Щ&UJ3UG°11sс3осаSа<с■zsк!о;3. Я.ХАНИНПАРИИ
В ЯПОНСКОМ
ОБЩЕСТВЕ
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ИНСТИТУТ ВОСТОКОВЕДЕНИЯ3. Я. ХАНИНПАРИИ
В ЯПОНСКОМ
ОБЩЕСТВЕ(ОЧЕРК СОЦИАЛЬНОЕ ИСТОРИИ
XVII—XIX вв.)ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»ГЛАВНАЯ РЕДАКЦИЯ ВОСТОЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
МОСКВА 1980
Ответственный редактор
С. А. АРУТЮНОВМонография посвящена изучению проблемы, сравнитель¬
но мало исследованной и за пределами Японии малоизвестной,
но весьма важной и с научной и с политической точек зрения.
Эта проблема рассматривается как неотъемлемый компонент
всего сложного комплекса вопросов развития японского об¬
щества в XVII—XIX вв. В работе раскрываются многие спе¬
цифические особенности японского варианта довольно распро¬
страненного в мировой истории социально-психологического
явления дискриминации париев, а также выявляются некото¬
рые общие закономерности его эволюции в условиях феода¬
лизма и капитализма.10605-097X	114-80. 0506000000013(02)-80© Главная редакция восточной литературы
издательства «Наука», 1980.
ПРЕДИСЛОВИЕШли века. На смену уходившим в прошлое на исторической
арене появлялись все новые и новые поколения. А жизнь в фео¬
дальной Японии двигалась по давно укатанной колее. Многое
уже издавна стало привычным, а все привычное казалось вполне
естественным и даже единственно возможным.Нет, это не означало, что жизнь людей и общества в целом
была лишена перемен и потрясений. Какие-то перемены в ней
происходили все время. А различных потрясений и политических
сдвигов — наводнений, голода, восстаний, пожаров, новых зако¬
нов— на долю каждого поколения приходилось вполне достаточ¬
но, даже сверх меры. И жизнь каждого нового поколения вовсе
не была точной копией жизни предыдущего.Но одно на протяжении всей эпохи феодализма, и в период
правления сёгунов1 Токугава (1603—1868) в частности, остава¬
лось почти неизменным — это четкое социальное деление общест¬
ва, строгая сословная разъединенность, которая считалась вечной
и естественно предопределенной. В сознание каждого члена об¬
щества с детства внедрялось представление о том, что дети, вну¬
ки и правнуки дворянина всегда будут дворянами, потомки же
крестьян во все времена останутся крестьянами и т. д. И воз¬
можность разрушения сословных перегородок воспринималась
тогда как конец света. Например, крестьянину или ремесленнику
мысль о том, что он или его дети смогут когда-либо стать дворя¬
нами, казалась такой же невероятной, как предположение о воз¬
можности его превращения в орла или льва. Люди верили, что
каждый человек обладает своей особой сословной субстанцией.
И такая сословная предопределенность являлась одной из важ¬
нейших идейно-психологических основ японского феодального об¬
щества.Неотъемлемым элементом всей этой сословной иерархии стала
сегрегация групп дискриминируемого меньшинства, так называе¬
мых сэммин2, слепая вера в то, что парии по своим социальным
и чисто человеческим качествам стоят неизмеримо ниже всех ос¬
тальных «обычных» людей и поэтому достойны лишь презрения
и отчуждения. Такое отношение к ним содействовало логическому
оправданию «естественности» всей социальной структуры феодаль¬
ной Японии.Зарождение, становление и развитие в Японии буржуазных
отношений в XVIII—XIX вв. должно было, казалось, привести к3
ослаблению и уничтожению сословной системы, к исчезновению
сегрегации. Однако практически это не произошло. Даже после
^реставрации Мэйдзи» (1868 г.), которая положила начало неза¬
вершенной буржуазной революции, в Японии остались тщательно
оберегаемые элементы сословности, а дискриминация париев со¬
хранилась, по существу, в полном объеме.Как же все это произошло? Каким образом эволюционировало
японское феодальное общество в период Токугава? Каковы были
основные тенденции его развития? Какие силы и как определяли
положение разных слоев населения? И как изменялось явление
дискриминации на протяжении XVII—XIX вв.? Таковы основные
вопросы, которые интересуют нас.Хотя японское общество в XVII — середине XIX в. и выгляде¬
ло монолитом, не подверженным каким-либо изменениям, эпоха
Токугава стала во многом переходным этапом к качественно но¬
вой стадии его развития. Феодальная структура Японии на про¬
тяжении этой эпохи пережила свой новый подъем, затем в ней
наметились признаки распада, и в конце концов наступил ее крах.
В частности, потому, что в недрах всего общественного организма
в это время постепенно распространились элементы буржуазности.Период Токугава, несомненно, стал и важнейшим этапом в
эволюции явления сегрегации. Именно в это время возникло боль¬
шинство и поныне существующих поселений сэммин, получили
юридическое оформление нормы отношения к париям. Отсюда по¬
нятен наш особый интерес к этой эпохе.Однако в процессе работы мы убедились, что не сможем
остаться строго в хронологических рамках эпохи Токугава. Ведь
в первую очередь важно было рассмотреть не статическое состоя¬
ние общества, а его динамику, те процессы и тенденции, которые
определили его эволюцию, главным образом в сфере социальных
отношений. Поэтому мы были вынуждены начать наше изучение
с установления некоторых основных истоков системы Токугава,
т. е. с событий XVI в. И вместе с тем, рассматривая процесс ее
трансформации, мы неизбежно должны были довести наше иссле¬
дование до конца XIX в., когда этот процесс завершился укрепле¬
нием капитализма во всех сферах общественной жизни.В связи с этим мы не смогли также ограничиться рассмотре¬
нием явления дискриминации только в обстановке породившей его
феодальной структуры. Возникла необходимость проследить его
развитие и в условиях зарождения и укрепления в стране капи¬
тализма, уделить особое внимание выяснению того, каким обра¬
зом буржуазное общество трансформировало это явление, почему
оно практически оказалось неспособным и даже незаинтересован¬
ным в решении сложной и болезненной проблемы сегрегации па¬
риев.Для нас оказалось также неприемлемым ограничиться изуче¬
нием лишь одного объекта — самого явления дискриминации.
При таком подходе оно неизбежно приобретает несвойственные
ему черты специфичности, исключительности. Искусственно ото¬4
рванное от общих закономерностей развития страны, оно выгля¬
дит как трудно объяснимый парадокс.Практически же феномен сегрегации является неотъемлемым,
органическим элементом всей общественной структуры феодаль¬
ной и капиталистической Японии. Он возник, развивался и со¬
хранялся в ней в полном соответствии с общими закономерностя¬
ми ее развития и с ее социальными потребностями. Поэтому мно¬
гие подлинные истоки его формирования и трансформации следует
искать далеко за его пределами, в основных тенденциях развития
всего общества, рассмотрению которых мы и уделяем довольно
много внимания.И наконец, сама специфика предмета нашего исследования за¬
ставила нас особо рассмотреть психологический аспект феномена
сегрегации сэммин. В первую очередь потому, что дискриминация
париев — явление не только социальное и политическое, но и со¬
циально-психологическое. Оно в значительной мере поддержива¬
ется сложным комплексом весьма древних традиций, обычаев и
предрассудков и реализуется, в частности, в сфере сознания, взаи-
мовосприятия и взаимоотношений отдельных слоев общества.
Традиции и предрассудки практически являются весьма эффек¬
тивной общественной силой, регламентирующей характер взаимо¬
отношений между представителями разных слоев населения, по¬
жалуй, не менее строго, чем законы и предписания властей.
Однако так как предрассудки и предубеждения живут в психоло¬
гии и сознании отдельных людей и общностей, а традиции и обы¬
чаи проявляются лишь в определенных поступках, измерить мас¬
штабы этой общественной силы, естественно, очень трудно. Но не
учитывать ее все же нельзя, особенно при рассмотрении такого
сложного общественного явления, как сегрегация париев, в кото¬
ром она играет столь значительную роль.Таким образом, сами особенности рассматриваемого нами
объекта в значительной мере определили основные параметры и
характер предлагаемой работы.Анализ проблем сэммин (в основном групп эта и хинин3) яв¬
ляется сравнительно новым направлением в изучении истории
Японии, которое стало более заметно развиваться лишь в послед¬
ние десятилетия. Усиление интереса к нему вызвано, в частности,
следующими моментами.Прежде всего — и это, бесспорно, главное — это направление
исследований раскрывает важный, но, к сожалению, малоизвест¬
ный аспект социальной истории Японии. Изучение его расширяет
наши представления об особенностях эволюции феодального и
буржуазного общества в этой стране, дает возможность лучше
понять его социальную суть.Кроме того, изучение явления сегрегации способствует выяв¬
лению ряда важных, но обычно скрытых от наблюдателя тенден¬
ций развития общества, которые, как правило, остаются вне пре¬
делов внимания исследователей социальных проблем. Так, оно
содействует более полному раскрытию картины трансформации5
социальной психологии, взаимовосприятия различных слоев насе¬
ления. Хотя вряд ли у кого-либо могут возникнуть сомнения от¬
носительно общественной действенности и важности этого процес¬
са, механизм его функционирования изучен еще крайне слабо.
А ведь перемены в сфере настроений, психологии и идей — это
одно из необходимых условий эволюции общества.Изучение сегрегации париев дает исключительную возмож¬
ность более детально коснуться еще одной важной темы — про¬
цесса общественного самопознания, который также является пока¬
зателем и необходимым условием прогресса общества в целом.
Ибо прогресс его выражается не только в техническом, научном
и даже социальном совершенствовании, но и в том, насколько
полно и точно различные слои населения способны оценить свою
подлинную роль в нем и наметить пути к решению своих меняю¬
щихся проблем. Процесс самопознания всегда был сложным и
мучительным, особенно для дискриминируемых групп.Это самопознание имеет не только этическую и нравственную
ценность, но и огромную практическую значимость. Мы знаем,
например, как радикально менялись роль и оценка роли крестьян¬
ства в японском обществе на протяжении многовековой истории:
в период, когда оно владело оружием и могло с его помощью
защищать свои права, во время существования сёэнной4 системы
и даймиатов5, в эпоху нового закрепощения в конце XVI в., при
становлении буржуазных отношений и т. д.На протяжении истории, естественно, менялись также и рас¬
пространявшиеся в обществе оценки проблем и сущности сегре¬
гации париев. Причем в данном случае наиболее наглядно вы¬
явилось, насколько многогранны все социальные явления, насколь¬
ко трудно учесть все аспекты их функционирования. Так, напри¬
мер, в конце периода Токугава и в начале эпохи Мэйдзи (1868—
1912), т. е. во время зарождения и укрепления капитализма, в
общественных кругах впервые возникли и стали обсуждаться раз¬
личные идеи отмены сегрегации париев. В связи с этим иногда
даже казалось, в первую очередь самим сэммин, что достаточно
принять какое-то решение, новый закон, и дискриминация па¬
риев— это на первый взгляд хрупкое общественное явление —
быстро исчезнет. Многие люди искренне верили, что стоит общест¬
ву пройти еще один отрезок пути и за ближайшим поворотом
окажется желанная цель — равенство и справедливость. Однако
на практике большинство из выдвигавшихся тогда идей и проек¬
тов оказались несостоятельными. Даже закон об освобождении
1871 г. практически не сделал жизнь париев легче, не поколебал
основ дискриминации. И после него перед обществом в целом, пе¬
ред париями в частности, по-прежнему сохранялась задача изыс¬
кать подлинно эффективный способ решения проблемы сегрегации
и определить роль разных слоев населения, в первую очередь
самих сэммин, в осуществлении этой задачи.Однако хотя во второй половине XIX в., в период значитель¬
ной эволюции всего общества, положение париев почти не изме-6
нилось, они, несомненно, продвинулись по тернистому пути по¬
знания и получили крупицы нового опыта, необходимого для
определения верных целей и надежных средств их достижения.Наконец, особую значимость изучения проблемы сэммин мы
видим в том, что оно способствует выяснению некоторых общих
закономерностей развития явления сегрегации. Ибо дискримина¬
ция японских париев — это лишь частный случай явления, имев¬
шего место в мировой истории.Все отмеченные нами моменты показывают, насколько ак¬
туально исследование различных аспектов истории японских па¬
риев, особенно в период Токугава, когда были заложены многие
основы сохраняющейся до наших дней дискриминации сэммин.Как же обстоит дело с изучением этой проблемы? Вполне
естественно, что основная работа в этой сфере велась и ведется
в самой Японии, причем широко и всесторонне она развернулась
только после второй мировой войны (о причинах этого см. [47г
с. 10—16]). В последнее время сложились даже два центра по
изучению проблем японских париев — в Киото и Осака. В после¬
военный период в Японии были опубликованы многочисленные
монографии и статьи, в которых в той или иной степени рассмат¬
ривалась и история сэммин в период Токугава. К ним относятся,
в частности, работы таких известных историков, как Ватанабэ
Хироси, Иноуэ Киёси, Китахара Тайсаку, Миура Кэйити, Морита
Есинори, Муракоси Суэо, Нарамото Тацуя, Уэда Масааки, Фудзи-
тани 'Госио, Харада Томохико, Хаясия Тацусабуро, Ямамото Но-
бору. Их труды продолжили традиции довоенных исследователей
(Миёси Ихэйдзи, Такахаси Садакити и др.) и заложили прочную
основу данного направления японской историографии.За пределами Японии проблемы сэммин пока изучают в основ¬
ном лишь американские исследователи: X. Вагацума, Д. Де Вое,
Д. Доногью, Д. Корнелл, Г. Пассин, Ю. Райл и др. Кроме того, в.
последнее время изучением истории японских париев занялся и:
австрийский ученый Мартин Канеко.В нашей стране по этой проблеме были опубликованы только
небольшая статья Сэн Катаяма, очерк писателя Б. Л. Горбатова
и несколько работ автора данной книги.Какое же место в ряду уже осуществленных исследований мо¬
жет занять предлагаемая работа?Американские историки в основном занимались изучением
лишь некоторых аспектов современного положения японских па¬
риев. Рассмотрению же проблемы сегрегации в период Токугава
они почти не уделяли никакого внимания. Тематически близкой
для 'нас оказалась диссертационная работа Ю> Райла, в которой
автор исследовал взаимосвязь и зависимость процесса развития
капитализма и трансформации явления дискриминации6. Однако
и она посвящена главным образом современной Японии.Что же касается японских историков, то они расходятся во
взглядах по очень многим принципиальным вопросам, например
по поводу периодизации развития явления дискриминации и его7
подлинной общественной значимости в эпоху Токугава. Продол¬
жаются также дискуссии о причинах его живучести и эволюции
и т. д.7.Кроме того, для японских исследователей сегрегации париев
характерна и определенная оторванность этой проблемы от об¬
щих социальных процессов, она рассматривается обычно скорее
изнутри. Конечно, в таком подходе имеются и свои положитель¬
ные стороны, ибо он дает возможность более конкретно и детально
изучить все нюансы и оттенки явления. Но при этом вне пределов
внимания исследователей, как правило, остаются многие важ¬
нейшие аспекты истории страны, без уяснения которых эволюция
самого явления дискриминации выглядит малообъяснимым фено¬
меном. Почти не исследуются, например, такие общие процессы,
как сословное деление, классовое расслоение, социально-психоло¬
гическая трансформация и т. д.В настоящей рзботе делается попытка еще раз разобраться
в сложнейших аспектах явления, рассмотреть сегрегацию париев
в качестве частного, и вместе с тем закономерного и неотъемлемо¬
го элемента всего,-японского общества в процессе его эволюции
и при этом ответить., на те сформулированные в начале предисло¬
вия вопросы, которые до сих пор остаются или малоисследован¬
ными, или спорными. Наконец, в работе рассматривается дискри¬
минация японских париев как частный случай явления сегрега¬
ции в целом.В основу исследования были положены опубликованные к на¬
стоящему времени в. Японии документы и материалы, относящие¬
ся к рассматриваемой теме. Автор стремился также использовать
всю основную литературу по истории сэммин, изданную в Японии
и США, в первую очередь по общим проблемам развития данного
явления. Наконец, важным и интересным документальным мате¬
риалом явились воспоминания ряда деятелей освободительного
движения буракумин (жители особых поселков бураку, парии), в
частности видного общественного деятеля профессора Китахара
Тайсаку8.Необходимо еще сделать следующее общее замечание, относя¬
щееся к работе в целом. Прежде всего следует пояснить, что мы
имеем в виду под определением «дискриминируемые группы Япо¬
нии», «парии». Не анализируя эту сложную и большую проблему,
отметим лишь ее самые общие моменты.Вполне очевидно, что дискриминации в той или иной степени
и форме подвергались различные социальные группы, сословия и
классы. Она выражалась в их экономическом угнетении, правовых
и традиционных ограничениях и в особом идейно-психологическом
восприятии их представителями других групп. Но все это еще в
большей степени было характерно для положения представителей
низших социальных групп Японии, которые во всем остальном —
в расовом, национальном и религиозном отношениях, а также по
языку и культуре — не отличались от основного населения страны-
И хотя граница, отделявшая их от «обычных» японцев и делав¬8
шая их париями, всегда была весьма условна и зыбка, однако
практически в Японии никто никогда не сомневался в их социаль¬
ной и чисто человеческой неполноценности, в их совершенно осо¬
бом положении в обществе. Очевидно, потому, что в данном слу¬
чае из отмеченного нами комплекса экономических, правовых,
традиционных и идейно-психологических элементов дискримина¬
ции последние две имели особенно большое и несомненно возра¬
ставшее значение. Традиции изоляции низших групп общества
сложились в Японии еще в глубокой древности, в период форми¬
рования социальной иерархии. А закрепили эту изоляцию снача¬
ла идеи и предрассудки о их якобы социальной неполноценности,
затем синтоистские и буддистские представления об «оскверне¬
нии» кровью и смертью и, наконец, ложные представления об их
человеческой и общественной недостойности. В конце концов эта
изоляция превратила низшие социальные группы Японии в такие
же объединения, как, например, дискриминируемая по расовому
признаку негритянская часть населения в ЮАР или же еврейские
общины в средневековой Европе, т. е. практически все они оказа¬
лись явлениями одной социально-политической и идейно-психоло-
гической сущности.Значительные трудности были связаны с выбором подходящих
терминов. Так, не представлялось возможным широко использо¬
вать наиболее распространенные в старых официальных материа¬
лах и специальной литературе термины «эта» и «хинин», которые
имеют для париев слишком оскорбительный смысл. Поэтому мы
чаще применяем более нейтральные определения, такие, как сэм¬
мин, буракумин (жители бураку, т. е. особых поселков) и парии.
Из современной научной и публицистической литературы мы взяли
термин «сегрегация», который достаточно точно характеризует
положение японских париев. Использовали и некоторые другие
термины, употребляемые для рассмотрения схожих явлений.Анализируя стоящие перед нами проблемы, мы избрали два
взаимоперекрещивающихся ракурса обозрения: взгляд на все об¬
щество с точки зрения условий существования дискриминируемых
групп Японии и рассмотрение проблем париев с позиций основных
социальных и политических сил страны. Следовательно, изучая
ситуацию в бураку, мы попытались также посмотреть под особым
углом зрения на процесс социальной и политической эволюции
всего японского общества в период Токугава и в начале эпохи
Мэйдзи.
Глава первая
ОБ ИСТОКАХ РЕЖИМА ТОКУГАВАВ начале XVII в. в Японии утвердился режим, претендовавший
на тго, чтобы стать вечным. Его создатели всерьез надеялись, что
выработанные ими основные принципы внешней и внутренней по¬
литики обеспечат ему должную надежность и долговечность.В период Токугава было принято радикальное решение об изо¬
ляции страны от внешнего мира. Этот акт, по мысли политических
лидеров, должен был уберечь Японию от угрозы закабаления ее
Западом и его разлагающего влияния.В своей социальной политике правители Токугава стремились
к максимальному сословному разъединению общества. Их усилия
в этой сфере нашли логическое завершение в юридическом за¬
креплении системы си но ко сё (воины, крестьяне, ремесленники,
торговцы), в соответствии с которой каждый человек обязан был
твердо знать свое место в обществе и не сметь претендовать на
большее. Социальные отношения стали для властей основным
объектом политических усилий, от успеха которых, как они
справедливо полагали, зависела судьба всей системы Токугава,
а следовательно, и интересы господствующей феодальной вер¬
хушки.Одним из важных объектов политики Токугава явились и
группы японских париев (об их истории до XVII в. см. [47]).
Официально они не вошли ни в одно сословие, но практически
составили юридически оформленное «сословие вне общества».
Значительная часть ныне существующих поселений париев была
создана именно в XVI—XVII вв., а нормы положения сэммин и
правила отношения к ним со стороны «обычных» японцев, став¬
шие с течением времени традициями и обычаями, были закреп¬
лены властями Токугава.При изучении процесса развития системы «общество — парии»
в период Эдо1 нам необходимо учесть в первую очередь, что па¬
рии— это неотъемлемая часть японского народа и что эволюция
явления дискриминации определялась закономерностями развития
всего феодального общества. Поэтому следует начать с рассмотре¬
ния тех аспектов общей политической и идейной эволюции стра¬
ны, которые определили положение разных слоев населения в
эпоху Токугава, в том числе и положение дискриминируемого
меньшинства. А поскольку главные принципы внешней и внут¬10
ренней политики режима сложились не вдруг, а имели свою дли¬
тельную предысторию, необходимо начать с установления их исто¬
ков, связанных с некоторыми событиями XVI в.О предпосылках объединения страныДолгий процесс эволюции японского феодального общества
привел к тому, что в конце XV—XVI в. страна оказалась в извест¬
ной мере на перепутье. В ней складывались новые условия для
различных путей ее дальнейшего социального, экономического и
политического развития. И подлинный драматизм этого периода
истории Японии по достоинству еще не оценен.В конце XV в. феодальная Япония вступила в полосу глубо¬
кого и затяжного кризиса. Он выразился в том, что в результате
краха долго правившего дома Асикага в стране резко усилилось
состояние политической нестабильности. Одной из важнейших
причин его явился повсеместный распад системы сёэнов (поме¬
стий), старой формы феодального землевладения, служившей
базой государственности в течение многих столетий. Шел слож¬
ный и болезненный процесс всесторонней реорганизации феодаль¬
ного общества на новой основе — на базе образования и укреп¬
ления даймиатов, крупных феодальных владений нового типа,
которые отличались от сёэнов не только огромными размерами, но
и гораздо большим экономическим и социальным многообразием_
В хозяйственном отношении даймиаты уже не были исключитель¬
но земледельческими образованиями. В них все более важную эко¬
номическую роль играли ремесло и торговля. Заметные измене¬
ния произошли и в социальной сфере, которые выразились в
значительном росте недворянской и некрестьянской части насе¬
ления— ремесленников, торговцев, ростовщиков, городской бедно¬
ты. В даймиатах довольно быстро возникали и развивались новые
торгово-ремесленные, административные и военные городские цен¬
тры. В связи с этим решался важный вопрос о новом государст¬
венном устройстве, организации управления, о роли разных слоев
населения в преобразованном обществе.На этой основе и проявились некоторые новые возможности
для альтернативных путей развития страны. Так, несомненно
складывались условия, которые могли содействовать определен¬
ному политическому усилению торгово-предпринимательских кру¬
гов. Кроме того, и крестьянство также весьма убедительно дока¬
зало свою способность добиваться некоторого смягчения старых
уз зависимости, влиять на формирование условий своей жизни.
Все это неизбежно предполагало ослабление позиций феодальной
знати* тем более что после установления первых контактов Япо¬
нии с быстро развивавшимися странами Европы влияние Запада,
все более заметно стало сказываться на развитии предпринима¬
тельства и культуры. В то же время возникла и вполне реальная
угроза порабощения страны могущественными христианскими дер-и
жавамп. Таким образом, в XVI в. в Японии усилилось противо¬
борство различных тенденций в политической, социальной и идей¬
ной сферах, хотя господствующие позиции в стране по-прежнему
сохраняла феодальная землевладельческая знать.В результате краха старой центральной власти и усиления
власти владетельных князей (даймё) резко обострились распри
феодалов за преобладающее влияние в стране, в связи с чем Япо¬
ния оказалась втянутой в длившиеся десятилетиями междоусоб¬
ные войны. Основные усилия даймё были направлены на макси¬
мальное расширение своих владений за счет соседей, на упрочение
своего военного и политического могущества. В связи с этим мно¬
гие иные сферы общественного развития страны надолго оказа¬
лись вне пределов их внимания.Именно поэтому, очевидно, на всем протяжении XVI в. в Япо¬
нии наряду с постоянными кровавыми и разрушительными воен¬
ными столкновениями князей имели место также процессы и со¬
бытия, мало контролируемые сверху.Так, например, в условиях политической нестабильности этого
времени гораздо большую роль в экономической и политической
жизни страны стали играть торгово-предпринимательские круги.
Даже многие десятилетия спустя, на протяжении значительной
части эпохи Токугава, они не выглядели столь активными и зна¬
чимыми, как в это «смутное» время. Достигнув заметного эконо-
; мического могущества, городское купечество повело борьбу за
освобождение от произвола феодальной знати. Постепенно оно
добилось господствующего положения в органах управления ряда
городов, превратив их в совершенно новые политические образо¬
вания в жизни японского общества. Их независимость от ранее
всеобъемлющей деспотии феодалов простерлась так далеко, что
они попытались даже развернуть колонизационную деятельность
за рубежом, создать свои торговые фактории в странах Южных
морей. Японские купцы в то время по характеру своей деятель¬
ности мало чем отличались от воинственных европейских купцов
периода первоначального накопления. Результатом усиления тор¬
гово-предпринимательских кругов явилось достижение некоторыми
портовыми городами статуса свободного города (например, Са¬
каи, Хирадо) с элементами самостоятельных форм правления.
Правда, демократизм подобных устремлений не следует переоце¬
нивать, ибо вся власть в этих городах, по существу, сосредото¬
чилась в руках нескольких наиболее богатых и влиятельных семей
купцов и ремесленников.Этот аспект общественного развития страны не мог оставить
феодальную знать безучастной. Она была явно обеспокоена по¬
пытками оспорить свое абсолютное политическое господство.
Именно это обстоятельство и стало одной из важнейших основ
объединения враждовавших между собой даймё. Оно же стало
одним из отправных пунктов социальной политики дома Токугава,
направленной на строгое сословное разъединение и подчинение
всего общества.12
Огромным событием в жизни Японии явилось установление
первых контактов со странами Запада (в середине XVI в.— с пор¬
тугальцами и испанцами, в конце XVI — начале XVII в.— с гол¬
ландцами и англичанами), которые длились почти столетие и
наложили свой отпечаток на жизнь разных слоев населения, ска¬
зались в экономике, идеологии и даже в быту японцев. Через
портовые города юга Японии с середины XVI в. в стране начали
распространяться неизвестные ранее предметы обихода, механиз¬
мы, технические приспособления, новые знания. В частности, было
завезено огнестрельное оружие, типографское оборудование, ко¬
торое, правда, использовалось главным образом для печатания
литературы религиозного содержания. Какая-то часть формирую¬
щейся городской интеллигенции, в основном дворянской, получила
уникальную возможность познакомиться с новыми научными све¬
дениями по географии, медицине, технологии производства, нави¬
гации, с западным искусством и философией. В связи с этим
представления о мире, диапазон интересов японцев чрезвычайно
расширились.Однако все это несомненно положительное воздействие на
страну было лишь побочным продуктом установившихся контак¬
тов с Западом. Европейцы в первую очередь стремились к приоб¬
щению Японии к лону католической, а также и протестантской
церкви, т. е., по существу, к ее духовному порабощению в расчете
на установление затем политического и экономического господства
европейского духовенства и купечества. Поэтому почти единст¬
венными образованными представителями Европы, с которыми
более основательно познакомилась средневековая Япония, были
католические и протестантские миссионеры и проповедники.
Контакты же с врачами, натуралистами, техниками и даже капи¬
танами судов — носителями подлинных научных и специальных
знаний — были редкими и имели, скорее, случайный характер.
Все материальные нововведения — типографии, оружие, книги,
картины, больницы — использовались главным образом в качестве
материальной основы для распространения идей и влияния хри¬
стианской церкви.На протяжении значительной части XVI в. враждовавшие меж¬
ду собой даймё пытались использовать все эти нововведения в
своих интересах, для укрепления своего политического могущест¬
ва. Они проявили заинтересованность к оснащению своих саму¬
райских военных формирований огнестрельным оружием, стреми¬
лись привлечь на свою сторону, в свои владения заморских куп¬
цов, специалистов и миссионеров. В основном ради этого они
соглашались на сравнительно свободное распространение христи¬
анства и строительство церквей.Однако к концу XVI в. и особенно в начале XVII в. феодаль¬
ную знать Японии начало тревожить усиление европейского влия¬
ния в стране. Она стала, и вполне обоснованно, опасаться, что от
контактов с Западом она может скорее проиграть, чем выиграть.
Дело в том, что на торговле с европейскими странами реально13
усиливались только купеческо-предпринимательские круги Японии.
А феодальная знать и так уже давно ощущала необходимость
решительно ограничить их дерзкое стремление к самостоятельно¬
сти. Кроме того, внедрившиеся в Японии ростки западных наук
(это научное направление получило общее название рангаку —
голландоведение) обеспечивали возможность знакомства японцев
не только с достижениями Европы в медицине, астрономии, гео¬
графии и т. д., но и с новыми политическими и социальными идея¬
ми. Возникавшее в результате этого критическое отношение к
японской действительности было совершенно несовместимо с прин¬
ципами политического единообразия, которых последовательно
придерживались все феодальные правители. Далее, некоторая
часть угнетенного населения страны (в том числе и парии), в
среде которой распространялось довольно малопонятное для нее
христианство, попыталась найти в нем более надежные аргумен¬
ты в пользу социальной справедливости и сословного равенства.
А такие результаты его распространения были крайне нетерпимы
для феодальной знати. Правда, они были неожиданны и для са¬
мих европейских миссионеров, которые такой цели не ставили.
Однако факт оставался фактом: подавляющая часть новых хри-
стиан-японцев пыталась приспособить многие религиозные догмы
христианства для практического осуществления своих социальных
нужд. И наконец, самое главное — японские феодалы стали стра¬
шиться угрозы порабощения разъединенной Японии европейскими
державами. Все эти мотивы также способствовали объединению
враждовавших даймё и легли в основу принципа изоляции стра¬
ны— одного из главных в политике дома Токугава.Однако, пожалуй, наибольший импульс стремлению феодаль¬
ных князей к относительному единству дала усилившаяся в XVI в.
борьба крестьянства, которое составляло основную массу населе¬
ния страны.В целом крестьянство по-прежнему оставалось зависимым от
феодалов сословием. Именно за счет эксплуатации крестьян соз¬
давалась и развивалась новая феодальная структура даймиатов,
велись кровопролитные и разорительные междоусобные войны.
Однако в конце XV и в XVI в. участились выступления крестьян
против произвола властей и господ. При этом они стремились до¬
биться гарантий хотя бы какого-то минимума своих прав в эко¬
номической и политической сферах, ослабления тяжести повин¬
ностей. Крестьяне, которых власти всегда демагогически провоз¬
глашали главной опорой режима, все чаще отказывались от вы¬
полнения «почетного сыновнего долга безропотного подчинения
своим господам». Начало крестьянскому движению в рассматри¬
ваемый период положило мощное восстание в провинции Ямасиро
в 1485—1492 гг., во время которого в этом районе была уничто¬
жена власть феодалов и установлено народное, в основном кре¬
стьянское, правление. Владея оружием и опираясь на общинную
организацию, крестьяне на протяжении всего XVI в. неоднократ¬
но создавали отряды самообороны и оказывали упорное сопро-14
тивление произволу, грабежу и насилиям со стороны враждовав-
ших феодальных дружин.Именно это обстоятельство сделало японских феодалов после
десятилетий борьбы более терпимыми друг к другу. А главное —
заставило их перенести центр тяжести в своей политике с борьбы
за личное усиление на борьбу за достижение общеклассовой за¬
дачи — «умиротворения» и полного подчинения крестьянства.Таким образом, в условиях продолжавшейся в XVI в. опреде¬
ленной реорганизации феодальной структуры в стране нарастал
кризис. Феодальную верхушку все больше страшило стремление к
независимости торгово-предпринимательских кругов и крестьян,
распространение идейного многообразия и угроза вторжения с
Запада. Все эти обстоятельства, выявившие более четко общность
классовых интересов столь долго враждовавших между собой
даймё, стали той силой, которая постепенно заставила знать в
определенной степени смирить свои непомерные амбиции и пойти
на выработку некоторых общих принципов ее политики, которые
впоследствии стали основой правления Токугава. Эти принципы
сводились к следующему: подчинение всех феодалов единой вла¬
сти, установление и сохранение полного и безоговорочного конт¬
роля над крестьянами, торгово-предпринимательскими кругами и
париями, закрепление строжайшей социальной иерархии, жесткая
регламентация жизни и деятельности всех слоев населения, обя¬
зательное идейно-политическое единообразие и максимальная изо¬
ляция страны от внешнего мира.Собственно, большинство этих принципов не были новыми для
Японии. Новое, пожалуй, заключалось только в том, что теперь
они должны были проводиться в жизнь с большей строгостью,
последовательностью и настойчивостью.Но пути реализации этих принципов классовой политики ока¬
зались далеко не гладкими: они пролегли через поля битв за
объединение страны, через мощные редуты социального отпора
феодалам со стороны угнетаемых сословий. Относительное един¬
ство Японии было достигнуто лишь после долгой борьбы, вывед¬
шей страну из затянувшегося кризиса и способствовавшей упро¬
чению новой структуры феодального общества.Формирование основ политики
централизованного государстваУстановление власти дома Токугава явилось результатом дли¬
тельного и мучительного процесса постепенной трансформации
всей феодальной структуры и упрочения ее на новой основе. И ве¬
дущие принципы внутренней и внешней политики сёгунов Току¬
гава формировались именно в этом процессе реорганизации об¬
щества, в основном на протяжении второй половины XVI в. в
результате деятельности Ода Нобунага (1534—1582), Тоётоми
Хидэёси (1536—1598) и Токугава Иэясу (1542—1612). Эти та-15
лантливыс и жестокие лидеры господствующего класса постепен¬
но объединили страну и осуществили меры, имевшие целью стро-
гую регламентацию деятельности всех сословий.Первый сёгун династии, Токугава Иэясу, по существу, лишь
завершил дело, 'начатое и продолженное двумя его предшествен¬
никами. Эта политическая преемственность нашла свое выраже¬
ние, например, в таких распространенных в Японии формулах:
«Нобунага замесил тесто, Хидэёси испек пирог, а Иэясу съел
его», «Нобунага добыл камни из карьера, Хидэёси обтесал их, а
Иэясу поместил в нужном месте» [81, с. 56].Главная из задач, которые последовательно решали эти трое
выдающихся правителей Японии, была, бесспорно, социальная.
Основная их цель в этой сфере заключалась в том, чтобы под¬
чинение всех низших сословий сделать безоговорочным и неоспо¬
римым, чтобы крестьяне, горожане и парии всегда оставались
безопасным объектом угнетения и надежным источником обога¬
щения знати. Каждый из них решал только свою, доступную ему
часть этой проблемы и в значительной степени по-своему. Но ха¬
рактерными чертами в этом процессе были преемственность и
последовательность.Ода Нобунага на той части территории Японии, которая ока¬
залась под его контролем, смог провести лишь некоторые огра¬
ниченные меры, послужившие подготовкой для будущих обще¬
национальных преобразований. Он еще не решался слишком силь¬
но задеть права подвластных ему князей. Поэтому он добился
только ослабления системы застав, местных налогов и судов, что,
однако, явилось значительным шагом на пути упрочения единой
государственности. Правда, в ряде случаев Ода Нобунага дейст¬
вовал значительно более жестко. Так, он решительно подавил
попытки буддийских монастырей сохранить свою независимость
от светской власти: многие из них он приказал сжечь вместе с
их обитателями [89, с. 6]. Эти меры должны были продемонстри¬
ровать его возможным феодальным противникам, насколько не¬
оспорима и авторитетна его власть и велика степень его решимо¬
сти всемерно защищать ее.Ода Нобунага не имел еще достаточно объективных возможно¬
стей разработать и тем более осуществить какой-то значительный
комплекс мер в социальной сфере. Его усилия в ней свелись лишь
к ограниченным актам контроля и поощрения торгово-предприни¬
мательской деятельности. Будучи крайне заинтересованным в ма¬
териальной поддержке со стороны купеческих и ремесленных кру¬
гов, он в целом одобрял развитие внешних и внутренних эконо¬
мических связей и лично покровительствовал некоторым торго¬
вым домам и городам. Каких-то особых мер в отношении закре¬
пощения крестьян он не успел осуществить. В 1582 г. он был убит,
и многие не решенные им проблемы пришлось решать его пре¬
емнику — «Великому Хидэёси», энергичному и крутому человеку,
который пробился на вершину политической власти из низов об¬
щества.16
За время сравнительно краткого правления Хидэёси, длившего¬
ся 16 лет, в основном и был укреплен новый государственный
фундамент, на котором было воздвигнуто прочное, но суровое и
мрачное здание режима Токугава. Прежде всего, после дливших¬
ся почти столетие междоусобных войн было завершено объедине¬
ние страны. Это обеспечило новой власти возможность переклю¬
чить свое основное внимание на более кардинальное решение со¬
циальных проблем.Тоётоми Хидэёси хорошо понимал, что любые меры в этой
сфере могли быть действенными только после полного разоруже¬
ния народа. Ибо иначе попытки закабаления низших сословий,
несомненно, привели бы к ожесточенному отпору, в первую оче¬
редь со стороны крестьянства, к широкой народной войне. Поэто¬
му, предварительно пообещав всем своим подданным гарантию их
прав, Тоётоми Хидэёси в 1588 г. издал указ об изъятии всего
оружия, накопившегося у населения за долгие десятилетия «смут¬
ного времени» (см. [36, с. 86—87]). Право на обладание им со¬
хранялось только за высшим, воинским, сословием. В соответст¬
вии с этим указом по всей стране за короткий срок местные вла¬
сти провели тщательное обследование и изъятие разнообразного
оружия. Эта акция обеспечила более благоприятные условия для
осуществления давно планировавшихся мер по новому закрепо¬
щению крестьян и по значительному увеличению их податного об¬
ложения.В 1589—1596 гг. администрация Тоётоми Хидэёси смогла, на¬
конец, осуществить более прочное закрепощение крестьян. Оно
было проведено на основе грандиозной и в тех условиях крайне
сложной бюрократической акции — общенациональной переписи
всех земельных участков. Главной ее задачей было прикрепление
земледельцев к определенным участкам земли с обязательством
регулярно и добросовестно обрабатывать их и своевременно вы¬
полнять все свои повинности перед феодалами и государством.
Соответствующие указы, кроме всего прочего, преследовали цель
завершить отмену старой сёэнной (поместной) системы землевла¬
дения и утвердить феодальные отношения в деревне на базе вла¬
дений даймё (см. f36, с. 88—90]).Тоётоми Хидэёси счел возможным осуществить и другие меры,
направленные на укрепление позиций централизованного государ¬
ства и отдельных князей. Были резко увеличены поборы с кре¬
стьян. Правда, не открыто, а в слегка завуалированной форме,
которая тем не менее никого не могла обмануть. Для маскиров¬
ки был использован весьма простой способ. Законодательным ак¬
том основная единица площади, тан (около 0,1 га), была сокра¬
щена на 30%, в связи с чем размеры земель, находившихся в
распоряжении крестьян, номинально выросли на одну треть, что
реально привело лишь к увеличению объема налогов, податей и
других повинностей. Феодальная знать весьма быстро смогла с
удовлетворением ощутить, насколько оперативной, эффективной
и полезной для нее оказалась власть новых правителей Японии.2 Зак. 85117
Тоётоми Хидэёси не ограничился этим. В конце 80-х — в 90-х го¬
дах XVI в. он попытался придать всей социальной иерархии об¬
щества более законченный характер, закрепив ее юридически.
С этой целью в 1591 г. он провел закон о повсеместной и все¬
объемлющей переписи населения с обязательным указанием на¬
следственно закрепляемой сословной принадлежности всех жите¬
лей страны (см. '[36, с. 91]). Работа по реализации этого плана
оказалась чрезвычайно сложной и потребовала много времени:
она была завершена только после смерти Тоётоми Хидэёси при
первых сегунах династии Токугава.И наконец, администрация Тоётоми Хидэёси осуществила ряд
мер, направленных на обеспечение надежности функционирования
всего общественного механизма нового режима. В частности, в
1591 г. был принят закон о пятидворках и десятидворках (текст
закона см. [36, с. 91]), который возродил старую традиционную
японскую систему взаимной ответственности и круговой поруки.
Тем самым, узаконивая в обществе практику взаимной слежки и
доносов, власти надеялись переложить функции контроля и надзо¬
ра за беспрекословным соблюдением всех норм феодального об¬
щества на самих крестьян и горожан, сделать их лично заинте¬
ресованными в строгом выполнении всех условий своего собст¬
венного угнетения и подчинения. Эта система пятидворок и
десятидворок была повсеместно распространена и поддер¬
живалась почти до самого конца существования правления
Токугава.Таким образом, к концу XVI в. в результате деятельности пер¬
вых общенациональных правителей Японии были заложены мно¬
гие политические и социальные основы государственной органи¬
зации, на которых укрепился феодальный режим Токугава. Их
преемники, по существу, полностью восприняли принципы этой
политики, внося в нее лишь необходимые коррективы. Но это
вовсе не означало, что они тем самым были совершенно избав¬
лены от необходимости принимать какие-то важные принципиаль¬
ные решения в сфере политики. Так, например, они оказались вы¬
нужденными более четко определить свое отношение к распростра¬
нению христианства в стране и к контактам Японии с Западом.Проблема связей с европейскими странами имеет свою исто¬
рию, весьма многогранную и противоречивую. Мы здесь хотим
особо остановиться только на тех ее аспектах, которые связаны
с социальной эволюцией японского феодального общества, с по¬
ложением групп париев.Христианство проникло в Японию в середине XVI в., имея го¬
раздо более высокий уровень организации своей церкви, чем это
было характерно для буддизма десять веков назад, когда он на¬
чал распространяться в стране. Поэтому темпы внедрения хри¬
стианства оказались гораздо более быстрыми. Веками отработан¬
ная изощренная система его распространения в новой среде дей¬
ствовала подобно тарану, разрушавшему любую стену духовного
сопротивления.18
Впервые внимание католической церкви привлек к Японии
прибывший туда в 1549 г. на португальском корабле один из наи¬
более известных христианских миссионеров на Дальнем Восто¬
ке— Франсиско Ксавье. В отчете своим руководителям он с вос¬
торгом описал новую для него страну, высоко оценил народ, его
нравы и обычаи и сделал вывод, что Япония — достойный и мно¬
гообещающий объект внимания католической церкви (см. [81,
с. 401]). И вскоре в Японию были посланы специально для нее
подготовленные и хорошо обученные миссионеры, способные
ориентироваться в любой сложной обстановке. Они наладили там
издание и распространение разнообразной религиозной литерату¬
ры. Для расширения своего влияния и привлечения новых адептов
они использовали самые разные методы: терпеливое убеждение,
демонстративную заботу и помощь больным и нищим, шантаж,
подкуп и политические интриги. Но вместе с тем церковные вла¬
сти обычно требовали от этих проповедников проявлять, насколь¬
ко это возможно, сдержанность, вежливость и скромность, вести
себя так, как это принято в Японии, не вызывая среди местных
жителей ни раздражения, ни недоумения2.Фанатическая настойчивость, изощренность и терпение католи¬
ческих монахов приносили ощутимые результаты. В 1551 г. на
о-ве Кюсю возникла первая христианская община, состоявшая
приблизительно из тысячи человек [81, с. 39]. А через 30 лет,
в конце 1580 г., в Японии насчитывалось уже более 150 тыс. хри¬
стиан, в 1587 г.— свыше 200 тыс. Было построено более 200 церк¬
вей и большое число христианских школ, налажено печатание ре¬
лигиозной литературы [81, с. 151].Даймё южных районов Японии вначале не противились дея¬
тельности миссионеров и распространению в их владениях хри¬
стианства. Правда, их терпимость определялась не столько верой
в справедливость догм 'новой религии, сколько надеждами на эко¬
номические и военные выгоды от торговли с Западом и на щедрые
подарки купцов. Даже сам Ода Нобунага, люто ненавидевший
буддийских бонз, имел дружеские встречи и беседы с католиче¬
скими миссионерами [81, с. 64]. Но и его, бесспорно, больше
интересовали не идеи христианства, а возможность получения
огнестрельного оружия и помощь в строительстве океанских па¬
русных судов.И все же, несмотря на видимость значительных успехов, ре¬
зультаты усилий европейцев в освоении Японии носили довольно
ограниченный и поверхностный характер. Причем не только в по¬
литической, но и в идейной и психологической сферах. На про¬
тяжении этого первого, длившегося почти столетие, периода кон¬
тактов с Западом Япония и Европа оставались друг для друга
во многом малопонятными и чуждыми мирами. Европейцы не
смогли по-настоящему разобраться в новой и необычной для них
культуре, в этических и социальных ценностях и нормах Японии.
Этому препятствовал*?, в частности, их отношение к японцам
только как к возможному объекту эксплуатации и порабощения.2*	19
Например, их стремление как-то понять особенности японской
культуры, специфику страны сводилось в основном к сомнитель¬
ным попыткам выявить какой-то особый генетически заданный
характер японского народа. Так, итальянский проповедник Алес¬
сандро Вальяно приписал японцам такие якобы обязательные для
них всех черты, как вежливость, высокая нравственность, храб¬
рость, жертвенность, а также фальшь и склонность к предатель¬
ству [81, с. 73—75]. В большинстве своих описаний страны евро¬
пейцы высокомерно и с презрением называли японцев (кстати,
как и китайцев) не иначе, как дикарями, язычниками и неграми
[81, с. 84].Японцы, со своей стороны, с удивлением и недоверием отно¬
сились к европейцам, особенно к прибывшим в начале XVII в. в
страну англичанам и голландцам. Они не только часто не пони¬
мали их религиозных и политических учений, но и весьма пора¬
жались даже их внешнему виду и манере поведения. Японцев,
например, изумлял необычный расовый тип, противоестественный,
с их точки зрения, цвет волос многих европейцев — блондинов и
рыжих (с тех пор за европейцами утвердилось даже общее назва¬
ние «красноголовые») [81, с. 293], возмущали частые драки, по¬
ножовщина и пьянство европейских моряков [81, с. 294]. Все это
не могло не сказаться на эффективности духовного и религиоз¬
ного воздействия Европы на Японию.Христианство в Японии распространялось скорее вширь, чем
вглубь. Многие японцы в вопросах веры часто лишь слепо следо¬
вали за своими обращенными в христианство феодальными гос¬
подами. Большинство из них были весьма относительными хри¬
стианами, плохо разбиравшимися в основах нового учения. Они,
например, могли наивно полагать, что Христос — это король Пор¬
тугалии или же какой-то важный святой на Филиппинах «[81,
с. 169].Однако все это вовсе не говорит о том, что христианство во¬
обще никак не повлияло на идеи и психологию японского народа.
Определенное воздействие, несомненно, имело место, в основном
на ту его часть, которая приобщилась к новой религии. Но очень
часто оно было далеко не таким, каким его хотели видеть отцы
католической церкви и японские феодалы-христиане. В среде кре¬
стьян, горожан и особенно париев с полным пониманием и готов¬
ностью воспринимали в первую очередь идеи о естественном
равенстве всех людей перед богом, о неизбежности наказания
за аморальное поведение, несправедливость и обман. Причем эти
идеи часто рассматривались как обоснование и призыв к со¬
циальному переустройству общества.Контакты с европейцами иногда оказывали воздействие на
социальную идеологию и психологию японцев самым неожидан¬
ным образом. Например, тем, что жители Страны восходящего
солнца узнали о свободном и широком употреблении пришельца¬
ми с Запада в пищу мяса, об их занятиях производством и про¬
дажей кожаных изделий, что в Японии издавна считалось «осквер-20
няющими» человека деяниями, допустимыми лишь для париев.
С одной стороны, эти сведения порождали сомнения в достоин¬
стве и порядочности самих европейцев, с которыми, возможно, не
следовало бы иметь дело, поскольку они, оказывается, ничем не
лучше презренных эта и хинин. А с другой стороны, возникали и
определенные сомнения, в первую очередь, конечно, в среде самих
париев, в оправданности и абсолютной справедливости старых
догм «осквернения».О	том, что японцы придавали этому обстоятельству достаточ¬
но большое значение, может свидетельствовать, например, такой
характерный факт. Во время одной из своих бесед с влиятельным
португальским миссионером Тоётоми Хидэёси спросил его о том,
что весьма волновало многих японцев: «Почему вы едите мясо?»
В ответ миссионер, очевидно уже хорошо понимавший истинную
подоплеку этого вопроса, сказал, что в Португалии употребление
в пищу мяса не считается чем-то предосудительным. Но если
японцы считают, что это может помешать обоюдно полезным кон¬
тактам, то европейцы готовы искренне отказаться от такого не¬
приятного для 'них обычая [81, с. 146].Связи с Европой оказали весьма разностороннее воздействие
на многие стороны жизни японского феодального общества, при¬
чем наиболее глубокое и действенное в тех направлениях, которые
вовсе не предусматривались заранее ни европейскими миссионе¬
рами и купцами, ни японскими феодалами. Так, создание типо¬
графий, оснащенных станками с подвижным шрифтом, обеспечило
возможность издавать книги на западных и японском языках не
только религиозного, но иногда и светского («Хэйкэ моногатари»
и др.) или научного содержания (по географии, медицине, нави¬
гации, грамматике, судостроению и т. д.). Таким образом, это
нововведение явилось событием огромной важности во всей куль¬
турной жизни страны.К концу XVI в. японцы познакомились с новыми в жа'нровом и
техническом отношениях типами живописи (маслом, акварелью),
ваяния, резьбы по меди. Было налажено производство новых ви¬
дов лекарств. В созданных европейцами духовных семинариях
японцам преподавали не только богословие, но и латынь, порту¬
гальский язык, музыку.Иезуитами были созданы новые медицинские учреждения —
госпитали для неизлечимо больных (прокаженных, сифилитиков
и др.), многие из которых в Японии включались в число париев.
Правда, уже в начале XVII в. эти госпитали были преобразованы
в больницы для самураев.Именно эти побочные результаты распространения христиан¬
ства оказались наиболее жизненными и важными для японского
общества и сохранили свою значимость для страны и после за¬
прета христианства.Некоторые элементы западного воздействия были весьма по¬
верхностны, например распространившийся среди знати обычай
носить европейскую одежду. Начало этому положил указ Тоётоми2!
Хидэеси, предписавший ее ношение аристократии в обязательном
порядке. Однако это, как и новая привычка использовать без осо¬
бой нужды слова и выражения из европейских языков, явилось
показателем не общей культуры, а, скорее, преходящей моды.Наконец, контакты с Западом имели и явно отрицательное
воздействие на японское общество. Так, распространение хри¬
стианства способствовало внедрению непривычного для Японии ду¬
ха религиозного фанатизма, ханжества, усилило нетерпимость к
инакомыслию.Феодальные правители Японии довольно долго относились к
христианству, к контактам с Западом не просто терпимо, а даже
заинтересованно. Их не только привлекала возможность исполь¬
зовать эти контакты для своего политического -усиления, они так¬
же с удовольствием пользовались и плодами европейской культу¬
ры и техники.Однако с течением времени они с растущим возмущением ста¬
ли ощущать решительный напор и бесцеремонность духовенства
и купечества Запада, которые при помощи интриг провоцировали
распри между даймё и все активнее вмешивались в политическую
жизнь страны. Кроме того, их гнев вызывало и то, что контакты
с Западом способствовали распространению в стране неугодных
властям социальных идей и настроений и содействовали дальней¬
шему усилению торгово-предпринимательских кругов и оппози¬
ционной интеллигенции.Первым, кто почувствовал и по достоинству оценил опасность
этих тенденций для феодальной Японии, был Тоётоми Хидэёси.
Именно при нем были сделаны первые попытки ограничить идей¬
ное влияние Запада в стране. С его согласия были начаты пре¬
следования и погромы в христианских общинах и высланы из
страны многие ведущие миссионеры-иезуиты [81, с. 170].При Тоётоми Хидэёси были предприняты также усилия, на¬
правленные на отмену особых прав свободных городов и на пре¬
сечение идей самоуправления для низших сословий.Неожиданная смерть Тоётоми Хидэёси в 1598 г. на время
прервала процесс широкой и всесторонней реорганизации фео¬
дальной структуры. Остались незавершенными меры политической
организации страны и социальной стабилизации общества. Не бы¬
ло еще четко определено отношение к зарубежным странам, в
первую очередь к европейским, к христианству, влияние которого
после смерти Тоётоми вновь усилилось. Однако основы главных
направлений внутренней и внешней политики нового централи¬
зованного государства были не только сформулированы, но и в
значительной степени воплощены в жизнь.Таким образом, утвердившийся в начале XVII в. в Японии ре¬
жим, получивший по имени преемника Тоётоми Хидэёси, Токугава
Иэясу, название режима Токугава, имел под собой уже прочную
политическую основу. И вместе с тем перед ним еще стояла труд¬
ная задача завершения и развития начатого его основоположни¬
ками дела консолидации феодальной Японии.	;•
Глава втораяУКРЕПЛЕНИЕ РЕЖИМА ТОКУГАВА
И СОЦИАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫПосторонним наблюдателем режим Токугава обычно воспри¬
нимался как мощный, навечно застывший монолит, в котором
различные общественные процессы — политические, социальные и
идейные — были надежно законсервированы. Но на деле это было
далеко не так. Правда, феодальные лидеры страны действительно
прилагали огромные усилия к сохранению стабильности общест¬
ва, руководствуясь при этом только своими классовыми интере¬
сами. Однако практически они оказались не в состоянии остано¬
вить процесс значительных изменений, постоянно происходивших
буквально во всех сферах жизни общества. И это было естест¬
венно и неизбежно.Уже на протяжении XVII в. режим Токугава пережил несколь¬
ко этапов развития. До 40-х годов шел процесс его консолидации
и упрочения на основе политических принципов централизован¬
ного государства. С 40-х годов начался второй этап эволюции
структуры, для которого было характерно относительное, довольно
хрупкое политическое и социальное равновесие, определенная ста¬
бильность. В это время режим, по существу, достиг пика своего
развития, когда в максимальной степени выявились заложенные
в нем потенции. И наконец, в конце века стали проявляться пер¬
вые элементы кризиса структуры в социальной, политической и
даже идейной областях. Это выразилось в ухудшении положения
страны, отдельных сословий и социальных групп, и в частности
положения дискриминируемого меньшинства.Некоторые меры по упрочению режимаДо 40-х годов XVII в. правители Японии осуществили комп¬
лекс мер, имевших своей основной целью стабилизацию и упроче¬
ние режима. Важнейшими из них были те, которые должны были
определить характер взаимоотношений внутри господствующего
сословия, а также линию поведения Японии по отношению к за¬
рубежным странам, в первую очередь к западным.Правители Японии хорошо понимали, что прочность режима
главным образом будет зависеть от силы и единства самого гос-23
лолстяуюшсго феодального сословия. Поэтому вполне естествен¬
но, что решению этой проблемы они уделили особенно много вни¬
мания. Дело в том, что власть дома Токугава практически оказа¬
лась далеко не такой всеобъемлющей, как того хотелось бы новой
ссгунской династии. Хотя крупнейшие феодалы и были вынуждены
подчиниться ссгунату, общим государственным законам и лиши¬
лись возможности продолжать междоусобные войны, правители
страны все же не смогли уничтожить систему княжеств [15, с. 3].
И после длительного периода междоусобных войн перед новыми
властями еще долгие годы маячила угроза возможного непови¬
новения или вооруженного выступления кого-либо из князей.В системе мер по укреплению позиций господствующего сосло¬
вия весьма важными были те из них, которые имели своей целью
возвысить сегуна над всеми остальными князьями, сделать его
самым мощным феодалом Японии. Именно это должно было соз¬
дать цементирующую основу централизованного государства.
Используя все преимущества власти, дом Токугава быстро и в
максимальной степени расширил свои собственные владения. Уже
в XVII в. в его распоряжении оказалось около четверти всей об¬
рабатываемой земли, множество рудников и приисков (на которых
велась добыча золота, серебра и меди), что, в частности, обес¬
печило ему возможность контроля над денежной системой стра¬
ны. В подчинение сегунов перешли крупнейшие города, в том
числе и бывшие свободные города — Эдо, Осака, Киото, Сакаи,
Нагасаки, Ниигата и др., через которые осуществлялась торговля
в общенациональных масштабах [98, с. 8—9].Вместе с тем сегуны приложили много усилий для создания
, эффективной и надежной системы контроля над крупнейшими фео-I	далами, призванной обеспечить относительную политическую ста¬
бильность и государственную централизацию Японии.Прежде всего, князья были разделены по своему статусу на
две категории. В первую, более привилегированную, вошло
I7(j верных и падежных сторонников дома Токугава (их называ¬
ли фудай-даймё). Во вторую было включено 86 менее надежных
дайме (тодзама). Однако практически сёгунат относился с боль¬
шой подозрительностью к представителям обоих, приблизительно
равных по общей экономической мощи, групп киязей.В начале XVIГ в. правительство произвело тотальное переме¬
щение князей и перераспределение их владений. Этой мерой сё-
гунат стремился, в частности, окружить владения тодзама земля¬
ми фудай-дайме, а также расположить рядом примерно равных
но мощи и влиянию князей. Последнее давало сёгунату возмож¬
ность в случае необходимости стравливать даймё между собой
и тем самым ослаблять их. Чтобы не допустить возникновения
враждебных коалиций, правители Японии присвоили себе даже
право контролировать браки даймё. Внушавшие какие-либо подо¬
зрения феодалы могли вообще лишиться своих владений.Нормы поведения, права и обязанности даймё юридически
были зафиксированы в изданном в 1615 г. так называемом кия-24
жеском кодексе. А в 1634 г. сёгунские власти ввели, пожалуй,
наиболее суровую меру контроля над князьями — систему залож-
ничества (санкин котай), которой, правда, постарались придать
видимость известной респектабельности и даже почетности. В со¬
ответствии с этой системой князья и члены их семей должны
были поочередно отправляться в столицу и проживать там зна¬
чительную часть времени в собственных дворцах. Свой замок в
провинции даймё мог ремонтировать только с согласия сёгуна, но
на строительство и содержание дворца в столице ом не имел пра¬
ва скупиться. Эта мера экономически ослабляла князей. Но, глав¬
ное, сёгун таким образом получал возможность в любой момент
арестовать члена семьи чем-либо не угодившего ему даймё.Но даже и это казалось подозрительным сёгунам недостаточ¬
ным. Для строжайшего контроля всех действий и помыслов дай¬
мё над ними был установлен также и тайный надзор, осуществ¬
лявшийся многочисленными шпионами и осведомителями.Таким образом, именно эти меры, а не обязательные клятвы
вассальной верности, обеспечивали необходимую организацию
дворянского сословия.Однако сказанное вовсе не означало, что феодальная знать
в целом оказалась в каком-то жалком и приниженном положении.
Ибо указанные меры не имели своей целью что-то менять в со¬
циальной иерархии и принизить ведущую роль господствующего
сословия. Кроме цели упрочения централизации государства они
были направлены также и на наведение необходимого порядка в
своей собственной феодальной семье. Даже ущемляя какие-то
частные интересы того или иного даймё, сёгунат стремился к
укреплению господствующих позиций всего сословия в целом.
В правах распоряжаться значительной частью продукции эксплуа¬
тируемых сословий и судьбой своих подданных феодалы не только
не были ограничены, но самым решительным образом поддер¬
жаны.Принятые властями меры обезопасили дом Токугава от пося¬
гательств на его сюзеренитет и обеспечили устойчивость союза
даймё под господством сёгуна. И тем не менее в руках феодалов
оставалось вполне достаточно самостоятельности i[92, с. 345—
346]. Принципы централизации стра*ны во многом не были дове¬
дены до логического конца. Так, в Японии не было еще единого
права, н уголовный кодекс, например, имел свои местные особен¬
ности. Не было единых вооруженных сил и многих других атрибу¬
тов действительно централизованного государства. Но даже и до¬
стигнутый уровень централизации обеспечил режиму на длитель¬
ное время возможность решать самую важную для него задачу —
держать японский народ в повиновении.К 40-м годам XVII в. власти Токугава отказались, наконец, от
долгих сомнений и колебаний в своих взаимоотношениях с зару¬
бежными странами и осуществили ряд мер, направленных на
полную изоляцию страны от внешнего мира. Политика изоляции,
осуществлявшаяся впоследствии на протяжении более двух столе¬25
тий, явилась одной из важнейших основ режима и имела своей
главной целью как можно дольше сохранить достигнутый уровень
социальной и политической стабильности, упрочить господствую¬
щие позиции знати и дома Токугава. Но путь реализации этой
политики оказался весьма долгим, трудным и кровавым.В начале правления Токугава Иэясу его администрация отме¬
нила почти все ограничения на контакты с Западом, которые на¬
чал вводить Тоётоми Хидэёси. Это привело к значительному
росту торговли со странами Европы и Азии, дало новый импульс
к распространению христианства. Причем теперь параллельно,
нередко враждуя, в Японии действовали не только миссионеры-
иезуиты, но и францисканцы, доминиканцы и августинцы. Центром
всей миссионерской деятельности стал портовый город Нагасаки,
который иногда называли Римом Дальнего Востока. Точное число
христиан-японцев в начале XVII в. установить трудно: называ¬
лись слишком разные цифры —от 300 тыс. до 2 млн. [81, с. 320].
Но даже если первая из них более близка к истине, можно не со¬
мневаться (особенно если учесть, что население страны составля¬
ло тогда в целом около 16—17 млн. человек), что христианская
церковь добилась в Японии громадных успехов.Сам Токугава Иэясу проявил большую заинтересованность в
контактах с Западом, особенно с появившимися в начале века в
Японии голландцами и англичанами. Это видно, в частности, на
примере судьбы англичанина Адамса, который в 1600 г. прибыл в
Страну восходящего солнца на одном из голландских кораблей
в качестве штурмана после двух лет трудного и опасного плава¬
ния. Токугава Иэясу лично принял Адамса и предложил ему
остаться в Японии, надеясь, что он организует строительство ко-
раблей европейского типа. Адамс принял это предложение, и че¬
рез некоторое время в благодарность за свою полезную для Япо¬
нии деятельность был возведен в ранг самурая и даже получил
небольшое владение близ города Екосука. Это был, конечно, ис¬
ключительный, но весьма показательный для Японии того времени
случай.В 1609 г. сёгун принял командующего голландской эскадрой
(состоявшей из двух кораблей), который вручил ему личное по¬
слание принца Оранского. Токугава Иэясу ответил согласием на
предложение Нидерландов расширить торговлю между двумя
странами и разрешил открыть для этой цели специальный торго¬
вый пункт в порту Хнрадо. В 1613 г. были установлены первые
контакты м с Англией.Однако постепенно отношения сёгуната с Западом осложня¬
лись. Дому Токугава все более трудно было ориентироваться сре¬
ди жестоко враждовавших между собой европейцев: усиливались
взаимные нитриги и доносы — католиков и протестантов, англи¬
чан и португальцев, голландцев и пспаицев, представителей четы¬
рех монашеских орденов. В глазах правителей Японии все они
постепенно стали выглядеть злобными, алчными, хитрыми и под¬
лыми чудовищами, не достойными никакого доверия. Кроме того,26
власти Токугава все Оолее тревожили сообщения их осведомите¬
лей о стремлении христиан поддержать сепаратистские устремле¬
ния ряда южных князей. И наконец, особое раздражение и трево¬
гу знати вызвало то, что христианство, пусть даже помимо воли
европейских миссионеров, нередко становилось идейной основой
крестьянского движения на юге страны. Все это и предопределило
крутой поворот во внешней политике сёгуната и принятие им ряда
мер, которые привели к полной изоляции Японии от внешнего
мира.Начало этим мерам положил правительственный эдикт 1614 г.,
который обвинил христиан в низких моральных качествах, фана¬
тизме и в подрыве устоев государства [81, с. 317]. В соответствии
с этим эдиктом по всей стране стали закрываться церкви, запре¬
щалось открытое и тайное поклонение Христу, а выявленные не-
раскаявшиеся христиане предавались мучительным пыткам и каз¬
ни. По многим районам страны прокатилась волна кровавых по¬
громов.Однако покончить одним ударом с христианством оказалось
невозможным. Мучительный процесс его выкорчевывания затя¬
нулся до начала 40-х годов. За это время преследованиям под¬
верглось более 280 тыс. человек, из которых от 1,5 до 5 тыс. не-
отрекшихся христиан подверглись пыткам и смертной казни [81,
с. 360]. В этой широкой антихристианской кампании в качестве
доносчиков, тюремщиков и палачей власти часто использовали
представителей дискриминируемых групп населения. Однако вмес¬
те с тем и среди гонимых оказалось также достаточно много
париев.Начав с антихристианских мер, власти не могли ограничиться
только ими. Естественным их продолжением явились ограничения
различных контактов с Западом и жестокие притеснения европей¬
цев. А это вело к сокращению торговых связей. На протяжении
1624—1630 гг. дом Токугава рядом указов категорически запретил
прибытие в Японию испанцев и португальцев (см. [81, с. 439—
440]), которые уже достаточно скомпрометировали себя в глазах
сёгуната в прошлом. Кроме того, их весьма ловко опорочили гол¬
ландцы и англичане. Но решающие меры по изоляции страны бы¬
ли приняты после мощного народного восстания в Симабара в
1637 г.Это восстание явилось важнейшей вехой в истории развития
феодальной Японии в целом, в процессе становления режима
Токугава в особенности. Оно было по преимуществу крестьян¬
ским, хотя к нему примкнули н тысячи ремесленников, торговцев,
а также разорившихся самураев (так называемых ронинов).
По своей сути оно было социальным, антифеодальным, хотя внеш¬
не и выглядело сугубо религиозным восстанием фанатиков-хри-
стиан. Правда, практически большинство участников восстания,
считавших себя христианами, имело крайне смутные представле¬
ния о сути новой религии, о ее учении и догмах. В основном они
были знакомы лишь с двумя молитвами: Pater Noster и Ave Maria.27
Но христианские идеи прощения, помощи и братства они воспри¬
нимали как требование социальной справедливости. И именно
поэтому христианство стало объединившей их всех внешней си¬
лой, и в бой с самурайскими войсками, посланными на их усми¬
рение, они шли, выкрикивая имена Иисуса и Марии.В конце 1637 г. более 37 тыс. восставших (из них боеспособ¬
ных мужчин насчитывалось только около 15 тыс.) оказались за¬
пертыми войсками соседних даймё в замке Хара близ Нагасаки.
С моря крепость обстреливали пришедшие на помощь японским
князьям голландские корабли. В апреле 1638 г. осаждавшие, чис¬
ло которых составляло более 100 тыс., сломили, наконец, сопро¬
тивление умиравших от голода повстанцев и ворвались в крепость.
Крайне ожесточенные фанатичным упорством простолюдинов и
собственными огромными потерями, они учинили на улицах го¬
рода кровавую резню, перебив за два дня всех оставшихся в жи¬
вых участников восстания — мужчин, женщин, детей и ста¬
риков.Смертельно напуганные этим восстанием, феодальные власти
поспешили провести ряд мер, которые, по их мнению, смогли бы в
будущем предотвратить угрозу подобных потрясений. В частности
они завершили изоляцию страны, что, как они рассчитывали,
могло способствовать социальному умиротворению и единству, а
также избавлению Японии от угрозы внешнего влияния и втор¬
жения.	IВ принципе изоляция была достаточно строгой и безоговороч¬
ной. Власти считали, что весь остальной мир должен был ис¬
чезнуть для Японии и ее жителей. Они надеялись, что японский
народ, лишенный возможности знакомиться с иным образом жиз¬
ни и новыми социальными и политическими идеями, будет воспри¬
нимать существующие в стране нормы и порядки как единственно
допустимые и возможные. Ради этой, как оказалось впоследствии,
недостижимой цели они даже были готовы отказаться от вполне
реальных выгод контролируемой внешней торговли.И все же практически изоляция страны оказалась далеко не
полной: власти и после 1639 г. предоставили право ежегодного
захода в один изолированный от остальной Японии порт 50 китай¬
ским джонкам и 4—5 судам Голландии, единственной европейской
страны, которая своей помощью в подавлении восстания в Си-
мабара сохранила какое-то доверие правителей Японии.Таким образом, к 40-м годам XVII в. в основном завершился
длительный период реорганизации феодальной структуры Японии
в рамках централизованного государства. Осуществленные почти
за столетие меры приспособили эту структуру к менявшимся
внутренним и внешним условиям и укрепили ее.Режим Токугава просуществовал еще два столетия. Но первые
признаки его кризиса стали очевидными уже в конце XVII в.
Социально-экономическая эволюциярежима Токугава к концу XVII в.После решения ряда сложных проблем, связанных с упроче¬
нием феодальной структуры — объединения и подчинения даймё,
обеспечения относительной централизации государства, изоляции
Японии от внешнего мира,— у режима Токугава осталась наибо¬
лее важная и трудная проблема — социальная. С течением вре¬
мени становилось все более очевидным, что возможности режима
Токугава как-то решить ее или даже смягчить ее остроту были
крайне ограниченными.В период Токугава власти закрепили деление общества на че¬
тыре группы, на сословия си но ко сё (самураев, крестьян, ремес¬
ленников и торговцев). Однако в их состав вошло далеко не все
население страны. В частности, наиболее презираемая и бесправ¬
ная часть общества — парии не удостоились какого-то официаль¬
ного признания. Но, по существу, они составили совершенно особое
сословие дискриминируемого меньшинства.Главной в социальной политике правителей Токугава оста¬
валась проблема крестьянства. Основные их усилия неизменно на¬
правлялись на то, чтобы найти оптимальный вариант характера
взаимоотношений со вторым сословием, которое всегда провозгла¬
шалось главной опорой всего общества (см. Приложение 2).В течение всего XVII в. политика властей в отношении кре¬
стьянства носила довольно противоречивый характер. С одной
стороны, земледельцы уже в начале эпохи Токугава были основа¬
тельно закрепощены. Им строжайшим образом запретили менять
род занятий, переселяться в 'новые места, продавать или закла¬
дывать свою землю. Они были придавлены разнообразнейшими
регламентациями и системой круговой поруки [35, с. 52]. При этом
из-за отсутствия барской запашки зависимость крестьян носила
не личный, а поземельный характер, т. е. они были «навечно» при¬
креплены к определенным участкам земли, а не к своим феодаль¬
ным господам.Но, с другой стороны, 'новые правители страны, пока это им
было выгодно, всемерно стремились подчеркнуть свою заботу о
деревне, представить сёгунат надежным другом и опорой кре¬
стьян. Они старались даже как-то укрепить деревню, чтобы таким
образом добиться ее умиротворения и упрочить свои политические
и экономические позиции. Так, к середине XVII в. они снизили
объем податей с крестьян в среднем до 40% от урожая, в то
время как при Тоётоми Хидэёси он достигал почти 60%. При этом
власти исходили, конечно же, не из чувства милосердия, а из со¬
ображений трезвого расчета: они хорошо понимали, что в пер¬
спективе подати в размере 40% от урожая развивающейся дерев¬
ни будут гораздо весомее, чем в размере 60% от урожая, соби¬
раемого разоряющимся, нищающим крестьянством.Власти еще могли позволить себе даже такую роскошь, как
заявления о наказании тех феодалов, во владениях которых будут29
иметь место широкие выступления недовольных земледельцев.
Практически это мало помогало крестьянам. Часто даже наобо-
рот, ибо даймё любыми средствами, в том числе и методами шпио¬
нажа, подкупа, убийств, стремились в корне пресечь подготовку
антифеодальных выступлений. Но вместе с тем это, несо¬
мненно, несколько ограничивало открытый произвол феодалов [14,
с. 62].Имелся и еще ряд обстоятельств, которые в целом объективно
способствовали некоторому упрочению положения второго сосло¬
вия в этот период. Прежде всего, для него явилось огромным
благом окончание бесконечных и изнурительных междоусобных
войн, которые в основном велись за его счет и от которых оно
страдало больше всех. Кроме того, весьма существенным было и
то, что в условиях Японии феодалы, не имевшие своей барщин¬
ной запашки, не были заинтересованы в захвате личной и общин¬
ной земли крестьян.Все эти обстоятельства на определенное время стали довольно
эффективным стимулятором прогресса сельского хозяйства, япон¬
ской деревни, страны в целом. Так, в течение XVII в. площадь
обрабатываемых земель увеличилась в два раза — с 1,5 млн. до
3 млн. те1 [14, с. 121—122], были внедрены многие новые куль¬
туры (картофель, сахарный тростник, табак и др.), освоены новые
технические средства и технологические процессы. Значительно
возросла продуктивность сельского хозяйства и намного вырос
объем производства. Численность населения страны выросла с
16—17 млн. до 25—26 млн. человек (без учета самураев, париев,
айну и некоторых других групп), причем к концу века уже более
16% всех японцев (т. е. около 4,5 млн.) проживало в городах
[14, с. 13].Сёгунат всегда прилагал много усилий к тому, чтобы сохра¬
нить сословие крестьян социально единообразным. Это достига¬
лось главным образом путем жесткой фиксации их обязанностей
и некоторых прав. Власти регламентировали все стороны их жиз¬
ни— труд, отдых, характер взаимоотношений с другими сословия¬
ми. В своих официальных предписаниях они старались очертить
даже этические и нравственные критерии образцового, с их точки
зрения, крестьянина, указать допустимые привычки, приличест¬
вующий ему стиль одежды, прически и т. д. Так, например, издан¬
ный в 1649 г. указ (см. Приложение 1) содержал инструкции не
только по технологии ведения хозяйства, но и суждения о при¬
мерном образе жизни крестьянина (главное для него не сидеть
без дела), о пользе бережливости (ему не следует пить чай, ку¬
рить табак и т. д.) и даже представления о примерной крестьян¬
ской жене (основное для нее, оказывается, не красота, а трудо¬
любие и бережливость). Ряд подобных указов приведен в сбор¬
нике документов по пятидворкам (см. [10]).Указы властей имели своей целью привить крестьянам такие
качества, как благоговение перед господами и законопослушание,
беспрекословное подчинение бакуфу (бакуфу — правительство се-30
гуна) и даймё, восприятие выполнения своих повинностей как де¬
ло совести и чести, «сыновнее» послушание старостам и другим
официальным чинам, трудолюбие, бережливость, а также презре¬
ние к низшим сословиям и к нарушителям существующих поряд¬
ков. Практически эти указы являлись не только законодательны¬
ми актами, но и средством идейного воспитания, инструментом
формирования такого типа крестьянина, который был угоден фео¬
дальной знати.Однако на деле крестьянство не могло оставаться в жестких
рамках столь желанного феодалам социального и нравственного
единообразия. Уже в XVII в. в нем все более определенно наме¬
чался процесс классового расслоения.Значительную часть сословия составили так называемые хом-
бякусё (основные крестьяне) — прикрепленные к своим земельным
участкам 'налогооблагаемые землепашцы. Но и они уже не были
едиными в социальном отношении. Среди них имелись владельцы
весьма различных по своим размерам участков земли — от не¬
скольких тан до трех и более тё. Беднейшие хомбякусё прибегали
к аренде земли, так как своей им не хватало. А богатые нередко
сдавали излишки своей земли в аренду и нанимали батраков [15,
с. 6-8].Кроме хомбякусё в сословие крестьян входили и жители де¬
ревни, лишенные собственных участков и не прикрепленные к
земле —так называемые мидзуноми хякусё (буквально —«кре¬
стьяне, пьющие воду»). Таким образом, формально они были сво¬
боднее хомбякусё. Но эта свобода им ничего не давала: возмож¬
ности выбора у них были крайне ограниченными. Они могли лишь
или арендовать жалкие клочки земли, или наниматься батрака¬
ми, или же идти в слуги.Следовательно, второе сословие явно расслаивалось. Шел
скрытый процесс заклада и продажи земли бедняками, который
ускорял это социальное расслоение. Богатые крестьяне все шире
занимались ростовщичеством, продуктовым и денежным кредитом
и спекулятивной торговлей. Они усилились настолько, что стано¬
вились серьезным конкурентом феодальной знати в изъятии у кре¬
стьян какой-то доли продуктов их труда — в виде арендной платы
и процентов по кредиту. В результате крестьяне лишались некото¬
рых выгод от снижения податей в начале эпохи Эдо и часто ока¬
зывались даже в худшем положении, чем прежде. По существу*
внутри сословия складывались свои отношения господства и под¬
чинения, зависимости, возникали новые социальные противоречия
и интересы, классовый антагонизм.Феодальные власти, естественно, были недовольны таким по¬
воротом событий, тем, что реальность отходила от предписанной
ей схемы. Не будучи в состоянии понять подлинных причин про¬
исходивших перемен, они обычно приписывали их злокозненности
купцов, ростовщиков, зарубежному влиянию и даже подлости па¬
риев. Поэтому сёгунат полагал, что сможет сохранить неизменной
сущность сословия крестьян лишь при помощи более строгих ре-31
гламентацин ii угроз, а также мерами некоторого поощрения сель¬
ского хозяйства и «примерных» хозяев.Но на практике эти усилия не только часто оказывались мало¬
эффективными, но и приводили к обратному результату. Запреты
купли, продажи и залога земли, ростовщических операций, кото¬
рые осуществлялись якобы лишь зловредными, хитрыми и жад¬
ными людьми, были бессильны предотвратить новые экономиче¬
ские процессы. Меры же поддержки «примерных» крестьян в
освоении целины, во внедрении новых культур, в развитии лесо¬
насаждений и ирригации [90, с. 26—27] обеспечивали усиление
лишь наиболее состоятельных землевладельцев, т. е., по существу,
стимулировали дальнейшее расслоение второго сословия вопреки
намерениям правящих кругов.Все это предопределило несостоятельность властей и в сфере
морализующих регламентаций. Богатевшая часть второго сосло¬
вия не хотела и не собиралась довольствоваться официальными
догмами самоограничения, скромности и рабского послушания.А разорявшиеся земледельцы (арендаторы, батраки, слуги и наем¬
ные работники) практически оказывались вне рамок своего со¬
словия не только по своему статусу, но и по своим взглядам и
интересам. Этот процесс расслоения стал одним из главных источ¬
ников ослабления сословной системы, кризиса режима в целом.Несколько иным было содержание социальной проблемы, свя¬
занной с взаимоотношениями феодальной знати с ремесленниками
и купцами. В глазах господствующих кругов так называемые тё-
нин (горожане — общее название сословий купцов и ремесленни¬
ков) занимали в социальной иерархии страны более низкое ме¬
сто, чем крестьяне. И вместе с тем только для сословий тёнин уже
в XVII в. явно наметилась устойчивая тенденция к росту, к укреп¬
лению позиций во всех сферах жизни общества. Только они
неуклонно усиливались экономически, социально и даже полити¬
чески. А это, естественно, совершенно не укладывалось в сущест¬
вующую социальную схему и полностью противоречило всем офи¬
циальным установкам и предписаниям. Тем более что в данном
случае режим Токугава впервые столкнулся с проблемой новых
форм производства и социальных отношений, что не могло не
стать предметом особой заботы властей.Отношения феодальной знати с тёнин были, пожалуй, еще бо¬
лее сложными и противоречивыми, чем с крестьянством. Это вы¬
разилось, в частности, в том, что в своих взаимоотношениях с
ними власти всегда прибегали к различным, часто взаимоисклю¬
чающим мерам: от жестокого ограничения масштабов деятельно¬
сти и полного аннулирования всей задолженности самураев и
крестьян до вынужденной заботы о представителях тёнин. Этот
широкий диапазон мер выражал и разнообразие чувств, испыты¬
ваемых знатью к тёнин — от высокомерного презрения до унизи¬
тельного ощущения растущих бессилия, зависимости, зависти и
даже страха.Политика и отношение режима к тёнин базировались на кон-32
фуцианских этических нормах общественной жизни, рассматривав¬
ших ремесло и особенно торговлю как малозначимые и в чем-то
даже 'низкие и аморальные виды деятельности. Такой подход к
ним служил идейной основой снижения социального статуса ре¬
месленников и торговцев по сравнению с крестьянами, введения
для них системы особо строгих ограничений.Главные усилия правителей Токугава в отношении тёнин были
направлены на то, чтобы развитие их деятельности отвечало толь¬
ко интересам феодальной знати. С этой целью, в частности, власти
лишили ряд городов (Сакаи, Оминато, Хирадо) статуса «свобод¬
ного города», сломив силой оружия отчаянное сопротивление го¬
рожан [98, с. 8]. Но и после этого знать продолжала бояться
неконтролируемого развития предпринимательской деятельности.
Даже осуществленная к 40-м годам XVII в. изоляция Японии в
известной мере была вызвана опасениями сёгуната такого усиле¬
ния купечества, которое могло сделать его более независимым и
строптивым [98, с. 20].Однако и в данном случае мертвящая схема ограничений не
могла стать окончательной формой развития этой сферы общест¬
венной жизни. Неуклонное экономическое усиление тёнин все бо¬
лее повышало их общественную значимость. И даже находясь в
полной зависимости от феодалов, они тем не менее получали
какие-то реальные возможности воздействовать на их политику
в целом. Именно поэтому представители более высоких сосло¬
вий — крестьяне и самураи —ради реальных материальных выгод,
случалось, отказывались от сомнительной чести принадлежать к
«высокородным» и переходили в состав «низких» тёнин, за кото¬
рыми, как справедливо надеялись они, было более надежное бу¬
дущее.Усиление тёнин привело к небывалому ранее развитию горо¬
дов, к определенным изменениям их функций. Прежде, создавая
на территории своих владений новые города-крепости, князья по¬
лагали, что главный смысл их существования будет заключаться
в обеспечении военных, политических и экономических интересов
знати. Они всерьез рассчитывали, что жизнь городского населения
будет целиком посвящена выполнению только этой цели.Однако реальная жизнь в новую эпоху опровергла эти расче¬
ты. Если прежде в первую очередь возводились города призамко-
вого типа в качестве опорных пунктов феодальных владетелей, то
в XVII в. в основном расширялись города — торгово-промышлен¬
ные центры, расположенные на пересечениях важнейших маги¬
стралей страны. На этой основе наметилась определенная функ¬
циональная и политическая унификация всех городов, возрастала
их значимость в жизни всего общества в целом. Более многооб¬
разной становилась в них хозяйственная и культурная деятель¬
ность, которая порождала новые потребности. Развивались товар¬
но-денежные отношения, что превращало города в мощные эконо¬
мические центры притяжения все более отдаленных от них райо¬
нов страны.3 Зак. 85133
Наиболее значительными объединяющими центрами Японии
стали города, контролируемые бакуфу,— Эдо, Осака, Киото, Са¬
каи, Нагасаки. Но совершенно исключительной в этом отношении
была роль Эдо и Осака {66, с. 207].Осака, еще в конце XV в. сравнительно небольшой городок, на
протяжении XVI в. рос весьма быстрыми темпами, особенно в
период правления Тоётами Хидэёси, который хотел превратить его
в крупнейший центр страны. Всесильный правитель переселял в
Осака ремесленников и купцов из других районов страны, в том
числе и из покоренного им вольного города Сакаи. При этом зна¬
чительно пополнились и расширились и многие поселения париев,
находившиеся в районе Осака. Однако, после того как в 1615 г.
войска Токугава Иэясу захватили Осака, этот город перестал иг¬
рать роль ведущего центра страны. Таким центром стала новая
столица — Эдо, которая еще в конце XVI в. была всего лишь
третьеразрядным провинциальным поселком. К концу XVII в.
только в этих двух городах проживало уже более 850 тыс. человек
[98, с. 10—11].Горожане в основном входили в два низших сословия. Стре¬
мясь к закреплению сословных перегородок, власти предписали,
чтобы администрация каждого города четко фиксировала в спе¬
циальных реестрах всех ремесленников и купцов. При этом на¬
следственно закреплялась не только сословная принадлежность,
но и профессии горожан (кузнеца, плотника, штукатура, бондаря,
столяра, лавочника, коробейника и т. д.).Однако, как и в отношении второго сословия, меры властей
не могли обеспечить социальную однородность и неизменность тё-
нин. Так, в XVII в. в среде ремесленников уже выделилась при¬
вилегированная верхушка, обслуживавшая нужды сёгуна и дай¬
мё. Наиболее выдающиеся мастера2, даже оставаясь членами
своего сословия, иногда добивались таких весьма престижных тог¬
да преимуществ, как права на второе имя и на ношение двух ме¬
чей, что формально поднимало их до уровня самураев [89, с. 91].
Но большинство ремесленников, не обладавших никакими приви¬
легиями, подвергалось строжайшим и часто весьма унизительным
ограничениям в разных сферах жизни общества. Особенно это
относилось к цеховым ученикам, которые, ничего не получая на
руки за свой труд, находились на содержании своих хозяев. Одна¬
ко самым неустойчивым было положение бродячих ремесленни¬
ков— кузнецов, бондарей, ткачей и др., которые по социальному
статусу и реальным условиям жизни были близки мастеровому
люду из поселений париев. Таким образом, в рамках одного со¬
словия диапазон социальных различий простирался от состояния
дискриминируемого меньшинства до пользования некоторыми при¬
вилегиями дворянства. Между высокопоставленным мастером, об¬
ласканным властями, и бродячим ремесленником было такое же
расстояние, как между представителями разных сословий.Низшим в иерархии сословий было четвертое, купеческое со¬
словие. С точки зрения господствующей идеологии, купцам и тор-34
говле как занятию были свойственны даже определенная недо-
стойность и аморальность. В связи с этим формально представи¬
тели четвертого сословия были лишены надежной юридической
защиты, и самодур-феодал мог позволить себе по отношению к
ним любой акт произвола. Однако практически неуклонный рост
экономической мощи купечества и их роли в хозяйственной жизни
страны поневоле заставлял даже князей относиться к ним неред¬
ко с вынужденным почтением. Об этом свидетельствовал и сам
факт выделения купечества в особое сословие.Но все же в XVII в. одной из главных забот большинства
купцов было обеспечение гарантий безопасности своей деятельно¬
сти. Для достижения этой цели у них имелось два основных спо¬
соба. Прежде всего, сословная солидарность, обеспечивавшая им
какую-то степень независимости и устойчивости. Однако более на¬
дежными были гарантии со стороны феодалов, которым купцы
смогли доказать свою необходимость и верность [98, с. 53—54].Как и все остальные, сословие торговцев также не было со¬
циально единообразным. В это время усилились торговые дина¬
стии, экономическое влияние которых стало ощущаться в мас¬
штабах всей страны. Некоторые из них сохранились до наших
дней. Например, в горнорудном деле и в розничной торговле веду¬
щие позиции занял дом Сумитомо, причем его основатель ради
доходов от предпринимательства пошел на отказ от самурайского
статуса. На торговле сакэ, рисом, сахаром и шелком, а также и
на банковских операциях окреп дом Коноикэ, тоже берущий свое
начало от дворянской семьи. В 1620 г. во владениях Исэ возникла
компания Мицуи, которая развернула в стране сеть магазинов по
продаже товаров за наличные деньги, организовала пункты обме¬
на монет в Эдо, Осака и Киото, занималась ростовщичеством и
ломбардными операциями. Огромный вес в торговом мире имели
дома Едоя, Кавамура и др. [98, с. 66—68]. Эти торговые дома до¬
бились такого экономического могущества и влияния, что могли
даже иногда позволить себе проявлять определенную свободу в
своих взаимоотношениях с даймё и сёгунатом. Их относительная
^безнаказанность в этих случаях определялась растущей финансо¬
вой зависимостью от них не только рядовых феодалов, но даже
многих представителей высшей знати и властей [89, с. 119].
Например, дом Мицуи несколько раз отказывал в займах нена¬
дежным в отношении платежеспособности даймё [89, с. 120].
Весьма характерно, что наибольшего успеха в предприниматель¬
ской деятельности добивались именно купцы самурайского проис¬
хождения, которые, кроме всего прочего, лучше других разбира¬
лись в психологии феодалов.Усилиями своих наиболее богатых, ловких и удачливых пред¬
ставителей купечество завоевывало все новые позиции в разных
областях экономической и общественной жизни страны. Так, в
условиях относительно централизованного государства купцы
впервые получили возможность контролировать отдельные транс¬
портные магистрали страны. Правда, главную часть всех пере-з*35
возок все еще осуществляли крестьяне, для которых они остава¬
лись тяжкой повинностью: сдаваемый в счет податей рис они по-
прежнему должны были доставлять на государственные склады в
Эдо и Осака. Но остальные междугородные перевозки производи¬
лись уже преимущественно купцами. В 1620 г. была даже органи¬
зована первая транспортная купеческая компания, осуществляв¬
шая каботажные перевозки между Эдо и Осака; в 1660 г. прави¬
тельство разрешило деятельность и второй подобной компании
[89, с. 111—112]. Когда по инициативе правительства была созда¬
на сухопутная транспортная сеть, состоявшая из пяти главных
дорог, пользоваться ими было разрешено и купцам [98, с. 14].
В 1663 г. власти предоставили купцам преимущественное право
пользования этими дорогами, правда, сохранив при этом свой
полный контроль над ними и строго регламентировав условия их
эксплуатации.Центральные власти и даймё в счет погашения своей растущей
задолженности стали иногда передавать купцам право на сбор
налогов в отдельных районах страны [89, с. 107]. Кроме того,
купцы добились прочных позиций и во многих смежных с торгов¬
лей областях —в операциях по кредиту, ростовщичестве, залоге
и обмене денег.Особенно усилилась купеческая и ростовщическая верхушка
Эдо и Осака, которая получила возможность манипулировать зна¬
чительной частью всего сельскохозяйственного и ремесленного
продукта страны. По поручению феодалов она осуществляла все
торговые операции с продуктовой рентой даймё и рисовыми пай¬
ками самураев. В Осака такие ростовщики назывались курамото,
а оптовые перекупщики пайков и ренты — какэя (в Эдо последних
называли фудасаси). Обеспечивая феодальную знать регулярны¬
ми денежными ссудами, все эти купцы-перекупщики и ростовщики
получали весьма выгодное право по своему усмотрению распоря¬
жаться рентой и пайками. Имели место даже случаи передачи
имущества несостоятельных буси в руки богатых тёнин.Таким образом, оставаясь формально в услужении у феодалов,
купцы нередко становились довольно влиятельными вершителями
их хозяйственных дел. Контроль над экономической сферой в ка¬
кой-то мере переходил в их руки. Пословица того времени «Если
осакские купцы рассердятся, испугаются все даймё» [66, с. 207]
несомненно выражала некоторые новые, парадоксальные для фео¬
дальной Японии особенности взаимоотношений знати с этим низ¬
шим сословием, с которым ей приходилось все более считаться.Во второй половине XVII в. в ряде городов, в основном в Эдо
и Осака, появился новый тип предпринимателей, которые несколь¬
ко потеснили всемогущих какэя, фудасаси и курамото. Они ока¬
зали заметное воздействие на всю социальную ситуацию в стране.
Это были так называемые тонъя (оптовые торговцы). Они скупа¬
ли у крестьян и ремесленников готовые продукты их домашнего
производства и перепродавали их за наличные деньги в разных
районах страны. Постепенно они переходили и к иным методам36
ведения дел: субсидировали какие-то группы крестьян и ремес¬
ленников деньгами и сырьем и предписывали им производство
определенных изделий. Таким образом, у этой части сословия
устанавливались новые взаимоотношения эксплуатации с предста¬
вителями других сословий. Практически в обществе возникали
элементы буржуазности, что выражалось не только в формирова¬
нии 'новых черт социальных отношений, но и нового стиля жизни,
идей и интересов, в какой-то мере антифеодальных [66, с. 210].
Объединения тонъя (накама или кабу накама) за определенные
отчисления стремились добиться от даймё или сёгуната монополь¬
ных прав на скупку и продажу на отводимой им территории ка¬
ких-то изделий, что гарантировало им получение высоких доходов.
В XVIII в. торговля и ремесленная деятельность уже в значи¬
тельной мере осуществлялась по принципу кабу накама.Бесспорно, феодальная знать была недовольна попытками тё-
нин добиться хотя бы относительной независимости. Поэтому она
прилагала много усилий к тому, чтобы сохранить свой безуслов¬
ный контроль над третьим и четвертым сословиями, в частности,
при помощи ограничений и регламентаций, которые должны были
определить не только их образ жизни, труда и отдыха, но и при¬
емлемые нормы морали, этики и социальной психологии. Образ¬
цовым в глазах знати был такой представитель тёнин, для которо¬
го были характерны бережливость, деловая честность, преданность
работе, а главное — законопослушание и скромность. Все эти чер¬
ты по аналогии с бусидо (кодекс чести самурая) определялись
сводом правил тёниндо [98, с. 96—97].Однако в действительности ремесленники и купцы, очевидно,
мало походили на тот образец, который создавался правительст¬
венными предписаниями, и в первую очередь наиболее богатые из
них. Вряд ли регламентациями их удалось сделать бережливыми,
умеренными, честными и законопослушными. И в этом случае
оказалось невозможным уложить действительность в прокрустово
ложе феодальных предписаний. Об этом, в частности, весьма
красноречиво говорят и сами указы морализующего толка, харак¬
тер запретов которых раскрывает подлинный стиль и уровень
жизни богатых горожан. В них власти часто призывали отказать¬
ся последних от многого, что не соответствует их социальному
статусу: от дорогой пищи, шелковой одежды, многочисленных лю¬
бовниц, личных паланкинов, уроков музыки, игры в мяч, поэтиче¬
ских соревнований, чайной церемонии, лодочных прогулок, еже¬
дневной бани, любования цветущей вишней, азартных игр, ночных
развлечений, уроков фехтования, употребления сакэ, курения и...
предоставления ссуд из расчета более 8% в месяц [89, с. 121].Однако несомненное усиление верхушки тёнин не дает основа¬
ний полагать, что процветали все купцы. Деятельность, благосо¬
стояние и даже жизнь подавляющей части из них целиком зави¬
сели от феодальной знати, от ее благорасположения, а часто и от
прихоти. Их социальные и экономические позиции оставались
крайне неустойчивыми. А значительную часть сословия составля-37
ли бедняки, бродячие торговцы-коробейники, все имущество и то¬
вары которых умещались в их коробе. Они страдали не только
от произвола знати, но и от нападений «лихих» людей. И по свое¬
му положению они мало чем отличались от коробейников-бураку-
мнн (жителей бураку, поселений париев).Таким образом, несмотря на видимость строгости и четкости
сословного деления в период Токугава, социальная ситуация уже
в XVII в. оказалась для правителей страны крайне запутанной и
сложной3. Они были явно не в состоянии решить ее основные
проблемы. О том, насколько противоречивой и болезненной ока¬
залась для них сфера социальных отношений, говорит, в част¬
ности, тот факт, что на протяжении всего периода Токугава вла¬
стям так и не удалось по-настоящему добиться должной органи¬
зации и сплоченности самого господствующего сословия.Правда, в целом сёгунат обеспечил вынужденное подчинение
270 наиболее влиятельных даймё (фудай и тодзама), которые бы¬
ли лишены возможности и практически не пытались оспаривать
у сегунов их власть. Социальный статус, нормы поведения и жиз¬
ни первого сословия были официально регламентированы рядом
государственных актов, главными из которых были изданный в
1615 г. свод правил для буси (военного сословия) и утвержден¬
ный в 1632 г. кодекс самурайской чести [92, с. 370].В соответствии с традициями и юридическими уложениями
эпохи самураев уже с ранних лет готовили к выполнению их ос¬
новной общественной функции —быть воинами и господами. Поэ¬
тому дворянину не было никакой нужды уметь работать — пахать,
ткать или торговать. Мальчиков из знатных семей учили друго¬
му: хорошим манерам, стрельбе из лука, верховой езде. Они
осваивали также грамоту и основы наук. В процессе воспитания
им прививали такие качества, как покорность и верность властям
и старшим в семье, презрение к другим сословиям. Девочки осно¬
вы образования и воспитания получали в домашних условиях.
Их готовили для выполнения главной роли — быть верной и по¬
корной женой и матерью самурая. Поэтому круг изучаемых ими
предметов был сравнительно невелик: чтение, письмо, игра на ко¬
то4, искусство икэбана5 и чайной церемонии. Практически жен¬
щина в среде дворянства занимала весьма приниженное по срав¬
нению с мужчиной положение.Привилегированное положение дворян подчеркивалось их пра¬
вом на владение оружием и на два имени (личное и фамильное).
Объединяющим сословие элементом явилась и особая одежда,
предписанная и разрешенная только для дворян — парадная, слу¬
жебная и домашняя. Она шилась из наиболее дорогой материи и
была обычно синего или коричневого цвета [89, с. 22].Однако добиться предписаниями желаемого единства и неиз¬
менности первого сословия также оказалось невозможным. В пе¬
риод Токугава в его состав было включено более 2 млн. человек,
что составляло весьма значительную часть населения страны.
Но, по существу, власти проявляли заботу далеко не о всех пред-38
ставителях привилегированного сословия, а только о наиболее
влиятельной его части. Свое основное внимание они уделяли под¬
держке владетельных князей, в благожелательном отношении ко¬
торых они всегда нуждались. Сравнительно гарантированными
были условия жизни и положение среднего служилого самурайст-
ва, находившегося в вассальной зависимости от даймё. Его пред¬
ставители получали рисовые пайки, размеры которых определя¬
лись их рангом. Но в условиях мира в эпоху Эдо их общая чис¬
ленность была заметно сокращена и строго регламентировалась6.
Однако положение значительной, пожалуй даже подавляющей ча¬
сти сословия, так называемых ронинов, было крайне трудным,
часто просто плачевным (ронины — это самураи, лишившиеся по
разным причинам службы у своих господ и, следовательно, остав¬
шиеся без надежных средств к существованию). Количество саму¬
раев, оказавшихся в положении ронинов, на протяжении эпохи
Токугава постоянно увеличивалось. Формально они были наибо¬
лее свободной частью дворянства: сохраняя права на сословные
привилегии, они, по существу, не несли каких-либо вассальных
повинностей, и их образ жизни был регламентироваи в наимень¬
шей степени. Однако это не делало их жизнь более привлекатель¬
ной. Неуклонно росло число «нищих идальго», которые скорее
могли обзавестись зубочисткой, чем ежедневным обедом. И не
удивительно, что многие из них приходили к смелому тогда, но
не лишенному здравого смысла выводу, что сословная мишура и
спесь не так уж много значат. Они с охотой от них отказывались,
если только возникала реальная возможность обеспечить свое су¬
ществование, занимаясь ремеслом, торговлей или каким-либо
иным обычно презираемым знатью видом деятельности. Они не¬
редко и формально переходили в более низкие слои общества.Таким образом, и в первом сословии усиливался процесс со¬
циальной эрозии. Многие ронины превращались в торговцев, ре¬
месленников, земледельцев, становились учителями, художниками,
музыкантами, иногда нанимались в вооруженную охрану к куп¬
цам и богатым горожанам. По своим образу жизни, мыслей и на¬
строениям они сближались с другими слоями населения, хотя при
этом у них довольно долго сохранялась определенная психологи¬
ческая раздвоенность. Так, стремясь к укреплению своего нового
статуса купца, ремесленника или земледельца, они нередко доби¬
вались вместе с тем восстановления своих прежних дворянских
привилегий. Случалось, что они были вожаками восстаний кре¬
стьян и горожан. А иногда выступали с требованиями замены
династии Токугава, как это было, например, во время восстания
ронинов в Эдо в 1651 г. [15, с. 25—26].Несмотря на значительную эволюцию всех сословий, общая со¬
циальная ситуация в стране в течение большей части XVII в.
оставалась относительно стабильной. Даймё были подчинены сё-
гунату, интересы феодальной верхушки в основном удовлетворе¬
ны, а низшие же сословия различными способами умиротворены.
Следствием этого явилось не только определенное экономическое39
развитие страны и рост ее населения, но и сравнительно неболь¬
шое количество народных выступлений после 1637 г. В этот пе¬
риод имели место лишь отдельные, не очень опасные для режима
случаи крестьянского неповиновения (см. Приложение 18). Чаще
всего это была подача петиций, а иногда бойкот выплат по нало-
говым обязательствам и отказ от выполнения каких-то конкрет¬
ных повинностей. Правда, нередкими были случаи бегства недо¬
вольных крестьян от своих господ, что также являлось своеобраз¬
ной формой сопротивления политике властей [35, с. 68—70].Но период относительной социальной стабильности длился не¬
долго. Процесс социального разложения, затронувший все сосло¬
вия, уже к началу XVIII в. вызвал серьезную озабоченность вла¬
стей, ибо он подрывал устои режима. Положение усугублялось
тем, что в условиях развития товарно-денежных отношений по¬
явились новые отрасли производства, что способствовало распро¬
странению новых потребностей и привычек, прежде всего в среде
феодальной знати. Последние все больше нуждались в деньгах.
А основным источником их получения по-прежнему оставались
крестьяне, налоги и подати с которых за сравнительно короткий
срок были увеличены настолько, что превзошли даже высокий
уровень обложения во времена Тоётоми Хидэёси. Феодалы с рас¬
тущей жестокостью часто буквально выколачивали их из своих
подданных. Известно, что крестьян-должников даже подвергали
мучительным пыткам. А повторная задолженность уже грозила
лишением надела и, что было еще более страшным, исключением
из сословия крестьян и переводом в состав париев [35, с. 68—70].Оказавшись перед лицом принципиально новых для себя про¬
тиворечий, режим стал испытывать растущие трудности во всех
сферах общественной жизни. Правители Японии вынуждены были
пойти на значительное ужесточение всей социальной политики.
С конца XVII в. правящие круги в своих взаимоотношениях с
подчиненными сословиями стали все шире прибегать к методам
насилия, репрессий и ограничений, пытаясь остановить таким пу¬
тем процесс социальной и политической эволюции общества.
Период относительной стабилизации 'социальной структуры остал¬
ся позади, и в конце XVII в. феодальная Япония вступила в по¬
лосу кризиса всей системы, преодолеть который ей так и не уда¬
лось до конца эпохи Токугава.Проблема сегрегации париев
в XVf—XVII вв.Как известно, сословная система эпохи Токугава включала
в себя далеко не все население страны. В частности, вне ее ра¬
мок были поставлены многие десятки тысяч париев, которых вла¬
сти считали второстепенным социальным элементом, не достой¬
ным особого внимания. Именно поэтому история париев нашла
весьма скудное отражение на страницах официальных документов40
гой эпохи. Однако и сохранившиеся материалы дают возможность
установить главное: практически дискриминируемое меньшинство
всегда оставалось неотъемлемой и важной частью всей феодаль¬
ной структуры организации общества, основные закономерности
развития которого сказались на его судьбе, пожалуй, с наиболь¬
шей силой и выразительностью. Именно поэтому анализ его исто¬
рии, важный и научно актуальный и сам по себе, может, как мы
думаем, способствовать также и более четкому и точному пред¬
ставлению о социальной и политической сущности режима Току¬
гава в целом. Сегрегация групп париев, конечно же, не была
каким-то случайным историческим феноменом, она явилась зако¬
номерным результатом жизнедеятельности всего общественного
организма. Поэтому понять ее истоки и суть можно только на
основе изучения политических, социальных и идейных процессов
развития японского общества в целом.Как и для всех других слоев населения, рассматриваемый на¬
ми здесь период истории стал важнейшим и в процессе эволюции
групп японских париев, в результате которой явление дискрими¬
нации в конце концов было приспособлено к новым условиям
централизованного государства Токугава 7.История париев насчитывала уже много сотен лет (см. [44;
45; 46; 47]). В XVI в. у этих презираемых социальных групп, так
же как и у других, возникли некоторые новые возможности раз¬
вития. В это время в связи с упадком и крахом сёгунской дина¬
стии Асикага значительно ослабла старая система жестких огра¬
ничений париев. Хотя сэммин продолжали традиционно изолиро¬
вать от остального общества, все же они смогли несколько упро¬
чить свои позиции в отдельных, ранее недоступных им отраслях
ремесла, в торговле и даже в сельскохозяйственном производстве.
Кроме того, в связи с ростом общественной значимости некото¬
рых прежде презираемых видов занятий ряд ранее зависимых
профессиональных объединений (например, кузнецов и каменщи¬
ков) получил более высокий социальный статус, приблизившись
к уровню «простого народа» (хэймин). Пожалуй, впервые в ис¬
тории в среде сэммин появились группы наиболее предприимчи¬
вых людей, которым удалось достичь определенной степени благо¬
состояния и, экономической независимости, что часто вызывало
«законное» недовольство со стороны «благородных» и «чистых»
японцев [47, с. 169—172].В своих усилиях, направленных к более надежному подчине¬
нию хэймин, даймё никогда не забывали и про дискриминируемое
меньшинство. Так, например, когда князья во второй половинеXVI	в. стали переселять во вновь создаваемые или расширявшие¬
ся города ремесленников и торговцев, они в число переселенцев
нередко включали также и представителей презираемых социаль¬
ных.групп. Но последние обычно селились ими отдельно от осталь¬
ных,: в особые поселки (их называли бураку или токусю бураку)
на окраинах городов или вблизи от них. Таким образом, создание
новых общин париев оказалось тесно связанным с процессом раз¬41
вития экономических и политических центров страны того периода.Как мы уже отмечали, Ъпределенное воздействие на умона¬
строения буракумин во второй половине XVI в. оказали первые
контакты с Западом. Первым их ощутимым результатом было
распространение в среде сэммин христианства, в котором париев
прежде всего привлекали по-своему понятые идеи равенства лю¬
дей и неизбежности наказания любого зла [75, с. 441]. Но вместе
с тем на их мировосприятие влияло и обычное, «бытовое» зна¬
комство с представителями западной культуры. В результате та¬
кого знакомства парии узнали, например, что существующая в
Японии система социальных ценностей далеко не абсолютна и не
естественна. Так, оказалось, что убой скота, кожевенное произ¬
водство и употребление в пищу мяса вовсе не делает людей изгоя¬
ми. Европейцы от этого не становились париями.В конце XVI в., когда власти приложили много усилий к за¬
креплению сословной разобщенности, группам париев было уделе¬
но особое внимание. Продолжался процесс создания их новых по¬
селений, которые вначале могли насчитывать лишь от четырех до
'Десяти домов [54, с. 47]. Поселения сразу же ставились под спе¬
циальный контроль администрации и для них устанавливались
особые функциональные и'правовые нормы и рамки. .Создавая эти поселки, феодальная знать в первую очередь ру¬
ководствовалась своими экономическими потребностями, посколь¬
ку многие важные нужды самих даймё и их владений могли быть
удовлетворены только за счет услуг презираемых социальных
групп. Как уже отмечалось, в средневековой Японии практически
лишь парии могли заниматься такими крайне необходимыми ви¬
дами деятельности, как убой скота и дубление кожи, производст¬
во различных изделий из кожи и бамбука, обуви, воинских доспе¬
хов и некоторых видов оружия, уборка мусора и т. д. Именно
поэтому в них всегда нуждались, особенно во время войн, когда
резко возрастала потребность в производимом ими военном сна¬
ряжении—в щитах, защитной одежде и обуви, луках, стрелах,
колчанах, конской сбруе и барабанах.Но необходимость в бураку определялась не только экономи¬
ческими соображениями. Сэммин использовались для осуществ¬
ления и других весьма важных общественных функций. Освобож¬
давшиеся от обычных налогов и отработок, они должны были вы¬
полнять многочисленные специфические повинности, крайне тяже¬
лые и унизительные, которые увеличивали их «оскверненность» в
глазах остального народа. По предписаниям властей жителям бу¬
раку надлежало регулярно выделять из своей среды определенное
число людей, которым вменялось в обязанность тайно следить за
всеми подозрительными элементами и выявлять недовольных в
пределах указанных им сел, городов и владений. Кроме того, па¬
риев назначали и для осуществления ареста, конвоирования, охра¬
ны и казни преступников, в число которых обычно включались и
участники различных антифеодальных выступлений [54, с. 47—
48].42
Однако выполнение париями столь важных с точки зрения го¬
сударства общественных функций вовсе не говорило о каком-то
особом доверии к ним со стороны властей. Скорее, даже наоборот.
Правители Японии исходили в данном случае исключительно из
отрицательной оценки жителей бураку. Во-первых, господствую¬
щим кругам казалось несложным и естественным привлекать па¬
риев к выполнению этих повинностей потому, что последние уже
сотни лет были изолированы от остального населения страны и
противопоставлены ему. Поэтому они были уверены, что укоре¬
нившееся в сэммин чувство вражды к окружающему миру заста¬
вит их ревностно исполнять свои полицейские обязанности. А во-
вторых, феодальная знать вовсе и не считала париев, выполняв¬
ших эти функции, людьми, а, скорее, лишь одним из технических
компонентов совершения правосудия, неизбежным дополнением к
топору.В связи с этим иногда возникала на первый взгляд просто па¬
радоксальная ситуация. В среде знати считали, что совершить
казнь ее представителя простой, «обычный» человек не может,
ибо это нарушит представление о неоспоримом превосходстве и
неприкосновенности дворян. Поэтому наказание представителя
знати считалось допустимым совершить или самому провинив¬
шемуся (ему обычно предписывалось совершить харакири), или
париям, которых феодалы не считали людьми. Однако хэймин,
очевидно, оценивали париев иначе: они обычно возмущались, если
охранниками к ним или экзекуторами назначали жителей бураку,
«этих проклятых эта» [35, с. 121].В некоторых отчетах европейских миссионеров за первую по¬
ловину XVII в. имеются упоминания о том, что во время развер¬
нувшихся тогда жестоких преследований христиан власти часто
привлекали к выполнению палаческих функций париев. Вместе с
тем они иногда с похвалой отмечали случаи, когда палачи-парии,
тайные христиане, отказывались совершать смертную казнь над
своими собратьями по вере. Бывало даже, что они обращались
и к жителям соседних бураку с призывом также саботировать вы¬
полнение этой повинности. Но эти случаи были все же исключе¬
ниями. Обычно буракумин послушно и точно выполняли свои ка¬
рательные функции8.В период Токугава сохранилась еще одна сфера деятельности,
в значительной степени «монополизированная» париями. Они бы¬
ли актерами во многих типах простонародных представлений, да¬
вавшихся обычно на храмовых и деревенских праздниках, а так¬
же занимались гаданием и предсказаниями, что, по существу, бы¬
ло лишь слегка завуалированной формой нищенства сэммин.Таков был уже сложившийся и традицией четко зафиксирован¬
ный круг деятельности париев, выход за пределы которого рас¬
сматривался как серьезное преступление.Кроме ограничений в производственной сфере весьма тяжкой
для париев была также и строгая регламентация в отношении их
местожительства.- В отличие от крестьян они были прикреплены43
не к земле, а к своим бураку и не имели права самовольно по¬
кидать их.На протяжении значительной части XVII в. большую роль в
определении социального места париев (как и других внесослов-
ных объединений) в обществе продолжали играть не юридические
акты, а традиции, давно сложившиеся нормы и правила. На пер¬
вый взгляд могло казаться, что власти в своей социальной поли¬
тике вообще уделяли этой части населения удивительно мало вни¬
мания. Это выразилось, в частности, в том, что они четко не опре¬
делили социальный статус париев: их не только не выделили в
особое сословие, но и в отличие от других внесословных групп
не приравняли какому-либо иному сословию. Поэтому общие юри¬
дические регламентации просто не касались их. Могло создаться
впечатление, что их игнорируют, что или проблема сегрегации
-стала уже совершенно незначимой, или же само дискриминируе¬
мое меньшинство вообще исчезло.Однако дело обстояло далеко не так. Игнорирование проблемы
было лишь кажущимся, оно было своеобразной формой проявле¬
ний высокомерного, презрительного отношения к париям. Власти
не считали их даже людьми, их объединения не признавались
частью «обычного» общества, а поселки — элементом «нормаль¬
ных» общин. Именно поэтому сэммин были поставлены намного
ниже всех остальных сословий. Принцип их игнорирования и уни¬
жения, доведенный до полного абсурда, нашел, в частности, во¬
площение в том, что поселения париев были официально исклю¬
чены из тех административных единиц, неотъемлемой частью ко¬
торых они фактически являлись — из «обычных» деревень, горо¬
дов и феодальных владений в целом. Более того, когда в началеXVII	в. правительство Токугава приступило к созданию государ¬
ственной транспортной системы и для ее обслуживания на опре¬
деленных участках дорог были организованы новые поселения па¬
риев, во всех географических картах, путеводителях и справочни¬
ках было запрещено указывать названия, приводить условные
обозначения и давать параметры этих поселений. Это крайне ис¬
кажало топографическую картину многих районов страны и было
крайне неудобно не только для путешественников, но и для самих
властей. Однако простой здравый смысл в данном случае был
принесен в жертву господствующему социальному предрассудку,
который считался гораздо более важной общественной ценностью,
чем очевидная реальность [71, с. 93].Такое игнорирование групп париев вовсе не было чем-то ней¬
тральным и безобидным, касающимся лишь сферы идеологии. Оно
практически означало, что их поселки при любых обстоятельствах
были лишены заботы и помощи, как и права на пользование всем
общинным достоянием. Об отношении властей к дискриминируе¬
мому меньшинству может служить такой красноречивый штрих.
При записях париев в подворовые регистры администрация обыч¬
но использовала (как в прошлом для указания числа рабов) счет¬
ное слово хики, которое в японском языке применяется для опре-44
деления поголовья скота. И таким образом, официальные стати¬
стические данные звучали крайне оскорбительно для париев,
например: «две головы эта», «четыре головы хинин» [93, с. 98].Следовательно, несмотря на отсутствие тщательно разработан¬
ной системы юридических актов, определявших статус париев, их
возможности в труде и в быту были достаточно четко определены
традициями, и практически никто в стране не сомневался, что
дозволено и прилично и что недоступно жителям бураку.Но с конца XVII в., в условиях неуклонного нарастания труд¬
ностей для всей феодальной структуры, власти начали предпри¬
нимать все более настойчивые попытки юридическими актами за¬
крепить детальную регламентацию всех сторон жизни париев.
Практически эти акты почти не вводили в жизнь общества что-то
новое. Они свидетельствовали, скорее, о растущей боязни властей
возможных перемен во всей сословной системе.У властей было вполне достаточно оснований для подобного
беспокойства. В реальных условиях жизни париев, в явлении дис¬
криминации в целом, как и в положении всех слоев населения,
произошли весьма заметные перемены, которые определялись об¬
щими закономерностями развития феодальной структуры.К концу XVII в. в основном завершился цикл определенной
унификации существовавших многие столетия различных объеди¬
нений сэммин. Постепенно выделились две основные группы па¬
риев, что было следствием развития давней традиции размежева¬
ния, характерной еще для старых групп париев — каварамоно9
и сандзё-но моно10. Официально эти группы определялись терми¬
нами, пожалуй наиболее оскорбительными из всех существовав¬
ших ранее: эта (буквально — «много грязи») и хинин (букваль¬
но — «нечеловек») [71, с. 91]. Характерно, что между этими объ¬
единениями сэммин, по существу входившими в одно сословие,
сложились такие же отношения отчуждения, какие существовали
между представителями разных сословий. Эта и хинин относились
друг к другу с крайним презрением и высокомерием, что исклю¬
чало возможность каких-либо нормальных человеческих контак¬
тов между ними: проживание в одних населенных пунктах, сов¬
местную работу, браки. Практически они составили два подсосло-
вия в рамках одного социального объединения.Противопоставление этих групп, закрепленное к концу века си¬
стемой юридических актов, в значительной степени определялось
постепенно сложившимися различиями в профессиональной, бы¬
товой и правовой сферах.Эта в основном были связаны с производительным трудом —
убоем скота, дублением и выделкой кожи, производством обуви,
изделий из кожи и бамбука и т. д. Они не имели права селиться
вне своих бураку в чужой социальной среде, и их принадлежность
к категории париев была наследственной.Поселения эта обычно располагались на окраинах уже сущест¬
вовавших городов и деревень. Как уже отмечалось, официально
они игнорировались, считались просто пустым местом. На практи-45
ке это означало исключение бураку из всех предпринимавшихся
городом или деревней работ и мер по благоустройству, а также
отстранение париев от обсуждений общих проблем и даже за¬
прещение без особой нужды выходить за пределы своих гетто.
Если город или село расширялись, то поселения эта обязательно
переносились на новую окраину населенного пункта.Хинин были лишены возможности заниматься производитель¬
ным трудом. Среди них преобладали бродячие артисты, гадальщи¬
ки, тюремщики, а также нищие. Но в отличие от эта они имели
право проживать не только в своих поселениях, но и внутри ос¬
новных населенных пунктов, в чужой для них социальной среде и.
Кроме того, принадлежность к группе хинин для многих не счи¬
талась наследственной: в соответствии с традицией и установлен- .
ными правилами при условии взятия на поруки и выполнения об¬
ряда очищения хинин мог перейти из рядов париев в состав
«простого народа». Однако воспользоваться этим правом практи¬
чески было очень сложно. Ведь, прежде чем выйти из состава >
хинин, человек должен был твердо знать, что он, освобожденный,
будет принят в состав какой-либо крестьянской, ремесленной или
торговой пятидворки или общины. Рассчитывать на такую терпи- :
мость ему, как правило, было невозможно. Но тем не менее даже j
это, скорее формальное, право позволяло хинин относиться к эта j
с высокомерием и держаться от них изолированно [71, с. 96].	|К концу XVII в. в Японии сложилась приемлемая для властей
система своеобразного самоуправления основных групп париев.Ее организация, в частности, была связана со стремлением вла¬
стей более строго регламентировать все стороны жизни жителей
бураку. И хотя сэммин и получили определенную автономность,
ее все же не следует воспринимать как какую-то привилегию. •
Она, скорее, явилась выражением определенной административной
сегрегации, тесно связанной с общей социальной и психологической
дискриминацией жителей бураку. Феодальные власти не считали j
для себя приемлемым по всем вопросам управления вступать в
непосредственный контакт с дискриминируемым меньшинством. j
Поэтому они и шли на то, чтобы свой контроль над париями осу¬
ществлять через определенный круг доверенных лиц из числа
буракумин, наделенных соответствующими полномочиями.Основой системы самоуправления париев был институт ста¬
рост, так называемых этагасира, которых утверждали в качестве
глав поселений или нескольких поселений, ииогда даже в мас¬
штабе района или провинций. Самые энергичные и влиятельные i
из них постепенно выдвигались на более высокие ступени админи¬
стративной лестницы. Крупнейшим административным руководи¬
телем париев-эта стал некий Даидзаэмон, проживавший в районе j
Аса куса в Эдо. Личное имя Дандзаэмои превратилось затем в i
нарицательное и стало обозначать высшее должностное лицо в
среде париев. Оно было наследственным ,2. Дандзаэмон сосредо¬
точил в своих руках довольно большую власть; под его контроль i
постепенно перешла значительная часть эта многих районов и46
княжеств страны (Уэно, Симоно, Симоса, Суруга, Каи и др.).
Всего в его подчинении к началу XVIII в. оказалось более 8 тыс.
семей париев [71, с. 100].Дандзаэмон обладал довольно широкими административными
полномочиями: он производил разверстку и сбор регулярных и
экстраординарных поборов, назначал из числа эта людей, ответ¬
ственных за выполнение различных повинностей: по производству
обуви, доспехов, оружия, кожаных изделий для нужд знати, дай¬
мё и сёгуна, по уборке определенной территории, по розыску,
охране и наказанию преступников и т. д. {71, с. 100]. Кроме того,
он осуществлял судебные функции в отношении своих подопечных,
определяя любую меру наказания для провинившихся жителей
бураку, за исключением смертной казни и высылки на отдаленные
острова [71, с. 181]. Но если одной из конфликтующих сторон
был представитель «простого народа», то Дандзаэмон, естествен¬
но, лишался права на рассмотрение дела. В этом случае оно обя¬
зательно разбиралось «обычным» судом, который .традиционно был
более суров к париям, что являлось неизбежным следствием со¬
словного подхода к оценке людей и их поступков [71, с. 101].Усердие, преданность, оперативность и,- главное, полезность
Дандзаэмона режиму ценились властями довольно высоко.
За свою службу он получал высокое вознаграждение как мате¬
риального, так и престижного плана. Его ежегодное содержание
составляло около 3 тыс. коку13 риса, что соответствовало пайку
самурая довольно высокого ранга. Кроме того, он пользовался
весьма почетной привилегией: при посещении официальных лиц
имел право облачаться в старинную парадную одежду (камиси-
мо) и прикреплять к поясу меч, что в условиях сословного об¬
щества подчеркивало его особый социальный статус.Наряду с Дандзаэмоном имелось еще несколько администра¬
тивных глав эта. Но по влиянию и богатству они далеко усту¬
пали ему. Так, содержание главы париев Киото (его называли
Симомура, и ему были подчинены жители бураку Оми, Ямасиро
и Сэтцу) составляло всего 150 коку риса в год. А остальные главы
эта (в Осака, Эцудзэн и др.) по объему своей власти и доходу
стояли еще ниже [71, с. 101].Автономная система управления париев имелась не только во
владениях сёгуна, но и в отдельных княжествах. Местные главы
эта и там получали от своих господ за свою службу небольшие
пайки (от 40 до 60 коку риса в год) и право на парадную одежду
и меч при официальных визитах [71, с. 102]. Таким образом, по
внешним атрибутам их социальный статус соответствовал рангу
«обычных» городских и сельских старост.Наряду с системой самоуправления эта в Японии сложилась
еще одна, параллельная, система самоуправления париев — хинин.
Наиболее видную роль в ней играл проживавший в Эдо (в райо¬
не Асакуса) некто Курума Дзэнсити, имя которого также стало
нарицательным в обозначении особой административной долж¬
ности. В его подчинение была переведена значительная часть хи¬47
нин. в число которых, в частности, включались нищие, калеки,
сироты и другие «лишние» для общества люди. Кроме Курума
Дзэнсити во владениях сегуна и даймё имелось еще несколько
глав хинин, которые за свою службу регулярно получали опреде¬
ленное содержание [71, с. 102].Сферы влияния этих двух систем самоуправления париев,
очевидно, не были четко зафиксированы юридически. Об этом мо¬
гут свидетельствовать многочисленные взаимные жалобы и упре¬
ки глав эта и хинин, ожесточенные конфликты между ними по
поводу их прав. Известно, что Дандзаэмон неоднократно пытался
добиться подчинения себе Курума Дзэнсити [71, с. 102].Выделив из общей массы париев небольшую бюрократическую
верхушку, власти обеспечили более надежное функционирование
механизма дискриминации и подчинения десятков тысяч людей.
Однако положение этой сравнительно благополучной верхушки в
политическом плане было довольно неустойчивым. Их права часто
нарушались, а просьбы не выполнялись, чем, собственно, еще раз
подчеркивалось приниженное положение париев.Каких-либо надежных данных общей численности сэммин вXVII	в. у нас нет. В специальной литературе обычно отмечается
лишь более быстрый, по сравнению с другими слоями населения,
их количественный рост (см. главу четвертую). Он объяснялся не
только естественным приростом, характерным для всего населения
в целом, но и узаконенной практикой перевода в состав сэммин
представителей других сословий. Так, ряды париев обильно попол¬
нялись за счет разорявшихся бедняков и изгнанных по разным
причинам из своих общин крестьян и ремесленников (правонару¬
шителей, нищих, неизлечимо больных и т. д.). Кроме того, в пе¬
риоды каких-либо социальных потрясений или стихийных бедст¬
вий у многих тысяч разорявшихся и изгнанных из своих общин
людей иногда не оставалось никакого иного способа существова¬
ния, кроме как при помощи перехода в состав буракумии. Неред¬
ко и сами власти направляли их туда, чтобы ослабить угрозу вы¬
ступлений недовольных и обездоленных [65, с. 120—121].Поселение всех этих людей в бураку предопределяло даже для
их отдаленных потомков статус париев и все связанные с этим
ограничения и унижения. Дверь, соединявшая область «отвержен¬
ности» с остальным миром, открывалась по преимуществу только
в одну сторону, и человек, попавший за эту дверь, обычно уже не
мог вернуться в «обычный» мир.Не исключено, что таким образом в среде сэммин могло ока¬
заться и какое-то количество представителей знати. Однако этот
в обшем-то довольно малоэначимый в истории париев факт поро¬
дил широко распространившееся среди них убеждение, что все
сэммин или, во всяком случае, их значительная часть произошли
от представителей высшего сословия [75, с. 445—446]. Причины
распространения подобной легенды объяснялись социальными по¬
нятиями и ценностями сословного общества. Это была своеобраз¬
ная и доступная париям форма защиты их человеческого достоин¬48
ства, наиболее действенная и убедительная, как представлялось
им тогда.Таким образом, в среде париев, как и в основных сословиях,
в течение XVII в. произошли заметные социальные перемены.
С одной стороны, выделилась небольшая группа относительно бла¬
гополучной сословной верхушки, состоявшей из представителей
бюрократии, торговцев, ремесленников-предпринимателей и рос¬
товщиков. А с другой стороны, некоторые парии, лишавшиеся
прежних монопольных прав и традиционных средств к существо¬
ванию, пополняли ряды наемных работников на горных приисках,
на строительстве дорог и ирригационных систем, становились бат¬
раками и слугами. Однако в целом процесс социальной коррозии
затронул лишь верхушку и низы презираемого сословия. Основная
же его часть на протяжении всего века оставалась еще сравни¬
тельно стабильной и однородной социальной массой.Но в отличие от других слоев общества процессы социально-
экономической эволюции в среде сэммин происходили, очевидно,
несколько замедленнее. Правда, все противоречия этой эволюции
воздействовали на положение групп париев с крайней остротой и
болезненностью. Любые пороки, неудачи и трудности режима —
политическая неустойчивость, неурожаи, стихийные бедствия, фи¬
нансовые осложнения — наибольшие страдания приносили обычно
париям. Это была та цена, которую режим заставлял платить
сэммин за все трудности эволюции общества и за свои просчеты.
В этом, с точки зрения правящих кругов, заключалась реальная
политическая целесообразность существования сегрегации париев.
Их поселения оказались довольно надежным резервуаром, погло¬
щавшим какую-то часть полностью неустроенных и недовольных
людей, число которых при разных кризисных ситуациях резко
увеличивалось. А кроме того, они становились тем объектом, на
который всегда можно было легко и просто переключить недо¬
вольство любой части общества.Таким образом, объединения париев использовались в качест¬
ве надежного амортизатора многих сложных проблем феодальной
системы, особенно в периоды кризисов. Вместе с тем они были
своеобразным чутким барометром состояния дел режима Токуга¬
ва в целом.
Глава третьяТРУДНОСТИ РЕЖИМА ТОКУГАВА
И ПРОБЛЕМА ПАРИЕВ
(КОНЕЦ XVII - КОНЕЦ XVIII в.)Жизнь общества в период Токугава практически никогда не
совпадала с той искусственной схемой, которую пытались йавя-
зать ему феодальные правители Японии. И чем дальше, тем это
становилось ощутимей и очевидней. В различных сферах общест¬
ва постепенно накапливались мелкие перемены, которые вначале
могли казаться малозначимыми и уж, во всяком случае, ничем
не угрожавшими режиму. Однако, накапливаясь, они нередко
превращались в неожиданные и сложные для властей проблемы,
решение которых становилось им явно не под силу. В менявшихся
условиях сёгунат действовал разными методами: пытался про¬
явить непреклонность, маневрировал, иногда даже отступал от
своих основных политических и социальных принципов, стремясь
надежнее приспособиться к новым условиям и сохранить свой кон¬
троль над ними. Но результаты их усилий на практике станови¬
лись все менее эффективными.Уже к концу XVII в. в работе, казалось бы, тщательно отрегу¬
лированного механизма феодальной структуры стали наблюдать¬
ся все более опасные сбои. Они свидетельствовали о том, что, по
существу, заканчивался еще один цикл развития феодальной
Японии, основным содержанием которого было создание и упро¬
чение относительно единого и централизованного государства. Все
более отчетливо выявлялось, что выработанные правителями Япо¬
нии основные принципы их политики не обеспечивают бесперебой¬
ного функционирования режима.Изменение положения в стране в значительной мере опреде¬
лялось развитием в ней элементов «буржуазности»: усилением со¬
словий ремесленников и купцов, социальным расслоением дворян¬
ства и крестьянства, зарождением новых форм организации про¬
изводства и расширением товарно-денежных отношений. В связи
с этим методы управления, ранее целесообразные и действенные,
к концу XVII в. стали менее эффективными. Все более очевидным
становилась необходимость экономических и социальных реформ.Власти предпринимали попытки укрепить режим при помоши
разных ограничений, регламентаций и отдельных реформ. Однако
их законодательные акты были сумбурны, часто противоречивы,50
а реформы весьма ограниченны и не могли кардинально улучшить
положение режима. Углублялся экономический и социальный кри¬
зис, захватывая все новые слои населения и сферы общественной
жизни. В частности, он сказался и на положении дискриминиру¬
емых социальных групп Японии.Обострение социально-экономическихпротиворечийМы, естественно, не можем определить четкую хронологиче¬
скую грань, после которой начался новый период развития япон¬
ского феодализма. Такой грани просто не было. Мы можем лишь
отметить некоторые проявившиеся к концу XVII в. новые черты
жизни японского общества, которые заметно меняли его сущность.Внешне все в жизни общества выглядело по-прежнему привыч¬
ным, надежным и прочным. Казалось, -ничто не может угрожать
стабильности режима. Продолжался процесс освоения целинных
земель, правда, гораздо более медленными темпами. Все еще уве¬
личивалась численность населения. Наблюдался и определенный
расцвет феодальной культуры, охвативший более широкие со¬
циальные слои. И все же чувствовалось, что наивысшая точка
развития режима Токугава уже пройдена. В недрах феодальной
структуры стали проявляться все новые элементы, определявшие
ее слабость. Нарастал процесс ломки многих опор натурального
хозяйства, на котором базировалась вся феодальная система.
В связи с развитием товарно-денежных отношений усиливалась
хозяйственная специализация, крепли рыночные связи, расширя¬
лось товарное производство. На этой основе происходили п со¬
циальные перемены, которые в той или иной степени коснулись
всех слоев общества. Они выразились в изменении соотношения
сил разных сословий, а также в связанной с этим постепенной
трансформацией общественной психологии и старой системы со¬
циальных ценностей.Трудности господствующего сословия, пожалуй, ощутимее все¬
го проявились сначала в финансовой сфере. Собственно, феодаль¬
ная знать всегда была заинтересована в увеличении своих дохо¬
дов, но в конце XVII в. и в XVIII в. мирная городская жизнь,
появление новых предметов потребления и роскоши, престижные
соображения и дух соперничества порождали дополнительные за¬
просы. Разрыв между расходами и относительно стабильными до¬
ходами заставил знать пойти на отказ от некоторых своих «не¬
зыблемых» принципов, на определенные изменения в своей со¬
циальной политике. Стремление любыми способами пополнить
быстро пустевшую казну привело к тому, что высшее сословие
стало отказываться от соблюдения принципов, «умеренности и
благоразумия» во взаимоотношениях с крестьянами — основным
источником его доходов. Демонстративная «забота» о деревне по¬4*51
степенно сменялась все более откровенной политикой ее ограбле- ?
ния. Психологически такой поворот в отношении к крестьянству
для знати был совсем не труден. Ведь она всегда любила не кре¬
стьян. а сельское хозяйство, точнее, деревню в качестве неисчер¬
паемого и безотказного источника удовлетворения всех своих по¬
требностей и прихотей.Но если переходу от сравнительной умеренности к безотчетно¬
му ограблению деревни не помешали психологические барьеры, то
почему этому не воспрепятствовало элементарное благоразумие?
Ведь не могла же феодальная верхушка не понимать, что, разо¬
ряя деревню, она тем самым рубит сук, на котором сидит. И нель¬
зя сказать, что она этого не понимала. О проблесках благоразу¬
мия свидетельствовали неоднократные попытки возродить явно
деградировавшую деревню, предпринимавшиеся на протяжении
всего XVIII в. Однако вместе с тем сиюминутные потребности и
прихоти феодалов все чаще заглушали в них голос разума и за¬
темняли долгосрочную перспективу. Знать никогда ке хотела чем- -
либо поступиться. Жертвовать, по ее представлениям, должны
были только крестьяне. Поэтому политика властей в отношении
деревни становилась все более беспринципной, безжалостной и,
по существу, авантюрной. Знать бездумно надеялась, что деревня
бесконечно и безропотно сможет выносить любое увеличение по¬
боров. Суть своих настроений того времени она зафиксировала
в афоризме: «Крестьяне, как кунжутное семя, чем больше жмешь,
тем больше получаешь».Однако действительность не раз напоминала знати, что такая
политика в деревне в конце концов существенно ослабляла ее
социально-экономические позиции, усугубляла кризис режима.На протяжении XVIII в. изменилось также и отношение гос¬
подствующего сословия к другим сословиям: ремесленникам и
купцам. Возникшие у властей затруднения во взаимоотношениях
с ними в значительной степени также определялись возраставши¬
ми усилиями «благородного» сословия пополнить свою казну.
Будучи не в состоянии удовлетворить свои запросы только за
счет нищавшего крестьянства, феодалы все чаще обращали свои
взоры на формирующийся в стране слой богатых людей, нередко
даже более богатых, чем они сами К Продолжая относиться к
этим ремесленникам и купцам с подобающим для «истинных»
дворян высокомерием, феодалы все чаще оказывались вынужден¬
ными обращаться к ним с просьбами о займах, которые, правда,
считали для себя вполне пристойным не всегда возвращать. Вме-
сте с тем, стремясь получить от контроля над тёнин дополнитель¬
ные материальные выгоды, они расширяли систему продажи ли¬
цензий на монополии по производству и продаже в своих владе¬
ниях определенных видов изделий. Наконец, перемены во взаимо¬
отношениях с тёнин определялись и тем, что часть знати сама
проникалась идеями и настроениями этих низших сословий. Высо¬
комерное отвращение к счету денег и к поискам деловых источ¬
ников их получения все чаще сменялось поклонением золотому52
тельцу. Происходил процесс определенного перерождения приви¬
легированного сословия, социальных перемен в его среде.Собственно, военно-феодальное сословие никогда не было со¬
циальным монолитом, строго противопоставленным всем осталь¬
ным слоям населения. В рамках этой формально единой социаль¬
ной общности всегда имелись весьма существенные различия,
разъединявшие ее не менее резко, чем сословные границы. Вхо¬
дившие в категорию си (воинов-феодалов) дайме, самураи (вои¬
ны-всадники), асигару (воины-пехотинцы), госи (сельские саму¬
раи) и многочисленные ронины между собой почти не общались,
браки между их представителями были редкими исключениями.
Нижестоящие в этой иерархии при встрече с вышестоящими долж¬
ны были униженно кланяться и т. д. [66, с. 186]. Разъединенность
внутри первого сословия существовала и в других плоскостях:
между сёгунами и их окружением, с одной стороны, и придворной
императорской знатью — с другой, между дворянами, имевшими
свои владения, и воинами, получавшими пайки, и т. д. [32,
с. 18].Предполагалось, что цементирующей первое сословие силой
должен был стать принцип безоговорочной верности вышестоя¬
щим, освящавший даже такие уродливые формы его проявления,
как самоубийство вассала в случае смерти его господина [66,
с. 192]. Однако этот принцип никогда не обеспечивал надежного
единства: в среде феодалов всегда шла непримиримая борьба за
расширение своего влияния и могущества.Но в XVIII в. внутри первого сословия наметились и новые
трещины, которые стали раскалывать его в совершенно невоз¬
можных прежде плоскостях: усилилось его разъединение на но¬
вой социальной основе. Низшие группы сословия «благородных»
стали сближаться с другими, всегда презиравшимися ими слоями
общества, в первую очередь с тёнин. Границы между этими со¬
словиями все более заметно размывались, сотни и тысячи разо¬
рявшихся представителей знати переходили в ряды ремесленни¬
ков, купцов и даже крестьян. Ронины, асигару, госи, самураи и
даже даймё нередко поступались своей сословной спесью и все
чаще занимались «презренной» торговлей, ростовщичеством, ре¬
месленным производством, а иногда и земледелием. Многие из
них не считали для себя унизительным родниться с семьями бо¬
гатых купцов и ремесленников.Таким образом, «благородные» сами стали нарушать «святой»
принцип своей сословной исключительности. Развитие товарно-де¬
нежных отношений, обнищание низших категорий дворян частень¬
ко заставляло их пренебречь идеями и традициями социального
превосходства. Правда, знать пыталась избежать любых потерь
и совместить полное сохранение своих привилегий с выгодами
предпринимательской деятельности. Но представители низших
групп дворян, доведенные до крайней нужды, все чаще шли на
отказ от своего сословного статуса. Товаром стало многое из того,
что прежде считалось священным: дворяне закладывали и прода¬53
вали свою парадную одежду, регалии, воинские доспехи, мечи и '
даже право на свой социальный статус [7, т. I, с. 109].Этот путь вниз по социальной лестнице был для дворян уни¬
зительным н мучительным. Поэтому многие из них предпочли для
себя возможно более выгодный, зато более престижный путь: са¬
мураи довольно широко стали внедряться в сферу интеллектуаль¬
ного труда. Она была для них более привлекательной потому, что
представители интеллигенции, как и духовенство, хотя официаль¬
но и не включались тогда в какое-либо сословие, практически за¬
нимали довольно высокую ступень в социальной иерархии. Разо¬
рявшиеся дворяне изучали медицину, математику, инженерное де¬
ло, становились учителями, писателями, учеными, музыкантами,
художниками. И этот путь стал главным в формировании япон¬
ской интеллигенции.Политические руководители феодальной Японии в общем пони¬
мали, что такая социальная и психологическая трансформация ,
высшего сословия может стать угрозой всему режиму. И все же ;
верхушку феодальной знати не слишком беспокоил сам факт
разорения многих тысяч мелких дворян, иа содержание которых
ей приходилось тратить значительную часть своего дохода. Ее в
этом процессе более волновало то, что «перерожденцы» и «измен¬
ники» практически становились враждебной режиму силой, а это
ослабляло социальную базу первого сословия. Только поэтому на
протяжении всего XVIII в. сёгунат и крупнейшие князья прилага¬
ли огромные усилия в попытках упрочить позиции всего феодаль¬
ного клана. Так, например, во время правления Цунаёси был
опубликован ряд указов, призывавших всех дворян к экономии,
которая могла бы ослабить их зависимость от тёнин. В одном, из
указов с горечью констатировалось, что дворяне могут существо¬
вать только благодаря бесконечным займам, получаемым от бога¬
тых купцов Эдо, Киото и Осака [7, т. I, с. 67]. Чтобы упрочить
экономическое положение даймё, сёгун Ёсимунэ в 1722 г. наполо¬
вину сократил обязательный срок их пребывания в столице [7,
т. I, с. 66]. Его правительство не раз обращалось с призывом «не
продавать свое первородство за чечевичную похлебку»: не торго¬
вать своим социальным статусом, мечами, доспехами, регалиями.В 20—30-х годах XVIII в. феодальные власти ряда владений ан¬
нулировали две трети всей задолженности самураев купцам и
ростовщикам, возместив из своей казны лишь одну треть ее [7,
т. I, с. 67]. Однако все эти попытки восстановить позиции первого
сословия не дали желаемых результатов. Закономерный и неот¬
вратимый процесс его деградации продолжался, становясь одним
из важнейших проявлений общего кризиса режима Токугава.Трудности режима определялись эволюцией и другого важ¬
нейшего сословия феодального общества — крестьянства. Его ре¬
альное. положение и социальная сущность также все более отли¬
чались от той схемы, которая внедрялась и была угодна господ¬
ствующим кругам.Положение крестьян определялось взаимодействием субъектив-54
ных и объективных факторов: регламентирующей деятельностью
господствующей элиты и социально-экономическими закономерно¬
стями развития общества. Какой же была подлинная суть этих
факторов?В конце XVII и в XVIII в. аграрная политика сёгуната отлича¬
лась крайней противоречивостью. К началу XVIII в. почти пол¬
ностью прекратились рост размеров обрабатываемой земли и соз¬
дание новых налогооблагаемых хозяйств. Таким образом, были
исчерпаны возможности экстенсивного увеличения натуральных и
денежных поступлений в казну государства и феодалов. Оставал¬
ся один путь их увеличения — это путь интенсификации ограбле¬
ния крестьян, который, однако, неизбежно вел к ослаблению эко¬
номических потенций сословия земледельцев в целом. Поэтому
юридические акты властей в указанное время были, с одной сто¬
роны, направлены на то, чтобы как можно больше урвать с кре¬
стьян, а с другой — каким-то образом поддержать их позиции,
сохранить способности сословия обеспечивать потребности и При¬
хоти знати. Но с течением времени преобладающими стали тен¬
денции насилия над деревней.Следует Признать, что режим Токугава вступил на путь рез¬
кой интенсификации поборов довольно осторожно. Вначале он
еще пытался как-то завуалировать свои подлинные цели, сохра¬
нить маску защитника крестьян. Так, воспользовавшись тем, что
единицы длины и площади в Японии имели значительные локаль¬
ные различия, власти под видом их унификации на протяжении
60—80-х годов XVII в. несколько раз сокращали основные едини¬
цы длины (кэн) и площади (тан и те) »[7, т. I, с. 34]. Этот про¬
стой прием сразу заметно увеличил размеры крестьянских полей,
правда, только на бумаге. Но зато вполне реально он вынудил их
отдавать феодалам более значительную часть своего урожая.
Вскоре власти совершили еще один, как им казалось, весьма хит¬
рый ход: увеличив число разрядов полей по качеству с трех до
пяти, они произвольно повысили категорию значительного числа
крестьянских участков, что опять привело к росту бремени пода¬
тей для многих земледельцев. Эти меры на время действительно
обеспечили рост поступлений. Однако они снизили заинтересован¬
ность крестьян в ведении своего хозяйства и усилили процесс
разорения и социальной деградации низов сословия.Обеспокоенные нежелательными последствиями своих губи¬
тельных для деревни актов, власти в начале XVIII в. попытались
несколько исправить положение. В 1712 г. во многих городах стра¬
ны была проведена тотальная проверка статуса их жителей, имев¬
шая целью выявить всех скрывавшихся там беглых крестьян и
вернуть их обратно в деревню. При этом беглецов не только не
наказывали, но даже иногда предоставляли им денежную помощь,
с тем чтобы они могли восстановить свое хозяйство. Сегун Ёсиму-
нэ, ставивший целью своей социально-экономической политики
усиление деревни и увеличение производства риса (его даже про¬
звали «рисовый сегун»), пытался привлечь крестьян к дальней¬55
шему освоению целины путем установления для новых земледель¬
ческих районов самых низких в стране податей (не свыше деся¬
той части урожая). Однако эта мера не дала желаемых резуль¬
татов. Она привела лишь к тому, что многие беднейшие крестьяне
стали забрасывать свои участки и осваивать целинные земли,
стремясь таким образом облегчить для себя бремя поборов.Не достигла результатов и другая мера «рисового сёгуна». Он
отменил прежний принцип строгой фиксированности максимума
податей и установил правило ежегодного изменения размеров
податей в зависимости от колебаний объема урожая [7, т. I, с. 66].
При этом имелось в виду облегчить положение крестьян в случае
неурожая. Практически же эта мера лишь снизила заинтересован¬
ность крестьян в росте производительности труда и затормозила
развитие сельского хозяйства, в то время как прежний принцип
в течение долгого времени в какой-то мере стимулировал заинте¬
ресованность крестьян в росте сельскохозяйственного производ¬
ства.Власти шли еще по одному пути в своих попытках совместить
несовместимое: сохранить численность и дееспособность сословия
земледельцев и добиться нового увеличения объема податей. Они
рассчитывали, что если удастся заставить крестьян сократить
до минимума все их потребности и отказаться от «ненужных и
разорительных» привычек, то они вполне смогут вынести расту¬
щее бремя поборов. В соответствии с этой общей установкой бы¬
ло издано большое количество регламентирующих предписаний,
которые ограничили или запретили крестьянам употребление мно¬
гих «развращающих их атрибутов роскоши», таких, как сакэ, чай,
украшения, а также прием гостей и т. д. (см. Приложение 3, 4).Издавая подобные указы, власти преследовали цель не только
обеспечения экономии, но и выработки нового стиля жизни и по¬
ведения крестьян, укрепления сословных рамок. Именно этой цели
были посвящены многочисленные указы, которые определяли по¬
крой, расцветку и материал одежды крестьян, формы их прически,
что даже внешне должно было отличать их от представителей
иных сословий. Многие издаваемые властями указы настойчиво
внушали крестьянам мысль о том, что своевременное и полное вы¬
полнение повинностей является их главным общественным и
нравственным долгом, служению которому должна быть подчинена
вся их жизнь и жизнь их близких [7, т. I, с. 35]. Один из указов,
изданный в 1704 г., предписывал: «Пока крестьянин не внесет
все налоги, ему запрещается использовать для своих нужд рис
и соевые бобы» [7, т. I, с. 69—70]. Другой указ того же времени
поучал: «До тех пор пока крестьянин не внесет все налоги, он
не должен успокаиваться. Он может считаться порядочным чело¬
веком только в том случае, если он сам постоянно заботится об
этом и если своих детей и внуков выучит выполнять свой основной
долг» [7, т. I, с. 40].Однако и эти меры властей, естественно, не могли обеспечить
стабилизацию положения в деревне и рост поступлений в казну56
феодалов. Это тем более было невозможно, что наряду с мерами
по «оздоровлению» деревни сёгунат и князья продолжали вводить
все новые постоянные и экстраординарные налоги, часто самые
невероятные: на окна и двери в крестьянских домах, иа пруды,
ореховые деревья и т. д. В результате у земледельца оставалась
все меньшая доля плодов его труда. Он часто лишался средств
не только на поддержание своего хозяйства, но даже на пропи¬
тание. Если еще в конце XVII в. в распоряжении крестьян оста¬
валось в среднем до 60—70% урожая, то во второй половинеXVIII	в. эта доля сократилась до 40—50%, а в отдельных районах
даже до 30% [7, т. I, с. 73].Однако положение крестьян определялось не столько полити¬
кой властей, сколько социально-экономическими закономерностя¬
ми развития всего японского феодального общества.С конца XVII в. товарное хозяйство стало распространяться
на все более отдаленные от крупнейших городов районы страны,
что отразилось на положении всех слоев крестьянского сословия,
на положении японской деревни в целом, перед которой возникли
новые сложные проблемы.Приспособление сельского хозяйства к нуждам рынка, начи¬
навшееся обычно с пригородных деревень, требовало его специа¬
лизации, изменения структуры посевов, целей производства и при¬
водило к значительным социальным переменам в деревне. Фео¬
дальная знать своими юридическими актами не только не могла
приостановить этот процесс, но, что особенно парадоксально,
объективно стимулировала его, все чаще требуя от крестьян вы¬
платы податей деньгами, т. е. по существу толкая их на рынок и
прочнее привязывая к нему.Происходившие в деревне значительные перемены по-разному
отражались на различных слоях второго сословия. Какая-то его
часть, наиболее ловкая, удачливая и предприимчивая, умело вос¬
пользовалась новыми возможностями и добилась значительных
материальных выгод. Некоторые из них, аккумулируя в своих ру¬
ках земельные участки нищавших крестьян, превращались даже
в'настоящих помещиков [42, с. 58]. Богатые крестьяне (их общее
японское название гоно) становились «по совместительству» тор¬
говцами, ростовщиками и предпринимателями. Таким образом, по¬
степенно формировался новый внутрисословный социальный слой,
получавший возможность участвовать вместе с феодалами в экс¬
плуатации крестьян. В руки его представителей в виде арендной
платы и процентов по кредиту переходила все большая часть той
доли урожая, которая оставалась у крестьян после взноса налогов
и податей их феодальным господам. В связи с этим внутри второ¬
го сословия возникали новые отношения зависимости, т. е. новые
социальные отношения. Сословная верхушка становилась мощным
и влиятельным конкурентом феодалов в угнетении земледельца.Положение же основной части сословия, в той или иной сте¬
пени не сумевшей приспособиться к новым условиям, на протя¬
жении XVIH в. все более ухудшалось. Средние его слои (а это57
понятие не оставалось неизменным — стандарты средних слоев
постепенно снижались) лишь с возраставшим напряжением сохра¬
няли свои хозяйства и социальный статус. А в среде низших ка-
тегорий земледельцев, составлявших основную массу сословия,
усиливался процесс экономической и социальной деградации.
Тысячи крестьян фактически лишались прав на свои небольшие
участки земли, которые они вынуждены были закладывать или
продавать ростовщикам, торговцам или помещикам. Лишенные
земли, они оставались крестьянами лишь номинально, превра¬
щаясь в лучшем случае в арендаторов, а часто — в наемных ра- !
ботников или же просто ‘нищих. Это вело к ослаблению сословия,
к уменьшению числа налогооблагаемых крестьян.Знать и феодальные власти Японии, не довольные появлением
самозваного компаньона по угнетению деревни и ее «декрестья- !
низацией», предпринимали отчаянные попытки направить процесс
социальной эволюции деревни в нужном им направлении. Они из¬
давали многочисленные законы, преследовавшие цель ограничить
рост влияния деревенской верхушки и поддержать разорявшиеся '
крестьянские хозяйства. Так, например, в 1721 г. был издан указ
о восстановлении прав крестьян на всю заложенную землю [35,
с. 82]. Подобные указы неоднократно издавались и впоследствии.
Большинство указов XVIII в. об аннулировании денежной задол¬
женности предполагало отмену и крестьянских долгов. В голодные
годы (но только если неурожаи не становились общенациональ¬
ным бедствием) наиболее пострадавшим деревням власти нередко
выдавали из государственных средств (чаще всего в виде креди- ‘
та) денежные субсидии и рис [7, т. I, с. 78]. Но такая помощь
практически лишь ухудшала положение бедняков, которые долж¬
ны были не только возмещать ссуды, но и уплачивать огромные
проценты по ним. Выбираясь из одной ямы, они обычно попадали
в другую, еще более глубокую.Юридические запреты и регламентации властей, их демагогиче¬
ская поддержка крестьян мало что меняли в деревне. Положение
в ней становилось все более сложным и запутанным. Одни проб¬
лемы порождали другие: экономические, социальные и даже пси¬
хологические. Они накладывались друг на друга, превращаясь во
все более тугой клубок противоречий. Власти все менее понимали,
что им следует делать, чтобы попытаться распутать его. Бакуфу
явно не могло решить задачу сохранения экономических и фис¬
кальных потенций крестьянства.Положение основной массы крестьян усугублялось стихийными
бедствиями: наводнениями, землетрясениями, эпидемиями, извер¬
жениями вулканов, цунами, неурожаями. Так, в 1703 г. произошло
мощное землетрясение, вслед за которым во многих районах рас¬
пространились эпидемии чумы и оспы. В 1732 г. ряд областей
страны пострадал от наводнений и налетов саранчи. Всего за
20 лет XVIII в. (1715—1735) от голода пострадало 2,6 млн. чело¬
век, а от налетов саранчи ~ около 960 тыс. (см. [34, с. 71; 7,
т. I, с. 66]). Особенно тяжелой в этом отношении оказалась для58
Японии вторая половина века. В 1771 г. на прибрежные районы
страны обрушился невиданной силы ураган. В 1773 г. вспыхнула
эпидемия чумы, в 1774 г.—имел место неурожай, а в 1782 г.
произошло разрушительное извержение вулканов., Следствием стихийных бедствий, как правило, был голод, уно¬
сивший жизни сотен тысяч людей. За столетие, с 1690 по 1790 г.,
страну 13 раз охватывал голод, превращавшийся в общенацио¬
нальную трагедию [40, с. 182—183; 101, с. 129].Но особенно надолго в памяти народа остались страшные го¬
лодные 80-е годы XVIII в. Они начались с неурожая 1780 г., ког¬
да сбор продуктов во многих районах страны едва достиг 50%
обычного [101, с. 128]. В 1782 г. вновь был неурожай (сбор про¬
дуктов составил 60% среднего уровня). В следующем, 1783 г. во
многих районах страны опять наблюдался недород. Голод 1787 г.
по своим масштабам и последствиям, пожалуй, превзошел все,
что было прежде. В этом году во многих районах страны люди
питались только травой, корнями и корой деревьев. Люди уми¬
рали массами. Трупы некому было хоронить. Были отмечены мно¬
гочисленные случаи людоедства (см. Приложение 10).Конечно же, стихийные бедствия не были каким-то новым яв¬
лением для Японии, они происходили в стране и раньше. Но вXVIII	в. их воздействие буквально на все слои общества оказа¬
лось воистину исключительным. И не потому, что они происходи¬
ли чаще и были более разрушительными, чем обычно. Хотя и та¬
кое утверждение нам кажется справедливым. Исключительно тра¬
гические масштабы их последствий, скорее, были обусловлены все
более ощутимыми экономическими и социальными пороками ре¬
жима и растущей несостоятельностью его политики. Именно в го¬
ды общенациональных бедствий они становились особенно оче¬
видными. Тогда отчетливо выяснялось, до какого опасно низкого
уровня были низведены условия жизни основной массы японцев,
в первую очередь крестьян, и как сравнительно легко в случае
каких-либо непредвиденных потрясений миллионы людей оказы¬
вались ниже этого уровня.Страшные бедствия, потрясавшие страну, использовались от¬
дельными группами населения для своего обогащения. Помещики,
предприниматели, купцы и ростовщики увеличивали свои земель¬
ные наделы, а также материальные и денежные накопления. Про¬
цесс социального расслоения, в первую очередь крестьянства, в
эти годы усиливался.Основная масса второго сословия, положение которой стано¬
вилось все более тяжким, оказывала растущее сопротивление вла¬
стям и знати. Это сопротивление принимало самые разные формы.Не будучи в состоянии полностью парализовать недовольство
крестьян, власти еще в начале эпохи Токугава попытались внед¬
рить какие-то приемлемые, легальные формы его проявления.
Через свои указы и предписания они прежде всего распростра¬
нили идею о том, что правители страны обладают такими неотъ¬
емлемыми качествами, как ум, терпимость и справедливость, и59
что их главная цель неизменно заключается в постоянной заботе J
обо всех подданных, и в первую очередь о крестьянах. И поэто» ;
му любые попытки последних выражать недовольство, и тем бо- |
лее сопротивляться и восставать, являлись, с точки зрения прави¬
телей страны, нарушением земледельцами их сыновнего долга и ,
свидетельством их черной неблагодарности. К тому же ведь еще
указом 1642 г. им разрешили, но в строго установленном поряд¬
ке, через низшие инстанции, подавать петиции властям. Правда,
жаловаться можно было только на деревенских старост.Но даже разрешив формально подачу петиций, власти тем
не менее всегда с огромным неудовольствием относились к любым
попыткам крестьян воспользоваться этим своим «законным» пра¬
вом. Даже в том случае, когда некоторые просьбы земледельцев
ими удовлетворялись, все организаторы подачи петиций обычно
преследовались как преступники и жестоко наказывались. Таким
образом, практически и эта форма выражения своих претензий
была для крестьян рискованным и опасным предприятием. И не¬
смотря на это, крестьяне прибегали к ней довольно часто (см.
[35]). Но не только к ней. В XVIII в. сопротивление крестьян все
чаще принимало форму тайного бегства в города и отдаленные
районы страны.С течением времени сопротивление крестьян переходило от
таких сравнительно мягких действий, как подача петиций и бег¬
ство из деревень, к более активным. Участились случаи нападения
на дома предпринимателей, ростовщиков и помещиков, на госу¬
дарственные административные здания и склады и даже на кре¬
пости— цитадели феодалов и феодализма. Все чаще вспыхивали
широкие крестьянские восстания. Постепенно менялись и требо¬
вания крестьянского движения: от сравнительно робких просьб
об уменьшении налогов и других повинностей в XVII в. до требо¬
ваний изменения деревенских порядков в целом и перераспреде¬
ления доходов в XVIII в. [66, с. 204].Любая форма сопротивления крестьян имела свои специфиче¬
ские трудности. Что касается бегства с насиженных мест, то в
первую очередь уходили те несостоятельные крестьяне (не сумев¬
шие выплатить свои долги и налоги), которые исключались из
своей пятидворки и общины и лишались земли, передаваемой в
пользование более дееспособных хозяев i[35, с. 70]. Но иногда на
бегство решались и оказавшиеся в особенно тяжелом положении
члены общин и пятидворок. Они обычно уходили тайно, поскольку
не выплаченную ими часть долгов должны были компенсировать
остальные члены их пятидворок. Но в любом случае уход из де¬
ревни был крайним шагом для крестьян. Только резко ухудшив¬
шиеся условия существования заставляли их все чаще идти на
него. Хотя бегство было сравнительно пассивной формой сопро¬
тивления произволу и грабежу, однако и оно очень болезненно
воспринималось феодалами, недовольными уменьшением числа
податных крестьян, запустением деревни.Серьезную озабоченность властей вызывало и все более ши-60
рокое распространение в деревне практики абортов и обычая
убивать новорожденных в тех крестьянских семьях, в которых уже
имелось два-три ребенка2.Как уже отмечалось, на протяжении всего XVIII в. админи¬
страция сёгунов предпринимала неоднократные попытки вернуть
бежавших крестьян в свои деревни, даже оказывала им иногда
материальную поддержку. Она запрещала аборты и убийство но¬
ворожденных (см. [7, т. I, с. 100]). Но, не устраняя подлинных
причин этих явлений, власти, естественно, были бессильны в борь¬
бе с ними.Однако самые чувствительные удары режиму Токугава нано¬
сили все более частые бунты и широкие крестьянские выступле¬
ния, особенно упорные в конце века. Приведем несколько при¬
меров.В 1738 г. около трех тысяч восставших в Тадзима крестьян
ворвались в резиденцию своего господина и потребовали от него
уменьшить размеры податей [7, т. I, с. 86, 88].В 1739 г. во владениях Тайра несколько отрядов восставших
по 500—1000 человек каждый совершили ряд нападений на пра¬
вительственные учреждения, склады и тюрьмы, освобождая из них
заключенных участников предыдущих восстаний. Лишь с большим
трудом они были рассеяны самурайской дружиной, посланной на
их усмирение [101, с. 135—136].В 1747 г. восстали крестьяне 33 деревень в районах Дэва,
В 1754—1755 гг. широкое и мощное сопротивление своим госпо¬
дам оказали земледельцы о-ва Кюсю: в выступлениях участвовало
более 200 тыс. человек [34, с. 77—78].В 1758 г. крестьяне ряда районов страны послали своих ходо¬
ков с петицией в столицу, что тогда считалось крайне серьезным
нарушением традиционных правил политической игры, которые
запрещали жителям деревни обращаться непосредственно к вы¬
сокому начальству. Ходоков, не выслушав, бросили в тюрьму.
Однако на сей раз крестьяне проявили большую настойчивость и
послали новых ходоков, петицию которых в конце концов власти
оказались вынужденными принять. Администрация пошла даже
на некоторые уступки, правда, предварительно обезглавив всех
организаторов этого демарша [101, с. 136].В мощном восстании в районах Мусаси в 1764 г. участвовало
более 200 тыс. человек. Для его подавления властям пришлось
использовать крупные самурайские соединения [101, с. 138].В 1764—1765 гг. произошло новое мощное восстание в райо¬
нах Канто, во время которого даже возникла реальная угроза на¬
падения крестьян на столицу. Его удалось подавить только при
помощи войск [34, с. 77—78]. Все тюрьмы Эдо тогда оказались
настолько переполненными, что арестованных пришлось перево¬
зить в места заключения других городов страны.После 1769 г., когда власти полностью запретили подачу пе¬
тиций, выступления крестьян стали по преимуществу носить ха¬
рактер бунтов и восстаний. В конце века ежегодно происходило61
уже от 14 до 30 разнообразных актов сопротивления произволу
феодальной знати. Отпор деревни явно нарастал [34, с. 80].Для выступлений японских крестьян обычно были характерны
некоторые особенности. В частности, в отличие от восстаний в
иных странах они реже были импульсивными, неожиданными и
неподготовленными. Это определялось, в частности, тем, что жи¬
тели японской деревни не были полностью разобщены. Они имели
свои простейшие ячейки в виде пятидворок и сельских общин,
которые могли служить в качестве базы для организации сопро¬
тивления. Вместе с тем большое значение имело и то, что на
протяжении долгой истории крестьянской борьбы в стране сло¬
жились и свои традиционные методы подготовки и осуществления
отпора, которые власти безуспешно пытались пресечь и вытра¬
вить из общественной жизни.Все акты сопротивления, как правило, готовила какая-либо
инициативная группа, которая, договорившись в принципе о вы¬
ступлении, тайно оповещала о нем всех крестьян района пред¬
полагаемого восстания. Обычно в качестве предупреждения о нем
по деревням проводили красную корову. Это означало, что в дан¬
ный день все крестьяне должны были собраться в условленное
место. Связанные круговой порукой, обычно собирались все, вклю¬
чая сомневающихся и робких, ибо отступника восставшие могли
безжалостно покарать: сжечь дом и имущество и даже убить его.На тайном собрании вначале решались все организационные
вопросы выступления, обсуждались его цели и требования. Затем
принимали решение о возможной форме отпора: подача петиции,
отказ от внесения податей, нападение на обидчиков и т. д.Важным и трудным был вопрос о номинальном руководителе
выступления. Если не вызывались добровольцы, то его выбирали
(иногда по жребию). Дело в том, что власти всегда, даже в слу¬
чае мирного разрешения конфликта, настаивали на предании ор¬
ганизаторов выступлений мучительной смерти. Тем самым, как
считали правители страны, восстанавливался попранный восстав¬
шими престиж власти. Ибо, решаясь на сопротивление и проте¬
сты, подданные тем самым нагло нарушали монополию властей
на абсолютное знание того, в чем заключаются подлинные нужды
народа. Поэтому выборы номинального вожака выступления бы¬
ли, по существу, вынесением ему смертного приговора. Оказав¬
шийся в этой роли человек (часто староста) обычно до начала
выступления официально разводился с женой, отказывался от
своих детей, пытаясь тем самым спасти им жизнь.Кроме того, на том же тайном собрании крестьяне намечали
меры по заготовке продовольствия и оружия, создавали фонд
помощи пострадавшим (в первую очередь семьям казненных) и
назначали день восстания (см. Приложение 11).Бесспорно, эта схема выдерживалась далеко не всегда. Одна¬
ко не вызывает сомнений, что в восстаниях XVIII в. она доволь¬
но часто являлась их организационной основой.Власти, со своей стороны, всеми мерами пытались предупре-62
дить любые акты сопротивления. С этой целью они засылали в
деревни своих шпионов, вербовали в среде крестьян предателей
и доносчиков, которые впоследствии провозглашались наиболее
добропорядочными и почетными людьми, достойными уважения и
подражания. Их щедро награждали. Иногда даже предоставляли
почетное право на фамилию и на владение двумя мечами.Дальнейшей активизации борьбы крестьян мешало и то об¬
стоятельство, что большинство из них верило в доброту и спра¬
ведливость сёгуна и князей и выступало главным образом против
отдельных «злых» чиновников, «жадных» помещиков, ростовщи¬
ков и купцов. Поэтому субъективно их движение еще не было
антифеодальным. Однако объективно оно играло все же положи¬
тельную роль в жизни общества, стимулируя его поступательную
социальную эволюцию. Причем это определение справедливо не
только в отношении тщательно подготовленных и имевших четкую
цель восстаний, но даже и для импульсивных и разрушительных
всплесков негодования крестьян: ведь и они обычно имели своей
целью пресечение наиболее нетерпимых форм феодального гнета
и произвола.Ослабление основ режима Токугава в XVIII в. выразилось не
только в появлении элементов расслоения двух главных сословий
феодального общества (дворянства и крестьянства) и в обостре¬
нии открытой борьбы между ними, но также и в несомненном
усилении влияния и значения предпринимательских кругов. Таким
образом, для этого века был характерен не только процесс дегра¬
дации некоторых старых форм хозяйственной и социальной орга¬
низации общества, но и созидательные по своей сути перемены,
стимулированные в основном низшими сословиями.Черты определенной парадоксальности во взаимоотношениях
правителей Японии с сословиями тёнин (выразившиеся в попыт¬
ках одновременно принизить их позиции и заслужить их доверие
и расположение) были неизбежным следствием известной алогич¬
ности и непоследовательности самой феодальной системы органи¬
зации общества. И если в XVIII в. социальная политика знати в
деревне выглядела все более жестокой, то по отношению к тёнин
она иногда неожиданно стала приобретать несвойственные ей ра¬
нее черты гибкости и даже терпимости.Однако это утверждение требует некоторых существенно важ¬
ных пояснений. Прежде всего, основная масса ремесленников и
купцов на протяжении всей эпохи Токугава была совершенно бес¬
правной частью населения, положение которой никогда не было
надежно гарантировано. А тезис об улучшении жизни и об укреп¬
лении социальных позиций может быть отнесен только к сравни¬
тельно небольшой сословной верхушке.Развитие товарно-денежных отношений и хозяйственная спе¬
циализация оказывали на общество гораздо большее преобразую¬
щее воздействие, чем воля знати. Мы уже отмечали, что, хотя
владетельные князья рассчитывали использовать создаваемые ими
призамковые города лишь как опорные пункты их господства63
обеспечивающие консервацию существующей феодальной структу¬
ры, именно в городах, в том числе и в призамковых, впервые про¬
явились все новые черты и особенности эпохи, которые постепенно
превращали их в источники подрыва всего социально-экономиче¬
ского положения в стране. В XVIII в. усилился процесс специали¬
зации отдельных городов на производстве определенных видов
изделий — шелковых, хлопчатобумажных, металлических и т. д.
В связи с этим росла их экономическая взаимозависимость. Вме¬
сте с тем в них закладывались основы новых социальных отно¬
шений, формировались элементы новой культуры, идей и психоло¬
гий, что стимулировало потребности в преобразовании всего об¬
щества.Значительную роль в деловой активности страны продолжали
играть фудасаси и какэя, которые в 1724 г. объединились в осо¬
бую ассоциацию. Это дало им возможность повысить процент по
кредиту до 20—25%, что свидетельствовало об укреплении их по¬
зиций, ибо они тем самым нарушили установленный властями
предел в 15%.Однако наряду с ними стало расти число ремесленников и
купцов, стремившихся к большей хозяйственной автономии. Их
объединения, как уже отмечалось, назывались кабу накама. Это
был новый тип предпринимателей, пожалуй, более динамичных и
инициативных, и новая форма организации производства ремес¬
ленных изделий и торговли ими, ставшая ведущей во второй по¬
ловине XVIII в. Представители кабу накама давали определенно¬
му кругу работников-надомников (обычно из числа бедняков-кре-
стьян и горожан) заказы на изготовление каких-либо изделий,
снабжали их сырьем, а затем скупали готовую продукцию и про¬
давали ее в тех районах, в которых они имели право торговать
в соответствии с покупаемым ими у феодалов правом на деловую
активность. Таким образом, по существу, они создавали простей¬
ший тип мануфактурного производства, в связи с чем возникала
и новая форма социальных отношений как внутри сословий, так
и между представителями разных сословий. Формировался новый
отряд угнетателей, в зависимость от которого попадало значи¬
тельное число нищавших крестьян и горожан. Организация эко¬
номической и социальной жизни Японии все более усложнялась.Если в XVII в., в основном во второй его половине, в Японии
было создано 33 государственные, клановые и полусамостоятель-
ные купеческие мануфактуры, то в XVIII в. их возникло уже око¬
ло 90 [34, с. 61].Верхушка тёнин постепенно расширяла свое влияние в самых
разных сферах хозяйственной жизни страны — в финансах, кре¬
дите. транспорте, горном деле и в операциях с землей. Шаг за
шагом она укрепляла свои позиции в деловом мире, и феодальная
знать вынуждена была мириться с этим.В связи с усилением тёнин возникали элементы нового в куль¬
туре и психологии общества. Это нашло свое выражение, в част¬
ности, в том, что в литературе, поэзии и театре появился новый64
герой: деятельный, находчивый, умный и напористый купец или
/ ремесленник, который обычно выглядел намного привлекательнее
i его неизменно попадавшего впросак оппонента—ленивого и глу-•	пого господина, представителя высшего сословия. Во многих про-
I изведениях воспевались черты, которые прежде не рассматрива-
' лись как достоинства: бережливость, трудолюбие, деловая чест¬
ность и энергия, профессиональная подготовленность. Конечно апо-
| логеты усиливавшегося социального слоя явно приукрашивали
, его. Новый герой в действительности нередко весьма отличался
\ от своего литературного и театрального образца. Но все же ис¬
кусство прокладывало путь новому, намечая возможные перспек-
! тивы перемен в обществе. В то же время оно отражало менявшие-
! ся настроения, идеи и оценки. Все это не могло не стать само-
| стоятельной и значительной преобразующей силой общества.! Социально-экономическая эволюция тёнин существенно изменя¬
ла мировосприятие и поведение представителей и других слоев
I населения. Так и в среде дворян и крестьян усилилось стремление
' к предпринимательской деятельности. Изменения в системе со-
I циальных оценок и идей позволили многим из них легче приспо¬
собиться к нуждам рынка, заняться торговлей, ремеслом и ростов¬
щичеством. Причем если прежде общинная организация монокуль¬
турного земледелия обычно сковывала любую инициативу и са¬
мостоятельность, то в условиях развития товарно-денежных отно¬
шений крестьяне все чаще могли проявлять такие качества, как
предприимчивость, индивидуализм и стремление к независимости
от общины и господ. Наиболее удачливые и напористые из них
даже и формально переходили в состав тёнин, не придавая, оче¬
видно, слишком большого значения официальной идее о якобы
неоспоримом социальном превосходстве земледельцев над тёнин.Наметившийся процесс определенного социального и психоло¬
гического перерождения феодального общества весьма ощутимо
задел и господствующее сословие, хотя оно, казалось бы, в силу
своих принципов должно было с наибольшей непримиримостью
относиться к тёнин и их идеям. И это было, пожалуй, наиболее
ярким показателем духа времени. Все чаще разорявшиеся пред¬
ставители низших групп первого сословия переходили в состав
«ничтожных» тёнин, не испытывая при этом особых сомнений, хотя
в глазах «истинных» самураев они и выглядели социальными пре¬
дателями. Это им психологически было не особенно трудно, по¬
тому что даже в среде крупных феодалов уже появились вполне
«современные» люди, которые, сохраняя свои «благородные» ме¬
чи, обзаводились также и «презренными» бухгалтерскими счетами.
Усилиями именно этих знатных господ и были созданы крупней¬
шие предприятия того времени (в том числе и мануфактуры) в
сфере кредита, производства ремесленных изделий и торговли.Социальное расслоение первого и других сословий отражалось
в усилении непоследовательности политики правящих кругов. Так.
в 10—20-х годах XVIII в. правительство предприняло новые по¬
пытки упрочить позиции знати. В своих указах оно призвало са-5 Зак 83165
мурасв проявлять бережливость, освободило их от всех старых
долгов и заклинало свято беречь свой социальный статус. В то
же время власти резко усилили меры контроля над деревней и
вновь увеличили размеры податей. Однако весьма быстро прави¬
тели страны, напуганные размахом сопротивления крестьян и
масштабами обнищания деревни, оказались вынужденными осу¬
ществить меры, направленные на какое-то укрепление положения
земледельцев. В частности, в 1721 г. был издан закон об аннули¬
ровании прав ростовщиков на заложенную крестьянами землю.
Но вскоре в социальной политике сёгуната наметился новый зиг¬
заг. В 30-х годах власти значительно ослабили меры наказания
за продажу земельных участков. В течение третьей четвертиXVIII	в. они оказывали содействие в создании предприниматель¬
ских монополий, в том числе и в деревне, поощряли домашнее
ремесленное производство [98, с. 114—116] . Но уже в конце века
сёгунат опять оказался вынужденным помогать разорявшейся де¬
ревне: повсеместно были снижены подати с крестьян. Вновь осу¬
ществлялись разнообразные меры по ограничению влияния тёнин.
В частности, их заставили делать регулярные «добровольные»
взносы в государственную казну, что должно было в какой-то ме¬
ре компенсировать снижение налоговых поступлений от крестьян.Такая непоследовательность и противоречивость социальной
политики сёгуната свидетельствовала о его неспособности конт¬
ролировать развитие общественных процессов и определять долго¬
срочные и эффективные меры укрепления режима. Это нашло от¬
ражение и в усилении идейных противоречий, которые были свя¬
заны в основном с поисками оптимального способа укрепления
феодальной структуры и приемлемого пути реорганизации ее.
В частности, это выразилось в методах осуществления политики
изоляции Японии от внешнего мира.Эта политика всегда имела определенную социальную подопле¬
ку, поскольку в первую очередь преследовала цель сохранения
существующих социальных отношений, жесткой сословной систе¬
мы. С ее помощью власти надеялись уберечь японский народ от
вредного идейного воздействия Запада, которое могло породить
опасный дух критиканства и сомнения в абсолютной целесообраз¬
ности и неоспоримой разумности существующей формы правления.
Но если прежде политика изоляции в идейной сфере была обра¬
щена главным образом против христианства, то в XVIII в. и осо¬
бенно в XIX в. основным объектом преследования стали новые
политические и социальные учения прогрессивных мыслителей
Запада. Уже в начале XVIII в. квота захода судов западных
стран в японские порты была вновь снижена — до трех парусников
в год. Уменьшен был лимит и для Китая — до 30 джонок в год
[42, с. 75].Но даже при самых строгих ограничениях изоляция страны
никогда не была полной. Ее абсолютность — это, скорее, пред¬
ставление, которое может сложиться из знакомства с соответст¬
вующими официальными документами. Практически же кроме66
разрешенных всегда имели место и тайные заходы в Японию ино¬
странных кораблей, в частности русских [66, с. 181—182]. Таким
образом, всегда сохранялись реальные возможности поддерживать
контакты с Западом -не только в деловой, материальной, но и в
духовной сферах. Причем к последней власти проявляли даже
какую-то особую, на первый взгляд, необъяснимую, заинтересо¬
ванность. Так, в 1720 г. вскоре после резкого сокращения квоты
иностранных судов, имевших право на заход в японские порты,
власти неожиданно разрешили ввоз и перевод на японский язык
любой литературы, за исключением книг идеологического содер¬
жания—религиозных и политических. Тем самым они надеялись
использовать зарубежный технический опыт для укрепления своей
экономической базы, а также удовлетворить духовные запросы уз¬
кого круга привилегированных интеллектуалов. В результате реа¬
лизации этого указа в стране образовалась небольшая, но весьма
авторитетная группа специалистов-голландоведов (рангакуся)3.
Благодаря ее усилиям образованные японцы получили возможность
знакомиться с достижениями европейской науки и техники в об¬
ласти медицины, астрономии, судостроения, военного производст¬
ва, металлургии, и т. д. [95, с. 102]. Полученные таким образом
знания все чаще использовались и на практике.Но сёгунат интересовали не только специальные знания и тех¬
нический опыт. Власти всегда стремились быть также в курсе
развития социальной и политической мысли за рубежом. Поэтому
для себя и для узкого круга особенно доверенных лиц правители
страны в прочном заборе духовной изоляции всегда оставляли
достаточно широкую щель, чтобы иметь возможность следить за
своими соседями, за всем внешним миром. Для этих лиц постоян¬
но осуществлялись переводы материалов политического и со¬
циального содержания. Причем это делалось вовсе не из празд¬
ного любопытства, а для того, чтобы лучше знать возможную
идеологическую угрозу, идущую с Запада. Для всего же осталь¬
ного населения страны эти сведения всегда считались секретными.С тем чтобы надежней уберечь народ от любого постороннего
идейного воздействия, в стране тщательно поддерживался дух на¬
ционализма, призванный заставить людей ценить пусть явно не¬
разумные и несправедливые, но «свои» традиции и нормы жизни.
Таким путем воздвигался дополнительный духовный барьер в
проведении политики изоляции.Однако все эти меры не могли предотвратить процесса духов¬
ной эволюции общества, развития элементов кризиса режима То¬
кугава. В недрах традиционной конфуцианской идеологии посте¬
пенно получили известное распространение и неортодоксальные
представления, выражавшие умонастроения критически настроен¬
ной части населения, выступавшей против «святых» устоев прав¬
ления сёгуната. Эти новые представления и идеи, весьма отли¬
чавшиеся от предлагавшихся сверху образцов, рассматривались
властями как крамольные. Однако в целом суждения о возмож¬
ных и допустимых переменах в обществе были еще крайне смут-5*67
ны н неопределенны. В лучшем случае они учитывали и выражали
интересы н настроения довольно узкого круга знати и деловых
кругов. Настроения же и потребности широких народных масс,
крестьян, горожан и париев, еще не нашли в них никакого от¬
ражения. И все же распространение подобных суждений свиде¬
тельствовало об элементах организации тех социальных кругов,
которые начали склоняться к идее необходимости определенных
политических перемен в стране (подробнее об идейной эволюции
в эпоху Токугава см. раздел четвертый главы четвертой).Таким образом, в XVIII в. в недрах феодальной структуры
происходили серьезные перемены. Однако внешне они еще не были
слишком заметны. Во всяком случае, они не производили впечат¬
ления чего-то устрашающего для нее. Власть сёгуна и феодальной
знати оставалась безусловной, и ее никто всерьез не оспаривал.
Сложная машина административного управления и строгого по¬
лицейского надзора продолжала функционировать достаточно на¬
дежно и эффективно. Хотя сила народного недовольства нараста¬
ла, режиму Токугава благодаря политике изоляции и системе
взаимной ответственности и доносов все еще удавалось избегать
каких-то особенно грозных социальных потрясений.Тем не менее происходившие за этим фасадом относительного
благополучия процессы, особенно усиление тёнин и разложение
сословий дворян и крестьян, сужали базу режима и расшатывали
его устои. По существу, режим Токугава представлял и защищал
интересы все более узкого круга высшей аристократии.Наиболее чувствительный удар режиму наносило неуклонное
ослабление крестьянства. Сёгунат все менее был способен решать
основную для себя социальную задачу — сохранять экономические
и материальные потенции второго сословия. Только за 80-е годы
XVIII в. число выбывших из состава налогооблагаемых крестьян
(умерших от голода и эпидемий или бежавших в города и отда¬
ленные районы страны) достигло почти 2,5 млн. [19, с. 75], или
почти 10% всего населения страны.В этих условиях все менее убедительным выглядел главный
тезке сёгуната в борьбе с недовольными режимом, что все беды
Японии порождаются якобы лишь отдельными недостойными, не¬
объяснимо зловредными людьми или группами. Все более очевид¬
ными становились пороки самой системы, которые и были под¬
линными источниками бед и недовольства в стране. К концу
XVIII в. Япония вступила в завершающий период эволюции ре¬
жима, логичным результатом которой явился переворот Мэйдзи
1868 г.Проблема париевКак мы уже отмечали, сословная структура общества, которой
сёгунат придавал столь важное значение, была далеко не всеохва¬
тывающей. В ее орбиту по разным причинам не вошли многие со-68
циальные группы: придворная знать (кугэ), духовенство, насчи¬
тывавшее более 900 тыс. человек, представители интеллигентного
труда, а также парии, точное число которых в период Токугава
установить невозможно (об их примерной численности см. в главе
четвертой). Однако это не означало, что кто-либо в Японии мог
усомниться в определении их подлинного места в системе социаль¬
ной иерархии общества. Ибо положение всех этих внесословных
групп традиционно было вполне точно определено. Придворная
знать и духовенство были равны или близки сословию дворян.
Интеллигенция находилась на уровне высших (дворян) и средних
(тёнин) слоев общества. И только парии всегда ставились намно¬
го ниже всех существующих сословий.Хотя группы париев официально и не составили отдельного
сословия, практически они обладали всеми его особенностями,
были наделены всеми его чертами, чему, кстати, объективно со¬
действовали и сами власти, не раз на протяжении XVIII в. обра¬
щавшиеся к париям с регламентирующими предписаниями сослов¬
ного характера. По существу, их группы были поставлены в ис¬
ключительное положение совершенно особой, специфической со¬
циальной общности, обладавшей тем не менее всеми чертами со¬
словия.Их положение в XVIII в. также не оставалось стабильным.
Общие закономерности развития феодальной Японии вели к су¬
щественным переменам и в их среде. Ряд японских исследовате¬
лей придает настолько важное значение данному периоду (особен¬
но второй половине XVIII в.) в эволюции явления дискриминации,
что, по существу, только с этого времени и выводит историю бу¬
раку и даже проблемы сегрегации в целом (см. [65, с. 121]).По нашему мнению, такой подход к вопросу искусственно от¬
рывает проблему бураку от весьма древнего явления дискримина¬
ции париев, игнорирует всю предшествующую многовековую исто¬
рию этого феномена (о чем мы кратко говорили в предыдущей
главе) и явно переоценивает формирующую роль юридической,
регламентирующей деятельности правителей Токугава. Ведь она
осуществлялась не на пустом месте. Она в основном лишь фикси¬
ровала и закрепляла законодательными актами то, что уже давно
существовало. Справедливо в данном случае скорее то, что вXVIII	в. дискриминация париев, кстати, как и угнетение других
слоев населения, резко усилилась, и практически именно в это
время эта и хинин были официально закреплены в положении
особого, презираемого и бесправного сословия.В XVII в., пока режим Токугава не испытывал чрезмерных
трудностей в социальной сфере, у него не было особой нужды во
введении официальных норм дискриминации, ему вполне достаточ¬
но было традиционных. Кроме того, в период междоусобных войн
и укрепления позиций дома Токугава правители страны и даймё,
создавая новые поселения сэммин, преследовали главным образом
экономические цели, что также уменьшало необходимость в офи¬
циальном закреплении сегрегации сэммин.69-
Однако к XVIII в. характер отношения властей и знати к
париям стал определяться в основном уже не экономическими, а
идейными и политическими соображениями [54, с. 50]. Экономи¬
ческая значимость бураку для знати несколько снизилась в связи
с наметившимся в эти годы общим хозяйственным застоем в стра¬
не. Но в то же время вследствие 'неуклонного нарастания труд,
постен во всех сферах общественной жизни власти стали уделять
все больше внимания попыткам укрепить сословную систему —
главную основу режима Токугава. В этих условиях наличие в
стране групп париев приобрело для режима по преимуществу по¬
литическое значение. Свою крайнюю нетерпимость к сэммин, за¬
крепленную особыми юридическими актами, и их строжайшую
изоляцию от остального народа правители страны стремились сде¬
лать логической основой и оправданием всей своей социальной
политики, образцом для регламентации положения остальных со¬
словий.Собственно, социальное отчуждение было характерно для
взаимоотношений всех слоев населения страны: крестьяне прези¬
рали ремесло и ремесленников, а последние с высокомерием отно¬
сились к купцам и торговле. Но все они с особой нетерпимостью
относились к сэммин [76, с. 86], ниже которых в обществе уже
никого не было. На этой основе и создавался тот психологический
климат, который делал возможной и эффективной политику же¬
стокого подавления и ограничений остальных слоев населения.
В этом-то и заключалось особое идейное и политическое значение
сегрегации париев в XVIII в.В связи с этим возникает один существенный вопрос: почему
же оказалось возможным столь резкое и неуклонное ужесточение
официальной политики именно в отношении париев? Ведь в своих
взаимоотношениях с другими слоями населения власти все же
иногда проявляли и определенную терпимость и гибкость.Дело тут, очевидно, в том, что дискриминируемое меньшинство
в целом никогда не играло в экономической жизни страны такой
важной роли, как крестьяне и тёнин. Традиционно и юридически
доступная для них сфера деятельности, хотя сама по себе и весьма
необходимая и важная, все же не была столь же решающей, как
земледелие и производство основных изделий ремесла. Кроме то¬
го, и в пополнении феодальной казны парии не имели такого зна¬
чения. как земледельцы, купцы и ремесленники. И наконец, уже¬
сточение политики сегрегации не в последнюю очередь порожда¬
лось также и широко распространенными предрассудками, кото¬
рым господствующие круги были заражены, пожалуй, в наиболь¬
шей степени.Регламентирующая положение париев активность властей ста¬
ла особенно заметной с конца XVII в., когда усилились ограниче¬
ния и всех других слоев населения. Прежде всего, власти попы¬
тались более четко зафиксировать рамки дискриминации: точно
очертить круг доступных занятий, определить допустимую по фа¬
сонам и расцветке одежду, приемлемую манеру поведения. Тем70
самым они хотели еще раз наглядно подчеркнуть незыблемость
н логическую обоснованность всяческих сословных барьеров.После 1671 г. при регулярных переписях населения париев, как
правило, стали заносить в особые списки, что отражало и под¬
черкивало их отъединенность от остального общества [7, т. I,
с. 41—43]. В 1699 г. власти княжества Ава предписали эта носить
одежду, сшитую из материи более грубой и менее качественной,
чем одежда представителей других сословий [78, с. 51]. Вскоре
такие же предписания были сделаны париям и других владений и
городов, в частности Хиросима. В 1712 г. специальным указом
сёгунат определил районы страны, селиться в которых париям бы¬
ло категорически запрещено.Крайнее возмущение властей вызывали участившиеся случаи
бегства париев из своих поселений. Такое бегство стало своеоб¬
разным способом борьбы с усиливавшейся дискриминацией, прав¬
да, борьбы, пока еще совершенно не организованной, индивиду¬
альной и пассивной по своей сути, но достаточно недвусмыслен¬
ной. Власти всегда рассматривали попытки париев скрыть свое
происхождение как весьма тяжкое преступление, направленное
против «святых» основ государства. Поэтому было проведено ши¬
рокое обследование населения с целью выявления скрывающихся
эта и хинин для возвращения их в свои поселки [7, т. I, с. 80].
Уже в первые десятилетия XVIII в. «охота на париев» (этагари)
проводилась неоднократно, в первую очередь в крупнейших горо¬
дах Японии (в Эдо, Киото и др.), причем ее осуществляли с на¬
раставшей жестокостью. Особенно широко она проводилась в 1740
и 1795 гг. [71, с. 140—141].В XVIII в. многое в париях, оказывается, вызывало возмуще¬
ние властей. В 1738 г. правительственный указ с раздражением
констатировал, что сэммин «опять стали вести себя крайне нагло
и бесцеремонно, вызывая тем самым вполне естественное возму¬
щение всех благородных японцев». В связи с этим париев преду¬
предили о недопустимости впредь «любого безобразия с их сто¬
роны». Подобные предупреждения с ч ъх пор стали обычными и
довольно регулярными.Особенно беспокоили власти попытки париев внедриться в
сельское хозяйство и «наглое» стремление добиться в связи с
этим повышения своего социального статуса. Это также восприни¬
малось как покушение на «святая святых» общества — его сослов¬
ное деление. Сёгунат даже попытался пресечь эту тенденцию при
помощи официального запрета париям владеть землей. В конце
века был принят указ, в соответствии с которым у многих земле-
дельцев-сэммин были конфискованы их уже давно обрабатывае¬
мые поля [71, с. 133].Но и другие стороны жизни и быта париев становились пред¬
метом все более жестокой регламентации. В 1742 ". правители
Такада ввели на территории своего владения крайне унизитель¬
ный для жителей бураку порядок: за пределами своих поселений
(особенно в городах) сэммин могли появляться только со спе-71
УIIцнальным муниципальным значком на груди [71, с. 132]. Опуб¬
ликованный в 1764 г. указ бакуфу определил не только особенно¬
сти покроя и расцветки одежды париев, но и обязательные для
них типы причесок [7, т. I, с. 113—114]. В 1773 г. париев столицы
предупредили о недопустимости одеваться не по статусу богато
и красиво. Указ 1778 г. в очередной раз с гневом констатировал
«ухудшение нравов эта и хинин, которые стали позволять себе
безобразные выходки в отношении крестьян и горожан» (см. При¬
ложение 8).Ряд указов ограничил права и возможности париев передви¬
гаться по стране, навещать своих близких, совершать паломниче¬
ство, появляться в неурочное время в «обычных» населенных пун¬
ктах. Все они звучали крайне высокомерно и оскорбительно для
жителей бураку. Так, один из указов, изданный в конце XVIII в., ;
гласил: «Эта категорически запрещается появляться в городе от
захода и до восхода солнца. Попав в город, они не должны до¬
пускать никакой наглости в отношении к прохожим» [78, с. 53].Просто поразительно, с какой назойливостью во многих указах
звучал этот тезис о «недопустимой наглости эта и хинин». Этому
может быть по крайней мере два объяснения. Прежде всего, вла¬
сти, очевидно, стремились таким образом осуществлять сословное
воспитание, исключавшее какие-либо контакты «высших» с «низ¬
шими». Тем самым, по существу, обосновывалась и необходимость
безропотной покорности крестьян и горожан по отношению к зна¬
ти: каждый должен был знать свое «законное» место. Но вместе
с тем указанный тезис мог свидетельствовать и о том, что дис¬
криминируемое меньшинство никогда не мирилось с унизительны¬
ми ограничениями и сопротивлялось их осуществлению всеми спо¬
собами.Психологическое отчуждение париев осуществлялось самыми
разными средствами и способами. Например, официальной систе¬
мой оценок различных профессий. Так, плотники из числа сэммин
в отличие от «обычных» представителей этой специальности назы¬
вались «ёгорэ дайку» (грязные плотники) и их использовали
лишь на строительстве «недостойных» объектов — тюрем, публич¬
ных домов, при оборудовании мест казни [7, т. I, с. 90]. Отчужде¬
нию сэммин способствовал и закон сёгуна Цунаёси, предписавший
строгую охрану животных, закон, непосредственно не направлен¬
ный против париев, однако практически усиливший всеобщую не¬
приязнь к ним и к их занятиям.К концу XVIII в. увеличилось число приказов, вводивших в
качестве обязательных дополнительные знаки внешних отличий
париев от хэймин. Так, например, в 1766 г. уже упоминавшиеся
правители Такада, а в 1779 г. власти Набэока предписали им
ношение отличительных воротничков светло-желтого цвета [75,
с. 464]. Париям запретили даже в непогоду пользоваться зонтика¬
ми, широкополыми шляпами и гэта.Для усиления социальной изоляции париев власти стимулиро¬
вали также и их религиозную сегрегацию. Были запрещены сме-72
шанные религиозные общины, и париям пришлось создавать свои
храмы, которые обычно были более примитивными и нищими, что
еще раз подчеркивало приниженность и сегрегацию сэммин. Кро¬
ме того, был издан ряд указов о переводе всех жителей бураку в
секту синсю4. Собственно, приобщение париев к этой секте на¬
чалось давно. Существует предание, что еще ее основатель монах
Синран выступал с проповедями даже среди презираемых слуг
храма Гион [86, с. 88—89]. Причем среди них он нашел якобы
наиболее преданных своих адептов. Однако это вовсе не озна¬
чало, что к XVIII в. все жители бураку стали его последователя¬
ми. Поэтому указы о запрете для париев религиозного многообра¬
зия вызвали в их среде недовольство и отпор.Пожалуй, наиболее выразительным актом социальной и психо¬
логической изоляции париев явился закон, предписавший им в
качестве обязательных для них отличительных знаков иметь при¬
шитый к одежде на груди кусок неотделанной шкуры мехом нару¬
жу размером около 17X17 см, а ночью носить специальные фона¬
рики или колокольчики [78, с. 53]. Кроме того, в целях усиления
полицейского надзора жителей бураку обязали за пределами
своих поселений носить на одежде бирки с названиями своих
населенных пунктов [65, с. 122].Вполне логичным результатом такой сегрегации явилось юри¬
дическое закрепление старого принципа разной ценности челове¬
ческой жизни хэймин и париев (его истоки следует искать в пра¬
вовых воззрениях времен существования рабства). Так, если за
убийство крестьянина житель бураку неизбежно подвергался
смертной казни, то представитель хэймин за то же преступление,
совершенное против сэммин, мог быть присужден лишь к уплате
денежного штрафа [7, т. I, с. 114].Таким образом, в отличие от крестьян и горожан, в отношении
которых феодальные власти на протяжении XVIII в. применяли
в основном меры экономического нажима (меры по их сословной
изоляции, в целом столь же строгие и многообразные, как и для
сэммин, играли все же явно второстепенную роль), в отношении
париев главные усилия властей были направлены именно на их
более жестокую и унизительную сегрегацию, т. е. основное вни¬
мание уделялось идейному и психологическому аспектам сослов¬
ного разграничения.Эти усилия не пропали даром. Они стимулировали в народе
дух вражды, нетерпимости и предубежденности к жителям бура¬
ку. Бациллы недоверия и презрения к ним бесконечно множились,
и синдром сегрегации, расширяясь, приобретал все новые, часто
совершенно неожиданные формы. Так, например, жители бураку
были лишены права вне своих поселений передвигаться по общим
дорогам, чтобы своим видом не оскорблять «нормальных» людей.
При встрече с «обычными» японцами они не смели смотреть им
в глаза, что считалось вызовом и грубостью, они должны были
униженно кланяться и падать ниц [78, с. 53]. Они не имели права
входить в дома «'благородных» людей. В случае же крайней нуж-73
ды парни могли доложить о своем деле только от порога и обя¬
зательно стоя на коленях.Психологическое отчуждение сэммин достигло такого уровня,
что перевод «обычного» японца в виде наказания в состав эта или
хинин, как правило, воспринимался им как более страшная кара,
чем смертная казнь. Тем более что она касалась не только его
одного, а всех его потомков, даже самых отдаленных [65, с. 118—
119].Весьма показательным для характеристики отношения хэймин
к париям может быть такой пример. В 1786 г. во владениях Фу¬
куяма произошло широкое крестьянское восстание, для подавле¬
ния которого власти решили привлечь и жителей трех бураку.
Крестьяне хорошо знали, что функции сэммин в этих случаях за¬
ключаются не только в поддержке карательных отрядов, но и в
том, чтобы после подавления восстания провести его осужденных
вожаков по городу на позор и устрашение, татуировать и пытать
их [93, с. 102]. Ненавидевшие сэммин и зараженные предрассуд¬
ками крестьяне, узнав об отправке париев на их усмирение, за¬
явили (вполне в духе официальных указов): «Проклятые эта
опять наглеют. За это следует их всех перебить, а трупы скор¬
мить собакам!» Отдельные группы восставших предприняли по¬
пытку напасть на поселения париев, учинить там погром и сжечь
их [78, с. 55]. И наряду с этим известны случаи, когда для усми¬
рения восставших жителей бураку власти с успехом использова¬
ли хэймин — горожан и крестьян, которые с готовностью громили
поселения париев и совершали многочисленные акты насилия [65,
с. 124].В XVIII в. продолжался ранее начавшийся процесс объедине¬
ния многочисленных мелких групп париев (в частности, кавата,
банта, хатия и др.) в два главных образования сэммин — эта и
хинин. Мы уже отмечали, что, хотя оба они входили в один со¬
циальный слой, в их реальном положении и в некоторых особен¬
ностях восприятия этих двух групп остальным населением страны
существовали большие различия. Эти различия в рассматриваемое
время приобрели несколько новый оттенок.Эта по-прежнему, в соответствии с синтоистскими и буддийски¬
ми догмами, считались «оскверненными» своими занятиями, свя¬
занными с грязью смерти и крови. Однако практически в XVIII в.
идея «осквернения» уже давно переросла в гораздо более широ¬
кое социально-идеологическое явление. Действительно, ведь в это
время «оскверненными» считались все парии, даже те, которые
никогда не были связаны с какими-либо предосудительными заня¬
тиями. Даже дети, которые вообще никогда еще не работали, уже
при рождении считались «оскверненными». Следовательно, одно
представление об «осквернении» не могло быть идейной основой
сегрегации париев. Практически дело тут, скорее, заключалось в
том, что идеология феодальной Японии в целом исходила из не¬
оспоримого для властей принципа естественной неодинаковости
людей. Предполагалось, что любой человек рождается с какой-то74
своей особой сословной субстанцией, точно так же, как, напри¬
мер, тигр с когтями или олень с копытами. И эта сословная суб¬
станция (которая включает в себя строго определенный набор
черт характера, наклонностей, способностей к отдельным заня¬
тиям) якобы обязательно передается по наследству и ничем не
может быть изменена. Для сословной субстанции эта считались
неотъемлемыми не только низменные черты характера, склонность
к малопривлекательным занятиям, но и обязательный элемент
«оскверненности», передаваемый по наследству.Хинин в социально-психологическом плане в значительной мере
отличались от эта. Для «обычных» японцев они в общем не были
носителями «оскверненности». Прежде всего потому, что они во¬
обще редко занимались производительным трудом. Многие из них,
по распространенному мнению, не имели и какой-то особой со¬
словной субстанции. Их, скорее, считали временно наказанными
понижением статуса. Очевидно, поэтому им в отличие от эта и
разрешали проживать среди «обычных» японцев, а определенные
категории хинин по истечении установленного срока имели даже
право и возможность вообще выйти из состава париев. И несмот¬
ря на это, представители хинин, исключенные из производственной
сферы, в соответствии с нормами конфуцианства считались со¬
циально низкими людьми, такими же, как и эта. Кроме того, они
были чуждыми для всех остальных элементами и в психологиче¬
ском плане. Для «обычных» японцев в них было много таинствен¬
ного и устрашающего: они могли толковать сны, предсказывать
судьбу, были связаны, очевидно, с какими-то сверхъестественны¬
ми силами и совершенно не походили на «нормальных» людей.Таким образом, эта и хинин отделялись от остальных японцев
все более высокой стеной психологического отчуждения. И зара¬
женные предрассудками японцы уже не могли себе представить,
что парии способны на такие же поступки и чувства, как они
сами 5.Усиление дискриминации париев в XVIII в. не было случайным
и произвольным явлением, злобной прихотью каких-то отдельных
представителей господствующих кругов, хотя политических лиде¬
ров со столь крайними взглядами в феодальной Японии всегда
было достаточно, о чем, в частности, свидетельствуют тон и содер¬
жание большинства официальных указов, регламентировавших
условия жизни сэммин. Ужесточение сегрегации было, скорее, ло¬
гичным и необходимым элементом всей социальной политики ре¬
жима, и оно осуществлялось в рамках и в духе этой политики.
Ибо, по существу, дискриминация и презрение к париям являлись
органической и важной частью всего психологического комплекса
феодального общества, жестко разделенного на разноценные со¬
словия.И все же практически положение париев (как и положение
Других групп населения) никогда не совпадало с той схемой, ко¬
торая создавалась правительственными кругами. С течением вре¬
мени это становилось все более очевидным. А перемены в их по-75
ложении, так же как и в положении других слоев населения, в !
первую очередь определялись общими закономерностями развития
страны.К концу XVII в. уже в основном завершился процесс локаль¬
ного перераспределения значительной части сэммин, осуществлен-
ный крупнейшими феодалами. В XVIII в. преобладающим стал
процесс роста населения уже существующих бураку6. Характер¬
но, что он шел в условиях разложения основных сословий (кре¬
стьян и дворян), стабилизации и даже уменьшения численности
всего населения. Практически он в какой-то мере был следствием
этих условий. Таким образом, на протяжении XVIII в. происходи¬
ло несомненное увеличение численности лишь тёнин (двух низ¬
ших сословий) и париев. Тут даже просматривалась определен- 1
ная закономерность: чем ниже в социальной иерархии находилась
группа, тем быстрее она росла. Но этот рост тёнин и сэммин опре¬
делялся совершенно различными, можно сказать, противополож¬
ными тенденциями. Усиление и рост числа ремесленников и куп¬
цов были следствием и показателем социально-экономического
Прогресса, возникновения новых, более передовых форм предпри¬
нимательской деятельности, роста деловой активности. Расшире¬
ние же численных рамок дискриминируемого меньшинства явля¬
лось в основном результатом обострения противоречий общества.Как мы уже отмечали, в условиях нарастания трудностей ре¬
жима наличие групп париев оказалось для властей весьма удоб¬
ным средством смягчения некоторых социальных проблем, в част¬
ности растущей преступности. Так, поселения париев (в первую
очередь хинин) являлись местом, куда направлялись для отбытия
наказания различные нарушители законности и порядка. В состав
хинин переводились воры, бандиты (кстати, бандитами тогда часто
называли и участников восстаний), лица, исключенные из своих
общин, бродяги, а также не имевшие в момент проверки статуса
поручителей за их достойное поведение и происхождение [71,
с. 119]. В категорию хинин по просьбе родителей, родственников
или соседей могли перевести людей недостойного поведения: ху¬
лиганов, пьяниц, тех, кто не почитал старших, девушек, бежав¬
ших из публичных домов, и т. д. [71, с. 117]. По особому указу
сёгуна Ёсимунэ в состав париев переводили также и тех, кто пы¬
тался покончить жизнь самоубийством [86, с. 21].Роль поселений париев в качестве своего рода амортизаторов
любых социальных потрясений особенно возрастала в годы сти¬
хийных бедствий и голода, сопровождавшихся разорением огром¬
ного количества крестьян и горожан. В эти годы власти часто
принудительно переводили в состав сэммин людей, лишившихся
средств к существованию. Нередким было и добровольное посе¬
ление в бураку бездомных, бродяг, разорившихся хэймин, кото¬
рые шли на этот крайний шаг, когда только он мог сохранить
им жизнь, дать какие-то средства к существованию [71, с. 119]-О масштабах роста числа париев в годы стихийных бедствий
можно судить, например, по таким данным. Во время голода в76
начале века только в Киото появилось более 700 новых хинин.В голодном 1714 г. в крупнейших городах страны было зафикси¬
ровано в качестве остро нуждавшихся 35 тыс. старых и более
7 тыс. новых хинин. В 1732 г., когда западные районы Японии
пострадали от нашествия саранчи, свыше 6 тыс. человек, спасаясь
от голода, бежали на восток, главным образом в Осака, где мно¬
гие из них перешли в состав хинин. Но особенно много новых па¬
риев появилось во время страшных 80-х годов XVIII в. [71,
с. 122—123].Однако рост числа париев в условиях стабилизации общей чис¬
ленности населения объясняется не только социально-политиче¬
скими причинами. Известную роль в этом отношении, несомненно,
играли и другие обстоятельства, в частности обычай более ранних
браков в среде париев, употребление ими в пищу мяса, а также
игнорирование весьма распространенного жестокого обычая ма-
бики (прореживания — убийства «лишних» в семье новорожден¬
ных детей)7.Правда, рост численности париев не был постоянным: были
и значительные спады. Многие обстоятельства неизбежно вели к
снижению общего количества сэммин. Так, в периоды голода и
стихийных бедствий смертность в поселениях париев обычно была
наивысшей. Для многих, в первую очередь для стариков и одино¬
ких, смерть тогда становилась самым желанным и легким спо¬
собом избавиться от мучений. Кроме того, в это время усиливался
и отток из бураку. Но в целом все же преобладала тенденция к
росту численности париев. Группы париев были тем социальным
капканом, попасть в который было сравнительно легко, а вы¬
браться — почти невозможно.Пополнение бураку извне порождало в среде париев новые
социальные противоречия, усложняло структуру их групп. Так,
например, в среде хинин в связи с этим возникло деление на
официально зарегистрированных хинин и бездомных хинин, не
признанных властями. В свою очередь, первые из них распада¬
лись на три, мало связанные между собой группы: наследствен¬
ные хинин; отбывающие наказание; экономически и социально
деградировавшие представители других сословий [71, с. 121].
Примерно такое же деление имело место и в среде эта.Практически такое деление не было лишь пустой формаль¬
ностью, оно отражало наличие значительного антагонизма между
старыми и новыми жителями бураку, в первую очередь в произ¬
водственной сфере. Наследственные жители бураку, особенно те
из них, которые добились каких-либо монопольных прав на опре¬
деленные «эиды деятельности, крайне нетерпимо относились даже
к угрозе конкуренции со стороны новых поселенцев. Этот антаго¬
низм порождал между ними такую вражду, которая исключала
возможность каких-либо контактов, в частности браков. Возни¬
кали новые перегородки, имевшие свойства и прочность сослов¬
ных барьеров. Таким образом, закономерности развития и прин¬
ципы феодальной структуры действовали во всех ее компонентах.77
И возникновение новых противоречий в среде париев было впол¬
не логичным результатом попыток властей переложить часть сво¬
их трудностей на их плечи.Положение осложнялось тем, что в XVIII в. кроме эта и хинин
сохранялось еще значительное количество мелких групп париев,
различавшихся между собой по своим занятиям, а также и по
сложной гамме оттенков отношения к ним. Одни из них занима¬
ли промежуточное положение между эта и хинин, а другие —
между париями и хэймин.Нечеткость межгрупповых границ приводила к тому, что сфера
влияния глав сэммин — Дандзаэмона и Курума Дзэнсити — никог¬
да не была строго определенной и между ними нередко возникали
споры за право распоряжаться теми или иными промежуточными
группами. В их подчинении 'находились парии — представители са¬
мых различных профессий, причем многие из них временно: лица,
занимавшиеся убоем скота, мясники, зеркальщики, парикмахеры,
банщики, каменщики, штукатуры, маляры, кожевники, сторожа,
палачи, лодочники, литейщики, гончары, красильщики, кремато-
ры, транспортные рабочие, вышивальщики, ремесленники, произ¬
водившие изделия из бамбука. Чрезвычайно широким был диа¬
пазон артистической деятельности париев: среди них имелись чте¬
цы сутр, жонглеры, заклинатели змей, артисты кёгэн8, дэнгаку9,
саругаку10, кабуки11, дзёрури12, сирабёси13, акробаты, кукольни¬
ки, чтецы военных историй, исполнители баллад, имитаторы [71,
с. 112]. Распри между главами эта и хинин чаще всего касались
их прав на контроль именно над цеховыми объединениями ар¬
тистов. Они имели место, в частности, в 1708, 1716, 1718 и 1722 гг.
[61, с. 124—125]. В этих условиях жители некоторых бураку
обращались к властям с просьбой о включении их в подчи¬
нение к Дандзаэмону, надеясь таким образом получить право на
обработку павшего скота и улучшить свое положение [54, с. 60].
А отдельные профессиональные объединения, в первую очередь
артистические, вообще с течением времени смогли выйти из под¬
чинения главам сэммин и перейти в состав тёнин.Профессионально-социальное многообразие групп париев на¬
шло свое отражение в существовании различных локальных назва¬
ний сэммин: тани-но моно (жители долин), яма-но моно (жители
гор), кавата (кожевники), кавара-но моио (жители кавара, при¬
речных долин), хонэтарадзу (малокостные), каваппо (водяные),
канбо (бродяги), онбо (крематоры), тясэн (венчики для чая), ёцу
(четыре, четвероногие) и т. д. [71, с. 113—214]. Правда, нередко
разные названия давались и одинаковым по своей социальной и
профессиональной сути объединениям. И все же наряду с сохра¬
нением некоторых мелких групп париев в их среде продолжался
процесс унификации, поддерживаемый властями.Несмотря на политику сёгуната, стремившегося более четко
обособить дискриминируемое меньшинство от остального населе¬
ния страны, для положения париев были характерны перемены,
происходившие и в других сословиях. Эти перемены определялись78
общими закономерностями развития всего феодального общества.
Особым здесь было лишь то, что формы их проявления носили,
как правило, специфический, а иногда даже несколько парадок¬
сальный характер. Так, например, в условиях общего упадка сель¬
скохозяйственного производства, разорения и бегства значитель¬
ной части крестьян из деревни шел процесс приобщения жителей
бураку к обработке земли, к виду деятельности, который в фео¬
дальной Японии всегда считался наиболее почетным.Однако при более внимательном рассмотрении этого процесса
он оказывается не столь уж неожиданным и парадоксальным.
Ведь именно в условиях упадка деревни и ослабления второго
сословия парии и могли получить какую-то возможность внедрить¬
ся в сферу сельскохозяйственного производства. Когда ведение
хозяйства для сотен тысяч крестьян становилось непосильным
бременем, многие из них нередко сами отказывались от своей при¬
вилегии заниматься земледелием. А некоторые даже настаивали
на привлечении париев к обработке земли, надеясь тем самым
облегчить свою судьбу налогоплательщиков ([74, с. 104]. В то же
время и феодалы, заинтересованные в любом пополнении числа
налогооблагаемых крестьян, стали проявлять большую терпимость
к внедрению париев в сельское хозяйство.Приобщение париев к сельскохозяйственному производству шло
разными путями. Так, например, с середины XVII в. 'на окраинах
многих больших сел с одобрения властей стали создаваться посе¬
ления сэммин. Жители этих бураку, как предполагала феодальная
администрация, должны были заниматься необходимой ей и мест¬
ному населению деятельностью: охраной общинных участков,
надзором за порядком и спокойствием в деревнях, обработкой
павшего скота, кремацией трупов, транспортировкой грузов и т. п.
Однако парии этим не ограничивались. В условиях интенсивного
освоения целины парии спорадически ухитрялись заняться и об¬
работкой земли. А в XVIII в., когда наметился общий упадок
деревни, стали появляться даже и самостоятельные сельскохозяй¬
ственные бураку. Чаще всего они возникали путем отделения наи¬
более предприимчивых семей от бураку «обычных» сел. Но были
и случаи, когда обработкой земли начинали заниматься и жители
«особых» кварталов городов. Количественный рост сельских бура¬
ку происходил, очевидно, довольно быстрыми темпами. Так, толь¬
ко в районе Харима (близ Киото) за сравнительно короткий пе¬
риод на рубеже XVII—XVIII вв. их число выросло с 28 до 40
[7, т. I, с. 44, 46J.Те жители бураку, которые начинали заниматься обработкой
земли, по-видимому, шли на это из-за безвыходного положения.
Ведь в сельском хозяйстве они могли добиться для себя лишь
таких условий, которые заведомо были хуже, чем у остальных
крестьян. Они получали в аренду только те участки земли, от
которых отказывались «обычные» земледельцы, т. е. худшие по
качеству и расположению. Но это вовсе не приводило к снижению
арендной платы. Наоборот, она часто была для них выше, чем у79
«обычных» крестьян-арендаторов. Кроме того, сельскохозяйствен¬
ные бураку, как правило, полностью подчинялись «основным» де¬
ревням, их старостам и общинам. Поэтому, арендуя землю, парии
тем не менее не получали права на участие в решении общин¬
ных дел, на пользование общинными лугами и лесами. Не уди-
вительно, что положение большинства земледельцев-буракумин
было крайне тяжелым. Например, их доход в среднем составлял
лишь десятую часть дохода земледельцев-хэймин.Известно, что даже «обычные» крестьяне, находившиеся в
лучшем положении, чем сэммин, часто не выдерживали и уходили
из родных деревень в поисках лучшей доли. А парии-земледельцы,
как правило, никуда не уходили. Ибо уйти им было гораздо труд-
нее, а найти что-либо лучшее невозможно.Подобно другим сословиям, парии постепенно втягивались так¬
же и в товарно-денежные отношения. Эго стимулировало создание
новых условий жизни и производства, новых социальных отноше¬
ний среди париев.Наиболее заметно этот процесс происходил в несельскохозяй¬
ственных бураку, в которых всегда важное место занимало коже¬
венное дело. Ранее, в период сэнгоку (междоусобных войн), когда
сэммин трудились в основном ради удовлетворения военных по¬
требностей знати и получали за это определенные пайки, их по¬
ложение было сравнительно устойчивым [60, с. 33]. Но в XVII—XVIII	вв., в условиях мира и развития товарно-денежных отноше¬
ний, производство в целом все более ориентировалось на рынок.
Жители бураку лишились значительной части своих пайков и
вместо военных доспехов вынуждены были производить в основ¬
ном предметы бытового обихода для широкого круга потребите¬
лей. Положение основной массы париев постепенно ухудшалось.
Лишь небольшая часть их, наиболее предприимчивых, сумела ис¬
пользовать с выгодой для себя изменившееся положение.Легче всего смогла приспособиться к новым условиям, приоб¬
щиться к предпринимательству бюрократическая верхушка сэм¬
мин, извлекавшая из своего особого положения немалые выгоды
и накопившая значительные средства. Так, например, Дандзаэ-
мон, доход которого был весьма велик (он складывался из до¬
вольно значительного содержания от сёгуната и регулярных по¬
ступлений от налогов и различных лицензий на монополии), со¬
средоточил в своих руках большие денежные суммы и другие
ценности [86, с. 28—29]. Частично эти средства использовались
для организации мастерских по производству кожаных изделий,
в которых трудились десятки жителей бураку, а также для строи¬
тельства подсобных помещений и складов. Из числа подобных
бюрократов-сэммин в первую очередь и формировался новый со¬
циальный слой «своих» угнетателей.Более конкретное представление о динамике и характере про¬
исходивших в бураку социально-экономических перемен может
дать рассмотрение положения в деревне Ватанабэ — крупнейшем
поселении париев, расположенном близ г. Осака.80
в начале XVIII в. несколько семей Ватанабэ мура (деревни
Ватанабэ) получили от властей лицензии на право монопольной
обработки шкур, доставлявшихся в бураку из ряда районов За¬
падной Японии. А к концу века высококачественные кожевенные
изделия местных мастеров уже 'находили сбыт в крупнейших го¬
родах страны (в Эдо, Осака и др.), и Ватанабэ мура стала одним
из крупнейших центров кожевенного производства в стране. Это¬
му способствовал и значительный рост цен на изделия из кожи,
происходивший в условиях изоляции страны и прекращения ввоза
шкур и кожи из-за рубежа. Благоприятным обстоятельством яви¬
лось и резкое увеличение потребностей в кожаных изделиях среди
населения. Все это и стимулировало увеличение объема кожевен¬
ного производства и выделение торгово-предпринимательской вер¬
хушки сэммин Ватанабэ мура (как и некоторых других бураку).Во второй половине XVIII в. в это поселение ежегодно сво¬
зили уже более 100 тыс. различных шкур [71, с. 141—143]. Раз¬
богатевшие на деловых операциях с ними семьи Ватанабэ мура
обзавелись своими мастерскими, просторными домами. В их рас¬
поряжении появились значительные суммы денег, они стали на¬
нимать слуг и работников. Уже не довольствуясь кожевенным
производством, они все чаще прибегали и к другим видам дея¬
тельности: торговле и ростовщичеству. Иногда они предоставляли
займы даже представителям «благородных» сословий, которые при
необходимости готовы были поступиться своим социальным высо¬
комерием и не обращать слишком серьезного внимания на
«оскверненность» получаемых таким образом денег [71, с. 141—
143]. К концу века в Ватанабэ мура сложилась группа перекуп¬
щиков готовых изделий (тонъя), на которых работало более
400 ремесленников-надомников [71, с. 143]. Все это мало чем
отличалось от процесса усиления предпринимательской верхушки
в «обычных» городах и селах Японии.Но наряду с этим в Ватанабэ мура, как и везде, происходил
и другой процесс — крайнего обнищания основной массы жителей
деревни, возникновения новых форм зависимости. К концу века
в этом бураку проживало более 4 тыс. человек. Состоятельными
и относительно благополучными были только несколько десятков
из них и составлявших вышеупомянутые семьи. Более 400 жите¬
лей работали на 'новых своих хозяев и имели какой-то доход.
Прочие жители этой деревни добывали жалкие средства к су¬
ществованию тем, что ночами тайком охотились в селах и горо¬
дах на бродячих кошек и собак и изготовляли из их шкур различ¬
ные мелкие изделия на продажу [75, с. 462] или же просто ни¬
щенствовали.Процесс роста имущественного неравенства и социального рас¬
слоения происходил и в сельских бураку. Правда, гораздо мед¬
леннее и в еще более трудных условиях, что объяснялось как
общими, так и специфическими факторами. Прежде всего, тем,
что в целом процесс социального расслоения был в значительной
мере порождением города, городской товарной экономики, и поэ-6 Зак. 85181
гому деревню он охватывал с заметным опозданием. Кроме того, {
условия реализации этого процесса в земледельческих бураку
были особенно неблагоприятными. Например, как мог житель
бураку добиться какого-то благополучия, если там нищета и со¬
циально-политические трудности казались особенно непреодоли- ?
мыми? Ведь зсмледсльцы-буракумин не только обрабатывали
лишь худшие участки земли и не имели права пользоваться об¬
щинными угодьями, но, по существу, им запрещалось заниматься
и такими, довольно обычными в других деревнях, дополнительны¬
ми, считавшимися престижными, видами производства, как пря¬
дение. ткачество и шелководство, которые стали уже в основном
товарными отраслями. А их традиционные занятия, которыми они
вынуждены были продолжать заниматься, чтобы удовлетворить
свои минимальные потребности, приносили меньший доход. Кро¬
ме того, они не имели и относительно надежных источников обес¬
печения скота кормами, не могли запасать дрова и лекарствен¬
ные травы. Поэтому их урожаи и денежные доходы были неиз- /
меримо ниже, чем у крестьяи-хэймин [7, т. I, с. 121—122].Большинство земледельцев-буракумин, арендуя землю, тем не
менее не становилось крестьянами не только по статусу, но и
по образу жизни: преобладающее значение для них по-прежнему
имел несельскохозяйственный труд. Они нанимались возить дро¬
ва, рыть канавы и колодцы, вить веревки, транспортировать гру¬
зы, а чаще всего —обрабатывать павший скот [7, т. I, с. 53].Не удивительно, что деревни париев были по преимуществу посе¬
лениями бедняков, и стать чем-либо иным они вряд ли могли.И все же в XVIII в. даже в них стали появляться отдельные
хозяева, поднимавшиеся выше обычного уровня бедности. Благо¬
даря огромным усилиям и различным ухищрениям они станови¬
лись владельцами участков земли сравнительно хорошего качест¬
ва [7, т. I, с. 31—32]. В некоторых бураку уже имелись отдель¬
ные относительно крепкие хозяева, владевшие не 1—2 танами
земли, как большинство сельских сэммин, а участками в 1—2 тё,
что было на уровне среднего «обычного» крестьянина [71, с. 147].
Феодалы обязывали их вносить и обычные для всех земледельцев
подати, что постепенно освобождало их от «низких» повинностей
сэммин и сближало по реальному положению и статусу с пред¬
ставителями второго сословия. Эти буракумин получали возмож- \
иость не только прибегать к найму работников для обработки
своих полей, но иногда и сдавать мелкие участки в аренду своим
«собратьям» по сословию. Кроме того, как и другие богатевшие
предприниматели, они с охотой приобщались к торговле и ростов¬
щичеству. Все это объективно способствовало сближению «осквер¬
ненных» и «чистых» земледельцев, торговцев и ремесленников.Таким образом, несмотря на специфичность своего проявления,
общие закономерности развития феодального общества были до¬
статочно действенными как в городских, так и в сельских посе¬
лениях эта.Несколько иным не только по форме, но и по своей сути было82
положение хинин. Казалось, общие закономерности развития не
были властны над ними. По преимуществу не связанные с про¬
изводственной деятельностью, они в значительной степени оказа¬
лись выключенными из процесса эволюции, который переживало
все феодальное общество. В их среде не наблюдалось в это вре¬
мя какого-то значительного имущественного накопления, не про¬
исходило создания новых форм общественной зависимости, со¬
циального расслоения. Однако это вовсе не означало, что в их
среде вообще не происходили какие-либо изменения.В основном входившие в состав хинин нищие, предсказатели
судьбы и артисты, как правило, жили не в отдельных бураку,
а среди «обычного» населения, чаще всего в жалких лачугах пло¬
щадью до 4 кв. м с потолком, но без крыши [86, с. 27]. Хинин
имели право носить только хлопчатобумажную одежду [86, с. 27].
Все они существовали главным образом за счет скудного содер¬
жания из государственной или княжеской казны, которое им по¬
лагалось за выполнявшиеся ими в качестве повинностей функции
шпиона, тюремщика и палача, а также различных традиционных
пожертвований [86, с. 27]. Последние могли быть разовыми или
регулярными. В Японии были ситуации, при которых считалось
обязательным давать милостыню: например, при рождении ребен¬
ка, при наследовании имущества, в день новоселья, начала строи¬
тельства, в период сбора урожая, под Новый год, в некоторые
праздники. Эта традиция являлась своеобразным видом страхо¬
вания жизни бродяг и нищих. Оплата за гадания и выступления
артистов также, по существу, была формой подаяния. Получение
милостыни в разных ее формах являлось главным правом хинин
и важным источником их существования. Но с ухудшением обще¬
го экономического положения страны этот источник все более
скудел. Выплата пайков из казны также становилась все менее
регулярной. В связи с этим даже их нищенский уровень существо¬
вания все более снижался.Особое место среди всех групп хинин занимали бродячие ар¬
тисты. В XVIII в. отдельные их группы, добившись привилегии
выступать на сценах разных театров, в том числе и перед бога¬
той и знатной публикой, смогли выйти из состава сэммин [54,
с. 57]. Такое повышение их статуса в значительной мере было
связано с усилением позиций тёнин (горожан), с общим разви¬
тием городской культуры. Для этих групп хинин артистическая
деятельность из временного и побочного занятия превращалась
в основную профессию, а сами бывшие парии становились устой¬
чивой и важной частью творческого клана токугавской Японии.
На основе их народных представлений формировались многие
элементы таких классических японских театральных жанров, как
кабуки, дзёрури и театр кукол (кугуцу) [61, с. ИЗ].Следовательно, несмотря на специфичность положения хинин,
и для их групп все же была характерна определенная социаль¬
ная эволюция, осуществлявшаяся, правда, в весьма своеобразной
Таким образом, в XVIII в. особенности положения париев, как
и всех слоев населения, складывались в основном под воздей¬
ствием двух противоречивых сил: социальной политики властей,
направленной на всемерное укрепление сословной системы, и за.’
кономерностей реальной эволюции общества, постепенно разру¬
шавшей навязываемую сверху схему. А равнодействующая этих
сил и выражала подлинную ситуацию в каждый данный момент.
Причем все более очевидными становились возраставшая дейст¬
венность социально-экономических перемен и ограниченная эф¬
фективность усилий властей.Явление дискриминации париев, даже с точки зрения правя¬
щих кругов, оставалось важной и неотъемлемой частью общест¬
венной жизни страны. При этом его значимость (в условиях на¬
растания кризиса режима и обострения всех его социальных про¬
блем) явно увеличивалась, а содержание в различных областях
жизни общества — экономической, культурной, политической и со¬
циально-психологической— в известной мере менялось. И практи¬
чески столкновение интересов знати и «простого народа», с одной
стороны, и париев —с другой, все сильнее ощущалось в каждой
из этих сфер.В экономической сфере сэммин исполняли все более широкий
круг работ, многие из которых выходили далеко за пределы пред¬
писываемых им сверху «оскверняющих» повинностей. Наибольшим
их достижением в этом плане стало внедрение в сельскохозяй¬
ственное производство.В культурной сфере их усилиями развивались не только раз¬
ные типы и жанры народных представлений, но и закладывались
основы классического национального искусства, в первую очередь
театрального. Параллельно с этим осуществлялся переход отдель¬
ных групп артистов-хинин в состав хэймин.Свои явные неудачи и просчеты в осуществлении сословной
политики власти пытались как-то компенсировать усилением со¬
циально-психологической сегрегации париев. Так, в частности,
они стали более широко привлекать сэммин к выполнению поли¬
тических по своей сути функций: участию в подавлении народных
восстаний14, осуществлению охраны и наказания преступников,
выполнению обязанностей шпионов, доносчиков и провокаторов.
Усиливая сегрегацию, власти надеялись создать в стране такой
психологический климат, который как-то оправдал бы ухудшение
положения всех слоев населения.Политика ужесточения сословной разъединенности и дискри¬
минации жителей бураку воздействовала на все общество, в том
числе и на положение внутри сословия париев. Она порождала
в нем уродливую и жалкую по своей сути разобщенность и взаим¬
ную вражду. В связи с этим представители сэммин практически
не ощущали и не осознавали своего социального единства и были
резко противопоставлены друг другу. Одни предрассудки и мерь*
сегрегации порождали новые, себе подобные.Однако парии, поставленные в положение наиболее унижен*84
ной и презираемой части населения страны, никогда не оставались
лишь объектом любых актов насилия и произвола со стороны фео¬
дальной знати. Даже само ужесточение политики дискриминации
в какой-то мере вызывалось и усилением сопротивления париев
властям (см. [59, с. 71—72]). Несмотря на жестокую изоляцию
от всего остального населения страны и поэтому крайне тяжелые
условия борьбы, парии не раз отказывались от исполнения уни¬
зительной роли послушного орудия в руках правящих кругов.
Их отпор властям и знати носил не только пассивный характер
бегства от своих хозяев. Он все чаще принимал характер актив¬
ного протеста. Об этом, в частности, свидетельствуют и беспре¬
рывные жалобы властей на то, что «нравы жителей бураку в
последнее время испортились».В связи с определенной социально-экономической эволюцией
групп париев в XVIII в. заметно изменились и стали значительно
многообразней причины и цели их борьбы. Они выступали уже
не только против каких-то отдельных актов унижения и произ¬
вола. Иногда они решались и на сопротивление ростовщикам и
перекупщикам из числа сэммин и хэймин, от эксплуатации кото¬
рых все ощутимее страдали. А земледельцев-буракумин, кроме
того, волновали и проблемы аренды, налогов на землю, использо¬
вания общинных угодий и т. д.Следовательно, у эта и хинин кроме своих сословных интере¬
сов возникали цели, сходные с задачами бедняков-горожан и кре¬
стьян. Именно это обстоятельство создавало какую-то основу для
попыток преодоления глубокой пропасти отчуждения, предприни¬
мавшихся представителями разных сословий. Усиливавшаяся эко¬
номическая и социальная общность отдельных групп разных со¬
словий иногда оказывалась сильнее политики разъединения и
обеспечивала возможность совместных выступлений париев и
хэймин против их общих врагов —знати, ростовщиков, перекуп¬
щиков, помещиков. Правда, такие выступления были еще крайне
редкими событиями [65, с. 124].Таким образом, явление сегрегации париев в XVIII в. все ме¬
нее совпадало с приемлемой для знати и навязываемой сверху
схемой не только в экономической и культурной, но и в полити¬
ческой и социально-психологической сферах. И признаки неспо¬
собности режима добиться последовательного осуществления прин¬
ципов своей сословной политики даже в отношении дискримини¬
руемого меньшинства, пожалуй, с наибольшей очевидностью сви¬
детельствовали о нарастании его общего кризиса.
Глава четвертаяКРЛХ РЕЖИМА ТОКУГАВА И ПРОБЛЕМА СЕГРЕГАЦИИ
(КОНЕЦ XVIII в. — 60-е ГОДЫ XIX в.)В первой половине XIX в. кризис режима Токугава неуклон¬
но нарастал. Суть кризиса выражалась в болезненном процессе
перерождения феодальной структуры общества. В это время пути
экономического развития Японии определялись уже не столько в
замках и дворцах феодальной знати, сколько иа формирующемся
общенациональном рынке. В условиях развития товарно-денеж¬
ных отношений независимо от воли властей возникали новые фор¬
мы производства и общественных отношений. Последние воздей¬
ствовали на образ жизни и мышления всех групп населения, в
том числе и первого сословия. Наряду с представителями этого
сословия, живущими только старыми идеями и нормами дворян¬
ской морали, появились и такие феодалы, для которых предпри¬
нимательская деятельность и доход стали главной целью и жиз¬
ненной ценностью. Многие дворяне, разорившись, были вынужде¬
ны заниматься физическим или интеллектуальным трудом. Росли
ряды ронинов, озлобленных, растерянных и мало ориентирующих¬
ся в менявшемся мире. В среде первого сословия нарастал некон¬
тролируемый процесс социального размежевания, который был
одним из весьма ярких показателей кризиса режима. Процесс со¬
циального разложения наметился и в недрах остальных сословий.Сёгунату становилось все труднее придерживаться своей
внешнеполитической стратегии. Терпела крах политика строгой
изоляции страны, которую правители Японии проводили более
двух столетий. В условиях, когда капитализм завоевывал все но¬
вые позиции в мире (в первую очередь в Европе и Америке), ког¬
да под его воздействием постепенно складывался мировой рынок,
когда в самой Японии усиливались элементы буржуазности, сёгу-
нат был все менее способен держать двери в страну плотно за¬
крытыми. Уже в 40-х годах XIX в. он был вынужден начать отход
от своей политики изоляции, что, несомненно, ускорило распад
всей структуры режима.Кризис режима проявился также и во все более широко рас¬
пространявшемся понимании его несостоятельности и необходимо¬
сти значительных перемен. Высказывались различные суждения о
возможных путях дальнейшего развития общества. По существу,
уже в это время закладывались некоторые идейные основы буду¬
щей структуры Мэйдзи.т
Таким образом, глубокий кризис режима выявился во всех
основных областях общественной жизни — в экономической, со¬
циальной, политической и идейной. Выражаясь образно, можно
сказать, что, несмотря на отчаянные попытки правителей страны
задержаться у какого-нибудь островка реформ, убыстрявшееся
течение кризиса неудержимо несло режим Токугава к обрыву,
т. е. к политическим событиям 1867—1868 гг. Свержение сёгуната
явилось своего рода итогом «эволюции» режима. Практически оно
сделало возможным уничтожение многих уже давно изживших се¬
бя элементов феодальной структуры и вывело страну из состоя¬
ния затянувшегося кризиса.О социальных и политических предпосылкахпереворота МэйдзиСобытия, связанные с восстановлением власти императора в1868	г., не свелись к простой «смене вывески на старом пред¬
приятии», как это иногда утверждают некоторые современные
японские историки (см. [52, с. 4—14]). Ставшие возможными в
результате этого переворота преобразования оказали огромное
революционизирующее воздействие на все японское общество.
Но их предпосылки закладывались еще в эпоху Токугава, в ос¬
новном в конце ее.После страшных 80-х годов XVIII в. феодальная Япония так
и не смогла по-настоящему оправиться. Не помогли и предприня¬
тые правящими кругами в конце 80-х — начале 90-х годов новые
попытки путем частичных реформ стабилизировать положение в
стране и укрепить позиции всей феодальной структуры. Осуществ¬
ленные тогда под руководством высокопоставленного государст¬
венного сановника Мацудайра Саданобу меры в первую очередь
были направлены на укрепление положения основных сословий —
военно-феодального и крестьянства. Своих целей власти пытались
добиться за счет ограничения влияния тёнин и городов, за счет
экономии и борьбы с роскошью. Однако практически эти меры
имели, скорее, отрицательные для сёгуната и знати последствия.
Так, например, очередное аннулирование задолженности дворян
ростовщикам вызвало в среде предпринимателей естественное не¬
желание предоставлять феодалам займы без абсолютно надеж¬
ных гарантий. Более того, вскоре после издания своих указов,
направленных против тёнин, сам Мацудайра Саданобу оказался
вынужденным идти на поклон к ненавистным купцам: бедность
государственной казны заставила его прибегнуть к ростовщиче¬
скому кредиту, к средству, отказаться от которого власти были
уже не в состоянии [98, с. 119].Совершенно неэффективными оказались и меры по ограниче¬
нию и регламентированию потребления предметов роскоши знатью
и предпринимателями: богатые люди всегда имели возможность
их игнорировать или обходить. Вместо запрещенного типа рос-87
копню» одежды они использовали другой. Вместо одного вида
сладостей употребляли иной или же просто изменяли название
старого.Более действенными были запреты для средних и низших
слоев крестьян и горожан. Мы имеем в виду не меры по ограни¬
чению роскоши: ее у основной массы народа просто не было, а
меры по ограничению в удовлетворении самых насущных нужд
(в еде, одежде, жилье, развлечениях и т. д.). Они, по мысли ре¬
форматоров, должны были высвободить дополнительные средства
для развития хозяйства и увеличения поборов с народа. Однако
и эти акты властей практически стимулировали лишь обнищание
и разорение земледельцев и ремесленников и, следовательно, со¬
кращение поступлений в казну феодалов.Таким образом, по существу, реформы Мацудайра Саданобу
потерпели полный провал. И это надолго отбило у властей охоту
к попыткам что-то менять в обществе. Тем более что ничего иного,
кроме какого-то варианта старых реформ, они предложить не
могли.На первый взгляд создавалось впечатление, что японское об¬
щество на протяжении ряда десятилетий XIX в. находилось в со¬
стоянии хронического застоя и лишилось всякой способности к
развитию. Например, размеры пахотных земель и получаемого с
них урожая оставались почти неизменными — 3 млн. тё обрабаты¬
ваемой земли и 30 млн. коку урожая зерновых в год (исключая
голодные годы) [16, с. 97]. Стабильной оставалась и численность
населения: за 120 лет — с 1726 до 1846 г. оно выросло всего на
0,5 млн. человек (с 26,5 млн. до 27 млн.) [19, с. 69—70].Однако в действительности за фасадом неизменчивости и за¬
стоя в самых разных сферах жизни общества нарастал процесс
важных качественных перемен. Развитие товарно-денежных отно¬
шений, подрывавшее основы натурального хозяйства, вело к
ослаблению и распаду пятидворок, деревенской общины и це¬
хов— основных организационных форм, на которых базировался
режим Токугава. Вместо старых патриархально-феодальных отно¬
шений продолжали формироваться новые, вытекавшие из прин¬
ципов выгоды и прибыльности. Источником социальных разграни¬
чений становились не только знатность и традиционная касто¬
вость, но и размеры богатства и деловая предприимчивость.На базе складывавшегося общенационального рынка усилива¬
лось стремление создать подлинно единое централизованное го¬
сударство, в рамках которого власть отдельных князей была бы
значительно урезана. Таким образом, в экономике, социальных
отношениях и психологии росли и укреплялись элементы буржуаз¬
ности.К началу XIX в. в Японии преобладали два типа организации
торгово-предпринимательской деятельности. Одним из них были
все еще весьма влиятельные цеховые объединения, так называе¬
мые кабу накама, которые полностью контролировались феодала¬
ми. Эти цехи уплачивали последним значительные суммы за ли-88
цензии на определенную монополию и регулярно вносили им про¬
мысловый налог.Однако многие пороки цеховой системы стали уже настолько
очевидными, что их вынуждены были признать даже феодальные
власти. Кабу накама стали источником различных злоупотребле¬
ний и коррупции. Получила широкое распространение практика
подкупов и взяток за лицензии на монополию, за право вступле¬
ния в цех. Наряду с тем система кабу накама ограничивала эко¬
номическую инициативу и возможности не входивших в цехи кре¬
стьян и ремесленников. А это наносило ущерб хозяйственным по¬
тенциям всего общества, вызывало недовольство и протесты в
народе. Власти должны были учесть эти обстоятельства и даже
попытались изменить положение: в 40-х годах они отменили эту
систему. Однако протесты феодальной знати заставили их вскоре
вновь восстановить ее.Вторым типом организации производственной деятельности
была централизованная мануфактура. Этот тип производства был
более эффективным и прибыльным и в отличие от кабу накама
имел неизменную тенденцию к росту. За 60 лет, с 1794 до 1853 г.,
в Японии возникла 181 новая мануфактура, гораздо больше, чем
за предшествующие два столетия [34, с. 113].С середины 50-х годов XIX в. в стране стали создаваться да¬
же капиталистические предприятия фабрично-заводского типа, на
которых работали не только отбывавшие трудовую повинность
крестьяне, но и наемные работники. Возникновение таких пред¬
приятий способствовало появлению новых промышленных и торго¬
вых центров, главным образом в южных и центральных районах
страны. Таким образом, социальные отношения приобретали еще
более сложный характер. В 'недрах старой социально-экономиче¬
ской системы в Японии складывалась первичная буржуазнаяднако ее развитию мешал целый ряд весьма существенных
обстоятельств: узость внутреннего рынка, недостаток торгового
капитала и свободной рабочей силы, сохранение старой цеховой
системы, а также политика изоляции страны [98, с. 173]. По ко¬
личеству предприятий нового типа Япония в середине XIX в. еще
очень сильно отставала ие только от капиталистических госу¬
дарств Запада, но и от России. Так, например, в Японии насчиты¬
валось всего 309 мануфактур, а в России уже более 10 тыс. [16,
с. 96]. Все это определяло крайнюю слабость зарождавшейся
японской буржуазии. Буржуазные круги, весьма неоднородные по
своему общественному статусу, по своим идеям и устремлениям,
еще не смогли стать самостоятельной социальной и политической
силой, превратиться в серьезную угрозу для феодальной структу¬
ры общества. И все же именно они объективно содействовали объ¬
единению различных оппозиционных течений, их воздействие на
политическое положение в стране постепенно росло. Особенно в
условиях усилившегося в XIX в. экономического и идейного на¬
ступления капиталистического Запада на Японию.а.89
Какие же социальные силы были заинтересованы в осуществ¬
лении определенной реорганизации существующей структуры?В определенной степени в этом была заинтересована верхушка
первого сословия или, во всяком случае, часть ее. Мы уже отме¬
чали, что элементы буржуазности проникли тогда уже во все слои
общества, в том числе и в сословие дворян. В XIX в. даже неко¬
торые даймё занимались разнообразной предпринимательской
деятельностью. Так, например, феодалы Сацума наладили у себя
производство воска, гончарных изделий, железа, бумаги, фарфо¬
ра, лака, шелка, фаянса [32, с. 41—42]. Накопление в руках по¬
добных феодалов-предпринимателей огромных капиталов, бесспор¬
но, тормозило развитие самостоятельного класса буржуа, но не
буржуазных отношений. Ведь они сами объективно способствова¬
ли их развитию. Но, допуская возможности каких-то преобразо¬
ваний общества, они обычно имели в виду создание в стране
таких условий, которые обеспечили бы им выгоды и как феодалам
и как буржуа. Подобная социальная двойственность наложила
заметный отпечаток и на характер их участия в событиях 40—
60-х годов XIX в. и на сами эти события.Более радикально были настроены представители средних и
низших слоев дворянства, переживавших тогда мучительный про¬
цесс социальной трансформации.Весьма значительной и динамичной общественной силой ста¬
новились также помещики (их обычно называли дзинуси — земле¬
владельцы) и деревенские богачи (гоно), представители социаль¬
ного слоя, формально остававшегося в рамках сословия крестьян,
но фактически по своим интересам и реальному статусу являв-
шегося землевладельцами новой формации, гораздо лучше дворян
приспособившимися к новым условиям. Этот слой сочетал в себе
различные, во многом социально противоречивые качества: фео¬
дальный беззастенчивый паразитизм и эффективную буржуазную
предприимчивость. В его состав входили различные по своему
положению, роду деятельности и устремлениям люди: «чистые»
помещики, получавшие свой доход только за счет угнетения кре-
стьян-арендаторов; кулаки, нанимавшие батраков и слуг; мелкие
дельцы, создававшие небольшие сельские предприятия капитали¬
стического типа с использованием труда безземельных крестьян и
ремесленников-надомников. И все они обычно занимались также
торговлей и ростовщичеством. Нередко и помещик, и кулак, и
предприниматель были представлены в одном лице. О неуклонном
росте этого социального слоя может свидетельствовать тот факт,
что к середине века в его распоряжении находилось уже при¬
мерно 20—30% всей пахотной земли [16, с. 99]. Естественно, что
его представители также стремились к определенному изменению
существующей структуры общества, к таким преобразованиям,
которые узаконили бы возможности их более свободного раз¬
вития.Все более активной политической силой становилась основная
масса крестьянства. Для нее процесс социального расслоения со-90
словия выражался в основном в значительном усилении их гнета,
в резком ухудшении их положения. Наряду с «привычной» зави¬
симостью от феодального владетеля крестьяне все больше по¬
падали в кабалу к помещику, кулаку, деревенскому предприни¬
мателю, ростовщику. Каждому из них крестьянин был что-либо
должен —или арендную плату, или проценты по кредиту, или обя¬
занность отработать какое-то время и т. д. Таким образом, поло¬
жение большинства крестьян становилось все менее устойчивым.,
особенно в периоды стихийных бедствий и голода. Все это вело
к сокращению числа налогооблагаемых крестьян и уменьшению
поступлений в государственную казну, что весьма ослабляло по¬
зиции режима. Разорявшееся и недовольное крестьянство высту¬
пало за стабилизацию своего положения, за проведение таких
преобразований, которые дали бы ему возможность сохранить
права на владение землей и сократили бы тяжесть поборов.Усилению политической активности крестьянства способство¬
вали стихийные бедствия, усугублявшие его тяжелое положение.
Неурожаи, голодные годы в целом были довольно обычным явле¬
нием в феодальной Японии. По существу, у каждого поколения
японцев в период позднего феодализма был свой большой голод,
как у большинства европейцев — своя война. И в первой трети
XIX в. в Японии было немало голодных годов. Однако голод, сви¬
репствовавший в течение нескольких лет в 30-х годах XIX в., по
своим масштабам и печальным последствиям может быть прирав¬
нен лишь к голоду 80-х годов XVIII в. И он имел, несомненно,
совершенно исключительные социальные и политические послед¬
ствия для страны в целом.Тяжкие невзгоды этого периода начались в 1833 г., когда в
большинстве районов страны сложились просто катастрофические
условия для урожая. Поздние весенние и ранние осенние замороз¬
ки, наводнения, тайфуны и разрушительные ливни следовали с
какой-то фатальной неотвратимостью. В результате собранный
урожай составил в разных владениях от 30 до 70% обычного уро¬
жая. Голод и запустение охватили многие области страны [32,
с. 24]. Последующие два года не принесли облегчения: в ряде
районов урожай опять оказался намного ниже минимально удов¬
летворительного. И в довершение бед в 1836 г. был повсеместно
собран крайне низкий урожай — всего лишь 40% от обычного [7,
т. I, с. 145]. Этот год оказался подлинной катастрофой для япон¬
ского народа, в первую очередь для средних и низших слоев кре¬
стьян и горожан. Вместе с тем голодные 30-е годы способствова¬
ли и весьма быстрому обогащению наиболее оборотистых и бес¬
принципных дельцов. Они стимулировали быстрое социальное раз¬
межевание внутри сословий и содействовали распространению в
стране новых политических течений.Следствием всего этого было увеличение в XIX в., особенно с
30-х годов, числа различных выступлений в городе и деревне. Они
становились более мощными, возникали новые формы борьбы.И хотя в народном движении все еще не было достаточной орга¬91
низованности и целенаправленности, оно явилось, пожалуй, наи¬
более действенной силой, способствовавшей трансформации об¬
щества.Всего за период Токугава произошло более 1500 крупных кре¬
стьянских выступлений. Но хронологически они распределялись
крайне неравномерно: чем ближе к концу эпохи, тем их станови¬
лось больше. Почти половина из них произошла за два столе¬
тия—с 1603 до 1802 г., а около половины лишь за 67 лет XIX в.
(с 1802 до 1868 г.) [16, с. 106—107]. Конкретные причины этих
выступлений были самыми разными: например, непомерные об¬
роки и налоги, чрезмерность трудовых повинностей, должностные
злоупотребления чиновников. Однако чем ближе к концу эпохи,
тем все чаще крестьяне в своих требованиях выходили далеко за
пределы своих традиционных мотивов, добиваясь, в частности,
также и уравнительного, более справедливого землепользования,
подлинной, а не предписанной сверху выборности должностных
лиц и даже (с 60-х годов XIX в.) отмены феодальных прав господ.
Это новое, более радикальное направление народного движения
получило даже специальное название: Е наоси (Восстания за ис¬
правление жизни) [16, с. 109—110].В отличие от преимущественно общесословных восстаний кре¬
стьян в XVII—XVIII вв. выступления жителей деревни в XIX в.
все чаще принимали классовый характер. Нередко это были уже
самостоятельные акты сопротивления разных социальных слоев
сословия с разными требованиями: крестьян-собственников, арен¬
даторов, батраков. Именно поэтому, очевидно, их руководителями
обычно становились уже не представители общинной верхушки,
как прежде, а разорявшиеся крестьяне-собственники, арендаторы,
батраки, а иногда и нищие самураи, настроенные резко враждеб¬
но в отношении режима Токугава.Весьма характерным в этом отношении явился бунт крестьян
более 60 деревень района Какогава, вызванный ростом цен на рис
во время голода. В нем участвовали в основном крестьяне-бедня¬
ки и арендаторы, в том числе и жители бураку. Восставшие со¬
вершали нападения на дома деревенских старост, ростовщиков и
перекупщиков риса. Но даже в такой исключительной ситуации
они не допустили ни одного случая самоуправства, разбоя и гра¬
бежа. Правда, эта черта высокой дисциплинированности, созна¬
тельности и нравственности в значительной степени была харак¬
терна для всего народного движения в Японии в целом.В ряду всех многочисленных и различных по своим целям и
методам народных выступлений XIX в. совершенно особое место
занимает восстание под руководством Осио Хэйхатиро, которое
произошло в 1837 г. в Осака. В нем весьма отчетливо проявился
сам дух нового времени. Оно явилось убедительным свидетельст¬
вом значимости происшедших в стране социальных и политиче¬
ских перемен, нарастания демократических, радикальных настрое¬
ний у какой-то части японского дворянства и интеллигенции, ее
решимости добиваться реформирования общества.Ш
Осио Хэйхатиро (1794—1837) был, несомненно, выдающейся
личностью в долгой истории японского народного, демократиче¬
ского движения. Мы знаем о нем немного. Однако и на основе
сохранившихся отрывочных биографических сведений вырисовы¬
вается человек благородный, независимый, с высокими нравст¬
венными принципами, сумевший преодолеть сословную ограничен¬
ность и проявить довольно широкие взгляды.Осио Хэйхатиро родился в семье мелкого самурая на о-ве Си¬
коку. После смерти родителей был усыновлен полицейским чи¬
новником из Осака. Таким образом, по рождению и воспитанию
он был дворянином, представителем социальной среды, крайне
развращенной властью, вседозволенностью и чувством собствен¬
ного неоспоримого превосходства. И несмотря на это, занимая от¬
ветственные должности в полицейском и юридическом ведомствах
г. Осака, он проявил такие качества, как честность и бескорыстие,
которые были тогда весьма редкими в среде чиновничества1.
Стремясь пресечь произвол и взяточничество, он не раз выступал
против ростовщиков, купцов и даже представителей своего кла¬
на—высокопоставленных чиновников и феодалов. Вполне естест¬
венно, что такой человек оказался совершенно инородным эле¬
ментом в составе действующего аппарата управления, ив 1829 г.
его под благовидным предлогом отстранили от должности. Однако
это не обескуражило его. Во время голода 1831 г. он раздал нуж¬
давшимся все свои личные средства и обратился к властям и
купечеству с призывом помочь голодающим. Однако его призыв
остался без ответа. Тогда он предложил раздать деньги и рис,
которые предназначались для проведения пышной свадьбы дочери
сегуна. К этому власти отнеслись с крайним возмущением.Постепенно Осио Хэйхатиро пришел к выводу о необходимости
перемен во всей структуре государства. Правда, четких представ¬
лений о том, в чем конкретно они должны выразиться, у него не
было. Но с осени 1836 г. с помощью своих учеников и появив¬
шихся у него сторонников он все же приступил к подготовке во¬
оруженного всесословного восстания против сёгуната. Он рассчи¬
тывал при поддержке всех угнетенных слоев населения — кре¬
стьян, горожан и даже париев — захватить власть в Осака, а по¬
том, когда его примеру, как он ожидал, последуют жители и
других районов страны, действовать уже в более широких мас¬
штабах.Он разослал в городские кварталы и окрестные деревни своих
людей с прокламациями, в которых, в частности, говорилось: «Мы
намерены сурово покарать чиновников, беззастенчиво издеваю¬
щихся над народом, а также и богатых горожан, спесивых и вы¬
сокомерных» [7, т. I, с. 177]. Тайно готовилось оружие, в том
числе и огнестрельное. Так, ремесленники Осака изготовили длянего четыре орудия.Однако его планы широкого восстания провалились. Среди лю¬
дей, пользовавшихся особым доверием Осио Хэйхатиро, нашелся
предатель, который предупредил власти о готовившемся выступ-93
лении. И единственное, что заговорщикам удалось в спешке осу-
ществить, это организовать отряд из 300 вооруженных человек и
совершить несколько нападений на дома богачей в Осака. Шед¬
шие им на помощь отряды крестьян не успели вовремя войти в
город, поскольку действия восставших довольно быстро были па¬
рализованы властями. Сведения о подготовке восстания крайне
напугали власти. Поэтому они пошли на коварный маневр: для
того чтобы умиротворить население города и отвратить его от
восстания, они приказали бесплатно раздавать с государственных
складов рис всем 'нуждавшимся и желающим. Видя полный про¬
вал своих планов, Осио Хэйхатиро скрылся из города, как пола¬
гают, в бураку Ватанабэ, где вскоре покончил жизнь самоубий¬
ством.В целом подготовка этого восстания была еще примитивной, а
идеология его руководителей далеко не революционной. В своих
социальных и политических устремлениях они были еще крайне
робкими и непоследовательными. Самое большее, на что они рас¬
считывали, сводилось лишь к некоторому совершенствованию фео¬
дальной структуры. И все же высокой оценки заслуживает не
только их безусловная личная честность, смелость и бескорыстие,
но и то, что этим, хотя и безрезультатным, выступлением они
практически подняли всю общественную жизнь в стране на более
высокую ступень.*	Новые методы организации и цели этого восстания, высокиеморальные качества и новые идеи его руководителей произвели
большое и неизгладимое впечатление 'на передовую часть общест¬
ва. Еще до подавления восстания из отдаленного района страны
сторонники Осио Хэйхатиро писали ему: «Из трех столиц через
все провинции далеко распространилась слава о Вас... Вся Япо¬
ния чувствует Ваше влияние» [34, с. 106]. А вскоре после подав¬
ления восстания во владениях Этиго (в районе Кавадзаки) под
руководством ученого и философа Ямада Ван произошло выступ¬
ление около 800 вооруженных людей, назвавших себя «учениками
Осио X.» [34, с. 105].И наконец, это восстание сыграло совершенно особую роль в
истории освободительного движения жителей бураку, заставив
многие политические группы страны признать его неотъемлемым
и важным компонентом всей общественной жизни страны (по¬
дробнее об этом см. раздел третий данной главы).Таким образом, восстание под руководством Осио Хэйхатиро
явилось знаменательной вехой, в известном смысле поворотным
пунктом на пути развития народного и всего оппозиционного дви¬
жения в предмэйдзийскую эпоху.Правители Японии, столкнувшись с целым комплексом новых
и трудных проблем, остро ощущали их потенциальную угрозу для
себя. Это ставило их перед необходимостью действовать, изыски¬
вать какие-то новые меры для укрепления своих позиций и реше¬
ния все усложнявшихся хозяйственных и социальных задач. В кон¬
це 30—40-х годах XIX в. эта необходимость в какой-то реоргани-94j
задии структуры общества воспринималась ими уже как неиз¬
бежная.После фактического провала реформ 80-х годов XVIII в. пра¬
вящие круги в значительной степени примирились с растущими
противоречиями, что, по существу, явилось своеобразным призна¬
нием бессилия в борьбе с ними. В условиях установившейся весь¬
ма хрупкой стабильности конца XVIII — начала XIX в. знать
смогла позволить себе роскошь закрыть на время глаза на все
существующие трудности. В политических кругах бакуфу распро¬
странилось весьма опасное иллюзорное представление о том, что
все проблемы и пороки режима являются обычным, неизбежным
и даже естественным элементом жизни общества. С ним, мол, в
конце концов можно жить, раз уже прожили многие десятки лет.Хотя государственный и княжеские бюджеты в это время обыч¬
но сводились с большим дефицитом, роскошь сёгунского двора и
знати достигла невиданного ранее уровня. Но это ни в коем слу¬
чае не могло служить показателем расцвета феодальной Японии,
как иногда утверждали некоторые летописцы и исследователи той
эпохи. Оно, скорее, напоминало «пир во время чумы» и свиде¬
тельствовало лишь о растущем безрассудстве феодальной знати
и властей, проявлявших таким образом не только непомерную
алчность и амбиции, но и полную неспособность правильно оце¬
нить реальную обстановку и свое истинное положение.Однако когда в 30-х годах XIX в. положение в стране вновь
резко ухудшилось и источники пополнения казны безнадежно
оскудели, правящие круги, наконец, поняли, что дальше бездей¬
ствовать нельзя, ибо теперь речь шла уже не об отдельных труд¬
ностях, которые могли восприниматься как неизбежные, а об ос¬
новных устоях всего режима. Только в 30-х — начале 40-х годовXIX	в. в стране произошло 359 различных выступлений против
властей и знати с требованиями улучшить условия жизни [7,
т. I, с. 150], причем наиболее устрашающе на знать подействова¬
ло восстание под руководством Осио Хэйхатиро.Согласившись с идеей реформ, власти предприняли новую по¬
пытку укрепить свои позиции. Сначала они стали искать сред¬
ства для умиротворения народа и создания условий для увеличе¬
ния поборов в своем старом привычном арсенале приемов. Все
более назойливыми и детальными становились законы о строгой
экономии. Они касались все новых сторон жизни, регламентируя
возможности путешествовать, церемонии свадеб и похорон. Были
введены, например, строгие различия в одежде между крестьяна¬
ми с доходом свыше 10 коку и менее состоятельными землепаш¬
цами [7, т. I, с. 147—148]. Опять предпринимались попытки уси¬
лить роль пятидворок в выполнении налоговых обязательств и в
поддержании общественного спокойствия. Внутри них вводилась
система двойной и тройной перекрестной ответственности каждо¬
го их члена.Однако эти меры не приносили желаемых результатов. Необ¬
ходимы были более решительные акции.95
Такой акцией стали реформы 40-х годов, по существу, послед¬
няя попытка режима восстановить свои подорванные позиции по¬
литическими средствами. Творцом этих реформ считается один из
крупнейших деятелей сёгуната того периода — Мидзуио Тадакуни
(1793—1851). В 1841 г. он обратился к новому сёгуну со своими
предложениями возможных преобразований и, получив его санк¬
цию, приступил к их реализации. Основная цель, которую он ста¬
вил перед собой, заключалась в усилении позиций сёгуната и
привилегированной знати за счет ограничения влияния торгово¬
предпринимательских кругов и наиболее мощных оппозиционно
настроенных даймё. Кроме того, он стремился укрепить деревню
в качестве социальной и экономической базы феодального режи¬
ма, а также упрочить сословную систему в целом. В соответствии
с этими целями в стране и был осуществлен большой комплекс
самых разнообразных мер.Прежде всего, повсеместно стали разыскивать и возвращать в
свои деревни беглых крестьян. Для того чтобы увеличить поступ¬
ления в государственную казну, Мидзуно Тадакуни вновь запре¬
тил всяческую роскошь, проведение пышных празднеств, урезал
расходы всех сословий.Он попытался также навести хотя бы относительный порядок в
системе сёгунского правления. Так, он приказал сместить наи¬
более коррумпированных чиновников и наказать посредников-взя-
точников. В 1843 г. вся территория в радиусе 40 км вокруг Эдо
и 20 км вокруг Осака была включена во владения сёгуна. Быв¬
шие ее владельцы получили за нее компенсацию в виде денег и
земель в других районах страны [7, т. I, с. 146]. Но даже эти
ограниченные административные меры вызвали недовольство и
протесты со стороны знати.Более решительным и настойчивым проявил себя Мидзуно Та¬
дакуни в отношении к торгово-предпринимательским кругам.
Прежде всего, он отменил уже в значительной степени опорочен¬
ную систему замкнутых цехов кабу накама, не посчитавшись с
тем, что эта мера задела также интересы той части феодальной
знати, которая извлекала из нее значительные выгоды. Кроме
того, он намного снизил и частично даже вообще отменил задол¬
женность знати ростовщикам.И все же эти реформы почти ничего не дали режиму. Господ¬
ствующие круги вовсе не собирались чем-либо поступиться ради
укрепления экономических и социальных позиций других сосло¬
вий, которые воспринимались ими не более как объект подчине¬
ния и источник удовлетворения своих потребностей. Но при таком
подходе к усложнявшимся проблемам страны преодолеть все бо¬
лее нараставший кризис было невозможно. И это полностью вы¬
явилось в процессе проведения реформ 40-х годов. Так, упорное
сопротивление бюрократического аппарата, опиравшегося на моШ-
ную поддержку феодальной знати, часто заставляло власти от¬
казываться от попыток сместить слишком скомпрометировавших
себя чиновников [66, с. 222]. Снижение задолженности ростовти-96
кам опять привело к свертыванию деловой активности, что вы¬
нудило власти вновь вернуться к системе определенных гарантий
возмещения кредитов. А вскоре после издания новых указов, уже
в 1851 г., под давлением протестов со стороны предпринимателей
и части феодалов сёгунат восстановил и старую систему цехов
кабу накама. Крайне неэффективной оказались также и меры по
восстановлению налогооблагаемых крестьянских хозяйств.На протяжении своей долгой истории сёгунат Токугава три
раза оказывался в особо трудном положении: в начале XVIII в.,
когда впервые отчетливо выявились новые для него трудности
и его органические пороки, в конце XVIII в.—в период жесточай¬
ших экономических и социальных потрясений, и, наконец, в 30—
40-х годах XIX в. в связи с нарастанием сложного комплекса
проблем в разных сферах жизни общества. Каждый раз сёгунат
пытался реагировать на обострение кризиса серией реформ. Но с
каждым разом они становились все менее действенными. А по¬
следний кризис оказался для режима вообще роковым.В середине XIX в. слабости и признаки несостоятельности ре¬
жима стали очевидными многим. Особенно это проявилось, когда
он «унизился» до консультаций с даймё по вопросам своей поли¬
тики, стал всячески заигрывать с политической оппозицией в лице
императора и его двора и отказался от некоторых традиционных
принципов своего правления. Так, например, когда в 30—40-х го¬
дах ряд владетельных князей обратился к правительству с прось¬
бой о пересмотре порядка налогообложения, сёгунат (небывалый
случай в его истории), боясь осложнений, удовлетворил ее [101,
с. 226].В прошлом причины краха реформ Токугава объясняли по-раз¬
ному. В частности, некомпетентностью их инициаторов и испол¬
нителей. Действительно, на протяжении долгого времени, особенно
к концу эпохи, в услужении у сёгуната было очень мало подлинно
талантливых, честных и бескорыстных политических исполните¬
лей. И такие реформаторы, как Мацудайра Саданобу, Мидзуно
Тадакуни и некоторые другие, оказались явно менее значитель¬
ными политическими деятелями, чем, например, Ода Нобунага-,
Тоётоми Хидэёси или Токугава Иэясу. Но это не потому, что
после смерти последних в Японии не стало равных им по способ¬
ностям государственных деятелей. Дело тут, скорее, заключается
в том, что для выполнения разных целей история чаще всего под¬
бирает более или менее соответствующих этим целям исполните¬
лен. Так, в период утверждения нового, решения каких-то по¬
зитивных задач, которые совпадают с потребностями эпох», в ру¬
ководство обществом может выдвинуться круг по-настоящему та¬
лантливых политических деятелей, как это было, например, в пе¬
риод становления режима или во время преобразований Мэйдзи.
Когда же цели правящей элиты сводились в основном к попыткам
не допустить развития нового, задержать закономерную эволюцию
общества, к руководству, как правило, приходили довольно огра¬
ниченные, догматически мыслящие люди.7 Зак. 85!97
По независимо от способностей правителей старая феодальная
система с ее основными внутри- и внешнеполитическими прин¬
ципами уже, по существу, изжила себя, и ее крах был только во¬
просом времени.После провала реформ 40-х годов сёгунат Токугава уже и не
пытался наступать, действовать при помощи диктата, не стремил¬
ся преобразовать действительность в соответствии со своими ста¬
рыми социальными и политическими идеалами. Выражаясь не¬
сколько специфическим языком, он ушел в глухую защиту, забо¬
тясь в первую очередь о том, чтобы не пропустить еще один ударг
который мог стать решающим. Именно этим была характерна
последняя четверть века существования сёгуната, которую можно
выделить в отдельный период его эволюции.Крах режима ТокугаваС 40-х годов XIX в. ослабление основных политических, со¬
циальных и идейных устоев режима Токугава шло в нарастав¬
шем темпе. Одним из грозных симптомов надвигающегося конца
стало резкое ослабление государственного единства, которое в
прошлом было достигнуто и поддерживалось сёгунатом с огром¬
ным напряжением. Собственно, централизация Японии Токугава
всегда была довольно относительной, поскольку многие князья-
тодзама неизменно сохраняли значительную долю своей автоно¬
мии. Однако в 40—50-х годах некоторые наиболее мощные даймё*
в первую очередь юго-западных областей, почувствовав ослабле¬
ние бакуфу, стали все решительней и настойчивей добиваться
права на самостоятельность, на полную независимость от сёгу¬
ната.Основной причиной этих сепаратистских устремлений явилась
все более усиливавшаяся в XIX в. неравномерность экономиче¬
ского и социального развития разных областей страны. Юго-За¬
пад и некоторые центральные районы Японии развивались более
быстрыми темпами. Именно там в середине века были созданы
первые промышленные предприятия нового типа. На них уже ис¬
пользовалась и наемная рабочая сила, которая обеспечивалась
чаще всего лишь минимумом продовольствия и одежды. Такими
предприятиями, созданными с помощью иностранных специали¬
стов, были, в частности, первые в Японии отражательные пла¬
вильные печи, построенные в 1850 г. в Сацума, а в 1855 г. в Мито,
артиллерийский завод в Сацума, строительство которого завер¬
шилось в 1854 г., построенный в 1857 г. там же чугунолитейный
завод я т. д. [32, с. 84—85]. Кроме того, в этих владениях были
введены в строй и некоторые предприятия легкой промышленно-
сти. Инициаторами этой деловой активности были не только куп¬
цы, но и представители военно-феодального сословия, установив¬
шие в это время уже постоянные контакты с Западом и стремив¬
шиеся с его помощью укрепить свое экономическое и политиче-
ское влияние.9В
В то же время господствующие круги Юго-Запада понимали,
что они не смогут решать свои новые проблемы без соответствую¬
щих перемен в масштабах всей страны. Ибо сёгунат не допустил
бы никаких сепаратных социальных и политических преобразова¬
ний, тем более независимости отдельных княжеств. В этих усло¬
виях противоборство бакуфу и более передовых княжеств стано¬
вилось неизбежным. Стремление формирующейся оппозиции до¬
биться желаемых изменений воплотилось в движении под лозун¬
гом восстановления законной власти императора. Однако оппо¬
зицией двигала не неожиданно проснувшаяся горячая любовь к
императору. За оппозиционными сёгунату князьями стояли вполне
конкретные социальные слои с вполне конкретными целями, на¬
деявшиеся с установлением власти императора добиться необхо¬
димых им перемен во всем обществе.Угроза режиму Токугава в 40—50-х годах исходила не только
из оппозиционного лагеря Юго-Запада, но и из-за рубежа. Поли¬
тика изоляции страны, по существу, потерпела полный крах, что
в значительной мере ослабляло позиции сёгуната и стимулиро¬
вало движение за политические и социальные преобразования в
стране.Уже с начала XIX в. сёгунату становилось все труднее дер¬
жать страну в состоянии полной изоляции от внешнего мира.С нараставшей настойчивостью в двери Японии стучали даже
весьма отдаленные государства. Особо активно действовали в
этом отношении США, Англия, Франция и Голландия, страны,
буржуазия которых проявляла все большую заинтересованность в
формировании мирового рынка, а также Россия.Первыми представителями капитализма обычно становились
товары фабрично-заводского производства, а также его идеи и
социальные ценности. Нередко они навязывались силой оружия
путем «дипломатии канонерок». Перечисленные выше державы
начали своеобразную осаду дальневосточной «крепости» — току-
гавской Японии, торговля с которой, казалось, сулила йм огром¬
ные барыши.Первые серьезные попытки установить торговые контакты с
Японией предприняли Англия и Россия, но они были резко пре¬
сечены сёгунатом. В ответ на «наглые происки Запада» прави¬
тельство Токугава приняло в 1825 г. очередной строгий указ, ка¬
тегорически подтвердивший незыблемость принципа изоляции
страны. Проводя в начале 40-х годов свои реформы, Мидзуно Та¬
дакуни вновь подчеркнул «естественную» невозможность для Япо¬
нии каких-либо контактов с Западом. Противников политики изо¬
ляции страны (в основном в среде интеллигенции) он обвинил в
антипатриотизме и раболепии перед «недостойным» Западом flOl,
с. 231].Однако подтвержденная в 20—40-х годах «вечная незыбле¬
мость принципов изоляции» оказалась не столь уж длительной.
Настойчивость Запада и заинтересованность предпринимательских
кругов Японии в контактах с ним привели к тому, что уже в7*99
1842 г. режим пошел на некоторое смягчение своих ограничений,
а в 1846 г. даже признал право княжества Сацума на широкую
торговлю с зарубежными странами [101, с. 278]. После посещения
в 1846 г. Японии американской эскадрой под командованием ком¬
модора Биддла, передавшего властям личное послание президента »
США, в японские воды одно за другим стали заходить суда США,
Англии, Франции, Голландии [101, с. 279]. Казалось, что слабев¬
шая стена изоляции вот-вот рухнет. Но сёгунат все еще упорно
сопротивлялся нажиму. И только в 1854 г., под угрозой приме¬
нения оружия со стороны американской эскадры коммодора Пер¬
ри, правители Японии вынужденно согласились, наконец, на от¬
крытие ряда портов страны для американских судов. Через при¬
открытые Америкой двери в страну быстро проникли и другие
страны — Англия, Россия, Голландия, Франция. Таким образом,
старая политика изоляции потерпела полный крах.Сёгунат пошел на отмену изоляции с большой неохотой и с
мучительными сомнениями, сознавая, что ему придется теперь
многое менять в общественной структуре. .Правда, он надеялся со¬
хранить контроль над меняющимися условиями и приспособиться
к ним. Лидеры режима поняли, наконец, что впредь они смогут
достойно противостоять нажиму оппозиции и Запада, лишь опи¬
раясь на современные технические знания и современную армию,
т. е. на все то, что составляло подлинную силу Запада. Именно
поэтому они предприняли первые серьезные попытки выйти из
ставшего весьма опасным состояния хронической отсталости. Так,
в 50—60-х годах по предписанию сёгунского правительства в Япо¬
нии, на территории, находившейся под его контролем, было по¬
строено несколько крупных предприятий западного образца: в
1853 г. отражательная печь, в 1855—1862 гг.— чугунолитейный за¬
вод, а в 1865 г.— металлургический завод. В то же время был '
создан и ряд новых предприятий легкой промышленности [32,
с. 84—85] >В своих попытках быстрее модернизировать общество сёгунат
осуществил и ряд других мер. В частности, он разрешил более
широкий перевод иностранных книг и создание специальных учеб¬
ных заведений нового типа. Он проявил растущую терпимость и
даже заинтересованность к расширению внешней торговли со
странами Запада: с 1859 до 1867 г. ее объем увеличился почти
в 16 раз [16, с. 100].Однако практически контакты с Западом не только не укрепи¬
ли позиции режима, но, скорее, ослабили их, создав множество
новых проблем, усилили его неустойчивость. Так, например, они
нанесли чувствительный удар по интересам самых разных слоев
населения. Ввоз сравнительно дешевых фабрично-заводских изде¬
лий разрушал старую систему экономики, сложившиеся торговые
связи, способствовал разорению многих тысяч людей — ремеслен¬
ников, торговцев-крестьян и даже париев-кожевников. Терпели
крах десятки цеховых объединений. А вместо них создавалось,
слишком мало предприятий нового типа, которые могли бы обес-100
печить разорявшихся людей работой, а страну — изделиями оте¬
чественного производства. Несколько десятков сравнительно не¬
больших предприятий, производивших оружие, суда, металличе¬
ские изделия, и 111 предприятий легкой промышленности, соору¬
женных в Японии в 50—60-х годах XIX в., не могли обеспечить
решение ни экономических, ни социальных проблем режима [34,
с. 140].Особо сложной проблемой режима, вызванной установлением
контактов с Западом, стало распространение в Японии идей гума¬
низма и необходимости буржуазных и демократических преобразо¬
ваний, что содействовало усилению критических настроений и
взглядов, радикализации общества.И наконец, более реальной стала опасность вмешательства За¬
пада во внутренние распри и укрепления его политического влия¬
ния, главным образом за счет сёгуната.Таким образом, в связи с усилением сепаратистских устрем¬
лений, формированием антисёгунской коалиции и крахом политики
изоляции положение режима быстро ухудшалось. Постепенно пе¬
реставали действовать многие важнейшие компоненты феодаль¬
ной структуры, такие, например, как цеховые объединения кабу
накама, деревенские общины и пятидворки, что еще более подры¬
вало возможности ее нормального функционирования.Несмотря на разрешение в 50-х годах восстановить систему
кабу накама, в условиях создания новых современных предприя¬
тий и быстрого развития внешней торговли она практически так
и не смогла возродиться. В деревне резко уменьшилось регламен¬
тирующее значение общин и особенно пятидворок (в 1868 г., уже
при новом правлении, они были официально отменены). Их упа¬
док был неизбежен в условиях социального расслоения второго
сословия, усиления влияния помещиков и кулаков, расцвета част¬
ного предпринимательства и духа индивидуализма.Атрофия кабу накама, общин и пятидворок оказала двоякое
воздействие на положение крестьян и горожан. С одной стороны,
она, несомненно, способствовала раскрепощению людей, стимули¬
ровала их предприимчивость и инициативу. Но, с другой стороны,
на первых порах она поставила значительную часть трудящихся
в весьма затруднительное положение, создавая для них множест¬
во новых и трудных проблем. Дело в том, что кабу накама, об¬
щины и пятидворки были весьма сложным и во многом противо¬
речивым явлением в жизни феодального общества, что исключало
возможность их однозначного определения. Поясним это на при¬
мере пятидворок.Бесспорно, важнейшая цель, которую преследовали феодаль¬
ные власти Токугава, укрепляя систему пятидворок, заключалась
в том, чтобы добиться полной нивелировки индивидуальностей и
приспособления всех представителей подчиненных сословий к вы¬
полнению их основного назначения — быть законопослушными
подданными. Для господствующих слоев пятидворки были крайне
полезным инструментом социального умиротворения — своеобраз-101
uwm гарантом выполнения всех повинностей и безоговорочного
подчинения народа.По вместе с тем эта система в условиях феодального общест¬
ва имела н некоторое положительное значение для миллионов
японцев. Ведь пятидворки (как и общины кабу накама) обеспе¬
чивали своим членам хотя бы минимальные гарантии взаимопо¬
мощи. своего рода страховки в случае стихийных бедствий, голо¬
да, болезни, смерти кормильца и т. д. Кстати, феодальные власти
обычно с охотой подчеркивали именно эти аспекты системы пяти¬
дворок, стремясь внушить народу мысль, что она в первую оче¬
редь нужна м выгодна самим крестьянам и горожанам. Так, на¬
пример, в действовавшем более двух веков (с 1664 до 1868 г.)
специальном уложении о гонингуми (пятидворках) говорилось,
что их члены должны «относиться друг к другу по-родственному,
поощрять браки, опекунство, всяческую помощь, а также отвечать
за каждого и следить за всеми» [22, с. 117]. Таким образом, пяти-
дворка (как и цех и община) на протяжении веков являлась при¬
вычной и в некоторых отношениях полезной формой организации
жизни крестьян и горожан. Ее ликвидация на какое-то время сде¬
лала положение миллионов людей гораздо менее устойчивым, со¬
действуя процессу пролетаризации широких народных масс.В условиях неуклонного ослабления всех основ режима Току¬
гава происходило резкое нарастание борьбы народных масс.
В 50-х и особенно в 60-х годах XIX в. количество актов сопротив¬
ления властям и знати превысило число народных выступлений
даже в голодные 30-е годы. Всего за 1844—1867 гг. в Японии про¬
изошло 174 довольно крупных выступления крестьян и горожан
[22, с. 131]. Рост народного движения вызывался в первую оче¬
редь стремлением низов обеспечить хотя бы минимальные гаран¬
тии своих интересов в этом быстро менявшемся мире.В то же время происходило усиление всего оппозиционного
движения, расширялась сфера поисков приемлемых способов и пу¬
тей выхода из состояния кризиса. В связи с этим в 50—60-х годах
страна и общество оказались расколотыми на два основных враж¬
дующих лагеря: антисёгунский и проправительственный. Причем
спор между ними шел не только по вопросу о власти и о методах
укрепления государственной структуры, но и в какой-то мере и по
социальным проблемам.Центром антисёгунской оппозиции стали усилившиеся княжест¬
ва юго-запада страны. Однако и среди них не было единства.
Между правителями и политическими деятелями этих княжеств
(Тёсю, Сацума, Тоса и Хидзэн) существовали значительные раз¬
ногласия по вопросу о наиболее эффективном способе оздоровле¬
ния общества. По существу, в стране возникло несколько полити¬
ческих центров, стремившихся навязать остальным свою волю,
свое представление о возможных путях дальнейшего развития
Японии. Однако в их планах было и много общего. В частности,
все они выступали за развитие современного промышленного про¬
изводства, особенно военной промышленности [66, с. 248, 256].102
Противоречия, которые довольно долго мешали южным оппо¬
зиционным княжествам объединиться, определялись не только не¬
которыми идейными разногласиями, но и эгоистическим стремле¬
нием каждого из них добиться ведущей роли в борьбе за преоб¬
разования в стране. Однако постепенно они все же сблизились на
весьма широкой идейной базе восстановления власти императора.
В конкретных условиях того времени эта идея оказалась наибо¬
лее приемлемой основой их сплочения. Она позволила княжествам
и разным социальным кругам, поддержавшим оппозицию (пред¬
ставителям знати, разорявшегося дворянства, тёнин, крестьян и
париям), вкладывать в нее свое содержание, свои представления
о необходимых переменах в обществе, которые, как они надея¬
лись, станут возможными в связи со сменой власти.Перед лицом формирования оппозиционного лагеря не бездей¬
ствовал и сёгунат. Он активно готовился к неизбежной борьбе,
пытаясь создать надежную техническую базу для сопротивления
действиям оппозиции. Осуществлялось широкое строительство
военных предприятий, арсеналов, верфей. Были спущены на воду
первые современные военные суда, одно из которых правительство
даже направило в первое для японского флота путешествие в Ев¬
ропу. Создавались пехотные и военно-морские училища для под¬
готовки офицеров новой армии. Предпринимались и другие меры
модернизации общества.Однако при внешней схожести образа действий двух лаге¬
рей — правительственного и антисёгунского — политические цели
их заметно отличались друг от друга. Сёгунат поддерживали наи¬
более консервативные силы, которые в основном ориентировались
на прошлое, черпая там свои представления о перспективах даль¬
нейшего развития Японии. Противники же сёгуната, хотя и не
единые в вопросе о путях возможной эволюции страны, все же
исходили из необходимости какого-то учета происшедших в мире
и в самой Японии перемен, допускали возможность определенных
политических и социальных преобразований в стране.Противоречия между двумя лагерями вылились, наконец, в от¬
крытое столкновение. Причем несколько неожиданно по вопросу
об изоляции страны. Неожиданно потому, что не он определял по¬
литическое противоборство этих сил. Однако именно он оказался
тогда одним из наиболее острых и актуальных, вызывающим осо¬
бый накал страстей. Поэтому когда в 50-х годах сёгунат вынуж¬
денно открыл ряд портов для внешних сношений, его противники
сразу же воспользовались этим и обвинили бакуфу в предатель¬
стве национальных интересов. Это обвинение выглядело в какой-
то степени демагогическим, поскольку сами оппозиционеры из
южных княжеств еще в 40-х годах настояли на смягчении изоля¬
ционистских ограничений. Следовательно, по существу, противни¬
ки режима выступили не против контактов с Западом вообще, а
лишь против стремления сёгуната сохранить за собой монополь¬
ное право на решение любых вопросов о связях с внешним миром.
Правда, в какой-то мере они, очевидно, и действительно опасались,103
что политика открытых дверей может привести к политическому
закабалению Японии, к ослаблению их власти.Однако противоречия в этой сфере длились не слишком долго
и завершились, как и начались, весьма неожиданно. Противники
режима выбрали довольно неудачную для себя и даже опасную
для всей страны форму демонстрации своих патриотических
чувств и дискредитации сёгуната. Возможно, они просто слишком
плохо ориентировались в соотношении сил разных стран, в меж¬
дународных делах в целом. Но как бы там ни было, они неожи¬
данно решились на обстрел европейской военной эскадры, курси¬
ровавшей в японских прибрежных водах. Однако жестокий ответ¬
ный артиллерийский удар со стороны этой эскадры подействовал
на южных князей отрезвляюще, и они быстро согласились с не¬
обходимостью и целесообразностью широких контактов с Запа¬
дом. которые устанавливал тогда сёгунат.После этого вражда противостоящих лагерей переросла в от¬
кровенную борьбу за обладание политической властью. Лидеры
обоих лагерей пытались завоевать доверие более широких слоев
населения, поскольку понимали, что реально рассчитывать на
победу они могут только при условии поддержки их со стороны
разных сословий и социальных групп.Оппозиционные княжества Юга проявили в этих попытках все
же большую склонность к социальным компромиссам, нежели
их противники. Их политические лидеры смогли в какой-то мере
отойти от одного из основных принципов режима — полного от¬
странения низших сословий от участия в решении любых общест¬
венных проблем. При этом они в чем-то даже нарушили принцип
сословности. Так, осенью 1864 г. в княжестве Тоса из представи¬
телей всех сословий была создана вооруженная народная мили¬
ция. А в 1865 г. во владениях Асикага был сформирован корпус
крестьянского ополчения [33, с. 252—253].Но дальше всех по этому пути пошли либерально настроенные
политические деятели княжества Тёсю, пришедшие там к власти
в 1863 г. В 1865 г. они приступили к формированию военных со¬
единений принципиально нового типа, так называемых кихэйтай
(отрядов внезапного действия). В них допускались представители
всех слоев населения: ронины, крестьяне, горожане и даже па¬
рии. Инициаторами создания кихэйтай были выдающиеся полити¬
ческие деятели предмэйдзийской Японии голландоведы Омура
Масудзиро (1824—1869) и Такасуги Синсаку (1839—1867). Эти
люди проявили достаточно политической мудрости и зрелости в
понимании того, что основой силы новой армии могут стать толь¬
ко какие-то социальные преобразования. Только они, по их мне¬
нию, могли привести к подлинному оздоровлению общества, к пре¬
одолению кризисной ситуации. И хотя эти деятели и не предпо¬
лагали какой-то коренной ломки общественной структуры, их под¬
ход к задачам страны все же показался многим слишком смелым
и вызвал сопротивление со стороны знати [33, с. 260—261].Омура Масудзиро и Такасуги Синсаку понимали, что вошед¬104
шие в состав кихэйтай представители низших сословий в массе
своей вовсе не собираются рисковать своей жизнью только ради
«любимого» императора. Искренний энтузиазм в воине за монар¬
хию могла дать им только надежда на удовлетворение при новом
режиме каких-то их нужд. Поэтому политические лидеры Теею
пообещали крестьянам, горожанам и даже париям решить в буду¬
щем отдельные, наиболее болезненные и важные для них пробле¬
мы: освободить земледельцев от крепостной зависимости, гаран¬
тировать предпринимательскую деятельность, отменить сегрега¬
цию. Несомненно, это были пока всего лишь обещания. Но и они
были весьма примечательным явлением эпохи.Значение формирования кихэйтай вышло далеко за рамки са¬
мого княжества Тёсю. Прежде всего потому, что этот шаг сви¬
детельствовал о наступлении принципиально нового этапа поли¬
тической борьбы, когда стали вырисовываться социальные устрем¬
ления противников бакуфу. А также потому, что пример Тёсю
поддержали представители и других княжеств, вошедших в состав
антисёгунской коалиции.Но при оценке степени демократичности и социальной значи¬
мости кихэйтай необходимо учесть по крайней мере два обстоя¬
тельства. Во-первых, создание войск нового типа было вынужден¬
ным актом лидеров Тёсю, преследовавших свои собственные поли¬
тические цели. Очень точно это обстоятельство охарактеризовал
канадский ученый Г. Норман. Он считал создание кихэйтай свое¬
образной формой ограничения крестьянских восстаний и сред¬
ством направить их в русло борьбы против режима Токугава,
т. е., по существу, это было, по его определению, контролируемое
сверху крестьянское восстание, сориентированное против бакуфу
[32, с. 259]. Во-вторых, возглавили эти войска представители
феодальной знати, основная цель которых сводилась к захвату
политической власти в стране.Однако наряду с этими субъективными моментами при оценке
кихэйтай мы должны иметь в виду и некоторые объективные
факторы. Реально эти подразделения в известной мере все же
стали и революционными войсками, прежде всего потому, что
практически они использовались не только для политических, но
в какой-то степени и для социальных преобразований. А кроме
того, значительная часть руководителей антисёгунского блока, а
следовательно, и новой армии из княжеств Сацума, Хидзэн, Тоса
и Тёсю лишь номинально входила в состав феодального дворян¬
ства. По существу же, т. е. по своим занятиям, идеям, настрое¬
ниям и интересам, они уже давно были, скорее, буржуа, даже
если они в этом и не признавались самим себе. Поэтому и цели,
которые они ставили в борьбе за восстановление власти импера¬
тора, уже не могли ограничиться только политическими мотивами.В целом движение за свержение сёгуната развивалось в опре¬
деленной степени стихийно. Цели возможных в будущем преобра¬
зований четко нигде не были зафиксированы. Однако в 60-х годах
в нем уже достаточно определенно звучали следующие основные105
плои: сотрудничество с Западом, модернизация армии и промыш¬
ленности, отмена некоторых сословных ограничений, какие-то га¬
рантии предпринимательской деятельности, подлинная централи¬
зация страны на базе передачи всех владений императору [66,
с. 262]. А подобные преобразования, по существу, могли способ¬
ствовать лишь буржуазному развитию страны. Следовательно,
объективно это движение было направлено на буржуазную транс¬
формацию общества.После прихода к власти в Тёсю представителей более ради¬
кального крыла это княжество превратилось, по существу, в ино¬
родное, враждебное режиму образование. Его поддержали и дру¬
гие княжества. Так, с 1864—1865 гг. Тёсю и Сацума стали сов¬
местно проводить независимую от бакуфу политику, не считаясь
с общенациональными предписаниями и законами. Политическое
положение в стране становилось все более угрожающим.Сёгунат был не в состоянии предотвратить неконтролируемую
■эволюцию отдельных частей Японии. Он довольно долго не ре¬
шался на какие-либо карательные меры, надеясь, что процесс на¬
растания враждебности к нему не распространится на другие
районы страны. Правители Токугава какое-то время пытались
маневрировать, рассчитывая тем самым нейтрализовать действия
оппозиции. Так, в 1862 г. сёгун демонстративно навестил импера¬
тора и в течение трех месяцев гостил в его резиденции [19, с. 87].
Однако этот жест не привел к умиротворению. Власти Токугава
поняли, что войны не избежать, и после создания на Юго-Западе
войск кихэйтай начали усиленно к ней готовиться. Наконец, в
1865 г. сёгун двинул стотысячную армию на Юг.Усилившиеся внутренние распри и вспыхнувшая в конце концов
гражданская война, как и следовало ожидать, были использованы
западными державами для попыток укрепления своих позиций в
Японии. Правда, вначале они лишь присматривались к противо¬
борствующим блокам, чтобы надежнее определить, на какую сто¬
рону им выгоднее встать. Наконец, Франция выбрала бакуфу, а
Англия —их противников. Они снабжали своих подопечных ору¬
жием, военным снаряжением и советниками, надеясь в благодар¬
ность в будущем получить от победителя какие-либо политические
и экономические преимущества. При этом они, естественно, не
собирались стимулировать какие-либо прогрессивные преобразова¬
ния в стране.В первых же сражениях в 1866 г. стотысячное дворянское
ополчение, возглавляемое военачальниками бакуфу Ии и Сакаки-
бара, было разбито войсками нового типа — кихэйтай. Это собы¬
тие имело большое военно-политическое значение. Однако неиз¬
меримо более важным был его общественный резонанс: оно ока¬
зало огромное психологическое воздействие, изменило многие ве¬
ками складывавшиеся «бесспорные» сословные представления.
Впервые самураи были биты в открытом бою армией, в значи¬
тельной степени состоявшей из простолюдинов. И что самое обид¬
ное для дворян — в рядах этой армии имелось несколько отрядов106
париев. Представители низов убедительно доказали, насколько
несостоятельны некоторые важнейшие идейные принципы сослов¬
ного деления. Вдруг выяснилось, что способность воевать не яв¬
ляется врожденной привилегией знати. Крестьяне, горожане и
даже парии неожиданно проявили те качества, которые всегда
считались монополией дворян: храбрость и стойкость в бою, спо¬
собность к самопожертвованию. И это не могло не содействовать
распространению представлений о целесообразности и логичности
отмены сословного деления общества. Не исключено, что отдель¬
ные попытки сёгунских властей реорганизовать свою армию на
более широкой социальной основе были предприняты, в частности,
и под впечатлением этого поражения их войск в 1866 г.Важнейшей силой, которая содействовала ниспровержению ре¬
жима Токугава, были крестьяне, горожане и парии. Их выступле¬
ния в это время происходили в основном на территории, контроли¬
руемой бакуфу. В связи с этим сёгунат был вынужден держать
в районах особой активности народных масс значительную часть
своих войск, что весьма ощутимо сказывалось на военных опера¬
циях против сил оппозиционного блока. Так, например, во владе¬
ниях Этиго около 60 тыс. восставших крестьян блокировали пути
движения войск князя Сибата, вынудив их перейти на сторону
антисёгунской коалиции [32, с. 262]. Крупные восстания произо¬
шли в 1866 г. также и в главных опорных пунктах режима: в Эдо
и Осака [41, с. 124—125].О необычайно широком размахе крестьянского движения в этот
период говорят, например, такие данные: в некоторых из 17 круп¬
ных выступлений, имевших место в 1868 г., участвовало по 200—
250 тыс. человек.С осени 1867 г. по всей стране прокатилась волна весьма
своеобразных народных выступлений, известных под названием
«Э, дзя най ка?»2. Они продолжались до весны 1868 г., т. е. до
полйой капитуляции сёгуната.В период позднего феодализма такого рода выступления, имев¬
шие довольно яркую эмоциональную окраску* традиционно про¬
исходили в Японии раз в несколько десятилетий. Они распреде¬
лялись по времени так, что, по существу, на долю каждого поко¬
ления выпадала возможность пережить особые чувства, испыты¬
ваемые участниками такого восстания. Возможно, этому сущест¬
вует даже какое-то психологическое обоснование, связанное с
эмоциональным состоянием человека в условиях жестокого угнете¬
ния. Дело в том, что во время этих выступлений люди, освободив¬
шись от обычного чувства приниженности, иногда доводили себя
до состояния экстаза. Мужчины и женщины, молодые и старые,
собравшись большими группами, плясали и пели традиционную
песню с рефреном «Э, дзя най ка?».Но на этот раз подобные выступления имели и свои особен¬
ности. Во-первых, они начались в связи с распространившимся
слухом о том, что в Нагоя произошло чудо — знамение больших
перемен в стране. Во-вторых, восставшие не только пели, но и107
нападали на дома богачей, ростовщиков, склады и делили иму¬
щество и продовольствие между собой.Таким образом, в 1866—1868 гг. наступление на режим при¬
няло широкие масштабы. В это движение оказались вовлеченны¬
ми не только представители дворянской оппозиции из числа кугэ
(императорской дворянской аристократии) и южных феодалов,
стремившихся вначале в основном лишь к захвату политической
власти. Активное участие в нем приняли также и широкие массы
горожан, крестьян и парии, выдвигавшие требования определен¬
ных социальных преобразований. Насколько сильным оказалось
социальное потрясение этого периода, может показать тот факт,
что даже проблема париев впервые стала предметом официально¬
го рассмотрения. Борьба вышла далеко за рамки конфликта внут¬
ри верхушки общества.В стране сложилась ситуация, сущность которой выражает
•известное определение: «Низы уже не хотели, а верхи не могли
жить по-старому» [4, с. 218], т. е. революционная ситуация.К переменам стремились все слои общества. Однако наиболее
действенными оказались экономические, политические и социаль¬
ные идеи лишь определенной части предпринимательских кругов
и ориентирующейся на них части феодальной верхушки. Именно
они и определили характер того медленного, мучительного, но не¬
уклонного поворота в общественных отношениях и в политике,
который начался во время и после свержения в 1868 г. режима
Токугава.30—60-е годы XIX в.—поворот в истории париевВ 30-х годах XIX в. проблема дискриминации париев в Япо¬
нии, пожалуй, впервые в истории страны стала объектом особого
внимания общества. Начиная с восстания под руководством Осио
Хэйхатиро эта проблема встала в ряд с другими сложными со¬
циальными проблемами общества на общенациональной политиче¬
ской арене. Отныне ей вынуждены были уделять внимание пред¬
ставители всех группировок, претендовавших на роль спасителей
страны, реформаторов общества.Это прежде всего объяснялось тем, что кризисные для режима
социальные процессы, протекавшие во всех слоях общества, в
среде париев проявлялись в самой острой и болезненной форме.
Кроме того, политические деятели в своих попытках как-то ре¬
шать сложные социальные проблемы уже не могли ограничиться
лишь какой-то частью общества и вынуждены были включать в
сферу своего внимания и париев. И наконец, имеется еще одно,
пожалуй, главное обстоятельство: несомненный рост обществен¬
ной значимости самой проблемы париев.Последнее, в частности, выразилось в неуклонном росте общей
численности сэммин, в увеличении их доли в составе населения
страны.108
Попытаемся хотя бы приблизительно установить численность
париев в период Токугава. Приблизительно потому, что точных
данных у нас нет и любые подсчеты могут быть лишь опосредо¬
ванными и самыми общими.Выше уже отмечалось, что на протяжении XVIII—XIX вв. при
относительной стабильности численности всего населения Японии
количественно росли только группы париев. Все имеющиеся у нас
сведения (хотя и весьма разрозненные) подтверждают это.Так, например, в одном из районов владения Сэтцу числен¬
ность крестьян за 50 лет (с 1775 до 1825 г.) увеличилась всего на
6%, в то время как количество буракумин выросло на 42% [7,
т. I, с. 139—141]. В другом районе Сэтцу за 35 лет (с 1835 до
1870 г.) число крестьян сократилось на 4%, а буракумин выросло
на 19% [7, т. I, с. 141]. В крупнейшем поселении сэммин —
деревне Ватанабэ — менее чем за 50 лет (с 1786 до 1832 г.) число
жителей выросло почти на одну треть, с 3805 до 5123 |[71, с. 151 —
153]. В княжестве Сэндай число сэммин за 68 лет (с 1801 до1869	г.) выросло более чем в 2 раза, с 474 до 1138 [71, с. 151 —
153]. В некоторых деревенских бураку число жителей выросло за
100 лет почти в 4 раза [71, с. 151—153].Можно полагать, что за 150 лет (с начала XVIII в.) количе¬
ство сэммин выросло не менее чем в 2 раза. Правда, этот вывод
основан на весьма приблизительных расчетах. В одной из спе¬
циальных работ (к сожалению, только в одной) нам встретилось
сделанное на базе весьма опосредованных подсчетов предположе¬
ние, что в начале XVIII в. в Японии насчитывалось около 145 тыс.
эта и несколько десятков тысяч хинин [55, с. 155]. Таким обра¬
зом, в состав сэммин входило, очевидно, около 200 тыс. человек,
т. е. приблизительно 1 % всего населения Японии.Нам известны и некоторые данные о численности париев, от¬
носящиеся к 1871 г. Судя по переписи этого года, в стране насчи¬
тывалось около 400 тыс. человек «низкого» социального статуса.
Из них примерно 280 тыс. входили в состав эта, 25,5 тыс. относи¬
лись к категории хинин и более 80 тыс. являлись представителями
других групп париев [86, с. 24]. Однако эти статистические дан¬
ные вряд ли можно считать полными, поскольку перепись насе¬
ления тогда была произведена не во всех районах страны. Сле¬
довательно, общая численность париев в середине XIX в., веро¬
ятно, была несколько выше указанной и составляла более 1,5%
всего населения Японии. Таким образом, можно сделать вывод о
том, что за полтора столетия численность париев выросла не ме¬
нее чем в 2—2,5 раза, а их доля в населении страны увеличилась
•с 1 до 1,5%.Ряд имеющихся в нашем распоряжении сведений позволяет
сделать еще один вывод, связанный с проблемой численности па¬
риев в период Токугава. Рост численности сэммин в этот период
не был постоянным. Иногда он резко замедлялся. Причем эти
колебания темпов роста происходили главным образом за счет
хинин, численность которых имела общую тенденцию к сокраще*109
нию. О значительных перепадах в количестве хинин в XVIII—XIX	вв. говорят, например, такие данные: в Эдо в 1717 г. насчи¬
тывалось 8004 хинин, в 1744 г.— 11 563, в 1750 г.— 7442, в 1786 г.—
10760. в 1837 г.—13266, в 1850 г.— 10008 [71, с. 151 — 153].О	соотношении численности эта и хинин на протяжении эпохи
Токугава имеется лишь несколько разрозненных упоминаний.
Предполагается, что в начале эпохи хинин по численности пре¬
восходили эта [51, с. 116]. Но уже к середине XVIII в. их доля
не составляла и четверти количества эта [55, с. 155]. А к концу
эпохи Токугава они составляли уже только около 8% от общей
численности эта [86, с. 24]. Бесспорное и значительное сокраще¬
ние доли хинин происходило не только за счет неуклонного роста
группы эта, но и в связи с абсолютным уменьшением количества
хинин, многие из которых постепенно переходили в состав
хэймин.Сокращение доли хинин сказалось и на общем положении па¬
риев. Во-первых, уменьшилась возможность значительных коли¬
чественных перепадов, которые имели место главным образом за
счет хинин. Во-вторых, дискриминируемое меньшинство станови¬
лось все более единообразным по своим сословным особенностям.
В связи с этим и содержание проблемы дискриминации в значи¬
тельной мере упрощалось, хотя она не становилась от этого легче
для самих париев.Наконец, в связи с проблемой численности париев и их доли
в составе населения следует отметить еще одно важное обстоя¬
тельство. Дискриминируемое меньшинство распределялось по раз¬
ным районам страны весьма неравномерно. На Севере и Северо-
Востоке Японии париев почти не было, в то время как в ряде
центральных и юго-западных областей страны (в политическом
и экономическом отношении наиболее развитых и важных) они
составляли в XIX в. от 5 до 10% населения [71, с. 145].Таким образом, даже имеющиеся весьма приблизительные
данные о численности сэммин свидетельствуют о значимости про¬
блемы дискриминации для японского феодального общества, осо¬
бенно для центральных и южных владений.Однако одни цифровые показатели не могут дать подлинного
представления о действительной общественной значимости проб¬
лемы париев. Только количественное увеличение сэммин вряд ли
сделало бы явление дискриминации объектом особого внимания
и растущей озабоченности властей и господствующих кругов. Ведь,
несмотря на численный рост, они не играли столь значительной,
как крестьяне или тёнин, роли в экономике и были изолированы
от остальных слоев населения. Тогда почему же явление дискри¬
минации со второй половины XIX в. становилось все более важ¬
ной общественной проблемой?Можно полагать, что решающую роль в этом отношении сыгра¬
ла заметная эволюция самого феномена дискриминации париев,
в котором с наибольшей отчетливостью проявились все противо¬
речия режима в новую эпоху. В начале эры Токугава проблемаПО
париев была по преимуществу сословной проблемой. Недовольство
сэммин в основном вызывали предрассудки и традиционные нормы
отношения к ним, связанные с унизительными ограничениями.
А по условиям и уровню жизни многие из них тогда не на много
уступали представителям средних групп крестьян и горожан [93,
с. 103]. Однако в XIX в. проблема париев уже перестала быть
строго сословной. Ее содержание в значительной степени опреде¬
ляли также и противоречия классового характера. В среде сэм-
мин, в условиях общего ужесточения дискриминации, росло ма¬
териальное и социальное неравенство: наряду с обнищанием ос¬
новной массы париев шел процесс формирования «своих» угне¬
тателей, рос объем повинностей и податей.Общие социально-экономические перемены значительно осла¬
били рамки их профессиональных ограничений. Сократился круг
запретных видов деятельности. Жители «особых» поселений стали
шире заниматься мелкой торговлей вразнос, приобщались к ранее
недоступным им видам ремесленного производства. Но главное —
они внедрялись в сельское хозяйство.Однако этот естественный и обычный для других слоев насе¬
ления процесс, ломая привычный образ жизни париев, создавал
для них дополнительные трудности, порождал новые противоречия
в отношениях с другими сословиями. Ни ремесло, ни торговля, ни
сельское хозяйство обычно не делали положение париев достаточ¬
но обеспеченным и надежно гарантированным. Ремеслентшков-
париев, как правило, порабощал оптовый перекупщик. Бродячие
торговцы всегда влачили жалкое существование. А привилегия
занятия сельским хозяйством означала для сэммин главным об¬
разом статус батрака, в лучшем случае — арендатора, и только
в порядке редкого исключения — крестьянина-собственника.Характерно, что расширение диапазона доступных для па¬
риев профессий стало возможным главным образом благодаря
усилиям новых групп угнетателей — перекупщиков, ростовщиков
и помещиков. Так, например, внедрению сэммин в земледелие со¬
действовала не старая знать, а помещики, надеявшиеся таким
образом сохранить высокий уровень арендной платы для всех кре¬
стьян. Ведь парии нередко вынуждены были соглашаться на
арендную плату в размере 70—80% урожая. А иногда помещики
отбирали у них первый урожай целиком, оставляя лишь солому
для мелких ремесленных поделок. В таких условиях помещикам,
естественно, легче было устанавливать арендную плату для
«обычных» крестьян в размере 50—60% урожая. Таким образом,
приобщение париев к сельскохозяйственному производству прак¬
тически использовалось землевладельцами для ограбления дерев¬
ни и накопления капитала. С одной стороны, оно обычно усилива¬
ло противоречия между сэммин и остальными крестьянами. Но, с
другой стороны, возникавшая общность занятий, интересов и на¬
строений одинаковых профессиональных групп представителей
разных сословий (причем не только в земледелии, но и в торговле
и ремесле) при благоприятных условиях становилась социальнойIII
базой для их объединения. Л это, безусловно, уменьшало сослов¬
ную специфичность проблемы париев.В какой-то мере эта проблема становилась проблемой внутри-
сословных классовых противоречий. В результате ухудшения по¬
ложения основной массы сэммин она все больше становилась
проблемой нищеты и трущоб. И не удивительно, что стихийные
бедствия наносили максимальный ущерб именно тем районам, где
проживали парии. Так, 'например, во время голода 30-х годовXIX	в. только в районах Кинки погибло до 20% всех жителей
бураку [51, с. 364].Но вместе с тем в этой наиболее угнетаемой и презираемой
части общества продолжал формироваться социальный слой
«своих» угнетателей. Об этом свидетельствуют даже некоторые
правительственные акты. Например, когда в 1805 г. власти в оче¬
редной раз с гневом осудили париев за то, что они, забыв о своем
статусе, строят себе добротные дома, носят красивую одежду,
посещают чайные дома и позволяют себе общаться с хэймин как
с равными, они имели в виду, бесспорно, не всех париев, а только
их обогащавшуюся предпринимательскую верхушку [55, с. 258—
259]. Подобные предупреждения дают довольно четкое представ¬
ление и о некоторых особенностях жизни богатых сэммин.Социальное расслоение сословия отверженных нашло нагляд¬
ное отражение даже во внешнем облике их поселений. Так, в де¬
ревне Ватанабэ среди скопища жалких и обветшалых домов в
первой половине XIX в. все больше появлялось новых, крепких
и богатых жилых зданий, лавок и складов состоятельных сэм¬
мин— старост, перекупщиков, маклеров, ремесленников. Такие же
внешние изменения можно было наблюдать и во многих других
городских и сельских бураку, в которых окрепли свои обороти¬
стые и богатые дельцы, по положению, занятиям и интересам от¬
носящиеся, скорее, к категории помещиков, кулаков или предпри¬
нимателей. Даже в среде хинин появились довольно богатые и
социально обособившиеся от остальных париев семьи.Перемены в содержании проблемы сегрегации ставили перед
париями новые задачи, выходящие за рамки сословных интере¬
сов. В этих условиях они уже не могли ограничиваться лишь тре¬
бованиями отмены сегрегации. Разные группы отверженных стре¬
мились к удовлетворению и своих собственных социальных нужд,
что сближало их с соответствующими группами других сословий.
В их среде стали раздаваться требования, направленные на
укрепление позиций предпринимателей, помещиков, кулаков, а
также средних и низших слоев горожан и крестьян.Таким образом, экономическая и социальная эволюция бураку
находилась в русле тех перемен, которые, по существу, ослабля¬
ли сословную систему в целом, наносили удар по одной из глав¬
ных основ политики бакуфу. Поэтому вполне объяснимо, что уси¬
лия сёгуната сохранить и упрочить всю сословную систему с
особой жестокостью и нетерпимостью проявились в попытках
укрепить рамки сегрегации сэммин.112
1	И тем не менее, несмотря на все внутрисословные перемены, в
целом барьер сегрегации, отделявший париев от остальных япон¬
цев, практически всегда оставался достаточно прочным. Важную,
даже возрастающую роль в сохранении такой изоляции жителей
бураку играли не столько официальные законодательные акты,
сколько многовековые традиции и предрассудки.Каким же образом эти традиции и предрассудки воздействова¬
ли на положение дискриминируемого меньшинства? Какова их
роль в создании определенного социально-психологического кли¬
мата? Какие перемены происходили в этой сфере в рассматри¬
ваемое нами время?В ранний период эпохи Токугава презрение к париям еще не
имело такого всеобъемлющего и ярко выраженного характера,
как в конце эпохи. В XVII в., например, им нередко доверяли
рыть общие колодцы и строить тории без боязни осквернить эти
сооружения3. Даже точные границы презираемого сословия офи¬
циально еще не были определены. Так, представители местной
администрации иногда обращались к центральным властям с за¬
просами относительно государственных принципов классификации
сэммин, выясняя, кого же следует относить к категории эта [74,
с. 99]. Однако к концу XVII и на протяжении XVIII в. условия
и принципы социального обособления париев постепенно были
строго регламентированы властями и стена их отчуждения зна¬
чительно упрочена.Как известно, политика сегрегации париев в условиях фео¬
дальной Японии базировалась на вполне определенной идейной
основе. Ее суть составили синтоистские и буддистские представ¬
ления об «осквернении». Эту идею «осквернения» власти, в том
числе и правители Токугава, постоянно поддерживали и закрепля¬
ли юридическими актами. Например, в 1683 г. был издан спе¬
циальный указ, определявший, что употребление в пищу мяса
коров, лошадей, свиней, ягнят, медведей, кабанов и обезьян
«оскверняет» людей на 100 дней. Сравнительно безопасным в
этом отношении, оказывается, было только мясо птицы и рыбы
[93, с. 78—79]. Но в социальном плане употребление в пищу
любого мяса считалось вполне допустимым и приличным лишь
для париев [и... для знати].Однако к XIX в. идея «осквернения» практически переставала
служить надежным логическим обоснованием дискриминации па¬
риев. С одной стороны, потому что резко вырос диапазон занятий
сэммин и доля «оскверняющих» видов работ соответственно умень¬
шилась. А с другой стороны, «грязные» замятия и действия по¬
степенно получили какое-то распространение и среди широких
слоев «чистого» населения: убоем скота и кожевенным производ¬
ством (особенно из шкур оленей, медведей и других диких жи¬
вотных) стали заниматься и некоторые хэймин. Более широко
распространился и обычай употребления в пищу различных видов
мяса, хотя еще в очень незначительном количестве и чаще всего
в слегка завуалированном виде, что вряд ли кого-нибудь могло8 Зак. 851113
обмануть. В XIX в. в Эдо и в других крупных городах Японии
уже широко продавали мясо (оленину, медвежатину и др.). но
под более приемлемым для благочестивых японцев названием
«лекарство», «черная акула» [89, с. 153—154]. Кроме того, в го¬
родских лавках более широко торговали мясом птицы, яйцами,
икрой. Знать же всегда сравнительно свободно питалась мясом,
в первую очередь мясом животных, убитых на охоте.Идея «осквернения» все же не исчезла полностью, поскольку
париев по-прежнему воспринимали «нечистыми». Она лишь не¬
сколько видоизменилась, став в большей степени социальной по
своей сути. Если раньше о жителях бураку думали и говорили в
общем "так: «Парии осквернены потому, что занимаются грязны¬
ми, недостойными обычного человека делами», то в конце XVIII —
в XIX в. формула их осуждения изменилась следующим образом:
«Раз человек относится к категории сэммин, то он уж тем самым
и осквернен». Следовательно, в данном случае «осквернение» уже
не обязательно связывалось с какими-то определенными видами
деятельности, а с естественно воспроизводимым по наследству
социальным статусом. Считалось, что именно он и наделял чело¬
века не только определенным набором личных качеств, в основ¬
ном отрицательных, но и субстанцией «оскверненности».Однако в XVIII—XIX вв. психологическая отчужденность па¬
риев определялась уже не только представлениями об их «осквер¬
ненности», но и широко распространенной идеей «навлечения бе¬
ды», которая способствовала дальнейшему ухудшению отношения
к ним.Собственно, идея «навлечения беды» в эпоху Токугава каса¬
лась не одних только париев. В этом плане они не были каким-то
исключением. Так, например, в Японии издавна существовало
представление о том, что девушки, родившиеся в год лошади4,
выйдя замуж, обязательно навлекут на своих супругов и детей
всяческие беды. И это суждение было далеко не забавным пред¬
рассудком. Практически девушки, родившиеся в этот злосчаст¬
ный год, оказывались в положении настоящих изгоев, близком к
условиям жизни сэммин: их все сторонились, боялись и презирали.
Но для представителей всех сословий существовала возмож¬
ность избежать подобного положения. Свадьбы обычно назнача¬
лись таким образом, чтобы в роковой год лошади в новых семьях
вообще не родились бы дети, неизбежно обреченные на унижения
и отверженность. Поэтому в стране, во всех сословиях, как пра¬
вило, имелось крайне мало девушек (как и юношей), родившихся
в этот «страшный» год. А если и были, то они скрывали дату свое¬
го рождения как самую большую тайну [89, с. 147—148].Парии же не могли скрыть своей «подлинной сути», и «обыч¬
ные» японцы теперь еще более тщательно уклонялись от любого
контакта с париями, стремясь уберечь себя не только от «осквер¬
нения», но и от возможного несчастья. А если тем не менее все
же случалась какая-либо беда, то они чаще всего винили в ее
приходе жителей бураку.114
Можно привести множество примеров этого. Так, когда во
время какого-то деревенского праздника в одном из центральных
районов страны участник соревнований по борьбе сумо (вид япон¬
ской борьбы) получил серьезную травму, присутствовавшие при
этом зрители, ничуть не сомневаясь, решили, что виновником не¬
ожиданного несчастья мог быть лишь «проклятый эта», и стали
искать в толпе зрителей париев. Страсти при этом настолько на¬
калились, что были избиты даже люди, которых ошибочно приня¬
ли за париев [50, с. 211—212]. Или когда в 1830 г. в одном из
храмов, в который традиционно многие десятилетия совершали
паломничество и парии, произошел пожар, находившиеся там
«обычные» прихожане решили, что беду навлекли, конечно же,
сэммин. И хотя они и не нашли среди собравшихся богомольцев
париев, они все же договорились впредь всегда мстить «грязным
эта» за совершенную подлость и за присущую им всем злокознен¬
ность [50, с. 211].Идея навлечения беды определяла характер отношений к па¬
риям не только в каких-либо частных случаях. Она содействова¬
ла созданию и общих правил, укреплению новых традиций, имев¬
ших, как всегда, силу строжайшего закона. Проиллюстрируем это
положение на одном примере.Обычно жители различных городов и сел свозили павший скот
в заранее условленное место, откуда его регулярно забирали ка-
вата (кожевники-парии). Но при этом сложилась традиция, в
соответствии с которой массовые перевозки шкур и павшего ско¬
та, главным образом морские, разрешались только в период с
ноября (после полной уборки урожая) до марта следующего года
(до начала сева). Это странное на первый взгляд правило опре¬
делялось широко распространенным предрассудком, что перевозки
«оскверняющих» грузов в период сельскохозяйственных работ не¬
избежно навлекут какую-либо беду. Например, потонувшее в мо¬
ре судно с «нечистым» товаром якобы может вызвать наводнение,
землетрясение и голод.Практически этот предрассудок ставил кожевников в крайне
трудное положение, лишая их возможности регулярно получать
необходимое для ремесленного производства сырье. Поэтому нуж¬
да нередко заставляла их идти на страшный риск — нарушение
подобных ограничений. А риск буквально был смертельный. Ибо,
если нарушение раскрывалось, гнев крестьян не знал предела,
особенно в неурожайные, голодные годы. В этих случаях кре¬
стьяне зверски, нередко до смерти, избивали нарушителей «свя¬
щенных» традиций, сжигали сырье, а также дома и имущество
париев. Земледельцы искренне верили, что таким образом они
делают благое дело — борются с подлинным источником всех
своих бед, неурожая и голода.Прочность психологической сегрегации париев н характер от¬
ношения, к ним определялись не только идеями осквернения и на-
влечёния беды, но и предрассудками личного плана. Зараженные
ими японцы априори предполагали в любом жителе бураку целый8*U5
комплекс якобы обязательных для него качеств, таких, например,
как вспыльчивость, агрессивность, бесхозяйственность, лень, по¬
рочность, склонность к воровству, обману, хитрость, коварство,
ненадежность и т. п.Обоснованность, неизбежность и даже естественность дискри¬
минации логически закреплялась также и предрассудками иного
рода, исключавшими саму возможность считать париев людьми.
В соответствии с этими предрассудками их рассматривали пред¬
ставителями низшей, особой и в биологическом плане, категории
людей. Их, например, часто рассматривали как якобы потомков
какой-то животноподобной этнической группы (отсюда и возник¬
ло одно из оскорбительных прозвищ — ёцу). В фольклоре этого
периода встречались даже такие суждения: «У сэммин нет одного
ребра», «половые органы у них устроены ненормально, весьма
странная система выделения» и т. п. [86, с. 11].Предрассудки, бесспорно, играли значительную роль в опреде¬
лении характера отношения к разным слоям населения, в част¬
ности социальном обособлении крестьян, ремесленников и купцов.
Однако в их сословном выделении решающее значение имели
все же не предрассудки, а их функциональная, хозяйственная
заданность. Что же касается париев, то с уменьшением их про¬
фессиональной специфичности и, следовательно, значимости идеи
«осквернения» неуклонно возрастала социально изолирующая роль
старых традиций и личных предрассудков, которые должны были
доказать «логичность» и «правомерность» всего сословного деле¬
ния общества.Таким образом, эти предрассудки, имевшие явно выраженную
социальную основу, играли все более заметную регламентирую¬
щую роль в структуре общественных отношений. Закрепляя рам¬
ки сегрегации, они служили каким-то суррогатом логического
обоснования дискриминации. При этом практически они воздей¬
ствовали и на социальную мораль в целом. Являясь шорами, ме¬
шавшими хэймин видеть действительность, они стимулировали
распространение в их среде социального эгоизма и ограничен¬
ности.Традиции, предрассудки, идеи осквернения и навлечения беды,
а также и юридические акты властей, воздействуя в едином ком¬
плексе, довели отчуждение париев до чудовищных размеров.
О его подлинных масштабах говорят многие факты. Так, во вре¬
мя нередких тогда пожаров в кварталах сэммин в районе Асаку-
са (в Эдо) жители столицы обычно с полным безразличием взи¬
рали на бедствия своих соседей и не оказывали им никакой по¬
мощи [50, с. 4J.Можно привести еще один пример. В 1859 г. в столице Японии
во время народного праздника по случаю сбора урожая один
«презренный» житель района Асакуса, одетый в одежду палом¬
ника, направился на богослужение в общий храм. Но когда он
прошел тории, что уже само по себе в глазах «обычных» японцев
было святотатством, один особо бдительный прихожанин обратил
яа него внимание. Он догадался, что это «чужак». Среди бого¬
мольцев быстро распространился слух: «Эта в храме!» Раздались
возгласы: «Нечистый осквернил наш храм!» Разгневанная «не¬
слыханной наглостью» толпа окружила несчастного жителя бу¬
раку, который в страхе начал истерически кричать: «Я тоже че¬
ловек! И я тоже хочу здесь молиться!» В ответ кто-то крикнул:
«Убьем скотину!» Богомольцы набросились на него и забили до
смерти.Узнав об этом событии, Дандзаэмон эта центральных районов
Японии обратился в городское управление с жалобой на произвол
и преступление, пытаясь добиться заслуженного наказания винов¬
ных. Однако власти, оказывается, даже и не думали, что кто-то
в этом случае достоин порицания. Ведь убили-то всего-навсего
пария. А судить за это означало бы признать какие-то права за
сэммин. Посоветовавшись, члены управления ответили Дандза-
эмону посланием, вызывающе оскорбительным и по содержанию
и по форме. В нем, в частности, говорилось: «По социальному
статусу эта составляют всего лишь одну седьмую часть хэймин.
И поскольку в данном случае убили не семерых эта, то как же
можно наказать хотя бы одного горожанина?» Дандзаэмон вновь
попытался добиться какой-то справедливости. Однако на свои оче¬
редные заявления он в конце концов получил такой ответ: «Если
вы так уж добиваетесь наказания кого-то из горожан, то давайте
вначале убьем еще шестерых эта» [78, с. 56]. Сведения об этом
происшествии и цинизме властей быстро распространились по всей
стране, как среди хэймин, так и среди париев. Для первых они,
по существу, означали разрешение на любой произвол и изде¬
вательства в отношении жителей бураку. А для вторых — крах
даже минимальных надежд добиться хотя бы какой-то помощи и
поддержки от существующих властей. Парии еще раз наглядно
убедились в том, что у них нет ни защитников, ни покровителей,
которые, как постоянно твердили в феодальном обществе, были
необходимы всем.Перечень примеров унизительной дискриминации париев мог
бы быть бесконечным. Но и приведенных фактов достаточно, что¬
бы увидеть, насколько четко и строго предрассудки определяли
характер и стиль поведения отдельных людей, толпы и даже вла¬
стей в самых различных жизненных ситуациях, связанных с от¬
ношением к париям. По существу, в тех многочисленных случаях,
когда характер поведения в отношении сэммин не устанавливал¬
ся законом, он обычно определялся предрассудками, предубеж¬
дением.Социальные предрассудки всегда играли существенную, рег¬
ламентирующую роль в японском феодальном обществе. Опреде¬
лить ее подлинные масштабы, очевидно, невозможно. Но не учи¬
тывать ее нельзя. Ибо иначе наши представления о жизни об¬
щества будут обедненными и неполными, особенно если это ка¬
сается положения сэммин.На протяжении XIX в. в условиях, когда экономическое поло¬117
жение основной части париев ухудшилось, когда усилилось их
психологическое отчуждение и дискриминация, сопротивление жи¬
телей бураку системе насилия неуклонно нарастало.В общем-то известно не слишком много случаев каких-то круп¬
ных выступлений сэммин. Однако каждый акт их сопротивления,
бесспорно, следует оценивать вдвойне-втройне, поскольку условия
их жизни и особенно борьбы были исключительно трудными.
Во время любого восстания они оказывались, по существу, между
молотом и наковальней. В случае крестьянских восстаний париев
направляли на их подавление. А это вызывало гнев и нередко
погромы со стороны крестьян. Но если они отказывались от вы¬
полнения этой тяжкой для них повинности, их ждала суровая
кара со стороны властей. Им трудно было действовать совместно
с крестьянами. Сложно было выступать и самим. Ибо в этом
случае обычно земледельцы и горожане не только не поддержива¬
ли их, но часто даже нападали на них. Следовательно, если па¬
рии хотя бы изредка решались на сопротивление, то это означало
очень много. Особенно когда им удавалось действовать совмест¬
но с представителями других сословий.Выступления жителей бураку в XIX в. происходили в самых
разных формах: отказ от выполнения каких-либо повинностей, по¬
дача петиций, самостоятельные бунты, совместные с крестьянами
и горожанами выступления и т. д. Парии выставляли при этом
весьма различные требования. Некоторые из них имели уже клас¬
совый характер и выражали интересы отдельных социальных
групп сэммин: свобода предпринимательской деятельности, по¬
лучение земли, отмена ростовщической задолженности и т. д.
Однако большинство требований было сословного характера:
ослабление или уничтожение дискриминации, отмена унизитель¬
ных ограничений и повинностей, равноправие.Иногда требования принимали даже несколько неожиданную
на первый взгляд парадоксальную форму. Так, например, мужчи¬
ны-парии, которым запрещали выбривать макушку и заставляли
коротко стричь волосы, нередко во время восстания требовали
разрешить им «обычные» прически. А замужние женщины из бу¬
раку были недовольны тем, что не имели права сбривать, как
остальные, брови и чернить зубы. Сэммин часто выступали также
и против предписанной им особой расцветки одежды [93, с. 99].Однако эти требования были далеко не такими уж вздорными
и мелочными, как это может показаться неискушенному наблюда¬
телю. Если в условиях феодальной Японии расцветка и покрой
одежды, прическа и украшения, обязательные и доступные только
для самураев, были престижными явлениями, признаком их при¬
вилегированного положения, то для париев эти же показатели
стали клеймом, подчеркивавшим их социальную и человеческую
неполноценность. Для них они стояли в одном ряду с такими бес¬
спорно унижающими обязанностями, как,, например, уже упоми¬
навшееся ношение бирки с названиями бураку или же необхо¬
димость вечерами ходить с колокольчиками в руках, чтобы опо-118
вещать «обычных» японцев о приближении «оскверняющего» че¬
ловека.Поэтому требования отмены подобных унизительных регламен¬
таций, по существу, были направлены против всей системы дис¬
криминации.Официальные документы далеко не всегда отмечали самостоя¬
тельные выступления париев и их участие в совместных восста¬
ниях, поэтому на их основе трудно судить о подлинных масштабах
движения сэммин, особенно если учесть, что с конца XVIII —
начала XIX в. власти все чаще стали привлекать буракумин к
своим карательным действиям. Однако на основании отдельных,
известных нам выступлений буракумин вполне возможно пред¬
ставить некоторые интересные и важные детали и тенденции дви¬
жения.Известно, что после подавления крупного восстания крестьян
во владениях Идзуми в 1782 г. было казнено 117 его зачинщиков,
причем 95 из них являлись жителями бураку. Этот факт, конечно,
не означает, что таким же было соотношение крестьян и париев
среди восставших. Но вряд ли можно усомниться в том, что сэм¬
мин составляли значительную их часть. Вместе с тем известно,
что вскоре, в 1786 г. произошло восстание крестьян Фукуяма, во
время которого земледельцы совершили ряд нападений на посе¬
ления париев в отместку за их вынужденное участие в подавлении
выступления жителей деревень данного владения [79, с. 33].В 1808 г. жители одного из бураку в районе Банею составили
петицию с жалобой на недостойные действия старосты и добились
его смещения. Такой же инцидент имел место в Сэтцу в 1822 г.
[50, с. 197].В 1792 г. буракумин обязали участвовать в розыске и наказа¬
нии тайных христиан, в том числе и в среде самих париев [50,
с. 193]. Власти при этом не раз пытались как-то стимулировать
рвение сэммин, поскольку их энтузиазм был, очевидно, далеко не
достаточным. Правители награждали особо отличившихся карате-
лей-сэммин деньгами или продуктовыми подарками, как это было,
например, в 1810 г. после расправы с бунтовщиками в Тояма
[75, с. 455], а также в 1813 г. в Эттю [50, с. 196].Привлекая париев к выполнению карательных функций, власти
нередко ставили жителей бураку в такое положение, когда они
должны были преследовать, наказывать и казнить представителей
своего же сословия. Так, например, в 1823 г. в нескольких райо¬
нах Кюсю вспыхнуло мощное восстание, в котором участвовало
более 70 тыс. крестьян из 280 деревень. Среди карателей, послан¬
ных на подавление восстания, были и отряды мобилизованных па¬
риев. Свое оружие им пришлось использовать, очевидно, и против
своих братьев по сословию, о чем говорит хотя бы тот факт, что
из 26 казненных зачинщиков этого населения 4 были жителями
бураку [75, с. 455].Некоторые документы позволяют сделать вывод о том, что
участвовавшие в совместных с хэймин выступлениях парии (в ос¬119
новном эта) сражались с карателями с особым упорством и сме¬
лостью. Например, когда восставшие в 1833 г. крестьяне и го¬
рожане ряда районов Банею в столкновениях с карателями по¬
терпели поражение и бросились в панике бежать, только отряды
париев сопротивлялись до конца, понимая, что в любохм случае
их ждет только гибель [78, с. 62].Важнейшей вехой на пути развития движения сэммин за свои
права явилось уже упоминавшееся восстание в Осака в 1837 г.
Его руководитель Осио Хэйхатиро сумел в какой-то мере преодо¬
леть рамки сословной, дворянской ограниченности, пытаясь учесть
какие-то нужды разных слоев населения, даже париев. Считая
необходимым и возможным привлечь к участию в намечаемом вы¬
ступлении не только хэймин, но и жителей бураку, он еще в кон¬
це 1836 г., в период подготовки к восстанию, послал своих пред¬
ставителей в бураку района Осака, в том числе и в известную
нам деревню Ватанабэ. С ними он отправил для раздачи сэммин
все оставшиеся у него личные деньги, а также и обращение с
призывом примкнуть к восстанию. Осио Хэйхатиро не ошибся в
своих расчетах. Парии были готовы поддержать любого полити¬
ческого деятеля, который предложил бы им какую-то перспективу
облегчения их участи и отнесся бы к ним как к людям. Жители
бураку сразу откликнулись на обращение письмом, в котором
они, в частности, заявили о своем согласии отдать все для за¬
воевания человеческих прав. Знакомя своих единомышленников с
этим документом, Осио Хэйхатиро заявил: «Если мы провозгла¬
сим, что будем добиваться их равноправия, они, я уверен, пойдут
за нами в огонь и воду» [78, с. 59]. Он предполагал, что к мо¬
менту восстания удастся сформировать надежный боевой отряд из
париев в количестве от пятисот до тысячи человек, который сов¬
местно с другими соединениями горожан и крестьян обеспечит
достижение намеченных им политических целей [50, с. 203].Но восстание было подавлено в самом зародыше, и Осио Хэй¬
хатиро, который считал сэммин своими верными сторонниками,
как предполагают, даже пытался найти убежище в бураку.Таким образом, восстание Осио Хэйхатиро имело особое зна¬
чение в истории париев. Это был, по существу, первый в истории
факт, когда политический деятель Японии обратил особое внима¬
ние на проблему дискриминации. Поэтому можно считать, что с
восстания под руководством Осио Хэйхатиро начался новый этап
движения жителей бураку. Стали закладываться основы идео¬
логии освободительного движения презираемых социальных групп.В середине XIX в. активность сопротивления париев властям и
знати возросла. Заметную роль парии сыграли, например, в го¬
родских бунтах в Осака в 1843 г. [75, с. 175]. А в 1856 г. про¬
изошло, пожалуй, крупнейшее самостоятельное выступление жи¬
телей бураку, охватившее ряд южных районов владения Бидзэн.
Оно весьма ярко характеризует формы и содержание движения
париев этого периода в целом.Непосредственным поводом к выступлению послужил изданный120
в 1855 г. указ местных властей, в котором, в частности, говори¬
лось: парии «должны быть всегда благоразумными и не позво¬
лять себе что-либо, соответствующее лишь крестьянам-хэймин...
В связи с этим они должны носить одежду без всяких украшений
и только темно-коричневую и цвета индиго» [84, с. 60]. Кроме
того, указ запретил жителям бураку ношение шляп и использо¬
вание некоторых видов обуви.В ответ на эти ограничения жители 53 бураку владения собра¬
лись в заранее обусловленном месте и составили петицию, адре¬
сованную непосредственно князю. Ее содержание дает отчетливое
представление об идейном багаже петиционеров. Парии владения
робко просили отменить ограничения в одежде, причем только
потому, что они вызовут необходимость в дополнительных расхо¬
дах на новую одежду и сделают невозможным выполнение ими
обязанности соглядатаев. Однако даже такая умеренная петиция
не была принята властями. Тогда, в июне 1856 г., около 3 тыс. (а
по некоторым сведениям, около 7—8 тыс.) недовольных жителей
бураку вновь собрались на берегу реки Есии. Тут были предста¬
вители всех семей бураку владения — от каждого дома по одному
человеку. В знак протеста все явились к месту сбора в запрещен¬
ных указом соломенных шляпах. Они составили новую петицию,
в которой более обоснованно и настойчиво заявили о своих пре¬
тензиях. В ней они писали: «В других владениях эта получают
продовольственное содержание за счет урожая, выращиваемого
крестьянами. В нашем же владении мы, эта, уже давно сами за¬
нимаемся земледелием и сами вносим различные натуральные и
денежные подати. И несмотря на это, мы, как и прежде, продол¬
жаем подвергаться ограничениям и дискриминации. Это нас край¬
не огорчает» [78, с. 61].Вторая петиция еще более ярко характеризует уровень со¬
циального мышления и суть устремлений значительной части
жителей бураку, приобщившихся к «благородным» занятиям. Эти
парии, оказывается, считали вполне естественной сегрегацию тех
сэммин, которые продолжали заниматься традиционными видами
деятельности и получали продовольственные пайки. Они не могли
себе даже представить возможность полной отмены сословных
перегородок. Поэтому они считали логичной и необходимой от¬
мену дискриминации только для тех буракумин, которые смогли
переключиться на «чистые» виды занятий. Авторы данной пети¬
ции наивно полагали, что стоит лишь открыть глаза властям на
изменившуюся ситуацию, как их положение сразу будет улуч¬
шено.Составив петицию, жители бураку владения Бидзэн колонной
двинулись к резиденции бугё5, с тем чтобы вручить ее властям.
Но там их встретил отряд вооруженной самурайской охраны, ко¬
торый остановил толпу, разрешив пройти для переговоров лишь
восьмерым представителям сэммин. После этого солдаты аресто¬
вали и увели 12 человек, которых объявили зачинщиками «наглой
акции Сэммин». Всем остальным было приказано разойтись.121
Правда, предварительно им пообещали, что их новая петиция
будет самым серьезным образом рассмотрена. Однако дело кон¬
чилось лишь жестокой казнью пятерых из числа арестованных.В 60-х годах XIX в. участились случаи совместных выступле¬
ний представителей разных сословий, причем парии, поддерживая
и общие требования восставших, вместе с тем часто заявляли
и о своих сословных претензиях. Так, весьма весомым было уча¬
стие париев в бунтах горожан, происходивших в Осака в 1866 г.
Более 1200 жителей бураку присоединились к восставшим, доби¬
ваясь улучшения условий жизни. А во время волнений в Нисино-
мия местные эта были даже, как утверждают, инициаторами вы¬
ступления горожан [78, с. 62]. Акты совместного сопротивления
властям были отмечены и в ряде других районов страны.Можно выделить несколько основных групп требований сэм¬
мин в выступлениях рассматриваемого периода. Та часть жителей
бураку, которая не смогла приспособиться к новым экономиче¬
ским условиям, настаивала на сохранении или восстановлении
своих традиционных профессиональных привилегий. Их поддер¬
живали те предприимчивые парии, которые сумели воспользовать¬
ся этими условиями, но были весьма заинтересованы в закреп¬
лении монопольных сфер сбыта готовых изделий и получения не¬
обходимого сырья [7, т. I, с. 142—144]. Основным мотивом в
социальных претензиях сэммин-земледельцев было: «Мы отдаем
все силы сельскохозяйственному производству, вносим все требуе¬
мые подати. Так разве мы отличаемся чем-либо от других кре¬
стьян?» [7, т. I, с. 187].В условиях обострения в середине XIX в. проблемы сегрега¬
ции сэммин и усиления их борьбы за свои права два враждую¬
щих политических лагеря в Японии (антисёгунский и правитель¬
ственный) предприняли на определенном этапе попытки привлечь
на свою сторону наряду с другими сословиями и париев. Доста¬
точно отчетливо это впервые выявилось в начале 60-х годов в
связи с формированием во владениях Тёсю отрядов кихэйтай.
Один из инициаторов создания новой армии, Такасуги Синсаку,
в своих социальных воззрениях оказался настолько последова¬
тельным, что настоял на включении в состав кихэйтай не только
горожан и крестьян, но и жителей бураку.Это явилось небывалым и принципиально новым в истории
Японии событием. Оно стало настоящим социальным потрясением:
презираемые парии впервые допускались в ту сферу деятельности,
которая веками являлась монополией привилегированного сосло¬
вия, так как военная служба всегда рассматривалась как наи¬
более престижное занятие.Таким образом, после того как жители бураку постепенно
внедрились в ранее запретные виды экономической деятельно¬
сти— ремесло, торговлю, а также сельское хозяйство,— они, на¬
конец, оказались и в рядах вооруженных сил. Этот процесс уси¬
лившейся социальной эволюции весьма ощутимо расшатывал
идейную основу сегрегации, сословную замкнутость.122
По предписаниям властей княжества набор жителей бураку
в армию производился из расчета пяти человек от каждых ста
семей. Из числа добровольцев-сэммин отбирались наиболее креп¬
кие, ловкие, пользующиеся хорошей репутацией молодые мужчи¬
ны. Предполагалось, что в армии они практически будут исклю¬
чены из объединений париев, а после окончания военной службы
получат формальное право войти в состав хэймин. Понятно, что,
имея такую перспективу, бураку мин с большой охотой вступали
в ряды кихэйтай [78, с. 65].Создание воинских подразделений из числа добровольцев-сэм¬
мин оказалось весьма выгодным для властей предприятием. Их
экипировка, обеспечение оружием и снаряжением, а также и про¬
довольственное содержание осуществлялись не за счет княже¬
ской казны, а за счет добровольных взносов самих бураку мин,
в первую очередь наиболее состоятельных. В надежде на свое
скорое сословное освобождение парии делали эти пожертвования
довольно охотно.Однако все это не привело к быстрому реальному уменьшению
дискриминации париев и презрения к ним со стороны жителей
княжества, даже в армии. Так, например, среди населения вла¬
дения Тёсю в связи с привлечением париев к военной службе
распространилось такое пренебрежительное суждение о них:
«Во время голода едят и дрянь, а в . плохие времена приходится
использовать и никудышные войска». А в самих отрядах кихэйтай
солдаты-буракумин были объединены в свои особые подразделе¬
ния, поскольку «обычные» японцы были против совместной служ¬
бы с «грязными» париями. В составе кихэйтай были созданы че¬
тыре сравнительно небольших отряда, состоявших исключительно
из сэммин. Даже младшие командиры в них были из жителей
бураку. Таким образом в армии, солдаты которой должны были
сражаться за общую цель, продолжал строго соблюдаться прин¬
цип сегрегации. И тем не менее сам факт включения отрядов па¬
риев в кихэйтай, несомненно, стимулировал рост социального
самосознания и самоуважения в их среде. Этому способствовало
также то обстоятельство, что, как отмечают даже официальные
документы, именно военные формирования париев особо отличи¬
лись в победоносных боях с самураями из сёгунской армии [78,
с. 66].Что касается правительственного лагеря, то на территории,
контролируемой сёгунатом, в целом продолжалась политика уси¬
ления дискриминации париев. Власти по-прежнему пытались при
помощи ужесточения юридических ограничений и регламентаций
сохранить старые барьеры, отделявшие жителей бураку от осталь¬
ного населения. Им вновь запретили заниматься такими престиж¬
ными видами деятельности, как шелководство, прядение, ткаче¬
ство, производство сельскохозяйственных орудий. Вместе с тем
буракумин более настойчиво привлекали к выполнению полицей¬
ских и карательных функций. Стремясь затормозить бегство из
бураку, что стало ведущей формой сопротивления политике сегре-123
гащш, власти с растущим упорством выискивали скрывавшихся
среди хэймин париев и возвращали их в свои поселки, причем
одинаково жестоко наказывали как беглых сэммин, так и тех,
кто помогал им скрываться.Но даже сёгунские власти были вынуждены, наконец, при¬
знать, что одни лишь строгость и непреклонность не могут обес¬
печить успешного осуществления их социальной политики. В усло¬
виях угрожающего развития кризиса правители Токугава пыта¬
лись спасти и упрочить свои позиции путем маневрирования.Первые шаги в этом направлении были сделаны еще в 1855 г.,
когда сёгунские власти приказали начать переселение эта, нахо¬
дившихся под контролем Дандзаэмона, в осваиваемые районы
о-ва Хоккайдо [77, с. 151]. В правительственных кругах серьезно
рассчитывали таким образом добиться двойной выгоды: без осо¬
бых затрат стимулировать освоение северных областей и обес¬
печить смягчение недовольства хэймин и париев в тех районах,
где вражда между ними приняла слишком опасный характер.
Однако эти меры носили .крайне ограниченный и принудительный
характер и поэтому ничего не могли решить. Их практические
результаты были весьма ничтожны.Тогда в 1867—1868 гг., т. е., по существу, накануне своего
краха, сёгунат сделал несколько новых попыток завоевать дове¬
рие париев, главным образом эта (проблема париев стала в ос¬
новном проблемой эта). Количество хинин резко сократилось. Они,
в первую очередь артисты, повсеместно переходили в состав хэй-
мнн (чаще всего в сословия тёнин).В мае 1867 г. сёгунат обратился к жителям бураку с призы¬
вом (с призывом, а не приказом!) собрать средства для попол¬
нения опустевшей государственной казны. Отношение буракумин
к этому призыву видно из реакции на него жителей деревни Ва-
танабэ. Они направили властям послание, в котором выразили
согласие всемерно помогать сёгунату, но при условии, если власти
отменят практику сегрегации (см. Приложение 21). Характерно,
что свою просьбу они обосновали не стремлением добиться со¬
циальной справедливости, а констатацией определенной нелогич¬
ности практики сегрегации. По их мнению, дискриминацию париев
следует отменить уже хотя бы потому, что иностранцы свободно
употребляют в пищу мясо и никто не считает, что это чем-то
оскверняет их. Ведь они в отличие от париев являются у себя
полноправными и свободными людьми, подчеркивали в своем по¬
слании жители Ватанабэ.Эта ссылка на иностранцев весьма любопытна. Она свидетель¬
ствует о том, что по мере расширения контактов с Западом япон¬
ские парии все более приходили к выводу, что идейные принципы
дискриминации далеко не абсолютны и не универсальны, и пы¬
тались использовать новую информацию для достижения равно¬
правия б.Естественно, сёгунат не счел возможным пойти так далеко.
Но все же резкое ухудшение его положения делало его более124
терпимым даже в обращении с париями, в котором стали появ¬
ляться совершенно необычные, примирительные нотки.По примеру южных княжеств сёгунат решился на привлечение
париев к военной службе. Однако он не пошел так далеко, как
правители Тёсю: жителей бураку использовали в армии сегуна
только в качестве вспомогательной силы — в отрядах армейских
носильщиков и чернорабочих. В 1867 г. сёгунат вновь продемон¬
стрировал свою готовность пойти на какие-то уступки париям,
причем весьма своеобразным способом. К заболевшему отцу Дан-
дзаэмона власти вдруг послали для консультации личного врача
сёгуна. Этот шаг вызвал большое удивление в стране. Но Дан-
дзаэмон понял,, что в сложившейся ситуации он может добиться
от сёгуната реального смягчения системы сегрегации. Он сфор¬
мировал из подведомственных ему эта небольшой отряд воени¬
зированной охраны и предоставил его в распоряжение сёгуната.
В благодарность за это сёгун 13 января 1868 г. объявил о перево¬
де главы эта в состав хэймин. Через три дня Дандзаэмон попы¬
тался добиться такой же привилегии и для 60 членов его адми¬
нистративного управления. К его крайнему удивлению, власти
сразу же удовлетворили его просьбу. Глава эта решил, что исто¬
рия предоставила париям уникальную возможность, которую нель¬
зя упустить. Он обратился к сёгунскому правительству с пети¬
цией, в которой просил отменить все формы сегрегации париев,
находившихся в его подчинении, и перевести их в состав хэймин.
За это он обещал любую экономическую и военную поддержку
режиму Токугава [93, с. 106; 77, с. 153].Однако добиться удовлетворения последней своей просьбы он
уже не смог. Режим в эти дни, по существу, уже был лишен воз¬
можности что-либо решать. 27—30 января 1868 г. правительст¬
венные войска потерпели сокрушительное поражение в бою с си¬
лами антисёгунской коалиции при Фусими. А в мае того же года
сёгунат полностью капитулировал.С крахом режима Токугава завершился большой и наиболее
тяжелый период в истории дискриминации париев в Японии,
длившийся более двух с половиной столетий.Идейная эволюция обществав эпоху ТокугаваДвижение за преобразования, развернувшееся в Японии в
50—-60-х годах XIX в., и сама «реставрация Мэйдзи» были подго¬
товлены не только социально-экономическими и политическими
изменениями феодального общества, но и его идейной и психоло¬
гической эволюцией.Идейная сфера, бесспорно, является одной из важнейших в
сложном комплексе явлений, называемом «общественная жизнь
страны». Правда, ее эволюция зависит в основном от материаль¬
ных общественных перемен — в экономике, политике и т. д. Но это
вовсе не означает, что ее суть заключается лишь в пассивном125
фиксировании этих перемен. На определенном этапе она стано¬
вится направляющей силой эволюции общества. Распространяю¬
щиеся в стране новые идеи содействуют формированию новых
устремлений, настроений и психологии, обеспечивая тем самым
необходимую базу для будущих перемен общества в соответствии
с возникающими в нем реальными потребностями.Главными идейными основами режима Токугава были полити¬
ческие и социальные догмы конфуцианского учения, которое все¬
мерно поощрялось властями. Сёгунат благоволил к конфуцианству
потому, что его догмы совпадали с основными принципами про¬
водимой им политики и оно весьма точно и последовательно за¬
щищало интересы господствующих кругов феодального общества.
Так, например, конфуцианская социально-политическая филосо¬
фия утверждала принцип естественности и незыблемости сослов¬
ного деления, отдавала хозяйственное и нравственное предпочте¬
ние земледелию перед ремеслом и торговлей, считала главным до¬
стоинством и долгом человека безропотное подчинение властям.
Естественно, что эти идеи не могли не быть близкими феодаль¬
ной знати. И большинство состоявших на государственной службе
философов, историков и писателей в своих трудах развивали ос¬
новные догмы конфуцианства, умело приспосабливая их к нуж¬
дам текущего момента.Важнейшую роль в духовной жизни Японии в эпоху Токугава
играли также и поддерживавшиеся властями националистические
идеи. Они в основном отвергали наличие в культуре и идеологии
какого-либо другого народа чего-либо достойного восприятия или
подражания в Японии. Такой крайний национализм был выгоден
и необходим только господствующим кругам, поскольку он «объ¬
яснял» и наполнял «патриотическим» содержанием проводимую
ими политику строгой, единственной в своем роде изоляции стра¬
ны. Он избавлял власти от неприятной для них необходимости
открыто признать тот факт, что эта политика служила в основном
интересам феодальной знати, содействуя консервации существую¬
щей системы общественных отношений.Однако даже режим Токугава, пользующийся всеохватываю¬
щей, исключительной политической монополией, был не в состоя¬
нии противостоять процессу идейной эволюции, распространению
новых суждений, оценок и настроений. А этот процесс неизбежно
подрывал влияние господствующей философии, устои всей систе¬
мы Токугава по крайней мере не меньше, чем экономические,
социальные и политические перемены.Идеологическая и политическая оппозиция режиму возникла
уже в начале эпохи Эдо. Те социальные и политические принци¬
пы, на которых воздвигалось монументальное здание режима То¬
кугава, не могли стать и не стали объектом восторга всех слоев
населения. Ведь сёгунат, по существу, защищал интересы только
довольно узкого круга привилегированной верхушки. Это обстоя¬
тельство и предопределило распространение духа критического
восприятия многих сторон действительности феодальной Японии.126
О настроениях и взглядах тех слоев общества, которые оказа¬
лись недовольными политикой Токугава, можно судить, напри¬
мер, по произведениям Ито Дзинсая (1627—1705), талантливого
литератора, выходца из деловых кругов. Он весьма четко сформу¬
лировал основные претензии этих кругов к сёгунату. Прежде
всего, он указал «а огромный вред, который приносит обществу
система взаимной слежки и доносов, а также мелочная регламен¬
тация, сковывающая творческую инициативу людей. Он отмечал,
что крайний национализм, маскирующийся обычно под личиной
«патриотизма», чрезвычайно сужает кругозор людей и оглупляет
народ. В противовес всему этому он предлагал всемерно распро¬
странять просвещение и способствовать более свободному разви¬
тию личности [39, с. 59]. В его рассуждениях еще не было какой-
то конкретной идеи социальных преобразований. Здесь, скорее,
ощущалась надежда на рационализацию и гуманизацию сущест¬
вующего режима. Но даже такие суждения могли породить в об¬
ществе беспокойный дух перемен. А это не могло не тревожить
власти, для которых самым большим преступлением были любые
упреки в их адрес, воспринимавшиеся обычно как покушение на
присвоенную ими монополию на государственную мудрость и выс¬
шую справедливость. Поэтому многие работы Ито Дзинсая были
запрещены. Но, несмотря на это, они ходили по рукам в списках,
зачитывались до дыр и способствовали распространению критиче¬
ского восприятия политической действительности.Критически оценивал многие стороны режима Токугава и вид¬
ный общественный деятель и ученый Огю Сорай (1666—1728),
несмотря на свою приверженность господствующей идеологии.
Его критика, если можно так выразиться, была критикой справа.
В первую очередь он был недоволен усилением предприниматель¬
ских кругов, что, по его мысли, нарушало естественный общест¬
венный порядок и развращало народ. Поэтому он предлагал об¬
ратить самое серьезное внимание на возрождение и укрепление
позиций основных феодальных сословий — самураев и крестьян.
Вместе с тем для упрочения нравственных устоев он настаивал
на свободе личной жизни человека и необходимости раз¬
вития наук (в первую очередь западных) и просвещения [66,
с. 236].Видный философ второй половины XVIII — начала XIX в. Яма-
гата Дайни, отмечая отдельные недостатки режима, попытался
определить ту социальную силу, которая может оказаться доста¬
точно действенной в борьбе с любым общественным злом. Он по¬
лагал, что такой силой может стать лишь зажиточное крестьян¬
ство, которое только и способно нейтрализовать несомненный
вред, как он считал, наносимый стране торговлей [28, с. 193].Таким образом, эту группу философов в первую очередь вол¬
новал нравственный аспект все более усложнявшихся социальных
проблем. Однако в своих еще довольно робких попытках опреде¬
лить какие-либо приемлемые способы их разрешения они чаще
всего обращались в прошлое, к наиболее консервативным методам127
ведения социальной политики. Но, рассматривая социальные про¬
блемы в основном с точки зрения нравственных, этических кри¬
териев, они вовсе не считали необходимым что-либо менять в
самом характере общественных отношений. Они надеялись изба¬
виться от любого социального зла (от алчности, хитрости, про¬
дажности, взяточничества и т. д.) путем нравственного совер¬
шенствования людей. Но даже беспредельно преданные режиму
конфуцианские философы, третировавшие ремесло и торговлю и
превозносившие земледелие, постепенно вынуждены были в ка¬
кой-то мере учитывать реальность и согласиться, что ремесло и
торговля вообще-то сами по себе не слишком низкие виды дея¬
тельности. Более того, они даже, оказывается, нужны и полезны
обществу. Но вот многие алчные люди, занимающиеся ремеслом
и торговлей, якобы и воплощают в себе все общественное зло.
И все беды режима проистекают, следовательно, от их амораль¬
ности [98, с. 131].В данном случае философская мысль во многом плелась в
хвосте менявшейся действительности, и ее главной целью было
лишь определение более эффективных мер защиты феодальной
структуры общества. Представители этого направления выступа¬
ли за ограничение влияния предпринимательских кругов, за кон¬
сервацию существующих порядков, против каких-либо социаль¬
ных перемен :[98, с. 133]. Однако, в условиях когда в стране росло
число людей, не удовлетворенных и напуганных неутешительными
результатами реформ-паллиативов, и создавалась более реальная
основа для политической оппозиции, развивались и другие фило¬
софские направления, которые стимулировали стремление к более
значительному переустройству общества. Их представители вы¬
ражали интересы и настроения разных слоев населения.Зарождение антисёгунских идей и настроений происходило
самыми разными путями. Так, изоляцией страны оказались весьма
недовольны представители школы рангакуся (голландоведов).
Правда, они не стали какой-то действенной преобразующей си¬
лой, так как являлись скорее учеными, чем политиками.Более эффективной в этом отношении была деятельность сто¬
ронников учения сингаку (о морали), настаивавших на внедре¬
нии в народе таких качеств, как деловитость, бережливость, чест¬
ность. В XVIII в. ими стали распространяться новые идеи инди¬
видуализма, общественной ценности самого человека, его чувств
и настроений. С такими идеями выступили совершенно различные
по другим своим взглядам общественные деятели Японии. Таким
образом, формировалось новое представление не только о долге
человека перед обществом, но и об ответственности последнего
перед индивидуумом. По существу, эти идеи оказались близкими
всем недовольным своей приниженностью и бесправием, в первую
очередь предпринимательским кругам.Неизбежным результатом подобной эволюции системы взгля¬
дов и настроений явились новые представления о нелогичности
и общественной вредности сословной структуры. Так, например,128
видный общественный деятель второй половины XVIII — начала
XIX в. Кайхо Сэйрё (1755—1815) проявил настолько широкий
подход к оценке ремесла и торговли, что счел вполне оправдан¬
ным, нравственным и даже необходимым приобщение знати к
предпринимательской деятельности.. Он писал: «Почему никто не
удивляется, когда самурай покупает? А если он продает, то все
считают это недопустимым. Нет, такой подход явно нелогичен!»
[98, с. 135]. Объективно ход таких рассуждений мог привести
даже и к отрицанию необходимости сословного деления. Правда,
сам Кайхо Сэйрё, призывая самураев заняться коммерцией, вовсе
не настаивал на отмене сословий. Он стремился к «более гармо¬
ническому сочетанию» интересов высших и низших социальных
групп, к укреплению позиций знати в быстро менявшихся усло¬
виях ее существования.Гораздо да*лыпе его в оценке социальной ситуации пошел уче¬
ный и философ Сиба Кокан (1747—1818). Уже в конце XVIII в.
он высказал мысль о необходимости равноправия для всех лю¬
дей [43, с. 87]. Он выдвинул крайне еретическую для Японии
того времени идею о том, что «все, начиная с Сына неба и сёгуна
и кончая дворянами, крестьянами, купцами, сэммин и нищими,—
все они в равной мере люди» [28, с. 192].Совершенно особое место в истории развития общественной
мысли Японии занимает выдающийся философ Андо Сёэки. Его
анализ социальных отношений явился вершиной осмысления дей¬
ствительности не только для своего времени, но и для последую¬
щей эпохи. Многие его наблюдения и суждения по своей точности
и общественной значимости стояли на уровне высказываний пере¬
довых мыслителей Запада XVIII — начала XIX в. Однако его тру¬
ды в целом остались почти неизвестными его современникам.Андо Сёэки родился в семье ронина на рубеже XVII—XVIII вв.
Он получил довольно разностороннее образование и, что особен¬
но важно, познакомился с некоторыми трудами западных ученых
об обществе. Это дало ему возможность сравнивать и, следова¬
тельно, делать более глубокие выводы относительно японского
общества его времени.О его взглядах можно судить по сохранившимся отрывкам из
двух его основных произведений: «Истинно действенные законы
природы» и «Сообщение об истинном всеобщем пути». Исходным
пунктом всех его рассуждений о японском обществе было осужде¬
ние существующего в нем и постоянно усиливавшегося социаль¬
ного неравенства. Он порицал противоестественное, с его точки
зрения, деление населения на четыре сословия. Подчинение на¬
рода знати было, по его мнению, не чем иным, как «узаконенным
беззаконием» [38, с. 127]. Андо Сёэки писал, что такое положе¬
ние сложилось не естественным путем, а вследствие интриг и коз¬
ней «мудрых» (он иронически употреблял это слово в качестве
синонима слов «хитрый», «своекорыстный») людей. Эти «мудре¬
цы», по его мнению, утвердив социальное неравенство, исказили
естественный миропорядок [54, с. 62—63]. Выступая против кон-9 Зак. 651129
фуцнанцев, которых он рассматривал как своих главных идейных
противников, Андо Сёэки особенно подчеркивал, что именно они
оправдывают и поддерживают такое беззаконие.В условиях господства национализма Андо Сёэки сумел под¬
няться до вершин независимого мышления и в тех сферах, кото¬
рые уже давно считались священными и поэтому не подлежащими
критическому восприятию. Он, в частности, весьма скептически
оценивал общественное значение ратных деяний героев времен1
Тоётоми Хидэёси и Токугава Иэясу. Не унизился Андо Сёэки и до-
пренебрежительных, высокомерных отзывов о других народах, что
в то время являлось наиболее распространенным и легким спосо*-
бом демонстрации патриотизма. Он неизменно отзывался об этих
народах с таким же уважением, как и о своем «ароде [38-
с. 129—131].Суждения Андо Сёэки о необходимых переменах носили чрез¬
вычайно радикальный характер. Путь к установлению в Японии*
«естественного порядка вещей», по его мнению, мог начаться толь¬
ко с полного уничтожения социального неравенства, с отмены
привилегий знати. Ибо естественным он считал такой мир, в кото¬
ром нет классового и сословного неравенства, различий между
«благородными» и «подлыми» и где все люди заняты сельскохо¬
зяйственным трудом [78, с. 63].«Если,— писал он,— ликвидировать такое положение, когда не¬
которые люди могут не трудиться и присваивать себе огромное
количество еды и одежды, то >не будет и бедных» [43, с. 75].
Интересно отметить, что этот важный принцип социально спра¬
ведливого общества еще в древности был высказан христиански¬
ми мыслителями, а впоследствии был зафиксирован в трудах
многих европейских социалистов-утопистов и нашел воплощение в-
известной формуле: «Кто не работает, тот не ест». Весьма при¬
мечательно, что к одинаковым выводам и оценкам характера об¬
щественных отношений независимо друг от друга приходили люди
разной культуры, жившие в разных районах земного шара.В позитивной части своей программы, предлагая создать но¬
вое, справедливое общество, Андо Сёэки ориентировался не на
будущее, не на закономерное, поступательное развитие общества,,
а на его «золотое» прошлое. Предлагавшийся им коммунизм был
по своей сути крестьянским, утопическим. Но в условиях Японии
XVIII в. он и не мог предложить что-либо иное. По его мысли,
жизнь в этом идеальном обществе должна была проходить в
естественных условиях — среди природы, в занятиях земледе¬
лием — и неизменно оставаться высоконравственной. Ремесленни¬
кам и купцам он отводил второстепенную, вспомогательную роль-
обслуживания нужд крестьян [38, с. 160]. Социальное равенство'
и высокая нравственность должны были базироваться на основ¬
ном обязательном принципе: «Усердная работа и умеренное по-
требление для всех» [7, т. I, с. 127].Андо Сёэки думал и о возможных путях демократизации го¬
сударственного управления. Он считал, что функции правительства130
должны быть строго- ограничены только сферой материального
учета н контроля. По его мнению, это могло предотвратить опас¬
ную возможность превращения высшего органа власти в инстру¬
мент защиты интересов лишь какой-то одной группы населения
и насилия над всеми остальными [38, с. 162].Бесспорно, в научном отношении и с точки зрения возможности
практического осуществления социальная философия Андо Сёэки
крайне наивна и весьма уязвима во многих своих положениях.
Но если учесть все неблагоприятные условия, в которых она соз¬
давалась (изоляция страны, строжайший полицейский надзор за
поведением и мышлением, низкий уровень общественного разви¬
тия), то его учение представляется просто феноменальным яв¬
лением. Оно стало вершиной идейных поисков того времени. Глав¬
ное его достоинство заключается в том, что оно не замкнулось
в узкосословных рамках, что было характерно для большинства
учений эпохи, а предлагало какую-то рациональную схему для
всех слоев населения, хотя и основанную главным образом на ин¬
тересах и идеалах крестьян. Кстати, в этом же заключалась и его
основная слабость с точки зрения возможности реализации каких-
либо его положений.Более реальными в смысле возможности их воплощения в
жизнь в эпоху Токугава могли быть сравнительно ограниченные
системы взглядов, ставившие лишь частные конкретные полити¬
ческие или социальные цели реформирования общества в интере¬
сах определенных влиятельных групп. На какой-то срок они и ста¬
новились организующим началом для той части знати или пред¬
принимательских кругов, интересы которых они должны были
выражать.В конце XVIII—XIX в. подобные идейные поиски были связа¬
ны в основном с формированием двух враждующих политических
лагерей — правительственного и антисёгунского. В социальном
плане вначале между ними не было каких-то заметных различий:
оба они в целом выступали за полное сохранение существующих
в стране общественных отношений. Противоречия же определя¬
лись по преимуществу политическими разногласиями.Главные усилия философов и общественных деятелей — сторон¬
ников режима Токугава — были направлены на изыскание и обо¬
снование приемлемого способа и допустимого объема реформиро¬
вания системы управления, которое обеспечило бы сохранение и
укрепление существующей феодальной структуры. Ряд ученых,
рассматривавших, в частности, различные аспекты политики изо¬
ляции, пришел к выводу, что экономический застой и растущее
отставание от стран Запада в конце концов могут привести режим
Токугава к полному банкротству. Они полагали, что только отказ
от изжившей себя политики изоляции, расширение контактов с
Западом могут обеспечить быстрый прогресс Японии и создание
З'словий для преодоления всех внутренних и внешних трудностей
режима. Рассматривая отказ от политики изоляции как панацею
•от всех зол, они обычно ссылались на пример Англии, которая,9*131
находясь, по их мнению, в сходных с Японией географических
и исторических условиях, смогла все же стать богатой и сильной
в основном, как они считали, за счет внешней торговли [98,
с. 136—137]. Наиболее ярким представителем этого философского
направления был разносторонний ученый (экономист, астроном,
географ, голландовед) Хонда Тосиаки (1744—1821), автор ряда
исследований по общественным проблемам. Сторонником отказа
от политики изоляции был и Ёкои Сёнан (1809—1869)—полити¬
ческий деятель из клана Кумамото (на о-ве Кюсю), который за¬
нял компромиссную позицию в борьбе враждующих лагерей.Точка зрения этих ученых имела сторонников даже в прави¬
тельственных кругах, в которых в начале XIX в. выявились коле¬
бания по поводу государственной целесообразности продолжения
политики изоляции страны. Но единственным следствием этих
колебаний было создание в 1811 г. специального, строго контро¬
лируемого официального органа для перевода на японский язык
разнообразной иностранной литературы. На подлинный отказ от
политики изоляции власти тогда еще не были готовы.Вместе с тем в стране распространялось мнение о том, что
способы укрепления режима следует искать и на путях каких-то
перемен в социальной сфере. Однако эти поиски, были еще крайне
робкими. За социальными образцами чаще обращались в далекое
прошлое. Так, например, глава сёгунского артиллерийского ведом¬
ства Эгава Торадзаэмон (1801—1855) предложил властям возро¬
дить старую систему нохэй (крестьян-солдат, крестьянской мили¬
ции). Это, по его мнению, могло не только усилить армию, но и
расширить социальную опору сёгуната [33, с. 246]. Это предло¬
жение показалось властям привлекательным, и в 1853 г. они
сформировали небольшой отряд нохэй. Однако это, естественно,
не могло обеспечить решение какой-либо сложной общественной
проблемы.Такая же участь постигла и предложения ряда других рефор¬
маторов, пытавшихся укрепить позиции структуры Токугава при
помощи частных, сравнительно незначительных перемен в жизми
общества. Сёгунат был явно не в состоянии породить какую-либо
конструктивную социальную или политическую идею.Главной идеологической основой антисёгунского лагеря стал
философский комплекс идей монархизма, причем его содержание
с течением времени существенно менялось.Идеология приоритета императорской власти начала возрож¬
даться еще в XVII в. Ее базой стала серия работ по общей исто¬
рии Японии (насчитывавшая 243 тома), составленная группой
ученых из клана Мито в 1657—1715 гг. Авторы этой работы стре¬
мились доказать, что власть императора священна и неоспорима.
Хотя такой аспект рассмотрения истории страны неизбежно пред¬
полагал какую-то, чаще всего завуалированную, критику сущест¬
вующей формы правления, однако явных выпадов против сёгуната
в этой работе еще we было. Поэтому тогда она и не вызвала осо¬
бого беспокойства у правителей страны, тем более что они и сами132
всегда демонстративно подчеркивали верховенство императора,
при условии что последний не будет вмешиваться в дела управ¬
ления.Вместе с тем в идейный комплекс антисегунскои коалиции во¬
шла и система взглядов школы вагакуся или кокугакуся (япониз-
ма, исконно японской культуры, традиций и норм нравственности),
которая, в частности, выступала против распространения в Япо¬
нии конфуцианства, чужого учения, завезенного с материка. Эту
школу вряд ли можно было заподозрить в какой-то особой про¬
грессивности. Ибо она, как и сёгунат в целом, действовала в
основном под «патриотическими» лозунгами и догмами, парали¬
зующими всякую способность к логическому, объективному вос¬
приятию общественных реалий. Правда, в отличие от властей эта
школа насаждала преклонение перед императором на базе идей
синтоизма. Но, настаивая на восстановлении «законной» власти
императора, она стремилась в первую очередь лишь к укреплению
своих политических позиций. Сторонники вагакуся не выступали
и против изоляции страны.На протяжении всего XVIII в. идеи монархизма и японизма не
имели серьезного политического значения. Лишь в конце века в
связи с усилением недовольства правлением Токугава в разных
слоях общества эти идеи стали приобретать популярность.Видным представителем этого течения был крупный ученый и
общественный деятель Японии Мотоори Норинага (1730—1801).
Он поддерживал идеологию монархизма, всемерного развития япо¬
низма, видя в ней надежный источник оздоровления общества.
Он полагал, что путь к подлинной реализации идеи восстановле¬
ния власти императора и некоторых забытых японских социаль¬
ных традиций лежит через борьбу с различными формами об¬
щественного зла: с роскошью, взяточничеством, нищетой и т. д.
[28, с. 193]. Следовательно, основное внимание он обращал на
нравственную деградацию общества, считая ее главной социаль¬
ной проблемой режима. Но способы ее решения он представлял
себе довольно туманно, предлагая лишь реформировать общество
на основе укрепления феодальной структуры, внедрения нацио¬
нализма и всемерного развития патриархальных форм взаимоот¬
ношений в социальной сфере.Более последовательным критиком пороков режима был выда¬
ющийся ученый и писатель Рай Санъё (1780—1832). Но его по¬
зитивная программа также была весьма общей и приблизитель¬
ной. В основном своем труде, трехтомной истории Японии (Нихон
гай си), он связывал свои надежды на разрешение сложных про¬
блем общества с восстановлением законной власти императора.Однако в XIX в. содержание идеи реставрации власти импе¬
ратора и возможных при этом общественных перемен, которой
придерживались сторонники оппозиции, постепенно пополнялось
новыми существенными элементами. Предполагаемые политиче<-
ские перемены в стране все чаще связывались с требованиями
каких-то гарантий предпринимательской деятельности. Эта тен¬
ия
денцня стала особенно заметной после восстания под руковод¬
ством Осио Хэйхатиро, когда в обществе более четко проявились
черты антисословных настроений. Но и в данном случае опреде¬
ляющим было, скорее, желание некоторых социальных слоев (ча¬
сти дворянства и предпринимательских кругов) добиться распро¬
странения системы привилегий на эти слои, нежели забота о на¬
роде в целом. Правда, благодаря трудам Андо Сёэки, Сиба Кокан
и некоторых других мыслителей в идейную жизнь страны в какой-
то мере вошли суждения и представления о необходимости учи¬
тывать интересы крестьян и горожан. Но в реальной политике,
в противоборстве враждующих лагерей они еще не играли замет-,
ной роли. Практическое значение тогда могли иметь только те
философские построения, которые выражали интересы социаль¬
ных слоев, уже обладавших каким-либо экономическим и полити¬
ческим влиянием и способностью к самоорганизации: рвущейся к
власти оппозиционной знати и поддерживающих ее помещиков и
предпринимателей, нуждавшихся в упрочении своего политическо¬
го положения.Однако лидеры оппозиционного лагеря постепенно уясняли, что
если они серьезно хотят добиться успеха, то они хотя бы в ми¬
нимальной степени должны учесть потребности и других социаль¬
ных групп общества. Ибо без поддержки или хотя бы доброже¬
лательного нейтралитета основной части населения надеяться на
подлинное упрочение своего положения они не могли. Поэтому и
были тогда предприняты первые попытки выяснить, какие пере¬
мены в положении низших сословий желательны и возможны. Эти
попытки коснулись даже проблемы дискриминации. Правда,
осмысление явления дискриминации носило тогда весьма поверх¬
ностный характер и не ставило целью его уничтожение, но уже
сам факт распространения философских размышлений и на дан¬
ный, ранее совершенно игнорировавшийся социальный объект го¬
ворил о значительности перемен в умонастроениях феодального
общества Японии.Однако поверхностный характер рассмотрения проблемы па¬
риев определялся не только нежеланием общественных деятелей
по-настоящему решать эту проблему, ио несомненно и ее исклю¬
чительной сложностью и запутанностью. Особая сложность проб¬
лемы определялась рядом обстоятельств. Прежде всего, явление
дискриминации — наиболее противоречивая и консервативная об¬
ласть социальных отношений. Кроме того, правящие круги тради¬
ционно искусственно изолировали эту область от остального об¬
щества, стремясь доказать, что она вообще не связана с пробле¬
мами других сословий. Наконец, совершенно исключительную
роль в сохранении этого явления играли давно сложившиеся тра¬
диции и предрассудки, подлинную общественную значимость ко¬
торых оценить особенно трудно.И все же с конца 30-х годов XIX в., особенно после восста¬
ния под руководством Осио Хэйхатиро, эта проблема уже не схо¬
дит с повестки дня, хотя, естественно, и не рассматривается как134
первоочередная. Ей постоянно уделяют внимание самые различ¬
ные общественные и политические деятели и ученые, усилиями
которых ее рассмотрение было, наконец, сдвинуто с мертвой точ¬
ки. Были выдвинуты первые идеи о возможных способах смягче¬
ния и даже решения проблемы сегрегации париев.В 1848 г. была опубликована книга Хоаси Банри (1778—1852).
Автор, высокообразованный человек и многогранный специалист,
рассматривал в ней в основном общую социальную ситуацию в
стране. Но в книге имелся и специальный раздел, в котором ав¬
тор попытался наметить один из приемлемых для сёгуната спосо¬
бов решения проблемы сегрегации (см. Приложение 23). В нем
Хоаси Банри выступил с предложением совместить освобождение
париев с освоением необжитых районов Севера Японии. В соот¬
ветствии с его планом всех жителей бураку следовало подверг¬
нуть обряду очищения, который избавил бы их от «оскверненно¬
сти», и переселить в северные, малолюдные тогда области страны
(на северо-восток о-ва Хонсю, на о-в Хоккайдо и прилегающие
к нему острова). Тем самым, по мысли автора проекта, правите¬
лям страны не нужно было бы тратить средства и прилагать осо¬
бые усилия к решению сложной проблемы сегрегации париев: они
просто физически были бы изъяты из тела японского общества,
что, кстати, способствовало бы консолидации последнего. Кроме
того, такой довольно дешевый способ освоения Севера мог обер¬
нуться для всего государства значительными дополнительными
выгодами за счет развития там усилиями бывших париев различ¬
ных отраслей производства: горного дела, лесной промышленности,
сельского .хозяйства и рыболовства.Следует отметить, что предложения Хоаси Банри не были
вполне оригинальными. Еще задолго до него, во второй половине
XVIII в., видный деятель сёгунского правительства Танума Оки-
цугу (1719—1788) выступил с проектом распространения власти
Дандзаэмона на всех париев страны, с тем чтобы под его руко¬
водством организовать переселение значительной их части (около
70 тыс.) на Север для его освоения [71, с. 162].Как уже отмечалось в предыдущем разделе, правительство в
конце 50-х годов предприняло попытки осуществить подобные
планы. Однако практически они не дали почти никаких резуль¬
татов ни в социальном, ни в экономическом плане, в частности
потому, что жители бураку вовсе не хотели уезжать из родных
мест и решительно выступали против их принудительного пере¬
селения на Север.На проблему сегрегации париев обратили внимание и общест¬
венные деятели некоторых княжеств, в первую очередь тех, кото¬
рые находились в оппозиции к сёгунскому правлению. Особенно
примечательным в этом отношении документом явилась статья
ученого и выдающегося общественного деятеля из княжества Ka¬
ra, сторонника реставрации власти императора, Сэнсю Фудзиацу
(1815—1864). Она называлась «Принципы управления эта» (см.
Приложение 25).135
Особое внимание привлекают следующие три суждения автора.
Прежде всего, предположение автора о том, что парии якобы по¬
томки плененных корейцев или охранников гробниц. Очевидно,
это было для него достаточным объяснением дискриминации жи¬
телей бураку. Но Сэнсю Фудзиацу предлагал «великодушно» за¬
быть нх прошлое и считать вполне добропорядочными японцами.
Далее, автор статьи выдвигал самый веский аргумент в пользу
отмены сегрегации париев. Он считал, что пришло время, когда
это лучше сделать добровольно и сверху, а не дожидаться, пока
этого добьются сами восставшие сэммин снизу. Таким образом, он
предлагал властям наиболее целесообразный и разумный выбор.
И наконец, он вполне справедливо утверждал, что одно лишь фор¬
мальное провозглашение их равноправия практически почти ниче¬
го не изменит. Поэтому он считал необходимым подкрепить юри¬
дический акт освобождения сэммин от сегрегации системой до¬
статочных экономических гарантий: наделить их участками земли,
жильем и необходимым минимумом денежных средств [78, с. 64;
7, т. I, с. 178]. По мысли Сэнсю Фудзиацу, эти меры будут спо¬
собствовать ликвидации складывавшихся на протяжении длитель¬
ного времени профессиональных и экономических различий между
парнями и хэймин и тем самым создадут реальную базу для от¬
мирания элементов сегрегации. Автор проекта вполне справедли¬
во полагал, что отмена сегрегации будет способствовать росту на¬
ционального богатства и улучшению общего психологического
климата в стране [76, с. 169]. Последние положения проекта, не¬
сомненно, были наиболее конструктивными. Однако они надолго
остались лишь предложениями.Идея «очищения» париев и перевода их в состав хэймин и
предоставления им при этом минимально необходимой материаль¬
ной помощи была поддержана и другими общественными деяте¬
лями Японии [50, с. 217].Таким образом, в середине XIX в. впервые были открыто про¬
возглашены идеи, которые еще совсем недавно казались невоз¬
можными. По существу, впервые признавался сам факт дискри¬
минации париев и была высказана мысль о противоестественности
и необоснованности этого явления. Некоторые общественные дея¬
тели Японии публично заявили, что жители бураку такие же лю¬
ди, как и все остальные, и поэтому их следует освободить от
унижений. Правда, при этом особо подчеркивался такой веский
довод в пользу необходимости отмены сегрегации, как большой
революционный потенциал париев, их способность добиться осво¬
бождения и собственными силами. И наконец, серьезность наме¬
рений реформаторов подчеркивалась их предложениями обеспе¬
чить равноправие отверженных хотя бы минимальными экономи¬
ческими гарантиями.Первыми на путь каких-то социальных перемен в сфере дис¬
криминации встали наиболее радикально настроенные политиче^-
ские руководители клана Тёсю. Мы уже отмечали, что видный
деятель антисёгунского направления Ёсида Сёин еще в конце136
50-х годов выступил с предложением привлечь в новую армию
кихэйтай добровольцев из числа жителей бураку. При этом он
считал необходимым освободить этих солдат и их семьи от систе¬
мы дискриминации, а впоследствии распространить освобождение
и на остальных париев [50, с. 223].Однако, несмотря на образование в середине XIX в! двух враж¬
дующих политических лагерей и известную поляризацию социаль¬
ных сил, в стране еще не сложилась какая-то стройная философ¬
ская концепция возможных общественных преобразований, хотя
их необходимость и неизбежность стала уже для многих неоспо¬
римой. Режим оказался совершенно несостоятельным в идейной
сфере.Что же касается оппозиционного лагеря, то там в этой сфере
царил полный разброд. Высказывались, по существу, противопо¬
ложные суждения о пользе контактов с Западом, о роли разных
слоев населения в обществе. Это свидетельствовало о нарастании
социальных и политических противоречий в этом лагере, что в.
значительной мере ослабляло его.И все же именно в недрах антисёгунского блока сложились
хотя бы общие представления о некоторых деталях реконструкции
системы, которая дала бы возможность преодолеть наибольшие
трудности и обеспечить ее прогресс. Это в первую очередь идеи
о необходимости сокращения или даже полной отмены сословных
ограничений, усиления роли предпринимательских кругов, разви¬
тия современной промышленности и науки, создания новой несо¬
словной армии, развития полезных контактов с Западом. Были вы¬
сказаны даже суждения о возможных переменах в отношении сег¬
регации париев.Хотя все эти предлагавшиеся перемены ни в одном документе
не определялись как важные элементы буржуазной революции, по
существу, они именно таковыми и были, даже в том случае, когда
мыслившие категориями феодализма философы полагали, что эти
меры послужат лишь интересам привилегированных кругов выс¬
шего сословия и не приведут к качественному изменению характе¬
ра общества.Таким образом, происходила в определенной степени револю¬
ция умов, которая является важнейшей предпосылкой перехода к
новому обществу [28, с. 263]. В условиях экономически отсталой
и слабо связанной с внешним миром феодальной страны с огром¬
ным трудом зарождались идейные основы новой структуры общест¬
ва, новые принципы внешней и внутренней политики господствую¬
щих кругов.•* * *Поздней осенью 1867 г. антисёгунская коалиция начала, нако¬
нец, решающее наступление на режим. В октябре этого года пред¬
ставители княжества Тоса обратились к сёгуну Кэйки с настоя¬
тельным предложением отказаться от власти в пользу императо¬137
ра. Сёгун, понимая, что при сложившихся обстоятельствах он не
может игнорировать это послание, послал письмо императору, в
котором официально сложил с себя полномочия верховного пра¬
вителя страны. Однако в то же время он, опираясь на поддержку
ряда княжеств (Хиго, Сэндай, Цусима и др.), сделал последнюю
попытку повернуть ход событий в свою пользу с помощью воен¬
ной силы [191, с. 383].В Киото, где находилась резиденция императора, сосредоточи¬
лись войска противников режима (из Тёсю, Сацума, Хидзэн, Ова-
ри и других владений), значительную часть которых составляли
отряды нохэй и кихэйтай. Эту объединенную армию возглавил
представитель феодальной знати Юга известный полководец Сай-
го Такамори. В начале 1868 г. эта армия под г. Фусими нанесла
решительное поражение войскам сёгуна. Лишившийся военной
опоры, сёгун в мае 1868 г. полностью капитулировал. И хотя раз¬
розненные части противников нового режима пытались еще ка¬
кое-то время оказывать сопротивление в ряде районов страны,
было очевидно, что победа антисёгунской коалиции бесспорна и
окончательна.Феодальный режим Токугава, господствовавший в стране на
протяжении более двух с половиной веков, потерпел крах. Крах
режима означал не просто формальную смену правителей, а зна¬
чительный поворот в социальной истории Японии. С наступлением
эпохи Мэйдзи начался во многом новый период развития страны,
характерный некоторыми новыми особенностями и принципами
внешней и внутренней политики, новой спецификой положения
всех слоев населения. По существу, в стране начался период ста¬
новления капитализма во всех сферах жизни общества.
СТАНОВЛЕНИЕ КАПИТАЛИЗМА В ЯПОНИИ
(70—80-е ГОДЫ XIX в.)Вначале казалось, что свержение династии Токугава не при¬
ведет к каким-то значительным переменам в стране, во всяком
случае в социальных отношениях. Действительно, на какие серьез¬
ные изменения можно было рассчитывать в конце 60-х годов, есл|и
в результате политического переворта к власти пришли предста¬
вители того же привилегированного сословия, что и свергнутые
правители? Кроме того, лидеры нового режима и не имели какой-
то четкой программы преобразований, а тем более желания ко¬
ренной ломки давно устоявшихся и выгодных социальных отно¬
шений.И несмотря на это, в сравнительно короткий срок, за какие-
нибудь 20—25 лет после «реставрации Мэйдзи»1, Япония изме¬
нилась до неузнаваемости. При этом перемены коснулись букваль¬
но всех сторон жизни общества. Довольно быстро и радикально
было покончено'с состоянием застоя и косности. Явный прогресс
наметился в экономической, политической и социальной сферах.В стране, в первую очередь в центральных районах, строились
заводы, фабрики и верфи, прокладывались дороги, возводились
мосты, сооружались современные порты, спускались на воду воен¬
ные, торговые и пассажирские суда, открывались специализиро¬
ванные учебные заведения.Неузнаваемой становилась и общественная жизнь. Возникло
большое количество новых издательств и был налажен регуляр¬
ный выпуск газет и журналов самой различной ориентации. Как-то
вдруг и обильно хлынул поток переводной зарубежной литерату¬
ры. Изолированное в течение столетий от внешнего мира общест¬
во после «переворота Мэйдзи» стало жадно впитывать в себя но¬
вые идеи самого разного направления. Шел мучительный, но не¬
обходимый процесс осмысления сложившегося в стране положе¬
ния, поисков путей дальнейшего развития, решения различных
социальных, экономических и даже моральных и этических проб¬
лем. В огромном богатстве и многообразии философских и поли¬
тических идей Запада общественные деятели Японии пытались
найти то, что, по их мнению, могло подойти к привычным пред¬
ставлениям и конкретным условиям страны.Но вместе с тем по мере развития контактов с Западом и на-139
растания угрозы военного столкновения с ним в стране вновь ста¬
ли усиливаться националистические, шовинистические настроения.
Определенные круги стремились оградить идейный мир японцев
от любого зарубежного влияния, ограничившись восприятием
лишь технического опыта и знаний.Отечественное и зарубежное в это время сосуществовало и
боролось не только в сфере идей, но и в науке, технике и быту.
Строились здания западной архитектуры, был введен новый ка¬
лендарь, получили некоторое распространение европейская одежда
и прически. Повсеместно ощущалось стремление изменить не толь¬
ко общественные порядки, но и образ и стиль жизни. Преобра¬
жение Японии на сей раз касалось не какого-то отдельного, изо¬
лированного аспекта жизни страны, оно носило всеобъемлющий
характер.Одним из важнейших показателей основательности обществен¬
ных потрясений явились перемены в социальной сфере. Они вы¬
разились в том, что в это время несколько ослабло влияние ста¬
рой феодальной верхушки, в первую очередь даймё, растворялась
в гуще «простого народа» основная масса дворянства. В то же
время усиливались наследники феодального режима — помещики
(дзинуси)2. Росло влияние представителей предпринимательских
кругов, заставивших, наконец, правителей Мэйдзи допустить их к
определенному участию в управлении страной. Исключительное
значение во всей общественной жизни, бесспорно, имел и процесс
зарождения и начала формирования рабочего класса, который к
концу рассматриваемого здесь периода проявил себя в качестве
самостоятельной социальной силы. Весьма показательным для ка¬
чественных изменений общества явились и изменения в психоло¬
гии разных слоев населения, пересмотр ими многих «незыблемых»
социальных ценностей.Эпоха Мэйдзи началась далеко не одинаково для разных со¬
циальных групп. Вначале новые власти постарались удовлетво¬
рить запросы лишь определенной части старой знати и близких
ей кругов предпринимателей. Для миогих же других групп насе¬
ления положение не только не изменилось к лучшему, но стало
даже в чем-то хуже. Это сразу создало базу для широкой и раз¬
нохарактерной оппозиции новому режиму. Им были недовольны
обездоленные и разорившиеся самураи, часть помещиков, по*
Прежнему закабаленные крестьяне, нарождающийся совершенно
бесправный рабочий класс, значительная часть интеллигенции и
парии. В связи с их борьбой новые правители оказались вынуж¬
денными идти по пути преобразований гораздо дальше, нежели
они рассчитывали.Таким образом, событие, на первый взгляд для судеб всего
общества не слишком значительное — приход к власти новых пра¬
вителей из дворянского сословия,— по существу, стало отправной
точкой длительного процесса весьма основательных, революцион¬
ных по своей сути преобразований в стране. В результате его
была создана новая, достаточно успешно функционировавшая эко-140
номика. Формировались новая культура, идеология, многие новые
этические и нравственные представления и психология. Значи¬
тельно изменилось все общество в целом.В связи с этим возникают по крайней мере два вопроса.
Во-первых, каковы причины столь значительных, заранее никем
не планировавшихся перемен во всех сферах жизни общества?
И, во-вторых, какова сущность переворота Мэйдзи и последовав¬
шего за ним периода реформ? В обширной литературе, посвящен¬
ной сложнейшему и весьма противоречивому 20—25-летнему пе¬
риоду истории Японии, начинающемуся с «реставрации Мэйдзи»,
по этим вопросам высказывались весьма противоречивые сужде¬
ния (см. [52, с, 4—14]).Не ставя своей задачей решать здесь эти вопросы, мы наме¬
рены подробнее остановиться лишь на некоторых их частных ас¬
пектах, связанных с процессом социальной и идейно-психологи-
ческой эволюции Японии в период с 1868 г. до начала 90-х годов.Начало буржуазных преобразований.Социальная эволюция ЯпонииК осени 1868 г. были ликвидированы последние разрозненные
очаги сопротивления противников новой власти. Император со
•своим двором переехал в столицу, которую в сентябре того же
года переименовали в Токио, и было провозглашено начало но¬
вого правления, получившего наименование Мэйдзи («Просве¬
щенное правление»).Ведущую роль в рядах пришедшей к власти антисёгунской
коалиции играли преисполненные непомерных политических амби¬
ций представители южных кланов — Тёсю и Сацума, а также
Тоса и Хидзэн. Вначале их не слишком волновали проблемы всей
страны. В первую очередь они стремились укрепить ущемлявшие¬
ся при Токугава права группы могущественных феодалов тодза-
ма, в основном Юга страны. Но этой цели они добились уже в
период захвата власти, когда сформировали правительство, имев¬
шее откровенно клановый характер.Однако новые власти сразу же столкнулись с насущной не¬
обходимостью решать и важнейшие общенациональные пробле¬
мы, как оставшиеся им в наследство от свергнутого режима, так
и новые, возникшие после переворота Мэйдзи. Были ли они го¬
товы к этому? Конечно же, они были заинтересованы в том, что¬
бы успокоить и привлечь на свою сторону как можно более ши¬
рокие слои^ населения. Но какой-то четкой конструктивной про¬
граммы действий у них вначале 'не было, и об этом, в частности,
свидетельствует программное заявление, сделанное ими весной
1868 г. в виде клятвы императора собранию представителей при¬
дворной знати, даймё, высшей бюрократии и дворянской интелли¬
генции. Согласно этой клятве будущее Японии рисовалось пред*
ставшгелям иовой власти пока лишь в самых общих чертах:141
< I. Должно быть создано совещательное собрание и все дела
управления будут решаться согласно с общественным мнением;
2. Все классы — и правители и управляемые — должны посвятить
себя целиком процветанию нации; 3. Всем военным и граждан¬
ским чинам и всему народу должно быть позволено осуществлять
свои стремления согласно способностям каждого; 4. Все отжив¬
шие обычаи прошлого должны быть отброшены, и право и спра¬
ведливость, как они признаются, будут утверждены повсюду;
5. Для прочного возведения основ империи повсюду в мире будут
заимствованы знания» (цит. по [19, с. 102]). Весьма торжествен¬
ная и вместе с тем достаточно неопределенная декларация. За ис¬
ключением, пожалуй, лишь вполне конкретного, но не решающе¬
го, пятого пункта. На основании этой программы трудно было
представить, что же реально изменится в стране.Однако эта неопределенность была следствием, очевидно, не
только отсутствия четких планов: она могла быть и преднаме¬
ренной, имея целыо придать декларации видимость обещания
лучших перемен для всех слоев населения. Но вместе с тем клят¬
ва в целом все же явно предполагала возможность осуществления
перемен, в первую очередь отвечавших интересам правящих кру¬
гов, таких, как развитие экономики и науки, отказ от некоторых
уже изживших себя атрибутов общества и введение новых форм
управления государством.В начале эпохи Мэйдзи важнейшую роль во всей политиче¬
ской жизни страны играла группа молодых государственных дея¬
телей, происходивших из знатных дворянских семей. Они заняли
наиболее ответственные посты в руководстве страны (в качестве
министров, советников, послов и т. д.) и формировали основные
принципы политики государства в это время. В их число входили,,
в частности, Кндо Такамаса (1834—1877) и Иноуэ Каору (1835—
1919) из княжества Тёсю, Окубо Тосимитн (1832—1878). Сайго
Та ка мори (1827—1877) и Курода Киётака (1840—1900) из кня¬
жества Сацума, Итагаки Тайсукэ (1837—1919) и Гото Сёдзиро-
(1837—1897) из княжества Тоса, Ивакура Томоми (1825—1883)
из придворных кругов.Однако эта группа молодых политических лидеров была да¬
леко не единой в своих представлениях о возможных способах
и объеме допустимых преобразований в стране, хотя все они по¬
нимали, что вообще-то преобразования жизненно необходимы.
Многие из них побывали в различных странах Европы и в США,
в известной мере приобщились к западной буржуазной культуре
и во многом мыслили категориями капитализма. Их явно порази¬
ли и увлекли экономические и политические достижения развитых
стран Запада, которые они хотели сделать своим образцом.Но вместе с тем среди новых руководителей страны имелись
и крайне националистически настроенные деятели (например,
командующий армией Сайго Такамори), которые по-прежнему
мыслили узко сословными понятиями. Они видели свою основную-
цель в защите интересов дворянства и не хотели опасных, по их-142
мнению, леремен. Возникшие в связи с этим разногласия отража¬
ли противоречивость положения, сложившегося в стране после
переворота. Не удивительно, что в процессе внутренней борьбы
состав нового руководящего ядра постепенно менялся.Что же заставило эту далеко не единую группу наиболее влия¬
тельных тогда политических деятелей, в целом опасавшихся ка¬
ких-то радикальных перемен, не только согласиться, но и возгла¬
вить осуществление весьма существенных реформ? Здесь можно
отметить ряд решающих обстоятельств.Прежде всего правители Мэйдзи хорошо понимали, что их
власть может быть эффективной, авторитетной и длительной лишь
в том случае, если они окажутся в состоянии решить хотя бы
наиболее сложные проблемы, накопившиеся за многие десятиле¬
тия эпохи Токугава. Поэтому в отличие от своих предшественни¬
ков они были более решительными в выборе мер по оздоровлению
общества, правда, стремясь при этом все же не слишком ради¬
кально изменять старый социальный порядок.Вместе с тем некоторые возникшие во второй половине XIX в.
новые для Японии объективные обстоятельства также заставили
.правителей страны в своих преобразованиях быть более энергич¬
ными и решительными, чем это им самим вначале хотелось.
В условиях полного краха политики изоляции и усилившейся по¬
литической и экономической экспансии со стороны капиталисти¬
ческого Запада перед Японией встала дополнительная сложная
н острая проблема сохранения своей государственной независимо¬
сти. Властям, бесспорно, были хорошо известны многочисленные
факты закабаления народов Азии и Африки развитыми капитали¬
стическими странами, которые все настойчивее стремились внед¬
риться и в Японию. И лидеры Мэйдзи уже достаточно хорошо по¬
нимали, что в этих условиях они не могут ограничиться лишь не¬
значительными внутренними реформами. Им необходимо было
найти более надежный способ противостоять нажиму Запада.
А единственным убедительным аргументом в противоборстве с
.ним могло стать лишь быстрое усиление Японии. Они и поставили
перед собой именно эту цель, которая уже в начале эпохи Мэйдзи
была выражена в новой политической формуле: «Богатая страна,
сильная армия». Эта формула явилась определяющим принципом
их правления, и большинство осуществлявшихся властями Мэйдзи
мер было лодчинено достижению именно этой цели. Таким обра¬
зом новая международная ситуация стала дополнительным сти¬
мулом политики преобразований.В связи с этим встает вопрос: почему же все проводившиеся
властями Мэйдзи реформы носили в основном буржуазный ха¬
рактер? Ведь правящие круги, преобразуя некоторые элементы об¬
щественной жизни, вовсе не ставили перед собой до конца осо¬
знанной задачи внедрения буржуазных социальных отношений,
буржуазной политической структуры, идеологии и образа жизни.Эго происходило прежде всего потому, что все прежние ре¬
формы, осуществлявшиеся в рамках феодальной структуры, не143-
давали надежных результатов. И следовательно, вновь повторять
их не имело никакого смысла, особенно в совершенно новой си¬
туации. Кроме того, и это главное, происшедшие за период Току¬
гава изменения в экономике и в социальных отношениях уже
предполагали необходимость и возможность принципиально нового
подхода к проблеме реорганизации общества. *Далее, стремясь как можно быстрее догнать Запад, японские
власти охотно и в большом объеме внедряли у себя его формы
развития в экономике, науке, в общественной жизни и в быту.
Они надеялись, что это поможет им сделать страну богатой и
сильной, причем без необходимости значительно менять социаль¬
ный строй и свою политику. Они предполагали, что «исконно
японский дух» — патернализм, законопослушание, национализм
избавят их от таких элементов капиталистического развития, как
рабочее движение, профессиональные организации, социалистиче¬
ская идеология. Однако, как показала практика, этим надеждам
не суждено было сбыться: заимствуя у капиталистического Запа¬
да его формы развития, они неизбежно способствовали укрепле¬
нию в стране элементов буржуазности.И наконец, важнейшим обстоятельством, стимулировавшим
развитие в стране капитализма, было то, что власти не могли
произвольно оборвать начатый ими цикл преобразований. Допу¬
ская и формируя одно звено в цепи преобразований, они часто
оказывались перед необходимостью соглашаться на внедрение в
жизнь и следующего связанного с ним звена, о котором раньше,
казалось, они и не помышляли.В этой связи следует отметить и то, что правящие круги Япо¬
нии в эпоху Мэйдзи уже и субъективно были в значительной мере
подготовлены к «обуржуазиванию» страны. Бесспорно, они были
заинтересованы в сохранении своих старых дворянских привиле¬
гий. Но хотя по своим идеям и настроениям они оставались в ос¬
новном дворянами, вместе с тем они уже давно не чурались и
предпринимательской деятельности и нового строя жизни.При рассмотрении положения, которое сложилось в Японии в
начале эпохи Мэйдзи, важно также выяснить, каким образом эта
страна в сложнейших и весьма неблагоприятных для нее условиях
довольно быстро (за какие-то 20—25 лет) прошла первый, наибо¬
лее трудный цикл становления в ней капитализма. Мы хотим
здесь отметить некоторые наиболее общие причины этого.История отпустила Японии очень короткий срок, за который
она могла осуществить меры, обеспечивающие ее независимость.
Правители страны, если и не отдавали себе полностью в этом
отчет, практически хорошо чувствовали это. Кроме того, истори¬
чески революционные преобразования в Японии были произведе¬
ны довольно поздно, во второй половине XIX в., т. е. в совершен¬
но другой обстановке, чем, например, буржуазные революции в
Нидерландах, Англии или Франции. В последних они были в
значительной мере автономными и изолированными явлениями и
происходили в условиях феодального окружения. В Японии же144
они осуществлялись в период расцвета мировой системы капита¬
лизма, которая методами экономического, политического, военно¬
го н идейного нажима воздействовала на весь процесс преобра¬
зований в стране, ускоряя и направляя его по вполне определен¬
ному пути.В связи с рассмотренными выше проблемами представляется'
необходимым коснуться и вопроса о характере «переворота Мэй¬
дзи». Был ли этот переворот революционным событием? Как из¬
вестно, в прошлом многие японские исследователи не считали,
его таковым. Они предпочитали оценивать его лишь как акт вос¬
становления законной власти императора, совершенный его при¬
верженцами, которые якобы и не помышляли о каких-то рево¬
люционных преобразованиях. А буржуазные реформы и принятие
в 1889 г. конституции, по логике этих рассуждений, были лишь
своеобразным щедрым даром мудрого и милостивого монарха
(см. Приложение 39). Да и в настоящее время также иногда от¬
рицается революционная сущность «реставрации Мэйдзи», а в
деле буржуазных преобразований особо подчеркивается лишь
роль Движения за свободу и народные права (Дзию минкэн ундо)
и преобразующее влияние Запада (см. [52]).Мы полагаем, что при характеристике событий данного перио¬
да (с 1868 г. до начала 90-х годов) прежде всего следует учиты¬
вать все приведенные нами выше объективные обстоятельства,
которые отодвигают на второй план побуждения и желания им¬
ператора и его окружения. Ибо именно реальная действительность
во многом определила образ действий властей и самого монарха,,
а не их собственные старые представления и идеи. И хотя новые
лидеры Японии и не имели четких планов буржуазных преобра¬
зований, это еще не может опровергнуть тезис о революционном
значении самого «переворота Мэйдзи».Далее, при определении сущности этого переворота мы не мо¬
жем искусственно оторвать его от последовавших за ним собы¬
тий. Мы полагаем, что «реставрация Мэйдзи», осуществленные
после нее реформы, Движение за свободу и народные права, при¬
нятие конституции и создание парламента — все это последова-
тельно связанные между собой компоненты одного исторического-
цикла внедрения в стране капитализма. Реформы 70—80-х годов,,
имевшие несомненный буржуазный характер, стали возможными
только благодаря перевороту Мэйдзи. Следовательно, этот перево¬
рот, который направил Японию на новый путь развития, явился
революционным, переломным событием в истории страны. Когда
мы говорим, что в Японии имела место незавершенная буржуаз¬
ная революция, мы исходим также и из оценки ее результатов,
которые стали очевидными только к концу рассматриваемого на¬
ми периода — началу 90-х годов.С учетом приведенных здесь соображений мы можем конста¬
тировать некоторые общие положения. «Переворот Мэйдзи» был
не произвольный верхушечный акт смены власти, а своеобразная
форма разрешения назревавшего в течение долгих десятилетий10 Зак. 851145.
.кризиса феодальной структуры общества. Последовавший за ним
процесс буржуазного перерождения Японии показал, что так на¬
зываемая "реставрация Мэйдзи была не чем иным, как началом
революции, открывшей путь к построению капиталистического
общества.Роль Запада, мировой капиталистической системы во внедре¬
нии в Японии буржуазной структуры была огромной. Иначе и
быть не могло. В условиях наличия многих готовых образцов в
разных сферах общественной жизни, безусловно обеспечивавших
быстрый прогресс, японским предпринимателям и политическим
деятелям нечего было тратить усилия на изобретение уже извест¬
ного. Чтобы подняться до уровня передовых капиталистических
стран, необходимо было освоить их достижения. Однако этот
процесс происходил далеко не в форме помощи «доброго» Запада
«бедной» Японии. Он осуществлялся в условиях ожесточенной
борьбы ч огромных усилий Японии, стремившейся -не допустить
своего закабаления и превращения в зависимую или колониаль¬
ную страну. Поэтому в какой-то мере «переворот Мэйдзи» и по¬
следующий период преобразований имели характер борьбы за со¬
хранение государственной независимости.Однако по мере укрепления в стране капитализма во взаимо¬
отношениях с заграницей довольно быстро и отчетливо наметился
переход от обороны к агрессивности, к империалистической поли¬
тике порабощения других народов.Лидеры нового режима в целом действовали довольно энер¬
гично, разумно и полезно не только с точки зрения своих классо¬
вых интересов, но и с точки зрения потребностей буржуазного
государства в целом. Так, хотя для тех социальных кругов, ко¬
торые они представляли, была характерна националистическая,
шовинистическая идейная направленность, которая неизбежно ве¬
дет к ограниченности мировосприятия, они все же оказались до¬
статочно настойчивыми и последовательными в изучении и вос¬
приятии зарубежного опыта, который, по их мнению, мог быть
полезным для прогресса Японии. При этом им приходилось пре¬
одолевать упорное сопротивление 'наиболее твердолобых нацио¬
налистов, которые, выступая в роли «патриотов», утверждали, что
«истинным» японцам нечему учиться у западных «варваров».Сразу после «переворота Мэйдзи» за границу были направле¬
ны многочисленные специализированные миссии, которым было
поручено изучить организацию и технологию промышленного про¬
изводства и банковского дела в США, судостроения в Англии,
медицины и военного дела в Германии и т. д. {95, с. 123]. В со¬
став наиболее ответственных комиссий входили ведущие полити¬
ческие деятели режима: Кидо Такамаса, Иноуэ Каору, Окубо
Тосимити и многие другие.В числе важнейших реформ, проведенных новыми властями
•с учетом опыта Запада, были аграрная, военная, школьная и со¬
циальная (отмена сословий) реформы.Осуществляя в 1871—1873 гг. аграрную реформу, власти в первуюНО
очередь преследовали цель получения в государственную казну
средств, необходимых для модернизации промышленности и уси¬
ления армии. При этом, по существу, они явно не желали менять,
что-либо в социальном строе деревни. Они пошли лишь на то,,
чтобы закрепить и узаконить перемены, которые произошли в ней
еще в период Токугава. Земля была капитализирована, опреде¬
лена ее стоимость и введен государственный поземельный налог,,
который составлял в год около 3% ее стоимости. Законными вла¬
дельцами земли были признаны ее фактические хозяева на мо¬
мент проведения реформы. Они-то и должны были уплачивать,
установленный законом налог. Таким образом, реформа не дала
землю крестьянам, нуждавшимся в ней. Хотя она и отменила пла¬
тежи крестьян крупным феодалам (дайме), положение земледель¬
цев от этого практически не улучшилось: долю урожая, изымав¬
шуюся прежде князьями, стало забирать государство. Зато статус
и положение помещиков заметно укрепились. Практически неко¬
торыми своими положениями реформа стимулировала процесс за¬
метных социальных перемен в деревне (подробнее этот процесс
будет рассмотрен ниже).В условиях краха политики изоляции, усиления экспансионист¬
ских устремлений правящих кругов и обострения внутренних про¬
тиворечий власти особенно много внимания уделили реорганиза¬
ции армии. Еще в 1868 г. было принято решение о роспуске фор¬
мирований кихэйтай, сыгравших столь заметную роль в разгроме
войск сёгуна. В связи с отменой в начале эпохи Мэйдзи деления
страны на княжества были распущены также и все самурайские
формирования. Вместо них на основе принятого в 1872 г. законао	всеобщей воинской повинности стала создаваться новая армия
буржуазного типа. Этот акт вначале вызвал недовольство разных
слоев населения. Однако самурайство, всегда считавшее военное
дело своей монополией, быстрее других смирилось с новыми воен¬
ными принципами, получив исключительные права на замещение
офицерских должностей. При этом в вооруженных силах, как и
во многих других сферах, сразу утвердились традиции кланово¬
сти: офицерами в пехоте по преимуществу становились самураи
из бывшего княжества Тёсю, а во флоте — из Сацума.В качестве главного инструмента политики господствующих
кругов армия быстро превратилась в важнейший элемент всей об¬
щественной жизни страны. Она стала не только орудием внешней
экспансии и подавления внутри страны, но и духовного порабо¬
щения народа. Именно в это время были заложены основы япон¬
ского милитаризма, который с такой силой и жестокостью проявил
себя на мировой арене в первой половине XX в.Правители Мэйдзи уделили также серьезное внимание созда¬
нию государственной системы образования. При этом они- исходи¬
ли не из стремления к просвещению народа и демократизации
общества, а из утилитарной потребности промышленности, адми¬
нистрации, армии и флота в грамотных людях. Школьная рефор¬
ма, проводившаяся на основе принятого в 1872 г. закона о школь-10*147/
ном образовании, осуществлялась под демагогическими лозунга¬
ми: «Ни одного неграмотного!», «Открывать способности, выра¬
щивать таланты!» [7, т. II, с. 70].Закон о школьном образовании, как и многие другие нововве¬
дения властей, вызвал широкое недовольство. «Простой народ»
<был возмущен тем, что в связи с этим законом еще более увели¬
чивалось налоговое бремя. Самурайство же всегда считало обра¬
зование своей привилегией.Однако последнее сравнительно быстро было умиротворено,
так как именно из его среды в основном стали комплектоваться
кадры учителей, что обеспечило заработком тысячи обнищавших
дворян. Кроме того, знать вполне устраивало то, что новая школа
целиком была поставлена на службу интересам правящих кругов.
Ее цель заключалась не только в подготовке элементарно гра¬
мотных людей, но и в том, чтобы воспитать законопослушные и
надежные кадры для государственного аппарата. Учащимся кроме
основ знаний внушали любовь к монарху, веру в естественность и
незыблемость существующих в стране порядков и в исключитель¬
ность роли Японии в развитии мира, т. е. учили не как думать,
.а что думать [95, с. 128—129]. Таким образом, новая система об¬
разования явилась важным средством укрепления режима Мэйдзи.Огромное преобразующее воздействие на общество оказала
энергичная деятельность властей в области создания экономиче¬
ской, промышленной основы нового режима, что было необходимо
для решения задач, выраженных формулой «Богатая страна, силь¬
ная армия». Уже в начале эпохи Мэйдзи был разработан и осу¬
ществлен комплекс разнообразнейших мер. В течение 1869—1871	гг. была произведена унификация денежных знаков и введе¬
на единая для всей страны финансовая система [34, с. 21.2—213].
В 1872 г. с помощью английских специалистов Токио и Иокогама
были связаны между собой железнодорожной веткой и телегра¬
фом [34, с. 241—242]. За счет государственной казны было со¬
оружено большое число предприятий военного назначения. Вместе
с тем строились шелкомотальные, ткацкие и спичечные фабрики,
стекольные и цементные заводы. За десять лет, с 1869 по 1879 г.,
■было введено в число. действующих 489 довольно крупных про¬
мышленных предприятий, в 2 раза больше, чем за предшествую¬
щие два столетия [34, с. 239—240].Правительство не только само занималось проблемами эконо¬
мики, но и пыталось привлечь к этому делу предпринимательские
круги. Однако японская буржуазия была еще довольно слабой и
неохотно вкладывала свои средства в промышленность, считая
это ненадежной и рискованной операцией. Действительно, стрем-
ление властей любой ценой быстро догнать капиталистический
Запад нередко приводило к крупным просчетам и потерям. При¬
глашенные из-за рубежа специалисты обычно не экономили от¬
пускавшиеся им средства. А недостаточно опытные или недобро¬
совестные отечественные эксперты, случалось, весьма некритиче¬
ски копировали зарубежные образцы. Так, иногда в Японию148
ввозились непригодное или не подходящее для нее оборудование
и механизмы или же импортировались такие сельскохозяйствен¬
ные культуры, которые совершенно не соответствовали почвенным
и климатическим условиям страны.Однако все это не могло дискредитировать в глазах властей
идею столь желанной ими индустриализации страны. Они с го¬
товностью брали на себя основное бремя расходов и риска по
созданию в стране современной экономики. Таким образом, пер¬
вый, наиболее трудный этап становления в стране капитализма
был достаточно успешно пройден Японией лишь благодаря мощ¬
ной поддержке государства. При этом своими усилиями власти
фактически стимулировали развитие не только капиталистической
по своей сути системы производства, но и буржуазного стиля жиз¬
ни и мышления. Хотя укрепление этих черт не входило в их пла¬
ны, власти не стремились особенно контролировать или пресечь
данный процесс.Приобщение Японии к мировой капиталистической системе не¬
избежно сопровождалось воздействием Запада на самые разные,
в том числе и на чисто внешние, стороны жизни японского общест¬
ва. Так, в частности, в стране получили известное распростране¬
ние западная одежда и кухня. В 1873 г. был введен европейский
календарь [89, с. 146]. Многие административные здания, гости¬
ницы, деловые центры, магазины, вокзалы строились по проектам
иностранных архитекторов. Но даже эти чисто внешние показа¬
тели отчетливо подчеркивали основательность и необратимость
происходивших в стране перемен.Громадное значение для жизни общества имели перемены в
социальной сфере. Хотя основные усилия властей в этой области
были направлены на сохранение позиций господствующего сосло¬
вия, пожалуй, наиболее ощутимые изменения произошли именно
в его среде. Так, в частности, создание подлинно централизован¬
ного государства и развитие в нем современной экономики сти¬
мулировало ликвидацию старой системы княжеств. По инициати¬
ве ряда политических деятелей Юга страны в 1869 г. князья на¬
чали передавать права на свои владения императору. Однако это
был не акт бескорыстной и безграничной преданности императору,
а, скорее, удачная для феодальной верхушки сделка. Передача-
прав на владение щедро вознаграждалась за счет государственной
казны, а многие бывшие владетели остались наследственными
губернаторами в своих прежних княжествах, причем правитель¬
ство гарантировало сохранение за ними одной десятой доли до¬
хода. Таким образом знать получила, наконец, прекрасную воз¬
можность легко и с выгодой отделаться от груза безысходных
проблем, которые усложняли ей жизнь на протяжении уже многих
десятилетий, и приспособиться к новым условиям.В 1871 г. процесс дефеодализации был закреплен новым зако¬
нодательным актом императора, преобразовавшим княжества в
префектуры [66, с. 265]. Вместо 272 княжеств были созданы вна¬
чале 72, а затем 50 префектур. Наследственные губернаторы были149
заменены назначаемыми правительством, старые феодальные за¬
ставы были отменены. В результате этого Япония стала, наконец,
по-настоящему единым государством, что явилось основой всех
происходивших впоследствии в стране преобразований.Представители знати, «благородно» отказавшиеся от своих
прав на владения, а также лишенные в 1873 г. рисовых стипендий
и жалованья самураи получили огромную денежную компенса¬
цию. За весьма короткий срок в виде наличных денег и государ¬
ственных облигаций им выдали примерно 211 млн. иен, сумму,
почти в 3 раза превышавшую годовой бюджет государства [32,
с. 67]. Благодаря этим средствам многие предприимчивые пред¬
ставители знати смогли обеспечить себе надежные источники обо¬
гащения и остаться подлинными хозяевами страны: они скупали
земельные участки и превращались в помещиков, по дешевке при¬
обретали у государства или создавали сами новые предприятия и
становились капиталистами. Именно таким образом возникли та¬
кие могущественные и влиятельные капиталистические фирмы Япо¬
нии, как Сибудзава, Маэда, Хосогава, Мори, Ивасаки и Фудзита
[34, с. 231—232].Вместе с тем лидеры Мэйдзи по возможности старались сохра¬
нить социальную обособленность и привилегии господствующего-
дворянского сословия. В 1869 г. они отменили некоторые старые
категории знати (кугэ, буси и др.)- Представителям привилегиро¬
ванного сословия официально разрешили свободно выбирать угод¬
ный им вид деятельности, брачного партнера и т. д. Но уже в1872	г. власти утвердили новую систему иерархии знати, выделив
в ее среде следующие основные группы: кодзоку (император, егоi	семья и родственники), кадзоку (бывшие даймё и влиятельные
кугэ), сидзоку (потомки самураев) и соцудзоку (асигару, рядо¬
вые). Цель этой меры заключалась в закреплении за каждой но¬
вой категорией знати каких-то особых привилегий.Но практически власти Мэйдзи обеспечили и защитили в этот
переходный период интересы лишь высших групп дворянского со¬
словия. Правда, многие из низших категорий сидзоку и соцудзо¬
ку (составлявших основную часть сословия) заняли выгодные и
надежные должности, став офицерами, чиновниками, учителями,
инженерами, причем этот процесс обеспечивался скорее сословной
традицией, а не закрепленным законом правом.Однако многие тысячи представителей низших групп дворян¬
ства, лишившись феодальной ренты, остались без каких-либо
гарантированных источников дохода и быстро превратились в
представителей «простого народа». Это не могло -не породить недо¬
вольства в их среде, ставшей основой одного из направлений анти¬
правительственных выступлений в начале эпохи Мэйдзи. Преис¬
полненное спеси, разочарованное в новом режиме нищавшее
дворянство иногда выступало против осуществлявшихся в стране
перемен, за восстановление тех порядков, которые обеспечивали
им сословную исключительность. Такой бунт произошел, в част¬
ности, в 1874 г. в провинции Сага [19, с. 99—100].150
Но наиболее ярко их недовольство, отчаяние и решимость со¬
хранить свои привилегии проявились в крупном антиправитель¬
ственном восстании дворян бывшего владения Сацума, которое
произошло в 1877 г. под руководством одного из наиболее видных
деятелей эпохи Мэйдзи —Сайго Такамори.Несмотря на то что владетели Сацума были в числе инициа¬
торов передачи своих прав на землю императору, это княжество,
единственное из всех, вплоть до 1877 г. сохранило в неприкосновен¬
ности свою автономию. В рядах местной знати особенно остро
проявилось недовольство характером далеко зашедших перемен,
стимулированных в какой-то мере ими самими. Многих возмуща¬
ли происходившие в стране социальные преобразования, а также
попытки ограничить их возможности влиять на общегосударствен¬
ные дела. Это княжество больше, чем какое-либо иное, можно бы¬
ло назвать дворянским: из 812 тыс. его жителей около 204 тыс.
входило в состав привилегированного сословия [33, с. 267]. Поэто¬
му именно оно стало последним бастионом феодальной знати, ко¬
торую поддержало большинство средних и низших самураев.Подготовка к вооруженному выступлению против режима на¬
чалась еще в разгар преобразований Мэйдзи, в 1873 г., когда
устраненный из состава правительства Сайго Такамори вернулся
к себе в Сацума и приступил к формированию новой самурайской
-армии.В начале 1877 г. на подавление этого грозного очага сослов-
яого сопротивления правительство двинуло соединения новой ар¬
мии. насчитывавшие около 60 тыс. человек. Свое первое испытание
в деле новая армия выдержала вполне успешно. Ожесточенные
сражения, длившиеся до осени 1877 г., окончились полным раз¬
громом последнего военного оплота оппозиционного самурайства
л окончательным включением княжества Сацума в государство
[82, с. 427].Социальные перемены произошли и во всех других слоях на¬
селения. Было отменено деление на сословия «о ко сё. Полно¬
правие представителей этих сословий власти подчеркнули в 1870 г.
разрешением иметь им всем фамильные имена [71, с. 191]. Это
был еще один шаг на пути буржуазной эволюции общества, прав¬
да, не слишком значительный.Однако, отменив сословия но ко сё, правители Мэйдзи сразу
включили их представителей в новое социальное объединение —
«простой народ» (хэймин), противопоставленное знати. А это сви¬
детельствовало о том, что лидеры нового режима в своей социаль¬
ной политике все еще мыслили и действовали категориями старо¬
го феодального общества. Реальное социальное и экономическое
положение основной массы населения в результате этих мер изме¬
нилось мало. По существу, острота многих социальных проблем
не только не уменьшилась, но, скорее, даже усилилась.Наиболее сложной оставалась аграрная проблема. Если взаи¬
моотношения властей с дворянством были урегулированы доволь¬
но быстро и на вполне приемлемых для последнего условиях, то151
опасное для режима положение в деревне сохранялось очень
долго. Основные причины этого крылись в том, что надежды кре¬
стьян на улучшение жизни при новом режиме не оправдались.
Все дальше в прошлое уходил «переворот Мэйдзи», а для них
почти ннчего не изменилось. Уже в первые годы Мэйдзи имели
место много выступлений крестьян [32, с. 50]. Так, в 1868 г. былсь
зарегистрировано 20 крестьянских восстаний3, в 1869 г.— 40, в
1871 г.— более 30 восстаний [32, с. 50]. Не может быть сомне¬
ний, что крестьянские волнения в какой-то степени стимулировали
проведение в 1871—1873 гг. аграрной реформы.Однако и реформа в том виде, в каком она была осуществле¬
на, не решила большинства социальных проблем деревни и не
удовлетворила нужды подавляющей части земледельцев. Хотя
правители страны выдавали свою реформу за акт заботы обо всех
крестьянах, она решила в основном только те задачи, которые
представляли насущный интерес для правящих кругов, для режи¬
ма в целом. Она обеспечила государственную казну средствами,
необходимыми для создания современной промышленности и ар¬
мии, стимулировала рост сельскохозяйственного производства и
в какой-то степени содействовала развитию внутреннего рынка и
созданию резервов рабочей силы.В соответствий с аграрной реформой около 80% всех доходов
государственного бюджета составили взносы в счет поземельного
налога, которые отнимали у крестьян более 60% общего сельско¬
хозяйственного продукта. Таким образом, по существу, японская
деревня была превращена правителями страны в своеобразную
внутреннюю колонию.Некоторый рост сельскохозяйственного производства опреде¬
лялся, в частности, тем, что крестьяне в результате реформы по-
лучили возможность свободнее распоряжаться своими участками
земли, использовать наиболее приемлемые для них методы веде¬
ния хозяйства, выращивать более выгодные культуры, а также
распространением духа конкуренции.Основная масса крестьян не была удовлетворена этой рефор¬
мой. Правда, юридически она действительно несколько упрочила
позиции землевладельцев, в основном крупных, сдающих землю в
аренду. Ведь помещики всегда имели возможность всю тяжесть
налогообложения переложить на плечи арендаторов, оставляя при
этом и себе значительную часть плодов их труда. В худшем поло¬
жении были крестьяне-собственники, не сдававшие землю в арен¬
ду. Им приходилось рассчитываться по налогам самим. И в наи¬
худших условиях оказались собственники-арендаторы, подвергав¬
шиеся двойному гнету — со стороны государства и помещиков, н
арендаторы. Последние две категории составляли основную часть
крестьянства.В связи с капитализацией земельного фонда и разрешением
купли-продажи земли усилился процесс обезземеливания крестьян,,
в основном мелких и средних землевладельцев. Попавшие в без¬
выходное положение крестьяне могли теперь совершенно свободна152
продавать свои наделы, т. е. «свободно» превращаться в батраков
л пролетариев.Наконец, реформа ухудшила положение низших и средних
групп крестьян тем, что нередко способствовала лишению их ста¬
рых прав на общинные участки (леса, пастбища, луга), которые
могли теперь уже вполне «законно» переходить в собственность
государства и крупных землевладельцев.Таким образом, аграрная реформа оказалась полезной и вы¬
годной только помещикам, часто занимавшимся также предприни¬
мательством, ростовщичеством и торговлей. Для основной же мас¬
сы крестьян положение не только не улучшилось, но практически
во многом ухудшилось. Реформа усилила процесс социального рас¬
слоения в деревне. С одной стороны, увеличилось число крупных
землевладельцев и выросли размеры находившейся в их собствен¬
ности земли. А с другой стороны, при уменьшении общего количе¬
ства землевладельцев росла категория полуарендаторов и совер¬
шенно неустроенных людей, потенциальных батраков и рабочих.
Не удивительно, что после проведения реформы крестьянское дви¬
жение не только не прекратилось, но и продолжало нарастать.
Всего за 10 лет после «переворота Мэйдзи» власти зарегистриро¬
вали более 500 актов сопротивления жителей деревни, в том числе
около 180 восстаний, в то время как за весь период Токугава их
было около 600 [77, № 22, с. 155].Выступления крестьян носили, как правило, стихийный харак¬
тер. Возбужденная и крайне встревоженная деревня в конце 60-х
и особенно в начале 70-х годов полнилась устрашающими, часто
-самыми фантастическими слухами. Они свидетельствовали о том,
что недоверие крестьян к новым властям быстро росло. Любую
перемену, каждую реформу правительства крестьянство восприни¬
мало со страхом, как акцию, направленную на его окончательное
разорение и порабощение. Оно, например, протестовало против
введения нового календаря, будучи недовольло тем, что его за¬
ставляют отказаться от стиля жизни отцов и дедов. Неожиданное
возмущение вызвали приказы о нумерации домов, так как пошли
слухи о том, что она осуществляется для предполагаемого изъя¬
тия у крестьян их жен и детей. Проведение телеграфных и теле¬
фонных линий связи в ряде районов страны было воспринято как
устрашающая подготовка к перекачке по проводам крови кре¬
стьян, которую якобы будут вывозить за границу для производ¬
ства красителей {32, с. 51].Но особенно непримиримо вели себя крестьяне в отношении
военной и школьной реформ. Неосторожная, витиеватая фраза
декрета о всеобщей воинской повинности, определявшая ее как
«налог кровью», часто воспринималась буквально, вызывая в де¬
ревнях страх и гнев. Так, участники 12 из 30 восстаний в 1873 г.
требовали отмены этого декрета [34, с. 208]. В сельских районах
часто раздавались требования отказаться и от введения системы
всеобщего школьного образования. Крестьяне опасались, что у
них отберут детей, принятых в школы.153
С конца 1871 г. участились случаи нападения на поселения
париев и протестов по поводу принятого в августе этого года де¬
крета об освобождении жителей бураку (подробнее об этом см. в-
шестой главе). Случалось, что в начале 70-х годов крестьяне, под¬
давшись на призывы провокаторов, выступали против смещения
губернаторов из числа бывших даймё, а иногда даже требовали
восстановления режима Токугава [22, с. 154].На первый взгляд крестьянское движение в начале эпохи
Мэйдзи представляется следствием крайней отсталости, ограничен¬
ности, консерватизма, даже реакционности крестьянских масс.
Однако более детальное рассмотрение и более полный учет всех
обстоятельств убеждает в том, что это далеко не так. Основным
побудительным импульсом всех крестьянских выступлений было
вполне оправданное беспокойство по поводу реальной возможности
дальнейшего ухудшения положения жителей деревни. Ведь прак¬
тически все тяготы, связанные с модернизацией Японии, прави¬
тели страны пытались возложить именно на крестьян.Так, служба в армии надолго отрывала от работы наиболее
трудоспособных жителей деревни, значительно ухудшая положе¬
ние остающихся членов их семей. Кроме того, «всеобщая» воин¬
ская повинность на деле не была таковой. От нее освобождались
чиновники, студенты (в основном дети состоятельных людей),,
крупные домовладельцы и налогоплательщики и лица, просто от¬
купившиеся от военной службы (для этого достаточно было упла¬
тить сумму в 270 иен) [66, с. 267]. Ясно, что именно это обстоя¬
тельство было основной причиной недовольства крестьян системой
воинской повинности, хотя нигде четко и не сформулированной.Что же касается школьной реформы, то, выступая против нее,
крестьяне боролись вовсе не с распространением образования, ав¬
торитет которого в их среде всегда был чрезвычайно высок, а с
необходимостью нести дополнительные тяготы и повинности. Дело
в том, что их заставили создавать в каждой деревне особый
школьный фонд на строительство и содержание школ. Кроме того,
обязательное обучение в школах было платным -и довольно доро¬
гим: за обучение в начальной школе нужно было вносить еже*
месячно примерно 50 сэн, а в средней — 5,5 иены, что равнялось
соответственно цене 20 и 220 кг риса [78, с. 72].Протесты крестьян против указа об освобождении париев были
вызваны в первую очередь недовольством бедняков возможной"
конкуренцией в аренде земли, в получении работы, а также и
убеждением в том, что теперь весь «простой народ» окажется низ¬
веденным до положения париев.Таким образом, за каждым, на первый взгляд реакционным
или бессмысленным выступлением крестьян стоял вполне реаль¬
ный и обоснованный комплекс причин их недовольства и беспо¬
койства. Жители деревни достаточно хорошо ощущали и все луч¬
ше понимали, что все перемены в стране происходят за их счет.
Именно поэтому фантастические слухи и дикие претензии во вре¬
мя подавляющего большинства восстаний имели явно второстепен-154
ное значение. Нападениям восставших в основном подвергались
помещики, ростовщики и чиновники — вполне реальные и достой¬
ные объекты их недовольства и вражды. Да и требования земле¬
дельцев становились все более разумными и четкими: получение
земли, снижение налогов и цен, самоуправление. Таким образом,
постепенно в крестьянском движении прокладывало себе путь
понимание истинных целей борьбы.Несмотря на многие его слабости, крестьянское движение соз¬
давало обстановку постоянной напряженности в стране и вызыва¬
ло большую тревогу в правительственных кругах. О масштабах
крестьянских выступлений свидетельствуют следующие факты.
В некоторых восстаниях в декабре 1868 г. участвовало до 100 тыс.
человек в каждом, и для их подавления пришлось использовать
воинские части [22, с. 136—144]. В конце 1871 г. произошло круп¬
ное выступление крестьян префектуры Тоса, после разгрома кото¬
рого к ответственности было привлечено более 28 тыс. человек
[22, с. 151]. В провинции Тикудзэн восставшие крестьяне сожгли
более 5 тыс. домов богачей, ростовщиков и чиновников. Подавив
это восстание, власти арестовали около 54 тыс. человек [22,
с. 152]. В ноябре 1872 г. в провинции Бунго полицейские власти
подвергли различным видам наказаний около 28 тыс. участников
восстаний, причем 520 из них были сосланы на каторгу [22,
с. 155]. Власти вынуждены были постоянно направлять в разные
районы страны войска. Мощное крестьянское движение, в свою
очередь, побуждало правящие круги форсировать реформаторскую
деятельность, чтобы как можно быстрее упрочить свои позиции и
как-то стабилизировать общее положение в стране.Наиболее важным социальным следствием быстрого развития
капиталистических отношений в Японии в последней трети XIX в.
было формирование рабочего класса. Новые правители страны не
предполагали, что своей деятельностью они сеют семена новых,
весьма сложных и опасных для себя социальных проблем. Их
наивные расчеты получить розу без шипов, мощную экономику
без рабочего движения очень быстро потерпели крах. Япония,
естественно, не могла избежать процесса формирования рабочего
класса и превращения его в самостоятельную социальную силу.
В условиях же сжатых во времени экономических и социальных
преобразований всей страны этот процесс происходил особенно
быстро.Формирование рабочего класса в Японии в целом происходило
в соответствии с общими закономерностями развития капитали¬
стической системы. Однако оно имело ряд своих специфических
особенностей. Вначале <на вновь создаваемых промышленных
предприятиях (как уже отмечалось, преимущественно государст¬
венных или полугосударственных) работали разорявшиеся ремес¬
ленники и бывшие цеховые ученики, а также мобилизуемые на
определенный срок крестьяне и бедняки-горожане. Но в 70—
80-х годах на новые заводы и фабрики начался значительный
приток из деревень дочерей и вторых-третьих сыновей крестьян-155
бедняков, нуждавшихся в дополнительных доходах. Родители ча¬
сто отдавали своих детей хозяевам предприятий в наем на осно¬
вании кабальных договоров, заключаемых с ними. Правда, кре¬
стьяне при этом обычно надеялись, что, преодолев с помощью ссу¬
ды временные трудности, они смогут вернуть своих детей домой.
Но чаще всего этим надеждам не суждено было сбыться. Девуш¬
ки и юноши, а нередко — девочки и мальчики, попавшие таким
образом на предприятия, оказывались в положении полукрепост-
ных. Они жили в общежитиях, получали только минимум питания
и одежды и не имели никаких гарантированных прав. Им постоян¬
но внушалась мысль, что хозяева предприятий их облагодетель¬
ствовали, предоставив работу, за что они должны быть им вечно
благодарны.В соответствии с господствовавшими в стране идеями патер¬
нализма хозяева и рабочие трактовались как «отцы» и «дети»,
как члены одной семьи с общими интересами. При такой системе
считались вполне допустимыми «отеческие» наказания провинив¬
шихся рабочих, которых хозяин («отец») мог посадить в карцер,
высечь розгами или выгнать без одежды на мороз. Юридически
оправданной и достаточно нравственной считалась и практика,
когда, например, сотни женщин-матерей спускались на работу в
шахты со своими грудными детьми, чтобы заработать себе на
жизнь [30, с. 7].Пролетариат в эти годы был еще очень малочислен и разроз¬
нен. Не существовало никакого трудового законодательства, и ра¬
бочие, не имевшие своих профессиональных организаций, были
совершенно беззащитны перед лицом своих угнетателей. Правда,
иногда рабочие, доведенные до отчаяния, протестовали, но самым
примитивным способом: ломали машины, нападали на иностран¬
ных специалистов, администраторов и т. д. [34, с. 296].Однако быстрое капиталистическое развитие Японии неизбеж¬
но отражалось на положении, удельном весе и самостоятельной
политической активности различных социальных слоев населения,
в том числе и рабочего класса.Политическая и идейная эволюция ЯпонииПосле «реставрации Мэйдзи» японское общество изменялось
не только в социальном отношении, но также и в политическом
и идейном плане. Все более актуальной становилась задача соз¬
дания политической структуры, принципиально отличной от преж¬
ней, которая могла бы обеспечить нормальное функционирование
всего общественного организма в новых условиях. Необходимость
в ней определялась, в частности, тем, что политическая жизнь
теперь неузнаваемо изменилась, став гораздо многообразней и
сложней. По существу, впервые все слои населения довольно от¬
четливо заявили о себе, о своих претензиях на политической аре¬
не. Если в период феодализма в трудах философов, литераторов1.56
и общественных деятелей по преимуществу находили отражение*
лишь идеи и настроения привилегированного сословия, то теперь
попытки разностороннего осмысления своего положения стали ха¬
рактерны для всех социальных кругов. Развернулась еще непри¬
вычная для Японии идеологическая борьба по определению места
и роли каждой социальной группы в иерархии общества. Этот
процесс требовал новых политической организации и методов.
Фактически в этом проявилось еще одно направление становления
в стране капитализма, утверждавшего в качестве основных прин¬
ципы индивидуализма и конкуренции.Сразу после «переворота Мэйдзи» и до 90-х годов Япония
переживала небывалый для нее период политической активности..
В эти годы господствующие круги выработали и навязали народу
наиболее приемлемые для них формы политической организации
общества. Обладая властью и реальными средствами для подав¬
ления опасной оппозиции и утверждения своих принципов, они’
широко прибегали к определенным ограничениям и репрессиям в
отношении своих противников, к методам фальсификации и дис¬
кредитации чуждых им идей.Каким же образом развивался этот процесс стабилизации по-:
литической. сферы?«Переворот Мэйдзи» удовлетворил политические амбиции-
лишь небольшой части знати, в первую очередь Юго-Запада Япо¬
нии. Основная же часть населения от него 'ничего не получила..
Поэтому в разных слоях населения быстро нарастало недовольство
новым режимом, который не оправдал их надежд. Предпринятые*
вскоре после переворота энергичные меры по интенсивному раз¬
витию и модернизации страны также вызвали далеко не одно¬
значную реакцию в обществе. Все это стимулировало рост поли¬
тической активности в 70—80-х годах. Причем критика режима
велась как слева, так и справа.Некоторые крупные феодалы были недовольны преобладаю¬
щей ролью представителей южных княжеств в определении поли¬
тики страны. Используя обычную в то время терминологию, они
потребовали «подлинного прогресса и перемен», понимая под этим,
однако, лишь более «справедливый», с их точки зрения, дележ
власти, т. е. свое более широкое участие в управлении страной.
Часть самурайства, реально пострадавшая от происходивших в-
стране перемен, выступала с требованиями восстановления своих
старых привилегий. Этим кругам иногда даже удавалось инспи¬
рировать крестьянские выступления под лозунгами возврата к по¬
рядкам «золотого прошлого». С этим лагерем, критиковавшим ре¬
жим справа, власти договорились довольно быстро.Более опасными для властей были силы, критиковавшие ре¬
жим слева. Они имели гораздо более широкую социальную основу
и большие возможности влиять на ход эволюции общества. Но>
этот лагерь характеризовался крайней неоднородностью и на
протяжении рассматриваемого периода его состав постепенно ме¬
нялся. Поэтому реализовать все заложенные в нем потенции было-157
весьма трудно. По мере того как от него отходили на сторону
режима в какой-то степени удовлетворенные властями круги об¬
щества, он пополнялся представителями более низших слоев на¬
селения, и это неизбежно вело к значительной радикализации ле¬
вых кругов. В конце концов правители Мэйдзи отказались от
политики лавирования, компромиссов и каких-то уступок в своих
взаимоотношениях с левой оппозицией и перешли к репрессиям.
По они решились на это только тогда, когда убедились в доста¬
точной поддержке со стороны наиболее богатой и влиятельной
части населения. Этот процесс был довольно длительным и про¬
должался до конца века.Открытые претензии в адрес режима Мэйдзи слева вначале
прозвучали в основном из среды новой сельской верхушки, свя¬
занной с предпринимательством, торговлей и ростовщичеством.
Это были требования сельских самураев (госи), превращавшихся
в помещиков, а также других сельских богачей (гоно), часто при¬
бегавших к труду наемных рабочих. Они выступали за «прогресс
и социальную справедливость», понимая их, однако, лишь как
ограничение влияния крупных феодалов, снижение поземельного
налога и гарантии предпринимательской деятельности. Они, так
же как и крупные феодалы из правой оппозиции, считали, что
своих целей они смогут добиться лишь при условии создания тако¬
го представительного органа власти, в работе которого они надея¬
лись участвовать. Причем его роль и структуру они представляли
по-своему.В конце 70-х и особенно с начала 80-х годов, когда госи и
юно, удовлетворившись некоторыми уступками властей (в част¬
ности, снижением поземельного налога), стали на сторону режи¬
ма, в оппозиционном лагере все настойчивее зазвучали голоса не¬
довольной части крепнущей городской буржуазии, а также кре¬
стьян н рабочих, даже из числа париев. Их претензии, естествен¬
но, оказались более радикальными и в основном совершенно не¬
приемлемыми для господствующих кругов.Все эти оппозиционные течения, весьма различные по своей
социальной сути и представлениям о содержании необходимых
перемен, получили в Японии общее название Движение за сво¬
боду и народные нрава (Дзию минкэн ундо). Это движение яви¬
лось естественной реакцией на «переворот Мэйдзи» разных слоев
населения, пытавшихся но-своему определить возможный характер
нового общества. По существу, оно оказалось главной движущей
силой эволюции общества, поскольку благодаря именно его актив¬
ности были заложены такие важнейшие элементы нового об¬
щества, как система политических партий, парламентаризм и не¬
которые другие составные части буржуазной демократии.Нарастанию политической активности способствовали особые
условия, сложившиеся в Японии в начале эпохи Мэйдзи. Власти
тогда еще терпимо отнеслись к повсеместному возникновению
кружков, клубов, объединений, частных школ, в которых многие
•л/сячи людей знакомились с идеями европейских философов, co¬
ir, н
циологов, общественных деятелей, обсуждали возможные пути
дальнейшей эволюции Японии. До 1875 г. сравнительно, легко раз¬
решалось создание издательств, основание газет и журналов, на
страницах которых дискутировались самые различные обществен¬
ные проблемы. Кружки, клубы и газеты явились первичной фор¬
мой организации политической жизни страны.Чем же можно объяснить такую терпимость властей к совер¬
шенно невиданному повороту в общественной жизни Японии, к
этой исключительной возможности высказывать разные точки зре¬
ния по вопросам, всегда считавшимся монополией господствую¬
щих кругов?Прежде всего, это объяснялось тем, что после переворота
Мэйдзи социальная обстановка в стране оказалась исключительно
сложной. Придя к власти, новые правители столкнулись не столь¬
ко с энтузиазмом и надеждами основной части народа, как это
обычно бывало после революционных переворотов в других стра¬
нах, сколько с недовольством и разочарованием почти во всех
слоях общества. Поэтому они не могли не попытаться выяснить
и учесть в какой-то мере их главные претензии, ибо иначе вполне
реальной была угроза нового переворота. Таким образом, либе¬
ральная политика как попытка определить реформы, способные
предохранить от угрозы более глубокого переворота, в известной
мере даже устраивала в то время правящие круги Японии [21г
с. 75—77].Большинство обсуждавшихся идей и проектов имело явно вы¬
раженную буржуазную сущность. В широких кругах японской об¬
щественности, очевидно, уже не было особых сомнений в необ¬
ходимости именно капиталистического развития страны. Поэтому
многие предложения в первую очередь были направлены против
сохранявшихся элементов феодальной организации общества. Так,
один из видных инициаторов Движения за свободу и народные
права, Итагаки Тайсукэ, выступил в 1870 г. в печати с деклара¬
цией, в которой призвал как можно быстрее покончить с сослов¬
ным делением общества, со все еще характерной для страны ме¬
лочной регламентацией, «когда человек лишен возможности сво¬
бодно выбирать себе подходящее хаори4, фасон воротничка и цвет
одежды». Настаивая на создании условий для развития индиви¬
дуальностей, способностей и талантов каждого, он, по существу»
пропагандировал буржуазный образ жизни [71, с. 191—192].Подобного рода общие идеи и предложения, широко обсуж¬
давшиеся в оппозиционных кругах, совпадали со стремлениями
значительной части населения к переменам и воспринимались с
подъемом.Как известно, социальная основа Движения вначале была
весьма ограниченной. Расширения своих политических прав тогда
добивались лишь некоторые крупные феодалы, не довольные, в
частности, «робостью и пассивностью» властей на международной
арене, а также близкие им по взглядам предприниматели (госё)
и состоятельные землевладельцы (госи и гоно). В петициях в159
высшие органы власти они настаивали на своем участии в реше¬
нии важнейших государственных дел. От их имени в 1874 г. ряд
видных политических деятелей Японии (Итагаки Тайсукэ, Гото
Сёдзиро и др.) обратились к правительству с настойчивым пред¬
ложением создать в стране представительный орган власти.
Власти, со своей стороны, были готовы вести диалог с этими
кругами, доверие которых они всячески стремились завоевать.
Поэтому они и согласились на компромиссы, хорошо понимая,
что привлечение новых представителей знати и предприниматель- ■
ских кругов к управлению государством не только неизбежно, |
.но и желательно, поскольку тем самым можно будет укрепить
политические позиции нового режима.	|На этом, первом, этапе развития Движения интересы основ¬
ной части народа (крестьян и горожан) еще никак не были пред- j,
ставлены в нем, хотя в низах, особенно в деревне, развертыва- !
лась ожесточенная борьба.Однако постепенно Движение расширялось. Все более актив¬
ную роль в нем играла быстро усиливавшаяся буржуазия, особен¬
но средние и мелкие ее слои. Они добивались большей доли свое¬
го участия в управлении страной, настаивая на создании парла-
.мента, суть которого они представляли по-своему.. В целом требо- ;
вание созыва парламента становилось важнейшим элементом всей !
политической жизни страны.Власти проявили готовность договориться и с этими предста¬
вителями Движения. Они исходили из того, что японская буржуа¬
зия вовсе не претендовала на всю полноту власти, а о политиче¬
ском паритете с ней, конечно же, можно было договориться. Да и
сами лидеры режима Мэйдзи в большинстве своем уже в доста¬
точной степени прониклись идеями буржуазности.Но с начала 80-х годов в русле Движения появилось еще одно
течение, принципиально новое и достаточно радикальное, которое
оказалось уже совершенна нетерпимым с точки зрения лидеров
Мэйдзи. Это было течение, как-то выражавшее интересы и идеи
средних и низших групп крестьянства, рабочих и даже сословные
интересы париев. В данном случае власти даже и мысли не до¬
пускали о возможности каких-то переговоров или уступок.Во взаимоотношениях с ним они считали приемлемым только ме¬
тоды насилия и репрессий. А политическая активность этих слоев,
составлявших подавляющее большинство населения, расценива¬
лась властями как акт государственного преступления, как удар
по самим устоям общества.Представители этого течения в отличие от остальных течений
не смогли создать какой-то своей организации и наладить выпуск
своих газет и журналов. На политической арене они выступили
в рамках уже существовавших партий и обществ на страницах
некоторых либеральных изданий. Они не ставили вопроса о сме¬
не власти и о своем участии в управлении страной. Их претензии
и требования в основном носили еще весьма общий, скорее, де¬
кларативный характер. И несмотря на это, лидеры Мэйдзи сразу460
почувствовали в них самую большую угрозу своему господству.
Они отказались обсуждать даже какие-то их частные, конкретные
нужды: требования о снижении цен и налогов, уменьшения повин¬
ностей, обеспечения прав >на профессиональную организацию, по¬
вышения зарплаты, смягчения дискриминации. Когда Движение
достигло этого, по своей сути народного, демократического уровня
развития, власти обрушились на него с репрессиями.Но, несмотря на всю свою слабость, неорганизованность и про*
гиворечнвость, именно это радикальное течение, Дзию минкэн
ундо, оказало, пожалуй, решающее воздействие на характер ста¬
билизации политической ситуации в стране, осуществленной вла¬
стями к 90-м годам. Боясь усиления этого течения, власти поспе¬
шили пойти на компромисс с новыми помещиками и буржуазией
относительно основных принципов политической организации об¬
щества и доли их участия в управлении страной, чтобы на этой
базе объединить свои усилия, направленные на пресечение раз¬
вертывавшегося в стране демократического движения.Таково в самых общих чертах социальное и идейное содержа¬
ние Движения за народные права. Отметим теперь кратко его ос¬
новные фактические вехи.К середине 70-х годов политическое оппозиционное движение
уже не могло ограничиться лишь дискуссионными клубами и сою-
зами. спорами в газетах и журналах. Возникла необходимость в
новых организационных формах, и в 1874 г. были созданы первые
политические объединения: Общество патриотов (Айкокуто) и
Общество по определению цели в жизни (Риссися), которые за¬
явили о необходимости введения в Японии конституционного прав¬
ления. Правительство сочло для себя полезным пойти в чем-то
навстречу этой верхушечной оппозиции из помещиков и буржуа,
чтобы превратить ее из оппонента в союзника. С этой целью оно
в начале 1877 г. приняло решение о снижении поземельного на¬
лога с 3 до 2,5% стоимости земли. Это было с удовлетворением
встречено помещиками и состоятельными крестьянами-землевла-
дельцами, которые вскоре проявили склонность отойти от движе¬
ния [34, с. 249] при обязательном условии получения не только
экономических, но и политических гарантий своего положения.В связи с этим летом 1877 г., когда правительственные войска
вели ожесточенные бои с восставшими самураями в Сацума,
крупные землевладельцы вместе со своими союзниками по блоку
направили на имя императора петицию, добиваясь его согласия
на создание парламента. В ответ на это правительство в 1878 г.
заявило, что с 1880 г. оно разрешит систему совещательных со¬
браний в префектурах и городах, т. е„ по существу, согласилось
на расширение прав участия находившихся в оппозиции слоев дво¬
рянства и буржуазии в решении местных дел.Однако это также не удовлетворило верхушечную оппозицию..Она стремилась к участию в решении не только местных, но и
общегосударственных дел. Ее политические организации продол¬
жали настаивать на введении парламентарной формы управления11 Зак. 851161
страной. II власти, опасаясь, что их упорство может привести к
углублению расхождений с этими кругами, выступили в 1881 г. с
обещаниями создать парламент через десять лет, в 1890 г. Лиде¬
ры Мэйдзи предполагали использовать остающееся до этого срока
время для тщательной подготовки к новым условиям политиче*-
ского управления страной. В результате этого акта те влиятель¬
ные круги, которые могли реально рассчитывать на участие в ра¬
боте нового органа власти, стали постепенно отходить от движе¬
ния и готовиться к деятельности в условиях парламентаризма.
Начался процесс их самоорганизации, выработки основных прин¬
ципов и целей политики, которые они намеревались защищать и
проводить в рамках парламента. В 1881 г. в Японии была создана
первая политическая партия — Дзиюто (Либеральная), представ¬
лявшая интересы помещиков, сельских предпринимателей и сред¬
ней городской буржуазии, не пользовавшихся какими-либо приви¬
легиями и поэтому настроенных довольно радикально. В 1882 г..
была образована Кайсинто (Партия конституционных реформ),
выражавшая интересы крупных бюрократов, промышленников и1
купцов.Однако создание этих весьма умеренных партий вызвало у
властей сомнения и озабоченность. Стремясь парализовать любук>
возможность подвергнуть сомнению принципы, на которых осно¬
вывалась его власть, правительство в том же, 1882 г. в качестве
меры предосторожности создало партию Тэйсэйто (Конституцион¬
но-императорская партия), которая была призвана проводить по¬
литическую линию правительства во всех межпартийных дебатах,,
неизбежных в условиях парламентаризма.Таким образом, в связи с усложнением общественной жизни в
начале 80-х годов возникли некоторые новые элементы системы
государственного управления капиталистической Японии. Предпо¬
лагалось, что в таком виде эта система окажется гораздо надеж¬
нее, гибче и эффективнее в решении сложных проблем общества..Но развитие политического движения не могло ограничиться
теми рамками, которые устанавливали власти и в пределах кото¬
рых они видели возможность и выразили готовность пойти на ка¬
кой-то компромисс, сговор. На политической арене уже в начале
80-х годов появились люди, выражавшие интересы тех слоев насе¬
ления, которым правители Мэйдзи отводили роль пассивных объ¬
ектов угнетения: бедных и разорявшихся слоев крестьянства (полу-
арендаторов, арендаторов и батраков), совершенно бесправных
тогда рабочих,- а также в определенной степени и париев. Это’
были первые ростки подлинно демократического движения, кото¬
рое на первой стадии своего развития в идейном и организацион¬
ном отношении было еще весьма примитивным и формировалось
в рамках уже существующих политических объединений.Демократическое, радикальное течение Дзию минкэн ундо за¬
родилось и достигло довольно заметного развития в основном
внутри Либеральной партии. Это произошло несколько неожидан-
но для ее лидеров и вопреки их воле и желаниям. В местные ОТ'162
деления этой партии в разных районах страны стали вступать
представители «простого народа» — крестьяне, рабочие, а также и
«нового простого народа» (париев), привлеченные в нее широко¬
вещательными декларациями о свободе и социальной справедли¬
вости. Однако они вкладывали в эти понятия свое содержание,
весьма отличное от того, которое имели в виду создатели партии.
На собраниях местных отделений Дзиюто стали раздаваться тре¬
бования такого переустройства общества, которое отвечало бы
интересам средних и низших групп «простого народа» и париев.
Начался процесс радикализации многих партийных ячеек, что,
по существу, противопоставляло их всей остальной партии.Постепенно радикальное крыло Движения выдвинуло и своих
лидеров, которые предприняли первые попытки как-то организо¬
вать его и сформулировать его требования. Это были честные, го¬
товые на самопожертвование люди, для образа действий и мыш¬
ления которых был характерен подлинный демократизм — весьма
привлекательная и крайне редкая тогда в политических кругах
черта. Однако их представления о способах и целях необходимо¬
го переустройства общества были весьма противоречивы, а в вы¬
ступлениях патетика и эмоциональность преобладали над точ¬
ностью анализа и конкретностью задач.Противоречивый характер воззрений представителей левого
крыла объяснялся тем, что они формировались на основе знаком¬
ства с произведениями весьма разнохарактерных философов и об¬
щественных деятелей: Руссо, Вольтера, Монтескье, русских народ¬
ников и западных социалистов (последних по преимуществу анар¬
хистского толка). Во всех этих источниках они находили для себя
что-то близкое, но выработать какую-то единую систему взгля¬
дов так и не смогли. В этой среде сформировались и выдвину¬
лись такие выдающиеся деятели левого, демократического тече¬
ния, как Накаэ Тёмин (1847—1901), Ои Кэнтаро (1843—1922) и
Уэки Змори (1856—1893). И все же они пытались выступить от
имени всех ущемленных слоев населения, даже если между ними
и не было особой социальной общности. Так, Уэки Эмори в своей
работе «Дзию -мин-кэн рон» («О свободе и народных правах») пи¬
сал: «Хочу обратиться ко всем: к уважаемым японским крестья-»
нам, торговцам и ремесленникам, к врачам, капитанам и извозчи¬
кам, охотникам, мелким лавочникам и син хэймин (новому про¬
стому народу — так .называли тогда париев.— 3. X.). Все вы в
одинаковой степени обладаете одним неотъемлемым богатством —
вашим правом на свободу» [78, с. 79].Лидеры левого крыла пытались сплотить низшие социальные
слои вокруг идеи об укреплении в Японии конституционной мо¬
нархии или даже республики [34, с. 272—276]. В перспективе до¬
стижение этих целей, по их мнению, могло бы способствовать ре¬
шению всех основных проблем. А пока они предлагали добивать¬
ся решения каких-то частных задач.Однако наладить действенные контакты с народом им в целом
так и не удалось. Там их часто просто не понимали. Крестьяне11*163
и ремесленники, представители хэймин и син хэймин еще не были
готовы бороться за конституцию или республику. Это им каза¬
лось слишком отвлеченной задачей. Поэтому среди левых стала
распространяться идея террора как самого эффективного средства
достижения их целей. По примеру русских народников они стали
переходить к актам террора и даже планировали убийство наи¬
более одиозных деятелей правительства (особенно активными бы¬
ли террористы в районах Гумма и Нагоя) [66, с. 277—278]. Вме¬
сте с тем они попытались организовать и широкие народные вы¬
ступления, в частности в Такасаки и Нагоя, с целью осуществле¬
ния политического переворота. Однако им удавалось поднять на¬
селение лишь в тех случаях, когда они выдвигали лозунги, более
близкие крестьянам и горожанам, такие, как отмена сословных
ограничений, улучшение условий жизни, демократизация системы
управления. Так, в декабре 1884 г. им удалось поднять восстание
крестьян-должников, арендаторов и батраков районов Титибу.
Восставшие (около 10 тыс. человек) требовали снижения налогов,
отмены воинской повинности, возвращения заложенных участков
земли [66, с. 278].Хотя внутри левого крыла Движения и не было единства
взглядов и четкости представлений о характере возможных пере¬
мен, а выступления, организованные его представителями, были
разрозненными, власти были явно напуганы деятельностью ради¬
калов. В первую очередь они попытались развалить левое крыло
Движения изнутри: в его ряды стали засылать шпионов и про¬
вокаторов, которые должны были разжечь разногласия, дискре¬
дитировать его лидеров [66, с. 278]. Кроме того, с целью опоро¬
чить и полностью изолировать левое крыло, ослабить его социаль¬
ную базу использовалось осуществление закона о местном само¬
управлении и обещание конституции и парламента. В результате
этих усилий властей руководители Либеральной партии, обеспо¬
коенные нараставшей угрозой ее опасного перерождения, приняли
в 1884 г. решение о самороспуске Дзиюто.Правительство ужесточило также свой контроль над всеми
формами общественной жизни, более строгой и придирчивой стала
цензура печати, десятки внушавших подозрение газет были за¬
крыты, а многие редакторы оштрафованы. Уменьшились и воз¬
можности проведения собраний и создания каких-либо объедине¬
ний. Наконец, в 1887 г. несколько сот особенно опасных, с точки
зрения властей, сторонников распущенной партии Дзиюто были
высланы из столицы (в частности, в Осака был переселен Накаэ
Тёмин) [78, с. 81]. Власти надеялись, что такими мерами им
удастся парализовать левое крыло Движения и избавиться от
угрозы радикализма.В то же время власти ускорили подготовку к принятию кон¬
ституции и открытию парламента. Они шли на столь крупные по¬
литические преобразования в стране, сознавая, что в условиях
централизованного буржуазного государства принципы кланово¬
сти в управлении им становятся все более нетерпимым ана.хро-164
низмом и единственно возможным принципом господства является
классовый принцип. В этом их убедило и реальное социально-эко*
номическое развитие Японии и Движение за свободу и народные
права. Кроме того, они надеялись, что конституция и парламент
помогут им избавиться от незапланированной оппозиции, что кри¬
тика впредь будет поставлена в «законные» рамки и станет впол¬
не безопасной.Тем не менее власти постарались заранее сделать все возмож¬
ное, чтобы интересы господствующих кругов и в новых условиях
были полностью гарантированы. Так, в частности, в 1884 г. был
издан закон, в соответствии с которым была создана на евро¬
пейский манер своя титулованная знать. Около 500 наиболее вы¬
сокопоставленных представителей старой знати получили титулы
князей, маркизов, графов, виконтов и баронов. Тем самым был
определен весьма узкий круг лиц, которым впоследствии было
предоставлено исключительное право на комплектование верхней,
привилегированной палаты японского парламента по образцу анг¬
лийской палаты пэров [19, с. 120]. Кроме того, в 1885 г. было
создано и правительство европейского типа —кабинет министров
во главе с премьер-министром, ответственный только перед импе¬
ратором. Этот орган власти, по идее правящих кругов, также дол¬
жен был способствовать нейтрализации возможных нежелатель¬
ных актов нижней палаты будущего парламента.Наконец, в 1889 г. правительство утвердило первую японскую
конституцию, которая, как обещали власти, должна была гаран¬
тировать статус и права всех слоев населения. Однако практиче¬
ски она обеспечила права, причем, по существу, неограниченные,
только императора и тех социальных кругов, интересы которых
он представлял. Права же японского народа оговоркой «в пре¬
делах, установленных законом» превращались в весьма эфемер¬
ные, поскольку эти пределы по своему усмотрению могли опреде¬
лять лишь сами власти.В 1890 г. были проведены первые выборы в японский парла¬
мент. Однако если учесть, что избирательное право получило
лишь немногим более 1% всего населения страны (460 тыс. из
42 млн.) и подавляющее большинство населения было лишено
возможности участвовать в формировании нового высшего органа
власти, и так до крайности ограниченного в своих правах, то со¬
вершенно ясно, что принятие конституции и создание парламента
свидетельствовало лишь о росте классового самосознания господ¬
ствующих кругов, которые стремились все формы социальных
распрей и политической борьбы превратить в тщательно контро¬
лируемый процесс, локализованный в рамках созданного ими выс¬
шего органа власти. Тем не менее создание нового политического
механизма управления (партии, парламент, конституция) соответ¬
ствовало потребностям общественного развития буржуазной Япо¬
нии того периода.Таким образом, к началу 90-х годов в Японии произошли боль¬
шие качественные изменения не только в экономической и со-165
цнальной, но н в политической сфере. Они явились необходимым
и важным компонентом цикла буржуазных преобразований, про¬
исшедших в Японии после переворота Мэйдзи. Хотя вопрос о вла¬
сти в Японии в начале эпохи Мэйдзи решался не так, как, на¬
пример, в Англии или во Франции во время происходивших там
буржуазных революций, эти различия касались главным образом
лишь формы, а не существа проблемы. Преобразования второй
половины XIX в. в Японии, в том числе и в политической сфере,
составили суть буржуазной революции в этой стране. Но и здесь
она оказалась незавершенной, половинчатой. Осуществлявшие эту
революцию круги оказались неспособными на решительные, после¬
довательные акции: политические партии в Японии не добились
большого влияния, конституция была крайне куцей, а парламент
весьма беспомощен.Однако господствующие слои общества вполне удовлетвори¬
лись тем, что к началу 90-х годов им удалось на время решить
некоторые социальные проблемы, несколько успокоить социальное
море, волновавшееся весь раннемэйдзийский период. К этому вре¬
мени были окончательно подавлены выступления недовольной ча¬
сти среднего и низшего самурайства. В какой-то мере была умиро¬
творена деревня, где для помещиков и крестьян-собственников был
снижен поземельный налог. Буржуазия получила более широкие
возможности участвовать в решении общегосударственных дел, и
у нее исчезли основные причины для недовольства. И при всем
при том верхушка бывшей феодальной знати сохранила значи¬
тельную долю своей власти, получила огромные денежные суммы,
новые чины и должности и с успехом приспособилась к новому
строю жизни.Власти и правящие круги избежали неприятной необходимости
хотя бы минимально удовлетворить нужды народа и смогли на¬
нести сильный удар по левой демократической оппозиции. Однако
полностью устранить радикальные настроения и идеи из жизни
общества они были не в состоянии. Демократическое движение,
выражавшее интересы широких слоев населения, подспудно эво¬
люционировало, набирало силы и уже в начале XIX в. опять ста¬
ло важным элементом всей общественной жизни страны, причем
на гораздо более высоком идейном и организационном уровне.Предпосылки дальнейшей эволюции
японского обществаОбществеиное развитие—.это живой процесс; в обществе все¬
гда или что-то отмирает, или укрепляется, или только зарождает¬
ся. Однако интенсивность этого развития в разные периоды далеко
не одинакова. Так, 20—25-летний период после переворота Мэй-
дзи оказался исключительно важным в истории Японии не только
тем, что за это время общество перешло на буржуазные рельсы,
но и возникновением многих таких явлений и процессов, которые166
в значительной степени предопределили будущее развитие страны.В период Мэйдзи был преодолен, наконец, застой эпохи Току¬
гава. Успехи, достигнутые в экономической, культурной и полити¬
ческой сферах, укрепили позиции и авторитет нового буржуазно¬
го режима и позволили ему поставить новые задачи, разрешение
которых сулило ему огромные выгоды.Так, в области экономики только за 10 лет, с 1868 до 1878 г.,
размеры посевных площадей выросли с 3 до 3,8 млн. те [34,
с. 239]. К 1890 г. была создана сеть железных дорог общей про¬
тяженностью 2200 км [34, с. 258]. В начале 90-х годов ежегодно
выплавлялось уже более 100 тыс. т стали, главным образом на
о-ве Кюсю, и добывалось около 3 млн. т угля [30, с. 3]. Были
построены оборудованные современными станками и машинами
предприятия различных отраслей промышленности, в первую оче¬
редь военной, на многих из которых работало по нескольку тысяч*	человек [39, с. 3]. Экономическое развитие страны быстро ска¬
залось и на численности населения. За 20 лет, с 1870 до 1890 г.,
оно выросло с 34,5 до 42 млн. [32, с. 56].Все это позволило японским предпринимателям значительно
усилить экономическую экспансию, увеличить экспорт хлопчато¬
бумажных и шелковых тканей, а также ряда других товаров.
К началу 90-х годов, когда в Японии начали создаваться моно¬
польные объединения, правящие круги проявили интерес и к по¬
литической экспансии на международной арене.Таким образом, уже в первое двадцатилетие эпохи Мэйдзи
страна, которая в течение более двух столетий была почти пол¬
ностью изолирована от жизни всего остального мира, стала быст¬
ро превращаться во все более динамичную и агрессивную силу,
угрожавшую своим соседям. Главным в ее внешней политике ста¬
ло стремление к безграничной экспансии на основе принципа «Бо¬
гатая страна, сильная армия».Встав на путь капиталистического развития, Япония весьма
быстро усвоила те принципы взаимоотношений с другими страна¬
ми, которые были характерны для ведущих империалистических
держав. Она включилась в сложную политическую игру западных
держав, стремясь встать в один ряд с ними в борьбе за раздел
мира. Именно с этого времени началась история внешней экспан¬
сии милитаристской Японии. В 1872 г. Япония захватила о-ва Рю¬
кю, в 1879 г. совершила вторжение на о-в Тайвань. А в 1876 г.,
сама еще опутанная сетью неравноправных договоров, она навя¬
зала первый подобный договор Корее.По мере экономического и политического усиления страны рос¬
ли и аппетиты ее правящих кругов. К концу века буржуазная
Япония поставила в качестве основной долгосрочной задачи своей
внешней политики захват Кореи и Китая. Правители страны хо¬
рошо понимали, что решение этой задачи чрезвычайно трудно и
неизбежно приведет к противоборству с другими империалистиче¬
скими державами, в первую очередь с Россией. Поэтому власти
стали уделять все более серьезное внимание всесторонней мили¬167
таризации страны, что не могло не наложить свой отпечаток на
весь общественный климат страны, на особенности ее социальной
эволюции.Наряду с мерами широкого военно-промышленного строитель¬
ства н перевооружения армии по всей стране развернулась и со¬
ответствующая идеологическая обработка населения. Она осу¬
ществлялась через печать, в учебных заведениях и в армии и пре¬
следовала цель сплотить японцев, психологически подготовить их
к участию в агрессивных войнах. В качестве основы такого спло¬
чения использовался оголтелый шовинизм. Населению страны все
более широко и настойчиво внушали идеи об «исключительности
истинно японского духа», о якобы присущих только японцам ши¬
роте души, выдающейся отваге, бескорыстии и благородстве, о не¬
обходимости гордиться славными боевыми традициями и о почет¬
ном долге жертвовать жизнью за императора [95, с. 130]. Однако
враждебное отношение ко всему зарубежному, распространявшее¬
ся под «патриотическими» лозунгами борьбы с преклонением пе¬
ред иностранщиной, определялось не только стремлением подго¬
товить страну к войне. Оно было необходимо властям также и
для нейтрализации возможного влияния прогрессивных, в первую
очередь социалистических, идей Запада [43, с. 87].Особенно интенсивно идеологическая обработка велась в ар¬
мии. Юношам, главным образом крестьянам, 'надолго оторванным
ют проблем и трудностей своей социальной среды, кроме всего
прочего, внушались идеи о святости императора и монархической
системы, о вреде критиканства и либерализма.Таким образом, пропаганда была ориентирована не только на
внешний мир. Она преследовала также и цель убедить японский
народ в естественности и незыблемости установившихся в стране
порядков. За истинный патриотизм выдавались такие черты, как
преклонение перед титулованной знатью, бездумная ненависть к
любой оппозиции и безоговорочная поддержка всех мер
властей.Все это свидетельствует о том, что в деле формирования за¬
конопослушной, националистически ограниченной и агрессивно
настроенной личности японский империализм не был лишь без¬
думным подражателем капиталистического Запада. Во многом он
оказался в малопочетной в данном случае роли зачинателя, пио¬
нера.Таким образом, быстрое экономическое развитие Японии, фор¬
мирование в ней монополистического капитала, укрепление матери¬
альных и идейных основ милитаризма предопределило и многие
особенности будущего развития страны.Однако в общественной жизни, в сфере социальных отношений
происходили и процессы совершенно другого характера, которые,
пожалуй, в определенных условиях не в меньшей степени могли
сказаться на судьбах страны. Более отчетливо обозначились со¬
циальные контуры японской деревни, возросла роль рабочего клас¬
са в различных сферах жизни страны. Закладывались основы168
развития нового, более радикального народного демократического
движения.Аграрная реформа ликвидировала господство крупных феода¬
лов, место которых в качестве налогополучателя заняло само го¬
сударство. Это способствовало процессу определенной общена¬
циональной унификации положения крестьян по формам зависи¬
мости—теперь в основном от государства и от помещиков. В свя¬
зи с этим существенно менялись цели и характер крестьянского
движения. Если в первый период Дзию минкэн ундо в Движении
участвовала вся японская деревня, не довольная государственной
политикой поощрения за ее счет торговых и финансовых домов
[32, с. 115], то в 80-х годах оно стало по преимуществу движе¬
нием более обездоленных групп крестьян — полу арендаторов*
арендаторов и батраков, т. е. из сословного оно все более пре¬
вращалось в классовое. Причем социальная разграничительная
линия прошла внутри самой деревни: нищавшее крестьянство по¬
вело борьбу против усилившихся землевладельцев-помещиков.Перемены в характере Движения определялись главным обра¬
зом тем, что многие деревенские труженики лишались своих прав
на землю и вынужденно вступали в весьма унизительные отноше¬
ния зависимости от землевладельцев-помещиков. К концу XIX в.
уже подавляющая часть земледельцев оказалась связанной с
арендой земли. Так, в 1887 г. только треть жителей деревни не
прибегала к ней и оставалась собственниками земли (в эту ка¬
тегорию включались и помещики). А около двух третей (66,6%)
всех земледельцев арендовали землю, хотя и* в разной степени
(около 40% крестьян были полуарендаторами). Впоследствии до¬
ля последних неуклонно увеличивалась. О темпах обезземелива¬
ния земледельцев говорит хотя бы тот факт, что только за 1883—
1890 гг. около 300 тыс. (крестьян лишилось своих наделов [7,
т. II, с. 50].Процесс социального расслоения деревни нарастал. Обнища¬
ние и разорение средних и бедных групп крестьян происходило на
фоне дальнейшего обогащения состоятельных землевладельцев,
причем арендаторы в своих взаимоотношениях с помещиками бы¬
ли поставлены в положение жалких просителей, лишенных даже
минимальных прав. Они полностью зависели от произвола поме¬
щиков. Об этом, в частности, свидетельствует такой, почти обяза¬
тельный, пункт договора об аренде: «Не протестовать, если земле¬
владелец отберет арендуемую землю и будет сам ее обрабаты¬
вать или же передаст ее другому арендатору» [7, т. II, с. 56—57].Наконец, социальные перемены в деревне в то время вырази¬
лись еще и в росте числа полностью не устроенных людей, тех,
кто вообще не имел своей земли и не мог добиться ее аренды.
В первую очередь это стало судьбой вторых и третьих сыновей
и незамужних дочерей крестьян, которые практически оказались
лишними в деревне. В лучшем случае они батрачили в чужих хо¬
зяйствах, а чаще всего — отрывались от семьи и деревни и от¬
правлялись в поисках средств существования в город.169
Таким образом, в деревне складывалась во многом новая со¬
циальная ситуация. Она вела к изменению и характера ее борь¬
бы. Основным объектом конфликтов чаще всего оказывались усло¬
вия аренды и права на владение землей, т. е. крестьянское дви¬
жение становилось преимущественно антипомещичьим.Условия жизни и социальная специфика бедных слоев город¬
ского населения также претерпевали изменения. В начале эпохи
Мэйдзи правящие круги еще не усматривали ничего угрожающего
для себя в процессе социальных перемен в городе. Они полагали,
что Япония в своем экономическом развитии избежит характер¬
ных якобы только для стран Запада проблем, связанных с ростом
и организацией рабочего класса, и пойдет каким-то особым, япон¬
ским путем. Пока рабочий класс страны был слаб и неорганизо¬
ван, это казалось возможным.Однако рабочий класс Японии рос довольно быстро и уже в
конце 80-х— в 90-х годах проявил себя как самостоятельная со¬
циальная и политическая сила, воочию показав правителям, что
развитие капитализма в Японии и в этом отношении происходит
в полном соответствии с его общими закономерностями.Если ■ в середине 80-х годов в Японии насчитывалось около
113 тыс. рабочих, то в середине 90-х годов их было уже более
380 тыс., а к началу XX в —около 500 тыс. [19, с. 123; 32, с. 114;
78, с. 88]. Эти цифры говорят об изменении всей социальной си¬
туации в Японии.В общественной жизни страны возникли такие новые явления,
как стачки, выступления рабочих с требованиями повышения за¬
работной платы и сокращения рабочего дня, каких-то гарантий
их прав. В конце 80-х годов появились первые профессиональные
союзы. Усиление рабочего класса создало основу и для распро¬
странения в стране новой идеологии. Так, уже в 1882 г. в Японии
была переведена первая книга социалистического содержания,
«Прогресс и бедность», изданная в США. А в 1890 г. появился
первый перевод на японский язык Коммунистического манифеста
К. Маркса и Ф. Энгельса [30, с. 16].Таким образом, к концу XIX в. в Японии сложилась общест¬
венная среда (рабочий класс, демократически настроенная ин¬
теллигенция), которая по своему положению и интересам была
готова воспринять социалистическую идеологию. Практически
Япония в социальном, политическом и идейном отношениях эво¬
люционировала значительно дальше тех пределов, которые пра¬
вящие круги считали допустимыми.Власти с нарастающей тревогой следили за этими тенденция¬
ми общественного развития. Уже в конце XIX в. они стали при¬
бегать к весьма распространенной во всех развитых капиталисти¬
ческих странах политике раскола противостоящих им социальных
сил. Используя свой опыт по расколу крестьянства и привлечению
на свою сторону зажиточных крестьян-собственников, ту же поли¬
тику они стали проводить и в отношении растущего рабочего
класса Японии. Как и в других капиталистических государствах,170
в связи с ростом потребностей промышленности страны в высоко¬
квалифицированных специалистах в Японии появилась (вначале
очень небольшая) группа сравнительно хорошо оплачиваемой так
называемой рабочей аристократии, которую режим и рассматри¬
вал как свою опору в рабочей среде. Но основную часть проле¬
тариата по-прежнему составляли рабочие, получавшие нищенскую
заработную плату и находившиеся в полной зависимости от про¬
извола своих хозяев. А кроме этих двух групп рабочего класса
в Японии росла и резервная армия труда, самая обездоленная
часть рабочего класса — безработные.Таким образом, за короткий отрезок времени Япония превра¬
тилась из изолированной от внешнего мира отсталой феодальной
страны в развивающееся капиталистическое государство. Наряду
с развитой капиталистической экономикой в жизни японского об¬
щества появились и многие другие атрибуты и черты буржуазной
системы: всеобщая воинская повинность, буржуазное законода¬
тельство, политические партии и парламентаризм. Капитализм
укрепился в промышленной, торговой, финансовой и идеологиче¬
ской сферах, стал господствующим в политике и в социальных
отношениях, наложил свой отпечаток на психологию всех слоев
общества, Япония вошла в число империалистических держав,
претендовавших на роль вершителей судеб всех других стран и
народов земного шара.Но вместе с тем в новом японском обществе сохранились и
тщательно оберегались многие пережитки феодализма: монархи¬
ческая система правления и идеология, господство помещичьего
землевладения и влияние помещиков на политику, авторитет и
огромная роль титулованной знати и клановых объединений, ра¬
болепие перед бюрократией, патернализм во взаимоотношениях
между эксплуататорами и эксплуатируемыми и т. д.В то же время в стране зародились и зерна будущего прогрес¬
сивного развития.Таким образом, Япония вступала в XX в. в условиях противо¬
борства различных общественных тенденций. Однако правящие
круги рассчитывали, что достигнутая в начале 90-х годов XIX в.
относительная политическая и социальная стабилизация в стране
позволит им всесторонне укрепить помещичье-буржуазное мили¬
таристское государство и резко активизироваться на международ¬
ной арене.
Глава шестаяПАРИИ В ПЕРИОД СТАНОВЛЕНИЯ
БУРЖУАЗНОГО ОБЩЕСТВА
(70—80-е ГОДЫ XIX в.)Ветер преобразований Мэйдзи пронесся и над бураку, изме¬
няя веками устоявшийся уклад их жизни. В новых условиях па¬
рии, как и представители других слоев населения, стали втяги¬
ваться в капиталистическую экономику, приобщаться к буржуаз¬
ному строю жизни. У них появилась надежда на то, что с отме¬
ной* сословной системы и укреплением буржуазной структуры яв¬
ление сословной дискриминации вскоре исчезнет и они станут
полноправными, «обычными» японцами.Однако надеждам париев не суждено было сбыться. Сегрега¬
ция сэммин в эпоху Мэйдзи не только сохранилась, но даже
приобрела новые черты, которые сделали эту проблему еще более
острой. Правда, указ 1871 г. провозглашал формально освобож¬
дение и равноправие париев и якобы-решал все проблемы дис¬
криминации. Однако практически положение париев не улучши¬
лось. Все перемены, осуществленные сверху, были направлены,
по существу, лишь на то, чтобы сделать сегрегируемое меньшин¬
ство более удобным и выгодным объектом угнетения.Сохранение явления сегрегации нельзя объяснить лишь злой
волей господствующих кругов, хотя в данном случае и она, бес¬
спорно, имела место. Более важное значение имело здесь наличие
в обществе неизбежного при капитализме социального неравен¬
ства и неравноправия, логическим завершением которого и была
сегрегация париев. Становилось очевидным, что это явление оста¬
лось в обществе не как досадный и малообъяснимый пережиток
прошлого, а как естественный и неотъемлемый элемент новой бур¬
жуазной системы в Японии.Фактическому усилению дискриминации париев после перево¬
рота Мэйдзи в значительной мере способствовало и сохранение
старых традиций и предрассудков — важных регуляторов социаль¬
ных взаимоотношений и в новом обществе.Рассмотрение положения париев после переворота Мэйдзи,
важное и само по себе, имеет большое значение и для лучшего
понимания особенностей такого сложного исторического феноме¬
на, как становление буржуазной Японии в конце XIX в.172
Правители Мэйдзи и проблема дискриминации■Отшумели политические и военные грозы 1867—1868 гг. К вла¬
сти пришли новые правители. Однако вначале в положении групп
париев, как и других слоев населения, не было никаких перемен.
В 1869 г. были распущены отряды кихэйтай, в которых служили
и ларии, и жизнь в бураку опять покатилась по старой привыч¬
ной колее. Создавалось впечатление, что новые правители пол¬
ностью забыли о своих авансах, выданных буракумин еще до пе¬
реворота Мэйдзи.В некоторых феодальных владениях местные власти, как и
прежде, продолжали издавать унизительные для сэммин указы и
распоряжения. Так, например, в 1870 г. во владениях Вакаяма
был обнародован указ, в котором, в частности, предписывалось
следующее: «Когда сэммин идут по общей дороге, они должны
придерживаться ее кромки. В населенных пунктах им нельзя вы¬
ходить из-под навесов домов на середину улицы. Им запрещается
питаться в городах. Соломенные шляпы они имеют право носить
только в дождливую погоду» [71, с. 190]. Даже во владении
Тоса, одном из главных оплотов нового режима, париев опять
обязали носить особую прическу, запретили ночью появляться на
улице и лишили права открывать окна, выходящие на улицу.
Им вновь указали на недопустимость при встрече с «обычными»
японцами смотреть им в лицо, поскольку это считалось «вызыва¬
ющей наглостью» [55, с. 315].Ограничения париев в разных районах страны несколько от¬
личались друг от друга, но все они вполне вписывались в рамки
-одного явления: дискриминации отверженных, которую власти
всячески усиливали. Общая цель всех новых указов заключалась
в том, чтобы предупредить жителей бураку о невозможности для
них каких-либо перемен к лучшему, о необходимости твердо пом¬
игать свое место в обществе и не сметь претендовать на большее.Ничего не изменилось для них и после провозглашения вла¬
стями всеобщей свободы в выборе занятий. Их продолжали огра¬
ничивать в профессиональной сфере и по-прежнему привлекали
к выполнению старых унизительных обязанностей стражников,
тюремщиков и т. д. Известны даже случаи мобилизации бураку¬
мин для участия в подавлении народных выступлений, как это
«было, например, в 1870 г. в Хамада [71, с. 190]. Когда в 1870 г.
все управляемые сословия были преобразованы в новое, формаль¬
но равное социальное объединение «простой народ», все члены
которого получили, в частности, право на фамилии, дискримини¬
руемое меньшинство не было включено в его состав и по-прежне-
му было лишено права на фамилии [71, с. 191].Однако в обстановке нарастания социальных перемен общины
париев не могли остаться совершенно нетронутой цитаделью про¬
шлого. Рано или поздно власти неизбежно должны были заняться
какими-то преобразованиями и в этой сфере. Но характерно, что
проблема дискриминации всплыла на поверхность политической17а
жизни Японии как-то случайно, даже независимо от воли властей.Все началось с того, что в марте 1869 г. члены когисё — нового
совещательного органа представителей всех княжеств — присту¬
пили к обсуждению очередного, казалось бы, чисто технического
вопроса об унификации единицы длины ри1. И вдруг разгорелась
весьма оживленная дискуссия вокруг проблемы, обычно стара¬
тельно «забываемой» и избегаемой правящими кругами страны,
а именно проблемы положения париев.Почему же это произошло? Что могло быть общего между по¬
ложением сэммин и унификацией единицы измерения длины? Как
выяснилось в процессе обсуждения, между этими двумя вопросами
имелось много общего.Собственно, проблема париев, какое-то рассмотрение которой
было абсолютно неизбежным, могла стать тогда предметом обсуж¬
дения и в любой другой связи, например при решении вопросов
административного управления, свободы выбора занятий, владе¬
ния землей и т. д. Ведь положение буракумин во многом противо¬
речило не только нормам буржуазного права, но даже элементар¬
ной логике. Однако практически получилось так, что импульсом к
какой-то реорганизации в этой сфере послужила именно проблема
унификации единицы длины.Причина этого заключалась в том, что одной из форм пре¬
небрежения к жителям бураку в период Токугава было, как уже
упоминалось, исключение из географических карт и путеводителей
названий и всех параметров (длины, площади и т. д.) этих посе¬
лений. Тем самым существенно искажалась общая топографиче¬
ская картина страны, что в условиях происходивших буржуазных
преобразований стало совершенно нетерпимым2. Таким образом,
занимаясь унификацией единицы длины, оказалось невозможным
не коснуться и проблемы дискриминации. А обсуждая эту проб¬
лему, нельзя было ограничиться только ее географическим аспек¬
том. Поэтому вполне естественно, что дискуссия сразу распростра¬
нилась на все стороны данного явления.В ходе обсуждения были высказаны разные соображения и
выдвинуты различные проекты решения проблемы дискриминации.
Но во всех этих проектах выражалась только точка зрения пра¬
вящих кругов. Правда, случалось, парии в это время и сами об¬
ращались к властям со своими петициями. Но они тогда еще не
имели какой-то своей политической организации и, следовательно,
четкого и единого представления о возможных путях подлинного
освобождения. Не было и демократических организаций других
слоев населения (крестьян и горожан), которые могли бы оказать
воздействие на характер принимаемых властями решений. А рабо¬
чий класс, как самостоятельная социальная и политическая сила,
вообще только зарождался. Поэтому и не удивительно, что офи¬
циальные дискуссии и проекты по проблеме сегрегации были
весьма ограниченны и поверхностны.Большинство обсуждавшихся проектов уже исходило из «ве¬
ликодушного» признания жителей бураку такими же людьми, как147j
и остальные японцы, независимо от их исторического происхожде¬
ния [77, с. 155]. Однако отсюда вовсе не делался, казалось бы,
логичный вывод о закономерности их социального равноправия.
Практически все предложения в основном преследовали цель удо¬
влетворения нужд государства, а не самих париев. Некоторые
лз них, например, опять имели в виду переселение групп париев
на о-в Хоккайдо с тем, чтобы осуществить его колонизацию и обес-
лечить таким путем оборону стра'ны от предполагаемого вторже-
лия России или США с Севера. А какое-то решение проблемы
дискриминации рассматривалось лишь как одно из условий осу¬
ществления этой задачи [77, № 2, с. 151].Как уже отмечалось, такого рода предложения делались не¬
которыми общественными деятелями еще до переворота Мэйдзи. *
Доводы сторонников такого метода разрешения проблемы сегрега¬
ции сводились в основном к следующему: «Существование систе¬
мы эта-хинин противоречит принципам милосердия. И если мы все
■оставим неизменным, то из их среды выдвинутся свои руководите¬
ли. И когда они обратятся с призывом восстать, поднимутся эта
всей страны и отомстят буси. Поэтому, если мы их используем
в качестве крестьян-солдат на острове Хоккайдо с целью воспре¬
пятствовать иностранному вторжению, это окажется полезным не
только для них самих, но и для всей страны в целом» i[74, с. 106].Таким образом, в правящих кругах все более отчетливо пони¬
мали, насколько взрывоопасной становилась ситуация в бураку.
После переворота осознание этой реальной опасности неизмеримо
выросло, в связи с чем возникли некоторые новые представления
о возможных способах решения проблемы.Об уровне и характере происходивших дебатов можно судить,
например, по документу, представленному на обсуждение когисё
видным государственным деятелем эпохи Мэйдзи Като Хироюки
•и названному им «Принципы Высочайшей отмены (сословия.—3. X) эта-хинин». Автор, правда, не привел в нем достаточно
конкретных соображений о путях решения проблемы. Но он бо¬
лее подробно обосновал необходимость действовать. Он утверж¬
дал, что дискриминация париев противоречит всем естественным
законам. Кроме того, ее сохранение, по его мнению, может подо¬
рвать престиж Японии на международной арене. Поэтому Като
Хироюки считал необходимым «в полном соответствии с прово¬
димыми Высочайшими реформами отменить категорию эта-хинин,
а ее представителей включить в состав хэймин» (см. Приложе¬
ние 24).Более конкретные предложения внес Хоаси Комэкити, член
княжеского совета из пров. Бунго. Он фактически поддержал
проект, предложенный еще его отцом Хоаси Банри (1778—1853)
в период Токугава. Об этом проекте уже шла речь раньше. Он
содержался в опубликованной в 1842 г. Хоаси Банри книге «То
Сэи фу рон» («Восточный Сэн фу рон»)3 и сводился к переселе¬
нию сэммин на о-в Хоккайдо для его освоения и создания защит¬
ного барьера от угрозы нападения с Севера. Хоаси Комэкити пи-175
сал: «Все люди от рождения равны. Поэтому и эта, которых столь
долго все считали оскверненными, после ритуала в храме Дай-
дзингу в пров. Исэ вполне могут стать рёмин. И тогда их можно
будет послать в районы Эдзо4. В результате этого через 30 лет
там будет достигнут значительный прогресс. А кроме того, таким
образом будет устранена угроза вторжения в Японию с Севера»
[71, с. 186].Следовательно, когисё опять была предложена старая идея
изъятия проблемы париев из японского общества и перенесения
ее вместе с жителями бураку на Север, где она постепенно поте¬
ряла бы свою остроту и актуальность. «Обычные» японцы, по
мысли авторов этих проектов, с течением времени забыли бы о
своих предрассудках и стали бы относиться к бывшим париям
как к равным.Однако в процессе конкретных обсуждений это предложение
вызвало возражения тех, кто считал, что переселение париев на
Север и их трудоустройство там окажется предприятием слишком
дорогим для государственной казны. Поэтому они сочли более
целесообразным решать эту проблему на месте и лишь юридиче¬
скими мерами без излишних затрат, как предложил, например,
представитель княжества Мацумото Утияма Соносукэ (см. При¬
ложение 26).Несмотря на разногласия, одно выяснилось с достаточной
очевидностью: большинство депутатов когисё склонялось к выводу
о необходимости какого-то решения этой социальной проблемы.
При голосовании 172 депутата из 201 поддержали мнение, что уни¬
фикация единицы длины ри должна быть связана с решением
проблемы сэммин [77, с. 155—156]. Самым убедительным в поль¬
зу такого решения, очевидно, оказался следующий довод, приве¬
денный в статье политического деятеля из владения Kara Сэнсю
Фудзиацу: «Если даже лишь какая-то часть эта сама придет к
такому же выводу (о естественной необоснованности дискримина¬
ции.— 3. X.) и выступит против дискриминации, то ее неизбежно
поддержат эта всей страны... И тогда малыми военными силами
с ними уже не справиться» (см. Приложение 25).Однако обсуждение проблемы дискриминации в когисё ни к
чему не привело. В июле 1869 г. политические права этого органа*
были резко ограничены, в результате чего намечавшаяся было*
тенденция как-то решить проблему дискриминации оказалась на
время пресеченной. Вновь эта тема стала обсуждаться в прави¬
тельственных кругах лишь в начале 1871 г., причем исключитель¬
ную роль в этом сыграл выдающийся социальный реформатор
Японии, тогда еще совсем молодой Оэ Таку (1847—1921).Участник войны против сёгуната, он после переворота Мэйдзи
был введен в правительственный аппарат и послан на стажи¬
ровку в Европу. Там он открыл для себя новый мир идей бур¬
жуазных просветителей и демократов. Вернувшись на родину, он
поселился в г. Кобэ, где впервые воочию столкнулся с проблемой
сегрегации. Жалкая участь соотечественников-париев потрясла:176
его, и он счел долгом своей совести сделать все возможное для5
облегчения их положения. Еще в 1870 г. он обращался к влия¬
тельному в верхах советнику Окума Сигэнобу (1838—1922) с за¬
просом по этой проблеме, а в январе и марте 1871 г. направил
правительству два послания, в которых изложил свою точку зре¬
ния на возможные пути ее решения (см. Приложение 28).Предложения Оэ Таку были гораздо более конкретными и ра¬
дикальными, чем проекты его предшественников, и их осуществле¬
ние, несомненно, могло принести определенные положительные
результаты. Так, в своем январском послании он отмечал недо¬
статочность одного лишь официального акта отмены дискримина¬
ции. Он настаивал на необходимости подкрепить его мерами ма¬
териального обеспечения: предоставлением средств для поощрения
деловой активности, для создания новых современных предприя¬
тий с привлечением зарубежных специалистов н т. д. По его мне¬
нию, в решении этой сложной социальной проблемы должна уча¬
ствовать общественность всей страны.Однако и Оэ Таку оказался не слишком последовательным по¬
борником социальной справедливости. Он счел необходимым вна¬
чале перевести в состав хэймин и оказать материальную под¬
держку только наиболее состоятельным и предприимчивым жите¬
лям бураку. И лишь после этого, по его мнению, процесс осво¬
бождения можно было бы распространить на все остальные слои
париев. Или, вернее, на их значительную часть. Ибо наиболее
бедных и несостоятельных он, так же как и его предшественники»
предлагал отправить на о-в Хоккайдо.И все же, несмотря на известную непоследовательность, его
идеи и деятельность в целом заслуживают положительной оценки.
Его основная заслуга заключается в том, что он один из первых
подчеркнул особую сложность и многоплановость явления сегре¬
гации, необходимость всесторонних усилий, а также постепенности
в ее ликвидации. Его идеи дали еще один импульс общественно¬
му самосознанию в этой сложнейшей социальной сфере. .При поддержке некоторых высокопоставленных чиновников в
июле 1871 г. Оэ Таку был введен в состав Промышленного от¬
дела Народного ведомства, где ему предложили заняться подго¬
товкой законопроекта об изменении статуса париев. Это назначе¬
ние было вызвано рядом объективных обстоятельств. Прежде все¬
го, власти стремились довести до какого-то реального результата
усилия когисё по данному вопросу. Их побуждали к этому все
более настойчивые просьбы париев, которые >на протяжении
1870—1871 гг. неоднократно обращались с соответствующими пе¬
тициями к властям. В частности, с подобной петицией выступили
жители бураку префектуры Хёго [7, т. И, с. 13]. Но, пожалуй,
наиболее важное значение имело то, что сами власти уже не
только убедились в политической необходимости изменения ста¬
туса париев, но и надеялись извлечь некоторые выгоды от подоб¬
ного акта. Так, в пользу освобождения париев в июле 1871 г.
неожиданно высказалось Финансовое ведомство, видя в нем воз-12 Зак. 851177
можностъ обложить дополнительно налогами около полумиллиона
жителей страны и тем самым значительно пополнить государст¬
венную казну, что в условиях намечавшегося осуществления ре¬
форм было весьма кстати [7, т. II, с. 13].Наконец, 28 августа 1871 г. Дадзёкан (так называлось тогда
правительство Японии) опубликовало знаменитый декрет № 61,
который явился итогом всех предпринимавшихся официальными
властями усилий решить проблему париев (см. Приложение 29).
Но этот итог оказался весьма скромным. Предложенное сверху
решение сложнейшей социально-политической проблемы свелось
лишь к официальному запрещению называть париев эта-хинин,
т. е. формальной отмене сословной сегрегации, и распространению
принципа свободы выбора занятий на жителей бураку. Никаких
практических мер, которые могли бы содействовать решению про¬
блемы, декрет не предусматривал.Что же, по существу, представлял собой этот декрет и какую
роль он сыграл в общественной жизни Японии?Многие государственные деятели Японии того периода нередко
•изъяснялись в духе таких всемирно известных политических до¬
кументов, как Декларация независимости США или Декларация
•прав человека и гражданина Французской буржуазной револю¬
ции конца XVIII в. Это вполне соответствовало духу времени,
переживаемого Японией. Однако новые японские лидеры всегда
при этом оставались достаточно трезвыми прагматиками. Так,
принимая декрет об освобождении сэммин (как его тогда назы¬
вали), власти отнюдь не намеревались осуществить реальное уни¬
чтожение сегрегации париев. У них были другие, вполне конкрет¬
ные цели: получить дополнительные средства для государствен¬
ной казны, привлечь париев к службе в армии и использовать их
как источник рабочей силы. Кроме того, правителям Мэйдзи в
условиях развития международных контактов очень хотелось вы¬
глядеть в глазах Запада вполне респектабельными, современно
мыслящими политическими деятелями, которых нельзя было бы
упрекнуть в дикости и косности.Таким образом, по существу, власти стремились только к то¬
му, чтобы приспособить общины париев к нуждам укреплявшейся
в стране буржуазной системы, к новым потребностям режима
Мэйдзи. И в целом декрет № 61 вполне отвечал этим задачам.Чтобы ни у кого не возникло каких-либо сомнений относитель¬
но истинных намерений авторов декрета, в рассылаемых местным
властям приложениях и инструкциях к нему нередко давались
вполне определенные и недвусмысленные пояснения. Так, в част¬
ности, отмечалось, что основная задача местных властей в связи
с опубликованием декрета заключается лишь в срочном налого-*	обложении париев (см. Приложение 30). Иногда даже откровенно
указывалось, что декрет не предполагает обязательность друже¬
ских и равных контактов хэймин с сэммин [7, т. II, с. 23].По существу, такими пояснениями местным властям внуша¬
лась мысль, что они могут не слишком церемониться с сэммин.178
Поэтому они ограничились в* основном осуществлением налого¬
обложения жителей бураку и сочли себя вполне свободными or
необходимости делать что-либо из того, что могло соответство¬
вать букве нового закона: они не отменили ограничения и не
осудили продолжавшуюся практику дискриминации. Часто париям
даже просто не сообщали о декрете. Так, например, в префектуре
Сига о нем не оповещали до начала 1872 г. Но жители местных
бураку, прослышавшие все же о декрете, обратились с запросами
о возможности его реализации в различные официальные инстан¬
ции, вплоть до губернатора. И летом 1872 г., почти через год пос¬
ле принятия декрета № 61, местные власти префектуры, наконец,,
неохотно заявили, что впредь оскорбительные названия эта и хи¬
нин отменяются [71, с. 202].Но это была еще не худшая форма реализации (правильнее
было бы сказать — дискредитации) закона об освобождении.
Во многих областях о нем сообщили только через несколько лет.
А в одном из районов префектуры Нара в ответ на запрос жите¬
лей бураку местные власти сообщили, что по высшим государст¬
венным соображениям осуществление декрета о равенстве париев
откладывается на 50 тыс. дней (т. е. приблизительно на 130лет)5.
Слухи об этом ответе местных властей быстро распространились
по всей стране, сея уныние и гнев в среде париев.Таким образом, декрет № 61 как по своим целям, так и по
методам своего осуществления, естественно, не мог решить про¬
блему дискриминации в стране. Практически положение японских
гариев в смысле их дискриминации почти не изменилось, а мате¬
риальные условия их существования даже ухудшились (подробнее
об этом см. в следующем разделе). Следовательно, проблема дис¬
криминации только несколько изменила свое содержание, превра¬
тившись в проблему буржуазно-помещичьего общества. Ее суть
теперь составили такие черты, как более низкая заработная пла¬
та, особенно жестокая эксплуатация арендаторов и т. п.Однако все это не означало, что декрет № 61 совсем не ока¬
зал какого-либо положительного воздействия на положение па¬
риев. Принимая любой закон, власти обычно не могут точно пред¬
угадать все возможные его последствия. Ибо воплощенный в
жизнь, он начинает в какой-то мере самостоятельное существова¬
ние. Объективно декрет стимулировал возникновение некоторых
новых правовых, идейных и психологических мо*ментов в явлении
дискриминации, которые, несомненно, укрепили общественные по¬
зиции сэммин. Прежде всего, он содействовал распространению
идей равенства и росту самосознания жителей бураку. Кроме то¬
го, он сделал официально оправданным создание париями своих
союзов, издательств и т. д. Таким образом, декрет стал для бу¬
ракумин определенной юридической основой, пусть даже и весьма
ненадежной, их движения за подлинное равноправие.Вполне естественно, что для властей эти положительные ас¬
пекты действия декрета были нежелательными и в значительной
степени неожиданными.12*179*
Поэтому после его опубликования власти предприняли ряд мер,
направленных, по существу, на поддержание сегрегации париев,
что л\'чше всего говорит об истинных намерениях властей в от¬
ношении дискриминируемого меньшинства. Так, в частности, фор¬
мальная отмена сословной категории эта-хинин, как вскоре выяс¬
нилось, вовсе не предполагала включения париев в состав «про¬
стого народа», что можно было бы рассматривать как юридиче¬
ское признание их равноправия. Уже в 80-х годах отъединенность
сэммин от остального общества была закреплена новым изолиру¬
ющим их названием: син хэймин (новый простой -народ). Такое
определение на первый взгляд звучало гораздо более прилично,
чем прежние названия эта-хинин. Однако оно не могло никого
обмануть: ни «обычных» японцев, ни самих париев. Все отлично
понимали, что дополнением син (новый) власти вполне откровен¬
но продемонстрировали свое желание продолжить политику сегре¬
гации. И поэтому сам довольно нейтральный термин — син хэй¬
мин— по существу, сразу же наполнился таким же оскорбитель¬
ным содержанием, что и прежние определения париев. Таким об¬
разом, вводя это новое название, власти в значительной степени
сводили на нет декрет № 61.Не удивительно, что жители бураку сразу начали повсеместно
выступать против применения этого термина, наивно полагая, что
его формальный запрет чем-то реально повысит их статус. Вла¬
сти не слишком дорожили своим новым определением сэммин.
Решив не накалять обстановку, они сравнительно легко уступили
требованиям жителей бураку и вскоре ввели для них официаль¬
ное название токусю буракумин (жители особых поселков), кото¬
рое, по существу, играло ту же роль, что и все прежние термины,
роль указателя рамок сегрегируемого меньшинства.О стремлении сохранить дискриминацию париев свидетельству¬
ет и предписание властей при проведении подворовой перереги¬
страции с 1872 г. перед именами жителей бураку ставить особые
пометки — бывший эта, син хэймин.Тем же стремлением, очевидно, объяснялось также фактиче¬
ское поощрение властями оскорбительных, издевательских описа¬
ний сэммин, появлявшихся в официальных и полуофициальных
изданиях и после приказа об освобождении. Так, например, в од¬
ной весьма ответственной публикации имелись такие строки: «Все
бедняки (сэммин.— 3. X.) в основном лентяи. Не будучи усердны¬
ми в труде, они исключительно по своей вине впали в нищету.
И при этом все же постоянно смеют жаловаться на какие-то
неблагоприятные внешние обстоятельства!» [71, с. 209]. Такие
суждения логически освобождали власти от необходимости зани¬
маться проблемами трущоб и ухудшения положения париев и в
то же время стимулировали сохранение социальной разъединен¬
ности между людьми.В другой официальной публикации, в справочнике «Руковод¬
ство по национальным обычаям и правам» («Дзэнкоку миндзи
канрэй руйсю»), изданном министерством юстиции в 1880 г., было180
дано такое определение париев: «Эта и хинин (здесь даже были
сохранены старые, запрещенные властями названия париев —
3. X.) —самые низкие среди людей. Они, по существу, почти зве¬
ри» [86, с. 37—38]. Подобные суждения вполне обоснованно ста¬
ли восприниматься теми, кто этого хотел, уже не просто как
оправдание сохранения сегрегации, а как призыв к насилию и по¬
громам. Практически такой же провокационный характер имели
л нередко появлявшиеся в газетах тщательно подобранные мате¬
риалы, в которых парии обычно изображались крайне низкими и
порочными существами, наносящими материальный и моральный
ущерб всему обществу.Таким образом, сахми власти и правящие круги буржуазной
Японии способствовали сохранению в стране сегрегации париев,
изоляции их от общества. Эти действия правителей Мэйдзи вызы¬
вались не только их несомненной предубежденностью, распростра¬
нением среди них самых диких предрассудков, но и вполне кон¬
кретными социальными и политическими потребностями классово¬
го общества. О некоторых из них писал Лафкадио Херн, европеец,
живший в Японии в конце XIX — начале XX в.: «Правительство
оказалось достаточно хитрым и не преследовало хинин6. Ибо их
цыганский образ жизни избавлял общество*от лишних забот.
Не было необходимости содержать большое число правонаруши¬
телей или обеспечивать достойную жизнь людям, не способным за¬
работать себе на пропитание: все они переводились в состав хи¬
нин. Там правонарушители, бродяги и нищие ставились под опре¬
деленный контроль и практически исключались из сферы внима¬
ния властей» [96, с. 5—6]. Сохранение сегрегации париев и после
переворота Мэйдзи, по существу, избавляло власти от необходи¬
мости уделять внимание и средства решению многих неприятных
проблем. В поселения париев по-прежнему попадали правонару¬
шители, калеки, беспомощные одинокие люди, бедняки —все те,
кто по каким-то причинам стал нежелательным, обузой для «обыч¬
ного» общества. Так, например, в 1886 г. губернатор префектуры
Токио приказал переселить в бураку всех бедняков округа, по¬
скольку их дома и они сами, по его словам, выглядели уж крайне
убого и портили достойный вид столицы [73, с. 206—207]. Кстати,
такие меры властей были одной из причин продолжавшегося и
после переворота Мэйдзи относительно более быстрого роста чис¬
ленности жителей бураку.Однако заинтересованность властей в сохранении сегрегации
париев определялась не только старыми, но и многими новыми
стимулами. Наличие дискриминации буракумин в эпоху Мэйдзи
давало господствующим кругам возможность более «обоснованно»
•снижать заработную плату всем рабочим, повышать арендную
плату в деревне, а в трудных, кризисных ситуациях обвинять во
всех бедах «проклятых» париев. Другими словами, японская бур¬
жуазия, помещики и высокопоставленная бюрократия были мате¬
риально заинтересованы в сохранении сегрегации.Об этом убедительно говорит и тот факт, что власти не раз181
пытались выяснить, каким образом можно было бы с наибольшей
выгодой использовать это явление. Причем каждый новый проект
такого рода обычно увязывался с очередными задачами капитали¬
стической Японии. О характере этих проектов можно судить, на¬
пример, по опубликованному в 1886 г. произведению Сугиура Дзю-
го (1855—1924), крайне националистически настроенного государ¬
ственного деятеля эпохи Мэйдзи. Оно называлось «Повесть о снах
Хан Кая» («Хан Кай юмэ моногатари») (см. Приложение 35).
Автор в полном соответствии с обсуждавшимися тогда в прави¬
тельстве внешнеполитическими планами предлагал создать из чис¬
ла сэммин новую 90-тысячную армию и использовать ее для за- !
хвата о-ва Тайвань, на который впоследствии переселить всех па- j
риев. Там их следовало, по его мнению, использовать для раз- *
вития наиболее выгодных для Японии отраслей хозяйства, что-
способствовало бы увеличению экспорта и поступления столь не¬
обходимой стране валюты. Такая колонизация острова, по мысли
Сугиура Дзюго, была бы полезна и государству и париям. И глав¬
ное, на чем он настаивал, ее следовало осуществить как можно
скорее, чтобы упредить западные державы.Так, вынашивая планы внешней экспансии, правящие круга
стремились превратить в дополнительное оружие своей захватни¬
ческой политики даже явление сегрегации, преобразовав стремле¬
ние париев к освобождению в порыв к агрессии.В конце 80-х — начале 90-х годов в условиях, когда в Японии
широко развернулось общенациональное движение разных слоев
населения за гарантию своих гражданских прав (в нем участво- '
вали также и парии), власти вынуждены были выдвинуть какие-
то идеи, связанные с попытками более реального решения пробле¬
мы дискриминации сэммин. Эта новая черта социальной политики
правителей Мэйдзи проявилась, в частности, в характере дея¬
тельности одной из многочисленных тогда общественных органи¬
заций— полуофициального Кюсю хэймин кай (Общества простого
народа о-ва Кюсю).Эта организация была создана с согласия и полного одобре¬
ния властей и ставила своей главной целью распространение ос¬
новных идей правящих кругов в низших социальных слоях насе¬
ления. В 1890—1891 гг. в издаваемой Обществом газете «Фукурё
симпо» был опубликован ряд материалов, посвященных проблеме
дискриминации. Так, в 1890 г. в ней появились «Обращение Об¬
щества к син хэймин префектуры Фукуока» и редакционная
статья, в которых рассматривалось положение и задачи японских
париев в начале 90-х годов с точки зрения буржуазно-помещичьих
кругов и властей Японии.Прежде всего, в этих материалах «великодушно» подтверЖ'
дался, очевидно, еще нередко тогда оспариваемый факт, что сэм¬
мин такие же люди, как и все остальные японцы. Далее, при¬
знавалось, что положение париев (экономическое и правовое)
после издания декрета № 61 фактически во многом ухудшилось^Но кто же в этом виноват? — задавал вопрос автор материалов.182
Власти? Ни в коем случае. Так никто не может даже подумать, в
том числе, естественно, и сами парии. Ведь это было бы крайне
несправедливо. Ибо правительство официально предоставило па¬
риям полное юридическое равноправие: «В законодательстве всей
Японской империи вы не найдете и следа какого-либо ущемления
jix прав и свобод». Поэтому вздорными и недостойными внимания
являются те крикуны, которые подло продолжают твердить о не¬
обходимости какого-то дальнейшего расширения прав сэммин.
Куда же дальше? Властям практически уже совершенно нечего
делать в этом отношении.Тогда кто же виноват в неравноправии и худших условиях
жизни париев? Газетные материалы из «Фукурё симпо» все же
нашли подлинных виновников такой нетерпимой далее ситуации.
Ими оказались... сами парии. Только крупные недостатки их пси¬
хологии, характера, привычек и стиля поведения, оказывается, не
давали сэммин возможность по-настоящему воспользоваться
•предоставленной им свободой и подняться до уровня остальных
граждан страны. Отсюда делался вывод о том, что единственный
путь к подлинному равенству лежит для париев через их само¬
усовершенствование, через воспитание «духа благородства и энер¬
гии, чувства собственного достоинства и самоуважения». А все
это теперь в пределах их возможностей, поскольку в условиях
справедливой конкуренции и утверждения в стране парламентар¬
ной системы они свободно могут проявить необходимую настойчи¬
вость и предприимчивость, покончить с вредными старыми при¬
вычками, обычаями и представлениями. И вот, когда они пол¬
ностью воспользуются этими возможностями, они, несомненно,
•смогут добиться полного равноправия и уважения других японцев.Но если среди сэммин найдутся такие нетерпеливые люди,
продолжает развивать свою теорию «освобождения» газета, кото¬
рые не захотят ждать, пока в результате их усилий по самовос¬
питанию постепенно исчезнет дух сегрегации, то им можно будет
разрешить уехать за границу. И после того как они, разбогатев,
вернутся на родину, то тогда уж к ним, богатым и независимым,
все сразу отнесутся с должным почтением (см. Приложение 40).Эти газетные обращения звучали подлинным гимном буржуаз¬
ному строю жизни. Они призывали париев стать достойными его,
понять и принять его дух и закономерности и действовать в соот¬
ветствии с новыми «правилами игры». То есть практически они
имели своей целью внедрить буржуазный образ мышления в сре¬
ду сэммин.Но вместе с тем, даже в этих, внешне вполне терпимых к па¬
риям заявлениях правящие круги, по существу, подходили к яв¬
лению сегрегации со старыми идейными мерками и установками.
Ведь практически они и здесь исходили из признания справедли¬
вости всех существующих предрассудков, согласно которым ви¬
новниками возникновения и сохранения дискриминации являлись
сами парии. Такой подход к проблеме, хотя и прикрытый завесой
демагогических рассуждений, был в основном бесплоден. Но это,183
очевидно, не волновало авторов подобных рассуждеиий. Ведь они
относились к мерам по самовоспитанию и самосовершенствованию
лишь как к средству, которое может предотвратить процесс ради¬
кализации париев и приобщения их к социалистической идеоло¬
гии. И они в определенной степени добились своего. На протяже¬
нии ряда десятилетий именно эти идеи самовоспитания преобла¬
дали в движении париев.Нельзя сказать, что они были полностью бесплодными в мате¬
риальном плане. На их основе во многих бураку развернулось
кооперативное строительство бань, парикмахерских, школ, были
предприняты меры по озеленению поселков, созданы общества
взаимопомощи, благотворительные организации. Это, конечно, не¬
сколько смягчало остроту материальных проблем сегрегации, но,
естественно, не уничтожало ее.Следовательно, в конце XIX в. практически в стране еще не
было таких политических сил, которые были бы по-настоящему
заинтересованы и способны наметить реальные меры по уничто¬
жению сегрегации. Что же касается властей и господствующих
кругов, то они явно не стремились к этому.Парии и «обычное» обществоПожалуй, никогда в истории Японии отъединенность париев
от остального народа не проявилась в таком объеме и с такой
силой, как это было в первые годы после «переворота Мэйдзи»,
особенно после принятия в августе 1871 г. декрета № 61. На пер¬
вый взгляд может показаться даже несколько неожиданным то,
с каким недоверием и озлоблением встретили в разных слоях об¬
щества, особенно в среде крестьянства, этот декрет. Сразу после
его принятия было совершено множество нападений на бураку¬
мин и их поселения, причем некоторые из них вылились в крова¬
вые погромы, в которых участвовали тысячи и даже десятки тысяч
человек.Как же случилось, что одни угнетаемые и обездоленные люди
нападали на других, еще более обездоленных и гонимых? Что
это — следствие только их отсталости, бескультурья и реакцион¬
ности? Мы уже отмечали, что все эти качества действительно бы¬
ли тогда в какой-то мере характерны для японского крестьянства,
его образа мышления и действий. Но в целом такой вывод был
бы, пожалуй, слишком поверхностным. Бесспорно, имелись другие,
более веские причины.Конечно, для многих людей, особенно для тех, кто был зара¬
жен старыми социальными предрассудками, декрет № 61 явился
весьма болезненным психологическим ударом. Они считали, что
с его осуществлением будут разрушены надежные устои общест¬
ва, которые воспринимались как единственно возможные и веч¬
ные, и наступит хаос. Вместе с тем многие, особенно крестьяне, не
добившиеся после переворота Мэйдзи подлинного улучшения услог181
пий своей жизни, с крайней подозрительностью относились к лю¬
бым переменам в обществе, считая, что они могут лишь ухудшить
их положение. Так, довольно широко распространилось мнение,
что власти декретом № 61 решили снизить социальный статус
всех земледельцев до уровня париев и превратить последних в
полноправных конкурентов хэймин во владении и аренде земли
и в получении работы в промышленности. Именно эти обстоятель¬
ства и привели в движение тысячи людей и заставили их высту¬
пить против освобождения париев.Эти выступления начались почти сразу же после издания де¬
крета. Так, уже 13 октября 1871 г. около 5—6 тыс. земледельцев
префектуры Сацума, вооруженных пиками и ружьями, совершили
нападения на административные здания и дома чиновников и
старост, протестуя против закона об освобождении. В результате
этого нападения несколько человек было убито и ранено [71,
■с. 203].В декабре 1872 г. подобные же выступления произошли в ряде
префектур Коти и Тоса [71, с. 203].В отчетах местных властей была сделана попытка так объ¬
яснить причины подобных выступлений: «Эта, став син хэймин,
позволяют себе теперь свободно общаться с крестьянами. Какая
же после этого может быть у людей добросовестность в выполне¬
нии своих обязанностей? Какая польза в том, что крестьян, по
существу, превратили в эта?» [63, с. 63]. Таким образом, эти от¬
четы не содержат добросовестного анализа причин крестьянских
выступлений, а лишь свидетельствуют о подлинных умонастрое¬
ниях и чувствах местной администрации, во всяком случае, об их
отношении к париям и к закону об освобождении.О том, как возникали и протекали столкновения крестьян с
париями, зачастую переходившие в кровавый погром, можно по¬
казать на примере событий, разыгравшихся в январе 1872 г. в
районе Нара. Члены одной из общин париев, узнав наконец о
правительственном декрете, заявили крестьянам основной деревни
(куда входило их бураку), что впредь они больше не будут вы¬
полнять свои старые унизительные обязанности шпионов, охран¬
ников и могильщиков. Это «наглое» заявление привычно прези¬
раемых людей возмутило крестьян, и они решили проучить их,
указать им их «подлинное» место в обществе: они запретили жи¬
телям бураку собирать хворост на общинных участках леса, по¬
купать в деревенской лавке продукты. Тогда жители бураку на¬
правили своих представителей к старосте, чтобы добиться выпол¬
нения нового закона так, как они его понимали. Но там их встре¬
тила толпа крайне возмущенных новой «наглостью» сэммин кре¬
стьян, которые окружили жалобщиков и четырех из них убили.
Это, наконец, заставило власти префектуры вмешаться: они аре¬
стовали четырех зачинщиков кровавой расправы. Но такой пово¬
рот событий лишь подлил масло в огонь. Группа крестьян, раз¬
гневанных тем, что им опять приходится страдать из-за «этих
подлых эта», напала на их поселение и учинила там погром: мно¬185
го домов оыло сожжено, несколько человек ранено. Акты насилия
прекратились только после того, как полиция произвела новые
массовые аресты, а трое зачинщиков беспорядков были пригово¬
рены судом к смертной казни [86, с. 36].Столкновения крестьян с париями и нападения на бураку
происходили в разных районах страны на протяжении ряда лет.Но в специальной литературе особо отмечены лишь десять наи¬
более крупных выступлений крестьян, во время которых были
выдвинуты требования отменить закон об освобождении (см. При¬
ложение 32). Такие выступления имели место, в частности, в пре¬
фектурах Коти, Окаяма, Фукуока, Киото, Хиросима и Нара.Наиболее значительным из них был кровавый бунт крестьян
префектуры Окаяма, происходивший в течение последней недели
мая 1873 г. Начало ему положил распространившийся в одной из;
деревень слух о появлении там какого-то незнакомца, подозре¬
ваемого в злостном шпионаже и доносах. Группа разгневанных
крестьян обратилась за разъяснениями к старосте. Но тот, естест¬
венно, ничего не мог им объяснить. Тогда в среде крестьян воз¬
никло предположение, что за ними могли шпионить только жители-
бураку. Возбужденная этими толками, толпа напала на поселок
париев и учинила там погром, после чего двинулась и к другим
бураку с теми же намерениями. По дороге к ним присоединялись
вооружавшиеся чем попало сотни крестьян. К 28 мая бунт рас¬
пространился на значительную часть префектуры.Скоро выяснилось, что восставшие выступали не только против
париев и декрета об освобождении. Местным властям они предъ- /
являли и другие весьма разнообразные и далеко не равноценные
требования: приостановить на пять лет взимание рисового налога;
отменить законы о воинской повинности и о создании школьных |
фондов; сохранить за ними право на старую прическу тёммагэ ;
(волосы, собранные в пучок на макушке) [77, № 2, с. 154].Однако наиболее настойчиво они все же требовали «усмире¬
ния проклятых эта», проявляя в этом вопросе особую неприми¬
римость. Вооруженные пиками и палками восставшие крестьяне
окружали группы жителей бураку и, поставив их на колени, тре- ■
бовали покаяний и извинений за «допущенную ими наглость» [77,№ 2, с. 154]. Они разрушали и сжигали их дома, безжалостно-
избивали, калечили и даже убивали. О масштабах этого восстания ;
и о жестокости, проявленной его участниками, говорят следующие
данные: в нем участвовало более 26 тыс. крестьян, за неделю бес¬
порядков было разрушено и сожжено 10 домов правительственных
чиновников, 15 зданий школ и более 300 жилищ бураку7; 18 жи- I
телей бураку (11 мужчин и 7 женщин) было убито и 11 тяжело ра¬
нено, кроме того, многие десятки людей получили травмы и уши¬
бы ?86, с. 37].Подавить восстание удалось только при помощи воинских ча¬
стей. Власти привлекли тысячи его участников к суду, 15 зачин¬
щиков казнили, 64 человека сослали на каторгу и несколько тысяч
крестьян подвергли другим наказаниям [71, с. 205]. Суровость на-186 .
казаний определялась, естественно, не заботой об илране жизни
и имущества париев, а тем, что восстание приобрело устрашаю¬
щие размеры и носило по преимуществу антиправительственный
характер. Об этом, в частности, свидетельствует отчет местных
властей, направленный правительству.В отчете говорилось: «Основными причинами нынешнего вос¬
стания было неправильное толкование раздела приказа о воин¬
ской повинности, определяющего ее как „налог кровью“, возму*
щение необходимостью платить за оформление документов на
владение землей и создавать обязательный школьный фонд, а
также предписанием стричь волосы». Что же касается нападения
на бураку, то в данном случае виновниками будто бы были сами
парии. «Кроме того,— писали авторы отчета,— после высочайшего
декрета об отмене названий эта-хинин, последние в качестве син
хэймин стали вести себя настолько высокомерно и вызывающе,
что это, естественно, не могло не вызвать всеобщее возмущение»
[73, с. 198].Некоторые факты позволяют сделать вывод о том, что япон¬
ские власти и отдельные официальные лица не просто с безраз¬
личием или со злорадством относились к погромам в бураку, но
иногда и сами их провоцировали с целью ослабить антиправи¬
тельственную направленность крестьянских выступлений. Так, на¬
пример, во время одного восстания в префектуре Ояма местные
чиновники, стремясь предотвратить нападения земледельцев на го¬
сударственные учреждения и дома местных богачей, призывали
крестьян «прежде всего сурово проучить совершенно обнаглевших
эта» [77, № 2, с. 156].Восстание в Окаяма явилось наивысшей точкой борьбы кре¬
стьян с приказом об освобождении, но далеко не последним по¬
добным выступлением.Так, в июне 1873 г. в ряде районов префектуры Фукуока вос¬
ставшие крестьяне совершали нападения на кулаков, ростовщиков,
кабатчиков и лавочников. Но вместе с тем было разрушено не¬
сколько сот домов в бураку [77, № 2, с. 155].Во время восстания в районе Кагава в 1873 г. кроме зданий
административного ведомства, школы, полицейского участка,
управления старосты и домов богачей крестьяне разрушили так¬
же и более 40 домов сэммин [73, с. 199].В целом в бурное десятилетне 1868—1877 гг. произошло более
200 различных крестьянских выступлений, причем доля восста¬
ний, в которых проявилась враждебность к сэммин, была доволь¬
но значительна. Она выражалась в разных формах. Так, несмотря
на декрет № 61, крестьяне часто принимали решение продолжать
сегрегацию париев, ограничивать любые контакты с ними, не
брать их на работу и т. д. (см. Приложение № 33). Иногда она
принимала и более серьезные формы. Характерно, что основная
часть подобных конфликтов имела место в центральных и южных
районах страны, там, где в наибольшей степени ощущалась не¬
хватка земли и конкуренция в ее аренде.187
Сложно н противоречиво складывались отношения париев и
с нарождавшимся рабочим классом Японии. На новых капитали¬
стических предприятиях страны в 70—80-х годах впервые стали
появляться и рабочие из числа жителей бураку. Их, естественно,
использовали только на самой трз'дной, грязной и низкооплачи¬
ваемой работе, не требующей особой квалификации. Но даже за
одинаковый с «обычными» рабочими труд им платили гораздо!
меньше. Поскольку предпринимателям это было выгодно, они до¬
вольно охотно принимали на работу «грязных буракумин». Одна¬
ко «обычные» рабочие в этом случае, как правило, заявляли про¬
тест против неприятной для них необходимости трудиться вместе
с париями. Так, одной из причин первых забастовок было недо¬
вольство рабочих наймом на заводы и фабрики жителей бураку
[63, с. 21]. Бесспорно, это объясняется и тем, что многие «обыч¬
ные» рабочие —недавние крестьяне — были заражены всеми пред¬
рассудками своей среды. Однако такие выступления говорят не
только о весьма низком уровне классового сознания рабочих, но
и об эффективности политики раскола рабочего класса, проводи¬
мой предпринимателями. Ибо, по существу, забастовщики высту¬
пали скорее не столько против сэммин, как таковых, сколько*,
против использования этой дискриминируемой категории рабочих
для сохранения или даже ухудшения и без того невыносимых
условий жизни и труда всех рабочих.Таким образом, хотя в период Мэйдзи, когда трудящиеся еще
не достигли такого уровня социального и политического развития,
который позволил бы им достаточно осознанно и целенаправленно
воздействовать на характер отношения к сэммин, решающую роль
в процессе усиления отъединенности последних от общества по-
прежнему играли воля и интересы правящих кругов. И вместе с
тем с течением времени в обществе возникли и новые черты в
сословном и классовом стереотипе отношения к париям.Практически подлинное положение париев в окружавшей их
социальной среде в период Мэйдзи не было таким уж безнадеж¬
но беспросветным, как это можно представить себе только на ос¬
новании изложенных выше фактов. Последние, конечно, харак¬
теризуют общее положение и тенденции. Но были и исключения-Среди представителей всех сословий и классов всегда нахо¬
дились люди, которые по-разному относились к париям и к проб¬
леме сегрегации в целом. Причем диапазон оттенков отношения
к ним был чрезвычайно широк. Очевидно, большинство японцев
в полном соответствии с господствующей системой взглядов вос¬
принимали париев с привычным и бездумным высокомерием и
презрением, и не только буржуа и помещики, но также крестьяне
и рабочие. Вместе с тем в каждой социальной группе имелись-
люди, которые относились к париям хотя и отчужденно, но без
особого презрения. Имелись также нерассуждающие безразлич¬
ные и даже пассивно сочувствующие им люди.Однако особо мы хотим отметить еще одну категорию жителей-
страны, образ мыслей и действий которых не укладывался в тра-188
диционные и привычные рамки их сословий или классов. Эти люди:
не могли смириться с устоявшейся практикой унижения каких-то-
групп своих сограждан. Они считали своим долгом всеми доступ¬
ными им средствами помогать жителям бураку, несмотря на
реальную угрозу навлечь на себя при этом осуждение и гнев,
своей среды. Некоторые из них посвящали этому делу даже всю
свою жизнь, полагая, что таким образом они могут и должны
как-то искупить огромную вину японского общества перед сэммин.Чаще всего такие люди встречались среди трудящихся. Об этом
говорят, например, многочисленные случаи совместных выступле¬
ний париев, крестьян и горожан против общих угнетателей, а-
также факты предоставления убежища и помощи бежавшим и
обездоленным сэммин со стороны хэймин. Но бывало, что и вы¬
ходцы из высших слоев общества становились искренними и пре¬
данными друзьями буракумин. Именно эта категория японцев —
представителей разных сословий и классов,— по существу, была
выразителем и хранителем лучших качеств, душевной чистоты и
здоровья народа.До сих пор благодарная память жителей бураку хранит дела
н имена многих людей, пришедших им на помощь после переворо¬
та Мэйдзи. Так, на кладбище одного из поселков на тщательно*
охраняемой могиле стоит надгробный памятник старому учителю,
похороненному там в конце XIX в. Надпись на нем гласит, что*
этот учитель был из «обычных» японцев. В юности он хотел стать
врачом, но жители бураку упросили его немного поработать в их
школе. Он согласился, приехал к ним и остался среди них до кон¬
ца своих дней, «открыв многим буракумин дорогу в жизнь» [7,
т. II, с. 72]. Из надписи на памятнике, находящемся на кладбище
другого поселка, мы узнаем о жизни еще одного «обычного»
японца. Он родился в семье самурая из клана Бинго, в 1875 г.
попал в бураку и, потрясенный увиденным, поступил работать в--
местную школу и преподавал в ней в течение 40 лет, до самой
смерти. Он жил с париями как с равными, как с друзьями: вместе
работал, питался и отдыхал, всеми силами стараясь помочь им:
добиться лучшей доли [7, т. II, с. 72].Таких людей, очевидно, имелось не слишком много. Но ошг
имелись. И уже одно это могло вселить надежду на то, что при-
соответствующих условиях в народе найдется достаточно нравст¬
венных сил для решения болезненной и уродливой социальной
проблемы — сегрегации париев.Взаимоотношения властей с разными слоями населения в целом
никогда не оставались каким-то застывшим, неизменным феноме¬
ном. И их отношение к жителям бураку в последней трети XIX в.
менялось вместе с изменениями общества и характера междуна¬
родных контактов Японии. Усилия властей и правящих кругов со¬
хранить париев в качестве изолированного объекта угнетения:
были все менее эффективными. Так, в начале 80-х годов жители
бураку начали проявлять первые признаки самостоятельной поли¬
тической активности. Движение за свободу и народные права до-189»
катилось и до них. Парии стали создавать свои союзы и объеди¬
нения. В 1881 г. на севере о-ва Кюсю, в префектуре Фукуока,
был создан Фуккэн домэй (Союз восстановления прав) [7, т. II,
с. 84—85]. В 1882 г. буракумин ряда префектур, в основном моло¬
дежь, начали вступать в ряды Дзиюто, создавая ее местные от¬
деления, в значительной мере автономные [7, т. II, с. 85].Но цели этой политически активной части сэммин были тогда
•еще весьма скромными. Они рассчитывали, что возникшие союзы
и партии, а также обещанный властями парламент после его со¬
зыва достаточно надежно обеспечат защиту их интересов. Власти
и буржуазно-помещичьи круги сравнительно терпимо, а иногда
даже покровительственно относились к этой умеренной части дви¬
жения париев, представленной в основном мелкими предпринима¬
телями и интеллигенцией. Их устраивало, что это течение отвле¬
кало сэммин от более радикальных устремлений. Они надеялись,
что буракумин ограничатся критикой частностей и не допустят
осуждения всей'социальной структуры. Власти даже пытались на¬
вязать этому течению в движении париев за эмансипацию свою
■идейную направленность.И в общем им это удалось. Умеренные деятели движения
вслед за властями стали утверждать, что после принятия декрета
об освобождении в стране уже исчезли объективные условия, по¬
рождавшие дискриминацию. А причины, способствующие ее со¬
хранению, коренятся якобы лишь в самих париях: в низком уров¬
не их культуры, в плохих привычках, в отрицательных свойствах
характера и особенностях поведения. Следовательно, суть всей
проблемы, по их мнению, переместилась теперь в сферу быта,
культуры и психологии. И поэтому они считали, что для уничто¬
жения дискриминации вовсе не обязательно что-либо менять в
характере социальных отношений. Для этого якобы вполне доста¬
точно, если сами парии избавятся от своих нравственных и бы¬
товых пороков. Ибо только это может обеспечить им уважение
общества и, следовательно, подлинное равноправие.Все эти идеи были сформулированы в программе созданной
позднее, в 1902 г., общественной организации париев префектуры
’Окаяма, общества «Бисаку хэймин кай». «Мы намерены,— гово¬
рилось в этой программе,— уничтожить накопившееся в нас зло и
пороки и довести до сведения широкой общественности все наши
заботы. Объединив всех наших братьев из префектуры, мы общи¬
ми усилиями преобразуем нравственность, внедрим принципы вы¬
сокой морали, стимулируем развитие промышленности и образо¬
вания, укрепим нашу независимость и самостоятельность. Если мы
•сможем совладать с собой, мы обязательно добьемся наших це¬
лей» [71, с. 226]. Основной лозунг общества звучал так: «Объеди¬
нить всех братьев на то, чтобы исправить нравы, мораль, стиму-
.лировать производство и формирование личности» [63, с. 64].Такой подход к проблеме предполагал, что главное для жите¬
лей бураку — это не вызывать гнев и осуждение окружающей сре¬
ды, в первую очередь властей. Руководители общества утвержда¬
ло»
ли, что, если буракумин всегда будут проявлять терпимость и
скромность, в которых они видели основные и обязательные доб¬
родетели, и изживут все свои действительные и мнимые пороки,,
только тогда парии смогут в конце концов добиться равенства с
другими как благодарность и снисходительную милость за усердие-
и безграничную преданность.Такая раболепная оценка сущности проблемы и перспектив ее
разрешения предполагала какую-то нравственную ущербность па¬
риев и, следовательно, естественную моральную обоснованность-
дискриминации сэммин. Она, по существу, снимала с правящих
кругов всякую ответственность за сохранение сегрегации, что-
вполне устраивало власти.Трудно было ожидать, что подобное идейное течение могло»
стать основой каких-либо значительных перемен в жизни париев.
И действительно, реальные результаты его оказались весьма
скромными. По инициативе умеренных в конце 80-х годов в неко¬
торых бураку были созданы союзы и объединения для решения
каких-то частных экономических или воспитательных задач. Так,,
например, в 1887 г. в одном из бураку префектуры Окаяма был
образован союз нескольких десятков семей для накопления сбе¬
режений и оказания взаимной помощи. Вскоре там же было соз¬
дано и молодежное объединение морального самовоспитания, ко¬
торое поставило своей целью борьбу с пьянством, мотовством,
грубостью, пристрастием к азартным играм и т. д. [71, с. 225].
Весьма типичным для подобного рода союзов являлись следую¬
щие цели, изложенные в программном документе одного из нихг
создавать сбережения (за счет ежемесячных взносов по три иены);
исправлять речь и привычки, не допускать безделья; учиться все¬
му хорошему; содействовать созданию своих школ, которые будут
посещать все мальчики и девочки бураку i[7, т. II, с. 91].По инициативе представителей этого течения кое-где в бураку
были построены свои школы, бани, читальни, проведены работы
по ирригации и озеленению, созданы союзы совместных сбере¬
жений, самообразования и т. д.Все это, конечно, имело определенное положительное значение
не только для некоторого улучшения условий жизни, ио и для
самоутверждения, поскольку удовлетворяло естественное стрем¬
ление «выглядеть не хуже других». Однако надежды руководите¬
лей умеренных, что повсеместное распространение такой деятель¬
ности постепенно приведет к окончательному уничтожению сегре¬
гации париев, были совершенно несостоятельны. Их проповедь
«малых» дел была не только не верна, но и вредна для дела
подлинного освобождения сэммин, ибо, по существу, отвергала
необходимость такого социального переустройства всего общества,
которое могло бы по-настоящему эффективно решить эту пробле¬
му. И эту принципиальную несостоятельность движения умерен¬
ных вскоре поняли некоторые общественные и политические деяте¬
ли Японии, которые выдвинули новые идеи, способствовавшие*
дальнейшему продвижению на трудном пути к уничтожению яв¬19В
ления дискриминации париев. Одной из наиболее ярких фигур
такого радикального, практически более действенного идейного
течения в движении париев был Накаэ Тёмин.Накаэ Тёмин (1847—1901) родился в дворянской семье.
За время учебы в Нагасаки, Эдо и особенно во Франции он стал
убежденным противником феодальной системы социальных отно¬
шении. Он перевел на японский язык «Общественный договор»
Ж. Ж. Руссо и пропагандировал в Японии идеи французских про¬
светителей и буржуазных демократов.В 1889 г. на страницах издававшейся им в г. Осака газете
«Синономэ симбун» («Утренняя заря») Накаэ Тёмин опубликовал
серию статей, в которых была изложена точка зрения наиболее
последовательных представителей Движения за свободу и народ¬
ные права на проблему дискриминации (см. Приложение 38).
Эти страстные и острые статьи выгодно отличались от всех дру¬
гих, появлявшихся тогда в печати материалов на эту тему.В них автор показал всю безнравственность и безоснователь¬
ность дискриминации париев, отметив, что если и есть в Японии
.люди, достойные презрения и изоляции, то это уж, конечно, не
парии, а многочисленные подхалимы, мошенники и эгоисты из
высших буржуазно-помещичьих кругов. Он правильно отметил ос*
новную слабость движения умеренных, указав, что истинные при¬
чины дискриминации кроются вовсе не в плохих манерах или
привычках сэммин, не в их низком культурном уровне, а в реаль¬
ных пороках социально-политической структуры нового режима, и
шодчеркнул, что подлинная борьба с дискриминацией должна
предполагать уничтожение причин, порождающих ее, а не сглажи¬
вание ее последствий. И хотя он не смог наметить действенные
пути необходимой для этого трансформации общества, его уро¬
вень оценки ситуации был несравненно выше, чем у сторонников
лишь нравственного самосовершенствования париев.Искренняя демократичность и высокая значимость идей На¬
каэ Тёмина для реального решения проблемы дискриминации бы¬
ла по достоинству оценена жителями бураку. Об этом может сви¬
детельствовать хотя бы тот факт, что в 1890 г. он был избран, в
первую очередь голосами париев, депутатом парламента. В пар¬
ламенте он продолжал выступать в защиту демократических
прав для всех, в том числе и для буракумин. Однако он не полу-
■чил там никакой поддержки: он оказался слишком радикальным
даже для представителей левого крыла Дзиюто, которые в конце
концов выступили против него. Вскоре Накаэ Тёмин вышел из со¬
става парламента, который он характеризовал как «сборище бес¬
кровных насекомых» [78, с. 82—83]. Таким образом, он сам и
поддерживавшие его радикальные круги довольно быстро убеди¬
лись, что парламент в том виде, в каком он был создан, вряд ли
сможет стать чем-либо по-настоящему полезным для народных
масс, в частности для париев.Накаэ Тёмин был, бесспорно, честным и последовательным де¬
мократом. Но в своих воззрениях он все же не выходил за рамки392
буржуазной демократии, и его анализ явления сегрегации ценен
главным образом своей критикой японской действительности, так
как позитивной программы в этой области он предложить так и
не смог.В общетеоретическом плане проблема дискриминации была
всесторонне рассмотрена в то время в трудах лишь некоторых за¬
падных социалистов, в первую очередь в работах К. Маркса и
ф. Энгельса. Но в Японии элементы социалистической идеологии
тогда только зарождались. И поэтому японский вариант дискри¬
минации париев с этих позиций еще не мог быть рассмотрен.
Однако в связи с нарастанием необратимых социальных перемен
и дальнейшим развитием политического движения необходимость
выполнения этой задачи к началу XX в. становилась все более
актуальной.Другие аспекты положения париевВ первые годы после переворота Мэйдзи положение японских
париев оставалось почти неизменным. Они по-прежнему были за¬
крытым, презираемым сословием, правда все еще сохранявшим
элементы самоуправления.И все же кое-какие перемены происходили. Начавшийся в
стране процесс общих преобразований не мог не сказаться и на
положении сэммин. В первую очередь были резко ограничены ад¬
министративные функции главы париев Дандзаэмона, который те¬
перь стал именоваться Дан Наоки. Этот акт властей находился
в русле их действий, направленных на усиление централизации
страны. Были предприняты также первые попытки привлечь па¬
риев на новые промышленные предприятия капиталистического
типа, правда, в основном еще в рамках своего сословия. Так, в
1870 г. Дан Иаоки добился разрешения военного ведомства на
создание своей специализированной обувной компании. По его
инициативе в Токио были построены мастерские по производству
обуви для армии. Из-за границы для них ввезли новое оборудо¬
вание, пригласили зарубежных инструкторов-специалистов и на¬
няли рабочих из числа жителей бураку. По примеру Дан Наоки
подобные же предприятия, но по производству японской обуви
(гэта, сэтта и дзори)4 дельцы-буракумин построили также в Оса¬
ка и Киото [71, с. 207—208].Однако «обычные» капиталисты не дали развернуться пред¬
принимателям из бураку. На базе капитала дома Мицуи в Япо¬
нии вскоре были построены крупные обувные предприятия, в кон¬
курентной борьбе с которыми мастерские Дан Наоки и других
предпринимателей-сэммин потерпели полный крах. Сам Дан Нао¬
ки—последний представитель административной автономии сэм¬
мин — умер в 1889 г. [76, с. 205].После принятия декрета № 61 жители бураку на какое-то вре¬
мя поверили в свое подлинное освобождение. Они решили, что с13 Зак. 85119S
унизительной сегрегацией будет вскоре полностью покончено.
Волна надежд и небывалой радости прокатилась по их поселкам.
Повсеместно устраивались торжества, стихийно возникали празд¬
ничные шествия. Газеты сообщали о широком выражении чувств
преданности и благодарности со стороны сэммин императору за
его «безграничное великодушие». Например, в уезде Арима пре«
фсктуры Хёго после оповещения о введении декрета № 61 в те¬
чение двух дней на улицах происходили массовые манифестации
ликующих буракумин; на многочисленных собраниях они неодно¬
кратно заявляли о своей безграничной любви к императору [7,
т. II, с. 23]. Старики со слезами на глазах благодарили Сына
Неба, а молодые пели недавно сочиненную песню:Всходит солнце, озаряет наши дома.Уходит с мраком все плохое,Приходит, наконец, и наша радость![71, с. 201].Но шло время, а в жизни париев почти ничего не менялось.
Энтузиазм постепенно угасал. Ему на смену пришли разочарова¬
ние, горечь и какая-то безысходность.Практически декрет № 61 все же оказал большое воздействие
на жизнь париев, но далеко не всегда положительное.Прежде всего, в соответствии с ним была полностью ликвиди¬
рована традиционная система самоуправления, которая в прош¬
лом иногда содействовала соблюдению каких-то традиционных
прав сэммин. В новых условиях парии были подчинены общей ад¬
министрации, которая всегда стремилась в максимальной степени
ущемить их права. Даже формальное провозглашение буржуаз¬
ного принципа свободы выбора занятий практически обернулось
для них лишением некоторых старых монопольных прав на опре¬
деленные виды деятельности, которые прежде обычно гарантиро¬
вали им хотя бы минимальный доход. И при этом, как известно,
официальное утверждение равенства фактически не изменило от¬
ношение к ним других слоев населения и не обеспечило реальных
возможностей достижения этого равенства. Сегрегация париев
фактически продолжала сохраняться в полном объеме.Таким образом, декрет № 61, не решив проблему дискримина¬
ции, превратил ее только в проблему буржуазного общества, что
придало ей еще большее общественное значение.Прежде всего, это выразилось в значительном ускорении тем¬
пов роста численности жителей бураку. Собственно, для бураку
всегда был характерен более быстрый количественный рост на¬
селения. Но теперь он оказался просто исключительным по тем¬
пам.Проследить эту тенденцию мы можем лишь на основе прибли¬
зительных сведений, так как в специальной литературе, к сожа¬
лению, отсутствуют достаточно точные и надежные данные об¬
щего количества нарнев и для этого периода.По официальным отчетам, в 1871 г. в Японии насчитывалось
около 400 тыс. сэммин [86, с. 115; 77, № 1, с. 154]. Можно счи-194
тать, что в целом они составили около 1—1,5% всего населения
страны.Через 11 лет численность эта (бывших) достигла уже 443 тыс.,
а хинин (так, очевидно, были официально обозначены все осталь¬
ные парии) — 77,5 тыс. Следовательно, общее количество сэммин
в это время уже превысило 520 тыс., что составило 1,73% всего
населения [77, № 1, с. 154; 71, с. 189—190]. Наконец, по явно
заниженным данным за 1920 г., в Японии насчитывалось уже бо¬
лее 830 тыс. париев, т. е. за полстолетия их численность выросла
более чем в 2 раза [86, с. 115].Таким образом, мы видим, что и в это время становления и
развития буржуазной Японии, когда происходил неуклонный коли¬
чественный рост населения страны, рост дискриминируемого мень¬
шинства (не только естественный, но и за счет разорявшихся кре¬
стьян и горожан) происходил наиболее быстрыми темпами и па¬
рии составляли все более значительную часть японского общества.Однако главная причина неуклонного возрастания обществен¬
ного значения проблемы сегрегации париев заключалась в том,,
что это явление наполнялось в значительной мере новым содер¬
жанием.Так, в частности, уже в 70—80-х годах XIX в. заметно изме¬
нился профессиональный состав париев. Как мы уже упоминали,
они лишились монопольных прав на такие традиционно «грязные»,
но «свои» виды работ, как убой скота, дубление и выделка кожи,
производство кожаных изделий, обуви и т. д. К концу века все
эти виды работ без боязни «осквернения» осуществляли в основ¬
ном крупные капиталистические компании и «обычные» японцы.
Идея «оскверненности», по существу, уже полностью изжила се¬
бя. Жителей бураку перестали также привлекать к выполнению
старых унизительных обязанностей шпиков, охранников, тюрем¬
щиков и палачей, что было в целом, конечно, положительным яв¬
лением. Однако при этом следует учесть, что в прошлом за вы¬
полнение этих функций париев обычно вознаграждали разовыми
выплатами и регулярными пайками. Теперь же, когда эти виды
деятельности стали государственной монополией, жители бураку
лишились одного из источников своего существования.Значительная часть сэммин оказалась вынужденной в более
широких масштабах обратиться к мелкому ремесленному произ¬
водству, имевшему в основном второстепенное, вспомогательное
значение в хозяйственной жизни страны: к производству корзин,
вееров, искусственных цветов и венчиков для чая [86, с. 120].
Многие занялись заготовкой удобрений, фуража, транспортиров¬
кой овощей и мяса, торговлей вразнос фруктами, обувью, рисом,
лепешками. И вместе с тем какая-то часть париев по-прежнему
была связана с захоронением трупов, уходом за больными, пере¬
лицовкой старья, пошивом обуви, работала грузчиками и сторо¬
жами [55, с. 315—316].Все более настойчиво в жизнь буракумин врывалась капитали¬
стическая экономика, неуклонно втягивая их в свою орбиту. Этот13*
процесс был для париев более трудным и мучительным, чем для
других слоев населения. Они не могли попасть на заводы и фаб¬
рики, оборудованные новой техникой, на работы, требующие ква¬
лификации и, следовательно, лучше оплачиваемые. Обычно их
принимали лишь на мелкие, второразрядные предприятия, напри¬
мер на спичечные и прядильные фабрики, причем на самые тя¬
желые и низкооплачиваемые виды работ. Значительную часть
рабочнх-буракумин на этих предприятиях составили дети 6—7 лет.
Немало париев, мужчин и женщин, было привлечено на прокладку
железных дорог, на строительство заводов и портов, на тяжелые
дорожные, земляные и транспортные работы [71, с. 223]. В ряде
районов страны, в основном на севере о-ва Кюсю, жители бураку
работали и в добывающей промышленности, на шахтах и рудни¬
ках. Весьма характерным для их приниженного положения в ка¬
питалистической промышленности было, например, то, что при
оборудовании заводов, фабрик и шахт новой техникой, когда воз¬
никала необходимость в квалифицированных кадрах, почти всех
рабочих-буракумин увольняли с этих предприятий, и заменяли их
«обычными» рабочими.Таким образом, привлечение жителей бураку в капиталистиче¬
скую промышленность практически служило целям осуществления
политики низкой заработной платы и бесправия для всех рабо¬
чих, обеспечения высоких прибылей японским предпринимателям.Профессиональные и социальные перемены в среде сэммин пос¬
ле переворота Мэйдзи выразились и в том, что резко усилилось
их внедрение в сельскохозяйственное производство. Но и в эту
сферу экономики они входили не равноправными членами дере¬
венского общества, а, скорее, жалкими просителями. Собствен¬
никами земли смогла стать крайне незначительная часть жите¬
лей деревенских бураку, да и тем при этом доставались худшие,
неприемлемые для других крестьян участки земли. В большинстве
же случаев они могли претендовать в деревне лишь на роль бат¬
рака или арендатора.Некоторые данные, которыми мы располагаем, могут в самых
общих чертах характеризовать положение сельских поселений
париев. Так, в одном бураку префектуры Нара в 1875 г. насчиты¬
валось 128 семей, занимавшихся земледелием. Из них только два
хозяина владели участками земли несколько более 1 тё (участка¬
ми таких размеров владело подавляющее большинство «обычных»
крестьян), участки от 5 до 10 тан имели четыре семьи, от 3 до5	тан — 9 семей, от 1 до 3 тан— 13 и до 1 тана — 7 семей. Таким
образом, землевладельцами в этом бураку было только 35 хозяев,
что составляло 27% всех земледельцев деревни. При этом по
меньшей мере 29 семей из них должны были еще приарендовы¬
вать себе землю или искать побочные (или основные) заработки.
Таким образом, только 6 из 128 семей бураку могли покрывать
свои минимальные потребности главным образом за счет обра¬
ботки своей земли. Все остальные (т. е. 95,4% всех семей) зави¬
сели от помещиков и предпринимателей [71, с. 209].195А
И все же жители деревенских бураку обычно соглашались
терпеть любые тяготы, лишь бы добиться права на обработку
какого-либо участка земли. Он мог быть расположен в 10—15 км
от дома (и сэммин должны были совершать ежедневно 20—30-ки¬
лометровые изнурительные путешествия), на склоне горы или в
болотистой местности (что создавало дополнительные трудности
в работе и требовало новых расходов), за его аренду помещик
мог запросить полуторную от обычной плату, но парии соглаша¬
лись на все, так как возможности выбора у них были значительно
более ограниченными, чем у других. Но и при этом, оказывается,
далеко не все желающие из них могли добиться для себя «при¬
вилегии» обрабатывать землю. Так, например, в одном из бураку
префектуры Миэ только 157 семьям из 280, проживавших там,
удалось приобщиться к земледелию. В поселке имелось много без¬
работных и нищих, которые «боролись с голодом и холодом, ку¬
таясь в тряпье и питаясь разными отбросами» [71, с. 209]. В дру¬
гом сельском бураку лишь 36 семей из 71 смогли заняться земле¬
делием [73, с. 205—206].Такое положение, при котором парии соглашались на любые
условия аренды, было весьма выгодно помещикам, всей системе
помещичьего землевладения, поскольку определяло возможность
более жесткого угнетения и «обычных» крестьян. В этом, как и
в случае с париями-рабочими, заключалась новая черта пробле¬
мы сегрегации после переворота Мэйдзи.К концу XIX в. внутри сэммин сложилось следующее соотно¬
шение по видам занятий: более 49%, правда в разной степени,
были связаны с земледелием, около 8% работали в промышлен¬
ности, почти 12% занимались по преимуществу мелкой торговлей,
более 2%—рыболовством, 15% стали разнорабочими, для осталь¬
ных же не была зафиксирована какая-то основная специальность
или вид деятельности [54, с. 79].Таким образом, жесткие профессиональные рамки эпохи То¬
кугава были окончательно сломаны, и в деловой сфере произо¬
шло значительное сближение париев с остальными социальными
группами страны: крестьянами, рабочими, торговцами, рыбаками
и т. д. Однако в любой из этих социально-профессиональных групп
они заняли лишь самую низшую ступеньку. Подняться выше у них
не было ни прав, ни возможностей. Сохранявшаяся фактическая
сегрегация париев, по существу, служила необходимым для пра¬
вящих кругов средством упрочения всей социальной иерархии ре¬
жима Мэйдзи. Она постепенно превратилась в важный компонент
капиталистической структуры организации общества. Явление
дискриминации в значительной степени стало проблемой нищеты,
трущоб и безработицы. В бураку оказался более высокий, чем в
среднем по стране, уровень неграмотности, правонарушений и
заболеваемости, что, в свою очередь, стимулировало усиление дис¬
криминации. Следовательно, в цепи сегрегации париев возникала
дополнительная причинно-следственная связь. Еще более укреп¬
лялся ее порочный круг, разорвать который власти Мэйдзи и не197
пытались: нужды н трудности париев их волновали мало, а само
явление дискриминации им, несомненно, было выгодно.Относительное и абсолютное обнищание париев после пере¬
ворота Мэйдзи сказалось и на внешнем виде их поселений,
По описаниям очевидцев, старые бураку производили, как прави¬
ло, крайне гнетущее впечатление своей бедностью. Кроме того,
вблизи многих из них по-прежнему производили хранение и об¬
работку мусора, павшего скота, сбор экскрементов на удобрение,
кремацию трупов, выделку кожи, что делало их особенно оттал¬
кивающими в глазах «обычных» японцев. Но и новые бураку вы¬
глядели жалкими трущобами: они создавались у шахт, карьеров
л дорог, в самых неуютных, загрязненных и неудобных местах.
Для большинства бураку были характерны покоробившиеся, стоя¬
щие впритык дома (по преимуществу крытые соломой хижины с
земляным полом), плохая система дренажа, отсутствие канали¬
зационных каналов. В домах царила крайняя скученность: под
одной крышей часто проживали и родители и взрослые дети со
своими семьями [55, с. 316].В этих условиях заболеваемость в бураку (в первую очередь
туберкулезом и трахомой) была теперь гораздо выше, чем в дру¬
гих местах. Средняя продолжительность жизни сэммин была ко¬
роче, чем у «обычных» японцев, а детская смертность намного
выше: если в среднем по стране она составляла 26%, то, напри¬
мер, в бураку префектуры Осака достигала 40% [70, с. 13].Факт обнищания сэммин вынуждены были официально при¬
знать даже сами власти. Так, например, в одном официальном
документе, содержащем результаты специального обследования,
приводятся такие сведения о крупнейшем в префектуре Киото по¬
селении париев Янагибара. В 1876 г. в нем насчитывалось 1111 се¬
мей. Из !них 349 даже властями были определены как нищие, а
749 — в разной степени нуждающиеся, хотя члены 841 семьи и
■были заняты в какой-либо сфере производства [71, с. 209].‘Отсю¬
да можно сделать по крайней мере два вывода. В относительном
достатке в бураку жили единицы. Даже наличие работы не из¬
бавляло париев не только от нужды, но нередко и от нищеты.Факт обнищания бураку власти признавали и косвенно, вы¬
нужденным развертыванием там благотворительной деятельности:
раздачей бесплатных обедов, предоставлением льготных субси¬
дий, организацией общественных работ для нищих и безработ¬
ных и т. д. С 1872 по 1885 г. наиболее значительной такая дея¬
тельность была в префектуре Киото [73, с. 203].Характерно, что приобщение париев к условиям капитализма
оказалось крайне болезненным процессом не только для низших,
ло и для средних и более состоятельных категорий сэммин, при¬
мером чего может служить, в частности, судьба Дандзаэмона,
провал его попытки создать собственные обувные предприятия.
Многие средние и мелкие дельцы из бураку также не выдержали
конкуренции зарубежных и отечественных капиталистических
фирм и полностью разорились. Таким образом, по существу, все193
•слон сэммин в начале эпохи Мэйдзи были поставлены перед не¬
обходимостью искать новые пути обеспечения своего дальнейшего
существования.Практически любой поворот в жизни общества в последней
трети XIX в. создавал для париев особые трудности и проявлялсяз	их среде самым мучительным образом. Причем это касалось не
только процесса приобщения к промышленному и сельскохозяй¬
ственному производству. Так, нараставшая тенденция выталки¬
вания «лишних» людей из деревни в город обернулась наибольши¬
ми страданиями именно для париев, так как в новой среде они
попадали в условия не только страшной нищеты и неустроенно¬
сти, но и враждебного окружения. Приказ о всеобщей воинской
повинности поставил мужскую часть молодежи бураку перед пе¬
чальной необходимостью подвергнуться дополнительным униже¬
ниям и издевательствам в армии. Даже система всеобщего обра¬
зования внесла в жизнь детей париев множество новых нюансов
дискриминации.Сегрегация париев стала в известном смысле олицетворением,
•наиболее выразительным воплощением всех труднейших проблем
нового времени. Такая ситуация не могла не стимулировать их
движение за улучшение условий жизни и равноправие.Новый подъем движения сэммин в эпоху Мэйдзи был вызван
их разочарованием в результатах декрета N° 61, недовольством
его неэффективностью и неблагоприятными последствиями. Внача¬
ле жители бураку возмущались по преимуществу лишь злокознен¬
ностью местной администрации, наивно полагая, что. только ее
недобросовестность и недоброжелательность лишает их «благород¬
ной милости» императора. Поэтому в своих выступлениях они
прежде всего настаивали на справедливом и последовательном
выполнении закона об освобождении (естественно, как они его
понимали).Так, например, через пять лет после издания декрета жители
одного из бураку префектуры Сига обратились в местное управ¬
ление с требованием отменить в соответствии с декретом статус
особого поселения, запретить всяческие оскорбительные наимено¬
вания и предоставить им равные с крестьянами права во всех
сферах жизни [77, № 2, с. 153]. В петиции буракумин района Ха-
рима содержалась жалоба на то, что «дискриминация все еще
сохраняется. А ведь это противоречит декрету императора» [7,
т. И, с. 26]. В ряде своих заявлений властям сэммин, ссылаясь
на правительственный указ, добивались административной неза¬
висимости своих бураку от основных населенных пунктов, в ко¬
торые они входили, предоставления им самоуправления, равных
прав на ирригацию, на участие в общих собраниях и праздниках
и т. п.Это по преимуществу петиционное движение охватило довольно
значительную часть бураку. Так, в 1873—1879 гг. за полное отде¬
ление от основных деревень выступили жители более трети всех
бураку района Хёго [7, т. II, с. 26]. И несмотря на ограничен¬199
ность обычно выдвигавшихся тогда требований (отмены оскорби¬
тельных названий, кличек, особых правил), движение, по сущест¬
ву, было направлено против всей системы сегрегации.Но с течением времени парии все более убеждались в том,
что и высшие органы власти и само правительство относятся к
ним ничуть не лучше, чем местная администрация. Их усилия с
помощью петиций добиться желанной справедливости не давали
результатов. Поэтому в 70—80-х годах они стали прибегать к
другим методам. В условиях, когда у них еще не было каких-то
своих радикальных политических организаций, способных возгла¬
вить борьбу, а их выступления, как всегда, получали отпор не
только со стороны властей, но и со стороны всей окружавшей их
социальной среды, их попытки избавиться от пут сегрегации стали
часто носить индивидуальный характер. Другими словами, все бо¬
лее распространенной формой отпора становилось бегство париев
из бураку, попытки смешаться с «обычными» японцами. К сожа¬
лению, надежных цифровых данных по этому вопросу у нас нет.
Известно лишь, что, как неоднократно указывала правительствен¬
ная администрация, число беглецов из бураку неуклонно росло*.
Началась и эмиграция париев за границу. Об этом процессе мож¬
но судить более определенно. В числе японцев, выезжавших тогда
на постоянное жительство за границу (в основном в США) 8, жи¬
тели бураку в отдельные годы составляли до 15—20% [86, с. 204—
205], в то время как их доля от всего населения страны не пре¬
вышала 2%. Один этот факт может косвенно свидетельствоватьо	том, что условия их жизни в Японии были наихудшими.Однако бегство и эмиграция не могли стать достаточно мас¬
совым явлением, тем более решить проблему дискриминации в
Японии. Ведь уход из бураку обычно означал полный разрыв всех
родственных связей, отказ от хотя и плохой, но привычной жизни.
Кроме того, пытаясь смешаться с «обычными» японцами, парии
жили в постоянном страхе разоблачения и новых унижений и
трудностей (см. Приложение 36). И наконец, мощным сдержи¬
вающим началом было чувство корпоративности, сословной соли¬
дарности, которое формировало отрицательное отношение к бег¬
лецам из бураку в среде самих париев.Таким образом бежали и уезжали сотни, возможно, тысячи.
Но сотни тысяч оставались, и общая численность париев неуклон¬
но увеличивалась. И поскольку тайная ассимиляция и эмиграция
париев явно не могли не только решить, но и ослабить остроту
проблемы сегрегации, более важным и эффективным в этом отно¬
шении могли стать только те попытки ее решения, которые пред¬
принимались в рамках самого сословия сэммин, в самих бураку-Как уже отмечалось, в 70—80-х годах лишь крайне небольшая
часть париев могла в какой-то мере организованно выступать на
общенациональной политической арене. Это была в основном их
верхушка: предприниматели (мелкие дельцы, владельцы лавок,
магазинов, ресторанчиков, гостиниц) и интеллигенция, тогда еше
крайне малочисленная. Их политическая деятельность разверну¬200
лась в рамках одобренного властями движения Дзию минк'зн
ундо, которое обещало решить проблему париев в основном при
помощи методов 'нравственного самосовершенствования. Мы зна¬
ем, что идеология этого течения была вполне верноподданниче¬
ской и в известном смысле рабской, а его практические результа¬
ты весьма ограниченными. Оно, по существу, и не ставило своей
целью решение проблемы сегрегации для всех париев. Ведь пред¬
принимательская верхушка сэммин практически стремилась лишь
к укреплению своих позиций в эксплуатации париев и к большему
доверию и терпимости к себе со стороны «обычных» буржуа и
помещиков, на равное партнерство с которыми они претеядовали.Поэтому вполне естественно, что широкие массы париев не
могли стать достаточно верными сторонниками этого течения.
В своих идеях и действиях они никогда не оставались в тесных
рамках этого «приличного» движения. Они и в то время, правда
чаще всего стихийно, весьма «дерзко» и настойчиво выступали
против всех форм дискриминации. Так, они отказывались выпол¬
нять старый, унизительный ритуал социальной приниженности::
падать ниц перед «обычными» японцами, ходить только по обо¬
чинам дорог и т. д. Возросшее чувство человеческого достоинства
заставляло их настаивать на том, чтобы им разрешали входить в.
дома хэймин, как нормальным и равным людям, чтобы с ними
здоровались [7, т. II, с. 28—29]. Растущее число сэммин поддер¬
живало более радикальное демократическое направление Движе¬
ния за свободу и народные права, представленное, в частности,
Накаэ Тёмин.Таким образом, происшедшее после переворота Мэйдзи станов¬
ление капитализма в экономической, политической и социальной
сферах общественной жизни Японии не принесло париям сослов¬
ного освобождения. Дискриминация сохранилась в полном объеме,
а реальные условия жизни большинства сэммин даже ухудши¬
лись. В стране еще не было условий для создания ими собствен¬
ных, подлинно демократических организаций, способных опреде¬
лить действенные способы и важнейшие цели борьбы париев.Однако в то же время к концу XIX в. массы сэммин приобрели
необходимый и важный политический опыт,, отказались от некото¬
рых старых иллюзий, получили представление о подлинной ролет
и характере отношения к ним новых социальных групп и поли¬
тических организаций. Убедились они и в том, что путь к реше¬
нию их проблем будет гораздо более трудным и долгим, чем мож¬
но было представить сразу после переворота Мэйдзи. Этот опыт,
идейная и психологическая эволюция в среде сэммин были край¬
не необходимы и полезны для подготовки базы более эффективной
борьбы с дискриминацией. Они формировали необходимые усло¬
вия для дальнейшего продвижения по пути обгцеатвенного позна¬
ния и подлинного социального прогресса.201
Глава седьмаяНЕКОТОРЫЕ ЧЕРТЫ ИДЕЙНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ СИТУАЦИИ
В ЯПОНИИ В 70—80-х ГОДАХ XIX в.На любые исторические явления, в том числе и социальные,
ъюжно смотреть с различных точек зрения, с разного расстояния.
Чаще всего исследователь рассматривает их с достаточно большой
дистанции. Для анализа общих исторических процессов такая точ¬
ка, бесспорно, самая удобная, поскольку дает возможность охва¬
тить более значительную часть событий и явлений и установить
какие-то их общие черты, особенности и закономерности раз¬
вития.Однако с такого расстояния мелкие детали, отдельные люди,
тем более их чувства и настроения просто не видны. А история —
это наука о человеке, как социальном явлении,, наука о людях
во всей сложности их общественных взаимоотношений. В связи
с этим общий анализ может быть и недостаточным. Иногда у
историка возникает необходимость посмотреть на человека, на
представителей определенной общности вблизи, чтобы более полно
выявить подлинную суть рассматриваемого явления или процесса.Такая необходимость возникла и в нашей работе. Тем более
что сегрегация париев в значительной мере явление психологиче¬
ское. И без выяснения чувств, настроений, социальных представ¬
лений и оценок на уровне индивидуумов или отдельных групп
париев и представителей других слоев общества понять суть и
механизм действия этого явления просто невозможно.Но изучать этот, пожалуй наиболее яркий и интересный его
аспект, к сожалению, и наиболее трудно. Социальные оценки, на¬
строения, предрассудки, особенно представителей низших классов
и сословий, фиксировались крайне редко. И почти никогда не си¬
стематизировались и не анализировались. А в том случае, когда
что-либо из этой сферы попадало в официальные материалы и
литературу, то обычно выражало какую-то заранее заданную по¬
литическую схему правящих кругов, а не подлинные чувства и
■суждения представителей низших слоев общества.Поэтому на основе некоторых разрозненных, чаще всего кос¬
венных, сведений мы можем дать, скорее, фрагментарные пред¬
ставления об этой стороне явления сегрегации. Но и они кажутся
нам весьма важными и необходимыми, поскольку делают наши
общие представления о рассматриваемой проблеме более полны-•202
Ш1 и конкретными, дают возможность взглянуть на явление как
бы изнутри. А это делает более понятными некоторые «тайные»
пружины механизма дискриминации париев.Рост идейного многообразияКакие идеи воздействовали на формирование мыслей и чувств
японцев в их социальных взаимоотношениях после переворота
Мэйдзи? Как изменилось в это время психологическое взаимовос-
приятие разных слоев японского общества? Эти вопросы сложны,
миогограины и мало разработаны. Мы здесь коснемся лишь не¬
которых их аспектов, связанных главным образом с отношением
общества к дискриминируемому меньшинству.В период Токугава все в этой сфере было относительно просто
и четко. Характер социальных взаимоотношений в любом плане,
в том числе идеологическом н психологическом, определяла гос¬
подствующая феодальная структура, воля и оценки правящей
знати. У крестьян, ремесленников, купцов и тем более париев не
было какой-то особой системы взглядов на свою роль в жизни
общества. Для всех неоспоримыми и естественными казались, на¬
пример, такого рода предписания властей, которые воспринима¬
лись как вечные истины: самурай не может стать купцом; кре¬
стьяне и горожане при встрече с даймё падают перед ним ниц;
крестьяне выращивают рис, но едят просо; крестьянам нельзя но¬
сить хаори, а из обуви они могут использовать только дзори; эта
может вступить в брак только с эта [58, с. 233].Однако после «переворота Мэйдзи» старая система регламен¬
таций и представлений быстро теряла свое значение и ценность.
Возникла необходимость в новой системе социальных ценностей,
которая определила бы характер взаимоотношений сословий и
классов в данном обществе. Ясно, что определяющими здесь мог¬
ли стать только отношения и ценности, порожденные буржуазной
структурой общества.При этом следует учесть по крайней мере два новых обстоя¬
тельства. Во-первых, многие особенности рассматриваемой сферы
могли сложиться лишь на основе синтеза европейской и тради¬
ционно японской идеологии и психологии. И, во-вторых, в условиях
буржуазной Японии эпохи Мэйдзи в разных слоях населения уси¬
лились попытки самоосмысления, определения своей подлинной
роли в жизни общества, а также и возможных перспектив своего
развития в будущем. Возникли политические организации, которые
пытались установить и выразить интересы разных социальных
групп, даже сэммин. Это привело к тому, что одни и те же со¬
циальные явления оценивались неодинаково. Например, по-раз-
ному оценивали общественную роль крестьян помещики, буржуа,
рабочие, по-особому относились к ним и буракумин. Конечно, бур¬
жуазно-помещичий блок имел больше возможностей навязать
другим слоям населения свою систему суждений и правил. Но в
любом случае она уже не была единственной. В «обществе сво-203
бодного предпринимательства» неизбежно возникала и какая-то
конкуренция идей.В целом в эпоху Мэйдзи веками внедрявшиеся в сознание на¬
рода идеи сословных разграничений несколько потускнели. Все
большее значение приобретали перегородки, проходившие уже и
внутри сословий.Однако все это не означало, что дело шло к полному уничто¬
жению сословного деления, основанного на наследственных пре¬
имуществах и ограничениях. Старая знать сохранила многие свои
привилегии. Формировалась и новая буржуазно-помещичья и бю¬
рократическая знать. Продолжали существовать и многие старые
регламентации, относившиеся к париям. В какой-то мере это'
определялось тем, что буржуазная революция в Японии, в основ¬
ном осуществлявшаяся сверху, носила явно не завершенный ха¬
рактер. Но вместе с тем и само буржуазное общество практиче¬
ски оказалось заинтересованным в сохранении некоторых выгод¬
ных ему элементов прошлого, в частности элементов старого со¬
словного деления, в том числе и сегрегации париев.Идейная жизнь в новой Японии являла собой весьма пеструю
н противоречивую картину. Одной из главнейших основ всей
официальной идеологии эпохи Мэйдзи стали принципы монар¬
хизма. Всем слоям населения предлагалось свято верить в импе¬
ратора, который якобы один мог определить, в чем они все нуж¬
даются и что и когда следует изменять в стране. Например, в од¬
ном правительственном документе начала 70-х годов говорилось:
«Неразумно было бы считать, что все у нас может измениться в
мгновение ока, подобно вспышке света во мгле. Надо помнить,
что император — родной отец всего народа и его следует почи¬
тать как бога. Вся земля и любой человек в стране принадлежат
ему. И как это печально, что у нас все еще изредка происходят
крестьянские выступления!» [78, с. 69].На этой основе распространялись идеи о «неоспоримой муд¬
рости» правителей Мэйдзи, выполняющих волю императора, свя¬
тости частной собственности, необходимости подчинения буржуаз¬
но-помещичьим кругам и честного участия в предприниматель¬
стве.Однако практически эти идеи удовлетворяли запросы и инте¬
ресы лишь правящих кругов. Поэтому вполне естественно, что в
стране получили широкое распространение и другие идеи, в част¬
ности предполагавшие дальнейшие социальные перемены и на¬
правленные против сохранения сословной замкнутости. По поводу
растущего в стране нового социального неравенства крайне кри¬
тически выступали даже некоторые видные политические деятели
того времени. Так, уже известный нам Като Хироюки писал еще
в 1869 г.: «Все мы люди: и монарх и народ. И все же только не¬
многие добиваются у нас человеческих прав. Поэтому между
людьми у нас сохраняются такие же различия, как между небом
и землей. И очень многие родившиеся в стране с такими подлыми
порядками остаются по-прежнему несчастными» [71, с. 192].20 Ф
Совершенно исключительную роль в процессе общественного
самопознания, происходившего в разных слоях населения, стала
играть литература, отечественная и особенно западная. Японцы
жадно знакомились с огромным многообразием новых для них
■социальных, моральных и психологических проблем, поражавших
и увлекавших необычностью постановки вопросов. В конце XIX —
начале XX в. на японский язык были переведены основные произ¬
ведения многих европейских классиков (в частности, Гюго, Баль¬
зака, Флобера, Золя, Мопассана, Мора, Дизраэли, Чехова, Тол-
«стого, Достоевского, Ибсена, Гауптмана) и ряд общественно-поли¬
тических трудов. На важнейшие для нового общества темы писа¬
ли и японские авторы. Многие переведенные произведения звуча¬
ли для японцев как откровение. В первую очередь это относилось
к тем, в которых говорилось об аморальности угнетения и со¬
циальной разобщенности, о пороках и бесчеловечности феодаль¬
ного и капиталистического общества, об общественной ценности
человеческой личности, о необходимости с уважением, сочувствием
л пониманием относиться ко всем людям независимо от их на¬
циональности, религии и места в социальной иерархии. Естествен¬
но, такая литература стимулировала в широких слоях народа
стремление к более справедливому переустройству общества, по¬
рождала надежды на то, что это может осуществиться. Она участ¬
вовала в создании нового нравственного и психологического кли¬
мата — важнейшего элемента социального прогресса.Тема необходимости новых перемен в социальном и политиче¬
ском пиане стала звучать и в отечественной публицистической ли¬
тературе. Так, в 70-х годах появились такие работы, как «Пре¬
красные беседы об управлении государством» Яно Рюкэй и «Бу¬
дущее Японии» Фудзисава и Усияма, в которых рисовалась кар¬
тина преображенной на основах справедливости Японии [29,
с. 311].Определенное воздействие на формирование новых социальных
представлений оказало и христианство, запрет на распростране¬
ние которого был снят в 1873 г., после двух с половиной веков ду¬
ховной изоляции. Европейские и американские миссионеры в это
время довольно широко развернули свою деятельность. Они бы¬
вали даже в бураку, где выступали с проповедями необходимости
уничтожения дискриминации и обеспечения равенства [86, с. 93—
94]. Однако они, естественно, не могли в чем-то изменить харак¬
тер существующих социальных отношений, да к этому, собствен¬
но, и не стремились. Поэтому воздействие христианства вырази¬
лось преимущественно лишь в новых образах и фразеологии мно¬
гих японских интеллектуалов, выступавших за дальнейшие со¬
циальные преобразования.Все основные идейные течения, связанные с определением
перспектив развития Японии, складывались на базе значительной
европеизации всех сторон жизни общества и одновременного раз¬
вития национализма, двух, казалось бы, взаимоисключающих про¬
цессов. Однако японское западничество и почвенничество по свое¬205
му существу не были слишком враждебными друг другу идейны¬
ми направлениями. Они не только не взаимоисключали, а, скорее,
дополняли друг друга. Поэтому в данном случае трудно говоритьо	прогрессивности или реакционности кого-либо из них, хотя по¬
зиции западников все же в какой-то мере были предпочтительней.Идейные сторонники европеизации исходили из того, что более
полное и быстрое восприятие западной культуры, науки и техни¬
ки, идеологии, государственной и социальной организации обяза¬
тельно ускорит капиталистическую трансформацию Японии. Но это-
отнюдь не означало, что они стремились к рабскому подражанию
н подчинению Западу. Наоборот, они полагали, что быстрая евро¬
пеизация— это единственный надежный способ сохранить госу¬
дарственную н национальную независимость и успешно противо¬
стоять напору Запада на основе собственной военной и промыш¬
ленной мощи.Видным представителем этого направления был Фукудзава
Юкити (1835—1901), который в основных своих произведениях
(«Положение дел на Западе», «Призыв к знаниям») пропаганди¬
ровал новые для Японии идеи утилитаризма и индивидуализма,,
независимости и самоуважения личности, а также парламентар¬
ной формы правления.Идеи западников получили распространение в основном в сре¬
де буржуазии и либеральной интеллигенции. Стремление этих
слоев к развитию принципов индивидуализма, личной инициативы,,
новых парламентарных форм правления и осуществлению опреде¬
ленных социальных перемен имело своей главной целью укрепле¬
ние позиций буржуазии, более последовательные буржуазные пре¬
образования в разных сферах жизни общества. Именно это на¬
правление стало важнейшей идейной основой Движения за сво¬
боду и народные права.Однако постепенно в конце 80-х — 90-х годах XIX в. в общест¬
венной жизни Японии усилилось иное идейное направление, по
преимуществу националистическое. Его представители выступали
против восприятия образцов западной культуры, политической и
социальной организации общества, за сохранение своих тради¬
ционных форм жизни и образа мысли. Это были преимущественно
обуржуазившаяся знать, помещики и военщина. А с течением
времени их поддержали и более широкие предпринимательские
круги.Но, по существу, они не отвергали западников, а, скорее,
дополняли, развивали их идеи, также выражая интересы правя¬
щих кругов, но на более высоком этапе эволюции буржуазной
Японии, Они вовсе не выступали против капиталистических пре¬
образований. Они лишь считали, что, после того как задача обес¬
печения независимости была выполнена, Японии необходимо по
возможности быстрее использовать возросший потенциал для реа¬
лизации их агрессивных планов. Таким образом, усиление нацио¬
налистической идеологии в основном было связано не с разногла¬
сиями по проблемам культуры, а, скорее, со стремлением верхуш¬206
ки общества по-новому решать политические задачи, которые-
вставали перед капиталистической Японией в период перехода ее-
в империалистическую стадию развития. Во внутренней политике,
в сфере общественных отношений усиление этих националистиче¬
ских тенденций предполагало, кроме всего прочего, более жесто¬
кое подавление либерального и демократического движения в.
стране и более строгое фиксирование существующих социальных
отношений, в частности усиление дискриминации париев КПостепенно воздействие национализма усиливалось и во
внешнеполитической сфере. Оно базировалось на широкой про¬
паганде идей «братской исторической общности всех азиатских,
народов», необходимости паназиатского единства представителей
монголоидной, желтой расы, естественно во главе с японским на¬
родом, перед лицом враждебного ей европейского и американско¬
го империализма. Этот тезис, как само собой разумеющееся, пред¬
полагал культурное, экономическое и даже нравственное превос¬
ходство японцев над корейцами и китайцами, которым отводилась
унизительная роль несмышленых, но послушных и терпеливых:
младших братьев [29, с. 327—328]. Вся эта демагогическая фра¬
зеология выражала (или, вернее, скрывала) стремление буржуаз-
но-помещичьих кругов Японии к утверждению своего монополь¬
ного права на подготавливаемые ими тогда захваты территорий
в Корее и Китае.Одним из результатов всемерного усиления национализма яви¬
лось ужесточение дискриминации многих тысяч корейцев, издав¬
на проживавших в самой Японии. В конце XIX в. их поставили, по-
существу, в условия, сходные с положением сэммин: селили изо¬
лированно от остального населения, использовали на самых труд¬
ных и низкооплачиваемых работах и т. д. В этом, в частности,,
выразилась общность явления традиционной дискриминации и
дискриминации по национальному признаку. Кстати, именно в это
время в официальной науке стал особенно настойчиво подчерки¬
ваться тезис о якобы корейском происхождении японских париев,
что, очевидно, многие политические деятели считали вполне до¬
статочным основанием для объяснения и оправдания их дискри¬
минации :[62, с. 9].Отрицательные стороны обоих этих идейных направлений ста¬
новились все более очевидными. Они подверглись критике со сто¬
роны созданного в конце 80-х годов нового объединения — Об¬
щества друзей народа (Минъюся), которое на страницах издавав¬
шегося с 1887 г. журнала «Кокумин-но томо» («Друг народа»)
выступило и против беспорядочной европеизации и против узкого
национализма.Однако идейная жизнь общества не ограничивалась рамками
лишь этих двух течений, выражавших в основном интересы пра¬
вящих кругов. Уже в конце XIX в. известное распространение
получили взгляды и настроения революционных демократов, ко¬
торые выступали от имени и во имя более широких слоев насе¬
ления, в том числе и угнетаемых низов. Основная цель их усилий20Г
-была направлена на более справедливое социальное переустрой¬
ство общества. Так, самый яркий представитель этого идейного
течения, Накаэ Тёмин, решительно выступил против системы со¬
словной разъединенности и наследственных привилегий: «Нужно
уничтожить титулы и пожалованные награды в пользу наград со¬
вести. Следует удалить за тысячи ри живых соломенных чучел,
именуемых благородными джентльменами. Все необходимо отдать
настоящим людям без титулов и званий» [37, с. 250].В страну начали проникать и социалистические идеи. В 1882 г.
даже была создана первая социалистическая партия, которая
вскоре была запрещена [20, с. 761—762]. Однако социалистиче¬
ские идеи, распространявшиеся в Японии в это время, были тако¬
выми больше по названию, нежели по существу. «Без фальсифи¬
каций, извращений, реформистской и анархо-синдикалистской ше¬
лухи марксизм в Японии прозвучал сравнительно поздно»,— отме¬
чает один автор [20, с. 761—762]. С подлинно марксистским
социализмом японцы по-настоящему познакомились лишь в XX в.Такое идейное многообразие свидетельствовало о том, что в
этот переломный период в Японии происходил процесс широкого
осмысления возможной трансформации общества, определения
путей его дальнейшей социальной и политической эволюции.
На этой базе возникала новая система ценностей во взаимоотно¬
шениях разных слоев общества, которые проявили растущую ак¬
тивность на политической арене. Следовательно, общество за¬
метно менялось не только в экономической и политической, но и
в идейной и психологической сферах. Однако позиции господству¬
ющего буржуазно-помещичьего блока по-прежнему оставались
лрочными и определяющими во всех областях.О	психологии сегрегации париевПосле переворота Мэйдзи за короткий срок существенно из¬
менился характер взаимоотношений и взаимовосприятия всех
слоев населения — старой знати и буржуа, купцов и крестьян, ре¬
месленников и рабочих, помещиков и буржуа и т. д. Одно остава¬
лось относительно стабильным — явление дискриминации сэммин,
восприятие всеми этими группами населения париев как низших
.существ.Конечно, это не означало, что все оставалось совершенно не¬
изменным. И в этой социальной сфере произошли большие сдвиги.
Уже в начале эпохи Мэйдзи, когда официально была отменена
изоляция париев, стали рушиться старые привычные рамки дис¬
криминации. В частности, были отменены многочисленные и разно¬
образные ограничения и регламентации, действовавшие в феодаль¬
ных владениях.Вместе с тем после переворота Мэйдзи быстро потеряла преж¬
ний смысл и традиционная идейная основа сегрегации париев,
■предполагавшая их «оскверненность» различными «грязными»208
видами занятий и употреблением в пищу мяса. Это было вызвано
развитием в стране капиталистической экономики и развертыва¬
нием после более чем 200-летнего перерыва широких контактов
-с Западом. Ведь европейцы и американцы совершенно «безболез¬
ненно» употребляли в пищу мясо, занимались убоем скота, вы¬
делкой кожи, продажей изделий из кожи, и никто их за это не
презирал и не изолировал. Это весьма наглядно показало, на¬
сколько искусственной и логически we оправданной была столь
долго и широко господствовавшая в Японии буддийская догма об
«осквернении» людей смертью и кровью.Довольно быстро значительное количество «обычных» японцев
оказалось втянутым в мясную и кожевенную отрасли промышлен¬
ности, стали работать мясниками, скорняками, дубильщиками,
обувщиками на вновь создававшихся крупных капиталистических
предприятиях. Более широко распространился обычай употребле¬
ния в пищу мяса, причем сами буракумин теперь использовали
преимущественно более дешевые части мясной туши (печень, поч¬
ки, мозги). Растущее число жителей бураку приобщалось к впол¬
не «чистым» занятиям: сельскохозяйственному производству, рыб¬
ной ловле и промышленной деятельности.Таким образом, в эпоху Мэйдзи постепенно исчезали многие
старые барьеры отчуждения — официальные, бытовые, профессио¬
нальные и идейные. Теряли смысл и действительность те жесткие
рамки, которые, казалось, только и отделяли дискриминируемое
меньшинство от остального населения.Однако, несмотря на это, сегрегация париев все же сохраня¬
лась. Она даже не становилась мягче. Оказывается, у нее были
более глубокие и прочные корни, чем некоторые отмеченные нами
выше внешние показатели дискриминации.Что же способствовало ее сохранению? Чем это социальное
явленне поддерживалось в новых условиях?Как мы уже неоднократно отмечали, это явление сохранялось,
в частности, потому, что господствующий буржуазно-помещичий
блок страны был незаинтересован в его уничтожении. Поэтому,
уничтожив старые сословные ограничения де-юре, он приложил
все усилия к сохранению явления дискриминации де-факто, ибо
группы париев были необходимы ему как надежное средство
смягчения социальных противоречий (всегда можно было отвести
возмущение той или иной части населения на париев), а также
в Качестве важной составной части резервной армии труда.Но главное все же заключалось не в этом. Об отношении неко¬
торых влиятельных общественных кругов к возможности подлин¬
ного освобождения париев, а следовательно, и к декрету № 61
можно судить по следующему отрывку из опубликованной в 1874 г.
популярной работы «Цивилизация. В вопросах и ответах» некоего
Огава Тамэдзи: «Ранее так называемые эта... не могли общаться
с остальными людьми. Но после реставрации власти монарха их
провозгласили хэймин... И те, которые еще вчера назывались хи¬
нин и не имели возможности разговаривать с хэймин, сегодняJ4 Зак. 851209
упорно настаивают на реализации своих прав. Воистину тот, кто»
забрался в повозку, уже не хочет идти пешком!А хорошо ли это? Не уничтожаем ли мы тем самым старые,,
истинно японские обычаи и порядки? Не исчезнут ли в результате'
этого всякие различия между верхами и низами?» [73, с. 197].Вот что, оказывается, волновало многих представителей власти
и знатн в новой ситуации больше всего: угроза того, что с уни¬
чтожением сегрегации будет подорвана законность принципа при¬
вилегий для немногих и скомпрометирована идея естественности
и обязательности социального неравенства.Но каким же образом круги, заинтересованные в сегрегации
париев, могли ее сохранять? Ведь старые ее юридические и идей^-
ные опоры в эпоху Мэйдзи, по существу, исчезли.Мощным средством ее сохранения явились сформировавшиеся;
на протяжении веков социальные предрассудки, которые вовсе не
были каким-то эфемерным, малозначимым элементом обществен^
ной жизни, как это могло бы показаться на первый взгляд. В ру¬
ках верхов, заинтересованных в поддержании дискриминации, он»
оказались весьма действенным инструментом изоляции париев,
даже в условиях отсутствия мер их юридической и особой идейной,
отчужденности.Незадолго до переворота Мэйдзи в официальных печатных из
даниях о жителях бураку могли писать в таком духе: «Эта не¬
способны отличить хорошее от плохого. Они во всем совершенно*
особые люди. Поэтому им следует сделать на лице. татуировку,
ввести обязательную особую прическу, а имена обозначать зна¬
ками каны (японская слоговая азбука.— 3. Х.)7 а не иероглифа¬
ми, чтобы они походили на голландские имена» [71, с. 178]..
Автор, по-видимому искренне разделявший широко распростра¬
ненный предрассудок, исходил из предпосылки, что париев нельзя
считать нормальными людьми и обычными японцами. Он даже
предлагал закрепить их необычность самым выразительным и
унизительным образом, чтобы ни у кого и никогда не возникали
сомнения в «естественной» неполноценности сэммин.После переворота Мэйдзи, даже после издания декрета № 61,
психологическое восприятие париев в социальных верхах, по су¬
ществу, мало в чем изменилось. Правящая элита целенаправленно
и регулярно через все средства массовой информации способство¬
вала сохранению и усилению изоляции сэммин. Даже в некоторых
официальных правительственных изданиях и публичных заявлениях
отдельных представителей новой власти о париях по-прежнему
отзывались как о чуждых и вредных для Японии и японцев эле¬
ментах. В этих отзывах они нередко выглядели представителями
какого-то особого, экзотического племени: они храбры, но дики,,
сварливы и неосмотрительны, склонны к правонарушениям и аг¬
рессивности, сплочены, расточительны, жестоки [55, с. 316—317].
При этом утверждалось, что якобы подлинной причиной ухудше¬
ния условий жизни париев являлись лишь их лень и распущен¬
ность [71, с. 209]. Совершенно очевидно, что. высказывания по-210
добного рода, питавшиеся старыми предрассудками, поддержива¬
ли в народе тот отрицательный стереотип жителей бураку, кото¬
рый складывался на основе этих предрассудков. Практически они
раздували недоверие и вражду к париям.Если в газетах или журналах освещались какие-то отрица¬
тельные общественные явления или рассказывалось о неприятных
событиях, аморальных поступках, то в качестве основных дейст¬
вующих лиц или примеров часто выступали жители бураку, фи¬
гурировали их имена. Положительно о буракумин в официальных
изданиях почти никогда не писали. Это был весьма ловкий способ
разжигания ненависти к ним [68, с. 243—246].При этом в печати не допускалось широкого, подлинно науч¬
ного рассмотрения проблемы сегрегации. Даже сами термины, свя¬
занные с этим явлением, были изъяты из официального употреб¬
ления. И все это, естественно, не могло не стать мощным и эф¬
фективным средством стимулирования дискриминации.В связи с тем, что сегрегацию париев после переворота Мэй¬
дзи питали главным образом старые предрассудки и традиции,
возникают по крайней мере такие вопросы: Почему же социаль¬
ные предрассудки оказались столь живучими? И почему они были
столь действенными в определении характера поведения людей, в
формировании их отношения к объекту предрассудка?Жизненность многим социальным предрассудкам в какой-то
мере придавала политическая заинтересованность в них господ¬
ствующих кругов, которые практически всей мощью своего авто¬
ритета и материальных средств способствовали их сохранению и
распространению. Но вместе с тем и сами предрассудки обладают
определенной внутренней устойчивостью.Дело в том, что они — явление не только социальное или по¬
литическое, но и психологическое. Поэтому корни их устойчиво¬
сти следует искать также и в особенностях психологии отдельных
людей и групп населения. И тут, в частности, выясняется, что,
как это ни парадоксально, именно их несоответствие реальности
и оторванность от действительности и придают им дополнитель¬
ную прочность.Человек может осмысливать и оценивать различные явления
окружающего его мира на основе их объективного рассмотрения,
научного анализа или же через призму устоявшихся предрассуд¬
ков. В первом случае более глубокое познание фактов может
вести к значительному изменению суждений о них. Во втором
же случае реальность, оказывается, мало воздействует на пред¬
убежденное суждение о ней. Ведь предрассудки формируются во¬
все не на основе знания объективной реальности, а в результате
слепой веры в заданную схему, априорного восприятия определен¬
ных реалий. Именно это и делает их малоуязвимыми перед лицом
воздействия логического мышления и выводов объективного ана¬
лиза. Поскольку отсутствие логичности и фактической обоснован¬
ности мало вредит им, постольку любые сомнения в их истин¬
ности воспринимаются не как попытка осмыслить их, а как свято-14*211
татет-во, кощунство. В этом их несомненная внутренняя сила, при¬
дающая нм огромную жизнестойкость.Но если предрассудки не отражают действительности, то воз¬
никает еще один весьма существенный вопрос: почему же тогда
очень многие люди воспринимают их как свои личные суждения,
лишая тем самым себя возможности прийти к объективным выво¬
дам об определенных социальных реальностях? Что это, результат
их ограниченности, порочности или каких-то психологических за¬
кономерностей?В целом большинство социальных предрассудков зарождалось
н сохранялось в значительной мере благодаря особой заинтере¬
сованности в них определенных слоев общества. Например, презре¬
ние к японским париям возникло не в среде крестьян или тру-
жеников-горожан, а на основе политики социального разобщения
еще в период древности. Неоспоримо также и то, что люди огра¬
ниченные, в чем-то ущербные и порочные гораздо легче и охотнее
воспринимают унижающие других предрассудки. Ибо, например,,
даже самому недостойному из числа хэймин они давали хоть ка¬
кую-то основу для самоутверждения и самоуважения. Ведь как
бы ни поступал, кем бы он ни был в моральном плане, он при
наличии подобных предрассудков всегда мог вполне «обоснован¬
но» чувствовать и подчеркивать свое «неоспоримое» (с точки зре¬
ния этих предрассудков) превосходство над любым жителем бу¬
раку. Для своей неполноценности, несостоятельности и неудовле¬
творенности такие люди всегда находили какое-то оправдание и
утешение в софизме: «Как бы там ни было, но я, к счастью, все
же не какой-то там эта!».Однако сфера действия социальных предрассудков, к сожале¬
нию, не ограничивается лишь кругом в чем-то ущербных и пороЧ'
ных людей. Если бы это было так, то их общественная значи¬
мость была бы сравнительно невелика. Практически эта сфера го¬
раздо шире. Она включает в себя и значительную часть вполне
«достойных» и, казалось бы, самостоятельно мыслящих людей.
Это определяется тем, что распространенность и жизненность со¬
циальных предрассудков обеспечивается действием всего механиз¬
ма общественного сознания. Ни один человек, в том числе ум¬
ственно и нравственно достаточно полноценный, не способен само¬
стоятельно проанализировать огромное множество социальных
явлений и связей, с которыми ему приходится сталкиваться, объ¬
ективно оценить их и выработать какое-то свое индивидуальное от¬
ношение к ним, не зависимое от той среды, к которой он принад¬
лежит. Кроме того, обычно он в этом и не бывает лично заинте¬
ресован. А для эгоистичных людей этого вполне достаточно, что¬
бы не только терпимо, но часто и заинтересованно относиться к
предрассудкам. И наконец, следует учесть, что предубежденное
восприятие социальных реалий не является вполне добровольным
актом, который возможен при наличии свободного выбора. Ибо
только безоговорочное, бездумное следование суждениям, пред¬
рассудкам и стилю поведения своей общности (сословной, расо-212
вой, религиозной, классовой, национальной и т. д.) всегда счита¬
лось нормальным, правильным и нравственным. Отклонение же от
этой линии мышления и поведения воспринималось как отступни¬
чество, предательство. В этом проявлялось действие одного из
важнейших элементов сплочения любой общности, обеспечиваю¬
щих ее нормальное функционирование и развитие. Именно поэто¬
му большинство вполне «достойных» людей, как правило, также
некритически и с готовностью воспринимает в качестве готовых
выводов предлагаемые их средой устоявшиеся социальные суж¬
дения, оценки и предрассудки. И именно это заставляет боль¬
шинство людей следовать социальным традициям и предрассуд¬
кам, по крайней мере так же строго и скрупулезно, как и право¬
вым нормам, регулирующим общественные отношения.Однако было бы явным преувеличением считать, чтсэтот ме¬
ханизм внедрения и восприятия предрассудка всегда действовал
одинаково эффективно и безотказно. По степени его воздействия
все население (представителей разных слоев общества) можно
было бы разбить, как мы уже отмечали в другой связи, по край¬
ней мере на три неравные части.Весьма значительной была часть тех, кто в своих оценках
и характере отношения к париям, не раздумывая, руководство¬
вался господствующими предрассудками и нормами, которые для
них казались естественными и непоколебимыми.Какую-то часть населения составляли люди, объективно чест¬
ные и способные на критическое восприятие действительности.
В принципе они даже были против дискриминации. Но эгоизм и
стремление к душевному равновесию заглушали в них способность
по достоинству оценить все зло дискриминации и бороться с ней.Наконец, имелись и люди, способные не только думать, но и
действовать вопреки антигуманным идеям и нормам своей общ¬
ности. Таких людей всегда было сравнительно мало, но именно
они в первую очередь и содействовали ее прогрессивному социаль¬
ному развитию.Но все же по преимуществу оценка японских париев общест¬
вом и характер отношения к ним индивидуумов определялись
господствующими в стране предрассудками. Они формировали
весьма непривлекательный стереотип ленивого, нечистоплотного,
аморального, асоциального и преступного по своим истинным на¬
клонностям жителя бураку. Париям приписывались такие часто
взаимоисключающие друг друга черты, как расточительность и
жадность, агрессивность и трусость, злобность, склонность к ал¬
коголизму и воровству. Многие японцы были уверены, что сэм¬
мин связаны с какой-то нечистой силой, что в них есть что-то
загадочное и чудовищное.Все эти качества считались неотъемлемыми для всех париев.
И если они сразу не были заметны, то только потому, что сэм¬
мин их коварно и ловко скрывали. Но при случае они якобы не¬
избежно должны были раскрыться. Так, среди «обычных» японцев
было широко распространено мнение, что париев можно выявить213
по пронзительному «нечеловеческому» взгляду, который характе¬
рен для всех жителей бураку, когда они не контролируют себя.
Или же но якобы врожденным, передающимся по наследству, мет¬
кам их сословия —по родинкам синего цвета [86, с. 239]. Счита¬
ли, что подлинная низкая сущность буракумин может выявиться
и опосредованно. Например, в такой ситуации, рассказ о которой
должен был стать предостережением от смешанных браков: «Один
молодой человек женился на девушке, с которой случайно позна¬
комился и которую страстно полюбил. Но все родившиеся у них
дети, когда они подросли, оказались идиотами и уродами. Вот
тогда-то и выяснилось наконец, что его жена была из бураку»
[86, с. 139].Подобные предрассудки создавали такой психологический кли¬
мат, при котором становилось невозможным увидеть любую оче¬
видность, связанную с сэммин. Например, «обычные» японцы
могли судить о париях на таком уровне: «А разве они выглядят
по-разному?», «Неужели среди них имеются красивые девушки?»
[86, с. 138], «Поскольку они скорее животные, чем люди, постоль¬
ку грязь к их босым ногам не пристает» ;[86, с. 11]. Матери пу¬
гали ими своих непослушных детей. И не было для японца более
страшного оскорбления, чем сравнить его по каким-то качествам
с сэммин. К париям питали отвращение как к «грязным», низким
существам. В то же время их боялись как людей, способных на
любое насилие, преступление и предательство. Такой страшный и
отталкивающий образ жителя бураку входил в подсознательную
сферу большинства японцев еще в детстве, усваивался так же
естественно, как родной язык, и сохранялся на всю жизнь2.Рамки сегрегации закреплялись множеством общих пренебре¬
жительных названий-символов, кличек, которые должны были вы¬
разить всю меру презрения к сэммин. Наряду со старыми терми¬
нами эта и хинин большое распространение получили и такие,
например, прозвища, как коконоцу (девять) и ёцу (четыре).
Слово «девять» в данном случае предполагало намек на якобы
меньшее число ребер, имевшихся у париев (считалось, что у
«обычных» японцев имеется десять ребер). А слово «четыре» — на
сходство с животными [55, с. 307]. По этой же причине в конце
XIX в. их часто называли не син (новые) хэймин, а си (четверо¬
ногие) хэймин. А к презрительной кличке эта прибавляли еще
унижающее определение до —до эта (до — раб, деревенщина)
[68, с. 217—218].Таким образом, предубежденное восприятие действительности
было далеко не малозначимым явлением, которое в худшем слу¬
чае может лишь обидеть человека, нанести ему моральный урон.Об	этом свидетельствует тот факт, что, несмотря на отмену в
последней трети XIX в. юридических ограничений и резкое ослаб¬
ление роли идеи «осквернения», практика сегрегации париев до¬
статочно эффективно продолжалась на основе системы психоло¬
гического отчуждения. У Лафкадио Хёрна по этому поводу имеет¬
ся такое вполне справедливое замечание: «Никогда в европейских214
городах гетто не были отделены от внешнего мира стенами и во¬
ротами больше, чем поселения эта от остальных японских горо¬
дов социальными предрассудками» [93, с. 98].Следовательно, ведущей силой, основным инструментом сегре¬
гации стали предрассудки, наделявшие всех париев обширным
комплексом личных недостатков. Создалась ситуация, при которой
эти предрассудки казались уже совершенно оторванными от их
старой социальной, политической и юридической основы и произ¬
водили впечатление независимо существующей и произвольно дей¬
ствующей, определяющей силы. Психологическую парадоксаль¬
ность такого положения весьма остроумно и точно охарактеризо¬
вал А. Сент-Экзюпери, который писал: «Достаточно объявить вой¬
ну горбунам — и мы сразу воспылаем ненавистью к ним. Мы на¬
чнем жестоко мстить горбунам за все их преступления. А среди
горбунов, конечно, также есть преступники» [31, с. 427].Но в действительности дискриминация японских париев, как
мы знаем, не была произвольным явлением. И не предрассудки
ее породили и формировали. Но именно они делали сегрегацию-
возможной и юридически оправданной, создавали ее психологиче¬
скую основу и определяли характер отношения к дискриминируе¬
мому меньшинству.Хорошо отлаженный общественный механизм отчуждения па¬
риев и после переворота Мэйдзи вполне эффективно формировал
из жителя бураку члена дискриминируемого меньшинства, т. е.
сохранял явление сегрегации. Процесс отчуждения начинался для
сэммин с раннего детства. Он имел своей целью, в частности, при¬
учить париев к мысли, что они являются людьми и гражданами
второго сорта и поэтому не могут и не должны претендовать на
очень многое, вполне доступное остальным японцам. На протяже¬
нии всей своей жизни жители бураку весьма болезненно ощущали
эти рамки, которые поддерживались самыми строгими и унизи¬
тельными мерами. В обществе «свободной инициативы и предпри¬
имчивости» сотни тысяч японцев по-прежнему были лишены не
только прав на выход за очень тесный для них круг, но даже и
надежды на эту возможность.Попытаемся представить себе ту психологическую и нравст¬
венную атмосферу японского общества, в которой находился лю¬
бой «средний» житель особого поселка с момента рождения и до
смерти.Едва выучившись ходить и говорить, ребенок из бураку начи¬
нал чувствовать и понимать, что к нему часто относятся хуже,
чем к другим детям. Оскорбления, унижения и насмешки делали
свое дело— довольно быстро они знакомили его с весьма печаль¬
ной для него действительностью. От родителей, соседей и главным
образом от «обычных» японцев дети сэммин с горечью узнавали,
что они какие-то особые люди и что поэтому для них в будущем
уготована худшая, чем для других, судьба. И все это только
потому, что они имели несчастье родиться в семье жителей бу¬
раку.215
Переступая порог школы, особенно общей, такой ребенок уже
хорошо представлял, что не должен по наивности рассчитывать
на равное и справедливое к себе отношение ни со стороны соуче¬
ников, ни со стороны учителей. Так, один из видных деятелей дви¬
жения сэммин конца XIX —начала XX в., Миёси Ихэйдзи, в своих
воспоминаниях о своем поступлении в 1883 г. в школу писал:
«Когда меня ввели в класс, учитель сказал: „У нас теперь будет
учиться этот мальчик из Сакамото (название поселка париев.—3.	Л7.)“. Взоры всех пораженных этим сообщением учеников обра¬
тились на меня. Все сидели за партами по двое, только меня по¬
щадили отдельно за последнюю парту. На переменах и занятиях
по физкультуре все избегали меня. Единственный вид общения —
это насмешки и издевательские вопросы, например, о том, как же
жители бураку справляют большую и малую нужду. Даже учи¬
тель истории с презрением допытывался у меня, откуда же мы
взялись, кто мы такие — когурё3 или эдзо?Но все же я учился хорошо. И однажды я случайно услышал,
как наш учитель в связи с этим стыдил школьников: „Разве вам
всем не стыдно, что какой-то ничтожный эта — лучший ученик ва¬
шего класса?11» [73, с. 204].В смешанных школах детям сэммин не продавали завтраки,
они-не имели права пользоваться общими умывальниками и туа¬
летами.Обучаясь в учебных заведениях, дети из бураку иногда пы¬
тались скрыть свое «позорящее» происхождение, что было в ка¬
кой-то степени возможно лишь с согласия и при поддержке ро¬
дителей. Ибо в этом случае даже посылки и деньги своим детям
последние должны были посылать через каких-либо более терпи¬
мых к ним «обычных» японцев, чтобы ученики по обратному ад¬
ресу не могли догадаться о социальном происхождении их това¬
рища. Не удивительно, что в такой ситуации дети сэммин привы¬
кали стыдиться своих родителей, что делало нравственную цену
за подобную попытку «выбиться в люди» очень высокой для всей
семьи сэммин.Школа буржуазной Японии стала дополнительным этапом обя¬
зательных для париев унижений, новым жизненным курсом сегре¬
гации, но далеко не последним. Следующим этапом становилась
армия. Когда наступала пора призываться, выяснялось, что в мо¬
билизационных списках «заботливой» рукой представителей воен¬
ной администрации уже было особо отмечено их происхождение
буракумин. А эти значки должны были предопределить и их ме¬
сто в армии и характер отношения к ним. Их обычно привлекали
к самым трудным и малопривлекательным видам службы-, лиша¬
ли любой возможности продвижения по служебной лестнице, и
они неизбежно становились объектом придирок, оскорблений и
даже побоев со стороны солдат и офицеров. Военнослужащих-бу-
ракумин повсеместно издевательски называли дайтайте (воин¬
ское звание — майор, командир батальона), потому что офицеры в
этом звании имели на погонах четыре нашивки [68, с. 218]. Это216
оскорбительное название стало армейским вариантом прозвища
ёцу. О жестокости сегрегации в армии говорит тот факт, что не
имевшие возможности добиться какой-либо моральной и физиче¬
ской защиты и доведенные до отчаяния солдаты-сэммин, случа¬
лось, кончали жизнь самоубийством [68, с. 238].Отслужив в армии, житель бураку был уже преисполнен чув¬
ством пессимизма, недоверия, ненависти и отчаяния. Однако на
этом его страдания не кончались. Любые новые жизненные задачи
оказывались для него более сложными, чем для «обычного» кре¬
стьянина, ремесленника или рабочего. Ему гораздо труднее было
освоить специальность, устроиться на работу и даже жениться.
Занятия, требующие высокой квалификации, были для него недо¬
ступны. В бураку имелось мало возможностей получить работу,
а за ее пределами ему всегда давали почувствовать, что он чужой
и лишний. Повсеместно он официально определялся особым тер¬
мином син хэймин, что, по существу, означало признание право¬
мерности дискриминации.Но даже если преодолев все трудности, житель бураку и овла¬
девал какой-либо престижной профессией, в условиях господства
идей и норм дискриминации он все равно не мог нормально жить
и работать. Клеймо гонимого оставалось на нем всю жизнь. Така-
хаси Садакити, например, изложил историю .одного учителя, ко¬
торый честно и ревностно трудился в школе и пользовался там
большим уважением. Но только до тех пор, пока родители его уче¬
ников случайно узнали о его «грязном» происхождении. Узнав об
этом, они начали протестовать против его работы в школе. Дети
стали бойкотировать его уроки и всячески издеваться над ним.
Естественно, он оказался вынужденным уйти из школы [68,
с. 235]. Все его усилия и жертвы, принесенные ради получения
высокой квалификации, достойной профессии, оказались напрас¬
ными.В этих условиях сэммин часто были вынуждены по-прежнему
заниматься традиционными видами работ. А тут практика дискри¬
минации уже никак не маскировалась, сохранялись все ее старые
унизительные формы. Достаточно отметить лишь один такой факт:
нередко «обычный» японец, как и раньше, покупая у буракумин
обувь, передавал ему деньги за нее привязанными к палке, чтобы
не «осквернить» себя случайным прикосновением к жителю бу¬
раку.В полном объеме сохранялась сегрегация и в сфере брачных
отношений. Правда, среди париев в эпоху Мэйдзи появилась опре¬
деленная категория людей, которые пытались решить свои со¬
словные проблемы путем смешанных браков. Они надеялись, что
таким образом они смогут добиться освобождения и равноправия,
если не для себя, то хотя бы для своих детей или внуков, о кото¬
рых, наконец, не будут знать, что одним из их предков был жи¬
тель бураку. Однако практически такие браки и теперь были
почти невозможны. Во-первых, потому, что даже те сравнительно
либерально настроенные люди, которые готовы были в принципе217
поддержать отмену дискриминации, обычно выступали против по¬
добных браков. Во всяком случае, для себя и своих детей. Кроме
того, смешанные браки, если они все же имели место, не могли
быть счастливыми при существующем положении вещей. Таких
супругов осуждали и третировали родственники и друзья с обеих
сторон. Они, по существу, превращались в изгоев для всех. Поэто¬
му такой брак имел мало шансов на выживание. А если кто-либо
из сэммин, вступая в брак, скрывал свое происхождение, то это
могло привести к личной мести со стороны родственников «обма¬
нутого» партнера или даже к привлечению к уголовной ответст¬
венности.Но и в пределах бураку проблема брака для париев была
более сложной, чем для других групп населения.Таков общий психологический фон условий жизни буракумин.
Рассмотрение его, как мы думаем, может облегчить понимание
еще одной, весьма существенной особенности их положения. В це¬
лом отталкивающий стереотип париев, сформированный предрас¬
судками, конечно же, не отражал действительности. В психологи¬
ческом смысле жители бураку генетически ничем не отличались
от остальных японцев. И все же для условий их жизни и поведе¬
ния действительно были в большей степени характерны некото¬
рые отрицательные черты и явления. Мы имеем в виду, естествен¬
но, не такие якобы врожденные, непривлекательные черты их
характера, как зависть, жадность, трусость, злобность. Ибо ни
одну социальную или религиозную группу, народ или нацию нель¬
зя, невозможно определять подобным образом (само собой разу¬
меется, как и положительно,— добрый, смелый, великодушный,
умный), поскольку все эти черты в одинаковой мере имеются в
любой общности. Но такие особенности — не характера, а, скорее,
образа жизни,— как безделие, нечистоплотность, алкоголизм и
преступность в бураку, были действительно распространены в
значительно большей степени, чем в любой другой социальной
среде. Так, например, некий христианский миссионер (его звали
Тамэока Косукэ), назначенный в 90-х годах XIX в. капелланом
в одну из тюрем о-ва Хоккайдо, установил, что относительная
доля преступников из числа сэммин была в 4—5 раз выше, чем
из других слоев населения [86, с. 94]. Такие показатели, несо¬
мненно, использовались как дополнительное обоснование сегре¬
гации японских париев.Однако совершенно очевидно, что все эти пороки и недостат¬
ки были не показателями каких-то якобы врожденных мерзких
черт характера сэммин, а вполне естественным и объяснимым
результатом несправедливости социальной системы, не причиной,
а следствием дискриминации, не виной, а бедой жителей бураку.
Так, их поселки были грязнее, поскольку были значительно бед¬
нее. Безделие, алкоголизм и преступность являлись следствием
не лени или особой порочности, а нищеты и хронической без¬
работицы.И все же самооценка париев была в основном положитель-218
ной. Они считали себя гораздо нравственней и человечней. чс.м
вся окружавшая их жестокая и бездушная, с их точки зрения,
социальная среда. Системе унизительной дискриминации со сто¬
роны общества жители бураку противопоставляли традиционно’
сложившуюся практику самоизоляции. Внутренняя организацион¬
ная и психологическая сплоченность им была необходима для
взаимопомощи, поддержки наиболее нуждавшихся и какого-то
самоутверждения и самоуважения. И хотя в бураку всегда встре¬
чались люди, которые, следуя господствующим о них суждениям,
были невысокого мнения о буракумин, т. е. о самих себе, преоб¬
ладающим все же был вполне положительный автостереотип, ко¬
торый являлся одним из важных элементов их психологического
сплочения. Они считали неотъемлемыми качествами сэммин такие
черты, как отзывчивость, усердие, почтение к старшим, добросо¬
вестность и честность [86, с. 236].Такие суждения, в свою очередь, свидетельствовали о пред¬
убежденном отношении к самим себе. Практически они также
были предрассудками, только обращенными на себя. Но такой'
подход характерен для любой общности, обычно наделяющей себя
набором во многом схожих положительных черт. Объективно он:
содействует сохранению социальной отъединенности и нормально¬
му функционированию каждой данной общности.Традиционно взращиваемое таким образом чувство сословно¬
го единства предполагало одобрение 'многих навязанных п вы¬
нужденных ограничений и самоограничений, например, таких, как•	обязательные внутрисословные браки, отдельные богослужения в.
своих храмах, профессиональная специфика. Оно стимулировало
безграничную верность своим бураку и недоверие и вражду к
внешней социальной среде. Именно поэтому жители бураку обыч¬
но отрицательно относились к тем сэммин, которые пытались,
скрыв свое происхождение, смешаться с «обычными» японцами
или же добиться для себя освобождения при помощи смешанного
брака. Они не без основания полагали, что эти «отступники» не¬
избежно разделят унижающие париев предрассудки большинства:
и даже будут с особым рвением содействовать их распростране¬
нию [68, с. 220; 86, с. 25]. Ведь нередко именно бывшие или тай¬
ные буракумин первыми из толпы кричали на замешкавшегося-
сэммин: «Эта, ёцу!» Лишь бы никто не подумал, что они тоже из
париев. Отсюда понятно, почему в конце XIX в. проявилось стрем¬
ление индивидуально решать проблему дискриминации скорее не¬
путем тайного смешения с хэймин, а при помощи эмиграции: на
о-в Тайвань, в Маньчжурию, а чаще всего в Америку.Объединяла отверженных не только вражда к внешней со¬
циальной среде, но и к господствующим в стране нормам, прави¬
лам и законам, к социальным и политическим идеям. Если послед¬
ние допускали и санкционировали сегрегацию и унижение, то
вполне естественным и оправданным было особое недоверие и
неуважение к ним со стороны париев. Жители бураку всегда с
большой дозой скептицизма относились ко всем формам полити-219
ческой пропаганды в школе, в печати и т. д. [86, с. 258]. И это
делало их весьма восприимчивыми к идеям и настроениям левых,
наиболее радикальных кругов общества.Сплоченность париев проявлялась и в их обычном, каждо¬
дневном восприятии явления дискриминации. Если для большин¬
ства населения страны оно было малозначимым, второстепенным
элементом жизни общества, то для жителей бураку оно всегда
оставалось главнейшей, всепоглощающей проблемой. Оно было
одной из основных тем всех разговоров, шуток, намеков и споров.Однако все это вовсе не говорит о том, что парии представ¬
ляли собой совершенно единую сословную массу. Среди них не
было абсолютного единства ни в социальном, ни в психологиче¬
ском отношениях. Конечно, большую роль все еще играли объеди¬
нявшие их идеи и настроения сословного характера. Но наряду
с ними возрастающее значение приобретали также и классовые
по своей сути суждения и оценки, что выражало усиление внутри-
сословных поотиворечий. Парии — крестьяне и рабочие — высту¬
пали против «собственных» помещиков и предпринимателей/ про¬
тив всей- новой системы угнетения. Между представителями раз¬
ных классов внутри этого сословия не могло быть достаточной
идейной и психологической общности, единства в отношении воз¬
можных способов уничтожения сегрегации и обеспечения подлин¬
ного равенства. Трудящиеся-буракумин склонялись к более ради¬
кальной идеологии и методам действий. В конце XIX в. их уже
не могли удовлетворить те верноподданнические идеи самовоспи¬
тания, которые в течение нескольких десятилетий выдавались
привилегированными слоями (в том числе и среди сэммин) за
панацею от всех их бед.* * *Таким образом, в Японии после переворота Мэйдзи наряду с
огромными переменами буржуазного характера все еще сохраня¬
лись некоторые тщательно оберегаемые социальные элементы
прошлого. И пожалуй, наиболее бесчеловечным и унижающим из
них была сегрегация париев, которая с наиболее впечатляющей
силой проявлялась в идейном и психологическом плане.Однако и в этих сферах, как и в экономической, и в политиче¬
ской, явление дискриминации не оставалось неизменным. Нара-
■ ставшие в них перемены создавали необходимые предпосылки к
более решительной и эффективной борьбе с этим крайне болез¬
ненным пороком социальной системы Японии.
ЗАКЛЮЧЕНИЕIIНа протяжении трех веков истории Японии время, казалось,
текло с разной скоростью. Насыщенный многими яркими собы¬
тиями тревожный и неустойчивый XVI век и беспокойное началоXVII	века сменились внешне более монотонным и тягучим перио¬
дом второй половины XVII—XVIII вв. Однако уже с концаXVIII	в. время опять как будто ускорило свой ход. События ста¬
ли разворачиваться в нараставшем темпе, все более потрясая
основы традиционного общества. Усиливался процесс неотврати¬
мого поворота от феодального строя к буржуазному.Этот поворот неизбежно вел к изменению образа жизни и да¬
же социальной сути разных слоев ‘населения. Он был трудным и
сложным для всех этих слоев. Но наиболее мучительным он стал
для японских париев. Ибо все трудности и противоречия транс¬
формации общества сказались на их положении в самой болезнен¬
ной форме.Началом этого поворота можно считать вторую половину
XVIII в., когда в сословной системе — социальной основе всей
феодальной структуры — стали проявляться все более заметные
признаки упадка. Именно поэтому главные усилия режима Току¬
гава с этого времени были обращены на ее укрепление. При этом
существенным элементом всей социальной политики властей ста¬
ло всемерное усиление сегрегации париев. Принципы дискримина¬
ции были закреплены юридически, и на протяжении всей эпохи
она поощрялась официально.Сегрегация сэммин, в частности, служила идейному и полити¬
ческому обоснованию сословной структуры организации общества,
в сохранении которой была кровно заинтересована старая правя¬
щая элита. Знать хорошо понимала, что только полное сохране¬
ние сословной системы может обеспечить ей обширный комплекс
привилегий и право на безраздельное господство над народом, на
беззастенчивое ограбление его.Но с XVIII в. в японском обществе довольно отчетливо про¬
явилась и другая линия отношения к проблеме сэммин, представ*
ленная главным образом оппозиционными кругами, которая пред¬
полагала какие-то изменения париев к лучшему. Такие радикаль¬
но настроенные политические деятели эпохи, как, например, Осио
Хэйхатиро, Такасуги Синсаку и др., впервые попытались устано¬
вить в какой-то форме контакт с низшими слоями населения, не
посягая на основы структуры общества. Они верили в возмож-15 Зак. 83!221
ноеть значительных перемен в области социальных отношений
при сохранении этих основ.Ужесточение социальной политики правителями Токугава не
спасло сословную систему. По мере укрепления в стране элемен¬
тов буржуазности и новых социальных ценностей она пришла в
полный упадок и в основном была уничтожена переворотом Мэй¬
дзи.Однако ее пережитки продолжали сохраняться в японском
обществе. В первую очередь это касалось париев. Наивысшей
точкой буржуазных реформ в отношении групп париев после пе¬
реворота Мэйдзи был декрет № 61, который не только не уничто¬
жил дискриминацию, но практически еще более обострил ее.Сэммин и в условиях становления буржуазного общества по-
прежнему жестко и жестоко отъединялись от остального народа.
На базе старых традиций и предрассудков в новой Японии под¬
держивалась строгая изоляция париев, осуществлялась их уни¬
зительная дискриминация во всех сферах жизни. Хотя за рассмат¬
риваемый нами период содержание феномена сегрегации в эко¬
номическом, идейном, социальном и политическом отношениях
весьма основательно изменилось, формы его проявления в основ¬
ном остались старые. Как и прежде, парии подвергались дискри¬
минации при выборе места поселения, при вступлении в брак, при
поступлении на работу и в учебные заведения, при любом кон¬
такте с «обычными» японцами.В связи с этим возникает вопрос: сохранилось ли это явление
дискриминации после переворота Мэйдзи лишь как досадный пе¬
режиток прошлой исторической эпохи? Можно ли считать, что
оно, как утверждают некоторые исследователи проблемы, потеряв
всякий социальный и экономический смысл, осталось только в
эмоциональной сфере индивидуального японца и с конца XIX в.
превратилось в чисто моральную проблему? (см. [86; 96, с. 2—
Ю]).Это далеко не так. Явление дискриминации не могло сохра¬
ниться в буржуазном обществе лишь как парадоксальный, мало¬
объяснимый пережиток прошлого только благодаря силе социаль¬
ной инерции. Ибо если бы это было так, то оно, затухая, вскоре
постепенно сошло бы на нет. Однако на деле после переворота
Мэйдзи оно не только не уменьшилось, но получило дальнейшее
развитие, новый импульс.В общем, в какой-то степени сохранение дискриминации обес¬
печивалось и силой инерции. Американские авторы Де Вое и Вага-
цума совершенно правы, утверждая, что дискриминация сэммин —
это в известной мере самовоспроизводящаяся система [86, с. XX].
Но только в известной мере. Ибо практически механизм ее вос¬
производства в буржуазном обществе гораздо сложнее и приво¬
дился он в действие не только за счет внутренних импульсов.
Имелся и даже в наши дни имеется довольно мощный комплекс
внешних сил, способствующий сохранению и развитию этого яв¬
ления.222
Прежде всего, сохранение дискриминации париев определялось
объективными потребностями складывавшегося в Японии бур¬
жуазного общества. Оно нуждалось в поддержании такого со¬
циально-психологического климата, при котором новое социальное
неравенство воспринималось бы как естественное, необходимое
и вечное. А сегрегация париев и была уже готовым элементом
•общественной жизни Японии, который можно было весьма успеш¬
но использовать для его закрепления.В сохранении сегрегации париев были заинтересованы вполне
конкретные социальные силы. Прежде всего, представители ста¬
рой знати, стремившиеся как можно надежнее гарантировать свои
позиции в управлении новой Японии. Их определенная социальная
двойственность приводила к тому, что, даже содействуя буржуаз¬
ному переустройству общества, они неизменно заботились и о
неприкосновенности многих элементов старой сословной системы,
которая обеспечивала им огромные привилегии. Кроме того, и
усиливавшаяся буржуазия Японии также не имела ничего против
сохранения сегрегации, поскольку довольно быстро убедилась, на¬
сколько она выгодна и удобна для всей новой системы эксплуа¬
тации. И наконец, дискриминацию париев активно поддержива¬
ли и помещики, которые усмотрели в этом явлении надежную
базу своего господства в деревне и получения максимальных до¬
ходов.Таким образом, в Японии после переворота Мэйдзи сохрани¬
лись старые и возникли некоторые новые объективные и субъек¬
тивные условия, которые исключили возможность полной и после¬
довательной отмены сословной системы, уничтожения сегрегации
париев. И, следовательно, капиталистическая структура органи¬
зации общества в том виде, в каком она утвердилась в Японии,
сама воспроизводила явление дискриминации, будучи органиче¬
ски заинтересованной в нем. Поэтому дискриминация париев оста¬
лась неотъемлемым и существенным элементом всей социальной
и политической жизни буржуазной Японии. Она использовалась
в ней не только для оправдания новых принципов социального
неравенства, но и для самых различных конкретных нужд господ¬
ствующих кругов. Например, для утверждения жесточайшего эко¬
номического угнетения и политического бесправия народных масс,
для оправдания просчетов властей, любых трудностей и неурядиц
всего буржуазного общества.Проблемы дискриминации, как мы думаем, находятся в числе
труднейших объектов исследования. Мы убедились, насколько
сложны н глубоко скрыты от наблюдателя многие подлинные,
действенные рычаги, приводящие в движение механизм сегрега¬
ции. А кроме того, исследование данного явления затрудняется
и тем, что в эксплуататорском обществе долгое время просто от¬
сутствовали какие-то минимально приемлемые условия для
серьезного всестороннего анализа истории париев. Это и не уди¬
вительно. Ведь установление подлинных истоков сохранения сег¬
регации париев в буржуазном обществе имеет не только чисто223.
научное, но и огромное практическое значение, в частности, для
стабильности судеб самой капиталистической системы.Правящие круги, очевидно, вполне устраивал бы подход к
данному историческому феномену как к фатальной и неизбежной
заданности в психологии отдельного человека и любого общества
в целом. Ибо такой подход избавлял бы их от ответственности
за сохранение сегрегации, исключил бы саму возможность и не¬
обходимость определения эффективных способов борьбы с ней.Однако сама реальность и неизбежное ее осмысление учат
многому. Так, практика и путь познания, пройденный японским
обществом за первые десятилетия эпохи Мэйдзи, привел париев к
концу XIX в. к выводу о том, что в стране имеются вполне кон¬
кретные силы, которые содействуют сохранению сегрегации и при
буржуазном строе. Жители бураку убедились, что каким-то одним
формальным законодательным актом уничтожить явление дискри¬
минации невозможно. Оно слишком многогранно и слишком проч¬
но укоренилось в обществе, чтобы его можно было устранить од¬
ним махом. Нужны настойчивые, постоянные и, главное, искрен¬
ние усилия в самых разных сферах общественной жизни: экономи¬
ческой, политической, социальной, идейной и психологической.В связи с этим возникает вполне естественный и важный во¬
прос о принципиальной возможности решения сложнейшей пробле¬
мы сегрегации в условиях буржуазной структуры. Опыт Японии
убеждает в том, что это практически невозможно или, во всяком
случае, крайне трудно. Ибо наличие социально антагонистических
интересов неизбежно препятствует подлинному прогрессу в реше¬
нии данного вопроса. Понимание этого обстоятельства уже в кон¬
це XIX в. породило в среде париев идею о необходимости их вклю¬
чения в общедемократическое движение за коренные социальные
преобразования. Становилось все более очевидным, что решение
проблемы сегрегации явно не может быть изолированным от об¬
щего процесса либерализации и гуманизации общества.На протяжении рассмотренных нами трех веков дискримина¬
ция париев неизменно оставалась весьма существенным компонен¬
том всего общественного организма, японской цивилизации в це¬
лом. В этом явлении с наибольшей выразительностью воплоти¬
лись все особенности и противоречия феодальной и буржуазной
структуры в этой стране. Оно в значительной мере определило
специфику культуры, социальной психологии японского народа.Несмотря на то что внешне формы его проявления оставались
почти неизменными, суть его все время менялась. В современной
Японии оно уже в какой-то мере утрачивает свои экономические,
идейные и политические аспекты и становится по преимуществу
социально-нравственной, моральной проблемой. Однако это вовсе
не сделало ее менее острой и болезненной; Ибо с течением вре¬
мени, по мере решения основных социальных и политических за¬
дач, именно нравственные, моральные, общественные проблемы
неизбежно и становятся наиболее значительными, ощутимыми и
актуальными.
ПРИЛОЖЕНИЯ№ 1. Указ 1649 года, регламентирующий труд и жизнь крестьян.Сельскохозяйственные работы следует производить с наибольшим прилежа¬
нием. Необходимо тщательно высаживать рис, удаляя все сорняки. По границам
заливных и сухих полей нужно выращивать бобы или другие зерновые куль¬
туры, занимая ими, однако, не слишком много места.Крестьянам с раннего утра следует перед обработкой полей срезать траву.
А вечерами старательно и тщательно изготовлять соломенные веревки и мешки.Земледельцам нельзя использовать чай и сакэ.Чтобы избежать лишних расходов, вокруг жилого дома необходимо насаж¬
дать бамбук или деревья, опавшие листья которых можно использовать в ка¬
честве топлива.Крестьяне, к сожалению, как правило, не обладают предусмотрительностью.
Поэтому в период сбора урожая они не должны давать риса детям и женам,
чтобы можно было создать запас пищи на будущее. В это время все они могут
вместо риса есть просо, овощи и другую грубую пищу. А на случай голода
необходимо сберегать даже опавшие листья. В период посадки риса и сбора
урожая, когда работа наиболее трудная, можно принимать несколько лучшую,
чем обычно, пищу.Муж обязан трудиться в поле, а жена — за ткацким станком. Оба должны
работать до ночи. И как бы жена ни была хороша собой, но если она пренебре¬
гает домашними делами, часто попивает чай, бесцельно тратя время, или проста
гуляет по окрестностям, с ней следует развестись.Крестьяне могут носить одежду из хлопка или конопли, но не из шелка.
Им нельзя курить табак, поскольку это вредно для здоровья и требует лишних
затрат, а кроме того, грозит пожаром.[89, с. 64—65; 7, т. I, с. 39—40].№ 2. Из инструкции 1680 года (раздел о крестьянах).Крестьяне — главный фактор всей национальной структуры. Поэтому чинов¬
никам следует обращать особое внимание на защиту их интересов, чтобы он»
не страдали от -недостатка средств.В период мира люди склонны вести более свободную жизнь и не работают
так упорно, как в трудные времена. Поэтому правительственным органам не¬
обходимо следить, чтобы люди не предавались роскоши.Народ никогда не вступает в прямой контакт с властями и, естественно, не
понимает их должным образом. То же самое — и наоборот. В связи с этим вла¬
сти должны прилагать усилия для укрепления контактов с народом для взаимо¬
пониманий и уничтожения подозрений.Дайканы1 и представители правительства в деревнях должны воздержи¬
ваться от роскоши и внимательно следить, чтобы крестьяне усердно работали н
выращивали хороший урожай. Нельзя перепоручать этих обязанностей подчи¬
ненным...Дайканы и их подчиненные ни в коем случае не должны брать взаймы у
людей из народа...[101. с. 394].225
»N* 3. Предписания крестьянам об экономии (обнародованы в 5 месяце 1704 го¬
да во владении Сайма)U Запретить любые излишества. Провести тщательное расследование, с тем
чтобы выяснить, отдаст ли крестьянин всю энергию сельскому хозяйству или же
он ленив. В зависимости от результатов этого обследования установить размеры
обложения.2)	Архитектурные особенности крестьянских домов должны определяться
сословными регламентациями. Мэйсю2, их жены и дети могут использовать для
одежды шелк, чесучу и хлопчатобумажные ткани, а все остальные крестьяне —
только хлопчатобумажные ткани.3)	Нельзя употреблоть в пищу рис н соевые бобы до того, как будут вне¬
сены все налоги.4)	Запрещается продавать и покупать поля и леса...5)	Ритуал женитьбы также определяется соображениями сословности.[7, г. I, с. 70].№ 4. Предписания об экономии (обнародованы в 1729 г.)1.	Деление на четыре сословия является естественным. По в последнее вре¬
мя крестьяне и купцы все чаще нарушают их границы: навешают буен на дому,
а при встречах не уступают им дорогу. Поэтому мы впредь обязываем купцов
и крестьян, если они сдут верхом, при встрече с буси, в том числе и с аенгару,
обязательно слезть с коня, а пешеходу — сойти с дороги, снять головной убор
и низКо Поклониться.2.	Представителям низших сословий запрещается применение дощатых по¬
толков, татами, сёдзи 3, а также и строительство прихожих, конструктивно на¬
поминающих соответствующие сооружения буен. Но главное для них — это вне¬
сение податей и выполнение всех повинностей.3.	Крайне аморально и незаконно то, что крестьяне, случается, не отдают
всю свою энергию сельскохозяйственному производству, не выполняют своего
долга по повинностям и податям, небрежно обрабатывают поля и вместе с тем
роскошествуют, предаются развлечениям, попусту тратят время.4.	Совершенно обязательно воздерживаться от больших сборищ и пирушек...[7, т. I, с. 71].№ 5. Отчет о казни предводителей крестьянского восстания, совершенной вКиото в 1738 г. париями местных бураку.(В этом документе говорится о казни шестерых из 26 зачинщиков крупного
крестьянского восстания, арестованных военным отрядом, который охранял зда¬
ние управления данкана, Аресты были произведены в то время, когда к зданию
управления стали стекаться толпы недовольных непомерными податями кре-
оънн).1.	Собравшиеся в 5 часов утра у внешних ворот крестьяне настойчиво сту¬
чали в них, добиваясь встречи с. чиновниками...2.	...Арестованных доставили к внутренним воротам, а остальные крестьяне
вернулись на постоялые дворы. Арестованные были заключены в тюрьму, сохра¬
нять ее поручили эта из местной деревни, которые исполняли обязанности млад¬
ших надзирателей...3.	...Шестеро осужденных на смертную казнь были отправлены на западный
берег реки, где один из них — староста деревни — был убит, а остальные не
тольктэ убиты, но и обезглавлены,..причем их ;головы были выставлены у ворот
тюрьмы. Затем сорок человек эта, находившихся нод руководством двух своих
начальников, положили головы казнсциых в ящики, завернули их в бумагу, об¬
вязали н привезли в свой поселок Такэда к тюрьме, как нм и было предписано.
Там все пять голов были выставлены на одной доске, где они оставались в
течение пяти дней. Днем и ночью их охраняли эта.,	ih[101, с. 390].220
№ 6. Петиция крестьян-париев в связи с предъявлением им требования вно¬
сить подати деньгами.Обращаемся с почтением.	*Нас считают слишком грязными и поэтому нам предписали производить по¬
ставки не рисом, а деньгами. В связи с этим у нас возникли большие трудности.
Поэтому мы с почтением просим облегчить нашу участь,1.	Прежний владелец разрешал нам осуществлять поставки рисом, ■ за что
мы были ему благодарны. Однако теперь нас впервые заставили делать взносы
деньгами. В связи с этим мы не можем обрабатывать нормально поля и, не имея
других источников существования, испытываем большие трудности. Мы крайне
'Нуждаемся в снисхождении и поэтому просим Вас разрешить нам впредь делать
взиосы рисом.[7, т. /, с. 95].№ 7. Приказ хинин (1764 г.).1.	Все нищие, мужчины и женщины, впредь должны носить одежду из од¬
ноцветной ткани без узоров, такой же пояс. Ткань должна быть хлопчатобумаж*
ная, низкого качества.2.	Запрещается носить хаори и сэтта.3.	Во время дождя запрещается использовать что-либо иное,' Кроме широ¬
кополой шляпы и накидки.4.	Чтобы женщин-хинин сразу можно было отличить от представительниц
других сословий, они должны волосы собирать в пучок на затылке, а в качестве
украшений для волос им разрешается использовать только деревянные гребни.5.	Забывать о своих сословных рамках и вносить в свою одежду такие ис¬
правления, которые делают ее обладателя похожим на представителей других
сословий, является огромной наглостью." Такие нарушители будут обязательно
иаказ&иы.'[7, т. X с. 116].Я* 8. Указ бакуфу 1778 г.В последнее время нравы эта и хинин значительно ухудшились. Они стали
допускать в отношении крестьян и горожан наглые выходки: одеваются как
благородные, без зазрения совести останавливаются в гостиницах и харчевнях.
А когда им делают по этому поводу замечания, позволяют себе грубо отвечать.
Кроме того, и сами крестьяне и горожане, поссорившиеся с ними, довольно
часто приобретают плохую репутацию. В связи с этим впредь всем эта катего¬
рически запрещается одеваться так, как крестьяне н горожане.[54, с. 58—59].	" *№ 9. Указ 1780 г. по княжеству Тоса1.	Поведение эта в последнее время вновь резко ухудшилось. Они одевают¬
ся и ведут себя как крестьяне, что уже само по себе большая наглость. Они
совершенно свободно направляются в деревни, посещают крестьянские дома и
ведут себя крайне- вызывающе. Отправляясь в обход с новогодними поздрав¬
лениями, оии получают угощение н закуску4. Ио при этом они позволяют себе
иезойливо домогаться дополнительных подачек, без разрешения вступают в раз¬
говоры и т. д.Мы предупреждаем, что если впредь будут обнаружены такие наглецы, то
по приказу местного сёя5 их следует связать; доставить в местное управление
н строго .наказать. ?;	■ ' о2.	Следует также строго наказывать тех эта, которые пытаются затесаться
в общество-крестьян, горожан и других порядочных людей. -	-15*227
3.	Сёя необходимо применять самые суровые меры к тем парням, которые,
нарушая правила, болтаются по городу до захода солнца.4.	Посещение домов порядочных людей необходимо сократить для эта до
минимума.5.	Необходимо последовательно осуществлять все меры, касающиеся одеж¬
ды, которые дали бы возможность отличать эта от остальных порядочных людей
во время религиозных праздников в местах скопления населения.Настоящий указ должен быть доведен до сведения всех эта владения.[55, с. 293-294].№ 10. Отрывок из одного личного письма, посланного из северных районов
страны во время голода конца 80-х годов XVII в....Зима была очень теплая, почти как лето. Но весной начался холод и
проливные дожди. Оказалось невозможным проводить необходимые полевые ра¬
боты, и рис по преимуществу не взошел, а проросший был очень плохого ка¬
чества.Люди стали есть все, что можно было жевать, а это часто приводило к
страшным желудочным болям, отравлениям и смерти. В сентябре нищие начали
есть собак, кошек, обезьян и других животных, нередко отвратительных, а в
последний месяц стали убивать и есть не только кошек и собак, но и лошадей
и быков. Нищие и сэммин прямо «а улице хватают и убивают собак и кошек
и едят их на глазах у всех без соли, напоминая демонов. И эту картину невоз¬
можно передать словами.Повсеместно распространяется грабеж. Грабители связывают людей и, взяв
все съедобное и ценное, поджигают дома...Уже наверное около половины населения этих районов вымерла, и никто
«з оставшихся в живых не представляет, что будет с ним с января до марта—
апреля.Везде шныряют нищие и сэммин. И в обычное-то время они похожи на пу¬
гала Намбу6. Но как они выглядят теперь, это я не могу тебе описать. Бледные,
с всклокоченными волосами и горящими глазами. Скулы и челюсти торчат, а
тела настолько истощены, что они кажутся облаченными в грубые циновки.
Их даже трудно назвать человеческими существами.Торговцы боятся открывать свои лавки. Ибо если их открыть, то нищие без
конца будут туда пробираться и не уйдут, пока им не дадут что-нибудь
съестное.Если человек бывает вынужден обратиться к соседу по делу, то ему даже
днем не разрешают войти в дом. А если кто-либо решается дать подаяние, то
потом он даже с помощью всей своей семьи не может при распределении кус¬
ков предотвратить драки, в которой старые и слабые обычно лишаются своей
доли. Такая картина поражает в самое сердце! Бывает, что в схватке за кусок
некоторые падают в рвы с водой. Но и там они продолжают драку. Все это
напоминает ад.Каждую ночь происходят пожары, во время которых сгорают люди, а также
лошади, быки, куры и собаки.Прошло более 2800 лет после смерти нашего любимого Будды, « нам го¬
ворили, что последний день наступит еще не скоро. Но теперь я чувствую, что
«ой уже близок... И в таких условиях все, что может быть сделано для спасения
нищих и сэммин, не больше капли в море.Закон строго запрещает выбрасывать павший скот — лошадей. и быков.
Но в настоящее время нужда заставляет поступать именно так. И нищие сразу
набрасываются и срезают с павшего скота куски мяса и продают их как оле*
нину. И люди, хорошо понимая, что их обманывают, все же покупают это мясо,
так как оно дешево....Близ стен замка и в его окрестностях случается, что родители топят своих
детей в море и реках... Те, кто стыдился людей, уходили в лес и кончали там
жизнь самоубийством. А многие навязывали на себя камни я бросались с утесов*	море.	_	*В последнее время участились пожары, их бывает до 5—6 за ночь. Пользу-228
ясь пожарами, в горящие дома врываются толпы людей, часто по 50—70 чело¬
век и грабят имущество и зерно. Поскольку это бывает очень часто, никто не
может быть спокоен ни на минуту.Ничто не уродилось на территории Сэндай, Цугару и Мориока...Вам, наверное, трудно представить, что нищие пожирают мясо кошек, со¬
бак, лошадей и быков. Но еще более ужасно, что и человеческое мясо оказалось
достаточно аппетитным. Омерзительно![101, с. 129—131].№ 11. Инструкция крестьянам, обязывающая их принять участие в восстании.
Выработана инициативным комитетом (конец XVIII в.)....Теперь от урожая риса уже ничего не осталось, и опять начался голод. Он
распространился по многим районам Каи и угрожает нашей жизни. Поэтому
необходимо, чтобы:1.	Все достали свое оружие.2.	Всем участникам восстания одеться в такую одежду, которая способна
надежно защитить тело.3.	Все деревни должны выставить по две группы, и каждой необходима
иметь свой гонг и барабан.4.	Иметь на вооружении металлические топоры и серпы с ручкой в 3 сяку7.5.	Каждой группе иметь флаг, на котором изобразить заглавный иероглиф,
названия деревни.6.	Выступать и двигаться только ночью.7.	Переправляться через реки сразу в нескольких местах.8.	Переправляться только с помощью лодочников.9.	Действовать лишь по указанию руководства.10.	Согласованные действия будут достигаться в результате совещаний.11.	Недопустимо любое воровство.12.	Нельзя наносить никакого физического ущерба людям.13.	Следует строго соблюдать меры предосторожности в обращении с огнем.[79, с. 31—32].№ 12. О положении буси в начале XIX века. (Из анонимного произведения»
изданного в 1816 г.).Многие букэ самого разного ранга часто попадают в крайне затруднитель*
ное положение из-за недостаточности доходов. Случается, что свои военные
доспехи, доставшиеся им от дедов и отцов, и оружие, которое их предки добыли
на поле брани, они несут в чужие дома и продают как товар. Они также иногда
не берегут дары своих господ и закладывают их в ломбард или продают.Теперь, отправляясь к своему господину, или в иных важных случаях, они
это делают не верхом, а пешком, без копья и без эскорта из вассалов и па¬
жей. Бывает, что, отправляясь к господину, они получают из милости, на вре¬
мя, заложенные в ломбарде доспехи и оружие, а потом возвращают все обратно.
Это приводит к тому, что к ним в народе стали относиться с презрением, на¬
смешливо, пародируя подобные путешествия в замок и обратно.Самураи, особенно мелкорентные — кати, асигару и иные,— уже бывают
иногда вынужденными идти в услужение и обращаться к самым разным видам
заработков: они клеят зонты и фонарики, изготовляют части гэта и асида 8 и т. д.
Вынуждены прирабатывать и их жены и дети. А некоторые даже под видом
горожан просят милостыню.Вот так и получается, что бусидо и добропорядочность становятся для са¬
мураев недосягаемой роскошью.[7, т. I, с. 110].229
flt 13. Приказ 1808 г. о сэммин (предписание дайканам).1.	1J последнее время распространился обычай щегольства, которому стали
следовать и эта, начисто забывая о своем статусе. В связи с этим все эта стар¬
ше 7 лет, независимо от пола, должны впредь носить па груди четырехугольный
(каждая сторона в 5 суп9) кусок шкуры.2.	Над входом в свои дома они также должны прикреплять куски шкуры.3.	Женщинам запрещается использовать украшения для волос...4.	Гэта и зонтики им запрещается использовать в любую погоду.5.	На любые представления им не следует собираться в большом количест¬
ве. Присутствуя же «а представлениях, они могут располагаться лишь на от¬
крытом, не защищенном от дождей месте, не смешиваясь с крестьянами и го¬
рожанами.6.	Им можно пользоваться фоиариками только со специальными значками.7.	В сельской местности им нельзя торговать ничем, кроме кожи.8.	Они не смеют допускать бестактности при обращении к гокэнии |0, крестья¬
нам и горожанам.15$, с. 211].№ 14. Запись о голоде в районах Тэмбо после 1833 года, сделанная очевидцемв 1837 году.Начиная с осени прошлого года люди оказались вынужденными использо¬
вать в пищу высушенную и истолченную в порошок солому, водоросли, полевые
травы и листья, рами и, дикое просо, подорожник, омежник, кору сосны, брюхо¬
ногих моллюсков. И все же многие продолжали умирать с голоду. К тому же
опять началась непогода......Что же касается эта из Тадзнма, то в одной из их деревень умерло от
голода 20 человек, а в другой — 70—80 человек, и осталось в живых лишь
15—16. Еще в одном поселке эта в 40 домах умерло 90 человек, а осталось в
живых только 17—18.[7, т. I, с. 176—177].№ 15. Обращение к властям крестьян, восставших в 1837 г. во владенияхЭтиго.1.	Уже много лет цены на рис неуклонно растут, повсеместно свирепствует
эпидемия. Люди умирают от голода. С весны этого года двадцать из каждой
сотни крестьян превратились в нищих или же погибли от голода. А оставшиеся
продолжают прилагать все усилия, чтобы спасти себя. Уже теперь, приблизи¬
тельно за 90 дней до сбора осеннего урожая, всем стало ясно, что при таком
голоде из каждой сотни крестьян обязательно погибнут около пятидесяти и хо¬
зяйство повсеместно придет в упадок.Исходя из сказанного, мы обращаемся с убедительной просьбой установить
точное количество имеющегося в стране риса и распределить его приблизительно
одинаково между нуждающимися в каждом уезде и области. Только это может
спасти людей и дать им возможность дотянуть до осеннего урожая.2.	...Мы опасаемся, что слабые крестьянские хозяйства разорятся и очень
многие земледельцы не выживут. Только поэтому мы обращаемся к Вам. уповая
на безграничную доброту императора, с просьбой, чтобы Вы приказали даймё
относиться к нам милостиво. 7-я луна 1837 г.[7, т. I, с. 152].J4s 16. Приказ бугё 12 Китамати артистам города.В последнее время артисты стали селиться вокруг театров, в районах, где
живут обычные горожане;. В связи с этим нравы в нашем городе ухудшились.230
В первую очередь это вызывается неприличным поведением артистов театра кё-
гэн. Их плохие нравы стали отрицательно влиять на поведение всех жителей
города, определяя недопустимую моду в одежде, манеру поведения и т. д. К сво¬
бодному расселению артистов среди горожан и к забвению ими своих Обяза¬
тельных рамок привела полная бесконтрольность. В связи с этим мы указываем,
что все артисты впредь не могут проживать в пределах города и должны сроч¬
но покинуть его. 18-й день 12-й луны 1841 г.	j[61, с. 113).№ 17. Приказ эта от 1843 года.1.	...При встрече не только с самураем, но и с любым официальным лицо»
или другим достойным человеком вы должны сразу же снять головной убор,
сойти с его пути и упасть перед ними ниц.За исключением случая, когда вы несете на плечах какой-либо груз. >■2.	Если у вас имеется дело, по поводу которого вы вынуждены посетить,
крестьянина или горожанина на дому, вам надлежит при входе в дом снять
обувь и с порога коленопреклоненно сообщить о своем деле. Докладывать о-
нем только полусогнувшись совершенно недопустимо...[7, т. I, с. 156—157].№18. Число случаев неповиновения крестьян фео¬
дальным властям по годам правления императоров в
период Токугава ,3.ГодыправленияЧисловыступле¬нийГоды правленияЧисловыступле*ний1603—1614641748—1750641615—1623561751—17631411624—1643891764—17711021644—164741772—1780661648—1651151781—17882081652—1654101789—18001431655—1657121801—1803341658—1660111804—18171971661—1672591818—18291521673—1680361830—18433591681—1683191844—1847461684—1688151848—1853781688—1703731854—18591001704—1710361860321711—1715231861—1863441716—17351771864171736—1740421865—1867131741—174330В конце эпохи Эдо51744—174736Всего2726[7, т. I, с. 151].№ 19. Обращение к властям жителей сельского бураку с просьбой отменить
регламентации в одежде.С почтением и с прискорбием заявляем о наших невзгодах:	•1.	Нам предписали одежду определенного цвета. Мы просим отменить это
указание. Это принесет нам огромное облегчение н мы будем признательны за
возможность жить крестьянами.	т231
2.	В пределах всего владения мы, кавата, трудимся наравне с крестьяна¬
ми... Но в связи с регламентациями в одежде рассматриваемся не как крестья¬
не, а как эта. Это обстоятельство изменяет всю нашу жизнь...Если вы учтете наше обращение, все кавата будут вам благодарны и счаст¬
ливы...1	!-я луна 1840 г.[7, т. 11, с. 188].20. Указ 1843 года по княжеству Тёсю о недостойном поведении сэммин.В последнее время поведение эта, химии, кюбан 14 и других еще более ис¬
портилось. Они ведут себя совершенно неподобающим образом. Не только по
•отношению к крестьянам и горожанам, но и в общении со всеми представите¬
лями хэймин. Их дома и одежда стали слишком роскошными. Они теперь во
всем подражают горожанам и торговцам, т. е. ведут себя несоответственно свое¬
му сословному статусу. Даже позволяют себе торговать, ходить по рынкам, за¬
ходить в любые лавки, в том числе и в те, где продают предметы роскоши.
Дошло до того, что манерой изъясняться они подделываются под хэймнн...Все это недопустимо и подлежит запрету.171, с. 169; 69, с. 183].Jb 21. Ответ жителей деревни Ватаиабэ на предложение бакуфу сделать вне¬
очередной взнос в казну (май 1867 г.).Мы используем в пищу мясо животных, за что нас считают грязными су¬
ществами. А вот европейцы, хотя н питаются мясом, однако к ним у нас от¬
носятся вполне достойно. Более того, после открытия портов для внешней тор¬
говли и многие весьма уважаемые у нас в стране люди сами уже привыкли
к употреблению в пищу мяса.Поэтому мы считаем теперь необходимым отменить дискриминацию и упо¬
требление крайне оскорбительного слова эта. В ответ на это мы будем готовы
отдать все наше состояние в государственную казну.17, т. 1, с. 178].№ 22. Обращение жителей одного бураку с просьбой уравнять их в правахс крестьянами основной деревни....1. Мы ежегодно выполняем все общинные работы, обычно по два дня в
году. А если, случалось, наводнение ломало дамбу, то по одному человеку от
семьи работало еще три-четыре дня в году. Мы трудились вместе с крестьянами
основной деревни, причем их обычно поили и кормили, а нас никогда.Жители основной деревни в случае -необходимости даже не нуждаются
в специальном подтверждении факта землевладения. А среди нас нет землевла¬
дельцев, поэтому мы не можем оформить кредит или залог.2.	Крестьяне основной деревни, если хотят, могут теперь свободно расши¬
рять свои постройки. Мы же полностью лишены такого права.Улицы у нас такие узкие, что выйдешь из своего дома и упрешься в дом
напротив. В случае пожара, если даже все от мала до велика ухитрятся выбе¬
жать из домов, все равно будет плохо. А при большом снегопаде двери так
заваливает, что и не открыть.Убедительно просим Вас учесть все это.5-я луна 1868 г.17,	т. I, с. 1811№ 23. Проект перевода эта в разряд хэймин при условии обязательной от¬
правки их на земли Эдзо, представленный Хоаси Банри.К настоящему времени мятежники Эдзо «аконец умиротворены, что сделало
возможным колонизировать эти районы. Однако население тех мест крайне ма-232
лочисленно, и «ему не под силу выполнить такую большую и сложную задачу.
Но у нас имеется категория людей так называемых эта. Вот именно их и следует
поселить в районах прежнего Оу 1S. Ведь они сами являются потомками какой-то
части жителей Эдзо. Взятые в плен еще в древнем Эдэо, они были, приставлены
в качестве слуг к могильникам в Исэ 16. Они использовали в пищу мясо быков
и лошадей, поставляли кожу и мясо, рубили деревья на священных горах...Впоследствии, после того как эти территории были покорены, все жители
Эдзо стали, по существу, японцами. И теперь практически люди Эдзо от осталь¬
ных жителей Японии ничем не отличаются...Следует организовать их паломничество, совершить обряд очищения, после
чего их можно будет признать хэймин и отправить в районы Эдзо. Там они
будут зарабатывать себе на жизнь, работая на шахтах, лесозаготовках, рыбных
промыслах, а также в сельскохозяйственном производстве и животноводстве.
Тем самым мы обеспечим переход эта в разряд хэймин и решим поставленную
задачу колонизации Эдзо.[5, с. 2—3].№ 24. Проект освобождения париев, представленный в когисё Като Хироюки.Хотя нам неизвестно подлинное происхождение эта и хинин, однако ясно, что
•они ничем не отличаются от всех остальных людей, и поэтому бесчеловечное
отношение к ним полностью противоречит естественным законам.Если теперь, когда у нас устанавливаются контакты с зарубежными стра¬
нами, мы оставим положение дел в этой сфере неизменным, то это вызовет пре¬
зрение к нашей стране. Поэтому будет гораздо лучше, если мы в полном соот¬
ветствии с проводимыми у нас Высочайшими реформами отменим категорию эта-
хинин, а ее представителей включим в состав «простого народа».Еще весной прошлого года (1867 года.— 3. X.) бакуфу пыталось освободить
эта и хинин, находившихся в подчинении Даннай 17. Тем более мы должны это
сделать теперь. Ибо иначе это будет противоречить идеям правления нашего
монарха. Именно поэтому мы срочно должны изменить положение эта-хинин и
перевести их в состав народа.\7, т. II, с. 14—15).№ 25. Отрывок из статьи политического деятеля из владения Kara СэнсюФудзиацу <гПринципы управления эта»....Эта происходят или от плененных в далеком прошлом корейцев или же
от потомственных охранников древних гробниц. Но кто бы ни были их предки,
они все теперь являются вполне достойными японцами и их не следует отделять
от нас. Нельзя их также дискриминировать и презирать только за то, что они
якобы лишь по внешности люди, а по своим душевным свойствам— звери.Нам всем следует учесть, что если даже лишь какая-то часть эта сама
придет к такому же выводу и выступит против дискриминации, то ее неизбежно
сразу поддержат эта всей страны, что вызовет в конце концов большие беспо¬
рядки. И тогда малыми военными силами с ними уже не справиться. И вот
именно поэтому нам самим следует как можно скорее отменить сословную дис¬
криминацию и объявить их всех хэймин...}78, с. 64].№ 26. Проект Высочайшего повышения социального статуса эта-хинин, пред¬
ложенный представителем княжества Мацумото Утияма Соносукэ.Следует отменить названия эта и хинин... ввести такое же отношение к ним
как к крестьянам и горожанам и постепенно отменить ограничения на свобод¬
ное бракосочетание.Но всем нам необходимо учесть, что если их поставить под контроль двора,
то потребуются большие государственные средства. А если их потом переселить
на земли Эдзо, то расходы окажутся просто непомерно огромными...15, с. 3-4]233
№ 27. Указ 1870 года, изданный в княжестве Вакаяма.1.	В последнее время нравы эта испортились и они стали позволять себе
н.млые выходки. Поэтому мы этим декретом извещаем их о следующем.2.	В городах и в деревнях, когда эта движутся по дорогам, они обязатель-
но должны держаться се края, не позволяя себе ни малейшей грубости по от¬
ношению к прохожим.3.	С захода и до восхода солнца им запрещается слоняться в городах и»
деревнях по улицам.4.	Они не имеют права питаться в пределах города.5.	Шляпами и накидками они могут пользоваться только в дождливую по¬
году.6.	Им запрещается использовать любую обувь, кроме дзори.[58. с. 233).№ 28. Предложения о переводе эта, хинин и онбо в хэймин.Главному советнику Народного ведомства Оги Такато....Будет вполне естественным, если мы на основе общих принципов предо¬
ставим им одинаковые с хэймин права и будем руководствоваться единым
гражданским кодексом. Правда, древние традиции и дурные обычаи легко и
вдруг не изменить, но если и не пытаться их изменить, то вообще ничего прак¬
тически не удастся сделать...Как же нам добиться намеченного?Прежде всего следует отменить названия эта-хинин-онбо и другие, а вместо-
них ннести какое-то более подходящее название. Затем следует освободить их
от прежних повинностей и создать орган, контролирующий соблюдение их прав.
Необходимо стимулировать их предпринимательскую деятельность и предоста¬
вить нраиа на свободную торговлю, а также привлечь к развитию животновод¬
ства. В соответствии с возможностями нужно выделить денежные средства в:
фонд поощрения деловой активности. В первую очередь создать управления
развития предпринимательской деятельности в префектурах Токио и Осака. Важ¬
но пригласить зарубежных специалистов для профессионального обучения сэм¬
мин... С течением времени мы сможем обеспечит!, их и всеми другими правами
п в конце концов ввести в состав хэймин.Ниже мы приводим некоторые наши конкретные предложения:...5. В Токио и Осака создать префектурные ведомства поощрения производ-
С1 венной деятельности и предложить им нанять иностранных специалистов для
обучения современным методам производства кожевенных и молочных изделий-.6.	Тем людям, кто согласится внести средства в фонд развития промыш¬
ленности в бураку, обеспечить пятипроцентную прибыль.7.	Освободить их от повинностей по захоронению.8.	Отобрать наиболее крепких из них в пожарные команды и полицию, вы¬
плачивая им соответствующее жалованье.9.	Местным властям выявить людей без постоянных замятий и направить-
их на Эдзо и в другие необжитые места, где, передав опыт колонизации, при¬
общить к производительной деятельности.Пояснения к нашему проекту преобразований....Часть людей все еще не освободилась от старых обычаев и привычек»
И хотя мы и стремимся включить сэммин в списки хэймин, это одно еще не
может уничтожить прежние представления о них... Поэтому мы должны вво¬
дить их в состав хэймин только по мере распространения знаний и просвеще¬
ния... И лишь когда взойдут зерна подлинного образования и культуры и будет
создана финансовая база для развития различных отраслей производства париев,
только тогда к ним уже не смогут относиться с презрением и пренебрежением.С почтением Os Таку.. Январь 1871 года.\Г>, с. 0-8].234
№ 29. Декрет правительства № 61 от 28 августа 1871 года.Наименования эта, хинин и другие отменить.Впредь всех одинаково включать в общие списки.Все сословные занятия сделать равными и одинаково оценивать.Налоги, в частности на землю, ранее отмененные, восстановить после соот¬
ветствующего расследования министерства финансов.{73, с. 195].№ 30. Пояснительная инструкция к декрету № 61, разосланная в префектур-
ные управления....Эта, хинин и другие названия сэммин впредь отменяются и все они зано¬
сятся в общие списки хэймин. В социальном и профессиональном отношениях
все люди будут пользоваться одинаковыми правами и ко всем будут относить¬
ся как к равным.Однако в ряде районов все еще сохраняется обычай освобождения жителей
бураку от поземельного и других налогов. Для устранения такого положения
местным властям следует произвести соответствующие обследования и срочно
доложить о его результатах в министерство финансов.[7, т. II, с. 21].№ 31. Прошение жителей бураку уезда Така в Харима 18 об отмене старого
названия их поселка.Наша деревня прежде называлась деревней кавата. Но теперь она стала
налогооблагаемой и формально чистой.В течение жизни многих поколений мы, ее жители, будучи крестьянами, за¬
нимаемся обработкой земли. Однако равными с другими крестьянами правами
все еще не пользуемся.Нас называли кавата потому, что в свободное от сельскохозяйственного про¬
изводства время мы занимались выделкой различных изделий из кожи для воен¬
ных нужд владетеля и для торговли. Для многих земледелие было даже побоч¬
ным занятием.Но теперь мы Вас покорнейше просим: в соответствии со всеми реформами
я из сострадания к нам исключите в названии нашей деревни это определение
из двух иероглифов — кавата, чтобы с нами впредь обращались как с хэймин.
Это сделает нас счастливыми и благодарными.1871 г. Харима. Староста и крестьяне.{7, т. II, с. 17].№ 32. Крестьянские выступления, во время которых выдвигались требования
отменить декрет об освобождении париев или же совершались нападения на
их поселения.ДатаПро¬винцияВходит
в со¬
ставПричины и требованияФормавыступ¬ленияЖертвы
н ущербЧислоучаст¬никовоктябрь
1871 г.Хари¬маХи-мэд-зи-ИкуноОтмена декрета об осво¬
бождении париев, сокращение
налогов, недовольство ста¬
ростамиБунтНетОколо
5 тыс.декабрь
1871 г.Тосапреф.КотиПротив феодальных князей,
иностранцев и воинской по¬
винностиБунтНеиз¬вестноНе¬сколькотыс.235
январь
1872 г.БитюФука-цуПротив декрета об освобож¬
дении париевБунтУбито
три че¬
ловекаБолееоднойтыс.январь
1872 г.Бид¬зэнпреф.Ока¬ямаПротив декрета об освобож¬
дении париевБунтСожжено
24 дома,
51 разру¬
шенНеиз¬вест¬номай—
июнь
1873 г.Б Иса¬
купреф.Ока¬ямаПротив воинской повинности,
законов о школах и об осво¬
бождении париевБунтСожже¬
но 263
домаОколо
26 тыс.июль
1873 г.Тику-дзэнпреф.Фуку¬окаПротив роста цен, против ад¬
министрации и буракуБунтСожже¬
ны домаОколо
10 тыс.июль —
август
1873 г.Бигопреф.Хиро¬симаПротив буракуминБунтНеиз¬вестноОколо50ftиюль
1873 г.Тамбапреф.КиотоПротив воинской повинности,
законов о школах и об осво¬
бождении париевПети¬цияНетОколо
2 тыс.июль
1873 г.БигопрефХиро¬симаПротив буракуминБунтРазру¬шеныдомаОколо300август
1873 г.Биго•»J » »Бунт»...[7, т. II, с. 61].№ 32а. Решение крестьянской сходки о неподчинении декрету об освобожде¬
нии париев....В ответ на опубликование данного декрета старосты уезда обращаются
со следующим прошением.-Поскольку эта своим посещением оскверняет дома крестьян, мы просим за¬
претить им навещать нас. А пока крестьяне ряда деревень собрались и дого¬
ворились между собой о следующем:1.	Не нанимать эта ни на какие работы.2.	Не платить им за перевозки грузов.3.	Не покупать у них скота, а также новой или отремонтированной обуви:
дзори, сэтта, гэта и т. д.4.	Избавиться от всяких работ, связанных со скотом.о.	Запретить эта посещать деревни яо любому поводу.6.	Запретить им .ношение паланкина.7.	Запретить посещение домов по любому поводу.8.	Если же кто-либо из них все же зайдет в дом крестьянина, то хозяину
следует сразу же выяснить его имя и из какой он деревни и заявить об этом жа¬
лобу администрации.236
9.	Не покупать у них мясо диких животных.Сентябрь 1874 г.[7. т. II, с. 68].№ 33. Выписка из судебного протокола (об осуждении участников крестьян¬
ского выступления)....Кроме того, они оставили без внимания императорский эдикт, отменивший
в августе 1871 г. объединения эта-хияин, и с крайним неудовольствием отнеслись
к предписанию равных контактов с жителями бураку. Они договорились между
собой о подаче совместной петиции с просьбой отменить указанный декрет. Для
того чтобы возбудить общественное мнение и объединить крестьян для подачи
петиции, они стали распускать самые разные устрашающие слухи о жителях:
бураку, а также о прибытии иностранцев и т. д. Это н привело к отмеченным
волнениям, во время которых были сожжены многие дома. За эти деяния их
и следует сурово наказать.[7, г. II, с. 641№ 34. Документ об аренде земли у помещика....Мы арендуем данный участок земли и независимо от размеров урожая в
течение пяти лет, с 1879 до 1883 г., в срок до 10 ноября каждого года будем
вносить в качестве арендной платы 4 коку 2 то 1 сё19 риса.В случае же любой задержки с ее выплатой мы за хаждый месяц опозда¬
ния должны будем вносить в виде штрафа дополнительно 1 сё 6 го 7 сяку20,
риса. Если же и до конца указанного срока мы не сможем произвести полной
уплаты, то это обязан будет сделать поручитель.Вместе с тем, если в течение указанного срока аренды землевладелец за¬
хочет отобрать у нас землю, чтобы обрабатывать ее самому или же передать
ее в аренду другому лицу, мы не будем чинить этому каких-либо препятствий.Подписи — Представителя администрации,Землевладельца,Арендатора,Поручителя.28 марта 1879 г. Л реф. Хёго, пров. Сасима.[7, т. II, с. 56—57].№ 35. Отрывок из произведения Сугиура Дзюго21 «Хан Кай юмэ моногатари»(Повесть о снах Хан Кая) 22, написанного в 1886 г.Более 1100 лет назад их изолировали от общества, назвав эта. Откуда же
они происходят? — От пленных, захваченных при покорении трех китайских кня¬
жеств, а также от тех людей, которые были ввезены в страну при покорении Эд¬
зо. Презрительное отношение к пленным перешло и на их потомков, сделав их
изолированной частью населения... Кроме того, и по буддийским представлениям
они также оказались достойными презрения, и их презирают больше, чем евреев
в Польше и России. Но теперь это несчастье не только их, но и всей Великой
Японии...Сила закона слабее силы традиции, которая сохраняет их изоляцию в во¬
просах брака, общения и торговли. Как же решить эту проблему? Переселить
их в Америку, или же снова в Китай, или в Африку, в Сенегал?Нет, все эти проекты неприемлемы.Их насчитывается более 450 тыс. человек, приблизительно около 90 тыс.
семей. И если от каждой семьи взять по одному крепкому мужчине, то у нас
будет около 90 тыс. человек. А с такой силой можно и горы свернуть... Куда
же ее направить? В Корею, Китай или в Южные моря? Нет, самым лучшим
объектом колонизации является о-в Тайвань. В случае его освоения устраняются
многие наши трудности, и при этом ие роняется престиж Японии... Земля там
плодородная и вполне пригодна для производства сахарного тростника к листьев237
табака в размерах, обеспечивающих значительный экспорт. Возможно и разви¬
тие животноводства.•	Пмсшю это нам следует сделать, причем быстрее, пока этого не сделал За¬
пад....Переселившись на остров, буракумин, привычные к употреблению в пищу
мяса, сблизятся в религиозном отношении с европейцамн-христианами и ассими¬
лируются местным населением...15.	с. 10-19].№ 36. Отрывок из статьи, помещенной в газете «Кобэ юсин ниппо» в феврале1SS6 года.Принципы гарантии прав бывших эта и хинин....После отмены старых наименований их включили в состав хэймин. Но в
связи с этим их положение изменилось только в том, что они, как и все осталь¬
ные хэймин, стали платить налоги правительству, и кроме того, им также вме¬
нили в обязанность служить в армии, т. е. политически с ними стали обращаться
как и с остальными гражданами. Ни на йоту иначе...Однако и теперь, если рассмотреть их подлинное положение в обществе, то
мы видим, что оно практически почти ничем не изменилось по сравнению с
.периодом до отмены их старых наименований. Мы считаем, что сохранение та¬
кого положения может иметь очень печальные последствия для всей страны...Действительно, теперь случается, что способные, смелые и состоятельные
люди из числа бывших эта иногда тайно переселяются в города, где, в част¬
ности, начинают заниматься торговлей. Однако если кто-либо случайно уста-
яавлнвает их прежнее место жительства,, а значит, и их происхождение, отно¬
шение к ним резко меняется... В связи с этим сразу блекнет их репутация, кон¬
такты с людьми становятся невозможными и они теряют своих клиентов.Таким образом, формально бившие эта пользуются одинаковыми с другими
политическими, правами. А на деле онн в обществе не равны хэймин. Поэтому
борьба против такого ненормального положения должна стать сегодня нашей
наиболее актуальной задачей.\7, т. II, с. 98\.№ 37. Сословный состав населения Японии
в конце XIX в.СословиеЧисленность%Хэймин 	31 10651493,43!Кадзоку 	2829.Сидзоку	1 5485685,7Соцудзоку 	343 881Духовенство	Религиозная админи¬66995страция 	79 4990,87Всего . . .33298826100[7, т. II, с. 43].№ 38. Отрывок из статьи Накаэ Тёмин «Мир настоящих людей («Симмин сэ*
кай»), опубликованной в 1889 г. в газете «Синономэ симбун» («Утренняя заря»)*Мы, сии хэймин29, как и остальные японцы, живем из земле Японии и ды¬
шим ее воздухом. И как бы ни было нам плохо, никто не может запретить нам
жить на этой земле и дышать этим воздухом. А если кто-то считает необходи¬
мым выслать нас отсюда, то мы хотели бы знать: почему и зачем?Власти назвали нас син хэймин, противопоставив тем самым нас всем осталь¬
ным — хэймин и кидзоку 24...В народе нас все еще презирают — то ли за то, что мы снимаем одежду
с трупов, которые хороним, то ли за то, что мы просим милостыню. А разве
среди всех остальных нет таких, кто раздевает живых, кто выклянчивает себе
содержание, кто бьет по рукам своих близких, равных или более низких по
общественному статусу, и подхалимски гладит бородки своим начальникам, кто
мошенничеством наживает себе богатство, покрывает воров, берет взятки... соз¬
дает компании, с которыми занимается тайными махинациями, кто, прикрываясь
авторитетом общества, печется только о собственной выгоде? Разве среди «обыч¬
ного» народа мало людей, достойных самых резких определений и презрения?А официально и традиционно подлыми и низкими, какими.то существами
второго сорта, почему-то считают только нас.[78j с. 81-82].№ 39. Обращение к син хэймин преф. Фукуока (опубликовано в газете «Фу*куре симпо» в 1890 году).Общество Хэймин кай.Неужели должно все еще сохраняться деление на уважаемых и презирае¬
мых? Ведь все люди созданы по одному образцу: обладают способностями к:
семи чувствам — радоваться, возмущаться, сожалеть, бояться, любить, злиться
и желать, к трем действиям — видеть, слышать и говорить. И все же одни от
рождения имеют почетные титулы, а другие подвергаются презрению.Несмотря на то что основные причины такого положения заключаются в
человеческих обычаях, вместе с тем оно в значительной мере определяется также-
и наличием или отсутствием в характере людей духа благородства и энерпги,
чувства собственного достоинства и самоуважения.Мы всегда с признательностью помним, что наш великодушный император-
уже давно осудил дурные обычаи и благодаря его милости 400 тыс. наших брать¬
ев получили наконец достойное место в обществе и естественное благо — свобо¬
ду. Еще в начале эпохи Мэйдзи вы были урав-нены в правах с остальным на¬
родом.Общество, в котором уже нет знатных дворян и презираемых сэммин... обес¬
печило всем одинаковые условия для развития чувства собственного достоинст¬
ва и для самоуважения. И энергичные и настойчивые люди теперь воспряли,,
носят парчу и едят самое дорогое. А >не обладающие этими качествами, даже
если они и выросли в роскоши, в условиях конкуренции в конце концов разо¬
ряются и, жалкие, обращаются к состраданию других.Волей императора определено, что у нас любой человек, опираясь на свою
энергию и деятельность и благодаря своим способностям и состоянию, может
в условиях справедливой конкуренции всемерно добиваться своего счастья. И ес¬
ли вы, син хэймин, хорошо поразмыслите над подлинными причинами вашего
положения, то не станете в гневе все смешивать.Теперь... укрепляется местное самоуправление. С опубликованием имперской
конституции упрочились права «арода. Не говоря уже о том, что с нынешнего
года создается еще небывалый в истории страны орган власти — парламент. Та¬
ким образом, мы видим более значительное распространение свободы народа.
И при этом вы, син хэймин, по-прежнему пребывая во власти своих вредных
привычек, не посвящаете себя служению столь цивилизованному обществу ir
не помышляете о реализации своих врожденных свобод и нрав...Но вы же выполняете свои обязанности по внесению налогов, в том числе-
и «налога кровью». И вместе с тем вы без малейшего стыда все еще следуете
за низкими людьми и, похоже, пассивно смирились со старыми обычаями...
А именно это и затрудняет подлинное введение вас в наше общество...В связи с этим, испытывая большую ответственность перед вами, мы при¬
шли к выводу, что если бы у вас самих не было недостатка в настойчивости к
.предприимчивости, то общество, бесспорно, не смело бы. относиться к вам с239*
трезреннем. Исходя из этого, мы и хотим впредь действовать в ваших интересах.
Вместе с вами мы развернем широкое движение и не прекратим наших усилий,,
пока с Кюсю оно не распространится на всю страну.Хотите ли вы смыть позор долгих унижений и тем самым успокоить дух
сронх предков? Если хотите, приходите к нам!Желаете ли вы добиться прав и свобод и тем самым навечно обеспечить
•своим потомкам общее со всем народом счастье? Если желаете, приходите к
нам!Кюсю хэймин кай.[5, с. 24—26].№ 40. Редакционная статья газеты «Фукурё сим по» от 4—5 апреля 1891 г.(с сокращениями).Сип хэймин.Так называемые син хэймин вместе со всеми нами составляют одно госу¬
дарство, один народ. У нас с ними одинаковы тело, ложа, волосы, ум, память,
дух, язык, культура, работа и жизнь. Но даже и в наши дни они все еще нахо¬
дятся в особо несчастных условиях. В чем же причина этого положения?До событий реставрации Мэйдзи они назывались эта и были изолированы
от «обычных людей». Но, несмотря «а это, они обладали рядом монополий на
некоторые виды деятельности и, следовательно, какими-то преимуществами... Их
положение вполне определялось выражением: «Слава ие соответствует реальной
выгоде»... В обмен на эти монополии и реальные выгоды они смирились с наиме¬
нованием эта, что стало их традицией...Но после реставрации они, с одной стороны, были освобождены от клейма
эта, а с другой,— лишились своих монопольных прав. И таким образом, они
не добились счастья... Удовлетворив свое тщеславие, они остались без прежних
выгод... И даже звание хэймин, полученное ими, ни на волосок не прибавило
им славы. Перед этим определением поставили иероглиф син (новый.— 3. X.),
и с названием син хэймин они воспринимаются теперь так же, как и со своим
старым наименованием эта, и, по существу, как и прежде, лишены возможности
яа получение равного с хэймин обращения.По конституции и по законам они имеют одинаковые со всеми нрава и обя¬
занности. Но из-за сохраняющихся у нас в стране условий они продолжают иг¬
норироваться «обычными людьми». И «х несчастья еще не вызывают сочувствия
остальных...Мы считаем, что решения проблемы они могут добиться лишь собственными
усилиями. Если они сами проявят дух предприимчивости м выйдут, соревнуясь,
за пределы своей старой сферы,' то они обязательно добьются и славы и вы.
годы.Неужели же им так трудно выйти за нынешние их несчастливые « невыгод¬
ные пределы? В следующем номере газеты мы попытаемся рассмотреть этот
вопрос...Имеются люди, которые постоянно твердят, что необходимо расширить пра¬
ва син хэймин. Однако мы совершенно не представляем, какие еще их права
нам следует расширить. Они и так уже стали равными со всеми нами. В соот¬
ветствии со второй статьей конституции им предоставлены все права и свободы
личности и имущества. И в этом отношении они ни на волосок не отличаются
от нас. В законодательстве всей Японской империи вы не найдете и следа ущем¬
ления их прав и свобод.И все же такие разговоры не столь уже странные, как может показаться.
Но неравенство сохраняется лишь потому, что жители бураку сами не пользуют¬
ся своими правами и свободами в полной мере... Действительно, если они сами
бедны, то как может быть реализовано их право <на собственность? Если по
своим привычкам они все еще остались на уровне периода Эдо, то даже самая
мощная в мире власть ничего не сможет дать им.Поэтому прежде всего им следует по мере прогресса изменять свои плохие
привычки...В общении с другими они действительно часто подвергаются унижениям и240
нападкам, не воспринимаются равными другим. Это так. Но ведь если они сами
не обратят самого серьезного внимания на свой образ жизни и обычаи и не
попытаются решительно переделать их, то практически вообще ничего не удастся
сделать для них. В процессе перестройки их образа жизни и привычек следует
обратить особое внимание на улучшение их знаний, морали, на значительное
расширение круга их занятий...Однако среди них могут найтись люди, которые сочтут наши слова уклон¬
чивыми и не имеющими особого смысла... Таким нетерпеливым людям мы хотим
предложить иное. Пусть люди с капиталом направятся за границу для органи¬
зации своего дела. А те, кто не имеет своего капитала, пускай отправятся за
рубеж на заработки. Там ведь нет различий между хэймин и син хэймин. Там
все японцы в одинаковой степени являются подданными нашей страны. А после
того как они, терпеливые и прилежные, скопят там достаточно большие средст¬
ва и вернутся на родину, уже никто не отнесется к ним без достаточного по¬
чтения.Мы надеемся, что среди них найдется достаточное количество людей, кото¬
рые решатся на проведение наших проектов в жизнь.[6, с. 26-29].16 Зак. 85!
ПРИМЕЧАНИЯПредисловие1	Сёгун —титул военно-политических правителей Японии.2	Сэммин (буквально — «подлый народ») — общее название всех низших*
дискриминируемых групп Японии, противопоставленных основной части населения
страны — рёмин («благородный народ»).3	Эта (буквально — «много грязи»), хинин («нечеловек», «нелюди») —назва¬
ния основных дискриминируемых групп японских париев.4	Сёэны — владения, которые с VIII—IX вв. жаловались императором своим
приближенным. Их владельцы назывались сёдзи. Они получали право только
на продукты, производимые в этих владениях. Земля же оставалась собствен¬
ностью императора и налогами не облагалась. Но с течением времени сёдзи
стали независимыми хозяевами этих владений.5	Даймиат —владения крупных, независимых феодалов-даймё (князей). Эта
система владений к началу эпохи Токугава стала преобладающей.6	Автор любезно предоставил мне эту работу в рукописи, разрешив исполь¬
зовать и цитировать ее, за что я ему чрезвычайно признателен.7	Эти расхождения во взглядах нашли отражение также и на страницах
специальных журналов — «Бураку» и «Бураку кайхо».8	Жизни и деятельности Китахара Тайсаку посвятил свой интересный очерк
советский писатель Борис Горбатов, который после второй мировой войны по¬
бывал в Японии и встречался с ним (см. [17]).Глава первая1	Период Эдо — так, по названию столицы часто определяют период прав¬
ления сёгунской династии Токугава (1603—1868).2	Так, например, европейские миссионеры в Японии выучились ежедневно
умываться. (Японцы, очень чистоплотные, были весьма поражены пренебреже¬
нием европейцев, и в частности духовных лиц, своим туалетом.)Глава вторая1	Тё — единица площади, равна приблизительно 1 га. 1 тё равно 10 тан.2	Существует мнение, что в целом уровень мастерства японских ремеслен¬
ников того периода по точности и изяществу исполнения, по разнообразию про¬
изводимых ими изделий был выше европейского (см. [89, с. 96]).3	Практически деление между всеми сословиями по профессиональному при¬
знаку всегда носило довольно условный характер. Например, многие ремеслен¬
ники обычно занимались и торговлей. Основная часть крестьян была вынуждена
заниматься ремеслом и торговлей. В то же время купцы нередко сами обраба¬
тывали свои участки земли. И запрещать эту практику было бессмысленно и
невозможно. Только границы между самурайством и остальными сословиями
в этом плане всегда оставались более прочными: самураи иногда переходили
в другие сословия, но, оставаясь дворянами, они по юридическим и престижным
соображениям крайне редко могли позволить себе заняться сельскохозяйствен¬
ным производством, ремеслом или торговлей.*	Кото — японский музыкальный инструмент.5	Икэбана — искусство составления букетов.6	Крупные князья с доходом около 100 тыс. коку риса (коку риса — около
150 кг) имели право на содержание своего воинского соединения в 2155 вои¬
нов, средние феодалы с доходом до 19 тыс. коку располагали отрядами не более
235 воинов, и т. д. (см. [92, с. 371]).242
7	Некоторые японские авторы именно этот период считают хронологическим
началом истории бураку и явления дискриминации (см, [65, с, ШТ}).8	В частности, в некоторых отчетах приводилось описание самого ритуала
казни: к месту казни кожевники (парии) вели осужденного, обвязанного ве¬
ревками. Сзади шел житель бураку и нес шест с плакатом, извещавшим толпу*о	характере преступления и о приговоре. Весь необходимый для казни инвен¬
тарь и материалы также заранее готовили парии (см. [75, с. 440—441]).9	Каварамоно — название одной из групп париев в .средневековой Японии,
проживавших вдоль рек в специально отведенных для них бесплодных участках
лрибрежной полосы.1а Сандзё-но моно — название одной из основных групп сэммин в средне¬
вековой Японии.11	В Нагоя, например, улица хинин располагалась даже в центре города (см.
|71, с. 95]).12	Именно в таком качестве оно впервые было зафиксировано в официаль¬
ных материалах середнны XVII в. (см. [71, с, 100]).13	Коку —мера емкости, равная 180,4 л, коку риса — около 150 кг.Глава третья1	В начале XVIII в. в стране имелось около 70 купцов, обладавших капи¬
талом более 1 млн. рё каждый. Рё — японская денежная единица того времени
(см. [40, с. 167]).2	Сами же крестьяне считали, что при их нищете они таким образом из¬
бавляют новорожденных от неизбежных для них жизненных страданий, т. е.,
по существу, совершают акт милосердия.® Она так называлась потому, что в Японии в основном ввозилась литера¬
тура, изданная на голландском языке.4	Дзёдо синею — одна из буддийских сект. Была основана проповедником
Синраном в 1242 г.5	Кстати, знать была уверена, что между «ею и хэймин (крестьянами и го¬
рожанами) существуют такие же огромные психологические и даже физические
различия, как между хэймин и париями.6	Например, имеются сведения о росте числа жителей одного из бураку за
1692—1713 гг. с 840 до 2311 человек, т. е. почти в три раза (71, с. 131]. В одном
из крупнейших поселений париев, Ватанабэ мура (расположенном возле Осака),
за 1713—1756 гг. число жителей выросло с 2341 до 3372 (т. е. на 68%). В от¬
дельные периоды быстро росло количество хинин в столице [71, с. 151].7	Таким образом, сэммин, которых презирали за «осквернение» кровью и
■смертью в связи с их занятием убоем скота, на практике объективно выглядели
•более привлекательными в нравственном отношении, чем представители других
слоев населения, считавшие иногда допустимым « даже необходимым убийство
своих «лишних» детей. Не осуждая нищих крестьян и горожан, совершавших
мабики (это было скорее социальное, чем нравственное яаление), мы хотели бы
лишь отметить, насколько извращенными оказались в феодальном обществе не¬
которые его социальные оценки.*	Кёгэн — театральное представление преимущественно комического или са¬
тирического плана.9	Дэнгаку — театральное представление, основанное на сельских ритуальных
праздниках.10	Саругаку — представление в основном комического и пародийного харак¬
тера." Кабуки — театральный жанр. Значительное место в кабуки занимают тан¬
цы и песни.12	Дзёрури — театральное представление, основу которого составлял устный
рассказ (чаще всего на историческую тему), сопровождавшийся кукольным
представлением и «грей «а сямисэне (японский музыкальный инструмент).13	Сирабёси — исполнение ритмических песен с танцами.14	Как это было, например, во время 'народного восстания в 1781 г., когда
власти привлекли эта и хинин к защите г. Такадзаки от наступавших на него
отрядов крестьян {75, с. 475}.16*243
Глава четвертая1	О масштабах коррупции чиновничества красноречиво свидетельствует тот
факт, что в то время почти открыто распространялись сведения о стоимости
разных должностей и незаконных услуг государственных служащих.2	Это название происходит от рефрена песни, распевавшейся восставшими
горожанами и крестьянами, и означает: «Не так ли?»3	Тории — священные ворота, ведущие в синтоистский храм.4	В Японии каждый год из двенадцатилетнего цикла обозначается названием
какого-либо животного — собаки, обезьяны, быка, лошади -и т. д.5	Бугё — префект, крупный правительственный чиновник.8	Как это уже было три века назад во время первых контактов с Западом.Глава пятая1	Политический переворот и происшедшие вслед за ним значительные пере¬
мены в обществе в специальной японской, а также в зарубежной литературе
чаще всего определяются устоявшимися терминами «переворот (или реставрация)
Мэйдзи» или «незавершенная буржуазная революция Мэйдзи». Тем самым исто¬
рики, в первую очередь японские, подчеркивают особую роль монархии во всех
этих событиях или же просто отмечают наступление нового хронологического
периода. Мы также используем эти термины как уже давно устоявшиеся и по¬
нятные для читателя.2	Собственно, буквальное значение этого термина (дзинуси) в японском язы¬
ке несколько иное — землевладелец. Однако постепенно ом приобрел и значение
«помещик». В данной работе этот термин в основном используется именно в
таком смысле, как социально более точном.3	Среди «их были и такие крупные восстания, как восстание крестьян в
провинции Ивасиро в 1868 г. (см. [22, с. 134—185]).4	Хаори — накидка, принадлежность японского парадного костюма.Глава шестая1	В то время в Японии имелось несколько вариантов ри, значительно раз¬
личавшихся по своей длине в разных районах страны.2	Еще в 40-х годах XIX в. один путешественник с крайним удивлением опи¬
сывал положение, возникавшее в связи с сегрегацией париев: «Весьма порази¬
тельно, что их деревни (париев.— 3. X.), расположенные на дороге, не вклю¬
чаются в длину этой дороги, вычитаются из нее как пустое место. Так что,
уплачивая за расстояние между городами, путешественник проезжает их дерев¬
ни практически бесплатно» (см. [96, с. 3]).3	«Сэн фу рон», по-китайски «Цянь фу лунь»,— политический трактат кри¬
тического содержания, изданный во II в. н. э. в Китаец4	Эдзо (древнее название племен айну) — старое название северо-восточной
части о-ва Хонсю, о-ва Хоккайдо и близлежащих островов.5	Примечательно, что этот высокомерный и экспансивный ответ высокопо¬
ставленного бюрократа оказался в какой-то мере пророческим. Прошло уже бо¬
лее ста лет после изда-ния декрета об освобождении париев, а сегрегация бура¬
кумин остается крайне острой и болезненной социальной проблемой Японии и
в наши дни.6	Так он называл всех париев.7	По другим сведениям, было разрушено 88 административных зданий,
1в школ, S14 домов буракумин и 4311 другое строение (см. [71, с. 206'}).8	Большинство париев, переехавших в США, занималось там огородничест¬
вом.Глава седьмая*	Основные положения и задачи сторонников этого направления обсужда¬
лись на страницах издававшегося с 1883 г. журнала «Ниппондзин» («Японцы»),
впоследствии переименованного в «Ниппон то «иппондзин» («Япония и японцы»)
[29, с. 238}.2	Собственно, предрассудки играли большую роль во взаимоотношениях всех244
слоев населения. По-разному воспринимали крестьяне и рабочие предпринима¬
телей, различно оценивали крестьян помещики и парии и т. д. Но образ жите¬
лей бураку в глазах всех других слоев населения был сравнительно единым.а когурё •—название древнего корейского княжества и его жителей.Приложения1	Дайкан — наместник сёгуна в провинции.2	Мэйсю — представитель знатной, влиятельной семьи.3	Татами — соломенные маты стандартных размеров; сёдзи — раздвижные
перегородки в японских домах.4	Это было их монопольным правом, которое обеспечивало им какой-то до¬
полнительный доход деньгами и продуктами.8	Сея — сельский староста.6	Намбу — название района, особенно страдавшего тогда от голода.7	Около 91 см.8	Гэта — японская деревянная обувь; асида — японские башмаки на высоких
подставках.9	Сун — 3,03 см. Таким образом, каждая сторона метки должна была сос¬
тавлять 15,15 см.10	Гокэнин — мелкие феодалы.п Рами — название растения.12	Буге — см. Примечание 5 к главе четвертой.13	Ряд выступлений крестьян оказался не учтенным этой таблицей.м Кюбан — название одной из групп париев.15	Оу — старое название провинций северной части .о-ва Хонсю.16	Исэ — одна из провинций центральной части Японии. В настоящее время
лров. Миэ.17	Даннай — новое имя Дандзаэмона после переворота Мэйдзи.18	Харима —старое название одной из провинций близ г. Киото.19	То и сё — меры емкости, равные соответственно 18 и 1,8 л.20	Го — мера емкости.=0,18 л, а также мера поверхности=0,33 кв. м. Сяку —
мера емкости=0,018 л, а также мера площади=0,03 кв. м и мера длнны=
=30,3 см.21	Сугиура Дзюго (1855—1924)—ученый и общественный деятель. Окончил
университет в Токио. В 1876 г. был послан в Англию для изучения химии. Ра¬
ботал в министерстве просвещения. С 1890 г. депутат палаты представителей.
Участвовал в издании журнала «Ниппондзин» и газеты «Нихон». С 1914 г. был
ьоспитателем кронпринца (нынешнего императора).22	Хан Кай—имя китайского военачальника периода Хань. Данная часть
сочинения изложена в виде беседы автора с жителем бураку.23	Син хэймин — новые хэймин.24	Кидзоку — титулованная знать.
БИБЛИОГРАФИЯОсновоположники марксизма-ленинизма *1.	Маркс К. Критика политической экономии (Формы, предшествующие ка¬
питалистическому производству).— Т. 46, ч. 1.2.	Ленин В. И. Национальное равноправие.— Т. 25.3.	Ленин В. И. О праве наций на самоопределение.— Т. 25.4.	Ленйн В. И. Крах II Интернационала.— Т. 26.ИсточникиНа японском языке5.	Бураку мондай сэмина (Семинар по проблемам бураку), Т. IV. Киото,.
1969.6.	Бураку сн-нн кан-суру соготэки кэнкю (Комплексное исследование истории
бураку). Т. IV. Токио, 1965.7.	Дзинкэн-но рэкиси (История прав человека).— Дова кёику хирё (Материа¬
лы по воспитанию гармонии). Кобэ. Т. I, 1972; т. II, 1973.8.	К и т а х а р а Тайсаку. Сэммин-но коэй (Потомок сэммин). Токио, 1974.9.	Нихон си дзитэн (Словарь по истории Японии). Токио, 1966.На русском языке10.	Документы по истории японской деревни. Ч. I. М., 1966.	':~11.	Современная Япония. Справочник. М., 1973.На английском языке12.	Р а р i п о t Е. History and Geography о! Japan, Tokyo — Yokohama, 1909.ЛитератураНа русском языке13.	Арутюнов С, А., Светлов Г. С. Старые и нозые боги Японии. М.,
1968.14.	Гальперин А. Л. Очерки социально-политической истории Японии. М.,
1963.15.	Гальперин А. Л. Очерки истории Японии в 1640—1700 гг.— «Ученые
записки И. В.». Т. XV (Японский сборник). М., 1956.16.	Гальперин А. Л. Социально-экономические предпосылки буржуазной
революции в Японии.— Япония (Вопросы истории). М., 1959.17.	Г о р б а т о в Б. Л. Человек из сословия эта. М., 1953.18.	Жуков Е. М. Земельный кадастр Хидэёси как мера реставрации крепост¬
ничества в Японии в конце XVI столетия.— Доклады советской делегации
на XVIII конгрессе востоковедов. М., 1954.19.	Жуков Е. М. История Японии. М., 1939.20.	Ж у к о в Е. М. Первый этап социалистического движения в Японии и
марксизм.— Памяти К. Маркса. М., 1933.*	Произведения К. Маркса даны по 2-му изданию Сочинений, В. И. Лени¬
на — по Полному собранию сочинений.246
21	Жуков Е. М. История японского либерализма.— «Известия АН СССР».' Т. II, № 1. М., 1944.•22. Иофан Н. А. Крестьянское движение после 1868 г.— «Ученые записки
И. В». Т. XV (Японский сборник). М., ФЭбб.23.	И с к а н д е р о в А. А. Феодальный город Японии. М., 1961.24.	Катаяма Сэн. Движение эта — мощный фактор революционной борьбы
японского пролетариата. — «Коммунистический Интернационал», 1923,
№ 28/29..25. Козловский Ю. Б. «Европеизация» культуры Японии и её осмысле¬
ние.—«Народы Азии и Африки». 1974, № 5.26. Конрад Н. И. Япония, народ и государство. Петроград, 192,3,.27.,Конрад Н. И. Японский театр.— «Восточный театр». Л., 1929.28.	Ко н р а д Н. И. Избранные труды. М., 1974.29.	К о н р а д Н. И. Очерки японской литературы. М., 1973.30.	Лонге Ж. Общественное движение в Японии. Одесса, 1906.31.	Мор у а А. Литературные портреты. М., 1974.32.	Норман Г. Возникновение современного государства в Японии.1 М., 1962.33.	Норман Г. Солдат и крестьянин в Японии. М., 1962.34.	Очерки «овой истории Японии (1640—1917 гг.). М., 1958.35.	Подпалова Г. И. Крестьянское петиционное движение в Японии (во
второй половине XVII — начале XVIII вв.). М., 1960.36.	Поздняков. Роль кэнти в закрепощении японского крестьянства. —
Япония (Вопросы истории). М., 1959.37.	Радуль-Затуловский Я- Б. Материалистическая философия Накаэ
Тёмин.— «Советское Востоковедение». Вып. VI, М.—Л., 1949.38.	Радуль-Затуловский Я- Б. Андо Сёэки, философ-материалист
XVIII в. М., 196L39.	Р а д у л ь - 3 а т у л о в с к и й Я. Б. Материалистическая философия Ито
Дзинсай.— «Советское Востоковедение». Вып. И. Л., 1941.40.	Старосельцев Н. Д. Япония в XVIII веке.—«Ученые записки МГУ».
Вып. 42 (История). Т. I. М., 1940.41.	Топеха П. Падение сёгуната.— Япония (Вопросы истории). М., 1959.42.	Фукуда Токудзо. Общественное и экономическое развитие Японии.
Пер. с нем. Л., 1926.43.	Хани Гор о. История японского народа. М., 1957.44.	Ха-ни и 3. Я- Из истории происхождения дискриминации в Японии.—
«Страны и народы Востока». Вып. II. М., 1968.45.	Ханин 3. Я. Проблема сэммин и ее изучение.— История, культура, язы¬
ки народов Востока. М., 1970.46.	Ханин 3. Я. Японские парии.— «Вопросы истории». 1973, № 7.47.	X а н и н 3. Я. Социальные группы японских париев. М., 1973.На японском языке48.	А р а к К о д з и р о. Кэгарэ-но табу то кинсэй Нихон сэммин тнцудзё (Та¬
бу грязи и система сэммин в Японии в период кинсэй). — «Сюкё кэнкю»,
1966, июнь.(№ 188).49.	Бураку мондай сэмина (Семинар по проблемам бураку). Т. 1, Киота, 1967;
т. И, Киото, 1969.50.	Бураку-но рэкиси (История бураку), Киото, 1960.51.	Ватанабэ Хироси. Микайхо бураку-но ситэки кэнкю (Исследование
истории неосвобожденных поселков). Токио, 1963.52.	Гото Я су си. Дзию минкэи ундо (Движение за свободу и народные
права) чОсака, 1958.53.	Иноуэ Киесн. Бураку мондай-но кэнкю (Исследование проблем неосво¬
божденных поселков), Киото, 1965.54.	Иноуэ. К и ес и, Кит а ха ра Тайсаку. Бураку-но рэкнсн (История
бураку). Токио, 1960.247
55.	Кита Т э й к и т и. Токусю бураку-но рэкнси (История особых поселков).—
«Миндзоку то рэкнси». Т. 2, № 1, 1919.56.	Китахара Тайсаку, С а к а к и Тосио. Бураку кайхо-но мити
(Путь к освобождению бураку). Токио, 1975.57.	К и т а я м а Мофу. Нарамото Тацуя, Фудзитани Тосио,
Хаясия Тацусабуро, Иноуэ Киесн. Бураку-но рэкиси то кайхо
ундо (История бураку и освободительное движение). Киото, 1956.58.	«М а с с и м а В э й. Токусю бураку нисэн нэн си (Две тысячи лет истории осо¬
бых поселков). Токио, 1949.59.	Минэива Кэнтаро. Бакухан сэйтэки сэммин мибун но сэйрицу (Фор¬
мирование сословия сэммин при системе бакухан).— «Рэкиси хёрон», 1976,
№ 309 (№ 1).60.	М и у р а К э й и т и. Кинсэй микайхо бураку сэйрицу кн-но кихон мондай
(Основные проблемы неосвобожденных поселков в период кинсэй).— «Рэки¬
си хёрон». 1972, № 261.61.	Морита Е с ия ори. Кавара-но моно.— «Дэнто то гэндай». Т. IV, 1969.62.	М о р и т а Е с и н о р и. Бураку-но хадзимари (Истоки бураку). Нэягава
кёику иинкай, 1970.63.	Муракоси Суэо. Бураку мондай то кайхо кёику (Воспитание по проб¬
лемам бураку и освобождения)..Осака, 1971.64.	Нарамото Тацуя. Микайхо бураку-но рэкиси то сякай (История
неосвобожденных поселков и общество). Токио, 1958.65.	Нингэн мина кёдай (Все люди братья). Киото, 1965.66.	Нихон си гайрон (Очерк истории Японии). Токио, 1968.67.	С а кот а Есикадзу. Дзинкэн-ио рэкиси (История прав человека). Кио¬
то, 1965.68.	Такахаси Садакити. Токусю бураку иссэн нэн си (Тысячелетняя
история особых поселков). Киото, 1926.69.	Т а и а к а Акира. Тёсю хан бураку кайхоси обоэгаку (Заметки по исто¬
рии освобождения бураку в кн. Тёсю).— Бураку мондай сэмина. Т. II. Кио¬
то, 1969.70.	Тодзё Такаси. Бураку мондай нюмон (Введение в проблему бура¬
ку).— «Бураку», ШбЭ', спец. выпуск.71.	Уэда Масааки, Харада Томохико, Фудзитани Тосио,
Наканиси Есио. Бураку-но рэкиси то кайхо ундо (История бураку и
освободительное движение). Киото, 1965.72.	Уэда Масааки, Харада Томохико. Бураку-но рэкиси (История
бураку). Т. I, Киото, 1960.73.	Фудзитани Тосио. Мэйдзи кайхо рэй-но хонсицу (Суть приказа Мэй-
дзн об освобождении).— Бураку мондай сэмина. Т. II, Киото, 1969.74.	Фудзитани Тосио. Бураку рэкиси гайсэцу (Очерк истории бураку).—
«Бураку», 1969, спец. выпуск.75.	Харада Томохико. Нихон хокэн тоси кэнкю (Исследование феодаль*
ного города Японии). Токио, 1957.76.	Харада Томохико. Хисабэцу бураку-но рэкиси (История дискрими¬
нируемых поселков). Токио, 1975.77.	Харада Томохико. Бураку рэкиси (История бураку).— «Бураку кай¬
хо», № 22(1), № 22(2), 1972.78.	Хигасиками Такаси, Махара Тэцудан. Ясасий бураку-но рэ¬
киси (Элементарный курс истории бураку). Киото, 1966.79.	Цукахара Мим ура. Микайхо бураку (Неосвобожденные поселки).
Токио, 1967.На английском языке80.	Ashly Montagu. Man’s most dangerous Myth. The Fallasy of Race..
N.-Y., 1946.81.	Boxer C. R. The Christian Century in Japan, 1549—1650. N. Y.—L., 1951.82.	Buck J. H. The Satsuma rebellion of 1877.— «Monumenta Nipponica». Vol.
XXVI11, № 4, N. Y.—Tokyo, 1973.248
83.	С о г n е 11 J. В. «Caste» in Japanese Social Stratification: A Theory and'
Case— «Monumenta Nipponica». Vol. XXV, 1970, c. 107—135.84.	Cornell J. B. From Caste Patron to Entrepreneur and Political Ideologue.—
«Modern Japanese Leadership. Transition and change», 1963, c. 51—77.85.	Сох О. C. Caste, Class and Rase. N. Y., 1959j86.	De Vos, G. Wagatsuma H, Japan’s Invisible Rase, Berkeley and Los-
Angeles, 1967.87.	D i n g v a 11 E. I. Racial Pride and Prejudise, L., 1946.88.	Donoghue J. An Eta Community in Northern Japan. Chicago, 1956.89.	Dunn C. J. Everyday life in traditional Japan, L., 1969.90.	Embree J. F. Japanese nation, a social survey. N. Y., 1945.91.	Nakamura Hajime. A history of the development of japanese thought..
Vol. I, Tokyo, 1969.92.	H a 11 J. W. Government and Local Power in Japan, 500—1700. Prinston„
1966.93.	N i n о m i у a S h i g e a к i. An Inquiry concerning the origin, development
and present situation of the Eta in the relation to the history of social clas¬
ses in Japan.— «The Transactions of the Asiatic Society of Japan. Second se¬
ries». Vol. X. Tokyo, /ШЗЗ'.94.	Pas sin' H. Untouchability in the Far East.— «Monumenta Nipponica».
Vol. 2, № 3.95.	R e i s с h a u e r E. O. Japan, past and present. N. Y„ 1950.96.	Ruyle E. Capitalism and caste in Japan. University of Virginia (diss.).97.	Sheldon Ch. The rise of the merchant class in Tokugawa Japan, 1600—
1868. N. Y., 1558.98.	Shimabara Nobuo. Burakumin, a Japan’s minority and education. Ha¬
gue, 1971.99.	Spear A. H. Black Chicago, Chicago —L., 1967.100.	Takekoshi Yosoburo. The Economic Aspects of the Civilisation ot
Japan. Vol. Ill, L., 1930,101.	Yanaga Chitoshi. Transition from military to bourgeois (chonin) so¬
ciety in Japan, Leiden, 1955.
СОДЕРЖАНИЕПредисловие		Глава первая. Об истоках режима Токугава	ЮО предпосылках объединения страны 	 цФормирование основ политики централизованного государства . . 15
Глава вторая. Укрепление режима Токугава и социальные проблемы . 23Некоторые меры по упрочению режима		23Социально-экономическая эволюция режима Токугава к концу XVII в. 29Проблема сегрегации париев в XVI—XVII вв	40Глава третья. Трудности режима Токугава и проблема париев (конецXVII	—конец XVIII в.)	50Обострение социально-экономических противоречий	51Проблема париев 	 68Глава четвертая. Крах режима Токугава и проблема сегрегации (конецXVIII	в.— 60-е годы XIX в.)	86О социальных и политических предпосылках переворота Мэйдзи . 87Крах режима Токугава	9830—60-е годы XIX в.— поворот в истории париев	108Идейная эволюция общества в эпоху Токугава	125Тлава пятая. Становление капитализма в Японии (70—80-е годы XIX в.) 139
Начало буржуазных преобразований. Социальная эволюция Японии 141Политическая и идейная эволюция Японии	156Предпосылки дальнейшей’эволюции японского общества .... 166
Тлава шестая. Парии в период становления буржуазного общества (70—80-е годы XIX в.)	172Правители Мэйдзи и проблема дискриминации	173Парии и «обычное» общество	184Другие аспекты положения париев	193Глава седьмая. Некоторые черты идейно-психологической ситуации в Япо¬
нии в 70—80-х годах XIX в	202Рост идейного многообразия	203О психологии сегрегации париев	208Заключение	221Приложения	225Примечания : 		: 242Библиография	Основоположники марксизма-ленинизма	Источники	.Литература	"
Зиновии Яковлевич ХанинПАРИИ в ЯПОНСКОМ ОБЩЕСТВЕ(Очерк социальной истории
XVII—XIX вв.)Утверждено к печати
Институтом востоковедения
Академии наук СССРРедактор Б. Е. Косолапое
Младший редактор Н. В. Бершивили
Художник Д. СтанковичХудожественный редактор Б. Л. Резников
Технический редактор В. П. Стуковнина
Корректор Г. В. СтруговаИБ № 13960Сдано в набор 06.12.79. Подписано к печати 15.04.80.
А-01785. Формат 60X90'/i6. Бумага типограф¬
ская № 1. Гарнитура литературная. Печать высо¬
кая. Уел. п. л. 15,75. Уч.-изд. л. 18,14 Ти¬
раж 3350 экз. Изд. № 4655. Зак. № 851. Це¬
на 1 р. 80 к.Главная редакция восточной литературы
издательства «Наука»Москва К-45, ул. Жданова, 12/13-я типография издательства «Наука»Москва Б-143, Открытое шоссе, 28