степные □РЛЫ
7
I	' '

И. КАНДАУРОВ
С Т Е П Н Ы Е ОРЛЫ
Г1ООЫВ1Г~
«э тг «=в jm вив »-- “ ₽« о аа Бессм«г»тен
И. КАНДАУРОВ
степные □РЛЫ
НИЖНЕ-ВОЛЖСКОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
ВОЛГОГРАД 19 7 2
Иван Михайлович Кандауров
СТЕННЫЕ ОРЛЫ * 6
Редактор В Е. 3 а й ц с в
Художник В. И. П о л яков
Худож. редактор В. Л. Гусев
Техн, редактор В. М. Шиян
Корректоры: Н. В. В о р о в и ч, Т. Н. Комаров а
НМ 00064. Сдано в набор 21/IV 1972 г. Подписано к печати 21/VII 1972 г. Бумага тип. № 3. Формат 70Х1081/з2. Печ. л. физ.
6. Печ. л. усл. 8,4. Уч.-изд. л. 7,99. Авт. л. 7,63. Тираж 20 000. Заказ 113. Цена 33 коп. Темплан 1972 г.
Нижне-Волжское книжное издательство. Волгоград, ул. КИМ, 6. Типография издательства «Волгоградская правда». Волгоград, Привокзальная площадь.
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Государственный Комитет Обороны 30 мая 1942 года при Ставке Верховного Главнокомандования образовал Центральный штаб партизанского движения. Начальником штаба был назначен первый секретарь ЦК КП(б) Белоруссии Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко.
В положении о деятельности Центрального штаба партизанского движения было указано, что он должен действовать в соответствии с постановлением Государственного Комитета Обороны по вопросам партизанского движения, приказами Народного Комиссариата Обороны Союза ССР и решениями ЦК ВКП(б) и опираться на фронтовые штабы партизанского движения. Вся деятельность Центрального штаба должна проходить в «контакте с руководящими партийными и советскими органами республик и областей, а также Военными советами фронтов и отдельных армий».
5 сентября народный комиссар обороны И. В. Сталин подписал приказ, в котором дана оценка первых результатов партизанского движения, определены пути его дальнейшего развития и поставлены цели всенародной борьбы с фашистским нашествием. «Верховное Главнокомандование Красной Армии, — подчеркивалось в приказе, — требует от всех руководящих органов, командиров, политработников и бойцов партизанского движения развернуть борьбу против врага в его тылу еще шире и глубже, бить фашистских захватчиков непрерывно и беспощадно, не давая им передышки. Это
5
лучшая и ценнейшая помощь Красной Армии. Совместными действиями Красной Армии и партизанского движения враг будет-уничтожен».
6 сентября Государственный Комитет Обороны назначил главнокомандующим партизанского движения Маршала Советского Союза Климента Ефремовича Ворошилова.
В последних числах сентября, выполняя постановление ГКО и приказ Наркомата обороны, Центральный штаб партизанского движения провел очередное крупное совещание руководителей подпольных партийных организаций и партизанских отрядов. «Правда» опубликовала передовую статью, в которой изложила основные положения Центрального Комитета партии о дальнейшем развертывании партизанской борьбы. «Удары партизан Белоруссии, Украины, брянских лесов должны почувствовать немецкие войска, находящиеся не только в тылу, но и действующие под Воронежем, у Сталинграда, на Волге... Не пропускать ни одного немецкого поезда к фронту, подрывать эшелоны, железнодорожное полотно, уничтожать мосты, сооружения, водокачки, взрывать склады, нарушать связь, всеми способами истреблять гитлеровцев, ни на минуту не прекращать борьбы с немцами, держать фашистов в постоянном страхе...». Наши летчики сбрасывали этот номер «Правды» во вражеские тылы. К партизанам были направлены представители партийных органов и партизанских штабов, которые разъясняли населению временно оккупированных районов новые задачи партизанского движения.
К этому времени Относится и развертывание деятельности фронтовых штабов партизанского движения. На Сталинградском фронте штаб партизанского движения был организован в середине осени сорок второго года. Перед этим, еще в начале лета, Сталинградский обком партии организовал в каждом районе партизанские отряды или подпольные группы. Для руководства партизанским движением была созда-
6
Йа оперативная группа, в которую входили секретарь обкома партии Ф. В. Ляпин, заведующий военным отделом Н. Р. Петрухин и заведующий отделом оргпартработы Н. Я. Тингаев. К сентябрю в распоряжении опергруппы обкома партии находилось 34 отряда и группы, насчитывавшие в своих рядах 879 бойцов из коммунистов, комсомольцев, советских активистов. С созданием штаба партизанского движения на Сталинградском фронте обкЬм партии передал ему все оперативное руководство партизанскими силами на временно оккупированной территории области.
В летопись Сталинградской битвы славные страницы вписали партизаны и партизанки —»грозные народные мстители. Боевые действия партизанских отрядов и групп в 14 оккупированных районах Сталинградской области начались немедленно, как только туда вторглись фашисты. Условия партизанской борьбы были очень трудными. В области почти нет лесов, где можно надежно укрываться от преследований карателей. К тому же именно под Сталинградом вражеское наступление было надолго остановлено, поэтому гитлеровское командование на временно оккупированной территории области сосредоточило большое количество живой силы и техники. Почти все захваченные населенные пункты были насыщены войсками противника, которые усиленно контролировали местность. В оккупированных районах гитлеровцы установили жестокий террор по отношению к местному населению, что также создавало дополнительные трудности для успешных действий партизан и подпольщиков. И все-таки, несмотря на трудности и жестокий режим, в тылу врага бесстрашно действовали партизаны, оказывая помощь героическим защитникам Сталинграда.
Книга «Степные орлы» — это документальный рассказ о простых советских людях, о тех, кто в тяжелую пору Великой Отечественной войны по призыву партии, пр велению сердца патриота, добровольно пошел на самый опасный
7
фронт борьбы с фашизмом — невидимый фронт. В книге нет ни вымышленных героев, ни надуманных эпизодов, ни широкого охвата военных событий, На основании архивных документов, свидетельств и воспоминаний сталинградских партизан и бывших руководителей штаба партизанского движения автор старается показать общую, целостную картину партизанской борьбы на Сталинградском фронте. Не отступая от достоверности, отдельные эпизоды он изображает в своем авторском видении, что, естественно, не снижает документальной ценности очерков. Вместе с тем автор понимает и неполноту своей работы: из-за отсутствия необходимых данных ему не удалось полнее и подробнее рассказать о партийном и комсомольском подполье, а сконцентрировать внимание на деятельности партизан и разведчиков под руководством штаба партизанского движения на Сталинградском фронте.
После великой победы на Волге борьба сталинградских партизан не закончилась. Многие из них, уже имеющие опыт подпольной борьбы, снова и снова забрасывались в тыл врага. Они выполняли боевые задания партизанского командования при освобождении Ростова и Донбасса, Одессы и Молдавии, Румынии и Словакии, совершив чудеса доблести и мужества.
Документальная книга «Степные орлы» — это еще одно из многочисленных свидетельств простой истины, выстраданной народом и выраженной поэтом: «Нет героев от рожденья — они рождаются в боях».
Автор выражает свою глубокую благодарность всем бывшим партизанам й подпольщикам, которые оказали ему неоценимую помощь в работе над книгой, и в особенности: В. А. Черепанову, Г. А. Перекальскому, М. Т. Перовой, М. П. Дудкину, Л. Я. Карпович, а также работникам Волгоградского областного партархива.
8
„ДРУЗЬЯ66 И „ПОДРУГИ46
Ночь выдалась по-осеннему темной и холодной. Низкие облака закрывали звезды. Темень такая густая, что в нескольких шагах трудно различить что-либо. Только монотонное журчание, легкие всплески волн о берег да запахи реки давали знать, что близко Дон.
Впереди шли два бойца, за ними Балашов, Люба Абашева и Маша Букина.
Где-то на той, правой стороне реки неожиданно белым хвостом взметнулась ракета и пцтонула в облаках. В ее скупом и коротком свете через прибрежные заросли можно было заметить полосу воды. Обмелевший Дон был рядом.
Через несколько минут к присевшим на песок Балашову и его спутницам бесшумно подполз один из красноармейцев.
— Товарищ старший политрук, лодка готова.
Балашов ладонью коснулся плеча докладывавшего бойца, и тот исчез в темноте.
— Ну, девушки, час настал. Не страшно?
— Что вы, Григорий Владимирович?—удивилась Люба.— Места знакомые...
— Фрицев мы не боимся. Темноты страшновато,— призналась Маша. — Как бы не заблудиться или, еще хуже, на мину не нарваться,
9
Не одну неделю старший политрук со своими помощниками готовил партизанок-разведчиц. Он-то хорошо знал, на что способны они, простые на вид, почти подростки. Им исполнилось по восемнадцать. Люба Абашева из хутора Зеленовский Раковского района Сталинградской области, комсомолка. Перед самой войной во Фролово окончила курсы медсестер. Работала до последнего времени заведующей детским садом в совхозе «Прогресс». Добровольно, по призыву обкома ВЛКСМ, подала заявление с просьбой направить на фронт. Маша Букина родилась в приволжском селе Ромахи Балыклейского района. Тоже комсомолка и добровольно пошла на опасное задание. Их зачислили бойцами разведгруппы четвертой танковой бригады 65-й армии.
Обе небольшого роста с домашними котомками за плечами, они в самом деле походили на беженок, которых подняла война. На них были старенькие телогрейки и стоптанные брезентовые полуботинки. В темноте всего этого не различить, но Балашов знал даже то, что у каждой в самодельном вещмешке. У Любы, например, антоновские яблоки, краюха черного хлеба и бельишко. А Маша несла среди всякой снеди и небольшой горшок с кислым молоком. Выменяла, мол, у местных жителей за платок.
— Главное, дорогие мои,—напутствовал Балашов,— не торопитесь, будьте осторожны и действуйте решительно, когда потребует обстановка. Что бы с вами ни случилось, помните и повторяйте только свою легенду. Никому не говорите, что вы с этого берега. Если обстоятельства усложнятся — можно и не ходить в Суровикино.
— Ждите, Григорий Владимирович, обязательно вернемся,— Люба крепко пожала руку старшему пд-
Ю
Лйтруку. Тот притянул ее к себе, поцеловал в лоб. Тай же попрощался с Машей.
— Счастливо, дорогие мои,— прошептал он и, что называется из рук в руки, передал их появившемуся бойцу из разведвзвода. Тот бесшумно провел девчат к лодке, усадил на переднюю скамейку и легонько оттолкнул небольшой баркас от берега.
Прижавшись друг к дружке, они всматривались в плотную темноту. Боец, сидевший сзади них на веслах, греб бесшумно и, по всему видно, знал свое дело хорошо. Лодка тихо скользила по реке, и как только боковая волна начинала булькать о борт, перевозчик чуть-чуть менял направление, и снова наступала томительная тишина. Ни выстрела, ни ракеты, никакого звука, кроме шороха волн. Наконец, лодка тихо карябнула днищем о песок и остановилась. Разведчицы сошли на берег — таинственный вражеский берег. Перевозчик молча пожал им руки и, столкнув лодку, бесшумно вскочил в нее.
Обрывистый правый берег Дона исполосован оврагами, заросшими мелколесьем. В одном из таких овражков они и дождались рассвета.
Переволновались и устали порядком. А впереди тоже неопределенность и, конечно, неожиданные трудности. Теперь самое сложное определить, где вражеская передовая. Прошли ее или нет. А идти надо дальше, в неизвестность.
Они выбрались на опушку терновника, насколько можно было в серых сумерках, осмотрелись кругом. Солнце должно вот-вот появиться. Ничего опасного не заметили.
— Пошли,—прошептала Маша. Она была за старшую.
Лето в сорок втором выдалось знойным, а осень —
11
сухой, поэтому степпое разнотравье рано повыгорало. И теперь под ногами, им казалось, трава не шуршит, а прямо-таки трещит, как пересохший сушняк в лесу.
Идут, не оглядываясь по сторонам, вокруг — ни души.
Когда они неторопливо спустились в небольшую лощинку, им подумалось, что все опасности позади. «А может здесь никого нет? Выпадает же такое счастье». Нервное перенапряжение спадало и освобождало их чувства. Они четко стали различать цвета, запахи, звуки, направление своего пути. И вдруг непривычное:
— Хальт!—окрик раздался откуда-то со стороны, словно из-под земли.— Хенде хох!—теперь уже ближе.
Остановились. Подняли руки. Ждут. Гитлеровец с автоматом в руках не спеша подошел сзади.
Они его не видели, но почувствовали в утреннем свежем воздухе прогорклый запах давно немытого белья. Толкнул обеих и приказал идти вперед.
У блиндажа, наспех отрытого в откосе оврага, их допрашивал немецкий офицер.
— Откуда и куда идете?
— Из России домой.
Переводчик-немец плохо говорил по-русски, но все-таки понял, что они гнали скот с Украины за Волгу, да вот германская армия обогнала их. Теперь возвращаются домой.
— Коммунист, комсомол?
— Что вы, пан офицер!—удивилась одна из них.— Боже упаси!—И в подтверждение обе по нескольку раз торопливо перекрестились. Это йонравилось немцу. И он махнул рукой: идите, мол, домой. Им бросили к ногам опорожненные котомки.
...Первая встреча с живыми врагами.
Шли по степным узеньким дорожкам, протоптанным
12
гуртами скота, по балкам, появлялись па больших дорогах и снова сворачивали в сторону, в степь, в овражистое мелколесье. Без еды, без воды прошли в первый день километров двенадцать в сторону хуторов Верхний, Средний и Нижний Голубой, расположенных на извилистой степной речушке с таким же названием—Голубая. Перед закатом солнца набрели на бывший полевой стан колхоза.
Работали тут наши — военнопленные. На току стоял комбайн и был насыпан небольшой! ворох ржи. Пленные обмолачивали сложенные неподалеку скирды.
Немцев не было. Работавшие напоили, накормили девчат ржаной затирухой и начали расспрашивать: кто да что, откуда и куда идут. Нашлись и шутники: напрашивались в женихи.
Рассказывали не таясь, так, как их учил старший политрук.
— Значит, из Днепропетровской области?—переспросил один из собеседников.— А село-то какое?
— Да, Пидгирное,— будто отмахиваясь от любопытного, ответила Люба.
— Так вы ж посмотрите, добрые люди!—Еще больше удивился пожилой украинец.— Землячку встретил. Самую что ни на есть ридну землячку.
Девушки встревожились, но не подали виду, что им неприятно продолжать такой разговор.
— А случаем моего братишку не знаешь?
— Да я и вас, дядько, ни разу в селе не видела.
Тот вначале оторопело уставился на Любу, а шотом улыбнулся:
— Так я ж в тридцатом году уехал на завод, в Днепропетровск. Ты ж меня и помнить не можешь. А брата, Пашку, Нечепорчука, знаешь?
Как ей поступить: сказать «знаю» — чем подтвер
13
дишь, «не знаю» — пожалуй, можно. Григорий Владимирович говорил, что Подгорное — село большое, население— тысяч десять с гаком будет. Всех разве упомнишь.
— Пашка-то, наверное, пацан?
— Помоложе тебя будет.
— А мы с мелюзгой всякой не водимся,— подала голос Маша.
И еще долго говорили: он о Подгорном, а они все время старались увести разговор к тому, как им обойти крупные скопления гитлеровцев, их комендатуры,— словом, не попасть в руки оккупантов. «Земляк-украинец, уложив девчат спать в большой копне соломы, просительно проговорил:
— Вы уж, дочки, там, у нашим сили, разыщите моих родственников, а лучше Пашку, и передайте, что я жив и здоров. И еще накажите, чтобы ждали меня. Убегу я, как только подвезут нас ближе к Днепру.
Утром девушки пошли дальше от подозрительных пленных. У хутора Нижний Голубой им повстречалась пароконная повозка. Правил лошадьми пожилой мужчина. В молочных бидонах он возил воду на солдатскую кухню.
Не успели девчата воспользоваться приглашением сесть на подводу, как из крайнего двора выскочили два унтер-офицера и стали звать девчат в дом. Возчик на ломаном немецком языке растолковал им, что девушки его знакомые, идут в хуторскую лавку. Тогда гитлеровцы потребовали документы. Находчивый защитник нашел другой ответ:
— Они колхозницы. У них паспортов нету.
Видимо, оба унтера знали этого водовоза, поэтому и отстали.
Маша и Люба рядом с подводой прошли до центра
14
хутора. Возница нарочито громко ругался, а потом прикрикнул на них:
— Убирались бы вы подальше с глаз гитлеровцев! Что вам не сидится дома? Или жить надоело?— Он еще что-то им говорил. А на прощание уже потише посоветовал:— Смотрите, не суйтесь в лесок за хутором — там тьма-тьмущая фрица. Если туго придется — прячьтесь вон там, и показал в конец улицы, упиравшейся в высокий крутояр.
— Счастливого вам пути, беженки-украинки!—Загадочно улыбнувшись, водовоз-ворчун свернул в боковую улицу.
Им ничего не оставалось, как войти в первый же двор, чтобы попросить хоть воды напиться, а там видно будет: может удастся раздобыть что-нибудь поесть. Открывая скрипнувшую калитку, Маша успела заметить, что за ними наблюдают те два, отставших было, немца-унтера.
— Люба, не оглядывайся и не задерживайся. Быстро проходим через двор на другую улицу.
Люба поняла подругу без лишних расспросов. На их счастье, во дворе никого не было. Они перебрались через старенький плетень, вышли на вытоптанный огород и оказались на пустыре.
Хутор был небольшим и разбросанным. Местных жителей почти никого не видно. Да и немцев немного. Несколько машин в центре, да полевая кухня —вот и все. Верно, пожалуй, водовоз говорил, что фрицы сосредоточены в лесу. Пусть он небольшой, но лесок —укрытие от самолетов. А тут, в хуторе, все на виду.
Рядом с высоким яром, на окраине Нижнего Голубого, в самом деле удобное и тихое укрытие. Тут хорошая глина. Хуторяне, видно, не одно десятилетие брали ее отсюда на обмазку домов и других строений. Вот и
15
появились глубокие ямы и выемки. Прохладное и скрытное место.
Тут разведчицы и просидели, до конца дня. И всю ночь. Выспались, отдохнули. Но голод и жажда еще больше стали мучить.
Утром они заметили неподалеку наблюдавшую за ними небольшую собачку. Она пристала к ним. Так они втроем незаметно по сухому ерику прошли километра два в сторону от хутора и залегли в густом придорожном терновнике.
По разбитой степной дороге к Дону пылили грузовики с солдатней, катили гусеничные тягачи с орудиями, бронемашины и танки. Пеших не было: все двигалось й ехало. Гул, как и пыль, ни на минуту не оседал. Казалось, никакая сила не способна нарушить это размеренное движение вражеской техники.
Разведчицы впервые в упор рассматривали такое скопище оккупантов и внимательно считали: одна — только грузовики с боеприпасами и солдатами, а другая— танки, орудия, бронетранспортеры. А Тузик, как они назвали смирную й усталую собачку, лежал смирно в стороне и время от времени почему-то вздрагивал.
Место для наблюдения они выбрали удачное: в вершине балки, на краю зарослей терна, метрах в ста от дороги, проходившей от леска к леску. Немцы здесь не останавливались, торопились проскочить открытую часть дороги, поэтому наблюдать было почти безопасно. Вряд ли кто из спешивших поскорее укрыться в лесу решился бы на открытом месте сделать стоянку. На это и рассчитывали партизанки, помня советы инструктора по разведделу.
Первым почувствовал приближение опасности Тузик. Он встрепенулся, вскочил, надцбил шерсть ца з$-16
гривке, ощерил мелкие зубки, а потом, жалобно заскулив, бросился из терновника.
Люба заметила странное поведение собаки и попыталась обратить на это внимание Маши. Но та, не переставая жевать кислые тернины, считала и считала*.
— Триста восемьдесят два...—прервав, наконец, счет, она молча уставилась на подругу.
— Чего-то Тузик испугался.
— А где же...— на полуслове Маша осеклась. К рокоту, лязгу и несмолкаемому гомону чужой речи, доносившимся с дороги, добавился новый наплывающий откуда-то сверху гул. Они не успели раздвинуть колючие ветки и посмотреть в небо, как земля вздрогнула, тугая теплая волна ударила по зарослям, и моментально за ней раздался страшной силы грохот. Один, другой и сразу несколько сильнейших взрывов. И стрельба. Пулеметная, резкая. Близкая и дальняя, приглушенная.
Одна бомба упала рядом с терновником. Присыпанные землей и слегка оглохшие, девушки, впервые попавшие под бомбежку да еще своих самолетов, испытывали двоякое чувство: радость, что остались живыми, и страх, что все могло кончиться так, как это произошло там, с гитлеровцами на дороге. Шесть машин разбиты вдребезги. Два танка горели так, что вряд ли можно было их потушить. Один бронетранспортер с перевернутой пушкой выведен из строя. А сколько убитых и раненых? Да и стоит ли время тратить: надо скорее уходить с этого места.
После налета самолетов лавина вражеской техники направилась в объезд горевших танков и разбитых машин — приблизилась к тому месту, откуда они вели наблюдение. Раздумывать некогда, и разведчицы начали
17
спускаться вниз, в балку. И тут, неподалеку, на косогоре заметили Тузика.
— Зря убежал, трусишка негодный,— укорила Люба бездыханную собачонку. — Остался с нами — уцелел бы.
— Что ты, Люба! — возразила Маша. — Он же, наверно, раньше бывал под бомбежками, поэтому и струсил.
Им стало жалко бездомную собачку, случайно набежавшую на свою смерть, и они стащили ее на дно оврага и там привалили землей.
Как ни старались подальше уйти от леска, все-таки в открытой степи не укрыться. Решили вернуться и обойти со всех сторон Нижний Голубой. Вокруг него, наверное, и в самом деле видимо-невидимо гитлеровцев. Значит, и штаб, быть может, не один располагается там, в лесочке.
Из балки кустарниками они вечером перебрались в редкий и мелкий дубняк. И всюду машины, танки, орудия, и над всем этим непривычный крикливый разговор. Забрались они, как и раньше это делали, в заросли терна. Кусты его невысокие, для маскировки автомашин мало пригодные. Колючие ветки плотно закрывали все, что находилось там, в глубине куста. Продираясь через терновник, девчата так подрали свои фуфайки, что они стали походить на вывернутые шубы.
Весь вечер в лесу гитлеровцы горланили песни, играли на аккордеонах, губных гармошках, надрывались их радиоприемники, передававшие во всю мощь фашистские марши, Переносить веселье врагов было тяжело, но еще большую, порой нестерпимую муку разведчицам доставлял голод. Последний раз они ели два дня назад. Ржаную затируху с кобыльим молоком. А тут лесные запахи, сдобренные ароматами жареного и ва
реного мяса, вызывали такой аппетит, что порой казалось, вот-вот рассудок окажется бессильным перед острым желанием есть и пить.
Глубокой ночью, когда оккупанты угомонились, под тихое шуршание ветерка в деревьях разведчицы выбрались из терновника и ползком, минуя часовых, покинули опасное место. К утру они осторожно обошли хутор. Устали так сильно, что Маша, подойдя к остаткам соломенной скирды, предложила:
— Сил моих больше нет. Давай, Люба, поспим. Что будет, то и будет.
— Теперь бы за Дон. Есть что рассказать.
— Давай, Любушка, уснем.— И Маша первой принялась устраиваться.— Завтра пойдем к своим.
Зарылись в солому с головами и моментально уснули. Сколько спали — не до счета было. Их разбудил грубый окрик:
— Ауфштейн, руссише швайне!
Здоровенный гитлеровец с автоматом за плечом и медной бляхой на зеленом мундире, раза два толкнул ногой солому. На бляхе можно было прочитать, что это не простой солдат, а полевой полицейский — «Фельдкомендатура». Неподалеку от него стоял мотоцикл с коляской.
«И как это мы не услышали мотоцикла»,— сразу же подумала Маша.— Кто же нас мог заметить? Кто предал?»
Испугавшись вначале, Люба, протирая глаза, тоже терялась в догадках: как их смог отыскать этот гитлеровец. Сам бы не догадался, что в этом ворохе соломы может кто-то находиться.
Он требовательно и строго что-то спрашивал. По тону и жестам его все-таки можно было бы без труда понять, но Маша помнила наказ политрука быть напу
19
ганными и трусоватыми во время прямых контактов с оккупантами. Она протирала кулаками глаза, ошалело озиралась и повторяла одну и ту же фразу:
— Мы спали, мы беженки.
Люба, поддакивая подруге, легонько дернула ее за рукав, скороговоркой сказала:
— Сороки, черти!
Около десятка белобоких крикливых птиц прыгали и перелетали тут же, рядом. Это они, сороки, кружась, очевидно, над их «постелью», и привлекли внимание вражеского мотоциклиста. А он все больше злился от того, что его не понимают. Уже принялся орать. Передернул автомат на грудь, ухватил Любу за воротник и попытался обыскать, но та ловко вывернулась. Полицай еще пуще остервенел. Но тут будто сама счастливая судьба вынесла из хуторской улицы пароконную подводу, громко тарахтевшую пустыми бидонами. Ехал за водой тот самый пленный ездовой. Его-то и окликнул солдат.
Подкатил водовоз, остановил лошадей. Спрыгнул с повозки, подошел и двумя-тремя фразами объяснил, что это местные колхозницы, из соседнего хутора, паспортов у них нет, а спали почему не в хуторе, да потому, чтобы быть подальше от «солдат-камарадов». Он сам видел, как два унтера приставали к этим девчонкам.
Гитлеровец плюнул в сторону девчат, забросил автомат за спину и, ругаясь, пошел к мотоциклу. А водовоз, вернувшись к подводе, взял длиннющий кнут и снова подошел к соломе.
— Ну, красавицы, сейчас я вас пороть буду.
— За что, дяденька? —удивилась Маша.
— За непочтение старших. Я вам что говорил три дня назад?— И он резко хлопнул арапником.— Не послушались? Если б я сейчас не подвернулся — постре
20
лял бы он вас... Нужда ему большая с вами возиться. А уж что вы не колхозницы, то это — факт. Чего вы тут крутитесь, чего вам около немцев надо? Да знаете, какой вон в том местечке штаб?—он показал на широкую балку, заросшую деревьями.— Там одних генералов десятка два наберется.
За внешней грубоватостью и пока непонятными намерениями разведчицы угадывали в этом ездовом своего человека.
— Вы не бранитесь, дяденька. Мы заблудились, попали под бомбежку.
Выслушав Машины причитания, ездовой неожиданно сказал:
— Вот ты какая колхозница! Какая же колхозница скажет «не бранись»? Это же прямо по-городскому.
— А я в городе училась,— нашлась Маша.
— Ладно, девки, дальше не будем браниться,—и рассмеялся.
— Вы бы лучше дали напиться!
— А, может быть, у вас кусочек хлебца найдется?— не вытерпела Люба.
Он разрешил им напиться из одного не полностью опорожненного бидона. Достал из болтавшейся под передком повозки сумки два ломтика хлеба. Они не стали при нем есть. Им просто страшно было брать хлеб в рот.
Усевшись в подводу, водовоз угрожающе проговорил:
— Уматывайтесь отсюда, пока целы. Третий раз, может, и не встретимся.
Они ушли от хутора Нижний Голубой в сторону Дона. Еще двое суток провели в глухих степных балках.
Под вечер пошел дождь, холодный, осенний.
Все ближе и ближе подходили к реке. Уже слышны
21
были отдельные винтовочные выстрелы, автоматная и пулеметная стрельба. Можно различить вспышки ракет. Ночная темень, дождь, грязь, стужа и неизвестность. Ориентировку потеряли. На участок своей передовой части теперь не выйти. Лишь бы попасть к Дону. А там хоть вплавь на левый берег — к своим.
Перебегая от куста к кусту, от одной до другой вспышки ракеты, они ползли, почти совсем выбившись из сил. Их все-таки заметили. Из двух дозоров ударили пулеметы. Спасла лощинка — мертвое пространство для вражеского огня. Скатившись в эту лощинку, поросшую шиповником, Люба и Маша наткнулись на ягоды. Обдирая ладони, в потемках отыскивали кувшинчики шиповника и ели, ели. Больше ведь нечего было.
Перед рассветом набрели на глубокую канаву, которая вывела их к крутому меловому берегу Дона. И тут новая задача — как переправиться через реку. Перебраться вплавь — сил не хватит.
Крадучись, они обшаривали десятки метров берега и наткнулись на лодчонку, припрятанную в ветвях свалившегося в воду могучего тополя.
Только начали освобождать баркасик от веток, как из темных прибрежных кустов кто-то окликнул:
— Кто такие? Не двигаться!
Молчат девчата, не двигаются. А что сделаешь? Оружия у них — никакого. И кто он: свой или чужой? Откуда он целится?
— Выходи ло одному,— не просьба, а приказ.
Дождь не перестает хлестать. На левобережье, у самого горизонта, там, где нет облаков, начала просвечиваться белесая полоска рассвета.
Вышли. Стоят, дрожат на ветру. Понять самим трудно, от чего больше: от озноба, усталости, голода или страха.
22
— Кто такие? В последний раз спрашиваю, — предупреждает чужой голос.
Маша, пересиливая дрожь, с обидой и надеждой откликается:
— Чего пристал? Кто такие! Подойди да посмотри. Друзья мы...
По чавкающему под чужими ногами месеву они догадываются, что к ним подходит, наверное, хозяин лодки.
— Свои, что ли?—неуверенно переспрашивает все тот же голос.— Пароль?
— Свои, не свои. Перевози и поменьше спрашивай!— обиделась Маша на несообразительного незнакомца. Она назвала пароль — «Друзья», а он не понял или не знает.
Подошел. В плащ-палатке. Большой и незнакомый.
— Без пароля, значит? Не наши, выходит?
— Давай, вези,— там разберемся.
Молчание затягивалось. Люба не сдержалась:
— Вот бюрократ несчастный: свои, не свои. Вези. А то сами уплывем. Ведь тебе сказано, что мы «друзья».
— Тише — ты. Расшумелась,— уже миролюбиво проговорил разведчик, поджидавший уже третью ночь подряд таких вот девчат, ушедших неделю назад во вражеский тыл. Но пароль у них немного иной — «Подруги». Не знал он, армейский разведчик, что несколько часов назад его «подруги» вплавь пересекли Дон.
* * *
В комнате их четверо: Балашов, сержант-делопроизводитель, молоденькая Аня~ Пурнова и ее старшая подруга Анна Павлова. Одеты они в большие не по росту
23
гимнастерки, да и сапоги совсем не (по девичьим ногам. Сидят за столом, пьют чай. Сержант ловит каждое слово, записывает.
— Не торопитесь, рассказывайте все по порядку. Павлова, с трудом откашливаясь, просит:
— Аня, рассказывай. А я, ежели что не так — подскажу. Мочи нет — знобит, горло болит.
Поправив белокурую прядку влажных после бани волос, Аня отхлебывает из кружки сладкий чай и по-детски удивленно переспрашивает старшего политрука:
— Про все, про все?
— Да, Аня. Где, когда проходили, с кем встречались, о чем говорили, а самое главное, что видели, запомнили. Желательно и показать на карте.
— Значит, так. Переправились в полночь через Дон с теми троими ребятами. Они пошли па Трехостровскую, а мы с Аней —на Хлебное. Только это мы разошлись—фрицы ракетами давай светить. Мы— в грязь. Дождь идет. Лежим. Затихли немцы. Мы — дальше перебежками, а где по-пластунски. Слышим чужой разговор, лошади храпят. Притаились. Лежим час-другой. Холодно. Начало светать. «Давай,— говорит Аня,—идти дальше. Закоченеем тут на мокрой траве под дождем». Только вышли из-за кустиков, проклятый фриц заметил: «Хенде хох!» Подняли руки. Подходят двое. Облапали — ничего не нашли. Повели в балку. Там я насчитала восемь крытых автомашин.
— И один бронетранспортер,— с трудом проговорила Анна Павлова.
— Да, еще этот броневик,—согласилась Пурнова,— втолкнули нас в блиндаж. А там офицер. Из термоса пьет кофе. На столе четыре плошки.
— Наверное, командир батальона,— опять помогла Павлова.— По знакам отличия — гауптмап, кажется,
24
— Спрашивает, собака, по-русски. Плохо говорит, но понять можно. «Кто вы есть?» Отвечаем, что идем домой... гнали скот с Украины за Волгу... да вот, мол, бросили и пробираемся домой. Ну, так как вы нас, Григорий Владимирович, учили: по легенде. Не верит: «Вы есть большевистский шпион». И кому-то звонит по телефону. Понять можно, что задержаны два диверсанта.
А дальше? Дальше нас погнали под конвоем через лесок, где под каждым кустом и деревцем —или ма-шина, или танк, или пушка. В разных местах я заметила четыре большие кухни на прицепе с автомашинами. Пока вели до Кисляков, мы видели не меньше тысячи солдат и офицеров. Так ведь, Аня?
Павлова утвердительно наклонила голову.
— Это вот тут,— Пурнова уверенно показала на карте, лежавшей посередине стола.
— Хорошо,— похвалил Балашов и обвел синим карандашом район хутора Кисдяки.— Рассказывайте, рассказывайте, Аня.
— Перед Кисляками была балочка. В ней набралась дождевая вода. Пить нам хотелось. Я первой нагнулась, чтобы из лужи пригоршней зачерпнуть воды. Фриц как даст мне сапогом — так я со всех ног и упала. Но хлебнула все-таки грязной водицы. Встала, а он орет «шнель!»
В Кисляках нас допрашивали, наверное, в контрразведке или в комендатуре. Так мы и не поняли. Только перед тем как зайти в дом, мы несколько минут ждали у крыльца. И тут как раз из летней кухни вышла пожилая женщина. Я и попросила ее дать напиться. Она вынесла кружку. Так фриц выбил ее у меня из рук, не дал попить.
25
Когда ввели в горницу, то к двум офицерам, что сидели там, зашла девушка. Такая рослая, чернявая, с косой, в белой кофточке, в юбке-клеш, но босая. Она принесла большущий арбуз. Оба фрица обрадовались: «гут», «гут», «хорошо арбус». Когда она проходила мимо нас, я не вытерпела и шепнула: «овчарка немецкая». За что потом уж Аня чуть не отшлепала меня. Ата девка тоже не стерпела: «Не знаю, кто из нас овчарка. Ты скорее».
Жрут гады арбуз и допрашивают. А мы свое— с Украины, гнали скот, идем домой. А запах арбуза такой приятный. Так хочется хоть ломтик, что духу нет. Верно, ведь, Аня?
Павлова улыбнулась в знак согласия.
А тут еще один из фрицев, видно, обозлился, что ничего из допроса не получается, подскочил к нам и начал по лицам, по головам бить...
Вытолкнули нас из комнаты и посадили в подвал. Ночью к нам пришла хозяйка дома, принесла чайник, напоила отваром из солодика. И спрашивает; «Куда же вы идете?» Говорим то же, что и офицерам: бросили скот и идем домой. Она посоветовала разыскать в хуторе переводчика. Он может и даст бумажку какую, а то так без пропуска, говорит, пропадете нипочем. На днях за хутором двух таких вот молодых девчонок фашисты замучили. Не расстреляли, а связали, облили бензином и заживо сожгли.
Переспали это мы в подвале, а утром хозяйка говорит, что немцев и след простыл — уехали, про нас, выходит, не вспомнили. Решили воспользоваться ее советом: зашли к переводчику-полицаю.
Выходит из его дома женщина и со страхом на нас смотрит: «Вы что, говорит, за своей смертью пришли? Да он, мой квартирант, хуже самого лютого фаши-26
ста. Уходите, пока не объявился. Идите в комендатуру— там может что и получится».
Деваться некуда — из хутора и в самом деле нам не выбраться без пропуска. Уж столько много там фрицев.
В комендатуре сидел молоденький офицерик. Мы, как положено, вошли, сняли платки и к нему: «Пан, дайте пропуск? Мы, мол, вот такие и идем на Украину».
Выписал этот офицерик нам пропуск. И мы пошли в Родионово. Вот там и заболела Аня. Горит вся. Простыла. Зашли в первую же хату. Хозяйка замахала руками: «Нету воды, ничего нету, уходите скорее, не губите себя и меня». Во втором доме приняли. Накормили, уложили в сарае спать. В хуторе гитлеровцев почти не было, поэтому мы на следующий день отправились в Верхнюю Акатовку. Там был лагерь военнопленных и гражданских. Хотелось посмотреть, нет ли кого из наших знакомых. До лагеря мы не дошли. Остановила нас одна акатовская женщина и просто не пустила: «Девочки, говорит, уходите из хутора. Заметят, что вы не тутошние, загонят за колючую проволоку. А оттуда каждый день вывозят машинами и неизвестно куда». Рассказала, как лучше, незаметнее пройти в Нижнюю Акатовку... Подходим и видим десятка полтора автомашин и фургонов с красными крестами.
— Шестнадцать машин,—подала голос Павлова.— И девять больших палаток.
Какой-то большой госпиталь расположился на краю леса, около Нижней Акатовки. А в самом хуторе под каждым домом чуть ли не по две автомашины стоят.
Пропуск у нас есть. Решили в первую же хату попроситься. Есть-то хочется. Постучали. Смотрим, выходит к порогу детина в нижней рубахе, грудь заросла Болосами, морда не бритая. Явно с густого похмелья.
П
Мы и рта не успели раскрыть, как он набросился на нас: «Ах вот вы какие, партизаночки. Вас давно ждет виселица. А ну-ка ни с места!»—-И хватает из-за двери винтовку. На его пьяный крик выскочили жена и дочка. Ухватились обе за винтовку и давай умолять: «Да тех уже давно поймали. Какие же это партизанки? Посмотри? Еле на ногах держатся». А он свое: «Пришли смотреть, что у немца есть? Смотрите, какая силища!..» А мы ему свое: беженки, вот и пропуск от немецкого командования. Бумажку он нашу не стал смотреть, потому что в это время жена вынесла ему стакан самогону и яблоко. Залпом выпил и напоследок прокричал, что сам нас повесит. Но через несколько минут ушел спать.
Ночью глаз не сомкнули: какой уж там сон. Идти нельзя было — много гитлеровцев. Так и просидели до утреннего света в саманной пристройке к дому, пока не пришла хозяйская дочка и не вывела нас через огород и остатки сада к балке, в хворосты и вербы.
Набрели на домишко. Старик со старушкой живут. Лесники, значит. И немцы у них стоят. Все-таки мы переговорили со старичком на огороде. Он выходил к колодцу за водой. Рассказал, как лучше дойти до Трех-остоовской.
В станице раза два нас останавливали, но выручал пропуск того фрицика. Что мы разведали в Трехостровской? Местных жителей почти не видно. Немцы расквартированы в домах северо-восточной и восточной части. Много блиндажей отрыто на околице. В центре станицы, наверное, размещается штаб и не маленький. Два автофургона с радиоантеннами мы заметили. К ним подведено три толстых многожильных кабеля. Километрах в двух, по лесистой балке много накатано бочек с горючим. Там же, неподалеку, за колючей проволокой
28
сложены в штабеля ящики. Сверху и с боков прикрыты ветками. Склад охраняют две пары часовых.
В старых амбарах мы нашли в углах остатки пшеницы. Набили карманы. А ночью подобрались к Дону. По нас стреляли из автоматов. Бросали ракеты. Может быть, и не в нас целились, но нам казалось, что все пули метят в нас. До ночи отлеживались в воронке, а потом по крутому склону скатились к берегу. Ничего нам не оставалось, как сбросить верхнюю одежду и где вплавь, а где вброд переходить Дон...
Аня Пурнова порядком устала рассказывать. Ее подруга, опершись руками о край стола, опустив голову, дремала.
Сержант торопливо дописывал услышанное. Балашов, выйдя на минутку в соседнюю комнату, вернулся.
— Хватит, хватит на сегодня. Спать, спать.— Он помог встать встрепенувшейся Ане Павловой и с помощью Пурновой проводил ее в спаленку.
— Завтра допишем ваше боевое донесение, а теперь спокойной ночи.— Балашов прикрыл дверь.
...Два следующих дня «подруги» по очереди вспоминали все подробности своего шестидневного скитания по вражеским тылам. Все, что они рассказали, было записано и высоко оценено командованием.
В один из октябрьских дней на легковой автомашине Пурнову и Павлову доставили в Широкое. Там, в штабе, готовили документы для представления их к боевым наградам. В большую и светлую комнату неожиданно вошел высокий генерал, а за ним — два полковника. Все встали. А майор, старший в штабе по званию, спелал шаг вперед и принялся было докладывать:
— Товарищ командующий...
— Отставить,—спокойно сказал генерал.—Продолжайте заниматься.
29
Скользнув взглядом по застывшим в стоике смирно военным, повторил:
— Вольно, товарищи,— и, обращаясь к майору, спросил, показывая на девушек, одетых в длинные шинели и теплые платки:—Что это за воинство? — Генерал отечески улыбнулся, подошел ближе.
Майор из-за его спины пояснил:
— Разведчицы, товарищ командующий, партизанки. Несколько дней как вернулись с правого берега Дона.
— Вот это молодцы! Вот это партизанки!—генерал говорил громко. Видно, он был глуховат.
— Вы чьи же будете, девушки?
Первой ответила Аня Пурнова:
— А мы ольховские.
— Тут недалеко, товарищ Рокоссовский,— уточнила Аня Павлова.
Генерал удивленно поднял брови:
— Откуда вы знаете меня?
— Так понять не трудно, кто вы,— улыбнулась Павлова,— каждый боец Донского фронта должен знать своего командующего.
Ответ понравился генерал-лейтенанту. В комнате прокатился легкий дружеский смешок.
— Комсомолки? — допытывался Рокоссовский.—И до* бровольно пошли на фронт?
— Так точно, товарищ генерал, добровольцы!—бойко отвечала Пурнова.—Только комсомолка я, а Аня Павлова — кандидат в члены партии.
Генеральская улыбка становилась все загадочнее, непонятнее.
— А скажите, вот вы, —он показал на Пурнову.— Кто это вас снабдил такой одеждой?
Бойкая и находчивая Аня смутилась, опустила глаза, а потом, озорничая, раздвинула полы своей длин-30
нющей шинели. И генерал от души рассмеялся. Армейские хлопчатобумажные брюки мешками свисали на голенища сапог. Один сапог был впору, а другой — хоть две девичьих ноги засовывай — сорок шестого размера. Как они вышли из Дона в мокрых платьях, то им в первом же блиндаже дали, что под руку попалось. Так они и ходили все эти дни в непривычном для них обмундировании.
— Одеть по форме и немедленно,— распорядился Рокоссовский. Подошел ближе, каждой пожал руку и чуть торжественно проговорил:—От имени Военного совета фронта объявляю вам, товарищи партизанки, благодарность!
Не ожидавшие такого оборота беседы Пурнова и Павлова чуть замялись, но все-таки дружно по-красноармейски ответили:
— Служим Советскому Союзу!
ВСТРЕЧИ В КАМЫШИНЕ
В прифронтовом Камышине размещалось несколько госпиталей, запасных полков, пересыльных пунктов и других армейских служб.
Некоторые из прибывших командиров, после отметки в комендатуре, тут же получали указание явиться в здание бывшего училища механизации. А что там за часть — на вопросы любознательных офицеров дежурный отвечал одной и той же фразой:
— Там вам объяснят.
Из светлого класса училища можно было любоваться простором Волги, заметно сузившей свои берега,
31
желтеющими кронами прибрежного леска, степными далями, сливающимися с белесым горизонтом.
Среди находившихся в классе и коридорах больше было командиров-пограничников, были и общевойско-вики, интенданты, танкисты и даже без знаков отличия рода войска. На многих обмундирование поношенное, выгоревшее на солнце. По всему видно, эти люди побывали в боях и не раз. И только один, небольшого роста, молодцеватый старший лейтенант с орденом Красного Знамени на форменной гимнастерке, выделялся подтянутостью и опрятностью.
Два командира, беседовавшие у окна, с интересом наблюдали за этим молодым орденоносцем.
— Товарищ старший лейтенант,— негромко позвал от окна майор.
Тот сделал несколько шагов в сторону старших по званию командиров, козырнул и представился:
— Старший лейтенант Карпович.
Подозвавший его майор выпрямился и тоже назвался:
— Перекальский.— За ним представился и его собеседник, батальонный комиссар:
— Перов.
— Давайте знакомиться поближе, товарищ Карпович.— Перекальский по-отцовски улыбнулся, легонько коснувшись ладонью левого локтя старшего лейтенанта.—Ведь по всему видно — вместе доведется бить фашистов?
Карпович согласно кивнул головой и весело отвечал майору:
— 25 лет, не женат, из рабочих, кандидат партии...
— Да мы не об этом,— заулыбался Перекальский.
— Как звать-величать?— выручил Перов.
— Григорий Борисович, — Карпович смутился.
32
— А орден где заслужили?
— За участие под Москвой и на Калининском фронте.
К их разговору стали прислушиваться другие. Начали подходить, вступать в беседу, знакомиться, как это умеют делать все военные, просто, без лишних условностей.
— Техник-интендант,— назвался небольшой плотный’ командир с двумя кубиками в петлицах.
— Дудкин, Петр Андреевич,— не называя звания, представился майор.
— Лейтенант Кокин, Виктор Николаевич.
Сидевший в сторонке за столом капитан, услышав громкие голоса, отложил газету и тоже направился к тем, кому, как ему показалось, уже почти все командиры представились. Может получиться так, что он, первым прибывший сюда, в Камышин, окажется последним. В нагрудном кармане его гимнастерки хранилось предписание Политуправления Юго-Восточного фронта за № 010109/7 от 17 сентября 1942 года. Согласно этому документу, он, капитан Черепанов Валентин Анатольевич, командируется в распоряжение штаба партизанского движения при Военном совете Сталинградского фронта. И ему казалось, что лишь он один из всех собравшихся знает определенно, по какому поводу собраны с самых различных частей и фронтов эти обстрелянные бывалые военные.
— Товарищи командиры, скажите, вы какую часть представляете? — глядя на Перова и Перекальского, по-граждански запросто спросил Черепанов.
— Мы вот с Александром Васильевичем,— Перекаль-ский взял Перова под руку,— только что познакомились. Мы такие же командировочные, как и все, очевидно, здесь. А что будет с нами — увидим.
2 Степные орлы
33
— А я так понимаю, Георгий Алексеевич,— откликнулся Перов,— что капитан-незнакомец,— ведь незнакомец же, товарищи, он не представился всем нам,— знает, зачем нас сюда собрали.
Черепанов почувствовал, что завязывалась шутка, или, как принято тогда было говорить, «подначка», и принял этот дружеский вызов. Нрава он был веселого и общительного.
— Черепанов моя фамилия. А на гражданке больше звался Валентином Анатольевичем,— он улыбнулся.— Сам — уральский.
— А я тамбовский, — отозвался майор Перекаль-ский.
— А вот старший лейтенант,— показывая глазами на стоявшего рядом Карповича, проговорил Перов,— наверняка белорус.
— Так точно: из Белоруссии! — отозвался Карпович. И в свою очередь спросил:—А вы откуда родом, товарищ батальонный комиссар? — Только теперь он различил на рукавах его старенькой гимнастерки выгоревшие на солнце комиссарские звездочки.
— Родом откуда? — переспросил Перов. Помолчал немного и, улыбнувшись, ответил:—Из детдома. Не знаю, ни где родился, ни кто мои отец и мать... И так-то вот бывает...
В это время в соседней комнате, очевидно, бывшей директорской, длинно зазвонил телефон. От группы командиров быстро отделился Карпович.
— У телефона старший лейтенант Карпович! — донесся из учительской его звонкий голос.— Есть! Будет исполнено.
Появившись в комнате, он прошел между расступившимися перед ним командирами к майору Перекаль-скому и передал распоряжение:
34
— Приказано всем присутствующим немедленно явиться в городской комитет партии.
В горкоме партии офицеров ждали. Сразу же предложили пройти в кабинет секретаря. Хозяин, одетый в полувоенный китель, гостеприимно предложил рассаживаться, но никто из вошедших не осмелился сесть. Сбоку секретарского стола сидел генерал. Ему было за пятьдесят. Простое русское лицо, немного усталый взгляд. На груди два ордена Красного Знамени.
— Рассаживайтесь, товарищи командиры,— голос у генерала был басовитым, раскатистым.
Когда все расселись, генерал спросил:
— Кто из вас Перов?
— Я! — по-молодому встал Перов и, вынув из нагрудного кармана документы, протянул их генералу. Тот мельком взглянул на них, положил рядом и приказал:
— Садитесь сюда,— показал на стул у стола.— Будем с вами принимать командиров,— подумал и, устало улыбнувшись, проговорил:—Как положено, начнем с правофлангового.
Прибывшие начали представляться по очереди.
Заметив, что вставший перед ним Перекальский одет в полевое солдатское обмундирование, генерал спросил:
— Из окруженцев?
— Так точно,— Перекальский ответил сдержанно, спокойно. Видно, ему за последние месяцы многократно приходилось рассказывать о своей судьбе бывшего начальника особой маневренной группы погранвойск в Северной Буковине. С первых Дней войны он — свидетель и участник героических усилий пограничников сдержать вероломного врага. В непрерывных боях, под непрекраща-ющимися бомбежками и обстрелами таяли силы его подразделения. Он остается один на один со своею совестью. То с группой таких же, как и он окруженцев, то
2*
35
в одиночку Перекальский упрямо пробирался к своим, на восток. Увязая по колени в сугробах, по грудь переходя студеные речки, в чужих опорках, в рваной одежонке, он многие месяцы шел к линии фронта. И потом, уже десятилетие спустя, после нашей победы, он напишет книгу-исповедь «Дорога жизни и смерти» о своей тяжкой одиссее, о своих соратниках, о добрых и отзывчивых советских людях, чье тепло и помощь поддерживали и вели таких вот мужест-
г. А. Перекальский венных и смелых патриотов, как коммунист Перекальский.
Генерал дольше обычного задержал взгляд на спокойно стоявшем майоре и понял, что перед ним не просто строевой командир, а бывалый человек, очевидно, особой духовной крепкости. И поэтому решил разговор с ним оставить на потом.
— Садитесь, майор.
— Есть,— повернувшись через левое плечо, Перекальский отошел от стола и сел на свое место. От генерала не ускользнула и эта деталь в поведении майора: он весь военный, знает службу, уважает армейские порядки.
Последним,— он сидел на левом фланге в дальнем от генерала конце,— представился Карпович.
Генералу понравился молодцеватый старший лейтенант: хромовые сапоги, диагоналевое темно-синее галифе, форменная командирская портупея, фуражка,— все
36
на нем было подогнано и сидело ладно, красиво, будто он только что с паиала.
— Откуда прибыли?
— Из академии имени Фрунзе! — отчеканил Карпович.
Генерал не удержался — улыбнулся. Заулыбались и другие.
— Лихой командир: и орден заслужил, и уже академию успел окончить.
— Так точно, успел... шестимесячные курсы при академии.
— Я так и подумал,— перебил генерал.— Год рождения?
— Родился в тысяча девятьсот семнадцатом.
И генерал еще больше улыбнулся:
— И родиться успел в самый подходящий момент,— Генеральская шутка как-то увела в сторону подходившую к концу официальную часть встречи. Все улыбались, кое-кто поудобнее уселся на стульях.
— Вижу, товарищи, люди вы бывалые,— генерал подводил итог беседы.— Рад был познакомиться для начала. Но впереди у нас бои — тяжелые и необычные...
Он говорил не спеша: скажет несколько слов и примолкнет, а затем снова две-три фразы:
— Я Кругляков, Тимофей Петрович... Назначен Центральным штабом партизанского движения его представителем при Военном совете Сталинградского фронта. Я ваш командир и начальник... Повторяю, нам предстоит в короткий срок многое сделать и воевать в тылу, во вражеском тылу...
Больше генерал никаких указаний и расспросов не делал. Он встал, и многим показалось, что Кругляков не такой уж массивный и высокий, каким выглядел за столом. Выше среднего роста, с покатым лбом, упрямыми
37
складками между бровями, неторопливыми уверенными движениями рук, спокойным басовитым голосом — во всем его внешнем облике сочетались командирская недоступная строгость и простота высокообразованного человека.
— Вы обедали? — обратился он ко всем сразу и как-то запросто, по-домашнему.
— По-фронтовому,— ответил кто-то из стоявших ближе к двери.
— Понятно,— ответил Кругляков и — к секретарю горкома:—Помогли бы нам на первых порах. Покормить надо...
— Обязательно, Тимофей Петрович,— радушно улыбнулся секретарь горкома партии.— Дано указание: сегодня и продукты и постельные принадлежности — все будет доставлено туда, к вам.
— На Гороховскую? — уточнил Кругляков.
— Да, Тимофей Петрович, в семнадцатое училище.
Генерал крепко пожал руку секретарю горкома.
— Спасибо вам за помощь и прием... А теперь, товарищи командиры, пойдемте к себе домой, в свою резиденцию... А то война не ждет, надо воевать и бить врага...
ГЕНЕРАЛ И ЕГО ШТАБ
Он принадлежал к той плеяде командиров-самородков молодой Красной Армии, которых из народа подняла Октябрьская революция и выпестовала Советская власть.
38
Уроженец станции Ермаковской, бывшей области войска Донского, Тимофей Кругляков в 1911 году был призван на действительную службу. За боевые заслуги в первый год империалистической войны был направлен в школу прапорщиков. Окончив ее, командовал взводом, а затем ротой казаков-пластунов.
В ноябрьские дни 1917 года 27-летний подпоручик Кругляков по заданию Ново-Хоперского ревкома вместе со своей ротой разоружал белогвардейски настроенные казачьи части. В начале 1918 года он заведовал военным отделом Зимовниковского ревкома Сальского округа, а потом создал краснопартизанский добровольческий отряд и громил белогвардейские банды генерала Попова.
23 февраля, в день рождения Рабоче-Крестьянской Красной Армии, краснопартизанский отряд Т. П. Круглякова в числе других освободил от белоказаков станции Жутово и Чилеково. А через два месяца он возглавил Жутовский боевой участок, в который вошли Котельниковский, Куберлеевский, Потемкинский отряды и отряд имени III Интернационала, сформированный из бывших военнопленных чехов и венгров. Впоследствии из частей боевого участка вырос Второй социалистический полк, а затем бригада, входившая в состав 37-й дивизии.
Будучи еще командиром бригады, Кругляков вступил в большевистскую партию и в составе 10-й армии участвовал в героической обороне Царицына. Еще тогда, под Царицыном, за лихие атаки на белоказаков он был удостоен ордена Красного Знамени. В том же 1919 году ревком Ново-Алексеевской станицы, учитывая выдающиеся заслуги перед революцией комбрига Круглякова, своим решением переименовал станицу в поселок Кругляков. После разгрома Деникина, Кругляков был
39
направлен в РВС Первой конной, где принял 47-ю дивизию и участвовал в боях на польском фронте.
В предвоенные годы Кругляков командовал полком, дивизией, был заместителем командующего войсками Северо-Кавказского военного округа, окончил курсы «Выстрел» и Военную академию имени М. В. Фрунзе. Боевой и грамотный генерал, он понимал тактические трудности партизанской борьбы, с которыми придется столкнуться в оккупированных районах Сталинградской и Ростовской областей — в направлении боевых действий Сталинградского фронта. Ровная, открытая степь, нет ни лесов, ни даже густых зарослей, где могли бы базироваться партизаны. К тому же на Сталинградском направлении гитлеровское командование сосредоточило почти миллионную армию, большое количество наземной техники и авиации. В таких условиях нечего и думать о создании крупных партизанских отрядов. Речь может идти лишь о разведгруппах, о диверсионных операциях, о скрытых, главным образом, ночных поисках партизан.
Прежде всего генералу необходимо было побыстрее укомплектовать штаб работоспособными командирами. Без штаба, без его работы почти невозможно решать основные задачи: подбирать и обучать людей партизанским навыкам ведения борьбы, разрабатывать боевые операции, засылать и руководить партизанскими группами-отрядами.
Два дня Кругляков обстоятельно изучал кадры своего штаба. Вместе с Перовым, которому по рекомендации Центрального штаба определил должность начальника отделения кадров, он пока условно расставлял оперативных работников.
Начальник оперативного отделения, Петр Дмитриевич Дудкин, сорокалетний майор, участник гражданской
40
войны, из рабочих, беспартийный, — вот и все, что можно было узнать из его личного дела. Его помощник — майор Перекальский, 36 лет, образование среднее, сам вышел из окружения. Офицер связи в этом отделении — старший лейтенант Букин, окончил военно-политическое училище.
Своим помощником по агентурной работе и начальником разведотделения генерал назначил прибывшего из Москвы подполковника Михайлова, выпускника академии им. М. В. Фрунзе. В его распоряжении был майор Буданов и двадцатидвухлетний переводчик Коля Тупицын.
Начальником отделения связи стал подполковник Геевский, участник гражданской войны, коммунист, получивший высшее специальное образование. Он довольно быстро осмотрелся и представил генералу воентехников Мушникова, Пронина, Колмакова на утверждение начальниками радиостанций.
На Гороховской сразу же было установлено дежурство офицеров по штабу. У входа в здание бывшего училища механизации день и ночь несли охрану часовые, в военной форме, без знаков различия. Это были только что прибывшие в Камышин партизаны, прошедшие школу борьбы в тылу врага. Их было человек тридцать: в основном подрывники, радисты и разведчики. Охрану штаба возложили на молодого воентехника Ефимова.
Генерал разместился в небольшой комнате по соседству с учительской, где на стене висел телефон. В приемной, кроме адъютанта для поручений лейтенанта Кравцова, находился и дежурный офицер штаба.
Все командиры, прибывшие в распоряжение генерал-майора Круглякова, уже имели определенные обязанности. Только старший лейтенант Карпович скучал в
41
приемной или уезжал ненадолго с майором Томашеви-чем за очередной партией имущества.
На третий день работы штаба у подъезда здания появилась видавшая виды легковая «эмка». Около нее хлопотал такой же бывалый, как и автомашина, водитель.
Под вечер, когда красное солнце скрылось в мутной полосе горизонта, Кругляков в сопровождении Карповича и Кравцова уехал на волжскую переправу. Кроме подполковника Михайлова, никто из командиров не знал, что генерал направился в штаб фронта.
Между Камышином и слободой Николаевской через обмелевшую Волгу ходил паром и несколько буксиров с баржами. Переправились благополучно. Гитлеровцы с заходом солнца, как по расписанию, прекращали налеты на переправу.
В Николаевке располагались эвакуированные из Сталинграда областные учреждения. Здесь же находились некоторые отделы обкома партии и облисполкома, печаталась «Сталинградская правда».
Кругляков со своими порученцами выехал из Николаевки и приказал остановить машину.
— Ну, академик, решайте, какой дорогой нам лучше добраться до Средней Ахтубы? — неожиданно предложил генерал и протянул Карповичу свою карту.
Тот чиркнул зажигалкой, сориентировал карту, всмотрелся в нее и уверенно ответил:
— Лучше через «Маяк Октября», Ленинск, Заплав-ное, товарищ генерал.
— А почему не через Быковские хутора, Погромное? Ведь так ближе?
Карпович помалкивал.
— Отвечайте, старший лейтенант?
— Так, товарищ генерал, — попытался отшутиться
42
Карпович, — одна птица всегда прямо летала и никогда дома не бывала.
— Допустим, сорока — птица глупая, а мы-то с вами разведчики? Объясните, почему?
— Эта прямая дорога, конечно, порядочно разбита. Осень-то сухая. Пыли на ней в колено, и немцы бомбили ее много раз. Пожалуй, воронка на воронке. Ехать надо на ощупь.
— Убедительно, —хмыкнул генерал.
Ехали молча. Карпович, сидевший сзади шофера, время от времени заглядывая в карту, подсказывал
на какую дорогу сворачи-	т п. к ЯКОв
вать. Встречных машин бы-
ло мало. Больше встречались
конные да воловьи подводы и гурты колхозного скота.
Генерал спал сидя. Он смолоду приучил себя спать в седле, а тут, на мягком сиденье, было удобнее. Но
всякий раз, когда к монотонному рокоту мотора добавлялся новый звук, Кругляков просыпался, выпрямлял
шею, приподнимал голову.
...Шофер остановил машину. Мотор старенький — много масла «поедает». Пока он доставал бачок из багажника и в темноте доливал масло, Кругляков прошелся вперед. За ним, ни на шаг не отставая, — адъютант и Карпович.
43
Они стояли в двадцати шагах от торной степной дороги. По ней то и дело, как таинственные темные привидения, проскакивали грузовики. Фары зашторены. Узкие щелки света лишь обозначали, что это движется автомашина. Надрывно гудели, завывали полуторки и «зисы», реже «студебеккеры», — машины шли на сталинградские переправы с боеприпасами и продовольствием, пополнением для героических защитников города.
— Ну, дружок, теперь расскажи-ка нам, где мы находимся?— Кругляков в потемках заглянул в лицо.— Сколько до Средней Ахтубы, что у нас позади, слева, справа? Подумай. А я пойду подремлю, через десять минут едем дальше.
Темная осенняя ночь. Прохладно, даже холодновато, если долго стоять. Нет ни одного ориентира, кроме дороги рядом да мутных сполохов от ночных пожаров и ракет, там, впереди, в Сталинграде. Значит, сориентироваться можно по времени. Заплавное, большое село на берегу рукава Волга—Ахтубы, проехали минут пятнадцать. Это будет километров пять. Судя по карте, которую он хорошо помнил, примерно столько и до Средней Ахтубы, тоже крупного села, районного центра пригородного района Сталинграда. Справа — на северо-запад— километров на пятьдесят должна быть голая степь. А слева — по ходу на юго-восток — будет река Ахтуба.
Карпович осторожно уселся на заднее, сиденье и только успел закрыть дверцу, как генерал встрепенулся и спросил:
— Где мы находимся?
Карпович доложил. Кругляков промолчал, очевидно, снова засыпая. И неудивительно: все-таки в два раза старше любого из них троих, сидевших в' машине. А работает сколько? В пять часов делает гимнастику, рас-44
Тирается по пояс мокрым полотенцем и за дела до полуночи.
На въезде в Среднюю Ах-тубу, когда машину остановили на контрольно-пропускном пункте, Кругляков, прислушавшись к доносившейся артиллерийской капонаде, опять спросил Карповича:
— Где противник? Откуда он ведет огонь и какими калибрами?
Шофер провел машину узкими и крутыми переулками через село к реке. Там, у понтонного моста, была небольшая очередь. Карпович вышел узнать, нельзя ли побыстрее
Г. Б. Карпович
перебраться на тот берег, в пойму. Пока ходил, спраши-
вал, узнавал — тянул время, прислушивался к артиллерийской пальбе из пойменных лесов, к ответным взрывам снарядов, что прилетали оттуда, с правого волжского берега, из-за Сталинграда.
— Сейчас поедем, товарищ генерал,— усевшись, сказал Карпович и безо всякого перехода продолжил:— Наши ведут стрельбу из 152-миллиметровых пушек-гаубиц. Противник отвечает примерно из такого же калибра. Если определять на слух, то до вражеской батареи отсюда может быть не больше двадцати километров.
Генералу Круглякову все больше нравился этот находчивый и сообразительный старший лейтенант. Лучшего начальника партизанской школы, пожалуй, и не найти.
45
ВИЗИТ К КОМАНДУЮЩЕМУ
Красный сад—небольшое село, крайними домами через сады выходит к берегу Ахтубы. Рядом с селом, в старом заброшенном саду, в глубоких блиндажах и размещался штаб Сталинградского фронта. Командный пункт был в районе хутора Ямы, близ Волги, напротив Сталинграда.
Круглякова принял генерал-майор Варенников, несколько дней назад назначенный начальником штаба вместо генерала Захарова, ставшего заместителем командующего фронтом. Штабной работник высокой культуры и широкого кругозора, Варенников отличался исключительной работоспособностью и терпеливым вниманием ко всем, с кем приходилось ему вместе служить. В прошлом ему доводилось короткое время работать бок о бок с Кругляковым, поэтому встретились они как сослуживцы.
Да, он, Варенников, знает о его назначении: есть шифровка из Ставки.
— Андрей Иванович уже интересовался вами, Тимофей Петрович,— говорил Варенников,— и, очевидно, примет вас незамедлительно, как только прибудет из Ям.
Они пили утренний чай из алюминиевых кружек.
— Вы ведь, Тимофей Петрович, кажется, из здешних мест?
— Не совсем местный. По-старому я — низовский казак.— Кругляков подумал и продолжал:—Казаком был безлошадным... Ростовской области уроженец.
— У Семена Михайловича начдивом были?
46
— Да, это уж после Царицына —на польском фронте.
— Значит, с Андреем Ивановичем вместе довелось воевать в Первой конной?—не унимался Варенников.-— Да, горячее было время...
Кругляков про себя одобрял хитрость начальника штаба: он держал инициативу в разговоре, да так ловко и непринужденно вел беседу, что Тимофей Петрович, тоже опытный и находчивый собеседник, все не находил подходящего момента выложить нужды своего формирующегося «хозяйства».
— А вы знаете, Тимофей Петрович,— не унимался Варенников, — ведь в польскую кампанию наш Андрей Иванович был начальником штаба полка, помощником командира полка...
— Четырнадцатой кавалерийской дивизии,— уточнил Кругляков. Он было уже собрался высказать первую просьбу гостеприимному и словоохотливому хозяину. Но тот настороженно притих, прислушиваясь. Сверху над ними, где-то рядом, было слышно, как подъехала машина, хлопнула дверца. В подземную комнату, обитую досками, заглянул дежурный:
— Командующий...
Оба генерала поднялись.
— Вот теперь мы и решим, Тимофей Петрович, все ваши вопросы,— Варенников откровенно улыбнулся.
Кругляков понимал положение молодого начальника штаба и не осуждал, что он не взял на себя ответственность «решать вопросы».
Генерал-полковник Еременко вошел вразвалку. В руке у него была тонкая палка-трость. Раненая нога третий месяц давала о себе знать.
Освободившись от шинели и фуражки, Еременко подошел к Круглякову, пытавшемуся по всей форме
47
рапортовать о том, что он назначен представителем на Сталинградский фронт, взял его за плечи, и они полу-обнялись. Два генерала, два некогда лихих буденовца.
— Времени у нас мало, Тимофей Петрович,—Еременко принял кружку с чаем,— Паулюс жмет... Давай без церемоний — сразу о деле.
— За этим я приехал, товарищ командующий.— Кругляков, старый служака, не мог обращаться за па-нибрата с командующим фронтом.
— Слышал, облюбовал место в Камышине?
Генерал-майор не успел ответить — Еременко с мягким упреком продолжил:
— Не далеко ли, Тимофей Петрович, от нашего штаба? Знаю, не сам выбирал. Из Москвы указали... Немца мы не пустим за Волгу, так что приказываю тебе, генерал, будь рядом со мной. Где, спросишь? Выбирай удобное для себя место со своими молодцами-партизанами.
— Думаю, товарищ командующий,— отвечал Кругляков,— разместиться в Средней Ахтубе, а запасную базу иметь в Ленинске.
— Пусть будет так.
— Людей...— начал было Кругляков о самом главном, но тут же получил ответ:
— Людей тебе, Тимофей, не будет. Знаешь, как в Сталинграде дерутся: один против десятерых. Храбрые бойцы нужны и на фронте. Ищи сам.— Командующий тяжело встал, опершись на трость. Варенников с какой-то, очевидно, срочной бумагой попытался вклиниться в разговор. Коротким кивком Еременко дал ему понять: «подожди».
— В лучшем случае можешь посмотреть в запасных полках у Чуйкова. А что касается боепитания и другого довольствия — решай с моими заместителями. Они
48
знают о твоем партизанском положении.— Еременко взял у начальника штаба утреннюю оперативную сводку, пробежал ее глазами и сказал:
— Добро, передавайте.— И тут же — Круглякову:— Людей-то тебе, Тимофей,— опять он по-дружески назвал его только по имени,— надо же не просто бесстрашных и находчивых, но и молодых, и прежде всего, из местного населения. И не обойтись в твоем деле без женщин. Так вот, вся статья обратиться к Чуянову Алексею Семеновичу. — Посмотрел на собеседника и уточнил: — Первый секретарь Сталинградского обкома партии. Он просил нас помочь наладить партизанскую борьбу. Ты знаешь, что при Военных советах армий есть партизанские представители. Каждый из них действует по-своему, поэтому и нет никакого взаимодействия у них друг с другом. Вот и берись. Ты знаешь лучше меня, как это нужно делать. И последнее, — Еременко снова отмахнулся от начальника штаба.— Сколько потребуется времени для развертывания твоего «хозяйства».
— Минимум три месяца.
Командующий удивленно вскинул брови и отрезал: — Месяц, генерал. И ни дня больше.
— Так партизан надо учить не только стрельбе...
— Знаю, все знаю,—командующий был неумолим — Учите днем и ночью, а к ноябрю чтобы твое войско было готово, Тимофей Петрович.
Расстались они так же тепло, по-дружески, как и встретились.
В тот же день Кругляков, впервые попавший в замысловатое переплетение пойменных дорог, все-таки разыскал близ Красной Слободы, в небольшом хуторочке Сахарное, Алексея Семеновича Чуянова.
Выслушав просьбу генерала, он ответил:
49
— Люди будут.
— Когда вы сможете дать первую группу?
— Через неделю, а возможно и раньше. Куда прикажете направлять?
— В Среднеахтубинский райвоенкомат.
— Сколько надо?
— Надо 200—300 человек, а подсылайте в три раза больше.
— Понятно,— согласился Чуянов.
— Индивидуальный отбор,— пояснил Кругляков.— Будем брать только добровольцев.
— Понятно,—снова повторил секретарь обкома.— На такое святое дело нужны только чистые души.
На прощание Алексей Семенович посоветовал:
— Будете проезжать Николаевку — загляните к нашим товарищам. Туда на днях выехал заведующий военным отделом Петрухин. Если его не встретите, то в курсе дела заведующий оргинструкторским отделом Тингаев. Вам не лишне было бы познакомиться с ориентировочными данными о наших партизанских и подпольных силах.
— Да, конечно,— согласился генерал.
— Товарищи знают о ваших полномочиях.
...Вечером Кругляков со своими помощниками переправился через Ахтубу и на выезде из поселка, у большой почерневшей от времени мельницы, остановил машину.
— У вас все в порядке?
— Так точно,— ответил за всех адъютант.— Обедали, даже спали немного, заправили машину.
— А что скажет старший лейтенант?—спросил генерал.
— Пойма мне понравилась. Такая красота — не хуже нашего Полесья.
$0
— Это и все впечатления?
— Нет, товарищ генерал, место тут, между Волгой и Ахтубой — настоящий полигон для партизан.
— Ну-ну,— неопределенно ответил Кругляков, а сам подумал: «Вот уж действительно полюбился этот Карпович, в душу влез, мысли читает...»
В ОДНОМ СТРОЮ
Начало осени в сорок втором выдалось сухим и ясным. Весь сентябрь в заволжских колхозах и совхозах убирали хлеб, свозили солому, пахали зябь. На лошадях, быках, тракторах. Работали по-фронтовому — сколько сил хватало, сколько надо было. Шестнадцатилетние «мужчины» и восемнадцатилетние «женщины»— на колесных тракторах, старики и домохозяйки— на лобогрейках.
Дня не выдавалось, чтобы над заволжскими нивами не появлялись фашистские стервятники. Случалось не только обстреливали, но и бомбили работавших в поле людей.
В колхозах Молчановской МТС, как и в соседних зонах, все — и стар и мал — работали в поле. Молчановым остался в памяти недавний митинг. У школы собралось около двухсот школьников, старух, раненых, отдыхавших в селе, и недавно вернувшихся с фронта инвалидов. Митинг открыл начальник политотдела МТС Николай Сергеевич Гусев. Выступал кратко, не сгущая красок, говорил людям горькую и тяжкую правду. Вторично пал Ростов, оставлен Харьков, враг взял Краснодар и Ставрополь. Немцы рвутся к Сталинграду, к
51
Волге. Фашистские самолеты уже бомбят заволжские села и полустанки.
— Партия зовет — все силы фронту!—Гусев передохнул. У него было совсем измотанное здоровье.— Мы должны остановить гитлеровскую сволочь у Волги и в три шеи погнать с нашей земли!
Рядом с ним стояла Рита Гаевская. Напряженно и взволнованно она всматривалась в собравшихся на митинг. Суровые сосредоточенные лица.
Закончив говорить, Гусев кивнул Гаевской: «Продолжай».
— Обращение Сталинградского обкома ВКП(б)! — громко и певуче произнесла Рита. Читала она внятно, торжественно и строго:
— Враг, не жалея сил, рвется к Сталинграду. Дорого обходится ему попытка овладеть городом. Огромные жертвы несут немцы в живой силе и технике, но они бросают в бой все новые силы, пытаясь сломить сопротивление мужественных воинов Красной Армии.
В эти суровые дни у нас нет и не может быть иных целей, иных стремлений, кроме единой — отстоять свой родной город, родной дом, родную семью от фашистских мерзавцев.
Читала, а у самой озноб пробегал по спине:
— Товарищи сталинградцы, жители нашего замечательного, солнечного города, от вас в эти дни требуется проявление величайшего самопожертвования, героических усилий, чтобы отстоять Сталинград, помочь фронту в разгроме врага.
— Больше стойкости, организованности и бдительности!— Ритин голос звенел, как струна.— Помните, речь идет о-том, быть ли нам свободными сынами и дочерьми нашей Родины или находиться в позорном рабстве у немецко-фашистских мерзавцев!
52
Лучше смерть в бою, чем позорное рабство!
Не посрамим чести родного краснознаменного Сталинграда! Вместе с мужественными воинами Красной Армии отстоим от фашистских мерзавцев наш родной, любимый город!
— Дорогие товарищи! — Гаевская сложила газету и еще громче продолжала говорить: — Сегодня мы поможем Сталинграду трудом, нашим хлебом. У амбаров, на току скопились бурты зерна. Надо его переправить в Николаевку, для фронта!
В толпе произошел непонятный гомон, а потом чей-то
М. К. Гаевская
девичий голос призывно
выкрикнул:
— Все на ударник!
— Ясное дело,— проговорил стоявший неподалеку однорукий мужчина.
— Все пойдем! — поддержали другие.
Более ста человек почти всю ночь сортировали и нагружали зерно на пароконные подводы. Из Молчановки к утру был вывезен весь хлеб на элеватор. .
Вместе со всеми работала и Рита Гаевская. Усталая и запыленная, она пришла с ударника прямо в комнату Гусева. Стол ее, помощника начальника политотдела, стоял рядом с его столом. Не говоря ни слова, она быстро написала на листке бумаги: «От кандидата в члены ВКП(б)- М. К. Гаевской. Заявление. Прошу
53
ийпрабить мейя на фронт. Имею специальность трактористки». И расписалась.
Гусев прочел заявление и положил в стол.
— Не получится, Маргарита Константиновна,— пояснил он.— Как и первое твое заявление... это пусть лежит у меня.
Гаевская не сдержалась — почти вскрикнула:
— Ну, почему же, Николай Сергеевич!
— Я уже тебе, Рита, объяснял. Зачем время попусту тратить? Ты устала. Иди отдохни, а в двенадцать поедешь в Николаевку.
— Опять с добровольцами?—она спросила почти с обидой.— Провожать?
Рита была единственной дочерью у Гаевских. Отец ее, человек пожилой, много лет работал в Николаевском районном отделении Госбанка, а мать домохозяй-ничала. Рита училась прилежно, считалась любимицей класса за тихий и не обидчивый характер, за девчоночью чистоплотность и отличную учебу. Успешно закончив среднюю школу, будучи уже комсомолкой, Рита поступила в Саратовский автодорожный институт. Успела окончить первый курс, и началась война.
Война ли — страшное бедствие для всех и каждого,— или для Риты наступила пора взросления, но как бы то ни было, а из Саратова она вернулась в Николаевку не той тихоней и застенчивой девушкой, какой ее считали подружки год назад. Да и многие ее сверстницы уже выбрали самостоятельные пути-дороги в жизни и, конечно, также были не совсем похожи на вчерашних выпускниц десятилетки.
Для нее и всех ее сверстников призывным набатом раздался голос матери-Родины: «К оружию, дети мои! Ни шагу назад! Без Сталинграда для нас нет жизни, нет счастья! Вперед, на врага!».
54
Из прифронтовых районов на этот призыв откликнулись тысячи совсем еще юных патриотов. Из Николаевского района в октябре добровольно ушли шестнад-цати-семнадцатилетние комсомольцы: Федя Плетнев, Коля Мишник, Алеша Беленов, Саша Толочек, Вася Кушнаренко, Лида Долгалева, Митя Беляев, Аркадий Макаренко, Володя Перенчук, Валентин Борейко, годом постарше — Надя Клева, Лида Решетникова.
Из молодых николаевцев, попавших на сборный пункт в Среднюю Ахтубу, старшей была Рита Гаевская. Она все-таки добилась своего: обратилась в обком партии с просьбой повлиять на начальника политотдела. Оттуда позвонили в Молчановскую МТС.
...Двухэтажная школа была самым крупным зданием в Средней Ахтубе. В ее классах и разместился штаб партизанского движения. На переезд из Камышина Круглякову и его офицерам понадобились всего одни сутки. Здесь днем и ночью, почти без перерыва, заседала отборочная комиссия. В партизанские ряды принимали только добровольцев и только индивидуально, по рекомендации обкома партии и обкома комсомола. Прежде чем окончательно решить, комиссия с некоторыми кандидатами беседовала по нескольку раз. Случалось, разговор затягивался дольше обычного, отчего волнение ожидавших очереди еще больше накалялось.
В комиссии было человек пятнадцать военных и представителей местных парторганизаций. За сдвинутыми столами в центре сидели Перов и Карпович. В комнату комиссии вошла девушка небольшого росточка. Миловидное круглое лицо, быстрые глаза, чуть вздернутый нос.
— Шапина, Любовь Яковлевна, родилась в Заплав-ном, в двадцать третьем году, работала в Большевистской семилетке Эльтонского района. Преподавала ге
55
ографию...—На лацкане ее пиджачка белел значок ГСО II ступени, рядом алел комсомольский значок.
— Как настроение?
— Боевое,— улыбнулась Шапина.
— По дому не скучаете?
— У меня только мама осталась... два брата на фронте.
— Усталости не чувствуете?—это уж спрашивал врач.
После Любы в комнату комиссии вошла Полина Абрамова, ее подруга, заведующая сектором учета Эльтонского райкома комсомола. На очереди стояли камы-шанка Тоня Нежинская, Соня Белугина из Быково, Рая Цейтлин из Иловатки...
В канун 25-й годовщины Великого Октября комиссия закончила отбор партизан. Докладывал генералу Перов:
— Мы считаем возможным зачислить 272 человека. В том числе 177 мужчин и 95 женщин. Из них коммунистов 142, комсомольцев 88 и 42 беспартийных.
— Из каких частей и районов?
— Лишь несколько человек мы взяли из резервных групп разведотделов 62, 64 и 65-й армий. Остальные местные жители.— Перов перечислил районы:—Ленинский, Иловатский, Среднеахтубинский, Краснослобод-ский, Владимирский, Енотаевский, Палласовский, Гме-линский, Старополтавский — всего из 18 районов, товарищ генерал.
— А по национальности, не скажете, каков состав?
Перов назвал цифры:
— Казах один, цыган один, мордвин один, татар двое, евреев трое, три белоруса, украинцев шестьдесят пять и сто девяносто два русских.
— Как у вас с инструкторским составом?—обратил
56
ся генерал к Карповичу, который после поездки из Камышина в штаб фронта был назначен начальником учебного пункта.
— Инструктор пока один: Оленичев, москвич,— он имел в виду 18-летнего Алексея Оленичева, (прибывшего по направлению Центрального штаба. — И один мой помощник — лейтенант Кокин.
— А новенький... мой однополчанин...
— Шкрябач,— подсказал Перов.
— Разве не появлялся?—Кругляков улыбнулся.
— Был, товарищ генерал. Но на него еще нет приказа, да и ходит он в гражданском.— Уж в который раз Кругляков про себя отмечал: «Ну и хитер, ну и ловок этот Карпович! Не знает, как поступать с таким заместителем, как Шкрябач? Просто хочет выведать мое настроение —не больше».
— Товарищ Перов, оформите Шкрябача первым заместителем начальника учебного пункта. — Генерал помолчал по своему обыкновению и спросил обоих: — А что, уже слух пошел?
— Есть немного,— улыбнулся Карпович.
А произошло вот что. В распоряжение штаба прибыл Яков Петрович Шкрябач. Он явился в приемную к генералу. Дежурный взял у него предписание и пошел докладывать. Через минуту пригласил его пройти в кабинет.
Войдя в комнату, Шкрябач представился:
— Здравствуйте. Моя фамилия Шкрябач.
Генерал смотрел на вошедшего: ни жестом, ни словом не ответил на его приветствие и не пригласил сесть. Пока генерал рассматривал посетителя, тот взял стул и сел. Еще томительнее становилось молчание, а потом раздалась громоподобная команда:
— Встать!.. Кругом!.. Шагом марш!
57
Не ожидавший такого приема, Шкрябач приподнялся, пытаясь что-то объяснить, но генерал снова:
— Марш!
В приемной, наверное, слышали генеральскую команду, поэтому адъютант и дежурный приглушенно покатывались со смеху. Шкрябачу еще сильнее становилось не по себе, и он уже намеревался в сердцах уйти и не показываться сегодня на глаза сердитому генералу, но лейтенант Кравцов удержал его:
— Не уходите! Он у нас — душа человек. Но дисциплину любит. Зайдите еще раз, как полагается.
— Как это, как полагается?
— Что вас учить?—ответил адъютант, показывая на дверь.— Идите, только сначала постучите.
Шкрябач постучал. Но ответа не последовало, или он не расслышал. Открыл дверь и снова решительно вошел в кабинет.
— Выслушайте меня,— и опять без приглашения, придвинув стул, готовился уже сесть, но генерал и на этот раз скомандовал «кругом марш». И во второй раз Шкрябач очутился в приемной. А там хохот еще пуще.
— Вы постучите, спросите: «Разрешите?» — наставлял молоденький лейтенант.— Как только получите ответ, вот тогда строевым шагом подойдите к столу, приставьте ногу к ноге, руки опустите по швам и доложите, что такой-то прибыл в ваше распоряжение.
Ничего не оставалось делать: Шкрябач постучал, приоткрыл дверь, крикнул:
— Разрешите?
— Заходите,— пробасил генерал.
Настойчивым оказался Шкрябач: строевым шагом не подошел, руки по швам, не опустил, и в тон генералу тоже громко сказал:
— Товарищ генерал! Ну, что вы мною командуете?
58
Вы же видите, я гражданский человек. А гражданским не положены ваши церемонии.
Кругляков вышел из-за стола, подошел, внимательно посмотрел в немолодое лицо посетителя и сказал:
- Да... а я, представьте, и не заметил... Но почему вы в гражданском?
— Так я ж совсем недавно из-под брони выбрался.
— А кем же работали?
— Агрономом... управляющим трестом,—отвечал Шкря-
бач.	д в „
А. В. Перов
Генерал сел:	г
— Да, да... трест — это что-
то большое, конечно. Крупная хозяйственная единица.
Дальше больше. Разговорились. Оказываетя, на одном фронте были в гражданскую.
— Да не Кругляков ли ваша фамилия?—не выдержал Шкрябач.
— Точно, Кругляков,— насторожился генерал.
— Начдив Кругляков!—еще сильнее удивился Шкрябач.— Да я ж с вашей дивизией рубал белополяков.
Обрадованные такой встречей через двадцать два года и необычным повторным знакомством, оба спустя несколько минут, пошли пить чай.
Видно, неправду говорят, что только беда одна не приходит. Люди просто не считают нужным останавливать внимание на том, что и радость, бывает, идет за радостью. Пришли пить чай, а им навстречу ординарец генерала — Петров Василий Николаевич, тоже бывший
59
буденновец. Настоящий кавалерист-рубака: уже шестой десяток разменял, а сильна ладонь в рукопожатии и крепок на ногу. Узнали постаревшие конармейцы друг друга, обнялись, стукнулись плечом о плечо и оба остались на месте. Рассмеялись, довольные своей былой и еще неутраченной совсем молодой силой и удалью. Петров крякнул, лихо расправил пышные усы под командарма Семена Михайловича и, пристукнув пятками кирзовых сапог, будто на них были шпоры, фамильярно пригласил:
— Прошу в хату, дорогие полчане.
Они до седьмого пота пили чай и вспоминали былые походы,-боевых друзей, живых и павших. И не было за чаепитием ни генерала, ни солдата — были три побратима, три коммуниста, вера и сила которых многократно поднимала и вела людей на смерть во имя жизни, на чудовищные даже по военным временам лишения и муки во имя свободы Родины, на героические подвиги, о которых спустя десятилетия после нашей Победы еще мало кто будет знать.
Василий Николаевич Петров неоднократно будет выполнять боевые партизанские задания и после окончания войны снова вернется в Среднюю Ахтубу, в свой родной колхоз.
Тимофей Петрович Кругляков в первые дни сорок третьего года, после того, как созданный им штаб партизанского движения начнет действовать, будет переведен на другую более ответственную военную должность. До последних дней своих он останется в строю родной армии.
В 1966 году — в год смерти Круглякова — Яков Петрович Шкрябач напишет книгу «Дорога в Молдавию». Он расскажет о том, как вместе с другими семнадцатью парашютистами, прошедшими подготовку при
60
штабе партизанского движения, в апреле сорок третьего улетит в глубокий вражеский тыл. И там организуют крупный партизанский отряд, который с боями пройдет по пути в Молдавию от Новозыбкова до Под-волочинска, через тринадцать областей Украины и Белоруссии.
ВЕРНОСТЬ КЛЯТВЕ
Сосредоточив крупные силы, Гитлер торопил Паулюса до наступления зимы покончить со Сталинградом. Ценою огромных потерь немцам удалось выйти к Волге в районе Спартановки, овладеть тракторным. Войска 62-й армии оказались в исключительно тяжелом положении. И все-таки судьба немецко-фашистских войск под Сталинградом была уже предрешена. Вся страна готовила силы для коренного перелома Великой Отечественной именно здесь, у стен легендарного с времен гражданской войны города. Но враг еще был очень силен и упрямо лез вперед.
В тяжелые октябрьские дни из Центрального штаба партизанского движения при Ставке Верховного Главнокомандования на имя генерал-майора Круглякова поступила телеграмма-шифровка. Перед его штабом ставилась задача: ускорить переброску партизанских сил в районы Ростовской области и Донбасса.
Докладывая командующему фронтом о шифровке, Кругляков как бы между прочим поинтересовался:
— Выходит, товарищ командующий, скоро начнем? Еременко не удержался — напомнил Круглякову:
— Я ж тебе, Тимофей Петрович, три недели назад
61
говорил, будь готов со своими партизанами к ноябрю. А теперь получается, что твое войско потребовалось раньше.—И, предупреждая вопрос генерала, добавил:— Когда — не знаю, не спрашивай. Он сам,— генерал-полковник имел в виду Верховного Главнокомандующего,— вряд ли может сейчас точно назвать наш день.
Командующий посоветовал использовать для переброски партизан сопредельный участок вражеского фронта по линии обороны 51-й и 57-й армий. Здесь противник не держал сплошной обороны, не проявлял особой активности, опорные пункты сосредоточивал в хуторах и селах.
При политотделе 57-й армии партизанскую опергруппу возглавлял капитан Портнов Михаил Харитонович. Вместе со своими помощниками П. К. Юхимовичем и К. П. Пугачем он, получив разрешение командующего армией генерал-майора Ф. И. Толбухина, провел рекогносцировку, определил места перехода фронта, разработал маршруты движения партизанских групп по малолюдным степным просторам.
Перед тем, как отправить во вражеский тыл, с партизанами беседовал член Военного совета армии Никита Егорович Субботин, а начальник политотдела Николай Терентьевич Зяблицын снабдил их листовками, сводками Совинформбюро и обращением к солдатам и офицерам противника на румынском и немецком языках.
Ночью капитан Портнов перевез на грузовике две партизанские группы почти на тридцать километров вглубь от дозоров противника. И здесь, в ночной степи, он еще раз напутствовал партизан, просил соблюдать величайшую осторожность, накоротке проверил, не забыты ли пароли на связь, адреса явочных квартир в Батайске и Ростове.
62
А в следующую ночь тот же Портнов все той же степной дорогой между хуторами, занятыми немецко-фашистскими захватчиками, переправил еще две партизанские группы, нацеленных на Ростовскую область.
Из Астрахани к Енотаевке на катере были доставлены четыре крупные группы.
Об «астраханцах» стоит рассказать более подробно, тем более, что до последнего времени не было сколько-нибудь полного описания их боевых дел в те самые трудные и тяжелые для нашей Родины недели.
В начале лета 1942 года в Астрахани, по указанию обкома партии, была создана партизанская школа. Возглавил ее старший политрук Добросердов Алексей Михайлович. Получив распоряжение из обкома партии и штаба партизанского движения, он отобрал добровольцев для выполнения боевого задания. С каждым командиром группы беседовал отдельно, тщательно инструктировал, а затем проверял экипировку партизан: всем ли,, все ли по списку выдано оружие, боеприпасы, сухой паек, одежда и белье.
Одним из старейших курсантов астраханской школы был член партии с 1918 года Пимен Андреевич Ломакин. Перед самой войной его сняли с военного учета, но не мог он, сложа руки, отсиживаться в тылу, когда ненавистный враг вторгался в родные места. Пимен Андреевич работал экспедитором Котельниковского сельпо и хорошо знал дороги в северо-западной части Калмыцких степей. Ему, в гражданскую войну, довелось биться с белоказаками в этих малолюдных местах. Поэтому он, шестидесятилетний бывший красный партизан, с готовностью согласился с предложением взять на себя командование партизанской группой, в которую вошли пятидесятилетний колхозный бригадир Алексей Афанасьевич Дьяков, бригадир и секретарь парторганиза-
63
ции колхоза Зиновий Афиногенова Романов и его тринадцатилетний сын Миша. Младший Романов учился в школе, а летом работал в родном колхозе. В хуторе Майорове все знали работящую семью Романовых. И когда отец, спасая от оккупантов, угонял за Волгу колхозные стада и технику, то от него не отстал и сын. Л потом они вдвоем добровольно записались в партизанскую школу.
Были в группе Ломакина и председатель Котельниковского сельпо Алексей Федорович Павликов и семнадцатилетний комбайнер Харабалинской МТС Дмитрий Зенин, и вчерашние «фэзэошники», молодые рабочие астраханских заводов Михаил Кочуренко, Анатолий Запара, Илья Илющенко, Яков Лихобабин, комсомолки Минджи Санджиева и Лена Туркец.
Боевым приказом перед группой Ломакина поставлены следующие задачи: на железнодорожной магистрали между Котельниково и Пролетарской произвести несколько взрывов, уничтожать в этом районе автотранспорт и обозы с грузами, систематически разрушать средства связи, захватывать нарочных мотоциклистов, пеших и верховых связных, разведывать расположение частей и складов, истреблять высший и средний офицерский состав противника, беспощадно карать предателей Родины, развернуть широкую политическую работу среди населения, разоблачать фашистскую пропаганду.
В приказе перечислено все оружие и имущество, которыми были экипированы партизаны: шесть автоматов с тремя тысячами патронов на каждый, по 1200 патронов на каждую винтовку, 16 противопехотных мин, 34 килограмма тола, на десять дней продовольствия.
Клятву-присягу партизаны давали в зале заседания Астраханского окружкома партии. Четыре группы выстроились в четыре шеренги. Первым с рапортом к 64
секретарю окружкома В. А. Голышеву подошел Ломакин. Рядом с ним стояли: заведующий военным отделом обкома партии Н. Р. Петрухин и начальник школы А. М. ДобросерДов. Получив разрешение, старый партизан повернулся к товарищам по оружию и неторопливо, отделяя слово от слова, стал громко читать клятву — партизанскую присягу:
— Я, Ломакин Пимен Андреевич, перед лицом моей Родины, перед лицом моего народа клянусь быть до последнего дыхания преданным делу освобождения моей Родины от немецко-фашистских захватчиков...
Клянусь быть смелым, мужественным, держать в строгой тайне существование и деятельность организации...
Если же по злому умыслу или по трусости я нарушу данную клятву, то пусть наказанием мне будет всеобщее презрение и смерть от рук моих товарищей. Кровь за кровь! Смерть за смерть!
Вслед за командиром один за другим выходили из строя партизаны и давади клятву, скрепляя ее своей подписью.
Вторую группу партизан возглавил пятидесятилетний Тит Васильевич Паршиков, давний друг П. А. Ломакина, тоже один из бойцов Первого котельниковского красногвардейского отряда времен гражданской войны. Комиссаром группы назначен инструктор Котельниковского райкома партии Андрей Леонтьевич Колесников. Было еще три коренных жителя из Котельниковского района: Федор Моисеевич Тарасов и братья Евстигнеевы— Порфирий Иванович и пятидесятисемилетний Петр Иванович. Остальные — комсомольцы: инструктор Котельниковского райсовета Осоавиахим Василий Баннов, астраханцы — рабочие Владимир Рубак, Давид Алыхов, Иван Параюлев, Исаак Липа, студентка-кал-
3 Степные орлы
65
мычка Свобода Маюджиева, воспитательница Мария Савощенко и счетный работник Раиса Бортникова. Они также прошли ускоренную подготовку в партизанской школе. Группа должна действовать в районе между станциями Котельниково и Абганерово.
Для группы Василия Никоновича Грицаненко отводился участок железной дороги между станциями Пролетарской и Сальском. Грицаненко был единственным военным из всех пятидесяти трех партизан, отправляющихся во вражеский тыл. Он имел звание техника-интенданта и также учился в партизанской школе. В его группу вошли секретарь Верхнекурмоярского райкома партии Николай Алексеевич Хватов, заместитель начальника политотдела Сазоновской МТС Алексей Трофимович Стручалин, директор племенного рассадника Егор Егорович Симоненко и семнадцатилетние астраханцы— Петр Макаренко, Василий Рудь, Станислав Иваненко, Алексей Косенко, Александр Любецкий, Павел Иванов и три девушки: радиомеханик Раиса Богоявленская, закройщица Лида Пасько и секретарь райкома комсомола Олимпиада Шестопалова.
Четвертая группа должна сосредоточить свои боевые усилия на разведке и диверсиях в степной части вражеского тыла, а также поддерживать радиосвязь с радио-центром партизанской школы. Командиром группы назначен председатель верхнекурмоярского колхоза Иван Прокофьевич Мельников, а комиссаром — секретарь Верхнекурмоярского райкома партии Иван Федотович Хорошунов. Среди партизан были еще три коммуниста: помощник начальника политотдела МТС Валентин Николаевич Крикунов, Илья Игнатьевич Хлепетько и фельдшер Иван Пантелеевич Янатьев, грек по национальности. Остальные — комсомольцы-добровольцы с астраханских предприятий: Иван Каширин, Алексей Крычак, 66
Василий Власенко, Александр Гаврилов, Николай Фалеев, Аня Вязанкина. В этой группе была радистка Людмила Дмитриевна Крылова. Коренная ленинградка, выпускница педагогического института, она легко освоила радиодело и за веселый нрав, общительность и прямоту быстро завоевала уважение и считалась любимицей партизанской школы.
В ночь на 28 октября 1942 года одна за другой партизанские группы на грузовиках были переброшены во вражеские тылы. Минуя населенные пункты, без осложнений и происшествий партизаны углубились в степное бездорожье. Морозов еще не было, но предутренние холодные ветры продували даже ватники. Шли только ночью. А днем отсыпались в степных балках и в скирдах соломы.
Ушли сразу четыре группы и пропали. День, другой не подает голоса Люда Крылова. Прошла неделя-другая. Молчит партизанская рация. На исходе ноябрь. И никаких вестей ни от одной из групп. В разведотделе армии и астраханской школе терялись в догадках, что могло произойти с партизанами-разведчиками.
В конце ноября через линию фронта пробрался сотрудник разведотдела 64-й армии старшина Борис Владимирович Алексеев. Он находился со дня оккупации в Котельниково. В боевом отчете о дислокации вражеских войск он указал, что в первых числах ноября в окрест-ностях Котельниково были убиты 15 немецких солдат и 4 офицера. По всему видно — это дело партизан. Гитлеровцы выделили специальный отряд. После многодневных поисков карателям удалось напасть на партизанский след. Между Верхнекурмоярской и Красноярской, в открытой степи, фашисты схватили тринадцать партизан. Ни один из них не проронил ни слова. Погибли они безымянными героями.
3*
67
Капитан Юрченко Трофим Петрович при Военном совете 64-й армии выполнял обязанности представителя штаба партизанского движения. Он немедленно переправил донесение Алексеева генерал-майору Круглякову. Оценивая эти сведения, Тимофей Петрович вместе со своими помощниками пришел к заключению: на этом участке могут действовать только партизанские группы, посланные из астраханской школы.
Поход складывался неудачно. Железнодорожная ветка усиленно охранялась. Беспрестанно шли поезда в сторону Сталинграда. К тому же, будто упреждая партизанские диверсии, гитлеровцы вырубили и без того реденькие лесопосадки на отдельных участках дороги. Мосты через балки постоянно держали под усиленной охраной. Подобраться незамеченным к железнодорожному полотну оказалось делом нелегким.
Неожиданно приблизившаяся в конце ноября фронтовая канонада дала повод для заключения, что наши погнали оккупантов от Сталинграда. Партизаны, очевидно, не знали действительных размеров победы, но догадывались, что им в складывающейся обстановке нужно менять боевую задачу. Вместо диверсий на железной дороге лучше объединить силы в один отряд и попытаться принять участие в боевых операциях. И действовать следует подальше от железной дороги, там, где меньше концентрация вражеских войск и больше простора для неожиданных ударов и маневров в случае преследования противником.
За три недели до Нового года Пимен Андреевич Ломакин объединил поредевшие в беспрерывных переходах все четыре партизанские группы в один отряд и увел его в Заветинский район Ростовской области.
Между хуторами Киселевка и Лобов, на расстоянии семи-восьми километров два крутых оврага сходятся 68
вместе и образуют балку. Называли ее Базовой, видимо потому, что на мыске, образованном двумя оврагами, вот уже много лет находились базы овцеводческой фермы Киселевского колхоза. Две саманные кошары, крытые соломой, землянка, или, как местные жители называют «мазанка», для животноводов, и не замерзающий зимой колодец с ключевой водой,— все это было удобной базой для партизан. И место считалось глухим, расположенным в стороне от бойких дорог. На мыске Базовой и разместил свой отряд Ломакин.
Несколько дней партизаны жили спокойно, набирались сил. Ели вдоволь мяса. Разведчики, шедшие впереди отряда, где-то под станцией Ремонтная незаметно для охраны отбили от большого стада пару бычков. Гитлеровцы, отступая, угоняли скот. Но гурты не поспевали за убегавшими войсками, поэтому оккупанты намеревались на Ремонтной погрузить в вагоны весь скот и табуны лошадей.
У Базовой, в двухстах метрах от землянки и кошар, было сложено несколько скирд прошлогодней соломы. На одной из них Ломакин держал сторожевой пост. Он знал, что в Киселевке размещается румынский эскадрон, что через хутор беспрестанно отступают обозы, и готовил отряд к налету. Расчет у него был простой: как только уйдут кавалеристы, нужно устроить засаду и напасть на вражеский обоз. Разведано и запасное место для базирования отряда. Ломакин ждал. Партизаны вели себя тихо, днем не появлялись из балки.
16 декабря в полдень из Киселевки на ферму прикатили четыре румынских фуражира.
Очевидно, дозорные задремали на солнцегреве и не услышали, как на всю степь скрипели по снегу четыре подъезжавшие подводы. Громко переговариваясь, ездовые принялись накладывать солому на длинные армей-
6$
ские повозки из той самой скирды, на верхушке которой находились партизаны.
Ломакин, Романов, Паршиков и другие наблюдали из землянки за горланившими на всю степь фуражирами и не могли ничем помочь своим товарищам. Им не составляло большого труда задержать четверых солдат, но это вызвало бы тревогу в кавалерийском гарнизоне Киселевки. В планы Ломакина не входило ввязываться в бой с целым эскадроном. Приходилось ждать — другого выхода не было. Быть может, все обойдется: солдаты не заметят партизан на скирде. Но чуда не произошло.
Оттуда, из-за балки, от скирд донесся дикий крик перепуганного вражеского ездового. Раздался один, другой, третий выстрелы.
Троих солдат партизаны почти в упор застрелили, а четвертый, находившийся у подводы, перерезал постромки, вскочил на лошадь и кинулся прочь от скирд, в сторону хутора. Сколько партизаны ни стреляли, ездовой все-таки ускакал, скрывшись за первым же бугром.
И наступила тишина, томительная и тяжелая. От скирд через балку понуро шли двое. Небольшой снежок, покрывший ночью степное приволье, казалось, был белей и ярче обычного в лучах полуденного солнца.
Уходить отсюда, с Базовой, было бы непростительной ошибкой. Ночью —другое дело, можно попытаться оторваться от преследователей. А сейчас, днем, в открытой степи вражеские конники не дадут далеко и отойти от фермы.
У землянки собрались все. Сразу посуровевшие, сосредоточенные, неразговорчивые. Их было тридцать шесть.
— Товарищи! — хрипло проговорил командир.— Партизаны! Сегодня нам доведется принять, может быть, 70
последний и решительный... бой. Уходить теперь, вы сами понимаете, невозможно. Будем держаться до ночи, а потом видно будет. Берегите патроны — бейте наверняка...
Ломакин не договорил до конца. Со стороны Киселевки из-за бугра показалось десятка три всадников.
— Занять круговую оборону! — громко и властно скомандовал Пимен Андреевич.
Возле саманной землянки был полуобвалившийся погреб. В него сразу спрыгнули два партизана. К кошарам, пригнувшись, побежали Мель
ников, Хорошунов, Хватов, Стручалин, Симоненко. За ними устремились астраханские партизаны-комсомольцы.
Около мазанки и за ее стенами залегли Ломакин
и его земляки-котельниковцы.
Вражеские кавалеристы, подбадривая друг друга громким алалаканьем, на рысях кинулись к ферме.
Партизанский залп был не так уж дружным, но довольно метким. Лишь восемь или девять всадников успели повернуть и скрыться. Остальные остались лежать на земле: были убиты или ранены. Освободившись от седоков, подседланные кони ошалело метались по степи и балке. Одна лошадь забежала на мысок. Кто-то из партизан бросился было наперерез ей, но от землянки, как взрыв гранаты, раздался окрик Ломакина:
— Назад!
71
Командир среди своих соратников обладал наибольшим житейским опытом и тоньше других понимал состояние бойца в минуту наивысшей опасности. Разреши одному поймать коня — могут и другие кинуться ловить. Внимание партизан будет переведено не на то, чтобы отразить очередной наскок, а обзавестись конем. Вместе они — сила. Даже если все сядут на лошадей — им не уйти от кавалеристов. А вот так, из-за укрытия, лежа друг подле друга — попробуй возьми их.
Примерно через час снова появились вражеские конники. Теперь они охватывали в полукольцо мысок на Базовой. Потом по команде с криком поскакали к кошарам.
Вот уж когда сказалась придирчивая требовательность инструкторов партизанской школы: одним из обязательных условий зачисления в партизаны Добросер-дов считал меткую стрельбу. Точные прицельные выстрелы бойцов из кошар возвращали кавалеристов назад, за спасительные пригорки.
Трижды осатанело бросались каратели на партизан и трижды улепетывали подальше от меткого огня. На дальних подходах они установили два станковых пулемета и непрерывно начали обстреливать партизан.
К ночи румынский эскадрон превратился в крикливый пеший отряд. Бой затих, но враги не сняли оцепления мыска на Базовой. Всю ночь жгли скирды соломы, то и дело освещали степь ракетами и стреляли для острастки.
У партизан были убитые и раненые. Ломакин, раненный в плечо, полулежал на земляном полу в мазанке. Тут- же были Паршиков, старший Романов, Дьяков, ра-ненная в обе ноги Люда Крылова, братья Евстегнеевы и Баннов.
В дверном проеме показался Миша Романов.
72
— У них, там в кошарах,—обращаясь к командиру, сказал он,— двенадцать человек целых и невредимых.
В разбитые окна землянки проникал свет от горевшей неподалеку соломы.
— Кто живой? — спросил Ломакин.
— Хорошунов, Хватов,— усаживаясь рядом с отцом, Миша перечислял знакомые фамилии.— Качуренко Михаил, Ильюшенко Илья, Володька... Рубак.
Тихо было в этом саманном доме без окон и дверей. Разыгравшаяся перед вечерней зарей метель пригоршнями набрасывала снег на партизан и земляной пол.
— А еще кто? — переспросил сына старший Романов.
— Да пятеро девчат,— ответил Миша.— Они там с фельдшером Ипатьевым у раненых. В дальнем конце кошары, в затишке.
Ломакин, приподнявшись, уселся поудобнее, упершись в стенку здоровым плечом, и попросил:
— Слетай-ка, Мишутка, за Хорошуновым и Хватовым. Посоветоваться, скажи, надо.
Подхватив автомат, Романов проворно юркнул в открытую дверь.
— Чего надумал, Андреич? — поинтересовался Мельников.— Никак уходить?
Пимен Андреевич помалкивал, потом вместо ответа попросил курившего Романова:
— Сверни, Зиновий, цигарку. Во рту что-то пресно стало.
В это время вслед за Мишей Романовым вошли Хорошунов и Хватов.
— Ну как они там? — раскуривая цигарку, спросил Ломакин.
— Не спят, бандюги проклятые,— ответил Хорошунов. — Да и мы не дремлем.
— Ночью они не полезут.
73
— А утром — смотри в оба.
Ломакин будто ждал этой фразы и сразу повернул возникающий разговор по-своему:
— Вот теперь мы тут все партийные.— Передохнув несколько секунд, он сказал самое, по его мнению, главное:— Надо уходить... молодым, здоровым. А мы, кто старше, останемся... прикроем.
— Как же так? — не вытерпел от удивления Хоро-шунов. — Своих оставлять. Ведь мы же все клятву давали?
— Сам погибай, а товарища выручай,— подсказал все время молчавший Петр Иванович Евстегнеев.— Мы про то знаем, потому Пимен дело говорит.
На совете оставшихся в живых коммунистов было решено направить на прорыв вражеского кольца восемь молодых и здоровых партизан во главе с Хорошуновым и Хватовым. Отдали им большую часть патронов и гранат, остатки продовольствия и наказали идти навстречу нашим войскам.
С группой прорыва наотрез отказался идти Миша Романов. Заупрямился сын, как ни упрашивал его отец и старшие товарищи — настоял на своем.
— Останусь с тобой, батя, и все.
Снежная коловерть вроде бы и кстати была, да заметили каратели восьмерых спускавшихся в балку смельчаков. Забросали ракетами. Подняли стрельбу, не дали незаметно проскочить по глубокому оврагу к его вершине в открытую степь...
Утром из хутора Лобова гитлеровцы притащили на конной тяге три пушки, а из Киселевки — минометы. Они, очевидно, не знали действительных сил партизан и, понеся во вчерашних атаках большие потери, отказались от намерения захватить как можно больше партизан живыми,
74
Прямой наводкой из орудий и стрельбой из миномётов каратели разбили все постройки на ферме.
Несколько раз, пересиливая вой метели, переводчик призывал русских сдаться, сулил всякие блага. Но никто не нарушил партизанской клятвы.
К вечеру второго дня в балке Базовой все стихло. В Киселевку гитлеровцы привезли более семидесяти трупов своих солдат. А еще раньше в хуторе по хатам они разместили около ста раненных в бою с партизанами.
В двухдневном сражении с карателями погибли не все на Базовой. Гитлеровцы захватили в живых раненую Людмилу Крылову и привезли ее в Киселевку. Бросили в холодный коридор. Хозяйка дома Мария Андреевна Косивцова, рискуя жизнью, помогла партизанке перевязать раны на ногах, накормила и напоила ее. Пересиливая боль и усталость, Люда рассказала Марии Андреевне о последнем бое отряда Ломакина и просила рассказать нашим, как героически погибли партизаны. И еще она просила обязательно не забыть и передать кому следует, как погиб Миша Романов.
Как только начали рваться снаряды и мины, Миша помог Людмиле переползти из землянки в яму, образовавшуюся на месте обвалившегося погреба. В этом окопе только они и остались живыми из всего отряда. Когда оккупанты начали издеваться над погибшими партизанами, Крылова от страха и обиды разрыдалась. А Миша Романов вылез из окопа, поднял руки кверху и пошел навстречу фашистам.
Если бы не окрик офицера, то озверевшие гитлеровцы тут же на месте растерзали бы юного партизана. Они с ненавистью рассматривали его, совсем еще мальчишку, подходя со всех сторон ближе и ближе. И, когда до Миши можно было дотянуться рукой, он выхватил из-за пазухи гранаты-лимонки...
75
Последний взрыв потряс притихшую было зимнюю степь.
Раненую Люду Крылову каратели отвезли в Ремонт-ную» где находилось гестапо...
БОЙЦЫ ПОДПОЛЬЯ
За день до генерального контрнаступления из Сталинградского обкома партии поступила ориентировочная «Справка о партизанском движении в районах области, временно оккупированных немецкими захватчиками». С ней Кругляков знакомил только Перекальского и Перова.
«В районах, занятых немцами,— читал генерал,— обкомом ВКП(б) при помощи командования войсковых соединений развернуто партизанское движение как путем засылки в занятые районы партизанских групп, так и путем оставления в тылу врага коммунистов, комсомольцев и беспартийных активистов в качестве диверсантов и партийно-комсомольских организаторов.
С 25 августа по 15 ноября с. г. в районы, занятые немцами, было послано 9 групп с количеством бойцов 122 человека и оставлено одиночек 53 человека, всего — 175 человек, а именно: в Клетском районе непродолжительное время действовала группа в количестве 14 человек под руководством секретаря райкома ВКП(б) тов. Ткаченко. В Нижнечирском районе действует группа под руководством председателя исполкома тов. Воскобойникова и первого секретаря райкома ВКП(б) тов. Чистова. В Тормосиновский район была послана группа в количестве 22 человек...»
76
— Об этом отряде,— прервал чтение Перов,— я вам докладывал, Тимофей Петрович. Тормосиновских партизан больше нет.
Да, он помнит подробный рассказ майора о трагической судьбе этого отряда. Был сформирован он райкомом партии. Командование принял на себя первый секретарь Тормосиновского райкома ВКП(б) IT. С. Матвеев, а комиссаром стал редактор районной газеты «Колхозник Дона» И. С. Пегов. В отряд зачислены комсомольцы Фролов, Обрывкина, Скоробогатова, Филатов, Степнева и другие.
По заданию разведотдела 64-й армии партизаны переправились на правый берег Дона, добыли необходимые разведданные и благополучно вернулись. Отряд и .второй раз бесшумно на лодках переправился на вражеский берег и готовился развернуть борьбу против оккупантов в своем районе. Гнусные предатели, сбежавшие с партизанской базы, выдали гитлеровцам расположение отряда, его состав и вооружение. В неравном бою большая часть отряда погибла, в том числе пал смертью героя комиссар отряда И. С. Пегов.
Некоторым тормосиновским партизанам удалось уйти от карателей. Командир отряда Н. С. Матвеев скрывался на хуторе Бирючинский и 11 октября перешел линию фронта в Сталинграде, в районе завода «Красный Октябрь». Он сообщил командованию расположение вражеских аэродромов, артиллерийских батарей, складов и нескольких штабов.
Генерал прочитал своим помощникам еще и о том, что в Верхнекурмоярский и Котельниковский районы направлено по две группы. Помимо этого, в Котельнико-во оставлены комсомольцы во главе с Георгием Смирновым. До оккупации Смирнов работал помощником начальника политотдела по комсомолу Котельниковской
77
МТС. Подпольная кличка Злой, пароль на связь имеет «Привет вам от нас». Приметы: рост средний, волосы светло-рыжие. В состав подпольной комсомольской организации включен электросварщик Иван Мартынов, подпольная кличка Василек. Среднего роста, смуглый, брови резко черные. На связь выходит по вторникам, в тупик улицы Чеснокова, около мастерской сапожников, напротив здания отделения Госбанка. Пароль — «Чайка». В справке указывались приметы и пароль еще трех подпольщиков.
В Сталинграде, Серафимовичском, Городищенском и других районах оставлены одиночки и небольшие группы, которые работают в большинстве своем на правах подпольных партийных и комсомольских организаций...
Закончив чтение справки, Кругляков снял очки и задумался. Нарушил молчание Перов:
— Трудно поверить, что теперь именно так,— он жестом указал на листки бумаги.— Времени прошло порядочно. Почти три месяца...
— Гитлеровцы у Сталинграда держат по крайней мере миллионную армию,— проговорил Перекальский.— С осени балки и лесопосадки забиты войсками. А теперь вот-вот ляжет зима — оккупанты в хуторах и селах. Зимой в открытой степи партизанам не прожить больше недели...
Кругляков, внимательно выслушав помощников, сказал:
— Да, многое мы еще не знаем и вряд ли узнаем...
Из 64-й армии капитан Юрченко доносил, что подготовленный при его участии нижнечирский партизанский отряд «За Родину» с августа начал действовать на правобережье Дона. Связные несколько раз доставляли в разведотдел армии ценные данные о дислокации вражеских войск. Доносили командиры партизан и о том, 78
что первоначальный состав отряда с 26 партизан увеличился почти до сорока человек за счет бойцов, потерявших связь со своими частями, что отряд базируется в лесу близ хутора Зимовного.
Как и тормосиновских партизан нижнечирский отряд выдали предатели. 27 сентября в результате внезапного нападения гитлеровцев в бою погибли комиссар А. М. Чистов, начальник штаба М. П. Степаненко, майор Мартынов и другие командиры, входившие в отряд. Оторвавшись от преследования карателей, П. П. Воскобойников увел остатки отряда вниз по Дону и выбрал новым местом базирования остров Фили, в сорока километрах от Зимовного. Отсюда партизаны делали вылазки— вступали в схватки с оккупантами, совершали диверсии на дорогах.
Наступали холода. И отряд попытался пробиться через вражескую передовую между станцией Тундутово и селом Плодовитое. Перейти не удалось. Почти все участники прорыва погибли.
В тылу по ряду обстоятельств остались комсомолки-партизанки этого отряда Клава Панчишкина, Тамара Артемова и их ровесница кандидат в члены партии Рая Демида. Они устроились «прислуживать» оккупантам, чтобы незаметнее вести подпольную работу. С помощью Ф. М. Якушева, парашютиста-десантника, после выполнения боевого задания оставшегося в тылу, подпольщицы принимали сообщения Совинформбюро и распространяли их среди населения. В хуторе Верхнесолонов-ский размещался госпиталь с нашими ранеными бойцами. Комсомолки-подпольщицы помогали вылечившимся перебираться через линию фронта. Но опять же из-за предательства — по доносу хуторского полицая — в последние дни октября нижнечирское гестапо арестовало Панчищкину, Артемову и Демиду. В ночь на 22 ноября,
79
перед тем как убежать из Нижнечирской, фашисты расстреляли отважных партизанок...
Котельниковские подпольщики, несмотря на то, что поселок все пять месяцев оккупации был переполнен вражескими войсками, в сложных условиях терпеливо ждали встречи со связным из центра. Но в те дни партизанским связным просто невозможно было пробраться в Котельниково.
Устроившись чернорабочими в паровозное депо, Смирнов и Мартынов вместе с другими патриотами полтора месяца «ремонтировали» подъемный кран, предназначенный для загрузки локомотивов углем. Так и не дождался начальник депо фашист Готвальд, когда будет собран кран, чтобы можно было ускорить экипировку паровозов топливом. Пригрозив ремонтникам суровой карой, он разогнал их по различным цехам депо, а подсобников Смирнова и Мартынова поставил на поворотный круг. И тут подпольщики нашли себе дело: несвоевременно заливали смазку, «забывали» вынимать закладки, и этим срывали вейерные пути. А чтобы восстановить рельсы, требовались не минуты, а часы. Попадая на поворотный круг, паровозы нередко больше обычного задерживались на нем. Так незаметно патриоты затягивали и срывали сроки подачи локомотивов под воинские составы оккупантов. А когда до Котельниково стала доноситься канонада наступавшей Красной Армии, Смирнов и Мартынов устроили аварию на поворотном круге, и во всех цехах на несколько часов была нарушена подача электроэнергии.
...Глубокой ночью 13 сентября, когда гитлеровское командование сосредоточило в районе Городище—Раз-гуляевка крупные силы для штурма Сталинграда, в центре поселка Городище неожиданно вспыхнул уличный бой. Оккупанты падиди из автоматов, рвались гра-80
наты, в перестрелку вступил даже крупнокалиберный пулемет.
Насмерть перепугали гитлеровских вояк три комсомольца-подпольщика— Коля Аляев, Вася Кузьмин и Шура Свиридов. Оставшись по заданию райкома комсомола под оккупацией, они в августе-сентябре собрали ценнейшие сведения о расположении артиллерийских позиций и вражеских штабов, а также складов с боеприпасами и горючим. Однако подпольщики не дождались связных из Сталинграда и, узнав, что завтра у, гитлеровцев генеральное наступление, решили во что бы то ни стало пробраться в город. Они погибли в своем поселке, где родились, учились в школе и успели прожить только по 16—17 лет...
* * *
19 ноября войска Юго-Западного и Донского фронтов одновременно перешли в решительное контрнаступление. А через сутки воины Сталинградского фронта сломали вражескую оборону и устремились навстречу наступающим с северо-запада частям соседних фронтов. 23 ноября в районе Калача наши войска накрепко замкнули кольцо окружения гитлеровских войск в узком междуречье Волги и Дона.
...Выдержав неслыханную трехмесячную осаду, отразив бешеные атаки бронированной фашистской машины, Сталинград выстоял, Сталинград перешел в наступление, Сталинград побеждает!
В один из последних дней ноября Круглякова вызвал к себе командующий фронтом.
— Тимофей Петрович,— обратился к нему Еременко.— Немцы, как ты знаешь, окружены в Сталинграде. Но что там теперь делается, на*м мало известно. Боевой
разведкой действовать бесполезно. Нельзя ли проникнуть в город партизанам?
Кругляков понимал, насколько важна просьба командующего и настолько она сложна.
— При такой концентрации войск очень трудно будет действовать нашим разведчикам...
— Военный совет понимает, что эта задача не рядовая, а действительно очень трудная, поэтому и обращается с просьбой, а не с приказом.
— Я понимаю вас, товарищ командующий, поэтому прошу два дня на подготовку.
— Добре, Тимофей Петрович,— генерал-полковник тепло распрощался с Кругляковым.
Возвратившись в свой штаб, генерал вызвал Пере-кальского, Перова и капитана Куприкова, передал им просьбу Военного совета фронта.
— Кому поручим?
— Желающих достаточно,— ответил Перов.— Только дайте знать — каждый готов идти в тыл к врагу.
— Без подготовки,— улыбаясь, уточнил Перекальский.— Народ лихой. Сдерживать приходится.
Куприков заговорил последним:
— Послать лучше несколько групп сразу.
Перов, не раскрывая планшетки, называл фамилии:
— Иванова, Клева, Цейтлин, Чубейко, Марченко, Беляев, Коновалов... Все они добровольцы, прошли начальную подготовку в партизанской школе...
— Хорошо,— одобрил Кругляков.— Вам троим в течение двух суток надлежит подготовить три группы разведчиков... Вероятнее всего без шума удастся переправить вот здесь.— Он показал на карте извилистую полоску балки Мечетки.— На участке 124-й стрелковой бригады... Задача ставится для наших партизан следующая...
82
РАЗВЕДКА НАДИ КЛЁВА
Под артиллерийским огнем переправились через Волгу на катере в районе Скудры—Спартановка.
Немцы были на тракторном. Переправа обошлась благополучно: никого не задело. Партизан по-братски приняли в своем блиндаже разведчики Павла Новокще-нова из 124-й стрелковой бригады. Отогрели, дали хорошо отдохнуть. И в ночь на четвертое декабря они пошли...
На передовой ночью было довольно светло. Перед этим выпал снег. Гитлеровцы светили ракетами. Постреливали наугад. По малейшей тени или подозрительному шороху били из пулеметов.
Идти в ночь, по незнакомой местности — на каждом шагу жди пули или мины. Да какрй там шаг! Все время ползком. Тихо, осторожно — ни вздоха, ни кашля, ни стука. Ползут по рыхлому снегу... Чубейко, Рая Цейтлин и Надя Клева. Чубейко девчата даже не знали и как звать. За день или за два до переправы через Волгу в их группе оставили троих. Да у партизан и не принято было выспрашивать, кто да что, да откуда.
Разведчики не торопились. И спешить-то опасно. Одеты во все гражданское, за плечами вещмешки со взрывчаткой, бутылки с горючей жидкостью, за пазухой гранаты. Группе поставлена задача: ночью выйти к Орловке. Переждать там день, а следующей ночью подорвать крупный склад боеприпасов. В штабе не могли определенно показать его место на карте, никто точно не знал, где он находится. Потому параллельно с этой направили еще одну группу партизан-разведчиков, чтобы навер
83
няка уничтожить склад. Без боеприпасов гитлеровцы долго не продержатся в кольце.
Дали и второе самое важное задание: на обратном пути разведать, где расположены штабы, радиостанции, линии связи, запоминать отличительные знаки на автомашинах, танках, определять, хотя бы примерно, сколько и где повстречается солдат и офицеров.
У фашистов не было сплошной линии окопов. Они держали дозоры неподалеку от блиндажей на правом склоне Мечетки. Поэтому разведчики благополучно проползли между двумя дозорами. Ветер доносил гомон ненемецких дозорных, которые временами постреливали из пулемета в сторону нашей передовой. От страха, очевидно.
Вдруг в ночной темноте противно загоготал шестиствольный миномет. Оглушительно рванули мины...
Ночной мороз крепчал. Длинная декабрьская ночь медленно ползла к рассвету. Ребята лежали, не двигаясь. После резкого треска взрывов несколько минут ничего не было слышно — оглушило, а потом зашипел снежок, схватываемый ветром.
Очнувшись, Надя протерла рукавом лицо и, не веря своим глазам, увидела, что ее подруга, Рая Цейтлин... светится. Она лежала на боку и не замечала, что за ее спиной вот-вот вспыхнет пламенем разбитая бутылка с горючей смесью. Надя торопливо загребла снегом, завалила комьями земли светящееся пятно. Глубоко в снег затолкала бутылку. Рукавом протерла Раин вещмешок, а потом уж шепотом спросила:
— Тебя не задело?..
— Что-то с ногой...
Ладонью Надя нащупала выше ее колена рваную и мокрую штанину. Торопливо стала искать в карманах бинт.
84
Готовились тщательно, а про индивидуальные пакеты забыли. Хорошо, что под шапку-ушанку покрыла белый платок. Пригодился. Пока перевязывала ногу, Рая держала карабин наготове и взволнованно шептала:
— Чубейко-то лежит... Не шевелится. Что с ним? А, Надя?
Откуда ей было знать, что с ним? Лежит и лежит. Метрах в двадцати, еле видно на снегу.
Девчата поползли к нему.
Мина разорвалась рядом.	Н. В. Клёва
Это было страшно. Впервые лежать с мертвым, убитым, со своим товарищем. И ночь. Темень. Стрельба, мороз, раненая подруга. Идти не может. А куда идти? Ни Рая, ни Надя дорогу в Орловку не знали. Что делать? Слезы наворачивались на глазах, быть может, от холода или от обиды.
Вблизи вражеских блиндажей нельзя же лежать до рассвета. И они поползли, оставив Чубейко. Ползли долго, с частыми отдыхами. А куда, точно не знали. Лишь бы подальше от гитлеровской передовой.
Надя чувствовала, что выбивается из сил — вещмешок тяжелый. А каково Рае? Спрашивает ее на каждой остановке. А та бодрится:
— До свадьбы заживет.
Но вот она лежит дольше обычного. Пытается согнуть ногу. И, будто они собираются к подруге в гости, шепчет ей:
85
— Ты, Надя, иди, а я тебя тут подожду.— И виновато добавляет:—Нога моя что-то...
— Мы сейчас же будем возвращаться,— пытается объяснить Надя.— Проводник погиб, ты ранена. Что в таком положении можно сделать?
А Рая на своем стоит:
— И одной можно добраться до склада.
— Не смогу я, не сумею. Ведь мы потеряли и ориентировку. И тебя я не брошу.
Прижавшись друг к другу, они лежали в неглубокой воронке и шепотом спорили до тех пор, пока не заметили, что за Волгой посветлел небосклон. Идти или ползти ни вперед ни назад уже не было смысла. Надо день переждать. Но как и где?
В предрассветных сумерках неожиданно повалил снег. Спорый такой, пушистый. Раньше вряд ли они замечали, что таким он может быть красивым и... равнодушным.
— Вали, вали, снежок, — шептала Рая, заваливай наши тропки.
Сквозь снежную пелену они различили очертания пепелища сгоревших домов и совсем рядом разбитую полевую кухню. Два ее колеса почти по ступицы вмерзли в землю. Тут же среди покореженных повозок валялись остатки лошадиных трупов.
Решили передневать у полевой кухни. Под ней не так уж было просторно, зато затишек и сверху прикрытие. Хотя и одеты они тепло, а все-таки день пролежать на мерзлой земле нелегко — холодно. Наде куда еще не шло: почти весь запас хлеба и сала съела. С Раей было хуже — плохо ела. Все бодрилась. А под вечер нога так распухла, что через ватную штанину врезалась в сапог. Поднялась температура. Появилась сильная боль. Надя сделала кое-как перевязку носовым платком да обрывками своей нательной рубашки.
86
Как только настала ночь, взвалила подругу себе на спину, ухватилась та за Надино плечо рукой, и потихоньку поползли они к своим.
Тяжело и жарко было. Рая впадала в беспамятство. А Надя, потная, окунет лицо в снег и дальше. Тем же путем. Через Мечетку. К утру добрались до своего боевого охранения...
Раю Цейтлин сразу через Волгу — в госпиталь.
Наде дали день на отдых. И в ночь с новой группой она отправилась выполнять задание. Опять через Мечетку, через вражескую передовую.
Пройти, однако, не удалось. То ли фрицы все-таки заметили вчерашний след партизан или обнаружили тело Чубейко, а быть может, просто так совпало, но во второй раз разведчики смогли лишь спуститься в овраг, на ничейную землю. Всю ночь гитлеровцы стреляли и светили ракетами. Идти было равносильно бессмысленной гибели.
И снова день ожидания в блиндаже разведчиков бригады. Командование ограничило новую задачу только наблюдением, потому что склада боеприпасов под Орловкой уже не оказалось. Уточнять не было времени: вторая ли группа разведчиков или дальнобойная артиллерия подняла его на воздух,— не так уж это важно. Одно точно: авиаразведка обнаружила неподалеку от разбитого села остатки пожарища огромного склада боеприпасов. Подтвердили то же и наземные наблюде-дения.
В третий раз Надя Клева пошла через передовую с Любой Ивановой. Они успели подружиться в партизанской школе. До войны Люба жила в Одесской области, окончила учительский институт и добровольно ушла на фронт. А весну и часть лета сорок второго года, эвакуировавшись, работала в Кайсацком районе комсоргом
87
колхоза имени Кирова, где председательствовал ее отец Лука Давыдович Иванов, ветеран гражданской войны, старый большевик.
Люба старше Нади на два года. Она еще в начале осени ходила в Сталинград и в глазах Нади была большим авторитетом.
В теплой гражданской одежде, без какого-либо оружия, в белых маскировочных халатах, они удачно прошли вражеские передовые порядки в районе Мечетки. До утра отсиживались в полуподвале разбитого дома.
Задание перед ними поставлено короткое и ясное: разведать дислокацию гитлеровских войск в районе Тракторного — Орловки — Городища.
Города не было, были развалины. Жутко смотреть на разрушенные и сожженные дома. Битый кирпич, осколки стекла, искореженное железо, неубранные трупы людей и лошадей,— все эти остатки длительных боев не смог покрыть даже щедрый декабрьский снегопад. И вопреки смерти и разрушениям люди жили в поселке тракторного.
Оставив маскхалаты в развалинах, партизанки пробрались на верхний поселок, к Любиным знакомым. В блиндаже, куда они уверенно спустились, две женщины встретили Любу, как соседку. Посидели у них, отогрелись, потихоньку расспросили о безопасной дороге на Орловку и распрощались. Они ничем себя не выдали, что пришли из-за Мечетки. Надя больше помалкивала или поддакивала, а Люба говорила и говорила с женщинами: и где можно взять конины, и дров, и, что ходят слухи, наши немцев окружили... скоро им конец.
Выйдя из блиндажа, девушки уверенно стали пробираться через развалины в сторону Орловки. Под ноги Любы попалось помятое, но целое ведро.
— Пригодится,— она надела его на сгиб руки,
88
Не успели они завернуть за угол разбитого сарая, как неожиданно навстречу вывернулись три гитлеровских солдата.
— Хальт! — скорей прошипел, чем сказал один из них, и автоматом толкнул девушек к стенке. Двое других, не говоря ни слова, начали обыскивать. Заставили Надю снять сапоги, а Любу — растоптанные, залатанные валенки. Одежда на них была малого размера. Немцам не годилась. Забрали только хлеб.
Когда уходили на задание, то им разрешили взять с собой буханку. И наказали, обязательно съесть хлеб утром, перед тем, как отправляться по городу. Так и они думали поступить. Да ребята, разведчики из бригады, на прощание дали по кусочку сахару. Сахар-то утром пососали со снегом, а хлеб не тронули. Решили, что пригодится еще...
Немцы были голодными. Сразу же поделили на три части две целехонькие половинки армейской буханки и с волчьей жадностью поглотали хлеб.
Люба пыталась им растолковать, что идут домой, в Орловку, что они здешние и потому их нужно отпустить. Один из солдат, очевидно, довольный тем, что подкрепился куском чистого размольного хлеба, махнул рукой: идите.
И они не торопясь пошли через пустырь, к оврагу.
— Ну, кажется, пронесло,— сказала Люба. И в это время сзади, в их спины ударила автоматная очередь. Падая от неожиданного грохота, Надя увидела, как Люба схватилась за голову. Ведро выпало из ее руки и покатилось в глубокий овраг.
В нескольких метрах от Нади полулежала ее боевая подруга. Не успела она приподняться на локти, чтобы помочь Любе, как раздалась новая автоматная очередь.
Земляная крошка от пулевых рикошетов больно уда
89
рила по рукам и лицу. Надя не удержалась на краю оврага и вслед за ведром свалилась под кручу, в снег...
Остаток дня и всю ночь Надя не показывалась из оврага. Наревелась над Любой. Как могла, прикрыла ее битыми кирпичами и снегом. Намерзлась так, что, казалось, никогда не отогреется.
Утром все-таки решилась продолжить разведку. Ведь с Любой они толком еще ничего не успели узнать. Не возвращаться же третий раз с пустыми руками.
Решила пробираться на Орловку, а там что будет. Люди-то в селе наши: помогут, покормят. С такими мыслями ушла от своей подруги, оставшейся навечно в безымянном овраге.
Видно, настолько Надя была потрясена всем случившимся, что ноги повели ее совсем в другую сторону. Она оказалась у останков дома № 529.
Бывает же такое в жизни: сколько лет прошло, а до сих пор помнит она эти цифры на уцелевшей стене. Дом этот стоял неподалеку от тракторного завода.
Сколько встречалось ей немцев в одиночку и группами, никто из них ее не остановил. А тут, у дома, прямо-таки захрипел на ломаном русском языке пожилой солдат:
— Куда?
Надя попыталась объяснить, что тут, мол, живет ее сестра, а сама она из Орловки. Гитлеровец не стал слушать, а выругался и грубо толкнул ее в спину.
Торопливо пробираясь через заснеженные развалины, она ждала автоматную очередь- Уж потом, спустя несколько часов, поняла, что случай ее спас: если бы часовой понял, что она искала сестру на тракторном заводе, где нет никого кроме гитлеровцев, то беды бы не миновать.
Почти весь день, пока носили ноги, ходила Надя по
90
бывшему поселку тракторостроителей. Много увидела и запомнила: где укрывались минометные батареи, где зарыты в землю танки, а где особенно густо расположены блиндажи. Разведданных набралось много.
Случай ли привел, шестое ли чувство, трудно объяснить, но пришла она к тому блиндажу в бывшем поселке Дачном, куда заходила с Любой. Толкнула хлипкую дверь и упала. Сил больше не было держаться...
Женщины раздели. Напоили кипятком и уложили на нары. Ноги растирают, а сами про Любу расспрашивают.
Узнали, как она погибла, посочувствовали и тихо так спрашивают:
— Ты, когда ж думаешь за Мечетку?
Разреветься бы от такого внимания и участия, да у Нади на слезы, видно, сил уже не было.Что ж, подумалось ей, скрывать от них, таких же матерей как и ее мама: все они видят и понимают ее положение. И она открылась им, что перешла передовую. А они наперебой принялись рассказывать о том, что знают о расположении фашистов.
— Сегодня бы надо, в полночь,— говорит Надя, а сама обжигается какой-то тюрей: ест деревянной ложкой не то кашу, не то суп — такой вкусноты, что дух захватывает.
Уложили ее на тюфяк, накрыли домашним лоскутным одеялом. Полушубок, сапоги, ватные брюки примостили сушить около железной печки.
В полночь эти две женщины и проводили разведчицу из своего подземного жилья.
Ночь выдалась лунная, с низкими облаками. Согнувшись в три погибели, пробегала опасные места, а больше ползком добиралась до Мечетки. На подходах к правому склону находились немецкие блиндажи, а на левом склоне, в двухстах-трехстах метрах были наши. По глубоко
91
му снегу, кое-где и под снегом спустилась Надя в русло балки. По ее дну подо льдом бежал ручеек шириной в два шага. Сюда, к проруби, случалось, ночью спускались немцы за водой. Ребята из бригадной разведки рассказывали, как они добыли несколько «языков» у этой проруби. Надо быстрее уходить отсюда. Не хватало еще на нейтральной полосе встретить фрица. Что она сделает: оружия-то у нее никакого.
Луна то появлялась, то скрывалась за тучами. От проруби было много следов в сторону нашей передовой. Вот снег от большущих валенок, подшитых в крупную стежку. Такой след мог оставить только Марченко. Он входил во вторую тройку, которая нацеливалась на Орловский склад боеприпасов.
Надя не ошиблась. Группа Марченко еще находилась в блиндаже боевого охранения.
— Ну и ну! — удивился всегда общительный и добродушный Марченко, когда понял, что она по его следам шла.— Задержись я с девчатами на несколько минут у проруби — и мы тебя, Надя, сюда приволокли бы как «языка». Поди, разберись, кто спускается от фрицев к проруби.
И он рассказал, как они шесть дней провели во вражеском тылу. Добрались все-таки до Орловки. А склада уже нет — взлетел на воздух.
В Сталинграде мало были, днем отлеживались в сне-гу- Когда спустились к проруби, то решили захватить «языка». Но не дождались.
Марченко спросил о Рае Цейтлин и Чубейко. Надя рассказала. Оказывается, он с Чубейко успел подружиться в партизанской школе. Как-никак они были почти одногодками: Иван Семенович Марченко работал комбайнером в Палласовском районе, а Николай Петрович Чубейко — милиционером в городе Камышине.
92
Терять товарищей тяжело, таких друзей, как Люба Иванова и Чубейко, — вдвойне тяжелей.
* * *
Начальник оперативной партизанской группы при Военном совете 62-й армии майор Шишкин Семен Сергеевич сам принимал доклад о результатах разведки. Надя старательно писала в большом блокноте майора: «...Мною установлено: 1. В доме, где ранее находились детские ясли № 6 поселка тракторного завода, размещается столовая немцев. 2. Рядом с этой столовой находится бойня, где немцы производят убой лошадей. 3. По улице, где проходит трамвайная линия тракторного завода на поселок, в трех больших красных домах, против них два разбитых трамвайных вагона, расквартированы немецкие солдаты и офицеры. Утром они оттуда выходили умываться на улицу. Направо от памятника Дзержинскому, в угловом доме помещается гараж. Машины заходят с уличной стороны в проломленную стену. 4. В школе имени Сталина находится штаб какой-то части. К нему подходят несколько кабельных красных проводов. В школу офицеры заходят и выходят... 5. Между поселками Линейным и тракторного завода в 300— 400 метрах выше кладбища производились окопные работы... И подписалась: «Александра Чернышева». Такими по легенде были ее имя и фамилия.
— Все это, Александра Чернышева,— приветливо улыбаясь, говорил ей Семен Сергеевич,— очень ценные сведения. Но,— майор посерьезнел.— Надюша, главного нам еще не удалось сделать: разведать сосредоточение врага в районе Орловки—Городища. В этих местах они должны держать свои резервы, склады, штабы... Словом, Надюша, очень устала?
93
— Нет, что вы, товарищ майор,— схитрила Надя.— Посплю, вот и все пройдет. Нисколечко не устала.
Майору стало не по себе от ее наивной, почти полудетской хитрости. А что делать? Уже несколько групп партизан как ушли в Сталинград, так и не вернулись. А вот она, Надюша, прошла и вернулась.
— Надо идти, дочка,— только и сказал майор.
— Хорошо,— ответила партизанка.
Один только день отсыпалась Надя в блиндаже разведчиков бригады, а вечером вновь ушла во вражеский тыл. Задача — во что бы то ни стало пройти в Орловку и Городище.
На этот раз она не чувствовала ни страха, ни оторопи: некогда было задумываться об этом. Как никак, хотя и одна, а переходила передовую почти в одном и том же месте. Знала, если будет уж совсем трудно, то укрыться можно будет у знакомых в блиндаже на Дачном. И еще, наверное, потому не было страшно, что уже перебиралась через боевые порядки гитлеровцев и видела гибель своих товарищей, отчего еще и еще четче понимала, насколько важно проникнуть во вражеское кольцо, добыть нужные сведения и этим отомстить за Любу Иванову, Раю Цейтлин и Николая Чубейко.
В глубокую полночь в стороне от ее места перехода наши устроили на передовой небольшой переполох, отвлекли внимание вражеских дозорных. Надя благополучно проползла по снегу за блиндажи и очутилась на вершине правого склона Мечетки. Ползком, перебежками от воронки до разбитой машины, от павшей лошади до неубранных трупов вражеских солдат, к рассвету она добралась до развалин Дачного. Залегла в заснеженной воронке и стала наблюдать за дорогой от тракторного на Орловку.
С появлением солнца взад и вперед покатили авто
94
машины, пошли солдаты. Сбоку от дороги, по тропинке с ведрами в руках и на коромыслах цепочкой торопилась группа женщин, старух и подростков. Надя присоединилась к ним. У одной старушки взяла помочь донести ведро. Оно оказалось тяжелым. Спросила:
— Бабушка, что несете?
А она в ответ:
— Ты что же, голубушка, не здешняя?
Надя ответила, что городская, что идет вот к тетке в Орловку, потому что больше никого из родных не осталось в живых. Старушка посочувствовала и укорила, что вот, мол, молодая, глупая идет в Орловку:
— Там ведь ничегошеньки нет—все съел немец. Его там, супостата, видано-невидано. Все в блиндажах сидит. И мы-то, орловские, живем в погребах. А едим, что придется. Вот разузнали, что осенью разбили цистерну с патокой. Она стекла под откос, в канаву, да и застыла. А мы вот и пробираемся днем, ночуем где попало там, в Сталинграде, а утром вот несем домой.
Старушка попалась дотошная: начала выспрашивать, как звать Надину «тетку», где живет. Как могла отговаривалась Надя: и что она из эвакуированных и что не знает, где тетка жила. А бабка свое:
— Мы, орловские, знаем не только своих, но и всех эвакуированных по именам.
Пока шли и переговаривались, их несколько раз останавливали гитлеровцы, обыскивали, заглядывали в ведра, где были бурые комки патоки, перемешанные с грязным снегом. Гитлеровцы брезгливо ворчали, видимо, принимали патоку за сгустки крови. К тому же кое-кто из женщин тащил куски мерзлой конины.
Попутчица привела Надю в свой «дом» — в погреб. Растопила железную печку, вскипятила воды. Обогрелась Надя, достала кусок хлеба (теперь не армейской
95
выпечки) домашнего. Хозяйка обрадовалась: сколько уж недель она не ела хлеба. Почаевничали с патокой, и гостья собралась идти искать свою «тетку». На прощание догадливая старушка посоветовала:
— Ежели, детка, случится незадача, то приходи ко мне. Вдвоем-то легче пережить беду.
И Надя пошла по Орловке. В предвоенные годы — это было небольшое село в нескольких километрах от Сталинграда. Обыкновенное степное сельцо в две или три улицы из деревянных и саманных домиков. Теперь у каждого уцелевшего строения стояли автомашины. Большие грузовики, бронетранспортеры, автобусы, легкие танки. В двух домах, к которым часто подъезжали легковые автомашины, мотоциклы и семенили по снегу немцы, не трудно было понять, что расположен штаб. Сюда же тянулись с разных концов телефонные провода. Тут же стояли громоздкие автофургоны с радиоантеннами-
Будучи в учебной роте, Надя изучала отличительные знаки родов войск и частей специального назначения, номерную схему вражеского автотранспорта и многое другое, что помогло ей быстро оценить обстановку в Орловке и получить довольно солидные разведданные. Кроме этого, она приметила, в каком ответвлении глубокого оврага гитлеровцы замаскировали несколько сотен бочек с горючим. Видела тщательно закрытые сетками и снегом позиции зенитных батарей и несколько зарытых танков в селе и на склонах оврага.
Время было за полдень. Оставаться в Орловке дольше не было смысла,: все, что можно увидеть, она высмотрела и не привлекла к себе внимания. Да оккупантам было и не до заморыша-подростка, одетого в ветхое тряпье.
Декабрьский день выдался солнечным. Наши «илы»
96
то и дело низко проносились над селом, перемахивали через городищенский бугор и где-то там, в районе Гум-рака «утюжили» гитлеровский аэродром. Дорога из Орловки в Городище петляла по оврагам, а потом выходила в снежную степь. И вот, как только появлялись наши самолеты, с дороги врассыпную разбегались немцы.
Благополучно выйдя из села, она направилась вслед за кучкой солдат. Одеты далеко не по форме, продрогшие и, по всему видно, голодные, они семенили по скользкой дороге.
Сразу же за околицей их остановили патрули. Солдат они пропустили, а Надю толкнули к блиндажу. Там уже притопывали трое закутанных в старье женщин. Потом всех их, гражданских, с очередной партией немцев направили в Городище-
К вечеру они пришли в поселок. Их прогнали мимо большой каменной церкви, где размещался госпиталь, а рядом всю площадь занимали кресты и могилы без крестов. На улицах еще больше было автомашин, несколько десятков танков, видно, без горючего.
В комендатуре переводчика не оказалось. Вышел из дома офицер, что-то прохрипел, посмотрел документы у троих Надиных попутчиц и выгнал их. Они оказались городищенскими жительницами. А ее послал топить печки в пустых блиндажах.
Ночь она топила печки и отогревалась. Пришли откуда-то солдаты и вытолкали ее на мороз. Вновь она оказалась в комендатуре. Оттуда утром под конвоем вместе с пятьюдесятью пленными ее пригнали в Разгу-ляевку. У нее забирать было нечего, а с наших солдат гитлеровцы поснимали шапки-ушанки, валенки, фуфайки.
Раньше она читала и слышала о зверском отношении фашистов к военнопленным. Теперь сама видела и пере-
4 Степные орлы
97
живала ужас лагеря смерти. Более трехсот человек, полуголых, больных и голодных, гитлеровцы держали в саманном сарае. Раньше он был то ли складом, то ли гаражом каким. Сарай не отапливался. Лежать нельзя— не было места. Сидя и стоя, прижавшись друг к другу, люди грелись.
Каждое утро из сарая приходилось выносить в овраг до двадцати, а то и больше трупов.
Всякий раз, как только открывалась дверь, Надю подталкивали вперед, и она все повторяла и повторяла: «Отпустите, у меня больная мать в Орловке. Я тут по ошибке». На третьи сутки, когда уж силы стали ее оставлять, голова кружилась, а в глазах время от времени вставали зелено-синие круги, немец-фельдфебель выхватил Надю за шиворот из двери и толкнул к солдатам, проходившим мимо. Он что-то хрипло им прокричал. Ей подумалось, что сейчас вот дадут короткую очередь и все кончено. Тем более, что один из фрицев направил на нее автомат, остановился, словно раздумывая, что делать. Стояла и она. Страха не было. Так они стояли несколько мгновений, пока фашист не переступил ногами и не мотнул автоматом в сторону спускавшихся по скользкой дороге солдат.
Почти полностью разрушенный и заснеженный поселок Городище лежал внизу. От Разгуляевки спуск крутой и долгий. Надя бросилась на дорогу, поскользнулась и покатилась вниз...
В комендатуре от нее отмахнулись. Немец-переводчик нетерпеливо послушал Надино причитание, понял, что она из Орловки, махнул рукой: «Проваливай отсюда».
Будто на крыльях перенеслась она на окраину Городища. Попросилась в хатенку-развалюху. Пожилая женщина напоила теплой водой, дала какой-то съедобный кусок и выпроводила.
98
Она решилась — что будет, то будет,— в ночь идти к своим. Сведений было столько, что побаивалась, как бы их не перепутать. Ведь не только в Орловке и Городище, но кое-что удалось узнать от наших пленных о расположении гитлеровцев и в Разгуляевке.
Идти по старой дороге нельзя, задержат и разговаривать не станут — пристрелят. Решила пробираться степью, напрямую, чтобы выйти на дорогу между Орловкой и Дачным, туда, где отсиживалась до рассвета.
Хотя с вечера и не появилась луна, все-таки ориентиром к своим служили сполохи ракет и стрельба. Без приключений добралась до знакомой дороги и притаилась в небольшом овражке.
К полуночи мороз стал крепчать. В сторону тракторного шли пешие, доносился гомон, позвякивание котелков и оружия; тянулись сани, поскрипывали полозья, катили грузовики и бронетранспортеры. А она сидела и ждала, когда можно будет незаметно перемахнуть дорогу, чтобы ползти дальше, к Мечетке.
Сапожонки, оттаявшие от ходьбы днем, совсем смерзлись. Ног она не чувствовала. Наверно, на несколько минут ее сморил сон. Разбудили взрывы. Это наша артиллерия из-за Волги накрыла гитлеровцев на дороге,
Пора бы уж и перебегать дорогу, а движение по ней не прерывается. Видно, немцы заменяли какую-то часть в городе на отдохнувшую в блиндажах Орловки.
Перед утренней зарей затихла дорога и перестали содрогать землю взрывы. Пора идти. Поднялась, но не могла сделать и десяти шагов. Ноги, словно чужие, казались длинными, непослушными, будто к ступням привязаны палки-ходули. Опять села в снег. Поняла, что не перейти дороги. И оставаться в овраге — верная гибель, можно замерзнуть.
Ползком выбралась из оврага и наугад двинулась
4
99
подальше от дороги. Перед самым восходом солнца чудом добралась до человеческого жилья. И какое счастье— в тот самый блиндаж.
Когда все те же женщины, старые знакомые, впустили в тепло, раздели и уложили на нары — Надя заплакала... Они уговаривали и успокаивали ее, как дочку. Напоили чаем-отваром из степных трав. И только тут она почувствовала, как тяжелеют сапоги, нестерпимо больно покалывают ступни. Вместе с носком и портянкой насилу сняла один сапог. Пальцы неживые, белые... Второй сапог сама уж не смогла стащить. Женщины оттирали ей ноги снегом- Она слышала сквозь сон голоса своих спасительниц:
— Был бы гусиный жир — спасли бы ноги.
— Да где его взять?
— Обезножит, совсем обезножит.
— А еще ребенок.
Спала недолго — сильно разболелись ноги: пальцы посинели, а ступни так распухли, что никак не хотели помещаться в сапогах. Надю покормили супом из конины и напоили чаем с патокой. Хозяйки ни о чем не расспрашивали, а только делали все, чтобы помочь ей подкрепиться, встать на ноги.
Принесли большие ботинки и две пары носков. С трудом обулась. Боль в ногах была острой. А тут еще появилась слабость. Женщины пытались отговорить Надю, подождать, сил не хватит перейти передовую.
С такими ценными сведениями, какие удалось собрать, оставаться даже на день, она понимала, было просто нельзя. А тут как вспомнит про Любу Иванову, Раю Цейтлин, будто силы прибывают.
К вечеру уснула. А в полночь ее разбудили и вывели из блиндажа. Дали в руки палку л пожелали благополучно перебраться к своим.
100
Постояла у стенки, подождала, пока глаза привыкнут к темноте. Осмотрелась, сориентировалась, чтобы не заплутаться.
В ступнях словно сотни булавок. Сделала с помощью палки несколько шагов, и ноги не удержали.
Наверное, теряла сознание. Ползла по жесткому снегу, по камням. Перед самым рассветом оказалась около Мечетки.
Вражеские дозорные то и дело бросали ракеты, да постреливали, чтобы не заснуть.
На дне балки было темнее, чем в открытом поле. И это помогло Наде увереннее ползти по северному склону заснеженной Мечетки, туда, где были наши боевые охранения.
Когда подползла и различила в темноте родной окопчик и притаившихся в шапках-ушанках наших бойцов, то уже сил не было двигаться. И крикнуть, позвать на помощь — голос от простуды настолько осел, что лишь смогла что-то прошептать...
Дозорные заметили. Позвали еще двух бойцов, и они внесли разведчицу в свой блиндаж. Стащили ботинки, обули в валенки, напоили чаем с сахаром, и Надя сразу же уснула.
Проснувшись в полдень, она почувствовала, что ноги и кисти рук туго перебинтованы. Увидала: в блиндаже сидят майор Шишкин и лейтенант Ершов, один из оперативников партизанского штаба. Она попыталась подняться.
— Лежи, лежи, Надюша,— попросил Шишкин.— Расскажи, хотя бы кратко, что видела, и тебя вот лейтенант потом доставит в госпиталь.
Ершов подошел к Наде, помог лечь повыше, напоил чаем со сгущенным молоком.
Майор приготовился записывать в своем блокноте.
101
Она говорила хрипло, с трудом, медленно. Получалось нескладно, сухо.
«Во-первых,— начал записывать Шишкин,— в районе железной дороги от деревянного железнодорожного моста в направлении села Орловки, с правой стороны линии по скату балки, установлено 20—30 немецких орудий, чередующихся с блиндажами. В этом районе строятся новые блиндажи. Во-вторых, в северной и северо-западной части Городища немцы роют окопы. В-третьих, на северо-восточной окраине Городища большое скопление автомашин и живой силы противника. В-четвертых, в помещении церкви Городища — госпиталь. В-пятых, комендатура на западной окраине Городища. В том же районе поселка и лагерь военнопленных до тысячи человек. В-шестых, в Разгуляевке лагерь на 360 пленных... Она еще перечисляла «в-седьмых» и «десятых», пока Шишкин, заметив, как сильно разгорелись Надины щеки, не закрыл блокнот:
— Хватит, Надюша, ты устала, отдыхай. Остальное потом.
Отдыхать пришлось в пути, на санках. Закутанную в полушубки ее везли две медсестры. Впереди, выбирая удобную тропинку для санок, пробирался Ершов.
На самом берегу Волги, у того места, где раньше причаливал маленький буксир, было пустынно. По Волге шла шуга — ледяная крошка. Река только замерзала.
Ершов нашел в Спартановке теплую комнатку в полуподвальном доме. Сюда проведать ее приходили разведчики бригады во главе со своим командиром старшим сержантом Павлом Новокщеновым.
Почти двое суток Ершов не отходил от Нади: поил и кормил ее, был, что называется, братом милосердия, В минуты, когда спадал жар, рассказывал о последних новостях с фронта, о том, что немецко-фашистские вой-102
Ска крепко окружены в Сталинграде, о ее товарищах по партизанской школе...
На третий день Ершов переправил Надю на левый берег Волги. И в тот же день в поселке имени Куйбышева, где размещался госпиталь, побывали Перекаль-ский, Перов и Карпович. Они были в полушубках с белыми халатами на плечах. Поздравили Надю с выполнением боевого задания и награждением орденом Красной Звезды. А майор Перов, нагнувшись к постели, погладил ее по волосам и сказал:
— Поздравляем, Надюша, с днем рождения и боевой наградой.— Он положил рядом с койкой на стул большой сверток.— Это тебе подарок от Василия Ивановича Чуйкова.
В тот день, 20 декабря 1942 года, Надежде Васильевне Клева исполнилось ровно восемнадцать. И в такой день — орден. От волнения и счастья она только и могла прошептать:
— Спасибо.
Потом? Потом, когда ушли партизанские командиры, слышала разговор врачей:
— Надо ампутировать.
— Подождем. Организм молодой. Может справится.
Поняла, что с ногами плохо. Старалась не думать о том, как будет дальше жить.
Потом она оказалась в полевом походном госпитале № 80. А там — сердечные встречи с друзьями по школе. А затем месяцы в госпиталях.
... Спустя почти три десятилетия, по приглашению благодарных потомков героических сталинградцев, Надежда Васильевна снова встретится со знакомыми до боли в сердце Волгой, Мечеткой, Спартановкой, тракторным, бывшим Дачным... Память оставит в сердце след. Но прежнего Сталинграда она не узнала.
юз
ТОЛЬКО ВПЕРЕД
Кругляков сидел в торце длинного стола.
— Положение наших войск не из легких,— без обычного вопроса к дежурному «все ли на месте» открыл он совещание.— Даже мы, разведчики, не имеем определенных данных, сколько же у Паулюса сил. А командование терпеливо ждет от нас точных сведений, чтобы соразмерить сосредоточение войск на внутреннем обводе кольца.
Никто из присутствующих командиров не возражал и не пытался перечить,— многие из них знали, что в Сталинград послано несколько групп разведчиков, что многие из них погибли, а одна из партизанок третий раз ушла в огненное кольцо. Все возможное сделано, но факт остается фактом: генерал прав — штаб партизанского движения не располагает данными о количестве живой силы и техники, запасах продовольствия и •горючего у вражеских войск, окруженных в районе Сталинграда.
— Гитлеровское командование предпринимает отчаянные попытки деблокировать Паулюса. Теперь можно определенно сказать, откуда будет нанесен удар по нашей внешней обороне.— Кругляков на какое-то мгновение прервал свое сообщение, оглядел слушавших его офицеров и продолжил:—Я только что вернулся с заседания Военного совета фронта...
Все тем же спокойным и басовитым голосом Тимофей Петрович информировал свой штаб об оперативной обстановке на Сталинградском фронте.
После сильной артиллерийской подготовки и массированного налета авиации противник 12 декабря зна
ки
читальными силами мотопехоты, поддержанной танками, из района Пимено-Черни, в тридцати километрах юго-восточнее Котельниково, перешел в наступление. К исходу двух дней боев он овладел рядом населенных пунктов вдоль железнодорожной ветки Котельниково— Сталинград.
— Внешний фронт потеснен. Вражеские танки продвинулись от первоначальной линии обороны на пятьдесят километров в нашу сторону,— генерал подвел итог и встал из-за стола. Прошелся по скрипнувшему полу и остановился вновь у своего места.
— Значит, все-таки из района* Котельниково? — уточнил майор Перекальский.
— Да, из района Котельниково гитлеровцы пытаются выручить Паулюса,— подтвердил Кругляков.— Именно из Котельниково...
Значение неожиданной паузы командира поняли многие. Дело в том, что там, на этой узловой железнодорожной станции, с августа по 24 ноября находился сотрудник разведотдела 64-й армии Борис Алексеев, девятнадцатилетний старшина-радист. В его задачу входило наблюдение за пёревозками военных грузов по железной дороге и о возможном сосредоточении вражеских войск. Радиосообщения Алексеева всякий раз помогали уточнять появление новых соединений на Сталинградском фронте, а иногда и «встречать с воздуха» идущие со стороны Котельниково военные эшелоны гитлеровцев. И вот теперь, когда фашистские танковые армады рвутся к Сталинграду, Котельниково служит опорной базой немецкого контрнаступления. Знать ежедневно, что там происходит, было бы лучшим решением разведки. К сожалению, разведчик-радист был уже отозван за нашу линию фронта.
Паузу генерала и его мнргрзцачительное «именно из
105
Котельниково» понять им, организаторам партизанского движения, было не так-то сложно еще и потому, что недавно, в конце ноября, их штаб докладывал командованию фронта обобщенные данные разведки на глубину в несколько десятков километров. Обстановка была такова: перед контрнаступлением наших войск на сопредельных участках Сталинградского фронта не обнаружено резервных вражеских частей.
В распоряжении оперативников штаба был черновик боевого донесения опытного партизана-разведчика 57-й армии Григория Иосифовича Усика. Вот что он доносил командованию о сбоем 28-дневном поиске по прифронтовым гитлеровским тылам.
«1 ноября 1942 года я был направлен капитаном Галкиным из хутора Репино через линию фронта в тыл немцев. Передовую перешел ночью в районе Эрдыкина с задачей достичь Бузиновки, установить местонахождение и количество немецко-румынских войск. На следующий день утром меня задержали румыны и доставили в штаб полка, который располагался западнее Эрдыкина в шести километрах, в районе отметки 106. Оттуда меня погнали, как я потом установил, в штаб 20-й румынской пехотной дивизии, располагавшейся в двух километрах юго-западнее Наримана. По балке я насчитал почти 170 грузовых и легковых автомашин, а также большое количество конных подвод.
Через переводчика, по всему видно, офицер контрразведки сразу же спросил: «Кто тебя послал и с каким заданием?»
Я, естественно, рассказал свою легенду. Два солдата и один* капрал вывели меня на расстрел: поставили лицом к саманной стене сарая. Офицер спрашивает: «Хочешь жить — рассказывай, кто тебя послал и зачем... Скажешь — купим билет и отправим в твой Изюм»,
106
Я ему отвечаю, что говорить мне больше нечего — все правду сказал.
Дали они залп. По соломенной крыше. А я стою ни живой ни мертвый. Слышу, сзади подходит по мерзлой земле контрразведчик. Чем он меня ударил— не знаю. Наверно пистолетом. Очнулся в холодном сарае.
Четвертого ноября меня переправили в Рокотино, к немцам. В комендатуру штаба корпуса. Ночь провел без допроса. А потом погнали в Верхнецарицынский, в полевую жандармерию. Допрашивали, и как у них принято, били. Я повторял легенду: «Эвакуированный из г. Изюма, работал в Сталинграде на мельнице. Когда начались бои в городе, переехал жить в Светлый Яр. Сейчас всех эвакуируют за Волгу, а я решил пробраться к себе на родину, в Изюм», Били так сильно, что, наверно, устали и поверили моим слезам, что я из Изюма. Посадили с другими задержанными. Немецкий гаупт-ман наказал запоминать, о чем говорят арестованные и докладывать ему. Днем выгоняли копать капониры для автомашин. Кормили мучной болтушкой.
Тут меня продержали до 13 ноября. После чего все-таки дали пропуск, который был действительным только до г. Калача. С этим пропуском я пошел не к Дону, а в сторону станции Чапурники, где намеревался в районе разъезда 55-й километр перейти передовую. Перехватили опять румыны. Доставили в Абганерово. Туда в тот день, 17 ноября, прибыли эшелоны из Керчи. Как я понял из разговоров румын, это была восьмая пехотная дивизия. Она сменяла фронтовую стрелковую дивизию.
Опять допрашивали и били. 20 ноября я оказался в Пимено-Чернях — на пути в котельниковский лагерь военнопленных. День выдался пуржистый, снежный, что мне и помогло отколоться от группы военнопленных и уйти в степь, по балкам. 23—24-го я ночевал в пустой
107
землянке на окраине Тернового. Я еще не знал, что румыны и немцы отступают, но в ту ночь заметил большое движение в сторону Котельниково.
Следующую ночь провел в Жутово, где перед вечером насчитал 12 танков, 6 пушек и около двухсот солдат и офицеров. 27 ноября на глухой степной дороге я повстречал старшину-кавалериста. Потом уж узнал, что он тоже был в разведке от 81-й дивизии. 28 ноября мы добрались до Абганерово, к своим».
Это было одно из донесений разведки о том, что на участках Сталинградского фронта дислоцируются в основном все те же румынские и немецкие соединения, известные нашему командованию еще по летним боям.
По оперативной оценке нашей Ставки, гитлеровское командование должно было нанести удар из района Тормосйно с целью деблокады своей 6-й армии. Следовательно, на этом участке фронта необходимо иметь достаточно сил и средств, чтобы локализовать возможный прорыв к Сталинградскому котлу.
У Военного совета Сталинградского фронта было несколько иное мнение о возможном вражеском ударе. Расстановка сил и тактические возможности противника командованием фронта оценивались так, что вероятнее всего наступление может последовать вдоль железнодорожной ветки, из Котельниково.
Чтобы проверить достоверность своих выводов, командующий фронтом 28 ноября, в тот день, когда генерал-майор Т. П. Кругляков доложил самые свежие разведданные, отдал приказ нанести удар в направлении на Котельниково. Наступление повели две малочисленные стрелковые дивизии, а также две ослабленные боями кавдивизии при поддержке танковой бригады.
Расчет был прост: если в этом районе противник не сосредоточивает силы для основного удара, а лишь от-108
Мекает внимание советского командования от другого направления, то наши наступающие соединения должны овладеть Котельнцковом. Ежели не удастся выполнить поставленную задачу, то враг именно здесь накапливает силы, и наступление выльется в крупную оперативную разведку, которая раскроет замысел противника.
Наши войска потеснили румынские части и завязали упорные бои в восьми километрах от Котельниково. Гитлеровцы были вынуждены ввести в сражение около двухсот танков. Упорные бои продолжались три первых декабрьских дня. Вражеские намерения были раскрыты. Основная задача котельниковской операции выполнена. Взятые во время боев пленные показали, что сюда из Франции только что переброшена свежая полнокровная 6-я танковая дивизия, что на подходе эшелон танков из района Сальска. Словом, полученные данные говорили о том, что в районе Котельниково накапливается мощный танковый кулак.
...Восемь суток — между 3 и 12 декабря — предельно сжатый срок. Но это все-таки было время, достаточное, чтобы Ставка Верховного Главнокомандования изменила свое первоначальное решение и поставила перед 2-й гвардейской армией новую задачу: совершить по снежному бездорожью изнурительный марш и выйти навстречу рвущимся из Котельниково к Сталинградскому котлу механизированным частям Манштейна и Гота...
Совещание оперативных работников партизанского штаба затянулось далеко за полночь. Адъютант генерала лейтенант Кравцов уже дважды заменял лампы на столе. А Кругляков поднимал одного офицера за другим и выслушивал отчеты о том, что сделано: и оперативным отделением, и отделением связи, и отделением кадров, и подвижным радиоузлом, и учебным пунктом, и отделением обеспечения. Ему надо было еще и еще
109
раз уточнить и понять, насколько основательно подготовлено его «хозяйство» для предстоящих боевых операций.
Тимофей Петрович с завидным вниманием и терпением выслушивал тех, кто его интересовал.
— Сейчас, как видите, товарищи, каждый человек на счету,— генерал продолжал говорить, не повышая голоса.— Нам надо во что бы то ни стало усилить наши удары по вражеским тылам. Каждая, хотя бы незначительная операция — это большая помощь нашим наступающим войскам... Словом, пришла пора идти только вперед... Надо срочно подготовить для засылки боевую диверсионную группу.
Как и прежде, его слушали с вниманием и уважением.
— В первую очередь,— предложил Тимофей Петрович,— нужно поднять «Степного орла». Он ближе к фронту. На помощь к «Степному орлу» следует немедленно послать боевую группу. И объединенными силами беспокоить вражеские тылы... Нужен боевой, находчивый и смелый командир. Кто может возглавить такую группу?
— Есть у нас, товарищ генерал, такой человек,— ответил Перекальский.— Дважды побывал на той стороне. Храбрый, сообразительный. И люди его очень уважают. Войцеховский его фамилия.
— Как же! — улыбнулся генерал.— Знаю. Возражать против такого молодца трудно. Готовьте его командиром группы.
К тому времени партизанскому штабу была известна оперативная обстановка в районах действия партизанских групп и отрядов: оккупационный режим, фамилии старост крупных сел, отношение населения к оккупантам и их приспешникам, возможности создания боевых групп 110
и, естественно, нелегальные явки в Батайске, Ростове, Таганроге. Дважды переходил линию фронта связной «Степного орла» Федор Белов. Побывал у руководителей партизанского движения и связной ростовской группы «Мститель» Валентин Макаров.
...Начальник отделения кадров майор Перов вызвал к себе Войцеховского. Тот не заставил себя долго ждать: вошел, козырнул и, оставаясь по стойке смирно, доложил:
— Войцеховский по вашему приказанию явился.— В коротком полушубке, ватных брюках, яловых сапогах и в кубанке с красным верхом, он, несмотря на зимнюю одежду, и в самом деле выглядел молодцевато.
— Садитесь, Виктор Васильевич,— предложил Перов.
Оба бывалые военные, кадровые разведчики, успевшие за год войны побывать длительное время во вражеских тылах, многократно смотреть в глаза смерти, Перов и сидевший рядом с ним Перекальский любовались ладной выправкой Войцеховского. Они помнили, как о недавней боевой операции он, полушутя, рассказывал своим товарищам по партизанской роте:
«Ничего особенного. Прошли боевйе охранения в полночь. Сняли часовых у двух складов с боеприпасами-Устроили фейерверк. Да одну пушку подняли на воздух. Дураки... оставили ее без присмотра — ушли греться. Вот так...»
Перекальский неотрывно следил за тем, как Виктор раздевался, расправлял складки гимнастерки под ремнем и усаживался за стол.
— Как здоровье, настроение?
— Все в порядке, товарищ майор.
Перов развернул карту:
— Смотрите, Виктор Васильевич, На этих рубежах
111
сейчас наши выдерживают бешеный натиск врага.
— Рвутся к своим, в Сталинград? — уточнил Войцеховский.
— Да, рвутся и потеснили нас.— Перов неожиданно хлопнул ладонью по карте и спросил:
— Почему потеснили?
— Сил побольше?
— Да, подбросили танковую дивизию из Франции. Авиаразведка засекла большое движение вдоль железнодорожного полотна. С Северного Кавказа армия Манштейна спешит на выручку Паулюсу.
Перекальский спросил:
— Улавливаешь смысл задачи?
— Как же тут не понять. Только надо знать: когда, где, с кем?
— Ишь, какой торопыга! — засмеялся Перекальский, а за ним и Перов. Скупо улыбнулся и Виктор.
— Когда — скажем.
— Где? — продолжая улыбаться, переспросил Перекальский.— Как сам считаешь, где лучше?
Войцеховский повернул карту к себе, вгляделся в нее.
— Если наша передовая проходит по речке Мышко-ва, то нам,— на мгновение задумался,— сподручней действовать по Аксаю, по Курмоярскому Аксаю.
— Главная цель — Котельниково?
— Да. В поселок проникнуть можно без большого риска. Ночи сейчас самые длинные, да и морозец приличный.— Войцеховский начинал увлекаться.— В двух-трех местах одновременно устроить тарарам и притаиться. Пусть гитлерюги постреляют друг в друга. Они теперь, после Сталинграда, трусливее стали.
— Хорошо, Виктор, допустим, твоя группа скрытно войдет в Котельниково, А дальше? Надо же осмотреть-112
ся: где, кто и как размещается и располагается, а потом уж, как ты говоришь, устраивать тарарам. Связь с подпольем в поселке мы не успели установить. Надежных домов, следовательно, в полночь не найти.
— К тому же мы можем просто не успеть,— поддержал Перекальского Перов.
— Как это не успеем? — не понял Войцеховский.— Если надо — обязательно успеем.
Ответ Войцеховского, словно толкнул командиров: вот он понимает, а им приходится доказывать простую истину — на войне невозможное можно сделать возможным. И чтобы как-то сгладить минутную заминку, Георгий Алексеевич сказал то, о чем условливались с Перовым сообщить в последний момент:
— Вот здесь,— он показал на карте,— недалеко от станции Двойная базируется партизанский отряд. Есть с ним связь. Люди там действуют местные. Знают каждую балку и лощину.
Войцеховский заинтересованно слушал майора.
— Если вместе вам действовать, то одним лишь тарарамом, как ты говоришь, на участке Двойная — Зимовники не обойтись.
— Это — другой разговор,— согласился Виктор.— Только далековато. Километров двести — не меньше. А снег-то вон какой. Много на себе не унесешь.
— Подумаем, как облегчить ваш переход.
— Значит, Виктор Васильевич, вам ясно, где придется действовать? — спросил Перов.— Теперь давайте условимся, кто войдет в вашу группу.
— Назовем его отрядом,— предложил Перекальский.— Допустим, «За Родину!».
— Название ответственное,— согласился Войцехов-скиц,

— По заданию и название.
— А какой будет состав отряда?
— Сколько пожелаешь — столько и бери,—улыбнулся Перекальский.
— Много не надо: человек 15—20.
— Хорошо,— Одобрил Перов.— С командиром ясно. Комиссаром отряда «За Родину!» утверждаем коммуниста Евдокию Ивановну Богатыреву, твоим заместителем по разведке — Владимира Ильича Олейникова. Остальных подбирай сам. Вот список.
На снимке военного корреспондента Э. Евзерихина запечатлен момент, когда комсомольцы-подпольщики Георгий Смирнов и Иван Мартынов водружают красный флаг победы в центре поселка Котельниково в день его освобождения. В этом доме располагалась фашистская комендатура.
Войцеховский бегло пробежал поданный лист бумаги и первым назвал:
— Шустов Николай...
Уточнили снаряжение: личное оружие, количество взрывчатки, боезапас, медикаменты, продукты, теплое обмундирование.
— Остальное — в день отправки,— подвел итог Перов.
— Сейчас же собирайте людей и начинайте подготовку,— пожимая руку одевшемуся Войцеховскому, сказал Перекальский.— На сборы генерал дает неделю. Не исключено, что потребуетесь раньше.
— Есть управиться раньше! — козырнул и вышел.
События на фронте развивались, что называется, с кинематографической быстротой. В результате стремительного и успешного удара по группировке Манштейна наши войска расчленили силы противника на отдельные группы и погнали по заснеженным степям. 28 декабря наши мехчасти, сломив сопротивление противника, с юго-запада обошли Котельниково и освободили населенные пункты Ростовской области Шебалино и Заветное, нацелившись на станцию Зимовники, расположенную в 80 километрах южнее Котельниково. На следующий день и Котельниково — этот опорный пункт вражеских войск — был взят штурмом. Замысел немецко-фашистского командования — прорвать кольцо наших войск вокруг Сталинграда и освободить многотысячную гитлеровскую армию — потерпел полный крах.
В последний день сорок второго года Совинформбкн ро сообщило следующие итоги разгрома вражеской группировки в районе Котельниково: «За время наступления южнее Сталинграда наши войска продвинулись вперед на 100—150 км и освободили более 130 населенных пунктов. В ходе боев с 12 по 30 декабря нашими
115
войслами разгромлены 6, 17 и 23-я танковые и 16-я моторизованная дивизия немцев, 4-я и 18-я пехотные, 5-я и 8-я кавалерийские дивизии румын. Немецко-фашистские войска потеряли только убитыми 21000 человек, взято в плен 5200 солдат и офицеров противника. Среди богатых трофеев, захваченных нашими войсками: самолетов— 40, танков — 94, орудий — 292, автомашин — 329, а также много другого вооружения, авиационного и танкового имущества. В ходе боев нашими войсками уничтожено самолетов — 306, танков — 467, орудий — 257, автомашин — 945 и много другого военного имущества».
Быстрая перемена обстановки на фронте вдвое сократила время на подготовку к партизанской операции. Отряд Войцеховского, вооруженный и экипированный, как того хотел сам командир, вот уже четвертый день передвигается во втором эшелоне наступающих войск. Партизаны ехали в крытом грузовике. На людных остановках ни один разведчик не показывал носа из-под брезента. Рядом с водителем в кабине сидел капитан М. X. Портнов. Его задача — найти удачное «окно» в отступающих порядках врага и переправить через передовую отряд «За Родину!».
Виктор Войцеховский получил пароль на- связь со «Степным орлом», схему расположения улиц в Зимовниках и боевую задачу: нарушать коммуникации и линии связи противника, уничтожать вражеские склады, нападать на небольшие гарнизоны, во взаимодействии со «Степным орлом» оказать помощь наступающим войскам в освобождении станции и районного центра Зимовники.
Портнов неутомимо следовал за передовыми танковыми подразделениями. В Жутово свернули на Небы-ков, проехали Дарганов, Выпасной, Шабалино и 28
116
декабря вслед за танкистами 3-го гвардейского мехкор-пуса оказались в Заветном — большом степном селе, районном центре Заветинского района Ростовской области.
Машину Портнов остановил на окраине села, у большого подворья. Отозвал Войцеховского:
— Отсюда пойдете.
— Тяжело нам поднимать весь груз. Майор Перекальский обещал...
— Знаю, знаю,— перебил Портнов.— Сообразим вам транспорт, будь спокоен. Давай размещай людей. Три часа вам на отдых — и в рейс.
В назначенное время неугомонный капитан разыскал среди спавших в доме партизан Войцеховского. Растолкал его, вывел в коридор на мороз.
— Я договорился с командиром танкового батальона. Сядете на свой грузовик и с ветерком через передовую. Вас будет сопровождать броневик. Ну, а если напоритесь на фрицев, что мало вероятно, то броня, огонь и быстрая скорость вам помогут. Укреплений у немцев тут нет — голая степь. Свои силы они держат в населенных пунктах. В степь носа не показывают. А морозец-то добрый, и поземка как раз кстати.
ПАРТИЗАНСКИЕ УДАРЫ
Сальские степи — раздолье для зимнего ненастья: ежели легкий ветерок, то поземка размашисто бежит десятки километров, не встречая ни леса, ни рек, ни глубоких балок. Только редкие степные хутора, да островерхие овчарни и добротные конюшни для знаменитых
117
рысаков, вот что приметно в этих обширных снежных просторах.
Зима в здешних местах всегда суровее, чем, скажем, в ста километрах к западу, на правобережье Дона, где степные метели, наскакивая на лобастые крутосклоны и на заросшие мелколесьем овраги, умеривают свой пуржистый бег, заваливают грязноватым снегом и придонскую пойму, и сады, и станицы, и хутора.
Из домашнего тепла выходить в полночь на мороз, на колючий хлесткий ветер ох как не хотелось. Поеживаясь, подталкивая друг друга, сошлись партизаны полукругом с подветренной стороны дома. В центре — Войцеховский, Богатырева и Олейников.
— Проверить, все ли взяли,— распорядился командир.— Чтобы ни звука, ни звяка.
Все они одеты по-зимнему тепло: ватные брюки заправлены в валенки, сверху телогреек — короткие белые полушубки. У каждого за спиной вещмешок, доверху набитый патронами и продуктами, у пояса — чехлы с запасными дисками к автоматам, через плечо сумка с гранатами. Четверо были с винтовками, остальные с автоматами.
— Уточняю задачу,— Войцеховский говорил полушепотом.— Километров пятнадцать отсюда — конеферма номер три. Кто там — румыны, немцы? Точно сказать сейчас трудно. Мы пойдем и узнаем наверняка. Подойдем с трех сторон и ударим одновременно. Да так, чтобы фашисты драпали без оглядки.
Слушали командира, не перебивая, только легонько переминались с ноги на ногу. Еле слышно под валенками похрустывал снежок.
— С Богатыревой пойдут пятеро. С Олейниковым — столько же. Остальные — со мной. Войти в хутор скрытно, притаиться, высмотреть. Если возможно, то снимать
118
часовых брамитом1 или ножом.— Войцеховский сделал паузу, прислушался. Где-то неподалеку зарокотал мотор, заглушив монотонное подвывание ветра.
— Да,— спохватился командир,— пойдем на грузовике, в сопровождении броневика.
— Услышат ведь,— проговорил кто-то из бойцов,— на всю степь будет грохот...
— Зато с таким комфортом,— возразил девичий голос.— Это же интересно: в тыл на автомашине...
Все время молчавший капитан Портнов, отделился от стены дома, вошел в полукруг.
— Впереди броневик — вы по его следу. Подойдете к конеферме насколько сочтете возможным. С командиром броневика есть договоренность все время идти на ветер, с потушенными фарами и на малых оборотах.— Капитан на несколько секунд умолк.— Если кто не верит в благополучный исход — может остаться.
У двора уже дожидались крытый брезентом грузовик и небольшой броневичок...
В ночь, в снежную сумятицу, они увезли семнадцать партизан — отряд «За Родину!»
Конеферма, или третий конезавод, как еще называли местные жители этот поселок, насчитывал более полусотни деревянных и саманных домов. Жили здесь потомственные степняки, занимались выращиванием строевых коней для армии, водили отары овец, сеяли хлеб.
Поселок располагался в стороне от железной дороги, и немцев хуторяне не видели с самого лета. Всю оккупационную власть поддерживал староста Шведков, верный слуга нового порядка.
В конце ноября забеспокоился староста. Появились и горластые румынские фуражиры; забирали у жителей
1 Приспособление для бесшумной стрельбы из винтовки.
11?
не только остатки живности, но и припасенное во дворах сено и даже кизяки — основное топливо в здешних степных местах. От румын и стало известно, что под Сталинградом «немцев крепко русские побили и что скорей бы конец, капут, этой проклятой войне».
За три дня до Нового года со стороны Заветного в хутор ввалилось около трехсот солдат и офицеров. На подводах с брезентовыми шатрами, на открытых автомашинах и пешком оккупанты шли, ехали почти до глубокой ночи. Усталые, озлобленные, они лезли в дома, выгоняли хозяев на мороз, тут же на улицах разводили костры и жарили мясо. Крик, шум, стрельба не скоро утихли.
Перед утренней зарей, когда особенно лютует мороз с ветром, отряХ «За Родину!» кружным путем преодолел около сорока километров и высадился в открытой степи. Экипаж броневика и шофер автомашины, пожелав партизанам удачи, по своим следам повернули в Заветное.
Северо-восточный колючий ветер бил в лица, забирался в рукава, слепил глаза. Он же доносил из хутора запах кизячного дыма, жалобный и тревожный лай собак и мерное рокотание дизельных моторов.
Шли на ветер, совсем с другой стороны — откуда враг не мог ожидать нападения. Когда появились первые признаки строений, Войцеховский и Олейников со своими товарищами круто взяли в сторону, в обход. Дуся Богатырева со своей группой залегла у крайних домов, будто смешалась со снегом.
Николай Шустов шел первым, за ним Войцеховский, а следом — еще трое.
Шустов замешкался. Вроде споткнулся. Приостановился. Присел. Остальные моментально сделали то же самое.
— Кабель,— прошептал Николай, Поднял его цо-120
оком валейка и перехватил финкой. Прошел несколько шагов и еще раз перерезал телефонный кабель.
Дошли до первой на их пути стены. Остановились, успокаивая дыхание. Прислушались. Через стену слышно, как там переступают ногами кони. Это была одна из конюшен.
Приблизившись к Войцеховскому, Шустов прошептал:
— А почему они машины не глушат?
Вместо ответа командир передвинул сумку с гранатами на живот. Две «лимонки» переложил в карманы полушубка.
— Приготовь гранаты. Вот с них, с этих дизелей, мы и начнем.
Как и рассчитывал командир, в такую морозную ночь оккупанты обязательно оставят два-три грузовика с работающими моторами. Иначе утром потребуется много времени, чтобы разогреть застывшие на открытом морозном ветру остальные машины. К этим дежурным «буксирам» и направились Войцеховский с Шустовым. Трое их друзей шли сзади, готовые в любую минуту прикрыть огнем и гранатами. Такова партизанская заповедь: смело иди вперед, оглядываться в подобной обстановке некогда и не следует — с тыла всегда прикроют, всегда поддержат.
Дома в хуторе стояли просторно. Улицы широкие.
Перебежав от конюшни к центральной хуторской улице, группа Войцеховского оказалась рядом с двумя громоздкими автофургонами. Кругом — ни души. Только из-за неплотно прикрытой ставни пробивается тусклая полоска света. Спят румыны, а лампу не тушат.
Где же часовые? На западной, тыловой стороне хутора дозорных не держат. Значит, где-то там, на восточной околице, близ заветинской дороги будут дозоры.
121
А тут, в центре хутора, должны же быть часовые?
Войцеховский терпеливо выжидал, высматривал. Слушай не слушай — ничего, кроме рокотания мотора не разобрать. А время бежит. Скоро начнет светать. И тогда внезапность уже не поможет, как теперь. Кидаться же, не узнав откуда раздадутся первые вражеские выстрелы, значит, или погибнуть, или не выполнить боевой задачи.
Шустов тронул командира за локоть и показал на кабину грузовика. Там вспыхнул огонек, осветил сначала одно лицо, потом другое. Часовые, конечно же, могли быть только в машине. Там и ветра нет и тепло от работающего мотора.
Остальное для партизан было делом не сложным. Войцеховский подобрался поближе к автофургону и притаился за углом дома. Шустов подполз к другому грузовику.
«Лимонка» звонко звякнула, проломив лобовое стекло. Бубнившие в кабине часовые не успели понять, что же произошло, как грянул взрыв, а за ним другой.
Грузовик вспыхнул. С другой стороны дома загорелся автофургон от гранаты Шустова.
Взрыв гранаты был условным сигналом для остальных двух пятерок. Справа и слева один за другим раздавались взрывы и торопливая автоматная стрельба.
Группа Войцеховского, удачно начав бой, оказалось, напала на штаб румынского полка, размещавшегося в бывшей конторе конезавода. Тут же был и староста Шведков и два пришлых полицейских.
Выбегая из большого дома, оккупанты попадали под меткие автоматные очереди партизан. А на главную ул и-' цу уже выкатывались скрипучие на морозе румынские фуры и стремительно мчались прочь, подальше от полыхавших в центре хутора грузовиков.
122
Не упуская друг друга из виду, Войцеховский и его бойцы все время меняли свои позиции, создавая видимость, что на конеферму ворвалась крупная часть. Гитлеровцы, не принимая боя, в панике бежали, оставив на хуторских улицах около сорока убитых и раненых.
...Когда рассвело и партизаны собрались в одну группу, Войцеховский, усталый и немного оглохший от взрывов и стрельбы, распорядился подседлать оставленных оккупантами лошадей для двух дозорных.
Среди убитых хуторяне опознали старосту и двух полицейских.
А трофеи были богатыми: на подводах и четырех брошенных автомашинах оказался настоящий склад боеприпасов, продуктов и обмундирования.
К полудню со стороны Заветного в поселок вошли наши танки и броневики 62-й мотострелковой бригады подполковника Н. П. Пипичева.
— Ну и лихой вы народ — партизаны! — удивлялся комбриг.— Семнадцать таких ребят и девчат, а стоите семнадцати танков. Ну и молодцы — ничего не скажешь!— ине переставал пожимать руки партизанам, построенным по случаю встречи командира бригады.— И все целы?
— Так точно,— весело отвечал Войцеховский.— Потерь не имеем.
— Да вам цены нет! — не унимался подполковник.— И чем вас угостить-наградить сразу и не сообразишь? — И вдруг, переменив тон, строго спросил:—Что желают, герои?
— Поспать!
— Хорошо бы поесть!
— И снова устроить гитлерюгам ночной концерт!
Смеялись и партизаны, и красноармейцы, и радостные хуторяне»
123
В награду за дерзкий налет и блестящую победу над противником партизанам были устроены сытное угощение и не по-фронтовому роскошный отдых: на мягких перинах и в домашнем тепле. Довольные и счастливые, они, быть может, спали бы всю ночь, до самого утра, но как и сутки назад, в полночь Войцеховский поднял своих соратников на новое боевое задание.
Рядом, в двух десятках километров, на четвертой конеферме, надо полагать, остановились удиравшие оккупанты. Вести танки и броневики на этот хуторок было бы не совсем оправданным занятием. Могут быть заминированы дороги, да и момент, внезапности вряд ли можно использовать. Но не это сдерживало комбрига. Отставали тылы. Мало было топлива. Стремительный рейд 13-го танкового корпуса генерал-майора И. Т. Та-насчишина, естественно, потребовал повышенного расхода горючего. А по степному бездорожью в пору снегопада и сильных морозов службы обеспечения не успевали своевременно доставлять наступающим частям и топливо и боеприпасы. Поэтому комбриг Пипичев последние дни экономно расходовал горючее, поджидал, когда подойдут долгожданные транспортники. А ведь впереди Зимовники. Немцы обязательно будут упорло здесь держаться. Их сбили под Котельниковом. Они отошли, сжались как сильная пружина.
Даже он, комбриг 62-й мотострелковой, не мог в то время представить, каким упорным окажется сопротивление гитлеровцев. Сюда с Северного Кавказа в спешном порядке по железнодорожной ветке и степными грейдерами немецкое командование подтягивало лучшие части вермахта — полки «Нордланд», «Вестланд», «Дейчланд» моторизованной дивизии СС «Викинг».
— Ты удачливый, Войцеховский,— говорил Пипичев.— Иди на четвертую конеферму. Поднимай, гони 124
противника, а мы за тобой. Боеприпасов-то у нас чуть да немножко. Должны же «харчевозы» наши успеть до того, как ты со своими молодцами вытуришь фрицев из Зимовников.
Обоим шутка пришлась по душе. Рассмеялись.
— Только не горячись. Нам еще вон сколько воевать, пока до Берлина дойдем—Он был старше Войцеховского, этот уже седеющий командир бригады.— Лучше осмотрись, а потом уж действуй. Быть может, ты останешься у нас, в бригаде?
— Спасибо, товарищ подполковник,— благодарил Войцеховский.— У нас свой командир есть. Генерал. В гражданскую беляков в этих местах крушил. Два ордена Красного Знамени заслужил еще в ту пору. И другие командиры, как на подбор — народ боевой.
Партизанский отряд Войцеховского в ночь на 30 декабря неожиданно и смело ударил по вражескому гарнизону на четвертой конеферме. Оккупанты, не принимая ночного боя, в панике отступили и на этот раз.
„СТЕПНОЙ ОРЕЛ46
Начальник отделения по работе среди партизан политотдела 57-й армии капитан М. X. Портнов со своими помощниками старшими лейтенантами П. К. Юхимови-чем и К. П. Пугачем вот уже несколько часов беседовал с пожилым на вид штатским: густая с проседью борода, худое лицо, сутулая спина намного старили сорокалетнего Григория Елисеевича Попова.
—- Вот здесь мы найдем то, что нам надо,—он рукой ворохнул свою бороду.— В этих местах еще в граждан-
125
Г. Е. Полоз
скую формировался пятый крестьянский полк под командованием Думенко. Из этого полка выросла дивизия, корпус, а потом уж и Первая конная армия Семена Михайловича Буденного.
— Бывали в этих краях? — спросил Портнов, обводя на карте район между станциями Зимовники и Пролетарская.
— Да, места мне знакомые. Тут вот, в тридцати километрах от станции Ку-берле, проходит балка Большая Куберле. Летом она пересыхает... Так по этой балке хутора — Таврический, Песчаный, Перво-
майский, Верхневерхоломовский... Там мы найдем себе полную поддержку в семьях бывших буденновцев.
Капитан, выслушав Попова, вновь повторил:
— Значит, Григорий Елисеевич, вы назначаетесь командиром партизанского отряда.
— Ясно, товарищ капитан,— согласно кивнул Попов.
— Комиссаром утвержден Ляшенко Владимир Васильевич, ваш земляк. Он не знает о своем назначении. Вы должны с ним встретиться в Верхневерхоломов-ском. Передайте ему наш устный приказ... Начальником штаба отряда назначен Матвей Павлович Дудкин. Тоже знакомый?
— Да, доводилось встречаться.
126
— Он вас сам найдет.
Все четверо помолчали,, понимая, насколько опасное задание предстояло выполнить Попову, командиру еще не созданного отряда.
— С Дудкиным, очевидно, направим радистов и несколько партизан,— пояснил Портнов.— Основные силы отряда накапливать надо за счет местных жителей.
Когда все было условлено, Попов спросил:
— Как я понял, добираться придется пешком?
— Да, так будет надежнее,—подтвердил Юхимо-вич.— Через линию фронта, между Юстой и Халхутой, перебросим ночью на автомашине, а там степью до Орловского района.
— Надо бы не затягивать,— предложил Попов.— Пока сухо и холода не подошли.
Портнов согласился:
— Как будете готовы — переправим.
— Я готов, хоть сегодня,— борода скрыла его широкую, белозубую улыбку.
— Согласны завтра? — спросил капитан.
— Согласен.
Как и условились, Попова перевезли ночью через линию фронта. Он уходил в глубокий вражеский тыл отсюда, из-под Сталинграда.
Бывший боец Первой конной Григорий Елисеевич в 1930 году вступил в партию, работал милиционером, директором чайной, председателем районного правления Осоавиахим. Несколько лет жил в станице Гастагаев-ской Краснодарского края. Отсюда в первые дни войны ушел на фронт.
Преодолев пешком почти трехсоткилометровый путь по степному бездорожью, Григорий Елисеевич в середине сентября добрался до Верхневерхоломовского, где жил его тесть Иосиф Матвеевич Манзюков. К нему-то он и
127
направился, чтобы перво-наперво узнать про свою семью, а уж потом, через тестя, бывшего красного партизана, подобрать верных людей для отряда.
В низеньком сгорбленном старичке с костылем в руке, с окладистой бородой, одетом в рваный кожушок, Иосиф Матвеевич не сразу узнал своего зятя. Оказалось, что жена Попова с четырьмя детьми перед самой оккупацией успела переехать к отцу и теперь жила в Верхневерхоломовском.
Дома Григорий Елисеевич поначалу жил мало: скрывался у знакомых в соседних хуторах, иногда ночевал в песчаном карьере. Вскоре бригадир местного колхоза Яков Корнеевич Ноздрин принял его на работу водовозом.
Ознакомившись с обстановкой, Попов через Иосифа Матвеевича и его дочь Машу стал подбирать подпольщиков. Прибывшие в хутор как военнопленные двоюродные братья Ильичевы — Родион Петрович и Иван Фомич— с готовностью согласились партизанить. Они привели к Попову Филиппа Самойлова, Николая Стато-ва, Егора Гаевцова и других хуторян-патриотов. Самойлов поручился за свою сверстницу Марию Быкодорову. Мария Иосифовна предложила записать в партизаны Таю Найденову.
Первое задание из всех подпольщиков получил Николай Матвеевич Статов — устроиться полицаем, чтобы партизанам можно было всегда знать, что намерена предпринимать комендатура. Как не хотелось ему быть полицейским, а приказу подчинился.
Старостой хутора Попов решил устроить своего человека, но из Орловской прислали некоего Водорезова. Чтобы доказать свою преданность, этот фашистский наймит начал ретиво отбирать оружие и патроны у хуторян. Он пригрозил всем, у кого забирал винтовки, что
128
если ему не будут беспрекословно подчиняться, то донесет немецкому коменданту в Орловскую. Староста все больше наглел и запугивал население. А тут еще случай подвернулся Водорезову выслужиться. Часть колхозного скота не удалось эвакуировать за Волгу, и колхозники вернулись с ним в хутор. Фашистский холуй распорядился весь этот скот отогнать в Орловскую. Бригадир Ноздрин запротестовал — отказался выполнять распоряжение старосты и предложил раздать скот хуторянам. Тогда он сам отогнал 72 головы крупного рогатого скота на станцию и, погрузив с помощью полицаев в вагоны, написал на каждом: «Подарок немецкому народу».
После такой выходки партизанам и их вожаку Попову стало ясно, что Водорезова надо убрать. Но как? Посоветовавшись, решили дать знать оккупантам, что староста припрятывает у себя на квартире оружие, да к тому же всегда носит при себе пистолет. «Сигнал» встревожил орловского коменданта. Водорезова арестовали и увезли в Зимовники.
Старостой хутора избрали подпольщика и партизана Егора Петровича Гаевцева.
* * *
По заданию Орловского райкома партии участковый милиционер коммунист Владимир Васильевич Ляшенко был оставлен для подпольной борьбы. За несколько дней до появления оккупантов в поселке Красноармейском, расположенном при станции Куберле, Ляшенко уехал в Пролетарскую. Там, в доме одного дальнего родственника, он переждал неделю, а потом вслед за немцами, кружным путем, подальше от железнодорожного полотна, пробрался в Вёрхневерхоломовский. Тут у него и произошла встреча с Григорием Елисеевичем Поповым,
5 Степные орлы
129
только что появившимся в хуторе. От него-то Владимир Васильевич и узнал, что назначен комиссаром отряда.
В тот же день из Красноармейского в хутор на подводе приехала Мария Антоновна Щербакова. На воловьей повозке Ляшенко вместе с ней добрался до своей семьи.
Через несколько дней и он начал действовать: вместе с учительницей Анной Ивановной Екимцевой часами просиживал за составлением листовок, призывающих не подчиняться оккупантам, всеми силами бить врага, не давать ему покоя. Листовки размножали его дочери-ученицы Надя и Зоя. Вместе с Ниной Щербаковой они же, девочки-подростки, незаметно их расклеивали на вокзале, на вагонах проходящих эшелонов, на столбах среди разных объявлений. Это были короткие и броские призывы: «Смерть немецким оккупантам!», «Не верьте фашистам-брехунам!», «Подымайтесь на войну с гитлеровцами! Не давайте им убивать ваших отцов, братьев и детей!» У Ляшенко был старенький велосипед. Катаясь на нем, девочки заезжали в ближайшие хутора и там ухитрялись распространять листовки. Эти маленькие листочки вселяли в людей веру в скорое избавление от оккупации, усиливали ненависть к врагам.
t * *
В одну из сентябрьских ночей с заволжского аэродрома ушел в полет двухмоторный транспортный самолет... В предрассветной дымке на пустынные поля колхоза «Красный партизан», неподалеку от станции Ель-мут, с невидимого рокочущего самолета спустилось четырнадцать парашютистов. Они действовали стремительно: собрали парашюты, прикопали их в ближайшей лесополосе и заняли круговую оборону.
130
Группой десантников командовал Матвей Павлович Дудкин, одногодок Григория Елисеевича Попова, бывший боец второго конного корпуса знаменитого Жлобы. Дважды раненный на гражданской войне, работал он потом председателем сельского кресткома, секретарем подрайкома, заместителем директора совхоза, управляющим конторой молзаводов. С августа сорок первого — в боях. В январе ранен, в мае контужен. А теперь вот по заданию партизанского командования возглавил группу десантников. Вместе с ним перед рассветом приземлились в Орловском районе сибиряк Иван Назаров, таганрожец Серегин, Федор Белов, Евдокимов, Николай Загидулин, радисты Александра Коваленко, Николай Онищенко и другие.
Недалеко от места, где притаились партизаны, за поворотом грейдера, маячили постройки полевого стана. К ним и направил Дудкин разведчика Федора Белова. На стане тот здстал одного сторожа Авдея Зиновьевича Погасил. Слово за слово разговорились, и Белов уточнил, в каком именно месте приземлилась их группа. А уж потом, спустя несколько дней, Погасий расскажет, что он член партии, по специальности ветврач, а работает воловником и что живет в хуторе Шелганове и готов помогать, чем может, партизанам.
Поблагодарив старика, Белов поспешил в лесополосу.
Каждый из четырнадцати имел свою легенду и конкретное задание, в каком хуторе или поселке устроиться на работу, чтобы вжиться, а потом уж разворачивать подрывную борьбу. Расходились попарно или по одному.
Матвей Павлович направился на станцию Куберле. Там жила его дальняя родственница. Отыскать ее было нелегко: он с ней ни разу не встречался, а теперь она, 5*	131
конечно, выйдя замуж, носит другую фамилию. Как найти ее дом, к кому обратиться, чтобы не вызвать подозрений?
На вокзале Дудкину повстречался пожилой железнодорожник в форменной фуражке.
— Не знаете, где живет Мария Антоновна Лутчен-кова?
Железнодорожник подозрительно посмотрел на него и ничего не сказал. Покрутившись немного на перроне, Дудкин вновь подошел к тому же железнодорожнику. Тот внимательно осмотрел любопытного незнакомца и ответил:
— Вот что, парень, дождись вечера, и как я сменюсь, так иди за мной.
С наступлением темноты Матвей Павлович был в доме железнодорожника Ивана Ивановича Носова. Хозяин проверил у него документы: у Дудкина были паспорта на русском и немецком языках, а также другие документы, подтверждающие, что он ищет свою семью. Носов догадался, какую он ищет семью, поэтому на второй день свел Дудкина с его родственницей Марией Антоновной не Лутченковой, а Щербаковой.
Через три дня Дудкин пришел к Носову за своей котомкой. Потом, спустя несколько дней, Носов навестил Щербаковых. Мария Антоновна жила с тринадцатилетней дочерью, муж и сын были на фронте. С первой же просьбы она согласилась помогать Матвею Павловичу, хотя и понимала, на какой идет риск, сделав свой дом явочной квартирой.
В ее доме Дудкин и попросил пришедшего в гости Носова помочь ему устроиться на работу. Иван Иванович пообещал и сдержал слово. Пошел к старосте и дал за Дудкина поручительство. Так начальник штаба партизанского отряда стал сапожником в пристанционном 132
поселке Красноармейский. Должность незаметная, а с нужными людьми можно открыто встречаться.
Во дворе у Щербаковых был погреб полуподвального типа. В нем оказалась вместительная боковая ниша, где можно разместить под землей около десяти человек. Этот погреб и облюбовал Матвей Павлович для радистов с рацией.
Мария Антоновна выполняла обязанности связной. Вскоре она свела Дудкина с Поповым, а потом уж и с Ляшенко. На первой же встрече командиры рассказывали друг другу о патриотах-подпольщиках, давших согласие вести борьбу с оккупантами.
Встреча с Носовым была большой удачей для партизан. Работая мотористом водокачки, он общался с машинистами проходящих поездов, собирал ценные сведения о перевозках вражеских войск, о скоплении эшелонов с боевой техникой на соседних станциях Двойная и Зимовники. Его дом стал явочной партизанской квартирой. У него партизаны находили временное укрытие, сюда приходили с докладами и тут получали очередные задания. В партизанскую группу в этом поселке также входили: брат командира отряда Иван Елисеевич Попов, Михаил Васильевич Екимцев и его жена Анна Ивановна, семнадцатилетний комсомолец Ваня Перепутнев и четырнадцатилетияя дочь комиссара Надя Ляшенко и другие патриоты.
Командиры встретились на бригадном стане верхне-верхоломовского колхоза. Бригадир Ноздрин дежурил, пока они беседовали в дальнем конце кошары.
— Как видите, друзья,— подводя ‘итог, говорил Попов,— в отряде у нас набирается около тридцати человек, способных, как говорится, с оружием в руках бить оккупантов. Дело осталось за малым: начинать воевать.
— Оружие есть,— сказал Лященко.— Собрать в сте-
133
пи еще можно. А в первом же бою достанем еще...
— А ты, Владимир Васильевич, имя отряду нашел?— спросил его командир. — Помнишь, наш уговор?
— Помню, и имя, пожалуй, придумал подходящее,— он весело поглядывал на Дудкина и Попова:—Степной орел. Чем не имя? У нас орел-степняк хозяин на весь край. Вот и мы, а не фрицы, должны быть хозяевами в нашей степи.
— А что? — переспросил Дудкин. — Хорошее название отряду, как считаешь, Григорий Елисеевич?
— Согласен. Доброе имя.
/Л. П. Дудкин
— Тогда очередную радиосводку мы и подпишем «Степной орел».
Попов согласился с предложением начальника штаба. Договорились также, что теперь, создав основу отряда, пора активнее вести разведку и боевые действия против ненавистного врага. Надо поднимать народ на борьбу — заявить в полный голос о существовании партизанских сил.
Первоначально основная задача отряда сводилась к сбору разведданных и передаче их в штаб партизанского движения. На вокзалах, мельницах, в хуторах и даже в Орловской комендатуре —всюду действовали партизаны-разведчики.
Наряду с нелегальными операциями партизаны с октября начали устраивать и засады.
134
Командиру группы Григорию Васильевичу Гудимову «полицай» Статов сообщил, что большое стадо скота, награбленного у населения, оккупанты будут гнать через Верхневерхоломовский в Орловскую для отправки в Германию.
— Не дадим фашистам нашего добра,— решили партизаны. Тщательно разведав маршрут перегона скота, в дождливую темную ночь Гудимов увел свою группу на выполнение задания. Партизаны заняли выгодные места для засады. И как только гурты ушли подальше от хутора, неожиданным нападением перебили всю охрану и вызволили 1200 голов крупного рогатого скота и около трех с половиной тысяч овец. Эти гурты партизаны угнали в глубь степи: часть раздали населению, а другую часть держали на дальних глухих пастбищах до прихода наших войск.
Однажды разведчики Михаил Екимцев и Григорий Гудимов, возвращаясь с задания из хутора Островян-ского, заметили приближающийся мотоцикл с коляской. Из придорожной канавы они наповал сразили гитлеровцев. Это были фельдегери — военные почтальоны, доставлявшие кроме писем и штабные документы.
Командир «Степного орла» немедленно отправил через линию фронта Федора Белова с этими ценными бумагами. По калмыцким степям он проделал изнурительный путь до штаба, располагавшегося в Средней Ахтубе, и вернулся обратно.
Оккупационные власти понимали, что где-то рядом живут и действуют партизаны. Но какие бы жестокие меры ни применяли каратели — партизаны оставались неуловимыми. Было и немало случаев, когда подпольщики подвергались смертельной опасности.
Маше Манзюковой в том году было восемнадцать лет. Она выполняла роль связной между партизанскими
135
группами Верхневерхоломовского и хутора Андриянова. Сведения передавала Шатову. Местом явки были камыши у пруда. Маленькая и худенькая, Маша одевалась под девчушку-подростка. Часто с узелком в руке она ходила по дороге от хутора к хутору. Ее выдал один из недобитых врагов Советской власти некий Хренов.
Две недели гестаповцы допрашивали и пытали Машу. Не добившись никаких показаний, гитлеровцы объявили ей, что она и еще две женщины, сидевшие с ней в камере, будут расстреляны.
Узнав о намерении комендатуры расстрелять Машу Манзюкову, командиры отряда рискнули поручить группе партизан во главе с Михаилом Мельниковым освободить арестованных.
Как переводчику Мельникову разрешался вход к арестованным. Воспользовавшись этим, он вызвал арестованных из подвала и приказал часовому проводить их к уборной, а сам ушел. Как только женщины приблизились к отхожему месту, то вместе с часовым они были подхвачены партизанами, находившимися тут же в засаде.
Еще в начале создания отряда Федор Белов, по поручению Попова, завербовал на сторону партизан Мельникова— девятнадцатилетнего переводчика из комендатуры. Отец его румын, мать украинка, воспитавшая у сына уважение к русскому народу. Михаил владел румынским, русским и немецким языками. Для проверки партизаны дали ему задание: достать сотню чистых бланков с печатью орловской комендатуры. Мельников выполнил задание. Пользуясь доверием у коменданта, он предупреждал командование отряда о готовящихся карательных акциях, поставлял сведения о передвижении и местах расположения гитлеровских войск.
Все чаще и чаще радистка Шура Коваленко переда
136
вала сводки в штаб партизанского движения о боевых операциях «Степного орла». Они были предельно лаконичными. Вот некоторые из них:
«10 октября в балке Зундовой уничтожено 20 солдат и 2 офицера, 2 автомашины с горючим».
«13 октября в балке Куберле уничтожено 16 гитлеровцев, 3 автомашины с боеприпасами».
«И ноября между Двойной и Ельмутом уничтожено 2 автомашины, 6 солдат и ранено 15...»
«23 ноября между Зимовниками и Куберле уничтожена автомашина с военным имуществом и два солдата».
«18 декабря взорвано орудие, сожжено две автомашины и убито шесть солдат».
Отступая из-под Котельниково, в поселке Красноармейском расположились два вражеских штаба. Приближалось рождество. Гитлеровские офицеры, чтобы как-то скрасить свою безрадостную долю в «варварской России», распорядились устроить рождественские торжества. Интенданты-мародеры «отыскали» в поселке трех чудом уцелевших свиней и приготовили из них обильное угощение. Пир намечался грандиозный. Оккупанты облюбовали самый вместительный дом и выгнали из него на мороз большую семью’ колхозника А. В. Колесникова.
О приготовлениях вражеских штабистов узнали партизаны. В эфир ушла радиограмма о скоплении большого количества офицеров и солдат.
Через полтора часа в вечернем небе над поселком появились три небесных тихохода — «ПО-2». Не успели захмелевшие оккупанты опомниться, как один из самолетов, резко снизившись, сбросил бомбу. Она попала точно в цель. Очевидцы утверждали, что бомба угодила буквально на рождественский стол пьяных мародеров. Почти весь штаб немецко-фашистской части был уничтожен,
137
На «втором заходе, подвесив осветительную ракету, самолеты сбросили в это же подворье бомбы и обстреляли из пулеметов в панике метавшихся по улицам фашистских захватчиков. Вместо торжества на следующий день оккупанты вынуждены были устроить траурную панихиду по убитым офицерам и солдатам.
Каратели охотились за партизанами. Но «Степной орел» всякий раз был для них недосягаемым — действовал неожиданно и решительно. Однако местная kg-
в. в. Ляшенко	мендатура методически уст-
раивала облавы, стремясь жестокостью запугать население. И всякий раз после зверских акций фашистских поработителей партизаны наносили ответные удары. Как-то подвыпившие гитлеровцы с победными песнями возвращались в Орловскую из хутора Первомайского, где устроили облаву и очередной грабеж. Очевидно, в их расчеты не входила встреча под самым райцентром с народными мстителями. Подпустив врагов на 30—40 метров, партизаны из засады уничтожили их всех.
Бесстрашно и удачно действовали подрывники «Степного орла». В одну из ноябрьских ночей между разъездом Таврическим и станцией Двойной (Орловской) они подняли на воздух первый мост, а потом взорвали и второй мост на перегоне Куберле — Зимовники,
136
ВОЙНА ЕСТЬ ВОЙНА
Опасаясь, что крупную группировку на Северном Кавказе может постигнуть участь армии Паулюса, гитлеровские стратеги всеми силами стремились остановить наступление войск Сталинградского фронта, помешать их быстрому выходу к Ростову. С этой целью в районе Зимовников, по одному из притоков реки Сал, степному извилистому Малому Куберле, гитлеровцы в спешном порядке подготовили оборонительный рубеж. На эту линию обороны откатывались части разгромленной котель-никовской группировки, сюда же подходили и подкрепления. На станциях Двойная и Куберле разгружались эшелоны с танками и пехотой. По грунтовым дорогам спешили к передовой мотомехчасти.
Противник перешел к активной обороне. Позиции в районе Зимовников удерживали полки моторизованной дивизии СС «Викинг». Как и предполагало командование Сталинградского фронта, немцы будут стремиться во что бы то ни стало превратить Зимовники в сильный узел сопротивления.
Директивой Ставки Верховного Главнокомандования 1 января 1943 года Сталинградский фронт был переименован в Южный. Перед войсками фронта поставлена очень сложная задача — разгромить противника в' нижнем течении Дона, овладеть Батайском, Ростовом, Новочеркасском.
Понимая свое отчаянное положение, немцы жестко оборонялись, остервенело контратаковали наши передовые части. В ночь на 31 декабря части 13-го танкового корпуса генерал-майора И. Т. Танасчишина пытались с ходу взять Зимовники. Танкисты ворвались на аэро
139
дром, успели уничтожить дна самолета, занять окраину поселка, но затем под танковым контрударом отошли на 4—5 километров восточнее. В оперативной сводке за 1 января командир корпуса доносил, что противник упорно обороняет Зимовники. 17-я и 13-я бригады во взаимодействии с 60-й механизированной бригадой, 56-й и 59-й бригадами 3-го гвардейского механизированного корпуса в течение ночи трижды атаковали противника и незначительно продвинулись вперед.
В общем стратегическом плане наступления Зимовники надо было брать: и чем скорее, тем лучше. Фронтальные атаки, как показали первые дни боев, не принесли необходимого эффекта. Следовательно, этот узел обороны надо было преодолеть ударами с тыла и флангов.
Командир 62-й мехбригады сообщил командованию о лихих действиях партизанского отряда Войцеховского. Он дал понять, что в штурме Зимовников следовало бы положиться на помощь партизан-разведчиков. К этому же времени относится и доклад генерал-майора Т. П. Круглякова Военному совету фронта о готовности партизан принять участие в боях совместно с фронтовыми подразделениями.
В первые январские дни оперативная группа управления передовыми частями фронта находилась в селе Дубовское, рядом с небольшой станцией Ремонтная. Предложение Круглякова фронтовое командование приняло с одобрением и тут же предложило связаться со штабом 302-й стрелковой дивизии, занимавшей передовые порядки в районе Зимовников. На уточнение обстановки и определение схемы операции штабистам потребовалось совсем немного времени. Другое дело состав отряда. Партизанский штаб вначале намеревался своими силами в составе сорока партизан нанести удар по зи-
140
мовниковским тылам противника в момент фронтального наступления наших подразделений. В штабе дивизии считали, что одним партизанам будет нелегко справиться с такой задачей, поэтому предложили сформировать сводный отряд за счет разведвзвода 827-го стрелкового полка.
Возвратившись из штаба дивизии, Кругляков созвал экстренное совещание начальников отделений. Еще на пути от Сталинграда майор Перов и старший лейтенант Карпович, оперируя своими резервами, сформировали отряд, который уже имел и свое условное имя — «За Отчизну». Поэтому, когда на совещании генерал заговорил о создании партизанского отряда, то для отбора бойцов и командиров по существу не требовалось времени.
— Говорите, сорок бойцов? — спросил Кругляков, довольный предусмотрительностью своих помощников.— У разведчиков тридцать... Всех они нам не дадут, да и нам не следует посылать всех сорок. Построже посмотрите при зачислении,— народ у нас находчивый: не досмотрите, и приболевшие могут прикинуться здоровыми, лишь бы пойти на операцию... Словом, в отряд зачислйть тридцать пять партизан, а от 827-го принять только двадцать пять разведчиков.
Будучи в восемнадцатом году первым военкомом зи-мовниковского ревкома, Кругляков хорошо знавал эти места. В предвоенные годы он раза два заезжал сюда погостить к родной сестре. Где она теперь? Годы и война нарушили переписку. Зимовники — крупное пристанционное село, напоминающее рабочий поселок. На его улицах было больше саманных хат, чем деревьев, жилье ставили друг от друга просторно. Так что провести даже ночью незамеченным отряд в шестьдесят бойцов — предприятие весьма рискованное. К тому же в Зимовниках
141
й близлежащих хуторах — Горобцов, Василевский^, Майкопский— находились не рядовые армейские части противника, а отборные эсэсовские полки.
— Сделаем так,— предложил и одновременно приказал генерал.— Из отряда создадим несколько групп. Две или три направить на железнодорожное полотно. Не дать противнику вывозить технику и награбленное имущество. Группу под командованием Тиховода послать в Васильевку.
Стоявшие рядом с ним Перекальский, Перов, Купри-ков и Карпович знали, что в двух километрах от Зимовников, в хуторе Васильевский, расположен штаб эсэсовской дивизии «Викинг».
— Ударим по штабу — значит ударим по вражеской психике. А там посмотрим, у кого нервы крепче.— Кругляков был в хорошем настроении.— Основные силы отряда разделить на маневренные группы и с разных концов пустить в Зимовники... Но чтобы не зарываться. Кто их может повести?
— Кузнецов, Коршиков и Лепетов,— подсказал начальник школы.
— Кузнецов — москвич? — переспрашивая, генерал имел в виду, что Кузнецов прибыл из Центральной партизанской школы.—А откуда появились Коршиков и Лепетов?
Перов пояснил:
— Из сто сорок девятого запасного полка шестьдесят второй армии. Их три друга — Тиховод, Коршиков и Лепетов. Три сержанта. Ребята обстрелянные, надежные.
— Пусть будет так,— генерал заканчивал оперативное совещание: — командиром отряда...
— «За Отчизну»,— подсказал Перов.
— Партизанского отряда «За отчизну»,— Кругляков
142
встал из-за стола, подчеркивая этим торжественность и ответственность момента.— Назначаю старшего лейтенанта Ершова.
Молодой и высокий Ершов и без того худой и вымотанный желтухой, еще сильнее подобрался и вытянулся.
— Есть, товарищ генерал,— из-под его белобрысых бровей радостно заблестели глаза.
— Учтите, старший лейтенант, вы командир, а не разведчик. С вас спрошу за выполнение всей операции. Возьмите на себя основные силы отряда и все руководство диверсионными группами,— имевший привычку говорить короткими фразами, на этот раз Кругляков изменил своему правилу.— Ваш отряд входит в подчинение оперативной группы при Военном совете 51-й армии... Старший лейтенант Юхимович.
— Есть, товарищ генерал.
— Вам надлежит в течение полудня разработать боевую задачу для отряда Ершова.— Начало операции завтра: в ночь с третьего на четвертое января,— генерал подумал и жестче обычного закончил:—От действий нашего отряда зависит исход штурма вражеской обороны.
Еще неделю назад подвижной состав «хозяйства» Круглякова базировался в Светлом Яру, в пригороде Сталинграда, а теперь — в селе Дубовское.
— Если так будем наступать,— шутили партизаны,— по двести километров за неделю, то к первомайским праздникам до Германии дойдем.
— И еще ни в одном бою не участвовали...
Бывалые бойцы утешали нетерпеливых, из числа добровольцев, пришедших в партизаны совсем недавно:
— Хватит и на вас еще боев. Не зря же кроме воинской присяги в Светлом Яре давали клятву партизана.
За четыре дня до сорок третьего они все дали клятву
143
партизана, а в числе первых был сержант Коршиков.
«Я, Коршиков Дмитрий Алексеевич, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды партизан для борьбы с немецко-фашистской сворой, торжественно клянусь быть честным, Храбрым, дисциплинированным, бдительным бойцом, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять приказы командиров и комиссаров.
Я клянусь добросовестно изучать военное дело и до последнего дыхания быть преданным своему народу, своей Советской Родине и Рабоче-крестьянскому правительству.
Я клянусь бороться с врагом в его тылу мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и своей жизни для достижения полной победы над врагом.
Если по злому умыслу я нарушу эту мою торжест^ венную клятву, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся».
У всех партизан, находившихся в Дубовском, было большое желание, граничащее с нетерпением, поскорее принять участие в боях. То было время великого энтузиазма и неукротимого стремления идти вперед, то были первые дни нашей Великой Победы, начавшейся в сталинградских степях.
А фронтовые будни шли своим чередом. Ершов знакомился с «Боевым приказом № 1 оперативной партизанской группы при Военном совете 51-й армии». Приказ был написан от руки, карандашом, но по всей форме: «Село Дубовское. 2 января 1943 года, в 15.00. Карта 1:500 000.
1. Противник, понеся большие потери, перешел к обороне, удерживая рубежи силой дивизии СС «Викцнг» 144
в районе с. Зимовники — Васильевский, и продолжает упорнсцсопротивляться.
2. Партизанскому отряду под командованием старшего лейтенанта Ершова в количестве 60 человек, имея на вооружении, кроме личного оружия, 1 миномет, 1 противотанковое ружье, 1 ручной пулемет, в ночь с 3. 1.43 г. на 4.1,43т. выйти в тыл противника, взаимодействуя с 827 СП, ц районе Зимовников—Васильевский—Грушев-ка с задачей:
а)	действуя по коммуникациям противника, взорвать железнодорожный мост — не дать возможности противнику вывезти ценности, боеприпасы и технику;
б)	частью\ групп выйти на южную и западную окраину Зимовников, Васильевский, Горобцов, перерезать коммуникации^ и сделать провокационный огонь, дабы создать панику в тылу противника, чтобы облегчить наступление 827 СП;
в)	уничтожать живую силу и технику противника, разведать его силы, захватить ценные документы.
3. Связь со штабом партизанского движения поддерживать по рации «Север», с опергруппой — через связных.
Старший оперуполномоченный старший лейтенант Юхимович. Приказ усвоил старший лейтенант Ершов».
Каждого старшего группы командир отряда инструктировал отдельно, показывая на карте-схеме место выхода для операции, уточнял возможные пути отхода и засад, проверял перечень вооружения и боезапаса. Для всех диверсионных групп началом провокационного обстрела тылов противника он установил одно время — пять часов тридцать минут, на утренней заре. К этому сроку партизанские группы должны скрытно, ночью выйти на исходные места.
На трех «зисах» и полуторке отряд «За Отчизну»
145
днем третьего января подобрался почти к самой передовой и притаился в полуразрушенных постройках и реденькой лесопосадке вдоль железной, дороги, /идущей к Зимовникам.	/
/ * * *
В группу Риты Гаевской вошли Люба Шапина, Маша Орехова и Дмитрий Беляев, Ритин земляк, из Николаевки. Они должны скрытно выйти юго-западнее Зимовников и взорвать один из мостов близ / полустанка Хутуны.	/
С вечера валил рыхлый снег, а к полуночи под валенками хлюпало жидкое месиво. Глухой/'степью Гаевская увела ребят в сторону от немецких/ окопов километров за пять. В потемках они спустились в глубокий и извилистый овраг. В нем было потише, но идти оказалось не легче. Теперь они двигались в сторону Зимовников, откуда то и дело погромыхивала перестрелка.
Все одеты в валенки, ватные брюки и фуфайки. Дмитрий в вещмешке нес пятнадцать килограммов тола. Бикфордов шнур и запалы находились в сумке у Гаевской.
Мокрые валенки казались неподъемными. Несколько раз по примеру Гаевской, ребята ложились на покатые бока оврага, отдыхали минут по пять и снова вперед. Шли молча. Друг за другом.
Перед утренней зарей откуда-то из калмыцких степей подобрался мороз. О его приближении первыми забеспокоились телефонные провода: запели, нудно заныли...
Значит, где-то совсем рядом железная дорога. Ведь телефонная линия далеко от нее не уйдет.
Смутно ощущалась близость железнодорожного полотна. Вместо дождя теперь шуршала мелкая ледяная 146
Л. Я. Шапина (Карпович)
крупа.к Небо стало проясняться, и \ обозначились контуры высокой насыпи.
— Передохнем чуть-чуть,— прошептала Рита лежавшим рядом партизанам, — а потом с Димой ройдем к дороге. А вы, Люба и Маша, $ случае чего...
Не договорила Рита, что делать девчатам «в случае чего», как совсем неподалеку полыхнуло зарево, а потом ахнул взрыв. Гул был таким сильным, что у них еще долго стоял звон в ушах.
Вздрогнув от неожиданного грохота, они притаились,
всматриваясь в темноту: что последует дальше? Но было тихо и морозно. Пошевелишь смерзшимися валенками— и скрип под ногами.
— Пошли, Рита,— вставая, позвал Беляев.
— Обожди. Давай лучше осмотримся.
— Чего смотреть? Вон кто-то из наших сработал что надо и теперь их ищи-свищи, как ветра в поле...
— Помолчи, Дима.— Рита потянула его за свисавший из-за спины мешок. Дмитрий опустился рядом. Прислушиваясь, он поднял отвороты шапки-ушанки.
— Вот и подожди, да подожди.— Он был недоволен осторожностью Риты.— Слышишь, фрицы прутся.
Она раньше его поняла, что в их сторону, от Зимовников идет автомашина и, наверное, не одна.
Так и есть: рядом с насыпью — наезженный полевой грейдер. Теперь уж хорошо видно: машина шла с вклю-
147
ценными подфарниками, высвечивая крутой спуск в лощину.	у
За первой прошла вторая, за ней третья автомашина. А потом потянулись грузовики, пароконные /Подводы, бронетранспортеры, тягачи с пушками. Все это двигалось и урчало совсем рядом на грейдере. Притаившись в неглубокой выемке, забитой колючками перекати-поле и снегом, партизаны считали все, что проносила дорога.
Кик ни старалась Гаевская,, а на мост свою группу не вывела. Досада и отчаяние так ее беспокоили, что хоть плачь. А тут еще этот Димка бубнит:
— Говорил же пойдем. Так нет — подожди, осмотримся. Вот доосматривались. Где теперь искать этот проклятый мост? Что скажем Ершову?
— Да замолчишь ты, наконец, или нет! — не вытерпела Люба и толкнула его локтем в бок.— Ну, не вышли. Что ты предлагаешь? Молчишь? А что мы не вышли,— даже хорошо. Если бы нашли свой мост, обязательно взорвали. А к чему второй мост рушить?
— Как это к чему? — угрожающе прошептал Беляев.
— Посмотри внимательно. Ведь лежим мы почти полдня и ни одного эшелона не прошло. Значит, хватит фрицам и одного моста...
Вернуться благополучно им не удалось, хотя шли тем же оврагом, по своим следам и вечером перешли на нашу сторону, но попали под винтовки пехотинцев.
Увидев своих, партизаны подчинились: отдали автоматы, взрывчатку и пошли вперед как арестованные.
— Это недоразумение,— успокаивала Гаевская.— Придем к командирам — разберемся.
Но разбираться не стали. Некогда было. Заперли в сарае вместе с только что пойманными полицаями.
К вечеру следующего дня, наконец, пришел какой-то командир в полушубке, выслушал Гаевскую и рас-148
порядился проводить их в «хозяйство» Круглякова.
— Д наше оружие? — спросила она.
Командир отрицательно махнул рукой, а сопровождавший красноармеец пояснил:
— Автоматы ваши уж больно понравились нашим ребятам/
— Вот мародеры,— не вытерпел Дмитрий,— у своих же среди бела дня забирают.
— Ну ты полегче! — замахнулся боец.— Черт вас тут разберет: шляетесь по степи в гражданском. Чьи вы — пойми?
Усталые и голодные они дошли до одиноких домиков, оставшихся после бегства оккупантов из хутора. Здесь находились партизанские «зисы» и полуторка.
Первая неудача особенно воспринимается мучительно и тягостно. Каждому из них, как и миллионам других солдат этой самой большой войны, не суждено было даже представить, куда приведет их военная судьба. В коловерти событий они будут идти в одном строю, в одном направлении, только вперед, но каждый по-своему. Через месяц Рита вместе с ребятами-одногодками будет ходить через передовую за «языками», а затем в глубоком вражеском тылу станет одним из руководителей отряда, в составе которого насчитывалось около тысячи партизан. За выполнение ответственного задания командования она будет награждена боевым орденом, а через несколько месяцев, будучи раненой, окажется в плену. Румынский военный трибунал приговорит ее к смертной казни, но в последний момент изменит приговор на пожизненное тюремное заключение. В том же сорок четвертом году Гаевская снова вернется в партизанские ряды... И Маша Орехова, и Дима Беляев также будут участвовать в лихих операциях, но их стороной обойдет солдатское' счастье. Они погибнут, перенеся муки
149
йыток и издевательств ненавистных врагов. И только Рита Гаевская и Люба Шапина выполнят свой {долг до конца — разделят радость победы, доживут до наших дней.
А пока они медленно шли на встречу со своими командирами.
...Тяжело, невыносимо тяжело было отрывать глаза от притоптанного снега у крыльца хаты. Стояли все рядком и тягостно слушали Ритин рапорт вышедшим к ним навстречу майору Перову, начальнику школы Карповичу и командиру отряда Ершову. Рита говорила хриплым простуженным голосом, что задание группа не выполнила, что была разоружена своими же красноармейцами...
— Молодцы, что живыми вернулись,— первым отозвался Перов.— А что на мост не вышли, то он, оказывается, только один целым и был.
Шеренга сломалась. Первым сделал шаг к командирам Беляев:
— А как же так могло случиться?
— ,На войне и не такое бывает,— успокоил Перов.— Война есть война... А ваши автоматы вернем обязательно.— Он еще раз похвалил их за то, что пересчитали машины, орудия и броневики на дороге и запомнили несколько новых условных знаков на вражеском транспорте— это очень важные сведения.
В теплом сарае, приспособленном под временное партизанское жилье, отсыпались возвратившиеся с задания ребята Лепетова, Коршикова, Филатова, девчата из группы Зины Пальченко.
После трудного перехода и невыносима тяжелого напряжения каждый из четверых хотел только спать. И они уснули сразу же, как только улеглись на камышовые маты.
150
А сражение за Зимовники продолжалось. Из тех, кто спал, и кто разил врага, и кто не мог уже больше ничего ни сделать, ни сказать,— почти никто раньше, до войны, не знал и не слышал о таком селе Зимовники, которое потом, спустя десятилетия, гитлеровские недобитки будут называть в своих «объективных мемуарах» городом Зимовники. После Котельниково, именно здесь, немецко-фашистские захватчики вторично прилагали отчаянные усилия восстановить утраченное положение, взять инициативу в свои руки после сокрушительного советского контрнаступления из-под Сталинграда.
Когда отоспались, привели себя в порядок, узнали, кто и что успел сделать, кто вернулся, а кто никогда не появится в партизанском строю.
* * *
Группа Кузнецова действовала дерзко и не совсем осмотрительно. Пробравшись на южную окраину поселка, партизаны по грузовикам, впритирку поставленным к стенам домов, определили, где и примерно сколько ночует немцев. Выбрали в темноте самый большой дом с двумя автофургонами. Проникли в него тихо, но в последний момент спавшие гитлеровцы переполошились; успели сделать два или три выстрела. Из коридора через окно в горницу Кузнецов метнул гранату. Дом вспыхнул. Поднялась паника. Надо бы уходить в ночь, в темноту, а ребята били, не переставая, из автоматов по бегущим на выручку гитлеровцам.
Партизаны стали отходить, но было уже поздно. Забежавший сзади вражеский пулеметчик наповал сразил пятерых партизан.
Когда освободили Зимовники, то нашли их лежащими рядком с оружием в руках.
151
* * *
С Дмитрием Кортиковым пошли трое из полковой разведки — Моглов, Дудкин и Чайка. Через степь, кружным путем Кортиков вывел группу к юго-западной окраине Зимовников.
Поселок дремал в густой темноте. Льдистая крупа больно секла по лицам, но и скрадывала своим шорохом партизанские шаги. В белых полушубках разведчики удачно пробрались в тыловые участки вражеского гарнизона. На одной из центральных улиц Коршиков заметил свет через прикрытые ставни. В коридоре этого дома, прячась от непогоды, гомонили часовые. Очевидно, штаб. Сержант в потемках нащупал три жилы полевого телефона. Перехватил их финкой и стал ждать. Из дома, поругиваясь, вышел связист. Он перебирал в руках провод и слепо ступал в темноту. Гитлеровец вплотную подошел к Коршикову...
Ночь разбудила пальба и взрывы — это раньше условленного времени вынуждена была начать бой группа Кузнецова.
Из дома, где расположился штаб, вслед за часовыми выбежали еще пятеро. Не целясь, почти в упор, Коршиков ударил длинной взахлеб очередью. Кто-то из врагов в отчаянии успел лишь перепуганно взвизгнуть. В раскрытую настежь дверь дома сержант метко бросил гранату и пронзительно свистнул. Это был сигнал к отходу.
Ночная улица, испугавшись, судорожно оживала: загорланили перепуганные оккупанты, паникуя, стреляли без разбора. А разведчики уходили по первому своему следу — задворками. И там, где на их пути показывались вражеские фигуры — открывали огонь, бросали увесистые гранаты.
152
Коршиков отходил последним. В узеньком переулочке, под покосившимся плетнем он различил широченную спину сержанта Моглова. Тот пытался кого-то поднять к себе на спину.
— Что тут у тебя? — прошептал запыхавшийся от быстрого бега Коршиков.
— Понимаешь, наш комвзвода, лейтенант Кулик,— прерывисто дыша ответил Моглов.— В ноги его. Видать, замыкал свою группу. Ребята отошли, а он, понимаете...
Рассматривать и расспрашивать раненого, а тем более перевязывать не было времени — немцы вот-вот могут заскочить в просветляющийся переулок и тогда прощай, Родина...
Коршиков без труда помог взвалить небольшого росточка лейтенанта на спину Моглова. Но тот и трех шагов не сделал, как мягко привалился к треснувшему плетню и, скрипнув зубами, чертыхнулся.
— Понимаешь, и меня, видать, задело в ногу...
Без лишних слов Дмитрий подхватил Кулика к себе на спину и пошел вперед. За ним, то и дело оглядываясь, тяжело прихрамывая, еле успевал раненый сержант Моглов.
Таков закон партизанского братства: сам погибай, а товарища выручай. Они засветло перебрались через железнодорожное полотно, передали подоспевшим армейским санитарам Кулика на санки, а сами засели в одном из окраинных подворий, выходивших на дорогу, в сторону Кутейниково. Из центра Зимовников одна за другой выбирались в степь легковые и грузовые автомашины. Коршиков распорядился бить по ним одиночными выстрелами из автоматов, экономить боеприпасы и не выдавать себя.
153
БОЕВАЯ ГРУППА ТИХОВОДА
Васильевский — хутор небольшой, почти часть Зимовников. Как и все степные селения, дома в нем располагались по пологим скатам безымянной речки, гремучей весенним многоводьем и пересыхавшей летом.
Сержант Тиховод увел самую крупную группу сразу же после того, как получил боевой приказ. Ждать времени не было. На рассвете части 302-й стрелковой дивизии при поддержке танков начнут очередное наступление на зимовниковские рубежи немцев. Надо успеть степным бездорожьем незаметно миновать боевые вражеские порядки и с запада войти в Васильевский.
Никто из девяти его бойцов не знал ни местности, ни то, что может им встретиться на пути. Впереди с автоматами на изготовку пробирались Федор Спиридов, Василий Журавлев, Даша Евдаш, Константин Тиховод, а за ним — Тоня Нежинская, Лида Долгалева, Яков Тараненко, Степанова, Морозова и Ширяев. Шли на расстоянии четырех-пяти шагов, не теряя друг друга из виду. Степь была ровная, засаду вряд ли встретишь, к тому же то и дело где-то неподалеку немцы методически бросали ракеты. Через равные промежутки времени, впереди идущие останавливались, к ним подтягивались остальные. Тиховод, вынув компас из кармана, сверял направление движения по азимуту.
В ночной темноте деления шкалы и стрелки светились непривычно ярко. Таинственно танцевали стрелки в дрожащих от усталости руках. Гулко билось сердце от ходьбы и неизвестности. Но вот успокаивался магнитный танец стрелочек, ровнее становилось дыхание и снова — вперед.
154
К. Н. Тиховод
Поднявшись из лощины на бугор, партизаны подошли к заснеженному кладбищу, прошли через него к ограде вокруг изреженного сада.
— Дальше4, через сад, какие-то сараи, — вернувшись в канаву, сказал Федор. — Надо думать — это и есть Васильевский.
Нападать такими силами на штаб дивизии, даже если удастся это сделать и внезапно, Тиховод не решался. Человек он — не робкого десятка. На его счету было уже не мало удачных операций. Но с
одним отделением вступать в
схватку с ротой охраны, а ведь не меньше роты немцы держат при штабе, — очень рискованно. Его удерживал трезвый учет сил. Главная задача не разгромить, а осложнить действие штаба дивизии СС «Викинг» в момент штурма Зимовников.
— Идем вчетвером,— принимает решение командир.— Даша, Тоня, Яков и я. Остальным рассредоточиться в этом саду. И ждать во что бы то ни стало нашего возвращения. Если мы не появимся к половине ночи пятого, то действовать по обстановке. Старшим назначаю тебя, Федор...— Тиховод не назвал фамилию.
— Счастливо, Костя,— успел шепнуть оставленный за старшего Спиридов.— Если что — мы поможем.
— Сиди и не рыпайся,—осадил его Тиховод —Тут же эсэсовцы. Делай то? что слышал.
155
— Ладно, ладно.
Из канавы выбрались ползком, прошуршали по ледяной крупе, и нет уж никаких признаков, куда исчезли четверо.
Ни на шаг от Тиховода не отставала Нежинская. Они теперь не шли, а крались, то и дело прижимаясь к стене сарая или дома, или, как только где-то вспыхивала ракета, замирали на ледяной земле. За ними тянулись Даша и Яков.
Перескочив улицу, сошлись у стены большого дома. Тараненко успел осмотреть его со всех сторон.
— Ни окон, ни дверей,— горячо шептал он Тихово-ду.— На топку разбирают...
Где-то неподалеку, в серых сумерках рокотал мотор.
— Не глушат,— опять шепнул Яков теперь уж Тоне и Даше.— Дизеля у них такие. С буксира быстрее заводятся. Вот и дежурит такой дизелек...
Тиховод все еще не решил, что ему предпринять. Ведь он не знал, где именно, в каких домах находятся эсэсовцы, их штаб. Идти от дома к дому искать? Наверняка наткнешься на патрулей или часовых.
«Дизель работает недалеко. Ракетами светят на противоположном конце хутора, примерно в километре. Значит, есть фриц и тут, совсем рядом.— Так прикидывал Тиховод.— Выходит, что им просто посчастливилось сразу выйти на этот одинокий, нежилой дом».
— Яков, останешься на первом этаже,— они стояли у дверного проема. А я с ними,— Тиховод показал на шептавшихся девчат,— заберусь на второй этаж.
— Какой этаж? — сразу не понял Тараненко. Тиховод указал на чердак.
— А-а-а.
— Ты тут несколько минут послушай, приглядись — никто нас не заметил? Потом — к нам.—Тиховод ощу
156
пью двинулся в глубь строения искать лаз на чердак.
Со стороны Зимовников, перекрывая змеиное шипение ледяной крупы, докатилось глухое бормотание взрывов. Через несколько минут отсветы пожара уперлись в низкие ночные тучи.
Деревянная крыша в двух местах была проломлена. Девчата в потемках наткнулись на матрац и войлочную подстилку. Они поснимали с себя автоматы и сумки с гранатами, вещмешки с продуктами. И несмотря на холод, стащили
промокшие В начале пути, а	я. Е. Тараненко
теперь смерзшиеся сапоги, и заворачивали ступни ног
в войлочные портянки. Стали располагаться поудобнее.
— Константин Николаевич,— шепотом позвала Даша своего двадцатилетнего командира. А Тиховод в это время, высунувшись в проем крыши, всматривался в утренние сумерки.— Идите к нам, посмотрите, что мы нашли?
К ним наверх поднялся Тараненко.
— Где вы тут? — он зацепился за какой-то коробок.
— Тихо, Яков Егорович.
— Видел, наши в Зимовниках дают фрицам концерт?
— Это Коршиков и Кузнецов.— Тиховод подсел к девчатам, принялся тоже переобуваться.— Там, внизу — нормально?
157
— Ага... Только что мы тут, на чердаке, сумеем сделать?
Командир не ответил. Влажные портянки, по совету Даши, он засунул за пазуху — пусть подсохнут. А в войлочных ногам стало тепло и сухо.
— Давайте перекусим,— предложил он,— пока тихо. А развиднеется — сообразим, что делать.
Как только в Зимовниках началась стрельба, в Васильевский, в штаб эсэсовской дивизии, по телефону поступило сообщение о том, что русские пошли в атаку с флангов и тыла, что идет ночной бой на улицах. В штабе, надо полагать, не поверили в достоверность тревожного донесения, потому что крупными силами с юга подойти к Зимовникам и миновать Васильевку — это просто невероятный факт. Поэтому из штаба в боевые порядки эсэсовской дивизии немедленно выслали Офицера связи.
Мотоциклист со штабным офицером долго выбирался из хутора по разбитой и заснеженной дороге. Оглушительный треск мотоцикла медленно процлывал мимо дома, где засели партизаны.
— Давай, Костя, снимем,— предложил Тараненко.— Прямо отсюда.
Водитель мотоцикла ехал с выключенной фарой.
— Вот что, друзья,— вместо ответа сказал Тиховод, когда мотоциклист уже за хутором включил фару и замаячил светом.— Скоро рассвет. Будем б^ить по гитле-рюгам отсюда. И только наверняка.
— Зря упустили,— Яков имел в виду мотоциклиста.
— Значит так,— не обращая внимания на недовольство Тараненко, шептал Тиховод склонившимся к нему партизанкам.— Я беру улицу. У тебя, Даша, слева сектор обстрела, а у тебя, Антонина,— справа.
— Это куда фрицы уехали?
— Да. А тебе, Яков, быть внизу. Один будешь на
158
все четыре стороны. Устраивайтесь поудобнее.— Он не приказывал и не просил. А просто говорил, что им предстоит из этого дома уничтожать врагов. Вчетвером. Он, Тиховод, не сказал своим товарищам ни слова о том, что отсюда, из вражеского окружения, выбраться им вряд ли удастся. А если и случится такое, то это будет чудо, что называется, один счастливый шанс из десяти возможных.
Быть может, в наши дни иному скучающему обывателю трудно и поверить, что вот так, обычно, сознательно совершалось необычное, героическое. Да, так было.
Утро четвертого января для Васильевского началось артиллерийским обстрелом. Стреляли наши. По бугристым пустырям хутора.
Забегали, засуетились отсыпавшиеся ночью штабисты. Стоявшие у стен домов и сараев машины чьей-то невидимой рукой направлялись прочь из хутора, на выезд в степь
— Ребята, никому не стрелять! — Тиховод сказал так, чтобы всем было слышно.— Пока я поработаю со своей «подругой».
Тараненко, устроившись в полуподвале, мог, перебираясь от стены к стене, держать под прицелом почти все подходы к дому.
По всему видно, что в их нынешней «крепости» размещалось какое-то хуторское учреждение, потому что со всех сторон были пустыри — ни сарая, ни забора, ни остатков сада. Хотя Яков по сравнению с его друзьями на чердаке, находился в более безопасном месте, все-таки ему было не по себе. Не то что страшно, а так немного неуютно от того, что один, что и словом не с кем перекинуться.
Сквозь рокот автомашин и грохот взрывов он различил два глухих хлопка. Они донеслись оттуда, сверху.
159
Это работа Кости Тиховода. Перед выходом на задание он отказался от автомата, а взял винтовку с брамитом— насадкой для бесшумной стрельбы. Он ее ласково называл «подругой», потому что стрелял из нее действительно снайперски, следил и ухаживал за ней как за верным другом.
Из машины, подъехавшей к соседнему дому,— это в ста с лишним метрах — выскочили один за другим двое. Кто из них солдат, офицер — не различить на таком расстоянии. Не успели враги добежать до крыльца, как их замертво свалили тиховодовы выстрелы. Навстречу к ним из дома с криками и бранью выбежали несколько гитлеровцев и тут же попадали, потому что где-то совсем рядом прошелестел, присвистывая, снаряд. Переждав взрыв, они повскакивали, озираясь по сторонам. Один сыпанул очередью вдоль пустынной улицы. Убитых солдаты занесли в коридор, а сами забрались в кабину грузовика. За баранку сел самый суетливый из них. Разворачивая грузовик, он распахнул дверцу кабины, выглянул и тут же свалился под задние колеса. И третий раз Тиховод не промахнулся.
Выстрелов врагам не слышно, а солдаты один за другим замертво валятся с ног. Что бы это значило? Откуда, кто стреляет?
Страшнее смерти на войне — неизвестность. Эсэсовцы попрыгали с машины и разбежались кто куда. Громоздкий грузовик стоял и бухал работающим мотором.
Откуда-то из переулочка на уличный простор выбрался небольшой грузовик. В нем сидели двое. Остановились. Первым вылез шофер посмотреть, что случилось с «фиатом».
Через пролом в крыше Тиховоду хорошо видно на зимней улице двух в недоумении стоявших гитлеровцев. Лежа, опираясь локтями на свернутый матрац, он це-
U0
лился: затаил дыхание — враг на мушке... Вот солдат вздрогнул, выпрямился и рухнул навзничь. Второй, видно ефрейтор, шарахнулся в сторону, но не успел скрыться за машину...
— Пятый готов,— не удержался Тиховод. Выпустив из рук «подругу», он повернулся на спину и, глядя на обернувшихся в его сторону Дашу и Тоню, спросил:
— Как там у вас?
— У меня спокойно.
— А на моей стороне,— отвечала Нежинская,— через два дома на машины набрасывают какое-то барахло.
— А у тебя, Яков? Ты жив там?
Тараненко отозвался нехотя:
— Видел все... как ты их лупил... У меня-то тихо и тепло.— И в самом деле ему теплее было сидеть там, в полуподвале. Не то что им: морозный ветер навылет продувал чердак. Холод забирался за пазуху, от мороза коченели ноги,— хотелось побегать, чтобы разогреться. Но куда побежишь под крышей...
— Пятерых? — переспросила Даша, размахивая руками, согреваясь.
— Угу,— кивнул Костя.
— А нам когда же можно? — допытывалась Евдаш.— Мы-то когда начнем? Так и замерзнуть не долго.
Пока они переговаривались, Тиховод время от времени поглядывал на опустевшую улицу, на две машины, продолжавшие барабанить дизелями, и распластанных около них трех гитлеровцев.
Из-под крыши смутно угадывались очертания ближайших домов Зимовников и водонапорная башня на станции.
Что-то произошло в хуторе, наступила какая-то перемена, вовремя не понятая, не замеченная им, командиром. Он это почувствовал и внутренне насторожился,
6 Степные орлы
161
стал всматриваться в то, что могло показаться новым. Что же случилось?
Уметь сопоставлять то, что было, скажем, полчаса — час назад, с тем, что происходит теперь, делать из наступивших перемен необходимые выводы, а за ними и принимать предупредительные меры — все это его, командирская обязанность, его забота.
Не видно немцев. Где они? Ушли из хутора? Дорога в степь одна. Только две машины проскочили в ту сторону,
д. с. Евдаш	А тут их, пожалуй, около трех
десятков. Значит, им не миновать этой улицы, на которой стоит одинокий дом. Ждать надо: пойдут обязательно на них. Конечно, теперь поняли, что в хуторе где-то сидит снайпер.
Еще какая перемена наступила, пока он «лупил», как сказал Яков, вражеских солдат? Тишина какая-то появилась.
— А что это наши перестали?
— Проку-то немного от такой стрельбы.
— Не скажи, Даша? — Это переговаривались за его спиной девчата.
Так вот оно что: не рвутся больше снаряды. А почему? Тиховод машинально повернул голову в сторону Зимовников и увидел вместо контуров поселка сплошную белую пелену. Двигался снегопад, подгоняемый ветром-степняком. Потому-то и сократилась видимость у артиллериста-корректировщика. Замолчали и пушки,
162
редко стрелявшие по хутору откуда-то с закрытых позиций.
Январские дни короткие. Не успели как следует осмотреться, а время перевалило за двенадцать. Массивные «кировские» у Тиховода на левом запястье ходили исправно.
Снегом завалило крыши и стены домов, облепило плетни, занесло дорожки и дороги.
...Они шли цепью. На свежем снегу сразу не разобрать: в черных или темно-зеленых длинных шинелях. У каждого автомат в руках. Видимо, взвод охраны прочесывал весь хутор.
— Не заметят — не трогать! — распорядился Тиховод. И для большей убедительности, чтобы его правильно поняли, громко прошептал вниз Тараненко:—Без команды не палить.
То и дело оскальзываясь, немцы обошли их дом. Один из солдат заглянул в оконный проем, увидел запорошенные снегом выломанные полы, раскиданную печку, осколки стекол: нет никаких следов или иных признаков, что тут кто-то находится. Не заметил ничего подозрительного.
Так бы и прошли эсэсовцы до конца хутора, если бы в улицу юзом не скатился мотоцикл с коляской. В ней сидел, закутавшись в полушубок, офицер. Из-под овчинного воротника, поднятого вверх, выглядывала высокая тулия фуражки. Очевидно, из Зимовников возвращался ночной посланец штаба. Закоченел он порядком. Вздев рукав в рукав, эсэсовец полулежал на сиденье, а пулемет-ручник, прикрепленный спереди на люльке, прикладом упирался ему в бок.
— Костя, у меня мотоцикл,— еЛе проговорила Нежинская. От холода не слушались губы, слезились глаза.
Тиховод услышал мотоцикл раньше.
G’,:
163
— Не торопись, сначала снимай...— его голос заглушил автомат. Нежинская поняла командира с полуслова.
Мотоциклист, будто обрадовался, резко вскинул от руля обе руки вверх, запрокинулся на спину. Мотоцикл круто вильнул и повалился на бок. Офицер кубарем покатился под горку, а потом вскочил и проворно засеменил к дому.
Все это произошло совсем рядом, в каких-то двадцати метрах. За снежной пеленой уже и не различить уходивших дальше солдат с автоматами. И вот на тебе— стрельба.
Гитлеровец в полушубке почти добрался до партизанского укрытия, когда из-под крыши коротко хрустнул выстрел. Это Даша Евдаш одиночным из автомата почти в упор застрелила эсэсовского офицера.
...Теперь они возвращались навстречу ветру и колючему снегу. Бежали нехотя, согнувшись и оскальзываясь. Тиховод еще до появления немцев из снежной коловерти переметнулся на другую сторону чердака. Как только показались вражеские автоматчики, он начал сбивать их одного за другим.
— Одиннадцатый,— прошептала Даша.— Вот это да! — Она тоже целилась, но не стреляла. Наблюдала, как немцы кидались от одного дома к другому, не понимая, откуда и кто так метко стреляет.
— Обоим вниз! — Между выстрелами распорядился командир.— Держите с Яковом их подальше от дома...
В один миг полетели с ног войлочные портянки. На босу ногу — сапоги и скорей — в полуподвал к Тараненко.
Нежинская и Евдаш под домом оказались вовремя. Яков отбивал подбиравшуюся со стороны автомашин новую группу солдат.
В три автомата разом ударили, и поумерили эсэсов
164
цам прыть: побежали они назад за грузовики и дома. В полуподвал спустился Тиховод с винтовкой в руках. — Ну, ребятки, ежели мы сейчас не оторвемся от фрицев, то...— он посмотрел поочередно каждому в лицо и закончил:—то после вряд ли они нас выпустят.
Получив неожиданный отпор, гитлеровцы, очевидно, решили подтянуть свежие силы или скорее всего бронетранспортер, чтобы в упор разнести этот одинокий дом. И пока они там очухаются, Тиховод рассчитал, что в эти примерно полчаса и надо уходить, тем более, что снегопад еще не прекратился и время уже идет к ночи.
— Значит, так. Яков, ты идешь первым. В случае чего — работай гранатами, а потом уж автоматом. А вы,— он имел в виду партизанок,— вслед за ним. Вещмешки и все лишнее бросьте. Только гранаты и патроны— с собой. Идите бегом. Не жалейте огонька. А я за вами...
Эсэсовцы постреливали с двух сторон: пули цокали по стенам, рикошетили, противно завывая.
— Куда пойдем? — хрипло спросил Тараненко.
— По старому следу, к своим, в сад. Они же нас ждут.
— Лучше, Костя, сначала в степь,— Яков отнимал полупорожний диск и вставлял в автомат новый.— В такую метель фрицы за нами не увяжутся.
Тиховод смотрел на Якова, словно впервые с ним встретился:
— Пожалуй, ты прав.
— В самом деле, Константин Николаевич, и уйти в степь нам сподручнее,— отозвалась Даша. Из-за ее спины Тоня снимала вещмешок.— Вон, смотри канавка. Вся в снегу. По ней и поползем.
Тиховод еле различил старый заснеженный ров и одобрительно хмыкнул.
165
Военное счастье помнят только живые. Им все-таки удалось перехитрить врага. Когда Тараненко выбрался из полуподвала и устремился к спасительной канаве, Тиховод снова, теперь уже снизу, сразил еще двух перебегавших улицу солдат. И без того ставшие осторожными гитлеровцы после этого совсем не торопились показываться из-за укрытий.
— Давайте, девчатки, по следу Якова Егоровича.
Он неотрывно наблюдал за опустевшей улицей. Тоня и Даша, плотно вжимаясь в снежную тропку, проворно поползли по канавке и вскоре скрылись из вида. Последние две «лимонки» Костя переложил из карманов за пазуху полушубка, надел через плечо стволом вниз «подругу» и также выбрался из дома.
Полз он по-пластунски мастерски, пригодились изнурительные тренировки в полковой школе. Ему казалось, что снег очень громко похрустывает под локтями и коленями. И все-таки до него донеслись гортанные чужие команды где-то неподалеку собиравшихся для атаки врагов. Добравшись до глухой стены длинного саманного строения, оказавшегося «хатой-мазанкой», которые в этих местах строят под одну крышу с подсобными сараями, Тиховод перевел дух и, недолго раздумывая, -перебросил через этот «дом» одну за другой последние гранаты. Он не слышал, как на противоположной стороне «мазанки» дико закричали перепуганные гитлеровцы, и не видел, как кинулись оставшиеся в живых наутек.
Бросившись от стены в сторону, он наскочил на заснеженный стог: не удержавшись, полуупал спиной на пахнущую прелью солому. Снег, нависавший козырьком с верха скирды, обвалился и запорошил его. В это время Костя услышал торопкое похрустывание чьих-то шагов откуда-то сбоку стога, а потом и хриповатый окрик:
166
— Хенде хох!
Не поднимая винтовки для прицела, он на этот чужой и ненавистный хрип раз за разом нажал на спусковой крючок. «Подруга» сработала безотказно. Эсэсовский автоматчик отделился от соломенной стены и рухнул в снег.
На Тиховодовы выстрелы от дальнего конца длинной скирды показались мальчишеские фигурки Даши и Тони.
— А Якова не встретили? — на бегу спросил Костя.
— Не... мы его не видели.
— Вперед, наверное, ушел...
Они успели отойти с полкилометра от соломенного стога, когда там раздались пулеметная и автоматная стрельба. И еще вспыхнуло пламя, матово просвечивавшееся через снежную метель. Немцы подожгли солому и пошли на очередной приступ опустевшей партизанской «крепости».
Костя приостановился, чтобы дозарядить свою винтовку, и махнул девушкам:
— Идите, я догоню...
Сверху снег перестал валить, только метель-низовка выкручивала белые петли, слепила глаза, заметала следы. Отдышавшись во время зарядки винтовки, Тиховод скорым шагом устремился догонять партизанок. И не заметил, как оступился — по пояс провалился в заснеженную канаву. Пока выбирался, валенком зацепился за телефонный кабель. Вырезанный финкой кусок провода засунул за ремень на полушубке.
Со стороны, куда ушли Даша и Тоня, вдруг донеслись крики немцев, лай собаки и два взрыва. Костя изо всех сил, насколько можно было в валенках, побежал по рыхлому снегу, туда, к ним. На бегу он столкнулся с девчатами, торопившимися назад.
— В балку, Костя,— позвала Даша.— Там дозор у
167
А. В. Нежинская
в руках. Бросили, а сами в — У тебя вот только
них и, кажется, пулеметная точка. — И словно в подтверждение Дашиных слов вьюжный посвист метели распорола одна, а вслед за ней и другая длинная очередь из станкового пулемета.
Спустившись по пологому склону балки, они пошли через метель в степь.
— Чуть не столкнулись с двумя фрицами, — сбиваясь с шага, рассказывала Тоня. — Шли с собакой. Патруль, наверное. И как нас собака не учуяла.
— Мы ж на ветер шли, — подсказала Даша.
— Стрелять-то некогда было. Так мы их гранатами. Все время шли с ними сугроб... Не задело...
полушубок посекло,— Даша
дотронулась до Тониного полушубка на спине...
Отойдя от Васильевского в степной буран, партизаны остановились передохнуть. Стали рядышком. У девушек так перевязаны лица, что видны лишь глаза да заиндевелые платки на месте рта и носа. Лицо Кости, туго обтянутое кожей, словно отлито из темной бронзы. Постояли с минуту, радуясь своему счастью,— больше опасно: можно закоченеть на лютом морозе. День еще окончательно не погас, а шли почти как ночью. Под ногами кочковатая земля. Ветер гнал снег по степи со
168
скоростью курьерского поезда до первой же лощины или оврага. Заметал выбоины, набивал в балки.
Их не окликнули, потому что не заметили: шли со степи, а Федор Спиридов со своими пятью бойцами все внимание направил на Васильевский. Там до полудня ухали снаряды, стрекотали немецкие автоматы. А им всем не терпелось помочь друзьям-партизанам. И когда один, а потом сразу в три ствола заработали «пэпэша»— поняли: Тиховод со своими вон какой кипяток заливает фрицам за воротник.
Костя, пригибаясь, шел первым. Опустившись в сады, он отыскал старый ров и, утопая по пояс в снегу, побрел. За ним Даша и Тоня. Хотя буран тут, в низине и садах, был и не такой свирепый, все же пурга слепила глаза. Впереди по канаве можно было различить запорошенные следы. Не Яков ли Тараненко прошел?
Громадный заснеженный куст терновника боком упирался в насыпь. Сквозь пуржистый посвист доносился слабоватый гомон разговора. «Вот еще незадача,— подумал Тиховод,— как теперь окликнуть. Крикни — своего голоса не узнать: промерз, охрип окончательно. Поди не узнают по голосу и откроют пальбу. А может быть это немцы?»
Он тронул за плечо рядом сидевшую в снегу Дашу. Наклонился к ней, прошептал:
— Подай свой голос.
Даша кивнула, приподнялась, сдвинула со рта платок и заскулила протяжно и жалобно, как маленький щеночек.
Тиховод раньше знал эту Дашину забаву: свистеть синицей, по-вороньи каркать, фыркать по-кошачьи, лаять собачкой. Над ее «звериными» концертами в короткие минуты отдыха все потешались в партизанской школе.
Дашин «щенок» несколько раз тоскливо тявкнул и
169
снова заскулил. На собачий скулеж кто-то выбрался из тёрна. Поди разбери — кто он: весь в снегу. Но вот поднялся на насыпь канавы — в руках у него наш автомат.
— Это что тут за кобель такой-сякой объявился? — По голосу узнали Федора Спиридова.
Отошедший по канаве в сторону Тиховод, качаясь из стороны в сторону, подгребал к терновнику.
Совсем обессиливших девчат они вытащили из канавы и повели в затишек.
— Яков пришел? — перво-наперво спросил Тиховод.
— Это Тараненко? — переспросил Спиридов.— Не было, не видели.
— Значит, отстал, или еще хуже...
— Да-а-а,— протянул сочувственно Федор.
Они пробрались в глубь терновых зарослей.
— А где остальные? — Они добрались до круговины примятого терновника, где сидели Морозова, Степанова и Лида Долголева.
— Журавлев и Ширяев,— объяснил Федор,— дежурят у дзота.
— Это у какого еще дзота? — устало опускаясь на пригнутые стебли, допытывался командир.
— Да мы тут приметили под стеной сарая, что стоит у дороги, фрицы длинный такой окопчик сотворили. И два станкача там держат. Прямо-таки дзот настоящий.
— Ну и что?
А в это время, не обращая внимания на разговор Кости и Федора, вернувшиеся из хутора девчата попали в руки своих подружек. Там был свой разговор и свои знаки внимания к усталым и измученным партизанкам.
— Не оставлять же его...
— А зачем мы тогда сюда не считали километров? —
170
Тиховод принял словесную игру своего помощника.— Давай-ка по-быстрому управляйся с этим пулеметным гнездом, и двинем к своим.
Яс *	#
В жарко натопленной комнате при керосиновой лампе сидели Кругляков, Перекальский, Юхимович и Ершов. Командир отряда «За Отчизну» докладывал о выполнении боевой задачи.
Поднявшись из-за стола, Ершов раскрыл полевую сумку, стал доставать топографическую карту.
— Садитесь, Владимир Александрович,— неожиданно мягко проговорил генерал,— и докладывайте.— Он видел, как нелегко этому молодому командиру бороться с очередным приступом желтухи. «Его же предупреждал отбирать на операцию только здоровых бойцов,— подумал Кругляков,—а сам вот не досмотрел: полубольного офицера послал в бой...»
— Докладываю, что в ночь на четвертое января,— непривычно чувствуя себя от того, что докладывать приходится сидя, Ершов говорил сжато, без мелких подробностей,— группы Филатова и Пальченко были нацелены на мосты в районе железнодорожной станции Грушевка, в 10—12 километрах от Зимовников. Им не удалось ни просочиться, ни обойти передовые порядки. Обе группы пытались с боем пробиться через передовую, но были встречены плотным неприятельским огнем. Зина Пальченко была ранена в ногу и грудь. Передав раненую санитарам, группа Филатова, в составе которой были Гречко, Чудновец и Ольга Гордеева, сутки находилась в передовых порядках наших пехотных частей в качестве стрелков. Наташа Шпилевая и Нина Климова из группы Пальченко под огнем противника вынесли с поля
171
боя 18 раненых командиров и красноармейцев. Группа сержанта Коршикова полностью выполнила поставленную перед ней задачу, уничтожив более десятка гитлеровцев, разрушила штабное здание, перерезала телефонную связь. Сам Коршиков вынес из вражеского окружения раненого лейтенанта Кулика и оказал помощь раненому бойцу Моглову.
Смело и находчиво действовала тройка: Лепетов, Ши-роносов и Ощепков. Они доносили, где скопление противника, указывали точное местоположение огневых точек противника для минометного обстрела.
— Яс группой в шестнадцать бойцов,— докладывал Ершов,— занял дорогу на Новый Гашун, на юго-западной окраине Зимовников. Огнем из миномета и стрельбой из противотанкового ружья нам удалось поднять панику и замешательство во вражеском гарнизоне. С восходом солнца из Зимовников на Кутейникрво противник в спешном порядке вывел около ста различных автомашин и подвод. По дороге на Куберле неприятель также вывел более пятидесяти единиц транспорта. И вот здесь, в степи, под прикрытием танков и самоходок (Ершов отметил на карте, где именно находились немцы),—километрах в шести-восьми от Зимовников немцы стояли до полудня. А затем начали снова втягиваться в село... Было очень вьюжно... основные свои силы противник не снял с передовых рубежей...К концу дня у нас кончился боезапас и мы отошли...
Генерал выслушал доклад и спросил:
•— Какие у нас потери?
— Ничего пока неизвестно о группе Кузнецова. Это семь бойцов. Не вернулась еще группа Гаевской-Беляева: четверо. Трое убиаых из разведвзвода 827 полка, двое раненых. И еще пропал боец Тараненко из группы Тиховода.
172
— Что удалось сделать^
— По нашим подсчетам, истреблено до семидесяти солдат и офицеров противника, уничтожено шесть автомашин, бронетранспортер, минометный расчет, установка с крупнокалиберным пулеметом и два пулеметных гнезда.
Кругляков встал из-за стола. Поднялись и остальные.
— Боевую задачу, считаю, отряд Ершова выполнил. Напишите подробное боевое донесение на имя Юхимовича,— он подошел вплотную к Ершову и теперь только рассмотрел, что все его лицо Ha-
в. А. Ершов
лилось цветом яичного желтка.— Сдадите донесение, Владимир Александрович, — пожимая Ершову руку, генерал неожиданно для него закончил: — и немедленно в госпиталь.
— Но, товарищ генерал...
— Майор Перекальский, под вашу ответственность. — Есть, товарищ генерал.
НАЛЕТЫ „СТЕПНОГО ОРЛА66
Командиры «Степного орла», выполняя приказ партизанского штаба, близ Верхневерхоломовского, на бригадном полевом стане собрали бойцов своего отряда,
173
способных с оружием в руках громить оккупантов.
В полутемной овчарне, куда свет проникал только через настежь открытые двери, партизаны слушали начальника штаба отряда. Небольшого роста, плечистый, почти квадратный в зимней одежде, Матвей Павлович Дудкин возвышался надо всеми, стоя на санях, и говорил:
— Значит, дело такое, товарищи. Наши бьют немца под Зимовниками. Но он, сатана, держится. Ему на помощь спешат части из-под Ставрополя. По железной дороге и по степным грейдерам.— Люди курили и молча слушали. Кое-кто из сорока с лишним партизан, собравшихся здесь, впервые видели и Дудкина, й Попова, и Ляшенко.
— Нам, значит, приказано подмогнуть нашим... Видите, какой шурган завывает.— Дудкин короткопалой рукой махнул на открытую дверь, где за метелью трудно было разобрать — день или вечер в степи.— Другой погоды у господа бога нам не выпросить.— Шутка понравилась: смешок покатился и растаял. Дудкин продолжал:
— Быть может не все вернемся, товарищи. Присядем по-русскому обычаю перед дорогой и трудным делом..
Вилючая речушка Большой Куберле вбирала в себя многочисленные мелкие и широкие балки. Вот в одной из таких балок и притаился «Степной орел». Моста здесь не было: дорога спускалась с длинного косогора и наискосок выбиралась на противоположную сторону, а дальше обозначалась телефонными столбами. Провода на них давно оборваны. Но в зимнее ненастье столбы служили единственным ориентиром.
Вражеская мехколонна, не задерживаясь в Верхне-верхоломовском, двинулась дальше, по дороге в сторону Зимовников. Оттуда ветер доносил раскаты артиллерийской канонады, а накануне, когда не было бурана, на
174
северо-восточной части горизонта можно было видеть неровное багровое зарево.
Первым у балки, заваленной почти метровым слоем снега, показался высокий крытый брезентом тягач с пушкой. Лязгая гусеницами, он съехал по крутому спуску вниз и, надрываясь мотором, медленно начал пробивать снежный занос. Сзади него урчали танки и автофургоны.
Около часа пробивали немцы дорогу через эту безымянную, порядком заваленную снегом просторную балку. И когда первый тягач с пушкой на прицепе выбрался на дальний, до черноты выдутый ветром бугор, раздался страшной силы взрыв. Немец-водитель как раз угодил на одну из противотанковых мин, которые с большим трудом партизаны-подрывники установили на мерзлой и накатанной дороге.
Движение колонны приостановилось. Над башней головного танка показался танкист. Он что-то пытался просигналить следовавшим за ним танкам, но метель слепила глаза, забивала смотровые щели, налепляла снег на ветровые стекла грузовиков. Свернуть в сторону с проторенной колеи — небезопасно: столько снегу, что и танку трудно выбраться.
Взрыв был сигналом для партизан. Расположившись группами по- три-пять человек с подветренной стороны на самом козырьке балки, там, где начинается степь и кончается косогор, они били, не переставая, из винтовок и автоматов. Длинными очередями выбивали смертельную для фашистов дробь два ручных трофейных пулемета, добытых недавно в засаде у хутора Первомайского.
С возвышения, на белом фоне снега, даже сквозь метель хорошо просматривались крытые грузовики. По ним и вели огонь партизаны. Немцы попали в снежный капкан: вперед нельзя — дорогу на подъеме загородили
175
разбитый тягач с пушкой, назад — тоже не сразу выведешь колонну танков и автомашин.
Вывалившись из кузова в снег, солдаты плохо слышали команды и, паникуя, прятались за танки и грузовики.
Не меньше получаса партизаны «Степного орла» расстреливали вражескую механизированную колонну. Очевидно, немцы порядком расстроились от неожиданного нападения и посчитали, что встретились с наступающими передовыми частями советских войск, поэтому в панике начали выбираться из балки назад. Тем более что и понять вряд ли они могли точно, откуда в такую метель, с какой стороны атаковали их русские.
Не зная сил партизан, враг вынужден действовать согласно предусмотренной уставами и наставлениями тактике открытого боя. Попав в засаду, мотомехколонна с большими потерями в живой силе выбралась из балки и развернулась в боевой порядок. Против мнимых атакующих советских войск гитлеровские офицеры выставили до тридцати танков и 12 бронемашин. Перед тем как начать штурмом брать безымянную заснеженную балку— другого у них не было выбора — гитлеровцы открыли беглый огонь, как потом оказалось, сразу из пяти батарей.
А в это время «Степной орел» на рысях улетел прочь от места навязанного оккупантам боя. Пять пароконных саней увозили партизан подальше от вражеского артобстрела.
Полагая, что встретили усиленные передовые части Красной Армии, гитлеровцы вынуждены были отойти в Верхневерхоломовский и заночевать там.
На бригадном стане — на базе «Степного орла» — партизанских командиров поджидали только что возвратившиеся из-под Зимовников Федор Белов и связной 176
партизан-разведчик от Портнова и Войцеховского. После взаимных приветствий связной передал новый приказ. Перед отрядом ставилась задача: устроить засады у железнодорожного моста через Большой Куберле и у всех важных станционных объектов.
— Словом, не дать немцам вывести из строя станцию Куберле,— сказал он.— Эсэсовцы вот-вот побегут из Зимовников. В Куберле у них нет оборонительной линии, поэтому они драпанут дальше, а станцию и мост, дураками будут, ежели не поднимут в воздух. Вот такие дела,— подвел итог своему рассказу связной.— Так и сказано: любой ценой уберечь.
Командир отряда Попов, немолодой и болезненноусталый, выслушав, односложно ответил:
— Добре, сделаем,— помолчал, глядя в сторону.— Передай кому там следует, что мы задержали десятка четыре танков и бронемашин. Ночуют они в Верхне-верхоломовском, к обеду могут появиться в Зимовниках. Так что вам надо добираться теперь же. Пусть наши вовремя узнают о подходе подкрепления...
Посланец штаба, не мешкая, на конных санях умчался в ночную степь.
У командиров «Степного орла» не было необходимости изучать обстановку на станции Куберле. Там действовала надежная, всевидящая подпольная группа патриотов. Несколько дней назад со станции поступило очередное сообщение о том, где и примерно сколько гитлеровцы заложили взрывчатки, какую они держат охрану у моста, на станционных путях, у водонапорной башни, на мельнице, на нефтебазе и вокзале. Дожидаться часа, когда побегут оккупанты, тоже нельзя. Быть может они уже улепетывают...
Отобрали из отряда наиболее здоровых и молодых партизан, и в ночь ушли в Куберле.
177
Двое суток скрытно выжидали бойцы «Стенного орла». Стыли на мерзлой земле, прятались за углами домов и на чердаках,— все время держали на прицеле вражеские посты. К вечеру 8 января стало ясно, что немцы побежали вдоль железной дороги, по переметенному снегом грейдеру. От Зимовников прошел только один неполный эшелон.
Рано утром девятого, когда на станции Куберле остался небольшой заградительный отряд, партизаны внезапно атаковали казарму, где находилась команда подрывников. Никто из нее не успел выскочить. Снять часовых на всех станционных постах для лихих ребят из «Степного орла» было делом привычным. Правда, факельщики успели поджечь запальный шнур для взрыва водокачки. Рискуя жизнью, подпольщик Яков Андреевич Гришко сумел перехватить ножом бикфордов шнур и спасти станционную водокачку.
11 января все хутора по степной речке Большой Куберле полностью были освобождены от немецко-фашистских захватчиков, и «Степной орел» соединился с фронтовыми подразделениями третьего гвардейского танкового корпуса. В тот же день в Верхневерхоломовский прибыл майор Перов. В доме Манзюковых он заполнял на каждого партизана отряда учетные документы. К удивлению бригадира Ноздрина, оказалось, что все, кого он устраивал на работу, по♦ рекомендации Попова и Дудкина, имели совсем другие фамилии. Так надо было, этого требовали условия партизанской борьбы.
Фронтовые части стремительно продвигались к Ростову. Штаб партизанского движения поручил «Степному орлу» опередить отступающих оккупантов, в любом* удобном месте перейти передовую и рассредоточиться в предместьях Ростова с тем, чтобы в подходящий момент оказать помощь наступающей Красной Армии.
178
Попов, Ляшенко и Дудкин на пароконных санях выступили во главе семидесяти партизан. По зимней накатанной дороге отряд проследовал через хутор Романовский, станцию Пролетарскую. Под Масловкой, прорывая вражескую оборону, отряд вынужден был ввязаться в бой.
В очередной оперативной сводке (№ 637 от 9 февраля 1943 г.) Центральному штабу партизанского движения фронтовой штаб доносил, что «отрядом «Степной орел» в Масловке Пролетарского района уничтожено 7 солдат, 2 автомашины с боеприпасами, взято в плен 43 солдата. Захвачены трофеи: 3 мотоцикла, 1 пулемет, 43 винтовки, 3000 патронов, 8 повозок, 10 лошадей, 130 голов молодняка крупного рогатого скота, 100 овец... Потери партизан 6 человек больных».
ВОЙЦЕХОВСКИЙ И ШУСТОВ
Бушевавший буран к вечеру поутих, но дорогу еще полосовала белыми битами поземка. Время от времени водитель, сидевший слева от Войцеховского, включал подфарники, и в их свете можно различить кочковатую темную колею и белые кюветы, ровно приглаженные ветром.
Трофейный броневичок они вывели на грейдер Ремонтная—Зимовники, где-то около хутора Калинина. И теперь шофер выжимал из него предельную скорость. Спереди у него два резиновых колеса, а вместо ведущих— гусеницы. И нет ни башни с пулеметом, ни прикрытия сверху для экипажа.
— Гроб на гусеничном ходу,—мрачно сострил шо
179
фер, принимая эту диковинку от трофейщиков.— И не солярку, а бензин ему подавай. Из благородных выходит...
Броневичок катил по крепкой дороге довольно ходко. Не оборачиваясь, Войцеховский проговорил:
— Приготовиться, ребята.— За его спиной сидели с автоматом Николай Шустов и боец-пулеметчик из мех-бригады.— А ты, браток, не сбавляй газ — жми на всю катушку.— Это было сказано шоферу, который и без того гнал, не жалея ни горючего, ни трофейной машины.
Грейдер вводил их в первую улицу поселка. Будет ли тут дозор, охраняют ли гитлеровцы свои тылы также зорко, как передовые рубежи — это сейчас беспокой ю их всех.
В начале улицы, у первого же дома броневичок лихо врезался в сугроб на дороге, но не остановился, а, проскребая снежный наст, зацепился траками за землю и загудел дальше.
Разведчики сходу влетели в Зимовники, как и рассчитал Пипичев с Войцеховским, с той стороны, откуда немцы вообще вряд ли могли ждать.
Остатки румынского полка, прикрывавшего правый фланг зимовниковской группировки, в первые же пять дней нового года самовольно бросили фронт и, не заходя в поселок, ушли в глубокие тылы. Этим моментом и воспользовался комбриг Пипичев. Если немцы еще не выдвинули заслон на участке между Ремонтным и Зимовниками, то значит они должны заминировать подходы на этом фланге. Так ли они сделали? Это должен выяснить ночным рейдом Виктор Войцеховский. Предварительно комбриг с разведчиком изучили схему расположения улиц в поселке. Виктор на память даже начертил план магистральных улиц Зимовников.
Мороз давил зверский. Не так лютовал холод, как ве-
180
Тёр-степняк продуйал Душу, будто для него броневые листы машины не преграда.
Было далеко за полночь. Поселок спал, только невидимые пока разведчикам часовые, наверное, уже слышали рокот и лязгание их броневичка.
— Вот эта улица, запомни, Братская,— наклонившись к лицу шофера, слабо освещенному от панели управления, шептал Войцеховский.— За нею будет — имени Красных партизан. Дальше ехать опасно. Разворачивай.
Вздрогнув, броневичок, остановился. На одном месте крутнулся, и готов в обратный путь.
— Передашь, до улицы Красных партизан, до самого центра, мин нету,— в самое ухо шептал шоферу Войцеховский.— А мы тут с Николаем растворимся.— Он легонько толкнул перчаткой по плечу водителя и, открыв дверцу, выбрался наружу. За ним неслышно спрыгнул Шустов.
Как только гул удалявшегося броневичка начал затихать, партизаны, стоявшие у стены какого-то строения, осторожно двинулись вперед, к поперечной улице.
Ночь была удивительная. Словно не было тут и войны. Ветер на разные лады шуршал в соломенных крышах, гудел в проводах, высвистывал в карнизах и печных трубах. Слегка хрумкал снег под валенками/ Где-то на краю поселка вдруг завыла собака, н(5 также неожиданно смолкла, испугавшись, видно, яркой вспышки ракеты.
Они заметили часового по красному светлячку неплотно прикрытой ладонями сигареты. Тот курил, высунувшись из окопчика. Они застыли у покосившегося телефонного столба. А вдруг он не увидел их?
Но по тому, как часовой торопливо спрятал цигарку, они поняли: увидел.
181
Стреляя на ходу, Шустов, в три прыжка оказался в окопе, прямо на часовом. Войцеховский вслед за ним свалился в окоп. Это был не просто окоп, а тупик траншеи, другой конец ее упирался в деревянную дверь. Она скрипнула, и оттуда показалась каска. И на этот раз Виктора опередил его напарник. Короткая очередь, и захрипел, падая, второй гитлеровец.
Они натолкнулись на тщательно замаскированный дзот с тремя пулеметами. Раздумывать, а тем более отступать уже не было времени. Войцеховский бросил две гранаты вовнутрь дзота.
Пламя и грохот взрыва подняли переполох в домах, расположенных рядом.
Вместо разведки случай ввел их в бой. Силы до того были неравными, что о спасении и мысли не возникало. Да в то время они и не думали, как выжить, а хотели как можно больше уничтожить врагов.
В дзоте остро воняло от взрывов гранат. Посветив фонариком, Войцеховский увидел только одного убитого солдата. Больше никого не было. Значит, остальные спали в домах. Станковые пулеметы на высоких и неуклюжих ножках взрывной волной посрывало и отбросило от бойниц.
— Давай, Коля, сюда, — Виктор показал на смутно вырисовывающиеся прямоугольники амбразуры. — Поддадим гитлерюгам огоньку, чтоб знали наших.
От соседних домов сначала неуверенно постреливали в сторону дзота, а потом стрельбу прекратили, и визгливый голос прокричал:
— Ёган! Ганс! Вас ист лёс?
Немцам не верилось, что в центре их гарнизона могут появиться русские. И где? В надежном дзоте, в центре поселка.
— А ты подойди, да посмотри, харя фашистская, что
182
тут случилось? — Шустов не утерпел и добавил еще несколько крепких словечек.
Войцеховский, успевший прикурить папиросу от зажигалки, раза два затянулся и передал ее Николаю. А затем он прильнул с автоматом к бойнице и дал длинную очередь под низ черневшего напротив дома.
— Вот так им гадам надо отвечать.
Шустов заглянул за дверь в темноту траншеи и приволок деревянный ящик.
— Виктор, у тебя сколько «лимонок»?
— Четыре осталось?
— У меня шесть. Да вот я в проходе нащупал ящичек. Тут десятка полтора гранат фрицы оставили для нас.
Войцеховский перебрался к другой бойнице и коротко, экономя патроны, стал бить из автомата.
— Пугни-ка их, Коля. Видно, начинают окружать.
Не показываясь из траншеи, Шустов изо всех сил метнул подряд две гранаты и только после этого выглянул из-за бруствера. Вспышки взрывов ослепили, и разглядеть что-либо было невозможно. Видимо, поэтому и немцы несколько минут не стреляли. Но вот молча снова кинулись к дзоту. И опять Войцеховский встретил их автоматными очередями, а его друг, выдергивая из деревянных ручек запальные шнурки, бросал трофейные гранаты в приближавшихся врагов...
Без малого три часа уже продолжалась перестрелка. Ночь приближалась к концу. Гитлеровцы не переставали стрелять, но больше уже не бросались в атаку. Очевидно, ждали рассвета.
— Сдавайся, русь! Не будет капут! — прокричал один из гитлеровцев, коверкая русские слова.
У смельчаков-партизан кончились и свои, и трофейные патроны. Уже отложена последняя пара «лимонок».
183
Это для себя — не живыми же попадать в руки фашистам. Они приготовились дорого заплатить за свою гибель.
Эсэсовцы в четвертый раз кинулись в атаку. Они хотели во что бы то ни стало захватить живыми этих русских, пробравшихся в Зимовники, и узнать, каким образом они так скрытно проникли на одну из центральных улиц. Именно в этот момент из Братской на высокой скорости выскочили одна за другой две белых «тридцатьчетверки»...
Но и на этот раз не удалось полностью освободить Зимовники. Подразделения 62-й мотострелковой бригады подполковника Пипцчева только захватили часть поселка и вызволили из окружения партизан-разведчиков.
А к полудню у станционного поселка на верхневер-холомовском большаке показалась мотомехколонна, спешившая на подмогу к оборонявшимся частям эсэсовской дивизии. Наше командование, своевременно предупрежденное партизанами «Степного орла» о подходе подкрепления, сосредоточило на ожидаемом участке появления противника реактивную артиллерию. Когда вражеская мотоколонна подошла к Зимовникам, дивизион «катюш» с правого берега Малого Куберле сделал только два залпа. Сгорело несколько танков и бронетранспортеров с орудиями. На снегу, в степи осталось до батальона гитлеровских вояк.
После такого удара, державшие до последного момента оборону отборные фашистские полки дрогнули и заспешили отступать.
К исходу дня седьмого января сильно укрепленный оборонительный рубеж по Малому Куберле был сокрушен, и Зимовники окончательно очищены от гитлеровцев.
184
ИЗ ДОКЛАДОВ В МОСКВУ
Фронтовой партизанский штаб, помимо большой, днем и ночью не прекращающейся работы по подготовке партизан и засылки их во вражеские тылы, регулярно отчитывался перед Москвой — Центральным штабом. Составить очередную оперативную сводку, точно оценить полученные разведданные — дело не простое, по крайней мере, забота не средних командиров штаба. Обычно доклады в Москву составлялись под руководством самого генерала.
В одной из первых оперативных сводок за подписями Круглякова и Перекальского штаб сообщал, что оперативными группами по согласованию с Военными советами армий для разрушения коммуникационных линий и складов, а также с целью разведки в тыл противника из числа резервных партизанских отрядов в составе 47 диверсионно-разведывательных групп направлено 236 человек военнослужащих и местного партийно-советского актива. Выполнив задание, возвратилось только 27 групп партизан.
Поблизости от Сталинграда и его окрестностей, в районе села Ерзовка, балки Антоновой и балки Дубовой партизаны уничтожили три склада боеприпасов, неоднократно нарушали там телефонную связь противника, приносили ценные разведданные о расположении его позиций и резервах.
В районе Серафимович—Клетская—Котлубань было заминировано пять участков фронтовых дорог, на которых подорвались 32 подводы с военным имуществом, две автомашины с боеприпасами, одна бензоцистерна, два мотоцикла и походная кухня; разрушен дзот, 18 раз
185
нарушалась полевая связь, вырезано и принесено восемь километров телефонного кабеля. В результате операций на этом участке партизанами уничтожено 107 вражеских солдат, 3 офицера и трое взяты в плен, которые переведены через передовую и сданы в разведотдел 21-й армии. Поддерживая связь с оперативной группой при этой армии, успешно действовал в ближайших вражеских тылах, немногочисленный партизанский отряд тов. Меркулова. Им уничтожено 73 солдата, 2 офицера и 2 старосты. Кроме того, партизаны вывели из окружения 1087 бойцов и командиров Красной Армии.
24 августа опергруппа 64-й армии сформировала и переправила в районе хутора Верхнерубежный через Дон партизанскую группу под кодовым названием «Максим» во главе с 28-летним младшим лейтенантом Семеном Ивановичем Краснорюченко. На вооружении у партизан были два автомата, четыре винтовки, 64 гранаты, пять килограммов взрывчатки, 16 бутылок КС, мины и патроны.
Их было восемь комсомольцев: один военный и семеро юношей из Сталинграда и области.
Наблюдая из прибрежных зарослей за противником в районе станции Потемкинской, партизаны обстреляли на Дону вражескую моторную лодку и перебили на ней всех гитлеровцев. 26 августа группа «Максим» поставила мины на дороге Тормосиново—Нижнечирская и одновременно подорвала восемь транспортных автомашин с боеприпасами. При этом было уничтожено семь солдат. Вечером того же дня Красноюрченко и его товарищи, действуя из засады, подожгли тяжелый танк зажигательными бутылками и убили трех солдат и офицеров.
С сентября и по декабрь о «Максиме» ничего не было известно. 7 декабря на участке 57-й армии передовую перешел один из партизан этой группы Валентин Мака
186
ров. Он рассказал, что после ряда удачных боевых операций, когда на счету группы уже было 43 уничтоженных оккупанта, по предложению Красноюрченко было принято решение устроить засаду на штабную машину, захватить ее вместе с «языком» и документами, чтобы переодеться в немецкую форму и попытаться перемахнуть передовую — к своим. Выбрали место, установили дежурство и даже выследили, когда и как можно захватить легковую автомашину. В засаде было трое.
На дорогу через лесистую лощинку вышел партизан, чтобы приостановить появившуюся машину. Не снижая скорости, легковая обошла поднявшего руку местного жителя. Партизан вскинул из-под полы пальто автомат, нажал на спусковой крючок, а выстрела нет. Заклинило. Очевидно, патрон пошел на перекос.
В кустах у дороги притаились в засаде учащиеся Сталинградского судотехникума Валентин Макаров, мастер ФЗО Авраам Коставецкий и их сверстник, восемнадцатилетний рабочий тракторного завода Василий Чередников. Остальные — заведующий Дубовской мельницей Виктор Корчагин, пятнадцатилетний Иван Высох-маров, учащийся ФЗО Василий Прима и Семен Красно-рюченко — находились в четырехстах метрах от До-£ роги.
Когда легковая машина поравнялась с засадой, партизаны открыли стрельбу. На переднем сиденье рядом с шофером был офицер. Случайно все трое целились в него, поэтому офицер сразу же был убит, а водитель прибавил газу — машина пошла дальше на полном ходу. Вслед за легковой из-за поворота показался грузовик с солдатами, а за ним еще одна автомашина. Немцы подтягивали подкрепления.
Партизаны все-таки сумели оторваться от преследования. После долгих мытарств в начале октября они
187
подошли к станции Карповская, где решили поодиночке пробираться к своим...
Во вражеские тылы на участках обороны 65-й армии направлялось несколько парных групп партизанок-разведчиц. Они добывали ценные сведения о противнике для командования. Особенно успешно справились с боевыми заданиями Мария Васильевна Букина и Любовь Павловна Абашева, Анна Михайловна Павлова и Анна Васильевна Пурнова. Приказом по войскам 65-й армии от 6 ноября 1942 года партизанки-разведчицы Букина и Абашева награждены медалями «За отвагу», а Пурнова и Павлова — медалями «За боевые заслуги».
Ночью с 10 на И декабря с заданием разведать сосредоточение сил противника в районе села Орловка — станция Гумрак были направлены партизаны-разведчики комсомольцы Дмитрий Беляев и Борис Коновалов. Обоим по 17 лет. Несмотря на большую насыщенность войск в окруженной группировке, им удалось под видом местных жителей проникнуть в населенные пункты, собрать ценные данные и через четыре дня благополучно возвратиться в расположение наших войск.
В оперативном отчете Центральному штабу партизанского движения генерал Кругляков и майор Перекальский дали такую оценку партизанке-разведчице Надежде Васильевне Клева: «...Несмотря на плотность частей противника в районе и предместьях Сталинграда, а также жестокий режим, установленный немецкими оккупантами, Надежда Клева проявила личную находчивость и, перенеся все лишения, рискуя личной жизнью, упорно и настойчиво стремилась к выполнению боевых задач, отличилась своей выдержкой и смелостью, оказывала всемерную помощь товарищам при ранении...»
Кроме партизанских отрядов и диверсионных групп, сформированных и оставленных на оккупированной тер-188
ритории областными комитетами партии и комсомола, во вражеском тылу стихийно возникали и действовали патриотические силы, всеми доступными средствами наносили ущерб немецко-фашистским захватчикам, помогая родной Красной Армии.
До оккупации г. Калача-на-Дону Иван Цыганков, Михаил Шестеренко, Егор Покровский, Павел Кошелев только вступили на самостоятельный трудовой путь — начинали работать в мастерских плавсостава. С первых дней появления в городе оккупантов юные патриоты стали собирать и прятать оружие и боеприпасы. С риском для жизни комсомолец Иван Цыганков и его товарищи передавали пленным, томившимся за колючей проволокой, хлеб и табак, помогали бежавшим из лагеря красноармейцам и командирам скрываться от преследования, а затем показывали дороги, по которым с меньшей опасностью можно было уйти к своим. Они выводили из строя вражеские автомашины, резали телефонные провода, совершали другие диверсии. За юными партизанами комендант Калача фашист Мельгорн организовал слежку. Молодые патриоты погибли за свой родной город.
По инициативе комсомольца Саши Княжеченко в селе Карповка Городищенского района оформилась подпольная боевая группа. В нее входили молодые карпов-ские ребята Володя Поляков, Алеша Княжеченко, Эдик Баранов, Володя Волчанский, Коля Несмачный. В окрестностях села на полях недавних боев было много оружия и боеприпасов. Поэтому в распоряжении ребят сказались не только пистолеты и винтовки, но и ручной пулемет. Из этого пулемета они сбили двухмоторный немецкий самолет, который шел на посадку на аэродром, располагавшийся рядом с Карповкой. Однажды юные мстители, увидев в поле трех вражеских связистов
189
на телефонных столбах, открыли по ним огонь. Убитые гитлеровцы остались висеть на столбах, а партизаны скрылись. И все-таки после ряда неудачных попыток поймать «советских диверсантов», каратели напали на след юных мстителей. Только Волчанскому и Несмачному удалось уйти от преследования. Александра и Алексея Княжеченко, Баранова и Полякова фашисты расстреляли. После гибели своих друзей Несмачный и Вол-чанский в ноябре сумели связаться с фронтовыми разведчиками и вместе с ними неоднократно выполняли ответственные задания.
Сталинград был разрушен, жестокие бои на его территории не затихали ни днем, ни ночью. Оставшееся население гитлеровцы почти полностью выгнали из города. В этих условиях подпольную борьбу вести было крайне тяжело. Многие патриоты, добровольно вызвавшиеся вести подрывную работу в оккупированных районах города, были угнаны гитлеровцами или погибли. Но оставшиеся в живых действовали смело и порой отчаянно.
В бывшем Ворошиловском районе семьи Ивановых и Палагушкиных решили за Волгу не уходить, а бить немцев в Сталинграде. Алексей Миронович Иванов работал механиком мебельного комбйната, его сын Виктор— диспетчером. На станции Сталинград-I работал диспетчером Михаил Федорович Палагушкин, а шестнадцатилетний сын его Юрий учился в школе. По своей инициативе Палагушкины и Ивановы в сентябре подорвали два вражеских склада боеприпасов, ночью на Дар-Горе повесили фашистского офицера. Спустя несколько недель, они пробрались к берегу Царицы и установили связь с бойцами отдельной морской бригады. Они доставали штабные документы, приводили «язы
190
ков», засекали огневые точки противника и все время уничтожали гитлеровцев.
Сопротивление сталинградцев оккупационному режиму было массовым, выступление населения против фашистских захватчиков носило боевой, наступательный характер. Во второй половине сентября,—докладывали в Москву руководители фронтового штаба партизанского движения,— в хуторе Голубинском оккупанты задержали двух девушек. На следующий день в присутствии всего населения Голубинского гитлеровцы расстреливали советских патриоток. Одна из девушек, умирая, громко воскликнула: «Мы умираем за Родину, но вам, гадам, пощады все равно не будет! Товарищи за нас отомстят!» «Священной ненавистью пылают сердца советских патриотов, очутившихся под гитлеровским ярмом. Ни смерть, ни садистские издевательства фашистских мерзавцев не страшат партизан, храбрых и верных помощников Красной Армии. Они готовы пролить свою кровь во имя Отчизны, свободы и независимости. Нет сомнения, что сталинградские партизаны, наравне с партизанами других областей, не только не ослабят своей борьбы с немецкими оккупантами, а еще больше усилят ее в 1943 году и не сложат оружия, пока вся советская земля не будет очищена от фашистской мрази».
Так 5 января 1943 года докладывали руководители и организаторы партизанского движения на Сталинградском фронте, будто через толщу времени видели И знали, какую еще громадную тяжесть борьбы с проклятым врагом предстоит пронести впереди фронта сталинградским партизанам.
СОДЕРЖАНИЕ
Вместо предисловия .............----------- $
«Друзья» и «Подруги»----------------------- 2
Встречи в Камышине....—-....--------------- 31
Генерал и его штаб---.................... —	3g
Визит к командующему-------------------------- д$
В одном строю ------------------------------   51
Верность клятве----------------------—-----
Бойцы подполья ----------------------------    7$
Разведка Нади Клёва........-.................  33
Только вперед —.....-......—.................. Ю4
Партизанские удары----------................  117
«Степной орел»....—...........  -............ 125
Война есть война...........................   139
Боевая группа Тиховода ...................... 154
Налеты «Степного орла» .................  -	173
Войцеховский и Шустов .....................   179
Из докладов в Москву......................—	185
Сканирование - Беспалов, Николаева
DjVu-кодирование - Беспалов
33 коп.
мщу»1
степные репы