¬
зет, разгребая руками снег. Все устремляются к Зер¬
ново.
Новиков переносит огонь на окраину деревни, пре¬
граждая дорогу беглецам. Но даже частокол разрывов
не может их удержать. Многие остаются неподвижно
377
лежать на снегу. Уцелевшие рвутся вперед в надежде
укрыться в деревне.
Прекращаем огонь. Только теперь я с удивлением
увидел, что почти все партизаны и жители Благовещен¬
ского сбежались на нашу высотку. Вот, думаю, откроют
фашисты огонь, нам самим тогда придется спасаться.
Приказываю всем вернуться на места и готовиться
к бою.
— Да, теперь они нас в покое не оставят,— говорит
Смирнов.
— Только бы враг раньше времени не раскусил си¬
стему вашей обороны.
— Об этом можно не беспокоиться. Мы из Благо¬
вещенского никого не выпускаем. Тут две бабки вчера
появились — пришли из Середины-Буды соль менять на
хлеб. Хотели улизнуть из деревни, но мы их задер¬
жали.
— Эге, видать, наши старые знакомые! Где они?
— Сидят у нас в хате, за ними присматривают.
■— Пойду побеседую с ними, — говорит Богатырь.
— Вместе пойдем, — говорю я.
Смирнов повел нас к дому. По пути встречаем Алек¬
сея Кочеткова, прискакавшего из соседнего хутора
узнать, что тут у нас происходит. Он набрасывается с
упреками на Смирнова, почему ничего не сообщил о
начавшемся бое. Это наш общий промах. Он непрости¬
телен даже в этой суматохе. Успокаиваем Кочеткова,
и он возвращается к себе.
— Усильте наблюдение!— приказываю Смирнову.—
Людей по местам!
Входим в избу. Так и есть, те самые! Молча перегля¬
дываемся с Богатырем. Женщины тоже обменялись
взглядами. Старуха начинает всхлипывать. Нос ее
смешно вздрагивает, трясутся дряблые щеки.
— Откуда пришли, мамаши? — спрашиваю, делая
вид, что вижу их впервые.
Спекулянтки тоже не признаются, что мы уже ви¬
делись.
— Из Середины-Буды мы, — отвечает старуха.
— Где же вы соль берете?
— Спасибо Советской власти, запаслись малость.
Хлеба вот ни кусочка нет, а детям есть хочется... — Она
не говорит, а причитает.
378
— А гарнизон большой в Буде? — перебиваю- ее.
— А что это такое?
— Немцев там много?
— Да откуда нам знать, батюшка! Натопаемся, на¬
маемся за целый день так, что до утра без задних ног
на печи валяемся...
— А полиции много?
— Зрение у меня никудышное. По улице ходимши,
света божьего не вижу, не то что полицейского. Теперь
все перемешалось, не разберешь: может, где и парти¬
заны ходят, так мы тоже не видим...
— Люди добрые, ну за что вы нас задержали? Не
виноваты мы ни в чем. Отпустите!..— заголосила та, что
помоложе.
— А кто вас сюда послал? — резко перебиваю ее.
— Дети голодные сидят. Вот они и послали. .
— Ив Хлебороб вас тоже дети посылали? — спра¬
шивает Богатырь.
— Для детей куда хошь мать пойдет, чтоб они с
голоду не попухли, — отвечает старуха, а сама прячет
глаза.
— Ну что же, пусть будет по-вашему, — спокойно
говорю я. — Вы наши старые знакомые, и мы вас в
обиду не дадим. Только уж вы посидите здесь, пока
мы свои дела закончим, а потом, может, удастся и ва¬
ших детишек проведать, может, чем вам и поможем...
Благодарности не последовало...
Прибежала Лиза Попова. Едва мы вышли из избы,
девушка взволнованно зашептала:
— Командир Смирнов приказал передать, что на
опушке леса появились немцы.
— А вы как сюда попали? — как можно спокойнее
спрашиваю ее.
Лиза заливается румянцем, как провинившаяся
школьница.
— Не могу я быть связной, товарищ командир. Мне
в роте больше нравится, а то ведь вроде бы я и не на
войне...
— Ну, знаете, много мы с вами навоюем, если каж¬
дый боец будет выбирать себе место по своему вку¬
су, — проворчал я и отпустил Лизу.
Взобравшись с Богатырем на крышу, превращенную
в наблюдательный пункт, быстро осматриваем мест¬
379
ность. На опушке леса с полсотни солдат в немецких
шинелях. Двое из них, вооруженные биноклями, смот¬
рят в нашу сторону. Вряд ли они что-нибудь увидели:
жителей и партизан словно ветром сдуло, жизнь в де¬
ревне совсем замерла.
Два солдата направились к деревне. На половине
пути они опускаются в снег. Ползут и стреляют из ав¬
томатов короткими очередями. По-видимому, для храб¬
рости.
Потом вслед за ними двинулись остальные. Развер¬
нувшись цепочкой, они тоже ползут по снегу. Застро¬
чили три ручных пулемета.
— Клюнули! — восторженно восклицает Богатырь.
Вот бы сейчас подкинуть на высотку настоящие пу¬
леметы! Но не успеть. Ладно, пусть лезут. Но нет ли
тут подвоха? Внимательно осматриваюсь по сторонам.
Нет, кроме горстки этих чудаков, никого не видно.
А они ползут и без конца сыплют из пулеметов по пу¬
стым окопам.
— Сколько же они патронов тащили на себе, —
удивляется Богатырь. — Не меньше десятка дисков на
пулемет...
Он хотел еще что-то сказать, но замолк на полу¬
слове. Фашисты приподнялись со снега и стали корот¬
кими перебежками приближаться к окопам. По-прежне¬
му строчат пулеметы, но паузы между очередями все
больше, и наконец стрельба вовсе прекращается. Один
из офицеров пошел на высотку во весь рост. Остановил¬
ся у Макета пулемета, пнул ногой соломенное чучело
и что-то крикнул своим солдатам. Те окружили окоп.
До нас доносятся их голоса, громкий смех.
И тогда открыли огонь наши. Четыре пулемета уда¬
рили по врагу. Застигнутые врасплох, эсэсовцы не ус¬
пели даже укрыться в окопах. Только долговязому офи¬
церу удалось уцелеть. Сбросив шинель, он помчался по
снегу. Чтобы легче было, кинул автомат. Петляя как
заяц, он уже приближался к дороге, когда я увидел
командира взвода Иванченкова. Он скинул полушубок
и валенки. В носках побежал по снегу. Один из нем¬
цев зашевелился. В руках у него автомат. Он уже при¬
целился в Иванченкова.
— Берегись! — не удерживаюсь я от крика.
Но опасность, нависшую над Иванченковым, заме¬
380
тил не только я. Пулеметчик Сережа Яркин дал корот¬
кую очередь. Не успев ни разу выстрелить, фашист
затих.
Иванченков быстро нагнал беглеца. Эсэсовский офи¬
цер выдохся, упал. Иванченков пытался его поставить
на ноги, но тот вдруг зверем накинулся на него. Раз¬
дался выстрел, и эсэсовец повалился в снег.
— Вот гадина, — сказал Иванченков, возвратившись
к нам, — пытался вырвать у меня пистолет.
— Жаль, «языка» потеряли, — вздыхает Богатырь.
Отчитываю Иванченкова: куда это годится — коман¬
дир босиком бегает за немцем.
— Не отпускать же его, — смеется тот..
К высотке направляется пулеметчик Оридорога.
— Вы куда? — окликает его Богатырь.
— Взглянуть, товарищ комиссар, на свою работу.
— Работа подходящая. Я сам видел, как ложились
твои пули. Знаешь что, захвати-ка с собой тех спеку¬
лянток. Пусть тоже полюбуются.
— Зачем это, товарищ комиссар? — удивляется Ори¬
дорога, но тут же, поняв оплошность, добавляет: — Раз¬
решите выполнять?
— Подождите выполнять.— Комиссар разъясняет:—■
Пусть посмотрят, а после этого отпустите их на все
четыре стороны: им не впервые радовать своих хозяев
такими вестями.
Понимающе улыбнувшись, пулеметчик побежал вы¬
полнять приказание. А Богатырь повернулся ко мне:
— Вот еще один урок. Боец должен знать суть за¬
дания, иначе получается: «Зачем это, товарищ комис¬
сар?..»
Такой у нас комиссар. Из любого случая умеет по¬
лезный вывод сделать. Постоянная работа с людьми
научила его хорошо разбираться в «человеческом мате¬
риале». Лучшего друга и помощника не сыскать.
— Извините за выражение, Волчков вас беспокоит.
Срочное дело есть.
Ох уж этот балагур Волчков! Будет он когда-нибудь
серьезным?!
— Что там у тебя?
— В Старую Гуту пришли отряды Ковпака, Гудзен¬
381
ко, Покровского, Куманька. Целое партизанское столпо¬
творение!..
Вот это радостная новость!
Наскоро проводим на хуторе Василек совещание.
Предупреждаем командиров и политработников о не¬
обходимости высокой бдительности. Нужно быть в по¬
стоянной боевой готовности: враг может напасть в лю¬
бую минуту.
Здесь, в Васильке, нас нашла Мария Кенина, только
что вернувшаяся из Середины-Буды. Рассказала, что
при ней привезли десять подвод убитых и раненых.
Хорошо поработали наши артиллеристы! В райцентре
переполох. По словам нашего человека, работающего
в полиции, немцы спешно собирают войска для наступ¬
ления сначала на Хинельский, а затем на Брянский
лес. Ждут артиллерию из Карачева. Без нее не реша¬
ются выступать.
Мы уже садились в сани, когда подошел Новиков:
— Товарищ командир, разрешите нашим артилле¬
ристам на рассвете накрыть фашистов в Буде.
— Весь гарнизон расположен в двух больших зда¬
ниях,— уточнила Кенина. — С опушки эти здания хоро¬
шо просматриваются.
— Сделаем подъем по всем правилам, — обещает
Новиков. — Я уже устанавливаю орудия и минометы.
— Вы, я вижу, и так все предусмотрели.
— Почти все. Не могу предусмотреть одного: раз¬
решите вы разбудить фашистов или нет?
— Хорошо, — соглашаюсь я, — разрешаю. Только
бейте точнее, зря снарядов не тратьте.
На улице толпится народ. Слышен смех. А вот и
веселая песня зазвучала.
— Удивительные у нас люди, — говорю комисса¬
ру.— Вокруг фашисты, в любой момент могут нагря¬
нуть, а они веселятся.
— А что им не веселиться. Верят они нам. Но я все
время задумываюсь: что будет с ними, когда мы уйдем...
Да, эта мысль все время мучит нас. Население
встречает нас с радостью, помогает нам, чем может.
А покидаем мы село, налетают гитлеровцы и люто
расправляются с этими родными для нас людьми...
Что делать? Брать с собой всех мы не можем. От¬
правлять в партизанские районы сотни и тысячи жен¬
382
щин и детей — тоже нельзя: там и так трудно с продо¬
вольствием...
В Красной Слободе течет обычная деловая жизнь.
Из кузницы доносится веселый перезвон молотов: наши
доморощенные конструкторы трудятся над формами, в
которые будет разливаться выплавленная из снарядов
взрывчатка. Первая плавка прошла удачно. Можно на¬
деяться, что теперь наши подрывники получат наконец
мины. На улице вереница подвод. Отправляется в оче¬
редной рейс обоз с продовольствием: перевозим наши
запасы с хутора Пролетарского за реку Неруссу, там
создаются наши новые базы.
В штабе нас встречает Рева. Он, как никто другой,
умел увлекать окружающих своими замыслами. Вот и
сейчас его статная фигура то и дело мелькала перед
окнами штаба. Рева успевал побывать буквально всюду,
и мы были спокойны: раз Рева на месте — задание бу¬
дет выполнено с предельной полнотой.
Илья Иванович Бородачев, как всегда, подтянутый.
Кожаная, видавшая виды тужурка перепоясана ремнем.
Раскрывает свою туго набитую сумку, вынимает лист¬
ки с донесениями разведчиков, раскладывает карту.
Немцы перегруппировывают силы.
— Обратите внимание вот на что: вокруг железно¬
дорожных станций Фетиши и Поныри фашисты кон¬
центрируют танки. Наш разведчик Крыксин видел их
своими глазами: совсем новенькие, прямо с завода.
Немцы их расставляют прямо в поле, маскируя белыми
полотнищами. Нет сомнения, что снова готовят наступ¬
ление на Северном Донце.
Бородачев уже приготовил донесение об этом в Мо¬
скву. Мне остается его только подписать. Радиограмма
сейчас же передается радистам.
— Что еще у нас нового?
— Юзеф Майор обнаружился.
— Живой! — с радостью восклицаем почти одновре¬
менно с Богатырем.
— Подает о себе весть. Донесение очень важное!
«Моя часть преследует партизан Ковпака. Сейчас
находится в Хинеле. Есть приказ двигаться в город Се¬
редину-Буду. У меня все в порядке. Искать меня не
надо. Буду сам стараться сообщать все интересное».
383
Мы так обрадовались, что Юзеф жив, что на какое-
то мгновение забыли, что он служит в той самой ди¬
визии, которая движется в наш район с намерением
уничтожить нас.
Ведь именно эта дивизия вытеснила Ковпака из
Спасских лесов, заставила его отряды уйти в Хинель-
ские леса, а потом сюда — на Брянщину. Теперь мы
не сомневаемся, что часть, которую мы обстреляли
у Середины-Буды, тоже входит в эту дивизию.
— Как бы в этой суматохе и Майор не угодил под
наш снаряд, — тревожится Бородачев.
— Надо снова посылать разведку в Поныри, — го¬
ворю я начальнику штаба. — Кто пойдет?
— Опять Крыксин. Еще покойный Пашкович закре¬
пил его за этим районом.
— Может, пора его сменить?
— Некем. Больше у меня никого нет.
Крыксин — семнадцатилетний паренек, мальчишка
совсем.
— Он там так примелькался, что на него уже никто
не обращает внимания, — успокаивает Бородачев. — Все
его принимают за бездомного сироту. Он и одевается,
как настоящий беспризорник.
Начштаба помолчал и добавил с обидой:
— По существу, вся моя разведка держится на
этом мальчике.
Понятно, к чему клонит Илья Иванович. Сугубо во- ^
енный человек, в прошлом начальник штаба стрелково¬
го полка, Бородачев никак не может примириться с на¬
шей системой объединения отрядов. Ведь они действуют
сообща лишь тогда, когда мы наносим совместные уда¬
ры по врагу. А потом они снова рассредоточиваются на
большом расстоянии от центральной базы и дейст¬
вуют самостоятельно, сами устанавливают связи с пар¬
тийным подпольем, организуют диверсии, ведут раз¬
ведку.
Бородачеву же хочется, чтобы штаб объединения со¬
средоточил в своих руках всю полноту власти, повсе¬
дневно руководил деятельностью отрядов. Желание по¬
хвальное. И когда-нибудь мы добьемся этого. Но пока
у нас нет такой возможности, хотя бы потому уже, что
не располагаем надежными средствами связи.
Рева приводит трех незнакомцев. Двое мужчин и
384
девушка. Один из них, низкого роста, полный, кругло¬
лицый, выходит вперед, улыбается, подает мне руку:
— Моя фамилия Плохой, но по натуре я хороший.
Наконец-то! Мы душевно обнялись. Второй мужчина
назвался Крюковым, девушка — Майей Блакитной.
— Где вы пропадали? А где же четвертый товарищ?
Оказывается, летчик ошибся и сбросил их между
Брянском и Навлей. Долго блуждали по лесу. В одной
из деревень столкнулись с вооруженными людьми, при¬
няли их за полицаев. В завязавшейся перестрелке один
из парашютистов был убит. А потом выяснилось, что
это наши, партизаны. Хорошо хоть никто больше не
пострадал.
— Партизаны доставили нас в штаб Емлютина —
Бондаренко. Они дали подводу. И вот мы у вас.
Казимир Иванович Плохой вручает мне бумагу за
подписью генерала Строкача. Узнаем, что он назначен
моим заместителем по оперативно-разведывательной ча¬
сти, а Крюков заместителем комиссара Богатыря. Нас
радует, что к нам послали опытных людей. Они помогут
нам в организации оперативной и политической работы
среди партизан. Крюков до этого был политработником
Юго-Западного фронта.
Хлопает калитка. С крыльца слышен уже знакомый
мне по Хинельскому лесу раскатистый бас секретаря
подпольного комитета партии Червонного района Пор-
фирия Фомича Куманька, но в комнату первым входит
невысокого роста пожилой человек с бородкой клиныш¬
ком, в длинном штатском пальто, перекрещенном рем¬
нями. На голове — серая кубанка. Запросто, как старо¬
му знакомому, он подает руку; замечаю, что два пальца
правой руки как-то неестественно подогнуты, — очевид¬
но, результат ранения. Говорит с мягким украинским
акцентом:
— Ковпак, командир путивльских партизан.
Так происходит мое знакомство с Сидором Артемье¬
вичем Ковпаком.
Вслед за ним шумной толпой входят остальные
командиры.
Богатырь и Бородачев стоят чуть поодаль, вытянув¬
шись, полагая, что предстоит процедура взаимного пред¬
25 А. Н. Сабуров
385
ставления, но официальные грани нарушаются с первой
минуты: здороваются все сразу, наперебой, душевно,
по-братски.
— Я и есть тот самый Покровский, — тепло здоро¬
вается с Богатырем молодой румяный красавец с лихо
наброшенным на плечи голубым башлыком. — Старший
лейтенант Покровский, командир двух партизанских от¬
рядов Курской области.
— А я — командир «самостийного» отряда Ямполь-
ского района Гнибеда, — басит высокий представитель¬
ный человек в белом кожухе.
— Леонид Иванов, командир Червонного отряда. —■
Мы сердечно обнимаемся со здоровяком в неизменной
морской фуражке, с которым успели подружиться в Хи-
нельском лесу.
По военной форме, соблюдая уставные нормы, пред¬
ставился только командир отряда подполковник Гуд¬
зенко.
Еще рукопожатие. Еще... Мы кое-как рассаживаемся
в нашей тесной комнатушке — кто за столом, кто на
скамье у стены, а кто и на подоконнике. И в Красной
Слободе, в этом небольшом селе, затерянном среди лес¬
ной глуши, начинается командирский совет партизан¬
ских отрядов Донбасса, Харьковщины, Курска, Путив-
ля, Хинельских лесов — посланцев России и Украины.
Да, история повторяется. Со стародавних времен по
южной окраине овеянного преданиями и легендами дре¬
мучего Брянского леса проходит граница между Рос¬
сией и Украиной. И с давних незапамятных времен вра--
ги всех мастей пытались открыто и тайком, лестью и
под страхом смерти разъединить два народа, двух кров¬
ных братьев. Но всякий раз великая дружба ломала
любые кордоны.
Так было триста лет назад, когда украинский народ
под водительством Богдана Хмельницкого воссоединил¬
ся со своим родным братом — русским народом. Так
было в годы гражданской войны, когда под руководст¬
вом Ленина русские и украинцы плечом к плечу сража¬
лись с интервентами, освобождали от них Украину.
Так и сейчас. Лютой карой грозят гитлеровцы каж¬
дому, кто посмеет пересечь границу Брянского леса.
Дзотами, колючей проволокой пытаются они отделить
Украину от России. Но именно здесь, в Брянском лесу,
386
сегодня собрались мы — русские и украинцы, чтобы
разорвать жестокую фашистскую блокаду, пойти в рейд
по вражеским тылам — из русских лесов на украинские
просторы.
Возможно, не сразу нам это удастся. Будут жесто¬
кие бои. Может, и горькие минуты ждут нас. Но знаем,
что в конце концов победим мы, потому что неисчисли¬
мы сиды братских народов, врагу не подавить, не сло¬
мить их.
Куманек рассказывает о событиях последних дней:
как враг повел наступление на Хинельский лес, как в
этот момент к ним подоспел Ковпак и как они вместе
прорывались на Брянщину.
— Главное — боеприпасы, — говорит Куманек, — ре¬
жут они нас без ножа.
- Ковпак, попыхивая невероятных размеров козьей
ножкой, внимательно изучает подготовленную нами
сводку обстановки нашего партизанского края. Отложив
ее в сторону, он говорит:
— Товарищ Сабуров, открывай совещание. Не люб¬
лю дипломатии. На твоем хозяйстве собрались — от¬
крывай! -
Я рассказываю, как образовался партизанский край,
о нашей тактике при взятии Суземки, Локтя, Трубчев¬
ска, и последних боях у хутора Хлебороб и села Благо¬
вещенское, которые особенно заинтересовали всех.
— Стой, стой, не спеши, — останавливает меня Ков¬
пак. — Це дило, як кажуть, треба розжуваты. Ну, еще
раз скажи, как вы фашистов провели.
Я подробнее излагаю наши действия.
— Хитрая тактика, — задумчиво говорит Ковпак. —
Об этом стоит пораскинуть мозгами...
— Это забава для слабосильных, — вдруг переби¬
вает его Покровский. — А вот мы с ходу наскочили на
Жихово, и вражеский батальон как корова языком слиз¬
нула. Вот это действительно дело! У нас семьсот ство¬
лов. Налетаем на гарнизоны по-чапаевски, молниенос¬
но расправляемся с врагом. Пусть немцы думают о
тактике, а нам некогда.
— А если враг подготовится к встрече? — спраши¬
вает Богатырь. — Что тогда будет с отрядом, товарищ
старший лейтенант?
— Думаете, разобьют? Это исключается в любом
25*
387
случае, если у командира не пустой черепок, а голова
на плечах. .
— Видать, из молодых, да ранний, — насмешливо
бросает Ковпак. — Як кажуть: свыснув, тыкнув та й
пишов.
— Ну что ж, если хотите, «и свыснув, и тыкнув», —■
принимает вызов Покровский. — Не важно, как сдела¬
но, важно, что сделано.
Ковпак хмурится, сердито сводит брови. Поворачи¬
вается ко мне:
— Хай молодые поостынут. А я пока слово говорить
буду.
Сидор Артемьевич рассказывает главным образом о
своих переходах из Спасских лесов в Хинельский и
оттуда к нам — на Брянщину. Стараюсь не пропустить
ни одного слова: хочу понять, как можно с. тяжело гру¬
женными, громоздкими обозами пройти сотни километ¬
ров по открытой местности и при этом не иметь по¬
терь. Забрасываю Ковпака множеством вопросов.
— Вот я тебе зараз скажу, что главное, — охотно де¬
лится своим опытом Ковпак. — Первое дело — это быст¬
рота движения: нужно делать не меньше тридцати —
сорока километров за ночь. Второе, дневку определяй
заранее, и на это место обязательно за сутки нужно
посылать своих людей в разведку: когда придешь туда,
они тебе всю обстановку сразу и доложат. Третий во¬
прос — это твое хозяйство. Обоз готовь с умом, подби¬
рай лошадей сильных, выносливых и не перегружай их.
Не забывай, что иной конь хорош под седлом, а в пово¬
зочной упряжке не потянет. И ездовые должны быть с
головой, с ходу бы понимали, что к чему, а то попадет¬
ся растяпа, наскочит на пень или влетит в болото и
задержит всю колонну.
Сидор Артемьевич предупреждал, что при движении
колонны ни в коем случае не следует ввязываться в
бой с противником всеми силами. Врагу выгодно увлечь
тебя боем, чтобы остановить, а затем окружить и уни¬
чтожить всю колонну.
— Может случиться, что противник догонит тебя или
выставит на пути заставу. Тут уж, браток, не раздумы¬
вай: сразу выбрасывай навстречу ему ударный отряд и
позаботься, чтобы командир там был сноровистый, умел
быстро ориентироваться в обстановке и не боялся при¬
388
нимать смелые решения. Ударный отряд должен пер¬
вым завязать бой и отвлечь на себя противника. Тем
временем колонна оторвется от врага.
Передохнув немного, Ковпак добавляет:
.— Не беспокойся, отряд, который вел бой, никуда
не денется, при всех условиях хлопцы вас догонят.
В общем, повторяю: главное —не ввязываться в бой
сразу всеми силами. Это вы не забывайте...
Я записывал, переспрашивал, снова записывал, и,
право же, на этом совещании я скорее походил на при¬
лежного ученика, чем на председательствующего. Хо¬
телось уловить все интересное, позаимствовать все
ценное из опыта соседей.
А в комнате опять разгорелся спор. Вопросы такти¬
ки слишком волнуют всех, чтобы разговор протекал
спокойно. Ковпак вновь подал голос:
— Товарищи говорят, что у каждого своя тактика:
у Сабурова — одна, у Ковпака — другая, у Покровско¬
го, скажем, — третья. Что ж, спорь, защищай, отстаи¬
вай свое. Но не поступайте, как вот этот, — тычет он в
сторону потупившегося командира. — Когда ему туго
пришлось, он до меня прихилывся: «Спасай, дед!»
А когда на меня гитлеряки насели, он поднял свой от¬
ряд и пошел своей дорогой —вот, мол, бис с ним, с тым
дидом... Я вас спрашиваю, як така тактика называется?
Трусость! От як!
— Вы не смеете так говорить, — вскипает тот, кому
адресованы эти слова.
— Да что вы, — ехидно ввертывает Рева. — Яка ж
тут трусость? Це ж называется самооборона...
В комнате бушует смех. Применяю свою председа¬
тельскую власть и навожу тишину.
Нам нужно решить очень важный вопрос. Наш штаб
предлагает выделить из всех отрядов жителей Середи-
но-Будского, Гремячского и Хильчанского районов. Из
этих людей организуем три партизанских отряда, кото¬
рые направятся в свои районы. Задача — поднять на¬
селение на борьбу с врагом. Во всех трех районах бу¬
дут созданы подпольные райкомы партии, которые воз¬
главят работу. Долго не можем прийти к согласию. Гуд¬
зенко и Покровский, в чьих отрядах больше всего лю¬
дей из этих районов, рьяно возражают против нашего
предложения.
389
— Это ослабит наши отряды, — говорит Покров¬
ский. — И вот еще какой вопрос: я человек беспартий¬
ный, какое же я имею право учреждать райкомы пар¬
тии, да и не один, а целых три?..
— Це вирно, товарищ Покровский, что беспартийно¬
му незачем учреждать райкомы партии, но я пытаю:
хто ж тоби дае таке задание? Нихто! Вот у комиссара
Богатыря есть список членов партии этих районов. Они
соберутся, выберут состав районных комитетов. Тем бо¬
лее что налицо и члены пленумов этих райкомов: Сень,
Горинов, Клименко... Твоя задача одна — отпустить в
новые отряды своих людей.
— Если кто-нибудь из командиров не захочет вы¬
полнить принятых на сегодняшнем командирском совете
решений, — подытоживает Богатырь, — мы обратимся к
секретарю соответствующего райкома партии. А каж¬
дый из вас обязан выполнить волю своего райкома
партии.
— Правильно, — одобряет Красняк, секретарь Ям-
польского райкома партии и комиссар отряда, которым
командует Гнибеда.
Споры прекращаются. Совещание поручает мне и
Богатырю провести все организационные мероприятия,
связанные с созданием партизанских отрядов и выбо¬
рами новых районных комитетов партии.
Наконец, еще одно дело. Данные разведки свиде¬
тельствуют о сосредоточении на подходах к Брянскому
лесу по меньшей мере трех вражеских дивизий. Наме¬
рение врага понятно всем: одним ударом покончить с
партизанским краем и со всеми скопившимися здесь
нашими отрядами. Что нам делать? Ждать этого удара
или опередить его? Я оглядываю друзей.
— А какого ж биса, ты думаешь, мы к вам сюды
приихалы?.. — смешливые искорки загораются в глазах
Ковпака. — Ударим! А як же иначе? Так ударим, что
гром пойдет по лису. Правильно, товарищи?
Все горячо соглашаются с ним. Решаем нанести
удар на широком фронте. После этого отряды отправят¬
ся по своим районам.
— Я думаю, что к разработке этой операции нужно
будет привлечь и моего комиссара, Семена Васильеви¬
ча Руднева, — предлагает Ковпак.
Я еще тогда не знал Руднева, но много о нем слы¬
390
шал, как о человеке светлого ума, непреклонной воли и
очень образованном в военном отношении. Конечно, мы
все были рады его участию в этом деле.
Договариваемся в ближайшее время собраться в
штабе Ковпака и разработать план совместной опера¬
ции по всей ширине Брянского леса.
После совещания шумной ватагой отправляемся к
нам на обед. По улице бегут ручьи. Прыгаем через лу¬
жи, выбирая места посуше.
Я доволен встречей. Пусть кое-кто погорячился, на¬
говорил лишнего. Но мы познакомились друг с другом
и теперь знаем, кто чем дышит. Я уверен, что скоро во
вражеском тылу начнут жить и действовать три новых
подпольных райкома партии и пойдут навстречу врагу
три новых партизанских отряда. А главное — впереди
наше первое выступление общими силами, первый со¬
вместный удар по врагу...
— Ну и хлябь же в этой партизанской столице! —
подталкивая меня, жалуется Куманек, с трудом вытас¬
кивая ногу из колдобины, полной мокрого снега.
— Только бы не опоздать с ударом. Только бы не
опоздать, — поглощенный своими мыслями, совсем
некстати отвечаю я.
Пять партизанских объединений готовятся выступить
одновременно. Такого еще не бывало. Нападаем сра¬
зу на десяток вражеских гарнизонов.
Выслушали разведчиков, вернувшихся из расположен
ния противника. Окончательно договорившись о времени
и направлении ударов, руководители украинских, кур¬
ских и брянских партизан разъехались по своим местам.
Наш Бородачев уехал к отрядам, сосредоточившимся
вблизи исходных рубежей, а я в Красную Слободу, по¬
мочь Реве вывезти остатки нашего хозяйства. Туда же
должен вернуться и Богатырь, который уже несколько
суток разъезжал по районам северной Сумщины, где
создавались новые подпольные райкомы партии и пар¬
тизанские отряды.
Ранним апрельским утром Рева повел меня на опуш¬
ку. С высоко задранным стволом на железных подпор¬
ках стоял тут злополучный крупнокалиберный пулемет,
походивший скорее на гигантскую цаплю, чем на боевое
оружие.
391
— Дай бог,—: поддел я Реву, — чтобы это твое соору¬
жение когда-нибудь сработало.
— Та шо ты привязался ко мне со своим богом,—
рассердился Рева, как всегда вгорячах путая русские
слова с украинскими. — Моя конструкция не подведет,
будь уверен. А в данный конкретный момент это у тебя
самое грозное оружие, що може бить по фашистским
литунам.
— Ну уж и самое грозное, — смеюсь я, — а пушки
Новикова, это что, по-твоему, игрушки?
— Если пушка без снарядов, от нее пользы меньше,
чем от игрушки.
— Не спеши, дружок, — обнимаю я Павла. — Бога¬
тырь сообщил, что в Скрыпницких нашли и снаряды к
семидесятишестимиллиметровым пушкам.
— Я бы все равно все снаряды отобрал у артилле¬
ристов!
— За что же такая немилость? А ведь под Середи-
ной-Будой наши пушкари хорошо поработали.
— Подумаешь, один раз бахнули, так уж и слава
на весь партизанский край, — горячится Павел. — А я
тебе другое скажу: вот наш Иван Шитов два снаряда
подложил под рельсу, крутанул свою адскую машин¬
ку— и пожалуйста: локомотив и семь вагонов с живой
силой полетели под откос. От це, я понимаю, результат.
— Это действительно здорово. Но почему мне не до¬
ложили, что подрывники снаряды используют?
— Побоялись, — улыбается Павел. — Шитов эти сна¬
ряды у Новикова стянул.
— Но ведь снаряды очень тяжелые.
— Что правда, то правда. Тащить их нелегко. Толь¬
ко чего не сделает добрый партизан, чтобы гитлерякам
голову оторвать. Вот и берут ти снаряды, як поросяток,
та й ну гулять на дорогу...
— Это все нужно продумать.
— А чего тут думать? Ты ж, Александр, сам пони¬
маешь, что в наших условиях артиллерия дело неэко¬
номичное. Наши доморощенные артиллеристы привыкли
стрелять по расчету «на лапоть вправо, на лапоть вле¬
во». Мы с тобой не столь богаты, чтобы так боеприпа¬
сами разбрасываться. А наш минер донесет и руками
снарядик точненько уложит.
— А как твой минный завод?
392
— Пока не справляется. — Рева нервно набивает та¬
баком свою трубку. — Но все равно наладим выпуск
мин. А ты, Александр, отдай приказ хлопцам, чтобы не
растаскивали склад с нашими снарядами.
Я успокаиваю друга: на охрану склада выставлен
отряд Погорелова, и там будет все в порядке.
Мы возвращаемся в домик штаба. Садимся завтра¬
кать.
— Когда начинается операция? — спрашивает Рева.
— Сегодня ночью. Вот справимся с этим делом, бу*
дем создавать школу минеров. Нам нужно не менее
тридцати диверсионных групп. Понимаешь, если каждая
из них свалит под откос хотя бы один вражеский эше¬
лон, какая это помощь будет нашей армии!
У Ревы загорелись глаза. Но тотчас нахмурились:
— Только на меня в этом деле ты не рассчитывай.
Не буду я больше сидеть в обозе.
— А как же командир отряда может оставаться в
обозе?
— Какой командир отряда? — непонимающе уставил¬
ся на меня Павел.
Рассказываю ему, что отныне наше объединение бу¬
дет состоять из восьми отрядов. Поэтому решено, что
я больше не буду совмещать две должности — команди¬
ра отряда и командира объединения. И командиром го¬
ловного отряда имени 24-й годовщины РККА назначен
он, Павел Рева.
— Так что тебе и карты в руки. Пожалуйста, дейст¬
вуй, разворачивай свое минное дело. Но сначала нам
нужно разгромить немцев, вырваться на простор.
Рева взволнован, пытается закурить, но спички ло¬
маются одна за другой.
Последние наши бойцы покидают Красную Слободу.
Мы с Ревой стоим на бугорке, в последний раз огляды¬
вая ставшие родными места. К нам подошла Петровна.
Маленькая, какая-то всегда незаметная и всегда нуж¬
ная. Тихо заговорила:
— Смотрю, разъезжаются товарищи, то один уедет,
то другой. Думаю, пойду, старая, наведаюсь, а вдруг и
вы... — Не договорив, пытливо посмотрела на нас. И по
глазам видно, что хочется ей услышать от нас один от¬
393
вет: «Что вы, Петровна, никуда мы от вас не ухо¬
дим...»
Но не можем мы обманывать добрую женщину.
— Це верно, уезжаем, — вздыхает Рева. — Давай
прощаться, золотой ты наш человек.
В мирное время ничем от других не отличалась семья
Калинниковых. Жили как все, честно трудились... А вот
случилась беда с Родиной, и вся семья лесника подня¬
лась на подвиг. Скромно, без лишних слов эти люди
делали свое дело, повседневно рисковали жизнью для
спасения других, отдавали все свои силы борьбе с вра¬
гом. Любовь и почет этой славной семье! Спасибо тебе
за все, Елена Петровна!..
Я обнимаю ее, целую седеющую голову.
— Не забывайте нас, — шепчет Петровна сквозь
слезы.
С Ревой идем провожать ее. К нам подходят все но¬
вые и новые люди. Слобожане тепло прощаются с нами.
К горлу подкатывается комок.
Павел бодро говорит людям, что мы вернемся, вер¬
немся скоро. Петровна молча кивает.
— Ничего не хочу. Ничего! Только бы увидеть вас
всех живыми, сыны мои...
Сцены прощания... Группа партизан окружила куз¬
неца. В кожаном фартуке, высокий, бородатый, он скло¬
нил непокрытую белую голову. Бойцы жмут ему руки,
обнимают, целуют, потом отходят к подводам, но еще
долго смотрят на кузницу, на ее хозяина — своего пре¬
данного немногословного друга.
Молодой партизан медленно расхаживает вдоль огра¬
ды небольшого домика. Подойдет к калитке, потопчется
и снова отойдет. Видать, завелась зазноба у паренька и
не так-то легко зайти, чтобы проститься с ней.
Где-то на другом конце улицы вспыхнула песня:
В далекий край товарищ улетает,
Родные ветры вслед ему летят...
Ее подхватывают на подводах, у кузницы, у ворот
домов, где слобожане прощаются с бойцами, и широко
над Слободой несется грустный мотив.
Щемит сердце. Нет, нигде, куда бы ни занесла меня
война, не забыть мне Красной Слободы — нашей ма¬
394
ленькой партизанской столицы. Стали дороги и близки
мне скромные, отзывчивые слобожане, и эта широкая
улица, и река, и густой темный лес за ней...
Иванченков останавливает возле нас свои сани. Ли¬
цо пепельно-серое. Глаза ввалились. Глядя в сторону,
говорит глухо:
— Опоздал. Извините, товарищ командир. Жена,
знаете... И малыши, ведь двое их у меня... Сначала
толковал ей всякое по хозяйству. Потом по лесу возил,
показывал, где можно скрываться на тот случай, если
придут гитлеряки, а как сказал ей, чтоб только живьем
в руки фашистам не давалась, тут она и заголосила.
Никогда еще она так не плакала, товарищ командир.
Никогда, — повторяет он, и у самого слезы медленно ка¬
тятся по щеке, застревая в густых рыжих усах.
Глазам не верю: Иванченков плачет?
Вспомнилось наше первое знакомство в Смилиже.
Иванченков там был у немцев старостой. Когда мы впер¬
вые пришли к нему, он был уверен: смерти не избежать.
Но ни один мускул на его лице не дрогнул. Почему же
теперь он так сник? Жену с ребятишками трудно остав¬
лять? Нет, не только это. Там, в Смилиже, он нервы
стиснул в кулак, чтобы выиграть схватку, выгадать вре¬
мя, доказать, что он настоящий советский человек. Сей¬
час же, в кругу друзей, он и не мог и не хотел скрывать
свои чувства.
Иванченков встряхивается, прикладывает ладонь к
козырьку:
— Разрешите приступить к командованию взводом?
— Не взводом, а ротой, — поправляю я. — Такое ре¬
шение принял штаб.
Он соскакивает с саней. Взволнованно смотрит то на
меня, то на Реву. Хочет что-то сказать, сказать много и
горячо, но произносит тихо и коротко:
— Не подведу!..
Бросается в санки и гонит свою мохнатую лошадку.
Подходит Мария Кенина. Держится спокойно. Даже
улыбается. Пожалуй, посторонний человек поверил бы
ее спокойствию. Но я хорошо знаю Кенину. И знаю, от¬
куда она пришла. Слишком громкий голос выдает ее
боль.
— Вы ж понимаете, — говорит она, — с моей мамоч¬
кой покуда договоришься — и день мал станет. Такие
395
страсти развела. «Я твою дочку берегла, как наседка
пестовала. Так ты теперь вот что надумала — уходить
за тридевять земель. Нет, милая, раз ты мать, так и
сиди тут, а я тебе не кошка, чтобы дите, как котенка,
по лесу таскать...»
От напускной веселости не остается и следа. Мария
вот-вот расплачется.
— А тут еще дочурка вцепилась: «Не уходи, маму¬
ля!» Не помню, как и вырвалась, как по лесу шла.:.
Смотрю на нее. Молодая, красивая. Война оторвала
ее от ребенка, от матери, от учительской работы, а се¬
годня уводит далеко от родного дома, в неизвестность.
И снова, в какой уже раз, в сердце стучится мысль: бес¬
предельно благородство наших людей, изумительна кра¬
сота их подвига — скромного и величественного...
Трудно уходить из этих мест, ох как трудно! Колонна
наша уже повернула к реке Неруссе и снова останови¬
лась.
Задыхаясь, бежит к дороге Григорий Иванович Кри¬
венков. Окружаем его. Он валится на сани, заходится
кашлем. Наконец поднимает голову, вынимает из боро¬
ды застрявшие сухие травинки.
— Когда еще свидимся? — слышим его надтреснутый
голос. —- Хотелось бы с вами, да силы уже не те.
И сразу заговорили все.
— Давай лечись как следует, теперь мы и без твоей
помощи обойдемся.
— Лети в Москву, там орден получишь, а после вой¬
ны вместе с тобой его обмоем...
Стоял такой галдеж, что я едва расслышал мольбу
Григория Ивановича:
— Езжайте, хлопцы, скорее езжайте...
Поднялся с саней, обвел всех нас взглядом. И сразу
оборвался гомон. И в наступившей сторожкой тишине
заскрипели полозья.
Григорий Иванович Кривенков махал нам вслед шап¬
кой. Мы оставляли человека, который так много сделал
для нас. Я уже говорил, что он раздобыл для нас боль¬
ше тысячи винтовок. За это он первым из брянских пар¬
тизан был награжден орденом боевого Красного Зна¬
мени.
Мы больше не встретились с ним. Этот неутомимый
человек и после нашего ухода продолжал оказывать
396
помощь партизанам. И однажды, разыскивая тайные
места с оружием, усталый и больной, он упал в лесу
и уже не поднялся. Пусть советские люди никогда не
забудут этого имени: Григорий Иванович Кривенков. Он
до последнего дыхания был на боевом посту и отдал
жизнь за свое Отечество, которому служил верно и
беззаветно.
Чердаш неутомим в беге. Санки то и дело размаши¬
сто ударяются о пни и вековые шершавые сосны, между
которыми извивается дорога. Едем день, другой. Уже
реже стал лес. Показались поляны, чуть зеленеющие от
молодой травы, хотя в ложбинах еще лежит снег. По
раскисшей дороге и Чердаш замедляет шаг. Вот и зна¬
комые заросли орешника. Говорю Реве:
— Это урочище Брусна, Павел. Смотри вправо, а то
промахнем.
Но одинокий дом лесника почему-то показался ле¬
вее нас.
— Да це партизаны Ковпака натоптали тут столько
дорог, что доброму чоловику не грех и заблудиться,—
ворчит Рева.
Направляемся к тому самому дому, где в ноябре
1941 года мы разрабатывали свою первую боевую опе¬
рацию. Безумно дерзкой она была. Сегодня трудно и по¬
верить в такое. Под носом двух эсэсовских полков и шта*
ба немецкой дивизии наш небольшой отряд разгромил
станцию Зерново.
Прошло сто пятьдесят дней. И мы снова вернулись
сюда. Теперь наши силы возросли во сто крат. И то,
что сегодня мы пришли сюда — уже не девять человек,
а восемь партизанских отрядов, — вовсе не случайно:
здесь нам поверили в самое трудное для нас время,
пусть теперь порадуются нашей нынешней силе.
Конец первой книги
СОДЕРЖАНИЕ
В огненном кольце 5
Наш фронт — здесь 26
Голос Москвы 58
Наращиваем удары 104
Номер «Правды» 129
Подпольный райком 147
Объединенный штаб 164
Конец монархической «партии» 178
Юзеф Майор 222
Т рубчевск 248
Партизанский край 272
Тайна анонимок 285
Дорога в Хинельский лес 321
Клятва 351
Сыновья одной семьи 373
Александр Николаевич Сабуров
ОТВОЕВАННАЯ ВЕСНА
Книга первая -
Редактор В. И. Милютин
Художественный редактор А. М. Голикова
Художник В. В. Васильев
Технический редактор Р. Ф. Медведева
Корректор М. Г. Тихонова
©
Г-58374 -
Сдано в набор 20.5.68 г.
Подписано в печать 1.7.68 г.
Формат 84ХЮ81/з2 — 12,5 печ. л.
=* 20,5 уел. печ. л. 1 вкл. — 1Дв п. л.
-=0,103 уел. печ. л. = 20,653 уч.-изд. л.
Изд. ЛЬ 3/1854. Заказ 266.
Бумага типографская № 2
Тираж 100.000 экз. Цена 83 коп.
©
Ордена Трудового
Красного Знамени
Военное издательство
Министерства обороны СССР
Москва, К-160
Ѵ-я типография Воениздата
Москва, К-6, проезд Скворцова-Степанова, дом